Олейник Дмитрий Михайлович : другие произведения.

Плохая примета

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Небольшое вольнодумство на тему "плохих примет", которые неприметно сидят в каждом...

   ДМИТРИЙ ОЛЕЙНИК
  ПЛОХАЯ ПРИМЕТА
   1
  Воспоминания это искусственная вещь, созданная в оправдание прошлого. Они не подкупны и не зависимы, хотя и не бескорыстны. Сами решают, как и когда показать обывателю картинки его жизни, подливая желаемый соус, таким образом дирижируя прошедшими событиями. В таком контексте все моменты от рождения до настоящего выглядят как череда несвязных и глупых поступков и принятых решений, что складываются в цепь событий. Их то мы и помним. А если звенья цепи подёрнуты ржавчиной, то в момент просветления велико желание узнать, что было бы, если в тот раз мы приняли отличное от существующего решение? Если бы поступили иначе?
  Пытаясь понять, почему он оказался в такой ситуации, Стас силится вспомнить собственные действия и поступки, изменившие его жизнь, и понять, что сделал непра-вильно. Прохаживаясь по комнате и поднимая в памяти прошедшие дни, видит перекрестки, где можно было свернуть не сюда, по крайней мере, так кажется сейчас. Но это всего лишь домыслы. Будучи скептиком в делах веры в подобные вещи, он скорее согласился бы с простым невезением, с неумением правильно оценить ситуацию, с глупостью, но не с выбором собственных поступков, ведь даже сейчас судьба представляется чем-то однородным, похожей на туннель, нежели на оживленную городскую улицу с множеством тупиков. Неведение - счастье глупцов!
  Остановился у окна и попытался увидеть улицу, но темнота выдала лишь собственное отражение. Искаженное лицо. Черные невидимые глаза. Тающий силуэт. Зажигать в комнате свет не имеет смысла, да и страх не даёт возможности. Увидеть прошлое можно и в голове. Возможно, это единственная вещь, что осталась, хотя и оно должны исчезнуть. Этого требует условие.
   От прошлого остались лишь воспоминания, а будущее пока не наступило. Оно ждёт его выбора.
  
   * * *
  
  Сначала был стук в дверь!
  Осенью, когда ветра становятся злее и настойчивее, дом, похожий на отрастившую подшёрсток дворовую собаку, производит сотни звуков, вроде топчется на одном месте, желая занять удобное положение. Они выползают из щелей и разбредаются по внутренностям кровяными тельцами, отсутствие которых вызывает панику. Но скользнувший по мочкам ушей стук был другого плана. Короткий, похожий на хлопок в ладоши, он являлся произведением костяшек пальцев по дверному полотну, а так как он уже растаял, только воображению предстояло решить, случился он или нет. Оно решило, что такое возможно.
  Стас подошёл к двери и прислушался. За дверью было тихо, но запущенное воображение воспроизводило звук дыхания и возню человека. В глазке маячила темнота, полностью проглотив крыльцо, а он не мог вспомнить, как оно выглядело час назад, когда он вернулся с работы, хотя образ замочной скважины торчал перед глазами очень отчётливо, намекая, что дело всё-таки произошло при свете. Явно перегорела лампочка.
  Повернул собачку замка и распахнул дверь. Лежавшие на ступеньках листья испугались и бросились наутёк, попав в лапы ветра. На противоположной стороне в окнах горел свет, вырисовывая в отбрасываемых тенях узоры оконных решёток. В обе стороны улица была пуста, а отсветы в стёклах стоящих машин переговаривались огоньками сигнализаций, напоминая танец светлячков. Он всматривался в темноту, понимая, что никого не увидит, что воображение его подвело, но дверь была уже открыта, и именно с того момента всё пошло не так.
  - Ты выстудишь дом!
  Анна включила в коридоре свет, выгнав их тени на крыльцо, и встала рядом, прогнувшись назад и заложив руки за спину, уравновешивая живот и напухшие груди. Спросила, кого он ждёт. Нет, пустяки! Просто показалось, что в дверь постучали. Теперь он вспомнил лицо жены, словно она испугалась нелепой детской выходки, и глаза, стыдящиеся в этом признаться.
  - Показалось? Нельзя так делать! Это плохая примета!
  Она оттолкнула его, возможно несколько грубо, и закрыла дверь, отрезав от теней ноги. Нижний край двери царапнул по одинокому листу и прошёл над осенней грязью крыльца, расчерченной в виде рисунка подошвы. Ломаные линии напомнили полукруг пятки и длинный носок тяжелого ботинка - несколько смазанных следов переминающегося человека, который ждал пока откроют, но терпение вышло.
  - Плохая примета? - спросил он, не зная обидеться или засмеяться. Но её глаза ответили однозначно, а он обнял жену за прообраз талии, признавая, что был не прав. Искренне? Тогда это было не так, ведь произошедшее казалось пустяком, как кажется ничтожным клякса на тетрадной странице.
  - Ты же не веришь в такие глупости?
  Её взгляд верил!
   - Зови Сашу, и если через пять минут вы двое не окажитесь на кухне - я обижусь! - сказала она.
  Тогда Анна походила на объевшегося карапуза, не устоявшего перед сладостями. Носила огромный живот, придерживая его обеими руками, и охала каждый раз, когда предстояло переступить через порог. Лицо покрывали прыщи, вызванные гормональным сбоем. Отёкшие ноги сковывали обручи эластичного бинта. Восемь месяцев назад беременность казалась невозможной, но старания упёрлись в полоски женского теста, а осознание пришло лишь тогда, когда её впервые стошнило утром.
  Стас поднимался по лестнице. Тогда мысли ещё не походили на короткие выкрики и приказы, а текли плавно и размеренно, давая возможность выбирать из потока то, что нравилось больше. Вспоминал, что жизнь начала складываться удачно пару лет назад. Созданная им транспортная компания стала приносить прибыль, что позволило расширить парк до четырех многотонных грузовиков. В следующем году хотел взять ещё два. Кредит в банке был делом почти решённым. ,
  Покупка дома явилась символом успеха, пусть не такого огромного, чтобы хватило на хороший загородный коттедж, но продвижение вперёд ощущалось, словно еле заметные толчки маленьких ножек по стенкам живота жены. И дом ей нравился! Особенно кухня. Стас пошутил, что если и есть где-то кухня больше, чем эта, то только во дворце королевы, и перекошённый горбиком риелтор сподобился на прообраз улыбки, но цена за дом осталась прежней, а если кто-то и считал, что они переплатили, то эти мысли их ничуть не беспокоили. Спустя пару месяцев кухня сжалась, но оставалась такой же огромной.
  - Если ты не справишься, мы сможем её перегородить и устроить в углу бар.
  Но убивать такую красоту она не позволила, к тому же они нашли общий язык.
  Единственным недостатком кухни являлись стены, измазанные отвратительными цветками зелёного цвета, ползущими с потолка и похожими на болотную тину, но менять наряды было не время. К тому же большая часть безвкусицы пряталась за шкафами, что тянулись вдоль стен, отгоняя солнце матовыми стёклами. Венцом же являлся стол, полированный четырёхногий гигант, застолбивший центр, но он съедал малую часть пространства, так что Анна даже с огромным животом чувствовала себя просторно.
  Всего в доме было пять комнат: гостиная и две спальни жили на первом этаже, разделенные широким коридором, заткнутым с одной стороны входной дверью, с другой кухней. На втором этаже комнаты отрасли от коридора меньших размеров. Справа была комната Саши, маленькая коробочка, прозябающая в полутьме монитора, чьи колючие стены сверкали чистотой металла, возведённого до мечей и кинжалов, вросших в ковёр над кроватью. С десяток старых ножей покоились в стеклянном лотке, похожие красотой на серебряные ложки дорогого набора. Коллекция досталась Саше от деда, и хотя Стас не разделял любовь к острым предметам, не стал препятствовать.
  Слева расположилась детская, самая настоящая, которой только предстояло вырасти в комнату.
  Стас открыл дверь. Окно, задернутое шторами, показывало кошачий зрачок, пропуская внутрь полоску света, усевшуюся на стене. Кроватка, стоявшая в углу, смахивала на клетку, а накинутая сверху драпировка запирала темноту между деревянными спицами. Иногда Стас позволял себе забегать вперёд и видел, как она обзаводится орущим тельцем, похожая в своей миссии на раковину моллюска с крошечной песчинкой внутри. Ближе к окну комод, набитый детскими вещами и принадлежностями; стоящими в ряд бутылочками с присыпками, кремами и маслами; сосками, погремушками, ватными тампонами и прочей необходимостью, которую Анна тщательно подбирала, сверяясь с книгами и памятью, хранящей младенца шестнадцатилетней давности. Возле двери пластмассовая ванна проглотила полотенца, купальные пеленки и баночки с детским мылом.
  Как-то пролистывая журналы по дизайну, Стас зацепился взглядом за фото детской спальни, настолько очаровательной и милой, что подбирая обои и мебель для этой комнаты, он постоянно обращался к журнальной странице, твердо засевшей в памяти. Насколько копия вышла удачной, он мог судить лишь по глазам Анны, и то, что она проводила здесь немало времени. Перекладывала бельё, разглаживая складки ладонями, перестилала кроватку и вытирала пыль, расставляя на комоде зверей в смешную гусеницу. Они так и стояли нестройным порядком, отражая лысыми боками тусклый свет.
  Стас ещё раз оглядел комнату и закрыл дверь.
  Внутри что-то упало. Глухой звук забарабанил резиновой очередью и затих, напоследок крякнув игрушечной пищалкой. Стас вздрогнул. Запертый в комнате, звук расселся по стенам, высунув из дверной щели непонятный лоскут, так что Стас сначала оглядел коридор, ища глазами возможный источник, дверь открыл только потом. Резиновые игрушки лежали на полу, обратив к двери нарисованные глаза, и возмущенно смотрели на босые ноги Стаса.
  - Аврора! Иди ко мне, девочка!
  Стас пару раз чмокнул губами, пытаясь разглядеть в полутьме силуэт маленькой собаки.
  - Где ты?
  Он позвал вновь, медленно продвигаясь по детской. Аврора, пекинес восьми лет, иногда пробиралась в комнату и устраивала себе игровую зону, переворачивая всё, до чего дотягивались короткие лапки. Засыпала обычно в кроватке, укрывшись павлиньим хвостом, поэтому Стас первым делом откинул драпировку и заглянул внутрь. Света из коридорчика хватало, чтобы не наткнуться на мебель, но разглядеть, что-то наподобие пекинеса, было трудно. Пошарив рукой, развернулся и направился к выходу, чтобы включить свет, но не заметил на паласе кусочек земли и залез в него босым пальцем. Ступая на пятку, отчего его походка приобрела страдальческий вид, за два шага добрался до выхода и захлопнул дверь, в душе надеясь, что собака осталась внутри. Если ты разносишь по дому землю из цветочных горшков, то вполне можешь обойтись без ужина. К тому же заходить в детскую ей совершенно воспрещалось!
  Достал носовой платок и вытер испачканный палец, а потом постучал в комнату Саши и после секундной паузы сунул голову внутрь.
  Сын сидел за столом, расплывшись в свете настольной лампы. Короткая стрижка спряталась под ободом от наушников. Над головой, создавая неровный крест, застыли широкие лезвия, а рукоятки сабель мерились отделкой под красное дерево с тонкой металлической вязью. Монитор мерцал и красовался фотографиями холодного металла, возведённого в острые грани.
  - Нашёл что-нибудь стоящее?
  Стас встал у сына за спиной и положил руки на плечи.
  - Ничего особенного, - Саша даже не вздрогнул от прикосновения, - пара интересных экземпляров, но для меня они пока недосягаемы. Один в Америке, произведен фирмой "Рендл Мэйд Найфс", принадлежал Рональду Рейгану и выставлен на аукцион "Кристис". Говорят, он прошел с ним Вторую Мировую.
  - Какова начальная цена?
  - До небес. Но это не самое интересное. Кто-то выставил на продажу меч "Гламдринг", и цена реальная - сто баксов.
  - И он того стоит?
  Саша рассмеялся. Он снял наушники, выпустив музыку наружу.
  - Ты что, не читал Толкиена? Это же меч Гендальфа! Сказочный меч, который существует лишь в печатном виде.
  - Признаюсь, ты преуспел в этом деле больше, да и вообще, забавы деда мне всегда были непонятны, а когда он всё передал тебе, я просто был в ужасе. Он как-то пытался притянуть к этому и меня, но мне больше нравилось собирать марки. В твои годы я щеголял солидной коллекцией из четырех увесистых альбомов.
  - Да, да, я знаю. Ты говорил об этом не раз. Только где она сейчас?
  - Я ушел в армию, а твоя бабушка продала её какому-то коллекционеру. Время тогда было нервное, и лишние деньги не мешали.
  - Правильно, и это я тоже знаю. А вот это висит до сих пор. Металл посерьезней бумаги.
  Стас похлопал сына по плечу.
  - Как дела в институте?
  Саша кивнул.
  - Нормально.
  И всё! Последнее время разговоры насчёт учебы заканчивались именно так. Ответы на вопросы варьировались от неопределенного: "Ничего", до более интересного: "Хорошо". Но они не лезли. Хотя Стасу не нравилось это слово, иногда выглядело именно так, что они лезли. Лезли в его комнату, лезли в его отношения с Лизой, выспрашивая подробности, интересуясь намерениями. Анна как то сказала "Стоп! Оставь его в покое!". Стас пытался объяснить, что это простая забота, потом сдался. "Он умный сын, давай не будем ждать от него глупостей".
  И всё же на языке тогда присохло пара вопросов. Они грозили созреть, но он выдал один в другой форме.
  - Нам было бы приятно, если бы ты как-нибудь пригласил Лизу.
  - Мы расстались. На время.
  - Чтобы проверить отношения?
  - Так она говорит.
  - Что ты намерен делать?
  Саша пожал плечами.
  - Всё наладится, вот увидишь. Такое иногда случается даже с людьми постарше.
  - Разве, похоже, что я расстроен?
  - Обещай, что скажешь, если тебе понадобится помощь.
   Саша повернулся к монитору, а Стас отступил на шаг и скривил гримасу, ругая себя, что не смог сдержаться. Он знал, что поступил неправильно, вмешиваясь, но так же знал, что сделал не всё. Надо было дать понять, что они на одной стороне, как отец и сын.
  - Мама ждёт нас к ужину. Думаю, она обидится, если мы не поторопимся.
  Саша встал из-за стола. Маленький пушистый комок, лежавший у него на коленях, спрыгнул на пол и расправился до размеров черно-белого пекинеса. Аврора потянулась и, высунув язык, зевнула.
  - Паршивка!
   Стас наклонился и поднял её. Голова собаки, черное пятно, разделенное белой полосой по линии носа, моргнула глазками и ощерилась. Зад завилял.
   - Я отучу тебя лазать по цветочным горшкам.
  Но её лапы были чистыми, без каких-либо следов мокрой земли. Поднёс ближе, стараясь рассмотреть досконально пушистые ступни, прищурился и повернулся к яркому монитору.
  - Давно она в твоей комнате?
  Саша сменил майку на рубашку и теперь прятал шнурки спортивных трико за пояс.
  - Ты её в чем то подозреваешь?
  - Хотелось бы, - Стас разжал руки и взглядом проследил, как пёс врезался в ворс покрытия
  Выходя, он остановился, держа дверь открытой.
  - Вам нужно особое приглашение?
  Аврора подняла голову, убеждаясь, что обращаются именно к ней, вильнула хвостом, и засеменила вслед за Сашей.
  Стас настоял, чтобы ужин был праздничным! Пусть лишь в кругу семьи, но отметить годовщину совместной жизни он хотел торжественно. За восемнадцать лет брака они обтесали друг друга под себя, как шестерни механизмов притираются в процессе обкатки. К сорока годам отношения пахли ароматом вина, пролежавшего на полке долгие годы, напитавшись крепостью и вкусом, который только начал ударять в голову. Сейчас даже мигрень приходила парой.
  - Разделаешь цыплёнка?
  Анна воткнула в салатницу ложку, разделочный нож положила на деревянную подставку и сняла стеклянный купол с жаренного цыпленка, чей аромат сразу же пристал к ноздрям, а пар накинулся на красные бутоны роз в вазе, стоящей посреди стола.
   Она изменилась. Некогда пышные волосы были спрятаны под ободок тонкими блеклыми лоскутами, выпятив на созерцание миниатюрные уши, держащие волоски золотых серёжек. Впалые щёки очерчивали скулы - островки чистой кожи в море наплывших прыщей. Он слышал, что красоту во время беременности отнимают созревающие в утробе девочки, но её красота убегала вслед за годами, так как под сердцем снова стучался пацан.
   Стас отрезал тонкие полоски белого мяса и, придерживая вилкой, раскладывал по тарелкам. Сашке положил ножку целиком, заметив, как дрожат собственные пальцы. Не удержался и скинул с разделочной доски кусочек мяса на пол, где крутилась Аврора.
  - Стас, ей это нельзя.
  - Пускай и у собаки будет праздник.
  Себе на тарелку скидал обрезки и залил картофель щедрой порцией вытопившегося жира. Отрезал ещё, подцепил вилкой, положил на пустую тарелку, и только потом понял, что она лишняя.
  - Мы кого-то ждем?
  Анна сначала пожала плечами, но сообразив, виновато улыбнулась.
  - Я поставила лишнюю тарелку, извините, мальчики. Просто вечер выдался немного суматошным. Обещаю к десерту исправиться.
  Она привстала, чтобы убрать прибор, но Стас остановил.
  - Не беспокойся.
  - Нет, всё нормально. Нельзя, чтобы на столе стоял...
  - Аня, хватит. Давай просто поужинаем. Ничего не случится, если тарелка молча посмотрит, как мы едим. Хорошо?
   Стас открыл бутылку вина и разлил по бокалам. Саша пригубил и поморщился, и отставил, но они вдвоем настояли, чтобы он выпил до дна. Анна сказала, что хорошее вино не может навредить, но сама пила только сок, так что почти всю бутылку Стас осушил один. Они смеялись, вспоминая прошлогодний день рождения Стаса, когда один из друзей, точнее это был Влад, совладелец компании, не рассчитал сил и переусердствовал в плане поданных коктейлей, да так, что пришлось отправлять его на такси.
  Ужин кончился десертом, когда стрелки часов уже доходили к десяти. Сашка быстро проглотил пирог, запил чаем и поднялся к себе, предложив перед этим помощь по кухне.
  - Всё хорошо, сын, спасибо. Но мы ещё немного посидим. Я уберу сам.
  Они болтали около часа. Анна съела пирог и принялась за подтаявшие шарики мороженого, политые кремом. Больше всего Стаса подстегивало рассказать о делах, но он сдержался, и поэтому разговор касался лишь их.
  - Не волнуешься перед завтрашним экзаменом?
  - Ты про обследование? Нет. Я знаю, что всё будет хорошо. Меня только беспокоит, что врачи перестрахуются и положат на сохранение в больницу. Как я оставлю вас одних? Вы даже приготовить себе не можете.
  - Ничего, обойдемся полуфабрикатами.
  - Я волнуюсь не за тебя, а за Сашку. Такая еда не лучшее, что надо растущему организму.
  - Значит вот так? И это всё, что Вы можете сказать мужчине, с которым прожили уже восемнадцать лет. Я Вас не волную?
  - Не напоминай мне о возрасте. Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ну не совсем так.
  Она рассмеялась.
  - И скоро забот у меня только прибавится.
  Она погладила живот. Тогда Стас присел перед ней на колени и расстегнул две пуговице халата, высвобождая натянутую кожу живота с торчащим, словно чирей, пупком.
  - Приём, приём! Как меня слышно? - приложил ухо. - Команда подводной лодки готова к всплытию? Продуть кингстоны, задраить переборки, военная тревога...
  Анна взяла его лицо в ладони и заставила подняться.
  - Перестань! Ещё не время. Доктор сказал, не раньше середины ноября.
  - Ну, я не могу так долго ждать, это же ещё две недели.
  - Ничего, потерпите молодой папаша, скоро в вашем полку прибудет.
  Она поцеловала его в нос и жестом отправила на место.
  - Всё хорошо?
  У неё были усталые глаза.
  - Мне казалось, ты смирилась, что будет мальчик. Между прочим, я больше тебя хотел дочь.
  Анна улыбнулась. Гримаса получилась натужной и ненастоящей.
  - Нет, в этом плане всё прекрасно. Я даже рада. Я знаю, как обращаться с маленьким мальчиком, хоть и прошло уже шестнадцать лет, но ума не приложу, что делать с девчонкой. Странно звучит, да? Женщина не знает, что делать с маленькой девочкой!
  - Что тогда? Ты ещё дуешься, что я так запросто открыл дверь?
  Анна встала и принялась собирать со стола тарелки.
  - Я понимаю, как нелепо это звучит, но так можно пригласить в дом несчастье. Надо обязательно подождать, ведь человек, если его не услышали, постучит вновь. К тому же у нас есть звонок!
  - Извини, но мне это кажется смешным! Не знаю, о чём говорит народ, но это смахивает на сказки. Уверен, что за ними не стоят какие-либо факты, а просто истерия тех, кому в жизни не везёт, ведь трудно быть счастливым, слыша в каждом стуке несчастье.
  - Пусть так, но ради меня пообещай, что ты не сделаешь этого больше.
  Он обнял и поцеловал.
  - Хорошо. Это я могу, - и, обращаясь к собаке: - Аврора! А ну, обыщи дом! Если найдёшь кого-то чужого - дай знать.
  Собака дремала на табурете. Труды и разговоры хозяев её не сильно заботили. Она лишь подняла мордочку, нацелив черные горошины глаз на Стаса.
  - Фас, малявка! Фас!
  Сделав одолжение, она спрыгнула на пол, обнюхала пустую миску, и, виляя хвостом, неспешно удалилась с кухни.
  - Не смешно.
  - Ладно, если тебе станет спокойнее, обещаю, что впредь такого не случится.
  Анна взяла со стола лишнюю тарелку, где кусок курицы так и остался нетронутым. С секунду поколебавшись, смахнула в ведро.
  - Давай я закончу.
  Принял тарелку из ее рук. Ощутил какими теплыми и мягкими были тогда ладони, и заметил какими растерянными и испуганными были глаза. Возможно, беременные женщины острее чувствуют грядущее, словно едва сформированные тела внутри, ждущие душу, во сне берут их с собой в другой мир, где будущее становится историей.
  
   2
  
  Когда встанет солнце, выбор должен быть сделан - этого он хочет сам, но странным образом это не пугает, совершенно. Чёрт, самое время рассмеяться, сесть и подумать, но голова наполнена ватой, словно дешёвая подушка, а мысли неповоротливы и тупы, под стать наполнителю. Сейчас очертания того вечера растворились в хаосе прошедших дней. Как-то не верится, что тогда были последние часы счастливой жизни, где всё на своих местах и нет страха. Где те, кого ты любишь и кем дорожишь, ещё могут смеяться и говорить, но самое страшное сознавать, что всему виной ты сам, Мистер Скептик, отказывающийся признавать необъяснимое.
  Сквозь собственный силуэт в окне проглядывает задний двор. За два последних дня ветер нагнал кучи ненужной листвы, укрыв каменные дорожки, корни деревьев, могильный холм. Свежая земля расползлась от осенней сырости и почти проглотила маленький резиновый мяч, некогда бывший игрушкой, а ставший надгробьем.
   * * *
  В темноте комнаты звуки казались далёкими и не реальными. В три часа ночи, когда действительность подчинена ритму сна, а сознание никак не хочет возвращаться, окружающее представляется вымышленным продолжением сновидений, и кажется, чтобы проснуться, ты должен вынырнуть из таких неподъёмных глубин, где пугается даже тьма. И всё-таки пришлось открыть глаза. Первое мгновение он смотрел на стену, решая, так ли она выглядела всегда или сон мог её преобразить. Сел. Анна спала, заложив ладони под голову. Укрыл ей ноги, подтянув сползшее одеяло. Туманный звук вновь последом поднялся по полотну двери и растаял, царапнув по мочкам ушей собачим лаем. Вставать не хотелось ужасно, но если Авроре понадобилось по делам, лучше было удовлетворить это желание, иначе она грозила перебудить весь дом. Встал. Последнее время они пропускали процедуру вечерней прогулки - собака могла сходить и на лоток, стоящий в уборной другой спальни, вот только вечером она не захотела туда входить. Устроила настоящую собачью истерику, с беготней и писклявым лаем, и не позволяла брать себя на руки. Успокоила её Анна, дав слизать остатки десерта. Стас вывел Аврору на улицу, а позже запер в соседней спальне, вот только не мог вспомнить оставил ли дверь в туалет открытой. Как каждому старому существу необходимость быстро вернулась.
  Вышел и осторожно закрыл дверь. Аврора не унималась, поднимая нотки голоса выше с каждой секундой. В лунном свете убранство коридора меняло естественные цвета, выставляя напоказ незримые при обычном освещении детали. Свет падал усмешкой из окон кухни, ложился на стены и пол, превращая их в образы черно-белой фотографии. Добрёл в полусне до комнаты и, открыв дверь, щелкнул выключателем. Аврора прыгала перед открытой дверью туалета, нацелившись в темноту. Она кидалась с таким остервенением, что казалось этот запал, свойственный молодым глупым щенкам, дремал эти годы, найдя путь к свободе лишь теперь. Она подлетала к порогу и тут же отскакивала назад, трясясь всем телом так, что передние лапы отрывались от пола.
  Стас зашипел и шлепнул себя по бедру, пытаясь привлечь внимание собаки. Удалось не сразу. После третьего хлопка Аврора повернула в его сторону мордочку и, заскулив, тут же выскочила из комнаты, унося жалобу в темноту коридора. На полу осталась лишь кривая лужа.
  - Прекрасно!
  Он пересёк комнату, включил свет в уборной и осмотрелся, пытаясь найти сонным взглядом что-нибудь, чем можно было вытереть лужу. Половая тряпка была сложена аккуратным кольцом и покоилась на крышке ведра, напоминая свернувшегося кота, ждущего оттепели, и чтобы взять её, следовало войти. Но он мешкал. Сквозь остывающее состояние сна, вдруг понял, что совершенно не желает входить в уборную, как не хотел бы прикасаться к оголенному проводу, даже зная, что там нет напряжения. Сковавший ступор стреножил лодыжки и поднялся по ногам к груди, где обосновался, сжимая центральный стержень, отвечающий за рационализм. Такое случалось и раньше, если перед сном удавалось достаточно прочесть из лежавшего на столике сборника под названием "Четыре после полуночи". Ночью он просыпался, чувствуя как выросшие во сне образы, холодят раскрытые ступни. Лежал несколько минут, боясь пошевелиться, уставившись на потолок. В такие ночи поход в туалет был сопряжен с опасностью быть съеденным или, по крайней мере, укушенным. Но в тот вечер до томика он не добрался, а сон, гоняющий сознание, остался под открытыми веками, брызнув напоследок ядом, и, тем не менее, входить не хотелось.
  Переступив порог, остановился в центре, задавив голыми ступнями двух дельфинов, играющих в ворсе коврика. Повернул голову налево и в какое-то мгновение показалось, что взгляд выхватил тень, но не хватило буквально пары миллиметров, чтобы схватить её за хвост. Она двигалась слишком быстро для взгляда сонного человека, ловко прячась за спину. Он попробовал снова. Повернул голову направо, затем налево. Стоял, вертя головой, похожий на щенка, желающего поймать собственный зад, лишь издали понимая, как ведёт себя его отражение в зеркале. Крутанулся всем телом, затем подошёл к душу и зачем то отдернул занавеску. Ничего.
  Собственно, что хотел увидеть? Хотя они не пользовались этой спальней, Анна регулярно наводила здесь порядок, вычищая всё до блеска. Доходила до того, что она меняла нетронутые тюбики зубной пасты и непочатые бруски мыла на новые, отправляя прежние в шкаф под раковиной. И всё же...
  Прямо под раковиной, где хвосты дельфинов сплетались в читаемую "S", крошки земли вычерчивали полукруг подошвы. Черные контуры пачкали голый кафель и взбирались по голубому ворсу, складываясь в след ботинка, местами рассыпаясь на песчинки и разрывая рисунок. Стас присел. Пальцами тронул землю, потом поднял щепоть, ощущая подушечками сухость, словно та пролежала здесь много дней, чтобы успеть избавиться от влаги и превратиться в пыль. Поднёс к лицу и понюхал. Поливая цветы, Анна добавляла в воду несколько капель чудодейственной жидкости, купленной в местном цветочном магазине, и этой же смесью опрыскивала листья, наводняя дом тошнотворным запахом аниса, который оседал на нёбе горьковатым послевкусием. Но эта земля пахла уличной пылью, сыростью осени и собачьим дерьмом. Он снова оглянулся и уставился на дверной проём. Показалось, что уши царапнул звук мелких шажков, словно кто-то на цыпочках решил быстро поменять местоположение.
  Смел землю на совок. Открыл унитаз и сбросил мусор. Хотел было спустить воду, но передумал, лишь отряхнул руки, а когда вытер лужу, не стал входить в ванную, чтобы положить тряпку - просто бросил под раковину. Быстро развернулся, пересёк комнату и закрыл дверь, оставив свет не потушенным.
  Сон не шёл. Он лежал, натянув одеяло до подбородка, и всматривался в ползающие по потолку тени, ища рациональное в охватившей панике. Возможно, что всё-таки Аврора продолжает изучать искусство икебаны, подбирая себе экземпляры для будущего шедевра. Такое водилось за ней раньше и, хотя он мог поверить в это, только вот след явно напоминал оттиск подошвы, а Аврора всё никак не хотела обзавестись обувью.
  "Но обувь есть у сына!" - возник внутренний голос, и виденная картина приобрела логические очертания. Он вспомнил, что Саша мог пренебречь правилами и появиться в обуви на ковре, хотя в большинстве случаев, такое происходит наедине с собой, когда правила обзаводятся исключениями. Одеваясь у порога, ты вспоминаешь, что забыл ключи в спальне, а сложный узел на ботинках, отнявший много времени, выглядит так красиво, что жалко его убивать, поэтому ты скидываешь лишь один ботинок и, подражая цапле, стремишься в спальню выручать ключи. Бывает, по пути теряешь равновесие и, чтобы не рухнуть, опираешься на другую ногу совершенно не обращая внимания на то, что она не в домашнем тапке. Что поделать, такова физиология. И это походило на правду, только...
  Только сын уже повзрослел и, как казалось, перестал делать глупости. Забылись обиды прошлого, время недоверия ушло, и они влились в ту часть совместного существования, где ложь возможна лишь в виде шутки. Так, по крайней мере, было последние пару лет, и саму мысль о возврате он всё это время гнал, не давая ей вызреть в сочный плод.
   Он улыбнулся, вспомнив, что пытался крутить головой. Как это смотрелось со стороны, было трудно сказать, а вот как виделось изнутри, знал: он сошел с ума. То состояние можно было назвать чувством незащищенности, словно оказаться голым на улице и знать, что тебя рассматривают из окон домов, но это всего лишь итог. Возможно, истерия передается при контакте, и он заразился суевериями жены и, словно капризная беременная женщина, высматривал в зашторенной занавеске прячущегося Буку. С таким объяснением не могли поспорить даже куски земли, сложенные в виде подошвы. За закрытыми веками они превратились в смазанные стеклышки калейдоскопа, а когда сон схватил сознание, растворились вовсе, превратившись в цветные замысловатые узоры.
  Утром долго лежал в кровати. Даже услышав будильник, позволил себе закрыть глаза и плыть по течению растворяющегося сна, бесцветного коридора, наполненного следами. Но они были ненастоящими. Крошки пыли ветер сгонял в похожие рисунки, придавая им причудливые формы, в которых, по желанию, можно было угадать оттиски ботинок. Как правило, желание придавало эту форму любому хаосу, вычерчивая чёткие линии, размеры которых порой были гигантскими. Но это прошло.
  Встал. Анна принимала душ. По её мнению сегодняшний визит к врачу был последней ступенью перед родами, так сказать получением разрешения на сам процесс, и хотя он не видел в этом какой-либо необходимости, спорить не стал. Прошёл в ванную и умылся. Видел её силуэт в запотевшем стекле душевой кабины. Огромный живот, который с нежностью гладили тени рук. Набухшие груди. Ниже живота родилось естественное желание, заставив дышать чуть чаще. Последние три месяца они не давали ему выхода, согласившись, что это может быть опасно, и довольствовались лишь ласками и, как это называла жена, "ручной работой".
  Позавтракали остатками ужина, а когда часы показали семь, он с брелока завел машину, поднялся на второй этаж и открыл дверь Сашиной комнаты. Сын лежал на кровати полностью одетым, в джинсах и толстовке, вывернувшись неестественной кривой так, что, будучи на животе, умудрялся закрытыми глазами рассматривать потолок. От головы тянулись провода, прячась у основания стола, а из сбившихся с ушей наушников выпрыгивала музыка. Тронул сына за плечо. Саша моментом открыл глаза и сел, вернув телу привычное искривление.
  - Я проспал?
  - Ровно семь. Мы с мамой собрались в больницу.
  - Что случилось?
  Саша протер тылом ладони глаза, пытаясь влиться в состояние утра. По щеке скользил рубец ночного сна, отдавая ярким красным.
  - Все нормально, просто очередное обследование. Формальное. Ты всю ночь проспал одетым?
  Саша осмотрел пижаму.
  - Да, наверное. Не помню, как заснул.
  - Вечером не выходил?
  Сын замотал головой.
  - Следил за торгами по Интернету, продавали пару стоящих экземпляров. Выдержал часов до двух, потом, наверное, вырубился.
  - Ты бы по осторожней, так можно заработать бессонницу.
  Кивнул.
  - Обещаю.
  - Мама оставила завтрак на столе. Мы вернемся часа через два, может, еще застанем тебя.
  - Вряд ли. Сегодня ознакомительная практика в лаборатории. Будут показывать, как правильно готовить жаркое из лягушек.
  - Ужас.
  - Точно, но такова жизнь. Чтобы научиться правильно резать людей, надо извести тысячу бессловесных тварей и закрепить сотней трупов.
  - Это был ваш выбор, мистер.
  - Я не жалуюсь, просто задаюсь вопросом: сколько великих несостоявшихся хирургов сошли с ума от всего этого?
  - Чувство юмора это нормально. На улице холодно, так что одевайся, а будешь уходить - закрой дверь и включи сигнализацию. Код помнишь?
  Он помнил код. Он умылся, позавтракал, надел зимнюю куртку и закрыл дверь, поставив дом на охрану, но когда Стас и Анна приехали домой, входная дверь оказалась открытой. Тем утром, в той комнате ничего об этом не знали и, выходя, Стас потрепал сына по макушке, отметив с восторгом, каким красивым и высоким стал сын, ещё совсем недавно не выговаривающий пары букв.
  
  * * *
  Первым делом Стас отослал жену в машину. Стоя перед открытой дверью, за которой просматривался кусок коридора, он говорил тихо и чётко, стараясь голосом передать серьезность намерений, чтобы у неё не возникло ненужных вопросов.
  - Иди назад в машину. Садись за руль, но двигатель пока не запускай. Заблокируй двери. Я проверю дом.
  Посмотрел ей в глаза.
  - Я вернусь через пять минут. Если нет - звони в милицию и выезжай на дорогу.
  Анна сделала шаг назад, но остановилась.
  - Все хорошо. Иди.
  Проследил как она торопливо добралась до машины. Села на водительское сидение и закрыла дверь. Притянула мягко, без характерного хлопка. Молодец, девочка! Через мгновение сработал центральный замок, заблокировав двери.
  Поднялся по ступенькам и привалился к косяку. К лицу хлынула кровь, выдавив через поры холодный пот, и по спине скатилось несколько капель. Предстояло решить как действовать дальше. Он склонялся к мысли, что к ним пробрался воришка, и можно попробовать ворваться в дом с криками и тем самым обескуражить его. Но тот мог быть не один! Наверняка не один! Осмотрел крыльцо в поисках следов, следуя взглядом от кованых ворот. За ними осенней грязи было в достатке, там она смешивалась с листьями, образуя подобие навозных куч, и ловко цеплялась к ботинкам, наматываясь тяжелым клубком. Но от раскрытых ворот тянулись только следы шин, похожие на две жирных змеи, у которых едва хватило сил, чтобы доползти до гаража. Крыльцо портили лишь несколько сморщенных листьев и осколки погибшей лампочки, стертые ногами в алмазную пыль. Посмотрел наверх. На месте матового плафона зияла пустая глазница, и как зрачок - черный электрический патрон.
  Толкнул дверь и заглянул внутрь. В голове быстро проносились бегущие строчки с экрана телевизора, но ни в одной он не видел информации по количеству квартирных краж в этом районе. К слову сказать, тем он и понравился, показавшись тихим и совершенно спящим, как слон, довольный питанием. Но не это ли привлекает воришек, желающих наказать зажравшихся снобов?
  Сделал внутрь пару шагов и остановился. Сколько прошло времени? Хватит ли у Анны терпения, чтобы не наделать глупостей? Даже если она не выдержит и позвонит в милицию, ничего плохого не будет. Наверняка стоило так и сделать, а не лезть на рожон!
  Осторожно ступил на ковёр. Только здесь задался вопросом, сколько шума они могли наделать, пока не заметили открытую дверь? Сотню! Ворота открываются с брелока и в машине не слышно каким скрипом это сопровождается. Будь он грабителем, этот момент не проскочил бы мимо, и скорее всего так оно и есть. Об этом могла сказать распахнутая дверь. Где видано, чтобы домушник, расправившийся с сигнализацией, проник внутрь и забыл закрыть входную дверь, тем самым вешая табличку: "Работает бестолковый грабитель!" Стас планировал вернуться к десяти часам, но они провели в кабинете врача чуть больше времени, подъехав к дому в начале двенадцатого, и, как он полагал, три с лишним часа вполне довольно, чтобы вынести из дома всё, что может иметь ценность. Сделав свое дело, они ушли, оставив дверь открытой, вроде говоря другим, что здесь чисто.
  Прошёл по коридору до лестницы на второй этаж. Прислушался. Дом тихо стонал работающим котлом. Звук проникал из подвала в невидимые щели, расползался по комнатам и населял их присутствием домашней атмосферы, делая пустоту приятной и комфортной. Поднялся на пару ступенек, на секунду замер, собирая в единое разбросанную храбрость, потом втянул побольше воздуха и крикнул:
  - Есть кто дома? У вас дверь нараспашку!
  Если его появление осталось не замеченным, то крик мог спровоцировать воришек к действию. Не сразу! Несколько секунд на осмысление ситуации, решение дилеммы - затаиться или побежать, хотя и одно и другое должны сопровождаться шумом. Пусть не значительным, совсем тихим шорохом дрогнувшей руки, который Стас внимательно выуживал из дыхания старого дома, заперев собственное на пол пути. Стоял так почти минуту, готовый в любой момент дать дёру, но воздух в лёгких кончился, и сердце затребовало свежей порции, отчаянно забарабанив по кадыку. Широко открыл рот и задышал, а дом оставался невозмутим и спокоен, даже не проснувшись от обеденной дремы.
  Вышел на улицу. Прохлада гладила разгоряченные щёки, а он снял шапку и скомкал в руке.
  Анна сидела в машине. Он видел в руке телефон и видел её глаза - блюдца, усеянные лучиками подведенных ресниц. Махнул. Вытер ладонью лоб, радуясь, что сумел сообразить, как действовать в необычной ситуации. Сперва испуг перешёл в озноб, потом накатило чувство беспомощности. Он не был готов к тому, что нередко показывают по новостным каналам, но, не отдавая себе отчёта, принял правильное решение, перейдя от беспомощности к действию. Теперь он даже жалел, что дом оказался пуст. Адреналин бушевал внутри и, чтобы избавиться от части, пнул с крыльца остатки стекла.
  Они вместе осмотрели первый этаж, и версия о грабителях распалась, столкнувшись с парой неоспоримых улик. Во-первых, ничего не пропало. Во-вторых, дверь была не взломана, а ее просто забыли запереть, а тот, кто этого не сделал, оставил свои ключи в личинке замка с внутренней стороны. Он же оставил полный разгром на кухне и петляющие отпечатки подошв по коридору, словно гонялся за невидимой целью. Уезжая, Анна оставила на столе две тарелки, накрытые пластмассовыми крышками. На одной был нарезанный хлеб, на другой остатки салата. Сахарница. Ваза с фруктами. Подразумевалось, что Сашка должен убрать это в холодильник. Но всё было иначе.
  Стол был завален грязными тарелками, которые зачем-то достали из мойки, обсыпали хлебными крошками и сдобрили ложками, ножами и вилками, очистив ящик кухонного стола. Но больше всего досталось полу: он утопал в собачьем корме. Сухие гранулы лежали небольшими отдельными кучами, похожие на притаившиеся ловушки для выманивания. Жидкое желе, сдобренное кусочками искусственного мяса, наполняло собачью миску до краев и выходило далеко за пределы, словно кто-то неумелый пытался от души накормить собаку.
  - Что происходит? - Анна пыталась не наступить в валявшиеся на полу куски, но оступилась и раздавила, превратив в лепешку.
  - Моя мать сказала бы, что здесь прошёл Мамай!
  - Ты считаешь это смешным?
  Стас подхватил жену, не разрешив шлепнутся на задницу.
  - Я считаю, что это требует разбирательства. А еще, что всё далеко зашло!
  - Ты же не думаешь, что Сашка мог такое натворить?
  - Ну, на грабителей такое не тянет. Не знаю ни одного, кто бы так делал.
  - И многих ты знаешь?
  - Перестань, ты поняла, что я хотел сказать.
  - Давай не будем делать поспешных выводов. Дом цел, всё на своих местах и это главное. А случившемуся найдётся объяснение.
  Стас сдвинул корм ногой. Он и не собирался делать поспешных выводов, его заключения были выверенными и взвешенными! Внутренний голос уже всё просчитал, сверил и, не оставив сомнений, преподнёс факты, которые казались неоспоримыми.
  - Но тебе не кажется, что с ним надо серьёзно поговорить. Твоя политика невмешательства начала приносить плоды, - сказал он.
  - Мы это уже обсуждали, и я не хочу к этому возвращаться. У него переходный возраст и он часто витает в облаках, как и остальные в его возрасте.
  - Это не оправдание безалаберности. Ты проявляешь излишнюю лояльность, а я тащусь прицепом, вместо того, чтобы корректировать воспитательный процесс. Я много раз пытался поговорить с ним, но он живёт в своей раковине, совершенно не желаю впускать нас. А ещё это увлечение оружием.
  - Ты уже вынес обвинительный приговор? Стас, пообещай мне, что не будешь смотреть на это с позиции прокурора. Он ребёнок, и заметь, наш ребёнок, наш мальчик, которого ты не решался брать на руки, пока ему не исполнилось полгода, думая, что сможешь повредить ему косточки. Давай дадим ему шанс объяснить!
  Стас подошёл к жене и склонил голову.
  - Хорошо. Извини. Я действительно немного переборщил, но обещаю, что не сделаю выводов, пока это не объяснится. Ситуация в самом деле не стандартная.
  - Думаешь, стоит ему позвонить?
  - Не надо. Пускай подбирает слова.
  - Стас?
  - Хорошо! Давай я приберу, а ты иди, приляг - утро выдалось славным.
  - Лучше найду Аврору. Судя по завтраку ей сейчас не сладко.
  Он сгрёб всю посуду в раковину. Собрал корм в мусорное ведро. Когда открыл воду, чтобы помыть посуду, услышал истошный крик жены.
  Помнит, как бежал по коридору. До секунды. Такие моменты записываются глубокими бороздками и остаются навечно, всплывая ночами, когда сон не крепок и ленив, что набирающий ход товарняк. И шаги в том сне натужны, расплывчаты и нечётки, и ты похож на муху, застрявшую в сиропе, а действительность несётся, не сбавляя ход, совершенно забыв про тебя. Миновал половину и заметил отошедший уголок обоев. Взгляд схватил этот момент и запечатлел в памяти, выделив целое мгновение. Дальше по сценарию тень, его собственная, остановившаяся в проеме коридора, до того смешная и неказистая, что глядя на неё хочется улыбнуться. В мозгу это занимает целую главу, так что можно смотреть очень долго, улыбаясь себе на здоровье.
  Вот и лестница на второй этаж. На ступеньках следы. Есть возможность рассмотреть их в деталях. Но даже с первого взгляда можно сказать, кому принадлежит обувь с похожим рисунком. Почему он не заметил их раньше, когда только вошёл в дом? Сейчас не важно, надо торопиться. Но ноги не слушают, плетутся сзади, как опоздавшие школьники.
  Отдельными титрами идут мысли и сначала они касаются жены и не рождённого ребёнка: на лестнице Анна могла споткнуться и упасть, тогда это грозило бы выкидышем, но каждый новый кадр опровергал это, открывая взору пустую лестницу. Потом он подумал о Сашке и мысли, как кусочки красочной мозаики, образовали картину, которая объясняла произошедшее, облив внутренности кровью. Он представил как сын собирается в институт, надевает куртку, вставляет ключ в замочную скважину, но шум привлекает его. Шум, идущий от входной двери. Кто-то пытается открыть её со стороны улицы, и, думая, что родители внезапно вернулись, Сашка отпирает замок. Перед ним два человека. Они вталкивают его в коридор, запирают дверь, валят его на пол. Что-то кричат, возможно, спрашивают, где деньги и ценности, совершенно не понимая, что пацан ничего не знает, поднимают и волокут на второй этаж, чтобы продолжить допрос. Дальше темнота. Ничего не видно. Стоит только догадываться, почему они так спешно покинули дом, и может быть, жена уже знает ответ, поскольку её вопли звучат сильнее.
  Достиг второго этажа. Комната сына. Дверь открыта. Нет, не то что бы он ожидал увидеть именно такую картину, но несколько секунд назад что-то вокруг изменилось и это стало таким же настоящим, как крики.
   Анна стояла посреди комнаты на коленях. Её ладони были прижаты ко рту. То, что творилось перед ней, он не мог увидеть сразу, только понял, что ничего хорошего ждать не стоит. Подумал, что как только он осмелится подойти и посмотреть за её плечо, жизнь сломается, разобьется на две неравные части, и не будет возврата к началу. Захотелось стоять на месте, оттягивая момент. Закрыть глаза и думать, что Сашка в институте, режет своих лягушек, совершенно невозмутим и спокоен, потому что хочет стать хирургом, а для этого надо извести тысячу бессловесных тварей. Он вспомнил его лицо, походку, жесты. Пару месяцев назад они ходили на футбол, тем же вечером катались на карте. Таких дней было не много, когда они вдвоём проводили время, и если можно что-то исправить, то лучше не открывать глаза и не смотреть.
  Он приблизился к жене, чувствуя, что грохнется в обморок: перед ней, раскинув лапы в стороны, лежал труп собаки! Стас не сразу смог сообразить, что это! Понимал одно - это не сын, но дальше продвинуться не мог. Смотрел совершенно потрясенный и радостный, едва не выплюнув из себя облегчение, пока действительность не вползла в голову, и тогда непонятный комок шерсти предстал существом, что еще утром виляло хвостом. Аврора лежала на животе, окруженная ореолом собственной крови, частично впитавшейся в ковёр, и даже со своего места он мог разглядеть, что у неё не хватает одной из лапок.
  - Стас, что это?
  Анна была готова расплакаться, но не хватало воздуха. Она то и дело отнимала ладони от лица и делала глубокий вдох, втягивая его через сомкнутые зубы.
  Он обошёл жену. Присел и коснулся собаки. Урывками дошёл от хвоста к голове, убеждаясь, что тело уже остыло. Потрогал кончики ушей. Хотел было перевернуть, но не смог - уцелевшие лапы намертво впивались в ковер выпущенными когтями, а раскрытый в оскале рот беззвучно вгрызался в ворс, словно животное до последней секунды цеплялось за жизнь.
  - Стас, что же это?
  Он освободил лапки. Аккуратно извлек изо рта нити, стараясь не сломать клыки, словно это имело значение. Просунул под тушку руку, ощущая сырость и слизь. Поднял собаку. Её глаза были открыты, хотя и затянуты тусклой сеточкой третьего века. Шерсть на животе намокла и слиплась, скатавшись в лохмотья.
  - Аврора!
  В его руках кожа на животе собаки лопнула, словно пузырь, задетый иглой. Сначала на ладонь, затем на пол вывалились внутренности, похожие на шар неприглядного серого цвета. Достигли ковра, размотавшись в тонкую змею, и задергались, танцуя. Кивнув напоследок, голова склонилась на бок, повиснув на тонкой коже, качнулась и оторвалась, порвав тонкую связь, и упала, издав тошнотворный стук. Кто-то перерезал собаке горло!
  Анна упала в обморок.
  Несколько секунд молча смотрел на произошедшее, боясь пошевелиться. Потом аккуратно положил собаку на прежнее место, погрузив тельце в кучу кишок. Вытер руки о подол куртки. Поднял Анну и перенёс на кровать. Расстегнул пуговицы пальто, освободив шею, и потрогал пульс. Хотел было вызвать "Скорую", но передумал, представив, как придется объяснять лежащий на полу труп собаки, поэтому решил сначала всё прибрать. Действовал спокойно и методично, словно такое случалось каждый день, отойдя от реальности и не позволяя себе думать, оставив мысли на потом, но разложив в нужной последовательности.
  Убедившись, что с женой всё в порядке, спустился вниз и закончил на кухне. Потом прошёлся щёткой по коридору, заметая высохшие следы. Тогда ничего странного в том не виделось, да и мыслей не было, но, Боже, как подозрительно они были похожи на следы, оставленные ночью в ванной! Вновь поднялся наверх, прихватив из подвала коробку. Сложил в неё останки собаки. Труднее всего пришлось с головой - никак не решался взять её в руки. Вышел на задний двор и поставил под навес, укрыв куском пластика. Вновь поднялся на второй этаж и подошёл к жене. Решение вызвать неотложку возникло вновь, но внутренний голос отказал в прошении, убедив, что всё хорошо. Анна спала. Ее дыхание было ровным и спокойным, веки чуть дрожали, прогоняя выдуманный страх.
  Принёс с кухни ведро с водой, щётку и бутылку с чистящим средством. Намочил пятно и обильно полил вонючей жидкостью, наблюдая как кровь принялась пениться, извергая из ворса свернувшиеся красные хлопья. Тогда и заметил острый уголок полированного металла. Склонился ниже, просунув руку в щель между кроватью и полом, и вытащил нож. Рукоятка была липкой и красной, по лезвию тянулась загустевшая полоса. Бросил нож в ведро так быстро, как только смог, чтобы пальцы не успели почувствовать слизь разлагающейся крови.
   К горлу уже подкатывала тошнота.
  
   * * *
  Сын вернулся в четыре часа.
  Они сидели на кухне. Анна пила чай, заваренный чабрецом. Стас жевал крекеры. Подцеплял каждый щипцами для кускового сахара и отправлял в рот. Руки пахли скисшей кровью и чистящей жидкостью. Он несколько раз вымыл их с мылом и протёр слабым раствором уксуса, но они всё равно пахли. Или так казалось.
  - Он бы такого никогда не сделал!
  - Конечно, нет.
  - Что же тогда произошло?
  - Я не знаю, но постараюсь выяснить.
  - Стас, пообещай, что не наделаешь глупостей. Если ты будешь кричать, он замкнется в себе. Ты ведь помнишь?
  - Я просто с ним поговорю.
  Закончив с пятном, он спустился вниз и позвонил в офис сказать, что сегодня его не будет. Рита, рыжая девчонка, выполняющая роль секретарши, сообщила, что на таможне вновь возникла проблема, и его присутствие очень желательно. Не сегодня! Взял на кухне в аптечке нашатырь, пару таблеток валерианки и стакан воды. Когда Анна пришла в себя, заставил принять лекарство. Потом долго держал её голову, пока она плакала.
  Они вместе похоронили Аврору на заднем дворе, под яблоней. Стас сделал небольшой холмик и положил резиновый мячик, изжеванный собачьими зубами. Анна опять немного всплакнула.
  Саша вошёл на кухню, поцеловал мать.
  - Как дела?
  Скинул с плеч куртку. Стас заметил, что большой палец левой руки замотан бинтом, края которого пропитаны кровью.
  - Что с рукой?
  - Ничего серьёзного. Порезал, когда убирал инструменты. А вы, почему такие кислые? Что сказал врач?
  Стас встал. Подошёл к сыну и, взяв за руку, усадил возле матери. Не до конца понимая, что собирается сказать, отошёл на середину комнаты, поставил табурет, сел, посмотрел сыну в глаза.
  - Ничего не хочешь нам сказать?
  Сашка пожал плечами.
  - А в чём дело?
  - Собака мертва!
  Сын улыбнулся.
  - Шутишь?
  - Нет. Её убили!
  - Что значит " ...убили"?
  - Если животному перерезают горло - это убийство!
  - Я не верю!
  - Мне не веришь? Может, хочешь послушать мать? Она скажет тебе тоже самое: кто-то расправился с собакой!
  Сашка походил на маленького себя, пойманного за выдергиванием страниц из школьной тетради.
  - Это не возможно! Я закрыл дом, поставил на сигнализацию. Ты говорил, что это совершенная система - не взломать.
  Анна отодвинула пустую кружку. Её лицо походило на раннюю луну с пустыми глазницами-кратерами.
  - Когда мы вернулись домой, - она подавила всхлип, - входная дверь была открыта. В доме беспорядок, словно что-то искали. А в твоей комнате...
  - В твоей комнате мы нашли Аврору. Ей перерезали горло и выпустили кишки!
  Сашка замотал головой.
  - Я закрыл дверь!
  Анна положила руку ему на колено.
  - Может ты забыл включить сигнализацию?
  - Нет, мам! Я закрыл дверь и включил всё, что требовалось!
  - Тогда почему твои ключи болтались в замочной скважине, если ты сделал всё, как полагалось? - Стас невольно повысил голос. Достал из кармана связку и бросил на стол.
  Саша сдвинул брови, пытаясь вспомнить утренние события. Раздул щёки, но слова застряли на кончике языка, словно колючки. Он посмотрел на мать.
  - Утром я не смог их найти. Вывернул карманы, посмотрел в комнате, но так как уже опаздывал, взял запасные. Вчера я не пользовался ключом: ты была дома и открыла мне дверь, и, если я их потерял или их вытащили, я этого не заметил. Прости, мама, стоило сразу вам позвонить.
  - Но ты этого не сделал. Есть ещё что-то, о чем мы должны знать?
  - Думаю, нет.
  Стас вытащил из стола нож. В другой обстановке он воздал бы должное мастеру, чьи руки смогли сотворить подобное, придав металлу столь яркое выражение, но теперь, касаясь острия лишь кончиками пальцев, положил рядом с ключами. Лезвие было чистым, но в завитках рукояти виднелись тёмные разводы.
  - Это я нашёл в твоей комнате, рядом с собакой. Это ведь твой нож?
  Саша кивнул. Протянул руку, но ножа коснуться не решился.
  - Как я помню, они заперты, и ключ есть на твоей связке?
  Саша снова кивнул.
  - Да! - посмотрел на мать. - Я ничего такого не делал!
  - Я знаю! Стас, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку. Ты обещал!
  - Я хочу всего лишь прояснить ситуацию, - он придвинул предметы ближе к краю стола. Сейчас они напоминали улики, предъявленные обвиняемому. Но кто он? От таких мыслей бросило в жар, и всё существо восстало, но по какому-то странному велению, колесики уже крутились. - Кто-то проник в дом, перевернул кухню, убил собаку и, не закрыв дверь, удалился, не прихватив даже серебро из кухонных шкафов. Тебе это не кажется странным?
  - Я ничего не делал!
  - А я хочу знать, что произошло! Последнее время ты многое от нас скрываешь, стараешься уйти от разговоров, словно мы стали чужими. Не говори мне, что это переходный возраст или желание казаться старше - это чепуха, придуманная недоученными психотерапевтами. Я в это не верю! Не так давно, я пытался сказать тебе, что мы по-прежнему семья, и проблемы каждого кажутся не такими огромными, если с ними поделиться, и мы с матерью никогда не отвернёмся от тебя, с чем бы ты ни пришёл! Что же в итоге? Тебе это совершенно не интересно! Мы не знаем, что с тобой творится, что беспокоит, волнует! Ты расстался с девушкой, но делаешь вид, что всё тип-топ. Ты живёшь в своем мире, отгородившись кучей ножей, которые, оказывается, умеют не только наводить фон для стен. Ты допоздна сидишь за компьютером, зная наизусть сказочные сабли, но не помнишь, куда положил ключи? А, может, дело не в памяти? Может, всему есть другое объяснение, то самое, которое ни я, ни мать не хотим допускать даже близко? Откуда нам знать? Ведь соврать это так просто! Соври, и будет тебе счастье, соври...
  - Стас!
  - Твой палец! Мне очень хочется верить, что было так, как ты говоришь. Но я не могу найти другого объяснения случившемуся, как...
  - Не смей произносить это!
  Теперь он вспомнил это чувство, когда совладать с собой не хватает сил: поднимаясь из нутра, оно овладевает тобой в полной мере, занимая прежние границы, которые раньше были велики. Возвращается неуклюжесть и неуместность движений, словно тело отказывается принимать решения залитого кровью разума, желая хоть таким способом смягчить следующий удар, который грозит силой великой, но глупой и не обдуманной. Рот выплескивает новые порции непонятных слов, а взбесившийся разум подталкивает их изнутри, давя на речевой центр тоннами хаотично бегающих мыслей, которые не имеют ничего общего с логикой, и ты превращаешься в человека, желающего знать ответы на вопросы, которых не было; ответы, которые уже знает мозг, но в пылу истерии прячет так далеко, что открываются они лишь тогда, когда все бывает кончено!
   И это вновь поднималось из глубины, грозя вылезти наружу!
  Он сел. Смотрел перед собой, пока дыхание не пришло в норму. Пока дрожь в ногах не перешла в колючее подёргивание, и с брови, качнувшись, не упала капля пота. Привёл мысли в порядок. Он спрятал то состояние много лет назад, и теперь не позволит явиться вновь!
  Анна сказала:
  - Саша, иди в комнату. Я заварю чай и скоро поднимусь.
  Он слышал шаги сына, но не смел поднять головы.
  - Ты обещал, что ничего подобного не случится! Ты обещал!
  Встал и подошёл к окну. Осень набирала силу, впечатывая своё имя в летопись уходящего года. Рушила устоявшийся порядок, возвращая забытые краски, похожая в этой миссии на старую рок-звезду, желающую получить второй шанс. Вешала таблички на лысеющие ветви, кричала в проводах и подталкивала мёртвые листья, делая всё возможное, чтобы собственное возвращение прошло с аншлагом.
  В этом они тогда были похожи!
  - Извини. Я не сдержался. Не знаю, что на меня нашло.
  - Ты хотел обвинить ребёнка во лжи! Хуже того - в смерти собаки!
  Затряс головой.
  - Нет!
  Спрятал лицо в ладони. Щёки горели.
  - Я не хотел ничего такого говорить, но эти мысли были в голове, словно их кто-то подсказывал. На секунду показалось, что я способен на это, что всё вернулось вновь. Извини.
  - Тебе надо извиниться перед сыном. В отличие от тебя, он не нарушил обещания и ему не в чем оправдываться.
  - Конечно. Ты права. Но не сейчас. Дай время. Мне надо собраться с мыслями.
  
   3
  Ужасно захотелось пить. Нёбо чесалось внутри маленькой импровизированной точкой прямо по центру, где носоглотка раздваивалась. Смешно! Даже в таком незатейливом деле как вдох, выбор имеет решающее значение: откроешь не тот клапан не в той обстановке и можешь заказывать себе панихиду. Сглотнул. Слюны почти не было, лишь тягучая липкая резинка, ершиком сдирающая остатки слизи. Но идти на кухню он не хочет. Пока нет.
  Под ладонью холодный шёлк ночной рубашки жены. Холодный, как сталь. Такой же гладкий и приятный на ощупь, но пустой и безжизненный, как сброшенная змеиная кожа, которую уже не примерить. Сколько прошло часов? Двадцать? Сутки? Кровать хранит запах её духов. Сел на край, стараясь не дотрагиваться до лежащих по центру предметов, скомкал ладонью угол подушки. Анна всегда мажет перед сном руки кремом, лавандовый запах которого ещё перебивает металлическую вонь запекшейся крови. Красная дорожка выползает из-под одеяла и топчется у изголовья, проливаясь в несколько впитавшихся пятен.
  Закрыл глаза. Думать сейчас не хотелось. Решать что либо - тоже. Выбор может подождать ещё полчаса, а пока он просто не готов - он боится решить не правильно!
   * * *
  Ели молча. Вчерашний ужин остался в стороне, напоминая о себе лишь букетом в центре стола. Розы набухли и распустились, открыв сердцевину, похожую на лабиринт. Саша вниз не спускался, сославшись на головную боль, и Анна отнесла еду наверх.
  - Как он?
  - Спит. Думаю, сегодня не стоит вновь поднимать этот разговор, объяснишься завтра, ведь есть над чем подумать, особенно тебе. Скажу вновь, что ты слишком погорячился, обвинив его во лжи. Он перерос это, а ты, по-видимому, нет.
  - Хватит. Да, у меня были такие мысли, но я устал извиняться за то, чего не сделал. Но признайся: не это ли первое, что пришло и тебе на ум, когда версия с воришками развалилась? Что можно было подумать?
  - Можно было выслушать сына!
  - Правда? Мне это что-то напоминает или я параноик? Помнится, такие слова ты говорила каждый раз перед очередным враньем, коим он пытался оправдать исчезновение денег за питание в школе или вырванные из дневника страницы или прогулы занятий. Напомнить ещё? Ведь и тогда он доказывал правоту с пеной у рта, хотя мы знали истину! Ведь некому больше из нас троих изрезать шторы, когда ни ты, ни я этого не делали! Тогда я лишь хотел, чтобы мальчик говорил правду, сам, без подталкивания, я учил его быть честным, учил думать, прежде чем натворить бед.
  - Я помню! А так же помню, к чему это привело: ты сорвался! Ты отлупил его за то, к чему он не имел отношения! Ты так привык к его постоянному вранью, что даже на секунду не допустил мысли, что он не виноват! Но ты не понял, что мальчик вырос. Он уже не похож на того десятилетнего сорванца, который прогуливал уроки и кидал камнями в стекла машин. Он изменился, и как мне кажется, случилось это после того как вы дали друг другу обещание!
  - Да, да, обещание! Следовало написать текст на бумаге и повесить в его комнате в рамочку!
  - Перестань, Стас! Ты знаешь, что я права, просто признавать ошибки ты до сих пор не научился.
  И она действительно была права, отчего ситуация виделась ещё нелепей. Обнаружив дверь открытой, он так уверовал во внутренний голос, что виновность сына не могла рассматриваться с двух сторон. Конечно, допустить мысль о том, что Сашка убил собаку, он не решался, но каждая секунда наедине с собственными рассуждениями толкала его именно к этому, делая страшные иллюзии явью, в которой терялся здравый смысл. Следом вернулось желание знать правду любым путем.
  - Я хотел прояснить ситуацию, ведь если было так, как он сказал, то что, чёрт возьми, здесь произошло?
  - Я не хочу этого знать! Если по моему дому ходил чужой человек и прикасался к нашим вещам - не хочу об этом знать! Мне лучше, чтобы всё оставалось так, как есть! Но давай завтра, первым делом вызовем мастера, чтобы поменять замки! И пускай приедут и проверят сигнализацию! А то, что случилось, пускай остается в прошлом! Уже не важно кто и зачем! Аврору не вернуть, а я хочу побыстрее все забыть!
   Позже они сидели перед телевизором. За спинами дом проседал в темноте, лишь подвешенная панель отзывалась синим экраном, накладывая на лица неестественный колор, где тучный диктор читал по шпаргалке.
  - ...криминальные новости. Только что получены сведения, что Советским районным отделом полиции были задержаны члены преступной группировки, специализирующейся на контрафактной продукции. В сферу интересов преступников входили как пищевые продукты, так и изделия текстильной промышленности, ввезенные незаконным путем из стран третьего мира. По непроверенной информации, в руки следователям попались документы, благодаря которым удалось быстро отследить и выявить организаторов незаконного бизнеса, а так же посредников. В данный момент следственные действия продолжаются, происходят задержания на таможне...
  - Ты мне не сказал, что Сашка расстался с девушкой. Как её зовут?
  - Лиза. А тебе, как матери, надо бы помнить о таких вещах.
  - Не надо. Если бы моя мать помнила имена всех моих ухажеров, то ей не хватило бы памяти на твоё.
  - Я должен обидеться или быть горд, что из всех ты выбрала меня?
  - Я сделала правильный выбор, хотя временами ты похож на глупого щенка.
  Она щёлкнула его по носу.
  - Осторожней! Эта тема мне нравится, и я не смогу за себя поручиться!
  Он придвинулся ближе и положил руку ей на бедро. Из всех её качеств, которые любил, больше всего нравилось самообладание. По причине ли наследства или по воспитанию, но Анна не умела на чем-то зацикливаться, возводя пережитое в ранг обязательного для постоянного просмотра. Хорошо это было или плохо, но во многом благодаря ему, она совершенно здраво могла разделить происходящее на истинные и ложные ценности. Она знала, что необходимо просто пережить, и знала, что необходимо сохранить. Можно без конца плакать по любимой собаке, доводя себя до ночной мигрени, а можно просто помнить, понимая, что вернуть ничего нельзя.
  По коридору прошла тень, шаркая ногами по ворсу. Стас не поворачивал головы, лишь напряг уши, чтобы уловить движение, уставившись глазами в телевизор. Чувствовал под рукой ткань халата, поднялся выше и нашёл тонкую полоску нижнего белья. Из кухни раздался звон посуды, потом включили воду. Анна подтолкнула его плечом и прошептала: "Сашка!", а он качнул головой, но с места не сдвинулся, как вероятно она ожидала. Свет на кухне так и не зажегся, и вся возня происходила лишь при жалких подачках уличного фонаря, да отблесках телевизора, где толстый диктор закончил с криминалом и увлекся спортом. Пару раз скрипнули дверцы шкафа, звякнул фарфор тарелок. Судя по действиям, сын спал, но проснулся ровно на столько, чтобы спуститься вниз и дойти до кухни. Выходя, упёрся в стол, так как тишину расцарапали характерные звуки деревянных ножек по кафелю и пляс вазы, похожий на звук останавливающейся монеты. Потом коридор пересекла тень, унося сонное мычание.
  Анна накрыла блуждающую руку своей и скинула прочь.
  - Я расстроена и обижена. И расстроена я из-за тебя. Мне не дает покоя твоя уверенность в отношении Сашки и твой настрой на монолог, когда как об этом надо говорить вдвоём. Даже не думай меня переубеждать, что у тебя всё под контролем, я вижу тебя насквозь - после стольких лет мне это позволено. Я даже не уверенна, что ты сможешь сам решиться на это, но не думай - я тебя подталкивать не буду. Если бы тогда я не настояла на вашем разговоре, то сейчас рядом со мной жили бы два человека, которые не разговаривают друг с другом. Или ты поговоришь с ним или нет. Помнишь соседей по съемной квартире? Не хочу так!
  Он даже знал их имена и первую часть фамилии, но от этого они не становились симпатичней. Теперь лишь всплывало то, что отец с сыном не разговаривали друг с другом много лет, тая обиду, корни которой давно увяли и забылись. Тогда это казалось диким и неестественным, а данное себе слово, что уж у них всё будет как надо, успокаивало и тешило, пока горловая затычка не подобралась так близко. Следовало завернуть свою гордость в тряпочку и позволить выполнить данное слово.
  - Обойдусь без тычков, а то вдруг переусердствуешь!
  Она подняла на него глаза.
  - Не хочу больше спорить на этот счёт, поступай, как знаешь. Только помни - если всё останется как есть, я буду пилить тебя до конца мироздания или даже дольше! А сейчас я отправляюсь спать. День был длинным, неудачным и я хочу его разбавить... - она осеклась. - Так и будешь сидеть или поможешь?
  Он встал и помог Анне подняться. Предложил проводить до комнаты, но она лишь стукнула его кулаком по плечу, давая понять, что силы присутствуют. Потом улыбнулась. В каком-то другом мире, в другой реальности, эта улыбка существует до сих пор, оставаясь образом счастья и заполняя один из множества пустых ящичков, куда бессознательно складываются приятные моменты, которые вначале кажутся незначительными и мелкими, со временем набирая ценности, словно банковские вклады. Доставать же их следует по необходимости и с большой осторожностью, опасаясь, чтобы от частого использования они не истончились.
  Подождал, пока в комнате не зажегся свет, потом выключил телевизор, прошёл в ванную и умылся. Долго смотрел на собственное отражение. Прямые волосы. Острый нос. Серые зрачки. Только совсем недавно стал замечать, что во взгляде появилась усталость или, возможно, опытность. Он всегда сознавал себя человеком, который только взрослеет и желает узнать своё место. Даже когда дела наладились, и стал директором компании, чувствовал, себя ребёнком, попавшим в чужую песочницу. Но к сорока годам мозг стал производить совсем другие мысли, выводы другого плана. Сейчас даже тело стало соответствовать возрасту, приобрело статные очертания. Плечи раздуло вширь, и по бокам появился жирок, но это не пугало, наоборот. Появилась скрытая гордость за себя, словно он получил пропуск в элитный мужской клуб, где твои поступки верны и идеальны, а решения, что принимаешь, уже не могут быть оспорены.
  Перекинул полотенце через плечо. Выключил в ванной свет и закрыл дверь. Проходя мимо темноты кухни, остановился. Показалось, что Аврора запрыгнула на стол и теперь сидит как расписная статуэтка, расправив хвост веером. Он машинально шикнул и хлопнул по бедру, как делал всегда, если замечал за мохнатой малявкой какую-нибудь шалость, вроде поедания зеленых стрел бегонии или насилования старого плюшевого мишки. Но любовник уже несколько месяцев лежал на свалке, а Аврора несколько часов была мертва.
  Включил свет. В стоящей на столе вазе букет развалился, являя павлиний хвост, увенчанный черными сгнившими бутонами, похожими на сгоревшие головки огромных спичек. От красного не осталось и следа! Цветы напоминали давно выброшенный сухой веник, стебли которого высохли настолько, что превратились в скрученные расслоившиеся бечевки, которые от прикосновения могли рассыпаться. Некогда зеленые листья скрутились и опали, образовав на полировке круг. Но это было не все: стол был завален тарелками, ложками, вилками и прочей утварью, что водилась на кухнях всех семей на свете. Вдобавок всё было обсыпано хлебными крошками и облито водой, так что вид, создаваемый натюрмортом, впечатлял.
  Стас огляделся. Из темноты окна пробивался сквозь занавески луч уличного фонаря, отыгрывая у света трех лампочек тонкую дорожку, идущую по кафелю пола. Её вершинку венчала ножка стула. Кухня была всё той же, но что-то поменялось. Исчезли блики с хромированных ручек настенных шкафов, словно много лет к ним не прикасалась влажная тряпка, и они покрылись зеленоватым налетом. На стеклах, исписанных матовой резьбой, лежала пыль, делая стоящие внутри предметы нечёткими и грязными. От этого общий вид стал тускнее, словно перегорела одна из ламп. А ещё был запах! Смесь протухшей рыбы и старых прелых тряпок, что таились в канаве, пока ветер не разворошил кучу. Он проникал в ноздри неназойливой ноткой, слабым раствором, как движение воздуха за прошедшим человеком, чей ворот сдобрен парой каплей дорогого парфюма. Пласты запаха тянутся за ним, словно след, оставаясь надолго, и можно почти без труда определить какого пола был носитель.
  Стас почувствовал, что закипает. Так всегда бывало перед желанием знать правду любым путем, словно предтеча событий, которые невозможно изменить! Вот только вспоминая это, память показывает совсем не то, что чувствовалось в тот раз! Стоило только напрячься и заставить себя, как события, виденные с одного ракурса, меняли свои показания на противоположные, но даже так, он с уверенностью не скажет, что услышал сначала: стон жены или собственный смех. Кажется, что они возникли одновременно! Но прежде чем пойти в спальню, отправил протухший букет в мусорное ведро, вместе с вазой. Стол оставил как есть. Ужасно захотелось ткнуть щенка носом!
  Направляясь в спальню, не знал, по какому поводу стонет жена, но чётко представлял смех какого плана накрыл его: он оказался прав! Радуясь, как ребёнок внезапному гостинцу, он щерил рот в улыбке, позволив себе быть негодяем. Да, он радовался тому, что оказался прав! Он смеялся над своими извинениями и неуместными, как тогда казалось, потугами вернуть всё на круги своя, и думал не о том, что случилось с Анной, а о том, как докажет свою правоту.
  Анна сидела на кровати, натянув одеяло до груди и привалившись спиной к подушке. Она успела переодеться и стереть макияж, собрала волосы в хвост и стянула резинкой, отчего её лицо выглядело чистым и опрятным, словно лицо игрушечного пупса, только он сначала не понял, отчего цвет неестественно серый. Толи от работающего ночника, посылающего в стороны густой туман, толи от боли, чьи мазки высыпали на коже и кривили рот.
  - Стас! Что-то мне нехорошо!
  Он включил свет и стёр со своего лица идиотскую улыбку. Жена сидела, прихватив живот обеими руками. Её лоб покрыли морщины, превратив лицо в каменный бюст.
  - Я чувствую, как он шевелится. Сильно. Но ведь не пора! Доктор сказал совсем не пора!
  - Успокойся. Всё хорошо.
  - Не говори глупостей! Ты не знаешь как это! Не чувствуешь! Он шевелится, но как то не правильно!
  В его школе жизни не было таких уроков или он проспал их, а теперь не знал, что делать. Оторвал её руку от живота и принял ладонь. Кончики пальцев были холодными и твёрдыми, а пульсирующий ритм быстрым и беспорядочным.
  - Я принесу воды.
  - Нет! Не надо.
  Ее лицо вдруг напряглось. На шее вздулась вена. Уголки рта поехали вниз. Она прекратила дышать, прикрыла глаза, вырвала руку и подхватила живот, приподняв его через складки одеяла. Раздула щеки и напряглась, словно сдерживала разбухающий ком, что давил изнутри с огромной силой. Он созревал толчками, отдаваясь через дёргающиеся руки, и Стас, сам того не желая, тоже затаил дыхание, будто это могло помочь. Анна сгорбилась, задышала мелко и отрывисто, пропуская через сомкнутые зубы глухой стон, а когда показалось, что взрыв неминуем, медленно выдохнула. Руки расслабились, и на глазах появились слёзы.
  - Как ты?
  - Чертовски больно!
  Она почти кричала.
  - Успокойся!
  - Я сейчас рожу, Стас! Не говори мне о спокойствии. Если случится ещё такой приступ, я не сдержусь!
  - Подыши. Помнишь, как учил доктор: вдох, считаешь до трёх и выдох...
  - Пошел к чёрту твой доктор! Он бы сначала испытал это, прежде чем советы давать!
  Она взяла его за руку.
  - Стас, мне кажется, что надо вызвать "Скорую" Может это ничего и не значит, может просто я сегодня переволновалась и это пройдет, но мне страшно!
  Он кивнул. Помнит, как соскочил с кровати и принялся метаться по комнате, пытаясь отыскать брюки. Бегал от шкафа к стоящему у кровати стулу, потроша вещи. Не сводил с Анны глаз. Она немного расслабилась, откинулась на подушку и закрыла глаза. Черты лица пришли в норму, а руки не переставая наглаживали живот.
  - Я лучше заведу машину и сам отвезу тебя.
  - Не надо. Я не хочу в больницу, ведь наверняка ничего серьёзного нет. Пусть приедет врач и вколет какой-нибудь укол, я на это согласна.
  Он закивал, уподобившись болванчику, но штанов так и не нашёл. Вновь открыл шкаф и пробежался взглядом по тому месту, куда их постоянно вешал. Метнулся к кровати, похожий в поисках на охотничьего пса. Наступил на штанину. Поднял брюки с пола и юркнул одной ногой. Прыгая на месте, залез в штаны полностью. Накинул рубаху и застегнулся.
  - Я выйду в коридор. Принести воды?
  Анна кивнула. Её глаза были закрыты, и он заметил на лбу капли пота. Застегнул молнию на брюках и только потом понял, что в петлях нет ремня. Пробежал взглядом по полу, в надежде, что выронил его в пляске, но ничего похожего не увидел. Подумал тогда, что это не важно, абсолютно, ведь не может ремень быть штукой, что способна решать судьбу? Тогда это показалось абсурдным!
  Вышел в коридор и с городской линии набрал 112. Отвечал на глупые вопросы. Нервничал. Зачем то диспетчеру понадобилось отчество жены. Помнит, что тупил в трубку, пытаясь вспомнить. Потом злился. В мозгу вспыхивали лампочки с дурацкими именами, словно он играл в игру "Угадай тестя!", и нашёл его после пятой попытки. Повесил трубку.
  - Сказали, что машина будет. Как ты себя чувствуешь?
  Он вновь проехал по полу в поисках ремня. Открыл шкаф и проверил полки.
  - Голова кружится, а так ничего.
  - Приступа не было?
  - Не-а. Может, мы зря затеяли со "Скорой"?
  - Ничего не зря. И если они предложат поехать в больницу, я буду настаивать...
  - Ты принес мне воды?
  Она открыла глаза, посмотрела на него и чуть улыбнулась, отправив картинку в свободную ячейку памяти.
  Стас развернулся и уткнулся в сонное лицо сына. Сашка стоял на пороге комнаты, протирая глаза ладонью. Жёсткие волосы, которые в детстве создавали немало проблем парикмахерам, топорщились у виска, передавая привет от подушки в виде пера.
  - Я опять что-то пропустил, - сказал он. Глаза противились яркому свету, и он сообразил рукой козырек. - Ты кричала или это был сон?
  - Всё позади.
  Анна протянула ладонь, приглашая его, а Сашка, словно маленький мальчик, испугавшийся темноты, юркнул мимо Стаса, забрался на кровать и поджал ноги, точь в точь как раньше. Она погладила сына по голове и прижалась щекой к плечу, протиснув руку у него за спиной и обхватив за талию.
  - Такое иногда случается, если рискнёшь завести ребенка после тридцати. Надеюсь, что врачи не отправят меня в больницу, а обойдутся лишь уколом и нравоучениями, типа: надо себя поберечь или вам вредно волноваться.
  - Это из-за случившегося? Если да, то в этом моя вина, прости.
  - Ты ни в чём не виноват.
  - Но я, правда, не понимаю, что сегодня произошло, - Сашка смотрел на мать. Смотрел почти в упор, сверху вниз, так как давно перерос на две с лишним головы, - я не нашёл свои ключи, но дверь я точно закрыл, - а потом он перевёл взгляд на отца, и, Стас мог поклясться кому угодно, что сын улыбался, когда произносил следующее: - И я ничего не сделал!
  Он мог провести мать, и такое случалось раньше (кого ещё обманывать и водить за нос, как не собственную мамашу, ведь они так добры и доверчивы, а стоит только изобразить бесшабашную любовь, как они примут на веру и то, что живущий в стиральной машине тролль облил новые джинсы чернилами из сломанной ручки лишь для того, чтобы проверить качество нового порошка), но Стас всегда был на чеку, щёлкая притворные объяснения, как орешки, главным образом потому, что сам когда то был мальчишкой такого возраста. Он без раскачки выводил лгуна на чистую воду, зная всю подноготную, словно сам стоял рядом, вот только объяснить очевидное любящим глазам мамаши было очень трудно, поскольку, как они утверждают, сын говорит правду. Сам же лгунишка всегда при этом улыбается, но делает это так искусно, что его насмешки матери не видны, а обратить на это внимание ещё труднее, чем заставить поверить в собственную правоту. Но теперь-то он знал точно, что не ошибся, потому что совершенно отчётливо видел такую усмешку в глазах сына. Это был шифрованный текст, и если ты проходил эту школу много лет назад, то есть сам участвовал в такой игре, то читаешь это без труда, особенно когда присутствует практика. У Стаса она некогда имелась...
  - Мы с папой обсудили и пришли к выводу, что нам надо поскорее забыть этот эпизод и продолжать жить как раньше. Правда? - она посмотрела на Стаса. - Ты не хочешь что-нибудь добавить?
  - Воздержусь, - повернулся, чтобы выйти. Впрочем, какого черта? Вернул своё тело на прежнюю позицию, ведь внутри для себя всё решил. Сделанное сыном виделось ровным и вполне объяснимым, а так как запреты были сняты, не видел препятствий, чтобы не высказаться в надлежащей манере. Пришло время прояснить ситуацию! - Хотя добавить мне всё же есть что! Начнем с того, что я сожалею о том, что случилось, но это не значит, что я извиняюсь за то, что сказал тебе. Я извиняюсь перед твоей матерью, что вовремя не смог решить проблему, которая в данный момент вышла из под контроля. Тебе удавалось несколько лет водить нас за нос, прикидываясь хорошим мальчиком, этаким кроликом на белых простынях, но в итоге твоя натура взяла верх над притворством, и ты предстал во всей красоте. Какой бы процент твоей вины ни был, он всё же есть в этой истории. Начнём с того, что по несчастливой случайности, ты потерял ключи, которыми кто-то воспользовался, и то, это мы знаем с твоих слов. Как мне помнится, раньше им не часто можно было верить.
  - Что ты говоришь, Стас!
  Он лишь мельком видел их лица и то, как плотнее они прижались друг к другу, похожие на двух испуганных малышей, смотрящих первый в жизни фильм ужасов.
  - Правду, ту самую, на которую ты не хочешь обратить внимание. Ты так часто заставляла меня чувствовать себя виноватым, что я поверил тебе, заставил себя поверить. Я согласился играть по твоим правилам, но в глубине знал, что это тупиковый путь, и посмотри, где мы оказались: у края пропасти, у могильного холма, венчающего кухню с выпотрошенными шкафами.
  - О чём ты?
  Ткнул пальцем в темноту.
  - Ты сама слышала, как он спускался вниз. Слышала звон посуды. А хочешь посмотреть, что он оставил после себя? Бардак! Точно такой же, как утром.
  Сашка замотал головой, но Стас остановил его, не дав произнести ни слова.
  - Помнится раньше, когда сказанное тобой имело совсем противоположный смысл, ты поступал таким же способом. Я даже начал составлять схему, некий алгоритм, по которому распознать вранье было проще простого, и заключался он в следующем: какими бы не были твои слова, но если в сором времени случалось нечто похожее на то, за что ты получал взбучку, значит ты получил за дело. Как я понимал, то был своего рода вызов: вы меня наказали, а я сделал это снова, потому что мне плевать! Ещё бы совсем не много, и я доказал бы матери, что ты водишь её за нос, но она настояла на глупом обещании.
  - Хватит! Сейчас это ты ведёшь себя как мальчишка. Что ж, раз тебя потянуло на откровенность, я тоже хочу сказать пару слов, - Анна привстала, оперевшись на локтях. - То, что ты сказал, я знала давно: и про приметы, и про, якобы, вызов. И я всегда соглашалась с тобой, что у нас в семье есть проблема, и очень серьёзная, но в отличие от тебя, я хотела её решить, а не подчеркнуть путём применения силы. Я знала обо всем, и как мне казалось, ты тоже знал, но я ошибалась. Ты построил в голове схему, которая, как тебе казалось, верная просто потому, что она из твоего собственного детства, и ты приготовился к войне. - Она опустилась на подушку. - Вот почему я примирила вас путем данного друг другу обещания. Я не думала, что эта проблема всплывет когда-нибудь вновь.
  - Потому что кто-то его нарушил!
  Сашка поднял глаза, и Стас заметил во взгляде блеск. Он не поручится сейчас за точность воспоминаний, но в тот миг ему показалось, что это могли быть слёзы. Возможно, только отчасти, поскольку он сам смотрел на мир через пелену, дающую искажение.
  - Я тебе говорю, что ничего подобного не делал, ты должен мне верить! - Саша поднялся. - Я не оставлял после себя мусор, не распахивал дверь, и не убивал собаку. Всё, что было раньше, осталось в прошлом, как ты не понимаешь. Недавно ты сказал, что мы вместе, как отец и сын, так поверь мне, просто потому что я твой сын!
  - Мне очень хочется, но я смотрю на факты, а они говорят следующее: в доме проживают три человека, двое из них, это я знаю точно, не имеют к беспорядку на кухне никакого отношения. Вопрос: кто?
  - Вечером я не был на кухне. Ужин, что мама принесла, стоит нетронутым на столе в моей комнате. Я проспал до десяти, а когда услышал стон, спустился к вам.
  - Хорошо! Тогда давай будем вспоминать всё по порядку с прошлого вечера, если ты действительно страдаешь провалами в памяти, то мы восстановим цепь событий. Утром я спросил тебя: во сколько ты лег спать, и что ты мне ответил?
  - Где-то, в два часа, потому что сидел за компьютером...
  - И спал ты одетый? И твои кроссовки стояли возле кровати? Значит можно предположить, что вчера вечером ты выходил на улицу, а после этого чистил обувь в гостевой спальне?
  - Я не понимаю... Нет! Вчера я никуда не выходил! Зачем ты это делаешь?
  - Я ничего тебе не говорил, - обратился к Анне, - но вчера я видел следы его обуви в ванной, и, как мне кажется, наверху в детской. То есть он ходит по дому в уличной обуви, - и сыну: - И сегодня утром ты в обуви гулял по коридору, оставляя грязь. Зачем? Я это спрашиваю, потому что мне интересно!
  - Ещё раз повторяю, что ничего такого я не делал!
  Стас осознал, что они стоят так близко друг к другу, что их носы едва не касаются кончиками. Он даже отчего то подумал, что при разговоре, или скорее при крике, выталкивал слова так быстро и нескладно, что если бы перед ним было зеркало, то сейчас бы он видел огромное количество капелек слюны, покрывающих собственное лицо. От такой мысли щёки запылали, а кончики ушей уехали назад, натянув кожу на скулах.
  Анна охнула. Её лицо скривили потуги, изрезав кожу бороздами. Она втянула голову и зажмурилась, словно ожидала нечто, поднимающееся изнутри. Руками обхватила живот, притянула к себе, боясь, что он сможет оторваться, и, втянув воздух, замерла.
  Они моментом заткнулись и повернули головы. В комнате стало тихо, Стас даже слышал собственное сердцебиение. Оно было не в пример спокойным, четким, размеренным, совершенно не характерным для данной ситуации, как будто бы наигранным или чужим. Казалось, что всё происходит на оборотной стороне его жизни, где возможны недочёты, исправления, черновики, а те немногие правильные решения, которые выдавал его разум, можно в любой момент применить к жизни настоящей, что, словно страница автора, ждёт исправленный вариант.
  Но слышал он и ещё что-то: в комнате рождался звук нестираемой боли, как мазок химического карандаша. Одно мгновение, и придёт понимание, что свершившееся - неисправимо! Если недавно был шанс подумать и отменить то, что неумело начертил, то через долю секунды станет ясно, что сделанный выбор неверен и пути для исправления нет!
  Анна изогнулась, отставила руки назад и запрокинула голову. Собранные в конский хвост волосы шлепнулись на подушку, а поднявшийся кверху живот стал походить на собирающийся взлететь воздушный шар. Она крикнула. Один раз. Сдавленно и хрипло, словно горло было сжато, а вырвавшийся крик горячим и тугим. Раздула щёки, заключив во рту остатки воздуха, при этом глаза открыла так широко, что они сделались совершенно круглыми. После этого её лицо начало краснеть. Она опустилась на кровать, вновь обхватила живот руками и прильнула к нему головой, стараясь сдержать набухающую внутри боль, что опять грозила взорваться.
  Стас смотрел молча. Он, почему то, представил как внутри её живота горит фитиль, подведённый к перевязанным бичевой нескольким динамитным шашкам, таким, какими пользуются в старых вестернах, и что вот вот они взорвутся, разметав остатки жены по комнате. Это было и смешно (в какой то части мозга он понимал, что такого быть не может!), и дико, ведь сама мысль о подобном говорила о его неправильном психическом состоянии. Но было и ещё что-то: он с уверенностью знал, что это не его мысли. Больше того - он понял, что произнесенные слова тоже были чужими, так же как и виденное было воспринято не его глазами. Это стало так очевидно, что принесло внутрь спокойствие и тишину, а когда Анна действительно взорвалась, он знал, как поступить.
  Нет, её не разметало на куски - она просто лопнула! Собралась в неровный шар, напряглась, а потом с диким воплем выдохнула, расслабилась, а между ног, окрашивая накинутое до груди одеяло алыми разводами, появилось пятно, а ушей достиг звук лопнувшего мыльного пузыря.
  - Стас?! - она протянула руку, и он заметил, что её лицо белое, и глаза маленькие и потухшие, и что она готова потерять сознание. Подскочил и успел просунуть руку, прежде чем она упала на смятые подушки.
  Её трясло. Он чувствовал как по руке пробегает ток от озноба, видел как трясется её живот. Хотя он остался таким же большим, стал вроде как мягче, превратившись из тугого шара в шевелящееся желе. А ещё видел кровь. Она выходила из Анны толчками, танцуя в унисон с колотящей дрожью, окрашивая одеяло и простынь тёмно алым. Вскоре капли западали с кровати, расцветая на ковре.
  Сашка стоял в проеме двери. Стас видел его глаза, видел, как сын пятился назад, когда Анна лопалась, и почему то, видя каким испуганным тот выглядит, вместо того, чтобы успокоить, крикнул:
  - Уйди! Уйди отсюда! Разве ты не понимаешь? - и тут кто-то нажал на паузу, остановив время.
  Он поддерживал жену на руках и смотрел на собственные мысли, соображая, что так, возможно, происходит с каждым, кто оказался в стрессовой ситуации. Сначала понял, что Сашке никогда не стать врачом. Постарался вспомнить, чьё именно было решение по поводу выбранной профессии, и согласился, что идея была его, Стасова. Вроде бы сын был не против, однажды лишь сказав, что всегда хотел познакомиться с металлургией, что, в общем-то, понятно. Стас отнёс это лишь к увлечению, ничего более. Проживая данное мгновение больше минуты, старался вспомнить, какие ещё свои решения он навязывал, не отдавая отчёта, что это неправильно. Вроде бы это касалось переезда в этот дом. Или решения завести второго ребёнка. Или желание расширить парк грузовиков, отодвинув в сторону жену и пустые разговоры о нерентабельности сделки и недоверии к новым поставщикам, вид которых вызывал воспоминания о девяностых. Он делал это потому, что хотел это сделать и ничего больше, приводя тысячу никчёмных доводов, которые и самому были непонятны. Искал причину, не сильно утруждая себя объяснениями, и заставлял уверовать в то, что решения исходят от всех членов семьи, но никогда не задумывался, что они принимают это не потому, что поняли и поверяли, а потому, что любят его, не смотря на всю глупость и эгоизм, заключенные под его черепной коробкой. Теперь он видел, что всё время жил один, смутно соображая, что с боку плетётся ещё кто-то.
  Пока штамповались мгновения, замедляя течение времени, он пытался сообразить, когда случился переворот, и он стал вести себя как варёный лобстер, думая, что является основным блюдом. Отскочил в памяти на несколько лет назад, но ничего не поменялось, разве что волос на голове прибавилось, а он так же шествовал впереди, отбрасывая тень на идущих рядом, указывая, принимая решения и радуясь счастливой жизни. Память с готовностью выдавала полный диафильм действий и решений, которые сейчас стали казаться полнейшим провалом в сфере ведения семейного дела, как если бы он сравнил решение задачи с правильным ответом в конце учебника и понял, что где-то допустил ошибку. Сразу же возникло желание повернуть вспять треть жизни, вернуться и найти ошибку в примере, но числа уже перевалили за шесть нулей и количество действий за несколько сотен, а время такая штука, что исчезает сразу, как проходит его черед, стирая дорогу назад.
  Захотелось немедленных действий. Он буквально почувствовал, как под кожей зачесался горб, грозящий вылезти уродством, если он сейчас же что-нибудь не предпримет! Для начала хотя бы не вернёт сына и не поговорит. К чёрту догадки, условности, построенные схемы и личный опыт! Ведь вот в чём дело: оказывается, что иногда, как бы ни изощрён ты был в делах поимки маленьких врунишек, подтекст остаётся всего лишь обычной улыбкой; шифр - всего лишь набором мимики испуганного ребенка; а слова, что похожи на правду и есть правда, и ничего искать не надо, ведь иногда, только иногда, все шифры и догадки сидят лишь в голове, отравляя отношения отцов и сыновей!
  Теперь он знает и это!
  - Аня! - шлёпнул жену по щеке, и время пришло в движение. Даже услышал, как возобновился звук, протянув ноты в начале. - Ответь мне, слышишь!
  Она кивнула. Волосы прилипли к потному лбу, словно кожу изрисовали фломастером. Ее щеки стали мертвенно бледные с красными вкраплениями по центру, напоминая сильно недозрелый персик. Попыталась улыбнуться.
  - Как же мне стало легко, даже ноги дрожат. Я думала, что лопну, как шарик. Но, Стас, что с ребёнком?
  - Не волнуйся! Всё будет хорошо, слышишь? Врачи будут через минуту, а пока надо остановить кровь! Ты сможешь прижать это и подержать немного?
  Схватил со своей стороны кровати пижамную рубаху, сложенную вместе со штанами аккуратным квадратом, и сунул под одеяло.
  - Вот. Ты сможешь?
  - Я не знаю, Стас! Мне страшно!
  - Потерпи! Уже скоро!
  Он направил руку Анны и почувствовал, как под ней мокро, словно она не смогла вовремя проснуться и сходить в туалет. Кровь уже частично впиталась в матрац и насквозь пропитала одеяло.
  - Он не шевелится! Стас! Он больше не шевелится!
  Анна попыталась подняться, но лишь оторвала от подушки голову.
  - Успокойся!
  Он чуть прикрикнул, сдавив под одеялом её руку. Кровь, похоже, больше не шла, но он всё равно прижал ладонь, затем положил руку на выдающийся живот и попытался почувствовать. Даже закрыл глаза, отстранившись от происходящего и направив внимание внутрь. Если что-то и было, то это ускользало, смешиваясь с биением её сердца и дыханием.
  - Я его чувствую, всё хорошо! Я могу оставить тебя одну на минуту? Хочу сказать Сашке, что не прав! Возможно, не самое подходящее время, но, боюсь, потом у меня не хватит сил. Как думаешь?
  Она замотала головой. Он склонился и поцеловал в кончик носа.
  - Всё будет хорошо, слышишь? Ты только не волнуйся!
  - Не оставляй меня, ладно? Сашка умный, он всё понимает. Только не делай из него того, кем он не хочет быть. Или не может. Ты всегда ждал от него чего-то невероятного, каких-то великих поступков, грандиозных планов, забывая, что он всего лишь ребёнок. Детям не свойственны амбиции, пока отцы не перестараются и не воздвигнут это в ранг первоочередных задач, но тогда у сыновей кончается детство, и отцы получают прижатое самолюбие, ведь, как им кажется, ребёнок не оправдал надежд. Все вы мужчины одинаковы!
  В коридоре включился свет. Стас слышал, как хлопают дверцы шкафов, как шелестит ткань куртки, как падает и звенит металлическая лопатка для обуви. Попытался подняться и успеть до того, как сын выйдет на улицу, но его держали рука и взгляд жены, а когда хлопнула входная дверь, он расслабился и привалился щекой к ее ладони.
  - Не бросай меня, - сказала она.
  - Никогда, - сказал он.
  
   продолжение следует.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"