Chudakow Erema : другие произведения.

Провокация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  Геннадий МУРЗИН, журналист.
  
   ПРОВОКАЦИЯ
  
  (Рассказ)
  
  Василий Васильевич Пустовалов, мужчина сорока двух лет и все еще приятной внешности, которую сохранил благодаря двум вещам - отказу от злоупотребления спиртным и воздержанию по части удовлетворения плотских желаний, в особенности - на стороне.
  
  Женщины к нему относятся по-разному: одни - восхищаются домовитостью и преданностью жене, что нынче встретишь не столь уж часто (мало-помалу вымирают динозавры!); другие - завидуют жене (этой, как они выражаются, серой мышке), а потому злобствуют и по углам шушукаются; третьи - пробуют "положить глаз", расставляют везде сети и пытаются в них поймать заманчивую для них дичь, но у них ничего не выходит, удается мужику всякий раз каким-то образом выскользнуть.
  
  Руководство фирмы, как и женщины, также разного мнения о Пустовалове: с одной, стороны, всецело доверяет, поскольку опытный финансист, отличающийся неподкупностью, следовательно, для проведения внезапных проверок лицо совершенно незаменимое; с другой стороны, подозрительно, так как тот чурается веселых застолий, то есть не кампанейский, а про таких обычно говорят, что себе на уме и с ним надо быть на чеку.
  
  Тот же гендиректор - настоящий петух: он не только держит возле себя настоящий "гарем" из очаровательных молодых мордашек (всех, всех перетоптал!), но и вечно косит по сторонам, нельзя потоптать кого-нибудь еще? Завидит смазливенькую рожицу - сразу в лёт! Ничто его не остановит.
  
  Положительный герой хорош только в романах, но в жизни все относятся к нему все-таки настороженно и в тайне недолюбливают.
  
  Василий Васильевич только что вернулся от гендиректора. Гендиректор, честно сказать, огорошил: сегодня же, говорит, поезжай в Верхнеуральск (он знает, что там ихний крупный филиал); исполнительный директор пудрит мозги (химичит с доходами); пошерстить, говорит, хорошенько надо; если, говорит, подтвердится, в чем он нисколько не сомневается, поскольку "стукнули" верные люди, то он сучёнка за муди на люстре повесит.
  
  Василий Васильевич чуть-чуть обиделся: если, сказал он, шеф уже во всем уверен, то зачем туда ехать? Гендиректор сказал на это, что проверить все равно надо, что проверить должен самый надежный человек, то есть он, Василий Васильевич Пустовалов, который в два счета выведет мошенника на чистую воду.
  
  Что делать? Желание хозяина - есть священная обязанность клерка.
  
  Поезд с ревизором прибыл в Верхнеуральск в половине восьмого. Выйдя на перрон, огляделся по сторонам. За стареньким и приземистым зданием вокзала он увидел стоянку автобусов. Прошел через узкие воротца и оказался на привокзальной замусоренной площади. Он поморщился не раз, натыкаясь носками начищенных до блеска туфель, то на пластиковую бутылку из-под напитка, то на алюминиевую банку из-под пива, то на пластиковый пакет, внутри которого шуршит ветер. Выбрав нужный номер маршрута, вошел в салон старенького с продавленными сидениями автобуса.
  
  - Сударыня, - обратился он к дородной женщине-кондуктору, занимающей чуть ли не половину объема салона, - я смогу доехать до остановки "Советская"?
  
  "Сударыня", с удивлением посмотрев на пришельца из другого мира, фыркнула.
  
  - Доедешь. Садись. Далеко. Девять остановок, - щелкая семечки и бросая лузгу в открытое окно, ответила женщина. Она отвернулась от чудака и стала смотреть в окно.
  
  Василий Васильевич почему-то именно в эту минуту подумал: "А знает ли шеф, что проверяемый и проверяющий - однокашники?"
  
  Через сорок минут ревизор был в офисе филиала "Регион-Сервич-Консалтинг". Несмотря на ранний час, исполнительный директор оказался у себя.
  
  Появление на пороге Пустовалова стало настоящим и неподдельным шоком для исполнительного директора. Увидев, побледнел, засуетился: сначала стал предлагать присесть, потом стал кидаться обниматься, пытаясь облобызаться с приехавшим, точнее свалившимся на голову. Исполнительный директор сразу понял: от сего визита ждать приятностей не приходится. Потому что ревизор въедлив и докопается до всего, а там - ему не сдобровать. Ясно, приезжали и прежде. Но ему удавалось с теми поладить. С этим же...
  
  Принимающая сторона лишь через десять минут пришла в себя и смогла членораздельно говорить. Исполнительный директор засыпал вопросами.
  
  - Как там? Как здоровье шефа? Как семья и супруга? Как здоровье? Что нового слышно? Каким ветром занесло в эти края?
  
  На вопросы он ответил сразу:
  
  - У всех и всё в полном порядке.
  
  Хозяин кабинета часто-часто замотал головой.
  
  - Да-да... Наслышан... Ты в гору пошел... Глаза и уши, говорят, самого... Полное доверие к тебе питает. Это - хорошо... очень-очень прекрасно... Кто бы мог подумать, а?.. Помнишь, в академии?.. Никто тогда бы не сказал, что наш Васятка, - Пустовалов скривился, потому что фамильярность такая ему не по душе, - станет таким крутым финансистом... Где остановился? Нигде? Может, у меня?..
  
  - Ни в коем случае, - удалось-таки Пустовалову вставить несколько слов.
  
  - Зачем обижаешь? Как-никак, а свои...
  
  - Не хочу стеснить.
  
  - У, ты мой скромник! Зря. У нас комната для гостей пуста... Премиленький уголок.
  
  - Устроюсь в гостинице.
  
  - Завтракал? Нет? Может, для начала сбегаем в ресторан, перекусим чуть-чуть, а?.. Что же за работа на пустой желудок?
  
  - Викентий Сергеевич, - официально начал ревизор, - я здесь не у тещи на блинах, приехал с проверкой, - он честно сказал, что послужило поводом; намекнул прозрачно, что на него "стукнули", а потом добавил. - Пожалуйста, всю документацию, касающуюся финансово-хозяйственной деятельности, - мне на стол.
  
  Бывший однокашник округлил глаза.
  
  - Да ты совсем стал сухарем! - завидев, как Пустовалов решительно замотал головой, поспешил успокоить. - Нет-нет, как ведь хочешь... Документы сейчас же выложит главбух... Нам скрывать нечего... Деятельность филиала - как на ладони у Христа: чиста и потому прозрачна.
  
  - Дай-то Бог, - многозначительно заметил Пустовалов.
  
  - Ты не веришь?
  
  - Я и себе не верю, - сухо успокоил он собеседника. - Я верю только цифрам и фактам, - Пустовалов встал. - Позаботься насчет номера в гостинице, - подумав пару секунд, добавил. - Без излишеств.
  
  До позднего вечера Василий Васильевич не отрывался от бумаг. Викентий Сергеевич попытался отвлечь, но получил решительный протест, после чего больше не совал носа.
  
  В четверть девятого Пустовалов покинул офис и отправился на ночлег. По пути зашел в кафешку, плотно поужинал. Оказалось, что в провинции можно неплохо поесть. И не дорого. Даже для командировочного.
  
  В одноместном номере, приняв прохладный душ, упал на широкую и мягкую кровать, шуршащую накрахмаленными простынями. Заложив руки под голову, разглядывая потолок, он невольно вернулся к образам Викентия Сергеевича и его супруги.
  
  Викентий Сергеевич Соловьев, проще говоря, Кеша на курсе слыл отчаянным лентяем. Никому и в голову не могло прийти, что тот пришел в финансово-экономическую академию, чтобы "грызть гранит наук". На лекциях появлялся редко. Чаще всего его можно было встретить в ночном баре или на дискотеке: там он отрывался по полной программе. Эту бы его энергию да во благо! Зачеты и экзамены сдавал, но не с первого захода. У всех было устойчивое мнение: получает "уд" лишь после того, как "позолотит ручку" преподавателю.
  
  Это ему не мешало слыть бабников, сердцеедом. Рядом с ним всегда крутились самые красивые однокурсницы. Среди них - Маша Королева с копной каштановых волос и блестящими большими черными глазами. Она и стала, в конце концов, его женой.
  
  Василий Васильевич Пустовалов, а на курсе его все почему-то называли Васяткой, откровенно завидовал Кеше, более удачливому (в сердечных делах, конечно), чем он. Васятка никому не показывал вида, но он тайно вздыхал по Машеньке. Машенька, ясно, его антипод: жизнерадостная всегда, любит компании и веселится от души. А он?.. Сурок сурком: сидит в норе и не высовывает носа. Девушки не любят сурков. Девушки любят общение. А общение возможно, по мнению девушек, лишь на дискотеке и в ночном клубе, куда Васятка, естественно, - ни ногой. Трудолюбие Васятки явно было не в цене, у однокурсниц не котировалось. А коли нет спроса, то нет и предложения.
  
  Курс вышел на диплом. Непонятно как, но Кеша получил-таки диплом. Обзавелся дипломом и Васятка. Пусть и не красным, но тоже ничего: в ведомости не было ни одной тройки. Стала дипломированным экономистом и Машенька.
  
  Кеша увез Машеньку в свой Верхнеуральск.
  
  Девять с половиной лет прошло. Какая она, Машенька, сегодня? Изменилась, пожалуй, сильно. Годы, что бы там ни говорили, берут свое. Взглянуть бы... Уж так хочется взглянуть!.. Господи, в чем проблема? Садись в автобус и поезжай, а не лежи байбаком. А что? Взять бы и нагрянуть, а? Интересно посмотреть на ее реакцию. Что скажет? Обрадуется ли?
  
  Нет-нет, решительно говорит сам себе Пустовалов, нельзя: я - проверяющий, её муж - проверяемый. Увы, так судьба распорядилась. Город небольшой, его визит не останется незамеченным и станет предметом досужих мыслей досужих людей.
  
  Он может одно: лежать в гостиничном номере и мечтать. Что-что, а это ему никто не запретит. Мечтая, Василий Васильевич Пустовалов сладко засыпает.
  
  ...Они вдвоем идут вдоль берега заводского пруда. Бежит по его глади рябь. Благоухает сирень. Он приподнимается и ломает самую пышную веточку с несколькими бутонами, подает ей. Машенька берет, подносит к лицу и начинает вдыхать запахи. Она вздыхает, и глаза вдруг грустнеют. Ах, молодость, думает она, как ты скоротечна! Тысячу раз прав Оскар Уайльд, однажды написавший: "Молодость - единственное богатство, которое стоит беречь". Не сберегла и теперь сожалеет. На кого потратила свои лучшие годы? На Кешу-оболтуса, на бабника и гуляку?! Не стоит он того, не стоит. Сколько было замечательных парней? Ну, хоть бы Васятка... Нет же! Связалась с охламоном. По щеке катится слеза. Васятка видит и вскрикивает: "Боже, ты плачешь?!" Он достает платок и вытирает слезу, плечом приникая к ней. Он успокаивает: "Не надо, Машенька! Не плачь... Я же рядом... Я тут и с тобой... Я люблю тебя, Машенька... Я так сильно тебя люблю, что нет таких слов, чтобы выразить мои чувства к тебе... Я всегда любил тебя и только тебя!.. Милее и роднее тебя не было, нет и никогда не будет!.." Она смотрит на Васятку, проводит рукой по начавшим седеть волосам: "Ах, где ты раньше был? Почему молчал? Отчего так поздно? Ведь сейчас так сложно!" Васятка встает на одно колено и, протянув к ней руки, возбужденно и страстно говорит ей: "Иди, любимая, ко мне! Ко мне и больше ни к кому! Несу я чувства все тебе! Верь: изгоню твою тоску!" Машенька глубоко вздыхает. Она роется в одном из бутонов. Ищет нужное соцветье. Она говорит мечтательно: "Найду счастливое и я - твоя". Ищет долго-долго. И находит! Обрывает и съедает. Смотрит счастливо на Васятку, раскрывает свои красивые руки и падает ему на грудь: "Бери! Я - твоя! На веки вечные!" Васятка подхватывает девичье (странно, думает он, но Машенька совсем-совсем не изменилась) тело и его охватывает сладостная истома, сердце тает, как воск в жаркий полдень...
  
  Пустовалов просыпается.
  
  - Черт! На самом интересном месте! - ворчит он
  
  Он встает, смотрит на часы: половина восьмого. Значит, пора в офис. На душе его - необыкновенная легкость. Он снова молод. Ему снова двадцать лет. Он готов на все, решительно на все.
  
  Василий Васильевич без устали работает, задыхаясь в бумажной пыли. Перебрал гору документов.
  
  Усердие ревизора прерывает Викентий Сергеевич.
  
  - Ты меня избегаешь? - спрашивает он и пристально смотрит в глаза однокашнику. - Неужели все так серьезно, что и общаться нельзя? Может, и есть недочеты... Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
  
  Василий Васильевич морщится.
  
  - Не в этом дело.
  
  - А в чем?
  
  - Хочу побыстрее закончить и умотать домой. Надеюсь, ты понимаешь такое простое желание всякого командировочного?
  
  - Не понимаю. Десять лет не виделись и ты... Да, Верхнеуральск - не Москва... Скукота здесь... Но мы могли бы один вечерок скрасить.
  
  - Каким образом, Викентий Сергеевич?
  
  - Сегодня вечером я жду у себя. Посидим. Чайку попьем. Повспоминаем.
  
  - Невозможно, - шумно вздохнув, говорит Пустовалов.
  
  - Я специально дочку отвез к своей матери, чтобы одним побыть... И Машенька очень сильно просит. Если, говорит, не придешь, то наживешь в её лице злейшего врага, а она этого бы не хотела.
  
  Пустовалов обреченно машет рукой.
  
  - Ну, хорошо... Загляну на часок...
  
  Викентий Сергеевич встает. Он пытается скрыть радость.
  
  - К восьми, хорошо?
  
  - Хорошо... - и тут же предостерегает. - Но никаких приготовлений.
  
  - Естественно! - восклицает Викентий Сергеевич. - По-студенчески... за чаем... Нам ведь что важно? Поговорить! Столько лет не виделись, - выходя, продекламировал. - Бойцы вспоминают минувшие дни, как вместе когда-то рубились они.
  
  Без двух минут восемь он позвонил у дверей квартиры исполнительного директора. Дверь тотчас же распахнулась. Его встретила Машенька. А она, подумал сразу Пустовалов, совсем не изменилась: всё те же глаза, все тот же девичий блеск в них, всё те же волосы, густо лежащие на крутых её плечах. Даже улыбка, чуть-чуть озорная, - всё та же. На Пустовалова пахнуло запахом знакомых французских духов.
  
  - Проходите, Василий Васильевич, дорогим и желанным гостем будете, - сказала хозяйка, не спуская глаз с лица Пустовалова. Он смутился. Застыдился. Покраснел. Он-то не может похвастаться прежней свежестью, как она. - Или как? Может, лучше, если как раньше, а? Все же однокашники... Какие-никакие, а однокашники.
  
  Пустовалов, все еще не избавившись от смущения, пробормотал:
  
  - Разумеется... Сверстники... Свои люди...
  
  За спиной Машеньки появился хозяин.
  
  - Но-но, ты с ним поосторожнее. Он нынче не кто-нибудь, а ревизор - гроза финансового мира. Нашего главбуха чуть до инфаркта не довел.
  
  - Скажешь тоже, - Пустовалов протянул большой букет алых роз. - Тебе, Машенька.
  
  Машенька приняла. Разглядывая, воскликнула:
  
  - Боже, какая прелесть! Такие свежие... Где ты смог такое чудо достать? - она обернулась к мужу. - Поухаживай за гостем! - женщина вернулась к цветам. - Если мне не изменяет память, алые розы - знак любви или, на худой конец, обожания... Боюсь в это поверить... Не смею верить...
  
  Машенька ушла на кухню, налила в вазу воды, поставила букет и отнесла в гостиную, куда проследовали следом за ней и мужчины.
  
  Гостиная - просторна. В центре - журнальный столик и четыре мягких кресла. Слева - роскошный диван. Справа - на всю стену книжный шкаф. Над журнальным столиком - шестнадцатирожковая хрустальная люстра. На полу - огромный яркий и пушистый ковер ручной работы.
  
  Викентий Сергеевич широким жестом пригласил гостя присаживаться. И добавил:
  
  - Кресло - на выбор: которое любо, то и ваше.
  
  Пустовалов присел, а следом за ним и хозяин.
  
  На столике - ничего лишнего: бутылка французского шампанского и шоколад, глубокие и пузатые фужеры, накрахмаленные полотняные салфетки, сложенные треугольничками.
  
  - Машенька, ну где же ты? - крикнул хозяин. - Мы - заждались и наскучались без твоего общества.
  
  Вошла Машенька. Вместо домашнего халата, на ней сейчас было вечернее платье из темно-вишневого натурального шелка, а на шее - роскошное колье из дюжины крохотных бриллиантов.
  
  Мужчины встали, дожидаясь, когда присядет дама.
  
  Викентий Сергеевич спросил гостя:
  
  - Машенька - прелесть, ты не находишь?
  
  - Нет слов! Твоя супруга - восхитительна... Рвутся из меня слова, но сдерживаюсь.
  
  - Отчего? - спросила Машенька. - Природная скупость на комплименты?
  
  Гость покраснел и опустил глаза:
  
  - Ну... Опасаюсь, что мои слова будут восприняты неправильно... Могут вызвать ревность...
  
  - Расслабься, Вась, - по-приятельски хлопнув гостя по колену, сказал, смеясь, хозяин. - Ревность, как чувство, - исключительная привилегия молодых... А мы... По-простецки, по-стариковски: посидим рядком, поговорим ладком.
  
  Хозяйка укоризненно посмотрела на мужа.
  
  - Кеша... Соловья баснями не кормят...
  
  - А... Ну, да... - он стал открывать бутылку.
  
  Пустовалов напомнил:
  
  - А приглашал "на чай".
  
  - Что ты, Вась: это же шампанское, а не водяра русская.
  
  Хозяйка, заметив, как картинно открывает Кеша бутылку, предупредила:
  
  - Постарайся на этот раз без лишнего аффекта. Все равно ведь никого не удивишь.
  
  Послышался легкий хлопок, и пробка отлетела в сторону. Кеша встал и, как заправский официант, наполнил бокал даме, потом гостю и в последнюю очередь себе.
  
  Он поднял фужер.
  
  - Друзья!.. Тост - за мной... По праву хозяина...
  
  Пусть встреча радостною станет:
  Поможет вспомнить о былом!
  Ведь память сердца не завянет
  Руби ее хоть топором!
  
  - За встречу!
  
  Последовал мелодичный звон хрусталя.
  
  Хозяева рассказали о своем житье-бытье. Впрочем, хозяин больше молчал. Говорила хозяйка. Скупо, но и Пустовалов рассказал о себе: хозяева настояли. Конечно, вспомнили студенческие годы.
  
  Первая бутылка опустела. Хозяин сходил за другой. В очередной раз выпили. Теперь - за студенческое братство. Этот тост предложила хозяйка.
  
  Пустовалов старался не смотреть на Машеньку, но взгляд невольно возвращался к ней. Он отмечает про себя: "Ямочка на подбородке... Кажется, чуть-чуть глубже стала". Отпив из фужера, вслух спрашивает:
  
  - Как дочка? Наверное, также красавица?
  
  Отвечает хозяин:
  
  - У такой-то матери дочь не может не быть красавицей.
  
  Пустовалов спросил:
  
  - Хорошо учится?
  
  - Третий класс, - с гордостью отозвался Кеша, - закончила без четверок.
  
  Машенька, скривив губы, заметила:
  
  - Не отцу чета.
  
  Кеша ничуть не обиделся на колкость. Он рассмеялся.
  
  - Ты права, дорогая. Лентяем я рос несусветным. Учителя, поставив в журнале "три", в уме-то имели в виду "двойку".
  
  - Оболтус! - снова уколола жена.
  
  - Опять же права, Машенька: оболтусом рос, каких еще поискать надо было.
  
  Жена фыркнула.
  
  - Слава Богу, девочка не в тебя пошла. Если бы иначе... Как представлю, так - мурашки по телу.
  
  Милую перепалку супругов прервал писк мобильного телефона. Кеша встал.
  
  - Прошу прощения... Надо ответить... Видимо, что-то срочное, - Кеша вышел в прихожую. Через полупритворенную дверь гостиной, разговор был слышен. - Да... Кто же еще-то?.. Да ты что?.. Так... Так... Так... А без меня никак?.. А если бы подох?.. Ладно... Еду... Выезжаю... Прямо сейчас, - Викентий Сергеевич вернулся в гостиную. - Мне жаль, но придется уехать на некоторое время.
  
  Машенька заворчала:
  
  - И что за народ? Часу покоя мужику не дадут. Что там? Не пожар, часом?
  
  - Не пожар... Звонили из вневедомственной охраны... Сработала сигнализация... Имело место проникновение в офис... Одного задержали, другому удалось скрыться... Вась, прости, но я должен на какое-то время покинуть...
  
  Пустовалов встал.
  
  - Я, пожалуй, тоже...
  
  - Тебе-то куда спешить? Посиди в обществе супруги.
  
  - Ему неприятно мое общество, - обиженно заметила Машенька и тяжело вздохнула. - Потому и бежит... Ну, да! Сорок - не двадцать... Бабий век - тю-тю!
  
  - Что вы такое... - гость снова опустился в кресло. - Что ты, Машенька... Не поэтому... Совсем не по этому... Неудобно без хозяина...
  
  Кеша рассмеялся.
  
  - Пустяки! Неудобно лишь штаны через голову надевать... К тому же, - Кеша и Машенька обменялись многозначительными взглядами, но этого Пустовалов не заметил, так как сидел, смущенно опустив глаза вниз, - вернусь через пару часов, и продолжим гульбище.
  
  Пустовалов смирился со своей участью. Он был рад, что останется наедине, так сказать, tete-a-tete, и сможет без каких-либо помех любоваться женщиной его мечты, однако не мог показать этого открыто, а потому и сослался на первое, что пришло в голову, - на неудобство.
  
  Викентий Сергеевич вышел. И через минуту послышался хлопок входной двери.
  
  Пустовалов кивнул в сторону прихожей.
  
  - Не станешь?
  
  Машенька улыбнулась.
  
  - Ты же в провинции... У нас днем бандиты не ходят.
  
  Пустовалов поспешил уточнить:
  
  - Не день, а вечер.
  
  Машенька бросила косой взгляд на старинные настенные часы.
  
  - И, правда... Девять уже... Пожалуй, надо закрыть хотя бы на одну задвижку, - встала и вышла, через минуту вернулась с бутылкой шампанского. - Гулять так гулять... Любить так любить...
  
  - Но, - Пустовалов покосился на початую бутылку, - мы еще...
  
  - Не люди, что ли? Не одолеем, думаешь? Пить хочу! Гулять хочу! Любить хочу! - Пустовалов увидел в ее глазах неестественный блеск, однако отнес его на действие божественного напитка. Машенька налила в бокал гостя и свой, причем, до краев. Подняла, расплескав часть на скатерть.
  
  Девушка у моря бродит с тихим пеньем,
  Золотые ноги в желтых босоножках.
  Ветер лепит юбку к животу, коленям;
  Девушка у моря бродит с тихим пеньем
  С голыми ногами, но в манто осеннем
  И глядит, как мчится лето по дорожке.
  Девушка у моря бродит с тихим пеньем,
  Золотые ноги в желтых босоножках.
  
  Прочитав, Машенька на одном дыхании выпила фужер до дна. Дотянулась до бутылки, налила, не дожидаясь, когда Пустовалов выпьет, опорожнила фужер снова.
  
  - Хочу напиться! Сегодня хочу! - воскликнула она.
  
  - Машенька, - обратился Пустовалов, легонько дотрагиваясь до ее руки, - Стих... Кажется, Сельвинский... Или я ошибаюсь?
  
  - Ты не ошибаешься!.. Он!.. Ранний...
  
  Было много божественных грез,
  Шума, проказ и смеха,
  И я, как жизнерадостный пес,
  Лаял на собственное эхо.
  Но отошло мое время, звеня,
  Что мне теперь на свете?
  Эхо мое лает в меня,
  А я не могу ответить.
  
  Машенька, привстав и придвинув поближе свое кресло, наклонившись головой в его сторону, спросила:
  
  - Сельвинский нравится?
  
  Пустовалов кивнул.
  
  - Неплохой поэт.
  
  Машенька поправила:
  
  - Замечательный поэт! Ты послушай его "Автопортрет".
  
  Я вижу в зеркалах суровое лицо,
  Пролет широких век и сдвинутые брови,
  У рта надутых мышц жестокое кольцо
  И губы цвета черной крови.
  Я вижу низкий лоб, упрямый срез волос,
  Глаза, знакомые с огнем творящих болей.
  И из угрюмых черт мне веет силой гроз,
  Суровою жестокостью и волей.
  
  Пустовалов заметил:
  
  - Все же не Пушкин, но в твоих устах звучит бесподобно.
  
  - Фу! Нельзя сравнивать одного с другим... Они - разные!
  
  Пустовалов допил шампанское и взял кусочек шоколада.
  
  - Налей мне, себе и... до краев, Васенька!
  
  Пустовалов распечатал бутылку, налил. Машенька высоко подняла фужер и стала смотреть через него на люстру. Она любовалась газовой игрой.
  
  - Выпьем за тех, кто тебя понимает! Выпьем за тех, кого мы теряем!
  
  Снова хозяйка выпила до дна. Пустовалову не оставалось ничего другого, как последовать примеру.
  
  Машенька, будто невзначай, машинально, положила ладонь на колено Пустовалова. От прикосновения теплой ладони по телу пробежала дрожь. Ему стало жарко и сладко. Он, будто невзначай, положил свою руку на ее ладонь. Их пальцы встретились и обменялись приветствиями. Он не хотел отнимать свою руку, поэтому взял бутылку левой, налил ей и себе. Потом, не сдержавшись, наклонился и стал целовать женские пальцы. Машеньке нравилось, поэтому она не отнимала руки. Машенька, склонив в его сторону голову, прикрыв глаза, снова стала читать стихи, но теперь чуть слышно и растягивая последние слова каждой строки.
  
  Есть поцелуи-пустяки,
  О них заботиться не стоит:
  Они звенят, как пятаки,
  Ну, и, пожалуй, столько стоят.
  
  Но есть другие. Колдовство!
  Впивая все твое ненастье,
  В томленье мига одного
  Всю душу раскрывают настежь!
  
  Пустовалов пожал ее пальчики. Она ответила. Он спросил:
  
  - Опять Сельвинский? Я угадал?
  
  - Легко угадывать, когда что-то знаешь, - ответила Машенька, не открывая глаз. Её губы вздрагивали, слегка полуоткрывшись.
  
  Пустовалов чувствовал, как дрожит её рука, как ладонь становится горячее и горячее. Его голова закружилась. Ему стало душно. Он сбросил галстук, который его душил. Во рту пересохло. Он отпил из фужера, провел языком по нёбу: увы, сухость не исчезла! Тогда он допил до конца.
  
  - Подай, Васенька, и мне, - нежно сказала она. Он понял. Взял её фужер и поднес. Рука предательски дрожала. - Ко рту, пожалуйста, - все также, не открывая глаз, слегка откинувшись назад, попросила она. Он поднес к алеющим и нервно подрагивающим губам и наклонил. Она стала пить нервными глотками. Выпила все. - Спасибо, дорогой, - совсем тихо произнесла она, - потом попросила. - Прочти что-нибудь из Сельвинского, если помнишь?
  
  Пустовалов стал читать.
  
  Есть в судьбе моей женщина,
  Каждый раз, казавшаяся новой.
  Нет, любовь не наслажденщина.
  Этого не понял Казанова.
  
  Но и выбрать одну
   Отныне и присно
  В этом нет еще истины.
  Только к закату жизни
  Поймешь,
  Кто была
  Единственной.
  
  Машенька с таинственным чувством пропела известные слова из репертуара Клавдии Шульженко:
  
  - Ах, как кружится голова!..
  Ах, как голова кружится!..
  
  Пустовалов больше уже не может. Он должен утолить жажду... Если шампанское не помогает (кажется, что вино еще больше распаляет его), то...
  
  Машенька стонет, и тело ее подрагивает.
  
  - Мне что-то плохо, Васенька... Отнеси на диван... Пожалуйста, милый...
  
  Он осторожно берет Машеньку и несет на диван, кладет. Он чувствует ее разгоряченное тело, упругое молодое тело. Он берет пуфик и подкладывает под ее голову. Машенька рукой показывает на диван.
  
  - Посиди рядом... Если... Если не противно...
  
  Противно? Ему?! Господи, да скажи она, и он отнесет ее на самый край света, туда, где нет никого, - ни её Кешы, ни его жены.
  
  Пустовалов наклоняется. Он видит ее пересохшие губы. Он наклоняется еще больше и... Их губы, так долго жаждавшие этого, встречаются в долгом и жарком поцелуе. Поцелуй бесконечен. Машенька начинает подрагивать, она выгибает спину; левой рукой она обхватывает шею, а другая рука торопится расстегнуть пряжку ремня на его брюках. Женская рука умела и справляется с задачей быстро. Рука тянет "молнию" на ширинке вниз. Рука уже там...
  
  Пустовалов бредит. Ему происходящее кажется сном. Женщина, о которой он столько мечтал, кажется... Его рука скользит под платье, находит крохотные мокрые трусики, еще миг и трусики были бы сняты. Однако он за спиной чувствует чьи-то тяжелые шаги, слышит, как открывается дверь гостиной. Он отрывается от губ Машеньки, поворачивает голову и видит Кешу, стоящего в проеме двери и мрачно качающего головой.
  
  Пустовалов вскочил с дивана и стал быстро-быстро приводить себя в порядок.
  
  Машенька, все также не открывая глаз, спросила:
  
  - Васенька, в чем дело?
  
  Ответил Кеша, ответил зло:
  
  - Муженек твой пришел, любезная, - в том все и дело.
  
  - Ой! - вскрикивает Машенька. Она вскакивает с дивана и поправляет измятое платье. - Как ты здесь оказался, Кеша?.. Ты не думай... Ничего не было... Со мной стало плохо... Ты знаешь, что со мной бывает, когда переберу...
  
  - Знаю! - с ненавистью роняет муж. - Баба пьяная - п....да чужая!.. Ладно, с тобой разберусь после... А что делать с твоим Васенькой? В голову ничего не идет, - он поворачивается к гостю, который кое-как привел себя в порядок и готов выскользнуть из квартиры. - Василий Васильевич, не подскажете?
  
  - Кеша... Понимаешь...
  
  - А мы разве на "ты", Василий Васильевич? Что-то не припомню! -Викентий Сергеевич ухмыльнулся. - В девятнадцатом - стрелялись, стрелялись на смерть, чтобы смыть позор. В двадцатом - морду били. А что делают в двадцать первом, а?
  
  Пустовалов попробовал оправдаться.
  
  - Извини, Кеша...
  
  - Я вам не Кеша, а Викентий Сергеевич Орлов, исполнительный директор фирмы, - с ненавистью оборвал он Пустовалова. - Извольте разговаривать в подобающем тоне, - он показал рукой на дверь. Пошел вон, скотина! А иначе... Через минуту, я не ручаюсь за себя... Не хочется сидеть в тюрьме из-за такого подонка, который, воспользовавшись минутным отсутствием, решил соблазнить опьяневшую женщину.
  
  Последние слова слышала только жена, так как Пустовалова уже след простыл.
  
  Викентий Сергеевич подходит к жене, легонько шлепает по заднице.
  
  - А ты переиграла, - смеясь, заметил он. - Так не договаривались.
  
  Машенька в ответ также улыбается.
  
  - Хорошо сыграла, а?
  
  - Слишком даже.
  
  - Но тут твоя вина. Почему долго не заходил в гостиную? Я тянула, как могла... до последнего... Боялась, что все сорвется.
  
  На другой день в офисе Пустовалов появился к обеду. Он ни на кого не смотрел и был мрачен. Он вернул все финансовые документы фирмы в бухгалтерию, написал коротенький акт проверки финансово-хозяйственной деятельности. Акт уместился на полстранички. В документе говорилось, что в результате ревизии не выявлено существенных нарушений, что все документы в порядке, что недостачи или излишек средств в кассе фирмы не обнаружено.
  
  С актом Пустовалов пришел в приемную Орлова. Попросил секретаршу сходить к шефу и подписать акт. Секретарша ушла. Вернулась через минуту и отдала акты с подписью исполнительного директора.
  
  - Не станете прощаться с коллективом? - спросила секретарша. - Все ревизоры всегда прощаются.
  
  Пустовалов отрицательно мотнул головой и покинул офис.
  
  Первым же поездом он возвращался в центр.
  
  Сидя в купе, его мучил один-единственный вопрос: рассказать всю правду шефу или, по приезду, подать заявление, не объясняя причин, уйти?
  
  Однозначного ответа у него не было. Да и будет ли?
  
  01 августа 2004.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"