Саврасов Игорь Фёдорович : другие произведения.

Замок одиночества

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Игорь Саврасов

Замок одиночества

Роман

  
  
   Вечная загадка не та,
   у которой вообще нет разгадки,
   а та, у которой разгадка
   всякий день новая.

Ежи Лец

  
  

- 1 -

   Родившейся "в рубашке" мало иметь модные туфли - ей полагаются "хрустальные" башмачки и "вещие" сны.
   ...Оля проснулась ещё до рассвета, совсем непривычно рано, да ещё зимним заснеженным утром, когда девушки её возраста видят самые сладкие и радужные сны. Ей тоже приснился сон. Он-то и разбудил её. Cон был сладким и радужным лишь отчасти. Скорее он был волнующим, и это дрожащее волнение не остывало так быстро, как обычно уходят из сознания большинство снов. Подсознание вибрировало, пытаясь придать проснувшимся нечётким мыслям ясную, более-менее строгую форму. А радуга действительно была. В этом сне. Оля летала летним утром под ней. И не одна. Её держал за руку молодой человек. Лица она не помнила. Помнила лишь светлые волосы, развивающиеся по ветру, крепкую руку и янтарные, властные глаза.
   "Я ведь сегодня улетаю в Париж, встречать Новый год! И вечером перед сном думала об этом. А приснился... да, Санкт-Петербург... мы летаем над Петропавловкой, потом пересекли Неву... потом над каким-то замком... потом внутри этого замка... почему-то внутри замка храм, и я под куполом.... А парень, тот мой, что держал за руку стоит на полу храма и зовёт. Я камнем падаю... Нет, не к нему... Он приказывает падать дальше... Куда? Да, под землю! Зачем? А вот и он там. Улыбается и держит в руках ларец. Клад, что ли нашёл? Ах, как я хочу приключения! Большого! Настоящего!"
   Дрёма ещё немножко подрейфовала и заботы предвояжного дня забрали девушку себе.
   ... - Что читаешь, дед? Как обычно, что-нибудь "заумное"? - спросила Ольга.
   Матвей Корнеевич оторвал взгляд от книги, чуть распрямил свою сутулую спину, рассеянно посмотрел в сторону внучки. Он не любил, когда его открывали от чтения, но Оленьке это "сходило с рук". Дедушка встал с чемодана, чуть повел затёкшими плечами, выпрямился во весь свой великолепный рост.
   - "Французские королевские династии". Том "Бурбоны".
   - А-а-а, ясненько - заскучавшей двадцатитрехлетней девушке захотелось поболтать. Делать это с дедом она любила. Правда иногда и только когда инициатива просветительской беседы исходила от неё.
   Сейчас, в Шереметьево, когда ожидание рейса на Париж затянулось, видимо, надолго, живой интеллект и энциклопедические знания деда очень пригодятся. Те две брошюры, что она читала уже полтора часа (русско-французский разговорник и путеводитель по Парижу) её утомили. Молодёжь любит устремляться к новому, но и шаг к мудрому "старому" дедуле - это замечательный шаг!
   - На французском, естественно? - Оля тоже встала с другого чемодана, который "делила" с отцом, Евгением Матвеевичем и подошла взглянуть на книжку. Её лисьи глаза, необычайно красивого серо-зелёного цвета стали серьёзными. Французский она знала, к сожалению, слабовато.
   - Да, внучка, на нашем - гордо ответил Матвей Корнеевич.
   Эта нотка "многозначительности" и горделивости иногда звучала в потомке мальтийского рыцаря французского аристократического рода, приехавшего в одна тысяча семьсот девяносто восьмом году в Россию. Он, наряду со многими другими рыцарями бежали от Наполеона и искали поддержки и спасения своего и Ордена у Павла Первого, ставшего великим магистром. Фамилия рыцаря Сови?. Жестокие и своенравные ветра истории развеяли семя храброго и любвеобильного рыцаря так, что уже более ста лет его потомки носят фамилию Софьины.
   Дед опять присел на чемодан рядом с женой, а Оленька, порхнув, оказалась у него за спиной и, обнимая его за шею, приблизила свою головку к страницам книги. Каштановые, чуть вьющиеся волосы, как у Афродиты, рожденной из морской пены, и правда пахли морской свежестью.
   - Дай позырить - попросила "Афродита".
   - Ну что за "сленг"? Сколько раз тебе говорить - проворчала бабушка Наталья Кирилловна. Она очень устала сидеть на краешке чемодана и была раздражена.
   Внучка быстренько чмокнула бабулю в щёку и прочла с выражением и знаменитым французским прононсом:
   - Paris vaut bien une messe. Ничего, так сойдёт? Как ты, папа, считаешь: "прокатит" в Париже? - "прокатит" она, шалунья, тоже сказала, намеренно манерно картавя - Бабуля, тебе так приятней для уха?
   Наталья Кирилловна, в отличии от мужа и сына, знавших французский в совершенстве, почти совершенно "но парле ву франсэ". Муж, Матвей Корнеевич, научил её двум десяткам слов и фраз для общения в магазине, ресторане, в гостинице и на улице. А прононс он, ехидна, посоветовал отрабатывать на русском, душевном для дамского сердца слове "тр-р-епьё".
   - Нет, нужно произносить более естественно, с "заложенным носом" - буркнул Евгений Матвеевич.
   Он тоже не испытывал подъёма душевных сил от утомительного сидения в аэропорту, от той непогоды, что накрыла в эти предновогодние дни Москву и пол-Европы. В Европе Рождество! На улицах Москвы ночью снежно, затем подтаявшая кашица, вечером - гололёд. И ветер, ветер... В Париже примерно тоже. Обещают, правда, потепление. В Париже.
   - Ничего, сынок, к концу поездки заложенность синоптики пообещали. Ерыка?ть будут и в Москве.
   - Да, уж. Только правильно: еры?кать, т.е. картавить - неуверенно возразил отцу сын-лингвист.
   - Да нет, господин филолог: по Далю наши люди ерыка?ют! - отец рассмеялся. Славяноведение было одним из многих увлечений этого человека, члена-корреспондента Академии наук по естественно-научному направлению.
   Сына нелегко было чем-либо смутить: замечаниям, непогодой. Но этот сорокадевятилетний успешный москвич с лицом "истинного арийца" на сей раз придумал для своих родных в Париже несколько новогодних сюрпризов и начинать завоевание великого города так прозаично не хотелось. "Эх, да уж... Опять несоединимое. Мечты и реальность. Нет, Праздник, Париж должен не завоёвываться, он должен "отдаваться" легко, как радушная девушка! И, желательно, страстно!" - подумал Евгений.
   Он встал с чемодана, сделал несколько шагов, задумчиво-плавных, в своей аристократической манере и привычке к выверенной точности во всём, верности педантизму даже в движениях. Привычно же сложил ладошки "домиком" возле губ, вытянувшихся в раздумье "дудочкой", чуть склонил коротко-стриженную голову и осторожно почесал переносицу, передвинув туда "домик". Все домашние сразу поняли: "Патриций" (таково было его прозвище) будет говорить:
   - Я думаю - пауза - что у этой фразы, про мессу, кошка, есть возможность перифраза..., или инверсии слов..., или вообще вариантов троп или стилистических фигур - к Евгению приходила энергия оптимизма.
   - Ой, это я люблю! Мы с тобой в детстве так классно переделывали слова и фразы. Кстати, я всегда побеждала!
   "Кошка" (так любовно называл дочь отец) обожала во всём и всегда быть первой.
   - Вот и вперёд! Побеждай! Но направление... вектор мыслей - теперешний комфорт - он, конечно, уже придумал пяток вариантов.
   - Ха! Легко! "Париж стоит места"! - быстро ответила умная девочка. - Наше утомление будет оправдано сторицей!
   Дед, бабуля и отец посмотрели на свою любимицу с нескрываемой гордостью.
   - И... ну-ну, думай... пока это сторона одной медали - и отец развернул свой "медальный" профиль в сторону бабушки, съёжившейся на уголочке чемодана, будто в ожидании приговора.
   - Я всё поняла, папуля! Пять минут - и я в образе! А образ - во мне! - воскликнула эмоциональная девушка, на долю секунды задумавшись и, как отец, сложив пальцы рук "домиком" у своих, чуть выпяченных от природы, с припухшей верхней, губ. Эти её губки, немножко тонковатые, имели чувственный, дразнящий вид и студентке третьего курса "Щуки" Ольге Евгеньевне Софьиной без труда удавалось быть обворожительной. Она уже сыграла небольшие роли испанок, цыганок и французских "приветливых" и лукавых модисток и гризеток. А мечтается ведь о Кармен и Манон Леско. "О! Эти ваши пухлые губки...", "Ах! Это после ваших поцелуев... И ещё хочу!..." Оленька легко умела "делать" глазки то пьяными от страсти, то дерзкими, то с вызовом, то с милым кокетством, изливая из них свет женского гипноза. Её, несомненно, ожидала бурная карьера большой актрисы.
   Сейчас она схватила свою шубку, которая была подложена на чемодан, встряхнула, придирчиво осмотрев её. "Нет, это московская, это классический стиль. Парижанки наверняка носят что-то авангардное... фасоны "шанель" или "летучая мышь"... кудрявый мех ламы или лёгкая каракульча... Может "автоледи" из норочки с деталями из песца... В чемодане есть лёгкая норковая "рубашка", но старенькая, кожаные вставки поистёрлись. Да, нет - хороша: капюшон, два цвета. Низ - серо-фиолетовый, верх - палевый... и две фактуры... Хотя овчиной декорирована напрасно". Опять замерла на секунду, в раздумьях.
   - Нельзя "гасить" кураж! - иронично заметил дед. - Любая женщина, тем паче актриса, должна помнить: не столь важна технология процесса, сколько его метафизика. Отдайся образу!
   - Легко тебе говорить! Роль новая, не отрепетированная... Боюсь этого сакраментального: "Не верю!"
   - Смелей, дочка. Дерзай, Валькирия! - поддержал отец.
   Оленьке тут же стало стыдно своей некоторой растерянности. "Я жду от Парижа непросто романтики, туристических радостей. Жду новогоднего волшебства! Праздника, большого Настоящего Приключения! Хочу... хочу... любви... головокружительной. Полёта.... Этот странный сон. ...Почему Петербург? Ах! И новогоднего желания ещё толком не обдумала... А может... Может Судьба сама знает когда и что подарить?" Она недавно прочла роман Хемингуэя "Праздник, который всегда с тобой". О Париже. Сильное впечатление. Какие точные, ёмкие слова и фразы! "С тобой... с собой... Может праздник уже во мне?! Со мной! Чего же я трушу?
   Ольга решительно накинула шубку, оставив её распахнутой, вытащила из-под брючек белоснежную блузку "апаш", небрежно подпоясала её узким красным кожаным ремешком. Подумав, расстегнула две верхние пуговки персикового цвета. Накрасила губы сиреневой помадой, тряхнула своими чудесными кудрями. "Что ещё? Да, бусы!" Нацепила крупные красные бусы.
   - Бабуля, дай твой шифоновый шарфик. Я иду за добычей! Ненадолго.
   - Что у тебя за вид?! - возмутилась Наталья Кирилловна. - Разврат!
   - Две пуговки, конечно, не разврат, а эстетическая провокация, бабулечка. Я ставлю две пуговки против двух стульев: тебе и деду!
   - Давай, давай, "этуаль". И без стульев не возвращайся! - подбодрил Матвей Корнеевич.
   - Ещё один... - не сдавалась бабка - Коко Шанель говорила: "мода проходит, стиль остаётся", можно добиться успеха и не...
   - Что мне твоя "Ку-ку-Шинель"? Задница уже болит. Давай, кошка: от бедра! Посмотрим, чему тебя научили в твоей "Щуке" - дед лучше знал: стиль-то хорошо, но стройные ножки, аппетитные полуобнаженные грудки-булочки и упругая попка-орешек - оружие, разящее сразу наповал. - К стилю хорош стилет, если ты - Валькирия.
   Действительно, по "щучьему велению" через десять минут два стула, любезно представленные в аренду хорошенькой "француженке" двумя парнями-охранниками, были под... тем, чем надо.
   - Что ты им сказала? - нахмурилась опять Наталья Кирилловна, наблюдавшая за "блицкригом".
   - Что у тебя геморрой. - нехорошо сострил Матвей Корнеевич - Молодец, Ольга! А что и вправду сказала?
   - Бонсуар... Жё мапэль Оливия... Экскюзэ муа... Сильвупле... папа?.. мама?н... дё... показала рукой на стулья... Мерси! Всё! Этюд зачтён!
   - Если расстегнуть ещё две пуговки... можно и по-русски, и без слов... Но, спасибо, дорогая моя - улыбнулась бабуля, примеряя к стулу свою... и примеряя в уме: а могла бы она так же лет сорок назад? Нет, вряд ли.
   - Ага! Улыбнулась всё же! - ехидничал дед. - Вот ещё одно доказательство, сынок, что думают женщины не головой, а... Вот соединят свою "важность" с мягким стульчиком и мысли у них... Кстати, я забыл тебя спросить: ты приготовил статью в мой журнал? Я делаю серию философских эссе о "несоединимом". С тебя - словообразование, генезис слова, распространение, изменения и насыщение смыслами.
   - Батя! Ну зачем и кому это нужно! - Евгений хотел уклониться в очередной раз. - Жизнь и искусство...
   - Это я уже слышал... твои скудные оправдания: жизнь выше искусства и прочую ерунду. Давай без банальщины и серости. Будь веселей! На столе должен быть хлеб. Но и вино! Вино творческой силы, вдохновения. Пусть поют музы и украшают жизнь. Метафора может легко обойти истину. И потом: у кого есть творческие способности, не могут жить только потребностями.
   - Да, папуля! Мой профессор по риторике внушает: "в жизни ты потужно овладеваешь истиной, в искусстве истина, наслаждаясь, - тобой!"
   - Умный мужик! - похвалил член-корреспондент.
   - Это дама - рассмеялась девушка.
   - Хм... "Не все вмещают слово сиё, но кому дано" - процитировал дед Библию.
   - Ну что ты, Матвей, завёл умные разговоры... Сейчас, здесь... - хмыкнула Наталья Кирилловна.
   - Да! Здесь, на вокзалах, всегда и сейчас - самое заветное место для душевных философских бесед. Так что, сынок?
   - Хорошо. Вот образец: "кошка" употребила слово "сакраментальное". В религии это синоним сокровенного, тайного, сакрального. А в просторечии и в книжном употреблении это означает "традиционный", "избитый", "расхожий", "дежурный".
   - Да, да! - воскликнул удовлетворённо дед. - И это философское обнищание, отсоединение. Вершину от основания. А в философии, вообще культуре основанием служит вершина! Я уже не говорю об обыденном "несоединении" людей: они общаются и не осознают смысла ни своих, ни чужих слов. Слово! "Вначале было слово"! - он почему-то раздражился. - Слушайте, вот меня "достают" все эти горнолыжники вокруг. В Альпы они собрались. "Буржуазные вожделения" - так меня учили в дни моей комсомольской юности. Вот этот парень... и бегает и бегает... Спросите его про смысл жизни. Да ладно... - дед вдруг растянулся в слащавой улыбочке - А что, друзья мои, объединяет людей? Более всего. Правильно - аппетит! А разъединяет? Правильно - вкус! Соберутся вместе, забьют мамонта и ссорятся, кому какой кусок достанется... А уж вид набедренной повязки... И этот... ещё сидит рядом... А этот? Бездарь! Что он начертал на скале?! Что подумают потомки!?
   Матвей Корнеевич, видимо для убедительности своих тезисов, встал со стула и, жестикулируя, продолжил:
   - Правда следует уточнить: аура пустых или полупустых тихих вокзалов наполнена особым "белым" шумом, способствующим раскрепощению ума и сердца, а сейчас в этом аэровокзале очень много людей, гвалт, сконцентрирована энергия отчуждения и отторжения. Наша исконная русская энергия.
   Пора сказать читателю, что Софьин Матвей Корнеевич, одна тысяча девятьсот сорокового года рождения, весьма непростая, даже загадочная личность. Возможно, что эта загадочность и непростость были привиты двенадцатилетней работой директором "режимного" института в структуре Академии наук, немалой ответственностью и огромными умственными усилиями сорокалетних исследований в области искусственного интеллекта. Одно название этого института - Институт информационных систем, управления и связи (ИИСУС) - обязывает быть многозначительнейшим. Но нет, другая Структура, о которой пойдёт речь позже, наложила таинственные печати особой харизмы на облик старшего Софьина. Дело в том, что в шестьдесят лет Матвея Софьина с почётом проводили на пенсию, а ИИСУС закрыли. Это две тысячи нулевой год. Уже более десяти лет как Россия распахнула двери на выезд евреев. И все Мойши, Изи и Сёмы из разных НИИ и политехнических вузов повезли в своих тяжёлых чемоданах и светлых головах разработки "флэшек", "чипов" и прочего. Нет, евреи, конечно, ничем не обидели члена-корреспондента. Он их вполне уважал и на его семидесятипятилетие, что "стукнуло" и было достойно отмечено буквально десяток дней назад, почти половина приглашённых были выходцы с Синая. Харизмы (той, величественной, привычной холуйскому взгляду) у этих людей, конечно, не было (какая у еврея, везде чужестранца, харизма!?), зато была "фига в кармане". Миловидный незлобный прищур и интеллигентность. А хамство и "шиловидный" прищур Матвей ненавидел.
   На юбилее были и старые друзья, учёные, культурологи, литераторы, и новые, причём новые называли себя "генераторами праны" (скромненько!), вскользь упоминали о некоей Структуре Игры и сотрудничали с Матвеем Корнеевичем в его журнале "У камелька". Но никакого экстремизма и намёков, что, дескать "из искры возгорится пламя". Просто интеллектуальное пиршество! И если он, главный редактор, замечал грубые политические намёки, материал к печати не принимал и с автором более не встречался.
   Но вернёмся к аппетиту.
   - Может я сбегаю вон в ту кафешку, наберу чего... Очень кушать хочется - жалобно вымолвила Оленька. - Очередь... Эх...
   Решимости теперь у неё не было. Там её "пуговки" не "прокатят". Зато дед, посмотрев на всех своими властными, тигриными глазами цвета виски и по-особому вытянув свою "гангстерскую" верхнюю губу без ложбинки, сказал:
   - Моя харизма, продажная девка аристократических кровей - выгодная штука! Даже Наталья это чует, смотрит снизу вверх. "Уважат"! Гипноз, батеньки...
   На самом же деле на сей раз как раз Наталья Кирилловна посмотрела на мужа сверху вниз, несмотря на то, что ростом была существенно ниже, да ещё и сидела на стуле. Что ж, многие жёны умеют так смотреть на своих "подопечных", бывает и "подкаблучных". Стоит ли упоминать, что и гипноз, женский, особенный, был у неё другим. Гипноз "тайны её глаз", слоновьих, удлинённых, оливкового цвета с выразительными, тёмного ореха зрачками. Очаровывала мужчин и её верхняя губа с характерной округлой ложбинкой. Но главным, главным, что притягивало к ней и покоряло, была её удивительная способность быстро прочувствовать человека, понять его, предугадать его желания и настроения. Как следствие, она умела повлиять на собеседника исподволь, незаметно для него и очень мягко. Этими милым оружием она владела с ранней юности. И тогда, когда восемнадцатилетней девчонкой, студенткой-вечерницей биофака, она попала работать в лабораторию, руководимую молодым кандидатом наук Матвеем Корнеевичем Софьиным, высоким, стройным красавцем, подающем большие надежды и вызывающем всеобщее уважение (а среди молоденьких женщин-коллег даже поклонение), эта её сердечная теплота в сочетании с тактичностью, разумностью, даже своего рода мудростью пленили завлаба. Лаборантка же Наташа Никольская влюбилась с первого взгляда! Она совершенно пренебрегла (правда очень вежливо и осмотрительно) ухаживанием за ней начальника первого отдела, пятидесятипятилетнего полковника КГБ, Алексея Михайловича Тихого, захаживающего частенько в лабораторию "Интеллектуальных машин", чтобы, якобы, убедиться, что "буржуазный ревизионизм, свойственный кибернетике", не отравил сознание комсомолки Наташи. Иногда, наведываясь в очередной раз, он любил повторять: "Эх, дочка! Какие имена-то у нас с тобой! Царские!" Его и правду за глаза иногда называли "Тишайшим". Но чаще просто "волкодавом". Он знал о прозвищах и гордился ими. Шутил: "Я тихий и скромный. Но, если кто обидит, тихо закопаю и скромно отпраздную". Матвей и Наталья быстро поженились и в скором времени молоденькая жёнушка родила сыночка Женечку. Всё было замечательно, они получили "однушку" в Черёмушках, муж стремительно делал карьеру, жена "берегла тылы" и продолжала учиться, умело управляясь с бытовыми вопросами и ещё помогая мужу печатать и корректировать его научные работы. Тихо и скромно!
   Сейчас она два раза в неделю ходила в "Склиф", давала там практические консультации по нейробиологии и клинической психологии. И доктора и больные обращались к ней по самым сложным вопросам и неизменно получали ценнейшую помощь. Теперь они с мужем жили в "трёшке" в районе Сухаревской площади, откуда до работы ей было совсем близко.
   И вновь вернёмся к аппетиту.
   - Ты, Мотя, поди в кафешку идти намереваешься? Штурмом будешь брать или в очереди час стоять? - насмешливо спросила Наталья.
   - Официанточку чуток соблазню - дело-то и выгорит. Без всякой очереди.
   - Твой излюбленный мозговой штурм? Да она и сотой доли не поймёт... Твои эти любимые "откровенно радушные" девушки давно закончились. И образованные тоже.
   Жена не любила, когда Матвей излишне, не осознавая своей старости, "распушал" свой уже "непышный" хвост.
   - Я, разумеется, всё вязала с собой. В дорогу. - она гордо открыла свой огромный чемодан.
   Её предусмотрительность вновь одержала победу. Пять пластмассовых курверов с оладьями, котлетками и прочим, да ещё два термоса с фиточаями были извлечены под "бурные, нескончаемые" аплодисменты. Довольно бурно они были и употреблены по назначению. Евгений собрался было открыть рот, чтобы возблагодарить заботливую мать, но у него раздался звонок.
   - Привет, Лёвчик! Рад тебя слышать... И тебя с наступающим... Нет, улетаем встречать Новый год в Париж, в Шереметьево ждём вылета... да, вот пятый час сидим... Да, да... Нет, Лялька прилетит в Париж к нам тридцать первого утром... На съезде, форуме ли..., "сходняк" стилистов у них в Милане... Да? И как там в Болонье? Завтра вылетаешь домой... в Питер? Не расслышал... Послезавтра? ....Ах, в Венецию!... Да, отлично! ... Хорошо... Ты в своём амплуа... Дело на сто миллионов, говоришь. Помогу, конечно, чем смогу... Давай я к тебе... Хорошо, давай на твой "полтинник". Само собой! ...Двадцать пятого января, в Татьянин день... Конечно... Хорошо... Счастливого Нового года! ...И Рождества! ... И ты передавай приветы и поздравления... Созвонимся ещё... Обнимаю!
   - Это дядя Лёва звонил? - обрадовалась Оля - Что предлагает? Наверняка, что-нибудь классное! Ты, папуль, ещё в прошлый раз обещал взять меня в компаньоны. Было? Помнишь? А что он делает в Болонье?
   - ЕГЭ отменяет - пошутил отец, помятуя, какое отвратительное ощущение оставило в своё время у дочери это экзаменационное бездарное действо.
   Наши "образованцы-начальнички" хотят причесать "советскую" школу под т.н. "болонский" стандарт. Но ведь давно заметил мудрый Жванецкий, что "даже у наших лошадей - наши лица и для достоверного изображения итальянской жизни они не годны".
   Затем добавил серьёзно:
   - Ты Лёвку спроси - отозвался Матвей Корнеевич - Дела ведь там у них вечно секретные. Но денежные. Это хорошо!
   - Он тоже обещал! Дядя Лёва любит меня! Он говорит, что я - толковая! Тем более уже взрослая. - хныкала Оленька.
   - Хорошо, хорошо. Я к нему на пятидесятилетие в январе съезжу, мы с ним там и отпразднуем, и обсудим это его новое деловое предложение... Думаю, репертуар прежний: он нашёл некие древние истрёпанные письмена, мне нужно восстановить текст, расшифровать и т.п. Если... если - Евгений чуть запнулся - всё без... ненужных рисков, расскажу тебе суть дела, а там... поглядим. Взрослая она уже...
   - Ты ведь с мамой полетишь в Питер. Вот и меня возьмите с собой. Хотя... хотя нет... я болею там зимой, а я пою в мюзикле. В последний декаде января как раз - рассуждала дочь, подумав про себя: "Я рисков-то именно и хочу! Рисков и эффектов от побед! Эффектов и фейерверков! И аплодисментов в конце".
   Ольга любила старинного друга отца, Льва Антоновича Ирина, человека обаятельного, щедрого, делового и бывалого. Лев к своим пятидесяти годам "обвалялся, поджарился и зарумянился" в разных образовательных, трудовых и коммерческих горнилах. Учился Лёва в Москве, в одном классе с Женькой и был пытлив в постижении наук. Причём всех! Эта пытливость сказалась и позже, ибо Льву довелось "похудожничать" после школьной приготовки один год в "Строгановке". В одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом отца-чекиста из центрального московского аналитического отдела перевели в Санкт-Петербург, что "ненароком" совпало с назначением в стране новых демократических свобод, но "для порядку" нужно было напрячь пальцы разжавшегося кулака, чтобы "тормоза перестройки" не протащили до тупика. Но, черти, протащили-таки, и в одна тысяча девятьсот девяносто третьем, генерала Антона Ирина перевели на руководящую работу в Северный Кавказ. Лёва за эти годы уже подучился-подвалялся в питерском архитектурно-строительном институте на отделении архитектуры, потом пару лет подвизался-поджаривался в археологических партиях в южных солнечных районах огромной страны. Наконец, ему далось окончательно зарумяниться и получить красный диплом археологического факультета СПбГУ. В этот выпуск в последний раз было напечатано в дипломах словосочетание "СССР" и союз-сгусток соединений центростремительно развалился на осколки несоединимого. "Красный" Союз не оказался вечным, а красный диплом не давал гарантии финансового успеха. Страна куда-то понеслась; жульё, ворьё, партийные и комсомольские функционеры снова, в соответствии с поговоркой, всплыли, зажирели. "Если стадо баранов повернуть назад, хромая овца зашагает впереди" - горько повторял отец дагестанскую поговорку. "Нет - решил Лев. - творческая работа пусть пока подождёт. Румянец нужно подзолотить!" И он впрягается в начавшиеся в "новой" стране коммерческие инициативы. Одно, другое, третье и вот - своё дело! Пусть сначала маленькая антикварная лавочка, крохотный ювелирный магазинчик. Зато дань рэкету платить не нужно - у отца оказались "непристроенными" четверо его бывших сотрудников. Двое из них просто занимались охраной и безопасностью, а другие двое работали по своему прежнему профилю "искусствоведами в штатском", помогая Льву в аналитической работе и маркетинге. Сейчас он - крупнейший антиквар Санкт-Петербурга. Авторитет его крепок по всей России, знают Льва Ирина и коллекционеры Европы.
   Он женился, родил сына и когда Льву Антоновичу к тридцати годам показалось, что его кошелёк достаточно тяжёл и нужно приподнять статус, он начал ездить на аукционы, и в Женеву, и в Брюссель и повсюду. Но и это ему показалось "не тем". "Нужно искать свою нишу, пусть и на антикварном поле, но искать настоящие "мины", артефакты, не скупиться на археологические изыскания. Нет, друзья: не только нефтью и газом земля русская богата! Естественно, деревянная древняя Русь, горевшая погодно и повсеместно, мало чего способная была сохранить для потомков, а Украина, богатая Средняя Азия - теперь чужая вотчина. Но есть Крым, есть Кавказ, есть богатейший, "некопанный" русский Север. Кстати, там, на Севере, издавна в строительстве использовали белый камень. Эти церкви, эти аккуратные старообрядцы! Они берегли, они прятали! А я буду находить, буду покупать и буду продавать! Кроме того - личные вещи знаменитых людей, их документы!" - думал Ирин. Конечно, аукционы и ярмарки - по-прежнему опорные точки и для купеческой деятельности всегда важны. Но он-то "купец" новой формации! Скучная, туповатая "спекуляция", "купи дешевле - продай дороже" его мало привлекала. И людишки там уж больно ограниченные. Лев стал больше вращаться среди артистической богемы, научной элиты, интеллектуалов разного профиля. Дела шли в гору! Прежние знакомцы-галерейщики и ювелиры тайно ему завидовали, удивлялись его размаху. Но ведь где размах - там и риск. А риска-то как раз Лев не боялся. Риски боялись его, а удача баловала. Постепенно у Льва Антоновича появились довольно обширные связи с виднейшими университетами, библиотеками, музеями, медийными корпорациями во Франции, Бельгии, Германии и, особенно, Италии. Сначала ему удивительно легко и выгодно удалось продать на Канском кинофестивале трубку Жоржа Симеона одному модному актёру, потом на Венецианском кинофестивале - другую вещь, затем в шикарной тусовке Венецианского карнавала - пару знаменитых масок работы известного мастера семнадцатого века. А нашёл-то он их в России, в усадьбе Шереметева в Кускове. Там "разгребали" запасники, ну и он сторговался, предложив музею взамен подлинную модель того парусника, на котором Борис Петрович ходил к берегам Мальты во время Великого Посольства. О, эти "Клондайки" запасников! Эти, к сожалению, "Авгиевы конюшни" невостребованности! Где-нибудь в Бразилии живёт потомок Челлини или Фаберже и мечтает иметь вещицы своих великих предков, а где-то на кухне в заурядном китайском доме "хламится" ваза или яйцо, привезённые сто лет назад китайским негоциантом, или, ещё "лучше", подареные во времена советско-китайской "дружбы на век" неким домом культуры некой китайской делегации сельских передовиков. Замечательно "шли" ручки, очки, тетради, записные книжки, трости и зонтики. Один профессор-физик купил у Льва очки Эрвина Шрёдингера, другой - тетрадь с черновыми заметками Нильса Бора, третий - ручку Макса Плана. Это, разумеется, были западные состоятельные профессора, а не наши, российские, которые, к сожалению, могут... да нет, ничего не могут.
   Когда сын Роман окончил школу, Ирин отправил его учиться в университет Падуи. В тот год отмечали семьсот девяностопятилетие образования университета и Лев предложил знакомому тамошнему декану провести выставку-ярмарку работ Галилео Галилея, много лет преподававшего в Падуе. За год до этого он приобрёл по случаю во Флоренции два рисунка-чертежа гения и пару интереснейших трактатов той эпохи. Рисунки Лев Антонович подарил университету, а трактаты купил Оксфордский университет. За очень приличные деньги. Следует подчеркнуть, что Лев Ирин был человеком щедрым, вообще человеком широкой души и мог запросто подарить очень дорогую вещь. Одно дело, если он родной жене дарит редкий розовый бриллиант, другое - дарит Жене Софьину рисунок Сальвадора Дали, а третье - Жениному отцу - манускрипт Якоба Бёме, его черновые записки о пантеизме.
   - Ого! Спасибо, Лев! Ты - молодчина в своём "сыскном" деле. И тебе "по зубам" большее! Гораздо!
   Лёвчик было обиделся: этот манускрипт стоил трети автомобиля высокой марки. Но ведь юбилей отца друга, семидесятилетие уважаемого ученого. Ирин лишь пробубнил растерянно:
   - Что именно, Матвей Корнеевич? Шлиману и Борхардту крупно повезло по сути один раз в жизни...
   - Да! Один! Но как! Я же помню, как ты в детстве зачитывался "Таинственным островом", "Островом сокровищ", как позже вы с Женькой восхищались Остапом Бендером. Шлиман, Борхардт, ха... А - старик хитро посмотрел на Льва, - а вот интересный вопрос. Троя, Нефертити - это здорово, но как было бы гениально - трогательно, необыкновенно, найти, ну... скажем... сапоги, изготовленые руками Бёме! Он ведь по профессии сапожник! Ха! Забавно, чёрт возьми... - Матвей уже думал о чём-то своём.
   И эти случайные, сказанные почти ненароком, в шутку слова мудрого человека, глубоко запали в душу Льва. "Точно! Хорошо, хоть "шипачём" не назвал..., "курочкой, которая по зёрнышку клюёт и сыта бывает"... А я голоден! Голоден по настоящего открытию!"
   К слову также добавим: Ирин был ещё и очень умён. Во-первых, он понимал, что "широкий жест" в широком деле - тоже капитал, а во-вторых, ему "фартило" только тогда, когда он полагался на принцип "двадцать-восемьдесят", т.е. двадцать процентов усилий обеспечивают восемьдесят процентов результата.
   В последние два года он постепенно "свернул" деятельность трёх своих археологических групп: результатов было мало. Все свои силы Лев Антонович направил на поиск и расшифровку редчайших исторических документов. Он свято верил, что иное письмо, страничка дневника, служебного отчёта, чертежа-плана могут пролить свет, или, уж во всяком случае ярче, а то и по-новому взглянуть на то или иное историческое событие или фигуру. Да, да, эффект бабочки! "Ну и что, что это дело менее благодарное и менее выгодное, чем обычный антиквариат. Всё относительно! Ха! "Они" мне отдают двадцать пять процентов моего... Пусть... Посмотрим через... кто был более честен и благороден... Благородный "сапожник без сапог", ха... Конечно, не моё сейчас время, сейчас всё - потребление, пресыщение. И равнодушие! Повальное, всеоблемлющее. И никто не может обрадоваться открытиям, удивиться... Скучно!" - думал порой Лёвушка.
   И ещё одно прекрасное и теперь редкое качество было свойственно Льву Антоновичу Ирину: он ценил дружбу и умел быть другом. Ещё он замечательно умел приноровить к дружбе скрепу партнёрства! Повариться в одной каше, повариться достойно, не завидуя и не перетягивая одеяло, а подставляя плечо и с юмором переживать житейские "тёрки"! Он по нескольку раз в год приезжал к Евгению в Москву или "выманивал" того к себе в Питер. Чаще всего это было, когда Лёва "пылал" очередной "навязчивой идей" и хотел поделиться и обсудить риски с более прагматичным и точным в логике другом. Его завораживала и придавала достоверность и научную основательность своим затеям употребляемая Евгением Матвеевичем терминология: "математическое ожидание" вместо "риски", "репрезентативная" вместо "представительная" и пр. Ещё чаще он "напрягал" друга "шабашками": то что-то расшифровать, то что-то восстановить на подтлевших или истрепавшихся бумагах. Это бывали и отдельные листочки писем, документов, и части, а то и целые тома инкунамбул, попавших в житейский "переплёт", когда их типографский переплёт практически исчез, нумерация страниц не ясна, не ясен и текст. "Напрягал" по-дружески, но платил щедро, размашисто. Если даже документ оказывался не заслуживающим особого внимания и затраты не оправдывались, вознаграждение не отменялось. Лёвушка любил рисковать, любил Игру и за проигрыши на Судьбу не обижался. Почему у Евгения он просил помощи? По простой причине. Евгений Матвеевич Софьин работал заведующим Центром компьютерной лингвистики в Историко-архивном институте при РГГУ. В деле своём он был большой "дока", его часто приглашали на консультации за границу, гранты сами "шли в руки".
   ...Сейчас, в аэропорту Шереметьево, Евгений уже не мог расслышать последних слов дочери. Его сознание накрыл неясный туман и тихая нота полузабытой мелодии. Это слово "Болонья" соткало в памяти образ той флейтистки, которая тогда, в Болонье, показалась ему то ли наяву, то ли галлюцинацией. Мельком, этюдом, неоконченным ноктюрном. Щемящим душу.
  

- 2 -

  
   В эти послерождественские, предновогодние дни, в тёплой, умиротворённой Болонье Ирин был необычайно сконцентрирован. Он ощущал себя натянутой струной, нет, борзой, которая собирается начать охоту. К тому, что добыча, правильно затравленная добыча, практически сама идёт в руки, он привык. Принцип-то "двадцать-восемьдесят" верно служит! На то и принцип... Ещё он не был склонен на сей раз к особому меценатству, которым в последнее время прославился по Европе. Он хотел Личной Большой Удачи. Победы. На сей раз он в течение года был в числе инициативной группы людей, занимающихся подготовкой форума к девятисот тридцатилетию основания знаменитого Болонского университета. Работа Ирина в инициативной группе потребовала от него много усилий: и финансовых, и организационных. Он ещё и непосредственный участник форума, предоставляющий целый ряд экспонатов. Естественно, что энергетические и временны?е затраты его были преобладающими. На этом форуме, кроме ряда докладов и "круглых столов", предполагалась и большая и разнообразная выставочная экспозиция. Слово же "продажа" из устава и плана работы форума было убрано. Но Лев Антонович чуял ту практическую выгоду, которая не измеряется "быстрыми" деньгами. О, эти сложные дипломатические переговоры с осторожными музейщиками, корыстными банкирами, разного уровня бюрократами и чиновниками из Минкульта и таможни! Да много чего! Легче всего ему было с "родными" антикварами, букинистами, держателями частных коллекций. Помогали, безвозмездно поддерживали и участвовали десятки и заинтересованных и просто порядочных людей. Но более всего жена, его верная подруга и соратница Майя. Она "бегала" и звонила, печатала документы и коммутировала встречи.
   Три непредвиденных и неприятных момента заставили передвинуть время форума с девятнадцатого по двадцать второе декабря на менее удобное (Рождество!) с двадцать шестого по двадцать девятое декабря. Во-первых, заболел председатель форума, во-вторых, не мог приехать почётный гость, в недавнем времени профессор Болонского университета Умберто Эко, и в-третьих, в местной печати вышла злобная, жёлчная и недобросовестная критическая заметка местного "Зоила", что, дескать, "почему нецивилизованные русские лезут в великую культуру Запада". Этот хулитель, как и тот, древний "собака красноречия" очень ловко подмешал факты, но, слава Богу, эта грязная волна не сломала "паруса" взаимодействия и понимания. Как выяснилось позже, автором оказалась бывшая преподаватель философии университета, выгнанная оттуда в прошлом году. Она повсюду брызгала слюнями зависти, склочничества. К тому же, говорили, у неё текли "слюни" на хорошеньких студентов. Извращение выдаёт себя, какие бы маски оно не одевало.
   "Собака лаяла", а Лев дерзал! Он придумал дизайн и название выставочным залам: "Аллея Петрарки", "Лоджия Растрелли", "Аркада Кваренги", "Колоннада Палладио", "Купол Брунеллески", "Космос Коперника", "Ансамбли Росси". Очевидно, что одна из тематик всего форума увязана была с крупной темой: "Итальянские "гении места" в Болонье и Петербурге". Всю свою композицию Ирин объединил (и красиво!) одним культурологическим русским пространством "Архитектурные аллеи барокко и классицизма", а вход в эту зону экспозиции открывал огромный живописный портал перспективы "Улица Зодчего Росси". Фантазию, выдумку и размах Льва демонстрировали ещё и мультимедийные панорамы, каналы-аллеи, улицы-аллеи... Иностранцы были очарованны и элегантными манерами этого петербуржца. Взгляды француженок, испанок и итальянок приковывал к себе "медальный лик нормана", которым отличался Лев Антонович. Если у Евгения был "медальный лик арийца или римлянина", то у Льва лицо было хоть красивое, точёное, но точёное грубыми ударами скульптура. Лицо викинга, у которого скалы родной Скандинавии запечатлились на скулах. Непрестанная магическая улыбка Остапа Бендера, открывавшая на загорелом лице ряд белоснежных зубов, оставила неизгладимые "моржо?вые" складки кожи на вытесанных скулах. Неширокий, но крупный рот, мясистые губы темно-красного, даже бордового цвета с несколькими вертикальными просеками-трещинками. Наверное от чрезмерного курения. Круглые глаза, глубоко посаженные темно-серого цвета с синеватым отливом. Во всём, особенно в манере говорить, чувствовалась энергетика человека решительного, задорного. Те нигилистические, в ницшеанском духе нотки, что, бывало, звучали в его излишнем порой многословии, не могли скрыть природной доброты и благородства. И Лёва ловко в разных ситуациях подавал себя то одной, этакой рыцарской стороной, то совершенно обратной, равнодушно-циничной, хоть и беззлобной. Людям вообще больше по нраву "милые лжецы", "благородные" жулики, элегантные нигилисты и циники, чем убогие "сплющенные" Плюшкины и скопидомы а-ля Корейки.
   Ирин прогуливался вдоль наружной лоджии университета. Форум заканчивался, но выставку решили продлить на целый месяц, решив дать возможность широкой публике (и в основном, студенчеству) ознакомиться с экспозицией. В конце января, сразу после своего юбилея Лев Антонович вновь приедет в Болонью сворачивать русские "аркады" и "ансамбли".
   Тёплый, какой-то не декабрьский, а милый подмосковно-сентябрьский вечер. Небо удивительное. На тёмно-сером фоне красно-оранжевые всполохи, как от костра, а то местами оранжевые полосы ровно струятся лентами, а вот тут вот не полосы, здесь уже оранжевые "байдарки" параллельными пунктирными линиями выстроились то ли на рейде, то ли на небесном гребном канале. Послезавтра он отправляется в Венецию. Сын и жена там будут уже завтра. Роберт приедет электричкой из Падуи, Майя прилетит из Петербурга.
   А завтра у него две важные встречи. И он, прежде, чем позвонить Женьке должен подумать и принять решение. У него ещё было и такое правило: если с кем-то поделился планами, пусть чуть, пусть намёком - делай. Отказываться - "заподло". И ещё была привычка размышлять, гуляя по аллеям, узким пустынным улочкам, или вот как сейчас вдоль длинной лоджии Университета. Он, в отличие от итальянцев назвал бы это место не лоджией, а открытой галереей. А ещё лучше было бы эту аркаду, т.е. ряд одинаковых арок, опирающихся на колонны, называть... ну, скажем "Аллеей возвышенных мыслей". Или не возвышенных, или не мыслей, а чувств. А что? "Аллея тенистых уголков души", "смятенной души", "сокровенных мыслей", просто "послеполуденных" тоже ничего. Слово красивое: аллеи. Его трудно испортить прилагательными.
   Позвонил. Евгений, оказывается, с семьёй вылетает в Париж. Там будут встречать Новый год. Ляля прилетит только тридцать первого. "Эх, дела, дела у всех... И Новый год не дома... ладно хоть семейный праздник с семьёй... На Западе так почитают Рождество".
   Лев вышел из-под одной из арок. Снова посмотрел в небо. Теперь тучки кирпично-бурого уже оттенка низко быстро плыли над головой. Он вспомнил, как часто наблюдал эти взлохмаченные облака-клочья, облака-кляксы в зимнем небе любимых Петербурга и Венеции. "Что-то голос у Женьки грустный... Нет, не толчея в аэропорту и томление от ожидания рейса... Нет. ...И в октябре такой же грустный был, и в ноябре... Да, вижу я... Толчея в душе, там же и томление... Лялька... Аллея тёмных уголков... Не ладится у него с женой что-то... Будто едут в одном автомобиле, но по встречным полосам, разделённым двойной сплошной... Да ...Я со своей лучше устроился... Половину времени - в разъездах. Но едем в одном направлении мы с Майкой, хоть и в разных автомобилях... Вот встречаемся на "заправках" в отелях, куда она приезжает ко мне. Не работает в обычном понимании этого слова уже девять лет... Свой особняк у Ладоги... большое хозяйство... Она заскучала - купил ей в городе галерею, ездит туда дважды в неделю. Она ведь художница и искусствовед, ей "закисать" нельзя".
   Сегодня у Ирина был знаковый день. Утром к нему подошёл один занятный итальянец с заманчивым предложением сделки купли-продажи. Вечером, буквально час назад, подошёл загадочный немец с предложением весьма авантюрного предприятия с неясной концовкой. Но с размахом! И со сделкой купли-продажи... возможной... если товар найдётся. Огромная сумма! Самое удивительное, что предложения итальянца и немца имеют внутреннюю связь! Сегодня пока не ясную... "Впрочем, лучше всё ещё раз обдумать по порядку... с деталями...".
   ... Итальянец, мужчина приблизительно шестидесяти пяти лет, с красиво ухоженными седыми локонами, среднего роста и сдержанного вида ожидал Льва в фойе гостиницы, в которой проживал Ирин.
   - Бон джорно... Скузи.... Пер фаворе... Ми кьямо Марко Бренна - представился тот, короткими фразами начиная разговор, перемежая вежливость с заметной настороженностью. - Парла иль итальяно?
   - Бон джорно. Си, ва бене - ответил Лев Антонович, приглядываясь к этому Марко и выстраивая цепочку аллюзий, связанных с его знаменитой фамилией.
   - Ах, извините... Да, конечно... Я ведь два дня хожу по выставке и наблюдаю за вами... Извините... Тема, ваша тематика мне крайне интересна: "Зодчие Италии в России". - Пауза. - Я - потомок Венченцо Бренна! - тут тёмные глаза иностранца гордо вспыхнули и плечи расправились. Он будто стал выше ростом.
   Лев - весь внимание!
   - Вы ведь знаете, наверняка знаете, что Винченцо, покидая Россию, - лицо Марко стало грустным и он опять сделал паузу и повторил - покидая жестокую Россию, страну, где даже вот так... запросто... убивают императора Павла... где мать, Екатерина, ...издевается, третирует сына... где нет уважения, порядочности и благородства... извините... тогда нет... Пэрке? ...Я хочу лишь сказать, что Винченцо Бренна забрал с собой проект Михайловского замка. Да! А у вас на выставке... Вы правы: "гении места". Но Карло Росси и Джакомо Кваренги - ученики Винченцо! Именно он начал этот переход от барокко к классицизму и...
   "Ах, он хочет высказать претензию, что его предку уделено мало внимания... Эх?" - подумал Лев.
   - Простите, Марко. Я должен идти на работу. И я... я всё ведь знаю про заслуги Винченцо.
   - Нет! Не всё! - итальянец обжёг взглядом собеседника - я владею этими бумагами! Чертежами, проектом... девять папок. Да... да... Михайловский замок! Нам есть, я думаю есть... о чём поговорить. Например, я бы мог... продать... вам... вам лично...
   - Сколько? Куанте? - сразу отреагировал Лев. Его будто пришпорили.
   - Воррэй... Не здесь и не сейчас - замялся опять Марко, вернув себя в прежнюю скорлупу настороженности.
   - Дове? Куандо? Где? Когда? - Лев был взволнован. На покрасневшей шее проступила крупная жилка. Она пульсировала возбужденным червяком.
   - Могу предложить... с вашего согласия... есть небольшой, но очень приличный ресторанчик. Называется "Зодчий Бренна". Да... От вашей гостиницы и от университета пешком семь минуточек... чуть не доходя до двух падающих башен, да... по улице... да... или по улице... да... - итальянец объяснил дорогу. - Если вас устроит, то в обед, часа в два.
   - Ва бене! Отлично! - Лев пожал руку Марко и тот ушёл.
   Руку-то Лев пожал, и с воодушевлением открытой души, но только итальянец ушёл, в душу стали закрадываться сомнения: так много всегда на подобных форумах, аукционах и выставках всяких мастей "хитрованов", проходимцев с акульими улыбочками. "Этот не похож... Чего-то волнуется... Руки вот мягкие и влажные как у посудомойки... Но глаза честные, с достоинством... Нет, в этом Марко чувствуется правда".
   За обедом выяснилось, что новый знакомый - хозяин ресторанчика и назвал его в честь Винченцо, своего пращура. Марко объяснил, что хочет отдать и должное гению зодчего и рассчитывает, что кто-то из солидных русских туристов заглянет пообедать, заинтересуется названием и хозяин заведёт нужное знакомство. Но нет, русские, богатые, в основном, туристы, интересовались только кухней и шопингом. За два года содержания ресторанчика! Только пару раз интеллигенты из России, обменялись друг с другом удивлением по поводу и названия и оформления зала репродукциями, постерами, гравюрами. Но Марко было ясно, что заводить с ними деловые разговоры, связанные с крупной финансовой сделкой, было глупо. И вот шанс знакомства со Львом.
   Разговорились. Итальянец поведал, что и родился в Болонье, и здесь же прожил все свои годы, работал реставратором, потом галеристом, теперь вот - ресторатор.
   "Интересная штуковина жизнь: из реставратора в рестораторы. Ха! Как в той рифме "клад-оклад". Я-то также "рифмую свою жизнь" - подумал Лев Антонович и вспоминал как при расшифровке одного текста, якобы принадлежащего Шекспиру, Евгений анализировал каламбуры и оксюмороны. Как интересно тогда Женька рассказывал об изобразительно-выразительных средствах языка, приводя яркие примеры из басен, сонетов, хоку, вообще стихов.
   Тут же мысль его отлетела ко вчерашнему выступлению Умберто Эко. Он, великолепный писатель, учёный-медиевист, работал в Болонском университете профессором семиотики на факультете литературы и философии. А в Турине, Милане и Флоренции он читал лекции на архитектурных факультетах. Его красивая теория из герметики, архитектуры знаков в построении слов, связок в доказательствах философских утверждений, сентенций, как он увязывал словесные образы с архитектурными, была наполнена высокими, готическими смыслами и объемами. Он говорил, будто строил воздушный замок, уплотняя воздух, от плотного, сжатого внизу до прозрачного, легкого на вершине. От плотного мира к миру тонкому! Во второй части своего доклада Эко перешёл к анализу современных тенденций в литературе. Он взял за фундаментальные "вешки" творчество классиков: Шекспира, Борхеса, Достоевского, Камю и Ремарка и соотнёс их художественные приёмы, образные средства и этические цели с некоторыми "крепкими" современными писателями, впрочем, не называя ни их, ни их сочинения. Он ратовал, что, допуская, естественно, и простоту сюжетов, и их фантастичность и увлекательность, и приключенческую, детективную, авантюрную фабулу или композицию интеллектуального романа - как угодно - нельзя забывать о двух главных вещах: во-первых - о труде над изысканностью стиля, наряду с его легкостью, а во-вторых - о внутреннем психологизме, драматичности. Читатель должен сопереживать! В любой канве, сложной и многоголосной, надо не терять чёткости в показе взаимоотношений героев, взаимовлияния структурных линий, не допустить ни сюжетной, ни культурной сумятицы. Эко был сильно болен, но полновесную, блестящую лекцию прочёл с достоинством мастера!
   - Прошу вас! - Марко поднял бокал с вином и вернул сознание Ирина к действительности - Моя ведь цель не коммерческая, хотя и это не последняя вещь на свете. Я хочу вернуть России большой труд большого Мастера. И не хочу это сделать официально, например, в Русский музей в Санкт-Петербурге. ...Я не хотел бы вдаваться в объяснения... М-да... А вот вы внушаете мне и уважение, и доверие. Я почему-то верю, что именно вы сможете применить эти чертежи. ...Эффективно, умно и с пользой.
   Итальянец достал из объемистого портфеля три папки с проектами и тут же положил обратно.
   - Сейчас хочу показать вам эти три (не все девять) папок. Проследуем в мой кабинет, там вы сможете спокойно посмотреть бумаги.
   - Спасибо! Интереснейшие документы! Всё-таки - какова цена? - уже в кабинете, после внимательного рассмотрения чертежей, спросил Лев.
   Марко назвал вполне разумную и приемлемую для Ирина сумму.
   - Я бы хотел сфотографировать десяток листков. ...М-м-м, я, хоть и опытный антиквар, не могу удостовериться... извините... в подлинности... вот так, без сравнения... Хотя бы предварительная экспертиза нужна... Покопаться в интернете..., позвонить в Петербург. - колебался Лев Антонович, опасаясь одновременно обидеть Бренна и упустить шанс приобретения документов.
   - Конечно! Я отлично вас понимаю! Но и вы извините меня... я не могу долго ждать...
   - Завтра! - решился Ирин. - Завтра в это же время я приду в ваш ресторан. Дам ответ!
   Русский и итальянец распрощались, чувствуя себя партнёрами, с благими намерениями и предвкушениями.
   Правда, предвкушения Льва Антоновича подтачивал червь сомнений. Но он гнал от себя лишние страхи. "Не притягивать плохое! Думать о хорошем! Нельзя думать о штормах и о том, зачем ты построил такой большой и красивый корабль, когда отправляешь его в далёкое плавание. Нужно доверять себе, кораблю и капитану. И океану. Просто нужно строить корабли! И верить в их собственную, увлекательную Судьбу".
   Его распирало рассказать всё Майке, но... нельзя. Рано. "Ей расскажу обо всём в Венеции. Сюрпризец на Новый год!" - думал Лев. Он ещё не знал, что новая волна (и ещё большая!) эмоций от неожиданных Подарков Судьбы накроет его вечером. Вот тебе и подарки волхвов Младенцу-Христу! Ведь Праздник Рождества! Рождественские дни!
   Вечером того же дня Ирин выходил из своих "Аллей" и "Аркад" и раздумывал: пойти ли ему в свою уютную гостиницу на тихой средневековой улочке в историческом центре города или отправиться побродить по парку с красивым названием "Сады Маргариты"? Покопаться в интернете по следам Винченцо или отдохнуть? Он ещё в университете отправил Майе запрос по поводу аутентичности "почерка" на тех фотографиях, что он переснял с бумаг Марко. Она, умница, непременно быстро "поднимет" их обширные связи и ответ даст завтра до обеда. И расспрашивать не станет: обычная работа. "В интернет я загляну перед сном, а сейчас... сейчас я пойду в парк и буду представлять себя всемогущим помолодевшим Фаустом, соблазняющим юную Маргариту!"
   Однако со сладостными намерениями придётся повременить, дорогой Лев Антонович! К тебе пришли "волхвы"!
   "Волхнов" на самом деле было немного. Один. В образе очень пожилого человека, благородной наружности, но с каким-то благодушным, даже плаксивым выражением лица. Что делать - старичок. Представился:
   - Пасхин Вольдемар Генрихович, немец русского происхождения, барон, проживаю сейчас в Дрездене, по роду занятий (в прошлом, конечно же) - театральный деятель. А вы - Ирин, Лев, ловкий, опытный и удачливый... поисковик.
   Обменялись приветствиями и рукопожатиями. Рука барона худая, жилистая, вялая, вся в коричневых пятнах возраста. Бесцветные, холодные глаза, веки и щёки очень морщинистые, испещренные венозной сеточкой-паутинкой. "Лексикончик... "Поисковик". Хм...". - Чуть раздражилась амбиция археолога-антиквара-коллекционера.
   - Вам, молодой человек, вряд ли известно доподлинно о тех некоторых "шалостях", которые допускали великие князья и даже императоры в отношениях со своими фрейлинами.
   - Почему же? ...Допускаю... - спесь и гонор ещё не "отпускали" Ирина.
   - Нет, нет! Большая часть - наговоры и сплетни! Но ... но я - живой отголосок одной такой пикантной истории, случившейся между императором Николаем Первым и его фрейлиной Варварой Аркадьевной Нелидовой. - барон приосанился. На дряблых щеках проступила печать помазанничества.
   Они пошли несколько метров. Было очевидно, что богоизбраннику трудно идти, его трость с тяжёлым круглым набалдашником не может стабилизировать всего дисбаланса в стариковских уставших суставах.
   - Давайте присядем. Выпьем по рюмочке лимончелло или кофе - предложил Вольдемар Генрихович.
   Они присели в кафешке неподалёку от церкви Святого Джакомо. От взгляда Льва не укрылся факт, как ловко Пасхин придвинул массивный стул, как легко маневрирует тяжёлой тростью. "Руки, однако, крепкие. Вон, ни трясутся ничуть. Руку пожал мне вяло, обозначая, видимо, разницу в сословиях. Чего он хочет?" - подумал Ирин и решил сам позадавать наводящие вопросы, опасаясь возможного пространного монолога, свойственного любителям старины.
   - Варвара Аркадьевна Нелидова, э-э - та самая "тишайшая фрейлина", э-э - "таинственная Нелидова?"
   - Нет, нет, мой друг! Не совсем. Вы смешали... "Таинственная Нелидова" - это Екатерина Ивановна Нелидова, - о! - мистическая натура и влиятельная подруга Павла Первого - барон, причмокивая, отпил рюмочку, в глазах его закачались волны аквамарина - Да-с. Отец Варвары Аркадьевны - младший брат Екатерины Ивановны, т.е. Варвара "тишайшая" - одна из племянниц Екатерины. Небезинтересно для дальнейших ваших следственных потуг - он отставив мизинец, направил брускету в рот. - помнить, что любимой-то племянницей, да ещё и воспитанницей была княгиня Трубецкая.
   - Простите, всё это очень увлекательно, но почему "моих", почему "следственных потуг"?
   - Ах, я - старый олух! Извините, Лев Антонович. Забыл уточнить в самом начале, что мой предок - Алексей Андреевич Пасхин, тоже барон, внебрачный сын Варвары и Николая Первого.
   Лицо бастарда теперь казалось не старческим, а ... каменным ликом аскета, паломника, пилигрима. Глаза этого "странствующего богомольца" театрально воздалось к небу, в них заиграли блики лунного камня.
   Ирин не на шутку "напрягся". Опять "небывальщина"?! Подарок его Величества Случая?! Второй за один этот необычный день! Судьбоносный день... Такие дни одарённые натуры чуют. Чуял и он!
   - Вы, я вижу, немного удивлены сиим обстоятельством. Да-с. Я всё смогу доказать. Позже. Пока послушайте... Ах, да: почему "следственных"... Ну, так вы же "искатель"... Я... я по-русски редко разговариваю, может чего неверно трактую, по-старинке... Да и пьесы я ставил старых русских: Чехова, Островского... О деле, о деле... Николай любил свою жену Александру Фёдоровну и тайно (потому у историков и нет точных свидетельств) отправил Варвару и маленького сыночка Алексея пожить в Германию, в Дрезден. Да, много, много воды утекло, илу нанесло... Варвара Аркадьевна, ни на что не надеясь, посвятила Николаю Павловичу всю жизнь..., ни богатств, ни почестей. Тишайшая. Красива и умна, скромна и полна достоинства! Есть ли у вас в России сейчас такие женщины? Нет! Такого... служения... нет!
   Лев заметил, что безобидного Вольдемара сразу привело в брезгливое раздражение сама мысль о современной России. Жаль! Но вот снова выражение лица умилительно-идиотское.
   - Хе-хе... Но умела... умела моя пра-пра-бабка управлять суровым Николашей. Всё тактично, всё покорно... её чуть нагнёшь - она и прогибается... хе-хе. Прогнется, голубушка, и подберет... подарочки... Деньги были, немалые! И сейчас есть! - его глаза, с красноватыми веками, слезящиеся, стали "востренькими". - И документы мои, что вас неприменнейшим образом заинтересуют, дороги. Ох, дороги!
   - Да что за документики-то? - нетерпение от уставшей к вечеру нервной системы Льва неприятно проявилось.
   - Секундочку... Ишь! Я могу что-нибудь забыть... упустить. Да, вот. Тёща отца, Аркадия Ивановича - внебрачная дочь Григория Орлова и Екатерины Второй. Это также важно. Вот, вот! Умирая, Екатерина Нелидова отдала бумаги свои Елизавете Трубецкой... Я уже говорил - любила её. А её, Катерину, душевно и духовно любил и ценил Павел. Доверялся ей. Более чем другим. Ну по крайней мере до появления в его жизни Анны Лопухиной. Павел Петрович знал о заговоре, предчувствовал переворот и свою смерть. Я не смогу точно передать все перипетии жизни Алексея Андреевича и как бумаги из тайника Павла и его бабки Елизаветы Петровны (не все - часть малая!) попали к Екатерине Нелидовой, затем к Елизавете Трубецкой и потом... потом... Мне их отдал мой отец!
   - Это же великолепно! Это - Находка! Ну и продайте бумаги в Россию! - Лев Антонович выразительно перемешал удивление, восторг, мнимое простодушие и осторожность. А в душе бил колокол: "Тайник! Тайник! Тайна!"
   - Накося! - барон посуровел, костяшки пальцев побелели - во-первых, ваши историки и ваши власти не хотят вернуть оболганного Павла России, не хотят дщери Петра поставить достойного памятника, во-вторых, кровь лилась и лилась и кого интересуют настоящие... портреты Распутина, Столыпина и тысяч других, в-третьих, эта ваша советская лживая мифология..., и тогдашняя и сегодняшняя, подукрашенная "фальшивой демократизацией"! Бросьте!
   Льву очень не понравились такие нападки со стороны иностранца. Стороннего! Не пережившего изнутри! Не понимающего всей глубины, противоречивости советского периода. "Вот отец, скончавшийся год назад, как и миллионы других, видел в советских мифах стремление к идеалам, силу свежего ветра, свет далёких звёзд... Но... чертовская несовместимость целей и средств... Да и вообще..."
   - У вас всё? - зло спросил Ирин.
   - Бросьте! Бросьте обижаться. Вы же умный человек. Они пытаются "надуть" сейчас весь белый свет! Выкуси! И вы...? - Вольдемар Генрихович вдруг осёкся и внимательно посмотрел на собеседника - Вы что? Если вы с моей помощью найдёте тайник - отдадите его властям? За здорово живёшь? За гроши? Сглупа?? Не идиот же вы!
   "Так, не нужно сердить старичка! Бог с ней, с этой политикой!"
   - Давайте сотрудничать, господин Пасхин! Я рад буду помочь!
   - Не так всё просто, господин Ирин! Не просто "помочь"! Вам доверяют! И вас отблагодарят! - старик опять выпрямил спину, гася свою аффектацию и демонстрируя достоинство "высокого благородия" - Если вы согласны... сотрудничать, то завтра... в семь вечера... в Храме Святого Петра мы составим "договорчик о намерениях", хе, - барон опять обмяк - и я покажу вам свою папочку с документами.
   - Я... я... должен... заплатить? - неуверенно, но честно спросил Ирин.
   - Да бросьте вы этот купеческий тон! Сначала найдите тайник! Что делить шкуру неубитого медведя? А там посмотрим: кому, что и почём!
   Господин Пасхин потёр виски, что-то припоминая.
   - Ах, я опять сбился! - расстроенным тоном продолжил он. - Бренна этот... Винченцо.
   У господина Ирина кровь ударила в виски.
   - Что вы так покраснели? Так вот... Он, Бренна, умер в одна тысяча восемьсот двадцатом году в Дрездене. Уж не знаю как, но Варвара Аркадьевна напала на след, там, в Дрездене, папок этих... э... проекта Михайловского замка, того, что увёз с собой Винченцо из России. Вызнала что-то о потомках архитектора. Он выехал из Петербурга в Штеттин. Тогда это была Германия, сейчас это польский Щецин. Оттуда родом его вторая жена, Луиза Вильгельмина Трауфельд. - барон откинулся на спинку кресла и запрокинув голову, замолчал.
   Это было не просто молчание! Это было безмолвие двухсот лет истории!
   "Он говорил о тайнике так просто и уверенно, как об обыденной, всем известной вещи!"
   - Есть чёткая, пусть пока неуловимая до конца связь между тайником Елизаветы и Павла, который по сей день в замке и папками Бренна!? На проектах есть метки тайника!!! - Лев Антонович привскочил из кресла - Это... это есть в ваших записках!?
   Какая-то неведомая сила перебрасывала мосты через время и пространство, связывая события, имена, даты..., и всё это чётко укладывая в мозгу антиквара и археолога.
   - Вы сказали "напала" на след"... И что? Видела она эти папки и эти метки? - Лев судорожно сжимал рюмку лимончелло.
   - Нет! К сожалению - нет! Но вы - молодец! Вы увязали мизансцены! Сами! Сами срежиссировали! - удовлетворённо сказал театральный деятель. - Нет, не зря мой секретарь изучал вас... Уж не обессудьте!
   - В какую сумму...?
   - Что вы, батенька мой, заладили... Я - богатый человек и ничего не собираюсь продавать. Пока! Ха, - Вольдемар Генрихович растянул улыбочку. - Я просто завтра собираюсь показать вам пару десятков листочков бумаги. Бесплатно. Поговорка и тут сработает без промаха. О, уверяю вас! Вам после прочтения и трёх из этих документов уже не будет жить так же спокойно, как прежде. Как не живётся спокойно мне, господин русский патриот! Хотя... "бесплатно - бес платит!" Я потом... позже, хм, может быть возьму с вас плату... за одно - да, наверняка, одно письмо, то... - он громко, с иезуитской ухмылочкой, хлопнул в ладошки - и - раз! - дьявол-то и отпустит вас. Короче, Лев Антонович, вам решать: иметь дело со мной или нет.
   - Вы хотите сказать, что вы отдаёте мне в руки тайну и я уже несу за неё ответственность?
   - Да-с! Я на вас переброшу "петлю тайны"! На вас-с! Ха-ха! Да я уже перебросил!
   Лицо барона было какое-то расплывчатое, расслоённое, будто выглядывало из колеблющейся бездны колодца.
   - Позвольте мне, милостивый государь, в заключении этой беседы попробовать набросать сценарий благоприятных для нас событий. Сцена первая: вы находите тайник, не сразу, после испытаний... Сцена вторая: содержимое тайника вы продаёте мне, ...да, я - покупаю! Дорого! Положим за один миллион, разумеется, евро; Сцена третья: я через аукцион в Сотби (или ещё как) продаю документы русским за, положим, три миллиона. Что вы улыбаетесь? Думаете, что русские просто не будут покупать? Ха! Если громко, на весь мир, через средства массовой информации, от моего имени, прозвучит информация о находке (а я скажу, что всегда хранил бумаги!), русским будет стыдно перед мировой общественностью отказаться купить своё историческое наследие. "Зажилить" стоимость дачки вашего средненького олигарха. И ещё. Имейте в виду: если предложение продажи поступит от вас - вас "упрячут" или.. облапошат. Ха!
   - Нелестно вы о нас...
   - Я в сорок пятом наблюдал в Дрездене как все... все мои, скажем, "соотечественники": и музейные специалисты, и функционеры партийные, и офицеры и солдатики, "возвращали" вывезенное немцами. Часто "якобы" вывезенное, часто просто тащили себе, всё, гребли всё... вагонами и сундуками... кто во что горазд... Как в семнадцатом... как в девяностых, как сейчас. Что, не так разве?! - барон брезгливо поморщился и оттопырил свою слюнявую нижнюю губу, болезненно что-то вспоминая.
   Он тяжело встал, скособочившись и опираясь на трость.
   - За сим разрешите откланяться! - Пасхин встал.
   В эту секунду к нему, откуда ни возьмись, подскочил крепкий молодой мужчина и под локоть повёл его к машине.
   "Вот это денёк! Два невероятных сюжета! А каков мост между ними! От проекта Бренна к тайнику Елизаветы и Павла! Мостки, мосточки... Шаткие они бывают... через реки молочные... мутные... с бережками кисельными... склизкими... Эх, Лёва, но ведь кто не рискует, тот молочка с кисельком и не пьёт! Прогулялся "Фауст" по "саду Маргариты"! Соблазнился!"
   Ирин посмотрел в небо. Он любил поднимать голову выше своего носа. Небо куксилось и сопливело. Чёрные уже облака сгорбились и готовы были чихнуть дождичком. Тут зимой такое бывает.
   Он долго не мог заснуть. Покрутил в руках два томика, что взял с собой почитать: Гоголь и Ремарк. Открыл один - посмотрел на портрет Гоголя. Наугад открыл страничку у Ремарка. Прочёл: "Люди часто говорят друг с другом... но часто только для самого себя!". Вновь посмотрел на Гоголя. Вспомнил жену. Наверное потому, что на этом раннем портрете мистика у него милые, добрые, женские глаза. "Губы... тоже женские... усики убрать если... Каре, красивое, как у Майки, нет у Майки как у Матье... Майя, Матье... Ма-ма..." Лев вспомнил мать. Давно не видел. Стыдно. "Грань между "соскучиться" и "отвыкнуть" уж очень тонка... Сегодня один архитектор рассуждал о фризах и аттиках "итальянцев в России"... Да... верх и низ отделяет полоска карниза... Для одного карниз - пьедестал, над другим он нависает... пригибает..."
  

- 3 -

  
   ... Следующий день Лев Антонович планировал таким образом, чтобы поработать на форуме только до обеда. Он прекрасно выспался и за завтраком раздумывал, что ему выбрать: "круглый стол" с Умберто Эко или ещё раз побродить по залам "Купол Брунеллески" и "Космос Коперника". Уже больно очаровательные там кураторши! "Нет, грешить нужно по-крупному, со вкусом и даже изысканно! Сейчас не время!" Он выбрал литературу, которую любил всю свою жизнь. Выбрал Умберто Эко. "Круглый стол" в одиннадцать. Закончится где-то в тринадцать. "Успею купить цветы и попрощаться с "девочками".
   ... Марко ждал Ирина и, встретив, быстро проводил в свой кабинетик, где был накрыт стол.
   - Что решили, господин Ирин? - осторожно спросил итальянец.
   - Покупаю - твёрдо ответил Лев.
   Они совершили куплю-продажу без излишних церемоний и, неспешно поговорив за обедом об архитектуре и живописи, расстались, довольные друг другом.
   "Нет, судя по всему, о метках, Марко ничего не знает. Не знает, конечно, и о тайнике. Спрашивать его об этом сегодня было бы неосторожностью. Домой! В гостиницу!" - подумал Лев Антонович и, ухватив объемистый и довольно тяжёлый портфель, направился в свой номер. Там он, не имея терпения, начал перелистывать старые бумаги проекта Винченцо Бренна. Внимательно, очень внимательно! Он переводил взгляды с листов на экран своего ноутбука, читая сообщение Майи и вглядываясь в почерк тех двух записок Бренна, что смогла за столь короткий срок найти и переслать ему жена. Ни у жены, ни у графолога, ни у психолога, что помогали Майе в эти сутки стопроцентной уверенности в подлинности не было. Нужно подержать в руках бумаги из папок. Нужно нормальное исследование. Да, манера письма, характер линий, нажим... - всё похоже: та же неровность стиля и характера изображений, что была присуща характеру зодчего. "Сколько раз я "возился" с этими вечными вопросами: "подлинник"?, "оригинал"?, "копия"?, "римская копия греческого оригинала". ...Майка ворчала: "неужели ты не видишь, не чувствуешь, что у римлян мраморная... то есть нет... холодная нагота... тело как идол. А у греков иначе, совсем иначе! У них тоже античная, но живая, тёплая манера. У римлян - сухость, у греков - свежесть. Их женщин хочется... погладить. Да?" Я отвечал: "римляне полировали мрамор, его гладить приятней". "Ну и гладь своих римлянок!" - обиженно говорила жена. Хм, а ведь "девочки", соблазнительные кураторши - из Рима. Как они жалели, что я не могу сегодня вечером остаться на фуршет! А я? Идиот! Отвесил какие-то деревенские комплименты... Одной: "Вы, Моника - взбитые сливки барокко". Это больше подходит пышноволосой блондинке... Хотя у этой Моники и попка и грудь - взбитые... булочки. А я люблю... "крепенькие орешки". А другой: "Вы, Сиси? - звезда. Много спутников на вашей орбите хотят..." Она рассмеялась и парировала: "Нет, уж если звезда - то неоткрытая" и загадочно-волнительно посмотрела на меня своими "маслинами". Ох, уж эти грани между кокетством и соблазном! "Вы - сказала Сиси? - так умеете говорить! Изысканно"... Да уж!"
   Ирин вспомнил Жванецкого. Что-то: "Да, я мастер поговорить... В делах амурных поговорить важнее... Но иногда хочется просто переспать". "Сиси?... Космос и купола женских форм... Что это я?! Вот Софьин, Женька сейчас бы нужен был. Очень! С ним бы и к Эко, и к "римлянкам" и к... барону".
   Лев Антонович вышел из гостиницы и направился в свой любимый Археологический музей. Он там был за последние пятнадцать лет трижды и заметил: в этом музее ему хорошо думалось. Конечно, Ирин бывал в десятке крупных археологических музеев. Но здесь мысль как-то легче и глубже зарывается вглубь... Смотрит "сквозь землю". Как только он вошёл в первый зал, и увидел древние каменные обломки, мысли отказывались вести себя привычно: на душе было неспокойно!
   "Покопаться в Михайловском замке - нереально!" Лев вспоминал свою археологическую юность. Прежде всего вспомнилась простая железная эмалированная кружка... Таких во всех советских семьях было много.... С отбитыми, почерневшими там отметинами. Ему её подарили в Кении. Она должна была приносить удачу. Где она? Потерялась... Затем вспомнил историю о том, как знаменитый археолог Борхардт обманул египетские власти, переправив в Германию бюст Нефертити. План был хитр и прост: разложил найденные реликвии на две части. В одной был бюст Нефертити, записанный как "цветная голова", в другой - складной алтарь царей и кое-что ещё. Бюст обернул фольгой и облепил сверху цветным гипсом. Египетский инспектор "клюнул" на алтарь царей и оставил его в Египте, а безликую "неинтересную" скульптуру головы по договору отдали Германии. А сколько разных других занимательных историй знал Лев! "Неплохой контрабандист из меня бы получился. Что неплохой - классный!"
   Он бродил по музею. Маски. Как все древние любили маски! Театр масок. Тарталья у Карло Гоцци оправдывается: "не я - маска виновата". Вечные и повсеместные маскарады. В жизни тоже. И он, Лев Ирин, был матером примерять разные маски в разных ситуациях. И чужие разглядеть тоже умел. Но в замке?! "Нет, маски там не сработают, нужен "золотой ключик" "и "очаг" нужен! Где дверка-то в тайник? Где метки? ...До приезда ко мне в Питер Евгения будет время... Нет, всего три недели. Что-то успело... Эх, маски... Где-то сегодня я это слово слышал... Ах, да! Умберто выделил его, говоря о творчестве Шекспира. Тема "круглого стола" была "Проблемы перевода". Не только на другие языки. Переводы мыслей и целей авторов! Их масок! Мастеров-умельцев много. Первейший, считает Эко, - Великий Бард, Непревзойдённый Уильям Шекспир. Человек-автор-загадка. Его многослойность. Умберто привёл притчу о белке и крысе: крыса сетует: "мы так похожи... размер... обе грызуны... хвостики лишь разные..."; белка отвечает: "весь вопрос в пиаре и драматургии ситуации". И ещё: Эко, помниться, засмеялся: "Хорошие авторы сами маски носят, и на героев надевают... Да, это правильно: читатель должен "работать", искать ответа на риторические вопросы мироздания и взаимопонимания. Или вот ещё... Всем хочется переводить... "Открыть новый" - ха!, перевод "Ворона" Э.По. "Nevermore" - это по-прежнему "Никогда!" или (ближе де к карканью!) "Ничего". Людям, думается, никогда ничего не?чего делать!" О Достоевском и Чехове Эко замечательно сказал! Если не иметь "русской бреди" в душе - не переведёшь! Бестолково же везде рассовывать "демонов души". Смешно: Демон Колобка увлёк его в пасть лисы. Ха! Не люблю я литературу без "света", "не смягчающую нравы", а только разобщающую! Мне, например, в "Дяде Ване" ближе и понятней профессор и доктор. Кто сказал, что профессор действительно неталантлив? Есть весы? Кто сказал: пьёшь не в меру - плохой человек? Да... Я сам с детства люблю Александра Дюма и Жюля Верна. Я сердцем и умом понимал всегда (а уж потом Жека объяснил как филолог и литературовед), что Дюма изменил курс романа: от скучного фельетонного, памфлетного, менторского тона - к живой истории, когда рядом с королём живет "простой мушкетер" и как (!) живёт. Приключения сплошь! Романтика! А Верн: он ввёл формулу: поучая - развлекай, развлекая - поучай. В результате - рост души юнцов, обдумывающих житие! Как я благодарен отцу, что собрал для меня в своё время (советское!) "Библиотеку приключений". Всё... Пора навстречу с бароном!"
   ... Храм Святого Петра. Ирин явился туда за полчаса до оговорённого времени. Покойно. Уставшая за день от волнений и раздумий голова быстро "прошла". "Мыслемашалка" выключилась. "Хорошо, всё хорошо... Завтра в Венецию... Моя выставка ещё на месяц остаётся в Болонье, затем отправляется в "круиз" по всей Италии... ...Есть предварительная договорённость выставиться затем во Франции... Это октябрь... Видимо в Шарлевиле, ... хотя рассматриваются и Реймс, и Анже и Нант... Затраты мои окупятся ещё не скоро... Да и к Франции нужно готовить материалы по Монферану, Фальконе? и Валлену-Деламоту... Ты опять? Опять загадываешь... Совсем разучился расслабляться... Даже в Храме... Плохо... Надо отдохнуть. Хоть десять "наших" рождественских дней! Дней... Ха... "Дни лукавы". Сказано!" - думал Лев Антонович, сидя в последнем ряду зала и не замечая вошедших в храм Пасхина и его секретаря.
   - Добрый вечер, господин Ирин! - тихо проговорил барон, приблизившись ко Льву со спины. - Раздумываете о вечности? Почему время так быстротечно? О природе вещей? Например, ха, тех бумаг, что у моего секретаря.
   Ирин вздрогнул и от внезапного появления немца и от того, что он "прочёл" его мысли.
   - Добрый вечер, Вольдемар Генрихович. Как ваше самочувствие? - невпопад спросил Лев, бросив взгляд на металлический чемоданчик в руках секретаря и остановив его на глазах барона. Они притягивали. Это были глаза человека-интуита, просвечивающего тебя рентгеном и умеющего манипулировать людьми. Выправка секретаря тоже была красноречива.
   - Благодарствую. Недурно. Отчего вы беспокоитесь о моём здравии? - улыбка. Хорошая, добрая.
   Улыбка барона и это старинное "отчего" вместо современного "почему" сразу привели Льва Антоновича в равновесное состояние.
   И в самом деле Вольдемар Генрихович был подтянутым, как солдат возле "вечного огня". Он стоял горделиво выпрямившись. "Хм, ему бы сейчас знамя... рядом. Ишь! А, кстати, у какого бы знамени поставить этого русского немца? Да... - мелькнуло в голове Ирина - Ну, ну, не ехидничай и не задирайся. Благородный и вполне безопасный старый русский аристократ".
   Барон и его секретарь подсели ко Льву на лавку. Парень молча открыл чемоданчик. Барон достал листки. Не все.
   - Нет, мой дорогой! В руки брать не следует. Извольте прочесть из моих рук. - Вот, сегодня только эти три дневниковые записи Павла Петровича.
   Лев Антонович читал медленно, вникая в сточки и усиленно вспоминая обрывки биографии Павла. Даты: январь одна тысяча восемьсот первого года. Незадолго до конца. Одна из трёх записок датирована двадцать пятым января. "Надо же, какое совпадение! Мой день рождения". - отметил Ирин. Почерк неровный, неразборчивый. Но суть ясна и очевидна боль плохих предчувствий императора. "...Это петля матушкина. Далеко забросила и точно угодила мне на горло. ...Душно... Никому не верю: ни Марие Федоровне, ни Палену, ни Ваньке Кутайсову... Где взять силы и защиту? Да и зачем? Всё уж. Заговор крепок... Верю лишь Аннушке своей... Александру всё же верю. Не может он предать! ...Очень виноват перед Екатериной Ивановной... Не доверял, обижал... А она ведь умна, она всегда говорила и предупреждала: не верь им... Они лжецы и интриганы... Сплели узелок, подлецы! Одинок... одинок... Она знает о моих дневниках. Она способна сохранить и объяснить потомкам. ...Если... Знает она и о том тайнике, где прячу часть бумаг своих... О другом знает Винченцо. Он и мастерил... Попросил Катю сберечь бабушкино кресло. Люблю его. В детстве любил играть в нём... И сейчас люблю посидеть. Вот сейчас пишу... сижу в нём, теперь весь скрюченный, не до игр... пишу на коленке... Как распорядиться? Кто предан? Кому довериться?! ...Больно..."
   - Ну как? - барон оторвал Льва от чтения и от раздумий - Это пока всё! Убирай, Густав, бумаги и жди меня у выхода.
   - Я будто на "машине времени". ...Это невероятно...
   - Вам, однако, не вперво?й ведь "реликты времени" видеть. Почему же "невероятно"?
   - Павел Первый... он... как живой, как... близкий человек! Благодарю вас! - честно и просто ответил Лев Антонович.
   - О! Это - прекрасный и верный ответ! - Пасхин вскинул бровь, как это делает большой начальник, довольный работой маленького начальника.
   - Но... ничего нет... о метках?! Как... - с волнением и огорчением заговорил кладоискатель.
   - Есть! Но сейчас, любезнейший, я скажу о них на словах - брови всё ещё висели над глазами как крылья. - В одной записке они названы "оком". Могу позволить себе предположить три известных изображения: "Око всевидящего", "Око возрождения" и "Око Осириса". Правда, там затёрты ещё два слова...
   Ирин не мог оторвать глаз от бровей аристократа.
   - Вы увидели на мне третий глаз? Или то самое "Око"? - пошутил тот.
   - Да... извините... странно... Ваши глаза напоминают "Око Осириса", как рисуют его на лодках мальтийский рыбаки.
   - Как же?
   - С чёткой густой бровью. Приподнятой. И ещё, ха..., ещё в цветах российского "триколора".
   - Прелестно!
   - Каким же будет наш "договор о намерениях"? - деловито спросил Лев Антонович.
   - Самый обыкновенный. - морщинки вокруг глаз немца стали похожи на локоны Медузы Горгоны и вокруг чёрного зрачка появилась в темно-синей радужной оболочке "пляшущая луна" - Вы пишите мне расписку, что брали в аренду мою "машину времени". Кровью! - улыбочка мефистофельская - Шучу. Это - фигура речи. Перед Ним и Павлом - он показал рукой на алтарь, на небо и на сердце - мы и совершили сделку.
   - Я всё равно... мне нужно понять, почему вы мне доверяете? - Лев был искренним.
   - Что ж, милейший... Наверно, вам действительно нужно знать почему именно вам я доверяю корабль намерений... э... поисков. Во-первых, мне восемьдесят девять лет и искать кандидатур не приходится, во-вторых, к этому возрасту я успел научиться отличать людей. Вы мне симпатичны и я чую в вас Мастера. Ну и в-третьих, хочется побыть немного добрым волшебником!
   Вольдемар Генрихович встал, взял Льва под локоть и они двинулись к выходу. У машины Пасхин не спешил расстаться, а молчал, будто что-то припоминая.
   - Да, опять кое-что забыл вам сказать. Давайте присядем в авто. Барон сел сзади, Лев возле водителя.
   - Конечно, у вас свои методы работы... Но и я, смею уверить, кое-что понимаю в тайнах... Да-с. Вы любите Шекспира? Театр?
   Ирин недоумённо посмотрел в водительское зеркало на немца. Тот был серьёзен и вряд ли хотел по-стариковски побалаболить.
   - Сонеты его люблю. Драматургию не очень понимаю. - невольная реминисценция с сегодняшним "круглым столом" "прошелестела" в голове Льва Антоновича.
   - Благодарю за честный ответ. Мало кто понимает. Там столько "ловушек", столько "тайников" зарыто! Но не это главное. Главное, что "весь мир - театр". Чтобы сыграть Гамлета, нужно быть Гамлетом! Я, право, очень обрадовался, когда вы, прочтя дневниковые записки Павла, "нашего Гамлета"... э... выразились... "близкий человек". Браво! Но соблаговолите тогда уже терпеть! Да-с! Он будет испытывать ваше терпение, будет мучить! Любые мистические тайны не хотят отдаться дёшево! Вы меня понимаете?
   - Да, вполне. Я готов вжиться в Роль, отдаться - Лев улыбнулся - Игре.
   - И вот что ещё важно, милостивый государь. Я выбрал вас, я вам доверился. Как поступит он, Павел? Понимаете, сударь мой: житейские, даже самые насущные жизненные заботы - это скольжение по поверхности, а наша, как вы недурно определили, Игра - это погружение, это труд души... И не каждый может... Есть вещи несоединимые... Как бы проще, образнее... Вот... Ха! Женщине нужен лучший... альфа-самец, мужчине нужно разнообразие. Ему лучшие не нужны. Но ему нужны... э... пряные. Ха! Томные и пьяные, танцовщицы и молочницы, госпожи и рабыни. Но все - пряные! Иначе не будет Спектакля. Все участники должны быть созвучны! ... - голос Вольдемара Генриховича, только что энергичный, стал глуше. - Кстати о спектаклях. Я давно написал две пьесы о Павле Петровиче. Много раз пределывал их.. ни разу не поставил... То советская оккупация Восточной Германии, то это современное всеобщее бездушие... равнодушие всех ко всему... эта массовая культура... Тут даже вы, русские, сдались. Жаль! Держались ведь на своих, хоть шатких, но идеалах! Так вот - он взял в руки две папки и передал через плечо Льву. - Советую прочесть. Условно их можно назвать "Трудно быть принцем" и "Страшно быть императором". Это вам... для Роли. Видите ли, Бог не дал мне детей... - он вытер увлажнившиеся глаза платком - Мы заболтались... Вот моя визитка...
   Пасхин и Ирин распрощались и автомобиль уехал. Лев Антонович, не понимая отчего, но не спешил уйти от храма. Его что-то "зацепило" вновь. Он понял что: Вольдемар заразил его историей своей жизни, своего искалеченного Рода. Высокого Рода, где понимали, что в слове "отчего" есть мягкость, терпение, жалость... "от храма", а в слове "почему" - равнодушие... "катком по Судьбам".
   И пока Лёва брёл до гостиницы, он всё хотел примирить, соединить в своём решении Задачи несоединимое: Игра должна быть продуманной, профессиональной и с красивыми комбинациями, точно просчитанными и интуитивной, сюрреалистичной... Он вспомнил как, бывало, юношей, увлечённым шахматами, он проводил красивую пятиходовку..., а на десятом ходу его тренер, одессит, заявлял вкрадчиво: "Вам, Лёвушка, таки мат!" Но ведь был, был и расчёт, и вдохновение... Эх, полёта не было! Нужно подняться над Задачей, посмотреть совсем по-иному на неё! Сколько известно случаев, когда математикам и шахматистам помогала музыка...
   Войдя в свой номер, Ирин сразу открыл портфель, засел над чертежами проекта Михайловского замка. "Вот! Вот оно "Око"! В двух местах!" Он откинулся в кресле, удовлетворённо зажмурившись. "Вам таки шах, госпожа Удача!"
  
  
  
  

- 4 -

  
   Женя любил Лёвчика и был рад его звонку. Хотя менее всего он заинтересовался той очередной поисковой интригой (сколько их было у Ирина!), что, судя по голосу, захватила ум и сердце друга. Более его задела новость, что Лев в Болонье, городе, где Евгению Матвеевичу довелось по службе побывать в прошлом году, и тоже в канун новогодних праздников. Нет, он, конечно, знал, что Лев готовит большую выставку в Италии, но не придавал значения тому факту, что именно в Болонье. И не в хронологическом совпадении дело. Взволновало душу та "полузабытая мелодия для флейты". Та мелодия, что спящей красавицей тихо легла на дно памяти и стала ждать... Она зазвучала тогда, в прошлом году, там, в милой Болонье... Флейта в руках той женщины... Но звук не от флейты, а с неба... Сюр, мистика? Была или нет женщина? Галлюцинация? Софьин ни в чём не был уверен. Сейчас тоже.
   Может быть это было бредовое состояние от того, что в тот приезд в Болонью у него было очень много труднейшей работы. Причём связанной с музыкой. Распознавание текстов и изображений на тех обветшалых, буквально разваливающихся в руках бумагах, где-то подмоченных и подгнивших. Задачка казалась невыполнимой. Болонская филармоническая академия обратилась тогда к группе крупных европейских семиотиков, специалистов по герметике и компьютерной лингвистике поработать и привести в порядок несколько старинных музыкальных альбомов. Филармония полагала, что это сочинения одного (или нескольких?) композиторов Средневековья. Были версии: Филипп де Витри, Гийом де Машо, Маркетто Падуанский и Перотин. Работа была увлекательнейшей! В группе исследователей был один занятнейший старичок. "Алхимик" - так он себя величал и убеждал всех, что эти партитуры служили, наравне с росой, ртутью и серой компонентами в "Великом Делании". Евгений сразу нащупал свой метод в работе с этими музыкальными партитурами. Он будто бы надышался парами ртути, умылся росой и появилось особое чутьё, собственный, хоть и не слишком уж оригинальный, подход к этому вопросу. Он усматривал, прозревал, сначала интуитивно, некую формулу в музыкальном строе партитуры. Идея, конечно, восходила ещё к эллинам, когда Титаны античности услышали Игру Бога. Но владение технологией, знание шифра могли наследовать избранные, умениями своими вложившие коды в создаваемые арфу, флейту и прочие инструменты вплоть до скрипки и органа. Когда в кирхах играют на органе - играют в Бога!
   ...Семнадцатилетним юношей, намериваясь поступать и учиться в МГУ, Женя всё сомневался: какой факультет выбрать. Одинаково привлекала и математика и филология. А вот продолжать профессионально заниматься музыкой ему не хотелось. Достаточно было того, что он десять лет (и с удовольствием!) играл на скрипке, которую ему подарила мамина сестра, тётя Римма на "День первоклассника". Мама сама занималась с Женечкой музыкой, так как в музыкальную школу его не приняли. Некая сердитая "училка сольфеджио", постучав пальцем по спичечному коробку и попросив повторить, заключила, что музыкального слуха у мальчика нет. Не всё бывает первоклассно с первоклассниками! Позже, с класса седьмого, отец начал подсовывать ему журнал "Квант", определил в "Заочную физико-математическую школу". Ещё Женя любил читать! Его порой невозможно было оторвать от книги. Вместе с Лёвчиком он запойно читал Беляева, Грина. Когда в пятом классе он выиграл свою первую районную олимпиаду по математике, руководство школы наградило его шеститомником (тем, "серым"!) Грина и трёхтомником Перельмана. Когда в десятом классе его сочинение по литературе было признано лучшим в городском конкурсе, банальный вопрос "Кем быть?" заострился. Поступил Евгений всё же на филфак, но с намерением бывать по возможности на лекциях по математике. Но тут как раз повезло: уже на третьем курсе открылась специализация по математической лингвистике, а когда появились компьютерные классы - компьютерная лингвистика широко зашагала по крупным вузам страны. "Верной дорогой идём, пацаны!" - шутили студенты, легко сочиняя на компьютерах журналистские репортажи, литературно-критические эссе, рефераты, отзывы, кроссворды и прочее. Потом они уже начали "постряпывать" дипломы, кандидатские и даже докторские диссертации. Виртуальный мир начал "трахать" живой, реальный. Этот живой мир не получал, да и не получит никогда "оргазма", и, как шутил отец, "будущим женихам и невестам будут дарить на свадьбы компьютерные приставки в виде робота-вибратора, чтобы "расцветить" прелюдию". Да, Матвею Корнеевичу, порой годами разрабатывавшему одну-две темы по искусственному интеллекту, загромоздившему свои лаборатории огромными ЭВМ и пачками перфокарт, трудно было представить, что сейчас на обычном ноутбуке можно "выплясывать" такие интеллектуальные кадрили. Тот "трах" был переломом, прорывом в новую эру технологий, сознания, отношений. Всего мироощущения! Но, конечно, не для всех. Избранные всегда избранники! Живут по-горизонтали, и горизонтали эти высоко в ноосфере. А новые, стремительно разрастающиеся "трахи" будут равнодушно "хавать" те "псевдокреативные" девочки с голубыми волосами...
   Так или иначе, Евгений Матвеевич, склонный к педантизму и консерватизму, имел гибкий ум и чуткую душу, склонную переживать время от времени "экзистенциальные кризисы". Он был лишён того незлобного нигилизма (и даче отчасти цинизма), маски которого иногда надевали на себя Лев и отец, но сюр и мистицизм уютно гнездились рядом с логикой здравой рациональности. И сейчас, в аэропорту Шереметьево, он вспоминал тех двух персонажей (людей или духов?), что запали в его сердце в прошлом году в Болонье.
   ...Тем вечером, после неудачной возни с партитурами Софьин пытался поднять настроение длительной прогулкой вдоль бесконечных арочных галерей (аркад) Болоньи. Эта известная ажурность архитектуры города (сорок километров ажура!) необременительной волной качала строй души Евгения, приводила к упорядоченному ритму лад успокаивающихся мыслей.
   Он заглянул в базилику Святого Доминика. В пустом храме, названного в честь нищенствующего монаха лучше всего ощущалась строгость и необремененность. Не напрасно в тринадцатом веке Папа именно этому ордену вверил инквизицию. В какой-то момент Женя почувствовал затылком чей-то взгляд. Кто мог тут быть? Софьин, войдя в храм, прикрыл за собой тяжёлую скрипучую дверь. Теперь послышался шелест листьев, как будто от сильного порыва ветра. Показалось даже, что этот порыв передвинул то изображение Христа, что было за алтарём. Следя за передвижением, Евгений Матвеевич резко повернул голову назад. Господи! Сзади, через пару рядов лавок сидел мужчина! Одно лицо с Христом! Евгений привычно "защипнул" пальцами переносицу. Руки мгновенно стали холодными, а лоб горячим. Он зажмурился и вновь открыл глаза. Никого. Он один в базилике. Христос на картине за алтарём по-прежнему возносил свой лик и заламывал руки к небесам.
   Софьин вышел из храма и побрёл без определённых целей. Вот площадь Нептуна. Бог морей держит свой трезубец как матросы сотню лет назад держали свой революционный стяг. Или как парижские коммунары. Этот бронзовый Нептун стоит посередь фонтана гордо, возвышаясь и воспаряясь, намереваясь, кажется, потеснить в небе самого Зевса. "А Христос на картине стоит на коленях" - подумал вяло Евгений и вдруг увидел на противоположной от фонтана стороне высокого худого мужчину с бородой, в вязанной цветастой шапочке "с ушками". Мужчина внимательно, глубоко посаженными темно-синими глазами смотрел на Софьина. Затем он снял свою "девчоночью" шапочку и улыбнулся. Тот! Тот "Христос", что был в храме. Он поманил Евгения пальцем и стал удаляться. Дальше, дальше... Евгений за ним, на расстоянии, не решаясь приближаться. Вот "бородач" зашёл в какой-то храм. Евгений Матвеевич остановился метрах в тридцати от входа. Подождал минуту, другую... Вышла женщина, в шёлковом голубом платке на голове, ниспадающем по плечам почти до колен. В руках флейта. Она начала играть. Чудесные звуки струились отчего-то сверху, а женщина играла и смотрела окаменевшему Софьину прямо в глаза. Красивая! "Её зовут Елена! Елена Прекрасная. Я знаю!" - подумалось мужчине. Музыка сильней... сильней.... уже недосягаемые ноты в районе десятой октавы. Разряд тока пронизывает Евгения и он устремляется к флейтистке... Но стоп! Где, где она? Исчезла. Он вбегает в храм, "Бородатый" стоит у алтаря и по-прежнему улыбается. Женя осторожно подходит ближе. Теперь глаза "Христа" другие: "сердечко" в солнечной радужной оболочке! Он Светит, он Наставляет, он Подсказывает, он Помогает. Он - Благодетель! Хорошее слово.
   Софьин решается подойти и спросить..., но "Благодетель" расплывается и растворяется. Как и сама Благодать.
   "Ах, да это служащий, он - священник в этих храмах, базилике Святого Доминика и этом! И женщина тоже. Она служит и время от времени играет на флейте. А мне нужно просто выспаться" - подумал Женя, присев на лавку и прикрыв глаза.
  

* * *

  
   ... - Папка, ты чего? Я тебя уже трясу! Где витаешь? В облаках? Пойдём, скоро там будем - регистрацию объявили - Оля удивлённо смотрела на отца.
   Наконец семья Софьиных прошла в светлую, просторную и малолюдную зону "гейтов". Избавление от чемоданов и перспектива скорого вылета!
   - Ого! Кресла-то почти свободны! Мяконькие! - Матвей Корнеевич плюхнулся на казённый диван как на родной. Доволен. - Прошу садиться, господа! Лёд тронулся! Заседание продолжается!
   Наталья Кирилловна и Оля сели по обе стороны мужчины, а Евгений сказал, что прогуляется по залу, разомнёт ноги и разведает обстановку.
   - Мни, мни, только без мнительности - сострил отец, что-то "читая" в настроении сына.
   Затем он с задиристым видом посмотрел на своих соседок справа и слева и спросил:
   - Ну, что, девицы: какие у вас сокровенные посылы и ожидания от "городу Парижу"? Кроме тряпок и достопримечательностей. Ну! Отвечать быстро и честно.
   - Я вот читала - начала мечтательно Наталья - давненько правда, что Делон и Бельмондо в новогоднюю ночь влезают на Эйфелеву башню. Соревнуются. Вот бы ... одним глазком... - закончила жена уже вдохновенно.
   - Твой месседж, мать, не зачитывается. Им сейчас годков-то сколько? Впору соревноваться: кто первый до горшка добежит. Ха-ха.
   - Ну тебя, пошлость какая... - обиделась дама.
   - А ты, красавица? - Матвей ласкового посмотрел на внучку.
   - Да ты, дед, опять всё высмеешь. - осторожничала та.
   - Воздержусь.
   - Я хочу познакомиться с ... - девушка толком не знала с кем - с... мушкетёрами! - выпалила она решительно - И чтобы приключения были необыкновенные... как в кино!
   - С одним? Или с тремя-четырьмя сразу? - дед сдерживал издёвку - Бабка вон на двух рассчитывает.
   - Всё! Ничего тебе больше не скажу! - Оля отвернулась, но вдруг, надеясь на реванш, спросила дерзко:
   - А ты сам-то?
   - Хм... Я-то? Я тоже, как и ты, хочу прогуляться пару-тройку раз с ... приведениями. - Вдоль Сены, по её набережным, по её мостам.
   Нет, "подцепить" вредного, но умного деда не удастся!
   - А именно? - уже заинтересованно спросила внучка.
   - Ну, например, С Сартром, Камю... порыться с ними в букинистических лавочках. Они там километрами стоят.
   - И о чём бы ты с ними говорил? - уже скучно спросила девушка.
   - С этими "пацанами" есть о чём поговорить, милая! ...Ну, например, об экзистенциальной романтике, о меланхолии, об обречённости, смерти, наконец.
   - Ты серьёзно? - раздражилась Оленька.
   - О погружении... - не обращая внимания на вопрос, продолжил "генератор праны" - хотя бы в Сену. Сколько прыжков было с её мостов!
   - Бабуля, он чего? Зачем ты так, дедуля? - волновалась внучка. - Париж - самый жизнерадостный, романтичный город, город аккордеонов, звучащих на мостах, канкана, наконец.
   - Конечно, конечно... Канкан - это прелестно! Но аккордеоны там чаще звучат меланхолично. - Матвей Корнеевич усмехнулся и спросил риторически - Почему, к примеру, у детского сказочника Шарля Перро столько жестокости и убийств? Вдумайся в сюжетцы-то. Хоть "Красная шапочка" или "Мальчик с пальчик". Ужастик тот ещё! А рекомендуется "О+", слушать с соской во рту!
   - Да ладно, есть же "Золушка"... "Кот в сапогах".
   - Тебя всё к Д'Артаньяну тянет. Шучу. Шучу и в "Мулен Руж" хочу. Да-с.
   - Вон папа идёт. Тоже грустный какой-то. Ну вы чего, философы? Папуль, подойди на секунду. Есть вопросик.
   На вопрос по "заданной теме" Евгений Матвеевич ответил хоть и рассеянно, машинально, но будто как раз и думая сейчас о вопросе отца. Ответил довольно загадочно.
   - Посыл? К Парижу? Нельзя вступить дважды в один и тот же Париж - ответил и продолжил свою прогулку, вышагивая медленно и задумчиво.
   - Тоже умник - съязвила дочка.
   - Нет, Оленька. Папка твой, конечно неглуп, но зануда жуткий. И у него... сейчас... экзистенциальный кризис. Я чувствую - сказал серьёзно Матвей Корнеевич - и тут же уже весело - Да и бывает он в Париже чаще, чем рядовой член-корреспондент. В общем, как у Жванецкого: "Мне в Париж по делу, срочно!"
   - У всех сегодня всё экзис... - буркнула Оля.
   Между тем отец верно чувствовал некий дисбаланс у сына. Более года уже. Но разве спросишь, дашь совет? Нет, не получится. Родному человеку тоже вряд ли.
   А между тем дисбаланс этот простейшего свойства: разочарование. Причина тоже банальнейшая - диссонанс. Диссонанс в отношениях с женой. Они уже не общаются непринуждённо, душевно, не смеются вместе. "Мы вряд ли так беспечно сможем бродить по улочкам Парижа как это было... да, уже более двадцати лет назад, ... да, точно, это было начало мая... да... майские праздники... да... открылся Парижский Диснейленд. Конечно! У Ляльки юбилей - двадцать пять! ... Суровый девяносто второй.... В России назревают "переломы"... смута... А меня приглашают на конференцию в Париж! ... Так всё совпало... счастливо соединилось... Сейчас распадается... Отец прав: "несоединимое" всегда приходит на смену... Жизнь: отмирание и зарождение... Энтропия. Зачем? Не объясняется природой. Так надо. И всё. Терпение и кротость. Ха! И с погодой в этом году тоже нелады, как тогда. Мы в тот майский день как раз и поехали в Диснейленд. Утро было хорошее, солнечное. Успели покататься на аттракционах, страшных и не очень, полюбовались парадом кукол из мультиков Диснея. Трёхметровые, они успели, падая и чертыхаясь, скрыться от налетевшей грозы... Мы с Лялей убежали в павильон, где "крутили" старые французские фильмы.
   В павильоне было холодно, но мы сидели крепко обнявшись и смотрели "Шербурские зонтики", "Мужчина и женщина". Холода не замечали. А потом как сумасшедшие бежали по лужам до электрички. Как тогда мне не понравилось запутанное Парижское метро... И это их соединение подземки с обычными электричками! И уже тогда - негры, (почему-то особенно много в электричках?!) непривычное соседство. Хотя исторически понятно - Алжир... Как сейчас у нас гастарбайтеры из средней Азии... Я не расист, но взгляды этих чернокожих парней на жену... Всё вроде естественно: красивая, молодая женщина с рыжеватыми вьющимися волосами, с блестящими кошачьими глазами... Парни были неприятны ни мне, ни Ляле. Когда же она сняла туфли, чтобы обернуть хоть на час вымокшие и замёрзшие ступни газетами и целлофановыми пакетами (старый туристический приём!), и заметила липкие взгляды десятка устремлённых чёрных глаз, она фыркнула, даже зашипела подобно рассерженной кошке, бросая острый жёлто-зелёный взгляд с сузившимися зрачками на нахалов. Я даже испугался, увидев, как этот взгляд из застывшего-кошачьего превратился в пронзающий-ястребиный, а губки, её милые губки, пухлые по центру произвели крепкое словечко. Когда газеты впитали влагу и колготки стали сухими, я интенсивно растёр ступни, вновь положил свежую стельку из газеты в туфли и всё было в порядке. Почему я вспомнил этот эпизод?... Да, заботливость и внимание... Как птенцы в гнезде были её ножки в моих руках".
   Он невольно оглянулся на дочку. "Оленька выросла заботливой. Нам повезло. Опекает меня, деда и бабушку. Ха! Она из того "гнёздышка"... да, парижского... Родилась-то через девять месяцев она в Москве, а зародилась-то в Париже... Та наша ночь... когда мы ели из большого пакета маленькие круассанчики, как запивали из горлышка бургундским, как раздавался "Padam, padam, padam...", как танцевали и кружились и как мы упали в траву и посыпались наши круассаны... Сейчас - подумал математик наполовину и наполовину филолог - обходимся получувствами и полуправдами. А вдруг, если грамотно сложить две половины, то... ха... получится "вся правда"? О, целая правда! ... Чушь... А началось всё с этой дуры, ... как её... Инны Дудкиной. Три года назад. Как они сдружились? Очень странно. Элегантная, ухоженная Ляля и эта неопрятная, с рыжей шевелюрой толстуха в несвежих сарафанах. И одно словоблудие! Креативная - де она! Ну да, тусуется везде, где запашок чувствует. Вонь пошлости, бестактности таких же как она. Дурной вкус во всём. И в гендерных отношениях, конечно. А речь? Сплетни, снобизм, показуха! Я тогда, полтора года назад совершенно нечаянно, непроизвольно (вот же несчастный случай!) услышал это телефонный разговор... Да, он и был случайным крючком... Копилось-то давно, но тут - раз! - и неприятие, разочарование, обида, раздражение, брезгливость... Ляля разговаривала с этой Дудкиной... Смешки... "Ох, ... ах, ... да что ты!...", "хорош собой". И этот Лялькин монолог: "Ах, Инночка, ты права. Я недавно учила (ты ведь знаешь, что я веду курсы стилистики) одного... юноша ещё... красив... на себе, представляешь, учу. Трогает он меня... гладит... ну везде, так положено будущему визажисту, а я прямо-таки "завожусь", загорелась вся... мокну...". Я вышел тогда обратно за дверь и позвонил, будто бы ключи забыл... Противно! Всё противно! Эта Дудкина растрезвонит... Мне бы рассказала и то... ну, игра в "постановку рук"... Теперь уже не вернёшь... А мечтаешь ты, брат, признайся - мечтаешь: встретить бы на сей раз на парижской тихой улочке, узкой, утренней ту Елену Прекрасную, с той флейтой, с той мелодией. Просто заговорить, пройтись неспешно... Она нуждается в моей поддержке, внимании, нежности! А я в её... флейте..."
   ... Наконец в самолёте. Евгений Матвеевич сел у прохода с отцом и матерью. Оленька тоже у прохода рядом с парочкой молодых французов. Эти парень и девушка мило беседовали между собой и ещё с парочкой таких же, сидящий сзади. Видно было Евгению, что Оля была зачарованно "журчащей" и "мурлыкающей" речью французов. Глаза "распахнуты", зрачок увеличен: вся её впечатлительная натура с наружи. "Похожа на мать.... Но впечатлительные натуры могут оказаться и ранимыми и подпадать под зависимость... Верит словам. Неосторожное слово и... всплеск эмоций... Но дочка глубока и умна..."
   После взлёта и набора высоты парень обнял и поцеловал свою спутницу. Отвернувшись от Оли, долго. Ей очень хотелась подглядеть! "Наверное, это настоящий "французский" поцелуй. А я ни разу не пробовала и толком-то не знаю. Эх, попался бы мне такой вот учитель - экскурсовод - мушкетер... И мы купим дом в предместье Парижа! И у меня будут роли, роли...". Она уснула, уснули и остальные.
   ... Аэропорт "Шарль де Голь" по-ночному тих. На стоянке такси нет очереди. Оле это показалось странным и даже обидным: "Это так-то сонно ждёт меня в гости город-карнавал?" Подъехала машина, скучающий водитель-араб.
   - Когда ты, пап, наконец, начнёшь, раскрывать нам свои планы? Твои сюрпризы - секретики, ну хоть капельку - "запричитала" дочка в такси.
   - Не беспокойся. С утра будем обсуждать диспозицию, план на один день. Все должны быть собраны внутренне и внешне. Как в походе. - Заведующий центром важничал - Я всё наметил, всю логистику отдыха.
   - "Логистика отдыха", ничего себе термин, - фыркнула Оля.
   - Да, наметил... Так как знаю город неплохо. Учёл режим работы мест наших посещений. - Глаза отца, карие в "штатном режиме", играли сейчас каким-то болотным оттенком, сочетание даже нескольких серо-зелёно-бурых цветов. Это означало, что он недоволен. Особенно плохо было, если "серым" был "забрызган" левый глаз.
   - При этом, - продолжал логист-лингвист, - каждый, разумеется, имеет право высказаться, уединиться или объединиться по группам... по интересам.
   - Например, мальчики - налево, тётки - в магазин, - вставил Матвей Корнеевич и добавил, подняв указательный палец. - Исключительное право на свободу без объяснений только у меня. Минимум прав - у девицы Оли. Париж - город опасных, развязных "мушкетеров".
   - Да, отец, - рассмеялся Евгений.
   - Продолжу. - Отец снова поднял палец. - Женька прав. В команде должен быть лидер. Люди это любят и им нужен порядок. Ха. Только уборщиц не жалуют.
   Матвей снова достал блокнот и что-то там записал. Он это делал постоянно, даже разговаривая с другим. Можно было заметить (внимательному наблюдателю!), что другая, основная часть мозга, не вовлечена в разговор, а что-то напряженно решает.
   - Пап, ты много работаешь. Пишешь, пишешь - заботливо заметил Софьин-младший.
   - Хм. А я об этом и записал сейчас. Вот: "Мой Пегас уносит меня от погони. Гонится за мной старуха с косой". - спокойно сказал старый философ-острослов.
   - Да, отец. Уходить от погони лучше в творческом порыве, опьянённым работой, когда не думаешь больше ни о чем, - задумчиво констатировал Евгений, положив руку на плечо отцу, сидевшему впереди рядом с шофёром.
   Оленька тоже положила руку, на другое плечо.
   - Вот и крылышки моего Пегаса - Матвей Корнеевич потрогал ладошки-крылышки сына и внучки.
   - Да. Творчество и путешествия. - Протянул дед. - Я вот не был в Париже. За последние шестнадцать лет полмира объездил, а здесь не довелось. А раньше, пока работал, всё путевки в Ялту, Сочи и Болгарию давали. Тоже хорошо. Бесплатно. С женой.
   - Ой! Смотрите, смотрите - Эйфелева башня! В огнях! - Закричала Ольга так, что водитель притормозил, испугавшись.
   - О-ля-ля! - Недовольно воскликнул он.
   - Вай-вай - извинилась девушка, сочтя это "вай-вай" убедительным и приятным для уха всех южан.
   - Сейчас мы на Правом берегу, на Востоке. Через пять минут пересечём Сену и будем на Левом берегу. Левый, Правый, Запад, Восток - это главная официальная топография в Париже. Наша гостиница "Hotel Cluny Sorbonne": старинное здание восемнадцатого века в центре Латинского квартала и расположен в ... на расстоянии пеших коротких прогулок от Нотр-Дам и Лувра.
   - Боже! Вон же две башни Собора, - умилённо отозвалось Наталья.
   - Начинай каяться, грешница! - Громовым голосом приказал муж так, что водитель опять "Оля-лякнул" и притормозил. - А ты, Женька, молодец! "Колись" дальше. Как "обласкивать" будут?
   - У нас апартаменты. В моём заказе отмечено, что в этом номере ночевал Рембо?.
   - Отлично! Я люблю символистов в поэзии и живописи - вновь похвально отозвался Матвей Корнеевич и прочёл на французском строчку из поэта.
   - Переведи - попросила внучка.
   - Маленькая ещё - нравоучительно-притворно насупил брови дед.
   - "Лаская грудь её..." - примирительно перевёл Евгений и посмотрел на отца иронично - "Ласкать" будет только Рембо?.
   Все рассмеялись и в это время автомобиль остановился у входа в отель.
   - Метро в ста метрах за углом - подсказал водитель, поднёс чемоданы до швейцара, взял деньги и уехал.
  

- 5 -

  
   Утром "генератор праны" вышел на балкон. В холодной дымке сквозь белую вуаль лёгкого снегопада виднелись башни Нотр-Дам. "Неслабо" - подумал он удовлетворённо и записал в блокнот: "Импрессия утра. Париж. Зима. Снежок. Реальный вид... Сюр - список "обрезанного" "Руанского собора" Моне". Он проснулся первым. Семь утра. Легли спать в четыре. "Пусть подрыхнут ещё" - смилостивился Софьин-старший и сново лёг. "День-то впереди длинный, активный... логистика... поход... без ласки" - и снова чуть задремал.
   За завтраком в ресторане отеля (чуть ведь не опоздали!) Наталья Кирилловна гордо достала карту Парижа, предусмотрительно купленную в Москве и села с чашкой кофе, омлетом и блинчиками за пустой столик рядом. Развернула карту. Оля уткнулась в свой путеводитель, жуя круассаны и попивая горячий шоколад.
   - Чего задумались, барышни? - ёрничал Матвей Корнеевич - сейчас "р-рваньём" на Монмартр, на Пляс Пигаль. Вечером в "Мулен Руж".
   - Ты вроде к призракам "намылился", а не к полуобнаженным девушкам, - шутливо возмутилась Наталья.
   - Всё успею... Ладно, пусть Женька сначала предлагает.
   - То, что ты назвал, батя, всё будет. Позже. И кое-что ещё. А сейчас - он оглядел родных медленно, интригуя.
   Все устремились своими взорами к его глазам. В такие секунды, когда их Евгений Матвеевич готовился "доклада?ть", они замечали в его глазах философа, прагматика и прогнозиста то калькулятор, то циферблат со стрелками часов, а то сводки маркетинговых изысканий.
   - Сегодня предлагаю: неспешно на авто (машина у подъезда!) едем по бульвару Сен-Жермен до моста Александра Третьего. Затем пешочком вдоль Сены до Эйфелевой башни и обратно улочками мимо Дома инвалидов до машины. Обедаем в любой кафешке или брассери и едем в музей Орсе?. Ближе к вечеру гуляем по Люксембургскому саду. Успеваешь, мама, по карте...? Оля, следите за мной? Да, да, не забыл: по пути следования "берём штурмом магазины"... Ужинаем с шиком... в... - он взглянул на свои заметки в телефоне - в "Cafе? du Commerce". Я заказал там столик на третьем уровне ближе к атриуму. Исторический декор, атриум увит спускающимся каскадами виноградом. Ну и бродим ночными улочками... до упаду... кто сколько хочет и может...
   - Мне всё нравится! Сегодня тусуемся всей "бандой"! Одобрям-с! - заключил "совещание" член-корреспондент, дожевывая свои тосты и багеты, и допивая апельсиновый фреш.
   ... Следующим утром, отдохнувшие и выспавшиеся, наши путешественники решили вместе в первой половине дня сходить в Собор Парижской Богоматери, а после обеда разделиться на две половины: женщины идут в Лувр, а мужчины гуляют по набережным Сены и "вылавливают" что-нибудь в букинистических лавочках. Вчера Наталья Кирилловна и Оля настолько устали, настолько были "накрыты" впечатлениями, что не то что ночная прогулка, а даже набеги в магазины были весьма ограниченными. И сегодня бабушка и внучка намерены были дать "достойный ответ этому везунчику" деду, который в первом же магазине вчера сходу купил себе три кепки, которые хотел найти в Париже. Он имел слабость к этим головным убором. Все три похожи по модели, но одна - цветастая, разноцветными лоскутами четырёхугольников, правильных и неправильных и треугольников. Другая - серая в чёрных крапинках, из плотной фактурной ткани. Третью, тоже "восьмиклиночку", но с большим объемом верхней части, да ещё таким, чтобы "я этот объемчик мог "сбрасывать" налево - направо, как это делали парижские коммунары... вот, хороша... в центре пуговица, большой изогнутый козырёк. Хороша, видок щеголеватый и наглый. Уличный гуляка, хулиган, но мужественный и элегантный".
   - Да, девушка, пожалуйста, в клетку... хорошо... бежевая... чёрная контурная, набивочка... неяркая... да, красавица, и такой же шарф... о! Отлично, и галстук-бабочку... да... из того же - объяснял дед миленькой продавщице. Ещё... шейный платок... да такой же... на замену.
   Матвей Корнеевич надел это кепи с шейным платком и шарфом и не снимал до вечера.
   - Ты, дед - франт, красавчик! - искренне восхитилась Оля.
   - Эх, внученька. Хорошо бы дедушкой, плохо одно: у дедушки жена - бабушка.
   Он постоянно "подтрунивал" над женой, но всем было очевидно, как нежно и бережно пожилые супруги относились друг другу. Дед дурачился: то он приляжет на лавку, изображая знаменитых парижских клошаров, то хватает Наталью Кирилловну, то Оленьку и начинает кружить их, напевая Марсельезу, или Азнавура или Дассена.
   - Париж - праздник, который нужно всегда носить с собой! В Москве буду менять кепочки и вспоминать! Тебя, Наташка, вспоминать тоже буду, только тебе не мешает купить пару шикарных шляп! И чёрные лакировки-шпильки!
   - Скажешь тоже! В такую погоду? - Смущенно ответила Наталья Кирилловна.
   - Ты должна украсить этот город! Что такое?! Гуляем целый день, а встретили пару прилично одетых мужчин в кашемировых пальто и одну дамочку в норковой шубке, фильдеперсовых чулках и на "шпильках".
   - Дед, как ты себе представляешь: фильдеперсовые чулки, "шпильки", температуру воздуха около нуля и мокрый снег? А мы туристы - мы должны подолгу ходить и смотреть. Да, хорошо бы и себя показать. Но успокойся, наряды на Новогоднюю ночь у нас есть с собой! Что-то ещё прикупим. Может быть...
   - Непременно! - Уверила, улыбнувшись, Наталья.
   А вечером, в районе девяти, Евгений Матвеевич предложил всем встретиться и поужинать в ресторане "Rivoli", который расположен на шестом этаже универмага BHV. Он обещал и кухню отличную и замечательный панорамный вид на крыши Парижа, включая и островерхие кровли с башенками и, конечно, мансардные крыши.
   - Я влюбилась в эти крыши, а ещё в эти бесконечные маленькие площади, "распускающиеся" как цветы, пятью, даже семью углами домов, уходящих в перспективу улиц - поэтично-выспренно высказалось Наталья Кирилловна.
   ... Матвей Кириллович не захотел пойти в Лувр. Но и Собор Парижской Богоматери (к его собственному удивлению) не вызывал у этого обожателя готики ожидаемых восторгов. Может быть соборы и замки Чехии, Австрии, Италии и Германии так сильно захватили сердце Софьина-старшего и так ревностно оберегали его любовь к себе, что не давали возможности вместить в этом сердце ещё какую-нибудь влюблённость.
   После обеда он буквально повёл охоту, возбужденно - сосредоточенный поиск букинистических редкостей. Евгений брёл за отцом, равнодушно наблюдая за течением Сены, течением дня, течением людей и машин. Иногда он присматривался к отцу, удивляясь тому, как тот пристально допрашивал ленивых торговцев, перебирал книги, журналы, альбомы, ворошил наборы плакатов и открыток. Откуда этот дар неисчерпаемой любознательности и умение уходить от погони благодаря этому любопытству? А ведь сам же недавно поддержал одного известного профессора-богослова, что де такое обилие поверхностных, порой противоречивых друг другу, чаще просто развлекательных книг, книг-повторений, светской изощрённый полуфилософской лжи, интеллектуальных жалких потуг - греховно. Ведь и Петру Великому в ряд его "антихристовых" дел ставили обвинение в развращение народа "пустым, чужим, вредным словом". Конечно, всё это отец понимает и нового знания не ищет. Ищет новый ракурс, парадокс. Он сжигает за собой один мост удовлетворённого любопытства, а тут же начинают строить новый! Евгений Матвеевич вспомнил как волной, девятым валом разочарования накрыло отца, когда закрыли его институт. Он понял тогда, что это крах, что наступает эра бессовестности, что это не та потеря, когда проиграла твоя любимая команда, а потерялась твоя любимая работа, проиграла твоя любимая страна! Закрыть высокоинтеллектуальное, высокотехнологичное производство, то, что вынашивали сотни светлых голов...Член-корреспондент чувствовал, что его оскопили и обокрали. Но вот-же парадокс! Через какие-то девять лет он написал в своем журнале "У камелька" статью, глубокую, полную памфлетного гнева и утончённой экзистенциальной грусти, по увядающей "живой плоти настоящего", того настоящего и живого, что пожирается кибернетическим монстром, "обезумевшим Сатурном". Матвей убеждал, что эти дьявольские изыски сильнее чем похоть. Утверждал, что ещё на тех перфокартах, на тех "портянках-распечатках" сложнейших и невиннейших программ для математических вычислений "заплясал" дьяволёнок распада, начала рваться "связь времён". Не нужны стали вопросы "зачем?", стали нужны "как легче?", "как богаче?", "как слаще?". Лозунги "Креативно" и "Успешно" стали выбрасывать мещане самой низкой пробы. Эйнштейн и Гоголь, Лобачевский и Ван Гог уже не креативны, господа! Да! Ещё ведь этим оцифрованным миром будет управлять "каждая курица". "А чё? Я ить етого достойна!"
   Вечером счастливые Софьины сидели в "Rivoli" и шумно обсуждали те забавные и интересные эпизоды из увиденного сегодня (и вчера) в Париже. Касаться серьёзных тем (в том числе живописи Лувра), да ещё "на скорую руку" им сейчас не хотелось. Душу каждого грели ещё и те маленький радости, тебе удачные покупочки, что приобрели и себе, и под ёлочку, и в Россию. Это детское правило новогодних сюрпризов было милой традицией семьи Софьиных, как, впрочем, сотен тысяч семей. Даже "генератор праны" и заведующий Центром по-мальчишески азартно "набрасывались" сегодня на антикварные лавочки, что попадались среди букинистических и что-то "по-секрету" там приобретали. Но секрет есть секрет - не расскажу!
   Софьин-старший, поднасытившись и едой, и необременительной застольной болтовнёй, достал из сумки две книги, из того, что приобрёл сегодня. Одна - фолиант, старинная объёмистая книга в кожаном потёртом переплёте с застёжкой и металлическими уголками на обложке. Он быстро листал. Много картинок, схем, карт, гравюр, списков из других книг... "О происхождении и распространении древних племен латинян и италийцев". Всё как-то блекло: и тематика, и краски на цветных и чёрно-белых картинках, и карты и гравюры. Блекло, истрепанно и вытерто. А у Матвея Корнеевича на лице - го?рний восторг! Вторая, значительно скромнее на вид и гораздо более современнее - биография Сартра.
   - О! Ха! Ох! - восклицал он, тоже листая эту книгу и бегло вчитываясь. - Вот он вспоминает: "Дед (дед Сартра) любил песенку "Оставляет мой гнедой кучки яблок за собой". Отлично! Сильно! А вот... и это мой тоже конёк, любимая тема... Несовпадения, несоединимое! Вот же его признание, да... разочарования... Это свободная любовь... Симона де Бовуар... Ольга, любовница и Жана Поля и Симоны Сартр понимала невыразимое.
   - Какая Ольга? - вмешалась Оленька в дедовы "размышления вслух". - Какие "соединение-несоединения"?
   - Не ты, другая, французско-философско-альковная... Ха-ха. Да... Соитие-несоитие. Главное, пацаны, сейчас, - он "стащил" из тарелки с сырными фондю, раклетами и тартифлетами несколько крошечных кусочков, проглотил и запил красным вином. - Да... Главная сейчас, чтобы челюсти соединились и происходило страстное соитие этого вина, сыров и моего желудочного сока. Эх, Оленька, внучка!
   Он вновь откинулся на спинку кресла и с любовью посмотрел на девушку.
   - Ты удивляешься, почему я так редко заглядываю в мобильник? А я удивляюсь почему молодёжь так редко молится, так мало читает, и так мало почитает старших. Мы - уходящая натура! Те, кто обходились простой едой и простыми, искренними чувствами. Умели радоваться письму, открытке и не выставляли свои чувства и тела на показ в Инстаграмме. Каким бы сейчас нудным я не выглядел, а может, ха, и двуличным, объевшимся всякими там фондю, ха! Духовное во сто крат выше материального! Ладно... Прости... Считай: мы с тобой сыграли этюд: "Фома Опискин и послушница". Надо нам с тобой, Оля, на праздник приготовить что-то... Программку развлечений, хотя... Нет, давай завтра побродим, попоём, стихи почитаем, покривляемся. Идёт?
   - Обожаю! Давай! - Внучка обняла деда и поцеловала его в колючую щёку.
   ... Тридцать первое декабря! Евгений остался в гостинице ждать приезда Ляли. К празднику должна быть в Париже. Тридцать первое декабря - особенный день, особенно в России! Предпраздничная, добрая суета подготовки к Новому. Милая "классика жанра": подарки, оливье, ёлка, шампанское! Да, ещё наряды! Конечно! Но на родине оливье и шампанского всё же нежно-семейным праздником было Рождество. Поэтому в Париже сегодня совсем даже нет толчеи, а так... как-то так... Как в песенке Олега Митяева
  
   ... Французы, как обычно пьют
   И скоро Новый год...
   И женщина французская,
   Серьёзна и мила,
   Спешит сквозь утро тусклое -
   Должно быть, проспала...
  
   Эта песенка крутилась в голове Сафьина-младшего уже четвёртый день. Но сегодня она была наполнена образом той необычной встречи... С той необычной Еленой Прекрасный... Мелодией той флейты. На той неведомой пока парижской узенькой улочке. Встречи с женой он тоже ждал, конечно ждал, но... зыбко и там и там...
   Но зыбко по-разному. С женой - тянут на дно прошлые грузы и обиды, а кверху - надежды на лучшее, с "Еленой" - нет опоры земного бытия, только грёзы. Половинчатость. Это его теория двух половинок, несоединимых. Во всём. И в женщинах тоже. Эти верх и низ.
   ... Это случилось давно, ему было четырнадцать. Они с семьёй поехали встречать Новый год в Горький, к тётке, сестре матери. Взрослые отправились отмечать праздник в загородный ресторан, где предполагалась увеселительная программа с фейерверками и катаниями на лошадях. А молодёжь, человек десять, остались в большой городской квартире. Кузина пригласила своих друзей и подружек. Все старше Женьки. Им по семнадцать - восемнадцать лет, студенты. И вот уже заполночь, выпив в первый раз в жизни шампанского, юный Женька оказался вдвоём с одной из приглашенных девушек. В отдельной комнате. На диване. До часа ночи музыка гремела, а сейчас завораживали Хампердинк, Том Джонс и Нино Рота.
   Девушка начала целовать мальчика. В губы. Его рука оказалась под её платьем. Её терпкое, пряное дыхание, теплый гладкий шелк колготок... Рука шарит. В нём всё - напряжено, а у ней?! Что это? Почему пустота? Почему между ног, под лобком у ней ничего нет? У него же - даже больше чем было... Там. Он конечно знал проблемку теоретически. Но трогал её своей рукой в первый раз в жизни! Этот невинный в общем-то сюжетец запал в душу Евгения на всю жизнь. Сложно запал, с долгим ощущением некой вины. Некой испачканности. Это, конечно, нельзя называть синдромом даже слабой паранойи, но в голове у мальчика образовались комплексы: раздвоение женщины на половинки "верх - низ", "чистое и не очень"; страстный фетишизм к женскому белью, особенно чулкам и колготкам; и, наконец, желание (до сих пор!) исправить тот случай, сделать для всех Новый год счастливейшим из праздников. А получается ведь порой не так, как хотелось бы! Что это? "Карма Кармовна"? Капканчики? Ловушка?
   "Да ерунда! Я люблю же повторять: "Две половинки правды в сумме - не вся правда", "Нельзя войти дважды в одну и ту же женщину", любую "проросшую" не так мысль можно конформно отобразить, мнимую единицу "вывести" с поля комплексной плоскости" - так рассуждал Евгений Матвеевич, лёжа на диване парижской гостиницы. Он вновь ярко вспоминал ту девушку, то гладкое, тёплое, мягкое девичье лоно, тот душистый завиток у её ушка.
  
   ... Ах, это женское ушко!
   Ей - услада,
   Ему - ловушка.
  
   Такая какая-нибудь рифмованная "мелочишка" часто приходила на ум филологу-математику. Само сочетание "компьютерная лингвистика" перепутывало всё. Всё как в жизни, этой "странной истории прорастания доктора Джекила в мистера Хайда... и, наоборот, избавления..."
   Евгений вышел на балкон, закурил. "Лёгкий морозец... Впрочем это хорошо. После обеда солнечно обещают, а сейчас чуть клубится эта неприятная снежная пыль. Эх, хорошо бы ночью настоящий московский крупный снегопад. Да, друзья мои, фетишизм: снег, маски, идолы и амулеты. В это тоже прорастаем. Надень на хлюпика длинный чёрный плащ с капюшоном, да дай ему в руки хоть самурайский меч, хоть крест, хоть свечу - и он уже грозен, во всяком случае, значителен. И себе ведь, в первую очередь, он кажется таким. Мировой шопинг - вот тебе мировая революция. Кстати, надо бы карнавальных масок-то прикупить сегодня на Монмартре".
   Так сибаритствовал Евгений, пока остальная троица наших путешественников поехали подземкой к Триумфальным воротам, на Елисейские поля и в сад Тюильри. Договорились, что все вместе встретятся в шестнадцать часов на Монмартре. У базилики Сакре-Кёр и пообедать в одном из популярных здесь африканских ресторанов.
   Однако, выйдя из метро в непосредственной близости от Триумфальных ворот и обойдя их пешком, дальше следовать решено было на такси.
   - Гуляем! - бросил вызов дед. - Всё для моей старушки любимой, Наташки. Дадим отпор её дегенеративному остеоартрозу коленных суставов!
   Он взял такси на специальную экскурсионную, транзитную поездку, то есть автомобиль с водителем в собственное распоряжении на три часа с остановками по требованию для прогулок. Маршрут, разумеется, по желанию клиента. На Монмартре они оказались даже раньше, то есть в пятнадцать часов "с хвостиком". То и дело безо всякой музыки дед вновь и вновь прихватывал "своих девчонок" и кружил широкими "французскими па". "Padam, Padam, поддайте страсти, мадам" - напевал "генератор праны" голосом волка, обхаживающего лису. Казалось, что даже скульптуры в саду Тюильри улыбались нашим героям!
   - Скажи, бабуля: сегодня классно погуляли! И здесь, на Монмартре классная тусня, бомонд, аристократы и буржуа! А вчера, дед, послушай. Смех! В Лувре не принимали в гардероб наши с бабушкой шубки. "Дорогие" мол! В спецгардероб кое-как сдали... Да и вообще... У нас в Эрмитаже и Третьяковке в верхней одежде и с колясками по залам не ходят! А здесь... Им учиться у нас, у русских нужно! Высокой культуре. А то увлеклись они "высокой модой", фу - показуха... А суп этот луковый, лягушки противные и гадкая фуа-гра. Я чуть не... вчера в "Риволи". Отца обижать не хотела: давилась и ела. О! Стихоз!
   - Моя внучка! Молодец! - похвалил дед Оленьку за патриотизма и понимания "смыслов".
   А та, вся на крыльях, крутила головой и всё ещё буд-то кружилась. Или летала. Да, этот "балкон Парижа", эти крутые мощеные улочки многих, очень многих окрыляли. А сколько художников вокруг! Все зазывают попозировать, купить что-то. Уличные артисты, музыканты, зеваки и карманники!
   - Э-э - Мадам! Мадмуазель! Месье! Да-да, вы, русские!... Марк Шагал..., - кричал из какой-то ниши художник-колясочник. В толстой вязаной кофте, в такой же шапочке, да ещё в настоящих унтах. Не угах - унтах! Коляска была покрыта чёрной, изношенной "в хлам" буркой. Чистая русская речь. "Из белогвардейских осколков" - прикинул Матвей Корнеевич, пытался заглянуть в глаза этого человека сквозь круглые тёмные очки.
   Оля вздрогнула. Во-первых: как это за границей всегда безошибочно узнают русских, а во вторых... Во-вторых: ей почудилась над головой этого инвалида её любимая картина Шагала "Над городом". И в-третьих: почему у него... что это - шарманка? Ах, нет, это - лотерея.
   - Я рисую и гадаю, - начал потомственный белогвардеец. - Рисую - как все, гадаю - как Бог! Только правду!
   Удивительное, сразу располагающее к себе лицо. Доверчивое и вызывающее ответное доверие. Бородатое, бледное, морщинистое и светящееся! Такими изображают Учителей Шамбалы, Пророков.
   - Хочешь, милая, сразу тебе скажу, чему ты удивилась минуту назад? Тебе... Оля... почудилось, ты увидела картину "Над городом" Шагала. Ведь так?
   - Так, - прошептала девушка.
   - Покрути барабан и вытащи открытку-предсказание.
   Оленька послушно прокрутила. И вытащила "Над городом"! Мужчина в зеленом поддерживает женщину в фиолетовом. Оба плывут в небе над городом. Над Витебском. Но это у Шагала. А почему на открытке она видит Адмиралтейство... Петропавловку? Тот сон, ещё в Москве, накануне отлета в Париж!
   - Ты всё видишь правильно! Так и будет! Счастливого нового года! И вам: мадам и месье... Да... и ещё: вашему сыну передайте... Впрочем, нет. Ничего не нужно ему говорить. Прощайте!
   Ольга отошла... "отплыла" от ниши, от этого волшебного барабана. Она была чуть "околдованной".
   - Пойдем, внученька! - бабуля взяла у девушки из рук открытку и положила её в сумочку. Пойдем, милая.
   Наталья Кирилловна тоже была зачарована происшедшим и взглянуть на открытку сейчас не решилась. И даже директор над "интеллектуальными машинами" не был склонен сейчас к юмору. "Это вам не тот гнедой, что оставляет... за собой... Это - То!" - подумал он и лишь сказал серьёзно:
   - Теперь держись, Ольга! Приключения и романы неотвратимы! - и перевалил верх своей кепки налево. Это было символично тоже: будто капитан повернул руль своего фрегата, выверяя курс.
   Они двинулись в сторону базилики. Вверх, вверх... По обеим сторонам улицы - лавки: слева сувениры, справа живопись. Что-то ещё купили (шопинг - опиум для народа!): дед - пару портсигаров с видами Монмартра, Наталья Кирилловна - шикарные платок и шарф, Оля - отличные копии с Камиля Писсарро: "Бульвар Монмартр" и "Оперный проезд в Париже. Эффект снега. Утро". Вариантов этих картин у художника было много и чтобы восполнить свою коллекцию импрессионистов (была у нее такая), она докупила Писсарро в виде открыток, картонок и постеров.
   Вон они - белые купола величественно-сказочной Сакре-Кёр! А вот у конной статуи - родители. Оленька бросилась в объятия матери. Все расцеловались.
   - Чего-то ты с таким огромным пакетом ходишь, солнышко мое? - спросила Ляля у дочери?
   - Да нет, мам. Это я сейчас "прикупила" живописи... Нет, не покажу... Потом... Что-то себе... что-то на подарки...
   На полчаса зашли в храм, столько же времени затратив на подъем по многочисленным ступеням. Спускались ещё медленнее, любуясь панорамами Парижа, элегантного и даже в зимнее время исполненного благородства и достоинства.
   - Ты мой грандиозный и грациозный! Я полюбила тебя, Париж! - вскрикнула Ольга, воздев руки к небесам, и сотня голубей, лениво восседавших на ступенях, с шумом воспарили вверх, окутав собой базилику, а затем облепив её купол. Зеваки-туристы, в основном китайцы и русские, тоже отреагировали, но по-разному: русские зааплодировали непосредственному излиянию чувствительной девушки, китайцы растянули свои белозубые фарфоровые улыбки. За обедом все были оживлены. Ляля показывала свои фотки на камере телефона, Оля - свои, и по кругу, по кругу... шутки, смех, восторги. Главной удачей была (по общему мнению) фотосессия деда на лавочках, где он изображал парижских клошаров.
   -Ладно, раз вам всем понравилось, размещу парочку фото на обложке своего журнала. Я, гуляя вчера, как раз статейку обдумал... о... свободе выбора. Вот тут... неплохо... дети мне бросают монетки в мою новую кепи, ... вот... я на набережной у самой воды что-то декламирую. Эзоп! Демосфен!
   - Месье, же не манж па сис жур... - съязвил добродушно сын, пародируя Кису Воробьянинова.
   - Ты, красавец, лучше не томи нас, а рассказывай давай, где новогоднюю ночь "пропивать" будем - улыбнулся на шутку сына отец. - Он, Лёлёк, нас тут томит сюрпризами своими всю дорогу...
   - Да пора, - согласился Евгений. - Ресторан "Жюль Верн"! Второй уровень Эйфелевой башни! Забронирован столик! Высокий класс кухни! Карнавал на террасе! Мне пора позвонить и согласовать меню. Слушаю предпочтения - он "сбросил" на телефоны родных ресторанное новогоднее меню.
   Через двадцать минут заказ-онлайн был сделан, и ещё через два часа семья Софьиных устроилась отдохнуть в своей гостинице. С восьми до десяти вечера нужно покемарить. В одиннадцать - начало Праздника!
   ... Ох, уже эти русские! Да ещё на фоне европейской умеренности и сдержанности". Шум-гам-тарарам! Тосты и пожелания! Подарки! Более всех отличилась Наталья Кирилловна. Она притащила на башню большой баул.
   - Что? Надеешься своих Делонов-Бельмондо встретить и одарить? - подтрунивал муж.
   Нет, она несла подарок внучке! И какой!
   - Славная наша девочка! Оленька! На новогоднем "капустнике" в прошлом году в твоей "Щуке" одна девочка была в гусарском мундире из спектакля "Давным-давно", костюм-форма Шурочки Азаровой... Да, да,... тебе очень хотелось тоже... Я, мы поздравляем тебя с Новым годом и дарим...
   Она начала доставать из баула предметы.
   - Это ментик, гусары в зимнее время надевали поверх доломана...
   - А в летнее носили наброшенным на левое плечо, - дед тоже показал свое участие и осведомленность. А как же!
   - Вот и доломан, мундир со стоячим воротником, расшитый шнурами. Ментик выбрала синий, доломан белый... Это кивер, черный с султаном... Это чикчиры, облегающие гусарские штаны, выбрала красные... все с золотой вышивкой... Сапожки...
   - Бабуля! Ты - прелесть! И все - чудо! Огромное спасибо! - внучка чуть не задушила еле устоявшую на ногах бабулю в объятиях. Потом по очереди и остальных. Я быстро! Ой! Переоденусь! - пулей выбежала девушка.
   Когда Оленька вновь вошла в зал, смеющаяся, необыкновенно красивая от костюма и переполнявшей её радости и счастья, не только родные, но и некоторые мужчины за соседними столиками встали! Все были заражены ею, её праздником! Сообщающиеся сосуды! Дарить-получать! Вот оно - лицо Праздничного Единения! Казалось, что сама Эйфелева башня, вся сверкающая, как бенгальский огонь, вспыхнула ещё ярче!
   Опять тосты, подарки...
   В какой-то момент Матвей Корнеевич куда-то исчез на пять минут, а, вернувшись, поднял очередной тост:
   - Эта башня напоминает букву "А", такую же изящную и филигранной формы, как наша Оля. - все поняли, что дед, никогда не позволявший себе быть "вторым", хочет "обогнать" жену - "А" - первая буква в алфавите. Начало! Идут первые минуты, начало года. Пусть начало будет счастливым и необычным! Нарядным, как Оленька. Для всех нас! - пауза. Выпили тост. - А сейчас номер, который не делали Наташкины "делоны". Я договорился, что служащий проводит Олю на третий уровень! К звездам! Только её и только на пять мину! Согласна?
   - Ой, дедуля! Какой ты! Волшебный мой дед! - девушка взяла под руку подошедшего кавалера.
   Это не просто захватывает дух. Ты на высоте трехсот двадцати метров! Под тобой фантастический город, в светящихся декорациях бульваров, обрамленных деревьями в гирляндах. Это настолько эффектно, полно такого магнетизма, что в душе вспыхивает невыразимый соблазн оторваться и взлететь! Фраза "увидеть Париж и умереть" не такая уж и "красивая". Это ведь за высокую цену достичь высоты, исполнения высокой мечты, а не плюхнуться с моста проигравшим, обиженным слабаком, или туфли на высоком каблуке, удобные эти, "от Лабутена" купить. "Ха! А ведь туфли-то и вправду ещё не купили. Может удаться ещё... Там и цена высокая, "красная", и подошва - красная", - мелькнуло в голове Оли.
   - Ну как? Что видела? О чем думала? - спросил Матвей Корнеевич, когда внучка вернулась - Небось о женихе?
   - Ещё круче! О "лабутенах", самоубийцах и невыразимом, - ответила девушка в стиле дедули. Только личико сияло безоблачностью.
   - Молодец! Высокое и низкое неразрывны! Тьма и свет! Прошлое и будущее! - Удовлетворенно заключил Софьин-старший.
   - Ой, пойдемте на каток! Там, возле башни на площади каток, фейерверк. Смотрите! - предположила Софьина-младшая, вовлеченная в сказочный водоворот.
   Все решили, что это отличная идея, что все сыты, достаточно пьяны и надо погулять по воздуху, покружить на катке, а потом на такси по городу.
   Евгений Матвеевич попросил официанта одну бутылочку "Луи Рёдерера" упаковать с собой и расплатился. "Генератор праны" незаметно положил в сумку Жени два фужера, а под тарелку пятьдесят евро... "Глупо уйти вот так, ничего не разбив из посуды и не стащив на память. А фужерчики-то тут специальной формы - перевернутая Эйфелева башня!" - правильно подумал он о главном. Когда за подобные "выходки" ему доставалось от жены, академик-математик отшучивался: "Наташа! Я в окрестности особой точки! Умей отличить главную и правильную часть ряда Лорана". Это убеждало!
   - Слушай, артистка! - говорил дед Ольге, когда они шли в гардеробную комнату. - Мысль только вот пришла... Города заполняются квестами... Нужен "Квест Квестович"! Представляешь: мы гуляем по Москве и попадаем... в район Парижа восемнадцатого века: извозчики, гризетки... Дарю идею! Можно на ВДНХ забабахать такую аллейку. Свою "Щуку" подключишь? А я в мерии пошепчусь"...
   Ольга и Лялька взяли напрокат коньки и вышли на лед. Оля, хоть и каталась слабенько, но в своем гусарском костюме смотрелась великолепно. Ляля оставалась в своем новогоднем наряде, но она не боялась упасть, разбить коленки и порвать колготки. Когда-то у нее был первый спортивный разряд, и каталась она всё ещё весьма прилично.
   Евгений налил шампанского и произнес тост в сторону жены и дочери, процитировав Гейне:
   - "Парижанки рождаются на свет со всеми пороками, но чудная фея придает всякому пороку прелесть и чары. Эта фея - грация". Москвички тоже! За вас, за дам!
   Он любовался женой. Ему казалось, что вот она кружится и в руках её та самая флейта! И мелодия, их мелодия жива, не забыта! Он, бедняга, просто не знал, что уже через пять минут она, "Ля-ля", скажет ему "не то" и праздник лопнет, как мыльный пузырь, и станет ясно, что ему... послышалось. Но пока... Пока он воскликнул:
   - Внимание! У меня ещё сюрприз! Завтра мы идем в "Крейзи хорс"! Отсыпаемся, и вечером милости прошу! Заказаны, ещё два месяца назад заказано пять билетов в первые столики! Ну, как, мои дикие, необъезженные лошадки"?! - и обнял запыхавшихся жену и дочь.
   - А почему не в "Мулен Руж" или в "Лидо"? Инна Дудкина рассказывала, что один её знакомый... - с надутыми губами начала что-то говорить Лялечка.
   Ну, вот и всё, Женечка! Получил?!
   Он не слушал, не слышал, что ещё она там доказывала... Его накрыло...
   Отец подошел к сыну, и с тревогой посмотрев на него, положил ему руку на плечо. Затем воскликнул, заминая паузу:
   - Из всех искусств важнейшим для нас, мужчин, является "Крейзи Хорс"! Я давно хотел именно туда! Сынок услышал... Как это тонизирует, пацаны!... А вообще.... Не каждую глупую кобылу удается объездить...
   - Ну нет! - продолжала спорить "простушка Ля-ля", - "Крейзи" - фирменная одинаковость... во вёем... даже форма грудей и ягодиц... А "Мулен" - кабаре, бурлеск... Канкан! Мне Дудкина...
   - Ну, положим, канкан-то везде "дают", - опять вступился Матвей Корнеевич, не желавший никакой, как он выражался, "сингулярности" в матрице их семьи - кому-то нравится исполнение в пышных юбках с валунами, кому-то топлес в стрингах и чулочках. Ха! Главное, чтобы чулочки были "по понятиям", т.е. с подвязками!
   ... Говорят, что у некоторых умных людей получается обходить "острые углы". Получается даже держать "градус" Праздника! Кажется, что у семьи Софьиных это получилось. И дай Бог, чтобы и послевкусие праздника длилось как можно дольше! Во всяком случае, следует уметь устранять конечные точки разрыва, а на бесконечные разрывы, ну, хотя бы смотреть философски. Софьиным (старшему и младшему) удавалось (оба математики!) объясняться друг с другом "не перпендикулярно и не прямолинейно" благодаря так называемой "математической культуре". Достаточно было словосочетаний: "несобственный интеграл", "несоместная система", "несовместные события", "неустойчивость решения", "неустранимая погрешность", "разветвление по параметру", "второй замечательный припёр", и сотни других, чтобы высказаться остроумно, кратко, полно и быть понятым в любой житейской ситуации.
   ... Поздним вечером второго января семья прилетела в Москву. "А скоро ещё наше Рождество, потом наш старый Новый год... и Париж теперь... мой. Хотя... Дедуля всё восклицал, гуляя перед отъездом, бесцельно, беспечно гуляя по случайным задворкам Латинского квартала: " Хорошо прошвырнулись... Спасибо, сынок!.. Полная группа событий!" А у меня... Полная ли? Нет, всё классно! А предсказание... когда?" - думала Оленька, ставя на прикроватную тумбочку сувенирную Эйфелеву башню и открытку с Шагалом. "Башня" была ночником на солнечной батарейке. Сейчас она была не заряжена, поэтому потухла через минуту. Всем и всему нужно отдохнуть. И подождать и вновь зарядиться!
   ...Евгений Матвеевич, не разбирая чемодана, достал лишь из портфеля тот бокал "а-ля башня", что первого января за завтраком-обедом подарил ему отец со словами: "Будем-те недовыпивать!" Он купил в баре бутылку "Шато Шеваль Блан", разлил всем, но сказал, обращаясь к сыну: "Наливай в этот бокал веселое вино! А захочется горького - переверни бокал!" Ещё Евгений достал из портфеля книгу. Хотел почитать ещё в самолете. Но... Очень потрепанная библиографическая редкость: "Тайны Иерусалимских раскопок". На французском. Издание - Париж, 1796. Отец подарил ему эту книгу "под елочку", буркнув на французском: "Книга- лучший подарок" и, помедлив, добавил довольно туманно, на латыни "в тебе, а не в этом писании содержится всё, что здесь вычитаешь!" Честно говоря, Матвей Корнеевич и сам удивился тому, как и зачем купил эту книгу. Во-первых, такие раритеты долго ищут, во-вторых, ищут специалисты или уже полные книжные "отморозки-любители". И лежат такие книги даже не у букинистов, а в крупных библиотеках или скрипториях.
   Софьин-младший устроился в кровати поудобней, не потревожив уже похрапывающую жену, включил торшер и открыл книгу. На грудь ему выпала открытка-закладка. С лицевой стороны изображена какая-то святая. С обратной он прочел, переводя с греческого: "Святая Равноапостольная Елена, мать Константина Первого, ревнительница Христианства". Ниже уже от руки на старославянском: "Придешь к Елене с сердцем сокрушенным и смиренным". "Господи! Что это? Знак?!" - Евгений сразу вспомнил и то, что Святая Елена прославилась раскопками в Иерусалиме. Там был найден Гроб Господень, Животворящий крест и многое другое. "Но найдено не всё!... И не всё найдется... А найдется - не соединится... Впереди - не всё..." - он остановил маятник удивления и сомнения.
  

- 6 -

  
   Тосты, которые звучат на юбилейных (особенно полтинничных) торжествах по какой-то грустной и глупой инерции изобилуют избитым "У юбиляра всё впереди!... Расцвет!..." "К черту! Отдохнуть бы!" - думал Лев Антонович, с чуть растерянным видом восседая на "электрическом стуле" юбиляра. Елей речей всё скучней, а напряжение пафосности так старается вызвать ток благодарности и благодушия через сопротивление "не купиться!" Хороший ресторан, хорошие уважаемые, умные люди, хорошая атмосфера. И всё: "всё впереди..., расцвет... расцвет...". "Почему бы не заменить слово "расцвет"... ну... синонимом, "распустившийся, распущенный, отпущенный... отвязанный", а "впереди"-то уже животы и неутешительные медицинские анализы..." - думал иронично Евгений Матвеевич. Но когда тамада дал ему слово, он тоже не удержался от штампов, хоть по глазам друга и видел: "ну, хоть ты скажи по-человечески, без чопорности, ... с юмором... по-нашему". Софьину удалось лишь, с трудом воспарив в памяти к их независтливой и честной юности, к дням рождения с "Рислингом", или "Ркацители", простой закуской на кухне под "дискач восьмидесятых", изобразить эдакого личного астролога и использовать оборотцы типа "впереди больше звездных часов... крупных удач... чем позади".
   ...Время... Удача... Да... Ирин три недели как вернулся из Италии в Петербург и искал, искал подходы, ключи и ключики, возможности "покопаться" в Михайловском замке. В первую очередь перечел массу популярной и специальной литературы. Знакомился с людьми, и влиятельными, и теми, кто мог повлиять на тех, кто работает сейчас или работал ранее в этом музее-дворце-замке. Самым полезным было знакомство с одним искусствоведом Юрико?вичем Ростиславом Вадимовичем, который с одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года по девяносто третий был ответственным работником сначала в Инженерном замке, ещё не отреставрированном и ещё не музее, а затем с девяносто первого по девяносто третий годы исполняющим обязанности директора возрождающегося Михайловского замка, который передавался Русскому музею. В девяносто третьем году, уходя на пенсию, передал дело новому директору, Ясницкой Анастасии Родионовне. Та была коллегой и последователем идей Коваль Людмилы Валентиновны, крупнейшего исследователя биографии Павла Первого и выдающегося музейного работника Санкт-Петербурга. Этот старичок сказал, что обе дамы живы, а Коваль издала интереснейшую книгу "Жизнеописание императора Павла Первого".
   - Хм... Я перечитал и составил для себя приличную библиографию, но эта книга не попалась... И почему вы выделяете фразу "последователь идей". В каком смысле? - спросил Лев. Ему была важна любая мелочь, любой оттенок интонации.
   И верно. Старичок насупился, ему не очень хотелось объясняться на эту тему, видимо, нелегкую. Он нервно приударил ножом и вилкой о тарелку (они беседовали в "Литературном" кафе на углу Невского и Мойки), посмотрел на собеседника уставшими блеклыми глазами.
   - Что на стенах этого кафе? Да, таблички. Рядом с великими именами новомодные "спринтеры" в искусстве. Вы знаете их, этих "спринтеров"? - начал он.
   - Не всех, да и других... в общих чертах...
   - Вот! В общих! А Павел - непонятый император, одинокая и оболганная личность. Но он - крупнейшая фигура! Коваль, Ясницкая попытались разгадать... объяснить людям... разрушить стереотипы, по крайней мере рассказать (и очень толково, тонко!). Нет, они оказались тоже непонятыми... и ... одинокими. Вряд ли с вами, человеком со стороны, они будут откровенно разговаривать на тему... жизни и смерти Павла... А книга... книга Коваль в киоске в Павловске... Пожалуйста... Вы любите... читаете Ключевского? - неожиданно спросил искусствовед - Тончайший психолог! И поэтому великолепнейший историк! И кто его почитает? Звучит громко его голос? Нет! Вот видите... А как превратился благородный, образованный, с тонкой душой и глубоким умом цесаревич в неврастеника и торопыгу, подозревающего своих и доверяющего врагам? Не был он наивным, не был... Хотел, как бабка Елизавета... чисто, без крови...
   Старик-историк, видимо, искушенный, - сделал большую паузу, попил чайку и, взглянув на Ирина внимательно и доверчиво, продолжил:
   - Если вам интересно меня слушать...
   - Очень! И очень вам благодарен!
   - Вы, молодой человек, можете себе представить, через какие испытания прошел этот человек? Нелюбимый сын своей жестокосердной матери! Русский Гамлет! Как злобно, коварно хитроумная Катька Вторая "обломила ветку", ветку наследника престола... Не сломала полностью, но надломила, ядом наполненный трон ему оставила... окруженный врагами. Она и после своей смерти "доставала" его, своей "петлей", своей мертвой хваткой тех капканов, что сумела ещё при жизни расставить...
   Лев вспомнил Пасхина, его слова о Павле Петровиче.
   - ...А он, Павлуша, серьёзнейшим образом готовился к принятию власти, выработал внушительный пласт концепций реформирования и в государственных начинаниях и в экономических преобразованиях. Эх, да что там! Прочтите книгу Коваль.
   Через несколько дней Ирину удалось съездить в Павловск и купить книгу. Прочел. "Да, это - труд!" Достойно, честно, умно! Главное - глубоко! Но не глубже подвала... ха... Эх, а ведь знала что-то... Или не знала? Или негоже Ученому секретарю солидного заповедника-музея "Павловск" публиковать "домыслы и легенды". Хотя легенд и мифов в книге достаточно... но общеизвестных... А дальше? Дальше? Опять нельзя? Табу? Кто наложил?!" - Лев нервно барабанил пальцами по гладкой обложке. "Хорошая обложка... кофе с молоком... Портрет Павла ... в чем? Рамка в виде Триумфальной арки, некоего портала, с которого сдернута занавесь. Ха! Намек, что занавесь лишь приоткрыта? ... Ага, вот ещё... издана при финансовой поддержке... Ясненько... А тираж... тысяча... по нашим временам приличный".
   Он позвонил своего знакомцу Юрико?вичу и договорился о встрече в том же "Литературном" кафе. Ростислав Вадимович жил там недалеко. Глеб искренне благодарил старичка за оказанное внимание, ценные советы, сказал, что книга Коваль ему очень понравилась, что это великолепное, стилистически ясное повествование не может не вызвать симпатий к государю.
   - Все выводы? Или ещё есть? - хитро спросил Ростислав.
   - Ну... Первый: трудно быть принцем, да ещё сыном такой матери..., второй: невыносимо трудно легкокрылому Пегасу тащить русскую телегу реформ по русскому бездорожью.
   - Метафорично... но верно... Всё? Ведь зачем-то позвали меня вновь? Что вам угодно выведать у меня? И, главное, - зачем?
   - У меня ощущение, что дама эта ловко между стилистически ясными строчками оставила много неясностей, намеков, мыслей...
   - Ну, допустим... Это - настоящее исследование, и неясности будут всегда, молодой мой друг. Ещё раз - з-а-ч-е-м? - старичок умел быть и жестковатым.
   - Моя дочь, - Ирин тоже не простак и заранее придумал легенду, - хочет работать в Михайловском замке. Она переезжает из Москвы, где получила диплом искусствоведа... и... и работает сейчас в Переделкино. Ее, э-э, интересует история русского восемнадцатого века.
   - В любой музей можно пойти, я имею в виду связанный с историей России... Зачем уезжать из Москвы и идти в Михайловский? Тем паче политика руководства везде одна и та же: "дайте денег" - к властям и "не встревать" - к своим работникам.
   - Куда, простите, не встревать?
   - Да обходить все острые, дискуссионные углы! Свое мнение не высказывать, не критиковать..., ну - не рассуждать!" - искусствовед сгримасничал городового.
   - В том числе личность и роль личности Павла?
   - Ещё бы! Разумеется! И "Катьку", и "англичан" не трогать! "Ничего в музее трогать нельзя!" - кредо музейного работника. Ха!
   - Вы, Ростислав Вадимович, - знаток! Вы ведь что-то знаете и помимо официальных протокольных вещей...
   - А... Бросьте. Я два раза весьма остроумно выпендрился. Первый раз в шутку подписал автореферат диссертации, поставив впереди первую букву своего имени. И так, гад, разборчиво написал: Р. Юрикович. Совет долго не брал работу: изложение-де "немарксистское". Убрал "Р" и "исторический материализм" восторжествовал. Другой раз по-серьёзному. Я изучил период становления Павла Великим магистром Ордена иоаннитов-госпитальеров. Тема диссертации, уже докторской, была связана с реликвиями Мальтийского ордена и всевозможными подарками рыцарей императорскому двору. А меня мучила мысль (давно мучила!): почему так резко Павел прервал великий поход Суворова в Европу? Тот выиграл итальянскую компанию. Он, гений искусства войны, готов идти дальше и покорить Париж, и "наказать" талантливого выскочку Наполеона. Он уже изгоняет французов из Швейцарии, и пусть австрийский император Франц Первый бросает Суворова, предает, разрывает коварно договоренности с Россией, наш Александр Васильевич ждет указания Павла брать Париж. Да, вся Европа "трухнула" тогда сильно! Но вот-те на!? Павел отзывает Суворова! Тут ещё англичане с Мальтой хитрят. Обещают вернуть её Ордену. Но Нельсон не уходит, а Александр Болл становится губернатором Мальты. Опять обман! Наказать и австрияков и англичан бы надо. А вместо этого двадцать третьего октября девяносто девятого года Павел неожиданно отзывает флот Ушакова! Загадка. Новая... Да... Дочь любимая, Александра Павловна - вот причина такого "безволия" императора. Она девятнадцатого октября в Гатчине вышла замуж за младшего брата Франца Первого - эрцгерцога Иосифа. Я здесь должен сказать, что у Александры уже один раз до этого расстроилась свадьба, ей тогда тринадцать было, бабка выдать спешила... да... несчастная Саша была... Её увозят в Вену. Отец более не увидит дочь. Девочке всего-то семнадцатый годик пошел. Да... забыл: супруга императора Франца сильно невзлюбила девушку, мечтала сжить со свету. ...Это всё долго рассказывать... Но сколько звезд не сошлось! Несоединимое... Дочка умерла четвертого марта восемьсот первого года. Павел живет убитый горем. Одиннадцатого марта убивают его...Я сбился... Так вот: о предательстве и мести. Плохо получалось у Павла мстить. Австриякам, видите, нельзя было. Он ударил по англичанам: разрывает дипломатические отношения, арестовывает британские корабли с товаром, выдворяет из России посла...этого подлеца Витворта. Он, Витворт, потом всё и организует! Заговор и убийство! И "своих" врагов-то много! А Павел отправляет "в опалу" ещё и Панина Никиту Петровича, этого влиятельнейшего царедворца, вице-канцлера, англомана, ставшего теперь идейным противником Павла Петровича! Что там другие? Витворт и Панин - главные! Хотя другие - близкие и лицемерные. Кутайсов, Пален, Зубовы - они могли дотянуться до горла Павла рукой. И дотянулись!... Эх, хе-хе... Родные - слабое место тонкого душой и благородного Павла! И уязвленная в детстве личная самооценка! Этим прекрасно манипулировали враги. Обвинили ложно, но хитроумно, жену, сына, друга в подлости или измене, сплели удавочку и ... на горло. ... Да, батенька мой... Страх, вечный страх измен и предательств подкашивает! Ещё как!
   - Как интересно! И за это вас...
   - Ещё как! Заставили три параграфа вообще убрать! Историки ведь это всё знали, да молчали. И теперь молчат. Я не понимаю... Не могу понять и принять! Эту ложь! Об убийстве Николая Второго вон раззвонили как... А я вам только пару гипотез "разобъяснил". Их-то столько у меня!.. И тайн... И загадок...
   - Вы можете мне рассказать об этом? - неуверенно спросил Лев.
   Ростислав Вадимович сделал язвительное лицо и тяжелым взглядом смотрел на Ирина, не отвечая. Наконец, сказал:
   - Кто вы такой? Вы представились мне при первой встрече директором крупной строительной компании. Заметно, что вы не бедный человек. Ваш интерес выходит за круги обывательского любопытства... Ах, да, - ваша дочь... её интересы. Может, мне следует поговорить всё-таки с ней? Это разумнее, не правда ли?
   - Да, конечно. Через месяц-другой она переезжает в Петербург. И именно её интересуют загадки, тайники - Лев бросил внимательный взгляд на лицо Юрико?вича, но не обнаружил никакой реакции на ключевое слово тайники. - Естественное свойство молодости.
   - Хорошо, хорошо... Предположим, что ваши с ней намерения чисты и... недерзновенны... помыслы благородны и всё, в чем вы пытаетесь меня убедить - отчасти, ... да-с, правда. Но - мудрый старик сделал лукавое лицо - как сказал Ежи Лец: "Вечная загадка не та, у которой вообще нет разгадки, а та, у которой разгадка всякий день новая".
   - Ха... Точно и "перспективно"! Но, - улыбнулся, парируя Лев, - как сказал другой неглупый человек, Оскар Уальд: "Тайны - единственное, что может сделать для нас современную жизнь увлекательной и загадочной".
   - Умно! И, наверное, для кого-то это - ключик для осмысленного существования... Лет тридцать назад и я был не на шутку увлечен загадками. Но, видите ли, мой интересный строитель светлого завтра, гипотезы - вещь зыбкая и опасная! Мой учитель, Генрих Вольдемарович... Что вы так встрепенулись?
   - Нет, так, ... я... недавно... в Германии беседовал с одним... бизнесменом... Его зовут Вольдемар Генрихович... совсем недавно..., - лицо Льва Антоновича и впрямь было бледноватым. - Да... Случайности.
   - ...которых не бывает. Любая так называемая случайность - метка, знак, сигнал. Звоночек! Дзи-и-нь-ь-ь! - Ростислав почему-то заметно повеселел. - Так вот, Генрих Вольдемарович, мой учитель... как вы сказали... в Германии? - Да... совпадение, - он зачем-то повернул голову назад - но он действительно уехал на проживание в Германию в восемьдесят девятом, и через три года умер там. Да что же это? - Ростислав Вадимович вновь повернул голову, недовольно смахнул что-то со своего лица, затем ещё раз, - тьфу, показалось, паутина что ли... он, учитель, предостерегал меня: часто сверкающая петля фантазии может задушить и цели, и факты. Слишком необузданное воображение, легшее в фундамент гипотезы... да что за мистика - она замахал руками за своей головой, будто сбрасывая эту "петлю фантазии". - Впрочем, спрашивайте. Вы, я чувствую, приготовили мне пару вопросов? Ведь так?! Только... давайте закажем чайку, и я бы не отказался от хорошего коньячку. И... десять минут пусть отдохнут мои горло и... нервы.
   Ирин решительно достал из кармана конверт, сделал свою широкую фирменную улыбку властителя-дарителя, беспроигрышно располагающую к нему собеседников, и обыденно произнес:
   - Ценные консультации лежат в основе Идеи Проекта. Я считаю своим долгом оплатить ваши консультации. Это справедливо.
   - Хм... Извольте! - неожиданно быстро согласился Юрико?вич, по-детски всплеснул рукам, беря конверт и улыбаясь по дружески. - Представьте, я только сегодня утром грустно размышлял о том - он простодушно пересчитывал деньги - где бы достать денег на издание моей новой книги! Всё сейчас за свои, батенька... Вот - как раз столько и надо! Благодарю! Вы - порядочный человек. Спрашивайте!
   - Что за книга? - искренне заинтересовался Лев.
   Что может быть приятней писателю, как не разговор о его книге?! Это ещё больше вдохновило Ростислава Вадимовича.
   - "Странноприимцы в стране странного принца". Длинноватое название, но... красивое! И по делу!
   - О Мальтийском ордене? - догадался Ирин. - О связи Ордена с Россией?
   - Да, правильно. Но это... целый анализ детских, отроческих и юношеских лет Павла, будущего Великого магистра Ордена. И не о Екатерине, матери, а о бабке Елизавете Петровне я в большей мере там рассуждаю. О том духовном, идейном наследии, что она оставила любимому внучатому племяннику. Это несколько аналитических эссе в жанре литературного детектива или абсурда, если угодно. Ха! Призрак Павла беседует с призраком бабки, дочери Петра Великого! И призрак Петра появляется! Как положено! Вы не слушаете меня?! - писатель заметил невнимание слушателя и, естественно, насупился.
   А Льва Антоновича действительно окружили призраки-аллюзии. В его мозгу призрак Елизаветы мгновенно и жарко с ассоциировался с одной из тех пьес Пасхина, что барон подарил ему. Он, конечно, прочел их. Внимательно. В той, что называлась "Трудно быть принцем" к Павлу, русскому Гамлету приходит ночью тень бабки-императрицы. Эта тень пророчествует о жизни и смерти Павла Петровича и отдает ему свои дневники-откровения. Духовное наследие. "Трудно быть принцессой-бастардом".
   Да уж... Теперь Ирин растерянно оглянулся и рукой сбросил с затылка "наваждение".
   - Что вы? Что вы? - возбужденно извинился он. - Мне крайне любопытно! За вас! За вашу книгу!
   Они выпили по рюмочке коньяку и закусили шоколадным десертом.
   - Я разливаю чай! Ах, ароматный! Надеюсь, что и вопросы ваши будут с "запашком"! Итак?
   - Первый: о подземных ходах. В замке. - Лев вперил взгляд в искусствоведа.
   Тот, будто ожидал этого вопроса, не нового для него, и с "запашком". Но вот каким?! Если ведь спросить под "острым" углом, то и банальный уже вопрос может быть заострен. И, кажется, Лев Антонович попал в точку.
   - Я не буду сейчас касаться маловероятных версий (о, популярных!) о ходах из Церкви Архангела Михаила к Воронцовскому замку и к памятнику Петру. Во-первых, в этих местах, хоть и скалистые грунты, но весьма обводненные. Такие протяженные "штуки" с той технологией, что была в тот период, да ещё за тот короткий срок, что строили замок, даже такой талант, как Бренна, проделать не мог. Да и был Бренна в первую очередь декоратор-архитектор, но не инженер. Баженов тоже, хотя в инженерных проектах посильнее, кажется, был. Во-вторых, в двадцать девятом году, "отец всех литераторов и мелиораторов" дал задание НКВД-шникам обследовать подвалы замка. Ничего не нашел. Геозондов, георадаров, тогда, кстати, ещё не было. А вот я-то давно вынашиваю идейку, - он прищурился и отхлебнул чайку, - давайте ещё полрюмочки.
   Выпили.
   - Я не могу сейчас обширно осветить гипотезу свою... и отсылать вас вновь к библиографии по теме не буду. Но почитать следует. Следует вообще "прорасти" в проблему! Время нужно! Душе и уму!
   Лев вновь вспомнил Вольдемара Генриховича: "войти в роль по-настоящему!"
   - Итак, вкратце. На месте Михайловского замка сначала был Летний дом Екатерины первой. Позже на этом месте построили дворец Анны Иоанновны, в котором точно были секретные подземные галереи. Но археологи толком ничего не нашли (вскрывать фундаменты замка запрещено и опасно для здания). Так, дорогой строитель?! Затем Растрелли построил огромный дворец для Елизаветы Петровны. Фундаменты старых строений отчасти сохраняли. Так вот, о моей дорогой царице-императрице: она-то как раз могла построить одно-другое тайное убежище для себя! Во-первых: она очень боялась переворотов и редко ночевала долго в одном месте. Во-вторых: к ней, красавице и умнице, был весьма благосклонен Яков Брюс. Этот кудесник, алхимик, вообще гений был способен на всё! У себя-то в Сухаревой башне и затем в усадьбе Глинки такие лабиринты подземные нарыл. Но дело в том, что ни в его лабиринты, ни в Елизаветины убежища, что он соорудил наверняка, нам, смертным, не пробраться: заколдованные! - он налил себе чаю и сделал небольшую паузу.
   - Кстати, - продолжил, - вон через Невский "Талион Империал Отель", в котором Елизавета ночевала иной раз. И ещё. Уезжая из России, Бренна увез проекты замка, уничтожил все укрепления (засыпал рвы, убрал подъемные мосты и пушки, а также кое-что перестраивал в замке. "Под шумок" мог замуровать (спрятать) ходы и тайники. Что-то он делал по приказу Александра, что-то по предварительному наказу - завещанию Павла, что-то по своему усмотрению. Доверял ли ему император в последние месяцы? Бог знает?! Второй вопрос?
   - Есть документы с аутентичным почерком, манерой рисования, черчения Бренна? И шифрованные рукой Павла?
   - Никой вы не строитель, Лев Антонович! А кто?
   - Ну... Я в прошлом архитектор, археолог... жена - художница и искусствовед. И я увлечен историей искусств, особенно нашего города. Правда!
   - Ладно... Да, есть рука зодчего. А Павел был изощрен в кодах, шифрах... Да, в хранилищах есть...
   - И третий: не столь давно штукатур-маляр нашла фрагменты лестницы, которая служила для свиданий Павла с Анной Гагариной. Редчайший, невероятный факт! Можем мы надеяться найти тайники в замке ещё. Где были бы документы, дневники Павла?
   - Хм... Мнение искусствоведов разделилось: одни считают, что знали (предполагали) наличие этой лестницы... всё спорно. Спальня Павла и прилегающие помещения значительно перестраивались. Сейчас там... "замороженная" реставрация. Я лично думаю, что этот фрагмент - никакая не тайная лестница, а обычная, запрятавшаяся в ходе перестроек. Павлу незачем было тайно ходить к Лопухиной. Мог открыто. Искать у нее убежище? Не знаю. В роковые минуты убийства Павел Петрович, наверное... испугался, но ...заранее готовить лазейку... Нет, трусом он не был! Тайные ходы и комнаты служили лишь необходимостью скрыть что-то от чужих глаз. Тайник? Дневники? Понятия не имею. Знаю лишь, что часть своих бумаг он, Павел, доверил на хранение Нелидовой. Может, Лопухиной тоже, может, что-то у Бренна... А скорее всего, зная о заговоре, он большинство документов уничтожил. А вот, - Ростислав Вадимович на что-то решался и медлил, - дневники Елизаветы, её какие-то "письма в будущее" для Павла... не знаю... для потомков... точно есть. Да, я знаю, что часть своих документов она отдала на хранение Разумовскому, что-то он сжег, но... Не знаю. Вот опубликую свое "литературное расследование", - посмотрим. Там есть любопытнейшая глава "Трудно быть принцессой"...
   Льва опять "обожгло": у Пасхина пьеса "Трудно быть принцем". "Вот уж: Случай - Бог!" - подумал он, но виду на сей раз не подал.
   - Позвольте мне в заключение нашей беседы несколько цитат на память. Из Ключевского и других настоящих и мудрых историков. "...По русскому обычаю Елизавета не разгадана... её оплакивали по смерти, но должного, истинного понимания нет... Была прекрасной актрисой, и никто не мог знать, что у нее на душе!" Видите ли, Лев, она всегда была "в роли", всегда "подозрительной". Жизнь заставила! Как Павла! Или вот ещё один учёный пишет: "знавал я стариков, говоривших, что их отцы называли Елисавету Петровну мудрою, тогда как Екатерину - мудрёною". Эх, мудреной-то памятники повсюду, а мудрой - нет! Забыли, дьяволы, что строительство набережных, красивых дворцов - её заслуга. Да, упоминают про Растрелли, про "Елизаветинское барокко", Екатерининский, Зимний дворцы, Московский Университет, Академия художеств, первый русский театр в Петербурге. Но имя её идет "по касательной", она, вишь, "не великая". А по "великой"-то как Василий Осипович "резанул": "... в её деятельности больше эффекта, блеска, чем величия, творчества...". А сколько долгов русских оставила Павлу?! Читайте, читайте Ключевского! Как умно и глубоко он рассуждает об эпохе Павла и о нем самом!
   - Моя жена, читавшая ранее курс по "Истории искусств" любила повторять слова сэра Френсиса Бэкона: "Чем менее история правдива, тем больше она доставляет удовольствие".
   - Ай-яй-яй! Вот пример двусмысленности! Слово "история"! Чего? Если история в беллетристике или история жизни... ну, скажем, Караваджо, то - да. А если история жизни великого императора - нет! Нет и нет!
   - Но, согласитесь, в Библии сказано: "Страсть к познанию - путь к заблуждению".
   - О! Софистика! Мои любимые "интеллектуальные кувырки"! Давайте не соревноваться в риторике и жонглировать остроумными афоризмами. Хороший софист всегда с крапленым козырем: "Всё не только не так просто, но и просто не так!" А уж раз вы цитируете из Библии, то и я оттуда же: "Не все вмещают слов сиё, но кому дано!" Всё дело в таланте: посредственность усложняет простые вещи, талант упрощает сложные.
   -Да, да, конечно, Ростислав Вадимович. А скажите,... - Ирин сделал "сценическую" паузу, - если я... или дочь... я, конечно, спонсируем реставрационные работы в замке?
   - Это - Юрико?вич рассмеялся, - оч-чень проблематично! И вы всё-таки чего-то не договариваете. Что ж - ваше право. Но знаете прекрасно, что пройти ряд инстанций, подписать кучу бумажек, эх... Впрочем, меценатство - благородное дело и когда-то было заведено в России. Всё. Мне пора.
   Он повернулся в гардеробной, надевая с помощью Льва старенькое пальтишко и саркастично осклабившись, бросил напоследок:
   - Хочется искренне надеяться, что всё у вас получится и... и вы не останетесь в памяти потомков той "маляршей", ха-ха.
   ...Весь этот разговор, как и те разговоры, что случились у него в Болонье с Марко и Пасхиным, Ирин взволнованным тоном, но последовательно и толково, ни на йоту не теряя содержательности, поведал Софьину.
   - Да-а-а! Крутой вираж! Крупная затея! - отозвался гость задумчиво, уголком сознания вспоминая о Святой Елене и Иерусалимских кладах. - И что?
   - Помоги, Жека! Встань рядом, подставь плечо! Я не пожалею денег на это дело! Я уже, не знаю почему, "пророс" в него! И увяз! - Лёвчик взял свою профессиональную лупу и передал другу - Проекты Бренна! Метки видишь?
   Ирин не сказал умышленно об "Оке" и Евгений не стал сразу отказываться, хотя понимал, что нужно сравнивать с чем-то подлинным, а потом уже использовать свои многочисленные умения. Через десять минут "криминалист" сказал:
   - Так... Навскидку... Вот две метки, два "ока". А вот "око в листе Мёбиуса", или нет, это более на ухо похоже, вот тут ещё "треугольники в окружности", вот... но много потертостей... Я вообще без конкретной задачи всегда во всех старых чертежах и рисунках много знаков (или элементов этих знаков) из "THE HERMETIC CABINET" вижу, пифагорский ТЕТРАКТИС или Блейк и Бёме мерещатся. Нужно снова попытаться выйти на музейщиков, тех, что сейчас "рулят", попросить подлинные почерки... открыть... частично твою информацию. Денег "заслать". Вот найдешь в тайниках своих бумаги, хоть ветхонькие-преветхонькие, тогда и я помогу.
   - Ага! Щас! Открыл... Ты помнишь те письма Тургенева. Я нашел, ты восстановил их "из пепла", мы передали - и что? Задним числом дали грант, а потом давай кусать от пирога и заслуги присваивать. Нет! Но я провел (три недели только этим делом занимаюсь!) системный анализ (разведку первоклассную!) теток-музейщиц в Русском музее, Мраморном дворце и самом Михайловском замке. Все они трогательные, бедные, одинокие. А ты - обаятельная и чертовски харизматичная личность. Будешь прощупывать их!
   - Трогать трогательных недотрог? Ха! Неблаговидная роль. И глупо это! Мало шансов. - рассмеялся Евгений Матвеевич.
   - Нет, ты уж пощупай! Ради старого друга! Я-то, ты знаешь, умею "подкатывать" с вопросами-допросами лучше к мужикам.
   Евгений приехал утром и остановился в доме Льва. Они сидели у него в кабинете уже около шести часов и беседовали.
   - Давай отдохнем перед банкетом. А на завтра я купил тебе индивидуальную экскурсию в замок! Обещали (вернее, я всё подстроил так!) умную и трепетную подвижницу тебе предоставить. И не из простых гидов. "Щупать" пойдешь ближе к вечеру! Завидую, о-о-о!, "ночь в музее"!
   - У меня "Сапсан" в семнадцать.
   - Поедешь на другой день, в понедельник. Позвонишь в институт, отбрехаешься.
   - Ну, Лёва, ну, проныра! Ладно, а где Майка?
   - В трудах, в трудах. Организует всё... к юбилею. Ах, да, забыл: кутить-то в ресторане "Отель Талион Империал" будем. Может, и к нам призрак Елизаветы придет. К тебе. Я номер там снял "Покои императрицы" называется. Чего ты у меня тут будешь? Там все услуги есть и я всё уже оплатил. Не отказывай себе ни в чем! На трое суток!
   За дверью малой обеденной (они уже сидели там) послышались шорохи и шаги.
   - Это сын, Робби. Отсыпался, студент. В пять утра прилетел из Падуи.
   - Здравствуйте, дядя Женя! Доброе утро, отец! То есть... день. - серо-зеленые глаза двадцатитрехлетнего, хорошо сложенного высокого парня светились от предвкушения очередной авантюры отца. - Извини, папа, я нечаянно услышал про... музеи. Ты так громко говорил. А можно мне... в музеи, к "трепетным". Правда, старушки, небось. Или вот... ночку в "Покоях императрицы". Я одноклассников позову. Обзавидуются.
   - А у твоих "одноклассниц" не "слипнется"? - сердито и грубо сострил отец. - Женьке положена "радистка", у него задание такое, - он уже улыбался.
   - А вы, дядя Женя, азбуку Морзе не забыли? Ключом ещё постучать хочется?
   - Вот, щенок! У него другие Ключи есть, не то, что твоя "отмычка", - опять рассердился отец.
   - Давайте прекратим. Не люблю я, Лёва, этих, "жаргонов", ты ведь знаешь. Как учеба? Четвертый курс, менеджмент - серьёзное дело. Не видел тебя почти год. Модная стрижка, проборчик, загар... Изменился, возмужал.
   - Всё хорошо. А Ольчик ваша как поживает? Зацепила уже какого-нибудь важного режиссера?
   - Всё отлично. Зацепила двух: Станиславского и Немировича-Данченко, - отшутился гость.
   Роберт был брюнет с круглыми глазами и ртом, таким, что верхняя губа была больше нижней. Эти глаза и рот придавали его облику немного детский, наивный вид, но в действительности это был честолюбивый, целеустремленный и решительный молодой мужчина. Помимо умения искусно составлять бизнес-планы и влиять на людей, он прекрасно знал английский, итальянский и французский языки. Умел и любил петь и играть на гитаре. После завершения учебы возвращаться на Родину не хотел.
   - Так в чем же "прикол" с музеями? - уже рассеянно спросил молодой человек, цепляя вилкой и ножом то кусочки тунца, то белуги и намазывая хлеб то сливочным маслом, то своим любимым сыром "Филадельфия". Это не мешало ему "листать"" айфон.
   - Угу! - он не дождался ответа на вопрос про затею с музеями, - Ничего ресторанчик в Талион: статусный, роскошное, парадное убранство эпохи восемнадцатого века... и номера тоже люкс, пять звезд... ага, сьют... О! лаунж повсюду. А чего вы, дядя Женя, не взяли с собой тетю Лялю, Оленьку? Она мне как сестренка, вы знаете. На гитаре не научилась? Да, да... она ведь фоно любит. А я бы научил... Дуэтом спели бы с ней на юбилее...
   Несмотря на некоторую непозволительную, конечно, дерзость в разговоре со старшими, Роберт был добрым, интеллигентным, открытым парнем.
   - Жена, как обычно, вся в работе со своими клиентами, не может их оставить...
   Тут Евгений Матвеевич слукавил: он знал, что Лёва недолюбливает Лялю (потому и хочет устроить другу чуть праздника в личной жизни), и та, как любая женщина, чувствует это. Вредной Лялька, слава Богу, не была и не препятствовала общению друзей. Просто старалась быть в стороне, без обид, и не требуя объяснений.
   - ... а Оля, вы знаете, к сожалению, плохо переносит петербургскую зиму. Сразу заболевает горло и потом месяц "оклиматься" не может.
   ... Юбилей прошел замечательно! Лев Антонович даже трижды выкатил скупую мужскую слезу и почесал в смущении свой "нормандский" нос. Первый раз, разумеется, от стихов Маечки, таких нежных и искренних. В другой раз - от душевного поздравления сына, сыгравшего ему на гитаре свою песню в честь отца. Ну, а третий (и он вовсе не ожидал такой своей реакции) - от милой Оленьки, которая послала видео, где она исполняет чудесный ноктюрн Бабаджаняна. Видео вывели на большой экран в зале, а когда в конце девушка спела четверостишие, сочиненное самой в честь Льва Антоновича, слезы были почти у всех и только через секунд пять, как умолкла музыка, раздались аплодисменты.
   Маечка, утирая глаза с подтекшей тушью платком, поцеловала в щеку сидевшего рядом Женьку и прошептала на ухо: "Какой неожиданный выбор музыки: "боль любви". Как бы я хотела своему Робинзончику такую вот Пятницу!" И ещё: "Она жаждет любви!"
   Лёвушка! Милый Антоныч, человек с "медальным" профилем викинга и неизбывной жизнерадостностью и любознательностью! Тебе сегодня заслуженный Подарок от верной и доброй жены, сильного, жизнерадостного и талантливого сына, надежного, мудрого и независтливого друга и от той красавицы, которую ты помнишь с косичками и разбитыми острыми коленками. Ты не изменил идеалам юности. Пятидесятилетний чудак, ты не жаден до денег и дешевой удачи. Пусть твой сын капельку другой, но вы наполнены любовью и пониманием друг друга. И сколько много в нем твоих "капелек". И пусть твои будущие внуки будут ещё немного другими. Были бы достойными и счастливыми людьми. А сегодня счастлив ты!
   Процитируем строчку из поздравления Евгения: "Для многих Любовь, Удача, Счастье - мчащиеся поезда. А ты то заскакиваешь на подножку, то в купе поблаженствуешь. Эти составы не равнодушны к тебе. Ты везунчик, Лёва! Ты женат на Любви, да ещё Фортуну любовницею держишь!"
  

- 7 -

  
   Следующим утром, проснувшись несколько позже привычного, Софьин-младший чувствовал себя выспавшимся отлично, по телу бродили соки свежести и силы. Он накинул халат, осмотрел свои царские "покои", подошел к окну, посмотрел на застывшую Мойку. Вспомнил то впечатление неотчетливого, но весьма игривого сознания (после выпитого-то на банкете!), когда в эти "палаты" его проводила красивая, молоденькая девушка-горничная.
   - Здесь бар, здесь фрукты, вот телефон, если что-то будет угодно. Чего-то желаете? - она говорила заученным ласковым голосом, а Евгений невольно переводил свой взгляд с её лукавых масляных глаз то на её блестящие пухлые губы, то на стройные, длинные ножки, чуть прикрытые короткой юбочкой с белоснежным передничком.
   - Да нет, спасибо, - ответил Евгений Матвеевич, ухмыльнувшись про себя: "Соревнование между секси-медсестрой и секси-горничной всё так же широко шагает по планете... Хм, а ведь лучше их всегда держать под рукой вместе. Фу, пошляк..."
   - Может быть, ванну приготовить, чаю травяного заварить? - девушка не уходила, ожидая просьб. - Я обслуживаю сегодня только ваши апартаменты, до семи утра. Меня сменит другая, - она откровенно-радушно улыбалась.
   - Спасибо, сударыня. Ступайте, - сказал намеренно витиеватым слогом.
   Девушка неожиданно сделала очаровательный, глубокий книксен.
   Юбочка её воспарила, приоткрыв чулочки на широкой ажурной резинке. "Почему чулочки не черные, а матовые, полупрозрачные?... Не соответствует классике жанра... И не в модную сеточку? - мелькнуло у Жени в возбужденном (что уж греха таить!) сознании.
   - Моя комната рядом с вашими апартаментами. Спокойной ночи. - Она тихо вышла, может быть разочарованная невостребованными приватными услугами и потерянным вознаграждением.
   "Хе.. прямо личный камердинер... Комната рядом... Буржуазные вожделения... ха... "Азбука Морзе" - то и "ключик" впрямь начеку..." Он вспомнил, как Лёва напутствовал скромного друга после банкета: "Расслабься... дай волю фантазиям... Можно иногда ведь "почерпнуть с самого дна"... Я хочу сказать "дна подсознания"... Здесь всё не вульгарно, прилично..."
   Софьин принял душ и позвонил "камердинеру". Через три секунды в дверь постучали и кошачьей повадкой, в плавных изгибах вошла горничная, почти копия той, ночной. Только чулочки белые, молочно-утренние. Свежая, досаждающая: "... не застелить ли постель, ...не проветрить ли, ... не холодно, ... добавить отопление?"
   - Нет, милая. Завтрак, - он перечислил требуемое к завтраку.
   Книксен, возвышенный вираж юбочки. " Эх, чертовочки!... Их изгибы... наши ... возвышения"... - он старался думать о том задании, что дал ему Лев, но почему-то вспомнились студенческие годы, их общежитские пирушки (Женя бывал там у друзей-математиков), их "научные" комплименты и тосты подружкам: о критических точках первого и второго рода, о их возможном обращении в максимумы, минимумы, точки перегиба или угловые точки. Эти намеки, эти рисуночки трактрис и прочих "замечательных" линий. Бескорыстные талантливые девушки, кои называли себя (смехом), "честными давалками", стали теперь серьёзными, зачастую замужними дамами. Их "трактрисы" уже не те, зато они порой - "директрисы".
   Девушка вкатила тележку с едой, рассчитанной на четверых!
   Позавтракав, Евгений сел в кресло и углубился в чтение той книги, жизнеописание Павла Первого, что сунул ему Лев. Тот начал ему названивать на тему Павла, ещё поздравляя со старым Новым годом. И Софьин, добросовестный друг Женя, много прочел и о многом уже подумал, ещё не зная деталей дела, но выстраивая графы вариантов и матрицу заключений. "Сейчас без четверти десять, в замок к семнадцати... обед... дорога... Итого на чтение пятисот страниц - пять часов. Нормально".
   Евгений Матвеевич великолепно владел техникой скорочтения, а строгий математический и образный лингвистический склад ума быстро заполнял клетки матрицы впечатлений. Эти впечатления выкристаллизовывались в заключения.
   Неожиданно он услышал тихую мелодию. Она была везде, во всех помещениях его "покоев". "Ах, да. Это их фирменный лаунж. Отлично!" Он любил этот "белый шум" музыки и тогда, когда она вызывала "высокий хаос" чувств и мыслей и, как сейчас, помогала спрягать гармонию прочитанных слов.
   ... Время бежало быстро. Пора пообедать. Гость тихонько вышел из своих "палат" во внешний коридорчик. Апартаменты "императрицы" были заключены в лабиринты проходов, коридорчиков и комнатушек. Ага! Вот надпись "горничная". Дверь приоткрыта. Он, любопытный, деликатно заглянул в щель и тут же отпрянул. Совсем близко, свернувшись клубочком, на диване дремала его "камердинерша". Её девичьи "булочки" не были прикрыты ни юбочкой, ни одеялом. Только шелковые розовые трусики. Такая же розовая, шелковая щечка прижимала к подушке книгу. "Ого! "Мастер и Маргарита"! Хорошая девочка", - и Евгений Матвеевич быстро ретировался.
   Он, не желая будить красавицу, перекусил запасами, оставшимися в холодильнике от обильного завтрака, и вновь принялся за чтение. "Ха! У меня ещё и "фея-муза" в каморке посапывает. Эдем какой-то..."
   ...Он закончил чтение. "Да... Беспощадно перетолкованный, искаженный и извращенный демонический образ Павла в книге удачно и толково разгромлен. Что главное? Да... глубокий, чувствительный и одинокий. Главное - одинокий". Софьин буквально проникся этим одиночеством императора! "Всё, остался час с хвостиком, нужно пройтись пешком..."
   Он быстро прошел по Невскому до канала Грибоедова. Постоял минуту, всматриваясь в Казанский собор. "Павел повелел строить... а вон на фронтоне... око... Не надо цепляться за масонство... Конечно "Всевидящее Око" и "Лучезарная Дельта" масонов имеют разные смысли и разных ... Архитекторов Вселенной... Но есть ряд традиций..."
   Евгений свернул и пошел вдоль канала. Вот впереди купола "Спаса". Ещё один убитый император. Что, опять французские жидомасоны виноваты? Он повернул направо и направился по Итальянской улице. "Привет, Лёва!" - обратился Женя к "Золотому Остапу". Так же с юности он прозвал Ирина за его медальный, очень напоминающий бендеровский, профиль. И за его склонность к инициативности и авантюрам. И сейчас он не стал поглаживать "на удачу" отполированные руку или ногу - он погладил "гроссбух, дело на господина Корейко" и приговорил: "Дело на императора Павла Петровича заведено! Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Командовать парадом будем мы!" Далее с удовольствием и даже с некоторым куражом дошел до Садовой. Когда он приблизился к Замковой улочке, настроение его почему-то резко снизило градус пафосности. "Что такое? Почему во всём здесь такая унылость, безлюдность. Одиночество. Он взглянул на памятник Петру-Триумфатору. И хоть памятник был величественен и действительно напоминал памятник Марку Аврелию в Риме, от него тоже веяло одиночеством. "Чем это творение Растрелли не угодило Катьке Второй? Убирала его на задворки. Мне он более понятен, чем "Медный всадник". И не конь был у Петра, а любимая кобыла Лизетта! И если Петр образно Россию "вздыбил", то аллегория "без члена" была бы более выразительна: Это ее, Россию, вечно то вздымают, то раком ставят... Заколдовала немка всех вас, что ли? Заморозила? Ледяными своими глазенками. Ничего. Лед тронулся!
   Вот эта знаменитая надпись на фасаде. Сорок семь букв - сорок семь лет жизни Павла. Предсказания монаха Авеля, Ксении Петербургской... Правил четыре года, четыре месяца и четыре дня... Вот ты, солдатик, которому было видение Архангела Михаила. Чего под мостиком затаился? Боишься? Спрятался, как сын Александр, под лестницей, когда отца табакеркой... а потом шарфом... Замороженные!"
   Евгений зашел в восьмиугольный атриум. Холодно, одиноко! Подошел к памятнику Павлу. "Чего ты, братец, так вжался в свой ненадежный трон? Ты бы лучше себя надежными гвардейцами, да рыцарями, да людьми умными окружил, чем мальтийские кресты повсюду лепить. Весь трон и сам в восьмиконечной символике. "Колодец" себе соорудил вон какой! Зачем? Эх... Сапоги высоченные, ботфорты любил носить... Как прадед... Но тот высоченный детина был, а ты мал ростом вышел. В маменьку свою. И шаг твой не грозным, коротким оказался. Не в пример твоему уму и затеям твоим великим!"
   Пора в замок. Софьин уже выходил из колодца-атриума, как вдруг какая-то неведомая сила толкнула его в спину, он резко обернулся. "Что такое?" Взгляд приковал пьедестал под памятником! Несоразмерно большой, неказистый. Какая-то фанерная коробка, окрашенная в черный цвет. "Черный ящик!" - молнией сверкнуло в голове Евгения Матвеевича, но никакого отчета этой метафоре или даже аллегории, а, может, гиперболе он дать не смог.
   "Хорошо бы попасть в церковь во имя Святых Петра и Павла... Александр Второй оформил... место, где убили Павла... Петр и Павел! Святые! И убиенные отец и сын. И сам внук Павла, Александр Второй... Не замаскируешь грех-то! Кровь не смыта! Должное не отдано. И не оплакано... Так! Втянул живот, сделал лицо подарком! Вперед!"
   Евгений Матвеевич вошел в замок. Передний холл, скучающий одинокий охранник. Равнодушно пропустил гостя, лишь сонно взглянув на него.
   Сразу за дверью, за столиком, стоящим в углу, что обычно выдает билетера-контролера, сидела дама. Живой, заинтересованный взгляд ореховых глаз с темными зрачками. "Нет, эта интеллигентная, аккуратная дамочка не контролер. Но почему, почему и вокруг нее этот ореол одиночества?!... Хотя холода я теперь не ощущаю. Наоборот, повеяло теплом... Именно от нее", - подумал Софьин, расстегивая пальто и разматывая шарф.
   - Здравствуйте. На индивидуальную экскурсию? Ваша фамилия... э... извините, - она заглянула в бумажку, вежливо привставая.
   - Здравствуйте. Софьин. - чуть поклонившись, ответил вошедший посетитель.
   -Да, да, Евгений Матвеевич. Рады вам помочь, - дама радушно улыбнулась, - а я Елена Бориславовна Котова, Главный хранитель музея. Буду вашим гидом. С удовольствием.
   Последнюю фразу она произнесла искренне, но будто бы удивляясь этой встрече. "Надо же! Вот это случай. Я видела этого мужчину прошлой весной... на Никольской, в Москве. Точно! Я возила маму на обследование... Ах, какие дорогие лекарства ей прописали, какое невозможно дорогое лечение... Нам не по силам... Почему он запомнился мне? Кажется, он протянул нам с мамой свои руки, помогая перейти большую лужу. Нам было так грустно... Как легко он подхватил нас!.. Какие у него крепкие руки! Да, да... И каким спокойствием и уверенностью веяло от него! Это чувствуется в его облике и сейчас... Благородное лицо римлянина..., или арийца. Львиные глаза, твердый, проницательный взгляд, внушающий уважение. Движения плавные, сильные", - пронеслось в голове Елены.
   - Почему такая честь? Гид - аж Главный хранитель. - Евгений тоже с любопытством всматривался в лицо дамы, которая вышла из-за стола, помогая себе оперевшимися о столешницу кулачками.
   Он мгновенно перевел взгляд на ноги Елены. Черные, лакированные туфельки на низком каблуке, элегантная юбка ниже колен. Открытая часть голени в чулках бронзового цвета притягивала взгляд мужчины. Но это был не обычный взгляд "охотника". Эти уставшие ножки с чуть припухшими, болезненными голеностопами, вызвали в душе Софьина неожиданное, отчетливое желание пожалеть, даже нежно погладить эту беззащитную усталость. "Ей ещё и водить меня три часа по этому замку-музею", - с сожалением подумал он.
   "Однако же, когда его губы, тонкие, ровные, без ложбинок, приоткрываются в разговоре, ощущается мягкость манер, скрытая теплота", - подумала женщина и ответила, по-прежнему не отводя своих "журавлиных" глаз от глаз мужчины.
   - Экскурсоводы закончили свой рабочий день. Это во-первых. А во-вторых, индивидуальным слушателям мы предоставляем наиболее опытных научных сотрудников. Сегодня эта... честь выпала мне, - она застенчиво улыбнулась. - Да... и в третьих, вы заплатили музею необычайно крупную сумму... для экскурсии. Это более походит на спонсорскую помощь.
   "Почему она на меня так смотрит? И почему я на нее так смотрю? И почему от нее исходят волны мягкости, даже домашненности? И почему, в конце концов, её так зовут - Елена!?" - рассеянно думал Евгений Матвеевич, ещё не отдавая себе отчета, отчего в его сердце закрадывается эта сладкая тревога ожидания Нового, Неожиданного и Светлого.
   Он почти не отводил от нее глаз. Каштановые, шелковистые волосы, карэ. Губы в меру пухлые. Во всём облике доверчивость вперемежку с опытом и печалью. И что-то библейское, неземное...
   - Вы не слушаете меня? - Елена Бориславовна притворно огорчилась. На самом-то деле любой женщине, конечно же, очень нравится, если она всерьёз "цепляет" мужские взгляды, причем даже не те, что "раздевают", а те... удивленные, неравнодушные именно к ней. - Я говорила, что люблю такие индивидуальные экскурсии. А вы ещё в письме запросили - она иронично вздернула брови - максимум академичности. А все байки, легенды, коих о нашем музее так много, вам не интересны?
   - Все, все... Главное - ваша личная точка зрения и ... ответы на мои вопросы.
   Теперь Евгений смотрел на её темно-зеленую, ладно обтягивающую фигуру свитер-водолазку с высоким воротом-горловиной, крупные бусы, серьги и кольцо из одинакового желтого камня. Огорчил его экспертный взгляд лишь один момент: он любил, когда маникюр сделан идеально.
   - Вы приготовили нам вопросы? Любопытно... - ирония была ей свойственна. - Что же... я люблю... и попробую быть не столь закомплексованной должностными рамками. Тогда мы должны попытаться на эти.. три часа... быть друзьями... я имею в виду беседовать по-дружески..., не упуская научности... - теперь она начала запинаться, по девчоночьи поглядывая то на руки мужчины, то на его губы. Быстро взяв себя в руки, спросила уже построже. - Я чувствую, что вас привели к нам какие-то важные личные вопросы по истории. Ведь так?
   Взгляд и тон ее, оказывается, могли быть и требовательными. Ясное дело - Главный хранитель!
   - Да. У меня есть личный интерес.
   - К чему-то конкретно из того времени, архитектуры замка или жизни императорской семьи и их окружения?
   - Давайте начнем по вашему плану рассказа... в классическом варианте... - промямлил неуверенно гость.
   - И это правильно. Всё лучше начинать с прелюдии. - Хозяйка рассмеялась. - Прошу за мной, Евгений Матвеевич.
   ...Софьин внимательно слушал журчащий, выверенный интонационно голос своего гида, Главного хранителя, так глубоко и с душой ведшую повествование. Любил он и когда в гиде, любом рассказчике есть немножко театральности. Но более всего льстило, что именно для него она старается. Не просто отрабатывает деньги, а увлекает, внушает, пытается понять его задачу.
   Путешествие по тихим залам создавало особую ауру и доверия между двумя этими людьми, и уважения к прошлому, и желания быть внимательным ко всему окружающему. Всё вдруг становилось важным и близким. Знакомые с юности портреты, декорации рассматриваются по-иному. По-новому видишь то хорошее, человеческое, что стоит за историей. А злое, то неизбежное злое, куда-то спряталось. Лишь эхо одиночества и невыразимого, словно аккумулированное в этом мрачноватом замке чуть тяготило душу.
   Евгений иногда деликатно задавал вопросы, которые были связаны с его целями.
   - В центральной нише статуя "Умирающая Клеопатра" - это (по замыслу Павла) символ неправедного правления его матери? Есть документальные свидетельства оценки Павлом личных и государственных качеств Екатерины Второй? Дневники, письма?
   - Всё косвенно. Свою боль Павел с юности носил в себе. Ничего явно осуждающего, даже раздраженно-обидчивого. Позже, конечно, нарыв лопнул, гной стал душить... стал мешать жить и править страной... да, - задумчиво-тихо проговорила Елена. - Документов много, но личных писем, дневниковых записей на эту тему нет.
   - А у Марии Федоровны?
   - Тем более. Она завещала своим детям сжечь её дневники... Немка, педантка... И ей было, что скрывать... Не свои грехи во многом... Во многом она благородна и честна... Прекрасная жена и мать!
   - А Нелидова?
   - Ого! Вы неплохо осведомлены! Замечательно... Да, Екатерина Ивановна, ссорясь и мирясь с Павлом, оставила после себя много документов... Большую часть передала своим племянницам. Многое утеряно для нас. Чудеснейшая натура, талантлива и умна. Мистик! Видела тайное!
   - Анна Лопухина?
   - В истории, в архивах от нее ничего серьёзного нет. Молодая, красивая, ласковая. Мне кажется, никому и никогда не устастся теперь найти прямых, убедительных ответов. Ни на жизнь, ни на смерть Павла Петровича. Тем паче доказательств.
   - А вдруг! - хитровато-напорсито воскликнул Евгений Матвеевич.
   - Риторика! - парировала Котова. - О домыслах и небылицах я не хочу говорить. Хорошо?
   Софьин промолчал. Не время открывать карты.
   Они прошли в залы, в которых он раньше не был.
   - Это новая экспозиция. Несколько залов, посвященных Екатерине Второй и её близкому кругу. - В голосе Елены Бориславовны сухость перерастала в раздражительность. - Вот, только говорили о ней, а она тут как тут... Везде...
   - Не любите? - добродушно спросил Женя. - Я тоже. А что "везде"?
   - Да, не люблю, - честно и жестко ответила она. - Везде успевает наследить. До сих пор! И более ни слова о ней. Прогуляйтесь, пожалуйста, здесь сами.
   - Не хочется, - искренне сказал гость.
   - Тогда, - хозяйка оживилась, - хотите, я покажу вам мою экспозицию. Всего три зала, небольших, посвященных Достоевскому? Правда я отвлекаю вас...
   - Очень хочу!
   Они осматривали то, что Елена любовно и кропотливо смогла разместить в Михайловском замке, где, впрочем, всегда что-то выставляется.
   - Федор Михайлович ведь учился здесь, - она, милая, будто извинялась.
   ...- Это его ручка, ... его кресло! Да, можете взять в руки... можете присесть... - она улыбнулась.
   - Странно! По рукам бить не будете? Обычно ведь в музеях экспонаты трогать не позволяют, - искренне удивился Женя такому доверию.
   - Не буду... не буду... Ха-ха . А это..., а это - и она, счастливая, говорила и говорила. А Софьин любовался её хлопающими двойными большими ресницами. Ему также было приятно, что в уставших вначале глазах женщины зажглись огоньки. - А этот рояль нам подарила одна известная петербургская гранд-дама, подруга моей мамы. И коврик под ним тоже. Рояль и коврик - антикварные вещи.
   Евгений посмотрел на коврик и воскликнул:
   - Точно! У нас на даче такой же коврик. Надо же! Я малышом играл на нем. - он прищурился. - А если подарю его вам, ну, музею, конечно, вы будете упоминать на экскурсиях своих мою фамилию? Для потомков? Я к вам из Москвы буду засылать людей - куражился Евгений Матвеевич.
   - Вы разве москвич? - спросила Лена почему-то огорченно. - Ах, да, Никольская улица...
   - Да, москвич. А что? Это плохо? И почему вы упомянули Никольскую?
   - Нет, что вы. А улицу... нет... так как-то... - она смутилась, и щечки её порозовели.
   Парочка вновь вернулась в исторические залы.
   - Скажите, Елена Бориславовна: там, на главном фасаде были две пустые ниши. При Павле ведь были скульптуры "День" и "Ночь"...
   - Поняла. Вас интересует, был ли Павел масоном? Прямых свидетельств нет. И вообще трудно все эти сложные ипостаси разделить применительно к Павлу, разным годам его жизни. - Она говорила задумчиво, растягивая слова. Ясно было, что эту тему экскурсоводы не любили раскрывать. Но уйти от темы ей сейчас было неудобно. А, может, ей самой было интересно поговорить об этом.
   - Простите, я не уловил... Какие ипостаси?
   -Хм... Алхимия, мистицизм, древние и средневековые ордена, мистерии, культы... вам неинтересно, наверное...
   Софьин ответил лишь, что ему интересно..., но "ипостаси" эти необъятные и лучше пока держаться личности Павла в конкретных, более-менее доказательных аспектах.
   - Да, конечно. Так вот... Статуи эти и восьмиугольник-двор лишь с большой натяжкой можно отнести вообще к масонским символам. Масоны брали свои символы не "из пальца"... Из древности брали много, из алхимии и мистицизма. А Павел... Он - переменчивая натура... В годы поездки по Европе в восемьдесят втором-третьем годах... да, есть его признание в симпатии к масонам. Да и быть тогда немасоном, да ещё в Европе было... ха... неприлично. А, вот, похоже, после демонов Французской революции... он быстро понял: уж России-то точно играть в либерализм не следует... опасно... "Крови будет". Я думаю, что императором он исповедовал, как бабка... просвещенный абсолютизм. А все эти "Вольтеры", матушкины дружки, интриганы... для него - демоны, лицемеры и заговорщики.
   "Я бы хотел поговорить с ней об этих... как она выразилась... ипостасях. Ипостасях оккультизма... Просто тогда всё подобное называли масонством."
   ...Пора в храм Архангела Михаила. Туда нужно было идти через бывшие покои императора... шли молча... Территория зла, подлого убийства. Грязного, пьяного. Софьин буквально чувствовал эту табакерку, ...этот шарф... крик... страх... боль... ужас смерти и бездну предательства. Елена, шедшая впереди, преодолевая ступени лестницы с преклоненной головой, шаг за шагом, шаг за шагом, чувствовала тоже. Молчали.
   А когда она заговорила, голос её изменился, стал хриплым. Красиво очерченные двойные веки будто лишились ресниц. В какой-то момент она сбилась, начала подслеповатыми глазами блуждать по сторонам, будто что-то потеряла или оказалась здесь впервые. Вот она уставилась в одну точку, какое-то пятно на стене. Она что-то ждала! И он ждал! Призрак Павла ждал, ждал и требовал! Требовал: "Дайте света! Дайте правды!" Евгений вдруг заметил как по бледному, белому пятну на стене потекли кровавые, красно-бурые струйки. Пятно вышло из стены... На голове треуголка. Скособочилась... В прядях седых волос затаились пауки. Нет же! Это паучья сеточка из кровавых трещин на черепе! Точно из-за разбитого зеркала донеслось гулкое: "Порвалась связь времен... Я - Гамлет. Я - русский Гамлет...". Эхо одиночества, невыразимости и несоединимости смыслов... Эхо ран и боли.
   - Бедный, бедный Павел... - прошептал Евгений.
   - Бедный князь... - прошептала Елена, невольно коснувшись ладошкой ладони мужчины и вдруг, отрешившись, войдя в церковь Петра и Павла, заговорила заученными фразами:
   - Мы в церкви... это план, вероятный... прежнего расположения комнат, где-то здесь - спальня... вход в библиотеку... стрелочки указывают, как пробрались заговорщики. Можно, Евгений Матвеевич... я это в подробностях не буду освещать... на вопросы отвечу, конечно... То, что нам известно доподлинно и..., в основном, предположительно...
   - Да, да... конечно... И я не буду спрашивать... То пятно на стене... всё и так рассказало... - он посмотрел на Елену так, как смотрят на близкого человека, с кем "съел пуд соли".
   Но вот неожиданность:
   - Какое пятно? О чем вы? - И всё... И ... холодно...
   "Не хочет... не может... не имеет права доверяться... открываться... чужому".
   ...Они стояли у Царских врат в Храме Архангела Михаила. Софьин поднял голову и посмотрел на верх ворот. Замер.
   - Да, это "Всевидящее Око" в треугольнике - поняла его взгляд Котова, - но...,
   - Понимаю, ... это не собственно масонский символ..., но один из главных символов любых сакральных и оккультных знаний... - и далее Евгений Матвеевич привел ряд цитат из нескольких манускриптов по средневековой и древней мистике, каббалистике и вообще герметике, из текстов и рисунков Блейка, Бёме.
   - Ого! Вы - наш человек! - обрадованно воскликнула Елена Бориславовна, посмотрев на гостя какими-то просветленными глазами.
   - Я занимаюсь компьютерной лингвистикой. Работаю...
   - Подождите! Дайте угадать... РГГУ на Никольской! - победоносно-задиристо, тоном девочки-отличницы сказала хозяйка.
   - Хм... Точно... Но как?... - крайне удивился мужчина.
   - Око-то всевидящее! - расхохоталась женщина.
   Евгений смотрел на Елену. "Ей, кажется, редко доводится так искренне, солнечно смеяться. Ей "идет" очень"... - и он, уже в который раз посмотрел на её ноги. Ему снова захотелось взять их в ладони, "приголубить".
   - Что вы смотрите на мои ноги? - с прищуром спросил дама. В тоне вопроса перемешались и опасение, и лукавство, и каприз и желание услышать лесть.
   - И вовсе нет, - стушевался Софьин, - Я.. я смотрю вниз... в зал храма, на эти колонны... Из чего они?
   - А... Четырнадцать колонн из полированного сердобольского гранита ...позолоченная бронза... - равнодушно проговорила Елена.
   - Сердобольский? Как точно! Как интересно! - Евгений сделал "большие" глаза. - А в какой спрятан клад?
   - Вот мальчишка! Какой ещё клад? - она рассмеялась. И добавила аргументов, - церковь - наиболее сохранившийся интерьер. В двадцатом году большевики устроили здесь склад. А что можно было разграбить-растащить - всё проделали за сто лет до них... И купчишки, и аристократы.
   - Купчишки тайники вряд ли искали. Хотя... клады-то... в колоннах...
   - Что вам дались эти тайники и клады? Любите почитать приключенческую литературу на ночь?
   - Я люблю приключения на ночь! - он посмотрел ей в глаза. Она сделала вид, что пропустила взгляд мимо.
   - Говорят, Каганович по приказу Сталина что-то искал - неуверенно-холодно заметила Котова.
   - Конечно! Эти "материалисты" разворошили и могилу Тамерлана и Сухареву башню! Искали тайны! Охочи были до них шибко!
   - Да... да...
   - А вон на потолке ещё одно "Всевидящее око"! - чуть не закричал Софьин.
   - Бог с вами! Это голубь - образ Святого Духа... Изображен на чаше купола. Фреска Святой Троицы. - Но Евгений вспоминал что-то о "подтертых знаках" Бренна и теперь заворожено смотрел на пол, прямо под вершину купола, где был этот "голубь".
   - А проецируется на пол... пятном Ока... Разве нет?!
   - Нет! Не вижу! Вы, может быть, устали? То пятна чудятся, то клады грезятся... - она с любопытством и заботой посмотрела на Женю.
   - Я - профессионал! И за двадцать пять лет столько "покопался" в тайных знаках... Вовсе я не устал - обидчиво заявил он.
   - Но как можно в одной голове умещать естественные и гуманитарные науки? Математику и лингвистику?
   - Наоборот! Войдя "извне", посмотрев "со стороны", из совершенно якобы иной области... взглядом "иноходца", увидишь в образе цифру, а в цифре - образ! Сколько примеров! Вот хоть Достоевский...
   Елена Бориславовна развела руками.
   - Сдаюсь! Ясно одно: лучше с умным потерять, чем с дураком найти... клад... ха... Или Судьбу - её глаза "прошили" "иноходца". - Я-то вся загуманитаренная с детства. Живопись, архитектура, игра на флейте... Что с вашим лицом? Вы куда-то далеко "ушли в себя".
   - Это правда... извините... Елена... Флейта... Я вас видел! В другом месте и... в другой жизни!
   Трудно двум взрослым людям, ещё два часа назад незнакомым, но ясно видящим свою "половинку", открываться навстречу друг другу. И замечательно, что они, вопреки всему, всё-таки делают шаг.
   - Ну и я признаюсь. Я вас... прошлой весной на Никольской вы помогли мне и маме перейти здоровенную лужу. - Она смущенно опустила глаза.
   - Ну вот! Я хоть и не припомню этот случай, но... но случайности не случайны! Извините, что не могу припомнить.
   - Это вы меня извините.. То пятно, что вышло из стены... ну, призрак Павла... я тоже видела... Я побоялась признаться... А на полу, нет, правда не вижу ничего, - она как-то облегченно вздохнула, расправила плечи и бодро продолжила. - Мне следует, согласно "заказ-наряду" на экскурсию, выполнить ещё одну... странную вашу просьбу: показать подвалы замка. Небось там тоже тайники и клады...
   - Почему такой термин: "заказ-наряд"?
   - Потому что письмо напечатано из какой-то строительной организации... на официальном бланке. Разве вы не знаете?
   - Догадываюсь. Это мои питерские друзья, строители, археологи.
   - Только предупреждаю: мы не водим туда, да и сами бываем там редко. Темно, грязно, сыро. Лужи. Но с вами... не страшно - перенесете?! - она откровенно кокетничала.
   Они вернулись к парадной лестнице. Хозяйка-гид приготовила там две пары резиновых сапог, халаты, перчатки. Взяла фонарь и ключи, и они отправились в подземелье.
   - В какую часть пойдем? Не все же подвалы, надеюсь...
   - Нет, конечно. Только с севера, со стороны Мойки и с запада, с Садовой.
   - Хм, - она вновь "прошила" мужчину пытливым взглядом. Подумала о чем-то своем.
   ...Они бродили по подвалам. Действительно: лужи, сырость и затхлость. Елена Бориславовна молчала. Ей не нравилось здесь. Софьин, хоть и тоже молчал, но по другой причине. Он был зачарован тем, что "дно" музея открывается ему впервые в жизни! Оно, это "дно", таило в себе больше истории, неизвестности, чем "пролистанный" исследователями "верх".
   - Эхо... я слушаю эхо гулких столетий - пафосно прошептал Евгений.
   - А я вот не очень... Эти трещины в стенах, лужи - следы от рвов с водой, прорытых Павлом, отчасти и от прежних перестроек дворцов Екатерины, Елизаветы... Рушили одно, строили другое. Эх! Эхо, - грустно говорила она - как сказала бы моя дочь: нарушена материковая порода... да ещё вблизи водонесущих горизонтов.
   - Ваша дочь - геолог?
   - Горняк - шахтостроитель. Она заканчивает аспирантуру в Горном. - А я, - лицо её приобрело отчаянное выражение - более десяти лет твержу, пишу докладные во все инстанции, муниципальные и федеральные, в финансово-хозяйственные структуры и департаменты исторического, культурного наследия... Всё безрезультатно! Вот вам и "эхо". А сколько мама ещё в девяностых прошлого века била тревогу...
   - А кто, извините, ваша мама? Тоже горняк или музейщик?
   - Моя мама с самого начала реставрации Инженерного замка работала директором здесь - просто ответила Котова.
   - Ваша мама - Ясницкая Анастасия Родионовна? - тоже "запросто" спросил Софьин. Его "математическая матрица" могла хранить внушительную массу информации и он вспомнил разговор со Львом.
   - Господи! Кто же вы на самом деле? Чего вы ищете? Не просто ведь тайники и клады. Вы знаете или хотите узнать Тайну!
   - Познакомьте меня с вашей мамой! - пылко заговорил Евгений, - Уверяю вас, клянусь: я не опасен. Я - наоборот, друг!
   - Моя мама серьёзно больна... не выходит из дому... Тогда, на Никольской, мы шли после... врачебного консилиума... приговора. Или возможно сумасшедше дорогое лечение, за границей... И я тоже... Я как раз тогда окончательно порвала с мужем... А дочка обожает его! Он веселый, талантливый, сочиняет бардовские песни. Как он поет! И дочь чудесно поет и играет на гитаре. Он работал в институте Океанографии. С Городницким. И плавал с ним. Только Городницкий не спился, а наш - в хлам... Выгнали с работы... О, Боже! Зачем я вам это говорю. ...Как на исповеди...
   - Не волнуйтесь. В подземелье неплохо исповедуется. Прошу, познакомьте! Сегодня! Может я тот, кто не только через лужу переведет, а... лодку жизни починит... - Софьин взял обе руки Елены в свои. Его большие ладони были горячими, её - холодными, как лед.
   - Хорошо, проводите меня. Я живу недалеко, на Моховой, рядом с Учебным театром. Меня так давно не провожал мужчина. Только жалеть нас не нужно, мы с мамой наши лодки сами залатаем. - Гордячки! Редкость сегодня... Её глаза вспыхивают - гаснут. Ресницы вверх-вниз, вверх-вниз. Но рук своих из рук мужчины не убирает. Тепло там.
   Евгений Матвеевич ждал Елену под аркой в музей. Сыпал (весь день сыпал!) мокрый снег. Он думал: "Кажется, мне сегодня выпали три туза?! Первый - Елена Бориславовна - прекрасный человек, волшебная женщина, второй - она Главный хранитель, а мама её бывший директор. Много знают и могут конкретно помочь "покопаться" в замке. И, наконец, третий - мама нуждается в деньгах, а Лёва не пожадничает. "Деньги - грязь, но лечебная" - его фразочка. А почему три? Все четыре туза. Четвертый - они единомышленники! Это же редчайшее везение! Но ты, брат, ответственен... Силенок у тебя хватит? Вдруг тот, что царствует под подземельем, подстроил ловушку, сил-то у него поболе твоих"? Тогда зачемтот, Другой, соединил их на Никольской? А в Болонье?... Что?
   Он послал Льву смс: "Увидимся утром у тебя... Приду... с добрыми новостями..." Ах, не сглазь!
  

- 8 -

  
   Котова не выходила довольно долго... "Да, всё закрыть, проверить, она ответственная, этому сонному охраннику не доверяет... А, может, домой звонит, советуется: привести гостя ученого или нет?"
   Звонок на телефон. Звонила Ляля. Он объяснил, что задерживается в Петербурге по просьбе Лёвки. "Просьбы эти его... обычные... Да,... нет,... да,... нет,..." Супруга не очень расстроилась, но расстроился он: она затараторила о своей подружке, этой бездарной Инне Дудкиной. "Бых, ах, на её выставке ковриков,... ох,... ах,... Она и пишет, и вышивает, и везде бывает"...
   "Пошло, зло пишет, с гадким запашком. В любой строчке - зависть. И в каждой нитке этих её ковриков - удушливая порочность и тлен, - подумал Женя и соврал грубо. - Извини, батарея садится. Позвоню утром".
   В висках стучало: "Надо Елене рассказать о Лёве, о загадках. Пока - часть, но сущностную часть. И советоваться с ним сейчас не следует. Он вне нюансов их с Леной общения. Нельзя упустить Случай. Что соединится, а что - нет? Где нить Ариадны, а где гнилые петельки Дудкиной. Главное - быть порядочным!"
   - Вот видите, Елена Бориславовна, - начал он, хитрец, усыпляющим бдительность тоном старого знакомого. - Обыкновенное провожание молодой женщины и коллеги. - Вдобавок он раскрыл над Котовой большой мужской зонт. - Я вам опять пригодился!
   "Да, это выход. Представлю его маме московским коллегой! Она обрадуется возможности общения с образованным и умным мужчиной. С дочкой - хуже. Не приемлет никаких знакомств, тем более привезти его к нам домой... Ничего перебесится! - думала Елена, беря Софьина под руку. Евгений Матвеевич чувствовал некую окрыленность рыцарства: он тоже давно не провожал даму! Интересную! Новую! В чужом прекрасном городе! "Блоковская незнакомка", как рисовал её Глазунов, тонкие черты одухотворенного лица, только зимой... И настроение блоковское: "аптека, улица, фонарь", - думал он, поглядывая на Елену - мне и одежда её очень импонирует, в ладу с моей душой, вкусом..."
   Черный норковый берет с дугой горностая над ухом. Малиновый, толстый, шерстяной, вязаный шарф обмотан вокруг шеи. Коричневые сапоги, коричневые перчатки, коричневая сумочка, короткая приталенная дубленка, стойка-воротник. Дублёнка оторочена по вороту, рукавам и подолу белой цигейкой. Котова выглядела отчасти старомодно, но вполне элегантно.
   Елена попросила Евгения рассказать несколькими предложениями о себе. Что он считает нужным. Он выполнил просьбу и попросил в ответ:
   - Алаверды... абрисно... Теперь вы...
   - Я закончила Санкт-Петербургскую Академию художеств и помогала вечерами маме в Михайловском дворце. Днем экскурсоводом много работала. Не в замке (он тогда только начал возрождаться). И у "Гостинки", и с организованными группами туристов. Нужны были средства. Училась в заочной аспирантуре. История искусств. Защитилась в девяносто седьмом. К этому времени я уже числилась только штатным сотрудником в замке, отказавшись от всяческих экскурсий во вне. Устроилась на две ставки: научного сотрудника и помощника хранителя музейных предметов. Перетаскала я в девяностые тяжестей - ох! Тома бумаг, мебель, строительно-хозяйственная утварь. Далее работала Ученым секретарем, подготовила докторскую... не стала представлять на защиту. Не в мейнстриме она оказалась, да и более по истории, чем по искусствоведению... Ой! Мы уже два раза вокруг моего дома прошли! Извините меня, болтушку. Знаете, мне почему-то легко с вами... выговариваюсь, жалуюсь. А вы терпите... Слушаете... Умеете слушать!
   - Вот большой магазин. Я забегу, - быстро исчез Евгений Матвеевич и вернулся с шампанским, тортом и букетом цветов.
   Елена стояла и жалась от холода. Снежинки налипли у нее на ресницах, лежали и гадали: "Таять - не таять", "Верить - не верить".
   - Всё! Пойдем чай пить! Я замерзла.
   В подъезде, ещё не заходя в лифт, Софьин взял Лену за локоть.
   - Ещё две минуты. Джентльмен, рыцарь не должен войти в чужой дом, тем паче в дом к даме, не открыв забрало. - И он в манере аннотации четко изложил контент своих с Лёвой целей, не называя имен, Марко и Пасхина. Удивление и шок, но только на минуту.
   - Хм... Вы не похожи на экзальтированного юношу или человека с навязчивыми идеями кладоискателя... хм... И ваш друг наверняка тоже практичный человек... Да... И что же конкретно, вы, господа, хотите от меня и моей мамы?
   - Помочь! Поддержать! Я завтра к обеду уезжаю в Москву... Вот моя визитка. А вот Лёвина. Позвоните ему, если... Давайте для начала убедимся, что у него подлинные проекты Бренна. Я думаю, что через месяц мы составим (совместными усилиями) логистику наших действий.
   - Хорошо.
   - Что же я могу рассказать вашей маме? И как.. она отнесется к... нашему плану?
   - Положим, пока не плану, а идее. - Елена была серьёзна. - Мама любит приключения. Я называю её "Монте-Кристо в юбке". А опыт и знания у нее огромные... И ещё... Она захочет, непременно захочет помочь и Елизавете и Павлу! - Котова была полна сомнений и иронии. Но идея "зацепила" её!
   ... Анастасия Родионовна имела внешность типичной петербургской "гранд-дамы". Особая тихая элегантность, скрытая теплота, мягкость во всём. И, конечно, скромность и сдержанность. Если нужно - до отчужденности, внутреннего стойкого протеста. Верхняя губа с острой ложбинкой, а глаза "феникса", удлиненной, миндалевидной формы, по-королевски гордые, бирюзово-зеленого цвета. На руке перстень с большим полудрагоценным камнем под цвет глаз.
   Елена представила гостя маме, а маму гостю. Рассказала о сегодняшней экскурсии, об интересе Евгения Матвеевича к императрице Елизавете Петровне и, особенно, к императору Павлу Петровичу.
   - О! Бедный, бедный Павел! Ты обретаешь друзей! Всего-то двести лет прошло... - ирония старушки была хоть и горьковатой, но не безнадежной. - Рада, в нашем полку прибыло!
   За чаем Евгений в двух словах рассказал о себе.
   - О! - эта "гранд-дама", видимо, любила восклицать, но не по причине экспрессивности характера, а из особой вежливости, желая приободрить собеседника.
   - А вы знаете, мой любезный Евгений, я ведь в юности, закончив школу с "круглой" пятеркой по математике, хотела её изучать и далее. Но тут распорядился случай. Его Величество. В книжном магазине в отделе изданий стран народной демократии я купила два альбома импрессионистов и так увлеклась живописью, а затем и историей искусств... Тогда, в шестидесятых, вы слышали, наверное, были бойкие споры между "физиками и лириками". "Физики" вели в счете! И друзей у меня было больше "физиков". Какие умные перспективные были ребята! Каждый - гений. Но математика мне стала скучна! Эта строгая красавица стала докучать... Её дидактика, это скучное, вечное стремление к упрощению. Не было более в ней Тайны! Я не захотела "приводить к общему знаменателю" Фу! И от иррациональности в знаменателе не желала более избавляться. Наоборот. Ведь сама эта чудесная наука использует термин трансцендентного, т.е. невыражаемого, запредельного, недоступного, несоединимого в яви. О! Эта "неприличная" неточность, вам, господа, ещё пригодится! Может статься, что вам, бедным, ещё удастся "спрятаться" от всеобщей инвентаризации, оцифрованности Антихриста. Нельзя, чтобы Код победил Смысл, Красоту! Я уже не уверена: мечтает ли моя внучка, смотрит ли на облака и звезды, ждет ли первых заморозков, первого снега,... потом ручейков и молодой травы. Хочет ли разгадать шепот луны. Они не носят косы! Откуда же взяться связи с Космосом, коль скоро нету косм?! Косой можно укрыться!
   Софьину было очевидно, что Анастасия Родионовна любит общение и скучает по нему. Но время! Уже подходит к десяти вечера. И Евгений Матвеевич пересказал маме Елены то, что смог поведать ей самой. Решительно, без вступлений и затяжных прелюдий, "раскрыл карты".
   Удивление, широко раскрытые глаза, но и ... радость!
   - О! Да? Милые мои, я очень хочу помочь вам... Я сама раньше... Леночка знает... А я думала... Но вы, Евгений, добрый мой приятель...не с брегов Невы... Как вы будете с Леночкой, - престарелая дама, мешая фразы, подмешивая в речь "Евгения Онегина", нервно перемешивала чай, стуча ложечкой о чашку.
   - Мама! Не нужно всё воспринимать так буквально... Это лишь проекты - прожекты двух друзей... Своей роли я пока отчетливо не вижу... Евгений Матвеевич завтра уже уезжает... домой, к семье... Там свои заботы, череда будничных хлопот, - дочь взяла мамину морщинистую лапку в свои ладошки и печально улыбнулась.
   - Да, милая. Я всё понимаю и всё равно очень рада. Очень. Я ещё двадцать пять лет назад писала бумаги по инстанциям, чтобы разрешили исследования подвалов и подземелий. Нет! Ты, Елена, должна помочь! Это наш долг перед Елизаветой, Павлом, всей нашей службой.
   - Да, родная, конечно. Но, во-первых, - неизвестное всегда представляется значительнее, чем оно есть на самом деле...
   - О! Как первое очарование! - вставила тихо "гранд-дама".
   - А во-вторых, коготь бюрократа, его мохнатая, загребущая лапа...
   - Надо научиться уже нам быть практичными! Мы не позволим вновь облапошить нас! Сами облапошим, обманем, обхитрим, обведем вокруг пальца и коготь и лапу! Ха-ха!
   - Мы не умеем, мама, - рассеянно произнесла дочь.
   - Никому ничего не сообщать! Найденное не отдавать! Нет, вернее... в честные и сильные руки... продать... Не знаю пока, подумать надо...
   В это время хлопнула входная дверь.
   - Это Вероника, дочь. Что-то рано сегодня вернулась с работы. Она поет в кафе-клубе, тут рядом, - сказала Елена.
   - Здравствуйте все! Красота: шампанское, торт! Что отмечаем? - заговорила приятным, хоть и капельку картавя голосом, вошедшая девушка.
   Поставила гитару в чехле у дивана.
   Опрятно одета, ножки ровные, немного костистые, но не костлявые. Уверенная походка от бедра. Аккуратным движением рук приобняла сразу маму и бабушку, шаловливо отпив глоток шампанского из бабушкиного фужера.
   - Горлышко мое устало... Пела... пела, - и внимательно, наконец, посмотрела на гостя.
   Тот представился, мама дополнительно кратко прокомментировала: кто, что... Дочь ответила сухо, строго. "Почему он сидит на папином месте, в папином кресле?!" - подумала она. Эту перемену в её настроении заметили все. Евгений Матвеевич решил заговорить с ней, просто и обыденно.
   - Бардовские песни поете?
   "Фу, мама! Зачем об этом ему... Кто он? ... Ведь чужой, - Вероника посмотрела на мать. - Ага, рожица-то у нее смущенная... значит, не просто коллеги. Ну-ну".
   - Нет, тамошняя плотва и пустельга бардов не "хавает". Блюзы лабаю.
   - Вероника, что за словечки?! - одернула её бабуля.
   - Вы мне сказали, что дяденька - лингвист. Ему должно быть "фиолетово", кто и как говорит.
   -Ты - петербурженка! Прекрати ёрничать! И в присутствии человека называть его следует по имени - возмутилась Елена.
   - Да знаю я всё... - с какой-то потаенной обидой ответила девушка. Её "оленьи" глаза, чувствительно-настороженные, красиво, как у матери, очерченные, показались Евгению разными по размеру. Такими, что называются "Инь-янь". Они увлажнились от внутреннего переживания, за секунду поменялись в цвете: голубые в ярко-синие, а затем даже сверкнули сапфиром. Она отбросила светлые, пепельные волосы со лба, "кукольные" губки сомкнулись. Кто знал эту девушку, тот понял бы, что означает такое смыкание и этот сапфировый свет. Закрылась! Сердцем! Ведь обычно губки у Вероники были приоткрыты, будто она просит что-то пососать, и сердце её распахнуто.
   - Я - к себе. Можно взять кусочек тортика? - спросила Вероника, уже накладывая в блюдце лакомство.
   - Нет, - попросила Анастасия Родионовна. - Нет, подожди. - Она подняла указательный палец вверх и так сидела, задумавшись и уставившись в одну т очку. Затем просияла и сказала, - Я ... вот что... Неделю назад смотрела я передачу "Искатели" на канале "Культура". Там стены подвалов дырявили, латали, приборы хитроумные использовали. Ты, внучка, сказала, что технологии эти тебе известны и приборами этими ты владеешь...
   - Да, помню... Всё отлично знаю и всем владею. У меня и диссертация по тематике "Полимерный тампонаж водопроводящих трещин в скважинах". А прибор тот называется георадар. Радиолокационное зондирование. На пару метров вглубь породного массива всё видно, как на ладони. Великолепный прибор, отличные результаты. А что?
   - Мы тебя принимаем в нашу тайную организацию "ПЕКТ": Павел, Елизавета, клады и тайники, - рассмеялась бабуля. - Если будешь хорошо себя вести. И прибор дашь.
   - С окладом? - улыбнулась, наконец, девушка, заинтересованно-добродушно посмотрев на Софьина.
   Евгению, да и Елене было как-то неприятно, что их тайна расползается, оставаясь без аромата, превращаясь в будничные планы и заботы.
   "Нет, нет. Ты не прав. - Он тут же одернул себя мысленно. - Может, аромата и поменьше, зато дела побольше. Девочка, по всему видать, толковая. И с характером. А главное - специалист. Тот, без которого не обойтись. И с приборами".
   - Думаю, что члены "ПЕКТ" могут рассчитывать на приличное вознаграждение. Я, видите ли, не уполномочен оглашать... Да и задача наша э... такие задачи в математике называются некорректными... Что будет в итоге? Найдем? Что и какого масштаба и ценности? Найдем - премия! Нет - только оклад. Оклад, Вероника, ну, я думаю, от ста до трех сот тысяч рублей. За месяц. А премия: от "о-го" до "о-ого-го!
   - Нормально, - довольно заключила девушка. - Будем искать тайники и клады? В Михайловском замке? Бабуля давно мечтает. Угадала? Я - умная...
   Евгений посмотрел на часы: без пяти одиннадцать.
   - Приличие требует... Надо и честь знать, - он замялся. Ему не хотелось уходить. Но пора! И Лёвка там "рвет и мечет". И "забалтывать" тайну на сегодня предостаточно!
   - Ну, пожалуйста, - заныла Вероника, - чуть хоть расскажите, Евгений Матвеевич. Давайте ещё по глотку шампанского. Так всё интересно! Расскажите!
   - Милая Вероника! Как сказал Уильям Блейк: "Истину нельзя рассказать так, чтобы её поняли, надо, чтобы в нее поверили". И Герман Гессе добавил: "Она должна быть пережита, а не преподана". А это значит, что на сегодня хватит, давайте тихо верить, переживать и мечтать.
   Софьин поцеловал руку Анастасии Родионовне и откланялся. Елена и Вероника проводили гостя до дверей, но Вероника, бросив косой взгляд на мать, быстро попрощалась с гостем и ушла обратно в гостиную.
   - Не обращайте внимания на дочь. Ревнует, - извиняющимся тоном промолвила Елена.
   - Что вы, что вы... Я всё понимаю... Мне было хорошо и интересно у вас... с вами... Вообще... на редкость замечательный вечер!
   - Спасибо! И мне... тоже было интересно... с вами. Удачи! До свидания. Вот моя визитка. Позвоните - она отдала визитку таким движением, каким делают шаг навстречу. Навстречу тому, что только забрезжилось, а уже отъезжает. И что будет дальше?
   - До встречи! Через месяц прилечу. Всем нам удачи! Нашей "ПЕКТ", - он улыбнулся. - И я буду ждать звонка, - поцеловал даме руку и вышел из квартиры.
   Внизу, у лифта, где он "открыл забрало" Елене, ему почудилось её бледное лицо, уставшее от долгого ожидания, тоскующее, уже будто родное. "Почему я не поцеловал на прощание её ресницы? Ведь так хотелось..."
   Он не спешил в гостиницу. Захотелось знакомым маршрутом, по "улицам вечерних огней" дойти до Михайловского замка, а уже там взять такси. Снег уже не шел. Подмораживало. Он взглянул на афишу Учебного театра на Моховой. Спектакль "Французский поцелуй". Девчонки сидят в красных коротких пеньюарах на стульях. Черные тонкие колготки. Высоченные каблуки. Ножки подняты кверху. Он вспомнил этот танец в "Крейзи хорс". "Заводят" эти "дикие лошадки", эти веерные движения высоко поднятыми ногами. Но в "Крейзи хорс" именно исполнительницы, т.е. фирменная одинаковость всех танцовщиц нивелирует их личности, их индивидуальность. А здесь на афише - девчонки, разные полуголые девчонки на студенческом "капустнике". Не то! Живое, откровенное соблазнение... Евгений Матвеевич вспомнил глаза Вероники: строгие, дерзкие, на прямой и энергичный взгляд которых "можно положиться".
   А Лена вернулась в гостиную и не спешила уйти спать. Мама пила чай.
   - Кто хочет шампанского? - спросила Вероника. Молчание. Она слила в один фужер остатки шампанского.
   - Это дурной тон - сливать остатки шампанского в один бокал, - незло заметила бабуля.
   Она смотрела на внучку мудрыми глазами наставницы. В её характере было "иметь дело до всего". Она никогда не оттолкнула бы нуждающегося в помощи. И наставлять на путь истинный, подсказывать она была готова круглосуточно и кругосветно. Не всем такое "воспитательство" и "нравоучительство" по душе. Одни сочтут: да, она подпитывает положительной энергетикой. Другие всё извратят: подпитывается, наоборот, чужой энергией. В сложном вопросе всё зависит от меры, такта, благожелательности.
   - Ага! А за новоиспеченный пиратский фрегат "ПЕКТ" поднять тост? Я одна за всех! Провозглашаю: ждет нас удача! За огни Святого Эльма на наших мачтах! Себя назначаю главной маленькой разбойницей! Ну, "колитесь" же! Какие тайники и клады искать будем?
   Бабуля думала о чем-то своем и на тост не отреагировала. Вместо этого она сказала, будто сама себе:
   - Какой интересный кавалер. Сколько он хранит тайн.
   Слову "кавалер" можно придать два смысла: "джентльмен" и "ухажер".
   Дочка и внучка восприняли второе. И восприняли по-разному отрицательно.
   В Веронике резко проснулась ревность:
   - О-ч-ч-ень! - язвительно выговорила она и заметила цитатою - "Где начинается тайна, там недалеко и ложь, и самообман, и разочарование". "Мутный" он!
   - Мутная вода - признак глубины, - парировала "гранд-дама", не обращая более внимания на лексикон внучки.
   - Но ты, мама, всегда предостерегала меня: "Гуманитарии страдают воображаемым знанием", - неуверенно заметила Елена.
   - Да, это известная фраза и неглупая мысль. Но есть другая неглупая цитата: "Для истины точный расчет, надежный эксперимент и убеждение порой губительнее, чем заблуждение". - И она вновь сказала, глядя уже на Елену, - Интересный кавалер! И математик, и филолог... Жаль, что он женат.
   - Я очень устала. Хочу спать. Спокойной ночи. - Елена раздражилась. Она поцеловала мать и дочь и ушла к себе.
   - И я пойду, - встала Вероника.
   - А знаешь что, внученька, - бабуля всё думала о чем-то своем, - Ведь знаки! Да, знаки мне были. Та передача "Искатели" была не просто о подземельях. О подземельях Новико?ва, об архитекторе Баженове. Я тебе рассказывала о них. Об их связях с императором Павлом Первым.
   - Позабыла, извини. Посмотрю потом в интернете.
   - Обязательно посмотри. Ещё. Буквально позавчера Ве?сна Мстиславовна, моя давняя подружка из библиотеки им. Маяковского, что на Фонтанке, принесла (зная мой интерес) мне книгу Юрия Мирославского "Странноприимцы. Православная ветвь Державного ордена рыцарей - госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского". Вот смотри. Видишь штампик "Списано". Силы сатанинские хотят стереть из памяти.. А мы не дадим! - на её глазах были слезы.
   - Орден рыцарей? Дай почитать! - попросила внучка.
   - Возьми у меня на тумбочке. И проводи меня, милая. Устала и разволновалась я. Давно так поздно не укладывалась ко сну.
   Анастасия Родионовна жила у дочери почти год. Она переехала в эту четырехкомнатную квартиру на Моховой из однушки на Таврической, взяв с собой только личные вещи. Однушка была во владении Вероникиного отца, а та, что на Моховой - семьи Ясницких. После рождения внучки, бабушка Настя предложила поменяться. Молодая семья Котовых переехала на Моховую, бабуля побыла нянькой-помощницей у дочки первые месяцы, а затем уединилась на Таврической. Теперь, после развода, всё вернулось "на круги своя".
   Девяносто первый год. Большая страна начала разваливаться под новой идеей "капитализма с человеческим лицом", какой-то "реставрации-перестройки". Всё перекосило до неузнаваемости, до масштабов сюрреализма. "Растекшееся время. Постоянство памяти" Сальвадора Дали. Вообще везде экстрасенсы, астрологи и модернисты. Но началась реставрация Михайловского замка! И Анастасия Родионовна окунулась в работу с головой. В любимую работу! Заветную мечту!
   И повсюду личные "развалы", и семейные... Отец не выдержал... Он стал "развалившимся" человеком, "сплющенным", по которому прокатился каток истории. Да, кто-то попадает под колесо истории, а по кому-то... И как "раздавленному", разочарованному во всём подняться? С девяносто третьего отец начал работать на трех работах (денег катастрофически не хватало), из редких теперь заграничных морских плаваний привозил "шмотки", начал фарцевать, проглатывая "душок" той спекуляции, которая сейчас поднята флагом "успешного" бизнесмена. Потом на паях с другом открыли комиссионку электронной техники, в ней свой ларек по ремонту бытовой электроники. Отец то сам допоздна трудился там, то друг. Они и бухгалтеры, и продавцы, и сторожа. После того, как однажды бандиты-рекетеры серьёзно "наехали" на комиссионку, отец как-то "опал", начал часто выпивать. От его веселого нрава постепенно не оставалось ничего. Те душевные песни, что он сочинял и пел, теперь становилось всё мрачнее, мрачнее. Нет, они оставались глубокими, но всё более похожими на "крик в российском небе", как отец говорил об умершем Высоцком. А что осталось светлого? Только она, его доченька! Он обожал возиться с ней, научил её музыке, игре на гитаре. Она чудесно пела. Голос бархатный, из сердца. В девять лет она уже сочинила три "сказочные" песенки про пиратов и рыцарей, не различая особо тех и других. Отец рассказывал ей про океаны, про тайны глубин, про секреты геологических изысканий, про свои и чужие морские путешествия в дальние, диковинные страны. Она запоем начала читать Жюля Верна, Беляева и, особенно, Александра Грина. Когда им удавалось летом всем вместе отдохнуть на их старенькой дачке в Феодосии, отец обязательно покупал две картины местных пейзажистов: одну "под Айвазовского", другую "под фантазии Грина".
   Ссоры родителей "ломали" в девушке "алые паруса романтизма", и она всё более хотела стать практичным, самостоятельным человеком, знающим, чего он хочет и добьется в жизни. Если в семь лет она, как когда-то бабуля и мамуля, обожала порхать перед зеркалом "балеринкой", ходить "на пальчиках" или "на шпильках", то в двенадцать перестала всматриваться в зеркало. "Чего его пугать". В шестнадцать, когда её сверстницы, составили солидное портфолио своих выгнутых попок, изогнутых спинок, разворотов ножек, летящих волос и маслянистых взглядов, искренне убедив себя, что достойны самого лучшего, она решила, что некрасива и фотографировалась крайне редко. Она не любила даже, когда парни заглядывались на нее, не хотела признаваться себе, что ведь чаще это серьёзные и хорошие парни. Так, презирая и красивых дур, и "серых мышек", и "вычисляющих", выжидающих момента парней, она и сохранила себя до реликтового (в наше-то время) состояния девственности в двадцать четыре года. "Пережиток минувших эпох". "Эхо далекого прошлого". И только отец, мать и бабка знали, "как красив тот бой, что гремел в её груди", как благородно её стремление "идти на грозу", пробивать тоннели, строить громадные подземелья. Вот и выбрала в Горном специальность "Шахтное строительство", вот и любила до сих пор рыцарские романы.
   Сейчас, когда отец не работал, не сочинял песен, а еле-еле через день доходил до магазина и покупал две бутылки дешевого вина, на которое зарабатывал исполнением песен в Таврическом саду, Вероника помогала ему. Она приносила раз в неделю сумку продуктов, раз в месяц платила коммуналку за него. Денег не давала. Полицейские в саду тоже ему сочувствовали, давая попеть три-четыре часа. Ровно на две бутылки. Его песни трогали за сердце даже полицейских. Он пел о том, что если ручей сомнений можно забить камнями, реку обид перекрыть плотиной, то океан разочарований не забить, не перекрыть, не запить, не переплыть. А он пьет и плывет... А компас сломан, а лодка дала течь, и весло осталось одно и порван парус... В конце куплета или припевов выкрики боли: "кто порвал, кто виноват, о чем кричит чайка в высоком российском небе,.. дайте на новый парус..." Люди останавливались, замирали, бросали мелочь. Каждый чувствовал, что никому никогда не понять откуда, как и зачем в человеке просыпается этот океан, этот дремлющий вулкан бражьей, бездонной беды.
   Девушка читала до рассвета, уже роняя из руки томик о бедных рыцарях, бедном Павле, человеке с несложившейся судьбой, сломанными крыльями, сло-ман-ным па-ру-со-м. И этот сломанный парус накрыл её сонное сознание.
   ...А вот бабуля, милая Анастасия Родионовна уснула быстро, подложив под мягкую щечку свою костлявую ладошку. От этого ли, от того ли, что мысли её тоже улеглись уютно, губы её расположились счастливой улыбкой. Это случалось редко, чаще боли очень досаждали, вымучивая страдальческую гримасу.
   Наверное, всё таки мысли. О том, что вот: появился интересный человек, принес идею поиска справедливости, и она сможет чем-то помочь. И ему, и своей дочке, и своей внучке. Нужна! И императрице Елизавете, и рыцарю Павлу. И Родине, забывшей их...
   "Он смотрел на Леночку... и она смотрела на него... Господи, благослови. Я ведь от ожиданий хорошего, от той неуслышанности стала раздражительной больной старухой. Сую свой нос в дела Лены, Веронички, раздаю, нет, навязываю свои точки зрения, "давлю" советами и наставлениями. Всё... всё... Нужно прямо с завтрашнего дня всё вспомнить по... музею, привести в порядок мысли и бумаги свои (о, у меня их немало!), всё, всё систематизировать. Подумаешь: "мутная вода"... Это жизнь "мутная" без приключений, без света в конце тоннеля!"
   ...Елена долго лежала с закрытыми глазами, заставляя себя уснуть. "Эта сегодняшняя странная экскурсия... Интересный, загадочный гость... А я-то какова, а?.. Разоткровенничалась... Домой пригласила... Нет, он сам... Он сам... Он сам... Я в плену... в плену грез..." И ей уже снится лесное болото... буро-зеленая трясина... Она..., а она будто бы "Царевна" с картины Врубеля.. Фиолетовая рука... Чья?... ему фиолетово... Чьи слова?... Волосы... её волосы тонут... Почему? А вон же дорога... широкая очень, как поле... вперемежку движутся и современные машины, и кареты, и всадники... Все едут медленно и лишь всадники мчатся во весь опор!... Ей нужно перейти эту дорогу! Ей нужно спросить у всадников... Вот один, осклабился и протягивает руку... Нет! Это Орлов! А это Пален! А это Кутайсов! Это ловушка! Но вот другая рука... сверху. Ах, это император Павел, нет, кажется, ... кто-то опускается на воздушном шаре, подает ей руку и подхватывает её другой, сильной рукой. Садит к себе в корзинку шара. Ах, это же Евгений! Они взлетают, взмывают вверх! Улетаю-ю-ю-т! Парят... Вот внизу "райский сад"... Нет же, это клиника в очаровательном парке... Мама... она радостная, она выздоравливает ... машет рукой... Летит... корзину раскачивает потоками ветра... Она падает... она в объятиях Евгения... Его рука между её ног... Он ласкает... Сладко! Очень сладко!" На самом деле это её собственная рука дает ей наслаждение. И затем покой. Сон.
   В одном петербургском доме одна зимняя ночь. Одна на трех этих женщин. И их руки по-разному отдали дань этой ночи: одна свисла с кровати, уронив книгу; другая удобно устроилась под щекой; ну, а третья... собрала росы с возбужденного бутона... Доброго вам пробуждения, спящие красавицы!
   ... Софьин зашел в гостиницу. Какое-то шестое чувство заставило его поднять голову кверху и посмотреть на мраморных бородатых атлантов. Эти крупные скульптуры в вестибюле ещё вчера приковали его внимание. Но сегодня они буквально свисали над ним. Он чувствовал сжатый воздух в их напряженной брюшине. Он привычно провел рукой по переносице, сделал ладошки домиком, чуть вытянув губы в раздумье и сложив "домик" своими бровями, поднялся в свой номер, на ходу читая смс от Лёвы. Просит написать десять строк.
   Горничная другая. Совсем. Лет сорок. Осанистая, опрятная, миловидная, профессионально-внимательная. Но не радушная. В глазах выгоревшая уже наполовину молодость. Ноль свежести. "Умные глаза, внимательные... взгляд бывшей учительницы, обвиняющей в нищете интеллигенции вот таких, ... селящихся в люкс-номерах "императриц" прощелыг вроде него", - подумал он и зачем-то спросил:
   - Простите... Вы ведь закончили "пед", что напротив, через Мойку? Учительница английского?
   - Да-а-а. А откуда?... - она округлила глаза.
   -Извините.. Я так... Просто как-то так... - ему неудобно было признаться, что он частенько практикует "психологические портреты на скорую руку".
   Этим "штукам" научила его мама, Наталья Кирилловна. У ней, клинического психолога, было много полезных методик и практик. Полезных и в работе лингвиста-семиотика, и в жизни.
   Евгений Матвеевич устал, но написал Лёвке отпимистичную смс. Быстро заснул. Но сон, сон снился долгий, сначала легкий, наполненный радостью и светом, а затем тяжелый, с сонмом тревог и надрывов. Несоединимого. Сначала ему снился воздушный шар, он поднимает Евгения высоко в небо. Там в облаках, парит и играет на флейте прекрасная Елена. Он оставляет корзину шара, беспечно, безоглядно. Берется с флейтисткой за руки, и они летают, летают. А шар улетает... улетает. И вдруг воздух вокруг начинает пропадать, источаться... Они падают в какую-то штольню, оттуда в бесконечный коллектор с грязной, буро-зеленой водой... Они пытаются удержать в руках ящик с бумагами Павла и Елизаветы... Тот открывается... Бумажки устремляются в потоке... Евгений теряет руку Елены... И листочки ухватить тоже не может... Не может и плыть... Слава Богу, что иногда удается поскрести ногами по дну.. В сознании вспыхивает: "Это дно Мойки, ...теперь Фонтанка.. Нева... он уже в заливе... Один! ... Потерял флейтистку! ...Всё! Несоединимое торжествует! Огромные бородатые атланты, похожие на Нептуна, забирают его в свой плен..., но туда, где звучит флейта.
   ...А, может, всё и хорошо? И всё свершится? Ведь был тот час-другой их совместного легкого, радостного сна! Пусть несовместного в пространстве, пусть лишь соединенного одним временем!
   ... Ирин лежал у себя в кабинете на мягком, просторном и удобном кожаном диване и в четвертый раз перечитывал Женькину СМС.
   В старинном тяжелом бронзовом канделябре, изображающем канатоходца с палкой наперевес, расположенной на его плечах, горели две свечи. Эти свечи установлены на концах палки и колебания их огоньков отражали то ли колебание палки, то ли... Нет! Лёва не испытывал колебаний! Он привычно просчитывал варианты, комбинации... Он порой, особенно "схватив" след, не желал слышать Женькину занудную фразеологию: "риски пока не просчитываются", "математическое ожидание", "репрезентативноть", "кластеры"... Бред! Кураж и куш - вот о чем должен думать нормальный пират! Капитан! Нет, конечно, лоцман-Жека со своими математическими моделями и семиотикой незаменим. "Но ведь я Играю! Я не боюсь проиграть, рискнуть двумя-тремя миллионами, "с двумя тузами на мизере"... А про каких это трех замечательных барышень он написал? Ещё так напыщенно, в несвойственной манере: "Путеводный трезубец". Ишь ты, тихоня..."
   ... - Давай, Жека, не тяни, рассказывай! Обстоятельно: что и как? - почти с порога, лишь усадив друга в кресло и сам сев в кресло напротив, спрашивал Лев.
   Евгений рассказывал. Говорил неспешно, иногда вставая и прохаживаясь по толстому мягкому ковру в кабинете. Лёва залез в холодильник, достал бутылку первоклассного Российского шампанского "Шато Тамань", бутылочку армянского коньяка, две тарелки с бутербродами.
   - Я коньяк не буду. Мне на Сапсан. Хочу уехать, извини. На шестнадцать часов купил билет. Из гостиницы съехал. - Евгений не любил говорить про "быстрые" отъезды.
   - У тебя же ещё сутки! Отдохнул бы... Побродили бы как в юности. - Недоумённо-огорчённо вздохнул Лев.
   - Извини, Лёва. Спасибо тебе! Честно: не могу... Приеду через месяц дней на пять... Обещаю.
   - Ладно. Но шампанское откроем! Есть повод, есть! Посиди ещё... часок у тебя есть... Отвезу сам. Шампанское - ерунда! Пара бокалов... Тут ехать три минуты... Открой там, достань бокалы.
   Евгений знал, что если нажать на раме еле заметное пятнышко, подлинный рисунок к картине Питера Брейгеля Старшего "Несение креста" выдвинется из стены и можно будет из уютного буфетика достать бокалы.
   Лев разлил напиток и сказал, выпрямив по-маршальски спину:
   - Все в масть! Даже не верится... Нас с тобой ведут! В средние века за такое везение могли и на костре сжечь. Неучтиво как-то перед кроткими в рясах с ремешками...Только человек, связанный с нечистой силой, способен безнаказанно разворачивать Судьбу через две сплошные. Шах в дебюте ставить! Я усматриваю в этом ту тенденцию, что гнёт дураков значительно ослаб. Уместно отметить, однако, справедливости ради, что и радость от собственной глупости блекнет - Лев Антонович пересел на диван, развалившись, продолжил сибаритствовать - Женька, дьявол, ну оставайся на денёк! В шахматы сразимся, преферансик зарядим. Посмотрим как стасована карта и дальше... хотя ясно, что ты будешь в проигрыше.
   "Патриций" гордо вскинул свой арийский профиль. Через долю секунды с чуть обиженным видом вытянул губы и "перевёл" профиль в римский вариант.
   - С чего бы вдруг ? Счет-то в мою пользу! - Всё, что касалось интеллектуальных игр "заводило" Евгения.
   - А с того, друг мой, что издревле известно: кому везёт в любви, тому не везёт в карты.
   - Не понял.
   - А что, эта женщина, Елена, которая тебе так понравилось, хороша собой? - Спросил "великий комбинатор" и везунчик Лёва по-простецки, в лоб.
   Евгений Матвеевич вскочил с кресла и хотел предпринять жалкую попытку какого-то логического рассуждения. Но у порядочного мужчины и в пятнадцать лет и в пятьдесят любое смятение чувств написано на лице.
   - Выпей и не шевели губами, как полуживой лещ на Одесском привозе. - Лёва был прямолинеен до... "перпендикулярности". - Главное, старик, что ты ей понравился! Это - главная удача! И наша, и твоя личная. Я от души поздравляю тебя, дуралей! Всё... не спорь... не спорь... не порти момента. Пей! Я всегда знал твое мастерство в соблазнении! Да,... да... не умышленно, а кто умышленно? Кто с дурными помыслами? Все - с умными... Ах, да, ты телефон отключил, что-ли, когда в гости пошёл?
   - Да. И забыл потом, и только в гостинице вспомнил. А что?
   - Да Лялька звонила вчера в десять вечера, потом в одиннадцать. Женщины - они чуют!... Ерунда! Я тебя отмазал! Легко, в своей обычной манере мгновенной непредусмотренной искренности вранья. Ты по моей просьбе работал в подвалах Адмиралтейства: расшифровал пометки Якова Брюса на стенах. Это когда Яков Вилимович с Алексашкой Меншиковым по поручению Петра водоснабжением верфей занимались. Натрепал изящно, убедительно... всё правда... я почти сам поверил.
   Евгений молчал, о чём-то задумавшись.
   - Да... таперича не тот посол... Раньше-то: прошелся по деревне с девкой два раза - женись. - ёрничал друг.
   - Отстань, Лёва. Нашел тему...
   - Нет, сударь, конечно, нет. Там: "по деревне"... А "по музею" иной сказ... По музею можно и трижды. А ты и двух раз...
   - Ну, Лёвчик, надоел! - Женя бросился на Льва и прижал его горло (шутя, конечно!) к валику дивана.
   - Что там у вас, мальчики? - Раздался голос Майи из гостиной - как обычно, дурачитесь?
   - Умничаем! Лёва твой - побеждённый римлянином викинг. - Евгений показал пальцем у губ, чтобы тему диалога Лёва всуе не раскрывал.
   - Обижаешь, дружище! Я и сам к этому вопросу более не вернусь. Если сам не заведёшь разговора. Но и ты - Лёва вывернулся и лягнул Женьку - и ты своей Ляле не проболтайся. Ха-ха. Ты ведь изнеженный аристократ. Порывист в благородстве.
   - Можно вас побеспокоить? - Майя была у дверей кабинета.
   - Входи, женщина! - Громовым голосом сказал муж и добавил уже обычным, когда жена присела к столу. - Этот "франт" через час уезжает.
   - Э... - А... - Замотала головой и замахала руками огорчённая Майечка.
   - Ещё одна "рыба"! - Съязвил "викинг". - Ладно. Не заставляй его оправдываться. К восьмому марта обещал дней на пять завернуть в наш угол. - он ехидненько посмотрел на друга. - К восьмому наверняка!
   - Женечка! Лёва! Почему вы ни одного бутерброда не отведали? Я утром старалась. Знала, что Женя придёт. Лёва сказал, что в ресторан вам не хочется... у вас... разговор важный... деловой... вот я и нарезала. Вот же здесь каспийский балычок, французский сервелатик, чёрная икра владивостокская. Давайте...
   Они уже втроем выпили по бокалу шампанского и закусили.
   - Нам пора. Я хочу ещё в машине Женьке задать ряд вопросов по работе. А где этот студент-бездельник? Спит? Опять из клуба в шесть утра явился?! Пойдём, Жека, врежем ему на прощанье.
   Они прошли через квартиру. Замечательная эта квартира! Осталась Майе от отца-академика. Из огромного длинного коридора дверь шла в гостиную. Из этой гостиной дверь в спальню хозяев и Лёвин кабинет, примыкающие друг к другу. Если по коридору пройти в глубь, то, проходя ванную и туалетную комнату, попадаете, чуть свернув, в кухню с обеденным залом (малую столовую). А напротив, по малому коридору, ещё две изолированные комнаты: ещё одна спальня и ещё один кабинет. В этой спальне обычно ночевал Роберт, а в кабинете работала Майя. Конечно, пять комнат - не роскошь в наше время. Роскошь - высоченные потолки с лепниной, тяжёлые резные дубовые двери и метраж. Во всех комнатах можно было бы выкроить ещё по три приличных и в коридоре устроить соревнования по бегу.
   Робби спал, но отец не церемонился, постучал в дверь и провозгласил.
   - Эй, Робинзон! Выйди попрощаться. Дядя Женя уезжает.
   Когда Роберт вошёл в малую обеденную и присоединился к экспресс-чаепитию, отец, увлечённо и не замечая его, говорил Евгению Матвеевичу:
   - Думаю: начнём с конца марта... работа три - четыре месяца, а в августе, хе, миллионы "распиливать" будем!
   - Я хочу попилить! Меня возьмёте!? - У юноши загорелись глаза - Доброе утро! Жаль, что вы уезжаете, дя Жень! Честно, жаль! Приезжайте с Олей.
   Отец о чем-то подумал и серьёзно спросил сына:
   - Хочешь, говоришь?... А ты когда приедешь сейчас снова? - Лев Антонович спрашивал, зная ответ, более уверяя себя в собственных планах.
   -- Ну, пап, ты же знаешь. Я же всё говорил... Не раз. На девятнадцатое апреля приеду, на свой день рождения. Пробуду дней двадцать - каникулы. Потом уеду на диплом... там где-то в самом конце мая защита. Потом летние большие каникулы или я... не решил ведь ещё после бакалавриата...
   - Да, да, что потом-потом. Мы тебя привлечём может быть помочь. И Оленьку бы надо... В апреле - мае. И творческие силы и рабочие должны быть свои. Свои люди.
   - Класс! - Сказал радостно Робби.
   - А я? Я могу пригодиться? - Скромно спросила Майя. - У неё было множество достоинств женщины и жены и одно из них: не совать без необходимости нос в дела мужа.
   - Наша могущественная организация "ПЕКТ" имеет неограниченное финансирование. - Начал "прикалываться" Женя.
   - ... И у нас "длинные руки"... и "Запад нам поможет". Но... "полная тайна вкладов". И задач. Просто помощь бедным Павлам и незаконнорождённым Лизаветам. Вступить к нам не сложно..., а вот выйти - невозможно! - Юродствовал дальше Лёва.
   Они, не сговариваясь, подскочили к разволновавшиеся Маечке, поцеловали её с двух сторон в горячие щёчки и сказали:
   - Пора! Лёд тронулся! - И направились к выходу, пожав руку Роберту.
   - Сами вы "тронулись", мальчики! - добродушно хмыкнула "невступленка".
   В машине Лев был уже серьёзен и задал Евгению несколько проходных вопросов по теме и несколько трудных, над которыми попросил подумать и не отвечать сразу. Может быть созвониться через несколько дней. Но на один трудный вопрос Евгений ответил другу, уже садясь в вагон:
   - Нет, "давить" на Елену нельзя, нельзя и ломать её представления о "святости музейных реликвий"... Да... Осторожно... Постепенно... И деньги совать на лечение матери тоже нельзя... Всё испортишь... Сказать нужно ей тебе так - Евгений смутился - почти правду: у нас есть могущественный, очень богатый, таинственный наследник императорских документов. Он не желает себя афишировать... Пока... Такая "Железная маска", "Барон Монте-Кристо".
   - Хорошо! Умно! Счастливой дороги, Женя!
   - Удачи, Лёва! До встречи!... Стой!... Ты спросил: "Хороша ли собой?" Необыкновенна!
  

- 9 -

  
   Эта зима в Питере была безудержно снежной! Снег валил и валил! Он буквально "душил" дороги тротуары. Ни запарковаться, ни сделать шаг без льдистых и рыхлых колдобин. "Шагреневая кожа"...
   "Нет - более ждать нельзя! С одной стороны - это просто неприлично не позвонить этому Льву Антоновичу... Он-то ведь ждёт. Я обещала Евгению Матвеевичу подумать... Ну вот и подумала... С другой стороны, если буду в нерешительности тянуть время, сама... перегорю... всё вообще... рассыпется... А может сначала Евгению позвонить... Нет, неудобно, там семья, там... А что ему-то я хочу сказать? Ой, дура!... И мама сегодня вечером опять спросит: как дела, что нового? Всё! Звоню Ирину!" - думала Елена Бориславовна, пальчиками передвигая на рабочем столе визитки Льва Ирина и Евгения Софьина между несколькими документами с "рукой Бренна", которые она изучала в эти дни.
   Она, конечно, просмотрела и ряд сопутствующих документов и попыталась составить логистику собственных действий. Но самой из трясины вопросов и сомнений ей не выбраться.
   Взяла визитку Льва. Элегантная, со вкусом выполненная. Красивый, загадочный экслибрис фирмы: заглавная буква "А" в третьей степени. "Что означает эта "А в кубе"? Сочетание трёх цветов: белый, синий и золотой. Белая картонка, золотой экслибрис и синие данные владельца: фамилия, имя, отчество и два телефона: офиса и личный. Без надоевших уже "генеральный директор" или "кандидат технических наук". Визитка для "своих".
   Она позвонила сначала в офис. Дама с густым театральным голосом, важным и казённым, вежливо спросила фамилию Котовой. И уже с меньшей медью в интонациях сказала, что Лев Антонович ждёт её звонка по личному мобильному телефону и что в офисе он бывает... "не каждый день и час". Елене почему-то понравилось, что секретарша не молоденькая попрыгунья, а солидная дама, каких, с внушительным завидным видом директрис, теперь много в театральных кассах и за стойками администраторов парикмахерских и прочее.
   Сама Елена Бориславовна "важничать" не умела, да и не хотела.
   ... Солидная дверь в офис. Бронзовая витиеватае эмблема "АЁ", вся в завитушка, как подпись какого-нибудь Аввакума Задиристого. Или Адвентистов Третьего дня. Всё так: боярыня-секретарша... улыбочка... "да, ждёт, проходите, пожалуйста"... Богатое убранство огромного кабинета. "Ха, он тоже хранитель ценностей... да... уйма антиквариата..." И сам хозяин, сидел в кресле с высоченный спинкой, украшенной, как вензель на двери узлами переплетённых виноградных лоз. Во всём антураже была какая-то магия!
   Лев - сама изысканность: терракотового цвета брюки, синий пиджак и белоснежная рубашка с бабочкой бронзового цвета. Лена сразу посмотрела на глаза и руки. Глаза добрые, руки земледельца: жилистые, крепкие, короткие пальцы. "А у Жени длинные пальцы, тоже крепкие, но изнеженные" - отмечала она про себя. Как и многим другим людям, Ирин сразу внушил Котовой доверие и ощущение некой защищённости. В долю секунду Лев одним прыжком (Лев же!) оказался подле Елены и уже целовал её руку. "А парфюмы у них с Женей похожие!" - отметила та. Обмен любезностями, то, сё... Вот царственная секретарша внесла серебряный поднос с двумя дымящимися чайниками. Китайский фарфор, китайские церемонии. Чайные и прочее... И, наконец, дело:
   - Да, это его рука! - удивлённо воскликнула Елена Бориславовна, всматриваясь и сравнивая проекты, что дал Марко с теми бумагами Винченцо, что принесла с собой Главный Хранитель. - Смотрите, смотрите, Лев Антонович: ... вот письмо Павлу, вот записка, вот наброски, эти два рисунка, этот чертёжик... отчёт о затратах... ещё калькуляция.
   - Первая удача! Лёд тронулся! Он! Его рука! - горячо дышал "комбинатор" в ушко женщине.
   Они, держа в руках лупы, почти сомкнувшись головами, приковали свои взгляды к бумагам. Лёва даже спонтанно, в чувствах, приобнял-похлопнул Елену по плечам, а та с сияющими глазами смотрела на пухлые губы мужчины, его ровные белые зубы. Губы (от эмоционального всплеска, что ли?) налились кровью, будто Лев только-что как зверь, "взял быка за рога", да и "задрал" его!
   - Вы хотя бы понимаете, Лев Антонович, что это - сенсация!
   - Дорогая моя Елена Бориславовна! Сенсации - это моя работа. Обыденная, порой рутинная. Ведь надо найти, обхитрить, купить - продать. И всё оформить в коробочке с бантиком. И поверьте: всё не из жлобства. Из любопытства и любви к приключениям. Я скуп на слезу в поражениях, и щедр - в победах!
   - Да - да... Мне Евгений Матвеевич, и мама... вот тоже... говорят, что... не следует передать государству... продать - щёчки ещё покраснели. Музейщице и библиотекарше сказать "продать" что-то - как продаться, замарать честь. - А может всё же "следует"... так как-то спокойнее... будет... В Русский музей... Я могу всё прилично оформить...
   - Вашу деловую хватку я оценил сразу, как вы вошли... Да-с, капкан... Ха-ха... Извините. - он сделал серьёзное лицо - У вас есть предложения по плану наших работ? Покопаться в тех двух местах... в подвале... Сразу оговариваю: моё полное финансирование, смежные попутные работы по залечиванию трещин в подвалах... По объему - ну, скажем, до двух миллионов, по времени - до двух месяцев... Георадар, всё, что нужно для георазведки из высокотехнологичных вещей закупаю я. Чем-то поможет ваша дочь, Горный университет. Можно оформить самые разные, двойные - тройные договора. Ах, да... Полимерный тампонаж за вашей дочерью. Я не работал с ним... Оплачу...
   - Вы так легко оперируете терминами... А я совсем...
   - Вашей могучей практической жилке ещё будет возможность себя проявить в разговоре с вашей дирекцией и службой хозяйственного обеспечения. А я - старый волчара... Как вы расшифровали "АЁ"?
   - Да, собственно, затрудняюсь...
   - Архитектура, археология, антиквариат... Астрология, авантюра, алхимия...
   - Уже в шестой степени... - рассмеялась Елена.
   - Это чтобы вас заставить рассмеяться. Хотел посмотреть. Да - первые три.
   - А зачем "хотел посмотреть"? - Елена чуть кокетничала.
   - Непосредственная, естественная женщина с чувством юмора... э... имеет право на прибавку к премии. От "Нерусского музея". У нас есть богатый покровитель и заказчик... - и Лёва намеренно-туманно обрисовал дух "барона-наследника".
   - Да, запахло и авантюрой, и астрологией и алхимией - вновь очаровательно-тонко хохотнула Лена, выказывая чуткость к юмору и умение вести непринуждённо-остроумную беседу - и, ах!, аферами, ах!, аукционами, ах!, ассигнациями и почему-то антрепризами - она сузила глаза и причмокнула губами.
   - Ого! Интуиция! Великолепное, присущие чаще женщинам, свойство! Именно - театр! И это - важно! Мы - в антрепризе! И у нас - роли! Я не шучу - и он достал из ящика своего необъятного рабочего стола две пьесы Вольдемара Генриховича Пасхина. - "Вы любите театр?" - процитировал он и, получив в ответ положительный кивок, отдала пьесы барона Елене. - Читайте! Заряжайтесь!
   Та полистала и вскинула брови.
   - А кто автор?
   - Я имею пока право называть лишь псевдоним: скажем "Барон В. - тень П.". Если серьёзно - Лев опять сделал сосредоточенное лицо - эти пьесы - часть генерального тренда наших планов. Но давайте по порядку. Первое: вам нужно "потрогать за вымя" вашего директора по поводу наших работ. Нажать на него!
   - На вымя? На директора? Это может показаться неловкостью, ведь директор - дама.
   - Извините. - Даже не улыбнулся Ирин. Его медальное лицо было невозмутимым.
   "Ха! Да ведь он похож на Бендера! И словечки оттуда!" - Мелькнуло в голове Котовой.
   - Потрогать... э... нежно... и убедительно. В роли ответственного работника, Главного Хранителя, всей душой болеющего за музей. Вы умеете быть, э...?
   - Да хоть жалобщицей, хоть плакальщицей, хоть истеричкой, хоть трибуной правды... Ха... Только это - оружие женщины против мужчин, на женщину это... не "прокатит". Я уже десять лет пробую...
   - А вот тут второе: вы нашли спонсора, который совершенно бесплатно для музея выполнит сложные, дорогие, крайне важные работы в кратчайшие сроки и на высоком технологическом современном уровне - Лев продемонстрировал оскал "потомка янычаров".
   - Как это я могу вдруг найти спонсора? Где? - Недоверчиво потупила взор Елена.
   - Женщина, особенно такая интересная, как вы не должна задавать таких вопросов! А если спросят её - а ну, покажите! - вздёрните носик,... так,... взгляд... испепеляющий... Клеопатры... Ну вот - умеете! М-да... Далее...Сделаем заказ-наряд, смету и прочее. Это - моя забота. Через... пару дней давайте созвонимся... может и раньше. Я сам приду в ваши подвалы... э... с сыном Робертом... он - экономист. С вашей стороны - вы и кто-то... э...
   - Начальник эксплуатационно-хозяйственного отдела - подсказала Котова - он хороший дядька, понимающий.
   - Вот. И больше, пожалуй, никого. Согласуем, подпишем. Ваша задача поохать в районе меток Бренна. Там латать будем. И рядом. Всё! Улыбка, искренняя детская улыбка и деньги - вот ключи от всех дверей! Третье: работать следует в "закрытом режиме". Положим с восьми вечера до семи утра. Через день. Начальству нужно "впарить", чтобы, мол, не мешать никому и... чтобы нам не мешали! Мы будем работать аккуратно, но много грязи, шума, пыли... мол,... но и в наши "дела" посторонним носа не совать! А значит, нужен...
   - Извините, Лена Антонович! Я понимаю, что вы - "АЁ", но вы сказали: больше "никого"... Вы разбираетесь в характере водопроводящих трещин, в их типах?
   - Умница! Но и фирма "АЁ" ещё не договорила о всех видах сотрудничества с фирмой "ПЕКТ". Но тут вы правы... Молодец! Да, ещё на первое "волнительное" свидание в ваших подвалах следует пригласить - он задумался в нерешительности - лучше всего... вашу дочь! И вообще уговорить бы её поработать с нами... Сможете? "Кадры решают всё!" А тут наилучший вариант: и специалист отличный и свой человек...
   - Попробую. Главное - её взрослой в музее не видели. Не узнают.
   - Далее. Нужен охранник! Тоже свой. Он поможет во всём. И потаскает, что потяжелей и отпугнет, кто любопытный. У нас дорогое оборудование - раз! Безопасность - два! Да... руки нужны. И головы. Ещё бы одного человека из вашего музея! Кому доверяете и кто может "хозяйничать" там ночью. Не вас же по ночам просить.
   - Подумаю.
   - Итак: на "охраняемой рабочей археологической площадке" работают: ваш сотрудник, ваша дочь, наш охранник... ещё бы одного, такого, чтобы и "мастерком" и кистью мог ловко работать... Мой Робби учится в Падуе, сюда, домой приезжает нечасто. Бывает на недельку, бывает дольше.
   - Посмотрим. Я за все вопросы эти возьмусь прямо завтра... - и тут Елена нерешительно, как-то снизу-вверх посмотрела в глаза Льву - А, извините,... Евгений Матвеевич... он в вашей... нашей организации "ПЕКТ"... - она не закончила вопрос, спутавшись.
   - О! Этот господин будет на "тонких", "ювелирных" работах: расшифровывать, разгадывать чего... Он - Мастер Герметики! Что закупорено - откупорит! - Лев внимательно, с любопытной доброй иронией посмотрел сверху-вниз на Елену.
   - Я... я хотела сказать... добавить, что Павел унаследовал от матери литературный талант (в одарённости ведь ей не откажешь!) и его тексты, любые, даже официального, государственного назначения, кроме полагающихся уставных, дипломатических витиеватых оборотов, содержат много околосущностной красоты и глубины. Такой, что многие даже синтаксически корректные фразы могут быть... многосмысленными, многослойными. Он не баловал читателей ясностью, не хотел сужать..., боялся однозначных выводов...
   - Что? Уж впрямь как большой писатель? - Усомнился Лев Антонович.
   - Да - Елена Борисовна вспыхнула - Вы вот спросили меня: люблю ли я театр? И театр, и книги! Хорошая драматургия текстов создана вдохновением и постигается им. Вы ведь призывает нас играть роли... всерьёз.
   - Я не силён в литературе, но могу смело предположить, что автор пишет одну пьесу, режиссёр ставит другую, зритель видит третью... Даже больше: всё, что зритель увидел, а читатель вычитал, содержится в нём самом, а не в текстах и постановках.
   - Да. Отлично! И Евгений Матвеевич нужен не только как некий дешифровальщик, а и как лингвист! Может оказаться... много работы...
   - Будет работать! Много!
   - Павел в словах и фразах... "зарывал клады", не особо веря, что даже близкие ему люди найдут все следы... но верил... что поймут его замыслы и... что это нужно! - Котова уже давала излишние разъяснения.
   "У-у-у, "девочка"! "Зацепил" тебя Жека! Это расчудесно! И для "Патриция" и для дела! И для... этой милой растерянной женщины..." - подумал "викинг".
   - Я всё понял. Надеюсь, что мы пришли к взаимопониманию. Подведём итог беседы. У нас месяц до приезда Женьки, до составления "тренда", общей логистики действий. Может он что подскажет, подправит. Но начать нужно завтра! Мой Робби через неделю улетает в Италию. А в подвалах, при первом знакомстве с "вашими" он мне нужен. У него необыкновенная деловая, менеджерская хватка! Далее... март, ну, скажем до двадцать пятого марта готовимся к конкретным работам. И приступаем! Робби вновь подключится (уже в подвалах) двадцатого, двадцать первого апреля. Девятнадцатого у него день рождения. И помогает он где-то до десятого мая. Снова уезжает. Готовиться к защите диплома. А в конце мая он защищается.
   - Извините, перебью. Моя дочь Вероника тоже защищает кандидатскую в конце мая. И после десятого ей будет не до "подвалов".
   - Так. Ясно. Значит работаем с двадцать шестого марта до десятого мая. Всё в общих чертах. Будем созваниваться.
   - Можно только два вопроса ещё?
   - Конечно, пожалуйста.
   - Первый: если дирекция утвердит план работ, но предложит... третий квартал, например...
   - Скажите, что ваша спонсорская фирма с июня уезжает... на раскопки... на остров Борнео на полгода, затем изыскательско-реставрационные работы в Барселоне, ну... в общем "халява" уходит за границу... Надо уметь ловить момент удачи!
   - Хм... Второй: тот неясный символ "Наследника и Надежды" всё же передаст... продаст... в Россию найденные нами и продан... - она замешкалась, опять краснея - проданные ему документы? В Русский музей. Ну, или в Исторический, или...
   - Продаст в Россию! Уверяю! - легко ответил Лев, хотя "отвечать" за это он не имел права. Но женщин надо убеждать!
   Успокоенная и удовлетворённая Елена попрощалась с Львом Антоновичем. Тот, целуя на прощание руку, подумал: "Интересная дама! Молодец, Джек! Ведь это мне разговаривать об авантюрах не впервой... Хорошо, правильно держалась... И умна.".
   "Энергичен и всеобъемлющ, этот Лев Антонович. Точно "АЁ"! Викинг! Умеет убедить даже такую трусиха, как я... Я и не заметила, как уговорилась... на такое... Сначала Женя, теперь этот "змей"-искуситель... А яблочка-то хочется! И "кошелёчка под порогом"! Хотя бы кошелёчка, чтобы вылечить маму!" - думала Еленочка, подставляя для поцелуя руку со свежим, очень качественным маникюром.
  

* * *

  
   Сергей, тридцатитрёхлетний, светловолосый, невысокого роста, худощавый, но широкий в плечах, молодой мужчина вышел из кабинета Котовой Елены Бориславовны в глубоком раздумье. Главный Хранитель Михайловского замка была его научным руководителем и начальницей. Год назад он защитил кандидатскую диссертацию на тему "Наказов" Павла Первого, которые тот составил ещё не будучи императором. Сергей полностью разделял взгляды Елены Бориславовны на историю краткого правления Павла Петровича, помнил, как помогла начальница в трудный период его предзащиты, когда в Совет, на имя первого оппонента, пришла анонимка, что де диссертант использует ложные, непроверенные, а то и фальсифицированные косвенные документы, неубедительные интерпретации подлинников и прямых свидетельств из архивов. В частности: история с высылкой Витворта, его роль в заговоре, история с браком дочери Александры, увязка этого брака с причинами отзывов флотилии Ушакова и армии Суворова. Историки вообще предпочитали умалчивать и никак не комментировать имперские амбиции России ещё со времён Петра. Разбираться, где всё-таки исконно (?) русские земли в районах Балтии, Польши, Прибалтики, Чёрного моря им было "несподручно".
   Догадаться, откуда "растут ноги" анонимщика было не сложно. За три месяца до этого на экскурсии, которую проводил Сергей, был историк из Москвы. Он попросил гида после экскурсии "обменятся мнениями". Сергей забыл об осторожности и думал, что нашел единомышленника (тот кивал, "да-а-а, да-а-а"), а глазенки "ревизора" бегали, а улыбочка кривилась. Короче говоря, Сергей излишнее "заговорился".
   Обострение в Совете Котовой удалось замять: рассуждения Сергея не отражались ни в выводах, ни в научной новизне диссертации по "Наказам" Павла, они упоминались "по касательной". Но, чтобы не "сердить зверя" и не напрашиваться на "неудобные и опасные" вопросы от членов Совета, два десятка предложений и пару ссылок в библиографии пришлось удалить. "До времени!" - Сказала Елена Бориславовна тогда.
   Сейчас Сергей стоял у окна и смотрел на всадника, на спину памятника "Петра-Триумфатора". Он мысленно унёс на Петровом коне своё воображение к "Медному всаднику" и улыбнулся себе: "Да, конечно: преемственность есть. "Медный" всадник теперь вскинул свою "тяжелую длань". Да, время перемен пришло! И моё время пришло! И права Елена Бориславовна!" Молодой человек расправил спину, его глаза " могучего, великолепного дракона" янтарного цвета были устремлены вослед всаднику. Его чресла будто почувствовали горячий круп коня, коня Великого Реформатора. Сергей ощущал некую вибрацию пространства вокруг, его ноздри чуть подрагивали от возбуждения. От той неожиданной, невероятной истории про тайник Елизаветы и Павла, и от того дерзкого замысла ей и ему, Сергею, участвовать в авантюрно-исследовательской группировке "ПЕКТ". "Как её пальцы дрожали, когда она решилась открыться мне... Не похожа на обычную уравновешенную Елену Бориславовну. Да... И почему-то маникюр сегодня, идеальные ноготки так прелестно постукивали по столу. У неё очень красивые, чуткие пальцы. Но... почему же сделала маникюр... Давно пора...". Он вспоминал разговор. Его что-то смущало. Как те бабочки-украшения на витой пружинке, что на столе у Котовой, колыхались от любого движения воздуха или бумаг на столе, так "за" и "против" лягали друг друга в его рассуждениях.
   От окна дуло. Сергей отошел, потёр замёрзшие руки. Руки у него часто мёрзли и он, бывало, вспоминал словечки деда, что жил на своей пасеке под Вологдой: "что, Сергюшон, хватил дроздов?", или "Деньга лежит, а шкурка дрожит". "Да, деньги... На них клюнула благородная бессеребренница Елена Бориславовна? Нет же! Вернее: деньги - не главное. А ты?... И я... тоже. Да и на какие суммы рассчитывать? Ну, три миллиона... Заработок средней "звезды" или топ-менеджера за два месяца! Ха! Нет. Мне нужна Правда и Слава! Мои честолюбие и тщеславие давно не выгуливались парочкой... А эти... Главные Застрельщики? Сколько поимеют они? Да наплевать... Главное, чтобы идиотами не оказались и не втянули нас в "историйку" пошловатую. Так... Всё! Кто не верит в Победу, пусть не вынимает Меч из ножен! А я выну! Мне нужна Большая Победа!"
   Победой он называл факт своего участия в предполагаемой им находке тех нескольких дневниковых записей и писем, что связывали семьи Брюсов, Долгоруких и Елизавету Петровну. И затем ниточка тянулась к Павлу и Сен-Жермену. Потянулась бы. Пока никто, ни в едином документе прямо не имеет концов этой ниточки. Но Сергей верил, что она существует: эта ниточка, которая в истории может обернуться Нитью Накала. Вера эта его имела под собой почву. Для кого-то может быть и зыбкой покажется такая почва. Обманчивой. Обманной. Это ведь лишь строчки из письма Екатерины Нелидовой Павлу Первому. Пылкая, хоть и бывшая возлюбленная благодарила Павла Петровича "за вновь оказанное ей доверие... что тучи меж ними рассеиваются,... что она сохранит те письма от... что он собирается оставить ей на хранение в случае..." От кого письма и что за случай - не известно доподлинно. Но!
   Да, молодой кандидат искусствоведения верил в порядочных, глубоких женщин. В таких как Нелидова. И уже не смог бы довериться двадцатилетней девушке, такой как Лопухина. Он обжёгся. Сильно. Надолго. Он любил, любил целых пять лет. Он верил, что она ценит его интеллигентность, образованность, музыкальность, его остроумие и тонкое, на редкость рыцарское отношение к женщинам. Ведь он умел быть интересным, умело чутко замечать перемены в настроении, свойственные слабому полу, он даже умел предугадывать и предупреждать эти перемены. "Великодушный идиот! Слепец! Она любит только деньги!" - Сказал он себе, когда та вдруг бросила на прощание: "я не могу ждать, пока ты в своем этом несчастном музее станешь самым главным. И богатым". И... ушла к тупоголовому "главному", "богатому", брутальному нуворишу.
   А теперь у него в руках "нить Ариадны". Этим новым многочисленным спекулянтам, которые занимаются скупкой и перепродажей товаров и не снились такие чистые, "серебряные" звуки Голоса Фортуны. Да: кому "серебро и золото", а кому - "серебряные струны"!
   ... Котова, прежде чем открыться своему любимому ученику Сергею побывала в дирекции. На другой же день после разговора с Львом Ириным. Неведомо каким образом этот Лев заразил, зарядил её "бендеровской хваткой", но Елена, не отдавая себе отчёта, не репетируя заранее свою роль, было неподражаема! Она работала на контрастах: то сгибалась в поклонах и скорбела по поводу протечек в подвалах, то экзальтированно воздевала руки к небесам, прикрывая веки и вновь скорбела, то трясла своими докладными, то "втюхивала" байку о благородном богатом спонсоре. Нейролингвистическое программирование "рыдало" бы от того, что в рядах его приверженцев нет такого яркого экземпляра! Адепта! Но и момент оказался подходящим. Пожилая, измученная заботами директриса собиралась через пару месяцев в отпуск, погреться на солнышке где-нибудь на Карибах. "Пусть! Пусть эта "приставучка" работает! И не на моих глазах, и бесплатно! И где она "оторвала" этого спонсора?!" - подумала директриса и махнула рукой:
   - Готовьте приказ, Елена Бориславовна! Только так: с конца марта... месяца на полтора... Всё аккуратно... вы правы, если могут - пусть работают по ночам. Обсудите с Егорычем, нашим "главным по метёлочками"... он толково всё смекнёт... Ну и договор, заказ-наряд, смету мне на подпись. Да... ещё... Сами, пожалуйста, дорогая Елена... всё возьмите под свой контроль. Ха. Инициатива у нас что? Наказуема. Ха.
   И две дамы разошлись, довольные друг другом а, главное, собой: как ловко каждая решила свои личную и должностную проблемы.
   Не "затирая" заряда уверенности, этим же вечером Елена решила поговорить с дочерью. И снова удобный момент! Вероника и Анастасия Родионовна сидели на диване и живо обсуждали прочитанную внучкой книгу Юрия Милославского "Странноприимцы".
   - Привет, мам! Какую чудесную книгу подсунула мне бабушка!
   - Мы давно тебя приглашали в друзья к рыцарю Павлу - улыбнулась мать. - Рада, очень рада. Тоже прочту завтра-послезавтра, в выходные.
   - Вот послушай: "...Извращение и демонизация практически всех черт личности Павла... была первая всеобъемлющая дискретизация неугодной политической фигуры Новой Европы... В этой операции принимали участие (и задолго до трагической ночи восемьсот первого года) профессиональные разрушители-революционеры... Э... - Вероника воодушевлённо что-то цитировала из книги, что-то говорила своими словами - Э..., ибо, преуспей император Павел... в начатых им преобразованиях... они сорвали бы планы и иллюминатско-якобинских организаций и возвышение Наполеона... весь ход дел в тогдашней Европе... изменили бы весь облик тогдашнего мира... уничтожили бы ядовитую питательную среду безверия и вседозволенности... Ещё десять - пятнадцать лет и не было бы ни сожжения Москвы ни... вообще наполеоновского разгула... и освобождение крестьян на сорок лет раньше... и более толково... и промышленное развитие России на много лет... и декабристы... и народовольцы... и террор... не заразили бы благородные умы"...
   - Ну, ну, остановись - улыбнулась довольная Елена. Ей весьма понравилось, что технократка-дочь увлечённо разговорилась об истории.
   - Нет, ты посмотри - Вероника начала листать фотографии в конце книги - ведь они, вруны эти, утверждали и утверждают, что Орден рыцарей-госпитальеров уже во времена Павла был слаб политически и никчёмен..., что уже сын, Александр Первый упразднил роль, да и статус Великого Православного Приоратства Российского, но... смотри... Мальтийские Кресты и на Великом Князе Константине Константиновиче, и на Императоре Александре Третьем и... и сейчас, пусть зарубежом, зарегистрирован и действует Державный Орден Православных рыцарей-госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского (бывшее Великое Приорство Российская). И в Риме, и на Мальте... Суверенный Мальтийский Орден функционирует... ну да, слабо... пусть даже угасает... Ну так всё романтичное угасает...! Я вот прочла с подачи бабули книгу об Ордене рыцарей-иоаннитов..., я восхищаюсь их героизмом во время Великой осады, а в Великого магистра Жана Паризо де ла Валетта просто влюбилась... Собираюсь перечесть Вальтера Скотта... на Мальту хочу!
   - "Не бойся малого стада" - грустно процитировала библейское Анастасия Родионовна.
   - Да, милая. Но у тебя есть возможность внести лепту в "неугасимость"... Ты помнишь разговор с Евгением Матвеевичем? - осторожно, но глядя прямо в глаза дочери начала Елена.
   - Помню. Сфинкс. - односложно и сухо ответила Вероника.
   - Почему сфинкс? - чуть не рассмеялась мать.
   Ей бы впору обидеться на невежливость дочери, но Елена нашла сравнение удачным. И ей захотелось уточнить:
   - Какой сфинкс? Наш? Что напротив моей Академии Художеств?
   - Может и наш... Нашего тоже трогать нельзя! Но я подумала про тот знаменитый древнеегипетский, что охраняет покой погребенных фараонов. И что-то ещё... Какие-то тайны ещё - Вероника посмотрела задумчиво на маму - Четверть века назад георадар (в его несовершенном тогда варианте) японцы применяли в исследованиях пирамид... Под левой лапой Сфинкса нашли узкий тоннель, ведущие в сторону пирамид... Затем применили сейсморазведку, нашли подземные комнаты... И всё! Египтяне испугались Сфинкса, стали называть его "Отцом Ужаса" и запретили все исследования! Произошло что-то Неведаное и Неразгаданное. Когда мой профессор по георазведке приводил этот пример, он сказал... загадочно так сказал, подняв указательный пальчик кверху и посмотрев поверх очков на кончике носа: "Не всюду следует совать свой нос и свой зонд!"
   - Интересно! - Заметила Анастасия Родионовна.
   - Интересно и то, бабулечка и мамулечка, что вы-то тоже ведёте разведку вокруг меня... Бабушка вот три дня уже про замок ваш, про тайны эти... говорит мне. Неужели вы...
   - Дирекция дала "Добро" на работы! И я говорила с Львом Антоновичем, другом и... коллегой Евгения Матвеевича... Короче говоря, есть довольно чёткий план. И у Льва Антоновича есть..., (мама, держись!) подлинные чертежи Бренна, на которых есть метки тайников! Я всё проверила лично!
   - Жесть! - Выдохнула внучка.
   - Прелестно! - продекламировал, растягивая слоги, бабушка.
   - Кстати, Лев называет Женю "Патрицием"... А сам... ну вылитый Остап Бендер... Мама, ты же помнишь Юрского в этой роли.
   - Прелестно - повторила Анастасия Родионова.
   - Хорошо. И что конкретно? Я же уже догадалась, что без меня, моих приборов и моих материалов вам... тыр-пыр... Ты уже "сосватала" меня? На работу... - насмешливо-гордо спросила дочь.
   - Да, родная моя. Извини, я очень-очень надеюсь на твою помощь... Все мы. Ты будешь главной и мы все будем тебя слушаться. - Елена просительно сложила руки и приклонила голову.
   - Ладно. У меня три условия. Первая: технико-регламентные и производственно - рабочие параметры.
   Мать и дочь тщательно обсудили эти вопросы. Разумеется настолько тщательно, насколько возможно на этапе подготовки. Все коррективы, что будет вносить жизнь (несомненно!) - "в рабочем порядке".
   - Второе: "внедрение". Вы помните: я летом ездила в Березники, город в Пермском крае? Там Верхнекамское калийное месторождение... Один учёный из Пермского технического университета давно "носится" с идеей бурения через калийные пласты (прямо в районе действующих рудников) нефтедобывающих скважин. Есть большая опасность, что бурение сквозь водозащитную толщу приведёт к затоплению рудников. Его эту идею лет двадцать уже "тормозят". Да ещё случилось так, что два рудника не так давно всё же затопило: образовались естественные водопроводящие трещины. Сейчас, коль скоро рудники всё равно разрушены и появилась технология высокоэффективного полимерного тампонажа к этой затее вернулся его ученик. Он-то и пригласили меня. Разрешили только пару испытательных скважин. Результаты хорошие, но... в общем моё внедрение (полагается внедрение диссертационных исследований) оказалась слабоватым. Очевидно, что опасность прорыва вод есть и в Питере... Я уже, кажется, говорила, что в районе Михайловского замка, где рядом и Мойка, и Фонтанка, где водонасыщенные слои грунта, да ещё материковые (природные, нетронутые) грунты нарушались и рвами и перестройками фундаментов... в общем, "кислая" перспектива. Но я смогу! - она уверенно вспыхнула своими глазами "вечного двигателя". В этих глазах полыхнули солнечные протуберанцы. - Ваша "контора" подпишет мне убедительное внедрение? Как раз к маю оно нужно!
   Елена чуть не вскрикнула "Да!", но её удержали мысли о том, что она не хотела бы представить Веронику в музее своей дочерью. "Но есть Лев! Его солидная "АЁ"!" - мелькнула сразу в голове и она уверенно сказала:
   - Да! А что же "третье"? - уже настороженно спросила мать.
   Конечно же, остановить "вечный двигатель", который начал свою "движуху" не так просто!
   - Третье: если ваши "сфинксы - патриции - львы" не... заблуждаются насчёт тайников и кладов... то... я хочу, чтобы полагающаяся нам троим "премия" (так говорил ваш Евгений Матвеевич!) была употреблена на лечение бабушки.
   - Несомненно! Я и сама это решила... сразу - подтвердила Елена, тронутая великодушием своей девочки.
   - Спасибо, родные! Но... - Губы бабушки затряслись и на глазах выступили слёзы.
   - Всё! - деловая Вероника встала с дивана - Сначала "медведь", потом "его шкура", потом... - остальное. Пьём чай! Наше Намерение сегодня более "взбалтывать" нельзя!
  

- 10 -

  
   Степан Егорович, инженер по эксплуатации Михайловского замка, имел внешность типичного деревенского увальня: коренаст, широкие покатые плечи, мясистое рябое лицо и руки, вечно вспотевшие курчавые волосы вокруг лысины. Но к своим пятидесяти шести годам он был "тёртым калачом" и матёрым хозяйственником. Он очень не любил беспорядок и когда Елена Бориславовна сказала ему о проекте работ в подвале, он горячо её поддержал. Курносый, с пухлыми губами, которые, казалось всё время играли на дудочке, с животиком и поросячьими глазками, он предложил "всебезграничное", как он выразился, содействие. А когда Елена сказала, что её спонсор считает необходимым оплачивать любое дополнительное содействие, Егорыч, человек в общем милый, увлажнился в глазах и "дудочка" протянула довольное "ну-у-у...".
   Нужно было торопить события: ведь Роберт послезавтра улетает в Падую, а Льву Антоновичу он нужен как экономист. "Зачем? Можно любого было нанять. Хоть нашего... Поднатаскать парня на деловую хватку хочет! Да, скорее всего. Возле себя потом держать, дело своё передать. Правильно..." - чуть призадумалась Котова. Но Степан Егорович уже торопливо семенил ногами по своим вечным делам.
   - Э... Дорогой Степан Егорыч! Секунду! Простите... а завтра утречком можно я специалиста-реставратора приведу... на встречу с вами?
   - Давай - Егорыч частенько переходил на ты. "Вы" он стабильно говорил только в кабинетах начальства, а в коридорах и прочих служебно-хозяйственных помещениях, к коим он перечислял и залы музея и любые другие императорские покои - "ты".
   Он опять было заторопился дальше, но тут обернулся и громко сказал:
   - Только, дорогуша, ты скажи им, что взрывные работы категорически запрещены! И... дать им более... десяти киловатт я не имею права.
   - Да, конечно.
   Днём в коридоре ей попалась директриса:
   - Как дела? Приказ подготовила? Готовь проект документации по этим... по подвалам своим... - на ходу бросила начальница.
   И в этом случае "коридорное ты" свидетельствовало о милости руководства. "Если бы такое "ты" прозвучало в кабинете директрисы - ах! - такое фамильярное "ты" означало бы как минимум полное благоволение" - подумала Елена и направилась в свой кабинет позвонить Льву Антоновичу.
   Тот быстро ответил:
   - Добрый день, дорогая Елена Бориславовна. Так... так... Отличные новости! Рад слышать! Рад также слышать гражданское и профессиональное удовлетворение в голосе Хранительницы исторического наследия Культурной столицы!. Ну что вы!?... С превеликим... Я-то лишь прихожанин в Храме Культуры... Всеми помыслами и побуждениями... Нужно собраться у меня в "АЁ" всей группировке "ПЕКТ". Да, обзванивайте. Положим в девятнадцать - двадцать... Жду... До встречи!
   Затем она сразу позвонила Сергею и Веронике. Оба подтвердили возможность подъехать по нужному адресу. В девятнадцать часов все собрались в большом кабинете офиса. Церемония знакомства, обмен любезностями.
   - Друзья! Давайте присядем к столу. Наше знакомство нужно подкрепить доброй, плодотворной беседой, а желудки - здоровой пищей.
   Огромный овальный стол был заставлен закусками и напитками. И красивая посуда, и удобные мягкие полукресла и люстра, да и всё в кабинете было старинной работы. Обстановка напоминала светский раут и секретарша, солидная дама с пышной причёской и перстами, с нанизанными на них полдюжиной колец, заканчивала сервировать стол.
   - Спасибо, Берта Моисеевна. Вы на сегодня свободны - сухо сказал Лев, отпуская секретаршу.
   - Мама, а почему у этой тётеньки такие пухлые щечки? Как у девочки, украдкой засунувшей себе в рот десяток карамелек? - спросила вредная Вероника, как ей показалось шепотом, на ухо.
   Но залы этого особняка имели идеальную акустику: усиливали и окрашивали звук внутри не пропускали наружу. Поэтому и Роберт, сидевший рядом с Вероникой и Сергей, сидевший рядом с Еленой расслышали шутку. Сергей лишь иронично и вежливо улыбнулся, не глядя в сторону девушки, а Робби рассмеялся, поглядев на острячку с интересом и поднял большой палец.
   Лев Антонович, сидевший во главе стола на некотором отдалении в своем царственном кресле, играл роль этакого председателя.
   - Робби, предложи гостям угощенья и напитки. Скромно, но все после трудового дня. Это он, мой сын, позаботился о нас. Привёз из ресторана... тут недалеко... и на скорую руку, извините.
   - Получился не ужин, а скорее бранч. Но вот горячие блюда, вот лёгкие закуски, десерты, вино, соки, смузи и фреши. Чай и кофе. - Сказал Роберт.
   Заметно было, что юноша привык к аристократической, вполне барской в обыденности жизни. Но заметно было также, что хоть он и не проявлял ни малейшей скованности, был весел, тем не менее был благожелателен и вполне воспитан. Лёгок в общении. Откупоривая вино, Робби продолжил:
   - Кто соблюдает диету - вот боул: фрукты с проростками каких-то злаков, овощи с крупой какой-то и кусочками мраморной говядины. Вот фруктовые топпинги на десертах. Я не всё могу сказать об этих штуках... Я ведь не повар, не официант. Себе я вообще взял домашние сырники, а отцу - эти вот пышные мини-оладьи.
   - А над нами, тёмными, решил немного поэкспериментировать? - с лёгким вызовом сказала Вероника, не уступающая Роберту в непосредственности.
   Юноша смутился и это понравилось девушке. Она сказала примирительно:
   - Всё очень классно, Роберт. Огромное спасибо. Я хочу вот этот десерт с горкой малины и ежевики сверху. Эта горка ведь и есть топпинг. Меня просто бесит, когда сумочку называют клатчем и вообще: я - петербурженка, как-никак. Да, и ещё мне коктейль вот этот, да, да... смузи и фрэ... тьфу, сок апельсиновый.
   - А вино? - Роберт смотрел на необычную девушку уже вполне влюблёнными глазами.
   - Да, "Мартини" пополам с лаймом. - Вероника наконец наградила заботливого юношу тёплым продолжительным взглядом.
   Девушки умеют и короткими, незаметными взглядами оценивать многое в мужчинах. Но если вам подарили продолжительный девичий взгляд - вы ей интересны! Как минимум.
   Сергей молча обслуживал свою начальницу. Налил вина ей и себе.
   - А почему вы, Роберт, не наливаете себе вина? - удивилась Елена.
   - А я не люблю алкоголь. Честно. Не знаю почему. Выпью сока.
   Лев Антонович пошутил:
   - "Если цветок вишни будет пить слишком много нектара из утренней росы, то спелый персик может обидеться" - шутка-хокку японских самураев. Робби занимается спортом - у него красно-белый пояс дзюдо, его сэнсэй совсем не пьет вина тоже. Такой вот "японо-бать". Ну а мы поднимем тост:
   - За наше знакомство! За тот нектар тайны, который собрал всех нас, пчёл-кладоискателей на розе приключения! За те две розы, что сидят сейчас за этим столом. За Елену Бориславовну и её дочь Веронику!
   У Ирина был талант из одной пышной, цветистой, порой остроумной, порой метафоричной фразы почти мгновенно переходить в другую. Мог бы, ой мог бы сочинительствовать!
   Выпили. Закусили.
   - Прошу вас, Вероника. Вам слово. Познакомьте нас в пяти предложениях с полимерным тампонажем применительно к нашей конкретной задаче. - Лев стал сосредоточен.
   Девушка толково рассказала технологию. Лев Антонович задал ей несколько вопросов, проявив детальное понимание процессов и объёмов работ.
   Компания ещё некоторое время обсуждала нюансы, возможные проблемы и форс-мажоры. Задавали друг другу вопросы. Особенно дотошным был Сергей. Ведь ему за всё отвечать и постоянно быть в курсе всех этапов и этапиков работы в подвале. А если ещё и спать через ночь... нужно всё оптимизировать... Вероника пообещала ему дать уроки обращения с техникой. Сама она не гарантирует черезнощное свое присутствие в подвалах. Первые три - четыре раза. Её более волновала рабочая сила и охрана рабочей зоны. Роберт уедет, а одному Сергею, несмотря на его уверения, что он "крепок и мастеровит" будет очень непросто. Просто невозможно.
   - Да, это меткое замечание. Я тоже думаю об этом - сказал Лев. - Проблема в том, что нужен один, ну два толковых мужичка, но "своих в доску". И работать, и охранять.
   - Я думаю, что вопрос с охраной я решу - задумчиво заверила присутствующих Елена - и замок крепкий повесим, и охранников наших обяжем, и наших служительниц-смотрительниц попросим прислушиваться-приглядываются. Они ревнители порядка беззаветные...
   - Это-то всё так. Лозунг "Все на охрану социалистической собственности" ещё работает у музейных барышень-бабушек. Извините... И одиозного часового не поставишь - наоборот, будет вызывать излишнее внимание... Нет... Нужен профессиональный охранник... или военный... Отставник, в запасе... - рассуждал вслух Ирин - ему придётся выдерживать и ночные работы и плановые дежурства. Ему и платить будем. Да, Елена, вашим героическим работницам тоже следует пообещать премию. Подумайте, как это сделать "в конвертиках", без кривотолков, интеллигентно.
   - Есть! Кажется есть! - щёлкнул пальцами Сергей. - Я завтра с ним потолкую. Это мой дядька, он - майор из морских пехотинцев. В запасе. Работал начальником охраны в "Газпромбанке". Но... но характер у него тяжелый, неуживчивый. Зато... ха-ха, работать может за троих и спать "одним глазом" по два часа в сутки. И ещё... его нужно будет официально оформить на работу..., для порядка, с достойной зарплатой и не на месяц - два,... и поставить чёткую задачу... А говорить ему... лишнее и не нужно. И слов высокопарных... "для родины", "для народа", "для искусства"... Он и не спросит. Он военный, начал с рядового в Афгане, потом две чеченские...
   - Классный мужик! - восхитилась Вероника - Ха! И словечек этих "смузи", "клатч"... точно не любит!
   - "Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей" - вежливо возразил Роберт, цитирую классика.
   - Нет, Робби, здесь другое... Дед твой, мой отец, старший офицер КГБ тоже не любил пафоса о Родине и народе. Но и стиляг не любил. И я не люблю ненужных "понтов". - поддержал Веронику Лев Антонович и продолжил - Очень хороший вариант, Сергей! Поговорите. А Елена Бориславовна... - он посмотрел на Котову.
   - Да, я поговорю с кадровичкой. - быстро отреагировала Елена.
   - Что касается зарплат. - задумался Ирин - Я думаю не будем мы сейчас торговаться и обсуждать у кого ответственней работа, у кого более творческая, а у кого тяжелее физически. Это должно быть ясно! - Лев неожиданно произнёс последнюю фразу твёрдым голосом "потомка янычаров".
   Только самые близкие знали и могли сейчас заметить по глазам, что Лев, этот обаятельный и казалось бы, открытый, сильный человек мог внезапно поменять настроение, не вполне управлять своими реакциями, нечаянно забрести в собственные таинственные и загадочные лабиринты души. Вот и Роберт заметил как зрачки отца стали тёмными и в этих зрачках зияла чёрной пустотой то ли замочная скважина, то ли перевёрнутый восклицательный знак.
   "А с ним бывает непросто!" - подумала Елена и быстро проговорила с мягкой улыбкой:
   - Конечно. Вы правы.
   - По двести тысяч рублей в месяц. Вас четверо вместе с... дядей-охранником. Плюс двести - представительские: в университете Веронике выпросить, арендовать приборы, купить что-то... Это ещё уточним. Позже, при следующей встрече примерно через две недели. В один миллион в месяц... моих расходов мы должны уложиться. - он вдруг расплылся в улыбке. - А теперь тост!
   И Лев, преобразившись вновь в благожелательного "дядечку-волшебника", поднял бокал:
   - Я хочу поблагодарить всех! Я хочу сказать, что дело-то наше необычное и непростое. Я хочу удивиться силе духа нашего коллектива и той простой и ясной реакции, с которой каждый, я вижу, понимает нашу Игру. Игру с большой буквы. У моих других от тех неизвестностей, тех - ха! - возможных привидений, у людей послабже.... могли бы случиться - ха! - необратимые когнитивные изменения и... "И изменения стула..." - подумал, но не добавил вслух - За Удачу!
   - За Удачу! - Все присоединились к тосту. - За рыцарей и пиратов, которые не боятся ни неизвестности, ни привидений. - добавила решительная девушка.
   - А мне, дорогая Елена Бориславовна, решительно нравится решительность вашей дочери - красавицы! - оскалил свои "рекламные" зубы "Остап Бендер".
   - Спасибо. Завтра в подвале и потом мы с Вероникой начинаем "шифроваться". Она - ваша сотрудница. Имя, специальность те же, но... - улыбнулась с благодарностью Котова. - И нам пора... Дома ждёт мама...
   - Что ж - Лев привстал. - Завтра утром встретимся этой же "рыцарско-пиратской" группировкой в Михайловском замке с вашими.
   - Из нашей, музейной... администрации будет... скорее всего... один Егорыч, начальник эксплуатационного отдела... Хороший специалист и человек. - скромно сказала Елена Бориславовна.
   - "Выжмем" из этого хорошего Егорыча побольше подсобного инвентаря! "Лёд тронулся! Все в замок!" До встречи!
   ... Сергей вёз Котовых домой. Он вёл машину, рядом сидела Елена Бориславовна, сзади - Вероника.
   - Какой же он, Лев Антонович, бывает... разный... Как он жёстко про деньги... - рассеянно сказала Котова.
   Если говорить правду, никому уже обсуждать дела сегодня больше не хотелось и Елена начала говорить, чтобы молчание не показалось тягостным.
   Интеллигентный Сергей решил, что ответить односложно - не очень-то уместно и высказался на тему пошире:
   - Мой дед говаривал моей бабке: "Хитрость - вторая умность"; она парировала: "Хитрость - вторая наглость"; дед: "Наглость - второе счастье"; бабка: "Хорошо, что бодливой корове бог рогов не дал". Так вот я думаю, что этот Лев Антонович... может и "бодлив", но рогами может... и привык подцепить удачу. Он явно талантливый менеджер и не жмот. Радует и то, что у него душа не спекулянтишки, а Игрока. И Идея для него - не последнее дело!
   Котова по достоинству оценила ум своего любимца и проговорила:
   - Да, Серёжа.
   Но думала она о другом. И Серёжа думал о другом.
   Сергей думал: "Вероника взрослая, серьёзная, самостоятельная девушка. Может мне стоит присмотреться к ней? Пригласить на выходные в театр, на выставку. Вот же собираюсь на Босха сходить... Мультимедийная... Говорят впечатляет. А может и нет стоит... Вряд ли она любит Босха..."
   Ясно, что "ниже пояса" Вероника не "зацепила" молодого мужчину и... Босх тут не поможет.
   Елена думала: "Моей решительной дочке решительно пора замуж. И Серёжа - прекрасная кандидатура... Я уже давно собиралась их познакомить... Но что-то они... пока... Подождём!"
   - А ты, Вероника, что молчишь? - Спросила мать. - Интересно Серёжа рассуждает.
   - А что говорить-то? Ясно всё.
   "Не попадает Амур! Мазила!" - огорчённо подумала Елена Бориславовна.
   Ан нет! Попал! Стрела точно там, в сердце Вероники. И она сидела и думала. Думала о Роберте.
   ... Члены группировки "ПЕКТ" с важным Степаном Егорычем обходили подвалы замка. Инженерный начальник ходил с фонарем в руке и красной защитной краской на голове, обозначая сим два момента: тщательность осмотра и ответственность за собственную безопасность. Вероника тоже была неотразима: она нацепила профессиональную горняцкую аккумуляторную батарею на пояс, а фонарик на белую фирменную каску, которую надевают обычно большие начальники. При этом она была в синем новеньком шахтёрском комбинезоне, ладно охватывающем её фигурку. Когда же лучи фонарей проблесками пробегали по её ярко-синим, сапфировым глазам, Роберту казалось, что рядом с ним неземная девушка, та Аэлита, которой становится любая женщина в глазах влюблённо смотрящего на неё мужчину.
   Егорыч тоже определил для себя Веронику главной и большей частью общался с ней. А она легко, намеренно чуть злоупотребляя терминами, комментировала техническое задание на предстоящие работы, помечая в своем блокноте необходимое. Это её звёздный час, её сцена! Даже бывалый Лев Антонович довольно выпячивал губы, чем в этом полумраке напоминал Елене Евгения Матвеевича. Да, Призраки уже появились! И тронулся не только "лёд", "тронулось" сознание тех новичков, что оказались под землёй, и пусть в малой мере, но ощущают "стену" глухого забоя, призрачную даль многокилометровых штреков и "саркофажный озноб" узких гулких выработок.
   Это "реалити-шоу" продлилось почти два часа и все члены "консилиума", удовлетворённые результатами, договорились встретиться через две недели, чтобы обсудить и подписать соответствующие заказ-наряд и смету работ.
   - О сроках. - констатировала Вероника в заключение - Спешить особо не следует и не получится. Нужно всё подготовить. Я с вами, уважаемый Степан Егорович, буду связываться по телефону. Всевозможные технические моменты. Так вот: наиболее подходящее по гидрогеологическим условиям (минимум воды) время работ - с конца марта до начало мая. Горнотехнические же условия не очень опасны, но - она сделала театральную паузу - но пускать сюда посторонних категорически воспрещается!
   - Конечно, конечно. Я распоряжусь. - заверил Егорыч.
   Лев Антонович ещё раз солидным, размеренным тоном, по пунктам, кратко проговорил обязанности и права сторон и удалился вместе с сыном и Вероникой.
   А в кабинете у Степана Егоровича и Елена и Сергей задержались ещё на полчаса, обсуждая некоторые регламентные вещи по невзаимодействию обычной работы музея и ремонтных работ в подвалах. Прощаясь у дверей, Егорыч сказал:
   - Какова деваха, эта Вероника! Всё знает! Мы в деревне тоже колодцы копать начинали в конце марта. Сразу видно: корнями из деревенских!
   Елена и Сергей с надутыми ртами еле смогли отойти на десяток метров, чтобы прыснуть от души. Вероника была интеллигенткой в пятом поколении, да ещё из дворян. По матери.
   ... Поздним вечером этого дня Робби летел высоко в небе. Он не замечал, что он в самолёте, что он возвращается к обычной своей учёбе и жизни в Италии. Он летал на собственных крыльях. Он летал со своей обретённой Аэлитой!
   А Елене, в это же самое время, когда она уже была в кровати, неожиданно позвонил Евгений. Извинился, что поздно, но только что позвонил Лев. Он, Евгений, рад хорошим новостям. Он, Евгений, - голос его стал совсем тихим - соскучился по подвалам её замка, по её голосу... что... скоро весна. И он приедет... повидаться. И... и всё.
   Женатые мужчины почти все трусливы перед новой влюблённостью. Мы даже не рискнём сказать "любовью". Хотя хочется, ох как хочется... поиграть. Все мужики любят играть, часто в опасные игры. А самая опасная игрушка, как известно, - женщина. Новая и, лучше молодая.
   Женщине же нужно не новое, а надежное, свое. Лене, вздохнувшей: "Наконец-то", достаточно было сейчас уже того, что, уткнув щёку в подушку, она представила, как Женя тянет к ней свои губы и... ещё представила... кое-что.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"