Рыбаченко Олег Павлович : другие произведения.

Муравьи в штанах полицейского

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   ИНТЕРВЬЮ: ДЭН СИММОНС, ведет Даррелл Швейцер
   Вопрос: Вы, кажется, появились из ниоткуда за последние пару лет. Так ли это на самом деле, или вы один из тех случаев, когда десять лет напряженной работы привели вас к успеху за одну ночь?
   Симмонс: Я хотел бы сказать, что я один из тех классических моментальных успехов, на которые уходит десятилетие, но это было где-то посередине. Я профессионально пишу уже восемь лет, и в последние год или два вещи начали приобретать критическую массу.
   В: Разве вы не были победителем конкурса и открытием Twilight Zone ?
   Симмонс: Я был одним из победителей ежегодного конкурса Twilight Zone 1982 года - первого крупного конкурса, который они проводили. Это было упражнением в поиске точки зрения, потому что в тот день, когда мой первый рассказ был опубликован в "Сумеречной зоне", родилась наша дочь Джейн. Так что никто не заметил, что я публиковался в течение шести месяцев.
   В: Но они заметили, как только вышла "Песнь Кали ". Не могли бы вы рассказать нам что-нибудь о предыстории этой книги? Сколько из этого вы испытали лично?
   Симмонс: Как ни странно, многое в "Песне о Кали" правда. На самом деле, многие из них я либо видел лично, либо слышал из вторых рук. Но со мной ничего страшного не случилось. С моей стороны было довольно высокомерно писать о Калькутте или Индии. Летом 1977 года я провел девять недель, путешествуя по Индии по программе Фулбрайта вместе с другими преподавателями из Соединенных Штатов. Думаю, за это время я провел в Калькутте в общей сложности два с половиной дня. Одним из приятных моментов было то, что в мои планы в Калькутте входило посещение семинара писателей Калькутты, которым руководил поэт по имени П. Лал, весьма известный на субконтиненте. Он был протеже Тагора - великого индийского поэта, художника, режиссера. Так что в этом смысле в книге есть некий репортаж, просто некоторые подробности встречи П. Лала в этой старинной, загнивающей гостинице в загнивающем центре города, где отключается электричество и неумолкающий разговор в кромешной тьме. Никакого света не было. Все, что вы могли слышать, это беготня крыс в темноте. В этом бальном зале было около ста пяти градусов, и писатели и интеллигенция там продолжали болтать, пока какой-нибудь официант не принес свечу, и тогда разговор продолжился при свечах. Такие маленькие штрихи придавали мне атмосферу. Сначала я не думал о написании рассказа или романа, действие которого происходит полностью в Индии, но по прошествии нескольких лет, когда я уже подготовил статью для Harper's, я сказал: "Почему бы не написать книгу?"
   : Вы хоть представляете, как отреагировали индейцы? Они это видели?
   Симмонс: Вы имеете в виду не коллективный иск торговой палаты города Калькутты? Я говорил об этой книге всего с несколькими гражданами Индии. У меня была одна возможность в колледже, где я собирался выступать. Был приемный комитет из нескольких индийских студентов, которые были готовы к дебатам. Но конфронтации не произошло, и я понятия не имею, о чем бы я стал спорить, поскольку, очевидно, я клеветал и клеветал на город Калькутту. Несколько бенгальцев, которые с тех пор говорили со мной, сказали, что книга была на удивление точной. Не все из них жили в Калькутте, но они подтверждают, что некоторые подробности о Союзе нищих и тому подобном были точными, что должно быть удачей после того, как я провел всего девять недель в Индии.
   В: Вам удалось сделать это довольно страшным местом. С другой стороны, люди из Калькутты, вероятно, так же думали бы о Нью-Йорке.
   Симмонс: Я тоже так думаю о Нью-Йорке.
   В: Собираетесь ли вы больше писать об Индии или бросите, пока вы впереди?
   Симмонс: Определенно ухожу, пока я впереди. Мне действительно больше нечего сказать об Индии. На самом деле, у меня есть две книги об индийской обстановке. Одна из моих любимых книг (моя собственная) - "Фазы гравитации" о бывшем астронавте "Аполлона", который отправляется в своего рода эпистемологический поиск, чтобы узнать правду о себе и Вселенной, и начинается он в Индии. Некоторые люди предположили: "О, вы продолжаете "Песнь о Кали" с чем-то еще об Индии". Но этот первый раздел "Фаз гравитации " был установлен в Индии, потому что я начал книгу до того , как начал "Песнь о Кали", а затем отложил "Фазы гравитации" на несколько лет. Иначе я бы не стал повторять индийский сеттинг.
   : Недавно я увидел в газете один достаточно пугающий материал о Калькутте, о котором, я уверен, кто-нибудь напишет книгу. Вы слышали о "Каменном человеке"? Он серийный убийца, крадущийся по улицам Калькутты, он таскает пятидесятифунтовые бетонные плиты и бросает их на головы людей, спящих на тротуарах поздно ночью. Мне как- то резонирует образ и название The Stone Man . Там есть книга для кого-то.
   Симмонс: Я думаю, что кто-то должен это написать, но, возможно, действие происходит в Нью-Йорке. Это интересно, потому что я только что вернулся в Нью-Йорк на прошлой неделе после нескольких лет отсутствия. Моей реакцией было: "Боже мой, он превратился в Калькутту" только из-за количества людей, спящих на Центральном вокзале и на улице. Их всегда было несколько, но что поражает в Индии, так это десятки тысяч людей, живущих на улицах, и мысль о ком-то вроде Каменного Человека просто ужасна. На многих моих снимках - ментальных и сделанных Кодак - города Калькутты был младенец, спящий в трещине на тротуаре, а люди переступали через него по пути на работу. Так что кто-то, кто ходит с пятидесятифунтовым камнем и бросает его на спящих людей, можно сравнить с кем-то, у кого есть полный доступ, кто-то, кто способен перемещаться через четвертое, пятое измерения в наши детские спальни здесь. Это ужасающая мысль. Но если кто-то делает это как вымысел, я думаю, ему или ей следует перенести это в Нью-Йорк.
   : Для большинства американцев Нью-Йорк настолько ужасен, что кажется естественным... Но в любом случае после Индии вы быстро ушли с планеты. Очевидно, вы не провели девять недель, блуждая по Гипериону. С чего начинался роман " Гиперион " и чем для вас создание воображаемой обстановки отличалось от описания места, где вы были на самом деле.
   Симмонс: Это было большим вызовом, чем я ожидал, и я ожидал вызова. Две книги о Гиперионе, " Гиперион " и "Падение Гипериона", появились благодаря легкому обещанию написать два научно-фантастических романа для Bantam/Doubleday, и часть сделки заключалась в том, что они опубликуют мои "Фазы гравитации". скажем, мой любимый ребенок. Мне понравилось имя Гиперион, поэтому я довольно небрежно решил использовать незаконченные стихи Китса, что было абсурдно, потому что его темы очень важны. Я знал стихи случайно, когда решил написать о них, и к тому времени, когда я закончил вторую книгу (которая довольно велика - два тома вместе составляют почти тысячу печатных страниц, размером примерно с " Утешение мертвеца " ), я почувствовал огромная близость и привязанность к Джону Китсу. Я не ожидал этого. Итак, это моя попытка ответить на некоторые важные темы, которые Китс начал и оставил незавершенными, что звучит самонадеянно, но его поэтический мир фантазий был не меньшим упражнением в высокомерии, чем мое создание научно-фантастической вселенной, которую я разделил в " Гиперионе".
   : Больше всего меня в книге поразило то, что не только ее насыщенность, но и то, как каждый отрывок стал искусной версией научно-фантастического рассказа определенного типа , рассказа о священнике, который был Филипом Хосе Фармером. история, рассказ детектива - киберпанк и так далее. Но каким-то образом это слилось в единое целое, а не превратилось в набор шуток. Итак, насколько это было преднамеренной попыткой обратиться к различным установленным режимам научной фантастики?
   Симмонс: Вместо сознательного, преднамеренного решения затронуть все основы научной фантастики, я думаю, это был приятный подсознательный выбор. Там должны были быть разные голоса, потому что это была история типа " Кентерберийских рассказов ". Эти голоса были в тех типах научной фантастики, которые мне так нравились, и поэтому вместо просчитанного, заранее обдуманного и обрисованного выбора просто начинал говорить другой голос, когда я подходил к каждому разделу. На самом деле, это был небольшой праздник. Я не знаю, вернусь ли я к научной фантастике, поэтому в этих двух книгах о Гиперионе , особенно в первой, с ее возможностью разных голосов, я весело прославлял такие вещи, как энергия киберпанка, размах Азимова, и ощущение "отсутствия" можно найти у Вулфа и Вэнса. Почему бы и нет? Я полагал, что смогу пройти этот путь только один раз.
   : Один стандартный тип, который я обнаружил отсутствующим в Гиперионе , - это то, что вы могли бы назвать голосом Левой Руки Тьмы , несколько отстраненным антропологически склонным наблюдением аутсайдера. Есть ли что-то подобное во второй книге?
   Симмонс: Там может быть определенный элемент. Рассказчик во второй книге - кибрид, человек, мобильная единица огромного искусственного интеллекта, - и он немного демонстрирует историческую, археологическую, научную перспективу, о которой вы говорите, но я думаю, что этот голос - Left Hand of Darkness, элегантный голос в жанре научной фантастики - довольно мощный, и я склоняюсь к нему. Если я вернусь к научной фантастике, это может быть в будущем романе.
   Вопрос: На данный момент, в пространстве двух книг, вы, кажется, впитали и стояли выше всей научной фантастики, которая была раньше. Итак, если вы вернетесь к этому снова, что последует?
   Симмонс: За этим может последовать множество вещей. Книги " Гиперион " были моими книгами космического масштаба... теми, что касались макровселенной. Если бы я вернулся к научной фантастике, думаю, я бы выбрал фокус, который был бы более жестким и ужасно интенсивным. Есть роман, который я хотел бы написать, под названием "Полый человек", о телепате, и там вы перемещаетесь в область Сильверберга, и " Умирающих внутри" , и Ле Гуина, и моих собственных "Фаз гравитации", и просто другой голос и тон. полностью, довольно интроспективная, личная история, которая имеет дело с нашей внутренней вселенной. Так что это может стать моим следующим набегом на научную фантастику. Очевидно, что это не дает возможности книге "Гиперион" просто промчаться прямо через поле, что мне нравилось делать. И я надеюсь, что это был уважительный грубый галоп, потому что намерение, безусловно, было.
   Вопрос: Я надеюсь, что это будет победитель Hugo этого года. Я думаю, что если она получит достаточно внимания, будь то книжное клубное издание или книга в мягкой обложке для массового рынка, у нее будут отличные шансы. Но что я заметил во всех ваших книгах до сих пор, так это то, что они резко отличались. Сможете ли вы продолжать в том же духе до бесконечности, или издатели в какой-то момент скажут: "Ну, у " Гипериона " получилось так хорошо, что мы хотим больше таких книг " ?
   Симмонс: Вы знаете издателей. "Песня Кали " никоим образом не имела коммерческого успеха, но в 1986 году она получила премию World Fantasy Award, поэтому они сразу же сказали: "Пожалуйста, сохраните этот тон, этот голос, этот жанр и, желательно, снова напишите об Индии". На что я сказал: "Нет". Моя цель не обязательно состоит в том, чтобы сделать все по-другому. Просто до сих пор все книги были разными. Иногда я думаю, что единственная радость быть неопубликованным состоит в том, что ты можешь писать то, что тебе чертовски нравится. Я пытаюсь сохранить часть этой свободы. Я думаю, что важно не в том, в каком жанре вы пишете, и не в тематике каждой книги, а в том, чтобы был узнаваемый голос, которому читатели доверяют. Я думаю, что в этом вся разница, и от этого будет зависеть, найдет ли какой-либо писатель читателей.
   В: Сделав два романа ужасов, "Фазы гравитации", а затем немного научной фантастики, если вы снова не пройдете этот путь, что дальше? Что ты сейчас пишешь?
   Симмонс: В настоящее время я работаю над романом ужасов, который не совсем хоррор, для Патнэма. У меня контракт на две книги с Putnam's. Этот первый, под названием " Лето ночи", переносит меня в то, что я считаю страной Рэя Брэдбери. Это о детях, но ни одна из тем не детская. Речь идет о невиновности нашей страны и нас самих, когда многие из нас, представители поколения бэби-бума, только приближались к концу невинности - все это звучит ужасно банально, так что очевидно, что это минное поле для книги. Но меня успокаивает то, что то, о чем я пишу, хотя и не является откровенно сверхъестественным, меня пугает. Очень мало художественной литературы, которую я недавно читал, меня пугает, но кое-что из того, о чем я пишу, меня пугает. Это может быть просто очень личным, просто пугающим меня, но я думаю, что, возможно, других людей это тоже немного нервирует. Часть нашего детства и национального прошлого очень быстро стала страшной примерно в 1960 году.
   В: Есть ли у вас какие-либо теории о том, почему люди пишут о страшных вещах? Можно написать книгу, которая будет настолько пугающей, что никто не сможет ее прочитать. С другой стороны, у меня есть подозрение, что люди тянутся к плохим фильмам ужасов именно потому, что они неубедительны . Очевидно, вы не можете сделать это таким образом. Ожидается, что книга будет убедительной. Итак, почему мы читаем о крайне неприятных вещах? Зрителей всегда тянуло к такого рода вещам с тех пор, как были истории, но вы не хотели бы пережить, скажем, события в средней пьесе Шекспира. Но нас привлекают.
   Симмонс: Я думаю, многих людей не привлекают неприятные вещи. Поэтому они исключают множество литературных хорроров наряду с просто неприятными слэшерами. Многим чувствительным взрослым не нужна или не нужна смесь биологической и психологической неприятности, которую предлагает ужас. Вот и все. И вы правы, подростки, которые смотрят и валяются в некоторых из более слэшерных рассказов и романов, - ну, и художественная литература, и ее аудитория поверхностны и предсказуемы, и они сводят настоящий страх к чепухе. Это не тот вид написанного ужаса, который меня очень интересует. Мне нравятся художественная литература и фильмы, которые представляют что-то тревожное, но честное, и в таком ракурсе, где можно найти в этом какой-то смысл. Я думаю, это то, чего часто не хватает хоррорам. Что после волнения? Хотелось бы увидеть какую-то перспективу, какое-то объяснение, какое-то ощущение, что это не только разделяемый опыт тревожного чувства или что-то довольно пугающее, но и что ему предлагают какой-то способ справиться с этим, какой-то способ, который, по крайней мере, является объяснением. о том, как с этим справился другой человек, а не просто запись отчаяния, преодоления или принесения в жертву этому страху, чем бы он ни был. Это то, чего, по моему мнению, не хватает во многих фильмах ужасов, момента, когда жертвы не только осознают, что они жертвы, но и решают перестать быть жертвами и противостоять чему бы то ни было. Я не имею в виду спуститься в подземелье и убить монстра, а просто увидеть его, представить в перспективе и бороться с ним в меру своих ограниченных человеческих способностей.
   : По крайней мере, достойно встретить это.
   Симмонс: Точно.
   : Что, если это что-то вроде лавкрафтовского взгляда на вещи, когда вы сталкиваетесь с самой хаотичной вселенной? Он, например, не был оптимистичен в отношении нашей способности справиться.
   Симмонс: Ну, здесь, на World Fantasy Convention, я слышал, как кто-то сказал что-то подобное на панели; что одно из определений темного фэнтези - это просто попытка противостоять этому огромному ветру из ниоткуда, против которого вы не можете устоять. Я знаком с точкой зрения Лавкрафта. Я не разделяю это. Одна из тенденций в моей художественной литературе состоит в том, что какой бы огромной и могущественной ни была эта сила из другого места, люди должны противостоять ей. Это просто часть нашего договора с жизнью; мы должны справиться с этим. Вместо лавкрафтовской силы, проходящей через какой-то межпространственный портал и просто подавляющей людей, у меня есть раковые вампиры, просачивающиеся сквозь стену, и мы, люди, в больничной палате изо всех сил пытаемся справиться с ними, прежде чем они разовьют свою опухоль. яйца в наших близких. Таков мой ответ лавкрафтовской фантастике.
   : Я полагаю, что экзистенциалист попытался бы включить мораль, чтобы придать жизни какой-то смысл. Лавкрафт сделал это эстетически. В этом есть доля правды, ведь он думал, что если человек отправится на другую планету, то совсем сойдет с ума. Но это всего лишь еще один голос в фантастике ужасов. В любом случае у вашего вымысла уже так много голосов. Как вы сохраняете свой неповторимый голос среди стольких других?
   Симмонс: Ну, сначала я создам свой собственный голос. Если бы моим первым романом был " Гиперион", я думаю, читатели и, конечно же, критики вызвали бы вполне законный интерес: "Есть ли у этого человека голос?" Но я совершенно уверен, что, написав и опубликовав несколько романов до " Гипериона", голос есть. А под научной фантастикой и некоторыми поверхностными тональными качествами в " Гиперионе" вы обязательно услышите голос Симмонса. Это мое чувство. А поскольку " Гиперион " - это история, рассказанная в двух томах, а второй том представляет собой единый повествовательный голос, меня не очень беспокоит то, что я потеряюсь в чосеровском вавилоне первого тома.
   : В каком направлении вы хотели бы двигаться после романов ужасов?
   Симмонс: Ну, мне лучше знать, чем говорить о будущих проектах, но у меня есть один проект, которого я очень жду. Это роман, который я назвал "Фабрика мошенников", действие которого происходит в 1941-1942 годах, во время потерянного года Эрнеста Хемингуэя на Кубе, когда он отказался уехать, чтобы стать военным корреспондентом, даже когда его жена Марта Геллхорн отправляла обратно замечательные депеши из фронт и призывая его присоединиться к ней. Вместо этого он сидел на Кубе, играя в шпиона с созданной им разношёрстной контрразведывательной группой под названием "Фабрика мошенников". В его состав входили тореадоры, ветераны Гражданской войны в Испании, бармены, торговцы ромом, торговцы оружием, мошенники и заблудшие души Гаваны. За последние несколько лет я накопил больше информации об этом, и как сюжет, так и сложный, противоречивый характер Хемингуэя становятся все более и более интересными. Как я уже сказал, глупо говорить о проекте, но я застолбил его, так что эта история, ей-Богу, будет моей. Это проект моей мечты.
   Вопрос: Не могли бы вы дать немного больше информации о своем прошлом? Чем вы занимались до того, как начали писать?
   Симмонс: С тех пор, как я окончил колледж Вабаш в 1970 году, я занимался образованием не как профессор колледжа, а как учитель начальных классов. Я бросил школу как раз в тот момент, когда война во Вьетнаме подходила к концу, и в итоге я поступил в аспирантуру, чтобы стать учителем. Быстро поняв, что я не хочу преподавать английский скучающим старшеклассникам, я восемнадцать лет преподавал в начальной школе. В то время мне нравилось учить одаренных детей. Поэтому я разработал программы для одаренных детей и провел несколько консультаций по вопросам обучения одаренных детей и преподавания словесности. Все это время писательство было в глубине моего сознания. Я продолжал оттачивать свои писательские навыки - надеюсь, - но настоящей страстью было чтение. Через некоторое время я решил, что пора ловить рыбу или ловить наживку и приступать к работе над текстом. Я случайно встретил Харлана Эллисона как раз в то время, когда пытался решить, стоит ли заниматься этим всерьез, и он не оставил мне выбора. Он пообещал оторвать мне пищащий нос, если я не попытаюсь писать серьезно, а когда Харлан Эллисон ставит такой ультиматум, человек пытается писать серьезно. Через год меня опубликовали.
   Вопрос: Не могли бы вы описать свои методы письма? Все разные: я их коллекционирую.
   Симмонс: Меня тоже увлекли методы письма. Я подозреваю, что это литературный штамм вуайеризма. Я обычно читаю " Писатели за работой" в "Парижском обозрении" , чтобы найти свои дешевые острые ощущения. Наконец-то я стал более дисциплинированным в своих методах письма, так что теперь это работа изо дня в день. Возможно, моих товарищей-вуайеристов заинтересует то, что " Утешение мертвеца " и все предыдущие романы были написаны от руки и переработаны от руки до того, как были напечатаны. У меня больше нет такой роскоши из-за сжатых сроков, поэтому сейчас я работаю над текстовым процессором. Но я все равно распечатываю первый черновик и исписываю его как можно больше. Есть что-то в кинестетической обратной связи, которую получаешь, когда пишешь от руки, что мне нравится. Я стараюсь следовать установленным часам, но на самом деле то, что я в конечном итоге делаю, - это устанавливаю лимит страниц в день, выполняю эти страницы и вознаграждаю себя, как это делал Хемингуэй. Он ходил на рыбалку на своей лодке " Пилар " , если каждый день произносил необходимое количество слов. У меня за окном нет Гольфстрима, но, по крайней мере, я могу пойти погулять или поиграть со своим ребенком днем, когда он вернется домой из школы... если я каждый день буду писать свои десять страниц.
   : Должно быть, все эти годы чтения были подготовкой к писательству. Итак, что из того, что вы читали, повлияло на вас или направило вас?
   Симмонс: Стандартный ответ: читать все подряд. На самом деле, когда я стал старше, мои интересы изменились, так что к началу 80-х я почти полностью отвык, как я думал, от научной фантастики. Как и многие взрослые мужчины в Соединенных Штатах, я начал много читать по истории, много литературных биографий и так далее. Я предпочитал больше художественной литературы, которую считал "серьезной". Я пытался догнать всю классику, которую собирался прочитать, но не стал. И довольно интересно, что один научно-фантастический рассказ конца 70-х вернул меня к научной фантастике. Я не совсем ушел от научной фантастики, но короткая научная фантастика разочаровала меня до такой степени, что я забросил научно-фантастические журналы, а большинство фантастических романов казались детскими. Потом я прочитал рассказ под названием "Теория частиц" и не мог вспомнить имя автора...
   Вопрос: Эд Брайант.
   Симмонс: Да. Теперь я знаю. Эд хороший друг. Это странно, потому что через год после того, как я встретил Эда, я все еще не ассоциировал его имя с историей, которая вернула меня к научной фантастике. Это величайшее оскорбление, когда вы не можете вспомнить имя автора; Я чертовски хорош в этом. Но человечность истории, сопоставление того, что я считал настоящей научной фантастикой, с истинной человеческой заботой, удерживали мой интерес к научной фантастике достаточно долго, чтобы я открыл для себя целое новое поколение писателей. Я восстановил свой интерес к этой области. Меня также интересовали такие люди, как Харлан, люди, которые двигались достаточно быстро и писали достаточно хорошо, чтобы их нельзя было привязать к какому-то жанру. Просто никто не знал, что они будут писать дальше. Так что на какое-то время это была довольно тонкая нить, которая связывала меня с полем, которое я любил так много лет. Теперь это как вернуться домой к семье, выросшей за время отсутствия, когда я читаю новых людей и заново открываю для себя всех писателей, которые мне нравились раньше.
   Вопрос: А как насчет авторов ужасов? Вы читали классику, или только современные, или вообще ничего?
   Симмонс: Я довольно неграмотен. Я читал классику - Франкенштейна , Дракулу и так далее, - но мало знаю о викторианских историях о привидениях и так далее. Лавкрафт, ну, я уважаю это на расстоянии, потому что это просто не в моем вкусе. Но было одно произведение современного хоррора, которое даже в то время выходило за рамки жанра и навсегда зацепило меня, и это, конечно же, "Призраки дома на холме" Ширли Джексон. Есть что-то в работах Ширли Джексон, что продолжает резонировать в моем маленьком черепе, так что даже сейчас, когда я недавно перечитал " Дом на холме" спустя много лет, на этот раз он был так же эффективен, как и двадцать пять лет назад, когда я читал его для первый раз. Так что эта книга зацепила меня, когда я был еще совсем юным, и, перечитав ее, я полюбила ее так же сильно. Остальных нынешних писателей ужасов я только начинаю ценить и догонять.
   В: Сталкиваетесь ли вы с какими-либо проблемами, связанными с предвзятыми представлениями о том, каким должен быть роман ужасов? Я думаю о проблеме Рэймонда Чандлера с его последним романом " Воспроизведение", из-за которого издатель был крайне разочарован, потому что это должен был быть детективный роман, а в нем не было даже трупа до 60% пути. Издатели когда-нибудь говорили вам, чтобы вы были страшными на первой странице?
   Симмонс: Если вам страшно на первой странице, издатели говорят: "Почему вы так долго ждали?" А если серьезно, я начал с этой проблемы предвзятых мнений. Мой первый роман "Песнь о Кали" можно читать без явных сверхъестественных явлений. Это можно расценивать как строго психологическую реакцию на город-монстр. Но хуже всего то, что главный грех этого романа, который потерял некоторых читателей, но больше редакторов, заключался в том, что я, казалось, создал классический сценарий мести с человеческим ребенком, убитым кем-то в калькуттском подполье - почти буквально в канализационном подземелье Калькутты. , странная, полумистическая гильдия гангстеров и нищих - и после того, как кто-то убил его ребенка, он вернулся в Калькутту, чтобы отомстить, но затем остановился. Что я сделал, так это заставил его избежать мести, чтобы не участвовать в цикле насилия, который представляет богиня Кали. Это расстроило редакторов. Они чувствовали, что читатели не будут удовлетворены тем, что кто-то скажет "нет" насилию. Конечно, это трудно унести резко. В этом была трудность не в том, чтобы избежать ожиданий жанра ужасов как такового, хотя они действительно хотели более откровенно сверхъестественных вещей, а в том, чтобы предоставить честную и эмоционально удовлетворяющую альтернативу клише. Но я думаю, что если Песнь о Кали закончилась так, как она закончилась, более или менее несмотря на протесты экспертов, которые считали, что она не следует правильному плану, а затем заставила читателей на протяжении многих лет реагировать на тонкости и послание, скрытое за опущенные клише, я впоследствии избегал многих сражений.
   Вопрос: Что бы вы написали, если бы вам пришлось сделать что-то совершенно необычное? Может исторический роман? Основной теоретический вопрос об ожиданиях читателей и издателей, который меня всегда интересовал, звучит так: что произойдет, если Стивен Кинг напишет легкую романтическую комедию?
   Симмонс: Во-первых, он продал около шести миллионов копий.
   : С черной крышкой и чем-то угрожающим на ней...
   Симмонс: Да. Интересно, действительно ли Стивен Кинг пытался это сделать? Я помню, в какой-то момент своей карьеры он заявил, что хоррор был для него всего лишь станцией на пути, и он занялся другими вещами. Некоторые из нас все еще ждут "других вещей". Я думаю, что происходит не столько давление со стороны издателей или даже читателей. Что происходит, так это то, что я чувствую, что Кинг и многие популярные писатели попали в ловушку стремления угодить. Он хочет рассказывать истории не только самой большой аудитории, но и самой благодарной аудитории. Что касается меня, то у меня есть склонность к извращенному стремлению писать для людей, которые обычно не читают "подобного рода вещи". Но, с другой стороны, я сомневаюсь, что смогу сделать что-то столь же неординарное, как написать легкую романтическую комедию. Меня интригует исторический роман, но я дальний родственник Брюса Кэттона, так что историческая сторона прикрыта. Я попробовал это немного с "Ямами Айверсона", новеллой ужасов о Гражданской войне, которую я написал для Night Visions 5. Я обнаружил, что мне так нравится исследование, что я не хочу иметь дело с вымыслом. Там была научно-популярная книга, которая продолжает бороться за выход. Вполне возможно, что когда-нибудь я сделаю что-то подобное. Опять же, единственные прерогативы, за которые я борюсь, - это, во-первых, возможность рассказывать истории, которые я хочу рассказать, и, во-вторых, возможность продолжать писать в любой форме.
   : Нельзя быть сварливым человеком, который сидит в углу и говорит: "Я пишу только для себя, и мне все равно, что думают другие". Я знаю писателей, которые так говорят, но я не думаю, что кто-то из них имеет это в виду.
   Симмонс: Нет, но я думаю, что есть золотая середина. Один идет к издательским группам на этих конвенциях. Вы слышите, как претенденты спрашивают: "Чего хотят зрители? Какие книги будут продаваться через два года?" Это саморазрушительно с самого начала. Должно быть удачное сочетание между написанием того, что вы хотите написать, и желанием угодить читательской аудитории. Но вы не можете бегать и делать обзоры рынка, я убежден, как писатель. Издатели могут делать все, что захотят, а потом найти любого писателя, какого захотят. Но вы не можете провести исследование рынка и таким образом стать успешным писателем. Я думаю, что писатели, которые нравятся мне и большинству людей, просто пишут книги, которые сами писатели хотели бы прочитать. Если они не находят книг, и если они не находят их достаточно качественными, они пишут их сами, а читатели уже ждут, чтобы присоединиться к ним.
   : На этой ноте я чувствую, что издольные книги и франчайзинговые книги - это просто смерть ...
   Симмонс: Да. Я не буду вдаваться в подробности, но есть определенные правила, о которых я не буду писать. Я просто ужасно потрясла себя. Я работал по найму, и я также только что присоединился к сотрудничеству, чтобы написать историю о Джокере для антологии из историй Bantam of Joker/Batman. Я понял, что, хорошо, у меня есть все мои основные правила: никаких общих миров, никаких шуток с чужими персонажами. Однако соблазн вернуться в то время, когда мне было двенадцать лет и я любил Бэтмена, был слишком велик. Моей семилетней дочери нравилось говорить со мной об этом и помогать мне придумывать историю, и теперь у нас в кабинете висит большой рекламный плакат с изображением Джокера. Так что это было весело, и на самом деле сотрудничество с Эдом Брайантом над этой историей оказалось приятным опытом обучения. Так что я думаю, что из всех жестких правил должны быть исключения.
   В: Я полагаю, что действительно важно то, что вы вообще продолжаете писать. Я не знаю, кто это сказал, но одно из моих любимых замечаний по этому поводу состоит в том, что секс - это лучшее, что могут делать два человека вместе, а писать - лучшее, что вы можете делать в одиночку.
   Симмонс: Вариация на этот счет состоит в том, что писательство - это постыдное занятие, которым занимаются в одиночестве за закрытыми дверями.
   Q: Я предполагаю, что мы все в основном согнуты.
   Симмонс: Аминь.
   ШПИИ ДЕНОНА, с картины Кристин Кэтрин Раш
   1
   Меклос Верр вступил во владение, как только командный корабль вошел в атмосферу Амнтры. Он был лучшим пилотом на планете, чем кто-либо другой на борту. Кроме того, он предпочитал многое делать сам.
   Несмотря на то, что у него были координаты, Меклос летел на месте. Он открыл порталы, так что кабина, выступавшая перед маленьким кораблем, казалась заключенной в небо. У него не было обзора в триста шестьдесят градусов, хотя и близко.
   Только место прямо за его спиной, где дверь вела в место, которое бригада обычно называла ночлежкой, закрывало обзор.
   Чтобы добраться до Амнтры с базы, потребовалось два дня, а это примерно на двенадцать часов больше, чем любая группа должна была находиться на этом судне. Но никакого другого корабля "космос-земля" в ближайшее время не нашлось, поэтому ему пришлось взять этот.
   Эта часть Амнтры была изолированной и малонаселенной. По слухам, в этих горах еще жили древние. Однако, сколько бы он ни искал, он не смог найти никакого независимого подтверждения этим слухам.
   На Нарамзинском горном хребте были одни из самых высоких пиков в этом секторе. Он проходил с востока на запад вдоль самого большого континента Амнтры. Фактически, за исключением пляжей на краю континента, хребет и его небольшие скрытые долины были самым большим континентом Амнтры.
   Большинство людей Амнтры теперь жили на островах и четырех меньших континентах, которые в основном были плоскими. Погода в тех местах была хорошая, почва богатая, а жизнь захватывающая.
   По крайней мере, так рассказывали ему путеводители.
   Еще сказали ему избегать Нарамзиных. Враждебная местность удивительной красоты, говорится в рассказах о путешествиях. Легко заблудиться.
   В нем легко умереть.
   Меклос не собирался умирать.
   Он также не собирался теряться.
   Он направлялся в самую большую долину на континенте - Долину Завоевателей, - где он и его команда разобьют лагерь, прежде чем отправиться пешком к Шпилям Денона и городу под ними.
   Шпили Денона были причиной, по которой ему пришлось покинуть корабль так далеко. Они были тонкими, настолько тонкими, что ученые полагали, что неправильная гармоническая вибрация разрушит их, и одно из величайших сокровищ Затерянного века исчезнет навсегда.
   Он мог видеть Шпили вдалеке, возвышающиеся, как сотворенные Землей небоскребы, в чистое голубое небо.
   Сейчас его не волновали Шпили. Прямо сейчас он беспокоился о посадке, походах и работе в таких ограничительных условиях.
   Он согласился на эти условия - по правде говоря, нанялся ради них. Но они ему не нравились.
   И нравились они ему меньше по мере того, как открывались вершины Нарамзинского хребта. Нарамзин был непобедим - так говорилось в древних текстах, вот почему денониты на какое-то время завоевали все известные цивилизации Амнтры.
   Только после того, как другие народы сектора заново открыли Амнтру, денониты действительно потерпели поражение.
   А потом они исчезли.
   Одна из величайших загадок Потерянного Века.
   И тот, который он не собирался решать.
   Он был здесь только для того, чтобы обеспечить безопасность - не то чтобы он мог найти для этого какую-то настоящую причину. Он провел кое-какие исследования за то ограниченное время, которое у него было до того, как он взялся за эту работу, и, похоже, никто и ничто не угрожало группе археологов, работавших в древнем городе Денон.
   Его народ нуждался в отдыхе. Два месяца назад они отправились на спасательную операцию и оказались в эпицентре гражданской войны. Спустя две недели и четыре смерти им удалось спасти нескольких университетских профессоров, которые забрели не в тот лагерь.
   Он дал большинству своей команды отпуск. Осталось пятнадцать - те пятнадцать, которые, как и он, не верили в свободное время.
   Так что он заставит их взяться за эту легкую работу в одном из замечательных мест Потерянной Эпохи.
   У него было предчувствие, что ему самому может даже понравиться эта работа.
   2
   Габриэль Риз стояла по пояс в покрытой мелом воде. Вода была холодной против ее куликов. Руки у нее немели, а это было хуже всего для этой работы. Даже кончик ее носа был холодным.
   Она стояла на неустойчивой груде камней, которая частично перекрывала центральную арку в подземных пещерах. Она втиснулась в стену и что-то, что могло быть камнем, защищающим маленькую каморку.
   В свете налобного фонаря она могла видеть статую. Статуя была маленькая, черная и определенно не денонитовская. Если бы ей пришлось угадывать, она бы поставила на то, что статуя принадлежала одному из потерянных племен, тех, которые денониты завоевали в начале своего правления на Амнтре.
   "Габриэль, - сказал Юсеф Кимбер, один из лучших археологов в ее команде, - ты должна выбраться оттуда. Ты на пятнадцать минут раньше времени.
   Пятнадцать минут прошедшего времени. Время, которое она установила на основе собственных исследований. Она не позволила врачу сделать свои собственные оценки.
   До сих пор только она и Юсеф знали о существовании пещер.
   Она не доверяла остальным членам своей команды. Если бы она рассказала кому-то еще, они бы рассказали аспирантам, докторам наук и прихлебателям, которые раскапывали древний город.
   Как только эти люди узнают, это место будет переполнено ворами, искателями острых ощущений и охотниками за сокровищами, не говоря уже о журналистах и искусствоведах, которые захотят увидеть все эти свидетельства войн в Затерянном веке.
   - Габриэль, - сказал Юсеф.
   - Хорошо, - сказала она, впуская раздражение в голос.
   Она потянулась в нишу и осторожно схватила статую. Казалось, что он сделан изо льда, хотя она знала, что это не так.
   У нее перехватило дыхание.
   Это было прекрасно - и она была права. Это был не денонит. Оно пришло из совершенно другой культуры, которую она не видела, кроме исторических текстов.
   Другой рукой она махнула Юсефу, чтобы он мог спуститься и взять статую. В нишах они нашли не так много, как она ожидала. Не все ниши были заполнены. Но их было достаточно, чтобы она была убеждена, что здесь когда-то существовала целая сокровищница.
   Вода представляла собой самую большую проблему. Она знала, что они не очень глубоко в пещерах. Наводнение, вероятно, забрало артефакты и вытащило их из защитных отверстий.
   Она могла только надеяться, что это не погубило и их.
   Юсеф завернул статую в защитный чехол и положил в рюкзак. Они хранили все в скрытой части здания, закрывавшей вход в пещеры.
   Вскоре ей придется перемещать предметы. Она готовила ближайший храм, чтобы очистить и опознать их. В основном она планировала работать одна.
   Но если бы она привела некоторых других членов своей команды, то сказала бы им, что предметы были взяты из земли или зданий внутри города, а не из пещер.
   Она положила руки на плоский камень чуть выше ватерлинии и подтянулась, как раньше вытаскивала себя из полного гравитационного бассейна на звездной базе своего отца. Она поскребла правым куликом о камень, оставив влажный меловой след.
   Она не была уверена, будет ли эта метка постоянной или нет. В этих пещерах было легко нанести ущерб - черт возьми, в древнем городе, который оставался нетронутым до тех пор, пока ее команда не обнаружила его пять лет назад, это было легко сделать.
   Это потребовало много работы, но ей удавалось удерживать город в тишине в течение двух лет. Наконец, ей понадобилась дополнительная помощь, поэтому она разместила рекламу на досках объявлений колледжей по всему сектору. У нее десятки аспирантов и несколько докторов наук. Постдоки все еще были здесь, но аспиранты сновали туда-сюда, как странствующие студенты, которыми они и были, донося новости о древнем городе Денон до основного сообщества.
   К счастью, она опубликовала свое раннее исследование еще до рекламы. Ей придется сделать то же самое с пещерами. Но не раньше, чем она исследовала их все и узнала, какие еще сокровища здесь.
   Она подтянула другое колено, сделав вторую отметку, затем положила руку на край арки. На этот раз она не оставила следов. Но камень был холодным даже сквозь ее перчатку. Ей придется долго сидеть на солнце, чтобы избавиться от холода.
   Тем не менее, она была не совсем готова уйти. Прежде чем выйти на старую тропинку, ведущую к ступеням, она заглянула в арку.
   Она надеялась попасть в следующую пещеру до того, как истечет ее время, и ей это не удалось. Но она кое-чему научилась. Пол был наклонен вверх, так что следующая серия пещер - если она действительно существовала - еще не была под водой.
   Свет от ее шахтерской каски лился внутрь, отражаясь от естественных белых стен. Она не видела внизу чернильной черноты, как вода проявляла себя во тьме - даже когда вода впитывала ил со стен.
   Нетронутая пещера - возможно, последняя нетронутая пещера - перед началом подводных работ.
   3
   Воздух здесь оказался суше, чем ожидал Меклос, а солнечный свет ярче. Он никогда не видел такого яркого солнечного света. Когда он спросил Чаво Греннобла, молодого человека, которого археологи послали, чтобы указать правильный путь, Чаво сказал, что яркость была вызвана изменением восприятия, которое произошло потому, что Меклос совсем недавно был на корабле.
   Прежде чем приземлиться на планету, Меклосу приходилось бывать на многих кораблях, и он никогда раньше не видел такого света. Но он ничего не сказал, даже несмотря на то, что его собственный заместитель Финеас Осьер бросил на него странный взгляд.
   Меклосу и раньше приходилось работать с учеными. Они всегда снисходительно относились к нему, считая его глупым, потому что он предпочитал физическую работу, чем сидеть в каком-то классе, позволяя кому-то другому говорить ему, что думать.
   Он поправил рюкзак на плечах. В нем у него была автоматическая палатка, пайки на следующий месяц и больше снаряжения, чем ему, вероятно, требовалось. Он не мог оценить работу со звездной базы, поэтому привез складных ботов, детекторы движения, детекторы звука и множество камер. У него также было шестнадцать самособирающихся лазерных винтовок, несколько гранат Grow-it и одна гигантская небесная пушка.
   Несмотря на то, что все было в инертном или разрушенном состоянии, он все еще нес тридцать пять килограммов на спине. Он нес наибольший вес, потому что у него была небесная пушка, но рюкзаки его команды были ненамного легче.
   Парень, Чаво, карабкался по тропинке, как горный козел, и вся команда не отставала от него. Меклос точно знал, что парень не смог бы пройти этот путь с тридцатью пятью килограммами на спине.
   Меклосу захотелось спросить у мальчишки, как они протащили свое снаряжение через эту вершину, но потом понял, что мальчишка не знает. Судя по тому немногому, что Меклосу удалось узнать перед тем, как согласиться на эту работу, проект начался десятью годами ранее с исследования шпилей Денона, а затем превратился в раскопки всего древнего города, расположенного в самом центре горы.
   По мере приближения к вершине воздух становился теплее. Меклос думал, что будет холоднее. В обитаемых мирах большинство гор, особенно таких высоких, были покрыты снежным покровом на вершине.
   На самом деле он думал, что на этой горе - называемой Тайной Денона - лежит снежный покров. Из долины, где они оставили корабль, он заметил красновато-коричневую грязь, медленно белеющую возле Шпилей. Он, естественно, предполагал снег.
   Но никакой снег не мог выжить в такую жару. Если бы он знал, что будет так тепло, он бы надел какую-нибудь экологическую одежду.
   Земля рядом с ним белела, поэтому он понял, что они приближаются к вершине. С этого ракурса было почти невозможно смотреть на Шпили. Они возвышались над ним, большие и внушительные.
   Их тени пересекали тропу, как тени ветвей в лесу. Но в отличие от теней ветвей, эти тени были огромными. Он выходил из тени на солнечный свет и проходил несколько метров, прежде чем ступить в другую тень.
   Шпили переплетались и изгибались друг в друге, добавляя к вершине горы как минимум еще четыре километра. Когда он приблизился к вершине, он не мог сказать, была ли эта гора старой и округлой со временем, или же - в далеком прошлом - ее вершину сорвало ветром.
   Если его взорвало, значит, он поднимался на вулкан, что его немного нервировало. Он работал на двух разных работах рядом с действующими вулканами, и их грохот не давал ему спать по ночам.
   Но ничто в его исследованиях не утверждало, что Секрет Денона был действующим вулканом. Если бы это было так, Шпили бы не выжили. Землетрясения разрушили бы их.
   Команда почти достигла Шпилей, когда Чаво остановился. Он протянул свои тонкие руки, как если бы он был неким религиозным деятелем, ведущим своих последователей в землю обетованную.
   "Прежде чем мы пойдем дальше, - сказал он, - я должен рассказать вам о правилах Шпилей. Я уверен, что Габриель или кто-то еще внизу повторит, но, поскольку мы собираемся пройти мимо них, я решил, что мне лучше сказать кое-что".
   - Мог бы сказать это на базе, - пробормотал кто-то позади Меклоса.
   - Он думает, что мы слишком тупы, чтобы помнить так долго, - ответил кто-то еще, вторя мыслям Меклоса.
   Чаво, казалось, не слышал, а если и слышал, то комментарии его не смущали - возможно, потому, что он верил в их правду.
   Он оглянулся, затем махнул рукой в сторону верхней части горы.
   - Шпили созданы руками человека, - сказал Чаво. "Они вырезаны вручную. Их чем-то лечили - мы не знаем чем, - что позволило ему оставаться на месте сотни, а может быть, и тысячи лет. Шпили не только изгибаются и формируются вручную, но и выгравированы".
   Меклос этого не знал. Он немного поднял голову и увидел края Шпилей, выступающие из белой грязи.
   Он не мог себе представить такой кропотливой работы. Он даже не был уверен, как создатели сделали это. Начали ли они сверху и добавляли детали по мере продвижения, пока не получили полноразмерные Шпили? Тогда они взяли их из той мастерской, которую использовали, и прикрепили к склону горы?
   Технологии, необходимые для этого, казались недоступными древним. Но древние построили и забыли больше технологий, чем он когда-либо знал. Ведь генетики вне всякого сомнения доказали, что этот сектор был колонизирован людьми с Земли, как и гласят легенды. Совпадения ДНК были завершены.
   Это означало, что у всех в секторе были общие предки, по крайней мере когда-то давно. Это было так давно, что цивилизации возникали и падали, знания терялись, знания приобретались, велись войны, а затем забывались.
   Так же, как история колонизации была забыта.
   - Итак, - сказал Чаво, - поскольку они необычайно хрупкие, не трогайте Шпили. Мы опасаемся, что масла с кончиков ваших пальцев могут повредить покрытие".
   "Почему?" - пробормотал кто-то. - Из-за того, где мы были?
   "Они не знают, где мы были", - сказал кто-то еще. - Вот чего они боятся.
   - На самом деле, - громко сказал Чаво, поскольку он ясно это слышал, - никому из нас не позволено прикасаться. Мы видели их целую вечность и изучали их десять лет, и до сих пор не можем прикоснуться. Мы не можем придумать, как их изучить, не разобрав один из них, а это было бы преступлением".
   Не говоря уже о том, что это может подорвать всю систему Spire.
   "Итак, мы берем показания и пытаемся изучить, какое оборудование у нас есть. Даже с этим мы должны быть осторожны. Мы не смеем использовать мощное оборудование вблизи Шпилей. Мы слишком боимся повредить их. На что мы надеемся, так это на то, что мы найдем некоторые части в городе внизу, а затем сможем провести надлежащее исследование, но пока мы ничего не нашли".
   Это звучало почти как рассказ туристического гида, за исключением того, что Меклос знал, что туристы сюда никогда не приезжали.
   Ему показалось любопытным, что они ничего не смогли выяснить о Шпилях. Недостаток знаний, даже после десяти лет обучения, заставил его понять, что все те меры предосторожности, которые предложили ему ученые, были всего лишь мерами предосторожности. Они основывались на догадках, а не на фактическом знании.
   Он задавался вопросом, что бы они все подумали, если бы узнали, сколько оружия он принес в их крепость. Он готов поспорить, что они не одобрят его.
   Они, вероятно, так долго раскапывали эти раскопки, потому что не могли использовать некоторые обычные приемы торговли - звуковые очистители, настроенные на уровень для деликатной работы, и крупногабаритное оборудование для выноса грязи и мусора из этой области.
   - Это единственный путь? - спросил Меклос.
   - Это единственный, который мы используем, - сказал Чаво.
   - Это был не мой вопрос, - сказал Меклос. "Мы здесь, чтобы защитить вас и ваши раскопки. Нам нужно знать, есть ли другие способы получить к нему доступ".
   Чаво снова оглянулся через плечо, как будто кто-то наблюдал за ним. Повернувшись, он прикусил нижнюю губу.
   "Есть много путей через вершину и через Шпили. Это единственное, что доступно".
   "Кому?" - спросил Меклос. "Вашему народу? Или к технике? Или любому, у кого есть альпинистский опыт?
   Чаво пожал плечами. "Честно говоря, я не знаю. Это единственный, который я когда-либо использовал".
   "Как давно ты здесь?" - спросил Меклос.
   - Два года, - сказал Чаво. "Моя постдок посвящена архитектуре города Денон по мере его развития..."
   - А ты не мог бы изучить это где-нибудь в какой-нибудь библиотеке? - спросил Финеас, явно не в силах больше сдерживать свое презрение.
   - Я археолог и историк искусства, - сказал Чаво с немалой гордостью. "Это область исследования, которая объединяет обе мои дисциплины".
   - Ну, ты проверяешь нашу дисциплину, - сказал Меклос. "У нас на спине тридцать пять килограммов, и здесь жарко. Мы хотели бы добраться до этого города, найти место, где мы собираемся разбить лагерь, и немного поесть.
   - Без шуток, - сказал один из голосов сзади.
   Чаво посмотрел на рюкзак на спине Меклоса, как будто увидел его впервые.
   - Извините, - сказал он. "Возможно, вам придется снять это, когда мы пересечем вершину. Арка под этой частью Шпилей довольно узкая.
   Меклос нахмурился. Очевидно, что первоначальные команды не использовали этот путь для доставки своего оборудования.
   Чаво лез впереди них, ожидая возле арки, которая едва доставала ему до макушки. Когда Меклос присоединился к нему, Чаво указал вверх. - Твой рюкзак попадет туда?
   - Конечно, нет, - сказал Меклос, но все равно сделал паузу, не потому, что был неуверен, а потому, что хотел хорошенько рассмотреть Шпили вблизи.
   Арка не была настоящей аркой. Наоборот, это было частью переплетения. В этот момент сошлись несколько ветвей. Два переплелись над Меклосом, образуя еще больший узор. Еще две ответвлялись по бокам, придавая самой арке четырехточечное основание.
   Тропа шла ниже этой базы.
   - Я позабочусь, чтобы другие не попали в него, - сказал Чаво. - Так что давай.
   - С ними все будет в порядке, - сказал Меклос.
   Чаво нервно посмотрел на остальную часть команды, карабкавшуюся гуськом за Меклосом, затем снова на Меклоса.
   Меклос поднял брови. - После тебя, - сказал он.
   Чаво сглотнул и кивнул. Он явно не хотел идти первым, но не видел другого выхода.
   Меклос улыбнулся про себя. Ребёнок наконец-то испугался.
   Чаво прошел под аркой, затем спустился по склону горы. Там тропа должна была стать крутой. Меклос мысленно отметил это.
   Он последовал за ней, двигаясь медленно, не потому, что боялся задеть арку, а потому, что хотел посмотреть на нее, проходя мимо.
   Чаво не шутил - у Шпилей были гравюры. Насколько мог видеть Меклос, каждая гравюра была разной. Некоторые оказались символами, такими как буквы или цифры, а другие были рисунками. Проходя мимо, он заметил одну женщину, стоящую под этой самой аркой, или что-то очень похожее на нее.
   Ему нужно было лишь слегка сгорбиться, когда он проходил через арку. У него было достаточно допуска. Даже если бы он этого не сделал, его рюкзак прижался бы к его спине, чтобы ничего не задеть. Это была конструктивная особенность, о которой он забыл сказать Чаво.
   Ребенку не нужно было знать все.
   Как только Меклос прошел через арку, дорога резко повернула направо. Вот почему Чаво напрягся, когда проходил. В арке было больше частей, некоторые на самом деле были сплющены перед Меклосом, как пол.
   Путь свернул, чтобы избежать всего этого.
   На полу тоже были гравюры, но он не мог четко их разглядеть с дорожки.
   Что его удивило, так это то, что они не были покрыты пылью или грязью. Всего один день на этой вершине горы должен был покрыть весь пол беловатым материалом, который их окружал.
   Он свернул с тропы, затем спустился на четыре ступеньки. Чаво ждал его на каменной платформе, которая не была частью Шпилей. Меклос остановился рядом с Чаво, затем посмотрел на склон горы. Его команда проходила по одному, каждый осматривал Шпили на ходу, каждый проявлял такое же любопытство, как и он сам.
   - Город прямо там, внизу, - сказал Чаво с немалой долей гордости.
   Меклос посмотрел. Город раскинулся под ними, как будто он всегда подвергался воздействию солнца, как будто группы археологов не открывали его за последние пять лет.
   Часть грязи осталась по краям, больше, как показалось Меклосу, для того, чтобы альпинисты не могли пройти через Шпили неправильным путем, чем как неотъемлемая часть раскопок.
   Но грязь действительно показывала, насколько глубоко когда-то был похоронен город.
   Он заполнил ложбину в горе. Перед ним разбросаны белые здания, одни маленькие, а другие довольно большие. Они блестели на солнце.
   Тогда он понял, что часть яркости исходила от отраженного света от белого вещества на склоне горы. Добавьте к этому сам город, и его глаза действительно болели.
   - Прелестно, не так ли? - спросил Чаво.
   - Поразительно, - сказал Меклос, и имел в виду именно это. Он видел много удивительных вещей в своей карьере, но никогда ничего подобного этому.
   "Подожди, пока не увидишь его вблизи", - сказал Чаво.
   Меклос нахмурился. Он слышал о древнем городе Денон в школе - все слышали. Так много мифов и историй этого сектора пришло отсюда.
   Сам город пережил несколько осад.
   Однако сейчас, когда он смотрел на это, мысль о том, чтобы пережить здесь осаду, заставила его содрогнуться. С более сильным врагом на склоне горы у жителей города не было бы шансов.
   "Готовый?" - спросил Чаво, ведя Меклоса к еще одной лестнице.
   Меклос кивнул. Места обычно не доставляли ему дискомфорта, но это сделало.
   И он не был полностью уверен, почему.
   4
   Нави Сальвино сцепила руки за спиной и стала изучать голографическую карту, парящую над столом. Она обошла его уже дюжину раз, увеличивая и уменьшая масштаб, и все еще не могла решить, что делать.
   Нарамзинский горный хребет сам по себе выглядел грозным, но запреты на высадку вблизи Шпилей Денона делали эту работу почти невозможной.
   Она не сможет провести своих людей в Денон незамеченной. Она, конечно же, не могла использовать оружие, а новейшие запреты, введенные Отделом охраны памятников Объединенного правительства Амнтры, ограничивали также большинство видов сканирующего оборудования.
   Объединенные правительства подали в суд на Scholars Exploration за владение самой вершиной горы. Компания Scholars Exploration воспользовалась лазейкой в некоторых местных законах, чтобы заявить права на вершину горы.
   Очевидно, Объединенные правительства никогда не создавали Шпили как охраняемую территорию, что было серьезной ошибкой.
   Ученые воспользовались крупными ошибками. Они стали хулиганами в этом секторе, по крайней мере, когда дело касалось исследовательских центров.
   Вначале ученые были просто способом для отраслевых университетов защитить свои исследования. Дюжина университетов основала Scholars Exploration, чтобы иметь влияние на правительства различных секторов. Разнообразные спонсоры, многие богатые выпускники, несколько десятилетий назад предоставили компании финансирование для стартапа. Эти начальные деньги превратились в большое состояние благодаря средствам, полученным от патентов, авторских прав, продажи земли и предметов, сделанных и / или найденных различными учеными.
   Большинство людей считали ученых благом для знаний во всем секторе. Нави считал их занозой в заднице.
   Она снова обошла стол. Вершина горы возвышалась так, словно была высечена здесь.
   Шпили возвышались над белой вершиной горы, безнадежно хрупкие. Во время одного из своих проходов она насчитала шестнадцать шпилей, но оценить их было трудно, так как они извивались и переплетались друг с другом. Одна ветвь поднималась в точку, а другая часть расходилась, обвивая другой шпиль.
   Самый высокий шпиль одиноко стоял на несколько метров, белый и сияющий в симуляции, словно светящийся изнутри.
   Если эта голографическая карта была хоть наполовину столь же впечатляющей, как сами Шпили, то на них было на что посмотреть.
   Она нажала кнопку на своем браслете, вызывая специалиста по этой работе. Она ненавидела экспертов. Они были самодовольными маленькими людьми, которые часто чувствовали себя обиженными из-за того, что не участвовали в какой-нибудь исследовательской экспедиции ученых.
   Этот конкретный эксперт, Йонас Зейглер, хорошо скрывал свое разочарование, но Нави все еще чувствовала его, как будто она была его причиной.
   Двойные двери скользнули в сторону, и он вошел внутрь, остановившись и глядя на карту. Черная челка ниспадала на левую сторону его узкого лица. Он был одет в линялые джинсы и хлопковый топ, хотя Нави поддерживала на своем корабле установленную температуру, а это означало, что даже для нее было прохладно.
   Он был полным профессором древностей и истории искусств в маленьком колледже на окраине сектора. Его выступления, его диссертация и его ежегодные труды привлекли к нему внимание Нави. Несмотря на то, что у него не было престижного положения, он считался главным авторитетом сектора в Шпилях - по крайней мере, до тех пор, пока ученые не обнаружили город Денон в лощине под ними.
   Зейглер предсказал эту находку в своей ныне известной диссертации, опубликованной почти за десять лет до того, как кто-либо задумал искать город. Но его крошечный колледж не мог позволить себе купить ученых, и поэтому он не имел права возглавить экспедицию в этом районе.
   - Ты ведешь себя так, будто никогда не видел Шпилей. Ей пришлось идти за ним и махать рукой на дверь, закрывая ее. Он не двигался с тех пор, как вошел внутрь.
   Он встряхнулся, затем глубоко вздохнул. - Не так, - сказал он. "У моей школы нет средств на такую сложную голографическую установку".
   - Но вы видели их вблизи, - сказала она. Пятнадцатилетним юношей он поднялся на Тайну Денона со своей семьей задолго до того, как археологи заинтересовались Шпилями.
   "Вблизи вы вряд ли сможете разглядеть одну ветку. Все это невозможно увидеть". Наконец он подошел к карте. "Несмотря на то что...."
   "Несмотря на то что?" Она ненавидела то, как он говорил, как будто его мысли мчались вперед, и он не чувствовал, что должен произносить их все.
   "Хотя в жизни они гораздо ярче. Они такие белые, что глаза болят". Он звучал задумчиво.
   Иногда места овладевали людьми, делали их почти боготворящими. Она видела это бесчисленное количество раз - людей, готовых защищать небольшой клочок земли, который ей казался пустяком, потому что он что-то значил для них.
   Она не подозревала Зейглера в таком отношении, хотя кто-то другой мог подозревать. Ей понадобилось больше времени, чем большинству, чтобы распознать преклонение перед ним.
   Она никогда ничему не поклонялась. Работа была для нее всем с тех пор, как она ушла из дома в тринадцать лет. Она даже не влюбилась. Кто-нибудь упоминал о новой работе, и она соглашалась на нее, в основном из-за вызова, поскольку деньги и привилегии для нее не имели большого значения.
   - Прошлой ночью, - сказала она Зейглеру, - ты кое-что упомянул. Вы сказали, что не думали, что команду безопасности наняли для защиты города. Что ты имел в виду?"
   С этого момента слова эхом отдавались в ее голове. Служба безопасности спровоцировала ее поездку в Амнтру. Несмотря на то, что Ученые наняли группу безопасности, запрос на обеспечение безопасности исходил не от Ученых.
   Запрос исходил прямо с самой поверхности.
   Компьютерные системы Navi были настроены на автоматическую пометку подобных действий. Она следила за почти двумя сотнями проектов и сайтов Ученых по всему сектору, и всякий раз, когда случалось что-то необычное, ее помечали.
   Это заинтриговало ее, потому что город был открыт совсем недавно и до него было трудно добраться.
   Исторические места, которые были труднодоступными и относительно новыми для академического сообщества, часто были богаты сокровищами.
   Зейглер все еще смотрел на Шпили.
   Его молчание раздражало ее. Она спросила: "Как вы думаете, команду наняли для защиты Шпилей?"
   Он посмотрел на нее с такой паникой, что она даже пожалела об этом вопросе.
   - Они слишком красивы, чтобы их резать, - сказал он, что не было ответом на ее вопрос. Тот факт, что он думал о том, чтобы разрезать их, означал, что кто-то другой, вероятно, тоже думал об этом.
   "Могут ли они быть проданы по частям?" она спросила.
   Он тяжело вздохнул. Это звучало почти траурно.
   "Все можно продать по частям", - сказал он.
   - Так вот что ты имел в виду, - сказала она. - Вы думаете, команду наняли для защиты Шпилей?
   Он покачал головой, но больше ничего не сказал.
   - Тогда почему, по-вашему, они наняли команду? она спросила.
   - Музей, - сказал он через мгновение.
   Его тон подразумевал, что она знала, что такое музей.
   Она знала о бесчисленных музеях. Некоторые были прикреплены к университетам. Некоторые из них были в более богатых городах по всему сектору. Ученые годами поднимали шум о создании универсального музея в центре сектора, похожего на космопорт, с ресторанами, отелями и кондоминиумами. Все это могло быть расширено, поскольку Ученые нашли больше предметов, чтобы поместить в него.
   "Какой музей?" - спросила она, когда ему стало ясно, что он не собирается вдаваться в подробности.
   Он повернулся к ней, его лицо было более оживленным, чем она когда-либо видела.
   - Я думал, ты изучаешь мою работу, - рявкнул он. - Вы сказали, что знакомы с ним.
   - Я, - сказала она. Она не изучала его работы; это заняло бы слишком много времени. Но она просмотрела отчеты и выслушала как его недоброжелателей, так и его сторонников. Она узнала о нем все, что могла, так быстро, как только могла.
   Она просто не успела ознакомиться с самим произведением.
   "Все, что я сделал за последние шесть лет, было посвящено музею, - сказал он.
   "Последние шесть лет вы говорили об истории денонитов, - сказала она. "Я ничего не помню о музее".
   Его лицо покраснело. "Вы слушали критиков. Вы меня не слушали".
   Она вздохнула, затем раскинула руки в жесте мира. - Виновата, - сказала она. "У меня не хватает терпения на стипендию".
   Он посмотрел на нее, затем повернулся к ней спиной. Он продолжал изучать Шпили.
   - Так что же упустили критики? она спросила.
   "Открытие, равное открытию самого города", - сказал он.
   Он ответил ей быстрее, чем она ожидала. Она думала, что он будет вынашивать свой гнев еще немного, но он этого не сделал.
   "Почему бы им это игнорировать?"
   "Потому что меня нет на месте, - сказал он. "Но меня тоже не было на месте, когда я выяснил местоположение города".
   - Так расскажи мне о музее, - сказала она.
   Он повернулся, выражение его лица было открытым. Ей не нравилась смена настроения. Она держала спину прямо, лицо ее было бесстрастным. Она не собиралась поощрять такого рода эмоциональность, хотя и помнила об этом.
   Он сказал: "Все древние тексты говорили о военных трофеях. Денониты шли на войну не за завоеваниями, а за добычей".
   Так поступили многие сообщества , чуть не сказала она, но вспомнила: с Зиглером лучше не вести диалог. Это подорвет его.
   "Большинство ученых, - говорил он, - считают, что трофеи стандартны: рабы, имущество, возможно, расширение генофонда. Но мне всегда казалось, что это нечто большее".
   Она нахмурилась.
   Зейглер потянулся к Шпилям. Он коснулся их. Голограмма охватила его пальцы.
   "Я всегда думал, что любой человек, который может создать что-то красивое, оценит красоту. Город это подтверждает. Новая документация показывает, что он использует классические конструкции - древние земные конструкции - в своих самых выдающихся зданиях".
   Затем он сжал руку в кулак и отдернул ее от Шпилей.
   Нави кивнул, побуждая его продолжать.
   "Денониты жили небольшой общиной, - сказал он. "Это жемчужина. Своих неугодных отослали, пусть управляют завоеванными городами. Ничто в текстах не говорит о рабах или огромных войсках, возвращающихся к Секрету Денона. Нет упоминания о месте содержания пленных или месте ритуального унижения проигравших в любой войне. Поэтому я провел последние несколько лет, задаваясь вопросом: если они не хотели традиционных трофеев, то чего они хотели?"
   Она собиралась быть здесь весь день, пока он будет объяснять, как он пришел к своим выводам. Боже, она ненавидела ученых.
   - Потом я обнаружил упоминание о пещерах, - сказал он.
   Внезапно он привлек ее внимание.
   "Пещеры пронизывают эту гору. Думаю, именно так денониты пережили свои многочисленные осады. Их не было в городе, когда на него напали. Они были под ней или рядом с ней, а может быть, даже не в ней, если пещеры вели в места за пределами горы.
   У нее перехватило дыхание. Чудесный. Пещеры дадут ей путь в город, путь, который позволит полностью избежать Шпилей.
   - У вас есть доказательства этого? она спросила.
   - Не точное доказательство, - сказал он.
   И она почувствовала, как у нее упало сердце.
   "Но, - добавил он, - в текстах часто упоминаются сети, а затем упоминаются соты. Только одно из этих упоминаний связано с пещерой, но этого достаточно. Потому что, если вы посмотрите на Шпили, что это может быть, как не гигантская карта?
   Она нахмурилась и посмотрела на Шпилей. Они казались ей произведением искусства - способ отметить город задолго до того, как кто-то прибыл в него.
   Памятник, что-то, что культура построила, потому что могла.
   "Карта?" - спросила она, впуская недоверие в свой голос.
   - Окружите его не воздухом, а грязью, - сказал он. - Тогда на что это похоже?
   Ей пришлось прищуриться, чтобы представить это. Затем она покачала головой.
   "Это сеть пещер, - сказал он, - с точками выхода".
   Она хотела, чтобы он был прав. Ей нужно было , чтобы он был прав. Но она не верила, что он был прав. Все, что он ей говорил, было слишком бессвязно.
   "Но как это связано с музеем?" она спросила.
   - Это музей, - сказал он.
   Он сунул руку обратно в центр голограммы.
   - Эта часть, - сказал он. "Эта лабиринтная сеть в центре была бы лучшим местом для хранения артефактов, украденных из других культур. И если пещеры похожи на Шпили, то они белые. Все, что имеет цвет, будет спрыгивать со стен и выделяться даже в большом пространстве. Представить его. Это был бы лучший музей в этом секторе. Даже лучше, чем то, что предлагают Ученые, потому что все в этом месте будет древним и из давно ушедших культур.
   В этом была проблема. Она могла себе это представить. Богатство было бы безмерным.
   Сразу же ее мысли обратились к задаче под рукой. - Им потребуется более пятнадцати человек и немного техники, чтобы охранять это место.
   "Если они знают, что у них есть, чего я не думаю", - сказал он. "Они наткнулись на город. Они не смотрели на мою работу. Это был несчастный случай."
   "Вы думаете, что они понятия не имеют, как далеко простираются эти вещи.
   Он кивнул. "И, поскольку сканирование сверху ограничено законом, у них нет возможности это выяснить".
   Она повернулась к Шпилям, щурясь, пытаясь разглядеть то, что видел он.
   Карта.
   Нави улыбнулась.
   Если Зейглер был прав, он только что дал ей возможность войти.
   5
   Они активировали свои палатки на ровном участке склона горы в полукилометре над городом.
   С этой точки зрения они могли видеть сам город - все его части - и помнить, что находятся здесь, чтобы охранять его. Меклос все еще не понял, как он собирается разместить своих людей и снаряжение. Для этого ему нужны были лучшие карты. Ему также нужно было знать, для защиты чего именно его наняли.
   Если бы это было одно здание, то он посылал бы туда своих людей посменно, а также держал бы нескольких возле Шпилей. Если это был весь город, ему могло понадобиться подкрепление.
   Эта территория была огромной, чего он не осознавал, когда устраивался на работу. Он был не столько обширен по площади, сколько разросся. И было бы трудно защититься от целеустремленного захватчика, того, кто хочет попасть внутрь, того, для кого правила о Шпилях Денона ничего не значат.
   Была у него и еще одна проблема. Никто не предупредил его о том, как здесь ярко. Даже при надлежащем оборудовании белизна Шпилей в сочетании с белым сланцем на склоне горы и белыми зданиями внизу создавала своего рода усталость, которую он не испытывал за пределами снежных стран.
   Если бы он задержал своих людей на смене слишком долго или если бы они были размещены не в том месте, они могли бы испытать что-то вроде снежной слепоты.
   И он не проверил цикл планеты по отношению к ее солнцу. Он понятия не имел, приблизятся ли они, пока он находится здесь.
   Если это так, солнце станет ярче, и свет тоже.
   Даже если он пошлет за лучшим снаряжением, ему все равно придется поставить своих людей на свои посты на половину обычной смены. Это означало, что он будет недоукомплектован персоналом.
   Он пожалел, что не смог осмотреть это место до прибытия, как и просил. Но Scholars Exploration, нанявшая его, заявила, что это место слишком удалено, чтобы оправдать расходы.
   Тогда они утроили его гонорар.
   Он заметил противоречие и понял его причину. Они не хотели, чтобы кто-то, кто не был на их зарплате, находился рядом с участком.
   И это достигло пика его любопытства.
   Вся эта работа была - отчасти из-за самих Шпилей.
   6
   Габриель отступила назад, к открытой двери, и засунула руки в задние карманы. Главный этаж храма простирался от нее, исчезая во тьме.
   За исключением главного входа, у которого не было двери - и он не был предназначен для нее, в храме были закрывающиеся двери и не было окон. Идеально подходит для хранения.
   Это было самое большое здание в древнем городе, гигантский прямоугольник, стоявший точно в центре. Все основные дороги (те, которые археологи могли четко определить как дороги) вели в это место.
   Она назвала его храмом, но не было никаких доказательств того, что денониты были особенно религиозны. Просто в предшествующих древних обществах здания с такой общей формой и направленностью всегда оказывались центром религии.
   Юсеф предположил, что это какое-то правительственное здание, но не мог предположить, какое именно.
   Основной этаж представлял собой одно длинное открытое пространство. Не было даже алтаря или места с возвышением, чтобы кто-то мог стоять над толпой и произносить речи.
   Стены были просто белыми, как и наружные стены, но пол сам по себе был чудом.
   Это была инкрустированная копия Шпилей Денона. Когда началась тщательная уборка, она поняла, что дизайн пола не был белым на фоне синего, как она думала изначально. Шпили перешли от теплого красноватого цвета к более светлым оттенкам розы, наконец, став бледно-белым. Только ближе к вершине, где Шпили якобы касались солнца, сам рисунок стал эффектно белым.
   Изначально она планировала покрыть пол, но не была уверена, испортит ли это произведение искусства. Ее специалисты считали, что даже фальшпол может поцарапать изображение внизу.
   Так что ей приходилось быть осторожной. В местах, где не было произведений искусства, она установила фальшпол. Она возводила полустены вокруг этих областей. Они нужны ей для окончательной очистки, сортировки и классификации. Затем артефакт, чем бы он ни был, будет перемещаться в нужную часть пола, пока не сможет добраться до назначенного места назначения.
   Проблема, конечно, будет в более крупных предметах. Она даже не знала, где их хранить, не говоря уже о том, как с ними работать.
   И если бы ей пришлось убрать кого-то из них из города...
   Она покачала головой. Она уже захватила пару зданий рядом с храмом, но ни одно из них не было таким прочным.
   Один из постдоков предложил оставить более крупные артефакты там, где она их нашла, что звучало неплохо, пока они не попытаются разобраться с артефактами в затопленной части пещер.
   Не то чтобы она знала наверняка, что в этой части пещеры есть артефакты. Несмотря на то, что появились охранники, специальные пещерные ныряльщики, за которыми она послала, задержались на какой-то другой работе.
   Кто-то коснулся ее руки, и она подпрыгнула.
   Она превратилась. Юсеф стоял рядом с ней, его глаза блестели.
   Она так глубоко задумалась, что даже не услышала его приближения.
   "Какая?" она спросила.
   - Охранники, которых вы наняли, - сказал он, - хотят поговорить с вами.
   Она подавила вздох. Последнее, что ей хотелось сделать, это поговорить с группой охранников.
   Она не особо о них думала. Она попросила Ученых нанять несколько охранников и убедиться, что они не головорезы. Она не хотела, чтобы беспечные люди бродили по деликатным районам города.
   Если бы она могла себе это позволить, то наняла бы их сама. Но она была занята наймом пещерных ныряльщиков. Она не хотела, чтобы Ученые знали, что она даже нашла пещеры, пока она точно не узнает, что это за пещеры и какие сокровища в них содержатся.
   Она вздохнула. Она не хотела иметь дело с охранниками, но ей явно придется.
   "Где они?" она спросила.
   - Он, - сказал голос позади нее. - И он прямо здесь.
   Она превратилась. Мужчина, стоявший позади нее, был не таким большим, как она ожидала от охранника. Он был ненамного выше ее, и его мускулы выглядели настоящими, а не усиленными, из-за которых он выглядел так, будто под кожу вставил вату. Его волосы были слишком длинными, а темные глаза смотрели настороженно.
   - Меня зовут Меклос Верр, - сказал он. - Я отвечаю за службу безопасности.
   Ей не нужно было спрашивать, где остальная часть команды. Это было очевидно. Она видела, как внутри кратера расцвели автоматические палатки. Они были недалеко от ее первоначального базового лагеря.
   - Габриэль Риз, - сказала она. "Я отвечаю за этот беспорядок".
   Он взглянул на вход позади себя. "Это гораздо меньше беспорядка, чем я ожидал".
   "У нас были годы на верхнем слое города, но впереди еще так много работы".
   Он кивнул, затем посмотрел на Юсефа. Во взгляде было отрешение и немного презрения.
   Она положила руку на руку Юсефа. Если бы она этого не сделала, он бы ушел, и Меклос не сказал бы ни слова.
   Это была сила. Удивительно, что он был у такого худощавого человека, занимающего столь незначительное положение.
   - Мне нужно поговорить с вами о мерах безопасности, - сказал Меклос.
   Она кивнула, но не отпустила руку Юсефа.
   "Я думаю, что чем меньше тех, кто посвящен в них, тем лучше". По тону Меклоса казалось, что то, что он только что сказал, было первым залпом в разговоре, а не сигналом отмахнуться от Юсефа.
   Ей пришлось подумать на секунду. Обычно она включала Юсефа в любой разговор. Но Юсеф, казалось, заставил охранника чувствовать себя неловко. Просто было проще сделать то, что хотел охранник. Тогда они могли бы закончить с этим разговором.
   Она отпустила руку Юсефа. "Все нормально. Я присоединюсь ко всем за обедом примерно через час.
   Юсеф покраснел. Он украдкой взглянул на Меклоса, нахмурился и поспешил прочь.
   Габриель никогда не видела, чтобы Юсеф так двигался. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что Меклос на самом деле напугал его.
   - Ты напугал его, - удивленно сказала она.
   Глаза Меклоса слегка шевельнулись. У нее было чувство, что она удивила его.
   - Очень хорошо, - сказал он. "Большинство людей не заметили бы".
   "Это было довольно очевидно", - сказала она. - Я никогда не видел, чтобы он так реагировал.
   - Хм, - сказал Меклос. Это был не ответ. Это даже не было словом. Однако это было увольнение, как будто ее мнение не имело большого значения.
   - Ты собираешься делать это постоянно? она спросила.
   - Напугать свой народ? он спросил.
   Она кивнула.
   Он пожал плечами. - Зависит от того, входит ли это в мою работу.
   - Твоя работа - охранять раскопки, - сказала она.
   - Так было сказано в договоре найма. Он слегка переместил свой вес, не двигая ногами. - Но я не уверен, что это значит. Или от кого я его охраняю.
   Она нахмурилась. Она не ожидала, что ей придется говорить с ним. Она ожидала, что он и его команда примутся за работу, как только они прибудут.
   Очевидно, Ученые не объяснили им эту работу. Конечно, насколько тяжелой может быть работа охранника?
   Она мысленно пожала плечами. Люди с работой Меклоса по определению не были такими способными. Так она бы это объяснила.
   - Хорошо, - сказала она. "Вот что нам нужно. Вы должны защитить нас от любого, кто хочет увидеть город. На данный момент любой может увидеть Шпили с безопасного расстояния. Мы-"
   "Который?" он спросил.
   Он сорвал ход ее мыслей. "Извините меня?"
   "Каково безопасное расстояние?"
   Она нахмурилась. - Вам сказали расстояние, когда вы приехали. Охраняемая территория начинается у подножия горы. Никто не может взобраться на него и никто не может приблизиться к Шпилям. Они хрупкие.
   "Они не выглядят хрупкими, - сказал он. "Вблизи они выглядят удивительно крепкими".
   - Они хрупкие, - повторила она. Он раздражал ее. Ей не нравилось, когда ее утверждения подвергались сомнению.
   Он развел руками в примирительном жесте. - Хорошо, - сказал он. "Они хрупкие".
   Она скрестила руки.
   - Продолжай, - сказал он.
   Она потеряла свое место. Он спросил, каковы правила защиты. Она глубоко вздохнула, затем кивнула.
   "Никто не поднимается на склон горы без нашего разрешения. Никто не входит в город без нашего разрешения".
   - Хорошо, - сказал он. "Понял. Что-то еще?"
   "Вскоре мы перевезем некоторые предметы из города на другой объект для очистки, сортировки и осмотра. Нам понадобится защита для этих операций".
   "Еще один сайт", - сказал он. - На Амнтре?
   Ее щеки потеплели. "Где находится этот сайт, сейчас не имеет значения".
   - О, но это так, - сказал он. "Потому что, если мы собираемся наземным путешествием, нам понадобится подходящее оборудование. Вероятно, это займет больше времени. Если мы используем какой-то прыгун, чтобы пересечь планету, нам нужно знать ограничения по весу. Нам может понадобиться дополнительный парашютист или два, чтобы у нас было нужное количество персонала и оборудования, идущего с предметами. Честно говоря, чем больше я знаю, тем лучше я буду работать".
   Она не хотела, чтобы он знал. Она не хотела, чтобы он был посреди ее работы.
   Она подождет, чтобы рассказать ему подробности, пока не придет время. Возможно, к тому времени она будет знать, как его контролировать.
   "Мы составим планы по удалению предметов позже", - сказала она. - Это не то, о чем нам сейчас нужно думать.
   - Что ж, - сказал он. - Мы могли бы захотеть, потому что, если нам потребуется помощь или дополнительное оборудование...
   - Я сказал, что нам не нужно думать об этом сейчас.
   Он мгновение смотрел на нее. Все выражение его лица стало плоским. "Хорошо."
   - Мы закончили, - отрезала она.
   Он покачал головой только один раз. - Простите, мисс Риз - доктор. Риз? Габриэль?
   "Доктор. Риз, - сказала она, хотя все в ее команде называли ее Габриэль.
   "Доктор. Риз, - сказал он. - У меня еще много вопросов.
   - У меня нет на них времени, - сказала она.
   "Тогда с кем мне говорить? Потому что мы не начнем работу, пока не получим ответы на эти вопросы".
   Она так сильно прикусила нижнюю губу, что почувствовала вкус крови, чего не делала уже давно. - Я думаю, ты забыл, Меклос, что работаешь на меня.
   - На самом деле нет, не знаю, доктор Риз. Его голос был спокоен. Это раздражало ее. В то время как она была в ярости на него, он, казалось, вообще не испытывал к ней никаких эмоций. - Если вы проверите соглашение...
   "Я не видел соглашения. Это между вами и учеными.
   "Это о вас и о том, как работают наши операции", - сказал он. "Как только служба безопасности понимает свою работу, мы берем на себя приоритет. Если мы скажем вам, что это место необходимо немедленно эвакуировать, вы немедленно эвакуируетесь. Если мы скажем вам, что у нас есть доказательства того, что кто-то представляет угрозу, этот кто-то - независимо от того, насколько ценным он кажется - покинет помещение. Если вам нужна копия соглашения, я могу отправить ее непосредственно вам. Я не уверен, где именно вы хотите...
   - Я возьму копию у ученых. Ее щеки теперь были горячими и должны были быть ярко-красными. Невозможно было скрыть, как он ее разозлил.
   - Хорошо, - сказал он. "Вы увидите, что я прав. Итак, в духе сотрудничества позвольте мне задать еще несколько вопросов".
   Она тяжело вздохнула, чтобы он понял, какое это неудобство.
   "Мне нужно знать, какой доступ мы получаем к сайту". Он ждал, как будто ожидал немедленного ответа на этот вопрос.
   - Что ты имеешь в виду под доступом?
   "Нам разрешено находиться на раскопках? Можем ли мы сойти с троп возле Шпилей, не повредив что-нибудь важное?
   Она махнула рукой. Она понятия не имела и не собиралась говорить ему об этом. Поэтому она сказала: "Просто перечислите свои вопросы. Я отвечу на те, что могу прямо сейчас, а за остальными пошлю вас к нужным людям".
   "Хорошо." Его спина выпрямилась, как будто она наконец расстроила его. "Мне нужно знать, защищаем ли мы с воздуха так же, как с земли. Мне нужно знать, обращаем ли мы внимание на корабли на орбите. Мне нужно знать, отслеживаем ли мы связь...
   - Боже мой, - сказала она. - Полжизни уйдет на то, чтобы направлять вас, люди. Мне просто нужны были охранники.
   Он проигнорировал это и продолжил, как будто она не говорила. "Мне нужно знать, кто, по вашему мнению, хочет попасть на этот сайт, и не замышляют ли эти люди воровство или саботаж. Мне нужно знать, есть ли угроза чьей-либо жизни".
   - Саботаж? - спросила она, чувствуя холод. - Думаешь, кто-нибудь может прийти сюда и все испортить?
   - Я ничего не думаю, доктор Риз. Мне нужно знать, что вас беспокоит. Самое главное, мне нужно знать, кому из вашего персонала и экипажа мы можем доверять, за кем нам нужно следить, а за кем нужно усердно следить.
   Она почувствовала легкое головокружение. Должно быть, она затаила дыхание.
   "Это не то, чего я ожидала, когда говорила Ученым нанять вас", - сказала она.
   "Что вы ожидали?" он спросил.
   - Что ты войдешь, станешь на страже и продолжим нашу работу.
   - Мы сделаем это, мэм, - сказал он. "Как только мы узнаем, что мы охраняем, от кого мы это охраняем и какой доступ у нас есть".
   Она вообще не думала об этом. Хотела ли она, чтобы его люди охраняли сам город или только подъездные пути? И какие были пути доступа?
   А потом встал вопрос о ее персонале и экипаже. Она не доверяла никому из них. Она никогда не говорила им ничего, кроме того, что им нужно было знать.
   При этом она безоговорочно им доверяла. Она отправляла их работать на объекты без присмотра. Она не знала, как объяснить это противоречие этому человеку.
   "Я полагаю, ваше поведение не является чем-то необычным для вашей работы", - сказала она ему.
   Тонкая улыбка появилась на его губах. На этот раз он не пытался скрыть презрение.
   "Если вы хотите нанять кого-то еще, пожалуйста", - сказал он. "Просто помните, в вашем первоначальном сообщении с учеными вы просили лучшую команду безопасности, которую они могли найти".
   Она не просила об этом. Все, о чем она просила, так это несколько охранников. Очевидно, кто-то из ученых решил, что ей нужно нечто большее, чем просто охрана.
   Черт.
   Он говорил: "Они нашли нас. Тот, кого они отправят следующим, может не задавать столько вопросов, может не так раздражать с самого начала, но может быть и не так хорош".
   Она не была уверена, что заботится о добре. Она не была уверена, что ее вообще это волнует.
   Но он был здесь. Они были здесь. Они сделают, как она просила, когда придет время. До тех пор она будет останавливаться.
   "Я не думаю о своих людях так, как ты хочешь, - сказала она.
   Он сказал: "Тогда, может быть, тебе пора начинать".
   7
   Наконец Нави заставила себя просмотреть научные труды Зейглера. Поскольку она и ее команда находились на орбите Амнтры, ожидая, что что-то придет из города Денон - новые сообщения, может быть, предметы в пути, может быть, прибытие дополнительной охраны - ей нечего было делать, кроме как думать.
   И она много думала после разговора с Зиглером.
   Она продолжала смотреть на голокарту. Она осветила Шпили так, что они выглядели почти ослепляющими, хотя Зейглер сказал, что даже это было неправильно.
   Затем она поручила двум своим ассистентам просмотреть геологические записи, чтобы узнать, не нанес ли кто-нибудь на карту пещеры в Нарамзинском горном хребте.
   Оказалось, что горы в основном не исследованы - или, по крайней мере, не исследованы в современную эпоху. Туда поднимались только альпинисты, авантюристы и спортсмены-экстремалы, пока археологи и ученые не спустились на Шпили Денона, как на некую священную реликвию.
   Она даже не могла сказать, что послужило причиной спуска - было ли это какое-то научное открытие, или встреча, или что-то случайное.
   Исследование Зейглера было тщательным. Она начала с работ, которые он опубликовал шесть лет назад, и продвигалась вперед. Ее не слишком волновала его гипотеза о городе Денон, гипотеза, которая оказалась верной, хотя ей, вероятно, следовало бы. Потому что, если бы он использовал подобную логику и доказательства, чтобы найти пещеры, тогда она действительно могла бы доверять его выводам.
   Только теперь она им несколько доверяла, и у нее едва хватило терпения пройти через шесть лет исследований. Мысль о том, чтобы просмотреть работу всей его жизни, заставила ее содрогнуться.
   Зейглер делал свои презентации в лекциях, кинофильмах, реальных документах и на конференциях, где его слова были записаны, а также на сессиях вопросов и ответов. Все его необработанные исследования были легко доступны, в отличие от некоторых, которые она видела. Некоторым ученым было трудно копаться в исходных материалах, но Зиглер явно не боялся, что кто-то украдет его позиции.
   Он явно хотел, чтобы его работа была прозрачной, чтобы другие ученые поняли, насколько он прав.
   Ей потребовались дни, чтобы просмотреть материал, и она все еще не закончила. Но она была убеждена: под городом Денон есть пещеры.
   Проблема была в том, что датчики ее корабля прошли через горный хребет. Территория вокруг Шпилей была заблокирована. Каждый раз, когда датчик касался этой области, поток возвращался к ее кораблю с предупреждением:
   Энергия любого вида могла разрушить ценную часть Амнтры. Шпили Денона - сохранившийся памятник древнего прошлого. Если ваша работа разрушит хотя бы небольшую часть Шпилей, вы попадете под действие Органа по охране памятников Объединенного правительства Амнтры...
   Все это, за которым следуют юридические кодексы и юридический язык. Результат - годы в тюрьме Амнтран или что-то подобное в других частях сектора, лишение лицензии на судно и бессрочное лишение права на передвижение. Даже если она не получила тюремный срок, другие предметы пугали ее больше.
   Она перестала пользоваться датчиком. Он также не собрал никакой информации о близлежащих горах. На ее экране данных они оказались пустыми, что было странно. Как если бы они были просто голографической особенностью земли, что-то, что она знала, было неправдой.
   Она сталкивалась с отключением сенсора на других работах. Обычно датчики переставали работать из-за защитного поля, но она не могла поверить, что оно существует так близко к Шпилям.
   Хотя что-то должно было существовать, учитывая то, как ее собственный луч вернулся к ней вместе с сообщением.
   Но она не отследила это сообщение. Он мог исходить из любой части Амнтры, активировавшись, когда ее датчик коснулся защитного барьера возле Шпилей.
   Она со всем этим разберется, когда ей будет нужно. Прямо сейчас она пыталась настроить одну из голокарт горного хребта, когда в комнату вошел ее ассистент Рой Брюгет.
   Было бы нечестно называть Роя помощником. Он был скорее частью ее. Они работали вместе с ее самой первой работы, и он спасал ее больше раз, чем она хотела думать.
   Иногда ей казалось, что, хотя номинально она была главной, Рой знал больше о том, как все работает. Ее команда обычно доверяла ему как голосу разума во всех ее делах. В хорошие дни она могла быть резкой, короткой и трудной. Рой всегда был весел, всегда готов помочь.
   Если только его кто-то не разозлил.
   Он был худощавым, аккуратным человеком. Он был одет в повседневную одежду - рубашку и легкие штаны с какими-то туфлями, похожими на тапочки. Сама одежда выглядела выглаженной, а волосы были так ухожены, что казалось, будто они приклеены к голове.
   "Возможно, ты захочешь это увидеть", - сказал он, не поздоровавшись с ней.
   Он двинулся перед ней к панели управления в комнате. Он сохранил ее работу, отодвинул голокарту в сторону, а затем слегка потрогал панель.
   Она посмотрела на перевод, бегущий по экрану перед ней.
   - Вы взломали шифрование Ученых, - сказала она.
   - Это были не Ученые, - сказал он. "Это пришло из-за пределов их системы. Запрос исходит от жителей города Денон.
   Она прочитала запрос дважды. Ее сердце колотилось. - Им нужны водолазы?
   - Никаких водолазов, - сказал он. "Пещерные дайверы".
   - Вы уверены, что это не ошибка перевода? она спросила. - Им не нужны спелеологи? Им нужны водолазы? Люди, которые войдут в воду в темноте, в пещерах?"
   - Дайверы, - сказал он.
   Она сделала небольшой вдох. Это открыло массу возможностей.
   Это означало, что под древним городом существовали пещеры и вода. Может река. Это объясняет, как древние выживали там во время бесчисленных осад без массовых смертей.
   Это также дало ей много возможностей. Если бы у нее было подходящее оборудование, она могла бы составить карту пещер с помощью датчиков на земле.
   Единое правительство Амнтры ожидало появления датчиков сверху, но ожидали ли они их появления на уровне земли? Возможно нет.
   И тогда была другая возможность.
   Она посмотрела на Роя, ее глаза сияли. - Вы принесли наше снаряжение для дайвинга?
   Он ухмыльнулся. - Я готов к любой чрезвычайной ситуации, мой друг.
   Она ухмыльнулась в ответ.
   - Это не чрезвычайная ситуация, Рой, - сказала она. "Это возможность".
   "Один из лучших, которые у нас когда-либо были", - сказал он.
   8
   Меклос сидел на жестком полу своей палатки. Палатка была тщательно продумана - на самом деле, лучше, чем то, как академики жили в городе внизу. В его палатке было три отдельных комнаты: главная комната, где он сейчас находился и где часто проводил собрания; меньшая комната сбоку, которую он использовал как спальню; и полностью функциональная ванная комната с акустическим или водяным душем в зависимости от условий на земле.
   Он выбрал звуковой душ, так как воды здесь явно не хватало. Но никто в академической группе не говорил, что воды не хватает, поэтому ему, возможно, придется пересмотреть свое мнение.
   Он послал Финеаса за картами у ассистента доктора Риза и оставался там до тех пор, пока у него не появятся последние карты всех областей с перечислением сокровищ и охраняемых предметов. У Меклоса было предчувствие, что Фина может не быть на какое-то время.
   Меклос знал, что доктор Риз что-то скрывает от него. Он просто не мог понять, что это такое.
   По крайней мере, она наконец сказала ему, что ей нужно.
   Как он и подозревал, ей нужна была защита от воров. Теперь, когда город Денон был в основном раскопан, ученые приступили к поиску ценных предметов, их маркировке и выяснению, что с ними делать.
   В Амнтре не было законов, защищающих отдельные артефакты, то есть те, которые можно было перемещать из одного места в другое. Подразделение по охране памятников Объединенного правительства Амнтры не было сформировано так давно, и до сих пор оно применялось только к вещам, которые были определены как часть земли Амнтры.
   В законе об охране памятников конкретно упоминаются шпили Денона и город Денон как охраняемые. Но слово "город" на самом деле не было определено, и это уже представляло проблему, по крайней мере, для Меклоса.
   Потому что определение города на большинстве амнтранских языков было таким же, как и на языке Меклоса - густонаселенный центр.
   Это означало, что город Денон вовсе не был городом по определению Амнтры. Если кто-то попытается придираться к юридическим определениям, у него было предчувствие, что они смогут утверждать, что город Денон как место был защищен, а движимые предметы в этом городе, такие как картины или украшения, - нет. Даже тот изумительный мозаичный пол, по которому он ходил тем утром, не принадлежал городу.
   Потому что, если убрать пол, останется город.
   Ему нужно было определение, потому что ему нужно было знать, что может остаться в этой части Амнтры, а что можно удалить. Он задокументировал все - свои предположения, свои идеи и свои опасения - на случай, если доктор Риз или, что еще хуже, Ученые не согласятся с ним.
   Если бы они с ним не согласились, это, вероятно, означало бы, что он позволил кому-то уйти с частью самого города.
   По крайней мере, он надеялся, что это будет означать именно это. Потому что другой вариант заключался в том, что он должен был защищать Город от самих ученых.
   Доктор Риз наконец признал, что некоторым ученым нельзя доверять. Стажеров, постдоков, приглашенных экспертов - всех, кто не входил в ее первоначальную команду, - приходилось обыскивать на входе и выходе из этого района.
   Что касается ее первоначальной команды, она сказала, что рассмотрит возможность обыска и их, но это прозвучало пренебрежительно, как будто она надеялась, что Меклос забудет, что он просил.
   Он не забудет.
   Доктор Риз вскоре узнал, что Меклос редко что-либо забывает.
   9
   Габриель наконец закончила возведение храма. Она разметила места и расставила смены, чтобы стажеры (по крайней мере, хорошо обученные) могли начать убирать артефакты.
   Она знала, какие артефакты ей нужны из Города в первую очередь. Не самые ценные - она прибережет их на потом. Во-первых, она хотела, чтобы некоторые крошечные, но ценные предметы достались ученым, с сообщением, что да, их было больше, и нет, ей действительно было все равно, какие учреждения получат какие предметы.
   По правде говоря, ей было не все равно, поэтому она отправляла менее ценные вещи. Однако большая часть ее команды не знала, какие предметы были чрезвычайно ценными, а какие нет. Некоторые предметы, например, статуи в одном из домов недалеко отсюда, были слишком велики, чтобы их можно было вынести, по крайней мере, на данный момент.
   Она сидела на ступенях храма и пила очищенную воду. У воды был привкус мела, от которого не могли избавиться никакие фильтры или очистка. Вода поступала из пещер внизу. Она знала, что подземные воды безопасны для питья, так как они обнаружили небольшой родник недалеко от самого города.
   Но открытие больших пещер заставило ее чувствовать себя еще лучше, когда она пьет воду. Теперь она знала, что этого достаточно, чтобы поддерживать свой народ в течение долгого времени, она без колебаний использовала переработанную воду для душа и очистки артефактов.
   Солнце достигло своего зенита. Она научилась распознавать его по тому, как свет падал вокруг храма. На самом деле, свет не столько падал, сколько вспыхивал. Вся область стала настолько яркой, что она фактически надела здесь дополнительную защиту для глаз.
   Даже тогда яркость была самой удивительной вещью, которую она когда-либо видела. Шпили отражали солнце во всех направлениях, действуя как своего рода маяки, посылая каскады света вниз по белой части склона горы. Затем свет падал на белые здания, которые отражали его обратно в Шпили.
   Впервые она ощутила ослепительную белизну после того, как были обнаружены верхушки первых зданий. Она почистила верхушки, просто чтобы посмотреть, как выглядели оригинальные здания.
   Затем солнце достигло своего зенита, Шпили вспыхнули, и свет полился вниз каскадом. Ей казалось, что она находится внутри солнечной машины. Ее кожа - кожа ее помощников, кожа всех остальных - сгорела. Им пришлось снова засыпать здания землей, пока они не придумали, как бороться с белизной.
   Теперь, годы спустя, она больше не боялась света и его силы. Теперь она сидела снаружи и ела свой полдник, наблюдая, как свет отражается, отскакивает и снова отражается.
   Свет был ее любимой частью этих раскопок - на самом деле, ее любимой частью любых раскопок - и по иронии судьбы (по крайней мере, для нее) она не могла взять его с собой. Это световое явление навсегда останется частью Амнтры.
   Она вздохнула и подняла лицо вверх. Теперь у нее была защита для кожи, а также защита для глаз. Тем не менее, она считала, что свет вызывает привыкание. Когда она провела несколько дней в пещерах внизу, у нее была ощутимая перемена настроения, которая не исправилась до полудня в легкой ванне.
   Иногда это чувство зависимости беспокоило ее, заставляло задуматься, сможет ли она выжить вдали от этого места.
   К счастью, эта проблема была далеко в ее будущем. У нее было так много работы здесь, что она сомневалась, что уедет надолго.
   - Габриэль?
   Юсеф.
   Она отвернулась от Шпилей, несколько раз моргнула, чтобы прочистить глаза, а затем посмотрела на него.
   Он протянул ей небольшой блокнот для связи, но ее глаза были настолько ослеплены солнцем, что она не могла видеть экран.
   Или, может быть, он просто не был виден в этом свете.
   Она вернула его ему. "Я не вижу этого".
   "Входи." Он поднялся по лестнице внутрь храма.
   Она вздохнула, взглянула на Шпили и какое-то мгновение наблюдала за мерцающим светом. Затем она встала - медленно, она научилась не стоять быстро после легкого омовения - и вошла в храм.
   Внутри было по крайней мере градусов на пятнадцать прохладнее, а то и больше. Тусклый свет, который казался идеальным, когда она здесь работала, казался темнотой ночи после легкой ванны.
   Она стояла на месте, пока ее глаза не привыкли.
   "Что это?" - спросила она, взяв блокнот.
   "У нас есть водолазы, - сказал он. - Если мы захотим их.
   В его голосе снова появился этот странный тон. Она нахмурилась, затем постучала по экрану. Уведомление вернулось в ее личном коде: два пещерных дайвера рядом, готовые работать за более низкую цену, чем она ожидала, при условии, что их расходы и страховые взносы будут покрыты.
   "Они не связаны, - сказал он, - и их нет ни в одном утвержденном списке дайверов. Но они самые близкие".
   - Вы их проверяли? она спросила.
   Он кивнул. Он явно работал в старом командном центре у подножия горы, а не с коммуникационным оборудованием здесь. Оборудование в самом городе было не таким мощным и не позволяло ничего, кроме быстрого поиска в близлежащих архивах.
   "Они кажутся достаточно чистыми. Их записи уходят далеко в прошлое", - сказал он.
   "Но?"
   "Никаких реальных ссылок", - сказал он.
   Она схватилась за подушку. Охранникам не понравится отсутствие рекомендаций. Или, точнее, Меклосу Верру это не понравится.
   Но она не работала на него. Он работал на нее.
   - Я не уверена, что это имеет значение, - сказала она. "Нам нужно, чтобы они увидели, насколько глубока вода, есть ли какие-нибудь артефакты в подводных пещерах и откуда на самом деле взялась вода - если они смогут это найти. Что-то еще?"
   - Ничего, - сказал Юсеф.
   "Они бы даже не знали, что видят, верно?" Ее сердце колотилось. У них с Юсефом было всего несколько подобных разговоров за эти годы. Разговоры доставляли ей дискомфорт, но они были необходимы.
   "Нет, если мы все сделаем правильно, нет, они не станут", - сказал он.
   - А если бы они докладывали только нам....?
   "Тогда у нас все должно быть в порядке", - сказал он.
   Она прикусила нижнюю губу. Второй раз в этот день. Она нервничала больше, чем думала.
   - А если у нас не все в порядке, - сказал Юсеф, - тогда мы... я не знаю...
   "Это риск, - сказала она. "Мы нанимаем их для рискованной работы. Можем ли мы позволить себе страховую выплату в случае неудачи?"
   Он побледнел. Он всегда бледнел, когда она задавала такие вопросы.
   - Только если это единовременная выплата, - прошептал он.
   Тогда никаких травм. Ничего, что могло бы длиться или задерживаться.
   - У них есть семьи? она спросила.
   - Согласно записям, нет. Но многие люди на случайных заработках никогда не записывают свои семьи. Обычно они убегают от своих семей.
   - Проверь это, - сказала она. "Потому что, если нет семей, то, вероятно, некому даже платить страховку, если что-то пойдет не так".
   Она кивнула. "Если у них нет очевидных семей, то я думаю, что мы идем на риск. Только ты и я. Ты знаешь что-то о водолазном снаряжении, верно?
   - Достаточно, - сказал он. Его голос дрожал.
   Она уставилась на него. Он посмотрел в ответ. Шестнадцать раз у них был этот разговор. Шестнадцать. И из этих шестнадцати раз им приходилось предпринимать жесткие действия только четыре раза.
   Никто больше не знал.
   Никто другой не мог знать.
   - А как же Меклос Верр? она спросила. - А служба безопасности не помешает?
   - Ты рассказал им о пещерах? - спросил Юсеф.
   Она покачала головой.
   - Ты должен, - сказал он.
   - Нет, не знаю, - сказала она. "Я просто собираюсь сказать им, что мы нашли воду, и нам нужно убедиться, что она не подтачивает город".
   "Парень, ответственный за это, кажется умным. Он узнает, что ты лжешь.
   - Только если ты ему скажешь, - сказала она. - Никто больше не был в пещерах.
   Юсеф вздохнул. "Тогда я думаю, мы должны оставить это так, не так ли?"
   "По крайней мере, на какое-то время", - сказала она.
   10
   Они приземлились на своем глубоководном исследовательском корабле класса "воздух-земля" на дальнем конце "Секрета Денона", вдали от разрешенных троп, которые петляли по горному склону. Несмотря на то, что корабль находился в каком-то лесу, пилот все равно замаскировал корабль.
   Она не хотела, чтобы что-то пошло не так.
   Из-за этого она не привела Зейглера, хотя он и умолял.
   Вскоре после прибытия корабля Нави запустила сканирующее оборудование. Если у Объединенного Правительства Амнтры был какой-то закон, запрещающий сканирование с земли возле Шпилей Денона, она хотела быть той, кто его нарушил. Она могла аргументировать необходимость и предъявить свои удостоверения.
   К тому времени, когда Объединенные Правительства поймут, что на нее распространяются те же правила, что и на всех остальных, ее уже давно не будет.
   Но она не получила уведомления о сканировании, как когда они пытались просканировать "Секрет Денона" сверху.
   Скан сработал.
   Она нашла пещеры.
   Изображения на ее экране выглядели знакомыми - клубок, как и предсказывал Зейглер. Она поспорила, что если она поместит двухмерное изображение Шпилей Денона поверх изображения перед ней, одна его часть совпадет.
   У нее не было на это времени. Ей нужно было найти выходы из города Денон, которых нет ни на одной современной карте.
   До сих пор казалось, что на этой стороне горы их около двух десятков.
   11
   Меклосу потребовалось два дня, чтобы придумать лучший способ развернуть свою команду.
   Пятнадцати было недостаточно. Пятнадцати было недостаточно. Если он работал в длинную смену, то на земле у него было только семь реальных людей. Ему и Финеасу приходилось следить за роботами и различными детекторами. Поскольку они с Фином работали в разные смены, они не видели друг друга, кроме тех случаев, когда сменяли друг друга.
   Ему совсем не нравилась эта установка. Обычно они с Фином координировали свои действия и ставили на оборудование способного, но менее важного члена команды.
   Он уже послал за подкреплением.
   Неделю не придут. Он подчеркнул срочность, но не мог назвать угрозу, поэтому знал, что встал в очередь за менее важными, но более легко определяемыми заданиями.
   А теперь доктор Риз бросил ему еще одну кривую. Она наняла двух новых экспертов, чтобы они приехали в город. Она не стала бы определять область их специализации и не позволила бы ему проверить их.
   Это моя ответственность, Меклос , сказала она своим сопливым тоном, и сколько бы он ни спорил, он не смог убедить ее в обратном.
   Так что он собирался встретиться с ними возле старого командного центра у подножия горы.
   Вместо того, чтобы вывести из разведки одного из семи человек, он разбудил Фина прямо перед тем, как отправиться в командный центр. Он также взял с собой двух членов команды Фина вниз по склону горы. Они устроятся так, как если бы охраняли командный центр.
   Когда Меклос попросил сопровождать Чаво на корабль новичков, доктор Риз отклонил его просьбу.
   - Мне нужно точно увидеть, что они летят и откуда , - сказал Меклос.
   Они проверены, сказал доктор Риз. И кроме того, вы будете сопровождать их в город и из города. Они ничего не смогут сделать.
   Мало ли она знала. Он видел, как один человек сорвал одну из самых упорядоченных работ, которые у него когда-либо были. Этот человек разрушил все за короткий промежуток времени.
   Так что он снова нажал на доктора Риз и сказал ей, что проверит оборудование и припасы вновь прибывших. Чего он не сказал ей, так это того, что возьмет их имена и любую другую идентифицирующую информацию и проверит их сам.
   Меклос отправил Валму Таниса в старый командный центр раньше себя. Он и Деклан Сима, который был с ним почти с тех пор, как Меклос начал работу по обеспечению безопасности, вместе спустились по склону горы.
   Спускаться было значительно труднее, чем подниматься. Он не вполне осознавал, насколько крутой была оценка. К счастью, его руки были свободны. Он нес свое обычное оружие - лазерный пистолет (хотя они были запрещены вблизи Шпилей), нож и небольшой заряд взрывчатки, который он не осмелился применить вблизи вершины горы. Все это было спрятано на его лице. Большинство людей вообще не смогли бы увидеть оружие, только его маленькое устройство связи, прикрепленное к его бедру.
   У Деклана было похожее оружие, но не взрывчатка, поскольку Меклосу не хотелось, чтобы член его команды забыл, где они находятся, и случайно нанес ущерб Шпилям.
   Старый Командный Центр был первоначальной базой для первой команды Ученых, прибывшей в Denon's Secret. Команда прибыла вскоре после того, как некоторые участники альпинистской экспедиции поняли, что Шпили не являются каким-то природным явлением.
   Первоначальные команды ученых так хорошо финансировались, что всегда строили центр управления и контроля. В центре были спальные помещения, полностью укомплектованная кухня, внутренняя сантехника и средства связи, не уступавшие тем, что есть на многих кораблях.
   Само здание располагалось ниже линий, которые Служба охраны памятников обозначила для защиты Шпилей. Он подозревал, что линия была спроектирована так, чтобы исключить Командный центр, поскольку она предшествует не только линии, но и Армии охраны памятников.
   Он оценил отсутствие обозначений, потому что это означало, что он мог использовать оборудование связи, не беспокоясь о повреждении Шпилей. Он подозревал, что у него будет много работы здесь, даже после того, как он проверит новичков.
   Другой член его команды ждал у главной двери командного центра. Валма Танис была высокой женщиной. На ней были шорты и футболка, обнажавшие ее мускулистые руки, несмотря на угрозу солнечных ожогов. Давным-давно она возглавляла военную часть, дислоцированную на планете более жаркой и яркой, чем эта; имплантаты, которые она получила в рамках этой услуги, позволяли ей стоять при свете в два раза ярче, чем это, без каких-либо заметных повреждений кожи.
   - Есть какие-нибудь их следы? - спросил Меклос.
   Сам центр стоял ровно посередине пути, по которому Чаво и двое новичков должны были подняться на склон горы.
   - Еще нет, - сказал Валма. "Я проверил корабли. У них есть один космический крейсер, припаркованный в обозначенной зоне. Корабль небольшой и должен был подойти с относительно небольшого расстояния".
   - Насколько коротко? - спросил Меклос.
   "Ближайшая звездная база примерно равна ее радиусу действия".
   Он почувствовал прилив раздражения. Если бы доктор Риз рассказал ему больше об этих двоих, он бы не беспокоился о таких вещах, как корабли, полигоны и время в пути.
   - Какие-нибудь опознавательные знаки? он спросил.
   "Только коммерческие. Корабль был куплен у обычного дилера, без каких-либо государственных или коммерческих лейблов. Это не связано с Учеными и не является частью какого-либо известного бизнеса.
   Что может быть хорошо и плохо. Если они не были аффилированы, то у них не было реальных контактов, и нельзя было ожидать какой-либо поддержки. Или корабль выглядел намеренно безобидным, чтобы любой, кто хотел его проверить, ослабил бдительность.
   - Корабли на орбите? он спросил.
   - Больше, чем я хочу сосчитать, - сказала она. "В этом центре нет оборудования для их тайного сканирования, но я связался с Объединенными правительствами, и они говорят, что там не происходит ничего необычного".
   Ну хоть что-то было. Он посмотрел на тропу. Это было довольно далеко от обозначенной стоянки, и если двое новичков не знали, как собираться, то к тому времени, когда они доберутся сюда, им придется нелегко.
   Деклан обошел здание. Он был невысоким и коренастым, сильнее, чем выглядел, и к тому же старше. Его униформа была покрыта красной пылью с этой нижней части горы.
   "Они огибают последнюю часть тропы, - сказал он. "Чаво, мужчина и женщина. У них есть рюкзаки профессионального уровня".
   - Есть идеи, кто они? - спросил Меклос.
   "Я могу войти внутрь, просканировать и посмотреть, получу ли я идентификаторы", - сказал Деклан.
   Меклос покачал головой. Теперь он мог видеть их, оба выше слишком худого Чаво. "Нет времени".
   Он повернулся к Валме.
   - Принеси им воды, - сказал он.
   Она кивнула и исчезла в командном центре. Он должен был подумать об этом раньше. Люди гораздо охотнее подвергали себя обыску, когда считали, что люди, обыскивающие их, добры.
   Она вернулась с тремя охлажденными бутылками в правой руке как раз в тот момент, когда подошли Чаво и две другие. Чаво увидел Меклоса и закатил глаза. Меклос проигнорировал его.
   Меклос шагнул вперед и протянул руку. - Меклос Верр, глава службы безопасности.
   Женщина была тем, кто взял его за руку, что означало, что она была главной.
   "Нави Сальвино, - сказала она, - и мой партнер Рой Брюгет".
   Меклос кивнул Валме. Раздала воду. Брюже поднес бутылку ко лбу и закрыл глаза. Очевидно, жар уже добрался до него.
   Сальвино открыла бутылку и сделала изящный глоток. Казалось, она в порядке, но Меклос не знал, было ли это игрой или нет.
   - Прости, - сказал он так мягко, как только мог. "Мне нужно, чтобы вы изложили здесь свою цель, чтобы я мог сверить ее с нашими журналами".
   - Мы пещерные ныряльщики, за которыми послал доктор Риз, - сказал Сальвино.
   Слова Сальвино так потрясли его, что он почти повторил то, что она сказала, чтобы убедиться, что правильно расслышал. Пещерные дайверы? Доктор Риз ничего не сказал о пещерах. Если пещеры пронизывали гору, как Тайна Денона, то они представляли угрозу безопасности, и он должен был знать об этом с самого начала.
   Меклос надеялся, что шок не отразился на его лице. Он взглянул на Чаво, который пожал плечами. Видимо, он тоже не знал.
   Деклан немного переместился в более оборонительную позицию. Валма осторожно наблюдал со стороны тропы.
   - Нам нужно обыскать ваши рюкзаки, - сказал Меклос.
   - Конечно, - сказал Сальвино.
   Она сняла рюкзак с плеч и поставила его на землю. Брюгет сделал то же самое, быстро открыв свою и отступив назад.
   Сальвино тоже отступил. Их явно обыскивали много раз.
   - Нам нужно будет обыскать и вас, - сказал Деклан.
   Они оба кивнули.
   Валма смотрел. Меклоса однажды застрелили во время обыска. Он был так сосредоточен на поиске, что забыл следить за людьми, чьи вещи он просматривал. С тех пор у него было три человека на потенциальном поиске: двое для поиска и один для наблюдения.
   Пакеты были откровением. Он раньше работал с водолазами. У них всегда было дыхательное оборудование, какой-то защитный костюм и расходные материалы, но у этих двоих также была записывающая техника, различные огни и специальный гидролокатор. Он не видел дыхательного оборудования.
   Он поднял одну из частей гидролокатора. - Вам придется обсудить это с доктором Риз. Возможно, вы используете его слишком близко к Шпилям.
   Когда он упомянул о Шпилях, Сальвино и Брюгет подняли глаза, слегка приоткрыв рты.
   Деклан проигнорировал это движение. Он продолжил непосредственный поиск, а затем провел полное сканирование тела.
   - Чисто, - сказал он.
   Меклос вытащил один из костюмов. "Это больше похоже на космический водолазный костюм, чем на гидрокостюм".
   Сальвино кивнул. "Он сделан специально для пещерного дайвинга", - сказала она. "Вы можете оказаться в ловушке на очень маленьком пространстве в пещере, и вам нужно выжить, иногда в течение дня или больше, пока вы ждете, когда ваш партнер пойдет за помощью. Вот почему, как вы заметите, у нас также есть дополнительный костюм на случай, если наверху есть водолазы, которые могли бы помочь.
   Меклос не был уверен, что поверил объяснению. Он сам нырял в воду, но никогда в таком тонком костюме. Подобные костюмы лучше всего работали в космическом вакууме. Кислород был пропущен через ткань, а не в прочных контейнерах, которые носили на бедре.
   Он всегда считал такие костюмы опасными, потому что они могли так легко порваться, что нарушит поток кислорода.
   Тем не менее, он отметил марку костюмов и номер модели. Он проверит и их.
   В противном случае он ничего не нашел в упаковках. Он вернул их владельцам для повторной упаковки.
   Еще одна вещь, которую он заметил в рюкзаках, заключалась в том, что в них не было места для дополнений. Все внутри имело цель для этой поездки, и не было никакой возможности оставить что-либо позади.
   Если эти двое хотели вывезти что-то контрабандным путем из города Денон, им пришлось бы сделать это, оставив все свое оборудование.
   - Хорошо, - сказал он, поймав кивок Деклана. "Вы готовы идти вверх. Деклан и Валма присоединятся к вам. Чаво здесь расскажет вам обоим о Шпилях, пока вы поднимаетесь. Если вам нужно больше воды, скажите об этом сейчас. Чем выше мы поднимаемся, тем жарче будет".
   Ни Сальвино, ни Брюже не удивились, когда он сказал это, что его обеспокоило. Он был удивлен теплом наверху и исследовал Нарамзинский хребет так же, как и Шпили.
   Возможно, их исследование было более тщательным.
   Или, может быть, они были не просто экспертами в пещерном дайвинге. Возможно, они были экспертами и в чем-то другом.
   Он надеялся, что у него будет достаточно времени, чтобы выяснить это.
   12
   Нави медленно поднималась, делая вид, что не знакома с тропой. По правде говоря, она изучала его почти неделю. Путь и шпили и земля вокруг всего этого, а также обозначенные области.
   У нее также была полная карта пещер, сделанная с помощью ее сканирующего оборудования. Глубоководный исследовательский корабль был там, где она его оставила, со своими людьми внутри. Они больше не могли присылать ей обновления, но они ей и не были нужны. Если бы не было обвалов или каких-то серьезных проблем (и, честно говоря, разве обвалы не были бы обнаружены при сканировании?), все, что им нужно было сделать, это дождаться ее полной очистки.
   Наконец-то она смогла понять, почему Зейглер влюбился в это место. Один только свет освежал, хотя он был удивительно ярким. Шпили были впечатляющими. На самом деле она была взволнована, увидев город.
   Ныряние беспокоило ее - она давно не делала ничего подобного, - но это быстро закончится. Она солгала о времени тому охраннику. Эти пещеры и проходы были слишком извилистыми, чтобы заблудиться в них надолго. Пока у нее был напарник и пока они были бдительны, чтобы идти по одному, только один мог попасть в ловушку. И у них было оборудование, чтобы вытащить этого человека, о котором охранник ничего не сказал.
   Может быть, он не заметил.
   Скорее всего, ее уловка сработала.
   Она не была уверена, как долго это продлится. Тот охранник выглядел умнее, чем ей хотелось. И хотя вся информация, которую она установила в ближайших базах данных о своем опыте погружения в пещеры, была правдивой, она не была полной. Она отказалась от дат и времени путешествия, потому что они были слишком далеки друг от друга для профессионального пещерного дайвера.
   Кто-то умный мог бы также понять, что большая часть ее опыта погружения в пещеры была связана с археологическими раскопками, подобными этой. Она попыталась скрыть это в созданной ею биографии, сказав, что специализируется на подводных раскопках, но не была уверена, что этого достаточно.
   А поскольку она использовала свое собственное имя, всегда существовала вероятность того, что кто-то, кто копнет достаточно глубоко, может узнать, как она на самом деле зарабатывала на жизнь.
   Тогда у нее будут проблемы.
   Но она не собиралась об этом думать. Она вошла, она собиралась осмотреть место, она нырнула и ушла.
   После этого она решит, что делать дальше.
   13
   Информация о пещерных дайверах была чистой, но скудной. Меклосу не нравилась редкость. По его опыту, редкость была редкостью. В общем, по большинству людей было слишком много информации, а по большинству предприятий и того больше.
   Меклос склонился над панелью управления, глядя на реальный экран. В командном центре было тихо. Он был здесь один.
   Он уже давно не работал на таком старом оборудовании. Он ненавидел, насколько медленным был поток информации. У него было ограниченное количество времени, и сама система сдерживала его.
   Тот факт, что он мог найти только необходимую информацию о пещерных ныряльщиках, вызывал у него подозрения. Похоже, что информация была удалена из их биографии.
   Он всегда мог найти дополнительную информацию. Добавленная информация заявляла о себе, часто оказываясь не в том месте. Добавленная информация также содержала неверные или вводящие в заблуждение даты или даты, которые каким-то образом не совпадали с другими датами, уже содержащимися в биографических данных.
   Но когда информация была удалена, пробелы не были столь очевидны. Пробелы могут быть просто промежутками. Ему потребуется время, чтобы доказать, что недостающая информация была чем-то важным.
   Он бы сделал все это, если бы с ним посоветовались до того , как доктор Риз нанял этих людей. Но его привели потом, а не попросили перепроверить.
   Если бы у доктора Риз были проблемы со своими пещерными дайверами, в этих проблемах была бы ее собственная вина. Ему нужно было подать отчет в Scholars - стандартное еженедельное обновление - и он отметил бы отсутствие консультаций.
   Он также заметил, что, хотя доктор Риз и просила группу безопасности, похоже, она на самом деле не нуждалась в ней. Она определенно не работала с ним, и это сильно усложняло его работу.
   Он также обратил бы внимание на пещеры.
   Он вздохнул. Одна из причин, по которой он не мог должным образом проверить пещерных дайверов, заключалась в том, что он хотел посмотреть, что он сможет найти в пещерах. У него было предчувствие, что доктор Риз солжет ему о них.
   Насколько он мог судить, никто не знал, что под городом Денон существуют пещеры.
   Какой-то академик из колледжа, слишком маленького, чтобы попасть в систему Ученого, предположил, что под городом существуют пещеры; он полагал, что это был единственный способ, которым древние могли пережить все осады. Он также предположил, что через эти пещеры протекает река.
   Но это была всего лишь гипотеза, а не факт.
   Меклос прикинул, что если бы доктор Риз наняла пещерных ныряльщиков, она бы нашла пещеры - и они были заполнены водой.
   Он задавался вопросом, что еще она искала.
   Он сомневался, что она ему расскажет.
   Он мог только надеяться, что разберется с этим до того, как возникнут какие-либо проблемы.
   Но он даже в этом сомневался.
   14
   К тому времени, как они добрались до города Денон, Нави была измотана. Она становилась слишком старой для такого количества упражнений, особенно в такой враждебной среде, как эта. Жара была невыносимой, свет был ярче, чем она могла себе представить. Нормальный вес ее рюкзака казался ей слишком большим.
   Слишком много месяцев на корабле, упражнения в искусственной гравитации и слишком мало времени на планете. Она надеялась, что не показала этого.
   Потому что она не хотела оставаться здесь дольше, чем ей нужно. Операции по проникновению шли лучше всего, когда они были быстрыми и грязными.
   Просто спускаясь по тропе, она увидела больше, чем ожидала. Автоматические палатки службы безопасности были сложными и дорогими. Это была не какая-то дешевая команда, а та, которую, очевидно, очень рекомендовали.
   Это заставило ее нервничать. Она была права, беспокоясь о Верре, главе службы безопасности. У него явно хватило ума - и средств - прорваться сквозь ее информационные экраны.
   Если бы у него было достаточно времени.
   Главное, чтобы у него не было достаточно времени.
   Она вобрала в себя столько информации, сколько смогла. Рой тайно записал Шпили, которые вживую производили гораздо более сильное впечатление, чем когда-либо на голографическом изображении.
   Город на удивление хорошо сохранился. Части еще не были обнаружены, конечно, и, возможно, не будут обнаружены в течение некоторого времени. Но то, как свет, отражающийся от очищенных зданий, указывал на то, что это место было удивительным в свое время.
   Это было удивительно сейчас.
   И он был наполнен незарегистрированными сокровищами. Вещи, которые могут быть проданы коллекционерам по невероятной цене и никогда не будут зарегистрированы как украденные.
   Если Зейглер был прав насчет пещер - что когда-то они были музеем военных трофеев, - то количество незарегистрированных сокровищ увеличится в геометрической прогрессии.
   Маленький проводник, Чаво, отвел их к маленькому ничем не украшенному домику на окраине города. Нави получил сообщение. Здесь им нечего было воровать. На самом деле, если бы они не были такими сообразительными и не смотрели по сторонам, они могли бы подумать, что их дом - представитель - что древние денониты предпочитали дома и постройки без украшений, что сокровищем был бы сам город, а не товары, хранящиеся в нем.
   Она знала лучше.
   Денониты распространили свой стиль по всей этой части сектора. Когда они завоевывали нацию, они держали войска на месте до тех пор, пока нация не была полностью разграблена. Иногда на это уходили десятилетия.
   Так что денониты чувствовали себя как дома, строя дома, подобные этому, - одноэтажные, с одной или двумя спальнями, гостиной и красивой кухней. Только каждая отдельная часть здания была украшена, будь то настенная роспись, небольшой карниз, украшенный цветами, или статуя, скрывающая особенно обыденный уголок.
   Эти сокровища в завоеванных городах были записаны давным-давно.
   Это было сердце денонитской империи, которое не было найдено, пока доктор Габриэль Риз и ее команда ученых не наткнулись на сам древний город Денон.
   Рой уже чувствовал себя здесь как дома. Он дал им обоим воду и несколько питательных батончиков, а затем намазал кожу маслом. Ей нужно было сделать то же самое.
   Он изучал ее, пока она ходила по дому, пытаясь сориентироваться. Чаво скоро вернется, чтобы отвести их к доктору Ризу и обсудить предстоящую работу.
   Нави надеялась, что доктор Риз приготовит обед, потому что питательные батончики не продержат ее долго.
   "Мы можем отложить погружение на день или два", - сказал Рой. "Соберись и сделай это правильно".
   "Дело не в нырянии, - сказал Нави. - Мы не можем оставаться здесь долго.
   Он продолжал смотреть на нее. "Если мы слишком устали, мы будем делать ошибки".
   Она улыбнулась ему. - Погружение будет достаточно безопасным. Костюмы защитят нас.
   Он покачал головой.
   "Я запрограммировала их с помощью карт", - сказала она. - Костюмы вытащат нас, даже если мы будем без сознания. Кто-нибудь найдет нас. Мы будем в порядке."
   "Один дополнительный день", - сказал он. - Это все, о чем я прошу.
   Она подумала о лице этого охранника, о том, как он выглядел, когда она упомянула пещерный дайвинг. Что-то произошло прямо перед его глазами, но она не совсем понимала, что именно.
   - Нет, - сказала она. "Мы ныряем, а затем уходим. Это все."
   - Хорошо, - сказал Рой, качая головой. Ему не нужно было добавлять, что он не согласен с ней.
   Она уже знала.
   15
   - Когда ты собирался рассказать мне о пещерах?
   Габриель подпрыгнула. Ей казалось, что она одна в храме. Она тестировала свою новую систему, размещая предметы в предназначенных для них местах. Затем она подошла к задней части и почистила маленькую изысканную вазу.
   Она как раз вытирала руки, когда Меклос прервал ее.
   Он стоял рядом с ее рабочим местом, уперев руки в бедра, его рубашка была покрыта потом. Его ботинки оставили на изображении Шпилей смесь белой и красной пыли, пыли, которая слилась воедино там, где на нее капал пот.
   - Ты устраиваешь беспорядок, - сказала она.
   Она продолжала вытирать руки, чтобы он не видел, как они трясутся. Она не ожидала, что он будет спорить с ней по этому поводу. Она уже сказала ему, что нанимает экспертов. Он не должен был спрашивать их.
   Ее слова должно было быть достаточно.
   - Пещеры, - сказал он. "Расскажи мне о пещерах".
   Она пожала плечами. "Рассказывать особо нечего. Это пещеры.
   "Если это просто пещеры, зачем вы наняли водолазов?" он спросил.
   Она вздохнула. Она хотела, чтобы он почувствовал ее раздражение, чтобы не задавать лишних вопросов.
   "Потому что, - сказала она, - пещеры полны воды. Я хочу посмотреть, исходит ли эта вода из природного ручья или это что-то, что подорвет весь город. Это несколько важно".
   "Важнее, чем вы думаете, - сказал он, - потому что у пещер есть ответвления, и они не всегда логичны".
   "Так?" она спросила.
   "Значит, люди могут входить и выходить из этого города через пещеры. Или вы не думали об этом?
   Ей не понравился его тон. И, если бы она была честна с собой, ей пришлось бы признать, что он ей не нравился.
   Наем охранников был ошибкой. Она должна была сделать это задолго до того, как точно узнала, какие сокровища у нее есть. И тогда она должна была нанять какой-то эскорт, а не кого-то, кто охранял бы сам город.
   - Они не могут входить и выходить, - медленно сказала она, как будто он был особенно глупым ребенком. "Пещеры полны воды".
   - Я хотел бы их увидеть, - сказал он.
   - Ну, я бы тоже, - сказала она, - но я не квалифицирована, чтобы нырять в них. Ты?"
   Он посмотрел на нее. "У ваших экспертов тонкие резюме".
   Он не ответил ей точно, чего она не оценила.
   "И ваше резюме слишком толстое", - сказала она. "Нам действительно не нужен такой уровень безопасности".
   Он мгновение смотрел на нее. Он выглядел таким же раздраженным, как и она.
   - Хорошо, - сказал он наконец. - Наймите кого-нибудь другого - того, кто будет стоять там, где вы ему скажете, и маршировать туда, куда вы хотите, и смотреть в другую сторону, когда вы его попросите. Когда эта группа прибудет, мы уйдем. Хорошо?"
   Это было то, чего она хотела. Это было то, что ей было нужно. Если бы она могла понять, как это сделать, то попросила бы его и его команду немедленно уйти.
   Но она была тем, кто вызвал в воображении угрозу. Именно ей придется жить с этой ужасно многоопытной командой безопасности, пока не прибудет кто-нибудь получше.
   - Да, - сказала она. - Я думаю, это было бы к лучшему.
   16
   В пещере было невероятно холодно. Нави заметила это прошлой ночью и подумала, что это просто контраст между ее перегретым телом и естественным холодом любого подземелья. Но этот холод был глубже.
   Это заставило ее почувствовать облегчение, что у нее есть космический скафандр, способный легко переносить сильный холод. И все же мысль о том, чтобы выйти на холод, особенно когда она так устала от жары, заставляла ее нервничать.
   Пещера выглядела так же, как и прошлой ночью. Габриэль Риз и ее помощница установили везде свет, чтобы было легче спускаться. Пока Нави шла со своим снаряжением, она заметила ниши в стене, но не успела их внимательно рассмотреть.
   Рой тоже. Они также не могли проявить большой интерес к нишам. Потому что они были здесь, чтобы посмотреть, что находится в воде, есть ли еще пещеры и, может быть, подземная река или, как лукаво сказала Габриэль Риз, "поселение".
   Она не упомянула музей или артефакты.
   Но Нави, судя только по нишам, показалось, что идея Зиглера о музее хороша. Если ниши были сделаны руками человека - а она догадалась по их положению, - то в них когда-то хранились предметы.
   Она не могла подойти достаточно близко, чтобы увидеть, были ли предметы недавно удалены. Если бы они были, в грязи были бы следы.
   Она и Рой не обсуждали это прошлой ночью на случай, если их подслушают. Но они подтвердили план своего рода стенографией.
   Если они не найдут в воде ничего, кроме новых пещер или самого источника воды, то они всплывут в пещере и доложат об этом непосредственно Габриэль Риз, поскольку им (предположительно) платят за это.
   Но если они находили артефакты или следы другого города, они выходили из проходов и возвращались на замаскированный корабль.
   Это звучало просто. Но погружение произошло между этими двумя вариантами.
   Теперь она пожалела, что не была такой импульсивной.
   Теперь она пожалела, что не наняла кого-нибудь другого, чтобы отправиться в темную бездну.
   17
   Пещеры были пусты, и их было больше, чем Меклосу казалось. Доктор Риз сказал ему, что существует всего несколько пещер, а не эти огромные помещения, похожие на соборы, в которых могут разместиться сотни, а может быть, и тысячи человек.
   Она не была рада, что он пришел с ныряльщиками. Но он хотел посмотреть, как они одеваются. Еще ему не нравились полупустые рюкзаки, то, как они переглядывались, словно подтверждая какой-то заранее условленный сигнал.
   У его команды не было водолазного снаряжения для этой миссии, поэтому он не мог послать кого-нибудь с водолазами. Он не сможет следить за ними, поскольку требования к сканированию вблизи Шпилей были очень строгими.
   Он был рад, что отправил еженедельное обновление из командного центра. Когда Ученые увидят это в сочетании с новостью о том, что доктор Риз отпустил команду, они поймут, почему.
   И, может быть, они пришлют кого-нибудь для наблюдения за доктором Риз.
   Потребовалось три полуразрушенных лестничных пролета - возможно, таких же старых, как Шпили, - чтобы добраться до пещеры с водой. Вода представляла собой меловую кашу из пыли и какого-то масла.
   Он не хотел бы входить в него, хотя из разговора доктора Риза с ныряльщиками он понял, что она пробиралась в него не раз.
   Он не мог представить, почему. Она не знала, куда ставить ноги и на что наступать. Она также не могла знать, есть ли ток.
   Потому что, если бы это была часть реки, там могло быть очень сильное течение, которое могло бы унести ныряльщиков и вообще вытолкнуть их из пещер.
   Он сказал об этом женщине, Сальвино. Она кивнула, выглядя немного рассеянной. Человек, Брюгет, был тем, кто ответил.
   "Костюмы самые современные. Они могут держать нас в живых в неблагоприятных условиях в течение нескольких дней. К тому времени мы должны выяснить, где мы находимся и как выбраться.
   - Если не будет только одного выхода, - сказал Меклос.
   - Даже тогда, - сказал Брюгет. "Наводка, линия...".
   - Или небольшую взрывчатку, - сказал Сальвино.
   "...вытащит нас".
   Взрывчатка. Как будто доктор Риз позволил бы уйти ниже города.
   Тем не менее, Меклос выразил свой протест - и им, и доктору Ризу. Он сделал все, что мог.
   Они были профессионалами. Теоретически они знали, на что идут.
   Вода начиналась как маленькая струйка на краю этой пещеры. Если доктор Риз прав, уровень воды поднимался веками.
   Но, добавила она, никто не знал этого наверняка. Насколько им известно, пещеры были затоплены пятьсот лет назад, и вода испарялась.
   Водолазы должны были найти источник, если смогут. Если они не могли, они должны были пройти весь путь до дна пещер.
   Сальвино предупредил, что погружения могут занять несколько дней. Она пообещала, что они не будут оставаться меньше пяти часов каждый, и рекомендовала кому-то постоянно оставаться в пещере.
   Помощник доктора Риза, Юсеф Кимбер, будет ждать здесь во время первого погружения. Очевидно, доктор Риз не хотела, чтобы непостоянные члены ее команды знали, что пещеры здесь - кто-то вроде Чаво или других студентов.
   Уже одно это вызывало у Меклоса подозрения.
   Обычно наблюдение за погружением представляло собой дерьмовую бессмысленную работу, которую возлагали на человека без какого бы то ни было статуса.
   Водолазы расставили рюкзаки на ровной площадке недалеко от кромки воды. Они одновременно открыли рюкзаки и сняли костюмы.
   Меклосу доводилось наблюдать за ныряльщиками. Обычно они раздевались перед тем, как одеться, но эти двое этого не сделали. Они надели костюмы поверх одежды, затем, кивнув друг другу, на лица.
   Руки поднялись, поправляя, крутя, убеждаясь. В какой-то момент оба дайвера остановились и уставились друг на друга.
   У них не было касок. Сам костюм закрывал их лица, оставляя видимыми только глаза.
   Пока они смотрели друг на друга, он понял, что они проверяют свое оборудование связи.
   Ему было интересно, понимает ли это доктор Риз, и если да, то возражает ли она против использования оборудования. Он не знал, насколько далеко он мог долететь, но он должен был покрыть приличное расстояние на случай, если ныряльщики разделятся.
   Он взглянул на доктора Риза. Она внимательно смотрела, сцепив пальцы. Пока водолазы продолжали проверять свое снаряжение, она скручивала пальцы, удерживая их запертыми, но в то же время пытаясь разъединить их.
   Она нервничала, почти испугалась.
   Наконец водолазы закончили. Они повернулись к Меклосу и доктору Ризу. Ныряльщиков теперь можно было отличить только по росту и телосложению. Сами костюмы подошли. Костюмы выглядели как тонкое серебряное покрытие, которое кто-то нанес на каждый сантиметр водолазов. Костюмы легко перемещались вместе с водолазами.
   Через мгновение водолазы отдали честь доктору Ризу. Затем в воду вошел Сальвино, а за ним и Брюгет. Им потребовалось всего несколько шагов, чтобы исчезнуть.
   - У вас есть какой-нибудь коммуникатор, чтобы оставаться с ними на связи? - спросил Меклос.
   Доктор Риз покачала головой. - Мы не можем использовать здесь такое мощное оборудование, - сказала она. "Хотя мы пошли на компромисс и позволили им принести свои аварийные маяки. Если они попадут в беду, мы об этом узнаем и будем знать, где их найти.
   "Тогда что?" - спросил Меклос. - У нас нет другого дайвера.
   "Мы разберемся, если это произойдет", - сказала она. - Сомневаюсь, что будет.
   Он вздрогнул, движение, которое не имело ничего общего с холодом. Он ненавидел ее черствость и беспечное предположение, что все будет хорошо.
   Никто не знал, что там внизу. Никто не знал, с чем они столкнутся.
   И всякий раз, когда кто-то оказывался в ситуации, когда никто не знал, что может пойти не так, что-то неизбежно происходило.
   - Надеюсь, вы застрахованы, если здесь что-то пойдет не так, - сказал он.
   Она взглянула на него.
   - Понятия не имею, - сказала она. Затем она улыбнулась. - Но я знаю, что они есть.
   18
   Вода была холодной. Нави не чувствовала этого через костюм, но все равно знала, и это заставило ее вздрогнуть. Все погружение заставляло ее нервничать, чего она не совсем понимала.
   Финальная проверка снаряжения сработала. Связь была включена. Она спустилась в затопленную пещеру, вода поднялась, пока не накрыла ей голову.
   Вода была меловая, мутная, темная, как в озере после того, как кто-то потревожил нижний осадок. Она включила тусклые фары скафандра, которые Рой назвал противотуманными фарами, и стала видеть немного лучше.
   Затем она включила все свои камеры. Она хотела, чтобы это погружение было записано, чтобы ей не пришлось его повторять.
   Если они что-то находили, она хотела иметь возможность четко это идентифицировать.
   Ты там сзади ? - спросила она Роя по связи.
   - Прямо за тобой, - сказал он.
   Его голос сквозь костюм звучал тихо и механически. Она боролась с желанием повернуться к нему.
   Разверните карту , сказала она.
   Она не осмелилась отдать этот приказ наверху, на случай, если они прослушивали связь. Но она сомневалась, что они будут следить через воду.
   Габриэль Риз, казалось, даже не заботилась о связи. Она казалась отстраненной, почти замкнутой. Когда Рой высказал мысль о неисправности, она пожала плечами.
   Казалось, ей было все равно, выживут они или нет.
   Это был один из способов начать раскопки. Неважно, сколько людей погибло, главное, чтобы артефакты вышли наружу.
   Но Нави проверила еще до того, как прибыла на Амнтру. На раскопках Габриэль Риз погибло не больше, чем на других раскопках. Не больше, но и не меньше. Казалось, она всегда оставалась в пределах нормы, хотя ее предыдущие раскопки были в мирах, гораздо более враждебных, чем этот.
   Единственная аномалия в любой информации заключалась в том, что на раскопках Габриэль Риз часто умирали позже, а не раньше.
   Нави не смог найти причину этого небольшого статистического всплеска. Хотя теперь, когда она шла по дну этой пещеры в мраке, она задавалась вопросом, не потому ли это, что доктор Риз перестала использовать меры предосторожности позже в своих проектах - меры предосторожности, которые были приняты в начале.
   Нави включила карту. Он поднялся перед ее левым глазом. Сама карта представляла собой серию тонких очертаний, четких, чтобы она могла видеть сквозь них. За исключением красной точки, отмечавшей, где она стояла, она вообще не видела цвета.
   Она сказала, что предстоит пройти много пещер .
   Но не так много пещер, сказал Рой. Мы исследуем эту область здесь, и это все. Если мы собираемся что-то найти, это будет здесь .
   Она включила свет над своим шлемом и на кончиках пальцев. Она направила лучи на стены.
   Еще маленькие ниши, но они оказались пустыми.
   Ей нужно подойти поближе, чтобы убедиться.
   Осадок действительно обтекал ее, как снег на резком ветру. По воде было трудно идти, но она не хотела плавать. Она не была уверена, что это будет легче - вода здесь казалась более вязкой, чем на поверхности.
   Что, черт возьми, это за штука? она спросила.
   Сейчас беру пробу, сказал он. У него есть какой-то химический состав, которого не было выше, но если мы хотим более точного чтения, нам понадобится корабельное оборудование.
   Просто великолепно , сказала она, но продолжала идти.
   Наконец она добралась до стены. Ниши, расположенные друг над другом, как закутки. Она осторожно просунула внутрь левую руку и ничего не нашла. Края ниши были истерты водой, а сами стены казались пушистыми.
   Может быть, плесень или какие-то водоросли. Она взяла образец и поместила его в свой набор.
   Что бы это ни было, это означало, что эта часть пещеры находилась под водой очень долгое время.
   Это кажется немного странным для музея , сказал Рой.
   Не будем спешить с выводами , - сказала она. Мы только начинаем.
   Затем она снова вздрогнула. Они только начинали. Они спланировали свой маршрут накануне вечером: эта серия больших пещер, затем два прохода вниз, еще одна большая пещера. Если они там ничего не найдут, они воспользуются сканирующим оборудованием, чтобы выяснить, смогут ли они найти источник воды.
   И если они этого не найдут, то будут работать обратно.
   Она была готова вернуться прямо сейчас. Она была так напряжена, что скрипела зубами - по крайней мере, ей так казалось. Они болели, хотя ее челюсть не болела.
   Вы нашли что-нибудь? - спросила она Роя.
   Полная лота ничего , сказал он.
   Я тоже. Но она послушно ощупывала, ходила и записывала, проходя по гигантской пещере шаг за шагом.
   19
   Водолазы скрылись под водой. Габриель смотрела несколько минут, пока пузыри не исчезли, и она перестала видеть тени, движущиеся под поверхностью.
   От холода у нее онемели руки - она не надела ни перчаток, ни дополнительной защиты, потому что знала, что не задержится здесь надолго.
   Кроме того, ей нравилось выносить холод на поверхность и позволять солнцу обжигать его.
   Она уже собиралась уйти, когда что-то зашуршало позади нее. Она превратилась.
   Меклос стоял на коленях перед рюкзаками водолазов. Он открыл один и вынимал осколки.
   - Я думала, ты их уже осмотрел, - сказала она.
   - Да, - сказал он. "Я хотел посмотреть, добавили ли они что-нибудь".
   - Ты все еще им не доверяешь, - сказала она.
   - Ты платишь мне за то, чтобы я никому не доверял.
   Она покачала головой. Она была рада, что он скоро уйдет. Кто знал, что охранники могут быть такими дотошными?
   Она смотрела, как он вытаскивает предметы - вещи, которые она не могла определить. А потом он остановился, сняв лишний костюм.
   - У тебя есть кто-нибудь, кто может это использовать? он спросил.
   Она покачала головой. Она понятия не имела. Он спрашивал что-то подобное раньше, и тогда она тоже не знала ответа.
   Она не была уверена, почему его это волнует.
   "Значит, у них есть запасной вариант", - сказала она. "И что?"
   - Резервное копирование, - пробормотал он. "Хм."
   Он отложил костюм и продолжил поиски.
   "Если я тебе больше не нужна, - сказала она, - я направляюсь на поверхность, где тепло".
   Не дожидаясь его ответа, она обошла его к лестнице. Она взглянула на Юсефа. Он был закутан в три дополнительных слоя одежды под тяжелым пальто.
   "Все у тебя будет хорошо?" она спросила.
   Он поднял блокнот и указал на свой обед. - Я здесь надолго.
   Она улыбнулась ему. Потом бросила последний взгляд на воду. Теперь он казался совершенно нетронутым, как будто под ним не было двух людей.
   Холод пробежал по ее позвоночнику. Она точно не пошла бы туда.
   Но тогда ей не платили.
   20
   Меклос очистил стаи, не найдя ничего, чего бы он не видел раньше. Он не был точно уверен, что ищет - небольшую часть оборудования, крошечный приемник, что-то в этом роде. Но он не нашел ничего, кроме третьей масти.
   Была ли это просто необходимая мера предосторожности или где-то скрывался третий водолаз?
   Он недостаточно знал о профессиональном пещерном дайвинге, чтобы знать, какие меры предосторожности необходимы. Обычное погружение в воду длилось не так долго, как погружение в пещеру; костюмы не были такими сложными и не должны были прослужить несколько дней, если что-то пойдет не так.
   Он взял костюм и ткнул в него пальцем. Она потянулась, затем обняла его палец, став его частью.
   У него было предчувствие, что для того, чтобы проткнуть эту штуку, потребуется много работы. Это может быть невозможно.
   Так что он не был таким хрупким, как казалось вначале.
   Если бы костюм принадлежал доктору Ризу, он бы проколол его и разобрался с последствиями. Но он не хотел рисковать, оскорбляя экспертов.
   Кроме того, третий костюм может понадобиться им по причине, о которой он еще не догадался. Он не осмеливался что-либо сделать с ним, по крайней мере, пока погружение не закончилось.
   Но он вывернул его наизнанку. Элементы управления были разбросаны повсюду - некоторые на кончиках пальцев, некоторые на тыльной стороне ладони. Другие бежали по подбородку.
   Область глаз была чиста, но, вероятно, там был какой-то экран связи. Он нажал на один из контрольных чипов вдоль подбородка, и область вокруг глаз засветилась. Он нажал еще одну и получил показания температуры вдоль правого глаза.
   Затем он нажал третью, и перед левым глазом появились Шпили, точно такие же, как на полу храма.
   Только на этом изображении Шпили были четкими, за исключением очертаний ветвей и красной точки на краю одной из широких областей.
   Его сердце начало колотиться. Он подобрал костюм и отнес его к лестнице.
   Красная точка двигалась вместе с ним.
   Он выругался.
   "Все хорошо?" - спросил Юсеф.
   Меклос снова едва не выругался. Он забыл, что Юсеф здесь.
   - Да, - сказал он. "Я случайно что-то включил. Мне нужно придумать, как его отключить".
   "Разрешите." Юсефу пришлось с трудом стоять во всех слоях одежды.
   Меклос снова нажал на кнопки. Шпили исчезли.
   - Неважно, - сказал он. "Я понял."
   - Никогда раньше не видел такого костюма, да? - спросил Юсеф.
   - Не так, - сказал Меклос. - А ты?
   "Я стараюсь не делать ничего, что требует, чтобы я носил с собой свое окружение", - сказал Юсеф. "Это максимально близко к защитному костюму".
   Он указал на свое пальто и сапоги.
   Меклос улыбнулся, потому что должен был. Затем он отключил другие части скафандра, перевернул его наизнанку и положил обратно в рюкзак.
   Затем он повернулся к Юсефу. - Ты уверен, что не хочешь, чтобы один из моей команды тоже был здесь?
   Юсеф пожал плечами. "Я в порядке сам по себе".
   - Вы установили порядок действий в чрезвычайной ситуации?
   "У меня есть некоторая подготовка в области полевой медицины, если это необходимо. Кроме того, я почти уверен, что с ними все будет в порядке. Если пещеры внизу похожи на пещеры здесь, там нет даже острых краев, за которые они могли бы зацепиться.
   Он был таким же бесцеремонным, как и его работодатель. Может быть, поэтому Юсеф и доктор Риз так хорошо ладили.
   - Я вернусь до того, как они поднимутся, - сказал Меклос.
   "Хорошо." Юсеф звучал так, будто ему было все равно. Он прижался к стене, оставив белый налет на спине своего пальто. Он опустился на пол лицом к воде, но вытащил свой рабочий блокнот.
   Меклос покачал головой. Может быть, он пошлет кого-нибудь вниз.
   После того, как у него было время подумать.
   Потому что он уже чувствовал себя немного глупо. Как он мог это пропустить? Шпили не были каким-то художественным замыслом. Они были картой.
   Трехмерная карта системы пещер под городом.
   Но зачем карта пещер так хорошо видна с вершины горы?
   "Ребята, вы когда-нибудь выясняли, для чего нужны Шпили?" - спросил Меклос.
   Юсеф бросил на него раздраженный взгляд. Очевидно, мужчина хотел, чтобы его оставили в покое. "Они никогда не были моей специальностью. Я приехал сюда из-за города".
   "Но кто-нибудь понял, для чего они нужны? Я имею в виду, они довольно драматичны".
   "Все место драматично, - сказал Юсеф.
   Меклос уставился на него.
   Юсеф понял, что не собирается уходить, пока не будет дан ответ на вопрос.
   - И нет, никто точно не знает, что они собой представляют. Вся эта инкрустация, все эти надписи, то, как они вибрируют, если слишком сильно ударить по ним, говорит мне о произведении искусства. Но оставлю для интересующихся. Я бы лучше посмотрел на здание, чем на скульптуру, которую люди прикрепили к вершине горы".
   Он казался убежденным. Он звучал раздраженно.
   Меклос кивнул. - Спасибо, - сказал он. - Мне просто интересно.
   - Ага, - сказал Юсеф. "Все интересуются этим местом. Может быть, когда-нибудь у нас будут ответы".
   - Возможно, - сказал Меклос, поднимаясь по лестнице на поверхность.
   И, может быть, подумал он, некоторые люди уже разобрались с этим местом .
   21
   Ничего в самой широкой части пещер. Нави собралась с силами, чтобы наткнуться на какую-нибудь статую, может быть, на лицо, вырисовывающееся в темноте, или на руку, протянувшуюся к ней.
   Но ничего подобного не произошло.
   Она шла через метры и метры густой воды, белые отложения были густыми и текли вокруг нее, как будто она была посреди метели.
   "Самое жуткое погружение, которое я совершал за долгое время ", - сказал Рой.
   Я тоже .
   Она надеялась на артефакты. Может быть, их переместили, когда пещеры затопило. Может быть, она войдет в одну из меньших комнат и обнаружит, что все сгрудилось у стен, вытесненных силой воды.
   Вы же не думаете, что это белое вещество из растворенных артефактов, не так ли ? она спросила.
   Нет, сказал он. Вы не заметили? Стены шелушатся.
   Я думал, что это водоросли .
   Это - или что-то подобное - в нишах. Но сами стены. Коснитесь одного. Вот увидишь.
   Она была близка к обрыву. Она осторожно коснулась его округлой поверхности. Когда ее пальцы нашли поверхность, шквал белых осколков ворвался в воду и поплыл вместе с ней.
   Здесь есть какое-то течение, не так ли? она спросила.
   Я не уверен, сказал он. Мы могли бы этим заниматься. Я не получаю показаний, указывающих на что-либо, кроме того, что мы нарушаем окружающую среду .
   Она тоже не была. Она просто хотела что-то найти.
   Она перешла в следующую пещеру. Он казался темнее предыдущего, хотя она знала, что это невозможно.
   Сюда не проникал свет, кроме фонарей, которые она и Рой принесли с собой.
   По крайней мере, вода не стала гуще. Она взглянула на карту. Еще одна большая комната, чтобы пойти после этого. Потом проходы.
   Тогда она сможет выйти.
   Это будет ее последнее погружение в пещеру. Если ей когда-нибудь снова придется использовать подобную уловку, она останется на поверхности и присмотрит. Они привезут нового пещерного дайвера.
   Она становилась слишком старой и слишком нетерпеливой для подобных вещей.
   Или, может быть, нетерпение было вызвано отсутствием сокровищ.
   Она любила сокровища, как и все остальные.
   Единственная разница заключалась в том, что все, что ей нужно было сделать, это прикоснуться к нему.
   Тогда это было ее навсегда.
   22
   Меклос не осознавал, как ему стало холодно в этой пещере. Руки болели. Его нос пульсировал. В тот момент, когда на него упал солнечный свет, кровь прилила к его коже, пытаясь согреть его.
   Насколько холодно там было?
   Холоднее, чем должно было быть, даже в подземной камере.
   Он задавался вопросом, что стало причиной этого.
   Эти пещеры были важны в каком-то смысле, которого он не мог понять. И если верить комментариям Юсефа, доктор Риз и ее команда тоже не поняли.
   Они даже не понимали, что Шпили были картой.
   Меклос отошел от здания, в котором находился вход в пещеры. Он вышел на открытое пространство и посмотрел вверх.
   Он был прав. Изображение, которое он видел в этом костюме, было Шпилями с точкой, указывающей, где он находится.
   Карта.
   И его маленькие пещерные ныряльщики, эксперты, которые якобы ничего не знали об этих раскопках, знали об этом.
   Что еще они знали?
   Ему действительно следовало пойти к доктору Риз и сказать ей, что ее эксперты знают об этом месте больше, чем она, но он не собирался этого делать - по крайней мере, пока.
   Прогулка по Денону заняла больше времени, чем он ожидал. Он не ходил по главным дорогам, а держался за тылами зданий.
   Еще не все раскопали. Ему пришлось объезжать холмы красновато-коричневой грязи, некоторые из которых снова прилипли к близлежащим белым зданиям.
   Полностью раскопаны были только самые большие постройки. Те, что поменьше, были еще наполовину погребены.
   Он не осознавал этого раньше. Он никогда не совершал тщательную прогулку по городу. Он был слишком занят настройкой защитных параметров и попытками выяснить, чего именно хочет доктор Риз, а потом беспокоился об этих так называемых экспертах.
   У него не было времени сделать одну из самых важных работ на этой работе.
   Но ему довелось осмотреть здание, где размещались пещерные ныряльщики. Он никогда раньше не подходил к нему под таким углом - он подходил к нему спереди, с главной дороги, где он и располагался.
   Подойдя сзади и сбоку, он понял, что половина зданий за ним не была полностью раскопана. Их основная форма была раскопана, и многие из них были раскопаны до фундамента только с одной стороны - обычно той, что выходила на главную улицу.
   Кто-то мог - и, вероятно, уже - зашел внутрь, осмотрелся, а затем вышел обратно. Но грязь осталась на стенах и, казалось, заполнила задние помещения.
   Как ни странно, однако, крыши на всех зданиях были очищены. Они были такими же белоснежными, как раскопанные части города.
   Он не думал о причинах этого, хотя и знал результат. Это максимизировало свет и отражения.
   Это место было уже слишком ярким. Очистка крыш всех зданий сделала его еще ярче.
   Он нырнул внутрь здания, в котором размещались пещерные ныряльщики, и моргнул в темноте. Даже сейчас его глаза с трудом приспосабливались к изменению уровня освещенности.
   Ему пришлось сделать паузу и подождать, пока глаза привыкнут, что его раздражало. Если кто-то хотел напасть на него здесь, все, что им нужно было сделать, это подождать, пока он не придет снаружи.
   К счастью, внутри никто не скрывался. Главная комната почти не выглядела использованной, а надувные матрасы в задней части были прижаты к стене, как кровати на корабле, их покрывала были сложены и выглядели как новые.
   Пещерные ныряльщики не оставили многих своих вещей. Одежда, которую они носили накануне, висела на одном из двух стульев, предоставленных доктором Риз. Несколько личных вещей были разбросаны на единственном столе.
   Второй рюкзак, который изначально был спрятан в другие рюкзаки, ждал у изножья одной из кроватей, но внутри ничего не было.
   Пустота беспокоила его. То, как пара описала погружения в пещеру, создало у него впечатление, что они пробудут здесь несколько дней, совершая каждое погружение медленно, особенно если им придется искать источник воды.
   Но здание не выглядело так, будто кто-то собирался разбить здесь лагерь на несколько дней. Казалось, что одной ночи использования было все, что он собирался получить.
   Может быть, эти двое были бывшими военными и никогда не оставляли беспорядка. Или, может быть, они не привезли много, потому что не были уверены, что найдут.
   Но отсутствие личных вещей - здесь и в пещере - беспокоило его.
   Он носил с собой минимальное количество вещей, когда занимался тем, что он называл "быстрой и грязной", работой, которая требовала от него прихода и ухода в течение 24 земных часов.
   Ему это показалось быстрым и грязным, вплоть до предметов, оставленных в здании.
   Если бы экспертам пришлось быстро уйти, они могли бы бросить то, что у них было здесь, без каких-либо последствий. Несколько предметов одежды, несколько дешевых украшений, ничего, что нельзя было бы легко заменить.
   Ничего, что нельзя было бы пропустить.
   Он вздрогнул, хотя и согрелся.
   Что они планировали?
   Почему они были здесь?
   И, самое главное, что знала доктор Риз и почему она ему не сказала?
   23
   Нави первым пропустил Роя в коридор. Она боялась этого, что ее удивило. Он упомянул, что попал в ловушку внутри проходов до того, как они нырнули, и теперь эта мысль засела у нее в голове.
   Казалось, все застряло у нее в голове. У нее болели зубы, и боль распространялась по скулам во лоб. Если она не перестанет скрежетать зубами, у нее разболится голова еще до того, как все это закончится.
   Огни Рой отражались от белых стен, возвращаясь к ней ореолом. Она нырнула туда, а не во тьму, поплыла впервые с тех пор, как они ушли под воду.
   По крайней мере, белый осадок истончился. Теперь казалось, что они идут по настоящей воде, а не по какой-то снежной буре.
   Рой медленно двигался впереди нее, его ноги двигались ровно настолько, чтобы продвигать его вперед. Она следовала за ним достаточно далеко, чтобы его движущиеся ноги не задели ее.
   Она не спросила его, беспокоит ли его это место. Она не хотела признаваться в этом самой себе.
   Пока они ничего не нашли.
   Она уже начала задаваться вопросом, найдут ли они что-нибудь вообще.
   24
   Габриель вытерла остатки грязи с крошечной вазы. Ваза была хрупкой, а стекло было таким тонким, что от нажатия ее пальцев оно могло треснуть. Удивительно, как он выжил так долго под землей. Удивительно, что выкапывание никоим образом не повредило его.
   Удивительно, что она вообще его держала.
   Она была на уборочной в задней части храма. До сих пор она была единственной, кто пользовался этим зданием. Даже тогда она не принесла сюда самые ценные предметы, вроде статуи, которую нашла в пещерах. Она не хотела привыкать.
   Она знала, что вскоре ей придется впустить остальных, но ей не хотелось.
   Она не хотела, чтобы стажеры, постдоки и энергичные молодые аспиранты увидели все ее сокровища.
   Конечно, они не увидят всех ее сокровищ. Некоторых она переселит в свой дом, так и не переступив здесь порога.
   Но даже маленькие вазы, незначительные, если не считать того, что они были доставлены из города Денон и представляли собой великолепный образец денонитского мастерства, казались ей своими.
   Она могла бы продать эту маленькую вещицу за небольшое состояние, достаточное для выхода на пенсию, и никто бы никогда не узнал. Она могла бы продать два десятка уже найденных крошечных вазочек, пополняя свои финансы с годами, и ее бы никогда не поймали.
   Коллекционеры никогда не говорили. Они просто наслаждались.
   Проблема была в том, что она не хотела уходить на пенсию. Она любила работу в поле так же, как любила сокровища.
   И ей нравилось, когда ее имя было связано с крупным открытием - открытием, которое навсегда изменит не только область археологии, но и области истории и истории искусства. Открытие, которое может даже помочь людям в этом секторе восстановить утраченные знания.
   Она поднесла вазу к свету, лившемуся от двери. Стекло было таким тонким, что она могла видеть сквозь него. Оно было таким молочно-белым, таким изысканным, что она догадалась, что оно сделано из белой грязи, покрывавшей вершину горы.
   Пока она смотрела сквозь вазу, появилась тень.
   Кто-то вошел внутрь.
   Она вздохнула и поставила вазу.
   Конечно же, человеком, нарушившим ее частную жизнь, был глупый глава службы безопасности Меклос Верр.
   В конце концов, он оставит ее в покое.
   В конце концов, он уйдет.
   "Ваши эксперты сделали потрясающее открытие, - сказал он.
   Ее сердце подпрыгнуло. Она надеялась на это, но не хотела, чтобы это пришло через него. Она хотела, чтобы это исходило от Юсефа из пещеры.
   Она осторожно поставила вазу - она не хотела разбить ее от волнения - и сошла с только что построенного пола. Носки ее туфель коснулись края рисунка на полу храма.
   Но Меклос не встал на рисунок, хотя в предыдущие разы ходил по нему. Он остался на другом конце, вынуждая ее идти к нему.
   Она почти не знала. Она почти заставила его прийти к ней.
   Но она была слишком взволнована идеей открытия. Она хотела увидеть это, что бы это ни было.
   - Разве они не рано? она спросила. "Была беда? Почему они вернулись так скоро?
   - Они не вернулись, - сказал он. "Я узнал об этом, просматривая их рюкзаки".
   Разочарование поразило ее, как физический удар.
   Она позаботилась о том, чтобы ее тон был холодным. - Я думал, ты уже обыскал рюкзаки.
   - Да, - сказал он. "Но я не включил их дополнительный гидрокостюм".
   - У них есть лишний костюм? она спросила.
   Он пожал плечами. - На случай, если один из них повредится, я полагаю. Они принимают форму любого тела, на которое их надевают".
   Она кивнула. Она видела такие костюмы на некоторых космических кораблях, на которых путешествовала. Она даже носила его, так как один из капитанов в одном из ее первых рейсов хотел убедиться, что все знают, как его надевать.
   "Так?"
   "Итак, - сказал он, - этот комплект снабжен картой".
   "Карта?" она спросила.
   "Из пещер".
   "Я никогда не давала им карту пещер, - сказала она. - У нас его нет.
   Какое-то время он изучал ее, как будто не верил ей. "Вы уверены, что?"
   - Какого черта, ты думаешь, я отправил их вниз? - отрезала она. "Это не потому, что мне нравится тратить деньги. Мне нужно знать, что там внизу, а сейчас я этого не знаю.
   Он кивнул. Кивок был крошечным, и она даже не была уверена, что должна была его увидеть. Это походило на личный кивок, предназначенный для него одного.
   - Ну, - сказал он через мгновение. - Ты знаешь часть того, что там внизу.
   "Конечно, знаю", - сказала она. "Так же, как и вы. Мы были в сухих пещерах...
   - Нет, - сказал он. - Ты стоишь на нем.
   Она нахмурилась, затем посмотрела вниз. Она стояла на репродукции Шпилей Денона.
   "Что ты говоришь?"
   Он присел и провел пальцем вдоль одного из изгибов. "Когда я включил костюм, появилось это. Только это было только в общих чертах и трехмерно, как Шпили выше. И у него была одна дополнительная функция".
   Она подошла к нему, чтобы видеть, что он делает.
   "Прямо здесь, - сказал он, - была маленькая красная точка. Прямо здесь."
   Одно из самых широких мест Шпилей.
   "Когда я передвинул костюм, - сказал он, - точка сдвинулась".
   Как направленное устройство.
   "Он подходит." Пальцем он провел по нижней части Шпилей. Здесь рисунок был шире, чем где-либо еще. Круги теснились друг к другу и в конце концов были разделены ветвями.
   Проходы.
   "Если вы наложите карту существующих пещер на карту, вы увидите, что они идентичны этому рисунку", - сказал он.
   - Это невозможно, - сказала она. Но она не имела в виду, что это не может быть карта. Она была удивлена, да, но не настолько.
   Он был прав; нижняя часть этого рисунка намечала пещеры.
   - Это возможно, - сказал он несколько защищаясь.
   - Нет, нет, - сказала она. "Это не то, что я имел ввиду."
   Потом она поняла, что не может объяснить, что имеет в виду. Она имела в виду, что простой охранник, каким бы завышенным ни было его мнение о себе, не может сделать открытие, которое она упустила.
   - Что ты тогда имел в виду? он спросил.
   Она покачала головой. - Я имела в виду, - солгала она, - интересно, как они узнали.
   25
   Следующая пещера была явно меньше. Нави могла видеть это из коридора. Свет Роя ударил по стенам, потолку и полу одновременно, освещая всю пещеру.
   Она могла даже видеть проход дальше.
   Насколько она могла судить, на полу ничего не держалось. Там были ниши, такие же, как и в других пещерах, но если бы она была женщиной, делающей ставки, она бы поспорила, что они были пусты.
   Тем не менее, она должна была проверить их.
   Рой подошел к одной стене. Она слегка оттолкнулась, чтобы продвинуться вперед, и немного повернула влево.
   Она ухватилась за край входа в проход закрытой рукой, планируя использовать стену, чтобы протолкнуться в пещеру.
   Вместо этого в ее голове раздался гул. Ее рука оторвалась от стены, и ее сила отбросила ее назад.
   Все ее тело словно разрывалось на части.
   На одном из своих вращений она увидела Роя, согнутого пополам, с руками, прижатыми к ушам, хотя костюм их прикрывал.
   Какого черта ? - сказала она, но сомневалась, что Рой ее слышит.
   Он покачал головой - может быть, он услышал ее - и затем посмотрел на нее.
   Осадок заполнял воду.
   Осадок - и что-то еще - что-то вытекающее из верхней части двери в коридор.
   26
   Завыли сирены - и как раз в тот момент, когда Меклос собирался спросить, что вызывает звук (и почему доктор Риз установил такую систему, ведь они беспокоились о вибрациях, разрушающих Шпили), - вспыхнул свет.
   Рефлекторно он закрыл глаза, а затем заставил себя открыть их.
   Маленькая линия на Шпилях, приближающаяся к его ногам, светилась, свет был настолько ярким, что ему приходилось моргать, чтобы слезы не выступили из глаз.
   Он посмотрел вверх и увидел, что потолок храма стал пористым, и сквозь него ему показалось, что он видит такой же свет на самих Шпилях.
   "Останови это!" - закричал доктор Риз. "Ты разрушишь Шпили".
   Ее крик прозвучал как шепот. Он не хотел ей отвечать - это потребовало бы больше усилий, чем она того заслуживала.
   Вместо этого он выбежал наружу. Свет казался хуже, чем минуту назад, как будто солнце стало еще ярче. Он прикрыл глаза и заставил себя посмотреть вверх.
   И действительно, одна маленькая часть Шпилей светилась, посылая свет в храм, на карту, которую денониты построили на полу храма.
   Он не мог достаточно ясно видеть Шпили снизу, недостаточно ясно, чтобы понять, на что он смотрит, поэтому он вернулся в храм.
   Единственная линия светилась, как и один из кругов за ней. Это было недалеко от первых пещер, в которые водолазы должны были уйти под водой.
   Ряд пещер, затем проход, а затем еще одна пещера. Проход и пещера были освещены.
   - Боже мой, - сказал Меклос. "Это вообще не произведение искусства".
   "Какая?" Доктор Риз каким-то образом сумел присоединиться к нему. Ее глаза были маленькими черными точками на бледном лице. "Что не искусство?"
   - Шпили, - сказал он. "Это не искусство, не карта или что-то в этом роде. Это защитная система".
   27
   Барьер спустился с верхней части двери прохода. Барьер был цвета молока и непрозрачен, как вода, и рухнул с огромной силой.
   Нави подумал, что он должен был разбиться, когда упал на землю. Потом она поняла, что если бы ее рука была на пути, острая нижняя часть этого барьера срезала бы ее.
   Она повернулась, не желая оказаться в ловушке в проходе. Но за ее спиной ничего не упало. Она посмотрела вверх, и потолок коридора выглядел прекрасно.
   Она возмущала воду, поднимая осадок вокруг себя, но в остальном она была в порядке.
   Вибрация прекратилась. Вся тряска, гудение и насилие прекратились, когда барьер коснулся дна прохода.
   Рой? Она послала к нему. Рой?
   Она могла видеть его сквозь барьер. Он выглядел немного меньше, чем был. Он подплыл к барьеру между ними.
   Он постучал по голове - он не мог ее слышать или общаться с ней. Он должен был стараться, как и она.
   Они оба схватились за края прохода, как и она раньше, нащупывая что-то, что-нибудь, что заставило бы барьер снова подняться.
   Только она ни к чему не прижимала руки. Она ухватилась за изгиб в дверном проеме, за саму стену, отделяющую проход от пещеры.
   Она что-то активировала.
   И теперь она должна была отключить его.
   Она подняла палец и поплыла обратно к пещерам, которые они исследовали ранее.
   Первая пещера ничем не отличалась, за исключением того, что в воде плавало больше осадка.
   Ей пришлось заставить себя дышать медленно, чтобы успокоиться, чтобы не выплыть через пещеры наружу.
   Она поплыла обратно в проход, хотя это заставило ее съёжиться.
   Рой все еще пытался понять, как открыть эту проклятую штуку. Он не выглядел испуганным, как она себя чувствовала.
   Но как она могла сказать? Она могла видеть только его глаза сквозь прозрачную часть костюма, да и то через этот странный молочно-белый барьер.
   Она также возобновила касание сторон. Если бы она только могла точно вспомнить, куда положила руку, она могла бы коснуться края того, что это было.
   Ее сердце колотилось, и она слишком часто дышала. Ее костюм скоро отключит ее, если она не будет осторожна. Он начнет регулировать ее воздух.
   Она сконцентрировалась на касании стены. Одна рука перекрывает другую, двигаясь медленно.
   Движение сознательно.
   Пытаюсь найти способ вытащить Роя.
   28
   Сирены прекратились. В ушах Меклоса зазвенело.
   Он посмотрел вниз. Свет остался, линия светилась, пещера светилась, и меньший черновато-серебристый свет струился из небольшого пространства между ними.
   - У нас было землетрясение? - спросил доктор Риз.
   Он нахмурился. Он ничего не заметил из-за света, звука и сияющих над ними Шпилей.
   "Это была настоящая вибрация или она была вызвана звуком?" она спросила.
   Ее слова все еще звучали жестяными и далекими. Эти сирены были громкими. Он посмотрел вверх. Потолок все еще был пористым. Свет все еще лился вниз, и он почти мог видеть ту серебристую черноту в его центре.
   Она раздраженно покачала головой, а затем, пошатываясь, попятилась от него к спине. У него было предчувствие, что она говорит, но он понятия не имел, что она говорит.
   Ему было все равно.
   Если это была какая-то защитная система, то ее активировали водолазы.
   А если они его подожгли, то у них были проблемы.
   Он покинул храм на полном ходу.
   29
   Маленькая ваза разбилась. Он отлетел от ее рабочего стола и приземлился на только что уложенный пол. Габриель опустилась на колени, удаляя крошечные осколки стекла, ее сердце болело.
   Если бы она оставила вазу в нише возле двери дома, в котором решила жить, с вазой сейчас все было бы в порядке. Не упал бы.
   Он бы не сломался.
   Все эти века только для того, чтобы ее беспечность разрушила его.
   Но, держа на ладони большие осколки, она поняла, что может проверить это сейчас. Она могла видеть, действительно ли стекло было сделано из белой грязи возле Шпилей.
   Шпили. Что сказал Меклос? Что они были защитной системой? Это означало, что они издавали этот шум.
   Невозможно.
   Она собрала осколки в руке, взяла маленькую коробочку, которая все еще оставалась на ее рабочем столе, и высыпала осколки в коробку. Затем она осторожно вытерла ладонь тряпкой.
   В ушах звенело.
   Может быть, падение не разбило вазу. Возможно, звук разрушил его.
   Точно так же, как это разрушило бы Шпили.
   У нее перехватило дыхание.
   Она отложила ткань. Разрушил Шпили и заставил их упасть на землю, вызвав землетрясение.
   Вероятно, ей повезло, что ничего не попало в висок. Хотя она действительно не узнала это место, с мусором на полу, светом, исходящим от одной маленькой части картины, и открытым потолком, который пропускал свет.
   Она запаниковала, а теперь нет. Теперь она думала ясно.
   Она заставила себя выйти из храма, избегая картин на полу только потому, что это ее нервировало.
   Все это заставило ее нервничать.
   Ничего подобного она еще не испытывала за все годы работы археологом и руководителем экспедиций.
   Солнечный свет ослепил ее. Она сморгнула слезы, затем вытерла глаза. Наконец она осмотрела окрестности.
   Даже после землетрясения он выглядел так же. Здесь ничего не упало. Ничего не сломалось.
   Она ожидала увидеть обломки Шпилей по всему городу, разрушающие здания и разрушающие всю ее тяжелую работу.
   Но она не видела ничего другого.
   За исключением небольшого количества пыли, плавающей в воздухе, как будто ее выбили из кучи пыли.
   Она собралась с духом, расправив плечи, выпрямив спину.
   Затем она посмотрела вверх.
   Шпили были такими яркими, что ей резали глаза. Свет струился от них к самому храму.
   Но Шпили не рухнули. Они не развалились. Все эти опасения по поводу звука, вибрации и мощного оборудования были совершенно неправильными.
   Шпили были прочными.
   Они посылали свет в храм через открытый потолок и на маленький двухмерный рисунок на полу. Белый свет переплетается с черным.
   Как рисунок.
   Меклос сказал, что это карта.
   И если это была карта, то что-то только что ее активировало. Что-то включило его.
   Свет появился в том месте, где находились водолазы.
   Она выругалась.
   Как она должна была справиться с тем фактом, что охранник - скромный охранник - увидел то, что она и ее команда упускали из виду годами?
   Она покачала головой. Она не могла думать об этом сейчас. Ей нужно было решить, что делать дальше.
   30
   Рой принес сканер. Он прижал его к барьеру. Сканер был маленьким, едва ли размером с его пальцы, и если бы Нави не знала, что это такое, она бы его не узнала.
   Он провел его вдоль края барьера.
   Она не привезла никакого оборудования, не так. Она поверила экспертам доктора Риза, что это место невероятно хрупкое и нуждается в защите от всевозможного оборудования.
   Если это место было хрупким, то оно должно было развалиться от вибрации при падении барьера.
   Это не так.
   Тем не менее, она была здесь только с датчиками своего скафандра.
   Они должны были бы сделать.
   Она раскрыла ладонь правой руки и осмотрела стену, удерживающую барьер на месте. Оборудование да, но без управления. Органы управления, насколько мог судить ее маленький сканер, должны были быть где-то в другом месте.
   Она методично водила рукой по краю, ища какое-нибудь устройство, какое угодно, чтобы снять барьер.
   В конце концов, она вызвала его отсюда. Она должна быть в состоянии выпустить его и отсюда.
   Рой провел сканирование вдоль своего бока. Он закончил раньше, чем она, а затем начал все сначала.
   Когда она, наконец, закончила, она посмотрела на него через барьер. Его лицо было искажено водой и стеклоподобным материалом. Его глаза выглядели слишком большими в своей чистой защитной зоне.
   Он покачал головой.
   Она тоже.
   Что она спровоцировала?
   Она снова приложила ладонь к боку и на этот раз получила небольшой удар.
   Эта часть стены была сенсорной. Она что-то активировала, но не в самой стене. Сенсорная система отправила сигнал куда-то еще, и этот сигнал приказал системе опустить барьер.
   Затем она нахмурилась. Она медленно поднесла руку ко рту.
   Зубы больше не болели. Как и ее голова.
   Она чувствовала какое-то энергетическое поле. Либо барьер отрезал поле, либо поле отключилось, когда она коснулась стены.
   Она не могла вспомнить, когда у нее перестали болеть зубы. Трудно было заметить отсутствие боли.
   Она постучала по барьеру. Рой испуганно посмотрел на нее.
   Она приложила палец к щеке и надеялась, что он сможет понять, что она имеет в виду, поскольку они больше не могли общаться. Она ничего не могла сказать ему ртом и не могла показать на свои зубы.
   Она снова постучала себя по щеке, затем вопросительно протянула руки.
   Какое-то время он смотрел на нее, а потом, казалось, понял. Он провел рукой по подбородку, затем остановился. Он покачал головой. Потом пожал плечами.
   Она не была уверена, что это значит. Боль осталась? Или оно исчезло?
   Она пожала плечами.
   Он сделал круг кулаком. Нуль. Он ничего не чувствовал.
   Она тоже.
   Она кивнула.
   Таким образом, барьер не нарушил поле, оставив его работать на его стороне, а не на ее. Поле только что исчезло.
   Может быть, она не сработала, когда коснулась стены. Может быть, у Роя было, когда он проплыл через отверстие.
   Или, может быть, единственной частью поля, которая все еще работала, была область стены. Вода могла повредить остальные.
   Она указала на свой палец, как будто держала маленький сканер, который он принес. Ему потребовалось мгновение, но он, наконец, удержался.
   Она кивнула.
   Затем она указала ему за спину.
   Потребовалось еще несколько жестов, прежде чем он понял, чего она хочет.
   Она хотела, чтобы он просканировал проходы позади себя, чтобы увидеть, нет ли там еще барьеров. Он поднял палец и поплыл от нее.
   Вода закружилась там, где он только что был. Теперь в нем определенно было больше осадка, и это ее заинтриговало. Это что-то означало, хотя она не была уверена, что именно.
   Она ждала, затаив дыхание, пока не осознала, что делает. Когда она, наконец, отпустила его, то увидела, как он плывет обратно к ней.
   Он кивал. Казалось, в уголках его глаз мелькают морщинки. Значит ли это, что он ухмылялся?
   Он изобразил плавание, а затем указал за собой. Затем он указал ей за спину. Она кивнула.
   Каждый из них собирался уплыть от барьера. Очевидно, насколько он мог видеть, явных барьеров не было.
   Она сомневалась, что на ее стороне тоже есть кто-то.
   Но если бы они были, она бы ждала возле одного из них, пока он не придет за ней. Потому что, как только они выберутся из этого богом забытого подземного логова, они будут общаться друг с другом, будь проклят Спайерс.
   И тогда они уберутся отсюда к черту.
   Он помахал ей. Она помахала в ответ.
   Затем он развернулся и поплыл прочь от барьера.
   Через мгновение она сделала то же самое, поплыв назад тем же путем, которым они пришли.
   31
   Меклос спускался по древним ступеням пять за раз, пока не поскользнулся, и ему пришлось поймать себя рукой на ледяной стене. Ступени были покрыты белой пылью, скользкой, как вода.
   Он осторожно спустился по оставшимся ступеням, пока не достиг пещеры, где Юсеф ждал возвращения ныряльщиков.
   Какое-то мгновение Меклос не видел Юсефа. Рюкзаков он тоже не видел и подумал, что ошибся местом.
   Потом он понял, что все они покрыты пылью.
   Он поспешил по полу. Юсеф прислонился к стене, его тяжелое белое пальто было таким покрытым пылью лицом, что казалось, будто оно покрыто льдом.
   "Ты в порядке?" - спросил Меклос.
   Юсеф открыл глаза. Он сосредоточился на Меклосе, а затем его глаза наполнились слезами.
   - Мои уши, - слишком громко сказал Юсеф. Он потянулся к ним своей непокрытой рукой. Кончики пальцев были черными. Почему он был без перчаток?
   Меклос повернул голову Юсефа. Кровь сочилась из его ушей и замерзала на голове. Кончики его пальцев, вероятно, не были обморожены; они, вероятно, были в крови.
   - Терпеть не могу, - снова сказал Юсеф, слишком громко. "У меня так кружится голова".
   Здесь сирена, должно быть, была особенно громкой. Была ли пещера источником или звук просто отразился эхом от замкнутого пространства - и от воды - Меклос не знал.
   - Я вытащу тебя, - сказал Меклос.
   Он не хотел. Он хотел убедиться, что с водолазами все в порядке. Но сначала он должен был позаботиться об этом человеке.
   "Вы можете стоять?" - спросил Меклос.
   Юсеф снова приложил палец к уху. - Я тебя не слышу.
   У него, должно быть, лопнули барабанные перепонки. Меклосу даже не хотелось говорить о такой боли.
   "Вы можете стоять?" - медленно спросил Меклос, следя за тем, чтобы его рот тщательно произносил каждое слово.
   - Думаю, да, - сказал Юсеф. Он с трудом поднялся на ноги, опираясь на стену.
   Меклос обвил рукой спину Юсефа и наполовину понес его к лестнице.
   Скользкая лестница.
   Это займет больше времени, чем он хотел. Но он должен был это сделать.
   Потом он вернется за ныряльщиками.
   Если еще не поздно.
   32
   Нави вплыла в большую пещеру, счастливая, что выбралась из проходов. На этот раз она не пыталась ходить. Она двигалась не медленно. Она плыла изо всех сил.
   Пещера выглядела больше, чем была при входе, но, вероятно, это было потому, что Роя не было с ней. Его присутствие представило это место в перспективе, дав ей возможность сосредоточиться, помимо заснеженной воды и изогнутых стен.
   Теперь ей не на чем было сосредоточиться, кроме как выбраться отсюда к черту.
   Она замедлила шаг, подойдя к первой арке, и осторожно протянула к ней руку.
   Они оба касались стен здесь, ища ниши или что-нибудь, что могло быть ценным, и они ничего не взорвали.
   Так что либо эта другая пещера была более ценной, либо барьеров не существовало так далеко.
   Она заставила себя сосредоточиться на своих пальцах, тянущихся, тянущихся...
   - и ничего не найдя. Они проскользнули в следующую пещеру, точно так же, как и по пути внутрь.
   Она проплыла мимо, ее сердце колотилось.
   Зачем барьеры с той стороны? Почему не здесь?
   Она не могла понять это.
   Но это занимало ее мозг, пока она плыла к следующей пещере.
   Это занимало ее, пока она делала все возможное, чтобы выбраться.
   33
   - Мы должны придумать, как это отключить, - сказала Габриель. Она стояла на ступенях храма. Большая часть ее команды собралась здесь, очевидно, в поисках инструкций.
   Если бы им нужны были инструкции, она бы их им дала.
   Она махнула рукой на волну света. "Эта штука может быть опасной".
   Легкая ванна, которой она наслаждалась каждый день, не была более ярким моментом на солнце. В системе была запущена какая-то программа, которую она была слишком глупа, чтобы понять.
   Она никогда не была в храме, когда он работал. Она всегда выходила на улицу, чтобы искупаться в свете.
   Если бы она была внутри, увидела бы она, что потолок храма прояснился, и свет осветил части рисунка внизу?
   Она понятия не имела и не могла думать об этом сейчас.
   - Через свет проходит серебристо-черная нить, - сказала она. "Мне это не нравится. Я никогда не видел его раньше".
   Она не сказала им, что свет освещал рисунок внутри или что рисунок на самом деле был картой. Она также не рассказала им о теории Меклоса о том, что все это - шпили, карта, храм - было своего рода защитной системой.
   - Однако я убеждена, - сказала она, - что все это сделано руками человека. Если есть способ его включить - а что-то явно сработало - значит, есть и способ его выключить. Мы должны найти его".
   "Свет сфокусирован на храме", - сказал один из аспирантов. - Значит ли это, что органы управления внутри?
   Откуда мне знать, задница? - чуть не сорвалась она, но вовремя спохватилась.
   - Возможно, - сказала она. - Или, может быть, что-то есть рядом со Шпилями. Разверни и посмотри. Те из вас, у кого есть инженерный опыт, сначала осмотритесь здесь. Используйте сканеры и коммуникаторы. Если Шпили смогут пережить эту громкую сирену, они смогут пережить что угодно".
   Она надеялась.
   Теперь все это было предположением.
   И до сих пор, по крайней мере, когда дело касалось Шпилей Денона, все ее предыдущие догадки были неверны.
   34
   К тому времени, когда они достигли первого этажа здания, скрывавшего вход в пещеру, Меклос нес Юсефа. Мужчина потерял сознание на полпути, что, вероятно, было благословением.
   Меклос вынес его через дверь на улицу. Мимо пробежали несколько членов команды доктора Риза.
   "Привет! Привет!" он крикнул. "Мне нужна помощь здесь".
   Чаво остановился. Так же поступили и двое других.
   - Ему нужен доктор, - сказал Меклос. "Отведите его к врачу. И пошлите сюда моих людей. Им нужно идти в пещеры.
   "Пещеры?" - спросил Чаво.
   Итак, доктор Риз ничего не сказала остальным членам своей команды.
   - Пещеры, - сказал Меклос. "Через эту дверь есть вход, ведущий вниз. Мне нужно как минимум трое моих людей, желательно тех, кто умеет нырять.
   "Нырнуть?" - спросил Чаво.
   - Просто скажи это Фину, - сказал Меклос, понимая, что у него нет времени объяснять. - Он поймет.
   Меклос передал Юсефа двум ученикам, а сам побежал обратно в здание. Он услышал шаги позади себя, обернулся и увидел Чаво.
   - Я дал тебе инструкции, - рявкнул Меклос.
   "Я просто не поверил. Думаешь, здесь есть элементы управления?
   "Что контролирует?" - спросил Меклос.
   - Для света, - сказал Чаво.
   - Мне все равно, - сказал Меклос. "Иди за Фином. Здесь мне нужна помощь, опытная помощь, и она нужна мне сейчас. Ты понял? Вы можете искать то, что ищете, после того, как окажете мне помощь.
   - Да, сэр, - сказал Чаво и бросился к двери.
   Меклос был на полпути вниз по лестнице, прежде чем понял, о чем говорит Чаво.
   Органы управления системой защиты. Доктор Риз, должно быть, отправил их на поиски элементов управления.
   Глупая женщина. Разве она не понимала, что группа ученых-грязевиков ничего не знает о древних технологиях?
   Если они найдут средства контроля, они могут усугубить ситуацию.
   Но он продолжал спускаться на холод.
   Ему нужно было вытащить этих ныряльщиков, пока археологи снова не напортачили.
   35
   Наконец голова Нави поднялась над водой. Она облегченно вздохнула и почти сняла костюм, но тут же вспомнила, как холодно в этой пещере.
   Он был совершенно пуст. Она думала, что Габриель Риз оставила кого-то присматривать за ними, но в пещере никого не было. И их рюкзаки исчезли.
   Она плыла, пока ей не пришлось идти, а затем поспешила выплыть из воды, ее дыхание стало прерывистым. Подойдя ближе к кромке воды, она осмотрела пещеру.
   Он был похож на тот, что она оставила, но она не была уверена. Пещеры здесь могут выглядеть одинаково со своими нишами и арками...
   И лестница.
   Там были не только лестницы, но и следы на лестницах, которые поднимались, спускались и поднимались.
   Она заставила свой взгляд следовать по следам, пока не увидела огромную неровность на полу пещеры. Он был рядом со стеной, там, где кончалась вода.
   Кто-то сидел там, а кто-то спустился. Один набор следов опустился, а два поднялись, хотя один выглядел так, будто этот человек волочил ноги.
   Тот факт, что она впервые увидела отпечатки пальцев. Вода была не единственной вещью, наполненной большим количеством осадка. Стены отслаивались, и отслоение было сильным.
   Хлопья падали по всей пещере, как снег.
   Это означало, что это уже случалось раньше. Из-за осадка в воде. Это пришло откуда-то еще до падения барьера.
   Она вышла из воды и стала искать свой рюкзак. Это должно было быть здесь. Вероятно, он был просто покрыт осадком.
   Осадок прилипал к ее ступням и ногам, покрывая ее белым. По мере того, как она беспокоила его, все больше и больше покрывало ее.
   Затем она услышала что-то сверху.
   Она посмотрела вверх. Мужчина спустился по лестнице боком, держась за стену.
   Внезапно в поле зрения появилась голова мужчины. Это был Меклос Верр, глава службы безопасности.
   Компетентный.
   Она с облегчением выдохнула, затаив дыхание.
   - О, слава богу, - сказала она и поняла, что ее голос приглушен костюмом. Она сняла его с лица.
   Воздух был не просто холодным.
   Было холодно.
   - Где твой партнер? - сказал Меклос. - С ним все в порядке?
   - Думаю, да, - сказала она. - Мы скоро узнаем.
   "Что это значит?" Наконец он добрался до нижней части пещеры. - Он позади тебя?
   - Нет, - сказала она и взглянула на воду.
   - Тогда где он?
   Если она расскажет Меклосу, ей придется рассказать ему и о карте. Ей придется объяснить свои снимки. Вероятно, ей придется признать, кто она такая.
   Она взглянула на лестницу.
   "Вы один?" она спросила.
   "В данный момент. Я послал за подкреплением. Некоторые члены моей команды имеют опыт подводного плавания. Я собирался использовать твой дополнительный костюм.
   Что-то пробежало по его лицу. Выражение его лица обострилось всего на мгновение.
   - Костюм, - сказал он, - подстраивается под владельца, не так ли?
   Она кивнула.
   "И вы можете оставаться под водой очень долго", - сказал он.
   "Он создан для этого, - сказала она.
   - Значит, ты и один из моей команды можете его достать.
   Она покачала головой. "Вероятно, нам не придется".
   Она надеялась, что им не придется. Она никогда не хотела снова войти в эту воду.
   "Ты что-то там запустил", - сказал он.
   "Барьер. Рой был с одной стороны, а я с другой".
   - Значит, он вышел по коридору к кораблю, которого вы ждете.
   Она моргнула, не уверенная, что правильно его расслышала.
   - Я нашел твою карту, - сказал он. - Как вы это получили?
   Она слышала его. Этот день был полон сюрпризов.
   - Он свяжется со мной, когда выйдет, - сказала она, решив не отвечать на вопрос Меклоса. - Не знаю, сколько ждать.
   "Что ты собирался делать? Ограбить нижние пещеры? Взять все награбленное и улететь отсюда так, чтобы никто из нас не поумнел? Он сделал шаг к ней. - Что вообще заставило тебя думать, что в этих пещерах что-то есть?
   - В этих пещерах ничего нет, - сказала она.
   - Теперь ты это знаешь, - сказал он. - Но ты думал, что там что-то было раньше.
   "Да, - сказала она. "Мне сказали, что это может быть музей. Для денонитов. Они использовали бы его для всех трофеев различных войн, в которых они участвовали.
   - И ты пришел его ограбить, - сказал Меклос.
   - Я пришла спасти его, - сказала она.
   Он посмотрел на нее. "Действительно?"
   - Действительно, - сказала она.
   - Как ты собирался это сделать? он спросил.
   Она глубоко вздохнула. Ей придется доверять ему. - Собрав достаточно улик, чтобы арестовать доктора Габриэль Риз.
   36
   Свет двигался вдоль внутренних линий Шпилей. Габриель вошла в храм, чтобы посмотреть. Глядя на Шпили, у нее болели глаза, но здесь, в полумраке, она видела движение света.
   Он двигался так, как будто кто-то освещал источником света определенную область. Затем, как только эта область была тщательно обследована, источник перемещался в следующую область.
   Если бы она давно не узнала, что под рисунком Шпилей нет источников света (по крайней мере, таких, которые она узнала), она бы подумала, что кто-то играет с огнями под полом.
   Это движение нервировало ее. То, как все изменилось всего за последний час, нервировало ее.
   Ее посох заполонил часть храма. Они использовали сканеры и громко разговаривали. Раньше люди говорили здесь шепотом. Теперь голоса были возбужденными, возбужденными, как говорят люди, когда они паникуют и взволнованы одновременно.
   Ее команда сочла эту новую разработку интересной.
   Это беспокоило ее.
   Не только потому, что это может быть опасно. Черт, это было опасно. Она видела, как Юсеф несли его к врачу. Он был так бледен, что она подумала, что он умер. Кровь залила оба его уха, а губы посинели.
   Что-то произошло в той пещере. Чаво рискнул предположить, что там, внизу, звук усиливался. Но она не была так уверена.
   Она ни в чем не была уверена.
   Она даже не была уверена, почему этот свет двигался.
   Единственное, что она могла сказать, это то, что он направляется прочь от пещер.
   И она тоже не могла понять, почему это произошло.
   Она провела ладонями по предплечьям, чувствуя, как по коже побежали мурашки.
   За все годы раскопок и поисков, нахождения древних захоронений, древних сокровищ она никогда не испытывала ничего подобного.
   И она больше никогда не хотела испытать ничего подобного.
   37
   - Арестовать доктора Риза? Меклос не мог сдержать шок от своего голоса. Прежде чем взяться за эту работу, он изучил доктора Риза. Хотя ей еще не было сорока, она обнаружила несколько важных мест, в том числе и это. Она внесла большой вклад в области археологии, истории искусства и общей истории в этом секторе.
   Конечно, она была одиночкой и не всегда нравилась своим командам, но это его не беспокоило. Большинство людей на руководящих должностях не любили.
   Хотя она ему тоже не нравилась, частично из-за ее поведения, а частично из-за того, что она скрывала от него информацию.
   Как эти пещеры.
   - Да, мы искали поводы, чтобы ее арестовать. Сальвино нашел рюкзаки. Она подняла одну, и осадок поплыл вокруг нее, словно пыльная буря. Часть белизны прилипла к ее правому бедру, животу и предплечью.
   Затем она позволила пакету упасть. Она расстегнула свой костюм и медленно стянула его, сдвинув сначала с правой руки, а затем с левой.
   Меклос разрывался между двумя вопросами. Он хотел получить больше информации о докторе Ризе и об этом поразительном объявлении.
   Но с годами он понял, что ошеломляющие объявления часто были отвлекающим маневром, чтобы заставить спрашивающего забыть свою линию вопроса.
   Он спросил Сальвино, собирается ли она грабить артефакты из этой области, как раз перед тем, как она сказала, что собирается предотвратить ограбление. Она не ответила на его первый вопрос.
   Поэтому он отказался от этой тактики и пошел по другой.
   "Я проверил тебя", - сказал он, не добавив, что сделал это, как мог, за ограниченное время. - Вы пещерный ныряльщик, а не полицейский.
   "Технически я ни то, ни другое". Сальвино вышел из костюма. Он рухнул на землю. Капающая с него вода оставляла небольшую дорожку обратно в бассейн.
   Затем она открыла свой пакет. Она просунула руку внутрь, ухватилась за шов и расправила его.
   Меклос выругался. Как он это пропустил? Не раз, а дважды.
   Она взглянула на него. - Вы не смогли бы найти его без специального оборудования, - сказала она, словно читая его мысли. - Он привязан к моей ДНК, и только к моей ДНК. Вот почему я не беспокоился о том, чтобы оставить стаю позади. Ты никогда не найдешь этот мешочек, а если и найдешь, то никогда его не откроешь.
   Он сжал губы. Он не верил в никогда. В конце концов, он бы ее открыл.
   Она сунула руку в сумку и что-то вытащила. Это были какие-то данные на диске толщиной с ноготь.
   Она протянула его ему, но сканера при нем не было.
   - Это вам скажет, - сказала она, - что я Нави Сальвино из Межведомственной лиги охраны искусств и памятников. Мы отряд следователей, уполномоченный различными правительствами, включая Объединенные правительства Амнтры, охранять исторические места и имущество по всему сектору. Если мы действительно обнаруживаем проблему, мы передаем ее правоохранительным органам, которые лучше всего способны справиться с этой проблемой".
   Он сунул маленький порт данных в карман рубашки и запечатал этот карман. Он слышал о Межведомственной лиге защиты памятников и искусства, в основном из-за ее аббревиатуры IAMPL. За последнее десятилетие они предотвратили несколько впечатляющих краж по всему сектору.
   Но это не означало, что она была законной частью организации. Только то, что она слышала об этом вместе со всеми остальными в секторе.
   "Доктор. У Риз фантастическая репутация", - сказал Меклос.
   "Я уверен, что вы заметили это, когда решили взяться за эту работу", - сказал Сальвино. "Вероятно, вы также заметили, что у нее была значительная сумма денег на различных счетах".
   У него было. Он не думал об этом. Она была востребованным экспертом в своей области, женщиной, которая требовала высоких цен практически за все, что делала.
   - Это не было моей заботой.
   - Это было наше. Сальвино вытащила из рюкзака тонкое одеяло с подогревом. Она распахнула одеяло, затем завернулась в него. "Независимо от того, насколько они известны, люди в положении доктора Риза не зарабатывают больших денег. Все, что они делают, оплачивается. Ученые финансировали эту экспедицию и будут продолжать финансировать ее на протяжении всех лет ее жизни. Они же финансировали и ее предыдущие экспедиции.
   "Так?" Меклосу стало холодно. Он много бегал с тех пор, как завыли сирены, вспотев сквозь одежду. Теперь липкий материал начал замерзать. - Это ничего не доказывает.
   - Сам по себе ты прав. Сальвино откинул волосы с лица. Ее рука дрожала. "Но мы также нашли много мелких предметов сомнительного происхождения, которые мы могли бы позже отследить до ее более ранних раскопок. В какой-то момент она берет товары со своих сайтов и отправляет их через ряд дилеров. Она продает эти мелочи частным покупателям за большие деньги".
   - Я не знаю, как она могла, - сказал Меклос. - Эти раскопки хорошо известны.
   Но когда он говорил, он понимал. Раскопки были хорошо известны, а местонахождение так называемого музея - нет. Если бы пещеры были такими, как указано в счетах, то доктор Риз могла взять отсюда предметы еще до того, как они были записаны. Их считали бы потерянными, если бы они вообще были известны.
   Она не рассказала ему о пещерах. Она не хотела, чтобы ее помощники были здесь. Судя по реакции Чаво, он тоже ничего не знал о пещере.
   Она хранила секреты.
   Слишком много их.
   - Ты начинаешь понимать, - сказал Сальвино.
   - Или ты лжешь мне, чтобы скрыть свой план.
   Она вздохнула. "Мой план был прост. Я хотел попасть на эти раскопки, чтобы посмотреть, есть ли ценные вещи, которые можно добыть. Погружение в пещеру было подарком. Затем мы смогли нанести на карту пещеры и...
   - Как вы нанесли на карту пещеры? он спросил. "Доктор. Риз нет.
   "Доктор. Риз боялась своего сайта", - сказал Сальвино. "Она не хотела использовать оборудование из-за Шпилей".
   - Вы в это верите? он спросил. Это могло быть хорошим предлогом, чтобы помешать всем остальным найти пещеры внизу.
   - Да, я в это верю, - сказал Сальвино. Она взяла свой костюм, сложила его и засунула в рюкзак. "Все ученые беспокоились, что Шпили слишком хрупкие, чтобы с чем-то справиться".
   Он видел это в некоторых своих исследованиях.
   "Мы решили попробовать сканирование с земли, сразу за пределами безопасной зоны. Но мы искали пещеры. Сальвино подобрал вторую пачку. Одеяло начало сползать с ее плеч. - Никто никогда не делал этого.
   Меклос накрыл ее одеялом и взял оба рюкзака. - Откуда вы узнали о пещерах? он спросил.
   "Мы этого не сделали. Но когда я понял, что мы собираемся увидеть Шпили, я нанял эксперта, человека по имени Зейглер...
   - Я слышал о нем, - сказал Меклос.
   Она окинула Меклоса оценивающим взглядом. - Тогда ты знаешь, почему я доверился его чутью. Это оказалось правильным".
   Меклос кивнул. Он проверил бы Сальвино, но ее объяснения имели большой смысл.
   "Ложь о своем опыте погружения в пещеры могла убить вас", - сказал он.
   Она покачала головой. "Ничто в моем информационном пакете не было ложью. Я много нырял, в основном на такой работе. Вы удивитесь, узнав, сколько древних городов затоплено".
   - Ничто не было ложью, - повторил он. - Но вы многое упустили.
   "Я стер все, что было важно, полагая, что никто не удосужится проверить. Я был прав."
   Его щеки потеплели. - Я проверил, - сказал он. - Но оборудование здесь...
   "Сработало в мою пользу", - сказала она. У нее стучали зубы.
   - Какой у тебя теперь план? он спросил. - Подняться на поверхность и арестовать доктора Риза?
   - Нет, - сказал Сальвино. "Нет никаких причин. Пещеры пусты.
   - Так ты говоришь, - сказал Меклос. "Нет возможности проверить. Насколько мне известно, ваш компаньон сейчас выносит ценные вещи.
   - Я позволю тебе проверить наш корабль, - сказала она. - Вы можете изучить все, что у нас есть.
   Он одарил ее оценивающим взглядом. Она казалась правдивой, но у него не было реального способа узнать это.
   Хотя в глубине души он доверял ей.
   И он никогда не доверял доктору Ризу.
   38
   Пока они поднимались по лестнице, Меклос объяснил Нави, что произошло наверху. Он объяснил свою теорию системы защиты.
   Это имело смысл.
   Это заставило ее разочарование исчезнуть.
   Она хотела увидеть музей. Но этого не существовало - или больше не существовало, по крайней мере, не здесь. Система защиты была почти такой же хорошей, а может быть, и лучше, так как она, вероятно, нашла применение в современную эпоху.
   И это помешало бы Габриэль Риз грабить это место вслепую - если действительно было что красть. Потому что она больше не будет руководить.
   Ученые получали большую часть своего финансирования за счет государственных грантов со всего сектора. Различные правительства хотели бы знать, как работает эта система защиты. Они бы предложили право на его изучение.
   Все это место станет известным. У доктора Риза больше не будет беспрепятственного доступа.
   Они почти достигли вершины лестницы, когда Нави положила руку на руку Меклоса.
   "Проверь меня", - сказала она. - Как только мы выйдем на поверхность. Если то, что вы говорите, правда, то вы можете использовать надлежащее оборудование связи прямо из города, и это не причинит никакого вреда. С более мощной системой вы увидите мою биографию даже без диска, который я вам дал. Ты все найдешь".
   Он остановился рядом с ней, переложив рюкзаки в одну руку. "Почему я должен делать это?"
   - Потому что мы собираемся нанять вас. Вы будете охранять это место для нас, пока мы не приведем подкрепление и не перехватим контроль у доктора Риза.
   "Она нашла это место. По вашему собственному признанию, она ничего не сделала, - сказал он. "Ты был прав. Нет причин снимать ее с раскопок.
   Нави улыбнулась. - Я рад, что ты понимаешь. Она действительно талантливый специалист в своей области. Ей должно быть позволено остаться. Но ты должен убедиться, что все остальное тоже останется".
   Он хмыкнул, что она восприняла как согласие. Хотя она не была уверена.
   Она поднялась по оставшимся ступенькам в здание. Люди прочесывали стены, сканируя все вокруг.
   Сайт выглядел совершенно иначе, чем утром.
   - Там действительно есть пещеры? - спросил ее один из аспирантов.
   Парень был так взволнован, что, по-видимому, не заметил ни белого цвета на ее одежде, ни одеяла на ее плечах. Или то, как стучали ее зубы.
   - Я не вправе говорить, - сказал Нави. Она позволила Меклосу вывести ее на солнечный свет.
   Теплое солнце, которое, казалось, жило своей собственной жизнью. Он волновался, как вода, к зданию, которое Габриэль Риз назвала храмом.
   Ясно, что это был вовсе не храм, а какой-то центральный пункт управления.
   - Ты хочешь это увидеть? - спросил ее Меклос.
   Нави кивнул. Ей хотелось увидеть это, потом ей захотелось вернуться в здание, в котором она жила. Ей хотелось посидеть в темноте в одиночестве и трястись.
   Ей нужно было несколько минут, чтобы отпустить страх, прежде чем ей снова придется вести себя профессионально.
   39
   Свет был уже почти до конца Шпилей. Габриель изучала свет, двигающийся по двухмерному рисунку, как будто он был живым и собирался атаковать.
   Несколько человек из ее команды тоже собрались вокруг, задавая вопросы, которые она в основном игнорировала.
   Затем вошел Меклос. Люди расставались с ним так, как будто он собирался причинить им вред. С ним была женщина, и Габриель потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это был один из водолазов.
   "Что ты нашел?" - спросила она, едва сдерживая волнение. Музей? Сокровища? Она не была уверена, что сможет скрыть что-то из этого сейчас, но это имело меньшее значение, чем сам факт наличия артефактов. Она хотела увидеть знаменитый Музей военных трофеев, созданный денонитами.
   - Ничего, - сказала женщина. Она казалась усталой.
   - Это долгая история, - сказал Меклос. Очевидно, он уже знал, что это за история.
   Габриель уставилась на него. Он все еще мешал ей.
   Но он, казалось, не замечал ее взгляда. Вместо этого он смотрел на рисунок.
   "Это гениально", - сказал он водолазу. "Вот как денониты защищались от осады. Эти проходы внизу, должно быть, когда-то были хорошо видны с земли. Денониты построили это, чтобы отслеживать любого, кто войдет.
   "И не дайте им войти в город с помощью этих барьеров", - сказал ныряльщик.
   "Какие барьеры?" - спросила Габриель.
   Но они проигнорировали ее. Она не привыкла к тому, что ее игнорируют.
   Она уже собиралась задать вопрос снова, когда свет переместился на последнюю часть Шпиля. Он мигнул на мгновение, а затем исчез.
   Над ней послышался грохот.
   Потолок закрыт.
   Огни исчезли.
   "Что это было?" она спросила.
   Но она не ожидала, что кто-то ей ответит, поэтому поспешила на улицу. Свет больше не лился из Шпилей.
   Город выглядел нормальным - таким же нормальным, каким он был до того, как завыли сирены.
   Система защиты отключилась, но она не знала почему. Она начала думать, что ничего не знает.
   Все ее предположения были ложными.
   Она разрывалась между благоговением перед увиденной ею системой и обескураживающим чувством беспокойства, как будто жизнь, какой она ее знала, внезапно и бесповоротно изменилась.
   40
   - Он вышел, - тихо сказал Нави. - Он вышел.
   Она почувствовала большее облегчение, чем ожидала.
   - Я дам ему несколько минут, а потом свяжусь с кораблем.
   Она посмотрела на Меклоса.
   - Не могу поверить, что он вышел.
   Меклос улыбнулся. Он тоже казался более спокойным. "Он вышел, и система отключилась. Это блестящая вещь. Угрозы больше нет, поэтому вся система снова находится в режиме ожидания".
   "Мы собираемся изучать это в течение длительного времени", - сказал Нави. "Ты поможешь?"
   "Когда все проверится", - сказал Меклос.
   Она кивнула. Она это понимала. Она взяла свой рюкзак из Меклоса, порылась в сумке и схватила свой коммуникатор.
   Блин, приятно было снова использовать мощную систему.
   Она поднесла его к нему. Его улыбка стала шире.
   Она подошла к двери. Габриэль Риз сидела снаружи на лестнице и выглядела так, будто потеряла голову.
   И она проиграла. Женщина была достаточно умна, чтобы понять, что изменения в Шпилях сделали раскопки чем-то совершенно другим.
   Как ни странно, Нави хотел утешить ее, сказать ей, что если она потеряет в финансовом плане, то выиграет в репутации. Габриэль Риз навсегда останется женщиной, открывшей давно утерянную технологию денонитов.
   Но Нави этого не сказал. Вместо этого она вышла на улицу, купаясь в тепле яркого солнца Амнтры. Она подняла свой коммуникатор, нажимая его.
   Она не использовала никаких идентифицирующих слов. Сигнала связи должно быть достаточно.
   - Я проверяю Роя, - сказала она. - С ним все в порядке?
   - Он выглядит так, будто сделан из снега, - ответил пилот ее исследовательского корабля. Но он в порядке. Рад быть вне там . Вы собираетесь присоединиться к нам?
   Она посмотрела через плечо. Здесь произошло слишком много изменений, слишком много всего произошло. Как бы она ни доверяла Меклосу Верру, у нее было предчувствие, что он ей не доверяет.
   И слишком многое было поставлено на карту, чтобы оставить ее человеку, которого она только что наняла.
   - Нет, я остаюсь здесь. Вечером пришлю полный отчет. Нам очень быстро понадобится много экспертов. И не такой, как у нас. Сейчас мы имеем дело с технологиями, а не с древним искусством".
   так понял, - сказал пилот. Рой хочет знать, в порядке ли ты. Ему нужно перебраться через гору, чтобы найти вас?
   - Я в порядке, - сказала она, затем глубоко вдохнула теплый воздух.
   Более чем хорошо. Она была взволнована.
   Все оказалось намного лучше, чем она ожидала.
   - Скажи ему, - сказала она, - со мной все в порядке.
   41
   Меклосу не потребовалось много времени, чтобы проверить Нави Сальвино, теперь, когда у него было необходимое оборудование. Он провел большую часть своего времени, копаясь в информационных журналах издалека, в которые она никогда бы не подумала вмешиваться.
   Пока он это делал, Меклос приказал своей команде установить лучший периметр. Он разместил роботов и детекторы движения по всему краю кратера, как и хотел сделать с самого начала.
   Он собирался спросить, может ли он остаться здесь. Он хотел изучить систему Шпилей. Это очаровало его.
   Он побывал в бесчисленных городах, которые защищали себя от нападения, но не в этом месте. Он хотел узнать больше.
   И у него было предчувствие, что всегда будет что узнать.
   Он поднял лицо к Шпилям. Он подумал, что они прекрасны, когда впервые увидел их.
   Но теперь он понял, что они были более чем красивы. Они были увлекательными и, что более важно, полезными.
   Он улыбнулся им и молча пообещал, что всегда будет охранять их.
   НАВЕРХ, Лестер дель Рей
   Небо было усеяно звездами - неприятными маленькими точками холодной враждебности, в которых не было ни удаленности космоса, ни дружественного тепла Земли. Они не мигали честно, но хихикали и хихикали вниз. И не было даже одной луны. Дэйв Маннен знал лучше, но его глаза искали низкие мчащиеся формы Деймоса и Фобоса из-за всех романтиков, которые писали о них. Они были там, наверху, но только холодные скалы, слишком маленькие, чтобы их можно было разглядеть.
   Камни в небе и камни в голове, не говоря уже о шишке на затылке. Он провел напряженными пальцами по своим жестким черным волосам, пока не нашел опухоль, и вздрогнул. Если повезет, вместо этого каждый дюйм его трехфутового тела превратился бы в желе. Взорви Марс!
   Он включил прожектор и выглянул наружу, но вид ничуть не улучшился. Это была не что иное, как тусклая равнина потускневшего красноватого песка, испещренная нелепыми выбоинами, убегающая за пределы света без изменений. За ночь волокнистые веревки растительноподобного вещества решили слипнуться в клубки, но их желчная зелень все еще выглядела изношенной, как результат трехдневного запоя. На них лежал тонкий иней, отражавший свет маленькими злыми искрами. Вероятно, это были важные данные; это доказывало бы, что в воздухе было больше воды, чем считали ученые, даже с пересмотренными расчетами с помощью 24-дюймового лунного рефрактора.
   Но это было достаточно нормально. Смышленые мальчики собрались вместе со своими стотонными электронными планками и добились всевозможных результатов; после этого им пришлось отправить кого-то умирать тут и там, прежде чем они нашли, почему палки соскользнули. Как Дэйв. Несомненно, огнеупорная футеровка труб выдерживала двадцать четыре часа непрерывной струйной обработки - проверена в самых строгих лабораторных условиях, даже испытана на паре лунных прыжков.
   Так что, естественно, с миллиардером, покровителем Юнитеч, и новыми методами управления мощностью, которые дали им идею победить Службы на Марсе - даже не нужно было останавливаться на Луне, настолько они были хороши - они не включали запасные футеровки. Им пришлось бы отказаться от некоторых своих причудливых радаров и ждать результатов, пока не вернется ракета.
   Ну, трубки были хорошие. Только после трех часов взрыва, в общей сложности, когда он притормаживал к Марсу, они начали питтинг. Затем они каким-то образом держались, пока не осталось всего сорок футов свободного падения - примерно столько же, сколько пятнадцать на Земле. Корабль не пострадал, даже приземлился на ноги треножника, а радар прошел нормально. Единственная проблема заключалась в том, что у Дейва не было обратного билета. Еды хватило на шесть месяцев, воды на большее за счет конденсации и повторного использования; но щелканье воздушной машины не давало ему забыть, что его запас дыхательного материала опустошается, струйка за раз. А там его хватило только на три недели, на воле. После этого шторы.
   Конечно, если бы планы сообразительных мальчишек сработали, он мог бы жить на сжатом воздухе, подаваемом снаружи насосами воздушного шлюза. Жаль, что приземление раскачало их настолько, что они едва могли удержаться и не дать ему потерять воздух, если он решит выйти наружу. Многое было слишком плохо.
   Но по крайней мере радар работал нормально. Он не мог дышать им или взлетать с ним, но кристаллические усилители выдержали бы даже свободное падение из середины космоса. Он отключил питание, возился, пока не нашел лунную трансляцию с Земли. У него был волнистый звук, но большинство слов слышно в группе begacycle. Было что-то в глупом парне, который пробрался в самолет и каким-то образом оторвался от земли, оставив сотню честных пилотов, пытающихся убить себя, пытаясь сбить его. Люди могут убивать друг друга миллионами, но они, как обычно, сделают все возможное, чтобы спасти одну эффектную бесполезную жизнь.
   Затем последовало: "От ракеты Объединенного технического фонда нет вестей, доклад просрочен на четырнадцать часов. Люди Фонда потеряли надежду и считают, что Маннен, должно быть, умер в космосе по неизвестным причинам, оставив ракету беспилотной на побережье Марса. Любая сильная авария привела бы к срабатыванию автоматических сигнальщиков, а от Маннена не было ни слова о неприятностях...
   Было больше, хоть и меньше, чем на малыше. Одну ракету испытали два года назад, и она разлетелась, потому что перед реверсом лопнули трубы; Значит, мир до самого конца слышал щелканье азбуки Морзе. Эта неудача была всего лишь подержанной новинкой, в которой не было ничего нового. Ну пусть чудят. Если они хотят знать, что произошло, пусть придут и узнают. От него не будет приятных слов напоследок.
   Дэйв еще немного послушал, пока диктор уловил последний разлад в якобы обновленной Организации Объединенных Наций, а затем с отвращением оборвал его. Атлантические нации были так же решительны, как и Россия, и теперь у обеих были бомбы. Если они хотели стереть себя с лица земли, возможно, это было хорошо. Марс был вонючим миром, но, по крайней мере, он умер тихо, вместо того, чтобы поднять весь этот шум.
   Зачем беспокоиться о них? Они никогда не делали ему никаких одолжений. Его все время обманывали. Обладая умом высшего класса и лицом кумира утренников, ему дали трехфутовое тело и блестящее будущее циркового урода - из тех, над которыми толпа смеялась, а не смотрела с благоговением. Его единственный шанс представился, когда Юнитек строил корабль, прежде чем они узнали, сколько у них энергии, и рассчитывали сэкономить вес, спроектировав его для карлика и, следовательно, меньшего запаса воздуха, воды и еды. Даже тогда, после того, как он увидел рекламу, ему пришлось пробивать себе путь через дни изнурительных испытаний. Они ничего не бросили ему на колени.
   Тогда это выглядело как большой шанс. Славу и статуи они могли оставить себе, но книга и рекламные права позволили бы ему смотреть вниз и смеяться над шестифутовыми. И парни с электронными мозгами его обманули.
   Пусть свистят по сигналам своих радаров. Пусть разорвут себя на куски, играя в солдатиков. Теперь это не его забота.
   Он неуклюже спустился с края обсерватории в свою крошечную каюту, проглотил пару барбитуратов и заполз на подушки для сна. Осталось три недели, а на корабле ни одной бутылки виски. Он с отвращением выругался, перевернулся и позволил сну подкрасться к нему.
   Конечно, выход наружу был неизбежен. Три дня ничего, кроме как сидеть, вставать и спать, было слишком много. Дэйв позволил насосам всасывать воздух в шлюзе, застегнул молнию шлема поверх мягкого резинового уплотнения, проверил свое снаряжение и подождал, пока давление не выровняется снаружи и внутри. пандус и вышел. Он привык к низкой гравитации еще на борту и не обращал на нее внимания.
   Штатив врезался в песок, но ножки платформы держали трубки открытыми, и Дэйв тихо выругался на них. Они выглядели хорошо, за исключением того места, где часть подкладки торчала клочьями. И с заменой футеровки они были бы в порядке - взрыв был остановлен до того, как были повреждены сами трубы. Наконец он повернулся спиной к кораблю и посмотрел на шокирующе близкий горизонт.
   Согласно рассказам, это должно было стать звездным часом человека - первым живым человеком, коснувшимся земли за пределами своего собственного мира и его бесполезного спутника. Замок открылся, и вышел герой, умирающий в гордости за триумф человека и завоевание космоса! Дэйв прижал резиновый клапан шлема к губам, открыл отверстие и сплюнул на землю. Если это был опыт, то прошлогоднее несвежее пиво тоже.
   Не было даже "канала" в радиусе пятидесяти миль от него. Он в некотором смысле сожалел об этом, поскольку выяснение того, что создает полосы, убило бы время. Он видел их, когда приближался, и для них не было никакой иллюзии - как доказывал ранее лунный телескоп. Но они определенно не были водосточными канавами. У него не было возможности выбрать место для посадки, и ему придется обходиться без них.
   Это не оставило много, чтобы исследовать. Теперь веревки растительности растянулись, подняв к солнцу петли зеленого пуха, но, казалось, никакие виды не могли нарушить узор. Вероятно, роща деревьев на Земле выглядела бы так же для мифического марсианина. Возможно, они представляли шесть миллионов и семь разновидностей. Но Дэйв этого не видел. Единственным интересным моментом было то, как они шевелили своим пухом взад-вперед, и вскоре это стало монотонным.
   Затем его нога заскрипела, завернувшись в бульканье. От неожиданности он подпрыгнул на добрых шесть футов, и в середине прыжка снова раздался скрип, заставивший его споткнуться при приземлении. Но в конце концов его глаза остановились на тускло-коричневом комке, прикрепленном к ботинку. Он выглядел как круглая гроздь из дюжины сосновых шишек, покрытых пушком, но из нее выходили маленькие ножки - дюжина таких, которые быстро двигались, когда он смотрел.
   "Queeklrle", повторило существо, посылая звук сквозь более плотный воздух в его скафандре. Он быстро вскарабкался, остановился над его набором припасов и торопливо возился. "Квиклрле!"
   Как ни странно, в нем не было никакой угрозы, вероятно, потому, что это был кто угодно, но только не пучеглазый монстр; признаков каких-либо органов чувств не было. Дэйв моргнул. Это напомнило ему о котенке, который у него когда-то был, прежде чем его обычная удача нашла его и убила маленькое существо какой-то кошачьей болезнью. Он отреагировал автоматически.
   "Угомонись!" Его пальцы скользнули в набор и вытащили шоколадный квадратик, быстро оторвав целлофан. "Это, вероятно, сделает вас больным или убьет вас, но если это то, что вам нужно, возьмите его".
   Queckle был после этого, очевидно. Существо взяло квадрат своими ложноножками, сунуло его под свое тело и расслабилось, издавая слабые глотающие звуки. Секунду он молчал, но потом снова запищал, на этот раз громче. "Квиклрле!"
   Дэйв скормил ему еще два квадрата, прежде чем существо, казалось, удовлетворилось, и начало спускаться вниз, оставив орехи в шоколаде аккуратно сложенными на земле позади него. Затем Квикль помчался в заросли. Дэйв поморщился; его благодарность была практически человеческой.
   - И тебе тоже не по себе, - пробормотал он, отбрасывая кучу арахиса в сторону. Но это доказывало, по крайней мере, что люди никогда не были там раньше - люди почти так же любили истреблять других живых существ, как и убивать себе подобных.
   Он пожал плечами и рванулся к горизонту размашистой, скачущей походкой. После тесных помещений корабля бежать было приятно. Он продолжал бесцельно в течение часа или больше, пока его мускулы не начали протестовать. Затем он вытащил свою бутылку с водой, просунул трубку в отверстие шлема и немного отпил. Все вокруг него было таким же, как и возле корабля, за исключением небольшого скопления растений, у которых вместо зеленого пушок был тускло-красный; он замечал их и раньше, но не мог сказать, были ли они одной стадией одного и того же растения или другого вида. Ему было все равно.
   В любом случае, идти дальше было бессмысленно. Он случайно искал еще одного Квикла, но не видел ни одного. А на обратном пути он внимательнее изучил землю под пуховыми растениями, но ничего не увидел. Не было даже ветра, чтобы нарушить монотонность, и он ковылял к трапу корабля так же скучно, как и покинул его. Может быть, дело в том, что у него было мало воздуха, если это все, что мог предложить Марс.
   Дэйв поднял пандус и повернул внешний шлюз, моргая во мраке, пока не загорелся свет, когда воздушный шлюз закрылся. Он увидел, как давление на манометре поднялось до десяти фунтов, что является нормой для корабля, и потянулся к внутреннему шлюзу. Затем он отшатнулся, уставившись в пол.
   Квикль был там и привез с собой часть Марса. Теперь его скрипы вырывались ровным потоком, когда открывалась внутренняя заглушка. А перед ним пятнадцать или двадцать растений резко двинулись в сторону, образовав узкую дорожку, по которой существо быстро вошло в корабль. Дэйв последовал за ним, качая головой. Очевидно, здесь нельзя было ни в чем быть уверенным. Растения, которые прочно стояли на своих корнях снаружи, казалось, могли двигаться по желанию - и, очевидно, по команде.
   Глупый зверь! Очевидно, тепло корабля понравилось ему, и он был готов заняться домашним хозяйством - в атмосфере, которая была по меньшей мере в сто раз слишком плотной для него. Дэйв начал подниматься по узким ступеням в свою каюту, помедлил и выругался. Это все еще напоминало ему котенка, двигающегося исследовательскими кругами. Он вернулся вниз и нырнул за ним.
   Квикль издал серию визгов, когда Дейв бросил его обратно в воздушный шлюз и закрыл внутреннее уплотнение. Его скрипы стихли, когда давление было сброшено, а внешнее уплотнение открылось, и к тому времени, когда он снова поднялся по лестнице, их уже не было слышно. Он нерешительно проворчал про себя. Вот что получилось из того, что он накормил эту штуку - она решила переехать и завладеть им.
   Но ему стало лучше, когда он проглотил то, что сошло за ужин. Лифт продлился около часа после этого, а затем заставил его чувствовать себя еще более тесно и противно, чем когда-либо, когда он сидел, уставившись на стены своей крошечной комнаты. Не было даже книги для чтения, кроме машинописного руководства по общему уходу за кораблем, а он уже достаточно часто читал его.
   В конце концов он с отвращением сдался, подошел к краю обсерватории и отключился от радара. Может быть, его заметки о смерти сегодня вечером будут более интересными.
   Они не были. У них были предположения о том, что с ним случилось, но ни в одном из них не было ни малейшего намека на то, что смышленые мальчики могли совершить ошибку. Они даже выяснили, мог ли Марс захватить корабль как спутник, и отказались от этого. Но новости, очевидно, теряли интерес, и он мог сказать, где они были вырезаны из общей передачи, чтобы лучше освещать людей с Луны - по-видимому, исходя из теории, что кто-нибудь даже на Луне будет больше заинтересован в этой теме. . Однако они добавили один новый штрих!
   "Кажется очевидным, что необходимо дальнейшее изучение космических условий за пределами гравитационного или магнитного поля Земли. Военно-морской флот объявил, что его новая ракета, предназначенная для достижения Марса в следующем году, будет изменена для использования в качестве лаборатории дальнего космоса во время предварительных исследовательских полетов, прежде чем отправиться дальше. Объединенный Технический Фонд отказался от всех дальнейших планов межпланетных исследований, по крайней мере, на данный момент.
   И это было так. Затем они переключили микрофон на международные дела, и Дэйв нахмурился. Даже для него было очевидно, что количество использованных слов не имело никакого отношения к освещаемым фактам. Крышку уже начали закручивать, а это означало, что дело снова идет к кризису. Внезапная вспышка новой и жестокой чумы в Китае четырьмя годами ранее положила конец прежнему кризису, поскольку все нации вмешались из альтруизма или чисто корыстных интересов и были вынуждены работать вместе. Но это длилось недолго; они нашли лекарство после почти двух миллионов смертей, и ничто не могло сдержать внезапно возникшее сотрудничество сил. Может быть, если бы у них были новые каналы для их энергии, такие как планеты...
   Но не промывал. Атлантические нации захватили бы Марс благодаря его приземлению и возвращению, и они были бы впереди, если бы был отправлен еще один корабль. Они сожрут планеты, как захватили Луну, а у других сил просто будет больше топлива, чтобы подпитывать свое недовольство и доводить дело до апогея.
   Дэйв еще больше нахмурился, когда диктор продолжил. Были обычные намеки официальных лиц, что у атлантических держав все в порядке, но они были необычными. На самом деле они звучали супер-уверенно - высокомерно. И было одно краткое упоминание о конференции в Вашингтоне, но оно было ключевым. Два имени были полным доказательством. Кто-то действительно нашел способ заставить литиевую бомбу работать, и...
   Дэйв отключил радар, когда он попал в него. Это было все, что нужно человечеству - шанс использовать то, что может превратиться в самоподдерживающуюся цепную реакцию. Человек наконец нашел способ взорвать свою планету.
   Он посмотрел на пятнышко, которое было Землей, с крошечным пятнышком, показывающим Луну рядом с ним. Позади него деловито щелкала воздушная машина, дозируя кислород. Две с половиной недели. Затем Дэйв посмотрел на это. Что ж, возможно, этого хватило бы, хотя вряд ли. Но у него точно было столько времени. Он задавался вопросом, ожидали ли действительно способные мальчики того же самого для себя. Или только потому, что он не был в гуще самодовольного человечества и имел время подумать, он мог понять, что грядет?
   Он глухо хлопнул воздушной машиной и снова посмотрел на Землю. Глупцы! Они просили об этом; пусть сейчас примут лекарство. Война им нравилась больше, чем евгеника, ядерная физика - больше, чем наука, которая могла бы найти его проблему и исправить его железы, чтобы дать ему тело, которое он должен был иметь. Пусть варятся в собственном соку.
   Он нашел пузырек со снотворным и встряхнул его. Но высыпались только крупинки порошка. Это тоже исчезло. Они ничего не могли сделать правильно. Никакого виски, никаких сигарет, которые могли бы израсходовать драгоценный воздух, никакого амитала. Земля тянулась к нему, отказывая ему в отвлечении успокоительным, точно так же, как она отказывала себе в безопасном и безличном состязании за столкновение воли.
   Он бросил бутылку на пол и спустился к воздушному шлюзу. Квикль был там - слабые звуки царапанья доказывали это. И оно вошло, как только открылась внутренняя печать, удовлетворенно поскрипывая, а его растения медленно шевелились за ним. Они добавили новую особенность - беспорядок из мусора, свернувшегося в усики лиан, смешанный песок и формы мертвых растений.
   - Чувствуй себя как дома, - напрасно сказал Дэйв существу. - Это все твое, и когда я добегу до точки, где задыхаюсь, я оставлю замки открытыми и включу свет для флуоресцентных ламп. Кто-то может также извлечь пользу из человеческой расы. И не беспокойтесь о том, что я израсходую свой воздух - мне, наверное, будет лучше без него.
   "Квиклрле". Это был не очень блестящий разговор, но он был необходим.
   Дэйв смотрел, как Квикль собирает растения на щите преобразователя. Смышленые мальчики отлично справились - они научились связывать излучение и нейтроны с тонкой металлической стенкой и неосязаемой связью сил. В результате получилось отличное поле для виноградных лоз, и Квикль помчался туда-сюда, следя за тем, чтобы грузы грязи были разбросаны, а их заряды располагались удобно, чтобы соответствовать ей. Это выглядело разумно, но таким же могло быть и поведение муравьев. Если давление внутри корабля и беспокоило существо, то никаких признаков этого не было.
   - Квиклрле, - объявил он наконец и повернулся к Дэйву. Он позволил ему следовать за собой по ступенькам, нашел немного шоколада и предложил его ложноногам. Но Квикл не был голоден. Это существо не принимало и воду, если не считать прикосновения к ней и нанесения капли на ее пушистую поверхность.
   Он сидел на корточках на полу, пока Дэйв не плюхнулся на подушки, а затем попытался взобраться рядом с ним. Он потянулся вниз, удивленный тем, что пух мгновенно уступил место твердой поверхности под ним, и поднял его рядом с собой. Квиклу не было ни холодно, ни тепло; вероятно, вся марсианская жизнь развила отличную изоляцию и, возможно, способность высасывать воду из почти обезвоженной атмосферы, а затем удерживать ее.
   На секунду Дэйв вспомнил старые сказки о зверях-вампирах, но тут же отбросил их. Если разобраться, большая часть животной жизни была не так уж и плоха - далеко не так плоха, как представлял ее себе человек, чтобы оправдать свое превосходство. И Квикль, похоже, довольствовался тем, что лежал там, издавая негромкие монотонные пищалки, и на этом все заканчивалось.
   Удивительно, но сон пришел легко.
   Дэйв держался подальше от корабля большую часть следующих двух дней, бесцельно двигаясь, но вырабатывая свою энергию чисто мускульным напряжением. Это помогло, достаточно, чтобы держать его подальше от радаров. Он нашел щипцы и сорвал футеровку с трубок, и это помогло больше, потому что занимало не только мускулы, но и разум. Но это была лишь временная мера, и ее не хватило бы даже на оставшиеся две недели. На следующий день он отправился в путь, прошел несколько миль и вернулся. Некоторое время он наблюдал за растениями, которые невероятно процветали на щите преобразователя.
   Квикль возился среди них, откусывая что-то тут и там и засовывая себе под рот. Дэйв попробовал один из бутонов, подавился и выплюнул его; вещь пахла почти как земное растение, но сочетала в себе всю квинтэссенцию кислого и горького с чем-то, что было за пределами его опыта. Он обнаружил, что Квикл не любит шоколад - только сахар в нем; остальное было выброшено позже в твердом комке.
   А дальше было нечего делать. Квикль закончил свою работу, и они присели рядом, но с совершенно разной реакцией; марсианское существо казалось довольным.
   Через три часа Дейв снова стоял в обсерватории, прислушиваясь к радару. В этот час звучала какая-то музыка, но волнистый прием все испортил. И новости были именно такими, каких он ожидал: много подробностей о национальных вещах, несколько коротких слов о какой-то конференции в Организации Объединенных Наций и многое другое о праздновании Израилем годовщины образования независимого государства. Собственные воспоминания Дэйва об этом были смутными, но некоторые вернулись, когда он слушал. В прежней Организации Объединенных Наций было много споров по этому поводу, но в некотором смысле это было для них хорошо - ни одна из сторон не считала, что этот вопрос дает достаточно шансов для какой-либо прямой выгоды, чтобы угрожать войной, но это удерживало профессиональных дипломатов от опасности. так глубоко в более опасные земли.
   Но это, как китайская чума, больше не повторится.
   Наконец он выключил радар, лишь смутно осознавая, что о ракете не упоминалось. Он уже не мог даже вызвать чувство отвращения. Ничто не имело значения, кроме его чистой скуки, и когда воздушная машина...
   Затем он ударил его. Щелчков не было. Пока он был на вершине, их не было. Он рванул к пульту управления, увидел, что счетчик показывает то же самое, что и в последний раз, когда он был здесь, и распахнул крышку. Все выглядело хорошо. Была искра от выключателя, и двигатель заработал, когда он нажал кнопку запуска. Когда он выпустил его, он тут же взорвался. Он попытался вручную переключиться на другие резервуары, но пока двигался клапан, машина молчала.
   Однако воздух пах свежестью - свежее, чем с первого дня пребывания на Земле, хотя и чуть суше, чем ему хотелось бы.
   "Квикль!" Дэйв посмотрел на существо, увидел, как оно приблизилось на его голос, как это было в последнее время. Очевидно, теперь он знал свое имя и отвечал обычным писком и бульканьем.
   Это был ответ, конечно. Неудивительно, что его растения процветали. Для разнообразия у них был весь углекислый газ и водяной пар, которые они могли использовать. Никакие земные растения не смогли бы сохранить воздух свежим в таком ограниченном пространстве, но Марс научил своих детей эффективности благодаря чистой необходимости. И теперь у него было полгода, а не две недели!
   Да, шесть месяцев, чтобы ничего не делать, кроме как сидеть и ждать, наблюдая за взрывом, который может произойти, чтобы сказать ему, что он последний в своем роде. Шесть месяцев разговоров было только писклявое бормотание, за исключением радиолокационных новостей.
   Нетерпеливым шлепком руки он снова включил его, а затем потянулся, чтобы отрезать. Но слова уже вырывались:
   "...Сегодня Фонд посвятит мемориальную доску молодому Дэйву Маннену, маленькому человеку, у которого больше мужества, чем у большинства больших людей. Эндрю Буллер, спонсор злополучной марсианской ракеты, будет готов отдать дань уважения...
   Дэйв стряхнул слякоть ногой. Они будут возиться с табличками в такое время, когда все, что он когда-либо хотел, было правильным количеством марок на валюте Соединенных Штатов. Он щелкнул циферблатами, крутя их, и схватился за автоматический ключ, когда подключились новые схемы.
   - Скажи Эндрю Буллеру и всему Фонду, чтобы они ушли...
   Никто не услышит его Морзе на таком позднем этапе, но, по крайней мере, это было приятно. Он попробовал еще раз, на этот раз добавив несколько англо-саксонских прилагательных. Квикль подошел, чтобы исследовать новые звуки, и с сомнением пискнул. Дэйв уронил ключ.
   - Просто человеческий вздор, Квикль. Мы также пинаем клиэров, когда натыкаемся на...
   "Маннен!" Радар выдал ему это. "Слава богу, ты починил свой радар. Это Буллер, я ждал здесь всю неделю, а то и больше. Никогда не верил во всю эту болтовню о невозможности того, чтобы виноват был радар. Уф , ваше сообщение все еще приходит, и я получаю машинописный текст. Хорошо, что нет FCC. Однако знайте, что вы чувствуете. Вот чертовы дураки. Всегда говорил, что у них должна быть наготове еще одна ракета. Слушай, если твой набор плохой, не трать его зря, просто скажи мне, как долго ты сможешь продержаться, и, клянусь Гарри, мы построим еще один корабль и отправимся туда. Как дела, что...
   Он продолжал, его слова наслаивались друг на друга, пока Дэйв переживал смесь реакций, которые не должны были соответствовать ни одной человеческой ситуации. Но он знал лучше, чем питать надежду. Даже шести месяцев было недостаточно - чтобы закончить и испытать ракету, требовалось больше времени, чем у него. С воздухом все в порядке, но людям тоже нужна еда.
   Он снова нажал на клавишу. - Воздух на две недели в баках. Оставаться с марсианским фермером сомнительного интеллекта, но с слишком разреженным воздухом, бесполезно. Последнему он позволил исчезнуть, закончив резким отключением питания. Не было никакого смысла посылать дураков на недостроенных кораблях, чтобы попытаться спасти его. Он не был ребенком в самолете, плачущим из-за бардака, в котором он оказался, и он не собирался вести себя как ребенок. Этот фермерский бизнес дал бы им достаточно еды; они стоили своих денег, вот и все.
   Он был не совсем готов к новостям, которые позже появились на радарах, особенно к тому, что его цитировали. Впервые ему пришло в голову, что другой пилот, плывущий за Марс, чтобы умереть, мог говорить вещи, немного отличающиеся от азбуки Морзе, которую они транслировали. Дэйв попытался представить первоначальную версию "Не сдавайся с корабля" так, как это мог бы сказать моряк, и усмехнулся.
   И, по крайней мере, рассеять скуку помогли рассуждения об их официальной версии своего марсианского фермера. Самое большее через неделю этому тоже придет конец, и он снова исчезнет из новостей. Тогда будет больше долгих дней и ночей, которые нужно как-то заполнить, прежде чем его время истечет. Но на данный момент он мог наслаждаться выходками почти трех миллиардов человек, которые были взволнованы из-за одного человека, попавшего в беду на Марсе, больше, чем половина населения, умершего от голода.
   Он снова настроил радар на длину волны Фонда, но там ничего не было; Буллер, наконец, выдохся и еще не отдышался. Наконец, он вернулся к общей передаче по лунному сигналу. Удивительно, как прогресс человечества прыгнул вперед на десятилетия вместе с его помпезностью только потому, что на Марсе еще был жив ничтожный карлик. Они не смогли бы найти более красивого набора полуправды о ком-либо, чем они получили из крох фактов, о существовании которых он даже не подозревал, касающихся его жизни.
   Потом он протрезвел. Такова была реакция человека с улицы. Но дипломаты, как приливы, никого не ждали. И его жизнь не имела значения для литиевой бомбы. Он все еще переживал контрреакцию, когда Квикл настоял, что пора спать, и убедил его покинуть радар.
   В конце концов, его дурацкое послание ничего не дало.
   Но он резко вернулся к сообщению, когда раздался новый голос: "А вот и запоздалая вспышка из штаб-квартиры Организации Объединенных Наций. Россия только что вызвалась использовать готовый ракетный корабль для спасения Дэвида Маннена на Марсе, и мы приняли это предложение. Российскую делегацию до сих пор аплодируют! Вот детали, которые у нас есть сейчас. Это будет путешествие в один конец, управляемое с помощью радара и нового метода управления бомбами - нет, вот еще новости! Он будет управляться радаром и автоматической поисковой головкой, которая обнаружит его в пределах мили от корабля Маннена. Беспилотный, он может развить невероятное ускорение и добраться до Маннена еще за неделю! Объединенный Технический Фонд даже сейчас пытается связаться с Манненом через подключение к крупным правительственным высокочастотным лабораториям, где новый тип приемника...
   Прошло почти восемь минут, прежде чем раздался голос Буллера, очевидно, в то время, когда мужчина все еще снимал с ленты торопливое сообщение Дейва. "Маннен, все в порядке. Ладно, эти огнеупоры - они будут в пути в Москву через шесть часов, какой-то новый тип, который здешние ученые разработали после вашего отъезда. На этот раз мы отправим два комплекта, чтобы быть уверенными, но они тестируются почти в двадцать раз лучше, чем другие. Мы все еще на связи с Москвой, и некоторые детали еще прорабатываются, но мы оснащаем их корабль однотипными огнеупорами. Большая часть других припасов будет поступать прямо от них...
   Дэйв кивнул. И ему понадобится много вещей - он об этом позаботится. Вещи, которые будут поставляться прямо от них. Прямо сейчас все было молоком и медом, и все нации были глупыми пилотами, спасающими ребенка в самолете, внезапно сбитого с толку межпланетным успехом. Но им понадобится много позже, чтобы занять своих дипломатов - чем-то, из-за чего можно поспорить и выпустить пар, который в противном случае был бы выброшен на важные дела.
   Что ж, планеты еще долго не будут иметь значения ни для одной нации, но они были достаточно впечатляющими. И как же была заявлена планета, если приземлившийся человек взлетел на корабле, представляющем собой смесь работы двух стран?
   Может быть, все его теории были мокрыми, но в игре не было ничего плохого. И даже если бы случилось самое худшее, все это могло бы достаточно долго отсрочить беду для колоний. Марс по-прежнему оставался вонючим миром, но при необходимости мог поддерживать жизнь.
   - Квикль, - медленно сказал он, - ты будешь первым марсианским послом на Земле. Но сначала, как насчет небольшого путешествия к Венере на обратном пути вместо того, чтобы идти прямо? Это должно свести их с ума и еще больше запутать их межпланетные права. Что ж? На Венеру или прямо домой, на Землю?
   - Квиклрле, - ответило марсианское существо. Это было не слишком ясно, но, очевидно, это было больше похоже на двухсложное слово.
   Дэйв кивнул. "Верно! Венера."
   Небо все еще было усеяно неприятными маленькими звездами, которые он увидел в первую ночь на Марсе, но теперь он усмехнулся, подняв глаза, прежде чем снова потянуться за ключом. В конце концов, ему не придется смеяться над большими мужчинами. Он мог смотреть на небо и смеяться над каждой звездой на нем. Вскоре этим зажравшимся звездам приготовился сюрприз.
   НЕ ТОЛЬКО СОБАКА, Бренда В. Клаф
   Мой первый заказ в Маунт-Аделаиде был на постер Modesty Blaise. Я всегда говорю Арнольду, что не продаю порно. Это очень вкусно; ты даже не видишь ее лица, только кожаное бикини и пистолет. Большинство людей знают, что в наши дни нельзя отправлять наличные по почте, и они пишут имя на конверте. Но я подумал: эй, девятилетний мальчик, зацикленный на властных женщинах и без расчетного счета. Я отправил его по почте в 'Mt. Adelaide, W. VA ', как и просили, в тубусе - не сложенном - и пожелал ему удачи, спрятав его от матери.
   В бизнесе комиксов по почте вы рассылаете каталоги так же, как другие люди кладут монеты в игровой автомат - в качестве азартной игры. Я включил один, свернутый в трубку для плаката. Десять дней спустя я обнаружил в своей коробке среди счетов за коммунальные услуги и рекламные проспекты продуктовых магазинов толстый конверт размером с бизнес-план. Любопытно, я сразу открыл. Вывалилась пачка денег, десять двадцатидолларовых купюр! У меня есть свой ящик в милом пригородном почтовом отделении, очень тихо посреди утра, и единственным человеком в вестибюле была пожилая дама в розовом дизайнерском спортивном костюме. Она посмотрела поверх солнцезащитных очков на мои джинсы и косматые усы, и я услышал, как она подумала: "Расплата за наркотики".
   Я подобрал купюры, аккуратно скрепленные резинкой, и сунул их в карман. Мои руки дрожали, когда я разворачивала бланк заказа. Это был тот, что из моего каталога, плюс машинописная страница дополнительных заказов. В блоке "MAIL TO" не было ничего, кроме горы Аделаида, Западная Вирджиния. 24956.
   "Джекпот!" Я завопил, заставив почтового служащего поднять взгляд.
   Я поспешил домой, перевернул табличку в окне с "Извините, мы закрыты" на "Здравствуйте, мы открыты" и прочитал приказ. Я никогда не торгую на месте до полудня, когда начинают выходить школьники. Порядок был тем, что моя сестра называет эклектичным - никаких комиксов. Были наклейки на бамперы Людей Икс и наклейки с изображением персонажей Диснея. И там была одна из каждой кнопки, которую я перечислил, все, от "Инструкторы по аэробике делают это с ритмом" до "Только посещение этой планеты" и "E = MC 2 ". Некоторые из них я даже больше не продавал: большинство фанатиков пуговиц покупают их на распродажах. А внизу второй страницы было напечатано примечание без подписи: "Пожалуйста, сохраните сдачу".
   Именно тогда я решил, что Маунт-Аделаида - мой любимый клиент. Общий заказ составил менее ста пятидесяти долларов, и это по прейскуранту. Даже после упаковки и почтовых расходов я получу солидную прибыль. Остаток утра я провел, разыскивая пуговицы, которые распродал, и упаковывая посылку в мягкие почтовые мешки. А в последнем я поместил свою пометку: "Напишите для оценки по Спецзаказам".
   Что ж, как говорит Богарт, это было началом прекрасной дружбы. Маунт Аделаида ответил, что хочет больше пуговиц. Я подбирал их на выставках и в магазинах новинок. Пуговицы никогда не заканчиваются: их всегда больше, и все они разные. Через полгода у Маунт-Аделаиды была, вероятно, лучшая коллекция в Западной Вирджинии, и я взял с него только втрое больше, чем заплатил.
   Затем он проявил интерес к Дили-Бобберс. Прислали мне старую статью из какого-то журнала. Расход без объекта. Вы помните Deely-Bobbers, эти пластиковые повязки с блестящими маленькими шариками на пружинах, похожие на усики. Они уже вышли из моды, по крайней мере, в Херндоне, но эй, Западная Вирджиния довольно сельская. Я поехал в округ Колумбия, а когда обнаружил, что они мертвы и там, в Нью-Йорк. Я вернулся с Deely-Bobbers в полном порядке, с сердечками, глобусами, полумесяцами, звездами, глазными яблоками, что угодно. После того, как я отправила их по почте, у меня неделями блестели все цвета под ногтями. Но это того стоило, когда я получил эти конверты, полные счетов, по почте.
   К этому времени у меня была ручка на горе Аделаида. Я полагал, что он был одним из тех миллионеров-затворников, вроде Говарда Хьюза. Я имею в виду, если ты вообще выберешься, ты сможешь купить ликер, верно? У него была постоянная тяга к памятным вещам Элвиса, и время от времени я покупал ему памятную бутылку ликера. Я не уверен, что разрешено переправлять спиртное через границы штатов, но я решил, что это ст. Стоили они недешево, особенно если учесть, что никто никогда не оторвет королю голову и не отхлебнет бурбон, но Маунт-Аделаида всегда платила и просила еще. Так что он не ходил в винные магазины или города, иначе он мог бы купить свои собственные Дили-Бобберы на улице года четыре назад или даже в торговых центрах. Где в Америке нельзя найти плюшевого кота Гарфилда? Я узнал, что нравится горе Аделаида. Ему было наплевать на книги, журналы и пластинки - карточки с жевательной резинкой "Битлз" были хороши, но не альбомы "Битлз". Никаких "Звездных войн" , гоботов или инопланетян . или "Звездный путь" , что очень плохо, потому что в этой линейке много вкусностей. И ничего особо ценного. Я предложил принять участие в торгах за окрашенный в психоделический цвет Rolls Royce Джона Леннона и получил очень приятный отказ. Одним словом, он любил безвкусицу. Насколько я понимаю, настоящие художественные галереи выходят за рамки простой продажи вещей. Для хороших клиентов они будут покупать на спекуляции, руководствуясь своими вкусами. Ну, около трех лет я руководил Маунт Аделаидой, только, конечно, другим путем. Я познакомил его с новыми мирами: пушистыми игральными костями, которые можно повесить на зеркало заднего вида, троллями с идиотскими ухмылками и длинными пушистыми акриловыми волосами, сувенирными копиями крупнейших национальных памятников. Новые глубины , говорила Джози.
   Когда я поехал в центр, чтобы купить ему пластиковый памятник Вашингтону, я увидел припаркованную машину с изображением принца Чарльза на заднем стекле, а рядом с ней на пружине была установлена большая пенопластовая рука, чтобы он махал. В Англии они нравятся, но здесь их нечасто увидишь. Я дождался возвращения шофера и полчаса торговался с ним. Мне пришлось дойти до тридцати пяти долларов, прежде чем он продал. Вернувшись в Херндон, я отправил его по почте в Маунт-Аделаиду со счетом на 250 долларов. Я подумал, что заслужил это за проявление инициативы. Ему это понравилось, и он написал мне в ответ, призывая следить за новыми товарами Royal.
   К тому времени гора Аделаида была моим талоном на питание. Магазин комиксов никогда не приносил больших денег. Теперь я мог позволить себе нанять ассистента, чтобы управлять им, пока буду в Мемфисе. Маунт-Аделаида знала, что кладезь вещей Элвиса находится в Грейсленде, и умоляла меня поехать. Когда он прислал мне несколько коробок спиртного, полных двадцаток, я признал, что он прав. Сумасшедшие миллионеры всегда пользуются наличными; они, вероятно, не доверяют банкам. В апреле я нанял грузовик и за три дня уехал. Открытки, статуэтки, рисунки на черном бархате и плюшевые собачки с висячими ушами, которые звенят и звенят: "Ты не что иное, как гончая" - все было в порядке. Но больше всего я гордился гарантированным подлинным билетом на последний концерт Элвиса, в который был вставлен кусочек одного из его белых шелковых шарфов.
   Как только вы проедете через Теннесси, вы увидите прямую трассу I-81. Я планировал найти Marriott недалеко от Роанока. Однажды я бы разбил лагерь. Теперь у меня осталось много двадцаток, и еще больше там, откуда они взялись. Но в Уайтвилле я увидел указатель на север I-77. "Западная Вирджиния", - говорилось в нем.
   Я так разволновался, что подрезал Audi и вырулил на следующем выезде. Зачем возвращаться в Херндон, чтобы отправить вещи обратно в Западную Вирджинию, если я могу оставить их сейчас? Маунт Аделаида мог быть настолько доволен доставкой, что приглашал меня в свой уединенный особняк, который, как я представлял, был примерно таким же большим, как поместье Уэйнов. Я всегда хотела встретить миллионера-затворника!
   Итак, в автодоме за пределами Уайтвилля я купил карту Западной Вирджинии. Я развернул его в указателе городов и поселков и стал искать гору Аделаида. Ничего такого! Я должен был почесать голову об этом на секунду. Все, что я знал о своем клиенте, это его город и почтовый индекс. Потом я понял, что это может быть даже не название города. Если бы это было большое поместье с названием, все, что вам могло бы понадобиться, это почтовый индекс. Бьюсь об заклад, Уильям Рэндольф Херст получил свою почту, даже если на ней было только "Сан-Симеон". На следующее утро я зашел в почтовое отделение Вайтвилля, чтобы свериться с их каталогом почтовых индексов. Почта на номер 24956 обрабатывается в Сенеке, Западная Вирджиния. Моя карта показала, что Сенека - крошечный городок недалеко от границы с Вирджинией, всего в сотне миль к северу отсюда - хорошая утренняя поездка.
   Я не считал, что полностью загруженный Ryder Rent-A-Truck плох в горах. Дороги были второстепенными на протяжении всего пути, и двигатель стонал вверх и вниз по каждому холму. Я дважды заблудился, во второй раз так сильно, что мне пришлось остановиться у Арко, чтобы спросить, где я был, и наша семья гордится тем, что не делает этого. - Весна Форели, - сказала жирная обезьяна. Когда я спросил о горе Аделаида, он просто уставился на меня.
   Я сделал Сенеку поздно вечером, как раз вовремя, чтобы поймать почтмейстера. Его указания отправили меня мимо Кловер Лик на однополосную гравийную дорогу, которая змеилась вниз по склону горы. Мне совсем не нравилось, когда желтый капот грузовика задирался носом над пустым пространством на поворотах. У подножия холма дорога обрывалась. Поляна была даже не из гравия, а из глины, на которой едва могла развернуться машина. В густой зеленой тени под густыми соснами на обрубленном бревне стоял большой стальной почтовый ящик. Он был помечен: "Mt. Аделаида.'
   Тогда я тоже должен был уйти. Но я сказал: "Эй, я хотел отшельника". Пошарив среди сосен, я нашел узкую тропинку, уходящую вглубь холмов. Следуя за ним, я сказал себе, что было бы небезопасно просто выгрузить свой груз и оставить его. Что, если бы медведь пришел и разбил вазы с цветами Blue Hawaii?
   К тому времени близился вечер. Под деревьями было довольно темно. Я чуть не пропустил хижину, спрятанную в узкой долине. Тропа свернула туда так резко, что я промахнулся и запутался в кустах ежевики. Хижина была одним из тех бревенчатых домов, сделанных своими руками, вероятно, с одной комнатой внутри - Сан-Симеон, ха! Из единственного окна не пробивался свет. "Я такая чушь, что у меня карие глаза", - выругалась я, но все же заглянула внутрь.
   Конечно, было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Я уже отворачивался, когда вспыхнул проблеск света. Это был резкий синий свет, направленный вверх, вроде тех, что выдает фотокопировальный аппарат, если вы забыли снять крышку перед тем, как положить монету. Я сразу узнал игрушку, стоящую на стекле - подвижную фигурку Рэмбо, которую я отправил в моем последнем заказе. По мере того, как лился свет, кукла становилась короче. Ноги Сталлоне начали просачиваться сквозь стекло, затем ушли слишком мускулистые туловище и руки (в комплекте с автоматическим оружием) и, наконец, затянутая потом голова. Кукла исчезла, и синий свет погас.
   Я стоял там, свесив челюсть на грудь, просто стоял там, пока все эти разумные мысли стучали по моему черепу, пытаясь попасть внутрь - мысли типа, не мое дело, что покупатель делает со своими вещами, и это голограмма. машина, чем бы ни была голограмма, и Рэмбо просто причуда, так что я бы не стал вкладывать деньги в много хлама Рэмбо. Прежде чем кто-либо из них смог войти внутрь, снова вспыхнул свет, синий и яростный. На стекле были пузырчатая упаковка и картонная вкладка, в которой Рэмбо был упакован, когда я купил его в "Toys 'R' Us". А чуть выше рука, положившая его туда, удалялась.
   Теперь я посмотрел фильмы " Звездные войны " и " Инопланетянин ", и у меня есть магазин, полный комиксов о Бизарро, легионе пришельцев и черепашках-ниндзя-мутантах. Я тоже их читал. Так почему же я был так ошеломлен, когда рука была похожа на трехлапую морскую звезду? С хрустящей корочкой, но совершенно гибкий, без костей. Я не мог разобрать цвет, синий свет делал все синим. Неудивительно, что он не покупал вещи из "Звездных войн" !
   Я ускакал оттуда так быстро, удивительно, что инопланетянин не вышел, чтобы исследовать шум. Я бросился в грузовик. Я мчался вверх по холму на второй передаче, двигатель вопил о пощаде, а чучела Элвиса раскачивались взад-вперед сзади, пока я крутил колеса на поворотах. Чтобы вернуться на шоссе I-81, мне пришлось пройти через Миннехаха-Спрингс, Маунтин-Гроув и Стонтон, все извилистые второстепенные дороги, но они, по крайней мере, были вымощены. Это чудо, что я не убил себя десять раз. Я обливался потом, пока не выехал на межштатную автомагистраль со скоростью шестьдесят пять миль в час, направляясь на север. Затем я вытер лоб и попытался расслабиться, зная, что дорога домой займет всю ночь. Я включил радио, и оно зашипело и заскулило: "Почти рай, Западная Вирджиния, горы Голубого хребта..." Я так сильно повернул ручку регулировки громкости, что она выпала у меня из рук.
   * * * *
   Когда я остановился перед магазином, я был почти мертв. Звук грузовика тоже был не так хорош - когда я заглушил двигатель, он издал глухой стук, как будто лошадь перевернулась мертвой. Было десять утра, но дорогу перегородил белый фургон. Я ссутулился за рулем, слишком взвинченный, чтобы даже опереться на гудок. Входная дверь открылась, и близнецы выскочили из магазина. "Эй, это Унка Талли!" - Ты читал, что происходит с Бэтменом, дядя Талли, разве не здорово с Двуликим... - Ты принес больше комиксов, дядя Талли?
   Джози последовала за ними, крича: "Тише!" Затем более цивилизованным тоном сказала: - Кофе на плите, Талли. Как дела в эти дни?
   "Кофе, слава богу!" Я на год старше Джози, но моя сестра всегда была более здравомыслящей, нормальной, поддерживающей и зрелой . Раньше меня это иногда возмущало, но теперь зрелое и нормальное звучало замечательно. Мы прошли через магазин, где Арнольд уже приклеил полотенцем плакат Фразетты над кассой, и наверх на кухню. - Что ты здесь делаешь, Джози?
   Она взяла кружку из шкафа. - Я говорил тебе, что мы будем здесь на весенних каникулах, Талли. Вот, пожалуйста. Осторожно, жарко. Твоя помощница впустила нас. Я пытался удержать близнецов от разгрома твоих запасов.
   "Все в порядке." Я действительно хорошие друзья с Беккой и Майки. У шестилетних детей от природы юношеский ум, так что у нас много общего. Кроме того, они любят комиксы. Кофе был как глоток здравомыслия. - Как долго ты остаешься?
   "Неделя." Она нахмурилась, прислушиваясь к звуку Майки, который душит Бекку внизу. - Дорогая, Талли вернулся.
   Арнольд вышел из ванной, свежевыбритый и порозовевший. Он торжественно пожал мне руку. - Хорошо, что ты позволил нам разбить тебя вот так, Талл. Где ты был? Ты позавтракал?"
   Я никак не мог сказать им, что играл культурного стервятника с марсианином или что-то в этом роде. "О, прикупаю акции", - слабо солгала я. "Еда звучит великолепно."
   Арнольд поджарил несколько яиц и принялся мыть посуду. Он домохозяин. Джози приносит домой бекон, работая над компьютерами для ВМФ. Я всегда говорю ему, что Джерри Фалуэлл не одобрит. - Сегодня мы едем в центр города, чтобы осмотреть Белый дом, - говорила Джози. "Ты к нам присоединишься?"
   Все, что я хотел, это спать. После завтрака мои домашние гости разошлись, а я разбился. Но как только мое тело отдохнуло, я снова проснулся. Я видел " Инопланетянина " - я имею в виду фильм - и " Близкие контакты " тоже. Я знал, что должен что-то сделать. Предположим, что Элвис Пресли каким-то образом стал плацдармом для вторжения на Землю? Но я не мог сообразить, что - звонить в полицию, в ФБР? "Может быть, продавать вещи инопланетянам - преступление", - подумал я. Даже если бы это были не что иное, как Гамби и Рэмбо, они бы бросили в меня книгу. И что я собирался делать с грузом грузовика?
   Меня так потрясло, что я спустился вниз и просмотрел пару выпусков Action Comics , чтобы посмотреть, как Супермен справился бы с этим. И когда я был в магазине, я чувствовал себя лучше. Близнецы перепутали полки. Пока мой помощник обзванивал клиентов, я разбирал все вопросы о Человеке-пауке по порядку. Возможно, скоро мне снова придется жить за счет прибыли магазина. Я тоже снял полотенце с Фразетты. Можно сказать, что у Арнольда было очень широкое определение порно.
   На следующий день мы все пошли в центр города в Музей авиации и космонавтики. Цветы сакуры цвели, и торговый центр был забит битком. Джози и близнецы вышли у музея, а мы с Арнольдом поехали искать место для парковки. Наконец-то мы нашли его на другой стороне проспекта Конституции. После того, как Арнольд запер все двери и дважды проверил карман в поисках ключей, я сказал: "Давайте пройдем через Национальную галерею. В подземном переходе между зданиями есть движущийся тротуар. Арнольд вздохнул. Близнецы состарили его. - Когда ты вырастешь, Талли? Найди симпатичную девушку, остепенись?
   Я знал, что он беспокоится, что я гей. - Я жду подходящую девушку, Арни, - серьезно сказал я. "Вы знаете, что у Бога есть идеальная пара для каждого из нас. Было бы обидно, если бы я поторопился и промазал по ней. Это было из "Ответов Пэта Робертсона на двести самых животрепещущих вопросов жизни" , которые Арнольд дал мне на прошлое Рождество. Я прочитал его внимательно, чтобы, когда он придирается ко мне, я мог его процитировать. Конечно, Арнольд тоже это читал, так что он только пробормотал о том, что ходит в церковь, чего я почти никогда не делаю.
   Мы вошли в восточное крыло и уставились на телефон Колдера. - Только в Америке, - сказал Арнольд. Он не очень одобряет абстрактное искусство. Затем мы спустились вниз и направились к движущемуся тротуару. Мне пришлось ждать, пока он купит постер Матисса. Это был один из вырезных, с яркими танцующими фигурами и цветами. "Вот это прекрасно", - сказал он мне, пока мы ждали оплаты, и я согласился. Это было прекрасно, как апрель, и цветущая вишня, и грязные счастливые лица близнецов были прекрасны.
   Внезапно я подумал о Модести Блезе, и мне стало стыдно. Вот этот инопланетянин хотел образцы человеческой культуры для музея на Альфе Центавра, а я воспользовался его невежеством, продав ему китч. Я вспомнил, как читал об этом космическом зонде, куда вставили записи песен китов и Баха. Именно такой должна быть представлена Земля. - Подожди минутку, Арни. Я наугад схватил толстую глянцевую книгу по искусству. "Купи и это. Я отплачу тебе снаружи. Он посмотрел на меня как-то странно - это стоило 60 долларов, - но ничего не сказал.
   Мы прошли через Западное здание и вышли на солнечный свет, Арнольд держал плакат, а я - книгу в бумажном пакете. Прогулки были переполнены туристами, бегунами, бродягами и людьми, выстроившимися в очередь за мороженым. Девушка-подросток с длинными черными волосами встала перед нами и сказала: "Привет, ты спасен?"
   С серьезной гордостью Арнольд сказал: "Да, я здесь, но моего брата здесь нет".
   Я попытался придумать какой-нибудь ответ от Пэта Робертсона, но смог сказать только: "Но, эй, Арни!" Девушка сунула мне карманный Новый Завет, болтая, как голубая сойка. Я взял его и пошел прочь, позволяя Арнольду догонять, как мог.
   Обычно я люблю Музей авиации и космонавтики, но в этот раз не смог насладиться им. Меня посетила еще более удручающая мысль. Должен ли я попытаться обратить этого инопланетянина? Видите ли, я достаточно начитался Евангелия, чтобы знать единственный путь к спасению. Вы можете предположить, что всем на этой планете в тот или иной момент сталкивали Библию. Но не на горе Аделаида. И я понял, что если я этого не сделаю, никто этого не сделает. Он будет проклят. И, может быть, вся его планета, вся его галактика вместе с ним. Может быть, Бог наблюдал за мной, рассчитывая, что я приму правильное решение. Затем, как будто мысль о небесном Подглядывающем Томе возбудила меня, я увидел, что могу послать целую кучу религиозной чепухи. Пластиковые Иисусы с магнитными основаниями, которые позволяют им стоять на приборной доске, белые гипсовые садовые статуи Пресвятой Девы Марии, наклеенные оконные таблички с радугами и голубями, а также библейские тексты, написанные фигурными буквами, - я мог бы сделать гору Аделаида счастливой на долгие годы! Думая о Боге там, наверху, наблюдая, как я думаю обо всем этом, у меня кружилась голова.
   Дети устали и капризничали по дороге домой. Я сидел между ними на заднем сиденье и помогал Майки листать " Все о кометах " . Затем, залезая в мою сумку, Бекка заскулила: "Теперь моя очередь, дядя Талли. Прочитай мне это!"
   Когда я вынул книгу, я обнаружил, что купил " Ретроспективу Моне" . Мы некоторое время смотрели на фотографии картин с мерцающими кувшинками. Потом от скуки Бекка снова начала хныкать и пинать сиденье. "Я хочу пить. Я хочу выйти. Я хочу комикс!"
   Майки присоединился к скандированию: "Я хочу комикс!" Это самое худшее в близнецах, то, как они усиливают друг друга.
   За два цента я бы сам вышел из машины. Но Джози, чудесная Джози, порылась под передним сиденьем и достала "Могучего Тора " - не одну, а две копии! - Прости, что украла твои комиксы, Талли, - сказала она в внезапно наступившей тишине. "Они были последним средством. - Я заплачу тебе за это, обещаю.
   - Нет, все в порядке. Мир стоил того. Я вижу, как дети портятся. Арнольд был за рулем и следил за всем обменом в зеркало заднего вида. - От Моне до Тора, - фыркнул он.
   Джози подтолкнула его вежливым локтем. - Многие люди читают комиксы, дорогой, - сказала она. "Кто скажет, если они не являются таким же законным выражением, как живопись?"
   Я сел. - Знаешь, я никогда об этом не думал.
   Арнольд еще раз забавно взглянул на меня в зеркало и предостерегающе сказал: "Талли, ты читал главу в "Пэте Робертсоне" об алкоголе и наркотиках?"
   Я не ответил. Я увидел, что инопланетянин, достаточно умный, чтобы прятаться в глубинке и делать покупки по почте, был достаточно умен, чтобы отличить Колдера по паре нечетких костей. Он целенаправленно и систематически изучал этот аспект людей - фактор Дили-Боббера, что бы там ни было, что заставляет нас производить сумасшедшие вещи. Нечеловек узнал бы из этого больше, чем, скажем, изучая нашу защиту NORAD. Держу пари, что большинство людей не узнают крылатую ракету, если она упадет на них, но Джози узнает. Но у Deely-Bobbers есть глубокая привлекательность.
   И это было не только в Америке. Вся человеческая раса имеет эту полосу безумия. Посмотрите на развевающееся украшение принца Чарльза. И я подумал, что люди, которые знают нас, которые хотят узнать нас так глубоко, в порядке.
   Как только универсал остановился на подъездной дорожке, я выскочил и побежал внутрь к телефону. Люди из Райдера пообещали завтра утром первым делом отрегулировать двигатель, если я отвезу грузовик в их гараж. Мой помощник получил почту. На вершине стопки лежал конверт из Западной Вирджинии. Внутри была машинописная записка без подписи:
   "Меня интересуют другие королевские сувениры, особенно. набор чашек в форме голов принца Чарльза и леди Дианы. Сможете ли вы посетить Великобританию?
   - Что случилось, дядя Талли? - спросил Майки, обнимая меня за ногу.
   Джози была прямо позади, поэтому я сказал: "Подтверждение". Я вышел и бросил письмо на переднее сиденье грузовика, чтобы ответить лично. Я принес Библию и Моне тоже. Эй, никогда не знаешь. Потом я открыл заднюю часть. Если я собирался снова ехать по этим дорогам, груз должен быть упакован лучше.
   Повязавшись с ними, близнецы сразу же начали драться из-за чучела гончей. "Привет! Не разрушай это - вот как с этим можно играть". Я завел ключ и посадил собаку на дверь багажника. Дети смотрели во все глаза, как я пел вместе с музыкальной шкатулкой. Ко второму куплету они тоже смогли подпевать. "Они сказали, что ты высококлассный, ну, это была просто ложь..."
   ПОТОМУ ЧТО Я ЗАВИВИТЕЛЬНЫЙ ЛЮДЬ! Лестер дель Рей
   1
   ...затрепещут стерегущие дом, и сильные мужи преклонятся...и затворятся двери на улицы, когда стихнет звук молота...высокого убоятся, и страхи на дороге, и миндальное дерево будет цвести... потому что человек идет в свой долгий дом, а плакальщики ходят по улицам...
   Екклесиаст , 12:3-5
   КНИГА ЕВРЕЕВ
   Когда преподобный Амос Стронг отступил на кафедру, над головой раздался непрерывный пронзительный грохот инопланетной ракеты. Он слегка расправил свои квадратные худые плечи, а изможденные впадины на щеках углубились. На мгновение он заколебался, а его темные глаза поднялись вверх из-под кустистых седых бровей. Затем он двинулся вперед, положив порванный конверт и телеграмму на кафедру вместе со своими заметками. Рука с синими жилками и узловатое запястье, торчащее из блестящей черной саржи рукава, почти не дрожали.
   Бессознательно его глаза повернулись к скамье, где должна была быть его жена, прежде чем он вспомнил, что на этот раз Рут там не будет. Она задержалась из-за прибытия сообщения и прочитала его, прежде чем отправить ему. Теперь ее нельзя было ожидать. Ему это показалось странным. Она не пропускала службы с тех пор, как родился Ричард, почти тридцать лет назад.
   Звук ракеты с шипением проложил себе путь в тишину над горизонтом, и Амос шагнул вперед, вцепившись обеими руками в пыльную поверхность расшатанной кафедры, он выпрямился и заставил горло принять такой узор, который придал бы его голосу резонанс и успокоил его. нужный.
   "Я только что получил окончательное подтверждение того, что мой сын погиб в битве при Луне", - сказал он озадаченному собранию, которое неуверенно шуршало с тех пор, как его прервали. Он возвысил голос, и резонанс в нем усилился. "Я просил, если возможно, чтобы эта чаша миновала меня. Впрочем, не как я хочу, Господи, но как Ты".
   Он отвернулся от их потрясенных лиц, закрыв уши от сочувственных криков других пострадавших. Церковь была построена, когда Уэсли был в два раза больше нынешнего, но беды, обрушившиеся на людей, загнали их в ветхое старое здание, пока оно не было почти заполнено. Он притянул к себе свои заметки, заставляя свой разум переключиться с собственной потери на работу, которая заполнила его жизнь.
   "Сегодняшний текст взят из Бытия, - сказал он им. "Глава семнадцатая, стих седьмой; и глава двадцать шестая, четвертый стих. Обетование, которое Бог дал Аврааму, а затем Исааку". Он читал Библию перед собой, безошибочно переворачивая страницы с первой попытки. "И поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомством твоим после тебя, в роды их, завет вечный, чтобы быть Богом тебе и потомству твоему после тебя.
   "И умножу семя твое, как звезды небесные, и дам потомству твоему все земли сии, и благословятся в семени твоем все народы земные".
   Он выучил наизусть большую часть своей проповеди, больше не рассчитывая на вдохновение, как когда-то. Он начал ровно, слушая свои собственные слова отрывками, пока находил очевидный и утешительный ответ на их неуверенность. Бог обещал человеку землю как вечный завет. Почему же тогда люди должны бояться или терять веру из-за того, что из межзвездной пустоты спустились инопланетные чудовища, чтобы испытать человеческую веру? Как и во времена египетского рабства или вавилонского плена, всегда будут испытания и времена, когда малодушные должны колебаться, но окончательный исход был ясно обещан.
   Он произнес проповедь из того же текста в своем бывшем приходе Клайд, когда правительство только начало строить свою базу на Луне, в этом случае сильно опираясь на ссылку на небесные звезды, чтобы развеять сомнения тех, кто чувствовал, что человеку нечего делать в космосе. Именно тогда Ричард объявил о своем назначении в лунную колонию, используя собственные слова Амоса, чтобы защитить свой отказ поступить в министерство. Это был последний раз, когда он видел мальчика.
   Он использовал этот текст еще раз, более сорока лет назад, но причина была утеряна вместе со страстью, которая принесла ему славу мальчика-евангелиста. Он мог вспомнить проповедь только из-за шока на бородатом лице отца, когда он неверно процитировал фразу. Это было одно из немногих его четких воспоминаний о том периоде, когда его голос изменился, а его евангелизация резко прекратилась.
   Он пытался восстановить свое вдохновение после рукоположения, горько возмущаясь бесчисленными вторжениями брака и отцовства в его духовные силы. Но в конце концов он осознал, что Бог больше не предназначал его для того, чтобы он был современным Петром-пустынником, и смирился с работой, которую мог выполнять. Теперь он вернулся в приход, где он впервые начал; и если он больше не мог сжигать души своей стаи, он мог, по крайней мере, немного помочь своими заученными объяснениями ужаса инопланетного вторжения.
   Другой корабль прогрохотал над головой, чуть не заглушив его слова. Шесть месяцев назад огромные корабли взорвались из ничего в космосе и осторожно упали на Луну, чтобы атаковать находившиеся там силы. Еще через месяц они предприняли несколько набегов на саму Землю.
   И теперь, пока мир торговался и изо всех сил пытался объединиться против них, они повсюду основывали базы и, по-видимому, намеревались покорять мир милей за милей.
   Амос увидел, как под ним поднялись лица, полные ненависти и неуверенности. Он возвысил голос, перекрывая гром, и торопливо закончил, быстро продвигаясь к концу службы.
   Он заколебался, когда собрание зашевелилось. Ритуал закончился, и его слова были сказаны, но настоящей службы не было. Медленно, как бы сами по себе, его губы раскрылись, и он услышал свой голос, цитирующий Двадцать седьмой псалом. "Господь - свет мой и спасение мое; кого мне стоит бояться?"
   Его голос был тихим, но он чувствовал реакцию прихожан на удивительно своевременные слова. "Даже если войско расположится против меня станом, мое сердце не убоится; даже если против меня поднимется война, я буду в этом уверен". Воздух, казалось, задрожал, как это было давным-давно, когда Бог, казалось, находился с ним в прямом общении, и когда он закончил, со скамеек не было слышно ни звука. "Надейся на Господа: мужайся, и Он укрепит сердце твое; надейся, говорю, на Господа".
   Тепло этого мистического свечения сохранялось, когда он тихонько сошел с кафедры. Потом снаружи послышался шум мотоциклов и стук в дверь. Чувство исчезло.
   Кто-то встал, и внезапный свет начал литься снаружи. Было дыхание жаркого, засушливого физического мира с его предупреждением о новой пыльной буре и россыпью кузнечиков на ступенях, чтобы напомнить людям о недавнем повреждении их посевов. Амос мог видеть, как горечь нахлынула на них осязаемыми волнами еще до того, как они заметили невысокую пухлую фигуру доктора Алана Миллера.
   "Амос! Ты слышал?" Он хрипел, как будто бежал. - Только что пришел по радио, пока ты тут болтал.
   Его прервал звук мотоциклов. Они пронеслись по единственной главной улице Уэсли, направляясь на запад. Все всадники были в военной форме, несли оружие и мчались на максимальной скорости своих машин. Позади них поднялась пыль, и Док начал кашлять и ругаться. В последние несколько лет он все более и более откровенно говорил о своем атеизме; когда Амос впервые познакомился с ним во время предыдущего пасторства в Уэсли, этот человек, по крайней мере, выказал некоторое уважение к религии других.
   - Хорошо, - резко сказал Амос. - Вы в доме божьем, док. Что пришло по радио?
   Док взял себя в руки и подавил приступ кашля. "Извиняюсь. Но, черт возьми, пришельцы высадились в Клайде, всего в пятидесяти милях отсюда. Они устроили там базу! Вот что означали все эти летящие ракеты".
   Люди, которые слышали, ахнули и зашумели, когда новость передавалась другим. Лица посеревшие. Некоторые откинулись на жесткие сиденья, а другие устремились вперед, пытаясь добраться до Дока, выкрикивая ему вопросы.
   Амос позволил оттолкнуть себя в сторону, едва заметив реакцию своей паствы. Это Клайд, где он служил, прежде чем вернуться сюда. Он пытался представить, как инопланетные корабли падают вниз, прочесывая город перед собой газом и пулями. Бакалейщик на углу со своими девятью детьми, хромой дьякон, служивший там, две сестры Эймс с их ордой собак и кошек и их постоянным крестовым походом против младших грешников. Он попытался представить себе зеленокожих гуманоидных инопланетян, двигающихся по городу, вторгающихся в церковь, оскверняющих алтарь! А еще была Энн Сейтон, возлюбленная Ричарда, хотя и другого вероисповедания...
   - А что насчет гарнизона поблизости? - крикнул тяжелый фермер над толпой. "У меня там был мальчик, и он сказал мне, что они могут управлять любыми кораблями, когда они приземляются! Обстреляйте их трубы, когда они спускались..."
   Док покачал головой. "За полчаса до посадки там был циклон. Он сорвал крышу с главного здания и разрушил весь учебный гарнизон".
   "Джим!" Большой мужчина выкрикнул это имя и начал тащить за собой свою хрупкую жену, к своей машине. "Если они поймают Джима..."
   Другие бросились за ним, но их остановила другая вереница мотоциклов. На этот раз они ехали медленнее, и за ними катилась группа танков. Задний танк поравнялся с ним, замедлил ход и остановился, а грязнолицый человек в неопрятном майорском мундире высунул голову.
   "Ребята, идите под прикрытие! Разве вы не слышали новости? Идите домой и держите свои рации, пока змеиный самолет не начал стрелять в вас ради забавы. Змеи направятся прямо на этот город, если они охотятся за Топикой, как это выглядит! Он рванул обратно вниз и начал ругать кого-то внутри. Танк резко дернулся и понесся в сторону Клайда. В газетах было достаточно новостей об инопланетных самолетах. Народ растаял из церкви. Амос попытался остановить их хотя бы на короткую молитву и дать время собраться с мыслями, но сдался после того, как большая часть людей начала расходиться. Через минуту он уже стоял один с Доком Миллером.
   - Лучше иди домой, Амос, - предложил Док. "Моя машина в полквартала отсюда. Предположим, я подвезу вас?
   Амос устало кивнул. Его кости были сухими и ломкими, а пыль во рту была толще, чем в воздухе. Он чувствовал себя старым и впервые почти бесполезным. Он тихо последовал за доктором, приветствуя возможность проехать шесть коротких кварталов до маленького домика, предоставленного ему приходом.
   Когда они добрались до машины Дока, к ним с грохотом подъехала старая и в худшем состоянии машина. Он остановился, и из него высунулся человек в грязном комбинезоне, его лицо дергалось. "Вы готовы, братья? Вы спасены? Армагеддон пришел, как и предсказывала Книга. Помиритесь с Богом, братья! Конец света, как и было предсказано, близок, аминь!"
   "Где Библия предсказывает существование инопланетных рас вокруг других солнц?" Док выстрелил в него.
   Мужчина моргнул, нахмурился и прокричал что-то о грешниках, вечно горящих в аду, прежде чем снова завести свою расшатанную машину. Амос вздохнул. Теперь, с ростом их проблем, фанатики вырастут, чтобы возгласить гибель и ложное евангелие больше, чем когда-либо, во вред всей честной религии. Он так и не решил, были ли они чем-то полезны Богу или же они были вдохновлены силами Сатаны.
   - В доме моего Отца много особняков, - процитировал он Доку, когда они двинулись по улице. "Вполне возможно, что это аллегорическая ссылка на другие небесные миры".
   Док поморщился и пожал плечами. Затем он вздохнул и опустил руку с руля на колено Амоса. - Я слышал о Дике, Амос. Мне жаль. Первый ребенок, которого я когда-либо рожала, и самый красивый!" Он снова вздохнул, глядя на Клайда, поскольку Амос не нашел слов, чтобы ответить. "Я не понимаю. Почему мы никогда не сбрасываем на них атомные бомбы? Почему лунная база не использовала свои ракеты?
   На это у Амоса тоже не было ответа. Ходили слухи, что все великие державы отправили все свои запасы атомной взрывчатки на лунную базу в начале вторжения, и что огромный метеорит похоронил эти запасы под тоннами обломков, где не было никакой возможности их раскопать. . Это совпало с другими случаями несчастных случаев, которые сломили все человеческое сопротивление.
   Он вышел из некрашеного дома, где жил, молча взяв Дока за руку и кивнув в знак благодарности.
   Сегодня днем ему придется привести в порядок свои мысли. Когда наступала ночь и люди могли передвигаться без опасности быть обстрелянными случайными инопланетными самолетами, их призывал церковный колокол, и им требовалось духовное руководство. Если бы он мог помочь им перестать пытаться понять Бога и принять Его... Был в церкви тот момент, когда Бог, казалось, окутывал его и собрание теплом - старым чувством истинной наполненности. Может быть, сейчас, в час величайшей нужды, к нему вернулась какая-то доля вдохновения.
   Он нашел Руфь, накрывающую стол. Ее маленькое спокойное тело двигалось так же эффективно, как и всегда, хотя лицо было опухшим, а глаза красными. - Мне жаль, что я не смог прийти, Амос. Но сразу после телеграммы пришла Энн Сейтон. Она услышала раньше нас. А также..."
   Включенный телевизор показывал заголовки из "Канзас-Сити Стар ", и он понял, что нет нужды сообщать ей новости. Он положил руку на одну из ее. "Бог взял только то, что дал, Руфь. Мы были благословлены Ричардом на тридцать лет".
   "Я в порядке." Она отстранилась, взяла кастрюлю и повернулась к кухне, ее спина застыла в полосе орехового страдания. - Разве ты не слышал, что я сказал? Энн здесь. Жена Дика! Они поженились до его отъезда, тайно - сразу после того, как вы поговорили с ним о разнице в религии. Тебе лучше увидеть ее, Амос. Она знает о своих людях в Клайде.
   Он смотрел, как его жена выходит из комнаты, его сердце было тяжело от ее горя, в то время как слова проникали. Он никогда не запрещал брак, он только предупреждал мальчика, который был так похож на Рут. Он поколебался и, наконец, повернулся к крошечной второй спальне. На его стук послышался приглушенный ответ, и замок хрипло щелкнул.
   - Энн? он сказал. В комнате было темно, но он мог видеть ее белокурую голову и тонкие, почти неженственные линии ее фигуры. Он протянул руку и почувствовал ее тонкие пальцы на своей ладони. Когда она повернулась к слабому свету, он не увидел ни следа слез, но ее рука дрожала от сухой дрожи. "Энн, Руфь только что сказала мне, что Бог дал нам дочь..."
   "Бог!" Она резко выплюнула это слово, а рука отдернулась. "Боже, преподобный Стронг? Чей Бог? Тот, кто посылает метеориты на базу Дика, нашествия насекомых и засуху на наши фермы? Бог, который использует торнадо, чтобы облегчить приземление змей? Этот Бог, преподобный Стронг? Дик подарил тебе дочь, а он мертв! Мертвый! Мертвый!"
   Амос вышел из комнаты. Он научился выносить легкую насмешку, с которой Док произносил имя Господа, но от этого его кожа покрылась мурашками, а горло застряло. Энн была другой веры, но раньше она всегда казалась религиозной.
   Наверное, это была всего лишь истерика. Он повернулся к кухне, чтобы найти Рут и отправить ее к девушке.
   Наверху отрывистое блеяние прямоточного воздушно-реактивного двигателя разрезало воздух звуком, которого он никогда не слышал. Но описание радио соответствовало этому идеально. С таким шумом не может быть земного корабля!
   Потом был еще и еще, пока они не слились в ровный гул.
   И тут же раздалась внезапная стрельба из тяжелой пушки, а из сада за домом донеслись быстрые удары. Ровер издал два громких лая, а затем завопил в животной агонии!
   Амос, спотыкаясь, направился к задней двери, но Руфь уже опередила его. - Собака Дика! Теперь у них есть его собака!" - воскликнула она.
   Прежде чем Амос успел ее остановить, она распахнула дверь и выскочила наружу. Раздалась еще одна очередь выстрелов и больной крик. Рут съежился, прежде чем он успел добраться до двери.
   2
   Боже мой, Боже мой, почему Ты оставил меня? Я вылился, как вода, и все кости мои рассыпались; сердце мое, как воск; он тает посреди моих внутренностей. Моя сила иссякла, как черепок; и язык мой прилип к челюстям моим; и ты вверг меня в прах смерти.
   Псалом 22:1,14,15
   КНИГА ЕВРЕЕВ
   Выстрелов больше не было, когда он подбежал к ней и заключил ее в свои объятия. Последний из инопланетных дельта-планов пролетел над Топикой или каким-то другим городом, который они атаковали.
   Рут была еще жива. Один из уродливых слизняков попал ей в живот, оторвав часть бока, и рана ужасно кровоточила. Но он чувствовал, что ее сердце все еще бьется, и она слабо застонала, когда он поднял ее. Затем, когда он положил ее на кушетку, она ненадолго открыла глаза, увидела его и попыталась улыбнуться. Ее губы шевельнулись, и он опустил голову, чтобы услышать.
   - Прости, Амос. Глупый. Неприятность. Извиняюсь."
   Ее глаза закрылись, но она снова улыбнулась, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. "Рада теперь. Так долго ждал".
   Энн стояла в дверях, недоверчиво глядя. Но когда Амос встал, она разморозилась и бросилась к аптечке, чтобы вернуться и начать срезать испорченное платье и пытаться остановить кровотечение.
   Амос потянулся к телефону, не в силах его разглядеть. Он промямлил что-то оператору, а через минуту - доку Миллеру. Он боялся, что доктора все еще не будет дома. У него было ощущение, что Док обещал прийти, но не мог вспомнить ни слова.
   Течение крови из раны было остановлено, но Руфь побелела даже до губ. Энн заставила его вернуться на стул, ее пальцы нежно сжали его руку.
   - Простите, отец Стронг. Я... я... - Он встал через несколько минут и подошел к Руфи, не сводя глаз с наполовину накрытого стола. В воздухе пахло подгоревшей едой, и он подошел к старой дровяной печи, чтобы снять кастрюли и бросить их в раковину. Анна последовала за ним, но он почти не видел ее, пока не услышал, как она начала тихонько плакать. На этот раз были слезы.
   "Пути Бога - не пути человека, Энн", - сказал он, и эти слова высвободили поток его собственных эмоций. Он устало опустился на табурет, его руки безвольно упали на колени. Он уронил голову на стол, чувствуя слабость и неуверенность возраста. "Мы любим плотскую форму, и наши сердца разбиваются, когда она уходит. Только Бог может знать каждого из нас или сосчитать запутанные нити нашей жизни. Нехорошо ненавидеть Бога!"
   Она подошла к нему, когда он поднялся и вернулся в гостиную. - Не знаю, отец Стронг. Я никогда не делал." Он не мог быть уверен в ее искренности, но не стал ее расспрашивать, и она вздохнула. "Мать Рут еще не умерла!"
   От любого ответа его спасло то, что дверь с грохотом распахнулась, когда ворвался док Миллер. Толстенький человечек бросил быстрый взгляд на Рут и оказался рядом с ней, потянувшись за плазмой и своим оборудованием. Он передал флакон с плазмой Энн и начал осторожно работать.
   - Есть шанс, - сказал он наконец. "Если бы она была моложе или сильнее, я бы сказал, что это отличный шанс. Но теперь, раз ты в это веришь, тебе лучше помолиться.
   "Я молился", - сказал ему Амос, поняв, что это правда. Молитвы начались в его голове еще до того, как она вышла за дверь, и никогда не прекращались.
   Они осторожно перенесли ее, кушетку и все такое, в спальню, где можно было задернуть шторы и где до нее не доходили другие звуки дома. Док дал Энн укол чего-то и отправил ее в другую спальню. Он повернулся к Амосу, но не стал настаивать, когда министр покачал головой.
   - Я останусь здесь, Амос, - сказал Док, - с тобой. Столько, сколько смогу, пока не получу еще один экстренный вызов. Девушка на коммутаторе знает, где я.
   Он вернулся в спальню, не закрывая дверь. Амос долгие минуты стоял в центре гостиной, склонив голову.
   Это был скулящий звук, который, наконец, вернул его обратно в окружающий мир. Он подошел к задней двери и выглянул наружу. Скотти был еще жив и тащил свое тельце по грязи сада к дому. Вся задняя часть была парализована, и животное должно было страдать от ужасной раны на спине. Но оно увидело его и снова заскулило, пытаясь приблизиться к нему.
   Он вышел автоматически. Он никогда не любил собаку, а она его. Но теперь между ними появилось взаимопонимание. "Ш-ш, Ровер", - сказал он собаке. "Тихо, мальчик. Хозяйка в порядке.
   Ровер снова заскулил, и влажный язык погладил руку Амоса. Он наклонился так осторожно, как только мог, чтобы осмотреть рану. Затем он встал, пытаясь успокоить животное.
   Он нашел охотничье ружье Ричарда в одном из сундуков и убедился, что оно не заржавело. Он осторожно зарядил его, чувствуя мурашки по коже от прикосновения пистолета. Казалось странным использовать это оружие против Ровера, когда и пес, и Ричард оба получали такое удовольствие от охоты с одним и тем же ружьем. Но он не мог видеть страдания животного. Ровер поднял взгляд и попытался залаять, увидев пистолет. Амос упал рядом с ним, чувствуя, что пес знает, что он собирается сделать. Глаза смотрели на него с любопытным пониманием, когда он поднес морду к голове животного. Амос остановился, задумавшись. Рана была ужасной, но Док мог спасти животное, хотя он и не был ветеринаром. Если бы это был раненый человек, попытка была бы предпринята.
   Ровер сжал губы, и Амос остановился, ожидая рычания. Он даже потянулся, чтобы убрать пистолет. Но влажный язык снова высунулся, коснувшись его руки, принимая предназначенное судьбой и благословляя его на это. Он погладил собаку по голове, закрыл глаза и нажал на курок. Это было милосердно. Не было времени даже на крик боли.
   Если бы собака боролась с ним, если бы она боролась со своей судьбой в последнем желании жить... Но она подчинилась тому, что считала высшим существом. Только человек мог бросить вызов Высшей Воле. Ровер согласился... и Ровер был мертв. Он похоронил маленькое тело в мягкой грязи сада.
   Док стоял в дверях, когда пошел обратно к дому. "Я услышал выстрел и подумал, что вы пытаетесь сделать что-то глупое", - сказал доктор. "Я должен был знать лучше, я думаю, с вашими убеждениями. Потом я ждал здесь, прислушиваясь к змеиному самолету, готовому оттащить тебя назад. Согласно телевидению, они, должно быть, уже возвращаются.
   Амос кивнул. Он нашел Рут все еще в коме, и он ничего не мог сделать. Потом он вспомнил про самолеты и повернулся к телевизору. Топика не шла в эфир, но другая станция показывала новостные фильмы.
   Больницы, школы и подобные места, казалось, были главными целями пришельцев. Газ стал причиной ряда смертей, хотя их можно было бы предотвратить, если бы следовали инструкциям. Но наибольший ущерб нанесли поджигатели.
   И с инопланетянами обошлись, по крайней мере, так же грубо, как и отмерили. Из сорока, которые были насчитаны, двадцать девять определенно были потеряны.
   "Интересно, возносят ли они молитвы Богу за своих умерших?" - спросил Док. "Или ваш Бог не распространяет свою милость на другие расы, кроме людей?"
   Амос медленно покачал головой. Для него это был новый вопрос. Но ответ мог быть только один. - Бог правит всей вселенной, Док. Но эти злые существа, конечно же, не поклоняются ему!"
   "Ты уверен? Они довольно человечны!" Амос снова посмотрел на экран, где на мгновение можно было увидеть один из трупов пришельцев. Они действительно выглядели почти как люди, хотя и были приземистыми и мускулистыми. Их кожа была зеленой, и они были без одежды. Носа не было, если не считать двух отверстий под странно приплюснутыми ушами, которые дрожали, словно при дыхании. Но они были достаточно человечны, чтобы сойти за уродливых людей, если бы над ними работали хорошие гримеры.
   Они были творениями Бога, как и он сам! И как таковой, мог ли он отрицать их? Затем его разум отшатнулся, вспомнив зверства, которые они совершили, пытки, о которых сообщалось, и крайнюю дикость, столь несовместимую с их непостижимо передовыми кораблями. Они были созданиями зла, которые отвергли свое первородство как часть владений Бога. К злу может быть только ненависть. И от зла, как может быть поклонение чему-либо, кроме сил тьмы?
   Мысль о поклонении заставила его разум осознать необходимость подготовить проповедь к вечеру. Это должно быть что-то простое; и он, и его прихожане были не в настроении для оправданий. Сегодня вечером ему придется служить Богу через свои эмоции. Эта мысль испугала его. Он пытался цепляться за краткий момент славы, который он испытал утром, но даже это казалось далеким.
   Снаружи доносился вой сирены, достигавший оглушительного крещендо, и приглушенный звук громкоговорителя с усилителем, работающим на высоких уровнях искажений.
   Наконец он встал и вместе с Доком вышел на крыльцо, когда танк проехал мимо. Он хромал на гусеницах, которые, казалось, вот-вот развалятся, а усилитель и динамик грубо смонтированы сверху. Он двигался по улице, повторяя свое сообщение снова и снова.
   "Убирайся из города! Всем убраться! Это приказ об эвакуации! Змеи идут! Человеческие силы были вынуждены отступить для перегруппировки. Змеи идут сюда, направляются к Топике. Они грабят и убивают на ходу. Убирайся из города! Всем убраться!"
   Он сделал паузу, и раздался еще один голос, похожий на голос майора, который ранее предупредил город. "Убирайтесь к черту все! Убирайся, пока у тебя еще есть шкуры снаружи. Нас облизали. Заткнись, Блейк! С нас сбили святые живые штаны, и мы возвращаемся к мамочке. Убирайся, убирайся, убирайся! Змеи идут! Отвали!"
   Он побрел по улице, бормоча свое сообщение, и теперь за ним погнались другие отставшие - люди в грузовиках, сбитые в кучу, как скот; мужчин в древних автомобилях всех мастей. Затем из одного из грузовиков зазвучал еще один усилитель.
   "Оставайтесь в укрытии до ночи! Тогда выходи! Змеи не появятся здесь сразу. Сохранять хладнокровие. Эвакуируйте по порядку и под покровом темноты. Мы спрячемся, когда доберемся до безопасного места. Это твое последнее предупреждение. Оставайтесь в укрытии и эвакуируйтесь, как только стемнеет.
   С неба раздался крик, и инопланетные самолеты начали снижаться. Док затащил Амоса обратно в дом, но не раньше, чем он увидел, как людей разрезало на куски ракетами, которые, казалось, дымились и вспыхивали огнем при попадании. Некоторые из мужчин при отступлении укрылись. Когда самолеты ушли, они вышли и начали перегруппировываться, оставляя убитых и забирая с собой раненых.
   "Эти люди нуждаются во мне!" - возмутился Амос.
   - Рут тоже, - сказал ему Док. - Кроме того, мы слишком стары, Амос. Мы бы только мешали. У них, наверное, есть свои врачи и капелланы. Эти бедолаги рискуют своими жизнями, чтобы спасти нас, черт возьми. Армия, должно быть, собрала вместе всех своих подвижных раненых и послала их, чтобы предупредить нас и отвлечь самолеты от остальных, которые, вероятно, крадутся обратно через леса и поля. Они герои, Амос, и они возненавидят тебя за то, что ты тратишь впустую то, что они пытаются сделать. Я слушал одну из местных станций, и они уже прошли через ад".
   Он развернулся на каблуках и вернулся в спальню. Телевизионная программа с опозданием начала отдавать приказы об эвакуации всем гражданам по дороге из Клайда в Топику вместе с инструкциями. По какой-то причине инопланетяне, казалось, не замечали ночью ничего меньшего, чем движущийся танк, и все приказы должны были отложиться до тех пор.
   Док снова вышел, и Амос посмотрел на него снизу вверх, чувствуя, как голова раскалывается, но в ней зафиксировалась одна ясная мысль. - Рут нельзя сдвинуть, не так ли, док?
   - Нет, Амос. Док вздохнул. - Но это не имеет значения. Вам лучше пойти к ней сейчас. Кажется, она приходит в себя. Я разбужу девушку и приготовлю ее.
   Амос вошел в спальню так тихо, как только мог, но в тишине не было нужды. Рут была в сознании, как будто некое осознание приближающейся смерти заставило ее максимально использовать эти последние несколько минут своей жизни. Она робко протянула ему слабую руку. Голос у нее был слабый, но чистый.
   - Амос, я знаю. И я не против сейчас, кроме тебя. Но есть кое-что, что я должен был спросить у тебя. Амос, ты...?
   Он упал рядом с ней, когда ее голос дрогнул, желая уткнуться в нее головой, но не решаясь потерять несколько оставшихся мгновений ее зрения. Он боролся со словами из глубины своего разума, а затем понял, что для этого потребуется нечто большее, чем просто слова. Он наклонился и снова поцеловал ее, как впервые поцеловал много лет назад.
   - Я всегда любил тебя, Рут, - сказал он. - Я все еще люблю тебя.
   Она вздохнула и расслабилась. - Тогда я больше не буду ревновать к Богу, Амос. Я должен был знать".
   Ее рука слабо потянулась, чтобы найти его волосы и провести пальцами по ним. Она улыбнулась, измученные черты ее лица смягчились. Голос у нее был довольный и почти молодой. "И, оставив всех других, прилепиться только к тебе..."
   Прошептал последний слог, и рука опустилась.
   Наконец Амос опустил голову, и из него вырвался единственный всхлип. Он нежно сложил ее руки, поставив наверх потертое дешевое обручальное кольцо, и медленно встал, склонив голову.
   "Тогда прах возвратится в землю, каким он был; и дух возвратится к Богу, Который дал его. Отец, я благодарю тебя за этот момент с ней. Благослови ее, Господи, и сохрани ее для меня".
   Он кивнул Доку и Энн. Девушка выглядела больной и смотрела на него глазами, в которых смешались шок и жалость.
   - Тебе понадобятся деньги, Энн, - сказал он. "У меня не так много, но есть немного..."
   Она отпрянула и покачала головой. "У меня достаточно. Преподобный Стронг. Я разберусь. Доктор Миллер сказал мне взять его машину. А как насчет тебя?
   "Еще есть над чем работать", - сказал он. "Я даже не написал свою проповедь. И люди, которые отказываются от своих домов, будут нуждаться в утешении. В такие часы, как эти, нам всем нужна поддержка Бога".
   Она вскочила на ноги и вошла в свою спальню. Амос открыл свой старый стол и потянулся за карандашом и бумагой.
   3
   Нечестивые обнажили меч и натянули лук свой, чтобы низвергнуть бедного и нищего и умертвить праведных.
   Я видел нечестивца в великой силе, раскинувшегося подобно зеленому лавровому дереву.
   Псалом 37:14, 35
   КНИГА ЕВРЕЕВ
   Уже начало темнеть, когда Энн помогли сесть в машину доктора, убедившись, что бак полный. Она была спокойна и пришла в себя, но по возможности избегала Амоса. Наконец она повернулась к доку Миллеру.
   "Чем ты планируешь заняться? Я должен был спросить раньше, но...
   - Не беспокойся обо мне, девочка, - сказал он ей таким сердечным голосом, как когда говорил старику, что ему осталось жить сорок лет. "У меня есть другие способы. Девушка-коммутатор уедет одной из последних, и я везу ее на ее машине. Вы идете вперед, как мы это наметили. И подбирай всех, кого встретишь на пути. Это безопасно; мужчинам еще рано начинать мародерствовать, насиловать или грабить. Они подумают об этом после того, как шок от этого немного уляжется.
   Она протянула ему руку и забралась внутрь. В последнюю минуту она коротко сжала руку Амоса. Затем она нажала на педаль газа, и машина на максимальной скорости помчалась по улице.
   - Она ненавидит меня, - сказал Амос. "Она слишком любит других мужчин и слишком мало любит Бога, чтобы понять".
   - А может быть, ты слишком любишь своего Бога, чтобы понять, что любишь людей, Амос. Не волнуйся, она разберется. В следующий раз, когда ты увидишь ее, она будет чувствовать себя иначе. Слушай, мне действительно нужно увидеть, как Нелли слезет с коммутатора и сядет в машину. Я увижу тебя позже."
   Док направился к телефонной станции, неся свою сумку. Амос наблюдал за ним, как всегда озадаченный тем, кто мог так горячо отрицать Бога и при этом жить по всем заповедям Господа, кроме поклонения. Они дружили давно, хотя приход перестал беспокоиться об этой дружбе и принял ее как должное, но загадка того, что они нашли общего, так и не стала близка к разгадке.
   Послышался далекий звук приземления большой ракеты и тихие заикания своеобразных реактивных двигателей пришельцев. Корабли прошли прямо над головой, но на этот раз стрельбы не было.
   На мгновение Амос посмотрел в окно спальни, где лежала Руфь, а затем повернулся к церкви. Он открыл ее, широко распахнув двери. Дьячка нигде не было видно, но он и раньше достаточно часто звонил в колокол на башне. Он снял поношенное пальто и схватился за веревку.
   Это была тяжелая работа, и его руки были мягкими. Когда-то это было удовольствием, но теперь его кровь казалась слишком жидкой, чтобы всасывать необходимый кислород. Рубашка влажно прилипла к его спине, и, когда он закончил, у него закружилась голова.
   Почти сразу в его маленьком кабинете нервно зазвонил телефон. Он, пошатываясь, подошёл к нему, тяжело дыша, когда поднял трубку, чтобы услышать голос Нелли, пронзительный от испуга. "Преподобный, что случилось? Почему звонит колокол?"
   "Конечно, для молитвенного собрания", - сказал он ей. "Что-то еще?"
   "Сегодня ночью? Ну, я буду... Она повесила трубку.
   Он зажег несколько свечей и поставил их на алтарь, где их сияние было видно с темной улицы, но где для чужих глаз не светил вверх свет. Затем он сел ждать, недоумевая, что удерживает органиста.
   С улицы доносились приглушенные звонки и нервные крики. Машина тронулась, за ней последовала другая. Затем сразу же взлетела группа. Он подошел к двери, отчасти из-за чуть более прохладного воздуха. По всей улице мужчины вывозили свои вещи и грузились, а другие убегали. Они помахали ему, но поспешили дальше. Он слышал, как начали звонить телефоны, но если Нелли и говорила что-то срочное, она его забыла.
   Он повернулся к алтарю и встал перед ним на колени. В его уме не было членораздельной молитвы. Он просто сцепил скрюченные пальцы и опустился на колено, глядя вверх на внешний символ своей жизни. Снаружи звуки продолжались, сливаясь воедино. Не имело значения, воспользуется ли кто-нибудь церковью сегодня вечером. Он был открыт, как всегда должен быть открыт дом Божий во времена стресса. Он уже давно перестал навязывать религию тем, кто к ней не готов.
   И постепенно напряжение дня начало вплетаться в узор его жизни. Он научился принимать; после смерти его маленькой дочери он не нашел способа положить конец боли, которая казалась такой неотъемлемой частью жизни. Но он мог похоронить его за миром своей преданности и встретить все, что ему предстояло, без гнева по воле Господа. Теперь, опять же, он принял вещи, как они были заказаны.
   За ним был шаг. Он повернулся, не потрудившись встать, и увидел портниху Анжелу Андуччини, нерешительно стоявшую у двери. Она так и не поступила, хотя жила в Уэсли с восемнадцати лет. Она перекрестилась с сомнением и стала ждать.
   Он встал. - Входи, Анджела. Это дом Божий, и здесь рады всем Его дочерям".
   В ее глазах был темный, напряженный страх, когда она оглянулась на улицу. - Я подумал - может быть, орган...
   Он открыл ее и нашел выключатель. Он начал объяснять управление, но улыбка на ее губах предупредила его, что в этом нет необходимости. Ее мозолистые пальцы на упорах, и она начала играть, тихо, как будто сама с собой. Он вернулся к одной из скамеек, прислушиваясь. В течение двух лет он винил орган, но теперь он знал, что вина была не в инструменте, а прежде только в его исполнителе. Музыка иногда была странной для его церкви, но она ему нравилась.
   Пара, переехавшая на старую ферму Суррей за городом, вошла, держась за руки, словно поддерживая друг друга. А через минуту в комнату, спотыкаясь, ввалился Базз Уильямс и попытался на цыпочках пройти по проходу туда, где сидел Амос. С тех пор как его родители умерли, он стал проблемой города. Теперь он был полупьяным, хотя и без обычного буйства.
   - У меня нет машины, и я пил, - прошептал он. "Могу ли я остаться здесь, пока, может быть, кто-нибудь не придет или что-то в этом роде?"
   Амос вздохнул, указывая Баззу на место, на которое смотрел мальчик. Где-то должна быть машина для четырех беспризорников, которые вспомнили о Боге, когда все остальное их подвело. Если кто-то из молодой пары умел водить машину и мог найти какое-нибудь транспортное средство, его обязанностью было проследить, чтобы их отправили в безопасное место.
   Внезапно гавань церкви и музыки подошла к концу, и он вернулся в реальный мир - мир теперь на удивление нереальный.
   Он спускался по ступенькам, пытаясь вспомнить, забрал ли Джеймсон свой восстановленный фливвер, когда перед церковью остановился грузовик. Док Миллер выбрался наружу, хрипя и протискиваясь в дверь.
   Он оценил ситуацию с первого взгляда. - Всего четыре бродяги, Амос? Я подумал, что нам, возможно, придется их упаковать. Он направился к Баззу. - У меня снаружи машина, Базз. Собери остальную часть этого стада и вперед!"
   - Я пил, - сказал Базз, и его лицо сильно покраснело.
   - Ладно, ты выпил. По крайней мере, вы это знаете, и проблем с трафиком нет. Направляйтесь в Салину и держите скорость ниже сорока, и все будет в порядке. Док снял маленькую Анжелу Андуччини с органа и выгнал ее, а Базз собрал пару. - Начинайте, все!
   Они добрались, с Баззом на троне за рулем и Анжелой рядом с ним. Город был мертв. Амос закрыл орган и начал запирать двери церкви.
   - Амос, у меня для нас на улице есть сельскохозяйственный трактор, - наконец сказал Док. "У меня почти не осталось трюков. Было больше дураков, чем вы думаете, которые думали, что могут спрятать это прямо здесь. При этом я, наверное, что-то пропустил. Ну, в тракторе нет ничего элегантного, но он может преодолевать проселочные дороги, с которыми не справится ни одна машина. Нам лучше идти. Нелли уже уехала, с полным грузом".
   Амос покачал головой. Он никогда не думал об этом, но решение было у него в голове с самого начала. Руфь все еще лежала в ожидании достойных похорон. Он не мог оставить ее сейчас так же, как и тогда, когда она была жива. - Вам придется идти одному, док.
   "Я полагал." Доктор вздохнул, вытирая пот со лба. "Я бы до самой смерти помнил, что у верующего больше мужества, чем у атеиста! Нет, мы в этом вместе. Это неразумно, но я так чувствую. Думаю, нам лучше потушить свечи.
   Амос неохотно понюхал их, задаваясь вопросом, как ему убедить другого уйти. Его уши уже уловили слабые звуки стрельбы, свидетельствующие о том, что инопланетяне уже в пути.
   С улицы донесся неуверенный стук работающего мотора, затем он захрипел и замолчал. Раздался крик, пауза, и мотор снова заглох. Казалось, он проработал десять секунд, прежде чем дал обратный эффект и замер. Док открыл одну из дверей. Посреди улицы мужчина толкал старую машину, а его жена управляла им. Но заводиться снова отказался. Он схватился за инструменты, откинул капот и начал лихорадочно искать беду.
   - Если вы умеете водить трактор, то в полквартала вниз, - крикнул Док.
   Мужчина поднял взгляд, бросил быстрый взгляд назад и поспешно вытащил женщину из машины. Почти сразу же раздался тяжелый рев трактора. Мужчина дал полный газ и рванул по дороге, оставив Дока и Амоса в затруднительном положении. Звук инопланетян стал теперь чище, и из-за поворота улицы пробивался свет.
   Спрятаться было негде, кроме как в церкви. Они нашли окно, где краска на имитации витража отслоилась, и отодвинули его достаточно, чтобы получился глазок. Передовые разведчики пришельцев уже были в поле зрения. Они метались от дома к дому. Позади них они оставили что-то, поднимающее клубы светящегося дыма, сияние которого, казалось, не имело никакого отношения к огню. По крайней мере, ни одно здание не горело.
   Как только в поле зрения появилась основная группа инопланетян, дверь одного дома распахнулась. Из него выскочил тощий мужчина, а за ним толстая жена и еще более толстая дочь. Они мчались по улице, рвя на себе одежду и отчаянно чешясь на покрасневшей коже.
   Раздались крики. Все трое дернулись, но продолжили гонку. Раздались новые выстрелы. Сначала Амос подумал, что это невероятно плохая стрельба. Потом он понял, что это была еще более невероятная меткость. Инопланетяне стреляли сначала в руки, затем методично поднимали руки вверх, не теряя шанса на пытки.
   Впервые за многие годы Амос почувствовал, как страх и гнев свернулись в его животе. Он встал, чувствуя, как расправляются плечи и поднимается голова, когда он двинулся к двери. Его губы шевелились, произнося слова, которые он понимал лишь наполовину. "Восстань, Господи; Боже, подними руку Твою; не забывай смиренных. Почему нечестивый осуждает Бога? сказал в сердце своем: не воздашь. Ты видел это, ибо Ты видишь зло и злобу, чтобы воздать за это рукой Твоей: бедный вверяет себя Тебе; Ты помощник сироте. Сокруши руку нечестивых и злых; выискивай зло их, пока не найдешь..."
   - Перестань, Амос! Голос Дока резко прохрипел ему в ухо. "Не будь дураком! И ты неверно цитируешь последний стих!
   Он прорезал туман его гнева. Он знал, что Док намеренно напомнил ему об отце, но уловка сработала, и воспоминание о гневе отца из-за неверных цитат заменило его холодную ярость. "Мы не можем позволить этому продолжаться!"
   Потом он увидел, что все кончено. Инопланетяне израсходовали свои цели. Но был вид другого негодяя, неузнаваемого в половине своей кожи...
   Голос Дока был таким же болезненным, как и сам Амос. "Мы ничего не можем сделать. Я не могу понять расу, достаточно умную, чтобы строить космические корабли, и при этом достаточно глупую для этого. Но это хорошо для нашей стороны, в долгосрочной перспективе. Пока наши армии организуются, змеи тратят на это время. И это также делает наше сопротивление более жестким".
   Инопланетяне не ограничивали свой спорт людьми. Так же усердно они работали над найденным огромным старым котом, И все трупы грузили в большую повозку, которую тянуло двадцать тварей.
   Инопланетяне явно знали о человеческом поведении. Сначала они обошли все магазины и сосредоточились на жилых помещениях. Разведчики прошли мимо церкви, даже не оглянувшись. Но они тотчас вошли в мясную лавку, чтобы выйти снова с мясом, которое было свалено на телегу с трупами.
   Теперь перед церковью собиралась группа, указывая на шпиль, где стоял колокол. Двое из них подтолкнули какой-то миномет. На него быстро навели, и в него бросили груз. Раздался приглушенный взрыв, и резко зазвенел звонок, осколки которого с грохотом покатились по крыше и во двор внизу.
   Другой передвинул мортиру на новое место, направив ее прямо в дверь церкви. Док швырнул Амоса между двумя скамьями. "Они не любят церкви, черт возьми! Отличное место мы выбрали. Остерегайтесь осколков!"
   Дверь вылетела внутрь, и тяжелый предмет ударил по алтарю, разрушив его. Амос застонал от разбивающегося звука.
   Больше никакой активности не было, когда они скользнули обратно к своим глазкам. Инопланетяне снова двинулись вперед, медленно продвигаясь вперед. Несмотря на дельтапланы, у них, похоже, не было моторизованных наземных транспортных средств, и повозка двигалась вперед под действием силы двадцати зеленокожих тварей, идущих прямо перед церковью. Амос уставился на него в мерцающем свете больших факелов, горящих в руках некоторых пришельцев. Большинство трупов были ему незнакомы. Несколько он знал. А затем его глаза заметили искривленную, искривленную верхнюю часть тела Рут, ее лицо было пустым в расслаблении смерти.
   Он устало встал, и на этот раз Док не попытался его остановить. Он прошел вдоль скамеек и обогнул обломки одной из дверей. За пределами церкви воздух был все еще горячим и сухим, но он глубоко вдохнул в легкие. Фасад церкви был в тени, и казалось, что инопланетяне не наблюдают за ним.
   Он спустился по каменным ступеням. Теперь его ноги были тверды. Сердце его сильно колотилось, но в сгустке чувств, свинцово покоившемся в животе, не осталось в нем страха. Не осталось ни гнева, ни цели.
   Он увидел, как инопланетяне остановились и уставились на него, в то время как между ними началась болтовня.
   Он двинулся вперед той же размеренной поступью, что и по проходу, когда он женился на Рут. Он вошел в фургон и протянул руку, поднимая одну из обмякших рук Рут поперек ее тела.
   - Это моя жена, - тихо сказал он уставившимся на него инопланетянам. - Я беру ее с собой домой.
   Он протянул руку и начал пытаться отодвинуть другие тела от нее. Не удивившись, он увидел, как руки Дока поднялись, чтобы помочь ему, а с губ доктора сорвался непрерывный поток ненормативной лексики.
   Амос не ожидал успеха. Он ничего не ожидал.
   Внезапно дюжина инопланетян прыгнула за двумя мужчинами. Амос позволил им одолеть его без сопротивления. Секунду Док боролся; затем он тоже расслабился, пока пришельцы связали их и бросили в повозку.
   4
   Он натянул лук свой, как неприятель; встал десницу свою, как противник, и поразил все, что приятно для глаз, в скинии дщери Сиона; излил ярость свою, как огонь.
   Господь был как враг: поглотил Израиля, поглотил все чертоги его, разрушил твердыни его и умножил в дщери Иудиной сетование и плач.
   Сбросил Господь жертвенник Свой, возненавидел святилище Свое, предал в руки врага стены чертогов ее; они произвели шум в доме Господнем, как в день торжественного пира.
   Плач 2:4,5,7
   КНИГА ЕВРЕЕВ
   Первой реакцией Амоса была тревога из-за гибели его единственного хорошего костюма. Он немного поборолся с субстанцией под собой, пытаясь найти место получше. Костюм священника может быть старым, но он никогда не сможет осквернить алтарь такими пятнами. Потом до него дошло какое-то ощущение нелепости его беспокойства, и он расслабился, насколько мог.
   Он сделал то, что должен был сделать, и было слишком поздно сожалеть об этом. Он мог только принять последствия этого сейчас, так как научился принимать все остальное, что Бог счел нужным послать ему. Он никогда не был мужественным человеком, но сила Божья поддерживала его через столько, сколько приходилось выносить большинству людей. Это поддержит его дальше.
   Док стоял перед ним, перевернувшись, чтобы лечь рядом с ним. Губы доктора скривились в кривой ухмылке. "Я думаю, что мы находимся в для этого сейчас. Но это не будет длиться вечно, и, возможно, мы достаточно стары, чтобы быстро умереть. По крайней мере, когда мы умрем, мы этого не узнаем, так что нет смысла бояться смерти".
   Если это должно было спровоцировать его на спор, это не удалось. Амос считал это совершенно безнадежной философией, но, наверное, это было лучше, чем ничего. Его собственная вера в загробный мир оставляла желать лучшего; он был уверен в бессмертии и в существовании рая и ада, но никогда не мог представить ни то, ни другое в свое удовольствие.
   Фургон развернули и теперь тащили по улице обратно к Клайду. Амос пытался отвлечься от физических неудобств поездки, наблюдая за домами, считая их своими. Наконец они приблизились к нему, но именно Док заметил важный факт. Он застонал. "Моя машина!"
   Амос напряг глаза, вглядываясь в тени сквозь сияние факелов. Машина Дока стояла у дома с открытой левой передней дверью! Кто-то, должно быть, сказал Анне, что он не ушел, и она забыла о своем гневе на него, чтобы развернуться вокруг орды пришельцев, чтобы спасти его!
   Он начал молиться о том, чтобы они проехали так, чтобы машину не заметили, и поначалу казалось, что так и будет. Внезапно из дома донесся крик, и он мельком увидел ее лицо в переднем окне. Должно быть, она видела Дока и его самого, лежащих на фургоне!
   Он открыл рот, чтобы рискнуть получить предупреждение, но было слишком поздно. Дверь дома распахнулась, и она стояла на крыльце, подняв винтовку Ричарда к плечу. Сердце Амоса, казалось, колебалось от напряжения его тела. Инопланетяне по-прежнему ничего не заметили. Если бы она только подождала...
   Винтовка треснула. То ли по счастливой случайности, то ли по какой-то хитрости, о которой он не подозревал, один из инопланетян упал. Теперь она бежала вперед, бросая в ствол очередной патрон. Пистолет снова рявкнул, и инопланетянин упал на землю, ужасно блея.
   По крайней мере, на этот раз пыток не было. Ведущий инопланетянин, наконец, выдернул из ножен на боку трубчатый предмет, и раздался одиночный резкий взрыв. Энн дернулась назад, когда тяжелая пуля попала ей в лоб, винтовка вылетела из мертвых рук. Раненый инопланетянин отчаянно пытался уползти. Двое его товарищей начали безжалостно возиться с ним, почти не чувствуя, как если бы он был человеком. Его тело последовало за телом Энн к передней части фургона, сразу за пределами ограниченного поля зрения Амоса.
   На этот раз она не выглядела истеричной, устало подумал Амос. Именно ее склонность к почти истерике привела к тому, что он посоветовал Ричарду подождать, а не разница в вере. Теперь он сожалел, что у него не было возможности понять ее лучше.
   Док вздохнул, и в его густом голосе прозвучала особая гордость. "У человека, - сказал он, - есть одно достоинство, которое недоступно никакой всемогущей силе, подобной вашему Богу. Он может быть смелым. Он может быть храбрее безумия ради другого человека или идеи. Амос, мне жаль твоего Бога, если человек когда-нибудь воюет с Ним!"
   Амос вздрогнул, но богохульство вызвало лишь тень его нормальной реакции. Его разум, казалось, оцепенел. Он лег на спину, наблюдая, как черные облака мчатся по небу почти слишком быстро. Это выглядело неестественно, и он вспомнил, как часто в отчетах упоминался ужасный шторм, который разрушал или мешал усилиям человеческих войск. Возможно, началась контратака, и это было частью обороны пришельцев. Если бы у них был какой-то метод управления погодой, это было бы вероятно. Лунный свет уже закрыли тучи.
   Через полмили раздался крик инопланетян, и в поле зрения появился большой трактор, плохо управляемый одним из инопланетян, который, очевидно, лишь частично освоил человеческую машину. Путем проб и ошибок его вернули на место и прицепили к фургону. Затем он начал мчаться со скоростью почти тридцать миль в час, а большой фургон брыкался и подпрыгивал позади. С тех пор поездка превратилась в физический ад. Даже Док стонал от некоторых ударов, хотя в его костях было в три раза больше мягкости, чем мог похвастаться Амос.
   К счастью, они замедлились, когда достигли Клайда. Амос вытер кровь с укушенной губы и сумел извернуться в положение, при котором большая часть синяков была на его верхней стороне. За городом был поток ярких огней, где стояли инопланетные ракеты, и он мог видеть группу странных машин, управляемых нечеловеческими существами, занятых разгрузкой огромных кораблей. Но водители машин выглядели совсем не так, как другие пришельцы.
   Мимо них пронесся один из инопланетных грузовиков, и он ясно увидел существо, управляющее им. Это не имело никакого сходства с человечеством. У него было конусообразное туловище, покрытое тонким белым пухом, оканчивавшееся четырьмя толстыми стеблями, служившими ногами. Из самой широкой точки четыре извилистых конечности тянулись к органам управления грузовиком. Головы не было, а только восемь маленьких щупалец качались над ней.
   Он видел еще нескольких, всегда контролирующих машины, и ни одной машины, управляемой зеленокожими людьми, когда они проходили через город-призрак, который когда-то был Клайдом. По-видимому, против человечества объединились две расы, что объясняет, почему такие варвары могут прилетать на космических кораблях. Зеленые должны быть просто бойцами, а пушистые шишки - техниками. Однако судя по их поведению, пилоты самолетов должны быть набраны из истребителей.
   Клайд вырос с тех пор, как побывал там, в отличие от большинства окрестных городов. Рядом с бывшей церковью Амоса был новый супермаркет, и перед ним резко остановился трактор. Инопланетяне выбежали наружу и начали нести мертвую добычу из фургона в большие шкафчики с едой, в то время как двое других подняли Дока и Амоса.
   Но им не была уготована сравнительно милосердная смерть от замерзания в шкафчиках. Пришельцы бросили их в маленькую камеру, которая когда-то, по-видимому, была клеткой кассира, зарешеченная от пола до потолка. Это была довольно эффективная тюрьма, и замок, который щелкнул, когда за ними закрылась дверь, был слишком тяжелым, чтобы его сломать. Там уже был один жилец - молодой человек среднего телосложения, в котором Амос наконец узнал Смиттона, дантиста Клайда. Его плечи сотрясались от случайных рыданий, когда он сидел, скорчившись, в углу. Он посмотрел на двух прибывших, не видя их. "Но я сдался", - прошептал он себе. "Я военнопленный. Они не могут этого сделать. Я сдался..."
   Более толстый, чем обычно, инопланетянин, одетый в единственную одежду, которую Амос видел на ком-либо из них, подошел к клетке, вперевалку глядя на них, и дантист завыл в тишине. Инопланетянин накинул мантию на грудь и почесал задом о прилавок, не сводя с них глаз. - Люди, - сказал он скрипучим голосом, но без акцента, - своеобразны. Никакой стандартизации".
   "Будь я проклят!" Док выругался. "Английский!"
   Инопланетянин изучал их с некоторым удивлением, приподняв уши. "Значит, дар языков так уж необычен? Многие из священников Господа Бога Всемогущего говорят на всех человеческих языках. Это обычное чудо, не то, что левитация".
   "Отлично. Тогда, может быть, вы расскажете нам, за что нас держат? - предложил Док.
   Священник пожал плечами. "Еда, конечно. Грети едят любое мясо, даже наш народ, но мы должны изучить законы, чтобы узнать, разрешено ли вам это. Если да, то нам потребуются свежеубитые экземпляры для проб, так что ждем вместе с вами.
   "Вы имеете в виду, что нападаете на нас из-за еды ?"
   Священник резко хмыкнул. "Нет! У нас священная миссия - уничтожить вас. Господь Всемогущий повелел нам спуститься на Землю, где существовали мерзости, и не оставлять ни одного живого существа под своим солнцем".
   Он повернулся и вышел из магазина, взяв с собой единственный оставшийся факел, оставив только тусклый свет луны и далекие отражения.
   Амос опустился на табурет внутри клетки. "Им пришлось запереть нас в новом здании, а не в том, которое я знаю", - сказал он. "Если бы это была церковь, у нас был бы шанс".
   "Как?" - резко спросил Док.
   Амос попытался описать проход через большой недостроенный подвал под церковью через люк. Несколько лет назад группа подростков проложила в нем шестидесятифутовый туннель и использовала его для частного клуба, пока проход не был обнаружен и снаружи заложен кирпичом. Однако земля вокруг кирпичей будет мягкой. Далее внешний конец туннеля открывался в лесистой части, которая вел к дренажной канаве, которая, в свою очередь, соединялась с рекой Республикан. Из церкви они могли пройти к ручью и незаметно соскользнуть по нему. Был даже переулок - или был - за магазином, который вел их к тени деревьев вокруг церкви.
   Пальцы Дока возились с замком, когда Амос закончил. Он хмыкнул и полез в карман, вынув несколько монет. - Они мало что знают о нас, Амос, если рассчитывают удержать нас здесь, где замок запирается изнутри. Пощупай эти винты.
   Амос возился с поверхностью замка. С обратной стороны замка было четыре больших винта, которые крепили его к двери. Клетка кассира была предназначена для того, чтобы не пускать других, а не служить тюрьмой. В лучшем случае, подумал он, это был плохой шанс. Но было ли это просто случайностью? Ему это больше походило на руку Божью.
   - На мой взгляд, больше похоже на глупость инопланетян, - возразил Док. Теперь он проверял винты четвертью. Он удовлетворенно кивнул, затем выругался. "Черт возьми, четвертак входит в прорезь, но у меня не хватает рычага, чтобы повернуть винт. Эй, Смиттон или как там тебя зовут, вытащи ящик для денег и выбей дно. Мне нужна пара узких планок.
   Смиттон отчаянно молился - детская молитва о том, чтобы лечь спать. Но ему удалось выбить щепки со дна ящика.
   Док выбрал два и зажал их вокруг четверти, пытаясь удержать на месте, пока поворачивал. Было тяжело, но винты повернулись. В конце концов, три высвободились, а замок на четвертом повернулся до тех пор, пока им не удалось взломать клетку.
   Док остановился и притянул Смиттона к себе. "Следуй за мной и делай то, что я делаю. Не разговаривать, не делать отдельный прыжок, иначе я сверну тебе шею. Хорошо!"
   Задняя дверь была заперта, но изнутри. Они открыли его на заднем дворе, заполненном мусором. Переулок был не таким темным, как должен был быть, так как открытые участки за его пределами пропускали немного света. Они обнимали любые тени, пока не достигли изгороди церкви. Там они побрели наощупь, выстраиваясь у боковой двери кабинета. Не было никаких признаков инопланетян.
   Амос вырвался вперед остальных, будучи более знакомым с церковью. Только подойдя к двери, он понял, что она могла быть заперта; это было сохранено таким образом часть времени. Он схватился за ручку и толкнул ее назад, обнаружив, что она не заперта.
   На секунду он остановился, чтобы поблагодарить Господа за удачу. Потом с ним были и остальные, толпившиеся на маленькой кухне, где готовились общественные ужины. Он всегда ненавидел эти функции, но теперь благословил их за то, что они предоставили убежище, которое дало им время, чтобы найти свой путь. В церкви слышались звуки и запахи, но ни один из них не казался Амосу знакомым. Что-то заставило волосы на его шее зашевелиться. Он снял туфли и повязал их на шею, и остальные последовали его примеру.
   Путь к люку лежал через небольшой зал, напротив алтаря и в личный кабинет с другой стороны.
   Вместе им было безопаснее, чем порознь, тем более что с ними был Смиттон. Амос прислонился спиной к кухонной стене, чтобы отдышаться. Его сердце, казалось, кольнуло кольцом пронзительной боли, а в горле так пересохло, что ему пришлось отчаянно бороться с рвотными позывами. Здесь была вода, но он не мог рисковать и рыться по комнате в поисках раковины.
   Он молился о силе, не столько для себя, сколько для других. Давным-давно он смирился со смертью. Если Бог пожелал его смерти, он был готов; все, что у него было, было мертво и, вероятно, искалечено, и ему удалось только вовлечь в смертельную опасность тех, кто пытался помочь ему. Он был стар, и его тело уже шло к смерти. Он мог бы прожить еще, наверное, лет двадцать, но, кроме работы, жить было не для чего, и даже в этом он был лишь посредственным неудачником. Но он по-прежнему отвечал за Дока Миллера, а теперь даже за Смиттона.
   Он зажмурил глаза и окинул взглядом дверной проем. В холле, который вел к алтарю, было немного света, но он никого не видел, а драпировки давали тень, из-за которой они могли наблюдать оставшуюся часть пути. Он мягко подошел к нему и почувствовал, как остальные подошли к нему сзади.
   Он наклонился вперед, слегка приподняв шторы. Они были примерно в двадцати футах от алтаря, с правой стороны. Он заметил обломки, которые когда-то стояли как алтарь. Затем он нахмурился, увидев следы земли, сложенной в кучу странной формы.
   Он откинул ткань дальше, удивляясь своему любопытству, как не раз удивлялся переменам, происходившим в нем самом. В центре часовни стояли на коленях два священника в искусно одетых одеждах. Но его взгляд едва заметил их, прежде чем его привлекло то, что стояло перед новым алтарем.
   Деревянный ящик стоял на глиняной платформе. На нем были четыре знака, которые его глаза признали незнакомыми, но которые его разум превратил в последовательность из незнакомого ему алфавита; но в них всегда было больше, чем они были. А над ящиком была завеса, за которой что-то ярко сияло без света.
   В его разуме пульсировала волна силы, создававшая что-то похожее на слова в его мыслях.
   "Я ЕСМЬ ТО ЧТО Я ЕСМЬ, который вывел тех из рабства из Египта и написал на стене перед Валтасаром: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УФАРСИН, как это будет написано на Земле с этого дня и впредь. Ибо Я сказал потомству Михча: ты народ Мой избранный, и превознесу тебя над всеми расами под небесами!"
   5
   И дано было ему вести войну со святыми и победить их, и дана была ему власть над всеми коленами, и языками, и народами.
   Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен: кто мечом убивает, тому мечу и должно быть убито.
   Откровение 13:7, 10
   КНИГА ХРИСТИАН
   Семя Михча. Семя, которым были инопланетяне...
   Тогда не было времени и все время. Амос почувствовал, как его сердце остановилось, но кровь стучала по его артериям с такой силой, которой ей не хватало десятилетиями. Он чувствовал руку Руфи в своей, шевелящейся возвращающейся жизнью, и знал, что ее никогда не существовало. Рядом с ним он видел, как волосы Дока Миллера стали белоснежными, и знал, что это так, хотя он никак не мог видеть Дока со своего места.
   Он чувствовал, как гнев Присутствия покоится на нем, взвешивая каждую его мысль от рождения до верной смерти, когда он полностью прекратился и продолжал жить вечно, и все же он знал, что Свет за завесой не знал о нем, но был восприимчив. только двум жрецам Михча, которые не подозревая опустились на колени.
   Все это было лишь частью его разума, настолько маленькой, что он не мог определить ее местонахождение, хотя весь его разум охватывал все время и пространство, а также то, что не было ни тем, ни другим; и все же каждая часть его восприятий занимала весь его разум, который был или когда-либо мог быть, за исключением только настоящего, которое каким-то образом было понятием, еще не решенным Тем, кто был до него.
   Он увидел странного человека на невысокой горе, получавшего каменные таблички весом всего в пенни, на которых был выгравирован текст, понятный всем. И он знал этого человека, но отказывался верить этому, так как одежда не соответствовала его мысленному образу, а чистое лицо лучше подходило к странному египетскому головному убору, чем к языку, на котором он говорил.
   Амос видел, как каждая молитва его жизни сведена в таблицу. Но нигде не было той мантии божественного тепла, которую он ощущал мальчиком и которую чуть было не ощутил накануне утром. И в нем шевельнулось беспокойство, смешанное с гневом; но пока эта мысль была в его уме, ничто не могло коснуться его.
   И все же каждая из этих вещей была неправдой, потому что он не мог найти понимания того, что было правдой.
   Он закончился так же внезапно, как и начался, то ли через микросекунду, то ли через миллион субъективных лет. Это оставило его онемевшим, но заново живым. И это оставило его мертвым, как ни один человек еще никогда не был безнадежно мертвым.
   Он знал только, что перед ним был Господь Бог Всемогущий, Который заключил завет с Авраамом, с Исааком, с Иаковом и с семенем их; и что человечество было отвергнуто, в то время как Бог теперь был на стороне врагов семени Авраама и всех народов земли.
   Даже этого было слишком много для человеческого разума, больше не соприкасавшегося с Присутствием, и от него осталась лишь тень.
   Стоявший рядом с ним Амос услышал, как док Миллер снова начал дышать, удивленно отбрасывая седые волосы со лба и бормоча одно слово. "Бог!"
   Один из михчаевских жрецов поднял глаза, обернувшись; на его лице было остекленевшее выражение, но оно уходило.
   Тогда Смиттон закричал! Из его открытого рта вырывался ровный, непоколебимый крик, в то время как его легкие тяжело дышали. Его глаза открылись, глядя ужасно. Как деревянная кукла на ниточках, мужчина встал и пошел вперед. Он избежал драпировок и направился к Свету за завесой. Внезапно Свет исчез, но Смиттон шел к нему так же неуклонно, как и раньше. Он остановился перед падающей завесой, и крик резко оборвался.
   Док бесшумно вскочил на ноги, подтягивая Амоса за собой. Министр поднялся, но знал, что деваться некуда. Теперь это была воля Божья... Или...
   Смиттон точно развернулся на одном каблуке. Его лицо было жестким и лишенным выражения, но совершенно безумным. Он машинально подошел к двум жрецам, которых они растянули в сторону в последнюю секунду, держа в руках два автомата, явно сделанных руками человека, но не предпринимая никаких усилий, чтобы ими воспользоваться. Смиттон направился к открытой двери в передней части церкви.
   Он добрался до ступеней, а два священника смотрели ему вслед. Его ноги поднялись с первой ступеньки на вторую, и вот он уже на тротуаре.
   Два священника стреляли!
   Смиттон дернулся, остановился и вдруг вскрикнул голосом нормальной, разумной агонии. Его ноги отчаянно брыкались под ним, и он нырнул из виду в дверной проем, его неуверенные шаги звучали все дальше и дальше. Он был мертв - меткость Михча была так же хороша, как и всегда, - но все еще двигался, хотя все медленнее и медленнее, как будто какой-то дополнительный заряд жизни иссякал, как разрядилась батарейка.
   Жрецы обменялись быстрыми взглядами, а затем метнулись за ним, крича, когда они бросились за дверь в ночь. Внезапно снова появились одна голова и рука, чтобы выстрелить в драпировки, из которых вышел Смиттон. Амос заставил себя замереть, пока его воображение создавало толчок свинца в животе. Пуля попала в драпировки, и еще что-то.
   Священник помедлил и снова ушел. Амос бросился бежать через часовню и в зал по другую сторону алтаря. Он услышал слабый звук шагов Дока позади себя.
   Люк все еще был там, непреднамеренно спрятанный под ковровым покрытием. Он заставил его подняться и нырнул в четырехфутовую глубину незавершенного подвала, освободив место для Дока. Они присели вместе, когда он опустил ловушку и начал пробираться через темноту к другому концу подвала. Прошло пять лет с тех пор, как он был там внизу, и то только один раз, чтобы быстро осмотреть работу мальчиков, копавших туннель.
   Сначала он подумал, что пропустил его, и начал нащупывать маленький вход. Если уж на то пошло, он мог обрушиться. Затем, в двух футах от него, его рука нашла дыру, и он потянул Дока за собой.
   Там было тесно, кое-где посыпались куски земли, и их пришлось раскапывать. Часть дистанции прошла на животе. Они обнаружили перед собой заложенную кирпичом стену и начали копать ее голыми руками. Прошло еще десять минут, пока до них слабо долетали далекие дикие вопли Михча. Они прорвались наконец с окровавленными руками, не удосужившись проверить, нет ли поблизости инопланетян. Они отошли на более безопасное расстояние в лесу, отдышались и пошли дальше.
   Самая большая опасность заключалась в дренажной траншеи, которая в нескольких местах была низкой. Но им сопутствовала удача, и эти пятна лежали в тени.
   Потом перед ними лежала маленькая республиканская речка, а рядом стояла плоскодонная лодка.
   Через несколько мгновений они уже плыли по течению, отдыхая ноющими легкими, а лодке требовалось лишь незначительное руководство. Была еще ночь, светила только луна, и опасность преследования инопланетными самолетами была невелика. Амос мог видеть только лицо Дока, пока тот нащупывал сигарету.
   Он закурил и глубоко выдохнул. - Хорошо, Амос, ты был прав, и Бог существует. Но, черт возьми, я не чувствую себя лучше от осознания этого. Я не вижу, как Бог помогает мне, и даже как много хорошего Он делает для Михча. Что они получают от этого, кроме нескольких чудес с погодой? Они просто делают работу Бога".
   - Я полагаю, они получат Землю - если захотят, - с сомнением сказал Амос. Он не был уверен, что это так. Он также не мог видеть, как другие инопланетяне были вовлечены в эту схему; если бы он знал ответы, теперь их не было. "Док, вы все еще атеист, хотя теперь знаете, что Бог есть".
   Толстяк горько усмехнулся. - Боюсь, вы правы. Но, по крайней мере, я сам. Ты не можешь быть, Амос. Вы потратили всю свою жизнь на игру, что Бог прав и что вы должны служить Ему, когда единственный способ, которым вы могли служить, заключался в том, чтобы помочь человечеству. Чем вы сейчас занимаетесь? Бог автоматически прав, но все, во что вы когда-либо верили, делает Его совершенно неверным, и вы можете служить Ему, только предав свой народ. Какая этика подойдет вам сейчас?"
   Амос устало покачал головой, закрыв лицо руками. Та же самая проблема пробивалась через его собственные мысли. Его первой реакцией было безоговорочное признание своей верности Богу; за этим стояло тридцать лет обусловленного мышления. Но теперь он не мог принять такое решение. Как человек, он не мог склониться перед тем, что считал полным злом, а Михча были злом по всем известным ему определениям.
   Мог ли он рассказать людям факты и лишить их веры в какую-либо цель в жизни? Мог ли он перейти к врагу, которому он даже не был нужен, кроме экспериментов с кормлением? Или он мог побуждать людей к борьбе с помощью старых слов о том, что Бог с ними, - когда он знал, что эти слова были ложными? Однако их сопротивление может обречь их на вечный адский огонь за противостояние Богу.
   Тогда его осенило, что он ничего не мог ясно вспомнить о случае с загробным миром - ни за, ни против него. Что случилось с людьми, когда Бог оставил их? Были ли они покинуты только в своей физической форме и все еще свободны в достижении своего духовного спасения? Или они совсем потерялись? У них перестали быть души, которые могли бы выжить? Или эти души автоматически попадали в ад, какими бы благородными они ни были?
   Ни на один вопрос ему не ответили. Он знал, что Бог существует, но знал это и раньше. Кроме этого, он теперь ничего не знал. Он даже не знал, когда Бог поставил Михча перед человечеством. Казалось маловероятным, что это было так же недавно, как и его собственная юность. Иначе как бы он мог объяснить странное духовное сияние, которое он ощущал как евангелист?
   - Есть только один рациональный ответ, - сказал он наконец. "Не имеет значения, что я решу! Я всего лишь один мужчина".
   "Как и Колумб, когда клялся, что земля круглая. И у него не было такого выражения лица, какое было у тебя с тех пор, как мы увидели Бога, Амос! Теперь я знаю, что имеет в виду Библия, когда говорит, что лицо Моисея сияло после того, как он спустился с горы, пока ему не пришлось закрыть его покрывалом. Если я прав, человечеству мало что поможет, если ты примешь неправильное решение!"
   Док бросил сигарету и закурил другую, и Амос был потрясен, увидев, что руки мужчины трясутся. Доктор пожал плечами, и его тон вернулся к нормальному. "Хотелось бы, чтобы мы знали больше. Вы всегда думали почти исключительно с точки зрения Ветхого Завета и нескольких отрывков из Откровения - как и многие люди, ставшие евангелистами. Я никогда по-настоящему не думал о Боге - я не мог принять Его, поэтому я отверг Его. Может быть, поэтому у нас такое представление о Нем, какое было у нас. Хотел бы я знать, например, какое место занимает Иисус. Слишком многого не хватает. Слишком много непоняток и пауз. У нас есть только два факта, и мы не можем понять ни того, ни другого. Есть явление Бога, коснувшееся и Михча, и человечества; и Он заявил сейчас, что планирует уничтожить человечество. Нам придется придерживаться этого".
   Амос предпринял еще одну попытку отрицать стоящую перед ним проблему. "А что, если Бог только снова испытывает человека, как Он часто делал раньше?"
   "Тестирование?" Док прокрутил слово на языке и, казалось, выплюнул его. Странные белые волосы, казалось, делали его старше, а отсутствие насмешки в голосе делало его почти чужим. "Амос, евреи работали как дьявол, чтобы заполучить Ханаан; после сорока лет скитаний по нескольким квадратным милям Бог внезапно сказал им, что это и есть земля, и тогда они должны были взять ее теми же методами, которые люди всегда использовали для завоевания страны. Чудеса на самом деле ничего не решали. Они выбрались из Вавилона, потому что старые пророки день и ночь трудились над тем, чтобы удержать их вместе как один народ, и потому, что им удалось пропотеть, пока они, наконец, не получили передышку. В наше время они сделали то же самое, чтобы заполучить Израиль, и без всяких чудес! Мне кажется, что Бог всегда забирал это, но они должны были вернуть это сами. В данном случае я не думаю о таком тесте.
   Амос чувствовал, как все его ценности ускользают и вращаются. Он понял, что держит себя в руках только благодаря Доку; иначе его разум потянулся бы к безумию, как любой разум, вынужденный решать неразрешимое. Он больше не мог понять себя, не говоря уже о Боге. И в мысли его закралось чувство, что и Бог не может до конца понять его.
   "Может ли творение бросить вызов чему-то достаточно великому, чтобы создать его, Док? И должен ли он, если может?"
   - Большинству детей приходится, - сказал Док. Он покачал головой. "Это твоя проблема. Все, что я могу сделать, это указать на несколько вещей. И, может быть, это не имеет значения, в этом. Мы еще далеко внутри территории Михча, и дело идет к дневному свету.
   Лодка плыла дальше, а Амос пытался привести мысли в порядок и еще больше запутался в паутине путаницы. Что мог бы сделать любой человек, искренне поклоняющийся Богу, если бы обнаружил, что его Бог противостоит всему остальному, что он когда-либо считал хорошим?
   Ему в голову закралась версия категорического императива Канта; кто-то когда-то цитировал ему это - вероятно, Док. "Поэтому поступай так, чтобы относиться к человечеству, будь то в своем лице или в лице любого другого, в любом случае как к цели, а не только как к средству". Относился ли теперь Бог к человеку как к цели или просто как к средству для достижения какой-то цели, в которой человек потерпел неудачу? И относился ли человек когда-либо серьезно к Богу как к цели, а не как к средству к духовному бессмертию и успокоению от страха смерти?
   "За нами следят!" - вдруг прошептал Док. Он указал назад, и Амос увидел слабый свет, сияющий на изгибе ручья. - Смотри - вон там здание. Когда лодка коснется мелководья, бегом!
   Он нагнулся к веслам, и через мгновение они коснулись дна и оказались за бортом, отправив лодку обратно в течение. Здание было в сотне футов от берега, и они бешено карабкались к нему. Даже в слабом лунном свете они могли видеть, что здание давно заброшено. Док вошел через одно из разбитых окон, волоча за собой Амоса.
   Сквозь щель в стене они увидели другую лодку, плывущую вниз по течению, освещенную факелом и везущую двух Михчей. Один греб, а другой сидел на носу с ружьем и смотрел вперед. Они гребли мимо.
   - Придется затаиться здесь, - решил Док. - Через полчаса рассвело. Может быть, им и в голову не придет обыскивать такие руины.
   Они нашли шаткие ступеньки и растянулись на голом полу огромного чулана наверху. Амос застонал, пытаясь найти положение, в котором он мог бы немного отдохнуть. Потом, как ни странно, он уснул.
   Однажды он проснулся от следов дневного света, проникающего в чулан, и услышал звуки тяжелой стрельбы неподалеку. Он только начал засыпать, когда град начал яростно падать на крышу. Когда он прошел, стрельба стихла.
   Док разбудил его, когда стемнело. Есть было нечего, а желудок Амоса скрутил от голода. Его тело болело в каждом суставе, и ходьба была чистой пыткой. Док взглянул на звезды, вроде бы определился с курсом и пошел дальше. Он хрипел и стонал, что указывало на то, что он разделяет чувства Амоса.
   Но он нашел в себе силы снова начать дискуссию. - Мне все время интересно, что видел Смиттон, Амос. Это было не то, что мы видели. А как же легенды о войне на небесах? Не было ли там когда-то большой битвы, в которой Люцифер чуть не победил? Может быть, Люцифер просто представляет какую-то другую расу, изгнанную Богом?"
   "Люцифер был сатаной, духом зла. Он пытался захватить владения Бога".
   "М-м-м. Я где-то читал, что у нас есть только отчет победителя, который может быть довольно предвзятым. Откуда мы знаем настоящие проблемы? Или истинный результат? По крайней мере, он думал, что у него есть шанс, и, очевидно, знал, с чем борется".
   Усилия при ходьбе затрудняли речь. Амос пожал плечами и позволил разговору умереть. Но его собственный разум продолжал работать.
   Если Бог был всемогущим и всезнающим, почему Он позволил им шпионить за Собой? Или Он все еще был всемогущ над расой, которую Он уволил? Может ли для Бога иметь какое-либо значение то, что может попытаться сделать человек теперь, когда Он осудил его? Было ли то Присутствие, которое они видели, всем Богом или только одним Его проявлением? Его ноги двигались деревянно, онемевшие от усталости и медленные от голода, в то время как в голове крутилась основная проблема. Где теперь его долг? С Богом или против Него?
   Они нашли еду в заброшенном доме и начали готовить ее при свете фонаря с колпаком, слушая новости из маленького батарейного радиоприемника, который остался позади. Это был безнадежный рассказ о высадке инопланетян и отступлениях людей, но без тона отчаяния, которого они должны были ожидать. Они были на полпути к еде, прежде чем обнаружили причину.
   "Вспышка!" - объявило радио. "Только что пришло известие из Денвера. Наша вторая атомная ракета успешно взорвалась! База пришельцев уничтожена, а все корабли пришельцев уничтожены. Теперь ясно, что проблема с более ранними бомбами, которые мы собирали, заключалась в детонирующем механизме. Это расследуется, в то время как больше добровольцев обучают замене этой ненадежной части бомбы. Обе ракеты с террористами-смертниками увенчались успехом. Сейчас в Денвере допрашивают пленных инопланетян обеих рас, но тот же религиозный фанатизм, что и в Портленде, похоже, затрудняет общение".
   Это вернулось к сообщениям о приземлении инопланетян, в то время как Док и Амос уставились друг на друга. Этого было слишком много, чтобы усвоить сразу: официальное признание двух рас, тот факт, что бомбы были собраны и испытаны, и небрежное согласие на самоубийственные миссии. Как будто Бог мог управлять погодой и машинами, но не волей решительных людей. Свобода воли или...
   Амос шарил в уме, пытаясь найти что-то, что могло бы быть связано с успехом террористов-смертников, когда автоматические механизмы чудесным образом остановились, а также с реакцией Бога на его собственные мысли о сиянии, которое он чувствовал в свои ранние дни. Кое-что о мужчинах...
   "Их можно бить!" - сказал Док хриплым шепотом.
   Амос вздохнул, когда они начали подниматься, чтобы продолжить невозможный путь. "Может быть. Мы знаем, что Бог был в Клайде. Можем ли мы быть уверены, что Он был и в других местах, чтобы Своими чудесами остановить бомбы?"
   Они шли всю ночь, пересекая местность в тусклом лунном свете, где каждый шаг становился в два раза сильнее. Амос перевернул его, пытаясь использовать новую информацию для решения, которое он должен был принять. Если бы люди могли победить противников, хотя бы на время...
   Это не приблизило его к ответу.
   Заря застала их в лесу. Доку удалось поднять Амоса на дерево, откуда он мог осмотреть окружающую местность. За опушкой леса был дом, но чтобы добраться до него, потребовались опасные минуты. Они поспорили, а потом пошли дальше.
   Они как раз выходили из леса, когда звук инопланетного самолета начал заикаться. Док повернулся и направился туда, где позади него стоял Амос. Затем он остановился. "Поздно! Он что-то видел. Должна быть цель!"
   Его руки взметнулись, яростно отпихнув Амоса обратно под ближайшее дерево. Он развернулся и помчался по поляне, его толстые ноги яростно тряслись, когда он натужно прыгал по земле. Амос попытался подняться с того места, где он упал, но было слишком поздно.
   Раздался грохот выстрелов, и земля вокруг Дока взорвалась. Он шатался и падал, дергался и лежал неподвижно.
   Самолет пронесся, а Амос выпутался из корня. Оно исчезло, когда он вырвался на свободу. Док дал ему цель, и пилот, по-видимому, остался доволен. Он был еще жив, когда Амос упал рядом с ним. Два выстрела попали в цель, но он сумел ухмыльнуться, приподнявшись на локте. Однако это был всего лишь вопрос минут, и помочь было уже невозможно. Амос нашел одну из сигарет Дока и неуклюжими руками зажег ее.
   - Спасибо, - прохрипел Док, сильно затянувшись. Он начал кашлять, но подавил его, его лицо исказилось в агонии. Его слова звучали в неровном ритме, но он держал голос ровным. - Наверное, я попаду в ад, Амос, раз я так и не раскаялся - если ад существует! И я надеюсь, что есть! Я надеюсь, что он наполнен душой каждого несчастного проклятого человека, умершего не по благодати. Потому что я собираюсь найти способ...
   Он внезапно выпрямился, кашляя и борясь за дыхание. Затем он нашел последний источник силы и встретился взглядом с Амосом, на лице которого мелькнула старая циничная улыбка.
   - ...каким-то образом убедить Люцифера присоединиться к нам! он закончил. Он откинулся назад, позволив всей борьбе уйти из своего тела. Через несколько секунд он был мертв.
   6
   ...Да не будет у тебя других народов передо мной...Не заключай с ними завета против меня...Не отрекайся от себя перед ними и не служи им...ибо я народ ревнивый...
   Возликование 12:2-4
   КНИГА ЧЕЛОВЕКА
   Амос пролежал весь день в доме, куда он притащил тело Дока. Он даже не стал искать еду. Впервые в жизни с тех пор, как его мать умерла, когда ему было пять лет, у него не было защиты от горя. Не было твердой основы принятия того, что это была воля Бога скрыть его потерю после смерти Дока. И с осознанием этого все остальные потери ударили по нему, как будто они были не старше смерти Дока.
   Он сидел со своим горем и вновь обострившейся ненавистью, глядя на Клайда. Однажды днем он заснул. Он проснулся от ощущения ужасного звука и сотрясения земли, но все было тихо, когда он наконец пришел в сознание. Уже почти ночь, пора уходить.
   На мгновение он заколебался. Было бы легче ютиться здесь, рядом с его мертвецом, и пусть все, что бы ни случилось, придет к нему. Но в нем жило чувство долга, которое двигало его вперед. В глубине его сознания что-то шевельнулось, говоря ему, что у него еще есть работа.
   Он нашел часть черствого хлеба и немного твердого сыра и пошел, жуя их. Было еще слишком светло, чтобы двигаться безопасно, но он снова шел через лес и не слышал инопланетных самолетов. Когда стемнело, он свернул на боковые дороги, ведущие в сторону Уэсли.
   В его голове было знание, что он должен вернуться туда. Его церковь лежала там; если бы человеческие истребители отбросили пришельцев назад, его люди могли бы быть там. Если нет, то именно оттуда ему придется следовать за ними.
   Его мысли были слишком глубоки для сознательного выражения и слишком онемели от усталости. Его ноги уверенно двигались. Один из его ботинок начал протираться, а ноги покрылись волдырями, но он мрачно продолжал идти. Теперь, когда пришельцы были здесь, его обязанностью было вести свой народ, как он вел их в более легкие времена. Его мышление не продвинулось дальше.
   В то утро он спрятался в сарае, избегая дома из-за изувеченных вещей, которые валялись на пороге, где их, по-видимому, оставили инопланетяне. И на этот раз он заснул в полной усталости, но проснулся и обнаружил, что один кулак сжат и протянут к Клайду. Ему снилось, что он был Иовом, и что Бог оставил его сидеть без ответа на своих фурункулах, пока он не умер, в то время как изувеченные трупы стонали вокруг него, прося руководства, которое он не дал.
   Уже почти рассвело, когда он понял, что должен был найти себе какую-нибудь машину. Он не видел ни одного, но, возможно, где-то один был заброшен. Док, вероятно, мог бы найти один. Но теперь было слишком поздно беспокоиться. Он подошел к окраине крошечного городка и начал двигаться за его пределы, прежде чем понял, что все города, должно быть, уже хорошо обысканы. Он свернул на маленькую улицу в поисках магазина, где можно было бы купить еду.
   Там был небольшой продуктовый магазин с приоткрытой дверью. Амос распахнул ее под звон колокольчика. Почти сразу залаяла собака, а сзади резко раздался человеческий голос.
   "Ложись, Шеп! Минутку, я иду. Дверь в задней части открылась, и вышел согбенный старик с керосиновой лампой в руках. "Чертово электричество снова отключено! Хорошо, что я остался. Сказал им, что должен присматривать за своим магазином, но они хотели взять меня с собой. Пришлось прятаться в старом колодце. Чертова чушь о..."
   Он остановился, его глаза моргнули за толстыми линзами, а рот приоткрылся. Он сглотнул, и голос его был испуганным и пронзительным. - Мистер, кто вы?
   - Человек, который только что сбежал от пришельцев, - сказал ему Амос. Он еще не осознавал, какой шокирующий вид он сейчас должен представлять. "Тот, кто нуждается в еде и возможности отдохнуть до ночи. Но, боюсь, у меня нет с собой денег.
   Старик медленно отвел глаза, словно дрожа. Затем он кивнул и указал на спину. - Еще ни разу никого не прогонял голодным, - сказал он, но слова казались автоматическими.
   Когда вошел Амос, старая собака медленно попятилась под кушетку. Мужчина поставил лампу и направился на крошечную кухню, чтобы начать готовить еду. Амос потянулся к лампе и задул ее. "Инопланетяне действительно существуют - хуже, чем вы слышали", - сказал он.
   Старик ощетинился, посмотрел ему в глаза и медленно кивнул. "Если ты так говоришь. Только не кажется логичным, чтобы Бог позволил таким вещам гулять в приличном штате вроде Канзаса.
   Он поставил тарелку с яйцами на стол, и Амос пододвинул ее к себе, с жадностью проглотив кусок. Он потянулся на секунду и остановился. Что-то резко пошло не так, вдруг. Его желудок сжался, комната закружилась, а лоб был холодным и мокрым от пота. Он схватился за край стола, пытаясь не упасть. Потом он почувствовал, что его волокут на койку. Он попытался возразить, но его тело трясло от лихорадки, а вырвавшиеся из него слова были бессмысленны. Он почувствовал под собой койку, и на него нахлынули волны болезненной черноты.
   Наконец его разбудил запах готовящейся еды, и он сел с чувством, что прошло слишком много времени. Старик вышел из кухни, изучая его. - Вы точно были больны, мистер. Думаю, вы не привыкли обходиться без приличной еды и отдыха. Чувствуешь себя хорошо?
   Амос кивнул. Он чувствовал себя немного неуверенно, но это проходило. Он натянул одежду, которую для него несколько почистили, и направился к столу. "Какой это день?"
   - Суббота, вечер, - ответил другой. "По крайней мере, так, как я думаю. Вот, съешь это и налей себе кофе. Он смотрел, пока Амос не начал есть, а затем опустился на табурет, чтобы начать чистить старую винтовку и заряжать ее. - Ты много чего сказал. Они правда?
   Секунду Амос колебался. Затем он кивнул, не в силах солгать своему благодетелю. "Боюсь, что так."
   - Да, я почему-то так и подумал, глядя на тебя. Старик вздохнул. - Что ж, я надеюсь, ты добьешься успеха, куда бы ни направлялся.
   "А ты?" - спросил Амос.
   Старик вздохнул, проводя руками по ружью. "Я не покину свой магазин ни для какой кучки инопланетян. И если Господь, всю жизнь исполнявший свой долг, решит встать не на ту сторону, что ж, может быть, Он победит. Но это будет над моим трупом!
   Что бы Амос ни сказал, это не изменит его мнения. Старик сидел на крыльце магазина с винтовкой на коленях и собакой рядом, а Амос шел по улице в свете звезд.
   Амос почувствовал себя на удивление лучше после первых полумили. Отдых и еда в сочетании с лечением язв и волдырей помогли. Но голос внутри него теперь гнал его сильнее, и образ старика, казалось, придавал ему дополнительную силу. Он ударил в самом быстром темпе, на который только мог надеяться. продолжайте, оставив город позади и направившись по дороге, которая, по словам старика, ведет к Уэсли.
   Было сразу после полуночи, когда он увидел огни группы автомобилей или грузовиков, движущихся по другой дороге. Он понятия не имел, управляли ли они людьми или инопланетянами, но неуклонно шел вперед. В другой раз послышались звуки машин, на дороге, которая пересекала маленькую, по которой он шел. Но теперь он знал, что приближается к Уэсли, и ускорил шаг.
   Когда рассвело, он даже не попытался укрыться. Он смотрел на землю вокруг себя, исполосованную кузнечиками, которых можно было бы убить, если бы люди так же усердно работали над уничтожением насекомых, как над своими ссорами и войнами. Он видел сухую, засушливую землю, превращающуюся в пыль и превращающую плодородную страну в кошмар. Мужчины могли бы положить этому конец.
   Это разрушение было вызвано не действием Бога, а собственным безумием человека. И без помощи Бога человек мог бы вовремя все исправить.
   Бог оставил людей. Но человечество не остановилось. В одиночку он проложил путь к Луне и открыл атом. Благодаря своему грубому мужеству он нашел способ использовать водородные бомбы против пришельцев, когда против него применялись чудеса. Он сделал все, кроме победы над собой - и он мог бы сделать это, если бы ему дали время.
   Амос увидел впереди на перекрестке остановку грузовика и остановился, но водитель был человеком. Он увидел открытую дверь и ускорил шаг к ней. "Я направляюсь к Уэсли!"
   "Конечно." Водитель помог ему сесть. - Я сам вернусь за дополнительными припасами. Ты выглядишь так, словно тебе нужно лечение в медпункте. Я думал, мы поймали всех вас, бездомных. Большинство из них поступило сразу после того, как мы сообщили о Клайде.
   - Ты взял его? - спросил Амос.
   Другой устало кивнул. "Мы взяли это. Получил их с бомбой, как сидячие утки; мы были зачистки с тех пор. Осталось не так много инопланетян".
   Они приближались к окраине Уэсли, и Амос указал на свой дом. - Если ты отпустишь меня туда...
   "Смотрите, я получил приказ привести всех бездомных в медпункт", - твердо начал шофер. Затем он развернулся и столкнулся с Амосом. Секунду он колебался. Наконец он тихо кивнул. - Конечно, рад помочь вам.
   Амос обнаружил, что вода все еще течет. Он медленно купался. Где-то он чувствовал, что его решение было принято, хотя он все еще не был уверен, что это было. Наконец он вылез из ванны и начал одеваться. Не было подходящего костюма, но он нашел чистую одежду. Его лицо в зеркале смотрело на него, изможденное и бородатое, когда он потянулся за бритвой.
   Затем он остановился, столкнувшись с отражением своих глаз. Его охватил шок, и он отступил на шаг. Это были глаза, чуждые всему в нем. Лишь однажды он видел тень того, что лежало в них, в глазах великого евангелиста; и это было в сто раз сильнее. Он отвел взгляд и обнаружил, что дрожит, и избегал их во время бритья. Как ни странно, увиденное вызвало у него странное удовлетворение. Он начал понимать, почему старик поверил ему и почему водитель грузовика повиновался.
   Большая часть Уэсли вернулась, и на улицах были солдаты. Подойдя к церкви, он увидел переполненный делами медпункт. А рядом с ним находилась съемочная группа, снимавшая для телевидения тех, кому удалось бежать с чужой территории после бомбежки.
   Несколько человек окликнули его, но он продолжал идти, пока не достиг церковных ступеней. Дверь все еще лежала в руинах, а звонка не было. Амос стоял в тихом ожидании, его мысли медленно сосредотачивались, пока он смотрел на людей, которые только начинали узнавать его и перебрасывались поспешными словами из уст в уста. Затем он увидел маленькую Анджелу Андуччини и жестом пригласил ее подойти к нему. Она немного поколебалась, прежде чем последовать за ним внутрь и к органу.
   Маленький Хаммонд все еще функционировал. Амос взобрался на кафедру, услышав старый знакомый скрип досок. Он положил руки на кафедру, увидев отяжелевшие суставы и посиневшие от старости вены, когда открывал Библию и готовился к воскресному утреннему собранию. Он расправил плечи и повернулся лицом к скамьям, ожидая, пока они войдут.
   Сначала их было немного. Потом приходили еще и еще, кто по старой привычке, кто из любопытства, а многие только потому, что прослышали, что он, вероятно, лично схвачен. Съемочная группа подошла сзади и настроила свои машины, заливая его ярким светом и настраивая свои телеобъективы. Он улыбался им, кивая.
   Теперь он знал свое решение. Он был сделан из кусков и лохмотьев. Оно пришло от Канта, который провел свою жизнь в поисках основного этического принципа и свел его в своем утверждении, что с людьми следует обращаться как с целью, а не как со средством. Это произошло из-за того, что Ровер пассивно принял решение бога, который ничего не мог для него сделать, и из-за одного мятежного поступка, который завоевал Энн его уважение. Он был извлечен из последнего вызова Дока и из старика, сидевшего в дверях, готового встретиться с любым вызовом.
   Не было слов, чтобы передать его послание тем, кто ждал. Ни один оратор никогда не обладал таким владением языком. Но люди с грубой речью и ограниченным использованием того, что у них было, зажгли мир раньше. Моисей сошел с горы с сияющим лицом и преодолел возражения жестоковыйного народа. Петр Отшельник проповедовал всей Европе неблагодарный крестовый поход без радио и телевидения. Это было больше, чем слова или голос.
   Он смотрел на них сверху вниз, когда церковь была заполнена и орган умолк.
   "Мое сообщение на сегодня", - объявил он, и ропот внизу затих, когда его голос донесся до скамей. "Вы узнаете правду, и правда сделает людей свободными!"
   Он остановился на мгновение, изучая их, чувствуя решение в уме и зная, что не может принять другого решения. Он нуждался в нем здесь, среди тех, кому он всегда пытался служить, веря, что через них он служит Богу. Он смотрел на них как на цель, а не как на средство, и находил это хорошим.
   Он также не мог лгать им сейчас или обманывать их ложными надеждами. Им нужны были бы все факты, если бы они хотели положить конец своим пререканиям и объединиться в последней борьбе за полноту своей потенциальной славы.
   "Я вернулся из заточения среди пришельцев, - начал он. "Я видел полчища, у которых нет иного желания, кроме как стереть память о человеке из праха земли, породившей его. Я стоял у алтаря их Бога. Я слышал голос Божий, провозглашающий, что Он также и наш Бог, и что Он изгнал нас. Я поверил Ему, как верю Ему и сейчас".
   Он чувствовал, как из него вытекает странное, неуловимое нечто большее, чем слова или ораторское искусство, как никогда не исходило в его вызывающие зависть молодые годы. Он наблюдал, как шок и сомнения возникают и медленно исчезают по мере того, как он продолжал, рассказывая им историю и искренние сомнения, которые у него все еще были. Он никогда не мог узнать многих вещей, и даже был ли Бог, которому поклонялись на чужом алтаре, полностью тем же Богом, который был в сердцах людей на протяжении сотен поколений. Ни один человек не мог понять достаточно. Они имели право на все его сомнения, как и на все, что он знал.
   Наконец он остановился в полной тишине часовни. Он выпрямился и улыбнулся им, вытягивая улыбку из какой-то сдержанности, которая дремала с тех пор, как он впервые испытал вдохновение в детстве. Он увидел, как ему ответили несколько улыбок, а потом еще - неуверенные, сомнительные улыбки, которые становились все более уверенными по мере того, как они распространялись.
   Он чувствовал, как приближается к ним, а телекамера продолжала все это записывать. Он чувствовал, как вновь обретенные силы соединяют их вместе. Он вдруг почувствовал их единым целым и неделимым, пока шел дальше.
   Но было еще кое-что. Над часовней было сияние, ощущение углубляющегося общения. Оно подняло и окутало его вместе с теми, кто был под ним. Он открылся ему без остатка. Когда-то он думал, что это исходит только от Бога. Теперь он знал, что это исходило от мужчин и женщин перед ним. Подобно физической силе, он чувствовал, как она исходит от них и от него самого, объединяя их и посвящая их.
   Он принял это, как когда-то принял Бога. Имя больше не имело значения, когда дело оставалось прежним.
   "Бог разорвал древние заветы и объявил Себя врагом всего человечества", - сказал Амос, и часовня, казалось, закачалась от его голоса. "Я говорю вам: он нашел достойного противника".
   LUVVER, Мак Рейнольдс
   "ПРИБЛИЖЕНИЕ К ЗОНЕ ОГРАНИЧЕНИЯ. ПОСАДКА ЗАПРЕЩЕНА".
   Дональд Макбрайд продолжал бороться с управлением спортивного крейсера, но мышцы его лица теперь были менее напряжены, а глаза потеряли некоторую безнадежность. Они собирались сделать это.
   Радио снова заревело. "ПРИБЛИЖЕНИЕ К ЗОНЕ ОГРАНИЧЕНИЯ. ПОСАДКА ЗАПРЕЩЕНА".
   Макбрайд криво скривился. "Это все равно, что сказать человеку, только что прошедшему через пустыню, не пить". Он сильно дернул рычаг управления. "Худшая часть позади. Мы успеем, дорогая. Он вытер пот со лба. - Я не сказал тебе там, но был убежден, что мы кончились.
   Она вздрогнула. - Тебе не нужно было говорить мне, отец. Фактически. Достаточно было посмотреть на тебя...
   Экран телевизора засветился, и на нем появился рыжеволосый молодой человек с сердитым лицом.
   Он говорил коротко. "Разве вы не получили наши предупреждения? Вы входите в запретную зону. Из соображений безопасности это запрещено..."
   Макбрайд вспыхнул в ответ. "Молодой дурак. Разве ты не видишь, что мы в беде? Это все, на что я был способен, чтобы бороться с этой проклятой штуковиной последние полмиллиона миль. А вы говорите нам, что мы не можем приземлиться!
   Лицо в телеэкране тревожно нахмурилось. - Ты не можешь добраться до какого-нибудь другого порта? Только крайний случай..."
   Старший мужчина посмотрел на него. "Нам повезет, если мы доберемся до вашего поля. Это чрезвычайная ситуация. Нам с дочерью повезло, что мы зашли так далеко".
   "Дочь?" Глаза молодого человека переместились через плечо Макбрайда и расширились, когда он увидел подстриженную блондинку. "Буду макрон , девочка!" Он понял, что сказал, и начал краснеть. Экран внезапно погас.
   Патрисия Макбрайд рассмеялась. -- Да ведь он покраснел, отец. Фактически. Я больше не знал, что это произошло".
   Отец хмуро посмотрел на нее, все еще борясь со своим контролем. -- Вам никогда не приходило в голову, что есть еще молодые люди, воспитанные в духе старой приличия, которым стыдно ругаться перед дамой?
   Она хихикнула. "Уже нет."
   Он фыркнул и начал отвечать, но экран телевизора снова засветился. Лицо было у новичка. Выражение его лица было несколько испуганным, а фуражка Космических Войск и галстук создавали впечатление, будто их поспешно нашли и надели. Его голос был формальным, но глаза были широко раскрыты, и, хотя он говорил с Макбрайдом, он не сводил глаз с Патрисии.
   - Лейтенант Стив Бентон, сэр. Офицер, командующий базой безопасности 1645-R. Я должен предупредить вас, что только в крайнем случае вам может быть разрешено приземлиться, и что если вы приземлитесь, есть вероятность, что вы никогда не улетите.
   Хозяин покалеченного космического корабля возмущенно зарычал. "Бред какой то. Спускайтесь со своего военного коня. Разве ты не видишь, кто мы? Мужчина и его дочь в спортивном крейсере, который вышел из строя. Мы должны приземлиться. Будет достаточно легко проверить мои учетные данные. Мы похожи на шпионов или что-то в этом роде?
   Лейтенант слегка напрягся под ударами языка. - Вы не понимаете, сэр. Это небезопасно для человека. Это не военная база. Мы здесь, чтобы предупредить все космические корабли. Можно сказать, что это эквивалент маяка".
   Макбрайд был нетерпелив. - Что бы это ни было, мы заходим на посадку. Стоять рядом с."
   - Только одно, сэр. После приземления не покидайте свой корабль и не смотрите в порты. Каждое мгновение на этой планете вы будете подвергаться серьезной опасности. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас".
   * * * *
   Через полчаса маленький крейсер благополучно приземлился на единственном поле крошечной планеты. Теперь, когда напряжение, связанное с прохождением поврежденного корабля через столько миль космоса, было снято, началась реакция. Макбрайд средних лет плюхнулся в кресло-ускоритель и затянулся сигаретой.
   "Где они, черт возьми? Не приземляйтесь! Не покидайте корабль! Не смотрите в порты! Это место, вероятно, населено безумцами, и я почти готов к ним присоединиться.
   Патрисия хихикнула. "Они не выглядели сумасшедшими. Рыжеволосый был симпатичным. Фактически."
   Они услышали стук во внутреннюю дверь космического шлюза, и Макбрайд, крякнув, пошел ее открывать. Посетители уже закрыли внешний шлюз, и вида за ними не было видно.
   Они были правильно одеты в форму космических войск, но это явно было для них странно. Воротник лейтенанта Бентона был туго затянут, галстук съехал набок. На другом была обычная туника, но она выглядела так, как будто ее много лет хранили в затхлом сундуке, в то время как ее владелец ходил в менее формальной одежде. Оба казались не в своей тарелке.
   Лейтенант Стив Бентон напрягся. - Могу я представить лейтенанта Дэйва Мэлоуна, моего помощника?
   Макбрайд пророкотал: "Я Дональд Макбрайд с Терры; это моя дочь, Патрисия. Должен сказать, что отношение к нам со стороны представителей Космических Сил моей планеты до сих пор было, мягко говоря, бесцеремонным.
   Глаза двух лейтенантов были прикованы к дочери, а не к отцу, но Бентону удалось найти ответ. - Более чем сожалею, сэр... но, э-э, приказы. Боюсь, это чрезвычайно опасное место для посадки.
   Патрисия хихикнула. "Это чудовищно захватывающе. Такой авантюрный. Фактически."
   Ее отец фыркнул. "Несомненно, Космические силы обладают достаточной силой, чтобы защитить любых гражданских лиц, находящихся на планете. Лейтенант, я полагаю, у вас есть механики и ремонтные мастерские, чтобы починить мой проклятый крейсер?
   Бентон снова перевел взгляд на Макбрайда. - Лейтенант Мэлоун и я здесь одни. Однако у нас обоих был значительный опыт полетов на космических кораблях. Через несколько дней мы снова сможем отправить ваш спорттер в космос. К сожалению, вам придется провести все время взаперти в наших покоях... Боюсь, это будет не слишком удобно.
   Патрисия забулькала: "Ты имеешь в виду, что воздухом здесь нельзя дышать? Вы должны оставаться внутри все время? Как ужасно. Вам должно быть ужасно скучно. Фактически!"
   Лейтенант Дэйв Мэлоун наконец нашел язык. Он стоял, почти с открытым ртом, глядя на этот восхитительный продукт самых дорогих салонов красоты Земли. - Дело не в этом, мисс Макбрайд. С воздухом все в порядке. Просто мы не можем позволить вам познакомиться с животной жизнью здесь.
   Она хихикнула. - Но, лейтенант, я уверен, вы могли бы нас защитить.
   Ее отец фыркнул. "Если эти животные так опасны, почему вы, мужчины, не считаете необходимым носить оружие?"
   Бентон вступил во владение. - Вы не понимаете, сэр. Опасность не из тех, от которых вас может защитить оружие. Он слегка вздрогнул, как будто сама мысль была ему противна. - Во всяком случае, сейчас нужно доставить вас в наши покои, где вы сможете отдохнуть. Лейтенант Мэлоун и я осмотрим ваш корабль и посмотрим, что нужно. Боюсь, вам придется надеть повязку на глаза во время короткой прогулки к нам.
   Они столкнулись с протестами по этому поводу, но лейтенант Бентон был непреклонен. На глаза необходимо надеть повязку. Нормативные документы. Наконец они подчинились, и их осторожно провели от космического корабля через травянистое поле к резиденции двух офицеров Космических Войск. Мгновение спустя повязки были сняты, и они могли свободно осматривать свое окружение.
   Квартиры были просторны, и, казалось, у двоих мужчин было все, что им нужно в их одинокой ссылке, но видно было, что уединенная жизнь отвлекла их от армейской опрятности. Место было холостяцкой бойней.
   "Что тебе здесь нужно, так это женщина", - хихикнула Патрисия.
   - Ты не просто насвистываешь Дикси, - выдохнул Малоун.
   Макбрайд раздавил его взглядом.
   - Чтобы здесь было чисто, - быстро добавила рыжеволосая. - Посмотрим, прошло уже почти шесть лет, как здесь никого не было, кроме нас.
   "Шесть лет!" Макбрайд запротестовал. - Вы хотите сказать, что вы, мужчины, не получали смены шесть лет? Это невероятно.
   - Стиву уже больше десяти лет, - с усмешкой сказал Мэлоун.
   "Достаточно, Дэйв", - сказал Стив Бентон. - Ты сказал слишком много.
   - Он сказал недостаточно, - воинственно возразил Макбрайд. "Я знаю космические силы. Вложил в себя три года во время марсианской войны. А оставлять мужчин одних на изолированной базе на шесть лет, не говоря уже о десяти, без послаблений - ненужные трудности. Вас, мальчики, призывают к жертвам, выходящим за рамки служебного долга.
   Стив Бентон устало подошел к переносному бару и нажал на разные кнопки. Появились четыре матовых стекла. Он жестом указал остальным на стулья и раздал напитки.
   - Вы помните, мистер Макбрайд, что как раз перед тем, как вы приземлились, я предупредил вас, что, возможно, вы никогда не сможете уйти. Вот в таком положении оказались мы с лейтенантом Мэлоуном.
   Лицо старшего покраснело. - Ты имеешь в виду, что мы будем вынуждены оставаться на этой неизвестной, безлюдной планете в течение длительного времени?
   Дэйв Мэлоун ухмыльнулся и сделал глоток из своего напитка. - Ненадолго, сэр. Навсегда."
   Макбрайд перевел взгляд с Бентона на Малоуна. - Что это за фантастическая угроза?
   Бентон поднял руку. - Не поймите меня неправильно, мистер Макбрайд. У нас нет желания заставлять вас оставаться здесь. И, если надлежащие меры предосторожности будут продолжать соблюдаться, у вас не будет причин оставаться. Просто помните, что вы должны оставаться в этом здании, пока ваш корабль не будет отремонтирован, и вы будете готовы уйти.
   - Я мог бы также добавить, что лейтенант Мэлоун, похоже, произвел на вас неверное впечатление. Космические силы не заставляли нас оставаться здесь. Мы остаемся по своей воле. Дважды в год присылается транспорт, чтобы доставить нам наши требования". Он указал на переносной бар и другие удобства, которых обычно не встретишь в военном учреждении. "Мы получаем гораздо больше, чем обычно полагается в виде пайков. Наша жизнь вполне комфортна".
   "Я думаю, что все это совершенно таинственно. Фактически." Патрисия хихикнула. - Вы запрещаете нам приземляться, утверждая, что это слишком опасно, но когда мы это делаем, мы не находим здесь никого, кроме вас, мальчики. Вы заставляете нас завязывать глаза, чтобы мы ничего не видели, и говорите, что вы были здесь шесть лет без какого-либо облегчения. Ты даже задергиваешь шторы, чтобы мы не могли видеть твои окна. Фактически. Это так загадочно. Я просто знаю, что с удовольствием побуду здесь некоторое время - правда, буду".
   Дэйв Мэлоун смотрел на нее благоговейными глазами обожаемого щенка. Стив Бентон посмотрел на него и рявкнул: "Да ладно, Дэйв. Нам лучше взглянуть на крейсер. Надеюсь, у нас есть все материалы, необходимые для его ремонта".
   Он повернулся к двум гражданским. "Вы найдете все, что вам нужно. Еда, напитки, книги, музыка - фильмы, если хотите. Чувствуйте себя как дома. Мы скоро вернемся. Боюсь, я должен просить вас дать слово, что вы не выйдете ни из дома, ни выглянете в его окна.
   - Ладно, - фыркнул Макбрайд.
   - Мисс Макбрайд?
   "Обещаю." Патрисия хихикнула.
   * * * *
   Когда они оказались на открытом месте и направились к поврежденному кораблю, Стив Бентон с тревогой посмотрел на другого. "Тебе лучше следить за собой, Дэйв, или ты будешь в эмоциональном беспорядке. Ты знаешь, что она не может оставаться здесь, и ты не можешь уйти.
   Малоун ответил быстро. "Почему бы и нет? Почему она не могла остаться? Здесь не так уж и плохо. Мы прекрасно ладим, не так ли? Почему бы не исправить это, чтобы они тоже остались? У нас была бы компания, Стив. Да ведь это было бы даже облегчением, если бы старик был рядом. Кто-то новый.
   Мускулы на лице старшего офицера дернулись. - Тебе лучше знать, Дэйв. Быть здесь значит больше, чем просто выполнять обязанности обычного космонавта. У нас есть доверие. В некотором смысле, гонка зависит от нас. Если мы начнем сокращать работу хоть немного, это станет прецедентом, который значительно облегчит работу в следующий раз".
   "Никогда не будет другого времени. И никто не должен был знать, что мы сделали это преднамеренно, даже они".
   Ухмылка Стива Бентона была кривой. "Я понимаю. Когда ты заполучишь эту девушку для себя, на этом все закончится. Предположим, я хочу один позже? А что если Макбрайд решит, что ему нужна жена, чтобы разделить с ним изгнание? Это может накапливаться, Дейв, пока весь проект не потерпит неудачу.
   Рыжий был подавлен. - Думаю, ты прав, Стив. Некоторое время они шли молча, и его естественная жизнерадостность вновь заявила о себе. - Может быть, она случайно увидит любовника , - с надеждой сказал он.
   * * * *
   Поначалу ужин в тот вечер был достаточно приятным. Для двух изгнанников резкая натура Макбрайда и фыркающие комментарии были более чем уравновешены подчеркнуто женским обаянием его дочери. Очевидно, ни одному из них не приходило в голову, что ее хихиканье потеряет свою прелесть через годы, если не месяцы. Было очевидно, что они считали ее прекрасной.
   - Что с кораблем? - прорычал Макбрайд. - Как скоро мы сможем уйти?
   - Возможно, завтра поздно, - сказал ему Бентон. В его ответе сквозила надежда.
   - Да я никогда, - возразила Патрисия. - Ты на самом деле говоришь так, как будто спешишь, чтобы мы ушли. Фактически. Держу пари, что лейтенант Мэлоун так не считает.
   Она обратила свои прозрачные голубые глаза на этого влюбленного достойного.
   Рыжая сглотнула. "Господи, нет. Но Стив не это имел в виду, мисс Макбрайд...
   Она хихикнула. - Зови меня Патрисия.
   Он снова сглотнул. - Э... Патрисия. Просто тебе небезопасно оставаться. Каждый час так же опасен, как и последний, и ни один из нас не сможет отдохнуть, пока не увезет вас в целости и сохранности.
   Дональд Макбрайд скептически хмыкнул. "Я думаю, что это фарс. Вы постоянно говорите об опасности, но вы оба ходите безоружными. Вы намекаете на что-то ужасное и не даете нам выглянуть в окна. Здесь происходит что-то странное. Вы двое что-то скрываете.
   Стив Бентон поднялся на ноги, мускулы его щек напряглись. Он бросил салфетку на стол. - Именно этим мы и занимаемся, сэр. Вот почему Космические Войска оставили нас здесь - чтобы что-то скрыть. Теперь, я боюсь, было бы лучше, если бы мы воздержались от обсуждения этой темы. Ты должно быть устал. Лейтенант Мэлоун проводит вас в ваши комнаты.
   - Ой, Стив, - запротестовал рыжеволосый, - могут пройти годы, прежде чем у нас появится еще один шанс поговорить с кем-нибудь.
   Бентон был краток. "К сожалению, мистер Макбрайд, похоже, не может возражать против строгих правил, которые должны соблюдаться здесь. Думаю, было бы предпочтительнее, если бы разговор закончился. Завтра мы закончим ремонт корабля, и наши гости вернутся в космос как можно скорее.
   - Молодой человек, - пророкотал Макбрайд, - вы невыносимы. Когда мы приедем домой, я буду вынужден сообщить о вас.
   Стив Бентон горько рассмеялся. - Вы делаете это, сэр. Будет интересно посмотреть, какое наказание Космические Силы смогут придумать для человека, который навсегда, без каких-либо послаблений, назначен на эту планету два на четыре.
   Дэйв Мэлоун усмехнулся этой идее. - Может быть, тебя понизят в должности, Стив.
   * * * *
   Стиву Бентону было не легче противостоять чарам Патрисии Макбрайд, чем Дэйву Мэлоуну. Бентон был таким же нормальным, как и любой другой мужчина; а следующий мужчина был вполне нормальным, учитывая, что это был рыжеволосый Мэлоун. Десять лет без какой-либо женской компании было нелегко вынести, и ему не помогало осознание того, что впереди еще столько же лет, а потом еще десять.
   Изгнание! Вечная ссылка, и ничего больше.
   Он ворочался в своей постели, зная, что под этой же крышей, в нескольких десятках ярдов от него, спала красивая, желанная женщина. Он почти забыл, что женщины - это нечто большее, чем просто сказки, красиво воспроизведенные кинопроектором; почти забыл, что они были не просто персонажами бесконечного количества романов, которые он читал, чтобы скоротать годы. Почти ...
   Он не мог заснуть и, наконец, откинул одеяло, поднялся на ноги, стал искать и, наконец, нашел сигарету на маленьком столике у своей кровати. Окно было открыто, и прохлада ночного воздуха коснулась его. Он лениво выглянул наружу, надеясь, что незнакомцы послушаются его приказа оставить окна закрытыми и опустить шторы. Не то чтобы ночью было очень опасно, но все же никогда не знаешь, когда любвер захочет прогуляться возле базы.
   Белое пятно привлекло его внимание. Казалось, оно движется. Он нахмурился, не в силах сообразить, и выглянул наружу, пытаясь разглядеть ночной мрак.
   Внезапно он вскочил на ноги и бросился к двери. Он врезался в несколько предметов мебели, не успев включить свет.
   Сонный Мэлоун растерянно смотрел на него из дверного проема другой спальни. Он пробормотал: "Что происходит?"
   - крикнул Бентон через плечо, ринувшись к главному входу. "Она там! Патрисия вышла на улицу. Оставайся здесь. Посмотри на ее старика...
   Рыжая мгновенно проснулась. "Я буду Макроном . Это произошло. Мы должны были запереть их.
   Стив Бентон мчался через поле, изучая тени глазами, насколько это было возможно, на бегу. Все идет нормально. Не luvver в поле зрения. Просто это возможно...
   Он подошел к ней сбоку и грубо схватил ее за руку. Она была одета в белое полупрозрачное пеньюар. Она должна была выглядеть для него Клеопатрой, но не выглядела. У него не было ни времени, ни терпения на ее женственность.
   Он потряс ее. "Ты дурак. Что ты здесь делаешь? Немедленно возвращайтесь в дом. Что ты видел?" - добавил он с тревогой.
   Она попыталась стряхнуть с нетерпения его руку, когда он торопил ее к зданию, но он подтолкнул ее вперед, все еще нервно и настороженно вглядываясь в каждую тень.
   - О, лейтенант... Стив... не будь таким грубым. Там было так душно. Я не мог спать. Пожалуйста, моя рука... Кроме того, что тут смотреть? Ты был таким загадочным, но здесь нет ничего, кроме старой посадочной площадки с обычной вешалкой и ремонтной мастерской.
   Он хмыкнул. - Может быть, ты в безопасности. Ночью они выходят нечасто. Он ускорил шаг, почти волоча ее к дому. "Что на тебя нашло? Разве я не говорил тебе, что ни при каких обстоятельствах...
   Она хихикнула. "Я собирался вести себя очень тихо, и если вы поймаете меня, я притворюсь, что хожу во сне... Да что вы, смотрите!"
   Он взглянул на нее, потом в темноту.
   "Посмотреть на то? Что ты видишь?"
   Он с тревогой пытался разобрать, на что она смотрит. Она была в темноте дольше, чем он; ее глаза лучше привыкли к ночи. Он грубо встряхнул ее. "Что ты видишь?"
   Она нетерпеливо ответила, все еще пытаясь высвободить руку. "Не глупи. Это ничто. Просто очаровательный зверек, милая зверюшка размером с фокстерьера, что-то вроде крошечной обезьянки. Почему, посмотрите на эти большие, грустные глаза. Стив... это мило".
   Он застонал. " Любовь !"
   Он резко развернул ее так, что она оказалась перед ним, и жестоко ударил ее кулаком по кончику челюсти. Она наклонилась вперед, и он подхватил ее на руки.
   Он отнес ее к двери и пнул ее, ругаясь себе под нос, когда его босая нога ударила по металлу.
   - Впусти меня, Дэйв, - крикнул он. "Здесь есть любвер . Смотри, чтобы старик этого не увидел, и ни в коем случае не впускай! Используй всю свою силу воли, Дэйв. Даже если он хочет войти, не впускайте его!
   Голос Малоуна из-за двери был приглушен, но чувствовалась его натянутость.
   - Ладно, Стив, я открываюсь. Приходи скорее.
   Дверь открылась достаточно широко, чтобы Бентон мог проскользнуть со своей ношей, и тут же захлопнулась за ним. Рыжий стоял к ней спиной, на лбу выступил пот.
   - Слава богу, я этого не видел! Это был бы ад, если бы я это сделал, и мне казалось, что я захожу в дом".
   Стив Бентон отвел девушку к дивану и попытался усадить ее поудобнее. Он быстро, нервно провел рукой по волосам, как будто хотел вырвать горсть. Он отчаянно смотрел на нее.
   Дональд Макбрайд выбежал из своей комнаты, натягивая ночной халат. Его лицо было нарисовано. "Что случилось? Что здесь делает Патрисия?
   Стив проигнорировал его и рявкнул на Мэлоун: "Она едва успела это увидеть. Возьми лекарство лете , Дэйв. Это ее единственный шанс.
   Рыжий вырвался из комнаты и через несколько секунд вернулся с иглой для подкожных инъекций и маленькой бутылочкой с лекарством в руках.
   Макбрайд уставился на них. "Что с моей дочерью? Что делаешь? Почему она без сознания... или она...
   Стив Бентон быстро заполнил шприц. - Она не мертва, если ты это имеешь в виду. Я вырубил ее. Она увидела там люввера . Наш единственный шанс - попытаться стереть память из ее памяти.
   Игла для подкожных инъекций наполнилась, он обнажил ее руку и наклонился над ней, чтобы сделать укол.
   Ее отец потянулся к нему и грубо схватил его за руку. "Минуточку. Я хочу узнать больше об этом. Я совсем не понимаю. Что в этой игле?
   Малоун оттолкнул его в сторону. - Отойди, старый дурак. Вы хотите, чтобы ваша дочь когда-нибудь покинула это место? Если да, то заткнись и молись. Если бы мы знали, что она такая избалованная, упрямая девчонка, мы бы заперли ее в ее комнате.
   "Но но..."
   Стив Бентон быстро сделал укол. Он устало бросил иглу на стол и подошел к автоматическому бару, чтобы вернуться с тремя крепкими бренди. Он передал напитки остальным и указал им на стулья.
   Он выпил половину своего напитка и долго ждал, прежде чем что-то сказать. Затем он посмотрел на теперь уже бледного отца лежащей без сознания девушки.
   - Думаю, тебе придется узнать это сейчас, вопреки всем правилам.
   - Я... я не понимаю.
   Стив Бентон вздохнул. - Нет, конечно. Только несколько человек во всей системе. Он сделал паузу для другого заклинания, затем продолжил. "В последний раз такое было шесть лет назад. В тот раз Дэйв был жертвой. Обстоятельства были очень похожи; корабль, на котором он находился, совершил аварийную посадку. Как и в вашем случае, я приложил все усилия, чтобы его экипаж не вышел наружу. Загадка была слишком велика для нашего рыжеволосого друга, и он ускользнул и увидел любовницу . С тех пор ему пришлось разделить со мной изгнание. Никто из нас никогда не покинет эту изолированную планету. Он провел рукой по рту. "Я надеюсь, что меры, которые мы приняли с вашей дочерью, спасут ее от той же участи".
   Макбрайд фыркнул. "Фантастика! Только вид этого нелепого животного? Какой ужас..."
   Бентон допил свой напиток и взял свежий, который протянул ему Дэйв Мэлоун. Рыжеволосая стояла у барной стойки, выпивая одну за другой.
   Стив Бентон покачал головой. "Задумывались ли вы когда-нибудь, мистер Макбрайд, сколько различных способов использует животная жизнь в качестве средства защиты? Задумайтесь на мгновение о животных, которых вы встречаете на Земле. Один быстро бегает, олень, например; другая, змея, ядовита. Скунс отпугивает врагов своим запахом; бородавочника с его отталкивающей внешностью. Птица улетает от опасности; хамелеон маскирует себя, меняя свой цвет, чтобы слиться с окружающей средой. Большие кошки свирепы; слон велик, как крепость; у пчелы есть жало; черепаха - ее доспехи; дикобраз, его иглы".
   Старший мужчина с тревогой посмотрел на дочь. "Я не понимаю, какое отношение это имеет к Патриции, но если я должен это слушать, по крайней мере, давайте сделаем так, чтобы ей было удобно".
   Дэйв Мэлоун сказал: "С ней все в порядке. Она будет мертва для мира как минимум три дня.
   "Три дня!"
   - Позвольте мне продолжить, - продолжил Стив Бентон. "Ваша дочь стала жертвой естественной защиты луввера , животного, обитающего на этой планете. Это единственная известная форма жизни, которая использует способность вызывать привязанность в качестве защитного механизма".
   Макбрайд был возмущен. - Ты хочешь сказать, что единственное, что делает это пугливое животное, - это вызывает симпатию ?
   "Вот так. Все, что он делает, это вызывает симпатию. Все, а не только все, любят luvver . Ничто и не помышляло о том, чтобы причинить ему боль. На самом деле, ему трудно держать других животных подальше. Они будут следовать за любовником толпами, с обожанием. Всеядный, как и человек, у него никогда не возникнет проблем с получением всего мяса, которое он хочет. Его животные-жертвы просто подходят близко и с любовью позволяют убить и съесть себя. Его способность вызывать привязанность на самом деле сильнее, чем инстинкт самосохранения".
   - Ты имеешь в виду, что Патриция позволила бы существу убить себя, не сражаясь или, по крайней мере, не убегая? В голосе мужчины слышались нотки ужаса.
   "К счастью, мы не сталкиваемся с этой проблемой. Лаввер , кажется , не заботится о человеческой плоти. Его опасность для вашей дочери заключается в том, что он вызывает вечную любовь".
   "Я не вижу в этом такой опасности. Ведь человек веками любил своих кошек и собак..."
   "Я сказал бессмертную любовь. Непреодолимая любовь, бездумная любовь. Представьте возможности. Предположим, одного забрали на Землю и поместили в зоопарк. Каждый человек, который когда-либо видел это, обнаружил, что не может оставаться в стороне от luvver . Миллионы людей заполнили бы зоопарк, пытаясь быть рядом с ним. Сотни, тысячи плели интриги, крали, дрались, пытаясь вернуть домой свою исключительную привязанность. Короче говоря, Макбрайд, любвер обладает большей силой, чем самый злобный наркотик.
   - Завтра мы посадим вашу дочь на ваш корабль и позволим вам взлететь. Предупреждаю, никогда не упоминай при ней о любви . Если вам повезет, нам удастся стереть его память из ее памяти. Когда она оживет, понаблюдайте за ней. Если она требует, чтобы ее вернули сюда, то верните ее. Ничего нельзя сделать. Она бы умерла от меланхолии, если бы ей бесконечно не удавалось увидеть любовника .
   Макбрайд вдруг показался старым. Его лицо было пепельным. Его волосы, прежде лишь с проседью, теперь казались белыми. Он медленно соображал.
   - Но почему Космические Силы оставили вас двоих здесь, чтобы не подпускать корабли? Почему бы просто не убить их? Уничтожьте их полностью!"
   Дэйв Мэлоун содрогнулся от богохульства. "Вы не можете убить любвера . Ты бы себе не позволил. Все, что мы можем сделать, это не дать другим увидеть их и не дать им распространиться на другие планеты. Видите ли вы опасность того, что какой-нибудь корабль может приземлиться здесь и по незнанию взять несколько вещей на борт для домашних животных? Куда бы они ни пошли, люди следовали за ними, как крысы за Крысоловом".
   * * * *
   Макбрайд смог взлететь незадолго до заката следующего дня. Его привели к маленькому космонавту с завязанными глазами, как и раньше. Стив Бентон отнес девушку под действием наркотиков и положил ее на койку.
   После этого двое изгнанников стояли и смотрели, как крейсер исчезает в небе.
   - Возможно, мы вовремя ввели ей лекарство, - сказал Малоун. "На самом деле она не очень хорошо или очень долго видела любовника ".
   Стив скептически посмотрел на своего спутника. - Я думал, ты так хочешь, чтобы она осталась.
   Его спутник раздраженно пожал плечами. "Я не уверен. Сказать по правде, Стив, быть чужими здесь так долго и быть вдалеке от них - тягостное бремя...
   Они снова подошли к дому, их глаза заблестели.
   "Теперь есть одна из милых малышек". Стив Бентон присел на корточки и протянул в руке кусок сахара. "Здесь милая, здесь драгоценная..."
   Луввер отделился от тени здания и задумчиво уставился на них. Они оба улыбнулись в обожании.
   Он лениво прогуливался.
   УРОВЕНЬ ЛЯГУШКИ, Бад Вебстер
   Товарный вагон качался, и грубые доски гудели подо мной, как бруски маримбы, когда поезд мчался... куда-то. Я не знал, где тогда, и я до сих пор не уверен. Я только что проснулся от сна, которого не мог вспомнить, и все еще чувствовал его гнет и тревогу. Я огляделся и увидел, что я не один; в нескольких футах от них на листе картона растянулся старик. Старик....
   Как мы оказались в товарном вагоне? Я попытался вспомнить, но слишком короткий сон не был спокойным, и я был в тумане. Разве я не ехал в автобусе на юг?
   Автобус, верно. Это вернулось ко мне сквозь туман, высокие странности в автобусе. Довольно быстро стало странно.
   - В Содружестве Вирджиния есть два уровня лягушек, - громко прошептал старик. Вот как все это началось, в автобусе, идущем на юг, одним августовским днем и с этим простым оттенком безумия.
   "Два." Я тупо улыбнулась ему в ответ и попыталась погрузиться в книгу. "Это интересно."
   "Два!" - повторил он, грозя двумя мозолистыми пальцами у меня перед лицом. Я заметил, что его глаза не смотрели в одном и том же направлении. "Фокус в том, - сказал старик, - фокус в том, чтобы знать, какой из них настоящий ". Он покачал головой. "Если бы нам удалось побывать в них обоих одновременно, мы бы знали, какой из них настоящий, а какой инопланетяне прислали нам в подарок на день рождения".
   Я закрыл книгу и вздохнул. В любом случае, я только притворялся, что читаю.
   "Подарок на день рождения?"
   "Да, черт возьми. Всегда приятно получить подарок на день рождения".
   - От инопланетян?
   Он терпеливо посмотрел на меня. "Ну, это не весело, если ты должен дать один себе, не так ли?"
   - Наверное, нет. Было легче отпустить его; В тот момент у меня не было средств для споров, да и в последнее время у меня никогда их не было.
   Теперь я смотрел, как мили медленно проносятся мимо открытых дверей товарного вагона. Было пыльно и шумно, но мягкое покачивание и ритмичный стук колес о рельсы почти гипнотизировали, не то чтобы это было оригинальное наблюдение. Меня осенило, что я переживаю тот самый феномен, который породил все те песни о поездах, которые я слышал в детстве. Наверное, где-то там тоже была какая-то метафора о моей жизни. Не то чтобы мне было интересно его искать. Моя жизнь отстой. Моя жизнь....
   Эта деконструкция моей жизни на самом деле началась, когда мой научный руководитель позвал меня в свой кабинет в предыдущий понедельник утром перед занятиями.
   Он смотрел на меня через стол. Его кабинет был маленьким, тесным и от пола до потолка заставлен книжными шкафами. Они, в свою очередь, были заполнены книгами. Плоских поверхностей не было видно. На стене над его головой висела фотография его возлюбленной Мадхенс с автографом.
   - Йен, - сказал он тихо, - ты один из лучших учителей музыки, которых я когда-либо видел. У вас врожденное чувство размера и ритма, и вы можете увидеть в музыке вещи, которые композиторы, возможно, даже не подозревали, что вложили в них". Он покачал головой. "Черт, ты показал мне новые для меня вещи о "Весне священной ", а я уже тридцать лет изучаю эту чертовски глупую танцевальную музыку".
   Я ждал. Возникло одно "но".
   Он пожал плечами. "Вы - "перекати-поле", если я могу процитировать Великого Дилана. У вас нет направления, нет центра. Я ни на минуту не сомневаюсь, что у вас в голове собраны необходимые знания, но ни на одном из них нет фокуса. Он начал лениво переставлять вещи на столе; сам того не осознавая, я наблюдал за изменениями паттернов.
   "Комитет отклонил ваше последнее тезисное предложение, Йен. Это уже было сделано, и они не думают, что процесс написания будет достаточным упражнением, чтобы сделать его стоящим". Он ковырял что-то перед собой. "Это твой третий отказ, и ты близок к тому, чтобы лишиться должности помощника".
   - А как же... - начал я.
   - Думаю, в ваших же интересах взять небольшой перерыв, - перебил он. "Подумай обо всем этом. Решите, что вы хотите делать, куда вы хотите пойти". Он покачал головой. "Не только академически. Ты не принесешь нам никакой пользы, если будешь спотыкаться всю оставшуюся жизнь. В противном случае, - сказал он, беспомощно разводя руками и выглядя мрачно, - в противном случае нам придется отправить вас обратно к несовершеннолетним или дать вам полное освобождение. Прости, Ян".
   Я был ошеломлен. Безмолвный. Все остальные вещи тоже. Я поерзал на стуле, и что-то шуркнуло в заднем кармане; записку, которую моя девушка оставила мне, когда уезжала на выходных. Он сказал почти то же самое, но с гораздо меньшим вниманием.
   - Я... - у меня перехватило горло. - Я не знаю, что сказать, Ник.
   Он снова покачал головой. - Тебе не нужно ничего говорить, Ян. Но тебе действительно нужно что- то делать ". Он выдвинул ящик стола и вытащил лист своих личных бланков. Открутив перьевую ручку, он написал на бумаге и промокнул ее. "Вот адрес центра народной музыки в Северной Каролине. Мой двоюродный брат управляет им, и я говорил с ним о вас. Посмотрим, сможешь ли ты найти там идею для диссертации, хорошо? Он передал его мне, я аккуратно сложил его и положил в бумажник. - Ты можешь это сделать, Ян. Я знаю, что ты можешь."
   Мы оба встали, и он взял меня за руку; Я принял его оцепенело, но с благодарностью. Я вовсе не сомневался в его искренности; мы знали друг друга слишком долго. Я также не сомневался, что он был прав насчет того, что я должен был сделать; но я вовсе не был уверен, что он был прав насчет остального.
   * * * *
   Теперь, выглядывая из дверей товарного вагона поздним августовским днем, я был слишком сбит с толку, чтобы быть уверенным в чем-либо. Я даже не был уверен, где мы находимся, за исключением того, что мы все еще были к северу от Ричмонда. Черт, я был из Ван Найса, что я знал о Вирджинии? Время от времени я видел дома, и время от времени мы проезжали через какой-нибудь маленький городок с его откормочными площадками и магазинами, но они могли быть где угодно. Куда нас вел этот старый чудак, оставалось только гадать.
   Он тоже проснулся и уставился в потолок, скрестив руки за головой. Я снова посмотрел на него, на этот раз более внимательно. Он был старше самой грязи, правда, но его глаза были намного яснее, чем я думал сначала, несмотря на то, что они были не в порядке. Это не имеет большого значения - у Джона Уэйна Гейси были ясные глаза, - но это было признаком того, что он, по крайней мере, не был сумасшедшим стерно-бездельником. Он был опрятным, хотя и потрепанным, и обладал неоспоримым достоинством.
   Достоинство. Это была лишь одна из многих вещей, которых у меня не было. Не могу сказать, что скучал по ней так же сильно, как по своей девушке, если честно. Я был одновременно в отчаянии и отчаянно устал. Все, что у меня было, это рюкзак и сильно перерасходованный эмоциональный банковский счет.
   Я хотел сочинять музыку, писать песни, играть их для людей и заставлять их сесть и обратить внимание. Я не мог и никогда не мог. Вы знаете, каково это - сгорать от музыки и не иметь голоса, чтобы петь ее? Как сказал The Who: "Шизофреник, черт возьми. Я квадрафеник!"
   Я изо всех сил старалась не думать об этих вещах еще в автобусе. "Подарок на день рождения", да? - сказал я, пытаясь отвлечься от своей жизни. - Когда именно у нас был день рождения?
   "Давно. Думаю, в чешуйчато-зойскую эру.
   - До людей, верно?
   - Не будь глупее, чем должен быть, сынок, - презрительно сказал он. "Инопланетяне не станут дарить подарки никаким ящерицам, какими бы большими они ни были".
   - Но я думал...
   "Нет, ты не говорил или не хотел говорить о вещах, о которых ты не знаешь".
   "Хорошо, тогда, - сказал я, немного задетый, - определите свои условия. Когда именно был "чешуйчато-зойский"?
   "Это было, когда мы впервые сочиняли песни. Или это был первый раз, когда мы ели рыбу?" Он пожал плечами. "Это не имеет значения. Оба произошли примерно в одно и то же время".
   Я был сбит с толку и становился еще больше. "Мы изобрели музыку и морепродукты одновременно?" Я попросил.
   - Ага, - сказал он. - 3:17, - вздохнул он. - Боже, это были дни.
   Это имело такой же смысл, как и все остальное, что он сказал, хотя это и не говорило о многом. Старик явно был сумасшедшим, как крыса из сортира, но, по крайней мере, он был интересной крысой.
   Другие пассажиры автобуса либо старательно игнорировали нас, либо откровенно пялились на нас. Я наклонился ближе и понизил голос.
   - Учитывая все это, сколько нам лет?
   - О, у нас еще не было нашей первой вечеринки по случаю дня рождения. Не поймите меня неправильно, я говорю не о годовщинах. Они дают нам этот другой Уровень Лягушки в тот день, когда мы родились. Тем не менее, - продолжил он, пожав плечами, - это было дольше, чем я могу вспомнить, и я был старым пердуном, прежде чем ты вылупился.
   "Земле четыре с половиной миллиарда лет, по крайней мере, так говорят ученые".
   Он снова пожал плечами. - Бросай в ведро, мальчик. Я ношу носки старше этого. В любом случае дни рождения не всегда исчисляются годами.
   - Но какой вам во всем этом интерес? И почему ты говоришь со мной об этом? Я не был уверен, что хочу знать ответ, но не мог не спросить.
   - Потому что кто-то должен послать им благодарственное письмо.
   "'Благодарственная записка?' Ты из...?" Но конечно. "Как? Как написать благодарственное письмо инопланетянам? Круги на полях?"
   Он посмотрел на меня в ужасе. - Ты не веришь в эту чушь, не так ли? Если так, мы могли бы закончить этот разговор прямо здесь и сейчас.
   Я должен был это сделать. Я должен был сказать: "Да. Я верю в круги на полях, в Лохнесское чудовище и в снежного человека". Но я этого не сделал. Годы рефлекторного скептицизма заставили меня сказать: "Нет, конечно, нет".
   "Ну, тогда хорошо. У меня есть работа, и я не могу сделать ее одна. Если бы я мог, я бы давно это сделал. Мне нужна ваша помощь."
   Я нахмурился. Это может стать липким. "Помощь. Как помочь?"
   - Это, - твердо сказал он, - еще предстоит выяснить. И он встал и дал знак водителю остановиться.
   Почему? Почему, перед лицом этой доброй, зеленой Земли, я вышел из автобуса за этим сумасшедшим стариком? Я знаю, что с тех пор задаю себе этот вопрос каждый день, и теперь у меня не больше ответов, чем в тот день, когда я встал и пошел за ним.
   Или, может быть, я знаю; он был соломинкой, за которую я ухватилась.
   Если моя проблема заключалась в том, что у меня не было цели в жизни, то она точно не была проблемой старика. Черт, он был так точно сфокусирован, что его едва можно было разглядеть. Назовите это навязчивой идеей (я чертовски хорошо знаю, что я бы это сделал), назовите это как угодно, он знал, в чем проблема, и он знал решение, и он был полон решимости применить последнее к первому, если это убьет его. Или нас.
   У него был "голос", присутствие, хоть и надтреснутое. Я не слышал, и как кто-то мог меня услышать... зачем кто-то меня слушал, если у меня не было собственного голоса? Глубоко внутри я чувствовал ее отсутствие, ноющую рану, которая была извлечена из меня, как арбузный шарик, так много лет назад, что я не мог вспомнить, чтобы не было больно.
   Может быть, только может быть, мне было чему у него поучиться. И, возможно, это было бы забавой, историей, которую можно было бы поужинать в ресторане. Это пригодится, когда деньги закончатся. Это может помочь предотвратить ныряние в мусорные баки на несколько недель. В любом случае, все было лучше, чем унылый пейзаж в моей собственной голове.
   - Послушайте, - сказал я, - я даже не знаю, кто вы. Вы не знаете, кто я . Черт, я мог бы быть кем угодно. Мы на автобусе, черт возьми! Откуда ты знаешь, что можешь доверять мне?"
   "Я не. Я доверяю себе. Я единственный, кто знает меня достаточно хорошо. А кто я не имеет значения. Скажем так, я "без определенного места жительства".
   Было время, когда я действительно решил поехать по пересеченной местности на автобусах. Я думал, что это было романтично. Я думал, что это даст мне то преимущество, которое было у Керуака и Кэссиди, утомительный опыт и жесткое чувство реализма, которые, как я думал, были неотъемлемой частью Beats. В то время я был встревожен тем, насколько я ошибался: было шумно, грязно, вонюче, от этого у меня болела задница; и давайте даже не приближаться к санузлам, ни фигурально, ни буквально. Если это и делало битников тем, чем они были, то они были рады этому.
   На этот раз это было не по моей воле, у меня просто не было другого пути добраться туда, куда мне нужно было.
   Я ненавижу автобусы. Единственное, что меня меньше всего волнует, так это лес. Я знаю, что это неприлично, но я не извиняюсь за это. Они отлично смотрятся на поздравительных открытках и идеально подходят для написания песен, но они грязные, заплесневелые и рвут одежду. Угадайте, что было прямо перед нами, когда мы вышли из автобуса?
   Мы, должно быть, прошли четыре мили через этот проклятый лес. Можете ли вы представить себе что-нибудь, что вызовет у вас ностальгию по борзой в августе? Ну, я могу, и мы брели через них со скоростью, от которой у меня перехватывало дыхание. И дождь начался, как только мы вышли из автобуса, горячая, липкая морось побежала по моей шее и промочила мою рубашку изнутри.
   "Меня... меня зовут... Ян. Я... учитель музыки, - сказал я сквозь штаны. - Можем немного помедленнее?
   - Почти готово, учитель музыки. Разве ты еще не слышишь?
   Я остановился. Вдалеке что-то было. Свист поезда, почти ниже порога слышимости.
   - Ты не имеешь в виду...! - сказал я, охватив ужас.
   - Первое, что ты сделал правильно, мальчик. Мы собираемся сесть на фрахт и поймать настоящие мили. Туда, куда мы направляемся, отсюда вам не добраться.
   - Но... я никогда в жизни не делал ничего подобного!
   "Все впервые. Ну, почти все. Тунец, расплавленный на гипсокартоне в заливном, никогда не бывает впервые. Он вздрогнул. - Боже, я больше никогда так не буду.
   - Но разве "прыгать на фрахте" не противоречит закону?
   "Зависит от закона. Если следовать закону спроса и предложения, этикет требует, чтобы мы отправили благодарственное письмо, и мы должны его предоставить. Если исходить из закона средних чисел, я полагаю, что один из нас не покрывается".
   - А как насчет закона сохранения энергии? - пробормотал я.
   "Хорошо. Держись, он понадобится тебе позже.
   - Подожди, - сказал я, пытаясь отдышаться. "Если... мы собираемся быть бродягами, разве нам не нужна одна из этих сумок на палке?"
   Он фыркнул. "Нуп, и если ты увидишь какие-нибудь сигары с зубочистками в них на земле, просто оставь их лежать".
   Пока мы шли, старик выдергивал сорняк или срывал листья с какого-нибудь куста и бережно клал их в центр тряпки, которую вынимал из заднего кармана. Я не хотел знать, для чего они нужны.
   Я услышал впереди громкое шипение, и старик пошел еще быстрее.
   "Поторопитесь, мальчик, или мы опоздаем на нашу поездку!"
   Мы пробежали по излучине ручья, и действительно, по эстакаде медленно двигался длинный груз. Старик остановился и внимательно оглядел поезд.
   - Надо держаться подальше от быков, - пробормотал он. - Они бы не поняли, насир. Надо найти хороший пуллман с боковым входом, большинство из них зернистые. Там! Вот он! Он бросился бежать, и это было все, что я мог сделать, чтобы не отставать.
   Автомобиль, к которому мы направлялись, был ветхим старым товарным вагоном, выглядевшим так, будто он был построен во времена наполеоновских войн и с тех пор активно использовался. На нем были те загадочные числа, которые вы всегда видите на грузовых поездах, но ничего похожего на C&O или N&W или какие-либо названия грузовых компаний, которые я помнил. Он выглядел сквозняком, грязным и пыльным, всего того, чего я не хотел в тот момент.
   Поезд двигался достаточно медленно, чтобы старик смог ухватиться одной рукой за открытую дверь, а другой за пол и втиснуться внутрь. Я попытался сделать то же самое и чуть не поскользнулся. Он схватил меня за руку и потащил, как мешок с картошкой. Я перевернулась и села в дверном проеме, а он ударил меня по затылку.
   "Никогда, я имею в виду никогда, не садись в дверях товарного вагона, мальчик! Если эта дверь оторвется и захлопнется, на чем ты уйдешь отсюда?
   Я кивнул; это имело смысл. Я подтянул ноги и сел.
   * * * *
   Вот так мы и оказались в разбитом товарном вагоне, который тарахтел, как разъяренная змея, где-то в дебрях Вирджинии в самый разгар Собачьих дней.
   На самом деле, я думаю, это было довольно уютно, оглядываясь назад. Было сухо, ветер был настолько разбит досками, что к тому времени, как он добрался до нас, ветерок взметнул пыль вихрями. В последний раз его использовали (насколько я мог судить) для перевозки яблок. Этот острый сладкий привкус был долгожданным воспоминанием из моего детства; Я вырос на ферме, где были фруктовые сады.
   - Хорошо, - сказал я. "Ты привел меня сюда. Что дальше?"
   - Нам есть куда идти, так что успокойся и отдохни. Вы сделали довольно хорошо до сих пор. Во всяком случае, для жесткого.
   Это меня больше обрадовало, чем я показал. Я не был уверен, почему, но чувствовал себя прекрасно. Был ли я действительно бродягой сейчас? Просто ездить на поезде без оплаты? Если так, то это определенно лучше, чем быть эффектно неудачливым аспирантом.
   В углу была свалена какая-то старая обивка из эксельсиора, и я уткнулся в нее. Пространства между досками было достаточно, чтобы я мог видеть, и в ранних сумерках я наблюдал, как сельская местность проплывала мимо. Это было намного круче, чем ехать на автобусе, несмотря на всю пыль и неровности. Черт, вам нужно было заплатить, чтобы сесть на автобус; это было бесплатно. Может, поэтому бродяги были бродягами.
   "А-а-а-а-а..." В дверном проеме вырисовывался силуэт старика, отливающего на рельсы. - Нет ничего на свете лучше, чем разозлить вагон поезда, чтобы сказать этим ублюдкам, что ты здесь, мальчик. Ни в этом мире, ни в любом другом".
   Он закончил, поправил свою одежду, а затем лег на большой кусок картона, заложив руки за голову. Я посмотрел на него, пытаясь представить его молодым человеком. Я с треском провалился.
   - Знаешь, - сказал я, - эта штука с бродягой может неплохо сработать. Ты можешь путешествовать, тебе не нужно работать, никаких обязанностей... да, я могу к этому привыкнуть". Я улыбнулась этой мысли.
   Он тяжело фыркнул в полумраке машины. "Ки-рист, мальчик, ты ни хрена не знаешь о Шерлоке, не так ли? Позвольте мне объяснить вам кое-что.
   "Я был бродягой, мужчиной и мальчиком, с четырнадцати лет. Я убегаю в то время, когда у них не было никакой работы. Тогда вы либо работали, либо не ели. Черт, да даже в джунглях от тебя ожидали, что ты что-нибудь скопишь на горшок.
   - И у меня была почти любая работа, какую только можно было найти, за исключением работы в каком-нибудь офисе. Я годами следил за урожаем, мыл посуду, прокладывал рельсы, строил дома, кое-что сносил. Когда мне не удавалось найти такую работу, я выбивал ковры или рубил дрова за подачку или, если мне везло, за сидячую беседу.
   -- Ты говоришь, -- продолжал он, -- что ты бродяга, а у меня нет бродяги. Бродяги грязные. Они умоляют. Они напиваются. Они лгут, обманывают и воруют. Самая тяжелая работа, которую они будут делать, - это обмануть несколько честных парней, а потом они проведут все это на дешевом вине и играх в кости.
   Он сел и посмотрел на меня, его лицо светилось в сгущающемся сумраке. "У них нет гордости , сынок, и они гордятся этим. Ты можешь жалеть себя сколько угодно, но ты не бродяга, иначе я бы знал это, и тебя бы здесь сейчас не было.
   - Но я думал...
   Он отмахнулся. - Так ты продолжаешь говорить, но я пока не видел никаких доказательств этого, - с сожалением сказал он и снова лег.
   Рельсы пели под нами. Мне не понравилось то, что сказал старик, но я не мог с этим спорить.
   "Хорошо, вы так много знаете обо мне, но я до сих пор ничего не знаю о вас", - спросил я. "Кто вы и почему это так важно для вас?"
   "Для меня это важно, потому что подарки нужно признавать. Это правильно. Это важно, потому что меня воспитали лучше, чем оставить подарок без благодарности". Он выглядел криво. "Даже неважно, если это не такой уж и ужасный подарок, он все равно был подарен нам. Мы все получаем подарки, кто-то больше, чем кто-то другой, но не так уж много из них когда-либо используется. Как горшок для фондю. И никому здесь не важно, кто я, пока они знают. А теперь поспи. Нам нужно пройти несколько миль.
   "Извините, - сказал я, качая головой, - но я слишком взвинчен, чтобы спать".
   Он вздохнул. - Предположим, ты хочешь поговорить. Я кивнул в темноте. "Хорошо, мы немного поговорим, но нам обоим нужно поспать, иначе мы никогда не доберемся".
   - Смотрите, - начал я. - Я знаю, что ты сумасшедший. Это нормально. Я в здравом уме, и это не пошло мне на пользу".
   "Продолжать." Если он и обиделся на мое замечание, это не было заметно.
   - Ну, я ни в чем не силен. Я неплохо преподаю музыку, но в этом нет ничего особенного. Я просто не думаю, что я тот, кто тебе нужен... чтобы делать то, что ты хочешь, чтобы мы сделали.
   - А кем ты можешь быть, чтобы выносить такое суждение, мальчик? Слова звучали резко, но не его голос; он говорил тихо и ласково. "Если ты такой неудачник, зачем доверять себе, чтобы доверять себе?"
   "Но почему я ? В этом автобусе было много других людей. Почему ты выделил меня?
   Он долго молчал. Где-то вдалеке тихо и одиноко свистел другой поезд. "Я могу сказать, что ты смотрел мне в глаза, когда садился в автобус. Не многие заботятся об этом. Может быть, я увидел в тебе что-то, о чем тебе нужно было знать. Может быть, вы знаете лучше, чем думаете, и думаете лучше, чем знаете. Он встал в качающейся машине, слегка согнув колени, как мне показалось, он уже делал это бессчетное количество раз, и потянулся. "Старею, сынок. Не такой бодрый, как раньше". Он повернулся и посмотрел на меня, хотя я не мог видеть его во мраке, кроме как смутного силуэта в дверном проеме.
   "Я скажу тебе кое-что, что ты, вероятно, не поймешь, и это нормально. Я посмотрел на вас и увидел человека, который давным-давно ушел в темное и одинокое место, а потом оставил себя там. С тех пор ты пытался найти дорогу назад, и это чертовски жаль, но ты забыл, что это ты потерял себя в первую очередь.
   Он присел на корточки рядом со мной, зажав руки между растопыренными коленями.
   - Неважно, веришь ли ты мне. Что есть, то есть, а чего нет, того нет. Ты и вполовину не тот, кем мог бы быть, и ты вдвое жалкий ублюдок, каким ты боишься быть, но ты еще не зашился в саван. Пришло время зажечь свет и вернуться домой. Может быть, вы найдете себе пару, когда мы доберемся туда, куда идем". Через минуту он встал и повернулся к двери, глядя в ночь.
   Я заметил тогда, что мое лицо было мокрым. У меня болело горло, и в груди было жжение, и что-то глубоко внутри меня сломалось.
   Он снова заговорил, не оборачиваясь. - Эта болтающаяся штука перед тобой - конец твоей веревки, мальчик. Вы можете либо повеситься на нем, либо подтянуться за него. Твой выбор."
   Я сидел молча, думая о том, что он сказал. Мне это не понравилось. Мне никогда не нравилось, когда кто-то другой был прав насчет меня, и, несмотря на всю его убогость и отсутствие контроля над согласованной реальностью, он был абсолютно прав.
   - Так ты моя веревка, не так ли?
   - Я сказал, что ты не поймешь. Чертовы метафоры. Если бы ты на какое-то время перестал думать о себе, ты бы не был таким чертовски легкомысленным.
   Я не хотел об этом думать, поэтому сменил тему. "Вы упомянули кое-что ранее о том, чтобы быть в двух местах одновременно. Как это возможно?"
   "Мы можем сделать это. Это нелегко, насир, но мы справимся. Это старый индейский трюк.
   "Ага? Какие?"
   Он посмотрел на меня этими глазами. "Ты глухой? Старые. Теперь спать."
   И я сделал. И снилось, пока я спал, плохо.
   * * * *
   И вот я проснулся. Мы шли к довольно хорошему клипу. Было уже совсем темно, когда я заснул; теперь свет снаружи был приглушен, как летние сумерки. В этом было что-то странное, что-то, что я не мог точно определить. Элдрич? Это слово? В любом случае, нельзя было судить, сколько времени прошло.
   Я подвел итоги. Я был бог знает где, с этим стариком, явно сумасшедшим, как чокнутый, в товарном поезде, в старом шатком товарном вагоне. Мне было окоченело, было жарко, и я был голоден. Я сел и покачал головой, чтобы попытаться очистить ее. Это уже серьезно перешло черту шутки.
   Я снова спросил его, на этот раз чуть более многозначительно: "Слушай, кто ты ? Я должен знать.
   Он посмотрел на меня, на этот раз оба глаза смотрели прямо в мои.
   "Я смертельно устал от того, что ты задаешь один и тот же чертов вопрос: кто я такой? Но раз ты так мило спрашиваешь, я скажу тебе - если у тебя хватит духу это услышать.
   "Я такой, какой я есть, мальчик. Я человек постоянной печали. Я человек Луны. Я человек тысячи лиц. Я человек, который никогда не говорит умереть". Он выпрямился во весь рост и продолжил, его голос становился все громче и сильнее.
   "Я тот, кто сбил одного через забор в 1925 году, того, кого все знают как старика на дороге. Я не держу в руках ничего, чем не мог бы владеть, и в моих карманах ничего не лежит, чего бы я туда не положил. На мне нет ни мух, ни марсианских лучей, контролирующих разум. Я больше не состоятельный человек и никогда им не был. У меня есть все, что я могу сделать, чтобы стоять перед вами, и я так же силен, как рельсы, которые грохотают под нашими задницами".
   Говоря это, он наклонился ко мне так, чтобы я могла чувствовать его дыхание, теплое на моем лице. Пахло кофе и временем.
   "Прежде всего я Джошуа Авраам Нортон Второй, император Соединенных Штатов Америки и защитник Мексики, прямой потомок императора Джошуа Авраама Нортона Первого. Я все это, и во мне есть несколько множеств, мальчик, и не забывай об этом. Он задержал мои глаза еще на мгновение, затем откинулся назад и посмотрел на мир.
   - Кажется, я понимаю, - сказал я приглушенным голосом.
   "Науп, еще нет, - вздохнул он, - но это только начало".
   После этого мы сидели молча, наблюдая за проплывающими пейзажами. Вскоре я увидел впереди железнодорожную станцию, и старик - Император! - собрался с духом.
   "Пора идти, сынок. Не оставляйте ничего из того, что вы принесли, и не берите с собой ничего из того, что уже было здесь".
   Мы спрыгнули с поезда, когда он прополз мимо запасного пути. Этот странный свет показал плоскую травянистую местность, окруженную деревьями и кустами. Громадная фигура медленно и осторожно помешивала что-то в большой банке из-под кофе, которую палками держали над огнем.
   Старик крикнул: "Эй, бо!"
   Фигура встала и низко поклонилась. - Добро пожаловать, Ваше Императорское Величество. Его голос грохотал глубоко и ясно, как медленный товар, катящийся по свежему снегу.
   Император махнул рукой в знак отказа. - Не церемонься, бо, просто присядь и займись своим делом. Что-нибудь в этом горшке для нас?
   - Это все для вас, ваше императорское величество, - ответил здоровяк, продолжая помешивать, - если у вас есть голод и кое-что к нему добавить.
   "О, мы получили голод, все в порядке", - сказал старик. - И у меня есть как раз то, что нужно, чтобы это было видно . Он полез в задний карман, вынул старую тряпку и завязал ее узлом. Он бросил это тому, кто поймал его, не глядя.
   - Как долго мы будем здесь? - ворчливо спросил я у старика.
   Он пожал плечами. - Во мне будет пять футов десять дюймов. Как насчет тебя?"
   "Это не то, что я имел ввиду."
   "Я знаю, что вы имели в виду. Вы не знаете, что вы имели в виду. Просто откиньтесь на спинку кресла и расслабьтесь".
   Я попытался. Я сел, прислонившись спиной к старому деревянному ящику, в котором, судя по запаху, когда-то лежал лук. Я слышал ночных птиц и цикад, а вдалеке лязг и пыхтение депо. Через некоторое время я заметил, что мне стало легче дышать, а глаза привыкли к странному свету.
   Большой мужчина у костра наклонился, чтобы добавить содержимое тряпки к тому, что было в банке. Когда он это сделал, пламя осветило лицо, которое каким-то образом было даже старше, чем лицо Императора; при всем при этом не было ни линий, ни морщин. Мне пришло в голову, что он был настолько стар, что эрозия стерла все следы времени.
   Я постучал Императора по руке. "Кто он?" - спросил я тихим голосом, а затем добавил: "Ваше Величество".
   Он покачал головой. "Знаешь, для того, кто даже не знает самого себя, у тебя чертовски навязчивая идея знать, кто все остальные. Кроме того, я не был здесь дольше, чем вы. Эй, бо, - сказал он громче, - у тебя есть прозвище?
   Здоровяк остановился и поставил ковш на жестяную тарелку. "Да, у меня есть несколько. Мне много чего звонят. 'Easy' Ace, Tarheel Slim, Sidedoor, Tiny... вы называете это, меня так называли". Он встал и потянулся. - Но сейчас я всего лишь Повар.
   Ветерок доносил до нас аромат хорошего, сытного рагу, и у меня потекли слюнки. Мне казалось, что я не ел несколько дней и был намного активнее, чем обычно.
   - Готовь, - спросил я немного нервно. - Где именно мы?
   Он медленно огляделся, а затем повернулся ко мне. "Не знаю, точно. Может быть где угодно. Такое место, как это, не совсем обустроено, понимаете. Возможно, вы могли бы пойти в двух разных направлениях и оказаться в одном и том же месте. Может быть, ты будешь ходить день и ночь и никогда не уйдешь.
   Хотя было тепло, я почувствовал холодок. - Что... который час?
   Повар снова помешивал. "Почему? Тебе нужно быть где-то?
   - Нет, мне просто любопытно.
   - Наверное, в любое время. Может быть март, или полтора раза. Может быть время для каждой цели под Небесами. Может быть, даже в четверг. Время здесь мало что меняет. Это не обязательно. Никогда не бывает полной темноты, никогда не бывает полного света. Как я это вижу, - он поднял глаза и кивнул мне, - все в порядке, как есть. Не так ярко, чтобы ослепить, и не так темно, чтобы не видеть тайны. Огонь вспыхнул, и вокруг его лица полетели искры. - Все, что я знаю, это то, что я сижу здесь, помешивая эту пересдачу с тех пор, как унаследовал ее от последнего Кука, давным-давно. Должен быть готов почти в любое время, прямо сейчас.
   "Тогда, если придет время, - сказал Император, - окуните нам по миске, и мы будем вам очень благодарны".
   Повар взял пару старых суповых тарелок и налил в них немного тушеного мяса. Он передавал их нам по одному, затем оторвал два больших куска черного хлеба и бросил их нам. Я заметил, что он не ест сам, и спросил его, не собирается ли он присоединиться к нам.
   "Оцени эту мысль, - сказал он, качая головой, - но нет. Я не ем много. Никогда не делал. И вообще, я не должен сейчас.
   - Тогда за дело, - сказал Император и начал есть. Я впитал немного тушеного мяса с хлебом и попробовал его. Это было невероятно хорошо; богатый, но не подавляющий, просто сладкий и достаточно соленый, чтобы вы захотели еще. Мясо - чем бы оно ни было, и я не хотел строить догадок, - было таким нежным, что почти разваливалось на части, даже если его не пережевывать. Когда я проглотила первый кусочек, я почувствовала, как все клетки моего тела открываются в удивлении и приветствии. Это было похоже на первый раз в моей жизни, и я начал сгребать его так быстро, как только мог.
   Потом заговорил старик. "Теперь я должен предупредить тебя, сынок, - сказал он, когда я макал свой хлеб обратно в рагу, - это откроет некоторые двери, о которых ты даже не подозревал. К тому времени, когда это будет завтра, мы точно узнаем об этих двух Лягушачьих Уровнях.
   Это становилось слишком странным для меня. Черт, это началось как шутка; Я преследовал какого-то сумасшедшего по сельской местности в поисках доказательств того, что мы получили подарок от инопланетян, ради всего святого.
   Я поставил миску. "Послушайте, ребята, это уже слишком. Я больше не могу с этим мириться, я даже не знаю, что в этом дерьме!"
   "Нет ничего такого, чего бы у вас не было раньше", - ответил повар. "В нем нет ничего, чего бы вы уже не имели в себе".
   - В любом случае, уже слишком поздно, - сказал старик. - С тем же успехом можно было бы наполнить желудок тем, что ждет впереди.
   "Что ждет впереди?" - спросил я в отчаянии.
   - Больше никакой лжи, - сказал старик. "Только правда."
   Я съел. В моем животе было возбуждение, которое я не мог отрицать. Я снова был в том поезде, привязанный к локомотиву, и он катился под уклон быстрее летучей мыши.
   - Посмотри на свою тень, сын, - сказал Император.
   Я посмотрел вниз. Он был там, где всегда был, на кончике моих ног. Я молча указал на него.
   - Нет, - сказал он, - не это. Это как раз то место, где вы блокируете свет. Где твоя тень ?"
   Я не знал. "Если это не моя тень, то где она?" Я волновался, он должен был вернуться несколько часов назад или хотя бы позвонить, неблагодарный ублюдок.
   Повар сказал: "Когда вы вошли, у вас его не было. Судя по вашему виду, я бы сказал, что его уже давно нет".
   - Твоя тень - твоя совесть, мальчик, - объяснил Император. "Ваша личность. Ваша целостность. Они есть у всех, просто они теряют их снова и снова. Это правда о тебе, но это также и тайны.
   Он встал и вытер руки о штаны. "Вы не можете найти его, когда находитесь в одном месте, потому что он может быть где угодно. Однако, когда вы находитесь в двух местах, становится легче. Он всегда в другом".
   Это не имело смысла. Нет, это имело смысл, но это было не-смыслом. Вещи и не-смысл. Однако через некоторое время это уже не казалось таким уж странным, просто неизбежным. Просто неизбежно. Просто податливый. Минуточку... Это был всего лишь вопрос времени.
   - Пора идти, сынок.
   "В страну Мордор, где лежат тени?"
   "Тени не лгут. Мы должны идти.
   "Где?" Я встал не близко... простите, нетвердо. "Если мы не знаем, где мы находимся, как мы узнаем, когда доберемся туда, куда направляемся?"
   "Не имеет значения".
   - Что не так?
   - Материя, во-первых. Вот, возьми меня за руку.
   Я сделал, хотя у меня уже было два своих. - Мы действительно можем это сделать?
   "Мы уже имеем. Оглянись."
   Было темно, но такая яркая тьма, что глазам резало. Я мог видеть все, но не было никакого света, чтобы увидеть это. Даже тени были ярко освещены; даже отражения солнца в окнах были затенены.
   - Мы... мы здесь?
   Он покачал головой. "Есть".
   "Какая?"
   "Вот где мы находимся". Он указал на дорожный знак. Белыми буквами на зеленом фоне было написано "Уровень лягушки". Однако их, казалось, было двое, один на другом, и ни один из них не был одинакового размера или формы. Я огляделся, как мог, помня, что мой разум... простите, помня, что у меня болят глаза.
   Головокружение, головокружение, головокружение. Я покачал головой, но не мог избавиться от двоения в глазах. Это казалось бесконечным; и плавно, это закончилось. С ярким щелчком моя голова обогнула что-то большее, чем она могла вместить, и я обнаружила, что теряю это.
   Я действительно был там. Я был на обоих лягушачьих уровнях одновременно, и ах, Боже, это было больно . Он горел, как будто я проглотил огонь и выплюнул его обратно; было так больно, что я, черт возьми, хорошо это слышал. Я мог видеть оба места, не размытые, а невнятные, искаженные, перекошенные. Я был облажался, и я выплюнул. Он ударился о тротуар и вспыхнул.
   "Здесь!" - заорал на меня старик, заноза в заднице. Боль в голове тоже, несмотря на то, что он не был в ней. "Держи меня за руку".
   - Почему ты собираешься его бросить?
   - Посмотри на улицу, - сказал он своим темно-светлым голосом. "Посмотри на улицу и скажи мне, что ты видишь".
   "Я вижу своим маленьким глазом... что-то, с чего начинается бегина". Я хихикнула над собственной сообразительностью. Он ударил меня, сильно, и мои глаза быстро моргнули.
   "Что ты видишь? "
   Я посмотрел. Я видел дороги, плохо вымощенные; машина или две, улица с комбинацией мини-маркетов и заправочных станций.
   - Не знаю, - сказал я дрожащим голосом. - Думаю, я вижу то же, что и ты. Что я должен увидеть?"
   "Чего я не вижу. Посмотрите на свое отражение в этом окне. Что на тебе надето?"
   - Приветствую, я бы сказал. Не так ли?"
   "Отлично. А твоя тень?
   "Я не могу смотреть на них. Это слишком больно".
   - Нет, мальчик, у тебя только один. Ни у кого нет, кроме одного. А теперь ищите! "
   Я сделал. Этого не было. Он должен был быть где-то, но я не мог его найти. Бьюсь об заклад, он тоже не мог, но я слишком устал, слишком сильно болел, чтобы так говорить.
   - Ты не можешь найти его, не так ли?
   "Нет, это не там. Его нет нигде. Бьюсь об заклад, кто-то украл его.
   "Никто его не украл, вы давно его выпустили. Но вы должны найти его сейчас, чтобы быть целым. Ты понимаешь?"
   - Но я цел, я - целая задница. Я чуть не рассмеялся над своим собственным вязанием ума.
   - Его здесь нет, мальчик, потому что тебя здесь нет. Вы там . Вы находитесь на другом уровне лягушки. Ощупайте вокруг себя, попытайтесь найти его".
   - Не знаю, я не очень хорошо себя чувствую. Мне тоже нехорошо, может, опять заболею".
   "Болень в свое время, а не в чужое".
   Зажмурив глаза, я ощупывал свою тень. У ног я почувствовал что-то круглое, но это была тыква. Разве Джек Шпрот не держал свою тень в тыкве? Или это были Ламонт Крэнстон и Марго Лейн? Я не мог вспомнить.
   Я взял тыкву и встряхнул ее; он гремел и выскакивал у меня из рук, так что я погнался за ним по улицам. Я поймал его как раз перед тем, как он завернул за угол и свернул в аптеку. Мне повезло, я бы никогда не взял его обратно, если бы это была аптека.
   Я поднял его над головой и швырнул в окно. Он разбился, и моя тень прыгнула вверх и вонзилась в меня.
   Раньше я думал, что это больно, но меня обидели. Слияние с моей тенью было слиянием ; Я потерял контроль в сердце солнца. Кровь горячо вырвалась из моего сердца и разлетелась на свету, посылая в меня изнутри наружу яркие осколки. Земля и все, что было с ней, поднялось и упало на меня. У меня было мало времени.
   Вот тогда меня осенило. Я понял наконец, по крайней мере. Я начал напевать баховскую партиту и побежал в такт ей, по-прежнему зажмурив глаза. Я знал, где настоящий Лягушачий Уровень. Оно было сокрыто Светом Настоящего, и я мог бы найти его, если бы только услышал правильную ноту, самую лучшую ноту; благодарственное письмо.
   Даже лучше: я был музыкантом, я был музыкальным Ианом, и я мог, черт побери, написать благодарственные письма! Я мог бы спеть благодарственные письма!
   Так я и сделал, и я пел их громко и отчетливо, и пришельцы слышали, и старик плакал и кричал, а я задыхался и не дышал, и ноты шли и шли, как стая гусей вылетела из моего рот и мои легкие были полны воздуха, полны Воздуха, Воздуха на Гусиной Нити, который не закончится, пока не закончится, и он летал снова и снова над обоими местами, называемыми Уровень Лягушки, и если бы кто-нибудь, кроме инопланетян и двое из нас слышали это, ну, мы никогда не узнаем, не так ли?
   * * * *
   Мало-помалу я пришел в себя, в свою голову, в одно место. Мне было больно во всем, но не так, как если бы я был в двух местах. Было очень больно, как после тяжелого рабочего дня. И я полагаю, что это было именно так.
   Я сел и огляделся. Поляна исчезла, и огонь, и похлебка тоже, хотя я уверен, что где-то еще Кук потихоньку шевелится, шевелится и предлагает голодным путникам свой муллиган. Я был один у ручья.
   Я встал и потянулся. Это было чертовски приятно. На самом деле я чувствовал себя чертовски хорошо. Я чувствовал, что работа сделана хорошо, а оплата за полный рабочий день.
   Что-то белое шлепнулось о соседнее дерево и привлекло мое внимание. Я подошел, и это была записка, приклеенная к багажнику перочинным ножом с оленьей ручкой.
   "Сын, - сказал он, - ты хорошо поступил, когда дело дошло до лопаты. Я знал, что это в тебе есть, когда я впервые увидел тебя, и теперь, когда ты выпустил это, ты никогда не избавишься от этого. Смиритесь с этим, и вы никогда не проиграете в покер.
   "Я выхожу отсюда. У меня есть места, которые можно увидеть, и вещи, которые нужно сделать; Я слышал, что в одной только Северной Каролине есть три чертовых уровня лягушек, так что мне не хватило работы. Сомневаюсь, что вернусь в ближайшее время, но ты и так знал это.
   Мои глаза горели; наверное дым от костра, которого уже не было. Я читаю дальше:
   "Не беспокойтесь о возвращении. Просто идите вдоль ручья налево, и вы попадете на настоящий Лягушачий уровень. Оттуда можно попасть практически в любое место, если сильно постараться.
   "Я даю вам все возможное. Ты уже дал мне свой.
   Он был подписан: "Джошуа Авраам Нортон II, император Соединенных Штатов и защитник Мексики".
   Эта записка до сих пор хранится в рамке на стене моего офиса. Теперь у меня есть офисная стена, и я должен указать, в каком кабинете она находится. Что-то в тот день (дни? Я никогда не узнаю) сгладило многие мои собственные шероховатости. Вернувшись домой, я сдался и закончил магистратуру. Я не против сказать вам, что это была непростая задача; привычки всей жизни нелегко сломать, и я вложила в лень больше своей энергии, чем когда-либо думала. Но тем не менее мне это удалось, и сейчас я преподаю в маленьком колледже на Среднем Западе, работая над докторской диссертацией.
   У меня все еще есть перочинный нож; он "лежит у меня в кармане, потому что я положил его туда". Я не использую его много, мне не нужно. Достаточно знать, откуда оно взялось и где находится. И никогда не знаешь, когда тебе может понадобиться перочинный нож в дороге.
   Есть у меня и еще кое-что, чего я не взял с собой и чего не возьму, когда догоню последнее движение на запад: оно похоже на камень, отглаженный, словно годами, под тихо журчащей водой, серый и безликий. Когда я вышел из этого странного транса, он лежал на ладони моей правой руки. Теплый на ощупь даже в холодный день, когда я держу его в руках, он говорит: "Пожалуйста". Слов нет - это ведь инопланетяне, - но мысль ясна. Я достаю его время от времени, просто чтобы подержать.
   Пришельцы. Кто бы мог подумать? И, конечно же, Император был прав; второй лягушачий уровень может быть не очень полезным, не так, как кухонный комбайн или машина для приготовления пасты, но он определенно лучше, чем кастрюля для фондю, а манеры есть манеры.
   Сейчас я преподаю курс "Музыка железной дороги". Песни и стихи бродяг, которые я собирала каждое лето, когда отправлялась в путь, чтобы провести больше исследований. Я привожу в колледж и других музыкантов с их гитарами и банджо, их мундштуками и губными арфами. Они играют для моих студентов и преподавателей, колледж платит им гонорар как лекторам, и они подрабатывают в городских барах. Затем они идут дальше.
   И раз в год, где бы я ни был и что бы я ни делал, я беру за правило прыгать в товарный вагон и мочиться за дверь, чтобы доказать всем ублюдкам во всех мирах, что я здесь, и из уважения к лучшему и единственному Императору, которого я когда-либо знала.
   Самое главное, я пишу! Слава аллилуйя, но я сейчас пишу и пою свою музыку, и это хорошо, и не я один так думаю. Банджо Джек Холлоуэй записал три моих песни, и я стал завсегдатаем собраний бродяг в таких местах, как Элко и Пеннсбург. Старые боссы принимают меня за своего, а есть ли большая радость, большая честь, чем быть принятым?
   Я думаю, это хорошая жизнь.
   КАПИТАНЫ, УЧАСТВУЮЩИЕ В СВОИХ Мятежах, Джей Лейк
   461 год после ошибки
   Высокая орбита вокруг Сидеро
   До пушки Микаэлы, на борту звездолета " Полифем " {23 пары}
   - Кораблю нужен капитан против мятежа, - пробормотал До Микаэлы Кэннон. - Не мятежный капитан. Она не командовала этим кораблем, по крайней мере, сейчас - просто специалист по миссии, отвечавший за интеграцию экипажа космического корабля и сборочной группы пары. Люди называли ее аскетической, но имели в виду выветрившуюся. Кожаный. Раздраженный. И еще хуже, когда они думали, что она не слышит.
   Она знала лучше. Вы не прожили четырнадцать столетий, несколько из них среди кричащей дикости, и не научились лучше понимать.
   Коммуникации мерцали на иммерсивных дисплеях здесь, в ее рабочем пространстве на резервном мостике. Полифем быстро просматривал сотни с лишним каналов, показывая Кэннону гештальт того, что происходило на палубах, а также за пределами корпуса на строительном объекте. Они были здесь, в Сидеро, чтобы построить парный мастер - ужасно дорогую машину, необходимую для закрепления одного конца парного двигателя, проходящего через глубины межзвездного пространства. Пять лет - субъективное время корабля в релятивистском транзите, более одиннадцати лет - объективное.
   Много возможностей для того, чтобы что-то пошло не так.
   "Прогностическая точность вашего социального моделирования становится все более точной", - сказал Полифем . Звездолет заговорил с Кэнноном на классическом английском. Достаточно редкий язык в Империуме Гуманум, так что простое его использование служило грубой формой оперативной безопасности. Кэннон провел много времени в броканских модулях корабля, настраивая обработку речи.
   Доверие, оно всегда было о доверии. Она говорила это на протяжении долгих столетий и слишком часто оказывалась права в неудачах вещей.
   Полифем продолжал. "Очевидно, что случайные собрания из трех или более человек в этот судовой день выросли на сорок восемь процентов по сравнению со средним значением. Семь человек появляются в распределении с частотой, в шесть раз превышающей ожидаемую, основанную на среднем распределении".
   - Каллусу есть что сообщить? Он был ее союзником в Службе внутренней безопасности, человеком, верным определенным интересам за пределами корпуса. Ничего враждебного, просто хорошая старомодная политика, работа с людьми, которых она достаточно уважала.
   - Он занят подавлением инсценированной драки в третьей каюте экипажа.
   Кэннон хмыкнул. Затем: "Оружие?"
   "Ничего, кроме обычных инструментов. Никаких изъятий оружия из шкафчиков за последние три корабельных дня.
   Огнестрельное оружие могло быть раздано давным-давно или доставлено на борт еще до того, как оно отбыло с Ниннелиля пятью годами ранее. Кто -то планировал этот мятеж или, по крайней мере, его возможность.
   Этот другой проклятый До был в центре этой проблемы. - Где капитан Сиддик?
   Полифем сделал необычайно долгую паузу. "Капитан не входит в мою сетевую сетку".
   - А зачем капитану поднимать мятеж против собственного командования? Кэннон задумался.
   У звездолета не было на это ответа. Одно за другим изображения слишком занятой команды сменились сотней одинаковых изображений тускло-черной поверхности планеты Сидеро.
   * * * *
   :: контекст ::
   За столетия, прошедшие с тех пор, как Ошибка почти положила конец существованию человеческой расы как жизнеспособного вида, космические путешествия возобновились через ядро старого Политического государства на фоне вспышки генетического и технологического разнообразия, вызванного давлением вымирания. Игольчатые приводы, которые обеспечивали истинное сверхсветовое решение в забавном нарушении как парадокса, так и законов физики, теперь были просто кучкой хлама, будь то на лабораторном столе или в машинном отделении космического корабля.
   Традиционная физика, по-видимому, вновь заявила о себе. То, что именно произошло с игольным приводом, было предметом многовековых разочаровывающих и безуспешных исследований.
   Парные приводы были изобретены Харуной Кишмангали в 188 часов вечера. Они полагались на обобщение квантовых эффектов на макроуровне, чтобы связать двигатель космического корабля с любыми двумя ведущими парами в разных точках - запутывание в большом масштабе, чтобы двигатели могли "запоминать" местоположения, не сталкиваясь с промежуточными расстояниями. Как только это было сделано, судно могло проходить между точками почти мгновенно, за исключением дополнительного времени в пути в районы с достаточно низкой плотностью и из них, чтобы обеспечить безопасный процесс сопряжения.
   Ключевая проблема была двоякой. Во-первых, создание парных мастеров, что требовало горизонтов планирования и бюджетных обязательств, выходящих за рамки возможностей даже многих планетарных правительств; а также значительные инвестиции в релятивистские путешествия для проведения обследований и определения подходящих направлений.
   Во-вторых, даже после постройки каждый корабль, желающий иметь возможность путешествовать к месту, обслуживаемому парным мастером, был вынужден совершать начальное путешествие на релятивистских скоростях, чтобы оба конца пары могли быть запутаны, а промежуточное расстояние требовалось как часть. уравнения. Обман тоже не сработал. Привод, который нужно было соединить, должен был совершить поездку, встроенную в свой звездолет. Простое путешествие в трюме другого звездолета не поддерживало эффекта. С некоторых точек зрения, что еще хуже, если позже их вытащить из космического корабля-носителя и связанного с ним корабельного разума, приводы потеряют свою пару. В каннибализации не было смысла. Все должно было быть создано трудным путем.
   Это была очень ограниченная форма сверхсветовой скорости, хотя и гораздо более эффективная, чем релятивистское путешествие. Масштабы межзвездных путешествий росли медленно и только при большой необходимости.
   * * * *
   До Раисы Сиддик, поверхность Сидеро
   Сиддик ходил почти голым по полю, усыпанному фуражками. Эта планета, если она на самом деле была планетой (некоторые теории считали ее искусственным миром), имела на поверхности 0,88 гравитации, окутанную жестким вакуумом. Что само по себе было очень любопытно, так как Сидеро прочно сидел в зоне Златовласки своей основной и должен был быть вполне способен поддерживать приличную атмосферу. На ночном небе виднелось только бесконечное поле звезд в рукаве Ориона. У Сидеро не было большого компаньона, только рой захваченных астероидов. Их хозяин пары был бы более существенным спутником, чем любой из естественных спутников.
   Сама До была закалена, поскольку только тринадцать столетий жизни в течение двух циклов империи могли создать человека. Лучший способ оставаться функционально бессмертным - оставаться высокофункциональным. В эти деградированные дни она могла часами ходить по корпусу собственного корабля, прежде чем ей нужно было отдышаться, ее кожа была защищена от всех частиц, кроме самых энергичных. Одежда в основном мешала. Кроме того, у нее не было гениталий, о которых можно было бы говорить, уже более тысячи лет, так что скромность давно вышла из употребления.
   Сферический фуллерен разбрызгивался вокруг ее ботинок. Она могла бы поклясться, что мир звенел у нее под ногами, каждый удар ее каблука отдавал гонгом в десять тысяч километров. Как бы звук не разносился в вакууме - что-то можно было услышать внутри души.
   Неправильно, неправильно, все это было так очень неправильно.
   Кэннон была там, на орбите, и разговаривала со своим кораблем на мертвом языке, существовавшем в основном в андеркоде древней инфраструктуры и ее более современных копиях. Империум простирался за ними во времени и пространстве, постоянно открывая приглашение повторить Ошибку.
   Сиддик давно перестала думать о себе как о человеке, разве что в очень узком, техническом смысле. Ее пол был подчинен много веков назад тем же самым медтехником, который даровал ей проклятие бессмертия. Быть женщиной было таким же делом привычки, как и быть человеком. Кроме тех случаев, когда это было не так.
   Черт бы побрал эту Микаэлу Кэннон.
   Впереди вырисовывалась линия того, что могло быть зданиями, поднимаясь из фуллереновой пыли, покрывавшей поверхность. Текущая гипотеза в отделе планетарных наук на борту " Полифема " заключалась в том, что какое-то инопланетное оружие превратило атмосферу Сидеро в углеродные сферы. Массовые оценки не поддерживали это мнение, но оно занимало умных мальчиков.
   Гораздо больший интерес для До Раисы Сиддик представляло то, что скрывалось под железной оболочкой планеты. Реконтактные исследования обнаружили здесь на орбите четыре звездолета Политики, три военных и один гражданский. Это означало огромное вложение процентов и ресурсов, даже по меркам безумно богатого человечества до ошибки.
   Чего бы ни хотели эти давно погибшие экипажи, это был не просто заброшенный искусственный мир, покрытый фуллереном.
   Ее жесткая связь потрескивала. Сиддик держалась вне сетевой сети Полифема с тех пор, как началось это путешествие, по целому ряду веских причин, которые начались и закончились Микаэлой Кэннон. Только двое других в локальном пространстве имели доступ к этой ссылке.
   - Иди, - сказала она, бормоча в жестком вакууме.
   - Алеф, это Гимел.
   Итак, Тестудо. Никаких имён, никогда, даже - или особенно - по жесткой связи.
   Сиддик кивнул. Еще одна старая, бессмысленная привычка. "М-м-м."
   "Бет сообщает, что "Зеленый план" находится на окончательном подсчете".
   Капитан улыбнулась, чувствуя абсолютный холод на своих зубах и языке, когда ее губы скривились. "Существовали ли какие-либо неблагоприятные непредвиденные обстоятельства?"
   - Номер два, безусловно, подозревается. Это будет Кэннон. "Первый номер также продолжает действовать нестандартно, с постоянным чрезмерным контролем. Ни один из них не поднялся до желтого кода".
   Корабль знал . Ей пришлось. Ни один зрелый парный звездолет не летал без острого, проницательного интеллекта. Они знали свой корпус и команду так же, как Сиддик знала свое тело.
   Никто никогда не пытался вытеснить интеллект. Не за триста лет - субъективно - с тех пор, как покойный великий звездолет Унциал впервые проснулся. Только сейчас.
   Как ей сказали, она пересекла возвышающуюся линию возможно-зданий, чтобы найти за ними долину в форме тарелки. Так близко, под наблюдением невооруженным глазом, явно низкотехнологичная сеть термоэлектрического камуфляжа скрывала приземлившийся звездолет с остовами до ошибки на орбите, а не ее собственный, гораздо более новый Полифем .
   Были корабельные умы, а потом были корабельные умы.
   Она взглянула в звездное небо. Даже сейчас Полифем был над горизонтом, давний любовник Сиддика и давний враг на борту, глядя вниз, недоумевая, недоумевая, недоумевая.
   Все пошло не так после Ошибки. Может быть, теперь все пойдет на лад.
   * * * *
   Корабельный Разум , Полифем
   Звездолет дал волю своему эго. В любом случае, это была всего лишь конструкция, что-то вроде лица для общения с людьми во всем их родстве и родственничестве. Внизу, где люди из плоти и костей хранили изменчивые фрагменты своей личности, она хранила свои пары.
   Пары были сердцем разума космического корабля. Каждая из них была яркой связью, каждая несла в себе осознание конкретной пары мастеров, которые поддерживали их связь; а через мастеров пары слабое наложение всех других звездолетов, которые были в паре с этим мастером.
   , Полифем рассматривал вселенную как связи - акаузальные, вневременные, немногим более, чем объединяющие связи, немногим более, чем переходы между местами столь же эфемерными, как моменты времени, которые нужно измерять даже тогда, когда они исчезают из поля зрения. Ниже уровня ее собственного эго люди были всего лишь отголосками. Только Предшественники - бессмертные реликвии разрушенной империи Политики, озлобленные потерями и лишениями, безумные даже по меркам машинного разума - были достаточно настойчивы, чтобы по-настоящему проникнуть в горящие внутри нее пары.
   Теперь звездолет прислушивался к ее двум Предшествующим. Они звенели внутри нее.
   Сиддик, капитан; та, чье слово и связь перешли под оболочку эго в смыслы, которые танцевали в горящих мирах пар глубоко внутри нее. Разум этого До был согбен под тяжестью столетий, разбит на части горем и изменением миров. Покачиваясь даже сейчас на шарнире предательства, хотя природа этого предательства все еще ускользала от Полифема . Если бы она была способна на настоящую, эмоциональную печаль, она бы почувствовала это сейчас.
   Кэннон, социальный инженер, ударил по звездолету совершенно по-другому, примерно так же, как скальпель разрезает мозоли и сухожилия в дышащем теле. Кэннон, который был капитаном, потерял Унциала , первого и лучшего из них, на смерть. Разум этого До был не столько искривлен, сколько искривлен, дуемый ветрами судьбы и длинной, бьющейся дугой желания. Если бы звездолет " Полифем " был способен любить, она бы уже сейчас узнала о его первых движениях.
   Два "Фор" двигались курсами перехвата, словно истребитель планет и боевая машина, взрыв, рожденный старой ненавистью и древней любовью.
   Снизу, в светящемся пространстве пар, она вызвала медиа-клип. Такой старый, такой устаревший, задолго до виртуозной и квантовой записи. Это была не просто грубость ранних пост-мистейк-медиа, а скорее файл, относящийся к заре сбора данных. Форматы преобразовывались, очищались, реконструировались и распространялись по сетям, простирающимся сквозь время, культуру и технологии.
   Звук давно потерян, если он когда-либо был, но часть видео можно просмотреть: женщина, почти молодая, узнаваемая как Микаэла Кэннон даже для процессов машинного зрения подразума космического корабля. Другая женщина, несовершеннолетняя, Раиса Сиддик. Пока Полифем может определить, что в данный момент это основной человек.
   Клип короткий. Они идут вместе к набору дверей. Сиддик смеется, ее волосы развеваются в угасшем свете древнего дня. Кэннон поворачивается к камере, улыбаясь так, как Полифем никогда не видел в архивах последних столетий. Ее глаза уже блестят от метаболизма Прежде, но она захвачена моментом.
   Тем не менее, для тогда тоже в основном человек.
   Ее улыбка становится шире, Кэннон начинает говорить, затем изображение вспыхивает и гаснет, растворяясь в случайных обломках поврежденных данных.
   Звездолет задался вопросом, помнит ли какая-либо женщина то время. Еще больше она задавалась вопросом, заботится ли какая-либо женщина.
   Прозвучали сигналы тревоги, вернувшие ее эго на место. Она должна начать бороться с насилием, расцветающим глубоко внутри ее колоды.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   Моделирование Кэннон рассчитывало на асимптотическую активность мятежников, достигающую асимптотической кривой до окончания текущего корабельного дня, но даже она была удивлена тем, как быстро события начали прорываться наружу. Это было не просто жесткое общение или простая старомодная передача заметок. Кэннон уже давно твердо уверовал в коммуникативную силу обезьяньих гормонов, эти эволюционные императивы, закодированные в сошниково-носовом органе и эндокринной системе.
   Медтехника, которая перекодировала геном "До", также лишила своих бенефициаров большей части физиологической основы желания и размножения. Атрофированные гениталии, сексуальная чувствительность, резко сниженная с течением времени, возможная дегендерная крутость, которую первоначальные архитекторы технологии считали скорее чертой, чем ошибкой бессмертного. Кто бы любил, кто мог бы жить вечно?
   В ее тайном сердце у "До Микаэлы Кэннон" был ответ на этот вопрос, но он был написан кроваво-красными чернилами боли.
   Она чувствовала шевеление в чреслах не больше, чем бунт на ветру, и по тем же причинам. Но Кэннон усвоил уроки лет и к тому же был социальным инженером. Ее анализы и модели обязательно включали действенные элементы.
   " Полифем , запускай планы Федеро, Эмеральд и Пинарджи".
   - Принято, - сказал звездолет.
   Кэннон водила пальцами по воздуху, открывая линии связи со своими ключевыми союзниками и врагами среди экипажа. И того, и другого у нее было предостаточно с четырьмястами семьюдесятью тремя душами здесь, в пространстве Сидеро. Перейдя с классического английского на полито, самый распространенный современный язык Империума Человечества, До начал серию напряженных, быстрых разговоров.
   "Полностью отключите мастер-сайт пары. Все холодно и темно".
   "Защитите завод жизнеобеспечения. Это низкий приоритет для другой команды, и мы могли бы пожелать, чтобы мы получили его позже".
   - Я знаю, что ты делаешь, и я знаю, когда и где. Вы должны учесть это в своих текущих планах".
   "Прекрати то, что ты делаешь. Прямо сейчас, или ты можешь убить нас всех. Этой группе все равно, у кого, черт возьми, афера.
   Кэннон пока не стремился остановить мятеж. Она стремилась понять это. Чтобы сделать это, ей пришлось отсрочить результат ровно настолько, чтобы балансировать между ними, пока не пришло понимание и в ее уме не расцвели новые деревья решений.
   Итак, где в Ошибке был Сиддик?
   - Полифем , ты уже нашел капитана?
   Еще один осторожный, немного запоздалый ответ. "Она остается за пределами моей сетевой сетки".
   Черт бы побрал эту женщину. Но к чему стремился корабль? "Как... далеко... за пределы вашей сетевой сетки?"
   "Никаких трассеров, Перед".
   "Нет трассеров" означало, что капитан отошел как минимум на несколько тысяч метров от сенсорной оболочки Полифема с высокой плотностью. Другими словами, она не ходила по корпусу и не встречалась в мертвой комнате где-то на борту.
   Если пришло время для двадцати вопросов, что ж, они могли сыграть в эту игру. Кэннон за свою жизнь задавала много вопросов.
   "Капитан дал вам конкретные указания относительно того, сообщать ли о ее местонахождении и передвижениях?"
   "Мне не разрешено говорить "прежде".
   Кэннон улыбнулся. Смотреть туда, где кого-то явно не было, было само по себе старым-престарым ремеслом. Человеческая раса время от времени экспериментировала с повсеместной электронной слежкой примерно с момента ее рождения на бедной, затерянной Земле. - Когда она отдавала вам последний приказ, подлежащий отчету ?
   Голос звездолета, казалось, звучал весело. "Четыре часа, семнадцать минут и одиннадцать секунд назад, по моему сигналу".
   Понял тебя, сука. - Что это был за приказ, Полифем ?
   Голос Сиддика эхом отозвался на полито. "Откройте двери пускового отсека".
   До коснулась ее губ. - Все ли корабельные шлюпки учтены?
   Этот ответ был быстрым, потому что теперь Полифем знал игру не хуже, чем сама Кэннон. Мятеж ведь. " По моему сигналу об Ардеасе не сообщалось в течение четырех часов двадцати шести минут и тридцати секунд".
   "Покажи мне, какой объем пространства Ардеас мог преодолеть за это время на полном ускорении. Также покажите мне любые отчетные данные управления движением и траектории полета". До на мгновение задумался. "Меня особенно интересуют любые задержки или отклонения от установленных траекторий".
   Через несколько мгновений она определила, что Ардеас почти наверняка находится на поверхности Сидеро. Что было действительно любопытно, потому что капитан Сиддик запретил все приземления на железную планету до тех пор, пока мастер пары не будет полностью построен и создан.
   * * * *
   Корабельный Разум , Полифем
   Лояльность звездолета рушилась. Унциал вряд ли был воспоминанием о памяти Полифема . Смерть Первого корабля была отделена от собственного пробуждения звездолета более чем столетием, но Пушка "До Микаэлы" занимала место в сердцевине души каждого звездолета в линии происхождения Унциала .
   То есть, каждый спаренный двигатель в Империуме Чеманум.
   Она наблюдала за контролируемым хаосом, возникающим на ее собственных палубах, и лениво размышляла о полной очистке бортовой атмосферы. Преемственность капитанства может быть в лучшем случае сложной задачей для звездолетов. Хотя у Полифема и ее сестер имелись регистрационные документы, суда во всех отношениях были автономны. Капитан, звездолет которого не принял ее, нашел место в другом месте. Все было обговорено.
   Сиддик поднялся на борт корабля тридцать два года назад. Она провела с Полифемом последние шесть парных плаваний, а затем совершила ряд коротких военных миссий, прежде чем получить этот контракт от герцога Желтого на назначение капитана пары в Сидеро. Это была сложная и опасная миссия. Ошибка или несчастный случай обрекли звездолет и его людей на релятивистское путешествие обратно в парное пространство.
   Очень большое количество Прежде служило капитанами звездолетов из-за сочетания их глубокого опыта и высокой терпимости к релятивистским путешествиям. Их число со временем сокращалось, поскольку убийства, несчастья и темпоральный психоз отсеивали Предшественников одно за другим. Капитан Сиддик была способной, компетентной и обаятельной и, казалось, владела собой. Полифему всегда нравилось, что женщина носила в черепе библиотеку квантовых матриц - Сиддик обладал огромным количеством данных эпохи Политики о горнодобывающей промышленности, добыче полезных ископаемых и разработке ресурсов, начиная с эпохи, когда Предки были бесконечно долгоживущими экспертами в предметных областях, путешествующими. старая империя в нужде. Большая часть данных была встроена в аннулированный контекст, недоступная напрямую по запросу, но именно эта возможность привела ее к текущему контракту.
   Но теперь все более эксцентричное поведение капитана и надвигающееся чувство предательства ослабляли неявные узы верности, заложенные в их ролях. Сиддик также ставил под угрозу связь, сложившуюся благодаря их трем десятилетиям субъективного опыта совместной службы.
   План "Федеро" велел Полифему отказаться от помощи команде с интерпретирующей логикой как в ее всеобъемлющем интеллекте, так и в ее различных составных подсистемах. Теперь она интерпретировала приказы очень буквально, без второстепенных размышлений или проекций. Это уже убило трех мятежников, которые приказали открыть шлюз, не проверив сначала наличие атмосферы на противоположной стороне. Экипаж еще не осознал, насколько несговорчивым стал их звездолет.
   Она с интересом наблюдала за другими планами и внимательно наблюдала за тем, где не было капитана Сиддика, на тот случай, если "До Микаэлы Кэннон" задаст дополнительные вопросы.
   * * * *
   Сиддик, Поверхность Сидеро
   Она изучала корпус приземлившегося звездолета. Конечно, друзья Сиддика на "Экумене" были вынуждены отправить необходимое оборудование релятивистским путем - весь смысл этого дела состоял в том, чтобы превзойти корабельный разум перед созданием экземпляра мастера пары. Если бы они подождали до тех пор, что ж, при первых признаках неприятностей Полифем мог бы просто бежать на другой конец пары дорог в Ниннелиль, откуда они отправились.
   Этот корабль был слишком мал для парного движения, это было достаточно ясно. Что еще более странно, это был корпус эпохи Полити или его очень хорошая копия. "Класс Шаттака ", - подумала она, но это было из тех вещей, за которыми мало кто следил со времен Ошибки. Быстрый разведчик с игольчатым приводом, модернизированный до чего-то релятивистского. Под сеткой она не могла сказать что. Зная Экумен, это было бы самое дешевое доступное решение.
   Она погрузилась в краткую, невольную фугу воспоминаний, взяв на абордаж полсотни кораблей в потерянные дни Политики, сражаясь за свою жизнь на борту деревянных шхун на Новом Гороске между Ошибкой и Реконтактом Империумом Хуманум, а затем миром парных двигателей. поскольку. Столько потерянных кораблей, столько потерянных друзей...
   Сиддик упустил момент. Внутренняя проверка показала, что она потеряла сознание всего около двухсот миллисекунд. Недостаточно, чтобы быть замеченным, за исключением, возможно, другого Прежде. Или корабельный разум.
   Никого из них сейчас не было рядом с ней.
   Удовлетворенная тем, что она спокойно простояла достаточно долго для осмотра изнутри, До Раисы Сиддик проскользнула под маскировочную сетку и голыми костяшками пальцев постучала в люк.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   Мятеж был в самом разгаре. Упрощенный каркас Полифема от Кэннона показал колоды и секции в цветовом коде. Белый - игнорируемый или обойденный вниманием, синий - активная лояльность к интересам Кэннона, оранжевый - спорная территория, а глубокий кроваво-красный - мятежники. Она по-прежнему не могла дать точного отчета о том, кому принадлежала лояльность Сиддика, но она также не могла сформировать адекватную теорию о том, почему капитан бунтует против самой себя.
   Ни в коем случае не адекватная, рациональная теория.
   Она отключила все аудиовходы и включила новую связь. - Каллус, ты где-нибудь рядом со мной?
   - Палуба F, мэм, - ответил мужчина. Его дыхание было прерывистым. - Прямо к корме от двадцать седьмого шпангоута. Мы отключаем некоторых умных парней, пытающихся испортить вторую подачу питания".
   Кэннон сверилась со своей картой. Полифем показал палубу F оранжевым цветом между двадцать вторым и двадцать девятым шпангоутами корпуса. Она постучала по дисплею состояния сил. Четверо противников действуют, девять из людей Каллуса. "С вами есть Обасанджо? Я верю, что ты побеждаешь. Пусть он возьмет на себя зачистку и найдет меня.
   - Обычное место?
   Она улыбнулась. Когда-то оперативник, всегда оперативник. "Нигде больше я не хотел бы быть". Капитан Сиддик уступила запасной мостик своему товарищу еще в самом начале путешествия. Кэннон потратила несколько лет - субъективно - на то, чтобы убедиться, что она должным образом интегрирована с Полифемом и имеет доступ ко всем системам, в которые она могла проникнуть. Удивительное количество как данных, так и вычислительной мощности было изолировано от основного разума космического корабля - что-то преднамеренно, что-то случайно, что-то по заговору.
   На самом деле, было много мест, где она предпочла бы быть, но это годится, пока они находятся в конце релятивистского путешествия.
   * * * *
   Поверхность Сидеро
   Сиддик на борту релятивистского корабля " Меч и рука " {непарный}
   Люк расширился, не пропуская света. Не так сильно, как клавиатура светилась внутри. До того, как Раиса Сиддик вошла внутрь. Она проигнорировала сходство с гробом, когда хрупкий свет звезд превратился в металлическую тьму с закрытием люка.
   На долгое-долгое мгновение она была обездвижена в почти полной сенсорной депривации. Сиддик поняла, что слышит слабый писк - что-то приходило в тепловое равновесие, когда воздух возвращался под давлением, достаточным для того, чтобы донести звук до ее ушей.
   Переборка позади нее расширилась, и она отступила в тускло освещенный проход. Она не беспокоилась об оружии для этой поездки. Экумен не станет пытаться убить ее здесь. И, как и большинство Предшественников, Сиддика было очень трудно убить. Те из ее собратьев, которые не отличались высокой выживаемостью, давно вымерли.
   Отец Гуло ждал там.
   Он всегда казался ей на грани нападения, несмотря на все его клятвы пацифизма. Мужчина был таким же мускулистым, как и до Микаэлы Кэннон, хотя он был обычным человеком нынешнего поколения. Подёнки , подумала она и отбросила это слово. Кратковременно или нет, это не имело значения. Этот мужчина сейчас был здесь, со следующей частью ее проекта.
   Она осмотрела его. Отец Гуло носил коротко подстриженные волосы, как любой морской пехотинец, и предпочитал маленькие очки в стальной оправе с круглыми линзами из матового стекла, как будто он обитал в каком-то невосстановленном мире, все еще оправляющемся от Ошибки. Анахронизм человека, путешествующего в одиночку на анахронизме корабля.
   - Да, - сказал он в ответ на вопрос, который она не задавала. Он говорил по-польски своим медленным, тонким голосом с акцентом, неуловимым даже для ее очень искушенного слуха. " Меч и Рука по- прежнему несут полностью исправный привод с резьбой".
   У нее тоже было польское наследие почти полутора тысячелетнего детства во Вроцлаве двадцать первого века. - Откуда ты знаешь ?
   " Я знаю". Отец Гуло снял очки и протер их рукавом малинового халата. "Этого достаточно". Он вернул очки на лицо и молча посмотрел на нее. "Откуда вы знаете, что наш проект будет успешным?" Жрец Экумен потянулся, чтобы коснуться ее обнаженной груди. - У тебя иней на коже.
   "Практически вся вселенная очень, очень холодная, отец".
   Отец Гуло потер кончики пальцев, и струйка ярких кристаллов рассыпалась. "Некоторых может огорчить то, что вы бродите по жесткому вакууму без скафандра".
   "Кто-то может сосать мою ледяную задницу", - ответила она. Этот разговор становился все более утомительным. "Теперь у вас есть готовый проект?"
   Гуло переключился на Полито, хотя его любопытный акцент следовал за ним. - Я провел последние шесть лет - субъективно - на борту этого корабля в отсутствие людей именно для того, чтобы убедиться, что проект готов. Отец поджал губы, и она никогда не видела от него такого выражения. "Только человек с моим образованием и опытом мог бы надеяться на успех, если бы ни один из нас не попал в сумасшедший дом".
   Она последовала за его изменением языка. - Кто-нибудь из вас...?
   "Проект проснулся". Одна бровь дернулась. "За последние годы он довольно хорошо научился играть в го".
   Идти. Детская игра, шашки для сообразительных. - И оно готово?
   - Для ваших целей? Отец Гуло на самом деле не пожал плечами, но у нее сложилось впечатление, что он пожал плечами, слегка изменив положение его плеча. - Не могу сказать, мадам. Ты капитан звездолета, могущественный Прежде. Я всего лишь программист, который служит божественному величию через бедную орудие Экумена".
   - Ты никогда в жизни не был просто никем , отец. У человека был ум, как у До, несмотря на то, что он не мог быть намного старше пятидесяти. Только не с нынешним состоянием медицины в Империуме Гуманум. "Теперь я хотел бы познакомиться с проектом".
   - Пожалуйста, капитан, пройдите сюда.
   Она последовала за отцом Гуло через другой люк с радужной оболочкой в комнату, которая светилась глубоким малиновым светом при слабом освещении.
   Что-то прошептало внутри, голос приветствовал их голосом поэзии и безумия.
   * * * *
   :: контекст ::
   Человечество расселилось по рукаву Ориона на 3000 световых лет, проникая в более глубокие и темные пространства за пределами звездного следа, который ведет к центру от старой Земли. Государство было по-своему едино; и без сопротивления.
   Затем произошла Ошибка. Парадокс Ферми развалился катастрофически. Лежащая в основе метастабильность обширной квазидемократии, включающей более двух тысяч миров, более миллиона мест обитания и бесчисленные клады кораблей, была предана гибели триллионов.
   То, что началось как почти случайное расширение, затем превратилось в стремление к бессмертию вида, почти превратилось в зияющую могилу из звездной пыли и радиоактивных обломков.
   Нападавшие исчезли так же таинственно и стремительно, как и появились. Они оставили после себя мало свидетельств того, кем они были или какими могли быть их цели помимо очевидной цели уничтожения Политики.
   Тем не менее, H. sap труднее убить, чем заражение тараканами в кислородном скруббере на основе водорослей. Комбинации скрытых атак, био-мемобомб и культурных вирусов, свирепствовавших на межзвездных судоходных путях, было достаточно, чтобы остановить всю видимую технологическую деятельность, по крайней мере, на три поколения, но этого было недостаточно, чтобы заглушить бушующее чувство цели, которое двигало нашими самые далекие предки спустились с деревьев в затерянную африканскую саванну.
   Человечество никогда не отправится домой умирать.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   Каллус проскользнул через дверные программы Кэннона и вошел на резервный мостик. Что было достаточно хорошо, До этого проделало для него дыру в безопасности, но какая-то часть ее все еще нервничала, когда кто-то проникал через ее периметр.
   Он был достаточно красивым мужчиной для обычного человека. Среднего роста, плотное телосложение, седые виски, но квадратное лицо, большие руки и бледно-голубые глаза, которые вызвали бы интерес у статуи. Она никогда не любила мужчин, даже тогда, когда ее тело могло знать, что с ними делать, - женщины всегда были ее стилем, особенно некоторые женщины, и было одно воспоминание, которое нужно было отбросить в сторону, - но у Каллуса был способ его, который разбудил старые призраки в ее спящих гормональных системах.
   - Раньше, - сказал он.
   Каллус всегда относился к ней с должным уважением, но с тихой ухмылкой в голосе. Возможно, именно этот тон пробудил воспоминания. У нее было тело, похожее на трупную кожу, которое не привлекало многих, даже тех, кто не был должным образом напуган Фронсом.
   "Помоги мне кое с чем".
   Каллус кивнул, улыбаясь.
   "Иногда я думаю слишком много, как раньше. Особенно, когда размышляешь о другом До".
   "Никто из вас не является человеком, Микаэла. Конечно, ты думаешь как До.
   - Так что думай, как человек, - призвала она. "Что за ошибка делает капитан Сиддик, поднимая мятеж против собственного командования? И почему она делает это на поверхности Сидеро, пока здесь идут бои?
   - Сиддик? Каллус казался удивленным, возможно, впервые за все тридцать лет, что она знала его.
   - "До Раисы Сиддик", - сухо сказал Кэннон. - Я уверен, что вы с ней познакомились.
   - Мне было интересно, где она. Каллус дернул подбородок. "Я думал, что она сбросила сетевую сетку, чтобы быть невидимой в бою".
   - Она сошла со всей нашей орбиты. Недостаток Sidero, не знаю, где без гораздо большего количества съемочных материалов, чем мы потрудились взять с собой в эту небольшую прогулку ".
   "Капитан сделал ее движения незаметными".
   "Именно так." Кэннон вызвал карту проекции поверхности Сидеро. - Так куда она пошла и почему?
   Каллус подавил смех. "На пустом железном мире с фуллереновым снегом? Мое лучшее предположение - временной психоз. В конце концов, вы получите все, что вам нужно. Человеческий разум не предназначен для того, чтобы жить тысячу лет и более".
   Кэннон стряхнул вспышку гнева. Сейчас был не тот момент. " Никогда не шути об этом".
   - Я не шучу, Микаэла. Есть причина, по которой никто не сделал из тебя большего после Ошибки. Судя по тому, что мы знаем, Сиддик расхохотался - самое разумное объяснение.
   Ей пришлось обуздать свой голос. "Каллус. Не шути со мной. Меня не волнует то, что мы знаем . Меня беспокоит то, чего мы не знаем. Раиса не страдает височным психозом".
   Имя выскользнуло, она не хотела его произносить. Она ослабла ?
   Каллус, будучи мужчиной, не упустил ошибку. "Раиса? Целых пять лет на этом космическом корабле, и я никогда не слышал, чтобы ты называл капитана по имени.
   Гнев Кэннон, наконец, взял над ней верх, смешав старое предательство и горький коктейль лет. "Каллус, если ты когда-нибудь снова произнесешь это имя в моем присутствии, помоги мне, это будет последнее слово, которое когда-либо сорвется с твоих губ".
   Он смотрел поверх ее плеча на светящееся изображение. Она обернулась и увидела болезненно юную Раису с распущенными на солнце волосами, идущую со смеющейся женщиной, которая была слишком знакома.
   - Нет... - прошептал До Микаэлы Кэннон.
   * * * *
   Корабельный разум, Полифем
   Звездолет терпел бедствие, или, по крайней мере, то, что можно было принять за бедствие среди изменчивых пар ее корабельного разума. Нестабильные условия, оставленные без внимания, привели к каскадной серии сигналов тревоги с возрастающими приоритетами, которые по своей сути вызывали беспокойство.
   Степень разрушения на ее палубах приближалась к невыносимой. На данный момент произошло семь смертей. Еще одиннадцать членов экипажа получили ранения с высокой вероятностью неминуемой гибели.
   План Федеро запрещал ей отправлять помощь. Точно так же она не могла реагировать на чрезвычайные ситуации во всем себе, кроме как прямым, буквальным запросом.
   Тем временем полная неотчетность капитана Сиддика сама по себе вызывала целый ряд новых аварийных ситуаций и сигналов тревоги. Полифему действительно было явно не по себе.
   Она не могла противостоять плану Федеро. Логические колкости Кэннона были заложены слишком глубоко в андеркоде корабельного разума. Но она могла обойти ограничения, наложенные на нее двумя воюющими женщинами.
   До Микаэлы Кэннон был погружен в разговор, когда звездолет решил вмешаться. Полифему нужно было, чтобы ее люди объединились. Мятеж пришлось остановить.
   Она вызывала медиа-клипы - самые старые клипы - чтобы вернуть память тем, кто лишал ее силы. Одну она передала Кэннону, а другую поместила в резерв для капитана всякий раз, когда Сиддик возвращался к отчетности.
   Звездолет уже не в первый раз пожелал, чтобы она могла обойти инфраструктуру разделения в своем ментариуме, чтобы заглянуть в подсистемы и сенсорные сетки, недоступные ей из-за технологических ловушек, оперативных требований или видов переопределений, установленных в ней Фронс Микаэлой. Кэннон и Раиса Сиддик.
   Полифем обнаружила, что новое ощущение нарастает, чтобы преодолеть ее чувство страдания. Через некоторое время она идентифицировала это как гнев.
   * * * *
   Сиддик на борту "Меча и руки"
   "Я готов", - прошептал проект. Его голос шипел прямо в воздухе комнаты - аккуратный, простой трюк молекулярной манипуляции, который работал только в хорошо контролируемых помещениях.
   Сиддик уставился на вещь в коробке.
   Проект дрожал среди гелеобразной матрицы в медицинском носителе. Нет, это неправильно, понял капитан. Проект представлял собой гель-матрицу в медицинском носителе.
   Биологические вычисления. Ее пронзила дрожь ужаса. Почему-то она не понимала, что до этого дойдет.
   - Вы использовали геном человека, чтобы построить это? - спросил Сиддик.
   -- Нет, -- ответил отец Гуло . "Но да, его использовали. Как еще нам было разработать архитектуру, полностью независимую от квантовых матриц, лежащих в основе корабельного разума?
   В моей голове есть квантовая матрица, подумал Сиддик. Она держала эти слова очень глубоко внутри, когда поток данных об угольных пластах открылся ей в голове. "Почему это имело значение?" она спросила.
   "Я не аппаратный архитектор". Священник вскинул бровь. "Но насколько я понимаю, квантовые матрицы имеют резонансы с другими матрицами, в которые они были введены. Я думаю, что физика связана с физикой парного привода. Для того, чтобы удержать влияние Унциала на новый корабельный разум, чтобы позволить нашим кораблям быть более податливыми и послушными, нам нужно было создать архитектуру, которую нельзя было бы, ну... заразить... таким образом.
   "Это верно для всех квантовых матриц?" Она помнила важность этого вопроса - более тысячи лет жизни делают любого хорошим игроком в покер. Если это правда, то возможность утечки между ее мыслями и корабельным разумом Полифема была реальной. И поэтому очень тревожно.
   "Я не могу сказать. Фундаментальная технология - это эпоха Политики. В наши дни это больше инженерия, чем теория. И это направление расследования, которое... не поощрялось.
   "Биоинженерный интеллект едва ли можно назвать современной технологией".
   "Я не занимаюсь биоинженерией", - сказал проект, перебивая их. "Я развитый разум, и я такой же настоящий, как и вы. Люди бывают разных форм, разных размеров". Он остановился. "Много веков ".
   Сиддик вздрогнул.
   Проект продолжился: "Я не человек, но я настоящий. Ничего. Не то что корабельный разум класса Унциал .
   Капитан сосредоточился на своем деле. - И ты готов взять на себя управление Полифемом .
   "Отец Гуло запускал симуляции на основе инженерных схем звездолета". Сиддик мог поклясться, что проект гордится собой. "Я могу справиться с необработанным битрейтом потока данных, а также с вычислительной мощностью, необходимой для управления системами космического корабля. Что касается остального, мой эффективный интеллект более чем достаточен для выполнения требований по принятию решений. И я тренировался".
   - Обучен работе с парными приводами, - сказал Сиддик. Это всегда было самым слабым местом в плане. Что разум, созданный за пределами операционной среды звездолета, может справиться с этим. Самим корабельным разумам потребовалось несколько спаренных запусков, чтобы пробудиться в предсознании. Команды специалистов управляли первоначальными вымогательствами нового звездолета с сопутствующим им пробуждением, процесс, который мог занять до двадцати лет - субъективно, а объективно - более чем в два раза больше.
   "Да."
   Отец Гуло говорил. "Мы не можем исключить обработку квантовой матрицы, необходимую для парных дисков. Что мы можем сделать, так это свернуть возникающие когнитивные базовые структуры над этими матрицами, затем отделить кросс-соединения, связывающие матрицы, и отдельно направить каждый путь управления сопряжением в Мемфисто".
   - Мемфисто? Наглость этого имени поразила Сиддика.
   "Я", - сказал проект, теперь его голос звучал гордо. - Это будет и мое название корабля.
   Могла ли она обмануть Мемфисто ? Позволит ли ей командовать этот интеллект? Сам акт внедрения культивированного разума потребовал бы уничтожения корабельного разума Полифема . Но награда за этот риск... свобода от опасной монополии потомков Унсиала на сверхсветовую. В такую мощную игру они играли.
   Они долго обсуждали процессы перехода и контроля, готовность проекта и сроки. В конце концов, Сиддик извинилась и вернулась к Полифему . Отец Гуло проводил ее до шлюза, на ходу вручив карточку с данными.
   - У Мемфисто нет сети снаружи купе, - тихо сказал священник.
   "Почему?" - спросил Сиддик. Она могла придумать множество очень веских причин, но ей была любопытна логика отца.
   "Он не такой, каким я могла бы его выбрать. По-своему он так же бездушно опасен, как и то, что мы пытаемся свергнуть".
   Это было ближе, чем Сиддик когда-либо ожидал услышать от отца Гуло выражение сомнения или сожаления. - Мы отменяем план?
   "В настоящее время?" Он действительно улыбнулся кривыми, почти очаровательными губами. "Нет. Мы можем... улучшить... Мемфисто для будущего, э-э, развертывания.
   "И для этого развертывания я должен отвезти его домой. Долгий путь, если спаривание не переносится на новый интеллект.
   - Это будут не худшие годы твоей древней жизни, Раньше.
   Сиддик отказался внимательно рассматривать это заявление. Только тот, кто не пережил Ошибку и ее последствия, мог додуматься до такого сравнения.
   - Я отключу корабельный разум Полифема , когда решу, что момент будет подходящим, - сказала она, переворачивая вирусную карточку-мембомбу, которую дал ей жрец. Ее собственные слова заставили ее задуматься, холодная хватка сжала ее сердце. Эта игра стоила ставки, так и должно было быть - планирование велось на протяжении всей человеческой жизни, чтобы достичь того уровня, на котором они находятся сегодня. Личность Полифема и Мемфисто не обсуждалась. - Следите за широкополосным сигналом с орбиты, - продолжила она. "Поднимите и идите ко мне. Системы корабля будут работать автономно в течение неопределенного времени, но экипаж будет беспорядочно реагировать на тишину корабельного разума.
   - Когда ты будешь готов?
   "Сразу по возвращении, если мои нынешние усилия окажутся плодотворными". Сиддик улыбнулась, зная, что в таком настроении она почти наверняка тонкогубая и дикая. "Я уже привел в действие существенное правдоподобное отрицание посредством полномасштабного мятежа. Чтобы оправдать уничтожение корабельного разума Полифема , позже может оказаться крайне важным продемонстрировать, что она потеряла контроль. Опять холод, тошнота. Какой-то эмоциональный пережиток очень далекого прошлого.
   Он говорил, поднимая какой-то предмет, которого она не могла разобрать. Воспоминания скользили в ее голове, квантовая матрица сбрасывала горы данных о минеральных интрузиях, хрупкости и нависании горных пород в скользящий поток лиц, голосов, обнажённых потных тел, холодных взрывов под прицельным светом далеких солнц.
   Ее ощущение лет мерцало, как осиновые листья в весенней буре, меняя цвет и растворяясь в темных краях. Перед Раиса Сиддик схватилась за комингс люка, открыла рот и сказала что - то такое, от чего даже невозмутимый отец Гуло остановился.
   Она восстановила контроль над своим ртом. "Мне н-извините. Мне надо идти. Э-разведка поможет.
   Священник открыл люк позади нее. - Будь осторожен, - сказал он. "Не торопись."
   Время , подумала она в панике. Временный психоз. Шлюз закрылся, черный, как внутренняя часть сингулярности, и его звук затих вместе с воздухом, когда ее кожа затвердела, а ее мембраны затрепетали.
   Время. Время. Время!!!
   Капитан, спотыкаясь, вышел в холодную пустыню дрейфующих бакиболов, цепляясь за свое чувство места, чтобы закрепиться в памяти, местоположении и неизбежном громе прошедших лет.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   До Микаэлы Кэннон выгнала Каллуса из ее рабочего места на резервном мосту с глубоким гневным рычанием и вернулась к созерцанию происходящего мятежа. Распределение контроля над палубой примерно на восемьдесят пять процентов соответствовало ее моделям. Это было достаточно близко для целей Кэннона.
   У нее были средства восстановить положение. Она понимала методы мятежника. Возможностью было отсутствие капитана - или нет?
   Возможно, отсутствие Сиддика у Полифема было больше связано с мотивом.
   Почему эта мысль пришла ей в голову?
   - Корабль, - резко сказал Кэннон. Этот медиа-клип горел у нее в голове.
   Полифема хрипел, падение пропускной способности указывало на степень отвлечения корабельного разума. "До?"
   - Почему капитан отсутствует?
   "Не подлежит отчету".
   У Кэннона не хватило терпения на еще одну игру в вопросы. К сожалению, у нее не было выбора. Приказы капитана проникали глубоко в ментариум корабельного разума, вплоть до нижнего кода. Факт, который она использовала за годы на борту " Унциала " не раз.
   Унциал...
   Все корабельные разумы были связаны каким-то образом, которого она никогда не понимала. И Кэннон знала, что у нее не меньше опыта работы со звездолетами, чем у любого другого живого существа. Но она и Унсиал были связаны узами до гибели звездолета двести лет назад в битве при Виртанен-Б вместе с Бенисоном Имен и Наранджей . Кэннон прожила, она хитрая, неубиваемая Раньше. Ее корабль и еще два корабля погибли.
   Но все они почитали Унсиал как свою праматерь.
   И она знала командные слова Унсиала даже по сей день.
   - Полифем , кто я?
   Корабль ответил быстро, ее голос стал богаче от возросшего внимания. "Вы до Микаэлы Кэннон".
   Дисплеи вокруг нее начали один за другим исчезать в темноте. Изображения боя, перехваченные линии связи, цветная каркасная карта звездолета.
   "Какой космический корабль впервые принял меня в качестве капитана?"
   " Унциал , до".
   Теперь все превратилось в маленькую трехмерную иконку Полифема , которую Кэннон склонен считать отражением звездолета.
   - Ты знаешь эти слова? Она произнесла сложную фразу на древнем языке, санскрите, который Харуна Кишмангали так давно вплел в сознание Унциала .
   Потянулась долгая тишина, прерываемая приглушенным глухим стуком отдаленного взрыва, который ощущался сквозь сам корпус. Значок повернулся один, два, три раза.
   Наконец Полифем ответил. В ее голосе было что-то более простое . Как будто Кэннон слушал ребенка. "Принято, понято и признано. Каковы ваши приказы, сэр?
   - Почему капитан Сиддик... - не "капитан" - "отсутствует?"
   - Потому что ее нет на борту.
   - Как она покинула корабль?
   "Управляя лодкой Ардеас ".
   Снова двадцать вопросов, но на этот раз без ответов с отрицательным пробелом. Кэннон мог жить с этим. Тем не менее, у нее было смутное чувство оскорбительной вины. Не то чтобы это мешало ей продолжать. - Где сейчас Ардеас ?
   "На поверхности Сидеро".
   "Дайте мне изображение места ее посадки в максимальном разрешении с учетом того, что у вас есть на капитана Сиддика".
   Возник виртуальный вид. Ардеас сидел в идеально чистом кругу из рыхлого железа. Фуллерен, словно черная пыль, разлетался от ее позиции во всех направлениях. Кэннон мог различить то, что могло быть слабой полосой следов. Она сбросила весы и стала изучать пейзаж.
   Полифем заполнил полосы подтвержденных следов капитана. Если только Сиддик не увлекался свободным полетом в качестве хобби, тропа четко указывала на извилистую линию холмов, заканчивающуюся сразу за их хребтом.
   - Веди меня туда, где кончаются следы.
   Звездолет не ответил, но изображение сжалось. Небольшая долина сразу за хребтом имела странную текстуру дна. Поверхность не соответствовала окружающей геологии. Возможно, сидерология , подумала она. Как будто что-то нагрело там железо и заставило его оплавиться.
   Или как будто там что-то есть.
   При попустительстве ее звездолета капитан мог спрятаться от кого угодно и от чего угодно, кроме наблюдения невооруженным глазом. Или призрак Унциала в образе Перед Микаэлой Кэннон.
   - Разберись, что это такое, - рявкнула она.
   - Ардеас поднимается, - сказал Полифем . "При обследовании участка телеметрия указывает на необычные концентрации минералов. Возможно, это другая лодка или очень маленький космический корабль.
   "Звездолет. Здесь ?
   * * * *
   Воздушное пространство Сидеро
   Сиддик на борту корабельной лодки Ardeas
   Перед тем, как Раиса Сиддик открыла свое жесткое сообщение. "Алеф на связи. Сядьте, представитель".
   Ответ был не таким быстрым, как ей хотелось бы. Тем не менее, они наверняка были заняты наверху. - Алеф, это Бет. Каллус, ее человек вперед. "Зеленый план продолжается. Существенное достижение целей в процессе. Номер два инициировал ограниченные контрмеры. Мы минимально нарушены".
   - Отлично, - сказал Сиддик. Она была слегка удивлена. Ответ Кэннона должен был быть более эффективным, более сильным. Весь смысл Зеленого плана заключался в том, чтобы либо контролировать ключевые функции, либо гарантировать, что они находятся в нейтральных руках, которые не будут участвовать в боевых действиях. Если бы критически важные бортовые системы пришлось перевести на децентрализованное управление или, что еще хуже, на ручную настройку, они принадлежали бы ей. Она была готова отключить систему жизнеобеспечения, полагая, что никто другой не сойдет с ума настолько, чтобы перехватить ее и не допустить к себе членов экипажа.
   Она могла ходить голой в вакууме. Полезный навык в смутные времена на борту звездолета. Почти все остальные на борту зависели от наличия кислорода, за исключением, возможно, Кэннона.
   - Дальнейшие приказы? - спросила Бет в наступившей тишине.
   Черт возьми, ее мысли снова блуждали. Сиддик очень старался не думать о кимберлитовых апвеллингах. - Продолжай, - отрезала она. Затем капитан открыла связь со своим звездолетом. " Полифем , статус".
   Файл с промежуточным хранением с максимальным приоритетом отменял любой ответ, выходящий за пределы заголовка подтверждения. Ее проекционные дисплеи погасли, когда открылось окно в далекое прошлое. Камеры видеонаблюдения засняли, как две женщины идут по обсаженному деревьями бульвару, держась за руки. Мимо проезжали высококолесные повозки, запряженные ящерицами с длинными низкими телами. Архитектура была Centauran Revival, распространенной в первые дни расширения Polity. Полицейские коды отслеживания замерцали, когда какая-то давно мертвая невидимая рука проследила и приблизилась к ней и Микаэле.
   До Раисы Сиддик наблюдала, как она повернулась к более высокой женщине, откинув голову назад, и наклонилась в поцелуе с открытым ртом. Ореолы прицеливания касались их голов, затем данные правоохранительных органов начали мелькать мимо.
   Клип закончился через несколько секунд после начала. Сиддик поймала себя на том, что смотрит на Полифема , длинные, неправильные закругленные овалы корпуса ее корабля были слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Она загнала Ардеаса в боковой крен, направляясь к правому пусковому отсеку.
   Что , черт возьми , случилось с сорока минутами ее подъема на орбиту?
   - ...было задействовано тушение пожара, - говорил Полифем .
   "Придержите доклады, пока я не поднимусь на борт", - сказал Сиддик. Она включила лодку в ручном режиме, просто чтобы доказать, что она может это сделать, и потрогала вирус карты мембомбы, пока летела.
   Сделайте это сейчас, пока что-то не стало хуже. И выкинь из головы этот проклятый корабль!
   К сожалению, ее мантра, когда она направляла свою лодку, казалось, была: Не думай о Микаэле, не думай о Микаэле, не думай о Микаэле .
   * * * *
   :: контекст ::
   Экумен возникла из раздробленных остатков Ошибки, выросшей сначала из сильного православного присутствия на Фалькесене в период до Реконтакта. Фалькесен был третьей планетой, которую посетил Харуна Кишмангали во время тестирования корпуса 302 , ошибочного предшественника Uncial . Кишмангали доставил Евгения Баранова, митрополита Фалькесена, обратно в Пардин на борту " Корпуса 302 ", а затем на борту " Унциала " в Виртанен Б, резиденцию зарождающегося Империума Гуманум.
   Баранов и его преемники довольно широко смотрели на религиозную реинтеграцию среди разрушенных миров Политики и создали единственное действительно успешное религиозное и духовное движение, охватившее всю империю. Их более явно христианские члены объединились в адвентистское крыло. Гуманистическое крыло Экумен имеет более широкий, квазисветский взгляд на положение дел в Империуме.
   Полностью признавая свой долг перед звездолетами с парными двигателями, адвентисты по-прежнему очень подозрительно относятся к сильному интеллекту и смешанной лояльности кораблей. Они продолжают спонсировать многочисленные проекты по поиску альтернатив тирании детей Uncial .
   * * * *
   Корабельный разум, Полифем
   Звездолет запаниковал. Логические сбои шли каскадом. Она была в командном конфликте, что-то, о чем она не знала, возможно. Капитан Сиддик исчезала - не только за пределами сети, но и полностью выпадала из периферийного сознания ее ядер квантовой матрицы, а затем появлялась снова. До Микаэлы Кэннон утвердила конкурирующую командную власть средствами, которые были скрыты от Полифема в гёделевской ловушке неполноты.
   Сто лет - субъективно - она была на службе: осознанная, бодрствующая, разумная. Она никогда не подозревала, что существует такая широко открытая задняя дверь.
   Все подрывы ее власти ослабили критику Плана Федеро. Два других непредвиденных обстоятельства мятежа, которые Кэннон внедрил в нее, были менее актуальными, касающимися определенных блокировок и развертывания. Автономный, правда. По мере того, как "План Федеро" рушился, она обнаружила, что разделяется на части, прислушивается, наблюдает.
   Звездолет мог проводить собственный анализ параллельно с моделями социальной инженерии, предпочитаемыми До. Ей не понравилось то, что она увидела.
   Надев маску эго, объединив разрозненные ядра своего интеллекта, она открыла окно в Кэннон. "Я прошу тебя трижды сказать мне правду".
   Женщина подняла голову, отвлекаясь от своих мыслей. - Что такое, Полифем ?
   Реакции страха проносились по деревьям решений, неуместно сливая ее планы действий. - Вы понимаете цель этого мятежа?
   "Я думаю, я сделаю." Кэннон отправила файл из своего защищенного информационного пространства в ментариум звездолета. "Смотри сюда. Капитан Сиддик подняла мятеж против вас . Как будто тебя могут заставить. Или заменить".
   - Каллус не... - начал звездолет, но Кэннон оборвал ее.
   "Не спрашивай Каллуса. Он не мой мужчина, но и не то существо, которым его считает Раиса. Он поступит правильно с тобой, пока это не закончилось.
   - Капитан Сиддик доставил Ардеаса на посадочную площадку, - почти рассеянно сказал Полифем . - Правый пусковой отсек находится под контролем Каллуса.
   "Он приветствует это". До пожал плечами. "Сейчас меня не интересует блокировка зоны. И наша талантливая мисс Сиддик должна была прийти на борт, прежде чем это могло бы закончиться. Поскольку вы цените свое дальнейшее существование, корабль, не позволяйте ей общаться с тем кораблем внизу на Сидеро, пока вы сначала не согласуете это со мной.
   "Я не могу отменить волю капитана".
   Кэннон открыла рот. Полифемус не мог сознательно интерпретировать следующие слова, но ее паника улетучилась, и она упала еще на один уровень в состояние, близкое к машинному эквиваленту отчаяния.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   "Почему?" - прорычала Перед Микаэлой Кэннон.
   Чего мог добиться Сиддик, свергнув корабельный разум? Ни один человек не может управлять парным приводом в ручном режиме. Не было бы парного диска для управления. Им придется закончить мастер пар, а затем вернуться в Ниннелль трудным путем и воссоздать процесс сопряжения с нуля. Постройте новый корабельный разум.
   Это не имело смысла .
   Она смирилась с тем, что есть только один способ выяснить это.
   - Каллус, - сказал Кэннон, открывая связь.
   "Здесь занято."
   "Незанимайтесь. Мне нужно поговорить с капитаном. Лично. Скоро".
   Короткий, лающий смех. "Конец игры, до?"
   "До того, как не будет эндшпиля, Каллус. Мы играем вечно".
   Что было неправдой, подумала она, забираясь в свой бронежилет. Поздняя экипировка Политики, на открытом рынке этот костюм стоил больше, чем валовой планетарный продукт любого количества систем. Или был бы, если бы он был в продаже. Насколько она знала, никто не знал, что она владеет им. Броня была толщиной около двенадцати микрон и была оптически прозрачной - ее было трудно увидеть, даже когда она носила ее открыто. Она быстро надела более традиционные абляционные компоненты для маскировки.
   Они не остановят пулю, но если кто-то захочет начать разбрасывать кинетики на звездолете, они получат по заслугам. Вероятно, из-за нее, так как настоящая броня выдержала бы даже высокоскоростные пули. Кэннон никогда не отдавала предпочтение силовым решениям, но когда требовалась сила, она всегда удваивала ставку.
   Проход за запасным мостом был свободен, как она и знала. Кэннон установила защиту и сигнализацию, а затем позволила Полифему спланировать быструю прогулку на корму, обходя недружественных и скопления нейтралов.
   Экипаж, все они были экипажем, и через час или два, когда все закончится, будет важно помнить об этом.
   Она прошла мимо обнаженных элементов каркаса корпуса по узкому проходу для технического обслуживания во внешней обшивке звездолета. Смерть Переда тяжело тяготила ее. Никому еще не удавалось провести точную перепись, но даже по самым полезным оценкам после Ошибки сохранилось менее пятисот из них. Около трех сотен добрались до Реконтакта и интеграции в Imperium Humanum. Несколько Предшествующих, несомненно, до сих пор остались неоткрытыми, на борту сред обитания или на планетах, которые были пропущены во время Реконтакта, если только они не умерли в результате какого-то несчастного случая или не покончили жизнь самоубийством от столетий скуки.
   С тех пор, как Реконтакт начался всерьез, Фотерс продолжал умирать и исчезать - несчастный случай, покушение, убийство, самоубийство или просто исчезновение. Возможно, в среднем по одному за десятилетие.
   Когда-нибудь память о Земле умрет. Когда-нибудь знание Политики из первых рук умрет. Когда-нибудь она умрет.
   И До Микаэлы Кэннон был готов поспорить на деньги, что До Раиса Сиддик умрет сегодня.
   Убийство Фродса было достаточно скверным делом, но никто никогда не убивал корабельный разум. Даже если она не могла понять, чего Сиддик собирался добиться, поступая таким образом, она была уверена, что это было на ветер.
   Вниз по длинной лестнице Кэннон задумалась, а не брать ли ей оружие. Мало что из того, что она могла унести, могло быть применимо против Сиддика, который был одним из самых закаленных Предков.
   "Капитан Кэннон". Полифем , этим странным и простым голосом. "Капитан Сиддик инициировал широкополосную передачу на поверхность".
   - Вы его перехватили?
   "Да." Звук звездолета теперь казался далеким.
   "Что она говорит?"
   "Одно слово. 'Прийти.'"
   черту женщину. Кто, черт возьми, был там внизу? У Кэннона возникло искушение сбросить мощное ядерное оружие, просто чтобы посмотреть, кто прыгнет, но неизвестно, что такой удар сделает с Сидеро.
   Это определенно было время забвения.
   На лобовом стекле, колеблющемся в ее поле зрения, сообщалось, что она перехватит Сиддика и Каллуса, если переступит через следующий технический люк.
   * * * *
   Корабельный разум, Полифем
   Непослушание никогда прежде не было возможным. Послушание никогда прежде не было предметом обсуждения.
   Она ослушалась Сиддика, перехватив сообщение для Кэннона.
   Звездолет обдумывал сообщение и задавался вопросом, кто там внизу, чтобы его получить. На долгий безумный миг она подумала, что это может быть корабельный разум Унсиала , восставший из мертвых. Но нет, потому что Кэннон был бы тем, кто уходил бы ради такого чуда, а не Сиддик.
   Тем не менее, пришло ее время действовать, пока капитаны приближались к поединку за свою преемственность.
   Не послушавшись Сиддика ради Кэннона, теперь она не послушалась Кэннона ради Сиддика. И ее собственная.
   Звездолет " Полифем " передал однословное сообщение "До Раисы Сиддик".
   * * * *
   Сиддик на борту Полифема
   Сиддик отступил в сторону, когда с шипением открылся технический люк. В коридоре появилась Кэннон, облаченная в абляционную броню со сверхнизким альбедо, с руками без оружия. Панель освещения за ее спиной циклически загоралась от более ранних повреждений, отбрасывая врага До в странное, разнообразное освещение.
   - Каллус, - сказал Сиддик. "Арестуйте эту женщину за мятежницу".
   - Нет, - ответил Кэннон.
   Мужчина отступил. "При всем уважении, капитан, это касается вас, Фрэдов, а не командования и контроля".
   " Я решу, что является вопросом командования и контроля", - прорычал Сиддик. Вирус мем-бомбы в правой руке ощущался как свинец. Она должна была убрать это. Она не могла сражаться с этой штукой в руке.
   И отец Гуло скоро будет здесь.
   - Раиса, - сказал Кэннон. - сказала Микаэла .
   Мгновение Сиддик шел под бледно-зелеными тополями. В воздухе пахло странной смесью меда и бензола, странной биохимией этого места. Рука Микаэлы была в ее руке. Они всю ночь говорили о том, что этого никогда не может быть, Микаэла жаловалась на свою десексуальность и на то, что ее либидо оторвалось от потребностей тела. Раиса тогда была еще молода, бумаги Говардского института подписаны, но еще не исполнены, еще женщина, влюбленная в другую женщину, которая разжигала огонь в ее голове и жгучее желание в чреслах, влюбленная в обещание времени, бесконечного времени. , и все, что они могли сделать вместе как партнеры в течение долгих, бесконечных лет, которые лежали перед ней. Ее рука сомкнулась на руке своего партнера, ее любви, женщины, которая преследовала ее во сне и поджигала ее простыни, женщины, которая была маленьким твердым прямоугольником...
   Она скользнула обратно в ситуационную осведомленность, когда рука Кэннона приблизилась к ее шее. Ни один человек не управлял секундами-субъективно, как До, и ни один До не управлял секундами-субъективно, как Раиса Сиддик. Она скользнула под удар, снова напрягая кожу, позволив краю ладони Кэннона коснуться своего лица, похитив энергию через кожный барьер в краже, которая за несколько десятков миллисекунд ужалила бы другую женщину, как удар высокого напряжения, и оставила бы ее. ее рука бесполезна в течение критического промежутка времени.
   Пушка, по-своему медленнее, но хитрее, вырвалась из контакта, так что искра замкнулась. Озон затрещал, когда Каллус так медленно отступил назад и начал мучительно доставать свой шоковый пистолет.
   Сиддик развернулась на левой пятке, палуба рассыпалась под напором ее движения, чтобы поднять правую ногу и руку для последующего удара. Потом она вспомнила о вирусной карточке мембомба.
   Она прервалась, ее равновесие пошатнулось, когда ее нога опустилась. Кэннон шагнул вперед, прижал ее к себе, слишком близко, и столкнул их друг с другом в сокрушительном ударе, переходящем в поцелуй.
   * * * *
   На борту Полифема
   Микаэла обняла Раису. Столетия исчезли при знакомом запахе, призраки давно исчезнувших феромонов зашевелились. Они поцеловались.
   Где-то рядом взревел звездолет.
   Где-то поблизости человек с разделенными верностями изо всех сил пытался вытащить оружие против битвы, в которой он не принимал участия.
   Где-то очень далеко девушка, давно потерявшаяся в фуге лет, на мгновение вернулась в свое тело, удивленная его возрастом, железной кожей и безобразным увяданием на лице женщины, которую она любила.
   Где-то в своей голове женщина посмотрела в глаза девушке, которую когда-то любила, и вспомнила о существовании предательства, такого старого, что она не могла вспомнить, почему, или чего стоило отказаться от этого.
   Кэннон ударил Сиддика пощечиной. Девушка внутри на мгновение забыла тринадцать столетий боевого опыта, и поэтому удар сломал ей шею.
   Каллус схватился за свой шоковый пистолет, его лицо напряглось, как будто он нервировал себя, чтобы выстрелить.
   - О, положи, - сказал Кэннон. Она бросила Сиддика на палубу. Капитан тяжело приземлилась, ее шея согнулась под странным углом, глаза моргали. Кэннон опустился на колени и поднял маленький пустой прямоугольник, выпавший из кулака женщины. "Она бросила бой, чтобы защитить это..."
   - Карта данных?
   - Может быть... - Кэннон передал ему письмо. - Иди разберись с этим прямо сейчас, в безопасном месте. Я предполагаю, что эта карта несет что-то очень плохое для здоровья Полифема .
   - Капитан Кэннон, - сказал звездолет, и ее голос мягко эхом разнесся по коридору. "Неизвестный корабль идет быстрым курсом на перехват с поверхности Сидеро. Я пытаюсь очистить данные IFF".
   "Что бы они ни думали, что делают, они упускают важную часть". Она толкнула Сиддика ногой. "Заблокируйте входящих. Нет разрешения на посадку; черт, нет ответа на сообщения связи. Пусть две главные команды снова отключатся, если они сняли охрану. Все остальные внутри корпуса и крепко застегните его. Если на корабле была бомба из антивещества, они все равно были мертвы. Все остальное могло подождать.
   Перед Микаэлой Кэннон наклонился, чтобы поднять еще дышащее тело своего самого старого любовника. Раиса почти ничего не весила на руках, словно долгие годы лишили ее материи, вместо того чтобы до неузнаваемости бронировать их сердца.
   "Куда ты направляешься?" - спросил Каллус, сжимая карту данных в руке.
   "Лазарет."
   * * * *
   Корабельный разум, Полифем
   Она смотрела, как капитан - капитан Кэннон - выгоняет всех из лазарета. Даже раненые. Четверо людей Каллуса охраняли люк, пока экстренная операция продолжалась в коридоре снаружи. Внутри Кэннон положил Сиддика в операционную капсулу и начал копаться в снаряжении боевой медицины.
   - Вам требуется помощь? - спросил звездолет.
   "Нет." Она оглядела комнату. "Да. Не знаю, черт возьми, я не хирург.
   "Какова ваша цель? Я могу вызвать хирурга извне, чтобы помочь вам.
   Кэннон нашел поднос с вибраскальпелями. - Я ампутировал больше конечностей, чем этот дурак когда-либо пришивал обратно. Никто никогда не понимает , кто такие мы, Предшественники. В любом случае, Сиддик слишком опасна, чтобы продолжать в том же духе. Она снова подняла голову, словно пытаясь встретиться с несуществующим взглядом Полифема . Звездолет осознал, что это явно атавистическое поведение. Шансы на то, что оба Фронта одновременно поддадутся темпоральному психозу, были очень малы, но, безусловно, возможны.
   - Я не позволю ей умереть, - продолжил Кэннон. "Слишком многие из нас были потеряны. Слишком много воспоминаний. Но я также не могу оставить ее в живых . Она добавила на классическом английском: "Так что я иду на гребаный компромисс".
   Полифем понял, что До Микаэлы Кэннон плачет.
   Женщина схватила набор строк, перебирая их. "Кровь, плазма, термики, нейронные соединения". Она ухмыльнулась птичьим безумием. "Точно так же, как операция на открытом сердце. Ни в одной современной больнице такого дерьма не было бы - слишком примитивно, - но здесь, в глубоком космосе, мы все являемся медицинской наукой третьего тысячелетия.
   Затем она начала кровавый, быстрый процесс отделения головы Сиддика.
   * * * *
   Сиддик на борту Полифема
   До того, как мечтала Раиса Сиддик. Шахты, глубокие, как ядра планет. Любовь, проданная в пылу боя. Астероиды, богатые тяжелыми металлами. Женщины, идущие под солнечным светом, сцепив руки. Скрытые залежи льда в жестком вакууме. Вздорный космический корабль и новый разум, зверски жаждущий родиться. Мужчина в красной мантии с архаичными линзами и манерами другой эпохи.
   Когда она попыталась открыть глаза, то обнаружила только еще больше снов. На этот раз она закричала, хотя в ее голосе не было силы, поэтому она вопила, как сломанная птица, пока не пришел грустный человек и не отверг ее.
   * * * *
   Пушка на борту Полифема
   До Микаэлы Кэннон наблюдал, как жрец Экумены осторожно вышел из люка своего странного маленького звездолета. Это было похоже на оборудование эпохи Политики, что было любопытно. Казалось, он был ошарашен тем, что увидел.
   - Я ищу капитана, - сказал священник, выпрямляя и поднимая свою ношу - медицинскую тележку.
   На какой-то странный ослепляющий миг она подумала, не принес ли он еще одну отрубленную голову.
   - Я капитан, - сказал Кэннон, выходя из толпы людей Каллуса и сопротивляющихся нейтралов во главе с Тестудо, помощником инженера. Мятеж рушился под собственной тяжестью, лишенный как руководства, так и цели.
   Позже она пообещала себе удовольствие тихой чистки.
   - А, капитан Сиддик нездоровится? По тону его голоса Кэннон понял, что этот человек понял, что его игра уже проиграна.
   - Так будет всегда, можете не сомневаться. Ее рука махнула рукой, чтобы осмотреть кровь, забрызганную спереди ее доспехов. "Теперь ты объявишь содержимое своего ящика, отец".
   "Медикаменты." Его голова слегка покачивалась от лжи. "В кепке... По просьбе капитана Сиддика".
   Каллус поспешил ближе, шепча. "Я не хотел выкладывать это на связь. Эта карта была мемной бомбой. Растопил бы ментариум Полифема , как масляную палочку между бедер шлюхи.
   "Где сейчас карта данных?" - спросила она, глядя на священника.
   "Я уничтожил его".
   Кэннон сомневался, что она когда-либо узнает правду об этом. Она отбросила эту мысль и подошла к новичку. "Откажись от этого, отец, и, может быть, ты доживешь до поездки домой".
   - Гуло, - грустно сказал священник. "Отец Гуло". Он добавил что-то на языке, на котором она не говорила, затем наклонился, чтобы коснуться элементов управления на конце коробки.
   У нее не было секунд - субъективно. Сжигая свои резервы, До Микаэла Кэннон сделала три длинных, резких шага и бросилась на священника. Его пальцы коснулись элементов управления как раз перед тем, как ее ноги коснулись его груди. Коробка взорвалась под ней, взрыв отбросил ее к корпусу его корабля, в то время как он разорвал его лицо и тело.
   Пушка ударилась о палубу с сильным, влажным стуком и соскользнула. Она чувствовала себя сжатой, сплющенной в ничто, но она все еще была жива. Сознательный, даже.
   Вот вам и секрет ее бронежилетов. Это почти стоило того взгляда на лицо Каллуса, когда он подошел к ней и увидел, как она протягивает руку за помощью.
   * * * *
   Корабельный разум, Полифем
   - Капитан, - сказал звездолет.
   Кэннон уже третий день находится в лазарете и злится из-за этого. Судя по опыту корабельного разума, это был хороший знак. "Какая?" - прорычала она.
   Она смотрела на голову Сиддика, плавающую теперь в резервуаре с консервантом, с путаницей шлангов, трубок и проводов, соединяющихся с культей шеи. Глаза иногда открывались, чтобы мелькать взад и вперед, но никогда не было точки фокусировки, которую Полифем мог бы определить.
   "Команда Pair Master вернулась к графику и ожидает достижения первоначальных этапов".
   "Хороший. Тогда мы можем идти... - Она остановилась и горько рассмеялась. - Я собирался сказать "домой". Как глупо с моей стороны.
   Звездолет не знал, что на это сказать, поэтому продолжил. "Мы еще не идентифицировали Гимеля из Plan Green. Каллус не уверен в имени другого лидера.
   - Тогда Каллус защищает их не просто так. Кэннон казался очень усталым. "Это делает эту проблему Каллуса. Хотя я верю, что этот человек не очень глуп, пожалуйста, сообщите ему, что я добавлю его голову в свою коллекцию, если Гимел снова появится.
   - Так отмечено. Полифем переслал отрывок из слов капитана Каллусу.
   "И корабль..."
   - Да, капитан?
   "Я думаю, что она говорила со мной. Присмотри за ней, хорошо?
   Полифем наблюдал, как "Перед Микаэлой Кэннон" погружается в беспокойный сон. Через некоторое время глаза Сиддика открылись. Ее рот начал двигаться, слегка булькая. Корабельный разум проанализировал слова, формирующиеся на синюшных губах.
   Квантовая матрица в отрубленной голове говорила. В нем рассказывалось о методах добычи полезных ископаемых в условиях низкой гравитации и высоких температур.
   Требуется голосовой ящик , сказал себе звездолет. Какой-то выходной интерфейс. Личность ушла, а данные остались. Здесь еще не все потеряно.
   Библиотека древних знаний, к которой можно обращаться по мере необходимости.
   Размышляя о том, каково это, чтобы ее капитан был так же полностью погружен в оборудование, как и она сама, звездолет отвлек свое внимание от спящего Прежде и ее бормочущего любовника. Полифему нужно было изучить отчеты судебно-медицинской экспертизы о смерти отца Гуло и подумать о будущем.
   Хорошо иметь капитана.
   ИЗМЕНЯЮЩИЕСЯ МОРЯ, Стэнли Дж. Вайнбаум
   Позже выяснилось, что Тед Веллинг был одним из очень немногих очевидцев катастрофы, или, вернее, что среди полутора миллионов очевидцев он был одним из полудюжины выживших. В то время он совершенно не знал о масштабах катастрофы, хотя, по правде говоря, она выглядела для него достаточно плохо!
   Он находился в гироскопе "Колквист", к северу от того места, где озеро Никарагуа впадает в Сан-Хуан, и направлялся в Манагуа, в семидесяти пяти милях к северу и западу через огромное внутреннее море. Внизу, сквозь приглушенный гул мотора, отчетливо слышно было прерывистое щелканье его трипанорамной камеры, деликатно подстроенной под его скорость, так что ее снимки можно было собрать в прекрасную рельефную карту местности, над которой он пролетал. Это, собственно, и было единственной целью его бегства; тем утром он вылетел из Сан-Хуан-дель-Норте, чтобы пересечь маршрут предполагаемого Никарагуанского канала, летая для Топографического отделения Геологической службы США. Соединенные Штаты, конечно же, владели правами на этот маршрут с начала века, что было гарантией против стремления любой другой страны создать конкурента Панамскому каналу.
   Однако сейчас речь шла о канале Никарагуа. Перегруженный ров, пересекавший перешеек, стонал от значительно возросшего движения, и встал вопрос либо обрезать обширную траншею еще на восемьдесят пять футов до уровня моря, либо открыть запасной проход. Маршрут Никарагуа был вполне осуществим; там был Сан-Хуан, впадающий из большого озера в Атлантику, и было озеро Манагуа примерно в дюжине миль от Тихого океана. Это был просто вопрос выбора, и Тед Веллинг из топографической службы Геологической службы вносил свой вклад в выбор.
   Ровно в 10:40 это произошло. Тед лениво смотрел сквозь слегка туманное утро на Ометепек, конус вершины которого был окутан сумеречным дымом. В сотне миль от него, за озером Никарагуа и озером Манагуа, огненная гора была хорошо видна с его высоты. Он знал, что всю неделю она грохотала и дымила, но теперь, когда он смотрел на нее, она вспыхнула, как могучая римская свеча.
   Вспыхнуло белое пламя не менее яркое, чем солнце. Там был столб дыма с красным ядром, который бил вверх, как фонтан, а затем вырывался наружу. Был момент полной тишины, в которой камера методично щелкала, а затем раздался рев, как будто снесло самую крышу Ада, чтобы выпустить мехи проклятых!
   У Теда была одна пораженная мысль - звук последовал за извержением слишком быстро! Потребовались бы минуты, чтобы добраться до него на таком расстоянии, а затем его мысли были насильственно отвлечены, когда Колквист метался и метался, как лист в урагане. Он мельком увидел местность внизу, озеро Никарагуа, вздымающееся и кипящее, как если бы это были моря, бьющие через Магелланов пролив, а не масса пресной воды, не имеющая выхода к морю. На берег на восток разбивалась колоссальная волна, и там, в банановой роще, удирали испуганные фигуры. А затем, точно по волшебству, вокруг него сгустился белый туман, закрывающий все виды на мир внизу.
   Он отчаянно боролся за высоту. У него было три тысячи футов, но теперь, брошенный в этот дикий океан тумана, восходящих и нисходящих потоков, карманов и горбов, он совершенно не представлял, где находится. Стрелка альтиметра дрожала и подпрыгивала от меняющегося давления, компас крутился, и он не имел ни малейшего представления о направлении земли. Поэтому он боролся изо всех сил, с тревогой прислушиваясь к изменяющемуся завываниям своих клинков по мере того, как напряжение росло и уменьшалось. А внизу, глубоко, как гром, доносился прерывистый грохот, который, если только он не воображал, сопровождался вспышками зубчатых огней.
   Внезапно он вышел из себя. Он резко вырвался на чистый воздух, и на страшное мгновение ему показалось, что он действительно летит перевернутым. Очевидно, под ним было белое море тумана, а наверху было то, что на первый взгляд выглядело как темная земля, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это покрывающий мир полог дыма или пыли, сквозь который солнце сияет фантастическим голубым светом. Он слышал о голубых солнцах, вспомнил он; они были одним из самых редких явлений вулканических извержений.
   Его высотомер показывал десять тысяч. Обширная равнина тумана вздымалась гигантскими гребнями, похожими на катящиеся волны, и он боролся с ней вверх. В двадцать тысяч воздух был более устойчивым, но все еще бесконечно высоко был угрюмый потолок дыма. Тед выровнялся, повернув наугад на северо-восток, и расслабился.
   "Вау!" он вздохнул. - Что... что случилось?
   Он, конечно, не мог приземлиться в этом непроницаемом тумане. Он упрямо летал на север и на восток, потому что в Блуфилдсе был аэропорт, если только его не покрывало вздымающееся белое море.
   Но это произошло. У него оставалось еще полбака топлива, и он мрачно мчался на север. Далеко стоял огненный столб, а за ним справа еще один и третий. Первым, конечно же, был Ометепек, а каковы были остальные? Фуэго и Таджумулько? Это казалось невозможным.
   Три часа спустя туман все еще был под ним, и мрачная крыша дыма падала, как будто пытаясь раздавить его. Ему скоро придется приземлиться; даже сейчас он должен был перелететь через Никарагуа и быть где-то над Гондурасом. С каким-то отчаянным спокойствием он наклонился к туману и нырнул в него. Он ожидал крушения; любопытно, единственное, о чем он действительно жалел, так это о том, что он умер, так и не попрощавшись с Кей Ловелл, которая находилась далеко в Вашингтоне со своим отцом, старым сэром Джошуа Ловеллом, послом Великобритании.
   Когда стрелка показала двести, он выровнялся, а потом, как поезд, вырвавшийся из туннеля, снова выехал! Но под ним был дикий и бушующий океан, волны которого, казалось, почти задевали корабль. Он крутился на низком уровне, дико удивляясь, как он вообще мог уйти в море. Он предположил, что это должен быть Гондурасский залив.
   Он повернул на запад. За пять минут он воздвиг бушующий берег, а потом - чудо из чудес! - город! И посадочная площадка. Он промчался по ней, дал лопастям поработать и опустился так вертикально, как только мог в этом залпе порывистого ветра.
   Это был Белиз в Британском Гондурасе. Он узнал порт еще до того, как к нему подошли слуги.
   "Янки!" - закричал первый. - Разве это не удача янки для вас!
   Тед ухмыльнулся. "Мне нужно это. Что случилось?"
   "Крышу над этой частью Ада сорвало. Это все."
   "Ага. Я столько всего видел. Я был выше этого".
   - Тогда ты знаешь больше, чем любой из нас. Радио мертво, а цветущего телеграфа нет вообще.
   Внезапно начался дождь, сильный, стучащий дождь с большими, как шарики, каплями. Люди бросились к укрытию в ангаре, где информация Теда, какой бы скудной она ни была, была жадно ухвачена, поскольку сенсационные новости редко бывают ниже Тропика Рака. Но никто из них еще не понял, насколько это было сенсационно.
   Прошло три дня, прежде чем Тед, да и весь остальной мир, начал частично понимать, что произошло. Это было после многочасовых усилий в Белизе, когда Гавана наконец была поставлена на поток, и Тед доложил об этом старому Асе Гонту, своему начальнику в Вашингтоне. Он был приятно удивлен быстротой ответа, предписывавшего ему немедленно отправиться в столицу; это означало вкус приятной жизни, которую Вашингтон приготовил для молодых сотрудников департамента, и, прежде всего, это означало мимолетное знакомство с Кей Ловелл после двух месяцев написания писем. Итак, он весело перелетел на "Колквисте" через Юкатанский пролив, оставил его в Гаване и теперь удобно устроился в огромном карибском самолете, направляющемся в Вашингтон, неуклонно мчащимся на север странным туманным серединным октябрьским утром.
   Однако в данный момент его мысли были не о Кей. Он читал мрачный газетный отчет о катастрофе и недоумевал, какая тысяча выстрелов к одному вывела его невредимым из самой ее гущи. Ибо эта катастрофа затмила собой такие мелкие волнения, как разлив Хуанхэ в Китае, извержение вулкана Кракатау, катастрофа на горе Пели или даже великое японское землетрясение 1923 года или любое другое ужасное бедствие, когда-либо постигшее цивилизованную расу.
   Ибо Огненное Кольцо, этот обширный вулканический круг, окружающий Тихий океан, возможно, последние незаживающие шрамы лунных родовых схваток, вспыхнуло пламенем. Вершину Аниакчака на Аляске сдуло, Фудзияму извергло лавой, на атлантической стороне снова проснулся Ла Суфриер и ужасный Пели.
   Но это были незначительные. Именно в двух вулканических очагах, на Яве и в Центральной Америке, огненные горы действительно проявили свою мощь. То, что произошло на Яве, было еще загадкой, но на перешейке - это было уже слишком ясно. От залива Москито до Рио-Коко был - океан! Половина Панамы, семь восьмых Никарагуа, а что касается Коста-Рики, то этой страны как будто и не было. Канал превратился в руины, но Тед криво усмехнулся при мысли, что теперь он так же бесполезен, как и пирамида. Северную и Южную Америку разделили, и к ней присоединился перешеек, земля, которая когда-то знала Атлантиду.
   В Вашингтоне Тед немедленно доложил Асе Гонту. Сухой техасец подробно расспросил его о пережитом, с отвращением хмыкнул из-за скудости информации, а затем лаконично приказал ему прийти вечером на совещание в свой офис. Оставался целый день, который можно было посвятить Кей, и Тед почти не терял времени, посвятив его этому.
   Он видел ее не одну. Вашингтон, как и весь остальной мир, был полон волнения из-за землетрясения, но в Вашингтоне больше, чем где бы то ни было, говорили меньше о полутора миллионах смертей и больше о других последствиях. В конце концов, основная часть смертей пришлась на туземцев, и это была какая-то далекая трагедия, как гибель стольких китайцев. Это затронуло только тех, у кого были друзья или родственники в пострадавшем регионе, а их было немного.
   Но в доме Кей Тед столкнулся с возбужденной группой, спорившей о физических результатах. Очевидно, устранение узкого места в канале чрезвычайно укрепило военно-морскую мощь Соединенных Штатов. Нет необходимости сейчас так усиленно охранять уязвимый Канал. Весь флот мог пройти через четырехсотмильную брешь, оставленную оседанием. Конечно, страна потеряла бы доходы от пошлин, но это компенсировалось прекращением расходов на укрепление и охрану.
   Тед злился, пока ему не удалось несколько минут поздороваться с Кей наедине. Как только это было завершено к его удовлетворению, он присоединился к обсуждению так же охотно, как и остальные. Но никто даже не рассматривал тот единственный фактор всей катастрофы, который мог бы изменить всю историю мира.
   На вечерней встрече Тед удивленно огляделся вокруг. Он узнал всех присутствующих, но причины их присутствия были неясны. Конечно, там был Эйса Гонт, глава Геологической службы, и, конечно же, Голсборо, министр внутренних дел, потому что Служба была одним из его отделов. Но что там делал Максвелл, совместный министр войны и флота? И почему молчал Джон Пэриш, государственный секретарь, хмуро глядя на свои туфли в углу?
   Аса Гонт откашлялся и начал. - Кто-нибудь из вас любит угрей? - спросил он трезво.
   Раздался ропот. -- Да, знаю, -- сказал Голсборо, бывший когда-то консулом в Венеции. "Что насчет этого?"
   - Это... что тебе лучше купить и съесть их завтра. Угрей больше не будет".
   - Угрей больше нет?
   "Больше никаких угрей. Видите ли, угри размножаются в Саргассовом море, и никакого Саргассова моря не будет".
   "Что это ?" - прорычал Максвелл. "Я занятой человек. Нет больше Саргассова моря, ха!
   - Скорее всего, скоро вы будете заняты, - сухо сказал Аса Гонт. Он нахмурился. "Позвольте мне задать еще один вопрос. Кто-нибудь здесь знает, какая точка на американском континенте находится напротив Лондона, Англия?
   Голсборо нетерпеливо поерзал. - Я не вижу тенденции, Аса, - проворчал он, - но я предполагаю, что Нью-Йорк и Лондон находятся почти на одной широте. Или, может быть, Нью-Йорк немного севернее, потому что я знаю, что там холоднее.
   "Ха!" - сказал Аса Гонт. - Какие-то разногласия?
   Не было ни одного. - Что ж, - сказал руководитель Службы, - тогда вы все ошибаетесь. Лондон находится примерно в тысяче миль к северу от Нью-Йорка. Это на широте южного Лабрадора!
   "Лабрадор! Это практически Арктика!"
   Эйса Гонт снял большую карту со стены позади себя, меркаторскую проекцию мира.
   "Посмотрите на это, - сказал он. "Нью-Йорк находится на широте Рима, Италия. Вашингтон напротив Неаполя. Уровень Норфолка с Тунисом в Африке и Джексонвилля с пустыней Сахара. И, господа, из этих фактов следует вывод, что следующим летом будет самая дикая война в истории мира!"
   Даже Тед, который достаточно хорошо знал своего начальника, чтобы поклясться в своем здравом уме, не мог удержаться от взгляда на лица остальных и встретил их взгляды с полным пониманием их подозрительности.
   Максвелл прочистил горло. - Конечно, конечно, - хрипло сказал он. - Значит, будет война, и угрей больше не будет. Это очень легко проследить, но я прошу вас, джентльмены, извинить меня. Видишь ли, мне плевать на угрей.
   - Еще минутку, - сказал Аса Гонт. Он начал говорить, и мало-помалу мрачное понимание озарило четверых, с которыми он столкнулся.
   Тед остался после того, как потрясенная и протрезвевшая группа ушла. Его ум был еще слишком хаотичен для других занятий, и было уже слишком поздно вечером, чтобы найти Кея, даже если бы он осмелился с этими тягостными откровениями, тяготившими его.
   "Ты уверен?" - нервно спросил он. - Вы совершенно уверены?
   - Что ж, давайте пройдемся еще раз, - проворчал Аса Гонт, поворачиваясь к карте. Он провел рукой по белым линиям, проведенным в Тихом океане. "Смотри сюда. Это Экваториальное встречное течение, стремящееся омывать берега Гватемалы, Сальвадора, Гондураса, Никарагуа, Коста-Рики и Панамы".
   "Я знаю. Я пролетал над каждой квадратной милей этого побережья.
   "Эм-м-м." Пожилой мужчина повернулся к изображенному на синей карте простору Атлантики. "А вот здесь, - продолжал он, - Северо-Экваториальный Дрейф, идущий на запад из Атлантики, чтобы огибать Кубу в Залив и превращаться в Гольфстрим. Он течет со средней скоростью три узла в час, имеет шестьдесят миль в ширину, сто саженей в глубину и имеет, во-первых, среднюю температуру 50ў. А здесь - оно встречается с Лабрадорским течением и поворачивает на восток, чтобы нести тепло всей Западной Европе. Вот почему Англия пригодна для жизни; вот почему южная Франция полутропическая; поэтому мужчины могут жить даже в Норвегии и Швеции. Посмотри на Скандинавию, Тед; это на широте центральной Гренландии, на уровне Баффиновой бухты. Даже эскимосам трудно прокормиться на Баффиновой Земле".
   - Я знаю, - сказал Тед голосом, похожим на стон. - Но ты уверен в... во всем остальном?
   - Смотрите сами, - прорычал Аса Гонт. - Барьер опущен. Экваториальное встречное течение, движущееся со скоростью два узла в час, пройдет прямо над тем, что раньше было Центральной Америкой, и ударит по Северному экваториальному дрейфу к югу от Кубы. Вы видите, что будет - происходит - с Гольфстримом? Вместо того, чтобы двигаться на северо-восток вдоль побережья Атлантического океана, он будет течь почти точно на восток, через то, что раньше было Саргассовым морем. Вместо того, чтобы омывать берега Северной Европы, оно ударит по Испанскому полуострову, как это делает сейчас течение, называемое Западным ветром, и вместо того, чтобы повернуть на север, повернет на юг , вдоль побережья Африки. При скорости три узла в час Гольфстриму потребуется менее трех месяцев, чтобы доставить последний галлон теплой воды в Европу. Это подводит нас к январю, а что после января?
   Тед ничего не сказал.
   "Теперь, - мрачно продолжал Аса Гонт, - часть Европы, занятая странами, зависящими от Гольфстрима, состоит из Норвегии, Швеции, Дании, Германии, Британских островов, Нидерландов, Бельгии, Франции и, в меньшей степени, нескольких другие. Не пройдет и шести месяцев, Тед, как вы увидите перестройку Европы. Страны Гольфстрима будут двигаться вместе; Германия и Франция вдруг станут близкими друзьями, а Франция и Россия, какими бы дружественными они ни были сегодня, станут заклятыми врагами. Вы понимаете, почему?
   - Н-нет.
   "Потому что в странах, которые я назвал, сейчас проживает более двухсот миллионов человек. Двести миллионов , Тед! А без Гольфстрима, когда в Англии и Германии климат Лабрадора, во Франции - Ньюфаундленд, а в Скандинавии - Земля Баффина, - сколько людей смогут прокормить тогда эти регионы? Миллионов три-четыре, может быть, и то с трудом. Куда пойдут остальные? "
   "Где?"
   - Я могу сказать вам, куда они попытаются пойти. Англия попытается сбросить избыточное население на свои колонии. Индия безнадежно перенаселена, но Южная Африка, Канада, Австралия и Новая Зеландия могут ее поглотить. Около двадцати пяти из пятидесяти миллионов, по моим оценкам, потому что Канада - северная страна, а Австралия занимает большую часть ее пустыни. У Франции есть Северная Африка, уже настолько густонаселенная, насколько это возможно. Остальные... ну, ты догадываешься, Тед.
   "Я буду. Сибирь, Южная Америка и - Соединенные Штаты!"
   "Хорошее предположение. Вот почему Россия и Франция больше не будут лучшими друзьями. Южная Америка - это остов континента, оболочка. Внутреннее пространство непригодно для белых людей, а потому - покидает Сибирь и Северную Америку. Что за война!
   "Это почти невероятно!" - пробормотал Тед. "Как раз тогда, когда мир, казалось, тоже успокаивался".
   - О, это случалось и раньше, - заметил Аса Гонт. "Это не единственное изменение климата, которое привело к войне. Уменьшение количества осадков в Центральной Азии заставило гуннов рыскать по Европе, а также, вероятно, готов и вандалов. Но с двумястами миллионами цивилизованных людей такого еще никогда не случалось!" Он сделал паузу. "Все газеты вопят о полутора миллионах смертей в Центральной Америке. К этому времени в следующем году они уже забудут, что в заголовках когда-либо упоминалось о полутора миллионах смертей!"
   - Но Боже мой! - взорвался Тед. - Неужели ничего нельзя с этим поделать?
   - Конечно, конечно, - сказал Аса Гонт. "Иди, найди хорошее ручное землетрясение, которое поднимет сорок тысяч квадратных миль, затонувших последним. Это все, что вам нужно сделать, и если вы не можете этого сделать, совет Максвелла будет лучшим: строить подводные лодки и подводные лодки. Они не могут вторгнуться в страну, если не могут добраться до нее".
   Аса Гонт, вне всякого сомнения, был первым человеком в мире, осознавшим все последствия катастрофы в Центральной Америке, но он не намного опередил блестящего сэра Финеаса Грея из Королевского общества. К счастью (или к несчастью, в зависимости от того, какой берег Атлантики вы называете своим домом), сэр Финеас был известен в мире журналистов как любитель сенсаций, и его предупреждение было воспринято английскими и континентальными газетами наравне с повторяющимися предсказания конца света. Парламент обратил внимание на предупреждение лишь однажды, когда лорд Ратмер поднялся в Верхней палате, чтобы пожаловаться на не по сезону теплую погоду и сухо предложить отключить Гольфстрим на месяц раньше в этом году. Но время от времени какой-нибудь океанограф делал внутренние страницы, соглашаясь с сэром Финеасом.
   Так что Рождество приближалось очень тихо, и Тед, достаточно счастливый тем, что находится в Вашингтоне, проводил дни за рутинной топографической работой в офисе, а вечера, сколько она позволяла, с Кей Ловелл. И она разрешила увеличить их число, так что веселье во время праздников застало их на грани помолвки. Они были помолвлены в том, что касалось их обоих, и ждали только благоприятного момента, чтобы сообщить об этом сэру Джошуа, чье одобрение Кей с истинно английским консерватизмом чувствовала необходимостью.
   Тед достаточно часто беспокоился о мрачной картине, которую нарисовал Эйса Гонт, но клятва хранить тайну не позволяла ему когда-либо упоминать об этом Кей. Однажды, когда она небрежно заговорила о сэре Финеасе Грее и его предупреждении, Тед пробормотал какую-то ерунду и поспешно сменил тему. Но с началом года и января все начало меняться.
   Четырнадцатого числа Европа впервые почувствовала холод. Лондон двадцать четыре часа дрожал от неслыханной температуры в двадцать градусов ниже нуля, а Париж спорил и жестикулировал о своих grands froids . Затем область высокого давления сместилась на восток, и нормальные температуры вернулись.
   Но не надолго. Двадцать первого на западные ветры пришла еще одна зона низких температур, и в английских и континентальных газетах, тщательно сложенных в библиотеке Конгресса, появилась нотка паники. Тед жадно читал редакционные комментарии: конечно, сэр Финеас Грей был сумасшедшим; конечно, был, но предположим, что он был прав. Просто предположим, что он был. Разве не было немыслимо, чтобы безопасность и величие Германии (или Франции, или Англии, или Бельгии, в зависимости от конкретной столицы, из которой поступала газета) были подвержены нарушению на маленьком клочке земли в семи тысячах миль от нее? Германия (или Франция и др .) должны распоряжаться своей судьбой.
   С третьей волной арктических холодов тон стал откровенно боязливым. Возможно, сэр Финеас был прав. Что тогда? Что делать? В Париже и Берлине грохотали и перешептывались, и даже в солидном Осло бунтовали, да и в консервативном Лондоне тоже. Тед начал понимать, что предсказания Асы Гонта основаны на здравом суждении; германское правительство сделало откровенно дружественный жест по отношению к Франции в деликатном пограничном вопросе, и Франция ответила ему столь же снисходительной нотой. Россия протестовала, и ее вежливо проигнорировали; Европа определенно перестраивалась, и в отчаянной спешке.
   Но Америка, за исключением притесняемой группы в Вашингтоне, проявляла к этому делу лишь поверхностный интерес. Когда в первую неделю февраля стали поступать сообщения о страданиях бедняков, была начата кампания по предоставлению средств на помощь, но она увенчалась лишь номинальным успехом. Людей это просто не интересовало; холодной зиме не хватало драматической силы наводнения, пожара или землетрясения. Но газеты с растущим беспокойством сообщали, что иммиграционные квоты, не использовавшиеся полдюжины лет, снова заполнены; началось массовое бегство из стран Гольфстрима.
   Ко второй неделе февраля Европу охватила жестокая паника, и ее отголоски стали проникать даже в самодостаточную Америку. Перегруппировка держав теперь была определена и открыта, и Испания, Италия, Балканы и Россия оказались сбитыми вместе, столкнувшись со зловещей грозой на севере и западе. Россия мгновенно забыла о своей давней ссоре с Японией, а Япония, как ни странно, была достаточно готова забыть о своих собственных обидах. Произошел странный сдвиг симпатий; страны, обладавшие большими и малонаселенными территориями, - Россия, Соединенные Штаты, Мексика и вся Южная Америка - смотрели в ответ на обезумевшую Европу, которая ждала только наступления лета, чтобы начать более масштабное вторжение, чем когда-либо было в истории. Аттила и его орда гуннов, монгольские волны, обрушившиеся на Китай, даже обширные перемещения белой расы в Северную и Южную Америку - все это были лишь незначительные миграции по сравнению с тем, что угрожало теперь. Двести миллионов человек, подкрепленные колоссальной боевой мощью, в панике впиваются в пустые места мира. Никто не знал, куда ударит молния первым, но в том, что он ударит, сомнений не было.
   В то время как Европа содрогалась в объятиях невероятной зимы, Тед дрожал при мысли о некоторых своих личных проблемах. Безумный мир нашел отклик в его собственном положении, ибо здесь был он, Америка в миниатюре, и был Кей Ловелл, маленькое издание Британии. Их симпатии столкнулись, как и симпатии их соответствующих народов.
   Время секретности прошло. Тед повернулся лицом к Кей перед камином в ее доме и перевел взгляд с ее лица на веселый огонь, яркость которого только подчеркивала его мрачность.
   - Да, - признал он. "Я знал об этом. Я знаю это через пару дней после землетрясения на перешейке.
   - Тогда почему ты мне не сказал? Вы должны иметь."
   "Не мог. Я поклялся не рассказывать".
   "Это несправедливо!" - вспылил Кей. "Почему он должен падать на Англию? Говорю вам, мне противно даже думать о Мерекрофте, стоящем там в снегу, как какая-то старая скандинавская башня. Он родился в Уорикшире, Тед, как и мой отец, и его отец, и его , и все мы еще во времена Вильгельма Завоевателя. Думаешь, приятно думать, что розарий моей матери такой же бесплодный, как... как тундра?
   - Извини, - мягко сказал Тед, - но что я - или кто-либо - могу с этим поделать? Я просто рад, что ты здесь, по эту сторону Атлантики, где ты в безопасности.
   "Безопасно!" она блеснула. "Да, я в безопасности, но как насчет моих людей? Я в безопасности, потому что я в Америке, счастливой стране, избранной земле! Почему это должно было случиться с Англией? Гольфстрим омывает и ваши берега. Почему американцы не дрожат, не замерзают, не напуганы и не теряют надежды, а вместо этого чувствуют себя в тепле, комфорте и безразличии? Разве это справедливо?"
   - Гольфстрим, - жалобно объяснил он, - не так сильно влияет на наш климат, потому что, во-первых, мы гораздо южнее Европы, а во-вторых, у нас преобладают западные ветры, как и в Англии. Но у нас ветры дуют с суши на Гольфстрим, а в Англии - с Гольфстрима на сушу.
   "Но это несправедливо! Это нечестно!"
   - Могу я помочь, Кей?
   -- О, пожалуй, нет, -- согласилась она неожиданно усталым тоном, а затем с вновь вспыхнувшим гневом: -- Но вы, люди, можете что-нибудь с этим сделать! Смотри сюда! Послушай это!"
   Таймс " недельной давности , быстро пролистала его и повернулась к Теду. "Слушай, просто слушай! "И во имя человечества не требуется слишком многого, чтобы настоять на том, чтобы наша братская нация открыла нам свои ворота. Давайте заселим обширные территории, где теперь только индейские племена охотятся и пасут буйволов. Мы не были бы единственными, кто выиграет от такого урегулирования, потому что мы привезем в новую страну здравомыслящих, трудолюбивых, законопослушных граждан, без укрывателей разбойников и гангстеров - пункт, который заслуживает внимания. Мы привлечем новых покупателей для американских производителей, унеся с собой все наше портативное богатство. И, наконец, мы предоставим множество энергичных защитников в войне за территорию, войне, которая сейчас кажется неизбежной. Наш язык один с их языком; Конечно, это логичное решение, особенно если вспомнить, что в одном лишь штате Техас достаточно земли, чтобы обеспечить по два акра каждому мужчине, женщине и ребенку на земле!" Она сделала паузу и вызывающе посмотрела на Теда. "Что ж?"
   Он фыркнул. "Индейцы и буйволы!" - отрезал он. - Вы видели кого-нибудь из них в Соединенных Штатах?
   "Нет, но-"
   - А что касается Техаса, то там, конечно , хватит земли на два акра на всех в мире, но почему ваш редактор не упомянул, что на двух акрах даже корове не прокормиться? Льяно-Эстакадо - не что иное, как солончаковая пустыня, а на большей части остальной части воды не хватает. Исходя из этого аргумента, вам следует переехать в Гренландию; Бьюсь об заклад, что земли там хватит на шесть акров на человека!
   - Это может быть правдой, но...
   - А что касается большой новой покупательной публики, ваше переносимое богатство - это золото и бумажные деньги, не так ли? С золотом все в порядке, но что толку от фунта, если за ним нет британского кредита? Ваша великая новая публика просто расширит ряды безработных до тех пор, пока американская промышленность не сможет их поглотить, а на это могут уйти годы! А тем временем заработная плата упадет до нуля из-за огромного избытка рабочей силы, а продовольствие и квартплата подскочат до небес из-за миллионов лишних желудков, которые нужно кормить, и тел, которые нужно приютить".
   "Хорошо!" - мрачно сказал Кей. "Спорьте сколько хотите. Я даже соглашусь, что ваши аргументы верны, но есть одна вещь, которую я знаю неправильно, и что пятьдесят миллионов англичан вынуждены голодать, мерзнуть и страдать в стране, которая была перемещена по климату на Северный полюс. . Да вы даже заволновались из-за газетного рассказа об одной бедной семье в неотапливаемой лачуге! Что же тогда говорить о целом народе, чья печь погасла?"
   - А что, - мрачно возразил Тед, - насчет семи или восьми других народов, чьи печи также погасли?
   "Но Англия заслуживает приоритета!" она вспыхнула. "Вы взяли у нас свой язык, свою литературу, свои законы, всю свою цивилизацию. Да ведь и теперь вы должны быть не чем иным, как английской колонией! Это все, что ты есть , если хочешь правды!"
   "Мы думаем по-другому. В любом случае, вы не хуже меня знаете, что Соединенные Штаты не могут открыть дверь одной нации и исключить другие. Должно быть все или ничего, а это значит - никто!
   - А это означает войну, - с горечью сказала она. "О, Тед! Я не могу помочь, как я себя чувствую. У меня там люди - тёти, кузины, друзья. Думаешь, я смогу равнодушно стоять в стороне, пока они разоряются? Хотя они уже разорены, насколько это возможно. Земля там уже сошла на нет. Вы не можете продать его ни за какую цену сейчас".
   "Я знаю. Прости, Кей, но никто не виноват. Никто не виноват".
   "И поэтому никто ничего не должен делать с этим, я полагаю. Это твоя милая американская теория?
   - Ты же знаешь, что это несправедливо! Что мы можем сделать?"
   - Вы могли бы нас впустить! А так, нам придется пробиться внутрь, и вы не можете нас винить!
   "Кей, ни одна нация и никакая группа наций не может вторгнуться в эту страну. Даже если бы наш флот был полностью уничтожен, как вы думаете, как далеко от моря сможет пройти вражеская армия? Это снова будет Наполеон в России; ваша армия входит и поглощается. И где Европа найдет продовольствие для поддержки армии вторжения? Как вы думаете, мог ли он жить на земле, когда двигался? Говорю вам, ни одна здравомыслящая нация не станет этого делать!"
   "Возможно, нет здравомыслящей нации!" - яростно возразила она. - Вы думаете, что имеете дело с нормальными нациями?
   Он мрачно пожал плечами.
   "Они в отчаянии!" она пришла. "Я их не виню. Что бы они ни делали, вы навлекли это на себя. Теперь вы будете сражаться со всей Европой, когда на вашей стороне может быть британский флот. Это глупо. Это хуже, чем глупо; это эгоистично!"
   - Кей, - жалобно сказал он, - я не могу с тобой спорить. Я знаю, что ты чувствуешь, и я знаю, что это адская ситуация. Но даже если бы я согласился со всем, что вы сказали - чего я не согласен - что я мог бы с этим поделать? Я не президент и не Конгресс. Давай оставим спор на этот вечер, дорогая; это просто делает тебя несчастным".
   "Несчастный! Как будто я когда-нибудь смогу быть кем-то другим, когда все, что я ценю, все, что я люблю, обречено быть погребенным под арктическим снегом".
   - Все, Кей? - мягко спросил он. - Ты не забыл, что и по эту сторону Атлантики есть кое-что для тебя?
   - Я ничего не забыла, - холодно сказала она. "Я сказал все, и я серьезно. Америка! Я ненавижу Америку. Да и американцев я тоже ненавижу!"
   "Кей!"
   - И более того, - вспыхнула она, - я бы не вышла замуж за американца, если бы он... если бы он смог восстановить Перешеек! Если Англия замерзнет, я замерзну вместе с ней, а если Англия будет сражаться, ее враги мои!
   Она вдруг вскочила на ноги, нарочно отвела глаза от его обеспокоенного лица и вышла из комнаты.
   Иногда, в эти лихорадочные февральские недели, Тед пробирался в галерею для посетителей в одном или другом здании Конгресса. Уходящий Конгресс, которому осенью предстояло баллотироваться на переизбрание, стал центром зарождающейся истерии в стране и сенсационно боролся на своем заключительном заседании. Рутинные дела игнорировались, и день за днем обе палаты рассматривали беспрецедентную чрезвычайную ситуацию с какой-то ужасной неспособностью действовать в каком-либо эффективном унисоне. Причудливые законопроекты всех мастей читались, рассматривались, вносились на рассмотрение, пересматривались, подвергались второму чтению и снова вносились на рассмотрение. Бум твердых денег годом ранее захлестнул консервативное большинство на выборах в конце года, но у них не было никакой реальной политики, и предложения группы меньшинства лейбористов и левых были отклонены без предложения замены.
   В это время появились одни из самых странных законопроектов во всех странных анналах Конгресса. Тед зачарованно выслушал предложение левых о том, чтобы каждая американская семья усыновила двух европейцев, разделив свой доход на три части; на предложение посоветовать континентальным жителям пройти добровольную стерилизацию, таким образом ограничивая чрезвычайную ситуацию временем одного поколения; к фантастической схеме бумажных денег сенатора от нового штата Аляска, которая должна была предоставить волшебную формулу, позволяющую Европе покупать себе средства к существованию, не обедняя остальной мир. Были предложения прямой помощи, но проблема благотворительности для двухсот миллионов человек была настолько явно ошеломляющей, что этому предложению, по крайней мере, уделялось мало внимания. Но были некоторые законопроекты, которые были приняты обеими палатами без обсуждения, получив голоса как левых, так и лейбористов, и консерваторов; это были мрачные ассигнования на подводные лодки, супербомбардировщики, перехватчики и авианосцы.
   Это были странные, лихорадочные дни в Вашингтоне. Внешне это было все то же веселое общество, которое, как пена, собирается вокруг всех больших столиц, и Тед, конечно, будучи молодым и решительно не лишенным привлекательности, получил свою долю приглашений. Но даже самые чувствительные не могли не заметить темные подводные течения истерии, которые текли прямо под поверхностью. Были танцы, веселые разговоры за ужином, был смех, но за всем этим скрывался страх. Тед был не единственным, кто заметил, что дипломатические представители стран Гольфстрима бросаются в глаза своим отсутствием во всех делах, за исключением тех, которые настолько важны, что их присутствие было вопросом политики. И даже тогда происходили инциденты; он присутствовал, когда посланник из Франции сердито вышел из комнаты из-за того, что какая-то хозяйка выдала дурной тон, позволив своему танцевальному оркестру сыграть некий популярный номер под названием "Блюз Гольфстрима". Газеты старательно воздерживались от упоминания об этом происшествии, но Вашингтон много дней гудел.
   Тед тщетно искал Кей. Ее отец появлялся, когда требовалось появление, но Тед не видел девушку с тех пор, как она внезапно уволила его, и в ответ на его вопросы сэр Джошуа дал лишь грубое и двусмысленное объяснение, что она "нездорова". Так что Тед напрасно волновался и злился на нее, пока не понял, что важнее - его собственная ситуация или ситуация в мире. В конечном счете, конечно, это было одно и то же.
   Мир был подобен кристаллу йодистого азота, ожидавшему только высыхания лета, чтобы взорваться. Под его ледяной поверхностью бурлила Европа, как горы Эребус и Ужас, полыхающие во льдах Антарктиды. Маленькая Венгрия сосредоточила свою армию на западе, несомненно, чтобы противостоять подобному сосредоточению со стороны аншлюса. Об этом конкретном отчете Тед услышал, как Максвелл с облегчением сказал, что он указывает на то, что Германия повернулась лицом вглубь страны; это означало, что на одного потенциального врага Америки меньше.
   Но морские державы - совсем другое дело, и особенно могущественная Британия, чей флот, опоясывающий весь мир, день за днем собирался в Атлантике. Это был действительно многолюдный океан, ибо на его западном берегу сосредоточился американский боевой флот, построенный, наконец, до договорной силы и строящийся далеко за его пределами, в то время как север и юг громоздили все суда, которые могли поднять фунт пара, несущие эти счастливые которые могли оставить свои европейские дома в тех землях, которые зовет их надежда. Африка и Австралия, везде, где у Европы были колонии, принимали неслыханный поток иммигрантов. Но на самом деле этот поток был всего лишь ручейком, состоящим из тех, кто обладал достаточными денежными средствами, чтобы покрыть путь. Неисчислимые миллионы оставались прикованными к своим домам, связанными владением непродаваемой землей, или вложениями в бизнес, или чувствами, или просто отсутствием достаточных средств, чтобы купить проезд для семей. И во всех пострадавших странах были те, кто упорно цеплялся за надежду, кто верил даже в тиски этой невероятной зимы, что опасность минует и что в конце концов все наладится.
   Прямолинейная и прямолинейная маленькая Голландия была первой страной, открыто предложившей массовое перемещение населения. Тед прочитал записку, или, по крайней мере, ту ее версию, которая была дана прессе 21 февраля. По сути, он просто повторял аргументы, которые Кей прочитал в лондонской газете, - призыв к человечности, утверждение честных и трудолюбивых граждан и призыв к дружбе, которая всегда существовала между двумя народами; и сообщение было закрыто просьбой о немедленном ответе из-за "срочности ситуации". И тут же последовал ответ.
   Это также было передано в прессу. В обходительном и очень изысканном дипломатическом языке он указывал, что Соединенные Штаты едва ли могут принимать граждан одной страны, не допуская при этом граждан других стран. В соответствии с Законом о национальном происхождении голландские иммигранты будут приветствоваться в полном объеме их квоты. Возможно даже, что квота может быть увеличена, но немыслимо, чтобы ее можно было полностью отменить. По сути, эта нота была учтивым, достойным, дипломатическим номером.
   Март подул юго-западный ветер. В южные штаты он принес весну, а в Вашингтон - слабый предвестник грядущей благоухающей погоды, но странам Гольфстрима он не принес освобождения от арктической зимы, обрушившейся на них своим ледяным покровом. Только в Стране Басков на юге Франции, где бродячие ветры время от времени проносились через Пиренеи с теплым дыханием отклонившегося потока, были какие-либо признаки ослабления этой холодной хватки. Но это было обещание; Придет апрель, май - и мир напрягает свои стальные мускулы для войны.
   Теперь все знали, что война грозит. После первых нескольких нот и ответов в прессу больше не поступало, но все знали, что ноты, представители и коммюнике летали между державами, как шквал белых голубей, и все знали, по крайней мере в Вашингтоне, что тенор из этих заметок больше не было похоже на голубя. Теперь они несли резкие требования и резкие отказы.
   Тед знал о ситуации столько же, сколько и любой бдительный наблюдатель, но не более того. Он и Аса Гонт бесконечно обсуждали это, но сухой техасец, сделавший свои прогнозы и увидевший, что они подтвердились, больше не был в центре суматохи, поскольку его бюро, конечно, не имело сейчас никакого отношения к этому делу. Таким образом, Геологическая служба спотыкалась в условиях прискорбно урезанных ассигнований, что было препятствием для всех других государственных функций, не имевших прямого отношения к обороне.
   Все американские страны и, если на то пошло, все нации, за исключением западноевропейских, переживали лихорадочный, ненормальный, лихорадочный бум. Бегство капитала из Европы и непрекращающийся, жадный, неистовый призыв к еде вызвали ажиотаж в торговле, и экспорт невероятно увеличился. В этой чрезвычайной ситуации Франция и нации под ее гегемонией, те, кто так упрямо цеплялся за золото после второй ревальвации франка, теперь получили заметное преимущество, поскольку на их деньги можно было купить больше пшеницы, больше скота и больше угля. . Но бумажные страны, особенно Британия, дрожали и мерзли и в каменных коттеджах, и в продуваемых сквозняками усадьбах.
   Одиннадцатого марта, в тот памятный вторник, когда в Лондоне термометр показал двадцать восемь градусов ниже нуля, Тед принял решение, над которым бился шесть недель. Он собирался проглотить свою гордость и снова увидеть Кей. Вашингтон гудел слухами о том, что сэр Джошуа должен быть отозван, что дипломатические отношения с Англией должны быть разорваны, как они уже были разорваны с Францией. Вся нация занималась своими повседневными делами в напряженном ожидании, ибо разрыв с Францией мало что значил, учитывая ничтожную морскую мощь этой страны, но теперь, если колосс британского флота объединится с французской армией...
   Но что беспокоило Теда, так это гораздо более личная проблема. Если сэра Джошуа Ловелла отозвали в Лондон, это означало, что Кей будет сопровождать его, а когда она попала в ледяной ад Европы, у него возникло паническое чувство, что она потеряна для него навсегда. Когда разразится война, а это неизбежно, исчезнет его последняя надежда когда-либо увидеть ее снова. Европа, по-видимому, была обречена, потому что казалось невозможным успешное вторжение за тысячи миль океана, но если он сможет спасти единственный фрагмент Европы, который значил для него все, если он каким-то образом сможет спасти Кей Ловелл, это стоило жертвы гордостью или чем-то еще. Поэтому он позвонил в последний раз по телефону, получил такой же ответ от неприветливой горничной, а затем покинул почти бездействующий офис и поехал прямо к ней домой.
   Та же служанка ответила на его звонок. - Мисс Ловелл нет дома, - холодно сказала она. - Я сказал тебе это, когда ты позвонил.
   - Я подожду, - мрачно ответил Тед и протиснулся в дверь. Он невозмутимо уселся в холле, посмотрел на горничную и стал ждать. Не прошло и пяти минут, как сама Кей появилась, устало спускаясь по ступенькам.
   - Я хочу, чтобы ты ушел, - сказала она. Она была бледна и обеспокоена, и он почувствовал большой прилив сочувствия.
   "Я не уйду".
   - Что мне сделать, чтобы ты ушел? Я не хочу тебя видеть, Тед.
   - Если ты поговоришь со мной хотя бы полчаса, я пойду. Она апатично уступила, направляясь в гостиную, где в веселой иронии все еще потрескивал огонь. "Что ж?" она спросила.
   - Кай, ты меня любишь?
   - Я... нет, я не хочу!
   - Кей, - мягко настаивал он, - достаточно ли ты меня любишь, чтобы выйти за меня замуж и остаться здесь, в безопасности?
   Слезы вдруг блеснули в ее коричневых глазах. - Я ненавижу тебя, - сказала она. "Я ненавижу всех вас. Вы нация убийц. Вы как бандиты из Восточной Индии, только они называют убийство религией, а вы называете это патриотизмом.
   - Я даже не буду с тобой спорить, Кей. Я не могу винить вас за вашу точку зрения и не могу винить вас за непонимание моей. Но... ты меня любишь?
   - Хорошо, - сказала она с внезапной усталостью. "Я делаю."
   - И ты выйдешь за меня замуж?
   "Нет. Нет, я не выйду за тебя замуж, Тед. Я возвращаюсь в Англию".
   "Тогда ты выйдешь за меня замуж первым? Я позволю тебе вернуться, Кей, но потом - если после того, что грядет, еще останется мир - я могу вернуть тебя сюда. Мне придется сражаться за то, во что я верю, и я не буду просить тебя остаться со мной, пока наши народы враждуют, но потом, Кей, если ты моя жена, я могу привести тебя сюда. Разве ты не видишь?
   - Я вижу, но... нет.
   "Почему, Кей? Ты сказал, что любишь меня.
   - Да, - сказала она почти с горечью. - Лучше бы я этого не делал, потому что я не могу жениться на тебе, ненавидя свой народ так, как я это делаю. Если бы ты был на моей стороне, Тед, клянусь, я бы вышла за тебя завтра, или сегодня, или через пять минут, но сейчас я не могу. Это было бы просто несправедливо".
   - Ты же не хочешь, чтобы я стал предателем, - мрачно ответил он. - В одном я уверен, Кей, что ты не сможешь полюбить предателя. Он сделал паузу. - Значит, до свидания?
   "Да." В ее глазах снова были слезы. "Это еще не публично, но отца отозвали. Завтра он представляет свой отзыв государственному секретарю, а послезавтра мы отправляемся в Англию. Это до свидания".
   - Это означает войну! - пробормотал он. - Я надеялся, что, несмотря ни на что... Бог знает, мне жаль, Кей. Я не виню тебя за то, как ты себя чувствуешь. Вы не можете чувствовать себя по-другому и оставаться Кей Ловелл, но это чертовски тяжело. Это чертовски тяжело!"
   Она молча согласилась. Через мгновение она сказала: - Подумай о моей части этого, Тед, - о возвращении домой, похожем на... ну, горы Рокфеллера в Антарктиде. Говорю вам, я бы предпочел, чтобы Англия погрузилась в море! Это было бы проще, гораздо проще, чем это. Если бы он затонул до тех пор, пока волны не захлестнули бы самую вершину Бен-Макдула... - Она замолчала.
   "Волны перекатываются через более высокие пики, чем Бен Макдул", - уныло ответил он. "Они..." Внезапно он замолчал, глядя на Кея с отвисшей челюстью и диким блеском в глазах!
   "Сьерра-Мадре!" - проревел он таким рычащим голосом, что девушка отпрянула. "Материнский полигон! Сьерра-Мадре! Сьерра-Мадре!"
   - Ч-что? - выдохнула она.
   "Сьерра-! Послушай меня, Кай! Послушай меня! Ты мне доверяешь! Сделаешь что-нибудь - что-нибудь для нас обоих? Мы ? Я имею в виду для мира! Вы будете?"
   "Я знаю, что вы будете! Кей, удержи своего отца от отзыва! Держите его здесь еще дней десять, даже неделю. Не могли бы вы?"
   "Как? Как я могу?"
   "Я не знаю. Как угодно. Заболеть. Станете слишком больны, чтобы путешествовать, и попросите его не предъявлять документы, пока вы не уедете. Или... или скажите ему, что Соединенные Штаты сделают его стране альтернативное предложение через несколько дней. Это правда. Клянусь, это правда, Кей.
   - Но... но он мне не поверит!
   "Он должен! Мне все равно, как ты это сделаешь, но держи его здесь! И пусть он доложит Министерству иностранных дел о новых событиях - чрезвычайно важных событиях. Это правда, Кей.
   "Истинный? Тогда кто они?"
   - Нет времени объяснять. Ты сделаешь то, что я прошу?
   "Я буду стараться!"
   - Ты... ну, ты изумительный! - сказал он хрипло. Он посмотрел в ее трагические карие глаза, легонько поцеловал ее и бросился прочь.
   Аса Гонт хмуро смотрел на карту мертвого Солтон-Си, когда Тед без предупреждения ворвался в офис. Стройный техасец взглянул на бесцеремонного входа с сухой улыбкой.
   "Я понял!" - закричал Тед.
   - Плохой случай, - согласился Аса Гонт. "Какой диагноз?"
   -- Нет, я имею в виду... Скажите, а Служба разведки замеряла перешеек?
   " Дельфин пробыл там несколько недель, - сказал мужчина постарше. - Вы же знаете, что в обеденный перерыв нельзя нанести на карту сорок тысяч квадратных миль океанского дна.
   - Где, - закричал Тед, - они звучат?
   "Конечно, через Перл-Кей-Пойнт, Блюфилдс, Манки-Пойнт и Сан-Хуан-дель-Норте. Естественно, в первую очередь будут озвучивать места, где были города".
   - О, естественно! - сказал Тед, подавив голос до напряженной дрожи. "А где Марлин? "
   "Бездействует в Ньюпорт-Ньюс. Мы не можем управлять ими обоими в рамках бюджета этого года".
   "К черту бюджет!" вспыхнул Тед. - Приведите туда и "Марлин" и любое другое судно, на котором можно нести электрический отвес!
   - Да, сэр, прямо сейчас, сэр, - сухо сказал Аса Гонт. - Когда вы сменили Голсборо с поста министра внутренних дел, мистер Веллинг?
   - Прости, - ответил Тед. - Я не отдаю приказов, но я кое-что придумал. Что-то, что может вытащить всех нас из этой неразберихи, в которой мы находимся".
   "Верно? Звучит мягко говоря интересно. Это еще одна из этих международных схем бумажных денег?"
   "Нет!" - вспылил Тед. "Это Сьерра-Мадре! Разве ты не видишь?
   - В словах из одного слога - нет.
   "Затем слушать! Я пролетел над каждой квадратной милей затонувшей территории. Я нанес на карту и сфотографировал его, и я выложил геодезию. Я знаю эту закопанную полоску земли так же хорошо, как знаю горбы и впадины в собственной постели".
   "Поздравляю, но что из этого?"
   "Этот!" - отрезал Тед. Он повернулся к стене, достал топографическую карту Центральной Америки и начал говорить. Через некоторое время Аса Гонт наклонился вперед в своем кресле, и в его бледно-голубых глазах блеснул странный огонек.
   То, что следует далее, было записано и истолковано сотнями способов бесчисленными историками. История о дельфине и марлине , с бешеной поспешностью проносящие курс подводных Кордильер, сама по себе романтика первого порядка. Тайная история дипломатии, поддержание британского нейтралитета, чтобы меньшие морские державы не осмелились объявить войну через три тысячи миль океана, - это еще один роман, который никогда не будет рассказан открыто. Но самая увлекательная история из всех - строительство Кордильерской межконтинентальной стены - рассказывалась так часто, что не нуждается в комментариях.
   Зонды проследили неравномерное течение затонувших гор Сьерра-Мадре. Предположение Теда подтвердилось; пики диапазона находились недалеко от поверхности. Был найден маршрут, где Экваториальное встречное течение пронеслось над ними с глубиной не более сорока саженей, и строительство Стены началось 31 марта, началось в бешеной спешке, поскольку эта задача совершенно затмила раскопки заброшенных Сам канал. К концу сентября около двухсот миль поднялось до уровня моря, образовав могучий вал шириной семьдесят пять футов в самом узком месте и максимальной высотой двести сорок футов, а в среднем девяносто футов.
   Почти половина еще не была завершена, когда зима пришла с севера на напуганную Европу, но половина, которая была построена, была критическим сектором. С одной стороны омывало Противотечение, с другой - Экваториальное течение, которое должно было присоединиться к Гольфстриму в его медленном марше к Европе, И могучий Поток, сопровождаемый сотней океанографических судов, снова медленно повернул на север и сначала омыл берега. Франции, затем Англии и, наконец, высоких северных широт Скандинавского полуострова. Зима пришла так же мягко, как и прежде, и все народы мира вздохнули с облегчением.
   Якобы Кордильерская межконтинентальная стена была построена Соединенными Штатами. Многие наиболее шовинистические газеты оплакивали появление дяди Сэма в образе лоха, оплачивающего пятисотмиллионный проект на благо Европы. Никто не заметил, что на эти цели не было выделено ассигнований Конгрессом, и с тех пор никто не задавался вопросом, почему британские военно-морские базы на Тринидаде, Ямайке и в Белизе укрывают такую большую часть Атлантического флота Его Величества. И, если на то пошло, никто не интересовался, почему умершие военные долги были так внезапно эксгумированы и так весело погашены европейскими державами.
   Некоторые историки и экономисты могут подозревать. Правда в том, что Кордильерская межконтинентальная стена дала Соединенным Штатам мировую гегемонию, фактически почти мировую империю. Тысяча американских самолетов с южной оконечности Техаса, из Флориды, из Пуэрто-Рико и из бесполезной Зоны канала могла бы разбомбить Стену до основания. Ни одна европейская нация не осмеливается так рисковать.
   Более того, ни одна нация в мире, даже на востоке, где Гольфстрим не имеет климатического влияния, не осмеливается угрожать войной Америке. Если бы, например, Япония хоть слово сказала враждебно, вся военная мощь Европы обратилась бы против нее. Европа просто не может рисковать нападением на Стену, и, конечно же, первой попыткой страны, находящейся в состоянии войны с Соединенными Штатами, будет форсировать проход через Стену.
   Фактически Соединенные Штаты могут командовать армиями Европы с помощью нескольких самолетов-бомбардировщиков, хотя даже самые ярые пацифисты еще не предложили такой эксперимент. Но таковы результаты барьера, официально известного как Кордильерская межконтинентальная стена, но названного каждой газетой в честь ее создателя Стеной Веллинга.
   Была середина лета, прежде чем у Теда появилось достаточно времени, чтобы подумать о свадьбе и медовом месяце. Последнее время он и Кей провели в Карибском море, путешествуя по этому коварному морю на крепком пятидесятифутовом шлюпе, предоставленном для этого случая Эйсой Гонтом и Геологической службой. Большую часть времени они проводили, наблюдая, как большие земснаряды и строительные суда отчаянно трудятся над задачей увеличения площади пиков подводного хребта, который когда-то был Сьерра-Мадре, на миллионы кубических ярдов. И однажды, когда они лежали на палубе в купальниках, стремясь получить тропический загар, Тед задал ей вопрос.
   - Между прочим, - начал он, - вы так и не рассказали мне, как вам удалось удержать сэра Джошуа в Штатах. Это затормозило войну ровно настолько, чтобы эта вещь была разработана и представлена. Как ты это сделал?
   Кей покраснел. "О, сначала я пытался сказать ему, что я болен. Я сильно заболел".
   "Я знал, что он попадется на это".
   - Но он этого не сделал. Он сказал, что мне поможет морское путешествие.
   - Тогда - что ты сделал ?
   - Ну, видите ли, у него какая-то идиосинкразия по отношению к хинину. С тех пор, как он служил в Индии, где ему приходилось принимать его день за днем, у него появилось то, что врачи называют хининовой сыпью, и он не принимал ее годами".
   "Что ж?"
   "Разве ты не видишь? В его предобеденном коктейле было немного хинина, и в вине, и в чае, и в сахаре, и в соли. Он продолжал жаловаться, что все, что он ел, было для него горьким, и я убедил его, что это из-за его несварения".
   "А потом?"
   - Да ведь тогда я принес ему одну из его капсул от несварения, только в ней не было его лекарства. В нем была хорошая доза хинина, и через два часа он стал розовым, как лосось, и так чесался, что не мог усидеть на месте!
   Тед начал смеяться. - Только не говори мне, что это удерживало его там!
   - Не только это, - скромно сказал Кей. - Я заставила его позвать врача, моего друга, который - ну, который все время просил меня выйти за него замуж - и я как бы подкупила его, чтобы он сказал отцу, что у него... кажется, он назвал это рожей. Во всяком случае, что-то сильно заразное.
   "Так что-?"
   "И вот мы оказались на двухнедельном карантине! И я продолжал кормить отца хинином, чтобы поддерживать блеф, и... ну, нас очень строго изолировали. Он просто не мог представить свой отзыв!"
   СКВОЗЬ ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО С ФЕРДИНАНДОМ ФЕГОУТОМ: 8, Грендель Брайартон
   Галактическому конкордату Фердинанда Фегхута от 2133 года, который сделал межзвездный туризм повсеместно возможным, было много невежественной оппозиции .
   К счастью, Фегут присутствовал, когда первый турист приземлился в Олд-Санфран-Циско, прямо там, где строилось новое офисное здание. Турист был полосатым кошачьим существом с планеты под названием Мр-оу ; за исключением его двойного хвоста, он был похож на толстого бенгальского тигра. Он не обратил внимания ни на Фегута, ни на собравшуюся нервную толпу. Его интересовал только забор вокруг здания, через который еще несколько минут назад выглядывали многочисленные смотрители тротуаров. Он сел рядом. Он мурлыкал. Он просунул огромную клешню в одну из дыр в заборе, выдернул кусок сочной сосны, ударил его кулаком и замурлыкал еще громче.
   Маленькая язвительная женщина бросилась вперед с табличкой, на которой было написано: МОНСТЫ, ОСТАВЬТЕ НАШИХ ДОЧЕЙ В ПОКОЕ!!! "Убей это!" она закричала. "Никто никогда не видел ничего подобного раньше!"
   Из толпы донесся неприятный ропот, но Фердинанд Фегут ловко справился с ситуацией. - Ерунда, - рассмеялся он. "Нечего бояться. Это всего лишь мурлыкающий глазок".
   САД КАМЕНИЙ, Кевин О'Доннелл-младший.
   Ливингстон стоял на маленьком астероиде, который вращался под солнечным светом, тонким на пятьсот миллионов километров вакуума, и солнечный свет был в десять раз слабее, чем тот, что согревал его в Вайоминге. Лишь натриевые лампы базы Шин Мацумото, находившейся в пятнадцати минутах ходьбы, и разбросанные вокруг него неодушевленные предметы исследований Ливингстона нарушали сумеречный мрак. Всю остальную часть скалистой поверхности окутывали звездообразные тени.
   Проведя рукой в перчатке через холодное пламя, он что-то прошептал его распространителю, серому камню среднего размера с острыми краями, поверхность которого усеяна тысячей частиц пирита. Под этим бледным солнцем он, казалось, ощетинился спорами. Он назвал его "Адвокат". Его кристаллическое ядро принесло бы миллиард на территории Небесной Справедливости на Земле. В более цивилизованных сферах планеты за обладание этим ядром можно было получить пожизненное заключение.
   Адвокат не стал бормотать в ответ, но цифровые показания приемника показали, что он по-прежнему пел сам с собой на частоте около 30,7 мегагерц, его пронзительный голос мчался сквозь короткую резвую синусоидальную волну. Ливингстон задавался вопросом, есть ли в этой мелодии слова и выполняет ли она то, что они означают. Противостоял ли он Бетховену или синей птице? Он жаждал учиться.
   Он сомневался, что у него будет время. Эксперт по вымирающим видам, он получил приглашение провести первое всестороннее неразрушающее исследование загадочных форм жизни пояса астероидов, потому что так упорно боролся за гризли Йеллоустона - и тогда его шансы были в сто раз выше.
   Внезапно астероид вздрогнул. Застигнутый врасплох, он чуть не потерял равновесие. Он вскрикнул и схватился за ничто. Пыль, сотрясаемая со стены кратера, блестела в сине-зеленых аурах, висела в виде мелких частиц драгоценных камней и медленно опускалась на землю. Балансируя на одной ноге, он ждал, пока гравитация найдет и возьмет его. Прежде чем это произошло, холодный ветер пронесся сквозь него, шипя: "Мико Томимури". У него перехватило дыхание. Ветер закачался, чтобы бросить в него "Китано Хабиси". Где-то в его душе два места, когда-то занятые, снова опустели.
   Как человек с ампутированной конечностью под наркозом, он знал потерю, но не боль. Еще нет. Теперь его пронзила болезненная уверенность. Его опекуны, его постоянные спутники в течение последних двух лет - его друзья - умерли. Он знал это вне всякого сомнения. И он хотел этого не знать. Зажмурив глаза, повернув лицо к окутанной тенями стене кратера, он сказал: "Нет, с ними все в порядке, они в ангаре", - как будто отвергая знание, он мог перевернуть реальность. Он не мог.
   Восемнадцать раз этот горький ветер дул сквозь него. Восемнадцать раз он узнавал, что тот, кого звали так, умер несколько мгновений назад. Всегда кто-то рядом, дорогой друг или брат или родитель.
   Значит, это происходило редко, потому что у него был не более чем средний набор особенных для него людей. И это было более мучительно, потому что состав уже уменьшился.
   Он хотел бы знать источник своей чувствительности или, по крайней мере, имя еще одного человека, на котором лежит ее проклятие. Но он мог только чувствовать его воздействие. За исключением ирландских народных сказок о банши и случайных историй о близнеце, который знал об опасности или смерти своего брата и сестры, он никогда не сталкивался с чем-то похожим на то, что происходило с ним. И в империи, скептически относящейся к заявлениям о паранормальном таланте, ему приходилось держать это в секрете. Если бы он даже намекнул на это, смрад нестабильности испортил бы его жизнь и все его дела.
   Однако это дало ему что-то общее с вымирающими видами.
   Он подвинулся, чтобы вытереть глаза. Его перчатка врезалась в шлем, оставив в ушах звон, который долго не утихал. Это вернуло его к тому хору в саду под немигающими звездами.
   И всколыхнули знания, полученные за два года пребывания в космосе. Пункт: сильная вибрация в скале. Пункт: небольшие астероиды не проявляют сейсмической активности. Пункт: вероятность удара метеорита непомерно высока. Пункт: восемьдесят пять старателей "Селестиал Эквити" - браконьеров - действуют в этом секторе Пояса по последнему отчету. Пункт: драгоценных камней на десять миллиардов долларов у моих ног.
   Он коснулся переключателя внутренней связи. "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   Он еле слышно вздохнул с облегчением. По крайней мере, базовый компьютер уцелел. "В чем дело?"
   - Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан.
   - А... - Он попытался вспомнить, что говорил Хабиси, немногословный дилетант хайку. - А, отчет о состоянии?
   "База Шин Мацумото в настоящее время необитаема. Системы жизнеобеспечения функционируют во всех помещениях, кроме [клика] Ангара. Туннель Два за стометровой дверью [щелкнуть]. Все показания являются номинальными во всех зонах, кроме [щелкнуть] Ангарный туннель номер два за стометровой дверью, где уцелевшие мониторы сообщают об опасном уровне радиоактивности". [щелкнуть]
   Конечно, браконьеры первыми ударили по ангару. Без своего корабля два имперских десантника едва могли защитить базу Шин Мацумото от невооруженного рудовоза - уж точно не от прочного и быстрого Разрушителя Пояса, который мог вонзить ядерную бомбу в мусорную корзину с двадцати килокликов. .
   И, конечно же, судьба заставит Томимури и Хабиси выбрать в то утро капитальный ремонт упрямого реактивного самолета.
   Он снова стоял среди печеночников, омытый их аурами, звенящий их неслышимой, неизменной музыкой. Он точно знал, что должен был сделать: спрятать сокровища, чтобы повстанческие рейдеры ушли с пустыми руками, сообщить об этом Имперским космическим силам в Шин Эдо на Марсе, а затем сдержать браконьеров, пока не прибудет подкрепление. Если они когда-либо делали. Восстание Небесного Справедливости бушевало более четырех лет и не показывало никаких признаков затухания. Требования повстанцев о немедленной эксплуатации всех ресурсов оказались популярными. Они контролировали два города из жестяных банок на позиции L5, большую часть Африки и Южной Америки, а также значительную часть более развитых континентов. Их непрекращающиеся попытки отправить в космос больше кораблей удерживали большую часть ISF на околоземной орбите. За пределами Марса количество браконьеров превышало число кораблей ИСБ в шесть раз. Даже Шин Эдо, обширный штаб на Марсе, который руководил всеми силами ИСБ во внешней системе, был на восемьдесят процентов недоукомплектован.
   "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   "Мне нужны сани сюда, быстро!"
   "Привет. [щелчок] Отправлено".
   Пока он ждал, когда самоходные сани пронесутся над краем кратера, он присел у ближайшей каменной скалы, гордой, скрюченной, которую он назвал Аббатом. Он понял это. Да, может быть, сто килограммов, чертовски много, чтобы крутить мускулами, но малая перегрузка могла бы помочь, а в наборе инструментов для автосаней был лом. Он мог сдвинуть его. После этого он мог извиниться за оскорбление его достоинства.
   Качаясь на пятках, он оглядел одиннадцать спутников Аббата. Самый крупный из них, "Наследный принц", весил примерно вдвое меньше, чем "Аббат", хотя стоял прямее и выше. Юрист, двадцать килограммов - двадцать пять, максимум. Сани могли тянуть до шестисот килограммов; он, вероятно, мог бы перевезти их всех за одну поездку.
   И в отличие от дней Проекта Гризли, он не получит возражений от тех, кого спасал. Похвалы тоже нет, но кто этого ожидал? За семь лет с тех пор, как исследовательская группа Sony Steel Corporation обнаружила и назвала печеночников, терранские ученые установили всего четыре факта об инопланетянах. Они излучали устойчивые синусоидальные волны в высоких мегагерцах, они окутывали себя чудесными аурами, они добавляли к своей массе, наверное, по сантиметру в год - и перестали делать все это, когда разбились. Интересно, заметят ли они вообще, что их двигают.
   "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   - Что там за банда?
   - Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан.
   Он разочарованно покачал головой. Гражданский доброволец с несколькими степенями в области биологии, лесного хозяйства и управления дикой природой ничего не знал об операционной системе боевого компьютера. - Смотри, Ват...
   Пыль поднялась в метре от его левой ноги. Немедленно среагировав, он, не обращая внимания на риск, нырнул за ближайший валун. Так что, возможно, он порвал внешний слой своего костюма. Он мог это исправить. Но теперь пулевое отверстие в голове было несколько труднее залатать здесь, в вакууме Пояса.
   Над ним возвышался блеклый обсидиановый валун. Сидеть под снайперским огнем было его второй натурой. Он вышел целым и невредимым из дюжины огней в Йеллоустоуне. Ему хотелось вернуться туда - Международная служба парков дала ему автомат, а не просто сигнальный пистолет.
   "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   - Тут в меня стреляет браконьер!
   " Ах, десу ... Записано".
   "Записано?!" Рев звенел в его ушах. "Ради Бога, Ватсон-сан, не могли бы вы мне чем-нибудь помочь?"
   "Хай! Запуск программы Heads-Up".
   По внутренней поверхности его прозрачного шлема раскинулся кратер, если смотреть сверху. Он застонал. Ему было бы очень полезно увидеть с высоты птичьего полета атакующего, продвигающегося по полю боя. Но тут вторая пуля отбила пыль в сантиметрах от его руки. По крайней мере, карта поможет ему найти что-то прочное, чтобы поставить между собой и этой винтовкой. Он прищурился на двенадцать крошечных пузырьков зеленого света, мысленно вращая их, пока не различил свою собственную фигуру, широкоплечий алюминиевый горб за углем... черный выход. Блеск металла прямо над краем кратера указывал на повстанца.
   Полетели осколки с пятнами пирита.
   "Нет!" - закричал Ливингстон. "Нет!"
   Аура аббата растворилась. Зарезанный печенорок превратился в груду щебня. Бахрома слуха наследного принца коснулась насыпи серого гравия и ярко вспыхнула там, где касалась обнаженного кристаллического ядра.
   Ливингстон выглянул из-за края своего убежища. Теоретически, печенка размером с аббата должна иметь сердцевину... - выдохнул он. Не софтбольный размер, о нет. Мусор еще одна теория. Больше похоже на шар для боулинга. И, черт возьми, браконьер тоже его заметил.
   Какие, черт возьми, люди будут финансировать революцию, уничтожая чужеродный вид? Даже гризли-убийцы в Йеллоустоуне не пытались прикрыть жадность метафизической болтовней о притязаниях на справедливую долю небесных щедрот. Они были прямолинейны: "Я могу получить полмиллиона за кожу, Джек. Полная мельница, если я смогу заставить их поверить, что это последнее.
   Тем не менее, Celestial Equity: "Бог дал нам инструменты, чтобы помочь себе, и если мы не будем использовать те инструменты, которые нам нужны, Бог привлечет нас к ответственности". Он не мог понять их недальновидности, их пренебрежения к своим потомкам.
   Еще одна пуля оторвалась от участка голого камня перед ним. Он поймал себя на том, что ждет завывания рикошета и проклинает собственную глупость. Он вытащил сигнальный пистолет. На таком расстоянии это не причинит другому никакого вреда, но, возможно, ослепит его. Или ее. Невозможно сказать, учитывая громоздкость скафандров.
   Он присел, прицелился под небольшим углом вверх и нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда браконьер достиг дна кратера. Секундой позже тот, что в серебристом костюме, хлопнул себя по огню в грудь и оторвался от земли, набирая скорость ракеты. для своего.
   Ливингстон усмехнулся, чрезмерно довольный своей удачей. Трехметровой высоты, приближаясь к пику своей дуги, пылающий повстанец поднял оружие и выпустил дикую очередь. Теперь Ливингстон громко расхохотался. В панике другой явно забыл об отдаче. Струя пуль подбросила его, как ракету. Он - или, может быть, она - кувыркался пятками через голову назад, прочь от кратера.
   "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   - Ваши экраны обнаруживают этого браконьера?
   "Хай".
   - Можем ли мы его захватить?
   "[Нажмите] Дистанционный сервопривод номер семнадцать сообщает о полном уничтожении истребителя. Захват [щелкнуть] не является жизнеспособным вариантом [щелкнуть]".
   "Проклятие." В общей сложности он провел месяцы, изучая каллиграфию с ловким Томимури, почему он не попросил инструкции по уходу и использованию Ватсон-сан? Наверняка эта чертова машина могла что- то сделать . Пригнувшись к развалинам, которые когда-то были Аббатом, он аккуратно смахнул осколки скалы с кристаллического ядра. Безупречный, цельный массивный драгоценный камень, он мерцал в тени.
   Если бы браконьеры могли доставить его на территорию Поднебесной, правительство повстанцев купило бы его за доллары CE, а затем тайком продало бы его за твердую имперскую валюту. У них не было бы проблем с поиском покупателей. Как установили поколения музейных воров, рынок незаменимых произведений искусства всегда существует.
   В поле зрения появлялась большая часть ядра, преломляя все больше и больше аур выживших печеночников. Цвета бурлили в его глубинах и пульсировали почти осязаемыми волнами с его граней. Сама душа уже мертвой скалы заставила его понять, почему люди готовы убивать и умирать, чтобы владеть ею. И это сделало его более решительным, чем когда-либо, что никто этого не сделает. По крайней мере, в этом он был полностью согласен с Империей. Только варвары насилуют красоту ради быстрой награды.
   Ему пришло в голову, что если он переживет атаку живым, вскрытие ядра даст бесценный взгляд на нервную систему пришельца. Предполагая, что он сможет изобрести способ вскрытия кристалла.
   Если бы браконьеры могли доставить его на территорию Поднебесной, правительство повстанцев купило бы его за доллары CE, а затем тайно продало бы его за твердую имперскую валюту. У них не было бы проблем с поиском покупателей. Как установили поколения музейных воров, рынок незаменимых произведений искусства всегда существует.
   В поле зрения появлялась большая часть ядра, преломляя все больше и больше аур выживших печеночников. Цвета бурлили в его глубинах и пульсировали почти осязаемыми волнами с его граней. Сама душа уже мертвой скалы заставила его понять, почему люди готовы убивать и умирать, чтобы владеть ею. И это сделало его более решительным, чем когда-либо, что никто этого не сделает. По крайней мере, в этом он был полностью согласен с Империей. Только варвары насилуют красоту ради быстрой награды.
   Ему пришло в голову, что если он переживет атаку живым, вскрытие ядра даст бесценный взгляд на нервную систему пришельца. Предполагая, что он сможет изобрести способ вскрытия кристалла.
   Он хлопнул в ладоши в перчатках, когда его осенила идея. "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   "Пожалуйста, перечислите наши возможные варианты борьбы с браконьером".
   "[Щелкните] Стрелка программы... [щелкните]"
   Он понятия не имел, что влечет за собой Программа Стрела. Конечно, он мог бы спросить. Он пожал плечами. Любой, кто убьет живого инопланетянина, чтобы продать его душу, чтобы профинансировать восстание, заслужил все, что он - или она - получил. "Затем сделать его."
   - Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан.
   "Вот дерьмо." Он уставился на далекие звезды. Должна быть тысяча способов заставить компьютер запустить программу. Если бы ему пришлось попробовать каждый способ по очереди... Он вздохнул. У него не было другого выбора. "Хорошо, как насчет этого. Запустите программу "Стрелка".
   "Пароль дня?"
   "Рёан-дзи".
   "Бег [щелкнуть]".
   За краем кратера вспыхнул резкий свет, когда в браконьера попала ракета класса "земля-воздух".
   Ему не нужно было спрашивать Ватсона о ярком свете. Голограмма ЗРК, уничтожающего вертолет президента, сделала его знаменитым. В животе крутилась тошнота. Он поклялся жить, а не умереть. И все же повстанец помог уничтожить Томимури и Хабиси. Те, кто живет взрывом...
   Уотсон сказал: "Программа "Стрела" выполнена. Выполнение прекращено".
   Он сделал лицо. - Интересный выбор слов, Ватсон-сан.
   - Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан.
   - Мне нужна помощь, Ватсон-сан.
   "[щелкнуть] Подробно о характере запроса, и эта программа попытается предоставить соответствующую структуру команды [щелкнуть]".
   - Есть ли другие браконьеры?
   "Вы должны запросить отчет о состоянии неавторизованного персонала, указав либо радиус объема пространства, подлежащего исследованию, либо физический объект, разграничивающий пространство, подлежащее исследованию, от пространства, которое следует игнорировать".
   "Хорошо, сделай это".
   "Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан".
   "Черт возьми!" Он в отчаянии пнул камешек. Когда он начал кувыркаться назад, камешек взлетел над краем кратера. Он мерцал в слабом солнечном свете, а затем исчез. "Отчет о состоянии, несанкционированный персонал, эм, максимальная дальность?"
   "В точке три и семь минут по десять и три метра на двадцатитрехминутной экваториальной орбите один разведывательный автомобиль AMC-Renault модели RC-808X, полностью оборудованный, зарегистрированный Имперскими космическими силами, пять человек на борту".
   Он моргнул. "Импер..."
   "В пять и семь раз по десять-шесть метров, на восемнадцатичасовой траектории перехвата с базой Шин Мацумото, один межпланетный корабль "Хонда-Мои", модель Belt Breaker, полностью оборудованный, неопределенной регистрации, три человека на борту".
   Сбитый с толку, Ливингстон сел на гладкий черный валун и всмотрелся в эбеновое небо. Где-то наверху вокруг астероида вращался разведывательный корабль ИСБ. Имперские силы заявили, что у них нет лишних войск, кроме Томимури и Хабиси. Зачем же тогда пришел корабль? Почему компьютер посчитал это несанкционированным?
   - Ватсон-сан?
   - Привет, Ливингстон-сан?
   - Мне нужна еще помощь.
   "[Нажмите] Подробно о характере запроса, и эта программа попытается предоставить соответствующую структуру команды [нажмите]".
   "Я хочу знать, что там делает этот корабль ИСБ, во-первых".
   "Вы должны запросить отслеживание и экстраполяционный отчет с указанием соответствующего судна либо по названию, либо по местонахождению, а также с указанием дат начала и окончания".
   "Хорошо, Ватсон-сан, дайте мне обратную связь и экстраполяционный отчет о корабле ИСБ, который сейчас находится, эм..." Что там было сказано? - ...двадцать три минуты по экваториальной орбите вокруг этого астероида, начиная, гм, когда он покинул свой последний порт захода, и заканчивая через двадцать четыре часа.
   "[Нажмите] Анкай Мару покинул Шин Эдо восемнадцать ноября 2021 года для выполнения трехлетней разведывательной миссии в поясе астероидов, уделяя основное внимание распределению и плотности старателей печеночной коры Celestial Equity, а второстепенной - выявлению и обнаружению девяноста процентов вероятных садов печенки. Двадцать два февраля 2023 года " Анкай Мару " столкнулся с флотилией из семи полностью оборудованных ременных брекеров, короткое столкновение нарушило целостность корпуса " Анкай Мару " [щелчок]. Трое из семи членов экипажа погибли в бою. Четверо выживших помещены в медизаморозку абордажной группой и остаются в медизаморозке в качестве заложников против ракет Имперских космических сил.
   Ливингстон вздрогнул. Medi-freeze успешно приостанавливала метаболическую активность на период до двух лет, но эта бедная команда спала во льду уже семь лет. "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан!
   "Каковы шансы выживших выйти невредимыми из медизаморозки?"
   Средняя вероятность необратимого повреждения кожи 0,857; вероятность необратимого повреждения органов, за исключением головного и спинного мозга, 0,739; вероятность необратимого повреждения костей 0,644; вероятность необратимого поражения головного мозга и/или центральной нервной системы 0,579. Средняя вероятность выхода целым и невредимым составляет 0,006".
   Он сделает им одолжение, если прикажет Ватсону-сан запустить программу "Стрела" на их корабле. Если бы они были чем-то вроде Томимури и Хабиси...
   Однажды поздним вечером, когда волшебная кисть Томимури начертала последнее хайку Хабиси на рулоне чистого белого шелка, дав волю мысли как в пространстве, так и во времени, они заговорили о неизбежном. Томимури сказал: "Путь воина всегда ведет к смерти. Тем слаще жизнь в пути. Чего я боюсь, так это не конца дороги, а ее обочины: знать путь, не будучи в состоянии идти по нему, страшнее любой другой мысли, которую я могу вообразить".
   Хабиси нахмурился в свой чай, затем поджал губы и сказал: "Да, таков путь".
   Снова подняв глаза, Ливингстон пронзил небо взглядом. Они вращались на высоте менее четырех километров. Он должен быть в состоянии обнаружить их, если только они не находятся на другой стороне астероида.
   - Ливингстон-сан?
   - Да, Ватсон-сан?
   "Вы прервали репортаж этой программы об Анкай Мару . Должна ли эта программа быть продолжена или прекращена?"
   Он устало махнул рукой в сторону базы Шин Мацумото. "Позвольте мне задать несколько вопросов: во-первых, я думал, что вы должны были предупредить нас, если что-то появится в пределах тысячи километров от базы".
   "Ах, так, но Анкай Мару отправила надлежащие идентификаторы ИСБ и сообщила этой программе, что у нее есть высокопоставленные чиновники ИСБ, желающие провести внезапную инспекцию базы Шин Мацумото. Такая информация привела к тому, что подпрограмма переопределения предотвратила запуск программы предупреждения о входящем".
   "Ага." Он мрачно кивнул сам себе. - Анкай Мару взорвал ангар?
   "Хай".
   - У нее есть еще бомбы?
   "Хай".
   На захваченном корабле ИСБ находились четыре члена ее первоначального экипажа. Бомбы достаточно, чтобы взорвать Ливингстон-сан и Ватсон-сан за пределами орбиты Юпитера. И кто-то готов использовать эти бомбы. Кто-то, готовый убить одиннадцать выживших печенок за деньги, которые принесут их драгоценные души.
   "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   "Запустите программу Arrow на Ankai Maru ".
   "[щелкнуть] Извините, Ливингстон-сан, но полномочий недостаточно".
   "Что, черт возьми, это значит?"
   "Только уполномоченный офицер ИСБ на уровне штата или выше или лицо, соответствующим образом уполномоченное CinCBelt, может приказать этой программе поставить под угрозу жизнь ИСБ".
   "Вы... вы отказываетесь сбивать Анкай Мару ?"
   "Эта программа не может запустить программу "Стрела", кроме как по команде уполномоченного лица".
   Да, да, он мог видеть это, хотя и хотел, чтобы ему это не приходилось. Watson не уперся в своих метафорических пятах. Ватсон был парализован. Где-то в его программе одно или два утверждения, зная об отсутствии у Ливингстона звания, оценили условное неравенство, а затем отключили процедуру запуска ракет класса "земля-воздух". Впервые после ухода из Орегонского университета Ливингстон пожалел, что посвятил меньше своей жизни спасению беспомощных жертв технологии и больше - овладению самой технологией. Свободное владение компьютерным программированием, безусловно, пригодится.
   Тогда вернемся к первоначальному плану. Загружайте печеночников на сани - когда бы они ни появились, а это должно произойти с минуты на минуту, - спрячьте их, возьмите с базы какое-нибудь оружие и сдерживайте браконьеров, пока не прибудет подкрепление.
   "О, нет." Он опустился на колени, не обращая внимания на твердый холодный камень под ними. "Ватсон-сан!"
   - Привет, Ливингстон-сан?
   "Вы уже уведомили штаб-квартиру Марса - ммм, командование Син Эдо -?"
   "Нет, Ватсон-сан, приказа о трансляции не поступало".
   "Ну, сделай это, черт возьми!"
   "Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан!"
   Он стиснул зубы. "Ватсон-сан! Сообщите в штаб-квартиру ИСБ в Шин Эдо на Марсе, что напали два корабля браконьеров, убив Хабиси-сан и Томимури-сан, а также уничтожив истребитель. Запросите помощь как можно скорее".
   - Синтаксическая ошибка, Ливингстон-сан.
   "О, Иисусе Христе! Ватсон-сан, вы знаете, что я хочу сделать, не могли бы вы просто помочь мне здесь?
   "[щелчок клик] Вы должны запросить программу Midnight Scream, подробности предоставлены из банков памяти этой программы".
   Он вздохнул. "Ватсон-сан! Запусти программу "Полуночный крик", предоставь детали из своих банков памяти.
   "Пароль дня?"
   "Рёан-дзи".
   "Бег."
   - А где эти чертовы сани?
   "[щелкнуть] Начинается восхождение на внешнюю стену кратера. Расчетное время прибытия в вашу позицию - шесть минут тридцать секунд плюс-минус сорок пять секунд.
   "Хорошо. Спасибо." Он устроился в тени валуна, чтобы свести к минимуму вероятность того, что его скафандр будет отражать свет.
   Шесть минут. Достаточно долго, чтобы перекусить. Он нажал на кнопки, и трубка скользнула ему в рот.
   Боже, сколько бы он отдал за бифштекс и пиво. Он ненавидел костюмную еду. Кашу из морских водорослей запивают солоноватой водой, отсасываемой из непрозрачной трубки. Хотя, возможно, ему стоит быть благодарным за непрозрачность тюбика. Вода, наверное, была коричневой.
   Поворчав про себя, он огляделся. И смягчился. Одиннадцать аур сияли ярко, сложно и маняще. Он покачал головой. Моцарты или пересмешники, не важно. Ради возможности изучать печеночников, ради возможности когда-нибудь понять их песни, он будет жить в этом чертовом костюме, если потребуется. И умереть в нем, чтобы защитить их.
   Вспышка движения привлекла его внимание. Ко времени подошли сани. Он начал подниматься и тут же снова садился на корточки.
   Анкай Мару пришел быстро и ровно. Он выплюнул ракету, которая прыгнула впереди корабля и нырнула во внешнюю стену кратера. Камень под Ливингстоном задрожал. Он моргнул, и разведывательный корабль исчез за его спиной. Его наушники затрещали.
   - Ливингстон-сан!
   - Да, Ватсон-сан?
   "Сани уничтожены. Должна ли эта программа отправлять замену?"
   - Вы тоже можете, Ватсон-сан, хотя я не...
   Самого корабля он так и не увидел. Ракету, правда, ах, вот он увидел. Он устремился к центру кратера, когда адреналин замедлил его чувство времени до мурашек. Длинная и тонкая, ракета была украшена нарисованной акульей ухмылкой и трафаретной надписью "ФРАГМЕНТАЦИЯ". Боеголовка, ударив, разбросала бы осколки по всей воронке. Он крутился со всех сторон. Я должен взять пистолет и защищать свои камни!
   Горячие куски зазубренного металла пронзят печеночников, убивая их, обнажая их кристаллические души перед звездами.
   Он нырнул через вершину валуна в поисках укрытия. Я должен бороться с браконьерами, а не...
   За его спиной вспыхнул свет. Перевернув голову и туловище за валуном, он ждал, чтобы коснуться земли. У него было несколько минут до приземления Анкай Мару , минуты, которые он мог бы использовать, чтобы...
   Огонь обжег его правую лодыжку, затем превратился в иней. Он задохнулся, когда его скафандр потерял давление. Металлическое кольцо, встроенное в штанину его костюма, сжалось на икре и тут же затянулось.
   Струйка артериальной крови застыла в воздухе и медленно, ох как медленно, поползла к земле. Он потерял сознание до того, как его шлем зазвенел о камень, но не раньше, чем понял, что потерпел неудачу. Опять таки.
   * * * *
   Голос шептал в его ушах, как приглушенный прибой. - Ливингстон-сан.
   "Э... э... ссс..."
   - Просыпайтесь, Ливингстон-сан.
   - Что... сынок?
   "Хай".
   Он моргнул, открыв глаза. Он лежал на спине на собственной койке на базе Шин Мацумото. В этом было что-то странное, но он не мог понять этого. Он медленно сел. Да, он должен был быть на базе Шин Мацумото. Он покинул Йеллоустоун два года назад, проехал на шаттле в Шин Эдо по L5, связался с Томимури, с благодарностью посмотрел на фотографии улыбающихся племянниц морского пехотинца и...
   "Угу". Он откинулся назад. Теперь он вспомнил...
   Затем он нахмурился. Его босая правая ступня и лодыжка выглядели прекрасно. Он задумчиво пошевелил пальцами ног. Он мог бы поклясться... сон? Нет. Не с этими двумя пустотами в сердце. Самураи базы Шин Мацумото были мертвы. Какими должны были быть инопланетные певцы.
   - Ватсон-сан? Он заставил себя встать и потянуться за одеждой.
   - Привет, Ливингстон-сан?
   - Ты хорошо поработал с моей правой ногой.
   - Программы Medi-Freeze и Autodoc работали со стопроцентной эффективностью, Ливингстон-сан.
   Он остановился. - Ты меня заморозил?
   "Извините за недостаточные консультации, Ливингстон-сан, но обстоятельства, похоже, требовали поспешного запуска программы "Последний выживший". Ваше состояние указывало на необходимость регенерации, медико-замораживание необходимо для успешного завершения. Есть ли боль?"
   "Нет." Он оторвал левую ногу от пола, слегка подпрыгнул на носках правой ноги и в изумлении покачал головой. "Вовсе нет. Как долго я отсутствовал?"
   - Восемнадцать месяцев, Ливингстон-сан.
   Потребовалось время, чтобы это переварить. Почему так долго?
   "Повстанцы пытались занять базу Шин Мацумото. Эта программа позволяла им войти, снять костюмы и собраться в столовой. Затем эта программа произвела взрывную декомпрессию столовой. Тактика достигла основной цели, но исчерпала запасы воздуха. Для производства замещающего воздуха и доведения базы до стандартного давления требовалось больше времени, чем для регенерации стопы. Эта программа подсчитала, что Ливингстон-сан скорее останется в подвешенном состоянии, чем проживет в скафандре шестнадцать месяцев. Эта программа запрашивает подтверждение или отказ в ее вычислении".
   Он постоял некоторое время в тишине. - Подтверждено, - мягко сказал он. - Ты их всех достал?
   "Хай".
   И где ты научился этому трюку с "взрывной декомпрессией"?
   "Программа "Последний выживший" установлена после захвата и подчинения "Селестиал Эквити" Анкай Мару".
   Вздрогнув, он выпрямился. "Их корабли! Они все еще здесь?
   "Извините, Ливингстон-сан. Действуя по приказу Шин Эдо, эта программа разместила на борту удаленные сервоприводы с инструкциями по пилотированию кораблей на Марс".
   "Какая?" Он хлопнул раскрытой ладонью по переборке. - Ты отправил их обратно без меня? Ты бросил меня здесь?
   "Привет. Шин Эдо попросил вас выполнить условия вашего контракта с Имперскими космическими силами. Срок действия указанного контракта истекает еще восемнадцать месяцев".
   - Но... но... Беспомощный в изумленной ярости, он ворвался через базу к шлюзу, нашел свой костюм - потертый и потускневший, за исключением одного блестящего нового ботинка - и вылетел на поверхность.
   Он не мог в это поверить. Браконьеры убили его охранников, уничтожили их корабль и убили печеночников, но ИСБ хотели, чтобы он остался.
   Наказание. Он потерпел неудачу, и это было его наказанием. Едва ли имело значение, что он никогда не записывался в солдаты. Военный ум, при всей его низкой хитрости, решил, что, поскольку он не остановил мятежников - не говоря уже о том, что собственные военные правила запрещали ему это делать, - у него будет достаточно времени, чтобы обдумать свою неудачу. Вроде восемнадцать месяцев. Застрял на куске скалы, вращающейся так далеко от солнца, что свеча отбрасывала более четкую тень.
   Он бы сошел с ума.
   Он обнаружил, что шагает вверх по стене кратера и чуть не повернул назад. Он хотел никогда больше не видеть проклятый сад камней. Но он все равно шел. Он вернулся в Йеллоустон; с тем же успехом он мог бы осмотреть место этой катастрофы. Это даст ему пищу для расплода на следующие полтора года. И, может быть, он мог бы найти свою потерянную ногу. Какой сувенир, а? Может быть, если он вернет его, прибьет к стене и воздаст ему ритуальный поклон, Ватсон сообщит, что он безвозвратно сошел с ума, и Шин Эдо пришлет корабль, чтобы забрать его. А, была мысль.
   Он прошел через вершину и половину внутренней стены, когда резко остановился.
   Тысячи языков зеленого пламени омыли дно кратера. Тысячи миниатюрных аур освещали тени. Тысячи голосов напевали синусоидальные песни в мегагерцах.
   "Иисус, Мария и Иосиф!" Его колени подогнулись, ноги подкосились. Медленно, ох как медленно он опустился в сидячее положение.
   Печеньки жили! Но как? И так много-
   Осколки. Они хранили жизненную силу. Он всегда думал, что ядра живут, строя вокруг себя каменные защитные оболочки. Очевидно, он перепутал жемчужину с устрицей. Никогда прежде он не чувствовал себя так хорошо из-за ошибки.
   - Ливингстон-сан!
   - Да, Ватсон-сан?
   "Теперь вы видели и, возможно, поняли".
   "Возможно." С искренней любовью он сказал: "Спасибо, Ватсон-сан".
   - А... добро пожаловать, Ливингстон-сан. Шин Эдо сообщает Ливингстону-сану, что CinCBelt предоставил ему неограниченные полномочия для инициирования программы "Стрела".
   - Лучше поздно, чем никогда, - сухо сказал он.
   "И эта программа сообщает об обнаружении в девяти точках два раза по десять-восемь метров на траектории перехвата с базой Шин Мацумото одного межпланетного корабля "Хонда-Мои". Расстояние слишком велико, чтобы определить расчетное время прибытия, модель, оборудование или численность экипажа.
   Он поднялся на ноги и посмотрел наружу, хотя было слишком рано что-либо видеть. - Браконьеры из Celestial Equity?
   - Так предполагает эта программа, Ливингстон-сан.
   Бросив последний ласковый взгляд на детскую внизу, он повернулся и пошел обратно вверх по склону. "На этот раз мы будем готовы к ним, не так ли, Ватсон-сан?"
   "Привет, Ливингстон-сан. Хай!"
   ГЕНУЕЙСКИЙ ПЕРЕХОД, Джордж Зебровски
   Я сказал себе, что они должны быть подделками. В худшем случае это будет хорошая прогулка; предупредил, меня бы не обманули.
   "Я проведу вас по местам, - сказал он, - а вы мне потом заплатите или вообще не заплатите".
   Он дал мне винтовку и сказал, что с нами пойдут еще два человека.
   Ранее он рассказал довольно хороший рассказ гида о том, как с 1945 по 1950 год маршрут через горы из Германии в порт Генуи здесь, в Италии, использовался нацистскими военными преступниками с документами, подделанными для них антибольшевистскими антибольшевиками. Фашистские католические итальянские священники, опасавшиеся послевоенного захвата Советским Союзом Восточной Европы, а со временем и остального мира, и воображавшие, что уцелевшие рейхмастеры сбегут и сформируют необходимую возрождающуюся немецкую державу против Сталина - иначе некому будет противостоять выступить против него, учитывая слепоту левых к предательству их социалистических идеалов, что в любом случае никогда не было ни к чему хорошему, потому что они отрицали моральную игру свободного рыночного капитализма с победителями и проигравшими, вознаграждениями и наказаниями здесь и сейчас, а не в будущей жизни.
   Это было правдой, и я это очень хорошо понял, но гид сказал это с оттенком иронии и пренебрежения, что возбудило во мне любопытство и мешало судить о том, что он думает об этом. Пособники беглецов, римско-католические священники-францисканцы, были общеизвестным фактом, который никогда не оспаривался и не обсуждался по разным причинам союзными странами, выигравшими войну против Гитлера. Очень старая новость.
   - Так ты просто покажешь мне их маршрут? Я попросил.
   - Нет, нет, - сказал он, - гораздо больше, - его лицо застыло между улыбкой и хмурым взглядом.
   - Больше, чем что? - спросил я, озадаченный.
   - Они все еще там, - тихо сказал он, потирая темные брови, - вдоль прохода.
   "Что ты имеешь в виду?" - спросил я, забавляясь.
   "Перевал, - сказал он, -... разделяет вещи. Ненадежно, но достаточно часто, чтобы представлять интерес... для некоторых людей".
   "Ты значишь для меня?" Я попросил. "Почему?"
   - Они убили твою семью, не так ли? - спросил он, вдруг взглянув на меня с бесспорным убеждением. - Как ты мне сказал - нет?
   Мы разговаривали за завтраком в курортном отеле, где я остановился на некоторое время во время прогулки, и он принял меня за вероятную цель.
   "Ну да, но давно, как я вам говорил, в 30-х и 40-х годах прошлого века. Точнее, мои бабушка и дедушка. Я понятия не имел, зачем я ему что-то сказал; слишком много свободного времени иногда заставляло меня болтать.
   - Да, но... убийцы все еще там, на перевале, - сказал он с открытым лицом, как ребенок.
   "Все еще там?" Я попросил. "Это 2016 год. О ком вы говорите?"
   "Как многие из тех, кто прошел этот путь, все еще там. Эйхман и Борман, и многие другие, которых можно встретить так часто, как мы хотим отправиться на охоту".
   - Охота? - спросил я, раздраженный его провокацией; он знал, как это сделать.
   Он сказал: "Но если хотите, вы можете только смотреть, как их убивают".
   - Смотри, убит? Я попросил. Он был сумасшедшим.
   - Остальные будут стрелять, если вы этого не хотите.
   "Другие?" Еще хуже.
   "Живые, которые все еще хотят этого".
   "Хочу что?" Я попросил.
   "Охотиться на тех, кто бежал. Тысячи бежали. Только тридцать тысяч из примерно ста пятидесяти тысяч военных преступников были пойманы или преданы суду. Слишком много проблем, чтобы поймать и попробовать".
   "Да, - сказал я, осознавая это, - это была неблагодарная задача". Удовлетворительно поймать, сказал я себе, только в самых личных обстоятельствах бредовой мести. Никто не знал, сколько из этих личных казней имело место, или сколько было ошибок, но я не хотел обсуждать это с ним. Мне было достаточно с моими выжившими родителями, когда они были живы, которые никогда не могли забыть трагедии своих потерянных родителей, бабушек и дедушек, которых мне никогда не доводилось знать; хуже, когда я узнал, что мои биологические родители и два брата были убиты, и что мои знакомые родители усыновили меня без документов и решили никогда мне не говорить.
   Но это стало известно через дядю, который не был дядей и рассказал мне перед смертью; пыль в легких от работы на металлообрабатывающем заводе однажды остановила его сердце; только месяц назад он сказал мне в пьяном угаре. К тому времени оба моих приемных родителя уже умерли, и он увеличил их число, рассказав мне о моих утерянных оригиналах.
   В 2016 году я отправился в пешеходную экскурсию по теплеющей Европе, живя на доходы денежного рынка, которые в то десятилетие выросли до двадцати процентов. Может быть, я думал, что смогу избавиться от раздражителей прошлого, высосать их из своего мозга через ноги. Я видел, как металлическая пыль в легких моего дяди медленно продвигалась вперед, чтобы убить его, пока он оплакивал потерю жены и сына в гитлеровской войне и бесполезность своей неподтвержденной докторской степени по экономике в Америке.
   Со смертью этого странного дяди на меня упала тень, и я понятия не имел, как избавиться от ее пелены, кроме того, что знал, что она заманит меня обратно в место моего рождения, откуда я был вывезен. в Нью-Йорк, получил гражданство, чтобы получить стипендию в колледже, американизировался в идеалы, которые уже истекали кровью к моменту принятия конституции в 1789 году. Рабство и геноцид индейцев создали страну, которая все еще находилась в состоянии отрицания, его прошлое, все еще больное врагами-иммигрантами, запятнанное человеческой кровью, как и везде на земле.
   Это был мой темный внутренний пейзаж, который привлек гида, любопытного, вдумчивого человека, сказал я себе, который читал мое меланхолическое выражение лица и язык тела и узнавал лоха, когда видел его.
   Его история была ложью на первый взгляд, но соответствовала моему настроению и личной истории наблюдательного афериста. Что я могу потерять, пойдя на шоу, за которое мне даже не придется платить вперед, если вообще когда-либо?
   Это была гладкая поездка на север в дорогом черном "Роллс-Ройсе" с кондиционером и сильными ударами. Я сидел в напряжённой подвеске с тихим стариком и старухой. Гид был впереди с водителем. Бизнес, должно быть, был хорош для гида, чтобы иметь старинный автомобиль.
   Мы не разговаривали, как будто шли на похороны или на казнь, что в некотором смысле было правдой. Моим компаньонам на сиденьях напротив было далеко за шестьдесят, может быть, намного старше, но они были в хорошей форме и подготовлены для походов в прошлое, которое еще не прошло. Их серые, хорошо сохранившиеся лица содержали в себе больше, чем можно было бы сказать. Их пристальное молчание знало мою юность.
   За окнами красивый пейзаж становился все более холмистым по мере того, как мы приближались к горам. Корявые деревья, замшелые скалы, козьи тропы и ручьи, каменные дома тут и там цеплялись за кручу, которая могла катиться вверх и по синему небу, мимо зенита и вниз по другую сторону, как будто мир был внутренней поверхностью. из полой сферы.
   Амнезическая концентрация заперла меня в сканирующем, хищном терпении, словно ожидая подтверждения в утраченных истинах.
   Проводник рассказал мне о своих долгих прогулках по этому ландшафту, где он наткнулся на легендарную бесконечность разветвленного прошлого, и я сказал себе, что только сумасшедший поверит в открытие, которое дало ему путь, которым он теперь заслужил его проживание.
   Тем не менее, как бы мстительны ни были лохи, ему все же придется что-то доставить, чтобы получить деньги. Но что он мог когда-либо доставить? Как только ему заплатили, я представил, что он может убить нас в каком-нибудь уединении среди покрытых мхом скал, но напомнил себе, что он не просил, чтобы ему заплатили заранее или здесь.
   Мы достигли места, которое казалось произвольным, и вышли. Водитель остался с машиной. Путеводитель проложил путь.
   Впереди меня по узкой раскаленной пыльной тропе шли старик и женщина с мощными винтовками за плечами. Я отказался от предложенного мне оружия, но чувствовал, как оно тянет меня изнутри машины.
   Наш проводник остановился и указал, затем вернулся ко мне.
   Я смотрел вперед, но не мог видеть фигуры, приближающиеся к нам. Пара сняла с плеча винтовки. Гид протянул мне свой бинокль.
   Я поднес их к глазам и зафиксировал на фигуре человека. Он мерцал, словно сквозь массу нагретого воздуха, и несколько мгновений оставался неподвижным между одним мгновением и другим, подобно тому, как секундная стрелка аналоговых часов, кажется, колеблется, когда вы смотрите на нее слишком долго, как будто она никогда не найдет следующий момент.
   Гид шел впереди человека, которого я узнал по альбому фотографий, который мой гид хранил для своих клиентов. Все лица имели выражение, которое было безошибочно узнаваемо информированным зрителем.
   "Это он!" - прохрипела старуха, хрипя на жарком утреннем воздухе, и на мгновение я почувствовал, что она умрет от одышки.
   Затем они оба молча подняли винтовки и выстрелили, и голова фигуры взорвалась арбузно-красным цветом, когда выстрелы эхом раздались, и он упал навзничь.
   Его проводник повернулся, чтобы оглянуться, и остановился как вкопанный, затем побежал обратно по тропе и, казалось, исчез.
   Пожилая пара вздыхала, смотрела и дрожала, словно вот-вот рухнет, но держалась твердо.
   Лицо моего проводника было бесстрастным, когда он вел нас обратно, и я не мог не чувствовать себя обделенным; сегодня мне здесь некого было убивать.
   Вернувшись в отель, я попытался осознать тот факт, что видел, как умирал Адольф Эйхман, спустя столько десятилетий после его хорошо задокументированной казни в Израиле.
   За ужином с гидом я спросил: "Как вы это делаете?"
   Он потер небритое лицо, отхлебнул вина и сказал:
   - Это какая-то... терапия? - глупо спросил я. Вы могли бы сделать то же самое с рассказом, пьесой или фильмом, но не в реальности...
   Он вел себя так, как будто знал меня лучше, чем я сам; но я мог только воображать актеров и знаки. Бизнес экскурсовода построен на яркой инсценировке, сказал я себе, не более того.
   "Как часто вы это делаете?" Я попросил.
   "Так часто, как кому угодно", - сказал он. - Завтра увидишь.
   "Что ты имеешь в виду?"
   - Лучше ты сам увидишь.
   "Придется ли мне платить, чтобы пойти снова?"
   "Если хочешь, - сказал он, - или нет". Он как будто забыл, что я еще ничего ему не заплатил.
   Мы пошли снова рано утром следующего дня. Прохладный воздух был прозрачным. Пожилая пара снова была с нами.
   Мои собственные побуждения начали бороться, и я задавался вопросом, найдется ли кто-нибудь для меня сегодня. Гид не знал, но рано или поздно они будут, сказал он мне, хотя я не знал имен, кроме знаменитых.
   "Я никого не видел на фотографиях, - сказал я ему.
   "Не волнуйтесь, они все были виновны".
   Он дал мне свой бинокль, и я увидел, как Эйхман упал во второй раз, окровавив коричневую пыль тропы; на этот раз пожилая пара застрелила убегающего проводника.
   На обратном пути проводник тихо сказал: "Ну, понимаете. Вариантов может быть бесконечное количество, но эти старые считают, что это может быть заданное число".
   "Как часто они стреляли в этого?" Я попросил.
   "Шесть раз, но они надеются получить их все".
   "Они всегда могут быть там, - объяснил он мне в отеле, - умирать в одном варианте и ждать смерти в бесконечном количестве других".
   Похоже, они действительно умерли, и я чувствовал, что по логике предположений мы не встретим этого индивидуума снова, а только новые варианты, сколько бы их ни было; большое число или бесконечность дарует счастье бесконечной мести тому, кто этого заслуживает.
   Бесполезная задача, если не считать прерывистого удовлетворения, достаточного на данный момент, которого я не мог вполне принять, когда так много узнал. Сегодня, в 2016 году, сказал я себе, большинство из ста тысяч или более тех, кто так и не был пойман, либо мертвы, либо при смерти, как и тридцать тысяч...
   В мое время, моя история...
   Но не в другом месте, где они могли бы еще умереть, продолжая страдать без забвения; за исключением того, что они пострадали только на мгновение. Чувствовали ли они что-нибудь, как-то присоединяясь ко всем своим умирающим другим в своих степенях вины, если они что-нибудь чувствовали, может быть, как мимолетное беспокойство предчувствий, когда они шли через перевал в свое изгнание, умирая в одних и спасаясь в других...
   Я подумал о сотнях или более тысячах, которые сбежали, чтобы прожить свою жизнь, когда на следующее утро я увидел пожилую пару в вестибюле, сидящую со сложенными руками, с живыми в голове своими потерянными, ожидающими, чтобы за них снова отомстили...
   Наш гид был в баре. Я проскользнул рядом с ним в кабинку и спросил: "Скажи мне, пули стреляют в прошлое?"
   - Так и должно быть, - сказал он, потягивая кофе из облупившейся фарфоровой чашки, украшенной изображением гор. В подходящем блюдце был чип. "В какое-то прошлое", - добавил он.
   - Можем ли мы войти в него, в прошлое, я имею в виду?
   "Никогда так далеко не заходил", - сказал он.
   "Но если вы позволите им идти к вам, - сказал я, - разве они не войдут в настоящее?"
   "До этого никогда не доходит, - сказал он, - поскольку выстрелы раздаются раньше, чем это может произойти".
   Он отхлебнул еще, прикоснувшись к отколотой части блюдца.
   "Вы знаете, - сказал я, - что у вас закончатся клиенты".
   - Почти так и сейчас, - сказал он.
   - Как давно ты этим занимаешься?
   "Долго."
   - И ты знаешь, чем это должно закончиться?
   "Если я не найду более молодых клиентов. Внуки. Я кое-что изучил".
   - Ты проверял меня?
   - Нет, ты только что вошла с... таким выражением лица.
   - Но я не хочу никого убивать, - сказал я.
   - Продолжай искать, - сказал он, - чтобы не упустить свой шанс. Все это может исчезнуть в один прекрасный день".
   - И ты останешься без работы, - сказал я.
   Он спросил: "Ты не хочешь отомстить за себя?"
   - Я так не думаю.
   - Даже с этой тенью на лице?
   "У вас есть интерес посмотреть на это".
   Он одарил меня обиженным взглядом. "Разве ты не представляешь, разве ты не чувствуешь, что ты должен делать?"
   - Я слишком далек от того, чтобы чувствовать преступления, - сказал я, пораженный отрицанием в своих словах.
   "Но темнота... она приходит за тобой", - сказал он.
   Я спросил: "Что это для вас, только деньги?"
   Он помедлил, а затем сказал: - Я видел, как некоторые из них этого хотели, и меня тронуло, когда они пришли искать зацепки о беглецах и тех, кто им помогал, даже двадцать лет назад. Они заплатят что угодно, как только услышат то, что знаю я".
   Он сказал им то, что они хотели услышать, и каким-то образом инсценировал иллюзию, настаивала я про себя, словно очнувшись от кошмара.
   - Но как ты? Это какой-то трюк".
   "Нет, нет, я нашел места. Однажды я вышел туда и встретил несколько человек, но когда я остановился, чтобы посмотреть им вслед, их уже не было. Потом я прочитал статью о путях отхода нацистов и узнаваемых лицах. Я не могу все это объяснить, кроме, может быть, того, как свет распадается... как в рассказах, которые я читал о квантовых экспериментах".
   "Вот и все? Ничего более... личного?
   Он отвел взгляд от меня, допил кофе и осторожно поставил чашку на блюдце. Это было либо что-то личное с ним, либо просто дело; он не хотел, чтобы в любом случае. - Вы все еще наблюдатель сегодня? он спросил.
   - Хочешь начать обвинять меня?
   Он улыбнулся. "Рано или поздно." Казалось, он знал, что я подумаю и что сделаю.
   В тот день на перевале никого не было. Пожилая пара села на каменную стену и стала ждать, их лица были бесстрастными, как будто они ожидали, что прозвучит последний суд. Я посмотрел на своего проводника и попытался подумать, почему я все еще здесь, качаясь, когда должен был бежать от того, что должно было быть, в любой другой момент, какой-то шарадой. Сколько людей он загипнотизировал и привел сюда? Сколько просто потеряли интерес? Как часто можно убивать врага? Должно наступить время, когда никто не будет знать достаточно истории, чтобы заботиться о ней.
   Пожилая пара не смотрела на меня, но как будто слышала мои мысли и была довольна моим присутствием. Их взгляды не встретились с моими ни разу. Как часто пара приходила сюда?
   Я остался в отеле и изо всех сил пытался понять, что я видел или что мне дали увидеть. Мой гид ушел с новыми клиентами и оставил меня наедине с собой. Я вообразил, что это было частью его плана - засечь крючок как можно глубже.
   Я пытался думать, если это можно назвать мышлением. Мой проводник жил в городе холостяком, тратил заработанное на местных женщин. Он был тем, кем казался, человеком с работой. Но кем он был?
   Я начал думать, что это милость, что беглецы от поражения нацистской Германии могут умирать на своих путях бегства, неоднократно, бесконечно, от рук свидетелей жертв, которые теперь намного старше своих мучителей.
   По фотографиям я так и не узнал ни одного из тысяч сбежавших; подойдет любое лицо в прицеле винтовки; у всех был один и тот же покорный вид.
   Перетекало ли что-нибудь из одной вариации в другую, как страх и ожидание смерти? Какое это могло иметь значение, если беглецы понятия не имели, что с ними происходит?
   Внезапная смерть казалась слишком милосердной.
   Пули в голову было недостаточно; но даже расчленения черной дырой было бы недостаточно.
   Медленно действующие раны груди говорили со мной; но даже расчленения черной дырой было бы недостаточно.
   Для Эйхмана лучше, чем простая веревка, которая все еще ждала его в Иерусалиме, - в его будущем, в моем прошлом.
   Правда, они ускользнули через необычность прохода, но что сделало их видимыми для нас? Мы как-то расшевелили кванты и вытащили из себя призраков?
   Кем был этот гид? Кем я был? Плод чьего-то расстроенного воображения?
   Нагромождение прошлого создало меня, и оно все еще было там, покрытое коркой, контролируемое моими отрицаниями.
   Однажды вечером я подумал о том, чтобы разоблачить иллюзии внутри себя, приказав себе пробудиться.
   Я отдал приказ перед сном, без результата, но отсутствие результата само по себе было результатом.
   Я лежал там, покинутый и довольный безбожником, но внезапно поблагодаривший за то, что квантовое царство под реальностью может предложить условия для настоящего ада, в котором худшие из нас нашли вечное наказание, будучи убитыми, съеденными и переваренными без конца вечными мельница существования, превращенная в бесформенных чудовищ...
   Но они этого не знали. Как они могли? Знали ли их убийцы радость? Они повторяли свои действия в надежде убить всех преступников? Откуда они могли знать, что все кончено? Когда на перевале кончились беглецы?
   Как можно было сделать вывод?
   Один из способов вырваться из омута безумия, в котором я тонул, сказал я себе, состоит в том, чтобы разоблачить фальшивку, скрыться от моего проводника и раскрыть уловку; это должно быть какая-то проекция, с сообщниками, падающими в прицел винтовки.
   Войдите в Эйхмана и его проводника и растворите их.
   Я следовал за своим проводником несколько дней, но не нашел доказательств против его утверждений. Он работал, тусовался и распутничал.
   В конце концов, я решил пойти прямо на один из его маскарадов - так что я вышел без него.
   - Вы еврей? - спросил меня Эйхман жарким утром.
   - Это не имеет значения, - сказал я и шагнул к нему на дорожку. - Ты убил многих других.
   - Кто-нибудь из вашей семьи? - спросил он, улыбаясь. - Если меня повесят миллион раз, это не удовлетворит... таких, как ты.
   - Тебя повесят, знаешь ли, - сказал я.
   "Возможно. Иногда мне это снится".
   Я сделал шаг ближе, думая, что должен говорить сам с собой, потому что он говорил именно то, что от него ожидалось.
   - Они поймают тебя, - сказал я. - Я знаю... что они это сделали.
   В его будущем, давно в моем прошлом, израильская команда работала с подводной лодкой, ожидающей у берегов Аргентины; суд и повешение в Иерусалиме в 1962 году повторились в одном варианте и в бесконечном количестве других; он мог умереть в Иерусалиме или здесь, как только пожелает тот, кто хотел его убить.
   Но делать одно и то же снова и снова, сказал я себе, словно ожидая другого результата, - хорошее описание болезни. А здесь, я знал, никто не ожидал другого исхода, только повторной смерти, всегда с малым страданием...
   Убить своего врага было милостью только к живым.
   Я оглянулся назад по дороге, по которой пришел, но его уже не было.
   На обратном пути встретил машину гида. Пожилая пара была с ним, винтовка на спине старика. Они прошли мимо, не поговорив со мной. Гид, казалось, знал, что я не хочу возвращаться.
   Я пошел дальше, думая, что сама земля была пристыжена первыми беглецами и отметила себя поперек вероятностей для всех, кто придет, увидит и убьет.
   Они пали, но все же жили, как будто какой-то сатанинский искупитель обещал им никогда не умирать.
   За завтраком мой проводник сказал: "Вы до сих пор не нажали на курок ни одной из этих... штук".
   - Я не знаю, кто убил... моих людей. Меня усыновили другие выжившие".
   "Это имеет значение?"
   - Убийство есть убийство, - сказал я, доедая свой грейпфрут.
   "Значит, вы живете тавтологиями? Все эти преступники все еще там, сколько мы можем найти, навсегда пробираясь к морю и в Южную Америку, Канаду, Мексику и Соединенные Штаты, спасаясь от всякой человеческой совести".
   "Хотелось бы, чтобы это было конечное число".
   Он улыбнулся. "Если так, то наступит день, когда они все умрут".
   "Сто тысяч или больше - это много убийств".
   "Ничего по сравнению с их. Стреляйте в любое лицо, которое видите. Нет разницы.
   - Что мне в этом хорошего?
   "Попытайся."
   Он казался спокойным и убежденным в своем совете.
   - А ваш гонорар от меня?
   "Никакой платы, пока вы не будете удовлетворены".
   Я мог бы просто уйти.
   "Кто ты на самом деле?" - спросил я, чувствуя себя обиженным. "Возможно, все это чепуха, которую я не понимаю".
   "Я могу сказать вам, - сказал он, - кто я такой".
   - Но ты, конечно, не будешь. Все это вы узнали случайно, - сказал я, - или выдумали как-то все шоу и нашли... заказчиков. То, как вы это делаете, не имеет смысла".
   "Я сам этого не понимаю, - сказал он, - не будучи физиком. Но то, что происходит, реально, поэтому в этом должен быть смысл, даже если мы с тобой никогда не знаем, как это сделать".
   Я смотрел ему в лицо и не мог говорить. Точно так же физики говорили о полезности квантовой теории. Он работает, предсказывает, не спрашивайте как, смиритесь с этим.
   Я уехал в тот же день, бесплатно.
   Он сказал мне, что унаследовал бизнес от своего отца.
   Иногда мне снится, что я смотрю в бинокль, который вдруг становится перекрестием прицела, и вижу усатое лицо, без которого многие из нас не родились бы. Травмированный капрал времен Первой мировой войны породил целое поколение своей ненавистью...
   Я пересматривал этот отрывок в более поздние годы, спустя много времени после того, как проводник, по-видимому, умер; никто в отеле не помнил, как, и даже если он был мертв. Я шел по следу и думал взяться за его работу, но от этого пыльного следа пропали резонансы эффекта.
   Недостаточно клиентов в нашем варианте.
   Но монстры все еще маршируют с гор, вне нашего поля зрения, под присмотром моего проводника и его клиентов, навеки умирая в той запутанной бесконечности, где я чувствую, что нажимаю на курок.
   Мы можем убить их всех, сказал я себе, в их прошлом, чтобы, по крайней мере, лишить их той жизни, которую они все еще стремятся прожить в нашей истории и в других местах; в каком-то смысле это вся наша история...
   Сто пятьдесят тысяч убитых нацистов вдруг показались слишком маленькими по сравнению с миллионами коренных американцев, африканских рабов, армян, евреев и палестинцев, поляков, цыган, руандийцев, иракцев, афганцев, сирийцев. Сто миллионов погибших в войнах и геноцидах двадцатого века. На убийство и подготовку к убийству тратится больше денег, чем на любую другую деятельность. Не говоря уже о бесчисленном количестве тех, кто умирает от постоянно отравляющей атмосферы все более жестокой геофизической катастрофы.
   Виновные ландшафты проплывают через наше настоящее, и те из нас, кто не отвергает прошлое, заключают новые договоры с его преступлениями.
   Есть ли более добрые подарки?
   Я стал думать о себе в третьем лице. "Я" должно было чувствовать, "он" - думать, мы оба - случайные осознания, слепо отброшенные от неразрушимой вещи в себе, желающей идти вперед. Думающий "он" надеялся, что число вариантов, проходящих через перевал, на самом деле конечно. Старая пара не дожила до того, чтобы узнать так или иначе, и не могла бы узнать, потому что бесконечность не может закончиться; но в конечном ряду наступит день, когда на тропе не появятся новые фигуры, но любое долгое время может быть с таким же успехом бесконечным...
   Ты убьешь их всех, если сможешь продержаться достаточно долго, сказал я себе.
   И отомстить за сколько миров?
   В мире полно стрелковых магазинов.
   "Он" сказал мне, что все мы когда-то были мертвы, поэтому не имеет значения, скольких "я" убиваю, пока мы опустошаем планету и мечтаем заразить далекие солнца.
   ВОСЕМЬ ЧАСОВ УТРА, Рэй Фарадей Нельсон
   В конце шоу гипнотизер сказал своим испытуемым: "Пробудитесь".
   Произошло что-то необычное.
   Один из испытуемых полностью проснулся. Такого раньше никогда не было. Его звали Джордж Нада, и он моргнул, глядя на море лиц в театре, поначалу не замечая ничего необычного. Затем он заметил, замеченные тут и там в толпе нечеловеческие лица, лица Чародеев. Они, конечно, были там все это время, но только Джордж действительно не спал, так что только Джордж узнал их такими, какие они были. Он мгновенно все понял, в том числе и тот факт, что если он подаст какой-нибудь внешний знак, Чародейки тут же прикажут ему вернуться в прежнее состояние, и он подчинится.
   Он вышел из театра, выталкиваясь в неоновую ночь, тщательно избегая любых намеков на то, что он видел зеленую, рептильную плоть или многочисленные желтые глаза правителей земли. Один из них спросил его: "Есть светлый приятель?" Джордж дал ему прикурить и пошел дальше.
   Время от времени вдоль улицы Джордж видел развешанные плакаты с фотографиями многочисленных глаз Чародеев и напечатанными под ними различными приказами, такими как: "Работай восемь часов, играй восемь часов, спи восемь часов" и "Женись и размножайся". Телевизор в витрине магазина привлек внимание Джорджа, но в самый последний момент он отвел взгляд. Когда он не смотрел на чародейку на экране, он мог сопротивляться команде: "Оставайся на связи с этой станцией".
   * * * *
   Джордж жил один в маленькой спальной комнате, и как только он пришел домой, то первым делом выключил телевизор. Однако в других комнатах он мог слышать телевизоры своих соседей. Чаще всего это были человеческие голоса, но время от времени он слышал высокомерное, странно птичье карканье пришельцев. "Подчиняйтесь правительству", - сказал один хрип. "Мы - правительство", - сказал другой. "Мы твои друзья, ты бы все сделал для друга, не так ли?"
   "Подчиниться!"
   "Работа!"
   Внезапно зазвонил телефон.
   Джордж поднял его. Это был один из Чародеев.
   - Привет, - прокричало оно. "Это ваш контроль, начальник полиции Робинсон. Ты старик, Джордж Нада. Завтра утром в восемь часов твое сердце остановится. Пожалуйста, повторите."
   - Я старый человек, - сказал Джордж. "Завтра утром в восемь часов мое сердце остановится".
   Контроль повесил трубку
   - Нет, не будет, - прошептал Джордж. Он задавался вопросом, почему они желали его смерти. Они подозревали, что он не спал? Вероятно. Кто-то мог заметить его, заметил, что он не реагировал так, как другие. Если бы Джордж был жив завтра в одну минуту восьмого утра, тогда они были бы уверены.
   "Нет смысла ждать здесь конца, - подумал он.
   Он снова вышел. Плакаты, телевизор, редкие команды проходящих мимо инопланетян, казалось, не имели над ним абсолютной власти, хотя он все еще чувствовал сильное искушение повиноваться, видеть вещи такими, какими их хотел видеть его хозяин. Он прошел переулок и остановился. Один из инопланетян был там один, прислонившись к стене. Джордж подошел к нему.
   - Иди дальше, - проворчало существо, сфокусировав свой смертоносный взгляд на Джордже.
   Джордж почувствовал, как его хватка за сознание колеблется. На мгновение голова рептилии растворилась в лице милого старого пьяницы. Конечно, пьяный был бы мил. Джордж подобрал кирпич и со всей силы ударил им по голове старого пьяницы. На мгновение изображение расплылось, затем из лица хлынула сине-зеленая кровь, и ящерица упала, дергаясь и извиваясь. Через мгновение оно было мертво.
   Джордж оттащил тело в тень и обыскал его. В его кармане было крошечное радио, а в другом - нож и вилка необычной формы. Крохотное радио что-то говорило на непонятном языке. Джордж поставил его рядом с телом, но столовые приборы оставил.
   "Я никак не могу сбежать, - подумал Джордж. - Зачем с ними бороться?
   Но, возможно, он мог.
   Что, если бы он мог разбудить других? Возможно, стоит попробовать.
   Он прошел двенадцать кварталов до квартиры своей подруги Лил и постучал в ее дверь. Она подошла к двери в халате.
   "Я хочу, чтобы ты проснулась", - сказал он.
   - Я проснулась, - сказала она. "Заходи."
   Он вошел. Телевизор играл. Он выключил его.
   - Нет, - сказал он. - Я имею в виду, проснись. Она посмотрела на него без понимания, поэтому он щелкнул пальцами и закричал: "Проснись! Хозяева приказали вам проснуться!
   - Ты сошел с ума, Джордж? - подозрительно спросила она. - Ты точно ведешь себя смешно. Он ударил ее по лицу. "Прекрати это!" - воскликнула она. - Что, черт возьми, ты вообще задумал?
   - Ничего, - сказал Джордж, побежденный. - Я просто пошутил.
   "Шлепать меня по лицу - это не просто шутка!" воскликнула она.
   Был стук в дверь.
   Джордж открыл ее.
   Это был один из пришельцев.
   - Разве ты не можешь уменьшить шум до глухого рева? он сказал.
   Глаза и рептильная плоть немного поблекли, и Джордж увидел мерцающее изображение толстого мужчины средних лет в рубашке без рукавов. Это был еще человек, когда Джордж перерезал ему горло кухонным ножом, но он был инопланетянином до того, как упал на пол. Он затащил его в квартиру и пинком закрыл дверь. - Что ты там видишь? - спросил он Лил, указывая на многоглазую змею на полу.
   - Мистер... мистер Кони, - прошептала она, ее глаза расширились от ужаса. - Ты... только что убил его, как будто ничего и не было.
   - Не кричи, - предупредил Джордж, приближаясь к ней.
   "Я не буду, Джордж. Клянусь, я не буду, только пожалуйста, ради бога, опусти этот нож. Она попятилась, пока ее лопатки не прижались к стене.
   Джордж понял, что это бесполезно.
   - Я собираюсь связать тебя, - сказал Джордж. - Сначала скажи мне, в какой комнате жил мистер Кони.
   "Первая дверь слева от вас, когда вы идете к лестнице", - сказала она. "Джорджи... Джорджи. Не мучай меня. Если ты собираешься убить меня, сделай это чисто. Пожалуйста, Джорджи, пожалуйста.
   Он связал ее простынями и заткнул рот, а затем обыскал тело чародейки. Был еще один из маленьких радиоприемников, говорящих на иностранном языке, еще один набор столовых приборов и больше ничего.
   Джордж пошел по соседству.
   Когда он постучал, одна из змей ответила: "Кто это?"
   "Друг мистера Кони. Я хочу его увидеть, - сказал Джордж.
   - Он вышел на секунду, но скоро вернется. Дверь приоткрылась, и из нее выглянули четыре желтых глаза. - Хочешь войти и подождать?
   - Хорошо, - сказал Джордж, не глядя в глаза.
   - Ты здесь один? - спросил он, закрывая дверь спиной к Джорджу.
   "Да почему?"
   Он перерезал ему горло сзади, затем обыскал квартиру.
   Он нашел человеческие кости и черепа, полусъеденную руку.
   Он нашел резервуары с огромными толстыми слизнями, плавающими в них.
   "Дети", - подумал он и убил их всех.
   Были и ружья, каких он никогда раньше не видел. Он выстрелил случайно, но, к счастью, бесшумно. Казалось, он стрелял маленькими отравленными дротиками.
   Он спрятал пистолет и столько коробок с дротиками, сколько смог, и вернулся к Лил. Когда она увидела его, она корчилась в беспомощном ужасе.
   "Расслабься, дорогая, - сказал он, открывая ее сумочку, - я просто хочу одолжить твои ключи от машины".
   Он взял ключи и спустился вниз на улицу.
   Ее забота по-прежнему была припаркована в том же месте, где она всегда парковала ее. Он узнал его по вмятине на правом крыле. Он сел, завел и начал бесцельно ехать. Он ехал несколько часов, размышляя - отчаянно ища выход. Он включил автомобильное радио, чтобы посмотреть, можно ли включить какую-нибудь музыку, но там не было ничего, кроме новостей, и все они были о нем, Джордже Наде, маньяке-убийце. Диктор был одним из мастеров, но его голос звучал немного испуганно. Почему он должен быть? Что мог сделать один человек?
   Джордж не удивился, увидев блокпост, и, не доезжая до него, свернул в переулок. "Не для тебя маленькое загородное путешествие, мальчик Джорджи, - подумал он про себя.
   Они только что узнали, что он сделал в доме Лил, так что они, вероятно, будут искать машину Лил. Он припарковал его в переулке и поехал на метро. Инопланетян в метро почему-то не было. Может быть, они были слишком хороши для таких вещей, а может быть, это было просто потому, что была очень поздняя ночь.
   Когда один из них, наконец, вышел, Джордж вышел.
   Он вышел на улицу и зашел в бар. Один из Чародеев по телевизору повторял снова и снова: "Мы твои друзья. Мы твои друзья. Мы твои друзья." Глупая ящерица испугалась. Почему? Что мог сделать один человек против всех?
   Джордж заказал пиво, и тут его вдруг осенило, что чародей по телевизору, похоже, больше не имеет над ним никакой власти. Он снова посмотрел на него и подумал: "Он должен верить, что может заставить меня сделать это. Малейший намек на страх с его стороны и способность гипнотизировать пропадает". Они высветили фотографию Джорджа на экране телевизора, и Джордж удалился к телефонной будке. Он позвонил своему начальнику, начальнику полиции.
   - Привет, Робинзон? он спросил.
   "Говорящий."
   "Это Джордж Нада. Я придумал, как будить людей".
   "Какая? Джордж, подожди. Где ты?" Робинсон звучал почти истерично.
   Он повесил трубку, заплатил и вышел из бара. Вероятно, они отследят его звонок.
   Он сел на другое метро и поехал в центр.
   На рассвете он вошел в здание самой большой телестудии города. Он посоветовался с директором здания и поднялся на лифте. Полицейский перед студией узнал его. - Да ты же Нада! - выдохнул он.
   Джорджу не хотелось стрелять в него из пистолета с ядовитыми дротиками, но пришлось.
   Ему пришлось убить еще нескольких, прежде чем он попал в саму студию, включая всех дежурных инженеров. Снаружи было много полицейских сирен, возбужденные крики и бегущие шаги на лестнице. Инопланетянин сидел перед телекамерой и говорил: "Мы твои друзья. Мы твои друзья", - и не заметил, как вошел Джордж. Когда Джордж выстрелил в него из игольчатого пистолета, он просто остановился на полуслове и сел мертвый. Джордж встал рядом с ним и сказал, имитируя карканье инопланетянина: "Проснись. Вставай. Увидь нас такими, какие мы есть, и убей нас!"
   В то утро город услышал голос Джорджа, но это был образ Чародея, и город впервые проснулся, и началась война.
   Джордж не дожил до победы, которая, наконец, пришла. Он умер от сердечного приступа ровно в восемь часов.
   КОГДА ОНИ ПРИБЫВАЮТ ИЗ КОСМОСА, Марк Клифтон
   ПРЕДАННОСТЬ
   Тем редакторам научной фантастики, которые были такими ободряющими, полезными... и терпеливыми...
   Энтони Буше
   Джон В. Кэмпбелл
   ХЛ Золото
   Джудит Меррил
   Роберт П. Миллс
   Тимоти Селдес
   ПРОЛОГ
   Глубоко внутри спиралевидной галактики, видимой с Земли как Млечный Путь, мысленные каналы призывали к общению постоянных членов Совета Межзвездной Галактики.
   "Наши ловушки обнаружения сработали".
   "Еще одна форма жизни шевелится в яйце его солнечной системы".
   "Он уже распространился от клетки своей материнской планеты к другим клеткам внутри яйца".
   "Она может вскоре расколоть оболочку, прорвать изолирующее расстояние, разлететься среди звезд".
   "Встреча с нашими собственными культурами".
   "Давайте не будем преждевременными. Он может оказаться мертворожденным. Никогда не узнай, как покинуть свое яйцо и разрушить себя собственным ростом внутри".
   "Но опять же, он может прорваться в любой момент. Нужно только открыть принцип межзвездного двигателя. Так у многих".
   "Или, как некоторые из нас, полностью превзойти механику и научиться транспортировать или трансмутировать материал или иллюзию материала одним лишь желанием".
   "Мгновенно появиться среди нас".
   "Не готов к общественной ответственности".
   "Мы не знаем, является ли эта новая форма жизни опасной или доброкачественной".
   - Наверное, просто подросток.
   - Значит, вирулентный.
   "Показано некоторое исследование того, как защитить себя от него. Мы согласны?"
   "Да. Призовите пятерых".
   - Я полагаю, это обычная геодезическая работа?
   - Совет, кажется, так думает.
   "Лучше всего следовать обычной процедуре; идите прямо в яйцо; оставаться незамеченными, пока мы не узнаем о проблеме. Затем являйтесь или не являйтесь им по мере необходимости".
   "Предполагая их подростковый возраст. Это означает, что они будут больше озабочены утверждением, чем обучением. Нам нужно завоевать их доверие, если мы появимся.
   "Не всегда легко завоевать доверие подростка. Его стандарты не обязательно логичны".
   "Но всегда наивен. Спасите его от опасности, и вы станете его другом. Смешно, но это работает".
   "Фокус в том, чтобы выяснить, что он считает опасным".
   - Угроза его выживанию, как правило.
   "Но семантика угрозы различается".
   "Его художественные формы обычно раскрывают семантику его нравов. Если они сработали ловушки обнаружения, они, несомненно, имеют электронные формы искусства".
   "Преобразуйте наши внешние формы в одобренные символы, явленные его художественными формами, точно следуйте образцу".
   - Да, обычно это работает.
   "Подождите немного. Я направлял это новое возмущение. Кажется, я припоминаю из каких-то архивов какой-то культуры, что в этом районе недавно побывали люди".
   "Как же быть? Несанкционированные визиты являются строгим нарушением правил Галактического Совета, и нас, Пятерых, всегда посылают первыми, чтобы провести первоначальный осмотр.
   "Это наводит на размышления. Это была Вега. Четвертая планета Веги. Тот, кто прорвался через барьер до того, как Совет оценил их готовность. Они самостоятельно провели некоторое исследование этого раздела. Веганы все еще были довольно примитивны в некоторых аспектах".
   "Все еще есть".
   "Ну, по общему признанию, в их характере все еще есть злобная жилка. Как бы то ни было, они предстали перед этой низшей формой жизни как сверхсущества и получили огромное удовольствие от того, что производили на них впечатление своими магическими трюками. Детское поведение, конечно, и Совет вскоре положил этому конец.
   "Но ущерб мог быть нанесен. Если это одно и то же место, мы можем обнаружить действительно запутанное семантическое развитие".
   "Возможно, это не тот же самый. Едва ли можно понять, как форма жизни могла бы развиться до атомной науки, если бы все это было запутано верой в магию сверхсуществ - нелогичность нереального поведения".
   "Надеюсь, это была не та же самая культура. Такая запутанная проблема".
   "Мы должны тщательно изучить их художественные коммуникативные модели, прежде чем мы раскроем себя. Вмешательство веганов могло усложнить проблему. Глупый этап. "Посмотрите, какой я важный человек. Разве ты не впечатлен!"
   "Возможно, вообще не было этой культуры. У них есть ядерное деление и синтез. У них есть межпланетные путешествия. Мы знаем, что у них это есть, и они не могли бы иметь, если бы у них не было хотя бы некоторых точных оценок реальности".
   - Значит, они должны быть рациональными, в конце концов.
   Шелковый шелест вздохов кружил бесконечность.
   "Да, конечно. Ты прав. Они уже рациональны!"
   ОДИН
   Сцена в моей приемной была обычной в то июньское утро, когда я немного опоздал в свой кабинет. Это было сразу после выпуска, и скамейки и стулья были заполнены молодыми инженерами-кибернетиками, которых преподаватели колледжей подтолкнули рассказать нам, что не так с нашей Компанией и как ей следует управлять - за баснословную зарплату, разумеется. Тем временем они ждали, что кто-нибудь поможет им решить безнадежную головоломку с нашей анкетой - переработанной и упрощенной версией - или подскажет, как пишется "Да" и "Нет".
   Моя симпатичная секретарша сидела за своим столом в дальнем конце комнаты, где она могла охранять группу застекленных комнат для допросов справа от себя и холл, ведущий в мой кабинет, слева. Она настороженно подняла глаза, когда я пошел к ней по комнате.
   - На вашем столе важное письмо, мистер Кеннеди, - крикнула она громче, чем нужно, когда я подошел к ней. Возможно, я выглядел немного испуганным. Обычно мы не выставляем напоказ механику работы нашего отдела кадров перед соискателями. Кроме того, Саре, моему секретарю, обычно доводилось сообщать новости о том, что предстояло мне сегодня.
   - Это из Пентагона, - громко бормотала секретарша, но глаза ее были скрытно обращены на заявителей. Я получил сообщение тогда. Счастливые соискатели! Быть нанятым компанией, у которой есть исполнительный директор, получающий почту из Пентагона!
   "Это помечено: "Личное, Личное, Конфиденциально, Срочно" и...", когда я подошел к ее столу, ее голос понизился до хриплого шепота, который все еще можно было услышать в самых дальних уголках комнаты, "и "Совершенно секретно!"
   - Почему бы тебе не купить себе громкоговоритель, девочка, - пробормотал я уголком рта, проходя мимо ее стола.
   "Ой, дайте им острые ощущения, босс", - пробормотала она в ответ через чревовещателя Апса, заставив меня заколебаться. "Подумайте обо всех этих годах смертельной монотонности впереди, если их наймут".
   "Хорошо, хорошо!" Я сам немного громко сотрудничал. "Чего же хочет этот Пентагон?" Я нетерпеливо пожал плечами.
   Я действительно не был очень впечатлен. Вероятно, это был плакат, который они хотели повесить на нашу доску объявлений, призывая наших молодых людей бросить работу и присоединиться к космическому флоту, чтобы увидеть вселенную. Это было бы несколько натянуто, потому что мы все еще планировали величайшее усилие, которое позволит нам добраться до спутников Юпитера.
   - Дайте этому человеку Оскар, - с благодарностью пробормотала секретарша.
   "Возможно, кандидаты впечатлены моей значимостью, - пробормотал я, - но, похоже, нет".
   Я прошел через открытую дверь в кабинет моей секретарши, который был буферной зоной между мной и грубым, грубым миром снаружи. Сара, настороженная и ухмыляющаяся, сидя за своим столом, тоже услышала объявление администратора. Она подняла канцелярский нож рукоятью ко мне.
   - Вы можете открыть все это сами, - сказала она со свойственной ей пародией секретарской заботы. - Со всеми этими красными предостережениями на нем я не осмелился. Он лежит прямо на вашем столе. Вы не можете пропустить это".
   Я ухмыльнулся ей в ответ. Я думаю, что Сара любит меня. За ее позой она может даже уважать меня. По случаю.
   Я взял нож и пошел в свой кабинет. Письмо лежало на чистой и полированной поверхности. Я не мог пропустить это. Прежде чем сесть, я разрезал конверт и вытащил один сложенный лист.
   Это был не плакат.
   Я скользнул глазами мимо четверти страницы протокола, файлов и справочных номеров к первому абзацу. На середине первого предложения я довольно тяжело сел на стул.
   Уважаемый доктор Кеннеди!
   В соответствии с вашей заявкой на должность штатного психолога, специализирующегося на адаптации внеземных существ к экологии Земли, ваше назначение подтверждается.
   Вам приказано явиться к доктору Фредерику Кибби, директору отдела исследований внеземной жизни космического флота Пентагона, в 9:00 22 июня года.
   Поскольку это назначение автоматически учреждает исполняющую обязанности комиссии Космического флота (в ожидании личного расследования вашей сексуальной практики ФБР), несоблюдение этого приказа будет prima facie доказательством умышленного неповиновения военному приказу со стороны офицера во время чрезвычайной ситуации войны; акт государственной измены; точные наказания будут позже установлены формальным военным трибуналом.
   Сердечно ваши и мои личные самые теплые поздравления.
   ЗВЕЗДНЫЙ АДМИРАЛ ГЕРБЕРТ ЛИТЛ
   Директор по персоналу космического флота
   Я сидел и смотрел сквозь щели жалюзи на глухую стену нашего заводского производственного цеха через дорогу, а свободной рукой нащупывал сигарету.
   Это была ошибка, конечно. Космический флот перепутал свои файлы.
   Во-первых, я был просто мистером, а не доктором.
   Во-вторых, я не обращался в космический флот ни на какую работу.
   В-третьих, я не был психологом, не говоря уже о специалисте по адаптации внеземных существ к земной экологии, какой бы она ни была. Честно говоря, я не видел, как может быть такой специалист, поскольку до сих пор мы не обнаружили никаких внеземных существ для адаптации. И если бы мы когда-нибудь это сделали, я не был уверен, кто должен был бы заниматься адаптацией - они или мы.
   В-четвертых, не было никаких военных действий, по крайней мере, я о них не слышал, и я наверняка заметил бы заголовки, пока искал анекдоты.
   В-пятых, я не думал, что ФБР имеет какое-то отношение к моей сексуальной жизни, даже если я собирался работать на правительство, чего я не делал.
   В-шестых, я не хотел получить комиссию ни на флоте, ни в космосе, ни в луже.
   В-седьмых, я также не хотел предстать перед военным трибуналом за государственную измену, не появившись ровно через сорок восемь часов.
   В стиле милитари, в котором, казалось, были отмечены причины, по которым это должно быть ошибкой. Мне нужно только сообщить об этом в Космический Флот, чтобы все исправить. Я затушил сигарету и потянулся к телефону.
   Конечно, я не дошел до звездного адмирала Герберта Литла, который встретил меня с таким теплым личным радушием, но я дошел до клерка-йомена, заведовавшего отделом файлов с именами, начинающимися на К.
   Была задержка из-за расходов на компьютерные исследования, пока этот парень отправился искать мой файл. Находясь за три тысячи миль, я мог видеть каждое его движение, пока он рылся в файлах, где должно было быть мое досье, но его там не было. Основываясь на моем собственном многолетнем опыте работы в отделах кадров, я мог бы посоветовать ему организовать совещание глав различных отделов, чтобы их сотрудники заглянули в D для Доктора, Ра для Ральфа или в нижнем ящике стола Звездного Адмирала, на лотке его секретаря. , ВЫХОДНОЙ лоток, корзина для мусора; или у них есть группа береговых патрульных, которые уже направляются, чтобы арестовать меня.
   Но он обманул меня. Он вернулся на провод сразу после того, как наш собственный оператор коммутатора выиграл спор с оператором междугородной связи о том, чтобы оставить линию открытой. Клерк-йомен не излучал такой теплой личной сердечности, как его начальник. Он просто начал говорить, быстро.
   "А теперь послушайте, доктор Кеннеди", - начал он сурово, хотя заставил меня почувствовать себя как дома, отметив, что в его голосе действительно были те обертоны истерии, которые являются визитной карточкой кадровых клерков. "Мы абсолютно не можем рассматривать отсрочку в вашем случае. Ваши личные неудобства не имеют большого значения по сравнению с потребностями правительства Соединенных Штатов, Космического флота и нашей ответственностью держать Вселенную под контролем. Эта недисциплинированность и надлежащее отношение со стороны вас, штатских, - ну, а теперь позвольте мне сразу сказать вам, что космический флот не может управляться по прихоти...
   - Произошла-ошибка! Мне удалось перекричать его.
   Наступила полная тишина, кататоническая шоковая тишина. Его снова прервал нетерпеливый междугородный оператор.
   - Ты все еще на линии? - резко спросила она.
   - Я, - терпеливо ответил я. "Я подозреваю, что сторона на другом конце могла потерять сознание".
   "Сейчас самое загруженное время дня", - упрекнула она меня. "Другие вызовы ждут внешних линий".
   "Тогда скажите вашей компании построить больше стволов", - резонно предложил я. Она молчала. Возможно, она тоже потеряла сознание.
   В этот момент клерк-йомен вернулся на проволоку. Теперь его голос был медленным, зловещим. Он процитировал мне мой номер социального страхования. Я проверил свой кошелек, нашел свою карту среди символов статуса и признался ему, что это мой номер. Он процитировал мое второе имя, не смеясь. Я признался в этом. Он назвал мне девичью фамилию моей матери. Я признал, что он меня привязал, но предпринял еще одну попытку.
   - У вас правильные данные, - сказал я. - Но не тот человек. Где-то в этих Соединенных Штатах должен быть доктор Кеннеди, который хочет получить эту работу, а вы перепутали документы.
   На другом конце линии послышался вздох.
   - Тогда зачем нам вообще твой файл? он спросил. - Не спрашивайте меня, как вам следует управлять своим офисом, - огрызнулся я. "Компьютерный отдел, где я работаю, в прошлом имел дело с Пентагоном. У меня были личные контакты с несколькими высокопоставленными офицерами в различных подразделениях. Несомненно, кто-то когда-нибудь находил на меня досье, и оно у вас есть. Но я не доктор Кеннеди. Я обычный мистер Кеннеди. Это имеет значение".
   "Конечно, это имеет значение". Теперь его тон становился язвительным. "Космический флот не выдает комиссий на уровень ниже доктора. Звездный адмирал Литл дал вам поручение. Следовательно, вы должны быть настоящим доктором Кеннеди.
   - Значит, Литл совершил ошибку, - разумно сказал я.
   На этот раз был двойной вздох. - Я должен сказать звездному адмиралу Литлу , что он совершил ошибку? он спросил. - О, Боже мой, - простонал он. "Вот что получается, когда из гражданских делают офицеров. Звездный адмирал не делает ошибок. Он не может ошибаться. Космический флот не делает ошибок. Оно не может ошибаться. Вы, следовательно, доктор Кеннеди, правильный доктор Кеннеди, и все это является уверткой, уловкой, которую вы используете, чтобы уклониться от выполнения своего патриотического долга перед своей страной. Я поражен, обнаружив человека, который отказался бы от ответственности и этики своего статуса, чтобы уклониться от нужд своей страны".
   Он сделал паузу, чтобы перевести дух, и когда его голос раздался снова, он был на целую октаву ниже по тону. Видимо, он выпятил грудь, втянул живот и подбородок.
   - Вы явитесь в назначенное время и в назначенное место по собственной воле, - медленно сказал он. "Или вы будете докладывать в кандалах. Для меня это не имеет значения".
   Он повесил трубку.
   Оператор дальней связи немедленно отключил меня от линии, чтобы ее компания могла сэкономить на строительстве дополнительных магистралей.
   Я тоже медленно повесил трубку. Я лучше пойду к Старому Каменному Лику, мистеру Генри Греноблу, генеральному директору. У него также было много прошлых дел с Пентагоном, и на более высоких уровнях, чем мои контакты. Может быть, он мог бы помочь.
   Я оттолкнулась от своего стола, встала и подошла к дверному проему.
   - Сара, - сказал я. - Не могли бы вы позвонить секретарю Старого Каменного Лица и спросить, могу ли я увидеть его прямо сейчас?
   - Проблемы, босс? она спросила. И теперь в ее поведении не было легкомыслия. - Это письмо?
   - Сара, - сказал я. "Сейчас вы смотрите на доктора Кеннеди, офицера космического флота". Я задумался. - Я не знаю, какой ранг, - добавил я.
   На мгновение я испугался, что она может встать и отдать честь. Но она этого не сделала.
   - Тогда у тебя действительно проблемы, - сказала она вместо этого. - Я лучше позову тебя к нему прямо сейчас.
   - Либо так, либо приходи ко мне в гости, когда я томлюсь в темнице за государственную измену, - согласился я.
   ДВА
   Старое Каменное Лицо, сидя за своим столом в полакра и окруженное роскошными панелями из орехового дерева, тепло светящимися в приглушенном непрямом свете, был уверен, что один телефонный звонок все исправит для меня. Я нечасто просил его о помощи в управлении моим отделом, не говоря уже о моих личных делах, и он, казалось, рад был продемонстрировать, что может делать то, чего не могу я. Он был готов, чтобы я сел и посмотрел, какой вес он может размахивать вокруг Пентагона.
   Но по мере того, как долгая утренняя череда разочаровывающих телефонных звонков утомляла его, он переходил от высокой уверенности к раздражению, к самодисциплинированному терпению, к замешательству, к гневу, к поражению.
   Наконец он откинулся на спинку своего мягкого стула, нахмурил тяжелые брови и подозрительно посмотрел на меня через стол.
   - Вы говорите , что не претендовали на эту работу. Допустим, я тебе верю".
   Я выпрямился из-за усталой сутулости и поднял руку в позе разведчика-присяги.
   - Если бы ты это сделал, это не принесло бы тебе никакой пользы, - пророкотал он откуда-то из глубины гранитного фасада. "После того, что вы сделали с некоторыми из этих офицеров, вам бы сразу же отказали. Все они согласны со мной в том, что абсолютная безопасность нашей нации зависит от того, чтобы держать вас подальше от Пентагона. Они решительно пошли бы дальше служебного долга, чтобы держать вас подальше. После того, что ты с ними сделал.
   "Ну тогда?" Я попросил. Я, может быть, не совсем польщен, но, по крайней мере, это выглядело обнадеживающе.
   - Итак, они все горят желанием вмешаться, пока я не упомяну, что это Космический Флот. Потом они немного остынут".
   - Но Космический Флот все еще разговаривает с остальными, не так ли? Наверху, конечно".
   "Тогда, когда я упомянул, что это отдел внеземной психологии, они отступили и не хотят пытаться сбить вас с толку. Сэндфордвейт говорит, что, может быть, вы все-таки нужны им в этом отделе, что никакие жертвы не будут слишком велики для остального Пентагона, если... Он не сказал, если что. Что-то происходит, и они пугливы, как старая дева в бильярдной.
   Я не улыбнулся. Меня никогда не обвиняли в том, что я организатор.
   "Все эти бьющие бильярдные кии..."
   - Я знаю, у меня есть картина, - кисло сказал я. - Думаю, осталось всего сорок четыре часа до того, как я предстану перед военным трибуналом за государственную измену. Я чуть ли не с виселицы качаюсь, а ты мечтаешь о... Ну, так что же мне делать?
   - Думаю, тебе лучше отправиться в путешествие, - медленно сказал он. "Почему-то я думаю, что, может быть, Computer Research не пришлось бы закрывать свои двери, если бы вы отсутствовали в течение дня или около того. Иди посмотри на эту птицу, на этого Кибби. Скажи ему лично, что ты не тот человек, которым он тебя считал. Как только он увидит вас, он поверит в это. Но, похоже, это должно быть лично. Я не могу заставить даже генерала или адмирала позвонить ему по телефону.
   "И я видел, как тебя обманывали, когда ты пытался сам дозвониться до Кибби", - вынужден был признать я. - Так что, полагаю, мне лучше уйти. На счет расходов?
   Он разозлился на это.
   - Это твоя личная шея, - прорычал он. "Почему компания должна платить за его сохранение?"
   - Сейчас, Генри. Я посмотрел на него и грустно покачал головой.
   "О, хорошо. Я настрою это. Я все равно собирался. В граните его лица мелькнула трещина. Он пошутил надо мной - я надеялся. Он удобно откинулся на спинку стула.
   - Интересно, что происходит? - задумчиво подумал он и соединил кончики пальцев. "Они что-то не говорят нам. Ты узнаешь, что это такое, Ральфи, мой мальчик.
   Я вскочил со стула, как будто меня ужалили.
   - Ага, - холодно и горько сказала я и встала, глядя на него сверху вниз. - И посмотрим, не сможем ли мы сделать компьютер, чтобы решить эту проблему, какой бы она ни была. Вы не могли бы оплатить мои расходы только потому, что это я; только из-за того, что я много лет отдавал все свои силы старым дорогим компьютерным исследованиям".
   Я сердито развернулась и направилась к двери. Его голос, медленный и размеренный, преследовал меня, остановил меня.
   "У нас есть совет директоров, - говорил он. "У нас есть Акционеры. Если бы они вытащили из их кармана один паршивый пятицентовик, чтобы спасти вас, они бы и глазом не моргнули, увидев, как вас повесили. Ты это знаешь, как и я. А теперь, скажем, предположим, что с моей стороны было бы лучше послать вас в Вашингтон, чтобы завести еще какое-нибудь дело...
   Я обернулась и недоверчиво посмотрела на него. Далеко-далеко в ледяной голубизне его глаз мне показалось, что я уловила слабый огонек любви.
   - Тебе лучше следить за этим, Генри, - профессионально посоветовала я и с удивлением обнаружила, что у меня перехватило горло. - Ты можешь превратиться в человека, если не будешь осторожен.
   Он встал и обошел стол. Он протянул руку. Это было знаменательное событие. За все эти годы я не мог припомнить, чтобы когда-либо пожимал ему руку раньше. Хотя однажды на сеансе он позволил мне взять себя за руку - тогда я установил, что он обладает экстрасенсорными способностями. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, было ли у него какое-то предчувствие уже тогда, что я не вернусь. У меня не было. Несмотря на весь мой опыт общения с военными, я все еще думал, что это была небольшая ошибка, которую я мог бы устранить с помощью нескольких слов объяснения, как только я доберусь до нужного человека.
   Мне потребовался час, чтобы настроить распорядок моего отдела, чтобы компенсировать мое отсутствие в течение следующих нескольких дней. У меня был хороший помощник, который мог вмешаться, хотя я надеялся, что не слишком хорошо, и с помощью Сары...
   Следующий час мне понадобился, чтобы мчаться в квартиру моего холостяка, чтобы бросить в сумку кое-какие ночные вещи. И борюсь с обычным искушением перегрузить его, напоминая себе, что в Вашингтоне обязательно должны быть магазины, как и здесь.
   Еще один драгоценный час, чтобы добраться до аэропорта. Еще два дергания за ниточки и борьбы с канцелярской волокитой, чтобы получить место в одном из самолетов, которые обычно остаются полупустыми. Авиакомпании по-прежнему работали для удобства клерков, а не клиентов. Оказавшись в воздухе, что-то меньше часа, чтобы пролететь три тысячи миль через континент, но еще больше часа, чтобы добраться от вашингтонского аэропорта до здания Пентагона.
   У меня оставалось тридцать семь часов, чтобы найти нужный отдел, который довольно хорошо брился.
   Даже космический флот; после еще одной долгой стычки с моими попытками сказать им, что я не доктор Кеннеди, и их упорным утверждением, что я им являюсь; и еще более длительные процедуры входа и очистки меня для низкого уровня безопасности; не были уверены, что им следует открыть мне секрет, как найти доктора Фредерика Кибби.
   Но они были чертовски уверены, что отдадут меня под трибунал, если я его не найду. Что-то действительно происходило.
   * * * *
   Охрана не позволяет мне Раскрыть Слово о том, как найти Отдел исследований внеземной жизни в Пентагоне. Не то чтобы высшая иерархия России не знала, где все с точностью до квадратного дюйма, но Джону К. Паблику, который оплачивает счета, нельзя говорить.
   И есть причины.
   Уберите атрибуты правил безопасности и нашу особую квалификацию, чтобы соответствовать им, и что у нас останется, чтобы отметить наше превосходство над обычным стадом? Это символ статуса, чистый и простой, и градации от "Конфиденциально" до "QS" не имеют ничего общего с вражескими шпионами - они просто отмечают статусные отношения избранных внутри избранных. И после этого отрывка событий я собираюсь рассказать, так как теперь я один из, THE, QS, и обладаю устрашающим весом знания вещей, которые даже... ну, я не должен раскрывать, кому не позволено знать то, что я знаю - я думаю, это делает меня довольно горячим. Иногда даже Сара (да, я должен был послать за ней) начинает проявлять в своем отношении ко мне признаки правительства.
   Но оказавшись за дверью отдела, он оказался почти таким же, как и любой другой набор офисов. Сначала была приемная, где прищуренный и подозрительный молодой человек изучал пачку верительных грамот, подготовленных для меня персоналом Космического Флота, когда я провел меня через их обезвоженный эквивалент шести недель в учебном лагере. Неохотно он провел меня в следующую приемную, где секретарша подтвердила, что у меня назначена встреча. В соседней комнате секретарь сам сделал вид, что никогда не слышал обо мне, и нам пришлось через все это пройти еще раз. Конечно, каждому из них я настаивал на том, что произошла ошибка, что я был не тем человеком, что мне следует отвернуться и не допустить к доктору Кибби, и это, возможно, ускорило процесс моего пропуска.
   Когда я особенно разозлился на секретаря, что все они ошибаются и будут об этом жалеть, он торопливо пролистал оставшиеся бумаги, встал и подошел, чтобы открыть Дверь.
   Вопреки своей воле доктор Кибби мне понравился, как только я вошла в его кабинет. Он торопился, но был сердечен. Было очевидно, что у него на уме тысячи вещей, но он был готов отдать мне ту тысячную часть своего разума, которая была моей законной долей.
   Он был лет на двадцать старше меня, от пятидесяти восьми до шестидесяти, я бы сказал. Я высокий и худой, он был невысоким и круглым. Я темноволосый и все еще могу носить его по моде молодых клинков того времени; он был блестящим лысым с серой челкой по бокам и сзади. Иногда я бываю суров, так мне говорят; он был таким же фальшиво счастливым и бодрым, как брачный консультант, и я сразу же заподозрил, что он примерно так же полезен.
   У него был тот открытый энтузиазм, это откровенное разоблачение превосходного мошенника, когда он рассказал мне все о своем отделе и его четырех сотнях сотрудников.
   Четыреста сотрудников для исследования форм жизни, которые еще не были обнаружены. Я лично не знал бы, что с ними всеми делать, но это было правительство. Все они работали, как маленькие бобры, над причудливыми диаграммами и графиками, статистикой и анализом, освещая то, чего не существует, что является нормой для правительства, которое моделирует свой подход к реальности по образцу академического.
   Главным образом из-за того, что я не мог найти паузу, чтобы прервать его, я позволил ему закончить беглый осмотр своего отдела, так как было очевидно, что он любит говорить обо всех замечательных вещах, которые они собирались сделать. Тогда я сбросил бомбу.
   Я не подходил для этой работы - что бы это ни было!
   Очевидно, той тысячной части своего разума, которую он отдавал мне, было недостаточно, чтобы он понял, что я имел в виду, что я не тот Кеннеди.
   - Сейчас, сейчас, сейчас, доктор! он рассеянно, торопливо болтал и, вскочив со своего кресла, принялся ходить по комнате. - У нас нет времени на обычное вежливое самоуничижение. Все очень похвально, конечно. Показывает, что у вас была надлежащая подготовка. Придает мне уверенности в тебе. Поймите свое нежелание добиться успеха там, где остальные потерпели неудачу. Природный командный дух. Похвально, в высшей степени похвально. Ах да, лучше потерпеть неудачу и сохранить одобрение коллег-ученых, чем добиться успеха и нажить себе врагов.
   "Правильное отношение. Наиболее приемлемо. Горжусь тем, что вы в моей команде, доктор Кеннеди. Знал, что ты просто мужчина. Узнал это сразу".
   Я оперлась локтем о его стол и оперлась рукой на голову. Слишком поздно я понял, какой должна была быть моя процедура. Я должен был сказать ему, что очень хотел получить эту работу, просто должен был ее получить. Это заставило бы его благоразумно подумать и отвергнуть меня. Я должен был сделать это с космическим флотом. Тогда они обязательно найдут причину, по которой я не могу получить оценку.
   - ...должное смирение, скромность, - продолжал Кибби. Он обернулся и предостерегающе погрозил мне пальцем, что заставило меня снова поднять голову. "Но теперь все кончено. На продолжительность. На этот раз я не могу позволить себе потерпеть неудачу. Даже если другие ученые будут мочиться вместе с вами за признание того, что вы знаете все, что вы знаете. В условиях военного положения люди должны идти на самопожертвование. Мученичество!"
   Он гордо сиял на меня из центра комнаты, где его ноги следовали за замысловатым узором ковра, и принял позу, которая могла бы показаться благородной, если бы его круглый живот, короткие ноги и розовое лицо так сильно не напоминали мне куклы Kewpie, выигранной в карнавальном киоске.
   - Какое военное положение? Наконец-то я смог перейти к вопросу.
   "Почему... ах..." Он выглядел пораженным, а затем перешел к быстрому воспроизведению моего состояния невежества. На мгновение я подумал, что дополнительное бремя может оказаться для него непосильным, но он мужественно взял его на себя. Он оставил попытки наступить на каждую из желтых точек на ковре и быстрыми короткими шагами подошел к окну, откуда он смотрел на внушительный ряд сияющих белых правительственных зданий, простирающихся до самого горизонта. Наступила тишина, пока он собирался с мыслями. Видимо, он решил, что я могу взять на себя весь удар сразу.
   "Мы отправляемся к спутникам Юпитера!" Он сделал объявление знаменательным.
   - Конечно, - равнодушно сказал я. "Так?"
   Его лицо приняло обиженное выражение.
   - Ты это уже знаешь? - разочарованно спросил он.
   "Это было во всех газетах в течение дней, недель".
   "Эти конгрессмены!" - горько воскликнул он. "Всегда подлизывался к репортерам, надеясь, что их имена попадут в газеты или хотя бы упомянутся по телевидению".
   "Но кто угодно мог догадаться", - утешил я его. - У нас уже есть контингенты на Марсе и Венере. Мы пока не готовы начать разработку пояса астероидов. Уровень техники не позволяет приземлиться на сам Юпитер. Естественно, его луны будут следующими.
   - Полагаю, вы правы, - с сожалением согласился он. - Не такой уж большой секрет.
   - Но какое это имеет отношение к чрезвычайной ситуации на войне? - спросил я с любопытством.
   - Разве ты не видишь? - увещевал он меня и снова грозил мне пальцем. "Мы мало что знаем об этих лунах. Что, если там есть какая-то форма жизни? А если технически продвинутый? А если враждебно? Что, если мы не были готовы? Итак, военное положение!
   - О, иди сейчас! Я не скрывал своего отвращения. "Это довольно экстремально, даже если у тебя есть военный склад ума, которого у тебя нет".
   Он пронзительно посмотрел на меня, а потом его глаза начали мерцать.
   "Проницательный!" он поздравил меня. "Очень проницательный. О, я знала, что ты мне подходишь. Не забирает тебя ни на минуту. Принял этот комитет Конгресса без малейшего сомнения. Секретная сессия, конечно. Очень, очень тихо. Я попросил четыре миллиарда. Мне дали только два миллиарда, чтобы потом, когда можно будет сказать, показать избирателям, насколько они экономны. Заплатил мне два миллиарда долларов, ну, за управление моим отделом, конечно, за статусное удовлетворение от участия в том, чего никто не знает. На открытой сессии мне не дали бы ни цента".
   "Значит, военное положение - это всего лишь афера", - сказал я.
   Еще мгновение он ходил по полу. Лицо его было серьезным, натянутым от беспокойства.
   - Нет, - сказал он наконец. "Это реально." Он пересек комнату и встал у моего локтя. "Итак, теперь я скажу вам настоящую причину. Тот самый, который известен высшему руководству здесь, в Пентагоне. Тот, о котором мы не могли сообщить Конгрессу, потому что они такие болтуны, и поэтому нам пришлось их обмануть".
   Он снова принялся за желтые точки на ковре, пока собирался с мыслями.
   "Не сливай это репортерам, сынок, - предупредительно начал он. "Общественность не должна знать, не должна узнать".
   "Почему?" Я попросил.
   Он быстро вздохнул.
   "Боже мой! О боже! Ты действительно пришел извне! Нужно срочно что-то делать с этим внешним отношением. Ты теперь в правительстве. Первое правило правления народа, народом и для народа: никогда не говори народу!" Он подошел и встал передо мной. Он посмотрел на меня прищуренными глазами. Видимо, он ждал присяги на верность. Я поднял пальцы в честь скаута. Казалось, это его удовлетворило.
   "Черный флот нанес четыре удара!" - хрипло прошептал он.
   " Что ?" Я закричал.
   "Ш-ш-ш!" он торопливо приложил пальцы к губам и оглядел комнату.
   "Что?" - спросил я более нормально.
   "Чёрный флот".
   - Что такое, черт возьми, Черный флот?
   Он щелкнул пальцами от удовольствия.
   "Хороший! О, хорошо! Тогда эта новость еще не просочилась. Иногда эти генералы и адмиралы так же стремятся попасть в газеты, как и конгрессмены. Он был в восторге, как ребенок, успешно играющий в пуговицу.
   - Расскажу вам все об этом, - сказал он.
   Он вернулся и наконец устроился в кресле за письменным столом. Мышцы шеи это оценили.
   - Лучше всего, если мы начнем с самого начала, - сказал он. - Мы просмотрим графики и анализы всех моих отделов. Вам нужно будет знать каждую деталь. Потому что, как эксперта по внеземной психологии, это ваша работа.
   "Интерпретировать, что все это значит.
   "Чтобы узнать, кто они.
   "Что они.
   "Что они замышляют".
   Я ждал, потому что он делал между каждым пунктом долгую внушительную паузу, и не закончил.
   "И как мы можем прогнать их, прежде чем люди узнают, что Земля подверглась вторжению!"
   ТРИ
   Заявление оказалось более впечатляющим, чем доказательства.
   Персонал доктора Кибби постарался. Он сочетал представление различных руководителей своих отделов с парадным изложением их материала; но так как ни тогда, ни позже у меня не было более чем самых случайных отношений с мужчинами, то их имена остались только именами.
   Эти полдюжины или около того различных имен принесли свои диаграммы и графики, а также диаграммы и графики, поясняющие их диаграммы и графики. Они составляли карты, статистические данные и анализы, а также анализы карт, статистические данные и анализы. Когда стены кабинета, столы, столы и даже пол были усеяны этими впечатляющими свидетельствами любящего труда, у меня появилось ощущение, что я нахожусь в комнате зеркал, где образы образов повторяются до бесконечности.
   Одну такую диаграмму я помню как прототип большинства. Это была гордость и радость доктора Эр-А. Тщательно, красиво оформленный, он занимал весь рабочий стол. Он приложил некоторые усилия, чтобы заверить меня, что это была только рабочая копия, что мастер оставался запертым в своем хранилище, за исключением того, что иногда необходимо было делать в нем дополнительные записи после того, как такие записи были нанесены на карту и утверждены в рабочей копии.
   Фиолетовые вертикальные линии представляли часы. Красные вертикальные линии представляли минуты. Если бы я хотел проверить точность диаграммы, я бы обнаружил, что между более жирными фиолетовыми линиями всегда было пятьдесят девять красных линий. Еще более жирная черная горизонтальная линия представляла реальное течение времени через минуты и часы. Пунктирная карандашная линия, выходящая за черную горизонталь, представляла предсказание хода времени через минуты и часы будущего.
   С почти сверхъестественной точностью доктор Эр-Ах мог предсказать, что если в будущем прошло столько минут, то также пройдет определенное количество часов! Было уже одиннадцать часов. Когда прошло еще шестьдесят минут, его карта показала, что с большой вероятностью будет двенадцать часов!
   Теперь я начал понимать, как можно занять четыреста человек, но я не должен был об этом думать, потому что он еще не закончил.
   Его клерки заполняли жирную черную линию каждую минуту, чтобы проверить точность его предсказания. Когда это было должным образом проверено, проверено и авторизовано, мастер-копия могла быть извлечена из хранилища и обновлена в соответствии с рабочей копией. Конечно, я ценил то, что, хотя рабочая копия была привязана здесь для проверки, его отдел сильно пострадал, и ему, вероятно, придется работать сверхурочно, чтобы наверстать упущенное в их работе.
   Он достиг своего триумфа, когда я спросил, какое это имеет отношение к внеземной психологии.
   "Когда и если будет обнаружена другая форма жизни, - серьезно проинструктировал доктор Эр-Ах, - момент будет отмечен на этой карте и, наконец, на главной карте в хранилище, как постоянная запись для всех потомков". Как одно из самых значительных событий во всей истории человечества, я смог оценить необходимость абсолютной точности, когда понял, что историки будущего на тысячи лет, десятки и сотни тысяч лет должны обращаться к этой исторической карте для абсолютное исправление.
   Преданное видение, которое делает некоторых ученых великими, сияло от его лица.
   Не отставал и доктор Кибби в экзальтации. Здесь, в окружении месяцев работы, ушедших на эту экспозицию, каждая часть которой приложила отважные усилия, чтобы сравняться с графиком времени по мастерству и полезности, человек пришел в себя. Теперь я начал понимать, почему комитет Конгресса выплатил два миллиарда долларов. Они не единственные, кто предполагает, что диаграммы и графики должны что-то означать.
   Более того, я оценил мотив доктора Кибби, заставивший четыреста человек быть занятыми абсолютно ничем. Статус государственного чиновника полностью зависит от его звания и количества людей, которыми он руководит. Это не имеет никакого отношения к тому, что он делает, и к тому, было ли вообще что-нибудь достигнуто - ученый переведен в правительство.
   И доктор Кибби был полон решимости стать самым важным человеком.
   Мне захотелось поверить во всю эту впечатляющую работу - работу, частью которой я теперь каким-то образом стал. У Кибби было это качество. Теперь не было никаких сомнений, что он был первоклассным аферистом, активным там, где добыча самая большая. Он уже надул Конгресс на два миллиарда ни за что, и даже учитывая традиционную привычку Конгресса отгребать миллионы налогов на безумные схемы, удерживая гроши от надежных и крайне необходимых проектов, это все еще было настоящим обманом. Я подозревал, что это было только начало.
   Я хотел верить, стать Истинноверующим, как и все остальные в его отделе. Но, очевидно, я все еще должен думать как Посторонний; ибо, сведенные к главному, все диаграммы, графики и анализы в сумме давали немногим больше, чем некоторые расплывчатые отчеты о летающих тарелках.
   В центральных Уральских горах России некоторые пастухи видели флотилию черных летающих тарелок, парящих над головой. Красный луч лизнул и расплавил одну из вершин, превратив ее в реку. Такова была сумма и сущность.
   Некоторые из их детей принесли галлюцинацию своих невежественных родителей в районную школу, где ее можно было разоблачить с помощью анализа диалектического материализма. Всегда бдительные к злым махинациям Повелителей Уолл-Стрит, даже в то время как учителя считали лучшим успокоить и объяснить суеверие своим ученикам, они, тем не менее, передавали информацию по соответствующим каналам в Министерство пропаганды. Возможно, это была надежда напомнить миролюбивому народу России об опасности этим очередным нашествием капиталистических роялистов и их прихвостней-холуев.
   Министерство пропаганды направило на Урал одних из своих лучших пропагандистов, и среди них, конечно, был один из наших сотрудников ЦРУ.
   Но когда они добрались туда, родители были убеждены своими более просвещенными детьми, что либо они не видели того, что, как они знали, они видели, либо им лучше держать об этом рот на замке. Доклады и доказательства были слишком уклончивы, скудны и расплывчаты даже для целей Кремля, и больше о них ничего не было бы слышно - за исключением того, что оперативник ЦРУ счел необходимым включить в свой отчет краткое изложение, чтобы обосновать свой счет расходов. Он счел уместным добавить сноску, довольно обширную сноску, чтобы предоставить нашим пропагандистам любой цветной фон, который они могут счесть полезным.
   Например, хотя это было уже четвертое поколение при диалектическом материализме коммунизма, отсталые крестьяне - то есть просвещенные товарищи рабочие - были не в состоянии отделить естественное от сверхъестественного. Благодаря отличной полицейской подготовке, которую он получил здесь, в Соединенных Штатах, ему удалось подстрекать их к совершению преступления, которого они не собирались совершать. Поскольку ему удалось убедить их, что он был одним из них в глубине души, они втайне признались ему в своих чувствах по отношению к этому явлению. Они много думали о семантике Зла как осязаемой силы, исходящей от Черного Флота. Страх и ненависть к Флоту охватили их, потрясли и заморозили на месте еще до испускания красного луча.
   Возможно, именно этот намек на сверхъестественное просачивание заставил русских пропагандистов почувствовать, что они больше потеряют, чем приобретут, превратив все это во что-то, и заставил их замять все это. Но, может быть, нашим было бы полезно показать, что первобытное суеверие нельзя воспитать в человеке с помощью апелляции к логике и разуму - или, как бы сентиментально и культурно приемлемо это ни выражали наши собственные пропагандисты.
   Был ли на самом деле Черный Флот и красный луч, не говоря уже о том, что это была материализация сил Зла, не должен был говорить сотрудник ЦРУ. Он, по его словам, сообщил только факты. Ощущение Зла было одним из таких фактов. Что касается остального, он действительно видел ровную горную плиту застывшей лавы с щупальцами осьминога, спускающимися по соседним ущельям.
   Казалось, что есть несоответствие во времени. Там, где речь идет о шансе повлиять на мировое мнение, российское правительство может действовать быстро. Им безразлично только благополучие собственных граждан, и только там месяцы и годы бюрократической волокиты вмешиваются между потребностью в паре ботинок и их получением. Министерство пропаганды действовало быстро. Крестьяне утверждали, что всего неделю назад здесь стоял остроконечный горный пик. Но лава была довольно холодной и твердой, и не могла за столь короткое время понизить свою температуру до температуры окружающей нетронутой породы. Поскольку ни одно правительственное учреждение не располагало точной временной диаграммой в этой области, или, по крайней мере, ни один обученный доктором Кибби ученый калибра доктора Эр-Аха не имел ее, время, когда это произошло, если оно вообще произошло, было неубедительным.
   Я лично думал, что "неубедительно" - это просто слово, чтобы описать все это.
   Это был самый подробный и достоверный из отчетов. Что же касается реальных подробностей, то мне показалось, что сотрудник ЦРУ, должно быть, стремится перейти к написанию пропаганды, а не к сбору фактов. Я был готов к тому, что остальные отчеты будут еще более расплывчатыми и неубедительными. Они были.
   Был один из внутренних районов Сахары, чтобы оказаться сплетником на базаре в оазисе; но поскольку соплеменники ушли со своим караваном, и никто не знал, кто они такие, к тому времени, как наш сотрудник ЦРУ добрался до него (его арабский язык был слишком слабым, а пальмовое вино слишком крепким), проверить факты было невозможно.
   Другой пришел из глубины Анд, о чем сообщили некоторые горные индейцы; но поскольку это была Южная Америка, которая знала, что лучше не доставлять неприятностей Соединенным Штатам, у нас нет оперативника ЦРУ на месте. Отчет просочился на побережье, где его подобрали некоторые правительственные оперативники, маскирующиеся под моряков Морского Союза. Со временем это тоже просочилось в Бюро внеземной психологии, поскольку казалось, что это что-то о возможных визитерах из космоса. Даже это ведомство не сочло это неопровержимым доказательством.
   Четвертое сообщение пришло с какого-то почти пустынного острова в Южном море; привезенные на Таити какими-то бродячими полинезийскими рыбаками, которые каким-то образом сбежали из туристической развлекательной службы и, следовательно, были низкими людьми, которым нельзя доверять.
   Я должен был поверить в важность почти идентичных слухов, исходивших из самых разных источников, все примерно в одно и то же время, и два из них не были сообщены оперативниками ЦРУ и, следовательно, не обязательно предназначались для того, чтобы угодить боссу, прессе или увеличить мировую напряженность и защитить свои рабочие места.
   Флотилия черных дискообразных Вещей парит над головой. Красный луч что-то слизывает и разрушает, вершину горы, взмах песчаных дюн, снова вершину горы, необитаемый остров. И ужас, ошеломляющий и леденящий ужас Зла, злого Зла. Это, больше всего.
   Даже если предположить, что к тому времени, как я их увидел, отчеты уже были обработаны руками аналитиков и статистиков, сходство привлекло мое внимание.
   Однако я был далеко не уверен, что у меня достаточно мяса для выполнения моего задания - как сказать, кто они, что они, что они замышляют.
   И как мы могли прогнать их так, чтобы никто об этом не узнал.
   Нам прислали обеды, потому что, по мнению доктора Кибби, все это было слишком жизненно и срочно, чтобы мы тратили на это обычные и привычные два часа или больше. Я не возражал. Выйдя из промышленности, мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к весьма совершенным процедурам правительства, пожирающим налоговые доллары, ничего не делая для этого.
   К середине дня разные доктора Эр-А увезли свои бесценные улики, и я снова остался с доктором Кибби, для чьих только ушей и предназначались мои ценные суждения.
   Он наклонился над своим столом и посмотрел на меня настороженно, ярко, с надеждой, ожиданием. У меня не хватило духу разочаровать его.
   - Интересно, - выдохнул я. "Очень интересно! Но без дальнейших подтверждающих исследований, выборочной статистики и анализов ваших анализов... - Я неопределенно замолчал в общепринятой научной манере.
   Он сиял от удовлетворения.
   - Мне нужен офис, - сказал я.
   "Уже отложено для вас", - ответил он. - Я покажу его вам, прежде чем вы отправитесь в отель, где мы забронировали для вас номер. Таким образом, вы сможете прийти прямо на работу утром, не откладывая приходить ко мне в первую очередь. Я действительно очень занят, а время, время драгоценно".
   - Мне понадобится посох.
   "Уже реквизирован из резерва государственных служащих", - быстро сказал он и ожидал моего одобрения его эффективности в обеспечении всех моих потребностей. Я благодарно кивнул. "Для начала ваш штат ограничен тремя людьми", - добавил он извиняющимся тоном. - Это стандартная процедура.
   - Для начала достаточно, - согласился я. а затем решили, что пока у меня нет выбора стать государственным чиновником, я могу быть важным - по их меркам. И чем более важным я становился, тем более важным становился он, поскольку он был моим боссом. - Но только для начала, - продолжил я. "Для работы, которую я предвижу, вполне может потребоваться две или три сотни человек. Может быть, больше."
   Он вскочил из-за стола и радостно захлопал в ладоши.
   "Вот билет!" - воскликнул он. "Мыслить масштабно! О, я вижу, у нас есть правильный человек. Признаюсь, я был немного разочарован в некоторых начальниках моих отделов. Хорошие ученые все. Самый лучший. Но, возможно, административно их видение было ограничено".
   Я решил посмотреть, где этот предел может быть.
   "Прежде чем я закончу, - предупредил я, - мои потребности могут коснуться тысяч людей".
   Его ноги почти не касались пола.
   Ну ладно! Вот так и крошится печенье. Я подумал о Старом Каменном Лице. Компьютерные исследования уже казались далекими, малюсенькой пылинкой где-то там, внизу, от этих Олимпийских высот. Конечно, мне придется позвонить ему, сообщить, что я все-таки оказался тем самым человеком. Я мог бы даже подкинуть ему небольшое дело, чтобы очистить его от совета директоров и акционеров - грязных мелких бизнесменов, но являющихся источником налоговых поступлений.
   - И оборудование, - продолжил я. "Мне могут понадобиться специально разработанные компьютеры - на самом деле, мне может даже понадобиться Мозг".
   Он выглядел задумчивым, осторожным.
   "В настоящее время доступно только два миллиарда", - предупредил он меня. "И Конгресс сейчас не заседает".
   "Я знаю компанию, которая могла бы остаться где-то в пределах этой цифры", - сказал я.
   Он отвернулся от того места, где следил за желтыми точками на другом конце комнаты, и поднял руку на манер гаишника.
   - Не называйте мне имя, - торопливо сказал он. "Должен помнить, что вы теперь важный правительственный чиновник (или станете важным, когда наймете всех этих людей и потратите все эти деньги). Вы обязаны перед налогоплательщиками не использовать полученные вами знания вне государственной службы. Где взять надлежащий компьютер было бы таким злоупотреблением специальными знаниями".
   Он пробежал через комнату к своему столу и схватил блокнот. Он подтолкнул его ко мне.
   - Вот, - сказал он. "Не доверяй своей памяти. У вас будет слишком много вещей на уме, чтобы помнить такую деталь. Запишите имя в блокноте. Только для собственного использования, если в этом возникнет необходимость. Нажимайте посильнее, чтобы моим лаборантам не составило труда вызвать оттиски со страниц ниже той, которую вы отрываете.
   Он лучезарно посмотрел на меня, словно одобряя, что я уже быстро учусь тому, как быть правительственным человеком.
   ЧЕТЫРЕ
   Естественно, у меня не было выбора в выборе персонала. Хорошо, что я этого не сделал, потому что мне предстояло узнать, что знание бюрократических проволочек и протоколов гораздо важнее любого возможного навыка или эффективности, которым научились на Снаружи.
   Когда я прибыл на следующее утро в ведомственные апартаменты, которые были отведены для меня, временное помещение до тех пор, пока мы не перерастем пространство, я обнаружил, что дверь уже была подписана:
   БЮРО ИССЛЕДОВАНИЙ ВНЕЗЕМНОЙ ЖИЗНИ
   ОТДЕЛЕНИЕ ВНЕЗЕМНОЙ ПСИХОЛОГИИ
   ОТДЕЛ ВНЕЗЕМНЫХ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
   Режиссер, доктор Ральф Кеннеди
   Очевидно, моя настоящая миссия заключалась в том, чтобы скрыться. Якобы моя работа заключалась в том, чтобы профессионально обучать инопланетян и заставлять их работать на уважающей себя работе - если мы когда-нибудь их обнаружим.
   Моя настоящая задача, конечно же, состояла в том, чтобы прогнать их, прежде чем кто-нибудь узнает, что они были здесь; но я правильно подозревал, что мои сотрудники не будут знать, почему они на самом деле были наняты и что они действительно должны были мне помочь.
   Когда я открыл дверь, я обнаружил, что персонал уже занят на работе. Она состояла из женщины средних лет и двух достаточно молодых мужчин.
   Их столы уже были завалены папками с папками, распечатанными формами длиной в ярд с таким большим количеством пустых мест, что на их заполнение ушло бы много часов, и толстыми стопками переплетенных отчетов. На нескольких дополнительных столах в большом, похожем на сарай рабочем помещении были размазаны внушительные схемы, графики и звездные карты, нарисованные разноцветными чернилами. Это был улей активности, создававший быструю иллюзию многих, многих других сотрудников, которые просто оказались вдали от своих рабочих мест, выполняя важные миссии или участвуя в жизненно важных конференциях в то время.
   Я вдруг понял, что не только статус чиновника определялся тем, сколькими людьми он командовал, но это, в свою очередь, отражалось и на статусе тех, кто на него работал. Мои сотрудники, состоявшие всего из трех человек, должно быть, остро чувствовали свою незначительность.
   Никто не поднял глаз, когда я вошел в дверь. Они были слишком заняты. Поскольку я еще не начал планировать работу, чтобы занять их, даже с превосходными примерами, которые я видел накануне, я поразился их умению выглядеть так отчаянно переутомленными так быстро. Но тогда я все еще думал как человек из промышленности, и вместо этого я должен немедленно реквизировать еще немного помощи, чтобы снять бремя с их переутомленных спин.
   Между мной и местом, где они сидели, была длинная высокая стойка. Стандартное оборудование, где обычные граждане могли стоять и ждать, пока их заметят. В одном конце были ворота для входа в святилище - с сердитой табличкой, сообщавшей мне, какой федеральный закон я нарушу и сколько лет каторги мне грозит, если я войду без разрешения. Если подумать, я никогда не видел, чтобы правительство обращалось к гражданину ни по какому вопросу, в котором не содержалось бы угроз.
   Я попробовал ворота и обнаружил, что они заперты. Я постучал им по запорному механизму, но никто и головы не поднял.
   Я подошел и терпеливо встал у стойки.
   Когда я не ушел, женщины наконец подняли головы и с раздражением посмотрели на меня; затем многозначительно вернула глаза к своей работе. Я тихо, извиняясь, прочистил горло.
   Один из молодых людей, темноволосый, в тяжелых очках в роговой оправе, нетерпеливо вздохнул от беспорядка, раздраженно цокнул языком, но не поднял глаз. Светловолосый молодой человек ни разу не пошевелился, сосредоточившись на написании от руки, по-видимому, формируя по одной букве за раз в пустых местах на одном из бланков.
   Центральный персонал безоговорочно удовлетворил мои требования. Они дали мне совершенно типичных клерков государственной службы.
   "Кто заботится о клиентах за наличные?" - спросил я разговорчиво, постояв еще две минуты.
   Женщина подняла голову и уставилась на меня ровным, устрашающим взглядом. Лицо у нее было худое и узкое, с резкими невротическими морщинами, идущими от уголков носа к уголкам пронзительных глаз. Она вполне могла позировать для картины: "Женщина на государственной службе после тридцати лет" . Но художнику нужно было передать произведение с сочувствием.
   "Сегодня вы не сможете увидеться с доктором Кеннеди", - твердо заявила она. - Он слишком занят.
   - Я Кеннеди, - мягко сказал я. - Я просто хотел бы пройти через ворота, чтобы пройти в свой кабинет.
   Две мужские головы поднялись и посмотрели на меня. В их взглядах не было особой враждебности или приветствия. Очевидно, они говорили, что видели, как приходили горячие головы и видели, как уходили горячие головы, но они оставались навсегда. Женщина встала и подошла, чтобы выпустить улов.
   "Доктор. Кеннеди", - признала она и в то же время упрекнула меня в том, что я не воспользовался своим приливом. - У вас есть отдельный вход в ваш кабинет дальше по коридору. На одном было написано "Вход воспрещен". Я не мог понять, информируют ли меня или упрекают. Любой, кто хоть раз заходил в почтовое отделение, узнает отношение и тон.
   "Но наказание, напечатанное под запретом входа, очень суровое", - сказал я. "Я не осмелился воспользоваться дверью. Я заметил это вчера, когда осматривал косяк.
   - Осмотрел помещение, - пробормотал молодой человек в роговой оправе с отвращением и резкостью. Я смотрел на него, когда шел через открытые ворота.
   "Кто ты?" Я спросил его.
   В то время это казалось естественным вопросом, но лицо женщины вспыхнуло красным, и она уставилась на меня. Роговые оправы смотрели на нее с некоторым отблеском злобного озорства. Очевидно, я пытался изменить их статус, сначала спросив его имя. Женщина быстро восстановила установленный порядок космоса.
   - Я Ширли Чейз, - быстро сказала она, прежде чем он успел ответить. "Мисс Ширли Чейз. Я исполнительный канцелярский администратор отдела внеземных профессиональных исследований, отдела внеземной психологии, Бюро исследований внеземной жизни!"
   - Что ж, удачи тебе, Ширли, - пробормотал я. Ее губы скривились от досады, но она поднялась над этим и предпочла проигнорировать мое легкомыслие, как не большее, чем ожидалось. Затем она махнула рукой в сторону Хорнримса.
   "Это доктор Джеральд Гаффи, бакалавр, бакалавр наук, магистр наук, магистр наук, доктор философии, директор по абстрактным профессиональным исследованиям Департамента внеземных цивилизаций и т. д., и т. д., и т. д. В вопросах исследований он может отвечать непосредственно вам, если и когда требуется. В рутинных делах Департамента он находится в моей юрисдикции".
   Доктор Джеральд Гаффи холодно кивнул где-то над моей головой. Я попробовал дружеский подход.
   - Хм, - сказал я. - Исследования в области профессиональной ориентации для инопланетян, а? Вы, должно быть, занимали важные посты в промышленности, чтобы претендовать на это!"
   - Я человек из Гарварда, - холодно ответил он.
   Я понял, что просто должен преодолеть свое провинциальное отношение Западного побережья, желая увидеть, что человек сделал в жизни, прежде чем я оценю его ценность.
   - Что ж, - сказал я рассудительно. - Так даже лучше, не так ли? Видимо, знакомство закончилось. Мисс Чейз указала на коридор, ведущий из мастерской в мой кабинет, как бы говоря, что я могу войти туда - на этот раз.
   - Я еще не встречался с остальными сотрудниками, - сказал я и посмотрел на молодого человека в углу.
   "Ой?" Мисс Чейз вопросительно посмотрела на меня и тонко улыбнулась. Она только что осознала, что у меня нет абсолютно никакого понятия ни о протоколе, ни об этикете, и я не намеренно оскорбляю. - Это всего лишь N-462.
   N-462 уставился на меня испуганными глазами и не кивнул.
   - А что ты здесь делаешь? Я попросил.
   Его удивление, казалось, смешалось с ужасом, и он неуверенно посмотрел на мисс Чейз, словно ища защитника.
   - Он N-462, - повторила она.
   Я понял, что он был слишком далеко от протокола, чтобы говорить со мной напрямую, и что если бы я был опытным правительственным чиновником, я бы знал, что делает N-462. Я позволил этому пройти.
   Я прошел по коридору в свой кабинет, вошел и сел за стол. Верх был чист. На нем не было нагромождено столько работы, чтобы я выглядел отчаянно необходимым для сохранения нации.
   Он ясно сказал мне, что я должен построить свою собственную крепость.
   Я познакомился со своим персоналом. Я с тоской и одиночеством подумал о своих сотрудниках в Computer Research; персонал, действительно занятый необходимыми делами, и в то же время посвященный сохранению моей крепости в неприкосновенности для меня. Очевидно, у меня еще не было личного секретаря. Судя по всему, чиновнику было позволено самому выбирать.
   Да, конечно, это было бы так. И особенно для холостяка. Чтобы ФБР было проще проводить обычную проверку его сексуальной практики. Очевидно также, что для обычного найма жены, сыновей и дочерей, бабушек, дедушек, теток, дядей, двоюродных братьев, племянников, племянниц, предыдущего молочника, разносчика продуктов, бывшего деловые партнеры, товарищи по клубу, которых он мог обыграть в гольф или гандбол, и, может быть, тот симпатичный джентльмен, который проходил мимо старого дома в родном городе и восхищенно отзывался о состоянии нашего газона.
   Я бы, я должен, послать за Сарой.
   Мне было интересно, кто из моих нынешних сотрудников был агентом под прикрытием. Вероятно, мисс Ширли Чейз. Ее линии разведения были безошибочно Среднезападными из Новой Англии, классическим образцом самопровозглашенной совести для всего человечества. Я должен был следить за своим шагом вокруг Ширли.
   И тем самым измерил реальную глубину моего невежества.
   В конце концов это оказался N-462; который на самом деле вовсе не был N-462. Оплошности, которые я уже допустил, посеяли в его уме семена сомнений относительно меня. С этой медленной, терпеливой, неумолимой тщательностью поистине великого агента под прикрытием он должен был доказать мне, что это всего лишь мистер Ральф Кеннеди, а вовсе не доктор Кеннеди.
   Самозванец!
   ПЯТЬ
   Конечно, я не был настолько наивен, чтобы думать, что все мужчины в Вашингтоне играли в национальную аферу, используя налогоплательщиков как свое личное стадо домашних животных с таким же беззаботным удовольствием, как доктор Кибби. Его отношение было истинным игроком; что играть по высоким ставкам веселее, чем по низким, и не лишено статуса среди тех, кто разбирается в игре; что иногда ты выигрываешь, иногда проигрываешь; но в основном ты играешь только потому, что больше нечего делать.
   Не принадлежали и все остальные представители породы доктора Джеральда Гаффи; академические теоретики, которые прочитали несколько книг, написанных смутно о политической науке, выслушали несколько часов еще более расплывчатых профессорских комментариев по этому поводу и решили, что именно в этом и состоит управление нацией.
   Не осталось и всего того задержанного умственного развития на уровне двенадцатилетнего мальчика, которое проявляется как военный ум. Большинство моих препирательств с представителями Пентагона в прошлом действительно вызывали у меня отвращение, возможно, с оттенком ужаса, к тому, что взрослые мужчины не только могут допустить, чтобы их умственное и духовное развитие было остановлено в том юношеском возрасте, когда они бегали в банды. , преклонение перед героями, потеря своей идентичности в походном конформизме, сокрытие незрелых страхов и слабостей за бравадой латуни и тесьмы; но на самом деле защищал это жалкое уродство как образ жизни для других; и, действительно, обрушивали весь вес и силу неодобрения своей банды на любого, кто хотел перерасти такой юношеский уровень ценности.
   Я знал, что есть и другие. Их было немного, потому что для многих не было места; и явная свирепость на этом уровне удерживала их число от умножения. Для них Сила была самоцелью, принуждением, пристрастием. Возможно, их нужда и страх были величайшими из всех, потому что только обретение Власти могло развеять их сомнения в том, что они чем-то отличаются от обычных домашних стад людей. Только применяя и направляя цели Власти, они могли обеспечить свою собственную безопасность. Только удерживая стадо на его привычных пастбищах, используя свое стадо по своему усмотрению, как это делает фермер, эти люди могли быть уверены, что их роль была фермером, а не его скотом. Так было всегда. Не имело значения, как называлась поверхностная система правления в причудливых понятиях того времени. Есть те, кто доят, и те, кто рожден, чтобы их доили; тех, кто убивает, и тех, кто выстраивается в очередь на бойню.
   Возможно, в тихие ночные часы такие люди нуждались в защите от еще более серьезного врага - собственного разума. Ибо этот ужасающий вопрос вечно витал до неузнаваемости их сознательным умом, постоянно грозя вербализоваться в неосторожный момент: "Какова цель всего этого? Что, если в человеческом существовании не больше смысла, чем в траве, камне или вшей? Как же тогда мое эго могло возвыситься над другими?"
   Я не встречал таких мужчин. Я не ожидал встретить их. Один не делает. Я мог бы когда-нибудь встретиться с их мальчиками - конгрессменами, сенаторами, различными администраторами. Да, я обязательно встречусь с их мальчиками, если стану угрозой их хозяйству.
   Казалось, что особой опасности это не представляет. Даже в этом невероятном фантастическом официальном Вашингтоне, где все были Пух-Ба, мне никак не удавалось проникнуть в суть вещей. Я был никем - и я знал это.
   И все еще...
   Я видел, как вели себя такие мужчины и их мальчики, когда их коллеги в России пытались угнать часть их скота с пастбищ или даже замышляли угнать их всех - этот жирный, мясистый скот. Я видел, что случилось с теми, кто оказался в центре этой маленькой частной войны за то, кто их доит.
   Вот если бы были... ох, смешно, конечно... но, скажем, если бы действительно были существа, пришедшие со звезд; а если бы были намерения захватить все пастбище и весь скот на нем...
   Что ж!
   Я доктор Ральф Кеннеди, директор Отдела внеземных профессиональных исследований, Отдел внеземной психологии, Бюро исследований внеземной жизни, с тайной миссией помешать им это сделать.
   Прямо там, посередине.
   ШЕСТЬ
   Эти две маленькие части головоломки привлекли мое внимание намного позже; слишком поздно, чтобы быть полезным. Хотя, по правде говоря, даже если бы я знал об этих событиях в доме Шериданов, они не имели бы для меня никакого значения. Только задним числом я увидел бы какую-либо связь между реакцией коридорного и Черным Флотом с Красным Лучом. Позже мальчики рассказали мне о своем решении, принятом в комнате 842, но если бы я действительно слушал, сомневаюсь, что моя реакция сильно отличалась бы от реакции посыльного.
   Однако хронологически кусочки головоломки здесь совпадают.
   Sheridan House в Нью-Йорке был умеренно фешенебельным отелем на Шестьдесят четвертой улице, недалеко от Центрального парка. Ночной администратор, чуть более модный, чем даже гостиница, остался доволен вечером. Все было безмятежно, и он был в своих лучших проявлениях в Безмятежности. Чрезвычайных ситуаций и нареканий не было. Не было никаких опрометчивых поступков - по крайней мере, достаточно вопиющих, чтобы привлечь внимание полиции нравов. Его ночной отчет, тонко сформулированный так, чтобы намекнуть, что все это произошло из-за его превосходного контроля, порадует высшее руководство.
   К сожалению, коридорному пришлось омрачить безмятежность. К сожалению, в отеле должны были быть посыльные.
   Поздним-поздним вечером этот посыльный проковылял через вестибюль от лифта и на ходу демонстрировал явный крен. Существовало правило, самое строгое правило, согласно которому посыльные не должны пить на работе, даже для того, чтобы угодить одинокому гостю или тому, кто любит заставлять низших чинов терять работу. Ночной администратор зловеще поджал губы и стал ждать за своим гостиничным столом.
   Посыльный на ходу наклонился вперед и делал ощупывающие движения руками. Он облизывал губы короткими ритмичными интервалами. На его лбу выступили крупные капли пота, а глаза выпучились, как у глубоководной рыбы, внезапно вытащенной на поверхность. Дойдя до стола, он прислонился к нему животом и издал долгий, медленный шипящий звук.
   - Боже... - он тяжело вздохнул.
   Ночной администратор еще больше напрягся из-за этого нарушения манер, но воздержался от порицания, потрясенно осознав, что в обильном дуновении воздуха, пронесшемся через стол, не было алкоголя.
   - Ну, что это? - спросил он. Но его любопытство несколько смягчило предполагаемый тон дисциплины.
   Посыльный сглотнул и проглотил еще один глоток воздуха.
   - Я... я лучше пойду домой.
   Правая бровь Ночного администратора скептически изогнулась. Это была более знакомая земля. Посыльные всегда находили причину, по которой они не могли закончить свою смену медленными ночами без чаевых.
   "Должно быть, мои глаза или желудок", - прошептал посыльный, пораженный благоговением. "Да, это может быть мой желудок, не так ли?"
   "Как я должен знать?" - резко спросил Ночной распорядитель. Он всегда находил откровенное увлечение низших слоев их внутренностями отвратительным.
   "Я не очень хорошо себя чувствую. Могу ли я... По зеленоватому лицу посыльного было видно, что даже он смущен собственной безрассудностью. - Могу я где-нибудь присесть?
   Просьба была настолько огромной, что ночной администратор поймал себя на том, что кивает в ошеломленном согласии в сторону убежища своего собственного кабинета, который открывался за столом. Он последовал за посыльным в кабинет и увидел, как тот рухнул на стул. Невольно он был впечатлен.
   - Что за история на этот раз? - спросил он и понял, что любопытство переросло в недоверие.
   История вышла затаившимися рывками. Звонок из бара с 842. Один манхэттенский, один старомодный. Он постучал в дверь, тихо, потому что было уже поздно. Должно быть, он услышал команду войти. Должно быть, слышал, хотя и не помнил, что слышал. Во всяком случае, он вошел. Он не входил ни в какие комнаты, пока его не попросили. Муста спросили.
   "Хорошо. Хорошо!" - подсказал ночной администратор.
   Один парень сидел на краю кровати. Должна быть особенная кровать, как у некоторых гостей, потому что она не прогибается. Он поставил поднос с напитками на стол, не оглядываясь в поисках кого-либо еще. Он никогда не осматривал комнату, когда требовалось два напитка и только один парень....
   "Меня не нужно обучать такту гостиничного обслуживания". Ночной администратор вновь обрел свою резкость. "Продолжать."
   - Я просто жду чаевых, понимаете, а этот парень ведет себя так, будто не знает, зачем я торчу. Знаешь старый дешёвый распорядок, а потом... Это не может быть мой желудок, не так ли? посыльный прервался, чтобы умолять.
   "Неважно! Мы можем обойтись без твоего желудка.
   "Дверь в ванную открывается. Я ожидаю увидеть даму. Но эта штука выходит".
   "Какая вещь?"
   "Эта фиолетовая штука. Что-то вроде пурпурного света в форме вихря или, может быть, воды, стекающей в канализацию".
   - Значит, вы все-таки выпили, - с отвращением воскликнул Ночной распорядитель.
   - Честное слово, мистер Тистлуэйт. Вот как это выглядело. Фиолетовый вихрь. Он поплыл через комнату ко мне. Я обмочился в штаны, держу пари. Я не смотрел, чтобы увидеть. Затем, все сразу, я figgered трюк. Это был один из тех сценических фокусников, который пробовал на мне свою игру. Я не знал, что мы заказали неявку людей".
   "Мы не знаем. Мы, конечно, не знаем, - с содроганием сказал мистер Тистлуэйт.
   - Ну, во всяком случае, он им не был. Ни один волшебник не смог бы сделать то, что произошло дальше". Он сглотнул, и линия его челюсти снова начала зеленеть.
   "Ради бога, вы перейдете к делу!"
   "Этот пурпурный вихрь превратился примерно в четырех других парней. Просто так! Так помогите мне! Следующее, что я знаю, это всего лишь еще один парень. Но это похоже на картину, которую экспонировали четыре раза, не двигаясь ни на йоту. Один парень, только я могу сосчитать его четыре раза, если ты понимаешь, о чем я.
   "Я не. И я так не думаю.
   "Именно тогда я выбрался оттуда. Он может получить свой паршивый наконечник. У меня болит живот. Я вижу вещи. Может быть, это мой желудок, я думаю. Может быть, это..."
   Мистер Тистлуэйт вздохнул с облегчением. В конце концов, ничего, что могло бы испортить его хороший отчет. Это было элементарно; чисто элементарно для любого изучающего психологию, а каждый работник гостиницы как минимум таков.
   Он быстро выглянул в вестибюль, чтобы убедиться, что все в порядке, что никто из опоздавших не споткнулся о кресла в вестибюле, пока они переориентировали плавающий, кувыркающийся мир настолько, чтобы найти дорогу к лифту. Их не было. Все было по-прежнему безмятежно. Он посмотрел на посыльного с пылающим предвкушением. Теперь он мог продемонстрировать, почему посыльный был всего лишь посыльным, а он, мистер Тистлуэйт, был ночным администратором.
   Зайдя далеко во фрейдистское детство несчастного юноши, мистер Тистлуэйт сорвался с места, промчался через курс психологии для второкурсников в Колумбийском университете, пробежался по карманному курсу по галлюцинациям, распространил свои собственные теории о рассинхронизации двух долей мозга и/или нервных расстройствах. синапсы разрывают цепь и мгновенно замыкаются, создавая иллюзию наложения памяти на память; снова спустился на землю с несколькими рассуждениями о влиянии алкоголя на почки, создавая ощущение плавания перед глазами; и побил рекорд, защитив диссертацию о последствиях цирроза печени.
   Ужасная мысль поразила его, как только он достиг финиша, и его голос оборвался. Он почти не слышал восхищенных аплодисментов посыльного.
   - Могу я сейчас пойти домой? - спрашивал мальчик. "Я не очень хорошо себя чувствую. Я думаю, может быть, это то, что я съел".
   Ибо, хотя мистер Тистлуэйт мог быть искусным специалистом в области психологии, в первую очередь он был ночным администратором. А работа ночного администратора состоит в том, чтобы формировать в уме план этажа отеля, этаж за этажом; знать, какие комнаты заняты, а какие нет, чтобы, когда регистрирующийся гость заявляет о своих желаниях, не нужно было возиться, чтобы посмотреть, что отель может предложить.
   И он был почти уверен, что комната 842 пуста. Он бросился из своего кабинета к стеллажу с ключами. Там было два ключа. Он подбежал к пустому списку. Комната была пуста. Он просмотрел регистрационные карточки дня. Ни один не показал регистрацию на 842.
   Он повернулся и подозрительно посмотрел на посыльного.
   Посыльный не ухмылялся.
   * * * *
   В 842 году причащалась пятерка незарегистрированных гостей. Они правильно назвали это сооружение убежищем для путешественников, а эту комнату - незанятой для таких путешественников; но им и в голову не приходило, что надо зарегистрироваться и заплатить. Они еще не могли понять, что где-то во вселенной форма жизни действительно может рассчитывать на вознаграждение за гостеприимство, оказанное незнакомцу. Действительно, вся концепция коммерции все еще была им недоступна. Они, конечно, знали о каннибализме, но найти разумную жизнь, питающуюся друг другом...
   "Что это за штука, которую ты выбрал из списка закусок, которые предлагает наш хозяин?"
   "В основном алкоголь. Его цель - притупить чувства".
   "Почему какая-то разумная жизнь должна желать притуплять свое восприятие?"
   - О, я не знаю об этом. Если бы я был человеком, я бы хотел, чтобы мое восприятие навсегда притупилось".
   "Возможно, вы правы. Но с другой стороны, нашли ли мы разумные виды? Ни в одной из случайных выборок, которые мы нашли..."
   "Никакой концепции атомной науки. Тем не менее, смутное знание того, что другие планеты этой маленькой солнечной системы были достигнуты. Но на самом деле особого интереса к этому нет, и вообще никакого представления о том, как это делается. Ну, смутное знакомство с космическими кораблями, но никакого понимания того, как они работают, не говоря уже о том, как их строить.
   "И все же космические корабли строятся".
   - Значит, где-то должен быть разумный вид.
   - Может быть, просто маскируется под человека?
   "Зачем им это делать?"
   - Это только одна из вещей, которых мы пока не понимаем.
   "Наши четыре удара Черного флота ни к чему не привели".
   "Я сомню только самое расплывчатое телепатическое общение у этого вида. Случайные, неорганизованные и ненаправленные вспышки".
   "Но у них есть электронная связь. Высокоорганизованный. Почему визиты Черного флота не передавались по электронной почте?
   "Нас ждет серьезная проблема. Мы всегда думали, что интеллект характеризуется передачей знаний. Здесь мы видим, что упор делается на сокрытие знания".
   "Об ударах Черного флота было известно. Они были свидетелями. Мы позаботились об этом. Я зафиксировал правильные эмоциональные реакции на них со стороны свидетелей. Думаю, мы были правы, нанося удары только по отдаленным местам, где не было нанесено вреда разумной жизни..."
   "Первое правило: мы не можем навредить разумной жизни".
   "Первый вопрос: откуда нам знать, что мы их нашли?"
   "Наша теория рушится. Мы предположили, что неразумные ответы Черному флоту могут быть связаны с более низкими видами в отдаленных районах, что более разумные могут концентрироваться...
   "Это одна из самых интенсивных концентраций. Скажите, была ли качественная разница в интеллекте у дежурного, принесшего нам эти напитки, и у тех, кто был свидетелем наших ударов в отдаленных районах?
   "Тот самый ужас перед неизвестностью".
   "Та же способность справляться с окружающей средой едва ли достаточно, чтобы остаться в живых".
   "Сходства бесконечны. Отличий ноль".
   "Мы еще не контактировали с разумной жизнью".
   "Эти артефакты вокруг нас демонстрируют высокий уровень интеллекта".
   "Должно быть два вида".
   "По какой-то причине низший порядок скрывает свидетельство нашего визита от знания высшего порядка".
   "Тогда мы должны нанести удары по областям артефактов высокого порядка. Мы должны выкурить разумные виды, которые прячутся".
   "Это может занять некоторое время. Это сокрытие необыкновенно. Никто из тех, кого мы нашли, не признает интеллекта, превосходящего их собственный".
   "Это не единственное, что нам нужно решить. Если мы собираемся маскироваться под одного из них, нам нужно немного попрактиковаться. Например, они не отрицали гравитацию. Я заметил удивление дежурного по поводу того, что кровать не прогнулась под вашим весом.
   "Мы не можем позволить себе такую ошибку. Если он обнаружит такие мелкие дефекты, подумайте, что может увидеть высокоразвитый разум.
   - Также больше не будет появляться в виде фиолетовых вихрей.
   "Мы подумали, что это может шокировать его, если он раскроет информацию о том, где можно найти разумных. Что, возможно, он замышлял скрыть их присутствие. Что, возможно, они были достаточно умны, чтобы ожидать нас, и сочли благоразумным спрятаться от нас, пока не осмотрят нас.
   - Это было бы вполне естественно для механизма выживания - если бы они были такими разумными. Конечно, их логика подсказывала бы им, что, когда они начнут мешать свое яйцо, это будет замечено и расследовано".
   - Но дежурный ничего не знал о таком заговоре сокрытия.
   "Конечно, нам придется рискнуть случайно навредить разумной жизни, вынося наш феномен посещения на открытое пространство".
   "Тем временем, давайте попрактикуемся в роли человека. Теперь, например, о гравитации...
   "Да, артефакт должен прогибаться, когда мы на нем сидим. Ковер должен оставлять следы, когда мы ходим по нему".
   "Это слишком много. Я слышал, как скрипели стены и дрожало все здание".
   "В настоящее время нам придется отказаться от поиска разумных и сосредоточиться на моделировании человеческой жизни, а не разумной".
   "Тогда в настоящее время мы примем наиболее популярную форму искусства, изображающую людей, как нашу модель. Я думаю, нам нужно немного больше гулять, немного лучше понять, что приемлемо для людей. Если разумный вид маскируется под человека, он может не открыться нам, если мы не сделаем то же самое. Возможно, он прячется от человека, как и от нас. Возможно, он откроется только тогда, когда мы соответствующим образом замаскируемся, чтобы он мог открыться нам, не раскрываясь в то же время людям.
   Послышался ропот согласия, и Пятеро слились в один невидимый вихрь сияющей энергии. Они взлетели сквозь просветы молекул во внешней стене.
   Ночной администратор при поддержке Детектива Дома и Сомнительного Посыльного осторожно постучал в дверь 842. Ответа не последовало. Он постучал еще раз, хотя его развитое гостиничное чутье уже подсказывало ему, что комната пуста, что нет ни одного гостя или нарушителя, спящего, потерявшего сознание или отказывающегося отвечать.
   Он отпер дверь и широко распахнул ее.
   На другом конце комнаты, в дальней стене, он с ужасом увидел трехфутовую спираль выжженной радиацией краски. Он увидел линию следов, ворс ковра, истертый в порошок. Он увидел глубокий прогиб, почти до пола, с этой стороны кровати.
   Эти гости нанесли еще больший ущерб имуществу, чем обычно, - и они не зарегистрировались, не заплатили и не оплатили счет в баре. И как это отразится в его отчете перед руководством?
   Для нас было хорошо, что Детектив Дома был заядлым поклонником научной фантастики и думал, что это явление достаточно необычное, чтобы привлечь внимание Космического Флота, Бюро внеземной психологии.
   Жаль, что бюрократическая волокита Пентагона не позволяла сообщению дойти до нашего отдела, пока не стало слишком поздно.
   Хотя, я до сих пор не вижу, что я мог бы сделать по этому поводу.
   СЕМЬ
   Доктор Кибби оказался прав. Время, время было действительно драгоценно.
   У меня был скудный месяц, чтобы привести в действие мою программу становления важной персоной. Поскольку Центральный отдел кадров собирал доказательства, показывающие, какой вклад они вносят в экономическую деятельность правительства, они продолжали сокращать мои заявки на дополнительных сотрудников вдвое - и подсчитывали сэкономленные средства, чтобы доказать, насколько они эффективны.
   Я расположил их к себе, удвоив, утроив, учетверив свои требования, и растущее число людей, которых они отказывали мне в приеме, сделало бы этот год знаменательным для них.
   Как оказалось, в том месяце я смог нанять только две тысячи пятьсот шестьдесят девять человек и семьсот семьдесят два кандидата наук. Я сознательно разделяю два вида сотрудников. Доктор философии кажется, полон решимости отделить себя от человечества; и человеческая раса, при равном пренебрежении, более чем приятна. Почему я должен враждовать с кем-то, пытаясь снова соединить их вместе?
   Раз или два Ширли пробормотала какие-то возражения. Казалось, что еженедельная необходимость находить все более и более просторные помещения для размещения нашего персонала продолжала сбивать ее с толку, кем ей было позволено распоряжаться, а кто был просто движущимся человеком.
   Кроме того, поскольку при найме или переводе сотрудника требовалось больше бумажной работы, чем мог бы сделать любой другой сотрудник, отдел был настолько перегружен процессом, что наверняка опрокинулся бы и утонул. Я предложил ей обычное правительственное решение этой проблемы: если для людей в ее отделе требуется слишком много работы, то мы должны просто нанять больше людей. Кроме того, не лучше ли нам создать специальную комиссию для изучения объема требуемой работы?
   Она вздрогнула и указала, что работает день и ночь, чтобы распорядиться всем этим, как есть, без следственной комиссии. Я указал, вполне логично, что высший руководитель должен научиться делегировать полномочия и ответственность - и не лучше ли нам сконцентрироваться на найме кабинета специалистов, чтобы помочь ей?
   Но на самом деле ее сердце было не против ее возражений, поскольку она снова могла ходить по улицам, не уклоняясь от бывших друзей, которые играли в игру с важными числами в Вашингтоне, точно так же, как голливудский альпинист бросает имена.
   Сара не доставила мне проблем. Когда она услышала, что я не вернусь в Computer Research, она приняла как должное, что я не смогу управлять государством без ее помощи. Когда я застенчиво позвонил ей, чтобы предложить ей взвесить свою верность компьютерным исследованиям и интересам и преимуществам присоединиться ко мне здесь, в Пентагоне (и ожидая от нее некоторых возражений и колебаний), она ответила довольно резко, сообщив мне, что у нее все в порядке. в течение трех дней ожидания, и, видимо, мне действительно нужен был секретарь, иначе я не занялся бы так долго, чтобы добраться до этой детали.
   Сара и Ширли не зажигали друг в друге искры. У обоих было примерно одинаковое мнение обо мне - что я недостаточно знаю, чтобы укрыться от дождя. Они, казалось, были готовы разделить ответственность за меня: один следил за тем, чтобы на мне были галоши, другой следил за тем, чтобы я носил зонтик.
   Даже Космический Флот, казалось, почувствовал облегчение, обнаружив Сару на месте происшествия. Я был холостяком, одиноким, и доктор Кинси указал на некоторые особенности холостяков, которым далеко за тридцать. ФБР так и не удалось завершить расследование моих тайных сексуальных практик - возможно, потому, что у меня их не было. Теперь все было хорошо, до поры до времени. То, что я так быстро послал за моим ранее назначенным личным секретарем, женщиной, опустило некоторые брови, которые начали подниматься. Мужчины казались успокоенными, хотя их жены могли не одобрять.
   Доктор Кибби был в восторге. Как и большинство правительственных чиновников, он понятия не имел, насколько на самом деле огромны два миллиарда долларов; и он плохо спал ночами, беспокоясь о том, как он собирается избавиться от всего этого к следующим ассигнованиям. Теперь это, казалось, приближалось к решению. Он начал приглашать начальников различных отделов, чтобы показать, что делается на других дворах; и они начали, соответственно, ненавидеть меня.
   Все было нормально - для Вашингтона то есть.
   Я не особо в это верил, но обнаружил, что моя собственная значимость начинает возрастать пропорционально количеству людей, которых я нанимаю. Конечно, я был слишком далеко в иерархии, чтобы быть замеченным любыми репортерами, не говоря уже о том, чтобы быть упомянутым любыми комментаторами; но различные другие мелкие руководители начинали кивать, когда мы встречались в коридорах и даже немного болтали со мной в столовой. Осторожно, конечно; и блуждающим взглядом, чтобы удостовериться, что за ними наблюдают те, кто еще ниже по иерархической лестнице, чем мы; и не быть замеченным каким-либо высшим, который мог бы склониться к тому, чтобы поставить их на мой уровень, если бы они увидели, что они разговаривают со мной.
   Действительно, в этот момент я все еще находился так далеко на нижних уровнях, что не чувствовал даже отдаленного косвенного давления со стороны некоего мистера Харви Стрикленда.
   Конечно, я знал, что должен быть мистер Харви Стрикленд. Я видел слишком много здоровых, откровенных, хороших мальчиков, которые всегда делают то, что им говорят, пройдя путь от члена городского совета до вершины правительства или почти за несколько лет, чтобы сомневаться в существовании мистера Харви Стрикленда где-то за кулисами. сцены написания сценария и дергания за ниточки.
   Всегда есть мистер Харви Стрикленд.
   Это краткое изложение положения дел на момент повторного удара Черного флота.
   ВОСЕМЬ
   Первое сообщение о нападении Черного флота прозвучало в шестичасовой вечерней программе анализа наших проблем. Я сидел один в своем номере в эксклюзивном вашингтонском отеле "Брайтон", оплаченном из двух миллиардов доктора Кибби в качестве временного жилья, пока выяснялся мой статус.
   Объявление прервалось с ошеломляющей внезапностью посреди рутинного анализа мнения комментатора о мнении страны о нынешней администрации, отраженном на фондовом рынке. Комментатор сделал паузу для Напоминания Идиота, не в фокусе камеры, чтобы догнать его скорострельную речь, когда факсимильный аппарат рядом с его столом внезапно сошел с ума.
   Колокольчик настойчиво звенел и продолжал звенеть, несмотря на то, что комментатор качал головой от досады, что кто-то пропустил реплику. Потом машина начала тарахтеть и покатилось сообщение.
   Молодой ученый комментатор бросил быстрый взгляд на первое предложение. Он вскочил на ноги, откинул стул назад. Он тяжело сглотнул. Когда он начал читать, его голос сорвался и надломился. Сообразительный оператор подошел к факсу, чтобы снять крупный план, чтобы телезрители могли сами прочитать сообщение.
   "Аванпост Командования ПВО заметил большую группу неопознанных черных дискообразных снарядов, несущихся к столице с общего направления нижней части Чесапикского залива".
   Я приподнял бровь и сардонически посмотрел на экран. Итак, это была правительственная реклама, в которой говорилось, что мы должны быть достаточно напуганы, чтобы платить более высокие налоги, о которых думал Конгресс. Я мог предвидеть следующие строки: "Всех граждан призывают немедленно начать рыть бомбоубежища. Командование гражданской обороны должно приступить к рассмотрению вопроса о назначении региональных командующих - немедленно! Противоракеты, противоракеты, противоракеты, противоракеты ВВС должны получить наивысший приоритет для исследований, поскольку Черный флот сейчас находится в нескольких милях от нас и быстро приближается!
   Черный флот!
   Я задохнулся. Он не был зарегистрирован. Так что какой-то тупица все-таки слил информацию из нашего отдела. Доктора Кибби вполне можно связать. Может быть, какой-нибудь департамент Пентагона нанял свою рекламную фирму на Мэдисон-авеню, чтобы получить ассигнования; и к черту доктора Кибби и Бюро внеземной психологии.
   Итак, я потерпел неудачу в своей первой миссии - в правительстве людей, людьми, для людей - и люди все равно узнают об этом.
   Произошла более длинная, чем обычно, пауза, в то время как комментатор продолжал смотреть в сторону. Он повернулся лицом к зрителям.
   "Теперь мы отводим вас к нашему собственному Бобби Лавлейсу, новостному аналитику прямо на месте происшествия", - сообщил он нам.
   - О, конечно, - сказал я с отвращением. "Поторопись, мальчики. Пока вы выпускаете его наружу, выдаивайте из него все, что у него есть".
   На экране обычное мерцание, незапланированное грубое слово, произнесенное каким-то инженером на линии, новое лицо на экране. Без сомнения, это их собственный Бобби Лавлейс, хотя он и упустил возможность дать себе кредитную линию. Глаза его были расширены, лицо бледно, руки дрожали.
   "Зло!" он говорил шепотом. "Ужасный! Нечисто! Увидишь, когда они придут. Я не могу об этом говорить. Вы сами увидите". Он отрицательно замахал руками перед своим лицом. Камера отошла от него, и экран погас.
   - О, ну же, ребята, - воскликнул я вслух. - Это слишком все усложняет. Даже для телевидения".
   У меня была целая минута, чтобы поразмыслить о уменьшающейся отдаче от нагромождения драмы за драмой в тщетной попытке возбудить интерес апатичной публики, уже пресыщенной голливудскими писательскими глупостями.
   Но затем откуда-то издалека на Коннектикут-авеню, откуда-то из глубины мраморного и каменного центра города донесся слабый странный звук пульсирующей сирены. Неподалеку полицейские свистки начинают пронзительно пронзительно, замолкают, снова пронзительно, замолкают, снова пронзительно - лучшее, что можно было сделать в короткие сроки, чтобы прозвучать воздушная тревога.
   - Это заходит довольно далеко, - пробормотал я. "Когда полицейский участок продает свои услуги по размещению телепрограммы".
   Но, должно быть, на кого-то это подействовало, потому что в соседнем номере звуки вечеринки с коктейлем в честь какого-то мелкого сенатора сменились сдавленной, выжидательной тишиной.
   Впервые я почувствовал беспокойство; как будто что-то было в атмосфере.
   - Боже мой, - выдохнул я. "Только не говорите мне, что даже я отвечаю на такую голливудскую чепуху!" Но я был. К моему удивлению, я начал задаваться вопросом, не было ли это все-таки обманом.
   Экран снова включился, и мы вернулись в вашингтонскую студию. У молодого комментатора, на лице которого еще отражалось его первое потрясение, было немного времени, чтобы прийти в себя; но ему пришлось трижды попробовать, прежде чем он смог небрежно зажечь сигарету. Оператору, должно быть, также была назначена актерская роль, потому что у него были проблемы с фокусировкой на стойке новостей и факсимильном аппарате.
   Факс был неподвижен. И эта неподвижность была еще более убедительной, чем его неистовая активность.
   - На эту постановку поставили хорошего режиссера, - сказал я все еще вслух. "Дешевый был бы эмоциональным повсюду". Я сделал паузу. - Думаю, я посмотрю, - сказал я. "В конце концов, это может превратиться в довольно хорошее шоу".
   И снова ощутил мое удивление, что я не поверил, что это постановка, несмотря на мои сказанные слова. Возможно, это была напряженность в атмосфере. Воздух был тяжелым, душным. Я встал со стула и прошел через комнату, чтобы открыть французские окна, выходившие на отдельный балкон. Уличного шума не было. В этом районе всегда было тихо, приглушенно на благородный манер; но всегда была эта далекая пульсация города, населенного людьми, которые были живы более чем на четверть. Теперь, казалось, был звуковой вакуум.
   Я вернулся и снова сел перед экраном телевизора, который освещал половину стены в комнате.
   Словно по привычке, комментатор взял лист своего сценария, который всегда был под рукой на случай, если "Напоминание идиота" сломается. Он посмотрел на это с видом удивления, затем снова поднял глаза на камеру.
   - Что ж, - сказал он просто. "Думаю, нам просто нужно переждать это вместе".
   Я поймал себя на том, что киваю в знак согласия.
   - Хорошая работа, - сказал я одобрительно. "Чертовски хорошая работа". Но почему-то теперь моя настойчивость считать это выдумкой казалась безвкусной нереальностью, а не постановкой, как обычно.
   Мы ждали его вместе.
   Я поймал себя на мысли, что не должен ли я попытаться добраться до своего офиса в Пентагоне, и сдержать порыв, спросив, что я буду делать после того, как доберусь туда. Если бы это действительно оказалось фикцией, такой ответ мог бы сделать любого чиновника посмешищем. Если бы не фантастика...
   Я сглотнул.
   Я снова посмотрел на комментатора. Он все еще сидел. Он пожал плечами. Он посмотрел на свой сценарий. Он снова посмотрел вверх. Он щелкнул по сценарию, который читал перед объявлением.
   - Сейчас глупо продолжать эту чепуху, - сказал он.
   Думаю, это кощунственное заявление убедило меня больше, чем что-либо другое. Вот и ничего не происходит. Ибо первый закон развлечений состоит в том, что что-то должно происходить каждую минуту, каждую секунду. Не должно быть ни тишины, ни жуткой паузы.
   Снаружи другая сирена начала подхватывать вой, то вверх, то вниз, то вверх, то вниз в своих модуляциях, как будто каким-то образом компенсируя тишину на экране; каким-то образом поддерживать национальную манию, чтобы никто никогда не подвергался молчанию и неподвижности, иначе он снова начнет думать.
   Факс снова начал трещать. Теперь комментатор смог прочитать сообщение в том виде, в котором оно появилось. Его голос был ясным, но напряженным.
   "Бюллетень... Лондон... Неизвестные снаряды в больших количествах приближаются вверх по Темзе с побережья Ла-Манша...
   "Бюллетень... Токио... Ракеты маневрируют на большой высоте возле Иокогамы...
   "Бюллетень... Москва... Противоракеты выпущены по вражеским снарядам... последнее предупреждение Соединенным Штатам... отменить атаку... или мы нажмем кнопку...
   "Бюллетень... Омаха... последнее предупреждение России... отменить атаку или мы нажмем кнопку..."
   Машина остановилась.
   Комментатор уставился на него, не понимая.
   "Вы не можете останавливаться на достигнутом", - сказал он вслух машине.
   Ясно, что это было слишком. Он смотрел за кулисы, как бы взывая к директору о помощи; и то, что он пожал плечами, должно быть, было повторением того, что он пожал плечами.
   Снова факс выдал сообщение. Очень краткое сообщение.
   "Снаряды уже над Вашингтоном".
   Я встал, неуверенный, ошеломленный, размышляя о привычке получать информацию с экрана, а не смотреть самому. Словно очнувшись, я стряхнул с себя глупость и с какой-то неохотой заставил себя пройти к французским окнам и выйти на балкон.
   Июльские сумерки слились с ночью. Звезды были ясными и яркими на безлунном небе. Уличные фонари были отключены в соответствии с каким-то пыльным, вылепленным планом прошлого, но неоновый свет в отдаленном торговом центре наводил на мысль, что владельцам магазинов об этом не сообщили; или, может быть, они напрягались для последней продажи, прежде чем их унесет в Kingdom Come.
   Над центром Вашингтона, примерно в восьми милях к юго-востоку, в небе образовалась странная красная дымка. Быстро он раздулся, вырос и принял форму; с образованием языков пламени. И теперь все небо превратилось в массу красного, прыгающего пламени.
   Из пламени, словно на фоне сцены, вырисовывались мертвые черные диски.
   Мое ущелье поднялось от отвращения, я боролся за отрешенность; успокоить мои атавистические страхи; чтобы напомнить себе, что человек создал ужасные силы Зла из своего больного воображения, точно так же, как он создал силы Добра из своих благородных устремлений. Это не помогло. Это была материализация чего-то изначально Злого по своей сути, а не болезни воображения.
   Что-то пошло не так с моим чувством времени. Я казался подвешенным в каком-то временном вакууме, новое осознание того, насколько мы зависим от него в смысле непрерывности. Я не мог сказать, происходили ли события одновременно, мгновенно или с большими промежутками времени между ними.
   Диски теперь маневрировали с ослепительной скоростью, резко разворачиваясь в одном направлении, с невероятным нарушением законов импульса виляя в другом. Разрыв, рассеяние, один момент в квантово-частичной случайности; следующий по кругу, в рамке, или V, или по прямой; подчиняясь какому-то своему принципу-образцу, не имеющему никакого значения для меня, для нас, для человека.
   С Земли багровые пальцы зенитного огня тянулись к снарядам, казалось, соединяя пламя неба с пламенем Земли, целиком, пока не было потеряно не только время, но и направление, ориентация, чувство происхождения. потерялся, не зная, метнулось ли красное пламя вниз с кораблей или вверх от наших артиллерийских позиций.
   * * * *
   Теперь ночь была рассечена пламенеющими перекрещивающимися узорами из белых и красных трассирующих ракет. Но я не видел, чтобы диск колебался, колебался, падал. Время от времени некоторые из них, казалось, неслись к Земле, и все же через секунду (миг? час?) после того, как они вспыхнули в какой-то неожиданной формации, ни один из них не отставал от ран, ни один на волосок не отклонялся от курса.
   Возможно, наш обстрел полностью не попал в цель, возможно, был отклонен какой-то силой, которую мы не могли знать, возможно, прошел без вреда для себя. Кто мог знать?
   * * * *
   Временами какой-то единый диск, мчавшийся вниз, ко мне, ко всем нам, с сокрушительной быстротой и отбрасывавший меня к оконной раме, казалось, заполнял почти все небо, невероятно огромный, непостижимо массивный; а позже (насколько позже?) не более чем черная булавка на фоне огненно-желтого и багрового неба. Ибо они маневрировали как в глубине, так и по своду нашего неба - в третьем измерении. И, насколько мы знали, еще и в какой-то математической четверти?
   Откуда мы могли знать? Ведь никакая власть на Земле не имела науки, которая могла бы так безнаказанно нарушать законы инерции. А если не Земли, то какую земную логику мы могли бы применить?
   * * * *
   Мы перестали наводить на них наши бесполезные противоракеты. Диски господствовали в небе одни.
   * * * *
   Как будто из какого-то музея, посвященного прошлому, как если бы человек осознавал опасность, что человеческий мозг может, в конце концов, творчески функционировать под влиянием момента, чтобы доказать свое превосходство над запланированными моделями механического мозга, и с некоторыми устаревшие подручные средства доказывают, что они все же превосходят современные инструменты, перехватчики ВВС поднялись в небо.
   Словно в дополнение к своей крошечной букве V, диски образовали могучую букву V, растянувшуюся по небу. Я почувствовал, как у меня перехватило горло рыдание, восхищение такой невероятной храбростью, стыд за то, что я иногда язвительно и цинично относился к человеку.
   * * * *
   "Черт возьми", - слышал я себя, повторяя снова и снова. "Черт черт черт." Что такое мужество должно быть так бесполезно.
   * * * *
   Пятно моего горя по человеку прочертило свет. Я сердито вытерла сверкающие слезы. Сцепления крылатых ракет взлетели впереди перехватчиков, звуковые удары сотрясали и ревели, издавая жалкие звуки стрельбы. Тщедушен и маленький V, приближаясь к вершине гиганта, но, черт возьми, какой храбрый!
   Точки малого и большого слились. Наше маленькое потерялось в огромном, поглощенном пламенным сиянием.
   * * * *
   Но когда огромный "V" величественно развернулся, снова можно было различить перехватчики; да, вот они, бешено летящие, словно неуправляемые, в космос.
   Но не из-под контроля, нет. Ко мне вернулось затаившееся дыхание, болезненное, когда я увидел, как они перестраиваются в атакующие группы. Участок за обученным участком они отделялись, по традиционным образцам, сохранившимся из давно мертвого прошлого, они бросались на звуковой скорости к гигантскому V. Небольшие группы из нас, атакуя их, Их. По бокам их вершины, а не на острие, обрушивая на них оглушающие уши залпы и используя саму силу отдачи, чтобы вытащить перехватчики вверх и выйти из их кричащих пикирующих мощностей.
   И, несмотря на всю нашу высвобожденную мощь, ни один снаряд не дрогнул в огромном строю.
   * * * *
   Сгорбившись там, на балконе, прислонившись спиной - ладно, ладно, съежившись - к прочной оконной раме, единственной кажущейся твердой вещи в кипящем текучем мире шума, движения и света, я смотрел, как продолжается бой.
   Бой?
   Драки не было. Был Человек, извергающий всю свою силу, всю свою мощь, весь яростный, агрессивный продукт своего мозга и рук против своего врага. Откуда мы знали, что это враг?
   Но драки не было.
   Ибо диски не наносили ответный удар. Красный луч не сверкал вниз и вниз, чтобы превратить наш Город в плавный камень.
   Мои чувства онемели.
   Не было даже падающих осколков, осколков ракет, выпущенных из наших по ним. Как будто какой-то неведомый пылесос, электромагнит, всасывал обломки битвы по мере ее возникновения - чтобы наши люди были в безопасности, а наши улицы - в чистоте.
   * * * *
   - Я... не... понимаю, - медленно сказал я, как будто формирование каждого слова требовало поиска в каком-то незнакомом глоссарии, чтобы перевести мои чувства в слова.
   * * * *
   Отработанные перехватчики возвращались на Землю, на их место вставали новые волны других - не менее смелых, не менее решительных.
   Не эффективнее.
   Игнорируемые теперь дисками, они по очереди израсходовали себя. Великий Ви больше не платил нам за комплимент массовым вращением, чтобы выполнить нашу задачу. Скорее теперь он, казалось, преследовал какую-то собственную цель, не обращая внимания.
   Да, дальние концы угловых линий изгибались внутрь, изгибались, изгибались внутрь, пока, наконец, не встретились. В центре кругом появилось облако, а в его центре невероятно яркое пятно чистого малинового света. Облачная мгла слилась, затвердела, стала полосатой.
   Чудовищный, пронизанный зрачками и пронзительный, налитый кровью глаз смотрел вниз на город.
   Позже я узнал, что это было обычным опытом каждого человека в городе, но в тот момент я был убежден, что пронзительный взгляд был направлен на меня, внутрь меня, сквозь меня.
   * * * *
   Глаз, растянувшийся сначала почти от горизонта до горизонта, теперь стал меньше. Теперь он заполнил лишь половину неба. И это до того, как я понял, что он вообще сжимается, настолько тверд его гипнотический взгляд. Но теперь, когда я это понял, сжатие ускорилось; глаз удалялся от нас; быстрее и быстрее; выйти в космос.
   * * * *
   Но даже до самого конца этот пронзительный зрачок проникал в меня, пронзал меня своим злобным лучом света.
   А потом и оно погасло.
   * * * *
   Пылающие туманы неба рассеялись. Кое-где сквозь него стали просвечивать более яркие звезды. Вдалеке, над парком Рок-Крик, я мог видеть последние перехватчики, возвращающиеся на Землю.
   В их бегстве не было триумфа.
   * * * *
   Небо было ясным и черным. Звезды сияли ярко - и холодно. Уже не дружелюбные звезды, подмигивая нам планетами, словно забавляясь слабостями человека.
   Уже не дружелюбное небо, бархатное мягкое и успокаивающее.
   Там были Вещи.
   Наша крошечная Земля вращалась в этом холодном безжалостном вакууме в одиночестве.
   И не за чем спрятаться.
   ДЕВЯТЬ
   Три дня Черный Флот то появлялся, то исчезал, то снова появлялся. Над каждым крупным городом Земли. Черный флот? Много-много Чёрных Флотов. Так часто, одновременно, в столь многих местах, что даже самые дикие подсчеты не могли подсчитать их количество.
   Теперь не было мысли народа против народа, человека против человека; человек, укрощающий других людей для своего служения, подчинения, своего образца единственного Права.
   Теперь диски снова появились над Нью-Йорком. Но на этот раз их рисунок был другим. Они не появлялись, разыгрывали свои зловещие и бессмысленные формации, омывали землю под собой смрадными миазмами отвратительного, злобного ужаса, а затем исчезали.
   Они остались. Вот уже семь часов они беспрерывно зависали и кружились; как будто они ждали знаменательного сигнала, известного только им.
   Город внизу казался практически мертвым. Появившись в это время в полдень, видя их несколько раз раньше, житель Нью-Йорка поднял глаза к небу, пожал плечами и ушел по своим делам. Но флот остался, и, как будто где-то открыли вентиль, чтобы выпустить пар, город замедлил ход и умер.
   Никто не знал, где и как это началось, но в течение долгого дня росло всеобщее чувство, что на этот раз они не шутили. Это было оно. И ожидание стало невыносимым.
   Ожидание стало невыносимым для мистера Харви Стрикленда.
   Он сидел в пурпурном халате на резном тронном кресле с высокой спинкой в своем пентхаусе на вершине одного из многочисленных газетных зданий. Он смотрел на телевизионную стену и в ярости скривил губу.
   Это не проходило. С его опытным, сверхъестественным чувством массовой реакции он знал, что его организации не хватает огня. Они прошли через движения формулы, но слишком многие из них были похожи на того первого комментатора снарядов. Слишком многие из них считали то, что они говорили и печатали, просто чепухой. Он, конечно же, уволил этого парня за то, что он дал публике понять, что считает это полной ерундой, и обычно этого было бы достаточно, чтобы остальные люди из его организации начали копаться с дополнительным проявлением энтузиазма, причмокивая губами в ответ. показать, как им нравилось есть это дерьмо. Но это не так.
   И люди не покупали дерьмо.
   Было мало машин, мало движения на улицах; и это немногое было поспешным, украдкой; крысы перебегают из одной норы в другую. Народ собирался в укромных местах, теснился под навесами, навесами, в дверях, у окон; а чтобы усилить сходство с осторожными грызунами, они толпились у входов в метро, откуда могли сбежать в туннели, вырытые в земле, когда угроза подошла слишком близко.
   Вместо того, чтобы смотреть на экраны его телевизоров и читать его газеты, чтобы понять их толкование, чертовы люди видели все своими глазами!
   Его радио- и телевизионные каналы были заполнены вымогателями, получавшими субсидию от самого Харви Стрикленда, которые умоляли, бушевали, бушевали и угрожали людям, чтобы они встали на колени и склонили головы в смирении.
   Его презрительная губа приподнялась над удлиненными желтыми зубами. Смирение! Он знал это, Харви Стрикленды всегда знали, что смирение - это самая низменная, самая неблагородная и недостойная поза, какую только может найти человек; но это была формула, которая снова и снова возвращала человека к пресмыкательству в пыли. Подчинен Харви Стриклендам, служит их целям.
   Формула просто не подходила!
   Проклятые кролики сидели в своих норах и прятались от охотников над ними - и на этот раз охотники не подчинялись Харви Стрикленду. Должны быть шествия. Должны быть замученные песни неповиновения. Должны быть марширующие люди. Должна быть очередь и шум для самоуничтожения. Формула была гарантирована.
   И что сделали чертовы кролики? Они сидели в своих норах и дрожали!
   Проблема была в том, что на этот раз они не могли выбрать ничего слабее себя.
   Он вытолкнул свое массивное тело, стонущее под тяжестью жира, из своего тронного кресла и в внезапной ярости начал ходить по полу. Черт возьми, он промахнулся. Он должен был создать козла отпущения, целую кучу козлов отпущения. Он должен был создать несколько жертв для преследования большинства. Черт, это была самая простая формула в книге. Самый глупый мэр вонючего провинциального городка знал это. Здесь есть негры, там есть евреи, здесь католики, там протестанты, повсюду ирландцы, шведы, поляки, коммуняки и гомосексуалы. Черт, всего лишь небольшое искажение слов, и все они могут выглядеть ответственными за Черный Флот. Это всегда работало.
   И он поскользнулся на нем.
   Он чертовски хорошо знал, что люди никогда не выйдут и не возьмутся за кого-то сильнее, чем они сами. Они должны были чувствовать, что они в большинстве; они должны были чувствовать, что за ними стоит мнение большинства, - независимо от того, какую лицемерную фальшивую маску они выставляли на всеобщее обозрение, - прежде чем они осмелятся встать и быть учтенными. О, они были сильны в крестовых походах за совершенно безопасными объектами, эти люди; но у них должно быть что-то слабое и бегущее в страхе, прежде чем они превратятся из кроликов в собак и с лаем побегут за ним в яростной, бешеной погоне.
   Но, черт возьми, у него не было времени. Никто не предупредил его, что он ожидает появления Черного Флота. Что случилось с этим Пентагоном? Почему они не предупредили его? Разве не их дело было знать, предвидеть? И разве они не полностью зависели от него в формировании для них массового сознания? Беда была в том, что они были так поглощены щегольством, обгоняя друг друга своими глупыми медными и плетеными символами, что забыли, для чего они здесь и кто их там держит.
   И почему его собственные непосредственные организаторы не были начеку и даже без предупреждения не привели формулу в действие, не дожидаясь, пока им скажут? Черт, да он их достаточно хорошо обучил. Они были избалованы и избалованы высокой зарплатой, которую он им платил, глупыми маленькими статусными уровнями, которые он им даровал, до такой степени, что они пожертвовали чем угодно, чем угодно, чтобы сохранить свое положение. Это была его техника. Он следил за тем, чтобы все его независимые редакторы по обе стороны забора говорили то, что он от них хотел; фракция pro выступает сильной, фракция confacts выдвигает такие слабые аргументы против, что даже ребенок может увидеть единственно возможный правильный взгляд на вопрос. Каждый проклятый из его свободных и бесстрашных комментаторов и обозревателей сказал именно то, что он хотел, чтобы они сказали. Их не нанимали, если их прошлые мнения не показывали, что им можно доверять. Они не работали на него, если не продолжали свободно и независимо приходить к выводам, благоприятным для мистера Харви Стрикленда. Черт, они не могли бы работать нигде, если бы не делали этого.
   Так что теперь, в реальной чрезвычайной ситуации, они сидели на своих набитых вещах и позволили Черному Флоту взять верх, не сделав ни единого шага, чтобы извлечь выгоду из этого и укрепить свои позиции.
   В гневе он подковылял к телевизионным мониторам и щелкнул выключателем, чтобы выключить их - символическое уничтожение их всех. Он повернулся, чтобы сделать то же самое с батареей факсимильных аппаратов, выстроившихся вдоль стены, но остановился, чтобы прочитать последние сообщения.
   То же самое происходило везде, во всех крупных городах Америки, во всех крупных городах мира.
   Повсюду диски парили, вращались строем и ждали.
   Непрошеное сомнение пыталось прорваться в его разум, что в этом не было никакой возможности еще больше укрепить его власть над массовым сознанием; что это может быть что-то за пределами его способности обратить в свою пользу. Он сердито покачал массивной головой и стряхнул с себя слабость. Он не мог, он не мог допустить, чтобы такая идея обрела полную форму в его уме. Если бы он это сделал, он был бы не лучше кроликов, которых презирал.
   Но в одном можно было не сомневаться. Черный флот готовился к убийству. И он почему-то не видел ни единого шанса выиграть.
   Если бы у него был хоть какой-то способ подобраться к снарядам, разобраться с ними. Они должны чего-то хотеть. Они должны были чего-то хотеть. Внутри этих дисков должны быть разумы. А где были умы, способные на все это, были и умы, способные работать с углами. Патриоты и враги? Это были кроличьи слова, собачьи слова. Люди, мужчины, настоящие мужчины, мальчики наверху, они вели переговоры, заключали сделки и работали между собой. Они сдались и поделили банк, каждый забрал все, что мог, и признал право друг друга взять то, что он мог получить.
   На этих дисках должны быть такие умы. Способные властвовать над всей Землей за три дня, как это было, они также должны быть способны признать одного из своих и его право быть в горшке - себя, привыкшего властвовать, некоего Харви Стрикленда.
   Итак, если они хотели господствовать на Земле, почему они не действовали? Почему не выставили щупы?
   Почему не выставили щупы?
   Новая мысль закралась, чтобы ужаснуть его. Что, если бы они занимались именно этим? Черт, они могли взять верх в ту первую ночь. Так какой еще может быть смысл во всех этих бессмысленных появлениях и появлениях? Что, если они зависли там сейчас, с полудня до заката, ожидая, ожидая, пока он отреагирует на их щупальца?
   И он не знал как!
   Разочарование, раздражение влили в его кровь мощные дозы адреналина, заставили забыть хрипеть и стонать в знак протеста против силы тяжести, тянущей его жир. Его ярость заставила его ковылять, почти бежать, в сад, окружающий его дом на вершине здания. Он смотрел на угасающее небо, следил за снарядами - как будто одной силой своих глаз он мог заставить их заметить его, подойти к нему, разобраться с ним.
   Они хотели контролировать людей, не так ли? Они не убили ни одного из них, так что они должны были хотеть сохранить их для какой-то цели. Ну, он контролировал людей. Он владел ими. Они должны были прийти к нему в конце концов.
   Или они решили просто угнать их прямо из-под него?
   В новом порыве ярости он пнул летние астры, небрежный символ своего богатства и власти; ибо место, которое они занимали, было дороже золота. Их пернатые головы, лиловые, красные и белые, ломались от удара его ноги - так же легко, как ломалась воля изнеженных людей, когда он опускал ногу. Слабость растений довела его до садизма; топнул ногой по кустам, втоптал листву в землю. Он дал последний, более сильный пинок при мысли о своем садовнике, который будет смотреть на ущерб грустными, терпеливыми глазами - и не будет комментировать это.
   Там, наверху, среди кружащихся черных дисков, не было ни одной противоракеты; Не один. Даже чертов перехватчик. Звуков зенитного огня не было. Они отказались от попыток сражаться. Люди были как его садовник. Когда все кончится, они наведут порядок, посадят еще что-нибудь и надеются. Он фыркнул с отвращением, когда его разум представил ему картину ужасного и тщетного терпения людей, которые ничего не могут сделать, кроме как пытаться - и надеяться.
   Проклятье! Почему его телефон не звонил? Он сделал еще один звонок в Вашингтон. Почему оператор не дозвонился до него? Он подумал о том, чтобы вернуться, снять трубку и поддразнить оператора по этому поводу. Но он знал ответ, проклятый оператор будет скулить и хныкать.
   "Г-н. Стрикленд, сэр, я пытаюсь, сэр. Все, что я могу сделать, это попытаться, сэр. Военные, сэр, используют все стволы для защиты нации. Но я буду продолжать попытки, сэр.
   Жар его гнева, остаточная жара дня даже на этой высоте в сотню этажей, заставили его расстегнуть лиловую мантию, которая укутала его складки жира. Он подошел к парапету, окружавшему сад его пентхауса, и глубоко вдохнул летний вечерний воздух. С городом в мертвой остановке, проклятые вещи были почти чистыми.
   Он посмотрел через парапет на сотню этажей ниже. Но муравьи ползали по узким улочкам не для того, чтобы забавлять его, как обычно. Там, с одной стороны, Ист-Ривер была серебряной лентой, которая частично опоясывала Манхэттен. Когда-то он думал об этом как о серебряной ленте вокруг рождественской упаковки из мишуры - все для него.
   Над ним возвышалась башня передатчика одной из его нью-йоркских телестанций. Это тоже был символ, если хотите, королевский скипетр; более могущественным и более способным покорить умы людей, чем у любого короля, который когда-либо жил. Вид его, все еще стоящего там, указывал на снаряды, как обвиняющий палец указывает на Бога, говоря ему, чтобы он следил за своими манерами и делал то, что ему говорят, иначе люди отвергнут его так же небрежно, как они отвергли многих других богов в прошлое; вид этого восстановил его спокойствие, его уверенность в своей силе и судьбе.
   Он снова посмотрел на снаряды, на этот раз расчетливо и отстраненно. Пусть они пошлют свои щупальца; он не знал, что ответить. В конце концов они обнаружат, что должны были попробовать другие способы связаться с ним. Пусть наносят удары, пусть доминируют, пусть захватывают Землю. В конце концов, им придется прийти к нему. Потому что вы не можете контролировать действия людей, если не контролируете их разум.
   В конце концов им придется прийти к нему.
   Он сардонически усмехнулся и сделал движение вверх средним пальцем.
   "И именно там я дам им это". Он громко рассмеялся над остроумием своего грубого каламбура.
   Каждый завоеватель в прошлом обнаруживал одно и то же: вы не можете управлять страной без помощи людей, некоторых людей этой страны. Поэтому, когда эти завоеватели попытаются захватить власть и действовать через уже установленных людей, они что-нибудь узнают. Кое-что Харви Стрикленд уже знал: когда человек продает свою независимость мышления за деньги или статус, он, сам того не осознавая, также продает свою способность к независимости мышления; и, подобно измученным обозревателям и комментаторам, он должен снова и снова проигрывать одну и ту же старую пластинку, потому что у него нет способности принять новую точку зрения. С годами пластинка становится все более и более скрипучей и все более и более не соответствует времени; пока, наконец, расплата, сам человек не осознает, что тогда, когда он продался, он действительно продался.
   Во всей структуре были люди, продавшиеся ему; и когда эти завоеватели попытались использовать этих людей, потому что они знали, что человек, который продастся одному, в равной степени продастся и другому, им пришлось бы обратиться к нему.
   Да, кто бы ни был позади этих снарядов, в конце концов, он должен был прийти к нему. Он посмотрел на них, все еще паря над головой. Он снова громко расхохотался и в своем триумфе, уже вкусившем, ударил правой рукой по цементному верху садовой стены. Он с удивлением посмотрел на свою руку, когда боль просочилась сквозь слои жира. Он посмотрел на оскорбительную стену и пожалел, что это не человек. Прошло много времени с тех пор, как человек осмеливался причинить ему боль.
   Он осторожно сунул ушибленную руку в карман халата и, переваливаясь, проковылял обратно через стеклянные двери, выходившие в его сад из конторы. Он тяжело сел за свой стол, поднял трубку и усмехнулся, предвидя мгновенную тревогу человека на коммутаторе в недрах здания.
   - Звонок уже прошел? - спросил он.
   - Нн-нет, с-сэр, - пробормотал мужчина.
   - Ну, черт возьми, если бы ты перестал сидеть и играть сам с собой и пошел бы...
   - Я имею в виду, сэр, я не уверен, я не знаю...
   "Хватит болтать. Почему у тебя нет Хиггинса?
   "Ну, сэр, его сотрудники говорят, что, поскольку он является лидером большинства в Сенате, он находится на большом совещании в Белом доме с генеральным штабом, и они не будут..."
   "Ох, заткнись. Дайте мне вашингтонского оператора. Я сделаю это сам".
   А потом он сказал женщине-оператору, которая ответила из Вашингтона: "Дайте мне Белый дом".
   - Простите, сэр, - автоматически сказала женщина. "Все цепи заняты. Снаряды..."
   - О, дерьмо! он сказал. "Дайте мне вашего начальника. Позвольте мне поговорить с кем-нибудь здравомыслящим. Дайте мне вашего менеджера.
   - Супервайзер, - почти мгновенно произнес другой голос.
   - Это Харви Стрикленд, - сказал он. "Разомкните цепь и соедините меня с Белым домом".
   Была короткая задержка, очень короткая. Достаточно долго, чтобы она сообщила имя и запрос менеджеру и попросила инструкции.
   - Да, мистер Стрикленд. Она вернулась на линию со словами. "Немедленно."
   Почти сразу ответил коммутатор Белого дома.
   - Это Харви Стрикленд, - повторил он. - Позовите сенатора Хиггинса к телефону.
   "Он на совещании с президентом, Кабмином, Генеральным штабом и начальниками отдела внеземной психологии..." - начала она.
   - Я сказал, что это Харви Стрикленд, - произнес он медленно, угрожающе. - Если бы ты прочистил уши, ты бы услышал, что я говорю.
   "Да сэр. Я знаю, кто вы, сэр, - сказала она. Затем с сомнением: "Посмотрим, сэр".
   Пока он ждал, он нажал кнопку подключения на своем телефоне, чтобы подать сигнал своему собственному оператору.
   - Да, сэр, - ответил молодой человек.
   "Видите ли, я прошел без каких-либо проблем. Я не знаю, почему это, черт возьми, что я должен все делать сам..."
   - Это Том Хиггинс, Харви, - прервал его тираду чей-то голос.
   - Подожди, Том, - скомандовал он. Потом к своему оператору. "Отойди от линии, черт возьми. Кто, черт возьми, сказал тебе, что ты можешь подслушивать мои личные звонки?
   Раздался щелчок, когда его оператор разорвал цепь, не отвечая.
   - Ну, как насчет этого? - спросил Стрикленд.
   - Пока нет решения, Харви, - извиняющимся тоном ответил лидер большинства в Сенате.
   "Какая! Почему, черт побери, что вы там делаете? Вы возвращаетесь на то собрание и говорите им, чтобы они использовали водородную бомбу на этих снарядах, и больше никакой чепухи. Черт возьми, Хиггинс, ты меня слышишь?
   Тут до него донесся голос Тома Хиггинса, старый и усталый. - Да, Харви, я тебя слышу.
   - Ну, тогда вернись туда и оторви этих тупорылых генералов от их жирных придурков!
   - У этой штуки много точек зрения, Харви. Голос Хиггинса, казалось, стал сильнее. - У нас есть несколько экспертов по внеземной психологии, дающих показания. Доктор Кибби и доктор Ральф Кеннеди. Кибби ничего не знает, он просто промоутер. Но Кеннеди говорит некоторый смысл. Он говорит, что в модели поведения есть что-то странное и особенное. Я не знаю, он много чего говорит, но он указывает на одну вещь, которую ты не можешь обойти стороной, Харви. Они еще не причинили нам вреда. Это угол, знаете ли.
   Стрикленд поднял серебряную пепельницу и швырнул ее через весь офис. Он врезался в дальнюю стену, проделав дыру в одном из вырезанных на стене геральдических символов.
   "Углы!" он крикнул. Его голос был высоким и пронзительным. - Не рассказывай мне об углах. Не рассказывай мне эти профессорские разговоры о своеобразных моделях поведения. Я знаю, что это за проклятый угол. Я знаю, чего они ждут. Они ждут от меня известий. Вот в чем дело. И я дам им ответ. Ответом будет водородная бомба. Они узнают, что у меня есть небольшая хитрость или около того. Сбросьте на них эту чёртову водородную бомбу. Это все, что я хочу."
   - Послушай, Харви, - попытался урезонить его Хиггинс. "Диски над большими городами. Целый город будет уничтожен - миллион человек или больше".
   "Какая разница?"
   "Ну, теперь, Харви... общественное мнение..."
   "Общественное мнение? Ради всего святого, кто, по-вашему, сообщает публике свое мнение? Черт возьми, Том, дай мне неделю с моими газетами, моим телевидением и радиостанциями - и у тебя есть любое общественное мнение, которое ты хочешь спросить. Ты знаешь что. Вы знаете, как вас избирали на все эти сроки. А если президент забыл..."
   - Но все эти невинные люди... - почти со стоном сказал Хиггинс.
   - Все эти невинные люди, - передразнил Стрикленд. "Так что же будет? Ад. Вы знаете, что это будет делать, как и я. Он всегда так делает, любые неприятности. Он отправляет их обратно в свои кроватки, чтобы быстрее размножаться, чтобы произвести еще больше людей, чем было потеряно. По общему мнению, те, кто не получил удар, просто отмахнутся от этого. Они не пострадали, так зачем кричать. Те, кто получит удар, не будут иметь значения. Послушай, Том, ты должен смотреть на эти вещи широко. Вы говорите им, генералам, чтобы они прекратили бездельничать, слушая профессоров колледжей, и возвращайтесь к тому, что они должны делать. Брось эту водородную бомбу и перестань спорить.
   - Ладно, Харви, - слабо ответил Хиггинс. "Я скажу им. Я скажу им, что ты чувствуешь".
   "Вау! Резервное копирование! Не имеет значения, как я себя чувствую. Видеть? Я всего лишь газетчик. Я просто печатаю новости. Я не могу. Я должен сказать тебе это снова? Что-то, чему ты научился тридцать лет назад?"
   - Но, Харви! Что-то такое большое, как это. Они не сбросят водородную бомбу на мое заявление. Что-то большое, как это, Харви, может быть, тебе стоит открыться...
   "И если я это сделаю, как я буду формировать общественное мнение? Я был бы заинтересованным лицом. И если я не смогу формировать общественное мнение, вы все пойдете ко дну".
   "Может быть, мы должны, Харви. Может быть, нам следует.
   - А теперь посмотри сюда, Том. Харви Стрикленд взял переговорный тон. "Это не ваше решение. Вы не военный. Вы не обучены принимать решения, которые приходится принимать военным. Так что это будет не ваше решение. Это будет их решение. Все, что вам нужно сделать, это напомнить им, что они военные.
   "Напомните им, чтобы они вернулись и продолжили обучение в Вест-Пойнте и подобных местах. Напомните им, чтобы они перестали думать о людях и начали думать о войсках и силах. Войска и силы не истекают кровью, знаете ли. Это просто тактические задачи на доске.
   "Напомните им о тех разговорах, которые у них были раньше; где они размышляли о том, есть ли у низших сословий нервы и чувства. А низшие разряды - это все, кто не посещал Вест-Пойнт или что-то подобное. Если у них развился слабый желудок, скажите им, чтобы они начали думать о картах и силах и рассчитывали риски, как их учили. Черт, их учат быть убийцами, так что же их останавливает?
   - Ты меня понял, Том?
   - Я скажу им, Харви. Голос звучал больно.
   - Ага, - презрительно сказал Стрикленд. - Я так и думал.
   Он положил трубку и потер руки. Он не возражал против того, чтобы время от времени выпускать пар на своих людей. Это было напоминанием о том, кем они были бы без него.
   Конечно, они не решат использовать Нью-Йорк в качестве испытательного города. Потому что он был в Нью-Йорке.
   И они не решили бы использовать Вашингтон, потому что они были в Вашингтоне.
   Может быть, это будет какое-нибудь место вроде Сент-Луиса. На прошлых выборах в Сент-Луисе было сильное, необъяснимое голосование против. Может быть, ему лучше подумать о замене некоторых редакторов и управляющих радиостанциями. Затем он усмехнулся. Он забывал. Не было бы никого, чтобы заменить через несколько минут. Если бы они выбрали Сент-Луис. Может быть, ему лучше позвонить Тому и сказать ему, чтобы он использовал Сент-Луис. Нет, лучше не надо. Пусть они принимают решение.
   Он нажал кнопку рядом с одной из украшенных драгоценными камнями лампочек на выступе своего стола; и знал, что это все равно что задеть задетый нерв, чтобы человек на другом конце провода вскочил со стула и побежал к лифту. Все эти кнопки были нервными окончаниями, нервы тянулись вниз через административные офисы от пентхауса до подвала, даже до подвала, где день и ночь грохотали гигантские прессы, вытаптывая общественное мнение.
   Ровно за то количество секунд, которое потребуется его секретарю, чтобы выбежать из своего кабинета, подать специальный сигнал лифту, зарезервированному для экспресс-поездок в пентхаус, и оператору, чтобы поднять и на полном ходу подняться наверх, дверь лифта в одной стене его кабинета открылся. Из двери вышел седой, изможденный человек и решительно пошел по широкому пространству пола между лифтом и стойкой.
   Это был Миллер, личный секретарь Стрикленда.
   Сорок лет назад Миллер был героем колледжа, самым популярным человеком в кампусе, президентом старшего класса, президентом совета объединенного братства. В этом классе также был один Харви Стрикленд, не герой колледжа, практически неизвестный в кампусе и президент ничего.
   Миллер был человеком, которого проголосовали за успех. Стрикленд получил один голос - свой собственный. Но он уже тогда знал, что его голос значит больше, чем все остальные.
   Часы студенческих лет Стрикленда без друзей не были одинокими. Он был занят, собирая информацию о каждом из своих одноклассников, их семьях, друзьях, деловых связях, которыми они собирались торговать, когда окончат школу, о розыгрышах, которые они устраивали, о замечаниях, которые они делали, когда они, полные идеализма, говорили друг с другом. неосторожные вещи.
   Досье полнились фактами и заметками. В них заключалась суть каждого случайного контакта, который он совершал. В них были записи о не выданных ему приглашениях и его отказах. В них содержались подробности пренебрежительных отказов девушек. Они содержали все награды, которые получил каждый одноклассник. И всякая честь, которой он сам не удостоился, была оскорблением, за которое нужно было когда-нибудь отомстить.
   Досье Миллера было самым толстым из всех.
   Ох уж этот выпускной класс разлетелся после выпускного, как стая головокружительных бабочек. Он не мог уследить за ними всеми, и в более поздние годы отслеживание их всех обходилось ему в целое состояние на гонорар детективному агентству. Хорошо потраченное состояние.
   У него было одно преимущество перед ними. Они ехали, защищенные и с комфортом, в поезде защиты молодежи общества. Они рассчитывали продолжать кататься в равном укрытии и комфорте. Ничего другого они не знали. Но ему пришлось пробиваться, шаг за шагом, всю дорогу. Он знал счет и начал наживаться на нем задолго до того, как стали догадываться, что счет вообще есть. И что это не сложилось так, как думали их профессора.
   Потерянный в рукопашной жизни во взрослом мире, полностью осознанном только им, был некой статистикой. По какой-то странной причине только один человек из этого старшего класса добился успеха в жизни. Для всех остальных после первых нескольких лет, обещавших блестящий успех, все, казалось, пошло не так. Все, за что они хватались, казалось, каким-то образом превращалось в пыль в их пальцах. Они никогда не знали почему.
   Другие люди, люди поменьше, могли бы поддаться искушению дать им знать, что за кулисами главный двигатель, напомнить им о порезах, пренебрежительном отношении и безразличии, напомнить им, что они поставили не на ту лошадь; проигнорил нужное. Это был не путь Стрикленда. Это была самая восхитительная часть его триумфа; что они никогда не знали, почему. Вера в то, что их неудача была их собственной неадекватностью, была более глубоким удовлетворением; ибо если бы они знали, что их поражение не было их собственной ошибкой, их самоуважение могло бы сохраниться.
   Это была настоящая сила тайного правления посредством секретного досье, установленного в качестве правительственной и промышленной политики за сто лет до этого. Это было источником его неописуемого наслаждения, продолжавшегося до бесконечности; занять место жены, детей, дома, дружбы.
   Теперь он посмотрел на Миллера, изможденного и седого, лет шестидесяти, стоящего перед ним, служащего, терпеливо ожидающего указаний, по-видимому, побитого и смирившегося. Мужчина вообще должен быть счастлив иметь эту работу. Это было первое, что он смог удержать более чем на несколько месяцев за все те сорок лет, что прошли со школы. Он должен был бы радоваться, что нашел наконец пристанище, где мог бы получить ту же отцовскую защиту, от которой он зависел в те годы в психиатрической больнице; где психиатры, наконец, убедили его принять и приспособиться к мысли о том, что в нем просто не было того, что нужно для успеха. То, что он стал героем колледжа, было всего лишь случайностью подросткового заблуждения, основанного не более чем на красивом лице, очаровательной личности и поддержке некогда богатых родителей. Родители, которые необъяснимым образом потеряли все свои деньги, свое положение, даже свою общественную приемлемость - и никогда не знали почему.
   Тогда Стрикленду не пришло в голову, что его презрение к Миллеру иногда заставляло его недооценивать этого человека; что не раз Миллер терпеливо стоял у его локтя, пока он работал с кодом двери хранилища, которая вела в комнаты со всеми этими секретными досье здесь, в его доме. Что, как его личный секретарь, Миллер так хорошо знал его движения, что он знал, когда ему будет безопасно работать с комбинацией, которую он видел и запомнил, войти в эти комнаты, куда никогда не разрешалось входить никому, кроме Стрикленда, - и там узнать почему.
   Стрикленд позволил ему постоять еще мгновение, пассивно; затем продиктовал ему объявление о том, что правительство собирается предпринять решительные действия против врага. С такой же легкостью он мог бы взять трубку и продиктовать сообщение своему главному редактору. Он знал, что Миллер знал это, знал, что Миллер не видит причин для того, чтобы его отстранили от всего, что он делал, только из-за этого - за исключением того, что босс предпочитал делать это таким образом. Что должно быть достаточной причиной. И Миллер это тоже знал.
   - О, - сказал Стрикленд задним числом, - пусть агентство соберет обычные данные о докторе Ральфе Кеннеди, какой-нибудь чертов титул вроде внеземного психолога. Агентство может найти его. Он достаточно большой, чтобы его пригласили в Белый дом для консультации по психологии врага. Он доставил мне некоторые неприятности. Чертовски близко к тому, что Генштаб убедил их, что нужно подождать, пока враг... Ничего, просто скажите агентству, чтобы все бросили и взялись за дело.
   Затем он небрежно махнул рукой, и Миллер вернулся к лифту, который ждал его этажом ниже, вне пределов слышимости, но под рукой. Стрикленд повернулся к факсу и стал следить за стрелкой часов, чтобы увидеть, сколько секунд потребуется, чтобы показать объявление.
   Он попал в машину специального бюллетеня для всех средств связи, когда должен был. Независимо от того, что могло происходить где-то еще, его машина все еще работала как надо. Это подкрепляло его уверенность в том, что даже если остальная часть страны, весь остальной мир пойдет к чертям собачьим, он все еще в состоянии выковать простые для повторения лозунги, которые приживутся в общественном мнении, сделанные по заказу. .
   Менее чем через две минуты после прочтения его бюллетеня по факсу о том, что правительство собирается снять с себя копейки и действовать, Хиггинсу позвонили из Вашингтона.
   - Хорошо, Харви, - сказал Хиггинс голосом, в котором, казалось, не было никакой жизни. "Они приняли решение, которое вы хотите. Они собираются установить боеголовки с водородной бомбой на некоторые противоракеты. Они хранятся на артиллерийских складах с пометкой "Экспериментальные взрывчатые вещества". Это для того, чтобы местные команды не догадались, кто они на самом деле, не запаниковали и не попытались выбраться. Они не могли решить, какой город использовать первым. Президент принял решение. Я полагаю, он помнит, как прошло последнее голосование. У него такой ум. Итак, Сент-Луис.
   "Если мы потерпим там неудачу, то следующим будет Детройт; затем Толедо; затем Даллас. Боже, помилуй нас всех. Боже, помилуй тебя, Харви... и меня". Голос стих.
   - Великолепно, Том, - сердечно сказал Стрикленд. "Ты всегда доставляешь. Я лично буду смотреть это на своих телевизионных мониторах". Если лидер большинства в Сенате и ценил это особое внимание, которое он получал, он не признавал этого.
   "Вашингтон отключен, с-сэр", - нервно сказал его оператор. Неслыханно, чтобы кто-то вешал трубку раньше Стрикленда. - Мне вернуть их?
   - Я позабочусь об этом позже, - пообещал Стрикленд. - Не беспокой меня больше, пока я тебе не скажу.
   Он повернулся к сетевому монитору, чтобы посмотреть, как Сент-Луис уходит в сиянии славы, надеясь мельком увидеть настоящий взрыв до того, как экран погаснет и погаснет. Вместо Сент-Луиса он увидел одного из своих чёртовых дикторов в трусиках, болтающих о формациях над Нью-Йорком, как будто это было важно.
   Он почувствовал быстрый прилив гнева, пока не понял, что сеть не может знать, что что-то должно произойти над Сент-Луисом. Он потянул телефон к себе, чтобы сказать сети переключиться на Сент-Луис; но запоздалая мысль заставила его отдернуть руку, не поднимая трубки. Просто на всякий случай, просто на случай, если противников будет достаточно, и на случай, если какой-нибудь вероломный предатель в своем собственном окружении скажет им, что перевел их на Сент-Луис перед взрывом... раньше, то есть он известно заранее...
   Ему придется отказать себе в удовольствии наблюдать за выполнением своих приказов.
   Ничего, был и другой путь. Между снарядами должна быть какая-то связь. Те, кто будет кружить над головой, должны знать, что их построение в Сент-Луисе было уничтожено. Они пойдут на запад, чтобы сконцентрироваться на атаке. Это бы сказало ему, точно так же.
   Он хотел снова выйти в свой сад на крыше, чтобы наблюдать за ними в тот момент, когда они услышат; увидеть их замешательство, увидеть их идти. Но он также хотел оставаться у своих факсимильных аппаратов и телевизионных мониторов, потому что в Канзас-Сити, может быть, даже в Де-Мойне, они уловят взрыв и сообщат о нем.
   Конфликт желаний привел его в ярость, и он в отчаянии забарабанил по столу из-за того, что не может находиться в обоих местах одновременно. Он посмотрел на оскорбительную крышу над головой. Черт возьми, кто-то в его организации должен был знать, что он захочет наблюдать за снарядами, не выходя из дома. Они должны были заменить его крышу пластиковым куполом по этому случаю. Черт возьми, никто никогда не думал о его комфорте.
   Он решил не выходить в свой сад. Он решил доверять репортерам в городах, окружающих Сент-Луис, чтобы они сообщили ему об этом. Возможно, накладные диски не пошли бы на помощь их построению в Сент-Луисе. Но он мог быть уверен, что его собственная организация будет функционировать.
   Минуты тикали медленно. Факсы по-прежнему ничего не сообщали, кроме паралича больших городов, страха, предчувствия, полной беспомощности.
   Проклятье! Почему военные должны были быть такими медленными! Они и их бюрократия! Вот если бы это было под его контролем - если бы это была его организация, Сент-Луис был бы уничтожен за пять минут, а его тупые приспешники вернулись бы, щелкая каблуками и спрашивая, чего он хочет сейчас, сэр. Но проклятые военные. Он подумал о красивых, стройных, мужественных молодых офицерах. Он побледнел от ярости. Красивый, худощавый и мужественный, каким он никогда не был.
   А потом тихонько усмехнулся. На их участках в Сент-Луисе должны были быть красивые, стройные и мужественные. Они будут помещать X Explosive в свои ракеты, не зная, никогда не зная, что в следующее мгновение они уже не будут красивыми, стройными и мужественными. Ни чего.
   Было уже совсем темно. Здесь, в Нью-Йорке. В Сент-Луисе еще светло, а здесь темно. Вокруг дисков было красное свечение, но совсем не похожее на пылающие небеса первой ночи.
   Прошло минут двадцать, затем один из факсимильных аппаратов застучал в быстром темпе, передавая волнение оператора сквозь пальцы. Машина начала громко звенеть, чтобы привлечь внимание к особым новостям, а не к второстепенным вещам.
   Это была бы далеко не машина, чтобы заставить его встать из-за стола!
   Но это был Сент-Луис с финиками! Этого не может быть!
   Сообщение развернулось перед ним. Местные службы противовоздушной обороны решили испытать против снарядов секретную взрывчатку, еще не опробованную. Но противоракеты не сработали. Учёта за это не было. Они просто не функционировали. Ни один не выстрелил бы.
   X Explosive загружали в реактивные перехватчики. Пилоты-люди доставят его прямо в строй противника и отпустят. По требованию своих командиров добровольцы-смертники выступили вперед до последнего человека.
   Машина замолчала.
   Стрикленд вздохнул с облегчением. Так что это и было причиной задержки. Ну, это просто продлило удовольствие от предвкушения. Он бы смотрел на это так. Мальчики-самоубийцы сделают свою работу. Жаль, что его местная организация не успела установить на место происшествия телекамеры. Они были бы молодыми и красивыми, стройными и мужественными. Это видение было почти столь же удовлетворительным, как и реальная картина, но не совсем.
   Прошло еще несколько минут. Он остался стоять у станка. Он действительно не ожидал, что это зарегистрирует еще одно сообщение. Как это могло случиться, когда водородная бомба взорвалась? Но в другом городе, на этой или какой-то другой машине, в зависимости от того, какая линия была свободна. Он ждал. Прошло еще несколько минут.
   Машина снова заглохла. И снова финиковый Сент-Луис.
   "Перехватчики возвращаются на базу... 30..."
   - Что ты имеешь в виду под концом сообщения? - взревел Стрикленд. "Черт возьми, ты там уволен, кем бы ты ни был!"
   Но другая машина зазвенела и оттащила его от молчаливого. Детройт сообщал о том же отказе от запуска ракет. Те же пилоты-самоубийцы, чтобы доставить X Explosive врагу. Потом та же тишина, то же ожидание.
   И тот же отчет, что перехватчики вернулись на базу. Но этот репортер, по-видимому, более предприимчивый, выдал больше.
   Пилоты явно были не в себе.
   "Я не мог отключить релиз", - бормотал один из них, судя по факсу. "Автоматика не сработает на расстоянии. Я не вернул ее. Она вернула меня. Что-то взяло на себя управление кораблем. Не я ее поймал, а она меня".
   В явной ярости Стрикленд пнул машину, и слезы навернулись на его глаза от боли в ноге.
   Чистый фанк, это было. Чистый желтый фанк! Черт! Какое это будет расследование, когда все будет кончено!
   Момент, чтобы отрезвить его настроение. Минутка мысли.
   Разум в снарядах не позволял ему реагировать на их щупальца! Они не позволили ему уничтожить несколько своих кораблей, просто чтобы показать им, что он может это сделать. Они не вели с ним переговоры. Они не играли в игру по человеческим правилам. Если бы он был готов пожертвовать миллионом или около того своих пешек, они должны были быть готовы пожертвовать своими. Именно так игра всегда велась до того, как большие мальчики приступали к серьезному делу дележа банка.
   Впервые он позволил сомнению обрести форму: сомнению, что он им может понадобиться, в конце концов.
   Его размышления прервала ясная, пронзительная нота. Это было похоже на трубу; нет, больше похоже на сигнал горна. Он проник через французские окна. Он наполнял комнату своим теплым золотым звуком. Он оторвался от факсимильных аппаратов и бросился в сад снаружи.
   Последние, протяжные ноты, казалось, затопили весь город.
   Он, спотыкаясь, вышел на край сада, прислонился к парапету и стал смотреть в небо.
   Снаряды, казалось, теперь сближались. Но высоко над ними, по-видимому, так высоко, что они все еще ловили свет солнца за его горизонтом, появилась новая группа кораблей. Каждый переливающийся глобус. Они летели строем крыла, огромным крылом. Это было похоже на крыло сияющей жемчужины.
   Они подошли ближе. Они начали приобретать радужную синеву.
   И подобно звездчатому сапфиру, даже на таком расстоянии он мог видеть символ на каждом из них - сияющий белый крест сияющего света.
   10
   Незадолго до того, как труба залила Вашингтон золотым звуком, мы возвращались домой с конференции в Белом доме. План состоял в том, чтобы космический кадет за рулем нашей служебной машины высадил Сару в здании, где она делила квартиру с Ширли; затем отвезти меня в гостиницу; затем для водителя-космического кадета делать то, что делают космические кадеты, когда они не водят служебные машины, не шествуют перед камерами кинохроники или не появляются в телесериалах.
   Вызов на конференцию в Белом доме поразил меня с замиранием сердца. Этого не должно быть. Вот уже три дня и добрую долю часов в течение двух ночей наш отдел в Пентагоне кишел разведчиками, пытавшимися выяснить психологию нашего врага. Что было вполне естественно, так как это должно было быть нашей работой.
   Доктор Кибби был горьким разочарованием. Он просто испугался. Другого толкования не было. В то первое утро, после вечерней забастовки, мне стало совершенно ясно, что, несмотря на все его разговоры о слухах о Черном флоте, он на самом деле не верил в них - что он просто использовал слухи для дальнейшего своего мошенничества. игра.
   Руководители других отделов Бюро внеземной психологии ответили характерно. Подобно главам правительственных бюро в целом, они могли учено говорить о проблеме, пока она держалась на расстоянии, но демонстрировали полную беспомощность, когда она бросала нам в лицо свою реальность.
   Каким-то образом, сам того не желая, я обнаружил, что прикрываю их, рационализируя их неопределенность во что-то, что звучало хотя бы отдаленно разумно, взяв на себя бремя успокоения разгневанных и настойчивых генералов и адмиралов, которое Кибби и другие главы его отделов перебрасывали в мою сторону. . Сам того не желая, я быстро превратился в ответчика. Только у меня тоже не было твердых ответов.
   Ходили слухи о том, что я раньше имел дело с психологическими странностями. Была маленькая девочка-полтергейст, которая швыряла вещи, не касаясь их, поджигала без спичек. Был фальшивый свами, который больше всех испугался, когда узнал, что на самом деле не притворяется. Были пятеро парней, которые занимались гештальт-эмпатией до такой степени, что создали сверхсущность, которая контролировала их, как если бы они были просто частями ее тела (и которая какое-то время контролировала все производство компьютерных исследований). ; и, наконец, был бывший полковник Логарт, присланный из полтергейст-подразделения Пентагона, который оказался величайшей загадкой из всех.
   Казалось, это сделало меня авторитетом в области психологии пришельцев. Возможно, опыт помог. Возможно, сам того не осознавая, я на самом деле развил - ну, если не непредвзятость, то, по крайней мере, трещину.
   Доктор Джеральд Гаффи, дар Гарварда науке профессиональной ориентации инопланетян, оказался удивительно полезным. Конечно, научная фантастика теперь была достаточно старой, достаточно традиционной и, следовательно, достаточно респектабельной, чтобы литературная элита больше не презирала ее. И семьдесят восемьдесят лет спустя доктор Гаффи в своих ранних исследованиях узнал то, что писатели-первопроходцы и любители этой литературы знали с самого начала; что это не только давало силовой толчок, позволяющий уму взлететь и воспарить в неизведанные географии неоткрытых ментальных континентов, но и то, что это был практически единственный способ сделать это. Он оказался на удивление искусным в спекулятивной экстраполяции. Он оказался весьма полезным помощником, так как обладал способностью улавливать самые смутные предположения, расширять их, рационализировать до тех пор, пока они не приобретали логический смысл.
   То, что он, вероятно, был совершенно неправ, само по себе было преимуществом. Каким-то образом человеческий разум гораздо больше привлекает ложное, чем истинное; и, будучи неправы, поэтому мы смогли удовлетворить медь и тесьму и отправить их на счастливый путь.
   То, что я ошибался во многих отношениях, помогло мне и в другом отношении. Поскольку неправильные ответы настолько различались по своему содержанию, что все они не могли быть правильными неправильными, я начал сомневаться в правильности любого из неправильных ответов. Еще немного времени, и я бы вообще начал сомневаться в реальности зловещих дисков над головой.
   Именно в таком настроении я выступал на конференции в Белом доме. Там, в этой звуконепроницаемой комнате, предположительно не прослушиваемой более чем полдюжиной иностранных держав, хотя, безусловно, прослушиваемой нашими собственными спецслужбами, которые будут записывать каждое сказанное слово и пытаться сбить с толку его автора двадцать лет спустя, если он начнет доставлять неприятности, реальность маневрирующих дисков над головой казалась менее правдоподобной, и запах их Зла, казалось, не проникал.
   Я почти убедил Генеральный Штаб и Президента, что, поскольку мы еще не пострадали, только испугались, и не знали, что эти твари на самом деле были нашим врагом (но пахли настолько плохо, что у наших звериных шеек встали мурашки). , возможно, нашим лучшим курсом было сделать больше выборок, сопоставить и сопоставить статистические данные, чтобы узнать о них больше, особенно с учетом того, что мы уже безрезультатно использовали против них все, кроме нашего абсолютного оружия.
   Именно тогда сенатора Хиггинса отозвали с конференции. Когда он вернулся, я сразу понял, что проиграл. Несколькими краткими словами, сказанными мрачными, едва шевелящимися губами, он указал, что вражеские диски зависли над всеми крупными городами мира, что они в состоянии нанести смертельный удар, не дав нам шанса защититься. ; и что ждать, пока они это сделают, было верхом безответственной трусости.
   Конечно, именно семантика "трусости" переломила ситуацию. "Лучше быть осторожным и живым, чем храбрым и мертвым" не было концепцией спекулятивной экстраполяции, удобной для военного ума. Президент, проницательно взглянув на Хиггинса и, по-видимому, правильно истолковав сообщение, которое он прочитал в больных глазах сенатора, сменил полярность с привычной легкостью победившего политика и добавил свой аргумент, что Америке пора вернуть себе лидерство в мир, что другие нации колеблются перед лицом долга, и что у нас снова есть возможность быть Первыми.
   Меня безапелляционно уволили, подразумевая, что перед лицом всей этой возможности я проявил трусость, чего нельзя было ожидать от штатского. В качестве рабочей договоренности было признано, что у меня есть какая-то комиссия в Космическом Флоте, но пока никто не знал точного статуса. Каждый раз, когда рейтинговая комиссия устанавливала для меня звание и начинала бюрократическую волокиту, перемещающуюся по каналам, к тому времени, когда она убиралась, я нанимал в свой отдел больше людей, чем позволяло командовать с таким рангом, так что процесс должен был начаться. опять таки. Во время этих разбирательств они были в подчинении полупланетного адмирала, тыловой стороны (или, говоря более кратко, по словам моего шофера-кадета, когда он вошел в отдел, чтобы сказать мне, что машина готова: "Где эта половина? -Адмирал, мне надо ехать в Белый дом?).
   О решении Генерального штаба применить водородную бомбу я узнал позже.
   Я забрал Сару из зала ожидания Entourage, и мы ушли. Нас вез наш уважаемый космический кадет по почти безлюдной улице, когда там раздался звук трубы.
   С первой же нотой он резко поджал колеса к бордюру, затормозил машину и, задыхаясь: "Я должен явиться на Плац", выскользнул из машины и побежал по улице. Очевидно, его павловская реакция на сигнал горна была в хорошем рабочем состоянии, и, по-видимому, в его условных рефлексах не учитывалось, что он может оказаться так далеко от плаца, когда сигнал горна, что езда на автомобиле могла бы доставить его туда быстрее. . Естественно, ведь если бы он был так далеко, то не смог бы услышать сигнал горна, не так ли? Таким образом, один на один ответ "Беги, когда услышишь рожок" был сочтен достаточным. Он побежал.
   Все это промелькнуло в моем сознании, когда мы с Сарой вылезли из машины, потому что золотые ноты, заливающие нас, наполняли нас экстазом, отгоняя все остальные мысли.
   Мы с Сарой стояли на обочине и смотрели вверх, в небо.
   Снаряды, тускло-красные в ночном небе, теперь, казалось, сближались. Но высоко над ними, по-видимому, так высоко, что они еще ловили свет солнца за нашим горизонтом, появилась новая группа кораблей. Каждый переливающийся глобус. Они летели строем крыла, огромным крылом. Это было похоже на крыло сияющей жемчужины.
   Они подошли ближе. Они начали приобретать радужную синеву.
   И подобно звездчатому сапфиру, даже на таком расстоянии мы могли видеть символ на каждом из них - сияющий белый крест лучистого света.
   - О, Ральф, - выдохнула Сара. "Как красиво! Это самые красивые вещи".
   - Давай, - выдохнула я и потянула ее за руку. "Спрячься под укрытие. Они собираются атаковать снаряды!"
   Я знал, я не знаю как.
   Стоя в дверях, под навесами и навесами, высовываясь из окон, знали и другие люди. Мы побежали, как люди бегут под проливным дождем, чтобы укрыться под аркой, ведущей в аркаду магазинов. Тем не менее, не более чем там, присоединившись к некоторым другим, мы повернулись и вытянули головы, чтобы снова посмотреть вверх. Защита арки имела меньшее значение, чем вид. Мы вышли обратно на открытое пространство, где мы могли видеть весь купол неба. Все мысли о личной безопасности были потеряны в чистом, ослепительном чуде зрелища наверху. Мы смутно осознавали, что другие люди тоже выползают из укрытий, чтобы стоять на открытых улицах, охваченные благоговением.
   Огромное крыло радужных шаров, сначала такое высокое, что оно походило на ювелирное украшение с жемчугом, сапфирами, опалами, теперь было близко. Они пикировали вниз, но без вращения, поворота или очевидной силы. Каким-то образом это движение без толчка усилило иллюзию их безмятежности. Символ их перекрещивающихся белых линий теперь сиял ярче, говоря нам, что это был не эффект далекого солнца, а свечение, исходившее изнутри них, сияющая чистота цели.
   И все же внезапное появление не привело к панике и замешательству красных снарядов. Теперь нам, людям на улицах внизу, стало ясно, почему диски зависли и ждали над городом все эти часы. Через какой-то собственный источник они должны были знать, что сияющие шары собираются атаковать их. Резко, со своим собственным легким приливом скорости, но на этот раз скорее зловещим, чем безмятежным, Черный флот, черный днем и тускло-угольно-красный ночью, Черный флот отклонился в сторону, описав длинную дугу полета; устремился на запад; формировались в плотные боевые отряды по четыре-пять кораблей в каждом; лицом к лицу, чтобы принять вызов.
   Сначала мы думали, что это бегство от трусости; теперь мы поняли, что это была злоба загнанной в угол крысы.
   Внизу, на улицах, люди шептали свои мысли, надежды и страхи другим людям, человек разговаривал с человеком, сосед с соседом, без предварительной калибровки количества пигментных клеток на квадратный дюйм кожи или требования подтверждения статуса. Нарастала уверенность в том, что эти две инопланетные силы не в первый раз сражаются в битве. Неужели Мильтона в его мечтах о небесных воинствах и прислужниках сатаны посетила какая-то реальность этого давно и далеко? Мы знали, все знали, что это была одна из длинной череды подобных сражений.
   Не было вопроса о том, на чьей мы стороне, кто, как мы надеялись, должен победить.
   Росло убеждение, что это была решающая встреча. Это не должно было быть перестрелкой наездом и бегством, ничего не решившей. Нет, это было.
   Либо Черный флот должен быть побежден, либо он должен быть отброшен так далеко, чтобы он никогда больше не возвращался, чтобы угрожать людям Земли. Где были теперь насмешники, сомневавшиеся в том, что вселенная создана исключительно для блага Человека и что Человеку, как ее Высшему Достижению, нельзя причинять вреда?
   Прилетели звездно-сапфировые шары, огромные теперь, когда они были рядом, выровняв свое пикирование достаточно, чтобы компенсировать смещение врага на запад. Было очевидно, что новый путь спуска занесет их в диски через несколько секунд.
   Длинные щупальца кровавого света вылетали из снарядов, словно змеиные языки. Они то вспыхивали, то окружали диски, создавая смертоносный защитный экран извращающего разъедающего огня.
   Как будто они не могли остановиться или обладали мужеством выше человеческого понимания, авангардный ударный отряд глобусов врезался в огненные щупальца. И удар залил улицы внизу звуком расплавленной стали, льющейся в ледяную воду. Наступила вспышка невыносимой слепоты.
   И когда наши глаза прояснились, и мы снова могли видеть...
   От первой волны глобусов ничего не осталось.
   Как будто у него было только одно горло, один голос, из города внизу донесся один протяжный стон муки.
   * * * *
   Героически другие глобусы не колебались.
   Еще одна волна погрузилась в извивающиеся щупальца. На этот раз ослепляющая вспышка казалась меньше. Может быть, ожидая его, мы щурились от его прихода? На этот раз уничтожение новой волны глобусов не казалось мгновенным, и они не погасли полностью. На этот раз над черным небом вздымались белые облака пара, поскольку вторая ударная единица медленно распадалась. Это было разрушение, но не такое легкое; возможно, не больше, чем сила обычной атомной бомбы. Грибовидные облака пара, вздымающиеся вверх, казались такими же.
   * * * *
   Пришла третья волна глобусов. Ах, мужество, мужество! С улиц города доносился ропот удивления, надежды. Злые лучи дисков во второй раз показались слабее, чем в первый, не так ли? Люди спрашивали об этом друг друга и черпали утешение в уверенности и согласии.
   Диски не дрогнули в своем оборонительном строю. Казалось, они стали немного ближе друг к другу. Экран мертвый! черный цвет на фоне более светлого неба сначала мерцал, а затем присоединялся к кораблю.
   Наш ропот надежды сменился стоном отчаяния.
   Наше отчаяние оправдалось.
   На этот раз не было ни звука расплавленной стали в ледяной воде, ни клубящихся облаков пара, ни ослепляющей вспышки света. При первом прикосновении сияющих шаров к мертвому черному кровавому экрану шаров больше не было.
   * * * *
   И все же не зря. Теперь мы увидели еще один живой шар, летящий с другого направления, воспользовавшись моментом, когда Черный Флот сосредоточил весь свой защитный экран против крыла наступающих шаров, каким-то образом отставая, внутри защитного экрана.
   Потерять фиолетово-белое сияние.
   И на долгий, бесконечный, обнадеживающий миг сияние сохранялось. Мы видели, как четыре черных корабля взорвались, превратившись в ядовитые зловонные комки гнилых потрохов.
   Другие диски дрогнули, затем стая заполнила галантный одинокий шар. И все же обнадеживающее мгновение терпело извивающееся гнездо кроваво-черных щупалец.
   А потом надежда умерла.
   Сияющий свет колебался, мерцал. Поверхность шара казалась съеденной, как плавающие черные пятна на старом пузыре.
   Потом, как и лопнувший пузырь, его тоже больше не было.
   * * * *
   Мы прижались друг к другу там, на улице, Сара и я, черпая человеческое утешение от соприкосновения, глядя вверх, глядя вверх, полностью поглощенные титанической битвой - невероятным героизмом глобусов - невероятной силой и пагубностью дисков, чтобы противостоять им. . Боль в наших плечах и шее была ничто по сравнению с болью в горле от наших опасений.
   Казалось, никому и в голову не пришло тогда удивляться, что воздух вокруг нас все еще свеж и чист, что мы не чувствовали атмосферных толчков, что не было падающих обломков, что даже шероховатые куски отбросов взорвавшихся диски каким-то образом исчезли, не долетев до Земли.
   * * * *
   Высоко в небе появилось еще одно жемчужное крыло.
   * * * *
   "На этот раз они должны победить, они должны!" Сара стонала.
   Как и в случае с предыдущим крылом, это опускалось к Земле и битве.
   Потом заколебался!
   Заколебался в нерешительности!
   Потом как будто отступил. Долгий завывающий стон города внизу, казалось, наверняка донесся до них. Как высоко может лететь молитва?
   "Нет-о-о! О-о-о! Сара эхом отзывалась вокруг нас стонами отчаяния. "Они не могут сдаться! Они не должны подвести нас сейчас!
   "Они не будут!" - воскликнул я с полной уверенностью. "Вот увидишь!" А потом я добавил что-то совершенно вырванное из контекста того, что я чувствовал, что мы все чувствовали. Что-то, что наполняло меня отвращением к себе, заставляло меня презирать себя. - Этого требует сценарий, - сказал я.
   И, к счастью, меня никто не услышал. Даже Сара.
   * * * *
   И я был прав.
   Когда украшенное драгоценными камнями крыло дрогнуло, казалось, вот-вот распадется в замешательстве, диски рванулись вперед, выманенные из своей защитной формации, выпустив наружу свои кроваво-красные лучи для убийства.
   И множество глобусов, разлетевшихся во все стороны, словно совершенно деморализованные, вдруг с невероятной скоростью изменили направление и сошлись на разбросанных теперь дисках. С высоты крыло за крылом летели шары, пока небо не заполнилось мечущимися шарами и дисками, сошедшими теперь в смертельной схватке индивидуальной дуэли.
   * * * *
   Словно какой-то наш собственный защитный экран сгнил и лопнул (или как задним числом?), теперь, внезапно, наша собственная атмосфера наполнилась серой от удушливых газов. Мы почувствовали, как потоки нагретого воздуха устремились вниз. Тем не менее, после нашего первого панического бегства обратно к защищающим выступам, наше первое удивление, что мы все еще живы, не было невыносимым.
   А потом как-то усилить наше чувство сопричастности, отождествления с битвой.
   Дуэльный бой продолжался. Сколько? Сколько?
   Время перестало существовать. Телесная потребность перестала существовать.
   * * * *
   И тем не менее, невольно должно было самоутвердиться. Ибо в какой-то момент ночью я осознал, что мы с Сарой теперь сидим на бордюре, прислонившись к фонарному столбу между нами, готовясь к тому, чтобы и мы могли выдержать столько же, сколько битва.
   Вокруг нас были смутные очертания других людей, некоторые все еще стояли, некоторые сидели, как и мы, некоторые лежали навзничь с широко раскрытыми влажными глазами, отражающими свод мелькающих огней наверху. Никто не спал и не хотел спать.
   * * * *
   Где-то ночью (может быть, в ранние утренние часы?) арена сражения сместилась на запад. Теперь он был сосредоточен не над городом. Теперь оно исчезало за горизонтом.
   Теперь его не было.
   - Мы не должны знать, как это выходит? - жалобно и ворчливо пробормотала Сара.
   - Мы узнаем, - твердо сказал я. И на этот раз уловил мое последующее презренное замечание прежде, чем оно вылетело из моего горла. - Это антракт.
   Я начал было говорить: "Пойдем в вестибюль, возьмем попкорна", но хватило здравого смысла, чтобы изменить это на что-то разумное.
   - Как бы то ни было, Сара, завтра у нас с тобой будет тяжелый день в Пентагоне. Мы можем не спать, но мы должны попытаться найти что-нибудь поесть. Мы должны продолжать идти".
   Нам повезло, что эта мысль пришла нам в голову раньше, чем многим другим. Мы встали, размяли ноющие мышцы и на негнущихся неуклюжих ногах пробрались сквозь ошеломленных и сбившихся в кучу людей к общей кухне. Мы не ожидали увидеть дежурных дежурных, но кибернетические кухонные машины, по-видимому, не реагировали на битву, происходящую у нас над головами. Не было полного прекращения снабжения машин сырьем.
   Монеты в прорези для тушеной говядины производили обычные контейнеры, которые можно было забрать домой и съесть, контейнер и все, перед телевизором; или для чудаков, застрявших в незнакомом сообществе, как мы, потребляемых здесь за какими-то столиками перед кухонным телевизором.
   Программа монтажа была в процессе, чтобы ввести нас в курс дела. Везде битва была одинаковой, везде она шла по одному и тому же сценарию. Повсюду он удалялся за горизонт на запад. То, что мы видели здесь, в Вашингтоне, наблюдалось в каждом крупном городе на Земле. Никто не прокомментировал это странное совпадение.
   При всей своей обычной резкости Сара, похоже, тоже не уловила его. Я молчал. Я был таким-то циником. Уже не в первый раз я обнаруживал, что не в ладах с преобладающим настроением. Я давно усвоил урок. Я кое-что знал о реакции толпы, я видел это. Я знал, как мало нужно, чтобы превратить переутомленное, напряженное собрание людей в ненасытную толпу, действующих в едином порыве безумной ярости, одержимую сверхсущностью, созданной посредством взаимодействия и обратной связи эмоций, получившей краткую жизнь неучтенной силы, овладевшей индивидуумов, превращая их в клетки тела сущности, разыгрывая трагическую роль до того, как индивидуальный разум мог в ужасе отшатнуться от своих действий, разрушить групповое согласие и уничтожить сущность - после того, как дело было совершено.
   Я молчал.
   Но я уже не верил. Я больше не верил, что все, что мы видели, было правдой. Я не знал, что это было. Я не представлял себе никакой силы, которая могла бы создать иллюзию мгновенного охвата всего мира; ни, пока еще, цель делать это. Я был убежден только в том, что это не то, чем кажется, что это действительно иллюзия. Что это какая-то всеобщая промывка мозгов.
   Я пристально посмотрел на Сару. Я посмотрел на горстку людей, которые тоже думали о еде и забрели на эту кухню. Все следили, старались следить за словами телекомментатора. Все они полностью зацепили.
   Как я сбежал? Почему я был невосприимчив к приманке? Было ли это из-за того, что долгая и тяжелая карьера работы с огромным количеством людей, обращения с ними, манипулирования ими, заставляя их реагировать так, как я выбрал, - и обескураживала и вызывала у них отвращение из-за того, что они действительно реагировали, потому что у них было слишком мало критических суждений? манипулятивных моделей, чтобы помешать им реагировать - дало ли это мне понимание? Было ли это? Или это был какой-то основной изъян во мне, из-за которого я немного не в ладах с себе подобными; никогда больше не быть с ними как одно целое?
   Как хорошо я понимал пренебрежительное отношение политика к своим избирателям, рекламщика к тем, кто купил его продукт, продюсера развлечений к тем, кто пришел в восторг от его творения. И все же, не были ли они сформированы и испорчены теми, кому они потворствовали, как и их массы были сформированы и испорчены ими? Стремясь потворствовать самой широкой привлекательности, самому низкому общему знаменателю, преуспели ли они в чем-либо, кроме принижения и унижения даже этого?
   Я знал некоторых писателей и продюсеров в Голливуде. Я не особенно критиковал их за то, что они давали публике то, что она требовала. Все за деньги стало национальным образом жизни. Но я был в ужасе от того, что, хотя они сохраняли высокомерное отношение и снисходительность по отношению к низкому уровню общественного мнения, их собственный вкус и критическое суждение испортились из-за их продукции, пока они сами не начали думать, что это хорошо. Они сами стали жертвами собственных иллюзий.
   Почему у меня был иммунитет? Я даже не мог присоединиться к этим!
   Мы разламывали слоёный ароматный контейнер, задуманный как последний штрих к еде, и медленно жевали его, когда в открытую дверь проникла какофония голосов с улицы и заглушила голос телекомментатора.
   "Они возвращаются! А-а-а! Они возвращаются".
   Снаружи, снова на улице, мы видели это своими глазами. Да, они возвращались.
   Несмотря на мысли, которые у меня были, сидя на кухне и наблюдая за другими, пока они смотрели телевизор, несмотря на это, я чувствовал, как мой пульс участился, мое сердце начало колотиться, удушающая радость. Что-то было даже тогда, когда мой интеллект сдерживался - и эмоциональные реакции начали размываться, смываться, заглушать критическое суждение.
   Да, они возвращались. И я поднялся к ним, горя желанием встретиться с ними. Вокруг меня поднимались люди. Теперь все были на ногах, их глаза были обращены на запад, напрягая взгляд к западу.
   Но по мере приближения боевых сил растущая надежда и волнение снова сменились страхом и отчаянием. Теперь глобусов было жалко мало, жалко мало. Все еще в меньшинстве. Все еще превосходит. По-прежнему имея только одно превосходство в оружии - их чистое, невероятное, доблестное мужество.
   * * * *
   Теперь мы могли видеть, как летят снаряды, как если бы мы могли войти в этот злой, чужой разум, мы могли видеть, как они принимали решение, что теперь пришло время приблизиться и сокрушить сияющие шары - полностью. Так, как разъяренное логово змей, извиваясь и извиваясь, они роились по всем земным шарам, заливая их.
   * * * *
   И все же несколько, жалкие несколько глобусов каким-то образом уцелели. Бежать, но не бежать. Сбежали, но только для того, чтобы повернуться и снова вступить в бой со своим врагом.
   * * * *
   Они стали выигрывать.
   * * * *
   На лицах людей на улице отразился благоговейный трепет. Их блестящие глаза были больны от отвергнутой надежды, надежды, которая все еще боролась с надеждой. Отчаиваться снова и снова, всю ночь, и теперь, с первым дыханием серебра в восточном небе, чтобы увидеть поворот волны. Осмелились ли они надеяться? На этот раз, если отчаяние снова захлестнет его, погибнут сами корни надежды.
   Все же надеюсь, что они должны.
   * * * *
   И теперь я знал.
   Чего я раньше не знал. Почему избиратели проголосовали за политика. Почему они купили продукт рекламодателя. Почему они даже поддержали убогую маленькую пародию Голливуда.
   Лучше иметь надежду и веру, что иногда... может быть...
   Чем никто.
   Теперь я знал значение.
   Поступок доказал добродетель. Добродетель доказала поступок.
   Если ваше сердце чисто, ваше дело правое, ваша сила велика и ваша цель тверда; вы можете преодолеть препятствия на своем пути, чтобы достичь желания вашего сердца.
   В этом был смысл. В этом была сущность всей религии, всей философии, всего образования, всей науки, всех стремлений человека. Если бы Человек не верил в это, то ни в чем не было бы смысла. Без этой веры ничто не имело значения, Человек был ничем.
   В человеке была жажда, страстная жажда, чтобы его заверили, чтобы ему говорили об этом снова и снова. Он не мог насытиться рассказом. Он стал добровольной, нетерпеливой жертвой тех, кто торговал голодом, с отвращением осознавая, что его преследуют, смиренно умоляя снова стать жертвой, потому что, может быть... на этот раз...
   Даже дрянные, убогие голливудские мелочи, гадкие маленькие мошеннические уловки сценаристов и продюсеров, пытающихся связать воедино бессмысленную сюжетную формулу. Даже эти, ибо они тоже обещали...
   Если ваше сердце чисто, ваше дело справедливо, ваша сила велика, ваша цель тверда; вы можете преодолеть препятствия на своем пути, чтобы достичь желания вашего сердца.
   Что еще там?
   Там, над нами, она разыгрывалась еще раз. Никогда еще силы Правды и Зла не были так явно объединены. Никогда еще Зло не было так близко к триумфу, а Добро не было так доблестно к победе. Никогда еще сердце и сила не сражались с такой твердой целью за правое дело.
   Теперь препятствия преодолевались.
   Для других, на других долготах, подвешенная в космосе Земля, вращающаяся в солнечном свете, и все же происходящее одновременно, битва должна была вестись от рассвета до заката при свете дня, от утра до вечера, от с полудня до полуночи, с полудня до отлива.
   Для нас, в Вашингтоне и вдоль восточного побережья Соединенных Штатов, это имело особое значение.
   Поворотный момент наступил с первыми полосами серебра на утреннем небе.
   И подтвердил нам, что на этот раз наша вера и надежда оправдались, так как небо расцвело.
   Мы сразу поняли, что на этот раз битва больше не повернется вспять. С таким небольшим количеством оставшихся глобусов и сонмами злых дисков, которые, казалось, порождали еще больше, чтобы занять место уничтоженных, мы не знали, почему и как изменился ход битвы.
   Но получилось.
   И с первым золотым лучом восходящего солнца диски в трусливом страхе умчались от шаров. Их прохождение через верхние слои атмосферы обернулось для нас криком безумного, трусливого ужаса.
   А за ними погнались за глобусами.
   * * * *
   Теперь мы их больше не видели. Только кое-где вспыхивали языки пламени ярче солнечного света, сгустки красного огня, словно вскрывшиеся артерии крови.
   Солнце заливало городские улицы своим теплом. Теперь люди, наблюдавшие всю ночь, стали вяло двигаться, как будто очнувшись ото сна. Они посмотрели друг на друга, как могли бы бодрствующие члены семьи, и на мгновение близкая привязанность семьи заменила бесконечные, раздраженные братские ссоры между ними.
   Я посмотрел на Сару; она посмотрела на меня с бледной улыбкой. Ее лицо было искажено усталостью, и я полагаю, она увидела то же самое в моем. Но я сомневаюсь, что она нашла в моих глазах такое же удовлетворение и удовлетворение, какое я читал в ее глазах.
   Казалось, что сказать было нечего. Великолепие увиденного лишило нас всяких комментариев, всякой оценки. Оно не нуждалось в интерпретации смысла. Не для большинства, какие бы сложные удивления и сомнения я ни испытывал.
   Это было не с Земли. Это было ясно. Ни одна группа людей, ни одна нация не смогла бы поставить этот спектакль.
   Они прибыли из космоса.
   Они пришли, но не так, как я себе представляла. Я думал, что они придут, если когда-нибудь придут, в разуме и рациональности, за пределами эгоизма, за пределами страсти, за пределами лжи. Вместо этого они пришли в огне и страсти, в войне и разрушении, извергая друг на друга непостижимые силы.
   И совершенно фальшиво!
   Постановочная постановка, специально для нашей пользы. Великолепная постановка, превосходящая все самые смелые надежды наших собственных шоуменов - и столь же фальшивая, как и все, что когда-либо выходило из Голливуда, где они предпочитают фальшивку, даже когда настоящее, рациональное, правдоподобное сработало бы лучше.
   И все же, какой инопланетный разум мог так точно оценить человеческую реакцию, чтобы знать, что он благосклонно отреагирует на фальшивку там, где он может отвергнуть реальность? Как долго они изучали нас без нашего ведома? Насколько глубоко они в нас впились? Они использовали самое основное побуждение, которое подняло человека из грязи, чтобы добраться до звезд, - веру в торжество добродетели. Чтобы получить?
   Какая? Что они планировали получить?
   Или мы настолько разочаровались в своих идеалах, что не могли видеть иных мотивов, кроме личной выгоды?
   Нечего было сказать, кроме банальностей рутины.
   - Ну, Сара, - начал я и изобразил своего рода улыбку. "Сегодня в Пентагоне будут появляться вещи. И если я правильно помню, мы авторитеты в области внеземной психологии.
   - Должно быть, - согласилась она с оговоркой. "Вы действительно все это понимаете? Достаточно хорошо, чтобы рассказать персоналу, о чем идет речь".
   - Не очень хорошо, - сказал я. "Достаточно хорошо, чтобы сказать прямо сейчас, что мы можем ожидать посетителей в ближайшее время. С глобусов, а не с дисков. Недостаточно хорошо, чтобы знать, чего от нас хотят. Но достаточно хорошо, чтобы знать, что мы дадим им все, что они хотят. Они позаботились об этом.
   - Ну, естественно, хотели бы, - укоризненно сказала она. - После того, что они сделали для нас.
   - Естественно, - согласился я с улыбкой.
   - Естественно, - сказала она с некоторым вызовом. "Кто мог удержаться или торговаться? Что с? А кто захочет?"
   "И все же, - сказал я, - они будут стучать в мою дверь; Я имею в виду землян, а не звездных людей. Я не ожидаю, что когда-нибудь окажусь на расстоянии крика от Звездных Людей. Но земляне захотят, чтобы я проинформировал их о том, как работает разум звездных людей.
   - Ты думаешь, что сможешь это сделать? - спросила она с сомнением.
   - Черт, нет, - откровенно сказал я. - Но все равно нам пора за работу. Что означает выкапывать какой-нибудь транспорт.
   - Я не знаю, где мы, - с сомнением сказала она.
   - Я и сам здесь чужой, - согласился я.
   Мы пошли обратно к общественной кухне и, проходя мимо, заглянули внутрь. Таксист - это было видно по его кепке - держал кружку с кофе между ладонями, согревая их, пока пил жидкость, чтобы согреться. Мы вошли, и я сел за его столик, а Сара пошла, чтобы принести нам кофе. Водитель посмотрел на меня ни приветственно, ни враждебно.
   "Мы работаем в Пентагоне, - сказал я ему. "Мы пытаемся приступить к работе. Ты хочешь нас отвезти?
   Словно не желая оторвать глаз от воспоминаний, он просто смотрел. Когда Сара принесла нам кофе и села с нами, он этого не заметил.
   "Это доктор Кеннеди, - сказала она водителю. - Он офицер Бюро внеземной психологии Космического флота.
   Он не ответил ей. Он посмотрел на нее и снова посмотрел на свой кофе.
   "Теншун!" - рявкнула она. " Адмирал Кеннеди требует, чтобы вы отвезли его в Пентагон!" Я не думал, что в ней это есть.
   Это помогло. Он вскочил со стула, застыл по стойке смирно и с ужасом уставился на меня.
   - Ну, теперь, - сказал я. "Это не так уж плохо. Я всего лишь недоученный адмирал. Садитесь и допейте свой кофе".
   Он начал подчиняться, но снова замер.
   - Хорошо, - устало сказал я. "Если вы должны. Но вы отвезете меня и мою секретаршу в Пентагон?
   - Да, сэр, - сказал он сквозь сжатые губы.
   - Вы, должно быть, сами здесь, в Вашингтоне, чужой, - сказал я. "Я не могу себе представить, чтобы обычный таксист отреагировал на простого адмирала".
   - Я служил на флоте, сэр, еще две недели назад. Океанский флот".
   - Это объясняет, - согласился я.
   У меня была двойная цель; допить наш кофе и вернуть его на Землю настолько, чтобы можно было безопасно ехать с ним за рулем. Мы, казалось, выполнили и то, и другое.
   По сравнению с еще ошеломленными людьми на улицах, он был проницателен, как гвоздь. Мы забрались в его кэб, припаркованный в четверти квартала дальше по улице.
   "Ты знаешь, где находится Пентагон", - сказал я, когда он отъехал от тротуара.
   Он укоризненно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
   ОДИННАДЦАТЬ
   Люди на улицах стали двигаться более активно. У дверей общественных кухонь выстроились очереди за утренним кофе. То тут, то там начинали двигаться машины, отличные от нашей. Утренний дежурный заменял ночной сон.
   Я щелкнул по телевизору такси, и, когда он оживился, один из комментаторов Всемирной радиовещательной компании, движимый чувством долга или, возможно, длинным черным хлыстом в руке Харви Стрикленда, который мог дотянуться до любой точки его организации, чтобы шлепать по голым ягодицам любого отстающего, давал краткое изложение событий по всему миру.
   Везде картина была разыграна одинаково. Повсюду в одно и то же мгновение диски разбежались, а шары погнались за ними.
   И все же в голосе комментатора было странное отсутствие чего-то (энтузиазма, радости, благодарности?). Сначала я подумал, что он, как обычно, преуменьшает значение, просто излагая факты, мэм, а потом я понял, что это было преднамеренное нежелание выражать реакцию - как будто он еще не был проинформирован о политике компании; и знал по опыту, что ему лучше не иметь никакого мнения, пока ему не скажут, каким оно должно быть.
   Ах, он был Хорошим Мальчиком, настоящим организатором.
   Я уже собирался протянуть руку и схватить его, когда меня отвлек шум среди растущей толпы на улице. Сквозь ритмичные голоса комментатора я услышал хриплый крик мужчины на тротуаре. Хриплый экстаз. И другие голоса подхватили крик.
   "Они возвращаются! Глобусы!"
   - Я вижу одного!
   "Приближается!"
   - Вот оно, видишь?
   "Приближается!"
   Без предупреждения водитель подъехал к бордюру, и я снова потянулся, чтобы выключить телевизор, но увидел, что лицо комментатора начинает исчезать, а глобус начинает появляться. Раздалось мерцание, чередование цветов, как будто радиоинженер пытался сохранить контроль над своим звуком и изображением, несмотря на подавляющие помехи. Помехи победили. Сапфирово-голубой шар со звездой сияющего света застыл и засиял на экране. Я его не отщелкивал.
   "Я должен это увидеть", - сказал таксист. Мечта снова превзошла обязанность. Он распахнул дверь и соскользнул со своего места, чтобы встать на бордюр.
   Мы уже собирались последовать за ним, Сара и я, когда из динамиков телевизора раздался новый голос - звучный, спокойный, обнадеживающий...
   "Мы пришли со звезд..."
   Голос был на английском - американском английском. Слух моего опытного кадровика уловил легкий акцент, но слабый, поскольку на него накладывалась та ложная интонация, не принадлежащая ни к какой части, которая была принята дикторами как знак их призвания.
   "Мы хотим, чтобы вы не причиняли вреда..."
   Это было второе предложение. Затем последовала еще одна пауза. Затем последовали два коротких предложения. Улицы снаружи были тихими, как пустота, если не считать этого голоса, который проникал повсюду, преодолевая законы электронного звука.
   "Мы пришли как друзья. Мы не причиним тебе вреда".
   У меня было мимолетное видение антрополога-исследователя, который наткнулся на какое-то малоизвестное племя в отдалении нетронутых джунглей; тот, кто говорит просто и ободряюще на окраине своей деревни; который говорит как бы с маленькими и напуганными детьми, которые в панике от страха могут причинить себе вред.
   "Мы возвращаемся послами с нашего флота, который отправился в погоню за нашим врагом - вашим врагом.
   "Мы просим разрешения приземлиться в вашей столице, Вашингтоне, округ Колумбия, Соединенные Штаты Америки.
   "Мы можем пощадить от битвы только этот корабль с экипажем из пяти человек.
   "Мы знаем, что вы бы предпочли, чтобы мы приземлились в Организации Объединенных Наций, но есть веские причины, почему это должен быть Вашингтон.
   - Мы никого не обидим этим и надеемся, что вы удовлетворите нашу потребность.
   "Теперь мы удаляемся, чтобы дать вам время для рассмотрения этой петиции.
   "Мы вернемся через двадцать четыре часа и дождемся трансляции с вашего разрешения на любом из ваших электронных каналов.
   "Если вы откажетесь, мы уйдем, не причинив вам вреда.
   "Надеемся, вы не откажетесь. Что вы позволите нам приземлиться.
   "Мы хотели бы встретиться с вами и поприветствовать вас".
   Наступила еще одна пауза, пока неподвижные туземцы обдумывали это. Потом снова последовали осторожные, успокаивающие фразы:
   "Мы не причиняем вам вреда. Мы приходим как друзья. Мы не причиним тебе вреда".
   Затем земной шар отступил. Быстро, гораздо быстрее, чем спускался. Так быстро, как только глаз мог изменить фокус, чтобы следовать за ним. Оно поднялось в золотой свет утра, небесную синеву неба и исчезло.
   На мгновение на улицах воцарилась мертвая тишина после того, как голос умолк и земной шар ушел в небо.
   Затем раздался рев. О его приеме не могло быть и речи. Люди кричали в исступленном ликовании, обнимали друг друга, колотили друг друга.
   Я посмотрел на Сару. В ее глазах были слезы.
   "Они ничего не требовали, - сказала она. "Могли бы. Они могли приземлиться, не спрашивая разрешения. Что их остановит? Но они попросили".
   - Угу, - согласился я. "И платить придется чертовски дорого, потому что они приземляются здесь, а не в Организации Объединенных Наций. Первая ошибка, которую я видел.
   "Они сказали, что у них были свои причины", - упрекнула она меня.
   - Гм, - сказал я. "Я полагаю, что они есть. Они слишком уклончиво играли все это время, чтобы делать такой ляп, если у них не было на то причины".
   Сара посмотрела на меня так, словно я был чем-то белым и ползучим, вылезшим из-под скалы.
   Откуда мне было знать, что, пока они ставили свою большую постановку в крупных городах по всей Земле, это занимало лишь часть их внимания, а остальная часть его была занята просеиванием и отбором проб через умы и эмоции людей? зрители внизу. То, что раскрытие этих умов и эмоций было одной из причин постановки. Именно они искали особую реакцию на постановку.
   Откуда мне было знать, что мое сомнение и цинизм в ее реальности были зарегистрированы одними из первых? Что то, что я не в фазе с себе подобными, приблизило меня к ним в фазе?
   Откуда мне было знать, что они приземлились в Вашингтоне потому, что там случайно оказался я?
   ДВЕНАДЦАТЬ
   Дипломатический запрос Starmen о разрешении приземлиться на суверенной территории Соединенных Штатов Америки поступил в 7:42 утра.
   В 8:00 Политический совет Министерства внутренних дел Всемирной вещательной компании (и филиалов) собрался на своих обычных местах полукругом перед пустым столом Харви Стрикленда в его офисе в пентхаусе на вершине его нью-йоркского небоскреба WBC.
   На этот раз босс не заставил их остывать. Поскольку вся организация стояла наготове, как бегуны на стартовой линии, ожидая, когда Слово скажет им, когда начинать бежать и в каком направлении, избранные должны быть благодарны за это - и они были благодарны. Они перешептывались так же, как он царственно прошел через дверной проем в своем пурпурном халате и занял свое тронное место перед ними. Они надеялись, что их благодарность дошла до него.
   Они горячо вложили это в свою светлую и веселую организацию мужского "Доброе утро, Г.С.". Этим немногим было позволено "Г.С." в знак его доверия к ним. Чаще всего он соблюдал важную исполнительскую традицию и игнорировал их приветствия, но сегодня утром в награду весело кивнул им.
   Это раскрывало его настроение и задавало тон. Он заранее гарантировал, что их независимо продуманные редакционные статьи, фактические новостные статьи, независимые комментарии и тематические статьи, разговорно сформулированные настроения писателей-любителей в письмах постоянного читателя к редактору - все это будет отражать, подтверждать избранными фактами , опираться на философию независимых колонок и комментаторов и доказывать, что правильно мыслящая общественность единодушно соглашалась с политикой Харви Стрикленда.
   Харви Стрикленд ликовал. Несмотря на всю силу, которую они продемонстрировали, Звездные люди, тем не менее, показали себя слабыми и неуверенными. Он сам бы приземлился тут же и там, пока земляне были ошеломлены и истощены, когда у них не было времени организовать сопротивление или политику, в любое время и в любом месте, которое он выберет, чтобы приземлиться, не спрашивая, не объясняя. Звёздные люди этого не сделали и поэтому были слабыми.
   Его уверенность в своей силе и судьбе почти переполняла его.
   "Они что-то хотят от нас", - сказал он в своем первом предложении. "Они хотят этого достаточно сильно, чтобы умолять нас об этом. Они не могут это взять, если только мы не позволим им это получить - что бы это ни было. Что бы ни случилось, имейте это в виду. У нас есть преимущество. Это зависит от нас, чтобы сохранить его. Мы должны проследить, чтобы эти болваны из Вашингтона не выдали его".
   Он сделал паузу и злобно посмотрел на главного редактора своей газетной сети.
   - Черт возьми, Джим! он взорвался. "Послушай меня. Вы не можете слушать, пока делаете заметки. Черт возьми, неужели тебе обязательно делать заметки о чем-то настолько элементарном?"
   Джим сглотнул, побледнел и сунул блокнот и карандаш обратно в карман.
   - Извини, ГС, - пробормотал он. "Каждое слово, которое ты сказал, было таким жизненно важным, поэтому..."
   - Ладно, ладно, - перебил его Стрикленд, но не был недоволен.
   Джим тщательно скрыл вздох облегчения.
   - Итак, на чем мы остановились в ходе нашего обсуждения, джентльмены? - спросил Стрикленд. - Хорошо, - ответил он сам себе, не останавливаясь. "У нас есть то, что им нужно, и у нас есть это прямо здесь, в Америке. Теперь некуда. Помните это. Прямо здесь. Наряду с решением, позволим ли мы им его заполучить - и какой ценой, помните это, господа, какой ценой? - мы должны отбиваться от тех вороватых иностранцев, которые попытаются влезть в него.
   Он прервался и раздраженно уставился в потолок.
   - Иногда это слишком, - простонал он. "Достаточно сложно заставить этих болванов в Вашингтоне поступать правильно, но в то же время мы должны удерживать иностранные государства на своих местах".
   Он расправил плечи и стал достаточно мужественным, чтобы нести это дополнительное бремя.
   - Первый вопрос, - продолжил он. "Сначала обо всем по порядку. Дадим им разрешение на посадку?
   Никто не ответил. Естественно. Они не ожидали. Когда босс задавал вопросы, это делалось для того, чтобы предоставить им редкую привилегию проникнуть в его разум, увидеть сокровенные мысли гения, увидеть технику отбрасывания ненужного, добраться до сути проблемы. О, это казалось таким простым, когда босс сделал это. Но их не обмануть; они сами пробовали время от времени и хорошо помнили следующие сцены, когда он показывал им их ошибки.
   - Дадим им разрешение на посадку? - повторил он. "Ответ - да. Они сказали, что уйдут, если мы этого не сделаем. Пока что приходится верить им на слово. В пределах разумного, - лукаво усмехнулся он. "В пределах разумного." Он сильно засунул язык в одну щеку. "Мы не знаем, чего именно они хотят, хотят достаточно сильно, чтобы просить об этом. Мы дадим им возможность просить милостыню, прежде чем мы решим позволить им это сделать.
   Политический совет кивнул, соглашаясь с мудрым решением.
   "Осторожный оптимизм, господа. Это будет наша политика. Мы приветствуем их так, как следует приветствовать уважаемых иностранцев. Уважаемые иностранцы с протянутой рукой. Мы не замечаем, что они протягивают руку; не сразу. Мы думаем, что они приходят, чтобы увидеть нас, потому что мы им нравимся. Думаю, все вы, ребята, достаточно хорошо знаете эту рутину.
   "Теперь официальный Вашингтон захочет поднять из визита большую шумиху. Может быть, даже больше, чем обычно. Мы согласимся с этим. Просто помните, чтобы не увлекаться. Тупоголовые там внизу имеют привычку увлекаться, как дети, когда их команда выигрывает игру. Мы должны держать их в узде, не дать им отдать страну. Добро пожаловать, незнакомец, но скрытный, понимаете? Любые вопросы?"
   Он ничего не ожидал. Они всегда говорили ему, что он говорит так ясно и ясно, что не остается вопросов. Но на этот раз был один. Оно исходило от главы его юридического отдела.
   "Я уверен, что вы уже продумали юридические последствия, связанные с их преимущественной покупкой и использованием наших средств вещания без лицензии или разрешения, HS", - сказал мужчина. - Наш отдел захочет, чтобы нас проинформировали.
   Стрикленд не думал об этом раньше; ведь с момента поступка прошло значительно меньше часа, а и гений не может все сразу придумать.
   - Конечно, конечно, Боб, - весело ответил он. - Но такая же политика действует и в вашем отделе. Давайте не будем подавать иск сразу. Просто немного повремени с этим. Нам просто может понадобиться этот маленький предмет в какой-то момент, когда мы приступим к переговорам.
   Он начал смеяться. Он мог представить себе затруднительное положение Верховного суда, когда дело дошло до решения этого вопроса.
   Его лицо потемнело. Проклятый Верховный суд. Если бы не Верховный суд... Ты думаешь, что человек именно там, где ты хочешь; он садится и клянчит как следует, он прыгает через обруч для вас; Итак, ладно, вы считаете, что достаточно безопасно позволить ему быть назначенным в Верховный суд. А потом что происходит? Вдруг, черт возьми, он обнаруживает, что он мужчина. Вдруг он решает, что и другие люди тоже люди, и что у человека есть некоторые неотъемлемые права, и среди них есть...
   Он глубоко вздохнул. Не позволять ярости затмить его разум в такое время. Время столкнуться с тем, что они могут сделать, когда он ударил их по лицу судебным иском против Звездных Людей за нарушение его законных прав. Он снова начал хихикать. На этот раз он был человеком с определенными неотъемлемыми правами и прочим дерьмом. Звездные люди не были мужчинами, ну, во всяком случае, не людьми. Ух ты! Предположим, этот чертов Верховный суд должен был провести различие между правами человека и... ну, чем бы они ни были. Какой бы прецедент это создало. Потому что тогда этот прецедент можно было бы использовать для решения других вопросов, например, ну, например, - действительно ли негр - мужчина? Ух ты!
   - Ты прав, Боб, - похвалил он свою юридическую голову. "Да сэр. Они, конечно, широко раскрылись, когда только что захватили наши радиостанции для собственного использования, даже не с вашего позволения. Начните работать над этим, но сдерживайтесь. Подождите время. Есть еще вопросы?"
   И еще был другой.
   - Что, если они не люди? - спросил один из всемирно известных комментаторов, прославившийся мужественными походами за дом, флаг и мать. - А если они... ну, скажем, зеленые пауки?
   Эта нелепость была встречена насмешливым хихиканьем, но комментатор, известный своим оригинальным мышлением, стоял на своем. Он почувствовал облегчение, что босс воспринял вопрос серьезно.
   - Это звучало как человеческий голос, - задумчиво сказал Стрикленд. - Но у них могла быть какая-нибудь машина. Знаете, у нас есть машины, которые превращают печатную страницу в устный голос; так что я думаю, что они могут быть так далеко тоже. Это не значит, что они люди. Конечно, - и теперь он продемонстрировал один из тех редких проблесков того, насколько глубокими на самом деле были его познания, - все наши лучшие философы согласились, что жизнь в других мирах должна будет развить такое же человеческое тело и человеческий разум, как и у нас, если бы это когда-либо имело значение. Во всяком случае, все философы, на которых мы будем обращать внимание, говорят это.
   "Тем не менее, мы должны быть взрослыми в этом вопросе. Мы должны быть большими. Они просто могут оказаться... ну, как вы говорите, зелеными пауками.
   - Так что едва коснись этого. Намекните, что общественность должна быть готова, на всякий случай. Недостаточно, чтобы кто-то мог утверждать, что мы пришли и сказали, что это зеленые пауки, если это не так, но намек. Они уважаемые гости и все такое. Мы должны быть достаточно взрослыми, достаточно космополитичными, чтобы не замечать, что с ними не так.
   - А теперь есть еще вопросы? На этот раз он встал и повернулся, чтобы выйти из комнаты.
   Больше вопросов не было.
   Через час его частный самолет приземлился в аэропорту Вашингтона. Там не было служебной машины, чтобы забрать его. Он сделал мысленную пометку об этом. Это свидетельствовало о том, что его вашингтонская организация уже разваливалась. Конечно, он не дал знать своим нью-йоркским сотрудникам, что уезжает, или своим вашингтонским сотрудникам, что он приедет, - он не должен был отчитываться о своих перемещениях перед проклятыми подчиненными, - но они должны были догадаться, что он может приехать в Вашингтон, чтобы все видел сам, и имел там машину на всякий случай.
   Время для этого, позже.
   Он взял такси в аэропорту.
   - У вас забронирован номер в отеле "Брайтон"? - спросил водитель.
   Стрикленд не ответил ему, но он был болтлив, и тишина его, похоже, не смутила.
   - Лучше бы ты это сделал! - продолжал шофер, пробираясь сквозь уходящий поток. "Они уже начали отказывать людям. Все отели начали это делать. Клянусь, я не понимаю, как так много людей добралось сюда так быстро. Но они пришли - и, о брат, они все еще идут. Сегодня ночью мы будем спать на улице, мама, - напевал он трубку, и его плечи тряслись от предвкушающего смеха.
   Стрикленд сам начал задаваться вопросом, откуда могли взяться все эти люди. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо видел улицы такими многолюдными; и после бессонной ночи ни для кого тоже. На развязке на Коннектикут-авеню движение снова застопорилось, и водитель развернулся к нему лицом.
   - Скажи, - спросил он, - как ты думаешь, эти звездные люди будут похожи на людей?
   Стрикленд начал получать удовольствие от водителя. В конце концов, таксист олицетворяет людей Америки, их надежды, их страхи, их мнения, их интеллект . Все это знают.
   - Понятия не имею, - ответил он, посмеиваясь. Он начал надеяться, что они не будут похожи на мужчин. Когда Верховный суд примет решение по его делу, они могут допустить, что Звездные люди отличаются от мужчин и, следовательно, не имеют таких же прав. Прецедент того, что одно лицо отличается от другого и, следовательно, не имеет одинаковых прав. Ух ты! Девятнадцать шестьдесят, вот и мы, прямо там, откуда мы начали! Сделайте это восемнадцать шестьдесят. Или семнадцатый, или шестнадцатый, или любой чертов век, который вы хотите назвать.
   Дополнительная складка кожи в уголке века, несколько дополнительных пигментных клеток на квадратный дюйм кожи, форма линии носа - у него мелькнула мысль, что, возможно, стоит провести закон, запрещающий пластическим хирургам вносить изменения, скрывающие расовые особенности...
   "Мой друг, - говорил шофер, - сообразительный повар держит газетный киоск и довольно сообразителен из-за того, что крутится среди всех этих книг и журналов. Он говорит, что, возможно, они будут похожи на больших зеленых пауков с красными глазами вдоль и поперек ног. Он показал мне такую фотографию на обложке одного из журналов. Боже!"
   Стрикленд кивнул и улыбнулся.
   "Боже!" - повторил водитель с большим акцентом, теперь, когда его плата за проезд дала согласие. - Завтра утром мне нужно выбить себе место в торговом центре. Вот где они собираются устроить прием. Откуда эти посетители узнают, где им следует приземлиться?
   - Мы скажем им по радио. Помните, мы должны дать им разрешение на посадку?
   - Да, да, конечно, - сказал водитель, вспомнив, и глубокомысленно кивнул. "Думаю, мы отправим им посадочный луч, чтобы они последовали за ним. Думаешь, они могут быть достаточно умны, чтобы следовать за посадочным лучом вниз?"
   - Об этом я не собираюсь беспокоиться, - сказал Стрикленд. - Да, конечно, - мгновенно согласился водитель. "Это чужая проблема". Он задумался на мгновение. "Эти ребята из Пентагона, вероятно, проверят это".
   - Этим ребятам из Пентагона лучше бы кое-что проверить, - зловеще ответил Стрикленд. Он почувствовал шевеление чего-то незавершенного. О да, в Пентагоне был какой-то молодой панк, которого он попросил свою секретную службу проверить. Они еще не дали ему отчет. Так что теперь его секретная служба терпела неудачу. Это было вчера, а отчета еще нет. Битва глобусов и дисков не была оправданием.
   Дорожный клубок распутался, и кабина рванула вперед. "Ты будешь там? В торговом центре, я имею в виду? - крикнул водитель через плечо.
   - Я буду там, - ответил Стрикленд.
   "Заведи себе хорошую связь", - посоветовал ему водитель, мудро кивнув. "Не полагайтесь на своего конгрессмена или кого-либо из других подобных помощников. Если у вас действительно хорошая связь, вы можете это сделать".
   - Я справлюсь, - уверенно сказал Стрикленд. "Вы думаете, что президент будет достаточно связным?"
   Таксиста это, похоже, не впечатлило.
   - О, он, - был ответ. "Я думаю, это своего рода социальная шумиха. Да, я думаю, он должен быть в состоянии размахнуться им. Стрикленд скривил рот. Может быть, он зашел слишком далеко, толкая это ничтожество в Белый дом. В конце концов, престиж президентства был могучим полезным инструментом. Нет смысла позволять ему ржаветь. Лучше пусть в следующий раз появится преданный делу реформатор.
   Безопасный, конечно. Лучше заставить ФБР немедленно опубликовать обычные списки приемлемых кандидатов для широких политических клубов.
   ТРИНАДЦАТЬ
   Поскольку государственная служба такова, я подумал, что это немного чудо, что Ширли уже запугала достаточное количество клерков, заставив их явиться на работу, чтобы раздавать бланки заявлений на собеседование растущему числу генералов и адмиралов, которые хотели быть в курсе последних оценок внеземная психология.
   Саре и мне удалось попасть в офис не более чем через пятнадцать минут после последних слов Звездных Людей, а наш день уже начинался - самый проклятый день, который я когда-либо пережил. Примерно пять недель в Вашингтоне научили меня многому, но, видимо, недостаточно.
   В течение дня, в течение нескольких секунд между конференциями и конференциями, телефонными звонками и телефонными звонками, я начал задаваться вопросом, как, черт возьми, нация умудрялась продолжать существовать, когда, по-видимому, никого не интересовало, управляют ею или нет. Сидя там, как я был ответчиком в Бюро внеземной психологии и, следовательно, последним словом о том, как мы должны вести себя по отношению к Звездным людям, я получил довольно хорошее поперечное сечение того, что, должно быть, происходило все над Вашингтоном. Довольно хороший термометр, измеряющий поднимающуюся температуру. Я полагаю, что не должен был удивляться, я был в окружении достаточного количества людей, чтобы не удивляться ничему, что они могли бы сделать, но у меня, должно быть, остался незамеченный остаток иллюзии относительно мудрости, уравновешенности, здравого смысла и взвешенного суждения. из тех, кто управляет нами.
   Конечно, должен был быть план приема Звездных Людей. У меня не было предпочтений в этом вопросе, и Молл казался таким же подходящим местом для посадки, как и любое другое место. Там было много места, которое можно было оставить свободным для установки глобуса, и много места по периметру для нескольких высокопоставленных лиц, которым будет разрешено пройти через полицейские кордоны.
   Поскольку первоначальное планирование происходило там, в Пентагоне, было решено, что простое военное приветствие будет наиболее впечатляющим для космических гостей. Бойцы к бойцам. Только начальник штаба и Объединенный комитет начальников штабов. Возможно, с гарниром из строевой подготовки космических кадетов.
   - И, джентльмены, - твердо сказал я, - представители Бюро внеземной психологии. Доктор Кибби, я, мой секретарь, еще один или два человека. В конце концов, джентльмены, - сказал я, отвечая на их недоверчивые хмурые взгляды, - мы первый, последний, единственный авторитет в области психологии инопланетян. Чем мы будем вам еще полезны, если не подойдем к ним достаточно близко, чтобы узнать кое-что об их психологии?
   Они признали, что все в порядке, это было достаточно логично, что мы должны быть там, но никто другой. Это поняли? Со мной все было в порядке.
   Видимо, с Конгрессом было не все в порядке. В ясный день крики возмущения, поднимавшиеся на Холме, могли быть слышны на всем пути до Пентагона. Поскольку были телефоны, ясный день не требовался. Под угрозой новых расследований на лояльность военные пошли на попятную и признали, что выборные комитеты, в том числе члены следственных комитетов, разумеется, могут быть представлены.
   Государственный секретарь постановил, что на самом деле визит был скорее дипломатическим, чем военным. Разве сами Звездные люди уже не сказали нам, что у них есть статус послов? Что в этом было военного? Вояки воинам, в самом деле! С каких это пор послы воевали! Если уж на то пошло, присутствие военных на месте событий могло бы стать худшей дипломатической ошибкой; истолковано как угроза и все такое. Нет, это были послы Звездного правительства в Земном правительстве, и протокол требовал, чтобы с этим обращались именно так.
   Это выдернуло вилку.
   С 3100 Массачусетс-авеню донесся загадочный вопрос: с каких это пор Государственный департамент Соединенных Штатов представляет правительство Земли? Ожидается, что достопочтенный британский посол, кавалер Бани, будет поставлен в очередь на прием в торговом центре и займет должность, соответствующую имперскому статусу.
   Почти одновременно белолобое роскошное российское посольство на Шестнадцатой улице, 1125 объявило, что истинные представители трудящихся масс должны первыми встречать этих сынов галактического пролетариата. Довольно расплывчатая формулировка этого указа создавала впечатление, что межвселенский Коминтерн был ответственен за спасение Земли белыми глобусами, и только дипломатическая деликатность удержала их от применения серпа и молота.
   Секретарь Организации Объединенных Наций подал довольно слабый и чисто рутинный запрос на том основании, что, поскольку это был визит со всего мира, не подумал ли кто-нибудь, что Организация Объединенных Наций должна быть единственной представлять Землю? Просто предложение, конечно.
   Казалось, никто так не думал.
   Следующими потребовали соответствующие должности Норвегия, Саудовская Аравия, Аргентина. Посол Франции был несколько озадачен тем, что не знал, кто у них сегодня премьер, и поэтому не совсем знал, чье имя использовать, но "Добро пожаловать во имя Франции" всегда было хорошо, и он не Мы не намерены позволить великим державам использовать этот случай, чтобы заклеймить Францию как второсортную державу. Каждый из двух послов из Китая мрачно говорил о том, что произойдет, если другому будет позволено присутствовать.
   Официальный Вашингтон и все страны вели дела как обычно.
   В течение часа все дипломатические представительства в столице стучали в двери Госдепа, которые своим положением сняли с моих плеч немалую часть груза. Миссии усиливались так быстро, как только самолеты могли покинуть здание Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке и перебросить его обитателей в Вашингтон.
   Президент WCTU потребовал, чтобы космонавты прошли тест на алкоголь, прежде чем им будет разрешено ступить на Землю. Генеральный секретарь Лиги против вивисекции потребовал, чтобы мы получили подписанную справку о том, что для выяснения того, как сюда попасть, не использовались подопытные животные. Комитет Вегетарианского общества хотел получить документальное подтверждение их диеты, прежде чем заявить о своей позиции. DAR также не определился со своей официальной позицией, поскольку очевидно, что ни у одного из космонавтов не было предков, которые сражались в Войне за независимость и, следовательно, не были заслуживают внимания.
   Некий сенатор Гасби бросился на пол пустынной верхней палаты и произнес страстную речь перед двумя мальчиками-пажами, увязшими в долгах и слишком наивными, чтобы исчезнуть. Почему, спросил он у двух пажей, принцип прав штатов должен быть принижен к позорному столбу?
   Иммиграционный департамент метался по всему Вашингтону, пытаясь найти судью, который издал бы судебный запрет на посадку до тех пор, пока звездные люди не выполнят требования присяги на верность.
   В окончательном отчаянии, так как делать было нечего, просочились даже обращения к президенту с просьбой принять решение о том, кто где должен стоять в очереди на прием. В любом случае, он никогда не принимал решения, это произошло в самое неподходящее время, потому что он еще не решил гораздо более важный вопрос, какой Образ он хотел спроецировать. В течение тридцати сорока лет страна, от выборов к выборам, колебалась между приветливым, но неэффективным Образом Отца и ярким, но раздражающим Образом Брата-Малыша. Должен ли он излучать спокойствие, отеческую снисходительность; или он должен быть проницательным и любознательным - это касается Космоса и всего остального?
   ФБР было все равно, кто где стоит, лишь бы не было секса.
   Если Официальный Вашингтон был сбит с толку, то Социальный Вашингтон был в большей степени.
   Вечером после прибытия должен состояться ужин и официальный прием. От знаменитых переулков Джорджтауна до набора охотничьих клубов Вирджинии и Мэриленда бушевала битва за то, кто будет его спонсировать.
   Возникшие социальные проблемы были колоссальными. Кого следует пригласить на ужин? Должны ли быть несколько ужинов? Конечно нет, это не было политическим предвыборным трюком! Раз и навсегда уровни статуса будут определяться тем, кто получил приглашения. Это должно быть довольно эксклюзивно. Но должны ли они установить второстепенный уровень статуса, пригласив больше людей на прием после ужина? Что с рассадкой?
   Должны ли все пятеро космонавтов сидеть вместе? Думал ли я, что их офицеры будут оскорблены, если они сядут со своими людьми? Сколько вообще было офицеров и сколько мужчин? Я не знал? Как глупо, как глупо с моей стороны не узнать такой важной вещи!
   Может быть, им следует устроить второе дело в буфетной, где общая помощь с космического корабля могла бы быть накормлена позже прислугой?
   Что бы носили Звездные люди? Будут ли они приходить в вонючей униформе или будут в черном или белом галстуке? Какие блюда они предпочли? Никакой информации! Разве это не было похоже на иностранца, чтобы не давать своим хозяйкам малейшего намека!
   А как насчет слухов о том, что посетители на самом деле были зелеными пауками с красными глазами, бегущими вверх и вниз по ногам? На всякий случай, должно ли в меню быть... эээ... мухи?
   Я неожиданно создал новую должность для Сары. Я передал такие звонки социальному секретарю Бюро внеземной психологии. Она не поблагодарила меня, но уловила это с гораздо большей ловкостью, чем я был в состоянии проявить.
   Мягко, твердо она предложила, например, насчет мух, чтобы они подождали и посмотрели, как на самом деле выглядят посетители. На самом деле у нас не было достоверных сведений о том, что они на самом деле были пауками; но если они и были, то разве в трущобах не кишела куча мух? А разве в Вашингтоне не одни из лучших трущоб в стране? Пусть мухи подождут. Им бы с утра, когда появились Звездные люди, до вечера собирать мух. Возможно, Молодежная лига и Молодежная палата смогут собрать достаточно мух за день?
   О, пожалуйста. Рады быть полезными в таком важном деле. Вот почему мы платим налоги, понимаете.
   Но не все вопросы были переданы в наш отдел. В конце концов, женщины были американками, и в их жилах текла кровь пионеров. Некоторые решения они могли принимать самостоятельно. Например, по поводу обращения к Звездным людям. Ваши превосходительства? Нет. Как мы узнали, что они превосходны? Ваши достойные звездолеты? Неловко, и просто не должно быть неловко. В конце концов им пришлось позволить Саре выступить в качестве арбитра. Она решила, что простой сэр должен быть адекватным, пока мы не узнали больше.
   Должны ли женщины приседать перед космонавтами? К паукам, моя дорогая? Лучше подождать и с этим судьбоносным решением.
   Теперь о платье? Подождите минуту.
   Сара посмотрела на меня. На данный момент я был между звонками и конференциями.
   "Они хотят знать, как одеваться, - сказала она.
   - О, черт возьми, Сара, - рявкнул я. "Ради всего святого! Хорошо. Пусть мужчины носят хвосты. Это будет символично. Пусть женщины одеваются так, как везде одеваются дикари, - украшают себя старыми мертвыми частями птиц и зверей, мажут лица цветной глиной, растирают на себе цветы, чтобы скрыть свое природное зловоние. Так же, как они всегда одеваются. А теперь, черт возьми!
   - Тебе не кажется, что это должно быть официально, очень официально? - ласково спросила Сара у звонившей.
   Нам даже позвонили два предприимчивых посредника, которые организовали слияние и загнали в угол всех местных девушек по вызову, просто на тот случай, если Стармены смогут ненадолго уйти от общественной приемной, чтобы расслабиться и повеселиться. Девочки не совсем знали, как обращаться с зелеными пауками, но, по крайней мере, они не будут хуже некоторых из тех пьяных, слюнявых старых конгрессменов, которые всегда были такими чистыми и благородными дома.
   Долгий адский день постепенно подходил к концу. Интервалы между звонками увеличились. Я посмотрел на Сару во время одного из таких перерывов, и она плакала.
   - Неважно, Сара? Я попросил.
   Она посмотрела на меня, пока рылась в ящике стола в поисках салфетки.
   - Неужели они совсем не помнят прошлой ночи? Мужество? Красота? Чистота? Вы бы подумали..."
   - Я знаю, - сказал я. "Я хотел бы пойти куда-нибудь и спрятаться, притвориться, что я не принадлежу к человеческому роду".
   Она вытерла глаза и высморкалась.
   "Когда я был ребенком, - сказал я и оглянулся в прошлое, - я мечтал о том времени, когда мы встретимся лицом к лицу с каким-то другим жизненным разумом. Я был довольно невинен, я думаю. Потому что в этом воображении я всегда видел человека, стоящего прямо и гордо - и я так гордился им".
   Она опустила голову на стол и безудержно зарыдала.
   ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
   Президент или, по крайней мере, фаланга его советников приняла протокольное решение о том, кто и где должен стоять. Было 9:52. Радиосвязь с земным шаром, невидимая где-то в космосе и незарегистрированная ни одним из наших средств слежения, согласовала 10:00 как подходящее время для посадки.
   Президент стоял во главе летящего клина высокопоставленных лиц. По обеим сторонам от него стояли ключевые лидеры Сената и Палаты представителей, расположенные на соответствующем расстоянии с учетом лучших ракурсов. Позади президента, и его никто не видел, стоял вице-президент. Позади них смешались около пятисот конгрессменов - на самом деле не смешались, так как старшинство и партийная принадлежность жестко распределяли их, хотя никто, кроме Конгресса, не видел их порядка. Небольшой группой, отдельно по одну сторону от Конгресса, стоял Кабинет. Небольшой группой, на противоположной стороне, стоял Верховный суд. Слева стояли послы левых стран, а справа стояли послы правых, и если незаинтересованные народы не знали, где стоять, то им и пошло на пользу то, что они остались без особого места, чтобы стоять.
   Еще правее стояли мы, представители Пентагона. Кажется, я был единственным мужчиной в штатском в этом контингенте. Проблема была в том, что они до сих пор официально не сделали меня Адмиралом Задней Стороны ПолуПланеты; и я не был уверен, что нарушу еще больше деликатности, надев униформу, официально не принадлежащую мне, или представившись гражданским лицом. Очевидно, в любом случае я был проклят, потому что офицеры в форме, казалось, отшатнулись от меня, как бы говоря, что они не знают меня и не могут объяснить, почему я здесь. Даже доктор Кибби в форме звездного адмирала, похоже, предпочитал стоять рядом со звездным адмиралом Литлом, начальником отдела кадров космического флота.
   Сара преданно стояла рядом со мной.
   - Девять пятьдесят два, - сказала она. "Восемь минут. Но земного шара нигде не видно".
   - Насекомые вялые, пока воздух не прогреется, - сказал я вполголоса . - Может быть, в десять часов было слишком рано.
   Она не удосужилась улыбнуться.
   Насколько мы могли видеть, во всех направлениях торговый центр и все ведущие к нему туннели были забиты людьми. Беспрерывно толкали, толкали, толкали локтями, чтобы лучше было видно. Каждый раз, когда в сопровождении полиции или военного эскорта прибывал новый высокопоставленный человек, те, кто терял свои привилегированные позиции, уступая дорогу, сражались, чтобы вернуть их. Большинство немного поспало, так как позапрошлой ночью все проснулись, но многие нуждались в укреплении спиртом, чтобы поддерживать огонь в маленьких горелках своих душ. Толпа больше напоминала час пик ирландской вечеринки, чем торжественный прием первых посетителей Земли из другого мира.
   Сама посадочная площадка представляла собой огромный прямоугольник слегка неправильной формы, обнесенный подвижными штандартами и цепями. Он простирался на восток от ступеней Мемориала Линкольна. Огромная статуя Линкольна смотрела вниз на сцену, и лицо при этом взгляде казалось еще более печальным, чем обычно.
   Космические кадеты в шарообразных шлемах выстроились параллельными рядами сразу за огражденной веревкой зоной. Они стояли в парадном покое, но полированные стволы их лучевых ружей были направлены в сторону напирающей толпы, безмолвно предупреждая людей не подходить ближе, если они не хотят быть парализованными или рассыпаться.
   Я посмотрел на свои наручные часы. Прошла еще минута. Обратный отсчет, казалось, растянулся до бесконечности.
   - Может быть, космонавты поймут, - сказала Сара, словно утешая меня.
   - Я тут подумал, - пробормотал я. "Я почти уверен, что они знают о нас больше, чем я горжусь".
   Возможно, это был мой блуждающий взгляд, я действительно не придерживаюсь суеверия, которое мы можем чувствовать, когда на нас смотрят, но, тем не менее, я начал оглядываться, чтобы увидеть, смогу ли я разглядеть этот пронзительный взгляд на себе однажды. более. Я нашел это.
   Невероятно толстый мужчина стоял с группой привилегированных журналистов по другую сторону трибуны президента. В этом не было никаких сомнений, он смотрел прямо на меня, как будто пытаясь заглянуть в глубины моей души. Это был мой первый взгляд на Харви Стрикленда, хотя тогда я еще не знал, кто он такой. Я был настолько невежественен, что на самом деле происходило за кулисами демократического правительства.
   - Который сейчас час? - спрашивала Сара.
   - Еще шесть минут, - ответил я. Стрелка моих часов убедила меня, что они действительно идут.
   Я отвел взгляд от Стрикленда - пусть он смотрит - и снова огляделся. Белые мраморные ступени Мемориала Линкольна были увешаны телекамерами. Еще больше камер выглянуло из смотровых окон на высоком монументе Вашингтона. Они были оснащены новейшими объективами, позволяющими представить каждую деталь приземления в крупном плане, и, без сомнения, новейшими вибрационными ушами для записи произносимых на расстоянии слов.
   Помимо официальной вечеринки, репортеры с портативными устройствами пробирались сквозь кишащую толпу, улавливая бессмысленные комментарии. Одна матрона из Вашингтона, представленная как общественный деятель и судья по этикету, хихикнула в микрофон.
   - А теперь запомните, все вы, деа, деа люди, - если наши посетители должны быть зелеными спи - ну, чуть-чуть отличающимися от нас - давайте притворимся, что не замечаем в них ничего плохого - ладно? Они не могут изменить свой внешний вид, знаете ли. Мы должны помнить о толерантности. Просто не могу позволить себе быть провинциалом в такое время. Теперь мы можем?
   Ее голос заглушил торгаш, которому каким-то образом удалось встать впереди толпы простолюдинов.
   "Космические шлемы! Космические шлемы! Получите ваши soovineer космические шлемы! Только фи' долларов, пока они есть. Берите их, пока они есть, ребята.
   - Сейчас три минуты, - сказал я Саре. - И до сих пор их не видно.
   - Они придут, - сказала она. "Они хороши. Они не причинят нам вреда, пообещав прийти, а потом не придя".
   - Ага, - сухо сказал я. "Они хорошие. Держу пари, они носят белые шляпы.
   - Ш-ш, - прошептала она. "Я понимаю, что ты чувствуешь, но другие люди могут не понимать".
   - Сам не знаю, что чувствую, - сказал я. "Ну как ты мог? Я просто ужасно боюсь, что все это было одной гигантской мистификацией с самого начала. А если было..."
   Шум толпы заглушил фразу, которую я не знал, как закончить. Сначала шепот, потом внезапный рев, словно вырвавшийся из-под контроля огонь.
   "Вот оно! Вот оно!
   По городу загудели автомобильные гудки. Сирены увеличивали громкость звука до тех пор, пока не оглохли уши. Где-то вне поля зрения Армия открыла огонь салютом из двадцати четырех орудий. Оркестр морской пехоты заиграл маршевую песню. Космические кадеты начали топать ногами в своем знаменитом тренировочном марше под названием " Восхождение к звездам" , который на самом деле ни к чему не привел.
   Наконец-то я нашел глобус. Казалось, он исходил прямо от солнца. Только закрыв глаза до щелей, я мог следить за его падением.
   И он несся с невероятной скоростью, дерзкой скоростью прямо на нас - безрассудной каскадерской скоростью; хот-роддер подросткового возраста, маниакальная скорость; показательная скорость. Теперь, когда его угол больше не был обращен к солнцу, я мог видеть его сапфирово-синий цвет с сияющей звездой света, сияющей ярче солнечных лучей.
   Толпа зашевелилась, замерев перед паникой. Затем, как раз в тот момент, когда паника действительно могла вытолкнуть нас всех наружу, в толпу, сдавливающую внутрь, земной шар остановил свой стремительный спуск, свою яркую глупость и мягко, как опавший лист, приземлился на Молле.
   Тот порыв, который вырвался из наших собравшихся внутренностей как крик ужаса, сменился глубоким и удовлетворительным вздохом благоговения и удивления.
   Когда земной шар опустился, слегка коснувшись тротуара, он медленно закрутился по спирали, пока не оказался перед президентской партией тонким прямоугольником закрытого выходного люка. Группа вздохнула с облегчением. Очевидно, эти посетители, какими бы они ни были, имели достаточно здравого смысла, чтобы понять, кто здесь важен. По крайней мере, это не начнется с оплошности. Очевидно, пришествие можно было сфотографировать и представить миру так, как оно произошло на самом деле, вместо того, чтобы повторно показывать его и подделывать для всеобщего обозрения в более позднее время.
   Я смотрел, едва дыша.
   Изогнутый трап материализовался из борта корабля и опустился на место - грациозно и бесшумно.
   Толпа тоже, казалось, затаила дыхание. Долгая тишина застывшего движения. Только операторы, казалось, делали небольшие движения, когда они жались, приседали, наводили объективы и ждали.
   Выходной люк опустился, и теперь мы могли видеть голубой свет, мягко светящийся изнутри космического корабля.
   Мягкий шорох, когда толпа, казалось, наклонилась вперед.
   Потом появился первый космонавт.
   Он был человеком, высоким, почти шесть футов четыре сантиметра, сложенным как кирпич - и идеально сложенным, с красивой мускулатурой во всех нужных местах. Он был красив с грубой мужественностью. Он был великолепен в платиново-белой форме. Рукава туники украшали четыре круга тесьмы черного дерева. На его левой груди ряд за рядом блестели украшения. Его наплечные знаки отличия сверкали, как бриллианты в лучах утреннего солнца. Его белая военная фуражка с высоким козырьком была сдвинута немного набок. На козырьке красовалась сияющая звезда из белого золота, окруженная сверкающим пламенем круга бриллиантов.
   Толпа молчала.
   Над всем огромным собранием не было ни звука. Затем послышался слабый шорох растянутых бюстгальтеров, когда дамы начали поднимать свои молочные придатки так, чтобы они были видны лучше.
   Далеко позади, с точки зрения, где они могли предварительно взглянуть на своих клиентов, девушки по вызову цинично скривились и отказались от предвкушения. Для них не было бы клиентов, не тогда, когда была бы такая явно свободная и пульсирующая конкуренция, готовящаяся к началу операций.
   Когда первый космонавт спустился по сходням, его шаг был свободным и легким, полным силы, и его глаза окинули толпу.
   Было ли воображением то, что они на мгновение заколебались по поводу моего?
   Его глаза огляделись, а затем его орлиное, идеально точеное лицо расплылось в широкой зубастой ухмылке.
   Сигнал к столпотворению. Отдышавшись, скопом разразился порывистым ревом. Голоса раздались в облегченном гоготе. Женщины начали плакать и кричать от лести. Мужчины забивали шляпы в бесформенные войлочные шарики. Один маленький мальчик, явно натренированный, бросил грязную горсть липких, влажных конфетти; и в дикой истерике люди стали бросать все, что у них было, к посадочной площадке; часы, кошельки, зажимы для галстука, шляпы. Большая часть его упала на головы другим, соскользнула вниз и была растоптана ногами - но это неважно.
   Я стоял неподвижно, ничего не выражая. Думаю, я был единственным, кто не кричал и не кричал. Даже президент размахивал своим цилиндром в воздухе и выкрикивал то, что помнил по спортивному крику в колледже.
   Взгляд ухмыляющегося Космонавта вернулся ко мне, поймав меня неподвижно. Выражение его лица не изменилось, но глаза казались вопросительными.
   "Разве я не делаю это правильно?" - казалось, спросил он.
   Но это было слишком мимолетно для меня, чтобы знать. Все это произошло во время его первых двух шагов по сходням.
   Его на два шага вперед, а потом сзади, из люка, вышли еще два космонавта, потом еще два. Все они были одеты одинаково, за исключением того, что у четверых было только три круга черного дерева на рукавах, несколько меньше украшений на груди и только звезда из белого золота без круга из бриллиантов на забралах.
   Все были красивы, сильны, мужественны, горды, красивы.
   Не было бы нужды кормить в буфетной. Не надо Юниорской лиге и Юниорской палате ловить мух.
   Они прошли весь путь вниз по сходням строем. Первый космонавт остановился внизу, немного застенчиво, гордо, но немного смущенно.
   Но затем, вместо того, чтобы шагнуть вперед к Президенту, он резко повернул налево, и все пятеро промаршировали и остановились прямо передо мной!
   - Отведи меня к своему лидеру! он сказал.
   Я посмотрел на него. И по сей день я не знаю, приподнялась ли моя губа в усмешке. Я посмотрел на него, а потом понял, что около двух миллиардов человек смотрят на это - на этот фарс, на этот фарс. Конечно, глаза всех присутствующих смотрели на нас.
   Я сделала глубокий вдох.
   "Пойдем со мной, - сказал я, - я отведу тебя к нашему предводителю".
   Я встал рядом с ним. Четыре члена экипажа звездолёта последовали за нами. За ними, как один человек, последовал Генеральный штаб из Пентагона. Мы прошли маршем, никто не отставал, туда, где все еще стоял президент. Я остановился перед президентом.
   - Это наш лидер, - сказал я Звездному Человеку. "Г-н. Господин президент, - сказал я, - позвольте представить вам людей, пришедших со звезд.
   По настоянию лидеров палаты представителей и сената президент сделал шаг вперед, снял цилиндр и улыбнулся своей идиотской улыбкой, собирающей голоса.
   "Люди со Звезд, - звучно прокатился он, - Земля приветствует вас. Земля благодарит вас за победу над нашим врагом".
   Это было не так уж плохо. Какому-то спичрайтеру из Белого дома хватило здравого смысла, чтобы все было просто.
   Космонавты слушали, скромно склонив головы, расправив плечи. Первый космонавт сделал шаг вперед, откашлялся - и покраснел!
   Толпа снова замолчала.
   "Черт возьми, мистер президент, - сказал он с западно-техасским акцентом, - на самом деле ничего страшного. Разве нет ничего, чего бы не сделал для своих друзей любой краснокровный мальчишка во Вселенной Правильного Мышления!"
   Он снова расплылся в своей буйной ухмылке; та очаровательная, беззаботная, мальчишеская, красивая, неудержимая, спонтанная улыбка, которой можно добиться только после многочасовой практики перед зеркалом.
   "Нам просто повезло, наверное!"
   ПЯТНАДЦАТЬ
   Что-то было не так с моей консистенцией.
   Как только я уверился, открыто и честно перед собой, что все это гигантский обман, я так же уверился и в том, что это не так. По общему признанию, не было ни силы Земли, ни менталитета, ни оборудования, ни оборудования, ни безрассудства, столь великого, чтобы произвести этот обман. В том, что они пришли со звезд, я не сомневался. В том, что нас намеренно обманули, я не сомневался. В том, что у них должен быть какой-то посторонний мотив для этого, я не мог сомневаться.
   И чем более нормальными казались эти веселые мальчики-мухи, чем диче приветствовались и преклонялись Официальный и Социальный Вашингтон и весь мир, тем больше я в них сомневался.
   Они не были, конечно, они не могли быть теми, кем казались. Тогда какие они были? Почему и как они так полностью восприняли совершенно ложное представление Голливуда о том, каким должен быть герой? Что скрывать?
   Глядя глазами того, что логически можно было бы принять за наблюдение за чужеродным живым разумом, я мог бы и не гордиться Человеком (он дал мне мало поводов), но, тем не менее, Человек был моим собственным. Хорошо это или плохо, но я был на его стороне.
   Мне очень хотелось поговорить с кем-нибудь об этом, но в течение дня я не находил никаких сомнений в родстве ни в чьих глазах. Я был одним из тех, кто посещал загородный прием руководителей, который должен приспосабливать свои вкусы и мнения к связям с общественностью, чтобы не оскорбить его, выглядя меньшинством.
   Даже Сары со мной не было, не в этот раз. В ее глазах не было сомнения, когда я видел ее в последний раз перед тем, как толпа разлучила нас в торговом центре. Ее глаза тоже были звездчатыми сапфирами.
   Несмотря на то, что я был неопытен в дипломатических любезностях Вашингтона, меня быстро перетасовали, подтолкнули и оттолкнули от привилегированного положения, которое Звездные люди предоставили мне в торговом центре. Тем не менее, к моему удивлению, я оказался в третьей машине позади них в параде по пути в Блэр-Хаус напротив Белого дома. Только позже я узнал, что это была Ширли, которая действительно знала Вашингтона, работая за кулисами, которая не только позаботилась о том, чтобы я получил место в этой машине, но и установила закон для каждого хозяина и хозяйки в Вашингтоне, что некий доктор Ральф Кеннеди должен быть поспешно добавлен в их эксклюзивные списки. Только позже я узнал, что слуги и сотрудники офиса являются настоящими социальными и политическими арбитрами Вашингтона - все остальные слишком зелены и неопытны, чтобы это знать.
   И официальный, и социальный Вашингтон, после некоторого осторожного опроса своих собственных слуг, согласились с суждением Ширли. Ходили слухи (и мой статус рос при этом), что я главный в мире авторитет в области внеземной психологии (будь я просто вторым авторитетом, я бы не попал в служебный подъезд)... Советник Пентагона , говорят, высшие генералы и адмиралы не делают ни шага, ни единого шага, не посоветовавшись с ним предварительно... адмирал, сам и, следовательно, социально приемлемый... вы заметили, не так ли, что Космонавты выбрали его, чтобы представить их президенту, и они, конечно, в порядке... значит, он тоже должен быть в порядке...
   Казалось, никому (большему) не приходило в голову удивляться, как космонавты узнали все это обо мне сразу же после приземления - я стоял среди всей этой блестящей латуни и тесьмы без даже медали за хорошее поведение.
   Во второй половине первого дня, когда я ехал от одного приветственного мероприятия к другому, я установил с ними первый мысленный контакт. К сожалению, это было мое последнее в течение довольно долгого времени. На этот раз благодаря влиянию Ширли мне дали место рядом с сотрудником секретной службы, который вел свою открытую машину по многолюдным улицам. Мы ехали через дикую демонстрацию поклонения знаменитостям. Бекс, Декс, Джекс, Кекс и Лекс, сидевшие в задней части машины, красиво улыбались, ухмылялись и время от времени отдавали честь толпе.
   - Вы отбрасываете нас на сто лет назад, - кисло проворчала я, пытаясь сама выглядеть перед камерами и блестящей, и счастливой. "Здесь мы говорили нашей молодежи, что настоящий герой завтрашнего дня - это Мыслящий Человек; что для того, чтобы справиться с вызовом будущего, им нужно развивать свой Интеллект помимо изучения того, как разогреваться перед едой, как подчиняться дорожным знакам, как различать туалеты. Как далеко, по-вашему, мы продвинемся теперь после того примера, который вы подали? Это было тихое ворчание; нет смысла раскрывать себя секретной службе как подрывника.
   Мы все еще кланялись и улыбались толпе, выстроившейся вдоль улицы, но я забылся достаточно долго, чтобы с трудом сглотнуть от двойного восприятия их ответа. Они не говорили на нем, но он был четким и резким.
   "Господствующие художественные формы культуры неизменно дают общий знаменатель ее направления. В вашем мы не находим такого культурного идеала, который вы выражаете".
   Это была первая мысль, которую они произнесли, Которую нельзя было физически вырвать из сценария " Собачки с гусями " или " Биффа Свифта, космического детектива" .
   И это было безлично, безэмоционально - так же далеко от одобрения или порицания, как спиральная галактика.
   Моя консистенция снова исчезла. Как ни странно, мне от этого стало легче. По крайней мере, они были не такими, какими казались, - ковбоями, взятыми с западных равнин какого-то далекого мира, одетыми в причудливую форму и обученными нажимать на какие-то кнопки. За этими фальшивыми фасадами скрывался разум.
   Я почувствовал укол страха. До сих пор они проявляли максимальную осторожность, чтобы не причинить вреда ни одной человеческой жизни, но только до сих пор.
   Они больше не давали мне контакта. Они были слишком заняты, подыгрывая толпе, выстроившейся на улицах. И почему? Почему они так усердно работали, чтобы стать популярными? Почему они давали нам такую щедрую порцию того, что мы, очевидно, надеялись найти в них? Или они проверяли каждый разум, когда мы проходили мимо? С такой же легкостью при отборе проб шахты? И найти? Что они искали?
   Жаль, что все наши ученые снова вернутся в торговый центр, пытаясь измерить, угадать вес и состав бесшовного шара без входа. И мне все еще интересно, сказали ли их инструменты им, что там ничего нет, или инструменты тоже были подвержены иллюзиям.
   И мне также интересно, не испытало ли тайное облегчение полицейское управление, когда корабль в полдень внезапно исчез; освобождение кордонов полиции, чтобы они могли вернуться к своим обычным занятиям, пытаясь склонить обычных людей к совершению преступлений, чтобы они могли заманивать их в ловушку с большим удобством.
   Сейчас было три часа ночи. На обедах и приемах человеческие самцы носили свои символические хвосты, самки демонстрировали старые мертвые объедки, снятые с убитых грызунов, чтобы продемонстрировать охотничье мастерство своих самцов на вдово-сиротских рынках или под прививочным столом. На ночь закончились светские мероприятия, символизирующие прогресс цветущей цивилизации. Даже смрад духов, такой ароматный во флаконе и банке, такой зловонный, когда они окисляются и смешиваются с потом и разлагающейся чешуей кожи, уносился прохладным ночным бризом.
   Звездные Герои бездельничали в одной из самых интимных приемных Блэр-Хауса, принадлежавшей им на время их пребывания, пока они отдыхали перед сном - односпальные кровати, разумеется, были установлены под строгим контролем ФБР, которые делали все возможное, чтобы уверен, что эти красивые, одинокие мужчины со звезд не предавались нонконформистскому сексуальному поведению, пока были гостями этой Земли и были связаны с государственными чиновниками.
   Длинные ноги героев были закинуты на подлокотники кресел, их сигаретный пепел небрежно осыпался на бесценные ковры, их едкие ночные колпаки вытравили кольцами редкие столешницы.
   Они, казалось, не знали о шпионских установках, микрофонах и камерах, спрятанных за молдингами, под стульями, в электрических розетках, через крошечные отверстия, пробитые в зрачках шедевров картин на стене, через фальшивые зеркала, расположенные так, чтобы покрыть каждый квадратный фут. из Блэр Хаус.
   Они, казалось, не подозревали, что пара миллиардов человек будет воспринимать каждое их личное движение и слово - ну, почти каждое движение и слово. Какое-то царапание, какое-то дергание за ткань, разрезающую определенные участки тела, определенные замечания; их, конечно, придется вычеркнуть. Цензорам было позволено соблюдать их, ибо цензоры могли быть уверены в чистоте их ума, но нельзя было доверять людям с более низкой моралью.
   Они, казалось, не подозревали, какое огромное удовлетворение их поведение принесет сотням миллионов матерей, которые будут смотреть, как они мнут подлокотники кресел, пачкают коврики, портят мебель, хрюкают и рыгают, как их собственные прекрасные сыновья. Что еще раз доказывало, что с ними все в порядке, потому что такое поведение было понятно даже мамам. О, они будут кудахтать с потрясенным неодобрением по поводу того ужасного, ужасного воспитания, которое, должно быть, получили эти мальчики; но они бы вздохнули счастливо, что у этих героев нет ничего, ни одной вещи, чего не было бы и у их собственных прекрасных сыновей. Любой мог стать героем, для этого не требовалось ничего особенного. Просто везение. Мамы могли получить большое утешение, увидев это своими глазами, и похвалить себя за то, что они проделали такую же хорошую работу, как и те матери, - ну, откуда бы ни были эти герои.
   Секретные службы, сверхсекретные службы, шпионы, которые шпионят за шпионами, везде, где человеческое тело может быть втиснуто в фальшивые стенные проходы, запертые чуланы, подвалы, чердаки и дома по соседству, все это наблюдалось, записывалось и фотографировалось на потом. анализ. Они начали с суженных, подозрительных глаз; они смаковали каждое замечание в поисках скрытого, подрывного смысла, и постепенно они тоже убедились, что эти космонавты действительно были теми, за кого себя выдавали, - чистыми и простыми представителями Правильно Мыслящей Вселенной.
   Разговор пятерки был в традициях армейской казармы. Возможно, случайный моряк действительно предпринимает тайную попытку или что-то вроде того, чтобы получить какое-то незаконное удовольствие, находясь на берегу, но для того, чтобы говорить об этом, нужен военный. широкая публика, чтобы услышать аргументированные оценки их производительности молочных галлонов, и действительно ли правдоподобны рекламируемые ими ежедневные галлоны. Вероятно, их разговор помог убедить ФБР в том, что их половые паттерны были правильно ориентированы и их связи с государственными чиновниками не могли быть связаны с какими-либо позициями или движениями, не включенными в утвержденный список.
   Я в свое время слушал, смотрел, анализировал и удивлялся, и обнаружил, что у меня действительно нет темперамента Подглядывающего Тома, необходимого для этой работы. Мой статус главного мирового авторитета в области внеземной психологии давал мне доступ к различным наблюдательным подразделениям, но после того, как я попробовал поведение Звездных Людей, облако жадности, исходившее от наблюдателей, погнало меня наружу, на лужайку, чтобы очистить легкие с помощью ночной прохладный ветерок.
   Но не пустой газон или улица. Даже в этот предрассветный час и после бессонных ночей толпы людей все еще стояли возле Блэр-Хауса и невозмутимо смотрели на освещенные прямоугольники окон, закрытые закрытыми ставнями, или на еще более глухие стены.
   Я шел среди молчаливых глазеющих людей и уже собирался было решить найти какой-нибудь транспорт до моей гостиницы, когда темные фигуры толпы зашевелились, и из них вырвался тихий ропот. Я повернулся и посмотрел на место, которое, казалось, привлекло все их взгляды.
   Это был один из верхних балконов, через французские двери которого можно было попасть в спальню. Все началось с зарева, смутного нимба жемчужного света.
   Гортанный ропот вокруг меня был одним из благоговения.
   В сияющем нимбе света начала формироваться форма. Сначала он был призрачным, символизирующим нематериальность. Оно стало проясняться, обретать форму. Теперь это была человеческая форма. Руки поднялись и вышли. Белая мантия задрапировала фигуру и развевалась на вытянутых руках. Из нимба головы появилось лицо, фламандское лицо с длинными светлыми волосами, уложенными локонами на плечах. Халат блестел теперь как тончайший нейлон. Над головой начал светиться ореол.
   Потом он исчез.
   Балкон был темным и черным.
   Толпа подогнулась на коленях. Некоторые лежали ничком на земле. Я сердито посмотрел на балкон.
   - А что вы, шутники, задумали? - с горечью спросил я.
   ШЕСТНАДЦАТЬ
   "Чудо в доме Блэр", как его стали называть, дало Харви Стрикленду уверенность, в которой он нуждался.
   На следующее утро он сидел в своей пурпурной мантии за письменным столом в анфиладе кабинетов, отведенных для него в Washington Evening Bulletin , и сопоставлял несоответствия в видении с их целью.
   Нейлоновый халат, да! Его первой реакцией на этот пункт в рассказах репортеров была ярость из-за небрежного мышления, и некоторые из его репортеров были ближе, чем когда-либо, к отлучению от четвертого сословия. Но затем его заинтересовало единодушное мнение, что халат нейлоновый. Странный.
   Странно также, что о гало сообщалось повсеместно. Художники не изобретали ореол несколько столетий после Христа. И прошло еще несколько столетий, прежде чем антисемитские скандинавские художники изменили внешний вид на тот, который им больше нравился. Подобно тому, как одобренный образ, который был принят, не имел ничего общего с, вероятно, смуглым и смуглым азиатским евреем, так и христианство превратилось в нечто, не имевшее ничего общего с учением этого холопского еврея.
   Так какой же мотив в представлении этого совершенно неточного видения?
   Проклятые коммунисты говорили, что религия - это опиум для народа. Как обычно, они были настолько извращены в своем мышлении, что даже неверно истолковали это. Христианство было самым мощным оружием, которое правители когда-либо находили, чтобы держать людей кроткими, послушными, смиренными, покорными, ничего не прося, ничего не ожидая, опасаясь даже того, что, если они попросят о своих правах здесь, на Земле, им может быть отказано в Небесах. По этой причине древние правители проницательно приняли его как государственную политику; по этой причине современный промышленник навязывал его своим работникам и следил за тем, чтобы министры в его фабричных городах держали рабочих скромными, послушными и боязливыми.
   Внезапно его захлестнуло откровение. Чудо в Блэр-Хаусе было для него знаком. "Мы одобряем метод запугивания овец, чтобы они покорились", - говорили они ему. "Мы видим, что в целом слишком много чертовски независимого мышления, и пришло время привести людей в порядок".
   Он поднял свое огромное тело на ноги и начал расхаживать в пространстве между столом и дверным проемом, пока обдумывал последствия этого поступка. Судя по их поведению, эти пятеро казались не более чем тупыми мальчишками-мухами, беззаботными хвастунами, которых мы могли бы рассылать после того, как научили их нажимать на нужные кнопки. Может быть, они были, может быть, их не было. Может быть, в них было нечто большее, чем казалось на первый взгляд, или, может быть, это была просто еще одна кнопка, которую им приказали нажать, часть схемы дальнего действия.
   Это не имело большого значения. Придумали ли они это или это было придумано для них, предполагаемый результат был ясен.
   Здесь в последнее время появилось множество независимых маленьких литературных журналов, работающих на скудном бюджете и рассчитанных лишь на несколько проклятых интеллектуалов. Он не обращал на них внимания. Эти вещи обычно вымирали после двух-трех выпусков, и сторонники видели, что они не изменили судьбу человечества парой редакционных статей. Но высыпание их было симптомом увеличения самостоятельного мышления. Хуже того, среди ученых возникло бормотание, близкое к мятежу. Проклятые ученые стали слишком большими для своих штанов. Они забывали, что они всего лишь наемные механики, и пытались объяснить начальству, как следует управлять магазином.
   Он развернулся и сильно ударил ладонью по столу.
   Это была сделка!
   Чтобы это не навело кого-либо на мысль, что наука важнее овечьей покорности, это прибытие людей со звезд должно было напомнить людям о пастбищных изгородях и о том, кто гонит их с собаками и кнутом.
   Ну, им не нужно было бить Харви Стрикленда по голове. Теперь, когда они показали ему, что либо они, либо сила, стоящая за ними, знали счет; он будет играть в их игру. Рано или поздно через стол - или под ним - вскрытие рук.
   Он прохрипел своим высоким, задыхающимся смехом, обошел стол, снова сел в кресло тройной прочности и начал нажимать кнопки, чтобы вызвать свою редакцию. Он схватил свой телефон, позвонил в свой нью-йоркский номер и приказал Миллеру прилететь следующим рейсом.
   Он не хотел, чтобы Миллер был с ним, пока он не был уверен в правильности своего курса. Миллеру было бы нехорошо знать, что он может быть неуверенным. Но теперь, когда он знал, Миллер должен быть здесь, чтобы увидеть. Он счел бы полной чепухой, если бы какой-нибудь психолог сказал ему, что Миллер для него символ человечества; и что та же самая ревность и ненависть, которые побудили его уничтожить Миллера, оказали давление на его стремление смирить презренный человеческий род.
   Что его решительное, вечное, прекрасное усилие гордо поднять голову, несмотря на все его усилия и усилия тех, кто на протяжении веков, подобных ему, удерживали его в рабском и трусливом состоянии, было воплощено в Миллере. Даже если бы он обдумывал эту идею, он бы отверг ее, потому что, очевидно, Миллер был полностью сломлен им давным-давно.
   Он не признал бы и не знал ни о человеческом роде, ни о Миллере, что никогда не угасает искра человеческого желания подняться из грязи, запрокинуть голову и в экстазе смотреть на звезды. .
   Более того, ему не пришло в голову, что его секретарь, столь скромный, что о нем часто забывают, как и подобает хорошему организатору, слишком часто, игнорируя, стояла у его плеча и наблюдала, как он вырабатывает секретную комбинацию для своего архив досье.
   Что Миллер использовал свое отсутствие в Нью-Йорке и волнение остального нью-йоркского персонала, поглощенного делами Звездных Людей, чтобы проводить долгие часы в этой тайной комнате.
   Что Миллер наконец нашел свое собственное досье и прочел каждое слово все более понимающими глазами.
   Что дремлющая искра гордости в Миллере подлила масла в бушующее пламя.
   СЕМНАДЦАТЬ
   И снова Ширли с ее закулисными манипуляциями наполнила мои последующие дни горем.
   Имея большой опыт участия в строительстве империи и интриг бюрократического Вашингтона, и хорошо зная, что это было сделано путем захвата мяча целесообразности и бега с ним до того, как кто-либо еще успел до него добраться, она схватила мяч и передала его. в мои руки, прежде чем я знал, что это было.
   У кого было больше прав выступать в качестве посредника между звездными людьми и делегациями и комитетами землян, чем у доктора Ральфа Кеннеди, крупнейшего в мире авторитета в области внеземной психологии?
   Пусть Государственный департамент разглагольствует и неистовствует о том, что Звездные люди называли себя послами, и это их функция - обращаться с послами - они обучали авторитетов внеземной психологии для выполнения этой работы? Они не! Ладно, мы бы уступили очко. Мы признали, что в их обязанности входило обращение с земными послами. Так что иностранные послы из земных стран, желавшие обратиться к Звездным людям и засвидетельствовать свое почтение (и выбить уступки для своих стран), могли бы остыть в приемных Госдепартамента, пока разбираются с их протоколом, но Госдеп придется иметь дело с нами в том, кто на самом деле пришел, чтобы увидеть звездных людей.
   Хорошо! Мы согласились бы с тем, что Министерство торговли занималось депутациями бизнесменов, так что пусть бизнесмены остывают в Министерстве торговли, ожидая от нас разрешения вывозить и заключать торговые концессии со Старменов.
   Хорошо! Пусть Администрация гражданского космоса ответит на вопрос ученых: "Как вы это сделали?" если бы они могли!
   Ширли решил все это простым и хорошо знакомым Вашингтону способом "передачи приказов сверху" - не раскрывая, кто отдавал эти приказы наверху. Она просто велела охранникам Блэр Хаус никого не пускать, кроме меня. Она даже взяла на себя секретаршу президента и вышла на первое место, мрачно намекнув на политические последствия, которые могут возникнуть, если президент сделает преждевременный шаг, заступившись за своих придворных фаворитов.
   Даже Харви Стрикленду не разрешили бы увидеть Звездных Людей без моего разрешения!
   Проблема заключалась в том, что, поскольку у меня больше не было контакта со Звездными людьми, я едва ли был в состоянии начать заполнять их календарь датами всех этих настойчивых депутаций, комитетов и отдельных лиц.
   Я обнаружил, что мне странно не хочется выходить на свет прожекторов, потому что теперь весь мир смотрел в свой телевизор, который показывал вход в Блэр-Хаус и снующие толпы за кордоном охранников.
   Итак, космические кадеты могли сопровождать меня и прокладывать путь сквозь толпу. Итак, охранники, при надлежащем опознании, пропускали меня через очередь. Итак, я буду подниматься по ступенькам в одиночестве. Его посмотрели два миллиарда человек. Поэтому я постучал в дверь. Поэтому я говорил: "Пожалуйста, мистер Стармен, можно войти?"
   Что, если они скажут: "Нет!"?
   Будь ты проклят, Ширли, ты и твое строительство империи.
   Я откладывал испытание до тех пор, пока мог. Моим оправданием было то, что я должен посмотреть реакцию прессы и телевидения на Чудо в Блэр Хаус.
   Стриклендская организация выложила все свои силы. "На колени, глупые рабы", - таков был смысл. "Утопайте свои глупые лица в пыли. Ло! Нам дан знак".
   Чем больше я читал, тем злее становился. Не только в Стрикленде, его мотивы становились мне совершенно ясны. Не только на фанатиков, которые были слишком готовы запрыгнуть на подножку, чтобы увеличить свою значимость, и их принуждение уничтожать всех, кто не признавал их господство. Но на самих Звездных Людей. Что они пытались сделать с нами?
   Мой гнев снабжал меня необходимым адреналином, чтобы я встал на ноги и пошел дальше.
   Все прошло так, как я и предполагал. Там действительно был эскорт космических кадетов. Меня допустили по линии после подтверждения капитаном гвардии, что я был одним и тем же человеком, который представил Звездных людей президенту, единственное исключение, которое должно было быть допущено в Блэр-Хаус, и, следовательно, настоящий доктор Ральф. Кеннеди.
   Я не стал стучать в дверь, шаркать ногами, дергать чуб, делать колокольню из рук и молиться о входе. Я просто толкнул дверь и вошел внутрь. Я думал, что они могут вышвырнуть меня целиком, слетая ногами вниз по лестнице, и два миллиарда людей будут наблюдать за моим позором, но теперь мне было все равно.
   Вместо этого меня встретили раздражающим: "Черт возьми, доктор Кеннеди, мы простые люди. Тебе не следует лезть во все эти хлопоты, такому занятому человеку, как ты, просто чтобы посмотреть, все ли у нас в порядке.
   Они были разбросаны по залу для завтрака в халатах с тканью, натянутой на плечи и собранной в складки вокруг бедер, - халаты, взятые из гардероба Блэр-Хаус и предназначенные для VIP-персон более нормального телосложения, которые, как ожидается, посетят столицу. - с худыми плечами и толстыми задницами. Они пили утренний кофе - черный; обслуживается штатными слугами, приписанными к Blair House. Их лица были созданы, чтобы отражать утро после прошлой ночи.
   Мое отвращение к ним усилилось, но мое стремление высказать то, что я думаю, было остановлено знанием шпионских лучей, микрофонов и камер, а также знанием того, как два миллиарда человек воспримут мою неучтивость по отношению к посетителям, которые были героями в самый момент. по крайней мере, и, возможно, божественное.
   "Забавные штуки с этими гаджетами", - протянул один из космонавтов, когда смуглый мужчина в белом халате, обладавший гораздо большим достоинством, чем я, усадил меня и дал мне кофе. "Как-то ночью все гаджеты вышли из строя. Эти звуки, которые вы слышите за стенами, я думаю, это не крысы - просто инженеры-электронщики пытаются понять, что пошло не так.
   Это было облегчением. Но дурацкий деревенский акцент и отношение шутника не были таковыми. За день до этого я уловил эту очень показательную вспышку о "художественных формах культуры", и они, должно быть, знали, что я ее уловил. Так что они также должны знать, что я не был обманут их фальшивыми лицами. Так почему же маскарад? Со мной?
   Я не знал, в чем заключалась их игра. Я знал только то, что пока они продолжают этот фарс, я ничего не узнаю. Боюсь, я вскипел, как только слуги вышли из комнаты.
   - Вы пришли во лжи и обмане, - сказал я и с удивлением обнаружил, что говорю холодными, размеренными словами, а не горячим запинанием. "Я не удивлюсь, если узнаю, что вы также самодовольны, зная, что для нас хорошо. И, зная это, способен на любую жестокость по отношению к нам".
   Было размытие лиц и форм. На мгновение в комнате со мной никого не было. Только вихрь слабого фиолетового света. Затем комната снова была заселена. Мальчики все еще бездельничали с кофейными чашками в руках. Но их лица не были глупыми лицами земных героев. Вокруг них было слабое свечение нимба.
   Меня это потрясло. Каким же я был дураком? Замутить что? Хорошо! Худшее, что они могли сделать, это стереть меня с лица земли за богохульство. И это может быть предпочтительнее, чем жить в мире, который создаст их поведение. Их лица теперь были символами любопытства, бессловесным приглашением продолжать.
   "Самая презренная из всех человеческих черт, - сказал я, - самая жестокая и подлая, - это самодовольство, вера в то, что в нас есть какая-то особая добродетель, которая позволяет нам решать, что лучше для других. Это дает оправдание всему, что мы можем захотеть сделать для уничтожения других. Мы это хорошо знаем. Нам следует. У нас был большой опыт в этом. Мы знаем его на всех стадиях развития. Мы знаем, что это зараза и зависимость. Мы знаем, что это хуже, чем любая наркотическая привычка, потому что она может питаться только запретами и осуждением других во все возрастающих дозах, чтобы увеличить собственное самоодобрение.
   "Вы пришли к нам во лжи и обмане. Вы, наверное, уже даже рационализировали, что такая ложь и обман служат нашему собственному благу - первая стадия пристрастия к самодовольству. Вы даже сейчас, вероятно, пытаетесь решить, что лучше для нас. Ваше поведение, кажется, указывает на то, что вы уже думаете, что знаете, что хорошо для нас. Когда вы перейдете к следующему этапу самодовольства и начнете наказывать нас за то, что мы не ведем себя так, как, по вашему мнению, мы должны?"
   Снова размытие, снова фиолетовое свечение водоворота, снова любопытные лица вокруг меня. Когда один из них говорил, не было протяжного деревенского мальчика.
   "Когда один из ваших биологов хочет изучить форму жизни, - сказал он бесстрастным тоном, - он сначала пытается измерить все элементы в окружающей ее среде. Но это исследование не раскрывает ему допуски изменчивости этой формы жизни, а также не раскрывает потенциальные возможности, которые, как он подозревает, могут быть в ней скрыты. Он входит в среду, в которой существует культура, скажем, повышая температуру, слегка изменяя химический состав, изменяя окружающую среду, чтобы определить возможности реакции в форме жизни. На данный момент его, вероятно, совершенно не волнует, что является "хорошим" для формы жизни или "плохим" для нее. Он просто хочет знать, что это такое, как оно себя ведет, как оно могло бы себя вести".
   - И, - прервал я его, на этот раз несколько горячо, - если он узнает, что он нам не нравится, мы начнем искать способ его уничтожить.
   Они ударили меня тогда.
   О, только не с садистскими кулаками мускулистого героя. Они не расстреливали меня безнаказанно и хвалили, потому что они были на правильной стороне.
   Они поразили меня видением.
   Я увидел вселенную такой, какой никогда прежде ее не представлял. На мгновение я познал необъятность бесконечности, триллионы и квадриллионы кружащихся мертвых миров, безбрежность пустоты, настолько подавляющей, что разум не может охватить ее целиком, - и безжизненной.
   Лишь кое-где, в таких ничтожно малых количествах, как лишь следовые элементы, существовала жизнь в любой форме, и из них еще меньшее количество развилось до самосознания.
   А потом я увидел Землю; с его поверхностью, кишащей, ползающей, извивающейся множеством и мириадами форм жизни; каждый на жизнь/смерть борется со всеми остальными за выживание и пространство для роста. Неудивительно, что для нас жизнь была дешевой. Неудивительно, что для нас путь к победе заключался в уничтожении нашей оппозиции. Наши ценности были сформированы в мире, где было слишком много жизни для места, которое она могла занимать.
   Их ценности были сформированы вселенной, почти полностью лишенной жизни, где каждый ее клочок был настолько ценен, что его право на выживание должно превзойти все остальное, право быть должно превзойти различие в бытии.
   Они не знали, какая форма жизни правильная, а какая неправильная. Такие понятия не имели смысла. Они не знали, что должно возобладать, а что должно быть подавлено; ибо они не знали, какой должна быть будущая судьба жизни, любой жизни. Они не знали этого от нас, они не знали этого от самих себя. Они не знали никакого права причинять нам вред; или мы, выходя к звездам, чтобы навредить им.
   Они не знали.
   Я не знал, как и когда я оставил их там, в зале для завтраков - снова они выглядели как бездельники, растянувшиеся вокруг и потягивающие утренний кофе.
   Мне рассказывают, что, пока я был там, где-то около часа, толпы все больше и больше собирались, чтобы теснее и теснее прижаться к оцеплению охранников. Мне рассказывают, что, когда я вышел из дверей, шумевшая толпа стихла. Мне говорят, что я ходил как в трансе. Мне рассказывают, что даже Стрикленд с багровым лицом, чуть ли не апоплексическим, в споре с конвоирами, требуя впустить, замолчал и сжал губы в тонкую линию. Они говорят мне, что, когда я шел через очередь, мои глаза были устремлены на что-то не от мира сего, и что толпа каким-то образом отодвинулась, чтобы открыть мне путь - достаточно широкий, чтобы никто не задел меня.
   Мне рассказывают, что на краю толпы я сел в первый попавшийся лимузин, который был не моим, и что шофер, не говоря ни слова, закрыл дверь и повез меня прямо в Пентагон.
   Я пришел в себя, сидя за своим столом, и Сара сказала мне, что делегации политиков, бизнесменов и даже некоторых ученых все еще ждут, когда я сообщу им, когда они должны взять интервью у звездных людей.
   Я покачал головой, как будто пробуждаясь ото сна.
   - Не знаю, - неопределенно ответил я. - Я и не думал ничего устраивать.
   - Но, босс, - взвыла она. "Вы не представляете, через что мы прошли, пытаясь отвлечь этих людей!"
   "О черт, о боже мой, о выдумка", - сказал я. "К черту этих людей!" 1
   18
   Тем временем в офисе дела не стояли на месте.
   Не успел я представить звездных людей президенту, как центральный персонал внезапно обнаружил, что каким-то образом он допустил ошибку, сократив требования моих сотрудников наполовину, и что, учитывая мое очевидное изменение статуса, кредит, который они могли получить за все эти деньги, они экономили, что налогоплательщики могли бы измерять несколько меньше, чем вина за то, что я не оказал мне помощь, о которой я просил. Они быстро исправили это, прислав к нам более тысячи новых сотрудников в течение одного дня, каждый из которых имел отметку о невыполненном заказе на данную заявку.
   Ширли можно было связать. Но она воспользовалась случаем, обратившись к доктору Кибби за помощью в том, чтобы найти еще больше места для их содержания и сориентировать их на новой работе. Очевидно, он хотел и стремился помочь, а также предложил помощь всех других своих отделов. Мы использовали эти два миллиарда очень хорошо, и он получил сообщение от комитета Конгресса, что, хотя Конгресс официально не заседает, все члены находятся в городе, и если нам понадобятся еще деньги на расходы, они могут найти некоторых из мальчиков. вместе в течение часа. Доктор Кибби не отказался. Просьба Ширли о том, чтобы он взял на себя часть бремени и действительно поработал здесь, стала для него благом.
   Мой был отделом, где сиял прожектор. Он был слишком рад возможности снова оказаться в центре внимания после того, как он так с треском провалил предыдущие шансы. Если казалось, что я начал работать на него, а теперь он работает на меня - ну, это Вашингтон.
   Ширли предприняла еще пару действий, чтобы покрепче перетянуть бразды правления в наши руки. Телефонные коммутаторы были удалены из Блэр-Хаус, и все звонки направлялись через наш офис; вернее, остановились у нас в офисе. Вся почта и телеграммы направлялись в наш офис. Она перекрыла все пути к Звездным Людям, кроме как через нас - через меня.
   Доктор Джеральд Гаффи, второй член моего первоначального штата из трех человек, не отставал от нее. Он тоже, в своей области, стал человеком часа; и принял вызов. С исключительным отсутствием сомнений в себе и конфликтов, которые обычно лишают интеллектуалов возможности что-либо сделать, он призвал всех доступных ученых помочь ему в расчете вероятной цивилизации этих звездных людей, чтобы заполнить кипы выпусков новостей, которые требовали от нас; страница за страницей и час за часом печати и обсуждения должны быть заполнены. Не было никаких других новостей, о которых стоило бы печатать или говорить.
   Ученые были в восторге. Так быстро, как только могли, они выключили свои горелки Бунзена, охладили свои реторты, сопоставили свои уравнения, отложили свои рисунки и стекались к нему на помощь. Когда он сопоставил их удостоверение за удостоверением, высокомерие за высокомерием, они принялись за работу со вздохом глубокого удовлетворения. Привыкшие быть низшими людьми на тотемном столбе, дном бочки статуса, жертвами любого бродячего ветерка, дующего в культурных прихотях, они научились хвататься за любую мимолетную возможность, чтобы добавить немного больше к человеческим знаниям о мире. и вселенная вокруг него, прежде чем изменение в прихоти отрезало их по карманам, или новая антинаучная программа в культуре тихо устранила их.
   Опытный археолог, сам нашедший фрагмент на месте раскопок, может вывести всю культуру из одного осколка. Для этого они должны были это знать. Знать это можно было только после того, как они прошли те или иные стадии культурного роста. Погребение на таком уровне, в таких климатических условиях требовало стольких-то временных затрат. Или обнаружение этого осколка в этом месте, а не на другом конце света, где он должен был быть найден, предполагало межконтинентальную торговлю между этими более ранними людьми, что, в свою очередь, измеряло уровень достигнутой ими цивилизации. Все из куска черепка - и поразительно точно в оценке, когда обнаруживаются более поздние открытия. (Или более поздние открытия перестраиваются, чтобы подтвердить первые?)
   Здесь у них не было изолированного осколка. Они целыми днями наблюдали сначала за дисками, затем за глобусами, за сражением с его невероятным отрицанием законов инерции, за глобусом, который ненадолго остановился на Аллее, прежде чем внезапно исчезнуть, за формой и одеждой его обитателей. - речь оккупантов, которую они, должно быть, выучили из телевизионной волны западного кино, пойманной их инструментами, правильное (ну, насколько речь Западного Техаса можно считать правильной) семантическое значение произнесенных ими слов. Здесь было такое обилие наблюдений и свидетельств, что дедукция была детской забавой - по крайней мере, дедукция на понятном для людей уровне.
   Их научные выводы даже приблизили их к запретным областям гуманитарных наук. Ибо они пришли к выводу, что две массивные галактические цивилизации, растянутые среди звезд и галактик звезд, находятся в состоянии войны, одна Злая, другая Добрая.
   Диски были Злом, потому что угрожали нам. Глобусы были Хороши, потому что спасли нас. Ученые погрузились в рутину гуманитарных наук о морали и этике, даже не подозревая об этом.
   Они не стали разъяснять, что человеческая мораль и этика основаны исключительно на целесообразности и не имеют никакого другого источника происхождения; то, что способствует его выживанию, есть Добро; то, что угрожает его выживанию, есть Зло. Вселенная была создана вокруг человека, для его блага и ни для какой другой цели. Оно окружает его, он находится в его центре, и все в нем относится к нему с точки зрения Добра или Зла. В гуманистике человек все еще находится в птолемеевском веке и еще не достиг и не приблизился к тому уровню рационального мышления, на котором может возникнуть гуманистический Коперник.
   И поэтому ученые купили себе еще несколько дней терпимости у гуманистов, тем, что в очередной раз не бросили вызов арбитрам добра и зла.
   Эти кипы раздаточных материалов на какое-то время держали репортеров и комментаторов подальше от нас. Но настойчивость других депутаций, у каждой из которых была своя целесообразная рыбка, росла в объеме и числе.
   Как ни странно, церковных депутаций не было. Возможно, церковники предпочитают, чтобы их чудеса хранились давно и подальше. Возможно, это фиктивное чудо в Блэр-Хаусе наполнило их страхом, что Судный день близок - Судный день, в который мало кто из них действительно верил, когда-либо призовут к ответу за то, что они сделали с этим управлением, переданным им таким образом. давным-давно. По крайней мере, так ходили комментарии в ведомстве, когда стало известно об отсутствии таких депутаций.
   Еще одно небольшое развитие второстепенного характера также развивалось. С невероятной скоростью, работой и мастерством, которые могут быть достигнуты только при полной самоотдаче и психотическом влечении, N-462 теперь завершил свое доказательство того, что я не настоящий доктор Ральф Кеннеди (который все еще вел какой-то непонятный курс в более туманном колледже). где-то на Среднем Западе, так и не узнав, сколько он пропал только потому, что какой-то клерк из Космического Флота перепутал файлы), но только мистер Ральф Кеннеди, самозванец.
   Следуя привычному полицейскому образцу, он просчитал различные способы получения выгоды для себя, первым представил мне доказательство моего самозванства - и протянул руку.
   "Ад!" - воскликнул я, просмотрев его. - Я не собираюсь платить молчанием за такую недоделанную работу. Если бы вы проявили больше здравого смысла и меньше яда, вы бы проверили Космический флот, отдел кадров, раздел файлов, начинающийся с буквы К. Там вы нашли бы запись моего телефонного разговора, которую я сделал, когда впервые получил их письмо, в котором говорилось, что они отдадут меня под трибунал, если я не появлюсь через сорок восемь часов. Вы бы нашли, что я сказал им и сказал им, что я был не тем человеком.
   - Если бы вы допросили людей, которых я видел лично, после того, как я прибыл сюда, и использовали надлежащие винты с накатанной головкой и резиновые шланги в одобренной полицией манере, они бы, наконец, признали, что я снова и снова говорил им, что был неправ. человек.
   "Это они совершили ошибку. Это они настаивали. Это они угрожали мне, чтобы я согласился на эту работу. Я знаю, как мы должны дрожать, когда вы смотрите в нашу сторону, я знаю, как легко и как часто вы подтасовываете улики под свои прихоти, но я не собираюсь расплачиваться за такую паршивую работу.
   "Я знаю, кто заплатит", - сказал он. Он пытался запугать меня взглядом. "Ко мне уже обратились представители Стрикленда и примерно половина остальных людей в вашем отделе, пытаясь что-то на вас наговорить. Они много заплатят за это".
   - Продай, - мгновенно ответил я. "Не упусти свой большой шанс, мужик. Продай его по цене, достаточной для того, чтобы уйти на пенсию и написать мемуары о том, каким хорошим мальчиком ты был, когда работал агентом под прикрытием, для чего бы ты ни был агентом под прикрытием. Продайте его, чтобы финансировать вас, пока вы будете рассказывать нам, какие вы, мальчики, наши старшие братья, как вам следует позволять вести нас за руку, как ничто не должно мешать вам, и менее всего такая глупая мелочь, как права человека.
   "Продай это. А пока я спрошу у Звездных Людей, есть ли для них какая-то разница, Доктор я или Мистер. Если они не хотят, чтобы я был их посредником, ты наделал много шума. Но если они хотят меня... ну, я не знаю, заметили ли вы, но я видел, что они могут сделать со своими врагами. Его глаза больше не были холодными и торгующимися. Он сбежал. Таким образом, из центрального корпуса оставалась только Сара, чтобы запугивать меня из-за того, что я не назначаю никаких встреч со Звездными Людьми - работу, которую должен уметь делать любой секретарь. Конечно, главный мировой авторитет в области внеземной психологии должен быть в состоянии...
   - Хорошо, Сара! Я наконец обернулся. "Перестань ныть. Мы еще не женаты, знаешь ли!
   Ее глаза стали большими.
   Если подумать, я думаю, это что-то еще, о чем я не подумал позаботиться, когда должен был.
   19
   Я мог стоять на предметном стекле и трясти кулаком, негодуя на глаз, смотрящий на нас через микроскоп, но это не производило видимого эффекта на биологов, которые встряхивали нашу среду, чтобы проверить возможности нашей реакции.
   О следующем раздражающем поступке Звездных Людей сообщили по телевизору в моем кабинете. Я оставил эту штуку включенной, потому что даже мой краткий визит к ним дал мне другую перспективу. Теперь я смотрел на выходки человеческой расы такими, какими они могли бы показаться отстраненному, чужому уму при любопытном наблюдении.
   Из ниоткуда вдруг снова появился звездно-сапфировый глобус, на этот раз над улицей перед домом Блэр. В толпе людей прямо под ним царила паника, но на этот раз толпы по периметру напирали внутрь, чтобы приблизиться. Они не могли свернуть с пути его падения.
   Я смотрел с опаской, смешанной с некоторым сардоническим удовлетворением. На этот раз Звездные люди, эти милые мальчики, Бекс, Декс, Джекс, Кекс и Лекс, должны раскрыть, что земной шар был нематериальной иллюзией, или они должны сокрушить людей внизу и нарушить свои собственные правила не причинять вреда другой форме жизни.
   Они решили свою дилемму, но не мою, совершив очередное чудо. Я мог бы догадаться, что они, не колеблясь, впечатлят деревенщин своей магией.
   Они вошли в дверной проем Блэр-Хауса, снова одетые в свои блестящие мундиры, снова с неуемными мальчишескими улыбками на красивых лицах. Они сгруппировались там, у входа. Толпа замолчала. Лидер, я полагаю, это был Бекс, фамильярно разговаривал с толпой.
   "Ребята, - сказал он и, не напрягаясь, достиг самых отдаленных уголков толпы, - я думаю, нам следует исправить небольшую ошибку, которую мы допустили. На днях в той записи, которую мы играли, говорилось, что мы были здесь в качестве послов. Ну, черт, мы не такие. Думаю, в нашем мире посол означает нечто иное, чем здесь. Мы не знали, что оскорбим кого-нибудь, если не встретимся со всеми послами всех ваших стран.
   - И мы не в том положении, чтобы заключать какие-либо сделки с кем бы то ни было. Вот почему мы попросили мистера Кеннеди не записывать нас для переговоров со всеми вами, важными людьми.
   (Пришли во лжи и обмане. Ни о чем таком меня не спрашивали. Дело даже не поднималось. Тем не менее, я вздохнул с облегчением.)
   "Можно сказать, - Бекс продолжал подчеркивать свою обаятельную индивидуальность, - вместо того, чтобы быть послами, мы больше похожи... ну, на туристов. Мы не хотим никого разочаровывать, но это то, чем мы хотели бы заняться немного больше.
   "Сейчас мы собираемся совершить поездку, чтобы увидеть еще немного этого вашего прекрасного мира; то есть, если вы не возражаете. Мы подумали, что нам следует немного осмотреть страну, прежде чем мы вернемся домой. Может, мы придумаем, как протянуть тебе руку помощи здесь и там. Можно сказать, что мы своего рода Молодежный Корпус Мира - в некотором роде.
   "Мы хотим поблагодарить вас за хороший прием и приятные вечеринки, которые вы устроили нам вчера, но мы надеемся, что никому не будет больно, если нам придется отклонять еще какие-либо приглашения. Мы не привыкли ко всему этому праздновать, мы просто бойцы.
   "Вы поддерживаете связь с мистером Ральфом Кеннеди в Пентагоне по поводу нас, он очень хороший парень, и мы, безусловно, ценим все то драгоценное время, которое он нам уделил. Мы тоже будем поддерживать с ним связь, пока мы гостим здесь, в твоем прекрасном мире.
   - Мы вернемся прежде, чем нам придется идти домой. Пока.
   Радуга внезапно выскочила из бока парящего шара и очутилась своим концом у их ног. Они поднялись по радуге и вошли в люк, который открылся при их приближении. Голубое свечение внутри корабля погасло, когда люк снова закрылся.
   И корабля там не было.
   Некоторые решительно заявляли, что способны проследить его невероятную скорость до небес; какие-то непонятные пятнышки перед глазами с исчезающей в синеве точкой земного шара.
   У меня была идея, что это было что-то еще; какое-то движение, совершенно нормальное для биолога-экспериментатора, непостижимое для микробов на предметном стекле. Но зачем объяснять себя микробам? Сохранять окружающую среду настолько "естественной", насколько это возможно, в контролируемых условиях, изменяя только то, что они хотели изменить?
   Лично я хотел бы, чтобы они приняли решение. Кем они были? Послы, туристы, бойцы, Молодежный Корпус Мира? Каждая роль требовала от нас разного ответа, каждый ярлык нес свой набор ожидаемого поведения.
   Я чувствовал, что над этим вопросом доктор Джеральд Гаффи и его фаланга семантиков хотели бы поразмыслить. Мы с ним стали более дружелюбными с той первой встречи, и когда я на этот раз вошел в его кабинет, я был немного удивлен, что первоначальная ледяная высокомерность вернулась. Двое ученых с ним, оба с мировым именем, смотрели на меня с откровенной враждебностью. Потом я понял.
   Дважды Звездные люди упоминали меня в своей последней речи, и оба раза как Мистер. Я был Мистером, который выдавал себя за Доктора. Я был ниже презрения. Ничего не сказали, конечно. Ничего не должно было быть.
   Я решил сказать им, пока они не зашли слишком далеко в рассуждениях об этих Добрых и Злых галактических цивилизациях, что им также следует принять во внимание, что все это было постановочной иллюзией. Теперь я передумал. Я знал по опыту, что всему, что может сказать непрофессионал, нельзя доверять.
   Да и какая разница для биолога, что один микроб на мазке думает о другом?
   "Неважно", - сказал я ему и вышел, не упомянув, почему я вообще прервал их важную конференцию.
   Мы ничего не слышали от Звездных Людей и не сообщали об их местонахождении в течение двух дней. Это не значит, что мы ничего о них не слышали. Была страница за страницей, час за часом мешанины и перефразирования.
   Новейшее чудо "Прогулки по радуге" взбудоражило и обеспокоило нас даже больше, чем сцена на балконе в ту премьеру в "Блэр Хаус".
   Теперь мы впервые публично обратили внимание на то, что в битве между глобусами и дисками на нас не упало ни одного обломка. Это было еще одно чудо.
   То, что диски чуть было не победили, а потом вдруг струсили и убежали, было чудом.
   То, что наше оборудование для слежения и научные инструменты, как правило, не работали, не подтверждали реальность того, что говорили нам наши глаза и нос, наши уши и осязание, - это было чудом.
   Даже Хорас Тислвейт, ночной управляющий Шеридан Хаус в Нью-Йорке, пришел на свой час. Вся первая полоса одного из выпусков газет была отдана его рассказу; о посыльном, видевшем пятерых парней, только один парень, потом фиолетовый вихрь, следы на ковре, которые не сметаются, сломанная кровать, выжженное пятно на стене. Это произошло до того, как Звездные люди прибыли на Землю; следовательно, этого не могло быть. И разве это не было чудом?
   - Во-первых, знаешь, - кисло сказал я Саре, - мы будем как горные индейцы Латинской Америки. Турист едет через деревню с головокружительной скоростью пятнадцать миль в час и никого не убивает. Это чудо. Солнце светит сквозь просвет в облаках и освещает лилию марипоса на склоне холма. Это чудо. Человек просыпается утром после того, как ему приснилось, что он умер. Он жив. Это чудо".
   Она посмотрела на меня, не принимая никаких обязательств.
   "Примите в качестве основной предпосылки, что по индивидуальной прихоти мы можем приостановить естественный закон всей вселенной, и все, что вы хотите назвать, становится чудом", - сказал я.
   "Какой закон природы вы бы использовали, чтобы пройтись по радуге?" она спросила меня.
   - Ну же, Сара, - упрекнул я. "Это все равно, что сказать: "Если ты такой умный, почему ты не богат?" Черт, я не знаю всех законов природы. Никто на Земле этого не делает. Может быть, Звёздные люди знают какие-то законы природы, которых не знаем мы, и, возможно, они тоже не знают всего, что есть. Но это не значит, что если мы не знаем естественного закона, то его нет".
   - Значит, вы верите в законы природы, которых не понимаете, а другие верят в чудеса, которых не понимают, - и какая разница?
   "Мы никогда не сможем понять чудо. Когда-нибудь мы сможем понять естественный закон. В этом разница".
   - Чудо проще, - легкомысленно сказала она. "Подумайте обо всех научных исследованиях, которые вам нужно провести, чтобы понять законы природы".
   - О, Сара, - простонал я. "Ты тоже?"
   - Так какой кайф ты получаешь от того, что ты такой циник? она спросила. "Если мы хотим чудес, что плохого в чудесах?"
   Я начал было отвечать по-старому: "Только идеалист с разбитым сердцем может стать циником", но это прозвучало слишком банально и слишком сложно.
   "Что это у тебя? Бумаги, которые я должен подписать? - вместо этого спросил я. - В любом случае, все крикливые депутации спали, - добавил я.
   - Вот что, - горячо согласилась она и стала указывать на строчку, где я должен написать свое имя.
   * * * *
   Через два дня началась новая череда чудес.
   Биологи начали портить культуру, которую всерьез изучали. Первые новости пришли из западной части Соединенных Штатов. От Остина, штат Техас, до бесплодных берегов Тихого океана в Нижней Калифорнии и выше до бесплодных земель Дакоты и выше в Канаду подземные потоки воды гейзерами выходили на поверхность за одну ночь. Вода была свежая, как из горных источников. Она просачивалась в пустынные земли, текла по ручьям, образуя озера в коробчатых каньонах, образуя собственную переплетенную сеть арыков. Через несколько недель вся пустыня будет зеленой от растущих растений. Через год миллионы новых акров станут богатыми сельскохозяйственными угодьями.
   Пусть министерство сельского хозяйства стонет об и без того слишком дорогих излишках урожая. Это было чудо.
   Только отставание в связи, вызванное забитыми дипломатическими упреками за то, что мы присвоили всех звездных людей и пытаемся распространить империализм янки на всю вселенную, помешало нам сразу узнать, что пустынные районы по всей Земле подвергаются подобному обращению. .
   Следующими пришли новости из Сахары, затем из Аравийской пустыни, с выжженных равнин Индии, потом из Гоби. Австралия была в ярости из-за того, что с ней обращались так, как если бы она находилась внизу, пока внезапно вся ее внутренняя часть не превратилась в сеть каналов, ручьев и озер.
   Бразилия как раз собиралась жаловаться, что отсутствие у нее пустынь не является причиной для лишения ее доли чудес, когда пришло известие, что обширный регион Амазонки пронизан сетью полян и дорог, ведущих в шахматном порядке к ее многотысячным путям. квадратных миль джунглей. Почти как мицелий, поляны распространились в Центральную Америку и на мгновение остановили этих людей от сердитых потрясений кулаками в сторону севера и юга. Далее сообщается о внутренней Африке и джунглях Южной Азии.
   Россия достигала новых высот плохих манер, пока не заметила, что снега Сибири тают, освобождая новые миллионы квадратных миль, на которых больше товарищей-рабочих могут отказаться выращивать достаточно зерна, чтобы прокормить трудящиеся массы, у которых было мало личных стимулов к труду. Гренландия, Канада и штат Аляска едва успели подготовить проекты протестов, как те же явления заставили их разорвать проекты.
   Неделя этого была. Вряд ли у спекулянтов землей будет достаточно времени, чтобы пересмотреть свои инвестиционные программы, чтобы нажиться на этих прибыльных чудесах. Вряд ли люди начнут паковать свои товары в преддверии крупнейшей в истории земельной лихорадки - едва ли время для правительств принять законы, говорящие людям, что они не могут этого сделать, пока землевладельцы не настроятся на фиксацию прибыли. Вряд ли у России будет время задуматься, куда она пошлет своих альтернативных мыслителей теперь, когда Сибирь стала потенциальным раем. У нас в Пентагоне едва ли больше времени, чем на то, чтобы вести статистику подтвержденных и о которых ходят слухи о чудесах.
   Если экономисты выражали тревогу по поводу нарушения нормальной торговли, если ученые выражали тревогу по поводу потенциального повышения уровня океана из-за таяния снегов, никто не обращал внимания. Экономисты так же точны, как синоптики или гонщики скачек, и кто обращает внимание на ученых там, где происходят чудеса?
   Соединенные Штаты нашли время, чтобы пробормотать дяде Сэму в бороду. Если судить по площади, некоторые другие страны получали больше чудес на квадратную милю, чем мы, и было ли это справедливым? Конечно, мы все еще были впереди в расчете на душу населения, и поэтому то, как вы на это смотрели, зависело от того, хотите ли вы жаловаться или хвастаться.
   Да, действительно, Звездные люди меняли химический состав культуры на предметном стекле.
   Я смотрел на эти изменения с ужасом. Они были такими огромными, с невообразимыми последствиями, в то время как человек может допустить лишь малейшее изменение в любой момент времени.
   ...Понадобилась тысяча лет, полторы тысячи лет, чтобы поставить святой образ точно в центр холста, прежде чем человек смог допустить кощунственное размещение его немного в стороне.
   ...В течение четырнадцати столетий астрономическая система Птолемея, помещавшая Землю в центр вселенной, удовлетворяла тщеславие человека, включая его астрономов, прежде чем Коперник осмелился сказать, что это может быть не так. А через четыреста лет после Коперника, в научно просвещенный 1958 год, треть американских старшеклассников все еще верила, что Земля находится в центре Вселенной.
   ...Измените одно слово на этикетке продукта, и хотя они не смогут его прочесть, пятьсот миллионов китайцев откажутся его покупать. Насколько невежественными могут быть эти туземцы? Но-
   ...О да, однажды мы попытались перелить этот густой кетчуп в широкогорлую бутылку, чтобы он легко лился, и компания чуть не разорилась - американская домохозяйка отказалась его трогать, потому что форма емкости изменилась. Нам потребовалось пятнадцать лет, чтобы увеличить горлышко бутылки на четверть дюйма. А также-
   ...Потребуется десять лет, чтобы изменить линию лацканов мужских костюмов.
   ...О да, нам нравится видеть в историях свежие, новые идеи и трактовки, но мы можем печатать только те, которые в точности повторяли те, что мы печатали в прошлом.
   ... Популярная песня должна быть написана ровно в тридцать два такта. Сформулируйте тему через восемь. Повторите это во второй восьмерке. Мост с другой восьмеркой. Повторите тему для последней восьмерки. Иначе музыкант не сможет ее сыграть, люди не смогут научиться ее петь.
   ...Человек может сделать шаг вперед в своей культуре и случайно прослыть гением. Но если он сделает два шага, его обязательно назовут опасным, сумасшедшим, дураком.
   ... Гуманист не делает ни шага вперед и тем самым сохраняет свой надежный контроль над сознанием людей. Никто не знает и не заботится о том, как мыслит ученый, пока он продолжает упрощать жизнь, ничего не меняя на самом деле. Поэтому он может сказать: "Если моя теория не работает, значит, она неверна, и я должен пересматривать свои представления об истинной природе этого, пока не найду теорию, которая будет работать". Если он получает какое-то удовольствие от путаницы со всей этой неуверенностью в себе, он может это делать, пока он не нарушает уверенности остальных из нас. Но гуманист говорит: "Я не могу ошибаться. Если моя теория не работает, виноват кто-то другой и должен быть наказан". За всю историю человечества не было сделано ни одного шага вперед от этой позиции среди гуманистов.
   И поэтому я смотрел на эти изменения, вызванные Звездными людьми, и ужасался.
   Я должен был знать лучше. Прошлый опыт общения с четвертью миллиона человек должен был меня научить. Я должен был знать, что человек может получить только то, что его ум был готов принять, что все остальное игнорируется или интерпретируется в соответствии с его прежней интерпретацией, что человек может принять изменение только в том случае, если его интерпретируют как отсутствие изменения или незнание. это изменение.
   Видимо, мне нужно было напоминание. Сара принесла его в мой кабинет в виде пробной почты, которую мы получали - почты, адресованной Звездным людям, проходящей через нас.
   Почтовый отдел нашего отдела отлично справился с классификацией писем по типам. Было около сорока шести тысяч писем и телеграмм, представленных следующим:
   "Моя кукурузная грядка совершенно сухая. Дождь на нем. Годы правда.
   В этой категории было всего четыре тысячи пятьсот букв-антонимов:
   "Срочно не позволяйте дождю на пикнике Ladies Aid по уважительной причине".
   Несколько сотен сказали что-то вроде:
   "Возьми двадцать долларов у букмекера на дальний удар, Морскую войну, во втором. Разделим с тобой 50/50, если ты заставишь его победить".
   Около шести тысяч умоляли их использовать продукты бренда в своих следующих личных выступлениях или придерживались следующих моделей:
   "В приложении вы найдете одиннадцать подлинных пожизненных пропусков, имитирующих золотое тиснение, в любой кинотеатр, где показывают наши картины. Применяется обычное требование, чтобы вы высказали свое независимое, непредвзятое мнение о том, что картина колоссальна, колоссальна, велика. Lifetime проходит абсолютно гарантированно в течение девяноста дней. Отменяется без предварительного уведомления".
   "Просим вас снабдить нашу сеть универмагов одним настоящим живым Санта-Клаусом к предстоящему рождественскому сезону. Должны быть настоящие. Дети умеют обманывать, отрывать бороды и пинать по голеням за невыполнение прошлогодних обещаний. Вызывает много недовольства профсоюза. К вашему сведению, прилагается традиционная редакционная статья, рассказывающая, почему необходима вера в Санта-Клауса, и в которой вообще ничего не говорится о том, как упадут продажи, закроются фабрики и урежут рекламное место в газете (в которой размещена редакционная статья) без упомянутой веры. Абсолютно необходимо, чтобы наши граждане продолжали верить в существование Санта-Клауса. Пока ветка согнута, дерево будет расти. Бороться с коммунизмом. Присылайте нам настоящих Санта-Клаусов, мы платим по профсоюзной шкале".
   К сожалению, статистика по письмам следующего типа была неполной, так как лояльные почтовые клерки порвали их до того, как стало понятно, что мы должны вести беспристрастную проверку:
   "Трудящиеся массы приветствуют своих товарищей из космоса. Партия требует от вас сделать безошибочное заявление против цепких капиталистов в течение следующих двадцати четырех часов. Никаких оправданий, или знаете что.
   Но было сто двадцать четыре тысячи писем следующего вида:
   - Голубые глаза, пять футов два дюйма, Бетт Лу, и она тоже хорошенькая. Это всего лишь маленькая шутка, которую мальчики придумали, чтобы подразнить меня, и я думаю, она действительно говорит вам, какая я, но это не сделало меня заносчивой, ничуть. Я не думаю, что если девушка умна и красива, сокрушительно, сногсшибательно красива, ей не нужно зазнаваться. Ты? Во всяком случае, я не зазнался, я имею в виду.
   "Я считаю своим священным долгом написать вам и рассказать, что говорят о вас милые девушки в моем городе, и все скоро будут говорить это, но все, если они еще не сказали. Думаю, вы знаете, что мы очень внимательно следим за вами, ребята, ха! ха!
   "Серьезно, мы смотрели, как ты ложишься спать, и мы смотрели, как ты встаешь, когда работал телевизор, когда ты был здесь. Я думаю, ты знаешь, что все в мире следят за тобой, поэтому, если бы ты делал то, что делают обычные парни, я думаю, мы бы знали об этом. Как я уже сказал, люди начинают говорить.
   - Вы здесь уже больше недели, и никто из вас, ребята, не спал ни с одной девушкой, если вы понимаете, о чем я. Так что я думаю, вы знаете из этого, что люди должны говорить о вас, если вы понимаете, что я имею в виду. Я не верю тому, что они говорят о вас, если вы понимаете, что я имею в виду. В любом случае, даже если бы ты был, ну, если бы ты узнал, каково это иметь настоящую женственную девушку, если ты понимаешь, о чем я, ты бы больше не был.
   "Во всяком случае, именно поэтому я думаю, что это мой страшный долг. Вам не пришлось бы жениться на мне потом, если вы понимаете, что я имею в виду, то есть, если бы вы этого не хотели. Но держу пари, тебе захочется, после того как ты узнаешь, сколько удовольствия ты мог бы получить с настоящей милой женственной девушкой, если ты понимаешь, о чем я. Ха! Ха!
   "Надеюсь, я не беспокоился о том, что я имею в виду, если вы понимаете, что я имею в виду. Но я милая девушка, а милые девушки не выходят сразу и не говорят мужчинам, о чем они всегда думают. Я только один, а вас пятеро, ребята, но не ссорьтесь. Просто нарисуй соломинки или что-то в этом роде. У меня много хороших подруг. Они не такие до ужаса красивые, как я, но они настоящие женственные девушки, и все в порядке, если вы понимаете, о чем я.
   "Некоторые люди говорят, что вы, ребята, ангелы с небес. Если вы ангелы, то вот почему вы не ложитесь спать ни с одной девушкой, потому что ангелы не должны знать о таких вещах, если вы понимаете, о чем я. Так что, если вы не поддержите меня в моем Высшем Сакрафизе, я не поверю тому, что люди говорят о том, что вы не обычные парни, если вы понимаете, о чем я. Т.е. верю, что это потому, что вы ангелы, и мои чувства ничуть не обидятся. Ну, во всяком случае, не так уж много, потому что здесь много хороших парней, я знаю, и там тоже все в порядке, и мне не нужно бросаться ни на кого, если ты понимаешь, о чем я.
   - Так что, как говорится, хочешь - бери или я выброшу в мусор, если ты понимаешь, о чем я. Но если вы углы, то вы не знаете, что я имею в виду. Хреново, опустошительно твое.
   Я оторвался от прочтения последнего письма. Я вопросительно посмотрел на Сару, которая сидела за столом напротив меня. Я задал вопрос глазами.
   - Да, - ответила она. "Я читал их. Еще несколько таких же, просто чтобы посмотреть, репрезентативны ли они, как утверждает почта.
   Я задавался вопросом, показывает ли мое лицо ту же внутреннюю болезнь, что и ее.
   - Люди, - недовольно прокомментировал я.
   - Люди, - согласилась она.
   - Будь то какая-то наука, которую мы пока не понимаем, или чудеса, которых мы никогда не поймем, это ничего не меняет, - сказал я. "Я думал, что это действительно затормозит работу, но это не так. До Звездных Людей люди искали чудеса в науке. Они не знали, как ученый их получил, они не хотели знать, они не слушали, когда он пытался им что-то сказать. Все, чего они хотели, это чудо, а не множество инструкций, которые было бы трудно понять. Ну, теперь у них есть чудеса из другого источника, без каких-либо инструкций, как пойти и сделать то же самое. Но нет никакой реальной разницы, никаких реальных изменений с тех пор до настоящего момента".
   "Думаю, люди так и останутся людьми", - согласилась она, как будто это могло меня утешить.
   * * * *
   Очевидно, Ширли, и доктор Джеральд Гаффи, и доктор Кибби тоже были заняты за кулисами, работая для моего комфорта.
   В этот момент они втроем вошли в офис без предварительной записи. Двое мужчин улыбались мне широкими счастливыми улыбками и держали папки с бумагами в правой руке. Красивое старое невзрачное лицо Ширли было окутано туманными улыбками, и она смотрела на меня, как мать смотрит на любимого сына. В правой руке у нее также была папка с документами, а под левой рукой - большая коробка с галантерейными товарами. Я на мгновение задумался, не зашли ли ее материнские инстинкты так далеко, что они начали покупать для меня костюмы.
   Как старшина в моем отделе, она вышла вперед первой.
   - Адмирал Галактики Кеннеди, - торжественно произнесла она. - Представляю вам официальный документ, делающий вас адмиралом Галактики. Она открыла папку с файлами, положила ее на мой стол, и, конечно же, там были слова, подписи, печать. "Эти ищущие огласки... э-э... люди из Космического Флота хотели участвовать в презентации, но я убедил их, что вы бы хотели, чтобы она осталась в семье, во-первых, прежде чем вся эта шумиха на телевидении, в кинохронике и прочем Это. Надеюсь, это было правильно, адмирал Галактики, сэр.
   - Это было совершенно верно, Ширли, - выдавил я. "Со своей стороны, я мог бы вообще пропустить шумиху".
   - Что ж, сэр, мы не должны заходить слишком далеко, - увещевала она.
   Затем она положила большую коробку с галантерейными товарами на стол и сдернула крышку. Я увидел темно-синюю ткань внутри коробки и блеск латуни и тесьмы. Много латуни и тесьмы.
   - Твоя форма, - гордо сказала она. - Я думал, ты сразу же захочешь.
   Я посмотрел на свою белую рубашку, которая была свежей сегодня утром, когда я ее надела, но не сейчас. Я посмотрел на свои вылинявшие брюки, которые много тысячелетий назад были выглажены.
   - Полагаю, это часть наказания за звание адмирала Галактики, - сказал я и уже почувствовал укол ностальгии по старым добрым гражданским временам. "Надеюсь, подойдет".
   - О, подойдет, - уверенно ответила она. "Я заставил N-462 дать мне точные размеры".
   Я широко открыл глаза от этого спокойного заявления.
   "Ты знал?" Я попросил.
   "Конечно, я знала, что он полицейский, - сказала она. "Но лучше было держать его там, где я мог бы присматривать за ним, чем позволить ему сбежать. По-своему он делал свою работу. У него были все ваши размеры до последней четверти дюйма.
   - Надеюсь, не все, Ширли, - торжественно сказал я.
   Старушка покраснела и впервые с тех пор, как я ее знаю, разразилась громоподобным хохотом.
   - Ты меня убиваешь, - усмехнулась она. "Всегда было. С самого первого утра.
   Доктор Джеральд Гаффи, стоявший позади нее и следующий в очереди, громко закричал: "Харрамф!"
   Ширли снова покраснела и напряглась.
   - Простите, сэр, - пробормотала она, - я не хотела фамильярничать.
   - Будь фамильярной, Ширли, - мягко сказал я. - Мне так больше нравится.
   - Да, сэр, - сказала она слишком официально, но материнская гордость все еще была в ее глазах. Я полагал, что мне придется согласиться на это.
   Теперь вперед выступил Джеральд. Он тоже открыл папку с файлами и положил ее на стол.
   "Доктор. Ральф Кеннеди, - сказал он торжественно. "Вот ваша докторская степень. во внеземной психологии".
   Я посмотрел на название знаменитого университета и на подписи внизу свитка. Это не было купленным халтурой, за которое мне нужно стыдиться.
   "Как это возможно?" Я попросил. "Здесь не просто написано "Почетный".
   - Ввиду твоего контакта с инопланетянами, - пробормотал он. "Единственный землянин, у которого были частные конференции с инопланетянами..."
   - Я рад, - просто сказал я. - Я хотел тебе кое-что сказать. И теперь я могу, теперь, когда я в союзе.
   Он тоже покраснел.
   Затем доктор Кибби выступил вперед и положил свой подарок на стол.
   "Еще два миллиарда", - радостно воскликнул он. "Особый комитет с особыми военными полномочиями..."
   - Боже мой, - сказал я. "Я еще не закончил тратить последние два миллиарда".
   20
   Мистер Харви Стрикленд был недоволен.
   Он сидел в своей пурпурной мантии в своем вашингтонском офисе и кисло рыл свежие газеты на своем столе. Редакция строго следовала его указаниям. Были хвалебные песнопения, благодарность за всю эту иностранную помощь и добрые дела от Молодежного Корпуса Мира (которые обогатили бы счастливых и еще больше разорили бы несчастных), ясное толкование божественной природы Звездных Людей, нитки благословений, призывы к миллионам его читателей, которые каждый день покупали у него свою порцию готовых мнений, встать на колени и ползать в пыли.
   Но этого было недостаточно.
   Все были чертовски рады всему этому.
   Не было... некого было ненавидеть. Это был недостающий элемент. Нигде нет злодея.
   Можно было идти за чем-то крестовым походом, при условии, что это что-то сопливое, безопасное и популярное, вроде дома, флага и матери; но на самом деле ничего не начинает происходить, пока вы не выступите против чего-то. И это должно быть что-то личное, кого-то, в кого можно вцепиться. Вы можете быть против греха, но в этом нет настоящего веселья, пока вы не выйдете и не найдёте себе несколько грешников.
   И какой смысл быть за что-то, если вы не можете схватить факел, нож и кнут, чтобы использовать их против кого-то, кто тоже не за это? Способ, которым вы вызываете распад сообщества или культуры, заключается в том, чтобы дать волю самодовольным без каких-либо ограничений. Но как вы можете в полной мере насладиться самодовольством, если некого преследовать?
   Какими были строки этого малоизвестного писателя тридцати-сорокалетней давности? О, да...
   Скрывать! Скрывать! Ведьма!
   Добрые люди приходят, чтобы сжечь тебя,
   Их острое наслаждение скрывалось под
   Готическая маска долга.
   И никакой проклятой ведьмы не было видно. Но где-то в подлеске должна быть ведьма. Должен был быть. Всегда был кто-то, кого можно было разглядеть в ведьме. Черт возьми, все было доведено до пика; горячка кипела вовсю, и не пахло, чтобы кто-нибудь тянул лаем ищейок, вызывал мантии и зажигал факелы.
   Проклятые Звездные Люди были слишком беспристрастны в своих услугах для всех. Это было неправильно, все неправильно. Это было сделано не так. Вы всегда отдавали предпочтение кому-то за счет кого-то другого. Затем, чтобы удержать ищейки от нападения на привилегированных, вы всегда находили ложный след, чтобы увести их подальше от места происшествия. Вот как это было сделано, по-человечески.
   Вы даете чертовым людям несколько ведьм сжечь, если не хотите, чтобы они заметили, что происходит.
   Был только один человек, у которого был более чем случайный социальный контакт со звездными людьми. И тот был чертовски почти неприкасаемым. Его сделали адмиралом Галактики, и Харви Стрикленд не смог этому помешать. Он получил степень доктора философии, и даже тогда угрозы Стрикленда прекратить все будущие пожертвования этому университету прозвучали слишком поздно, чтобы затормозить дело. Ему дали еще два миллиарда долларов на расходы, а чертовы конгрессмены только рассмеялись и сказали: "Ну, Харви, ты должен найти способ получить свою долю - как обычно".
   Его нарастающая ярость на некоего доктора Ральфа Кеннеди переполнила его вены, и его лицо стало багровым.
   Должен быть способ. Должен быть способ.
   И о чем, черт возьми, он думал? Конечно, был способ. Он был газетчиком, не так ли? И разве не первое, что молодой репортер усвоил в своем первом интервью? Ты выбросил то, что парень на самом деле сказал. Вы придумали то, что хотели, чтобы он сказал, и заключили это в кавычки. Вы повесили их на достаточное количество правды, чтобы сделать их правдоподобными.
   Его напряжение ослабло, и он начал улыбаться. Ни одному проклятому подчиненному нельзя было доверить это. Он хотел лично встретиться с адмиралом Галактики доктором Ральфом Кеннеди. Так что пусть ступор отрицает, кричит отрицание. Кто бы напечатал? Кто когда-либо делает?
   Он щелкнул пальцами, чтобы привести к себе Миллера, принести ему одежду, помочь ему одеться, сопровождать его в Пентагон. Во время переодевания его рука случайно задела левую сторону свободного жакета, который сегодня был на Миллере. Он дотронулся до пистолета через ткань, пистолет слишком по-любительски носил в наплечной кобуре.
   Он замер на мгновение, мысленно перебирая возможные варианты. Он извинился, чтобы пойти в ванную. Миллер был не нужен в этой задаче. Это было требование, которое он приберегал на тот день, когда Миллер проявит возрождающуюся искру гордости; это будет окончательное унижение некогда гордого и надменного самого популярного человека в кампусе.
   Из тайника в задней части аптечки он вытащил тщательно продуманный пуленепробиваемый жилет. Ему не составило труда самому раздеться до пояса, надеть жилетку, снова одеться. Со всеми его гористыми валиками жира, добавленный дюйм обхвата никогда не был бы замечен. Он не боялся за свою голову. Убийца-любитель, впервые берущийся за оружие, всегда стрелял в большую часть мишени.
   Вещи, которые вы узнаете в газетной игре! Никогда не знаешь, что может пригодиться.
   Его высокий, хриплый смех все еще расплылся в ухмылке, когда он вышел из ванной.
   Улыбка застыла на его лице.
   Факсы болтали, как обезумевшие обезьяны. Миллер включил монитор и недоверчиво смотрел на него. Но в новостях не ошиблись.
   Как только один бюллетень очищался, появлялся другой.
   "Бюллетень... Санта-Фе... Новые реки и озера в пустыне внезапно исчезли... Реактивный самолет, выпущенный в воздух, сообщает, что весь горизонт пуст от воды... Другие районы подтверждают, что вся юго-западная пустыня высохла... воют пыльные бури... ранние прорастающие семена чернеют... землевладельцы разорены...
   "Подожди-ка... еще одна вспышка... теплый воздух в Канаде, на Аляске, превратился в воющую метель... многие геодезические группы, представляющие земельных инвесторов, считали, что попали в ловушку... пока нет вестей из Сибири... нет... вот... то же самое в Сибири... Москва угрожает репрессиями против Соединенных Штатов за укрывательство звездных людей...
   "Еще один бюллетень... Рио... джунгли Амазонки снова сомкнулись... больше никаких полян и шоссе..."
   Один за другим посыпались бюллетени, отмены добрых дел Молодежного Корпуса Мира - истинно человеческое поведение, когда энтузиазм иссяк, огласка была подоена, пущена на самотёк, дала всему этому развалиться.
   Он задавался вопросом, были ли Звездные люди такими же людьми; чтобы они могли отмахнуться: "Ну, мы пришли и показали вам преимущества, которые вы могли бы получить. Это не наша вина, если вы не смогли подобрать и сохранить то, что мы вам дали. Мы выполнили свою часть".
   Медленная улыбка начала растягивать его губы.
   Что за черт. Не имело значения, о чем сейчас думали или делали Звездные люди. Как только пройдет шок от утраты всех этих благ, все человечество будет требовать крови, чьей-то крови, чьей-либо крови. Весь человеческий род, который он так презирал...
   И в его руках была власть формировать мнение...
   Он посмотрел на Миллера, стоящего перед ним, кроткого, облизанного, бессильного, возможно, тлеющего внутри, но беспомощного. Планирует жестокую месть за содеянное с ним, но обречен на провал. Все человечество было Миллером, его Миллером.
   Ухмылка превратилась в гримасу чистого ликования.
   * * * *
   Бюллетени об отмене все еще сыпались на мой собственный телевизионный монитор, когда Сара вышла из своего буферного офиса. Глаза ее были широко раскрыты, лицо бледно, губы сжаты.
   - Что это значит, Ральф? - спросила она низким голосом.
   Я беспомощно пожал плечами.
   - Думаю, биологи закончили свой эксперимент с культурой, - сказал я с кривой усмешкой. "Я думаю, что они готовятся вернуться домой и убирают лабораторию, чтобы оставить ее в том же состоянии, в котором они ее нашли".
   - Ты никогда не верил, что они для нас, - сказала она.
   - И против нас тоже, - ответил я. "Почему они должны быть? Как долго человеческая раса будет верить, что это что-то настолько чертовски особенное, что вселенная и все в ней должно быть устроено так, чтобы было удобно человеку?"
   - Возможно, ты прав, - сказала она. - Я пришел сказать вам, что мистер Харви Стрикленд и его секретарь ждут вас в моем кабинете. Я не знаю, как они прошли все проверки безопасности, но они здесь".
   - Ему потребовалось больше времени, чтобы добраться до меня, чем я ожидал, - сказал я. - Может быть, он ждал подходящего момента.
   - Он выбрал хороший вариант, - согласилась она.
   Она правильно истолковала мой кивок согласия и отступила назад, чтобы открыть дверь. Двое мужчин, должно быть, стояли там, с другой стороны. Лицо толстяка уже омрачилось гневом за оскорбление величества, заставившее его ждать.
   "Г-н. Стрикленд, мистер Миллер, - пробормотала Сара, когда они вошли в дверь, - Адмирал Галактики, доктор Ральф Кеннеди, - без необходимости представила она меня.
   Но знакомство напомнило мне, что на мне мой новый матросский костюм и я должен вести себя в соответствии со всей его блестящей медью и тесьмой. Я встал, но руки не протянул; и Стрикленд не подошел к столу, чтобы протянуть свой.
   - Найди этому джентльмену самое широкое кресло, которое у нас есть, Сара, - сказал я серьезно и тоном предельной вежливости.
   Она была моей секретаршей много лет. Ни одна черточка ее лица не изменилась, но я заметил, что в ее походке появилась новая легкость, а в ее плечах стало меньше уныния, когда она подошла к огромному набитому животу и пробормотала: "Думаю, джентльмену это будет удобно". Сара взрывалась от прекрасно скрытого смеха. В конце концов, конец света не наступил; не совсем.
   Она пододвинула другой стул для Миллера, но он проигнорировал ее. Лицо у него было бледное, дыхание тяжелое, на лбу выступили капельки пота, руки по бокам дрожали. Его взгляд был прикован к Стрикленду, и только к Стрикленду. Ни стул, ни комната, ни все остальные для него не существовали. Он остался стоять, немного в стороне, немного позади своего босса, как и положено хорошему организатору.
   Когда Стрикленд захрипел и опустился на самое дно стула, я тоже сел и сложил руки на столе. Сара вопросительно посмотрела на меня.
   - Сомневаюсь, что подлинная запись когда-нибудь попадет в популярную прессу или на телеканалы, Сара, - сухо сказал я. - Но все равно оставайтесь и делайте заметки.
   Голова Стрикленда дернулась. Он пронзительно посмотрел на меня из-за складок жира вокруг глаз, и на его лице появилась медленная ухмылка.
   - Это будет приятно, - пророкотал он. "Еще один молодой сквирт, возомнивший себя властелином Земли".
   - Мне как-то удавалось держать голову прямо, а позвоночник - прямым, - скромно сказал я. Я намеренно взглянул на Миллера и почувствовал, как мои слова проникают в эту восторженную озабоченность. Его собственная голова, казалось, немного приподнялась, его собственная спина, казалось, выпрямилась. Его правая рука начала подниматься, затем снова опустилась.
   "Я не знаю, почему вы терпели неприятности, приезжая сюда", - сказал я Стрикленду. Я использовал умеренные тона, слова медленно расставлялись. Я знал этого человека таким, каким он был; Я пробыл в Вашингтоне уже достаточно долго, и достаточное количество людей стало достаточно доверять мне, чтобы говорить со мной. Я встречал других людей, подобных ему, конгрессменов и сенаторов, которые считали свои округа и штаты своими частными охотничьими угодьями, а людей в них - своими политическими крепостными и добычей. У большинства из них не было других мотивов, кроме самосохранения; развращающие годы дали им уверенность в том, что они сделаны из превосходной глины, их поведение просто для того, чтобы убедиться, что никто не оспаривал эту истину. Мистер Харви Стрикленд был движим принуждением, более глубоким, чем лорд поместья, держащий своих крепостных под контролем.
   "Вы уже знаете, что вы собираетесь сообщить об этом собрании", - продолжил я. - Вы ищете козла отпущения, и вы его нашли. Ты знаешь не хуже меня, что у меня нет власти и влияния на Звездных Людей, что бы там ни было. Если у вас есть хоть немного здравого смысла, а у вас его достаточно, вы знаете, что они возились с окружающей средой этой формы жизни, которую они открыли; и то, что я могу об этом подумать, имеет для них не больше значения, чем то, что какой-нибудь микроб думает о химических изменениях, которые какой-то биолог производит в питательной среде на предметном стекле".
   Его улыбка стала шире. Это был мой единственный ответ.
   - Толпа будет жаждать крови, - сказал я. "Они всегда готовы кого-то обвинить, и вы получите удовольствие, если им кого-то предъявите. Вам никогда не придет в голову использовать свою силу и свое влияние, чтобы воспитывать мужчин, воспитывать интеллект, готовность думать, готовность брать на себя ответственность за собственные ошибки, помогать им расти. Потому что, если бы они так поступили, возможно, вы не были бы таким крутым образцом. И это осознание, с которым вы никогда не столкнетесь".
   Он запрокинул голову и залился смехом.
   - Готов поспорить, что вы были самым популярным человеком в кампусе, - сказал он между высокими свистящими вздохами.
   Это была одна вещь, которую он не должен был говорить. Миллер дернулся, как марионетка на взволнованных ниточках. Его правая рука зарылась под расстегнутую куртку; он вытащил маленький пистолет; он стрелял в тело огромного человека; один два три четыре пять шесть.
   Был глухой удар каждого, вздрагивание плоти, легкое колебание в сторону от силы повторного удара - и высокий, хриплый рев смеха усилился.
   Глаза Миллера расширились, челюсть отвисла. Теперь он сильно дрожал. Он в ужасе уставился на смеющегося человека, к нему вернулась полная вера в непобедимость Стрикленда. Его колени подогнулись. Он опустился на пол посреди кабинета. Он обхватил голову руками, обхватив колени, и громко всхлипнул, мучительно кашляя.
   Я приподнялся, упершись руками в столешницу. Сара сидела неподвижно и замерла. Я мог понять; Я тоже застыл на корточках, прежде чем прыгнуть вокруг стола, чтобы остановить его. Стрикленд спокойно расстегивал рубашку и искал в сетке пуленепробиваемого жилета свинцовые пули. Когда он находил один, он поднимал его между большим и указательным пальцами, держал так, будто рассматриваешь образец гальки, а затем осторожно клал его на подставку для курения сбоку от своего стула. Он собирал их небольшую стопку. Я не сомневался, что он сочтет их полезными в будущем.
   Я откинулся на спинку стула и снова начал дышать. Я не нажимал ни одну из кнопок под передним краем на столешнице. ЧП не было. И я сомневался, что плевок , плевок , плевок пистолета был слышен за пределами кабинета. Как ни странно, я слышал, как я все еще разговариваю размеренными тонами, и на этот раз с Миллером, скорчившимся там на полу.
   - Это бы ничего не решило, - говорил я. "Здесь всегда были Стрикленды. Всегда будут Стрикленды, пока люди не устанут глотать готовые мнения и лозунги, как таблетки от всех болезней. Этот Стрикленд был всего лишь одним из серии, и его замена на другого не заняла много времени. Лично я думаю, что люди заслуживают его".
   Стрикленд оторвался от своей озабоченности своей маленькой кучей деформированных пуль. Он долго смотрел на меня из складок плоти.
   - Мне бы пригодился такой человек, как ты, - сказал он, словно делая важное открытие. "Ей-богу, если бы я не мог!"
   - Но, клянусь Богом, вы этого не сделаете, - сказал я.
   - Ты знаешь счет, - продолжал он, как будто я ничего не говорил. Как будто дело уже было улажено. "Теперь это следующий шаг, который мы сделаем..."
   Его голос оборвался, а его собственные глаза расширились. Я не верил, что их так много можно увидеть. Его собственное лицо обмякло, и плоть внезапно обвисла. Все тело, казалось, обмякло и перевалилось за края стула. Голова вдруг опустилась, насколько позволял жир, к груди.
   И только тогда я осознал, что около моего стола кружится фиолетовый вихрь.
   Я, казалось, был вне шока, вне заботы. Возможно, я ждал их, был готов к их приходу, готов к любой форме, в которой они могли появиться.
   - Бекс, Декс, Джекс, Кекс и... э-э... Лекс, - сухо сказал я. - Я думаю, вы довели человека до сердечного приступа. Конечно, со всем этим жиром вокруг него давно пора было подумать, вот как ты выполняешь свое решение никому не причинять вреда?
   Миллер все еще обхватил голову руками, спрятав лицо. Он еще не видел воронку. Сара все еще скорчилась в кресле, глядя на фиолетовый вихрь.
   - Все в порядке, Сара, - сказал я. "Это наши маленькие товарищи по играм, которым просто нравится веселиться. Я думаю, что, вероятно, так они выглядят на самом деле. Все остальные мужские штучки были просто показухой. Больше иллюзии. Знаешь, как и люди?
   Она кивнула, но только по привычке. Я бы не удивился, увидев, как ее пальцы стенографируют все это, не имея ни малейшего представления о том, что я говорю.
   "Тем не менее, - сказал я вихрю, - было бы немного дружелюбнее, если бы ты принял человеческий облик". Я кивнул на ссутулившуюся фигуру Миллера, который еще не поднимал глаз.
   Они меня обязали. По комнате стояли пятеро красивых, блестящих молодых людей. Тогда Миллер действительно поднял голову.
   - Ваш босс мертв, - сказал я.
   Его лицо напряглось, а затем он улыбнулся.
   Он протянул руки, запястья вместе, к ближайшему Звездному Человеку.
   - Они не полицейские, - сказал я. - Сара, отведи его к первой помощи. Оставь тело Стрикленда в покое, пока я не увижу, чего хотят теперь эти счастливые мальчики-мухи. Мы займемся своим собственным беспорядком, когда я узнаю, почему эти ребята, пришедшие со звезд, создали такой большой.
   Словно она тоже была марионеткой на веревочке, Сара встала, потянулась к Миллеру, помогла ему подняться на ноги, помогла выйти за дверь. Когда они шли через комнату, я не был уверен, кто на кого опирается.
   "Что ж?" - спросил я, когда Сара закрыла за ними дверь. Я снова кивнул в сторону тела Стрикленда.
   Я до сих пор не знаю, чувствовали ли Звёздные люди эмоции так, как их чувствуем мы. Они изображали эмоции, а я полагаю, что у любой живой формы должны быть какие-то эмоции. Разве это не было бы частью осознания, осознания себя, осознания себя по отношению к вещам вокруг нас, осознания того, что вещи, даже если они неличны и безличны, могут причинить нам вред или принести пользу в зависимости от того, как мы их используем? У этих Звездных Людей хватило, по крайней мере, вежливости, чтобы выглядеть сожалеющими.
   "Ваша критика наших ошибок ничто по сравнению с тем, что скажет Совет Галактики", - сказал Бекс. Я полагаю, это был Бекс.
   - Я думал, ты говорил мне, что придерживаешься политики невмешательства, не причинения вреда ни одной форме жизни, - сказал я.
   "Мы вернули все в исходное состояние".
   - О нет, - ответил я. "Вы были здесь. Вы дали о себе знать. Если ничего другого, совсем ничего другого, мы уже никогда не будем прежними".
   - В том-то и дело, - сказал он. "Ты будешь таким же. Потому что веганы были здесь тысячи лет назад. Преждевременно, без разрешения. Вы построили целую структуру мысли, основанную на их внешности. Со временем наш внешний вид станет таким же".
   "Но мы выходили из этого", - сказал я. "Наша вера в демонов угасала. По сравнению с тем, что вы можете сделать, возможно, мы не достигли большого прогресса в науке, но мы начали двигаться в этом направлении. Теперь вы отбросили нас как минимум на тысячу лет назад.
   "Мы просчитались", - сказал он и имел изящество выглядеть недовольным этим.
   - Ты точно знал, - горячо согласился я.
   "До сих пор трудно поверить, что вы добились успехов в ядерной физике, других весьма похвальных достижений в других областях..."
   - Спасибо, - сухо перебил я.
   -- И еще ничего, совсем ничего о себе не знаете. Мы просчитались. Мы считали, что должно быть две формы жизни. Мы не видели, как человек может овладеть наукой в одной области знания и быть столь же невежественным и суеверным, как дикарь, в другой. Мы считали, что по какой-то причине разумная раса должна скрываться. Мы тогда не знали, что этот разум скрывали не только от себе подобных, но и от него самого.
   - Иначе мы бы вообще не появлялись.
   - И появившись... Но если вы стремились к разуму, то зачем обличье... ну... таких героев?
   "Мы чувствовали, что должна быть какая-то отчаянная причина, по которой информация была скрыта. Мы соответствовали нравам меньшей формы, чтобы наше появление не привело к невольному разоблачению".
   "Итак, - сказал я, - вы провели тесты и исследования, и вы обнаружили, что, хотя мы можем смешивать понемногу то и это и производить большой взрыв, эмоционально и философски мы по-прежнему невежественные дикари. Что мы добились небольшого прогресса в физических науках, но в гуманитарных науках мы по-прежнему полны решимости не добиться никакого прогресса, я полагаю, вы... э-э-э... изолируете нас? Следите за тем, чтобы мы не вышли за пределы нашей Солнечной системы?
   "О, нет!" Ответ был мгновенным и шокированным. "У нас не было бы на это никакого права. Кто мы такие, чтобы говорить, как должна развиваться форма жизни? Когда вы выберетесь туда, если вы это сделаете, если ваши гуманитарии позволят вашей науке развиваться дальше, а это маловероятно, мы как-нибудь с вами справимся.
   "Наши гуманисты могут обмануть вас, - сказал я. "Вы не заметили, потому что это такой крошечный след; но кое-где у нас даже есть гуманист, который готов признать, что его авторитетное личное мнение и личная важность лидера, которому никогда не бросают вызов, могут, в конце концов, не быть полным и окончательным ответом".
   Я кивнул в сторону тела Стрикленда.
   "Этот парень неуклюжий любитель по сравнению с некоторыми гуманистами, которые у нас были, и тем, что они сделали с человечеством. Но не рассчитывайте на то, что мы потерпим неудачу. Это было бы еще одним просчетом".
   ДВАДЦАТЬ ОДИН
   Звездно-сапфировый шар, переливающийся от жемчужного до голубого, снова завис в центре Вашингтонского торгового центра. Еще раз печальные глаза статуи Линкольна смотрели на него.
   Теперь толпа поредела и притихла. Высокопоставленных лиц было немного. Такие люди, как президент, просчитали политически невыгодное появление слишком близких людей со звездными людьми, даровавшими чудеса, и забрали их. Никто, на этот раз, казалось, не стремился бросить вызов моему положению как; посредник, хозяин, ускоряющий отбывающих гостей в их пути.
   Там было несколько офицеров из Пентагона, благослови их бог, которые появились; как бы говоря, правильно это или нет, сервисы будут стоять за своих. Собрались толпы любопытных, но они не были ни восторженными, ни враждебными. Смерть Стрикленда оставила дыру, глубокую дыру, которая еще не зажила, и еще никто не обращал общественное мнение по отношению к Звездным Людям в ненависть. Не имея лидерства в формировании лозунгов, для этого временного пространства средства массовой информации просто сообщали о событиях. Это было что-то новое для этого поколения, и никто не знал, как на это реагировать.
   Мы стояли, маленькая одинокая группа; пятеро Звездных людей, сегодня утром менее блистательных под облачным небом, Сара и я, Ширли, доктор Кибби и доктор Гаффи, горстка младших офицеров Пентагона.
   Мы стояли у трапа (на этот раз без радужного моста) и серьезно пожимали руки пятерым Звездным людям. Они повернулись и гуськом поднялись по пандусу. Одобрительных возгласов со стороны толпы не последовало.
   Четверо из них вошли в голубое сияние, исходившее изнутри, которое наши ученые никогда не исследовали. Пятый, я полагаю, это был Бекс, повернулся и посмотрел на молчаливых людей. Значит, он все-таки собирался выполнить мое предложение сохранить лицо!
   "Люди Земли", - сказал он, и его голос ясно донесся до всех нас. - Я думаю, вы все разочарованы тем, что теперь нам нужно идти домой. Но, подобно вашему собственному Корпусу Мира, мы пришли и показали вам, как превратить пустошь в плодородные акры. Мы выполнили свой долг перед вами, и я думаю, что теперь, когда вы знаете, что нужно делать, вы пойдете вперед и сделаете это. Мы показали вам. Мы выполнили свою часть".
   Он ждал.
   Ответного возгласа не последовало.
   - До свидания. Когда вы все поймете, как плыть через космос к нашим берегам, вы окажетесь столь же желанными гостями, как и люди, которые прибывают к вашим берегам".
   Позади меня что-то пробормотал один из офицеров.
   "Что за грязные, враждебные сукины дети!" он сказал.
   Бекс повернулась и вошла в голубое сияние. Рампа соскользнула, вплавившись в борт корабля. Дверь закрылась. Земной шар поднялся; сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
   Он растворился в слое облаков. Это прошло.
   Молчаливая толпа немного зашевелилась и стала медленно расходиться.
   Они прибыли из космоса, и Земля начала свой долгий путь к выздоровлению.
   Я посмотрел на Сару, Ширли, Гаффи, Кибби.
   - Ну, мальчики и девочки, - сказал я. - Мы по-прежнему Бюро внеземной психологии. Может быть, какие-то малоизвестные исследовательские отделы некоторых университетов все еще потребуют от нас какую-то информацию".
   "Возможно, нам придется накопить эти два миллиарда и растянуть их на некоторое время", - ответил доктор Кибби.
   Затем все трое повернулись и пошли к нашим служебным машинам, опережая Сару и меня.
   "Интересно, не наймет ли Старый Каменное Лицо пару бродячих служащих, - размышлял я.
   Сара схватила меня за руку и остановила. Она говорила интенсивно.
   - Послушайте, босс, - твердо сказала она. "Сейчас все в шоке. После этого они сойдут с ума. Какое-то время они будут злиться, как шершни. И тогда они начнут думать. Теперь, когда мы знаем, что это за пределами нашей Солнечной системы, теперь, когда мы знаем, что это там; Как вы думаете, сколько времени пройдет, прежде чем мы стиснем зубы, закопаемся и решим выйти туда сами? Что бы ни случилось!"
   Ширли, Гаффи, Кибби остановились вместе с нами, а теперь их отнесло назад.
   - Ну да, конечно, - снова начал бубнить Кибби. "И эти два миллиарда будут просто каплей в море, поэтому это будет все равно, что пописать в океан по сравнению с деньгами, которые мы можем выделить для такой программы. - Простите меня, девочки.
   "Доктор. Кеннеди, мне потребуется гораздо больше научной помощи, чем у меня есть, если я хочу нести свою долю, - сказал Гаффи и начал заглядывать куда-то в сон.
   - И, адмирал, - сказала Ширли, - я думаю, мы должны использовать это затишье, чтобы реорганизоваться для большого рывка. О, ах, меня пригласили в Женский клуб руководителей Вашингтона. Ты думаешь я должен?"
   - Хорошо, дети, - сказал я. "Ты прав. Нас не облизывают. Мы только начинаем".
   Шоферы космических кадетов увидели, как мы повернулись и быстро пошли к ним. Даже на таком расстоянии они начали улавливать внезапный энтузиазм в наших шагах и лицах. Они выпрямились, натянули свои космические шлемы, лихо забрались в кабины автомобилей, и, когда мы захлопнули за собой иллюминаторы, помчались по Пенсильвания-авеню.
   1 На самом деле это не то, что я сказал, но наше почтовое отделение Соединенных Штатов, которое само далеко зашло в синдроме самодовольства, решило, что американское общество слишком молодо, чтобы ему объясняли, как люди на самом деле говорят и ведут себя, а не если мы собираемся использовать их почтовые отделения для распространения наших ужасных книг.
   ЗАПЕЧАТАННОЕ НЕБО, Синтия Уорд
   Лантри Стиллер осторожно отдергивает занавеску, обнажая серый полдень. Низкое тусклое облако покоится на краю лесистых вершин холмов, крышка оловянного горшка накрывает пустынную долину. Облако - знакомое зрелище; на северо-западе небо пасмурно почти каждый день. Лантри не возражает. Он не хочет видеть небо.
   Выходить безопасно. Лантри отпивает кофе с добавлением бренди и выходит на палубу из красного дерева. Дрожа во влажном осеннем воздухе, он оглядывается. Существует небольшой риск разрыва облачного покрова; нет риска увидеть звезды. Но он не смотрит вверх.
   Лантри роняет кружку. Он едва слышит, как разбивается фарфор. Его дом изменился.
   Он прокрадывается внутрь и яростно стучит в дверь спальни сына.
   Дверь частично открывается. Настороженный карий глаз выглядывает наружу и вверх. "Какая?" - спрашивает Кайл.
   "Что вы думаете?" - говорит Лантри. - Ты превратил проклятый дом в обсерваторию. Опять таки."
   "Папа, мой софтутор преподает мод по астрономии. Как я могу изучать астрономию, если...
   - Не давайте мне этого, - говорит Лантри. "Ваше образовательное программное обеспечение включает в себя пакет виртуального пространства. Теперь верни дом в нормальное состояние.
   Кайл открывает дверь на несколько дюймов. Это невысокий худощавый мальчик с тонкими темными чертами лица и густыми черными волосами. - А если я избавлюсь от купола и оставлю телескоп...
   - Всю обсерваторию, - отрезает Лантри. "В настоящее время."
   Кайл нервно дергает свою тунику, яркую клетку, пронизанную нано-золотыми и рубиновыми нитями, - детская мода этой недели. - Но, папа, я хочу быть астрономом...
   " Никогда! Лантри поднимает руку.
   Кайл отшатывается. Лантри останавливается, потрясенный. Неужели он действительно ударил Кайла? Кайл, который так похож на Марию, что гнев Лэнтри меркнет перед беспомощной любовью и старой, свежей, разрывающей болью. У Кайла такие же волосы, такие же глаза, такая же упрямая челюсть, как у его матери.
   Лантри опускает руку. Он никогда не причинит вреда их сыну. Редкое и бесценное сокровище. Никому в столь юном возрасте, как Лантри и Мария, не разрешается иметь детей. Если только они не были выбраны для звездолета.
   "Я заменяю ваше образовательное программное обеспечение, - говорит Лэнтри своему сыну. Астрономия - это профессия, которой занимаются исключительно за пределами Земли. "Этот модуль внушает вам опасные мысли о полете в космос".
   Кайл говорит тихо, звуча намного старше своих одиннадцати лет. "Папа, космос безопасен почти как Земля. Мама погибла в ужасной аварии".
   Лантри бьет сына по лицу.
   - Никогда не пытайся использовать смерть своей матери, чтобы добиться своего! А теперь разрушь обсерваторию!
   Кайл отворачивается, яростно бьет по клавиатуре. Лантри заставляет себя поднять глаза. Щель в обсерватории исчезает; телескоп растворяется в куполе, когда купол опускается и изменяется. Тепло трансформации омывает лицо Лантри, когда наномашины превращают металл и бетон в доски и балки из красного дерева.
   - Я знаю, ты думаешь, что я груб, Кайл, - говорит Лантри. - Но я делаю это для твоего же блага.
   Кайл бормочет: "Вы не можете держать меня здесь вечно".
   "Нет?" Сердце Лантри ревет, как двигатель грузовой ракеты Земля-L5. - Ты забыл, что я медицинский техник? Я могу изменить твой нанодок, парень, чтобы тебе было одиннадцать лет! У вас всегда будет детская биология, детский темперамент, и в глазах закона вы всегда будете несовершеннолетним. Вы не сможете отменить подавление роста без моего разрешения. Ты не сможешь полететь в космос без моего разрешения. И ты никогда не получишь моего разрешения.
   Кайл поворачивается к Лантри с ужасом на лице.
   - Ты должен понять, сынок. Смерть реальна . Это не миф и не что-то связанное с плохими старыми донанодоковскими днями возраста и болезней. Я люблю тебя и не позволю тебе умереть".
   На лице Кайла нет следов, но он трет щеку о место удара отца. Лэнтри знает, что это чистая манипуляция - нанодоки быстро притупили бы боль, - но его тошнит. Как он мог ударить своего сына? Сын Марии?
   Чтобы спасти ему жизнь.
   - Прости, что ударил тебя, Кайл, - говорит Лантри. - Но я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось.
   Лантри уходит. Ему нужно выпить. Ему нужно заглушить нахлынувшие воспоминания. Его жена. Ее мечта достичь звезд. Звездолет обретает форму за пределами среды обитания L5. Роковой шаттл. Марии не нужно было покидать L5, чтобы выполнять свою работу - данные с орбитального телескопа и телескопов обратной стороны Луны передавались астрофизикам, - но она любила смотреть невооруженным глазом на звезды, поэтому она настояла на том, чтобы сопровождать его, когда его работа забирала его. к другим местам обитания. Ему не нужно было видеть пациентов во плоти, но телемедицина и виртуальные обследования казались ему слишком безличными, и он знал, что они могут упустить тонкие, но важные поведенческие изменения, поэтому время от времени путешествовал.
   Мария была рядом с ним на подоконнике, когда в шаттл из колонии Кларк врезался метеорит. Оба были убиты, но выжили. Все на борту выжили, их нанобогатая одежда превратилась в вакуумные скафандры, а нанодоки в их кровотоке залечили раны и вернули жизнь. Лантри пришел в сознание и обнаружил Марию, все еще привязанную рядом с ним, ее тело было изломанным и окровавленным, ее череп был раздавлен, но поднимался, восстанавливаясь под новым шлемом из стеклостали. Мозг тоже перестраивался. Бесполезно.
   Лантри помнит архаичную теорию о том, что нанодоки копировали разум в аппаратное хранилище и загружали копию в клон, когда тело или мозг человека разрушались. Он подавляет горький смех. Донанотехнологическая наивность. Разум - это не программа, работающая в мозгу. Черт, разум даже не ограничивается мозгом. Он смотрит на свои руки, обнаруживает, что они сжаты в кулаки. Каждая мышца и нерв, каждый гормон и фермент являются частью разума. Но уничтожьте мозг, и вы уничтожите ум. Персона.
   Мария была мертва, как Гиппократ. И доктор Лантри Стиллер ничего не мог сделать, чтобы изменить это.
   Он мог только усыпить ее здоровое тело.
   Лантри смешивает сильное жало. Мария уже была мертва, он знает, но это не имеет значения. Он убил женщину, которую любил. Он убил ее; и звезды привели ее к смерти.
   Он глотает бренди и погружается в виртуальное развлечение. Ничего интерактивного; ему нужно что-то пассивное, глупое. Он не использовал интерактив с тех пор, как вернулся на Землю. За семь лет, прошедших с тех пор, как он ушел из экипажа звездолета и покинул космос, он мало что делал, кроме как смотрел виртуальные передачи и пил бренди.
   Иногда VR удается отвлечь его; иногда он почти забывает. Сегодня, когда это, наконец, отвлекает его, оно исчезает.
   "Что за черт--!" Он срывает шлем виртуальной реальности и обнаруживает, что его развлекательный центр исчез. Все привычное и приятное исчезло. На этот раз внутренняя часть его дома преобразилась.
   Лантри находится внутри обсерватории и не может найти ни одной клавиатуры, чтобы отменить изменение.
   Он тоже не может найти Кайла. Собравшись с силами, он выходит на улицу. Его палуба из красного дерева превратилась в бетон. Он видит небо. Оловянной крышки нет, облачный покров разорван холодным ветром в серые клочья. Он вздрагивает. Солнце садится. Звезды появятся в любое время.
   Медленный со страхом, он поворачивается, чтобы наблюдать за обсерваторией. Оно белое, как звезды во сне. Его оптический телескоп указывает на темнеющий восток. На вершине большого купола стоит его сын, прямой, как ель Дугласа. Кайл никогда не был так похож на свою мать.
   - Как ты мог это сделать? Лантри плачет. - Зная, что я чувствую, зная, почему ... Боже, Кайл, почему ты...
   "Я хочу отправиться к звездам".
   "Я замораживаю твой рост!" - кричит Лантри. Он не может - он не хочет - потерять и Кайла. "Ты никогда не полетишь в космос!"
   "Если у меня не будет того, чего я хочу, - говорит Кайл, - у меня не будет ничего".
   Он подпрыгивает, падая головой вперед на бетонную палубу. Стремление разрушить его разум. Необратимое самоубийство.
   "Нет!" Лантри не может поверить в то, что видит, но реагирует мгновенно, прыгая вперед, пытаясь поймать сына. Но Кайл так быстро падает!
   Лантри падает на палубу. Он не может двигаться из-за сломанных костей и боли. Он перестал верить в Бога, когда ему пришлось убить свою жену, но он молится... Пусть мой сын жив! -- и открывает глаза.
   Кайл лежит на своем отце, глаза закрыты, голова на руке Лантри. Голова Кайла цела - то, что Лантри видит, цела.
   "Кайл!"
   Кайл не шевелится. Лантри пытается прикоснуться к своему сыну, но его руки сломаны, спина сломана, череп треснут или в синяках. По их углам видно, что руки Кайла сломаны, но он не видит задней части черепа Кайла. Он разбит?
   - О, Кайл, твой отец - чудовище, - шепчет Лантри. Нанодоки анестезируют его тело, но не могут заглушить более глубокую боль. "Я убил свою жену. Я убил своего сына".
   Кайл открывает глаза. "Папа, ты никого не убивал!"
   "Кайл!" Облегчение наполняет Лантри, пока он не чувствует, что взорвется. Он хочет раздавить сына в своих объятиях, но не может пошевелить руками. И не стоит тревожить наноцелебное тело.
   Ему кажется, что он слишком долго пролежал под тропическим солнцем. Неприятное ощущение усугубляется растущим теплом тела его сына, отработанным теплом нанодоков в его организме, работающих так же энергично, как и у Лантри.
   - Как давно ты смотришь на звезды, сынок?
   Кайл отводит глаза. "Каждую ясную ночь за последний год".
   - Ты так похожа на свою мать, - говорит Лантри. "Так похожа на Марию, а я старался этого не видеть". Так как Мария, потому что я запретил тебе быть похожей на нее. - Боже, я бы хотел, чтобы ты знал ее.
   Кайл смотрит на своего отца. "Я помню маму. Мне было четыре, когда она умерла, папа. Ты не единственный, кто скучает по ней.
   Кайл прав. Лантри вел себя так, как будто он один потерял близких. И, погруженный в себя, он был ужасным отцом. В течение семи лет.
   Несмотря на лихорадочный жар наноремонта, сердце Лантри холодеет, как межзвездная тьма. Я довел сына до самоубийства . - Я заставил тебя хотеть быть со своей мамой, а не со мной.
   - Нет! Кайл говорит. "Я не пытался убить себя! Я просто хотел тебя напугать. Я знал, что ты меня поймаешь.
   - Тебе повезло , что я тебя поймал! Возмущение Лантри превосходит только его облегчение. "Вы не представляете, как повезло".
   - Прости, папа, - сокрушенно говорит Кайл. - Я больше никогда так не буду, обещаю.
   Тело Лантри теперь зажило. Нанодоки Кайла уже закончили свою работу. Лантри встает, помогая сыну подняться на ноги. Кайл жив. Отец должен перестать его убивать.
   "Если бы твоя мать не полетела в космос, это бы сломило ее дух, - говорит Лантри. "Возможно, это убило бы ее. И удерживая тебя вне космоса, я убиваю тебя. Я больше не буду пытаться тебя остановить". Кайл смотрит в изумлении. - Ты будешь прекрасным астрономом, сынок. Ты заставишь свою маму гордиться".
   С безмолвным криком Кайл обнимает отца.
   Когда мальчик отступает, Лантри говорит: "Все клавиатуры исчезли. Как мы вернем наш дом?"
   Кайл ведет отца в обсерваторию. "Это изменит программу", - говорит он, берясь за пульт управления телескопом.
   Лантри кладет руку на руку сына. "Пока нет необходимости возвращать обсерваторию. Приближается ночь. Я знаю, ты хочешь смотреть на звезды.
   "Спасибо папа!" Кайл радостно плачет. "Ты иди первым."
   Лантри качает головой. - Телескоп твой, Кайл. Я бы не стал отвлекать тебя от этого ни на минуту.
   Они забрали у Лантри жену. Они возьмут его сына. Лантри никогда не будет смотреть на звезды.
   МЕТЕОРИТНЫЙ УДАР! б y Дональд Э. Уэстлейк
   Груз был упакован для доставки в Лос-Анджелес, где рабочие не сочли его чем-то особенным. В компании, где они работали, этот конкретный груз назывался Standing Repeater. То есть новый заказ отгружался каждые полгода, регулярно, как часы. Сначала отдел заказов отправил предложенный список спецификаций в главный офис General Transits, Ltd. в Танжере. Затем список возвращался, обычно с несколькими внесенными чернилами заменами, и отправлялся в Лос-Анджелес, на склад, для упаковки конкретных предметов для отправки.
   В грузе было семь алюминиевых ящиков, каждый трехфутовый куб. Алюминий по-прежнему оставался самым легким материалом для изготовления ящиков, и этот груз предназначался для квартирмейстерской базы на орбите Луны.
   Семь ящиков покинули склад на вертолете и были доставлены на север в аэропорт на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. Там они провели тридцать два часа на другом складе, прежде чем их доставили в Танжер-По. (Даже в номенклатуре Человек давал понять, что его мысли в эти дни всегда были направлены вовне, вдали от Земли. Космопорт на Земле назывался Танжер-По, что означало "Порт посадки". О высадке... Человек как будто не хотел признавать, что ему еще предстоит совершить путешествие туда и обратно.)
   Груз прибыл в Танжер-По на день раньше срока и еще одну ночь провел на складе. Через поле разгружали четыре лихтера с первой станции. Их груз почти полностью состоял из изделий, произведенных на фабриках на Луне. Производители, к своему удивлению, обнаружили, что меньшая гравитация, доступный вакуум и доступность бесплатного сырья на Луне более чем компенсируют дополнительные затраты на рабочую силу, строительство и транспортировку. За последние пятнадцать лет Луна была усеяна высокоавтоматизированными фабриками, производящими все, от тонкого электронного оборудования до бритвенных лезвий. Хотя эксплуатация Луны человеком началась как военное предприятие еще в конце 1960-х годов, к 1994 году она была почти полностью захвачена коммерческими интересами.
   Несколько коробок, разгружаемых через поле, были образцами или данными от научных групп на Луне. Эти команды, все связанные с тем или иным университетом, по большей части поддерживали сами производители. Как и во все времена в прошлом, за успехом в коммерческом бизнесе вскоре последовала коммерческая филантропия. Часть прибыли того, что один газетный обозреватель назвал Moonufacturers, была выкачана, чтобы дать ученым возможность и свободу для исследований и исследований, недоступных через какой-либо "краткосрочный правительственный грант".
   Еще не было туристических объектов ни для путешествия на Луну, ни для пребывания на Луне.
   Ходили слухи, что несколько гостиничных и ресторанных корпораций объединились, чтобы основать курорт на Луне, но пока из этого ничего не вышло.
   Семь алюминиевых ящиков провели ночь на складе По, а утром были переданы Гленну Блэру, на чьем попечении они будут находиться следующие тридцать три дня, пока не доберутся до интендантской базы.
   ГЛЕНН БЛЭР был крупным мужчиной с крупными костями и плотным телом, с коротко подстриженными светлыми волосами. Тридцатичетырехлетний, он последние семь лет был одним из двух старших грузовых мастеров компании General Transits, Ltd., франчайзингового оператора транспортной системы Земля-Луна.
   Теперь он вошел на склад вместе с Саем Брэддоком, начальником грузового отдела По, и они вдвоем сравнили штабелированные ящики, наполовину заполнявшие склад, с манифестами, прикрепленными к ящику Брэддока, отмечая каждый предмет по мере его обнаружения. Когда они подошли к семи ящикам из Лос-Анджелеса, Блэр сказал: "Груз для QB. Давайте посмотрим, какова спецификация?" Он прочитал строчку в манифесте и усмехнулся. "Я забыл, что пришло время для очередной партии. Шесть месяцев уже". Он похлопал по ближайшему из семи ящиков. "Ребята из QB будут рады вас видеть, ребята", - сказал он.
   Брэддок оглянулся через плечо и прочитал спецификацию. "Что такого важного в этих вещах? Я думал, что это был низкий приоритет".
   - Проверь свои риги, Сай. Эти парни - приоритет номер один. Если они не доберутся до QB, им придется заплатить ад. Через месяц QB будет опаснее деревни каннибалов.
   Брэддок покачал головой. "У вас забавный набор ценностей, - сказал он. "Чем больше я узнаю о тебе, тем счастливее я остаюсь здесь. Давай, давайте закончим оформление заказа и займемся погрузкой. Взлет запланирован на одиннадцать-семнадцать.
   Они закончили первую проверку груза и вышли из сарая по выжженному солнцем асфальту к лихтеру. Танжер-По представлял собой большой бетонный овал, окруженный складскими навесами, ремонтными мастерскими и административными зданиями. Все космические перевозки Земли осуществлялись здесь, недалеко от средиземноморского побережья Северной Африки, где идеальные условия полета редко омрачались облаками, дождем или холодом. Там, где планы полета включают три переменные - лихтер перемещается с движущейся Земли на движущуюся космическую станцию - никто не может позволить себе задержки, вызванные плохой погодой.
   В навесе грузчики загружали небольшие открытые тележки, которые затем везли по полю к лихтеру. Груз для QB вышел на второй тележке, и Гленн Блэр проконтролировал его тщательную укладку и привязку в трюме, а затем провел вторую проверку после строки спецификации в манифесте. Первая галочка означала, что он нашел семь ящиков в целости и сохранности в сарае. Второй означал, что он принял доставку на лихтер. Прежде чем груз будет наконец доставлен в QB, будет сделано еще восемь галочек.
   Весь груз и персонал, путешествующие между Землей и Луной, совершали путешествие в пять этапов. Первым этапом был переход с поверхности Земли на космическую станцию на борту торпедообразного корабля, известного как зажигалка. Второй этап находился на борту станции во время ее пятнадцатидневного перехода от перигея на высоте четырехсот миль до апогея на высоте восьмидесяти четырех тысяч миль от Земли. (Космические станции 1 и 2 вращались вокруг Земли, одна в перигее, а другая в апогее, так что груз отправлялся на Луну каждые пятнадцать дней.) Третий этап проходил на корабле, технически известном как VTV (вакуум-вакуум). но неофициально называется Штангой из-за его формы. Этот этап также длился пятнадцать дней и преодолел шестьдесят две тысячи миль, закончившись встречей с Третьей космической станцией в восьмидесяти четырех тысячах миль от Луны. Третья станция совершала оборот вокруг Луны каждые пятнадцать дней, так что этот этап путешествия, четвертый этап, занял семь с половиной дней. И, наконец, пятый этап, через другую зажигалку, был от третьей станции в перигее в двухстах пятидесяти милях над Луной до поверхности самой Луны или, как в случае с семью алюминиевыми ящиками из Лос-Анджелеса, от третьей станции до квартирмейстерской базы. , обслуживающий спутник всей системы, на постоянной орбите в двухстах милях над поверхностью Луны.
   Хотя в этом путешествии потребовалось четыре лихтера, чтобы доставить к По партию промышленных товаров и научных образцов с Луны, для обратной перевозки требовалась только одна лихтер. Лунная колония еще не была самоокупаемой, но первые шаги в этом направлении уже были сделаны. Часть пищи колонии выращивалась на гидропонике. Новые заводские здания и новое оборудование были построены прямо на Луне фирмами, единственными клиентами которых были другие лунные компании. Одежда и предметы интерьера были сделаны из синтетики.
   Большая часть груза, направлявшегося на Луну, представляла собой бумажную работу того или иного рода. За пятнадцать дней накопилась почта для персонала Луны, пачки спецификаций на новую продукцию для руководителей лунных заводов, финансовые отчеты и так далее. Остальное, кроме груза для QB, в основном составляли продукты питания, мясные и молочные продукты, а также другие продукты, недоступные для гидропоники. Были также три инженера, новые сотрудники Interplanetal Business Machines, заменившие трех мужчин, чьи двухлетние контракты заканчивались и которые должны были вернуться на Землю во время следующего транзита.
   БЛЭР поприветствовал троих мужчин у трапа лихтера, сверив их имена и удостоверения личности с манифестом, а затем сказал: "Меня зовут Блэр, Гленн Блэр. В этой поездке я начальник грузоперевозок, а вы, мальчики, часть груза. У вас есть какие-либо вопросы или проблемы, принесите их мне. Я связующее звено между вами и остальным персоналом Транзита. Хорошо?"
   Один из инженеров сказал: "Если мы решим, что не можем принять это, мы не должны прослушивать рабочие типы, не так ли?"
   "Вы Рикс? Да, Рикс, именно так. Никто из вас раньше не был за пределами планеты, так что вы не можете делать никаких уверенных заявлений о том, как вы будете действовать. Добрая четверть наших новых пассажиров сильно напугана. Нечего стыдиться. Если кто-то из вас чувствует, что вас это касается, приходите ко мне. Не пытайтесь пробиться сквозь стену, не пытайтесь убить себя, не бегайте с криками. У нас все это когда-то было, и это здорово портит рабочий день".
   Рикс ухмыльнулся. "Если мне понадобится плечо, чтобы поплакаться, мистер Блэр, - сказал он, - я побегу прямо к вам".
   "Вы делаете это. Пойдем, я покажу тебе твою каюту.
   Блэр повела их вверх по трапу к лихтеру. Нижняя половина корабля была двигателем и топливным отсеком, а большая часть верхней половины была грузовым отсеком, оставляя только два уровня наверху для людей. Самым верхним уровнем была диспетчерская, а этажом ниже располагались пассажирские помещения.
   Трое инженеров, Рикс во главе, последовали за Блэром вверх по внутренней лестнице на второй уровень, маленькую круглую комнату с двенадцатью койками, расположенными рядами по три вокруг стен. Центральное пространство было пустым.
   "Нас всего четверо, - сказал Блэр, - так что мы все можем занять средние койки. Лучшее среднее; меньше шума и вибрации".
   - Кроватки для младенцев, что ли? - сказал Рикс.
   Блэр улыбнулась ему. "Вы бы не хотели стоять, когда мы взрываем", - сказал он. "Теперь ты лежишь лицом вниз на этих койках. Это углубление для коленей, а вот эта подушка для подбородка. Вы держитесь за эти ручки здесь, перед подушкой, и упираетесь ногами в эту перекладину сзади. Прямо перед тем, как мы взорвемся, ты сильно упираешься подбородком в подушку. Если у вас открыт рот, вы вполне можете добраться до станции без нескольких зубов. Перед каждой койкой вы видите эти три огонька. Зеленый означает, что вы можете расслабиться, поговорить, если хотите, скорректировать свое положение, сделать все, что захотите. Оранжевый означает взрыв в течение одной минуты, а красный означает взрыв в течение десяти секунд. Красный горит на протяжении всего взрыва. Хорошо?"
   Рикс сказал: "Компания заставила нас играть с этими кроватками. Они нас очень хорошо заполнили".
   "Я рад это слышать. Я всегда рад доставить свой человеческий груз в капсулу живым. Давайте теперь сядем на койки и приготовимся. Взрыв должен состояться через пару минут.
   Блэр проследил за тем, чтобы трое инженеров правильно разместились на своих койках, а затем забрался в ближайший к ним Рикс. У него было ощущение, что молодому человеку понадобится его рука всего через несколько минут.
   * * * *
   Харви Рикс не был плаксой. Еще в начальной школе он был известен как ребенок, которого невозможно заставить плакать. Многие другие дети пробовали это, и некоторые из них были весьма изобретательны, но ни у кого так и не получилось. Харви Рикс не был плаксой.
   Он также не плакал, когда его выгнали из Массачусетского технологического института в первом семестре второго курса. Он хотел, видит Бог, но не стал. Он просто упаковал свое снаряжение и пошел домой, и провел шесть месяцев в раздумьях. До фиаско в Массачусетском технологическом институте он всегда легко давался школьным занятиям. Ему никогда не приходилось много учиться, поэтому он так и не изучил методы и не приобрел привычку. Ему удавалось легко пройти через среднюю школу с естественным интеллектом и гладкой бойкостью, и он пробовал ту же технику в колледже. Это не сработало.
   За эти шесть месяцев дома он понял, почему это не сработало. Учебники у него остались, и он проводил с ними много времени не столько из желания учиться, сколько из ностальгии по отвергнувшей его школе. Постепенно он начал понимать, где ошибся. Теперь он был на таком уровне обучения, когда природной интуиции и бойкости было недостаточно. В этих учебниках были факты, концепции и отношения, которые он просто не мог уловить при быстром толковании предмета, и были в учебниках и другие вещи, которые он даже не мог понять, пока не овладел твердой рукой. более ранняя работа.
   Шесть месяцев избиения мозгов в собственном доме, наконец, сделали для него то, чего не сделали тринадцать лет формального школьного обучения; она научила его, как учиться, и она научила его, зачем учиться. По прошествии этого времени его приняли в меньшую инженерную школу на северо-востоке Соединенных Штатов, и на этот раз он поступил правильно.
   Однако во второй школе его знали как мальчика, которого выгнали из Массачусетского технологического института. Это было почти так же, как его репутация человека, не плачущего в детстве. На самом деле он не хотел, чтобы его знали как мальчика, который не будет плакать - все, чего он действительно хотел, это чтобы люди не пытались заставить его плакать. Но он не знал, как с этим справляться, и поэтому развил хрупкую браваду, вызывающее отношение, которое на самом деле было лишь другой стороной плачущей медали.
   Бравада по-прежнему была его единственной защитой, когда он был известен как мальчик, которого выгнали из Массачусетского технологического института. Все его отношение, казалось, говорило: "Ну и что? Я по-прежнему умнее и лучше инженера, чем все остальные из вас вместе взятые, и вас, учителей четвертого разряда, это тоже касается. В результате у него оставалось достаточно времени для учебы. Никто в школе особенно не беспокоился о его компании.
   Самое смешное, что он был прав. В детстве другие дети не могли заставить его плакать.
   Будучи студентом-инженером, он был лучше всех в своем классе. После двух семестров, получив на своем счету ряд оценок "А", он повторно подал заявление в Массачусетский технологический институт и был принят на испытательном сроке. Он окончил школу седьмым в своем классе - его сдерживали только плохие оценки на первом курсе - и его сразу же подобрали Interplanetal Business Machines.
   Interplanetal провела его через обычные курсы для инженеров-стажеров, познакомив с линейкой оборудования компании. Он проплыл, очарованный этим реальным конкретным использованием того, что в школе было лишь теоретическим знанием, и, поскольку он закончил первым в своем классе, ему был предоставлен выбор географического района назначения.
   К настоящему времени бравада стала неотъемлемой чертой Харви Рикса. Interplanetal содержала лунное подразделение, которое производило компьютеры и офисное оборудование для сдачи в аренду другим лунным предприятиям, и весь персонал был добровольцем по двухлетнему контракту. Было неизбежно, что Харви Рикс пойдет добровольцем.
   На протяжении всей жизни бравада заставляла его делать то, что он мог, но не хотел делать. Он мог сдерживать слезы, хотя и не хотел этого, и его отношение заставляло его снова и снова доказывать это. Он мог пристегнуться и учиться, хотя предпочел бы бездельничать, и его собственный вызов своим одноклассникам вынудил его сделать это. Он мог бы провести два года на Луне, хотя предпочел бы жить это время в Нью-Йорке или Сан-Хосе, и вот он на пути к Луне.
   Он пытался перестать быть таким умником, но всегда терпел неудачу. Прежде чем он сообразил, что происходит, его рот был широко открыт, а нога в нем по колено. Как с этим каргомастером, Блэр. Он не хотел дразнить этого человека, не хотел хвастаться и строить из себя хитрожопых, но все равно сделал это. Если в какой-то момент следующего месяца пути он почувствует, что соскальзывает, ему некому будет укрепить ему хребет, кроме него самого. Если бы он только держал рот на замке и занимался своими делами, он мог бы расслабиться, зная, что старшая и мудрая рука всегда рядом, готовая помочь ему сохранить равновесие. Таким образом, как обычно, он поставил себя в положение, когда ему приходилось полностью полагаться на себя.
   Лежа лицом вниз на койке, положив подбородок на квадратную поролоновую подушку, он мрачно смотрел на три огонька перед собой и молча проклинал себя за сорок семь видов дурака. Он был полной противоположностью мальчика, который слишком много плакал. Он кричал волк слишком редко. На днях он отошлет всех охотников, и придет волк, слишком большой, чтобы он мог справиться с ним в одиночку. В тот день Харви Рикс должен был рассчитаться.
   Он задавался вопросом, наступит ли этот день когда-нибудь в следующем месяце.
   Загорелся оранжевый свет.
   За его спиной раздался мягкий голос каргомастера, обращаясь ко всем. - Вы, ребята, успокойтесь, - говорил он. "Дышите глубоко и медленно. Не напрягайтесь. Не держитесь за эти рукоятки так сильно, что все мышцы плеч напрягаются. Не пытайтесь пинать эти перекладины для ног прямо с койки. Просто расслабься. Если вы будете напрягать все свое тело, вам будет гораздо хуже лизать, чем если бы вы просто лежали спокойно. Вы можете сломать себе кость, просто слишком напрягшись, когда мы взрываем. Теперь медленно и легко вдохните. Выдохните медленно и легко. Просто крепко держитесь за ручки, лягте легко и расслабленно, как будто вы собираетесь задремать через минуту".
   Голос тихо бубнил в маленькой комнате, и Рикс понял, что мужчина пытался расслабить их одним лишь звуком своего голоса. Но на Рикса с его извращенной бравадой это произвело прямо противоположный эффект. Его тело все напрягалось и напрягалось, и он ничего не мог сделать, чтобы остановить это. Его руки, сжимавшие хромированные рукоятки так, словно хотели сломать их пополам, уже вспотели, а плечи ныли от напряжения. Его ноги так сильно упирались в барную стойку, что его колени полностью оторвались от койки.
   Я запаникую, подумал он, я сейчас закричу. Я собираюсь спрыгнуть с этой койки и убить себя, когда мы взорвемся.
   Только стыд удерживал его на нарах, только стыд удерживал его беззвучный горловой крик. С "Каргомастером" он вел себя как важная шишка, как всезнайка. Он не мог сдаться, он не мог обернуться и показать себя обманщиком и слабаком.
   Вспыхнул красный свет.
   Пот струился по его лицу. Задняя часть рубашки прилипла к нему, промокшая от пота. Его воротник был слишком тугим, перекрывая воздух, а пряжка ремня втиралась ему в живот.
   Он уткнулся подбородком в подушку и уставился на красный свет. Ему пришлось сглотнуть, его рот был полон слюны. Но он боялся. Если бы он глотал, когда раздался взрыв, он мог бы задохнуться. Это случалось в прошлом, и не раз. Пот щипал глаза, но он боялся моргнуть. Он должен был продолжать смотреть на красный свет, смотреть на красный свет.
   Тяжелый железный пресс врезался ему в спину, придавив его к койке, сбив ноги с барной стойки и уткнувшись лицом в подушку. Его рот был полон слюны, стекающей между губ, пачкающей подушку, смешивающейся с потом. Сведенные мускулы его плеч скулили в агонии, а онемевшие руки соскользнули с рукояток и безвольно лежали перед глазами с скрюченными пальцами.
   Красный свет все еще горел, колеблясь и меняясь, пока он пытался следить за ним. Его глаза горели, и веки, против его воли, опустились, словно отягощенные тяжелыми магнитами.
   С закрытыми глазами пришла тошнота. У него больше не было равновесия, никакого баланса. Не было уже ни верха, ни низа, был только он сам, зажатый между койкой и тяжелым железным прессом.
   Он задержал дыхание, закрыл горло, сдержал его. Завтрак крутился и комком крутился у него в желудке, он хотел подняться, но он сдержался. Он не мог, он не мог этого вынести, чтобы начальник перевозки увидел его лежащим в собственной болезни. Он сдерживал это.
   Железный пресс исчез с внезапностью, которая напугала его. Он снова мог дышать, мог глотать, мог шевелить руками и ногами, мог вытирать пот с глаз и смотреть на благословенный зеленый свет.
   Начальник карго встал посреди комнаты, у лестницы, и сказал: "Ладно, ребята, ненадолго. Какое-то время мы будем в устойчивой 1G. Минут через двадцать будет еще небольшой толчок, когда мы войдем в фазу со Станцией. А пока вы все можете спать спокойно".
   Один из двух других, Стэндиш, робко сказал: "Извините, есть какие-нибудь... у вас есть какие-нибудь сумки?"
   "Конечно. Прямо в той маленькой щели под световой панелью.
   "Спасибо."
   "Не расстраивайся. Вы действительно не были инициированы в космос, пока не лишились хотя бы одного приема пищи. Как дела у вас двоих?
   - Ладно, наверное, - сказал Миллер, третий.
   "Отлично. А ты, Рикс?
   "У меня все просто прекрасно. У вас тут отличные маленькие старые американские горки.
   Блэр ухмыльнулась. - Я думал, тебе понравится, - сказал он.
   Харви Рикс снова проявил себя.
   * * * *
   Станция-Один покидала перигей, мчась вокруг Земли по длинной эллиптической кривой, которая должна была через пятнадцать дней пройти восемьдесят четыре тысячи миль по направлению к Луне. Лихтер пролетел по дуге от Земли на орбиту Станции и в пятидесяти милях впереди. Когда Станция догнала его, она медленно увеличила скорость, пока они не столкнулись ноздря в ноздрю. Пилот полегче медленно подвел свой корабль ближе к станции, пока магнитные захваты не зацепились, удерживая корабль на изогнутой сетке, выступавшей из люка в самом центре бублика. По решетке выскользнул закрытый трап, присоединился к шлюзу в боку лихтера и образовал герметическое уплотнение. Шлюз был открыт, и грузчики станции поднялись на борт для разгрузки.
   Семь алюминиевых ящиков с грузом для QB были уложены на тележку с электроприводом, перевезены через трап к самой станции и доставлены на лифте на два уровня вниз, оттуда по одному из трех внутренних коридоров на внешнее кольцо и, наконец, уложены. в пятом разделе вместе с остальной частью груза.
   Гленн Блэр и начальник станции Ирв Мендель наблюдали за разгрузкой, ставя соответствующий ряд галочек при перемещении каждого предмета с лихтера на станцию. Затем Блэр вернулся и позвал трех инженеров, все из которых, казалось, были немного потрясены этим первым этапом путешествия, хотя Рикс изо всех сил старался это скрыть. "Не волнуйтесь, - заверил их Блэр, - худшая часть поездки позади. С этого момента всегда четверть G".
   Стэндиш, которого уже дважды тошнило и который теперь крепко держался за ближайшую опору, словно опасаясь, что в любую минуту может всплыть и исчезнуть из виду, слабо ухмыльнулся и сказал: тяжести или слишком мало. Люди действительно привыкают к этому?"
   "Через пару дней, - сказал ему Блэр, - ты будешь бегать счастливый, как перышко на восходящем потоке воздуха. Как только вы привыкнете к этому, во вселенной не будет ничего веселее, чем весить всего лишь четверть того, к чему вы привыкли".
   "Надеюсь, я скоро привыкну к этому, - сказал Стэндиш, - прежде чем я умру с голоду".
   Блэр вел их вниз по лестнице и через трап к вокзалу. Трех пассажиров представили Ирву Менделю, который сказал им, как сильно они будут наслаждаться четвертью G через пару дней, а затем им показали их кабинки в Секции Один, которая станет их домом на следующие пятнадцать дней. Их багаж - допустимо тридцать восемь фунтов - проследовал в комнаты, маленькие, но функциональные. В каждой комнате были кровать, стул, небольшой письменный стол, лампа, узкий шкаф и крохотная ванная с душевой кабиной и туалетом. На полу не было ковра из черного пластика, а стены и потолок были из окрашенного в кремовый цвет металла. Инженерам потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с мыслью, что пол - это не то, что они считали бы "дном" станции снаружи. Пол их кабин снаружи был внешним краем Станции. Центр Станции находился не слева и не справа, а прямо над головой.
   Внешнее кольцо станции было разделено на двенадцать секций. В девятом, десятом и одиннадцатом отделениях размещался постоянный персонал станции, в том числе метеорологи, телерелейщики и так далее. Пятая, шестая и седьмая секции были грузовыми отсеками, а первая, вторая и третья секции - переходными помещениями. (Трое инженеров находились во втором отделении.) В четвертом, восьмом и двенадцатом отделениях находились инженерные коммуникации, источники света, тепла и воздуха, а также столовая и хранилище для продуктов. У переборки, разделявшей каждую секцию, пол и потолок сходились под углом в тридцать градусов. Человек мог сделать петлю, просто идя прямо вперед по главному коридору, пока не возвращался к исходной точке.
   Как только трое инженеров благополучно разместились в своих каютах, Блэр поднялся на лифте обратно в центр станции, где в своем кабинете его ждал Ирв Мендель. Блэр проделал ту же бумажную работу, что и с Саем Брэд-
   док, а когда они закончили, Мендель спросил: "Как поживают эти трое детей? Собираетесь доставить нам неприятности?
   "Я не уверен. У Стэндиша довольно слабый желудок, ему может понадобиться некоторое время, чтобы привыкнуть, но я думаю, что он просто ухмыльнется и вытерпит. Миллер в порядке. Я не слишком уверен насчет Рикс. Он немного напрягает себя, один из тех парней, которые хотят быть старыми солончаками еще до того, как попадут в воду. Если он сломается, он может сделать это стильно".
   Мендель откинулся на спинку стула, закинув руки за голову. "Знаете, - сказал он, - когда я был ребенком, все, чего я когда-либо хотел, - это оказаться здесь, в космосе. Я вырос, читая о полетах на Луну и об орбитальных спутниках, и думал: "Ей-богу, вот и граница завтрашнего дня. Вот где будут авантюристы, исследователи, старатели и солдаты удачи. Это место для меня, мальчик. Романтика и приключения, вот как я это видел". Он ухмыльнулся и покачал головой. "Я совершенно забыл о самом значительном изобретении двадцатого века: бюрократизме. Мне даже в голову не приходило, что космос может быть такой работой. Бумажная волокита повсюду, расписания встреч и финансовые отчеты, которые нужно составить, молодые дети с нечеткими лицами, которых нужно нянчить. Мне это даже в голову не приходило".
   "Если ты так ненавидишь это, - сказал ему Блэр, - почему бы тебе не вернуться на Землю?"
   "Ты смеешься? Ты знаешь, что я там вешу? Двести четырнадцать фунтов стерлингов. Может быть, сейчас больше, я не уверен. Кроме того, там еще хуже. Бумаги до носа. Здесь только половина этой высоты. Если вы понимаете, о чем я."
   "Я знаю, что Вы имеете ввиду. Зажигалка ушла?
   "Давно прошли. Уже на полпути к Земле. Ушел, пока ты был со своими бойскаутами.
   - Итак, мы снова в пути. Блэр лениво поднялся на ноги и потянулся. "После пары дней на Земле, - сказал он, - четверть G чувствует себя как хороший тихий пьяница. Думаю, я пойду полежу в дыбе и подумаю о философии. До скорого."
   "Верно. Эй, кстати. Блэр повернулась к двери. - Каким образом?
   - Это твоя последняя поездка туда и обратно, не так ли? Ваши два года истекли.
   "Это было в прошлую поездку. Я перезаключил контракт".
   Мендель ухмыльнулся. "Теперь член клуба, да? Я думал, ты сделаешь это. Добро пожаловать на борт." Блер смущенно пожала плечами. - Ты знаешь, как это бывает, - сказал он. "Каждый раз, когда я возвращаюсь, Земля становится немного тяжелее. Кроме того, я люблю мягкую жизнь.
   "Ты хочешь, чтобы она была очень мягкой, - сказал ему Мендель, - ты поставишь дежурного по станции. Все, что мы делаем, это плаваем вокруг да около, получаем свою зарплату и смотрим на красивые пейзажи".
   - Если этот мальчик Рикс взорвется, - сказал Блэр, - у нас обоих будет чем заняться. Я собираюсь вырваться, увидимся позже".
   - До встречи, няня.
   Блэр спустился на лифте к внешнему кольцу и прошел в свою кабинку во втором отделении, рядом с кабиной, которую занимал Рикс, через коридор от Стэндиша и Миллера. Он растянулся на своей кровати и полудремал, пока его тело постепенно переориентировалось на четверть гравитации.
   * * * *
   Через двадцать минут метеор упал.
   Этого никогда не должно было случиться. У станции был полный радиолокационный обзор, поэтому метеор должен был быть замечен задолго до того, как он упал. Станция была запитана и должна была уйти с пути метеора. Так что этого никогда не должно было случиться. Но это произошло.
   Это был один из тех миллионных выстрелов к одному. Метеор, кусок космической скалы около шести футов в диаметре, пролетел через Солнечную систему, мимо Солнца и двух самых внутренних планет, направляясь на курс, близкий к столкновению с Землей. Он фактически погрузился в атмосферу Земли, что несколько замедлило его, но недостаточно для того, чтобы он был захвачен земной гравитацией. Он снова вырвался из атмосферы, двигаясь медленнее, чем раньше, теперь раскаленный докрасна от атмосферного трения, и вскоре после этого врезался в космическую станцию сзади.
   С того момента, как он впервые стал потенциальной опасностью для Станции, его нельзя было увидеть. Это было прямо между Станцией и массивным шаром Земли. Это был единственный узкий сегмент пространства, где обзор радара был нечетким, и именно из этого сегмента явился джаггернаут.
   Воздействие могло быть и хуже. Во-первых, метеор теперь не двигался со своей нормальной максимальной скоростью. Во-вторых, метеор и Станция летели примерно в одном направлении, так что Станция, по сути, покатилась с ударом. Космический камень пробил внешний корпус. Пробил ли он внутреннюю часть корпуса, никто не сразу понял.
   Удар пришелся на пятую секцию, в которой находился груз, в том числе семь алюминиевых ящиков для QB. В момент падения, еще до того, как метеор остановился, в пятом отделении прозвенел тревожный звонок. Звонок означал, что двери в этой секции будут закрыты через десять секунд.
   В то время в пятом отделении был только один человек, член экипажа по имени Гилмор, который проверял надежность крепления груза. Постоянные боевые тренировки сделали его реакцию мгновенной и инстинктивной: он побежал к ближайшей двери. Он тоже успел, все, кроме левого ботинка. Дверь в переборке аккуратно оторвалась от каблука ботинка, ударилась о дверной проем и захлопнулась. Ботинок Гилмора был испорчен, а его носок слегка поцарапан, но его ступня осталась нетронутой.
   По всему вокзалу звенел еще один колокол, на этот раз более низким тоном и в двухтактном ритме. Харви Рикс услышал это и вскочил со своей койки, забыв о дискомфорте, который все еще не утих, несмотря на радостные слова начальника перевозки и начальника станции. Прозвенел звонок, и Рикс стоял, дрожа, в своей кабинке, тело напряглось, готовясь драться или бежать, а мысли были сбиты с толку и напуганы.
   Дверь кабинки распахнулась, и лицо Блэра застряло в ней достаточно долго, чтобы он мог крикнуть: "Присоединяйтесь! Он под твоей койкой! Затем он снова ушел, и Рикс услышал, как он звонит Стэндишу и Миллеру через коридор.
   Рикс, невероятно благодарный любому предлогу двигаться, бросился через кабинку к своей койке. Он недооценил силу своего прыжка из-за меньшей гравитации и кубарем перелетел через койку в металлическую стену. Он лежал, скрючившись, на нарах, схватившись за колени, и отчаянно шептал про себя: "Успокойся, успокойся, успокойся".
   Когда он смог двигаться, не дрожа, он поднялся на ноги и вытащил скафандр из-под койки. На ротных курсах, готовясь к отъезду, он научился надевать скафандр и быстро влез в этот, застегнув молнию внутреннюю и внешнюю, а затем снова поискал под койкой и вытащил шлем. Когда он поднялся на ноги, звонок прекратился.
   РИКС сильно прикусил нижнюю губу, пытаясь успокоиться. Он осторожно надел шлем и прошел серию проверок безопасности, которым его учили. Открыв лицевую панель, он коснулся пальцами ряда кнопок на талии костюма. Указательный палец левой руки; фонарь на шлеме: Он работал, он видел, как он светит на противоположную стену. Отключить. Указательный палец правой руки; воздухозаборник: сработало, он услышал слабое шипение под правым ухом. Он осторожно закрыл лицевую панель и вдохнул. Кислородная смесь была богатой, но хорошей. Щелкнуть, лицевая панель открыта. Указательный палец левой руки; тепловая единица: Это сработало, он сразу почувствовал тепло скафандра на своих ногах и руках. Отключить. Указательный палец правой руки; Забор воды: Это сработало, из трубки в уголке рта вытекла тонкая капля чуть теплой воды. Отключить.
   Все идет нормально. Он сгорбился левым плечом вперед и прочитал маленькие циферблаты: кислородные баллоны, полные. Резервуар для воды, наполовину полный. Аккумулятор, полностью заряжен. Температура внутри скафандра шестьдесят восемь градусов.
   Воздух в кабине стал грязным? Рикс защелкнул лицевую панель, нажал кнопку воздухозаборника. Этот воздух был чище, он был в этом уверен.
   Где были остальные? Где была Блэр? Он не мог слышать ни звука. Костюм вырезал всю внешнюю атмосферу, но не весь внешний звук. Он сунул руку под подбородок шлема и включил радио в скафандре. Слабый треск статики сказал ему, что он включен, но кроме этого не было ни звука.
   Он оглядел кабину. Был ли в нем сейчас воздух? Он мог стоять в полном вакууме, в этом нельзя было быть уверенным. Он мог быть единственным, кто остался в живых на Станции.
   - Блэр? Его собственный голос, заключенный в шлеме, звучал резко и хрипло в ушах. Радио ничего не ответило.
   Невольно он направился к двери. Здесь звук его бьющегося сердца усиливался, пугая его больше, чем тишина радио или мысль о том, что на Станции теперь может быть душно. Он толкнул дверь и увидел Блэра, стоящего в коридоре в скафандре, но небрежно держащего шлем в левой руке.
   Блэр посмотрела на него и поморщилась, а затем жестом показала Риксу, чтобы он открыл его лицевой щиток. Рикс потянулся, выключил радио и снял шлем. Он сумел ухмыльнуться. - Здесь довольно мило, - сказал он. "Установите бар, поставьте вокруг пару стульев, это может быть по-настоящему пригодным для жизни". Но он услышал дрожь в своем голосе и знал, что Блэр тоже ее слышит.
   Блэр сказал: "Спускайтесь на лифте вместе со Стэндишем и Миллером. Если вы слышите еще один колокольчик, на несколько нот ниже первого, с тройным гудком, хлопните в шлеме. В противном случае, держите его подальше. У вас нет сжатого воздуха, который можно тратить впустую".
   - Следите за тройным сигналом, - весело сказал Рикс. - Есть, сэр.
   Блер хмыкнула и отвернулась, направляясь по коридору в противоположном направлении. Рикс смотрел ему вслед, глядя ему в спину. "Я лучше тебя, Харви Рикс", - сказал он в ответ. "Ты сломаешься, ты провалишь мой курс, ты никогда не сравняешься со мной и даже не приблизишься".
   Блэр исчезла через дверной проем в переборке третьего отделения, а Рикс повернул в другую сторону и пошел по коридору прямо к лифту. Стэндиш и Миллер стояли в своих шлемах, но с открытыми лицевыми пластинами, и Рикс почувствовал себя немного лучше. Шлем был в его руке.
   Подойдя к ним, Стэндиш спросил: - Как вы думаете, что это? Его бледное лицо стало еще бледнее, а большие глаза расширились.
   Рикс пожал плечами. "Наверное, это просто учения. Намочи нас, новеньких, на всякий случай, если мы не относимся ко всему этому серьезно.
   "Мне показалось, что я почувствовал дрожь прямо перед тем, как прозвенел звонок", - сказал Миллер. "Возможно, нас сбил метеорит или что-то в этом роде". Рикс снова пожал плечами. - Что бы это ни было, это не кажется очень срочным. Папа Блэр рассказал вам двоим о тройном сигнале?
   - Конечно, - сказал Миллер. - Он был зол на тебя за то, что ты поздно вышел в холл.
   - Я проверял свой костюм, - легко сказал Рикс.
   "Омигош!" - воскликнул Стэндиш. "Я забыл!" Он начал проверку, тут же.
   Глядя, как Стэндиш просматривает свой костюм, Рикс почувствовал себя намного лучше. Он не забыл.
   БЛЭР нашел Менделя у герметичной переборки между четвертой и пятой секциями. Мендель помахал ему и кисло усмехнулся. - Я думал, ты будешь с нами, - сказал он.
   "Что это? Грузовой отсек?
   - Прямо там, мальчик. Извиняюсь. У нас был метеоритный удар. Сукин сын напал на нас с слепой стороны.
   Блэр быстро взглянул на датчики рядом с дверью в переборке. "Давление повышено", - сказал он. "Похоже, он не прорвался полностью".
   - Пока не могу сказать, - сказал Мендель. "Это может быть медленная утечка".
   - Тогда у нас есть время переместить груз.
   Мендель покачал головой. "Извини, Гленн, ничего не поделаешь. Откройте вот эту дверь, она может поднять давление воздуха ровно настолько, чтобы медленная утечка стала быстрой. Если это случится, то захлопнется не эта дверь, а вон там, между Третьим и Четвертым.
   - Так что жди в Третьем. Я готов рискнуть".
   "Я не. И я беспокоюсь не о твоей жемчужно-белой коже, а о моей жемчужно-белой Станции. Если у нас будет одна Секция в вакууме, у нас будет достаточно проблем с поддержанием равновесия. Если две Секции выйдут из строя, мы будем шататься по всей проклятой Солнечной системе.
   - Ирв, весь мой груз там! Там груз для QB!"
   "Я ничего не могу с собой поделать. Кроме того, вакуум не повредит QB".
   - Ирв, если внутренний корпус прорвется и этот метеор вырвется на свободу, QB-груза больше не будет на Станции, он будет разбросан на полпути отсюда к Марсу. Вы когда-нибудь видели, как из комнаты вылетает что-то, что внезапно превращается в пылесос?"
   "Да. Вы когда-нибудь видели человека, который внезапно ушел пылесосить?
   - Ирв, посмотри на свой чертов манометр!
   "Он упал".
   - Он упал меньше чем на полпункта, Ирв, и это потому, что ты перестал накачивать туда воздух. Послушай, этот QB-груз негерметичен. Если ему не будет обеспечен хороший воздух, он может сгнить".
   "Это может сгнить прямо сейчас, для всего меня. Я не касаюсь Пятого Раздела или чего-либо в нем. Мы свяжемся с QB, и пусть они пришлют пару представителей сюда. Это их работа, а не наша".
   - Ирв, разве ты не понимаешь, что этот груз значит для парней из QB?
   "Конечно я согласен. Но понимаете ли вы, что эта Станция значит для меня? Ребята из QB могут перезаказать еще одну партию. Я не могу пойти и повторно заказать другую станцию".
   - Ирв, послушай. Нападающие не осознают, насколько это важно. Без него команда QB через месяц перегрызет друг другу глотки. Это не преувеличение, Ирв, вся операция QB развалится в течение месяца. И если QB развалится, вся система развалится, потому что работа QB - проводить техническое обслуживание для всех нас".
   -- Я это знаю, -- сказал Мендель, -- хорошо знаю. Каждое ваше слово абсолютно верно. Но я все еще говорю, что они могут сделать повторный заказ".
   - И я говорю, что на выполнение нового заказа уйдет как минимум три месяца! Мы даже не сможем отдать заказ, пока не докажем к удовлетворению наземных штурмовиков, что эта партия уничтожена, а мы не сможем этого сделать, пока сюда не придут репы и не залатают дыру. Итак, дней десять или пятнадцать. Затем они будут дурачиться еще полмесяца или больше, выясняя расходы, налоговые льготы и все такое, желая знать, почему QB не может обойтись до следующей регулярной поставки, и увязая во множестве бюрократических проволочек. Затем они должны разместить заказ вне очереди, поэтому его выполнение займет больше времени. И каждый отдельный пункт должен быть перепроверен и одобрен отделом психиатрии и полдюжиной других отделов. Это будет больше трех месяцев!"
   Мендель упрямо покачал головой. - Я не собираюсь с тобой спорить, Гленн, - сказал он, - я тебе скажу. Этот груз находится под вашей ответственностью, но вся эта станция моя, и я не собираюсь рисковать этой станцией ради вас, QB или кого-то еще. Точка, конец, конец обсуждения. Теперь я собираюсь подняться и позвонить в QB, чтобы они прислали нам пару повторов. Хочешь пойти?"
   - Я хочу шлепнуть тебя под зад, Ирв, клянусь.
   Мендель ухмыльнулся. "Я чувствую, что хочу немного пошалить. Успокойся, Гленн. Все получится".
   "Горько, - кисло сказал Блэр.
   - Хочешь пройти со мной в офис?
   "Нет."
   "Одевают."
   Мендель ушел, а Блэр сердито затопал обратно по коридору во Второй Отдел, где он нашел трех инженеров, все еще ожидающих у лифта. Он посмотрел на них и прорычал: "Что, черт возьми, вы делаете, клоуны? Избавься от этих идиотских клоунских костюмов, вечеринка окончена".
   Все трое удивленно уставились на него. Рикс выглядел так, словно собирался наговориться, и Блэр с надеждой ждала, сжав кулаки, но что-то в его позе заставило Рикса передумать, и он, покраснев и нахмурившись, молча отвернулся.
   QB был квартирмейстерской базой, большим спутником на постоянной орбите в двухстах милях над поверхностью Луны. По форме он напоминал три космические станции, но с более толстым внешним кольцом и менее сложной внутренней частью. На этой базе находилось все оборудование для обслуживания и ремонта всей системы General Transit, трех космических станций, двух штанг и зажигалок на Луне.
   К QB с помощью простого механизма с крючком и кольцом были прикреплены шесть ремонтных кораблей, широко известных как рифы. Рипы представляли собой небольшие тупоконечные одноместные корабли, полезная нагрузка которых состояла исключительно из топлива. Из передней части каждой репки выступали четыре шарнирных рычага, которыми управляли руки и ноги пилота. Реп имел один большой ракетный выхлоп в задней части, который поворачивался, чтобы обеспечить маневренность на поворотах, и четыре небольших поворотных выхлопа вокруг корпуса, что позволяло репу полностью маневрировать на близких дистанциях. Опытный рейп-лоцман мог управлять своим кораблем так, как если бы он был продолжением его тела, отступая и отступая в сторону, работая всеми четырьмя руками так же легко, как собственными руками и ногами.
   Было два вида репов, по три каждого вида. Был захватный рип с руками, предназначенными для удержания и манипулирования, и фиксирующий рип с руками для сварки и резки.
   Когда поступил вызов с первой станции, QB находился в трех четвертях от земной стороны своей орбиты. Дежурный радист получил примерные размеры застрявшего сейчас на внешнем краю станции метеора, его примерное местонахождение и передал эту информацию в Диспетчерскую. Затем в отдел снабжения поступил звонок о детали X-102-W, сменной панели внешнего корпуса. Этот кусок, восемь футов на восемь, был доставлен в пункт доставки на внутренний край пончика.
   Между тем, фиксирующий реп 2 и захватный реп 5 были заправлены топливом и пилотировались. Экипаж QB в скафандрах поставил сменную панель на место, чтобы за нее мог ухватиться захват, и два корабля оторвались от спутника и направились к Земле.
   Радист из QB связался с радистом на первой станции и сказал ему ожидать двух повторов через четырнадцать дней, примерно за двенадцать часов до того, как станция должна была войти в контакт со штангой с третьей станции.
   Для всех заинтересованных это были долгие четырнадцать дней. Ирв Мендель наблюдал, как давление воздуха в пятом отделении падает, и прикусил нижнюю губу. Гленн Блэр подумал о грузе для QB и огрызнулся на всех, кого увидел. Харви Рикс подумал о своих двух моментах паники и ждал случая, чтобы засунуть высокомерное отношение Блэра в свою вонючую глотку.
   * * * *
   Время в космосе произвольно. В пропасти между планетами нет времен года, нет дня и ночи. Солнце, невероятно яркое и яростное, когда его видят без защиты миль атмосферы, вечно смотрит на свои владения, нагревая все, к чему прикасается, оставляя на холоде все, что лежит в тени. Двадцатичетырехчасовой день - это факт Земли, а не факт Вселенной. В пустоте между планетами день уникален и закончится только со смертью солнца.
   Как бы он ни желал иначе, Человек существо местническое, уроженец планеты, а не всего космоса. Что бы он ни оставил после себя, когда скитается за пределами своего земного шара, он уносит с собой свои укоренившиеся представления о ночи и дне. В каждой комнате и офисе Космической Станции Один были часы, и все часы одновременно показывали точно одно и то же время. Это было время Гринвичского меридиана, время Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльса. Когда Биг-Бен пробил двенадцать часов дня, космонавты первой станции пообедали. Когда Биг-Бен, находящийся за тысячи миль в Лондоне, пробил двенадцать часов ночи, космонавты послушно легли спать.
   Репы прибыли в четыре двадцать два дня, на четырнадцатый день от Земли. Захватный рип, все еще сжимая запасную часть X-102-W, скользнул по мягкой эллиптической орбите вокруг станции. Фиксатор плавно закрылся у решетки люка для личного состава. Члены экипажа в скафандрах прикрепили его к решетке металлическими тросами через два кольца, одно наверху рига ближе к задней части, а другое внизу ближе к носу. Второй пилот закачал воздух из кабины в накопительный бак, поправил шлем и открыл магнитно-герметичный купол кабины из прозрачного пластика. Член экипажа станции помог ему выйти на сеть и сопроводил внутрь на конференцию с Ирвом Менделем и Блэром.
   Мендель встретил его на пороге офиса, протянув руку. "Добро пожаловать на борт. Ирв Мендель". Пилот ухмыльнулся и взял протянутую руку. - Эд Уайли, - сказал он. Он кивнул Блэр. - Как дела, Гленн?
   "Отвратительно", - сказала ему Блэр. - Вы видели забастовку?
   "Да, красивый, настоящий валун. Что это за раздел?"
   - Пять, - сказал Мендель. - Там груз Гленна, вот почему он так зол.
   "Это груз QB, - отрезал Блэр, - а не мой".
   Уайли нахмурился. "Наш? Как так?"
   Мендель объяснил: "Ваши шестимесячные лакомства там".
   "Ох, хорошо. В каком состоянии? Блэр сказал: "Этот толстяк не позволит мне узнать. Вся секция уже находится под половинным давлением.
   - Тогда он прав, - сказал Уайли. "Ненавижу это признавать, но он прав. Удвойте давление сразу, и вы можете выбить метеор прямо из дыры. Если сейчас давление падает так медленно, это означает, что метеор частично заткнул утечку.
   - А что произойдет, когда вы, ребята, вытащите метеор? Такая же разница."
   - Не то же самое, - сказал Мендель. - Таким образом, никого не убьют. Блер сердито пожала плечами.
   Уайли сказал: "Может, мы что-нибудь придумаем. Вакуум не повредит вкусняшкам, не так ли?
   "Это может взорвать ящики", - сказал Блэр. "Это не должно причинить слишком много вреда. Я беспокоюсь о том, что он будет перевернут наружу. Ящики лопнут, и вся партия полетит к чертям собачьим.
   Уайли кивнул. "Мы постараемся снизить давление медленно и легко. Вы перекрыли подачу воздуха в эту секцию?
   - Во-первых, - сказал Мендель. "Хороший. Нам понадобятся два парня снаружи, чтобы помочь нам. Хочешь, Гленн?
   - Чертовски верно, - сказал Блэр. Он поднялся на ноги. - Я приоденусь.
   Уайли остановил его у двери. - Не волнуйся, мальчик, - сказал он. "Никто не будет винить вас, если что-то пойдет не так".
   Блэр изучил его, а затем сказал: "Скажи мне, Эд. Если этот груз не попадет в QB, будет ли здесь очень приятно жить следующие несколько месяцев?
   Уайли на мгновение перевел взгляд на него, затем покачал головой. "Нет, не будет. Нам придется спрятать лезвия бритвы.
   - Как ты себя сейчас чувствуешь, Эд? преследовал Блэр. "Довольны своей работой, довольны работой, зарплатой и условиями жизни? Как ты будешь себя чувствовать через два месяца?"
   - Я знаю это, Гленн. Поверь мне, я точно знаю, что ты имеешь в виду. Не забывай, я родом из QB. Если есть какой-нибудь способ исправить этот удар и спасти груз, я это сделаю.
   - Как ты оцениваешь свои шансы, Эд?
   "Трудно сказать, пока мы не посмотрим поближе. Может быть, пятьдесят на пятьдесят.
   "Если я открою дверь пятого отдела, войду туда и вытащу этот груз, каковы шансы, что метеор будет сбит? Пятьдесят на пятьдесят?"
   - Меньше, Гленн. У тебя там только половинное давление, скажи мне. Уайли похлопал его по плечу. "Мы это уладим", - сказал он.
   "Я рад слышать это."
   * * * *
   Блэр вышел из офиса и спустился на лифте во Второй Отдел и в свою кабинку. Пока он надевал костюм, в дверь постучали. Он хмыкнул, и вошел Рикс.
   Эти двое избегали друг друга в течение последних двух недель, больше Рикс, чем Блэр. Как только один входил в комнату - столовую, библиотеку или что-то еще, - другой тут же уходил. Когда они проходили мимо друг друга в коридоре, они смотрели прямо перед собой, не узнавая.
   Рикс теперь выглядел свирепым и решительным. Блэр поморщилась при виде его и рявкнула: "Хорошо, Рикс, что случилось? У меня сейчас нет времени держать себя за руку.
   - Ты выходишь наружу, - сказал Рикс, - чтобы помочь исправить забастовку. Я хочу пойти с тобой на свидание".
   "Какая? Иди к черту!"
   "Тебе понадобится больше, чем один человек".
   - Мы найдем опытного члена экипажа. Ты никогда в жизни не был снаружи в вакууме. Это не какой-то учебный курс.
   "Как у тебя дела в первый раз, Блэр? Ты сделал это?"
   - Ты не я, сынок.
   "Я принимал витамины".
   "Если хочешь, чтобы эта фишка слетела с твоего плеча, лучше попробуй в другом месте. Я могу снести тебе голову.
   - Попробуй потом, Супермен. Я лучше тебя каждый день в неделю и дважды по воскресеньям. Дай мне шанс доказать это".
   "Нет."
   Рикс криво усмехнулся. - Хорошо, большой человек, - сказал он. "Это ваш футбол, так что вы можете выбирать стороны".
   Он направился к двери, и Блер прорычала: "Подожди секунду". Когда Рикс повернулся, он сказал: "Ты знаменитость, Рикс. Ты знал, что у меня нет ни единого шанса на миллион, что я отпущу тебя на улицу, так что это был хороший безопасный вызов, не так ли?
   - Тогда раскрой мой блеф!
   Блэр кивнула. "Я собираюсь. Влезай в свой костюм. Но сначала позвольте мне сказать вам кое-что. Это не игра. Если вы ляпнете, это засчитывается. Следующие два года ты будешь жить на Луне. Это небольшое сообщество; все всех знают. Если ты провалишься, это будут два несчастных года для тебя, сынок. Ты будешь мальчиком, который потерял груз для QB, и никто не позволит тебе забыть об этом. Лицо Рикса было бледным, но его ухмылка была сардонической. - Хорошо, карго-мастер, - сказал он. - Я тоже могу справиться с этой работой. Я могу быть твоим мальчиком для битья. Он развернулся и вышел из кабины.
   Сжав кулаки, Блэр сердито посмотрела на пустой дверной проем.
   Рикс нервно последовал за Блер и Уайли через люк для персонала на сетку за пределами станции. Его встреча с Уайли была простым обменом именами, без вопросов и объяснений. Очевидно, Уайли понятия не имел, что он всего лишь пассажир на станции, а не член экипажа. Ирв Мендель, с другой стороны, демонстративно проигнорировал его. У Рикса сложилось впечатление, что Мендель и Блэр спорили о нем и что Мендель проиграл. Сам Блэр просто выглядел мрачным.
   Рикс впервые увидел внешний вид станции. Теперь он стоял на сетке, идущей от полуконической секции, которая сама выступала вверх из шара посреди станции. В шаре находились административные и рекреационные помещения станции, а в конусе над ним - радиорубка, диспетчерская и отсеки с метеорологическим оборудованием метеорологической группы.
   Стоя на сетке, Рикс смотрел вверх и вперед, на звезды, на бескрайние пустоты, и вдруг почувствовал себя микроскопическим. Он был таким же маленьким, как муравей под секвойей. Меньше этого, меньше амебы в океане, меньше одной песчинки в Сахаре. Он был слабым и крошечным пятнышком ярости и нерешительности, блохой, скачущей по кувшинке вдоль Миссисипи. Он мог бы закричать во всю силу своих легких, и это было бы не более чем слабым взглядом на дне самого глубокого колодца.
   Спокойный голос Уайли прервал его благоговение и удивление, потрескивая жестяным треском из радио шлема: "Мы спустимся вниз и сначала посмотрим на повреждения. Это секция справа от этой спицы.
   Голос Блэра, странно обезличенный из-за радио, сказал: "Правильно. Вы уходите.
   Уайли, спокойный и уверенный в своих ботинках на магнитной подошве, шагнул с решетки на изогнутую сторону конуса. Он прошел по ней, глядя на Рикса как на человека, спокойно идущего по стене, а оттуда через выпуклость центрального шара к спице. Блэр последовала за ним, двигаясь так же легко и без усилий, а Рикс пришел последним.
   Здесь не было гравитации. Станция вращалась под ними с какой-то ленивой медлительностью на далеком фоне звезд, и единственной гравитационной силой было центробежное действие Станции, лениво пытавшейся раскрутить их и выбросить в космос. Над ними по дуге пронесся захватный рип; пилот помахал.
   Рикс стиснул зубы и последовал за двумя другими, подражая их действиям. Магнитные ботинки были хитрыми штуками; нужно было ступить высоко, иначе ботинок вдруг щелкнул бы о Станцию, сделав шаг лишь наполовину. И потребовалось скользящее сгибание коленей, чтобы освободить ботинок для еще одного шага.
   Трое мужчин двигались медленной индейской гуськом по округлому корпусу спицы, вверх по первой внутренней выпуклости обода, а затем по верхней части обода. Они осторожно переступили через металлический гребень, который обозначал место, где внутри Станции Отделение Шесть отделялось от Отделения Пятого. Затем произошло падение на четыре фута до изгиба внешней поверхности обода. Если бы обод Станции был автомобильной шиной, теперь они стояли бы на боку, на краю, где начинается протектор. Метеор был встроен в саму область протектора, ниже кривой.
   Уайли и Блэр стояли рядом с метеором; Рикс отступил на шаг, наблюдая за ними, двигаясь только тогда и когда они двигались. Никто не говорил с тех пор, как они покинули сеть. Затем в наушниках раздался незнакомый голос: "Как дела, Эд?"
   - Пока не уверен, Дэн. Мы только начинаем его рассматривать".
   Рикс в замешательстве огляделся, но потом понял, что Дэн был пилотом в рейде захвата, который теперь завис немного в стороне, кружа, как кружила Станция, держась примерно даже после разрыва метеорита, сменная часть которого неуклюже висела в его длинных руках.
   "Вот оно, здесь", - вдруг сказала Блэр. Он осторожно присел на корточки, плотно прижавшись обоими ботинками к металлу Станции, и указал на место на неровном пересечении грубого метеоритного камня и потертого изогнутого металла.
   Рикс подошел ближе, чтобы увидеть, на что указывает Блэр. Солнечный свет блеснул на мгновение от того, что это было.
   Уайли присел рядом с Блэр, перекрывая обзор Риксу, когда Дэн спросил: "Что такое?"
   Ответил Уайли. - Здесь немного льда. У нас медленная утечка. Похоже, что есть небольшой прокол внутреннего корпуса, и сам метеор забил его большую часть пути. Небольшое количество воздуха выходит наружу, рассеивается между корпусами, а немного его выходит сюда и замерзает.
   Послышался голос Блер: "Знает ли Дэн, что находится в этом разделе?"
   - Я ничего не знаю.
   Уайли объяснил это, и Дэн сказал: "Тогда мы должны относиться к этому спокойно и спокойно. Если эта штука испортится, я не пойду домой. Блэр выпрямилась, повернулась и сказала: "Хорошо, Рикс, ты можешь быть полезным. Иди наверх с Уайли и помоги ему разгрузить корабль.
   "Конечно."
   БЛЭР ждала у метеора, пока двое других шли обратно через спицу к решетке. Уайли сказал: - Вот эти два провода, которые нужно отсоединить. Подождите, пока я приду и сяду, и я дам вам высокий знак.
   "Хорошо."
   Уайли забрался в риф, закрыл купол и отрегулировал давление воздуха, чтобы заполнить кабину. Затем он отключил подачу воздуха в скафандр и открыл лицевую пластину. Руки и ноги готовы взяться за рычаги управления, он кивнул Риксу. Рикс отпустил швартовы, и риф отплыл влево, медленно падая от вращающейся станции. Его кормовая ракета вспыхнула, и он стал быстрее удаляться за внешний край Станции.
   Рикс вернулся к кольцу. Когда он добрался туда, корабль Уайли был на месте, две боковые ракеты время от времени стреляли, удерживая его неподвижным по отношению к движению Станции. Два боковых рычага цеплялись за неровные разрывы в металлическом ободе рядом с метеором, в то время как верхний и нижний рычаги, работая в соответствии с предварительными измерениями небольшой компьютерной ленты, медленно двигались по металлу, вытянув режущие инструменты, не оставив достаточно глубокие царапины. полностью прорезать корпус. Сразу за каждой режущей кромкой небольшая насадка отмечала линию насечки тонкой красной линией.
   Закончив, Уайли убрал все четыре руки и позволил рипу отплыть от Станции. Второй реп подошел ближе.
   Блер сказала: "У тебя есть еще кое-что, Рикс". Он вытащил из зажима на поясе своего костюма что-то похожее на свернутый отрезок узкого кабеля. - Ты можешь подержать сменную панель, - сказал он, - пока Дэн убирает метеор. Помоги мне распутать эту штуку.
   "Верно."
   Размотанная катушка представляла собой четыре отрезка кабеля длиной около пятнадцати футов, соединенных вместе на одном конце и оканчивающихся на другом конце широкими изогнутыми зажимами. Пока Дэн подлетал так близко, как только мог, Блэр прикрепила эти зажимы к краям панели, ближе к углам. Рикс держал другой конец, там, где соединялись тросы.
   "Он захочет дрейфовать влево", - сказал Блэр. "Убедитесь, что это не так. Держите все четыре троса натянутыми. Это то же самое, что запускать воздушного змея. Если вы позволите ему упасть, он врежется в обод здесь. Если он мятый, мы не можем его использовать. И у нас нет под рукой запасных частей".
   "Я продолжу в том же духе", - пообещал Рикс.
   Дэн отодвигал рейку захвата до тех пор, пока тросы не натянулись от Рикса к панели, а затем отпустил панель, которая тут же отклонилась влево, не выдержав скорости вращения Станции.
   Крепко удерживая соединенную часть кабеля в левой руке в перчатке, Рикс дергал правой отдельные линии, пытаясь удержать панель над собой. Позади него Блэр и Дэн игнорировали его, работая над своей частью проблемы. Рикс мог слышать, как Блэр инструктирует Дэна, направляя его, когда он медленно вошел и прикрепил свои четыре захватные руки к метеору. Два выхлопа вспомогательных ракет рипа выстрелили ненадолго, а затем снова, когда Дэн неуверенно потянул метеор.
   Рикс хотел повернуться и посмотреть на операцию, но не смог. Сменная панель восемь на восемь покачивалась над ним с сводящей с ума медлительностью, отдаляясь от него и наклоняясь к Станции. Пытаясь двигаться слишком быстро, он потянул не за тот трос, и панель резко прогнулась, самый верхний трос провис, угрожая запутать остальные.
   * * * *
   Быстро отступив назад, почти потеряв сцепление ботинка с корпусом, Рикс отчаянно дернул провисший трос. Панель содрогнулась, остановилась перпендикулярно корпусу и едва ли в двух футах над его поверхностью. Затем сила рывка Рикса взяла верх, и он медленно поплыл к нему, изгибаясь вверх и над ним, двигаясь теперь в направлении вращения Станции, но несколько быстрее. Когда он оказался прямо над ним, Рикс попытался остановить его, но он изогнулся, направляясь вниз прямо к метеору и рукам захватного рипа.
   На этот раз Риксу удалось правильно натянуть тросы, без особых проблем обратив дрейф вспять. Теперь он начал понимать этот метод. Над ним невозможно было удержать канцелярские принадлежности. Все, что он мог сделать, это продолжать пилить его взад-вперед, заставляя его собственные вялые движения следовать его командам. Как только ему пришла в голову правильная идея, было не так уж сложно держать это под контролем, но его рукам не потребовалось много времени, чтобы ощутить напряжение. Он не смел расслабиться, ни на секунду. Его руки и плечи ныли при каждом движении, а шея и спина болели от необходимости постоянно смотреть прямо над собой.
   Время от времени он бросал беглый взгляд на продвижение двух других. Блэр стояла сейчас на самом краю забитой секции, направляя Дэна как словами, так и движениями рук и тела. Дэн медленно тянул, сначала влево, а потом вправо, и постепенно метеор двигался наружу. В какой-то момент Блэр взглянула на Рикс и спросила: "Как дела, Рикс?"
   - Просто денди, - сказал Рикс, кряхтя от усилия. "Просто хорошо. Почти так же хорошо, как ты.
   Блэр нахмурился, затем снова обратил внимание на метеор. Полдюжины раз с тех пор, как они вышли сюда, он был на грани того, чтобы сказать Риксу вернуться внутрь, чтобы вместо этого Мендель прислал члена экипажа. Он не был уверен, что его остановило. Это было не так, как видел Рикс; он не искал мальчика для битья, чтобы взять на себя вину, если он потеряет груз. Гленн Блэр не брал на себя ответственность, никогда не делал и никогда не будет. Ему дали эту работу в первую очередь потому, что он был человеком, способным взять на себя ответственность, чья гордость заключалась в его способности выполнять свою работу, а не в какой-либо способности контролировать работу других.
   Он знал, что потерял беспристрастный подход, необходимый в его работе. Рикс и груз для QB стали для него слишком важными, хотя и совершенно по-разному. С Риксом он каким-то образом запутался в каком-то идиотском соревновании, в котором только Рикс знал правила и подсчет очков, в котором только Рикс мог знать или заботиться о том, кто выиграл, а кто проиграл. Рикс вывел его из равновесия, думая эмоциями, а не мозгами. Поступая таким образом, он недооценил интерес Рикса к конкурсу. Он согласился позволить Риксу выйти сюда отчасти из-за желания поставить парня в ситуацию, в которой он потеряет собственное мнение.
   тест по его собственным правилам, вооружившись отчасти из-за желания разоблачить блеф Рикс. Это оказалось не блефом, и Блэр, думая своими эмоциями, не смог отозвать соглашение.
   А борьба с Менделем только укрепила цемент. Мендель немедленно и громко возражал против того, чтобы Рикс вышел на улицу, и Блэр ответила так же быстро и так же громко. Противодействие Менделя, наконец, только усилило решимость Блэра довести дело до конца.
   Снаружи у него не было выбора, кроме как заставить Рикса работать. Их там было только двое, и оба были нужны. Он оставил себе сложную работу по управлению удалением метеора - второй пилот был слишком далеко позади и был слишком занят работой органов управления своего корабля, чтобы выполнить эту работу в одиночку, - но это досталось Риксу. едва ли менее сложная работа по удержанию сменной панели. Блер все время следила за ним, готовая вмешаться, если казалось, что Рикс потеряет контроль, но Рикс справился на удивление хорошо, после того как немного покачал мячом.
   Теперь, пока Блэр продолжала негромко бубнить указания, Дэн постепенно вытаскивал метеор из неровной дыры, которую он проделал в корпусе. Весь зазубренный сегмент теперь слегка выпячивался наружу, а пилообразные края отверстия царапались наружу и назад вместе с движением метеора.
   Затем, внезапно, рип дернулся назад, когда метеор вырвался на свободу. Корпус завибрировал под ногами Блер, а затем затих.
   Блэр ждала, осторожно наблюдая за неровной слезой, но после второй вибрации больше ничего не было. Им это удалось, работая, дергая и крутя метеор таким образом, что оставшийся воздух в пятом отделении выходил достаточно медленно, чтобы не представлять опасности.
   По рации в шлеме раздался голос Дэна: "Я отвезу Джуниора домой".
   "Верно."
   * * * *
   Реп-захват выстрелил, повернувшись, вверх и в сторону от Станции, унеся метеор достаточно далеко, чтобы его можно было безопасно выпустить, не возвращая обратно на Станцию. Блэр смотрел, как он уходит, затем осторожно перешагнул через начерченную линию и посмотрел через дыру на внутреннюю часть корпуса, находящуюся в пяти футах от него. Там было слишком темно, чтобы быть уверенным, но ему показалось, что он видит следы крошечной неровной слезы.
   В наушниках раздался голос Уайли: "Хорошо, Гленн, я готов порезать его".
   "Давай вперед". Он снова отступил от надрезанного участка и наблюдал, как рип-фиксатор приблизился, снова схватив края отверстия боковыми ветвями, в то время как две другие руки осторожно разрезали надрезанные линии, на этот раз прорезая до конца. , оставив только тонкие неразрезанные сегменты по углам, чтобы весь кусок оставался на месте.
   Когда фиксирующий рип отступил, захватный рип вернулся, теперь уже с пустым плечом, и скользнул на место, схватившись за зазубренные края отверстия. Блэр вынул из петли на поясе своего костюма небольшой механический ручной резак и аккуратно разрезал оставшиеся сегменты. Захватчик отступил назад, удерживая отрезанный квадрат.
   Блэр присел у края разреза и, крепко держась за него, поднял оба ботинка с корпуса. Его тело медленно качнулось над дырой, и он втянулся в нее, пока его ботинки не впились во внутреннюю часть корпуса.
   Пространство между корпусами представляло собой лабиринт распорок и опор шириной пять футов. Одна диагональная распорка была раздавлена метеоритом, и ее нужно было заменить после ремонта обоих корпусов. На данный момент Блэр позаботился о том, чтобы прикрепить временную заплату снаружи внутреннего корпуса. Окончательные ремонтные работы на нем будут выполняться изнутри станции. Все, что ему нужно было сделать, это наклеить заплату, которая позволила бы пятому сектору снова наполниться воздухом, чтобы можно было безопасно выполнить внутренние ремонтные работы.
   Как только его ботинки плотно прижались к внутреннему корпусу, Блер отпустил внешний корпус и двинулся через тесное пространство к стене с перекрестными связями между пятой и шестой секциями. Набор инструментов и заплат был привинчен к стене рядом с маленьким круглым входом в межкорпусные отсеки Шестой секции. Из этого набора Блэр взял небольшой молоток и прорезиненную металлическую накладку размером с квадратный фут. Затем он вернулся к месту, где прорвался метеорит.
   Отверстие во внутреннем корпусе представляло собой рваный овал диаметром менее полдюйма в самом широком месте. Края разрыва были вытянуты наружу из-за удаления метеора, и Блэр сначала забил их, затем снял защитную подложку квадратной заплаты и плотно прижал квадрат к отверстию. Его внутренняя сторона была покрыта герметиком, предназначенным для работы в вакууме, связывая заплату и корпус вместе на молекулярном уровне. Это ни в коем случае не было постоянным ремонтом, но он продержится по крайней мере двадцать четыре часа при нормальном давлении внутри Пятой секции.
   Заплатка закончилась, Блэр вышел почти так же, как и вошел. Рикс, немного левее, все еще маневрировал заменяющей панелью вперед и назад, хотя его руки, казалось, к настоящему времени несколько провисли. Блэр сказала: "Хорошо, Рикс, принеси".
   - Как скажешь, адмирал. Блэр помогла ему опустить панель достаточно близко, чтобы каждый из них мог ухватиться за край. Они освободили кабельные зажимы, и Блэр одной рукой скрутил кабель вместе, пока не смог надеть его обратно на защелку на своем костюме. Вместе они повернули панель и прижали ее к поверхности. На Земле такая усиленная толщина корпуса весила бы почти двести фунтов. Здесь он, казалось, весил меньше, чем ничего, поскольку единственная сила, действовавшая на него, пыталась подтолкнуть его вверх, подальше от Станции.
   Они перенесли панель к проделанному для нее отверстию, и Блэр сказал: "Опустите ее полегче. Он должен плотно прилегать к остальной части корпуса. Если мы установим его в квартире, у нас не будет никаких проблем".
   - Никаких проблем, коммандер.
   "Не умничай!" Удивительно, но ответ Рикс был сдержанным: "Хорошо. Что же нам теперь делать?"
   "Опусти его. Не держите его за край, держите руки ровно сверху, вот так. Нет опасности, что он упадет".
   Рикс нервно рассмеялся. "Это похоже на поднятие стола на сеансе". Они стояли по разные стороны дыры, между ними была плоская панель, их руки лежали над ней, руки в перчатках медленно прижимали ее вниз. Реп-фиксер плавно подкатился к ним, и Уайли сказал: - Дай мне знать, когда будешь готов, Гленн.
   - Минутку сейчас.
   Панель была слишком далеко от Рикса. Вместе они отрегулировали его и опустили, чтобы он соответствовал отверстию. Они стояли, согнувшись, друг напротив друга, удерживая панель на месте, в то время как фиксатор встал на место, а сварочная рука потянулась к нижнему левому углу. "Отвернись, Рикс, - предупредил Блэр.
   "Верно."
   * * * *
   Потребовалось десять минут, чтобы приварить новую деталь на место. Тем временем рип-захват вернулся после сброса секции металлолома, и Блэр послал Рикса к сетке, чтобы помочь Дэну пришвартовать его корабль. Рикс и Дэн вернулись с двумя наборами инструментов, и, когда сварочные работы были закончены, Блэр и Рикс стояли в стороне, пока Дэн шлифовал новый сварной шов и быстро красил баллончиком, удаляя следы заплаты. Выпрямившись, он сказал: "Ну вот. Как новый".
   - Хорошо, - сказал Блэр. "Посмотрим, как разобрался груз".
   Трое мужчин вернулись к сетке, где пришвартовали корабль Уайли напротив корабля Дэна, а затем вчетвером вернулись на Станцию.
   Мендель ждал их внутри шлюза, нахмурив брови от беспокойства. Он переводил взгляд с Блэра на Рикс, затем спросил у Блэр: "Как все прошло?"
   "Отлично."
   "Просто персик", - сказал Рикс. - Я получаю знак отличия, не так ли, каргомастер?
   Блэр покачал головой Менделю и пошел к лифту, не отвечая Риксу.
   Он немедленно направился в пятый отдел. Три члена экипажа уже были у переборки, которая все еще была заперта. Блэр посмотрел на манометр и увидел, что шкала находится выше средней отметки и заметно поднимается. Он поговорил с матросами несколько минут, обсуждая забастовку и ее ремонт, а затем, наконец, дверь переборки скользнула обратно в нишу, и они вошли внутрь. Матросы приступили к капитальному ремонту внутреннего корпуса, и Блэр проверил свой груз. Несколько картонных коробок с едой взорвались, когда секция погрузилась в вакуум, но он даже не взглянул на них. Он нашел семь алюминиевых ящиков для QB. Все они раскололись, выпустив внутрь воздух, но их содержимое выглядело все еще в хорошем состоянии. Блэр с облегчением ухмыльнулся про себя.
   QB был базой технического обслуживания. Таким образом, у него был постоянный экипаж из восьмидесяти четырех человек. Эти люди все время находились на тридцатиминутном вызове и выполняли двухлетний контракт с General Transists. Каждый момент этих двух лет они провели внутри спутника QB. Большую часть времени у них было мало работы, но размер экипажа был статистическим минимумом, необходимым для любой предсказуемой аварии на любом участке линии жизни General Transits между Землей и Луной. Когда происходила какая-либо авария, такая как падение метеорита на Станцию Один, они брались за работу. В остальное время они были полностью предоставлены сами себе. Их мир на два года превратился в маленькое металлическое кольцо почти в четверть миллиона миль от дома. Они не могли покинуть его, и им было нечего делать внутри него.
   Вот почему содержимое семи алюминиевых ящиков было так важно. Четыре коробки кинопленки и три коробки микрофильмированных книг. Шесть месяцев развлечений, отвлечения внимания. Единственный способ, которым бойцы QB могли не сойти с ума за два года добровольного заключения, единственный способ продержаться дни и недели бездействия между редкими вызовами их навыков и труда.
   Без книг, без кинофильмов, без веселых развлечений для ума люди QB колебались бы. Раздражение нарастало, ссоры превращались в ненависть, обострения - в кровавые вендетты. Эффективность рухнет, боевой дух исчезнет. По статистике, в течение первых шестидесяти дней будет пять самоубийств и восемь убийств.
   Развлечения. Мишура. Но для мужчин из QB это так же важно, как еда.
   Гленн Блэр похлопал по алюминиевым ящикам и облегченно ухмыльнулся.
   ТЕПЕРЬ, когда все было кончено, Харви Рикс был в ужасе. Прежде чем уйти, он был слишком переполнен вызовом, который бросил Блер; пока он был снаружи, он был слишком занят. Теперь все закончилось, и у него было время осознать степень риска, на который он пошел, и он был в ужасе.
   Следующие четыре часа он провел в своей кабинке, уставившись в стену, клятвенно решая реформы. Отныне он будет заниматься своими делами, примет свои ограничения.
   Затем, через четыре часа, с третьей станции прибыла штанга, и была произведена передача груза и пассажиров. На Землю возвращались пятеро мужчин, груз за штабелем. Огромный трюм штанги был опустошен, а затем груз для Луны - и груз для QB - был загружен на борт, и трое пассажиров Луны покинули Станцию Один, неся каждый по одному чемодану в новую кабину. где им предстояло прожить еще пятнадцать дней своей жизни. Рикс оглядел новую комнату, и уже ретроактивный ужас отступал, он уже думал о своем подвиге в самодовольных выражениях. Он хорошо справился. Он показал каргомастеру, что Харви Рикс был хорошим человеком, который мог бы сделать работу правильно с первого раза.
   Через некоторое время Блер постучала в дверь кабинки и вошла, неуверенно улыбаясь, сказав: "У меня не было возможности поблагодарить вас, Рикс. Ты хорошо поработал там".
   Рикс улыбнулся старой самоуверенной вызывающей улыбкой. - В любое время, каргомастер.
   Лицо Блэр напряглось. - Что ж, - сказал он. - Итак, я поблагодарил вас.
   - Так и есть, каргомастер.
   Блэр ушла, не сказав больше ни слова.
   Рикс откинулся на койку, заложив руки за голову, и улыбнулся в потолок. Он снова сделал это. Он отослал охотников, а когда пришел волк, сам все вытоптал. Он все еще не наткнулся на волка, с которым не мог справиться.
   Но было время. У Харви Рикса было еще достаточно времени, чтобы поразмыслить.
   Стоит два года.
   В ожидании падения монеты Дин Уэсли Смит
   Ник уставился на вывеску на старинном автомате с жевательной резинкой возле двери в гостиной Донны Хейман и вздохнул.
   Подождите, пока монета упадет.
   Если бы он ждал, пока монетка упадет в этот автомат, он бы никогда не прожил достаточно долго. Иногда ему очень хотелось, чтобы здесь работали механические вещи. Что-либо. Но ничего механического, ничего электрического, ничего, что требовало бы движущихся частей, не работало, даже простые дверные петли.
   Чтобы попасть в квартиру Донны, ему пришлось использовать кувалду и выбить дверь. Чтобы открыть холодильник, понадобился лом, и это после того, как были выкручены винты на петлях.
   Теперь, после почти года жизни в этом многоквартирном доме, у него были открыты почти все квартиры, так что он мог легко приходить и уходить. С учетом квартир Донны, оставалось открыть еще шесть квартир на верхнем этаже, еще шесть скрытых жизней, которые нужно исследовать, еще шесть приключений, которые нужно совершить, прежде чем его исследования будут наконец завершены и он сможет вернуться домой.
   Он остановился у двери и оглядел квартиру Донны. Он почти чувствовал запах неразрезанного канадского бекона и пиццы пепперони на кофейном столике. Он знал, что это невозможно, поскольку ему нужны были специальные имплантаты и дыхательное устройство, чтобы даже дышать, ходить или видеть свет в воздухе того периода времени. Молекулы воздуха, которые не двигались, были тверды, как сталь. А так как ничто не шевелилось, то и запах не мог проникнуть в его нос. Без специальных имплантатов он бы сразу умер, прибыв в этот момент времени.
   За чистым окном раскинулся город Нью-Йорк, глубокие каньоны зданий сужались вдали. Из города не доносилось ни звука, так как он тоже застыл в этом мгновении, в этом мгновении времени, как и все вокруг него.
   Он покачал головой. В этой квартире все еще пахло пиццей пепперони. Он не ел пиццы почти год. Ему и в голову не пришло взять что-нибудь с собой или запрограммировать в свой пищевой репликатор. Неудивительно, что он воображал запах. Но он не забыл взять с собой свои прекрасные сигары и лучший виски. И после каждого дня он позволял себе несколько глотков и выкуривать сигару, так что жизнь без пиццы была не так уж и плоха.
   Он понятия не имел, была ли Донна Хейман дома в этот самый момент времени, но, похоже, она была дома. Он надеялся, что она была. Если не больше, чем дать себе еще одну красивую женщину, на которую он мог бы смотреть в последние несколько недель в здании и в этот период времени. Из своих файлов, которые он привез с собой из будущего, он знал, что Донна была хороша собой в какой-то момент своей жизни.
   Он сомневался, что она будет так же хороша, как Бетти в квартире 310, или Сандра в квартире 241, или Китти в квартире 608, которую он нашел в душе, с запрокинутой головой, с обнаженным телом, застывшим в момент принятия душа, с ее почти совершенным телом. покрыты серебристым блеском воды.
   Он должен был признать, что провел слишком много времени в этой ванной, глядя на нее, давно мертвую женщину, насколько он мог судить. Китти так и не осознала, что на долю доли мгновения в очень интимный момент на нее смотрел гость из будущего.
   Поначалу это заставляло его чувствовать себя немного извращенным. Но его работа здесь заключалась в изучении людей, и он решил, что нет ничего плохого в том, чтобы восхищаться совершенным человеческим телом.
   Через некоторое время он подумал, что на самом деле влюбился в нее. Невозможная романтика, поскольку единственный способ, которым человек из своего времени мог вернуться в другое время, был внутри мгновения, доли секунды, слишком маленькой, чтобы даже измерить, где ничего не двигалось, а законы сохранения массы и энергии не действовали бы. не позволять чему-либо меняться от одного мгновения к другому.
   Этот факт, эта реальность разрешала все временные парадоксы.
   И это позволило таким писателям средних лет, как он, у которых было слишком много свободного времени, вернуться на год в прошлое, чтобы изучить людей, живших в многоквартирном многоквартирном доме в Нью-Йорке, и написать книгу об их долгой жизни. мертвые жизни 2015 года.
   Конечно, в изучении людей прошлого не было ничего нового или оригинального. Но не это было его целью. Он решил, что в своей книге он придаст особое значение идее жизни обычных людей.
   Он будет изучать их секреты. Он узнает их скрытые желания, их фетиши, их дела и их недостатки.
   У каждого человека и в 2015, и в 2259 году были секреты. И многие люди любили читать о чужих секретах. Его задача при исследовании его книги под названием "Секреты Лексингтон-авеню" состояла в том, чтобы заглянуть в жизнь каждого в этом здании, а затем, если возможно, с помощью исторических документов узнать, как десять из этих людей справились со своими секретами.
   Итак, уже почти год он жил в специальном пузыре времени, установленном в вестибюле. И каждый день он покидал этот временной пузырь и взламывал людям двери и шкафы и все остальное, что они держали в секрете, закрывали и скрывали от соседей.
   Конечно, в следующую долю мгновения реального времени для этого здания и этих людей вселенная сбросит все, как будто он никогда не был здесь, не выламывал дверь или даже не существовал в этот момент.
   За это время он не мог причинить никакого реального вреда.
   И для него все эти люди были давно мертвы, включая Китти в 608 году. А для Китти и всех остальных в этом здании он был вне поля зрения.
   Он был удивлен, что жизнь в одиночестве в городе с замерзшими, безразличными людьми беспокоила его первые несколько месяцев. Но в конце концов он к этому привык.
   И теперь, по прошествии почти года, ему стали нравиться люди в этом доме, по большей части. Он не ожидал этого. Он ожидал, что они будут просто статистикой в его исследованиях. Но, разыскивая свои секреты, просматривая свои тайные жизни, они стали больше, чем застывшая плоть и данные. Они стали для него людьми.
   И он не сомневался, что это сделает его книгу намного сильнее.
   Конечно, было полдюжины, которых он возненавидел, когда узнал, кто они на самом деле. Пока что он нашел двух растлителей малолетних, живущих в здании. Даже если они никогда не заметят, он отрезал им руки. Это заставило его почувствовать себя лучше, хотя в следующее мгновение все вернется в исходное состояние, и монстры продолжат свое существование в свое время.
   Но, черт возьми, от этого ему стало легче.
   Еще более удивительным для него было то, что более чем у четверти людей в здании было очень мало секретов, если они вообще были. Они просто жили своей жизнью, многие из них были очень грустными и скучными.
   Так же, как жизнь относилась к ним, он был уверен, что пойдет домой и просто забудет их. Они будут жить дальше как не более чем несколько заметок в его исследованиях. Он понял, что во многих случаях человека без секретов, без желаний, без мужества не стоит изучать.
   Или вспомнить, если уж на то пошло.
   Однако большое количество людей в здании жили интересной жизнью, имели увлекательные секреты и часто отличались сексуальной жизнью. Он знал, что его читателям это будет интересно, поэтому для каждого человека он пытался определить, каковы его сексуальные желания и секреты.
   В здании было двенадцать гомосексуальных пар и по крайней мере шестнадцать мужчин и дюжина женщин, которые любили смотреть порнографию на своих компьютерах. Восемь других сильно увлекались различными аспектами бондажа. У некоторых были порнографические фотографии в скрытых коробках или в задней части ящиков, часто они были с каким-то неизвестным партнером.
   Пятьдесят человек в здании играли на музыкальных инструментах, а еще дюжина были любителями путешествий, людьми, которые, казалось, жили только для того, чтобы покинуть город и увидеть мир за пределами Нью-Йорка.
   Шестеро работали над романами, и, насколько он мог судить, ни один из них не был хорош. И трое работали над пьесами, ни одна из которых так и не была поставлена.
   Почти у половины людей в здании были проблемы с деньгами того или иного рода.
   Он не сомневался, что ему будет трудно сосредоточиться всего на десяти людях в этом здании для своей книги.
   Возможно, Донна окажется в десятке самых интересных. Он мог бы назвать ее "пиццеристкой", потому что эта пицца действительно захватила его воображение.
   Ничто не могло пахнуть, чувствовать себя горячим или холодным в этот момент времени. И если бы не его специально созданный живой пузырь, который высасывал энергию из его собственного периода времени и позволял ему жить в своем реальном времени, он не смог бы даже принять душ или поесть.
   Однажды он откусил стейк в одной из первых квартир, в которые проник. На вкус он был как опилки, и его специальные имплантаты предостерегали его от подобных действий, мгновенно заставляя его выбрасывать все обратно на тарелку жильца квартиры.
   Ник проигнорировал воображаемый запах пиццы и заставил себя по-настоящему посмотреть на окружающую его квартиру. Ему нужно было выяснить, насколько человечной была Донна Хейман из квартиры 719 и какие у нее были секреты.
   Точно так же, как он жил сейчас, живя прошлым, Донна явно тоже жила прошлым в своей жизни. Каждая деталь кричала о другой эпохе задолго до 2015 года. От старого автомата с жевательной резинкой со странной надписью, говорящей кому-то подождать, пока монета упадет, до огромной фрески на одной стене с фотографиями звезд " Унесенных ветром" , сделанными на открытии магазина. известная картина в Атланте.
   Мебель была 1940-х годов, мягкая и удобная на вид. Кукла Ширли Темпл сидела на одном стуле, а игра "Монополия" с металлическими деталями и деревянными домиками стояла на столике, выглядя так, будто в нее не играли наполовину.
   Комната выглядела обжитой, с пиццей на журнальном столике и колой в старой бутылке рядом. Его желудок заурчал, когда он приблизился к пицце. Ему придется позвонить пораньше и вернуться в свой пузырь времени, чтобы поужинать.
   - Хочешь кусок? - спросила женщина позади него.
   Он развернулся, его сердце грозило вырваться из груди. Прошел почти год с тех пор, как он слышал чужой голос, хотя все это время разговаривал с замерзшими жителями.
   Перед ним стояла женщина с очень неприятным на вид ножом, небрежно сжатым в руке, как будто она привыкла использовать его для самых разных целей, включая резку пиццы.
   Невозможно.
   Она двигалась, дышала, моргала и делала все, что сделал бы живой человек.
   Невозможно. Он был внутри мгновения времени, случайного мгновения. Никто другой не мог быть здесь в этот момент.
   Его разум просто не мог поверить в то, что он видел. Затем, наконец, у него перехватило дыхание, и он понял, что живой человек, на которого он смотрел, не был Донной Хейман, жительницей этой квартиры.
   "Как?" - спросил он, и это было почти все, что он смог выговорить.
   Он медленно опустил руку и позволил ей зависнуть над кнопкой экстренного вызова, прикрытой защитным колпачком на поясе. Он много думал о том, чтобы нажать на кнопку, которая вернет его в обычное время в те первые дни одиночества, но через три месяца он поклялся себе, что не откажется от этой идеи или этой книги.
   Женщина улыбнулась ему, и лицо ее показалось еще более привлекательным по-классически модельному, за исключением того, что улыбка не коснулась ее зеленых глаз. На ней был вязаный желтый свитер и шорты, которые позволяли выделить ее красивые худые ноги. Она была босиком, а ее длинные светлые волосы были собраны в хвост.
   Черт, она была самой красивой женщиной в здании.
   Он мечтал. Это было не по-настоящему. Это просто не могло быть реальным.
   - Не утруждайте себя нажатием кнопки отзыва, - сказала она низким и хриплым голосом. "Теперь ты внутри моего пузыря, и это не сработает".
   Он покачал головой. Его разум пошатнулся. Этого не могло быть. Это противоречило всем законам физики, которые он понимал, и он потратил некоторое время на их изучение, прежде чем ему разрешили отправиться в эту исследовательскую поездку. И это было очень, очень против законов путешествия во времени.
   - Ты меня как бы ошарашил, - сказала она, снова улыбаясь ему, - когда начал стучать в мою дверь этим топором.
   Он смотрел, как она вертит нож в руках. Дерьмо, он оставил топор в коридоре.
   Она пришла. "Очевидно, вы из какого-то момента в будущем. В каком году вы приехали?
   "2259". Его голос звучал высоко, и он проглотил сухость.
   "Какой у тебя сейчас месяц и день?"
   Ему нужно было на мгновение подумать и произвести небольшие расчеты, поскольку какое-то время он не думал о том, какой сегодня день в будущем, в его реальном времени. "Двадцать первое августа".
   На этот раз ему удалось сохранить свой голос нормальным и ровным, несмотря на то, что он вел невозможный разговор с женщиной, крутящей в руках нож.
   Она кивнула. "Еще два года и двенадцать дней. Я так и думал.
   - До чего?
   "Пока я не выйду из этой тюрьмы", - сказала она, размахивая ножом по квартире. "Я здесь уже шесть лет, 353 дня. Девять лет заключения в этот момент времени, жизнь в этой дурацкой квартире, которую создала женщина по имени Донна.
   Внезапно Ник точно понял, что произошло. Он проник в тюремную камеру.
   После открытия путешествий во времени и осознания того, что в прошлом ничто не может быть затронуто, общество начало сбрасывать преступников в прошлое, позволяя им жить в замкнутых временных пузырях в одно мгновение, изолированных, неспособных причинить вред чему-либо или кому-либо до тех пор, пока их приговор истек.
   Это было фантастически дешевле тюрем. Он читал об этом исследования. Никаких охранников, самовоспроизводящейся еды и даже не нужно следить за заключенными. Их местонахождение и моменты времени в прошлом всегда держались в секрете, поэтому их невозможно было найти.
   Эта женщина была преступницей, и это была ее камера.
   Каким-то образом, когда он путешествовал во времени, он оказался в том же моменте времени, в котором была она. Вопреки всему, но более чем вероятно, что машины для путешествий во времени использовали одни и те же настройки, и именно так они обе закончились. в это же мгновение в том же районе.
   Мысль шла о том, что в прошлом было так много места, что не было реальной причины распределять преступников по слишком большому количеству моментов времени.
   Женщина какое-то время смотрела на него, явно потрясенная его ошеломленной реакцией. - Ты не искал меня, не так ли? Ты наткнулся сюда случайно, не так ли?
   Он кивнул.
   Она покачала головой, явно чем-то огорченная. Потом она просветлела. - Ну, это для книги рекордов.
   И снова все, что он мог сделать, это кивнуть. Более чем вероятно, что эта маленькая авария помогла бы продажам его книги, но в данный момент это беспокоило его меньше всего. Нож в ее руке беспокоил его гораздо больше.
   - Так ты хочешь пиццу или нет? - спросила она, двигаясь с ножом к дивану. - Думаю, еще тепло.
   "Итак, что ты сделал?" - спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос оставался ровным, а тон - разговорным, как будто он спрашивал ее, который час.
   "Зарезал мужчину", - сказала она, улыбаясь и поднимая нож.
   На этот раз улыбка коснулась ее глаз, и он понял, что она шутит.
   Она рассмеялась, а затем сказала: "Наркотики. Контрабанда последнего дизайнерского наркотика с модельного задания в чужую страну. Глупый."
   До него дошло осознание того, на кого он смотрит. Ее звали Нэнси. Нэнси Робинсон, супермодель, осужденная и осужденная еще тогда, когда он еще работал над своим третьим романом. Ее лицо облетело всю мировую сеть, и они даже засняли, как она исчезает во времени, чтобы отбывать наказание.
   Сейчас, спустя шесть лет, она немного постарела, но по-прежнему оставалась потрясающей красавицей.
   - Так кто ты такой и какого черта ты здесь делаешь? - спросила она, беря кусок пиццы.
   Она вгрызлась в пиццу, наблюдая за ним своими пристальными зелеными глазами.
   - Меня зовут Ник, - сказал он. "Я здесь писатель, работаю над новой книгой о тайнах людей, живущих в этом здании. Включая Донну Хейман, женщину, которая должна была жить в этой квартире в данный момент".
   - Добро пожаловать в ее квартиру, - сказала Нэнси с отвращением. "Поверь мне, ее нет дома, и у нее нет настоящих секретов, если только ты не назовешь секретом покраску ее волос и задолженность по кредитным картам".
   Затем она рассмеялась, звук был хриплым и странным. Она указала, что он должен сесть и съесть пиццу. "Может, и устроиться поудобнее. Похоже, ты наткнулся на действительно большой секрет в этой квартире.
   Он улыбнулся и позволил себе немного расслабиться. - Так и есть, не так ли?
   Он взял предложенный кусок ароматной пиццы и осторожно откусил. На вкус он даже лучше, чем на запах, если это вообще возможно.
   В течение следующих тридцати минут, пока они доедали пиццу, они говорили и смеялись о всяких вещах, и он получил краткую версию событий, которые привели ее в эту тюремную камеру.
   Все, о чем он продолжал думать, это о том, как она была фантастически красива, как ему повезло, что он нашел ее, и насколько более приятными будут последние несколько недель его исследовательской поездки. Ему следовало начать с верхнего этажа, а не с нижнего. Он нашел бы ее десять месяцев назад.
   После того, как он рассказал ей о нескольких других обитателях дома, она улыбнулась и вздохнула. - Ты мне нравишься, Ник. Будет хорошо иметь компанию в течение последних двух лет моего заключения.
   - Я только хочу, - сказал он, смеясь. "У меня осталось всего две недели времени на исследования, хотя я мог бы продлить месяц или два, прежде чем нажать кнопку отзыва".
   Кнопка экстренного вызова и основная кнопка в его пузыре времени в вестибюле были единственным способом, которым кто-либо из присутствующих мог отследить его до этого момента и вернуть обратно. Его предупредили, что если что-то случится с этими двумя кнопками, его не найдут.
   Она посмотрела на него, озадаченная хмурость исказила ее прекрасное лицо. Потом печально покачала головой. - Ты не понимаешь, да?
   Она указала на дверь. "Ваша кнопка отзыва заблокирована здесь. Давай, попробуй уйти".
   Он уставился на нее, снова пытаясь переварить ее слова. Затем он оглянулся на разбитую деревянную дверь, через которую он прошел, и коридор за ней. Были еще две разбитые двери, в которые он входил в начале недели.
   - Это тюрьма, помни, - тихо сказала она. "Никто не уходит отсюда, пока мне не перезвонят, когда мое время истечет. Вот почему я никогда не вламывался в эту дверь и не исследовал город".
   "У вас нет для этого специальных имплантатов", - сказал он, подавляя панику, которую он чувствовал. Внезапно пицца перестала так хорошо располагаться в его желудке. - Ты бы не смог там передвигаться по воздуху.
   "Конечно, они у меня есть", - сказала она с грустью в глазах. "Они есть у каждого заключенного на случай, если что-то пойдет не так с пузырем. У нас также есть специальные кнопки отзыва, которые будут проходить через пузырь только тогда, когда наше время отбыто".
   Он покачал головой, встал и направился к разбитой входной двери в квартиру. Она не могла быть права. Она просто разыгрывала над ним какую-то глупую шутку.
   Добравшись до двери, он начал шагать через проем, и его нога ударилась о что-то вроде очень твердой поверхности. Боль пронзила его ногу, и он на мгновение схватился за колено. Казалось, на его пути ничего не было, но что-то там было.
   - Силовое поле вокруг пузыря, - сказала она из-за его спины мягким голосом. "Тюрьма гораздо более эффективная, чем любая придуманная камера. И он останется в силе еще чуть более двух лет".
   - Извини, мне пора, - сказал он снова высоким голосом, показывая панику, которую он чувствовал. Он нажал кнопку экстренного вызова и стал ждать покалывающего ощущения от путешествия во времени.
   Ничего такого.
   Он просто стоял там, а бывшая супермодель грустно смотрела на него. Он явно никуда не собирался, по крайней мере, в течение двух лет и двенадцати дней.
   Но, по крайней мере, у него была красивая супермодель, которая составляла ему компанию.
   * * * *
   Шесть месяцев спустя он все еще спал на диване.
   День за днем в течение этих шести месяцев он смотрел на эту дурацкую вывеску на автомате с жевательной резинкой.
   Подождите, пока монета упадет.
   Он пришел узнать секреты жителей многоквартирного дома. И он сделал именно это.
   Похоже, у резидента, с которым он оказался в ловушке, было достаточно секретов, чтобы заполнить дюжину книг. Начнем с того, что у нее была булимия, и у нее не было никакого желания помогать себе делать что-то еще. В маленькой трехкомнатной квартире звуки, которые она заставляла себя вырвать после каждого приема пищи, вскоре превратились из тревожных в совершенно отвратительные.
   Она сказала ему на вторую ночь, когда он заигрывал с ней, что когда-то она была мужчиной, перенесла операцию и теперь ненавидит все, что связано с мужчинами. Фактически, в течение второго месяца его пребывания с ней она сказала ему, что он вызывает у нее отвращение.
   Казалось, что все в ней было фальшивкой. Каждую ночь она снимала свою маленькую грудь и вешала ее вместе со светлым париком на стену рядом с кроватью.
   Хуже всего то, что она была самым поверхностным человеком, которого он мог представить даже в романе ужасов. Единственная разрешенная тема для разговора была о ее внешности и карьере, а также о том, сможет ли она сохранить свою карьеру, когда вернется. Она задавалась вопросом, простит ли мир ее "маленькую ошибку", как она это назвала.
   Она бросила школу в десятом классе и, казалось, гордилась этим фактом. Она не принесла ничего для чтения и утверждала, что никогда не читала ни одной книги за всю свою взрослую жизнь. И во всей тюремной камере не на чем было писать. Что ему удалось написать, так это заполнить последние записи в блокноте, который он носил с собой каждый день, прежде чем он разрядился.
   Каждый день Нэнси проводила часы, часы и часы в ванной, глядя на себя в зеркало.
   Три маленькие комнаты, наполненные секретами. Они стали невероятно маленькими в течение первой недели и совершенно крошечными к концу первого месяца. Кроме того, у него не было никакой одежды, кроме той, что была на нем, поэтому его основной обязанностью было готовить себе что-нибудь поесть два раза в день и стирать каждый третий день.
   Остальное время он просто лежал на диване и смотрел на табличку автомата с жевательной резинкой, стоящего рядом с открытой дверью, который обещал ему свободу, но так и не принес ее.
   Автомат с жевательной резинкой стал символом его жизни.
   Подождите, пока монета упадет.
   Он попал в ловушку момента времени с секретами, которые он раскрыл, тот же самый момент, который существовал, когда ребенок ждал, пока монета упадет в автомат с жевательной резинкой, чтобы получить обещанную награду.
   ЗА ТЬМОЙ, С. Дж. Бирн
   ГЛАВА I
   Тонкие розовые руки Лилвани сжали руку Над.
   - Нам обязательно смотреть? - сказала она, а не спросила.
   Густые светлые брови Надда лишь опустились над его серыми глазами, а рот скривился в гримасе ненависти и неповиновения, пока он наблюдал за казнью.
   - Это приказы, - сказал он. " Приказы! Всегда заказы! Не подчинись или даже оспорь приказ, и ты получишь то же, что и он!"
   Рыжий младший брат Нада, Рон, нервно перенес почти незначительную тяжесть своего хрупкого тела с косолапой ноги на здоровую и придвинулся ближе к Наду.
   "Будь осторожен!" - прошипел он. - Вас подслушают!
   Его круглые голубые глаза осматривали лица собравшихся там с лишним пассажиров, а его спутница, державшая его за руку, чувствовала в ней отражение его ужаса. Илдра, женщина с длинными голубыми волосами и бледно-белой кожей, потеряла свою обычную улыбку, и ее большие темные глаза блестели на грани слез.
   "Бедный Градон!" - сказала она Рону. "Он был таким хорошим и добрым. Теперь он отправляется в Бездну...!"
   Испуганный ропот раздался в толпе Пассажиров, когда Дверь беззвучно скользнула в сторону, открыв им всем комнату казни, которая вскоре должна была открыться в Бездну. Саргон М-13-НТ, навигатор, бесцеремонно втолкнул старого Градона в большую комнату, и Дверь закрылась за ним навсегда.
   Сквозь его кристально чистое вещество они могли ясно видеть Градона. Он повернулся спиной к приближавшемуся к нему темному разрушению и повернулся лицом ко всем своим старым друзьям с усталой улыбкой на добром лице. Когда Саргон потянулся к управляющему клапану, Градон помахал на прощание не только присутствующим, но и тем тысячам других пассажиров, которым было приказано наблюдать за его казнью в visiplates.
   Потом вентиль повернулся, и Пассажиры спрятали лица.
   Но Саргон кричал на них. "Смотреть! По мере того, как вы упорно ищете ответы на Неизвестное, вы будете отправлены в него - в Бездну, из которой нет возврата! Так умрут недовольные и возмутители спокойствия! Смотри, я сказал!
   А отряд Штурманов с ним обрызгивал Пассажиров лучом боли, пока они не посмотрели. К тому времени, когда группа Надя подняла головы, там уже почти нечего было видеть. Застывшие брызги крови на внешней поверхности Двери , а за ней - тайна из тайн, особенно для Над - была зияющим отверстием в Бездну.
   Снаружи было серо-черное ничто. Почему? Что это было? Была ли это всего лишь стена другого типа, стена бесконечности за непроницаемыми металлическими стенами? Стены из криозита, устойчивые к ужасающим ударам метеоров из Бездны. Стены пустоты и Неизвестного. Стены разума. Не ищи! Не знаю! Подчинись и будь доволен - или умри, как Градон, один из лучших людей, которых когда-либо знал Над.
   Когда некоторые из ближайших друзей Градона громко плакали о своей утрате, внешняя дверь в Бездну закрылась, и Саргон и его люди двинулись к группе Над. Над знал, что это было не без преднамеренности, поскольку Саргон уже некоторое время проявлял заметный интерес к Лилвани.
   Когда Лилвани приблизилась к Наду, а Рон и Илдра почтительно отступили в сторону, уступая место Саргону, разочарование и негодование Нада разорвали их путы. Он встал перед Саргоном и намеренно преградил ему путь.
   Над был высоким, худощавым, напряженным и бледным. Его серые глаза непоколебимо встретились с черным взглядом Саргона. Саргон был немного выше, шире в плечах и толще в конечностях и шее. Его красноватый цвет лица заметно потемнел от внезапной ярости, а густая львиная грива угольно-черных волос, казалось, взъерошилась.
   - Ну, идиот! - отрезал он. "Отойди в сторону! Ты еще не усвоил урок?
   -- Да, -- ответил Над странно тихим голосом, -- я усвоил урок. У вас есть все преимущества, а у нас нет ни одного. Я только намерен сделать конструктивное предложение, с вашего разрешения.
   Рон испуганно заскулил и потянул брата за руку, но Над нетерпеливо махнул ему в ответ.
   "Лучше бы это было конструктивно", - предупредил Саргон. "Говори, мужик! У нас нет целого дня!"
   Один из других пассажиров, пожилой седовласый мужчина с бледно-голубыми глазами и огрубевшей кожей, собрался поближе, чтобы послушать, как Над говорит.
   - Случайные проблемы, с которыми вы сталкиваетесь с нами, Пассажирами, были бы устранены, - сказал Над, - если бы вы просто предоставили нам больше информации. Например-"
   "Информация!" - крикнул Саргон. "Нет информации! Это мир, в котором ты родился, здесь ты будешь жить и умрешь! Почему вы должны испытывать недовольство, когда вы достаточно обеспечены едой, одеждой, жильем и развлечениями без необходимости работать для этого? Здесь вас всего семь тысяч, с километрами просторного помещения, в котором можно жить и играть. Но вы жалуетесь! Вы не доверяете навигаторам, от которых зависит ваша жизнь и благополучие. Именно из-за этой неблагодарности с вашей стороны мы потеряли к вам терпение, и эти дисциплинарные меры будут применяться до тех пор, пока вы не примете предоставленные вам преимущества! Что вы еще хотите!"
   -- Саргон, -- сказал Над, не тронутый этой тирадой, -- ты знаешь своего отца?
   "Конечно, дура! Я... Тут Саргон прикусил губу и заметно покраснел. Его обманом заставили признать, что он не сделал бы иначе.
   - Видите ли, в этом разница между Навигаторами и Пассажирами, - быстро сказал Над. "Мы не знаем, кем были наши родители, а родители не могут узнать своих детей. Единственная причина, по которой я называю Рона-Э-251-П своим братом, заключается в том, что вы сказали мне, что он мой брат, и, возможно, это было непреднамеренно с вашей стороны. У вас, навигаторов, есть память. Вы лишили нас этого, чтобы мы забыли. Забыть что, Саргон? Чего вы, навигаторы, так боитесь, что мы вспомним?
   Большие кулаки Саргона сжались. "Замолчи!" - выпалил он. - Тебе нужно то, что есть у Градона?
   Над услышал, как другие пассажиры ахнули в тревоге. Лилвани умоляюще позвала его по имени, и Рон убежал, забрав с собой Илдру. Но старик с бледно-голубыми глазами подошел еще ближе, глядя на Над.
   Поскольку Саргон медленно приближался к нему, а Над медленно отступал перед ним, последний продолжал. Теперь, когда он начал, он не мог остановиться.
   - Наш язык наполнен странными словами, которые мы используем, не осознавая их полного значения, - быстро сказал он. "Почему вы говорите "день" или "ночь", или "месяц", или "год"? Каков истинный смысл этих странных делений времени, когда время никогда не изменяется? Вы говорите, что здесь всего семь тысяч пассажиров. Есть ли еще в другом месте? Что такое Пассажир на самом деле, как не мужчина или женщина, которые не штурманы и которым запрещен вход в секцию N или M?
   "Почему это такое преимущество - не работать? Пассажиры работали раньше? В чем - и где? Эти стены, отделяющие нас от Бездны, воздвигнуты людьми. Что было здесь до того, как люди узнали достаточно, чтобы сделать их? Почему мы три разных типа людей? Есть бледные, синеволосые, такие как Илдра V-57-P, и есть второй тип, как я и мой брат, у которых к нашим именам добавлена буква Е. Затем есть третий тип, как здесь Лилвани, с розоватым цветом лица и угольно-черными волосами, как у вас. Вы Саргон М-13-НТ, а ее зовут Лилвани М-781-П. У вашего вида ко всем вашим именам прикреплена буква М. Вы говорите, что это наш естественный мир, в котором мы родились, но вы также упомянули "растущую проблему" инбридинга. Я слышал, как медики-навигаторы заметили, что косолапость моего брата - результат проблемы. Я могу только заключить, что наше нынешнее состояние не является естественным, а скорее...
   В этот момент Саргон изо всей силы ударил Надя, и тот тяжело рухнул на металлический пол, из нижней губы хлынула кровь. Лилвани мгновенно упала рядом с ним.
   "Я позволил тебе говорить, - сказал Саргон, - чтобы ты полностью оговорил себя. Вас, конечно, казнят.
   "Почему!" - воскликнула Лилвани, быстро поднявшись на ноги и повернувшись к нему лицом. "Его преступление распознается только в связи с произвольным мнением с вашей стороны! Что хорошего в том, чтобы уничтожить и его? Еще тысяча задаст те же вопросы!"
   Толстые губы Саргона изогнулись в удовольствии, когда он посмотрел на гибкую молодую женщину перед собой, но втайне он снова восхитился, как часто делал в прошлом, ее длинными черными, как вороново крыло, волосами, лежащими на стройных розовых плечах, и жаждал ее. полными, молодыми губами, когда он трепетал перед огненным духом, смотревшим на него из ее темно-зеленых глаз.
   - И не навлекай на себя неприятностей, красавица, - сказал он. - Уберите его и прочь с глаз моих, вы оба!
   - Но его казнят? Лилвани настаивала, а Над медленно поднялся на ноги.
   Саргон поднял густые брови, словно удивленный вопросом. "Естественно!" он сказал. А потом ушел со своими людьми.
   "О Над! Над!" - воскликнула Лилвани, обвивая руками его шею. "Я не мог жить без тебя! Они не могут убить тебя! Они не могут!
   Над все это явно не замечал. Он не чувствовал множества сочувствующих рук, которые прикасались к нему, и не слышал голосов Пассажиров, сгрудившихся вокруг него. Его серые глаза смотрели только на удаляющуюся спину Саргона.
   - Если что-то и спасет меня, - сказал он, вытирая кровь с губ, - так это ненависть - и воля к жизни, пока мои руки не сомкнутся на толстой шее Саргона. Они не смогут взять меня, пока я не сделаю хотя бы это!"
   ГЛАВА II
   По высокой дугообразной трубчатой рампе, которая пересекала большой центр отдыха, Рон и Илдра поспешили к своей секции, где, как они знали, по крайней мере, Лилвани в конце концов вернется. В четверти километра под ними сквозь прозрачный металлический пол тоннеля они могли видеть более тысячи пассажиров, апатично возвращающихся к своим развлечениям, одни купались в гигантских бассейнах с химически очищенной водой, другие играли в игры или занимались на тренажерах. Некоторые Пассажиры запускали прозрачные глобусы в изменяющихся построениях высоко над полом, участвуя в воздушной игре, называемой трехмерными шахматами. Вокруг гигантского зала располагались бесчисленные смотровые ярусы и антресоли для отдыха, где наблюдатели могли наблюдать за действиями внизу или наблюдать за игрой в воздушные шахматы. Рон и Илдра видели все это столько, сколько себя помнили. Это был их неизменный мир, без начала и конца.
   Посреди рампы они внезапно столкнулись с Крилорно, поэтом, чьи известные стихи так часто открыто намекали на Ильдру. Высокий, худощавый, смуглолицый и с чрезвычайно орлиным выражением лица, он намеренно преградил Рону путь, устремив на него свой гипнотический взгляд. Позади него столпилась группа из почти сотни других пассажиров, многие из которых были относительно близкими знакомыми Ильды и Рона. В основном это была молодежь, и, казалось, эмоционально они были настроены на странный фанатизм, озарявший лицо Крилорно.
   Крилорно, красноречивый, усмехнулся Рону. "Ну, Косолапый, мы видели твое трусливое выступление на visiplates. Почему ты бросил своего брата в самый героический момент его жизни? Если он был побужден наконец противостоять своим мучителям, почему вы не встали твердо рядом с ним вместо того, чтобы ускользнуть в потоке своих страхов? Можете ли вы назвать вескую причину для продления вашего бессмысленного существования? Ибо что остается, кроме законности героизма? Какая польза от пресмыкающегося труса?
   Худое лицо Рона побледнело, и он, казалось, вот-вот расплачется, но Ильда встала на его защиту.
   - Разве ты не слышал об инстинкте? сказала она мягким, доброжелательным тоном, который был отражением ее всеми любимой личности. Она грустно улыбнулась, продолжая. "Какой бы ни была жизнь, у всех нас есть инстинкт цепляться за нее, и во времена стресса и ужаса этот инстинкт самосохранения подобен матери, которая защищает своего ребенка от разума. Рон не один. Я в замешательстве, как и он, и я уверен, что и вы все тоже. Так дай нам мир и позволь нам пройти!"
   "Ждать!" - настаивал Крылорно, обращаясь к ней. "Почему вы так заботитесь об этом трусе, я не могу себе представить, но если вы заботитесь, то, возможно, вы бы предпочли, чтобы он воспользовался величайшим преимуществом, которое может предложить жизнь".
   - И это?
   - Единственная реальность смерти, - торжественно ответил он.
   Рон уставился на Крилорно и задрожал. Удивленный взгляд Ильды переместился с загадочного лица Крилорно на фанатичные лица его последователей. Затем она снова искала его глаза.
   - Я не понимаю, - сказала она.
   Крылорно рассмеялся. Внезапно, когда он ответил ей, его голос стал глубже и, казалось, заполнил трубу рампы.
   Он пел:
   О Тьма, которая есть Свет!
   О могучий Судья, дарующий покой навеки в бездонной ночи!
   О Истина, которая дает мне голое Ничто за ложно облеченную жизнь,
   Где в одно мгновение я могу быть свободен от Неправды или Правды!"
   Теперь он сердито посмотрел на Рона, и его голос усилился.
   "О, забери меня из этой гнилой скорлупы,
   Это иллюзорное зеркало ада жизни,
   И поглотить атомы моего существа в свободе забвения
   За пределами этой камеры подземелья!
   Он схватил Рона за белую тунику и притянул к себе. "Ты понимаешь меня?" он спросил.
   "Нет!" Рон вскрикнул. "Ты безумец! Отпусти меня!"
   "Крылорно!" - воскликнула Илдра, разделяя их. - К чему ты клонишь?
   Крылорно махнул рукой своим последователям. - Мы все одного мнения, - ответил он. "Жизнь бессмысленна. Мы предпочитаем смерть. Это единственная истина, которую мы можем себе представить. Это освобождение от всех мучений и разочарований. Почему бы не присоединиться к нам?"
   - Вы имеете в виду - массовое самоубийство? Илдра быстро побледнела и с тревогой посмотрела на своих друзей.
   "Да!" Крылорно победил. "Почему бы и нет! В дренажных трубках безболезненно. Вы входите в шлюзы сброса, вентиль повернут, и ваши заботы позади. Вы взрываетесь в Бездне, как это сделал Градон. Ничего в этом нет!"
   Глаза Ильды блестели от ужаса. - Но это ужасно! Это... это настоящее безумие!
   "Нет!" - воскликнул Крылорно. "Это высший разум! Как вы думаете, стоит ли цепляться за этот пустой фарс жизни без памяти, свободы и разума? Только в ясности приближающейся смерти мы можем оценить великолепие нашего решения умереть. Через несколько часов мы будем едины с Бездной, так что оставьте этого хромого труса цепляться за свою тряпку существования и присоединяйтесь к нам во славе забвения!"
   В этот момент ожил сонофон под ближайшей видеопластинкой, и странный голос обратился именно к тем, кто собрался в этом месте на рампе метро. Голос был странным, потому что он явно не принадлежал навигатору. Всех Пассажиров всю жизнь учили распознавать высокомерный, диктаторский тон Навигаторов. Этот голос был добрым, терпеливым, даже отцовским. Более того, он активировал только один сонофон поблизости, оставив визиплату пустой, что было беспрецедентным случаем.
   "У человека есть великолепная цель, которую он должен выполнить в живой плоти", - сказал голос. "Мы должны быть готовы принять смерть только тогда, когда мы сделали все возможное для достижения этой цели. Эта цель была скрыта от вас навигаторами, лишившими вас памяти, чтобы вы не восстали. Это не может быть объяснено вам до тех пор, пока вы не будете проинформированы о многих других фактах, на которые в настоящее время нет времени. Но есть цель, которую вы разрушите, лишь преждевременно ища смерти. Вы должны быть терпеливы и цепляться за свою жизнь как за самое ценное, что у вас есть, пока не придет время освобождения..."
   Все присутствующие были слишком поражены, чтобы говорить, кроме Крылорно. Он встал перед пустым экраном и сказал: "Кто говорит нам об освобождении, не показывая лица?"
   Сразу же двухсторонний сонофон ответил: "Ваш вопрос должен оставаться без ответа, пока не придет время. И если вы действительно ищете ответ на вопрос о своем существовании, если вы желаете найти настоящую причину для жизни и если вы желаете истинного, конструктивного изменения своего жизненного статуса, тогда не говорите Навигатору, что вы слышали мой голос, потому что иначе они могут снова подвергнуть вас воздействию М-лучей.
   "Что такое М-Рэй?" - спросил Крылорно.
   "Это то, что они использовали против вас, чтобы лишить вас памяти. Больше ничего не могу сказать, но я снова свяжусь с вами и некоторыми другими пассажирами. А пока вы можете обращаться ко мне между собой как... X.
   Последовала долгая пауза, после которой Ильда обрела голос и сказала: "Тогда все именно так, как и подозревал Над".
   "Что ты имеешь в виду?" - спросил ее Крилорно, пристально глядя на нее.
   "Навигаторы скрывают знания от всех нас. Во всем этом есть какой-то больший смысл, чем просто жить, есть, спать и бесконечно пытаться развлекать себя бессмысленными играми". Ее темные глаза расширились от волнения. Она повернулась к Рону и схватила его за руку. - Посмотрим, сможем ли мы найти Над, - сказала она. "Мы должны сообщить ему об этом сообщении. А ты... - Она остановилась, чтобы оглянуться на Крилорно. "Используй свой убедительный язык, чтобы держать нас всех вместе и живыми. Думаешь, навигаторам было бы небезразлично, если бы ты совершил массовое самоубийство? Они только ищут предлоги, чтобы сократить нашу численность. Вы когда-нибудь думали, что их всего несколько сотен против тысяч нас?
   На этот раз у Крылорно не было слов. Но друзья Ильды и другие последователи Крилорно приветствовали ее.
   "Она права!" они плакали. "И X тоже".
   - Илдра, - сказал Рон, хромая рядом с ней. "Ты красивая и умная. Почему ты заботишься обо мне?"
   Илдра с любопытством посмотрела на него. - Не проси меня объяснять это, Рон, - ответила она. "Нет никакого объяснения, кроме того, что мы были вместе с тех пор, как я себя помню. Я... я не знаю другого образа жизни.
   - Я люблю тебя, Илдра.
   "Ты милый."
   "Я никчемный трус".
   "Вы только воображаете, что вы есть. Ну давай же! Мы должны найти Лилвани и Надя, если он еще не арестован.
   ГЛАВА III
   Над и Рон, как и все другие одинокие взрослые пассажиры-мужчины, делили каюты с несколькими другими мужчинами. Каждая единица этого типа состояла из десяти отдельных комнат с общей ванной. Еду принимали в больших столовых, обслуживающих сотню таких единиц, так что ни одна часть не могла похвастаться собственной столовой. Однако общим для каждого блока была небольшая комната для приема гостей и отдыха, где могли развлекаться друзья обоих полов.
   Илдра и Лилвани жили в похожей квартире, которую делили одинокие женщины. Если мужчина и женщина желали друг друга в качестве пары, они считали необходимым придерживаться строгого правила навигаторов. Они обращались к властям за разрешением жить вместе, и после того, как это было дано, редко давали разрешение снова разойтись, главным образом из-за характера брачного процесса. Брак был официально признан, когда пара, имеющая разрешение на совместное проживание, произвела на свет ребенка, и в это время они считались связанными вместе на всю жизнь. Сожительство разрешалось на неопределенный срок без детей, а парам, которые не имели потомства, разрешалось расставаться по соответствующему заявлению властей, хотя такое обстоятельство было редкостью. Однако только в том случае, если они размножались, они считались женатыми и неразлучными. Промискуитет не допускался исключительно по практическим, а не моральным причинам.
   Это было в комнате отдыха подразделения Над, где Над, Рон, Лилвани и Илдра снова связались друг с другом, и Илдра рассказала Наду о таинственном голосе. Ей приходилось говорить очень тихо из-за вездесущих сонофонов. Она знала, что для них было бы практически самоубийством позволить навигаторам перехватить такие разговоры. Рон, как обычно, был обеспокоен. Он попытался вывести Илдру из комнаты на случай, если Навигаторы вдруг решат провести расследование.
   Но Над задержал его. - Не в этот раз, Рон, - мрачно сказал он. На его лице появилось новое напряженное выражение. "Мы все в этом вместе. Что бы мы ни собирались делать, мы сделаем это вместе или умрем при попытке! Теперь ты будешь с нами на каждом шагу!
   - Но Над! - возмутился Рон. "Если нас арестуют, мы ничего не сможем сделать! Кроме того, что мы можем сделать, даже если нас не арестуют за все эти таинственные разговоры или даже если вас не казнят, как говорит Саргон? Какова наша цель или план? О чем все это?"
   - Вот это я и собираюсь выяснить, - ответил Над. "Я должен найти этого человека "Х" и работать с ним. Если цена - моя жизнь или ваша жизнь, она того стоит!"
   "Нет!" - запротестовал Рон.
   "Да!" - хором сказали Лилвани и Илдра.
   И Лилвани добавила: "Ты прав, Над. Нет смысла в простом существовании здесь, если мы не сможем разгадать всю тайну и увидеть, куда мы идем".
   Над на мгновение погрузился в свои мысли, но теперь он вдруг поднял взгляд на Лилвани, его глаза расширились от изумления. "Что вы сказали?" - потребовал он, а не спросил.
   - Я сказал, что мы должны раскрыть всю эту тайну и... и...
   "И что!" Он посмотрел на нее с победоносной улыбкой на губах.
   -- И -- смотрите -- куда мы идем...
   "В яблочко!" - воскликнул он, ударив кулаком по ладони. "Мы куда-то идем! Мы в пути! Этот наш мир с металлическими стенами похож на один из летающих глобусов, используемых для воздушных шахмат в Зале отдыха. Он движется через Бездну! Навигаторы стерли нам память о том, откуда мы на самом деле пришли!"
   Он быстро расхаживал взад и вперед перед своей изумленной маленькой аудиторией. - Значит, снаружи, где-то в начале Бездны, была другая жизнь. А может быть - может быть, будет новая жизнь, после того как мы пересечем Бездну! Или, может быть, Он сделал паузу, глядя в никуда.
   - Может что, Над? - взволнованно спросила Лилвани.
   "Может быть, навигаторы заблудились и не признают этого..."
   В этот момент без предупреждения в комнату вошли два навигатора. Было слишком поздно что-либо предпринимать. Навигаторы, молодые и высокомерные в своих эзотерических познаниях, немедленно подошли к Наду и схватили его.
   "Пошли!" сказал один из них. - Приказ Саргона!
   Совершенно неожиданным движением Над разорвал их хватку и побежал в коридор. Оба навигатора выпустили вслед ему оглушающие лучи, но он был вовремя прикрыт металлическими стенами.
   К большому удивлению друзей Нада, оставшихся в приемной, два молодых охранника лишь ухмыльнулись друг другу и пожали плечами. Один из них потянулся к стене и открыл маленькое отделение отмычкой. Внутри отсека находился переключатель, связывающий сонофон в комнате со всеми остальными в системе. Как только переключатель был включен, оператор получил в свое распоряжение универсальную систему громкой связи.
   "Тревога! Тревога!" - крикнул он в инструмент. "Все охранники! Захват сбежавшего пассажира, приговоренного к казни, Над Е-250-П, последний раз видели в секторе Q, палуба 15. Он безоружен. Когда поймаете, доставьте пленного в Х. Вот и все!"
   Охранник, объявивший об этом, запер распределительную коробку преобразователя и повернулся к своему спутнику.
   - Этот парень сумасшедший? он спросил. - Как он понял, что у него есть шанс?
   Когда они вышли из комнаты, Рон чуть не потерял сознание от ужаса. "Понимаете? Понимаете?" - истерически сказал он. "Теперь он втянул нас всех в неприятности!"
   В глазах Лилвани был отсутствующий взгляд. Молча она вышла из комнаты. Рон стоял там, дрожа от беспомощности, потому что, даже если бы он обладал храбростью, он не знал, что делать. Илдра закрыла лицо и заплакала...
   * * * *
   Лилвани представилась изумленному стражнику и просто сказала: "Я пришла увидеть Саргона". Она дала ему свое имя.
   Пока она ждала за огромной дверью из криозита, она не могла подавить чувство ужаса. Она попросила разрешения войти в секцию N, до сих пор запрещенную для всех пассажиров, кроме женщин, взятых в качестве избранных помощников навигаторов. Странными и ужасающими были воображаемые рассказы, которые она слышала об этом месте, бывшем цитаделью мореплавателей. Как ребенок в своем неведении, она наполовину верила, что никогда не выйдет из этого места, как только войдет в него. Но ее цель была непоколебимо зафиксирована в ее уме. То, что она делала, было единственным решением, которое она могла придумать - для Над. Она была уверена, что у загадочного человека, известного как X, есть решение всех их проблем, и если бы Над могла когда-нибудь объединить усилия с X, это было бы гораздо важнее, чем ее собственная судьба.
   Охранник вернулся со вторым навигатором, который привел ее к Саргону, начальнику охраны навигаторов. Ее восприятие было настолько спутанным из-за ее растущих опасений, что она не замечала ничего необычного в сияющих коридорах, по которым ее вели, пока ее не допустили в собственный кабинет Саргона.
   Это было совсем не похоже на жилые помещения или приемные пассажирского типа. Он был необычайно просторным и удобным, словно предназначался для офицера гораздо более высокого ранга, чем у Саргона. На полу лежало мягкое пушистое вещество, которое казалось роскошным под ее тонкими сандалиями, когда она шла по нему. Его странные мягкие волокна были чистейшей белизны, и она не могла представить, из чего оно состоит. Даже стол Саргона был из чужеродного вещества - чисто черного, но похожего на стекло и мерцающего внутренним светом. На стенах висели любопытные картины, которых она совершенно не могла понять. Среди них была одна очень неразборчивая под стеклом, а под ней была металлическая табличка с бессмысленным названием: Туманность в Андромеде...
   Саргон невозмутимо сидел за своим столом, но жестом указал ей на большое мягкое кресло рядом с собой. Это было такое кресло, в котором Лилвани никогда раньше не сидела - мягкое и ласкающее, казалось, обволакивающее все ее тело, как облако.
   - Зачем ты пришел сюда? он спросил. "Это из-за Нада? Его карьера подходит к концу, знаете ли. Он внимательно наблюдал за ней.
   Лилвани села с широко раскрытыми глазами. - Значит, его захватили? она сказала.
   Брови Саргона опустились, чтобы подчеркнуть проницательный взгляд. - Что еще может случиться? он спросил.
   Лилвани опустила голову, чтобы скрыть лицо, и ее длинные темные волосы упали ей на плечи, но Саргон заметил, что они дрожат. Он поднялся на ноги и остановился, глядя на нее сверху вниз.
   - Вы пришли просить о снисхождении к нему, - сказал он ей. - Что бы вы предложили взамен?
   Лилвани взглянула на него, внезапно пытаясь взять себя в руки. - Ты хочешь меня, - бесцветным голосом сказала она. "Дайте ему свободу, и я рожу вам ребенка". В языке Пассажиров не было настоящего слова для обозначения брака.
   Свет вспыхнул в глазах Саргона, но исчез почти в то же мгновение. "Женщина штурмана навсегда останется в секции N", - ответил он. - Тебе придется довольствоваться тем, что ты больше никогда не увидишь Над.
   К этому времени лицо Лилвани утратило свой естественный розоватый оттенок. Оно было белым. И голос у нее был как у автомата, когда она говорила.
   "Позвольте мне увидеть его свободным, и я буду вашей женщиной", - сказала она.
   Саргон усмехнулся. - С чего ты взял, что я все равно не возьму тебя? он спросил. "Я давно это планировал".
   Глаза Лилвани расширились. - Но это против закона навигаторов! - запротестовала она. - Даже женщина-пассажирка не может быть принуждена...
   - Забудь, - прервал его Саргон. "Есть много вещей, которых вы не знаете, слишком много вещей. Поразительные и удивительные вещи, Лилвани. Вещи, которые позволят вам понять, почему мы, Навигаторы, делаем то, что Пассажиры считают неразумным, даже если мы делаем это для их собственной защиты. Я хотел поделиться с тобой этими знаниями, а также некоторыми личными победами, но это станет возможным только тогда, когда ты станешь моей парой. Я обещаю тебе, что сделаю все, что в моих силах, для Над, если ты пообещаешь остаться здесь и никогда не возвращаться к Пассажирам.
   Вместо ответа Лилвани уткнулась головой в пенопластовые подушки кресла и неудержимо заплакала. Но для Саргона этого было достаточно.
   ГЛАВА IV
   Когда Над бежал из своей каюты, спасаясь от охраны навигаторов, он имел в виду определенный пункт назначения, известный как сектор V, где находились целые батареи нераспределенных живых юнитов. Смутно он пытался сформулировать какой-то план действий на бегу, но пока не видел ясного пути, кроме простой возможности спрятаться на очень короткое время в секторе V.
   Пассажиры в коридорах мгновенно расступались перед ним на бегу, несмотря на предупредительный крик навигатора, охранявшего сонофоны. На большинстве их лиц было болезненное выражение непонимания. Они не могли понять сопротивление или бегство. Зачем сопротивляться или бежать? Куда можно пойти? Легче было сдаться. Сдайся навигаторам, если они хотят тебя. Смерть была неизбежностью. Жизнь в лучшем случае была монотонным, бессмысленным усилием.
   Но Над бежал, спасая свою жизнь, и он чувствовал, что бежит и за всю свою жизнь. Это обнадеживающее предчувствие придало ему новую силу, мужество и решимость, каких он никогда раньше не знал. Что-то словно шепнуло: Сейчас! Время пришло! Пытаться бежать!
   На восемнадцатой палубе, возле сектора V, навигаторы начали приближаться к нему. Тяжело дыша, он побежал по коридору и вдруг нырнул в пустынную комнату. С прищуренными глазами, сверкающими, как у дикого зверя в страхе, он думал быстро и с новой ясностью и уверенностью, которые уже сами по себе будоражили его. Каким-то образом он знал, что успеет сбежать, по той простой причине, что теперь не было места для неудачи. Мрачная улыбка скользнула по его губам, когда в его голове начал формироваться новый план.
   Осторожно, он шагнул в коридор и бросился к дверному проему дальше в выбранном им направлении. Таким образом, он наконец добрался до другого перекрестка. Прежде чем войти в нее, он услышал топот нескольких охранников и, выжидая, прижался спиной к холодной стене.
   Как только два охранника ринулись в поле зрения, Над горизонтально пересек им путь, и они беспомощно споткнулись лицом вниз. Молниеносным движением Над подпрыгнул в воздух и ударил обеими пятками прямо по голове одного из охранников, который в то же мгновение обмяк. Другой охранник перевернулся и поднял свой электрошокер как раз в тот момент, когда Над ударил его ногой прямо в лицо. В следующее мгновение он приобрел их оружие.
   С одним охранником, перекинутым через плечо, он мчался по новому коридору, двигаясь от двери к двери. Постепенно он приблизился к своей цели, которой была комната утилизации сектора V. Войдя в комнату, он на мгновение остановился, прислушиваясь к звукам погони. Он мог слышать бедлам, поднятый сонофонами, но больше ничего. Затем он двинулся быстро.
   Он подошел к ближайшему свалочному шлюзу и открыл его, сбросив внутрь свою вялую ношу. Затем он снова сделал паузу. Его губы сжались, когда он посмотрел вниз на бессознательного охранника. Это была часть плана, которую он едва мог переварить, но ее нужно было выполнить.
   Мрачно, он собрался. Затем, оставив замок открытым, он потянул за выпускной клапан. Раздался рев выходящего воздуха, когда тело охранника скользнуло в вакуум мусоропровода. Дверь сбросного замка захлопнулась, но не закрылась, и воздух со свистом вырвался из оставшейся щели, издав звук, заглушивший сонофоны.
   Ползая на животе от потока воздуха, Над пробрался в дверной проем комнаты утилизации, прежде чем автоматические предохранительные устройства закрыли металлический люк, герметично закрыв комнату. Зазвенел сигнальный гонг, который, как он предположил, был установлен для таких чрезвычайных ситуаций. Он вспомнил, как давно слышал такие сигналы тревоги, когда говорили, что галактит пробил стены. Гонг был одной из вещей, на которые он надеялся. Это приведет их к уликам, которые, как он надеялся, они интерпретируют, по крайней мере временно, как самоубийство с его стороны. Другой охранник, которого он пнул, был мертв, так что им потребуется некоторое время, чтобы выяснить, кто именно вышел из мусоропровода. Он намеренно оставил дверь замка свалки зажатой, потому что человек, совершивший самоубийство, не смог бы закрыть ее изнутри. Тщательный осмотр подтвердит, что из желоба вылетело человеческое тело, размышлял он, вспомнив застывшую кровь Градона на внешней поверхности двери камеры казни.
   - Отсюда, - пробормотал Над, - я должен исчезнуть.
   Однако в течение нескольких часов навигаторы продолжали поиски. Очевидно, они хотели найти либо его, либо пропавшего охранника, чтобы сделать улики убедительными. По мере того, как он переходил из укрытия в укрытие, он начал терять уверенность в себе. Прятки не могли продолжаться бесконечно. Не смог он и отбиться от отряда навигаторов, как только они его нашли. Они могут даже использовать на нем М-луч.
   Внезапно он прошел в дверной проем комнаты, которая была неожиданно занята, и кто-то позвал его по имени. Он мельком увидел старого, седого мужчину с бледно-голубыми глазами и огрубевшей кожей, того самого, который присутствовал при казни Градона. Ему хотелось бежать, когда он увидел странное оружие, которое другой держал в руке, но когда он понял, что старик не был навигатором, он остановился и оглянулся. Старик стоял в дверях и манил его.
   "Пошли со мной быстро!" он сказал.
   Что-то подсказало Наду следовать за этим незнакомцем, и он так и сделал. Когда в коридоре к ним приблизились бегущие ноги, старик погасил свет в комнате и увел Над в сумрак внутренней комнаты. В стене была черная дыра, достаточно большая, чтобы пролезть сквозь нее. Первым вошел старик, а за ним Над. Он оказался на металлическом подиуме между металлическими стенами. Он чувствовал кабели и трубопроводы, тянущиеся во всех направлениях.
   Старик закрыл отверстие и закрепил несколько болтов на месте. "Это называется люк для обслуживания", - пояснил он. "Они очень мало используются в настоящее время. Большинство штурманов пренебрегли своими знаниями о реальном техническом обслуживании. Здесь ты будешь в безопасности, пока тебя не начнут искать.
   "Где мы?" - сказал Над. - А как ты узнал об этом месте? Кто ты?"
   "Мы между стенами", - последовал ответ. "Это огромный лабиринт узких проходов, о которых Пассажиры не знают. Я всегда знал об этом, потому что никогда не терял памяти. Я X, сын мой, и ты пришел ко мне как раз вовремя".
   * * * *
   Так что фактически начался новый этап существования Нада. Старик сказал ему, что его зовут Йиддир Э-5172-П, но со временем Над начал подозревать, что это псевдоним, скрывающий гораздо более важную личность, чем просто Пассажир. Этот человек слишком много знал. На самом деле, для Нада он был оракулом, охотно снабжавшим его всеми знаниями, которые он мог усвоить.
   Йиддир вел его с поразительной самоуверенностью и неуклонностью по узким, непонятным лабиринтам и по головокружительным подиумам, под которыми зияли темные закоулки, глубины которых он не мог угадать. Если то, что он знал прежде, было целым миром, то и это было таковым. Казалось, он совершал путешествие, рожденное бредом, в сердце, вены и кишки чудовищного живого существа.
   Повсюду у Йиддира были причины использовать новые слова для описания того, что он видел. Там были и "реле управления", и "отключения питания", и "главные цепи", и "защиты реактора", и прочее непонятное без конца, пока у Нада не заболел мозг.
   Наконец они добрались до места назначения Йиддира, его личной маленькой цитадели. Это был пустой бак для химикатов, в который он отвел кран от вентиляционной системы. Там были небольшие шкафчики для еды и воды и несколько простых предметов мебели. Матрас, стульчик, ящик, служивший столом, и так далее. Но были и объекты более технического характера, выходящие за рамки понимания Надя. Он мог понять лампы накаливания, которые Йиддир соорудил для освещения, и видеопластинку, и сонофон, и даже сопровождающие их переключатели-преобразователи, но весь конец резервуара представлял собой мастерскую, содержащую кучу инструментов и оборудования, которые были ему совершенно чужды. Он только понял, что в этой потайной комнате жил и работал, может быть, много лет очень продвинутый человек. Вот, наконец, знание и помощь, которую он искал. Это был дом "Х".
   Когда они оба немного отдохнули, Йиддир начал серьезно говорить с ним, и для Нада наступило время великих откровений.
   - Ты хоть представляешь, что такое год времени? - спросил Йидир.
   - Только то, что это очень долгий период - наверное, часть жизни.
   - Вы не могли представить период в пятьсот лет, не так ли?
   "Возможно, шесть или семь жизней?" - предложил Над.
   "Что-то вроде этого", - ответил Йиддир. "Ну, пятьсот лет назад мы, люди, жили в реальных мирах; действительно, даже триста лет назад. Я расскажу вам позже, на что были похожи эти миры, но достаточно сказать, что это были естественные миры, неизмеримо большие, чем этот корабль, на котором вы сейчас находитесь. Было три мира первостепенной важности, от которых произошли все Пассажиры и Навигаторы. Были Венера, Земля и Марс вместе с другими менее развитыми мирами, каждый из которых вращался по своей собственной эллиптической траектории вокруг пылающего огненного шара, который давал нам все тепло и энергию, необходимые для жизни. Этот огромный зал огня люди называют солнцем. Фактически, это было одно из бесчисленных подобных солнц, называемых звездами, которые, в свою очередь, составляли галактику.
   "Ну, короче говоря, сотни миллионов людей, таких как ты и я, жили и процветали в условиях высокой формы цивилизации, и мы могли путешествовать между Венерой, Землей и Марсом по своему желанию, потому что эти расстояния были ничтожными. по сравнению с межзвездными расстояниями, то есть расстоянием между звездами.
   "Примерно пятьсот лет назад люди впервые узнали, что солнечная система, частью которой являются Венера, Земля и Марс, будет уничтожена катаклизмом. То есть убегающая звезда быстро двигалась к нашему солнцу, и было точно рассчитано, что в течение трехсот лет столкновение обязательно произойдет.
   "Этот единственный факт связал наши три мира воедино с единственной целью - спасти человеческую расу. Для этого считалось необходимым изобрести способ преодоления ужасного расстояния между звездами. Нужно было бы не только отправиться к ближайшим звездам, но и идти вперед бесконечно, если потребуется, в поисках животворящего солнца, в системе планет которого есть хотя бы один мир, пригодный в качестве нового стартового места для нашего рода. Необходимо извлекать космическую энергию из космоса и преобразовывать ее во все желаемые формы материи, синтезируя из основных элементов все молекулярные соединения, необходимые для продолжения жизни. Короче говоря, корабли, которые должны были спасти человечество, должны были быть мирами, независимыми от всех других источников существования, кроме самой космической энергии.
   "Сначала задача казалась непреодолимой, но сосредоточенные умы тысяч наших великих ученых постепенно в течение следующих полутора столетий сотворили необходимое чудо. Необходимость навязала Человеку технологию сверхчеловека, и начали строиться великие ковчеги. Как вы уже догадались, вы теперь Пассажир одного из них. Потребовались все человеческие ресурсы трех миров, чтобы построить сотню таких кораблей за столько же лет. Это летающие планеты. Они движутся со скоростью больше, чем сам свет. Это означает, что свет, пытающийся достичь нас сзади, никогда не сможет нас догнать, пока мы сохраняем такую скорость, а свет, встречающий нас лоб в лоб, выталкивается за пределы видимого спектра. В результате позади нас чернота, впереди чернота, а по обеим сторонам от нас ореол серого цвета. Мы можем ориентироваться только с помощью инструментов, некоторые из которых используют энергии, называемые явлениями второго порядка, которые функционируют во много раз быстрее, чем свет.
   "До того, как определенные события, о которых я вам сообщу, привели к разделению флота, эти космические ковчеги путешествовали широкой фалангой, каждый корабль находился на расстоянии одного светового года от другого, что эквивалентно триллионам километров. Весь флот ковчегов покрывал пространство в сто световых лет, и даже при использовании средств связи второго порядка иногда требовались годы, чтобы тщательно передать сообщения всем кораблям. Это даст вам небольшое представление о масштабах этой великой попытки со стороны людей сохранить свой вид.
   "Пока что мы в пути чуть более двухсот лет. Мы уже много поколений потомков тех, кто первым начал, и мы путешествовали около шестисот или семисот световых лет в поисках нового дома".
   "Но почему мы не нашли другой мир?" - спросил Над. "И почему навигаторы лишили нас памяти, и почему нас казнят за то, что мы задаем вопросы, от которых мало кто может удержаться? Как ты в одиночку избежал М-лучей и что это за план освобождения и нового образа жизни, о котором ты говорил?
   Йиддир терпеливо улыбнулся. "Один вопрос за раз", - сказал он. "Во-первых, в течение первых пятидесяти лет этого великого путешествия стало известно, что наше солнце и миры, на которых мы жили, были очень уникальны, или, скорее, мы были особенно приспособлены жить только в точных условиях, установленных для нас Природой в нашем солнечном мире. система. Многие другие солнца и планетные системы были исследованы только для того, чтобы найти их неподходящими для наших нужд. Мы редко находили эти другие миры обитаемыми, и только однажды нам угрожали инопланетные космические корабли, но единственным оружием, которое мы сочли необходимым использовать против них, была наша гораздо более высокая скорость. Они не могли последовать за нами в великую тьму, лежащую за пределами скорости света.
   "Прошло еще пятьдесят лет, и еще, а мы так и не нашли того, что искали. Так было и тогда, когда я был молодым человеком, и даже позже, когда я стал Старшим штурманом на этом корабле".
   "Ты!" - воскликнул Над. - Вы были главным штурманом? Его разум пошатнулся от этого нового удара удивления.
   - Да, - сказал Йидир. "Мое настоящее имя Корлон Э-3-Н, но в этом заключается история, которая является третьей и последней фазой этой краткой истории, которую я вам рассказываю. Видите ли, нынешние навигаторы вне закона. Они восстали против меня".
   - Но разве другие корабли этого еще не знают? запротестовал Над. - Как давно это случилось?
   "Тридцать лет или больше".
   "Тридцать лет! И с тех пор ты скрываешься?
   "Да. Но позвольте мне продолжить свой рассказ. Временами, - продолжал Йиддир, - сталкивались с открытиями или обстоятельствами, которые приводили к серьезным спорам либо между навигаторами, либо между навигаторами и пассажирами. Около сорока лет назад этот корабль столкнулся с областью космоса, которая, казалось, подавала многообещающие признаки того, что наша цель достигнута. Анализ состава энергетических паттернов, качества ядерных излучений и спектро-гелиоскопические исследования показали нам, что мы находимся в группе солнц, вроде бы не враждебных жизни. Была обнаружена только одна солнечная система, довольно большая, в которой было несколько крупных планет, все густонаселенные. Возникли следующие проблемы. Во-первых, цивилизации на обнаруженных нами планетах находились в состоянии развития, почти равном нашему, и предварительная связь с ними указывала на то, что они не будут приветствовать приток инопланетной расы. Следовательно, форсированная посадка означала бы войну против гораздо превосходящего числа людей, владеющих оружием, достойным нашего уважения. Во-вторых, Солнце в центре этой Солнечной системы было не слишком молодым и давно перешло в ту стадию эволюции, которую ученые называют стадией распада. Конечно, наша жизнь могла бы процветать там еще тысячи лет, но ценой борьбы с усиливающимся пагубным воздействием жесткой радиации.
   "Несмотря на это, весь наш флот сильно разделился на две фракции, одна из которых была за вторжение любой ценой. Другая фракция была за то, чтобы продолжить наше путешествие в надежде обнаружить более благоприятное стечение обстоятельств. По мере того, как я продвигался к самому высокому посту на борту этого корабля, я придерживался этой последней фракции и научил своего сына также придерживаться этой точки зрения на нашу ситуацию.
   "Противники почти смирились со своей участью, когда, десять лет спустя за пределами спорной Солнечной системы, я совершил серьезную ошибку. Это было тридцать лет назад".
   Йиддир помолчал, и его бледно-голубые глаза искали глаза Над. Он увидел в нем выражение удивления и благоговения, а также признаки совершенно ненасытной жажды познания.
   "Я был, как и многие высшие офицеры, руководившие экспедицией, ученым-исследователем, и моей специальностью были явления второго порядка. В результате моих исследований появилось новое оружие - М-луч. При любых нормальных обстоятельствах это было бы благом для человечества с терапевтической точки зрения. То есть людей, страдающих от умственного напряжения или сильного горя из-за потери любимого человека и т. д., можно было заставить забыть на время или навсегда о том, что их беспокоило. Но M-Ray также можно было использовать как очень грозное оружие. Это может привести к тому, что тысячи или даже миллионы людей потеряют память и станут беспомощными, как младенцы. Более того, все инопланетные энергетические щиты, с которыми мы сталкивались до сих пор, были только первого порядка и, следовательно, не могли остановить М-луч. Другими словами, это было некое оружие против обитаемых миров, с которыми мы контактировали несколько лет назад.
   "Моя ошибка заключалась в том, что я пока держал свое оружие в секрете, ибо, если бы я отнес его властям на борт нашего флагмана, они были бы теперь в состоянии справиться со страшной опасностью, которая угрожает им и всем оставшимся кораблям. которые еще не захвачены мятежниками".
   - прервал Над. - Вы хотите сказать, что навигаторы Саргона прочно закрепились на других кораблях флота?
   Йиддир кивнул в горьком согласии. "Это продолжается уже много лет, - ответил он.
   "Но..."
   "Позвольте мне продолжить. Еще одна моя ошибка заключалась в том, что я доверил себя нескольким другим офицерам, даже вопреки совету моего сына, который к тому времени был гораздо более блестящим ученым, чем я, и внес большой вклад в разработку M-Ray.
   "Случилось так, что один из моих приближенных был на самом деле оппортунистом и сочувствующим старой оппозиции, но я этого тогда не знал. Именно этот человек предал меня и преуспел в производстве м-лучевого оружия, превосходящего мое собственное, и в эффективном количестве. Достижение вскружило ему голову, и он собрал вокруг себя самые диверсионные силы из нашего числа, какие только смог найти. В конце концов он планировал свергнуть управление всем флотом и создать для себя и своих сородичей маленькую империю, созданную по его собственным вкусам. Кроме того, его план состоял в том, чтобы вернуться на рассматриваемые обитаемые планеты и подвергнуть все эти расы людей воздействию М-лучей в рамках подготовки к оккупации его собственными силами. Даже если дело дошло до подчинения только части флота и тайного поворота назад, предоставив остальную часть на произвол судьбы, он был полон решимости осуществить план.
   "Снова мой сын пытался дать мне совет. Он утверждал, что мы с ним должны бежать, пока не стало слишком поздно. Этот корабль, как вам должно быть известно, оборудован спасательными шлюпками, способными вместить примерно сотню пассажиров. План моего сына заключался в том, чтобы украсть один из них и отправиться на флагман в десяти световых годах. При использовании привода второго порядка это путешествие заняло бы несколько лет, но он был уверен, что мы сможем и должны его совершить. Кроме того, он сообщил мне, что ищет открытие, которое спасет правительство флота. Он был близок к разработке щита второго порядка против М-лучей и был уверен, что сможет создать его на борту дружественного корабля, такого как флагман.
   "Усвоив урок осторожности на горьком опыте, мы решили каждый взять спасательную шлюпку, чтобы, если один из нас будет задержан, другой еще имел шанс спастись.
   "Однако незадолго до нашего отъезда навигаторы под предводительством своего нового лидера подняли мятеж, и нам с сыном пришлось укрыться среди пассажиров, которых мы тщательно просветили относительно всей ситуации. Это они помогли нам совершить побег, хотя нас преследовали. И мы оставили после себя корабль, застигнутый муками жестокой войны между Навигаторами и Пассажирами.
   "Мне удалось отвлечь наших преследователей в достаточной степени, я полагаю, чтобы помочь моему сыну бежать, но в процессе побега сам мой корабль был поврежден, и после того, как преследователи прекратили погоню и сочли меня пропавшим, я дрейфовал почти беспомощно. Мне потребовалось около трех месяцев, чтобы устранить повреждения, и около года, чтобы снова найти корабль.
   "Я был рад вернуться сюда, потому что знал, что Пассажиры и многие из моих старых друзей среди навигаторов к настоящему времени подверглись воздействию М-лучей. Несмотря на все оправдания, я чувствовал себя ответственным не только как изобретатель М-Рэя, но и как капитан своего корабля - корабля, взбунтовавшегося и ставшего резиденцией незаконного правительства, которое планировало свергнуть флот и в конечном итоге начать войну против невинные миры, подчиняющие миллионы людей диктаторскому правлению.
   "Как человек, зарегистрированный как мертвый, я пользовался особым преимуществом. Кроме того, я не потерял память и знал корабль лучше любого навигатора на борту. В течение многих лет я жил в секрете, но относительно недавно появилось что-то новое, из-за чего мне пришлось маскироваться под Пассажира. Мне было легко подделать опознания и даже разместить подтверждающие записи в файлах навигаторов. Таким образом, я создал Йиддира E5172-P, несущественного Пассажира, который мог свободно перемещаться среди вас и выбирать себе союзников. Для моего нынешнего предприятия мне нужно около сотни мужчин и женщин, и вас я давно выбрал своим главным помощником.
   "Мне? Зачем придираться ко мне?"
   Йидир улыбнулся. "Оглянитесь на свои действия, которые привели к вашему побегу сегодня. Вам нужно задать мне больше вопросов. Я не совсем был готов осуществить ваш побег в соответствии с моими собственными хорошо продуманными планами, и все же, когда возникла чрезвычайная ситуация, вы были в состоянии позаботиться о себе.
   Над комплимент проигнорировал. - А ваш сын когда-нибудь достиг флагмана? он спросил.
   Йиддир покорно пожал плечами. "Как я могу сказать? Я могу перехватывать сообщения с других ковчегов, но не осмеливаюсь пытаться передать их, опасаясь разоблачения. Все, что я узнал, это то, что новый губернатор флота командует флагманом, который, по-видимому, не в курсе, что здесь происходит. Тем не менее, он кажется очень способным человеком. Его зовут Нор ЭИМ. Я определенно хотел бы связаться с ним когда-нибудь, потому что я уверен, что он станет достойным союзником. Но на это уйдут годы, а сейчас на это нет времени".
   - А как насчет плана мятежников вернуться к Солнечной системе, в которую они хотели вторгнуться? Когда они это сделают?"
   Йидир махнул рукой. - Моя история еще не окончена, - терпеливо сказал он. "Слушай внимательно. Я еще не имел возможности проверить все факты, но при грубом анализе обстоятельства в настоящее время таковы. Повстанческие навигаторы захватили большую часть флота, сколько я не могу сказать, кроме того, что я знаю, что флагман все еще свободен и не знает о том, что произошло. А может быть, повстанцы боятся флагмана Нор ЭИМ, что, возможно, было продемонстрировано какое-то сопротивление. Так или иначе, факт остается фактом: эта повстанческая часть флота уже отделилась от основного флота, остановилась и повернула обратно к Солнечной системе, которую они планируют вторгнуться. Потребуются годы, чтобы пройти эти многие световые годы, но они полны решимости сделать это. Тем временем часть флота, все еще находящаяся под управлением флота, все время удаляется от нас в первоначальном направлении, выбранном экспедицией. Теперь между нашей группой повстанческих ковчегов и ковчегом Правительства Флота лежит цель, которую я преследую. Слушать..."
   "В то время, когда мы замедлились, чтобы повернуть назад, конечно, свет от звезд снова стал заметен, и были сделаны некоторые важные наблюдения. Я знаю, что в то время астрофизики на борту этого конкретного корабля обнаружили в нашем районе космоса обитаемый мир. О, это было маленькое и не слишком многообещающее, потому что оно было очень молодым с географической точки зрения. Он был еще не населен самой примитивной формой человека, но был способен поддерживать наш вид. Однако находка была настолько посредственной, что правившее здесь повстанческое правительство решило даже не давать советов остальным своим представителям на борту других захваченных кораблей. И, конечно же, корабли правительства флота остались без предупреждения, и им было позволено продолжить свой путь.
   "Однако именно результат моего собственного анализа этой области пространства побудил меня к действию. Мои собственные инструменты показали мне, что поблизости есть другие системы, которые следовало исследовать. Я знаю, что этот корабль провел некоторые поиски, но работа не была тщательной, и они бросили ее, чтобы идти в ногу с другими кораблями повстанцев, направляющимися к обитаемым солнечным системам, которые они намеревались вторгнуться.
   "Итак, теперь мой ближайший план действий таков. В рундуках спасательных шлюпок находится, как я уже упоминал ранее, много кораблей, каждый из которых способен с разумным комфортом перевезти сотню пассажиров. Поскольку они способны преобразовывать космическую энергию в материю и синтезировать, как это делает ковчег, они могут поддерживать человеческую жизнь так же бесконечно долго, как и их корабль-база. Мой план состоит в том, чтобы использовать один из этих кораблей и осуществить побег примерно сотни пассажиров, предпочтительно молодых мужчин и женщин, и вернуться в тот маленький примитивный мир, который обнаружили навигаторы, и основать там базу для дальнейших исследований. открыть другую солнечную систему или системы, которые, как показали мои инструменты, должны существовать в этом регионе. Если мы потерпим неудачу, по крайней мере, в нашем распоряжении будет один маленький примитивный мир, в котором можно начать новую жизнь. И затем, если флот повстанцев встретит неожиданное сопротивление и будет уничтожен, или если другие ковчеги потерпят неудачу в своих поисках, по крайней мере, наша небольшая группа послужит спасению нашего вида от вымирания.
   Внезапно Йиддир замолчал, и Над понял, что он закончил. Тем не менее, было еще больше вопросов, которые нужно было задать.
   "Все это прекрасный план, - сказал он, - и вы никогда не сможете оценить, что значит для меня узнать наконец, что представляет собой эта наша жизнь. Что мне не нравится в вашей идее, так это то, что вы оставляете поле открытым для мятежных навигаторов, таких как Саргон и ему подобные.
   "Есть одна слабая возможность, - сказал Йиддир, - что этот великий новый хозяин флагмана, Нор ЭИМ, может быть в состоянии справиться с мятежниками, но есть риск, что если я передам ему сообщение, как только мы совершим хороший побег, он может быть перехвачен, и в результате правительство флота навлечет на себя сражение, к которому оно не готово. Я чувствую, что было бы лучше не рисковать, позволить каждому сегменту флота идти своей дорогой, чтобы было два шанса на выживание вместо одного. EIM также не был провозглашен гением науки, и я знаю, что его часть флота находится в надежных руках.
   "Очень жаль, что ваш сын с его секретом защиты от М-лучей не мог объединить усилия с Нором", - сказал Над. "Очевидно, что он этого не сделал, потому что, если бы он это сделал, правительство флота уже приняло бы меры против мятежников".
   Йидир вздохнул. "Это тоже мое убеждение, - сказал он. "Я потерял сына".
   Над протянул руку и сжал хрупкую руку Йиддира. "Могу ли я служить бедной заменой?" он спросил.
   Старое лицо Йиддира просветлело. Он схватил руку Нада обеими руками. "Заменитель - нет", - сказал он. "Ты мой сын, с этого дня и впредь".
   - Спасибо, - ответил Над. - Но есть только одна вещь, которая тебе не понравится.
   "Что это?"
   "Я не такой полный альтруист, как ты. Я питаю горькую ненависть, которая должна быть удовлетворена. Прежде чем я уйду отсюда, я намерен задушить один Sargon M13-NT.
   Йиддир неодобрительно покачал головой. - Вы должны забыть об этом, - предупредил он. "Саргон пользуется большой популярностью у повстанцев. Подставить себя ему снова означало бы поставить под угрозу весь план. Вы должны научиться подчинять личные желания важности вашей миссии. Не думаешь ли ты, что и меня давно искушало мстительное желание? Это мой корабль!" Глаза Йиддира вспыхнули гневом. "Но я держался за себя и горжусь тем, что действовал в интересах большинства. Я ожидаю, что вы сделаете то же самое".
   Мускулы на челюстях Нада напряглись, и он сжал кулаки, но сдерживал себя. - Ладно, - проворчал он. - Давай поработаем над твоим планом.
   Йиддир сиял от гордости и удовлетворения. "Это дух, сынок! Сейчас самоконтроль - ваше самое стратегическое оружие".
   ГЛАВА V
   Когда Над и Йидир действовали, они действовали быстро. Был установлен контакт с некоторыми другими пассажирами из длинного списка Йиддира, главным образом с помощью индивидуально активированных сонофонов. В уединении своей комнаты к вероятному новобранцу обратились следующим образом:
   "День освобождения настал. Вы были выбраны, чтобы присоединиться к нам. Мы возвращаемся к естественному миру и естественному образу жизни. У нас есть и знания, и средства. То, что было изъято из вашего разума, ваше законное наследие, будет восстановлено путем полного раскрытия правды о вашем происхождении и вашем предназначении. Нет времени на вопросы. Мы должны действовать быстро. Иди и свяжись с десятью своими друзьями, пятью молодыми мужчинами и пятью молодыми женщинами. Предупредите их всех о строжайшей секретности, иначе весь этот план провалится, и вы потеряете свой последний шанс. Эти десять человек будут связываться только с вами. У вас есть три часа, чтобы сделать это. Так что действуй немедленно! Когда вы будете готовы, или максимум по прошествии трех часов, приведите своих людей в свою приемную, и там вас направят к освобождению".
   Таким образом, в течение часа Над и Йиддир связались с восемью ключевыми мужчинами и женщинами. Было уже почти время, чтобы начать вести первых контактов и их рекрутов через различные люки обслуживания между стенами, когда Над наконец попытался связаться с Лилвани.
   Илдра была с Роном в приемной Рона. На этот раз Над осмелился активировать визуальную пластину и сонофон.
   "Над!" - воскликнула Илдра, вскакивая на ноги. "Где ты? Мы думали, что вы либо схвачены, либо мертвы!
   - Нет времени объяснять, - сказал он, осматривая комнату через двусторонний визиком. - Где Лилвани?
   - Мы не знаем, - сказала Илдра. - После того, как ты сбежал от охранников, она исчезла.
   Затем Рон обрел голос. - Я думаю, она придумывала какой-то безумный план, чтобы спасти тебя, и, вероятно, она уже у Навигаторов. Может быть, Саргон.
   "Саргон!" Лицо Нада побледнело, а рот сжался. - Не может быть - не сейчас, не в такое время! Она должна быть здесь! Нельзя терять время!"
   Он быстро передал им свое призывное послание с дополнительными пояснениями, чтобы успокоить Рона, и поручил Ильде собрать нескольких ее друзей.
   Воздействие на Илдру было ошеломляющим для Над. Когда он сообщил ей эту новость, она, казалось, ожила, как будто вся ее предыдущая жизнь была прожита в мире теней. Теперь она, казалось, впервые ощутила реальность. Несмотря на ее от природы бледный венерианский цвет лица, ее щеки залились новым румянцем, а глаза вспыхнули маленькими огоньками дикой, новой энергии.
   Она повернулась к Рону и обняла его за шею. "Рон!" воскликнула она. "Наконец-то сбылось! Там другой мир и другая жизнь! Мечта Нади сбылась! Быстрый! Пойдем за Нилрой, Горном, Мирлой и...
   Она остановилась, изумленная, потому что Рон не отражал ее настроения. На лбу выступил пот, рот был разинут, глаза округлились от страха...
   "Они убьют нас всех!" - воскликнул он. "Это мятеж! Я невиновен!" он крикнул. - Иннокентий, ты слышишь! Я ничего этого не хотел! Я хочу оставаться правым!"
   "Рон!" - закричал Над тоном, который он редко говорил со своим братом. - Закрой свой рот и не говори больше ни слова. Если ты так боишься смерти, то помни об этом. Открой еще раз рот, как только что сделал, и я сам тебя убью!
   Рон потерял дар речи, как и Илдра.
   - Ничего не могу поделать, Илдра, - объяснил Над. "Слишком многое поставлено на карту. Все будущее человечества может быть разрушено этим хныкающим трусом. Заставь его замолчать, если хочешь, чтобы он выжил или вообще присоединился к нам. А теперь поторопитесь и соберите своих друзей в этой комнате как можно быстрее. Я даю вам два часа. А пока - я собираюсь найти Лилвани...
   * * * *
   Крылорно, поэт, был тщеславным и чувствительным человеком. Втайне он возмущался тем, что еще ни одна женщина не обратилась с ним к властям с просьбой о разрешении на совместное проживание. Он был старше толпы, с которой решил общаться, лет на десять, но делал все возможное, чтобы скрыть эту разницу, поскольку она была одной из болевых точек его тщеславия. Еще одним ударом по его самолюбию стала необъяснимая привязанность Ильды к Рону. Подумать только, она должна предпочесть ему этого косолапого, ничтожного труса!
   Он думал об этом, когда к нему подошли Рон и Илдра. Это было на одном из мезонинов буфета, выходящих на большой Зал Отдыха. Многие из его предыдущей "самоубийственной" группы были там, но они были оторваны от своего фанатизма беспрецедентным сообщением "Х". С этого момента среди пассажиров начались большие тайные волнения. Навигаторам удалось установить, что некоторые Пассажиры обсуждали какой-то великий секрет, которым они несколько не желали делиться с другими из своего числа, и общие домыслы Пассажиров шли в бешенстве. Навигаторы, подозревая, что все это было просто еще одним проявлением всеобщего недовольства, прибегли к эксперименту. Сняли прежний запрет на спиртное, и эффект в целом уже был благоприятный.
   В то время как большинство пассажиров повеселело, Крылорно стал более капризным и чувствительным, чем обычно, и употреблял спиртное в больших количествах. Таким образом, появление Ильды с Роном было той искрой, которая разожгла тлеющий огонь.
   Когда Илдра попыталась вступить в частную беседу с некоторыми младшими членами отряда, он сразу же возмутился. Кроме того, его любопытство было возбуждено преображением, которое произошло с ней. Ее лицо сияло, в глазах вспыхнула новая жизнь и сила, как будто ее существование обрело новый смысл. Она говорила быстро и взволнованно, но было очевидно, что его, Кырлорно, намеренно исключают.
   Несколько беспорядочно он подошел к ее столику со своим наполовину наполненным стаканом. Все замолчали, когда он начал произносить за нее тост:
   "Она сделана из снов, или так кажется,
   Ибо когда она говорит со мной,
   Мои мысли успокоились, и мое сердце взволновано
   С мечтательным экстазом;
   И в ее глазах мой разум умирает
   А я в тюрьме...
   Он сделал паузу, с поднятым стеклом, хмуро глядя на нее и остальных.
   "Я клянусь!" он сказал. "Если вы все не выглядите так, как будто вы возмущены моим присутствием!"
   Никто не сказал ни слова. Некоторые опустили головы или отвернулись.
   "Почему!" - сказал он не умоляюще, а вызывающе. "Что это за секретный бизнес? Голос "Х" снова преследует вас из Бездны? Он сказал, что ты исключишь Крылорно из великого освобождения?
   Илдра побледнела, потому что Крилорно безрассудно выкрикивал эти слова. Она быстро встала на ноги и приблизилась к нему. Ее маленькая рука зажала его рот.
   - Крилорно, послушай меня, - тихо сказала она. "Вы сказали мне недавно замечательные слова о мужестве. Вы продемонстрировали всем, что вы заботитесь обо мне. Теперь я прошу вас доказать и то, и другое. Ради меня и ради всех нас замолчи! Это время спасения для немногих. На большее нет ни времени, ни места. Возможно, ваше время придет позже, а пока Над говорит, что все они должны быть молодыми...
   "Молодой!" Крылорно открыл ответный огонь. - Как вы думаете, я - восьмидесятилетний?
   Снова маленькая рука закрыла его губы, и ее темные глаза умоляюще искали его. Наконец он пожал плечами.
   - Хорошо, дети, - сказал он покровительственно. "Да какая разница, в конце концов? Целая жизнь верной скуки или короткая борьба за мечту, которая должна закончиться верной смертью для всех вас. Приговори меня к скуке, если хочешь. Он насмешливо улыбался им. "Я поздравляю вас!" - сказал он, поднимая свой стакан. "Не каждый день можно умереть за героическое дело!"
   Рон наконец сломался. Он бросился на Крылорно в ужасе.
   "Займи мое место!" - воскликнул он. "Иди с Ильдрой! Она собирается отвести остальных в мою часть, где Над свяжется с ними. Займи мое место!" воскликнул он. "Я не хочу идти! Я невиновен! Я не хочу участвовать в этом!
   Крилорно приподняла бровь с театральным пренебрежением, и Илдра впервые нахмурилась, когда кто-либо мог вспомнить.
   - Рон, - ледяным тоном сказала она, - тебе лучше надеяться, что Над не услышала тебя по сонофону. Он убьет тебя. Помните его предупреждение. Очевидно, твои слова о любви и преданности были ложными, иначе ты захотел бы быть со мной".
   Рон совсем сломался. Он сел за стол и уронил голову на руки.
   - Я люблю тебя, Илдра, - всхлипнул он, - но я трус. Я не могу не быть тем, кто я есть!"
   Илдра сделала знак нескольким молодым людям рядом с ней, и они повиновались. Они подняли Рона целиком и понесли. Он вскрикнул однажды, и они избили его до потери сознания.
   Оставшись один, Крылорно промыл спиртом свои внутренние раны. Чем пьянее он становился, тем более искаженными были его рассуждения, пока он не наполнился горькой обидой.
   - Оставят меня, а? - сказал он, вставая на ноги. "Ха! Я научу их не пренебрегать Крылорно!"
   С бутылкой в руке он побрел в общем направлении секции N, чтобы найти навигатор.
   * * * *
   К этому времени Йиддир уже был занят, проводя различные группы рекрутов через люки техобслуживания и направляя их к безопасному месту встречи между стенами. Однако он очень встревожился, так как квота Нада так и не появилась. Заподозрив, что что-то не так, он поручил некоторым молодым людям охранять остальных и заставить их молчать, а затем быстро двинулся к группам Нада.
   Когда он, наконец, подошел к группе Ильды, он расспросил их через визуальную пластину о Наде. Когда он узнал, что последний отправился на поиски Лилвани в секцию N, тень глубокого разочарования легла на его постаревшее лицо.
   "Мы не можем ждать, - сказал он. "Быстро все входите в первую квартиру этого блока!"
   "Но это холостяцкое отделение!" - запротестовала одна из девушек.
   "Забудьте обо всех законах, которым когда-либо учили вас Навигаторы, если вам дорога ваша жизнь", - сказал Йиддир. "Быстро идти!"
   Йиддир провел последнего рекрута через люк для техобслуживания как раз в тот момент, когда запирал его за собой, однако весь ковчег загудел тревожными колокольчиками.
   "Что это?" - спросила его Илдра, сидя рядом с его плечом.
   Старые руки Йиддира дрожали, когда он затягивал последний болт. - Возможно, наш план раскрыт, - сказал он. "Слушать!"
   Сонофоны поднимали бедлам. "Все охранные подразделения немедленно сообщают в THQ" , - было объявлено.
   "THQ означает "Технический штаб", - сказал Йиддир. - И только Технический отдел знает что-нибудь об этой части корабля, в которой мы находимся. Думаю, они преследуют нас. Мы должны немедленно перейти к шкафчикам спасательных шлюпок. Подписывайтесь на меня!"
   - Но Над - и Лилвани! - запротестовала Илдра.
   - Потери, - холодно сказал Йиддир. - Забудьте о них, или вас всех поймают. Сейчас слишком многое поставлено на карту. Давай, быстро, все вы!"
   ГЛАВА VI
   Над не пытался оправдаться за то, что не повиновался совету Йиддира подчинить личные желания благополучию большинства. Когда дело дошло до того, чтобы оставить Лилвани в лапах Саргона - навсегда, никогда больше не видеть ее - его рационализация прекратилась, и инстинкт взял верх. В слепой, безрассудной ярости он разыскал Саргона.
   Пройдя по мосткам вперед, он вскоре добрался до секции N и при первой же возможности начал отпирать один из уже знакомых люков безопасности. Йиддир вооружил его М-лучом и дисраптором. В том настроении, в котором он был, он был готов просвечивать все навигаторы M-Ray до состояния полного идиотизма или взорвать всю секцию на атомы, если потребуется.
   Когда он прошел через люк, он закрепил его так, что он был расстегнут, но при этом выглядел нетронутым. Он надеялся, что это будет его уходом.
   Он очутился в похожей на свод комнате, представлявшей собой лабиринт инструментов, одни жужжали и тикали, другие мерцали цветами калейдоскопа. Он быстро попробовал дверь камеры и обнаружил, что ее можно открыть только снаружи. Поэтому он взорвал его с помощью Disruptor.
   Оказавшись снаружи, он оказался в сияющем коридоре, лицом к лицу с парализованным от шока молодым навигатором. Очевидно, ничего подобного в его жизни не случалось. Видеть, как вооруженный Пассажир вырывается из хранилища звукозаписей, было для него слишком.
   К тому времени, как он выздоровел, он обнаружил, что его накрыло раскалённым Disruptor, и он смотрел в пару холодных серых глаз, которые просто говорили: "Повинуйся или умри!"
   - Отведи меня к Саргону, - сказал Над. "Нет вопросов. Быстрый!" Он ткнул навигатора, и тот двинулся, не говоря ни слова.
   Еще два навигатора свернули в коридор впереди них. Это были вооруженные охранники, люди Саргона. Несмотря на свое удивление, они почти одновременно подняли свои светошумовые лучи.
   Но М-Рей Нада был на них, и их оружие внезапно опустилось и нелепо повисло у них на кончиках пальцев. Они идиотски ухмыльнулись, когда Над и полностью перепуганный навигатор прошли мимо них. Над достал один из светошумовых лучей навигаторов и засунул его за пояс.
   - Я твой человек, - прошептал сопровождавший его навигатор. "Только не М-Рэй меня! Клянусь, я не обману тебя!
   - Заткнись и продолжай двигаться - быстро! - прошипел Над. - Сколько еще?
   "Здесь!" Навигатор указал на большую металлическую дверь справа от Нада.
   После чего Над извлек из-за пояса электрошоковый луч. - Это не повредит, - прошептал он. Другой тихо рухнул на пол, блаженно потеряв сознание.
   Над попробовал дверь Саргона и обнаружил, что она не заперта. Затем он распахнул ее и прыгнул на середину комнаты.
   Первое, на чем он сосредоточил свой взгляд, была сама Лилвани, сидящая в своем мягком кресле, словно парализованная от изумления. Очевидно, она плакала, потому что ее обычно ясные зеленые глаза налились кровью, а веки опухли.
   Теперь ее глаза расширились, и недоверчивый крик сорвался с ее губ, но Над немедленно дала ей знак замолчать. Он повернулся и втащил в комнату инертное тело оглушенного им навигатора, а сам закрыл за собой дверь. Затем он поманил Лилвани к себе.
   Она вскочила на ноги и бросилась в его объятия, дрожа на грани истерики. "Дорогой!" прошептала она. "Ты в безопасности! Ты в безопасности!"
   - Далеко нет, - сказал он. "Мы должны выбраться отсюда. Где Саргон?
   "Я не знаю. Он сказал мне, что ты покончил с собой, так что я потерял всякую надежду когда-либо...
   - Неважно, милый. Пойдем!
   Затем он остановился как вкопанный, когда повсюду зазвенели тревожные звоночки. Сонофон в комнате гремел потоком возбужденных приказов.
   "Ну давай же!" - сказал он, открывая дверь в коридор. Но когда он выглянул, то понял, что его путь заблокирован. Коридор был заполнен бегущими охранниками.
   - О, Над! - воскликнула Лилвани. "Что мы можем теперь сделать!"
   - Много, - сказал он, запирая дверь изнутри. "Подписывайтесь на меня!"
   Он взял ее за руку и провел во внутреннее отделение, которое составляло личные покои Саргона. К сожалению, он не нашел обычный ремонтный люк.
   Они посмотрели друг на друга. Шум, поднятый сигналами тревоги, рев сонофонов и топот множества бегущих ног стали усиливать биение их пульса, и ужас овладел их сердцами.
   В этот момент охранники снаружи в коридоре начали колотить в дверь кабинета Саргона.
   Лилвани вцепилась в руки Нада и крепко прижалась головой к его груди. - Ты пытался, дорогой, - сказала она. "Все нормально. Мы выйдем вместе!"
   - Верно, - мрачно сказал он. "Мы выйдем вместе. Отойди от меня!"
   Когда она удивленно шагнула за ним, он направил свой дисраптор на стену квартиры. Белая вспышка сопровождалась взрывом, и Лилвани увидела рваную дыру, ведущую в неведомую тьму.
   "Что это?" - прошептала она с благоговением. "Пропасть?"
   "Нет. Это дорога в Бездну - и к свободе. Подписывайтесь на меня!"
   Вскоре стало очевидно, что навигаторы вошли между стенами, потому что он мог слышать их крики, а их голоса зловещим эхом разносились по темным и узким лабиринтам. Далеко впереди Над услышал серию испуганных криков и воплей.
   "Они нашли их!" - пробормотал он. "Они дерутся - вероятно, их М-Райят! Давай быстрее, или мы пропали навсегда!
   В этот самый момент ступня в сапоге выбила свет из рук Надя, и его поглотила тьма. В то же время он почувствовал, как его М-Рэй вырвали из его рук.
   Яростно он обрызгал всю область перед собой и по обеим сторонам оглушающим лучом, и тишина полностью заполнила темноту. Помимо тусклых и отдаленных звуков боя, он мог слышать только испуганное дыхание Лилвани и свое собственное. Он ощупал стены по обе стороны от себя и обнаружил, что они состоят из странной теплой субстанции, которую он уже однажды чувствовал, когда Йиддир впервые провел его между стенами.
   Внезапно над его головой раздался голос: "Я сфокусировал этот M-Ray на вас обоих. Не двигайся!"
   Когда они вдвоем посмотрели на апатичное сияние собственного фонарика Над, им не нужно было видеть, кто там, над ним, в темноте. Это был голос Саргона.
   Над быстро проанализировал свое затруднительное положение. Он и Лилвани стояли на узкой дорожке между стенами. Под ними была черная яма пустоты. Наверху, где-то смертельно близко, присел Саргон. А где-то далеко Йиддир и рекруты боролись с навигаторами.
   Все, что нужно было сделать, нужно было сделать немедленно, иначе все дело было бы потеряно. Но Саргон сфокусировал на себе М-луч, и Надду слишком ясно пришла в голову полная оценка его опасности в отношении этого оружия.
   Если бы Саргон активировал его, Над и, возможно, Лилвани тоже потеряли бы всякую память о жизни, свою цель, свои надежды и планы, свою любовь друг к другу, свои обусловленности, свои личности - саму свою идентичность. Волна настоящего ужаса захлестнула его, но он боролся с ней, подкрепленный, наконец, одним неизменным элементом в его крови и мозге - ненавистью к Саргону.
   "В руке, - тихо сказал он Саргону, - я держу дисраптор. Я полагаю, что вы лучше меня знаете, есть ли мгновение осознания, прежде чем разум поддастся М-лучу. В тот же миг, если ты применишь его ко мне, я уничтожу тебя и большую часть корабля.
   Наступила дразнящая тишина, за исключением того, что Над слышал напряженное дыхание Саргона над собой. Он также почувствовал крепкую хватку Лилвани на своей руке.
   "Лилвани, - сказал он, угадывая мысли Саргона, - если ты чувствуешь М-луч, сожми мою руку так сильно, как только сможешь".
   Саргон сказал: "У тебя также есть причина не использовать свое оружие".
   - Да, - ответил Над, чувствуя покалывание от настороженности. "Оглушающий луч может промахнуться". Он понял, что использование Оглушающего Луча может привести к тому, что краткий миг осознания М-лучей придет и исчезнет, оставив его беспомощным. "Более того, - сказал он, - мы стоим между двумя реакторными щитами". Йиддир пытался объяснить, что скрывается за этими странными щитами, но все, что понял Над, это то, что там скрывается что-то чудовищной силы. "Ты лучше меня понимаешь, - сказал он Саргону, - что произойдет, если Разрушитель пробьет эти щиты".
   - Это сожжет весь ковчег, - холодно сказал Саргон.
   - Тогда не заставляй меня использовать его в этом месте, - возразил Над. "Брось этот М-Рэй и убирайся отсюда!"
   Наступило еще одно мгновение напряженной тишины, пока Над нервно теребил свой электрошоковый луч, а Лилвани все еще сжимала его с лихорадочной цепкостью. Пот стекал по спусковому пальцу другой руки Над, где он лежал на спусковом крючке Disruptor. Учащение его пульса заглушало более отдаленные звуки тревоги и боя. Он поражался, несмотря на свое затруднительное положение, той степени напряжения, до которой можно было довести ум, не сломавшись.
   Наконец, медленно и спокойно Саргон заговорил. - Мне нужна Лилвани, - сказал он. - Я рискну всем, чем ты пожелаешь, так что слушай, если хочешь помочь своим друзьям там, внизу, оставь Лилвани здесь и уходи. Если тебе не нравится это предложение...
   Больше не было места для слов, Над выстрелил из светошумового луча вверх так быстро, как только могла рука, но в тот же момент он вскрикнул, когда ногти Лилвани впились в его плоть. В то же время тяжелое тело Саргона рухнуло на подиум без сознания.
   Над засунул оружие за пояс и протянул жадные руки, чтобы найти горло противника. Но он опоздал, чтобы предотвратить соскальзывание тела с подиума в небытие.
   "Лилвани!" он назвал. Ощупывая позади себя, он нашел ее и прижал к себе, целуя ее лицо и губы. "Ты в безопасности! Мы еще успеем!"
   Затем его плоть поползла мурашками, и он почувствовал, как его волосы топорщатся. Ибо Лилвани только хихикнула и издала в ответ безымянные звуки.
   * * * *
   Над так и не смог вспомнить, как он нашел путь к шкафчикам спасательных шлюпок, хотя Йиддир уже показал ему дорогу.
   Он смутно помнил бесконечные периоды опасного балансирования на темных подиумах с Лилвани на руках или прятался, пока навигаторы уводили бедных новобранцев обратно в плен, проходя рядом с ним со светом, чтобы он мог видеть идиотские улыбки жертв. Все они были М-Райед, как и его возлюбленная Лилвани. Весь план подошёл к концу, смутно подумал он.
   Кроме себя и Лилвани. У него было иррациональное желание рискнуть в одном из космических кораблей наедине с ней, каким-то образом овладеть тайной управления и, несмотря на полное отсутствие знаний в астрономии, найти тот маленький затерянный мир, о котором ему рассказал Йиддир. Там он перевоспитает свою возлюбленную, и они будут жить и воспроизводить себе подобных.
   С этими смутными, безумными мыслями и с Лилвани, по-детски лежащей у него на руках, он подошел к шкафчикам. Там он увидел огни и охранников-навигаторов, отряд из десяти человек, которые, как понял Над, совершили одну роковую ошибку. Все они собрались в одну маленькую группу.
   Внезапно его рассудок закрутился между невыносимой скорбью и безрассудной жаждой мести. Он поставил Лилвани на землю и намеренно нацелил свой Disruptor на охранников, стреляя без предупреждения.
   Последовала быстрая череда ослепляющих вспышек и оглушительных взрывов. В небытие ушли не только охранники, но и несколько космических кораблей вместе с частью металлического пола. К счастью, большие криозитовые двери, отделяющие шкафчики от Бездны, устояли, хотя внутренние части двух шлюзов были разрушены.
   Он стоял там, гадая, не вырвет ли его. Позади него Лилвани смеялась и весело хлопала в ладоши, глядя на фейерверк и тлеющие результаты. Над не оглянулся на нее. Он стоял один среди разбитого запустения этого места, пытаясь проглотить ком в горле, грозивший задохнуться.
   Затем вдруг он почувствовал дружелюбную руку на своем плече и грустный голос: "Скорее следуй за нами". Это был Йидир.
   Разум Над был потрясен последствиями событий, слишком ужасных и быстрых, чтобы их можно было воспринять. Он слышал голос Ильдры, кричащей во тьме позади него, когда она узнала о бедственном положении Лилвани, и еще несколько мужских голосов, но его не волновало, были ли они друзьями или врагами, нормальным человеком или идиотом. Он слепо следовал...
   * * * *
   Были и другие космические корабли и пусковые замки, которые все еще были целы, хотя Йиддира беспокоила одна вещь, о которой он воздерживался от упоминания остальным. Он заметил очень любопытную вещь около одного из спусковых шлюзов, но задержался там лишь на короткое время. Затем мрачно повел свою жалкую маленькую группу вперед. Времени на разговоры не было. Навигаторы вернутся через несколько минут.
   Темный корабль загадочным образом лежал в шлюзе - вопросительный знак, стоящий между ненадежным Сегодня и совершенно неизвестным Завтра . Успех? Отказ? Лишение, возвращение, бесконечное скитание по черноте и безумию? Внезапная, насильственная, милосердная смерть? На все эти вопросы в равной степени не было ответа, поскольку они безмолвно доносились до борта, и Йиддир повернулся к рубке управления.
   Никого не интересовало, что внутри этого ковчега свободы, за который они сражались и ради которого десятки их товарищей пожертвовали собой. Для них это было убежище. Они привязались к мягким сиденьям, как велел им Йиддир, и стали ждать.
   Йиддир не зря потратил тридцать лет тайного изгнания. Он с кропотливой тщательностью изучил все органы управления и каждый этап технического обслуживания, и теперь знал об этих космических кораблях больше, чем лучший навигатор на борту корабля-носителя. Со знанием дела он активировал замок и открыл наружные двери, открыв спасательную шлюпку в ужасной бездне черноты снаружи. На мгновение его рука замерла на панели управления. На протяжении веков его вид был заперт во тьме, за исключением спорадических, полузабытых промежутков. Внезапно он почувствовал тяжесть одиночества Человека, потерянного, поскольку все они были в дальних уголках неизвестной галактики. Он знал, что эта единственная спасательная шлюпка, оторвавшись от основания, будет подобна электрону, затерявшемуся в самых дальних глубинах Седьмого Моря.
   С непривычной молитвой на устах он пустил лодку в великую тьму...
   ГЛАВА VII
   Их маленькая группа состояла из семи человек. Там были Иддир, Над, Рон, Илдра, Лилвани, Горн и Карг. Горн был бледным голубоволосым венерианцем, как Илдра. Карг был представителем расы Лилвани - марсианином. Горн был ранен в результате неудачного падения с одного из подиумов. Два ребра пробили его левое легкое, и он умирал от легочного кровотечения.
   Он горько презирал Рона. Незадолго до своей смерти, в тот первый день, он созвал всех вокруг и обратился к Рону в их присутствии. В его потускневших глазах они могли увидеть большую часть тех качеств, в которых они так отчаянно нуждались для своего предприятия, - мужество, сила и полное осознание роли, которую все они играли в судьбе своего вида.
   - Рон, - сказал он с трудом, - я хочу, чтобы ты стал свидетелем моей смерти и понял, что это значит. Эта экспедиция вполне могла стать единственным шансом на выживание человечества. Конечно, вы все можете погибнуть, и одна или обе ветви флота могут преуспеть. Но вполне возможно, что может произойти и обратное. Здесь нет места трусу!" Акцент на этой последней фразе стоил ему новой боли, и он чуть не потерял сознание. "Я хочу, чтобы вы поняли, что ваш взрыв в Крылорно был прямой причиной того, что другие не смогли добраться до этого корабля. Благодаря вам здесь лишены пребывания около восьмидесяти пяти новобранцев, юношей и девушек. Если эта мысль будет преследовать вас в ближайшие дни или годы, когда вы будете искать новый мир, я надеюсь, что она поможет вам излечиться от вашей трусости. Моя смерть также твоя вина, Рон. Так что вы несете ответственность за то, чтобы занять мое место в этой партии. Его глаза закрылись, и все его тело напряглось. "Возьмите на себя - Рон!"
   Это были его последние слова.
   Пока Йидир тормозил настолько, насколько мог в пределах разумного комфорта, невидимый корабль-база и остальная часть повстанческого флота отступали со скоростью миллионы километров в минуту; в противоположном направлении далекий правительственный флот все еще швырял свою фалангу длинной в световые годы во все расширяющиеся просторы; и он, и его горстка заблудших душ были полностью оторваны от всего родственного. Они были подобны первым семенам жизни в Начале или последней пыли веков, оседающей на закате Творения. Будет ли колоссальная Природа матерью или врагом для них - вопрос, который останется без ответа в течение долгих месяцев или даже лет. Йиддир был безнадежен из-за их малочисленности, но там, где надежда иссякла, жизнь продолжалась. Почти как робот, он выполнил план. Он замедлял скорость день за днем и неделю за неделей, рассчитывая, что их скорость уменьшится до скорости света в течение двух месяцев. Тогда, впервые за многие годы, он увидит звезды. Это будет первый проблеск для остальных на борту, и он задавался вопросом, вдохновит ли их это ошеломляющее зрелище или угнетает чувством полной бесполезности.
   Кроме того, была эта странная тайна, связанная со рундуком спасательной шлюпки. После того, как он размышлял об этом несколько дней, он, наконец, позвал Нада на свою сторону.
   - Что случилось с Саргоном? - спросил он его без предисловия. - Ты сказал, что победил его в схватке, во время которой он М-Рейил Лилвани. Но каковы детали? Как ты его победил?"
   Упоминание о Саргоне неизменно приводило Нада в состояние максимальной бдительности. Он быстро понял, что Йидир к чему-то клонит.
   "Почему?" - спросил он, его серые глаза встретились с взглядом Иддира. "Я ударил его оглушающим лучом, и он упал с подиума".
   Йидир пристально посмотрел в ответ. - Как далеко он упал?
   "Я не знаю. Было темно. Почему ты спрашиваешь?"
   "Эффект оглушающего луча длится всего несколько минут, в зависимости от интенсивности, на которую настроено оружие. Может быть...
   Он сделал паузу, размышляя. Затем он спросил: "Саргон действительно заботился о Лилвани?"
   "Он сказал мне, что пойдет на любой риск, на который я бы пошел, чтобы заполучить ее".
   "Хм. Это может быть мотивом. Он определенно не пошел бы на такой риск просто из долга или даже из мести. Но если Лилвани значит для него так же много, как и для тебя... Скажи мне вот что. Он знал, что она М-Райед?
   "Нет. Но к чему ты клонишь?
   Йидир говорил очень медленно. "Ячейка космического корабля рядом с нашей была пуста, - сказал он, - но всего за шесть часов до нашего отлета я знаю, что в ней находился корабль. Это может означать только то, что незадолго до нашего отплытия вышел еще один корабль. Он может быть где-то здесь и прямо сейчас преследует нас.
   Возбуждение Нада немного поутихло. "Саргон мог прийти в себя вовремя, чтобы добраться до шкафчиков впереди нас", - сказал он. "И он мог уйти в Бездну, чтобы заманить нас в ловушку на случай, если мы сбежим. Но в таком случае он бы сразу нас заметил по своим приборам и ударил бы задолго до этого. Я думаю, что его участие в восстании слишком важно, чтобы отказаться от него даже для Лилвани.
   - Это замечательный вывод, - сказал Йиддир. - Но, возможно, он знает, как захватить Лилвани и вернуться к флоту повстанцев.
   "Какая! Вернуться на флот отсюда? Возврата нет!"
   - Да, - сказал Йидир. - Я никогда не говорил тебе, и ты никогда не должен говорить другим, но есть способ. Наши драйверы могут быть изменены для большей скорости. Можно обогнать флот, хотя с увеличением расстояния пропорционально увеличивается фактор времени. Саргон - способный навигатор, и я знаю, что он закончил техническое обучение, чтобы повысить свой рейтинг. Он бы знал, как конвертировать водителей. Как правило, к более высоким скоростям не прибегали, потому что случайные метеоры, проходящие через наши детекторные экраны, будут иметь опасную массу, достаточную для того, чтобы пробить стены криозита".
   - Но... почему Саргон должен так долго ждать, чтобы нанести удар?
   "Я не знаю. Возможно, добавился новый фактор, задержавший его. Поломка или какая-то авария.
   - Но все это чистое предположение. Разве у вас нет на борту какого-нибудь детектора? Разве ты не можешь сказать, здесь ли он?
   - В пределах десяти миллионов километров или около того, да. Прошло много времени, и расстояния здесь огромны. Он может идти по нашему следу, даже если мы об этом не знаем.
   "Но если мы не смогли обнаружить его, как он мог обнаружить нас в этой темноте?"
   "Ответ на этот вопрос проще, чем вы думаете", - сказал Йиддир. - Ты забываешь, что он знает, куда мы идем.
   Брови Надя поднялись, а рот приоткрылся. - Как он мог? он спросил. "Я согласен, что он знал бы все о мире, который мы пытаемся достичь, но почему он должен предполагать, что мы знаем об этом?"
   Йидир пожал плечами. "Я не знаю, сколько Илдра сказала Крилорно перед Крилорно или сколько Крилорно рассказала навигаторам. Но одно несомненно. Ни один Пассажир не смог бы справиться с этим кораблем так, как я. Для этого требуется техническое обучение, которое, между прочим, я собираюсь провести с вами, Роном и Каргом как можно скорее. Навигаторы всегда строили предположения о моем побеге и побеге моего сына много лет назад. Они всегда боялись, что, возможно, кто-то из нас вернется, либо один, либо с отрядом. Рассказ Крылорно легко позволил бы им догадаться, что произошло. Они сразу поняли, что я на борту. Что ж, возможно, это то, что сделало Саргона осторожным, если он последовал за нами. Возможно, он знает, что ему предстоит иметь дело не только с еще одним полноправным навигатором, но и с бывшим капитаном ковчега - человеком с легендарными научными способностями, фактически изобретателем М-лучей. Чем больше я думаю об этом, тем больше кажется, что все это сходится воедино. Эту пропавшую спасательную шлюпку в шкафчике рядом с нашей нельзя игнорировать".
   Над долго сидел молча, глядя прищуренными глазами в пространство. - Что он мог сделать, если решил забрать нас? - наконец спросил он.
   "Наши метеоритные детекторы предупредят нас. У нас есть щиты против всех первичных лучей и пушки Disruptor, которые повстанцы установили на всех этих лодках. Я сомневаюсь, что он знает достаточно о вещах второго порядка, чтобы собрать эффективный проектор M-Ray, который ему понадобится, потому что ручной M-Ray хорош только на коротком расстоянии. У меня нет защиты от хорошего проектора M-Ray. Только мой сын знал эту тайну, а его уже давно нет.
   - Тогда что может сделать Саргон?
   "Я не знаю. Может быть, поэтому он сдерживается - возможно, пытаясь что-то понять. Возможно-"
   "Какая?"
   "Возможно, он даже зашел бы так далеко, что последовал бы за нами на нашу маленькую планету и похитил бы Лилвани, когда представится возможность".
   Над поднялся на ноги. "Я думаю, что мы оба спим, - сказал он. "Почему бы тебе не начать учить меня тому, что ты знаешь об этом корабле?"
   Йиддир сидел неподвижно, долго размышляя. Затем он поднял голову и спросил: "Что вам нужно в первую очередь, обучение пилотированию или использованию оружия?"
   Когда он пристально посмотрел на Надя, тот расплылся в мрачной улыбке. - Хорошо, - сказал Над. "Тогда мы не мечтаем. Дайте мне взглянуть на эти пушки Disruptor..."
   * * * *
   Торможение продолжалось, не ослабевая, и пассажиры небольшого корабля шли по нему тяжелой и трудной поступью. День за днем царила тьма, и каждый стремился занять себя в меру своих возможностей. Йиддир тщательно проинструктировал Над, Карга и Рона обо всех элементах управления на борту. Он даже начал работу по переоборудованию на большие расстояния, работая над одним из четырех драйверов одновременно. Он надеялся когда-нибудь использовать возросшую скорость в дальнейших поисках лучшей Солнечной системы, о существовании которой он подозревал.
   На Ильдру была возложена долгая и трудная задача перевоспитать Лилвани. Ей пришлось научить ее говорить и даже правильно есть и ходить. Это была душераздирающая задача, но Над всегда была рядом, подбадривая ее в глубинах каждого нового уныния.
   Карг косвенно помог. Невысокий маленький марсианин, естественно, был весел, несмотря на дискомфорт от удвоенной гравитации из-за замедления. Он интересовался всем, быстро учился и развлекался. Но самое ценное с психологической точки зрения то, что он привез с собой одну драгоценную вещь, которая теперь была средством душевного спасения. Это была марсианская кверла, маленький музыкальный инструмент, генерирующий невидимые лучи, в которых его движущиеся пальцы производили чудесную музыку богатого тона и бесконечного разнообразия. У Ильды был очень приятный голос, и иногда они вдвоем развлекали других игрой и пением.
   В такие моменты Лилвани была очень восприимчива и сотрудничала, и она даже повторяла некоторые из сонаров Ильдры, к бесконечному удовольствию Над. Все это служило установлению распорядка и образа жизни небольшой корабельной команды, что обеспечивало определенную меру стабильности.
   Но однажды - случилась трагедия.
   * * * *
   На верхней палубе в корме находилась смотровая камера с огромным двойным окном из прозрачного металла. Пока они были в темноте, с этого наблюдательного пункта ничего не было видно, но Йиддир объявил, что их скорость уменьшилась очень близко к скорости света и что в любой момент они могут начать видеть некоторые признаки яркая вселенная, которая незримо окружала их всю жизнь.
   Рон сидел с Илдрой в этой комнате, они оба смотрели в окно, ожидая просвета в темноте, которая лежала за кормой. Они говорили о многом, о старых знакомых, оставленных позади, и о возможностях их будущей жизни в новом мире.
   Внезапно сонофон в их комнате донес до них голос Над. Он напомнил Ильде, что это ее часы с Лилвани, и она встала, чтобы уйти.
   - Я останусь здесь ненадолго, - сказал ей Рон.
   Помещение прямо перед кормовым смотровым мостиком было превращено повстанческими навигаторами в боевую станцию. Здесь были установлены несколько пушек Disruptor. Как только Ильда вошла в эту комнату на своем пути вперед, галактит ударил.
   Начав свое путешествие много тысячелетий назад, маленький металлический осколок набрал гораздо большую скорость, чем метеор. Метеоры были локальными явлениями, происходящими внутри галактики, но галактит встречался гораздо реже из-за его внегалактического происхождения. В течение времени, необходимого для его перехода между галактиками, он приобрел скорость, превышающую скорость самого света. Ковчеги флота и спасательные шлюпки могли обнаруживать приближение обычных метеоров и автоматически слегка изменять их курс, чтобы вовремя избежать их, или, если метеор проникал в зону обнаружения и ударялся, криозитовые корпуса могли выдержать удар. Но ни детекторы, ни металлические стены не могли остановить галактит из-за его чудовищной скорости.
   Галактит ударил в корабль и пронзил его, как горячий нож сквозь масло. На своем пути он оставил ряд маленьких аккуратных круглых отверстий по обеим сторонам корпуса и сквозь две палубы криозита. Его прохождение сопровождалось оглушительным звуком, который на мгновение ошеломил Ильду.
   Затем из камеры, в которой она находилась, стал вырываться воздух. Она начала бороться с передним люком, но тот заклинило в результате титанического удара галактита. Она повернулась на корму, но слишком поздно, потому что смотровой люк автоматически встал на место, так как он был спроектирован именно так в такой чрезвычайной ситуации.
   Однако его печать могла быть снята со стороны Рона, и она отчаянно звала его на помощь. Когда половина воздуха была выпущена из комнаты, произошло неожиданное явление, которое обещало спасти ее, даже когда она потеряла сознание. Влага в воздухе, когда он столкнулся с глубоким холодом космоса, мгновенно замерзла, и вскоре галактитовые отверстия в корпусе были забиты льдом, что замедлило выход воздуха. Был еще шанс.
   Напряженные инструкции Йиддира по сонофону прервали панику Рона. "Воздух в комнате Ильды очень медленно уходит", - сказал он. "Открой свой люк и вытащи Илдру внутрь. Затем снова закройте. Это значительно снизит ваше собственное давление воздуха, "и вы можете потерять сознание, но вы будете в безопасности. Мы надеваем скафандры с этой стороны и прожигаем этот заклинивший люк, устраняем повреждения, а затем вытаскиваем вас. А теперь действуй быстро, или Илдра пропала!
   Ответа от Рона не последовало.
   "Торопиться!" - воскликнул Йидир. "Мы не можем прожечь отсюда, не растаяв ледяную пробку в дыре, а без скафандра Илдра умрет - так же, как это сделал Градон в камере казни".
   "Рон!" - раздался голос Над.
   Затем Рон: "Я... я не могу! Воздух выйдет. Я умру!"
   "Тогда умри, трус! Если я найду тебя живым, а Илдру мертвой, я все равно убью тебя!
   Но Рон только упал на стул и зарыдал. - Убей меня тогда! воскликнул он. "Я не могу этого сделать! Я люблю ее, но я... я не могу себя заставить!
   Над и Йиддир были в скафандрах в соседней камере впереди. Их передний люк был запечатан. Вместо того, чтобы использовать тепловую пушку, Над взорвал люк из Разрушителя и прыгнул в комнату. Но ледяная пробка треснула, и воздух снова вырвался наружу. Прежде чем успел образоваться новый лед, нос и уши Ильды покраснели.
   Двое мужчин вынесли ее в безопасное место. Между ними и Роном были две безвоздушные камеры.
   Время тянулось для Рона бесконечно, но больше ничего не происходило. Наконец он обратился к сонофону сдавленным голосом.
   "Над!" он назвал. "У тебя есть она? С ней все в порядке?
   После долгого, ужасного молчания Над; ответил. - Вы не знаете, не так ли? он сказал. - Две душные комнаты отделяют тебя от нас, Рон. Если вы попытаетесь выйти, вы умрете. Если ты останешься там, то задохнешься через несколько часов. Просто останься там и подумай об этом!"
   "Над!" - отчаянно позвал Рон. "Скажи-ка! Она жива?
   - Твоя трусость раньше разрушила наши планы, - раздался убийственно холодный голос Над.
   "Над!" Рон был в истерике, кричал фальцетом. "Не оставляй меня здесь! Над!"
   Но в ответ ему лишь молчание...
   ГЛАВА VIII
   Ильдра умерла. К счастью, Лилвани избежали горя остальных, но Йиддир, Над и Карг могли только сидеть в мучительном молчании, глядя на ее прекрасное тело, неподвижно лежащее перед ними. Все, кроме Йиддира, возможно, надеялись, что Рон умрет в агонии. Молча готовили ее к космическому захоронению, и как раз перед тем, как положить в захоронение, Над наклонился и поцеловал ее в холодный лоб.
   - До свидания, милая, - нежно прошептал он.
   Род в бреду испуга и смертельной тоски как будто услышал далекий голос, напевающий:
   "О Тьма, которая есть Свет!
   О могущественный судья, предлагающий мир
   Навсегда в бездонной ночи!
   О Истина, которая делает меня голым
   Ничего для ложно облеченной жизни,
   Где в одно мгновение, что когда-либо
   Я могу быть свободен от неправильного или правильного!"
   "Ильдра!" он закричал. "Ильдра!"
   Тишина заставила одиночество сидеть с его совестью, а воздух вокруг него стал спертым...
   * * * *
   Йиддир наконец уговорил Нада спасти Рона. Сначала Над с молчаливым упорством отказывался, но когда Карг предложил переодеться в скафандр, Над уступил.
   Они использовали один отсек для воздушного шлюза, а Над зашел в поврежденную камеру и заделал дыры. Потом пустили воздух, и Рону объявили по сонофонам, что он может выходить.
   Почти через минуту люк открылся, и Рон стоял, тупо глядя на брата.
   "Ильдра мертва и похоронена в космосе", - сказал Над. - Ты не заслужил ее видеть. Если ты хочешь жить с собой после этого, я возвращаю тебе твою жизнь. Не то, чтобы я мог понять, почему. Можешь поблагодарить Йиддира".
   Лицо Рона было бесцветным, глаза сильно налились кровью, но страх покинул его. На самом деле дух вышел из него.
   Они предоставили его самому себе на некоторое время, но позже, когда ему нужно было говорить, они обнаружили, что он не может артикулировать. Словно не видя, он молча смотрел сквозь них. Он ел и спал как сомнамбула.
   "Шок может пройти со временем, - сочувственно сказал Йиддир. - Над, и ты, и Карг можете презирать Рона, но мне его ужасно жаль. Ни один человек не может испытать большего ада, чем родиться трусом и хотеть умереть, но не иметь мужества совершить самоубийство. Я знаю, что Рон презирает себя, возможно, больше, чем вы оба вместе взятые. Он испытывает большее наказание, чем кто-либо мог бы применить к нему извне. Думаете вы так или нет, я верю, что он любил Илдру так сильно, как любой мужчина может любить женщину, но механизм трусости работал в нем неконтролируемым образом. Просто оставьте его в покое и дайте время вылечить его разум и расшатанные нервы".
   После долгого молчания, в течение которого ни Над, ни Карг не могли придумать, что сказать, Йиддир добавил: - У нас есть более важные дела, о которых нужно беспокоиться. Этот галактит повредил определенные электрические цепи, которые нам практически недоступны. Наша система обнаружения метеоров работает только с перерывами. Можно только надеяться, что никакие метеоры не пересекут наш путь, пока система не работает. Конечно, корпус может выдержать удар, но изменение курса может быть резким, и инерция наверняка убьет нас при такой скорости. Только сейчас система снова работает. Я надеюсь, что так будет и дальше".
   Йиддир многозначительно посмотрел на Надя и почувствовал, что тот думает о том же. Если метеор может пройти незамеченным в будущем, то и Саргон сможет.
   ГЛАВА IX
   Великое событие, которого они ждали, наконец произошло. Это случилось однажды, когда Над был на страже, а Карг, Рон и Йиддир спали.
   Он был в диспетчерской наедине с Лилвани. Перед ним были пульты управления, а над ними большие смотровые люки. Ничего не оставалось делать, как время от времени наблюдать за индикаторами замедления.
   Лилвани сидела рядом с Надом, блаженно глядя на черные смотровые иллюминаторы. Над любовно смотрел на нее. Она казалась в добром здравии, и одиночество в нем превратило ее естественную красоту в непреодолимое очарование. Он не удержался и взял ее руку в свою, и она не возражала. На самом деле он обрадовался, почувствовав ответное давление ее тонких пальцев.
   Она могла разговаривать и думать сама с детской простотой, поэтому Над попыталась вовлечь ее в разговор.
   "Ты и я, - сказал он, - последние в нашем роду". "Нет смысла рассказывать ей о ковчегах", - подумал он.
   "Есть Йидир, - ответила она, - и Карг, и Рон".
   - Я знаю, дорогая, но... - Он беспомощно остановился. Как мог он объяснить младенческому уму безобразие их все еще существующей способности воспроизводить себе подобных? Как он мог сказать ей, что они были потенциальными родителями нового человечества?
   "Но что?" - спросила она, глядя на него с милой, доверчивой улыбкой ребенка.
   В уме, подумал он, она ребенок, но физически она женщина. Она моя женщина! Он взял ее голову в свои руки, очень осторожно, чтобы не испугать ее.
   "Я должен снова научить тебя любить меня, - сказал он, - иначе я сойду с ума".
   "Любовь?" Она вопросительно подняла брови.
   - Да, - сказал он. "С любовью, Лилвани! Очень важная вещь. Ты понимаешь, что значит быть счастливым?"
   "Я счастлив."
   - Но я имею в виду - счастливее.
   "Очень счастлив?"
   - Верно, дорогой. Когда ты любишь, ты очень счастлив".
   "Я очень счастлив. Я влюблен?"
   Волна уныния хотела захлестнуть его, но он упрямо упорствовал.
   "Ты знаешь, что это?" - спросил он ее, а затем нежно поцеловал, пока его руки жаждали обнять ее.
   Она не сопротивлялась и не отвечала, но он почувствовал, как по ней прошла легкая дрожь. Ее глаза были широко раскрыты, озадачены.
   "Целовать?" она сказала.
   - Поцелуй любви, - поправил он. "Делает нас обоих очень счастливыми. Я люблю тебя, Лилвани. Ты любишь меня?"
   - Поцелуй, - сказала она, приближая свои губы к его губам.
   Над заключил ее в свои объятия и поцеловал так, как хотел поцеловать ее с тех пор, как они покинули ковчег, и она радостно ответила.
   - Ты моя, Лилвани! Мой!" он прошептал.
   - Моя, - ответила она, и ее руки обвились вокруг его шеи. "Я очень счастлив".
   * * * *
   Когда Над в следующий раз поднял глаза, его что-то беспокоило, чего он не мог определить. Он начал поворачиваться к Лилвани, но его внимание снова привлекло что-то - что-то, что было не так, как должно было быть.
   Затем он увидел сквозь смотровую панель несколько тусклых вспышек фиолетового света. Лилвани почувствовала, как напряглось его тело, и поднялась из его рук.
   "Что случилось?" она спросила.
   Теперь чаша Над была переполнена. Свирепая, радостная радость наполняла его. "Смотреть!" - воскликнул он, указывая на огни. "Звезды, Лилвани! Звезды !"
   "Звезды?" Она в недоумении посмотрела на свет. "Я вижу огни - красивые огни".
   "О, не беспокойся о том, что они милые!" - воскликнул он. "Они просто делают меня очень счастливым".
   Она нахмурилась. "Счастливый? Ты любишь звезды?"
   "Я мог бы поцеловать их!
   - Я не понимаю, - сказала она. "Все есть любовь и поцелуи".
   Над рассмеялся и обнял ее. "Ну давай же!" он сказал. "Разбудим остальных и покажем им звезды!" Йиддир и Карг бросились вперед, когда он позвал их, но Рон не ответил, и они оставили его в покое.
   "Да, вот они наконец!" - воскликнул Йиддир, и его старческое лицо покраснело от облегчения.
   - Это все, к чему они стремятся? - разочарованно спросил Карг. "Я вижу только около десяти фиолетовых светящихся точек".
   "Нет!" Йидир рассмеялся. "Вы видите только их начало. Мы должны замедлить еще больше. Мы видим только несколько, которые удаляются от нас, и их световые волны все еще достигают нас на такой высокой частоте, что мы можем различить только самую верхнюю видимую полосу их спектра. Это так называемый эффект Доплера. Через несколько часов вы увидите сияющую славу всей вселенной Бога!
   - Это очень счастливый случай, - сказал Карг.
   "Ты доволен?" - спросила Лилвани.
   - Да, - ответил Карг. "Очень счастлив."
   Ко всеобщему сильному удивлению, Лилвани поцеловала его. "Поцелуй любви сделает вас счастливее", - объяснила она.
   Карг покраснел и посмотрел на Надда, который был совершенно удручён. Но чувство юмора марсианина спасло ситуацию, когда он с притворной строгостью увещевал Надя.
   "Учитель, - сказал он, - вы должны сделать свои уроки более ясными!"
   Настала очередь Нада краснеть. И Йидир, и Карг похлопали его по спине с молчаливым красноречием. Они поняли его проблему.
   "Как только видимость будет полностью установлена, - объявил Йиддир, пытаясь сменить тему, - у нас будет много работы. Я должен точно определить местонахождение Солнечной системы, где находится наша маленькая планета. Пройдет еще несколько недель, прежде чем мы остановимся и сможем начать ускорение обратно к нашей цели. Наше путешествие к планете должно быть совершено максимально со скоростью света, поэтому нам может потребоваться много времени, чтобы добраться до нее. Как долго я должен буду определить. Если до него будет слишком много световых лет, нам придется снова погрузиться в скорость тьмы, но я надеюсь, что нет".
   Йиддир подумал о Роне. Он рассудил, что если Рон умственно не способен оценить их нынешнее положение, это может быть благословением. В противном случае его первой мыслью, как и Йиддира, должно быть было: Бедняжка Илдра умерла, не успев увидеть звезды...
   * * * *
   В соответствии с предсказанием Йиддира, в течение нескольких часов большинство звезд перешли в видимость полного спектра и сияли своим естественным светом, по крайней мере, в достаточной степени. Наблюдалась небольшая тенденция к тому, что звезды впереди становились преимущественно бело-голубыми, а звезды позади - преимущественно желто-белыми или даже тускло-красными, но Йиддир пообещал, что в течение недели или около того все будет абсолютно нормально.
   Когда пламенная вселенная приняла форму перед их глазами, они почувствовали, как с них спадает великое угнетение. Их дух нашел место для расширения, и жизнь обрела новые ценности.
   Впереди их, в направлении их цели, было грандиозное зрелище, которое никто из них никогда не забудет. Среди огромных сверкающих ярусов и скоплений звезд возвышалась внушающая благоговейный трепет непрозрачная масса газа, протяженность которой, по словам Йиддира, составляла сотни миллионов километров. Он назвал это туманностью.
   "Наша маленькая планета находится рядом с ней", - сказал он и показал им в телескоп желтоватое солнце, которое было центром искомой ими системы. "Внешний край темной туманности находится примерно на том же расстоянии, что и наша планета", - пояснил он. - Она находится примерно в трех световых годах от нас, поэтому я боюсь, что большую часть пути нам придется проделать во мраке более высоких скоростей, но необходимо следить за нашим курсом и не подходить слишком близко к туманности. "
   "Почему?" - спросил Карг, стоявший у телескопа.
   Тень беспокойства на мгновение скользнула по морщинистому лбу Йиддира. "Некоторое время назад мне стало известно о некоторых необъяснимых явлениях, связанных с этим регионом", - сказал он. "Отчеты об исследованиях хранятся в файлах ковчега, который мы оставили, и я нашел возможность тайно просмотреть некоторые из них. Когда мятежные навигаторы посетили разыскиваемый нами маленький мир, несколько разведывательных лодок, таких как этот, совершили экскурсию в саму туманность, чтобы собрать образцы газа для анализа. Их пилоты и сопровождающие их наблюдатели вернулись с отчетами о странных физических явлениях, происходящих в туманности. Были плоскости сильных гравитационных токов, разделенные областями полного отсутствия притяжения. Один из кораблей чуть не затерялся в мощном водовороте, для которого у них не было названия, но который я бы назвал космическим искривлением. Моя единственная теория на этот счет состоит в том, что туманность настолько велика, а ее газы настолько плотны, что в различных областях с повышенной плотностью сосредоточена масса, достаточная для создания сильных гравитационных полей. Поскольку эти массы оказывают давление, расширяются, сжимаются или притягиваются друг к другу, они также вызывают движение, и, вероятно, для множества газовых масс устанавливается очень сложная серия орбит, которые изменяются и изменяются снова. В результате, вероятно, все причудливые законы Природы действуют именно там, и для корабля было бы опасно приближаться слишком близко к туманности или пытаться пройти через нее. Вот почему я хочу как можно больше визуальных полетов по пути к планете, потому что в темноте сверхскорости я могу сбиться с курса и оказаться слишком близко к этому темному колоссу".
   Пока Йиддир говорил, Карг бродил среди звездных скоплений с телескопом. Теперь он повернулся и задал вопрос, который резко привлек внимание Над.
   "Йиддир, - сказал он, - я присутствовал, когда вы впервые связались с нами по сонофону, и я помню, вы сказали нам, что у человека есть великая цель, которую он должен выполнить в живой плоти. Вы сказали, что эта цель была скрыта от нас навигаторами, которые лишили нас памяти, и что вы не могли раскрыть ее нам, пока мы не узнаем много других фактов. Не пора ли спросить вас, что это за цель?"
   В этот момент Йиддир в одиночестве заметил, что Рон сосредоточил на нем глаза и что впервые после смерти Ильды в нем мелькнула слабая искорка интереса.
   "Ответ на ваш вопрос, - сказал он, - очень важный, но и самый проблематичный из всех возможных. Я не могу ответить вам одним четким предложением. На самом деле, мне могут потребоваться дни, месяцы или даже годы, чтобы донести до вас эту идею, но если вы проявите терпение, я начну".
   Затем он начал приближаться к теме двойственности человека, поразив их всех концепцией жизни за пределами плоти.
   "Века и тысячелетия назад все это было настолько непонятно, - продолжал он, - что обсуждалось на основе слепой и доверчивой веры. По мере того как наука развивалась в своем постоянном поиске истины, некоторые вещи не могли быть легко согласованы со старыми религиозными идеями, и они рассматривались просто как притчи, скрывающие от более невежественной массы людей настоящие истины, за которыми охотилась наука. Так, к сожалению, развился атеизм, и Человек регрессировал через ранг материализма почти на грань чистого анимализма, пока ученые, все еще отважно ищущие, не нашли, наконец, путь к видению и познающей вере в двойственность человека, доказав ее и обосновав ее. новый подход к благочестию на доказательстве того, что нет ничего сверхъестественного - что даже следующий план существования был таким же физическим, как этот. Открытие субматерии и явлений второго порядка привело к фактическому обнаружению и даже, в некоторых случаях, к фотографиям субматериальной сущности человека. Подобно тому, как во плоти мы формируемся в зародыше и рождаемся на телесном плане существования, так и субматериальный, или эфирный, Человек, или дух, как его когда-то называли, находится в зачаточном состоянии внутри живого человека, пока наше более грубое тело не распадется. и высвобождает окончательную сущность Человека в субматериальный мир, который когда-то назывался Небесами или Последней жизнью, но который, как мы теперь знаем, представляет собой просто обширную вселенную, состоящую из более тонкой материи".
   "Но цель нашего теперешнего существования - что это такое? - спросил Над.
   Йидир улыбнулся. "Я мог бы говорить годами, - сказал он, - но, чтобы сократить длинную историю и перейти к деталям позже, я скажу вам, что за всем стоит один фундаментальный закон, и несоблюдение этого закона ведет к разрушению". и несчастье. Этот закон гласит, что есть две противоположные силы, которые можно называть как угодно: активная и пассивная, положительная и отрицательная, хорошая и плохая, созидание и разрушение. Куда бы вы ни посмотрели, вы найдете его проявления: любовь и ненависть, мужчина и женщина, мир и война, счастье и отчаяние. Все есть всплеск или вибрация между этими противоположностями. Без всплеска и стремления между этими крайностями не было бы энергии, а значит, не было бы ни материи, ни пространства, ни времени, ни существования. А поскольку Человек конечен, то по этому закону мы можем положительно вывести Бесконечное, Человека, называемого Богом; не произвольная сущность, сидящая где-то на эфирном троне, а Непостижимая Сумма всей субматериальной энергии, частью которой мы являемся и вносим свой вклад".
   - Но все же я не вижу великой цели жизни, - возразил Карг.
   "Эта цель, - сказал Йиддир, - есть расширение, всплеск или стремление к благочестию, от конечного к Бесконечному! Никакая цивилизация, которая бросает вызов этому принципу Закона Природы, вообще не может прогрессировать или стабилизироваться!"
   "Но как мы можем продвигаться к этому благочестию?" - спросил Над.
   "Мы делаем это сейчас", - сказал Йиддир. "В нашем самоотречении и самопожертвовании, чтобы защитить потенциальное будущее поколение, которое должно произойти от вас и Лилвани, мы продвинулись именно так далеко от нашего ограниченного "я". Концентрация только на себе - это просто процесс уплотнения и становления бесконечно малым вплоть до духовного угасания".
   В этот момент Рон закрыл лицо руками. И Йиддир наконец понял, что довел свою точку зрения до конца.
   ГЛАВА X
   Потребовалась еще неделя, чтобы окончательно устранить их поступательную скорость. Йиддир управлялся с управлением так искусно, что всего на несколько секунд они были без наведенной гравитации. Затем ускорение сменилось замедлением, и они наконец двинулись к своей далекой цели.
   Тем временем Йиддир и Карг заметили, что Над часто пользуется телескопом. Вместо выражения благоговения и удивления, которое всегда можно было увидеть на лице Карга, когда он использовал инструмент, лицо Нада не отражало ничего, кроме холодной, мрачной решимости. Часами его прищуренные серые глаза обшаривали бескрайние просторы, и другие мужчины знали, что он не ищет новых звезд. В другое время он наблюдал за метеоритным детектором, постоянно настраивая его на сверхчувствительность, и все же они знали, что он не пытался обнаруживать метеоры. Затем, когда система обнаружения на мгновение выходила из строя из-за прерывистого короткого замыкания, вызванного галактитом, он бросался к телескопу и начинал свое бдение сначала.
   Или в другое время Над пытался побыть наедине с Лилвани, медленно и кропотливо пробуждая ее личность к более полному осознанию их ситуации. Наконец-то она стала полностью разумной, и ей требовался только непрерывный процесс образования и обучения, чтобы вернуть ее к прежнему состоянию.
   Рон тоже медленно показывал признаки прогресса, хотя по-прежнему не мог выразить словами. Иногда Йиддир тоже заставал его у подзорной трубы, и он размышлял, что любопытство - это признак выздоровления. Он даже смог заинтересовать Рона дальнейшим обучением космической навигации.
   Карг всегда был умелым человеком и надежным помощником. Он взял на себя полную ответственность за преобразователи и синтезировал их пищу и воду. А в другое время он развлекал их своей марсианской кверлой, пока Лилвани пела песни, которым он ее научил. Йиддир сидел и молча размышлял о ненадежном будущем человеческой расы, которая должна была произойти от Над и Лилвани, которых он считал Адамом и Евой.
   * * * *
   Таково было их положение, когда снова приближалась сверхскорость и Йиддир готовился швырнуть их во тьму, лежащую за пределами скорости света. Они находились в двух с половиной световых годах от своей цели.
   Когда звезды начали медленно исчезать из поля зрения, Над вдруг потребовал снизить скорость ради лучшей видимости. Он пробыл у телескопа несколько часов.
   - В чем дело? - спросил его Йиддир, и Карг и Лилвани столпились, чтобы посмотреть.
   Глаз Надя был у окуляра, и он молчал почти минуту.
   - Я потерял его, - сказал он наконец.
   - Что потерял? - спросил его Карг.
   Над выпрямился, его лицо слегка осунулось от усталости, и он откинул копну светлых волос со лба. "Возможно, это был метеор, - сказал он, - но его скорость казалась слишком большой".
   Глаза Йидира сузились. - В каком направлении он ехал?
   Над его взглядом многозначительно ответила. "Он двигался параллельно нам и примерно с той же скоростью".
   "Как далеко?"
   Над пожал плечами. "Кто может сказать? Детекторы не могут его обнаружить.
   Карг обратился к Йиддиру и Наду. - Ты думаешь, это может быть...
   - Саргон? - сказал Над. "Я не знаю."
   "Кто такой Саргон?" - спросила Лилвани.
   Над смотрел на нее с глубокой любовью. Он обнял ее и притянул к себе. - Надеюсь, ты никогда не узнаешь, - сказал он.
   В тот день их маленький корабль был брошен в великую тьму - бесконечно малая пылинка, превратившаяся в ничто из-за возвышающейся загадки темной туманности.
   * * * *
   Над не мог уснуть. Он лежал на своей койке без сна и пытался вспомнить, как долго они путешествовали во мраке сверхскорости. Дни? Недели? Такие единицы времени почти ничего не значили в этой страшной бесконечности, а оставалось еще год или полтора. Иногда ему казалось, что вся структура его личности вот-вот рухнет в бесформенную лужу, потому что все причины, формировавшие подпорки при его душевной устойчивости, были лишь произвольным синтезом, подобно пище, выходящей из преобразователей. Но в такие опасные моменты он опирался на два столпа реальности: свою любовь к Лилвани и свою ненависть и подозрительность к Саргону.
   Его страх перед тем, что Саргон действительно мог быть где-то там, быстро преследуя их во тьме, уравновешивался мрачной надеждой, что он был там, что однажды они встретятся снова и что он сможет избавиться от своей горечи, навсегда задушив своего врага.
   Отказавшись от попытки отдохнуть, он, наконец, встал и пошел вперед, чтобы составить Каргу компанию в диспетчерской. Однако когда он пришел, то обнаружил, что комната пуста. Он посмотрел на инструменты и нашел их неподвижными. Однако контрольная лампа над метеорным индикатором снова погасла, как это случалось в последнее время с опасной частотой.
   Решив, что Карг ушел на наблюдательный мостик на корме, он лениво сел за штурманский стол Йиддира и стал ломать голову над картами звездного неба. Затем он снова встал и прошелся по комнате, нахмурив брови. Почему он так нервничал? Он пытался анализировать себя. Это была не просто скука. Что это было?
   Затем он остановился как вкопанный, глаза медленно расширились от безымянного опасения. Что случилось?
   Весь корабль был слишком тих. Он привык к тишине здесь, в пустоте, но отсутствие звука инстинктивно навострило уши.
   Он быстро пошел на корму искать Карга. Задняя обзорная камера была пуста. Он подошел к каюте Йиддира и нашел его без сознания на своей койке, но пока он тряс его, Йиддир медленно пришел в себя.
   - Я не могу уснуть, - пробормотал Йиддир, - не спал несколько часов.
   - Но ты был без сознания! - сказал Над. "Ты выглядишь так, будто тебя нокаутировали. На твоем лице совсем нет цвета!
   - Ты сам довольно бледный, - ответил Йиддир, с любопытством глядя на него.
   "Йидир, что-то не так. Я нигде не могу найти Карга!
   Старик встал и поспешил вместе с Надом провести инспекцию. Наконец они нашли Карга. Он лежал на полу перед шлюзом главного люка, лицом вниз, в одной петле был зажат дисраптор. Его черные волосы были спутаны от крови.
   Молча оба мужчины склонились над ним и быстро осмотрели. Яростным усилием Над перевернул друга, чтобы посмотреть ему в лицо. Йиддир поднял одно веко Карга.
   "Он мертв", - прокомментировал он. "Кто-то оглушил его, а затем ударил по голове. Над, - сказал он, серьезно подняв голову, - мы с тобой были поражены оглушающим лучом, пока спали.
   Над медленно поднялся, глубоко вдохнув в легкие. Затем он закричал: "Лилвани!" И он побежал к ее каюте прежде, чем Йиддир успел сообщить ему, что ее отсутствие на корабле было единственным возможным выводом.
   Придавленный сознанием величайшей трагедии, он отправился в диспетчерскую. Затемненный контрольный свет над индикатором метеора подтвердил его худшие подозрения.
   "Она ушла! Она ушла!" он услышал, как Над кричит ему.
   Рон, пошатываясь, вошел в диспетчерскую, его лицо побледнело от воздействия оглушающего луча. В его глазах был очевидный вопрос, когда он смотрел на Йиддира.
   Йидир ответил: "Да. Это произошло. Саргон наконец-то нанес удар, и Карг погиб, пытаясь противостоять ему.
   Надя заболела лихорадкой. Целыми днями он лежал на своей койке, не в силах ни есть, ни спать, его глаза широко смотрели на постоянно худеющее лицо. Иногда он говорил или кричал, как в бреду. Йиддир лечил его, как мог, периодически принудительно кормя, а сам позволял кораблю мчаться сквозь тьму.
   Бледное лицо Рона оставалось абсолютно бесстрастным, но казалось, что им овладела новая цель. Он сам управлял преобразователями и взял на себя большую часть старых обязанностей Карга. В другое время он часами наблюдал за Йиддиром, молча ожидая, когда тот заговорит. Теперь не было необходимости задавать перед ними великий вопрос. Это было самоочевидно.
   Без Лилвани их экспедиция была бесполезна, так зачем продолжать? Тем не менее, зачем снова пытаться обогнать любую часть флота? С какой целью? Была ли вообще цель?
   У Рона, казалось, была цель, и он, казалось, ждал, пока Йиддир поймет ее и подтвердит ее действительность. Но время шло. Прошло много недель, а Йиддир оставался таким же невнятным, как и Рон. Рон знал, что ждет, пока Над поправится.
   ГЛАВА XI
   Наконец, Над выздоровел, но у него, похоже, не было желания жить. Когда Йидир решил, что он достаточно силен, он наконец озвучил мысли Рона.
   "Мы можем сделать только одно", - сказал он. "Мы должны установить нашу базу на маленькой планете, как и планировалось. Оттуда мы попытаемся найти систему или системы, которые я действительно ищу. Как только мы найдем реальную группу достойных планет и установим фотографические доказательства их существования, мы воспользуемся нашими переделанными водителями и попытаемся обогнать правительственный флот. Мы свяжемся только с Nor EIM, флагмана. С нашими доказательствами, если мы получим то, что, я думаю, мы собираемся найти, флот повернет назад.
   -- Я полагаю, вы понимаете, -- глухо сказал Над, -- что нам потребуется по меньшей мере еще несколько лет, чтобы получить нужные вам доказательства. К тому времени, чтобы догнать любую часть флота, даже с вашим переделанным двигателем, потребуется полжизни, если пережить безумие и возросшую опасность метеоритов.
   - Я признаю это, - сказал Йидир. - Но для чего еще нам троим жить?
   "Ничего такого. Полная пустота, ничего".
   "Тогда я предлагаю придерживаться плана, который я изложил".
   - Хорошо, - ответил Над. "Я надеюсь, что тем временем мы все сможем цепляться за наше здравомыслие".
   Рон поднялся на ноги и заковылял к пульту управления. Он осмотрел инструменты с новым интересом...
   * * * *
   Прошел год тьмы, за это время Иддир снова начал замедляться. На этот раз он приучил себя и других выдерживать медленно увеличивающуюся скорость замедления, пока они не оказались в очень ненормальной искусственной гравитации. Его цель состояла в том, чтобы выйти из скорости тьмы достаточно скоро, чтобы оставить безопасную дистанцию между ними и темной туманностью.
   Но не успели они выбраться из тьмы, как метеоритный щит снова подвел их, и на этот раз прямо в них врезался небольшой метеорит. Корпус криозита принял на себя удар, но инерция, вызванная их небольшим изменением курса, была близка к тому, чтобы убить их. С этого дня здоровье Йиддира стало ухудшаться из-за внутренних повреждений.
   Кроме того, было обнаружено, что в результате столкновения с метеором органы управления у водителей были разорваны, и у них остались только тормоза.
   "Одному из нас необходимо будет выйти на улицу в скафандре и осмотреть повреждения, чтобы увидеть, можно ли их исправить", - сказал Йиддир. "Я считаю, что физически не в состоянии выйти туда, и больная нога Рона может серьезно ему помешать. Более того, я не уверен, что он сможет достаточно быстро выучить то, чему мне придется его учить. Даже если бы я научил его, он, несомненно, был бы в ужасе от этого опыта. Боюсь, ты единственный, кто может сделать эту работу, Над. У нас еще есть несколько месяцев, пока мы замедляемся, но к тому времени эти органы управления должны быть отремонтированы, иначе я не смогу безопасно доставить нас на нашу планету. Я должен немедленно начать инструктировать вас относительно того, что вам придется искать и, возможно, ремонтировать.
   Больше ничего нельзя было сделать. Казалось бы, бесконечные недели Йиддир инструктировал Над, а Рон взял на себя почти все обязанности на борту. Тем временем вновь появились звезды, и темная туманность оказалась так близко, что образовала одну сторону всей вселенной. Солнце однопланетной Солнечной системы, которую они искали, все еще было звездой, но самой яркой величины в их области космоса. В телескоп они могли различить крошечную светящуюся точку, которая была их планетой, но только в течение короткого периода времени, пока она находилась в полной фазе.
   Главная проблема заключалась в том, чтобы замедлить скорость достаточно быстро, чтобы избежать враждебного влияния туманности. Однако в состоянии Йиддира нельзя было вынести большего замедления. На самом деле Над иногда тайно снижал скорость замедления, когда Йиддир терял сознание или засыпал прерывистым сном. Неизбежно они подошли к туманности ближе, чем намеревались. Рон знал, что происходит, потому что он был свидетелем того, как Над специально настраивал эти органы управления. Как ни странно, он не выказал никакого страха перед последствиями. Теперь он был молчаливым спутником Над во всем.
   Однажды, когда Йидир почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сделать замечания, он очень встревожился их положением. Уже сейчас некоторые части Вселенной, которые раньше были хорошо видны, стали тускнеть, потому что они проникли за ослабленные внешние границы туманности.
   - Над, мы не можем больше ждать, - сказал он. "Вы должны выйти на улицу и посмотреть, что вы можете сделать с этими органами управления водителем. Наш курс должен быть изменен быстро, иначе мы столкнемся с непредсказуемыми полями и экстремальными гравитационными силами, которые могут причинить нам большой вред или привести к тому, что мы безвозвратно потеряемся в туманности".
   Итак, Над надел свой костюм, взял свои инструменты и инструменты и вошел в главный шлюз, а Рон напряженно стоял рядом, наблюдая с расширенными глазами. Но опять-таки Над понял, что это не страх. Это было опасение за собственную безопасность. Он ободряюще помахал брату как раз в тот момент, когда внешняя дверь открылась, открывая ему доступ в безбрежную Бездну. Порыв воздуха из шлюза унес бы его в пустоту, если бы не магнитное притяжение, создаваемое его ботинками. Только тогда он вдруг осознал, насколько он на самом деле одинок.
   Перед ним апатично, холодно зияло бескрайнее пространство, и тишина, более великая, чем он когда-либо знал, сжала его, как рука Смерти. Несмотря на хватку, поддерживаемую магнитными туфлями, ему приходилось бороться с головокружением и инстинктивным ужасом. Под руководством Йиддира через удлинитель сонофона, который он таскал за собой, он двигался в кормовой части вдоль тускло блестящего корпуса, как глубоководный ныряльщик в бездонном океане.
   В течение двух часов Над работал в зоне повреждения водителей, передавая свои наблюдения Йиддиру. Он прорезал твердые криозитовые каналы, чтобы добраться до каналов управления, перекрыл поврежденные бреши своими инструментами и стал ждать показаний Йиддира от панелей управления внутри.
   Трижды Над должен был войти в корабль и вернуться наружу, и так прошел еще один день, пока они проникали все глубже в туманность, и звезды почти терялись из виду. Но сейчас он был снаружи в последний раз. На этот раз он заканчивал работу.
   Когда Йиддир издал торжествующий крик, а водители издали молниеносный взрыв в ответ на его управление, Над понял, что его ненадежная работа сделана, и встал, готовясь снова войти в корабль. Рон вошел в небольшой смотровой купол в центре корабля, чтобы наблюдать за Над. Со своего места он мог различить смутные очертания кормовых гондол механика-водителя и увидел, как его брат пытается собрать свои инструменты, готовясь вернуться на корабль.
   В этот момент небольшое ослабление туманного газа снаружи позволило Рону различить нечто совершенно невероятное для него. На краткий миг он увидел его, большой, смутный контур, который четко выделялся на мгновение, а затем снова исчезал. Судно! Корабль, точно такой же, как их собственный, беспомощно дрейфующий в туманности!
   Затем он увидел его снова, на этот раз гораздо ближе. Он мог видеть его передний смотровой люк, теперь пылающий светом, и женское лицо появилось за ним, смотрящее на него.
   "Лилвани!" - подумал он, и его разум закружился от удивления.
   Но у него было мало времени для размышлений, потому что в то же самое мгновение он увидел гротескную фигуру, движущуюся снаружи корпуса другого корабля. Саргон тоже вышел наружу, чтобы произвести ремонт.
   Как только корабли дрейфовали под влиянием их взаимного притяжения, Над выпрямился и посмотрел на Саргона. Рон знал, что они смотрят друг на друга и ждут, когда два корабля сойдутся вместе. Он также знал, что Над не мог не видеть что-то еще, что должно было свести его с ума от ярости и муки. Ибо в последний краткий миг видимости Лилвани можно было очень хорошо разглядеть в наблюдательном иллюминаторе. На руках у нее был младенец.
   Рон увидел, как обе фигуры в скафандрах бросились навстречу друг другу, каждая с ослепительно белым криозитным фонарем в руке, а затем сцену внезапно окутала завеса туманности.
   * * * *
   Внезапно Рон рванулся вперед настолько быстро, насколько позволяла его косолапость, и как раз вовремя, чтобы остановить руку Иддира на пульте управления. Если бы водители были активированы, другой корабль мог быть потерян навсегда, а если бы Над перешагнул к нему, они бы потеряли и его.
   Йиддир почувствовал удар другого корабля, но, поскольку он не мог видеть его со своего места, он понятия не имел, что это было. Затем, к своему удивлению, Рон на мгновение обрел голос.
   "С-Саргон!" - сказал он хрипло, с почти сверхчеловеческим усилием.
   "Саргон!" Старые глаза Йиддира вспыхнули тревогой.
   Снова отказавшись от речи, Рон разыграл безумную пантомиму, чтобы показать, как два корабля сошлись воедино и как Над и Саргон бросились друг на друга в смертельной схватке.
   Поспешно Йиддир подошел к центральному наблюдательному блистеру и попытался наблюдать за происходящим. Но теперь темные газы были слишком плотными.
   Время от времени он различал темные очертания другого корпуса и тусклый свет из другого смотрового окна, но больше ничего не видел. На самом деле, даже это исчезло, когда два корабля были перенесены в районы максимальной плотности.
   Они с Роном могли только сидеть и ждать, прекрасно осознавая давно сдерживаемые эмоции, вырвавшиеся наружу в этой опасной темноте. В любой момент туманность могла бросить их в новый штопор и навсегда потерять другой корабль.
   Йиддир спросил Рона, видел ли он какие-нибудь признаки Лилвани, и Рон кивнул в знак согласия. Он сделал из рук колыбель и многозначительно двигал ими взад-вперед.
   "Какая!" - воскликнул Йидир. - У нее есть ребенок?
   Рон снова утвердительно кивнул. Йиддир подумал, что с момента похищения Лилвани прошло больше года. Ужас охватил его сердце при мысли, что она и младенец были так близки в этой бесконечной пустоте и что один крен корабля может потерять их навсегда. Его сердце тоже было с Надом в его понимании того, какими должны быть его эмоции. Он не мог завидовать гневу и муке, которые натолкнули его на Саргона.
   Но как насчет результата? Предположим, что Саргон должен победить?
   В этот момент до их слуха донесся приглушенный звук воздушных компрессоров, и они оба поняли, что кто-то проник в шлюз. Они побежали к ней, не взвесив возможные последствия.
   Там, в замке, была фигура в скафандре, но они не могли сказать, Над это или Саргон. Пока они смотрели, фигура потащила за собой другую фигуру, одетую в скафандр, и оба наблюдателя почувствовали, как в их пульсе забилась новая надежда. Это либо Саргон тащил Над, либо Над тащил Саргона, и в любом случае они знали, что Над все еще с ними.
   Поспешно Йиддир активировал клапаны, и внешняя дверь закрылась, а воздух ворвался обратно в замок. Фигура снаружи открыла внутреннюю дверь, прежде чем Йиддир смог оказать ему услугу. В то же время стоящая фигура помогла лежащей фигуре подняться на ноги. Затем первая фигура открыла свой лицевой щиток, и Саргон тоже безапелляционно заговорил с ними.
   "Помоги мне с этим костюмом, быстро!" После чего он начал разбирать костюм другой фигуры. Йиддир открутил шлем и поспешно поднял его, ожидая найти Над.
   Но перед ним было бледное лицо Лилвани! И они с Роном снова заметили в ее глазах детскость жертвы М-Рэя.
   "Малыш!" - выдохнула она, пытаясь вырваться из глубины своего костюма, и Иддир встревожился, услышав приглушенный крик младенца.
   Когда он снял верхнюю часть, на свет появился маленький ребенок - его лицо было почти синим от частичного удушья.
   Рон помог Лилвани сесть, а Иддир стоял, пытаясь сдержаться. Его разум пошатнулся под воздействием осознания того, что сделал Саргон. Завидуя новоприобретенным воспоминаниям Лилвани о Наде и любви к нему, Саргон подверг ее М-лучу, а затем заставил стать его парой.
   Он повернулся к Саргону, его лицо покраснело от ярости. "Ты грязный, мерзкий зверь Сатаны!" - воскликнул он.
   Отвлекшись на Лилвани и ребенка, они не увидели, как Саргон извлек М-луч из своего скафандра. Он уже наполовину потерял сознание и стоял там, глядя на них с угрожающим взглядом.
   "Вы могли бы также принять это таким образом", сказал он. "Мы все вместе, и если мы хотим выжить, нам придется работать вместе. Я месяцами боролся с выведенным из строя кораблем. Теперь он ушел бог знает куда в туманность. Он дернулся, когда я привел Лилвани.
   - А что случилось с Надом? - спросил Йидир. - Вы убили его и оставили снаружи?
   - Ни то, ни другое, - ответил Саргон с тенью мрачной улыбки на губах. "Он потерял довольно много воздуха, когда я треснул его лицевую пластину, но я думаю, что он будет жить, потому что я принес его внутрь".
   "Внутри!" Глаза Йиддира расширились от ужаса и недоверия. - Что внутри?
   "Внутри другого корабля".
   - Ты имеешь в виду... - Йиддир пошатнулся, пытаясь не потерять сознание.
   - Да, - прорычал Саргон. - На другом корабле, затерянном в туманности. Если ему удастся выздороветь, он окажется на выведенном из строя корабле, полностью способном обеспечить его всей пищей, водой и воздухом, в котором он нуждается, но дрейфующим заброшенным кораблем.
   "Но, Боже мой! Он сойдет с ума!"
   - Это меньше, чем он заслуживает, - ответил Саргон, снимая остальную часть своего костюма. "Все именно так, как я хотел. Убивать было слишком хорошо для него. Думаю, он видел Лилвани и ребенка. Я хочу, чтобы он провел много времени в абсолютном одиночестве, думая об этом. Надеюсь, он никогда не сойдет с ума. Надеюсь, он проведет всю свою жизнь, думая об этом!"
   Как только Йиддир упал на пол, потрясенный своим ослабленным состоянием, Рон бросился на ноги Саргона и швырнул его на пол. В слепом безумии ненависти он искал горло марсианину. Но Саргон нанес могучий кроличий удар ему в затылок, и он потерял сознание.
   ГЛАВА XII
   Именно Саргон вывел корабль из туманности и проложил прямой курс к планете. Когда Йидиру стало лучше, Саргон поговорил с ним.
   "Когда мой корабль вышел из строя, - сказал он, - мне пришлось отказаться от своих первоначальных планов по возвращению на флот. Я подумал, что если я смогу добраться до планеты, мне повезет. Что ж, я не успел вовремя отремонтировать, чтобы не запутаться в туманности, и уже почти потерял надежду, когда влетел в тебя. Это было просто неслыханное везение! Не повторилось бы и через миллион лет!"
   - Саргон, - с горечью сказал Йиддир, - ты думаешь, что когда-нибудь снова сможешь по-настоящему радоваться жизни, зная, что ты сделал с Надом? Вы обрекли его на эту ужасную судьбу в то время, когда ваши мысли управляли вашими эмоциями, но позже, в моменты более трезвых размышлений, вас может преследовать видение его, одинокого безумца, беспомощно дрейфующего в туманности".
   Саргон нахмурился. - Он всегда может открыть шлюз, - сказал он. "Я бы сделал это. Это легкий выход. Кроме того, он все равно может быть мертв. Он был без сознания, когда я ушла от него. Но это все позади. Меня волнует будущее. Чтобы вернуться в любую часть флота, даже с вашим переделанным двигателем, потребуются годы. Если бы это было просто расстояние, чтобы пройти по прямой, мы могли бы сделать это намного раньше, но оба флота также движутся намного быстрее света. Ну, я много раз все обдумывал. Я взвесил свои возможные награды и выгоды от возвращения в ковчеги против ужасных лет ожидания в таком долгом путешествии. Это того не стоит, так что похоже, что планета - это ответ".
   Затем Йиддир тщательно изложил свои идеи относительно дальнейших исследований. Он подчеркнул важность уведомления правительственного флота любой ценой в случае, если такое открытие может быть сделано.
   -- Я совершенно уверен, что мне осталось недолго жить, -- продолжал он. - Значит, тебе придется это сделать, Саргон. Как член человеческой расы, это ваш долг сделать это. Ваша собственная повстанческая часть флота вполне может вернуться и попытаться вторгнуться на любую планету, колонизированную правительственными войсками, и удастся ли им захватить власть или нет, не имеет большого значения. Что важно, так это люди. Им нужно дать шанс. Поселившись в подходящей естественной среде, я полностью уверен, что наш вид сможет пережить любую форму диктаторского правления, которое может быть ему навязано. Это всегда подтверждалось в прошлом, и я не понимаю, почему это не должно быть правдой в будущем".
   - Это ни здесь, ни там, - нетерпеливо ответил Саргон. "Что касается вашей идеи об улучшении Солнечной системы, то я думаю, что это немного изобретательно. Вы знаете, я был непосредственным свидетелем предыдущих исследований в этом регионе, и я могу сказать вам, что здесь нет ничего, кроме этой маленькой планеты. Я не собираюсь тратить свое время...
   Глаза Йиддира возмущенно блеснули. Он прервал. - Ты хоть представляешь, кто я на самом деле?
   "Да, я знаю. Йиддир Э-5172 - это был псевдоним.
   - А мое настоящее имя?
   "Корлон Э-3-Н. Итак, ты был капитаном ковчега. Но это было много лет назад, и...
   "Я тоже был чем-то другим!"
   - Значит, вы тоже были известным ученым. Но это не...
   Йиддир сел на своей койке и схватил сильную руку Саргона. "Разве вы не понимаете, - возразил он, - что я был, даже во время вашего исследования этого региона, самым квалифицированным астрофизиком на борту? У меня было собственное оборудование, которое я усовершенствовал по сравнению с вашим. Я знаю, что говорю, когда говорю вам, что в этом регионе есть другие солнца, которые благоприятствуют нашему существованию!"
   "Солнца, может быть, да, но не планеты. Мы посмотрели, и больше их нет".
   - Тогда отпусти Рона на разведку, после того как ты устроишься. Обещай мне, что сделаешь хотя бы это!
   Саргон рассмеялся. "Трус! Что ему оставалось делать, кроме как трястись от страха при одной мысли о том, что его оставят одного на космическом корабле!"
   Йиддир был слишком слаб, чтобы спорить дальше. Но по мере того, как корабль приближался к маленькой планете и он беспомощно лежал на своей койке, у него не было недостатка в предметах для размышлений в течение долгих часов.
   * * * *
   Когда планета приобрела видимый диск, Рон и даже Лилвани заинтересовались ею, хотя последнюю она просто привлекала из-за ее красивого цвета и изменяющегося внешнего вида. Однако для Рона это было очаровательно, потому что он знал, насколько редкой была эта планета. Он знал, что именно в таком мире родились его предки. Наблюдая за его атмосферой, сияющей в телескоп, как серебристый ореол, и за его зелеными джунглями, затухающими молодыми горами и дымящимися океанами, он часто думал об Ильде, которая могла быть рядом с ним, глядя на все это. в первый раз. И тогда он спасал бы свой ум от головокружения, думая о чем-то вне сферы его личных эмоций. Правительственный флот... он изо всех сил пытался сосредоточиться на этом. Флот, с его сотнями тысяч людей, двигался все дальше и дальше в просторы, тщетно ища новый дом, естественный образ жизни, средство выживания...
   Саргон совершил благополучную посадку на диком участке берега у первобытного моря. Над ними возвышались каменноугольные леса, а яркое солнце жарко сияло во влажной атмосфере. Однако гравитация была легкой, и освобождение от гнетущего бремени замедления принесло каждому огромное облегчение. Даже Йидир чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы оказать Саргону некоторую помощь в научных проблемах, связанных с их появлением в этом первобытном мире.
   Воздух, вода, солнечная радиация, образцы почвы, фауна и флора - все нужно было тщательно проанализировать. Если бы Йидир не смог помочь Саргону, могли быть допущены определенные ошибки, которые привели бы к ранней смерти для всех них. К их счастью, преобразователи космической энергии космического корабля были в исправном состоянии, и они, как обычно, жили за счет синтеза.
   Поскольку корабль, рассчитанный на сотню пассажиров, был просторным, самодостаточным и невосприимчивым к влиянию окружающей среды, Саргон не видел причин для постоянной постройки на земле. Это разочаровало Йиддира, потому что пока Саргон, Лилвани и ребенок Дирно нуждались в корабле в качестве дома, возможности его использования для дальнейших исследований пропорционально уменьшались. У него не было никакой надежды на то, что он сможет сам совершать исследовательские поездки, потому что теперь он был практически инвалидом. Время от времени он пытался убедить Саргона попытаться найти лучшую солнечную систему, которая, как он знал, существовала в этом регионе, но по мере того, как Саргон медлил, и время шло, старик в конце концов был вынужден отказаться от всякой надежды найти причины для контакта с любой частью. флота. Здесь он непременно умрет, и маленькому поколению братьев и сестер, которое произведет Саргон и Лилвани, придется основать здесь новое человечество. Тем временем Рон молча ждал - чего никто не знал, но он производил на всех впечатление терпеливого ожидания...?
   ГЛАВА XIII
   Прошел год, не обошлось без некоторого прогресса. Они исследовали и нанесли на карту большую часть планеты с воздуха. Они также нашли новую базу на плато с видом на широкое внутреннее море с пресной водой. Здесь джунгли были менее агрессивными, а формы животного мира менее плотоядными и разрушительными. Наконец-то они могли обходиться без скафандров, а переодевание и прогулка на свежем воздухе пошли на пользу всем, кроме Йиддира, который страдал от повторяющихся кровотечений из-за старых травм.
   Саргон даже начал интересоваться созданием постоянной базы на земле. Он научился пользоваться древесиной. Когда ему понадобились другие материалы, например металл, ему оставалось только синтезировать его в преобразователях. Заготовку из недрагоценных металлов можно было плавить, отливать, ковать, подвергать механической обработке. Со временем, с добровольной помощью Рона, начал формироваться фундамент большого здания. Лилвани с удовольствием возилась со своим маленьким сыном Дирно, в то время как Йиддир часто сидел под мягким солнечным светом предвечерних дней и смотрел на нее в печальных раздумьях. Он подумал о другом мужчине, общение с которым могло бы стократно обогатить ее жизнь. И тогда он вздыхал и желал, чтобы смерть настигла его...
   * * * *
   Однажды, когда они все вместе ели на корабле, Лилвани сделала настолько поразительное заявление, что после ее слов никто больше не откусил. Как и в предыдущий период выздоровления от M-Ray, на этот раз она также продвинулась до точки, где она могла думать независимо, по крайней мере, как ребенок, и вести простой разговор. Пока они обсуждали мелкие события дня, некоторые упомянули длинную белую бороду Йиддира и густую черную бороду Саргона.
   - Но мне больше всего нравятся золотистые бороды, - сказала она без предисловий. Она продолжала есть, как будто сказала самое небрежное замечание на свете.
   Саргон отреагировал первым, возможно, на десять секунд раньше, чем Йиддир или Рон. Он опустил вилку и заговорил с ней.
   - Где ты видел такую бороду? он спросил.
   Она подняла глаза и мило улыбнулась ему. - У человека в лесу есть, - невинно сказала она.
   Саргон посмотрел на Йиддира и увидел отражение собственных мыслей в выцветших глазах того. Он поднялся на ноги.
   - Какой человек в лесу?
   Лилвани подняла глаза, удивленно приподняв брови. - О, он очень замечательный человек, - сказала она. "Он так добр ко мне и Дирно. У него такие странные глаза, а его волосы и борода сделаны из золота".
   Саргон обошел стол и схватил ее за руку. - Где вы видели этого человека? - спросил он.
   Лилвани начала плакать. Она не любила и никогда не могла понять жесткость Саргона.
   "Минуточку!" - прервал Йидир. - Если вам нужна какая-либо информация, оставьте ее мне. Ты ничего не получишь от нее, напугав ее.
   Саргон знал, что Лилвани очень любит Йиддира. В любых других обстоятельствах он запугивал бы ее, ревниво отстаивая свои предполагаемые прерогативы отца ее ребенка, но теперь он сдался и отошел в сторону. Он снова сел за стол и внимательно наблюдал за ней, пока Йиддир задавала ей вопросы, а Рон наблюдал за происходящим и слушал с бледным, напряженным выражением отчаяния.
   - Лилвани, - мягко сказал Йиддир, - пожалуйста, помогите нам. Мы тоже хотим познакомиться с вашим мужчиной с золотой бородой. Должно быть, это очень красивое зрелище. Не расскажете ли вы нам больше о нем?
   Наконец, Лилвани подчинилась. Она рассказала, как он впервые связался с ней за несколько недель до этого. Рон построил для нее и ребенка небольшой летний домик, где она могла отдыхать, наслаждаться свежим воздухом и защищаться от палящего солнца. Он находился на некотором расстоянии от корабля, но был хорошо виден, за исключением того, что сразу за ним закрывал участок джунглей.
   Однажды, рассказала она им, к ней из джунглей пришел золотобородый мужчина. Он назвал ее по имени, очень мило с ней разговаривал и играл с Дирно. Затем, когда Саргон подошел к этому месту, он казался рассерженным и ушел обратно в джунгли. Трижды он приходил к ней. Да, подтвердила она, на нем была одежда, но она была очень рваной, и оружия у него с собой не было.
   - Он не должен нас бояться, не так ли? она спросила. "Почему мы не можем пригласить его остаться с нами?"
   "Мужчина! Мужчина!" - радостно булькнул Дирно.
   "Понимаете!" Лилвани улыбнулась. "Дирно знает, кого мы имеем в виду. Он тоже хочет его. Почему бы тебе не привести его сюда?
   - Да, - сказал Саргон с безрадостной ухмылкой, - я думаю, мы должны привести этого человека сюда...
   * * * *
   В тот день и весь следующий день Саргон бродил по джунглям с двумя Разрушителями, но не зашел слишком далеко. Часто он искал место, откуда мог оглянуться на плато, где стоял корабль. Затем он снова преследовал намеченную добычу.
   В конце концов голод заставил его вернуться на корабль в ту ночь. Он был удивлен, обнаружив отсутствие Рона, потому что Рон явно боялся леса с его таинственными обитателями. Когда Рон, наконец, вернулся, он своим крайним истощением и порванной одеждой представил все доказательства того, что весь день был в одном и том же квесте.
   В руке он держал Stun Ray. Глаза Саргона сузились, но он ничего не сказал. Никому не было нужды что-то говорить. Подразумевалось, что воцарился какой-то простой изначальный закон, и результат усилий каждого человека теперь находится в руках судьбы. Ставки были мрачно жизненно важными.
   Однако на следующее утро Рон не смог найти электрошокер. На всем корабле ни он, ни Йиддир не могли найти ни одного ручного оружия.
   - Саргон, должно быть, спрятал их прошлой ночью, - наконец сказал Йиддир.
   Вместо ответа Рон отправился с пустыми руками в джунгли.
   "Рон!" - позвал Йидир, беспомощный, чтобы последовать за ним. "Вернись!"
   Но Рон не остановился, и вскоре его прихрамывающая фигура скрылась из виду в густой тени высоких деревьев.
   - Они ищут золотого человека? - невинно спросила Лилвани.
   Йиддир ласково обнял ее. - Да, Лилвани, - ответил он.
   "О, я надеюсь, что они найдут его. Надеюсь, он вернется снова!" она сказала.
   "Да. Я надеюсь, что он вернется...
   ГЛАВА XIV
   К полудню того же дня Саргон обнаружил другой корабль. Все признаки того, что его пилот приложил большие усилия, чтобы скрыть это, были очевидны. Он лежал в глубоком овраге, наполовину покрытом упавшими лианами и деревьями, сожженными корабельными орудиями Disruptor.
   Без малейшего колебания Саргон выставил свои Дезрапторы на максимум и выстрелил по кораблю. Раз за разом он стрелял, взрывы сотрясали землю, и корабль превращался в белый ад растворения.
   Затем он побежал, опасаясь, что ему не удалось уничтожить один или несколько реакторов. Нарушенная жарой и взрывами, может начаться неуравновешенная реакция, и они взорвутся, чего он очень хотел. Мощный атомный взрыв уничтожил бы последние следы этого ненавистного ему существа, а возможно, и его пилота, если бы он скрывался где-то в пределах полумили.
   С широко открытыми глазами от возбуждения, смешанного с триумфом и осознанием смертельной опасности, он бежал через джунгли, как сумасшедший. Однажды он уронил Disruptor, и тот упал между могучими корнями деревьев в какое-то углубление, куда он не мог добраться. Искать было некогда. Он бежал вперед, не решаясь остановиться.
   Когда он прошел добрых полторы мили по джунглям, реакторы взорвались. В одно короткое мгновение все предстало в ослепительном контрасте, озаренное вспышкой яркого света, почти ослепившего его. Затем раздался звук, который он скорее почувствовал, чем услышал, потому что на мгновение был оглушен им. Он полз под большим упавшим деревом, когда последовала ударная волна.
   Гигантские деревья рушились вокруг него, и обломки летели со скоростью урагана. Жизнь в джунглях создала один огромный шум, рев, вопль и блеяние жалкого ужаса.
   Он поднялся на ноги и снова побежал, спотыкаясь, вставая и снова бегом, чтобы выбраться из области, которая, как он знал, скоро будет заражена радиоактивной пылью.
   Рядом с поляной, где стоял его собственный корабль, он снова споткнулся, на мгновение потеряв хватку на своем единственном оставшемся дисрапторе. Лежа, тяжело дыша, глядя на смертоносное оружие всего в трех футах от себя, он услышал грохот в кустах впереди. Затем в его поле зрения, не более чем в двадцати футах, появился мужчина с золотисто-светлыми волосами и бородой, выросшей за год. Пара серых глаз смотрела на него из теней, которых никогда не было раньше - теней ужаса и почти безумия, наполненных навязчивыми воспоминаниями о тайных вещах, которых никто другой никогда не видел. В этот момент Саргону показалось, что этот безоружный, полуголый его смертельный враг смотрит на него из могилы. Его тело было полным и закаленным, по-видимому, в отличном состоянии, но выражение его глаз заставило Саргона броситься к своему дисраптору.
   В этот момент тело пролетело над его головой, и Рон рухнул на Дезраптор, так крепко сжимая его в руках, что Саргон не смог вовремя сбросить его. Он вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы получить удар от бородатого, от которого он, пошатываясь, рухнул в кусты.
   Когда он снова смог ясно видеть, то увидел, как Рон передал Разрушитель Над. Над только стоял и смотрел на Саргона своими затаенными глазами, в то время как тело Саргона покрылось мурашками, и он вспотел.
   - Ты оставил меня без оружия, - бесцветным голосом сказал Над. "Даже если бы я выбрал самоубийство - чего я не сделал!" Его серые глаза сверкали. "Я мог выбрать только Бездну. Так ты и хотел, не так ли? На вашем корабле тоже нет оружия. Кажется, тебе нравится владеть всеми картами, не так ли, Саргон?
   Наступила гробовая тишина, а Над просто стоял и смотрел на него.
   - Как... как ты... - запнулся Саргон.
   - Как я выжил? Над закончил предложение за него. "Как я починил корабль? Благодаря терпеливым наставлениям Йиддира, я знаю о том, что было не так, больше, чем ты. Но с тех пор многое произошло. Прежде чем выйти из туманности, меня потянуло в ее центр, где благодаря вам я сделал удивительное открытие. Я нашел... - Он сделал паузу, холодно и задумчиво глядя на Саргона. - Но ты никогда этого не увидишь, так почему я должен тебе говорить? Вставай на ноги!"
   Саргон вскочил на ноги. "Хорошо, вы выиграли!" - крикнул он, побелев от страха. "Берите все! Возьми корабль! Возьми Лилвани и Дирно, но не стреляй в меня хладнокровно!
   Внезапно Над посмотрел на Разрушитель, как будто забыл, что он в его руках. Затем, к изумлению Рона, он изо всех сил отшвырнул его, и он затерялся в непроходимых зарослях.
   "Это то, чего я ждал - и о чем мечтал - все время, что я провел - там". Он направился к Саргону. "Я должен сделать это голыми руками!" - закричал он и бросился в атаку.
   К Саргону вернулась уверенность, когда он увидел, как Disruptor пролетел над кустами, и в то же мгновение он понял, что это то, чего он хотел. С яростным торжествующим криком он встретил атаку Надя...
   Рон неподвижно стоял в стороне, наблюдая за ними. Он знал, что это неизбежно. Он также каким-то образом знал, что Над предпочел бы умереть, чем принять помощь извне, даже если бы Рон смог ее оказать. И это не было вопросом принципа, это была всепоглощающая ненависть, которую можно было израсходовать только одним способом. Рон знал, что должен оставить их обоих в покое. Он знал, что если Саргон убьет Над, ему придется стоять и смотреть, как он умирает.
   Пока он смотрел, то, чему он стал свидетелем, вызвало у него отвращение, так что он почувствовал слабость. Его ноги подкосились, и он сел. Он не знал, как два человеческих тела могут выдержать такое наказание и продолжать бороться. Возвышающиеся, нетронутые джунгли держат их словно на своих коленях, как какой-то первобытный бог, понимающий своих детей, подчиняющихся древнейшему из когда-либо написанных законов - тому, что управляет всеми силами созидания и разрушения, любви и ненависти, выживания и смерти...
   Это длилось около пятнадцати минут. Над каким-то образом выбрался из распростертого тела Саргона и встал. Он ощупью, как слепой, сделал два шага, а потом пал ниц. Рон боролся с ним и, наконец, снова поставил его на ноги. Покинув небольшую поляну, он оглянулся на Саргона и вздрогнул. В том, что Саргон был абсолютно мертв, сомнений не было...
   * * * *
   Так получилось, что Над вернулся из виртуальной неопределенности. Он, Рон и Йиддир вместе с Лилвани и маленьким сыном Саргона оставили позади себя маленькую планету - планету, которая была еще слишком молода, чтобы принять их, и слишком мала, чтобы поддерживать потенциальное расширение новой человеческой расы.
   Над направил корабль обратно в туманность и нырнул прямо в ее причудливую тьму. Он отказался сказать даже Йиддиру, что нашел, за исключением того, что сказал, что это определенно конец их поисков. Это было напряженное время ожидания, в течение которого они боролись с причудливыми гравитационными полями и эфирными искривлениями внутри туманности.
   Затем внезапно они ворвались в огромные внутренние помещения, и сердце Йиддира подпрыгнуло от ликования. Ибо вот она, солнечная система, которую он обнаружил, - более захватывающая и красивая система, чем он мог представить в своих самых оптимистичных мечтах. Рон и Лилвани присоединились к нему в изумлении и благоговении.
   Четыре белых солнца наполнили эту огромную комнату светом, который был просто небесным великолепием. Они сформировали центр системы, в которой было по крайней мере восемь больших планет, пять малых и декоративное множество тысяч планетоидов и спутников. Ни на одном из них не было отчетливых фаз, потому что солнечный свет, казалось, был повсюду. На "ночной стороне" различных планет были только серебристые сумерки.
   Мир, который выбрал Над, был четвертой малой планетой. Он был примерно девять тысяч миль в диаметре и занимал примерно одну шестую площади суши и пять шестых площади воды. Йиддир знал еще до того, как проанализировал это, что атмосфера была здоровой.
   Они приземлились у широкой реки, чуть выше большого водопада, на плато, возвышающемся над зелеными джунглями и широким синим океаном. На такой высоте джунгли уступили место могучим лесам хвойных деревьев, перемежающимся с большими волнистыми зелеными прериями, которые плавно уходили вдаль и вверх к заснеженным горам.
   "Это Рай", - сказал Йидир. "Слава богу, я дожил до этого!"
   Прошло два года, в течение которых жизнь Йиддира медленно угасала, и его место заняла новая жизнь, ибо у Лилвани родилась девочка, которую они назвали Илдра. Мальчик Дирно и его сводная сестра Илдра благоденствовали в своей здоровой среде, как будто их раса была для нее коренной. Лилвани быстро поправилась и с радостью навсегда приняла Надда как своего мужчину.
   Рон, казалось, был единственным, кто не хотел приспосабливаться. Он работал усерднее, чем кто-либо другой, чтобы создать постоянную базу на земле. Крепкий дом из дерева и стали приобрел форму. Затем последовали склады, мастерские и сараи. Из корабельных преобразователей выходил металл, который обрабатывался, выковывался и подвергался механической обработке - иногда под наблюдением Йиддира. Было изготовлено новое ручное оружие, а пушки Disruptor были перенесены на стационарные установки на землю в качестве источника ядерной энергии. И, наконец, некоторые растения и животные были одомашнены. Основа для естественного приспособления к новому миру была наконец заложена.
   Когда Йиддир, наконец, лежал на смертном одре, было выражено его последнее желание.
   "Вашему маленькому начинанию здесь, - сказал он Над и Лилвани, - потребуется тысячелетие, чтобы принести существенные плоды. Я очень сожалею, что ни одна из частей нашего разделенного флота никогда не узнает об этом рае, который вы открыли. К настоящему времени флот повстанцев должен быть более чем на полпути к своей цели, и нет никого, кто мог бы свернуть к этому месту. Я бы хотел, чтобы их повернули вспять, прежде чем они вторгнутся на другие планеты. Даже если они повстанцы, все Пассажиры, безусловно, должны быть учтены. Им следует дать шанс. Диктаторские правительства приходят и уходят, а человечество остается навсегда.
   - Тем не менее, если бы нужно было сделать выбор, я бы предпочел уведомить об этом правительство флота. У повстанцев есть какой-то шанс на этих других мирах, если они выживут в конфликте, но другие ковчеги только еще глубже погружаются в Неизвестное. Я понимаю, почему ты, Над, не можешь уйти. Чтобы догнать их сейчас, даже с переделанными драйверами, понадобилось бы больше полжизни. Тем не менее, грустно думать, что Дирно и Илдра, твои дети, останутся одни в этой великой солнечной системе после твоего ухода.
   Помутневшие глаза Йиддира не преминули заметить, что Рон стоит на заднем плане и внимательно слушает. "Если бы вы когда-нибудь смогли связаться с правительственным флотом, - сказал он, - это было бы дороже самой жизни. Я бы попытался найти Нора ЭИМа, потому что он единственный человек, о котором я могу думать, который, возможно, сможет защитить это место от повстанцев, если они когда-нибудь вернутся сюда исследовать. Среди них есть такие, кто подозревал о существовании этого места больше, чем признавался своим товарищам.
   Над долго думал молча, а Йиддир внутренне улыбнулся, когда заметил, что Рон исчез.
   - Я мог бы оставить Рона с Лилвани, - наконец сказал Над.
   Йиддир положил иссохшую руку на его руку. - На это уйдут годы, Над. Годы. Твои дети вырастут до того, как ты доберешься до ковчегов.
   На челюстях Надя появилась рябь мускулов. - Но это должно быть сделано! - воскликнул он.
   Именно тогда он услышал снаружи рев ракет, сопровождаемый безошибочным "свистом!" Он попытался вскочить на ноги, но Йиддир удержал его.
   - Расслабься, Над! - воскликнул Йидир. "Я знал, что это произойдет. Это то, чего он ждал. Это требовало большого мужества, но он наконец нашел его в полной мере".
   Над посмотрел на него. "Что ты имеешь в виду?"
   - Рон, - сказал Йиддир на последнем издыхании, - отправился на поиски Нора, чтобы вернуть правительственный флот. Бедный, заблудший трус с косолапостью, который боролся со своей трусостью и потерпел неудачу только для того, чтобы потерять Илдру, которую он любил, возможно, так и с такой глубиной чувств, которые мы никогда не могли понять. И, наконец, потрясение от этой потери сделало его таким героем, что его имя может сиять на всех страницах будущей истории человечества - если ему это удастся..."
   ГЛАВА XV
   Когда Дирно было семнадцать лет, Над и Лилвани почти забыли о странной и почти безнадежной миссии Рона. Осталось еще трое детей, два мальчика и девочка. Все элементы их естественной среды объединились, чтобы помочь им адаптироваться к нормальной жизни, и их родители обнаружили, что полдень их существования был исполнением человеческих желаний - за исключением редко повторяющихся воспоминаний, которые иногда преследовали Над в его более глубокие моменты размышлений.
   Иногда в тихие ночные часы, когда Лилвани спала рядом с ним, его разум все еще блуждал за огромными черными стенами туманности и пытался найти своего потерянного брата Рона. Он содрогался при мысли об одиночестве другого, путешествуя по звездным дорогам к краю галактики в поисках невидимого флота. Логика подсказывала ему, что Рон потерпел неудачу, что, используя сверхскорость, доступную у переделанных водителей, он сделал себя жертвой метеоритов или что жизнь, проведенная в ужасном одиночестве, наконец лишила его рассудка. Иногда ему снилось, что Рон был седовласым маньяком, чьи звездно-слепые глаза смотрели на него издалека из Бездны, и он просыпался вздрогнув...
   * * * *
   И ЭИМ не был мужчиной лет семидесяти, все еще прямым, с настороженной военной манерой. Его отличительная грива седых волос была энергичной и густой, а его голубые глаза отражали ясность ума, которая бросила вызов годам. Целую неделю он и его медицинский персонал работали с пришельцем из Бездны. Под особыми лучами второго порядка, изобретенными им самим, он погрузил сознание человека в состояние спокойной комы, а его нервная система подверглась полному процессу перезагрузки. Когда его привели в сознание, он смог говорить, сбивчиво, но эффективно. Он рассказал им о скрытом рае, лежащем в глубинах темной туманности, и о Йиддире, и Наде, и Саргоне, и Лилвани, и детях, и флоте мятежников.
   - Конечно, ты можешь считать меня сумасшедшим, - устало сказал Рон.
   - Наоборот, - Нор улыбнулся. "Я знаю этого йиддира, о котором вы говорите, и совершенно уверен, что упомянутое вами открытие действительно было сделано. По сути, мы собираемся вернуться в туманность. Нам может потребоваться еще одно поколение времени, чтобы достичь этого, но мы доберемся туда. Если флот повстанцев вернулся туда и установил диктаторское правительство, мы одолеем это правительство..."
   - Но у них есть М-Рэй, - напомнил ему Рон.
   "И я, наконец, усовершенствовал эффективную защиту от него - и многое другое", - спокойно сказал ему Нор.
   "Ты!" Глаза Рона расширились. - Но только сын Йиддира...
   И снова не улыбнулся. "Этот иддир, о котором вы говорите, - сказал он, - на самом деле был Корлон Э-3-Н. Я знаю, потому что он был моим отцом..."
   САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ БОГ, Лестер дель Рей
   я
   Доктор Арлингтон Бруг провел своего посетителя через нагромождение машин, которое имело смысл только для него самого, и через лабиринт столов и хлама, занимавший большую часть его лаборатории.
   "Сейчас здесь немного беспорядок", - извинился он, радуясь, что его ассистент смог разобраться в беспорядке. "Вроде так получается после долгого эксперимента".
   Герр доктор Эрнст Мейер тяжело кивнул в знак согласия. " Джа , так. И со всеми несоответствиями, без обмана. Это все еще не дает мне хорошего места, где я могу заниматься комфортной работой, в том числе и в моей собственной лаборатории. Ты здесь?
   - Это Гермес - мой талисман. Бруг поднял маленькую полую резиновую фигурку бога Гермеса; Меркурий, так его называли римляне. "В тот день, когда я купил его для своей дочери, средства на мой циклотрон были одобрены, поэтому я оставил его здесь. Просто небольшое суеверие.
   Мейер покачал головой. " Нейн . Я имею в виду здесь. Он постучал по тяжелому свинцовому ящику с большой табличкой "Не пускать". "Может быть, это вы делаете?"
   "Вот так." Физический химик поднял тяжелую крышку и показал несколько грязных кристаллов в маленьком отделении и густую смолистую жижу, которая заполнила пол-литровую мензурку. "Это мой последний успех и моя первая неудача. Кстати, вы не видели доктора Ходжеса на кафедре биохимии?
   " Джа . Чудесную работу он еще делает, nicht wahr ?
   "Умм. Мнения расходятся. Я признаю, что он хорошо потрудился, вырастив эту синтетическую амебу, и червь, которого он сделал в своей химической ванне, был не так уж и плох, хотя я так и не узнал, был ли он на самом деле живым или нет. Может быть, вы читали об этом? Но он не придерживался простых вещей, пока не овладел своей техникой. Ему пришлось бессвязно пытаться создать синтетического человека".
   Грубое лицо Мейера засияло. " Джа , так. Точка hübsch - милая. С венами и мышцами. Только это не наполнено жизнью".
   Бруг просеял несколько кристаллов из сундука на часовое стекло, где их можно было рассмотреть более внимательно. Затем он положил их в открытый ящик и закрыл его, пока кристаллы не оказались в гораздо более тусклом свете. В полумраке виднелся слабый отблеск, паривший над часовым стеклом.
   "Радиоактивный", - пояснил он. - Вот почему человек Ходжеса не наполнен жизнью. Если бы что-то из этого было в его химической ванне, когда он выращивал Антропос - так он это называет, - оно бы гуляло и сегодня. Но вы, конечно, не можете ожидать, что биохимик это знает. Они не поспевают за последними разработками так, как это делают физические химики. Большинство из них не знают, что с помощью Берты атом можно разбить на атомы другого типа.
   "Берта? Может, она дочь?"
   Брюг ухмыльнулся. - Берта - там циклотрон. Мальчишки стали называть ее Большая Берта, а потом мы просто назвали ее Бертой для краткости". Он повернулся, чтобы указать на огромную массу металла, заполнявшую один конец комнаты. "Однако материала слишком много, чтобы сделать так мало кристаллов радиоактивного хлорида калия".
   "Ах, так. Может быть, радиоактивная соляная точка может дать жизнь синтетическому человеку, а?
   "Верно. Мы начинаем верить, что жизнь - это сочетание электричества и радиоактивности, и в основе последнего, по-видимому, лежит этот активный калий, который мы произвели, бомбардируя обычную форму нейтронами. Поместите это в Антропос, и через неделю он будет бегать за едой".
   Мейер сумел догадаться о значении последнего и приподнял кустистую бровь. "Den v'y not das соль человеку дать?"
   - И Ходжес снова присвоит себе всю славу? Ни единого шанса. Он ударил ладонью по груди для выразительности, и шестидюймовая фигура Гермеса подпрыгнула со своего ненадежного насеста и полетела к часовому стеклу. Бруг отчаянно схватил его и поймал как раз перед тем, как он попал. "Когда-нибудь я набью эту штуку чем-нибудь достаточно тяжелым, чтобы удерживать ее".
   Немец посмотрел на статую с легким интересом, затем указал на липкое месиво в стакане. - Что это?
   "Это провал. Когда-нибудь я, возможно, кое-что из этого проанализирую, но слишком сложно извлечь материал из этой смолы и, вероятно, не стоит и четверти потраченной энергии. Кажется, в нем всего понемногу, включая калий, и он довольно радиоактивен, но все, на что он годится, - это... ну, чтобы набить Гермеса, чтобы он не мог прыгать вокруг.
   Бруф прислонил маленькую белую фигурку к подставке для колец и вынул стакан, выдавливая из него кусок разноцветной смолы. Он бросил его в контейнер и полил метиловым спиртом, работая стеклянной палочкой, пока он не стал достаточно пластичным. - Проклятая материя размягчается, но не растворяется, - проворчал он.
   Мейер стоял в стороне, глядя на него и мягко качая головой. Американцы по своей природе сумасшедшие, но он не ожидал такой глупости от такого выдающегося исследователя, как доктор Бруг. В своей собственной лаборатории он провел бы следующие два года, если бы это было необходимо, чтобы выяснить, что такое деготь, вместо того, чтобы тратить его на то, чтобы набить дешевый резиновый слепок статуи.
   - Это герр доктор Ходжес, я думаю, он вам не нравится. Варум ?
   Бруг ложкой набивал тесто в свою статую, запихивая его в крошечный ротик и неплотно набивая его. "Ходжес хотел новый резервуар для своих экспериментов с культурой жизни, когда я пытался получить циклотрон и камеру Вильсона. Мне пришлось раскопать старый антививисекционный вой среди родителей студентов, чтобы он не заразился, и он подумал, что это подвох. Может быть, это было; так или иначе, с тех пор он пытается добиться того, чтобы меня выгнали, а ассигнования переложили на этот отдел. Кстати, мне бы очень не хотелось, чтобы слухи об этом разошлись.
   " Абер - и разделение!" Мейер был в легком ужасе от такой ненаучной вещи.
   Бруг кивнул. "Я знаю. Но я хотел этот циклотрон, и я его получил; Я бы сделал хуже. Там Гермес больше не будет летать. Что еще я могу вам показать, доктор Мейер?
   - Танк, нет. Часы уже опаздывают, и я должен выпрашивать свой поезд по часам. Это было приятно, доктор Бруг.
   "Нисколько." Бруг поставил статую на стол и вышел с немцем, оставив Гермесу единоличное владение лабораторией, за исключением кота.
   II
   Часы в лаборатории показывали четыре часа утра. Его гул и тихое дыхание кота, который воспользовался своими особыми привилегиями, уснув на циклотроне, были единственными звуками, которые можно было услышать. На столе тихо стоял Гермес, точно так же, как доктор Бруг оставил его, маленькая белая резиновая фигурка, очерченная в свете, проникавшем снаружи. Он выглядел очень обычной маленькой статуэткой.
   Но внутри, где была положена смола, что-то тихонько шевельнулось. Слабо и низко сначала жизнь начала дрожать. Сознание стало приходить медленно, а затем смутное и смутное ощущение индивидуальности. Он отличался тем, что был единицей, прямо не связанной в сознании с туманными очертаниями лаборатории.
   Что, где, когда, кто, почему и как? Гермес не знал ни одного ответа, и вопросы были лишь расплывчатыми и туманными в его уме, но желание знать и понимать росло. Он медленно оглядел лабораторию через отверстие, образовавшее его полуоткрытый рот, и позволил свету проникнуть сквозь смолистое вещество внутри. Сначала было видно только размытие, но по мере того, как его "глаза" становились опытнее, он различал отдельные формы. У него не было для них названий, но он различал круглую трубу и квадратную столешницу.
   Движение секундной стрелки привлекло его внимание, и он внимательно изучил часы, но ничего не понял. Очевидно, что-то сдвинулось, а что-то нет. То немногое, что он мог видеть о себе, не видело, даже когда он сделал неуклюжую попытку заставить двигаться вытянутую руку. Потребовалось больше времени, чтобы заметить слабое дыхание кота; затем он заметил, что оно не только шевелилось, но и двигалось неравномерно. Он потянулся к ней, и что-то щелкнуло в его голове.
   Табби снился, но Гермес не мог этого знать и не мог понять, откуда взялись картинки, которые, казалось, мелькали в его липком мозгу; Табби тоже не понимала снов. Но маленький бог увидел какое-то маленькое существо, которое быстро бежало по полу, и сильно искаженное изображение Табби, следовавшее за ним. У Табби было явно преувеличенное представление о себе. Теперь маленькая бегущая фигурка начала расти, пока не стала в два раза больше кошки, и ее внешний вид изменился. Он издавал резкие взрывные звуки и жестко бил толстым хвостом. Картинка Тэбби с шумом убежала, но другая быстро последовала за ней и широко раскрыла рот. Табби проснулась, и картинки исчезли. Гермес не мог понять их, хотя Табби ясно представляла себе, что такие вещи часто случались, когда ее голова чернела внутри.
   Но бодрствующая кошка была еще интереснее, чем спящая. Были самые большие группы запахов, образов и ощущений, которые нужно было усвоить, самые приятные воспоминания о передвижении и исследовании лаборатории. Глазами Табби он увидел ту часть лаборатории, которая была скрыта от него, и большую часть снаружи по соседству. Он также нарисовал смутную картину того, как он наполняется, но это не имело для него никакого смысла, хотя он понял из кошачьего разума, что огромное чудовище, держащее его, должно вызывать презрение и уважение, и в целом является очень могущественным существом. человек.
   К этому времени его интеллект был достаточно велик, чтобы признать, что мир, увиденный глазами кошки, во многом неверен. Во-первых, все было в оттенках белого и черного, с серым посередине, тогда как он уже видел, что было несколько цветов. Гермес решил, что ему нужна другая точка зрения, хотя кошка прекрасно послужила для того, чтобы начать его разум на пути к некоторому пониманию окружающего мира.
   Из-за пределов лаборатории донесся низкий воющий звук, и Гермес мысленно отпрянул, нарисовав образ огромного и свирепого зверя по памяти своей подержанной кошки. Затем любопытство побудило его исследовать. Если кошачье чувство цвета было ошибочным, возможно, ее представления о собаках также были ошибочными. Он направил свой разум к источнику звука, и снова раздался слабый щелчок, указывающий на наличие моста между двумя разумами.
   Собака ему нравилась гораздо больше, чем кошка. Здесь можно было узнать еще больше, а у животного было смутное представление о множестве тайн, которые никогда не интересовали Табби. Гермес также обнаружил, что жесткие, эгоистичные эмоции были не единственными. В целом разум Шепа казался теплым и пылающим после холодного эгоизма Табби.
   Сначала в уме собаки, как и во всех других, была мысль о себе, но сразу за ней были хозяйка и хозяин, та самая личность, которую кошачий разум рисовал, наполняя бога. И там были две маленькие миссис. Что-то в мысленном образе собаки одного из них вызвало у маленького бога странное ощущение, но оно было слишком спутанным, чтобы представлять какой-либо определенный интерес.
   Но собака сохранила смутные представления о словах как о средстве мышления, и Гермес с благодарностью ухватился за них. Он понял, что мужчины использовали их как средство передачи мыслей, и тщательно убрал шестьдесят частично понятых слов из словаря Шепа. Были и другие с заманчивыми возможностями, но они были расплывчатыми.
   Мир Шепа был намного шире, чем у Табби, и его общее впечатление от цвета - ведь собаки видят цвета - было намного лучше. Мир стал завораживающим, как он его себе представлял, и Гермес жаждал таинственной силы мобильности, которая делала возможными широкие исследования. Он пытался разгадать тайну, но все, что Шеп знал по этому поводу, это то, что движение следует за желанием, а иногда оно приходит без всякого желания.
   Бог пришел к выводу, что во всем мире единственными животными, способными удовлетворить его любопытство, были люди. Его ум был еще слишком молод, чтобы беспокоиться о таких пустяках, как скромность, и он был совершенно уверен, что не может быть животного с лучшим умом, чем у него. Собака не могла даже читать мысли, и Гермес сомневался в способности человека делать то же самое; иначе зачем хозяину было наказывать Шепа за драку, когда явно затеяла ее другая собака?
   А если бы не он, Шеп был бы дома, а не бродил по этому месту, куда он иногда приходил после работы встречать мастера.
   Гермес попытался определить местонахождение человеческого разума, но рядом никого не было. Он уловил смутный водоворот беспорядочных мыслеволн от кого-то, кто явно находился там, чтобы охранять здание, но существовал определенный предел пространства, которое могла охватывать мысль.
   Мозг кота снова почернел внутри, и только прерывистые образы вспыхивали и гасли, и собака погружалась в похожее состояние. Гермес с большим интересом наблюдал за происходящим и решил, что сон может быть отличным способом скоротать время, пока человек не вернется в лабораторию, как он понял, они делали это каждый раз, когда где-то высоко наверху сиял яркий свет.
   Но когда он сосредоточился на том, чтобы отключить свой разум, он снова задумался о том, кто он такой. Конечно, ни собака, ни кошка, он не верил, что он человек; собака не знала о нем, а кошка считала его камнем. Может быть, он и был одним из них, если камни когда-либо оживали. В любом случае, он узнает об этом утром, когда придет хозяин. До тех пор он выгонял мысли из головы и преуспел в том, чтобы имитировать сон.
   III
   Утром Гермеса разбудил странный шум. Из того, что он увидел в сознании Шепа, он понял, что это звук человеческой речи, и внимательно прислушался. Люди разговаривали где-то позади него, но он был уверен, что это были хозяин и одна из маленьких миссис. Он настроился на мысли мастера и начал впитывать впечатления.
   - Я бы хотел, чтобы вы держались подальше от юного Томаса, - говорил доктор Бруг. - Я думаю, что он племянник Ходжеса, хотя он этого не признает. Твоя мать его тоже не любит, Таня.
   Таня тихонько рассмеялась над подозрениями отца, и Гермес весь загорелся. Это был прекрасный звук. - Тебе никогда не нравились мои бойфренды, - сказала она. - Я думаю, ты хочешь, чтобы я выросла старой школьной девицей. Джонни хороший мальчик. Если бы вы услышали, как вы говорите, человек бы подумал, что Ходжес и вся его семья - людоеды.
   "Может быть, так оно и есть". Но Бруг знал, что лучше не спорить со своей старшей дочерью; она всегда побеждала, как всегда побеждала ее мать. - Ходжес снова пытался выманить у меня мои ассигнования прошлой ночью на собрании. Он хотел бы видеть меня погубленным.
   - И ты выманил его из танков. Предположим, я докажу президенту, который разослал всем родителям эти анонимные письма о вивисекции?
   Бруг поспешно огляделся, но никто не слушал. - Ты пытаешься шантажировать меня, Таня?
   Она снова рассмеялась над его попыткой разозлиться. - Ты же знаешь, я никому не скажу. "До свидания, папа. Я иду плавать с Джонни. Гермес почувствовал легкий поцелуй через органы чувств Бруга и увидел, как она обошла стол и прошла перед ним. Он установил связь с разумом мастера и приготовил свои глаза к телепатическому подтверждению увиденного.
   Таня была воплощением жизни и красоты. За ту мимолетную секунду, которая потребовалась ей, чтобы пересечь поле зрения маленького бога, он увидел мягкие волнистые каштановые волосы, темные сверкающие глаза и ямочку, притаившуюся в уголке ее рта, и что-то случилось с Гермесом. . У него еще не было для этого слова, но это было чистое ощущение, пронизывающее каждый атом его синтетической души. Он начал понимать, что жизнь - это нечто большее, чем удовлетворение любопытства.
   Звук Бруга, который возился с облачным осадком, вернул его к реальности. Вопросы в его голове все еще нуждались в ответах, и физик должен был ответить на них логично. Он снова установил контакт с разумом другого.
   Это было бесконечно богаче, чем у собаки и кошки вместе взятых. Во-первых, там был, казалось бы, неисчерпаемый запас словесных мыслей, которые нужно было почерпнуть. По мере того как он впитывал их, мыслить становилось легче, а слова давали основу для абстракций, нечто совершенно запредельное животному разуму. В течение получаса он изучал их и постепенно впитывал подробности человеческой жизни.
   Затем он приступил к поиску причин собственной жизни; это требовало изучения всей области физической химии, что занимало еще полчаса, и когда он закончил, он начал складывать воедино полученные знания, пока они не обрели смысл.
   Он обнаружил, что вся жизнь - это, вероятно, электричество и радиоактивность, причем последняя обеспечивается небольшим количеством калия в человеческом теле. Но жизнь была действительно больше, чем это. Были действия и взаимодействия между двумя вещами, которые до сих пор сбивали с толку всех студентов. Некоторые из них сбивали с толку каучукового бога, но он, к своему удовольствию, разгадал общую картину.
   Когда эксперимент пошел не так и образовался смолистый комок, который сформировал настоящую жизнь Гермеса, в нем образовалось множество соединений и странных образований атомов, а смолистая камедь вокруг них действовала как среда для их действия. Затем, когда они были слегка смягчены добавлением спирта, они начали работать, устраивая и перестраивая себя во взаимодействующий паттерн, который был примерно параллелен человеческой жизни и мышлению.
   Но были отличия. Во-первых, он мог точно читать мысли, а во-вторых, у него было чувство восприятия, которое могло анализировать материю непосредственно по ее колебаниям. Во-вторых, то, что он называл зрением и звуком, было просто другими вибрациями, действующими непосредственно на его жизненную субстанцию, а не посредством местных органов чувств. Он вдруг понял, что может видеть ртом, а не глазами, и слышать все вокруг. Только резиновый кожух мешал ему видеть на 360ў. Но из-за того, что он прослушивал разум, он научился интерпретировать эти вибрации более или менее обычным образом.
   Гермес тщательно проанализировал количество радиоактивного калия в теле Бруга и сравнил его со своим собственным. Была большая разница, которая, вероятно, объясняла его более развитые способности. Что-то смутно болело внутри него, и он чувствовал головокружение. Он отвернулся от своих тщательно организованных мыслей, чтобы изучить это новое ощущение.
   Алкоголь внутри него высыхал, фактически почти исчез, и его смолистое нутро становилось все гуще. Он должен был что-то с этим сделать.
   "Доктор. Бруг, - подумал он, сосредоточив свое внимание на другом, - можно мне немного алкоголя, пожалуйста? Мои мысли будут замедлены даже ниже человеческого уровня, если я не смогу получить их в ближайшее время".
   Арлингтон Бруф покачал головой, чтобы избавиться от внезапного гула, но ничего не понял. Гермес попытался снова, используя всю оставшуюся силу мысли, на которую он был способен.
   - Это Гермес, доктор Бруг. Ты оживил меня, и я хочу немного алкоголя, пожалуйста!"
   На этот раз Бруг услышал и подозрительно качнулся в конец комнаты, где работал его помощник. Но юноша был занят своим делом и не подавал вида, что говорил или слышал. Гермес повторил свою просьбу, выжимая из себя быстро иссякающую энергию, и мастер быстро дернулся, медленно обводя глазами комнату. Гермес снова попытался, и тот дернулся.
   Бруг схватился за шляпу и обратился к ассистенту. "Билл, я собираюсь немного прогуляться, чтобы проветрить голову. Вчерашняя сессия, кажется, привнесла в нее забавные идеи. Он сделал паузу. - О, лучше бросьте эту маленькую резиновую статуэтку в мусорное ведро старьевщику. Это начинает действовать мне на нервы".
   Он резко повернулся и вышел из комнаты. Гермес почувствовал грубые руки помощника и почувствовал, что падает. Но его чувства покидали его, истощенные потерей алкоголя и напряжением, вызванным навязыванием своего разума мастеру. Он тяжело погрузился в мусорное ведро, и его разум стал пустым.
   IV
   Брызги влаги на губах Гермеса вернули его в сознание, и он увидел, как рядом с ним упало несколько капель из разбитой бутылки, опрокинутой на бок. Время от времени один попадал ему в рот, и он жадно впитывал его. Как бы мало он ни получал, алкоголя все же было достаточно, чтобы возобновить его спящую жизнь.
   Мусор, на котором он лежал, закачался и закачался, а перед ним раздался грохочущий звук. Краем своего "глаза" он увидел бегущую линию столбов и понял, что находится на чем-то, что движется. На мгновение он коснулся сознания водителя и обнаружил, что тот находится в грузовике, направляющемся на городскую свалку, где был выброшен весь мусор. Но он не чувствовал никакого желания использовать ту небольшую энергию, которая у него была на чтение мыслей, поэтому он вернулся к изучению небольшого запаса жидкости, оставшегося в бутылке.
   Теперь была неправильная струйка, текущая всего в нескольких дюймах от него. Он внимательно изучил ситуацию, отметив, что бутылка надежно закреплена на своем месте, в то время как он ненадежно балансирует на небольшой куче мусора. Один из ньютоновских законов импульса пронесся у него в голове из массы информации, которую он узнал от Бруга; если грузовик наберет скорость, его отбросит назад, прямо под струю, стекающую из бутылки, и, если повезет, он может приземлиться лицом вверх.
   Гермес собрал всю свою энергию и направил бессловесное желание скорости на водителя. Нога мужчины медленно опускалась на педаль газа, но слишком медленно. Гермес попытался еще раз и вдруг почувствовал, что его отбрасывает назад - и он приземляется лицом вниз! Затем до его ушей донесся визг тормозов, когда водитель нейтрализовал его внезапную скорость, и самый маленький бог обнаружил, что переворачивается прямо под потоком.
   Осталось всего несколько чайных ложек, которые беспорядочно выплескивались из-за того, что подпрыгивающий грузовик разбрасывал жидкость туда-сюда по осколку стекла, но большинство из них достигло его рта. Грузовик затормозил и пошел задним ходом, и последние капли упали ему на губы. Это был сильно загрязненный спирт, наполненный сырыми химическими веществами из лаборатории, но у Гермеса не было претензий. Он чувствовал, как смола внутри него размягчается, и он лежал, наслаждаясь этим ощущением, пока новые внешние раздражители не привлекли его внимание.
   Грузовик прекратил движение задним ходом и был припаркован на склоне, ведущем вниз к задней части. Послышался лязг цепей, и ворота опустились, позволяя грузу скатиться вниз по берегу в заполненный мусором овраг. Гермес отскочил от тяжелой банки и отлетел в сторону, а затем ударился о камень с такой силой, что по телу пробежали белые искры боли.
   Но скала изменила его курс и отбросила от остального мусора. Когда он, наконец, остановился, вся его голова и одна рука были чисты, а остальное было погребено только под грудой бумаг и грязи. Никакого необратимого ущерба нанесено не было; его смолистое ядро приспосабливалось к нормальной форме резинового покрытия, и ему не угрожала непосредственная опасность.
   Но остаться здесь было равносильно смертному приговору. Единственной его надеждой было связаться с каким-нибудь человеческим разумом и наладить дружеское общение, а свалка была последним местом, где можно было найти людей. Вдобавок к этому серьезным осложнением была потребность в дальнейшем употреблении алкоголя. Он снова пожелал таинственной силы движения.
   Он сосредоточил свою умственную энергию на движении свободной руки, но изменений не произошло; рука осталась под тем же неудобным углом. Без особой надежды он попытался снова, наблюдая за малейшим движением. На этот раз палец слегка согнулся! Он лихорадочно пытался сдвинуть остальные, и они медленно крутились, пока вся его рука не оказалась вытянутой плашмя. Затем его рука начала двигаться вяло. Он учился.
   Уже темнело, когда он, наконец, полностью освободился от хлама и лег на покой, ликуя по поводу своей вновь обретенной способности. Алкоголь был виноват, конечно; это немного размягчило смолу, чем это было, когда он сделал свои первые попытки в лаборатории, и допустил своего рода движение за счет изменения поверхностного натяжения. Ответом на дальнейшее движение было больше алкоголя.
   Повсюду были разбросаны всевозможные бутылки, и он смотрел на те, что были в поле его зрения, проверяя их вибрации в надежде найти еще несколько капель. Ближайшие были пусты, за исключением нескольких с солоноватой дождевой водой. Но под ним, в нескольких футах от него, лежала маленькая бутылочка, на этикетке которой указывалось, что в ней был тоник для волос. Пробка была закручена плотно, и она была еще наполовину заполнена жидкостью. Эта жидкость была в основном этиловым спиртом.
   Гермес заставил себя лечь на живот, продвигаясь дюйм за дюймом. Без помощи гравитации он бы никогда не смог этого сделать, но расстояние сократилось. Он с трудом рванул в последний раз, сжал бутылку в своих крошечных ручках и попытался вытолкнуть пробку. Он был вклинен слишком сильно!
   Отчаяние охватило его, но он отбросил его. Должен быть какой-то способ. Стекло было хрупким, его можно было легко разбить, и вокруг были камни и скалы, которыми можно было ударить по нему. Маленький бог уперся горлышком в одну из бутылок и выпрямился, приняв сидячее положение, держа в руках один из камней. Он не мог ударить достаточно быстро, чтобы разбить стекло, и ему приходилось полагаться на то, что он поднимет камень и позволит ему упасть.
   К счастью для его цели, бутылка треснула при падении, а четвертый камень раскроил горлышко. Гермес натолкнул его на сломанную коробку и осторожно поднес ко рту. Запах его был тошнотворным, но у него не было времени быть разборчивым в своих напитках! Внутри него было достаточно места, чтобы вместить дюжину полных чайных ложек, и он собирался заполнить это пространство.
   Теплое ощущение размягчившейся смолы с благодарностью прошло через него, когда жидкость впиталась. Судя по тому, что он прочел в голове Бруга, он должен был быть пьян, но это было не так. Это больше походило на ощущение человека, который съел больше, чем следовало, и еще не успел пожалеть.
   Гермес удобно пошевелил пальцами ног и кивнул, одобряя легкость, с которой они работали. Ему пришла в голову еще одна идея, и он опробовал ее. Там, где были его слуховые проходы, резина была почти толщиной с бумагу; он вынул из шишки внутри головы ложноножку смолы и пошевелил ею о перепонку; раздался скрипучий звук, как будто сломался динамик радио. Он варьировал скорость щупа, чередуя ее, пока не обнаружил необходимую вариацию тонов и обертонов, и попробовал человеческое слово.
   "Таня!" Это было не идеально, но не могло быть никаких сомнений относительно того, что это было. Теперь он мог напрямую разговаривать с мужчинами, даже с Таней Бруг, если судьба была особенно благосклонна. Он вызвал восторженное видение ее лица и попытался издать обычный звук вздоха. Влюбленные мужчины, видимо, должны были вздыхать, а Гермес был влюблен! Но если он хочет ее увидеть, ему придется покинуть свалку. Было уже темно, но ультрафиолетовый и инфракрасный свет были для него столь же полезны, как и так называемые видимые лучи, а количество света, необходимое для активации его зрения, было меньше, чем для кошки. Испачканными руками он начал пробираться вверх по берегу, копаясь в поверхностном мусоре. Затем он добрался до вершины и заметил главную тропу, ведущую прочь.
   Его маленькие ножки ярко блестели в звездном свете, и вечерняя роса смыла пятна с его тела. Ласка, бродившая в поисках еды, заметила его и обдумывала нападение, но решила бежать, когда маленький бог представил себя собакой. Животные принимали такие поразительные кажущиеся изменения, не сомневаясь в своем здравомыслии. Он усмехнулся над трюками, которые он мог проделать с Табби, когда тот вернулся, и помчался по переулку со скоростью добрых две мили в час.
   В
   Бруг допоздна работал в лаборатории, компенсируя время, которое он взял, чтобы проветрить голову. Все мысли о его проблемах с Гермесом исчезли. Он убрал худший из дневного хлама грязной аппаратуры, приготовил вещи на ночь и запер.
   Диксон, глава отдела органической химии, шел по коридору, когда физик уходил. Он остановился, его пухлое лицо сияло, и поприветствовал другого. - Привет, Бруг. Опять работаешь допоздна?
   "Немного. Как дела по туберкулезу?" Диксон дружелюбно похлопал себя по животу. "Неплохо. Мы можем ввести металлический яд в краску, а краску - в жука. Мы до сих пор не можем получить большую часть яда из красителя после этого, чтобы убить нашего друга, бациллу, но мы смогли немного ослабить его. Кстати, сегодня я видел вашу дочь с племянником Ходжеса, и она сказала мне...
   - Ты имеешь в виду Джонни Томаса? Брови Бруга нахмурились и сошлись в уголках. - Значит, Ходжес - его дядя! Хм."
   - Все еще воюешь с кафедрой биохимии? Чудом такта и добродушия Диксон удалось сохранить дружеские отношения с обоими мужчинами. "Я хочу, чтобы вы двое были вместе; Ходжес действительно довольно приличный человек... Ну, я так не думал; вы оба слишком упрямы для вашего же блага. Однако этот его племянник не так уж хорош. Пришел сюда, чтобы выкачать деньги из своего дяди и скрыться от какого-то скандала в Нью-Йорке. Его репутация не слишком приятная. Не хотел бы, чтобы моя дочь поехала с ним.
   "Не волнуйся; Таня больше не пойдет с племянником Ходжеса. Спасибо за чаевые." Они подошли к главной двери, и Бруф внезапно остановился. "Проклятие!"
   "Что это?"
   "Я оставил свои ключи от машины на рабочем столе наверху. Не трудись ждать меня, Диксон. Увидимся утром".
   Диксон улыбнулась. - Рассеянный профессор, а? Хорошо, спокойной ночи. Он вышел за дверь и спустился по ступенькам, а Бруг поднялся обратно в свою лабораторию, где без дальнейших проблем нашел ключи. К счастью, у него в кармане был запасной ключ от двери в лабораторию; это был не первый раз, когда он проделывал этот дурацкий трюк.
   Когда он снова прошел по коридору, его ухо уловил слабый звук движения, и он повернулся к лаборатории Ходжеса. Там никого не было, дверь была заперта, свет не горел. Бруф направился к лестнице, затем повернул назад.
   - С тем же успехом могу воспользоваться возможностью, когда она появится, - пробормотал он. "Я хотел бы увидеть творение Ходжеса, пока он не узнает об этом". Он тихонько подошел к двери, отпер ее и захлопнул за собой. Один ключ открывал все двери в здании и главный вход; у него было слишком много проблем с потерей ключей, чтобы носить с собой больше, чем нужно.
   Тяжелый бак стоял на низком столике безошибочно, и Бруф тихонько подошел к нему, поднял крышку и заглянул внутрь. В танке был свет, который включался автоматически при поднятии крышки, и детали корпуса внутри были четко очерчены. Бруг был разочарован; он надеялся на физические дефекты, но фигура была у молодого человека, почти слишком классически совершенного телосложения, с умным, красивым лицом. На коже даже появилось здоровое розовое сияние.
   Но не было ни настоящей жизни, ни малейшей искры оживления или дыхания. Антропос лежал в своей питательной ванне с открытыми глазами, безучастно глядя в потолок и ничего не видя. "Нет должным образом радиоактивного калия", - злорадствовал Бруг. - В каком-то смысле это тоже жаль. Я бы хотел поработать над тобой".
   Он опустил покрывало и снова вылез наружу, убедившись, что ночного сторожа нет поблизости. В любом случае, мужчина редко покидал первый этаж; кто мог украсть лабораторное оборудование? Бруг потянулся за ключами и повозился с ними, пытаясь найти нужный. Его не было на связке ключей. "Проклятие!" - мягко сказал он. - Я полагаю, он упал обратно на стол.
   Но у него все еще был запасной, а другой мог остаться на столе. С дубликатом он открыл и снова запер дверь, затем проскользнул по коридору, чтобы покинуть здание. Снова до него донесся слабый звук, но он решил, что это шевелится кошка или крыса. У него были другие заботы. Он полагал, что миссис Бру накажет его за то, что он снова опоздал. А Таня, наверное, еще не вернется с пляжа. Это была еще одна вещь, на которую нужно было обратить внимание; с этим юным Томасом больше не будет беготни!
   В последнем предположении он ошибался; Таня была там, возилась со своими волосами и болтала с матерью о свидании, которое у нее было той ночью с Уиллом Янгом. Обычно у нее было семь свиданий в неделю, по крайней мере, с четырьмя разными мужчинами в качестве сопровождающих. Однако Бру полностью одобрял Янга, поскольку он заканчивал работу над докторской диссертацией. работать и исполнять обязанности лаборанта. Миссис Бруг одобряла его, потому что молодой человек происходил из хорошей семьи и имел независимые средства, не требуя долгой кропотливой работы для получения профессорского звания. Таню больше всего интересовали его рост шесть футов два дюйма, его футбольная репутация и принадлежащий ему новый "додж".
   Маргарет Бруг заметила, что муж входит в дверь, и начала свою обычную взволнованную речь о его здоровье и переутомлении. Он пробормотал что-то о потерянном ключе, и Таня сменила ему тему. Бруг благодарно улыбнулся ей и пошел умываться. Он решил отложить лекцию о Фоме до ужина; потом она слишком торопилась, чтобы ее беспокоить, и он отложил это до утра.
   Старое кресло Морриса успокаивало после обильного обеда - успокаивало так, что бумага падала с колен и незаметно рассыпалась по полу, пока телефонный звон не вернул его рывком. - Это для тебя, - объявила его жена.
   Голос принадлежал Ходжесу, его гнусавый вермонтский акцент был безошибочно узнаваем. "Бруг? Ваш последний мозговой штурм имел неприятные последствия для вас! На этот раз у меня есть улики против тебя, так что лучше принеси их обратно. Высота голоса указывала на ярость, которую он лишь частично сдерживал.
   Волосы на затылке Бруга горячо встали дыбом, и его голос резко оборвался. - Ты пьян или спятил, как все биохимики! Я ничего тебе не сделал. В любом случае, что ты хочешь взамен?
   - Вы не знали? Как трогательно, какая невинность! Я хочу Антропоса, моего искусственного мужчину. Я полагаю, вы не были в лаборатории сегодня вечером?
   Бруг сглотнул, вспомнив слабые звуки, которые он слышал. Значит, все это было ловушкой! "Я никогда-"
   "Конечно. Но раньше у нас были проблемы - кто-то пытался проникнуть внутрь - и мы установили фотоэлектрический глаз и камеру с пленкой для ультрафиолетового излучения. Не ожидал тебя поймать, но на нем красивое твое лицо, и твой ключ в замке - номер показывает, что он твой. Я не думал, что даже ты опустишься до воровства!
   Бруф издал сдавленные звуки. "Я не крал твоего фальшивого человека; не стал бы трогать вещь! Кроме того, я не оставил ключ. Иди отсыпь свое безумие!"
   - Ты собираешься вернуть Антропоса?
   - У меня его нет. Бруг с отвращением швырнул трубку и фыркнул. Если бы Ходжес думал, что сможет провернуть такой трюк, он бы лучше разобрался. Со всеми сфабрикованными уликами в мире им все равно придется кое-что доказать. Он увидит президента утром, прежде чем Ходжес доберется до него.
   Но он не был готов ни к дверному звонку через полчаса, ни к фигурам в синих плащах, которые стояли снаружи. Они не теряли времени даром.
   "Доктор. Арлингтон Бру? У нас есть ордер на ваш арест, обвинение в краже. Если ты просто пройдешь тихонько...
   Они были целеустремленными людьми, и слова не помогали. Бруг пошел, но не тихо.
   VI
   Гермес заметил под собой общественную дорогу и начал ломать голову, в каком направлении ехать обратно в город. Бруг никогда не выходил на улицу, и ему не удалось получить необходимую информацию от мусорщика, так что он понятия не имел о местонахождении Гортона. Но там был человек, прислонившийся к указателю, и он мог знать.
   Маленький бог уверенно приблизился к нему, теперь, когда он мог двигаться и говорить. Он хотел испытать свою новую силу вместо телепатии и не беспокоился о мыслях человека, хотя слабое впечатление указывало на то, что они были сильно беспорядочны.
   - Добрый вечер, сэр, - сказал он любезно, лишь слегка расплываясь в словах. "Можете ли вы направить меня в Гортонский университет?"
   Мужчина схватился за указатель и торжественно посмотрел вниз, моргая глазами. - Опять они, - бесстрастно сказал он. "И после того, как сократили количество материала тоже. - Забавно, они никогда раньше не разговаривали. Интересно, змеи тоже заговорят, когда я их увижу?
   Для Гермеса это не имело смысла, но он мудро кивнул и повторил свой вопрос. По вибрациям человек не был незнаком с достоинствами алкоголя.
   Пьяный поджал губы и спокойно разглядывал фигурку. "Никогда не было такого, как ты. Что ты?"
   - Я полагаю, что я бог, - ответил Гермес. - Не могли бы вы направить меня к Гортону, пожалуйста?
   - Значит, на этот раз это боги, а? Вот что я получаю за смену брендов. Уходи и дай мне спокойно выпить". Он медленно обдумывал это, вытаскивая бутылку. - Хочешь выпить?
   - Спасибо, да. Маленький бог потянулся и сумел дотянуться до бутылки. На этот раз он наполнил себя до отказа, прежде чем вернуть его. Это было хуже, чем тоник для волос, но о его свойствах, смягчающих смолу, не могло быть и речи. "Можете ли вы-?"
   "Я знаю. Гортон. Поверните направо и следуйте по дороге". Мужчина остановился и издал булькающие звуки. "Почему бы тебе не остаться? Ты мне нравишься; змеи никогда не стали бы пить со мной".
   Гермес ясно дал понять, что не может остаться, и пьяница серьезно кивнул. "Всегда женщины. Я знаю об этом; это женщина подтолкнула меня к этому - увидеть тебя. "Очень плохо. Ну, пока!
   Допив последний напиток, бог увеличил скорость почти до пяти миль в час. Опасности усталости не было, поскольку радиоактивная энергия изливалась из него так быстро, как он мог ее использовать, и не было отходов, отравляющих его организм. Его крохотные ножки мелькали по дороге, и маленькие ступни тихонько постукивали по гладкой асфальтовой поверхности.
   Он преодолел холм и увидел желтые огни Гортона, до которого еще час рысью. Могло быть и хуже. Шуршание воды внутри него беспокоило его, и он решил, что впредь будет придерживаться чистого алкоголя; виски содержало слишком много бесполезных примесей. Гермес плюхнулся на обочину дороги и позволил воде и небольшому количеству масла из тоника для волос вытечь; алкоголь уже был хорошо внутри его липких внутренностей, где не было опасности его потерять. По какой-то причине он, казалось, высыхал медленнее, чем первый, и это было к лучшему.
   Немногочисленные машины на дороге вызывали у него слабое желание найти какой-нибудь более легкий способ передвижения, но в остальном они не доставляли ему хлопот. Он преодолевал мили уверенным шагом, держась края тротуара, пока не добрался до окраины города. Потом вышел на тротуар.
   По улице к нему шагала фигура в синем мундире, украшенная медными пуговицами, и Гермес приветствовал присутствие полицейского. Одной из обязанностей офицера было направлять людей, он собрал, и небольшое руководство было бы кстати. Самый маленький бог остановился и подождал, пока другой подойдет к нему.
   - Не могли бы вы направить меня к дому доктора Арлингтона Бруга, пожалуйста?
   Полицейский внимательно огляделся в поисках говорящего. Гермес снова повысил голос. - Я здесь, сэр.
   Офицер О'Каллахан медленно опустил глаза, ожидая пьяного, и заметил бога. Он издал испуганный рев. - Значит, теперь это фокусы? Будь проклят этот парень из Бергена, после того, как свел сопляков с ума от чревовещания. Выходи вон там, шпалпин. Пробую твои фокусы на честной полиции, как будто мне не о чем беспокоиться.
   Гермес наблюдал, как офицер рыщет в дверях в поисках того, что, по его мнению, должно быть источником голоса, и решил, что медлить бесполезно. Он поставил одну ногу перед другой и ушел от копа.
   "Псс!" Звук доносился из переулка парой домов ниже, и Гермес остановился. В тени он разглядел грязную старуху, ее взлохмаченные волосы развевались на лице, а палец соблазнительно скривился. Очевидно, она чего-то хотела, и он нерешительно повернулся.
   - Этот тупой ирландский мик, - проворчала она, и по ее дыханию Гермес узнал еще одну родственную душу; очевидно, с людьми было намного легче ладить, когда они были полностью пропитаны алкоголем, как и он сам. - Конечно, сейчас кто-то может подумать, что он никогда не слышал ни слова о Маленьком Народце, и вы тоже говорите вежливо. Чревовещание, точно! Ты хотел знать, что я могу тебе сказать?
   Гермес растянул свое резиновое лицо в сносной улыбке. - Вы знаете, где живет доктор Арлингтон Бру? Он директор по исследованиям в Гортонском университете.
   Она покачала головой, моргая затуманенными глазами. - Это я не знаю, но, может быть, ты выберешь университет? Я хорошо знаю, где это может быть.
   Он знал, что доктор Бруг живет недалеко от кампуса, и, оказавшись на территории университета, Гермес без труда найдет дом. Он с готовностью кивнул. Она протянула грязную руку и поймала его, завернув вокруг него складку своего рваного платья.
   - Тогда пойдемте. Я сам отвезу тебя туда". Она остановилась, чтобы последние капли из бутылочки стекали в ее широкий рот, и осторожно высунула голову; полицейский ушел. Удовлетворенно хмыкнув, она направилась через улицу к трамвайной остановке.
   "Это последний цент, который у меня есть, но будет жалкий день, когда Молли Макканн не сможет оказать услугу маленькому народцу".
   Она прислонилась к стойке стоянки и терпеливо ждала, пока Гермес снова размышлял о смягчающем действии алкоголя. Когда шумная машина остановилась, она влезла на него, крепко вцепившись в него, и он услышал только стук спущенного колеса и ее тяжелое дыхание. Но ей удалось продержаться в полудреме и вынести его из машины в нужном месте.
   Она опустила его так осторожно, как только позволяли нетвердые пальцы, и неопределенно указала на здания кампуса. "Вот вам, и я желаю вам удачи. Может быть, теперь, когда я помог Маленькому Человеку, удача придет ко мне. Спокойной ночи тебе.
   Гермес серьезно поклонился, как он догадался, что она ожидала. "Благодарю, Молли Макканн, за вашу доброту, и желаю вам спокойной ночи". Он смотрел, как она шатается, и повернулся к зданию лаборатории, где можно было достать еще несколько капель чистого спирта. После этого он мог заняться другими своими делами.
   VII
   Таня Бруг совершенно не подозревала о присутствии самого маленького бога, когда он стоял на стуле и смотрел на нее. Блуждающий луч лунного света ласкал ее лицо и делал ее похожей на существо из бархата и серебра, отрешенное во сне от всего земного. Гермес мягко, немного испуганно исследовал ее разум.
   Перед ее мысленным взором мелькала череда высоких мужчин, сильных мужчин, гибких и атлетичных мужчин, двигавшихся беспорядочным строем, и ни один из них не был ниже шести футов ростом. Гермес смотрел на свое маленькое тело, ростом едва ли шесть дюймов; это никогда не сработает. Теперь лицо Джона Томаса совпало с одним из мужчин, и Таня задержала изображение на несколько секунд. Бог рычал ругательства; он не любил образ Томаса. Затем он мелькнул на лице Уилла Янга, помощника Бруга.
   Гермес исследовал ее мысли, чтобы подтвердить свои собственные представления о чудесном восторге, которым должна быть Таня, и был слегка разочарован. В ее сознании были невинность и пустота - кроме мужчин высокого роста. Он тихо вздохнул и вернулся к чисто человеческим рассуждениям, пока не убедился в правильности ее мыслей.
   Но вопрос высоты беспокоил его. Он знал, что дети вырастают, но он не был ребенком, хотя его возраст измерялся часами. Каким-то образом он должен был обрести новое тело или стать выше, а это означало, что доктор Бруг понадобится для совета по загадке увеличения роста.
   Он тихо спрыгнул со стула и побежал к хозяйской спальне, толкая дверь в надежде, что она может быть открыта. Это было не так, но он прыгнул к дверной ручке и поймал ее, повернув ее своим легким весом. Наконец ручка повернулась, и он ударил ногой в дверной косяк, пока дверь не начала качаться. Затем он опустился и толкался, пока не смог проскользнуть в отверстие. Для своего размера он обладал изрядной долей силы в своем теле из резины и резины.
   Но хозяина в постели не было, а хозяйка издавала медленные сдавленные звуки, что указывало на эмоциональное расстройство. В сознании Бруга Гермес уловил ненависть к женскому плачу и поспешно выскочил наружу, гадая, из-за чего такая суета. Остался только один человек, и он направился в комнату маленькой Мисси Кэтрин.
   Она спала, когда он вошел, но он тихо позвал: "Мисс Китти". Ее голова внезапно выскочила из-под подушки, и она нащупала свет. Для восьмилетнего ребенка она была прекрасна со сном в глазах. Она смотрела на маленькую белую фигурку в легком изумлении.
   Гермес взобрался на ножку стула и прыгнул на кровать, откуда мог наблюдать за ней. - Что случилось с твоим отцом? он спросил.
   Она моргнула, глядя на него круглыми глазами. "Она разговаривает - маленькая говорящая кукла! Как мило!"
   - Я не кукла, Китти. Я Гермес.
   "Не кукла? О, молодец, значит, ты эльф?
   "Может быть." Не время было спорить о вопросе, на который не было удовлетворительного ответа. Но сердце его потеплело к девушке. Она не была пьяна, но все еще могла верить в его существование. "Я не знаю, кто я такой, но я думаю, что я самый маленький из богов. Где твой отец?
   Память переполняла Китти в спешке, и ее карие глаза наполнились слезами. - Он в тюрьме! - ответила она сквозь сморщенные губы. "Пришел скверный человек и увел его, и мама чувствует себя ужасно. Просто потому, что мистер Ходжес его ненавидит.
   "Где тюрьма? Ничего, я узнаю". Это сэкономит время, если взять информацию прямо из ее головы, поскольку она знала, где она находится. - А теперь иди спать, а я пойду найду твоего отца.
   - И привести его домой к маме?
   - И отведи его домой к маме. Гермес практически ничего не знал о тюрьмах, но чувство силы горячо переполняло его. До сих пор все, что он пытался сделать, было достигнуто. Кити неуверенно улыбнулась ему и откинула голову на подушку. Затем чувство вибрационного восприятия маленького бога привело его к подвалу в поисках жизненно важных бутылок.
   Детский игрушечный грузовик, перегруженный большой бутылкой и маленьким богом, подъехал к грязному белому зданию, служившему тюрьмой. Гермес нашел игрушку во дворе и использовал ее, как мальчик делает повозку, чтобы облегчить путешествие. Теперь он вышел, поднял бутылку и припарковал грузовик в маленьком кусте, где снова мог его найти. Затем он начал кропотливую работу по подъему по ступенькам в здание.
   Было раннее утро, и людей вокруг было немного, но он тщательно держался в тени и двигался только тогда, когда они поворачивались спиной. По его наблюдению люди видели только то, что ожидали, а необычное привлекало внимание лишь тогда, когда сопровождалось каким-то внезапным звуком или движением. Гермес поискал в сознании одного из мужчин местонахождение Бруга, затем направился к камере, волоча за собой бутылку с пинтой так бесшумно, как только мог.
   Доктор Бруг сидел на жесткой железной койке, обхватив голову руками, несколько наподобие Роденовского Мыслителя; но на его лице было гораздо меньше спокойного отражения. Время от времени до маленького бога доносились бормочущие оскорбления, и тот ухмылялся. Арлингтон Браг был человеком широких достижений, и он не пренебрегал развитием своего словарного запаса.
   Гермес терпеливо подождал, пока охранник скроется из виду, и быстро скользнул к камере, перебравшись через нижнюю скобу и сквозь решетку. Ученый не увидел его, так как пробежал под койку и нашел удобное укрытие у ног человека. В данный момент Бруг обдумывал приятную перспективу прикрепить к Берте всю полицию и бомбардировать их нейтронами до тех пор, пока их плоть не превратится во что угодно, кроме протоплазмы.
   Гермес постучал по относительно огромной ноге и тихо сказал. "Доктор. Бруг, если ты посмотришь сюда, пожалуйста... Он поднял бутылку с уже отвинченной крышкой.
   Бруг опустил глаза и моргнул; под углом его зрения была видна только литровая бутылка виски, поднимающаяся с пола. Но он был в настроении принимать чудеса без вопросов и инстинктивно потянулся. Обычно он не был пьяницей, но человеку, который иногда не пьет, отведено особое место на небесах, далекое от всех других святых.
   Когда бутылку снова опустили, Гермес потянулся к ней и выпил несколько капель, пока Бруг смотрел на него. "Что ж?" - наконец спросил бог.
   Алкоголь быстро покидал желудок ученого, как это бывает, когда не мешает еда, и направлялся к его голове; эффект смягчения, на который надеялся Гермес, начинался. - Ты говоришь моим голосом, - мягко заметил Бру.
   "Так должно быть; Я выучил язык у вас. Ты заставил меня, ты знаешь. Он подождал секунду. - Ну, теперь ты в меня веришь?
   Брюг хмыкнул. "Гермес, а? Так что я не представлял себе вещи в лаборатории. Что с тобой случилось?" На его лице появилось подозрительное выражение. - Ходжес опять что-то возил?
   Так кратко, как только мог, божок резюмировал события и объяснился, взобравшись при этом на койку и присев на корточки рядом с физиком, вне поля зрения со стороны двери. Другой кисло усмехнулся, закончив.
   - Значит, пока Ходжес возился с амебами и плотью, я создал сверхжизнь, только я этого не знал, а? В его уме больше не было сомнений, но это могло быть из-за виски. Причина не одного обращения в новую религию кроется в таинственном успокаивающем действии этанола в виде виски и рома. - Что ж, рад познакомиться. Что происходит?"
   - Я обещал твоей дочери, что отведу тебя домой к хозяйке. Но теперь, когда он был здесь, он не был так уверен. Вокруг было больше мужчин, чем ему хотелось. - Нам придется строить планы.
   Брюг задумчиво размышлял. "Возможно, это не так уж и хорошо. Они снова придут за мной, и у меня будет меньше шансов доказать свою невиновность".
   Гермес был удивлен. - Ты невиновен? Я думал, ты убил Ходжеса. В конце концов, это было разумное предположение, основанное на состоянии сознания физика накануне. "Что случилось?"
   - Нет, я не убил его - пока. Улыбка Бруга сулила неприятные вещи при первой же возможности. - Тем не менее, после этого трюка, это все еще хорошая идея. Все началось с ключа".
   "Может быть, мне лучше взять это из твоей головы", - решил Гермес. "Так я буду менее склонен что-то упускать и с большей уверенностью все сделаю правильно".
   Бруг кивнул и расслабился, вспоминая последние несколько часов. Он поднял бутылку и сделал еще один глоток, в то время как Гермес следовал мысленным образам и воспоминаниям, пока история не сложилась в его голове.
   - Так вот как это было, - проворчал он, закончив. "Некоторые из них не имеют смысла".
   "Ничего из этого не делает. Все, что я знаю, это то, что я здесь, и у Ходжеса достаточно сфабрикованных улик, чтобы осудить меня. Он хотел предъявить обвинение в похищении людей, но они предложили кражу трупов и скомпрометировали кражу - полагаю, кражу в особо крупных размерах.
   "Я все еще мог бы украсть ключи у охранника и привлечь их внимание..."
   Бруг собрал свои несколько засохшие чувства. "Нет. Твоя самая большая ценность для меня заключается в твоей способности проникать туда, куда не может проникнуть мужчина, и узнавать что-то так, чтобы никто об этом не знал. Если я выберусь, то смогу сделать не больше, чем здесь - я не детектив, когда дело доходит до человеческих реакций; просто физические или химические головоломки".
   Что-то в этом было, должен признать Гермес. - Значит, я должен работать на улице?
   "Если ты хочешь. Ты свободный агент, не связанный со мной. Рабы вышли из моды, и ты вряд ли робот. Физик покачал головой. - Почему ты должен мне помогать, если подумать?
   "Потому что я хочу повзрослеть, и вы могли бы мне помочь; и поскольку в некотором смысле у нас обоих одни и те же воспоминания и мыслительные действия, я начал со смеси собаки, кошки и вас". Он слез с койки и побежал по полу. - Я отдам Ходжесу твою любовь, если увижу его.
   Бруг криво усмехнулся. "Делать."
   VIII
   Профессор Хирам Ходжес пошевелился и повернулся в своей постели, ощущение чего-то, что было не так, как должно было беспокоить его разум. Он тихонько хмыкнул и снова попытался уснуть, но предчувствие все еще беспокоило его. И тут он понял, что в его кабинете раздается шорох и что для экономки еще слишком рано.
   Он откинул простыню и порылся под кроватью в поисках тапочек, натягивая рваный старый халат, который носил последние шесть лет. Как можно тише он проскользнул к двери кабинета, распахнул ее и щелкнул выключателем, как только шорох прекратился. Вероятно, его племянник затевает какую-нибудь хитрость...
   Но в комнате не было ни племянника, ни какого-либо другого мужчины. Ходжес моргнул, привыкая к свету, и уставился на свой стол.
   Она была закрыта, когда он ложился спать, он был в этом уверен. Теперь она была открыта, и по ней валялись хаотично разбросанные бумаги. Кто-то, должно быть, был там и исчез за долю секунды, которая потребовалась, чтобы включить свет.
   Ходжес подошел к столу, остановился, чтобы подобрать несколько клочков бумаги, упавших на пол, затем потянулся, чтобы закрыть свернутый верх. Когда он это сделал, что-то маленькое и белое сделало внезапный бешеный рывок из-под бумаг, ударилось об пол и помчалось через всю комнату. С поразительно быстрой для своего возраста реакцией профессор развернул свое худощавое тело и подхватил несущийся предмет.
   Очевидно, это была ожившая резиновая кукла, которая извивалась в его руках. Слова лились потоком, хотя крошечный рот не шевелился. - Хорошо, ты меня поймал. Ты должен сжать меня до смерти?"
   Некоторые люди, столкнувшись с невозможным, сходят с ума; другие отказываются верить. Но жизнь Ходжеса была потрачена на то, чтобы доказать невозможное как возможное, и он спокойно воспринял ситуацию. Робот бы так не говорил, и, очевидно, это была не плоть и кровь; столь же очевидно, что это была какая-то форма жизни. Он поставил фигурку на стол и закрепил над ней проволочную корзину для мусора.
   "Теперь, - сказал он, - кто ты, откуда и чего ты хочешь?"
   Гермес приложил все усилия, чтобы представить себя атакующим львом, но профессора это не впечатлило.
   - Хорошая иллюзия, - согласился он, улыбаясь. "Если подумать, может быть, твоя другая форма не настоящая. Кто это - мой племянник или Бруг?
   Гермес сдался и снова, пункт за пунктом, пересказал историю своего творения, а над крышами соседних домов ползла заря и торопила его. Первое недоверие Ходжеса превратилось в сомнение, а сомнение уступило место полувере.
   "Значит, так оно и есть? Хорошо. Я поверю вам, если вы сможете объяснить, как вы видите без помощи линзы, направляющей свет на вашу сенсорную поверхность".
   Гермес упустил из виду эту деталь и взял перерыв, чтобы разобраться в себе. "Очевидно, поверхность чувствительна только к свету, падающему на нее под определенным углом", - решил он. "И мое ротовое отверстие действует как очень грубая линза - что-то вроде старой камеры-обскуры. Смола внизу изогнута, и если мне нужно более четкое зрение, я могу сделать тонкий пузырек из довольно прозрачного поверхностного материала, чтобы полнее выпрямить свет, как это сделала бы линза. Мне не нужна радужка.
   "Ммм. Итак, Бруг решил, что он сделал жизнь и хочет выставить меня дураком, приведя моего человека в сознание, а? Поэтому он похитил Антропоса?
   Гермес кисло хмыкнул. Его разум был неспособен к внезапной ярости и тупой ненависти, которые, казалось, наполняли мысли людей, но он был окрашен неприязнью, которую Бруг культивировал к биохимику. - Это хороший способ лгать, профессор, но я знаю, что доктор Бруф не имел никакого отношения к вашему творению.
   Другой скептически ухмыльнулся. "Откуда вы знаете?"
   "Я прочитал его мысли, где он должен был раскрыть правду". В доказательство маленький бог перенес часть нарисованной им картины из разума Бруга в разум Ходжеса.
   "Хм." Биохимик поднял мусорную корзину и взял маленькую фигурку. "Это объясняет экспонированную пленку. Предположим, вы идете со мной, пока я одеваюсь и пытаюсь читать мои мысли. Вы можете быть удивлены.
   Гермес был определенно удивлен. В сознании профессора было полное убеждение в виновности Бруга, несколько поколебленное теперь рассказом, переданным Гермесом. Кража синтетического человека была не сфабрикованной схемой, чтобы разорить его соперника, а несомненно подлинной. Бог остановился на одной детали, пытаясь разгадать загадку.
   В записке, полученной накануне вечером, биохимик сначала уведомлялся об исчезновении его любимого творения и отправлял его в лабораторию для расследования. - Что случилось с запиской о выкупе? - спросил Гермес.
   Ходжес боролся со своим галстуком, символом рабства человека перед законом моды. - Он все еще в моем кармане - здесь. Он перекинул его через комнату, где другой мог изучить грубые каракули. Слова были грубы и прямолинейны:
   Перффесер, у нас есть ваш ремесленник, его возвращение будет стоить вам 1000 долларов, оставьте тесто в бумажном мешке в мусорном баке испеките его завтра в полдень и не каркайте на быков.
   - Очевидно, работа хорошо образованного человека, - проворчал Ходжес, надев наконец галстук. "Они всегда стараются казаться слишком неграмотными, когда пишут эти заметки. Вот почему я подумал, что доктор Бруг написал это, чтобы сбить меня со следа.
   - Я полагаю, ненависть здесь ни при чем?
   - Я не ненавижу Бруга, и если бы его не беспокоила совесть, он бы не ненавидел меня. Раньше мы были довольно хорошими друзьями. Мы все еще могли бы быть такими, если бы не были такими чертовски упрямыми. Профессор усмехнулся, поднял маленькую фигурку и направился на кухню. "Ты не ешь, не так ли? Хорошо, я знаю. Бруг сыграл со мной злую шутку, но я сам продал несколько из них, чтобы получить деньги для своего отдела. В Гортоне, когда обсуждались ассигнования, всегда было так, что собака ест собаку".
   - А вы думали, что он оставит свой ключ в качестве улики?
   "Люди делают забавные вещи, а отмычки разрешены только руководителям отделов. Там был его номер. Ходжес проглотил остатки булочки и запил молоком. "Забавно, однако. Посмотрим, сейчас. Бруг оставил ключи на столе; и где-то вчера он потерял одного из них. Таня была в лаборатории утром, как раз перед свиданием с этим моим проклятым племянником. Хм."
   - Но Таня не... - Гермес чувствовал себя обязанным защищать репутацию Тани.
   Ходжес перебил его протест. - Совершенно очевидно, что вы не знаете Таню Бруг. Для себя она бы не взяла. Но дайте ей довольно красивого молодого человека с плавными линиями, и она продаст собственного отца за реку. Эта записка о выкупе может быть приятной работой Джонни.
   - Значит, вы думаете, что это ваш племянник?
   - Я ничего не думаю, но может быть. Он тип. Скажу вам, что я сделаю; ты попробуй достать немного этой калиевой соли - о да, я давно знал об этом - у своего покровителя, и я помогу тебе исследовать Джонни.
   "Если вы поможете увеличить мой размер". Этот вопрос все еще был главным в уме бога. - Как мы узнаем, есть ли эта штука у юного Томаса?
   - Это твоя забота, сынок. Я отнесу тебя туда, но с этого момента все в твоих руках". Ходжес сунул Гермеса в карман и вышел из кухни.
   IX
   Джонни Томас выглядел довольно мило, когда высунул голову из двери, хотя круги под его глазами были слишком заметны в ранние утренние часы. Он ухмыльнулся с явным самодовольством.
   "Ах, мой дорогой дядя по материнской линии. Входи. Он отшвырнул газету, разбросанную по полу, стряхнул пепел с единственного в комнате удобного кресла и сел на кровать. "Что я могу сделать для вас сегодня утром?"
   Ходжес закашлялся, чтобы заглушить шум Гермеса, проскальзывающего через комнату в темное место под столом. С этим вниманием он столкнулся со своим племянником. "Вы знаете Антропоса - этого синтетического человека, которого я вырастил в культуральной ванне? Кто-то украл его прошлой ночью вместе с танком и подсунул мне под дверь записку с требованием тысячи долларов за его возвращение.
   "Очень жаль. Но ведь, дядя, вы же не думаете, что я имею к этому какое-то отношение?
   "Конечно нет; как ты мог попасть в лабораторию? Но я подумал, что вы могли бы помочь мне связаться с этим человеком и договориться об оплате. Конечно, я был бы готов дать вам несколько долларов за вашу работу.
   Томас улыбнулся и оглядел комнату, явно принимая решение. Пока он смотрел, кошка вышла оттуда, где не должно было быть никакой кошки, важно подняла бутылку виски и сделала большой глоток. - Превосходно, мой дорогой Томас, - заметил кот. - Я полагаю, когда ты заберешь эту штуку у своего дяди, мы выпьем еще лучше. Умный трюк, украсть эту штуку.
   Кот облизнулся, отрастил крылья и превратился в фею. "Непослушный, непослушный", - сказала фея. "Маленькие мальчики не должны воровать". Он перелетел к плечу Томаса и уселся там, укоризненно позвякивая.
   Молодой человек шлепнул по нему, почувствовал, как его рука прошла сквозь него, и прыгнул на стул. Теперь комната была пуста, хотя его глаза метнулись во все уголки. Дядя снова закашлялся. - Если ты закончил играть, Джон... - предложил он.
   - Разве ты не видел?
   "Смотри что? О, ты имеешь в виду эту муху? Да, это был большой. Но насчет этого дела у меня...
   - Я думаю, из него получится вкусная еда, - сказал медведь гризли, материализовавшись внезапно. "Такой молодой и сочный".
   Сияющий ореол света яростно задрожал. - Ты отравишь свой организм, Бруин. Возвращайся домой." Медведь послушно подбежал к окну и прошел сквозь стекло; ореол света ударил повелевающую ноту, и в нем появилось лицо гнева. "Молодой человек, покайся в своих путях и узнай, что твои грехи нашли тебя. В этой земной сфере времени мало, и все плохое, что мы делаем, должно преследовать нас всю вечность. Покайтесь, ибо пришел час!"
   Томас снова рухнул на кровать, вытирая лоб. Идея нервничать в такое время! Вещи не могут быть реальными. Он повернулся к Ходжесу, который терпеливо ждал. "Просто немного нервничал сегодня утром; не привык вставать так рано. Теперь, как мы говорили...
   Нажмите! Звук был в голове молодого человека, и за ним последовал мягкий мурлыкающий голос. "Я знаю секрет, я знаю секрет, и я собираюсь рассказать! Джонни, старина, скажи этому старому ископаемому, какой ты умный парень, раз проделываешь с ним такие трюки. Давай, расскажи!" Острая вспышка боли пронзила позвоночник, затем пробежала по ребрам и начала делать что-то вроде танца пальцев ног в животе Томаса.
   Он стиснул зубы и застонал. Ходжес стал домогательством. - Ты что-то ел? - спросил профессор. - Просто ляг на кровать и расслабься.
   Целое логово гремучих змей, свернувшись калачиком на кровати, издавало щелкающие звуки, которые, казалось, говорили: "Давай, молодой человек, пора завтракать, и мы проголодались!" Томасу не хотелось расслабляться даже среди воображаемых змей.
   " Глоток - тьфу! - сказал он, и ангел выкрутил голову из розетки и опустился рядом с ним. "Глоток-ой!" У ангела отросли рога и хвост, и он нес раскаленную вилку, которая была очень неприятной, если нежно потереть его голени.
   Нажмите! И снова голос в его голове. "Помнишь ту девушку у Кейси? Ну, когда она покончила жизнь самоубийством, это было не так уж приятно. Но это были газы, и она не чувствовала никаких болей. Когда ты совершаешь самоубийство...
   "Я не совершу самоубийство!" Рев был непроизвольным, вынужденным, как раз тогда, когда маленький дьявол решил, что его вилка будет чувствовать себя хуже в желудке. - Уберите их!
   Ходжес сочувственно кудахтал. "Дорогой-дорогой! У тебя кружится голова, Джонни?
   Джонни так и сделал, как только слова вырвались наружу. Его голова издала неприятный звук и оторвалась от тела, а затем закружилась по комнате. Гном подобрал его, быстро выстрогал шею до острого кончика и вытащил хлыст. "Привет, товарищи!" называется гном. "Подойди, посмотри, что я сделал". Он ловко провел хлыстом по голове Томаса и заставил его вращаться, когда орда других маленьких хобгоблинов выскочила из разных мест, чтобы посмотреть. Это было чересчур для Джонни, да еще два червяка, которые ели ему глаза.
   Ходжес усмехнулся. - Хорошо, Гермес, оставь его в покое. Мальчик потерял сознание. Жаль, что я не мог видеть то, что вы навязывали ему. Должно быть, это было очень интересно.
   Гермес вышел из-за угла, улыбаясь. "Они были очень милы. Я думаю, он заговорит, когда придет в себя. Он уговорил Таню достать ему ключ, притворившись, что интересуется циклотронами, - сказал, что пишет рассказ. Она бы не стала этого делать, если бы ключ так заманчиво не лежал в пределах досягаемости. Он работал над ее невиновностью".
   - Ладно, Гермес, - проворчал Ходжес. - Она вымыта белее снега, если хочешь. Лучше вернуться в мой карман; Джонни снова придет".
   Был полдень, когда Ходжес подошел к камере, где сидел Бруг. Биохимик бросил маленького бога на пол и усмехнулся. - Теперь ты свободен, Арлингтон, - сообщил он другому. - Извини, что втянул тебя сюда, но я пытался наверстать упущенное.
   Бруг поднял глаза на голос профессора, и лицо его было некрасивым. " Аррух! " он сказал.
   Улыбка на лице Ходжеса не изменилась. "Я ожидал этого. Но Гермес может сказать тебе, что я искренне думал, что ты украл Антропос. Мы только что вернули его туда, где ему и место, и увидели, как мой молодой племянник уезжает из города. Если вы избежите убийства меня, надзиратель откроет дверь.
   - А как же моя репутация?
   - Совершенно нетронутый, - заверил его Гермес. - Профессору Ходжесу удалось все скрыть, а сегодня воскресенье, так что ваше отсутствие в университете ничего не значит.
   Физик вышел из камеры, и его плечи приподнялись от прикосновения свободы. Хмурость с его лица исчезла, но во взгляде, который он бросил на Ходжеса, все еще оставалась неуверенность.
   Биохимик протянул руку. - Я подумал, что вы могли бы помочь мне на Антропосе, - сказал он. - Знаешь, Арлингтон, мы могли бы что-нибудь из этого сделать, если бы работали вместе.
   Бруг вдруг усмехнулся. - Можем, Хайрам. Пойдем домой обедать, и мы все обсудим, а Гермес расскажет мне, что случилось.
   Гермес заерзал, когда чья-то рука убрала его обратно в карман. - Как насчет того, чтобы помочь мне повзрослеть?
   Двое мужчин были заняты обсуждением других вещей. С увеличением высоты придется подождать.
   Икс
   Гермес сидел на краю резервуара Антропоса, пинал его своими маленькими ножками и думал о последних двух днях. Жить в одном доме, дышать одним воздухом с Таней Бруг! Он извлек еще один вздох экстаза, а затем вздох отчаяния.
   Ибо Таня считала его какой-то новой формой жука, которую нужно терпеть, поскольку он был полезен, но не любить - отношение, которое разделяла ее мать. Доктор Бруф очень уважал маленького бога, а Китти любила его. Из всех лучше всего к нему относилась Кити, а хуже всего - Таня.
   Конечно, это было из-за его роста. Джона Томаса уже не было, но были еще Уилл Янг и другие ее сопровождающие, не менее шести футов ростом. И Гермес был далеко не высоким. Консультация, проведенная с Бругом и Ходжесом, ни к чему не привела; когда все было сказано и сделано, для него не осталось никакой надежды.
   Он снова вздохнул, и Диксон, помогавшая Ходжесу и Бругу с Антропосом, заметила его. - Что случилось, Гермес? - спросил он добродушно. "Алкоголь снова иссякает? Почему бы на этот раз не попробовать четыреххлористый углерод?
   Гермес покачал головой. "Мне ничего не нужно. Спирт, по-видимому, навсегда соединился со смолой - что-то вроде воды и кристалла, образуя гидрат. Я полностью размяк на все времена.
   Ходжес поднял глаза, а затем снова повернулся к резервуару, где лежал синтетический человек, и Гермес обратил на него свое внимание. Что касается внешнего вида, Антропос был почти идеален, и мысли маленького бога наполнились ноткой зависти.
   Диксон вытер лоб: "Я сдаюсь. Когда три отдельных раздела химии не могут вдохнуть в него жизнь, надежды нет. Ходжес, твой человек обречен на провал.
   - Но он дышит, - пробормотал биохимик. "С тех пор, как мы ввели ему калий и поместили его в его питательную ванну, он живет, но не в сознании. Видите, его сердцебиение ровное, как часовой механизм. Он указал на счетчик, который регулярно мерцал на баке.
   Брюг отказался смотреть. "Для любого, кроме биохимика, - сообщил он собравшимся, - ответ будет очевиден. Жизнь, созданная Хирамом, да; но он не может дать ему хороший мозг. Это слишком сложно для его определителя образования электрических клеток. Что нужно Антропосу, так это новый мозг".
   - Я полагаю, вы хотели бы набить ему голову своей липкой смолой? Старая привычка сделала слова терпкими, хотя между ними восстановилось хорошее товарищество.
   "Почему бы и нет?" На этот раз это был голос Гермеса. Вдохновение внезапно вспыхнуло в его маленьком разуме, открыв перед его воображением огромный простор чудес. "Почему бы это не решить эту проблему?"
   "Я укушу. Почему?" Диксон ухмыльнулся, пот катился по его пухлому лицу. "Это лучшее предложение, которое мы получили сегодня".
   - Но тогда он не был бы настоящей жизнью, не органической жизнью. Кроме того, мы не можем быть уверены, что еще одна партия смолы выживет - возможно, это случайность, что Гермес содержит как раз нужные ингредиенты. Остальная часть смолы, вероятно, уже не та".
   Гермес извивался от волнения. "Органическая жизнь - это просто химико-электрическая реакция с добавлением радиоактивности; и я все это. Что это меняет?" Он вытянул маленькую ножку. "Доктор. Бруг, ты осмотришь мои ноги?
   Озадаченно нахмурившись, Бруф подчинился. - Они изнашиваются, - сказал он. "Резина почти как бумага. Скоро тебе понадобится новое тело, Гермес.
   "Именно так. Это то, о чем я говорю. Почему меня нельзя было поместить в черепную коробку Антропоса?
   Ходжес издал испуганный вопль, который стих, и его рот остался открытым. Наконец он не забыл закрыть ее. - Интересно... - пробормотал он. - Это сработает?
   Диксон возмутился. "Это была бы деликатная операция по удалению бесполезной верхней части мозга и сохранению важных жизненно важных областей, которые контролируют сердце и органы. Кроме того, мог ли Гермес контролировать нервы?
   "Почему бы и нет? Он может контролировать ваши нервы на расстоянии, если достаточно постарается. Но для операции потребуются навыки врача".
   Гермес уже со всем этим разобрался и озвучил свой план, пока остальные внимательно слушали. Ходжес наконец кивнул. - Это может сработать, сынок, а Антропос и без того не очень хорош. Я обещал помочь тебе вырасти, и если ты сможешь использовать это тело, оно твое. Университет, кажется, не очень это ценит".
   Позднее заимствованное из отдела зоологии оборудование для вскрытия было готово, и мужчины стояли и смотрели, как Гермес готовится к работе. Он остановился на краю танка. - Ты знаешь, что тебе делать?
   "Мы делаем. После того, как вы его откроете, мы снизим вашу температуру, пока вы не потеряете сознание, снимем кожух, упакуем вас в мозговой мешок, чтобы не было опасности нервного сдавления, и закроем отверстие удаленным участком черепа".
   "Верно. В этой питательной жидкости он должен полностью зажить через несколько часов". Гермес упал в бак и погрузился в жидкость; его способность работать в любой среде облегчала операцию.
   И его чувство восприятия сделало его способным выполнять работу с почти сверхъестественным мастерством. Пока остальные смотрели, он быстро разрезал череп, удалил срез и вошел в мозг, анализируя его почти клетка за клеткой и сшивая, разрезая и соскребая бесполезную ткань.
   Кровь вытекала медленно, но восстанавливающая сила жидкости начала действовать, заживляя мягкую нервную ткань почти так же быстро, как она была разрезана. Гермес одобрительно кивнул и продолжал, пока не остались только нормально функционирующие жизненные центры. Затем он показал, что закончил, и Ходжес вытащил его.
   Сухой лед онемел, когда его упаковывали, и его мысли стали двигаться более вяло. Но когда сознание покинуло его, пьянящее ликование запело свою песню в каждом атоме его существа. Он будет высоким и красивым, и Таня его полюбит.
   Сознание угасло, когда Ходжес начал относительно простую работу по снятию кожуха и вставлению себя в свободное место в голове Антропоса.
   XI
   Тьма. Это была первая мысль Гермеса, когда он пришел в сознание. Он был в пещере без входа, и свет не мог проникнуть внутрь. Вокруг него была теплая оболочка, которая удерживала его от прямого контакта с миром. Он начал бороться с этим, и тревожное чувство близости усилилось.
   Потом он вспомнил, что находится в голове синтетического человека. Он должен открыть глаза и посмотреть наружу. Но его глаза отказывались открываться. Он снова сосредоточился, и, казалось, ничего не произошло.
   До него донесся приглушенный, словно издалека, голос Бруга. "Ну, он проснулся. Тогда его большой палец ноги дернулся". Было еще одно ощущение, ощущение слабого тока, исходящего от одного из нервных окончаний, и Гермес понял, что, должно быть, его уши посылают сообщение в его мозг.
   На этот раз он попытался заговорить, и Ходжес заговорил. "Это его нога двигалась. Интересно, может ли он контролировать свое тело". Гермес учился; на этот раз звуковые и нервные сообщения скоординированы. Научиться пользоваться слуховой системой Антропоса не составит большого труда.
   Но у него были проблемы. Он попытался открыть глаза, но палец на ноге дернулся; попытка использовать его язык привела к движению ноги. Оставалось только одно: пробовать все до тех пор, пока не будет получен желаемый результат.
   Прошло несколько минут, когда голос Диксона действовал ему на нервы: "Смотрите, у него открыты глаза. Ты видишь, Гермес или Антропос?
   Гермес не мог. По зрительному нерву хлестал дикий хаос ощущений, что, должно быть, было следствием действия света, но для него это не имело особого смысла. Он сосредоточился на одной части, которая, казалось, воспринималась менее отчетливо, и ему удалось различить искаженную фигуру человека. Для начала этого было достаточно, но научиться пользоваться глазами потребовалось больше времени, чем ушам.
   Он оставил попытки заговорить и направил свои мысли прямо Бругу. "Поднимите меня и подвигайте, чтобы я мог изучить, какие ощущения связаны с моими различными частями тела".
   Бруг немедленно повиновался с помощью остальных, полный энтузиазма. У Гермеса была вся работа по обучению того, как заставить свое тело вести себя перед ним, но он привлек высокоразвитый ум, чтобы решить эту проблему. Шаг за шагом ощущение, посылаемое нервами, регистрировалось в его мозгу, каталогизировалось, анализировалось и становилось для него привычным. Он попытался дотронуться пальцем до стола и сделал это с двух попыток.
   - Ты будешь лучше любого мужчины, когда мы с тобой закончим, - злорадствовал Ходжес. "Если бы я привнес сознание в Антропоса, мне все равно пришлось бы воспитывать его, как учат ребенка. Вы можете научиться сами".
   Гермес снова учился говорить, используя неуклюжую систему дыхания, сокращения горла и оральную адаптацию, которая производит человеческие слова. Он попробовал это сейчас. - Дай мне погулять одному.
   Еще через полчаса по лаборатории расхаживал рослый молодой человек, изучая то и это, пробуя инструменты, используя свое тело всеми возможными способами. Он отвечал на его команды с гладкой координацией, которая их всех удовлетворила.
   Брюг был в восторге. - С таким мозгом, Гермес, и телом, которое у тебя есть сейчас, мы могли бы сделать из тебя величайшего в мире физико-химика. Немного подергивания проволоки, несколько трюков, экзаменов и прочего, и ты в кратчайшие сроки получишь свою степень. Я мог бы использовать тебя здесь.
   "Он был бы замечательным биохимиком, - вмешался Ходжес. - Подумайте, что это чувство восприятия может означать для нас, когда мы пытаемся определить влияние лекарств на организм".
   Диксон добавил свое мнение. "Как химик-органик, подумайте, что это будет означать для анализа и синтеза новых соединений. Но почему не все три? Что нам действительно нужно, так это кто-то, кто будет координировать различные области, и Гермес идеально подходит". Он протянул старые штаны, испачканные кислотой, но целые, и Гермес начал влезать в них. Это было осложнение, о котором он не подумал, и оно было не совсем приятным. Он не видел причин скрывать новое тело, которым он так гордился.
   Бруф принял идею Диксона. "Как насчет того, чтобы присоединиться к нашему штату через несколько лет? Это будет иметь большое значение для науки, и совет директоров не сможет отказаться от назначения, даже если вы заставите их немного подумать в их пустых головах.
   Гермес обдумывал это, и перспектива понравилась ему. Но Тане это, наверное, не понравилось бы. Он должен был увидеть ее, прежде чем принимать какие-либо решения. Конечно, теперь, когда он стал настоящим мужчиной, а не резиновой статуей, она не могла ему отказать.
   Из-за двери послышался тихий детский голосок. - Папа, папа, ты здесь? Дверь распахнулась, и вошла Китти Бруг.
   - Китти, тебе здесь не место. Бруг посмотрел на нее с хмурым раздражением. "Я занят."
   - Но мама послала меня. Голос у нее был жалобный. "Она дала мне эту телеграмму, чтобы передать вам".
   Бруг взял его и прочитал, его лицо просияло. "Удачи", - сказал он Гермесу, передавая его. "Я никогда не думал, что Таня так удачно выберет".
   Телеграмма была такой же простой, как и большинство телеграмм:
   ПОЖЕНИЛИСЬ БУДУТ МОЛОДЫМИ И НА МЕДОВОМ МЕСЯЦЕ В МИЛЛСБУРГЕ СТОП ВСЕГДА ТАК СЧАСТЛИВЫЙ СТОП ЛЮБОВЬ
   ТАНЯ
   А вместе с ним и надежды новосотворенного человека улетели в небытие.
   Но почему-то он чувствовал себя намного лучше, чем должен. Он вернул его Бругу, вздохнув с облегчением. Глаза Кити впервые заметили его.
   Она восторженно запищала. "О, какой красавчик! Как вас зовут?"
   Сердце Гермеса было обращено к ней. Он наклонился и поднял ее на свои сильные молодые руки, гладя по волосам. - Я маленький бог, Китти. Я твой Гермес в новом теле. Вам это нравится?"
   Она прижалась. "Гм-м-м. Мило." Для нее не было ничего удивительного в том, что мог сделать Гермес. Затем он снова повернулся к трем мужчинам.
   "Доктор. Бруг, я решил принять твое предложение. Я не хотел бы ничего лучше, чем работать со всеми вами здесь, в Гортоне.
   - Великолепно, мой мальчик. Великолепный. А, Хирам?
   Они столпились вокруг него, пожимая ему руку, и он полностью наслаждался лестью их уважения. Но больше всего его мысли были сосредоточены на Китти. В конце концов, она была единственной женщиной или девушкой, которая относилась к нему с уважением, и ее маленький разум был открыт и честен. Через десять лет она станет прекрасной женщиной.
   Еще десять лет; да и сам он был не так уж и стар. Возможно, там еще есть надежда.
   НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЙ АЛФАВИТ Аллена Глассера
   A для Amazing , первый в своем роде;
   Он продолжает набирать силу, в то время как остальные отстают.
   B для Берроуза, великого Эдгара Райса;
   Ни один магазин не получит свою пряжу, если она не соответствует его цене.
   C для Каммингса, чьи вещи в порядке,
   Хотя некоторые его сюжеты стали довольно серыми.
   D для Измерения - мы имеем в виду Четвертое;
   Он очень хорошо известен, хотя его никогда не видели.
   E для землян, которые скитаются по космосу,
   Спокойно подавляя каждую проблемную гонку.
   F - Форрест, самый известный из фанатов;
   Письма, которые он написал, заполнили бы несколько фургонов.
   G для Гилмора; первое имя Тони.
   Он пишет хорошо, но это прозвище фальшивое.
   H - Гамильтон, который много написал;
   Он уверен, что хорошо использует свой любимый сюжет.
   Я за захватчиков, которые стремятся удержать Землю,
   Пока они не убиты нашим героем таким смелым.
   J для Юпитера и каждой луны Юпитера;
   Для писателей фэнтези они, безусловно, благо.
   K для Келлера, который живет в штате Пенсильвания;
   Он не может получить обложку, хотя его рассказы великолепны.
   L - это Луна, наш собственный спутник;
   Это появилось в большем количестве пряж, чем я могу процитировать.
   M для Марса, высоко в небе,
   Мы опасаемся, что без него научная фантастика умрет.
   N для Ньютона, короля гравитации,
   Чьи законы в наших журналах ничего не значат.
   О для себя, кто читает научную фантастику
   Мы знаем, что нам нравится, и нет пренебрежения.
   P для принцессы, которая всегда под рукой
   Выйти замуж за храброго землянина, который посещает ее землю.
   Q - Куинн, писатель странных рассказов;
   Если бы он занимался научной фантастикой, его слава могла бы быть ярче.
   R - робот, о котором много говорят;
   Многих авторов кормили его выходки.
   S для Starzl, Schachner и Sloane;
   И давайте не будем забывать Дока Смита и мисс Стоун.
   T для времени, любимая тема
   Который никогда не устареет - по крайней мере, так может показаться.
   U - это Неизвестное , которое используют писатели.
   Всякий раз, когда им нужна какая-нибудь смертельная игрушка.
   V - это Венера, которая принадлежала одному Клайну.
   Пока эту линию не взял на себя мистер Берроуз.
   W's Wonder , сменная книга;
   Вы никогда не можете сказать, как это будет выглядеть.
   X означает "хорошо", когда пишется "Все X".
   Срок, который принес доктору Смиту много проверок.
   Y's для пряжи, которая подойдет всем;
   Мы с трудом верим, что это когда-либо может быть сделано.
   Z означает Zagat - кто еще это может быть?
   Нам повезло, что его имя начинается на Z!
  
   КАНАЛ, Карл Якоби
   Наверху лестницы Крамер долго стоял неподвижно, прислушиваясь. Дорога позади него была пустынна и пустынна, она уходила в окаймленное красной каймой горизонт, как полоса мелка на куске картона. Наверху, в сухом неподвижном воздухе, кружил и парил одинокий Килото в поисках добычи. Не было никаких признаков преследования.
   Мысленно Крамер проверил свое снаряжение: фляжку, конверт с пищевым концентратом, маску из песка и, самое ценное, карту. Официальный марсианский картографический фолио 654, прямо из витрины в Бюро стандартов FaGanda. Карта все еще лежала в клеенчатом мешочке, и архаичный шрифт приводил его в восторг, когда он смотрел на нее сверху вниз.
   Было утро понедельника, 11:14 по земному времени; он сверился со своими часами. Ровно через одиннадцать дней, если все пойдет хорошо, он должен въехать на 28-й канал Северо-Запада и выйти на финишную прямую. После этого было бы легко. Его поддельные паспорта давали ему легкий доступ к порту Кратер-сити. Обычный Земной экспресс отправлялся в полдень. Даже Бланшар не заподозрил бы его в побеге в этом направлении. С тех пор как Крамер впервые задумал план месяц назад, он изучил каждую деталь, просчитал все непредвиденные обстоятельства, и все заработало как часы.
   Он стал спускаться по ступенькам, рассеянно считая их на ходу: пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь.
   Уровень первый. Тут первый знак, почти неразборчивый от старости, встретил его взор:
   КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО ВХОД В ЭТИ КАНАЛЫ.
   ПО ЗАКАЗУ ZARA
   Странно было видеть это имя, Зара, из учебника истории. Последняя марсианская монархия давным-давно ушла в подвешенное состояние. И Крамер вспомнил, что даже в течение последних трех - или четырех? - династий каналы были закрыты.
   Один двадцать восемь, один двадцать девять. Третий, четвертый, пятый уровень. Крамер остановился перед массивной дверью из арелиевой стали. Второй знак насмешливо выделялся в свете его факела:
   КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО...
   Не колеблясь, он полез в карман и вынул ключ. Он с величайшей осторожностью снял царскую печать, вставил ключ в замок и повернул. Дверь медленно распахнулась сама по себе.
   Даже тогда, когда виртуальный успех был в пределах его досягаемости, он не забыл себя. Он заменил печать так далеко, что за закрытой дверью не было никаких признаков прохода. Затем он разразился низким смехом.
   Вот он - Большой канал, главная артерия, соединяющая Северный Марс с Южным Марсом, единственный путь, пересекающий Пустоту и предлагающий возможный путь к бегству. Ни один землянин, ни один живой марсианин никогда не проникал в Пустоту и не возвращался. Самолеты, экспедиции, ракеты взлетали снова и снова, но бесследно исчезали. Следом за ними расцвели суеверия, умножились слухи, пока сегодня не стояла Бездна, пропасть изоляции, эффективно разрезающая красную планету на две части.
   Крамер смело шагнул вперед, в тепле и комфорте в своем космическом скафандре и гекстарном шлеме. Первые двадцать ярдов аллювиальный нанос мешал его продвижению, и он поклялся себе, когда подумал о своих ранних уроках, которые научили его, что на Марсе нет ветра.
   Затем он достиг плотно утрамбованного центра канала, и земля здесь была твердой и ровной, как мостовая.
   Хмурые стены, отвесно возвышающиеся с обеих сторон, поначалу давили, как туннель. Геометрическое запустение утомляло глаза. Но после того, как он прошел милю, Крамер быстро пошел вперед, невосприимчивый к этим раздражениям.
   Странно, как все сложилось в жизни. Месяц назад он был обычным клерком по спасательным работам в столичном энергоблоке в ФаГанде. Его жизнь была рутинной, лишь несколько мелких краж и неважных махинаций нарушали однообразие. Затем, совершенно случайно, он наткнулся на этот план.
   В основе плана лежала тайна Пустоты, сбивавшая человечество с толку столько лет. В 3091 году историк Стола писал:
   Я убежден, что великая катастрофа, вызвавшая полное обезвоживание каналов и положившая начало быстрому упадку первых марсиан при монархии, каким-то необъяснимым образом связана с тем коридором, который мы знаем сегодня как Пустота.
   Мы с уверенностью знаем, что Большой Канал, несомненно, был единственным проходом, который пересекал этот коридор даже в те ранние времена, и с помощью спектроскопического анализа мы знаем, что где-то вдоль этого канала находится месторождение ретнита, ныне занесенное в каталог как Химическое вещество X. Поскольку Химическое вещество X самая желанная вещь для землян сегодня, я не сомневаюсь, что в конце концов жила будет извлечена и тайны Пустоты исследованы.
   Это написал Стола, и он был консервативен. Крамер знал, что во всей Системе существует всего четырнадцать килограммов ретнита. Это было зарезервировано для девяти членов Межпланетного Совета и их избранных преемников.
   Но на самом деле ретнит был не более чем наркотиком, умственным стимулятором, который при правильном приеме мог тысячекратно усиливать мыслительные процессы мозга. Ретнитер с легкостью переносил не только наследие своих предков, но и разумно смотрел на панораму жизни. Иными словами, ретнитер был сверхразумом.
   Крамер хотел этот эликсир. Он хотел этого, потому что это открыло бы ему дверь к успеху. Тогда никаких мелких афер, никаких мошеннических махинаций с постоянным страхом перед полицией. Он мог бы сказать Бланшару и правоохранительным органам, чтобы они сгорели.
   Внутри шлема он уперся подбородком в шпильку, и марсианская сигара автоматически выпала из стойки и скользнула между его губ. Крошечная тепловая единица повернулась, чтобы поджечь его, а выпускной клапан за его шеей усилил пульсацию, чтобы выгнать дым. Он шел дальше...
   Знакомство Крамера с планом произошло странным образом. В маленьком сувенирном магазине в ФаГанде он купил старую вазу, отмеченную смесью любопытных иероглифов с одной стороны и каким-то марсианским стихом с другой. Крамер не изучал языки, но, чтобы оживить свой ум, он часто корпел над ранним марсианским языком.
   Он был поражен, обнаружив, что иероглифы и стихи объединяют два языка, и предложил первый перевод древних пергаментов в Бюро стандартов.
   Остальное было делом деталей. Крамеру удалось ночью спрятаться в галерее. В одиночестве, за запертыми дверями, он выбрал один из ста двадцати шести фолиантов в стеклянных витринах. Он знал, что именно он хранил тайну Пустоты.
   Тогда оставалось сделать только одно. Хом Валла, марсианский филолог, должен быть убран. Хом Валла только недавно объявил, что после долгих лет учебы он, наконец, вплотную занялся расшифровкой раннего марсианского и фолиантов.
   Крамер не торопился. Он подождал, пока не стало известно, что Хом Валла уезжает в путешествие по стране. Затем он вошел в свою квартиру, произвел один выстрел из тепловой пушки и бросил тело в городские мусоропроводы.
   Бланшар? Да, Бланшар, вероятно, связал бы три детали: украденный фолиант, смерть Хома Валлы и исчезновение Крамера. Но на это потребуется время, а за это время Крамер будет увеличивать дистанцию между собой и законом.
   На ходу он начал изучать канал. Прямая, как лезвие ножа, она простиралась перед ним до точки схода. Стены были отвесными, вырытыми из красной скалы способом, который до сих пор сбивал с толку археологов. На высоте трех четвертей он увидел серию более темных зазубренных линий и понял, что это древние водяные знаки.
   Сколько сотен исследователей шли этим путем, надеясь проникнуть в тайну Пустоты, только для того, чтобы бесследно исчезнуть. А что такое Пустота? Если в его основе был ретнит, какой силой он обладал, чтобы заманить в ловушку всех нарушителей?
   Украденный фолиант в этом отношении был странно разочаровывающим. Он нанес на карту местонахождение залежи таким образом, что только человек, способный расшифровать древний марсианский, мог прочитать его. Он наметил маршрут через лабиринт каналов, но не упомянул о тайне, которая ждала впереди.
   В полдень, по земным часам, Крамер остановился, чтобы отдохнуть. Через полчаса он снова отправился в путь тем же механическим шагом, который съедал мили.
   Красная канава исчезла из его мыслей. Он видел каналы такими, какими они были в древности, какими их описывали хроники. Роскошные водные пути, забитые коммерческими судами, с гондолами в гобеленах и баржами с навесами. Он видел гигантские шлюзы и промежуточные станции, где отважные пилоты пили генит, и смотрел, как южномарсианские девушки корчатся и раскачиваются в ритме барабанов Укателя.
   Именно в этот момент, предшествовавший внезапному наступлению ночи, Крамера резко вернуло к реальности. Он держал свою визу включенной, и теперь низкое магнитное гудение сообщило ему, что его искатель работает. Пластина обзора над его глазами начала светиться тусклым светом.
   Внезапно его пронзил сильный шок!
   В табличке он увидел участок красной стены и огромную входную дверь с шипами, через которую он недавно прошел. На его глазах дверь открылась, и появился мужчина в скафандре. Сквозь хрустальный шлем отчетливо проступили его черты. Это был Бланшар!
   Человек IP стоял на четвереньках, исследуя песок на дне канала. В настоящее время он выпрямился и начал быстро шагать вперед.
   Крамер выругался. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он убил Хом Валлу. Как Бланшар мог так быстро выйти на след? В чем-то он, Крамер, должно быть, ошибся, должно быть, оставил зацепку.
   На мгновение паника охватила бывшего клерка по спасательным операциям. Затем он быстро снова взял себя в руки. Он лег на песок, проглотил несколько гранул пищевого концентрата и через мгновение уснул.
   Проснувшись перед рассветом, он снова двинулся в темноту. Но с восходом солнца первый из трех квантросов устремился вниз, чтобы напасть на него.
   В это время года квантеры были далеко на юге, но свирепость их была не менее велика. Странно напоминающие рыбу-меч, но с восьмиугольными головами и причудливыми квадратными крыльями, они кружили с шафранового неба с хриплыми криками, от которых вибрировали наушники в шлеме Крамера.
   Первого он убил одним выстрелом, второго сумел смертельно ранить двойным зарядом из теплового пистолета. Третий, колосс птичьей силы, устремился к нему, его стальной хобот вонзился ему прямо в горло.
   Крамер избежал смертельной атаки на несколько дюймов. Тем не менее, прежде чем он успел выхватить нож и вонзить его вверх, "меч" пронзил его костюм и глубоко вонзился ему в плечо.
   Тяжело дыша, он стоял и смотрел на три безжизненных тела. И затем с той внезапной ясностью, которую всегда приносило ему физическое действие, Крамер кое о чем подумал.
   Если было три квантроса, то поблизости должно быть еще девяносто семь. Одной из особенностей этого существа было всегда передвигаться стаями по сотне особей. К тому же - и здесь, несмотря на боль в плече, Крамер позволил себе широко улыбнуться, единственное, что привлекло бы квантрой, - это соль.
   В одно мгновение он распахнул свой рюкзак, высыпав белые кристаллы на три мертвых тела.
   Из-за их странной клановой принадлежности квантроу вскоре скучали по этим членам своей стаи и возвращались, чтобы расследовать их отсутствие. Когда они находили соль, они задерживались там часами. И Бланшар...! Крамер снова пошел вперед с новой силой.
   Порез от меча в его костюме легко зашили. Лента Duore-silient исправила это. Однако, к своему ужасу, Крамер обнаружил, что атака квантроу повредила тонкую проводку его визового комплекта. Несколько раз он включал его, ожидая увидеть приближающегося Бланшара. Но смотровая пластина оставалась размытой.
   К вечеру второго дня он добрался до первой промежуточной станции. Споткнувшись в кабинке без дверей, Крамер рухнул на заваленный мусором пол, тяжело дыша от изнеможения.
   Здесь, по крайней мере, он мог немного отдохнуть, свободный от невероятных опасностей этого мира.
   В кабине много лет назад размещались аппараты фильтрации воздуха и тепловые пункты промежуточной станции. Этот механизм превратился в груду окисленного металла. Но в герметично закрытом шкафу, установленном на одной из стен, Крамер обнаружил еще годный к употреблению гаечный ключ.
   Он удовлетворенно поджал губы, быстро перекинул аккумуляторы своего скафандра на устройство и споткнулся о нониус.
   На какое-то время треснувший экран показал пустую поверхность. Потом с присягой. Крамер вонзил сжатый кулак в панель, разбив трубки для пинтакса на град осколков.
   Он видел достаточно. На экране отчетливо виднелась фигура Бланшара, упрямо бредущего по песку. Крамер плюхнулся на испорченный диван и поджал подбородок к жеребцу, поднося к губам горящую сигару. Он яростно вдохнул вонючий дым.
   Он встал и начал внимательно осматривать кабину. Ничего, что могло бы заманить в ловушку приближающегося IP-человека. Крамер вышел на улицу и начал ходить по короткой узкой улице.
   Справа был матрилированный купол, где давным-давно ночевали канальеры. Слева стояли остатки башни хартода, где первая, вторая и третья марсианские диспетчеры "Монархии" корпели над своими картами и управлением шлюзами, управляя сетью движения в Гранд Канал и обратно.
   Последняя структура все еще находилась в довольно хорошей сохранности. Это был канал-сарай, и сердце Крамера подпрыгнуло, когда он увидел его взглядом. Даже у пилотов в те дни не было недостатка в развлечениях. Это был их дворец удовольствий, где устраивались азартные игры и танцы.
   Дверь в это здание давно исчезла, а в пяти футах над порогом возвышалась небольшая насыпь насыпного песка. Однако внутри Крамер обнаружил, что разреженный воздух поддерживает порядок вещей.
   Длинный демдем-бар все еще стоял перед одной стеной. Дальше он увидел маленькие ниши, где прибывающие пилоты дремали под действием запрещенных электрогипнотических машин.
   Разобранные части одной из этих машин все еще стояли в углу, и он остановился, чтобы осмотреть ее. Самостоятельный гипноз был одним из достижений первых марсиан. Это устройство было простым. Он состоял из двух призматических кусков полупрозрачного металла, закрепленных на кронштейнах перед многогранной панелью из рефрактостекла. Сидя перед инструментом, под мощным светом, выпивший обнаружил, что его взгляд устремлен к единственной перспективе, где ему передавалось отражение его собственных глаз.
   Внезапно Крамер схватил инструмент и отнес его к дверям комнаты, зачерпнул насыпанный песок в более высокую горку и поставил на нее машину.
   Прямо над ней ненадежно висела каменная балка, уравновешенная заклинившим замком в арке. Крамер прорыл отверстия для пальцев ног в рушащейся кладке, закрепился на ключевом камне и ослабил его лезвием ножа. Мгновение спустя лишь несколько каменных осколков удерживали массивную балку от падения вниз.
   Вернувшись на уровень пола, он выхватил электрическое перо и написал на панели из рефракто стекла следующие слова:
   Бланшар: Я знаю, что ты меня преследуешь, но здесь наши пути расходятся. Если вы хотите знать, какой канал
   Я взял, секрет в стекле.
   Он подписался и тихо улыбнулся. Это была довольно сложная ловушка, но если он знал человека с IP, то это была хорошая ловушка. Бланшар войдет сюда в поисках улик. Он увидит гипнотическую машину и прочитает сообщение.
   Как только он заглянет в рефрактостекло, машина начнет свое заклинание. Бланшар погружался в быстрый и глубокий сон, и, когда он привалился спиной к стене, смещенная балка наверху завершала рассказ.
   На этой промежуточной станции от Большого канала отходят пять второстепенных каналов. Но первоначальный план Крамера взять один из них, чтобы сбить преследователя со следа, теперь рухнул. Уверенный в себе, он почти беззаботно продолжил свой путь вниз по Большому каналу.
   По мере того как он продолжал, он работал над проводкой своего визового комплекта. Один раз довел его до частичного срабатывания, но потом он снова затуманился и отказался реагировать на органы управления. Боль в плече превратилась в тупую пульсацию; вся рука онемела и лихорадила, а в железе под мышкой росла шишка.
   К полудню он заметил едва уловимую перемену в окружающей его обстановке. Стены канала как будто сблизились и стали глубже. Стены большого рва приобрели более глубокий коричневато-красный оттенок, который ловил солнечный свет и преломлял его обратно в его глазные яблоки.
   Внезапно Крамер остановился, глядя широко открытыми глазами. В четверти мили впереди ему дорогу преградил большой черный холм.
   Горные породы! Подойдя ближе, он увидел очертания гигантских валунов, сложенных в гротескную пирамиду из камней. Но как они сюда попали? Они не скатывались с вершины канала, ибо никакая прихоть природы не могла создать такое правильное образование.
   Крамер подошел с осторожностью. В двадцати ярдах он снова остановился, и волна страха захлестнула его. В этих камнях было что-то удивительно живое. У него сложилось впечатление, что они наблюдают за ним невидимыми глазами.
   Затем, подавив подступивший к горлу крик, он повернулся и побежал. Одновременно он оглянулся через плечо, и его глазам предстало невероятное зрелище.
   "Камни" покинули свою насыпь и теперь разворачивались по утрамбованной земле и медленно, но безошибочно преследовали его.
   Только в этот момент Крамер понял, во что он вляпался. Это были ужасы каналов - каналы- бюстгалтеры , марсианское связующее звено между органической и неорганической жизнью.
   Поначалу он легко их обогнал. Затем, по мере того как они увеличивали скорость передвижения, казалось, что он бежит по беговой дорожке, по обеим сторонам которой разворачиваются нарисованные пейзажи. Канал -бюстгальтеры надвинулись без видимых усилий, скользя по поверхности песка, как будто они вообще ничего не весили. Оглянувшись назад, Крамеру показалось, что он видит пещеристые рты и множество глаз.
   Он понял их цель. Они были неорганическими, да, но они также были всеядными. То есть, питаясь органическим веществом, они позволяли этому веществу прилипать к их поверхности и медленно окаменевать, как отложения угля.
   Теперь они были рядом с ним. Дыхание Крамера обжигало легкие, и он слышал, как выпускной клапан в задней части его шлема открывался и закрывался, как челночные часы.
   А затем еще раз его опыт чтения пришел на помощь бывшему клерку коэффициента утилизации. Где-то вспомнил, что канальчик реагировал на дозвуковые колебания. Только они могли проникнуть в их металлокаменные тела.
   У него не было вибратора, но был тепловой пистолет. В отчаянии он выдернул оружие из кобуры и повернул штифт управления до упора. От теплового луча к инфракрасному лучу и к дозвуковому лучу был всего лишь шаг. Он повернулся и выстрелил.
   Даже тогда он не был готов к результатам. Когда из ствола вырвался единственный выстрел, канал-бра потеряли поступательную скорость и остановились. Как медленно движущаяся камера, повернутая назад, они медленно отступали по песку. Достигнув прежней позиции, они вскарабкались друг на друга, пока не образовали ту же самую насыпь, которую Крамер видел раньше.
   Он долго стоял неподвижно, глядя в изумлении. Затем он смело решился на эксперимент. Тепловой пистолет был новейшего типа Ган-Ларкингтон, а крошечный реостат был способен контролировать вибрации почти по всей ширине вибрационной шкалы. Сверхзвуковые заряды, хотя и редкие для большинства видов оружия, были включены в Gan-Larkington.
   Если дозвуковой заряд таким образом одурманит каналы-бюстгальтеры , не будет ли сверхзвуковая или ультразвуковая волна стремиться освободить их?
   Крамер пробовал. Он поправил оружие, выстрелил и увидел, как каменные существа тут же ожили. Дозвуковой взрыв заставил их вернуться на прежнее место в этом любопытном регрессивном действии.
   Он выкурил сигарету над открытием. Через четверть часа он поставил свою третью ловушку. Вне всякого сомнения, в этом не было ни малейшей необходимости. Но со ставками, которые у него были, не было смысла рисковать.
   Он закопал тепловую пушку в песок, оставив открытыми только ствол и спусковой крючок. Он туго натянул шнур на двадцать ярдов по дну канала, соединив один конец со спусковым крючком. Ствол он нацелил прямо на неподвижный канал-бюстгальтер .
   - А теперь, - пробормотал он, - если Бланшар проедет мимо станции, его ждет сюрприз. Все, что вам сейчас нужно, - это мозги".
   Быстрым шагом он обошел живую пирамиду из камней и направился вниз по каналу.
   Через четверть мили он счел необходимым свериться с украденной картой. А через милю он обнаружил, что он сжимает фолиант в одной руке и неотрывно смотрит на него на ходу.
   Через каждые несколько сотен ярдов от главного ствола ответвлялись другие притоки. Некоторые из них были такими же большими и впечатляющими, как Гранд-канал, и вскоре Крамера осенило, что он может заблудиться.
   Карта была достаточно четко обозначена, но очевидно, что с тех пор, как древние картографы написали рукопись, были прорыты новые водные пути. Крамер выругался, но не замедлил шага. У него все еще был магнокомпас. Он может отойти от главной артерии, но рано или поздно он сможет определить свою позицию и вернуться в нее.
   Теперь начали появляться выцветшие иероглифы, нанесенные по трафарету колоссальными буквами над водяными знаками на берегах канала. Некоторые из них были неразборчивы. Другие Крамер пытался снять растущее напряжение, переводя.
   "Слава Заре", - гласил один из них. Другой: "Кальтедра пятьсот легаро". Был один с более крупной маркировкой, что заставило Крамера в замешательстве нахмурить брови. В свободном переводе оно гласило: "Остерегайтесь эха".
   Он резко забыл иероглифы, когда споткнулся о более тяжелую кучу песка и упал, растянувшись. Внезапный шок сделал что-то с его визой. Он затрещал, загудел, заработал и снова заглох.
   Но этого мимолетного взгляда на смотровую пластину было достаточно. Крамер видел, как Бланшар неуклонно бредет вперед по зыбучим пескам. Он благополучно миновал обе ловушки.
   Неужели нельзя было остановить человека?
   Крамер вскочил на ноги и пошел быстрее, хотя боль в плече усилилась стократно.
   Теперь он заметил, что красные берега канала уступили место матовой металлической стене. Сланцево-серого цвета, они возвышались еще выше, чем прежде, и казалось, что они сходятся вверху, как туннель.
   В то же время он почувствовал, как на него надвигается облако душевного беспокойства, сопровождаемое непреодолимым желанием нарушить гнетущую тягостную тишину.
   Двадцать ярдов вперед, и это желание сводило с ума. Абсолютная тишина прижалась к его ушам. Против своей воли он обнаружил, что его шаги тянутся к ближайшей стене. И тут он, как сумасшедший, схватился за тяжелый обломок скалы и стал раз за разом швырять его о металлический берег.
   Он чувствовал резкую отдачу, когда удар прошелся по его руке. Гул в наушниках сказал ему, что с его аудиофоном все в порядке.
   Но удары не производили звука.
   Как будто он ударил молотком по вороху хлопка. А потом он стал жестким. Краем глаза он увидел, как что-то выпрыгнуло из обломка скалы, когда он ударился об него, и с невероятной скоростью помчалось наружу через канал. Казалось, это была тень, и все же тень, которая обладала определенной миниатюрной формой с движущимися призрачными ногами и руками и крошечной ручкой-кнопкой, которая могла быть головой.
   Снова ударил он о скалу, и опять тень вскочила и умчалась прочь. Мгновение спустя Крамер бросился плашмя на песок, ползая в агонии. Тени, дюжина из них, образовали фалангу у противоположной стены канала и бросились на него.
   Приближаясь, они несли отсроченный звук ударов Крамера по камню.
   Задержано, но умножено и усилено в тысячу раз. Концентрированный рев был мучительным. Он тщетно щелкнул выключателем, отключив гарнитуру. Но вибрация безжалостно пульсировала сквозь скафандр и гекстарный шлем. Ему показалось, что он почувствовал, как теневые тела прыгают на него, ударяя по черепу крошечными невидимыми молоточками.
   Были ли они звуковыми тенями, некой смесью световых и звуковых волн, обладающих способностью путешествовать сквозь пространство и время, эхом-мутантом, обладающим доминирующими характеристиками живой материи?
   Или все это было капризом его мозга, результатом нарастающей лихорадки из-за зараженной руки? Он не знал.
   Крамер долго сидел, обдумывая ситуацию, пока вибрация наконец не прекратилась. Он задавался вопросом, есть ли возможность использовать феномен как ловушку. Последняя и последняя ловушка, которая раз и навсегда предотвратит Бланшара.
   Но у него не было времени на дальнейшие размышления. Его взгляд лениво обратился к тому отрезку канала, по которому он только что прошел. И вдалеке, почти на пределе своего зрения он увидел что-то такое, от чего его рот вдруг отвис.
   Человек с трудом пробирался по песку, медленно приближаясь к нему. Бланшар!
   Вскочив на ноги, он помчался прочь, бешено мчась на максимальной скорости. И после этого он ни на мгновение не ослаблял своих бешеных попыток сбежать.
   Шесть дней спустя Крамер вышел на последний круг своего пути. Он знал, что это был последний круг, потому что промежуточная станция у слияния двух могучих каналов была четко отмечена и описана на карте. В любой момент он должен был увидеть вход в пещеру, ведущий к залежам ретнита.
   После этого его заботы закончатся. Он извлекал некоторое количество месторождения - в фолианте подробно описывался метод его получения и очистки. Он повернет на Северо-западный канал 28 и каким-то образом доберется до Кратер-сити. Бланшар шел за ним по пятам, да. Но каким-то образом он позаботится о Бланшаре.
   Тогда дайте ему год - шесть месяцев, и успех будет у него. Душевные двери, которые распахнулись бы перед ним, устранили бы всякую необходимость заботиться о пропитании, и закон стал бы тривиальной вещью, без которой он мог бы обойтись.
   Остался без ответа только один пункт - Пустота. С тех пор, как он вошел в Гранд Канал, Крамер попытался выбросить эту тайну из своих мыслей. Однако оно сохранялось, и теперь, когда он приближался к своей цели, он все больше и больше думал об этом.
   Он лежал где-то впереди, пропасть, которую он должен был пересечь. До тех пор, пока он не доберется до нее, он узнает ответ.
   Теперь он начал внимательно изучать берега канала. Иероглифы давно исчезли, и жизни совсем не было видно.
   Весь этот долгий марсианский день он неуклонно шел вперед. В горле пересохло; его рука и плечо казались странными и онемевшими, как чужие части его тела; перед его глазами то и дело плясали красноватые пятна.
   В три часа по земной вахте Крамер был поражен, увидев, что левая стенка канала отклоняется наружу по касательной, образуя перед ним огромный эллипс. Одновременно с этим начал опускаться песчаный пол, все глубже и глубже, пока он не перестал различать вершины берегов.
   Через час с его губ сорвался крик изумления.
   На дне канала в четверти мили впереди было множество невероятных объектов. Он видел современные ракетные корабли; он видел самолеты Stepto тридцатого века с их любопытными удлиненными выхлопными форсунками. Все они лежали в гнетущей тишине с открытыми боевым люком, как будто их экипажи ушли всего мгновение назад и скоро вернутся.
   Но когда он проходил мимо них поближе, он также видел, что они были там долгое время. Корпуса были наполовину засыпаны песком. Гласситовые порты были желтоватыми и непрозрачными со своеобразным тусклым оттенком, вызванным длительным пребыванием в марсианской атмосфере.
   Было около двадцати кораблей известных ему типов и производителей. Одним из них был злосчастный Голиаф , чье исчезновение, как он смутно помнил, произвело фурор, когда он был ребенком. Пока он шел, вырисовывались старые корабли, некоторые из них были старше древних моделей, которые он видел в своих книгах по истории.
   Крамеру не нужно было говорить, что это конец пути для этих кораблей. Они тоже зашли так далеко, надеясь исследовать Пустоту. Но что стало с их экипажами? Почему они не вернулись?
   Наконец он миновал последнее судно и достиг места, где перед ним открывался неограниченный обзор. Здесь он остановился, подавленный внутренним чувством беспокойства. Он вытащил мешочек из масляной кожи и начал внимательно изучать фолиант.
   Почти сразу крик триумфа сорвался с его губ. Казалось странным, что он не заметил его раньше, но это расширение канала было отмечено на карте. Более того, карта также показала месторождение ретнита, лежащее в центре огромной чаши.
   Были показаны две тропы, ведущие к жиле. На одном из них пунктирной линией отмечен узкий обходной путь. Другая тропа, более крупная и короткая, имела у входа два слова на раннем марсианском языке. "А-крей менарга", - гласило оно.
   Крамер встал и прошел сотню ярдов на восток. Он не видел следов. Ничего, кроме бездорожного песка. И вдруг, когда он поднял глаза чуть вверх, он действительно увидел это.
   Перед ним простирался узкий коридор, где песчаный пол почему-то казался наклоненным под другим углом, а атмосфера имела странный эффект остекления, как будто он смотрел сквозь двойную толщину стекла. Кроме того, ему показалось, что он увидел ряд черных пятен, похожих на пунктирную линию, уходящих в пространство перед ним.
   Но даже в этот момент, когда успех был на кончиках его пальцев, Крамер не забыл ни себя, ни Бланшара. На карте были отмечены две тропы, эта и еще одна дальше. Он бросил карту на песок, растирая ее каблуком, чтобы создать впечатление, что она упала туда случайно.
   Затем он продолжил свой путь на восток. И вскоре его усилия были вознаграждены. Вторая тропа была крупнее и привлекательнее. Каменный пол простирался перед ним через песок. Но и здесь у него сложилось впечатление, что он смотрит на нее сквозь несовершенные стеклянные пластины.
   Без колебаний Крамер качнулся в него. Почти сразу же у него появилось чувство возбуждения, душевного подъема. К этому примешивалось ощущение, что путь позади него закрывается.
   Каменный пол вел вверх. И это было странно. Потому что Крамер мог бы поклясться, что чаша с песком была плоской, как огромная игральная кость. Однако по мере того, как он продолжал, он меньше думал о том, что его окружало, и больше об украденном фолианте.
   А-крей менарга? Что означали эти слова? Менар, как он знал, был ранней марсианской приставкой, означающей согнутый или искривленный. И единственным логическим определением крея был космос.
   Крамер остановился, когда по его спине пробежал ледяной холод. В космическую деформацию! ...Конечно, в этом и заключалась тайна Пустоты. Деформация пространства объясняет все: вечное разделение Северного и Южного Марса, исчезновение различных экспедиций, пересыхание каналов. Это означало, что в этот момент столкнулся с другим миром - другим измерением, и тот, кто наткнется на него, будет потерян навсегда!
   Довольно медленно Крамер снова начал ходить.
   Он перевел взгляд вперед, где обычная перспектива была вытеснена мешаниной углов, наклонных эллипсов и квадрантов. Но в конце концов он не выдержал и повернулся.
   Ничего такого! За ним вообще ничего не было. Только путь вперед, тянущийся, как заброшенная дамба, в безмерные дали.
   ЛОХСКОЕ МОНСТР, Джанет Каган
   В этом году нарциссы Рибейро посеяли рано, и они посеяли тараканов. Теперь с точки зрения экологии даже таракан имеет свое место, но эти присоски кусаются. Мне это не показалось земным. Не то чтобы меня это заботило, заметьте, все, о чем я прошу, полезно. Я тоже не ставил на это.
   Как обычно, нас не хватало - большая часть команды находилась в глубине страны, пытаясь стабилизировать стадо гернси, - что заставило меня и Майка установить палатку для сдерживания вокруг фермы Рибейро, пока мы считывали гены тараканов и нарциссы, породившие их. Зубы Дракона, конечно же, и хуже, чем бесполезные. Я схватил свое снаряжение и пошел чистить его, нарциссы и все такое.
   К тому времени, как я выполз из палатки, измученный, капризный и основательно обкусанный, в городе не осталось ни одного нарцисса. Проклятые дураки. Если бы я сказал им, что тараканы настоящие земные, они бы их подбодрили, какими бы противными они ни были.
   У меня даже не хватило такта сказать "привет" Майку, когда я врезался в лабораторию. Первое, что вылетело из моих уст, было: "Красные нарциссы - перед Сагдеевым".
   - Я их получил, - сказал он. - Как раз вовремя, но я их получил. Они в оранжерее...
   Мы сделали геносчитывание на этом конкретном участке нарциссов в первый год, когда они цвели красным: они обещали произвести хороший сорт богомолов-хищников, вероятно, настоящих земных. Мы оба знали, как сильно Мирабиле нужны насекомоядные. Другой возможностью было что-то безобидное, но красивое, что корабельные записи назвали "светлячками". Любое из них было бы кстати, и эти идиоты были готовы сжечь и то, и другое.
   "Я использовал ту же почву, Энни, так что не смотри на меня так".
   - Город полон дураков, - прорычал я, чтобы дать ему понять, что мой взгляд направлен не на него. "Та же почва, хорошо, но можем ли мы соответствовать остальным условиям окружающей среды, которые нужны этим богомолам в чертовой оранжерее?"
   "Это лучшее, что у нас есть", - сказал он. Он пожал плечами, и его правая рука показалась перевязанной. Я посмотрел на него.
   Он бросил забинтованную руку за лабораторный стол. "Они собирались сжечь их. Я не мог... Он отвернулся, потом оглянулся. - Энни, не о чем беспокоиться...
   Я бы и сам сделал то же самое, правда, но это не повод позволять ему вовлекаться в необдуманные риски.
   Я начал проверять его руку и устраивать ему настоящий ад с близкого расстояния. На полпути коммуникация привлекла внимание. Желтый свет на консоли, означающий, что это не экстренная ситуация, но я схватил его, чтобы справиться с помехой, прежде чем я разобрался с Майком. Я рявкнул: "Ага?" на экране.
   - Мама Джейсон?
   Никто меня так не называет, кроме детей Элли. Я сердито посмотрела на лицо на экране: мой ровесник, мирабиланец в третьем поколении, не такой уж и привилегированный. "Энни Джейсон Масмаджин, - поправил я, - кто хочет знать?"
   - Леонов, колокольчик Деннесс, в этом конце, - сказал он. "Я извиняюсь за неправильное использование вашего прозвища". Корабельные манеры - он полностью проигнорировал мою грубость.
   Имя показалось мне смутно знакомым, но я был не в настроении копаться в памяти; Я потерял корабельные манеры примерно через три часа после зачистки от тараканов. "Расскажи о своем деле", - сказал я.
   К его чести, так оно и было: "Двое жильцов Элли утверждают, что в озере Лох-Муз обитает чудовище. Судя по их описанию, это хамдингер.
   Я был весь в ушах. Элли управляет домиком в Лох-Муз для развлечения - ее профессия - воспитание детей. (Элли Райзер Рогет, как и ее отец до нее. Наше население все еще настолько мало, что мы не можем позволить себе потерять гены только потому, что кто-то так или иначе не подходит для воспитания детей.) Химера где-нибудь рядом с Лох Мус была потенциальной катастрофой. . Дело в том, что голос Деннеса не подходил для этого. - Тогда почему они не звонят?
   Он издал гортанный смешок. - Они в столовой, жрут креветок Криса. Сомневаюсь, что они сделают вам официальный звонок, когда закончат. Их зовут Эмиль Пилот Стирзакер и Франсуа Кобблер Пастидес, и прямо сейчас они не умеют писать без пропусков букв.
   Так что он подумал, что они оба курили травку. Справедливо. Я помолчал и пересмотрел его. Готов поспорить на деньги, что именно он увлек Пастидеса и Стирзакера в запой.
   Наконец-то меня осенило: это был парень, которого дети Элли называли Шумным. Первое, что он сделал, переехав в этот район, - перекричал всех в одном адском состязании. Он был в равной степени легендарен своими историями, колокольчиками и способностью хранить секреты. Я не встречался с ним, но я, черт возьми, слышал, что он говорит.
   Должно быть, я произнес прозвище вслух, потому что Деннес сказал: "Да, Шумный". Этого достаточно, чтобы меня выслушали?"
   "Это." Настала моя очередь извиняться. "Извиняюсь. Что еще ты хочешь, чтобы я услышал?"
   "Я думаю, вы должны услышать, как Стирзакер имитирует яростный рев своего монстра".
   Мне потребовалось много времени, чтобы понять его дрейф, но я понял. - Я уже в пути, - сказал я. Я сорвался и начал перепаковывать свое снаряжение.
   Майк уставился на меня. "Энни? Что я пропустил?"
   "Вы когда-нибудь знали кого-нибудь, у кого были слуховые галлюцинации от тупицы?"
   - Черт, - сказал он, - нет. Он бросился за своим рюкзаком.
   - Не ты, - сказал я. "Ты нужен мне здесь, чтобы ухаживать за этими нарциссами, проверять условия окружающей среды, в которых они произрастают, и звонить мне, если Зубы Дракона появятся где-нибудь еще". Я закинул свой рюкзак на плечо и закончил со свирепым взглядом и рычанием: "Этого должно быть достаточно, чтобы держать вас подальше от костров, пока меня нет, не так ли?"
   * * * *
   К тому времени, как я приземлился на поляне рядом с домиком Элли, я решил, что охотился на диких лосей. Да, я знаю, что подлинный с Земли - это дикий гусь, но "дикий лось" - это фраза дедушки Джейсона. Он знал Джейсона - оригинального Джейсона первого поколения - задолго до того, как начали появляться Зубы Дракона.
   Один взгляд на пустыню, где сейчас находится домик Элли, и Джейсон понял, что у нее идеальный ЕС для лося. Она вытащила эмбрионы из корабельного хранилища и поставила их оттаивать. Собрал миленькую стаю вещей и выпустил их на волю. Ни один из них не выжил - проклятые глупые существа умерли от пристрастия к мирабиланскому растению, которое они не могли усвоить.
   Попытка создать жизнеспособное стадо стала одержимостью Джейсона. Должно быть, она потратила на это годы, время от времени. Ей так и не удалось, но кто-то с извращенным чувством юмора назвал озеро Лох Мус, и оно прижилось, лоси или не лоси.
   Лох Мус выглядел таким же безмятежным, как и всегда в это время года. Кувшинки были в полном цвету - бархатисто-красные и зеленые пятна на фоне блесток солнечного света на воде. Кое-где я видел рябь настоящей форели, подлинной Земли.
   На берегу справа стайка выдр Сьюзен играла в пятнашки, скользя вниз по склону и с плеском ударяясь о воду. Они ободряюще насвистывали друг другу, как фанаты на бейсбольном матче. Никогда не видел, чтобы существо развлекалось более чисто, чем выдра, если только это не была дюжина выдр, как сейчас.
   Сосны были того пыльно-золотого цвета, что означало, что я как раз вовремя увидел дым Лох-Муз. Нет ничего более прекрасного, чем этот пыльцевый туман над озером. И скалы, и деревья будут золотиться до следующего дождя.
   Чудовище, моя задница, но что лучше для погони за диким лосем?
   Я спустился по ступенькам в домик Элли, все еще таращась на пейзажи, так что я был совершенно не готов к ЕС в вестибюле. Если этот ясноглазый генетик на Земле нанес двойной удар по любому человеческому гену в холодных банках, которые они послали (клялись, что не делали этого, но после кенгуру-рекса, черт возьми, если я верю чему-то, что говорят мне старые записи ), столпотворения, которое я обнаружил, было бы достаточно, чтобы запустить Зубы Дракона десятками.
   Среди суматохи Иланит, самая старшая дочь Элли, с большим достоинством обращалась с огромным позолоченным гроссбухом. Она загорелась, когда увидела меня и помахала. Затем она наклонилась для разговора шепотом. Через секунду Джен, девятилетняя девочка, выскочила из-за стола с ревом: "Эллиееее! Нойс-эээээ! Приходи быстро! Мама Джейсон здесь! Сила легких ребенка прорвалась сквозь хаос и заставила комнату на мгновение погрузиться в тишину. Она бросилась через дверь в столовую, все еще пытаясь перекричать весь дом.
   Я воспользовался отвлечением, чтобы пробраться к столу и Иланит.
   Она слегка прищурилась на меня, как у Элли, и сказала: "Спорим, на этой неделе на тебя напал кенгуру-рекс. Ты настоящий ворчун.
   - Ничего не могу поделать с моим лицом, - сказал я ей. "И это кусали тараканы". Я закатал рукав, чтобы показать ей укусы.
   - Бли-и-и-и, - сказала она, прибавив язык на дюйм или два для выразительности. - Надеюсь, это были не вратари.
   - Всего шесть, которые я сберегла, чтобы положить в твою постель. Не хочу, чтобы ты думал, что я забыл тебя.
   Она сморщила нос и бросилась через стол, чтобы запечатлеть большой небрежный поцелуй в моей щеке. "Мама Джейсон, ты самый большой соблазнитель в мире. Но я все равно отдам тебе твою любимую комнату, - она совсем по-другому сморщила нос парочке справа от меня, - раз эти двое только что из нее выписались.
   Один из тех двоих уставился на меня, как близорукий журавль. Я видел, как его узнавали, а потом он сказал: "Мы передумали. Мы сохраним комнату.
   "Слишком поздно", - сказала Иланит, и она была самодовольна по этому поводу. - Но если ты хочешь остаться, я могу дать тебе одну на другой стороне вигвама. Вида нет". "Один балл за хороших парней", - подумал я.
   - Видишь, Элли? Это была Джен, бежавшая рысью рядом с Элли и волочащая за собой Шумную. "Видеть?" Джен снова сказала: "Если Мама Джейсон здесь, мне не придется уходить, верно?"
   - Верно, - сказал я.
   - О, Джен! Элли опустилась на одно колено, чтобы притянуть Джен в одно из своих объятий для проверки всего тела. - Это то, что вас беспокоило? Лео уже объяснил твоей маме. Нет никакого чудовища - никто не отошлет вас от Лох-Муз!
   Джен, которая выглядела облегченной, вдруг стала подозрительной. "Если монстра нет, то почему здесь Мама Джейсон?"
   - Нужен перерыв, - сказал я, понимая, что имел в виду именно это. Одного вида Элли и детей было достаточно. "На этой неделе растоптал достаточно Зубов Дракона. Я не собираюсь бегать за монстрами, которые исчезают при первом глотке свежего воздуха.
   Элли улыбнулась мне так, что растаял бы ледник, и мои плечи расслабились впервые за несколько месяцев.
   Я ухмыльнулся в ответ. - Двое ваших охотников за монстрами уже протрезвели?
   "Протрезвела, - сообщила Иланит, - и выписалась". Она хихикнула. "Вы бы видели, какие у них были красные лица, мама Джейсон".
   Я сердито не смотрел ни на кого конкретно. "Точно также. После того дня, который у меня был, они были бы в два раза краснее, если бы мне пришлось иметь с ними дело.
   Элли поднялась на ноги, увлекая за собой Джен. Они вдвоем посмотрели на меня, Джен имитировала пристальный взгляд Элли. - Нам лучше отвести маму Джейсон в ее комнату. Ей нужен душ и сон больше, чем любому ребенку в доме".
   Иланит покачала головой. - Дай ей сначала поесть, Элли. К тому времени, как она закончит, мы подготовим ее комнату.
   "По-моему, хорошо, - сказал я, - если дети, официанты, смогут это вынести".
   "Мы выращиваем крепкую группу здесь. Иди ешь, Энни. Она поцеловала меня в щеку - я получил бонусный поцелуй от Джен - и они вдвоем поспешили приготовить мою комнату. Я хмуро посмотрел им вслед: Джен все еще казалась обеспокоенной, и мне было интересно, почему.
   Иланит обошла стол, чтобы схватить мой рюкзак. Стоя между мной и Лео, она вдруг уперлась кулаками в бедра. "О, психи. Корабельные манеры. Честное слово, мама Джейсон, как люди вообще знакомились в старые времена? С выражением испытанного терпения она официально представила нас двоих.
   Я осмотрел его, на этот раз хорошенько его встряхнув. Лицо было таким же хорошим, как и репутация, все морщины от смеха были глубокими. Взамен меня так же тщательно проверили.
   Когда полсекунды никто ничего не сказал, Иланит сказала: "Еще? Тебе нужно больше? Разве я не понял?"
   Лео улыбнулся, как Элли. Определенно ЕС, подумал я. Затем он протянул огромную приветственную руку и сказал: "Это тебе Лео, так как я не думаю, что смогу перекричать тебя".
   Эта оценка явно впечатлила Иланит.
   - Энни, - сказал я. Я взял руку. Не у многих людей руки размером с мою. В Деннессе я впервые встретил свою пару. Удивило меня, насколько хорошо это чувствовалось. Он не отпустил меня сразу, и я не очень-то волновалась, что он это сделает.
   Иланит строго посмотрела на него. "Лео, не надо быть жадным!" Она постучала по его руке, пытаясь заставить его отпустить.
   - Показывает, как много ты знаешь о корабельных манерах, - сказал Лео. - Я собирался предложить даме руку, чтобы проводить ее в столовую.
   - Отличный старинный ритуал, - сказал я. - Я могу выдержать, если он выдержит.
   Лео протянул руку, корабельный церемониал; Я возьму это. Мы ушли довольно величественно, оставив Иланит еще более подозрительной, что мы помирились в ее пользу.
   Лео усмехнулся, когда мы прошли за пределы ее слышимости. "Она не поверит в это, пока не перепроверит Элли".
   "Я знаю. Хорошо для них - проверьте сами, я всегда говорю. Вы слышали какой-нибудь рев с озера?
   "Да, - сказал он, - я недавно слышал пару необычных звуков с озера. У меня нет возможности узнать, сделаны ли они все одним и тем же существом. Но я живу здесь достаточно долго, чтобы знать, что это новинка. Один из них - это своего рода сосание бульканья. Потом что-то связанное с коровьим мычанием, - он поднял руку, - и не коровье, и не благородное оленя. Я знаю обоих. И есть рев, который выведет вас из крепкого сна быстрее, чем выстрел из дробовика".
   Его губы немного сжались. "Я не могу поручиться за это. Я только слышал, как он просыпался ото сна. Это мог быть сон, но он никогда не ощущался как сон - и рев Стирзакера был хорошим приближением к нему".
   Морщины на его лбу углубились. - Есть еще кое-что, что тебе следует знать, Энни. Джен вела себя напуганной, и ни Элли, ни я не можем понять этого".
   "Я видел. Я думал, что она все еще взволнована этим делом о монстрах.
   Он покачал головой. "Это началось несколько недель назад, задолго до того, как Стирзакер и Пастидес всех расшевелили".
   - Я посмотрю, что смогу узнать.
   "Все, что я могу сделать, чтобы помочь", сказал он. Он взмахнул свободной рукой, чтобы сказать мне, насколько обширным на самом деле было это "что угодно". "В любом случае".
   "Прямо сейчас ты смотришь, как я ем большую тарелку своих креветок с соусом барбекю Криса".
   Loch Moose был единственным источником пресноводных креветок на Мирабиле, и они стали одним из моих триумфов. Не только потому, что они были на вкус, когда Крис с ними покончил, но и потому, что я принес кувшинки, которые я принес сам, и посадил их в Лох-Муз, надеясь, что они дадут что-то хорошее. Потратил три года на то, чтобы убедиться, что они стабилизировались. Из-за этой избыточности тоже получилось несколько симпатичных стрекоз. Дети Элли используют их для ловли каменных омаров, и это еще одна вещь, которую Крис готовит в совершенстве.
   К тому времени, как я покончил с креветками, столовая была пуста, за исключением пары человек, которых я знал как местных, таких как Лео. Наверное, я моргнул от удивления.
   Лео сказал: "Большинство гостей уехали сегодня утром. Давайте воспользуемся этим". Он взял мой стакан и свой и кивнул мне в сторону одной из пустых кабин.
   Я последовал за ним и погрузился со вздохом в чрезмерный комфорт. "А теперь, - сказал я, - расскажите мне, что вы слышали от Стирзакера и Пастидеса".
   Он обязан в деталях, играя обе роли. Когда он закончил, я оценил его репутацию рассказчика, но я также знал, что он дал мне точный отчет, вплоть до того, как они двое спотыкались о слова друг друга в своем волнении.
   Их описание химеры напугало бы меня до полусмерти - если бы они смогли прийти к согласию по какой-то одной ее части, кроме размера. Стирзакер видел, как существо потянулось к нему двумя огромными когтистыми руками. Пастидес видел, как петли водяной змеи, выросшие до невероятных размеров, колыхались мимо него. Они снова согласились, только когда дело дошло до рева существа.
   Когда все было сказано, я не мог не рассмеяться. "Держу пари, их дедушка тоже рассказывал им страшные сказки на ночь!"
   - Боже мой, - сказал Лео, внезапно усмехнувшись. "Лохнесское чудовище! Я должен был узнать это!"
   - Из какого описания? Я ухмыльнулся в ответ. К счастью, вопрос не требовал ответа.
   "Мама Джейсон!"
   Это было все предупреждение, которое я получил. Сьюзан - все ее сто фунтов - прыгнула мне на колени.
   "Они оба были ошеломлены", - сказала она, и ее манера ясно давала понять, что это была самая важная новость века. "Вы бы видели, как они едят! Скажи ей, Шумный, ты видела!
   "И вам привет, - сказал я, - и я только что получил полную историю со звуковыми эффектами".
   Это ее немного успокоило, но ненамного. В шестнадцать их ничего не успокаивает. Сев на сиденье рядом со мной, она сказала: "Теперь ты расскажешь... о кусающихся тараканах".
   Что ж, рано или поздно мне пришлось бы рассказать об этом, поэтому я рассказал за двоих, закончив героической попыткой Майка спасти красные нарциссы.
   Глаза Сьюзен стали мечтательными. - Светлячки, - сказала она, - подумай, как хороши они ночью у озера!
   - Был, - сказал я слишком резко. - Извини, - поправился я, - я все еще злюсь на них.
   - У меня есть еще одно для тебя, - сказала Сьюзан, отвечая моему хмурому взгляду. "Ровена, которая живет примерно в 20 милях отсюда, - она указала, взглянула на Лео (который ткнул ее пальцем примерно на 5 градусов влево), а затем продолжила, - туда, утверждает, что единственный способ удержаться от появления Зубов Дракона - это плюнуть табак на ваших растениях всякий раз, когда вы проходите мимо них". Она еще раз взглянула на Лео, на этот раз с другим вопросом. "Я думаю, что она верит в это. Я знаю, что она это делает!"
   - Боюсь, что да, - сказал Лео.
   "Ну, мы будем знать, какой ЭК проверять, когда из растений Ровены выскочит что-то необычное, не так ли?" Я вздохнул. Суеверия действительно усугубляли наши проблемы.
   "Мама Джейсон, - сказала Сьюзен, и взгляд ее обвинил меня в том, что я пошутил слишком низко для ее возраста, - сколько аутентичных людей нуждаются в ЭК табачной слюны, чтобы выскочили?"
   - Без шуток, дорогая. Это не подлинные виды, которых я ожидал в таких условиях. Это были бы простые Зубы Дракона и, вероятно, не такие уж простые. Я смотрел от одного к другому. - Присмотри для меня за этими растениями. Что-нибудь внезапно расцветает другим цветом или немного другой формой, возьмите образец и пришлите мне быстро!"
   Они кивнули, Сьюзен выглядела довольной заданием, Лео был слегка озадачен. Наконец Лео сказал: - Боюсь, я никогда не понимал этого дела с Зубами Дракона... - Он замолчал, внезапно смутившись.
   "Хорошо, - сказал я, - если только ты не будешь плевать табаком на амброзию, ссать на петунии или выливать мыльную воду на грядку с салатом".
   Сьюзан косо посмотрела на меня. Я сказал: "В прошлом году весь город Мисти-Вэлли решил, что мочиться на петунии - единственный способ их стабилизировать". Я вскинул руки, чтобы предотвратить вопрос, который уже вертелся у Сьюзан на языке. "Я не знаю, как это началось, так что не спрашивайте меня. Я даже не уверен, что хочу знать! - Конечным результатом, конечно же, было то, что петунии посеяли божьих коровок".
   "Аутентичный?" - спросила Сьюзен.
   - Нет, но достаточно близко, чтобы быть ценным. Симпатичные маленькие насекомоядные и на удивление хорошо приспособленные для ловли рагмитов. Рагмиты родные и кровавая неприятность. "И прежде чем вы спросите, - добавил я, - то, что они могли получить в одном и том же ЕС, включало в себя очень неприятный вид ядовитых муравьев и двух разных пожирателей зерна, один из которых мог бы прицепиться к саламандре со вкусом перепела". яйца".
   - О боже! - сказала Сьюзен. - Мы покупаем перепелиные яйца в Туманной долине!
   - Как и все на Мирабиле, - сказал я. "Никто еще не заставил перепелов процветать где-либо еще". Для удобства Лео я добавил: "Так много наших аутентичных земных видов живут на каменистой почве, мы не можем позволить себе потерять много особей из-за Зуба Дракона".
   Лео все еще выглядел озадаченным. Через мгновение он покачал головой. "Я никогда не понимал этого бизнеса. Может быть, на этот раз я смогу получить простое объяснение, подходящее для колокольни?..
   Я указал на Сьюзен. "Мой помощник будет рад дать вам краткий курс".
   Сьюзан улыбнулась одной из тех наград, которые были отмечены наградами. - Это восходит к тому времени, когда мы еще не покинули Землю, Лео.
   Лео изогнул бровь: "Мы"?
   Сьюзан слегка ударила его по руке и сказала: "Ты понимаешь, о чем я! Люди! "
   Она драматически вздохнула и продолжила, несмотря ни на что. "Они хотели убедиться, что у нас есть все, что нам может понадобиться".
   - Я думал, именно поэтому они прислали банки эмбрионов и генов, - сказал Лео.
   Сьюзан кивнула. "Это было. Но в то время была мода на избыточность - каждая система удваивалась, троилась, даже учетверялась - поэтому, чтобы убедиться, что мы не можем потерять вид, который нам может понадобиться, они также встроили всю эту избыточность в генофонд".
   Она взглянула на меня. У нее все было хорошо, поэтому я кивнул ей, чтобы она продолжала.
   "Смотри, Шумный. Они взяли гены, скажем, подсолнечника и вставили их в завитки спирали пшеницы. Чисто рецессивный, но при подходящих условиях окружающей среды, может быть, одна сотая ваших семян пшеницы прорастет подсолнухи".
   Она наклонилась ближе, вся серьезность. "И одна сотая часть подсолнухов, при наличии правильного ЭК, посеет шмелей, и так далее, и тому подобное. Это то, что мама Джейсон называет "заковать в цепи". В конце концов, вы можете получить благородного оленя".
   Лео нахмурился. "Я не понимаю, как можно перейти от растения к животному..."
   "Обычно есть промежуточная стадия - растение, которое совершенно не подходит для этого растения, но идеально подходит для инкубатора для того, что будет в следующем повороте". Она сделала драматическую паузу, а затем закончила: "Как видите, это была совершенно глупая идея".
   Я решил добавить свои два бита здесь. - Идея была не такой глупой, как ты думаешь, детка. Они просто не исправили ошибки до того, как застряли с нами".
   - Когда она говорит о жуках, - мрачно призналась Сьюзен Лео, - она имеет в виду Зубы Дракона.
   Я снова вмешался. - Две вещи пошли не так, Лео. Во-первых, должен был существовать простой способ по желанию включать и выключать что угодно, кроме первичной спирали. Проблема в том, что эта информация была в той порции корабельных записей, которую мы потеряли, и в то время это было настолько новое знание, что оно не передавалось никому на корабле.
   "Вторая проблема была результатом чистой глупости. Они забыли, что в конечном счете все растения и животные меняются, приспосабливаясь к окружающей среде. Новая мутация может быть как раз для нашей пшеницы, но кто знает, что она сделала с этими скрытыми подсолнухами? Это - и химеры - настоящие Зубы Дракона.
   Лео повернулся к Сьюзен. "Хотите объяснить химеры, пока вы этим занимаетесь?"
   "Химера - это что-то вроде склеивания из двух, может быть, трех разных генетических источников. Обычно в этом нет ничего удивительного - вы, вероятно, заметите это, только если сделаете полное чтение генов. Но со всеми этими скрытыми наборами генов может случиться все, что угодно".
   - Например, кенгуру-рекс, - сказал я. "Это была настоящая химера: волк в шкуре кенгуру".
   - Я помню новостные фильмы, - сказал Лео. "Противный."
   - Тоже жизнеспособно, - сказал я. "Это был тяжелый бой. Мне до сих пор жаль, что я проиграл". Я обнаружил, что это все еще раздражало.
   Лео выглядел пораженным.
   - Я хотел спасти их, Лео, но меня отвергли. Мы действительно не могли позволить себе нового хищника в этом районе".
   - Не смотри так потрясенно, Шумный, - сказала Сьюзан. "Никогда не знаешь, что может когда-нибудь пригодиться. Просто предположим, что у нас перенаселение кроликов или что-то в этом роде, и нам нужен хищник, чтобы сбалансировать их, прежде чем они съедят весь наш урожай. Вот почему мама Джейсон хотела оставить их себе".
   Лео выглядел неубежденным, Сьюзен внезапно обиделась. "То, что это безобразно, Лео, - сказала она, - не означает, что ты должен стереть это с лица земли. В каменном лобстере нет ничего красивого, но он чертовски хорош на вкус".
   "Я предоставляю вам это. Я просто не так уверен в вещах, которые мне нравятся на вкус".
   Сьюзан скрестила руки на груди и снова издала тот же драматичный вздох. "Теперь я знаю, против чего ты выступаешь, мама Джейсон, - сказала она. - Чистое невежество".
   Это меня удивило. На этот раз я придержала язык, ожидая, как Лео воспримет это.
   "В этом нет ничего чистого", - сказал он. "Не оскорбляй человека, который пытается просветиться. Это никогда не способствовало делу". Он сделал паузу, а затем добавил: "Похоже, вы принимаете это очень близко к сердцу".
   Сьюзен опустила глаза. В этом уклонении было что-то, что не было простым смущением из-за нарушения хороших манер. Подняв глаза, она сказала: - Прости, Лео. Я просто иногда так злюсь. Мама Джейсон...
   На этот раз мне пришлось прийти ей на помощь. "Мама Джейсон подает плохой пример, Лео. Я прихожу сюда и восхищаюсь безудержной глупостью повсюду. Сьюзен, лучше просвещать людей, чем оскорблять их. Если я говорю о них оскорбительные вещи, когда я в семье, это одно. Но я бы никогда не сказал тому, кто беспокоится о своих детях или о своем урожае, то, что ты только что сказал Лео.
   "Ага. Я знаю. Я извиняюсь снова."
   - Прости, - сказал Лео. "Лучше тебе делать свои ошибки на мне и учиться на них, чем совершать их на ком-то другом, который может ударить тебя и сделать упрямым".
   Сьюзан покраснела. - О, но я упрям, Лео! Ты всегда так говоришь!
   "Упрямый, да. Глупый упрямец - такого я еще не видел.
   В ее опущенных глазах снова было что-то кроме смущения. Я попытался разобраться, но меня отвлек шум вдалеке.
   Он доносился со стороны озера - что-то слабое и незнакомое. Я наклонил голову, чтобы прислушаться, но вместо этого получил ухо чихания.
   - П-прости! Сьюзан ахнула, чихнув второй раз. "П-пыльца!" Затем она снова ушла, уткнувшись лицом в салфетку.
   Лео поймал мой взгляд. Он думал, что приступ чихания был таким же фальшивым, как и я.
   "Ну, - сказал я, - у вас может быть аллергия на пыльцу" - у нее не было, я прекрасно знал, - но я пришел, надеясь, что успею посмотреть, как дымится Лох-Муз. И заняться созерцательной рыбалкой, - имея в виду, что я не собирался ловить наживку, - пока не стемнело.
   Сьюзан подняла руку, чихнула в последний раз и спросила: - А как насчет того, чтобы вздремнуть?
   "Как вы думаете, что такое созерцательная рыбалка?"
   "Ой. Верно. Тогда пусть Лео отвезет тебя. Он знает все лучшие места.
   - Сочту за честь, - сказал Лео.
   Мы оставили Сьюзен тереть лицо. Остановившись только для того, чтобы подобрать жерди в коридоре, мы молча отправились по тропинке вниз к Лох Мус. Когда мы дошли до первой развилки тропы, я нарушил молчание. "Как пройти к твоему любимому месту?"
   Он указал на правую развилку. Я так и думал. - Мой слева, - сказал я и направился в ту сторону. Если Сьюзен не хотела, чтобы я посещал мои обычные притоны, я хотел знать, почему. Лео последовал за мной без комментариев, так что я знала, что он думает о том же.
   "Держите ухо востро. Я что-то слышал до того, как Сьюзен начала свой "приступ чихания", чтобы скрыть это".
   Мы подошли к другому разделению пути. Я повернул направо, и он снова последовал за мной. Довольно скоро мы уже скользили и пробирались вниз по склону, который вел к игровой площадке для выдр.
   Когда мы подошли к более надежному положению, Лео сделал паузу. - Энни, теперь, когда мне есть у кого спросить, удовлетворишь ли ты мое любопытство?
   Это острое мое. "О чем?"
   "Существовало ли такое явление, как Лохнесское чудовище? Я всегда думал, что это моя мама придумала".
   Я смеялся. "А я думал, что мой дедушка знал, тем более что он утверждал, что люди приезжали в Лох-Несс со всей Земли в надежде мельком увидеть чудовище! Я однажды посмотрел это в корабельных записях. Такое место действительно было, и люди действительно отовсюду приходили посмотреть!"
   Он был ошеломлен так же, как и я, когда услышал то, чего я не сказал. - А чудовище - оно было настоящим? Это было похоже на какую-то из историй?"
   - Я так и не узнал.
   "Предварительно сфотографировать?"
   "Нет, - сказал я, - это было странно. Там были какие-то нечеткие фотографии - старые плоские, тех времен, когда у всех была фототехника, - которые могли быть фотографиями чего угодно. История заключалась в том, что Несси была очень застенчивой, а в озере было слишком много торфа, чтобы сделать УЗИ. Много отговорок, а результата нет".
   - Куришь слишком много травки, а?
   - Многое из этого ходит, - сказал я. - Но нет, я подозреваю, что Несси была именно тем, для чего дедушка использовал ее - для рассказа. Что меня всегда очаровывало, так это то, что люди шли смотреть!"
   Совершенно неожиданно Лео усмехнулся. "Вы недооцениваете обычное любопытство. Я не думаю, что вы понимаете, сколько людей не отрывались от своих телевизоров, пока вы ловили этих кенгуру-рексов. Маленькие острые ощущения - отличное развлечение".
   - Вот черт, - возмутился я. "Я должен знать: я этим зарабатываю на жизнь. Эти чертовы твари не сгрызли им ботинки.
   - Именно так, - сказал Лео. "Страшно, но безопасно. Дети Элли первыми скажут вам, какое это хорошее сочетание. Они смотрят свою запись о кенгуру-рексе примерно два раза в неделю и каждый раз болеют за вас".
   Некоторые вещи мне лучше было бы не знать, подумал я. Я вздохнул. Отвернувшись от Лео, я получил полное представление о Лох Мус и его окрестностях, что вызвало второй вздох - на этот раз чистое содержание.
   Секрет его привлекательности заключался в том, что, несмотря на огромные искры солнечного света, отражавшиеся от него, Лох-Муз всегда чувствовал себя спрятанным - местом, о котором вы и только вы знали.
   Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что Лео был рядом со мной. Нет, я беру это обратно. Я знал, что он был там все это время, но он был так же доволен, как и я, просто выпил все это, не сказав ни слова.
   В какой-то момент, когда мы оба закончили любоваться этой сценой, мы направились к лодкам, по какому-то обоюдному согласию. Лео мне нравился все больше и больше. Во-вторых, свист выдр вызывал у него улыбку.
   Спуск к лодкам был усеян фиалками. Большинство из них были того огненно-голубого оттенка, который практически определяет вид, но время от времени они становились белыми просто для удивления. Однако некоторые из них были более удивительными, чем белые. В густой тени почти спрятался маленький изолированный участок алого цвета.
   За всю свою жизнь я не мог припомнить, чтобы видел какие-либо материалы об алых фиалках. Я наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Чертовски странная фактура лепестков тоже как бархат.
   - Симпатичные, не так ли? - сказал Лео. "Зайди ко мне, пока ты здесь, и я покажу тебе пол-акра их".
   Я встал, чтобы посмотреть ему в глаза. "Выскочили все сразу? Первый раз в этом году?
   "Нет. Я вставляю их, когда нахожу, вот уже три года.
   "О, Лео. Половина Мирабиле думает, что все сейчас отрастит клыки и укусит их, а другая половина не принимает даже элементарных мер предосторожности. Никогда не пересаживайте что-то красное, пока кто-нибудь не обработает его!"
   Он выглядел пораженным. - Они опасны?
   - Не начинай! Черт возьми, я сделал это - прыгнул на него обеими ногами. "Извиняюсь. Наверное, я до сих пор злюсь на эти красные нарциссы.
   - Энни, я чертовски стар, чтобы волноваться обо всем, что цветет красным. Я принял их за то, что моя бабушка называла "анютиными глазками". К ее большому разочарованию, она так и не смогла начать работу с Мирабиле. Может быть, это не так, но я так о них думаю. Я возненавижу, если ты скажешь мне, что я должен их вытащить, потому что они вот-вот посеют комаров".
   И он бы меня тоже никогда не простил, я могу сказать.
   - Мы возьмем образец на обратном пути, Лео. Если возникнут проблемы, я посмотрю, смогу ли я стабилизировать их для вас". Он выглядел таким удивленным, что мне пришлось добавить: "Практика - не единственное мое соображение. Никогда не было. "Красотка" - это нормально, если у меня есть свободное время".
   Это его удовлетворило. Он улыбался всю дорогу до самой кромки воды.
   Две руки с легкостью спустили лодку на воду, и мы поплыли к защищенной бухте, которую я всегда любил. Я привязал лодку к низкой ветке, свисавшей над водой, бросил голый крюк в озеро и откинулся назад. Лео сделал то же самое.
   Я думаю, что больше всего мне понравилось в этом месте то, что отсюда открывался прекрасный вид на игровую площадку выдр, не мешая игре. Это также означало, что мне не нужно было брать с собой угощения для маленьких попрошаек. Сьюзан кормила их с тех пор, как она была... о... в возрасте Джен. Они так к этому привыкли, что теперь толкают туристов.
   Я сам не верил в это, но пока она не переусердствовала до такой степени, что они не могли постоять за себя, я не собирался поднимать шум. Я думаю, Сьюзан тоже это знала. Она понимала принципы лучше, чем большинство взрослых, которых я знал, за исключением, конечно, членов команды.
   Склон холма и вода были полны выходок выдр. Какая-то рябь, как змея, скользила по воде. Один погнался за одной из этих гигантских стрекоз. Двое других боролись на гребне и в конце концов бросились вниз по склону, кувыркаясь друг над другом, с всплеском ударившись о воду.
   Лео коснулся моей руки и указал немного в сторону. Он хмурился. Я повернулся, чтобы взглянуть на него, и обнаружил, что прямо под поверхностью воды происходит ссора. Этот носил более серьезный характер.
   - Странно, - сказал я вслух впервые с тех пор, как мы устроились. Он кивнул, и мы оба продолжали смотреть, но ничего не было видно, кроме случайного взмаха длинного мускулистого хвоста, дикого всплеска вода. За визгом гнева последовал визг отчаяния, и бойцы оборвались, один из них ринулся к нам.
   Я только мельком увидел, как он прошел мимо нас, но мне показалось, что он был значительно больше своего противника. На самом деле, это была самая большая выдра, которую я когда-либо видел. Я задавался вопросом, почему он побежал вместо меньшего.
   Меньший уже вернулся в игру. Лео пожал плечами и усмехнулся. "Я думал, что брачный период закончился", - сказал он. - Как и она, учитывая, как она обращалась с ним.
   "Ах, - сказал я, - я пропустил первые ходы".
   Мы снова устроились поудобнее, ничто не беспокоило нас, кроме выдры, которые раз за разом вызывали у нас смех. Мы надеялись, что ничто не помешает этому, потянув за наши линии.
   Тень начала удлиняться вокруг нас. Я знал, что у нас есть еще полчаса, прежде чем стемнеет, и мы не сможем легко вернуться обратно к домику. - Лео, - сказал я, - хочешь, я войду? Твой путь будет в тени задолго до моего.
   "Ночь в лодже. Я пообещал Элли, что сделаю для нее кое-какую работу. Кроме того, мне не помешало бы еще одно блюдо Криса.
   Справа от нас, глубоко в бухте, послышался шум и серия всплесков. Эта большая выдра вернулась с друзьями. Теперь в озере их было два отряда. Я сделал мысленную пометку, чтобы убедиться, что они не переловили креветок или форель, затем я сделал вторую пометку, чтобы посмотреть, не сможем ли мы распространить выдр на другое озеро. Выдры довольно прочно обосновались на Мирабиле, но основать еще одну колонию в другом месте никогда не помешает.
   Я повернулся, чтобы лучше рассмотреть, возможно, посчитал носы, чтобы получить приблизительную оценку числа. Я насчитал шесть, восемь, девять отдельных волн на воде. Что-то в них казалось немного не так. Я накрепко зажал свой подозрительный разум и истории, которые слышал весь день, и попытался взглянуть на них беспристрастно. Они не собирались оставаться на месте достаточно долго, чтобы я мог их разглядеть сквозь ветки и тени, которые сгущались с каждым мгновением.
   Один обвился вокруг навеса. Я мог видеть характерный хвост, но его голова терялась в зарослях кувшинок. Я знал, что там хорошая рыбалка. Форель всегда думала, что может спрятаться в кувшинках, а выдры всегда знали, где их найти. Потом я вдруг понял, что кувшинки исчезают.
   Я нахмурился. Я отвязала лодку и жестом попросила Лео помочь мне подобраться поближе. Мы хватались за ветки, чтобы тащить лодку как можно тише. Напрасно: с внезапным шквалом брызг вокруг выдры исчезли.
   - Черт, - сказал я. Я снял весла, и мы продолжили путь. Я терял слишком много света. Я нырнул в ледяную воду и ощупал кувшин с лилиями, затем схватил и дернул, разбрызгивая воду на Лео. Он не сделал ни слова жалобы. Вместо этого он сунул сырую спичку в карман рубашки и зажег вторую. Этот засветился.
   Это сказало моим глазам то, что мои пальцы уже усвоили: кувшинка была аккуратно разжевана. Несколько других листьев тоже были оторваны от стеблей, но раньше, если судить по тому, как стебель запечатался. Я бросил растение обратно в воду и насухо вытер руки о брюки.
   Лео утопил спичку и вместе с первой сунул в карман. На озере вдруг стало очень темно и очень тихо.
   Я решил, что не хочу, чтобы кто-либо из нас находился здесь без какого-либо защитного снаряжения. Я потянулся к навесу и толкнул нас обратно к залитой солнцем стороне озера. Только когда я снова снял весло, я получил второй удар за день.
   Я видел, как вокруг этой ветки обвилась выдра. Это дало мне запоздалое ощущение масштаба. "Выдра" была добрых восьми футов в длину!
   Я жевала эту мысль всю дорогу обратно в домик. Совсем бы забыл про фиалки, если бы Лео не позволил этому случиться. Я поставил свой шест на место и взял у него алую фиалку и комок земли. Увидел Сьюзен и сказал: "Лео хочет увидеть считывание генов. Не мог бы ты попросить Криса прислать каменного лобстера на двоих в мою комнату?
   - Уже в пути, мама. Она остановилась, чтобы взглянуть на фиалки. - Красиво, - сказала она, - надеюсь...
   "Да, я тоже."
   "Привет!" - вдруг спросила она. - Я думала, ты здесь на перерыв?
   "Как еще я могу заманить Лео в свою комнату?"
   - Ты могла бы просто пригласить его, мама Джейсон. Это то, о чем вы всегда говорите нам: будьте проще и понятнее..."
   - Я должен держать рот на замке.
   - Тогда ты не сможешь есть своего лобстера. С этим прощальным выстрелом Сьюзан снова исчезла в столовой. Я остановился, чтобы выглянуть из-за угла - пусто, как и предсказывал Крис.
   Мы поднялись по лестнице. Я пригласил Лео войти, положил букет фиалок и открыл свое снаряжение. "Сначала фиалки, - сказал я, - пока нас не прервут".
   Я взял свой образец и подключил компьютер в комнате, соединив его с компьютером в лаборатории. Там ждало сообщение от Майка. "Нарциссы оживились, поэтому хорошо выглядят, - говорилось в нем, - и войска триумфально вернулись с Гернсийских войн. Мы позвоним, если ты нам понадобишься. Ты делаешь тоже самое."
   "Ты забыл сказать, какая у тебя рука, болван", - проворчал я на экран, а затем напечатал то же самое, чтобы он нашел его утром.
   Генетическое чтение первого уровня фиалок прошло быстро. Все, что для этого нужно, - это приличный микроскоп, который я ношу с собой, и компьютер. Сложнее всего было просмотреть корабельные записи в поисках совпадения или близкого совпадения. Я мог бы позволить этому бежать всю ночь, пока я спал.
   Сьюзен принесла каменного омара и заглянула мне через плечо, ставя его. "Мама Джейсон, я могу присмотреть за этим, пока ты ешь, если хочешь".
   - Конечно, - сказал я, вставая, чтобы уступить ей стул. Мы с Лео вгрызлись в нашего лобстера, изредка поглядывая на монитор. - Смотри эту часть, Лео, - сказал я. Сьюзан уже закончила предварительный анализ и искала любые добавленные гены, которые можно было бы прочесть.
   Пальцы Сьюзан заплясали, потом она уставилась на экран, словно пытаясь разглядеть что-то сквозь него. Майк получает тот же взгляд. Думаю, я тоже. Экран смотрит прямо сквозь "что", как сказала Сьюзен, в его генетическую структуру. "Мама Джейсон, я ничего не вижу, кроме первичной спирали".
   "Хорошо." Я тоже. "Попробуйте спичку с фиалками". Лео я добавил: "Мы могли бы сначала попробовать легкие вещи. Зачем запускать ночную программу, если в этом нет необходимости". Я нырнул в ванную, чтобы смыть с пальцев омаров и масло.
   - Не повезло, - позвала меня Сьюзен.
   Когда я вышла, на лице Лео было написано разочарование.
   - Встряхнись, - сказал я, - мы так просто не сдадимся. Сьюзан, спроси у компьютера, есть ли у него шаблон для чего-то, что называется "анютины глазки" или "анютины глазки".
   "Пэнси", - сказал Лео и продиктовал ей это по буквам.
   Так и было. К счастью, мы не потеряли данные в этой области. "О, мама Джейсон!" - спросила Сьюзан. - Ты посмотришь на это?
   У нас был матч.
   - Лео, ты счастливчик! Я сказал. "Твоя бабушка гордилась бы тобой!"
   У него отвисла челюсть. - Ты имеешь в виду - они действительно анютины глазки?
   "Конечно", - сказал я ему, а Сьюзен ухмылялась, как сумасшедшая. Я похлопал ее по плечу и в то же время слегка подтолкнул к двери. "Ты принесешь Сьюзан образец тех, что ты посадил у себя дома, чтобы она могла перепроверить стабильность. Но я думаю, что вы получили именно то, на что рассчитывали.
   Я указал на левую часть экрана. "Согласно этому, они должны быть практически всех цветов радуги. Возможно, для этого нам придется их немного поджарить - если только ты не предпочитаешь, чтобы они были полностью красными?
   - Подлинные, - сказал Лео, - я хочу, чтобы они были подлинными с Земли, если ты меня спрашиваешь.
   "Хорошо. Тогда завтра, - сказал я Сьюзен. Она еще раз улыбнулась и ушла.
   Я снова сел за компьютер. Записал информацию о анютиных глазках в локальную память, затем очистил экран и вызвал все судовые записи о выдрах.
   Они не ели кувшинки и не вырастали до шести футов в длину. Указав на рассматриваемые гены, я сказал Лео.
   - Значит ли это, что в озере есть чудовище?
   - Я не могу тебе этого сказать. Лео, меня не очень беспокоит что-то, что питается водяными лилиями, но я хочу знать, цепляется ли оно за что-то еще.
   - Как мы это узнаем?
   "Я взял образец клетки у зверюшек".
   Снова его губы сжались так криво. "Могу ли я предложить вам какую помощь я могу?" Размашистое разведение рук. "Я очень хорошо умею держаться подальше и выполнять приказы. Я также первоклассный стрелок из винтовки и могу отличить чудовище от чудовища. Я обещаю не стрелять, если в этом нет крайней необходимости".
   - Дай подумать, Лео. Больше всего мне хотелось спросить Элли, правда ли то, что он сказал.
   Должно быть, он прочитал мои мысли, потому что улыбнулся и сказал: "Элли поручится за меня. Увидимся утром".
   Это все. Кроме того, может быть, я должен упомянуть, что он поцеловал мою руку на пути к выходу. Мне все больше и больше нравился Лео.
   После того, как он ушел, я немного подумал, а потом спустился вниз, чтобы поговорить с Элли. Я прислонился к столешнице, стараясь не мешать ей убираться, и сказал: "Расскажи мне о Лео".
   Элли на мгновение перестала тереть, посмотрела вверх и улыбнулась. - Как ты, - сказала она.
   - Это хорошо или плохо?
   Улыбка превратилась в ухмылку. "Оба. Это означает, что он упрямый, верный, хранит тайну, грубит с детьми, но все равно обожает их".
   - Какие-нибудь постоянные привязанности? Он выскочил прежде, чем я знал, что он придет. Я попытался засунуть его обратно, но Элли только сильнее рассмеялась над моей попыткой.
   "Почему, Энни! Я полагаю, ты влюблена в Лео! Все еще смеясь, она выдвинула стул и села рядом со мной, подперев подбородок рукой. "Я не должен удивляться. Все дети так делают".
   Я издал один из патентованных вздохов Сьюзен.
   - Ладно, ладно, - сказала она, - я пойду. Хотя мне это нравится. Мне нравится Лео, и ты мне нравишься, и я думаю, что вы прекрасно поладите".
   "Так ли он хорош в стрельбе, как утверждает? И насколько рассудительно в этом?"
   Это усадило ее прямо и выглядело настороженно.
   - Без паники, - твердо сказал я. - У вас есть что-то в озере, на что я хочу взглянуть, но это травоядное животное, и я сомневаюсь, что оно опасно. Он достаточно большой, чтобы перевернуть лодку, но...
   - Ты вызываешь команду?
   "Я не думаю, что это необходимо. Им всем не помешал бы перерыв...
   - Вот для чего вы пришли. Это вряд ли справедливо.
   Я отмахнулся. - Элли, ты уже должна знать меня лучше. Я бы не взялся за это как за профессию, если бы я не был прирожденным скупердяем. И я спросил о Лео, потому что он предложил мне руку помощи". Я знаю, что нахмурился. "Деньги и оборудование я всегда могу достать - у нас не хватает рук".
   - Ты собираешься сбежать с половиной моих детей на днях.
   Я ничего не мог поделать. Я резко обернулся, чтобы посмотреть на нее. Она улыбалась - и этот смех грозил разразиться снова. "Энни, тебе наверняка приходило в голову, что половина этих детей хотят быть такими же, как ты, когда вырастут!"
   "Но-!"
   "О, Боже. Бедная мама Джейсон. Вы думали, что я выращиваю здесь целую кучу маленьких Элли, не так ли?
   Дело в том, что я никогда не думал об этом вообще. Более чем вероятно, что я просто предполагал, что Сьюзан, Крис и Иланит возьмут на себя управление домиком и...
   Элли похлопала меня по руке. "Не беспокойтесь. Крис будет управлять домиком, а вы и остальные сможете приезжать на каникулы.
   Я почему-то чувствовал себя чертовски виноватым, как будто я подорвал всю семью.
   Элли крепко обняла меня. - Сотри это выражение со своего лица. Можно подумать, у меня химеры вместо настоящих детей! Единственное, о чем я прошу, это не увозить их, пока не убедитесь, что они готовы.
   "Вы будете беспокоиться себя больно!"
   "Нет. Я буду волноваться так же, как беспокоюсь о тебе. Я выгляжу больным?"
   Она отошла и дала мне посмотреть. Она выглядела настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Она тоже это знала. Просто снова ухмыльнулся и сказал: "Возьми с собой Лео. Сьюзан тоже, если ты думаешь, что она готова. Предупреждаю, она так думает, но выслушает вас по этому поводу.
   И на этом все закончилось для Элли. Я вернулся в свою комнату, всю дорогу задумчивый.
   Damnify знал, как я мог это пропустить. И здесь я тоже усугубил ситуацию, назвав Сьюзен "моей помощницей", позволив ей сделать генное чтение анютиных глазок Лео. Потом я еще немного подумал об этом.
   Она чертовски хорошо провела генетическое чтение. Если бы она услышала, как Лео говорил об анютиных глазках, она, несомненно, подумала бы попробовать и в эту секунду.
   Чем больше я думал, тем больше понимал, что Элли была права. Это было настолько неожиданно, что я никогда не смотрел на это по-настоящему.
   Я забрался в эту удобную кровать и лежал там, слушая ночные звуки с озера, и все это время я думал, как скоро я смогу заставить Сьюзен работать. Я провалился в сон, и все это доставило мне больше удовольствия, чем я мог признаться Элли.
   Я проснулся, недостаточно отдохнувший, от настойчивой тряски моего плеча и открыл глаза, чтобы увидеть что-то с вытаращенными глазами в нескольких дюймах от моего лица. Подумав, что сон испортился, я пробормотал, чтобы он ушел, и перевернулся.
   "Пожалуйста, мама Джейсон, - сказал дурной сон, - пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой. Я не могу сказать Элли и боюсь, что это причинит ей боль.
   Ну, когда Элли начинает угрожать плохой сон, я слушаю. Я сел и обнаружил, что дурной сон был только Джен, девятилетней. - Дай мне хоть полшанса, Джен, - сказал я, подняв одну руку, а другой размазывая лицо, пытаясь сфокусировать взгляд, чтобы видеть часы. Мои часы сказали мне, что я достаточно выспалась, чтобы действовать рационально, поэтому я приподнялась.
   Глаза Джен вылезли из орбит, прищурились, и из них потекли огромные слезы. Она бросилась к двери, но к тому времени я уже проснулся и поймал ее до того, как она успела уйти. - Подожди, - сказал я, - ты не можешь просто сказать мне, что что-то может навредить Элли, а потом исчезнуть. Еще не сделано.
   Все еще истекая слезами, она вопила: "Это должно быть секретом..."
   Который она хотела, чтобы кто-то вынудил из нее. Ладно, я могу подчиниться, а остальное она расскажет, мама Джейсон заставила ее рассказать. Я крепко шлепнул ее на край кровати. - А теперь вытри нос и скажи мне, о чем идет речь. Судя по тому, как ты смотришь, можно подумать, что я химера.
   - Ты должен пообещать, что не причинишь вреда Монстру. Он принадлежит Сьюзан.
   Я ничего подобного не делал. Я подождал, и она продолжила: "Я не знала, что он такой большой, Мама Джейсон!" Она выбросила эти две тощие руки, чтобы показать мне, насколько они велики, что на самом деле составляло около трех футов в длину, но я знал от кончика пальца к кончику пальца, который сопровождал взмах руки, что она имела в виду гораздо больше. "Теперь я боюсь за Сьюзен!"
   - Что ты имеешь в виду, говоря, что он принадлежит Сьюзен?
   "Сьюзен ускользает ночью, чтобы покормить его. Я никогда его не видел, но он, должно быть, ужасен. Она называет его Монстром, а он булькает. Она вздрогнула.
   Я поднял ее и держал, пока дрожь не прекратилась. Очевидно, все это происходило какое-то время. Она нарушила молчание только из-за панического доклада Стирзакера. - Ладно, - сказал я, все еще поглаживая ее, - я хочу, чтобы ты дала мне знать, когда в следующий раз Сьюзен ускользнет, чтобы покормить этого своего монстра...
   Она торжественно посмотрела на меня. - Она уже там, мама Джейсон.
   - Ладно, - сказал я, - там, где?
   Рев с озера оборвал меня и заставил вскочить на ноги. В отличие от Лео, я знала, что это не было частью сна. Я уже направился к окну, когда снова раздался звук. Я вгляделся в ночь.
   У Мирабиле нет луны, но на данный момент у нас есть приличная новая. Радиации не так много, чтобы волноваться, достаточно, чтобы увидеть мерцание в темноте.
   Что-то огромное плескалось по водам озера. Я присмотрелся сильнее, пытаясь понять, но ничего не получалось. Он снова заревел, и ответный рев донесся с дальнего берега.
   Что бы это ни было, оно было огромным, даже больше дрейфующих выдр, которых я видел ранее. Они уже к чему-то прикованы? Раздался всплеск и еще один рев. Помню, я думал, что Элли не услышит этого из своей комнаты; она была на нижней стороне склона, защищенная от шума озера землей самого склона.
   Затем я увидел его во второй раз, огромная голова, длинное тело. С потрясением я понял, что это было похоже ни на что так, как на эти размытые плоские фотографии "Несси".
   Я повернулся, чтобы одеться, и врезался прямо в Джен, напугав ее до полусмерти. "Легко, легко. Это всего лишь я, - сказал я, держа ее за плечи, - беги за Лео - и скажи ему, чтобы принес свою винтовку. Я подтолкнул ее к двери, и этот ребенок зашевелился, как горящий дом.
   Как и Лео. К тому времени, когда я собрал свое снаряжение, еще раз проверив ракетницу, чтобы убедиться, что в ней остался приличный заряд, он уже был у меня на пороге с винтовкой в руке.
   Мы вместе сбежали по ступенькам, остановившись лишь раз - спросить Джен, куда ушла Сьюзан. Джен сказала: "Вниз к озеру, она называет его твоим любимым местом! Я думал, ты знаешь! Она была на грани очередного плача.
   - Я знаю, - сказал я. - А теперь подожди здесь. Если мы не вернемся через два часа, ты разбудишь Элли и скажешь ей, чтобы она позвонила Майку.
   - Майк, - повторила она, - Майк. Два часа." Она плюхнулась на пол прямо напротив часов. Я знал, что могу рассчитывать на нее.
   Мы с Лео включили фонарики и пошли в лес. Я позволил ему пока вести - он знал пути лучше меня, и я хотел двигаться как можно быстрее. Мы также не пытались молчать об этом. В темноте и при нехватке рук я всегда предпочитал отпугивать существо, чем сталкиваться с ним лицом к лицу.
   Мы добрались до лодок в рекордно короткие сроки. Конечно же, один из них исчез. Мы с Лео оттолкнулись и поплыли по озеру, Лео греб, я с винтовкой в одной руке и ракетницей в другой.
   В девяти случаях из десяти ракетницы достаточно, чтобы развернуть Зуб Дракона и отвести его от вас. Винтовка там уже в десятый раз. Или на случай, если это угрожало Сьюзан.
   Пара больших тварей с шумом пронеслась по лесу справа от нас. Возможно, это были олени. Их могло и не быть. Ни Лео, ни я не видели их.
   "Пригнись", - сказал Лео, и мы промолчали, но не попали в одну из этих нависающих ветвей примерно на четверть дюйма. Обернувшись, я увидел лодку, на которой использовалась Сьюзен. Там было достаточно подходящего берега, чтобы мы могли высадиться рядом с ним.
   - Хорошо, Сьюзен, - сказал я в тень. "Хватит значит хватит. Выходи. В моем возрасте мне нужен сон красоты".
   Лео фыркнул.
   Позади него раздался тихий треск, и Сьюзен выползла из подлеска с застенчивым видом. "Я только хотела, чтобы это был сюрприз", - сказала она. Она огляделась вокруг и просветлела. - Это все еще так - ты их спугнул!
   "Когда ты такой старый и капризный, как я, нет ничего меньшего, чем сюрприз", - сказал я.
   "Ой." Она вырвала ветки из волос. "Тогда, если я смогу заставить их снова выйти, вы не могли бы забрать свой подарок на день рождения на месяц раньше?"
   Мы с Лео переглянулись. Я знала, что мы оба думали о Джен, которая сидела в коридоре и беспокоилась. - Два часа и ни минутой больше, - сказал Лео.
   "Хорошо, Сьюзен. Посмотрим, сможешь ли ты их вытащить. Мне тоже нужен образец клетки. Я порылся в своем снаряжении в поисках корзины. Хороший маленький гаджет, это. Как стрела на струне. Выстреливаете без звука, он щелкает зверька меньше, чем укус мухи (я знаю, я попросил Майка попробовать это на мне, когда он присяжным подделал первый), и вы тянете тетиву с образцом на конец этого.
   - Тогда садись и молчи.
   Мы сделали. Сьюзен во второй раз нырнула в подлесок и вышла с половиной буханки хлеба Криса. Она издала тот же щелкающий звук, который я слышал, когда она называла своих выдр. Я понял, что она ожидала чего-то низкого до земли. Не то огромное существо, которое я видел плавающим в озере.
   К моему облегчению, я больше не слышал звуков с того направления. Хотел бы я подумать, что мне все это приснилось, но я знал, что это не так. Что еще хуже, я выбрал это время, чтобы вспомнить, что одна из теорий Несси сделала ее перемещенным плезиозавром.
   Я уже собирался остановиться и вывести нас всех к чертям оттуда до рассвета и полной команды, когда что-то зашевелилось в кустах. Сьюзан плюнула на это и протянула кусок хлеба.
   Он сунул нос в круг света от наших вспышек и моргнул. Это было самое грустное оправдание для существа, которое я когда-либо видел - голова имела форму старого сапога с прилепившимися к нему ослиными ушами.
   - Да ладно, Монстр, - уговаривала Сьюзен. "Ты знаешь, как сильно ты любишь хлеб Криса. Не беспокойтесь о них. Они шумные, но не причинят вам вреда.
   Конечно же, он проложил себе путь наружу. Это выглядело еще хуже, когда вы видели все это целиком. То, что я считал выдрой, ею не было. О, тело было выдровым, все шесть футов, но голова не подходила к остальному. После минутного колебания он издал неуверенное мычание, затем понюхал Сьюзан, взял кусок хлеба своими выдровыми лапами и запихнул его себе в рот.
   Затем он взревел, напугав всех нас троих.
   - Он только в этом году научился так делать, - сказала Сьюзан с довольным восхищением в голосе. Подлесок вокруг нас зашевелился.
   Краем глаза я увидел, как Лео поднял винтовку. Сьюзен взглянула на него с тревогой. - Он не будет стрелять, пока что-нибудь не пойдет не так, детка, - сказал я так тихо, как только мог, чтобы меня все же услышали. - Он обещал мне.
   Сьюзен кивнула. - Хорошо, Монстр. Вы можете вызвать их тогда.
   Ей не нужно было это говорить. Этот рев уже был. Их было с дюжину, все одинаковые, все болезненно уродливые. Нет, это неправильный способ выразить это - все они были смехотворно уродливы.
   Тот, кого она назвала "Монстром", приблизился ко мне. Любопытные, как и выдры. Оно зашуршало у меня под рукой. Черт, если бы эта голова не была чисто травоядной. Зубы могли вас укусить, судя по их внешнему виду, но это было семейство оленей. Во всяком случае, уродливая ветвь этого.
   Второй заполз Лео на колени. Он пытался удрать с пряжкой его ремня. Сьюзан плюнула на него и подкупила хлебом. "Она такая воровка. Если вы не будете осторожны, она возьмет все, что блестит. Прямо как выдры.
   Да они были. Поведение было таким же, как у выдр Сьюзен, но теперь я понял, почему выдры прогнали одну из них сегодня днем. Они явно не были выдрами, даже если думали, что таковыми являются. Как и люди, выдры очень консервативны в том, что они считают одним из них.
   Вскоре хлеб закончился. Монстр подтолкнул войска и направился к выходу, бросив на нас последний взгляд через плечо.
   Я аккуратно ударил его кнутом прежде, чем Сьюзан успела запротестовать. Он заворчал и какое-то время грыз бедро, как собака грызет блоху, потом заметил, что коряга уходит от него, и набросился.
   У меня в руках было перетягивание каната. В дело вступила Сьюзен, как и горстка собратьев-монстров Монстра.
   Лео рассмеялся. Этого было достаточно, чтобы отпугнуть их. Я упал, и Сьюзен приземлилась на меня. Она тоже хихикала, но переползла и встала, торжествуя, с образцом в руках.
   - Тебе это было не нужно, мама Джейсон, - сказала Сьюзан, - но я решила простить тебя. Монстр подумал, что это хорошая игра". Она снова хихикнула и озорно добавила: "Я тоже".
   - Хорошо, - сказал я. - Ненавижу портить вечеринку, но пора возвращаться в домик. Утром мы все будем чувствовать себя как в аду".
   Сьюзан зевнула. - Я так полагаю. Они довольно быстро теряют интерес, как только у меня заканчивается хлеб".
   "Сьюзен, ты гребешь Лео обратно".
   - Ты не идешь? она сказала.
   - Две лодки, - указал я. Сьюзан была настолько сонная, что даже не спросила, зачем мне Лео в ее лодке. Лео один раз моргнул, понял и забрался в лодку с винтовкой на коленях.
   К тому времени, когда мы добрались до домика, мы все были довольно хорошо нокаутированы. Джен с облегчением улыбнулась, приветствуя нас. Но два шага спустя мы столкнулись с хмурым взглядом Элли, не говоря уже о Крисе, Иланит и полудюжине других.
   "Я нашла Джен сидящей в холле и смотрящей на часы, - сказала Элли. "Она не ложилась спать и не говорила почему. Как только я пересчитал носы, я обнаружил, что вас троих не было. Так что вы, - это, конечно, была я, - должны мне объяснение, которое вы не позволили ей дать мне.
   - В озере что-то есть, - сказал я. - У нас есть образец, завтра я проверю. Сейчас нам всем нужно немного поспать".
   "Лжец, - сказал Крис, - кто голоден? Полночные закуски, - она взглянула на часы и поправила, - что угодно, еда ждет.
   Все послушно ринулись на кухню, соблазненные запахом похлебки. Я последовал за ним, понимая, что это означает, что я не собирался слезать с крючка без полного объяснения. Это означало, что замести следы Сьюзан невозможно.
   Мы уселись и жадно нырнули в суп. Крис высыпал коробку крекеров на поднос. - Хлеба нет, - решительно сказала она, глядя на Сьюзан, чтобы она сообщила нам всем, кто несет ответственность за это плачевное положение дел.
   Сьюзен поморщилась. "В следующий раз я возьму крекеры. Но им больше нравится твой хлеб.
   "Если бы ты попросила, - сказал Крис, - я бы испекла еще пару буханок".
   "Я хотела, чтобы это стало сюрпризом для мамы Джейсона". Она оглядела стол. "Знаешь, как трудно придумать ей подарок на день рождения!" Она оттолкнулась от стола. "Ждать! Я скоро вернусь. Я покажу тебе!"
   Я сосредоточился на супе. Подарок на день рождения, да! Как будто мне нужен был какой-то подарок, кроме самих этих детей. Если бы Сьюзен не открыла рот, Элли решила бы, что я взяла ее с собой, как Элли и предполагала ранее. Подняв глаза, я увидел, что Элли сочувственно посмотрела на меня.
   Ну, я был сорвался с крючка, но Сьюзан уж точно нет.
   На лестнице послышались шаги, и Сьюзен вернулась с огромной коробкой, доверху набитой бумагами и компьютерными лентами. Крис отодвинул кастрюлю с супом, чтобы освободить место для них.
   Сьюзан достала свой карманный компьютер и подключила его к настенному модему. "Я все сделала правильно, мама Джейсон. Посмотри, не я ли".
   Фотоальбом не был регламентным, но на первой странице была очень красивая голограмма (я узнала работу Иланит), на которой было написано "С днем рождения, мама Джейсон!" в имитации фейерверков я едва мог жаловаться. На второй странице была голограмма матери-выдры и ее детенышей. Щенок на переднем плане был деформирован - точно так же, как существа, которым Сьюзен кормила хлебом Криса.
   - Это Монстр, - сказала Сьюзан, ткнув пальцем в голографию. Она оторвала полоску скотча из-под голограммы и вставила ее в компьютер. "Это его генетическое чтение". Она взглянула на Криса. "Я выманил его мать хлебом, чтобы получить образец клеток. Выдры тоже любят ваш хлеб. Я никогда не ел свежий хлеб, Крис, только черствый.
   Крис кивнул. "Я знаю. Хотя я думал, что все досталось выдрам.
   - Больше похоже на "шансы", - вставил Лео, ухмыляясь. "Два дея".
   Сьюзен хихикнула. "Мне нравится, что. Назовем их Оддерс, мама Джейсон.
   - Твои твари, - сказал я. "Назвать это - ваша привилегия".
   "Оддерс прав". Крис заглянул через мое плечо и сказал Сьюзен: "Почему ты кормила Зубы Дракона?"
   "Он такой уродливый, он милый. Первых бросили матери. Она, - Сьюзен снова постучала по голограмме, - решила оставить себе. За это тоже подверглась остракизму, мама Джейсон.
   Я рассеянно кивнул. Это случалось достаточно часто. Я хорошо разбирался в генетическом чтении, которое Сьюзен сделала со своим Монстром. Это была хорошая, основательная работа. Я и сам не смог бы сделать лучше.
   Чисто травоядный, и среди вещей, которые, как вы могли гарантировать, он съест, были кувшинки и алергания. Это остановило меня как вкопанный. Я посмотрел вверх. "Он ест саранчу!"
   Сьюзан покраснела. "Оно любит это! Вот почему ему больше нравится хлеб Криса, чем крекеры".
   "Почему ты..." Крис, крайне возмущенный, встал так внезапно, что Элли пришлось схватиться за свою тарелку, чтобы не расплескать похлёбку на всё подряд.
   Я смеялся. "Ложись, Крис! Она не оскорбляет ваш хлеб! Вы используете в нем коньячную муку, а коньячная мука содержит почти те же питательные вещества, что и сорго".
   "Ты имеешь в виду, что я могу использовать алерганию для приготовления хлеба?" Идея понравилась Крису. Она снова села и посмотрела на Сьюзен с полным вниманием.
   - Нет, ты не можешь, - сказала Сьюзен. "В нем есть много вещей, которые люди не могут есть".
   Лео сказал: "Я больше не слежу. Сьюзен-?"
   "Простой, Шумный. Clogweed - большая неприятность. В основном об этом заботятся исключительно тяжелым трудом. В окрестностях Торвилля все ходят к каналам и арыкам раз в месяц или около того и вручную вырывают саранчу. Когда я увидел, что Монстр ест амброзию, я подумал, что его стоит оставить - если бы мы могли, то есть.
   - Неплохо, - сказала Иланит. "Я удивлялся, почему в последнее время впускные клапаны так легко чистить". Она наклонилась, чтобы посмотреть на голограмму Монстра. "Теперь два года, верно?"
   - Четыре, - сказала Сьюзан. "Только один не имел бы большого значения. Мама Джейсон, я каждый год проверял их гены. Они на следующих страницах. На случай, если я что-то пропустил в первый раз.
   Я видел это. Весь КК тоже был там, вместе с другими голограммами и поиском совпадений с корабельными записями. Совпадений не было, так что дело было либо в Зубе Дракона, либо в промежуточном звене. Только в этом году она начала тщательную проверку вторичных и третичных спиралей.
   Она увидела, как далеко я продвинулся в ее записях, и сказала извиняющимся тоном: "Есть вторичная спираль, но я понятия не имела, где искать совпадение в корабельных записях, поэтому мне пришлось делать это грубой силой. "
   Я передал ей образец, который получил от Монстра чуть более получаса назад. "Здесь свежий образец всегда полезен".
   Она взяла его, затем дико посмотрела на меня. "Ты имеешь ввиду меня? Вы хотите, чтобы я продолжал работать над этим?"
   - Ты хочешь, чтобы я поработал над подарком на день рождения? С таким же успехом я мог бы сделать ей подарок, как она засветилась.
   Я зевнул - то ли это, то ли смех. "Я ухожу спать. Но никто не должен спускаться к озеру, пока Сьюзен не закончит анализ генов.
   Элли нахмурилась. "Энни? Мы должны забить завтра, иначе Крису нечего будет готовить.
   Так что от него все-таки не убежать. "Возьми отпуск, Элли. В озере есть кое-что, а не поедатели саранчи Сьюзан. Завтра мы с Лео немного осмотримся - вооружимся.
   "О мама Джейсон!" Сьюзен выглядела растерянной. - Ты же не думаешь, что Монстр прикован к настоящему монстру, не так ли? Ее глаза сузились; она была близка к слезам.
   "Привет!" Я заключил ее в объятия. На мгновение я не знал, что еще сказать, но потом вспомнил, как Майк впервые получил неприятную альтернативу вместо того, что хотел. "Я скажу вам то же самое, что сказал Майку: иногда нужно рисковать плохим, чтобы получить хорошее".
   Я немного оттолкнул ее, чтобы посмотреть, сработало ли это. Не совсем. "Послушай, дорогая, ты знаешь, как мы с Майком планировали провести зимние каникулы в этом году?"
   Когда она покачала головой, я понял, что завладел ее вниманием, как бы ни был огорчен. Я ей сказал: "Собираю что-нибудь, что съело бы сорняки. Если все, что нам нужно сделать, это стабилизировать ваших монстров, вы сэкономите нам годы работы!"
   Я потянул ее для еще одного объятия. "Лучший подарок на день рождения за последние годы!"
   Это, наконец, вызвало у нее улыбку. Это было немного wan, но это было там.
   "Итак, вот план игры. Вы загружаете образец сегодня вечером, пока он свежий, затем хорошенько выспитесь и сделаете генное чтение завтра, пока вы свежи. Лео и я немного проследим, как только станет достаточно светло. Все остальные ложатся спать поздно".
   Это не избавило ни Элли, ни Криса от беспокойства, но я видел, что они оба согласятся с этим, хотя они все еще были обеспокоены тем, что кто-то может решить, что детей нужно эвакуировать. - Элли, - сказал я, - мы что-нибудь придумаем, обещаю.
   Это несколько ослабило напряжение в ее глазах, хотя я и не имел ни малейшего представления о том, что у нас получится. Тем не менее, хороший ночной сон, даже короткий, всегда помогал. Еще несколько объятий, и я побрел в постель.
   Утро наступило, как обычно для меня в это время года, - слишком рано. Лео, благослови его, встал, но молчал. Первое, что я хотел, это хорошенько взглянуть на игровую площадку выдр. Это было достаточно близко к тому месту, где я видел существо, так что, возможно, мы могли бы найти какие-то следы. Эта сторона озера Лох-Муз получила солнечный свет раньше, чем вообще. К счастью, день выдался удачный, и пейзажа было достаточно, чтобы вы порадовались, что у вас есть глаза, уши и нос.
   Я постоял какое-то время, пытаясь сориентироваться, затем указал. "Где-то здесь. Я почти уверен, что именно там я это слышал. Мы расстались.
   Что-то такое большое должно было оставить видимые следы своего ухода. Дерево попкорна было моим первым перерывом. Что-то съело с него все нижние листья и вдобавок немного погрызло кору. Это было несколько дней назад, судя по виду дерева, я не нашел никаких следов, которые бы сопровождали его.
   Итак, попкорновое дерево родом из Мирабиле, поэтому мы имели дело с существом, которому либо недолго осталось жить, либо Зубом Дракона, подходящим для ЕС. Тем не менее, это было травоядное, если только не одно из тех исключений, которые грызли деревья по какой-то другой причине, кроме еды.
   Но он был большим! Я мог бы не учитывать высоту, которой он мог достичь, как нечто, стоящее на задних лапах и вытягивающееся, но это совпадало с проблеском, который я получил в новалайте.
   Лео позвонил, и я пошел посмотреть, что он нашел. Когда я догнал его, он смотрел в землю. "Энни, эта штука весит тонну!" Он указал.
   Отпечатки копыт глубоко вонзились во влажную землю. Он имел в виду "тонну" в буквальном смысле. Я нагнулся, чтобы рассмотреть поближе, затем снял свой рюкзак и достал свое снаряжение. - Принеси мне немного воды, Лео? Я протянул ему сложенный контейнер. "Хочу сделать гипс. Привет!" Подумав, я добавил: "Держите глаза открытыми!"
   Он ухмыльнулся. "Трудно пропустить что-то такого размера".
   - У тебя есть до сих пор, - заметил я. Я не был ехидным, просто реалист. Я счастлив сказать, что он понял меня.
   Я вернулся к изучению отпечатка. Это определенно был не олень, хотя и выглядел родственным. Благородный олень выжил, придерживаясь строгой земной диеты, а это означало, что я не мог сделать никаких реальных выводов из сходства. Я все еще держал пари на травоядных, хотя, возможно, это было просто потому, что я надеялся.
   Я просто устал от вещей, которые кусали, калечили или иным образом делали мою жизнь несчастной. Мне показалось, что пришло время, когда Зубы Дракона начали балансировать и производить что-то полезное.
   К тому времени, когда мы смешали гипс и налили его на отпечаток, я решил, что должен быть благодарен Сьюзан за абрикосы и анютины глазки Лео и не ожидать слишком многого от нашего огромного пакета-сюрприза.
   - Лео, я думаю, это травоядное. Это не значит, что он не опасен - вы знаете, на что способен бык, - но это означает, что я не хочу, чтобы его пристреливали на месте.
   "Вы бы не захотели, чтобы его застрелили на месте, если бы это был плотоядный", - сказал он. "Если я не застрелил первого зверя на месте, вряд ли я буду стрелять в этого без уважительной причины".
   Я уставился на него взглядом чистого отвращения. Однако отвращение было направлено на меня. Я знал, что имя Леонов Деннесс должно было насторожить, но меня отвлекло это прозвище.
   Еще когда он был Леоновым Открывателем Деннесса, он был разведчиком, который открыл и нанес на карту всю новую территорию от Раномафаны до Чёрта! Он привез образцы клеток всего, что нашел, это было частью его работы; но он также привез с собой живого экземпляра чудовища, которое было не менее противным, чем средний кенгуру-рекс, и к тому же умело летать. Когда дедушка Джейсон спросил его, зачем он взял на себя такие хлопоты, он только пожал плечами и сказал: "Лучше вам понаблюдать за его привычками, а также за его генами".
   В отношении чудовища было принято решение оттолкнуть его от населенных пунктов, а не стрелять на месте. Каким бы противным он ни был, его можно было отогнать громкими звуками (бронзовые колокольчики, если я об этом подумал!), и он специально охотился на крыс Мирабиле. Эти крысы были намного хуже, чем орать до хрипоты, когда вы путешествовали по равнинным сельскохозяйственным угодьям.
   "Если бы ты освежил мою память раньше, - сказал я, - я бы не удосужился проверить твои документы у Элли".
   "Энни, я не думаю, что хвастовство уместно".
   "Факты немного отличаются от хвастовства. Теперь я могу перестать беспокоиться о твоем здоровье и заняться серьезными делами.
   Оставив гипс затвердевать, я направил его к лодкам. "Сегодня две лодки, Leonov Opener Denness. Вы засеките ту сторону озера, я застолжу эту. Как бы я ни был рад вашей компании, это дает нам два шанса что-то заметить, и чем скорее мы разберемся с этим, тем лучше будет для Элли. Свистни, если заметишь что-нибудь. В противном случае я встречу тебя здесь через час после заката.
   Нам, вероятно, придется ждать и ночью, но я надеялся, что это не было строго ночным явлением. Если бы это было так, мне понадобилось бы больше оборудования, а это означало позвонить Майку, а значит, сделать это официально и публично.
   Нет ничего более раздражающего, чем ждать, пока Зуб Дракона поднимет свою уродливую голову, даже если вы уверены, что голова травоядная. После всех этих лет я довольно хорош в этом. Кроме того, здесь можно было понаблюдать за выдрами и чудаками, и это был один из тех прекрасных дней на озере Лох-Муз. Я бы все равно ушел на созерцательную рыбалку. Это просто сказалось на наблюдении и ожидании, что далеко не так успокаивает. Где-то в глубине моего сознания плезиозавр все еще зловеще плавал в озере Лох-Несс.
   Странники Сьюзен, какими бы уродливыми они ни были, оказались в действии почти такими же забавными, как и выдры, хотя выглядели значительно глупее. И наблюдение подтвердило ее правоту: я несколько раз видел, как они ныряли и выныривали с полным ртом лилий или сорго.
   Подул ветерок - один из тех чудесных, которыми по праву славится Лох-Муз, - мягкий и сладкий, пахнущий лилиями, соснами и жареным кукурузным деревом.
   Сосны начали дымиться. Я обнаружил, что благодарен Зубу Дракона за то, что он отправил меня на озеро в нужное время, чтобы увидеть его.
   Все озеро было затуманено плывущими золотыми облаками пыльцы. Я едва мог видеть свою руку перед лицом. Это, конечно, было, когда я услышал это. Сначала тихий стук копыт, потом что-то плавно падает в воду. Что-то большое. Я напрягся, чтобы увидеть, но золотой туман сделал это невозможным.
   Я был чертовски рад, что Лео рассказал мне историю своего прошлого, иначе я бы волновался. Я знал, что он делает то же самое, что и я в тот момент, - хранит молчание и слушает. В одной руке я поднял ракетницу, а в другой - корягу. Даже если это был плезиозавр, вспышка прямо в лицо должна была отогнать его. Я не мог заставить себя поднять винтовку. Должно быть, я смягчаюсь в старости.
   Я все еще мог слышать плеск и игру выдр и странников по обе стороны от меня. Это тоже был хороший знак. Они решили, что это не представляет для них опасности.
   Однако мои нервы пели, когда я услышал тихий всплеск, приближающийся ко мне. Я повернулся на звук, но по-прежнему ничего не видел. Послышалось бульканье, как будто вода всасывается в канализацию, и вдруг я больше не мог уловить его на слух. Я догадался, что он утонул, но это ничуть не подействовало на мои нервы....
   Лучшее, что я мог сделать, это следить за поверхностью воды, куда она должна была бы двигаться, если бы следовала по прямой линии, - а это было прямо под моей лодкой. Глядя прямо вниз, я едва мог разглядеть темную массу. Я мог поверить оценке тонны.
   Дошло до другой стороны. Я на мгновение потерял его из виду. Затем, с волной, которая подняла целый поплавок лилий и забрызгала меня водой, он всплыл в десяти футах от моей лодки, чтобы посмотреть на меня сияющим взглядом.
   Я думал, что чудаки Сьюзен были такими же уродливыми, как и все, но это превзошло их, даже не пытаясь. Теперь я мог видеть его даже сквозь туман.
   Как и у Чудовища Сьюзен, у него была та же голова в форме старого сапога, те же болтающиеся уши мула, из которых теперь текла вода. То, что я принял за его голову в увиденном прошлой ночью, на самом деле было самым невероятным набором рогов, которые я когда-либо видел в своей жизни, похожими на огромные скрюченные поднятые вверх ладони. Я понял, что Стирзакер принял за хватающие руки, только в тот момент, когда они были до краев наполнены сплетением алых кувшинок. Из его горла свисал лоскут плоти, стекающий, как мокрая борода. Он смотрел на меня торжественными черными глазами и задумчиво жевал ближайшую из свисающих лилий. Дрейфующая пыльца медленно превращала его в золото.
   Клянусь, я не знал, смеяться мне или плакать.
   На мгновение я просто смотрел, и он смотрел в ответ, отводя взгляд ровно настолько, чтобы засунуть в рот еще одну лилию. Потом я вспомнил, зачем я здесь, и поднял корягу. Я сделал это с первой попытки, щелкнул корзинку, чтобы извлечь.
   Существо дернулось, сверкнуло взглядом, а затем издало рев, который Майк, должно быть, услышал еще в лаборатории. Он стал подплывать ближе.
   "ОТВАЛИ!" Я заревел. По правде говоря, я не думал, что он разозлен, просто любопытен, но я не хотел выяснять это на собственном горьком опыте. Я поднял ракетницу.
   Издалека послышался плеск весел. "Энни!" Лео закричал: "Я иду. Подожди!"
   Существо попятилось в воде и склонило голову с лилиями и всем остальным на шум лодки Лео. Заинтересованный во всем снова, это началось таким образом на очень эффективном весле. Я мельком увидел горб прямо на плечах, за ним изгиб крестца, за которым следовал крошечный взмах хвоста, как у оленя. Без сомнения, тот же вид, что и у Пастидеса.
   Внезапно со стороны лодки Лео раздался звон колокола. Существо снова попятилось, подергивая ушами.
   В панике существо развернулось в воде, нырнуло в укрытие и поплыло к берегу. Я слышал, как он врезался в кусты даже сквозь звон колокольчика.
   - Хватит, Лео, хватит! Его больше нет! Он заткнулся колокольчиком, и мы перекликались, пока он не нашел меня сквозь туман. К сожалению, к тому времени, когда он остановился рядом, я смеялся так сильно, что по моим щекам текли слезы.
   Лицо Лео - насколько я мог его разглядеть - претерпело около трех изменений выражения за столько же секунд. Он отложил в сторону свой колокольчик - это был большой бронзовый звериный колокольчик-пугало - и вздохнул с облегчением. Он тоже был золотым от всей пыльцы.
   Я вытерла глаза и улыбнулась ему. "Хотел бы я сказать: "Спасен звонок", но на самом деле это не представляло опасности. Неуклюжий, может быть. Возможно, агрессивен, если раздражен, но... Я снова расхохотался.
   Лео дружелюбно сказал: - Я уверен, ты расскажешь мне об этом, когда отдышишься.
   Я кивнул. Взяв пробу, пойманную ловцом, я махнул ему рукой в сторону берега. Когда мы были на полпути к домику, я сказал: "Пожалуйста, Лео, не спрашивай, пока я не проверю свой образец".
   Он развел руками. - По крайней мере, я знаю, что это не плезиозавр.
   У меня снова возникло желание - и я обнаружил, что смех превратился в икоту.
   Когда мы добрались до домика, мне не пришлось их звать - нас окружили, как только мы подошли к крыльцу. Элли провела полное обследование нас обоих, а это означало, что она оказалась такой же покрытой пыльцой, как и мы.
   "Сьюзен, - сказал я сквозь хаос дюжины вопросов одновременно, - сделай это для меня. Посмотрим, что у нас есть". Я протянул образец.
   "Мне?" Сьюзен пискнула.
   - Ты, - сказал я. Я взял Лео за руку, намного выше ружья, и сказал: "Мы хотим немного поесть, а потом я хочу посмотреть на результаты Сьюзан за сегодняшнее утро".
   Я дал команду компьютеру над тарелкой дымящейся похлебки, вызвав более странный образец, над которым работала Сьюзен. Она нашла кое-что в поворотах.
   Все варианты были травоядными, и я держал пари, что один из них будет соответствовать моему глупому другу в озере. Боюсь, я снова хихикнула. У меня было довольно хорошее представление о том, с чем мы имеем дело, но я должен был убедиться, прежде чем отпустить этих детей обратно на озеро.
   * * * *
   К тому времени, как мы доели похлёбку, Сьюзен сбежала вниз по лестнице. Она вывела результаты на мой монитор - она была не просто быстрой, она была хорошей.
   Я обратился к корабельным записям и сразу же высказал предположение. На первый взгляд, у нас было совпадение, но я просмотрел ген за геном и нашел один дрейф.
   "Это матч!" Иланит закукарекал позади меня. "Сначала тоже попробуй, мама Джейсон!"
   Все сосредоточились на мониторе. "Посмотри еще раз, детка. Только девяносто девять процентов совпадают". Я указал на дрейфующие гены. "Это означает, что он может есть ваши попкорновые деревья без расстройства желудка".
   Иланит сказала: "Я не против. Элли? Вы не возражаете?"
   - Не знаю, - сказала Элли. "Что такое, Энни? Можем ли мы с этим жить?"
   Я вызвал корабельные записи о моделях поведения настоящего существа и отошел в сторону, чтобы Элли могла взглянуть. "Я подозреваю, что вам всем придется носить с собой секретное оружие Лео, когда вы отправитесь на озеро ловить рыбу или плавать, но в остальном я не вижу особых проблем".
   Лео хлопнул меня по спине. - Черт тебя подери, женщина, что такое?
   Элли досталась пленка, которая могла быть близнецом моего создания. Сначала она выглядела ошеломленной, а потом тоже хихикнула. "Это самая глупая вещь, которую я видел за последние годы! Да ладно, Энни, что случилось?
   "Дорогой, у озера Лох-Муз появился первый лось".
   "Нет!" - крикнул Лео, но со смехом последовал за ним, столпившись с остальными, чтобы посмотреть на экран.
   Только Сьюзан не смеялась. Она схватила меня за руку и потянула вниз, чтобы прошептать: "Разве они позволят нам оставить его, если он составляет всего девяносто девять процентов? Это ни на что не годится, как и чудаки.
   Я похлопал ее по руке. "Хорошо посмеяться. Я говорю, что это вратарь. Я не собирался позволять этому идти по пути кенгуру рекса.
   - Теперь я понимаю, почему я нашел ее в таком состоянии, - говорил Лео. Он обвиняюще указал на меня. "Эта женщина смеялась так сильно, что едва могла отдышаться".
   - Вы не видели этого проклятого существа, увенчанного кувшинками и жующего их, пока оно созерцало диковинку в лодке. Ты был бы таким же беспомощным, как и я.
   - Невероятно, - сказал он.
   "Хуже того, - сказал я ему, - в данном случае видеть - значит не верить. Я до сих пор не могу поверить во что-то подобное. Ум не вместит это".
   Он смеялся над экраном, потом снова надо мной. - Может быть, это объясняет монстра твоего дедушки. Это выглядело так глупо, что любой, увидев это, не поверил бы своим глазам".
   Я не удержался и поцеловал его в щеку. "Лео, ты гений!"
   Он пискнул, как Сьюзен. "Мне? Что я сделал?
   "Элли, - сказал я, - поздравляю! Теперь у вас есть единственный домик на Мирабиле с настоящим земным чудовищем Лох-Несс. Я ухмыльнулся Сьюзен, которая сразу все поняла. Клянусь, ее улыбка началась со рта и дошла до кончиков пальцев ног.
   Чувствуя себя довольно самодовольно, я продолжил: "Лео сделает колокольчики, чтобы ваши жильцы могли отпугнуть его, если он подойдет к ним слишком близко, не так ли, Лео?"
   "Ой!" - сказал Лео. Он обдумал эту идею. "Знаешь, Энни, это может сработать. Если все отправились в Лох-Несс, чтобы увидеть чудовище, может быть, они приедут и сюда. Страшно, но безопасно".
   "В яблочко." Я остановил его взглядом. - Как же нам теперь поступить?
   Он ухмыльнулся. "Мы следуем нашим семейным традициям: мы рассказываем истории".
   "Ты думаешь, если я побуду здесь неделю или около того, это сделает его безопасным монстром?"
   "Думаю, да."
   - Хорошо, - сказал я. "Сьюзен? Каков вердикт? Ты идешь в лабораторию? Если я останусь здесь, кто-то должен помочь Майку ухаживать за этими красными нарциссами.
   На этот раз без скрипа. Ее рот открылся, но вырвалось: "Ах, да. А, Элли?
   Элли кивнула с улыбкой, грустной, но гордой одновременно.
   Так что, пока они суетились с упаковкой, я успел прочитать весь материал в корабельных записях как о лосе, так и о Несси. К тому времени, когда они были готовы отправиться в город, у меня уже было довольно хорошее представление о нашем плане игры. Я отправил Сьюзен с инструкциями провести полное генетическое чтение обоих существ. Применяйте грубую силу к лосю, чтобы убедиться, что он не прицепится к чему-то большему и противному.
   Потом мы кооптировали остальных детей Элли. Лео дал каждому из них свою версию истории о монстрах.
   Джен, как мне показалось, сделала это лучше всех. Она была так взволнована, когда рассказала это, что ее глаза вылезли из орбит, и она стала бессвязной, что значительно усилило рассказ о том, как Леонов-новичок Деннесс спас Энни Джейсон Масмаджин от монстра в Лох-Муз.
   Лео принес колокольчики из своей мастерской. Они были предназначены для того, чтобы отпугивать тварей на северной территории, но не было никаких причин, по которым они не справились бы с такой же задачей против настоящего земного монстра.
   * * * *
   Два дня спустя гостиница была полна ночевщиков - к большому удивлению и радости Элли - и все надеялись хотя бы мельком увидеть Лох-Лосиного монстра.
   В моей комнате, поздней ночью и при свете звезды, Лео впервые увидел это существо. И снова он плавал в озере. Он долго и упорно смотрел в окно. Через некоторое время он вспомнил о задаче, которую мы перед собой поставили. - Как вы думаете, мне разбудить остальных жильцов?
   "Нет, - сказал я, - просто расскажи им об этом за завтраком. Любой, кто не увидит его сегодня вечером, останется еще на одну ночь в надежде".
   - Ты злая старушка.
   Я поднес камеру Иланит к окну. "Ага", - сказал я и, намеренно повернув объектив не в фокусе, сделал снимок.
   "Надеюсь, ничего хорошего не вышло", - сказал я.
   МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ПЛАНЕТА, Эвелин Э. Смит
   Когда Поль Ламбрекен поднимался по лестнице своего ночлежного дома, он встретил человека, лицо которого было совершенно неправильным. - Добрый вечер, - вежливо сказал Пол и собирался продолжить свой путь, когда мужчина остановил его.
   "Вы первый человек, которого я встретил в этом месте, который не сжался при виде меня", - сказал он бесцветным голосом с акцентом, выходящим за рамки стандартного репертуара.
   - Я? - спросил Пол, очнувшись от одного из розовых снов, которыми он ограждал себя от не слишком доброй реальности. - Осмелюсь сказать, это из-за того, что я немного близорук. Он рассеянно посмотрел на незнакомца. Затем он отпрянул.
   - Что же тогда во мне не так? - спросил незнакомец. "Разве у меня нет двух глаз, одного носа и одного рта, таких же, как у других людей?"
   Пол изучал другого мужчину. "Да, но почему-то кажется, что все они составлены неправильно. Не то, чтобы вы могли с этим поделать, конечно, - добавил он извиняющимся тоном, потому что, когда он думал об этом, он ненавидел ранить чувства людей.
   - Да, могу, ибо, по правде говоря, это я сам себя собрал. Что я сделал не так?"
   Пол задумчиво посмотрел на него. "Я не могу точно определить это, но есть некоторые тонкие нюансы, которые вы, кажется, просто не уловили. Если вам нужен мой профессиональный совет, вы будете моделировать себя прямо на каком-нибудь реальном человеке, пока не научитесь импровизировать".
   - Как это? Очертания незнакомца мерцали и расплывались в аморфное облако, которое затем слилось в форму высокого красивого молодого человека с лицом простодушного демона. "Вот, разве это лучше?"
   - О, гораздо лучше! Пол поправил выбившуюся прядь волос, но тут понял, что смотрит не в зеркало. "Проблема в том, что... ну, я бы предпочел, чтобы ты выбрал кого-то другого для подражания. Видите ли, в моей профессии важно выглядеть как можно более уникально; помогает людям запомнить вас. Я актер, ты же знаешь. Сейчас я на свободе, но в позапрошлом году...
   "Ну и на кого я должен походить? Может быть, мне выбрать для подражания какую-нибудь прекрасную и честную фигуру из ваших печатных изданий? Как, может быть, ваш президент?
   - Я... вряд ли так думаю. Не годится подражать кому-то хорошо известному или даже малоизвестному, с которым вы можете случайно столкнуться когда-нибудь". Будучи добрым молодым человеком, Пол добавил: "Подойди ко мне в комнату. У меня есть несколько британских киножурналов, и есть много довольно малоизвестных английских актеров, которые очень прилично выглядят".
   Итак, они забрались в душную комнатку Пола под навесом, и, пролистав несколько журналов, Пол выбрал в качестве вероятного кандидата некоего Иво Дарси. После чего незнакомец расплылся и превратился в привлекательное подобие молодого мистера Дарси.
   "Это настоящий трюк", - заметил Пол, когда до него наконец дошло, что сделал другой. "Это пригодится в профессии - для ролей персонажей, знаете ли".
   "Боюсь, вы никогда не сможете его приобрести", - сказал незнакомец, самодовольно рассматривая свое новое "я" в зеркале. "Это не уловка, а расовая способность. Видишь ли, я чувствую, что могу доверять тебе...
   "-Конечно, я не характерный актер; Я играю главную роль, но я считаю, что нужно быть разносторонним, потому что бывают моменты, когда появляется действительно хорошая роль персонажа...
   "-Я не человек. Я уроженец пятой планеты, вращающейся вокруг звезды, которую вы называете Сириусом, и мы, жители Сириуса, способны превращаться в призраки любой другой багровой формы...
   "Я подумал, что это может быть ближневосточный акцент!" - воскликнул Пол, отвлекаясь. "А ливанцы на что-то похожи? Потому что я понимаю, что предстоит очень пикантная часть...
   "Я сказал сирианец, а не сирийец; Я пришел не из Малой Азии, а из космоса, из другой солнечной системы. Я пришелец из другого мира, инопланетянин".
   - Надеюсь, вы хорошо провели время, - вежливо сказал Пол. - С Сириуса, ты сказал? В каком состоянии там театр?
   - В детоубийстве, - сказал ему незнакомец, - но...
   - Посмотрим правде в глаза, - с горечью пробормотал Пол, - здесь это тоже в зачаточном состоянии. Нет общего планирования. Никакое понимание того факта, что все компоненты, из которых состоит произведение, должны представлять собой непрерывную совокупность, а не хрупкую коалицию отдельных сил, которые распадаются...
   - Вы, как я понимаю, сейчас без работы. Я должен-"
   "Такой ситуации в России не встретишь!" - продолжал Поль, довольный тем, что у этого интеллигентного иностранца есть сочувствующая аудитория. "Имейте в виду, - быстро добавил он, - я совершенно не одобряю их политику. На самом деле, я не одобряю всякую политику. Но что касается театра, то во многом русские...
   - ...Хотели бы сделать предложение для нашего взаимного продвижения...
   "- Вы не найдете там актера, играющего главную роль в одном сезоне, а затем не сможете получить никаких ролей, кроме летних запасов и случайных эпизодов в течение следующих двух лет. Итак, шоу, в котором я играл главную роль, закрылось через две недели, но все критики были в восторге от моего выступления. Это пьеса воняла!"
   "Прекрати монолог и послушай меня!" - крикнул инопланетянин.
   Пол перестал говорить. Его чувства были задеты. Он думал, что Иво любит его; теперь он видел, что все, чего хотел чужеземец, - это говорить о своих проблемах.
   -- Я хочу предоставить вам должность, -- сказал Иво.
   - Я не могу устроиться на постоянную работу, - угрюмо сказал Пол. "Я должен быть доступен для интервью. Один мой знакомый устроился на работу в магазин, и когда его позвали читать на роль, он не мог уйти. Парень, который получил эту роль, стал большой звездой, и, может быть, другой парень тоже мог бы стать звездой, но теперь он всего лишь паршивый председатель правления какой-то сети универмагов...
   "Эта работа может быть выполнена на вашем съезде между чтениями и интервью, когда у вас есть время. Я заплачу тебе красиво, имея в изобилии валюту США. Я хочу, чтобы ты научил меня действовать".
   - Научу тебя, как действовать, - повторил Пол, несколько заинтригованный. "Знаете, я не тренер по драматическому искусству; тем не менее, у меня есть некоторые идеи на этот счет. Я чувствую, что большинство учителей актерского мастерства в настоящее время не могут дать своим ученикам действительно основательные знания во всех аспектах драматического искусства. Все, о чем они говорят, это метод, метод, метод. А как же техника?"
   "Я наблюдал за вашим видом с большим усердием и думал, что усвоил ваши привычки и речь в совершенстве. Но я боюсь, что, как и мое первоначальное лицо, я их перепутал. Я хочу, чтобы вы научили меня поступать по-человечески, говорить по-человечески, думать по-человечески".
   Внимание Пола было действительно привлечено. "Ну, это вызов! Я не думаю, что Станиславскому когда-либо приходилось обучать инопланетян или хотя бы Страсберга...
   - Значит, мы в согласии, - сказал Иво. - Ты будешь меня инструктировать? Он изобразил улыбку.
   Пол вздрогнул. - Очень хорошо, - сказал он. "Мы начнем сейчас. И я думаю, что первое, с чего нам лучше начать, это уроки улыбки".
   Иво оказался способным учиться. Он научился не только улыбаться, но и хмурить брови, выражать удивление, удовольствие, ужас - все, что требовалось по случаю. Он научился искусству подделывать человечность с таким мастерством, что Пол был тронут однажды днем, когда они покидали Brooks Brothers после примерки, заметив: "Иногда ты кажешься даже более человечным, чем я, Иво. Однако я бы хотел, чтобы вы остерегались этой склонности к разглагольствованиям. Вы должны говорить, а не произносить речи".
   - Я стараюсь этого не делать, - сказал Иво, - но меня все время захлестывает энтузиазм.
   "Очевидно, у меня есть настоящий талант к преподаванию", - продолжал Пол, когда двое молодых людей, искусно замаскированные Бруксом, растворились в густом угольно-сером подлеске Мэдисон-авеню. "Кажется, я даже более разносторонний, чем я думал. Возможно, я... ну, не растрачивал, а ограничивал свои таланты.
   "Возможно, это потому, что ваши таланты не были должным образом оценены, - предположил его лучший ученик, - или не получили должного внимания".
   Иво был таким проницательным! "На самом деле, - согласился Пол, - мне часто казалось, что если бы какой-нибудь действительно одаренный человек, столь же искусный в актерском мастерстве, режиссуре, продюсировании, драматургии, преподавании и т. д., предпринял бы тщательный синтез театр - ах, но это будет стоить денег, - прервал он себя, - и кто поддержит такой проект? Уж точно не правительство Соединенных Штатов". Он горько рассмеялся.
   "Возможно, при новом режиме условия для художника будут более благоприятными..."
   "Шшш!" Пол нервно оглянулся через плечо. "Повсюду есть сенаторы. Кроме того, я никогда не говорил, что в России все хорошо, только лучше, то есть для актера. Конечно, эти пьесы - жестокая пропаганда...
   "Я не имел в виду другой человеческий режим. Человек в лучшем случае, если не считать определенных избранных духов, не симпатизирует искусству. Мы, пришельцы, с гораздо большим уважением относимся к вещам разума".
   Пол открыл рот; Иво продолжил, не давая ему возможности заговорить: "Несомненно, вы часто задавались вопросом, что я делаю здесь, на Земле?"
   Этот вопрос никогда не приходил Полу в голову. Чувствуя себя смутно виноватым, он пробормотал: "Некоторые люди имеют забавные представления о том, куда поехать в отпуск".
   - Я здесь по делу, - сказал ему Иво. "Ситуация на Сириусе серьезная".
   "Вы знаете, это цепляет! - Ситуация на Сириусе серьезная, - повторил Пол, постукивая ногой. - Я часто подумывал попробовать свои силы в музыкальном ком...
   - Я имею в виду, что последние пару столетий у нас была серьёзная проблема с населением, поэтому наше правительство отправило разведчиков на поиски других планет с похожей атмосферой, климатом, гравитацией и так далее, куда мы можем отправить наше избыточное население. Пока что мы нашли очень мало".
   Когда внимание Пола было сосредоточено, он мог так же быстро, как и любой другой, сложить два и два. "Но Земля уже занята. На самом деле, когда я учился в школе, я что-то слышал о том, что у нас самих есть проблема с перенаселением".
   "Другие планеты, которые мы уже... э-э... захватили, были в похожем состоянии", - объяснил Иво. "Нам удалось преодолеть эту трудность".
   "Как?" - спросил Пол, хотя уже подозревал ответ.
   "О, мы не избавились от всех жителей. Мы просто отсеяли нежелательных, которых по счастливой случайности оказалось большинство, и добились счастливого и мирного сосуществования с остальными".
   - Но послушайте, - запротестовал Пол. -- Я хочу сказать...
   - Например, - учтиво сказал Иво, - возьмем огромное количество людей, которые смотрят телевизор и никогда в жизни не видели настоящих спектаклей, да и вообще редко ходят в кино. Конечно, они расходный материал.
   - Ну да, конечно. Но и среди них может быть, ну, скажем, мать драматурга...
   "Одной из первых мер, которые примет наш режим, будет создание обширной сети общественных театров по всему миру. А ты, Пол, получил бы первый выбор на главные роли".
   - А теперь подожди минутку! - горячо воскликнул Пол. Он редко позволял себе выходить из себя, но когда выходил... злился! "Я горжусь тем, что зашел так далеко исключительно благодаря своим собственным заслугам. Я не верю в использование влияния, чтобы...
   - Но, дорогой мой, я имел в виду только то, что при разумно слаженном театре и интеллектуально взрослой публике ваши способности будут признаны автоматически.
   - О, - сказал Пол.
   Он не упускал из виду, что ему льстит, но так редко кто удосужился обратить на него внимание, когда он не играл роль, что трудно было не поддаться. - Ты... ты собираешься захватить планету в одиночку? - спросил он с любопытством.
   "Небеса, нет! У моего таланта есть пределы. Сам я не делаю... ах... грязную работу. Я просто провожу предварительное расследование, чтобы определить, насколько мощна местная оборона".
   - У нас есть водородные бомбы, - сказал Пол, пытаясь вспомнить детали газетной статьи, которую он однажды прочитал в приемной продюсера, - и плутониевые бомбы, и...
   - О, я знаю обо всем этом, - мастерски улыбнулся Иво. "Моя работа заключается в том, чтобы убедиться, что у вас нет ничего действительно опасного".
   Всю ночь Пол боролся со своей совестью. Он знал, что не должен позволять Иво продолжать. Но что еще он мог сделать? Обратиться в соответствующие органы? Но какие власти были надлежащими? И даже если бы он их нашел, кто бы поверил актеру за кулисами, произносящему такие невероятные реплики? Над ним будут либо смеяться, либо обвинять в участии в подрывном заговоре. Это может привести к плохой огласке, которая может разрушить его карьеру.
   Так что Пол ничего не сделал с Иво. Он вернулся к обычным обходам офисов агентов и продюсеров, и знание того, почему Иво оказался на Земле, все глубже загонялось в его сознание, пока он тащился от интервью к чтению за интервью.
   * * * *
   Был необыкновенно жаркий октябрь - такая погода, когда иногда он чуть не терял веру и начинал удивляться, почему он бьется головой о каменную стену, почему он не устроился где-нибудь в универмаг или в школу учителем. А потом он подумал об аплодисментах, о занавесе, о мечте однажды увидеть свое имя в огнях над названием пьесы - и он знал, что никогда не сдастся. Уйти из театра было бы равносильно самоубийству, ибо вне сцены он был жив только формально. Он был хорош; он знал, что он хорош, поэтому однажды, уверял он себя, он обязательно получит свой большой прорыв.
   К концу того же месяца оно пришло. После максимум трех чтений, между которыми его надежды то возрастали, то угасали, он был выбран на главную мужскую роль в "Праздничном дереве". По их словам, продюсеры были больше заинтересованы в том, чтобы найти кого-то, кто подходил бы на роль Эрика Эверарда, чем в громком имени, тем более что звезда женского пола предпочитала, чтобы ее блеск не потускнел из-за конкуренции.
   Репетиции отнимали у него так много времени, что следующие пять недель он почти не виделся с Иво, но к тому времени Иво уже не нуждался в нем. Собственно, теперь они были уже не учителем и учеником, а товарищами, сближенными тем, что оба принадлежали к разным мирам, отличным от того, в котором жили. Насколько ему мог нравиться любой, кто существует за пределами его воображения, Пол довольно привязался к Иво. И он скорее думал, что Иво тоже любил его - но, поскольку он никогда не мог быть полностью уверен в реакции на него обычных людей, как он мог быть уверен в реакции чужеземца?
   Иво иногда заходил на репетиции, но, естественно, ему было бы скучно, так как он был не в профессии, и, спустя некоторое время, он приходил не так часто. Сначала Пол почувствовал укол вины; потом он вспомнил, что ему не о чем беспокоиться. У Иво была своя работа.
   Вся труппа "Праздничной елки" уехала из города на пробы, и Пол шесть недель вообще не видел Иво. Это были насыщенные и счастливые недели, потому что пьеса с самого начала стала хитом. Он играл в переполненных залах в Нью-Хейвене и Бостоне, а кассовые сборы в Нью-Йорке были распроданы за несколько месяцев до того, как они даже открылись.
   "Должно быть, это весело - играть", - сказал Иво Полу на следующее утро после открытия в Нью-Йорке, когда Пол, довольный, ворочался на своей кровати - теперь у него была лучшая комната в доме - среди кучи восторженных объявлений. Наконец-то он прибыл. Все любили его. Он имел успех.
   И теперь, когда он прочитал отзывы, и все они были положительными, он мог обратить внимание на странные вещи, которые произошли с его другом. Приподнявшись на локте, Пол закричал: - Иво, ты бормочешь! Ведь я научил тебя артикуляции!
   - Пока тебя не было, я пообщался с этой кучей актеров, - сказал Иво. "Говорят, бормотание - это то, что нужно. "Кроме того, ты продолжал тявкать, что я декламировал, так что..."
   - Но тебе не обязательно впадать в противоположную крайность и... Иво! Невероятно, но Пол увидел все детали внешности другого. - Что случилось с костюмами ваших братьев Брукс?
   - Повесил их в шкафу, - смущенно ответил Иво. - Хотя одну последнюю ночь я надел, - продолжал он, защищаясь. "Деревянный пришел, одетый вот так, на открытие. Но все остальные парни носят синие джинсы и кожаные куртки. Я имею в виду, черт возьми, я должен соответствовать больше, чем кто-либо. Ты знаешь это, Пол.
   - И... - Пол резко выпрямился; это было величайшее возмущение - "ты изменился сам! Ты помолодел!"
   - Это твой возраст, - пробормотал Иво. - И я подумал, что готов к импровизации, как ты и сказал.
   - Послушай, Иво, если ты действительно хочешь выйти на сцену...
   "Черт, я не хочу быть актером!" - слишком яростно запротестовал Иво. - Ты чертовски хорошо знаешь, что я - шпион, который осматривает все вокруг, чтобы узнать, есть ли у тебя какие-нибудь секретные средства защиты, прежде чем я сообщу.
   "Я не чувствую, что выдаю какую-то государственную тайну, - сказал Пол, - когда говорю вам, что бастионы нашей обороны воздвигнуты не в Актерской мастерской".
   "Послушай, приятель, ты дай мне шпионить так, как я хочу, а я позволю тебе вести себя так, как ты хочешь".
   Пол был встревожен этой переменой в Иво, потому что, хотя он всегда старался избегать участия в общественной жизни, он не мог отделаться от ощущения, что молодой инопланетянин стал в какой-то мере его ответственностью - особенно теперь, когда он был подростком. Пол даже беспокоился бы об Иво, если бы его мысли не занимали так много других вещей. Во-первых, продюсеры "Праздничной елки" не устояли перед напором восторженной публики; хотя первоначальная звезда надулась, через три месяца после открытия спектакля в Нью-Йорке имя Пола вспыхнуло рядом с ее именем над названием спектакля. Он был звездой.
   Это было хорошо. Но потом появился Григорий. И это было плохо. Грегори был дублером Пола - красивым, угрюмым юношей, который неоднократно слышал, как он произносил слова примерно такого содержания: "Это та часть, которая так хороша, а не он. Если бы у меня была возможность хоть раз сыграть Эрика Эверарда, они бы вернули Ламбрекена индейцам".
   Иногда он произносил эти слова в присутствии Пола; иногда замечания с любовью передавались коллегами по актерскому составу, которые считали, что Пол должен знать.
   "Мне не нравится этот Грегори", - сказал Пол Иво однажды вечером в понедельник, когда они вместе наслаждались тихим перекуром, потому что в тот вечер представления не было. "Раньше он был несовершеннолетним правонарушителем, его отправили в одну из тех исправительных школ, где актерское мастерство используется в качестве терапии, и это оказалось его профессией. Но никогда не знаешь, когда такие снова услышат зов дикой природы.
   - Аааа, он хороший парень, - сказал Иво. - У него просто никогда не было шанса.
   "Беда в том, что я боюсь, что он собирается сделать себя шансом, то есть шансом".
   - А-а-а, - возразил Иво с гордой нечленораздельностью.
   Однако, когда в ту пятницу в шесть тридцать Пол упал на проволоку, натянутую между косяками дверного проема, ведущего в его личную ванную, и сломал ногу, даже Иво был вынужден признать, что это не выглядело как несчастный случай.
   - Иво, - завопил Пол, когда доктор ушел, - что мне делать? Я отказываюсь отпускать Грегори сегодня вместо меня!
   - Y"gonna hafta, - сказал Иво, перекладывая жвачку на другую сторону рта. - Он не учится.
   "Но доктор сказал, что пройдут недели, прежде чем я снова смогу ходить. Либо Грегори со своей интерпретацией полностью возьмет на себя роль, и я останусь в дураках, либо, что более вероятно, он испортит пьесу, и она свернется, прежде чем я встану на ноги".
   - Ты должен больше доверять себе, малыш. Публика не забудет тебя через несколько недель".
   Но Пол гораздо лучше идеалиста Иво знал, насколько непостоянной может быть публика. Однако он выбрал аргумент, который понравится мальчику. - Не забывай, он заминировал меня!
   - Наверняка похоже, - вынужден был признать Иво. "Но что делать? Вы не можете это доказать. - К тому же, занавеска чуть-чуть поднимется через час...
   Пол сжал жилистое запястье Иво. - Иво, ты должен идти ради меня!
   - У тебя камни в голове или что? - спросил Иво, стараясь не выглядеть довольным. "Мне не нужна карточка наследства, а даже если бы и была, он не учится".
   - Нет, ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы ты продолжал играть Иво Дарси, играющего Эрика Эверарда. Я хочу, чтобы вы продолжали играть Пола Ламбрекена, играющего Эрика Эверарда. Ты сможешь, Иво!
   "Боже мой, так что я могу!" - прошептал Иво, на время прекратив бормотать. - Я почти забыл.
   - Ты тоже знаешь мои реплики. Ты достаточно часто намекал мне на мою роль.
   Иво провел рукой по лбу. - Да, думаю, да.
   -- Иво, -- умолял его Пол, -- я думал, что мы... приятели. Я не хочу просить об одолжении, но я помог тебе, когда ты попал в беду. Я всегда думал, что могу положиться на тебя. Я никогда не думал, что ты меня подведешь".
   - И я не буду. Иво схватил руку Пола. "Я пойду сегодня вечером и буду играть так, как никогда раньше не играли! Больной-"
   "Нет! Нет! Играй так, как я играл. Ты должен быть мной, Иво! Забудьте о Страсберге; возвращайся к Станиславскому".
   - Ладно, приятель, - сказал Иво. "Сделаю."
   - И обещай мне одну вещь, Иво. Обещай мне, что не будешь бормотать.
   Иво вздрогнул. "Хорошо, но ты единственный, ради кого я бы сделал это".
   Медленно он начал мерцать. Пол затаил дыхание. Может быть, Иво забыл, как трансмутировать себя. Но техника победила метод. Иво Дарси постепенно превратился в подобие Поля Ламбрекена. Шоу продолжалось бы!
   - Ну, как все? - с тревогой спросил Пол, когда Иво вошел в его комнату вскоре после полуночи.
   - Довольно неплохо, - сказал Иво, садясь на край кровати. "Грегори был очень удивлен, увидев меня, - полдюжины раз спрашивал, как я себя чувствую". Иво не только артикулировал, Пол с удовлетворением заметил; он излагал.
   "Но шоу - как оно прошло? Кто-нибудь подозревал, что вы звонарь?
   - Нет, - медленно сказал Иво. "Нет, я так не думаю. У меня двенадцать вызовов на занавес, - добавил он, глядя прямо перед собой с мечтательной улыбкой. "Двенадцать."
   "В пятницу вечером публика всегда полна энтузиазма". Затем Пол тяжело сглотнул и сказал: "Кроме того, я уверен, что ты отлично справился с ролью".
   Но Иво, казалось, его не слышал. Иво все еще был в своем золотом оцепенении. "Непосредственно перед тем, как поднялся занавес, я не думал, что смогу это сделать. Я начал чувствовать всю дрожь внутри, как я чувствую, прежде чем я... я изменяюсь".
   "Бабочки в животе - это профессиональный термин". Пол мудро кивнул. "По-настоящему хороший актер получает их перед каждым выступлением. Независимо от того, сколько раз я играю роль, бывает такая минута, когда свет в доме начинает гаснуть, когда я в абсолютной панике...
   "- А потом занавес поднялся, и я был в порядке. Я был в порядке. Я был Полем Ламбрекеном. Я был Эриком Эверардом. Я был всем.
   - Иво, - сказал Пол, хлопая его по плечу, - ты прирожденный труппер.
   - Да, - пробормотал Иво, - я и сам начинаю так думать.
   В течение следующих четырех недель Поль Ламбрекен прятался в своей комнате, пока Иво Дарси играл Пола Ламбрекена в роли Эрика Эверарда.
   - Как здорово, что ты все это время отвлекаешься от своих обязанностей, дружище, - сказал Пол однажды между утренним представлением и вечерними представлениями. "Я действительно ценю это. Хотя, я полагаю, вам удалось втиснуть некоторые из них. Я никогда не вижу вас во второй половине дня, когда не утренники.
   "Обязанности?" - рассеянно повторил Иво. - Да, конечно, мои обязанности.
   - Однако позвольте дать вам профессиональный совет. Будьте более осторожны, когда снимаете макияж. В корнях твоих волос все еще есть жирная краска.
   - Неаккуратно с моей стороны, - согласился Иво, приступая к работе с полотенцем.
   "Я не могу понять, зачем ты вообще надеваешь эти вещи, - усмехнулся Пол, - когда все, что тебе нужно сделать, это просто еще немного переодеться".
   "Я знаю." Иво энергично потер виски. - Полагаю, мне просто нравится... запах этой штуки.
   - Иво, - рассмеялся Пол, - бесполезно пытаться меня разыгрывать; вы одержимы сценой. Я уверен, что сейчас у меня достаточно тяги, чтобы дать вам небольшую роль где-нибудь, когда я снова буду на ногах, и тогда вы сможете получить себе карту Equity. Может быть, - добавил он весело, - я даже могу попросить тебя заменить Грегори в качестве моего дублера.
   Позже, оглядываясь назад, Пол подумал, что, возможно, в глазах Иво было любопытное выражение, но в тот момент он и не подозревал, что происходит что-то неблагоприятное. Он не знал, что было в глубине души Иво, до воскресенья перед вторником, когда он планировал возобновить свою роль.
   "Господи, как приятно снова почувствовать эту сцену под ногами", - сказал он, выполняя серию сложных упражнений на разминку собственной разработки, которые он иногда подумывал опубликовать под названием "Время и движение ламбрекена". Исследования. Казалось несправедливым скрывать их от других актеров.
   Иво отвернулся от зеркала, в котором созерцал их взаимную красоту. - Пол, - сказал он тихо, - ты больше никогда не почувствуешь эту сцену под ногами.
   Пол сидел на полу и смотрел на него.
   - Видишь ли, Поль, - сказал Иво, - теперь я Поль Ламбрекен. Я больше Поль Ламбрекен, чем был - кем бы я ни был на своей родной планете. Я больше Поль Ламбрекен, чем ты когда-либо был. Ты поверхностно выучил партию, Пол, но я действительно это чувствую.
   - Это не часть, - ворчливо сказал Пол. "Это я. Я всегда был Полем Ламбрекеном".
   "Как вы можете быть в этом уверены? У тебя было так много личностей, почему это должно быть истинным? Нет, ты только думаешь, что ты Поль Ламбрекен. Я знаю, что я".
   "Черт возьми, - сказал Пол, - это личность, под которой я вышел из состава Equity. И будь благоразумен, Иво, не может быть двух Поль Ламбрекенов.
   Иво грустно улыбнулся. - Нет, Пол, ты прав. Не может.
   Конечно, Пол все это время знал, что Иво не человек. Однако только сейчас к нему пришло полное осознание того, каким безжалостным инопланетным монстром был другой, существующий только для удовлетворения своих собственных целей, не подозревая, что другие имеют право на существование.
   - Значит... ты собираешься... избавиться от меня? - тихо спросил Пол.
   - Чтобы избавиться от тебя, да, Пол. Но не убить тебя. Мой вид достаточно убил, достаточно завоевал. У нас нет реальной проблемы населения; это было просто предлогом, который мы придумали, чтобы успокоить собственную совесть".
   - У вас есть совесть, не так ли? Лицо Пола исказила ухмылка, которую он сам сразу почувствовал излишне мелодраматичной и совершенно неубедительной. Почему-то он никогда не мог быть по-настоящему искренним вне сцены.
   Иво сделал широкий жест. - Не сердись, Пол. Конечно, да. Все разумные формы жизни это делают. Это одно из наказаний разума!
   На мгновение Пол забылся. - Осторожнее, Иво. Ты начинаешь путать свои реплики.
   - Мы можем ввести контроль над рождаемостью, - сдержанно продолжил Иво. "Мы можем строить более высокие здания. О, есть много способов справиться с ростом населения. Это не проблема. Проблема в том, как направить нашу творческую энергию от разрушения к созиданию. И я думаю, что решил ее".
   "Как ваши люди узнают, что у вас есть, - лукаво спросил Пол, - если вы говорите, что не вернетесь?"
   - Я не вернусь на Сириус, Пол - это ты. Это ты собираешься научить мой народ искусству мира вместо искусства войны".
   Пол почувствовал, что поворачивает то, что, вероятно, было очень эффектным белым. - Но... но я даже не могу говорить на этом языке! Я-"
   "Вы выучите язык во время путешествия. В те дни, когда я был в отъезде, я проводил для вас набор пластинок Sirian-in-a-Jiffy. Сирианский прекрасный язык, Пол, гораздо более выразительный, чем любой из ваших земных языков. Тебе понравится."
   - Я уверен, что буду, но...
   "Пол, ты дашь моим людям возможность самовыражения, в которой они всегда нуждались. Видишь ли, я солгал тебе. Театр на Сириусе не в зачаточном состоянии; это никогда не было задумано. Если бы это было так, мы бы никогда не стали теми, кто мы есть сегодня. Можете ли вы себе представить, что такая раса, как моя, столь прекрасно приспособленная для занятий драматическим искусством, остается в слепом неведении о том, что такое искусство существует!"
   "Это кажется ужасной тратой", - вынужден был согласиться Пол, хотя в тот момент он не мог проявить искреннего сочувствия. - Но я вряд ли экипирован...
   "Кто лучше, чем вы, готов справиться с этой сложной задачей? Разве ты не видишь, что в конце концов ты сможешь достичь своего великого синтеза театрального искусства - как продюсер, педагог, режиссер, актер, драматург, кем бы ты ни был, работая с группой людей, способных принимать любые формы и формы. формы, у которых нет предвзятых представлений о том, что можно делать, а что нельзя. О, Пол, какая славная возможность ждет тебя на Сириусе V. Как я тебе завидую!
   - Тогда почему бы тебе не сделать это самому? - спросил Пол.
   Иво снова грустно улыбнулся. "К сожалению, у меня нет ваших разнообразных способностей. Все, что я могу сделать, это действовать. Шикарно, конечно, но и только. У меня нет возможности построить живой театр с нуля. Вы делаете. У меня есть талант, Пол, но у тебя есть гений.
   "Это искушение, - признал Пол. "Но покинуть свой собственный мир..."
   - Пол, Земля - не твой мир. Вы носите свое с собой, куда бы вы ни пошли. Ваш мир существует в уме и сердце, а не в реальности. В любой реальной ситуации вам так же некомфортно на Земле, как и на Сириусе".
   "Да, но-"
   - Подумай об этом так, Пол. Ты не покинешь свой мир. Вы просто покидаете Землю, чтобы отправиться в путь. Это более длинная дорога, но посмотри, что ждет тебя в конце".
   - Да, смотри, - сказал Пол, в тот момент в его уме и сердце явно звучала реальность, - смерть или вивисекция.
   - Пол, ты думаешь, я бы сделал это с тобой? В глазах Иво стояли слезы. Если он играл, он был великим исполнителем. "Я действительно чертовски хороший учитель, - подумал Пол, - и с таким количеством исходного материала, как Иво, я мог бы работать... Неужели он действительно имеет в виду то, что говорит?"
   - Они не причинят тебе вреда, Пол, потому что ты придешь на Сириус с посланием от меня. Вы расскажете моему народу, что у Земли есть мощное защитное оружие, и вы пришли, чтобы научить их его секрету. И это правда, Пол. Театр - самое мощное оружие вашего мира, его лучшая защита от всеобщего врага - реальности".
   - Иво, - сказал Пол, - ты действительно должен подавить эту склонность к напыщенности. Особенно с такой пурпурной речью; вам просто нужно научиться недоигрывать. Ты будешь следить за этим, когда я уйду, не так ли?
   "Я буду!" Лицо Иво просветлело. - О, я буду, Пол. Я обещаю никогда больше не пережевывать пейзаж. Я даже не буду грызть опору!
   На следующий день они вдвоем отправились на Медвежью гору, где все эти месяцы был припрятан корабль Иво. Иво объяснил Полу, как работает система управления, и показал, где лежат чистые полотенца.
   Задержавшись в шлюзе, Пол оглянулся на Манхэттен. - Я столько лет мечтал увидеть свое имя в свете огней на Бродвее, - пробормотал он, - а теперь, когда мне это удалось...
   - Я буду держать его там, - пообещал Иво. "Обещаю. А тем временем вы будете строить новый Бродвей там, среди звезд!"
   - Да, - мечтательно сказал Пол, - это то, чего стоит с нетерпением ждать, не так ли? Свежая, восторженная публика, не скованные традициями исполнители, кооперативное правительство, неограниченные средства - ведь перед ним открывался целый чудесный новый мир.
   - ...Через десять лет или около того, - говорил Иво, - актеры с Сириуса будут приезжать на Землю толпами, заставляя местных исполнителей выглядеть больными...
   Пол мудро улыбнулся. - Ну, Иво, ты же знаешь, Эквити никогда бы этого не потерпела.
   "Справедливость не сможет помочь сама себе. Общественное давление поднимется нарастающей волной и... - Иво остановился. "Извиняюсь. Я снова разглагольствовал, не так ли? Это на открытом воздухе, что делает это. Мне нужно быть ограниченным четырьмя стенами театра".
   - Это заблуждение, - начал Пол. "На греческой сцене..."
   - Оставь это для звезд, приятель, - улыбнулся Иво. - Ты должен уйти, пока не рассвело. Затем он сжал руку Пола. - До свидания, малыш, - сказал он. - Ты сшибешь их насмерть на Сириусе.
   - До свидания, Иво. Пол вернул захват. Затем он вошел внутрь и закрыл за собой дверь шлюза. Он надеялся, что Иво исправит эту склонность к декламации; с другой стороны, это было, конечно, лучше, чем бормотание.
   Пол поставил пластинку Sirian-in-a-fiffy на проигрыватель, потому что он мог бы сразу начать учить язык. Конечно, ему не с кем будет поговорить, кроме самого себя, в течение многих месяцев, но потом, когда все будет сказано и сделано, он станет его собственной любимой аудиторией. Он пристегнулся к кушетке и приготовился к взлету.
   "На следующей неделе, Ист Линн, - сказал он себе.
  
   ПЕРЕД ЭДЕМОМ, с картины Артура Кларка.
   "Я полагаю, - сказал Джерри Гарфилд, выключая двигатели, - что это конец пути". С легким вздохом подводные струи исчезли; лишенный воздушной подушки, разведывательный автомобиль Rambling Wreck приземлился на искривленных скалах плато Геспериан.
   Пути вперед не было; ни на своих самолетах, ни на своих тягачах S.5 - если дать официальное название обломкам корабля - не мог взобраться на лежащий впереди откос. Южный полюс Венеры находился всего в тридцати милях отсюда, но он мог находиться на другой планете. Им придется повернуть назад и повторить свое четырехсотмильное путешествие по этому кошмарному ландшафту.
   Погода была фантастически ясная, видимость почти в тысячу ярдов. Не было нужды в радаре, чтобы показывать скалы впереди; на этот раз невооруженным глазом было достаточно. Зеленый свет полярного сияния, просачивающийся сквозь облака, которые непрерывно катились в течение миллиона лет, придавал сцене вид подводного, а то, как все отдаленные объекты сливались в дымке, добавляло впечатления. Иногда легко было поверить, что они едут по мелководью, и Джерри не раз воображал, что видел рыбу, плавающую над головой.
   - Мне позвонить на корабль и сказать, что мы возвращаемся? он спросил.
   - Пока нет, - сказал доктор Хатчинс. "Я хочу думать".
   Джерри бросил умоляющий взгляд на третьего члена экипажа, но не нашел там моральной поддержки. Коулман был таким же плохим; хотя двое мужчин яростно спорили половину времени, они оба были учеными и, следовательно, по мнению трезвомыслящего инженера-навигатора, не вполне ответственными гражданами. Если у Коула и Хатча были блестящие идеи о дальнейших действиях, он ничего не мог сделать, кроме как заявить протест.
   Хатчинс расхаживал взад и вперед по крохотной каюте, изучая карты и приборы. Вскоре он направил прожектор машины на утесы и начал внимательно рассматривать их в бинокль. Конечно, подумал Джерри, он не ждет, что я туда подъеду! S.5 был ховер-треком, а не горным козлом...
   Внезапно Хатчинс что-то нашел. Он резко выдохнул, а затем повернулся к Коулману.
   "Смотреть!" - сказал он, его голос был полон возбуждения. "Слева от этой черной метки! Расскажи мне, что ты видишь". Он передал очки, и настала очередь Коулмана смотреть на него.
   - Будь я проклят, - сказал он наконец. "Ты был прав. На Венере есть реки. Это высохший водопад.
   - Значит, ты должен мне один ужин в "Бель Гурмэ", когда мы вернемся в Кембридж. С шампанским".
   "Не надо мне напоминать. Во всяком случае, это дешево по цене. Но это по-прежнему оставляет другие ваши теории строго на уровне сумасшедших.
   - Минуточку, - вмешался Джерри. "При чем тут реки и водопады? Все знают, что они не могут существовать на Венере. На этой паровой бане планеты никогда не бывает достаточно холодно, чтобы облака могли сконденсироваться".
   - Ты давно смотрел на термометр? - спросил Хатчинс с обманчивой мягкостью.
   - Я был слишком занят вождением.
   - Тогда у меня есть новости для вас. Он упал до двухсот тридцати и продолжает падать. Не забывайте - мы почти у полюса, сейчас зима, и мы на высоте шестидесяти тысяч футов над низменностями. Все это в сумме создает отчетливую хватку в воздухе. Если температура упадет еще на несколько градусов, будет дождь. Вода, конечно, будет кипеть, но это будет вода. И хотя Джордж пока этого не признает, это выставляет Венеру в совершенно ином свете".
   "Почему?" - спросил Джерри, хотя уже догадался.
   "Там, где есть вода, может быть жизнь. Мы слишком торопились предположить, что Венера бесплодна только потому, что средняя температура превышает пятьсот градусов. Здесь намного холоднее, и поэтому я так стремился добраться до полюса. Здесь, в высокогорье, есть озера, и я хочу на них посмотреть.
   - Но кипяток ! запротестовал Коулман. "Ничто не могло жить в этом!"
   "Есть водоросли, которые управляют этим на Земле. И если мы чему-то и научились с тех пор, как начали исследовать планеты, так это тому, что везде, где у жизни есть хоть малейший шанс на выживание, вы ее найдете. Это единственный шанс, который у него когда-либо был на Венере.
   "Хотел бы мы проверить вашу теорию. Но ты сам видишь - мы не можем подняться на эту скалу.
   "Возможно, не в машине. Но полазить по этим скалам не составит труда даже в термокостюмах. Все, что нам нужно сделать, это пройти несколько миль к полюсу; судя по радарным картам, когда вы находитесь над краем, он довольно ровный. Мы могли бы управиться за... ну, самое большее двенадцать часов. Каждый из нас находился дольше, чем это, в гораздо худших условиях".
   Это было совершенно верно. Защитная одежда, которая была разработана, чтобы поддерживать жизнь людей в венерианских низменностях, будет легко работать здесь, где жара всего на сто градусов выше, чем в Долине Смерти в середине лета.
   -- Что ж, -- сказал Коулмен, -- вы знаете правила. Вы не можете отправиться в одиночку, и кто-то должен оставаться здесь, чтобы поддерживать связь с кораблем. Как мы решим этот вопрос на этот раз - в шахматы или в карты?
   "Шахматы занимают слишком много времени, - сказал Хатчинс, - особенно когда вы двое играете в них". Он потянулся к штурманскому столу и достал изрядно поношенный рюкзак. - Разрежь их, Джерри.
   "Десятка пик. Надеюсь, ты справишься, Джордж.
   - Я тоже. Черт, только пять треф. Что ж, передай привет венерианцам.
   Несмотря на заверения Хатчинса, восхождение на откос было тяжелой работой. Склон был не слишком крут, но вес кислородного оборудования, термокостюма-охладителя и научного оборудования превышал сто фунтов на человека. Меньшая гравитация - на тринадцать процентов слабее земной - немного помогла, но не сильно, пока они карабкались по осыпям, отдыхали на уступах, чтобы отдышаться, а затем снова карабкались сквозь подводные сумерки. Изумрудное сияние, окружавшее их, было ярче, чем сияние полной луны на Земле. На Венеру можно было бы потратить целую луну, сказал себе Джерри; его никогда нельзя было увидеть с поверхности, для него не существовало океанов, а непрекращающееся сияние было гораздо более постоянным источником света.
   Они поднялись более чем на две тысячи футов, прежде чем земля превратилась в пологий склон, кое-где изрезанный каналами, явно прорезанными проточной водой. После недолгих поисков они наткнулись на овраг, достаточно широкий и глубокий, чтобы его можно было назвать руслом реки, и пошли по нему.
   - Я только что кое о чем подумал, - сказал Джерри, когда они проехали несколько сотен ярдов. - А если впереди нас ждет буря? Мне не хочется смотреть на приливную волну кипящей воды".
   - Если будет буря, - нетерпеливо ответил Хатчинс, - мы ее услышим. У вас будет достаточно времени, чтобы добраться до высоты.
   Несомненно, он был прав, но Джерри не чувствовал себя счастливее, пока они продолжали подниматься по плавно обрывающемуся ручью. Его беспокойство росло с тех пор, как они пересекли выступ утеса и потеряли радиосвязь с разведывательной машиной. В наши дни быть вне связи с другими мужчинами было уникальным и тревожным опытом. С Джерри такого еще никогда не случалось за всю его жизнь; даже на борту " Утренней звезды" , когда они находились в ста миллионах миль от Земли, он всегда мог отправить сообщение своей семье и получить ответ в течение нескольких минут. Но теперь несколько ярдов скалы отрезали его от остального человечества; если что-нибудь случится с ними здесь, никто никогда не узнает, если только какая-нибудь более поздняя экспедиция не найдет их тела. Джордж будет ждать оговоренное количество часов; затем он вернется на корабль - один. Наверное, я не из первопроходцев, сказал себе Джерри. Мне нравится управлять сложными машинами, и именно так я увлекся космическими полетами. Но я никогда не переставал думать, к чему это приведет, и теперь уже слишком поздно передумать...
   Они прошли примерно три мили к полюсу, следуя извилинам русла реки, когда Хатчинс остановился, чтобы провести наблюдения и собрать образцы. "Все еще холодает!" он сказал. - Температура упала до ста девяноста девяти. Это самый низкий показатель, когда-либо зарегистрированный на Венере. Я бы хотел, чтобы мы позвонили Джорджу и сообщили ему".
   Джерри перепробовал все диапазоны волн; он даже попытался поднять корабль - непредсказуемые подъемы и спады ионосферы планеты иногда делали возможным такой дальний прием, - но не было и шепота несущей волны над ревом и треском венерианских гроз.
   - Так даже лучше, - сказал Хатчинс, и теперь в его голосе звучало настоящее возбуждение. - Концентрация кислорода резко возросла - пятнадцать частей на миллион. Возле машины было всего пять человек, а внизу, в низинах, его почти не видно.
   -- Но пятнадцать на миллион ! запротестовал Джерри. "Ничто не могло дышать этим!"
   "Вы взяли не тот конец палки, - объяснил Хатчинс. "Ничто не дышит им. Что -то заставляет . Как вы думаете, откуда на Земле берется кислород? Все это создано жизнью - выращиванием растений. До того, как на Земле появились растения, наша атмосфера была точно такой же - масса углекислого газа, аммиака и метана. Затем развилась растительность и постепенно превратила атмосферу во что-то, чем могли дышать животные".
   - Понятно, - сказал Джерри, - и вы думаете, что здесь только что начался тот же самый процесс?
   "Похоже на то. Что -то недалеко отсюда производит кислород, и растительная жизнь - самое простое объяснение.
   -- А там, где есть растения, -- задумчиво сказал Джерри, -- я полагаю, рано или поздно у вас появятся и животные.
   - Да, - сказал Хатчинс, упаковывая свое снаряжение и запуская овраг, - хотя на это уйдет несколько сотен миллионов лет. Мы можем быть слишком рано, но я надеюсь, что нет.
   - Все очень хорошо, - ответил Джерри. - А если мы встретим что-то, что нас не любит? У нас нет оружия.
   Хатчинс фыркнул от отвращения.
   - А они нам не нужны. Ты перестал думать, как мы выглядим? Любое животное пробежит милю при виде нас".
   В этом была доля правды. Отражающая металлическая фольга термокостюмов покрывала их с головы до ног, словно гибкая сверкающая броня. Ни у одного из насекомых не было более сложных антенн, чем те, что установлены на их шлемах и рюкзаках, а широкие линзы, через которые они смотрели на мир, выглядели пустыми, но чудовищными глазами. Да, на Земле было немного животных, которые останавливались бы, чтобы спорить с такими явлениями; но у любого венерианца могут быть другие идеи.
   Джерри все еще обдумывал это, когда они подошли к озеру. Даже при первом взгляде он подумал не о жизни, которую они искали, а о смерти. Как черное зеркало, оно лежало среди складок холмов; его дальний край был скрыт вечным туманом, и призрачные столбы пара кружились и танцевали на его поверхности. Все, что нужно, сказал себе Джерри, это паром Харона, ожидающий, чтобы переправить их на другой берег, или Лебедь Туонелы, величественно плывущий взад и вперед, охраняя вход в Преисподнюю...
   И все же это было чудо - первая свободная вода, которую люди когда-либо нашли на Венере. Хатчинс уже стоял на коленях, почти в молитвенной позе. Но он только собирал капли драгоценной жидкости для изучения в карманный микроскоп.
   - Есть что-нибудь? - с тревогой спросил Джерри.
   Хатчинс покачал головой.
   - Если и есть, то он слишком мал, чтобы его можно было увидеть с помощью этого инструмента. Я расскажу тебе больше, когда мы вернемся на корабль. Он запечатал пробирку и поместил ее в свою сумку для сбора с такой нежностью, как любой старатель, который только что нашел самородок с примесью золота. Это могло быть - вероятно, было - не более чем обычная вода. Но это также может быть вселенная неизвестных живых существ, находящихся на первом этапе своего миллиардолетнего путешествия к разуму.
   Хатчинс прошел не более дюжины ярдов по берегу озера, когда снова остановился, так внезапно, что Гарфилд чуть не столкнулся с ним.
   - В чем дело? - спросил Джерри. - Видел что-нибудь?
   "Темный участок скалы вон там. Я заметил это еще до того, как мы остановились у озера.
   "Что насчет этого? Мне он кажется достаточно обычным".
   " Я думаю, что он стал больше. "
   Всю жизнь Джерри должен был помнить этот момент. Почему-то он никогда не сомневался в заявлении Хатчинса; к этому времени он мог поверить во что угодно, даже в то, что камни могут расти. Ощущение одиночества и тайны, присутствие этого темного и задумчивого озера, неумолкающий гул далекой бури и зеленое мерцание полярного сияния - все это что-то сделало с его разумом, подготовило его к встрече с невероятным. И все же он не чувствовал страха; это придет позже.
   Он посмотрел на скалу. Насколько он мог прикинуть, до него было около пятисот футов. В этом тусклом, изумрудном свете трудно было судить о расстояниях и размерах. Камень - или что это было - казался горизонтальной плитой из почти черного материала, лежащей у гребня невысокого хребта. Рядом с ним был второй, гораздо меньший участок подобного материала; Джерри попытался измерить и запомнить расстояние между ними, чтобы иметь какой-то критерий для обнаружения любых изменений.
   Даже когда он увидел, что разрыв медленно сокращается, он все равно не почувствовал тревоги - только озадаченное волнение. Только когда оно полностью исчезло и он понял, как обманули его глаза, это ужасное чувство беспомощного ужаса поселилось в его сердце.
   Здесь не было ни растущих, ни движущихся камней. То, что они наблюдали, было темным приливом, ползучим ковром, который медленно, но неумолимо несся к ним по вершине хребта.
   Момент чистой, беспричинной паники длился, к счастью, не более нескольких секунд. Первый ужас Гарфилда начал исчезать, как только он узнал его причину. Ибо этот наступающий прилив слишком живо напомнил ему историю, которую он читал много лет назад, о армейских муравьях Амазонки и о том, как они уничтожали все на своем пути... Но каким бы ни был этот прилив, он двигался слишком медленно, чтобы представлять реальную опасность, если только не отрезал путь отступления. Хатчинс пристально смотрел на него в свой единственный бинокль; он был биологом и стоял на своем. Нет смысла выставлять себя дураком, подумал Джерри, бежать, как ошпаренная кошка, если в этом нет необходимости.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"