Филимонова Наталья : другие произведения.

Иван-да-Марья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  

Иван-да-Марья,

  или
  Сказ о том,
  как Иванушка-Дурачок Марью-Царевну спасал-спасал,
  да и женился на ней, чтобы спасать сподручнее было,
  и о том еще, как царь-батюшка жениться надумал,
  как великан свое счастье где искал, не нашел,
  а нашел, где не искал,
  как Змей-Горыныч бросил невинных девиц поедать,
  да и много еще о чем -
  главное же - о том,
  что все они жили потом долго и счастливо.
  
  
  

История первая - Про разбойников

  Ну вот. Жил-был на свете Иванушка-Дурачок. То есть дурачком-то, в общем-то, он не был, ну да об этом мы еще расскажем. И Марья-Царевна тоже на свете жила-была. Неплохо, собственно говоря, жила. И даже гораздо лучше, чем Иванушка-Дурачок. Но это, конечно же, дело вкуса.
  Во всяком случае, жила царевна в высоком царском тереме, и холили ее и лелеяли всю царевнину жизнь. День-деньской восемь мамок и двадцать нянек хлопотали вокруг нее, во всем угодить старались. Шутка ли дело - единственная царская дочка! Стоило царевне только зевнуть - хоть бы даже и среди дня - как тут же прямо перед ней оказывалась расстеленная кровать с пуховыми перинами и атласными простынями. Стоило ей только грустно вздохнуть, как целая армия шутов и скоморохов кидалась развлекать и веселить ее. Стоило лечь под яблоней и открыть рот, как самое красивое и сладкое яблоко прямо ей в рот и падало.
  Конечно, в глубине души царевна подозревала, что яблоки просто так сами в рот не падают. Вполне, кстати, правильно подозревала. На ветке каждой яблони в царском саду специально для этого сидел человек. И если бы он попал яблоком, скажем, не в рот царевне, а по лбу, ему бы тут же отрубили голову. Или, допустим, если кинул бы червивое. Поэтому работники-яблочники очень старались все делать как надо. Ну да речь не об этом. А о том, что выросла царевна при такой жизни ужасно капризной и избалованной. А батюшка ее, царь, всем ее капризам, как мог, потакал.
  - А как же? - говорил он. - Одна она у меня. Как же мне ее не баловать? Только ее ведь и люблю на целом свете. Кровиночку мою.
  Конечно, от женихов у царевны отбою не было. Во-первых, была она собой и румяна, и пригожа... а во-вторых, приданое за ней давали богатое, да и в наследство от батюшки ей, как-никак, целое царство полагалось. Вот и приезжали один за другим заморские короли да соседские царевичи Марьиной руки просить. Да только ни царю, ни царевне ни один из женихов не нравился.
  Царевна, по правде сказать, вообще под венец не спешила. Знала она, что стоит ей только замуж выйти, как тут же вся ее привольная жизнь и закончится. А царю все не хотелось с дочкой расставаться.
  - Успеется еще, - говорил он, - замуж-то. Дитя же еще совсем. Вон, без мороженого жить не может, без мамок да нянек шагу не ступит... Пущай уж в девках посидит еще.
  Вот и досиделась.
  Как сказано, жил тем часом в царстве Иванушка-Дурачок. Хотя дурачком-то он, как сказано же, не был... впрочем, обо всем по порядку.
  У вдовой Авдотьи Степановны было два сына. Старший, Василий, по всем статьям удался: и высок был, и пригож, и в плечах косая сажень. С малых лет пошел Василий к кузнецу в ученье. Конечно, и по хозяйству все, что надо, умел - и дров нарубить мог, и поле выкосить. Всякая работа у него спорилась. А на празднике и спеть умел, и сплясать, и на гармошке сыграть. Одна радость матери от такого сына! Всем бы таких сыновей.
  Да вот беда - младшенький, Иван, совсем не в ту породу пошел. И ростом-то не вышел, и статью - в чем только душа держится, непонятно! "Последышек", - жалостливо говаривали кумушки-соседки. "И правильно! - злорадствовали завистницы, - не все одной Степановне только радоваться!"
  Иванушка, не в пример Василию, ни к какой работе толком не способен был. И в поле от него толку немного, и в доме... определили Ивана коров пасти - хоть какой-то, мол, прок...
  Так и жил он с самого детства - каждый день рано утром коров на луг выгоняет да в тенечке под деревом отдыхать ложится. А вечером назад в деревню стадо гонит.
  Скучно было Иванушке целый день под деревом лежать. Оно и ясно - коровы, они собеседники никудышные. Им, что ни скажи, все только "му" да "му". От скуки упросил он как-то деревенского попа грамоте его выучить - чтобы, значит, не просто так в тенечке лежать, а книжки читать всякие умные. Кроме попа в селе грамоты никто не знал - ни к чему крестьянам грамота - да и поп-то, честно сказать, сам кое-как по складам только разбирал. Однако ученик у него неожиданно оказался способным, и учителя своего очень быстро превзошел. Поначалу брал Иван книжки у попа, какие были, - богословские да философские трактаты всякие, - а потом уж стал нарочно за книжками в город ездить. Так и повелось - лежит Ванюшка-пастушок целый день в тенечке под деревом, да и читает себе то Гоголя, то Гегеля... По правде сказать, читал Иванушка все без разбору, очень уж ему это занятие понравилось. И стал он наконец ученым-преученым, так что с ним уже и никакие столичные академики бы тягаться не смогли... а только в деревне над ним разве что посмеивались. Кому она, эта ученость, нужна-то? Если бы хоть на гармошке играть умел - и то польза, девкам в праздник поплясать, а умные слова говорить - что с них проку? Да и в голову никому не могло прийти, что пастушок-заморыш умное что-то говорит. Ванюша забывался поначалу, начинал иной раз кому из сельчан о квантовой физике рассказывать или о диалектике возможного... те только пальцем у виска крутили. Мелет, мол, что ни попадя, а понять ничего нельзя... одно слово - дурачок!
  А в последнее время Иванушка еще и психоанализом шибко увлекся. Какие нашел учебники - все наизусть выучил. Пробовал даже как-то коров своих гипнотизировать и анализировать, да только по ним ведь и не поймешь никак - загипнотизированные они или наоборот совсем - что так, что сяк, смотрят задумчиво да травку щиплют. А в деревне от его опытов научных еще больше уверились: дурачок совсем Авдотьин-то младшенький...
  Вот выросли Авдотьины сыновья, возмужали, пришла пора женить их. Ну, Василий-то, понятно, - первый парень на деревне! Все девки по нему сохли. Сама Варвара, что через два двора напротив жила, Игнатьича дочка - и та глазки строила. А уж лучше нее на три деревни вокруг невесты не сыскать - это-то все знают. Эх, хороша девка!.. Румянец у Варвары во всю щеку, коса русая до полу, собой Варвара пышна, а в плечах того же Василия шире. Все сама может - и дрова порубить, и поле выкосить, и с хозяйством управиться... Как обнимет тебя Варвара - счастливей всех на свете будешь... коли жив останешься. Ну а кулаком приложит... земля тебе пухом. Что и говорить, хороша! Не сыскать другой такой на три деревни. И та не прочь была за Василия пойти.
  Что ни день, то какая-нибудь очередная девица к Степановне в дом стучалась, пироги да пряники несла - попробуйте, вот, мол, напекла, дай, думаю, соседей угощу... Иные, что посмелее, и в кузню к Василию являлись - вроде починить что-нибудь надо. А уж на танцах девки и вовсе ему проходу не давали - каждая хотела с таким парнем плясать.
  Загордился Василий. Все девки деревенские ему не милы стали. Даже на Варвару уже смотреть не хочет.
  - И какая ж тебе, сынок, жена-то тогда нужна? - вздыхала Авдотья Степановна. - Жениться-то все одно надо.
  Подумал-подумал на это Василий, да и говорит:
  - Не хочу я, матушка, на простой девке жениться. Вишь, я какой жених завидный. Отож! Мне б, например, царевну какую...
  - Эх, - вздохнула Авдотья Степановна, - был у меня один сын разумный, и тот ума решился. На кой ты, балбес деревенский, царевне-то нужен?
  - Чой-то я балбес? - обиделся Василий. - Я первый парень на деревне. И хозяин из меня справный выйдет. Я и дрова порубить, и в поле могу... ну, или огород там царский выполоть... вот. Мне вон даже Варвара, что через два двора напротив, Игнатьича дочка - и та подмигивает. Что она, царевна, в самом-то деле, лучше Варвары, что ль? Да ни в жисть не поверю!
  - Вот и женился бы на Варваре, - урезонивала Авдотья Степановна.
  - Не, - заупрямился Василий, - я вот из принципу теперь пойду и к царевне посватаюсь. Будете у меня знать все! Нешто такому мне - да какая девка отказать сможет - хоть бы и царевна?
  - Вася, - заплакала Авдотья Степановна, - Васенька, ты политесу не знаешь. Тебя в шею выгонят.
  - Да лааадно. Мне про политес Ванька рассказывал. Там надо говорить "мерси", "пардоньте" и... и еще чего-то.
  Словом, как ни пыталась Авдотья Степановна вразумить сына, да только Василий на своем крепко поставил: сказал - пойду, значит пойду! Повздыхала мать, а делать-то нечего, собрала ему узелок, да и благословила в путь-дорогу. Благо, думает, до столицы недалеко - покрутится сынок туда-сюда и воротится восвояси. Глядишь, и впрямь на Варваре еще женится.
  Оседлал Василий коня, вышел за ворота, а тут его Иван догнал.
  - Постой, - говорит, - братец. Ты, ежели в город собираешься, возьми и меня с собой. Книжки у меня закончились, в лавку надобно.
  Нахмурился Василий - оно, конечно, у Ваньки-пастушка своего коня-то не было. Не идти ж ему до самой столицы на своих двоих. А только и перед царем да его дочкой позориться с братом-дурачком не хотелось.
  - Эх, - вздохнул, - ладно, садись уж, довезу. Только обратно сам пойдешь как знаешь. Мне назад невесту везти. А ты уж на себя тогда пеняй.
  Согласился Иван на себя пенять, уселся на коня позади Василия, и отправились братья в путь.
  Ехали они ни долго, ни коротко, то лесом, то полем, то снова лесом, да и приехали наконец в столицу. Здесь Иванушка с коня соскочил, рукой брату помахал и по своим делам ушел - дома, мол, увидимся.
  А Василий прямо к царскому терему направился. Через высокий забор перелез и в саду оказался.
  Царевна тем часом как раз в саду на скамеечке сидела, яблочко кушала.
  Она нынче с утра не в духе изволила быть. Утром портниха прислала царевне новое платье - чудо что за платье, подол атласный золотом шит, рукава с разрезами, по последней парижской моде! Марья тотчас же его на себя надела и побежала батюшке показаться. На свою беду, шла в царевнины покои Санька - кухонная девка, кувшин с парным молоком госпоже к завтраку несла. Налетела Марья на Саньку с разбегу, и все молоко из кувшина прямо на бесценное новое платье возьми да и разлейся! Ух, как царевна рассвирепела! Хотела дуру-Саньку за волосы оттаскать, да та проворней оказалась. Бросила свой кувшин, подобрала юбку - и только ее и видели. А Марья тогда еще больше разозлилась. Кувшин об стену разбила, всех слуг обругала, кого-то по щекам отхлестала - нечего, мол, тут под ногами путаться! Потом в другое платье переоделась и в сад пошла - горе горевать да о нелегкой судьбе своей думать. Всех мамок да нянек услала подальше, все, говорит, мне надоели, да велела, чтоб ни одна живая душа ей на глаза не показывалась. Хотя беспокоить Марью и так бы никто не осмелился - царевнина гнева вся челядь пуще лютой смерти боялась.
  Так вот и вышло, что когда Василий царевну увидал, никого в саду больше не было. Одна только Санька-кухонная под кустом хоронилась - да та ни за какие коврижки бы носа не высунула и голоса бы не подала.
  Сидит Марья хмурая, сердитая. Жених наш, ее увидав, оробел вдруг - куда только весь гонор девался! Однако, хошь-не хошь, а раз уж явился, так надобно, значит, говорить что-то. Не стоять же болваном перед царевной! Эх, думает Вася, была-не была...
  - Я... это... В общем, привет тебе, царевна, значит, и поклон... - тут он совсем уж смешался и, неловко вздохнув, закончил как-то вовсе невпопад: - в общем, это... Вася я. Василий, значит.
  - Ну? - неприветливо спросила царевна, еще больше хмурясь и выбросила в кусты огрызок яблока. Санька в кустах, которой яблоко попало прямиком по лбу, зажала рот, чтобы не ойкнуть. - И чего тебе, Василий, надо? Али не слышал, что я велела никому меня не беспокоить?
  - Не, слыхать - не слыхал. А только зря ты это, царевна. Такое дело тут. Я, ну, в общем, свататься я к тебе пришел. Да. Замуж тебя возьму. Вот. А ты сразу - велела, не велела... Ты имей в виду - я собой командовать бабе не позволю. Любить тебя буду. А замашки ты эти бросай.
  - С дубу ты, что ли, рухнул? - удивилась царевна. - Замуж он меня возьмет... ты прынц какой али царевич?
  - Да не. Кузнец я. Из деревенских. Да ты не сумлевайся, у меня и хозяйство - и лошадь есть, и корова, и вообще...
  Тут уж Марья так изумилась, что даже рассердиться забыла.
  - И с чего это ты, Василий, решил, что я за тебя пойду?
  - Ну как же... Пора тебе уже, замуж-то. А я-то вона какой жених. И хозяйственный, между прочим. И сильный. Я и дров порубить могу, и поле выкосить, и все, что надо. И на гармошке еще могу. Мне, если хочешь знать, даже Варвара, Игнатьича дочка, что от нашего дома через два двора напротив живет, - и та глазки строит. Вот. А лучше нее на три деревни вокруг невесты не найти, это-то всякий знает. А я на Варваре не хочу жениться. Я лучше на тебе женюсь. Потому как ты царевна, и батюшка у тебя царь, и вообще... не, ну и собой ты тоже ничего... ежели одеть по-людски, так, може, даже и не хужей Варвары будешь...
  - А не пошел бы ты, Вася, - отвечала царевна, - лесом, а? Ить я и стражу могу позвать. Отрубят тебе, Вася, голову.
  - Это зачем же - голову-то сразу?
  - А шоб неповадно было.
  - Чой-то ты, царевна, цены себе не сложишь. Лучше меня-то ты жениха не найдешь. Сама счастья свово не разумеешь. Ты подумай хорошо.
  - Та я уж и подумала. Сразу надо было стражу звать. Ходют тут всякие. Бесноватые.
  Осерчал тут Вася. Вот ведь, думает, дура-девка! А к ней ведь по-хорошему. Со всем уважением. А она - стражу! И обзывается еще. Так и в темницу ни за что ни про что угодить недолго... Похоже, бежать пора пристала. А в деревню, однако же, совестно без невесты возвращаться. Засмеют ведь... "И-ээх, - второй раз уже подумал Вася, - была-не была... все равно ить дура-девка сама свово счастья не разумеет!.." Схватил он царевну - та и пикнуть не успела - перекинул ее на плечо, перемахнул через забор, на коня вскочил и прочь поскакал.
  Тут Санька, что в кустах хоронилась, опомнилась и давай голосить! Сначала, правда, на забор влезла и убедилась как следует, что Василий с царевной хорошенько из виду скрыться успели.
  - У-умыкнули... Умыкнуууулии!! Царевну! Матушку нашу, благодетельницу! Украааалиии! Уволоклиии, племя разбойное!
  Что тут началось! Мамки с няньками во все стороны с воем мечутся, стражники, роняя оружие, в поход собираются, царь поминутно в обморок падает, а как очнется, валерианы требует, да всех на кол посадить грозится...
  Скоро уже по всей столице рассказывали, как в царский терем, перебив тысячу стражников, ворвалась толпа вооруженных до зубов разбойников, и как схватили они царевну со всеми мамками и няньками да в лес дремучий уволокли... Услыхал про то и Иванушка-Дурачок. А тут еще и от братца Василия ни слуху ни духу... неладно дело, думает Ваня. Надо самому в царский терем сходить, да все толком разузнать.
  Подходит он к терему, глядит, а у ворот девка сидит, худющая, конопатая, семечки лузгает.
  - Чего это ты, - говорит Ваня, - сидишь тут?
  - Так зайти-то страшно. Царь-батюшка там бушует. Уж вся челядь поди разбежалась. Да и ты, мил-человек, не ходи туда лучше, не надо. Жить-то хочешь? На вот, семок возьми лучше.
  Вздохнул Ваня и присел рядом с ней у ворот.
  - Звать-то тебя как? - говорит.
  - Санькой кличут. Тутошняя я, с кухни. Да ты семки-то бери, не стесняйся.
  - А я Ваня. Расскажи ты мне, Санька, толком хоть, что случилось? Как царевну упустили?
  Тут Санька все ему как было и рассказала. Схватился Ванюша за голову: дурнем, думает, меня называют, а такого дурака, как братец мой - разумник, во всем свете, видать, не сыскать больше... надо ж, однако, выручать его теперь как-то...
  - А что, - говорит,- стража-то царская, поди, вся уже царевне на выручку отправилась?
  - Та куды там! - махнула рукой Санька. - Которые убёгли, которые схоронились...
  - Чего ж так? - удивился Ваня.
  - Да все ж от ума большого. Государственного. Царь-то батюшка всем объявил: кто, говорит, дочку мою спасет, того награжу по-царски. А кто, говорит, не спасет, того казню лютой казнью. Вот и боятся все. А ну как не выйдет ничего? На кол-то никому неохота.
  - Так это... он же ж один вроде был - разбойник. Ежели отряд стражников, да при оружии - как же не выйдет?
  Тут Санька глаза выпучила, пальчик к губам приложила, да как зашипит на него:
  - Тссс! Это ж я никому не сказала, что один он был. Потому как жалко мне стражников-привратников. Ежели царь-батюшка прознает, что разбойник-то один был всего, да без оружия еще, тут уж точно головы им не сносить. Из-под земли достанет. Пущай уже думает лучше, что тыщща их была, головорезов. И ты помалкивай. А потом, ну кабы и знали они, что один - ну и что из того? Это ж - шутка ли! - к царевне нашей во гневе - и одному подойти! Тут знаешь какая храбрость нужна? Это ж не иначе воином великим али героем надо быть. Может, даже и волшебным али заговоренным каким. Я б скорей с медведем-шатуном обниматься согласилась, чем к матушке нашей - царевне на глаза показаться, когда не в духе оне...
  "Ээ, - смекнул Иванушка, - царевна-то, видать, та еще змеюка..." Вслух он, конечно, этого не сказал. Потому - уважение к царскому величию имел, как полагается. И вообще жить хотел.
  - Ну... некогда мне, пожалуй, рассиживаться больше, - сказал он, встал и к воротам повернулся.
  - Куды? - всполошилась Санька.
  - Куды-куды... царю кланяться.
  - Пропадешь ить, дурак! Ни за грош пропадешь!
  - А чо делать? - развел руками Ванюша. - Значит, судьба моя такая. Надо ж кому-то выручать... царевну вашу.
  - Чой-то - надо? Кому надо-то?! - замахала руками Санька. - Я по ней только, понимаешь, скорбеть приладилась...
  - Работа у меня, Сань, такая, - говорит Иван, - вредных барышень спасать. Герой я, вишь ли, великий... заговоренный.
  Тут он Саньке подмигнул, да к царю на поклон и отправился.
  Зашел в палаты, а там пустым-пусто - ни слуг, ни охраны, ни души нигде. В одном только тронном зале суета. Царь-батюшка на троне сидит, а вокруг царевнины мамки да няньки хлопочут: то нашатырь, то валерьянку царю подносят, а то и просто так вокруг толкутся и все охают да ахают.
  - Здравствуй, царь! - говорит Ваня. Громко так говорит. Мамки с няньками разом всполошились, зашипели:
  - Тише ты, дурак! Не буди лихо! Ить только угомонился ж!
  Да царь Ивана уже заметить успел.
  - А ну, цыц, дуры! - говорит. - Тебе чего?
  - По делу я к тебе, царь.
  - Али не знаешь, что я делами государственными не занимаюсь? Горе у меня. Личное.
  - Ну так я ж потому и явился. Прослышал я, что дочка будто бы царская твоя пропала. Ну и решил: как раз по мне дело. Спасать ее буду. Не слыхали про меня? Иван я, воин и герой великий.
  Царь Ванюшу осмотрел внимательно с ног до головы, нахмурился...
  - Чтой-то ты, - говорит, - Ваня, хлипковат для героя. Да еще великого.
  - А ты, царь, по росту-то не меряй. Воин я великий, волшебный, да и заговоренный к тому. Не боюсь я ни разбойников, ни царевен гневных - работа такая.
  - А... ну коли волшебный...
  - Ты мне скажи, дочку твою спасать надобно?
  - Надобно.
  - Ну так я пошел! - с этими словами Иванушка спиной к царю повернулся да идти уже собрался.
  - Эй! Ты погоди-ка, воин великий. Ты про указ-то мой слыхал?
  - Какой-такой еще указ?
  - А вот такой. Коли дочку мою любимую спасешь - награжу по-царски. А не спасешь - накажу, опять же, по-царски. Ну, скажем, голову с плеч долой, али може на кол - ну, на месте решим, чего уж там...
  - Как-то ты, царь, неправильно позиционируешься, - вздохнул Ваня. - Эдак, кабы не я, век бы куковать твоей дочке у разбойников. Ну да ладно. Согласный я. Благослови, что ли, в путь-дорогу...
  Перекрестил царь Иванушку и отправил на все четыре стороны - царевну искать.
  Вышел Ваня из столицы, да в дремучий лес направился. Потому как, думает, куда бы еще Василию с царевной деваться? Два дня он по лесу бродил, а на третий вышел к прогалине у реки. Посреди поляны костер горит, у костра хмурый Василий сидит, думу тяжкую думает. А к дереву царевна привязана.
  Показался Ваня брату из-за деревьев - так, чтоб царевна не видела, - палец к губам приложил - молчи, мол! - и за собой поманил. Вася кивнул ему незаметно, встал, потянулся, да вразвалочку, будто бы по своей какой надобности, в сторону направился.
  Отошли братья подальше и стали совет держать.
  - Ну что, братец Василий, - спрашивает Ванюша, - ладится ли у тебя с царевной-то?
  - Эх, - махнул рукой тот, - Да кабы я знал, как все обернется, да разве ж стал к ней свататься? Ужо б на Варваре женился, да не кочевряжился. Ить эта ж царевна - она, Вань, не девка, она пила двурушная... - тут Вася даже всхлипывать начал, так ему себя жалко стало. - День и ночь пилит. И откуда только силы берутся? Не ест ведь! Кормить пробовал - кусается. И куды деваться от нее - не знаю. Уж и миром разойтись предлагал. А она знай рассказывает, что со мной ее батюшка сделает, как найдет...
  Тут Иванушка ему свой план поведал. Вася, конечно, тотчас согласился - ему-то другого ничего и не оставалось.
  Подошли братья к поляне, где царевна привязанная томилась, и за спиной у нее давай шуметь - вопят, ругаются, в ладоши бьют - вроде дерутся. А потом Василий закричал страшно и в кустах спрятался.
  Подошел Ваня к царевне и говорит:
  - Нет больше твово мучителя на свете. Пойдем, я тебя к батюшке твоему отведу. Он меня и прислал тебе на выручку, - с этими словами он ножом веревки перерезал и помог царевне подняться.
  Та, встав, руку тотчас отдернула, Иванушку с ног до головы оглядела, да руки в боки уперла:
  - Что ж, у батюшки кого получше в избавители не нашлось?
  - А ты харчами-то не больно перебирай. Могу ведь и назад привязать. Сиди - жди кого получше, коли есть охота.
  - Чтой-то ты и без того не больно спешил. Ладно, так уж и быть - веди меня к батюшке. А этот где - разбойник-то?
  - Да говорю ж тебе, - удивился Ваня, - нет его. Был, да весь вышел.
  - Мертвый он? - деловито спросила царевна. - Я видеть хочу, чтоб точно знать.
  - Ну ты вообще кровожадная какая-то. Ну, мертвый. А показывать тебе не буду, чтоб твою хрупкую девичью психику не травмировать.
  - Чего?
  - Негоже, говорю. И вообще - молчи уже. Женщина.
  Царевна только рот открыла, посмотрела на Ваню, да и передумала перечить.
  - Ну вот, - спокойно продолжал Ванюша, - так-то получше будет. Тебя звать-то как?
  - Марья-Царевна я...
  - Ага... Маруся, значится.
  - Да как ты смеешь! Да я...
  - Ой, Мань, ну вот не надо вот этого вот. Ты мне ужо скажи: едешь со мной?
  - Ну еду.
  - Ну и все. И батюшке своему про меня только хорошее станешь говорить. Поняла?
  - Поняла, - кивнула царевна.
  Оседлал Иванушка васиного коня, Марью впереди себя посадил, и назад в город отправился. И всю-то дорогу дурак с царевной препирались - ни в чем друг с другом согласиться не могли.
  Встретили их в столице с почетом великим, царь на дочку свою возвращенную нарадоваться не мог, Иванушку-избавителя никак отпускать от себя не хотел.
  - Оставайся, - говорит, - в царском тереме, будешь над стражниками моими наиглавнейшим начальником. А не то - любую должность выбирай, жалованье хорошее положим... соглашайся!
  Только Ваня на это подумал-подумал, да и решил отказаться. Ну на кой, думает, мне эта царская служба сдалась? Эдак мне, чего доброго, читать мешать станут. Коровы-то - они собеседники хоть и никудышные, а все, однако же, лучше, чем стражники. Оно, конечно, и те и другие ничего в жизни своей не читали, и поговорить с ними толком не о чем. Ну так коровы-то и молчат себе, ну или мычат уж вовсе без смысла...
  - Я, - говорит Ванюша, - тебе, царь, благодарный, конечно. За предложение. Тока меня ведь другие всякие подвиги ждут, сам понимаешь. Великие герои - они ж без дела сидеть не могут. Им мир спасать надобно. Такая работа. А ты, если что, обращайся. Как чего случится - ну там, царевну опять похитют, государство захватют интервенты какие заморские, али еще чего - так ты в деревню ко мне кого пришли, а там уж меня все знают. Разберусь, если что вдруг.
  - Ага, - вздохнул царь. - Ну, ладно, коли так. Иди уж. В гости, что ли, заходи иногда...
  - Ты погоди-ка, - вспомнил вдруг Ваня, - а как же награда твоя царская?
  - Кака-така награда?
  - Ну как же! Сам говорил - по-царски, мол, награжу, как спасешь... слезу еще пускал, помнится...
  - А. Ну да, ну да. Кажись, было дело. Я уж подумал, не спросишь, самому предлагать-то неудобственно - все ж герой великий, може, думаю, обидишься ишшо, мол, в корысти тебя, героя, заподозрили... мда... - тут царь лысину так задумчиво почесал, да и говорит:
  - Значится, коли обещал, то и наградю... или награжу?.. на-гра-ди-рую... нага... тьфу! неважно. Эй, холопы! А принесите-ка мне ящик с орденами!
  Приволокли холопы здоровенный сундук, открыл его царь, стал копаться.
  - Слышь, Вань... Тебе как лучше - орден али медаль? Медали есть позолоченные. А то орден можно - с брыльянтами. Брыльянты, правда, не настоящие - стразы там вообще-то, но смотрится весьма и весьма...
  - Пап, - вмешалась тут царевна, - ну ты чего жмотничаешь? Ну на кой ему, герою, твой орден? Да еще со стразами. У него тех орденов-то, поди, такой же сундук дома полный стоит. А он, между прочим, не кого-нибудь там спас, а меня. Ты бы хоть золотом его осыпал, что ли. Одна я у тебя дочка или не одна?
  - Ну, одна. А казна государственная все ж не резиновая тебе. Что ж теперь, всякого героя золотом осыпать? А потом, спасать свою царевну - почетный долг и обязанность всякого человека и гражданина. Тем более - героя. Ниче, ниче. Я ему еще и грамотку выпишу - именную, благодарственную.
  Тут Марья ногой топнула, да как заголосит!
  - А-а-а-а-а! Так-то вы меня цените?!! Грамотку, значит?!!
  - Ну чего ты, чего ты, ну Марьюшка, ну будет тебе, будет... - запричитал царь-батюшка - а сам голову в плечи втянул, в трон поглубже вжался, смотрит на дочь испуганно - не впервой ему.
  Поглядел на это Ванюша и рукой махнул. Ну на кой, думает, мне их горы золота? Вот разве что...
  - Ты, царевна, погоди голосить-то. Что, в самом деле, за истерики? А ты, царь, совесть имей все же. Золотом уж, так и быть, не осыпай, не надо. Подари ты мне коня лучше. Вот какой есть в твоих конюшнях самолучший конь - того и подари. Я на нем ездить стану и подвиги совершать. Ну и орден свой давай, так и быть. И грамоту тож - може, матушка моя порадуется.
  - Ты ж пойми, - проникновенно начал царь, - у меня ж конюшни все казенные. И лошади в них заприходованы, по ним отчетность строгая...
  - Папа! - угрожающе нахмурилась царевна.
  - Все, все, доча. Как скажешь. Эх... отведите его в конюшни - пущай выбирает... оформите... на представительские расходы, что ли...
  Так вот и вышло, что домой Иванушка возвращался на лучшем коне во всем царстве, с орденом на груди и царской грамотой за пазухой. По дороге нагнал Василия - тот пешком еще и полпути не прошел, - отдал ему его лошадь, и воротились братья в родную деревню на радость Авдотье Степановне.
  
  
  

История вторая - Про ослиную шкуру

  Долго в деревне обсуждали, как Василий - Авдотьин сын к царевне свататься ходил, да от ворот поворот получил, и как Иванушка-Дурачок царевну ту от лютых разбойников спас и от царя орден заслужил. Грамоту его Степановна в горнице на стенку повесила, чтоб всякий, кто ни зайдет, на нее любоваться мог.
  Вася-то притих после той истории, решил, что жениться ему и впрямь пора, остепеняться. Заслал сватов к Варваре, что через два двора напротив жила, Игнатьича дочке. Только вот Варвара тех сватов взашей выгнала, да велела Василию передать, что, коли он для царевны негож, то для нее-то и подавно. Обидно ей, вишь, стало, что жених красотой ее да статью пренебрег, пошел прежде в столицу получше невесту искать.
  А на Ивана, наоборот, девки с интересом посматривать стали. Уж коли, думают, его сам царь героем величает, так он, поди, и не такой уж дурак. А что? Выйти за него замуж, запилить до смерти, чтоб на государеву службу шел, а там, глядишь, и до генерала выслужится. И будешь тогда в мехах да брильянтах ходить, а все подружки локти кусать станут - генеральше завидовать.
  Уж теперь девки наперебой стали на луг к пастушку ходить - то обед, то завтрак ему принести, а то и просто поболтать посидеть. Иванушке оно поначалу и нравилось даже, только надоело быстро. Ведь никакого покою! Стал он коров куда подальше гонять, чтоб невесты не добрались. Все одно, правда, отважные иной раз находились.
  А Марья-Царевна тем часом в своей светелке в высоком тереме сохла. Все-то ей не в радость было. Платье новое - тоску нагоняет, девок дворовых да кухонных за косы таскать - скучно... Все об Иванушке Марья думу думает. Никто с ней прежде, как Иван, разговаривать не смел - все лебезили да заискивали. Ей бы и рассердиться на него - а вот не выходит. Да еще все объяснить зачем-то хочется, что не такая она вовсе капризная и испорченная, как все думают, и совсем уж не такая балованная... Словом, влюбилась наша царевна. Ходит Марья грустная, задумчивая. Со слугами по-людски разговаривать стала. Только с мамками да няньками скучно ей - старые они, мол, что они в сердешных делах понимать могут! Выбрала себе Саньку с кухни в наперсницы - стала ей о беде своей рассказывать да советоваться. Санька-то - девка ушлая, мигом все придумала и насоветовала:
  - А ты, - говорит, - царевна, сбежала бы от батюшки, да - к нему, к Ивану, в деревню подалась.
  - А вдруг он меня не любит? И ведь наверняка даже, что не любит!
  - А ты похитрее действуй. Во-первых, в простое платье переоденься. Все одно в твоих нарядах по дорогам несподручно бродить. И лучше даже вовсе нищенкой прикинься. В лохмотьях-то тебя и не признает никто. Спокойно дойдешь до деревни, выспросишь у людей, где Иван твой живет, и в тот дом постучишься, ночевать попросишься. Нешто ж не пустют? Бабы деревенские - они ж сердобольные. Коли жива у него матушка - непременно впустит и на перине спать уложит. А к утру, может, больной скажешься. Еще полежишь. А там все к тебе и привыкнут. Станешь матушке его по хозяйству помогать. Глядишь, Ваня твой тебя и полюбит потихоньку. Ну, тогда уж и откроешься во всем, поженитесь, детишек наплодите, долго и счастливо, и все такое...
  - А вдруг не полюбит?
  - Ой, ну что ты заладила... - сморщилась Санька. - Ну не полюбит... вернешься к батюшке. Ты царевна вообще-то или где? Прикажешь тогда Ивану явиться и жениться. На тебе, конечно, жениться.
  - А вдруг батюшка мой против будет?
  - А батюшке ты истерику закатишь. Он тогда на все согласный будет.
  - Ага... а может, тогда проще сразу приказать - явиться и жениться?
  - Можно и сразу, конечно... - вздохнула Санька. - Только лучше б ты, царевна, сначала все ж попробовала хоть - может, добром у вас еще сладится...
  - А ну как он меня сразу узнает?
  - Так ты ж в ослиной шкуре будешь. Ушами глаза прикроешь, да и ладно. Родной отец тебя не признает, - тут Санька на царевну посмотрела, видит, та вытаращилась на нее с изумлением, и пояснила:
  - А ты что себе думаешь? Без ослиной шкуры в таком деле никуда. Мне мама в детстве рассказывала про заморских прынцесс всяких. Так те прынцессы всю дорогу в ослиных шкурах разгуливали, а потом себе самых что ни на есть лучших женихов отхватывали.
  Подумала-подумала царевна, да и решилась. Поручила верной Саньке раздобыть ей лохмотья нищенские да шкуру ослиную, собрала себе еды в узелок - все та же Санька с кухни натаскала незаметно. В сундучок сложила Марья самое в дорогу необходимое - три бальных платья, духов два флакона, четырнадцать сорочек, чулки шелковые с подвязками, шелку два отреза, кружева брабантские, заколку для волос с брильянтами и плюшевого мишку.
  Приволокла Санька шкуру, понюхала ее царевна и сморщилась.
  - Ослом, - говорит, - воняет.
  - Ну так... - развела руками конопатая наперсница, - ее, знаешь ли, осел до тебя и носил в основном. А кто сказал, что легко будет?
  Повздыхала Марья, а делать нечего. Облила шкуру духами и надела поверх лохмотьев.
  - Ты, главное, - наставляла Санька, - как в дому у него будешь, старайся матушке его понравиться. Ежли матушка жениха тебя полюбит - так, почитай, что уж дело решенное...
  - А как же я мимо стражников на воротах незаметно пройду? - спохватилась вдруг царевна.
  - А ты и не ходи через ворота. Ты через забор. Вот как хитили тебя давеча - так и убёгнешь. Только ты прежде завопи погромче, будто ругаешься на меня. Обзывайся всячески и вообще - ну, сама знаешь. Я выскочу, всем скажу, что гневаться ты снова изволишь. И еще - что ты в сад пошла и никогошеньки видеть не желаешь.
  - Ага, - кивнула понятливо царевна, и тотчас как завизжит! Санька, уши зажав, наутек кинулась.
  Через несколько минут от царевниных покоев до сада ни единой живой души не сыскать было. Подхватила Марья сундучок в одну руку, узелок с провизией - в другую и в сад выбежала. Перекинула первым долгом свою поклажу через забор, а следом и сама кое-как перелезла.
  Шла Марья по дороге, шла... час уже идет, а деревни что-то все не видать. "Эдак я, - думает, - и устану скоро. Надо, пожалуй что, у людей повыспросить, далеко ли до той деревни". Понятно, царевне пешком-то ходить непривычно, ей уж и казалось, что много верст она прошла и все ноги сбила. Да и сундучок стал вовсе уж руки оттягивать, будто не платья шелковые в нем, а булыжники какие. На самом-то деле она и от столицы толком отойти не успела. Попробовала у путников встречных про дорогу спрашивать - ан люди шарахаются от нее, будто от чумной. Сообразила царевна, что в ослиной шкуре, видать, все дело, и сбросила ее покамест - все одно, мол, меня тут в этаких лохмотьях никто за царскую дочку не признает - и в сундучок свой сложила. Дело веселее пошло - первый же путник ей объяснил, что до деревни той неделя ходу пешком, ежели скорым шагом идти и только на ночь останавливаться. Приуныла Марьюшка. Да разве ей такую дорогу сдюжить? На город даже оглянулась - не поздно ведь вернуться-то. Тут же, правда, и устыдилась такого своего малодушия. Смотрит на люд мимохожий - да вот ведь, они-то могут! Иные странники, по виду, и не одну уж неделю в пути. Нешто ж, думает, я чем хуже? И не хуже вовсе! И никакая я не балованная...
  К вечеру Марья и впрямь все ноги себе в кровь истоптала. Набрела на постоялый двор - да ее оттуда за малым взашей не выгнали. Денег-то царевна и не подумала с собой взять. Сняла она золотой перстенек с пальца и хозяину двора отдала. Тот, конечно, решил, будто колечко краденое, но Марью, однако, впустил. Швырнул ей миску бобов и ночевать разрешил на сеновале.
  Так вот и шла царевна потихоньку еще два дня. И ноги у нее болели, и куда идет, она почти уж забыла. Даже в чистом поле ночевать привелось. На третий день съестные припасы у нее закончились. А на четвертый, наконец, повезло: старичок-возничий на попутной подводе с дровами разрешил путнице усесться на куче дров и до самой деревни довез.
  Довольная царевна, сойдя с подводы, первым делом открыла свой сундучок, извлекла из него ослиную шкуру и на себя накинула. Разыскала дом Авдотьи Степановны и в ворота постучалась.
  Ну, Степановна-то, конечно, не могла божью странницу в дом не пустить. Стала потчевать царевну, чем бог послал, хоть и решила про себя, что эта Ослиная Шкура - юродивая какая-то.
  Марья, же, помня о санькиных наставлениях, решила на хозяйку обхождением да воспитанностью впечатление произвести.
  - Ах, благодарю, мадам... миль пардон... ах, дивный, дивный повар у вас... шарман... а знаете, такой вот интерьер - в очаровательном крестьянском духе - входит нынче в моду в лучших домах. Дизайнеры рекомендуют...
  Степановна, подперев ладонью щеку, жалостливо слушала бессмысленный щебет гостьи. Вот ведь, думает, беда-то какая... мало что нищенка бездомная, так и блаженная вовсе. Никакого, кажись, разумения...
  Уложила вдова странницу на лавке, та в шкуру свою закуталась и заснула сладко-пресладко.
  А тут и Иван с Василием разом домой вернулись - один из кузни, другой с луга. Зашли - и с порога давай носами водить.
  - Чтой-то, - говорит Вася, - у нас в дому ослом воняет?
  - Тссс! - зашипела мать и на спящую царевну рукой махнула. - Вишь, приблудилась. Нищенка юродивая. Выгнать-то не выгонишь - не по-божески это. Пущай уж остается пока. Может, хоть мне по дому помогать станет - старая я уже, а вы, обалдуи оба-два, не женитесь никак.
  - Ну пущай, - пожал плечами Василий.
  На том и порешили.
  На следующий день все, кроме царевны, в доме, как всегда, встали рано. Братья работать отправились - один в кузню, другой на луг. Степановна корову подоила, воды принесла, в доме прибрала, пирогов напекла... а Марья все спит себе да спит. Ладно уж, думает добрая вдова, пущай отдохнет с дороги. А там и сама наверняка помогать мне вызовется.
  Проснулась царевна-нищенка после обеда, потянулась сладко. Степановна ее пирогами кормить стала.
  - А что, - говорит Марья, - добрая женщина, одна ли ты тут живешь? - а про себя думает: уж не ошиблась ли я избой?
  - Какое! - засмеялась Степановна. - Просто ты, девонька, все проспала. Сыновья мои уж работать уйти успели. Ну, старший мой, Василий, того гляди, обедать явится - он тут в кузне неподалеку. А младшенький, Иван, на дальнем лугу коров пасет. Вот ежели б ты, душенька, пирогов горячих ему снесла, и то б дело было.
  Подивилась царевна, что герой ее великий коров пасет, однако сходить к нему, конечно, не отказалась. Накинула на себя шкуру, взяла у хозяйки корзинку и сундучок свой незаметно прихватила.
  Явилась Марья на дальний луг. Смотрит - стадо мирно само по себе пасется, а пастух в тенечке под деревом лежит. На коленях у него книжка раскрытая, а голова набок свесилась, глаза закрыты - разморило Ванюшу. Марья тихонечко к нему подошла и корзинку радом поставила. А потом за деревом укрылась и переоделась в одно из своих бальных платьев - то, что серебряной нитью шитое. Снова к пастушку подошла, наклонилась и поцеловала его в губы. Иванушка тотчас, конечно, проснулся, глазами хлопает, а понять ничего не может.
  - Ну, здравствуй, Ваня, - говорит царевна.
  - Ага... это... то есть... ты это, Мань, откуда здесь?
  - А это я тебе, Ваня, снюсь. Голову тебе, понимаешь, напекло, и царевны всякие сниться начали.
  - А-а-а-а-а... - тотчас успокоился Иванушка и руку под голову подложил. - Ежели снишься, тогда ладно. Снись дальше. Будем разговоры всякие разговаривать.
  - А знаешь ли ты, Ваня, отчего я тебе снюсь?
  - Отчего?
  - Оттого что ты, Ваня, влюбился в меня без памяти. Влюбленным, знаешь, всегда предмет обожания снится.
  - А чего ж ты мне ночью тогда не снилась?
  - Вот дурак. Порядочной девушке, видишь ли, до свадьбы к юноше ночами являться неприлично. Даже и во сне. Я тебе лучше днем являться буду. Вот как заснешь на этом самом месте - так я тебе и приснюсь.
  - Ну и ладно. Тоже мне, счастье великое. И ничего я в тебя не влюбился. Да еще без памяти. И не думал даже. Мне вот, может, давеча сосед Игнатьич верхом на корове Милке приснился. Так что ж, скажешь, я в них обоих влюбленный, что ли? Так не в моем они, знаешь ли, вкусе. Игнатьич - тот староват, пожалуй, будет, а Милка хромает на правую заднюю...
  - Ой-ой... корова тебе приснилась, потому что ты пить хотел и о молоке подумал, и еще потому что кругом у тебя тут коровы. А сосед приснился... не знаю, почему сосед.
  - Это оттого что психоаналитик из тебя, Мань, ну вот никудышний. Я бы, конечно, мог тебе по полочкам все разложить... но к чему? Ты и сама-то - фантом моего подсознания...
  - Сам ты фантом, - обиделась Марья. - А я царевна. И ты в меня влюбленный. Только и мечтаешь, чтобы к батюшке моему явиться и в жены меня попросить.
  - Неа, - зевнул Ванюша, - я ж тебе не Васька-балбес, чтобы... - тут у Ивана глаза сами собой закрылись, и он потихонечку засопел.
  - Тьфу ты, - сплюнула царевна, - ну и сам дурак.
  Переоделась она снова в свои лохмотья, шкуру ослиную сверху накинула, и в дом к Степановне возвратилась.
  - Что ж, девонька, - спрашивает ее хозяйка, - отнесла ты сыну моему пироги?
  - Отнесла, - отвечает. - Только спал он под деревом так крепко-прекрепко да сладко-пресладко, что я и будить его не решилась. Оставила корзинку с ним рядом.
  - Ну и спасибо тебе, милая, - улыбнулась Степановна, - небось, найдет. А ты бы, девонька, помогла мне покамест. Старая я уже, да и устала с утра-то...
  Ну, согласиться Марья, конечно, согласилась, а только никакая работа у нее не спорилась. Взялась полы в избе мести - такую пылюку подняла, что сама расчихалась. Села овощей к ужину почистить - все пальцы себе ножом изрезала. Пошла гусей кормить - так те ее чуть до смерти не защипали...
  - Экая ж ты неумеха, - вздыхала Авдотья Степановна. - Ну вот прямо как сыночек мой младшенький. Его ж за то сызмальства Иванушкой-Дурачком и прозвали...
  - Матушка Авдотья Степановна, да я ж научусь! - всхлипывала царевна, а про себя думала: нипочем мне этой науки не освоить... А еще думала: это какой же такой, интересно, Иванушка-Дурачок, когда он герой великий?
  К вечеру, замаявшись, Марья снова заснула до возвращения Ивана с Василием, а назавтра все в точности повторилось. Проснулась царевна к полудню, а Степановна уж все дела по дому переделала. Вызвалась Марья сама на сей раз обед Иванушке снести, взяла корзинку и свой сундучок и на дальний луг отправилась. По дороге еще во второе свое красивое платье переоделась - то, что золотой нитью шитое - и явилась к пастуху красавицей-царевной.
  - Здравствуй, Ваня!
  - А-а, привет-привет! О чем сегодня расскажешь, о сон моего разума?
  - Хммм, ты меня уж лучше прекрасным виденьем называй.
  - Ну какая разница? Все равно сплю.
  - Ну и спи себе. - Присела царевна на траве возле Иванушки, голову его на колени себе положила. - Ничего я тебе рассказывать не стану. Лучше уж ты мне расскажи.
  - Что ж тебе рассказать такого?
  - А вот почему ты, к примеру, воин великий, коров тут пасешь? А еще я в деревне слыхала, будто тебя тут отродясь не Иваном-героем величали, а Иванушкой-Дурачком. Это как же так выходит?
  - Да очень просто. Потому что не воин я никакой, и уж не герой-то тем более.
  - Да ведь меня-то ты спас? И против разбойника сдюжил...
  - Эх, царевна! А еще из подсознания. Я ж и не спасал тебя вовсе! То есть не тебя я вовсе спасал, а брата свово - балбеса непутевого...
  - Как так? - озадачилась Марья. Глядь, а Иванушка уже снова спит сладким сном. Стала она его трясти и тормошить, а только у Вани-богатыря и сон был крепкий - не добудишься. Ушла царевна в досаде. "Ах, негодяй, - думает, - я тебе покажу, как дрыхнуть! А мне теперь что - от любопытства лопнуть? Ну, ничего, ты у меня еще все расскажешь..."
  И на третий день отправилась Марья к Иванушке на дальний луг.
  Так уж вышло, что как раз в этот день и в этот же час одна из девок деревенских - охотниц за женихами - решила пастушка навестить. Вот идет девица и видит, что прямо перед ней в ту же сторону спешит приживалка Авдотьина в ослиной шкуре. Не захотела девка юродивой показываться, пошла следом незаметно. И видит: зашла безумица оборванная за дерево... а вышла из-за него красавица в дивном платье. Ни дать ни взять - царевна али княжна какая. А может, и вовсе фея. Колдовство! - решила девка и опрометью наутек кинулась.
  А царевна, нарядившись в третье из своих бальных платьев - то, что бриллиантовыми звездами вышито, - явилась снова к Иванушке. Встала над ним и руки в боки уперла.
  - Н-ну? - спрашивает так грозно.
  - Ну чего - ну? - зевнул Ваня, открывая один глаз. - Хоть бы поздоровалась.
  - Здоров будь, - не очень-то приветливо буркнула Марья. - Рассказывай давай.
  - Между прочим, это ты мне снишься, а не я тебе. Чего это ты в моем сне раскомандовалась?
  - А того! Что я, в тебя, может, влюбилась за то, что ты меня спас! А ты и не спасал, оказывается, вовсе! Рассказывай, говорю!
  - Дура ты, Марусь. Хоть и царевна. Да разве этак влюбляются - за то, что спас? За что-нибудь влюбиться никак нельзя. И если ты, Мань, в меня влюбилась - так это не потому что я тебя спасал или не спасал, а просто так - потому что влюбилась.
  - А ну не увиливай! - топнула ногой царевна. - Выкладывай уж давай все.
  - Ну чего кричать-то? Щас расскажу...
  И рассказал Иванушка царевне все как было. Осерчала Марья не на шутку.
  - Я, - говорит, - думала, ты герой великий! Думала, ты жизней свой за меня рисковал! Я-то, дура, все ноги истоптала, пока тебя нашла! В чистом поле ночевала, хлеб черствый ела! В шкуре ослиной ходила! А ты... ты... дурак ты, - прошептала наконец царевна, расплакалась и прочь убежала.
  А девка та, что Марьино превращение чудесное видела, тем временем в деревню воротилась и прямиком к Степановне кинулась.
  - Авдотья Степанна! Авдотья Степанна! Че расскажу-то! Нищенка-то ваша...
  - Та погоди ты, - замахала руками Степановна. - Отдышись попервой, да спокойно и расскажешь, чего там у тебя.
  - Ну Авдотья же Степанна! Приживалка ваша, говорю... Ослиная Шкура...
  Словом, рассказала девка, как дело было, да еще от себя кой-чего присочинила. Вдова ей, конечно, не поверила попервоначалу, да та ее за собой потянула - мол, место-то я приметила, где колдунья обличье уродливое с себя скинула, сами увидите...
  Подошли они на то место - глядь, и впрямь лежат под деревом лохмотья да шкура ослиная.
  - Видать, - говорит Степановна, - заколдованная она у нас. А давай-ка мы эту шкуру возьмем сейчас и спалим. Поглядим, что будет.
  Взяла она ослиную шкуру, принесла в дом, да в печку кинула.
  А тут в избу и Марья прибежала. Глянула на Степановну безумными глазами, вокруг осмотрелась...
  - Прощайте, - говорит, - матушка Авдотья Степановна. Не увидеться нам с вами боле, - сказала так и прочь кинулась.
  - Ну вот, - вздохнула вдова, - какая-то нам вконец заколдованная царевна попалась.
  Тут и Иванушка подоспел.
  - Где, - говорит, - Марья-Царевна?
  - Нетуть, - отвечала Степановна, промакивая глаза платочком. - Заклятье на ней, видать, страшное.
  - Какое еще заклятье? - удивился Ваня.
  - Ну какие заклятья бывают? Знамо дело, какие. Чтоб, например, шкуру ослиную носить, покамест прынц какой прекрасный не полюбит. А я-то, дура старая, шкуру ту сожгла. Ну чего ей, бедолашной, оставалось? Горлинкой поди обернулась и улетела.
  - Тьфу ты, - сплюнул Иван. - Ну вас, мамо, с вашими суевериями. Куда хоть побежала-то?
  - Отуда, - махнула вдова рукой в окошко. Глянул Ваня промеж домов на лес, что на склоне горы далеко за деревней, да так и охнул.
  - Так ей жеж в другую сторону вовсе... столица-то - вона где!
  - Сказано тебе - заколдованная девка! И не смей в тот лес сам ходить. Там, говорят, великаны водятся.
  - Эх...- почесал Иван затылок, - великаны-великанами, а придется мне, кажись, опять царевну спасать. Все ж душа живая. А вы за меня, матушка, не бойтесь. Я-то нигде не пропаду! И потом, я ее, поди, еще до леса нагнать успею, коли верхом поскачу.
  - Не пустю! - решительно объявила Степановна. Женщина она была добрая, и Марью ей, конечно, было жалко. А только сыночка-то родного еще того жальче. Кто их знает, царевен этих всех заколдованных! - Сожрут тебя там великаны вместе с орденом.
  - Мааам!
  - Цыц, сказано! - С этими словами добрая вдова накинула щеколду на дверь и сама поперек прохода стала. - Вот так-то лучше!
  
  
  

История третья - Про великана

  Пока Ваня с матерью препирался, царевна до леса таинственного добежать успела. Дороги она никакой перед собой не разбирала, ей только подальше от подлеца-Иванушки быть хотелось. Так вот и вышло, что пока она в неизвестную деревню за любимым шла, ни разу с пути не сбилась, а вот теперь, в слезах да в обиде, и дорогу-то неверную выбрала, да еще и в лесу первым делом заблудилась. Плутала она, плутала, а вокруг тем временем темнеть начало. Страшно стало Марье. Кричит она, аукает - никто не слышит.
  Вдруг видит царевна - будто бы огонек впереди мелькнул. Обрадовалась она, думает, ну, коли люди здесь есть, хоть дорогу мне укажут. А может, и накормят даже, да спать уложат... с такими мыслями вышла Марья на опушку леса и видит перед собой большую-пребольшую избу, из цельных сосен сложенную. А вокруг - амбары, постройки, скотный двор. Приободрилась царевна: мол, не дикари все ж лесные тут живут, вон какое хозяйство справное - авось царской дочке-то в помощи не откажут.
  Смело поднялась она на крыльцо и в дверь высокую постучалась.
  А Иванушка тем временем, притомившись с матерью спорить, решил на хитрость пойти. Сделал вид, что согласен об Ослиной Шкуре той забыть, за стол уселся - вроде ужинать. А тут и Василий домой возвернулся, пришлось Степановне, чтоб его впустить, дверь отпереть, да и самой отойти - на стол собрать. Только стоило ей к печи отвернуться, как Иванушка в дверь прошмыгнул, в минуту коня своего во дворе отвязал, да и поскакал к темному лесу.
  В лесу, конечно, к тому времени уж темней темного стало. Да Иванушке-то это только на руку было - в темноте далеко сквозь деревья огонек таинственный пробивался, и герой наш очень скоро его приметил. Подъехал он к высокой избе, с коня своего спешился. Видит - выходит из амбара великан: с дерево ростом, бородища спутана, глаза страшные, словом - чудище лесное, да и только, - на плече барашка цельного несет. Страшновато стало Ванюше, да только делать-то все равно нечего: великан уж и его, и коня его заприметил.
  - Здрав будь, хозяин добрый! - говорит Иван.
  - И тебе не болеть, - степенно отвечало чудище. - Чтой-то гости ко мне зачастили нонеча. Заблудился, что ли, али как?
  - Али как - дело у меня, вишь, в энтих краях. А что, хозяин добрый, не встречал ли ты нынче девицу красную - с меня росточком, да с косой русой до пояса?
  - Как не встречать - встречал! - тут великан как будто засмущался, заулыбался и порозовел даже. - А ты б заходил, мил-человек, гостем моим будешь - чего ж у порога стоять - разговоры разговаривать! Щас барашка зажарим - всем хватит. И вином тебя угощу - доброе вино у меня уродилось!
  - Да я бы от барашка, конечно, и не отказался бы... только меня, добрый хозяин, сомнение одно мучит: а не сожрешь ли ты меня опосля барашка? На сладкое, вроде как.
  Осмотрел великан Ванюшу с ног до головы, да и усмехнулся:
  - Щупловат будешь... а что сладкий - так сомневаюсь я. Да не боись ты, дуралей! Сказки это все, понимаешь - что великаны все сплошь людоеды будто бы. Може, и встречаются такие на свете - про то мне неведомо. Только я про них и не слыхал даже. А я баранину люблю... И не смотри ты, что вид у меня такой зверский. У меня гости редко бывают - вот и одичал вконец. И ничего! Побреюсь, рубаху чистую надену - к свадьбе-то - свадьба у меня, вишь, скоро - вот и буду хоть куда молодец. Да ты не стой на пороге, ужин щас собирать будем!
  Обрадовался Ванюша, что великан ему такой гостеприимный попался, и решил его поподробней про Марью расспросить.
  - А что, хозяин, - говорит, - девица-то та - далеко ли ушла?
  - Да она и теперь в избе у меня, - снова смущенно заулыбался великан. - Это ж я на ней и буду жениться.
  - Ой. - Почесал Ваня затылок, и так, и сяк подумал... - Слышь, хозяин... а девица-то в курсе?
  - Ну, знает, конечно. Я ж ей сразу предложение изделал. Ну, это, руку, сердце там, и все такое... Только ее связать пока пришлось - ну, им же, сам понимашь, девушкам, завсегда подумать попервоначалу надоть... - тут чудище вздохнуло и плечами будто в извинение пожало - что с них, мол, с девиц, возьмешь!
  - Это да, это конечно, - закивал Ванюша. Не расстраивать же, думает, в самом деле, хорошего человека. Зашел он следом за великаном в избу, и видит: сидит Марья-Царевна в углу связанная, глаза у нее заплаканные, а рот платочком шелковым перевязан.
  - Вона, - гордо говорит великан, - невеста моя. Хороша вить? А рот это я ей, чтоб не ревела дюже. Смущается она, вишь, сильно. Оно и понятно, у жениха-то в дому. Сама, небось, рада-радешенька...
  Марья, увидав Иванушку, в путах своих задергалась, сквозь платок сказать что-то пытается.
  - О! Видал? - Обернулся хозяин к Ване. - Это она, поди, переживает, сумею ли я гостя сам принять, - и ласково к Марье обратился: - Да ты не боись, милая, я нонче сам на стол соберу, все чин-чином. Хозяюшка ты моя...
  Вскоре уселись Иванушка с великаном за стол - ужинать. Марья, правда, есть не стала: ей как только рот развязывали, она тут же в голос выть от ужаса принималась. Жених ее, конечно, огорчился, - отощает ведь! - но сам, однако, аппетита не потерял. Опомнится, мол, невеста от радости - сама есть запросит. А после свадьбы и откормится как следует - хозяйство-то справное, слава богу!
  Стал Иванушка хозяина своего о житье-бытье расспрашивать.
  - А отчего ты, - говорит, - один в лесу живешь? Я слыхал, на горе твоих сородичей много. Скучно ведь здесь, поди? И гости-то редко бывают...
  Вздохнул великан тяжко, головой замотал.
  - И не спрашивай о том, мил-человек... грустная это история.
  Покивал Ванюша понимающе, а расспросов своих не оставил. Знай только вина хозяину в кружку подливает. Сам же Ваня вина пить не стал - пригубил едва.
  - А все же ведь не сам-один ты тут появился? И семья у тебя, поди, где-то есть?
  - Эх... - великан даже всхлипывать в кружку начал - так ему себя жалко стало. Вина-то он уж немало выпил, вот и потянуло его наконец первому встречному душу раскрыть. - Не сам... и семья есть. То ись... была у меня семья. Тут, понимаишь, дело-то какое... ведь мы ж, великаны, - такие ж точно люди, как иные-прочие. Большие только. И чем больше великан, тем больше ему и почета, и уважения. Вот так вот. А я... я мааааааленькииий... - тут великан голову на руки уронил и совсем разрыдался.
  Хотел Ваня его по плечу похлопать, да не дотянулся - по локтю похлопал в утешение.
  - Ну чего ты... чего ты, как девица-то, в самом деле... и не такой ты вовсе и маленький...
  - О то и оно, что как девица... только в нашем поселке я ни одной девице и до плеча не доставал... и все-то смеялись надо мной, все-то пинали... Даже матушка моя, хоть и любила меня, а и та иной раз тайком вздыхала, что сын у нее такой никудышненький вышел... отец - тот так и вовсе меня стыдился. А потом полюбил я одну девушку - она у нас в поселке самая высокая была, а уж красивая-то - страсть! Руки - во! Плечи - во! Какая невеста была - глаз не отвести... Дубы вековечные одной рукой из земли играючи выдергивала... Лучше нее во всей округе невесты не сыскать было. Решился я к ней свататься, а она... посмеялась она, словом, надо мной. Подрасти, говорит, малыш, сперва, а то ведь и не разглядишь тебя промеж травы... - Вытащил великан из кармана платок с добрую скатерть размером и сморкаться в него принялся. А Иванушка тем временем думу думает - что-то ему великанья невеста знакомое напомнила...
  - Ну, да что теперь старые обиды вспоминать, - продолжил наконец хозяин. - Ушел я, в общем, после этого от своего народа. Уж лучше, думаю, одному весь век вековать, чем так страдать да мучиться. Ну, теперь-то уж я по-новому заживу! Может еще, счастливей всех буду! Вона, - хвастливо головой мотнул в сторону Марьи, - невеста у меня - красавица какая! Хоть и невеличка, зато душевная... И с первого взгляду меня полюбила! И так, понимаешь, сразу и сказала - ну, то есть, сразу-то она, конечно, в обморок упала, как меня увидала, а уж как глаза открыла, так прям сразу вот и сказала: экий ты, говорит, большооооой... - с этими словами великан со счастливой улыбкой на бородатом лице снова голову на руки уронил и громко захрапел.
  Ваня тогда из-за стола тихонечко встал и к Марье подошел.
  - Я, - говорит, - сейчас платок с твоего рта уберу. Только ты уж обещай, что выть не станешь. Ни к чему нам с тобой хозяина будить. Пущай отдыхает.
  Марья закивала быстро-быстро, Иванушка платок развязал и шепотом продолжил:
  - План, значится, такой у нас...
  - Да какой-такой еще план? - шепотом же сердито перебила царевна. - А ну давай уже развязывай меня!
  - Не. Развязать я тебя никак не могу... потому как ты ж непременно тогда убёгнешь.
  - То есть как это? - опешила Марья, - то есть ты, значит, спасать меня не собираешься?
  - Собираюсь-собираюсь. Только ежели великан проснется и тебя в доме не увидит - так он же и осерчает, поди.
  - Ну и пущай серчает! Мне-то что?
  - Тебе-то, может, и ничего... а мне деревню свою жалко. Там люди живые. И не виноватые они, что ты по дурости своей же сюда угодила. Наша-то деревня от этого леса - ближняя. Ежели великан куда и пойдет тебя искать, так туда.
  - Ну и чего ты предлагаешь тогда?
  - Есть у меня одна мысля... У великана нашего - комплекс неполноценности, по причине маленького роста. Потому ты ему и приглянулась... А вот ежели ему, великану, другую невесту приискать - такую, чтоб тоже его большим да высоким считала, только чтоб ей это еще и нравилось - так он, поди, и тебя отпустит с миром, и деревню не тронет... И вообще - всем хорошо будет. Великан - он же ж тоже не виноватый...
  - Да где ж ты дуру-то такую средь ночи сейчас отыщешь?
  - Сама ты, Мань, дура. Говорю ж тебе - мысля есть. В обчем, я щас бегом за невестой - а ты тут покамест побудь.
  - Ты чего ж это, - взбеленилась Марья, - одну меня здесь оставить вздумал?! А ну как он проснется? Ты об этом подумал? Да он же ж сожрет меня, пока ты там невесту какую-то искать станешь. Или того хуже - женится! Или я уж и не знаю, что хуже... - тут царевна совсем расплакалась.
  - Ну не реви ты, глупая... я ж быстро. Не проснется он! Видала, сколько он вина выхлебал? Теперь до утра спать будет. А я уж и обернуться успею...
  - Негодяяааай! Предаааатель! Подлец!
  Вздохнул Ваня.
  - Ну уж... извиняй, царевна. Мне щас - либо утешать тебя, либо спасать. Пошел я, в общем. Тока это - я тебе рот завязывать заново не стану, так ты тут помалкивай уж...
  Оставил он Марью в слезах, вышел из дому, на коня своего вскочил и назад в деревню поскакал.
  По деревенской улице прошел он мимо родной избы своей через два двора напротив, прямо к Варварину окошку подошел и давай мелкие камушки в него кидать. Кидал-кидал, наконец ставенка в окошке приотворилась.
  - Ну кому там не спится еще, - послышался заспанный Варварин голос. - Опять, штоль, женихаться кто пришел? Ужо теперь и по ночам донимать станете?
  - Варь! Это я, Варь, - Иван, Авдотьин сын, Васильев брат.
  - Ваня? - сощурилась Варвара в темноту удивленно, - тебе-то чего надобно? Тоже, что ль, свататься станешь?
  - А коли и так - чем я тебе не хорош? У меня, знаешь, и орден есть, и грамота геройская. Я, может, с самим царем за одним столом сиживал. Чем же не жених?
  - Эх, - вздохнула девица, лицо румяное свое затуманила. - Может, и хорош ты, Вань... а только не по мне жених. Ты, может, и герой даже... а только мне герой не больно-то и надобен. Мне бы, чтоб хозяйственный был муж... А главное еще - вот чтоб высок был, да силен, да в плечах косая сажень... вот, к примеру, как Вася ваш. Я ж его, предателя, за то и полюбила когда-то - за то, что он, подлец, всех парней в нашей деревне выше. Только как он, изменщик, к царевне свататься пошел - так я его и разлюбила сразу. А теперь вот никто-то мне не мил - уж и кто ко мне только не сватался - а хоть бы один ростом вышел... Так мне, видать, и вековать в девках...
  - А ежели, - говорит Иванушка, - я тебе, Варь, такого жениха сосватаю, что ему и Василий-то никакой в подметки не годится? В плечах у него не то что косая сажень - все три сажени будут! Росту он такого, что в вашу избу и не войти, и хозяйственный, и домовитый, и все, как полагается...
  - Да где ж ты такого молодца отыщешь? - спрашивает Варвара, а у самой-то глаза уж загорелись.
  - Да вот есть один такой. Ежли щас со мной на коня сядешь, то к утру и доскачем. Коли понравится тебе жених - тотчас по рукам и ударим. Только надобно непременно щас ехать, не то, сама понимаешь, уведет его какая краля - на дороге-то такие женихи не валяются! А потом уж вернуться можешь да батюшке сказаться, чтоб не волновался, а порадовался за тебя.
  - Едем! - решительно объявила Варвара и из окошка мигом выпрыгнула.
  Надо сказать, девицей Варвара была видной - крупной, дебелой, а потому конь Ванюшин в обратный путь с новым грузом изрядно медленнее пошел. Так что к тому времени, как добрались они до лесного дома, кругом рассвести успело. Великан за столом проспался, встал, в чистую рубаху приоделся, расчесался, да, напевая, по хозяйству хлопотать принялся.
  Ваня, подъехав, спешился, наказал Варваре у порога подождать, а сам в дверь постучал и вошел смело.
  - С добрым утречком тебя, хозяин славный!
  - С добрым, с добрым, гостюшка дорогой! А я уж думал, уехал ты, не попрощавшись!
  - Как же можно? От такого-то хозяина - и без спасиба? Я вот подумал - негоже, чтоб невесте перед свадьбой некому помочь было - собраться, да нарядиться, да причесаться. Подружка тут надобна.
  - А и верно, - огорчился великан. - Да где ж ее взять-то?
  - Да вот привез я из нашей деревни. Варвара - и девушка славная, и хозяюшка добрая, и обычаи знает. Все как надо к свадьбе приготовит. - Тут Иван дверь приоткрыл и Варвару в дом поманил. Та, как вошла да хозяина увидала, так и ахнула.
  - Ой, мамочки! Ой! Большой-то какой, батюшки мои...
  Иванушка головой покачал, и к великану обратился:
  - Уж не думал я никак, что так оно выйдет... девица-то, вишь, тоже в тебя влюбилась сразу. Варь! А Варь! Да прекрати ты ойкать, ты вот скажи лучше: люб ли тебе жених?
  - Ой, люб...
  - Вооот. Придется тебе, хозяин добрый, выбирать теперь промеж невестами.
  Глянул великан на Варвару - та разрумянилась вся, смотрит на него с восхищением, а боками-то округлыми дверной проем заслоняет - эх, хороша девка! Глянул на Марью - та за всю ночь глаз не смогла сомкнуть, а от слез они у нее покраснели да распухли.
  - Да ведь... - молвил нерешительно, - энтой-то я раньше обещался...
  Царевна тут вскинулась и заговорила наконец:
  - Вижу я, что мне с такой красавицей не тягаться. Беру самоотвод. Не желаю я у счастья твово на пути стоять.
  - Ну вот можешь же, когда хочешь! - нахваливал ее Иван, пока из лесу ехали. - Умница ты моя.
  Царевна бы, может, похвале такой и порадовалась, только сейчас ей и на ходу-то спалось бы сладко... а уж на коне сидючи - и подавно.
  - Ну и ладно, - вздохнул Ваня, - ну и дрыхни себе.
  
  
  

История четвертая - Как царь-батюшка жениться надумал

  Напросилась Марья погостить у Иванушки в доме несколько дней, прежде чем к батюшке возвращаться. Авдотья Степановна, правда, помня уж теперь о царском ее происхождении, не знала поначалу, как к ней и обращаться. Василий - тот так вовсе старался лишний раз царевне на глаза не показываться, чтоб не серчала больно на него.
  А у Марьи-то весь гнев на Василия да на Иванушку и прошел вдруг - как и не было. Ну какая, думает, разница, кого уж он там спасал? Было - да и было. Все одно замуж-то выходить ни за кого, кроме Ванюши, не хочется... Только вот он, подлец, все никак в царевну влюбляться без памяти не желает.
  Вспомнила Марья Санькины мудрые наставления - прежде всего, мол, матушке его понравиться надобно. И куды он, болезный, денется тогда - супротив двух баб-то?
  Правда, и Степановне в душу запасть не так-то просто оказалось. Ни пирогов напечь, ни в доме убрать, ни за скотиной ходить - ничего-то Марья не умела.
  - Охохонюшки, - вздыхала как-то вечером Авдотья Степановна, зашивая платье царевнино, по лесным тропинкам да буеракам разорванное. - Рази ж можно эдак-то царской дочке по лесам да по полям бегать?
  - Да не утруждайте же вы себя, матушка Авдотья Степановна! - уговаривала Марья. - У меня энтих платьев дома сундуки стоят цельные. Чего его чинить еще!
  - Эх, не хозяйственная ты... одно слово - царевна! И одежка-то у тебя не людская - ить ни сесть, ни встать в таком...
  - Ну вот зря вы это, - обиделась Марья. - Во-первых, одежка у меня вполне даже удобная. К ней привычка токмо надобна. А потом, у вас тут ить о модных тенденциях ну никакого понятия! Вот сарафаны эти ваши, к примеру, взять - в таких же сто лет уж как не ходит никто. Уж я и не говорю о нижних юбках. Весь свет нонче на фижмах платья носит. А вот мне из Парижу каталог последний присылали, так там такие модели удивительные! В этом сезоне, знаете ли, актуальны рюши и разрезы на рукавах...
  Слушала ее Степановна, слушала, да и говорит:
  - Никогда у меня платьев красивых не было. Эх, долюшка моя крестьянская... - тут вдова снова вздохнула горестно.
  - А знаете что? - обрадовалась вдруг Марья, - А давайте-ка мы вам, матушка Авдотья Степановна, сейчас самое красивое платье сошьем - по самой распоследней моде! У меня ж в сундучке и шелку лучшего два отреза есть, и кружева брабантские. А надо будет - так мы от моих платьев рюши пооборвем, да к вашему попришиваем - у меня-то платьев много еще!
  Поскольку добрая вдова умела шить, а царевна знала толк в модах и рюшах, дело у них заспорилось. Вскоре готово было дивное платье, да такое, что впору царице носить, а к нему - и шляпка модная, и туфельки бальные, шелковые. Нарядилась Степановна - и не узнать вдову - чисто маркиза какая важная. А как за околицу вышла - соседки так и попадали, где стояли.
  - Ишь, вырядилась! - шипели завистницы. - И куда только собралась в эдаком-то виде!
  - А и правда, - огорчилась вдова, - мне ведь красотищу энту всю и надеть-то некуда... не за коровами ж в ней ходить.
  - Не расстраивайтесь, матушка, - утешила ее царевна. - Я вас скоро в терем царский в гости приглашу. Тогда и наденете.
  Вскоре стал Иванушка царевну домой торопить.
  - Батюшка твой там, поди, тонны три валерьянки уж выкушать изволил, пока ты тут прохлаждаешься. Вон, стражники повсюду рыщут, тебя разыскивают. А ты тряпки шьешь...
  Собралась наконец царевна, с Степановной тепло распрощалась, и вместе с Ваней отправилась в столицу. Ну вот, думает, полдела, почитай, сделано - матушка Ванина согласная будет. Таперича еще батюшке скандал закатить осталось - нехай тоже благословит. И куды он, Ванюша, денется тогда...
  Царь, конечно, на радостях пир горой закатил, снова Иванушку отпускать не хотел... даже сам решился снова наградить его по-царски.
  - Вот тебе, - говорит, - герой великий, еще один орден...
  - Пап! - Рассердилась царевна. - Ну сколько можно! Ордена эти ваши со стразами, пошлость какая... не золотом, так хоть серебром бы осыпали!
  - Цыц, глупая! Пошлость... те стразы - может, от самого Воровского стразы. Не хухры-мухры. А казна тебе, говорю, не резиновая!
  - Пааап! - ножкой Марья топнула, и уж приготовилась было в голос завыть - царь уж и голову в плечи втянул на всякий случай - да Ваня царевну остановил.
  - Мань! Да ну погодь ты орать-то! И нервы же у тебя, однако, царь-батюшка... Опять же, совесть имей. Ну тебя уже с твоим златом-серебром казенным. Ты мне - знаешь что - меч подари. Вот какой есть в твоих оружейных самолучший меч - вот тот и подари.
  Вздохнул только тяжко на это царь, да и рукой махнул:
  - Оформляйте, - говорит, - представительские... Иди ужо, выбирай. Вымогатель.
  Так что возвращался Иванушка домой на сей раз уж с двумя орденами на груди, на лучшем во всем царстве коне и с лучшим в царстве мечом за поясом.
  А Марья, даром времени не теряя, вскорости к батюшке своему явилась за серьезным разговором.
  - А что, - говорит, - батюшка, как ты считаешь - не пора ли меня замуж выдавать?
  - Ну, - задумался царь, - коли хочется тебе, так значится, и пора... Ну, да я, сама знаешь, неволить тебя не стану - какого прынца-королевича выберешь сама, за того и пойдешь.
  - А ежели мне прынцы да королевичи не милы?
  - Ну... императора еще какого можно.
  - Ну пап, ну императоры - они сплошь старые все. А мне муж молодой нужон.
  - Да уж я и не знаю тогда... Ну хочешь, мы тебе молоденького князя какого-нить купим? Боярского сына можно тоже. Али этого... олигарха. Мезальянс, конечно, жуткий выйдет, ну да чего для любимой дочери не сделаешь... лишь бы ты довольная была.
  - Вот-вот, - закивала царевна, - и я говорю - предрассудки все это. Я, пап, за Ивана - героя нашего - замуж хочу...
  Тут царь побагровел аж весь:
  - Не бывать, - говорит, - этому! Я, конечно, монарх демократический, но чтобы за Ивашку - крестьянского сына дочку свою царскую, единственную замуж отдавать - ни в жисть тому не бывать!
  Ну, царевна, конечно, как задумано было - в слезы, истерика, то-се, только на батюшку ее дочкины слезы в первый раз в жизни никак не подействовали. Сказано - не бывать - и все тут!
  Призадумалась Марья. В светелку свою вернулась, да велела Саньку - наперсницу верную к себе позвать. Долго-долго - до полночи - шушукались девицы - тонкий план вырабатывали...
  Очень скоро стал царь-батюшка замечать, что дочь его любимая, Марьюшка, почти ничего не ест и худеет все день ото дня. Стал он ее выспрашивать, отчего это так.
  - Ах, батюшка, - отвечает Марья, - не нравится мне больше наш повар-хранцуз. И фуагра энта евойная не нравится. Вот кабы мне еще разочек тех пирогов отведать, что Авдотья Степановна печет, - счастливей всех на свете я была бы.
  Царь-то, конечно, прежде дочке своей сроду ни в чем не отказывал, а уж в такой-то малости и подавно не мог отказать. Велел он тотчас карету снарядить да Авдотью Степановну из деревни в столицу выписать.
  Как подкатила царская карета с гербами к Авдотьину крыльцу - так кумушки соседские ажно языки попроглотили. Сама же Степановна в платье свое модное нарядилась, корзинку со свежими пирогами прихватила, вышла да важно, ни на кого не глядя, в карету ту золоченую уселась и прямо к столице направилась.
  Сама царевна навстречу ей к воротам кинулась. И царь-батюшка за Марьей следом поспешил. Очень уж ему увидеть хотелось, что же там за чудо-кухарка такая, что надменная дочка его самолично встречать ее удостоила.
  Распахнул кучер дверцу, руку подал, и выходит из кареты - какая там кухарка! - важная да статная дама, и с таким уж царственным видом она государю своему кивнула да корзинку подала, точно даром каким невиданным и драгоценным его одаривала.
  А уж когда за стол сели, да отведал царь пирогов тех знаменитых, так и понял он сразу, о чем дочка его говорила.
  - Я, - говорит, - теперь тоже никакой фуагры хранцузской не желаю. Эх, вот ежели б кажный день таких пирогов кушать - от тогда был бы я царь...
  - Что ты, - засмеялась Авдотья Степановна, - царь-батюшка! Да ить ежели кажный день одно и то же кушать, так и вкуснейшее из блюд оскому набьет. А давайте-ка я лучше к завтрему вареничков вам налеплю? С картошечкой? Маслицем их полить, да в сметану обмакнуть - самое оно для царского стола будет.
  Царь слюнки сглотнул и спрашивает:
  - А... а послезавтра?
  - А послезавтра блинков....
  - А потом?
  - А потом, уж не обессудь, царь-батюшка, пора мне и честь знать. Надобно мне в деревню возвращаться - вдовий век свой вековать.
  Призадумался тут царь. Иной всякой бабе деревенской он бы просто велел идти на кухню свою служить... а тут вот не выходит как-то. Да какая ж из нее кухарка? Вона - какая статная да важная - куда там тем княгиням!
  Вечером стал царь государственные дела решать. Прибыли ко двору купцы заморские. У них за морем пшеница не уродилась - хлеба в стране не стало. Так и прибыли они просить увеличить торговые поставки. Царь, конечно, радостно потирая руки, призвал к себе своих министров:
  - Расширяем, - говорит, - экспорт. Заморянам пшеница наша оченно надобна - хоть втридорога продавать могём! То-то казна пополнится!
  - Да как же, - всплеснул руками министр сельского хозяйства, - у нас-то ить тоже пшеницы неурожай нонеча! Коли заморянам ее продадим - так самим хлеб ржаной, черный есть придется.
  - Да шанс-то какой! - возразил министр торговли. - Когда-то они к нам еще обратятся!
  Авдотья Степановна, за какой-то надобностью рядом случившаяся, слушала-слушала, как мужи государственные спорят, да и решилась наконец влезть:
  - А вы бы, - говорит, - заморянам-то рожь бы и продавали. У них, за морем, сроду она не росла небось. Вот пущай нашего хлебца черного и попробуют...
  Зашипели тут на Степановну разом все министры: чего, мол, глупая баба, в разговоры государственные суешься? Где, мол, это видано, чтобы черный хлеб на экспорт поставлять? Иди, мол, на кухню - делом займись...
  Усмехнулась Степановна, и в самом деле на кухню отправилась - государственные дела решать.
  На ужин, к разносолам всяческим, подали купцам заморским свежайший, хрустящий черный хлеб.
  - А вот, попробуйте, гостюшки, - приговаривала Степановна, - к царскому-то столу у нас только такой хлеб и подают. Полезный он, знаете, диетический...
  Заморяне, не понимая ни слова, кивали и пробовали экзотическое кушанье...
  Назавтра царь, любовно поглаживая договор об экспортных поставках ржи, с нежностью поглядывал на Авдотью Степановну.
  - Какая женщина... - бормотал он. - Одна всех моих министров разом стоит...
  - А ты бы, пап, - посоветовала Марья, - женился б на ней. А что? Ты у нас еще хоть куда жених!
  - Да я-то, конечно, хоть куда... да вот... можно ли?
  - А что? Царю все можно!
  - Да ведь государство-то! Царица все ж - дело нешутейное...
  - А ты, пап, не сумлевайся. Уж ежели она с домом да с хозяйством справляется - это, вишь ли, наука непростая, я-то знаю, - так уж с государством-то всяко управится! И в делах разных важных тебе подмога будет, и пирогов да вареников наедимся... - Марья-то вроде как и в шутку говорила, однако ж царю ее слова в душу запали.
  "А что? - думает, - ить и впрямь я жених еще - вполне даже ничего себе!"
  Стал он за Авдотьей Степановной ухаживать всячески. То цветочков из сада ей преподнесет, то ручку поцелует. Степановна, правда, женщиной была строгих правил, и вольностей не терпела.
  - Чтой-то вы, - говорит, - царь-батюшка, раздухарились? Я, между прочим, женщина честная!
  - Что вы, что вы, Авдотья свет Степановна! - оправдывался царь, - ить я с самолучшими намереньями!
  - Лучшими - не лучшими, - сурово отвечала достойная вдова, - а ежели вы мне еще раз ручку поцелуете, принуждена я буду уйтить от вас, оскорбленная. Али женитесь ужо - тогда и целуйте себе на здоровьице. Хоть ручку, хоть щечку.
  Так вот и сговорились царь со вдовицей. Ну, на свадьбу, конечно, пир горой закатили, всю деревню Авдотьину на тот пир пригласили, Ивана с Василием на почетных местах усадили. И стала Степановна царицей.
  
  

История пятая - Про Змея Горыныча

  Прибыли однажды к царскому двору из соседнего королевства послы с дипломатической миссией. Да как прибыли - так прямо в ножки царю и хлопнулись.
  - Не откажи, государь великий, в спасении! Не погуби страну нашу! Сам знаешь - мы тебе всегда военную помощь оказывали, когда надо, и вообще, и государствами дружили всю дорогу... не откажи!
  - Ну ладно, ладно уж вам... - замахал руками царь. - Чего надо-то?
  - Великое несчастье постигло нас... прилетело к нам чудище крылатое, трехголовое, огнедышащее - Змей Горыныч. Спалил он половину полей наших и половину городов, и дани себе потребовал - чтобы кажный день приводили ему на съедение девицу, невинную и прекрасную. А ежели не приведем когда, грозил и оставшиеся поля и города пожечь... нечего нам было делать - стали отдавать дочерей своих юных жестокому змею. Почти цельный год супостата терпели, три сотни девиц на пожрание ему отдали... только он, подлец, взялся все равно наши поля остатние разорять. Собрался тогда народ всем миром и пошли змея бить. Явились к нему спящему и - ну головы ненавистные рубить! Только тут такая незадача со змеем вышла: у него, как голову ни срубишь, на прежнем месте две новых головы произрастают... в опчем, был у нас змей трехголовый, а стал шестиголовый... да еще больше озлел только. И объявил нам тогда, что за глупость свою будем мы наказаны: не желает он больше наших дочерей простых, а желает теперь по-настоящему полакомиться. Дал он нам неделю сроку, а к исходу недели велел привести ему к ужину девицу - юную, прекрасную, невинную, и, заметьте себе, царских непременно кровей...
  - Ага... - задумался царь. - И в самом деле, беда. Ну, а от меня-то вы какой-такой помощи хотите?
  - Так ведь... государь великий, из всех соседних царей да королей только у тебя одного дочка есть незамужняя... юная, значится... и все такое.
  - Ага. Ну, Маня - да... она такая. И юная, и прекрасная... тока змею вашему на пожрание я ее все одно не отдам, ежели вы об этом. Дружба, знаете ли, дружбой, дипломатия дипломатией, а дочка одна у меня.
  - Не погуби, государь великий, - снова забились послы головами об пол, - поглотит нас змей лютый со всеми городами нашими, а после, глядишь, и к вам явится. А дочка-то - что ж дочка? Ты вон, мы слыхали, женился недавно - так дочку новую себе заведешь. Все одно эта, говорят, вредная у тебя... не погуби!
  - Тьфу на вас! Героя я вам дам. Есть у меня один... заговоренный. Пущай змея вашего усмиряет. А на Марью и не смотрите даже... не для того цветочек ростили.
  Призвал царь к себе Иванушку и велел с послами отправиться и со змеем разобраться. Ну, приказ есть приказ, против царевой воли-то не попрешь. Назвался героем - так надобно, значит, и с чудищами сражаться. Собрал Ваня узелок на дорожку, взял свой меч, сел на коня и поскакал вместе с послами в соседнее государство.
  В дороге с послами перезнакомились - звали их Провом и Фролом. И неплохие они вовсе оказались ребята, только запуганные очень.
  - А что это у тебя, Фрол, - спрашивает как-то Иванушка от скуки, - за тюк к седлу привязан? Уж больно он велик, чтоб с собой таскать... да к тому и шевелится вроде.
  - А это, - говорит Фрол, - Царевна ваша в мешке сидит. Мы ее ночью из терема выкрали, на всякий случай. Мы тебе, герой, доверяем, конечно... а только запас-то, он кармана не тянет. А ну как ты против змея не сдюжишь? Тебе-то ничего - он же, змей, героев не ест. Жесткие, говорит. Прихлопнет, да и весь сказ. А нам как быть? Вот мы и решили ее прихватить - исключительно на всякий случай, чтобы, ежели чего, супостата ужином задобрить.
  - А-а, - покивал Ванюша. - Ну, раз на всякий случай, тогда ничего.
  Тут царевна в мешке своем забилась, развязал Фрол тесемку, и спрашивает:
  - Ну чего тебе?
  - Вытащите уж меня, - попросила Марья. - Сама я с вами поеду.
  Вынули Пров с Фролом царевну из мешка, взяли с нее слово, что не убежит, и на коня ее посадили. К седлу, правда, все-таки привязали. На всякий случай. Очень Пров с Фролом предусмотрительными были послами.
  Вот едут они, едут, и приехали наконец в соседнее государство. А там уж и до пещеры змеевой рукой подать. Подъехали все четверо поближе, с коней спешились.
  - Ну, - говорит Пров, - ты, герой, иди покамест змея коварного убивать. А мы тут в кустах схоронимся. На всякий случай. Ты уж там, будь другом, дай знать как-нибудь, ежели погибать зачнешь. Царевну-то мы наготове подержим.
  - Ага, - кивнул Иван. - Ну, с богом, что ли! - и пошел в пещеру.
  А в пещере храп стоит - что земля дрожит: змей почивает. Подошел к нему Ванюша, стал рассматривать. Змей-то сам не особенно и крупный оказался, крылатый только, зеленый весь какой-то, и голов при нем многовато. Ну, думает Ваня, чего уж там - все одно порешить его надо как-то. Вынул он свой меч и ближайшую к себе голову срубил на пробу. Тотчас же - герой наш только отскочить успел - как отрубленная голова откатилась, на месте ее пара свеженьких проклюнулась, небольшие такие головенки.
  - Ну опять... - обреченно простонала одна из старых голов. - Когда закончатся эти мучения...
  Новые головы уже выросли до нормальных размеров и принялись крутить шеями.
  - И откуда только, - зашипела одна из них злобно, - вас, идиотов таких, берут...
  - Ах, оставьте, - тоскливо ответила другая голова, - дуракам закон, как известно, не писан...
  - Позвольте, - вмешался Иванушка, - ну, я-то, может, и дурак. Тока я ведь тебя убивать пришел. Ты уж как-то... сопротивляйся, что ли.
  - Кретин, - безнадежно пожал плечами змей и прикрыл крылом все четырнадцать глаз. - Шел бы ты уже домой, а? Ведь бездарнейшее это занятие - меня убивать. Ну, нарубишь ты еще голов. Ну, станет их у меня не семь, а десять... пятнадцать... - тут чудище опустило крыло, и герой наш увидел, что все глаза змея наполнены крупными слезами. Ваня так удивился, что даже опустил меч и чуть отступил.
  Змей тяжко, утробно вздохнул.
  - Вот у тебя, юноша, - тихо спросил вдруг он, - была когда-нибудь изжога?
  - Ну... - растерялся Иванушка, - была. В глотке, унутрях, печет тогда все...
  - Печет, - горько повторил змей. - Печет... - тут он поднял одну из голов и выдохнул тонкую, дымную струю пламени. - Вот это я называю - печет... А на семь глоток у тебя изжога была когда-нибудь?! - завизжал вдруг змей хором на все семь голосов.
  -Ой, - Ваня сделал еще шажок назад. - Н-не приводилось. У меня, знаешь, она, глотка, в одном всего экземпляре. Такой уж я уродился.
  - Хорошо тебе, - еще горше прежнего обронила одна из голов, затем змей вовсе уже обреченно махнул крылом и свернулся в клубок, не обращая больше на героя никакого внимания.
  Ваня на цыпочках вышел из пещеры и поманил к себе Прова и Фрола.
  - А прикатите-ка, - говорит, - мне бочку соды и семь бочек воды родниковой. Со змеем-то вашим, вишь ты, по-простому не сладишь... так я по-волшебному стану.
  Кивнули понятливо Пров с Фролом разом и быстренько затребованные бочки приволокли. Ваня же их в пещеру вкатил, соду по бочкам с водой рассыпал и давай змея расталкивать.
  - Просыпайся, - говорит, - Горыныч!
  - Ну чего тебе еще? - страдальчески спросил змей, приоткрывая один глаз. - Вы б ужо царевну мне искали лучше. Эту... юную и прекрасную.
  - Да будет тебе царевна. Там вон, в кустах хоронится.
  - Все-таки нашли, значит, - вздохнул змей. - Я-то надеялся... поджарить тебя за это, что ли?
  - Да ты погодь людоедствовать. Я тут тебе зельица одного приволок. Испей, будь ласков.
  - Отравишь же, - сморщился змей. - А то я вашего брата не знаю.
  - Обижаешь. Ну хочешь, я сам из каждой бочки отопью? Во, гляди! Лекарство это. Новейшее. Иван я, дохтур знаменитый. Не слыхал? Испей, не пожалеешь!
  Змей недоверчиво сунул голову в одну из бочек, принюхался, лизнул... потом еще... потом разом засунул все остальные головы по бочкам и принялся жадно лакать. Через несколько минут все семь бочек были пусты, а по семи змеиным мордам расплывались одинаковые блаженные улыбки.
  - Во, а еще пить не хотел, - усмехнулся довольный Ваня. - Я ж говорю, сода от изжоги - первейшее дело... ну, теперь-то с тобой можно, я думаю, дело иметь?
  Семь голов согласно колыхнулись, и Иванушка присел на ближайший камень.
  - Меня, кстати, Ваней звать, ежели чего. Ага. Так вот. Значится, царевна тебе не особенно-то и нужна, выходит... однако ж зачем-то ты ее себе потребовал?
  - Ну да, - еще раз кивнул змей.
  - Желаешь поговорить об этом? - деловито спросил Ваня, закидывая ногу на ногу.
  - Не-а, - счастливо выдохнуло чудище, жмуря глаза. - Ни-че я не желаю. Мне хорошооооо...
  - Ну, эт я уже понял, - сообщил Иван. - Поговорить все ж-таки придется. Ведь это, знаешь ли, форменное безобразие - чего ты натворил. Ну ладно еще, я понимаю, девиц пожрал. Это куда ни шло. Кушать-то всем хочется. А поля зачем разорять?
  - Эх... ниче ты, Вань, не понимаешь...
  - А ты расскажи. Мне-то можно! И тебе тоже полегчает.
  Собрал змей все головы свои в кучу, о чем-то между собой пошептался, и наконец Ване говорит:
  - Ладно. Все равно ты сам, видать, лекарь великий. Лекарю можно... понимаешь, был я как-то у одного лекаря. Вот вроде тебя. Только тот еще при дипломах всяких был, пузырьков разных с лекарствами у него куча, пробирок... правда, он меня огорчил. Съел я его вместе с пузырьками и дипломами. Жилистый был, зараза, горький-то - страсть... эх... понимаешь, сказал он, что мне вообще-то мясного есть нельзя. И ничего жирного нельзя. Диету прописал, капустно-морковную. Простокваши еще можно. Гастрит у меня... острый. Драконий. - Змей печально икнул, головами помотал и продолжил: - А от девиц так еще изжога к тому... сам видел. Невмоготу иной раз становится, так я на поле тайком проберусь, и морковкой эту девицу проклятущую зажевываю... а они сразу: поля, поля... жадные они, понимаешь, крестьяне-то. Морковки им для родного супостата жалко стало.
  - Так зачем же ты их ешь? - удивился Ваня, - девиц-то? Еще царевну для чего-то затребовал.
  - Да я ж, Вань, надеялся, что не достанут они ее... ну, я б тогда для порядку, конечно, парочку городишек спалил. Людишки б, само собой, поразбежались, а я б спокойно их капусту с полей кушал...
  - Тьфу ты! Так чего ж ты сразу-то себе дани капустой не потребовал? Нешто б не принесли б? Девицы-то зачем?
  - Эх! Говорил я - ничего-то ты, Ваня, не понимаешь. Да конечно, не принесли б! Где ж это видано - чтобы змей огнедышащий - и капусту кушал? Это ж кто меня уважать тогда станет? Да еще и дань платить. Неееет, Вань, наше дело - змеево. И отец мой разбоем да людоедством промышлял, и дед. И мне завещали.
  - Не бережешь ты себя, Горыныч! Не дело это. А давай-ка я сам с крестьянами местными потолкую? Чтоб они тебя и уважали, как полагается, и дань правильную приносили. Только уж и ты их тогда не обижай - може, когда вспахать чего попросят, али отвезти куда. А как чего не так будет - так ты ж завсегда и пугнуть можешь. Страху на них наведешь - и сызнова они у тебя шелковые станут. А переговоры все я на себя беру. Идет?
  Подумал-подумал на это змей, да и махнул крылом:
  - Идет!
  Вышел Иванушка из пещеры с победительным видом.
  - Слухайте, - говорит, - Пров и Фрол, и всему вашему народу передайте. Усмирил я вашего змея лютого. Провел с ним сеанс психоанализа...
  - Чего?
  - Эээ... заколдовал, в общем. Полей он разорять не станет, городов жечь не будет, и на девиц даже не глянет. Как попросите - так и работать даже станет на вас. Только, чтоб заклятье действовало, должны вы каждый день приносить к пещере по мешку капусты и мешку морковки. И простокваши еще бочку. И смотрите, чтоб отборная морковка была! Потому как, ежели его разок не покормите, или забудете, или еще чего - так заклятье с него тотчас спадет, и пойдет он тогда страну вашу крушить. Так что вы уж о нем заботьтесь...
  Закивали Пров с Фролом радостно, стали героя благодарить всячески. Ну, потом, конечно, королевский прием был в Ванину честь, гулянья всенародные, то-се. А там уж Иванушка и домой отправился, царевну, конечно, с собой прихватив.
  - Эх, Мань... - вздыхал он по дороге. - Ну чего они тебя все хитют и хитют... другого занятия, что ль, нет? Утомился я ужо тебя спасать.
  - Да мне почем знать, чего они? - обиделась Марья. - Не виноватая я...
  Повздыхал Ваня еще немного и продолжил:
  - Слушай, Мань, а може, у тебя тоже комплекс энтот самый, как у великана - ну, другой только - я в книжке про такое читал - комплекс жертвы называется? А тебя все хитют из-за этого. Умные люди в книжках пишут...
  - Тьху, срамник! - рассердилась царевна. - Хучь бы при девице-то постеснялся словесами такими выражаться.
  - Эх, темнота...
  
  

История последняя - Самая короткая

  Царь, конечно, дочкиному возвращению очередному благополучному обрадовался. Хотя уж он и привыкать потихоньку начал.
  - Ну, - говорит, - орел ты у нас, Вань. Проси уж, чего там. Чего в награду-то себе на сей раз захочешь?
  - Ну, ужо я и не знаю, чего еще теперь попросить... Эвона, вся грудь в орденах, вся стена в грамотах, девать их некуда, пыль одну собирать. Золота-то от тебя, царь-батюшка, не дождешься, знаю уж. Потому - жадный ты, и деньги любишь... Конь у меня таперича самолучший в царстве есть, да и меч имеется...
  - А ты б, Вань, - говорит царевна, - невесту самолучшую в царстве попросил бы теперь. До кучи уж.
  - Это кто же, - сощурился Ванюша, - самолучшая невеста у нас в царстве?
  - Что значит - кто? Ну, я, конечно.
  - Цыц, дура! - завопил тут царь, - сказано тебе - не бывать тому!
  - А почему же, батюшка, не бывать?
  - Потому - за крестьянского сына дочку свою единственную я не отдам!
  - Да какой же он, батюшка, крестьянский сын? Матушка-то у него кто?
  - Кто-кто... царица, знамо дело.
  - Вооот. А Ваня теперь, значится, царицын сын. И происхождение у него, выходит, самое благородное что ни на есть...
  - Да чего это вы, - вмешался тут Ваня, - без меня меня женили уже? Я, может, еще и не захочу на вашей Маруське жениться. Вредная она и истерическая... а потом, и неприятности с ней беспрерывные. Спасай ее, понимаешь, поминутно...
  - Чтоооо?! - подскочил тут царь. - Это что это значит - не захочешь? Это кто это тебе, холопу, волю такую давал - на царской дочке единственной - и не жениться? Да я тебе - как прикажу щас!
  - Ты погоди, пап, приказывать... А ты бы, Вань, подумал получше. Ну чего ты туда-сюда мечешься, все равно ить спасать меня постоянно надобно. Так хоть тебе не ходить далеко. А потом, ты еще себе представь, это ж какой матерьял тебе для научного изучения. Ты ж меня психоанализировать сможешь. Сам говорил - комплекс у меня энтот самый. Ну и вообще. Соглашайся уже, что ли, а то я не знаю уж, что вообще...
  Почесал Иванушка в затылке...
  - И-эх, была - не была! - усмехнулся наконец. - Ладно, воля ваша царская. Давайте свою невесту... до кучи.
  И стали в царском тереме снова свадьбу собирать, пир на весь мир готовить.
  ...Сидел как-то Ваня у ворот, семечки лузгал. Подошла к нему Санька - кухонная девка и рядом плюхнулась.
  - Фуф, - говорит, - замаялась. Суета там у нас в кухне, ровно пожар, со свадьбой с энтой всей. Наделал уж ты, Вань, шума... семок-то дай.
  - На, кушай... наделал, чего говорить.
  - Сам-то довольный, поди? Царем ить станешь, как старый наш царь-батюшка помрет.
  - А то! Да царем ладно. Хотя, конечно, чего уж там, царь-то из меня тоже справный выйдет. Получше многих. Потому как умный я, и книжек всяких много читал. Тока я больше вот насчет царевны. Ить я ж, Сань, полюбил-то ее сразу, как только в лесу первый раз увидал. Так вот сразу прям и полюбил. И сразу же вот так и решил, что женюсь на ней непременно.
  - А чего ж ты, - удивилась Санька, - кочевряжился тогда? Еще жениться отказывался.
  - Да ведь вам же ж, девицам, все сложности надобны. Ну, кабы я сразу, тогда еще, Марью в жены себе попросил - ну рази ж она б согласилась? Еще б и высмеяла бы меня.
  Санька подумала и кивнула.
  - Ну, высмеяла бы.
  - Ну вот. А так, видишь, и сама еще напросилась. И батюшку даже своего уломала.
  - Да ведь это ж я все придумала! - сообщила Санька и рассказала, как она Марье все насоветовала. - Ну, умная я?
  - Умная, - засмеялся Иванушка, - ничего не скажешь... говорю ж, сложности вам все подавай. Таки жить вы без них не можете.
  - Умная-умная, - надулась вдруг Санька, - а вам, женихам, царевен тока подавай. И с приданым чтоб. Вот ты ж, к примеру, все одно на царевне женишься? И не смотря, что вредная она, и рюши одни в голове...
  - Эх, Санька... дура ты все ж, хоть и умная. Ну точно как Марья моя. Умная, глупая, вредная, славная, красивая, обычная, богатая, бедная... да ить не за то ж люди любят-то. Любят - просто так, потому что любят. Вот какой бы ни был ты. Все одно кто-то найдется - для тебя специально сделанный. Может, и не сразу разглядит даже, а от тебя уж никуда не денется. Ну, вредная... подумаешь, вредная. Да она уж и исправляться начала. А рюши - ну, что ж рюши... на то и баба, чтоб наряжаться. А я и баловать ее стану. Потому - жена она мне будет. Любимая.
  Вот так и женился Иванушка-Дурачок на Марье-Царевне. И зажили они душа в душу. И царь с Авдотьей Степановной душа в душу жил. И великан с Варварой. И змей с капустой. А Василий, к слову сказать, на Саньке с царской кухни женился - и тоже с ней душа в душу зажил. Так-то вот. И жили они все долго и счастливо.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"