Цветков Дмитрий Александрович : другие произведения.

Апофеоз

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   АПОФЕОЗ.
   В 2048 году Конфедерация столкнулась с новой проблемой - повстанцами в горных районах.
   В сентябре они захватили значительный кусок территории , вырезав большую часть местного населения и объявив захваченные земли территорией "Свободы".
   Конфедерация не могла не отреагировать на захват горных районов, однако срочная воинская служба была отменена еще в 2010 году, поэтому на фронт предложили идти всем желающим за приличные деньги(в стране просто не осталось патриотов, желающих защищать никому не нужные, далекие горы бесплатно ).
   Вскоре ряды армии наполнились людьми. Большинство - бедные жители деревень, которым были нужны деньги. Богатое же население, обращало мало внимания на жизнь страны. Отрешившись от проблемы, они продолжали жить своей жизнью, посвятив себя заработку и прожиганию денег. Война стала для них чем-то абстрактным и далеким, а города превратились в территории праздника и забвения.
  

***

Наконец-то горы закончились и поезд выехал на равнину. По горам ехать тяжело: поезд едет очень медленно и сильно трясется, от этого раненым тяжело уснуть и они стонут, мешая отдыхать здоровым солдатам. Но вот теперь мы на равнине, машинист дает гудок и поезд набирает скорость. Впереди нас ждут дома, родные, комфорт мирной жизни, а позади осталась война, которую уж лучше бы забыть, да не удастся. Я высовываюсь в окно и, жмурясь от встречного ветра, закуриваю. Меня зовут Павел Христолюбов и я солдат. Хорошо вот так курить, глядя на поля, деревья, закат. Странно, но за последние годы мне редко удавалось вот так спокойно разглядывать закат... Я слышу гудок встречного поезда и отскакиваю назад, выплевывая сигарету за окно. Это поезд с новобранцами. Проносится он очень быстро, но мне все-таки удается разглядеть бритые головы ребят, которых как и нас 4 года назад, везут на фронт. Поезда даже не притормаживают, проезжая мимо друг друга, и это вполне логично - среди нас много раненых, а это вряд ли поднимет дух тем, кого все "сюрпризы" войны ждут впереди.

***

В вагоне тускло, солнце уже село, но свет включать еще рано. В купе нас четверо: Я, Петя, Коля и Дед Володя. Все они такие же солдаты как и я. Петя спит, Коля пытается писать письмо, он вообще любит писать. Он не бросал этого дела даже в окопах, во время коротких перерывов между наступлениями. Что он писал, зачем и кому, мы не знали. Война вообще научила задавать нас меньше вопросов, то что на гражданке могло показаться абсолютным идиотством, в окопе воспринималось абсолютно нормально.

"А что, Паша? Скоро дом уже... " - обращается ко мне Дед Володя. "Эх, как там моя старуха... Ух я бы ей..." - он закашливается в хриплом смехе. Дед Володя вовсе не стар, ему всего 46, но знал он и повидал столько, что называть его иначе, нам 20 летним мальчишкам, было нельзя. И вот мы четверо трясемся в военном поезде, который все ближе к дому, и от этого трястись даже радостно, ведь еще каких-то 8-10 часов и мы снова встретимся с миром, который уже успел забыть он нас. Да и мы уже мало помним о нем, немного нас связывает с ним.

***

Меня часто спрашивают, зачем я пошел воевать... Причина моего ухода на фронт может показаться нервным порывом пресыщенного мальчишки, но сам-то я так не считаю. Я вырос в семье, какие принято называть "богемными ". Отец - художник, мать - балерина. Родители уделяли нам сестрой мало времени. Днем отец пропадал в мастерской, а по ночам - в компаниях единомышленников, мать постоянно ездила по гастролям. Друзья моего отца, все эти богемные прихвостни раздражали меня еще с детства. От всех их возгласов "Глубоко", "Сильно", "Мощно" веяло пустотой и гнилью. Глядя на то, как бездарно они пыжатся, нахваливая такие же бездарные картины моего папаши ( сына замминистра культуры), мне всегда становилось противно и хотелось сделать какую-нибудь пакость.

Когда мне исполнилось 17 лет, отец собрал всех нас за семейным советом и сообщил, что он стал геем и уходит из семьи к своему новому другу. Он долго объяснял, что это очень тяжелый выбор, умолял нас понять как он страдает и чего стоит ему сделать такой трудный шаг, кричал о том, что для художника как ни для кого другого важно природное начало и что внутренние барьеры разрушают личность. Но понял я вот что, понял я то, что мир, в котором я жил, настолько извратился, настолько пропитался фальшивыми ценностями, что жизнь в нем - это сплошная клоунада перед клоунами, и что пожалуй только мой пес - единственное существо, сохранившее достоинство. Ведь он зверь. И тогда я понял, что мне нужно, я понял, что позволит мне выбраться из этого вставшего с ног на голову мира. Кому нужен такой мир, где 38-летний художник бросает семью, становясь педиком , находит для этого тысячи благородных и светлых причин, хотя на самом деле, делает он это только потому что это модно и может помочь карьере.

Поэтому в 18 лет я пошел в военкомат и подал заявление, что хочу быть добровольцем в Армии конфедерации. Отцу я не сказал ни слова, а мать, мать толком и ничего не поняла, после завершения своей карьеры она начала баловаться кокаином, это часто мешало ей правильно воспринимать реальность. Так я и оказался в горах с автоматом в руках, так я и оказался в этом вагоне, который мчал меня назад, мчал совсем другого человека.

***

"Ну как дела?" - спрашивает меня сестра. Хороший вопрос. Я смотрю на нее несколько секунд и отвечаю: "Да нормально все." Продолжаю смотреть на нее. На фронт меня провожала 16-летняя школьница, а сейчас я вижу перед собой куклу в розовом платье, крашеными волосами и красными ногтями. Встретил бы я ее в увольнении, не зная что она моя сестра, мог бы и чего плохого натворить) "Какой ты большой стал, Паша. Ну как там было-то?" Я улыбаюсь и мычу что-то в ответ.

Мать сильно изменилась. Наркотики высушили ее и без того худое тело балерины. Кокаин уже не дарит ей прежней радости, а видимо перерос в обычный элемент питания, позволяющий удержаться наплаву. "Ну здравствуй, Мама" - говорю я. Проговаривая эти слова, я чувствую себя кинокартинкой из классического фильма советских лет. Но только стою я не на пороге избы, а в квартире пентхауса, находящегося в центре столицы, а вместо седовласой старухи, бросающейся на грудь своему сыну, передо мной сидит пристаркуватая наркоманка, и сидит она не на сбитой из бревен табуретке, а в кресле Ле Корбюзье, на стене висит подлинник Миро, на столе лежит стопка журналов о современной архитектуре, в плазме монитора играет симфонический оркестр.

***

Комната моя не изменилась. Мать уволила горничную из-за нехватки средств, а сама она никогда не занималась уборкой. На фронт я ушел в 18, поэтому комната уже не детская, но еще и не взрослая: на диване сидят губка Боб с другом Крабом, а рядом стоит книжный шкаф с полным собранием Шопенгауэра. Не комната, а сплошной парадокс, как и в то время.

***

"Отец теперь живет на Гоа" - говорит мать, перемешивая сахар в кофе. Его новый друг Клаус - известный галерист из Вены, так что отец стал еще популярней в Европе. "

Я молча курю. Что мне сказать-то? "У него проект там какой-то" - продолжает мать, подставляя мне серебряную пепельницу. "Полгода он будет писать 50 портретов Рамзана Кадырова... А вспомнила, он потом выставит это все в Московском Винзаводе, а называться выставка будет "Лики МужественностиПРамзана".

Я тушу сигарету и иду в гостинную. Сестра смотрит фильм. "Что смотришь?" - спрашиваю я. После войны, мне тяжело строить длинные предложения. "Искупление", это новый арт-хаус от люксембургского режиссера Петера Рейке.

"Арт-Хаус" - проговариваю я. "Папин архив разрыла что ли ?"

"Да, нет"- отвечает сестра. "Я ж говорю, фильм новый, не так давно вышел, года три назад где-то"

Три года, недавно. Там за три года, мне показалось, я стал старше на 63. Там за три года я забыл все, что выучил за 11 лет школы и узнал то, чего не расскажут ни в одной аспирантуре. Там за три года я встретил больше друзей, чем встретил за 18 лет и потерял больше, чем мог бы потерять за 10 жизней.

Голос сестры выбивает меня из ступора. "Тут рассказывается о маньяке который изнасиловал и убил 12 летнюю дочь главного героя, простого полицейского. Весь фильм, главный герой общается с этим маньяком, он приходит к нему в тюрьму. Общаясь с ним он вникает в этого человека, понимает что маньяка из него сделало общество. И в конце фильма он прощает его, тайно выкрадывает улики из участка и делает так, что маньяка признают невиновным. Сильно правда? "

"Надумано" - говорю я. "В реальной жизни, мужчина, даже самый тщедушный, прибил бы гада при любой возможности. "

"Ну Паша" - противоречит сестра, "Такие фильмы... они показывают как может перевоплотиться мировоззрение человека. Ну убил бы он, и что? А так, маньяк признал свою ошибку, он очистил свою душу и отец понял это. Такие фильмы, Паша, несут добро... "

"Да хуйню, несут, твои фильмы, Света!" - не выдерживаю я и иду в комнату.

***

"Так, Паша, ты конечно у нас герой, но что-то ты уж совсем нелюдимый стал." - говорит мне сестра. От части она права. После прихода с фронта, я только и делаю, что лежу на диване, листая книги. Как ей объяснить, что ничего не может быть лучше чем вот так просто лежать и листать книги.

"Сегодня у моего друга, открывается выставка" - говорит Света. На слове "друг" она слегка меняет интонацию, так что мне становится понятно, что это слово синоним слову "любовник".

"Да, и кто этот твой друг?" - спрашиваю я, вставая с дивана. Видок у меня, конечно, не из лучших: синий гольф, зеленые псевдокамуфляжные штаны, носки разного цвета... Это девочка и я, мы из разных миров, я вообще инородное тело в этой квартире. И это радует.

"Джим, модный художник. Ты вряд ли его знаешь, он прогремел в прошлом году в Венеции. И вот сейчас он открывает новую выставку "Апофеоз". Тема очень интересная . Давай сходим... " Я соглашаюсь.

***

Мы подъезжаем к музею. Точнее музеем это здание назвать тяжело, на самом деле это старый цементный завод. Подумать только, раньше здесь работали с утра до ночи 10 000 человек, а вот теперь на нем гордо висит вывеска "ART CENTER". Возле входа толпиться куча людей, безумно гордящихся собою, ведь они пришли приобщиться к искусству. Мы подходим ближе и я вижу, что стена, где раньше видимо находился вход в цех, превратилась в черную пластину с изумрудным черепом, изображенным на ней. Что бы войти внутрь, нужно пройти через открытый рот этого черепа. Сестра показывает охраннику какую-то бумажку и мы заходим без очереди. Внутри темно, все стоят недалеко от входа. Я слышу шепот: "Ой, Джим опять интригует. Что же это будет? Наверняка что-то мощное. " Неожиданно из темноты доносится ужасно низкий (явно компьютеризированый) голос : "Бойтесь люди, бойтесь смертные ибо это АПОФЕОЗ!!!" В темноте огнем вспыхивают буквы, складываясь в слово "Апофеоз". Огонь букв освещает трибуну, похожую на те, с которых вещали диктаторы. На ней стоит маленький человек, одетый в закрытый пиджак, а-ля мундир. "Вы все-таки пришли" - говорит он, манерно вглядываясь в зал. "Вы пришли... Вы пришли потому, что вас привела сюда жизнь! Но сегодня здесь вы увидите торжество Смерти " - он еще более манерно поднимает руки вверх. "Ибо она, Смерть, она прекрасна, она величественна, она СПРАВЕДЛИВА!!!"

***

Васька пришел на фронт в 16, подделав документы . Даже среди нас его можно было назвать сыном полка, потому что лицо его было еще совсем детским. А попал он к нам, что бы не идти в детдом. Родители его погибли в автокатастрофе, после чего государство забрало его квартиру себе, а Ваську и его 5-летнюю сестренку ждало "обеспеченное" детство в детском доме или интернате. Не желая жить в детдоме, он решил идти зарабатывать. Он исколесил полстраны в поисках возможности заработать, пока наконец не оказался в вагоне нашего фронтового поезда. Вася был очень рад, что едет на фронт, ведь военным хорошо платили, а иногда давали квартиры в городе. Квартира дала бы ему возможность забрать из приюта сестру. В учебке он старался больше всех, а по вечерам вслух фантазировал как он обставит свою квартиру и в какую школу отправит учиться сестру...

Его убило осколком, который вспорол ему живот. Я подбежал к нему, но понял, что помочь уже не смогу. Последним, что он сказал было:"Жаль, не вышло... " а сейчас вот этот художник рассказывает о том, что смерть прекрасна и справедлива. Видал я смерть - некрасива она и несправедлива.

***

"Итак, Господа! Хочу торжественно объявить выставку "Апофеоз" открытой! Проходите в зал, пожалуйста." "Здорово, правда?" - спрашивает меня сестра. Пришедшие медленно расходятся по залу с фужерами шампанского и канапе.

Первая экспозиция к которой я подхожу - это автоматы, поставленные в круг, образовавшие некое подобие шалаша. Внутри этого шалаша лежит кукла младенца. Я читаю название "Начало и конец ". "Смотри как интересно", говорит Света. Ребенок - это символ рождения, автоматы - это символ войны. Ребенок - это начало, а Автоматы- это смерть, конец. "Если бы все кончалось автоматами" - думаю я.

***

Когда заканчивались патроны, часто приходилось идти в рукопашную, и тогда концом обычно становились штыки, ножи, камни. А это куда страшнее. В одной такой рукопашной схватке один из повстанцев проткнул меня, но к счастью подскочил Петя со своим штыком и прикончил ублюдка.

***

Я наблюдаю за тем как люди смотрят на все эти шедевры с каким-то отстраненным выражением лица. Выражение полной пустоты. На каждом лице читается немой диалог:

- Что это?

- Не знаю , но сказали что это круто...

- Значит круто...

И все вот так тыняются из одного конца зала в другой, толком не понимая, что же находится вокруг них.

Я подхожу к следующему экспонату. На белом пьедестале лежит лошадь, разрубленная пополам так , что только кишки соединяют ее тело. Пасть лошади открыта, язык вывален, а сама пасть до отвалу забита долларами. "Сбитая мощь " - читаю я название. "Послушай, Паша, почему ты все время молчишь " - спрашивает Света. "Посмотри, ведь это же новый символизм. Завтра эти произведения уйдут за миллионы, а через года и вовсе станут бесценными"

"Знаешь, Света, в таком случае любой патологоанатом - просто Леонардо Да Винчи по сравнению с твоим Джимом, разница лишь в том, что его рабочее место находится не в галерее, а в морге. "

***

Когда враг отступал, сдавая город или село, то обычно сжигал все дотла. Все что могли, они забирали с собой, но все остальное - уничтожалось. Таковы правила войны, так делалось веками. Однажды ночью, тьма над окопами зазвенела. Зазвенела не от выстрелов и не от взрывов (хотя уж лучше бы мы пережили 10 атак). Все пространство вокруг заполнилось адским криком. Таких воплей я не слышал никогда. Казалось, что в один момент зловещая мать душит тысячи младенцев. Мы с дедом Володей решили выяснить, что же это было. Пройдя вперед, мы увидели, что горят хлева и конюшни, а крики принадлежат запертым там животным. Лошади, коровы, свиньи смешались в один демонический рев. Иногда стенка сарая падала, и оттуда выбегали горящие животные и метались в безумии по полю. "Ну и твари" - сказал Дед Володя. "Лучше бы просто пристрелили их". "Нет", отвечаю я. "То что сделали эти мрази, это хуже десятка атак. Главное что бы новобранцы не увидели этого, им хватило услышанного." Я бегу назад в окоп за базукой. Через пять минут, я стою рядом с Дедом Володей. Выстрел такой плазменной пушки мгновенно выжигает площади радиусом 50 метров, поэтому я поднимаю пушку на плече, целюсь и делаю выстрел, два, три... Крики умолкают.

***

Вместо музыки в выставочном зале звучит пульс. Играет зацикленный трек. Сначала слышен стук живого сердца, потом он стихает и слышны "пики" больничного прибора, отмеряющего пульс, пики становятся все реже и реже, в итоге сливаясь в единый писк. Мы с сестрой подходим к небольшому залу, над которым весит вывеска "Интерактивная смерть". Внутри стоит стол размером с биллиардный, стол этот зашит стеклом черного цвета, и только в середине через него проходит прозрачная полоска. Под стеклом находится белая дорожка, на некоторых участках которой нарисованы красные круги небольшого диаметра. Человек, стоящий возле стола, нажимает кнопу и по дорожке как и в боулинге катится белый шар. Неожиданно шар попадает на красную точку и взрывается, разлетевшись на осколки. На дорожке остается лежать бумажка, на которой написано 2102. Человек, говорит своей спутнице "Ну что, Оксана, еще 50 годков у меня есть в запасе-то". Они оба смеются и выходят из зала. Внутри каждого шарика, который катится по этому псевдоминному полю находится дата смерти того, кто запускает его... оригинально...

***

На минном поле погибла наша медсестра Люда. Мы все развлекались игрой в волейбол возле лагеря. После взятия небольшого городка нам дали трехдневный отпуск. В такие моменты каждый солдат забывает о том, кто он, и становится обычным человеком, способным любить, радоваться, переживать. Нашей способности перевоплощаться позавидует любой актер, еще вчера мы с ревом шли в штыковую атаку, а сегодня мы мирно стоим в круге и пасуем друг другу мячик. Это не система Станиславского, это совсем другая система. Дед Володя становился ужасно неуклюжим во время таких свободных минут, по этому он постоянно промахивается мимо мяча, а в итоге и вовсе выбивает мяч в поле. Поняв по нашим взглядам, что нам все равно, что он старший, он с кряхтением побежал в заросли. Неожиданно мы слышим его пронзительный крик :"Гадский еж!!! Я наступил на ежа, помогите! " Мы вместе с Людой побежали на помощь. Я прибежал к Володе быстрее. "Ну что ты тут" - спросил я, как вдруг раздался хлопок и Люда исчезла в клубе дыма. "Лююда!!!" - заорал я. Зря.

***

Фальшь, вот что пронизало этот мир.... Я осматриваю зал. И люди радуются этой фальши, этой надуманной, высосанной из пальца за отсутствием воображения, реальности. И этот фейк, он везде: в отношениях, в мыслях, в словах. Люди напоминают мне белые экраны, на которые проецируют эту жизнь, а они опускают голову вниз, смотря на себя и им нравится. На этом экране им показывают непостижимый идеал, разный для каждого, и человек, подобно охотничьему псу, бегущему за механическим зайцем, бросается в погоню за этим идеалом. И в се эти люди, пьющие тут шампанское и поедающие канапе, настолько пресыщены, что им уже не светит понять, что такое настоящая жизнь. Им показывают лишь искаженное отражение этого мира, они - восковые болванки, заправленные сиропом из псевдопонятий. Вот посмотрите на эту тетку в леопардовом платье, расхваливающую очередной шедевр нашего Джима. Она - это сгусток абсолютного счастья и самоудовлетворения. Вот ее личный апофеоз, стоять здесь и рассуждать с Джимом о смерти - высшая привилегия для нее, свидание с пророком. Я начинаю понимать, чем берет людей такое искусство. Его можно толковать как захочешь, любое толкование будет правдивым. В таком случае любой зритель - искусствовед.

"Скажите, Джим, а вы лично встречались со своей натурщицей?" - спрашиваю я художника. "Простите, не понял?" - отвечает мне Джим с манерной улыбкой. "Ну вы ведь тут экспонируете смерть? " - продолжаю я. "А... Встречался ли я со смертью? Да пожалуй, я встречаюсь с ней каждый день. Когда садится солнце, день ведь умирает..." - он заливается громким смехом остряка и все ему вторят, а баба в леопардовом платье и вовсе складывается пополам. "Нет, Джим, я говорю про настоящую смерть. Смерть человека. " Джим мне улыбается. "Так как же вы можете говорить о том, чего не знаете? Строить теории на теориях?? Это похоже на надувательство, не так ли? Но я помогу вам, Джим, я помогу вам выйти из этой неловкой ситуации. Я организую вам... встречу." Я достаю пистолет и приставляю его ко лбу художника. "Теперь вы можете познакомится поближе.." Люди вокруг кричат, часть оцепенело, часть убежала вон. "Паша, прекрати!" - кричит мне моя сестра. "Ну же Джим! Кстати "Джим" это настоящее имя?" - я сильнее упираю ствол пистолета ему в лоб. "Боря, Борис. Меня зовут Борис" - процеживает он. "Ну вот везде трюк, скоро детей в школах будут обучать фокусники. Ну что же Джим-Борис, сегодня для вас самый важный день в жизни. День, когда ваше искусство станет хоть капельку правдивей." Я стреляю ему под ноги. Зал отвечает гулом. "Пожалуйста, не надо!" - плачет он, захлебываясь в соплях. "Простите меня! Простите!" - на его штанах появляется мокрое пятно и он падает на колени. "Красиво и справедливо. Красиво у нас уже есть" - я показываю на его мокрые штаны, "А справедливо будет через три, два, один.." "МАМА!!!" - визжит Джим как подрезанный хряк. Я нажимаю на курок, раздается щелчок и Джим падает на пол. Пистолет разряжен, последний патрон я выпустил ему под ноги. Джим лежит на полу, обоссаный и весь в слезах. "Ну вот вам и художник" - говорю я...

***

В камере сыро и холодно, но мне не привыкать. Тут я всего три дня, а на фронте мне случалось сидеть в окопах и дольше. За мое хулиганство меня упекли. Но я не расстроен, я должен был сказать все что думаю этому миру, и я сказал. Слов моих испугались - лучше слушать ложь, чем горькую правду. Так было и будет всегда, такова уж суть людей. Не думаю, что что-то изменится в этом киносценарии. "Христолюбов!"- слышу я голос надзирателя. "Собирай монатки, твой художник забрал заявление".


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"