Белов Александр Евгеньевич : другие произведения.

Родина - рядом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попытка написать текст в жанре альтернативной истории.

А жизнь - только слово. Есть лишь Любовь и есть Смерть. Эй, а кто будет петь, если все будут спать?! Смерть стоит того, чтобы жить. А Любовь стоит того, чтобы ждать...
  
   Глава 1.
  
  -По машинам!!.
   Пронёсся вдоль вереницы начальственный рык. Наряды, до того стоявшие возле своих бронеходов, словно вихрем подхватило. Секунда-другая и уже глухо звякают закрывающиеся дверцы. Почти одновременно взрыкивают двигатели, выбрасывая из выхлопных труб струи вонючего синеватого дыма. Резко трогается, качнув пушкой, первый бронеход, за ним второй, третий, четвёртый и вскоре вся вереница прёт по насыпи рыча движками и лязгая звеньями ходовых цепей. Я сижу на своём начальственном месте в башне одного из ползущих по дороге бронеходов и разглядываю в обзорник окружающую природу. Смотреть особо и не на что. По обе стороны от дороги тянутся поля, сплошь покрытые не убранной вовремя масличкой или чем-то похожим. Что поделаешь - четвёртый месяц войны перевалил за середину, мы терпим одно поражение за другим и заниматься уборкой урожая просто некому. В Амурском княжестве не осталось ни одного поселения без разрушений, почти всё пространство захвачено врагом, сотни тысяч жителей некогда цветущей страны вынуждено стали беженцами, а десятки тысяч погибли, и далеко не все из погибших были бойцами.
   Как ни грустно и тоскливо признавать, но мы проигрываем войну. Воеводы собрали остатки войск чтобы, как оно говорит, нанести врагу решающий удар. Здорово, конечно. Только думается, что будет удар отчаяния. Все это понимают, хоть и не говорят вслух. И даже страха нет. Страх пропал после трёх месяцев тяжёлых боёв, постоянного недосыпа и напряжения. Осталась только решимость - победить вопреки всему или умереть с честью, как и подобает солдатам. Громко звучит, но такова явь, по крайней мере для нашей не очень уж и большой вереницы. Мы - третья сотня бронеэскадрона Добровольческого войска.
   В звуковиках шлема сквозь шорохи помех раздаётся:
  -Внимание!. Рассредоточиться!.
   И впереди идущие машины начинают расходиться веером влево и вправо, съезжая прямо в жёлтую масличку или как там егё. Я тоже приказываю машинисту-водителю:
  -Лопатин, влево!
   Бронеход ныряет с невысокого откоса и устремляется вслед за другими машинами, выбрасывая из под ходовых цепей комья чёрной земли. Я, конечно, этого не вижу. Так всё должно выглядеть со стороны. Зелёные туши бронеходов ползут, оставляя чёрные ленты следов на полях. Впереди то, что когда-то было большим поселением. В обзорник уже различимы развалины крайних домов. Это - наш рубеж боя. За бывшим поселением большая пустошь, а за ней линия обороны маньчжуров. Я оторвался от глазков обзорника чтобы сравнить карту и местность. Вроде похоже. Оглядел внутренности башни. В полумраке блеснули глаза наводчика и мне на секунду стало горько - парень приехал на чужую войну и ежеминутно рискует жизнью, при том что сам не росс, не даур, а самый что ни на есть сяньюн. Брат, блин, по разуму. Он уставился на меня, я подмигнул в ответ. Снова ожили звуковики:
  -Звено один - занять левый край. Звено два - занять середину. Звено три - занять правый край. Выходим на рубеж боя...
   Снова пришлось браться за обзорник и уточнять направление для машвода. Наше первое звено оставляло то, что осталось от поселения, по правому борту. Было больно смотреть на место, где совсем недавно кипела жизнь, а теперь руины тянут к дымчатому небу руки обгорелых столбов. От поселка осталась только точка на карте. И вот неподалёку от этой точки скоро состоится решающее сражение. По дороге сюда я видел множество людей, машин. Пропылённые стрельцы на своих ББМках, пушкари-самоходчики, чумазые как и мы. А ещё броневики лёгой пехоты и грузовозы с ополченцами. Их-то куда? Наверное на края сунут. Вся эта прорва стекалась сюда, в окрестности бывшего поселения. Как говорили нам перед началом дела "Кобра" - на нашем участке будет отвлекающий удар. Замысел такой: мы ударим, маньчжуры бросятся собирать подкрепления с намерением заткнуть прорыв, а в это самое время особые подразделения проведут своё жутко тайное дело. Победа. Ура. Вот только сомневаюсь я что "особняки", пусть и сверхкрутые, смогут выиграть войну. Так не бывает. Выигрывает войну пехота, занимающая вражеские столицы. Пока по их улицам не протопал какой-нибудь Ванька или Ляо в пехотной робе и с самострелом - война не выиграна. Во всех других случаях может иметь место что угодно. Перемирие, соглашение, отступление. Но не победа. Так говорит военная наука.
   Пока я размышлял, бронеход резко тормознул. Если бы не шлем, то мне бы понадобился врач. При ударе башки о броню башни мне показалось, что броня загудела. Или это гудела голова? Лопатин, чтоб тебя!!. Шипя от боли я открыл крышку над головой и выглянул наружу. Свежий воздух пьянил. Скоро лёгкие будет рвать пороховая вонь, и тогда глоток чистого воздуха покажется недостижимой мечтой. Впереди на вёрсты раскинулась степь, край её терялся в пылевой дымке. Глянул на часы. До времени "Н" ещё минут двадцать. Оглянувшись, я быстренько отсоединил разъём переговорного устройства и выбрался на броню. Проверил снарядные коробы самозарядных пушек, обрывком ветоши протёр бронестёкла обзорника и прицела. Краем глаза заметил, что многие начальники последовали моему примеру. Нервы у всех не железные, а так хоть какое-то отвлечение. Я ещё на крышке механика стёкла протёр и полез обратно в башню. Подсоединил ПУ, глянул вверх и в этот миг над головой зашумело. В сторону вражеских войск через полнеба протянулись хвосты ракетных выхлопов. Началось.
   Перед тем как захлопнуть крышку я выглянул вперёд. Где-то там на вражеских стоянках сейчас распухали огненные шары, сквозь полуденный воздух уже накатывал грохот, потянуло гарью и какой-то кислятиной. Залповые ракетомёты поистине страшное оружие, когда применяются больими количествами. Установки, которые сейчас выпускают последние боекоукладки, собирали по передовой чуть ли не поштучно. С самого начала войны именно на них маньчжуры деятельно охотились, уничтожив немало единиц. Вот теперь ракетомётчики и отрываются напоследок, потому что ракет больше нет. Им свезли всё, что смогли найти. Сейчас вот они жахнут, своими руками подорвут матчасть и пойдут в бой как обычная пехтура. Я пощёлкал плашкой внешней связи, но в шлемозвуковиках только шипело и визжало. Глушилки включились, уж не знаю - наши или вражеские. Я велел наводчику наблюдать, а сам опять открыл крышку и стал смотреть в небо. Сигнал к атаке (самобытно) повторят красной ракетой. А небо-то красивое. Мягкая дымка, голубые края, постепенно сходящие в тёмно-синий кругозор. Ярило яркое, но уже не жгучее. Люблю такую погоду - не жарко, но ещё и не холодно. Ветерок тёплый, ласковый. Начало осени. Пора стихоплётов и сказочников... Расчерченное дымными хвостами ракет небо бесшумно пересекает красная звёздочка. Время "Н"! Оборачиваюсь на приближающийся прерывистый свист. Проносятся звенья ударных винтокрылов, прямо над нами начиная стрелять по только им видимым целям. Захлопываю крышку, напоследок глотнув чистого воздуха. Вперёд! Говорю в ПУ:
  -Лопатин, вперёд на полный!. Тянь, работаешь самостоятельно по готовности!
   А сам перелезаю на место наводчика высотной установки. Не хватает людей в наряде, приходится совмещать обязанности. Мой бронеход один из немногих имеет в названии букву "А". Это значит, что он оборудован высотной башенкой со спаренными самозарядными десятилинейками. Из-за них боезапас основного орудия снижен, так как на месте дополнительной боеукладки в задней части башни установлены те самые высотные пушки. Устаревшая придумка, но иногда и она полезна. По винтокрылу, например, влупить, если он умудрился прохлопать бронеход и не сжёг его ракетным залпом. Или по лёгкой броне дать, если она настолько дурацкаяая, чтобы лезть на передний край обороны. В городах хорошо из них по надстроям работать, потому что почти совсем вверх стволы можно задрать, а десятилинейные бронебойники на расстоянии до двухсот пятидесяти саженей вышибают кирпичи из обычной кладки. Одна очередь выносит почти квадратную сажень стены обычной многонадстройки. Вобщем нужная вещь иногда. Дорога ложка к обеду.
   Мой бронеход - почти мой ровесник. Восемнадцать годков старичку и в нашем эскадроне он не самый старый. Более-менее новые машины потеряны в начале войны. Да и было-то их немного, а этих "долгожителей" вытащили с полузабытых мест хранения Сибирского княжества и послали нам. Благодарствие и на этом, своего производства бронетехники у гордого Амурского княжества отродясь не было. Старичок С-42А бодро рычит двигателем и резво мчится в строю таких же бронированных стариков, выбрасывая в стороны струи вонючего сизого дыма. Что поделать: дрянное масло, дрянное топливо. Запас прочности движков, и так не особо большой, расходуется с безумной скоростью. Я более чем уверен, что и масло, и топливо - на основе растительных масел. Дешёвые заменители. Да и хрен с ним. На бой хватит, а там - или мы победим, или нас сотрут в порошок.
   Я вцепляюсь в ручки управления высотки. Бронеход мчится вперёд, раскачивается, подпрыгивает на ухабах. Лопатин выжимает из престарелого движка всё что можно. В шлемозвуковиках сквозь треск слышно как машинист ругается сквозь зубы. Я прижимаюсь к резиновому наглазнику прицела и пытаюсь осматриваться, но в поле зрения всё мелькает. Резина больно бьёт по брови и я отрываюсь от прицела. Пусть. Сейчас наша задача - пролететь эту чёртову пустошь, пока винтокрылы и ракетомёты утюжат передний край маньчжурской обороны. В клубах пыли и дыма мы промчались две трети расстояния. Местность выровнялась, я приникаю к наглазнику прицела. Впереди творится что-то невообразимое. Над большим пологим холмом поднимаются тучи пыли и дыма, в серых клубах то и дело что-то вспыхивает. Я гляжу выше. Отряд наших ударных винтокрылов распался на отдельные группы и они атакуют наземные цели. К земле тянутся дымные хвосты реактивных снарядов и строчки самострельных пушек. Но с мест врага им отвечают. Вот задымил двигателем и отвалил в сторону один винтокрыл, другой. Вспышка. Огненной кляксой рассыпается ещё одна летающая машина. Винтокрылы огрызаются огнём пушек и уходят. Кто-то из них скорее всего не дотянет до дома, но мне думать об этом уже некогда. Ловлю в прицел передний край обороны. Для высотки ещё слишком далеко. Бахает основное орудие и сорокалинейный снаряд сверкает в дыму. Тянь куда-то влупил. Но там ему сейчас виднее, а моя задача - глядеть вверх. У самоходных высоток есть хорошая штука с иностранным названием "радиолокатор". Он и цель издалека нащупает, и правильно прицелиться поможет. Не зря же он половину башни занимает. А вот мне приходится самому находить врага и самому придумывать упреждения, потому что никакого локатора на моём бронеходе нет. Я же не в художественной сказке. Это в занимательных книжках встречаются вычислительные машины, которые помещаются в головной части ракеты и самостоятельно ей управляют. Ёшки-матрёшки! Да если бы эти самостоятельные ракеты существовали, то мы бы и половины пустоши не преодолели! На самом деле прибор, управляющий ракетой по проводам, можно установить на бронемашинах или даже говорят, что появились переносные пусковые установки, но они всё равно тяжёлые. И это хорошо, потому что хватает бронебойных пушек. Надеюсь, что ракетомётчики и винтокрыльщики проредили их обслугу, иначе нам солоно придётся. Словно в подтверждение худших мыслей машина сотрясается от удара, оглушительный звон закладывает уши. Как будто сквозь вату доносится мат водителя и сдержанное чертыхание наводчика. Судя по всему по лобовому листу вскользь ударила бронебойная болванка. Кручу башенку, пытаясь осмотреться. Вот по соседней машине ударила такая же болванка - сноп искр, куски дополнительной брони и искорёженные навесные детали разлетаются во все стороны, но бронеход продолжает свой бег. Другому соседу не повезло. Бронеход словно наткнулся на каменную стену и встал как вкопанный в облаке пыли. Оглядываться я не стал, а сосредоточил внимание на переднем крае. Начались неровности, Лопатин сбросил скорость и стало возможно прицеливаться. Сразу же нашлась цель. Маньчжурская пушка обнаружила себя вспышкой выстрела и я открыл огонь. Бронеход ощутимо затрясся от отдачи двух самозарядных пушек, полсотни бронебойных и осколочных снарядов вспахали то место, откуда стреляли маньчжурские пушкари. Снова грохнуло основное орудие, тряхнув машину и оглушив экипаж. - "Первое звено! Огибаете высоту по левому склону! Ваша задача - уничтожить стоянку самоходных пушек!" - прохрипели вдруг шлемозвуковики сквозь шум помех. Надо же, начальнику удалось выйти на связь. Наверное часть глушилок уничтожили. Велю Лопатину брать чуть левее, сам поворачиваю башенку вправо, в сторону вероятной опасности. Но маньчжурам не до нас. Второе и третье звено открыли беглый огонь по линии обороны, сзади их подпирают ББМ пехотинцев, постреливая из гранатомётов и пятилинейных пулемётов по дальним маньчжурским окопам. Мы переваливаем через один такой полузасыпанный окоп. Кругом валяются трупы маньчжурских пехотинцев в серо-зелёных робах. Хорошо что запахи не проникают внутрь, а то бы меня вывернуло от запаха гари и крови. Но мне не жаль этих бойцов. Никто их сюда не звал. Через пару вёрст стремительного продвижения наше звено разделилось. Одна часть направилась дальше вокруг холма, намереваясь выйти в тыл врагу, а наша часть рванула по кустам туда, где уже слышны стали выстрелы самоходок. Сходу прорвались через лагерь расположившихся на поляне маньчжурских тыловиков. Они в панике разбежались по кустам. И то сказать - когда из зарослей с рёвом и лязгом вываливаются три железных чудовища, то тут уж не до спокойствия, остались бы портки сухими. Никто по нам не стрелял и мы не стреляли. Ну подумаешь - раздавили пару полевых котлов. Так ведь война всё спишет. А нам некогда гоняться за поварами и завскладами. У нас самоходки стынут.
   На поляну пушкарей мы вылетаем неожиданно. "Стой!" - ору Лопатину. Бронеход клюёт носом, я притормаживаю голову об резиновую маску прицела и матерюсь сквозь зубы. Ходовые цепи юзят по дёрну. Бронированная скорлупа только ещё приподнимается на катках, а орудие уже делает своё оглушительное: "Бам!!!". Дальняя от нас машина с крупной раздутой башней взрывается, разбрасывая вокруг куски металла. Я хватаюсь за ручки, прижимаюсь к прицелу и судорожно навожу десятилинейки на стоящие поодаль тягачи. Бронеход трясётся от отдачи, в ушах снова вата. По угловатым тягачам пробегают искры попаданий. Один сразу начинает дымить, всё сильнее и сильнее. Другие не подают признаков жизни. Даю ещё очередь. Один за другим два тягача взрываются и разваливаются. Тем временем все самоходки уже подбиты. На дальней стороне поляны заметны перебегающие фигуры, наводчик стреляет в ту сторону из башенного пулемёта. Я берегу снаряды.
   Батарея уничтожена. Мы снова ломимся через кусты, теперь в направлении холма. Пройдём по ближним тылам врага, наделаем неразберихи. Чем её больше - тем лучше для нас. Вырываемся на пустошь, я говорю в ПУ:
  - Лопатин, как дела?
  - Ничего, начальник. Вроде живой.
   Я представляю как машинист-водитель отирает пот со лба и лица. Лопатин что-то бубнит, но никак не разберу - что. Собираюсь задать вопрос, и тут к беседе подключается наводчик:
  -Начальник, истрачено десять снарядов. Остаток двадцать пять. Прицел и уравнитель работают обычно.
  - Понял, Тянь.
   Отзываюсь я, а сам думаю - когда это он успел сжечь десять снарядов? Похоже, что во время атаки я так отвлёкся на управление высотной установкой, что забыл считать выстрелы орудия. Как же всё-таки не хватает наводчика на высоткутку! Снова обращаюсь к машинисту:
  - Лопатин, а чего ты там бубнил?
  - Теплота, говорю, масла растёт. И вторая передача туго включаться стала. Если бой переживём, то прямая дорога на восзавод... Или на переплавку.
   Задумчиво добавляет машинист. Я только морщусь. К тому, что Лопатин на суеверия плюёт с высокой крыши, я уже давно привык. А вот проблемы с двигателем нам бы и нахрен не нужны. Ёшки-матрёшки, и коробка передач нам нужна исправная! Но времени для проверки машинерии нет. Прав Лопатин. Скоро состояние машины будет не важно, так или иначе. Бронеходы переваливают через старую насыпь, выбрасывая струи чёрного дыма и натужно ревя двигателями. Ненадолго останавливаемся для совещания - радио до сих пор почти не работает. Решаем выйти к электрозаводу и оттуда на соединение со своими. Снова машины ломятся через подлесок, как маленькое стадо древних мамонтов. Я кручу обзорную башенку в поисках приметных знаков, но что увидишь через густую двухсаженную поросль? Снова выскакиваем на какой-то пустырь. Впереди виднеется огороженная искаменным забором площадь с торчащими трубами и кирпичными зданиями. Электрозавод. Как и было оговорено - мы лупим осколочными по зданиям и оборудованию, а наши товарищи выцеливают охрану. Тянь посылает в сторону завода снаряд за снарядом. Не смотря на проветривание и продувку ствола сжатым воздухом в башне невыносимо воняет горелым порохом. Снаружи звякают о броню поддоны от стреляных снарядов, которые исправно выбрасывает самозарядник. Кручу башенкой по сторонам. Вдруг - воздушная тревога? В нашей троице из ПВО только я. Электрозавод постепенно превращается в груду руин. Вдруг орудие замолкает. В ушах звенит. Сквозь звон пробивается усталый голос Тяня:
  - Осколочные кончились, начальник.
   Вот так. И осталось у нас несколько бронебойных. И - всё. Но это ерунда. Прорвёмся. Приказываю:
  - Лопатин, вперёд!
   Машина как-то нехотя трогается, а меня в башне нещадно мотает. От пороховой вони ест глаза. Открываю крышку в нарушение всех наставлений. В башню врывается свежий воздух и рёв движка. Пусть парни тоже подышат. Высовываюсь из проёма. Пыльный ветер обдувает лицо. Краем глаза замечаю в небе какое-то движение. Запрокидываю голову и на секунду цепенею. Небосвод пересекает след летящего в вышине тяжёлого самолёта. Это точно не мирный. Война же. А у нас бомбовозов нет. Вот-вот впереди покажутся оборонительные линии маньчжур. Но не будут же они бомбить своих?.. Или - будут?!. Вот тебе и дело "Кобра"!.. От самолёта отделяется каплевидный предмет и устремляется вниз. На полпути к земле над предметом распускается купол. Заворожённо смотрю на него, а в мозгу крутится : "-Где-то я уже такое видел...". И вдруг вспоминается виденная ещё в учебке картина о видах сверхмощных бомб. Ой-ё! Захлопываю крышку, чуть не отшибив себе голову, и ору:
  - Парни! Держитесь крепче! Щас жахнет!
   Сам вцепляюсь в поручни сиденья и зажмуриваюсь. По обычаям от раскрытия купола бомбы до взрыва топливного облака проходит около двадцати секунд. Лопатин и Дари орут:
  - Какого банана?!
  - Что там?!
   Отвечаю:
  - Маньчжуры топливную сбросили рядом!. Держитесь, говорю!!
   А сам про себя считаю секунды. На восемнадцатой жахает. Бронеход весом под две с половиной тысячи пудов подпрыгивает на добрый аршин, грохается на цепи. Мгновение спустя обратная волна опрокидывает тяжеленную машину как игрушку. Я больно ударяюсь обо что-то рукой и ребрами. Панцирь мелко дрожит - эта дрожь неприятно щекотит внутренности. И вдруг наступает тишина. Только слышно, как сдавленно матерится Лопатин да что-то шипит в двигательном отделении. Я кое-как, кряхтя и сопя, принимаю подобие сидячей позы. Рёбра тут же отзываются тупой болью, которая немного приводит меня в чувство. Башенная крышка оказалась прямо подо мной и я даже чувствую, как больно давит на седалище её защёлка...
  - Лопатин! Тянь. Живы?
   Зову я хрипло. Надышался пороховых газов всё-таки, горло саданит. Доносится голос машиниста, тоже хриплый:
  - Живой вроде. Только застрял как...
   Лопатин добавляет неприличное определение тому, как что и где застряло, но я вслушиваюсь - когда отзовётся наводчик.
  -Тянь!.. Эй!.. Отзовись! Блин!!.
   Не выдерживаю я. Лопатин прекращает возиться и говорит:
  - Наверное сознание потерял от удара. Давай выбираться, начальник, из этой железной опы.
   Легко сказать - выбираться. Вот чему не учат на занятиях бронеходчиков, так это тому как выбраться из лежащего на башне бронехода. Моя крышка приоткрылась всего вершка на полтора и из щели потянуло запахом горелой травы. Час от часу не легче! Только пожара нам и не хватает.
  - Лопатин! Крышку сможешь открыть?.
  - Щас попробую...
   .Слышится пыхтенье, матюги. Через минуту мрачный голос сообщает:
  - Ни-хре-на.
   Я встаю, на сколько могу, и через части самозарядника пытаюсь разглядеть место наводчика. Получается плохо, но головой я ударяюсь об одну железяку и чудесным образом вспоминаю об аварийной крышке. Ёшки-матрёшки! Как же я о ней забыл?! Поборовшись минут пять с давно не отпиравшейся защёлкой и приложив по примеру Лопатина несколько непечатных словечек я всё-таки открываю донную крышку. Она откидывается нехотя, с неприятным, резанувшим уши скрипом. Первое, что я вижу - мутная взвесь пыли вокруг. Даже Ярило проглядывает сквозь неё просто жёлтым кружком. Видимость саженей двадцать, не больше. Воняет гарью. Не смотря на всё это я вылезаю из проёма счастливый как червяк, впервые вылезший из норки после долгой зимы. Вдыхаю пыльный воздух полной грудью и меня натурально выворачивает сильный судорожный кашель. Рёбра словно охаживают кувалдами. Постепенно кашель переходит в сипение, я в изнеможении падаю на тёплую броню. Сплёвываю тягучую, с медным привкусом слюну. Отдохнув с минуту и дождавшись когда боль в рёбрах снова станет терпимой, я встаю на днище бронехода и осматриваюсь. Машина лежит почти ровно на башне. Из двигательного отделения уже натекла лужа масла. Вокруг не видно ничего дальше двух десятков саженей- сплошная пелена дыма, гари, пыли. Я спускаюсь обратно в проём, но уже так чтобы спуститься в отделение наводчика. Нащупываю лежащего в неудобной позе Тяня. Прикладываю руку к шее. Сердцебиение и дыхание есть. Уже легче. Собираюсь с силами, потом изворачиваюсь так, чтобы добраться до отделения механика. Всё это время он донимает меня похабными присказками типа "Чем отличается радиовид от женщины?. Радиовид сначала показывает, потом ломается. А женщина сначала ломается, а потом - показывает!". Это у него "откат" такой. Всегда после боя его "пробивает" на похабщину. Я уже давно привык к этим "откатам" и только хмыкаю на самые смешные шуточки. Мне удаётся помочь Лопатину развернуться и пролезть в боевое отделение. Он смотрит на скрюченного наводчика:
  - Живой?
  - Угу. Давай ты снизу подталкивать будешь, а я сверху тянуть.
   Ценой больших усилий и после множества зааысловатых ругательств Тянь оказывается снаружи, я осматриваю его в поисках ран. Видимых повреждений нет. Лопатин выбирается следом. Мы минут десять просто лежим на тёплом брюхе бронехода.
   Машинист первым стряхивает с себя оцепенение и садится. Крутит головой:
  - Тихо как.
   Ещё бы. Тут в окружности нескольких верст как большой метлой прошлись. Тем, кто как мы, в жестянках, ещё могло повезти, а вот пехоте поплохело однозначно. Наверное маньчжуры разгадали смысл дела "Кобра" и выставили тут в качестве видимости заслона тех, кого не жаль - смертников, преступников всяких. А когда наши силы увязли в боях за холм, тогда прилетел большой самолёт, одолженный у богатых южных собратьев, и сбросил одну топливную бомбу. Может даже опознавательные знаки на самолёте не перекрашивали. Кто ж теперь узнает? Итог этого "сражения" очевиден - у Амурского княжества больше нет боеспособной рати. Я ещё удивлялся отсутствию вражеских воздушных сил! А ведь раньше маньчжурские винтокрылы не упусканли случая сжечь пару-тройку амурских бронеходов. Да и удивил неточный и неслаженный огонь пушек. Теперь всё встало на свои места. Если изначально планировалось применить ТБ, то маньчжурам не резон было подставлять под удар своих лётчиков и обученную пехоту. Потому и бронемаши мало было - выставили неисправное дерьмо, которое хотя бы с места может стрелять. М-да. Обделалась по-полной Главная ставка амурского княжества. Да и будет ли вообще такое государство? Маньчжуры теперь могут безбоязненно выдавливать остатки наших войск хоть в Сибирское княжество, хоть в Приморское ханство, хоть - в океан. Повстанческими действиями их вряд ли напугаешь. Хреновое дело. Лопатин возится, лезет в прием. Несколько минут слышно его бормотание и звяканье металла. Наконец он снова появляется в проёме и с лязгом кладёт на днище три укороченных самострела и подсумки с запасными обоймами.
  - Как думаешь, начальник - куда нам теперь
   Хороший вопрос. Пробиваться к нашим, конечно. А где эти "наши"?. И я не знаю.
  - Поищем для начала выживших...
  - Есть. А с парнишкой что делать?..
   Показывает Лопатин глазами на наводчика. Действительно, а что? Оставлять его в беззащитном положении не хочется, но и идти на поиски в одиночку нельзя. Сердито хватаю самострел, заряжаю. Всё это для того, чтобы скрыть свою растерянность. Вдруг слышится чихание, раздавшееся неожиданно - как выстрел. Тянь осторожно садится и ощупывает себя. Мы с удивлением смотрим на него, а он на нас:
  - Долго я в отключке валялся?
  - Не очень. Ты как?
  - Неплохо. Вроде...
   Неуверенно сообщает раскосый наводчик, щурясь на Ярило. По пыльным щекам пот проложил грязные дорожки, чёрные волосы слиплись и торчат из под шлема неопрятными колючками. Тянь Пинг - чистокровный сяньюн. Не смотря на азиатскую внешность, спутать его с маньчжурским мучином сложно. Сяньюни более высокие, худощавые, с приятными чертами лица, светлой, почти европейской или словенской кожей. Мучины же, населяющие Маньчжурию и большую часть Поднебесной, более низкорослы, коренасты. Черты лиц их обычно более азиатски, так сказать. Глаза узкие, скулы широкие. Кожа их более тёмная, жёлто-бронзовая. И те, и другие - азиаты, но так сильно отличаются... Я всё ещё думаю как поступить. Из раздумий выводит голос наводчика:
  - Начальник, я в порядке. Честно.
   Тянь встаёт и подхватывает один из самострелов. Лопатин тоже встаёт:
  - Вот видишь, командир, как хорошо. Мы на разведку сходим, а ты машину посторожишь.
  - Блин...
   Успеваю выдавить я и начинаю смеяться, а вернее - ржать. Даже боль в рёбрах не останавливает. Тянь отстаёт всего лишь на секунду и тоже смеётся взахлёб, размазывая слёзы по грязным щекам. Лопатин пожимает плечами и дожидается - когда наше ржание перейдёт во всхлипы?
  - Серьёзно, командир. Куда ты со своими рёбрами? А мы быстренько.
  - Ладно. Здесь посижу.
   Делим патроны. Мне оставляют две обоймы и одну в самостреле. Пять достаётся Тяню, как самому меткому, и четыре Лопатину. Парни уходят в пелену пыли, а я, посидев минут десять, лезу в проём. Упаковки с сухим пайком лежат где и положено. Вытаскивать их легко, но муторно. Рёбра ещё мешают. Надо бы тугую повязку сделать, но пока ребята были здесь я об этом не подумал, а самому себе делать - только бинт портить. Ладно, переживу. Вода тоже находится там, где ей и положено. Усаживаюсь на цепи, подложив под себя вытащенный из бронехода зелёно-пятнистый кафтан. Вслушиваюсь в звуки, держа самострел на коленях. Есть не хочется. Во рту противный металлический привкус, а в нос бьёт запах гари. И рёбра болят. Какая уж тут еда. Мне кажется, или завеса пыли и вправду становится прозрачней? А и действительно, ветер ощутимо усиливается. Слышится пыхтение и обрывки приглушённого разговора. Осторожно, чтобы не тревожить лишний раз рёбра, сползаю под прикрытие ходовой цепи.
  - Стой! Кто идёт?..
   Ёшки-матрёшки, о ключевом-то слове мы и не договорились!
  - Это Лопатин и Тянь.
   Негромко отвечают из пыли. Через минуту появляются две фигуры, поддерживающие третью. Ребята тащат на плечах кого-то. Этот кто-то оказывается наводчиком из наряда нашей тройки. Он весь в пыли, лицо в бурых разводах запёкшейся крови. Ребята опускают его на землю возле бронехода.
   - А где остальные?
   Спрашиваю я. Лопатин хмуро буркает:
  - Там.
   И поясняет:
  - "Седьмой" признаков жизни не подаёт, дымит. Из "Пятого" вот - только Славомир живой...
   Он неожиданно матерится с какой-то тоской и обреченностью. Я прикидываю- от чего мог взорваться "Седьмой"? У них были нелады с самозарядником, барахлило какое-то реле. Наверное снаряд в миг удара был в лотке заряжания и от сильного наклона или сотрясения выпал оттуда, попав запалом снаряда по металлу. Дальше - взрыв порохового заряда и оставшегося боезапаса. Наряду хватило. Скорее всего так и было. И с "Пятым" всё понятно. Миг взрыва они пропустили и тряхануло их основательно. Обо что удариться в бронеходе - долго искать не надо. Мы вон держались, и то - без травм не обошлось. Я спускаюсь к Славомиру, морщась от боли в потревоженных рёбрах. Ощупываю его на предмет ран и переломов. Похоже что Славомир отделался сотрясением мозга.
  - Чо делать будем, командир?
   Спрашивает Лопатин. Хороший вопрос, а главное - своевременный.
  - Носилки будем делать.
   Отвечаю задумчиво.
  - Славомира понесём.
  - Куда?
  - К нашим!
   Отвечаю твёрдо, совсем этой твёрдости не испытывая.
   Через полчаса трогаемся в путь. Лопатин и Тянь несут на самопальных носилках Славомира-наводчика, я иду впереди с самострелом наперевес и с вещмешком за плечами. В мешке лежат коробки сухого пайка и фляги с водой, которые мы вынули из бронехода. Шаги отдаются тупой болью в рёбрах, но в целом терпимо. Идём наугад, по Ярилу. Оно уже довольно ярко светит сквозь дымку. Иногда на пути попадаются обломки машин, наших и маньчжурских. Пару раз обходим остовы сгоревших бронеходов, а один раз проходим мимо сбитого винтокрыла. Под ногами шуршит сухая, ломкая трава. Вокруг многих обломков она выгорела тёмными кругами, ветер поднимает сажу и несёт дальше.
   Ближе к подножию холма начинают попадаться трупы маньчжурских солдат. Некоторые выглядят как изломанные куклы, от некоторых остались только окровавленные кучи тряпья. Вот она, война. Именно так она выглядит. Руины, обломки, мусор, остовы, трупы. Это то, что всегда скрыто за мишурой победных шествий, за блеском воеводских погон, за орденами и медалями. Но именно это и составляет девять десятых войны. А ещё запах войны - гарь. Горит всё. Трава, лес, людское жильё, поля и заводы. И ещё горят трупы. В подбитых машинах, в городских пожарах, которые некому тушить. Этот запах пропитывает всех, кто оказывается в этой Чернобоговой мельнице, и, кажется, пропитывает душу. Сколько же жаворонков должно летать над Амуром? Можно быстро привыкнуть к разрухе или виду мёртвых тел, но к стойкому запаху гари привыкнуть нельзя. Он то едва ощутимый, тонкий, то густой - хоть зачёрпывай ложкой, но он есть всегда. Ложишься спать - он крутится в ноздрях, как собачонка возле повара. Садишься есть - он неизменная приправа. Этот запах раздражает сильнее всего остального. Чтобы не сбрендить, нужно научиться не обращать на него внимание. Такая вот защита сознания. Время от времени я останавливаю наш куцый отряд и мы слушаем. Во время одной такой остановки мы и слышим стрёкот. Винтокрыл! Ещё далековато, но звук приближается. Лопатин морщится:
  - Чего-то мне не нравится это.
   Тянь прислушивается и осторожно спрашивает в никуда:
  - Может наши?
   Лопатин отрицательно мотает головой:
  - Не. Звук не такой.
   Я тоже прислушиваюсь. Звук всё ближе. Лётчики видать мастера, раз летают в таких условиях - при почти нулевой видимости. Звук нарастает, становится всё громче. Сквозь свист турбин по ушам бьёт дрожащее чавканье лопастей. Судя по громкости машина идёт довольно низко. Наверное по радиовысотомеру. Ёшки-матрёшки, амурские винтокрылы старенькие, на них такого нет. А вот на маньчжурских есть! Бляха медная! Маньчжурские "коровы" с ратниками! Внутри похолодело, под ложечкой засосало. Да, мне страшно. Только дураки ничего не боятся. Понятно, что маньчжурские бойцы не пирожки нам везут. Выживших будут искать, к гадалке не ходи. Если и не расстреляют тут же, то уж в плен всяко постараются взять. Нафига им у себя практически в тылу оставлять повстанцев из числа бывалых военных? А в маньчжурском плену возможность выжить чуть побольше таковой на поле боя. Так что боюсь я вполне обосновано. Лопатин к похожим выводам приходит самостоятельно и описывает наше положение коротким матерным словом. Я пытаюсь осмотреться в поисках хоть какого убежища, но видимость всё ещё хреновая. У Тяня зрение получше, он тычет рукой влево:
  - Начальник! Там, кажется, укрытие!
   Парни подхватывают носилки и трусят в ту сторону. Я их обгоняю, мужественно не замечая боль в рёбрах. Ссыпаюсь в неглубокий окоп, шурша песком. Из темноты укрытия не доносится ни звука. Фонаря нет, приходится рискнуть. Выставив ствол самострела перед собой, я протискиваюсь в проём, готовый жать на спуск при малейшем шорохе. Пусто. Осторожно выдыхаю. Высовываюсь из окопа, негромко приказываю:
  -Сюда.
   Парни заносят носилки с раненым, пристраивают его возле стены. Лопатин хмурится:
  - Если будут прочесывать, то нам крышка.
  Тянь кусает губы, нервничает. Его можно понять. Мучины, что - маньчжурские, что - из Поднебесной, одинаково плохо относят к сяньюням. Это ещё мягко сказано. Причина отвратительных отношений двух народов кроется где-то во тьме веков. Изначально и мучины, и сяньюни жили в одной стране, вместе "нагибали" соседей и прочее. Но потом разразился перелом в престолонаследии или что-то похожее. Знать не поделила трон и места при дворе. Но вместо того чтобы разобраться в своём знатном кругу, они не придумали ничего лучше, как поднять народности друг против друга. Даже матёрые историки не уверены - кто первым поднял меч, но началась междоусобная война плавно перешедшая в резню, потому что сяньюней было меньше. Чтобы вовсе не исчезнуть, остатки сяньюней бежали в другие страны. С тех пор два народа люто друг друга ненавидят, припоминая друг другу (если можно так сказать) кучи трупов сородичей. Даже спустя пару сотен лет примирение невозможно. В Амурском княжестве сяньюней проживало немало, поэтому те из них, кто не успел бежать за границу, попали в жернова старинной ненависти. Мучины собирали сяньюней в специальные лагеря и использовали как говорящий скот. Мужчины, женщины, дети - разницы для мучинов не было. Рабский тяжёлый труд, за малейшую провинность следовали жестокие наказания. Никакого лечения. Почти что поголовная смертность. Говорят, что в такие лагеря приезжали военные учёные из Поднебесной и проводили там опыты на заключённых. Ещё маньчжуры не брали в плен сяньюней, воевавших на стороне амурцев. Так что нам-то к маньчжурам попадать страшновато, а уж Тяню и подавно. Он вообще приехал добровольцем из Россы, а значит разговор с ним будет и вовсе коротким. Занервничаешь тут. Наводчик проверяет самострел и заявляет:
  - Вы как хотите, а я живым не сдамся. Мне легче самому застрелиться. Так что пойду я.
  - Не мели ерундой. Нам сдаваться тоже не с руки. С добровольцами расшаркиваться не будут.
   Отвечает Лопатин и устало съезжает спиной по стенке убежища. Я скидываю ставший ненужным вещмешок, пристраиваю самострел в одной из бойниц, поглядывая наружу. Надо что-то сказать, но слов нет. Жить-то хочется. Хоть в плену. Но сдаваться тем, кто разрушил мою страну, убил родных и друзей? Не для того я в Добровольческое войско шёл. Лапки кверху задрать можно было раньше, но как тогда жить? Что это за жизнь будет, в плену? Уж лучше погибнуть в бою, чем повеситься на нестиранных подштаниках в бараке для рабов. Хоть как-то отомстить. Забрать с собой за Калинов Мост пару-тройку маньчжур.
  - Я тоже сдаваться не буду. Мне за родителей надо отомстить.
   Вот и всё. Черта подведена и отступать некуда. Да и не хочется. Минутная слабость прошла. Страх пережит, преодолён и упрятан глубоко-глубоко. Остаётся долг перед умершими и перед страной. В конце-концов я народу присягу приносил. Лопатин встаёт, устраивается у соседней бойницы. Тянь занимает место по другую руку. Теперь у нас обзор почти сто восемьдесят единиц. Гул и свист винтокрылов впереди, так что враги пойдут оттуда. Эх, если бы бронеход не перевернулся! Но бронехода нет. Лопатин вдруг говорит:
  - Начальник. Я сейчас вернусь.
  И выбегает наружу. Через несколько минут возвращается, звякая чем-то металлическим.
  - Вот.
   Объявляет он и ставит в бойницу ручной пулемёт. Пулемёт пыльный, в бурых пятнах.
  - Когда шли сюда, я видел, что ствол из воронки торчит. На вид вроде исправный.
   Пожимает машинист плечами и открывает ствольную коробку. Подёргав туда-сюда за рукоятку затвора, он сноровисто вынимает из внутренностей пулемёта несколько частей, протирает их об рукав и вставляет обратно. Присоединяет большой барабан патронногоного короба, оттягивает рукоятку затвора, отпускает. Затвор плотоядно клацает.
  - Кажись должно работать. Жаль патронов восемьдесят штук - один барабан. -сожалеет Лопатин. Это да, жалко. Свист постепенно смолкает. Теперь изредка раздаются одиночные выстрелы. Лопатин сплёвывает поверх пулемёта и поясняет:
  - Своих "тяжёлых" добивают. Добрецы, тля, косоглазые.
  - Может наших? - спрашивает Тянь. На "косоглазых" он не обращает внимания, ведь это о мучинах. Лопатин отвечает со злой насмешкой в голосе:
  - Размечтался. Наших они штыками кончают. Патроны берегут.
  - Откуда ты знаешь?.
  - Знаю! - огрызается Лопатин. Я не знаю, кого там добивают маньчжурские бойцы, но выстрелы становятся всё ближе.
   Первый маньчжур появляется над краем холма совершенно неожиданно. Фигура в мешковатом серо-зелёной робе с самострелом в руках настороженно идёт прямо на нас. По уму тут амурцев ещё быть не должно, но боец опасается неожиданностей. Правильно опасается. Сейчас вот его друзей дождёмся и начнём неожиданные подарки раздавать. Сколько успеем. Друзья появляются следом, идя редкой цепью. Чуть позади я замечаю отдельную пару. Это начальник и связист. Толкаю Лопатина ногой:
  - Парочку видишь?
  - Где?. А!.. Вижу!
  - Их - первых.
  - Есть, начальник.
   Вся цель уже на виду. Пора.
  - Ну чо, парни? По маньчжурским захватчикам - огонь!
   Грохот пулемёта и двух самострелов сразу глушит напрочь. Я стараюсь стрелять короткими очередями. Лопатин тоже отсекает "коротыши". Цепь валится в траву. Сложно сказать - скольких скосил машинист, а которые повалились сами. Но теперь не до подсчётов. Маньчжуры открыли ответный огонь. В бойницы летит пыль, глухо чавкают уходящие в песок пули. Бам!! Неподалеку взрывается граната из подствольной картечницы, в убежище потянуло вонью взрывчатки. Клацает пустой самострел, требуя: "Ещё!. Ещё этих вкусных маленьких смертей в жёлтенькой оболочке! Ещё давай!!". Торопливо вбиваю обойму в приёмную горловину, спускаю затвор. "Вот!. Другое дело! ", отзывается самострел и я снова жму и жму спуск, выцеливая в траве бугры касок. Замечаю, что в меня не летят поддоны от лопатинского пулемёта. Оборачиваюсь через плечо. Лопатин полулежит у дальней стенки. Из разорванной шеи толчками вытекает кровь, ноги медленно скребут земляной пол, глаза остекленели. Понимаю, что Лопатин уже мёртв. Жаль. Но маньчжуры приближаются. Тянь подхватывает лопатинский пулемёт, а я как в замедленной съёмке замечаю что оружие словно росой покрыто каплями крови. Трясу головой, прогоняя морок, и снова прижимаю приклад к плечу.
   Последняя обойма наполовину пуста. Тянь тоже стреляет чуть ли не одиночными. Вонь сгоревшего пороха вызывает тошноту. Я шестым чувством, спиной ощущаю движение сзади. Резко разворачиваюсь и сразу давлю на спуск. Здоровенного маньчжура моя очередь буквально впечатывает в стенку, а я окончательно глохну. Солдат окровавленным мешком съезжает на тело Лопатина и на Славомира-наводчика, который так и не пришёл в сознание. Вот и всё. Кончилась моя война. Патроновов нет и надежды тоже нет. Сейчас гранату закинут и - конец. Ещё хуже, если из огнемёта поджарят. Тянь отбрасывает бесполезный пулемёт, смотрит на меня усталым взглядом. Он что-то говорит, но в голове только звон и я тыкаю пальцами в уши, мол - нихрена не слышу. Тянь кивает, соглашаясь. Он вдруг склоняется к мёртвому Лопатину и достаёт у него из кармана жестяную коробочку. Я её помню. В ней Лопатин хранил спички и сигареты. Никогда я не понимал этой дурной привычки. За Тянем тоже особой страсти к курению не замечал. А он достаёт сигарету, зажимает в зубах и довольно умело закуривает. Блаженно выпускает струйку дыма в бойницу. К моим ногам падает металлический стаканчик, я зажмуриваюсь, ожидая взрыва. Раздаётся только хлопок и сильная, даже через закрытые веки, вспышка света. В нос бъёт запах окалины. Меня хватают за руки, вырывают пустой самострел. Сильный удар по отбитому ребру - и я на некоторое время выпадаю из реальности.
   Сильная боль, которая выключила меня как лампочку, уменьшившись приводит в чувства. Желудок просто наизнанку выворачивает болезненная судорога, кашляю тяжело, с хрипом. По лёгким словно пилой пилят. Разлепляю глаза. Стою на карачках, сплёвывая розовую пену. Хреново. Или лёгкое повреждено, или желудок. А в любом случае - кранты. Зато слух, хоть плохонький, вернулся. Слышна сюсюкающе-шепелявая маньчжурская речь. Поднимаю голову. Саженях в четырёх стоит, покачиваясь, Тянь. Ссадины на лице, один глаз заплывает. В аршине от него стоит маньчжур потирая кулак. Он что-то повелительно бросает через плечо солдатам. Тянь встречается со мной взглядом. Улыбается разбитыми губами. Я через силу показываю ему большой палец : "живой! ". Тянь вдруг подмигивает здоровым глазом и делает два неожиданно твёрдых и быстрых шага к маньчжурскому начальнику. Дальше случается то, что я запоминаю навсегда: он протягивает руки к перевязи удивлённого маньчжура, выдёргивает из висящих на ней гранат предохранители, отбрасывает их в стороны и крепко, как любимую женщину, обнимает его. Тот пытается вырваться, но смертельные объятья неожиданно крепки. Лицо начальника перекошено ужасом, в горле застрял крик. А Тянь спокойно и злорадно улыбается. Я зажмуриваюсь. Взрыв...
   Пришёл в себя я в больнице при лагере для военнопленных. Почему меня сюда доставили, а не пристрелили на месте - я узнал не сразу. Оказалось, что меня загрузили в лекарский винтокрыл по ошибке, в результате неразберихи. Ещё бы, такой тарарам! Начальник убит, куча раненых! Лицо моё было залито кровью, а серая роба бронеходчика, пропитавшись пылью и гарью, стала вообще ни на что не похожа. Во всяком случае на маньчжурские мешковатые робы смахивала порядком. Лекари затащили в отсек спасателя всех, кто был без сознания или в крови, и винтокрыл сразу же лёг на путь к госпиталю. Уже на посадочной площадке приёмщик разглядел несоответствие. Но спасатель уже улетел за новым грузом свежего ратного мяса и ответить на вопрос: "Какого хрена эта амурская свинья делает в бльнице для славных бойцов Свободной Маньчжурии?", было некому. В отличие от прожжёных вояк с передовой младшему военврачу-приёмщику, только месяц как сменившему синий халат ученика врачебной школы на полевую робу военврача, не хватило духа просто удавить лежащего на носилках врага и списать как умершего в пути. Начальство военной больницы, озабоченное резким наплывом раненых, на донесение приёмщика глянуло мельком и посоветовало ему заняться прямыми обязанностями. Оно просто перевело стрелки на военную стражу, которой сами Боги велели заниматься врагами Свободной Маньчжурии вне поля боя. В страже пожали плечами и отправили меня с первой же попуткой в лагерь. Там меня записали как военнопленого неизвестной принадлежности и поместили в больницу.
   Мне повезло. Врачом в лагерной больнице был пленный амурский полевой лекарь, а помогали ему служители Общества Красного Сердца. Меня выходили. Когда я пришёл в себя, врач посоветовал мне прикинуться ушибленым, мол нифига не помню. Действительно, так была возможность сойти за обычного ратника, а не за добровольца. С добровольцами у маньчжур разговор простой - расстрел или каторга в джунглях Пункина, что вобщем-то тоже всегда смертельно, но гораздо более растянуто по времени и поэтому мучительно. Ни та, ни другая возможность меня не вдохновляла. Мою робу бронеходчика, которая могла бы навести стражников на нехорошие мысли, врач заменил на не менее грязную и затёртую пехотную "полевуху". Когда я достаточно окреп чтобы самостоятельно дойти до уборной, меня посетил хмурый маньчжурский стражник и учинил мне допрос. Хорошо, что ему было плевать на этот лагерь, на эту степь вокруг, на этих грязных измождённых амурцев. Его не особо волновала моя принадлежность к добровольческому войску, тем более что роба моя была пехотная. Его волновало только одно - не сяньюнь ли я. Но я не был сяньюнем и поэтому допрос был поверхностный. По его итогам меня записали в раздел обычных военнопленных.
   В лагере было порядка трёх тысяч человек. Большая часть из них проходили по разновидности обычных. Поэтому охраны было не очень много. Пятнадцать бараков на двести зэков каждый и шестнадцатый - охранников. Лагерь был законный, а это значило, что здесь не было бессудных расстрелов, издевательств. Сюда часто приезжали международные наблюдатели. Но это не означало, что мы тут прохлаждались за счёт маньчжурских налогоплательщиков. Смертность в лагере была, и не малая. Хоть никто заключённых не убивал специально, но условия и без палачей справлялись неплохо. Скудная однообразная еда и болезни выкашивали слабых. На лечение никто не давал ни гроша. Лагерный врач бессильно наблюдал как люди умирали от неопасных, вобщем-то, болезней, но у него не было ни жизнетворов, ни противовоспалительных снадобий. Да что там - болеутоляющих простейших не было. Самое доступное лекарство в больнице - йодная настойка. Кое-что привозило общество Красного Сердца, но маньчжуры допускали только самые простейшие снадобья. А ещё мы вкалывали. Никто не собирался кормить нас бесплатно. Шесть дней в седьмицу в лагерь приезжали "покупатели" и десятки грузовозов развозили заключённых по местам работы. В округе было несколько важных для захватчиков предприятий разной степени разрушенности, а рабочей силы у них пока не было. Стройотряды ещё не подошл, однако планы восстановления руководство не отменяло. Поэтому наш лагерь только по бумагам насчитывал три тысячи зэков, но наяву там одновременно находилоmсь человек пятьсот. Остальные "трудились" на "восстановлении предприятий народного хозяйства". Правда возникал вопрос - чьего хозяйства и какого народа? Но те, кому такой вопрос мог придти в голову, или уже занимались этим самым трудом, или благоразумно держали ответы при себе, не желая пополнить ряды первых. Как бы то ни было, чаще всего оставшиеся в лагере работали тоже, только на внутренних работах. Кирпичный завод исправно выдавал тысячи пудов строительных материалов, которые незамедлительно увозились. Работал отдел деревообработки. Это было "козырное" место для зэков, отборное. Ну и, конечно, поварня. Кормили не совсем уж травой или тухлятиной, но отменной еду назвать было сложно. Разжиреть на лагерных харчах ещё никому, кроме кладовщиков лагеря, не удалось. Хватало их лишь на то, чтобы не протянуть ноги и иметь силу поднять лом или лопату.
   Помимо бывших военных и ополченцев в лагерь собирали также всю шваль - преступников в основном. Из тех, кто не пошёл на службу новой власти. По молчаливому уговору лагерь делился на "вояк" и "фартовых". Бывшие военные с подозрением относились к бандюкам и ворам, те отвечали взаимностью. До стычек дело не доходило, но обе части не смешивались, предпочитая держаться особняком. Поначалу, рассказывали старожилы, "фартовые" хотели взять власть в свои руки, но "вояки" состояли из людей решительных и повидавших многое. Ответили они предельно жестоко. В результате заключённым пришлось выволакивать на площадку трупосжигателя несколько тел, бывших при жизни уважаемыми людьми в преступном мире. Недоразумение было исчерпано. У "фартовых" появились другие, более здравомыслящие лидеры. "Вояки" обеспечили себе славу серьёзных людей. Как нетрудно догадаться, примкнул я к бывшим военным. В верха не лез, предпочитая держаться в тени. Все эти игрульки в борьбу за влияние казались мне жалкими в условиях лагеря. Страну завоевали враги, убили многих ни в чём не повинных людей, разбили рать, а эти делят власть за колючей проволокой!
   Меня, как не до конца выздоровевшего, поставили на внутренние работы при поварне - помогать поварам. Чистил овощи, мыл котлы. Работа, ужасающая своей каждодневной тупостью, была тем не менее вполне хлебной. Потом, как окреп, стали посылать с поваром по стройкам. На некоторых стройках зэков кормила "принимающая сторона" и туда нас не возили. На других же своих поварен не было и я по несколько часов трясся в кузове грузовоза в обществе повара, наших бачков с пищей и пары скучающих маньчжур-вертухаев. Благодаря этому удалось оценить размеры постигшей нас беды. Маньчжуры были всюду. Вернее они были в наиболее важных местах, но впечатление было именно такое. На улицах часто попадались дозоры жандерии, пешие и машинные. На разделяющих город заставах стояли маньчжурские военные. В полной боевой выкладке стояли, со штыками примкнутыми, злые и подозрительные. Местные жители, которых нужда заставила выйти из подвалов, боязливо жались к стенам и в случае чего тут же растворялись в подворотнях. У зданий захватнической управы змеились очереди из хмурых подавленных людей в пыльной, давно не стиранной одежде. Управа иногда давала временную работу, расплачиваясь продуктами, поэтому желающие заработать кусок хлеба своей семье не переводились.
   Меня потрясло то, что всё чаще "порядок" на улице обеспечивали выходцы из местных. Их обряжали в чёрные мундиры, на рукав повязывали голубую повязку принадлежности к "Народной армии Свободного Амура", сокращённо - НАСА. Эта армия была образована для становления новой, маньчжурской власти. Она выполняла в основном обязанности стражи, но имела немалые полномочия. Насовцы охраняли здания управ, проводили облавы на бывших военных и им сочувствующих, на преступников, которые не захотели никому подчиняться. Набирались "голубые" из бывших уголовников, беглых и просто ненавистников прежней власти. Поговаривали, что насовцы причастны к похищениям заложников, вымогательствам, насилию. Им же припсывалась работорговля, хотя новая власть всячески их выгораживала.
   Смотреть на окружающее было больно. К тому же я уже два месяца ничего не знал о судьбе семьи. Вернее не знал о судьбе тех, кто тогда ещё был жив. Родители мой погибли при бомбёжке Амур-Ключа. А они ещё думали, что в столице будет безопаснее. Если бы я тогда мог их отговорить ехать в Ключ! Но в то время я участвовал в обороне Салыка и ничего об их планах не знал, а думал что они останутся в Лесном. Моя тётя, Светлана и её дочь, моя двоюродная сестра Дарина жили в приграничном городке. Тёти Светин муж и Даринин отец Зэн Юэн был хорунжим пограничной охраны и погиб на второй день войны. Тётя Света с дочерью сумели выбраться из полосы боевых действий и добраться до родителей, моих бабушки и дедушки, намереваясь там отсидеться. Вначале ведь никто не думал, что это война. Так, набег. Кусок оттяпать. Все надеялись, что мощный северный сосед защитит. Но маньчжуры пёрли и пёрли, а союзной рати всё не было и не было. А что делать? Наши разжиревшие на торговле "слуги народа" до войны всё жевали сопли, высчитывая - выгодно или нет заключать договор со Словенским союзом? Довысчитывались. За три месяца мы потеряли две трети страны. На север и запад хлынули толпы беженцев. В довершение ко всему вспыхнул мор, болезнь Канина. И следы тёти с сестрой затерялись, да ещё я попал в плен. Тут почты нет. Вобщем поводов для радости не было совершенно.
   Я лежал на грубых нарах, присыпанных старой прошлогодней соломой и бездумно глядел в потолок. Скоро ужин, а значит надо идти к поварне. Подтаскивать бачки от котлов к окошку раздачи - моя обязанность. Повар рассвирепеет, если я опоздаю. А с поваром ссориться нельзя, это закон. Но как всё достало-то! Помнится, я думал о том, что если сдался бы добровольно, то потом повесился бы в бараке для заключённых на грязных подштаниках. И вот я в плену. Жив и относительно здоров. Конечно, я не сдавался. Но... Самоубийство - не выход. Пусть меня гложет стыд, ярость, ненависть. Но сбежать от них на ту сторону Калинова моста будет просто трусостью и предательством. Нельзя сбегать. Нужно бороться. Как? Да как-нибудь. Но я обдумаю это позже. Пора идти. Я с кряхтеньем поднялся, натянул разбитые башмаки и отправился к поварне, шаркая подошвами по пыльной земле. Повар в засаленом, когда-то бывшим белым халате встретил меня облегчёнными матюгами и началась кормёжка. Я подтаскивал от поварни бачки, повар грязно ругался на толпящихся зэков, те привычно слали повара по всевозможным надсылам. Всё как всегда. Черпак равномерно загребал из бачков жижу, именуемую похлёбкой, и так же равномерно разливал её по мискам пленных. Стены раздаточной из щелястого, плохо оструганного тёса тихонько поскрипывали под напором тел доходяг-зэков. Когда котлы опустели, повар закрыл окно будки и сел на колченогий табурет. Похлопал себя по карманам, нашёл сигареты, закурил. Я взялся за последний пустой бак, намереваясь тащить его в поварню, и тут повар сказал:
  -Слышь, болезный. Тебя вроде Токаревым зовут?
  -Ага.
  -Тебя чудик из Красного Сердца искал. Как уберёшься - подойди к нему, понял?
  -Ладно.
   После уборки я, как и обещал, пошёл к этому "чудику". Служителей общества Красного Сердца в лагере считали чокнутыми, особенно "фартовые". И то сказать - разве умный человек поедет в такую задницу мира, как бывшее Амурское княжество, чтобы возиться со вшивыми зэками и пленными, которым прямая дорога в трупосжигатель? Для бандюков и ворья, живущих по убеждению "Умри ты сегодня, а я - завтра!" такое поведение действительно выглядело сумасшествием. Но мы, люди военные, знали чувство долга. А оно и не на такое может сподвигнуть. Так что мы этих служителей чудиками не считали. Они жили при больнице почти на положении таких же заключённых. Им было запрещено перемещаться по лагерю. Почти всё время они проводили в помещениях. Раз в неделю им было разрешено посещать город, где была контора Красного Сердца. По возвращении их обыскивали на предмет запрещённых вещей. Всё, что они привозили в лагерь, проходило строгий досмотр. Но они не роптали. Общество Красного Сердца было прибежищем добровольно посвятивших себя смирению, ненасилию и милосердию.
   До отбоя ещё было время, так что я пошаркал в больницу. Это не запрещалось. Всё равно там кроме бинтов, йодной настойки и жгутов ничего такого и не было. Бывший военврач обрабатывал рану какому-то доходяге и меня не видел, впрочем как и я его. В "приёмной" сидел один из "чудиков".
  -Здравствуйте. Я - Владимир Токарев. Мне сказали, что меня хотят видеть.
  -Здравствуйте. Да, я хотел вас видеть.
   Средних лет мужчина, с морщинистым и усталым лицом, показал мне на стул возле стола. Я присел. Бросились в глаза его серые халат и шапочка. Когда-то они были белоснежные, но от доброй сотни стирок превратились в подобие мешковины, только светлое. В мирное время в таком халате его бы даже на скотный двор не пустили - не дай Боги заразу занесёт скотине. А теперь ничего, халат считается сравнительно чистым. Мужчина потёр лицо ладонью и поднял на меня воспалённые глаза:
  -Вы тот самый...
   Адепт, болезненно щурясь от тусклого света захватанной пыльной лампочки, прочитал с потрёпанного листка бумаги:
  -Токарев Владимир Яромирович, год рождения: семь тысяч четыреста восемьдесят пятый, место рождения: Амурское княжество, Каменецкий уезд, поселение Лесное, улица Горбунова, дом тридцать шесть?
  -Так точно. Это я.
  -И у вас есть двоюродная сестра? Юэн Дарина семь тысяч четыреста девяносто второго года рождения?
  -Да. Вам что-то известно о ней?
  -Известно. Она жива. Находится в точке сбора перемещённых лиц. В городе Рогово. Это не очень далеко отсюда, в соседнем уезде.
  -А её мать? Бабушка с дедушкой?
  -К сожалению о бабушке и дедушке мне ничего не известно. А мать... Она ваша тётя?
  -Да. Что с ней?!
  -Должен вас огорчить. Она умерла в том же лагере под Рогово. Там была вспышка болезни Канина. Мне очень жаль.
  -Ничего.
  Вот как. Тётя Света. Умерла. О, Трибог... Что же с бабушкой и дедушкой? Как тётя Света с дочерью оказались в Рогово? Бедная Даря. Ей всего двенадцать. Или уже тринадцать?
  -Что будет с девочкой
  -Я не знаю. По закону если в течении трёх месяцев не найдутся родственники, то её должны передать в сиротский приют. Но это по росским и амурским законам мирного времени. А по маньчжурским, да на захваченных землях... Кто знает. Но я слышал, что скоро маньчжуры собираются провести большую "выборку" в лагерях беженцев и перемещённых лиц.
  -Выборку?
  -Согласен, слово корявое. Лучше сказать - "отбор". К сожалению общество Красного Сердца не имеет влияния на захватнические власти. Даже сведения о намерениях до нас доходят чуть ли не позже всех. Нас вообще в любое время могут из страны выгнать.Так вот. До нас дошли слухи, что скоро по лагерям проедутся особые отряды. Их задача - отбирать нужных им людей. Делать они это будут тихо, без подтверждения правительства.
  -Какие люди? Зачем? Рабства вроде даже в Маньчжурии нет.
  -Нет. И в Крае Народной Радости тем более тоже нет. На словах... Зато есть много богатых и влиятельных людей, которым нужны живые игрушки. Понимаешь, о чём я?
  -Дерьмо!
  -Вот именно. А под прикрытием войны можно много народу "изъять", написать поддельные свидетельства о смерти и никто их искать не будет. Мужчины, женщины, дети. Большинство из них развезут потом по гаремам или домам терпимости. И тогда их уже точно никто не найдёт. Это сейчас неразбериха, а потом понаедут наблюдатели из Римской империи, из Словенского союза, из Океании. Вот маньчжуры и торопятся.
  -Чернобогово семя!. Что же делать?
  -Я пошлю в Рогово подтверждение, что у девочки есть родственники. Её запишут в списки семейных. Я думаю.
   Наш разговор прервал звук заунывного гудка, тоскливый, как судьба пленного. Пора возвращаться в барак.
  -Очень признателен вам. Надеюсь, что всё получится. Мне пора.
  -Да хранит вас Макошь.
   Я кивнул и пошёл в свой барак. Привычно шаркал башмаками по пыльной тропинке, а в голове бушевал ураган. "В задницу Макошь и иже с ней! Пока дойдёт подтверждение, пока суд да дело - гребаные ускоглазые успеют лагеря прошерстить. Кто может поклясться что в их заказах нет строчки "Девочка тринадцати лет, светловолосая"? ". Правильно, никто. Надо бежать. Срочно. Доберусь до Рогово, а там разыщу Дарьку. Рванём в Словенский союз. Как бежать? Ёшки-матрёшки! Придумаю что-нибудь. Бежать надо в любом случае.". Всю ночь я ворочался, слушая кашель, стоны и бормотания зэков. Обдумывал возможности. Так и не смог однозначно выбрать и решил действовать по обстановке. Полдня до обеда я с трудом подавлял в себе волнение. Время тянулось издевательски медленно. Ближе к обеду поднялся ветер, кругозор со стороны юга потемнел. Боги благосклонны ко мне! Дождевые тучи идут. Это может помочь. Пришёл грузовоз за обедом. Я чуть ли не в одиночку закинул в кузов бачки, даже повар удивился. Надеюсь тебе ещё и не так придётся удивляться, морда уголовная. Пришлось проявить усилие воли, чтобы не подталкивать медлительных вертухаев в кузов. Чо, блин? Спать любите? Ну-ну... Это мне тоже на руку. Пока ехали к первой стройке - начало накрапывать. На второй полило по-настоящему, а на пути к третьей начался настоящий ливень. Всё-таки служитель был прав, Макошь ко мне благоволит, зря я её посылал. Ничего, вот выберемся в Союз - там закажу в ближайшем капище большое жертвоприношение. А пока...
   Третья стройка был не в городе. Раньше это была лесопилка на берегу реки. Раньше сюда пригоняли плотами древесину с западных районов и здесь расхреначивали на доски, фанеру и опилки. За четыре месяца боёв её основательно порушили, так что теперь "узкоглазые" из портков выпрыгивают - лишь бы побыстрей начать работу. Здесь работает больше всего заключённых. Поэтому мы задержались тут дольше, чем на других стройках. Еду как всегда раздавали прямо с машины. Зэки месили глину под ливнем, но не роптали, видя двух мордоворотов (по маньчжурским меркам), сидевших на лавках вдоль бортов с самострелами на коленях и недобро смотревших прямо на серую толпу, захотевшую жрать. Всё время, пока повар разливал по мискам "маньчжурский супец", я лихорадочно думал - что делать? Скоро поедем в лагерь и окно возможности для побега закроется до завтра. Опять же под покровом ливня можно успеть уйти подальше. Сегодня ливень смоет следы, а завтра они на свежей грязи будут видны даже ограниченно годному маньчжурскому тыловику, а уж розыскные собаки пойдут по нему с завязанными носами. Что же делать? Неужели моя ставка на случайность окажется ошибкой и я не смогу помочь Даре? Ёшки-матрёшки! Сама мысль о том, что девочка может оказаться в лапах какого-нибудь жирного маньчжурского чиновника или в увеселительном заведении для богатых извращенцев, сводила с ума. Ладно - война. Но вот эту мерзость я "ускоглазым" не прощу. Даже если... Не "если" - "когда" я найду Дарю, всё равно сотни, а может и тысячи людей, моих соотечественников и соотечественниц, взрослых и детей окажутся на положении даже не рабов - вещей, игрушек. Поиграют с ними хозяева, сломают и выбросят. А я, дурак, ещё вешаться на подштаниках собирался. В благородство хотел играть. Какое, в задницу, благородство?! Не-е-ет, "узкоглазые"! Хрен вам во всё рыло! Теперь я буду как змея изворачиваться - лишь бы побольше вас со свету сжить. Кто сказал, что война кончилась? Да неужели? Нихрена она не кончилась! А на войне, как говорят в Римской империи, все средства хороши.
   Раздача закончилась. Повар, ругаясь под нос, убрался в передний угол кузова. Сейчас будет сэкономленный хлеб жрать, скотина жирная. Хрен с ним, надо что-то делать. Я оттаскивал бачки вглубь кузова, а сам зыркал на улицу. Вдруг сквозь пелену дождя увидел полуразрушенную будку и кучу строительного мусора возле неё. Вот оно! Я схватился за живот, согнулся и скорчил страдальческую рожу. Один из вертухаев/ заметил моё преображение и что-то подозрительно спросил на своём сюсюкающем наречии. Я скорчился ещё жалостливее и униженным голосом стал проситься в уборную. Вертухай, конечно, нифига не понял, но мой вид ему подсказал, что что-то со мной не так. Сопоставив мои скорбные ужимки и держание за живот он додумался, что дело может окончиться вонью от обгадившегося прямо в штаны зэка. Но вылезать из-под парусины под дождь ему тоже не хотелось. Пришлось изобразить на лице испуг и схватиться уже не за живот, а за зад. Вертухай мотнул самострелом и указал на развалины будки. Я счастливо закивал, слез прямо в жидкую глину, которую размесили сотни зековских ног, неуклюже помчался к развалинам. Охранник зорко наблюдал за мной, вскинув самострел. Убежать прямо сейчас невозможно - охрана лесопилки подстрелит или затравит собаками. Но я и не хочу бежать прямо отсюда. Мне нужно оружие.
   Раньше не задумывался - что можно найти в мусоре? Оказывается много чего. Ржавые гвозди, обломки стекла, острые щепки. Оружейная лавка просто! Подобрал обрывок тряпицы, острый, клиновидный обломок оконного стекла почти в пядь длиной. Обмотал его тряпкой и сунул за пазуху. Неплохой нож, вернее клинок. Гвозди коротковаты, щепки ненадёжны. А вот стеклом можно понаделать дел. Я видел в собраниях древностей ножи из вулканического стекла. Впечатлило.
   Возвращался к машине с неподдельным счастьем на лице. Вертухай расслабился и уселся на место. Когда я забрался по откинутому заднему борту в кузов, вертухай отвесил мне дружеский, можно сказать, пинок под многострадальный зад, чем вызвал смех напарника и подобострастное хихиканье повара. Смейтесь, смейтесь... Охранники закрыли борт, один из них что-то крикнул наружу. Грузовоз завёлся и поехал от лесопилки, шлёпая колёсами в глиняных колеях. Так. Часть дела сделана. Какое-никакое оружие у меня теперь есть. А всего-то и надо было - каплю везения и правильную погоду. Теперь, ёшки-матрёшки, ждём.
   Грузовоз выбрался на крепкую дорогу и пошёл ровнее. Пора. Я снова скорчил рожу. Вертухай, поймав страдальческий взгляд, нахмурился. Я продолжил морщиться и хвататься за живот. Охранники о чём-то поговорили, посмеялись и тот же самый вертухай стал знаками показывать, чтобы я делал своё вонючее дело свесив задницу с борта. Изобретатель, блин. Я прошёл к борту, развернулся и пристроился над дорогой. Пришлось приспустить штаны для достоверности происходящего. Вертухаи ржали в голос.
   Сделав вид что вдруг теряю равновесие, я хватаюсь за кафтан "изобретателя" и тяну его за борт. Сейчас главное - в воздухе перевернуть его так, чтобы именно его тушкой затормозить о дорогу. Получается. Охранник хэкает, я тоже. Хотя мне досталось меньше, но у меня ещё рёбра недолеченные. Всё-таки на страхе должно прокатить. Судорожно вытаскиваю из-за пазухи осколок, завёрнутый с тупой стороны в тряпицу, и всаживаю его в горло вертухая. Его горячая кровь брызжет мне прямо в лицо, но я не обращаю на это внимания, ещё несколько раз тыкаю стекляшкой в шею и в результате она там и обламывается. Охранник хрипит, булькает горлом, слабо извивается. Отстранённо замечаю, что грузовоз начинает тормозить. Пока второй вертухай не разглядел из-за дождя - что произошло с его товарищем, я сдёргиваю с шеи уже дохлого маньчжура самострел, скользкий от воды и крови. Дёргаю ручку затвора, накрываю собой труп так, чтобы не было видно разорванную шею. Не забываю поддёрнуть сползающие штаны. Самострел кладу на дорогу рядом с собой, стволом в сторону остановившегося грузовоза. Сквозь прикрытые веки наблюдаю за бегущим к нам напарником охранника. Страшная, должно быть, картина открывается ему. Два лежащих друг на друге тела, лужа крови. Ему остаётся добежать пару саженей, когда я перекатываюсь на спину и поднимаю оружие. Маньчжур пытается остановиться, скользит. Самострел пляшет в его руках, он открывает рот, силясь крикнуть. Нет, дружок. Кричать поздно. Я вдавливаю спуск. Очередь глушит, на груди и животе охранника расцветают алые цветы попаданий. Он как бежал - так и упал плашмя, лицом вниз. Я перекатываюсь на живот. Возле грузовоза маячит фигура водителя. Он ещё не понял что происходит. Наверное думает, что охранник стреляет по мне. Да и хрен с ним. Ему в дожде не видно - кто тут и что, а я его вижу, пусть и не чётко. Эх, где наша не пропадала? Встаю и внаглую, с оружием в руках иду к машине. Со стороны должно казаться, что это возвращается один из вертухаев, который поскользнулся. На грани достаточной видимости поднимаю самострел к плечу и начинаю выцеливать водителя. Вот он. Даю очередь, водила верещит. Добиваю его еще двумя короткими очередями. Подхожу. Водитель слабо шевелится, из-под него текут смешанные с водой струйки крови. Готов. Обшариваю его карманы, нахожу две обоймы. Меняю обойму в своём самостреле. Эй, а где заслуженный работник общественного питания? А вон он, голубчик - охренело выглядывает из кузова:
  -Т.. Токарев? Ты чего наделал-то? Да нас же теперь...
  -Позволь, я тебя перебью.
   Стреляю ему прямо в жирную морду. Он был лишним свидетелем. Я и не думал отпускать эту уголовщину, а тем более брать с собой. Чтобы он меня тут же и сдал за помилование? Нахрен такое счастье. Время, до этого тянущееся как резиновое, резко пошло с обычной скоростью. Меня начало колотить, ноги стали ватными. Я дал себе целых две минуты на пережидание тряски рук. Потом оттаскивал трупы охранников и повара в кусты. Тяжёлые, особенно гребаный повар. Обшарил трупы, собрал с них патроны, оружие. С одного стащил сапоги. Ему они уже без надобности, а мне пригодятся. К сожалению кафтаны обоих вертухаев были безнадёжно испорчены. Обойдусь. Оглядел место битвы. Кровь уже почти смыло с дороги. Это хорошо. Я забрался в кэб грузовоза, поглядел на панель приборов. Ага. Всё понятно. Это вот плашка пуска. Так. Завёл. Схема передач. Ну, а вот теперь, Макошь, миленькая - выручай. Потом отблагодарю. Рванул с пробуксовкой в сторону, противоположную лагерю. Скоро развилка. Если повернуть на запад, вдоль реки, то там должна быть просёлочная дорога. Там раньше лесовозы ходили. Мне один из местных пленных рассказывал. Главное - проскочить мост. Он хлипкий и надеюсь, что охраны там не будет. Стеклоочистители едва справляются с потоками дождя. Давно такого не было. Скоро дороги превратятся в реки грязи и уже хрен проедешь. До этого времени надо успеть проехать как можно дальше. Но жизнь вносит свои правки. В очередном перелеске грузовоз ухает передком в глубокую лужу и намертво в ней заседает. Вот же задница! Ладно, без нервов. Глушу двигатель. Становится тихо, только шумит дождь снаружи. Проверяю своё сиротское снаряжение. Три самострела. Десять обойм, из них одна пустая, ещё одна почти пустая. Нахрен мне три самострела? Они же тяжёлые! Два оставлю тут. Обоймы заберу. Кстати!.. Откидываю подушку сиденья. Та-дам!
  !.Водители - запасливый народ. В ящике под сиденьем лежит сухая и довольно чистая ремонтная одежда. Это - раз. Под одеждой уютно устроился пакет сухого пайка. Это - два. Ещё ниже прячется металлическая фляжка. Это - три. Открутил пробку. М!. Спиртное?! Пойдёт для сугреву.
   Теперь переодеться в сухое, немного согреться перед забегом под дождём. Чем дальше уйду, тем меньше вероятность того, что меня выследят. Глотнул из фляжки пару раз. Ничего так. Наверное рисовая водка, они такую уважают. Есть не стал, а то в сон потянет. Ёшки-матрёшки, как же не хочется выходить из кэба! Я свернул из своего зэковского армяка подобие заплечного мешка. Замотал в него сухпай, четыре полных обоймы и две пустых. Одна обойма в самостреле и три в карманах. Из водительского инструмента взял большую отвёртку, сунул в карман. На всякий случай. Ну... Открыл дверцу. Бр-р-р!.. Первый - пошёл! Спрыгнул в жидкую грязь, сразу увязнув по щиколотки. Хорошо, что снял с трупа сапоги. Побрёл, чавкая грязью, вдоль дороги. Вышел на травянистую обочину, там идти стало легче. Шёл до вечера, не останавливаясь. Промок насквозь, продрог, но упрямо шёл вперёд. Когда начало темнеть, вышел на поляну.
   Макошь от меня ещё не отвернулась. Стог прошлогоднего, тёмного сена показался мне даром богини. Я осторожно обошёл его кругом, держа самострел на изготовку. Никого. Вырыл в стогу нору, залез туда. Сырая одежда холодила тело. Я трясся как заправский одержимый. Надо было бы раздеться, но тогда в случае чего я становился беззащитен. Вдобавок меня мучил страх. Что если на мой след уже напали? Что если я опоздаю? Что если не найду сестру? К утру всё-таки согрелся и немного поспал. За ночь дождь кончился, в воздухе осталась туманная взвесь. Похолодало. Середина вересеня как-никак. Надо добывать тёплую одежду. Вряд ли каждый вечер будет попадаться уютный стожок. Я распечатал свёрток с пайком. Сохранёнки, сухари, сахар. Открыл одну банку, съел содержимое, стараясь не спешить. Остальное убрал в самодельный вещмешок, проверил самострел и побрёл, поёживаясь и стараясь согреться движением. Опять шёл целый день. Было время подумать. Правильно ли я поступил, что сбежал? Конечно! Я должен выручить Дарю. Если я вдруг не успею и её увезут в Маньчжурию? Тем хуже для Маньчжурии. Сдохну, а Дарину - найду! А если... Нет, даже представить страшно. Но если она там умрёт или её там искалечат? Пойду по трупам! По маньчжурским. И виновным глотки лично перегрызу! Ёшки-матрёшки, даже затрясло от ярости. А ведь ещё смерть тёти Светы. И мама с папой. Пусть мы не очень ладили последнее время, но они же Мама и Папа. И бабушка с дедушкой.. Не знаю - что с ними. Живы или нет? Но выясню, рано или поздно. Они хоть взрослые люди. А сестрёнка... Придётся заменить ей и мать, и отца. Ладно, в сторону чувства. Вечер скоро.
   На ночь пришлось углубиться в лес. Чаща показалась мне достаточно глухой для ночлега, но надо как-то согреться и обсушиться. Лес пропитан сыростью и костёр не разведёшь - если только тяжёлым топливом дрова поливать. Но у меня топлива ни капли нет. В сумерках нашёл большую ель, с густыми нижними ветками. Пришлось потрудиться, чтобы с помощью валежин прижать концы ветвей к земле. Получился этакий недошалаш. Забрался туда, нагрёб в кучу сравнительно сухих опавших иголок, сделал подобие гнезда. Размотал свой "вещмешок", поел, сложил пожитки к стволу, а сам накинул водительский кафтан вместо одеяла. Пусть он тоже мокрый, но хоть как-то остановит утечку тепла. М-да... Болезни суставов в старости мне обеспечены. Если, конечно, я доживу до этой самой старости. Снились кошмары. Не помню - что именно, но было очень страшно. Так страшно, что я проснулся с самострелом в одервеневших руках, целившимся во тьму. Палец судорожно жал на спуск снова и снова. Ох, задница Чернобога! Хорошо ещё, что поставил на предохранитель. Долго лежал с закрытыми глазами, слушая ночной лес. Диких зверей не боялся - война надёжно разогнала их отсюда. Если не ошибся с направлением, то до Рогова мне добираться ещё несколько дней. Но дальше идут населённые места, где наверняка есть маньчжуры. Это хреново. Погони я уже опасался меньше, ведь дожди достаточно хорошо скрыли мои следы. Даже если найдут грузовоз, то понять - куда я отправился, будет сложно.
   Я шёл уже четвёртый день. Утром доел паёк. Бережливо глотнул из фляжки. Только сегодня додумался, что если меня поймают в маньчжурской робе, то расстреляют на месте. Надо срочно менять оперение, блин. Рассовал обоймы по карманам, повесил самострел на шею. Свой зэковский армяк и штаны оставил под деревом. На улице второй день уже не моросило, хотя ясной погоды пока ждать и не приходилось. Брёл по лесу, пока не вышел к поляне. Затаился в кустах и стал наблюдать. На поляне лежали укладки деловой древесины, почти в середине был погасший большой костёр, в котором раньше сжигали ветки. На краю поляны стоял сарайчик на колёсах. Это же делянка лесорубов! Судя по тому, что дымом не пахнет - делянка заброшена довольно давно. Признаков человека тоже не видно. Я осторожно, крадучись обошёл по краю леса всю поляну. Никого. Следы машин успели оплыть и порасти мелкой травкой. Похоже, что делянка брошена вскоре после начала войны. Это удача. И ещё какая! Раз за всё время сюда никто не пожаловал, то можно считать, что об этом месте все забыли. Я настороженно прошлёпал к сарайчику. На ступеньках лесенки лежал слой опавших листьев. Значит никто тут не ходил. Дверь подалась с лёгким скрипом. Когда глаза привыкли к сумраку, я стал осматриваться внутри.
   По стенам с обеих сторон шли лавки, между ними стол. Понятно, за ним лесорубы обедали. Слева от входа притулилась чугунная печка. Справа был высокий узкий шкафчик. Посмотрим. Ага! Мешочки какие-то... Так. Крупа. Крупа. Соль. Травки для заправки и заварки. Сухари. Эге - да я богач! Потом подробнее осмотрю. Сходил к костру, собрал веток, тонких поленец. Заложил в печку. Надо огонь добывать. Нашёл бумажку, в которую раньше было что-то завёрнуто. Выщелкнул из ооймы патрон, с помощью печной дверцы и такой-то матери выломал из гильзы пулю. Высыпал порох в бумажку. Как его зажечь-то?.. Были бы пристрелочные пули, тогда всё было бы просто, но... Размечтался. Эй! Здесь же лесорубы работали! А ну-ка, ну-ка. Пошарил под лавками. Во! Треснувшее лезвие топора. Прекрасно, кресало есть. Теперь огниво нужно. Пошёл на улицу. Вон там камни из колеи торчат. А вместо трута у меня будет порох. Попробовал об один из камней чиркнуть лезвием. Искры есть, но какие-то хреновые. Почиркав железкой минут двадцать об разные каменюки, я выбрал самый искристый.
   Печка быстро нагрела вагончик. Я разделся, развесил одежду на просушку. Обшарил всё вокруг. В мои запасы добавились: нож столовый, источенный; жестяная банка со сменными зубьями от пильного агрегата; запас круп, соль. Всего понемногу, но на одного человека хватит на неделю, если не обжираться; какие-то детали от мотопилы; трёхлитровая канистра с лёгким топливом; такая же канистра с машинным маслом; ножовочное полотно по металлу. Отдельной строкой шла одежда: тёмно-синяя рабочая совмещёнка, почти новая; зелёный весенний (или осенний) армяк, вполне хороший; вязаный подшлемник, который может сойти за шапку. Благодарность неизвестным лесорубам! Теперь есть во что переодеться и при этом не выделяться из местных жителей. Жаль, что нет бритвы. Хотя если хорошенько наточить нож, то можно попробовать побриться им. А с такой щетиной, как у меня, в поселения нечего даже показываться. Небритая харя - магнит для дозоров. Но этим я займусь после того, как отогреюсь. Наполнил жестяной чайник, который нашёл на полке, сравнительно чистой водой из свежей лужи на краю поляны и поставил на печь. Подкинул дров, закрыл глаза на минутку.
   Здорово затянулась минутка. Даже угли в печке почти прогорели. Еле раздул. Сарайчик хороший, тепло держит. Сразу видно - для себя деланый. А чайник надо опять греть. Пока он грелся, я нашёл и кастрюлю. Решил сварить кашу и наесться впрок. Как ни хорошо тут, но завтра будет уже пять дней, как я скитаюсь по лесам. Нужно торопиться в Рогово. Одежда теперь есть, обувь вот может меня выдать. Что-нибудь придумаю. Оружие придётся пока спрятать. Идти с ним в поселение рисковано, есть опасность нарваться на дозор маньчжуров или насовцев. Конечно, можно героически погибнуть при попытке задержания, но Дарю этим не спасти. Я-то быстро отмучаюсь, а она? Неужели отдам её на муки страшнее смерти? Нет же! Если для пользы дела будет нужно, то не только без оружия пойду, а и голышом. Всё-таки сильны ещё во мне эти установки большой войны - так воевать честно, достойно, а вот так не честно и не достойно. Договоры, конвенции... Но начинается другая война. Моя личная. Пора мне привыкать, что эта война будет грязнее грязного. Что будет она злая, горькая, без шанса на победу. Нужно осознать страшную правду - если начинать эту войну, то надо привыкнуть убивать без скидок на пол и возраст. Пока мысль об этом вызывает во мне отторжение. И всё-таки я уже сам знаю, что скоро с ней соглашусь. После известий о тёте Свете, родителях, Дарине я стал ближе к одобрению роковой мысли, которая превратит меня в бездушное чудовище, я это знаю. Просто я ещё недостаточно видел. Просто я ещё не осознал до конца - кого и что я потерял навсегда.
   От делянки до края леса оказалось несколько вёрст. В полверсте примерно от леса тянулась насыпь и выглядела она пустынной. Эта дорога вела к поселению, первые постройки которого виднелись в лёгком тумане. Я нашёл приметное дерево, закопал под его корнями завёрнутый в тряпки самострел и обоймыы. Теперь можно идти. Был я побрит, хоть и не очень чисто. Это даже хорошо, потому что пришедший издалека свежевыбритый человек вызовет неподдельный интерес захватчиков и их пособников. Штаны были выпущены поверх сапог и подвязаны бечёвками, так что узнать в этих гамашах маньчжурские сапоги можно было только в случае пристального изучения. Вместо самострела я нёс большую вязанку хвороста. Может продам. Неплохая маскировка - лесник пришёл продать хворосту и узнать новости. Ближе к селению меня обогнал открытый вездеход с насовцами в кузове. На меня они внимания не обратили - мало ли доходяг тут трётся? Я проводил их хмурым взглядом. Нафиг бы они тут нужны. Но не поворачивать же назад? Я и не повернул.
   Первое, что мне бросилось в глаза в селении - слоняющиеся по улицам люди в невзрачных одеждах. Ну а что им ещё делать? Рабочие места уничтожены войной, тем более сейчас осень. Но бродящие по улицам люди не напоминали праздных бездельников. Они избегали смотреть в глаза, а если и удавалось зацепиться за кого взглядом, то в глазах читались только безнадёга и безразличие. Очень показателен был отклик на проезжающий насовский дозор. При их приближении люди втягивали голову в плечи, будто ожидали удара кнутом и опускали глаза. А когда дозор проезжал, все смотрели вслед с тоскливым облегчением, словно хотели сказать: "На этот раз пронесло...". Все, да не все. Я уловил, как один невзрачный мужичок в потрёпанной одежде посмотрел на насовцев с такой ненавистью, что стало за него страшно - вдруг заметят? Тогда расстреляют на месте. Но вот насовцы проехали и взгляд человека в обносках потух. Он расслабился и продолжил свой путь.
   Я пошёл за ним, стараясь не спешить. Мужичок со спины не выглядел богатырём. Походка у него была как и у всех вокруг - шаркающая. Я исподлобья оглядывался по сторонам. Серые, мокрые дома. Мокрые, склизкие заборы. Люди в тусклых одеждах, с тусклыми лицами. Даже дети не улыбались. На всём и всех лежала печать безнадёжности и покорности судьбе. Ёшки-матрёшки... Везде это. По всей стране. Несколько месяцев назад жизнь в поселениях била ключом. По улицам бегали весёлые дети, взрослые с удовольствием ходили на работу, которой было много. Тут и там что-то строилось, перестраивалось. Засевались поля, подымливали заводы. И вдруг - бац! Война, разруха, голод, болезни. Мир большинства людей рухнул во мгновение ока. Даже я, служилый урядник, был потрясён и, что уж скрывать, не готов к ТАКОМУ. А ведь меня не один год готовили к войне. Разгром - так это называется. Мы надеялись на помощь Словенского Союза, но он ограничился приёмом беженцев и оказанием скрытой помощи снабжением. КНР предупредил Союз о том, что в случае его вмешательства в схватку последует ответ всего НАТО , а это полномасштабная мировая война. Если бы ранее амурское княжество хотя бы подписало договор о совместной обороне с Союзом.. Но амурское боярство думало, что и дальше сможет качатся на разнице интересов СССР и КНР. Поэтому примыкать к Союзу не захотел. И вот она - расплата.
   Мужичок тем временем свернул на какую-то глухую улицу, я повернул следом. Заборы тут были выше, а дорога - уже. Некоторые ворота ещё блестели свежей яркой краской, но большинство темнело мокрыми подтёками. Ещё это пасмурное небо... Мужичок остановился возле одних ничем не выделяющихся ворот, постучал. Я подходил всё ближе. Дверь открылась, мужик оглянулся на меня, уже наполовину скрывшись за ней:
  -Чего тебе?
  -Дрова нужны?
  -Дрова. М.. Нужны. Заходи.
  Я спустил с плеч вязанку, спиной вперёд протиснулся в дверь, таща хворост за собой. Вязанка с треском пролезала в узкий проём. Когда я наконец протащил её и с облегчённым вздохом повернулся, то вздох остановился сам собой - в лицо мне смотрел чёрный зрачок ружейного ствола. Избитое выражение, но по другому и не скажешь, когда этот самый зрачок смотрит прямо тебе в морду. С трудом перевёл взгляд на владельца ружья. Им оказался парень лет четырнадцати-шестнадцати, смотревший на меня весьма подозрительно и недобро. В чистой, даже ухоженной одежде он выглядел как-то не по-местному. Я скосил глаза на мужичка. Ого! Вместо придавленного жизнью доходяги на меня смотрел человек с твёрдым взглядом слегка прищуренных глаз. Спина распрямилась, плечи расправились. Орёл, ёшки-матрёшки.
  -Ну, мил-человек. Кто ты?
   Вопрос был снисходителен и даже ласков, но ствол в аршине от головы недвусмысленно намекал - шутковать не надо.
  -Та.. Так.. Это.. Лесник я.
  -С какого участка?
  -Это.. С десятого.
  -В Роговском районе всего восемь участков. Да и молод ты для лесника... Ручки-то подыми, подыми.
   Пришлось повиноваться. Мужик сноровисто обшарил меня, при этом грамотно не перекрывая линию огня парню. Отступил в сторону.
  -Так кто ж ты? На "голубого" не похож вроде.
  -Я из лагеря для пленных.
   В глазах мужика мелькнуло любопытство:
  -Это из какого-же?
   Рассказал я ему обстоятельства побега. Ну а что делать оставалось? Помощь нужна хоть какая, и тут уж лучше быть честным. А мужик вроде обычный, не должен сдать. Кстати, во время рассказа парень так и не опустил ружьё. Во взгляде его читалось: "Ага. Ври, ври - да не завирайся". Когда я закончил свою повесть, мужик вдруг сказал:
  -Опусти ружьё, Ждан. Это не враг.
   Ждан опустил ствол и заметно расслабился. И то - столько времени держать у плеча охотничье длинноствольное ружьё тяжко. Мужик выглянул в дверь, запер её, мотнул головой в сторону дома:
  -Заходи.
   Я пошёл, гремя сапогами по крыльцу. Ждан шёл следом. Хоть он и расслабился, но смотрел скептично. Дом был добротный, из серого кирпича, с железной крышей. Было в нём чисто и ухоженно, словно в противовес окружающему миру. В прихожей я замешкался, разуваясь. Не мог заставить себя мазать грязными сапожищами нарядные половики в коридоре. Мужик одобрительно хмыкнул, тоже разувшись. Ждан за нами не последовал: -Пойду на чердак, покараулю. - сказал он хмуро и удалился, а мы вошли в светлицу. Светлые обои, чистый пол, миленькие занавески. Много домашних растений. Белёная печь в углу. Я остановился в дверях, боясь шагнуть вперёд - отвык уже от чистоты. Стыдно было вторгаться в эту сказку со своей лагерной грязью. Мужик протиснулся мимо меня в поварню, повесил поношеный армяк на вешалку и сел за стол. Он разглядывал меня как редкого зверя, от которого неизвестно чего ожидать. Пару минут продолжалась наша молчанка. Вдруг в стороне послышался шорох. Я нервно обернулся, готовый к чему угодно, но можно было расслабиться. В дверях, что вели в другую светлицу, стояла молодая темноволосая девушка, примерно ровесница Ждана. Кутаясь в надетую поверх синего гимназического платья шерстяную безрукавку, она глядела на меня с опаской и удивлением. Ну да, выглядел я вовсе не представительно. Девушка перевела взгляд на мужика, сидящего за столом и наблюдающего за её поведением:
  -Дядь Яр, кто это?
  -Свой он, Мила, не бойся.
   Мила недоверчиво поджала губки, но гостеприимно показала мне на место за столом:
  -Присаживайтесь. Сейчас обедать будем. Дядь Яр, Ждан где?
  -На чердаке.
   Мила кивнула, словно это было в порядке вещей и отошла к печке. Я осторожно сел за стол, положив руки на колени. Мне было неловко. Казалось, что от меня пахнет лагерной грязью, нечистотами, кровью убитых мною охранников. Я даже мельком глянул, чтобы убедиться в том, что с рук на чисто вымытый пол не капает кровь. Ёшки-матрёшки, бред какой. Как есть на такой чистой скатерти? Чистые тарелки, ложки. Тёмный хлеб в плетёнке. Дымящаяся тарелка с восхитительным овощным супом словно спустилась ко мне с Небес. Боги! Последний раз я ел вот так, по-человечески, полгода назад! А девушка ещё извиняется:
  -Простите, но суп без мяса.
   Да Чернобог с ним, с мясом! После "маньчжурского супа" из недозрелой брюквы этот суп кажется пищей Богов! Жаль, что желудок вмещает не так много.
  -Благодарю, хозяюшка.
   Мила впервые коротко улыбнулась. Мужик добродушно сказал:
  -Забыл спросить - как зовут-то тебя?
  -Владимир. Владимир Токарев.
  -Я - Ярополк Светиславович Дёмин. А это Милана Синицина, сестра того паренька, Ждана, который тебя во дворе встречал.
   Я хотел было задать вопрос о разных с Дёминым фамилиях парня и девушки, но он опередил меня:
  -Это дети моих друзей. Скажи мне, Токарев - почему ты из лагеря сбежал?
  -Обстоятельства.
  -А именно?
  -Долго рассказывать.
  -А нам торопиться некуда, Володя. Рассказывай.
  -Ну.. Слушайте тогда.
   Я рассказал им про то, как попал в лагерь, про родителей, тётю Свету, Дарину. Когда рассказал про намечающающееся "изъятие" людей, Ярополк нахмурился и помрачнел, а Милана побледнела и даже прикрыла рот ладошкой. Я молчал, глядя в стол. Теперь моя судьба полностью зависела от этих людей. Им ничего не стоило сдать меня властям за какие-нибудь продуктовые карточки.
  -Да.. Дела.
   Протянул Ярополк. Мила снова отошла к печке. Я уныло думал о том, что делать дальше. В голову ничего определённого не приходило. Ёшки-матрёшки. Я даже не знаю до сих пор - где нахожусь. Далеко ли до Рогово - тоже не знаю. Ярополк вдруг словно очнулся от раздумий:
  -Вот что, Вова. Сходи в баню - Ждан истопит, а потом ложись-ка спать. Мила! Постели ему в задней светлице. А я пока кой-чего разузнаю. Завтра поговорим.
   Он посидел, в задумчивости попил чаю, потом быстро оделся и ушёл. Я так и сидел за столом. От мрачных мыслей отвлёк голос Милы:
  -Владимир, вы правда воевали в добровольческой части?
  -Правда. Третий бронеэскадрон Добровольческого войска. Урядник, начальник бронехода.
   Девушка поставила передо мной кружку с горячим чаем и села напротив, подперев щёку ладонью. Посмотрела на меня грустными карими глазами, вздохнула:
  -Вы герой.
  -Да какое там. А как это поселение называется?
  -Синеватое.
  -Как?!
  -Синеватое. Старое название. Бабушка рассказывала, что когда-то неподалёку добывали синюю глину. Люди из соседних поселений подначивали - мол, какие-то вы синеватые. Ну и привязалось.
  -Понятно. Мила, вы со Жданом - местные?
  -Нет. Мы жили в Амур-Ключе.
   Я помимо воли хмыкнул. Это ведь наша столица! Надо же, куда ребяток занесло. Из столицы - да в Роговскую глушь. С другой стороны... Ведь столица почти полностью уничтожена. Им повезло, что остались живы. Вот моим так не повезло.. Ну а по нынешним временам лучше в глуши, чем на развалинах.
  -Мы со Жданом на отдых сюда приехали к бабушке, а тут вдруг война... Хотели возвращаться, но...
  -Извини, что напомнил.
  -Да ничего. Маму с папой и бабушку не вернёшь. Я уже смирилась. А Ждан - нет.
   Мила шмыгнула носом, прерывисто вздохнула, но справилась с собой.
  -Я схожу - Ждана подменю, пока он баню растапливает.
   Девушка ушла. Я отхлебнул чаю и задумался. Ну вот зачем было лезть с вопросом? Милу расстроил. Интересно, куда пошёл Ярополк? По повадкам судя - не так он прост. Возможно в поселении не он один с завоеванием не смирился? Скорее всего. Надеюсь, что мне помогут. Хотя бы до Рогово подбросят. Да хоть пожрать с собой дадут - и то хорошо будет. Сейчас эти трое рискуют, укрывают беглого пленного. Было бы верхом наглости просить у них ещё что-то.
  -Эй.
   Я встрепенулся от дремоты, в которую незаметно для себя провалился. Надо мной склонился давешний Ждан:
  -Эй, просыпайся.. Баня готова.
  -А?.. Ага, щас.
   Я протёр глаза, покрутил головой. Парень протянул мне свёрток из полотенца:
  -На вот. Тут бельё, одежда. Пошли?
  -Ага.
   Баня была в глубине двора, небольшая, тёмная от времени. Я зашёл, разделся в предбаннике. Ждан дал мне большую свечку в плошке и напутствовал:
  -Там в котле кипяток, в чане холодная. Разберёшься. Старую одежду я заберу.
  -Благодарю.
  -Не за что.
   Это было Небесное блаженство. После месяцев грязи, гари, холода и сырости лежать в горячем пару было... М-м-м... Восхитительно. Отпарившись, я с ожесточением растирался мочалкой, словно хотел содрать с себя полгода мучений, и снова ложился на полок. Пробыл я в бане больше часа. Бельё оказалось почти впору, только немного широковато. Одежда - штаны, рубаха и старый вязаник тоже оказались чуть широкими. Ну да ладно. Сойдёт. До дома я добрался самостоятельно, без провожатого. Меня встретила Милана. Глаза у неё были красные, но голос спокоен:
  -Я вам постелила в задней светлице. Можете ложиться.
  -Благодарю тебя, Мила. Ты уж извини меня, дурака.
  -Ладно. Вы не виноваты.
   Да уж. Война виновата. Так теперь принято говорить. А вот я думаю - мы все виноваты. Не готовились к обороне, не готовились к этой самой войне. Пронадеялись на Союз, хотя для него ничего такого не сделали. Эх.. Я прошёл в дальнюю светлицу, прилёг на узкую раскладную кровать и... Сон можно было назвать "Ночь в угольной яме", потому что спал я без сновидений, как бревно. По-моему даже позу за всё время не поменял. Проснулся голодным, но отдохнувшим. Немного ныли суставы, голова была чумная. Неужели заболел? Как не вовремя. Но постараюсь не расклеиться в ближайшие дни. Вот сделаю дело, тогда и в больницу можно идти. За окном было темно. Я оделся, осторожно выглянул в соседнюю светлицу. На настенных часах было десять минут седьмого. Утро или вечер? Послышался шум, в светлицу вошёл Ждан. Скинул армяк, зябко поёжился и пошёл к печке. Через некоторое время в топке зашумело пламя, а на плите тихонько заныл чайник. Я вздохнул, вышел в поварню. Ждан мельком обернулся и продолжил греть руки у дверцы, сидя на корточках. Видно было, что он продрог и самое большое его желание - согреться.
  -Долго я спал?
   Парень буркнул:
  -Со вчерашнего дня. Вечер и ночь.
   Хорошо поспал, ага.
  -А Ярополк Светиславович вернулся?
  -Заполночь пришёл. Велел разбудить как ты проснёшься. Надо будить.
  -Слушай, Ждан. Пускай он ещё полчасика поспит, а мы чайку попьём. Тебе надо согреться, а мне - проснуться. Башка чумная.
  -Ишь расприказывался - не на войне.
   Грубовато ответил юноша. Я пожал плечами и сел за стол. Меня не задевала грубость этого сопляка. Это он так защищается от окружающего кошмара. Сам большой, а мысли детские. Его сестра ведёт себя гораздо взрослее. Честно говоря сейчас мне было плевать на переживания юнца. Меня больше интересовало то, что разузнал Светиславыч и куда он вообще ходил. Надеюсь - не в НАСА. Не то чтобы я так уж подозревал Дёмина в предательстве, но опыт последнего времени не позволял легко поверить во что-то хорошее. О плохом тем не менее думать тоже не хотелось. Мы молчали пока чайник не закипел. Я заварил чаю себе и парню. Отдал ему кружку. Он так и сидел перед печкой, глядя на отсветы, играющие на полу. Я же сел за стол. В голове понемножку прояснялось.
  -Чайку нальёте?
   Хриплым ото сна голосом спросил вошедший в поварню Дёмин. Чаю я ему налил, конечно. Пока он пил, я сидел как на иголках, но не спрашивал ни о чём. А он как назло прихлёбывал горячий отвар и молчал. Я уже начал терять терпение, когда Ярополк вдруг сказал:
  -Узнал я кое-что.
   Ждан подсел к столу, намереваясь послушать. Светиславыч покосился на него, но продолжил:
  -Вобщем так. На окраине действительно есть точка сбора перемещёных лиц. И там действительно содержится Дарина Юэн.
   Дёмин рассказал, что помимо Дарины на точке содержится несколько людей, которых необходимо оттуда вытащить. Кому необходимо? Не моё дело. Я человек тут посторонний. У Ярополка есть хорошие знакомые, которые могут вытащить всех, кто им нужен. Я должен к ним присоединиться. Я ведь хочу? Конечно! Понимаю ли я - почему я должен идти с ними? Ага. Если я их подставлю, то они меня пристрелят на месте. Не передумал ли я? Нет.
  -Ярополк Светиславыч, а можно подробности плана узнать?
  -Хм. Можно.
   Оказалось, что у друзей Дёмина есть и полное насовское облачение, и небольшой грузовоз, и даже броневик со знаками НАСА. Они решили проехать на точку под видом насовцев и забрать нужных людей. Сейчас изготавливаются поддельные бумаги. Дело решено проводить сегодня, ближе к вечеру. Сейчас мы, то есть Дёмин, Синицины и я собираем манатки. Сюда мы уже не вернёмся - будем валить в Союз. Вернее они собирают, а я чешу за самострелом, потому как для меня оружие никто не запасал. Любому дураку ясно, что безоружный насовец будет вызывать подозрение. В общих чертах план был ясен. Мне он показался наглым, но моё мнение никого не интересовало. Пока Светиславыч рассказывал, в поварню пришла Милана. Известие о том, что нужно уходить, она восприняла спокойно - наверное предполагала такое. Они со Жданом ушли, шушукаясь, а я спросил Дёмина:
  -Не боишься детьми в опасность втягивать?
  -А тут чего ждать? Не сегодня - завтра "голубые" начнут облавы. Ждана на какую-нибудь стройку загребут или он сам сорвётся и в историю вляпается. А Милана... Красивая, молоденькая. Сам понимаешь. Уж лучше рискнуть.
  -Ясно. Тогда я пойду за самострелом. В хворост спрячу.
   Спустя пару часов я, поёживаясь в утреннем тумане, откапывал оружие. Ещё пара часов ушла на сбор хвороста и упаковку самострела. После обеда я уже шёл по улице, неся на плечах большую вязанку хвороста и надвинув шапку на глаза. Народу было мало, даже ни один надзорный отряд не проехал. Я завернул на улицу, где был дом Дёмина. У ворот стоял броневик с символикой НАСА. Оба-на!. Я медленно пошёл в сторону дома. Около броневика никого не было видно. А это странно. Если приехали настоящие "голубые", то где охрана машины? Пока я размышлял, из-за броневика выглянул Светиславыч и помахал рукой. Понятно - свои. Подвинув его, в мою сторону вышел мужик в чёрном насовском мундире, в каске, с самострелом - всё как положено. Требовательно поманил меня. Хм, играют на случайных свидетелей? А что? Неплохое прикрытие. Когда потом маньчжуры будут разбираться, то местные скажут, что Дёмина и детей забрала НАСА. Это добавит в расследование ложные пути и спутает следы. Опять же - одно дело, когда подъехала рухлядь с неизвестными типами и начали грузить вещи. Тут многим станет любопытно. А вот когда приехали насовцы и забрали соседей, то желающих посмотреть резко поубавится, потому как "голубые" очень не любят любопытства к себе и своим делам. Я подошёл к "насовцу".
  -Заноси свои дрова во двор.
   Во дворе кружком стояли пять таких же липовых насовцев, все при маньчжурском оружии. При моём появлении они разошлись полукругом, держа меня на прицеле. На секунду я усомнился - а поддельные ли они? Даже холодок по спине пробежал. Но подошёл Дёмин:
  -Это наш.
   Пятёрка расслабилась и опустила оружие. Я под их взглядами разобрал вязанку, достал завёрнутый в тряпку самострел и пакет с обоймами. Светиславыч потянул меня в дом. Внутри Милана и Ждан решали нерешаемое - как втиснуть всё, что им нужно, в два ратных вещевых мешка. И если Ждан был близок к завершению, безжалостно отсортировывая мелочёвку, то Мила безнадёжно взирала на кучу одежды. Девушка оглянулась на нас со Светиславычем и снова уставилась на мешок. Дёмин мягко, но требовательно сказал:
  -Мила, заканчиавй скорее. Все уже в сборе. Бери только самое необходимое. В Союзе купим тебе всё новое.
   Не знаю - почему, но девушка ему сразу поверила. Быстро дособрала мешок. Светиславыч с неожиданной нежностью погладил её по голове и кивнул:
  -Хорошо.
   Брат и сестра пошли одеваться, а Дёмин обернулся ко мне:
  -Теперь ты. Бери вон тот мешок, засовывай туда оружие и боеприпасы.
   Я начал упаковывать самострел, при этом улучил возможность и спросил:
  -Семёныч, ты кто в прошлом? Военный?
  -С чего ты взял?
  -Военные словечки проскальзывают.
  -Может от других нахватался?
   Усмехнулся Светиславыч. Я возразил в перерыве между кряхтениями:
  -Голос начальственый. Голос, словечки, манера держаться - всё это как бы намекает.
  -Ладно, считай - раскрыл.
   Пожал плечами Дёмин.
  -Есаул Пограничной охраны.
  -О... Извините, господин есаул.
  -Да ладно. Это всё в прошлом. Я ведь со службы десять лет назад ушёл. Кстати, на время дела мой позывной - "Страж". А твой... - Дёмин задумался -Твой позывной будет "Санчес"...
  -Кто?!
   Я даже застыл с обоймой в руке. Светиславыч пожал плечами:
  -Писатель такой был в Европе. Санчес Мануро. Книжки против войны писал. За них и в тюрягу сел во время Кастильского Восстания. Бежал потом, в Сопротивлении воевал. Интересно, да? Сначала книжки против войны писал, а потом - воевать стал... Ну да ладно. Самострел уложил? Обоймы? Пошли.
   Я пошёл за Дёминым. Он, кстати, так и остался в обывательской одежде. На улице пятёрка "насовцев" и их начальник оценивающе меня осмотрели, но замечаний не последовало. Дёмин представил меня:
  -Это тот самый человек, рассказавший про "изъятие". Позывной - "Санчес". Он пойдёт с нами. Вернее - с вами.
   Я ожидал, что последует удивление или возражение, но отряд остался безразличен. Главный подошёл ко мне и протянул руку:
  -Начальник отряда. "Филин".
   Я ответил на рукопожатие, а Филин по очереди представил своих бойцов:
  -Лоза. Север. Лис. Клён. Звон.
   Бойцы кивали или делали приветственный жест рукой. Позывные ни о чём мне не говорили, но это и понятно - скорее всего они одноразовые, специально для этого дела. Я ведь с точки зрения этих людей посторонний человек. А если меня захватит НАСА или маньчжуры? Под пытками я расскажу только бессодержательные клички и смутные описания лиц. Так что - всё логично. Тем временем Дёмин вышел перед полукругом отряда и начал
  объяснять задачу, сцепив руки за спиной:
  -Выдвигаемся по готовности. В бронемашине едет отряд "А" в составе Филина, Лозы, Клёна, Лиса, Севера, Звона, Санчеса. Играете роль головорезов НАСА, так что морды делайте посерьёзнее и погрубее. С вами едет отряд "Б" - я и двое мирных. На подходах к ТСПЛ разделяемся. Отряд "А" на бронемашине следует к точке, отряд "Б" пересаживается в грузовоз, ждущий нас в условленном месте, а я следую в точку, откуда и буду наблюдать ход дела. Ваша задача - под видом отряда НАСА с помощью поддельных бумаг произвести изъятие нескольких узников и вместе с ними покинуть точку, по возможности - не вызвав подозрений. Список лиц у Филина. В голове. Встречаемся на наблюдательной точке. В случае невозможности следовать туда - пробиваетесь из города самостоятельно в контрольную точку номер два.
   Дёмин вытащил из-за пазухи сложенную карту. Все обступили его, а он ткнул откуда-то взявшимся в пальцах карандашом в лесной район за городом:
  -Вот она. Всё понятно? Вопросы?
   Вопросов не было. Все понимали, что как ни составляй планы, а жизнь всегда внесёт изменения. Дёмин окинул нас взглядом, вздохнул:
  -А раз вопросов нет - начинаем.
   Все сразу рассыпались по двору. Лоза и Клён вышли за ворота. На крыльце возник наш отряд "Б". Мила со Жданом были бледные, но спокойные. Дёмин убирал за пазуху пистоль. Филин посмотрел на меня, мотнул головой в сторону ворот. Понятно. Я вышел в дверь, держа мешок перед собой. Не покажется ли странным наблюдателю, что зашёл я с хворостом, а вышел с мешком? Но теперь думать об этом поздно. За мною вышли дети с Дёминым, держа в руках такие же мешки с вещами. Филин грубо подталкивал Светиславыча стволом самострела и покрикивал:
  -Живее, с-с-сволочи княжеские! Что плетётесь, как сонные мухи?!
   Лоза и Клён вполне правдоподобно заржали в голос. Дёмин боязливо втягивал голову в плечи. Скоморохи, ёшки-матрёшки. И словечко-то какое подобрали! Я хмуро оглядывался по сторонам из-под надвинутой шапки. Типа - загребли вместе с хозяевами голубчика.
  -Залазь в машину, доходяга! Живее!
   Это уже мне. Я забросил мешок в нутро броневика, залез в заднюю дверь. Подал руку Милане, Ждану и Светиславычу. Мы быстро пересели в переднюю часть боевого отделения, потому что в дверь начали споро забираться "насовцы". Дёмин бросил мне нетерпеливо:
  -Переодевайся быстрее.
   Я хотел было сказать, что тут вообще-то девушка присутствует, но Светиславыч опередил и рявкнул начальственным голосом:
  -Что ты жмёшься как гимназистка в мужской бане?! Стеснительный какой - покрасней ещё! Милка! Отвернись!
   В полутьме было слышно, как Милана возмущённо фыркнула, а кто-то поперхнулся, пытаясь сдержать смех. Хорошо, что мои покрасневшие уши никто не разглядел. Но тем не менее я переоделся, снарядил самострел. Дёмин склонился по мне:
  -Запомни: что бы ты там, в пункте, ни увидел - не показывай эмоций.
  -Страж, если с Дарей что... Я не стерплю.
  -И тем самым поставишь под угрозу всех.
  -Я понимаю. Постараюсь быть спокойным.
  -Надеюсь на это.
   Броневик качался, мелко трясся на ухабах. Пару раз нас чувствительно подбросило. Ехать было неудобно, приходилось держаться за края скамейки. Я даже на мгновение посочувствовал маньчжурским бойцам, которые ездят на таких драндулетах постоянно. Минут через сорок броневик резко тормознул. Открылась задняя дверь и чей-то возбуждённый голос торопливо позвал:
  -Скорее! Кто там Синицины?!
   Мила, Ждан и Дёмин вбрались наружу, дверь захлопнулась. Броневик снова помчался по улицам. Мы тряслись ещё минут пятнадцать, потом машина остановилась. Филин приказал:
  -Санчес, Лис, Клён, Север - за мной. Звон и Лоза - охранять машину и следить за охраной ТСПЛ. Да, и напоминаю - обращаться ко мне не иначе как "гражданин капрал". Ну - да пребудет с нами милость Перунова.
   Настал наш черёд горохом сыпаться из машины. Броневик стоял у входа в центральное здание точки сбора перемещённых лиц. Раньше здесь была городская гимназия. Кое-где на стенах ещё сохранилась весёлая, сделанная детьми роспись - цветочки, облака, птички, зайчики. Видеть на окнах такого здания решётки было странно и страшно. Огороженная забором из колючей проволоки гимнастическая площадка до такой степени напомнила мне лагерь военнопленных, что я невольно поёжился.
   Кстати, площадь точки охраняла Народная Оборона. Если насовцы всё-таки были неким подобием ратников - их маньчжуры обучали, то нэошники заменяли охранные войска. В НАСА брали "высококачественных" мерзавцев, убеждённых, так сказать. Тех, кто сознательно шёл против бывшей власти. В НО брали всех, в том числе мелких уголовников, которым заменяли срок заключения на службу в Обороне. Собирали всякий сброд, которому лишь бы добраться хоть до мелкой, но - власти. Власти над теми, кто ещё недавно смотрел на них свысока со своих дурацких работ, жилищ, машин, а теперь униженно жмётся по подворотням. Вобщем это была помойка общества, получившая шанс хоть как-то возвыситься над вчерашними благополучными людьми. Даже насовцы относились к НО с брезгливостью, что уж говорить об их прямых хозяевах - маньчжурах. Если НАСА имела свой мундир, современное маньчжурское оружие и боевые машины, пусть и лёгкие, то НО обходилась вовсе без специальных облачений, ограничиваясь жёлтыми повязками на рукавах. Оружие им давали или захваченное, из того, что похуже, или старьё с маньчжурских складов. Техники им не давали. Нэошники сами отбирали понравившуюся у местных.
   Филин уже был снаружи. С высокомерной маской на лице он подозвал проходившего мимо мэошника. Тот резво подбежал к нашему "гражданину капралу" и с подобострастием вытянулся, приставив к ноге старую самозарядную фузею. Я такие видел только в собрании старины нашей учебки. Филин небрежно процедил:
  -Веди к начальнику этого клоповника, да поживее.
  -Слушаюсь, гражданин капрал!
   Мэошник и мы впятером отправились прямо в здание бывшей гимназии. Охранник, одетый как завсегдатай пивной, только с жёлтой повязкой на рукаве, шёл впереди, поминутно оглядываясь. Что-то подсказывало мне, что прислуживаться к более сильным ему не привыкать. Наверное уголовник. Мэошник подвёл нас к двери с дощечкой "Начальник ТСПЛ" и снова вытянулся:
  -Вот, гражданин капрал - палата гражданина начальника. Они наверное заняты.
  -Плевать.
   Филин движением брови отпустил мэошника и тот просто-таки испарился, оставив после себя запах самогона, квашеной капусты и грязных портянок. Отвратный человечишка, надо сказать. Хорошее старинное слово есть о таких - "отребье". В мирное время их не очень заметно было. Они предпочитали тёмные углы, подворотни. Дно. А сейчас их время. Потом власть, какая бы подманьчжурская она не была, без всяких колебаний отправит всю эту шваль по путих их сегодняшних жертв, желая приобрести хотя бы вид законности. Но сейчас дерьмо общества всплыло и покрыло всё тошнотворной пеной. Ёшки-матрёшки! Дай Трибог бывшему амурскому княжеству терпения пережить это.
   Клён с Лисом дружно распахнули внутрь половинки двери, грохоча при этом сапогами как заправские погромщики. За ними вошёл Филин, а мы с Севером ввалились следом и закрыли дверь. За столом сидел... Э-э-э... Образцовый чиновник-крючкотвор, страшный своей безразличностью к людям. Такие при любой власти найдут себе местечко. Вот и этот нашёл. Могу поспорить, что у него и отговорка готова - мол, я только управляющий. Ведомости подписывал просто. Был он худ и бледен, в служебном сюртуке. Блеснули очки в железной оправе:
  -Э.. Вы кто, уважаемые граждане?
  -Капрал Инин, шестое управление штаба НАСА. Имею предписание на изъятие нескольких подопечных.
   Надменно прорычал Филин и протянул управляющему бумаги. Я затаил дыхание. Такой дотошный червь может докопаться до любой закорючки. Но к моему удивлению начальник довольно бегло прочёл содержание, глянув повнимательнее только на печати и подписи. Отложил в папку вторые штуки бумаг, снял со электросвязного аппарата трубку и невыразительным голосом проскрипел:
  -Пришлите ко мне заведующего по подопечным.
   Положил трубку, уставился на нас:
  -Минутку, товарищ Инин. Сейчас придёт мой заместитель и всё устроит.
   И уткнулся в ворох бумаг - словно ничего не произошло и в палате нет пятерых насовцев. Неужели он настолько бесчувственен? Тем временем в дверь поскребли и на пороге возник человек, которого можно было назвать более молодым изданием начальника. Эдакий невзрачный хлыщ в неприметном сюртуке, с ранней лысиной и блёклым взглядом. Сразу подумалось - ящер. Начальник поднял взгляд:
  -Гражданин Осокин, помогите гражданам из НАСА. Они назовут подопечных, которых заберут. Проводите их в места содержания и проследите, чтобы не произошло неприятностей с... Э-э-э... С охраной. Вам понятно, гражданин Осокин?
  -Вполне, гражданин Листьев... Граждане, прошу следовать за мной.
   Ящер повёл нас по коридорам. После третей решётчатой двери он спросил фамилии и имена подопечных. Филин назвал несколько имён, в их числе и Дарю. Зам взял у нехотя вставшего со стула нэошника книгу записей, изучил список.
  -Пойдёмте, граждане. Вначале в мужское отделение.
   Еще коридор и мы стали обходить места содержания, бывшие когда-то гимназическими классами. У каждой топтался охранник. Когда мы называли имя и фамилию, он заглядывал внутрь и приказывал выйти тому-то и тому-то. Таким образом мы набрали четыре человека. Я бы назвал их состояние подавленным. Мятая, порванная местами одежда, синяки. И затравленные взгляды. Ящер сверился со списком:
  -Теперь в женское отделение, граждане.
   Те же бывшие классы, те же охранники. Мужского пола, между прочим. Нам вывели трёх измождённых женщин, безразлично глянувших на нас потухшими взглядами. У всех на лицах были заметны ссадины и царапины, одежда рваная, и сквозь прорехи белела голая кожа, на которой иногда темнели синяки. Я крепко сжал висящий на шее самострел, глядя на зама и охрану. Сволочи. Я ещё устрою вам весёлую жизнь и яркую смерть. Только бы не сорваться.. Неожиданно Филин спросил:
  -Гражданин Осокин, а где ещё одна?
  -Она в детском отделении наверное. Так.. Э. Посмотрим.. Дарина Юэн. Тринадцать лет.. Да, она там. Не знаю, зачем она понадобилась НАСА, но раз приказано...
  -Советую вам, ГРАЖДАНИН Осокин, поменьше интересоваться делами НАСА, если хотите жить долго и счастливо.
  -Извините, гражданин капрал.
   Детское отделение было на третьей. У решётчатой двери, ведущей на третий надстрой сидел жирный конопатый нэошник. Увидев нас, он проворно вскочил со стула и вытянулся чуть не уронив такую же фузею, как у нашего первого провожатого. Всё-таки слава у насовцев зловещая. Осокин безразлично спросил:
  -Гражданин, приведите нам Дарину Юэн.
   Я ожидал, что жиряга кинется искать Дарю. Но вертухай (это словечко как нельзя лучше описывало толстяка) замялся. Филин поднял бровь:
  -Что-то не так?
   Жирдяй вымученно осклабился:
  -Гр.. Гражданин капрал, никак не можно сейчас её привести. Никак.
  -Что-о-о?! Ты обалдел, чувырло?!
   Жирный только что на колени не бухнулся и плаксиво забормотал:
  -Её наш начальник к себе опять вызвал. Не мог же я ему перечить. Говорил ведь, что попадёт, а он... Он только посмеялся. А я прав оказался.
   Я усилием воли сдержал себя и только глянул на Филина. Он быстро обернулся, словно проверяя меня, и приказал:
  -Отведите подопечных к машине. Боец, пойдёшь со мной.
   Это он мне. Ещё бы я не пошёл. Мне хотелось пинками гнать ящера по коридору. Но приходилось изображать равнодушие. В голове бурлили мысли. Если что с Дарей, то начальника этого голыми руками уделаю. И плевал я на Дёмина, Филина и вообще на всех. А Филин, похоже, моё состояние понял. Он оглянулся на ходу и отрицательно мотнул головой. Не скажу, что его намёк меня впечатлил, но я понимал, что пока лучше вести себя тихо. Мы подошли к палате начальника охраны. Филин остановил взявшегося за ручку Осокина:
  -Гражданин, дождитесь здесь.
  -Но.
   Филин хмуро-вопросительно глянул на зама из-под чёрной каски и тот без слов отступил к окну. Мы прошли мимо него и я увидел, что лоб этого казавшегося невозмутимым хлыща покрыт мелкими капельками пота. Да, ему было страшно. Очень страшно. И я был этим доволен.
  Филин вошёл первым, я следом. Хорошо, что сразу закрыл дверь. В полутёмной палате, где на стенах висели изображения каких-то учёных или писателей, открылась картина, ввергнувшая меня в состояние слепой ярости. На диване возле дальней стены развалился полуголый лысый мужик, а перед ним стояла светловолосая девочка в одних трусиках. Даря?! На стук двери они обратили внимание не сразу, а спустя пару мгновений. Лысый сделал попытку встать с дивана. Даря медленно обернулась и смотрела на нас через плечо. В наполненных слезами глазах стоял страх. Филин нихрена не успел сделать. Я в три прыжка пересёк палату, на ходу сорвав с шеи ремень самострела, и со всего маху врезал металлическим затыльником приклада прямо в пузо лысого, да так, что передёрнулся затвор. Лысый согнулся пополам и захрипел, а я размахнулся и хряснул его прикладом по затылку - сверху вниз. Негромкий треск сломаных шейных позвонков - и тело извращенца обмякло, как мешок с дерьмом. Впрочем, им он был и при жизни. Я развернулся.Тихо брякнул упавший на пол самострел. Я мягко взял девочку за плечи, повернул к себе и оказался на линии её взгляда
  -Дарина, это я, Володя. Помнишь меня?
   Девочка молчала, глядя на меня расширенными от ужаса глазами.
  -Даря, Дариночка. Помнишь, какого медведика я тебе когда-то на день рождения подарил? С бантом? Помнишь?
   Девочка всхлипнула и повисла у меня на шее. Она рыдала страшно, беззвучно. Я ощущал, как тряслось её тело. Она стиснула мне шею так, что даже дышать стало трудно, но я терпел. Встретился взглядом с Филином. Он досадливо покачал головой, но ничего не сказал. И правильно. Сейчас мне было плевать на всех вокруг. Спустя некоторое время рыдания девочки утихли. Я попробовал освободиться, но Дарина прицепилась неожиданно сильно, как клещ. Пришлось так и встать, с ней на шее.
  -Даря, отпусти меня. Я никуда не уйду. А вот тебе нужно одеться. Да?
   Она замотала головой и, кажется, ещё сильнее обхватила меня руками.
  -Даря, если ты отпустишь меня и оденешься, то мы уедем отсюда далеко-далеко-далеко.
   Она замерла и прошептала:
  -Правда?
  -Правда. Обещаю тебе.
   Даря неожиданно отпустила меня, нашла на полу свою одежду, быстро оделась. Я постарался не смотреть на неё, всё-таки она уже почти девушка и стесняется наверное. Да... Это больше похоже на мешок из-под брюквы с дырками для рук и головы, чем на платье. Я поднял с пола самострел, брезгливо обтёр затыльник приклада о штаны дохлого начальника. Филин подошёл и принялся ворочать тело:
  -Ну-ка, помоги, Санчес. Положим эту падаль так, будто она спит. Ага, вот так... Подушкой башку прикрой. Так... Всё.
   Филин распрямился и хотел что-то сказать мне, но я его опередил:
  -Начальник. Оправдываться не буду. По-другому не мог. Эта девочка - единственное, что у меня от той жизни осталось. А у неё - я. Да ты же настоящий мужик, сам понимаешь.
  -Понимаю. Не думаю, что на твоём месте сдержался бы. Хотя задумку ты малость порушил.
   Я лишь пожал плечами. Действительно порушил. Филин посмотрел на часы и сказал:
  -Если всё долго идёт по-порядку, значит что-то в этом порядке не так. Уходить надо.
   Он повернулся к Дариное, вцепившейся в мою руку:
  -Даря, я - Филин, друг Володи. Ты мне веришь?
   Девочка хмуро кивнула.
  -Дарина, мы сейчас все вместе уйдём отсюда, но ты должна изобразить, что боишься нас. Понимаешь? - Дарина ещё раз кивнула - Вот и умница. Володя поведёт тебя за руку, а ты притворишься, что боишься его. Ага?
  -Угу.
  -Замечательно. Всё, уходим.
   Я взял Дарю за руку и мы вышли в коридор. Осокин хотел заглянуть в палату, но наткнулся на выходящего Филина, который потирал кулак и говорил сам себе:
  -Каков мерзавец. На меня, боевого капрала - с кулаками?. С-с-скотина!
   С чувством протянул он и словно только увидел хлыща:
  -Гражданин Осокин? Что же у вас в заведении стража такая непочтительная? Совсем воспитательную работу забросили.
  -Но...
  -Этот мерзавец посмел поднять руку на меня. Меня! Вы его что - поддерживаете?!
  -Н-н-нет! Что вы! Действительно, охрана ведёт себя весьма вольно.
  -Вот-вот! Расслабились в тылах, едри в корень!
  -А.. А что вы с начальником сделали?. Извините.
  -Что-что... Отхлестал по мордасам, чтоб знал. Но я этого так не оставлю. Доложу в штабе об опасном разложении в местной Народной обороне.. Кстати. Кто тут у вас ответственный за воспитание?
   По голосу Филина даже неискушённому человеку можно было догадаться, что капрал Инин горит желанием начать дрючить ответственного прямо сейчас, не стесняясь присутствующих.
  -Я... Но, гражданин капрал! Я только недавно... А это мужичьё совершенно не поддаётся воспитанию.
  -Да, состав тот ещё. Ладно, парень. Нравишься ты мне. Не буду на вас жаловаться. Но ты уж не разочаруй меня.
  -Конечно, господин.. Ой!.. Гражданин! Гражданин капрал! Я сейчас же.
   Ящер смертельно перепугался своей оговорки. Ну ещё бы, так ляпнуть: старое "господин" вместо нового "гражданин". И кому? Капралу чёрных насовцев! А ну как "пришьёт" поддержку прежней власти, при которой граждан не было, а были подданые? Эти ребята могут без суда-следствия к стене прислонить и нашпиговать свинцом и за менее тяжкие действия. Но грозный капрал вдруг смягчился:
  -Отставить. Пусть этот мерзавец поваляется и подумает над своим поведением. Проводите нас до выхода.
  -Да, конечно!
   Во время этого разговора я отвёл Дарю в сторону. Она стояла насупленная - изображала страх. Хотя почему изображала? Я чувствовал, как дрожит её рука. Осокин пошёл впереди, Филин за ним, мы с Дарей замыкали шествие. Шли по лестницам, коридорам. На стенах попадались надписи мирного времени, рисунки учеников. Ёшки-матрёшки! Лучше бы содрали их! Хотя может это такой вид издевательства? У выхода наш отряд замешкался. Филин уже вышел на улицу, а мы ещё были внутри. Осокин украдкой вытирал пот и облегчённо вздыхал. Из соседнего коридора вышел нэошник с жёлтой повязкой на рукаве грубого войскового армяка. Он недобро косился в нашу сторону, но в глаза глядеть избегал. Нам оставалось несколько шагов до выхода, как вдруг послышался отдалённый грохот сапогов по лестницам и вопли. Осокин насторожился, нэошник тоже. Я подтолкнул Дарю в дверь, чтобы Филин подсадил её в машину, и тут меня настиг крик:
  -Тревога! Начальника убили! Задержите НАСА!!
   Я чуть ли не швыряю девочку в руки Филина (благо, что на острожных харчах она исхудала и весила пуда полтора от силы в тринадцать-то лет), а сам разворачиваюсь. Нэошник поднимает свою фузею, дёргает ставший непослушным затвор, с лестницы гремят сапоги. Мне же щёлкнуть предохранителем - это такой пустяк. Короткой очередью срезаю охранника. Вспоминаю про длинную отвёртку, найденную когда-то в маньчжурском грузовозе. Зря что-ли я её с собой таскал за голенищем сапога? Выхватываю её и всаживаю в живот замершему Осокину, целясь в печень. Пущай помучается перед смертью, паскуда. Здесь кроме заключённых - невинных нет. На лестнице появляется кто-то. Выпускаю туда остаток обоймы, сквозь вату в ушах слышится истошный вопль. Вываливаюсь из дверей на крыльцо. Рядом с плечом шальная пуля высекает крошку из кирпича. Охрана всполошилась, начала палить в сторону броневика. Звон пуль о броню почти заглушает звуки выстрелов. Как хорошо, что эта машинаа имеет противопульную броню. Но внутри сейчас лучше зажать уши. Филин уже в машине, орёт мне:
  -Скорее, ядрёна кочерыжка!
   И я закарабкиваюсь по неудобной ступеньке, больно стукаясь о проём двери лодыжкой. Но боль проходит где-то сзади - я ищу в полутьме Дарю. Она скорчилась на скамейке в глубине боевого отделения, зажав уши ладонями и зажмурившись. Это хорошо, что она цела. Я разворачиваюсь прямо на пятой точке, судорожно нашаривая в подсумке обойму. Неудобно, но что делать? Вбиваю её в приёмник, дёргаю ручку затвора, целюсь в проём двери. Двигатель броневика заводится и он срывается с места. Если бы я не упирался ногами в заднюю стенку, то вывалился бы - однозначно. В отделении и правда стоит звон от пуль охраны. Я за несколько коротких очередей опустошаю обойму в направлении главного входа в так называемую точку содержания перемещённых лиц, а на деле - острог-распределитель. Кто-то оттаскивает меня за шиворот от проёма, а ещё кто-то нажимает рычаг закрытия двери. Становится темно, только аварийное освещение скудно подсвечивает потолок. Звон вроде бы прекращается, хотя я всё равно на некоторое время останусь глухим, как столетний дед. Гремя, наверное, оружием по железному полу, я на четвереньках ползу к Даре. Она всё так же сидит с ногами на лавке в позе зародыша, зажав уши ладонями и зажмурившись. Бросаю самострел на соседнюю лавку, сажусь рядом с девочкой. Всё напряжение последнего часа прорывается наружу, меня начинает трясти крупная, неприятная дрожь. Слабой, ватной рукой обнимаю Дарину и закрываю глаза. Мне нужно пережить навалившийся только сейчас страх смерти.
   -Эй!.. Живые?
   Я открыл глаза. Во мраке угадывалась фигура, спросившая голосом Филина о самочувствии.
  -В общих чертах. Куда мы? На наблюдательную точку?
  -Да. Скоро приедем. Приготовьтесь выходить по приказу.
  -Есть, командир.
   Филин пропал, а я начал осторожно тормошить Дарину.
  -Даря, Дариночка... Очнись.
   Она убрала руки от ушей и открыла глаза. Наконец-то.
  -Даря, с тобой всё хорошо? Нигде не болит?
   Девочка отрицательно помотала головой.
  -Не бойся, скоро всё кончится.
   Не знаю - поверила ли сестра в эти слова, но я сам хотел в них поверить. Столько всего произошло и свобода так близко. Наверное я уговариваю сам себя. Как и обещал Филин, броневик остановился через некоторое время. Открылась задняя дверь и дневной свет на пару мгновений ослепил не хуже молнии.
  -Быстро, выходим все!
   Я подхватил в одну руку оружие, другой схватил ладошку девочки и вслед за командой двинулся к выходу. Спрыгнул на землю, от чего рёбра больно кольнуло, снял с броневика Дарю. Вокруг возвышались какие-то хозяйственные постройки, склады или амбары. Неподалёку стояли несколько легковых машин и грузовоз в виде продуктового фургона. У него стояли Синицыны и махали нам рукой. Послышался шум ещё одного движка и вскоре подъехала старенькая, обшарпанная машинка. Из неё выбрался Дёмин собственной персоной, подбежал к нам:
  -Почему началась стрельба?
   Филин коротко глянул на меня и отрапортовал Светиславычу:
  -Так получилось. Непредвиденные осложнения.
  -Эх, жаль, что не совсем сработало. Ну да ладно. Всех забрали?
  -Точно так.
  -Тогда делимся как задумано. Санчес, пошли.
   Я был немного озадачен, но повиновался. Все остальные быстро расселись по машинам, которые разъехались в разные стороны. Броневик тоже уехал. Остался фургон. Когда мы подошли ближе, Дёмин позвал Милану:
  -Милка, найди во что девочку одеть. Поживей там.
   Девушка кивнула и шустро скрылась в грузовозе. Ждан настороженно наблюдал за округой. Ярополк Светиславович окинул меня взглядом, поморщился:
  -Вылитый насовец. А уж взгляд какой лютый. Ладно, залезайте внутрь - ехать пора.
   Я подсадил Дарю, залез следом в полутьму фургона. Отыскал скамейку по борту, усадил девочку. Ждан закрыл дверь, а Дёмин сел рядом с водителем. Машина затарахтела разрегулированным двигателем и тронулась. Мила сообщила из глубины фургона:
  -Нашла кое-что. Не по размеру, но всё же.
   Я подтолкнул упирающуюся девочку в направлении голоса. Шепнул ей:
  -Иди к Миле, она хорошая.
   Даря не двинулась с места. Пришлось передавать её практически из рук в руки. Мила ей что-то шептала, шуршала одеждой. Тем временем Ждан откуда-то из-под вороха мешков и пакетов достал ружьё. Следом выудил стрелецкий пояс, набитый жёлтыми патронами. С видом бывалого стрелка переломил ствол, зарядил птрон и со щелчком вернул оружие в первоначальный вид. Я решил тоже проверить свой самострел. Вынул обойму, вставил другую, полную, и поставил на предохранитель. Жаль, что нет патронов, чтобы дозарядить все обоймы. И почистить бы надо, пока гарь не присохла, но тут негде. Через некоторое время Мила привела Дарину. Вместо непонятных обносков на девочке было светленькое платье. Я понял, что из Миланиных это было самое маленькое и короткое, но на худенькой девчоночке оно сидело весьма и весьма свободно. Казалось, что в этом платье поместится не одна, а две Дари. Ну что ж - всё хоть не овощной мешок. На ногах у неё были всё те же старые башмаки, а волосы ей Мила подвязала в два хвостика. Даря села рядом, обхватила мою руку и затихла. Мила тоже пришла, села по другую руку, напротив Ждана.
   Ехали долго. Не быстро, зато качало от души. Видимо мы пробирались просёлочными или лесными дорогами. Даря уснула, но руку мою не отпустила. Мила тоже задремала и постепенно прислонилась к моему плечу. Я старался девочек не тревожить, поэтому не шевелился. Ждан сидел закрыв глаза и было непонятно - дремлет он или просто так сидит. Я постепенно тоже задремал, балансируя между сном и явью. Толчок торможения привёл в чувство. Я прислушался. Хлопнула дверца со стороны пассажира, через пару секунд дверь фургона открылась, плеснув в нас вечерним мягким светом. Пока я проморгался, девочки тоже проснулись. Даря пряталась за мной, а Мила тихонько вскрикнула, зажмурившись. Но повода для тревоги не было. В фургон заглянул Светиславыч:
  -Эй, живы? Выходите. Приехали.
   Я встал, с усилием распрямив затёкшие ноги, повесил оружие за спину. Взял Дарину за руку. Фургон стоял на краю небольшой поляны посреди густого, тёмного леса. На поляне была старая лесная сторожка, вросшая в землю и окружённая порослью молодых деревьев. Наверное тут тоже давно не жили. Однако в сумерках всё-таки угадывалась тропинка, ведущая к домику. Сам домик напоминал картинку для книжки сказок. Казалось, что сейчас со скрипом откроется дверь и на пороге появится Баба-Яга. Светиславыч приглашающе показал на домишко:
  -Здесь мы переночуем и завтрашний день отдохнём. Не забудьте вещи. Пошли!
   Мы с Дариной, Светиславыч, Ждан, Милана и водитель фургона по имени Вторак проследовали к сторожке. На траву уже садилась холодная роса, пришлось Дарину нести на руках. Я чувствовал, как она мелко дрожала от холода и страха. В избушке было холодно и пахло сырым деревом. Лампочка фонаря разогнала тьму по углам, дав возможность осмотреться. В глубине избушки стояла сложеная из камней печь. Редкая по нынешним временам вещь. Зато не развалится от долгих периодов сырости. У дальней стены был широкий топчан - спальное место на несколько человек. Напротив у стены стоял большой стол тёмного от времени дерева и такая же тёмная скамья. Светиславыч тут же отрядил Ждана и Вторака за дровами, которые должны были быть под навесом позади избушки, а Милане велел застелить топчан вещами из мешков. Мне он ничего не поручил, потому что Дарина намертво приклеилась к моей руке и ни за что не хотела отлипать. Хотел было упрекнуть её в детском поведении, но одумался. Ей только недавно исполнилось тринадцать - ещё бы в куклы доигрывать, а она уже через такое прошла. Хорошо уже то, что не плачет, не кричит и в себя не уходит. Через какое-то время в печи сначала робко затрепыхалось, а потом весело загудело пламя, топчан был застелен. Мы сидели в рядок на расстеленой одежде, смотрели на огонь. У огня стоял чугунок с потатом и сердито булькал, распостраняя запах варева. Тишина висела в избушке словно дым в безветренную погоду, говорить не хотелось. Все устали, намаялись за день и хотели только поесть и заснуть. Однако еще раньше договорились, что я, Светиславыч и Вторак будем караулить по-очереди, по два часа. Ждан тоже хотел, но Дёмин ему не позволил. Из-за этого теперь парень дулся и смотрел в сторону. Дарина так и сидела привалившись ко мне и время от времени сонно вскидывала голову. Наконец Милана известила, что еда готова. Расселись вокруг дубового стола и принялись за потат. Даря практически спала и её пришлось постоянно тормошить и подгонять, чтобы она хоть немного поела. Потом я уложил её в середину топчана, окутал одной из тёплых кофт Милы. Даря отключилась сразу, свернувшись калачиком.
  -Мила, поспи с ней сегодня? Хорошо?
  -Хорошо.
   Девушка никак меня не называла. Для "дяди" я был всё же молод, разница в возрасте у нас была самое большее - лет пять. А по имени она меня звать ещё стеснялась, опять же из-за разницы в возрасте. Всё-таки мы не сверстники. Странное дело. Мне сейчас двадцать первый год, ей лет пятнадцать-шестнадцать. Она не на много старше Дарины, года на два-три. Но и лицом, и станом девушка выглядела вполне взросло. В той, довоенной жизни я бы уже начал за ней ухаживать, пусть и без каких-то скорых намерений. Да и она скорее всего стреляла бы в меня глазками. Но сейчас мне почему-то казалось, что между нами разница в полтора-два десятка лет. Я смотрел на неё как на ребёнка, а она это чувствовала в глубине души. Как только Милана легла рядом с Дариной, та прямо во сне повернулась на другой бок и уткнулась носом в плечо девушки, обхватив её руку. Она так истосковалась по простому человеческому теплу, что даже сквозь сон его нашла. Мила поправила кофту на девочке, погладила по волосам. Я немного расслабился. Теперь хоть есть кому на время оставить Дарину. Сам тихонько прошёл к двери и стараясь не скрипеть немазанными петлями выскользнул на улицу. Было уже совсем темно и Месяц взошёл, освещая лес зыбким серебристым светом. Светиславыча не было видно, наверное за избушку отошёл, "до ветру". Но я тут был не один. В густой тени избушки сидел Вторак, которому выпало дежурить первому. У него было своё оружие - самозарядная винтовка словенского производства с оптическим прицелом для точной стрельбы. Это обстоятельство привлекало моё внимание, и не просто так. У стрельцов штатными были обычные словенские двух с половиной-линейные самострелы, у нас, бронеходчиков - их укороченные разновидности. Так же стрельцам положены были двух с половиной-линейные ручные пулемёты, по две штуки на отделение. В тяжёлых полках на обычные самострелы вешали подствольные картечницы, на каждое отделение давался ручной трёхлинейный пулемёт. А вот такие дальнобойные фузеи под трёхлинейный пулемётный патрон были на вооружении гренадёрских частей, которых было всего несколько отдельных эскадронов на всю амурскую рать. Ещё у них были трёхлинейные самострелы, которые хоть и тяжелы, но крошат всё в капусту. Не считая положенных гренадёрам ручных и станковых ракетомётов. Они же, гренадёры, были заточены на борьбу с бронетехникой. Вот только у маньчжур бронетехники было больше, чем у нас гренадёров. Получается, что Вторак из них? Хотя такие же фузеи и у отрядов особого назначения были, и у княжьих дружинников. Да и в той мясорубке, что только отгремела, любой мог таким оружием завладеть. Я не стал нервировать часового. Сходил за избушку, разминувшись со Светиславычем, вернулся. Дёмин улёгся спать. Ждан тоже уже спал рядом с Милой и Дариной. Я проверил предохранитель самострела, стараясь не потревожить девочек лёг рядом с Дариной и постарался уснуть.
   В два часа ночи меня разбудил Светиславыч. Я кое-как проморгался, взял оружие и пошёл на улицу. Месяц уже клонился к верхушкам деревьев, свет его из серебристого стал жёлто-оранжевым. Оглядев опушку леса, я потянулся, присел несколько раз чтобы рзогнать кровь по жилам, и сел на то же место, где в начале ночи сидел Вторак. Отсюда было видно всю поляну. Хорошее место. Над травой висели блины тумана, было холодно и сыро. Под утро совсем затянет. Я глядел поверх тумана, но больше вслушивался в звуки леса. В голову лезли разные мысли. Сумеем ли пробраться в Союз? Наверняка наша вылазка наделала шума, заставы усилены. Правильней будет залечь на дно и переждать суматоху. Не настолько уж мы великие птицы, чтобы из-за нас напрочь всё перекрывать на месяц. Несколько дней поищут и успокоятся. Конечно, со своим переодеванием мы насовцам подмочили славу, но крайний всегда найдётся и в него уйдёт весь заряд начальственного гнева. Кого-то отправят в лагеря или даже расстреляют, а потом всё устаканится. Меня напрягала мысль о том, что Дарине потребуется лечение как тела, так и души. Как тот жирдяй сказал? "Опять к себе вызвал"? Значит лысый девочку не один раз к себе таскал? Вот падаль! Боюсь даже представить, что он с ней... Ёшки-матрёшки, даже затрясло от ярости. Искалечил ребёнка, а сам легко отделался! Ну попадём мы в Союз. Ну а дальше? Денег у нас нет, родни в союзе тоже нет. На копеечное пособие беженцев с голоду не подохнешь, но и только. Дарину надо лечить, надо учить. На это нужны деньги. Без подданства на хорошую работу не устроишься, да и профессии у меня нет, кроме командира бронехода. В словенскую рать не берут лиц без союзного подданства, это во-первых. Во-вторых у них другие обычаи, устройство, образ мысли и даже способы действий отличаются. Машины новые, не то что наше старьё. Кто ж меня будет переучивать? Получать подданство долго и кому попало его не дают. Я слышал, что люди годами живут по временным разрешениям. Подданство быстро дают за какие-гибудь заслуги, редким и ценным умельцам, выдающимся гимнастам и прочим художникам. Сразу - нет. Есть выбор осесть в другой стране, не в Союзе. Но опять же кто будет оплачивать проезд и обустройство на новом месте? Чернобогова задница! Никаких просветов. Однако чтобы ломать голову о житье-бытье в Союзе надо для начала туда попасть живыми и желательно здоровыми. Главное - вырваться из ловушки, в которую превратилась моя Родина. В тяжких раздумьях два часа пролетели быстро. Я разбудил Вторака, а сам завалился спать. Видно тело поверило в относительную безопасность и хотело отоспаться. Тем более чувствовалась простуда, которую я наверное подхватил в осеннем лесу. Знобило. Проснулся уже днём. Тело ломило, рёбра ныли. Сходил за избушку и после таких невеликих усилий покрылся холодной испариной. Мила варила что-то на печке, Дарина только что проснулась и сонно тёрла глаза кулаками. Я сел на топчан, съежившись, как мокрый воробей. Светиславыч внимательно посмотрел на меня и протянул:
   -Эээ. Да ты вроде как заболел?
   -И немудрено... Кхе-кхе-кхе!.. Ночевать осенью под ёлкой не очень полезно для здоровья.
   Кашель тупыми иглами ткнул в рёбра и лёгкие. Прямо по топчану ко мне подошла Дарина, села рядом на поджатых ногах и потрогала мне лоб ладонью. Всё это серьёзно и молча. Вообще, за всё время я от девочки услышал всего несколько слов. Она покачала головой и сказала:
   -Горячий.
   Милана отвлеклась от приготовления пищи и тоже подошла ко мне, чтобы потрогать лоб. Согласилась с девочкой. Светиславыч сходил на улицу и вернулся с флягой кварты на четыре. Во фляге была вода. Мила оторвала от старого платья полосу ткани, намочила и протянула мне:
   -Вот, положите на лоб и ложитесь отдыхать. Дядь Яр, тут поблизости ива растёт?
   -Не знаю. Сейчас посмотрю. А зачем?
   -Кору заварить. От жара.
   -Понял.
   Светиславыч ушёл за корой. Я лёг, положил холодную тряпку на лоб. Начинало знобить, было одновременно холодно и жарко. Даря укутала меня каким-то армяком и осталась сидеть рядом, обняв коленки. За столом сидел Ждан и перебирал патроны из стрелецкого пояса. Я заметил, что девочка смотрит на него со смесью страха и... отвращения что-ли? А ведь и на Вторака она вчера так же смотрела, я вспомнил. Только на Светиславыча она смотрела более-менее спокойно да на Милу, но та - девушка. Оно и понятно, ей теперь все мужчины противны и страшны, после того лысого. Вот же Чернобогово семя! Если бы можно было ту тварь сто раз убить, то сто раз и убил бы! Да! Отправил бы за Калинов Мост, потом снова и снова! Туда, к Ящеру! Вон его зубастая морда как злобно скалится, требуя себе пищи из душ! Нет! Не хочу туда! Не сейчас! Дарина!! Я вздрогнул и пришёл в себя. Кажется впал в забытьё. А это Даря тормошила меня за плечо, а Мила протягивала кружку с горячим отваром. Я дрожащей рукой взял снадобье, пригубил. Какая горечь! Но надо пить. Другого ничего нет. Кое-как допил и без сил опустился на топчан. Даря снова меня закутала. Я велел ей отсесть от меня чтобы не заразиться, но она только помотала головой. Вся в мать. Тётя Света тоже упрямая была. Но надо же было расклеиться в самое неподходящее время.
   -Светиславыч.
   -Чего, Вова.
   -Как теперь с караулом быть?
   -Не переживай ты, урядник. Ждан вместо тебя покараулит.
   -Это... Дай ему мой самострел. Покажи - что там, да как. От меня сейчас всё равно толку как от бревна.
   -Ладно. Спи давай.
   И я с чистой совестью уснул. Не даром в старину говорили, что когда человека лихорадит - это бесы стараются из него душу вынуть да за Калинов Мост утащить. Мне снились то кошмары, то что-то непонятно-тоскливое. Иногда я просыпался, чувствуя что одежда вся промокла от пота, напряжённо вслушивался в сумрак избушки. Милана рассказывала Дарине о своей гимназической жизни, Светиславыч неразборчиво шушукался с Втораком. Я снова засыпал, вернее проваливался в расщелину между сном и явью. Иногда приходили видения из недавнего прошлого. Как-то пришёл Тянь. Он был таким же, как в тот день, когда его привёл ко мне в команду наш эскадронный командир - худой бледный парень с раскосым, доброжелательным лицом, который улыбался стеснительно, как девушка на первой вечеринке. Серая роба бронеходчика сидела на нём как-то нескладно, чужеродно. Хоть он и был почти мой ровесник, но я был старше его на целых два месяца войны и три полевых боя. Я тогда даже не стал спрашивать его о причине поступления в войско - едва присыпанные мелкие рвы с десятками тел сяньюней стояли перед глазами. Мы быстро подружились, хотя я и не панибратствовал. Просто мы разделяли время личного общения и служебного. Четыре месяца мы дрались бок о бок. Он был прекрасным наводчиком. Имея за плечами лишь ускоренные занятия в полевой рекрутской части, тем не менее у него здорово получалось подгадать миг для выстрела и это было залогом нашей удачливости. Именно благодаря способностям Тяня на нашем счету было три маньчжурских бронехода и пять бронемашин ещё до того, последнего боя. И вот Тянь впервые после смерти приснился мне. Он полупрозрачной тенью вошёл в избушку мимо не видящих его людей, сел на край топчана:
  -Заболел, начальник?
  -Ага. Простыл что-то.. Пинг.
  -Да ничего, начальник. Ты не виноват ни в чём. Это мой выбор. Мой, собственый. Если сможешь - навести моих стариков и родню? Я не успел им...
  -Обещаю, Пинг. Обязательно навещу. Надсыл я помню, ты как-то говорил.
  -Благодарю, начальник. Прощай.
   Тянь поднялся и вышел через закрытую дверь, помахав рукой на прощанье. И хоть краем разума я понимал, что это всё мой горячечный бред, но мне сделалось невыносимо тоскливо. Так невыносимо, что я всхлипнул и проснулся. Дарина озабоченно трогала мой мокрый лоб. Она что - так тут рядом и сидит всё это время?
  -Даря. Ты хоть кушаешь?
   Девочка покивала. Опять молчит. Ладно хоть вроде спокойна. В сумраке я разглядел сидящую возле печки Милану, смотрящую на огонь в печке через щели между дверцей топки и проёмом. Хотел позвать её, но передумал. Моё дело сейчас - как можно скорее выздороветь. Хотелось пить:
  -Даря, дай водички.
   Девочка проворно перебралась на край топчана, шаркая наспех обутыми башмаками добежала до стола, налила из фляги воды в кружку и таким же макаром вернулась. Даже кончик языка высунула, стараясь донести воду не пролив ни капли. Какая умница. Я с наслаждением выпил холодной воды, вернул кружку и снова закрыл глаза. На этот раз просто ухнул во тьму и ничего мне не снилось. По крайней мере потом я ничего не помнил. Проснулся уже на следующий день, со слабостью, но без жара. Скосил глаза вправо. Дарина посапывала, свернувшись калачиком между мной и Миланой и держа её за руку. Я усмехнулся - семейная счастливая жизнь. Дочка испугалась ночного кошмара и пришла спать к маме с папой. Вот только я не папа, Милана - не мама, а Дарина не маленькая дочка. И мы не в супружеской постели, а на грубом топчане в дряхлой избушке в лесу. Не похоже на счастье. За столом сидел Ждан и чистил разложенные перед ним части самострела. Светиславыча не было, Вторака тоже. Осторожно, чтобы не потревожить девчонок, встал с топчана, нашёл сапоги. Ждан посмотрел на меня ожидающе. Ведь раз хозяин самострела приходит в норму, то и дочищать как бы не надо - всё равно отдавать. Я махнул рукой:
  -Доделывай. Я всё равно в ближайшее время таскать его не смогу.
   Ждан пожал плечами и продолжил чистку. Значит Светиславыч научил его разбирать-собирать это оружие. Или Вторак научил. Похоже он не так прост как кажется. Я вышел на улицу и вдохнул свежий воздух. Голова закружилась, а ноги задрожали. Облака уже не пёрли низким серым навесом, а шли с разрывами, через которые проглядывало голубое небо. Погода улучшалась. После необходимого уединения с созерцанием природы я дошёл до стоящего под деревьями фургона. Хорошо, что его тут оставили. Вдруг маньчжуры решат с винтокрыла лес осматривать? Под густыми кронами фургон надёжно спрятан от взглядов сверху. У фургона на пеньке сидел Светиславыч и рассматривал карту. Вторака поблизости не было. Дёмин оглянулся на шаги, щёлкнул предохранитель пистоля.
   -А. Это ты? Как, проболелся?
   -Вроде как. План разрабатываешь?
   Светиславыч снова щёлкнул предохранителем и приглащающе поманил меня:
   -Пытаюсь. Возможностей у нас немного. Вот, смотри. - Дёмин ткнул пальцем в карту - Мы тут. По кратчайшей до границы десять вёрст через тайгу. Дорог тут нет. Десять вёрст пешком по тайге с девчонками... Тяжело, но возможно. Суть не в этом, Вова. Дело в том, что там мы границу не перейдём. Ты же знаешь как она там устроена?
   -Откуда? И что там такого-то? Ну полоса следовая, ну колючка. Это можно перейти легко. Разве что пограничники могут подстрелить. Но мы же кричать будем, что беженцы.
   -Вова, не путай нашу, амурскую, границу на юге, и союзную - на их юге. В том округе перейти можно только на точках перехода. В таёжных округах у сибиряков граница на замке, да на таком, что мыши дохнут при попытке перехода.
   -Как это?
   -Так это. Мины, соединённые с проволочными заграждениями. Пулемётные точки, без человека срабатывающие на попытку обрезать или порвать проволоку.
   -Эвон как. - Присвистнул я. Откуда мне было знать такие подрбности? Дёмин усмехнулся:
  -Не переживай. В глубине Сибири расположены настоящие линии обороны.
  -Настоящие? А это тогда какие?
  -Это так, мелочи от контрабандистов. Настоящие линии обороны, они - в глубине приграничья. Вот они от наступления войск НАТО, там столько всего, что никто и не знает. Говорят про бронебойные пушки в гранитных кряжах, о ракетомётных узлах, которые спрятаны под землёй и в случае атаки врага поднимаются на поверхность прямо перед его бронеходами. Ходят слухи о зарядах с отравляющими веществами, закопанных в тайге. Вот там была бы жестокая бойня, случись что. А мы так, под ногами только путались бы в случае большой войны. В расчёт нас не брали - мы же не союзники, а торгаши...
   ...Светилавыч сказал это с горечью в голосе и с каким-то ожесточением. Да и я испытывал похожие чувства. Все эти бояре и в самом деле по большей части были торговцами. Думали, что они смогут торговать и с севером, и с югом, и при этом оставаться независимыми и гордыми. Рать снабжали скудно, стараясь купить машины и снаряжение подешевле, с хранения. Считанные десятки новых образцов для Княжей Гвардии погоды не делали. И это - имея под боком угрожающую Маньчжурию, которая хоть и не часть КНР, но состоит в НАТО. Если бы наши бояре-торгаши не взвешивали выгоды, а подписали договор! Тогда Край Народной Радости нашёл бы способы удержать Маньчжурию от хода, который мог ввергнуть его и СССР в войну. Ёшки-матрёшки! Даже я, простой урядник, понимаю это! А князь? Кукла хренова! Лишь бы в роскоши купаться! Зато теперь он играет в благородного изгнанника. Да по нему петля плачет за страну! Воеводы почти все тоже сейчас в правительство в изгнании входят. Солдаты и начальники на передовой ещё загибались, а эти уже в изгнание отправились. С благородной грустью на породистых лицах. Ненавижу... Только Наумов с Родовым пытались что-то сделать, но как я потом узнал - погибли в результате воздушного удара по ставке.
   -Ну и что тогда делать?
   -Есть поблизости точка перехода, но она наверняка сейчас на ушах, наши снимки уже у каждого охранника есть. Другая точка почти в полусотне вёрст отсюда, но она небольшая, движение по ней маленькое. И служба там скорее всего сонная, спокойная. Как думаешь - через какую точку идти?
  -Через дальнюю.
  -Угу. Маньчжуры тоже так думают.
  -Тогда через ближнюю.
  -И так они тоже думают. Не надо полагать врага за идиота. Это вредно.
  -Тогда я не знаю, Светиславыч.
   Я открыл попутницкую дверцу фургона и сел на порожек, ноги ещё плохо держали. Дёмин хмыкнул и тихо сказал себе под нос: - "Вот если туда, но..." - Я насторожился.
   -Куда?..
   -Да вспомнил я, Вов, об одном месте. На одном участке границы, совсем маленьком, река Сырань делает несколько поворотов таким образом, что часть пути проходит половиной русла прямо по границе. Так вот. Там ни мин, ни пулемётов нет. Вернее там есть пост пограничников. Есть возможность, что на лодке мы сможем доплыть до середины реки и попросить помощи. Сразу стрелять не будут, задержать постараются. Риска много, да и лодки у нас нет...
   -Плот сделаем!
   -Плот... Трудно управлять, хорошо виден с воздуха. На глубине неуправляем.
   -От же ж!
   -Угу. С движком бы...
   -Это - да.
   Мы замолкли. Как гром среди ясного неба прозвучал негромкий вопрос:
   -Сколько отсюда до ближней кромки Сырани?
   Я чуть не подпрыгнул, а Светиславыч вздрогнул, щёлкнул предохранителем. Однако этот голос принадлежал Втораку. Он тихонько стоял, прислонившись плечом к углу фургона. Его дальнобойная винтовка лежала на сгибе локтя так, что её можно было мгновенно привести в боевое положение. А ведь я видел такую манеру держать оружие. Но где?
   -Светиславыч, дай карту помотреть.
   Вторак отлип от угла, прошёл к нам. Светиславыч подал ему карту, а сам встал и потянулся. Мужик некоторое время задумчиво глядел на лист в прозрачной плёнке, потом ткнул в него пальцем:
   -Вот тут есть поселение на берегу Сырани. Там уж всяко лодки есть. И проехать туда в общем-то можно. Как, Светиславыч? Одобряшь?
   -Выбора нет у нас. Подвёл я вас, ребята, не успел продумать проникновение через границу. Мне и так здорово помогли повстанцы, а так бы сидел я с детьми в Синеватом и ждал конца. - понурился Дёмин и тихо закончил:
   -Хреновый из меня начальник, ребята. Давай, Вторуша, командуй ты...
   Вторак протянул ему карту и присел на освободившийся пенёк:
   -Не дури, Светиславыч. Какой из меня начальник? Я рядовой Княжьей дружины, даже до младшего урядника не дослужился. У тебя опыт, да и вообще...
   Конечно же! Княжья дружина! Не подвела меня чуйка. Эти ребята не лаптем щи хлебают, насколько мне известно. Их многому учили, мне и половина того не снилась - я простой ратник. Говорят, что их в Союз посылали на обучение. Уж у кого они там опыт перенимали - у разведки ли, у особистов ли, а может у егерей? Знали только Главная ставка да князь. Дёмин молчал, тяжело вздохнув.
  - Может вот он поначальствует?
   Ткнул пальцем в мою сторону Вторак. Я тут же отбрехался:
  - Ну нафиг. Я хоть и урядник, бывший кстати, но я бронеходчик! Если над бронёй начальстовать или хотя бы ехать, то - могу. А по лесам людей водить да планы составлять не умею.
   Дёмин глянул на меня и тихо сказал:
  - А тут, Вова, все бывшие. Ладно, будем пробираться до поселения. Желательно на грузовозе. Там его обменяем на лодку. Как только Владимир окрепнет, так поедем.
  - Да в фургоне я могу и такой ехать. Чего тут зря сидеть?
  - Уверен?
  - Да.
  - Хорошо. Завтра поедем. Проверь тогда машину. Ты же в них разбираешься?
  - Ну... Да. Точно так, разбираюсь.
  - Действуй. Вторак, изучи карту и маршрут.
  - Точно так.
   Отозвался Вторак. Надо же, как мы быстро ратные привычки включили. Ладно, что там у этого драндулета с движком? И где инструменты? Ничего, разберёмся! Около часа копался, удалось отрегулировать клапаны и зажигание. А то с прежней регулировкой у нас его только за бутылку самогона купят. Оттёр кое-как руки от масла и вернулся в избушку. Вроде и поработал-то ничего, а устал и вспотел. Ладно, всё равно уже получше себя чувствую. И аппетит появился. Как раз Мила уже сварила обед. Дарина сидела на краю топчана сложив руки на коленях и исподлобья смотрела на Ждана, который дочистил самострел и принялся за ружьё. Надо же, как она смотрит недобро. Отвлечь что-ли...
   -Даря, что сегодня на обед?
   Девочка глянула на меня и буркнула:
   -Дурацкий потат.
   -Почему же он дурацкий?
   Я сел рядом с ней, глядя на то, как Милана помешивает варево в чугуне. Хм, а у неё уже и фигурка есть. Да, кажется начинаю выздоравливать. Дарина молчала и я переспросил:
   -Так почему потат дурацкий?
   -Потому. Не скажу.
   Тихо сказала девочка, глядя то на Милану, то на Ждана. Я пожал плечами и тоже стал ждать, когда девушка разложит в металлические тарелки этот "дурацкий" потат. Пришёл Дёмин, Вторак караулил. После обеда я лёг спать, меня никто не останавливал. Вообще было чудо в том, что я всего один день провалялся. Сквозь полуприкрытые веки я видел, что Дарина сидела рядом , словно охраняя. Мила что-то ей рассказывала, но девочка сидела молча. Проснулся вечером. Есть почему-то не хотелось. Хотелось в уборную и пить. Слева и справа чувствовалось тепло. В избушке было темно как в норе, однако чуть-чуть что-то различалось. Слева посапывала Дарина, прижавшись ко мне спиной. Справа очень близко спала Мила. И чего это она? Рядом с парнем? Хотя... Во сне она милая. Ей очень имя подходит. Вот бы она была немножко постарше. Интересно, смогли бы мы тогда полюбить друг дружку, пожениться? Наверное. Дарину бы воспитывали, своих детей бы завели. Жили бы спокойно, как все...
  
  (7505 г. с.ч. Участок 217-й казачьей пограничной заставы.) :
   По коридору раздался грохот от топота добротных казачьих сапогов и старший вахмистр осоловело вскинул голову - если кто-то позволяет себе бежать по ставке, то дело серьёзное. А время послеобеденное, тихо и хочется подремать. Но тут такой участок серьёзный, что не дай Трибог какого нарушения. Ведь под суд отдадут и жертва Перуну не поможет. Старший вахмистр только успел надеть картуз и согнать с лица сонную вялость, как дверь распахнулась, и даже без стука! Какое непочтение! На пороге стоял младший урядник из недавнего пополнения и испуганно таращился на начальника:
   -Товарищ старший вахмистр! Там это! Там такое!
   -Отставить жевать сопли, младший урядник. Доложитесь толком.
   Недовольно буркнул вахмистр, скрывая досаду. Ему очень не хотелось куда-то идти, но шестое чувство старого пограничника настойчиво толкало его на улицу. Делать нечего. Тем временем младший урядник собрался с мыслями:
   -Товарищ старший вахмистр! На сопредельной стороне бывшего Амурского княжества слышна стрельба и звук летящего винтокрыла. Возможна попытка прорыва.
   -Да ладно, какой прорыв? Гоняют нарушителей скорее всего. Но ухо надо держать востро! Поднимай дежурное отделение.
   Старший вахмистр не верил в прорыв. Кто, кроме самоубийц, сунется на словенскую землю? Когда-то он служил на участке в тайге и насмотрелся на оборудованную границу. Не нужно было таскаться вдоль следовой полосы. Выезжали только на срабатывания сигнализации да пополняли патронные короба сторожевых пулемётов. А тут участок без механики, всё по-старинке. Но даже здесь никто не рискнёт прорваться в союз. Бред. Однако когда вахмистр вышел на улицу и прислушался, то со стороны реки донёсся свист винтороторов и еле различимые выстрелы. Новые власти гоняются за нарушителями? Может быть. А может - маньчжуры ловят беглецов из своих мерзких лагерей? Как бы то ни было, старший вахмистр должен выполнить приказ - никто не должен пересекать границы словенского союза вне отведённых мест перехода! Он нахмурился и поспешил в другое крыло ставки. Там у радиоаппарата скучал рядовой, который чуть не упал со стула когда вахмистр резко открыл дверь в радиопалату. В другое время вахмистр отругал бы радиста, однако сейчас было не до этого.
   -Рядовой, дай связь с отрядом.
   -Есть, товарищ старший вахмистр!
   Преувеличенно бодро ответил радист и щёлкнул несколькими переключателями на панели аппарата:
   -Хата! Хата! Я - Погреб! Хата, ответь Погребу!
   Протянул трубку вахмистру. Тот взял её, прислушался. В трубке потрескивало и шуршало. Сквозь шум уверенно пробивался голос дежурного отрядного связиста:
   -Я - Хата, я - Хата! Погреб, слушаю вас!
   -Хата! Я - Погреб! На ленте комар, и треск стоит. Выходим на крыльцо. Как поняла, Хата?
   -Я - Хата, поняла тебя. Если комар полетит через ленту - хлопните.
   -Я - Погреб! Понял тебя! Конец связи!
   Вахмистр сунул трубку в руки радиста и быстрым шагом пошёл к оружейной палате. Для тренированного пограничника не составило труда быстро повесить на себя пояс с подсумками, надеть каску и взять с полки самострел. Зарядив оружие в специальной нише, вахмистр вышел на крыльцо ставки. Посмотрел на часы и хотел было недовольно покачать головой, но послышалось урчание и к крыльцу подкатил крытый грузовоз, из кузова которого выглядывал кто-то из дежурного наряда. Подбежал младший урядник, вахмистр не дал ему отрапортовать:
   -Остаёшься здесь и помогаешь уряднику Смирнову.
   -Есть - помогать уряднику Смирнову.
   Едва скрыл разочарование младшой. Вахмистр проходя мимо хлопнул его по плечу:
   -Не грусти, урядник. Столько ещё этих тревог за твою службу будет - надоест хуже горькой редьки.
   Садясь в кэб грузовоза вахмистр ухмылялся, вспоминая свои первые дни на настоящей пограничной заставе. Как давно это было!
   ...После пятнадцати минут быстрой езды по гравийке грузовоз резко тормознул возле густых зарослей в конце дороги. Скаты проскрежетали по щебню, однако раньше чем грузовоз остановился - стукнул откинутый задний борт и на дорогу сноровисто начали спрыгивать бойцы в маскировочных совмещёнках, увешанные подсумками и с боевыми самострелами в руках. Крепкие сапоги вышибали из дороги россыпи камешков. Минута-другая и дежурный наряд казаков-пограничников уже стоял по стойке смирно. Старший вахмистр с удовлетворением оглядел полтора десятка крепких парней, решительно смотрящих на него из-под затянутых маскировочной сетью касок. Да, это не сопляки из рекрутских лагерей. Парни уже отслужили по паре лет и у многих на счету по пойманному нарушителю. Вахмистр прислушался. Совсем рядом, примерно в версте-другой со свистом месили воздух роторы винтокрыла, раздавались то одиночные выстрелы, то короткие очереди из пулемёта. Некогда жевать резину.
   -Внимание, хлопцы! Выдвигаемся на НП, будьте наготове. Без приказа не стрелять!
   В зарослях скрывалась натоптанная тропинка, ведущая к замаскированной наблюдательной точке. Старший вахмистр достал из чехла приближатель и стал оглядывать открывшийся вид на реку. Сразу бросился в глаза летящий боком вдоль середины реки винтокрыл с опознавательными знаками недавно образованной Народной Армии Свободного Амура. Вахмистр присмотрелся. Сквозь небрежную покраску проглядывали красно-жёлтые круги опознавательных знаков Маньчжурии. За кем они гонятся? По реке петляла самоходная лодка, выписывая лихие кренделя. При желании винтокрыл мог утопить вёрткую козявку одним залпом из подвесных самострельных пушек, но наряд ограничивался короткими очередями из пулемёта, выставленного в открытую бортовую дверь. Да и стрелял пулемётчик не в саму лодку, а рядом, пытаясь отжать её к амурскому берегу. Ну точно - живьём хотят взять. Вахмистр досадливо покачал головой. Пока лодка не пересечёт линию границы - сделать ничего нельзя. Однако и вёрткая лодчонка огрызалась. Напрягши зрение вахмистр заметил, что с лодки время от времени стреляют по винтокрылу. Сквозь свист различались редкие хлопки одиночных выстрелов. А сама лодка стремилась пересечь реку в сторону союзного берега. Старший вахмистр позвал младшего урядника, исполнявшего роль помощника начальника и не отрываясь от приближателя сказал:
   -Готовьте лодку - может спасать кого придётся. Круги не забудьте и сами спасалки оденьте.
   У берега была оборудована скрытая закладка с самоходной лодкой как раз для подобных случаев. Четверо бойцов сноровисто привели лодку в готовность и теперь ждали приказа. Старший вахмистр приник к приближателю. Лодка упрямо тянула к середине реки. Он даже про себя начал сочувствовать неведомым седокам лодки, хоть и не должен был. Винтокрыл снизился и летел саженях в трёх над водой, подымая мокрую седую взвесь из холодных капель. В проеме бортовой двери расцвела гроздь ярких вспышек и к лодке потянулась цепочка всплесков от пуль. Вахмистр с тревогой смотрел в прибор. Так и есть - последние пули вроде бы попали в лодку. И тут из лодки еле заметно сверкнула вспышка ответного выстрела. Винтокрыл резко, с креном отвернул в сторону берега. Он почти выровнялся, но неожиданный порыв ветра качнул машину. Винтокрыл задел волны левым кожухом винторотора. Скрежет сминаемого металла и треск разваливающейся силовой передачи перекрыли свист двигателей. Винтокрыл рухнул на мелководье, подняв тучу брызг и пара. Двигатели захлебнулись и замолкли. Теперь был слышен только стрёкот лодочного движка. Лодка заплыла на словенскую половину реки и движок замолк. Вахмистр кивнул уряднику. Взревел двигатель пограничной лодки и зелёная фигура стремительно рванула навстречу "нарушителям". Вахмистр смотрел на место крушения летающей машины. Брызги и пар уже осели. Туша винтокрыла лежала саженях в двадцати от дальнего берега на боку, от неё тянулась цепочка людей. Кого-то несли. Поверженная машина уже не интересовала вахмистра. Он перенёс наблюдение на лодку-нарушительницу. Её тащили к берегу и начальник решил встретить наряд на месте. Когда старший вахмистр вышел из зарослей, где была скрыта удобная тропинка с гребня на песчаный берег, лодки уже причаливали. От зарослей подтянулись казаки из основного наряда, взяли нарушителей на прицел. Вахмистр нахмурился, чтобы скрыть удивление. Из старой рыбачьей самоходки выбрался парень лет пятнадцати-семнадцати с ружьём. Ружьё сразу отобрали, да парень и не сопротивлялся. Он во все глаза смотрел на лодку. А оттуда, держа на руках молоденькую девушку в перепачканной кровью одежде, кричал мужик:
   -Врача сюда, вашу мать пограничную!
  Вахмистр обернулся и рявкнул казакам:
   -Носилки! Быстро! Где Щукин?!
  Но лекарь и так уже бежал к лодкам, на ходу роясь в сумке со змеем и чашей на искоже, за ним трусили двое со складными носилками. Они помогли вытащить девушку на берег, уложили на носилки. Девушка была в сознании и что-то шептала, переводя взгляд с одного человека на другого. Лекарь присел рядом с носилками, осмотрел девушку, осторожно повернул её на бок. По спине расплывалось кровяное пятно. Щукин закусил губу, достал пакеты с бинтами и ватой. Не глядя позвал одного из носильщиков:
  -Помоги.
  Ножом разрезал одежду, наложил пакет с ватой на рану и стал приматывать. Достал из сумки коробку, порылся в ней. Тускло облеснула игла, лекарь сделал девушке укол и уложил её на живот. Всё это время на них смотрел парень, первым вылезший из лодки. Мужик, что орал на пограничников, следом за носильщиками спустился на берег, не глядя сунул в руки одному оторопевшему казаку пистоль и тяжело протопал к носилкам. Возле них он устало опустился на колени и угрюмо смотрел на перевязку. Руки машинально обтирали кровь о штаны, но мужик, кажется, и не замечал этого. Вахмистр снова глянул на лодку. Из неё спускался молодой мужик, ещё парень. Тяжело спускался, потому что левой рукой придерживал повисшую на нём девушку.. нет, светловолосую девочку-подростока в мешковатом платьице. Она намертво обхватила парня руками, уткнулась лицом ему в грудь и с присвистом дышала, сдерживая рыдания. Старшего вахмистра передёрнуло от жалости и страха. Он увидел, что на платье девочки есть пятнышки крови, скорее всего той, раненой девушки. Вахмистр за всю службу никогда не видел такой ужасной картины - девочка в брызгах крови. Старший вахмистр понимал, что надо бы что-то приказать, но оторопь не отпускала его. Он всё смотрел на пятнышки крови на платье девочки... Парень, обхвативший девочку левой рукой, в правой с перехватом держал маньчжурский самострел. Наткнувшись взглядом на одного из погранцов, он безразлично уронил оружие на песок. Оказавшись на твёрдом берегу парень осторожно сел. Девочка крепко обнимала его спрятав лицо и казалось не было сейчас такой силы, которая смогла бы оторвать её от парня. Последним из лодки выбрался мужик с дальнобойной винтовкой. Он бережно положил её на песок, не забыв закрыть линзы прицела крышечками. Развёл руки в стороны, приглашая проверить себя на предмет оружия. Вахмистр кивнул пограничникам, они со знанием дела обшарили мужика и нашли только запасную обойму к винтовке. Мужик отошёл к парню с девочкой, сел неподалёку и блаженно подставил лицо Ярилу...
  
  
  Глава 2.
  
   -Дарина, точно есть не хочешь? Ехать долго.
   -Не-а. Потерплю.
   Угрюмо пробурчала девчонка в ответ и повозилась, притираясь поудобнее спиной. Я сидел с краю у прохода, а она у окна. Но вместо того чтобы сидеть как обычные люди, сестра прислонилась ко мне спиной, упершись ногами в расшитых валенках в стенку под окном. То, что при этом она прижала меня к разделителю, её нисколько не волновало. Дарина расстегнула рыжую шубку, сняла шапку, тряхнула головой. Светлые волосы рассыпались по меховому воротнику. Она достала из-за пазухи какую-то книжку и погрузилась в чтение. Я только вздохнул. Девонка при каждом удобном случае так садится. Мимо проходили попутчики, занимали свои места. Некоторые с любопытством поглядывали на неплохо устроившуюся Дарину. Один мужик средних лет даже остановился и назидательно молвил:
   -Молодые люди, вы не в общественной роще на травке. Есть же приличия...
   Я не успел извиниться и попенять девчонке на её манеру сидеть, потому что она оторвалась от чтения и повернула голову к блюстителю приличий. Смерив его холодным, полным брезгливости взглядом раскосых зелёных глаз, Дарина процедила сквозь зубы:
   -На ноги мои пялишься, старый извращенец?
   Шубка у неё действительно была по колено, а сейчас и вовсе подол съехал на почти половину бёдер. И хоть была она в зимних вязаных штанишках и валенках с толстой подошвой, но черты ножек угадать было можно. Мужик округлил глаза и открыл рот, но Дарина продолжила:
   -Мне четырнадцать. Сейчас стражу позову.
   -Да я.. Да что.. Девочка, что ты такое говоришь-то..
   -Угу. Суду расскажешь, что не хотел малолетку за коленки пощупать..
   Мужик побледнел, а я шикнул на негодницу и сказал ему:
   -Она шутит. Извините, госпо.. Э.. Товарищ. Это в шутку. Вы действительно, проходите, а?
   Мужик обалдело перевёл взгляд на меня. Я кивнул. Что-то во мне подсказало ему, что лучше уходить. Он даже оглянулся, словно думал, что мы ему показались. Мужик ушёл, я выписал Дарине чувствительный щелбан в макушку. Она зашипела:
   -За что?!
   И запрокинула голову, зло на меня глянув. Я спокойно выдержал взгляд, ответил:
   -За дело. Ты чего на рожон лезешь?
   -А чего он пялится, изврат краснорожий?
   -А сидеть надо как человек.
   -Я и так сижу хорошо.
   -Ты лежишь.
   -Сижу.
   -Нет, лежишь. И с чего ты взяла, что он пялился?
   -Брат, ты как маленький. Эти обезьяны всегда на молоденьких девочек слюни пускают. Все мужики одинаковые.
   -И я?
   Дарина помолчала, моргнула и снова уставилась в книжку, пробормотав:
   -Ты не такой.
   Вот и поговорили...
  После побега из бывшего Амурского княжества нас сразу переправили в Велесославль. Милану доставили в местную больницу и там провели срочное лечение. Пулю вынули, но оказалось, что она повредила позвоночник. Девушка осталась прикована к больничной постели. Врачи провели ещё несколько лечений, но пока улучшений не было. Как сказал главный врач - в Новгородской союзной больнице при высшей школе врачевания могут взяться за её случай и вероятность успеха высокая, однако понадобятся деньги. Само целительство бесплатное, но вот перевозка больной, послецелительное восстановление и лекарства стоят немалых денег. Он назвал сумму и мы приуныли. Пятьсот золотых червонцев. Это пятьдесят тысяч серебряных гривен или пятьсот тысяч серебряных рублей. Где взять столько денег трём беженцам без подданства? Пока ответа не было. То, что Милане помимо её дяди, Дёмина, считали своим долгом помочь и мы с Втораком, не должно было удивлять. Я должен был отблагодарить её за спасение Дарины. Ведь тогда, в лодке, Мила толкнула девочку на дно лодки, не успев упасть следом. Вернее в падающую Милану попала пуля, которая должна была убить Дарину. Так что я теперь был ей по погребальный костёр должен за жизнь двоюродной сестры. А Вторак... Похоже, что он влюбился в девушку сразу и бесповоротно, ещё во время наших пряток в сторожке. Я уже мельком слышал, как он спрашивал у Светиславыча разрешения жениться на Милане после её выздоровления. Тот отвечал, что решать будет сама Мила. Она держалась хорошо. На её месте и взрослые мужики, бывало, руки опускали, а она не унывала. Шутила, тайком баловала Дарину сладостями, которые мы старались приносить больной. Дарина просто влюбилась в девушку и считала её если и не старшей сестрой, то старшей подругой. Обычно молчаливая и серьёзная девочка преображалась рядом с Миланой. Когда не было врачей, она забиралась к Миле на кровать и они о чём-то разговаривали, смеялись. Это были единственные моменты, когда Дарина смеялась. Вне палаты Миланы она даже не улыбалась. Ещё Мила ругала Ждана, когда он взбрыкивал и порывался бросить гимназию ради того, чтобы идти мстить маньчжурам. Успокаивала дядю, когда он задумывался о средствах на лечение. Взялась учиться прямо в больничной палате и я носил ей книги из читальни. Мне она призналась, что мечтает стать учительницей, как её мама. Много общалась со Втораком и похоже, что он дождётся ответных чувств. Дай бы Трибог. Я был только рад.
   Кстати, я сдержал обещание и немного освоившись в лагере беженцев заказал в местном капище благодарственную жертву для Макоши. Хоть и не богатую, зато от души. Кроме нашей общей беды с Миланой у меня была и единоличная проблема. Меня беспокоила Дарина. Сначала я думал что мирная жизнь, пусть и в лагере беженцев, успокоит её, поможет. Но я ошибался. Определённо, раньше у двоюродной сестёнки нрав был мягче и застенчивее. Детский был нрав. Она много смеялась, добрая была, общительная. Но то было до войны и до тех самых событий в Рогово. Теперь она почти не улыбается, не смеётся. Почти всё время молчит. Волком смотрит на мужчин. Грубит им. Более-менее обычно относится только к нашим друзьям - Втораку, Ждану, Светиславычу. И то она с ними довольно холодно общается. Только меня признаёт своим. Ну и с Миланой хорошо общается, но та всё-таки девушка. Я отвёл Дарину ко врачам. Они "покопались" у неё в мозгах и обследовали тело. То, что я услышал, привело меня в ужас и ярость. Врачи сказали, что Дарина в будущем не сможет рожать детей, потому что тот упырь в остроге.. Он не раз надругался над ней и это навсегда отняло у девочки возможность в будущем стать матерью. Боги, это чудовище сотворило такое с девочкой, а я его так быстро и просто убил?! Я ему милость оказал?! Чернобогова задница!! Будь ты проклят! Чтоб ты стал окаменелым дерьмом Ящера до конца времён!!! ... Душа девочки так же осталось разорванной и истерзанной. Теперь она ненавидела и боялась всех мужчин. И не мудрено, после тех-то издевательств и насилия. Что же мне делать? Что делать с сестрой? Можно ли что-то исправить? Врачи сказали, что, к сожалению, тело они уже не вылечат. А вот вылечить душу.. Полностью вернуть всё как было невозможно, но сгладить.. Сказали, что помогут лекарства и спокойная тихая жизнь среди хороших людей. Всё в руках Богов. Ну да, Боги.. Только на них и можно надеяться в этом мире.
   Мы уже четвёртый месяц жили в лагере для беженцев. Вообще-то это место называлось "Новым посадом", но и беженцы, и местные жители называли его "лагерем". Обитатели вроде бы не были как-то ущемлены в правах. Дети ходили в ближайшую гимназию, никакие полуторасаженные заборы с колючей проволокой "посад" не окружали. Так, чисто показушные лёгкие заграждения. Но всё равно над лагерем висела какая-то безнадёга и покорность судьбе. Почти половину населения составляли сяньюни. Они держались обособленно и с нами, росскими по происхождению, общались только по необходимости. И это было несколько странно. В Амурском княжестве жило много сяньюней, но с другими народностями они перемешивались мало. Кто-то считал это высокомерием, кто-то заносчивостью. А вот живущие в Союзе сяньюни были намного более общительными с чужеродцами. Покойный ныне Тянь тому пример. Вторая часть населения - росские по происхождению и языку амурцы. Однако без словенского подданства мало что можно было сделать, а бывшее амурское подданство можно было теперь засунуть.. За пазуху, ёшки-матрёшки. Тут у всех была одна мечта: законная работа. И у нас со Втораком, фамилия которго оказалась Никонов, тоже. Это было наше больное место. Чтобы найти денег на лечение Миланы нам нужна была постоянная работа. Тогда можно взять ссуду в банке. Но у меня с Никоновым не было обычных мирных ремёсел. Те работы, на которые не нужны ремесленные знания, были тяжёлые и низкооплачиваемые. Вроде грузчика или дворника. Хотя если бы не срочность, то начать можно было бы и с них. В словенскую армию нас тоже не возьмут. Не, меня не возьмут. А Никонова возьмут. С его подготовкой и настоящим боевым опытом - точно возьмут. Вот только после принятия им подданства. По закону солдатом Союза может быть только подданый Союза. До подданства Никонову чуть ближе чем мне. Его прошлые заслуги и опыт помогли бы, будь у него документы с подтверждением. А так - на слово никто не поверит. Чем докажешь, что в Княжьей дружине служил? Нет доказательств? Гуляй. Хорошо стрелять и руками-ногами кирпичи ломать много кто умеет. Может ты вообще беглый военный преступник и вовсе не из АК? Точно?.. Вобщем с работой было хреновато. Хотя появилась вроде новость о наборе рабочих на лесозаготовки. И недалеко, вёрст сто от Велесославля. Может хоть разнорабочими пристроимся. Зато там берут без подданства и даже выписывают разрешение на работу. А это уже шаг к подданству. И счёт в банке можно открыть. Через неделю будет ясно - правда или соврали про лесоповал.
   Дарина жила со мной в семейном бараке. Вообще-то её должны были отправить в приют, но помогли Боги и справка от врачей. Я смог убедить чиновников в том, что девочку можно доверить мне на попечение. Тем более, что когда они Дарине сказали, что отправят в приют, то она так вцепилась в мою руку - у меня потом синяки были. Я показал справку из больницы, где говорилось, о душевном расстройстве Дарины Юэн. Мол, её нельзя сейчас разлучать с единственным родственником. Чиновники нехотя согласились, бурча, что совсем негоже оставлять несовершеннолетнюю девчонку с двадцатилетним парнем. Нам выделили светлицу и сказали, что будут постоянно проверять. Дарина заняла одну половину светлицы, я другую. Разгородились лёгкой перегородкой. Всё же девочке надо и переодеваться, и ко сну готовиться не на чужих глазах. Слышалось это гораздо роскошнее, чем было на самом деле. Бараки совсем не были основательными. Временные строения из тесовых щитов с волокнистым утеплителем в сибирских погодах показывали себя не с лучшей стороны. Стены холодили, внешние углы часто промерзали так, что появлялись льдышки. Паровое отопление только называлось паровым, являясь в лучшем случае просто водяным. Уборные были отдельные, слава Богам. А вот мыться... В светлицах теплота редко поднималась больше шести нютонов, в совмещённых с уборными мыльнях было нифига не теплее. Может кто-то в них и мылся, но я таких смельчаков не знал. Думал, что занимавшийся самбо Никонов "могёт" и спросил его как-то об этом. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и даже передёрнулся. Я тоже не решался на такое и уж тем более не мог заставлять Дарину мыться в том холодильнике. Мы ходили в общественную баню, как и большинство посадцев. Через день или два ходили. Стоила помывка сущие гроши, парилка тоже была дешёвая. А ещё там была прачечная самообслуживания! Так что мы ходили в эту благословенную баню с удовольствием. Пока стиралась наша одежда, Дарина уходила в женскую половину, а я в мужскую. Потом мы встречались в прачечной, забирали одежду и шли домой. Как странно. Мы уже назвали эти трущобы "домом". Наверное людям необходимо место, которое они могли бы считать домом...
   Готовили мы с Дариной по-очереди. Обычно я делал завтрак - Дарина ещё та соня. Мне поначалу приходилось чуть ли не за шкирку вынимать её из постели, чтобы она не опаздывала в гимназию. Потом привыкла, но всё равно по утрам она была тормознутая и более угрюмая чем обычно. Я временами не понимал что у неё за настроение, злится она или радуется. Девочка, если не считать время с Миланой, почти не говорила. Если со мной она ещё как-то общалась, то с другими людьми почти не разговаривала по своей воле. В лагере было много детей и подростков, но девочка сторонилась свестников. В государственной гимназии Дарина держалась особняком. При том, что училась она хорошо, в жизни класса и гимназии не участвовала. Мало того - она плохо относилась к мужчинам. Настолько плохо, что полностью уходила в себя от одного более-менее резкого замечания со стороны учителей-мужчин. Бывало дралась с мальчишками, дралась по-взрослому, до синяков. И это не всё. На уроках гимнастики она несколько раз выходила из себя когда учитель-гимнаст пытался помочь ей сделать упражнения и при этом прикасался к ней. Отшатывалась и грубила. Один раз даже ударила. Помню, меня тогда впервые вызвали в гимназию.
   В стареньком, порядком обшарпаном здании я некоторое время ходил по коридорам, пытаясь отыскать палату управляющего. Гимназия напоминала ту, откуда мы выручали узников в Амурском княжестве, разве что решёток не было. Я старался об этом не думать, но посетила догадка, что и Дарина может так думать. Мне показали дорогу до палаты, я вежливо постучал и вошёл, услышав приглашение. За столом сидела средних лет женщина, в одежде младшей чиновницы и с убраными в тугой хвост тёмными волосами. Лицо у неё было доброе и уставшее, как и положено руководителю такого бедового хозяйства. На столе громоздилась толстая стопа бумаг, какие-то папки лежали на соседнем столе, а в шкафу виднелись ещё и старые папки. Женщина вроде бы даже была рада нечаянному перерыву, однако для порядка строго спросила:
   -Вы по какому вопросу, товарищ?
  Я всё не мог привыкнуть к тому, что в Союзе подданые гордятся своим общественным равенством. Они и обращались друг к другу "товарищ", подчёркивая товарищество между всеми поддаными. Все вокруг были друг другу товарищами. В идеале, конечно. Всё равно я пока не понял - как подданные все равны, но есть княжеская власть? Однако в чужое капище со своими порядками не ходят. Я замялся на пороге, испытывая непонятную робость перед гимназической руководительницей. Словно я учащийся, а меня вызвали для беседы по поводу успеваемости. Чуть не замямлил по старой привычке: "Я - чо? Я - как все". Но справился с наваждением и почтительно ответил:
   -Я двоюродный брат Дарины Юэн. Меня вызывали из-за её поведения.
   -Дарина, Дарина.. Взрыв на химии?
   -Нет. Гимнаста ударила.
   -Ах да! Юэн!
   Гимназуправша склонилась над столом, поискала во внутренних ящиках что-то и потом положила передо мной лист из прописи.
   -Что это?
   -Сочинение. В седьмом классе было сочинение на вопрос "Почему я люблю жизнь? ". Дарина написала вот это..
   Я пробежался по написанному удивительно ровным почерком: " Жизнь - полное дерьмо." Больше на листе ничего не было. Я даже осмотрел его с другой стороны. Одна горькая фраза. Да уж. А ведь Дарина в чём-то права. Управша укоризненно посмотрела на меня и сказала:
   -Разве так можно? Вы меня извините, товарищ... Э?..
   -Токарев. Владимир.
   -Так вот, товарищ Токарев. Вы меня извините конечно, однако писать такое...
   Я перебил её, совсем не заботясь о вежливости:
   -У неё есть все основания так написать.
   -Что?
   -Когда мы бежали из Амурского княжества, по нашей лодке стреляли с маньчжурского винтокрыла и на глазах Дарины тяжело ранили девушку.
   -О, Макошь! Какой ужас! Я читала в документах, что Дарина из Амурского княжества, но.. Я не.. Простите!
   Женщина потрясённо закрыла рот ладонью и с состраданием поглядела меня. Даже слезинки выступили в уголках красивых, усталых глаз. Я проглотил готовые вырваться резкие солова. В чём виновата эта чиновница? Об Амурской войне средний словенский подданый знает из газет, радиопередач да редких радиовидовых записей. Да, война это страшно, гибнут люди, многие становятся беженцами, всех жалко, но.. Это всё где-то там, дэалеко. А завтра на работу, на службу, детей в ясли отвезти, в лавку заскочить.. Есть, конечно, и неравнодушные, многие из них ехали добровольцами как Тянь. Но в большинстве своём словенские подданые не очень близки к этой войне. Я не могу их в этом винить. До войны вообще мало кто в СССР слышал про Амурское княжество. Эта война для нас, амурцев, стала бедой и крушением жизни, а для всего остального мира это одна из многих кровавых " войн современности.
   -А родители Дарины...
   -Погибли. У неё из родственников только я.
   -Простите ещё раз. К нам ходят многие дети из "Нового посада", но у всех живы оба или хотя бы один родитель, сирот забирают приюты. Значит Дарина
  - сирота?
   -Да.
   -Как жалко девочку... Однако у меня вызывают опасения вспышки враждебности у Дарины. Мало того, что она ведёт себя неподобающе и даже дерётся. Девочка - дерётся! Но она ударила учителя! Хорошо что он не стал поднимать вопрос о временном отчислении. Мне кажется, что Дарину нужно показать врачу. Простите..
   -У неё и на это есть причины.
   -Какие же? Ведь такое поведение вредно в первую очередь для самой девочки. Открытая враждебность - это очень плохо.
   -Вы поклянётесь сохранить в тайне объяснение?
   -Клянусь Трибогом, что сохраню ваши слова в тайне.
   -Когда мама Дарины умерла в ланере для перемещённых лиц, то девочка попала в точку распределения, а на деле - в острог-распределитель.
   -Ох, Макошь..
   -Там.. Там она подвергалась домогательствам со стороны начальника острога.
   -Да как же это?! Это же дикость, варварство!! Как так можно?! Девочка совсем ещё... Надеюсь скотину, начальника, наказали?.
   ...Простая законопослушная женщина. Я пожал плечами:
   -Я его убил.
   -Ах!.
   -Да не переживайте вы, дело сделано и назад ничего не вернёшь. Теперь вы понимаете, откуда у девочки такое отношение к мужчинам? Угрозой она не считает только меня.
   -Вы меня просто поразили этими сведениями...
   Женщина немного задумалась и поведала:
   -Знаете, Владимир, Дарину нужно показать врачу по душевному здоровью. Он выяснит - было ли.. Э-э-э.. Половое насилие.. Боги вы мои.. Какие у неё страхи возникли. Как это всё лечить. В городской больнице есть хороший...
   -Были мы у такого врача.
   Снова не очень вежливо перебил я, начиная жалеть о том, что рассказал...
   -Она пострадала не только телесно, но и душевно. Проводили даже сонолечение, но по итогам врачи ничего определённого не сказал: да, насилие было, неоднократное. Отвращение к мужскому полу может со временем пройти, а может и остаться навсегда. Нелюдимость тоже может быть пройдёт, а может и - нет. Попейте успокоительные и постарайтесь вести спокойную размеренную жизнь в тихом месте. Вот что нам сказал врач... Спокойную размеренную жизнь в лагере беженцев! Представляете? Собрание успокоительных стоит как почти два мои месячные пособия.. Вобщем остаётся надеятся на милость богов.
   Я покачал головой, переживая заново эти приёмы у врача. Начальница налила мне кружку горячего чая из теплокувшина и успокоительно заговорила:
   -Всё, что вы рассказали - это просто ужасно. Бедная девочка.. Мы не сможем полностью оградить её от мужчин. Но я поговорю с гимнастом и другими, чтобы они помягче относились к Дарине. Только уж вы тоже поговорите с ней. Пусть постарается относиться к людям спокойнее, здесь никто ей не хочет зла. -Да, я поговорю с ней.
   На том наш разговор и закончился. Беседа с Дариной состоялась, но получилась единоличной. Она молчала, я говорил. При этом она смотрела на меня с кислым выражением лица, словно отбывая повинность. Я понял, что мои наставления пройдут мимо её сознания, поэтому просто взял с неё обещание не ввязываться в драки и не бить учителей. Жизнь продолжилась. Как-то вечером я зашел в светлицу к Дёмину. Он и Ждан жили в том же бараке что и мы с Дариной, так что я к ним наведывался часто. Вторак жил в соседнем бараке для одиночек. То было общежитие, настоящая холостяцкая общага. В нашем бараке хоть женщины есть. Никонов часто приходил к Дёмину по вечерам. Вот и сейчас он сидел на одной из кроватей и изучал потрёпанную толстую газету. Дёмин сидел возле стола, на котором стояла электроплитка, а на ней кастрюля. В ней что-то кипело, распостраняя запах непритязательной холостяцкой еды. Вообще-то электроплитки в бараке запрещены, но если очень хочется - то можно. После приветствий Светиславыч, вернувшись к помешиванию варева в кастрюле, спросил:
   -Как там Дарина?
   -Хорошо. Сидит вон, зубрит.
   -Умница. Не то что наш балбес.
   -А где он?
   -Шляется, обормот этакий. Боюсь как бы в историю не попал.
   -Леща давно не получал. Ты, Светиславыч, много ему позволяешь.
   -Наверное.
   -Вторак, как там Мила?
   Я специально спросил про девушку у него. Говоря про свою любимую Вторак становился таким мечтательным, что становилось весело.
   -Хорошо. Про тебя спрашивала. Ты ей какую-то книжку обещал.
   -Помню. Завтра схожу в городскую читальню. С работой что?
   -Да нихрена! Что изменится за пару дней?
   -Понял, понял.
   Мы сидели и молчали. Каждый думал о своём. За окном совсем стемнело. Желтоватый свет дешёвой лампочки угнетал. Бледные обои на не очень ровных стенах, поскрипывающие полы, заиндевелое окно без занавесок - на всём вокруг лежала какая-то печать безнадёги. Настоящее было серым и безрадостным. Будущее представало размытым и туманным. Лучик, конечно, брезжил. Хоть беженцев не закидывали жирными пособиями и не ставили на обеспечение властей, но всем желающим предоставляли возможность пройти подтверждающие испытания по ремёслам. Если человек подтверждал свою сноровку по союзным условиям, то честно получал ремесленную книжку и мог устраиваться на работу вполне законно. Если же ремесла не было или не удалось его подтвердить, то союзные власти предоставляли возможность выучить какое-нибудь или переучиться на новое. Опять же с последующим правом законного устройства на работу. В Сюзе, если у тебя есть работа или дело, то смотрят на тебя по-другому, как на равного, а не как на нищеброда. А это уже ступенька к подданству. Единственно, это не касалось военных. Военный путь только для подданых. Ну, я бы пошёл на кого-нибудь учиться, вот только...
   Мои невесёлые мысли прервал нарастающий в коридоре топот. Что-то новенькое. В общаге тонкие стены, слышимость хорошая и за шум в вечернее время недовольные жильцы могут запросто начистить рыло. Дверь распахнулась, на пороге нарисовался парень, жадно хватающий ртом воздух. Он выдавил из себя несколько сипящих звуков, закашлялся, а потом прерывисто выпалил:
  -Дядя Ярополк! Там это!. Ждан!. Его ребята Брусила схватили!.
  Светиславыч побледнел и упустил ложку в кастрюлю, даже не обратив на это внимания. Глухо выругался:
  -Твою ж мать.
  Он сделал попытку встать, но раздался спокойный голос Никонова:
  -Сиди, Светиславыч. Я разберусь.
  Он бережливо отложил газету, встал, начал одеваться. Я тоже встал и полез за армяком:
  -Меня погодь.
  -Угу. Я к захоронке, подождите меня у прохода.
  -Лады. К Даринке только забегу.
   Он накинул армяк, нахлобучил шапку и быстрым шагом ушёл. Я оделся, оглянулся на Дёмина:
  -Прорвёмся, господин есаул..
  Он горько поморщился, опустив плечи. Я хлопнул парнишку по плечу:
  -К проходу, бегом.
  -Э! Я на разбор не нанимался!
  -Не сикай, щегол. До места доведёшь и можешь валить.
  Парень надулся было, но наткнулся на мой взгляд и только головой мотнул - идём мол. Мы торопливо пошли по коридору. Около нашей двери я тормознул его:
  -Обожди минуту.
  Он пожал плечами, а я заглянул в светлицу. За столом, застеленым старой, но чистой скатертью, сидела сестра. Это она называет домашней работой: сидит, подперев щёку ладошкой и смотрит куда-то поверх учебника, в пальцах самописка играет. Она обернулась на скрип двери, вернувшись из своих мыслей и удивилась:
  -Ты чего?
  -Мне надо уйти ненадолго. Запри за мной. Если что - ужинай одна. Угу?
  -Угу.
  Она вернулась к своим урокам. Я закрыл дверь и молча мотнул головой парнишке: "Пойдём". На улице было хоть глаз коли. Тусклый свет окон общаг освещал только сугробы под этими окнами. Фонарей не было. Месяца сейчас нет. Хорошо хоть облака разошлись и звёздный свет худо-бедно отражался от плотного, промороженного снега. За большим угольным сараем в заборе была дыра, через которую можно было быстро попасть на территорию старого завода. Оборудование с него давно вывезли, всё более-менее путное тоже сняли. Остатки постепенно растаскивали молодые беженцы. Если сдать скупщикам утиля несколько старых железок, то можно купить что-нибудь мелкое. Или отложить. Железок становилось всё меньше, поэтому на них шла настоящая охота. Уже подтянулись мелкие ватаги, устраивающие иногда делёж "мест залегания". Я и раньше подозревал, что Ждан состоит в одном из "отрядов" сборщиков. Ну уж теперь точно удостоверюсь. Никонов вообще разозлится. Он обещал Милане присматривать за братом, а тот в разборки "старьёвщиков" впутался. Пока не подошёл Вторак, я "потрошил" паренька. Тот шмыгал носом и хмуро посматривал в сторону общаг..
  -Где именно они там?
  -Это.. За литейкой. Сарай там здоровый, искаменный..
  -Склад?
  -А я в сараях не разбираюсь. Может и склад.
  -Внутри они?
  -Угу. Там у "брусиловских" временное место сбора.
  -Вот как. Входов в склад сколько?
  -Хрен знает. Не считал.
   Огрызнулся парень. Я ласково ухмыльнулся:
  -Борзеешь, щегол. В репу захотел?
  -Чо сразу "в репу"?
   Насупился "щегол", однако обороты сбавил. Я ответил:
  -Для вежливости.
  -Да не знаю! Ворота точно есть. Около них всегда двое трутся, вроде охраны.
  -Понятно. Сколько их вообще?
  -Хрен зна... Это... Не знаю точно. Человек десять. Сам Брусил, четверо бойцов. Остальные на побегушках, работяги. Погрузить-разгрузить там, подтащить-оттащить. Муравьи..
  -Драндулет есть?
  -Брусила тачанка за сараем стоит. Они на ней железо людей привозят.
  -Ещё что?
  -Грузовозы. Два. Собранное увозят на них. Больше ничего не знаю. Меня внутрь не таскали, ещё перед литейкой по шее отвесили да и отпустили.
  -А Ждана почему с собой потащили?
   Парень хмуро молчал.
   -Язык проглотил?
   -Ну.. Это.. Он им должен.
   -Ого. Ладно, парень. Иди..
   Он нервно вздрогнул, поёжился и пошёл, сгорбившись. На улице морозило, а одет он был хреновато. Я окликнул его:
   -Эй, а чего же ты товарища бросил, с нами не идёшь?
   Парень остановился и не оборачиваясь, глухо ответил:
   -У Брусила бойцы зверские. А у меня мать и сестра вон в той общаге живут. Понимаешь?.
   -Понимаю. Иди.
   Да... Амурским приходится рано взрослеть. Парень по-своему прав. Ждан сам нарвался, а ватажники Брусила, хоть и местные, но жестоки и безжалостны. Тем более к беженцам, за которых никто не вступится. Подловят в отместку мать или сестру паренька, развлекутся, потом убьют или искалечат. Искать ватажников особо никто не будет. Уголовный приказ испишет гору бумаг и на том дело закончится. Были уже случаи. Мы же тут не подданые, мы почти что люди второго сорта, если разобраться. Да, есть много людей, близко к сердцу принявших нашу беду, но государственная чиновничья машина - штука громоздкая, тяжёлая и бездушная. Ничего не поделаешь.
   Быстрым шагом подошёл Вторак. Огляделся, полез за пазуху одновременно спросив:
   -Где этот проводник хренов?
   -Я его отпустил. Толку от него - ноль, только мешаться будет.
   -Ладно. Держи.
   В протянутую ладонь лёг прохладный увесистый пистоль. Войсковой образец, три с половиной линии. Я выщелкнул обойму, оттянул рамку затвора. Не заряжен, как и положено. Отпустил рамку, нажал спуск. Щёлкнул боёк. Я вставил обойму на место, снова оттянул рамку и отпустил. Затвор сыто клацнул, заперев в патроннике медный бочонок со смертью. Щелчок предохранителя. Готов. Никонов проделал те же действия с таким же пистолем. Оычно они лежали в захоронке, о которой знали только я, Светиславыч и Вторак. Достались нам эти пистоли почти случайно, от одного знакомого. Тот мутил что-то с преступными группами, промышлял в том числе торговлей оружием. Как-то он обратился к Светиславычу и попросил как бывшего военного посмотреть два пистоля и отремонтировать, если получится. Даже денег немного заплатил. Пока Дёмин ремонтировал "стволы", того знакомого грохнули в какой-то уголовной заварушке. Пистоли и четыре обоймы с патронами так и остались у нас. Вторак их упаковал и спрятал. На крайний случай.
   Я рассказал Никонову то, что узнал от парня. Решили, что пойдём не скрываясь. Подбираться к "часовым" по хрустящему снегу сложно, да мы и не на войне. Может разрешим дело без крови. Так и сделали. Пистоли отправились в карманы. Если что - можно будет прямо так стрельнуть. По землям завода деятками "старьёвщиков" были протоптаны тропинки. Если знать хотя бы направление, то не заблудишься. Самое большее - поплутаешь между корпусами. Мы нашли дорогу очень быстро. Да тут и идти-то совсем ничего. Даже замёрзнуть не успели, хотя мороз был минус пять нютонов примерно. Для сибирской зимы обычно, говорят. "Часовые" заметил нас, когда мы неторопливо вышли из-за ближайшего сугроба. Они топтались неподалёку от больших железных ворот склада. На видном месте. Ещё бы костёр развели. Хотя дымом пахнет. Я пригляделся. В глубине здания светилось пламя костра, а верхом ворот тянулся дымок. Греются, ёшки-матрёшки.
   -Кто такие?
   Совсем не гостеприимно рыкнул один из охранников, красноречиво засовывая руку за пазуху. Эффектно, но глупо. Если собираешься применять оружие, то обеспечь себе возможность быстро им воспользоваться. Он же пока "ствол" будет вытаскивать, Никонов его прямо через карман в решето превратит. Второй охранник поступил как и первый. Дураки с засунутыми за пазухи руками. Спорю, что скоростное извлечение оружия они не отрабатывали. Такие ребята обычно свято верят в свою врождённую крутость. Скорее всего при резком рывке пистоль зацепится за детали одежды и отнимет у хозяина драгоценную секунду-другую. Вторак медленно поднял левую руку:
   -Нам Брусил нужен. На счёт парнишки потрещать. Мы его родственники.
   -Вали отсюда, родственник.
   Так я и знал. Никонов расстроено протянул:
   -Ну ёлки-палки..
   Охранники так и не вытащили оружия. Это нам на руку. В отличие от них мы отрабатывали быстрое извлечение пистолей из карманов тёплых курток. В результате грубый охранник и его товарищ оказались на прицеле двух стволов. Самодовольные улыбки съехали с их лиц. Никонов легонько качнул пистолем:
   -Медленно достаёте оружие и медленно кладёте его на снег..
  Охранники перекосили рожи. Ну как же - не пойми-кто оказался круче настоящих ватажников. Вторак спокойно задал вопрос:
  -Есть желающие погибнуть ради атамана? Кто хочет стать героем?
  Желающих не нашлось. Не та натура у охранничков, чтобы грудью от пули заслонять. За это денег не заплатят. Да если и заплатят... За Калиновым мостом деньги не нужны. Поэтому они, морщась и злобно сверкая глазами, медленно достали "стволы" и положили их на утоптанный снег. Отошли по приказу Никонова. Я подобрал пистоли, сунув их в карманы. Теперь мы держали парочку на прицеле.
  -Вперёд, орлы! Надеюсь вам не придёт в головы мысль бросаться вперёд с криками "Стреляйте, братцы!" ?..
  Усмехнулся Никонов. Я тоже улыбнулся. В здании бывшего склада было немного теплее чем на улице, хотя скорее всего так только казалось. По сторонам лежали кучи ржавого хлама. Ближе к дальней стене горел большой костёр. Около него расположилось девять человек. Четверо сидели особняком, держали в руках курящиеся парком железные кружки. Это, верно, работники. Сортируют и складируют металл. Ещё один тоже сидел особняком. Нахохлившаяся фигура зябко куталась в армяк и очень знакомо шмыгала носом. Это Ждан, нет сомнений. Вроде не связан. Ну да, бежать-то некуда. Ещё трое были похожи на уличных охранников. Такие же самонадянно-крутые. Они громко хвастались друг перед другом своими достижениями в деле "обрабатывания" трактирных шлюх - где, когда и скольких за один "заход". Само собой безбожно врали при этом, но их враньё не смущало. Наоборот, чем более на грани правдоподобности удавалось соврать, тем считалось круче. Ну такое вот развлечение пополам с самоутверждением. Представляю что там напридумывал Ждан: в его возрасте легко верится в чужие половые подвиги. А вот и главарь, грузный мужик в меховой шубе и щегольском лисьем треухе. Дорогая одежда нелепо выделялась в обстановке старого склада. У мужика было широкое, круглое лице. На вид он определённо был потомком коренных сибирцев с их желтовато-смуглой кожей и раскосыми глазами. Мужик сидел в удобном конторском кресле, таком же нелепом среди металлолома и серого искамня, как и его шуба с шапкой. Как только наши "провожатые" выступили в световой круг костра, сразу прекратились завиральные разговоры и повисла изумленная тишина. Атаман словно очнулся от своих раздумий и удивлённо спросил:
  -Вы чего тут? Кто ворота стережёт?
  Голос у него оказался неожиданно высоким. Я стоял позади охранников в паре саженей и они это чувствовали. Поэтому с ответом не спешили. Зато ответил Вторак. Он выступил из тени так, чтобы между тройкой хвастунов и им оказались двое незадачливых привратников и спокойно сказал:
  -Да не волнуйся, Брусил. Никуда ворота не убегут - чего их сторожить?
  Мужик в треухе быстро справился с неожиданностью и снова спросил, уже у Вторака:
  -А ты кто такой? Чего надо?
  -Что тебе в имени моём?
  Вопросом на вопрос ответил Вторак и улыбнулся. Троица "половых великанов" полезла было за пазухи, но Никонов покачал головой:
  -Не шебутитесь, ребята. Вы на прицеле. Жаль будет ваши хорошие кафтаны - кровь плохо отстирывается.
   Как водится, они не поверили на слово и продолжили совать руки под полы. Грохнул выстрел, пуля выбила фонтан пыли и искаменной крошки неподалёку от их ног и с протяжным визгом отскочила куда-то в темноту. Под потолком металось эхо выстрела. Уши немного заложило, но слышимость осталась терпимая. Армейский пистоль бахает мягко. Все замерли, взгляды троицы направились в мою сторону, но меня они не разглядели. Я оставался в густой тени укладки старых труб, а они до этого смотрели в сторону костра. Вторак всё-таки решил представиться:
   -Я друг семьи вон того паренька.
   Брусил уже освоился. Он медленно сложил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Понял, что мы не убивать пришли. Дураки атаманами не становятся. Брусил мотнул головой в сторону троицы сластолюбцев:
   -Эй, спокойно. Держите руки на виду.
   И уже Никонову:
   -Понятно. Забрать наверное хочешь?
   -Хочу.
   -Парень мне деньги должен. Возместишь - забирай его.
   -Деньги? Он?
   -Ага. Я за ним не бегал. Это он пришел ко мне и попросил денег в долг. Я назвал условия, он согласился. Всё по-честному, земляк.
   -Я тебе не земляк. И много занял?
   -Десять червонцев. Брал на две недели. Срок вышел, деньги он не вернул. Пусть отрабатывает. Плюс маржа.
   -Сколько?
   -Полтора десятка червонцев. Сумма грошовая, но важен порядок. Если никто не будет отдавать долги, то что будет в мире твориться? Короче - пятнадцать червонцев и можешь забирать щенка.
   -А если мы уйдём просто так?
   -Ну.. Насколько знаю - у паренька сестрёнка есть. Милая девчонка, говорят. Жаль, что калека. И дядя есть. Будет нехорошо, если с ними что-то произойдет.
   Никонов стоял ко мне почти спиной, поэтому выражение его лица я не видел. Угроза прозвучала почти извинительным тоном, однако не надо было расчитывать на доброту атамана. Это мы сейчас их смогли врасплох застать. А потом они соберутся всей ватагой и наверняка осуществят угрозу атамана. Тем временем Никонов продолжил:
   -Хорошо. Мы вернем долг. Завтра.
   -Лады. Но сопляк останется с нами. Принесёшь деньги - заберешь его. Не то чтобы я тебе не верил, однако что скажут люди?
   -Я понял. Мы уходим.
   Вторак сказал это громче, специально для меня. Коротко кивнул присутствующим, развернулся и пошел в темноту. Я прикрывал его. На границе света Вторак остановился, достал пистоли охранников. Разрядил оба, положил на снег, обоймы оставил себе и сказал:
  -Мне чужого не надо. Патроны потом верну.
   Убедившись, что ватажники не собираются нас немедленно преследовать, я тоже поспешил убраться на улицу. Мы шли хрустя снегом мимо коробок бывших цехов и молчали. Пришли прямо в комнату Дёмина, не пряча оружие в захоронку. Светиславыч ходил из угла в угол, тем более что и ходить было не далеко - четыре шага туда, четыре шага обратно.
   -Ну? Где этот паршивец?
   Зло спросил Дёмин, побледнев. За злостью чувствовалась тень испуга. Никонов расстегнул армяк и устало сел на табурет у стола:
   -У Брусила он. Завтра заберём.
   -Да как он к нему попал?!
   Удивился Светиславыч. Вторак потёр лицо ладонью и ответил:
   -Ничего необычного. Денег занял, а вернуть не смог.
   -Что?!
   Ещё больше удивился Светиславыч, потом разразился крепкими словами в адрес незадачливого заёмщика. Когда первая волна гнева схлынула, он сел на заправленную шерстяным одеялом кровать и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
   -Но зачем ему занимать деньги у главаря? Кстати, сколько он там нахомутал?
   -Пятнадцать червонцев.
   -И это сейчас, когда каждый рубль на счету...
   Расстроился Светиславыч. Мне было неприятно смотреть, как человек, мужественно державшийся в условиях вторжения, сейчас казался раздавленным обстоятельствами. Конечно, на него навалилась ответственность за детей, но главное, что на него давило - невозможность скорого излечения Миланы. Да еще и возможность того, что она останется калекой на всю жизнь...
   -Вот завтра и спросим его - нафиг ему такие деньги и как он их собирался отдавать.
   Сказал Никонов. Помолчал и добавил:
   -Не беспокойся, Светиславыч. Деньги я за него отдам. Ты, главное, Милане не рассказывай. Ладно?
  -Хорошо.
  Выдохнул Дёмин глухо. Я тоже подал голос:
  -Пора парню свободы-то поубавить. Пусть больше учится, чтобы времени на всякую фигню не оставалось. Иначе съедет на кривую дорожку.
  -Ты прав, Вова.
  Ответил Дёмин...
  -Я всё о Милане беспокоился, а за Жданом не смотрел.
  -Да мы тоже хороши.
  Разговор сам собой затух. Мы разошлись по своим каморкам. Дверь была заперта и пришлось стучать. Из-за неё послышался тихий голос:
  -Кто там?
  -Открывай, медведь пришёл.
  Звякнул крючок. Пароль сработал. Дарина, закутанная в одеяло, зябко переступала босыми ногами по холодному полу и сонно щурилась. Я беззлобно цыкнул на неё, чтобы не шлёпала тут босиком и валила дальше спать. Она буркнула, что, мол, ужин там под накрывашкой, и скрылась за отгородкой. Утром за мной зашёл Вторак и мы пошли на завод, не особо и скрываясь. Про дыру в заборе знали даже малые дети. По дороге я спросил:
  -Откуда деньги-то?
  -Откладывал. Подрабатывал. Хотел Миле подарок купить.
  -Понятно. Я бы тоже добавил, но сам знаешь...
  -Да не задумывайся. Тебе девчонку ещё поднимать.
  -Скажи, Вторак.. Если мы не найдём денег на лечение.. Ты...
  -Я всё равно женюсь на Милане. Не обсуждается, друг.
  -Ясно. А она хоть согласна?
  -Да. Я пока Дёмину не говорил, всё-таки ей ещё семнадцати нет.
  -Успеете ещё его порадовать. И денег на лечение найдём.
  -Ага. Только где?
  -Хороший вопрос.
  За этим разговором мы дошли до нужного места. На этот раз у ворот стояла другая пара "бойцов". Они напряглись при виде приближающихся людей, но потом, узнав Никонова, чуть расслабились. Он приостановился возле ворот:
  -Мы за парнем. Деньги принесли.
  -Проходите.
  "Боец" мотнул головой по направлению склада. Мы вошли внутрь. У дальней стены всё так же горел костёр. Вокруг него стояли остальные ватажники с кружками. Видимо у них как раз был завтрак. На нас обернулись, но за оружием за пазуху никто не полез. Брусил опять сидел в своём конторском кресле и курил длинную трубку. Я огляделся. Ждана нигде не было видно. Никонов вынул из кармана куртки тонкую пачку бумажных денег: пятнадцать десятигривенников.
  -Вот деньги, Брусил. Как и обещал. Где парнишка?
  -Деньги - это хорошо. Гривнами? Ну, мне всё равно. А сопляк ваш жив и здоров. Металл грузит. Отрабатывает своё содержание.
  Ухмыльнулся атаман. Он пролистнул пачку, небрежно сунул в карман.
  -Деньги заплачены.
  Сухо напомнил Вторак. Брусил издевательски поднял руки:
  -Ладно, ладно. Эй, кто-нибудь - приведите молокососа.
  Самый молодой из ватажников прямо с кружкой пошёл куда-то в бок, за укладки ржавых труб. Атаман тем временем опустил руки и снова взялся за отложенную трубку. Выпустив струю дыма, он вдруг сказал:
  -Хотите заработать, парни?
  -Чего?
  Переспросил Никонов. Я прислушался. Работа? Брусил снова затянулся и снова дымнул:
  -Я тут справки навёл. Вы - парни резкие, воевали вроде. Деньги вам нужны.. Ах да, сетрёнка сопляка.. Тем более...
  Атаман ещё раз сделал серию затяжек-выдохов. Никонов вставил:
  -Деньги нужны. Ты прав.
  -Есть у меня работёнка для таких как вы. Интересно?
  -Допустим. Откуда ты знаешь, что нам можно доверять?
  -Слухами земля полнится. Вы, амурцы, здесь не так давно и доносчиков в УГРО среди вас нет. Почти. А то, что вам деньги нужны - и так понятно.
  -И что за работа? Мы не убийцы и не грабители.
  -Боги с тобой! Какие убийства, какие грабежи?! Брусил - уважаемый делец.
  -Что же тогда?
  -Машины с металлом перегонять в соседний уезд.
  -Хм. В чём подвох?
  -А ты не прост, амурец. По дороге могут возникнуть трудности с соперниками.
  -Понятно. Сколько заплатишь?
  -По десять червонцев на брата за ходку.
  -Подумаем.
  -Подумайте. Где меня найти - знаете.
  Тем временем ватажник с кружкой привёл Ждана. Тот шёл насупившись, словно не хотел уходить. Я даже понимал - почему. Крупного разговора пареньку не избежать. Но здесь и сейчас всё прошло тихо и спокойно. Только Брусил сказал Ждану, пыхнув трубкой:
  -Свободен. Твой долг вернули.. И не приходи больше.
  Парень ничего не ответил. Он сгорбившись прошёл мимо меня, Никонов проводил его взглядом пошёл было следом, но задержался:
  -Ах да!
  Достал из-за пазухи две обоймы, положил на одну из ржавых толстых труб:
  -Я же обещал вернуть...
   На улице мягко светило Ярило, едва поднявшись над кругозором. Народа на улице не было. Дети в гимназии, взрослые на работе или дома. Я шагал по хрустящему снегу, глядя себе под ноги. По дороге в общагу все молчали. Я - потому что не считал себя в праве читать нравоучения юнцу первей человека, который заменяет ему родителей. Вторак, по-видимому, молчал из тех же соображений, да ещё и из-за чувства вины - ведь он обещал Милане приглядывать за братом. Ещё понятней было молчание Ждана. Первым в каморку вошёл Никонов, потом Ждан, а следом, словно надзиратель - я. Сразу стало тесно, пока все раздевались. Дёмин сидел у окна на табурете и молчал. Даже смотрел в сторону. Вторак сел на кровать, а я остался у входной двери подпирать косяк. Ждан стоял посреди тесной комнатушки и не смел поднять глаза на Светиславыча. А тот, не глядя на парня, спросил:
  -Ну, рассказывай.
  -Что рассказывать?
  -Зачем деньги занимал?
  Ждан помолчал, а потом сказал, что за десять золотых он хотел купить настоящий армейский металлоискатель. Никонов подал голос:
  -И кто же торгует "настоящими" армейскими аппаратами?
  -У бригады Рыжего такой есть. Он обещал ещё один достать.
  -Так ты купил искатель или не купил?
  -Купил.
  Вздохнул Ждан. Дёмин спросил, так же не глядя на парня:
  -А с чего отдавать хотел?
  -Металл найденный продавать. Мне рассказывали, что в одном из цехов есть под полом старое хранилище болванок. Типа когда завод закрывали, то про них забыли. Только чтобы хранилище найти - хороший металлоискатель нужен. Я немного не успел найти болванки..
  -Боги, какая глупость...
   Прошептал Дёмин. Он повернулся к Ждану, вскочил на ноги и неожиданно жестко, требовательно спросил его:
  -Зачем ты захотел найти эти болванки?! Лёгких денег захотелось? Отвечай!
  Ждан наконец-то поднял взгляд на Светиславыча:
  -Я хотел.. Хотел Милане лечение оплатить!
  Дёмин сверкнул глазами и мне показалось, что он сейчас ударит парня. Я даже напрягся в попытке сделать движение для перехвата. Однако Светиславыч словно потух, опустился на свой табурет:
  -Олух. Неужели ты поверил в то, что при закрытии завода могли забыть о куче сырья стоимостью под тысячу червонцев? Да ещё с ватагой Брусила связался. Даже если бы вдруг и отыскалось то хранилище.. Брусил бы первый тебя закопал прямо на земле завода.
  Ждан молчал.
  -А если бы тебя за жалкие сто гривен калекой сделали? Что бы я Милане сказал? А? Может ей надо было сказать - Мила, твой брат захотел срубить деньжат по-крупному, но кое-что не получилось и он теперь батрачит на Брусила за кусок чёрствой лепёшки?
  Ответом ему было отчаянное молчание.
  -В общем так, друг ты наш ситный. Теперь только учёба. По выходным будешь в лавке у Супруна подрабатывать.
  -Зачем?
  -Зачем?! Он ещё и спрашивает! А возвращать деньги Втораку ты что - не думаешь?
  Ждан покосился на Никонова и вздохнул.
  -И это. Пока не забыл. Искатель принесёшь домой. Понял?
  -Угу.
  -Не слышу.
  -Да! Понял!
  -Всё. Садись, ешь - потом за учебники. Не дай тебе Боги закончить учебный год ниже семи.
  Ждан снова вздохнул, на этот раз тяжелее. Он был на год младше сестры и учиться ему было ещё два года. При наибольшей гимназической оценке "десять" он редко по итогам года набирал среднюю оценку больше пяти. Я даже посочувствовал парню. Неожиданно поднялся Вторак и спросил у Дёмина:
  -Светиславыч, можно я его на минутку заберу? Поговорим как будущие родственники?
  -Валяй.
  Вторак приобнял побледневшего Ждана и спокойно, с улыбкой повлёк его к двери:
  -Пошли поболтаем, братец.
  Они скрылись за дверью, а Дёмин вдруг словно опомнился:
  -Вова, чего он сказал? "Будущие родственники"?
  -Ага. Светиславыч, на будущий год придётся тебе отдавать Милану замуж.
  -Но.. Это.. А как же..
  -Я сам случайно узнал. Милана согласна. Дождутся её семнадцатилетия и поженятся. Любовь у них, господин есаул.
  -Вот оно как.
  -Угу. Только ты не говори, что я тебе проболтался.
  -Ладно. А если с операцией не получится?
  -А свадьба всё равно будет. Это не обсуждается.
  -Слава Богам. Хоть в этом девочке повезло. Принесу жертву Ладе за их счастье.
  Дёмин немного повеселел. Я же подумал, что по-доброму завидую Втораку. У него есть любимая и цель в жизни. Парни вернулись. Никонов всё так же улыбался, а парень тёр ухо. Можно было только догадываться о предмете и способах разговора. Вторак взъерошил волосы парня и приветливо сообщил:
  -Вот и поговорили. Человек всё осознал и обещал не подвести. Сетиславыч, ежели что - ты мне шепни.
  Все, кроме Ждана, улыбнулись. Потом Никонов вполголоса позвал меня:
  -Пошли на улицу. Надо поговорить.
  -Надеюсь - не как с парнем?
  Отозвался я, снимая с вешалки армяк. Никонов хохотнул:
  -Посмотрим!
  Мы отошли от общаги в сторонку, укрывшись в тени угольного сарая. Хоть и не было вокруг никого, но мы решили не давать повода для сплетен случайным наблюдателям из окон. Никонов заглянул в сарай - нет ли там кого, и уставился на меня:
  -Ну? Решил чего-нибудь на счёт предложения Брусила?
  -Да хрен его знает. Мутно как-то.
  -Может согласимся? Двадцать червонцев за ходку на двоих. Если хотя бы четыре ходки в месяц делать, то за.. М.. За шесть с небольшим месяцев мы заработаем пятьсот золотых. И в сроки врачей уложимся. Решай.
  -Наверняка это опасно. Я не трус, но моя шкура мне дорога как память. Да и Милана с Дариной вряд ли обрадуются если что...
  -Где мы еще такие деньги заработаем? В Велесославле и местные-то работяги зарплату двадцать червонцев в месяц за счастье считают. Что уж говорить о нас, беженцах.
  -Ну не знаю. Так-то оно так.
  -Вова, я ради Миланы на очень многое готов. Я бы и один взялся, но не потяну один.
  -Дай хоть мне поупираться. Я ведь Милане по смертный костёр обязан, так что.. Пошли?
  -Пошли.
  Мы преодолели пролом и по известной уже тропинке пошагали к складу Брусила. Окликнул Никонова:
  -Я думаю, что нашим не будем рассказывать?
  -Не будем. Придумаем что-нибудь.
  У ворот нас встретили как почти своих. Брусил прохаживался вдоль укладок и по-хозяйски их осматривал. Мы с Токаревым поджидали атамана у начала. Он барственно ступал мягкими унтами и выражение круглого лица было соответственное. Никонов приветственно кивнул:
  -Добрый день. Ты вчера про работу говорил?
  -И вам здравствовать. Что, дозрели?
  Он усмехнулся, но, видя готовность амурца ответить резкостью, примирительно вынул руки из глубоких карманов шубы:
  -Ладно, ладно. Извините, мужики. Я знаю, что всегда надо давать другим возможность сохранить лицо. Так вы согласны?
   Никонов независимо сцепил руки за спиной:
   -Допустим. В чём будет состоять наша работа?
   -Всё просто. Будете перегонять в соседний уезд грузовозы с металлоломом. Пригонять машины обратно. Сложность в том, что могут подловить мои соперники. Попытаться подловить. Но вы же не робкого десятка, верно?
   -Верно.
   -С вами будут ездить мои ребята, для страховки. Они же и со стражей договорятся если что. Ваше дело - крутить руль и привозить груз в целости и сохранности.
   -А что ж местных работяг не наймёшь?
   -Так ведь опасность. Сами понимаете, налоги там, разрешения. Металл безналоговый. Ежели местных прихватят на таком, то уж сразу годика на три в каталажку приземлят. За такие гроши не больно-то кто хочет сесть. А вы не местные, вам выбирать не приходится. Верно? Если и возьмут вас, так скажете что знать ничего не знали и ведать не ведали, хотели подзаработать, близких накормить и всё такое. Присяжные любят душещипательные истории и вам много не дадут. Доходит?
   -Угу. Пользуешься нашим положением?
   -Пользуюсь, амурец. И честно об этом говорю. Тебе нужна работа без крючкотворства и с не самой плохой зарплатой. Мне нужны смелые, готовые немного поиграть с опасностью люди. Это взаимовыгодное сотрудничество.
   -Ты говоришь как политик.
   Брусил закатился повизгивающим смехом и долго не мог успокоиться. Потом сообщил:
   -Не, я не настолько жулик. Ну так что?
   -Мы согласны. Когда приступать?
   -О! Быстрые вы, амурцы. Приходите сюда послезавтра к восьми часам утра.
   -Стволы свои брать или предприятие служебными обеспечит?
   Брусил снова тонко заржал, вытирая слезинки по углам глаз:
   -А в союз ремесленников не хочешь вступить?
   Никонов вежливо улыбнулся. Атаман отдышался и серьёзно продолжил:
   -Дело ваше. Можем обеспечить.
   -Ага, а на них по десять мертвяков будет числиться. Благодарствуй, мы со своим инструментом.
   -Вольные художники. Понимаю. А-ха-ха-ха!!
   Снова захохотал Брусил и пошёл прочь. Мы с Токаревым переглянулись и отправились восвояси. Впереди было почти два дня вынужденного безделья. Я обдумывал разные возможности для дальнейшей жизни. Мне хотелось чего-то достичь, заниматься чем-нибудь интересным. С другой стороны мне хотелось спокойствия и тепла. Я смутно мечтал о будущей семье, жене, детях. Но всё это перекрывала неуверенность и страх будущего. Жизнь отучила меня от мыслей о хорошем. На любую мечту у меня сразу возникали вопросы "а что если?.." Что если не удастся обучиться хорошему ремеслу? Что если не повезёт выбрать хорошую жену? Десятки "если?" возникали по мере того, как я думал о жизни. В конце-концов запретил себе думать об этом до того момента, когда соберём деньги для лечения Миланы.
   Это утро было таким же, как и многие до того. Ярило нехотя поднималось над кругозором, продираясь через красную зарю и словно подумывая о том, чтобы нырнуть обратно под одеяло далёких облаков. С ночи морозило, я оценил холод примерно в минус шесть-шесть с половиной нютонов. Но на взгляд местных это был не мороз, а обычная зимняя погода. Мороз в этих краях начинался после минус десяти. В коробке склада так же горел большой костёр, вокруг которого грелись все незанятые в работах с ломом. Брусил опять был тут. Я даже подумал: "-живёт он здесь что-ли? ". Атаман заметил нас, вступивших световой круг костра, и ухмыльнулся:
  -На работу как на праздник! Так ведь должны думать полезные члены общества?
  Все тоже заухмылялись, только мы остались серьёзны. Брусил перестал лыбиться:
  -С вами поедут вон они - указал атаман на двоих детинушек в тёплых кафтанах и меховых шапках - Мельник и Гвоздь. Если что, так они разберутся, ваше дело рулить. Делайте как они скажут. На месте назначения из кэбов не выходить. В случае каких трудностей, стрельбы или прочего - не вмешиваться, разве что пугнуть. Понятно?
  -Понятно
  Ответил Никонов за нас обоих. Брусил посмотрел на наручные часы, блеснувшие в свете костра:
  -Сейчас догрузят и поедете.
  -Брусил, а если стража? Удостоверения, грамоты спросят? У нас ведь словенских удостоверений нет.
  -Да кому вы нужны? Я же сказал - парни разберутся. Там все по маршруту прикормленные. Всё, идите машины принимать.
   Мы кивнули и пошли вслед за своими "напарникам". За стеной склада, у подсобных ворот, стояли два грузовоза. Оба они были одинаковые - тёмно-зелёная краска, полный привод, кузова затянуты серой парусиной. Приплюснутые кэбы выдавались вперёд, из-под крышек моторных отсеков позади кэбов тихонько поднимался лёгкий пар - двигатели недавно прогревались. Выглядели четырёхосные грузовозы внушительно. Я вспомнил, что каждый из них может везти около тысячи пудов, не меньше. Грузовозов я во время службы в амурской армии насмотрелся. И двух- и трёх- и четырёхосные были. На таких вот, как эти, установки ракетомётные стояли. Водить я такие грузовозы тоже умел. В учебке был раздел вождения колёсной техники, так что врасплох меня грузовозы не застали. Никонов тоже удивлённым или встревоженным не выглядел. Он только толкнул меня в бок локтем:
   -Какой выбираешь?
   -Левый.
   Без колебаний сказал я и пошёл к машине. Мне было всё равно. Забравшись в кэб, я окинул взглядом приборную доску. Как и думал, машина была не из новых, как раз тех моделей, на которых мне приходилось ездить в учебке. Я включил электропитание, посмотрел на приборы. Все стрелки были в рабочих пределах, кроме указателя давления масла в двигателе. Повернул флажок пускача, запустил движок. Стрелка давления заняла правильное положение.
  -Неплохо.
  Сказал я сам себе и посмотрел налево. В кэбе соседнего грузовика сидел Вторак и тоже рассматривал приборы. Открылась правая дверца, впустив внутрь вместе с рокотом двигателя и моего "напарника". Молодой плечистый мужик чуть старше меня захлопнул дверцу, угнездился на сиденье и стащил шапку. Я вспомнил как его зовут. Вернее как его кличка - "Мельник". Даже природу клички можно было понять сразу, потому что волосы мужика были очень светлые, почти седые. Мельник бросил дорогую меховую шапку на сиденье между нами, глянул в лобовое стекло и повернулся ко мне:
  -Вторым поедешь. Я - Мельник. Тебя как звать?
  Я помедлил и неожиданно для себя ответил:
  -Санчес.
  -Ничо себе имечко. А, это кликуха такая?
  -Угу.
  -Тогда обычно. Куришь?
  -Нет.
  -Эт хорошо, я тоже не курю. Зараза какая-то.. Поехали, блин горелый.
  -Минуту. Дадим той машине развернуться. А то на этих драндулетах кантоваться...
  -Главное - не отстань. Сейчас от города отъедем и я покемарю. Лады? С этими дежурствами не выспишься толком.
   Я понял, что Мельник - мужик разговорчивый. Когда грузовоз Никонова развернулся и медленно стал выруливать со двора, я тоже развернулся и поехал следом. Машина, загруженная металлоломом, шла мягко, но тяжеловато. Я держался саженях в пятнадцати за машиной Никонова и примечал путь. Попетляв по пригородам пара грузовозов вышла на не очень приметную дорогу, которая уходила куда-то в перелески. Мельник повозился, устраиваясь поудобнее, и сообщил:
  -Теперь дуй за передней машиной. Я подремлю. Если что - сразу буди.
  -Ага.
   Грузовоз мягко качнулся на съезде с тракта и нырнул в прогал между большими елями. Чем хороши четыре оси - плавность хода хорошая. Мельник быстро начал похрапывать, я сосредоточенно рулил по следу Никоновского грузовоза. С непривычки приходилось каждый раз вспоминать порядок переключения скоростей и следить за размерами, потому что машина была довольно длинной и туповатой в поворотах. Из-за этого я всю дорогу ни о чём сложном не думал. Просто старался запомнить путь. Дорога сначала петляла по перелескам, потом пошла по краю широченного луга, а потом нырнула в густой лес. Что интересно - в лесу дорога была хорошая, укатанная. Видно, что по ней часто ездили. Подтверждением этому были два встречных лесовоза, с которыми пришлось осторожно разъезжаться бортами. Как-то неожиданно лес кончился и мы снова выехали в поля. Как оказалось, дорога была насыпью, просто в лесу это было незаметно. Мы обогнули пару деревень, одно крупное селение и небольшой городок. Я приноровился к грузовозу и внимательней осматривался. Всё вокруг утопало в снегу. На деревьях серебрел иней. В лучах Ярила ветви и кроны искрились, словно усыпанные самоцветами. Было вокруг красиво и умиротворяюще. Я бы любовался, если бы забыл, что везу незаконный груз. Хоть Брусил и говорил, что всё отлажено, но я ему не очень верил. Однако мы въехали в город "Шехонь" и никто нас не останавливал. Дружинников нигде не было видно, да и помянутые атаманом соперники не появились. Слава Богам.
   Мельник проснулся ещё до селения и теперь смотрел в боковое окно, позёвывая и потягиваясь. Мы проехали окраиной и упёрлись в высокий забор с крепкими воротами. Мельник натянул шапку, буркнул:
   -Сиди тут.
   И выбрался наружу, протопал куда-то вперёд. Я не глушил мотор, любуясь на корму грузовоза впереди и заборы по сторонам. Через некоторое время мы продолжили движение. Въехав в ворота, оказались на промышленной площадке, напоминающей тот заброшеный завод с которого приехали. На округе так же лежала печать заброшенности. Кучи железного лома там и сям говорили о том, что здесь было что-то похожее на накопитель. Не послали же нас перевозить железки со свалки на свалку? Что интересно - почему столько брошеных заводов? Светиславыч как-то говорил, что им на замену построены новые современные производства, а на разборку старых просто жалко средств. Поэтому владельцы списанных предприятий отдают их по-тихому на откуп местному населению и оно прекрасно справляется с разбором строений и остатков оборудования. Потом, когда от заводов остаются только полуразобранные коробки, компании-владельцы быстро проводят остаточные работы. Всем хорошо. Государство смотрит сквозь пальцы. Конечно, так происходит не везде и не всегда. В основном - с небольшими и обветшалыми заводами. Большие предприятия никто не разбирает, их перестраивают и переоснащают. Появились несколько личностей в шубах, посовещались с нашими сопровождющими. Потом один из шубоносцев знаками показал куда подогнать грузовозы и вся кампашка удалилась, прихватив с собой Мельника и Гвоздя. Мы, помня наказ, из кабин не выходили. Время было обеденное, но сзади загремели грузчики, кантуя ржавые железки в кузове. Я достал из карманов небольшой перекус - хлеб и варёные яйца. Наскоро поел, запил всё водичкой из бутылки, лежавшей в ящике приборной доски и стал ждать. Смотреть вокруг, кроме как на кучи ржавья, было не на что. Я откинулся на спинку сиденья, потянулся и закрыл глаза. Плечи ломило с непривычки, но было легче, чем ожидал. В кузове гремели железками грузчики, я задремал под этот лязг и толчки. Очнулся от наступившей тишины. Гром и лязг прекратились. Мимо кабины несколько рабочих прокатили тележку с кислородными ёмкостями. Через некоторое время послышалась возня в кузове и я догадался, что ёмкости загрузили ко мне. Пришёл Мельник в распахнутой куртке, сел на своё место сбоку и приказал ехать. Никоновский грузовоз снова пошёл первым, мы следом. Мельник был в хорошем настроении. От него слегка пахло водкой, совсем чуть-чуть, но он спросил:
   -Запах чуется?
   -Немножко.
   -Тля. Ну ладно, может до вечера выйдет.
   Я молча пожал плечами, на самом деле мне было похрену - пахнет или нет от него спиртным. А Мельник вздохнул:
   -Уломали всё-таки выпить. Одну рюмочку. Брусил ругается, когда на работе выпиваем. Говорит - дома хошь залейтесь, а при мне не сметь. Ну а чо от одной рюмки будет-то?. А ты как на счёт этого дела?
   Подмигнул он. Я снова пожал плечами:
   -Не очень.
   -Чо так?
   -Голова кружится. Взрывом приложило как-то.
   -Ах да, ты ж с войны.. Ну а с бабами как? Работает прибор? Или тоже взрывом повредило?
   Заржал Мельник. Я и не подумал обижаться на тупые шуточки ватажника:
   -Прибор работает - дай Велес каждому.
   -Ну, хорошо тогда! Хрен с ней, с головой. Лишь бы стоял.
   Он заржал пуще прежнего, а я усмехнулся: для таких как он головка важней головы. Мельник принялся рассказывать похабные шуточки, перемежая их рассказами о своих половых подвигах. Это такие как я сомнениями да вопросами мучаются, а у него цель в жизни проста и понятна - отпежить побольше шлюх. Похоже, что мужик этим и живёт. В конце-концов Мельник затих и задремал, избавив меня от своих дурацких россказней. Всё равно услышанное надо делить на два, а то и на три. Ярило, и так висевшее невысоко, потихоньку клонилось к закату. В лесу пришлось включить фары. Мне было тревожно, но всё обошлось. Мы добрались до Велесославля без приключений. Загнали машины в огороженную стоянку, заглушили. Воду сливать было не надо, в охладителях залита "незамерзайка". Тем более хорошо. Мельник проморгался, на улице потёр лицо снегом. Как огурец. Подошли Гвоздь с Никоновым. "Старшой" мотнул головой:
   -Айда за расчётом, амурцы.
   Уговаривать нас не было нужды. Брусил как всегда сидел возле костра в своём конторском кресле и курил трубку. Спросил безмятежно:
   -Хорошо съездили?
   Гвоздь передал ему сундучок, привезённый из Шехони, коротко отчитался:
   -Обычно. Без трудностей.
   -Хорошо.
   Атаман открыл сундучок, держа его крышкой к нам, достал из него две пачки бумажных денег, протянул нам:
   -Вот, как договаривались. По десять червонцев. Звиняйте, золотом не даю.
   Мы пересчитали каждый свою пачку. Всё верно. Десять бумажек по десять гривен. Никонов спрятал жиденькую пачку за пазуху и спросил:
   -Когда следующая ходка?
   -Ха-ха-ха! Понравилось? Как загрузят. Дня через два-три-четыре. Вас найдут, не беспокойтесь, амурцы.
   На том и распрощались. Мы отправились домой и не сговариваясь пошли к Светиславычу. Он сидел на одной из кроватей и читал "Союзные известия", а за столом сидел Ждан и "грыз гранит науки". Крошки гранита в виде тетрадей и учебников усеяли почти весь стол. Парень так сосредоточился, что когда мы вошли, он только бросил на нас один взгляд и продолжил писать на листке, беззвучно шевеля губами. Во его загрузило-то! Дёмин отложил ежеседмичную газету и вопросительно посмотрел на нас. Я не выдержал и расплылся в улыбке:
   -Всё хорошо, господин есаул.
   Он тоже позволил себе улыбнуться, а когда я достал из-за пазухи пачечку десятигрвенников и положил её на кровать рядом с ним, со словами:
   -Это отложи Милане.
   ... То он побледнел. Я пожал плечами и, скрывая неловкость, отошел к двери. Никонов добавил свои деньги без слов, кивнув Дёмину и оторвавшемуся от гранита науки Ждану. Ну, начало положено. Я решил все деньги от этой работы отдавать Дёмину, для жизни мне и Дарине пока пособия хватит. Спать хотелось отчаянно и я вырубился как только добрался до своей каморки, даже есть не стал. Дарина заперла за мной, укрыла одеялом, дальше не помню. Через два дня мы снова ездили в Шехонь. Потом через три дня снова ездили. В итоге у Светиславыча в тайнике лежало уже шестьдесят червонцев. Оставалось заработать ещё четыреста двадцать. После третей поездки я подумал, что давно не навещал Милану. Это Вторак бывал у неё каждый день, когда мы не ездили с грузом. Я же не находил в себе смелости захаживать к девушке так часто. Всё-таки она мне нравилась и я чувствовал мелкие уколы глупой ревности, хотя ни о какой влюблённости и речи не шло. Мы действительно подружились и я ревновал не как мужчина, а как друг. Просто я опасался переусердствовать в дружбе и...
   Больница в Велесославле была одной из лучших в округе. Для уездного города она была чудом, а для городских властей - источником постоянных забот. Местные говорили, что велесославская больница отпускает градоначальникам все грехи навроде не самых лучших дорог или постоянной нехватки жилья. Даже в Малахите, который был поближе к столице Сибирского княжества, больница была не намного лучше. А ведь Малахит считался зажиточней и благополучней Велесославля. Больница стояла посреди большой рукотворной рощи. Сейчас и деревья, и здания были присыпаны снегом и приукрашены инеем. Больницы блистала белой краской снаружи и внутри. Полы, стены - всё выложено белой плиткой. Широкие лестницы из гранитных брусков. Высокие окна. Милана жила не основном здании, а во второстепенном. Здесь содержали тех, кто вынужден подолгу находиться под присмотром врачей. Ухаживали за больными обычные милосердные сёстры и адепты "Красного сердца", все вместе.
   На входе в "отделение ожидания" я предъявил временное удостоверение беженца и разрешение на посещение. Строго тут у них. Кого попало не пускают. Мне показалось, что работница записной службы, глянув на моё временное удостоверение, поморщилась. Мне выдали особые прорезиненные мешочки, которые полагалось одеть на обувь, белый халат. Армяк пришлось сдать в раздевалку. И только потом меня пропустили в коридор. У двери в палату я задержался и тихо постучал. Мало ли, вдруг девушку моют или ещё что подобное? Из-за двери проник девичий голос:
   -Входите!
   Я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Милана сидела на кровати, до пояса укрытая одеялом. Перед ней стоял специальный съёмный столик, а на нём были разложены прописи и книжки. Со своими двумя косичками она выглядела совсем гимназисткой, если не обращать внимания на больничную сорочку. Милана узнала меня и радостно улыбнулась:
   -Привет! Давненько тебя не было! Я соскучилась!
   -Прости. Дела, дела.
   Я вошёл в палату, взял стул и сел около кровати. Девушка всё так же радостно улыбалась. На неё было приятно посмотреть - столько жизнелюбия в её улыбке. Глядя на неё и жить становилось веселее. Я вынул из кармана небольшой пакет, положил его на учебник.
   -Это тебе.
   -Что это?
   -Мелочь для учёбы.
   Она развернула пакет и ахнула: внутри был письменный набор - карандаши, самописки, точилка, сменные стержни и футляр с отделениями. Всё это было девчачьим, миленьким, в розовом цвете. Я боялся, что набор излишне детский, но Милана очень обрадовалась.
   -Ой! Благодарю, Вова!
   Она всё-таки начала звать меня по имени после начала отношений с Никоновым. Я после этого прочно попал в друзья, а друзей быстро перестают стесняться.
  -Пожалуйста, Мила. Ты так старательно учишься. Этот подарок - знак веры в то, что в будущем ты будешь учить моих детей. Считай это взяткой.
   Улыбнулся я. Мила рассмотрела каждый предмет, опрятно всё разложила по отделам и отложила подарок в сторону. Внимательно на меня посмотрела:
   -Всё хорошо?
   -М? А, ну да. Всё хорошо.
   -Как Даринка?
   -Учится. Хочет тебя повидать, но у нас не совпадают выходные, а одну я её не отпускаю.
   -Понятно.. Вы со Вто.. Вторушей нашли хорошую работу?
   Она впервые при мне назвала Никонова ласково, уменьшительно. Покраснела, конечно и запнулась, но тем не менее!
   -Да, неплохую. Он тебе что-нибудь рассказывал?
   -Немного. Чем вы занимаетесь?
   -Водим грузовозы. Перевозка грузов.
   -Здорово. А это не опасно?
   -Нет. Почему ты спрашиваешь?
   -Просто Вторуша всегда разговор уводит в сторону, когда о ней речь заходит.
   -Не беспокойся. Всё хорошо. Ездим по спокойным дорогам, небыстро.
   -Всё равно мне неспокойно как-то. Ну да ладно, это всё мои девчоночьи бредни. Я вспомнила: ты обещал зайти в читальню и найти мне "Мир и войну".
   -Правда? Забыл. Извини, Мила. Сегодня же зайду. Пойду звонить господам Тянь и зайду. И даже принесу.
   -Да ладно, чего ж туда-сюда мотаться.
   -Принесу. Не то опять забуду. А ты лет через десять моим детям тройки будешь за это ставить.
   Усмехнулся я. Милана тоже хихикнула. Мы поболтали ещё о всяких мелочах и я засобирался. И так недавно милосердная сестра заглядывала. Я уже открывал дверь, когда девушка сказала мне вслед:
   -Я очень признательна, что поддерживаешь меня, Вова.
   -Да брось. Это мне тебя благодарить и благодарить за Даринку.
   Она ничего не ответила и я ушёл. От больницы до главпочты было не так уж и далеко. Мороз на улице умеренный, погода ясная. Самое то, чтобы пройтись пешком по городу. Несмотря на будний день и рабочее время людей на улицах хватало. Особое внимание конечно же привлекали девушки. Такого разнообразия зимней одежды я у нас в амурском княжестве не видывал. И ведь у нас и зимы не сильно теплее. Хотя климат посырее будет, потому как океан поблизости. А тут... Шубы и шубки всех степеней длинны - от длинных, чуть ли не метущих мостовую, до коротеньких, едва прикрывающих заднюю красоту. Тёплые пухленькие кожушки, разухабистые дублёнки. Меховые шапки и цветастые пуховые платки. Снег игриво поскрипывал под ножками в незаменимых в здешних морозных местах валяных сапогах, непривычных унтах и щёгольских сапожках из лосиной кожи. Проезжая часть улиц и мостовые расчищены, снег вывезен. Велесославль вообще город ухоженный, хоть и не очень богатый. А ещё это старинное поселение, основанное давным-давно коренными племенами. В далёкие времена покорения Сибири росскими первопроходцами здесь учередили торговый посад для налаживания отношений с местными. Постепенно посад разросся в городок, потом в город. Окружающие коренные племена постепенно перемешались с пришельцами и давно считали город своим, по праву гордясь тем, что их предки основали здесь первое поселение. Велесославль посещали многие путешественники ради осмотра старинных, своеобразной постройки домов, простоявших по две сотни лет. Так что некоторая часть встреченных мною людей была путешественниками, осматривающими город.
   Главпочта нужна была мне для междугородной радиосвязи. Я помнил обещание, данное покойному Пингу. В городской справочной мне помогли с номером. Всё-таки прежде чем ехать к родителям боевого товарища, следовало предупредить их. Какое-то время я откладывал знакомство, но обещание терзало душу и совесть мешала спать спокойно. Так что я решился позвонить и попросить разрешения на встречу. Может быть они не захотят меня видеть, когда узнают кто я?
   Номер господ Тянь у меня был с собой. На почте, в суровом здании старой постройки из красного кирпича, у скучающей дежурной связистки я оплатил разговор с Малахитом и закрылся в кабинке. Набрал на диске номер, считав с бумажки. Надо будет, кстати, зазубрить наизусть. В трубке раздавались какие-то таинственные шорохи и писки, потом появились гудки вызова. Наконец сквозь шорохи прорезался женский голос с лёгким сяньюньским акцентом:
   -Дом семьи Тянь. Что угодно?
   -Здравствуйте. Можно ли пригласить к трубке господина или госпожу Тянь?
   -Товарищей Тянь.
   ... Поправили меня бесстрастным голосом...
   -Подождте минуту.
   Я снова слушал шорохи. Потом трубка ожила:
   -Тянь Фу слушает. Кто говорит?
   -Э.. Здравствуйте, господин Тянь. Я Владимир Токарев, бывший начальник покойного Пинга..
   ... В трубке с минуту царила тишина. Неожиданно тот же мужской голос ответил:
   -Что вы хотите, Владимир?
   -Я хочу поведать как Пинг воевал и как.. Ушёл. Вы разрешите мне приехать и рассказать?
   -Да, конечно. Приезжайте в любое время.
   -Благодарю, господин Тянь. Я завтра же приеду.
   -Мы будем ждать, Владимир.
   -До свидания, господин Тянь.
   Я повесил трубку на рычаг и вышел из будки. Дежурная окинула меня оценивающим взглядом, но видимо под её вкусы я не подходил, поэтому она снова склонилась над какими-то записями. Осталось сходить в читальню. Я туда был записан и мог брать книги. Вобщем-то и записался туда для того, чтобы снабжать Милану учебниками. Добрался я до читальни на линейном омнибусе. Удобное дело и плата не очень большая. Зато не шлёпай по морозу. Одно дело - прогуляться пару улиц, другое - тащиться через пол-города. В читальне я показал карточку участника и попросил "Мир и войну". Работница тщательно изучила мою историю в поисках прегрешений навроде невозвращённых книг и всё-таки смилостивилась. В результате я держал в руках увесистый том. Ёшки-матрёшки! Да тут читать-неперечитать! Бедная Мила. Но раз хочет, то пускай. Я спрятал книгу за пазуху и поехал обратно в больницу. Время посещений ещё не кончилось, меня пустили при условии "туда - и сразу обратно", но раздеться пришлось. Книга оттягивала руку. Я снова постучал.
   -Да-да.
   Милана всё так же сидела с учебниками.
   -Это ты?!
   Радостно изумилась девушка.
   -Я.
   Достал тяжёлую книгу, положил на столик. Милана провела пальцами по обложке и подняла взгляд:
   -Но зачем?
   -Обещал же.
   Не давая ей рассыпаться благодарностями, помахал рукой:
   -Мне пора. Выздоравливай.
   -До свидания.
   Успела ответить девушка, прежде чем я вышел. Вот и день почти прошёл. Я покинул больницу и отправился обратно в лагерь. На следующий день я попросил соседку, тётю Иву, присмотреть вечером за Дариной. Ну, там, чтобы поела, уроки чтоб сделала, то да сё. Провёл и с самой Дариной беседу. Ёшки-матрёшки, становлюсь занудой. Вечером уехал на поезде из Велесославля в Малахит. Провёл ночь в вагоне и днём был на месте. Времени было около четырёх часов дня, начинались сумерки. По границам площадки уличные фонари создавали кольцо синеватого света, снег искрился голубыми огоньками. В глазах пестрело от ярких оранжевых машин-извозчиков. Народ потоком вытекал из вокзала и растекался по площадке словно блинное тесто по сковородке. То тут, то там негромко хлопали дверцы легковушек и оранжевые самоходы уезжали в город. В стороне парил выхлопом большой омнибус. К нему подходили люди и по-очереди заходили внутрь через отодвигающуюся время от времени дверь. На извозчика у меня лишних денег нет, поэтому я пошёл к омнибусу. Места ещё были. Я купил билет, по узкому проходу между сиденьями добрался до задней части омнибуса, сел на свободное место. Почему-то сосало под ложечкой.
   Полчаса езды по пригородам и я вышел на одной из остановок. Уже почти стемнело, становилось всё холоднее, так что долго стоять было нельзя. У меня был небольшой набросок с описанием дороги к месту назначения. Пару улиц миновал и в проулке вышел к небольшому двухэтажному дому, огороженому старомодной железной оградой. Я глубоко вдохнул морозный воздух, кашлянул, почуствовав отголосок тупой боли в рёбрах, и решительно нажал на кнопку звонка. Мне почти не пришлось ждать. Дверь открыла пожилая женщина в скромном строгом платье. Она удивлённо посмотрела на меня и сказала с чуть заметным сяньюньским акцентом:
   -Добрый вечер. Проходите в дом.
   Отступила в глубь прихожей. Я вошёл, щёлкнула дверь. Спросил женщину:
   -Это дом господина и госпожи Тянь?
   Женщина чуть заметно поморщилась и поправила:
   -Товарищей Тянь... Я доложу. Как вас зовут?
   -Владимир Токарев. Я сослуживец Тянь Пинга..
   Женщина вскинула брови, но ничего не сказала и ушла. Я переминался в прихожей, когда та же женщина появилась и сказала:
   -Раздевайтесь и проходите.
   Я снял куртку, разулся, по пушистому ковру пошёл в дом. За прихожей был большой зал. Видимо родители Пинга довольно обеспечены. Полы устланы коврами. Стены, покрытые старыми деревянными панелями, увешаны занавесями из исконно сяньюньских тканей. Под потолком висела старинная кованая светильня, переделанная под электроосвещение. Диван, кресла, столики - всё строго под старину, из старого тёмного дерева. Никакого новомодного полированного металла и кожезаменителя. Одна обстановка потянет на кругленькую сумму. Надо же, Пинг не говорил что сам из богатых. Дверь открылась, первым в зал вошёл зрелый мужчина в деловом сюртуке. Лицо его было типично сяньюньским, а сам он был здорово похож на повзрослевшего Пинга. В волосах пробивалась седина, но еле заметно. Сразу за ним следовала красивая женщина примерно того же возраста, в традиционном сяньюньском платье. Моё внимание привлекла причёска. Ей она очень шла. Длинные волосы ниспадали на спину, совсем рассыпаться по плечам им не давал большой, инкрустированный самоцветами гребень, а с висков тянулись вниз витые длинные пряди. Я понял, почему ждал. Господин и госпожа Тянь не могли выйти к гостю в простой одежде и им нужно было время переодеться. Сяньюни очень традиционны в домашних вопросах. Нужно быть близким другом семьи или родственником, чтобы хозяин дома принял тебя в обычной одежде, по-простому. Я даже пожалел, что сам не одет в деловое. Но я обычный беженец-безработный, почти бродяга и мне хоть немного простительно. Мужчина и женщина доброжелательно улыбались, ожидая что я представлюсь. Слегка поклонился, как было принято в Амуре:
   -Владимир Токарев. Сослуживец и начальник Тянь Пинга. Вы - его родители?
   Мужчина кивнул, а женщина смахнула с уголков глаз слёзы.
  -Фу Тянь, отец Пинга. А это - Джия Тянь, его мать.
  Представился господин Тянь. Я шагнул вперёд и опустился перед ними на колени:
   -Простите меня за сына. Я живой, а он...
   Да, я и в самом деле ощущал за собой вину. Умом, конечно, понимал, что нельзя было отправить взрослого человека с войны домой, что невозможно было обеспечить какую-то безопасность в гуще событий, когда гибли десятки, сотни других людей. Всё это было понятно, но... Зачем ты тогда приехал, Пинг? Ведь это была не твоя война. Ведь ничего бы не изменилось, если бы ты остался дома. Жил бы сейчас, молодой, здоровый парень. Учился или работал, помогал родителям. За девчонкам ухлёстывал. Ну шла где-то война? Ну и что? Мало ли их по свету?.. Я поднял взгляд. У отца задрожали губы, мать закрыла рот ладонями и из её глаз потекли настоящие слёзы...
   -Встаньте, Владимир. Встаньте.
   Мужчина поднял меня на ноги, приобнял. Женщина, утирая слёзы платочком, погладила меня по плечу...
   -Вы не виноваты, Владимир. Пинг сам выбрал свою судьбу.
   Это сказал господин Тянь. Он отстранился, проведя ладонью по глазам. Я смог только выдавить через перехваченное спазмом горло:
   -Вы можете гордиться своим сыном. Он был хорошим другом и отличным воином.
   Родители закивали, отец грустно улыбнулся, а мать снова вытерла выступившие слёзы и словно спохватилась:
   -Владимир, где вы остановились?
   -Э. Да, вобщем-то, пока нигде.
   -И не надо искать. Оставайтесь у нас. Я попрошу приготовить для вас гостевую комнату. Но сначала вы поужинаете с нами.
   -Благодарю, госпожа Тянь.
  В зал вошла давешняя женщина в строгом. Это, как я понял, была служанка, вернее - домработница семьи Тянь. Она вежливо кивнула хозяйке. Джия что-то ей сказала на сяньюньском. Домработница снова кивнула и удалилась. Фу пригласил нас сесть на кресла и мы поговорили о малозначимых вещах вроде погоды. Потом нас позвали к ужину. Мы прошли в столовую комнату. Дорогущая посуда в шкафах со стеклянными дверцами нагоняла дрожь своей стоимостью в золотых червонцах. Большой стол из чёрного дерева мог бы послужить хорошим средством защиты от пулемётного огня - таким крепким он выглядел. Посуда на столе была хоть и попроще чем в шкафах, но всё равно дорогая. Всё было красиво расставлено, а пахло вообще сногсшибательно. Сел после хозяев. Больше всего я боялся сделать что-то не так. Ведь в бронеходной учебке не преподают столовые правила знати. Однако мои страхи оказались напрасны. Особых изысков не было. Если не считать дорогой посуды, то всё остальное было довольно простым. Никто не заставлял меня есть семью разными ложками и всё такое. За ужином, очень вкусным, почти не говорили, отдавая должное поварскому мастерству кухарки. Под самый конец ужина зазвенел дверной колокольчик. Госпожа Тянь успокоила:
   -Я пригласила к нам Мин. Это, наверное, они. Извините.
   Я понятия не имел - кто такие эти Мин, но господин Тянь одобрительно покивал и продолжил ужинать. Госпожа Тянь вышла. Я слышал отдалённый разговор женских голосов, однако говорили по-сяньюньски и я ничего, разумеется, не понял. Господин Тянь закончил ужин и повёл меня в тот самый зал. Рядом с госпожой Тянь стояли и разговаривали двое. Она обернулась и поведала скорее мужу, чем нам:
   -Канг не смог оставить дела. Так что приехали только Веики и Анита.
   Господин Тянь лишь пробормотал: "Деньги, всегда деньги..". Однако опомнился и начал знакомить меня с госпожами Мин:
   -Это Владимир Токарев, друг и начальник нашего Пинга.
   Я коротко поклонился.
   -Это Мин Веики, моя сестра.
   Старшая Мин, невысокая красивая сяньюнька лет тридцати с небольшим в опрятном, сшитом под старину платье дружелюбно улыбнулась и немного склонила голову в приветствии. Поклоны в СССР не приняты, это лишь я следую амурской привычке.
   -Это Мин Анита. Её дочь и моя племянница.
   Младшая Мин оказалась совсем ещё девчонкой в гимназической одежде. Такая же невысокая как мать, худенькая, с большими глазами. Короткая, почти мальчишеская стрижка удивительно подходила к её одежде. На вид я бы дал ей лет четырнадцать-пятнадцать, но в случае с сяньюнями можно легко ошибиться в меньшую сторону, особенно с женским полом. Часто сяньюньки выглядят младше своих лет. Анита покраснела почему-то, опустила взгляд. Господин Тянь не упустил случая пошутить:
   -Анита, ты стала совсем взрослая - так мило смущаешься.
   Девчонка пробомотала, краснея уже и ушами:
   -Ах, дядюшка Фу...
   Все рассмеялись, я вежливо улыбнулся. Господин Фу спросил у госпожи Веико:
  -А что же Шана не приехала с вами? Я был бы рад её увидеть тоже.
  -Их класс уехал в ознакомительную поездку. Она вернётся только завтра.
  -Подумать только, их уже отправляют в поездки с ночёвкой.
  -Это лучше, чем везти их обратно ночью, по зимней дороге. К тому же они ночуют в детском лагере, где много воспитателей. Детям интересно.
  -Всё равно жаль, что Шана не приехала.
   Господин Тянь, госпожа Тянь и госпожа Мин сели на диван, Анита присела на одно из кресел, напротив меня. Я тоже сел. На краешек кресла. После неловкого молчания господин Тянь обратился ко мне:
  -Владимир, расскажите нам о том, как... Как ушёл наш сын. Мы ничего не знаем об этом, не знаем где это произошло. Может быть вы знаете?
  Я вздохнул и ответил:
  -Да, знаю. Тот бой был последний для нас всех. И я был свидетелем смерти Пинга.. Я сейчас расскажу...
  Я рассказал им всё. Как Пинг пришёл в мой экипаж, как мы воевали. Рассказал о последнем бое и о геройской смерти их сына. Никто не плакал, но тишина стояла такая, что уж лучше бы слушать рыдания. Я и ожидал их. Однако господин Тянь негромко сказал в тишине:
  -Я горжусь своим сыном. Благодарим, Владимир, что рассказали нам о Пинге. Теперь мы знаем, что он до последнего мига оставался настоящим мужчиной и не опозорил фамилию Тянь малодушием.
  Госпожа Тянь молча кивнула, блеснув мокрыми глазами. Господин Тянь помолчал и вдруг сказал:
  -Владимир, погостите у нас пару-тройку дней. Вы теперь не чужие для нас.
  -Благодарю, гос.. товарищ Тянь.
  -Ну зачем же так церемонно? Зовите меня дядей Фу.
  -Хорошо бы, дядя Фу, но не могу. Меня в Велесославле ждёт двоюродная сестра. Да и работа..
  -Сестра?
  -Дарина Юэн.
  -Она сяньюнька?!
  -Наполовину. Её отец, Зэн Юэн, был пограничником и погиб в самом начале войны.
  -Вот как..
  Пробормотал господин Тянь и замолчал. Зато оживилась госпожа Тянь:
  -Володя, привозите Дарину к нам, в гости!
  -Э.. Понимаете, она больна и я боюсь, как бы не случилось хуже.
  -Больна?! Может быть нужна помощь?
  -Нет. У неё болезнь скорее душевная.. Вобщем её родители умерли. На её глазах тяжело ранили девушку. А сама она попала в острог и там подвергалась надругательствам... Теперь она сторонится людей и ненавидит мужчин. Кроме меня.
  -О, Небеса!
  Ахнули Джия и Веики. Фу нахмурился.
  -Простите, Владимир! Это всё моя женская любопытность, будь она неладна!
  Взмолилась Джия. Я развёл руками, повисла неловкая тишина. Госпожа Тянь поднялась:
  -Извините, я схожу проверить гостевую комнату.
  Голос её звучал расстроено. На полпути из зала она обернулась, словно на что-то решившись:
  -Я могу узнать на счет врача, если нужно.
  -Не стоит, госпожа. Дарину уже обследовали.
  -И что сказали?
  -Сказали: "Пейте успокоительные и всё в руках Богов".
  -Простите, Володя, а сколько Дарине?
  -Недавно исполнилось четырнадцать.
  -Какой ужас!
  Воскликнула Веики. Наверное она примерила произошедшее на своих дочерей. Я заметил, что Анита побледнела. Всё-таки она уже достаточно взрослая чтобы понимать что такое "надругательство". А тут речь про её сверстницу. Фу сказал:
  -Знаете что, Владимир? Мы с Джией будем помогать девочке. Если вы позволите, конечно.
  -Я и не смел просить о таком. Буду очень вам благодарен. Но почему вы...
  -Почему?
  Переспросила тихо вернувшаяся Джия...
  -Наш Пинг уехал не убивать людей. Он уехал спасать людей. Для нас дело чести - продолжить его дело. Дарина нуждается в помощи как никто другой. Пинг бы нас одобрил. Это всё ради его памяти.
  -Благодарю вас. Вы даже не представляете - как нам помогли.
  -Бросьте извиняться, Владимир. Вы тоже можете приезжать к нам в любое время. Мы будем всегда вам рады.
  -Хорошо.
  Я был поражён добротой и великодушием семьи Тянь. Думал, что таких в наш суровый век не осталось. Благодарю тебя, Пинг, что хоть и после серти, но надоумил меня заехать к твоим родителям. От нахлынувших чувст я размяк и позволил себе обратиться к сестре господина Тянь:
  -Госпожа Мин, ваша дочь учится не в обычной гимназии?
  Решил я поддержать разговор. Анита снова порозовела щёчками и тихо опустила голову. Веики ответила, с тихой гордостью глядя на дочь:
  -Она учится в "Малахитовой короне". Это старейшая гимназия в Малахите.
  -Как успехи у вашей Аниты?
  Я заметил, как сжалась девочка, когда я назвал её имя. Стеснительная какая.
  -Ну, может она и не лучшая ученица, но близка к этому.
  -Мама!
  Жалобно отозвалась девочка. Я усмехнулся. Это смущение было таким милым. Господин Фу добродушно улыбнулся:
  -Женщины из рода Тянь всегда были умны.
  -Дядюшка, теперь и вы!
  -А что, Анита? Посмотри на свою маму. Моя сестрёнка Веики закончила "Малахитовую корону" с отличием, войдя в сотню лучших выпускников гимназий по Сибирскому княжеству за восемьдесят девятый год.
  -Брат, теперь ты и меня смущаешь.
  Улыбнулась Веики.
  -Но это же правда.
  -Да. Однако я не стала развивать свои способности дальше. А вот Анита решила продолжать обучение и после гимназии.
  -Я и говорю - умница растёт.
  -Дядюшка!.
  Фу рассмеялся, Веики тоже. Я даже посочуствовал девчонке.
  -Госпожа Мин..
  -Владимир, пожалуйста, зовите меня просто "Веики".
   ... С улыбкой и капелькой игривости ответила женщина и обворожительно улыбнулась. Она очень красивая, пусть и старше меня лет на восемь-десять..
  -Хорошо. Веики, у вас есть ещё дочь?
  -Да. Её зовут Шана, ей четырнадцать.
  -Как и Дарине.
  -Они ровесницы? Это же хорошо! Я как-нибудь их познакомлю. Кстати, Дарина ведь, как и Шана, в этом году заканчивает среднюю гимназию. Вы не решили - в какую старшую гимназию она пойдёт?
  -Понимаете, у нас и выбора-то особого нет. Так что пойдёт в старшую гимназию Велесославля.
  -Знаете что, Владимир? В Малахите есть "Амазонка". Частная гимназия для девочек. Обычное гимназическое обучение, но есть различные дополнительные занятия. Девочки могут выбирать. Есть занятия общественными работами, есть занятия научными работами. Есть занятия искусствами. Я вот, конечно, не одобряю такие новшества, но у них есть занятия атлетикой для девочек и даже кружок военного обучения. Вот зачем девочкам военная наука? Но гимназия частная и это их дело. Самое главное - гимназия закрытая, там учатся только девочки и весь учительский состав женский, живут девочки при гимназии.
   -Теперь понятно название. Девичье государство.
   -Да. Я через братца Фу пришлю вам надсыл этой гимназии и номер радиосвязи.
   -Очень вам буду признателен!
  Веики посмотрела на часы:
  -Нам тоже пора собираться. Брат, у вас радиосвязь всё там же? Я вызову извозчика.
  -Да, там же.
  Потом дядюшка Фу всё подшучивал над племянницей, пока не приехала машина. Мать и дочь оделись, простились с нами:
  -До свидания, Владимир. Не беспокойтесь о Дарине. "Амазонка" - прекрасная гимназия. Ещё увидимся.
  -До свидания, дядюшка Фу. До свидания, В.. Владимир.
  Выдавила из себя на прощание девочка и снова покраснела, спрятав лицо в высоком пушистом воротнике шубки. Она миленькая. Мин уехали, господин Фу повёл меня в зал. Там он, виновато оглянувшись по сторонам, достал из одного из шкафов пузатую бутылку и два стаканчика. Налил в них жидкости из бутылки, протянул один мне:
  -Хоть у нас, сяньюней, это не в обычаях, но я хочу помянуть его по-росски с тобой, Вова.
  -Пусть небеса будут к нему добры.
  -Пусть.
  Мы выпили обжигающую жидкость. Господин Фу убрал бутылку обратно, стаканчики тоже. Сели в кресла, помолчали.
  -Вова, чем думаешь заниматься?
  -Ещё не знаю, дядя Фу. У меня ведь и ремесла-то никакого нет кроме военного. А деньги нужны, и много. Я должен помочь той девушке, которая ценой здоровья спасла Дарину.
  -Много надо?
  -Пятьсот червонцев хотя бы.
  -Изрядно. А благотворители?
  -Все очереди расписаны на годы вперёд. Самая ближайшая подойдёт через тринадцать месяцев. В её случае каждый месяц ухудшает состояние. Если за десять месяцев не сделать операцию, то она может на всю оставшуюся жизнь остаться прикованой к постели. А ей всего шестнадцать лет, дядя Фу.
  -Бедная девочка... Я хотел бы помочь, но сейчас у меня нет таких средств. Всё вложено в предприятие.
  -Я и не смел вас просить о такой сумме. Сейчас у меня и у моего друга появилась неплохая работа и средства мы соберём. А если удастся пристроить Дарину в "Амазонку".. Вот только и там деньги нужны..
  -С гимназией мы поможем. Это я обещаю твёрдо.
   ...В тот вечер я ещё рассказывал про Пинга, про себя, про Дарину и про наш побег. Господа Тянь слушали тихо и грустно. Сяньюньский народ столько притеснений и гонений испытал в своей истории, что до сих пор хорошо понимал чужие страдания. Рано утром я распрощался с добрыми Тянями и уехал в Велесославль. Дарина ещё была в гимназии, когда я пришёл "домой". Поэтому я сходил к Светиславычу. Рассказал о поездке, о неожиданно появившейся возможности пристроить девочку. Дёмин подумал и ответил:
   -Это хорошо, Вова. Она там будет под присмотром, потом и дальше сможет учиться, а там и до подданства рукой подать.
   Ну наверное. На том разговор и закончился. Дарина вернулась из гимназии, мы поговорили о всякой фигне. А вечером я улучил момент когда девочка укладывалась спать и спросил её:
   -Дарина, как тебе в гимназии?
   -Так себе. Дураки и дуры.
   -Вот как. Хотела бы сменить её?
   -Угу. Мы переезжаем летом?
   -Почему ты так решила?
   -Брат, здесь только средняя гимназия поблизости. Даже я об этом знаю. Учиться осталось четыре месяца, бросать гимназию сейчас глупо. Если буду менять гимназию, то разве что на старшую. Такая только одна в городе, на том конце. Добираться далеко и дорого. Значит надо переезжать.
   -Резонно. Ты умная. А хочешь переехать?
   -Мне всё равно. Без папы и мамы везде плохо.
   Серьёзно и как-то безразлично сказала девочка и забралась под одеяло. Вот и поговорили. Но раз ей всё равно..
   ... ...Двигатель грузовоза порыкивал на плавных ухабах, Мельник как всегда подрёмывал у правого окна. Деревья по обеим сторонам от дороги, казалось, смыкались кронами где-то вверху. Иногда, потревоженный рыком двух мощных двигателей, сверху падал иней, кружась в морозном воздухе. В кэбе было тепло, пахло нагретым железом и немного - топливом. Слегка клонило в сон и я время от времени прихлёбывал воду из фляжки, предусмотрительно наполненной ещё дома. Вот, кстати, странно - не так уж много времени живу в лагере, а уже называю его домом. Наверное человеку обязательно нужно хоть какое место, чтобы назвать его домом и стремиться туда вернуться. Я так задумался, убаюканный рутиной поездки, что чуть не впилился в резко остановившийся грузовоз Никонова. Да что он там творит! От резкого торможения Мельник чуть не впечатался в приборную доску, но каким-то чудом успел упереться в неё руками.
   -Эй, что за!..
   Он выдал одно из тех выражений, что не говорят при детях, и зло уставился на меня. Я ткнул пальцем вперёд:
   -А я чего?
   Мельник сунул руку за пазуху, вынул пистоль и открыл дверцу. Морозный воздух ворвался в кэб. Ватажник спрыгнул на дорогу, захлопнув дверцу за собой. Я так понял, что моё дело - сидеть себе тихонько за рулём и не дёргаться. Но вот руку-то я за пазуху тоже сунул и пистоль вытащил. Лязг затворной рамки и патрон готов сделать своё дело. Я положил пистоль на сиденье рядом с собой, прикрыв его шапкой. Мало ли. Впереди что-то происходило, но никоновский грузовоз занимал всё поле зрения. Рука моя лежала на рычаге передач, а нога готова была выжать сцепление. Я нервничал. Но вот вдруг грузовоз Вторака дёрнулся вперёд, подпрыгнул колёсами на чём-то, выбросив клуб дыма из выхлопной трубы. Я шестым чувством понял, что надо делать то же самое. Движок взревел, нога бросила педаль сцепления и тяжёлый грузовоз рванул вперёд. В этот момент я услышал приглушённый треск, словно щёлкали большим кнутом. Стреляют?! Впереди валялись обломки бревна, которое своими колесами сломала передняя машина, а по бокам от дороги барахтались какие-то фигуры. В стороне мелькнула знакомый кафтан Мельника, я сбросил газ и дверца почти сразу распахнулась - ватажник прямо на ходу забирался в кэб. Вдруг дверца с моей стороны тоже распахнулась. На подножке висел какой-то парень в светлом армяке и пытался выдернуть меня из-за руля за ногу. Правая нога вдавила педаль газа, на левой висел светлоармячник. У него была бешенная харя, перекошенная и красная. Он скалился, словно хотел меня укусить. Стряхнуть его не получалось, газ было отпускать страшно и я принял решение - нашарил под шапкой заряженный пистоль, сунул его в проём двери и выстрелил прямо в перекошенную морду. Выстрел горхнул на весь кэб. Парень сорвался с ноги и укатился куда-то в снег. В стороны разлетелись обломки бревна, грузовоз быстро набирал скорость. Я захлопнул дверцу, поставив пистоль на предохранитель и сунул его на сиденье. Покосился на Мельника, который сидел, бледный как мел, и держался за левую сторону живота. Он повернулся ко мне и прохрипел:
   -Ты куда стрелял?
   -Какая-то тварь хотела меня из кэба вытащить. Герой, твою медь...
   -Ты крут, амурец. Человека грохнул и даже ухом не повёл.
   -Что теперь будет?
   -Да нихрена не будет. Думаешь эти ушлёпки в стражу обратятся? Не сикай, амурец. Всё хорошо. Такое уже бывало.
   -А ты чего за бочину схватился? Зацепило?
   -Немного. Чиркнуло.
   -Надо перевязать.
   -Обойдётся.
   -Кровью истечёшь.
   Я пошарил в ящике для мелочей и выудил упаковку бинта. Я только в тот раз положил её в ящик. Вот, ёшки-матрёшки, и пригодилась. Протянул упаковку Мельнику:
   -Хоть к ране приложи. Не спорь, я такого насмотрелся.
   -Ладно.
   Ватажник, сжав зубы, взял бинт, сорвал обёртку и сунул моток под кафтан, коротко зарычав. Судя по тому, что он ещё был в сознании, крови он пока потерял немного и боль не настолько сильная, чтобы отключить его. Может и правда обойдётся. Я ехал как обычно, поглядывая время от времени на Мельника. Он прикрыл глаза и сидел спокойно, лишь изредка морщась на крупных ухабах. Я сам себе удивлялся. Только что убил человека, но ни чувства вины, ни раскаяния не испытывал. Ну застрелил и застрелил. Он пытался причинить мне вред или даже убить, вот и получил ответ. Как же война изменила меня, что смерть человека уже меня почти не трогает? Ведь если подумать, то с точки зрения обычных людей я чудовище, опасный зверь. Я ничем не лучше, а может и хуже всех вместе взятых ватажников Брусила. И не испытываю по этому поводу неудобств. Помнится, когда-то осуждал лагерных "фартовых" за их правило жизни "умри ты сегодня, а я завтра!". А получается, что сегодня я жил именно так. Но как иначе? Если бы я не выстрелил в того красномордого, он бы выкинул меня из кэба, а его дружки вряд ли бы проявили ко мне милосердие. Я бы умер или остался калекой. Горе для Дарины, Милана не сможет получить лечение, потому что Вторак один не успеет собрать деньги. С моей точки зрения я поступил правильно. Парень сам выбрал скользкую дорожку, а я просто оказался удачливей - только и всего. И руки у меня не дрожали, кстати. Меня тревожило то, что мы не боялись преследования, а ведь груженые машины идут сравнительно медленно. Однако Мельник беспокойства не проявлял, а значит и мне бояться было глупо. Я только иногда поглядывал в зеркала заднего вида. В Шехони, едва подогнав грузовоз к месту разгрузки, я вышел из машины, обошёл кэб и помог Мельнику спуститься. Он был всё так же бледен и морщился от боли. От Никоновской машины уже спешил Гвоздь.
   -Что тут у вас?
   Мельник ответил, скривившись:
   -Зацепило малость.
   -Понятно. Пошли.
   Он подставил плечо товарищу, а мне бросил:
   -Возвращайся в кабину.
   Я пожал плечами и развернулся. Мне на их самочувствие было как-то всё равно. Почувствовал голод. Залез в кэб, порылся в сумке, достал свои запасы. Надо же, и охота к еде не пропала. Бездумно жевал, запивая пищу водой из фляжки. В кузове гремели грузчики. Подумалось, что если нападавшие стреляли вслед, то могли повредить задние колёса. Приоткрыл дверцу, выглянул назад. Морозец куснул щёки. Левые колёса были в порядке. Пролез к правой дверце и повторил действия. И правые колёса в норме. Вот и хорошо. Я глянул в сторону соседней машины. Вторак тоже закусывал. Я помахал ему рукой, он помахал в ответ зажатым в кулаке куском колбасы. Хорошо дружинник столуется, не ограничивает себя. Я ухмыльнулся и откинулся на спинку, заложив руки за голову. Вздремнуть что-ли?.. Мельник забрался в кабину сам, без посторонней помощи. На мой молчаливый вопрос осклабился:
   -Залатали. Тока сало пробило, ливер не задет.
   Я пожал плечами, завёл движок. Дожидаясь, пока Никонов вырулит из ворот, спросил:
   -На обратном пути нас не встретят те же друзья?
   -Нет, они уж свалили давно. У них так всегда - если сразу не взяли груз, то смываются. Да и местные вперёд нас прокатятся, подстрахуют.
   -А что, бывали случаи, когда они брали груз?
   -Ну, было такое. Ты думаешь почему из местных так мало желающих ездить с металлом?
   -Ясно.
   Обратная дорога и правда прошла спокойно. На месте засады не было тел или чего-то иного, кроме валяющихся на обочинах обломков бревна. В Велесославле мы как всегда получили у Брусила плату. Видимо Гвоздь с Мельником уже доложили о нашем небольшом приключении со стрельбой, потому что атаман с интересом глянул на меня и сказал, отдавая мне пачку десятигривенников:
   -Я уже начинаю вас побаиваться, амурцы. Для вас человека пришить - что высморкаться.
   Я пожал плечами, промолчав, а Никонов безмятежно высказался:
   -Чего тебе бояться? Деньги ты платишь в срок.
   Брусил ухмыльнулся и ничего не ответил. Мы ушли из склада, кутаясь в армяки - морозило здорово. По дороге я бесцветным голосом сообщил:
   -Я нихрена не чувствую, Вторак. А завтра этими руками буду обнимать сестру. Это неправильно.
   -Ничего не поменялось, Вова. Убей ты или убьют тебя. Иногда я думаю, что мы не вернулись с войны. Да и некуда нам возвращаться пока. Не забивай голову терзаниями. Как только наскребём на лечение, так сразу бросим эту грязь.
   -Да, ты прав. Но жертву Трибогу я принесу и тризну по тому парню справлю. Так будет правильно.
   -Ага.
   ... Пришла Масленица. Велесославль весь украшеный, вычищеный от лишнего снега и всю седмицу по городу шли гуляния. Особенно красиво было вечерами, когда зажигались праздничные огни. Народу на улицах очень много. Наверное не только горожане гуляли, но и с ближайших селений люди приехали. Морозец им не мешал, его вообще мало кто замечал. Гимназистов отпустили отдыхать и мы с Дариной отправились навестить Милану. Сестра, смотревшая всю дорогу на праздничный город молча и безучастно, улыбнулась только в палате Миланы. В белом халате не по росту, печальная, она выглядела как-то нездешне, словно призрак. Но стоило ей войти в палату, как уголки вечно прямых тонких губ поползли вверх, раскосые глаза заискрились, в уголках блеснули капельки еле сдерживаемых слёз. Дарина, белокурая, временами напоминающая куклу несмеяна, со счастливым смехом бросилась обнимать радостную Милану. Я скромно стоял у двери и запоминал эти редкие секунды. Только здесь можно увидеть смеющуюся Дарю. Она что-то спрашивала у девушки, сама что-то отвечала, взахлёб рассказывала и ахала, слушая ответы. Вот такой девочка была до войны. Смешливая, удивляющаяся, любопытная. Теперь настоящая Дарина прячется глубоко внутри себя. И ведь кроме меня, Миланы и Никонова больше никто её такой не видел...
  Я не знаю - заплатил ли Вторак взятку врачам или стоял перед ними на коленях. Но пока Дарина пересказывала старшей подруге свои новости, пришла милосердная сестра и объявила, что в качестве исключения Милане разрешена прогулка. Обе девчонки потеряли дар речи, я тоже очень удивился и хотел воскликнуть что-то, но на плечо легла рука. Я обернулся - позади стоял Никонов и заговорщицки держал палец на губах. Сестра вытурила нас, мужиков, из палаты чтобы переодеть Милану. Я развёл руками:
  -Ну ты даёшь! Но как?!
  -Да неважно. Поможешь?
  -Конечно!
   Этот день был самым весёлым из всей седьмицы. Мы с Никоновым выезли волнующуюся Милану на крыльцо, а там пересадили на особое кресло, приспособленное для передвижения по снегу. На улице нас ждали Дёмин со Жданом и встретили традиционными праздничными присказками. Милана просто светилась от счастья и еле сдерживала слёзы радости. Дарина не сдерживалась, утирая глаза цветной варежкой. У меня застрял ком в горле и я отвернулся как бы случайно. Стоящая возле уличной двери милосердная сестра прижала ладонь ко рту, глаза её блестели. Она ободряюще мне кивнула и скрылась в здании, выпустив на прощанье клуб пара из больницы. Через улицу от больницы шли гуляния и мы всей счастливой кучкой поспешили туда. Кресло катил Вторак, Дёмин и Ждан помогали. Дарина обняла мою руку и пробормотала:
  -Она такая счастливая... Я ей завидую.
  Я промолчал. Не надо портить хороший денёк бессмысленными спорами. Не знаю как Дарина и остальные, но я наслаждался окружающими нас смеющимися, добрыми людьми. Весёлые озорные парни и румяные смешливые девушки; благостные мамаши и папаши со своими чадами; снисходительные и заботливые бабушки и дедушки - всех хватало на улицах. Может быть после кровавостей войны, потери родины и безнадёги беженца я воспринимал всё в розовом цвете, но именно такими счастливыми и беззаботными мне казались окружающие. Я страшно завидовал им всем: вот живут же люди! Ничего не знают об уличных боях, о бронеходных атаках и воздушных налётах. Им не обьяснить боль от потери родных и друзей в топке несправедливой войны. Иногда я злился на них за то что они так беспечны и довольны жизнью, когда в соседней стране погибли и продолжают гибнуть женщины, дети и старики. Но тут же я понимал, что в той войне виноваты вовсе не они. А уж в том, что война вообще состоялась виновны мы сами, амурцы. Наша хренова знать и купцы, искавшие только выгоды от виляния между сильными странами, виновны в том в первую очередь. Когда я это понимал, то вместо злости на словенских людей приходил стыд перед ними. Хорошо что такие приступы обиды происходили редко.
   Когда мы нагулялись и вернулись к больничному крыльцу, на верхней ступени Вторак встал рядом с креслом, взял Милану за руку. Она, разрумянившаяся от мороза, глядела на него снизу вверх такими влюблёнными глазами..
   -Друзья! В этот праздничный день я.. Мы.. Мы хотим известить вас о том, что после лечения Миланы, когда ей исполнится семнадцать, мы поженимся!
   .. Ждан и Светиславыч не особо и удивились. Я тоже. Только Дарина удивлённо присвистнула. Вторак отпустил руку возлюбленной и опустился на колено перед Дёминым:
   -Ярополк Светиславыч, прошу позволить Милане выйти за меня замуж.
   -Позволяю. Хоть и странно говорить заранее, но совет вам да любовь.
   Ждан не нашёл ничего лучше, чем ляпнуть:
   -Горько, блин!
   Милана отчаянно смутилась, Вторак тоже покраснел, но обычай есть обычай: пришлось им поцеловаться. Я услышал вздох Дарины и было непонятно - зависть, сожаление или радость были в том вздохе...
   С середине седьмицы я взял Дарину за руку и повёз в Малахит. Она желанием не горела, но и не особо сопротивлялась. Скорее всего ей как всегда было начхать на всё, и на мои усилия в том числе. По случаю праздников народа на вокзале было не так уж и много, но Дарина шла насупившись, глядя себе под ноги. Иногда смотрела по сторонам, натыкалась на мужские взгляды и снова опускала голову. Ей было страшно. Я купил два проездных до Малахита, мы дожидались нужного поезда в углу зала ожидания. Дарина даже есть не стала - так ей не нравилось тут. Протолкались в полутёмный вагон. Нашли нашу скамью, уселись...
   -Дарина, точно есть не хочешь? Ехать долго.
   -Не-а. Потерплю.
   Угрюмо пробурчала девчонка в ответ и повозилась, притираясь поудобнее спиной. Я сидел с краю у прохода, а она у окна. Но вместо того чтобы сидеть как обычные люди, сестра прислонилась ко мне спиной, упершись ногами в расшитых валенках в стенку под окном. То, что при этом она прижала меня к разделителю, её нисколько не волновало. Дарина расстегнула рыжую шубку, сняла шапку, тряхнула головой. Светлые волосы рассыпались по меховому воротнику. Она достала из-за пазухи какую-то книжку и погрузилась в чтение. Я только вздохнул. Девонка при каждом удобном случае так садится. Потом была сцена с досужим мужиком, а потом как на грех напротив нас заняла скамью молодая пара. Девушка и парень лет восемнадцати, сяньюни. Я всё понимаю: молодость, чувства. Но несколько часов обниматься, целоваться и ворковать по-своему - мне кажется, что это перебор. А уж с каким отвращением смотрела Дарина на их обнимашки! Хотя не долго смотрела. Чтобы не видеть, она всю дорогу не отрывалась от своей книжки.
   В Малахите мы сразу сели на кольцевой омнибус, благо я уже знал путь к дому Тяней. Вот и двухэтажный особнячок с кованой оградой. Дарина постепенно замедляла шаг и на крыльцо её пришлось чуть ли не заталкивать. На звонок дверь открыла строгая домработница:
   -Это вы, Владимир? Здравствуйте. Проходите в дом. Я извещу товарищей Тянь.
   Она внимательно посмотрела на мою спутницу и ушла. Пока мы раздевались в прихожей, она вернулась:
   -Идёмте.
   А она немногословна. То, что росский язык для неё не родной, заметно. Говорит короткими фразами, с мягким сяньюньским выговором. Вот у самих Тяней и у Миней я этого выговора почти не заметил. У госпожи Джии было в речи что-то такое, а вот дядюшка Фу, госпожа Веики и молодая Анита говорили совсем неотличимо от местных жителей и от нас.
   Мы вошли в зал. Ого, господа Тянь не хотели ударить в грязь лицом перед Дариной. Дядюшка Фу был в замечательном деловом сюртуке, подчёркивающем его солидность, а госпожа Джия (всё никак не могу заставить себя называть эту красивую женщину тётушкой) была потрясающа в платье простом, но здорово подходящем к случаю. Но ещё красивее платья была её причёска со вьющимися прядями. Даже у хмурой Дарины брови удивлённо приподнялись. Я нарочно примечал её поведение. Господа Тянь радушно пошли нам навстречу. А это знак особого расположения, когда хозяева при первой встрече идут первые. Когда они подошли поближе, я поклонился по амурской привычке:
   -Добрый вечер, господин и госпожа Тянь. Это моя двоюродная сестра, Дарина Юэн.
   Первой ответила Джия. Она сделала шаг ближе и мягко взяла девочку за руку:
   -Какая красивая девочка! Правда, Фу?
   Дядюшка Фу согласно кивнул. Я боялся как бы Дарина не выкинула чего, но на удивление она вела себя кротко, молчала и глядела в пол. Смущается или злится? А ведь Джия первая, кто назвал её красивой. Ну, Даря и в самом деле очень даже симпатичная. Белокурые волосы, раскосые зелёные глаза. И фигура начала проглядываться. Судя по всему девочка будет в мать, то есть довольно высокая и стройная, даже худощавая. Отец у неё тоже был отнюдь не толстяк, так что одно к одному.
   Потом мы пошли ужинать. Я-то с прошлого раза знал, что всё будет по-простому. Дарина была напряжена, но к концу ужина успокоилась и даже стала посматривать на хозяев. Они деликатно говрили о вещах отвлечённых. После ужина прошли в гостинную. Дарина села рядом со мной, на диван. Так она искала поддержки, я думаю. Джия расспрашивала её об учёбе. Потом заговорил господин Тянь:
   -Дарина, твой брат попросил нас помочь устроить тебя в гимназию "Амазонка". После праздников вы посетите её, и если тебе понравится, то с нового учебного года ты сможешь в ней учиться. Так же ты можешь гостить у нас в любое время, мы будем только рады. Правда, Джия?
   -Конечно!.
   Дарина смущалась, но не злилась. Это уже хорошо, что она не враждебна господам Тянь. Мы ещё поговорили обо всяком и Джия позвала Дарину с собой:
   -Пойдём, Дариночка. Я покажу тебе ванную комнату, а потом и спальню. Уже довольно поздно. Пошли?
   -Да.
   Девочка несмело улыбнулась и пошла наверх с Джией. На следующий день мы с Дариной и господами Тянь гуляли по праздничному Малахиту. А потом мы вернулись домой. Как ни хороши праздники, но они заканчиваются. Дарина отправилась обратно в гимназию, а мы снова впряглись в работу. Я бы сказал, что она нас поглотила. Пол-месяца мы мотались между Велесославлем и Шехонью. Становилось всё теплее и дорога делалась всё хуже. Ездить старались с ночи, пока морозец не отпустил, а возвращались по сырому снегу. За это время мы накопили уже чуть больше половины нужной для лечения суммы, около двухсот восьмидесяти червонцев. Это потому что и Светиславыч вносил. Непостоянно, но вносил. Он боялся сглазить, но ему предлагали постоянную законную работу. Совершенно случайно он повстречал давнего сослуживца ещё со времён пограничного училища. Тот давно жил в Союзе и теперь занимал немалую должность в одном из строительных предприятий. Они открывали своё отделение в Велесославле и им понадобился человек, знакомый с охраной площадей. Сослуживец замолвил словечко и скоро Светиславыч приступит к работе в своём "Жилпромстрое". Тогда он сможет взять ссуду на оставшуюся часть суммы за операцию. Чем дальше, тем важнее каждый день, выиграный у болезни. Очень неприятно было, но после некоторого улучшения во время масленичной седьмицы Милане становилось хуже. Начались отступившие было боли в спине, она вынуждена была прекратить занятия - сидеть ей было теперь больно. Вторак ходил мрачный. К тому же работ изматывала. Теперь становится более понятно нежелание местных поработать у Брусила. Это же настоящая каторга - так вкалывать! Перед сезоном распутицы банда старалась успеть вывезти запасы металла и мы ездили почти каждый день. К тому же я жил совсем как бирюк. С Никоновым мы общались теперь редко. Разве что по дороге от общаги до завода перекинемся парой фраз, да на обратном пути так же. И всё. Каждый свободный час он старался проводить в больнице. Ждан учился как проклятый после душеспасительных бесед с будущим зятем. Надо же, какой большой учительский талант скрывал Вторак! Жаль только что его методу вряд ли возьмут на вооружение в гимназиях - за угрозы телесных повреждений и полового насилия в Союзе есть статья уголовной Правды. Светиславыч готовился к началу работы, вернее уже по-тихоньку входил в курс дел. Ко всему он загорелся замыслом построить свой дом. "Жилпромстрой" помогал своим работникам в самообеспечении жильём - всё-таки строительное предприятие. К тому же таким образом оно экономило на постройке служебного жилья. Наше "Банное братство", образованое из меня, Вторака, Ждана и Светиславыча ещё в дни заселения в общагу после нескольких месяцев существования распалось из-за постоянных неявок трёх из четырёх основателей. Даже в бане я теперь парился один.
   Да что там говорить?! С Дариной и то мы виделись урывками. Часто я уходил - она ещё спала, а приходил - она уже спала. Хорошо что соседка тётя Желана приглядывала за девочкой, помогала с готовкой иногда. Девушки у меня тем более не было. Занимаясь готовкой немудрёной холостяцкой жрачки, сидя у стиральной машины в прачечной самообслуживания или ворочаясь на жёсткой одинокой койке в каморке общаги, я не раз задумывался о своём одиночестве. Мы тут, в Новом посаде, с осени. Может виной моя нынешняя работа, может ответственность за Дарину, может ещё что, но я всё время один. В посаде девушек и женщин как бы и побольше мужчин - война мужиков больше сжирает. Опять же сяньюни держатся особняком. У них своя вера, свои праздники. И при том молодые беженки стараются найти любовника (а если получится, то и жениха) среди местных, словенских мужчин. В таких как я они видят отражение себя - нищеброды без подданства со смутным будущим. Поэтому так трудно даже познакомиться с кем-то, не то что шуры-муры завести. В других условиях можно было бы надеяться на случайные связи. Девушки и незамужние молодые женщины часто во время праздников и гулянок-вечеринок выбирают себе понравившихся мужчин для того чтобы переспать - со скуки, "для здоровья" или в надежде завязать отношения. Однако жизнь в лагере устроена так, что совсем нет тут гуляний, молодёжных вечеринок. Праздники если и празднуют, то в кругу семьи, у кого она сохранилась, и близких друзей. А друзей я тут себе так и не завел. Водиться с малолетками пятнадцати-семнадцати лет, которым всё равно с кем тереться на чердаке - лишь бы впечатления были, тоже не получалось. Я для них был уже староват. Тем более такие девицы были почти что ровесницами Дарины и Миланы, поэтому совесть как-то не давала мне обжиматься с ними по углам да под юбки к ним лезть. Был, конечно, ещё выбор - шлюхи. Среди беженок были и такие. Для некоторых этот способ заработка чуть ли не единственный из доступных, а для кого-то это подработка такая. Договариваешься, оставляешь адрес. К тебе приходит девка, возраст которой определить трудно. Ей может быть и шестнадцать, и двадцать шесть. Она приходит накрашеная, безразличная, как к станку на фабрику. Буднично раздевается, если попросишь. Может и не раздеваться - ей всё равно. Спрашивает: "-Резинка есть?", если нет, то достает свою (стоимость входит в сумму к оплате). Совершенно не стесняясь своего бледного тощего тела раздвигает ноги или оттопыривает зад где скажешь - на кровати, на полу, на стуле, да хоть на потолке. Механически двигается, разглядывая скучающим взглядом потолок или пол, пока ты пыхтишь делая своё дело. Потом на твоих глазах одевает то, что снимала (если снимала), получает оговоренную сумму и уходит, даже на тебя не взглянув. Как выбор - то же самое, но на дому той самой девки, что оказывает "любовные" услуги. Я совру, если скажу что ни разу не пользовался такими услугами, но это же не отношения какие-то, а просто похоть заглушить. Наверное для Лады такое - как таракана в пироге найти. Она-то любит страстные обьятья, счастливые стоны и всё такое. Живое вобщем. А тут как две куклы жахнулись: ни чувств, ни страсти - одна механика.
   Наша напряжённая работа внезапно остановилась. Дорогу окончательно развезло, а запас лома значительно иссяк. Брусил пообещал, что через недельку-другую работа возобновится, а пока мы свободны как сопля в полёте. Ёшки-матрёшки. Я целый день отсыпался, потом ещё день бездельничал, а потом плюнул на всё и устроил Дарине внеочередные выходные. Учится она хорошо, думаю, что за пару дней особо не отстанет. Под это дело я не поленился побывать в гимназии и взять пакет бумаг об учёбе девочки. Сначала мы навестили Милану. Бледная, осунувшаяся девушка совсем не была похожа на саму себя месячной давности. Смотреть на неё было просто больно. Дарина долго сидела у её кровати, что-то рассказывала неестественно бодрым голосом, а я смог из себя выдавить только приветствие. Милана слабо улыбалась, что-то тихо спрашивала. Вела она себя немного заторможено, потому что ей постоянно впрыскивали болеутоляющие. Свидание продлилось недолго, Милана быстро устала. Мы простились, вышли в коридор и только тут Дарина расплакалась. Беззвучно, без всхлипов и стонов. Просто из глаз текли слёзы, но рот её был сжат в упрямую тонкую линию. Она вообще после Рогова плакала только беззвучно.
   На следующий день мы приехали в Малахит. Весенний город встретил нас лужами на дорогах и свежим ветром. Приехали мы утром, так что застали господина Фу дома. В результате он вызвал извозчика и оплатил дорогу в оба конца. Джия накормила вкусным завтраком, проводила до дверей и пообещала угостить не менее вкусным обедом. Раз заплачено, то поехали с удобствами. Не так уж и долго ехали. Всё-таки не такой и огромный город, этот Малахит. Извозчик остановился возле чугунных узорных ворот. Они были гостеприимно распахнуты и открывали вид на довольно длинную сосновую рощу, в конце которой виднелось белое здание. Да уж, ёшки-матрёшки! Богато выглядит. Сосны шумели на ветру, наполняя воздух запахами хвои и смолы. Прямо перед нами дорожку в три длинных прыжка пересекла огненно-рыжая белка. Она взлетела вверх по стволу сосны и оттуда наблюдала - не кинемся ли мы за ней? Мы не кинулись за рыжей молнией, а я просто погрозил ей кулаком и конечно же не произвёл на неё никакого впечатления. Белка насмешливо прострекотала нам вслед. Вот и здание гимназии. Трёхэтажная белая громадина имела нарядный вид. Около большого крыльца дворничиха в рабочем армяке и крепких мужских сапогах метлой разметала лужи талой воды, чтобы ,не дай боги, не поскользнулась какая-нибудь неловкая гимназисточка. Она лишь покосилась в нашу сторону и продолжила свою важную работу. Мы вошли в здание и были несколько ошарашены тишиной. Шли занятия. Эхо наших шагов гулко раздавалось под высокими сводчатыми потолками и всё время хотелось идти на цыпочках, чтобы не нарушать тишину. Хотелось встретить хоть кого-нибудь и спросить дорогу до начальства. Не будешь же открывать все двери подряд. И тут прозвенел звонок. Почти сразу коридоры наполнились девчушками, девчонками и девушками от семи до семнадцати. Поднялся шум, средний между птичьим щебетом берёзовой рощи и птичьим базаром океанских островов. Я побоялся, что Дарину затолкают и притянул её к себе, пережидая девчачий поток. На нас практически не обращали внимания. Это было удивительно. Вдруг кто-то подёргал меня за рукав. Я обернулся. Рядом стояла невысокая рыжеволосая девушка в гимназическом наряде с синей повязкой на рукаве и требовательно смотрела на меня снизу вверх:
  -Товарищ, вы что здесь делаете?
  -Э-э-э. Извините. Нам бы к начальству.
  -Понятно. Идите за мной.
  Девушка резко повернулась, раздув складчатую юбку и зашагала впереди нас, решительно раздвигая стайки учениц. Пройдя несколько коридоров, мы попали в тихое место гимназии. Здесь были учительские и управляющие. Вот мимо нас процокала каблуками молодая учительница в таком же как у гимназисток наряде - клетчатой юбке и зелёной рубашке, но с какими-то нашивками на рукавах, с радужными лентами в волосах и со вполне взрослыми выпуклостями. Если бы не они, то я бы подумал, что она тоже гимназистка. Грудастая "гимназистка" заинтересованно глянула на нас. Вернее на меня. От её взгляда мне сразу стало жарко, но она процокала мимо и скрылась за поворотом. Я облегчённо выдохнул. В моём положении полу-бродяги не готов заигрывать с такими девушками. Суровая гимназистка остановилась перед лакированной дверью и сообщила:
  -Здесь палата начальницы. Всего хорошего.
  Она смерила нас взглядом и удалилась, решительно шагая. Я помог Дарине снять шубку, стянул с себя недавно купленый тёплый кафтан. Вся наша верхняя одежда поместилась на вешалке около скамейки для посетителей. Постучал в дверь:
  -Можно?
  За полированым письменным столом секретарша печатала на машинке. Она подняла голову, буднично спросила:
  -Вы на приём? Проходите.
  Мы вошли. Дарина снова нахмурилась и смотрела в сторону. Симпатичная секретарша оторвалась от печатания:
  -По какому вопросу, товарищи?
  Я вытащил из-за пазухи пакет с бумагами:
  -Вот.
  Секретарша полистала записи, встала и направилась к начальственной двери:
  -Подождите минутку.
  Пришлось ждать не очень долго. Девушка скоро вернулась и разрешила нам войти. Палата подавляла. Ни одной лишней части. Простые стулья, конторский стол, безликие шкафы. Гладкий блестящий пол, высокие окна с плотными занавесками. Не позавидую той гимназистке, которая провинится настолько, что её приведут в палату начальницы. Здесь даже взрослый мужик почувствует себя ничтожеством. Начальница тоже внушала. Высокая златовласка в деловом платье стояла у окна и наблюдала за дворничихой. На вид ей было лет двадцать пять, однако утверждать не берусь. Красивая, но строгая причёска придавала ей холодной красоты. Примерно такой в сказках представляют Мару, Снежную богиню Смерти. Когда она обернулась в нашу сторону, то мы с Дариной одновременно вздрогнули. Но вопреки нашим страхам златовласка улыбнулась совершенно по-человечески. Процокав к нам каблуками лакированных ботинок, она остановилась передо мной:
  -Здравствуйте, меня зовут Белослава Красномировна Войкова. Я управляющая гимназией "Амазонка".
  -Здравствуйте, госпожа.. Товарищ Войкова. Я Токарев Владимир, а это моя двоюродная сестра, Дарина Юэн. Мы бы хотели обсудить возможность поступления Дарины в вашу гимназию со следующего учебного года.
  -Да, я понимаю. Ну что ж.. Судя по выпискам девочка хорошо учится. Конечно это не совсем обычно. Как правило к нам поступают девочки младшего возраста, начиная обучение с первого класса. Но по правилам препятствий для поступления в любой класс нет. Давайте пройдёмся по гимназии?.
   Эх, я бы лучше с тобой где-нибудь в других местах прошёлся, златовласка. Кх-м!. Боги упаси сказать об этом вслух.
  -Дарина, хочешь посмотреть гимназию?
  -Хочу.
   Ответила Дарина. Конечно, попробуй откажи такой женщине. Белослава Красномировна взяла девочку под руку и движением тонко очерченных бровей пригласила меня следовать за ними. Понял - не дурак, ёшки-матрёшки. Мы обошли всё. Златовласка рассказывала о каждом месте, где мы побывали. Заглянули в кухню, откуда нас шуганула решительная повариха (при этом она умудрилась вручить девочке горячий пирожок). Белослава поведала, что воспитанницам положено четырёхразовое питание, составленное с учётом возрастов и нагрузок. По праздникам устраиваются большие пиры для всех воспитанниц, вне зависимости от возраста. Вобщем не голодают. Это хорошо, потому что Дарина не избалована разнообразием в еде. Лагерь беженцев это отнюдь не здравница с усиленным питанием. Заглянули в гимнастический зал. Там сейчас занимались старшеклассницы и учительницу среди них я определил в основном по радужным лентам в волосах да по повязке на предплечье - девушки уже на равных соперничали с преподавательницей в размерах и фигурах. Меня заметили почти сразу. Так как занимались они в тёплом зале, то и гимнастическая одежда была лёгкой. С одной стороны это обстоятельство вкупе с моим мужским полом вызвало лёгкое волнение и приглушённые возгласы, но с другой стороны именно мой мужской пол и довольно молодой возраст были причиной перехода этого волнения в заинтересованное шушуканье. Белослава наверное раскаялась что привела меня в этот цветник, потому что мы быстро его покинули. Однако зрелище множества молодых стройных девушек в коротких гимнастических штанишках и обтягивающих майках осталось со мной надолго. Кстати, оказалось что в гимназии есть кружок практической борьбы. Участницы постоянно участвовали в соревнованиях и часто занимали призовые места. В гимназии был даже всесезонная купальня! Туда мы не пошли, скорее всего из-за меня. Была и хорошо оборудованная больница. Когда мы туда заглянули, бойкая врачиха доложила Белославе Красномировне что заболевших нет. Причём она остановилась перед Дариной, внимательно её рассмотрела и встревоженно посетовала, что девочка слишком бледна и вообще щупловата. Ну вот и откормите, я буду только рад. По классам мы ходить не стали, заглянув только в восьмой класс, где будет учиться Дарина. В светлой большой комнате в несколько рядов стояли одиночные ученические столы, за которыми сидели девочки в здешней одежде - клетчатых юбках и зелёных рубашках. Перед большой грифельной доской ходила учительница и с помощью указки объясняла девочкам материал. Я заметил, что учительницы одеты так же, как и ученицы, вот только ленты у них в волосах - радужные. У воспитанниц же ленты были однотонные и видимо их цвет зависел от класса. Белослава прервала урок, вывела к доске Дарину. Девочки и учительница заинтересованно уставились на новенькую, а она насупилась и приняла как можно более независимый вид. Может Дарина и стала необщительной и подозрительной, но перед окружающими не отступала. Насколько я знал, в старой гимназии она ни с кем не подружилась, оставшись одиночкой, однако её не задирали и вообще связываться с ней не стремились, потому что пару раз она дала хороший отпор одноклассникам, желающим загнобить одинокую девчонку...
   -Познакомьтесь, девочки: это ваша будущая одноклассница Дарина Юэн. В новом учебном году она будет жить и учиться с вами. Что нужно сказать?
  -Здравствуй, Дарина!
  Нестройно, вразнобой ответили девчонки, вызвав улыбку учительницы. Она внимательно глянула на меня и улыбнулась ещё раз, уже лично мне. Приятно. Она симпатичная. Ещё мы потом осмотрели жилые комнаты. Младшеклашки жили в больших комнатах по десять душ. Миленькие кроватки, весёленькие обои, кружевные занавесочки. В каждой комнате есть большой круглый стол, вокруг которого могут рассесться все десять обитательниц. На нём делают уроки, занимаются рукоделием или устраивают чаепития - в зависимости от потребности. Ученицы средних классов живут в комнатах поменьше, на четверых. Там и обстановка более подростковая, немножко бунтарская. Но это уж зависит от самих воспитанниц, потому что начиная со средних классов уборкой жилых комнат занимаются сами воспитанницы. Старшеклассницы живут в двухместных комнатах, где обстановка совсем взрослая. Тут уже нет ничего лишнего, старшим некогда думать о глупостях - нагрузки совсем не детские. В хозяйственные помещения и баню мы по понятным причинам не пошли, ограничившись знанием о том, что воспитанницам обеспечивется при каждой жилой комнате душ самое малое - раз в день. Каждую неделю воспитанницы под контролем учительниц посещают имеющуюся при гимназии баню с парилкой. Здоровью и уходу за собой здесь уделяют много внимания. Вобщем полный, как говорят в Римской империи, пансион. Накормят, напоят, спать уложат - только учись. Мне бы так, ёшки-матрёшки.
   Мы вернулись в начальственную палату. Дарина как всегда молчала, но выглядела сравнительно довольной. Жаль, что кроме меня никто не сможет порадоваться этому, потому что на вид определить степень её довольства или недовольства может только такой знаток, как я. Белослава Красномировна оставила девочку на дальнем диванчике, дала ей листать какую-то подшивку, а меня отвела к окну. Спросила, задумчиво глядя в весеннюю даль:
   -Есть ли какая-то особенная причина устраивать девочку именно к нам?
   -Разве нужна определённая причина?
   -Как вам сказать... Я прочла записи. Дарина ведь сирота?
   -Да.
   -В "Амазонке" в основном учатся девочки из семей средних горожан. Из семей благополучных и мирных. Запрета на устройство никакого нет, но обучение платное. Сами понимаете, что это работает как своеобразный ограничитель?
   -Понимаю. Бедные сюда не попадают.
   -И полные сироты тоже. Неизбежны трения и даже вражда на почве благополучности. Дети часто бывают жестоки в своей невинности. А ведь есть неплохие гимназии в городе, с небольшой платой и хорошим качеством образования. Там и строгости меньше, и обучение смешанное, и состав учеников более.. Э.. Разнородный. Почему же вы выбрали "Амазонку"?
   -В основном по причине того, что у вас учатся только девочки и учительский состав тоже полностью женский. Дарина скверно общается с мужчинами.
   -Вот как. Она вообще не стремится к широкому общению, насколько я вижу.
   -Знаете, у неё есть на это право. Жизнь обошлась с ней совсем не добро.
   -Я понимаю. Потерять родителей в детском возрасте.. Это ужасно.
   Я подумал - стоит ли ей рассказать то, что рассказал управше из старой гимназии? Наверное стоит. Она всё равно узнает, так хоть пусть не из слухов.
   -Дело не только в этом. Вы сохраните тайну девочки?
   -Да.
   -После смерти матери, моей тёти, Дарина попала в острог-распределитель. Там она подвергалась насилию со стороны начальника.
   -О, Велес Всемогущий! Я не знала...
   Прошептала златовласка...
   -Мы чуть не погибли во время побега из княжества, на глазах Дарины тяжело ранили девушку, которая её опекала. Теперь понимаете нелюдимость Дарины?
   -Это просто ужасно...
   -Этого всего нет в бумагах. А врач по душевному здоровью посоветовал обеспечить девочке тихую спокойную жизнь, желательно без мужчин. Вот вам и причина. Хорошие люди вызвались нам помочь. Сам бы я не смог оплатить обучение.
   -Ясно. Извините.
   -Ничего. Да, кстати. Дарину будут иногда навещать и даже забирать на время господин и госпожа... Ой.. Товарищи Тянь. Вы знаете их?
   -Наслышана. Достойные люди. У них ещё сын уехал добровольцем к вам, в Амурское княжество, кажется..
   Я ещё раз убедился, насколько подданые Союза далеки от нашей беды. Им трудно понять нас полностью. Наверное и невозможно.
   -Да, уехал. Я был его начальником. Пинг погиб на моих глазах.
   -Простите, что напомнила вам прошлое.
   -Да ладно. Белослава Красномировна, так вы примете Дарину в вашу гимназию?
   -Обязательно. Уверяю - девочка будет под надёжной опекой.
   -Благодарю. Вы сняли камень с моей души.
   Я позвал Дарину. Она подошла, держа альбом в руках.
   -Даря, попрощайся с Белославой Красномировной. Завтра мы вернёмся в Велесославль и ты начнёшь учиться. И так немало пропустила.
   Девочка протянула альбом златовласке:
   -До свидания, Белослава Красномировна.
   Надо же, она запомнила не самые простые имя и отчество управляющей. Хотя что это я удивляюсь? И отец, и мать девочки дураками отнюдь не были, так что дочь у них получилась умная. Иногда мне казалось, что она по умственному развитию ушла от сверстников на несколько лет. Но лучше бы она осталась весёлой и общительной девчонкой четырнадцати лет от роду. Боюсь даже думать - как аукнутся в будущем все эти душевные раны девочки? Затянутся они или наоборот разрастутся и углубятся?.
   -До свидания, Дарина. Увидимся летом.
   Белослава проводила нас до дверей кабинета. Уже в извозчике я спросил Дарину:
   -Тебе понравилось в гимназии?
   -Угу.
   -А начальница понравилась?
   -Угу
   -Будешь тут жить?
   В ответ лишь усталый вздох. Ну а какой у нас выбор? Правильно - никакого. Тут вообще надо Макошь и Велеса благодарить, что родители Пинга такими прекрасными людьми оказались, а так бы.. Весь вечер тётушка Джия занималась "племянницей". Мне показалось, что она даже как-то помолодела. Материнские чувства проявились в полной мере. Дядюшка Фу тоже с некоторым удивлением наблюдал за преображением супруги. Дарина была на удивление покладиста и даже иногда улыбалась. Утром Джия вызвалась проводить нас на поезд, но перед этим проехаться по лавкам. Как я и ожидал, мы посещали места, где продают женскую одежду. Я околачивался у полок с тряпками, а Джия водила Дарину по примерочным. "Тётушке" это дело, понятно, нравилось. Девочка тоже выглядела по крайней мере заинтересованной. Что сказать? Женщины.
   Я таскал изрядно распухшие от вещей сумки вслед за вошедшими во вкус модницами. Джия покупала Дарине всё, начиная от нижнего белья и заканчивая летними платьями. Конечно и без обуви на весну не обошлось. В конце-концов я взмолился:
   -Госпожа Джия! Может хватит? Вы и так сильно потратились...
   -Вова! Ты хочешь, чтобы твоя сестра ходила в старом тряпье?
   Я посмотрел на Дарину. Её глаза говорили мне о том, что она не горит желанием ходить в тряпье.
   -Давайте всё остальное вы купите ей в следующий раз?
   -Ну ладно. Пойдёмте ловить извозчика.
   Согласилась Джия, прикинув наконец вес и объём висящих на мне сумок. На вокзал она с нами не поехала, простившись у машины. Дарина даже поблагодарила её. И я поблагодарил. Ещё бы, госпожа Джия накупила одежды и обуви гривен на сто, не меньше! Но в душе мне почему-то было тяжело разговаривать с этой женщиной. Словно я до сих пор винил себя в смерти её единственного сына. Мало того! Откуда-то из тёмных углов души всплывала мысль о том, что я будто бы нарочно устроил смерть Пиня, чтобы на его место пропихнуть Дарину. Мне стало страшно, я боялся сам себя.
   Мы попали на поезд до Велесославля. Всю дорогу Дарина сидела, окружённая сумками и пакетами. Охраняла. В городе пришлось даже брать извозчика, потому что самими тащить весь ворох покупок было выше наших сил. Дома, в общаге, Дарина заново всё перемеряла, показываясь тёте Желане и мне в разных одеждах. Единственно - обошлось без показа нижнего белья. Желана была в восторге и говорила, что нам повезло с господами Тянь. Я был с ней согласен. На следующий день Дарина отправилась в гимназию, а я снова предался вынужденному безделью. Так, в праздных шатаниях и прошли две недели. Снег удивительно быстро сошёл, вызвав подтопления в низинах. Однако продлилось это не долго, а потом Ярило как с цепи сорвалось. С каждым днём становилось теплее, грязь подсыхала. Самые холодоустойчивые девушки уже начинали щеголять короткими юбками и голыми коленками. К концу второй недели мы убрали мой зимний кафтан и Дарину шубку на хранение, пересыпав душистым табаком. У Дарины началась пора испытаний и проверок, она приходила с учёбы умученная, немного отдыхала, без охоты ела и садилась за учебники - зубрить к следующим проверкам. Я старался приготовить что-то повкуснее, из того что она любит, но она едва замечала то, что ест. Хорошо что скоро эта каторга закончится и гмназистов отпустят на три месяца отдыхать. Дарина будет свободна весь травень, весь червень и весь липень, а уже первого серпеня она должна будет начать учёбу в "Амазонке". Так что переехать в новую гимназию ей предстоит ещё в конце липеня.
   Нас со Втораком вызвал "начальник". За время вынужденного перерыва накопился металл и предстояло опять помотаться между Шехонью и Велесославлем. В этот раз ехали не только наши два грузовоза, но и вседорожник самого Брусила. Атаман брал с собой охрану, потому что вёз нечто ценное. Выехали поутру. Первым шёл вседорожник, а за ним и мы. Со мной в кэбе снова ехал Мельник. Словно соскучившись по мне за эти полмесяца, он всю дорогу травил свои дурацкие байки про шлюх и половые подвиги. Ближе к Шехони мне стало казаться, что я целый день просидел в Доме Плотских Утех, глядя на развлечения посетителей. Когда машины одна за другой въехали в знакомые ворота, я испытал неподдельное облегчение. Мы подпятили грузовозы к тем же местам, что и зимой. А потом нас Брусил послал с местным ватажником на их склад, чтобы выбрать и перетащить какие-то запасные части для наших грузовозов. Странно, ведь раньше нас из кэбов выпускали только помочиться под колесо. Уж не сдохло ли что-то в лесу, а? Так, с пистолями за пазухами, мы вслед за сопровождающим нас детинушкой пошли вглубь здешнего склада. Когда обходили грузовозы, то я мельком увидел как вместе с металлоломом рабочие выгружают из кузовов какие-то свёртки. Всё-таки дело нечисто, мне кажется. Но чем меньше пялишься по сторонам, тем крепче спишь. Мы прошли через огромное здание заваленное штабелями лома. Пару раз пришлось посторониться и пропустить проезжающие самоходные тележки.
   Детина указал на отгороженную каморку, а сам ушёл. В каморке мы нашли лысого мужика, который сварливо поинтересовался какого хрена мы припёрлись и кто мы вообще такие. Кое-как удалось объясниться, потом лысый соизволил допустить нас в "капище". Наверное с полчаса мы колупались в железках и ворочали механические узлы. Некоторые части были хорошими, некоторые - откровенным дерьмом. Сложили выбранное на бывшую здесь же тележку. Лысый попробовал было возбухать, но Вторак пообещал ему что тогда оставит здесь эту рухлядь, которая не больно-то нам и впёрлась, а когда его спросят про части за которыми посылали, то он крайним сделает лысого. Мужик насупился, но тележку уступил, сказав только что пойдёт с нами - забрать назад тележку. Мы выкатили дребезжащую фиговину из каморки и поволокли в другой конец здания.
   Вторак и я тихо матюкались, борясь с норовившей укатить в сторону тележкой. Вдруг за нашими спинами раздался топот, какие-то крики. Мы хотели было узнать - в чём дело? Но тут совсем неподалёку раздались выстрелы. Вторак и я, не сговариваясь, на военных привычках уронили тележку на бок и упали за неё как за подвернувшееся укрытие. У лысого вдолбленных войной привычек не было. Он замешкался, заозирался и получил пулю в шею. Брызнув кровью, хорошо что не в нас, он упал куда-то на пол, под штабель. Поздно, лысый. Надо было сразу падать. Не знаю - как, но в руке у меня оказался пистоль со спущенным предохранителем. Я скорчился за грудой железяк и тихо охреневал. Ну надо же было оказаться прямо посреди уголовной битвы! Вторак толкнул меня ногой и прокричал:
   -Уходить надо! Скоро стража нагрянет - и тогда нам карачун!
   -Надо! Только как?!
   -Отползаем к стене, там был проход!
   -Давай!
   Мы, применяя весь свой военный опыт, поползли по грязному искаменному полу. Пару раз над головой вжикнуло, а в штабелях загремело. Стрельба не утихала. Мы проползли между штабелем и стеной, потом ещё между одним. А в третьем промежутке мы совершенно неожиданно наткнулись на двоих. То были Брусил и Гвоздь. Ватажник судорожно снаряжал обойму пистоля патронами из кармана, а Брусил лихорадочно, дрожащими непослушными руками запихивал пачки денег за пазуху, вынимая их из сломанного сундучка. Я нацелил на них пистоль скорее по привычке, но Гвоздь, вбивший обойму в ручку и щёлкнувший затвором, просто пальнул в нашу сторону. Может просто от неожиданности или с перепугу. Левое предплечье обожгло болью и я разрядил в атамана и ватажника почти всю обойму. Слов не было - одни матюги. Как же так? Нахрена этот подонок стрелял, а?! Но раздумывать было некогда. Грохали выстрелы, пули вжикали, отлетая от кусков лома и от искаменных стен. Руку жгло, будто в неё втыкали раскалённый железный прут. Надо сматывать. Словно во сне я сунул пистоль за пояс, сгрёб сломанный сундучок с остатками денег и рванул вслед за Втораком. Я не жалел ни ватажника, ни атамана. Они получили то, что заслужили. Вообще пока было, мягко говоря, не до них. Так, на карачках, мы добрались до ворот огромного склада. Вон и наши машины. К Ящеру в зад грузовозы! Вседорожник! Вот он, родимый. Я крикнул Втораку:
   -За руль! Я ранен, не смогу вести!
   Никонов кивнул, рванул водительскую дверцу. Я взялся за ручку дверцы попутчика, но в и так дёргающую болью левую руку снова ударило. Словно молотком по пучку нервов. Я заорал, но сжал зубы. Ёшки-матрёшки, два раза в одну руку! Как больно-то! Вторак завёл двигатель, я швырнул в полуоткрытую дверцу сундучок и снова крикнул, кривясь от нестерпимой боли:
   -Гони, Никонов! Деньги припрячь для Миланы! Дарине передай, что я её люблю, а Тяням.. Тяням скажи что я у них в неоплатном долгу!. Всё, давай!!
   -Не глупи, Вовка! Садись!
   -Я не доеду, Вторак! Если доеду - всё равно поймают, прямо в больнице! Уезжай!
   -Ладно, держись!.
  Махнул рукой Никонов, воткнул скорость и досадливо прошипел:
   -Твою ж!..
   Я захлопнул дверцу. Вседорожник газанул и вылетел за ворота. Мне показалось - или начинает кружиться голова? Рукав левой руки промок от крови. Я отбежал за воротину, в которую грохнула шальная пуля, и сел прямо на землю. Ах, Ящер раздери! Больно ткнулся в низ живота пистоль. Не отстрелить бы себе чего под шумок! Осторожно - только бы не нажать на спуск - вытащил из-за пояса пистоль, положил на землю. Неловко, одной рукой вытянул ремень. С помощью скрипа зубов, рычания, слёз, правой руки и отборного мата затянул ремень на левом предплечье выше ран. В лохмотьях изодранного, пропитанного кровью рукава ничего не видно. Может жилы и не задеты, но раны, похоже, навылет. Так что кровопотеря может быть большая. Пока оказывал себе первую помощь - вдалеке завыли гудки стражьих машин. Вот и конница, ёшки-матрёшки. Рука болела неимоверно, хотелось скулить или выть, но прорывались только глухие рычания. Стрельба затихла, вместо неё теперь округу разрывал вой гудков. Как сквозь сон я увидел выскочивших в ворота троих стражников в синих мундирах, в защитных кирасах и с самострелами в руках. Двое перебежками кинулись к воротам склада, а третий взял меня на прицел. Я законопослушно поднял правую руку и тут же "поплыл". Повалился на левый бок, стукнулся раненой рукой о воротину. Боль словно кувалдой грохнула по башке и я отключился.
   В больнице острога временного содержания было неплохо. Кормежка три раза в день, внимательный врач, милосердная сестра с пилюльками на блестящем подносе - всё как в обычной больнице, вот только на окнах решётки, а милосердная сестра приходила в сопровождении стражника. Руку мне подлатали, зашили. Слава Трибогу! Кость не задета и жилы целы. Ну а мясо нарастёт, как пообещал врач. Предплечье почти уже не болело, если только не напрягать мышцы. Хуже всего была невыносимая скука. Несколько раз приходил дознаватель, задавал вопросы, хотя и так дело было ясное. Меня нашли с двумя дырками в руке на месте где произошла крупная перестрелка. Рядом со мной лежал пистоль, из которого были убиты два человека. На пистоле были мои отпечатки пальцев, а на моей правой руке были следы пороховых газов от того пистоля. Всё сходилось. И даже если бы я всё-всё рассказал, то мне по самому мягкому выбору светит пять лет каторги. Да, в Союзе тоже за насильственные преступления наказывают каторгой. Во многих странах этот вид наказания применяется. С какой-то стороны это справедливо, что жуткие преступники не сидят свои срока по темницам, отращивая зады на харчах налогоплательщиков, а зарабатывают на своё содержание тяжёлым трудом. В этом есть и соображения порядка! Если у зэков не будет оставаться сил на послерабочую активность, то и заниматься всякими непотребствами им не захочется. С работы на жрачку и - по койкам. В общем светило мне от пяти до семи лет трудовых подвигов на свежем воздухе. Но это ещё что! Я бы сам пошёл на каторгу с задорной песней на устах, потому что при последнем посещении дознаватель известил о пришедшем на меня запросе из Нового Амура. Это так теперь бывшее Амурское княжество назывется. Если бы Новый Амур оставался захвачен Маньчжурией, то словенские власти могли бы с чистой совестью выбросить запрос в нужник. Но на бумаге Новый Амур не был захвачен. Маньчжурские войска оттуда выведены и страна как бы свободна. И если бы запрос был по поводу моего участия в войне, то словенцы так же не обязаны были бы рассматривать его, мол это месть. Но те поганцы из НА прислали бумаженцию с обвинениями меня в нападении на пограничников и в незаконном пересечении границы. То есть дело было как бы чисто уголовным, а вовсе не сведением счётов. И вот теперь ещё дело об убийстве не было закончено, а суд уже должен решить - судить меня в СССР за убийство "двух и более лиц" или же передать властям НА. Учитывая что в Амуре меня ждут-не дождутся насовцы, я уже прям-таки желал словенскую каторгу. В первом случае мне обеспечена мучительная смерть, а во втором случае есть немалые возможности вернуться живым и относительно здоровым.
   Как-то раз вместо скучного зануды-дознавателя из уголовного Приказа ко мне в палату пришёл другой человек. Мужчина со внешностью успешного предпринимателя средней руки, в хорошем сюртуке и начищеных блестящих туфлях поблагодарил провожавшего стражника тихим благожелательным голосом и безо всяких церемоний присел на стоявший рядом с моей койкой стул. Хм. Кто ещё такой? А мужчина смотрел на меня с этакой улыбочкой, словно намеревался продать мне свой загородный домик по сходной цене, уговорив взять под это дело заём под тридцать сотых годовых в его же банке. Ха! Я неплатёжеспособный! И домик мне побоку, потому что скоро или НАСА устроит мне огненное Очищение, или Союз обеспечит жильём и работой лет на пять-семь. Но мужчина не стал предлагать мне домик. Он представился:
   -Здравствуйте, Владимир Яромирович. Я - товарищ Малкин.
   -Здравствуйте.
   Товарищ Малкин снова ласково мне улыбнулся:
   -Слышал я, Владимр, что дела ваши грустные. Так не повезло. Человек без подданства, беженец, а натворили столько всего: и людей убили, и в преступных действиях участвовали. Да ещё и налоги с дохода не платили. С таким послужным списком затруднительно будет стать подданым Союза. Невозможно, я бы сказал.
   Я молчал. Крыть всё равно было нечем. Малкин грустно вздохнул и продолжил:
   -Вы и на своей родине куролесили, товарищ Токарев. Амурские власти жалуются на вас. По винтокрылам пограничным стреляете. Нехорошо.
   -Я спасал свою жизнь и жизнь близких.
   -Ах да, я наслышан. Не просто спасали, а с пылью и грохотом: сбежали из трудового лагеря прикончив трёх охранников; в составе отряда повстанцев проникли в острог, переодевшись в мундиры правоохранителей..
   Ёшки-матрёшки! Откуда он это всё знает?! Кто он такой?!.
   -Оттуда вы тоже ушли с блеском - свернули шею начальнику охраны острога и опять постреляли в охранников. В довершение всего вы поспособствовали крушению патрульного винтокрыла амурского правительства.. Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит хороший винтокрыл?.
   Я пожал плечами, поморщился - левую руку дёрнуло болью. Малкин покачал головой и продолжил свои издевательства:
   -Понятно, что вы защищали родных. М-м-м.. Не родных - родную. Вернее двоюродную. Некую Дарину Юэн. Её же вы вытащили из острога?.
   Да уж. Из него такой же предприниматель, как из меня вагоновожатый. Похоже из особых служб господин-товарищ. Значит я у них на крючке. И не только я.. А он продолжал нажимать:
   -По глазам вижу, что не ошибся. Остальные вам не родные. Ведь так? Ярополк Дёмин. Милана Синицина. Ждан Синицин.. Ещё ваш загадочный товарищ.. Как там его? Никонов! Вторак Никонов. Да. Я ничего не забыл упомянуть, товарищ Токарев?
   -Отвёртку.
   -Что? Какую отвёртку?
   Ага! Не всё-то ты знаешь. Мальчишество, конечно, но всё же...
   -Ту, которую я воткнул в брюхо помощнику начальника Роговского острога.
   -Хм. Необычно.. Послушайте, Владимир: у вас увлечение что-ли такое - охранников убивать?
   -Так получилось.
   -Хороший ответ. У человека личное собрание урн с прахом охранников тянет на десяток, а он скромно - "так получилось".
   Мне надоели эти хождения вокруг да около и я спросил прямо:
   -Госпо.. Товарищ Малкин. Скажите прямо - кто вы и что вам надо?
   Мужчина ухмыльнулся и тихонько хлопнул себя по коленкам:
   -А вы нетерпеливы. Скажем так: я представляю одну особую службу.
   -Неужели НКВД?
   -Нет. Княжий Надзор вами, конечно, интересуется, но только его уголовный отдел.
   Усмехнулся Малкин. Я снова сказал наугад:
   -Может быть знаменитое ГРУ?
   -Вряд ли вы чем-то интересны военной разведке. Извините, но то не ваша высота.
   Пожал плечами мужчина.
   -Так кому же я интересен, госпо.. Товарищ Малкин?
   -Всего лишь Иностранному Приказу. А при нём есть такая скромная Служба внешней разведки. Может быть слышали?
   -Немного.
   Да уж. Всего лишь скромная СВР! Если верить только десятой части слухов об этой "скромнице", то зачешешь в затылке - не сбежать ли к добрым насовцам? Иностранный Приказ ворочал тайными и явными делами по всему миру. По сравнению с ним задачи сурового Надзора Князя за Внутренними Делами выглядят местечковыми играми на хуторе. Там плетутся такие сети мирового размера и замешиваются такие многослойные события, что мозги сломаешь. И вот я, простой беженец, попал в эти жернова как песчинка..
   -Задумались, Владимир Яромирович?
   -А?. Да. Извините.. Так чем я заинтересовал саму СВР?
   -Скажем так - она может предложить вам сделку.
   -А если я откажусь?
   -Ну, товарищ Токарев, подумайте сами: положение ваше крайне незавидное. Вам светит каторга. Будьте уверены, это семь лет. Не пять. У вас несовершеннолетняя двоюродная сестра. Кто о ней позаботится? Вашей знакомой нужны деньги на лечение. Ни в коем случае я говорю что мы причиним им вред, но зато мы можем им помочь.
   Дерьмо Ящера. Дарине будет уже двадцать один, Милане исполнится примерно двадцать три. Они меня, наверное, и не признают поначалу. Ещё бы, семь лет каторги вовсе не молодят..
   -К тому же, Владимир Яромирович, на вас имеет виды правительство Свободного Амура. Сами понимаете, что встретят вас отнюдь не пирогами. Мы можем повлиять на решение о вашей выдаче.
   Я промолчал. А что тут скажешь-то?
   -Я предлагаю вам оказать нам помощь в одном деле, Владимир Яромирович.
   -Да что я могу?
   -Вначале нам нужно ваше добровольное согласие сотрудничать со Службой.
   -Я согласен, но при нескольких условиях.
   -В том ли вы положении, чтобы их выдвигать? Но ладно. Какие условия?
   -Первое: Служба поможет моей сестре и знакомым в получении подданства Союза. Я не прошу подарить им его, а просто облегчить.
   -Хм. Это выполнимо. Что ещё?
   -Служба незамедлительно устроит Милане Синициной врачевание. Да там и деньги почти собраны. Ну, скажите её родным что какой-то добрый человек оплатил разницу.
   -И это выполнимо. Это всё? Или будут ещё пожелания?
   -Если вы выполните эти условия, то я ваш с потрохами. Кого нужно убить?
   -Экий вы, Владимир Яромирович. Зачем же сразу убивать? Хотя вы немного угадали. Но сперва мы скрепим ваши и Службы отношения.
   Товарищ Малкин, не вставая со стула и не меняя позы приятно проводящего время человека громко сказал:
   -Синёв, войдите!
   Дверь палаты открылась и вошёл молодой, примерно моих лет мужчина, в таком же, как у Малкина, отличном сюртуке и отутюженных штанах. С собой он принёс обтянутую кожей папку. Товарищ Малкин взял у него эту папку, раскрыл и протянул мне.
   -Прочтите, Владимир Яромирович. Сами понимаете, лист только один. И храниться он будет у меня. О нашем договоре будем знать только мы. Ну и товарищ Синёв.
   Я взял неожиданно тяжёлую папку, скривившись от боли в предплечье. На листе белоснежной бумаги сначала было "шапка": "Служба внешней разведки Иностранного Приказа. Заявление. ". Дальше шли слова: "Я, Владимир Яромирович Токарев, находясь в здравом уме, добровольно и без принуждения соглашаюсь на сотрудничество со Службой внешней разведки Иностранного Приказа.". Проставлены год, месяц и день, пустое только место для подписи. Я не особо раздумывал, потому что доводы службиста меня вполне убедили. Лучше работать на могущественную СВР чем гнить на словенской каторге или висеть в амурской петле. Я взял протянутую мне самописку, вздохнул для приличия и подписал лист. Отдал папку Малкину. Тот встал и сказал:
   -Поправляйтесь, товарищ Токарев. В скором времени вас переведут в другое место. Не бойтесь посещений дознавателя, он просто делает свою работу. До свидания.
   -До свидания, товарищ Малкин.
   Он ушёл в сопровождении Синёва, а я полулежал на больничной койке и гадал, что же я подписал - смертный приговор или путёвку в новую жизнь?
  
  
   Глава 3.
  
   Со времени подписания судьбоносной бумажки прошло два месяца. Как и обещал товарищ Малкин, меня перевели в небольшую частную больницу. Уголовный отдел НКВД от меня отстал. Они каким-то образом не нашли орудия убийства. Ну и я из подозреваемых перешёл в потерпевшие. На запрос из СА отдел переселенцев Иностранного Приказа ответил прекрасной историей о рассеяных НКВДшниках, перепутавших меня, невинного беженца, со злодеем, на котором пробы ставить негде. Ведь людей с именем Владимир и фамилией Токарев в бывшем Амурском Княжестве было пруд-пруди, не мудрено и перепутать, то да сё. Мне даже удалось упросить Малкина чтобы он позволил мне послать весточку Никонову. Я сообщил ему, что жив-здоров, и пусть он там нашим намекнёт. В ответ узнал, что врачевание Миланы прошло успешно. Девушка идёт на поправку, хотя ей придётся пробыть в больнице ещё пару месяцев. Дарина знает, что я обещал вернуться. За ней приезжали господа Тянь и забрали ее пока к себе до начала учебы. Дёмин шлёт привет. У меня отлегло от сердца. Раз товарищ Малкин выполнил обещание, то и я свою часть выполню.
   Пока я залечивал руку, товарищ Малкин довёл до меня задание. Служба по своим каналам устроит всё так, чтобы выглядело словно я, беженец из бывшего Свободного Амура, будучи в СССР ступил на преступный путь, но скрываясь от справедливого возмездия сумел выскользнуть из союза и поступил в Иноземные войска импери, ИВИ. Первая часть моей новой истории была чистой правдой сплошь до скрывательства от возмездия. Итак, мне предстояло вступить в эти самые войска. Пребывая в составе ИВИ, я должен был собирать сведения об их "работе" в Либии. Ну и выполнять некоторые поручения. В случае чего Служба меня знать - не знает. Для всех я сам себе господин. Малкин дал понять, что после выполнения задания я могу быть свободен до того момента, когда вновь не понадоблюсь Службе. В жизни все было не так как в приключенческих книжках. Никто не таскал меня по учебным полям в сопровождении отряда осназа. Никто почему-то не водил меня по секретным изыскальням и не рассказывал о секретных разработках разведки. Никто даже не вел со мной многочасовых бесед о тайных делах высшего уровня и никто не поручал спасать мир. А если серезно - никакой особой подготовки для меня и не требовалось. Запомнить и рассказать побольше нужному человеку. Что-то кому-то передать. Ну и все. Вот моя задача. Правда со мной все же позанимался помощник Малкина, Синёв, и кое-что порассказал про ИВИ.
   По сути Иноземные войска были подразделением наёмников. Римская империя предоставляла его услуги, оставаясь как бы ни при чём. Служащие ИВИ не были воинами имперской армии, а часто и поддаными империи не являлись. Однако оснащались ИВИ римским оружием, боевыми машинам, легионеры носили римские военные мундиры и полевые робы, имели римские воинские звания. В войска брали любого, кто готов был год-другой заниматься неблагодарной грязной работой и не побоялся наплевательского отношения к потерям со стороны империи. За год службы можно было получить либо неплохую денежку, либо оправдательный приговор по многим преступлениям , либо подданство империи - на выбор. Если, конечно, доживёшь. Некоторые поступали насмотревшись видолент о геройствах отчаянных легионеров, кто-то из жажды острых ощущений. Большинство шло за помилованием или за подданством. Как правило легионы ИВИ отправляли в страны, которые были в дружбе с империей и которые имели трудности с какими-нибудь повстанцами. Хотя бывало и наоборот - легион воевал на стороне повстанцев, которые обещали империи вечную дружбу и привилегии в торговле после прихода к власти. В легионы ИВИ брали всех, кто имел голову, две руки и две ноги, но предпочтение отдавалось людям, знакомым с военным делом. Особым спросом пользовались военачальники. Я беспокоился о языковых трудностях, однако в ИВИ было целое подразделение, где говорили на росском. Это имело смысл, потому что по-росски говорило или по крайней мере понимало множество народа в странах рядом с СССР. А дела для легионов в тех странах частенько находились. В ИВИ так же были подразделения, говорившие и на других мировых языках. Ведь мало того что Римская империя не дружила со словенским сюзом - со странами НАТО отношения были совсем плохи. Альянс РИ и Австралазии постоянно бодался с азиатами за влияние в областях Хинду и Персии, а так же за торговые пути в Великом океане. Опять же освоение Колумбийских островов империей с востока, натовцами с запада, а австралазийцами с юга привело к тому, что острова оказались яблоками раздора, где интересы стольких стран, империй и союзов оказались нос к носу. Таким образом мир по большому счету был разделен на три стороны - СССР, НАТО, Альянс и множество мелких стран, примыкавших к тем, кто сильнее или ближе. На этом мое знакомство с международной обстановкой и заканчивалось.
   Рука уже не болела, остались только два стветлых шрама. Хрен знает, римляне говорят что шрамы украшают мужчин. Ну, буду теперь щеголять. На улице уже были последние дни кветеня. Тепло, солнечно. Травка повылазила, почки начали распускаться. У Дарины должен со дня на день начаться летний отпуск. Но мне было не до отдыха. Мне кое-что порассказали, кое-чему подучили. Все это время я как бы скрывался незнамо где, а теперь как будто кто-то шепнул мне надсыл человека, набирающего рекрутов для римских ИВИ. Это для тех, кто решит покопаться в моем прошлом. Дальше я должен был действовать сам. Малкин проводил меня до извозчика, кивнул на прощанье. Может он мне и не верил, но вида не подал. Я же в любом случае намерен был исполнять свою часть договора. Машина повезла меня в неизвестность, а привезла в Малахит. Я удивился, думал что посредник работает в городе покрупнее. Окраинная слобода серела одинаковыми искаменными четырехнадстройками, шелестела бумажками на пешеходниках, погрмыхивала машинами на выбоинах дороги. Да-а-а. Это не главные улицы, где все чисто, ровно, ухожено. Я сверился с бумажкой и пошел в указанный подъезд, поднялся на нужный надстрой. На полутемной площадке пришлось чуть ли не на ощупь искать нужную дверь. Она оказалась самая обшарпанная из всех. Звонка не было. Пришлось стучать. Спустя некоторое время дверь приоткрылась и в щель пробурчал недовольный голос:
   -Кто?
   -Я принес вам книгу Лисовского "На том берегу". Как вы и просили.
   -Да? Ладно, заходи.
   Дверь открылась шире. Я вошел в сумрачную прихожую и остановился, потому что в затылок уперлось нечто твердое и холодное. Тот же недовольный голос мрачно велел:
   -Не дергайся. Руки в стороны.
   Я подчинился. Чья-то рука обхлопала меня в поисках твердых предметов, холодное убралось. Голос велел чуть более спокойным тоном:
   -Иди вперед.
   Таким образом я очутился в холостяцкой поварне. Наверное так же бы выглядела и моя светлица в общаге, если бы со мной не жила Дарина. И тут, и там стояли кружки, миски, сковороды. Пол с потрескавшимся покрытием просил помывки. Давно нестиранные оконные занавески наверное никогда не открывались. Пыльная лампочка тускло светилась под потолком, соперничая со светом, проникающим сквозь немытые стекла окна...
   -Садись.
   Я послушно сел у стола на подозрительно поскрипывавший стул. Больше садиться было просто некуда. Показался обладатель недовольного голоса. На вид мужику было за сорок, но из-за трехдневной щетины на щеках и редких жидких волс на макушке ему можно было дать все пятьдесят. Старая пятнистая майка, потертые штаны - вид у мужика был затрапезный. Он производил впечатление запойного пьяницы. Однако что-то во взгляде и голосе выдавало в нем опасного, тертого жизнью человека. Казалось, что он только играет роль забулдыги, к тому же в поварне не было винных бутылок, не пахло спиртом или перегаром. И тем не менее я был разочарован. Наборщик рекрутов и его место работы представлялись мне побогаче и посерьезнее. Наверное я ожидал чистое конторское помещение с письменным столом, шкафом для бумаг и креслом для посетителей, а наборщиком должен был быть солидный мужчина с аккуратной военной стрижкой и с благородной сединой на висках, одетый в дорогой строгий сюртук. Но нифига подобного. Мужик отошел к стене, сложил волосатые руки на груди и недобро спросил:
   -Ты от Малкина?
   -Да.
   -Удостоверение подданства есть?
   -Нет. Только свидетельство беженца.
   -Понятно.. На самом деле хочешь в легионы или по службе?
   -Я..
   -Да знаю, что соврешь. Работа такая.
   Мужик ухмыльнулся, помолчал и сказал:
   -Короче. Приходи послезавтра. Получишь бумаги и направление. Надеюсь не надо говорить, что если тебе клешни завернут на границе, то будешь сам виноват?
   -Знаю.
   -Ну а коли знаешь, то выметайся и чтобы я до послезавтра тебя не встречал. Все, мотай отсюда.
   Я пожал плечами, встал и ушел. До послезавтра мне предстояло пробавляться в этой же слободе, но в паре улиц отсюда. Это была палата под крышей Службы, насколько понимаю. Надсыл я запомнил со слов Синева еще когда он объяснял мне весь замысел. Пока шел, думал о том, что Дарина сейчас неподалеку, в нескольких верстах, в гимназии. Или уже у Тяней? Очень хочется ее увидеть. За полгода я сильно к ней привязался. Ведь она единственная родня у меня. Несмотря на ее нелюдимость и хмурость, я полюбил ее как настоящую сестру. И она наверное любила меня по-своему. По крайней мере она меня не ненавидела как других мужчин. Но появляться у нее нельзя. Я как бы в бегах и подставлять сестру не хочу. Вторак наверное постарался объяснить ей то что я не бросил ее, а просто мне пришлось уйти для общего блага.
   Дом был почти такой же как и тот, в котором меня так негостеприимно встретил наборщик. Построены они были по одним лекалам лет двадцать назад, когда был всплеск интереса к строительству дешевых однообразных домов. Строили их чаще всего в окраинных слободах городов. Я был еще от горшка - два вершка, когда наша семья заселилась в похожую новостройку на окраине Лесного. Тогда способы производства простых многопалатных домов казались выходом из трудностей с нехваткой жилья не только в СССР, но и во многих других странах. Нехватку победили. Ничего, что потом выяснились огрехи замыслов и недолговечность дешевых материалов. Задача-то была выполнена.
   Звонок за дверью мягко "продилинькал", дверь не открывалась. О таком меня не предупреждали, однако. Я было растерялся, хотел уходить - уже развернулся. Но щелкнул замок и в спину донесся женский голос:
   -Извините. Вы к Ирогостову?
   Я обернулся. Из соседней двери выглядывала симпатичная темноволосая женщина в домашнем сарафане. Так как она назвала условное имя, я отозвался:
   -Да, я к нему.
   -Подождите, вынесу ключ.
   Женщина скрылась на пару минут, а потом снова появилась. Протянула мне колечко с висящим ключом. Я подставил ладонь. Ключ мягко лег, а еще ладони коснулись теплые пальцы. Уж не знаю - случайно или нет. Женщина улыбнулась и сказала:
   -Если что-то понадобится - звоните в дверь.
   -Благодарствую, красавица.
   Я ответил нагловато, многие бы на ее месте возмутились. Но она снова улыбнулась и даже чуть порозовела щеками. Приятная она. Замужем наверное... Палата оказалась не роскошная, но ухоженная. Чувствовалась женская рука. Чисто, прибрано. Занавесочки на окнах, цветы в горшках. Наверное эта женщина за палатой и ухаживает. Я поставил тощую дорожную сумку на пол, разулся и заглянул в светлицу. Кровать, стол, диванчик. В углу радиовид. Неплохо. А после беженской общаги - так и совсем замечательно. В холодильнике было несколько упаковок замороженной еды и даже пара бутылок пива. Есть пока не хотелось. Я включил радиовид и плюхнулся на диванчик. Посмотрим, а то в общаге только простое радио было. По одному потоку показывали какую-то веселую историю о жизни словенских людей. По другому потоку шел спор двух солидных мужиков по поводу каких-то налогов. Мне это было не интересно и я переключил на третий поток. Во! Красивая девушка в облегающем купальнике приглашала зрителей повторять за ней разные упражнения. И хоть я не собирался упражняться, однако поток оставил. Фиг с ними, с упражнениями! Главное - девушка! Жаль что быстро кончилось представление. Я и смотреть дальше не стал, завалился спать.
   Проснулся вечером от голода. Зевая и потягиваясь протопал в маленькую поварню, заглянул в холодильник. Наугад выбрал упаковку в прозрачной пленке. Хм. "Блины с начинкой". Ну, блины - так блины. Разогрел их на газовой плите, с охотой съел. За окном синел весенний вечер. Я взял в холодильнике пиво и снова включил радиовид. На этот раз шла светолента о буднях уголовного отдела НКВД. Было довольно интересно. Я почти вник в смысл происходившего. История получилась лихо закрученная, с погонями, драками, стрельбой. Давненько я не смотрел чего-нибудь такого, интересного. Смотрел немудрящую, в общем-то, историю, потягивал пивко развалившись на диванчике, а чувствовал себя на седьмом Небе. Как здорово! А ведь словенские люди имеют возможность проводить так хоть каждый вечер. От осознания этого становилось с одной стороны завидно, а с другой стороны накатывала какая-то злость: мол вы тут по вечерам пиво сосете и диваны мнете у радиовидов, а в это время в АК людей убивают, насилуют, грабят! Конечно понятно что словенские подданые в этом не виноваты. Просто у них государство заботится об их безопасности. Большие, между прочим, деньжищи вбухивает в оборону. А все для того чтобы средний словенский человек мог себе позволить поваляться перед видокошком и попить не самого плохого пива не задумываясь о том, с какой стороны придет наглый жестокий враг и отберет его дом, диван, радиовид и пиво до кучи. У нас же государство думало лишь о том как обхитрить соседей и въехать на Небеса на чужом рожне. Так что в падении Амурского княжества виновато больше всего само Амурское княжество. Все это я понимал, но неправедная злость все равно время от времени поднималась из темных закоулков души, мешая пиву спокойно течь в желудок.
   В светлице совсем стемнело, лишь блики от радиовида скакали по полу и стенам. Пиво кончилось, светолента - тоже. Началась другая, на этот раз что-то про любовь. Ну, на ближайшее время это для меня не животрепещущая штука, ешки-матрешки! Смотрел просто потому что выспался днем. Вдруг услышал щелчок замка. Это кто же может сюда завалиться просто так? Ночь почти что на дворе! В светлицу вошла фигура, по очертаниям женская. Я хотел было встать с дивана, но фигура приблизилась и присела передо мной. В свете от видокошка я узнал ту самую женщину из соседней палаты. Она была в чем-то вроде ночной рубашки, с распущенными волосами. Я открыл все-таки рот:
   -А ты чего это?
   -Какой недогадливый мальчик. Зачем ночью женщина к мужчине может придти?
   Я был не настолько туп чтобы не знать, но от неожиданности и прямоты ее намерений брякнул:
   -Ты ко всем постояльцам так ходишь?
   -Нет. Обычно заселяются какие-то мрачные дядьки.
   Кажется женщина вовсе не смутилась на мой дурацкий вопрос. Она приблизилась совсем вплотную. Я ощущал аромат ее тела, волос. Сквозь ткань почувствовал касание мягких тяжелых грудей и мое собственное тело начало отвечать независимо от мозгов. Когда я задал еще один глупый вопрос:
   -Как тебя зовут?
   ...она лишь усмехнулась:
   -Меня не зовут, я сама прихожу.
   .. Одна ее ладонь сунулась мне под майку, а вторая нырнула в штаны и перехватила управление в свои руки.
   -Похоже что его не интересует мое имя.
   Промурлыкала женщина и поцеловала меня в губы, а потом спустилась ниже, еще ниже.. Спустя примерно полчаса мы лежали на старом диванчике, совершенно не годящемся на двоих, но как-то помещались. Может быть потому что женщина наполовину лежала на мне, положив голову мне на грудь а ногу закинув на мой живот. Признаться, такого у меня еще не было. Я, конечно, не девственник давно, но раньше весь опыт был почти исключительно со сверстницами. Все было как-то второпях, просто и без затей. Что взять с семнадцатилетних юнцов? Недавний выпуск пара со шлюхой и опытом-то назвать нельзя. А с этой чудесницей я понял сколько удовольствия может принести занятие любовью с женщиной. Мы отдыхали и молчали. Да и о чем говорить? О погоде, ешки-матрешки?.
   -Можешь называть меня Ладой.
   Неожиданно сказала женщина тихим голосом. Я посчитал что невежливо будет не представиться той, чьи ноги буквально только что были на моих плечах..
   -Владимир.
   Лада помолчала и очень буднично спросила:
   -Когда уезжаешь?
   -Послезавтра.
   -Хм. Значит времени у нас достаточно.
   -Достаточно для чего?
   Вместо ответа Лада чуть сместила теплую ногу и принялась тереться ей о мой низ живота. Тело ответило бодрым подъемом того что сяньюни называют на своем языке "нефритовым стержнем". Чувствуя кожей бока как твердеют женские соски, я усмехнулся:
  -Имя тебе очень удачно подходит.
   .. И мы снова занялись приятным делом. Была уже середина ночи, когда мы отдышались, поворочались и Лада заявила:
   -Тут очень неудобно. Пойдем ко мне. Заодно и выспимся по-человечески.
  Я только пожал плечами, натянул штаны, которые почему-то нашел висящими на радиовиде, и пошел за Ладой. Чуть не забыл запереть дверь. Может это настоящая Лада, богиня любви, спустилась на землю поразвлечься? Старые сказки говорят что такое когда-то бывало. У Лады была настоящая двойная кровать, застеленная чистым свежим бельем. Я лег в нее как в гору пуха и сразу начал засыпать. Женщина тоже засопела рядом. Давно я не спал в таких прекрасных услови.. я.. х.. х-хр...
   Я не буду подробно вспоминать следующие день и ночь. И так понятно, что мягкую постель и вкусную еду я отработал сполна. С одной стороны это было незабываемо и здорово - я узнал такие любовные позы и способы, что даже диву давался. С другой стороны Лада выжала меня как тряпку, до капли. По-моему я даже себе кое-что немножечко натер. Этак недельку таких радостей - и перед смертью от истощения порадуешься мозоли, благодаря которой теперь спокойно сможешь играть рожном на балалайке. Наверное я налюбился на год вперед.
   Стараясь держать ноги на ширине плеч, я стоял перед дверью наборщика. Тот открыл без слов, пропустил сразу в поварню и шлепнул на исчерканную клеенку стола бумажный пакет:
   -Забирай. Временно ты Твердолик Корепанович Березкин, семь тысяч четыреста восемьдесят четвертого года рождения, уроженец поселения Якшма Малахитового уезда. Там удостоверение личности и направление для найма на сухогруз "Норд" грузчиком..
   Я проверил. Действительно, Твердолик Корепанович из Якшмы. Наборщик мрачно прервал мои изучения:
   -Совпадает?
   -Угу.
   -Ага, блин. Забирай и катись.
   Я пожал плечами и вышел вон. Поддернул сумку на плече, осторожно почесал натруженное место и отправился на вокзал.
   Деньгами на дорогу меня снабдил Синев еще перед отправкой, так что на этот счет я не переживал. Четыре дня на поезде слились в череду валяния на полке, пяленья в окно, еды, сна и опять по кругу. Разбавлялась череда воспоминаниями о Ладе и времени, проведенном с ней. Эта женщина знала толк в любовных утехах и в свои двадцать пять стала мне настоящей наставницей. Естественно, ни о какой большой и чистой любви и речи не шло. Просто она использовала меня как машину для удовлетворения своей женской похоти. Если сначала мне и казалось, что это я ее приходую благодаря своей крутости, то уже утром следующего дня Лада показала мне - кто тут кого имеет. Хотя, честно сказать, я был не против.
   Староневский встретил меня холодом и сыростью. Море давало о себе знать. Подумать только, в Сибири теплее чем на севере Россы. Когда ходил в местное отделение Иностранного Приказа за выездной печатью - потел не взирая на северный ветер. Однако еще сильнее потел, когда пошел в соседнее здание за въездной печатью Римской Империи. Наши-то глаза прикроют на поддельное удостоверение, если СВР шепнет. А вот имперские... Но Трибог был милостив и мне шлепнули печать с орлом на страницу въезда. В тот же день я прибыл в морской порт в поисках сухогруза "Норд". Как человеку далекому от морских дел мне все тут было вновинку. У причалов стояли здоровенные корабли один другого больше, и который из них сухогруз - я решительно не знал. Искал по названиям. Два причала обошел. Никакого "Норда". На третьем причле я остановился около носа большого серого корабля, на котором белыми буквами было написано "Nord". Ничего себе громадина. Подошел к сходням. Припоминаю, что дежурящий около них моряк называется вахтенным. Здоровячок в синей робе и круглой шапке скользнул по мне взглядом и снова продолжил считать чаек. Ешки-матрешки, может он росского-то не знает? Я нерешительно обратился:
   -Извините, уважаемый...
   Здоровячок вновь взглянул на меня:
   -Что такое?
   -У меня.. Вот.
   Я протянул ему направление. Моряк повертел бумагу в руках, вернул мне.
   -Минуту.
   Он взял с аппарата электросвязи трубку и сказал в нее пару фраз на латинском. Послушал ответ и сказал:
   -Поднимайтесь на борт. Вас встретят.
   Я бочком протиснулся на сходни, пошагал вверх. На палубе, как называется на кораблях любой настил, меня действительно встретили. Крепкий мужчина в не морской, а скорее военной робе требовательно протянул руку и сказал на чистом росском:
   -Ваши бумаги.
   Я протянул ему направление. Он все равно нетерпеливо смотрел на меня и я отдал ему книжечку удостоверения личности. Мужчина даже не глядя сунул мои бумаги во внутренний карман. Я малость охренел, а мужик все-таки пояснил:
   -Вы хотели вступить в Иноземные войска Римской империи?
   -Да.
   -Вы приняты. Идите за мной.
   Быстро однако. Не оставалось ничего другого как пойти за решительным мужиком. После многочисленных дверей, лестниц и коридоров мы вошли в довольно просторное помещение. Низкие потолки, серая и синяя краска, светильники в решетчатых ограждениях. Все было непривычным. Помещение наполовину заставлено двухуровневыми койками с одеялами такого знакомого мне казенного вида, что я сразу почувствовал себя в стрелецкой палате. На нижних койках сидело человек тридцать-сорок в разномастной одежде. При нашем появлении все повставали, а один мужик вышел в проход и вытянулся по стойке "смирно", разве что не козырнул и каблуками не щелкнул. Решительный кивнул ему и сказал:
   -Размести человека, объясни что к чему.
   -Да, господин центурион!
   О. Имперские звания. Я раньше не интересовался ими и теперь жалею. Наверное что-то довольно высокое, типа подъесаула или может даже есаула. Центурион окинул взглядом помещение, называющееся кубриком, и вышел. Все зашевелились. Заскрипели сетки. Люди садились и даже ложились на койки, вернувшись к своим делам, вернее к безделью. Тот мужик, к которому обращался центурион, подошел ко мне и протянул руку:
   -Мирослав. Я тут за старешего пока на место не прибудем.
   -Владимир. Токарев.
   -Бери сумку, пошли. Свободных коек тут предостаточно.
   Место мне быстро нашлось. Матрасы не очень жесткие, одеяла в меру грубы. Ничего непривычного, сойдет. Я убрал сумку под койку и сел. Мирослав сидел напротив и изучал меня. На вид я бы дал ему от двадцати до тридцати, но во всяком случае он точно старше меня. Ничем не примечательная обывательская одежда сидела на нем хорошо. Лицо круглое, нос курносый и короткие светлые волосы создавали впечатление открытости. Приятный мужик. Мирослав помолчал, видимо составляя обо мне мнение и спросил:
   -Ты откуда?
   -Из Амурского княжества.
   -Далече тебя забросило. Но ваших тут пара человек вроде есть. Потом познакомлю. Я сам из Россы.. В общем - так: подъем в шесть, завтрак в восемь, обед в два, ужин в семь. Отбой в десять. Вон часы на стене, видишь? Ага, они. На вот, поизучай пока..
   Мирослав протянул мне тонкую книжку в мягкой обложке. Я поблагодарил. Мужик кивнул и ушел по своим делам. На часах было около четырех. До ужина еще уйма времени. И чтобы отвлечься от нарастающего чувства голода, я взялся за чтение. Из книжки я узнал то же что из рассказов Синева. Разве что было объяснение римских воинских званий. Эту часть прочел с интересом. Как и думал, центурион навроде подъесаула, обычно начальствует над центурией. До ужина дотянул. Еду в бачках нам принесли моряки. Выдали тарелки, ложки и кружки, раздали пищу и убрались восвояси. Все уселись на койки и принялись за еду. Я тоже. Суп был вполне съедобный, поэтому справился быстро. Через некоторое время вернулись моряки, забрали посуду и ушли. Мы снова были предоставлены сами себе. Так как особых развлечений в помещении не было, то народ развлекал себя сам. Потихоньку знакомились, гутарили о том, о сем. Разговоры так или иначе крутились вокруг причин, благодаря которым люди пошли в ИВИ. Мирослав позвал меня с собой и привел к одной из двойных коек. На нижней сидели двое - мужик немного постарше меня и молодой совсем парень. Мирослав представил их как моих земляков и отошел куда-то. Я потоптался, представился первый:
   -Меня зовут Владимир Токарев. Я родом из Амурского княжества.
   Старший ответил, привставая и протягивая руку:
   -Левша Терехин.
   Молодой тоже привстал:
   -Игорь Морозов.
   Я сел на ничейную койку и немного разглядел земляков. Терехин был мужиком плотного телосложения, но не толстым. На вид ему можно было дать от двадцати трех до двадцати шести. Широкое открытое лицо располагало к общению. Вообще он был похож на Мирослава. А вот Морозов выглядел совсем юным, словно ему было лет семнадцать. Худощавый юноша со светлыми волосами поглядывал с уважением на более старших, ожидая от них чего-нибудь интересного и неожиданного. Молчание почти стало неловким, когда Терехин спросил у меня:
   -А ты где жил?
   -В Каменецком уезде, поселение Лесное.
   -А я из Амур-Ключа.
   -Столичный житель..
   Усмехнулся я. Левша криво ухмыльнулся:
   -Ну да. Только столицы больше нет.
   -Прости. У меня у самого родители там.. Погибли.
   -Ладно, замнем это. Игорь вот из Синеватого..
   -Что? Правда?
   Игорь кивнул:
   -Ага. Поселение такое. Смешное название, да?
   -Я был там.
   -Круто.
   -Если подумать, то не такая уж у нас и огромная страна была.
   Мы опять замолчали. Не хотелось наступать друг другу на больные мозоли. Левша опять спросил:
   -Где воевал?
   - Третий бронеэскадрон Добровольческого войска. Урядник, начальник бронехода.
   -Ого. Доброволец. Не служилый?
   -Служилый. Просто так получилось. А ты где?
   -Двенадцатый мотострелецкий полк. Хорунжий. Начальник стрелецкой полусотни.
   -Кажется мы какое-то время соседями были. Под Салыком.
   -Да, точно.
   Мы припомнили несколько общих знакомых из других частей, вспомнили значимые события обороны Салыка. Игорь смотрел на нас чуть ли не восхищенно. Уважительно смотрел. Как же! Настоящие воины встретились. Мы помаленьку разговорились. Левша рассказал как вместе с остатками полка вышел к границе и сдался словенским пограничникам. Как маялся в лагере беженцев, как разыскивал семью в СССР. Семья не нашлась. Он плюнул на все и записался в ИВИ - заработать денег и потом искать семью уже в бывшем АК. Я расказал свою историю, скрыв сотрудничество с СВР. Гладко получилось. Даже сам чуть не поверил и не загордился - сбежал из лагеря смерти, вырвал сестру из лап ненавистной НАСА, бежал в Союз, сбив по пути вражеский винтокрыл, ступил на преступный путь ради сасения девушки, почти загремел на каторгу, но бежал и теперь скрываюсь в ИВИ. Хоть приключенческую книгу по мне пиши, ешки-матрешки. Игорь переводил взгляд то на Левшу, то на меня. Я его и спросил:
   -Игорь, а ты как в СССР попал?
   -Ну.. Я и повоевать-то не успел. Призвали, пока ускоренное обучение проходил - и война кончилась. Нас начальники к границе вывезли. Пограничники пропустили. Только разоружили. Ну и в лагерь для беженцев отправили... Семьи у меня не осталось.. Так что я решил наняться в ИВИ и получить подданство Империи. В Союзе так быстро подданым не станешь. А жаль.
   Хотел было сказать ему что это не самый лучший способ поправить дела, но сдержался. В самом деле - кто я такой чтобы учить парня жизни? Они с Левшой хотя бы честно поступили, поставили на кон свои жизни в надежде получить удачу. А я? Впутался в преступные дела, людей убивал без сожаления. Как того, мордатого в белом армяке на дороге. И все это оправдывал заботой о Дарине и Милане. Так что не мне Игоря с Левшой жалеть или осуждать. Перед отбоем Левша предложил перебираться сюда, на койку по соседству. Я перенес матрас и пожитки, а потом и свет погас. Кроме нескольких тусклых светильников. Люди вокруг постепенно засыпали. Разговоры становились все тише, появились сопения и храп. Обычные звуки для замкнутого помещения со многими людьми. Почему-то они подействовали на меня словно колыбельная.
   Первое, что я почувствовал утром - качка. Наверное сухогруз отплыл еще ночью, пока мы спали. Особо меня не укачивало, поэтому быстро привык. Однако несколько человек оказались подвержены морской болезни, в их числе Игорь. Этим страдальцам оставалось лишь молиться чтобы погода оставалась тихой. Плавание по морю шло три дня. За эти три дня центурион, что нас сопровождал, проводил предварительную подготовку. Он опросил всех об одинаковых вещах: возраст, место рождения, военная подготовка или боевой опыт, военное ремесло или мастерство. Начальникам дополнительно задал вопросы по управлению и обеспечению. Распределять нас будут в учебном лагере, а он составлял начальные направления. В итоге я как начальник боевой машины был записан отдельно. Большую часть оставшегося времени мы изнемогали от скуки и духоты.
   На четвертый день после обеда центурион приказал собирать манатки и сходить на берег. После душного чрева корабля соленый морской ветер показался небесным подарком! Мы прогремели по железным лестницам корабля, а на причале нас уже ждали два военных грузовоза с затянутыми парусиной кузовами. Центурион построил нас в подобие строя, велел расчитаться на первый-второй и таким образом разделил нас по грузовозам. Еще час езды по гладким имперским дорогам и вот мы высыпали из кузовов на краю искаменного летного поля. Дул пронизывающий влажный ветер. Мы стояли под серым низким небом, а неподалеку гудел винтами большой самолет. На его выпуклом зеленом борту выделялся знак в виде черного имперского орла. Оказалось что нас доставили в ближайший воздушный порт из порта морского. Центурион не дал нам долго стоять и пялиться на самолет. Мы чуть ли не бегом прошествовали к этому "толстопузу", отворачиваясь от стылого ветра, поднятого винтами. Задняя большая дверь из двух половин была открыта, сходни были спущены. Самолет ждал только нас. Как только последний будущий легионер оказался в гулком отсеке, сходни сразу поползли внутрь, половинки дверей сомкнулись. Мы расселись на жесткие лавки вдоль бортов. Кое-кто прильнул к небольшим овальным окошкам. Я глянул на Игоря, оказавшегося рядом. Он выглядел испуганным, но старался улыбаться. Я и сам на самолетах раньше не летал. Лавка под нами задрожала, самолет покатился по полосе, набирая ход. Гул моторов нарастал и нарастал. Через некоторое время дрожь исчезла - мы оторвались от земли. Игорь побледнел. Да, плавания и полеты не для него, ешки-матрешки.
   Летели несколько часов. Игорь притерпелся и вроде даже задремал. И лишь при посадке проснулся, потому что самолет заложил неплохой такой поворот, заходя на посадочное направление. Вот колеса коснулись полосы, потрясло, двигатели взвыли на обратной тяге и самолет постепенно остановился..
   -Подъем, сонные мухи! Подъем! Барахло в зубы и бегом наружу!. Раз-два! Раз-два!.
   Я даже не успел что-либо сообразить, услышав крик центуриона, однако ноги и руки сами сделали что надо. Не зря же меня когда-то муштровали в учебке целый год? Наш разношерстный отряд нестройно ломанулся из самолетного нутра грохоча по железным сходням. В лицо пахнуло жарким сухим воздухом, а висящее над кругозором Ярило даже перед заходом ощутимо грело мне лицо. Где это мы? Но осматриваться было некогда..
  -К машинам! Бегом! Раз-два! Раз-два!
  У края полосы снова стояли крытые парусиной грузовозы. Каким-то образом отряд распределился примерно поровну, мы забрались в кузова. Машины взревели моторами, резко взяли с места и поперли куда-то. Так как я оказался в передней части кузова, то нихрена мне не было видно через болтающийся сзади полог. Машина дрожала, мелко подпрыгивала на ухабах, кренилась на поворотах. От нечего делать размышлял. Я плохо знал землеописание Европы, поэтому очень смутно представлял те условия, где оказался. Где там жарко уже весной? Юг, ближе к Средиземному морю. Гадать можно долго. Дольше, чем едет грузовоз. Машина так резко затормозила, что мы чуть не повалились в кузове. С грохотом откинулся борт, мы похватали манатки и поспрыгивали на горячий пескосмол. Огляделся, аж присвистнул: мы стояли посреди покрытой серым пескосмолом площади в длинной тени начальственного здания, которое глядело на нас серо-желтой лицевой стороной. Слева и справа тем же цветом красовались здания пониже, а за ними виднелись ряды больших палаток. Все это было окружено сетчатым забором, увитым по верху кольцами колючей проволоки. Образцовый военный лагерь в песчаных серо-желтых тонах. Центурион, что нас сопровождал, скрылся в начальницкой, а к нам вышел военный в робе песочного цвета. Обвел нас взглядом из-под полей южной шапки, именуемой смешным словом "панама". Если верить книжечке, читанной на корабле, орлы и треугольники на плечах военного говорили о его звании опциона. Это как в амурском войске сотник. Мы выровнялись в некое подобие строя. Все-таки большинство были из бывших военных и хотя бы приблизительно знали войсковые порядки. Опцион поморщился. Он стоял заложив руки за спину и расставив ноги, обутые в высокие парусиновые ботинки серого цвета. Наконец молчание нарушилось:
  -Равнение! Замри!. Вольно. Рекруты! Поздравляю вас с прибытием в учебный лагерь Иноземных Войск Империи!.
   Опцион выдержал минутный перерыв и продолжил:
   -Пока что вы только рекруты. Вас распределят по отделениям в соответствии с навыками. После обучения вы станете полноправными легионерами и продолжите нести службу там где прикажет Империя.. Ваша принадлежность к каким-то народам и странам осталась там!
   ... Начальник коротко ткнул рукой куда-то за наши спины...
   -Там, за воротами. Теперь вы собственность Рима, пока не кончится срок вашего договора или пока вы не умрете раньше.
   Мы стояли и привыкали к новому для себя положению движимого имущества. Опцион, довольный нашим немым ответом, закончил просветительскую работу:
   -Равнение! Замри! Впра-во! Шагом вперед!
   Мы нестройно потопали, подчиняясь приказам.
  
  
  
  
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"