Овчаров Виталий : другие произведения.

Жестокие истины Часть 2-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Степь - проклятие божье. Нужно родиться здесь, чтобы смириться с ее бесконечным однообразием. Трава, небо, солнце. И линия горизонта, как арканная петля косматого атечля. Сколько ни иди - не вырваться, не скрыться, и всё туже затягивается на горле петля.
  А в сухой траве бешено стрекотали кузнечики. Им одним и доставало смелости заниматься своими нехитрыми делами в присутствии стольких людей: всё остальное спешило поскорее убраться с пути многоголосой человеческой змеи. Змея ползла по степи, щупая вокруг пространство конными разъездами: странное существо, рожденное волей одного человека, рожденное, чтобы убивать и покорять. Шли хацелийские пехотинцы, шли аррские арбалетчики, брело столичное полуголодное воинство, проезжали, устало клонясь к седельным лукам, гвардейцы.
  Ах, с каким бы удовольствием повернули бы они назад! К семьям, к мелким земным радостям и горестям, к извечной гарнизонной дреме. Но Ангел сказал: вперед! И они шли вперед.
  Дрожал, вибрировал раскаленный воздух. Время от времени на растянувшиеся колонны, на обозы, на овечьи гурты налетал горячий ветер. Он приносил тучи песка: пустыня была близко. Для песка не существовало преград. Он копился в складках одежды, скрипел на зубах, попадался в хлебе и каше. У иных от песка репалась кожа вокруг ногтей, а губы покрывались сеточкой кровоточащих трещин. Другие смотрели на мир воспаленными глазами. Каждый спасался как мог: кутал лицо в платок, покрывал шлем, доспехи бурнусом, наподобие тех, что носят в Бардахе. Толку от этого было мало. С пугающей быстротой разрастался обоз, и столь же стремительно таяли полки и эскадроны . Пятый Уланский безо всяких сражений усох на треть: степь взимала свою дань. "Еще две недельки так повоюем - и хана нам!" - сказал Лонгрен Книн своим офицерам на совете. Офицеры слушали его с угрюмым молчанием: Книн всего лишь облек в форму то, что давно зрело в голове у каждого.
  Разбить атечлей на зимовниках не удалось Прознав про надвигающуюся грозу, они еще в апреле снялись с насиженных мест и откочевали в глубь степей, всё дальше и дальше удаляясь от тучных летних пастбищ. Ангел после короткого колебания решил двинуть армию следом. Теперь он расчитывал прижать кочевников к пустыне и там раздавить, измотанных преследованием и лишениями. Это было рискованно, но вскоре риск стал оправдываться. К изнуряющей жаре, кузнечикам, к песку и ветру прибавился запах разлагающихся овечьих и лошадиных туш, которые усеяли степь на много километров окрест. У атечлей открылся джут. Напряжение росло. Стычки, редкие в первые дни, стали обычным делом. Атечли словно злые шершни жалили имперскую змею в бока. Вдруг из какой-нибудь балки появлялась пыльная туча, и, клубясь, катилась к обозам. Туча выла волчьими голосами, под сотнями лошадиных копыт стонала земля, летели легкие камышовые стрелы. Дрогнет сердце, поддавшись внезапному страху - налетят, сомнут, изрубят в кровавую лапшу. И красные от крови уши, нанизанные на кожаный ремень, будут болтаться на загорелой спине степного воина в одной связке с ушами почерневшими и высохшими: свидетелями других побед.
  Элиот не отлучался от обоза. Раненых почти не было; большинство его пациентов свалила дезинтирия: следствие неумеренного употребления протухшей воды и солонины. Кипячение воды - самое надежное средство от дезинтерии, но даже дров не хватало в степи: в костры бросали кизяк: сухие коровьи лепешки. У улан пухли животы, кожа покрывалась красной сыпью, начинался горячий бред, рвота, кровавый понос. Немного выручали древесный уголь и соль. Но этого было мало. Гораздо лучше соль помогала при тепловых ударах, и Элиот, заручившись поддержкой Книна, приказал добавлять ее в питьевую воду.
  В эти дни он с удивлением понял, что старый мошенник Сульт не зря ест свой хлеб. Мастер Годар привил Элиоту пренебрежение к заговорам и прочим кудесам. Знахарь был смешон, когда пытался лечить дезинтирию с помощью вареных гусениц и жженых волос утопленника, но это не мешало ему быть второй по популярности личностью в полку. Уланы с удовольствием прислушивались к заклинаниям Сульта, с благоговением взирали на дым, идущий из его носа, и поверяли ему даже те свои тайны, которые не решались открыть на исповеди. Сила знахаря заключалась в умении проникать в человеческие души, и Элиот лишний раз мог убедиться в справедливости слов Шетуаза, говорившего, что лекарь - всего лишь проводник. И как бы ни старался он, изощряясь в изготовлении снадобий и в постановке диагнозов, играть роль проводника лучше, чем Сульт, он не мог. То была еще одна жестокая истина, и Элиоту пришлось проглотить ее, как и многие другие.
  Где-то там, впереди, далеко ли, близко - был предел, за который ему не дано переступить.
  
  
  Жара. Солнце в зените: тень на дороге съежилась в маленькое пятнышко. Элиот, запрокинув голову, пьет воду из фляги. Венчик у фляги теплый, приник к шершавым губам. Вода тоже теплая, затхлая. Длинный глоток, еще глоток... Элиот с сожалением отрывается от фляги, затыкает пробкой горлышко. Ничего не поделаешь: норму воды опять урезали, а давно ли уланы купали коней в чистых струях Ияра? И месяца не прошло. Но могучий Ияр остался далеко позади, и Восточный Вал скрылся за горизонтом. А атечли - вот они, рядом. Редкие колодцы забиты падалью, а дождей всё нет и нет. Вчера пришла жутковатая весть: кобылятники разбили обоз, идущий из Редеи с припасами, охрану с ездовыми частью побили, частью увели в плен. Спаслось лишь несколько человек, они и рассказали о случившемся. Вот почему Элиот по глотку цедит воду и слизывает соль со спекшихся губ.
  Лошадиная морда мягко толкает в лопатку. Элиот делает шаг вперед и в сторону, пропускает телегу и идет рядом, держась за борт. Осоловелые глаза его равнодушно скользят по согнутой спине кучера, задерживаются на улане, который лежит в телеге. Обветренная физиономия, пшеничные усы. На усах дрожат крупинки пота, жилистая шея побагровела от огня, бегущего в венах. В жестких курчавых волосах запутались колкие соломинки.
  Жара. Бредит улан:
  -Матка! Ма-туш-ка! Пойдем до речки купаться!
  Голос пропитой, а тянет будто мальчишка. Вчера еще он беззаботно улыбался синему небу, а сейчас окунулся в горячий бред и бродит по зеленым лугам своего детства. Все они - гуляки, пропойцы, отчаянные храбрецы, - совсем не то, за что выдают себя. Они презирают жирное спокойствие обывателя. Женам они предпочитают портовых шлюх, а хозяйским заботам - трактирный разгул. Но ни шлюх, ни трактиров в их бреду, почему-то, никогда не бывает...
   Элиот оттягивает у улана веко: открывается желтое глазное яблоко, в которой - как поплавок на волне, - бессмысленно болтается зрачок. Желтизна глаз указывает на поражение печени; скверно.
  -Сегодня пусть пьет пунцовую воду, сколько влезет. - говорит он кучеру, - Завтра дашь с утра ложку соли натощак, а воды больше не давать. Угольный фильтр, как обычно. В остальном положимся на Николуса и божье провидение. Или его убьет горячка, или солнце высушит заразу.
  Последних слов он мог бы и не произносить: кучеру они вовсе ни к чему. Тем не менее, кучер усердно кивает головой. У него своя забота: не попасть бы в полк. Он неплохо устроился тут, а приказом Мясника молодому лекарю дана большая власть в обозе. Армия, что же тут скажешь? Вчера головастик был колодником, а сегодня сам кого хочешь на цепь посадит. И гнется, гнется кучер гибкой своей спиной, а в глазах угодливость. Но каков Мясник, а?! Знает, чем привязать к себе. Властью! Потому что любому приятно слышать, когда его называют "господин лекарь". Хотя "мастер Элиот" звучало бы еще лучше.
  -Господин лекарь! Вас будто... господин полковник требует!
  Элиот поднимает тяжелую голову. Кучер смотрит на него круглыми, как пара коронеров, глазами. "Слышите зов?" - говорит он и показывает кнутом в голову колонны. Элиоту требуется время осознать, что шум, поднятый там, имеет к нему прямое отношение. Кажется, полковнику опять нужна помощь.
  Сонливости, той сонливости, которая сковывает людей в жару - как не бывало. Сердце нехорошо екнуло: третьего дня Лонгрен Книн перебрал вина и язва дала о себе знать. И тут же волной накатила злость: Элиот вспомнил о предательстве. Злился даже не на полковника, а на себя за то, что так легко простил обиду, которую прощать никак не следовало.
  -Кобылу прикажете выпрячь? - спросил услужливый кучер, соскакивая с телеги.
  Элиот прикусил губу и отрицательно помотал головой.
  -Но вам не догнать пешим. Эскадроны, должно, далеко ушли. - настаивал кучер.
  -Обойдется. - непонятно ответил Элиот, - На муле поеду. На карнаухом.
  -Ваша воля.
  В голове обоза Элиот нашел возбужденного адъютанта, который сообщил, что должен незамедлительно доставить лекаря к господину полковнику. Это был двенадцатилетний мальчишка с нарисованными угольком усами. Когда Элиот поинтересовался, в чем причина столь поспешного вызова, адъютант мужественно прохрипел, что, мол, не лекарского ума это дело. Элиот разозлился и именем Ангела отобрал у адъютанта коня.
  -Один я скорее доберусь до полковника. А за конем потом в обоз придешь, - сказал он на прощание адъютанту.
  Шатер полковника стоял в небольшой ложбинке, несколько в стороне от выбеленных солнцем уланских палаток. Он был высокий и просторный, и степной ветер играл конскими хвостами на бунчуках, вывешенных у входа. И еще около шатра стояли, потряхивая гривами, десятка два аргамаков. Все они были как на подбор: узкоглазые, тонконогие, вислозадые и неопиуемо дорогие. У Элиота в глазах зарябило от обилия разноцветных плюмажей, золотых сбруй и атласных попон с вышитыми на них гербами. Вокруг шатра было выставлено оцепление: Элиот без труда узнал рынд из личной охраны Ангела. Вид у них был вальяжный, ничуть не грозный, но то был сплошной обман: телохранители Ангела слыли лучшими рубаками в Империи.
  Элиот придержал коня. Ангел! - подумал он, костенея. Именем и волей божьей... Он потрогал сухим языком нёбо. Святой Николус, как же не хочется туда идти! Но куда денешься?
  Одинокий всадник, видимо, вызвал у телохраниелей подозрение. Рябой рында окликнул Элиота:
  -Кто таков?
  -Я лекарь. Мне велено прийти.
  Рында сплюнул и пробормотал презрительно что-то насчет прыщика на заду.
  -Пошел вон, малолетка, не свети здесь, - добавил он.
  Элиот смешался: он понятия не имел, что ему теперь делать. На беду или на счастье полог шатра колыхнулся, и в проходе обозначилась знакомая медвежья фигура.
  -Ну, живо, живо! - сказал недовольно Лонгрен Книн, - Какого дьявола вы моего лекаря задерживаете, судари?
  Рябой рында, раздасадованный тем, что какой-то уланский полковник выговаривает ему, отошел в сторону. Книн, не обращая на рынду никакого внимания, схватил Элиота за рукав и потащил за собой. У входа он остановился и внимательно посмотрел своему лекарю в глаза:
  -Догадался ль, что за гость у нас? - спросил он тихо, - Говори Ангелу "Светлый", глаза не прячь и робости не выказывай, он этого не любит. Но и не зарывайся, место свое знай. Понял? Теперь идем.
  Ангел стоял, прислонясь к опорному шесту и скрестив на груди руки; его полукругом обступили какие-то люди в доспехах. Не зря, ох не зря придворный рифмоплет Дрокк заметил однажды, что недвижность членов Ангела есть признак величия. Более всего Ангел походил на памятник самому себе. И поскольку он молчал, молчали и остальные. Тишина разлилась под куполом; только ветер хлопал надутой парусиной шатра, да жужжали мухи.
  Ангел был высок ростом, строен, узок в плечах. Плащ, выкрашенный в цвет индиго, спускался до самых пят. Спереди, где полы расходились, можно было видеть расшитый золотыми птицами шелковый кафтан. Из клювов своих птицы пускали тонкими спиралями огонь и дым: Элиот узнал грифонов, сказочных существ, символизирующих власть. Пояс украшала громадная бляха круглой формы, окантованная причудливой вязью из сплетенных лап и хвостов. На указательном пальце правой руки тускло блестел серебряный перстень с печаткой, а ноготь был надорван, и под ним запеклась кровь. Эти руки, покрытые царапинами, с шелушащейся кожей могли принадлежать каменщику, моряку, крестьянину.
  Маски на Ангеле не было. Загорелое узкое лицо, высокий лоб, длинный нос с тонкими ноздрями, глубоко посаженные глаза. Щеки и подбородок заросли черной щетиной, усы, зывитые кверху - таков был Ангел без маски. Голову он держал немного набок, и, разглядывая Элиота, заломил правую бровь. Видимо, и он не ожидал увидеть лекаря столь юного возраста, потому как секундой спустя спросил у Лонгрена Книна, махнув подбородком в сторону Элиота.
  -Это кого же ты мне привел, полковник, а?
  -Лекаря, Светлый! - отозвался тот, - От язвы меня пользует, не жалуюсь!
  Ангел снова повернулся к Элиоту:
  -Как твое имя?
  Элиот вдруг понял, что следующий вопрос будет об учителе, а он не сможет даже соврать, потому что за спиной сопит Лонгрен Книн, знающий, что учитель - мастер Годар.
  -Э... - сказал он хрипло, чувствуя, как пол уходит из-под ног, - Элиот, С-светлый...
  -Почему он заикается, полковник?
  -Оробел, Светлый! - извиняюще прогудел Книн, - Сопляк...
  Он кулаком ткнул Элиота в лопатку: смелей, смелей, парень.
  -Ты рекомендуешь мне мальчишку, который дрожит, попеременно краснеет и бледнеет, заикается на людях и осмеливаешься утверждать, что он лекарь?
  -Я отвечаю за свои слова и своих людей, Светлый! - заворчал, просыпаясь, медведь, - Прверь его!
  -Достойный ответ! - промолвил Ангел, пряча в усах улыбку и повернулся к Элиоту, - Ты можешь привести в чувство эту падаль?
  Носком сапога он ткнул в бок человека, валяющегося посреди шатра: Элиот только сейчас увидел его. По виду это был самый настоящий кобылятник: грива черных волос, татуировки вокруг глаз и правое ухо, превратившееся в бахрому в тот самый день, когда мальчик становится мужчиной. На шее, бронзовой от загара, болтались многочисленные амулеты, изображавшие разных зверей, в волосы были вплетены красные нити. Кожаные штаны, кожаные мокасины, кожаная же куртка с коротким рукавом дополняли картину. Но было и нечто необычное: к одежде пленника во множенстве были пришиты медные колокольчики, а губы вымазаны известью. Куртка справа лопнула по шву и в прорехе виднелось тело, покрытое глубокими царапиными. Бедолаге не повезло: верно, у него запутался в стремени сапог, и лошадь мотала его по земле, прежде чем ее поймали. Но, разумеется, не ради пары сломанных ребер звали лекаря. Ключица атечля была разрублена: в ране, черной от крови, уже копошились мухи. Куртка в этом месте тоже пропиталась кровью и поднялась колом.
  -Его надо перевязать.
  -Этого не требуется! Сделай так, чтобы он говрил! Выполняй!
  -Хорошо, я попробую.
  -Надо прибавлять "Светлый"! - зарычал полковник, пуча глаза.
  -Я попробую, Светлый, - произнес Элиот.
  Он склонился над раненым, одновременно стягивая через голову суму. Секунду он колебался, выбирая между нашатырной солью и спиртом. При глубоком обмороке соль могла забить дыхание, и потому Элиот достал склянку со спиртом. Он отжал ножом дуги идеально ровных зубов и вылил в глотку раненого немного спирта. Эффект был мгновенным: атечль закашлял, несколько раз глотнул воздух, и разлепил глаза. Взгляд его был смурным: атечль, видимо, не понимал еще, в какую передрягу угодил. Но затем он увидел Ангела, и с губ его сорвалось несколько гортанных слов.
  -Говорит, что узнал вас, Светлый, - перевел полковник и шумно прочистил нос, - Догадливый, бродяга!
  -Спроси, где стоит с главными силами Аполек? - негромко произнес Ангел.
  Книн задал вопрос, но ответа не последовало. Пленник насмешливо смотрел ему в глаза и молчал. "А-а, ящерица копченая!" - проворчал полковник и почесал одну руку другой. Видно было, что ему не терпится пустить кулаки в ход, и только присутствие Ангела его сдерживает. И тут пленник заговорил. Поток слов извергался из его уст, а Книн молча слушал и перекатывал с носка на пятку свое большое тело.
  -Что он говорит? - спросил Ангел, теряя терпение.
  -Говорит, что ветер разбросает по степи наши черные головы, лишенные ушных бутонов, что волос из хвоста жеребца Макалла пройдет сквозь наши печенки, а волки, тяжелые от человечины, будут кататься по земле и играть костями И Макалла будет смотреть на наши мучения, и радоваться, пируя на бычьей шкуре. Ну и дальше, в том же духе...
  -Да этот дикарь поэт! - засмеялся тихо Ангел, а свита разразилась подобострастным хохотом и заплескала в ладоши.
  Ангел подошел к пленнику и остановился,скрестив на груди руки. Складка его плаща коснулась щеки Элиота. Прикосновение было совсем легким, но оно обожгло кожу, как плеть: прострелило по нервным окончаниям, нырнуло в мозг и растаяло где-то в пятках. Элиоту захотелось отереть щеку рукой, но он осмелился только немного отстраниться, чтобы не касаться этого плаща. Ангел не обращал на него никакого внимания: этот мальчишка был для него не важнее тех мух, которые во множестве роились воздухе под куполом шатра. Он стоял не шевелясь, и вдруг наступил каблуком на разрубленную ключицу пленника. Тот издал булькающий звук, скорчился, обхватив обеими руками пыльный сапог. Ангел, оскалившись, смотрел на него сверху.
  -Он может умереть, Светлый! - предупредил Элиот, отводя глаза, но Ангел и тут не удостоил его своим вниманием.
  -Интересно, сколько ты выдержишь? - спросил он у пленника.
  -А если применить более тонкое дознание? - сладким голосом прожурчал тщедушный человечек в монашьей сутане.
  -А если тебе взять взаймы у осла хоть каплю мозгов, Трай? - передразнил Ангел, - На дознание уйдет сколько еще времени, а этот подлец слишком слаб, чтобы вынести пытку.
  Вдруг пленник начал быстро говорить что-то, давясь словами и задыхаясь от боли. Заинтересованный Ангел убрал с раны ногу и повернулся к Книну:
  -Переводи!
  -Все то же, - фыркнул полковник, - Я их хорошо знаю, Светлый! Подохнуть хочет, бродяга, вот и дерзит напропалую! Мол, лучше смерть, чем рабство. Лопухи ему отрезать, вот что!
  Голова Ангела понимающе качнулась вперед:
  -Это мысль. Атечли своими ушами дорожат больше жизни, не так ли? Переведи ему, Мясник, что я с большим удовольствием освобожу его от ушных... бутонов, которые так безобразно раскинулись по обе стороны глупой башки. Переведи также, что если он станет отвечать на вопросы, то сохранит себе жизнь и даже свободу.
   Полковник, кряхтя, присел на корточки перед пленником и начал втолковывать ему, что хочет от него Ангел.
  -Говори, ящерица! - полковник съездил атечлю по носу, - Ты у меня заговоришь!
  Ангел молча наблюдал за суетой Лонгрена Книна, качаясь с носка на пятку. Кажется, его раздражала вся эта сцена, но он пока не вмешивался. И чем больше продолжалось это молчание - молчание Ангела и молчание раненого, - тем больше выходил из себя полковник. Он уже жалел, что так поспешно известил Ангела о языке. Когда его уланы приволокли атечля, он обрадовался, потому что представил себе все приятные последствия этого события. По опыту полковник знал, что одна хорошая новость на фоне потока плохих дорого стоит, и не обманывался, надеясь на повышение. С приездом Ангела он стер улыбку с лица, но она никуда не делась из его глаз: советник Трай, глядя на него, проворчал своему секретарю, что Мясник сегодня похож на кота, сожравшего чужую сметану. Всё начиналось так хорошо, и вдруг на тебе: проклятый кобылятник отказывается говорить! Прежде следовало самому допросить атечля, а еще лучше - прирезать его без лишних разговоров. Это избавило бы его от того унижения, которое приходится терпеть сейчас. Трай, дворянский недомерок, должно быть, млеет от удовольствия, наблюдая, как его враг бьется с кобылятником! Полковник бросил торопливый взгляд на советника, и заскрежетал в ярости зубами: Трай, стоявший за спиной Ангела, беззвучно смеялся ему в лицо.
  Лонгрен Книн выхватил нож и прижал острое лезвие к лохматому уху атечля:
  -Обкарнаю, слышишь?
  Он уже не заботился переводить слова на чужой язык, но жест его был достаточно красноречив. Раненый вздрогнул всем телом, и впервые в его глазах мелькнул испуг. На ломаном, но вполне человеческом языке, он промычал:
  -Не нада иноз-жик. Убирай-та, поз-жалста. Я говорыт-та.
  Полковничьи губы от удивления сползлись в гузку.
  -Ну, - сказал он, - Ну... А ты, оказывается... Ладно, уберу, но гляди, задница копченая: вот он висит на поясе, всегда готовый!
  -Йок! Я говорыт-та. - повторил раненый, морщась, - Масса Аполек стоит-та в Трех колодц-та! Соррок тысятш воинсков под эним! Истрелка кинет- неба тшерна! Копыт-та ударит - иземля трескат, такай сила! Инез-жный глотка воинсков от ярост-та крастны. А с полунотш брат бегит-та, самургет масса Иэлик и под эним десят и еще полдесят тысятш воинсков! Эррах! Исекат-та тэррценна, как баррашка!
  Голос его уже не стонал, как было вначале, а звенел натянутой струной.
  -Что он несет? - спросил Ангел тревожно, - Самургеты кровные враги атечлей! Масса Иэлик в союзе с Империей!
  -Эррах! Масса Аполек и масса Иэлик крови смешат-та! Два брат-та: два палетсс у рука!
  И атечль поднял здоровую руку, показывая два растопыренных пальца: указательный и средний. Со стороны могло показаться, что он норовит забодать этими пальцами Ангела. Нервный смешок прыгнул из груди Элиота, но он не позволил смеху вырваться на свободу, и только судорожно икнул.
  -Это точно?! - спросил Ангел, нависая над раненым. - Отвечай, кобылятник!
  -Йок! Веррна говорыт-та! Самургет и атеч-олия - брат-та.
  -Как у вас с водой?
  -Три колодт-ца - три казан вода. Лошак пей, баррашек пей, воински пей.. ис-совсем суха. Пырей, молочай нет, клевер нет... колючка ест. Будет бой!
  -Ага, ага! - взяв себя за подбородок, произнес Ангел, что-то быстро прикидывая в уме.
  - Будет бой. - тихо повторил Лонгрен Книн, - Аполек от Трех колодцев не уйдет. Куда ему идти - в пустыню?
  -А если взять кобылятников в клещи? - глубокомысленно произнес Трай, - Уланы слева, гвардейцы справа.
  Ангел с интересом взглянул на него:
  -Надо же... стратег чернильный! - протянул насмешливо, - Лихо, лихо!
  Трай густо покраснел, открыл рот, собираясь что-то сказать, но Ангел отвернулся от него.
  -Предлагаю держать совет. - сказал он, - Будем думать, что делать и как поступить... А ты, господин лекарь, изволь позаботиться о раненом. Как только он встанет на ноги, пусть идет куда душа пожелает: мое слово крепко!
  
  
  
  V
  
  - Пошла отседова, стерва!
  Кучер зло ткнул кулаком в лошадиную морду.
  -Ишь, какая! Хлебца захотелось! Я те дам хлебца... - ворчал он, вытаскивая из-за пазухи тряпицу. Воровато оглянулся через плечо - не видит кто? - развернул тряпицу, достал отттуда шмат сала, отпластал ножом кусок. И вдруг замер с салом около усов: показалось - от караульного костра отделилась фигура и направилась в его сторону. Но , кажется, обошлось. Кучер тревожно задвигал челюстями.
  Нет, ошибки не было! У восточных ворот что-то происходило. Кучер отчетливо видел, как шест, на котором болтался бунчук, качнулся, и поплыл влево. Ветер принес отдаленный гомон, приглушенное конское ражание, железный звон.
  И вдруг ночь взорвалась звуками! Барабан бил сполох. Барабан рокотоал, гудел, буравил сердце, и откликаясь его зову, в разных концах лагеря запылали факелы. Какие-то люди гурьбой пробежали мимо, и кучер, шепча молитву, полез с воза - запрягать лошадей.
  
  Элиота тревога застала под телегой, где он спал, бросив на землю кусок овчины. Разбуженный, он торопливо надел сапоги и побежал к лазарету, спотыкаясь в темноте о разбросанные на земле вещи и на бегу застегивая ремень. Несколько раз налетал на таких же, еще тяжелых ото сна и ничего не понимающих людей.
  В лазарете творилось черт знает что: крики, беготня, неразбериха. Между телегами и возами молнией проскочила весть: выступаем! Наконец, хоть что-то стало проясняться. Надо было запрягать лошадей, но куда там: почти все были сведены в ночное. Трое посланных за лошадьми ушли и сгинули. Элиот отправился искать лошадей сам.
  У восточных ворот он в темноте едва не сбил с ног низкорослого улана. Улан, качнулся, но устоял. Элиот, посчитав, что инцидент исчерпан, хотел двинуться дальше, но тут выяснилось, что улан крепко держит его за шиворот и отпускать не желает.
  -Я-т-т!.. - раздался знакомый булькающий голос, - Ку... куд-да? В баран... всыпать плет-тей... в бараний рог с-скручу, я-т-т!
  Это был эскадронный Ёрш. Элиот извинился, и Ёрш, сменив гнев на милость, обрисовал ситуацию.
  Конница, еще вчера выдвинувшаяся к Трем колодцам, настигла и разбила сильный отряд кочевников. Было взято много пленных, скот, табуны лошадей. Но остальные атечли во главе с самим Аполеком, не приняв боя, растворились в ночи. Это сильно обеспокоило Ангела: исчезнувшие массы вражеской конницы могли теперь появиться где угодно и когда угодно. Опасаясь за тылы, он приказал подтянуть к Трем колодцам пехоту и обозы. В охранение были выделены Второй и Пятый уланские полки.
  -Что же, и Мясник здесь? - перебил Элиот.
  -Угм! - подтвердил Ёрш.
  От него волнами распространялся запах конского пота и сыромятных кож: Ерш, должно быть, всю ночь не вылезал из седла.
  -А что, господин капитан, табуна не видали?
  -Там... - Ерш махнул рукой в степь. - В низиночке.
  Элиот подумал, что у него мало шансов найти лошадей в такой тьме. Но и в лагерь возвращаться тоже не хотелось. В конце концов, он решил никуда не идти, тем более, что вскоре к ним подошли и другие знакомые офицеры. Несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое: Пятый Уланский только что вернулся от Трех колодцев, и дух победы еще не выветрился из уланских голов. Разговоры крутились, главным образом, вокруг недавнего боя. Священник Сульт шумел и махал руками более других, в сотый раз рассказывая, как он убил первого в своей жизни человека.
  Элиот недолго топтался у восточных ворот: вскоре табунщики пригнали коней, и он поспешил в лазарет. Как только ездовые и санитары занялись делом, суета и неразбериха исчезли. Ему даже не пришлось приказывать, все происходило само собой. Примерно через четверть часа на востоке начала заниматься заря, и тогда же лазарет пришел в движение.
  День обещал быть жарким, но безветренным. Высоко в небе плыли легкие, как пух, облачка. Звезды гасли одна за другой, и луна с каждой минутой становилась все бледнее.
  То, что у Трех колодцев одержана важная победа ни для кого уже не была секретом. На переднем возу под этим впечатлением грянули удалую песню:
  
  Боро- боро- боролись
  На крестьянской дочке!
  Свата- свата- сватались
  К капитанской дочке!
  
  Песня птицей порхнула с одной телеги на другую, и скоро уже сотни хриплых глоток нестройно орали:
  
  Моли- моли- молились
  На поповской дочке!
  Торгова- торговались
  К маркитантской дочке!
  
  Шло время. Пыль лезла в нос, утро перекипало в день, колеса, нещадно скрипя, пожирали километры. Давно уж смолкли песни, солнце стояло высоко, и по спине сидевшего впереди кучера бежали первые струйки пота. Элиот от жары совершенно сомлел. Лег на дно телеги, закрыл глаза. Надо бы встать и пройтись пешим, но нет сил, нет...
  Чья-то тень пала на лицо: Элиот даже не шевельнулся.
  -Неплохо! - раздалось над ухом, - Сдается мне, этот парень далеко пойдет!
  Элиот вскочил: над ним нависал полковник Лонгрен Книн.
  - Даром время не теряешь! - дружелюбно сказал он, - Знавал я одного алхимика: тот, бывало, тоже все норовил в осадок выпасть!
  В маленьких медвежьих глазках плясали зеленые искры. Элиот достаточно хорошо изучил полковника, чтобы почувствовать его возбуждение. Звезда Лонгрена Книна в последние дни пошла вверх: Ангел выдвигал его и даже доверил командование обозом. В знак своей особой признательности он приставил к полковнику соглядатая: прозрачноглазый человечек маячил за широкой спиной его, теряясь среди адъютантов, скриб и прочих штабных крыс.
  Бросив поводья, полковник поехал рядом с телегой. Могучий, в яблоках, жеребец, важно изгибал шею, словно понимал, какого седока несет на своей спине.
  -Да, алхимика, - продолжал полковник, как ни в чем не бывало, - Происходило это лет двадцать тому, тебя, лекарь, тогда еще и в проекте не значилось! Сошлись мы с ним странно. Раз довелось мне возвращаться ночной порой. И замечаю я, будто кто идет за мной. То ли черт, то ли человек. Я встал, жду. Подходит. Пьяны-ый - не дрова даже, а опилки какие-то... Чего надо? - спрашиваю, - чего увязался? Дело, говорит, есть. Какое еще дело? Вдовицу такую-то , говорит, знаешь? А я с этой вдовой тогда крутил: коронеров у нее немеренно, а мужика нет... Я, конечно, насторожился, но отвечаю, мол, как же, знаком. И что ты думаешь? Вдова у него приворотное зелье заказала! Я, говорит, алхимик в пятом колене, меня весь Портовый квартал знает! Я испугался, как не испугаться? - накинут узду, и конец. Взял его за грудки. Что ж это, говорю, али с дуба ты рухнул? Ведь я тебя в жандармерию сведу! Сорок восьмой статут! Обмяк он. Говорит, зла мне не желает, и даже деньгами поделится, но с условием. Чтобы я то есть в любовь с бабой сыграл. Вот чепуха! Сроду я этим не увлекался. Сначала отказаться хотел, но думаю, деньги не лишние, а с вдовой так и так потом разорву. Ударили по рукам. На другой день вдова мне подносит чарку. И улыбается, змея! А мне-то не до смеха! Как подумаю, что в другой раз мне крысиного яда намешает, да вот так, с улыбкой поднесет!.. Все бабы - барахло бессовестное. Если б не это самое, ни за что с ними не связывался! Окостенел я. Чего это, спрашиваю? Хацелийское, говорит. Ха - хацелийское! Как будто я хацелийского не знаю! Настоящее хацелийское как янтарь на свету играет, а это мутное, брага брагой. Ну, выпил. В голове зашумело, и в самом деле, бес в меня вошел: всю ночь вдову мял, только к утру спустил. Как полагаешь, что за пойло было?
  - Возможно, бобровая струя... - сказал Элиот, колеблясь.
  - Бобровая струя, надо же! А впрочем, может и она. Да только эту вдову я через неделю послал куда подальше, не получилось у меня в любовь играть. А она потом на алхимика того донесла; так он и сгинул в рудниках, неприкаянный. Ты, лекарь, должно, не помнишь, а прежде с колдовством строго было: Око за этим следило.
  Полковник замолчал, сделался задумчив. За его спиной, словно мыши, вполголоса переговаривались штабные. Полковник оглянулся на них, и разговоры сейчас же смолкли, словно он скомандовал "смирно". Он вздохнул, отвернулся. Тоска глодала печень Лонгрена Книна, и он, не привыкший к тоске, недоуменно кособочил голову. Это началось еще утром, когда пришло известие о его назначении на должность командира обоза. Он не сдавался, до поры у него хватало сил изображать веселье, но теперь они кончились. Полковник провел рукой по лбу, словно просыпаясь и взглянул на Элиота.
  - Погоди-ка, - сказал он хрипло, - Чуть не забыл.
  Из переметной сумы он извлек дневник мастера Годара и Книгу и передал их Элиоту.
  -Держи свое имущество, лекарь. Мне оно теперь ни к чему.
  Элиот с замешательством принял книги.
  -Но! - сердито крикнул Лонгрен Книн и ударил коня пятками.
  Отъехав влево от дороги, туда, где линия пологих холмов приподнимала горизонт, он оглянулся. Телегу, на которой ехал Элиот, уже видно не было: все сливалось в гигантскую пеструю змею, голова и хвост которой тонули в пылевой завесе. Это совсем не понравилось полковнику: он чувствовал, что не владеет ситуацией. Он решил пропустить обоз: там, в хвосте таилась главная угроза. Обоз - три тысячи возов, - растянувшись на многие километры, со скрипом влачился на восток. Полковник засопел с ненавистью: попробуй, прикрой такую колбасу двумя полками! Но Лонгрен Книн не привык сетовать на судьбу.
  - Пруст!
  - Да, господин полковник!
  - Клянусь святым Мартелом, они ползут, как стадо кляч на скотобойню! - сказал Лонгрен Книн, указывая на телеги, - Пришпорь их! Переломай ребра ездовым, делай, что хочешь, но дай мне скорость! Дай скорость!
  Он сделал еще несколько подобных распоряжений. Грубое лицо его, покрытое пылью, приняло упрямое выражение: у губ образовались складки, нижняя челюсть выдвинулась вперед.
  -Проклятое солнце! - он погрозил кулаком небу, - Спасибо, ветра нет.
  -Какого черта мы вообще сюда поперлись? - сказал он немного погодя, - Хвосты кобылицам крутить? Здесь нет ничего, только копченые задницы, да еще солнце и песок! Светлый мог бы найти развлечение и получше!
  Прозрачноглазый хищно подобрался. Лонгрен Книн, заметив это, развернул своего жеребца и стал теснить им низкорослую лошадку соглядатая.
  -Что, уважаемый, жареным запахло? - крикнул он, - Может, желаете сию же минуту отбыть к Ангелу с доносом? Извольте, только своих людей я вам для охраны не дам, у меня все наперечет! И передайте вашему Траю, что я его тоже имел... ввиду! Я еще...
  -Господин полковник! - тревожно перебил один из штабных.
  -Чего тебе?
  -Никак, разъезд наш?
  Лонгрен Книн, приставив к бровям задубевшую ладонь, посмотрел в ту сторону, куда указывал офицер. Там в степи пылили две лошади.
  -Наметом стелят... - сказал он, - Что у него, капитан?
  -Копье!
  Передний всадник высоко поднял копье: знак тревоги.
  -Дождались. - проворчал полковник, - Возы в круг! Возы в круг на холмы! И к Ангелу с донесением кого-нибудь пошлите!
  Еще двое умчались в сторону обоза; Лонгрен Книн даже не оглянулся. Насупясь, скрестив на груди тяжелые руки, ждал разъезд. Через минуту разъезд поравнялся с ними, всадники осадили заморенных коней. Полковник не спрашивал о причине тревоги, и так было ясно. Его интере6совало другое.
  -Сколько их?
  -Тысячи! - крикнул тот, что был впереди, - Через полчаса будут здесь!
  -А знамя какое?
  -Верблюжья голова на черном, господин полковник!
  Улан, задыхаясь, привстал на стременах и протянул руку в сторону холма.
  -Значит, сам Аполек пожаловал. - кивнул полковник.
  Теперь он успокоился. Бой еще не начался, но неизвестности уже не было. Он распорядился подтянуть в хвост первый и второй эскадроны своего полка на случай, если придется отражать атаку атечлей. Время - вот что мне сейчас надобно, - думал он. Успеет ли змея свернуться в кольцо? От этого зависело многое, но полковник знал, что тут его возможности невелики. Он мог выиграть минут десять, не больше. Все же обоз слишком огромный. Слишком. И слишком мало в прикрытии. Хорошо бы иметь еще пару полков. За спиной его беспокойно ерзали в седлах адъютанты.
  -Штаны подтяните, господа уланы! - насмешливо произнес полковник, и шум стих.
  Ну что ж, - думал он, - стало быть, повоюем. А Ангел все-таки скотина, только два полка выделил. Приказать-то легко, приказывать все умные. Тут бы и Сандро не совладал. А чем он хуже Сандро? У Сандро был мыс Опид, а у него будет этот... Как же это место называется?
  -Как называется это место? - спросил он не оборачиваясь.
  Никто не знал. Полковник, не удивился и не расстроился, только головой качнул. Ничего, название будет, был бы успех... Он еще покажет, чего стоит Мясник! Однако же, пора подойти эскадронам... где их дьявол носит? Первым эскадроном он сам когда-то командовал. Самый любимый, - подумал он с нежностью. Дети... детки мои. Война - это лучшее, что он знал. Лучше женщин и лучше вина. Лучше богатства и власти. Война дала ему все: и женщин, и богатство, и власть.
  Земля застонала под сотнями лошадиных копыт: подходили эскадроны. Сперва из-за пригорка показались кончики пик, потом круглые шлемы, потом лошадиные головы: эскадроны словно росли из земли. Четко развернулись, не изломив строя и замерли у полковника за спиной. Он и здесь не оглянулся, не переменил позы. Он знал: множество глаз сейчас прикованы к нему, так же как и судьбы всех этих людей слиты с его судьбой. Полковник смотрел вперед. Степь, выжженная солнцем, мирно дремала, ковыль, разбавленный кустиками чайного дрока, ник к земле. В синем небе кружилась пара жаворонков, цвиркали кузнечики. Степь затаилась.
  Лонгрен Книн слегка тронул пятками коня и поехал вдоль строя, вглядываясь в пыльные лица.
  -Господа уланы! - крикнул он, напрягая всю свою могучую глотку, - Вчера вот этим ушам, - он указал на свои заросшие уши, - в ставке милостью и волей божьей Ангела пришлось выслушать много горьких слов! Уланы кончились, сказал мне Ангел!
  Волна гневного ропота пробежала по эскадронам.
  -Да, так он и сказал, клянусь святым Мартелом! Он сказал мне: теперь надеяться можно только на гвардейских псов! Слышали?! Кабан ушел из облавы, сказал Ангел, ушел ободранным! В то время как гвардейские псы висели у него на боках, нашелся один уланский щенок, который испугался клыков и уступил кабану дорогу! Теперь щенок годится только на то, чтобы пасти овец, сказал Ангел и покачал головой! Тихо, я сказал! Тихо, щенки! Лучше бы мне умереть вчера, чем слышать такое!
  То, что говорил полковник, была сплошная ложь, но он добился своего. Уланы пришли в неистовство, одни только офицеры сдерживались, но видно было, что это им нелегко дается. Сквозь вопли, ржание коней и лязг железа снова прорезался голос Лонгрена Книна:
  -Так вас растак, все это истинная правда, а если мне не верите, так пойдите спросите у самого Ангела! Аполек с кошем ушел, потому что три уланских полка вчера драпанули в самый решающий момент! Что?! Не драпали? Говорите, не догнали? Ах вы бедненькие! Да это одно и то же, а кобылятники все же ушли! Ладно, не орите! Тихо, я сказал! У вас, господа уланы, сейчас есть случай доказать, что вы еще кое-чего стоите! Что в вас есть еще маленькая толика мужества, или как там у вас это называется! Слушайте же! Кабан здесь, здесь, за холмом!
  -Давай его сюда, Мясник, мы ему живо кишки выпустим! - рявкнул прямо в лицо полковнику какой-то взбешенный улан.
  -Добро! Слушайте же меня! Наша задача не допустить кобылятникам к возам! Я сам буду среди вас, чтобы убедиться, что вы не трусы! И если устоим... если не испугаемся клыков, у меня найдутся слова для Ангела!
  Голос его потонул в новом торжествующем реве. От напряжения и жары лицо Лонгрена Книна сделалось пунцовым, на лбу вздулись вены. Он отвернулся. И вовремя: со стороны солнца на эскадроны надвигалась пыльная туча.
  
  
  Когда пришел приказ готовиться к отражению вражеской атаки, в обозе поднялся страшный переполох. Причиной его были скрибы и ездовые, в силу своей тыловой натуры, более других склонные к панике. Кучер, сидевший впереди Элиота, повернул к нему смятое страхом лицо, и сказал:
  -Пропали, господин лекарь!
  Элиот велел заворачивать лошадей. Выдернул из воза плеть и пошел вдоль дороги, повторяя приказание. Кучеры, читая в его глазах решительность, охотно повиновались. Возы один за другим потянулись в сторону холма, видневшегося на востоке. Обозу пятого уланского полка повезло: ему удалось первым захватить вершину. Другим, запоздавшим, пришлось располагаться ниже, по периметру обороны.
  Обоз армии был огромен, и произошло неизбежное: змея разорвалась надвое. Те, кто был в голове, сюда уже не успевали, и заняли другой холм в пяти километрах к северу. Элиот с высоты телеги видел, как в той стороне словно по волшебству вырос город, покрытый шевелящимися точками, и террасами сбегающий вниз, к подошве холма. Должно быть, оттуда их холм выглядел так же.
  -Самое худшее, если они возьмут нас в осаду, воды-то здесь нету! - произнес над самым ухом кто-то умным голосом.
  -Ну да, будут они ждать, когда нам Ангел выручку пришлет, - ответили умнику.
  -Да кто знает, братья, может наша армия уже в поле порубленная лежит!
  -Заткнулись все! - сказал Элиот, и сам подивился сухости своего голоса. Чего только власть с людьми не делает!
  -Пойду схожу вниз, разведаю обстановку, - добавил он.
  -Не надо, господин лекарь! Тут, оно надежнее!
  Ему и самому не хотелось идти, но почему-то он должен был так поступить. Покачав головой, он спрыгнул с телеги. Спуститься вниз оказалось непросто: пришлось перебираться через телеги, пролезать под брюхом у лошадей, то и дело получая тычки от конюхов и маркитантов: здесь его не знали, и по молодости лет принимали за простого денщика.
  У подножия холма порядку было больше. Повсюду стояли лучники, и кое-где уже стучали молотки, наращивая борта телег. Здесь верховодил длинноносый офицер, лицо его показалось Элиоту знакомым.
  -Командир лазарета пятого уланского полка, - представился Элиот. Эта фраза звучала еще красивее, чем "господин лекарь".
  Офицер сощурился, глядя на Элиота и потребовал документы. Элиот показал железную бирку.
  -Все верно, - сказал офицер, возвращая бирку, - Небось, сынок какого-нибудь богатея?
  Элиот смутился и отрицательно покачал головой. Всю его спесь как рукой сняло.
  -Я хотел только узнать, могу ли быть чем полезен?
  -Сколько у тебя людей, командир?
  -Пять санитаров и двадцать кучеров, - сказал Элиот, смущаясь еще больше.
  -Больные, раненые?
  -Около восьми десятков.
  -Всех, всех, гони сюда! - сказал офицер, плотно сжав тонкие губы.
  -Но многие лежачие.
  -Всех, кто может ходить, сюда! Если атечли прорвутся, никто не уцелеет! Так и скажи им! И пусть не воображают, что отсидятся за чужими спинами! Я вашу тыловую породу знаю!
  Элиот исполнил приказ в точности. Уланы, вопреки ожиданиям, пошли охотно: видимо, им было не по себе оттого, что их товарищи сражаются, а они застряли здесь. Обозные были настроены иначе.
  -На то другие имеются, - проворчал один, - Наше дело лошадиное.
  Элиот шагнул вперед и изо всей силы хлестнул сказавшего плетью.
  -За что?! - крикнул тот, зажимая ладонью вспухающий на лбу рубец.
  -Еще? - ледяным голосом спросил Элиот.
  Внешне он выглядел спокойно, но внутри у него все дрожало от злости.
  -Так их, господин лекарь! Мы за вас! - сказал какой-то улан заплетающимся от горячки языком.
  Это решило исход дела. Кучеры молча полезли с возов.
  Когда он привел к длинноносому офицеру свой маленький отряд, тот не выразил ни радости, ни даже удовлетворения, как будто все так и должно быть.
  -Раздай людям луки, - распорядился он, - пусть станут среди возов. Знаю, что не умеют стрелять, так пусть просто стреляют, большая меткость не нужна. И еще...
  -Глядите, глядите! - закричали вдруг несколько голосов сразу.
  Из-за соседнего холма показались разрозненные всадники на взмыленных лошадях; многие лошади были без седоков. Человек десять ехали плотно сбитой кучкой, и среди них Элиот заметил грузную фигуру Лонгрена Книна.
  -Вот и все, что осталось от трехсот человек, - негромко сказал офицер, - Святой Мартел, сколько же их там?
  Он повернулся к Элиоту. Его лицо застыло, в глазах читалась обреченность.
  -И еще, - закончил офицер, - За твоих людей ты и в ответе. Побегут - спрошу с тебя.
  Элиот кивнул. У него сделалось сухо во рту, и он подумал, что офицер мог бы обойтись и без угроз. Сейчас они ничего не значили.
  Лонгрен Книн со своими уланами направлялся чуть наискосок, забирая влево. Длинноносый офицер влез на телегу и помахал ему рукой. Всадники резко свернули в их сторону.
  Видно было, что полковнику пришлось туго. По его пунцовому лицу все еще струился пот, оставляя на грязной коже блестящие дорожки. На шишаке виднелись вмятины от сабельных ударов. И с левой рукой у него было явно не в порядке: он берег ее, держа слегка наотлет. Огромный конь шатался под ним.
  -Воды мне! - захрипел Лонгрен Книн, приближаясь. - Адово пламя, воды!
  Ему дали бурдюк, и он надолго к нему приник: глотал звучно, длинно, как лошадь, и кадык его ходил под кожей, словно челнок вверх-вниз. Бурдюк худел прямо на глазах. Лонгрен Книн опустошил его наполовину, и только тогда бросил слуге - но долго еще не мог произнести ни слова, вращая налитыми кровью глазами.
  -Приветствую, господин майор, - прорычал он наконец - и тут Элиот узнал длинноносого офицера. Это был тот самый человек, который зимой приезжал в полк с приказом о выступлении; он уехал в тот же день, и Элиот его больше не видел.
  -Досталось вам? - спросил майор.
  -А вы ослепли? У нас не было ни малейшего шанса, нас раздавили, как блоху! Да вы сами полюбуйтесь!
  Полковник махнул здоровой рукой в ту сторону, откуда приехал. Там, где минуту назад колыхался сухой ковыль, теперь стояли атечли. Солнце било прямо в глаза, и Элиот видел только размытые силуэты множества людей, тонкие пики, частокол лошадиных ног.
  -Задницы копченые! - сказал полковник, сплевывая, - Слышь, лекарь, посмотри, что у меня с плечом!
  Элиот стал быстро расшнуровывать тесемки на панцире сзади.
  -Что же вы намерены предпринять? - спросил майор, снова поворачиваясь к нему.
  -Драться! Или у вас есть другие предложения?
  -Есть. Предлагаю выдвинуть вперед ездовых, писарей и прочую шваль, а наверху поставить отборных бойцов. Периметр обороны внизу слишком большой, солдат просто не хватит, чтобы удержать позиции.
  -Вот ведь как вы изъясняетесь, даже теперь! - сказал полковник насмешливо - Как из вас образование лезет! А на мой взгляд так хитрить нечего, тут, майор, не до военных хитростей, как ни вертись, мы покойники.
  -Но мы можем задержать их и выиграть время.
  -И что?
  -Спасем второй лагерь, вторую половину обоза. Ангел скоро будет здесь.
  Элиот развязал тесемки и начал осторожно стаскивать с полковника панцирь. Стыки стальных пластин от удара смялись и врезались в тело. Рубаха в этом месте была испачкана в крови.
  -Рубаху режь, нечего жалеть, - сказал Лонгрен Книн.
  Элиот разрезал сорочку, обнажив огромный кровоподтек, распространившийся на плечо и предплечье. Он цепко взял в пальцы плечо, чтобы прощупать кости.
  -Ну? - спросил Лонгрен Книн, ежась от боли.
  -Перелома нет. Обширный ушиб. Кожа лопнула кое-где, но это не опасно.
  -Добро. Коновал ты лекарь, ох и коновал.
  Пока Элиот занимался ушибом, полковник, продолжал разговор с майором:
  -Ждать они не захотят, сейчас спешатся. Пойдут в атаку с холма - оттуда им удобно, и солнце в спину. Ну этих-то мы отгоним стрелами и копьями с телег. Тогда они поумнеют, подтянут главные силы и сами возьмутся за луки. Вести перестрелку нам не с руки - их тут много больше, на одну нашу стрелу они пятью ответят. Поэтому мы отведем людей к хому, где стрелы не достанут. Кобылятники полезут через телеги. В этих телегах и хорек не проскочит, пока они до нас доберутся, мы им пустим кровь! Но вот когда они доберутся... они же злющие будут, понимаете? И как их ни бей, нам не сладить. А сдаваться...
  -О сдаче не может быть и речи! - перебил майор
  -Вот и я о том же, - усмехнулся Лонгрен Книн, - Были бы это бардахцы, дело другое. А эти... они пленникам причиндалы отрезают и собакам скармливают. По их понятиям попавший в плен уже не мужчина, и хрен ему как бы не к чему. Дикари, одним словом. Предпочитаю подохнуть тут, чем жить скопцом.
  -А с чего вы решили, что атечли пойдут в атаку без подготовки, господин полковник?
  -Они сейчас храбрые. Как же, вырезали мои эскадроны, теперь думают, бери нас тепленькими. Увидите.
  Элиот размеренными круговыми движениями втирал в багровое плечо полковника бальзам календулы. Он не мог понять презрения, которое эти двое демонстрировали к смерти. Мастер Годар говорил, что есть люди, которые сроднились со смертью. Эти двое, может и сроднились, но не он. Он еще не готов умереть. Он не хочет умирать. Еще слишком много всего, что надо сделать. Надо доставить эту проклятую Книгу по назначению. Надо увидеть Альгеду и попросить у нее прощения. Надо расквитаться с интендантом и лекарем Рюкли. Вон сколько у него дел на Земле! Нет, попутчиком этим двоим он быть не желает.
   -Готово, господин полковник! - сказал он.
  -Добро. Помоги надеть панцирь.
  Пока Элиот надевал панцирь, ряды всадников на гребне холма пришли в движение.
  -Что я говорил вам? Спешиваются. - сказал полковник угрюмо.
  Носатый майор из-под ладони посмотрел на атечлей. Ноздри его хрящеватого носа несколько раз жадно втянули воздух: и у него нервы были на пределе. Элиот видел, как изменилось его лицо. Уголки губ помимо воли сползли вниз, и потуги майора вернуть их на прежнее место были бесполезны.
  -Идут, - сказал он глухо, - Идут, видите?
  -Чего мне на них любоваться, не девки небось, - буркнул полковник, и крикнул зычным голосом, - Эй, господа уланы, подтянуть штаны!
  Уланы весело отозвались. Они верили в полковника, и знали, что он не бросит их. Хриплый голос Мясника - это как раз то, что было им сейчас нужно. Майор тоже крикнул, подражая полковнику:
  -Ребята! Постоим крепко за Ангела!
  Ему ответили слабее: длинноносый майор был здесь чужой, и его никто не знал.
  -Давай-ка, лекарь, к своим. - сказал Лонгрен Книн, - Сейчас раненые косяком пойдут.
  Элиот пошел к своему маленькому отряду. Конюхи уже получили луки, запас стрел, копья, и стояли в первом ряду на телегах. Некоторых трясло, хотя было жарко. Кто-то тронул Элиота за локоть. Это был тот самый конюх, которого ударил Элиот. Он стоял, опершись на длинный кизиловый лук.
  -Напрасно вы на меня руку подняли, господин лекарь, - сказал он, глядя снизу вверх, - Время тяжелое, всякое может случиться.
  Элиот без боязни встретился с ним глазами.
  -Угрожаешь?
  -Как можно, а так все ж поостерегитесь...
  -Ты сначала сам это переживи, - посоветовал Элиот, - Ты туда посмотри!
  Все пространство между двумя холмами заполнилось бегущими атечлями. Элиот видел их развевающиеся на ветру черные волосы и голые торсы, выкрашенные белой глиной. Впереди длинными прыжками неслись боратос - одержимые, напоминавшие вставших на задние лапы волков. Лица их были прикрыты размалеванными устрашающими масками.
  -Бе-ей! - взвился в небо медвежий рев Лонгрена Книна, и повинуясь ему, сотни рук натянули луки и послали смерть в эту кричащую многоголосую массу.
  Вот так! - думал Элиот, натягивая лук. И еще вот так! И снова! И-эх! Рядом стреляли конюхи, и Элиот, накладывая новую стрелу, видел их искаженные страхом и яростью лица. Ну-ка, идите сюда... а ты чего высунулся? - он выпустил стрелу в низкорослого атечля, который первым вспрыгнул на телегу. Вместе с его стрелой в атечля вонзились еще с десяток других, и он исчез из виду. Хорошо! - успел восхититься Элиот, и тут же кто-то из набегавших степняков кинул копье, которое пробило ногу стоявшего рядом санитара.
  -Копья, копья! - раздались со всех сторон крики.
  Элиот схватил копье и ткнул им во что-то мягкое, и кобылятник с тонким юношеским лицом потянул его на себя, а Элиот в испуге потянул на себя, и когда он выдернул его, жало уже не блестело. Что-то серебряное, как рыба в воде, взвилось над ним. Элиот успел прикрыться копьем, и в древко вгрызлась сталь. Он почувствовал резкую боль в левой ладони: в ней между указательным и средним пальцами застряла толстая щепка. Не успел он ничего подумать, как уже стоял на земле, и оглянувшись, увидел, что он не один такой: справа и слева прыгали кучеры и санитары, а уланы, стоявшие на втором ряду телег, через их головы кололи атечлей копьями. Смуглого кучера, бывшего рядом, достала сабля, он выгнулся и попытался выдернуть ее из спины, но атечль опередил и вторым ударом снес ему голову. Элиот нырнул под телегу и быстро пополз, работая локтями. Здесь пахло совсем по-мирному, лошадиным навозом пахло, и еще сеном, и ему вдруг очень захотелось так и остаться под этой телегой. Он уперся локтями в землю, всхлипывая, вытянул щепку, и бросил ее на землю. Брызнула черная венозная кровь.
  -Нет, - сказал он, мотая головой, - Нельзя! Нельзя!
  По руке его, щекоча кожу, ползла божья коровка. Из-под жестких надкрылий торчали прозрачные, в черных прожилках, крылышки. Божья коровка медленно втягивала их в себя.
  -Ну же! - крикнул Элиот и ударил себя кулаком по лицу.
  Телега грузно накренилась: кто-то тяжелый лез в нее. Элиот стряхнул божью коровку, и выполз на белый свет. Стыдясь своей слабости, он поднялся на ноги и огляделся. Прямо над собой он увидел уланские спины в кожаных панцирях и конские хвосты, разметанные по ним. Локти улан размеренно двигались.
  -Копье! Дайте мне копье! - крикнул Элиот, но ему не ответили - все были заняты. Надо найти моих конюхов, - подумал он. Где они? Он пошел вдоль строя телег, цепляясь за борта. В голове стоял сплошной гул, кроме него он ничего не слышал. Может, я ранен? - подумал Элиот. Но когда?
  -Лекаря!
  Элиот поднял голову. Здоровенный детина стоял перед ним, выкатив желтоватые от дезинтерии глаза.
  -Лекаря! - гаркнул он чуть ли не в самое ухо Элиоту.
  -Я лекарь, - сказал Элиот, и собственный голос показался ему чужим.
  -Капитан ранен! Ерш ранен!
  Детина, казалось, готов был расплакаться.
  -Веди.
  Ерш лежал в телеге, выстланной донником. У Ерша не было челюсти. На ее месте разверзлась рана, черная от запекшейся крови, с торчащими там и тут осколками зубов. Над раной блестели полные муки и просьбы глаза.
  -Ты слуга его? - спросил Элиот.
  Детина судорожно кивнул, и вот тут-то его прорвало. Он плакал самозабвенно, как плачут дети, кулачищами размазывая слезы по толстым щекам, и Элиот с удивлением обнаружил, что парень этот моложе его. Вдруг кольнула тревожная мысль, но лишь на одно мгновение. В суматохе он совсем забыл о своем драгоценном мешке, и с облегчением понял, что все это время мешок болтался за его спиной.
  -Отойди-ка на минуту, - сказал Элиот слуге, и когда тот ушел, склонился к Ершу, - Вы согласны? Господин капитан? - негромко спросил он, - Если да, просто сомкните веки.
  Ерш закрыл глаза. Элиот вытащил грабенский нож с широким лезвием и приложил сталь к шее капитана там, где кожа слегка подрагивала от тока бегущей под ней крови. Вздохнул, с силой надавил. Алый фонтанчик брызнул из-под ножа на рукав куртки, и Элиот подумал, что в следующий раз надо будет встать у изголовья, чтобы не запачкаться. Ерш дернулся, не открывая глаз. Элиот не стал дожидаться наступления смерти. Он понял, что должен делать. Он лекарь, а не солдат, он будет лечить.
  Скоро он нашел своих санитаров. Из пятерых уцелели двое. Они, обнявшись, лежали под телегой.
  -Пойдемте, - сказал Элиот, - У нас много дел.
  Санитары поднялись на ноги, цепляясь друг за друга. Постепенно одеревенелость их прошла. Они таскали раненых, а Элиот лечил. Звуки боя отодвинулись, Элиот не смотрел в ту сторону, ему было некогда. По отдаленным крикам он понял, что первый приступ отбит, и кобылятники готовятся ко второму. Расширяя рану в плече улана, чтобы можно было зацепить шипастый наконечник стрелы, он услышал голос Лонгрена Книна, отдававшего какое-то приказание. Жив, подумал Элиот, и снова на душе его стало легко. Он почти поверил в неуязвимость полковника. Стрела сидела глубоко, но Элиот был уверен в себе. Он сделал последний надрез, отложил скальпель и взялся за щипцы.
  -Вот он, красавец, видишь? - сказал он улану, показывя хищный трехгранный наконечник, - Все, можешь выплюнуть.
  Улан с облегчением разжал зубы, изо рта его выпал чубук. Элиот перевязал его плечо и крикнул:
  -Давай следующего!
  
  Второй натиск атечлей был страшен. Он был похож на красно-белый прилив: красный от крови, и белый от множества тел, вымазанных глиной. Остров, где держались уланы, захлестывали все новые и новые волны, и с каждым разом они забирались выше и выше, к самой вершине, где были Элиот и его раненые. Элиот видел реющие над этим морем знамена, и одно было заметно больше других, с верблюжьей головой на черном фоне. Впрочем, ему некогда было разглядывать атечлей: раненые шли потоком, и он давно перестал справляться с ними. Он резал и шил, резал и шил, а его верные санитары таскали раненых, до тех пор, пока оба не погибли, друг за другом. Движения его уже не отличались той четкостью, как вначале, рука слегка дрожала; однажды он допустил ошибку, и человек, которого можно было спасти, умер у него на глазах. Он был весь покрыт кровью, и земля под его ногами была сырая от крови, смешанной с мочой раненых и содержимым их желудков. Кругом, куда ни посмотри, была смерть, и он удивлялся, почему все еще жив в этом царстве торжествующей смерти.
  Потом настало время, когда работать было уже невозможно. Бой шел вокруг него, рядом с ним. Он сел на землю, обхватив руками голени, и смотрел, как вокруг умирают люди. Он видел, как погиб Лонгрен Книн. Полковник забрался на телегу, схватив обломок оглобли и вращая его над своей головой. Он уже ничем не напоминал человека. На телеге, подняшись на дыбы, стоял медведь. Атечли, иступление которых достигло предела, лезли к нему, и гибли под ударами оглобли. Потом в медведя вонзились сразу две стрелы. Одну он выдернул, не глядя, и, когда обламывал камышовый черенок другой, на спину его прыгнул кобылятник в барсовой шкуре, и визжа, всадил в бок кривой нож. Медведь пошатнулся, и тут на него со всех сторон набросились враги. Он упал, придавленный их тяжестью, и Элиот решил, что все кончено, но оказалось, еще не все. Клубок человеческих тел зашевелился, и медведь опять встал во весь рост, облепленный врагами. Но еще больше степняков повисло на его боках. Он упал, и больше уже не вставал.
  Смерть Лонгрена Книна оставила Элиота равнодушным. Теперь он ничему не удивлялся. Он поднял вверх глаза, чтобы не видеть всего этого. В небе плыли облака, такие далекие и невозмутимые, что казались пришельцами из другого мира. Легкие, как лебединый пух облака, и в просветах между ними глубокое небо. Потом их заслонила лошадь с выпученными влажными глазами и ощеренными плитами коренных зубов. Передние копыта лошади месили воздух, на стертых подковах высверкивали блики. Лошадь начала медленно-медленно заваливаться набок, закрывая собою облака. Когда она закрыла солнце, стало темно.
  
  
  
  VI
  
  Он очнулся за полночь. Лежал, слушая ток крови в ушах, чувствуя тяжесть в груди. Жив, думал он, снова жив. А Черный не прав. Вон же сколько всего с ним случилось, и опять жив. Выходит, и такие как Черный могут ошибаться.
  Он пошарил рядом с собой. Рука наткнулась на что-то холодное, шершавое: он догадался, что это окоченевшая туша той самой лошади. Лошадь придавила грудь и живот, и левая рука была тоже под лошадью. Как же снять ее, проклятую? Стоило возвращаться с того света, чтобы умереть из-за такого пустяка, как дохлая лошадь.
  Он повернул голову, прикоснувшись щекой к земле и увидел свет. Между двух телег трепыхался на ветру огонек, и отблески его ложились на людей, сидящих рядом. Он хотел окликнуть их, но тут вспомнил, что это могут быть кобылятники, и кричать не стал. Кобылятники оскопляют пленников. Эт он помнил. Но с другой стороны, и выбор у него небогат. Сам-то он из-под лошади никак не выберется. Так что все же стоит рискнуть.
  -Эй! - крикнул он. Крик получился слабым, и он, собравшись с силами, крикнул еще раз, - Э-эй!
  На этот раз его услышали. Два силуэта отделились от других и двинулись в его сторону. Перед собой они держали копья.
  -Кто здесь? - спросил чей-то хриплый голос, - Отзовись, дьявол ты, или человек!
  Свои!
  -Я тут! - крикнул Элиот, - Сюда!
  Двое подошли.
  -Огня принесите! - крикнул один.
  Принесли горящую ветку, и человек осветил им лицо Элиота.
  -Ох ты! - сказал он, - Гляди-ка, да это лекарь!
  -Точно! А я за таким делом решил, что вы мертвяк, господин лекарь! Лежали не шевелясь, ну типичнейший мертвяк!
  -Освободите меня, - сказал Элиот.
  -Это мы сейчас сделаем! Борз, Пупок, Эстурал, идите сюда!
  С кряхтеньем, с сопеньем, с приглушенной руганью и шуточками (ой, мама, сейчас слоника рожу!) уланы отвалили наконец тушу лошади в сторону и помогли Элиоту встать. Элиот сделал глубокий вздох и зашипел, схватившись за грудь.
  -Чего с вами?
  -Ребро сломано, - ответил Элиот, - Или два.
  -Считай легко отделались. Счастливые вы, господин лекарь!
  -Мы все сегодня счастливые, все, кто уцелел. Ну, пойдемте к костру, господин лекарь.
  У костра сидели человек десять улан и двое кучеров. На огне стоял котел, в нем что-то булькало и варилось. Кашевар с опаленными усами помешивал ложкой, то и дело пробуя похлебку на вкус. Когда он подносил ложку ко рту, губы его вытягивались трубочкой, собирая около себя множество мелких морщинок. Элиот заметил, что бровей и ресниц у него тоже нет. Лица других скрывала темнота.
  -Раненые есть? - спросил Элиот.
  -А как же! Тут все ранены, а иные и по два раза. Но не думайте, все тяжелые уже мертвы, кобылятники их перерезали. - ответил кашевар.
  -А где они?
  -Хех! Хотел бы я знать! Как они начали наших приканчивать, случилось чего-то. Вдруг все залопотали по-своему, взъерепенились, попрыгали на коней, только их и видели! Даже никого обобрать не успели! Только потому мы и живы!
  -Это Ангел на подходе был! Точно! - сказал другой, - Больше некому!
  -А второй лагерь?
  -А вы сами не видели, господин лекарь? Второй лагерь они еще допереж нашего взяли, а все потому, что с теми Мясника не было! Мясник такого бы не допустил!
  Кашевар вздохнул, глядя в костер.
  -Нет, что ни говори, ребята, а Мясник хороший командир был! Жаль человека.
  -Всех не прижалеешь. - пробурчал кто-то из темноты.
  -Оно понятно, что всех не прижалеешь, а все же жаль. Иной околеет, и думаешь: туда тебе и дорога, а по хорошему человеку вся деревня убивается.
  Кашевар замолчал. Элиот сидел на земле, вытянув ноги, - чтобы было не так больно, - и смотрел на кашевара. Это был немолодой уже человек с мясистым носом и добрыми воловьими глазами. Лицо его, покрытое черными точками, было задумчиво, и что-то сквозило в нем, неуловимое, такое, что Элиоту казалось: вот сейчас он поймает это, и все же не мог поймать.
  -Звезд на небо высыпало! - сказал кашевар.
  Кто-то тронул Элиота за плечо.
  -Мешок ваш, господин лекарь, - сказал хриплый голос, и рука, протянувшаяся из темноты, положила рядом с ним мешок, - Мертвяк вы были, чистый мертвяк, я подумал, зачем мертвяку имущество. Мы там кое-какими лекарствами попользовались, извиняйте. А все остальное цело.
  -Спасибо, - сказал Элиот.
  Он развязал веревку и засунул в мешок руку. Книга и дневник были на месте. Элиот облегченно вздохнул. И тут же подумал: а может, лучше они бы сгинули? Почему они все время возвращаются? Почему полковник отдал ему Книгу? Почему она не пропала и в этот раз? Почему?
  Он знал, что ответа не будет.
  -Да, раскатали полк подчистую, - сказал кашевар, - Остались от полка одни поскребыши, бунчуки, и те пропали.
  -Не ной ты, ради Мартелла!
  Но кашевар не унимался:
  -Из всех офицеров только один и уцелел, да и тот самый никчемный!
  -Это кто же?
  -Да интендант! Как припекло он в бочку из-под вина спрятался. Мы рубимся, а он нос высунет, да спросит: ну как, прогнали кобылятников? Нет, говорят ему, не прогнали еще. Он опять затихнет. А потом опять: ну что, уже прогнали? Нет, говорят, потерпите чуток, недолго осталось. А как закончилось дело, вылез он из своей бочки, да говорит: молодцы, господа уланы, Ангел вас не забудет!
  Уланы захохотали. Один, схватившись за живот, долго и тоненько смеялся, словно его щекотали. Он продолжал смеяться даже когда другие уже успокоились. Кашевар подошел к нему и хлопнул его по спине.
  -Тихо ты, услышит!
  -Ну и услышит - что же? Уважение он потерял. Теперь ему службы тут не будет.
  -А где он? - спросил Элиот, улыбаясь.
  -Да там, спит после всех волнений, - ответил кашевар, махнув рукой.
  Элиот взял мешок, встал. Помялся с ноги на ногу.
  -Пойду посмотрю.
  Его не окликнули. Элиот пошел в темноту, выставив перед собой руки. Перелез через телегу, споткнулся о чей-то труп, скривившись от боли, постоял, потом снова двинулся вперед. Кажется, здесь.
  Интендант спал, зарывшись в одеяло, и во сне ворочался с боку на бок. Во сне он говорил, но слов разобрать было нельзя. Элиот в свете звезд и узкого серпа луны видел только широкий зад, укрытый одеялом, да сапоги, высовывающиеся из-под него. Элиот стоял, обратившись в слух. Сверчки пели свою песню, тихо вздыхал ветер, от костра доносились приглушенные расстоянием голоса. Элиот вытащил грабенский нож с широким лезвием и полюбовался, как он тускло блестит под луной. Целить надо в сердце, а левой рукой зажать рот, чтобы не поднял тревогу. Другого случая не представится. Он прислушался к себе, но злобы не было. Вспомнил как интендант бил его, и опять душа его не отозвалась. Нет, так нельзя! В конце концов, если оставить этого толстяка жить, сколько он еще бед другим принесет! И вдруг Элиоту сделалось тошно. Повернулся, побрел прочь.
  У подножия холма он наткнулся на мула, который мирно дремал, привалившись боком к перевернутой телеге. Элиот обвязал ему шею веревкой и повел за собой вокруг холма. Уздечку он снял с убитой лошади. Мулу она была велика, но ничего. Вскоре Элиот нашел то, что искал: бочонок с водой. Он наполнил два козьих бурдюка, напился сам и напоил мула. Смыл с лица и рук грязь и кровь. Еда у него была, деньги тоже, пусть даже и небольшие. Шарить за пазухами у мертвецов ему показалось противным. Больше его здесь ничто не держало. В последний раз взглянул он на огонек, блестевший на вершине холма.
  -Прощай, пятый уланский, - сказал он тихо. Утро застало его в дороге на запад.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"