Сазонов Олег Алексеевич : другие произведения.

Cуспензия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
  
  I
  
  Крики неслись из соседней комнаты. Проникали в мозг. Мешали восхитительному сновидению. Будто ...
  
  'Опять не выключил', - тоскливо подумал Борис Геннадиевич. С трудом приподняв веки, он посмотрел на экран, мерцающий в дверном проёме. Ничего нового: безымянный бандит наносил герою травмы несовместимые с жизнью - добро в муках обретало кулаки. Погоди ужо... Напитавшись праведной силой, чудо-воин восстанет. Его мощные удары, показанные в эстетичных ракурсах, навсегда избавят неблагодарное отечество от подонков, и все успокоятся до следующего ремейка, - мир спасён...
  
   Ничего общего с реальной жизнью. Сделав выбор в пользу нежелания шевелиться, он старался не обращать внимания на онемевшую руку. Ведь думал же о чём-то? Да, о реальности! Так вот...
  
  Как-то, ещё в советские времена в колхозном саду на него набросилась собака. Прокусив предплечье немного выше запястья, она помотала головой из стороны в сторону, как это обычно делают разъярённые хищники, и тут же виновато отпустила. Но и этого было более чем достаточно. Между костями тошнотворно хрустели рвущиеся ткани, и появилось ощущение, будто сильно ударили по голове. Рука не подчинялась никаким импульсам, пальцы не работали. Один только язык, превозмогая сопротивление липкой слюны, коверкал ни к кому не относящиеся общеизвестные слова...
  
   Характер воплей изменился - появились оптимистические нотки. Вот, уже крошит негодяев. И чего так долго ждал? Поневоле задаёшься вопросом: а не последователь ли этот атлетически сложенный мужчина некой противоестественной философии, которая полагает возможным получать удовольствие там, где его больно даже представить?
  
  Хотя, это ещё та фишка, как теперь выражаются. Вот тебя истязают, а ты блаженствуешь - хоть до смерти запытай. У мучителей уже суставы в артрозах, а во дворе узилища толпа волнуется: кто-то в очередь не писАлся, а лезет. 'Граждане, умоляю, пропустите, - две недели не душили!'. 'Только в порядке очередности - всем нелегко!'.
  
   Жестокие... Уже не понять, кто есть кто! Палач боится жертвы и вызывает неподдельное сочувствие. Жертва в предвкушении кайфа готова растоптать любого. Кошмар!
  
   Он поёжился - захотелось укрыться, но с места не сдвинулся. Всё-таки пригрето, а одеяло за ночь совсем остыло. Скорей бы топить начали...
  
   Вставать! Вставать и идти! А там холодно... Ветер порывистый, может и дождь уже пошёл да ещё злые голодные собаки, которых он боится с того памятного дня. Борис Геннадиевич потёр укушенную в молодости руку. Развелось, тварей.
  
   И почему это, интересно, нет соответствующей службы. Вот, в Америке: охотники за головами, а у нас бы - за собакАми. Хороший слоган - хоть фирму открывай. Ударение, конечно, не на месте, зато запоминается.
  
   Может, и не в собакАх дело? Просто всё болит. А главное - усталость, от которой не отоспишься, не отдохнёшь, никакие уикенды не помогают.
   Вот раньше в выходные о диване для себя одного и мыслей не было: вылазки, девчонки, Московская - 2.87, Столичная - 3.07, плодовоягодное... А в понедельник-то на занятия - зачёты, экзамены...
  
  И сдавали, помнили материал, а теперь в туалет пошёл и забыл зачем... Забыть бы лучше, ну, хотя бы на короткий промежуток времени, о больных суставах, тахикардии, гипертонии. За такое можно отдать многое, очень многое. Вот, если бы на самом деле... Жутковатая, не оформившаяся идейка прошмыгнула по мыслям хвостатым воришкой. Бред! О чём он думает?!
  
  Борис Геннадиевич сделал усилие: подогнул колени и сполз с подушки. Лежать с запрокинутой головой было неудобно, и холод быстро осваивал тёплые участки тела. Теперь он был почти уверен, что скоро встанет. И вот, громко кряхтя и давя собой уставшие пружины, грузное тело приняло сидячее положение.
  
   Говорят, у всех одиноких людей есть странности - у Бориса Геннадиевича их почти не было. Разве только за долгую трудовую жизнь возникла привычка вставать раньше будильника. Просто из ненависти к механизму и, в особенности, к его издевательскому сигналу.
  
   Он потянулся, посмотрел на циферблат - лени как не бывало. Поправляя на ходу тапочек, мститель ринулся к столу и в последнюю секунду лишил зловредное изобретение извращённой радости. Чтобы полнее ощутить сладость победы, немного постоял, нависая над посрамлённым супостатом. Заодно выключил телевизор: добро подобно дорожному катку уже несколько раз прошлось по злодеям, и по экрану ползли титры в сопровождении позитивной мелодии.
  
  Компенсируя недостаток кислорода, Борис Геннадиевич зевнул, достал из холодильника подготовленный с вечера завтрак и запрограммировал микроволновку. Посетил санузел и, пофыркивая, с удовольствием умылся, - он любил воду. Скрупулёзно вычистил зубы и снова умылся. Побрился... и умылся ещё раз.
  
   Закончив с личной гигиеной, Борис Геннадиевич поел. Медленно манипулируя вилкой и ножом, он отделял небольшие кусочки пищи, после чего тщательно их пережёвывал.
  
  После завтрака посидел немного без движения, слушая обиженное тиканье. Вымыл посуду. Потом подошёл к витринке с небольшим собранием старинных вещей. Он совершал этот ритуал каждое утро. Понятно, конечно, не все экспонаты однозначны. Однако за каждым таилась своя история, и он гордился коллекцией. Работая в ломбарде, Борис Геннадиевич свято верил, что помогает людям избавиться от вещей, ценности которых они не осознают, то есть для них бесполезных.
  
  Для этого требовалось мастерство и терпение. Этими качествами он обладал в полной мере. По молодости даже бывали случаи, когда одинокие старушки, убеждённые в том, что молодой человек, регулярно захаживающий на чай и обсуждающий с ними новый сезон бразильского сериала, есть не кто иной, как воплощение не родившегося сына, отдавали на добрую память всё, что оставил им прадедушка.
  
  Один только раз Борис Геннадиевич сделал глупость и зашёл вместе с товарищем к вдове всеми забытого талантливого художника, которую обрабатывал в течение полугода. После этого двери её дома для него навсегда закрылись, а товарищ 'поимел' коллекцию картин и теперь крупный бизнесмен. С тех пор, разочаровавшись в людях, он вёл замкнутый образ жизни, общаясь лишь с соседом - одиноким пенсионером, потратившим молодость на борьбу с опасными преступниками.
  
  Антиквар ещё раз со вздохом окинул взглядом свою коллекцию, запер дверь и стал спускаться по лестнице. Улица встретила пением сигнализаций, визгом тормозов и промозглым ветерком с запахом бензинового перегара. Изредка, заглушая все остальные звуки, его обгоняли торопливо цокающие каблучки, старающиеся не уронить зябнущих девиц.
  
  Он вспомнил о лете, когда, изнывая от жары, эти самые девицы бродили по городу в ассоциатах распашонок и балетных пачек, обречённо подал милостыню молодому неопрятному человеку, вероятно, профессиональному нищему. Как только можно так опуститься. Лично он отдал бы что угодно, только не попрошайничать. Ну, да ладно... Просит - значит, нуждается. Время такое: каждый крутится, как может. И прибавил шаг.
  
  Место службы, где он дорабатывал последние годы заинтересованности в нём государства, находилось недалеко. Однако необходимость погасить задолженность за коммунальные услуги, требовала сделать небольшой крюк.
  
  Наконец, пережив небольшую одышку, Борис Геннадиевич вошёл в переполненное учреждение и уже готовился впасть в уныние, как заметил вдалеке окошко, возле которого находилась всего одна женщина.
  
  Он поспешил и теперь, дожидаясь очереди, разглядывал посетителей. Собственно говоря, только одного, который притягивал взгляд, вызывая при этом смешанные чувства.
  
  Субъекту молодых лет, общавшемуся посреди зала с воплощением своей противоположности, нельзя было отказать в умении одеваться, но вся его одежда носила неистребимый отпечаток крайнего выпендрёжа. В лучшие времена Борис Геннадиевич имел счастье посещать западные страны, но даже среди европейцев, с их желанием одеваться заметно, молодой человек всё равно бы выделялся. Нет-нет, о том, чтобы он шокировал невообразимым цветом волос или обтрёпанными и порезанными, как говорится, на британский флаг джинсами, речи не было. Выпендрёж был другого рода.
  
  В обрамлении тщательно промытых тёмных волос, оформленных в короткую стрижку, сходивших сзади на нет и немного глубже обычного наползавших на шею, блистало чистотой вызывающе ухоженное лицо. Тесноватый костюмчик цвета металлик пускал сценические блики и напоминал о сдержанных шалостях во времена британского рок-вторжения.
  
  Весь образ крепко стоял на дорогой в тон костюму комбинированной обуви с перфорацией и развитием цвета в сдержанный коричневый тон. Изощрённая вычурность в создании крикливого облика и бесконечное пренебрежение старого аристократа на почти детском лице.
  
  Наконец, работница банка освободилась. Борис Геннадиевич расплывшись в улыбке, собрался было открыть рот, как недавний объект его любопытства возник у окошка.
  
  - Разрешите по очереди, - с вызовом выдохнул он алкогольным душком.
  
  - Так вас же здесь не было?! - опешил тот.
  
  - А спрашивать не учили! Между прочим, я тут не один стою!
  
  Наглая бесцеремонность переходила всякие границы.
  
  - Да что вы?! - возмутился Борис Геннадиевич. - И где же эти люди? Подозреваю, что это ваш собеседник, который стоит, почему-то метрах в пятнадцати от своей очереди.
  
  Неопрятный, покрытый возрастными прыщами молодой человек подобострастно улыбнулся издалека. И Борис Геннадиевич вдруг узнал недавнего попрошайку, но сарказм, нажитый за годы застоя, забродил и рвался наружу. Сделав в ответ издевательски ручкой, он возобновил наступление.
  
  - А скажите, - подчёркнуто вежливо обратился он к моднику. - Там дальше по коридору кто стоит? - Тот в недоумении повернулся в сторону, куда указывал Борис Геннадиевич. - Может мне пойти и там поспрашивать, как вы советуете. Или, пока вы наговоритесь да нагуляетесь, лучше сразу на остановку... Узнать, не занял ли кто очередь и на автобус заодно?!
  
  Аккуратист смешался. Он уже готов был пропустить Бориса Геннадиевича, снисходительно простив тому все грехи пожилого возраста, но гнев незлобивого в основе своей победителя уже схлынул. Отступив назад, Борис Геннадиевич устало произнёс:
  
  - Да ладно! Идите уж...
  
  Справедливости ради надо сказать - его не задержали надолго. Обоим дали какие-то анкеты, и они еще раз сошлись возле столика. Молодой человек, как показалось, виновато улыбнулся и, блеснув лунным светом своего рукава, предложил авторучку для заполнения квитанции. Борис Геннадиевич принял любезность и краем глаза успел заметить безжалостный маникюр.
  
  На короткое время он отключился от действительности, настроив разум на волну банковской казуистики. Когда же поднял голову, собираясь вернуть ручку, рядом никого не оказалось. Покрутив головой. Он в растерянности подошёл к девушке в окошке.
  
  - Простите, вы не скажете, тот молодой человек... он что, ушёл? У меня его авторучка осталась...
  
  - Да, ушёл, - она метнула хищный взор в сторону опалесцирующего аксессуара. - Да вы оставьте, я при случае передам...
  
  Ну, уж нет! Не найдя нужных слов, он, надувшись подобно детсадовской жадине, пробурчал нечто нечленораздельное, крепко зажал ручку в кулаке и поспешил к выходу.
  
  Рабочий день выдался суетливым. Борис Геннадиевич принимал и провожал посетителей, стараясь со всеми быть одинаково вежливым. К четырём пополудни наплыв клиентов спал, и, оставшись один, он получил возможность лучше рассмотреть трофей. Дорогая вещица! Странно, но утром она такой не показалась - спешил, наверное, нервничал...
  
  Борис Геннадиевич надел 'сильные' очки. Золотой кончик и само перо, сделанное из неизвестного металла, напоминавшего кованый булат в миниатюре, защищалось высоким костяным колпачком искусной работы. Всю его поверхность покрывала тончайшая резьба, изображающая одну и ту же обнажённую модель в сливающихся в орнамент невероятных позах, которые при детальном рассмотрении обнаруживали всё новые приятные подробности.
  
  Колпачок, как и корпус, был изготовлен из беловатого грустно переливающегося материала. Поначалу Борис Геннадиевич подумал, что это какой-то сорт пластмассы, по привычке приписав её изобретение западным фирмам, но тщательная полировка позволила заметить нежную текстуру благородной кости, непохожей на бивень мамонта, тем более слона, с которыми, работая в ломбарде, он был хорошо знаком.
  
  Исследуя изделие, Борис Геннадиевич неожиданно нащупал миниатюрную размером с пшенинку кнопочку и надавил на неё. Полированный корпус со щелчком подскочил вверх, освободив цилиндр, заполненный густоватой мутной жидкостью источающей слабый свет. Внутри что-то находилось, и он стал пристально вглядываться.
  
  Унылое сияние, исходившее от суспензии, моментально парализовало волю. Хотелось погрузиться в этот свет, плыть по течению, не двигаясь, не дыша и ничего не желая. Постепенно туман внутри цилиндра рассеялся и, о чудо, она предстала перед ним, щедро даря чувственную красоту, первобытного танца, ритм которого явственно звучал у него в голове.
  Забыть всё... Лишь смотреть на неё, ту самую, изображенную на колпачке рукой неизвестного гения, а теперь ожившую в волшебном мареве.
  
  Борис Геннадиевич схватил лупу - оказывается, она была рыжеволосой. Можно было разглядеть даже зеленые глаза, и жемчужные зубы, прикрытые кривоватой, многообещающей ухмылкой. Вцепившись в авторучку, он, не мигая, следил за движениями совершенного тела.
  
  Напряжение достигло апогея. Руки тряслись, на правом виске колотилась венка. В этот момент у входной двери звякнул колокольчик. Борис Геннадиевич вздрогнул, и бесценный колпачок запрыгал по полированной столешнице. Скрывая великолепие, корпус захлопнулся, но исследователь этого не заметил - преследовал скакавшее по столу произведение искусства.
  
  Силясь поймать, он чересчур резко дёрнулся и вместо того, чтобы схватить - подтолкнул сокровище к самому краю. Теперь оставалось только смотреть и ждать, когда, встретившись с затоптанным керамогранитом, сверкнут разлетающиеся обломки, оставив только воспоминание о чуде.
  
  - Ах, какая прелесть, - рука в тонкой перчатке надёжно удерживала колпачок, пойманный в миллиметре от пропасти.
  
  - Дайте! Это уникальный экспонат, его надо... в сейф положить, - покраснев от ревности, торопливо соврал Борис Геннадиевич.
  
  - Конечно, конечно... Вот, возьмите. - Присев в кресло напротив, она протянула руку, и Борис Геннадиевич почувствовал будоражащий аромат духов.
  
  - Мне рекомендовали вас, как эксперта по старым ювелирам, - она сдержанно улыбнулась.
  
  - Ну, уж..., - приятно смутился Борис Геннадиевич.
  
  - У меня есть одна вещица, от дедушки, которую нет необходимости закладывать...
  
  Она повернулась в профиль и, будто доверяя интимную тайну, показала безупречное ухо, которое пронзала серьга, созданная в столь отдалённые времена, что слово дедушка следовало бы употреблять слитно с предлогом 'пра', возведенным в степень 'n'. - Но очень хотелось бы узнать её истинную ценность, во всех, так сказать трёх ипостасях.
  
  - То есть? - Борис Геннадиевич непонимающе улыбнулся в ответ.
  
  - Ну как же?! Художественная, историческая и, как итог, материальная...
  
  - Да, да, действительно, - он рассмеялся. - Кстати, спасибо большое, вы спасли меня от больших неприятностей, - обратив её внимание на авторучку, опять соврал Борис Геннадиевич и, сделав наивное лицо, посмотрел в её изумрудно зелёные глаза.
  
  Только теперь он обратил внимание на то, что стройная незнакомка тоже была огненно-рыжей. А ведь похожа! Хотя после такого любая рыжая покажется 'той самой'. Но, экспертиза, оценка!? Уж не хотят ли его подставить перед пенсией? Зачем?! Да кто знает? Просто так, например, или из зависти..., да и мало ли ещё как. У хозяина заведения был пунктик, и подобные консультации строго запрещались. Однако, добротная одежда эффектной женщины, которая (женщина, конечно) всё больше ему нравилась, обещала хорошее вознаграждение, и он рискнул.
  
  - Я бы с удовольствием, - понизив голос, проговорил он, - Вот только здесь это будет не совсем качественно: всю необходимую литературу я держу дома...
  Борис Геннадиевич хотел добавить, что ему не вполне удобно приглашать сразу, вот так, но она его опередила.
  
  - А давайте к вам и пойдём! Заглянем в магазин по старинке. Я сегодня целый день на ногах - перекусим чего-нибудь? - на лице появилось озорное выражение.
  
  Конечно же! Провести вечер в компании с очаровательной дамой, за бокалом вина и приятной беседой, тем более что в этой беседе ему отводилась главная роль!
  
  Одобряемый улыбками спутницы, Борис Геннадиевич хлопотал подле стеллажей супермаркета, нагружая корзинку разнообразными вкусностями. И наконец, немного задержавшись у винных полок, удачно объединил композицию бутылкой южноафриканского вина, в марках которого, по случаю, также был искушён.
  
  Его новая знакомая назвалась Лидой. Они шли по вечернему городу, весело болтая и, как дети, раскачивали сумками.
  
  Смеясь над очередным анекдотом, Лида обогнала его на шаг и, пятясь, вдруг предложила срезать путь.
  
  - Помните, как в детстве?!
  
  Еще бы?! Загораясь озорством, он нырнул вслед за ней, в узкий проход между гаражами. Ему даже не показалось подозрительным, что она знает, как добраться до его дома, и, что такая, совсем уж молодая женщина может помнить его детство. Тут же он очутился на той стороне.
  
  - Сюда, сюда! - звучал издалека её голос. Борис Геннадиевич в растерянности остановился. Хорошо известная ему местность казалась незнакомой.
  
  - Лида! - позвал он. - Где вы?
  
  Вместо ответа по застывшим гаражам запрыгало короткое мокрое эхо и сразу затихло. Ни ветерка, ни постороннего звука. Небо цвета посуды 'Цептер' заляпанное ржавыми облаками было также неподвижно.
  
  Но, в конце концов, он знает куда идти, а Лида видимо просто решила пошутить - где-нибудь по дороге появится. С этими бодрыми мыслями он уже совсем собрался продолжить путь, но внезапно перед ним возник здоровенный голубой дог. Удостоив Бориса Геннадиевича косым взглядом водянистых глаз, он тут же переключил своё внимание на авоськи с едой.
  
  - Пошла, пошла вон? - Борис Геннадиевич отпрянул в сторону.
  
  Шерсть на холке пса встала дыбом и, заметно прибавив в росте, он стал медленно наступать. Эксперт попятился - собака приблизилась. Так могло продолжаться бесконечно, но кобелю быстро надоело. Одним прыжком он преодолел расстояние, отделявшее его от Бориса Геннадиевича.
  
  Оскалив клыки, бестия уже собиралась преподать урок непокорной жертве, но страх творит с человеком чудеса. Выхватив из пакета палку дорогущей итальянской колбасы, он засунул её в разверстую пасть зверя.
  
  Животное поперхнулось, тем не менее, сумело откусить изрядный кусок деликатеса. Теперь, отскочив в сторону, ненасытная гадина, давясь и рыча, пожирала сыровяленый продукт, многообещающе поглядывая в его сторону и портя ароматы изысканных специй смрадным дыханием.
  
  - Собака, - выругался Борис Геннадиевич.
  Он сделал несколько приставных шагов, потом ещё и когда оглянулся, то, к удивлению заметил, что отошел уже на приличное расстояние. Приободрившись, он развернулся и, чтобы не привлекать внимание чудища лишними движениями, побежал семенящим шагом.
  
  Скорее всего, именно так должен был выглядеть двор его многоэтажки после экстренной эвакуации. Противоестественная тишина усиливала гнетущее впечатление. Казалось, что весь город накрыт кастрюльной крышкой гигантских размеров, на которой и нарисовано темнеющее небо. Пора зажигать фонари, но об этом никто не думает. Вокруг ни души, ни звука и окна - тёмные дыры. Кроме одного, светившегося на фоне безжизненной стены, окна его квартиры.
  
  Неужели утром не выключил? Борис Геннадиевич всё ещё мыслил привычными категориями. Но тут же вспомнил обступившее безмолвие. Навалились тяжёлые предчувствия, и сердце упало. Не ожидая ничего хорошего, он поплёлся к подъезду.
  
  Стемнело настолько, что подниматься по лестнице пришлось на ощупь. Лишь добравшись до своего этажа, Борис Геннадиевич вспомнил про маленький светодиодный фонарик-брелок. Поставив продукты перед дверью, он достал его вместе с ключами и нажал на выключатель.
  
  В кромешной темноте вспышка произвела эффект световой гранаты, и тут же всё вокруг изменилось, мгновенно наполнившись смыслом.
  
  Он с наслаждением вдыхал казённый запах быстросупа, слушал беззлобные матерки соседа и эротический шёпот влюблённой парочки, оккупировавшей лестничную площадку над его головой.
  
  - Жизнь прекрасна, - патетически прошептал он, поглаживая облупившуюся прохладную стену. Потом облегченно вздохнул и повернул ключ.
  
  Лампочка горела на кухне. Борис Геннадиевич не спеша разделся, подхватил пакеты и двинулся к свету. Он вспомнил про купленный недавно бинокулярный микроскоп - мрачные мысли оставили его, и теперь он планировал посвятить вечер детальному изучению уникальной авторучки.
  
  Тихонько напевая какую-то мелодию, он думал, что так даже лучше. Романтический ужин не состоялся и хорошо: чувствовал бы себя неуклюже - отвык от женского общества.
  
   Вдруг он посчитает, что может надеяться на что-то такое, которое с ней даже не представлял себе конкретно и попадёт впросак. Еще хуже: она проявит инициативу, и придут мысли, например, о разнице в возрасте и кем бы она могла ему стать. И всё, и...
  
  На этом месте плавное течение мыслей оборвалось. Дойдя до конца коридора, Борис Геннадиевич повернул в кухню и обомлел - Лида сидела за столом в компании юнца из сберкассы. Они перешёптывались, а этот наглец мял её руку и при этом недвусмысленно улыбался.
  
  Фрукты, так и посыпались на пол. Увесистый ананас укрылся под табуреткой, а лимоны и апельсины, разбежавшись по всей кухне, попрятались в самых, что ни на есть, труднодоступных местах. Последней с мокрым шлепком упала хурма, но спрятаться не смогла.
  
  Борис Геннадиевич ничего не сказал. И даже не потому, что был удивлён до крайности - он просто не успел.
  
  - А вот и наш спаситель, - обрадовалась Лида. - Ну, где же вы запропастились? Мы тут чуть с голода не умерли.
  Серебристый иронически хмыкнул и недоумённо посмотрел на неё. Потом повернулся к Борису Геннадиевичу.
  
  - Что же это вы даму бросили? - произнёс он неожиданным сиплым шёпотом. Вас что, не учили, типа, провожать, защищать..., - он постарался прочистить голос. - Послушайте, у вас нет чего-нибудь - мне бы компресс?!
  
  Менторский тон и бесцеремонная наглость вывели Бориса Геннадиевича из оцепенения.
  
  - Какой ещё компресс?! Да вы как вообще сюда попали?! Немедленно уходите! Я, я... У меня сосед - следователь убойного отдела.
  
  - Ну, уж нет..., - незваный гость откинулся на спинку стула и обиженно произнёс: - Сначала ручку не возвращает, а теперь ещё гонит и грозит!? А сосед ваш, кстати говоря, давно на пенсии. Кроме того, из ума выжил: он даже сам с собой матом разговаривает.
  
  - А вы... Я хотел отдать, но вас не было, - Борис Геннадиевич покраснел. - Вот, сейчас ..., - он поставил пакеты и стал шарить по карманам.
  
  - Не трудитесь. Такая мне не нужна!
  
  - Какая ещё 'такая'?! - от удивления Борис Геннадиевич перестал себя обыскивать.
  
   - Да вот такая, эдакая! Вы её сегодня ещё на работе использовали, а теперь в кусты!? За удовольствие надо платить, между прочим.
  
  - Подумаешь, разок взглянул! А откуда вам всё это известно? Следили...? И ручку...? - Борис Геннадиевич понимающе покачал головой. - Подставили, всё-таки. Бы-ла такая мысль..., - Он посмотрел на женщину. - Это же вы были там, в банке, и побирушка этот прыщавый, так ведь? Что ж, век живи - век учись...
  
  Несмотря на то, что он никак не отреагировал на замечание об оплате, подобный вариант развития событий допускался. У Бориса Геннадиевича имелась некоторая сумма в условных единицах, появившаяся в результате несанкционированных консультаций, а также специфических услуг приёмщика, о которых не принято распространяться.
  
  Теперь он думал, что вполне может потратить часть денег на прекрасную вещь для себя. Мальчишка, конечно, наглый, но по молодости горяч, а у него выдержки хоть отбавляй - возможно, удастся ещё и цену сбить.
  
  - Ну что, папаша? - просипел молодчик, бесстыдно оглаживая коленку Лиды, которая, казалось, и не замечала фривольных прикосновений.
  
  - Ну, у меня есть некоторые средства... Но, надо понимать, что они ограничены, и вам не следует засматриваться на журавля в небе.
  
  - Ваши деньги меня не интересуют, - резко парировал хозяин ручки. - Сколько бы у вас их ни было, это не покроет нанесённого ущерба и, тем более, не восстановит артефакт.
  
  - Да какой ущерб, какой артефакт!? Так, поделка похабная, - Борис Геннадиевич спрятался за безразлично-пренебрежительной гримасой оценщика. - Уж и не знаю чем вам помочь, единственно обмен какой-нибудь?
  
  - Это уже ближе, - субъект потёр воспалённое горло. - Неужели ничего нет?! Как дерёт! Ну, хоть чего-нибудь дайте!
  
  Борис Геннадиевич смягчился. Он перешагнул через останки хурмы, достал из буфета водку и оказал первую помощь больному, который тут же схватил 'лекарство' и жадно отпил полстакана.
  
  - Где же вас эдак просвистело, - покосился в сторону простуженного Борис Геннадиевич.
  
  - Да есть места..., - в голосе гостя чувствовалось нежелание отвечать.
  
  - Присядьте, - заговорила Лида. - Надо всё обсудить спокойно.
  
  Борис Геннадиевич хотел сказать, что нечего тут обсуждать, поскольку предъявленные претензии выглядят нелепо. Всем известно - за посмотр денег не берут. Но вместо этого, вдруг, покорно опустился на табурет: при мысли о том, что ему придётся расстаться с авторучкой, стало невыносимо грустно. 'Кто вы?', - глухо произнёс он. Бесцеремонное вторжение в его жизнь возымело своё разрушающее действие, и уныние быстро расползалось по всем уголкам тела.
  
  - Вы вполне можете считать нас учёными-медиками, - просипел немного захмелевший типчик.
  
  - Ага, значит я тоже медработник! - развеселилась Лида. - Типа, сестра милосердия.
  
  Шутка понравилась. Бесцеремонный субъект рассмеялся и с благодарностью взглянул на свою подельницу. Именно подельницу, теперь в этом не было никаких сомнений.
  
  - Но деньги, как уже отмечалось, нас не интересуют, - он ещё раз посмотрел на Лиду и в очередной раз крепко сжал её колено.
  
  - На общественных началах работаете? - мрачно ухмыльнулся Борис Геннадиевич.
  
  - Зачем же!? Просто нам требуется нечто другое, - серебряный почесал горло и ещё немного выпил.
  
  - Неужели натурой берёте? - не упустил случая съязвить Борис Геннадиевич и красноречиво покосился на бутылку.
  
  Смутное подозрение появилось неожиданно, и, несмотря на то, что эра отопительного сезона ещё не наступила, на лбу выступила испарина. 'Органы на продажу заготавливают - бежать, немедленно!'. Повалив табурет, на котором сидел, он кинулся к выходу.
  
  Внутренности хурмы хлюпнули под подошвой. Тут же полы выскользнули из-под ног, и следом угол дверного косяка занял неподобающее место среди нежных костей за ухом...
  
  Борис Геннадиевич видел своё тело со стороны. Оно плыло вверх, зацепившись грудью за наклонный луч, к некоему округлому объекту серебристого цвета, неподвижно висящему метрах в тридцати над землёй. Ему было легко и радостно, как в детском сне.
  
  Но блаженство длилось всего несколько секунд, потом какая-то сила грубо вернула его в собственную оболочку, и перед глазами открылся проход, похожий на громадную нору, освещённую мутноватым светом.
  
  Внутри не было холодно, не было и тепло. Казалось, что в этом проходе вообще ничего не было. Он даже не знал, дышит ли, поскольку воздух там, по всей видимости, также отсутствовал. Безразличие овладело им, - ни сил, ни желания шевелиться. Провал...
  ...Теперь он почти в пустом круглом помещении с подобием операционного стола посередине. Нет сил, закрыть глаза... Он безучастно наблюдает, как сверху, окружённые светящимися шариками к нему спускаются какие-то инструменты. Они автономны, но управляемы и находятся под контролем существ подобных голливудским гуманоидам... 'Где я'? Слабый вопрос возникает в глубине мозга, и оттуда же всплывает ответ.
  
  Серокожее существо, которое он парадоксально определяет как зелёного человечка, склонилось над ним, - одно из тех, что управляет медицинским инструментом и энергетическими шарами. Но Борис Геннадиевич знает - существо и само кем-то управляемо. Ни носа, ни рта, ни волос, ни ушей - глаза только. Огромные, раскосые, без зрачков, похожие на потухший жидкокристаллический дисплей.
  
  Оставаясь абсолютно неподвижным, оно говорит с ним без звука, без жеста о том, что их цивилизация очень заинтересована в контактах с представителями его планеты. В любом из аборигенов присутствует некая очень ценная дисперсная система. Поэтому сейчас полечим голову, а в качестве благодарности за услугу произведём изъятие небольшой части суспензии.
  
  Бояться не надо, теперь, благодаря прогрессу и успехам наших учёных (кстати, ваш недавний знакомый и его прекрасная ассистентка - руководители проекта), появилась технология, позволяющая обойтись без того, чтобы забирать всё, как некогда в прошлом.
  
  Вероятно, пациент слышал об этих ужасах и неудобствах: составление договора, двухсторонние обязательства, забор крови...
  
  Теперь же - малая частица драгоценной взвеси. Кроме того, через некоторое время она полностью регенерирует. 'Даже полезно - свеженькая нарастёт'.
  
  Посланник заключил свою речь яркими образами, похожими на живую свинью, у которой можно бесконечно отрезать заднюю ногу - рай мясоеда - и повеяло ласковым педиатром. Борису Геннадиевичу даже показалось, что доктор улыбнулся - одними глазами, конечно.
  
  Существо отошло в сторону, приподняло руку и одним из своих четырёх пальцев дотронулось до шарика, пульсирующего надо лбом Бориса Геннадиевича. Сгусток сейчас же рассеялся и, превратившись в искрящуюся холодную дымку, рванулся к правому уху: как раз за ним и находилась большая продолговатая вмятина - травма несовместимая с жизнью.
  
  Проникнув в голову, серебристая пыльца, засуетилась внутри, выправляя, сращивая, убирая лишнее.
  
  Борис Геннадиевич попеременно ощущал то жжение, то покалывание, а то и вовсе - щекотку. Вскоре лишнее сияние изошло из уха, и серый зелёный человечек подал другую команду. Сверху опять ударил конусообразный луч и приподнял неподвижное тело. Несколько приборов деловито облетели туловище со всех сторон и исчезли в пучке света. Им на смену спустился непрозрачный элепсоид. Остановившись над тем местом, где находится сердце, он с монотонным жужжанием, опёрся выдвижной ногой на грудину и выпустил пять тончайших извивающихся жгутиков, которые тотчас направились к Борису Геннадиевичу.
  
  Стало страшно... Но когда два из них, поблескивая иглами на концах, подобрались к глазам, животный ужас охватил его. Не давая опомниться, ещё один справа и один слева пронзили грудную клетку, а последний, завершая воображаемую перевёрнутую пентаграмму, проник в солнечное сплетение.
  
  Вероятно, братья по разуму не обременяли себя заботой, о какой бы то ни было анестезии, оставляя эту проблему на потом. Как беззаботно обещал серенький доктор, Борису Геннадиевичу почистят память, и он ничего про боль помнить не будет.
  Но, оказалось, не боль была самым страшным. Он понял это, когда заработала система отъёма 'субстанции'. Такой тоски и уныния Борис Геннадиевич не испытывал никогда. Чувство безвозвратной потери, вины за совершение какого-то страшного предательства, страх перед неведомым наказанием заполнили всё его существо, а в голове звучала очень знакомая просторечная фраза...
  
  Ну вот, уже вводят капсулу, удерживающую память в нужных рамках...
  
  II
  
  Где-то рядом вибрировал мобильник. Борис Геннадиевич медленно приходил в себя. Звонил хозяин. 'Почему не вышел на работу?'. 'Заболел...', - кто-то управлял его языком. 'Вы уж поскорей... выздоравливайте'. Скрытая угроза - таких, мол, полная улица. Шеф блефует - таких поискать.
  
  Телефон зазвонил снова.
  
  - Геннадич, Геннадич, - голос спешил, спотыкался о незавершённые матюки. - Женщина ушла?! - звонил сосед, бывший убойный следователь.
  
  - Какая ещё женщина?
  
  Борис Геннадиевич никак не мог сообразить, что происходит. Почему он не на работе, сколько сейчас времени и зачем, наконец, лежит на половичке в прихожей совершенно голый?
  
  - Ты ещё спрашиваешь?! - телефон хрипло рассмеялся. - Та ещё женщина! Бабец что надо - везёт тебе, толстый! Гы, гы! Рассказывай, чего она с тобой делала, что ты всё перезабыл. Телефон обратился в слух и нетерпеливо дышал прокуренными бронхами соседа.
  
  Борис Геннадиевич не всё 'перезабыл', он, например, помнил, что они со следователем любили поболтать и пошутить, переходя все границы дозволенного, но не сейчас. Да и к чему - толку от этих шуток?...
  
  - Я перезвоню, - сухо произнёс он в трубку и, невзирая на громкие протесты, отключил аппарат.
  
  Ничего особенного обнаружено не было, только на кухне царил непривычный кавардак. Он быстро навёл порядок. Вернул на место сдвинутый стол и поваленные стулья. На полу два пакета из супермаркета - в мусорку. В одном из них (очень кстати) чудом уцелевшая бутылка вина.
  
  Ах, пинотаж, пинотаж - честь и слава апартеида! Борис Геннадиевич прикрыл глаза, сосредоточившись на послевкусии, и вернулся к уборке. Фрукты, разбросанные по всем углам, пришлось доставать из-под мебели, придумывая различные ухищрения. Некоторое время потратил на то, чтобы оттереть размазанную по полу, частично засохшую хурму.
  
  Когда с кухней было покончено, он принял в дверном проёме античную позу и оценил работу. Неожиданно взгляд зацепился за небольшое пятно на косяке. Борис Геннадиевич сходил за оптикой и обнаружил запёкшуюся кровь с прилипшими к ней седоватыми волосами, похожими на его собственные. В раздумье рука потянулась к голове, и он с удовольствием почесал за ухом наболевшее место - отлежал, наверное. Вернувшись за стол, Борис Геннадиевич налил ещё вина.
  
  Тело неприятно прилипало к пластиковому покрытию сидения и, решив, что пора одеваться, он пошёл в спальню. Если бы не холод, так бы и ходил - ему было комфортно. Это слово было новым в его лексиконе, впрочем, как и ощущения, которые он испытывал.
  Проходя мимо зеркала, он остановился - ничего плохого. Теперь он любил себя, возрастные изменения больше не расстраивали.
  
  Коллекция! Натянув первую попавшуюся одежду, Борис Геннадиевич поспешил к заветной витринке. Эх, забыл подсветку выключить! Но свечение исходило не от лампочки.
  
  Не отрываясь, смотрел он на новый экспонат, источающий гипнотический свет, и воспоминания постепенно возникали в памяти, выстраиваясь в цепочку событий.
  
  Вот о какой женщине говорил сосед. Имя появилось в памяти само по себе, захотелось увидеть её снова. Непривычно откровенные мысли заставили его порозоветь от возбуждения, и, вернувшись на кухню, он опять налил вина.
  
  Думал недолго, и пришедшее решение было простым и, казалось, единственно верным. Не надо больше засорять голову размышлениями о правильности поступков - суемудрия отодвинулись на дальний план и больше не мешали. Возникшая внутри потребность оформилась в понятный образ. Быстро одевшись, он вышел из дома.
  
  Было ещё светло. Пройдя два квартала, Борис Геннадиевич добрался до улицы, где они собирались. Это место он нашёл бы с закрытыми глазами: в воздухе витал удушающий аромат парфюма, напоминавший занятия гражданской обороной.
  
  Одна двинулась навстречу. Раньше он был прозрачен для них - теперь заметили. Ему известно укромное местечко... Короткие переговоры, и они спешат к проходу между гаражами. Туда, где нет никого, где звуки распространяются, как в воде и, возможно, бродит тот отвратительный кобель. Но именно там всё должно произойти, он это знает откуда-то.
  
  Борис Геннадиевич сгорает от нетерпения. С силой вталкивает свою наёмную подружку и быстро протискивается следом.
  
  'И что мы хотим, папуля?', - наигранное кокетство - в глазах полное безразличие. Он нагибается и шепчет на ухо, поглаживая её шею.
  
  Моментально всё меняется. Повидавшая многое на своём коротком веку девушка, бледнеет и начинает вырываться. Сначала, слабо отталкивая сопящего клиента, потом всё яростнее, пуская в ход ногти и колени. На какой-то момент ей удаётся освободиться и, жертвуя замками, раскрыть сумочку, но Борис Геннадиевич выбивает её из рук и на землю вываливаются предметы первой необходимости: презервативы, помада, сигареты, газовый баллончик.
  
  Возбуждение достигло апогея, и на мгновение он потерял бдительность. Тут же удар в область паха, и, обретя свободу, она бросается к родным улицам.
  
  В этом странном месте он не чувствует боли - здесь её нет. Это был просто испуг, привычный испуг мужчины, опасающегося наихудшего. Ничего - сейчас догоним... Борис Геннадиевич успевает сделать всего несколько шагов, и тут же сильный толчок сзади бросает его на землю. Он переворачивается на спину, а прямо перед лицом вонючая пасть и кажется, что она просто набита огромными клыками. Зверюга будто специально поджидала его.
  
  Упершись лапами в грудь и намереваясь вцепиться в горло, собака глухо рычала. Пока мозг полностью занят просчётом возможных вариантов, руки сами обыскивают доступную им площадь. Вот, что-то попалось - не думая, он поднимает баллончик и, что есть силы, давит на клапан. Щенячий визг, животный кашель. Борис Геннадиевич, не успев полностью встать, помогая себе руками, выскакивает в проход за девицей...
  
  'Ушла, сука!', - уязвлённое самолюбие охотника стучало в затылок столбиком артериального давления. Вот ведь облом! Ещё эта тварь чуть не загрызла. Надо ей капкан поставить... Борис Геннадиевич представления не имел, как ставить капканы, но мысль показалась забавной, и он довольно усмехнулся.
  
  Однако ощущения обострялись. Вскоре улыбка сменилась гримасой материализовавшейся боли. Держась за ушибленное место, он свёл колени и долго стоял, издавая ноющие звуки.
  
  Вечер был испорчен. Престарелый ферлакур осторожно сделал два первых шага и тихо поплёлся, по направлению к дому.
  
  Медленно поднявшись по лестнице, он, не запирая дверь, поспешил в туалет - до больного места было не дотронуться, а так как из-за надувшегося с возрастом живота он не мог ничего увидеть, то сильно разнервничался и передислоцировался в прихожую. В это время гнетущую тишину в голове прорезал телефонный звонок, и он машинально снял трубку. Обиженный пренебрежением сосед-следователь попытался сходу взять на пушку.
  
  - Ну чего, поблядовал?
  
  - Отстань! - заорал Борис Геннадиевич.
  
  Он с такой силой нажал 'отбой', что кнопку накрепко заклинило в панели.
  
  Отбросив трубку, он, наконец, удобно устроился перед зеркалом, направил свет на травмированный орган и собирался уже как следует рассмотреть возможную гематому, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге застыла в изумлении Лида.
  
  Развернувшись навстречу, он стоял, обеими руками придерживая рубаху на груди и, безучастно наблюдал, как его раскрасневшаяся гостья хлопотала возле двери и, усиливая вожделение, щебетала что-то о докторе, который явился исцелить бедного Борюсика.
  
  Безумства, которым предавались любовники, вряд ли поддавались описанию, но даже они меркли в сравнении с удивлением вызванным возможностями обновлённого организма. Однако всему есть предел, и часам к четырём он провалился в яркий болезненный сон. Находясь на грани бытия, всё пытался выбраться из безысходного грязного подвального помещения. Заведение являлось ломбардом, в котором он закладывал нечто, находящееся у него, но ему не принадлежащее.
  
  Вдобавок, порядком надоевшая собака постоянно загоняла его в дальние, самые грязные уголки этого захолустья, где нечем было дышать, и он чувствовал, как на самом деле не хватает воздуха, и уже не выбраться из подвала вымазанного нечистотами.
  
  В самый драматический момент, когда исчерпана всякая надежда на спасение, он, громко и протяжно втянув воздух, широко открыл глаза.
  
   'Однако же низкий у неё голос', - подумал Борис Геннадиевич, вслушиваясь в недовольное бормотание, раздававшееся совсем рядом. Оторвав взгляд от ярко освещённого потолка, он с трудом повернул голову, и чуть не свалился с кровати. По другую сторону, безмятежно посапывающей Лиды, в бесстыдной наготе расположился банковский знакомец - отвратительный вычурный молокосос. Он тёр воспалённые глаза, и сетовал на хозяев, которые не удосужатся оказать больному первую помощь
  
  'Ну, всё, - просторечно подумал Борис Геннадиевич. - Щас прибью нахрен!'.
  
  Не надевая тапочек, он ринулся на кухню, чтобы взять что-нибудь подходящее для приведения приговора в исполнение. На глаза попалась большая чугунная сковорода. Сопя и размахивая грозным оружием обманутых домохозяек, он натыкался на мебель и разбрызгивал остатки масла по всей квартире. Наконец, больно ударившись о табурет, ворвался в спальню.
  Его подруга по Камасутре, сидя на кровати, простирала навстречу руки, а вместо серебристого молодчика посреди комнаты стоял уже знакомый голубой дог и, топорща шерсть на загривке, рычал.
  
  Завидев обнаженного Бориса Геннадиевича, собака тут же кинулась к нему, намереваясь вцепиться в слабое место. Но застать его врасплох не удалось. Прикрывшись левой ладонью, тот неловко, но сильно взмахнул правой рукой.
  
  Малым колоколом запела старая сковорода, и кобель, визжа, закрутился на месте. Борис Геннадиевич собирался уже нанести контрольный, сокрушительный удар, но животное, не переставая крутиться, на глазах стало превращаться в человека.
  
  Укротитель был так поражён, что выронил инструмент и дал возможность противнику не только вернуть себе облик наглеца из банка, но даже и потанцевать перед ним в 'боксовой' позе, вследствие чего и пропустил техничный удар в голову.
  
  Что-то хрустнуло, по верхней губе потекла тёплая жидкость. Борис Геннадиевич схватился за нос, нащупал какой-то маленький цилиндр, и тут же вернулись утерянные события. Голова закружилась, и, чтобы не упасть, он неуклюже сел на пол.
  
  Тут же на него леопардом набросился малолетний пижон-оборотень и стал вязать по рукам и ногам шнуром утюга. Затем, использовав женские колготки, затолкал жертве кляп. Борис Геннадиевич не сопротивлялся. Он был оглушён, подавлен, обессилен.
  
  - Давно хотел это сделать. Сейчас ещё вмажу как следует, чтоб знал каково это. - Мальчишка потряс утюгом, которым пытался унять рост, заметно увеличившейся шишки. - Ишь ты - мышиный жеребчик! Женщина ему понадобилась! Моя баба!!! Понял, ты, свинья жирная?!
  
  - Отстань от него, - Лида подпорхнула с носовым платочком. - Бедный Борюсик!
  
  - Ах, так?! Мне, значит можно и ядом в глаза, и сковородкой по голове, и колбасой в самую глотку. Ты, вообще, знаешь, какая у меня ангина была. Ну, держись... оба!!!
  
  В прихожей что-то зашуршало. Все на секунду замерли.
  
  - Ты что дверь за собой не закрыл? - Лида с раздражением уставилась на своего напарника.
  
  - Можно подумать мне до двери было с такими глазами - до сих пор режет. Интересно, чем эти проститутки баллоны свои...
  
  Он не договорил. С криком 'не давайся, Геннадич' в проход вывалился следователь-сосед. Не завершив эффектный боковой кувырок непослушное тело, застряло на спине, и спасителю пришлось почти наугад произвести из травматики серию выстрелов, один из которых всё же достиг цели.
  
  По обыкновению, грязно ругаясь и брызгая слюной, бывший страж правопорядка с трудом поднялся. Но тут же споткнулся об утюг, потерял равновесие и, навалившись на вопящего от боли серебристого, непреднамеренно сделал ещё один выстрел - в упор.
  
  Понадобилось некоторое время, чтобы задержанный перестал корчиться, и появилась возможность, пристегнув его к батарее, приступить, наконец, к допросу.
  
  - Колись, сучара! - превозмогая одышку, хрипел освободитель. - Почему голый?! По 133-й пущу, гадёныш?! Говори, чем граждан опоил, чтобы к оргии склонить? Будь уверен, я тут пошукаю, наркоту присовокупить. Эх, нету 121-ой: ещё бы лет восемь за Генадича. Загомосячил соседа, гад?!
  Лида хлопотала с платочком возле поверженного любовника, но развязывать и вытаскивать кляп не спешила. Борис Геннадиевич мычал, дико вытаращив глаза, и пытался освободиться.
  
  Арестованный же напротив понемногу приходил в себя, поистине возрождаясь в наглости и бесцеремонности. Он всё ещё потирал крупные, обесцвеченные посередине кругообразные синяки. Однако кривая, полная презрения ухмылка уже играла на холёном лице.
  
  - И как вы в этих своих оболочках живёте. Видно ничего лучшего не нашлось, когда он вас тварей лепил. Конечно, дерьма-то не жалко.
  
  Понял я намёки твои сектантские. Думаешь, страшно?! Не на того напал, я - атеист!
  - Напрасно... Какую-никакую, а крышу иметь надо. - В голосе наглеца слышалась издёвка.
  
  - Ты на кого пальцЫ топорщишь, конь педальный? - возмутился следователь. Стряхнув правый тапочек, он пнул подследственного в бок. Тот охнул и издал звук, похожий на шипение.
  
  - Что, больно, сынок? - с деланным участием поинтересовался заслуженный пенсионер. - А мне, думаешь лёгко? Вон артрит какой. Эх, мне бы десяток лет сбросить, я б тебе все кости пересчитал, гнус.
  
  - Могу посодействовать, - ехидно прищурился молодчик.
  
  - Чему?! Артриту? Не вякай, молокосос. А то я на болезни старческие не посмотрю, отделаю по первое число...
  
  Уяснив, что лишние звуки уносят много сил, Борис Геннадиевич перестал мычать, и сосредоточился на главном: быстрее избавиться от кляпа. Горела огнём растёртая слизистая, сводило натруженные мышцы, ворочающие отяжелевшим языком - колготки не поддавались. Коварная Лида, делала вид, что оказывает помощь пострадавшему и постоянно поправляла этот самый кляп, как только намечался хоть какой-нибудь прогресс.
  
  В это короткое время, длившееся бесконечно, он целиком утвердился в правоте своих ранее робких и незрелых воззрений. Восстанавливая в памяти случившееся за последние сутки, он понял, что изменился и больше всего был рад именно этому. Несмотря на полноту, Борис Геннадиевич ощущал необыкновенную лёгкость во всём теле. Тот прежний Он давно извёлся бы домыслами, придуманными страхами и угрызениями. Теперь же разум был абсолютно свободен. Как было не понять раньше, что одежда стесняет не только физически, но, приучая стыдиться собственного тела, ограничивает и ментально.
  
  'Именно так! - стирая до крови язык и изнемогая от аромата неизвестной парфюмерии, думал скованный эпикур. - Духовность - уродливое, извращённое понятие, рудиментарный крюк совести, цепляющийся за все помыслы на пути к раскрепощению - отжило навсегда!'.
  
  Он всё работал почти обессиленным языком, а Лида, сочувственно улыбаясь, продолжала с женской аккуратностью и терпением исправлять нарушаемую им гармонию.
  
  Когда пленник почти впал в уныние, неожиданно забрезжила надежда. 'Опытный следак' вспомнил, что рядом находится обнажённая женщина. Оглядывая влажными глазами прекрасное тело, он стал задавать коварные вопросы. Лида на некоторое время забыла о Борисе Геннадиевиче, и тому удалось, вытолкнуть предмет, унижающий мужское достоинство...
  
  - А какое имя вам больше по нраву? Выбирайте - женской сути это не изменит.
  - Умно. Однако каким-то из них вы назывались. Ваши родители, надо полагать, давали вам имя при рождении.
  
  - Вот не помню, успел ли он меня как-то назвать. Дело в том, что родитель мой, как вы изволили выразиться, был увлечён утопической идеей, и ему было не до имён. У него имелся определённый сценарий, в котором мне отводилась роль меня не устраивающая.
  
  - Вы всё загадками да намёками, а мы люди простые, и потому думаем: распустил он дочку, - расплывшись в улыбке, игриво предположил добрый милиционер. - Выдрал бы пару раз, глядишь, не сидела бы тут, в чём мать родила.
  
  - Как раз стезя бесконечно рожающей матери меня меньше всего устраивала. И когда родитель придумал свободу выбора - я тут же этим даром и воспользовалась.
  - Да хватит, начальник, - изображая бывалого зека, загнусил из-под батареи серебристый. - Сказали же - зови, как хочешь. Мне, вот, Тильда нравиться, Матильда, то есть.
  
  - Помалкивай, говнюк - без тебя разберусь, - представитель органов даже не обернулся. Лида занимала всё его внимание. Обыденность, с которой она приняла для беседы более чем смелую позу, сохранив при этом наивное выражение лица, порождала мысли об абсолютном неведении греха.
  
  - Ой, ой, ой, гражданин начальник, зачем так грубо?
  
  Молодой человек всё больше вживался в понравившуюся роль, кривлялся и, намекая на определённую заинтересованность, гнусаво пел:
  
  - Ах, любил меня один полкан седой, он не знал, что я бедовая девчонка...
  
  - Ну, всё! Достал, утырок! Полковник, вскочил с табурета, на котором восседал верхом и, собираясь выполнить недавнюю угрозу, снял тапочки.
  
  - Развяжи, Панкратьич. Склероз, что ли? Забыл, зачем пришёл?!
  
  Спаситель густо покраснел и засуетился возле своего друга. Тем временем между Лидой-Матильдой и её молодым знакомцем завязалась перепалка, грозившая перейти в настоящий скандал. Смысл конфликта сводился к следующему: прикованный к батарее был недоволен тем, что Лида проморгала кляп, и 'боров захрюкал'. Та, в свою очередь, оправдываться не собиралась и впредь пренебрежительно предлагала самому смотреть за своими 'подопытными'.
  
  Занятый хитроумными узлами, полковник на время отвлёкся от следствия. Поэтому, чтобы перехватить инициативу, он некоторое время молча наблюдал, как Борис Геннадиевич растирает затёкшие руки и прислушивался к взаимным оскорблениям арестованных. Затем неожиданно развернулся и громко крикнул:
  
  - Цыц!
  
  Воцарилось молчание, и Панкратич начал один из своих монологов о том, как быстро он 'выведет всех гусей на чистую воду'.
  
  Воспользовавшись синдромом токующего тетерева, Борис Геннадиевич поднял сковороду и, неслышно ступая, подошёл сзади. Оборванный на полуслове, следователь рухнул, как подкошенный.
  
  - Надоел, - равнодушно произнёс Борис Геннадиевич. - Есть разговор...
  
  Он и бровью не повёл, когда молодому, чтобы выбраться из наручников пришлось обратиться в белёсую липкую змею,
  - Наконец-то свой истинный облик принял, - проронила всё ещё раздражённая нелепыми обвинениями Лида. И беседа состоялась...
  
  Его предложение не встретило никаких возражений. И это также не удивляло.
  
  
  III
  
  Несколько пылинок кружатся в тонком лучике, прокравшемся в щель между плотными шторами. В небольшой чисто убранной комнате редко появляется солнечный свет. Только когда приходит уборщица или сиделка. Тогда надевают тёмные очки, или чёрную повязку. Чтобы не слезились глаза, лишённые возможности закрываться самостоятельно.
  
   Часто приходит и Борис Геннадиевич, и не может понять Панкратьич, наяву ли происходят свидания? Но не удивляется. Вокруг творятся вещи ещё более удивительные. По секрету: его посещают самые настоящие инопланетяне. Называются врачами и утверждают, что лечат. Как говорит серый доктор, случай сложный. Но, они докопаются до первопричины. Как только выяснится, через какую часть тела проникло заболевание, сразу применят специальные технологии, и ветеран сыска будет абсолютно здоров.
  
  А пока надо регулярно сдавать на анализ некую мутную взвесь, о существовании которой в своём организме он и не подозревал. Процедура мучительная, однако, чего не вытерпишь ради здоровья.
  
  На первый взгляд всё так, но не дослужиться бы Панкратьичу до полковника МВД в должности начальника убойного отдела, если бы не врождённая подозрительность. Не всё является тем, чем кажется, тем более, когда очень хочет этим казаться.
  
  Например, сосед... Любит поговорить. Всё рассказывает, рассказывает какой он добрый. Как голубей кормит да монетку подаёт... Он на коне, упакован со всех сторон. Сеть ломбардов, где хозяин теперь Борис Геннадиевич, приносит хорошие доходы. И вообще уже не сосед - живёт в большом особняке в элитном районе. Возят его в каком-то особенном 'членовозе', собранном далеко и вручную. А то, что имеет парализованный детектив: сиделка, чудесные врачи, оборудование для обеспечения жизнедеятельности - всё благодаря старому другу.
  
  Как мило и благородно звучит, а на деле - мрачный сарказм. Складывать случайные слова и фразы, в предложения наполненные смыслом - профессиональное качество, подобное умению ездить на велосипеде. Не забывается даже на пенсии.
  
  Скажем, сковорода, которой ты, Геннадич, так лихо уработал, по твоим собственным словам, не просто помойного цуцика, а чуть ли не самого цербера, уж не она ли является катализатором того самого таинственного инсульта, проникшего через лысину на затылке?
  
  Сказать бы инопланетным докторам об этом, но сдаётся, они заодно. Неужели не заметно, что его просто шарахнули сковородкой. Подельники? Тогда, почему не убили, нужен зачем-то? Зачем? Для ответа на вопрос, прежде всего, необходимо выяснить, кому больше всех надо растягивать его время.
  
  Да, основным для него мучением оказалось именно время, медленно тянущее лямку бесполезной жизни. И единственным способом убить мучителя - продолжать думать, что он и делал, развязав настоящую войну с безжалостным садистом.
  
  Заинтересованная персона определилась быстро - Геннадич. В процессе решения второй части уравнения была уничтожена солидная часть противника. Перебирая бесконечное множество вариантов, он, как всегда, выделил главное и пришёл к выводу, что основных побудительных причин может быть всего две: желание создать комфортные условия для неподвижного друга и корысть. Не отбрасывая первого, он, как опытный детектив старой закалки, сосредоточился на главном.
  
  Вместе с тем, выгода предполагает получение чего-то ценного. Не найдя у себя никаких припрятанных вещественных и, тем более, интеллектуальных ценностей, Панкратьич угробил на проблему месяц, зашёл в тупик и несколько дней подвергался атакам времени, которое, почувствовав преимущество, стремилось вновь оккупировать пространства разума, с таким трудом отвоёванные. Однако, задача непосильная для логики, оказалась вполне по зубам подсознанию.
  
  Очнувшись однажды, по-видимому, ночью, он понял, что искать надо среди того, что можно забрать именно сейчас и конкретно у него. А что с него взять? Да, ничего, кроме анализов! И что же, ради баночки мочи такие чудеса медицины? Нет, тут что-то не так... Должно быть нечто необычное.
  
  Кровь не годится - ничего ценного, кроме холестерина, в дерьме тоже. А что если это вот, густое поблескивающее мутево? Зачем оно Геннадичу? И главное, что это? Он, конечно, не медик, но даже дураку известно какие жидкости текут в организме человека, а эта взвесь не похожа ни на одну из них. Потом, почему после этого, с позволения сказать, анализа такая смурь на сердце, как с бодуна. И чувство вины, будто не устоял и взял взятку ...
  
  Точно, как в народе говорят, вынули душу. Религиозный бред, фантастика?! А инопланетяне, значит, не фантастика? Вот как всё изменилось: фантастика стала обыденным явлением, а то, что он имел от жизни, даже не задумываясь - недосягаемым благом. Интересно... В этом направлении он ещё не думал.
  
  Атака разума была сокрушительной, время понесло серьёзные потери, окопалось где-то за пределами мыслительного процесса и перестало напоминать о себе. Детали допроса: замечания рыжей прелестницы Лиды, странные превращения наглого юнца-Люсика - мелочи, которые, будучи последовательным поборником материализма, он старался объяснять рационально, - предстали в ином свете.
  
  Появилась система, и теперь частицы гигантского пазла, как по волшебству, собираясь в модули, легко подходили друг к другу, и в качестве центра композиции в этой мозаике всё более укреплялся его одинокий сосед.
  
  Рискуя поддаться негодованию и проиграть сражение, старый борец за справедливость упрямо шёл по следу психотипа старого приятеля, нанизывая на смысловую нить случайно обронённые мысли, превращая их в сведения.
  
  Теперь он кропотливо извлекал информацию даже из снов, в которых грезил о рыжей плясунье, похожей на всех и, в то же время его единственной, всё понимающей, - совершенной.
  
  Грёзы не имели ничего общего с представлениями Панкратьича об интимных отношениях и были прекрасны. Природа вокруг изобиловала чудесными ароматами, которые меркли при появлении волшебной танцовщицы, источающей чувственный запах первозданной, не знающей синтетики парфюмерии.
  
  В этих видениях он был молод, силён, но всегда, с болезненными ранками вокруг сердца, которые мешали вдыхать полной грудью поразительно знакомый фимиам восхитительной и в то же время запретной любви.
  
  Сосредоточившись, Панкратьич вспомнил - допрошенная им Лида пользовалась теми же духами. Женщины, женщины, если и есть, что-либо постоянное в ваших пристрастиях, так это хранение верности однажды выбранной косметике. Проанализировав факты, пришлось признать, что в новой системе восприятия реальности Лида и древняя, допотопная ещё плясунья, одно и то же лицо.
  Впрочем, прав был сопляк этот: имена ничего не значат, и надо быть поэтом, чтобы передать словами то, что вытворяет запертое в клетку воображение.
  
  Альмея не только отплясывала, но и пела, а главное рассказывала много необычного. Так что Панкратьич имел и Шахерезаду, и неизвестно кем назначенный срок, давно переваливший за тысячу и одну ночь. Заслушавшись нежным голосом, ни один человек, не вынес бы из этих декадентских россказней ничего, кроме изысканной вычурности. Но не Панкратьич.
  
  Его сладострастная приятельница прибывала на необычном транспорте, глядя на который, повидавший многое следователь, прятал саркастическую ухмылку. Мало того, что средство передвижение было драконом, оно ещё дышало огнём и таскало за собой подобия революционных транспарантов.
  
  Лида в своём ином воплощении, как ни странно, называла монстра также Люсиком и чмокала в чешуйчатый нос. Все эти фамильярности оживляли морду чудища подобием улыбки, не менявшей, однако, удивительно злобного взгляда запавших глазок и обнажавшей зубы, которым позавидовал бы любой из живших некогда динозавров.
  
  Они всегда были вместе. Крылатый змей, влачащий за собой списки человеческих мерзостей, и женщина с надменным лицом, разметавшая по обнажённым плечам огненные волосы.
  
  Но идиллия порой нарушалась. Тогда Лида, не скрывая раздражения, с удовольствием перемывала косточки своего спутника, являясь источником уникальной информации. Собственно говоря, и об этом уже упоминалось, от него ничего и не скрывали. С какой стати беречь секреты от того, кто не может их выдать?
  
  По прошествии некоторого времени Люсик в образе дракона неожиданно обнаружил желание общаться. Удостоив Панкратьича пренебрежительным взглядом, он злорадно поинтересовался, кто же кого в итоге посадил?
  
  С этого момента змей активно общался и с удовольствием подливал дёготь в бочку наслаждений любовников. Особенно возмущали сальности, которые, в прямом смысле слова сочились из его пасти. В такие моменты чешуйчатые покровы рогатого змея искрились и мерцали ледяным светом лунного пламени, нагоняя сладостное уныние, увлекая всё глубже в безысходную пагубу, - не вырваться, не отвести глаз от соблазна.
  
  Как спастись, где искать помощи, когда почти переполнен благодарностью за обжигающие прикосновения, страстный шёпот и кратковременную потерю памяти, когда кажется, что утром вернётся не только подвижность, но останется и молодость.
  
  Люсик охотно брал помолодевшего Панкратьича с собой и тот, ухватившись за письмена, мчался вместе с ними чёрными норами мироздания, чтобы на опушке тайного леса подманивать соцветиями шиповника единорогов - дракону требовалось много благородной кости, и магических слёз обманутого существа. Он называл это культурной программой и пытался приобщить нового спутника к свежеванию туши. Панкратьич упрямо отказывался, а однажды, заглянув в голубые глаза замученного животного, показалось ему, что промелькнуло в памяти нечто заброшенное по скудоумию.
  
  Ёкнуло сердце и вспомнилось давнее уголовное дело. Тоталитарная секта, оргии, мессы во славу 'светоносного ангела тьмы и его вечной спутницы'. Как можно было забыть их имена, когда кругом подсказки и как ни назови: Лида, Тильда-Матильда - На самом деле-то Лилит! Бежать, освободиться, но легко сказать...
  
  Наступил день очередного медосмотра. Борис Геннадиевич суетился и заискивал перед комиссией, состоявшей из двух соцработниц, а внутри изваяния, которое когда-то служило настоящим полковником, бился, пытаясь вырваться, скованный разум.
  
  Да что же это?! Неужели нет на них управы, неужто заполонили всё и подменили свет своим мерцанием. Было же средство простое и действенное, вот только никак не вспомнить - затерялось во времени. Сначала специально прятал - стыдился, а теперь вот потребовалось, а место, где оно в памяти лежит, забыл. Всего-то надо - позвать, и сгинет нечисть. Эх, да как же это, Господи помоги!
  
  - Смотрите, у него слёзы! - сухонькая помощница, близоруко наклонилась над парализованным.
  
  - Оденьте повязку, это у него от света, - обронила доктор и вернулась к увлекательной беседе с Борисом Геннадиевичем, бескорыстием которого восхищалась.
  
  - Да, нет! Глаза он сам закрыл!
  
  - Как закрыл?! Это невозможно...
  
  Несмотря на уверения старого друга, что стены помогают, и больному будет лучше дома, Панкратьича забрали в ведомственную больницу. Местные врачи и без помощи инопланетных технологий легко установили диагноз. И вскоре старый воин издавал первые за долгое время немодулированные звуки и даже шевелился.
  
  Борис Геннадиевич наведывался регулярно. Он уже не играл роль благодетеля, просто нервно шептал в самое ухо:
  
  - Только попробуй, только вякни - сотру в порошок. Думаешь, позволю сломать себе жизнь, когда всё наладилось? Не знаешь, с кем бодаешься. Я тут главный представитель инопланетной миссии и управляющий сетью пунктов по сбору тонкой субстанции. Поздавал бы ещё за нас, за двоих. Что тебе стоит с такой широкой душой, от неё не убудет. В своё время за безделицу всю без остатка закладывали, а тут самую малость. Зато взамен, что пожелаешь.
  
  Хочешь дом, как у меня, бабу хочешь, много баб... классных - ты же об этом только и думал, может ещё чего? Помечтай... Знаешь, кто за мной стоит? Я его сам боюсь. Это существо, опасный и безжалостный зверь. И, как перед любым зверем разумнее отступить - он и не тронет.
  
  Но полковник был непреклонен и на контакт не шёл. Свято веря в то, что преступник должен сидеть в тюрьме, он терпеливо ждал, когда восстановится речь, и появится возможность раскрыть заговор. Наконец, как и любому пациенту с черепно-мозговой травмой, перед выпиской ему назначено освидетельствование.
  
  Благодушный психиатр в залитой светом комнате вертит в руках диковинную авторучку. Проникает вопросами в израненную душу. Никогда не приходилось бывать Панкратьичу по другую сторону допроса. Размяк Панкратьич, истомился в ожидании реванша, доверился ласковому доктору и тут же совершил тактическую ошибку: начал рассказывать всё, как было на самом деле.
  
  
   16.08.2014
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"