Остапенко Александр : другие произведения.

Колыбель смерти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть, несмотря на все ее ЯВНЫЕ недостатки вошедшая в шорт-лист премии "Дебют" 2001, и изданная в книге "Два Острова" издательства ОГИ. Мое мнение по поводу того, как мне удалось так далеко забраться в "Дебюте" вы можете найти в рассказике "Ураган" :-). Редакцию Ольги Славниковой я получить пока не смог, поэтому выставляю собственную, весьма далекую от совершенства. Если смогу найти в сети рецензии на повесть - помещу их в комментариях. Вобщем, приятного прочтения :-)

Колыбель смерти


Такор был странен. Таинственность, с которой он вернулся с реки, настораживала, потому что на острове таинственность означала только вражду.
- Вставай, я нашел кое-что интересное, - сказал он.
Морщины, бурые и сухие, собрались на его щеках и лбу. Борода, торчащая клочьями, скрывала давние шрамы. Обесцветившиеся глаза, давно перебитый нос, красная от загара лысина - таков был Такор. Ростом он выдался почти на голову ниже меня.
- Бурый, - это было его прозвище, - вчера я полдня искал нам еду, и сейчас не могу никуда идти. Я слишком устал!
Такор оглядел мое распластавшееся на земле тело, закрыл глаза и замер на несколько мгновений. Неожиданно его сотряс страшный кашель, вырвавшийся из глотки словно дикий рык. Несколько секунд спустя кашель стих, но как же они для нас были страшны! Я смотрел на его мучения, чувствуя, что тяжелые предчувствия заполняют пространство ниже легких. В этой враждебной среде Такор стал мне единственным другом - вдвоем мы могли продолжать жить, отвоевывая у смерти каждый новый день. Если с одним что-нибудь случится, второй не проживет и недели.
- То, что я хочу показать, стоит твоих проклятых мозолей! И если через минуту ты все еще будешь валяться, старая кляча, я уйду без тебя.
Обычная угроза. "Уйду без тебя", говорил он, подразумевая, что тогда каждый останется наедине с этим проклятым островом.
- Иду, - я с трудом оторвался спиной от земли. Встав на четвереньки, я подтянул тяжелый деревянный шест и с трудом выпрямился. Дыхание сперло, поэтому я лишь махнул рукой, давая понять, что готов идти.
Мы направились к реке. Дыхание постепенно восстанавливалось, но заговаривать с Такором я не стал. Такое правило мы выработали за многие годы: необходимость, связанная с шакальим островом нашей смерти. Каждый куст мог иметь уши, но проверять это не хватало сил. Шли мы медленно, покачиваясь. Земля, по которой мы ступали тихими шагами, была утоптана сотней ног, дряхлых и немощных... Повсюду росли деревья, листва которых колыхалась высоко над головами, не спасая от солнца. Но ни одна душа из обитателей острова все равное его не замечала.
Такор остановился. Он не поворачивался, просто ждал, пока я с ним поравняюсь. Когда, наконец, моя рука коснулась его предплечья, я увидел, что он осматривает густой куст, на ветвях которого чернели вольчьи ягоды.
- Глянь, - тихо проговорил он.
Ничего необычного. Взглянув на куст, затем снова на Такора, я понял: нечто недоступное взгляду скрывалось под ветвями. Только нагнувшись, я увидел руку. Старую, морщинистую, взрыхленную синими венами. Затем открылось лицо, и я осознал, что гляжу на обнаженное мертвое тело. Только лицо мертвеца могло быть таким...
- Это Молодой Пато, - тихо проговорил Такор, присматриваясь. - Мы жили вместе около двух месяцев, но потом он ушел, потому что любил одиночество и не хотел бороться за жизнь так, как учит остров. - Бурый вздохнул и еще тише произнес: - Вижу, дружище, тебе все же пришлось...
Несколько лет назад Такор рассказывал мне о Пато. Свое прозвище он получил потому, что несмотря на свои семдесят, постоянно излучал силу, сравнимую с энергией молодых.
- Едва завидя птицу, стрелой пролетавшую там, - Бурый указывал вверх, - он по-странному менялся, становился будто тоньше... словно собирался ее догнать. Затем он принимался размышлять о том, как добраться до верхушек деревьев. За несколько дней до ухода, он прослышал легенду об озере. Она полностью завладела его мыслями. В те дни не проходило и часа, чтобы Пато не вспомнил про озеро. Говорил, там не придется никого убивать, прятаться, а лишь доживать свой век за ловлей рыбы...
Ни одним движением я не напоминал Такору о времени, пользуясь паузой, чтобы отдохнуть. Наконец, он зашевелился, выплывая из воспоминаний. Мы не медля принялись обсуждать план действий.
- Как будем его нести? - спрашивал я шепотом, всматриваясь в сплетения куста у земли в попытке определить, насколько тяжело будет вытаскивать тело.
- Вытащить его будет легко, - ответил Бурый и до пещеры мы больше не произнесли ни слова.
Как он и сказал, вытащить тело из зарослей оказалось несложно. Стало ясно: кто-то впопыхах бросил жертву в кусты и потерял к ней всякий интерес. Отдых занял несколько минут, во время которых мы рассматривали труп. Лысая, поджаренная на солнце голова. Свисающие щеки и синяки по всему телу. Умер он, наверное, вчера. Теперь Пато превратился в дорогую пищу..
Отдышавшись, я осмотрелся по сторонам. Насколько видел глаз, проникая в размытые очертания леса, вокруг не было ни одного человеческого шакала. Я посмотрел в полуслепые глаза Такора, и получил немое подтверждение: пора действовать.
Бурый схватил тело за ноги, я - за руки. Взвалив его на себя так, что правое плечо уперлось в грудь мертвеца, я понял, что сейчас упаду. Как раз в этот момент Такор разделил вес пополам, взяв на себя другую часть тела. Теперь оставалось только как можно быстрее идти, рассщитывая силы.
Шли мы медленно. Ускорять шаг не представлялось возможным, потому что потерять силы было гораздо легче, чем их сохранить. Я задавал направление и сдерживал Бурого, который упирался в тело и тем самым гнал меня вперед. Мы захлебывались, громко изгоняя из легких воздух. По подбородку все время стекала слюна, которую я не мог ни сплюнуть, ни сглотнуть. Очень быстро плечо заныло от тяжести, но я не собирался обращать на это внимания. Все время думал о цене. О жизни. Ноша Бурого, который родился на десять лет раньше меня, было сейчас непомерно тяжелее. И он терпел. Не издавая ни звука, не прося остановок для отдыха, не умоляя об облегчении.
Так мы шли около часа. Когда перед глазами замелькала скала, помещавшая в себе наше пристанище, я не удержался от воющего вздоха. О том, что Такор также учуял приближение к дому, я мог судить по увеличившемуся давлению на спину. Пещера, в которой мы жили, была скрыта со стороны острова огромным уступом скалы. Только сильное везение помогло нам найти ее... еще в молодости. От единственного прохода к пещере нас отделяло всего несколько шагов.
- Бросай! - прокашлял Такор сиплым голосом.
Я почувствовал, что мертвое тело увлекает меня своим весом, и едва успел вывернуться, чтобы не распластаться на камнях. Повалившись на землю рядом с ним, я зашелся в громком кашле, дразня эхо, которое проснулось от звука падения. Придя в себя, я сел и поднял взгляд на Такора. Он все еще тяжело дышал, но уже не кашлял. Лежал боком на холодной земле, упираясь в грязь щекой и раздувая пыль вокруг лица. Бледный, он походил на мертвеца. И это сходство мне не нравилось.
Спустя несколько минут Бурый сел. Его тяжелый взгляд прошелся сначала по трупу, затем переполз на меня. Он заговорил:
- Я видел... - тут его прервал кашель, - я знаю, кто притащил туда тело!
- Кто?! - насторожился я, не отрывая глаз от Такора.
- Синий Шад, он притащил его один. - Бурый указал на труп. - Бросил в кустарник.
- Выходит, мы украли добычу Шада? - я лишь уточнял, ничуть не жалея о содеянном: жалость не прижилась на этом острове и вымерла в первые же дни.
- Сомневаюсь, что это так.
- Почему? - удивился я.
- Потому что Шад не ест человеческого мяса.
- Ерунда, с чего ты это взял? - спросил я, массируя ноющее плечо.
- Видно, ты начинаешь по-настоящему стареть, - проговорил Такор, морщась от неожиданной боли в горле. Минуту помолчав, он продолжил: - Ты забываешь, что я живу в этом проклятом месте на десять лет дольше! Не заставляй меня оживлять твою память. Из-за кого мы вынуждены на исходе жизни бороться за существование с этими жалкими шакалами?
Тяжело взглянув на Такора, я отвернулся. Мне не хотелось продолжать этот разговор, но я не сдержался:
- Что еще ты хочешь добавить?! - я не имел ни малейшего права смотреть ему в глаза, но был не в силах совладать с раздражением.
На мой взгляд он не ответил, потому что давно знал: я раскаился. Минуту мы молча сидели и осматривали принесенное тело.
- Некоторое время я следил за Шадом, - наконец, сказал он. - Если слухи о нем верны, мы можем попытаться отыскать озеро.
Спустя мгновение наши глаза встретились. Я видел, что Бурый волнуется; как судорожно вздымалась его грудь! И было отчего. Мой голос дрожал, когда я спрашивал:
- Ты считаешь... нам посчастливится?
Больше я ничего не смог выговорить. Сердце колотилось в грудной клетке как птица, желающая вырваться на свободу. Бурый зашелся кашлем и долго не мог его остановить.
- Когда мы отправляемся? - дождавшись тишины, спросил я.
- Завтра прибытие новых, - сказал Такор, вытирая глаза от слез, вызванных кашлем. - Это большой риск - слишком много голодных псов будет ползти к месту прибытия, чтобы перегрызть друг-другу глотки ради продления своих поганых жизней.
- Тогда мы можем переждать здесь. - Я кивнул на труп. - Еды хватит на несколько дней.
- Я боюсь, что за это время уничтожат следы, - сказал Бурый и мое сердце подпрыгнуло. Слишком многое было поставлено на карту!
- Тогда нам остается только одно.
Опираясь о каменные стены, я поднялся на ноги и направился к расщелине. В ней хранились ножи, молот и копья. Все эти примитивные каменные изделия мы отобрали у двух шакалов, которые совершили глупость, напав на нас несколько месяцев назад в этой же пещере. Они пришли очень кстати, потому как времена были голодные, и мы с Такором все чаще бросали друг на друга жадные взгляды. Тот вечер превратился в настоящий пир. Их мясо было просто великолепно, мы даже не обрабатывали его, просто глотали кусочки, отрезая от одного из тел. Насыщение пришло только тогда, когда мы добрались до печени, разделив ее пополам.
- Надо приготовиться, - сказал я, нагнувшись над щелью. Через секунду в руках у меня было два ножа. Один я бросил на пол перед все еще сидящим Такором, другой взял себе и направился к телу. Когда я сел и приготовился раздробить грудную клетку, мой взгляд упал на лицо Бурого. Я крикнул от мгновенно налетевшего ужасающего удушья - Такор сидел прислонившись к стене, неподвижный, мертвецки бледный. "Я один?!" - мелькнула страшная мысль. Чтобы развеять ее, я ринулся к Бурому. Под ногой хруснула шея Пато, но кого это теперь могло задеть? Ему было уже все равно, а мои мысли были заняты лишь молитвой: я просил природу, чтобы Такор остался жив. Что двигало мной тогда - ужас потерять Бурого и остаться одному на этом острове, в этой колыбели смерти, или страх не найти того, о чем я мечтал уже не первый год? Какова бы ни была причина, я не хотел остаться без Такора.
Схватив за плечи, я с отчаянием затряс Бурого, молясь, чтобы он открыл глаза. Если бы он умер сейчас - я был бы обречен. Смертельно стар, смертельно одинок и смертельно обречен, лишенный надежды и похоронивший мечту.
- Что?! Что такое?! - удивленно воскликнул Такор, содрогаясь от моего страха.
Я остановился и с замершим сердцем посмотрел ему в глаза.
- Благодарю тебя, Природа, - прошептал я так, что Бурый не мог услышать. Ему же сказал: - Пора обработать тело, если мы хотим двинуться к вечеру.
- Да, - Такору было трудно говорить, в голосе слышалась хрипота. Еще раз посмотрев ему в глаза, я тяжело вздохнул от того черного понимания, которое промелькнуло во взгляде Бурого...
- Твоя тайна умрет вместе со мной, - сказал он и поднял с земли нож.
Я отвернулся и сел на прежнее место. Голова Пато была повернута набок при моем неуклюжем стремлении помочь Такору, мертвец будто заинтересовался разыгравшейся сценой. Нижняя губа противно оттопырилась на мертвом лице, открывая черные зубы. Смрад, наполнивший уже всю пещеру, неожиданно ударил в ноздри, заставляя работать быстрее.
Я воткнул нож в грудину, морщась от вони, а Бурый в это время снимал кожу с ног. Мы действовали со скоростью, выработанной многолетним опытом разделывания человеческих и звериных тел в столь неудобных для наших старых костей обстоятельствах. Нож все время застревал в плоти, поэтому, раздробив грудину и вскрыв грудную клетку, я минуту отдыхал, любуюясь разведенными в стороны ребрами. Такор, злобно выпячивая подбородок, разрезал кожу на другой ноге. Отдохнув, я принялся вытаскивать сердце и легкие, складывая органы на сухую листву, которая была всегда заготовлена на случай удачной охоты. Затем осторожно, стараясь не задеть желудок, я принялся распарывать кожу от груди к брюху.
Бурый был старше на десять лет, поэтому большую часть тела я по обыкновению взял на себя. Мне полагалось обработать все выше чресел, ему оставались ноги. Сил Такора едва хватало, чтобы справиться и с этим: сердце, печень и кашель уничтожали его изнутри.
- Ты просто совершенен в своем здоровье, - любил говорить Бурый, тыча в меня своим бледным пальцем. - Как же у меня болят почки!
"Ему совсем плохо", - думал я в ответ на эти слова.
- Вот она где, несправедливость природы... - продолжал он, - А ведь если бы каждому Она раздавала по заслугам, ты ползал бы сейчас среди самых последних шакалов.
Каждый раз, одними и теми же словами, он нещадно бил меня в больное место. В ответ я раздраженно огрызался:
- Природа любит тех, кто отвечает ей взаимностью и поступает так же, как Она. Справедливость безжалостна, вот чему учит нас ее мудрость!
Изнемогая от сердечных спазмов, приступов боли в печени или кашля, Бурый никогда не слышал моих слов. Он лишь повторял в бреду одно и то же...
Наконец, тело было расчленено. Поднявшись на ноги, я направился к серому предмету, стоящему на полу около расщелины. Этот почерневший от времени старый череп был доверху наполнен солью, добытой из моря. Я протянул его Такору, который неподвижно сидел в стороне с закрытыми глазами. Медленно взяв сосуд, он поставив его рядом и принялся покрывать солью каждый кусок мяса, лежавший в окровавленной куче.
- Отправляемся тогда, когда солнце пройдет половину пути от зенита к закату, - проговорил сквозь пыхтение Бурый.
Вместо ответа я направился к выходу из пещеры, чтобы определить, сколько у нас осталось времени.
- Еще только четверть, - сказал я, вернувшись. - Можешь поспать... и набирайся сил.
- Ты думаешь, я не выдержу дороги? - спросил Такор.
Я увидел его глаза и только теперь понял, как сильна в нем была надежда. Мечта, которая бродила в голове у каждого обитателя этого проклятого острова, переполняла все его существо. В мыслях Бурого в который раз всплыла легенда о чудесном райском озере: его воды были чисты, как безоблачное небо, берега облагораживали своей красотой даже ничтожнейших из шакалов; оно кишело рыбой, которую некому было ловить. Я не думал, что этой легенде можно было верить во всем. Разве мог бы кто-то вернуться обратно, чтобы рассказать об озере, хотя бы раз его увидев? Я лтшь надеялся, что оно есть, что это не чья-то сумасшедшая выдумка.
- Ты обязательно выдержишь! - ответил я, вспоминая утренний поход за телом Пато. Затем я подумал про Кирая. Этот сумасшедший старый добряк мог запросто, сохраняя прежнюю улыбку, наброситься на тебя, стоило лишь повернуться к нему спиной. Однажды он пытался воткнуть мне в шею деревянный кол. Лишь вмешательство Такора спасло мою шкуру. Я вспомнил, как он показывал свою рыболовную сеть. Кирай плел ее несколько лет и каждый вечер прятал в колючих кустах терновника. Он готовился к новой жизни, мечтательно вглядываясь вглубь острова, где его ждало озеро...
Я спросил:
- Интересно, что стало с этим выжившим из ума беднягой, Кираем?
Бурый ответил не сразу. Казалось, он преодолевает какой-то барьер.
- Эти шакалы... налетели на него как раз тогда, когда он... плел свою сеть. Его разорвали на куски, не оставив даже костей... Этот проклятый остров пожирает всех!.. - он хотел добавить что-то еще, но передумал.
Раньше, года два назад, он обязательно добавил бы: "и все по твоей вине!". Бурый не мог сдержаться, несмотря на то, что эти слова уже давно потеряли смысл. Я ненавидел себя за ту невероятную глупость, которую совершил в молодости. Тогда я собрал всех молодых нашего племени и сообщил об острове, который мне с товарищами удалось найти в море. Я сказал им:
- Мы нашли чудесный зеленый остров, заполненный дичью. Деревья там заселены прекрасными поющими птицами. Природа щедро одарила его своей любовью!
Если бы кто-то тогда сказал, что спустя годы мы все будем проклинать его, я только рассмеялся бы. Но что я мог тогда знать? В глазах у меня поселилась глупость...
- Вот она, мечта наших отцов! - провозглашал я тогда, обращаясь к соплеменникам. - Они станут жить на острове в достатке и благополучии. Мы построим для них хижины, будем возить продовольствие - обеспечивать их старость так, как они наше детство. Мы будем благодарными детьми! Приводите своих родителей, пусть они станут первыми, кто познает счастливую старость в доме матери-природы.
Тогда это произошло впервые. Многие моим словам поверили. Были и такие, которые вместе со мной увидели здесь возможность сбросить обузу и предоставить тех, кто их породил и взрастил, на волю природы. Идея быстро нашла признание и уже несколькими днями позже мы отправились на остров, чтобы сооружать хижины и обеспечивать их всем необходимым для жизни немощных стариков и старух.
Вначале все было так, как я и предрекал. Хижин хватало, большинство из них расположились недалеко от реки, а к тем, что подальше, мы провели каналы и вырыли колодцы. Для перехода через реку мы соорудили несколько мостов. Все это заняло около тридцати дней. Затем четыре каноэ, набитые самыми сильными из благодарных детей, вернулись с отсрова. Спустя еще шесть дней туда отплыло десять каноэ с родителями и три - с провизией. Почти две сотни стариков поплыли навстречу счастливой старости. И неверное они действительно были счастливы. Первое поколение старцев еще не знало того проклятия, которое обрушилось на последующих жителей этого острова. Они спокойно умирали у теплого очага, тела усопших предавали огню. Но молодые уже не навещали их на острове. То ли он был слишком далек, то ли далеки были они...
Ужасы начались со второго поколения. Дети вовсе уже не смотрели, что делают с родителями: просто приводили их, оставляли мешки с провизией, и уходили. А мы, двенадцать тогда еще молодых мужчин, в четырех каноэ возили стариков на остров. Один раз в месяц, в одном и том же месте, мы высаживали их на крутой, каменистый, берег, выбрасывая туда же мешки с провизией. Часть мешков мы оставляли себе в качестве вознаграждения. Таким образом дети расплачивались с нами за то, что переваливали заботу о смерти родителей со своих плеч на наши. Мы отплывали, говоря взволнованным старцам, что их встретят и расположат в приготовленных хижинах. В ответ они бросали обреченные взгляды на наши колеблющиеся на волнах спины и плечи, затем с опущенными головами брели к мешкам с едой, которые даже не в силах были тащить. Некоторые старухи плакали, громко стенали и молили нас, молодых, вернуться, но никто уже их не слушал. Только старики... Да и те не обращали внимания на отчаянные вопли своих вековых подруг, потому что сами тонули в безмолвном горе от осознания близящейся смерти. Я знаю это, потому что и сам пережил подобное, когда собственный сын высадил меня на берегу, не оставив даже провизии. Я не сопротивлялся тогда, потому что он был намного сильнее, да и силы были нужны совсем для другого.
Когда каноэ отплывали и молодые покидали полосу смерти, берег наполнялся страшными криками голодных старых шакалов, которые шли, ползли, катились со стороны леса к каменистому берегу, где стояли новоприбывшие, чтобы поживиться содержимым мешков. Они были грязны, ободраны и больны. Это были обреченные на скорую смерть сумасшедшие старики, не видящие на своем пути ничего, кроме пищи. Некоторые из нападавших набрасывались друг на друга, цеплялись полусгнившими зубами во врага, орали и хрипели от боли, ломая в схватке старые трухлявые кости себе и противникам. Многие даже не доползали до берега, так и оставаясь лежать на земле; те же, кто в этом преуспевал, набрасывались на новоприбывших, в надежде одолеть их и пробраться к мешкам с едой. Но они были слабы, поэтому редко кому удавалось достигнуть цели. Когда вся эта страшная сцена наконец завершалась, на щебне и земле оставалось множество мертвых тел. Из лесу выползали собиратели падали - те, кто достиг высшего умения выживать на этом адском острове. Они не решались вступать в схватку прямо, но дожидались, пока все закончится и только тогда показывались из листвы, в которой прятались до сих пор, наблюдая и высматривая, выбирая добычу. На них уже никто не обращал внимания: новоприбывшие успокаивали женщин, собирали в одну кучу все мешки с припасами. Это был необходимый маневр. Пока оставался хоть один кусок мяса, привезенный на каноэ, все держались вместе, не решаясь думать о завтрашнем страшном дне. Но наступал момент, когда мешки опустошались, и тогда наставал черед женщин. Случалось, что кто-нибудь из мужчин с сумасшедшим криком набрасывался на свою старуху, неуклюжим движением сворачивая ей шею. Тогда отряд еще два-три дня оставался сыт и невредим, успешно выдерживая нападки изголодавшихся шакалов. Когда же никто не хотел расставаться со своей женщиной, отряд сам выбирал жертву. И если кто-нибудь решал ее защищать, их обоих ждала быстрая смерть. Наконец, когда последняя женщина издавала сдавленный и короткий предсмертный крик, наступал последний миг существования отряда. Здесь либо он распадался и каждый из стариков плелся своей дорогой, не чувствуя в себе сил нападать на остальных, но переживая угрызения перед принесенными в жертву спутницами жизни; либо каждый старался перегрызть горло тому, кто был ближе, осуществляя акт полусумасшедшего мщения за ту страшную участь, на которую был обречен. Здесь наступало полное отречение от прежней жизни, многие тонули в реке безумия и впоследствии превращались в тех шакалов, ободранных и вечно голодных, которые слонялись по всему острову среди деревьев и нападали на все, что движется. Другие становились скитальцами, иногда объединяясь, как мы с Такором, в поисках жилья или чего-то еще, что было на острове неизведанного. Такие-то и открыли, наверное, озеро, найдя в себе силы и надежду, что и в этом проклятом месте можно жить...
- Бурый, - проговорил я, толкая его в плечо коленом. - Пора двигаться.
Он даже не отмыл руки от крови и соли, так и уснул на каменном полу.
- Пойду принесу воды, а ты пока достань копья, - сказал я и направился к выходу, взяв в две руки черепа, которые мы использовали как сосуды. Глазные и носовые отверстия их были заткнуты.
Выход из жилища открывал вид на небольшое плато, заваленное огромными валунами и испещренное рытвинами. Налево уходила известная только нам с Бурым дорожка, которая спускалась к самой воде; справа же был проход, ведущий вниз, к лесу. Впереди, где кончалось плато, был обрыв. Скала тонула в море в нескольких десятках метров внизу. Я обнаружил эту пещеру еще в молодости. Теперь мы делили ее с Такором, никто другой о ней ничего не знал.
Я вышел из пещеры и как обычно осмотрелся в поисках возможной опасности. На плато никого не было, только ветер дул с моря, принося с собой соленый запах. При мне был посох. Секунду я глядел на море, затем шагнул направо, чтобы осмотреть выход из леса. Осторожно высунув голову между двух валунов, я сразу же увидел страшную картину: вереница серых трухлявых тел двигалась между стволами деревьев, за которые хватались десятки старческих рук, помогая их владельцам ковылять вперед. Я хотел было вернуться в жилище, чтобы позвать Бурого, но он и сам уже стоял рядом, вглядываясь вдаль.
- Что-то назревает, - тихо и зловещо сказал он.
- Я еще ни разу не видел, чтобы столько шакалов объединялись в отряд, - завороженно проговорил я, пытаясь разглядеть хоть кого-нибудь в серой движущейся массе. - Куда они могут идти?
Такор не отвечал. Его тяжелое дыхание развевало оставшиеся еще клочья волос на моем затылке и я знал, что у него уже зародилась какая-то мысль.
- Завтра! - Он будто выбросил это слово из глотки. - Что-то произойдет завтра.
- Ты хочешь сказать, что-то случится тогда, когда прибудут новые? Ты думаешь, эти шакалы объединились, чтобы растерзать новых, когда они будут на берегу? - взволнованно тараторил я, не в силах поверить, что такое возможно. - Если все будет так, то на острове станет совсем жарко!
- Так... или иначе, - прошептал Бурый, не отводя взгляда от вереницы. Спустя несколько минут, которые я провел в мучительном поиске ответов на заданные вопросы, когда оборванные старики, наконец, скрылись за далекими деревьями, он завороженно проговорил: - Тридцать или тридцать пять. И подозреваю, что скоро их станет еще больше.
- О чем ты еще догадываешься, - нетерпеливо одернул я его. - Скажи, что ты думаешь об этом, не томи меня.
- Я думаю... что завтра будет много смертей. Не знаю, на что решились эти сумасшедшие, но терять им уже нечего.
Это звучало слишком страшно. Что могла совершить толпа обезумевших, почти уже мертвых старцев, так уверенно направлявшаяся к месту высадки новых? Если только они направлялись туда, - а я не мог придумать ни одной другой причины, которая могла бы свести вместе столько шакалов этого острова.
- Когда эта стая будет возвращаться обратно, - начал я, - нам надо быть как можно дальше отсюда.
- Мы должны соблюдать осторожность, - добавил Бурый, повернувшись спиной и ковыляя ко входу в жилье. Остановившись, он сказал: - Не надо воды. Нужно быстрее уходить.
Он вышел очень быстро. В руках Такора было два копья и ножи. Передавая мне оружие, он кивнул на череп-сосуд и сказал:
- Это возьмем с собой.
Бурый дал мне пройти в жилье: там осталась наша провизия. С наибольшей скоростью, которую могло развить мое слабое тело, я подошел к расщелине и нагнулся чтобы взять кожаный мешок. Затем я принялся бросать в него куски мяса, бывшие некогда телом Пата, молодого старика-отшельника. Соль въедалась в мелкие раны на руках, но я не мог позволить себе замечать ее режущего вкуса. Я хватал куски и бросал их в мешок, размышляя о том, какая же подлая и низкая штука жизнь, если она заставляет даже таких живых мертвецов как мы с Бурым за нее бороться. Жить и бороться: на этом острове такие слова были более чем синонимами.
Наконец, я погрузил все мясо. В руках был хороший, кожаный мешок, доставшийся мне еще в самом начале жизни на острове, сразу после того, как наш отряд распался. Мешок был порядком истрепан, но вынести мог еще многое. Я взвалил его на плечо и сразу почувствовал боль. Единственная шлейка слишком сильно врезалась в ключицу.
Я вышел на плато. Там меня ждал Такор, обдуваемый потоками морского ветра. Я взглянул на его перебитый нос и свисавшие щеки, и почувствовал, что выгляжу точно так же: оборванный жалкий старый пес, готовый убить даже лучшего друга ради продления своей никому не нужной жизни.
- Бурый, почему мы просто не умрем? - спросил я, поправляя шлейку. - Почему мы хватаемся за эту жизнь... Да и за что, собственно, мы боремся?
Я надеялся, что его мудрость найдет ответ, но Такор только мрачно взглянул на меня и оперся о древко копья, которое собирался использовать как посох.
- Вперед, - хрипло проговорил он, тяжело ступая по камням изрезанными больными ступнями.
Я двинулся следом, медленно переставляя ноги, кряхтя после каждого шага и ощущая, что силы скоро иссякнут. Это было предательское чувство, потому что мы даже не начали еще идти.
Бурый взглянул на лес, располагавшийся внизу, и, не увидев ничего опасного, двинулся по щебню. Я следовал за его сгорбленной фигурой, задыхаясь от тяжести мешка и мечтая о передышке. Я чувствовал, как шлейка все сильнее и сильнее врезается в плечо, терзая мышцы и больные кости. Одна только мысль влекла меня вперед. Это была мысль о том, что Бурому сейчас куда хуже, чем мне. Но он продолжал идти. И я надеялся, что Такор все же ответит на тот вопрос... Удивительно было наблюдать, как он делал каждый новый шаг, превозмогая тысячи болевых импульсов, страшную многолетнюю усталость, которая называлась старостью. Он знал, что я был виной всем его мучениям, но продолжал идти вперед, движимый... возможно надеждой? Какая может существовать надежда, когда ноги почти не слушаются, кости скрипят и приносят лишь муки, а в голове сидит голос, все время твердящий: "Ты стар, ты чертовски стар!" Я вспомнил его взгляд, когда мы говорили об озере. Тогда в нем действительно светилась надежда. Не она ли двигала ногами Бурого, заставляла бросать жилище ради чего то призрачного, неизведанного и даже неизвестно существующего ли? Какова же была сила Такора, что он мог превозмочь даже старость!
- Иди по моим стопам и ни о чем не спрашивай, - предупредил Такор, когда мы вошли в лес.
Бурый направлялся к реке: там мы должны были остановиться передохнуть и съесть приготовленный в пещере мозг Пато. Мысленно я уже сбрасывал с себя мешок, доставая оттуда еду. Мне хотелось пить, я представлял, как окуну голову в холодную воду, в то время как Такор будет нести вахту. Я предвкушал момент, когда ледяной поток наполнит рот, принося ощущение свежести и утоления жажды, поэтому чуть не упал, зацепившись ногой за корень, выступавший из земли. Восстановив равновесие, я взглянул на Бурого - он по прежнему был повернут ко мне спиной: просто стоял и ждал, пока шум стихнет.
- Следи куда ступаешь! - прохрипел он и опершись на древко копья, сделал следующий шаг.
Спустя час показалась река. Бурый остановился за несколько метров до песчаного берега, истоптанного сотнями ног. В этом месте река была неглубока, прозрачные воды огибали огромное дерево, росшее на другом берегу и неслись дальше по ровной местности вдоль кромки леса. Вдалеке были видны остатки моста - черные и обуглившиеся.
Я сбросил мешок с плеча, тяжело вздыхая от нахлынувшего разочарования: это не принесло облегчения, кости все так же ломило от боли.
- Пойдем, наберем воды, - сказал я, осматриваясь по сторонам. Во всем поле зрения я не увидел никого кроме Бурого, но это еще ничего не значило. Мы направились к воде, опираясь на копья. Я снял с пояса сосуд, чтобы зачерпнуть в него воды для утоления жажды. В этот момент раздался звук, заставивший нас резко развернуться и спустя миг ринуться к мешку с едой. Мы увидели грязные израненные руки, которые уже успели вытащить из него кусок мяса. Худой избитый и окровавленный старик, с обезумевшим от голода взглядом вцепился зубами в мясо и с рычанием силился оторвать кусок. Пока мы подоспели, он уже глотал то, что успел откусить.
Я ударил первым, но промахнулся, потому что руки совсем не слушались и дрожали от напряжения; острие воткнулось в землю. Такор был точнее: он попал жертве прямо в висок. Я замахнулся для повторного удара, но Бурый поднял левую руку и сквозь отдышку проговорил:
- Не надо...
Затем он затрясся от дикого кашля, раздиравшего глотку и с кровью выходившего наружу. Пока я клал обратно растерзанный кусок мяса, Такор сплевывал смешанную с кровью слюну на траву.
- Надо оттащить его к воде, - восстановив дыхание заговорил я, и схватился за мешок.
Выполнить эту задачу стоило мне огромных усилий. Отдышка парализовала мои действия не несколько минут. Затем, осмотрев все вокруг, я увидел одинокую отдаленную фигуру на другом берегу. Припомнился рассказ Бурого о Пато. Я представил его бредущего вот так наедине с собой и ищущего неизвестно что. Почему Шад убил его? Возможно потому, что Пато все-таки нашел это озеро, и Синий не хотел делить с ним территорию? Тогда Шад совершил огромную глупость, потому что сожительство с Молодым при его жизненной энергии могло принести только пользу. Но тут меня посетила другая мысль: что, если Пато обезумел к тому времени, когда в своих скитаниях наткнулся на Шада? Тогда от него можно было ждать чего угодно, как и от любого другого вонючего шакала вроде того, которого сейчас прикончил Бурый... Но что-то не давало мне поверить в столь немыслимое падение Пато. Он бы скорее покончил с собой, чем стал одним из этих серых отродий...
- Набирай воду быстрее, пока кто-нибудь пострашнее этой крысы нас не увидел, - поторопил меня Бурый.
Я сел на колени, ощущая дикую боль в суставах, и опустил руку с сосудом в воду. Она была ошеломляюще холодной и мне пришлось бороться с искушением нырнуть в реку. Вода более благосклонна к старости - подумал я, подавая сосуд Такору. Достав два кожаных продолговатых мешочка, я опустил их в реку, наслаждаясь холодными струями, которые омывали мне руки. Бурый облил себя ледяным удовольствием - пожалуй, единственным, которое нам осталось.
Наполнив мешочки, я завязал их веревками и сложил рядом с собой. Затем окунул голову в воду и понял, что есть еще на этом проклятом острове что-то, что может порадовать душу и отрезвить головы от сумасшедших мыслей. Я почувствовал, как серая пелена на мгновение отходит от век и все окружающее облекается в алые краски надежды и веры в будущее. В безнадежное, уже достигнутое будущее, в котором нет ничего, во что бы стоило верить.
- Промой мясо, - сказал Бурый, подавая мне череп-сосуд.
Сначала я вытащил из мешка тот кусок, который побывал в зубах шакала, затем - череп Пато. В нем содержался уже обработанный мозг, который мы решили съесть в первую очередь. Зачерпнув воды, я начал промывать мясо. Чтобы очистить мозг от огромного количества соли, которой обработал его Такор, потребовалось пятнадцать сосудов. Наконец, вкус показался мне удовлетворительным. Протянув Такору его долю, я принялся за еду. Мягкая бесформенная масса в моих руках выглядела крайне неаппетитно, да и запах говорил о ее несвежести, но мозг являлся деликатесом, и отказываться было просто неуважительно по отношению к другим жителям острова. Да и к самому Пато, который заслуживал в свой адрес теплого слова. Пускай даже по такому поводу.
Я услышал чавканье Такора, который силился разжевать своим почти беззубым ртом какой-то твердый кусок. Я глотал свою долю, стараясь не обращать внимания на запах и вкус. Куда приятнее было бы есть поджаренное мясо, но разжечь костер в таких условиях значило накликать на себя беду. Шакалы чуяли запах дыма за сотню метров, и, влекомые безумством, ползли к нему, не разбирая дороги и пренебрегая опасностями, которые подстерегали их как со стороны других шакалов, так и тех, кто посчитал нужным разжечь костер. Они бросались на все, что двигалось и останавливались лишь тогда, когда жизнь покидала последнюю клетку их истлевшего тела.
Бурый рассказывал мне, как когда-то попался в такую ловушку, показывал следы на ногах, оставленные челюстями шакалов. Только чудо спасло его от смерти. Тогда лихорадка не давала ему покоя много дней. Но он выжил и выучил урок. Что до меня, то я предпочел поверить Такору на слово и не проверять правдивость рассказа на собственной шкуре.
- Пора, - наконец сказал Бурый, поднимая с земли мешочек с водой. - Нельзя слишком долго стоять на открытом пространстве.
Я подождал, пока Такор напьется, затем взял мешочек, глотнул и окунул в воду, чтобы река его наполнила. С трудом и болью в костях я поднялся на ноги. Взгляд на мешок с мясом заставил мои плечи ныть от предчувствия тяжелого пути, но мысль о мудрости и выносливости Такора придала мне сил.
- Некоторое время Шад шел вдоль реки. Будем идти по опушке, - тихо проговорил Бурый, направляясь к лесу туда, где лежал убитый нами старик.
Скоро какой-нибудь бродяга наткнется на мертвое тело и будет праздновать, обгладывая находку, пока от нее не останутся только кости или не придет кто-нибудь сильнее и не убьет его. Компромисса быть не могло - закон джунглей тут звучал так: убивает сильнейший... или подлейший. Люди на этом острове почти превратились в зверей, и только одно качество отличало еще в них человеческий род. То была подлость, присущая каждому обитателю этого проклятого места. Остров убил в стариках здравый рассудок, уничтожил понятие дружбы, заменив его необходимостью объединяться для продолжения жизни, и оставил людям только одно их истинное качество. Инстинкт самосохранения отождествился здесь с подлостью и грязным инстинктом шакала.
Я поправил каменный нож, находящийся сзади за поясом, и вскинул мешок на плечо, положив туда мешочки с водой. Череп Пато я бросил в реку - пусть он, странник при жизни, и после смерти путешествует в одиночестве, колыхаясь на волнах. Рано или поздно череп найдет свое озеро, только оно будет гораздо больше, чем любое озеро в мире. Я назову его Озером Пато, пусть даже остальные называют это морем.
Ветви, спускавшиеся у реки низко к земле, уже скрыли Бурого, когда я, наконец, сделал первый шаг. Необходимо было догнать его, пока кто-нибудь не воспользовался его старческой слабостью и одиночеством. Пусть даже он вооружен копьем. Никто здесь не был застрахован от мгновенной смерти. Когда я вошел в лес, Такор стоял в тени огромного дерева. Услышав хруст ветки, которую я неосторожно раздавил, он медленно пошел вперед, продвигаясь между толстыми стволами и не удаляясь от реки.
Спустя некоторое время - мне показалось, целую вечность, - Такор остановился. Почва под его ногами была мягкой от болотной влажности. Я обошел Бурого слева и увидел, что прямо пройти невозможно.
- Болото, - тихо проговорил я, вглядываясь вдаль. Мне не нравилось это место: никакой возможности для побега в случае засады.
- Мы попались, - так же тихо сказал Бурый. - И их намного больше.
В первый миг я не поверил своим ушам. Такор никогда не ошибался, подумал я, но как он определил? Не теряя времени для пустых домыслов, я начал разворачиваться, чтобы убедиться в правильности его слов. Мы обернулись одновременно. То, что предстало перед нашими глазами наполнило меня одновременно удивлением и страхом, я мгновенно сбросил с плеч мешок и выставил вперед копье. То же самое сделал и Бурый. Ряд серо-коричневых грязных худых фигур, за ними еще и еще... Серые старческие лица с обвисшими щеками, опалыми глазницами, приоткрытые беззубые рты, из которых доносилось тяжелое кряхтящее дыхание и текла слюна; глаза представших перед нами старцев были узки и полуслепы: мокроты стекали по векам, зрачки, выбеленные катарактой, бесполезно двигались в глазницах... Шрамы, кровавые отметины, ожоги, поврежденные конечности... Страшное, грязное, жалкое зрелище...
Никто не двигался. Расстояние до ближайшего из врагов составляло около десятка шагов, первый, кто решился бы напасть, очень быстро отправился бы в пустоту. Но предсказать исход поединка не составляло никакого труда, тактика отряда стариков была очевидна. Первые в ряду представляли собой лишь живое мясо, на этом их предназначение исчерпывалось. Такое построение обеспечивало второму, третьему и далее рядам нападавших полную свободу действий, тогда как первые были просто смертниками: они натыкались на врага, принимая все его действия на себя.
Напряжение росло. Никто по-прежнему не решался двигаться. Неожиданно в первом ряду представших перед нами шакалов произошло движение и вперед вышел старик, находившийся до этого сзади. Он выглядел намного лучше, чем смертники, в руках держал длинный и тяжелый посох, к концу которого травяной веревкой была примотана острая часть человеческого ребра, почему-то окровавленная. На его лице не было никаких отметин, на бедрах висела грязная повязка из темной человеческой кожи, находившаяся в хорошем состоянии: без дыр или других повреждений. Старик еще с минуту всматривался в наши фигуры.
Когда он заговорил, меня бросило в холодный пот. Этот голос... Последний раз я слышал его несколько лет назад, затаившись в кустах и зажав рукой рот Бурому. Тогда с уст этого старика исходило проклятие в адрес тех, кто словом или делом обрек его на старость в проклятой колыбели смерти.
- Нет... нужды... затевать... побоище, - проговорил страшный голос. После каждого его слова я слышал слабое покашливание. - Обратитесь к своему разуму, если он еще остался, и поймите, что вы бессильны.
Такор подал голос:
- Уж лучше я захлебнусь болотной водой, чем отдам добровольно свою шкуру на съедение таким шакалам, как вы!
- Вот видите, нет нужды проливать кровь. Никто не будет использовать вас для насыщения желудков, нам нужны дополнительная сила, опыт и мудрость. Я вижу, что ваша ценность растет с каждым произнесенным словом.
- Каковы твои условия? - преодолев страх перед говорившим, сказал я хрипящим голосом.
Его голова повернулась ко мне, а взгляд суженных глаз стал бродить по лицу и телу. Оглядев мешок, находящийся рядом со мной, старик произнес:
- Вы присоединитесь к нам, к этому отряду, или умрете. Выбирайте.
Голос его был спокоен, этот старик не собирался церемониться. Я обратил внимание на то, как отзывался он о своем отряде: "этот".
- А сколько еще таких отрядов? - бросил я свой вопрос. - И зачем тебе... вам нужно столько людей?
Теперь старик рассматривал меня гораздо дольше. Оставалось только надеяться, что сквозь загар он не заметит, как покраснело мое лицо. Когда наши глаза встретились, меня поразила страшная догадка: этот старик был одним из старейшин нашего племени и попал на остров на два года раньше, чем я. Теперь уже страх по настоящему схватил меня в жесткий узел, заставил сердце тяжело биться в груди; кровь яростно ударила в виски - мне вдруг стало жарко и больно, из глаз покатились слезы; в горле что-то загорелось. Я выронил копье и согнулся, почти упал. Такор бросился ко мне, схватил за плечи и сильно затряс. Несмотря на приступ сердечной боли я поразился его силе. Наверное, от этого мне стало легче.
- Пато, что с тобой? - орал Бурый мне в ухо, пока, наконец, я не сообразил, что он обращается ко мне. Такор называл меня Пато, Молодым Пато, череп которого плыл сейчас далеко от нас в речных водах. Зачем ему это понадобилось - разыгрывать спектакль, показывая этой стае шакалов, что меня зовут Пато? Прошло несколько секунд, прежде чем я понял. Бурый узнал этого старика, вспомнил то, что я рассказывал несколько лет назад. Тогда же, когда открыл ему историю про глупость, совершенную в молодости, из-за которой все мы доживали свои жалкие жизни на острове. Такор знал, как я боюсь его, и не сомневался, что как только старик узнает меня, то уничтожит нас обоих. Пато же был, как известно, отшельником. К тому же, была надежда на то, что никто, кроме нас и Синего Шада, жившего по слухам на озере, не знал о его смерти.
Когда я понял маневр Бурого, от сердца сразу отлегло, мне стало почти хорошо. Мысленно я поблагодарил Природу за множество шрамов, выгравированных на моем лице за несколько лет, проведенных на острове. Увидев, что я пришел в норму, Такор тихо, очень тихо буркнул мне короткую фразу:
- Бежим ночью.
Затем он помог мне выровняться и взять копье в руки. Когда мой взгляд поднялся к глазам старика, тот заговорил:
- Как видите, мы не собираемся вас убивать. Только-что вы были беззащитны, как две мухи, попавшие в паутину, но никто из нас и с места не сдвинулся. Мы собираем отряд, объединяемся вместе - это наша цель.
- Иногда смерть лучше жизни, если цель этой жизни нечиста, - сухо проговорил Бурый, сурово вглядываясь в лицо старца. - С какой целью собираешь отряд ты.
- Это не я собираю, а мы! Они все, - старец махнул головой назад (повелительный жест, достойный бывшего старейшины), - выбрали этот путь. И нас много, - он повернулся ко мне. - Есть еще один отряд, он набирает людей на восточной стороне острова...
- Ты не сказал, зачем, - перебил его Такор.
- Цель наша ясна! - воскликнул старик. - Разве ты не догадываешься, зачем мы, старики, брошенные нашими детьми на этот проклятый всеми людьми и богами остров, собираемся вместе? Разве мало ужасов пережили мы здесь, охотясь друг за другом, как хищники и жертвы одновременно? Разве кощунство наших, твоих, моих и их детей не вселяет в тебя желания мстить? Мы объединяемся, чтобы отвоевать себе жизнь, оставить за стариками право на спокойную смерть! Завтра мы будем там, где река впадает в море, чтобы напасть на молодых, когда они высадят новых. А теперь решайте, - старец вздохнул и стал говорить спокойнее, - вы идете с нами или умираете здесь и сейчас? Мои люди достаточно отдохнули и у нас больше нет времени ждать.
- Мы согласны, - громко ответил я. - Твои благородные речи воскресили в нас уважение к себе и любому, кто хочет бороться за жизнь. Мы будем рады к вам присоединиться. Я обещаю приложить все усилия для достижения того, что совершило над нами... надо мной столь великое превращение. Ты знаешь, что прозвище мое Молодой? Так знай же еще: я был отшельником - долго скитался по этому острову, пытаясь найти то, что могло порадовать мою старость в этом страшном месте. И знаешь, что я ашел за все эти годы? Ничего! Поэтому я вернулся к своему старому другу Такору, чтобы вместе с ним доживать жизнь и бороться за нее. Но хватит разговоров! До места высадки новых еще далеко, надо спешить!
Все обратили на меня внимательные взгляды. Когда я закончил и с решительным видом схватился за мешок, вскидывая его на плечо, старик, говоривший с нами от имени шакалов, вздохнул и повернулся к отряду.
- Дайте им дорогу! - воскликнул он и мы с Бурым двинулись в толпу.
Подходя ближе к первому ряду - смертникам, я разглядывал их изможденные лица, безумные глаза и осознал: эти ни слова не поняли из разговора. Они давно уже выжили из ума и теперь только стадный инстинкт влек их вместе с остальными. Они понимали только язык страха - загнанные, голодные животные. Такие и нужны были для "старческой" тактики ведения боя, такими смертниками и был ценен этот отряд. Я видел их голодные шакальи глаза, блуждавшие по мешку с мясом, мне, Такору, тем, кто стоял рядом с ними в первом ряду. Наверное, еще два дня назад они ползали среди кустов, выискивая хоть что нибудь движущееся, чтобы наброситься на него. Страх перед смертью был скрыт от их глаз завесой голода, которая учила их мудрости тьмы: ползти на ощупь в одном направлении, не зная ничего другого. Эти жадные безумцы, глядящие на все немигающим голодным взглядом, стояли теперь неподвижно, будто парализованные.
Первым вошел в толпу я, рассматривая тех, кто стоял во втором и третьем рядах. Эти мало чем отличались от смертников, разве что в руках у них были тяжелые палки. В этом, казалось, содержалась глупость - передовому ряду, тем, кто непосредственно будет сталкиваться с противником, не было дано никакого оружия. Но я сразу же оборвал эту мысль, понимая, что оно в руках смертников могло послужить против отряда. Безумные, они в страшном порыве сумасшествия и агрессии, могли наброситься на своих.
Ряды стариков при ближайшем осмотре оказались очень неровными, мужчины, составляющие отряд, были по большей части слабы и поражены недугами. В их глазах читалось неимоверное страдание, боль и еще одна общая для всех мысль, которую невозможно описать словами. Это была смесь страха, гнева, негодования и злости, голода, гордыни, ненависти, надежды, усталости, грусти и смертельной тоски, безысходности и отчаяния, граничившего с желанием смерти и почти сожалением о том, что инстинкт вынуждает их продолжать жизнь. Все эти эмоции горели в глазах стариков. Равно как и в моих глазах.
Коридор из тел закончился, когда я насчитал сем рядов, около восьми человек в каждом. Все, кроме смертников, были вооружены палками, и только мы с Такором имели копья с каменными наконечниками. Позади отряда находился тот самый старец и еще несколько лысых обожженных солнцем мужчин. Это были самые опасные, те, чьим оружием были голова и подлость. Они являлись олицетворением отряда. Убей их - и остальные перегрызут друг друга, будучи не в силах удержать давление более сумасшедших и собственного безумия.
- Кто вы, - обратился к нам знакомый старик. - Меня зовут Мондра Проклинающий.
Он явно давил на нас своим громким прозвищем. Я помнил эту манеру Мондры еще с тех пор, когда он заседал на племенных собраниях в обществе остальных старейшин. Он знал, как подчинять себе волю других, я даже предполагал, что старики, стоявшие рядом, были лишь его подпевалами, почуявшими, где находится сила.
- Я - Бурый Такор, - назвался мой товарищ.
- Мое имя тебе уже известно, - проговорил я, осматривая оружие тех, кто стоял рядом с Проклинающим: у них были тяжелые посохи с наконечниками из ребер.
Мой голос окреп, потому что страха перед Мондрой больше не было. Я спрятался за маской мертвого отшельника и никто, кроме Синего Шада, не мог обличить меня во лжи.
- Пато Молодой, - произнес Мондра, будто что-то вспоминая. Мне доводилось слышать о тебе и о том, что ты редко кому сопутствовал. Говорят, ты пытался найти озеро. Правда ли это?
- Кто говорит? - задал я встречный вопрос, глядя в глаза собеседника.
Мондра метнул взгляд на Такора, в нем читалось какое-то нетерпение, блестели властные искры.
- Я рассказывал ему об этом, - вдруг проговорил Бурый, помедлив несколько мгновений.
Я метнул на него удивленный взгляд, хотя давно уже понял, что в этом мире нечему удивляться.
- Когда несколько лет назад ты ушел, - продолжал Такор, водя глазами от моего лица к лицу Проклинающего, - я повстречал Мондру. Мы жили вместе несколько дней, но... обстоятельства не позволили нам...
Тут Бурый запнулся, видимо, не зная, как продолжить рассказ. Его сотряс кашель, который, впрочем, почти сразу прошел. Здесь для меня была еще одна удивительная вещь: Такор никогда при мне не вспоминал про Мондру, даже тогда, когда я рассказывал ему о бывшем старейшине. Сейчас же в голосе Бурого я слышал какие-то странные нотки; зная его уже несколько лет, я мог предположить, что с Мондрой у него были связаны какие-то трагические воспоминания.
Когда Такор умолк, заговорил Мондра:
- Пато, наверное, ты умеешь заражать своим стремлением к отшельничеству других, - он смотрел прямо в глаза Бурого. Я понял, что произнесенная фраза относилась не ко мне. Затем Мондра резко сменил тему, не давая мне возможности проявить любопытство: - Так правда ли, что ты искал озеро?
Я медленно повернул голову к говорившему, ища его взгляда:
- Жить без цели не имеет смысла, - ответил я после паузы. - Я знал, что должен найти его, потому что это было единственное из желаний, которое позволяла осуществить моя старость.
- И твои поиски увенчались успехом? - тихим, слегка дрожащим голосом спросил Мондра, с надеждой уставившись мне в глаза, выискивая в них преждевременный ответ.
- Я искал его почти три года, - ответил я. - И знаешь, к какому пришел выводу? Озера на острове не существует! Его нет, как нет для нас всех счастливой старости.
Моя игра удалась. После этих слов Мондра сразу расслабился, впрочем, не без некоторой печали. На устах его появилась чуть заметная улыбка, теперь он думал обо мне, как о выжившем из ума старце, посмевшем утверждать, что то, о чем мечтают все на этом чертовом острове, включая и его, - лишь чья-то глупая выдумка. Он и на секунду не усомнился, что озеро существует, но теперь, напустив туману в глаза главаря этой серой шакальей банды, я чувствовал себя почти в безопасности. Я добился того, чтобы Мондра Проклинающий не воспринимал меня всерьез, а смотрел в мои глаза, как в глаза еще одного подпевалы. И следовательно, не вынашивал против меня никаких планов. Жаль, что на Бурого Мондра смотрел иначе, ведь если бы он распорядился, Такор мог прямо сейчас оказаться в ряду смертников. Я надеялся, что время стерло из памяти Проклинающего вражду, и жизни Бурого ничего не угрожало. Такор был единственным человеком во всем мире, к которому я сохранил уважение. Я восхищался его духовной силой, но в такие моменты мне приходило в голову, что я выше и сильнее его. Нет, это не была гордыня, просто констатация факта, комментарий к происходящему. Бурый не был красноречив и поэтому не мог лицемерить, как сейчас это делал я, и поэтому просто молчал, слушая мои выдумки. Он знал то, что наступит ночь. Я помнил его фразу, брошенную несколько минут назад, когда Такор помогал мне подняться после сердечных нападок. В этих словах заключался практический смысл, все остальное было зыбко, как туман.
- Мондра, - подал голос один из подпевал Проклинающего, - не пора ли нам выступать? Скоро закат.
- Да, ты прав, - задумчиво ответил главарь. Развернувшись к отряду, он провозгласил. - Приготовтесь, скоро выступаем.
Затем Мондра повернулся к нам. Еще раз осмотрев меня, он проговорил:
- Предлагаю тебе, Пато, разделить этот путь рядом со мной. Его же, - он указал на Бурого, - надо поставить в первый ряд, чтобы он выбирал для отряда наиболее короткий и легкий путь.
Это был плохой ход. Я посмотрел Такору в глаза и, увидев в них печальное смирение, так не похожее на него, решил попытаться что-нибудь изменить.
- Не думаю, - проговорил я, - что это послужит делу на пользу. Посмотри, Мондра, как медлителен Такор: он будет только мешать, если будет идти в первом ряду. Боюсь, что твои... наши люди просто затопчут его.
- Если так случится, - ухмыльнулся Мондра, - его тело станет нашей пищей.
- Я не могу допустить такого, - вздохнул я и, помедлив несколько мгновений, решился: - Позволь тогда мне также идти в первом ряду, чтобы помогать Бурому и направлять отряд кратчайшим путем, который придет мне в голову.
Мондра удивленно взглянул на меня, ухмылка так и не сошла с его лица.
- Если ты сам желаешь, то я не могу отказать, - спокойно проговорил он. - Но тогда вам обоим придется отдать копья. Мы вооружим ими тех, кто сможет использовать столь ценное оружие лучшим образом.
Цена была слишком велика. Отдав два копья и совершив побег этой же ночью, мы остались бы без оружия. Я взглянул в глаза Такора и увидел те же мысли. Наконец, его взгляд наполнился решимостью и Бурый проговорил:
- Не стоит ради меня идти на такие жертвы. Я и сам справлюсь, особенно если на карту поставлены такие важные вещи. Но не надейся, Мондра, что меня затопчут эти безликие шакалы. Такор выдерживал и более тяжкие испытания.
Мондра усмехнулся.
- Твоя гордыня не покинет тебя даже после смерти, - сказал он, протягивая Бурому правую руку. - Интересно, какой вкус у человечины, приправленной гордостью?
Такор медленно повернул голову к отряду, шагнул в его направлении и воткнул свое копье в землю перед ногами Проклинающего. Лицо его выражало жалость, смешанную со злостью. Я еще раз задал себе вопрос о том, что же могло обусловить между ними такие отношения, и, конечно, ничего не смог понять. При первом же удобном случае надо будет задать этот вопрос Бурому, решил я, надеясь, что такой случай представится. Я взглянул на спину удаляющегося Такора, и мне стало невероятно жалко этого несчастного старца, вынесшего в своей проклятой жизни столько испытаний и не имеющего права даже спокойно ее покинуть. Я восхищался тем, как он принял на себя тяжесть ради того, чтобы сохранить в наших руках хоть одно копье. Будь я рядом с ним, с этим невысоким старцем, истязаемым физически и духовно, я помогал бы ему преодолевать путь до морского берега, но он не позволил моей жалости дать выход наружу, этот прагматичный до крайней практичности человек готов был вынести всевозможные тяжести ради конечного результата, рискуя... нет, не жизнью - что ему было терять?.. Рискуя своей честью, ценность которой нельзя было измерить никакими эталонами, потому что ему удалось сохранить ее даже на этом острове.
Мондра вытащил копье из земли. В левой руке он сжимал посох с острием ребра на конце. Осмотрев новое оружие, он позвал кого-то по имени Ниак и отдал ему старое. Этот же старик по приказу Мондры схватил наш с Такором мешок и вскинул его на плечо, морщась от тяжести.
- Хорошее копье, - проговорил Проклинающий, провожая взглядом Бурого, который пробирался сквозь толпу в первый ряд. - Таких, как он, больше нет.
- Да, - согласился я. - Это единственный образец.
Мондра бросил на меня короткий взгляд, затем отвернулся и воскликнул:
- Вперед, жаждущие счастливой старости!
Я подумал: сколькие ее получат? В этой идее, какой бы справедливой она ни являлась, не было силы - только дряхлые старческие руки, болезни и немощность. Молодые же, напротив, выставляли в первые ряды энергию и еще одно оружие, которое не мог победить ни один старик, не только на этом острове, но и во всем мире. Это было время. Время, которое каждым своим мгновением приближало нас к смерти. Никто не был застрахован от ее неумолимого долга перед природой.
Толпа зашевелилась. Смертники, к которым теперь принадлежал и Бурый, начали свой поход, повернув влево, чтобы обойти болото. Под босыми ногами ободранных старцев чавкала мягкая почва, разрешая пяткам углубляться в свою нежную плоть. Спустя несколько минут, когда все ряды, наконец, пришли в движение, Мондра сделал первый шаг. Словно по команде, подпевалы зашевелились и двинулись за ним, стараясь быть ближе к своему предводителю и не отставать от него. Я решил последовать их примеру.
Чувствуя легкость, которой не было, когда мешок отдавливал мне кости, я мелкими шагами продвигался вперед, стараясь ступать ближе к корням небольших деревьев, которыми поросло болото. Оглянувшись, я осмотрел кустарники жасмина, росшие в начале, где почва была еще твердой, и подумал, что именно там укрывались старцы, готовя нам ловушку. Что ж, мы попались в нее, и теперь Бурый платил за обоих.
- Ты великий организатор, - проговорил я, обращаясь к Мондре сквозь тяжелое дыхание. - Такой упорядоченности мог добиться только мудрый человек.
Проклинающий не обернулся ко мне, чтобы показать, что услышал реплику, но почему-то я был уверен в том, что она не прошла мимо его ушей. Это была его манера, подумал я, вспоминая последние годы жизни в племени, когда Мондра вот так же выслушивал похвалы в свой адрес, даже не поворачивая головы к хвалителю. Годы, проведенные на острове, не изменили его властных черт. Может, он и над Бурым пытался установить свою власть, подумалось мне.
Медленно, но со стариковской непоколебимостью отряд продвигался к цели. Черта болота уже давно осталась позади, река ушла далеко вправо. Шествие проходило в глубоком молчании и лишь чавкающие звуки, смешанные с кряхтением, нарушали тишину болота. Впереди, на расстоянии сотни метров, виднелся огромный кустарник жасмина; далеко за ним росли ели. Мы приближались к концу болота, дальше путь лежал вправо, туда, где река виляла в последний раз и по прямой линии направлялась к морю - озеру Пато.
Спустя полчаса, которые показались мне целым годом, я ступил на твердую почву. Ноги дрожали от усталости, которую принесла им болотная почва - мягкая и податливая. Куст жасмина рос впереди, смертники уже приближались к нему. Вдруг, оттуда, из первого ряда послышались крики и шум суматохи. Толпа пришла в движение, впереди, где был куст, что-то происходило. Я видел головы смертников, которые метались из стороны в сторону. Старцы из третьего и четвертого рядов расталкивают их, понял я наконец. В воздух взметнулись длинные тяжелые посохи. Несколько ударов. Кажется, били кого-то из смертников, кто-то на кого-то бросался. На мгновение мне представилось, что могло случиться там с Бурым - затем я выбросил это из головы, ожидая, чем все разрешится.
Наконец, через несколько минут суматоха уляглась. Из толпы стариков, которые пытались опять выстроиться в ряды, вышел Ниак и подошел к Мондре. Я заметил, что на его плече уже не было мешка: наверное, он поручил ношу кому-то другому, сказав, что так приказал Проклинающий.
- Два безумца напали на нас. Они прятались в том кусте и теперь мы можем насытиться ими.
- Есть потери? - спросил Мондра, наблюдая за тем, как копошатся люди в толпе.
- Один старик из первого ряда. Кажется, его звали Табра, - ответил Ниак, раболепно глядя на главаря.
- Огласи, что все могут отдыхать, - приказал Мондра, поворачиваясь к своим подпевалам, к которым он зачислил и меня.
- Отдых! - заорал Ниак и направился к толпе.
- Вот так мы и находим пищу, - прокомментировал Мондра, вытирая пот со лба морщинистой испещренной шрамами рукой.
- Но ты теряешь людей, - возразил я, не решаясь взглянуть ему прямо в глаза.
Мой взгляд бродил там, где был Такор, я пытался представить, как он вместе с остальными шакалами набрасывается на трупы, вгрызаясь остатками зубов в их разодранные тела.
- Кажется, в твоем мешке находится мясо? - спросил Мондра, обращаясь ко мне.
- Ты не ошибаешься, - ответил я. - Только оно слишком соленое, чтобы есть его, не промыв.
- О, у нас есть вода, - заверил меня главарь, оборачиваясь, чтобы взглянуть на толпу. - Сейчас Ниак приготовит дрова для костра и мы попробуем твоего соленого мяса.
Мондра сделал ударение на предпоследнем слове и выжидательно уставился на меня.
- Природа щедра, - сказал я. - Но только для тех, кто может обличить ее в хитрости.
Проклинающий не стал дальше выспрашивать про соль. Откинувшись назад, он лег на спину и некоторое время лежал так, будто заснув.
- А что будет с теми, кого привлечет дым от костра, - спросил я, когда, наконец, Мондра поднялся.
Он усмехнулся и ответил:
- Они станут нашими новыми воинами.
Выгодная позиция, подумал я, наблюдая, как Ниак направляется к нам, неся в охапке сухие ветки. За ним шли еще четыре старца, три из которых были с такой же ношей; четвертый тащил по земле мешок с мясом. На его бледном лице в нервном тике тряслась нижняя челюсть, а покрасневшие глаза уставились в одну точку где-то за моей спиной.
- Там в мешке, - начал я, - есть вода. - Ее не хватит для промывания мяса, но напиться мы сможем.
Мондра смерил меня довольным взглядом и, дождавшись, пока мешок окажется рядом с ним, засунул в него обе руки. Когда мешочки с водой были у него, он передал один мне, другой же принялся торопливо развязывать, уставившись на него жадным взглядом.
- Встреча с вами оказалась весьма полезной, - сказал Мондра, выпив почти все содержимое своего мешочка. Я же ограничился только несколькими глотками и передал воду ближайшему из старцев. - Мы получили два очень ценных копья, мешок с обработанным солью мясом и здравый ум, не испорченный безумием этого острова.
Он явно льстил мне, давая понять всем окружающим, что никому, кроме него, не позволено, оценивать, что хорошо а что плохо.
- Ночью мы остановимся на Первом Привале, - продолжил главарь, упоминая название, много лет назад данное тому месту на реке, где отряд из четырех молодых мужчин (к числу которых принадлежал и я), провели первую ночь на этом острове. Ночлег был устроен в нескольких метрах от берега и находился отсюда в пяти сотнях метров вниз по течению. Для отряда старцев этого расстояния было достаточно, чтобы выбиться из сил, а завтра ведь им предстоял тяжелый день. Нам же с Такором требовалось беречь силы для ночного побега. - А до этого нам необходимо протащиться вниз по реке еще около пятисот метров по лесу. Скоро нужно будет двигаться в путь, потому что солнце уже почти на закате.
Пока Ниак разводил костер, между нами царило молчание. Я всматривался в толпу, силясь увидеть там Бурого, но ничего не мог разглядеть. Меня привлекли странные маневры, совершаемые старцами из задних рядов. Они не сидели на земле, обгладывая трупы, как остальные, а бродили вокруг отряда, удерживая посохи в боевой готовности. Заметив мой взгляд, Мондра объяснил:
- Они то и будут встречать новых воинов, которых привлечет запах дыма. Таким не нужно долго рассказывать о наших целях, эти выжившие из ума безумцы будут делать все что угодно ради куска мяса.
- Они станут в первый ряд? - спросил я, но вопрос был оставлен без ответа.
Мондра опять ушел в себя. Его мокрые глаза смотрели туда, где языки пламени начинали охватывать сухие щепки. Ниак подбрасывал ветки, сначала мелкие, затем побольше, добиваясь того, чтобы костер разгорелся с необычайной силой. Другие старики, принесшие дрова, сидели ко мне спиной, промывая мясо водой из кожаных мешочков, более вместительных, чем наши с Такором. Закончив с промыванием, старцы принялись надевать куски мяса на острые толстые ветки, делая это неаккуратно: нечасто доводилось им готовить мясо к обжарке.
Я опять подумал о Буром, который вынужден был обгладывать еще теплый труп, борясь за каждый кусок с сумасшедшими шакалами. Наблюдая за тем, как старцы подносят к костру ветки с мясом, я представлял окровавленное лицо Такора, вынужденного все время отбиваться от вгрызающихся в его тело безумцев, не видящих перед собой ничего кроме еды. Что же, думал я, тем слаще для него будет вкус победы над этим отрядом несчастных, решивших бросить вызов молодости и времени.
Через несколько минут мясо было обжарено. Один из старцев подал Мондре обугленную на конце ветку, на которой шипел манящий изголодавшиеся глаза кусок. Взяв подношение, Мондра поднес мясо ко рту и вгрызся в него своими черными от старости зубами. На мгновение на лице его отразилось блаженство, такое не свойственное для этого острова ощущение. Я почувствовал, как рот заполняется слюной. Голод направлял мысли в привычное русло ожидания, глаза жадно следили за стариками, которые обжаривали на костре остальные куски.
Наконец, один из старцев поднялся и протянул мне ветку с мясом. Схватив ее нетерпеливым жестом, я принялся обгладывать пересоленный кусок, ощущая на себе завистливые взгляды подпевал. Взглянув на Мондру, я увидел его ухмылку и пытливый взор, устремленный мне в глаза.
- Голодный воин - хороший воин, - произнес предводитель шакалов, оторвавшись от своего куска. Он явно хотел помучить меня, и мне не осталось ничего другого, как станцевать под его дудочку.
- Голодный воин - нетерпелив, следовательно - уязвим, - возразил я, также отрываясь от своего куска и чувствуя сильный протест организма. - Иногда лучшей тактикой является выжидание, а такой воин не приспособлен для нее.
- Та прав, - ответил Мондра. - Но если таких воинов много, и нет нужды выжидать, тогда кто может их победить?
- Мудрый предводитель, - проговорил я, будучи не в силах отвести взгляд от своего куска.
Мондра усмехнулся, но не прекратил спор:
- Даже самому мудрейшему из всех предводителей нужно время и опыт борьбы с противником, чтобы увидеть его слабые стороны. Ведь опыт и мудрость есть одно и то же, не так ли? А наш противник, эти щенки, не могут себе и представить, против какой силы им доведется завтра бороться!
Я обдумал его реплику и не нашел, что можно возразить. К тому же, я больше не мог сдерживать желание вгрызться в свой кусок, поэтому просто сказал:
- Ты, конечно же, прав.
Мондра, кажется, удовлетворился ответом, и вернулся к своему куску. Облегченно вздохнув, я продолжил трапезу.
Насытившись, я отбросил ветку в огонь и оглянулся назад, где отдыхали "голодные воины". Наверняка, трех тел не хватило, чтобы насытить столько стариков; я надеялся, что Бурый выборол свой кусок мяса. Многие из старцев неподвижно лежали на земле, другие сидели; некоторые испражнялись, не отходя от выбранного места, ведь их уже не стесняли законы приличия.
Вдруг послышалось что-то похожее на рычание. Его источника еще не было видно, но Мондра сразу же развеял мое недоумение:
- А вот и наши новые "голодные воины". Их безумство играет нам на руку.
Наконец, я увидел первого из них. Лысый оборванный шакал выполз из-за ели и, издавая то самое рычание, продвигался к отряду. Его уже ждали старцы с посохами, и, когда он был рядом, начали избивать беззащитное тело тяжелыми палками.
- Они же убьют его! - воскликнул я, не столько волнуясь за жизнь шакала, сколько недоумевая, каким же образом в отряде появятся новые воины, если всех их будут встречать таким образом.
- Правильно, - подтвердил Мондра. - Первый будет убит, для того, чтобы только его тело страдало от безумия остальных. Когда они насытятся, их можно будет приручить и поставить в первые ряды.
Он так и сказал: приручить, давая понять свое отношение к этим безумцам.
"Первый" умер. Он перестал шевелиться, старики с посохами отдалились от трупа. Некоторые из них подошли к уже обглоданным телам трех погибших и, схватив их, оттащили туда, где лежал убитый только что шакал; остальные вплотную приблизились к месту, где располагались смертники и остановились там, патрулируя взглядом окружающее пространство. Вскоре я понял этот маневр: некоторые из смертников начали отползать со своих мест в направлении еще теплого трупа. Стражи с посохами тут же пустили в ход оружие, не пропуская смертников к телу. Оно было приманкой для других.
- Охота за людьми, - прокомментировал я.
- Ты ошибаешься, называя их людьми, - возразил Мондра, направив взгляд туда, откуда выползал еще один шакал. - Это животные, которых мы приручим и будем использовать так, как это полагается делать со зверями.
Справа я увидел сразу двух безумцев. Второй, который был дальше от нас, догонял первого с явным намерением сделать его своей жертвой. Стражи с посохами увидели это и быстро направились в их сторону. Своим оружием они добились того, чтобы шакал, который полз сзади, изменил направление и перемещался параллельно с тем, на кого только что хотел напасть. Слева показались трое шакалов. Двое из них настигали третьего и стражи не поспели вовремя. Когда последние пустили в ход посохи, двое шакалов продолжили свое движение, оставив третьего корчиться на земле с окровавленными икрами.
- Прикончите его, - послышались крики из задних рядов толпы отдыхавших старцев.
Взметнулись посохи: двух ударов оказалось достаточно, чтобы шакал перестал двигаться. Двое стражей взяли труп за руки и по дуговой траектории (чтобы обойти двух шакалов, продолживших движение) поволокли к тому месту, где лежал "первый".
- Двух будет достаточно, - решил Мондра, следя за разворачивающимися событиями.
Вдруг, Проклинающий встрепенулся, увидев что-то, не вписывающееся в его планы. Я проследил за его взглядом и все понял. Слева от куста жасмина показалась фигура ползущего шакала. Он находился совсем близко к рядам смертников, поблизости же не было ни одного стража с посохом.
- Ниак! - заорал Мондра. Его рука металась по земле в поисках копья, которое еще недавно принадлежало Такору. Указывая пальцем в сторону опасности, главарь воскликнул: - Убей его!
В несколько секунд копье оказалось в руках Ниака. Старец как мог быстро шел по травянистой земле, сжимая оружие двумя руками. До шакала оставалось еще около двух десятков метров, тогда как тот был уже на расстоянии вытянутой руки до первого смертника. И тут случилось нечто неожиданное. Из толпы волнующихся смертников выделилась фигура старца, которая ползком приближалась к непрошенному шакалу. Старец полз так, что перед ним находился бок противника. Пока шакал, задыхаясь от гнавшего его вперед безумного голода, подползал к ближайшему смертнику, старик приблизился к нему сбоку и взмахнул рукой. В ней я увидел нож и через секунду картина предстала передо мной во всей полноте. Это был Такор. Именно он был тем стариком, который сейчас вонзал в спину шакала каменный нож. С одной стороны я обрадовался, увидев Бурого в целости: после всего, что произошло, я опасался за его жизнь. Но зачем он пытался убить шакала, когда непосредственно ему не грозила опасность? На этот шаг его должна была толкнуть какая-то серьезная опасность, иначе он не решился бы открыть, что у него есть нож. Но сейчас выяснить причину его действий не представлялось возможным, поэтому оставалось только молча наблюдать за борьбой Такора с шакалом, который теперь полз на него. Из спины у шакала торчал каменный нож Бурого. Тот, лишенный единственного оружия, поспешно отползал назад, выжидая удобного момента для нападения.
Скоро все было кончено. Сзади к шакалу подоспел Ниак и вонзил копье ему прямо в шею, пригвоздив безумного старца к земле. Несколько секунд тот страшно извивался, хрипя и испуская пену, но затем утих. Ниак вытащил копье из мертвой плоти и поспешно отошел от толпы смертников, которые уже приближались к трупу, влекомые запахом крови и инстинктом голода. Один Ниак не в силах был отогнать свору беснующихся стариков, но к нему на помощь уже шли несколько стражей с посохами наготове. Пуская их в ход, они безжалостно били смертников, так что те не выдержали натиска и отползли на свои места. Вскоре все успокоилось. На месте неожиданного появления шакала остались два старца с посохами, остальные же направились туда, где десятка полтора шакалов обгладывали два трупа.
Ниак вернулся и отдал Мондре копье и нож, извлеченные из тела убитого. Крови на них уже не было.
- Что делать с трупом? - спросил он.
- Притащи его сюда, - приказал главарь, играя в руке ножом. - Наши отважные стражи, наверное, изголодаются после охоты.
Ниак повернулся выполнять поручение, взяв с собой трех старцев, которые некогда жарили на костре мясо.
Подозвав одного из своих подпевал, Мондра проговорил:
- Распорядись, чтобы они заканчивали охоту. Приближается время двигаться в путь.
Затем Проклинающий обратился ко мне:
- Твой друг поступил весьма неожиданно, напав на непрошенного гостя. Как ты думаешь, почему он это сделал?
- Если бы я знал, то обязательно сообщил бы тебе. Могу сказать только одно: у него была причина так поступить.
Мондра смотрел мне в глаза, играя ножом. Копье лежало рядом с ним, направленное острием на уже потухший костер.
- Это отличное оружие, - Мондра поднес нож к самому лицу, крепко сжимая в ладони рукоять. Рассмотрев каменное лезвие, он заткнул нож себе за пояс.
Вернулся Ниак с помощниками. Они бросили тело мертвого шакала рядом с кострищем, окровавленное лицо его было обращено вверх, к темнеющему с каждой минутой небу. Вскоре подошли и стражи - их было около десяти. Каждый упирался в свой посох и жадно смотрел на еще теплый труп.
- Он ваш! - воскликнул Мондра. - Только скажите, сколько новых воинов прибыло в наши ряды?
Кто-то из стражей проговорил:
- Тринадцать целы и один с поврежденным плечем.
- Пусть остается с нами, - решил главарь. - В нашем деле нужен каждый, кто может хотя бы ползти.
- Тринадцать новых, - подытожил я.
- Ты умеешь считать, - с суровостью проговорил Мондра и повернулся ко мне спиной, направляясь к толпе, чтобы осмотреть насытившихся и теперь отдыхавших шакалов. Некоторые из подпевал поплелись за ним, я же лег на спину, желая получше отдохнуть перед предстоящей ночью.
Спустя полчаса, когда стражи, наконец, насытились, и небо совсем потемнело, Ниак провозгласил:
- В путь!
Старцы принялись подниматься со своих мест, новички же недоуменно смотрели по сторонам, не понимая, чего от них хотят. Дело было за стражами, которые, орудуя посохами, объяснили новым смертникам их предназначение. С недовольным бормотанием - еще одним остатком человеческого - шакалы начали вставать, подгоняемые немилосердными ударами. Через минуту отряд был готов к походу.
- Если по пути нам не встретится трудностей, через час-полтора мы будем на месте, - сказал Мондра, поправляя на себе повязку.
Трудностей не встретилось. Вначале мы двигались к реке, а затем, достигнув ее берега, остановились на несколько минут, чтобы дать возможность "голодным воинам" утолить жажду. Я воспользовался этой остановкой, чтобы наполнить два кожаных мешочка водой, стараясь не попасть в поле зрения Мондры. Я думал, что если нам с Бурым удастся побег, то какое-то время мы, обходя отряд, будем удаляться от реки, поэтому вода в мешочках будет очень кстати. Засунув их за пояс, я поправил нож, чтобы он ненароком не вывалился: за сегодняшний день мы и без того слишком много потеряли. После водопоя отряд двинулся дальше. Мы шли по берегу, подставляя лысые затылки под голодный свет луны. Дорога была легкая - под ногами шуршал песчаный берег. Только один раз из лесу выполз голодный шакал, привлеченный шумом семи десятков ног, но его быстро успокоили тяжелыми посохами. Новые воины не создавали сложностей, смирно шествуя впереди, понукаемые палками стражей, которые в связи с наступлением темноты шли во втором ряду.
Наконец, спустя два часа (я судил по перемещению луны), отряд оказался на Первом Привале. Когда прозвучала команда остановиться на ночлег, послышалось семьдесят облегченных вздохов и все как один члены кряхтящего войска опустились на землю. Застывшие лица, освещаемые полуночной луной, выражали смертельную усталость их хозяев. Уходил в небытие тяжелый день и уже ничто не могло отвлечь старцев от отдыха: ни москиты, ни голод, ни холод.
Отдышавшись, я встал на дрожащие ноги и направился к реке: старческий организм требовал облегчения. Пока мочевой пузырь опорожнялся, я чувствовал дикую режущую боль в пояснице. Это напоминали о себе почки, мучившие меня каждый вечер многие годы подряд. Иногда приступы усиливались, заставляя тело трястись от боли; в такие минуты я не верил, что смогу дожить до утра. Я стонал, мычал и ворчал, пока разум извивался в агонии. Со временем приступы уходили, оставляя сводящую с ума ноющую боль, напоминающую о себе при любом движении.
Я отвернулся от реки, направляясь к темным силуэтам старцев, лежавших повсюду на земле. Где-то справа я услышал тяжелый кашель, который длился целую минуту и узнал в нем кашель Такора. Я направился туда, на захлебывающийся звук, спотыкаясь о растянутые обессилевшие ноги. Внезапно, я услышал знакомый голос:
- Пато, не ты ли это? Присоединяйся ко мне в этом решающем ночном отдыхе, - проговорил Мондра. - Завтра будет великий день, и я хочу чтобы все члены этого святого отряда как следует выспались и набрали сил перед сражением.
Слыша такие речи из уст главаря банды шакалов, я удивлялся, сколько мудрости содержится в этом выжившем из ума старике. По интонации Проклинающего я понял: он действительно верил в то, что говорил. Завтра он намеревался совершить попытку вновь завоевать уважение для стариков, выбить из головы молодых этот гнусный способ избавляться от своих отцов, который был предложен когда-то мною, одним из приближенных Мондры, его одноплеменником. Я вспомнил его рассуждения про "голодного воина" и сейчас они показались мне абсолютной истиной. Этот человек заслуживал уважения, несмотря на то, что остров лишил его жалости, доброты и разума. Мондра, пожалуй, был самым мудрым из всех безумцев, которых я здесь видел.
- С удовольствием устроюсь с тобой по соседству, - пробормотал я сквозь ноющую боль в почках. - Никому не повредит отдых в обществе мудреца.
Мондра не ответил, его неподвижное лицо смотрело прямо в небо. Перешагнув через его ноги, я повалился на землю в некотором отдалении от тела Проклинающего, не забывая, что ночью нам с Бурым предстояло выбираться из этого скопища шакалов.
Посмотрев на Мондру, я понял, что он спит. Что ж, думал я, закрывая глаза, если главарь позволил себе уснуть, значит и остальные скоро последуют его примеру. Лишь теперь я понял, насколько тяжелым был сегодняшний день; опустив веки, я осознал, что уже не смогу подняться. Навалились усталость и боль, я не удержался от тихого протяжного стона. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, продержавшаяся еще несколько минут. Когда я привык к новому положению, осталась только боль в пояснице. И желание спать. Мысли медленно переливались одна в другую, не оставляя и следа в сознании. Через минуту я уже спал...
Сильный толчок в плечо вызвал стон. Лицо молодого воина приблизилось к моему, потемнело и состарилось в одно мгновение. Теперь это было лицо Бурого, который напряженно всматривался в мои широко открытые глаза. Я почувствовал, как его тяжелая шершавая ладонь ложится мне на рот, и понял, что он не хочет каких-либо случайных восклицаний. Затем я очнулся. Соленый запах крови, смешанный с чем-то тухлым, привел меня в чувства и я понял, что совершил непростительную ошибку, позволив себе уснуть.
Я попытался сесть, но Такор меня остановил. Его хрипящее срывающееся дыхание говорило о невероятной усталости, поэтому минуту я просто ждал, пока он отдышится, вглядываясь в небо и задумываясь над тем, как ему удалось меня разыскать. Наконец, Бурый оторвал свою руку от моего лица и позволил сесть. Сам он лежал на спине.
Жестами Такор приказал мне ползти к лесу; я послушался. В правой руке я зажимал копье. Продвинувшись несколько метров, виляя между телами и ощущая, что приступы режущей боли в пояснице возобновляются, я повернулся, чтобы увидеть Бурого. К моему удивлению он не последовал за мной, а встал во весь рост над телом Мондры. Непонятный импульс заставил меня также встать, я с нечеловеческим усилием сдерживался, чтобы не застонать от нахлынувшей боли.
Мондра лежал на спине. Дыхание его то и дело прерывалось, затем опять возобновлялось. Бурый несколько мгновений всматривался в его лицо, освещаемое светом звезд, затем взглянул на меня. В руках Такор держал посох, который он начал медленно поднимать над головой. Скоро все будет кончено, думал я, глядя на темное пятно вздымающейся в воздух тяжелой палки. Вот, наконец, посох повис за спиной Бурого, теперь все зависело от него. Если удар будет точен, размышлял я в напряженном волнении, обдуваемый легким ночным ветром, тогда главарь этой банды больше не сможет управлять сворой безумных стариков. Утром они перегрызут друг друга так быстро, как смогут. Но если все пойдет не по плану, ошибка Такора приведет нас к смерти.
Пауза затягивалась. Я все стоял, ссутулившись и ожидая приглушенного звука решающего удара, но Бурый не решался его нанести. Прошло несколько напряженных секунд. Все вокруг будто замерло: казалось, Такор боролся с чем-то невидимым, что обволокло его тело и не давало пошевелиться. Наконец, он решился. Медленно и плавно (ночь делала все движения невероятно плавными), Бурый начал возвращать посох в прежнее состояние. Через несколько секунд, он шагнул ко мне, опустив голову.
- Я не смог этого сделать, - шепнул он. - Бежим!
Не время было спрашивать, почему. Причина обязательно была, но она скрывалась в той таинственной мгле, которая окутывала отношения Такора и Мондры.
Я поднял указательный палец вверх, привлекая внимание Бурого:
- Будем идти по одному, - шепнул я. - Если кто помешает, скажешь, что шел облегчиться.
Затем я сел, подразумевая, что Такор пойдет первым. Я хотел иметь уверенность, что все пройдет гладко. В своих силах я не сомневался, но если бы с Бурым что-то случилось, помощь была бы только сзади, со стороны "своих". Иначе меня приняли бы за врага, а это мало чем отличалось от самоубийства. Сегодня у меня была возможность убедиться в организованности стражей отряда.
Такор медленно начал продвижение. Его темный силуэт, держащий в правой руке тяжелый посох, вызвал у меня еще одно соображение. В темноте он мог вполне сойти за стража и тогда мог бы просто воспользоваться своим посохом, вместо каких-либо объяснений. К счастью, обошлось без этого. Я различил темную фигуру Такора на фоне ствола огромной ели. Он обернулся, чтобы в последний раз осмотреть свору старцев, помешавшую нам искать озеро, и скрылся среди деревьев. Настал мой черед.
Поднявшись на ноги, я уперся древком копья в землю и лицом ощутил близость каменного наконечника. Прохлада ночи, окутавшая весь речной берег смешивалась со стоном и храпом шакалов, отдыхающих от прошедшего дня. Я надеялся, что никто не помешает мне дойти до леса и шагал меж стонущих старческих тел, подняв копье над головой, чтобы ненароком не задеть кого-нибудь древком.
Вдруг, я задел чью-то ногу. В темноте я не мог разглядеть ее владельца, но ясно было одно: старец проснулся.
- Кто здесь, - грозно, но тихо спросил он, и я с ужасом осознал, что это Ниак.
Мне стало жарко, мысли с огромной скоростью проносились в голове, я пытался найти какой-нибудь выход. Наконец, перед моим внутренним взором предстал силуэт Бурого с посохом в руке, в мозгу молнией вспыхнула ассоциация.
- Спи, жаждущий старец, - раздался мой тихий шепот. - Я, Мондра Проклинающий, хочу, чтобы завтра в святой битве ты сполна использовал свое тело и душу.
Кажется, эта короткая речь была вполне в стиле Мондры. Высоко подняв копье, чтобы оно попало в поле зрения Ниака, я добавил:
- Теперь я уже полон сил и хочу немного побыть среди деревьев, чтобы обдумать план завтрашней битвы. Но ты должен спать, тогда я буду уверен в нашей победе. Ради победы...
Кажется, Ниак действительно уснул от столь возвышенной речи. Что ж, это к лучшему. Кто знает, возможно, если бы сейчас на моем месте оказался настоящий Мондра, он сказал бы ему то же самое?
Остаток пути до леса прошел спокойно, если не считать, что какой-то шакал попытался вцепиться мне в ногу, когда я был почти у цели. Угадав в нем смертника, я просто ударил его древком копья по голове, и этого оказалось достаточно.
Наконец, первое дерево - та самая ель - осталось позади. В десяти метрах слева я различил силуэт Бурого и направился к нему. Старик встретил меня спокойным взглядом. Затем он махнул рукой, чтобы я следовал за ним. Около часа мы двигались вверх по реке, уходя сильно вправо. Затем Бурый остановился, по обыкновению не оборачиваясь ко мне, и тихим уставшим голосом проговорил:
- Я больше не могу.
И все; затем Такор рухнул в траву и мгновенно уснул.
Поведение Бурого говорило о многом. Он был на грани, иначе не позволил бы себе так неосмотрительно заснуть на непроверенном месте. Видимо, прошедший день изнурил его гораздо больше, чем я мог представить. Я же, наоборот, был в наилучших условиях, наравне с самим Проклинающим. Я питался жареным мясом, вел беседы с главарем отряда шакалов и пользовался его благосклонностью. Возможно, именно Бурый своими рассказами сформировал в Мондре такое отношение к Пато Молодому, сам же вынужден был пойти на жертву, чуть его не погубившую.
Конечно, ему нужен был долгий крепкий сон. Я же самым непростительным образом уснул тогда, когда не имел на это никакого права. Поэтому теперь наступила моя очередь жертвовать силами ради той цели, которую мы с Такором себе поставили. Взяв копье острием вниз, я принялся осматривать пространство вокруг, но не встретил ничего опасного. Трава, деревья, несколько редких кустов, недостаточно больших, чтобы скрывать серьезную опасность. С одним или двумя шакалами я без труда смог бы справиться, а ничто иное не могло нам угрожать. Даже если бы Мондра в эту минуту обнаружил наше отсутствие, то не смог бы с этим ничего поделать. Впереди его отряд ждал путь к берегу моря, поэтому он не мог позволить себе пускаться в погоню. К тому же мы собирались двигаться вверх по течению, то есть с каждым шагом с двойной скоростью удаляться от отряда. Мондре необходимо было еще сделать множество приготовлений к моменту прибытия новых, а это требовало времени, такого дорогого и ускользающего.
Ночь подходила к концу. Глазами я патрулировал окружающее пространство, иногда поглядывая на Бурого, сон которого был неспокоен, как море в ветренную погоду. Его морщинистое лицо выглядело невероятно изнуренным и... мертвым; бледным, как песок.
Я вспомнил Мондру. Его узкие властные глаза, сумасшедшие речи, мудрые приказы - все это странным образом уживалось в одном человеке. Затем я подумал о Такоре. Те несколько лет, которые я прожил вместе с Бурым, научили меня во всем на него полагаться. Он был опытен и мудр, и верен, и практичен... Такому человеку стоило доверять гораздо больше, чем себе самому. Что же отличало его от Мондры? Отсутствие стремления к мести? Да, Бурый никогда не мстил: об этом свидетельствовало хотя бы его отношение ко мне, причине всех его страданий на старости лет. Но самое главное отличие заключалось в стремлении к обладанию, так выделявшему Мондру среди остальных стариков отряда. В этом была мудрость Проклинающего - он умел добиться того, чтобы быть главарем, даже пусть среди стариков, немощных и разбитых годами безумства и постоянного голода. Я видел, как отлично построил он все механизмы своего отряда.
Что ж, сегодня утром он вспомнит свои слова о мудром предводителе, и поймет, что наступил именно тот случай, к которому он не был готов. И он уже не сможет исправить ошибку, потому что днем все его войско, объединенное с теми, кто придет с востока, либо погибнет, либо останется ни с чем. И мне страшно было подумать о том, какой вариант был лучше... Если "старческая" тактика удастся, то Мондра скормит молодых остаткам объединенного отряда и заполучит в свое распоряжение три каноэ. Их хватит только для тридцати старцев, которых, несомненно, будет выбирать Мондра, если их останется столько после битвы. Но что будет дальше?..
Провал планов Мондры был еще страшнее. Это могло случиться, если бы молодые раскусили его планы и не причаливали к берегу в привычном для них месте высадки. Тогда они спасли бы свою жизнь, но обрекли бы остров на еще одно проклятие: стая голодных шакалов была бы теперь организована злой мудростью Мондры и его приспешников. Кто знает, во что бы превратилось после этого наше обиталище.
Так я стоял и размышлял, пока Такор барахтался в неспокойном море сна. Его тело было неподвижно, будто... я старался не думать об этом. Наконец, когда солнце уже начало припекать мой лысый затылок, Такор зашевелился, повернулся на спину и открыл глаза. Взглянув на Бурого, я испугался той огромной усталости, которая сквозила в его взгляде. Казалось, что сон утомил его больше, чем весь вчерашний день.
- Воды, - прохрипел Такор, даже не глядя на меня.
Я вытащил из-за пояса продолговатый мешочек и протянул Бурому, чувствуя зарождающуюся жажду. Такор направил струю воды в пересохший рот, жадно глотая, почти захлебываясь от нестерпимого желания напиться. Вскоре мешочек был опустошен. Бурый вернул его мне, растирая пролившиеся капли по груди.
- Сегодня будет жаркий день, - тихо сказал он, потирая глаза, и я понял, что речь идет совсем не о солнечном тепле.
- Ты думаешь, Мондре удастся то, что он задумал? - спросил я, возвращая пустой мешочек на место и решая не начинать другого.
- Я не знаю, что задумал Мондра, - просто ответил Такор. - Я знаю только то, что я голоден.
В этом он был прав. Последний раз я ел прошлым вечером кусок жареного мяса, того, что было когда-то мышцами Пато. В голову пришла горькая мысль об утерянном мешке, которого нам с Такором хватило бы на несколько дней. Возможно, этого было бы вполне достаточно, чтобы добраться до озера. Обстоятельства же распорядились иначе.
- Нужно привлечь сюда какого-нибудь шакала, - сказал я, вытаскивая копье, которое, задумавшись, воткнул в землю.
Бурый кивнул, пытаясь подняться на ноги. Видя эти усилия, я протянул ему руку. Кривя лицо и громко кряхтя, Бурый начал подниматься.
- Ты иди вон к тому кусту, - сказал Такор, встав на ноги и указывая направление посохом. - А я буду там.
- Постой, - сказал я, вытаскивая из-за пояса нож. - Возьми, мне хватит и копья.
Такор не возражал. Когда он протянул руку, чтобы я положил в нее оружие, мне стала видна тонкая красная полоска, перечертившая его ладонь. Увидев, куда я смотрю, Бурый объяснил, перемежая слова мучительными вздохами:
- Когда я... доставал нож, чтобы... убить... того шакала, я не сразу... нашел рукоять... и порезался.
Затем мы направились каждый к своему кусту. Отходя, я вспоминал, как Бурый выполз из толпы смертников и взмахнул ножом, чтобы в следующий миг вонзить его в спину шакала.
Я остановился около самого большого из растущих поблизости кустов. Бросив короткий взгляд на зеленые листья, освещаемые утренним солнцем, я принялся изо всех работать копьем. Раздался шелест, впрочем, не очень громкий. Через несколько секунд за спиной я услышал такие же звуки: наши усилия слились в монотонном шуршании.
Шакал приполз спустя десять минут со стороны Бурого. Пока старик полз к Такору, издавая сумасшедшее бормотание, смешанное с громким кряхтением, товарищ мой начал пятиться, чтобы я успел подойти с копьем. Голодное отродье выползло из-за потрепанного куста и направилось прямо к Бурому, не обращая на меня никакого внимания. Это было его последней ошибкой. Размахнувшись, я изо всей силы воткнул копье шакалу в шею, точно так же, как сделал некогда Ниак по приказу Мондры. Безумец был пригвозден к земле, извиваясь и хрипя. Отпустив древко, чтобы не тратить сил, я взглянул на Бурого.
- Зачем ты тогда напал первым? - спросил я. - Ведь непосредственно для тебя опасности не было.
Такор ответил нетерпеливым взглядом.
- Опасность была в другом, - проговорил он. - Эти голодные твари, которые сидели вокруг меня, так разволновались, когда увидели собрата, что начали нервничать, а некоторые уже хрипели и скалились. Еще минуту, и они начали бы настоящую грызню.
Я выслушал объяснение и посмотрел на землю, где неподвижная старческая фигура лежала в огромной луже собственной крови.
- Теперь он наш, - проговорил я и вытащил копье.
Общими усилиями мы развернули его на спину. Бурый сел на землю рядом с телом, но я попросил его отодвинуться. Затем, установив наконечник на грудине трупа, я налег на древко. Повторив процедуру несколько раз, я увидел, что грудина раздроблена; доступ к сердцу, легким и печени был открыт. Учитывая, что мясо нести было не в чем, мы решили насытиться и отрезать лишь несколько кусков, которых должно было хватить до конца дня. Бурый сказал, что понесет голову, чтобы вечером мы смогли отведать мягкого человеческого мозга.
Съев половину сердца и легкое мертвого шакала, я принялся обрабатывать его правое бедро ножом, взятым у Такора. Бурый лег на спину и просто смотрел в небо, щурясь от дневного света и содрогаясь от каких-то внутренних болезненных ощущений.
- Знаешь, каким вопросом я все время задаюсь, - начал я, орудуя ножом. - Ты никогда не рассказывал мне про свое знакомство с Мондрой. И еще: в твоем вчерашнем поведении есть нечто удивительное.
Такор повернул голову и посмотрел мне в глаза. Я вновь увидел то выражение сожаления и злости, которое было на лице Бурого, когда он направлялся к рядам смертников, отказавшись от моей помощи ради сохранения копья. Когда он начал говорить, я видел, что слова льются сквозь огромное нежелание.
- Я повстречал Мондру через несколько месяцев после ухода Пато Молодого, - начал Такор. - Вначале наше сожительство приносило огромную пользу, но потом... Потом он рассказал мне про некоторые... из своих деяний. Помнишь, я говорил тебе, что попал на остров не из-за кощунства детей? Так знай, я добровольно пришел к тем, кто переправлял сюда стариков, потому что слышал, что на острове царит настоящий рай. Тогда моя душа была полна страданий, и знаешь, кто был их причиной? Мондра! Рассказывая о приключениях, которые ему довелось пережить, он поведал мне про свой последний военный успех, совершенный на старости лет. Это было маленькое селение, которое он и его приспешники сожгли до тла, наслаждаясь агонией женщин и детей, брошенных трусливыми мужчинами. Я выжил, но мои внуки и дочь... - Бурый зашелся диким кашлем, который длился несколько минут. Когда приступ прошел, глаза его были красными и полными старческих отчаянных слез - наиболее страшных слез в мире: - Их убили беспощадные твари, и тогда я впервые пожалел, что дал клятву никогда не мстить. Когда я услышал от Мондры его историю, то просто ушел.
Этот рассказ многое просветил. Мне стало невероятно жалко старика Такора, который пережил под конец жизни такое потрясение. Теперь я понял то выражение печали и злобы на его лице, мне стало ясно, почему уже столько лет Бурый не затрагивал тему Мондры, не желая задевать этих страшных для него воспоминаний. Мне вспомнилась та немая сцена в ночь побега и все стало на свои места.
В откровениях Такора я нашел еще одно волнующее место: те сведения, которые содержались в них о Проклинающем.
- Значит, он был безумен еще до того, как попал на остров, - удивленно проговорил я.
Бурый промолчал. Я посмотрел на его согнутую спину и осознал еще одно различие между ним и Мондрой: Такор всегда руководствовался разумом, не давая выхода сумасшествию, тогда как Проклинающий шел у своего безумия на поводу. Это был истинный признак силы, все остальное - лишь случайная игра эмоций и загадок, дарованных нам природой. Понимание этого еще раз убедило меня в том, что я давно для себя вывел: Бурый был достоин восхищения, ибо именно он являлся олицетворением силы и мудрости. Злой же опыт Мондры полностью затемнялся его освобожденным, выпущенным на волю безумием, лишая образ Проклинающего всякой привлекательности.
- Я восхищаюсь тобой, дружище, - проговорил я, отбросил нож и крепко обнял Такора, встав перед ним на колени.
Так две согнутые от старости фигуры на несколько мгновений слились в одну дрожащую плоть. Каждый был во власти собственных эмоций, питаясь энергией объятия для того, чтобы прийти в норму.
Вскоре я разжал руки и не глядя на Бурого вернулся к прежнему занятию. Он еще несколько минут сидел неподвижно, задетые струны памяти затихали слишком медленно. Затем Такор встал - сразу, даже рывком, и взял посох в правую руку.
- Скоро прибудут новые, - сказал он и посмотрел в ту сторону, где за деревьями пряталось море. - К этому времени мы должны быть как можно дальше отсюда. Мы вернемся к болоту, и пойдем по следам Шада.
Если найдем их. И если дойдем - подумал я, но не стал возражать.
Через десять минут мясо было заготовлено, голова убитого шакала лежала на земле, отделенная от трупа несколькими ударами копья и ножа. Теперь мы могли двигаться в путь.
- Мы должны вернуться к реке, - сказал я, вытаскивая из-за пояса мешочек с водой и протягивая его Бурому. - Это все, что у нас осталось.
- Через несколько часов, - коротко ответил Такор, нагибаясь, чтобы поднять отчлененную голову и засовывая мешочек за пояс.
Настало время двигаться. Сняв набедренную накидку - все, что было у меня из одежды, - я разложил ее на траве рядом с мясом. Быстро переложив туда все куски, я завернул накидку в узел и взял в левую руку; в правой было копье.
Мы двинулись. Такор шел впереди, задавая темп - наиболее быстрый для него и не утомительный для меня. Впереди расли кусты, деревья, кусты... Однообразный вид, к которому привыкли все обитатели леса. Изредка в нем можно было увидеть огромные кустарники жасмина, которые зачастую хранили в себе опасность засады.
После трех часов беспрерывного движения я почувствовал, что почва под ногами становится мягкой, пружинящей.
- Болото, - прохрипел Такор, замедлив шаг. - Скоро будет вода.
Я взглянул на его спину, затем дальше - вперед. Затем влево, где несла воды невидимая река.
- У нас еще есть хоть капля? - спросил я, остановившись на трясущихся ногах.
Такор повернулся ко мне и достал из-за пояса мешочек. Я с жадностью уставился на него, не замечая напряженного взгляда Бурого. Медленно, преодолевая какую-то невидимую силу, Такор тянул руку ко мне. Внезапно, мешочек вывалился из нее и, издав чавкающий звук, оказался в траве. Я упал на колени и взял его, нетерпеливо развязывая веревку. И только тогда, когда струя воды направилась мне в глотку я понял: с Бурым что-то происходит.
Он стоял и с мученическим выражением лица смотрел на свою правую руку, в то время как она тряслась в воздухе, объятая сильной судорогой.
- Что с тобой?! - воскликнул я, выронив мешочек.
- Не... знаю... - ответил Бурый, хватая пальцами левой руки трясущееся запястье правой, от чего все его слабое тело начало вибрировать.
Так мы и стояли, не в силах что-либо придумать, пока через несколько секунд дрожь не прекратилась так же внезапно, как и началась.
Я схватил Такора за плечи и помог ему сесть.
- Что? Что это было? - вопрошал я взволнованным голосом.
- Судорога, - тяжело дыша и массируя правое предплечье ответил Бурый, морщась от остаточной боли.
Я помог ему с массажем, пальцы жестко врезались в его мышцы.
- Старость... - через несколько минут проговорил Такор. - Смотри, ты разлил всю воду!
Я уставился на пустой кожаный мешочек, лежащий в траве. Вода вытекла из него в мягкую почву и просочилась туда, где ее невозможно было достать.
- У нас есть копье и нож, - проговорил я, нагнувшись, чтобы взять мешочек и подать его Бурому, чувствуя, что там все же остался один маленький глоток. - Допей то, что осталось, а я попробую докопаться до воды.
Копье в моих руках резко поднялось в воздух и мгновенно опустилось, проникая грубым каменным острием глубоко в мякоть болотной плоти. Для начала я решил добраться до земли и попробовать выжать из нее несколько капель. Опустившись на колени, я принялся пальцами врываться в почву, чтобы освободить небольшой участок от травы.
- Дай нож, - проговорил я сквозь стиснутые зубы, пытаясь выдрать из земли клочок спутанных неподатливых корней.
Бурый никак не отреагировал на мою просьбу, и я тревожно взглянул на него. Нет, к счастью судорог больше не было. Такор напряженно всматривался в пространство за моей спиной. Я обернулся, но никого не увидел; только вдалеке огромная ветка старого дуба медленно колыхалась у самой земли.
Когда я обернулся к Бурому, его огромные от удивления глаза безумно вращались между век. Изо рта доносилось странное бормотание, а правая рука как-то слабо подергивалась, будто он никак не мог решиться поднять ее и указать пальцем на что-то, приведшее его в такое возбужденное состояние.
- Молодой... там.. молодой... - бормотал он.
- Что с тобой? - за последние несколько минут я задавал этот вопрос во второй раз. Бурый никогда прежде не был в таком состоянии, как сейчас, а еще этот случай с рукой, после которого его лицо как-то странно изменилось... будто удлиннилось...
- Я только что видел там молодого, - теперь уже вполне вразумительно проговорил Такор. Взгляд его все еще был удивленным, но никакого безумного вращения глаз, подергивания рук уже не было.
Вот оно свершилось, Такор сошел с ума - была моя первая мысль. Молодого? Что он этим хотел сказать? Молодые мужчины никогда не высаживались на остров, не говоря уже о том, чтобы забираться так глубоко в его дебри. Значит, он имел ввиду не это.
- Пато? Ты видел там Пато Молодого? - испуганно спросил я, питая слабую надежду на то, что вчера при опознании трупа мы ошиблись и притащили в пещеру тело кого-то, кто был лишь похож на отшельника и что теперь Такор увидел настоящего Пато.
- Ты что, совсем потерял рассудок? - зарычал на меня Бурый. - Пато мы вчера скормили этому чудовищу, Мондре! Я говорю тебе, что там, около дуба я только что видел молодого воина, и клянусь, он нас тоже заметил.
- Откуда здесь взяться молодым? - удивленно проговорил я, раздражаясь. Я привык доверять Такору во всем, и если сейчас он с таким напором отстаивал, что видел там молодого, значит так оно и было. Если там действительно был молодой...
- Идем, проверим! - зарычал я и взял копье в две руки. При одном только упоминании о молодых я пришел в ярость. Им недостаточно было бросить нас, стариков, на этом острове, они задумывали что-то еще, если решили появиться здесь, в самом центре ненависти ко всему молодому!
- Не торопись так, - пытался успокоить меня мудрый Такор, но я его не слышал.
Не дожидаясь, пока он встанет, я направился к огромному старому дубу, тому самому, ветка которого колыхалась, когда я обернулся, чтобы увидеть причину волнения Бурого.
- Там ловушка, - донесся до меня его слабый голос. Плевать! Я успею вспороть живот хотя бы одному, иначе им не удастся меня взять. До дуба было около сорока шагов. Я шел так быстро, как мог, влекомый яростью и возмущением. Сзади доносился слабый голос Такора, но я мало что мог услышать из-за разделявшего нас расстояния и шума собственного дыхания. Кажется, он говорил что-то про Мондру - это имя я четко расслышал, но больше ничего толком не разобрал.
Наконец, дуб был передо мной. Я окинул его быстрым взглядом и увидел вверху облачное небо. Могло ли оно спокойно смотреть на деяния молодых? - думал я и отвечал себе: могло. Ведь я тоже когда-то был таким, и это, казалось, лишало меня права на ненависть. Но нет! Я давно уже расплатился за деяния молодости и не мог позволить этим отцеубийцам смеяться надо мной таким наглым образом.
Крепко сжимая копье так, что его острие было направлено вперед, я шагнул к дубу, нагнувшись, чтобы не задеть головой низко нависавшую ветку. Я ступил на небольшую поляну, находившуюся в тени из-за листвы деревьев. В нечетком изображении, которое обеспечивало мне мое старческое зрение, я видел лиственный купол, почти не пропускавший солнечных лучей. Здесь я почувствовал прохладу и... разочарование. Мой гневный взгляд искал и не мог найти то, что не представало перед ним уже много лет: молодое тело. Я вертел головой и не видел ничего, что хотя бы отдаленно мне его напоминало.
Минута прошла в напряженном разглядывании: никого и ничего. Ярость уже начала стихать, уступая место трезвым размышлениям. Я вспомнил, как Бурый пытался остановить меня и говорил что-то про Мондру. Что это было? Он, кажется, обвинял меня в том, что я повел себя так же, как сделал бы Проклинающий? Я задумался над этим и понял, что возразить нечего. Действительно, с утра я отверг образ Мондры, а сам действовал точно в его манере. Из этого следовало только то, что я никогда не был выше Мондры, а значит не мог быть выше и Бурого. Мне вспомнились те лицемерные мысли, которые я питал, когда заискивал перед Проклинающим, трясясь за свою ничтожную шкуру, и теперь собственный образ виделся мне в виде огромной скалы, граничащей с бездной: она гордится этим соседством и в минуты горделивости сама считает себя матерью бездны... Но ведь на самом деле бездне совсем не нужна эта скала, и только бездонная мудрость ее тихо шепчет: ты не я, в этом вся разница между нами...
Я начал медленно разворачиваться к Бурому. Внезапно, краем глаза я увидел нечто блестящее. Повернувшись обратно к поляне, я разглядел в ее центре что-то металлическое, почти незаметное в траве. Шагнув вперед, я направился к непонятному предмету: даже на старости лет любопытство еще бродило в моей никчемной голове.
Вдруг нога за что-то зацепилась. Сверху послышался необычный шелестящий звук, но я не стал туда смотреть: я уже знал, что это было и просто ждал наказания за совершенную глупость.
"Там ловушка", - говорил мне Такор. И он, как всегда, был прав.
Через секунду тяжелая сетка ударила меня по голове и повалила на землю. Это место было создано для таких ловушек и только старый выживший из ума дурак вроде меня мог в нее попасться. Я попытался перевернуться на спину, чтобы видеть молодых тварей, пожелавших еще раз надо мной надругаться. Но сетка была слишком тяжела, поэтому после неудачной попытки я решил не шевелиться, чтобы совсем в ней не запутаться.
Прошла минута. Никто меня не освобождал, и это настораживало. Вдруг сквозь собственное кряхтение я услышал какой-то отдаленный шум и понял, что приближается Такор, который пренебрег главнейшим правилом безопасности на острове: не скрывая своего присутствия, он преодолевал пространство до поляны, где я так позорно попался во вражеские сети.
Я увидел его ноги. Пара грязных старческих конечностей, испещренных синими полосками вен. Но что это? Рядом показалась одна, а затем и еще две пары, обутые в кожаные сандалии. Загорелая кожа обтягивала сильные молодые ноги. Теперь все стало ясно. Эти молодые отродья разделили нас и схватили по одному. Ничего не было проще - завоевать стариков силой. Что ж, кто чем богат...
- Таким методом вы не привлечете стариков на свою сторону, - услышал я голос Бурого, разглядывая его вновь одинокие ноги. Остальные разбежались по сторонам, должно быть, чтобы убрать эту чертову сетку с моего дряхлого тела.
Про какое еще привлечение говорил там Такор? Я не знал, что он имел ввиду, отметил только, что никто не держал его, будто Бурый был заодно с этими молодыми. Я решил не гадать, а просто дождаться, пока все разрешится естественным образом.
Наконец, пришло облегчение: сеть убрали. Схватив копье, я резко поднялся. Передо мной стоял Такор - без посоха, со спокойным... удлиненным лицом. Я посмотрел ему в глаза и не нашел там ничего, что говорило бы об опасности. Будто молодые оказались его давними приятелями, и не было ни единого повода их ненавидеть.
Я резко обернулся, выставив копье перед собой. Вернулась прежняя ярость. Передо мной стоял невысокий мускулистый мужчина, с блестящей гладкой кожей. Лицо его было большим и круглым, губы растянулись в доброй улыбке. На бедрах болталась простая накидка из коричневого меха. Справа и слева я увидел еще двоих, одетых так же. Каждый молодой держал в руках по тяжелому копью с металлическим наконечником. Он решил поиздеваться над нами! - подумал я и двинулся на врага, с ненавистью уставившись ему в глаза. Улыбка его не исчезла, как я рассчитывал, а стала еще шире.
- Старик, а ты говоришь, что мы должны быть повежливее, - заговорил мой враг, пятясь и отклоняясь влево. - Погляди в эти глаза - он же хочет меня убить, тогда как я пришел, чтобы предложить ему счастливую старость.
На секунду я замер, услышав его последние слова. Что-то безумное было во всей этой ситуации, и я силился понять, кто именно сошел с ума. Наконец, не желая больше терпеть издевательский взгляд и крепче сжав копье, я опять начал наступать.
- Похоже, нам попался еще один безумец, - все так же улыбался молодой. - И он все еще думает о себе, как о могущественном воине!
Это было слишком утомительно. Ходить по кругу с копьем в руке, направляя его в недостижимую плоть и выслушивать все эти издевательства. Вот она, сила моей ярости! Я не выдержал и несколько минут - сдался, как последний шакал. Размахнувшись, я бросил копье, но уже не столько затем, чтобы поразить этого изнурителя, сколько для того, чтобы придать моим намерениям завершенность.
Конечно, насмешник увернулся. От подошел к копью и нагнулся, чтобы поднять его, пока я овладевал собственным бессилием. Он отобрал мою ярость, пользуясь своим преимуществом над проклятой старостью. Теперь, охладив пыл, я вновь вспомнил про Мондру и почувствовал себя унылой, грязной скалой.
- Мы все-таки решили вступить в переговоры? - спросил насмешник.
- Послушай, что он скажет, - услышал я из-за спины голос Бурого.
- Что может сказать мне этот проклятый молодой? - уже спокойно спросил я, не ощущая сил для новой вспышки ярости. Ноги дрожали от усталости.
- Опять эта ненависть ко всему молодому, - проговорил насмешник, рассматривая копье, которое было отобрано у меня таким подлым образом. - Я привык, чтобы меня называли Аррид.
Улыбка сошла с его лица. Насмешник спокойно оглядывал мое обнаженное тело.
- Бедные старцы, - заключил он, протягивая руку в приглашающем жесте. - Идемте же, мы накормим вас, напоим и оденем, потому что сердце мое не камень, и глазам больно смотреть на эти изголодавшиеся стариковские лица.
У меня не было сил спорить с этим издевающимся молодым, называвшим себя Аррид. Что бы он ни говорил, это была лишь игра слов, загоняющая нас с Бурым в очередную ловушку. Чего еще можно было от них ждать?
- Это Мойс... и Синда, - сказал Аррид, когда я повернулся к Такору и увидел рядом с ним двух оставшихся молодых. Я принялся их разглядывать, думая о том, что являюсь участником какого-то сумасшедшего действа. Бурый протянул мне накидку, красную от лежавшего там мяса и я бездумно нацепил ее на талию, не интересуясь тем, куда же делась наша еда.
- Что это все значит? - наконец не выдержал я, глядя почему-то в глаза Такора. Будто именно он был ответственным за происходящее.
- Я все расскажу вам, несчастные, но сначала мы должны дойти до места, где вас ждет еда и вода, - проговорил Аррид и направился в центр поляны. Он нагнулся и поднял с земли слиток золота - вот предмет, который завлек меня в ловушку. Затем насмешник взял в охапку сложенную в один большой узел сетку и с этим грузом медленно направился в противоположную от реки сторону, предлагая нам следовать за ним.
И мы пошли, задаваясь немыми вопросами. Я ковылял рядом с Бурым, размышляя о том, почему он так спокоен. Наконец, осознав всю бессмысленность таких размышлений, я просто уставился в землю под ногами, чувствуя, как с каждым шагом во мне растут жажда и голод.
Вскоре мы вышли на открытое место - поляну, укрытую выжженной солнцем травой. В дальнем конце я увидел огромный мешок и несколько мелких вокруг него. Это было то, что обещал Аррид, и мне не терпелось приложиться к одному из мешочков с водой, а затем насладиться вкусом хорошо прожаренного мяса. Рядом с мешком сидели два молодых, каждый был с копьем и патрулировал взглядом свою часть поляны.
- Вот эта пара несчастных, которая стремится вернуться домой! - воскликнул Аррид, когда мы были рядом с мешком.
- Домой? - переспросил я, вспоминая, что такое дом и не желая возвращаться туда, где коротал свои дни мой недостойный сын.
- О каком доме ты говоришь? - почти одновременно со мной вопрошал Бурый. Ему ведь некуда было стремиться.
- Если вас это не устраивает, могу сказать по другому: вот эта пара несчастных, которая стремится вернуться к нормальной жизни.
Я посмотрел Бурому в глаза и почувствовал, как внутри начинает зарождаться раздражение.
- Можно ли отбросить эту мерзкую манеру обращения с нами и нормально все объяснить, - спросил я, вглядываясь в очертания мешка с пищей.
- О, вот это уже достойный разговор, - сказал Аррид и представил нам тех двоих, которые сидели около мешка: - Вон тот справа - это Нойла, слева - мой брат Вариоко.
Я всмотрелся в новых знакомых и захотел поскорее подвести разговор к теме пищи. Но я не успел даже открыть рот. Брат насмешника сам проявил инициативу:
- Пускай вначале уважаемые восстановят свои истощенные силы, - проговорил он, улыбаясь, от чего стало видно его сходство с братом. - Вы наверное, голодны?
Он даже не мог представить насколько! После слов Вариоко Бурый почти мгновенно повалился на колени, жадно протягивая руки к мешку и вытаскивая из него жареные куски. Один он подал мне, другой же принялся жевать остатками зубов.
- Баранина, - комментировал Аррид, пока мы захлебывались в безумном темпе поглощения пищи.
Нас не стесняло то, что эти люди были молодыми - самыми большими врагами всех островитян, потому что голод и старость лишили нас зубов. Мы только приспосабливались к обстоятельствам, и редко когда действовали из соображений гордости - в этом так же была заслуга острова.
Наконец, я насытился: теперь настал черед утоления жажды. Неуклюжими резкими движениями я развязал первый попавшийся под руку мешочек с водой и за несколько секунд влил его содержимое себе в глотку.
Тяжело дыша мы с Бурым переглянулись. Его красные глаза выражали то же, что и мои: насыщение, но в лице товарища было для меня что-то настораживающее. Я вспомнил, как оно выглядело, когда Такор жевал: напряженное, с каким-то оттенком страдания, будто пища приносила ему расстройство. Я подумал: сейчас не время спрашивать об этом.
Развернувшись лицом к стоявшему перед нами Арридом, я заговорил:
- Если вы проявили милосердие, накормив нас, то сделайте еще одно одолжение и расскажите нам, кто вы и зачем оскорбляете жителей этого острова своим присутствием.
- Твоя просьба вполне естественна, несчастный старец и я с удовольствием поведаю тебе нашу историю, - начал Вариоко, делая непонятные жесты остальным молодым. Те задвигались и разошлись по поляне, держа копья на готове. - Ты спрашиваешь, кто мы? И я отвечу: мы воины племени Ганко. Сомневаюсь, что тебе говорит о чем-нибудь это название, но суть нашего дела не в этом. Ты спрашиваешь о причинах - я скажу тебе и о них: прибыли мы сегодня с целью найти здесь двух старцев, которые по доброй воле согласятся вернуться с нами на материк и прожить там остаток жизни в сытости и спокойствии, так не свойственным этому недостойному месту.
Я не стал ждать его дальнейших высокопарных объяснений, а решил выяснить все прямыми вопросами:
- Вы прибыли сегодня с теми, которые должны высадить на берег новых?
- Новых?.. - задумался Вариоко. - Ах да... не совсем так. Видите ли, не буду скрывать - мы с ними зарабатываем один хлеб, но наша цель противоположна их цели.
Я не был удивлен. Теперь в моей голове зародилась одна мысль, которая могла принести немало веселья - злой радости над горестями этих молодых.
- Скажи... Вариоко. Вы прибыли вместе с теми, кто высадил здесь новых, а затем сами вышли на берег, чтобы углубиться в этот чуждый вам остров? - я думал про отряд Мондры, если только они успели, и не верил, что молодые могли так быстро его одолеть.
Брат насмешника задумался. В его влажных от ослепляющего солнца глазах сквозило сомнение, которое, наконец, развеялось.
- Нет, - ответил он. - Мы прибыли отдельно от них и пристали к берегу в другом месте. Но, уважаемый старец, ты не даешь мне договорить, поэтому у тебя и возникает столько вопросов. Дослушай же мою историю и потом будешь спрашивать.
- Твоя взяла, - сдался я, но голос мой изменился. Теперь было ясно, что молодые, так гостеприимно с нами обошедшиеся, еще не знают о том, какую встречу их друзьям организовал Мондра. - Мы внимательно тебя слушаем.
- Я не договорил о целях, преследуемых нами. Во-первых, я скажу о том, что это даст непосредственно вам: возможность...
- Об этом мы уже слышали, - прервал его я. - Заманчивая перспектива, но почти каждый из стариков, живущих на острове, однажды уже доверился вам. Это был слишком хороший урок, чтобы его забыть.
- Ты совершенно прав, сомневаясь. Но подумай, неужели бы мы тащились на этот остров столько километров по воде, чтобы обмануть двух старцев и вернуться домой?
- В том, что ты сейчас сказал нет ни капли доказательств, а только игра слов, - не унимался я.
- Старик, - в голосе Вариоко зазвучали угрожающие нотки, и я решил замолчать, испугавшись силы этого молодого воина. - Ты опять не дослушал меня. Придержи свое недоверие и выслушай мой рассказ, хотя бы из-за того, что мы накормили вас. Итак: вы уже знаете, что ждет вас... если вы согласитесь на одно незначительное условие. Я вижу, что жизнь здесь далека от идеальной, но там, на материке, тоже не сладко. Много новых племен, постоянные стычки между ними - сейчас там неспокойно, и нет возможности следить за всем...
- В чем состоит наша цена, - не выдержал Бурый, сурово вглядываясь в лицо Вариоко. То, что Такор проявил нетерпение, означало только одно: он уже догадался, к чему клонит молодой и негодовал по этому поводу. Я заметил, что его правая рука начала опять подергиваться, но Бурый не подавал виду, что она его беспокоит.
- Когда мы доставим вас в наше племя, вы должны будете прославлять жизнь на этом острове, чтобы наши старики сами захотели сюда отправиться, - молодой рассказчик решил говорить на прямоту.
- Вот как! - гневно воскликнул Бурый, но я заглушил его возмущение, быстро сказав:
- И это все?! - я старался придать своему голосу крайнее удивление, хотя на самом деле был раздосадован не меньше. Условие, выполнения которого сейчас требовал от нас этот молодой негодяй, призывало меня вновь делать то, в чем я уже давно раскаялся.
Я глянул на Бурого. "Ты должен дать мне возможность с этим разобраться, - говорили мои глаза. - Если ты хочешь добраться до этого чертова озера, позволь мне говорить!" Не знаю, понял ли меня Такор, но после этого он как-то опустил плечи и ушел в себя. Рука его начала трястись сильнее и теперь губы были слабо искривлены в гримасе сдерживаемой боли.
- Это все? - еще раз спросил я, жадно глядя прямо в глаза Вариоко. Кажется, он клюнул.
- Да, - проговорил он и добавил: - Но мы должны быть совершенно уверены, что никто из вас двоих не... не проболтается.
- Нам ли - старикам - впадать в амбиции? - сказал я как можно более убедительно. - Знал бы ты, на что вы, молодые, нас обрекаете, то не стал бы и сомневаться, что мы заплатим эту цену. Только... не позволишь ли нам с товарищем кое-что обсудить? Это касается кое-каких счетов с обитателями этого острова.
Вариоко задумался, но все же поднялся и отошел к дальнему краю желтой поляны - туда, где стоял его брат, всматриваясь в лес сквозь пышные кустарники. Они сразу же принялись о чем то разговаривать, поглядывая в нашу сторону.
- Такор, - обратился я к товарищу, который продолжал просто сидеть. Я заметил его внутреннюю напряженность, но сейчас не было времени об этом спрашивать. - Взгляни на ситуацию с такой стороны...
Он не дослушал меня и тихо проговорил:
- Если ты хочешь убедить меня принять их условия, то знай, что ноги мои не покинут этот остров.
- Неужто ты думаешь, что я собираюсь плыть с ними! - возмутился я. - Ты не понимаешь, нам надо тянуть время. Ты что, забыл про Мондру? Если он добился того, чего хотел, то они не станут тратить на нас ни минуты, потому что по горло завязнут в этом деле. Ты только подумай, сколько хлопот доставит им Проклинающий, если сможет доплыть до материка. Они сделают все возможное, чтобы не допустить этого. А пока, мы должны делать вид, что воспринимаем их предложение как подарок судьбы.
- Но как они узнают про Мондру? - спросил Бурый, и я понял, что он уже готов разыгрывать из себя классического обитателя этого шакальего острова.
- А вот так, - проговорил я о обернулся к братьям. - Вариоко!
Огромными шагами он преодолел разделявшее нас расстояние и сел около мешка.
- Итак? - спросил он.
- Несомненно, мы согласны, - проговорил я. - По дороге о ты расскажешь нравах ваших стариков, чтобы мы могли настроиться на общение с ними.
Глаза Вариоко рассмеялись, когда я проявил столь быстрое понимание.
- И твой товарищ... - начал было он, но я перебил.
- Только что в разговоре с другом мне припомнилась одна история, которая приключилась со мной вчера. Мне кажется, она должна очень вас заинтересовать. Не понимаю только, почему я сразу о ней не вспомнил. Наверное, старость...
- Что за история, - глаза Вариоко наполнились подозрением.
- Сейчас расскажу, - согласился я. Внезапно, меня осенила еще одна мысль. - Только ответь мне сначала на вопрос. Это очень важно.
- Что? Что ты хочешь?
- У нас с товарищем уже давно есть одна мечта. Мы лелеем ее, но никто не хочет приблизить нас к ее исполнению. Ответь, правда ли, что на этом острове есть озеро?
Вариоко странно покосился на меня, но спокойно ответил:
- Конечно есть.
- А ты... - начал было я, но он резко перебил:
- Старик, я ответил на твой вопрос. Теперь твоя очередь!
Я подавил волнение, начавшее было мною завладевать и решил подождать с озером.
- Вчера, когда я вышел к реке, чтобы напиться, увидел ниже по течению много... много стариков, - начал я свою сказку. - Огромный отряд - больше полусотни старцев. Я хотел было бежать, чтобы не стать их добычей, но они не заметили меня. Прячась за деревьями, я подошел к самому месту их отдыха, влекомый любопытством: мне не терпелось узнать, что же заставило столько обитателей этого острова, где каждый сам за себя, объединиться в отряд. Прежде я никогда не видел здесь групп, состоящих более чем из десяти человек, да и то, они вскоре разпадались. Любопытство подвело меня - я попался в их ловушку и уже был готов ко всему. Но природа сделала подарок - их главарем оказался мой давний друг, который не отдал меня на растерзание стае голодных шакалов. Он рассказал о целях его отряда, и, боюсь, они будут крайне не утешительны для вас, молодых...
- Отбрось все подробности, старик, - нетерпеливо проговорил Вариоко, взгляд его стал очень суровым. - Коротко расскажи, чего они хотели.
- Они направлялись к морю - туда, где вы обычно высаживаете новых, чтобы попытаться силой вернуть себе то, что вы отобрали у них обманом. Они звали с собой и меня, - говорил я, наблюдая, как волнение все больше и больше захватывает душу молодого и мысленно радовался этой перемене. - Я сказал, что догоню их, только позову с собой товарищей и присоединюсь к отряду, поэтому они отпустили меня. Но ведь я не дурак! Пусть даже их будет тысяча - этих дряхлых стариков, - но ведь рассчитывать на победу над вами!..
- Аррид! - воскликнул Вариоко в порыве нахлынувшего волнения. Когда насмешник подошел к брату, тот продолжил, резко бросая слова: - Иди на скалу! Быстро! И посмотри, как обстоят дела на берегу! Старики сказали мне, что для наших готовилась ловушка, я хочу знать, что там происходит!
- Неужто ты думаешь, что этот отряд может представлять для вас... - начал я, но Вариоко раздраженно воскликнул:
- Помолчи хоть немного! Мне надо подумать.
С этими словами он поднялся и направился к одному из молодых - кажется, это был Синда. О чем они говорили, я не слышал, но при этом Вариоко страстно жестикулировал, указывая то на нас, то в сторону моря.
- А теперь, нужно ждать, - сказал я, и протянул руку к мешку с пищей. - Бурый...
Такор лежал на земле и утопал в болезненных порывах судорог. Его мученическое лицо в безмолвном крике поднималось к небу, где бесшумно плыли облака, пронизываемые жестоким солнцем. Опять рука... Что бы это ни было, оно забирало силы Бурого и видя неимоверные страдания товарища, я всерьез испугался за его жизнь. Я подполз к Такору, секунду вглядывался в его конвульсии, в это страшную гримасу, которая завладела его старческим лицом, затем решился. Схватив трясущуюся руку, я почувствовал как она тверда. Необходимо было быстро остановить эти судороги, из-за которых лицо товарища начало уже белеть. Я изо всех сил дернул за дрожащую конечность! Раздался крик, старческий мученический крик боли. Наверное, молодые встрепенулись и уже неслись к нам, но мне, поглощенному заботой о Буром, было на все наплевать.
Судороги прекратились. Но не закончились мучения Такора, который, повернувшись на левое плечо, стонал и кряхтел, обливаясь горячим потом. Слева от меня показался Вариоко, взъерошенные волосы упали ему на глаза.
- Что со стариком? - спросил он, наклонившись, чтобы увидеть лицо Бурого.
- Это давнее, - соврал я. - Такое случается редко - примерно раз в пять дней вот уже несколько лет подряд. Какая-то старческая болезнь, наверно.
- Старик выживет? - подал голос тот, кого звали Нойлой.
- Конечно! - поспешил воскликнуть я. - Если до сих пор не умер от этого...
- Ладно, - оборвал меня Вариоко и молодые попятились, чтобы продолжить свои переговоры.
- Ты как? - мягко спросил я, садясь рядом с Бурым.
- Эти чертовы судороги... - его лицо поморщилось, когда он принялся массировать правую руку. - Скоро они доберутся до сердца - и тогда...
Я не хотел этого слушать. Такор не должен был умирать - вот, что я четко знал, и никакие его размышления не могли значить больше, чем это.
- Ты продержишься! - зарычал я. - Неужели ты сможешь так просто умереть? Нет, Бурый, я тебя знаю, дружище. Скоро мы найдем озеро, а пока! Пока мы съедим и выпьем столько, сколько сможем!
И я полез в мешок, чтобы достать для себя и Такора по большому куску жареного мяса.
- Анатас, - еле слышно проговорил Бурый, обращаясь ко мне по имени. - Анатас, не надо...
Я взглянул на него. Страдальческое лицо, широко открытые глаза, полные боли и страха, рука... Она снова начинала трястись!
- Бурый! - воскликнул я. - Бурый, не допускай этого! Пошевели ею! Давай, я знаю - ты можешь! Вот так, так! - я начал было массировать его руку, но увидев гримасу боли, перестал. - Слушай, если этот приступ повторится!.. Ты не должен!.. - мои мысли метались, я не знал, как заставить этого старого сумасшедшего что-то сделать. Меня пугало выражение его глаз, именно оно... Больше всего я не хотел, чтобы он смотрел вот так, смиренно, будто уже сдался и только ждет прихода смерти. Я почти орал, ощущая рядом с собой тяжелое дыхание товарища и где-то там, далеко - голоса молодых: - Ты же не веришь, что... Бурый, разве ты можешь позволить этому Мондре пережить себя? Неужели ты спокойно умрешь, зная, что эта мразь попирает ногами остров?..
Ничего не помогало. Бурый только спокойно лежал, вглядываясь в небо. Когда я сказал про Мондру, он едва заметно улыбнулся - как-то напряженно, еле-еле приподняв уголки рта и... вынужденно?! Будто что-то приказывало ему улыбнуться.
Вдруг глаза его заполнились резкой острой болью. Я ожидал увидеть трясущуюся руку, но вместо этого все его тело скомкала одна общая судорога. Бурый будто одеревенел... Улыбка... Эта проклятая улыбка, расползшаяся по его лицу, уродливая, вынужденная. Он трясся, хрипел, орал сквозь чертову улыбку - трясся дико от невыносимой боли и судорог, овладевших всеми его мышцами. Я почувствовал, что он уходит. Чьи-то руки схватили меня, когда я рванулся к Бурому и отволокли от умирающего, а он все лежал там и улыбался. Страшная страдальческая гримаса веселья...
Так он умер. В мучениях, и с усмешкой. Нет! Он не смеялся, это проклятая болезнь заставила его надругаться над собственным страданием и оскалиться, показывая, будто ее жертве нравилось тонуть в этой страшной нечеловеческой боли. Никому не могло нравиться! Точно не ему!
Я почувствовал, что больше никто меня не держит. Бросившись к Такору, я упал рядом, ощупывая шею... Нет, жизнь покинула это твердое, как камень, тело. И оставила на нем только улыбку... Изо всех сил я ударил рукой по челюсти Бурого. Нет, она не сошла от этого, а только чуть уменьшилась. В уголках рта показались тоненькие струйки крови, которые нависли на губах двумя огромными каплями.
Я отвернулся и упал лицом в траву, кряхтя от осознания потери. Сухая боль сжимала мою душу, принуждая тело кататься по земле. Слезы стекали в траву, но я не замечал их, а только думал об одном. Бурый отдал свою жизнь за меня. Эта мысль приносила с собой мучение. Многие годы я шел по его трупу, но в этот раз он не выдержал. Не смог. А может, не захотел...
Шли минуты, долгие, мучительные. Мне вдруг стало страшно открывать глаза, я боялся увидеть этот мир в новых красках. Потом мною завладело какое-то тягучее состояние, все предстало перед внутренним взглядом в серых тонах безразличия.
Я сел. Тела уже не было рядом: кто-то утащил его. Передо мной стоял Вариоко и что-то говорил. Наконец, его слова стали мне понятны:
- Старик! Старик, ты слышишь меня?! - восклицал он, вглядываясь мне в глаза.
- Слышу, - вяло проговорил я, не отрывая взгляда от одной точки.
- Так то лучше. Хорошо, когда ты отвечаешь, а не сидишь молча, потому что если ты говоришь, это значит что ты меня слышишь.
Что это за чепуху он нес? - подумалось мне. Вариоко не умолкал ни на секунду.
- Ты слушай меня, старик! Не смотри в одну точку, взгляни мне в глаза.
Я посмотрел. Обычные молодые грязно-зеленые глаза. Он что, опять издевается надо мной?
- Вот так лучше. О чем ты думаешь, старик? Неужели ты забыл, что тебя вскоре ждет? Дом, постоянное пропитание...
Да, он точно издевается, - думал я. Эта мразь думает, что если я только что потерял друга, то могу сносить его глупые выходки?
- Заткнись! - заорал я на него.
Но он не послушался. Даже наоборот:
- Вот! Вот это дело! - не унимался проклятый Вариоко. - Старина, не стоит зарываться в этой чепухе, в твои-то годы? Да забудь ты о нем! Хочешь... Ну хочешь, я расскажу о твоей мечте?
- Какой еще мечте, - тихо, почти шепотом спросил я, молясь, чтобы этот щенок поскорее заткнулся.
- Какой мечте?! Да ты совсем потерял рассудок, что ли? Ты сам говорил мне недавно, что у вас... была мечта. Про озеро, как я понимаю!
- Да, про озеро, - монотонно отвечал я. Ты никогда не увидишь этого проклятого озера, мысленно обращался я к Бурому.
- Вот видишь? Я прав! Так что, ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о нем? Я вижу, что хочешь, старик! Ты только слушай, не уходи в себя!
Проклятый Вариоко. Он все время болтал, заговаривал мне зубы, чтобы лишить возможности пообщаться со своим умершим другом. А я так хотел найти Бурого, спросить, почему же он все-таки улыбался тогда? Почему?..
- Где это чертово озеро, - не выдержал я напора Вариоко.
- О! Да ты уже почти вернулся! Так намного лучше, не правда ли? Ты хочешь знать, где спрятано озеро? Бедный, бедный старик. Ты наверное уже много лет его ищешь. Я прав? Да, наверное прав. Так слушай же, если хочешь знать. Но учти, тебе незачем это, ты ведь все равно уже не увидишь его! Ну да ладно, старик. Я не хочу, чтобы ты тут взбесился, поэтому расскажу тебе, где оно, твое озеро.
- Не тяни же, - раздраженно бросил я, чувствуя, что эта его манера скоро действительно сведет меня с ума.
- Это неблизко отсюда. Очень неблизко! Для тебя, я имею ввиду. Если бы дело шло обо мне, думаю, одного дня ходьбы вполне хватило бы. Отсюда тебе пришлось бы идти вон туда, - он указал какое-то направление, но я даже не взглянул на его руку. - Перпендикулярно к реке! Ты слышишь, что я тебе говорю? Перпендикулярно к реке! Сколько идти? Примерно около двух-трех дней, я думаю тебе бы этого хватило. Далее на пути твоем встретились бы три огромные ели. Они растут в уединении - рядом с ними ни кустика, только три большие ели и все. Вот тогда, тогда ты увидел бы эти три ели! Ты заорал бы от счастья, потому что это бы значило, что твоя мечта находится от тебя за несколько часов ходьбы! Слушай, не лезь ты к себе в душу, а слушай то, что я говорю. Так вот. Когда три ели оказались бы у тебя перед глазами, старик, ты посмотрел бы на самую высокую из них, а затем на самую низкую. Тогда твое сердце точно запрыгало бы от счастья! Я не шучу, так бы и случилось. Стал бы ты тогда между этими двумя елями, так, чтобы плечи касались их прекрасной смолистой коры и пошел бы прямо до зарослей жасмина, которые растут там неподалеку. И вот тогда, когда первый из кустов был бы твой, вот тогда то и надо было бы тебе остановиться. Потому что иначе ты запросто мог бы свалиться в пропасть. Ты ведь не забывай, старик, что это северный берег, а ведь ты знаешь, что северный берег находится гораздо ниже, чем остальные, потому что расположен на целых двадцать метров ниже над уровнем моря, чем вся остальная часть острова, ты ведь знаешь об этом?
- Я не был на северном берегу, и никогда не видел его, - монотонно отвечал я.
- Конечно же не был, старик! Туда пробрались только единицы из вас... Ну да ладно, я рассказываю дальше. Я вижу ты уже почти с нами, не так ли? Так вот! Ты взглянул бы вниз, лежа на земле и увидел бы только обрыв. А за ним лес - огромный сине-зеленый лес. Он, этот обрыв, который стал причиной смерти многих из вас, на самом деле выполняет святую роль, не допуская грязных безумных шакалов в это святое и прекрасное место острова - лес, окружающий озеро. Ты бы видел эти огромные сосны, возвышающиеся над голубыми небесного цвета волнами. О, ты влюбился бы в это место, старик, но жаль - ты никогда не изведаешь такого сладкого плода. Ну ладно, расскажу тебе еще и про обрыв. Те умнейшие из вас, кто догадался осмотреть его кромку, нашли в одном ее месте небольшую покосую линию - некий выступ скалистого края, спускающийся метра на полтора и заканчивающийся ровной площадкой, скрытой от пытливых глаз нависающей частью скалы. Учти, это самое опасное место скалы. Тут весь расчет идет только на твои руки, потому что ноги будут скользить и посылать вниз град из камней. После этого небольшого спуска тебе стало бы просто скучно - обычная тропинка в скалах, ведущая вниз, к звездам, отражающимся в водах озера!
- Мне становится противно, когда я слышу твои метафоры, - проговорил я сквозь зубы, но осознавая, что Вариоко добился своего: я с нетерпением и интересом слушал его рассказ.
- Ты что, хочешь знать, где находится этот спуск? Как же я не подумал, конечно! Так вот, если бы ты шел от елей так, как я сказал, то подойдя к кромке обрыва, ты мог бы спокойно вздохнуть, потому что спуск оказался бы прямо под тобой. Вот он - этот путь к озеру, - подытожил Вариоко. - Там, внизу тебе осталось бы только пройти несколько часов по лесу - и озеро, это прекрасное божественное озеро...
- Я больше не могу этого выносить! - воскликнул я. - Твоя болтовня...
Но договорить я не успел. Из леса, с той стороны, откуда брат болтуна-Вариоко привел нас с... Бурым, раздался пронзительный крик:
- Вариоко! - это был Аррид. Он выбежал из-за деревьев, мокрый от пота. - Вариоко, убираемся отсюда!
- Что случилось?! - судорожно вскрикнул болтун. Почему мы...
- Нет времени рассказывать! - торопился Аррид. Он указал в лес: - Там полсотни стариков! И они направляются прямо сюда! Я чуть не наткнулся на них, когда возвращался со скалы. Надо торопиться, они...
Насмешник не договорил. Из-за деревьев показались серые грязные тела старцев-смертников. В их руках не было оружия, им заменял его голод. Я резко поднялся на ноги, засовывая за пояс мешочек с водой и, пытаясь перекричать наступающую суматоху, заорал:
- Бросайте мешок, это остановит их на несколько секунд!
Только Нойла услышал мой возглас. Он схватил огромный мешок, набитый кусками прожаренного мяса, и широкой дугой послал его в центр поляны, в ту сторону, с которой подступали шакалы. Когда мешок оказался на земле, несколько кусков вывалилось из него и застыло в желтой траве. Отступая вместе с молодыми к противоположному краю поляны, я наблюдал, как толпа смертников набрасывается на мешок. Первые из них неуклюжими жадными движениями пытались вытащить оттуда мясо, некоторые упали на колени, подбирая рассыпавшиеся куски. Те же, кто был сзади, попросту набрасывались на впереди идущих, вгрызаясь им в плечи и спины.
- Старик! - орал мне в ухо Вариоко. - Поторопись, иначе мы не сможем тебе помочь!
Но я его не слушал. Мне хотелось увидеть главаря этой банды шакалов, которая бесновалась сейчас на поляне. Поэтому я просто стоял в тени, за деревом и смотрел, как смертники превращали друг друга в кровавое месиво, падая на землю и придавливая своим весом других. Наконец показались стражи с посохами. Они безжалостно обрушивали на смертников свое оружие, но от этого мало что менялось. Некоторые шакалы падали после таких ударов в желто-красную траву и больше не двигались, другие только старались отползти подальше, но никто не вставал и не строился в ряды, как того хотели стражи.
Я почувствовал, что остался один. Молодые двинулись дальше в лес, в суматохе и испуге забыв про меня; Такор больше не мог быть рядом, чтобы каждый раз подставлять свою заботливую спину; впереди, на поляне, свора безумных старцев терзала сама себя, не находя разума остановиться. Теперь, когда Бурый проиграл свое тело этому тысячу раз проклятому острову, я был одинок. Бездна покинула свою скалу, выставила ее на всеобщее обозрение и посмешище.
Я почувствовал, что уже не хочу видеть главаря. Это был точно не Мондра - думал я, потому что тот нашел бы выход. А остальное меня не интересовало. Я начал отворачиваться от поляны, освещаемой беспощадным солнцем, но в этот момент на нее ступил старец, который на несколько мгновений приковал мои глаза к себе. Это был Синий Шад. Его разгневанный вид показался мне каким-то смешным, поэтому я просто развернулся и зашагал прочь. Мне вдруг стало ясно, почему Шад покинул озеро, но теперь я только безразлично пожал плечами.
У меня не было ни еды, ни воды, ни копья. Нож остался вместе с Бурым - пусть хоть это послужит свидетельством моей искренней благодарности этому несчастному человеку. Или, может, счастливому?.. Теперь то он точно счастлив, думал я и ковылял вперед, сам не зная, куда. Наверное, к озеру, - возникла бледная мысль, и теперь я уже не испытывал такого пыла, который был раньше. Пусть его жизнь не пропадет даром и я найду это чертово озеро, думал я. И пусть я умру в его синих заветных водах с мыслью о том, что мечта Бурого свершилась...
Я начал припоминать все, что рассказывал мне молодой болтун. Прямо. Я должен был идти прямо два или три дня, пока не увижу три высокие ели? Кажется так он говорил. Что ж, так тому и быть. Пройду. Дальше - просто. Обрыв, спуск, лес и озеро. Вот и все полезное из рассказа Вариоко.
До заката я безостановочно шел, не думая про усталость, вспоминая вид сгорбленной спины Бурого, который никогда не показывал своей боли, если от этого зависел результат. Наконец, когда солнце уже зашло, я зацепился за корень какого-то дерева и с грохотом повалился на землю. Все тело ныло от боли, ноги дрожали, их будто кто-то выкручивал. Подняться я уже не смог, и никакие предосторожности не способны были заставить меня это сделать. Так я и лежал, не двигаясь, кряхтя и стеная от боли в почках, не в силах ни встать, ни заснуть. Перед глазами мелькали потные молодые тела, их мертвые лица страшно улыбались, сотрясаемые дикими судорогами...
Ночь, пришедшая спустя вечность, обдала меня прохладой и вернула в реальный мир. Я почувствовал жгучую жажду и протянул руку за спину, где, заткнутый за пояс, лежал мешочек с водой.
- Отпей совсем немного, - сказал я себе и исполнил приказ. - Теперь положи его обратно и постарайся уснуть.
Так и сделал. Сон заставил себя долго ждать, а когда пришел, то погостил в моем теле совсем недолго. Когда я проснулся, еще не рассвело. Лежать здесь было пустой тратой времени.
- Ты еще даже полпути не прошел! - торопил я себя, пытаясь достать несгибающимися руками до поясницы, которая по-прежнему истязала меня приступами резкой боли. Но я уже не обращал на это внимания, просто массировал большими пальцами в области почек и сотрясался от страшной рези.
Ночь подходила к концу. Я возобновил темп вчерашнего дня, только теперь шел аккуратнее, чтобы в темноте за что-нибудь не зацепиться. Когда справа показалось зарево, я понял что иду в правильном направлении, и ускорил шаг, стараясь тратить силы наиболее полезно.
Вскоре после рассвета я почувствовал адские приступы голода. Остановившись, я присел, чтобы испражниться и осмотрелся вокруг в поисках каких-либо ягод. Нет, ничего вокруг не было. Только деревья и кусты.
- Что ж, - пробормотал я, - придется питаться листьями. Ты уже не раз так делал, сможешь опять.
Я подошел к ближайшему кустарнику и сорвал с него несколько листьев.
- Не останавливайся! - скомандовал я себе. - Будешь есть на ходу.
Так я и шел, пережевывая горькие листья и запивая их водой из мешочка. В ушах моих все время звучал громкий занудный голос Вариоко, рассказывающий, как мне добраться до озера.
Новый день был еще изнурительнее, чем предыдущий. Вчера, - думал я, обливаясь потом и переставляя ноги в плавающем размытом изображении перед глазами, - я имел возможность до отвала набить свой желудок жареным мясом. Теперь же я не видел никого и ничего, что могло мне помочь. Все вокруг в сгущающихся сумерках слилось для меня в сплошную грязно-зеленую кашу. Я хотел есть, голод прыгал в желудке и избивал его нежную плоть своими когтистыми уродливыми лапами.
- Еда, - бессмысленно бормотал я, слизывая с губ капельки пота. Их горький от съеденных листьев привкус заставлял меня морщиться от отвращения. - Хватит на сегодня листьев, хватит...
Эту ночь я провел в каком-то бреду. Мне мерещились тысячи зеленых листьев, улыбающихся мертвым оскалом, озерная вода падала с неба, когда в старом сумасшедшем мозгу земля переворачивалась вверх ногами. Я пытался проснуться, чтобы потом хоть на несколько часов забыться в спокойном сне, но ничего не мог поделать. Утро пришло слишком рано, я вглядывался в белое небо на востоке и думал о том, что не дойду до трех елей. Я умру прямо здесь, высохну и развеюсь по этому острову, так же как Бурый... как и все в этом проклятом мире.
- Ты должен идти, - рычал мой смертельно уставший голос, захлебываясь и задыхаясь.
С неимоверным усилием я все же встал. Вытащив из-за спины мешочек, я почувствовал, что в нем остался ровно один глоток. Несколько секунд я боролся с собой, но, наконец, пересилил сиюминутность и положил мешочек обратно.
- Ели... - бормотал я, испуская слюну, которая стекала на подбородок и собиралась там в большие капли, которые затем падали на грудь. - Три высокие ели...
Я отправился дальше. Медленно, будто во сне, я переставлял ноги, почти ничего перед собой не видя и только мысль о Буром гнала меня вперед. Я вновь жевал листья - хоть какая-то пища, - и думал о том, что теперь я травоядное, следовательно - не хищник. Я надеялся, что кто-нибудь, кто живет в этих голодных краях, подумает точно так же и, возомнив себя хищником, нападет. Вот тогда-то я вкусил бы настоящей пищи, теплого человеческого мяса, и напился бы кровью.
Когда солнце было там, где оно еще светит, но уже не жарит, я вдруг резко остановился, потому что больше не мог выносить этой смертельной жажды.
- Черт с ними, с этими проклятыми елями! - заорал я и достал мешочек.
Развязав его, я в одну секунду влил в себя последний глоток, но не получил никакого облегчения. Жажда и голод давили меня своими тяжелыми тысячетонными ногами и я не мог противопоставить этим самым злым человеческим врагам ни капли воды, ни даже маленькой крошки пищи.
Вдруг сквозь завесу горячего пота я увидел те самые три ели. И Вариоко был прав, я действительно заорал, потому что почувствовал прилив невероятного облегчения, пробившегося сквозь пелену всех моих тяжестей.
Крик мой был слаб и непродолжителен. Несмотря на охватившее меня безумие, я понимал, что нельзя терять сил. Их и без того было слишком мало. Я направился к елям, около которых действительно не росло ни одного куста. Их близость придала мне новых сил и я решил преодолеть спуск сегодня. Устраиваясь между двумя деревьями, - самой высокой и самой низкой елью - я вспоминал о том, как мы с Бурым спускались к морю по крутой опасной тропинке, чтобы позволить волнам омыть наши грязные тела. Что ж, теперь я тоже спущусь по опасной тропинке и направлюсь к водам озера, чтобы засвидетельствовать перед Такором, что жизнь его обрела завершенность...
Я направился к огромным кустам жасмина, росшим в пятидесяти шагах от меня. Мой шаг был тверд - я не мог допустить расслабленности, потому что отлично помнил слова Вариоко:
- Он, этот обрыв, который стал причиной смерти многих из вас... - говорил болтун.
Эти слова не стоило пропускать мимо ушей. Я не хотел умирать, не выполнив миссию, возложенную на меня признательностью к Такору, поэтому должен был со всей возможной строгостью контролировать свое тело хотя бы на время спуска.
Наконец, один из огромных ветвистых кустов был передо мной. Я обошел его справа, не опасаясь того, что в нем окажется голодный шакал, потому что знал, что скрывалось за этими разросшимися в разные стороны ветвями.
Резко схватившись за одну из веток, я отпрянул назад; вниз полетело несколько камней. Передо мной открылся вид на северный берег. Слева, далеко-далеко я увидел синюю дымку моря. Невозможно было отличить его от неба, и теперь я знал, что морские волны омывают один из прекраснейших берегов в мире. Оглядывая сверху огромный лес, растянувшийся на северном берегу и уходящий далеко вправо, на восток, я еще раз пожалел о той кощунственной мысли, которая заставила меня и других молодых тогда еще мужчин превратить эту красоту в уродливую колыбель смерти.
Что ж, не время было об этом думать. Все это давно в прошлом, теперь же необходимо преодолеть этот страшный спуск, от которого где-то в паху все сжалось с неимоверной силой. Я лег на живот и подполз к кромке оврага, вглядываясь в скалистые стены в поисках тонкой линии - скалистого выступа. И вот мои полуслепые глаза наткнулись на него. В первое мгновение я решил, что это и есть конец моего путешествия. Действительно, ниже была площадка - я разглядел ее, когда проследил взглядом за тоненьким выступом. Но хватит ли в моих руках силы, чтобы преодолеть эти полтора метра до площадки и не полечу ли я вниз, чтобы забрызгать камни кровью?
Не теряя времени, я подполз к нужному месту обрыва и начал разворачиваться так, чтобы ноги оказались рядом с краем. Отползая назад, я почувствовал, что одна нога уже повисла над пропастью, а другая все еще упирается в край коленом. Медленно, размеренными четкими движениями я опять начал пятиться. Теперь уже почти все тело висело, только локти упирались в край уступа, покосая линия которого плавно шла вниз, к площадке.
Глубоко вздохнув я нырнул в пропасть. На пальцы сразу навалился огромный вес, и я хотел было вернуться в прежнее состояние, чтобы набраться сил, но уже не смог. Я цеплялся за тонкую выступающую полоску, чувствуя, как с каждой секундой мое тело все тяжелеет и тяжелеет. Вариоко был прав - ноги действительно некуда поставить, задыхаясь думал я, медленно переставляя руки по уступу, и молился, чтобы мне хватило сил и мужества преодолеть эту преграду - при любом исходе последнюю в моей жизни. Холодный и скользкий камень давил мне в грудь, резал пальцы, но я не имел права обращать на это внимание. Внизу меня ждала свершившаяся мечта, и не только моя, но и того, благодаря кому это произошло. Я сосредоточился на тех нескольких десятках сантиметров, которые оставались до конца, бормоча себе под нос:
- Скоро конец, скоро конец...
Я преодолел его! Небольшая площадка оказалась под ногами даже раньше, чем я мог ожидать. Первую минуту я стоял и задыхался. Кряхтел, сопел, хрипел и кашлял, избавляясь от напряжения, накопившегося в голове. Это было страшно, но я не должен был растягивать тратить слишком много времени, потому что впереди ждал еще спуск, а затем поход через лес.
- Вперед, - гнал я себя. - Не думай только о себе!
Я осмотрел дальнейший путь. Как и обещал Вариоко, это была узенькая скальная тропинка, похожая на древнюю лестницу со стертыми временем ступенями. Она была опасна для спуска, но все же намного легче, чем то, что я уже преодолел.
Спустя полчаса мои ноги ступили на каменистую почву северного берега - единственного места на острове, которое было воспето в мечтах сотен старцев. Теперь все выглядело здесь совсем иначе, нежели с высоты - не было моря, впереди сквозь сумерки я видел множество деревьев. Это был обычный лес, и только одна особенность отличала его от других лесов острова: он содержал в своем сердце огромное озеро. И уже сам этот факт делал его самым ценным и самым прекрасным из всех лесов мироздания.
Я направился к первому дереву и понял, что иду по слабой, но все же заметной тропинке. Мой уставший мозг не в силах был проанализировать, что это значило, а просто воспринял факт. Сон, подступавший ко мне так же быстро, как опускающаяся темнота, вынуждал трясущиеся ноги ступать быстрее. Когда я достиг первого дерева, я не смог удержаться на ногах и опустился сначала на колени, а затем и вовсе лег на живот. Через несколько секунд я заснул, убаюканный тихим шелестом листьев...
Этой ночью я спал, как убитый. Проснувшись, я почувствовал, что голову прижигает утреннее солнце, поэтому встал и отошел в тень деревьев. Здесь было хорошо и прохладно - в том лесу, что остался наверху я не мог позволить себе растрачиваться на подобные наблюдения.
Не желая терять ни секунды, я отправился в путь, ощущая жгучую боль в горле и животе.
- Что тут поделаешь, - говорил я хриплым голосом, - несколько часов придется обойтись без еды и воды.
Легко было говорить.
Я шел между деревьями по тропинке и ни секунды не сомневался, что она приведет меня к озеру. Никого не опасаясь, я думал о пище, которая была так далеко, и не мог заставить себя опять жевать эти листья. Жажда довлела надо мною Дамокловым мечем, но я все время заглушал ее мыслями о Буром.
- Он бы стерпел, - бормотал я. - Он бы все стерпел.
И это помогало. Я шел и разговаривал сам с собой, оттягивая время и решаясь. Наша с Такором мечта приближалась так быстро, как только я мог идти.
- Он ждет, - говорил я себе и на губах моих появлялась слабая улыбка.
Ноги, как мне казалось, передвигались с огромной скоростью. Но впереди ничего не менялось: тропинка, деревья, трава, кусты...
Вода! Что-то синее показалось там, вдалеке. Оно скрывалось за деревьями и, возможно, это было еще не озеро, но дух сбывающейся мечты! Голубой, витающий в воздухе, будто сказочный туман, легкий, воздушно легкий и с запахом самой Природы!
Я почти уже бежал, оставляя за спиной целую жизнь! Здесь сходились пути реального мира и сбывающихся грез, и я хотел бы запомнить этот миг надолго, но осталось так мало времени, так мало...
Теперь я уже ясно различал воду. Прохладную, живительную, прозрачную воду, сквозь которую я смогу увидеть всю свою жизнь - от влажных блестящих глаз матери и до этого самого момента. Я остановился у самой кромки и окинул взглядом это чудо святой Природы. Мои глаза донесли до меня только слабое отображение того, что на самом деле расстилалось перед ногами, но мне было достаточно и этого голубого пятна, наполнявшего мою душу умиротворенной сладкой песней. Впервые за столько лет я засмеялся, как ребенок, будто по-настоящему сейчас был не я, а малое неопытное беспечное и святое дитя...
- Бурый! - Лепетал я. - Ты видишь эту красоту? Теперь она твоя! Сколько лет мы с тобой стремились к ней и вот! Мы добились своего. Мы! С тобой!
Я шагнул вперед и почувствовал, как ноги окунаются в блаженную прохладу. В эти счастливые минуты я уже не хотел пить, и не стремился насытится. Передо мной была только вода, и больше не существовало ничего иного. Я шел все дальше и дальше. Отбросив накидку, я углублялся в холод моей мечты и горько плакал, оттого что Бурого не было рядом. Где же он, этот мудрец, который всю свою старость дрожал только от упоминания об озере и который покинул жизнь в таких страшных муках? О! Его не было рядом со мной в блаженную и горькую минуту, когда я уже всем телом ощущал счастливое погружение в священные воды.
- Я никогда не забуду тебя! - проговорил я, ныряя глубоко-глубоко, чтобы вода очистила мои тело и душу от вековой грязи. - Ты слышишь! Никогда!..


20 - 28 июля 1999 года.
Александр Остапенко

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"