Шерстобитов Анатолий Николаевич : другие произведения.

Райгород (часть первая "Жестокий эксперимент")

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  РАЙГРАД
  Фантастинки из глубинки
  Или
  Не совсем обыкновенные приключения обыкновенных граждан обыкновенного селения, каких в Отечестве нашем многие тысячи
  
  Часть первая
  ЖЕСТОКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
  
  Не плачьте, козявки, только сок чуток выжмем! (Пословица)
  Скудна рука дающего (Тутаировка на ягодице)
  Сорвался в бездну разума (Эпитафия)
  
  Глава 1
  ПРЕДАТЕЛЬСКАЯ БЛАГОЧИННОСТЬ.
  МАЯТА КУЯНА.
  В “УМНОМ КВАДРАТЕ”.
  СРЫВ ПОИМКИ АНТИГУРМАНА.
  НАЧАЛО ЭКСПЕРИМЕНТА.
  
  И ведь ничем, ну совершенно ничем этот воскресный июньский денек не грозил выделиться из череды ему подобных. День как день, утро как утро, ни малейшего намека на грядущее зловещее событие. Словом, утро этого памятного денька в городишке почти никого не насторожило. Почти!..
  Пала роса, все также пьяняще-терпко благоухала листва тополей, разила аптекой буйная полынь, совсем нетерпимо зловонили свалки и помойки, где шумно ссорились воробьи, с брезгливым изяществом завтракали кошки. Объедая зелень в палисадниках, слонялись коровы - ведь всё запахано, даже солончаки и Сорочья поляна, так славная до этого дармовой глиной, вот и паслись теперь бурёнушки на улицах да меж шпал на железке, но там опасно, начетисто - владельца часто штрафуют.
  У магазина, коротая время в очереди за молоком, старухи слушали очередной вещий сон подружки-Кулюшки: “Ну уж нет, девоньки! - страстно вещала она. - Нет уж, свиньи на мотоциклах, да колоннами, да с хоругвями к добру никогда не глянутся. Да еще ведь и клушка третьего дня петухом голос подала! Ох, не к добру все это, ох, не к добру!..”. “Девоньки” слаженно кивали и уже настороженно осматривали окружающее, пока еще так предательски благочинное.
  А здесь бранились два соседа - из-за Тямки, звонкоголосой, неумолчной собачонки, только что погибшей. Ночной брёх её и стал ей приговором - недоспавший сосед предложил аппетитнейшую котлетку, мастерски начиненную заряженным конденсатором. И вот вчерашние друзья, половчее ухватываясь за грудки, сквернословили и примерялись, что же эффективнее - лбом в нос или коленом в пах.
  Неподалёку же, третий день кряду, веселилась свадьба. Проникновенные, идущие сердцем песни в исполнении Анны Герман, были усилены аппаратурой настолько, что знобило телеграфные столбы и стаканы в ладонях, под наседками лопались яйца, а ошалевшая кошка, подняв пыль на чердаке забегом протеста, шагнула в колодец.
  ...И ведь всё вроде как всегда, заключал Куян, присаживаясь на родное крылечко после прогулки за хлебом, всё вроде бы, а что-то не то. Он крепко задумался, яростно выкусывая заусенцы. И как только выткать из мельчайших лоскутков снов, примет, предчувствий, так его будоражащих некую цельность, как? Он ойкнул, куснув заусеницу едва не до мяса. Не-ет, я так чокнусь, крепко потер он шею, надо с кем ни то посоветоваться.
  - Баушка! - крикнул он в сенцы. - Степановна! Собери-ка мне, золотце моё, десятка полтора яичек, я ребятам снесу в “умный квадрат”.
  - Опять, опя-аать полна пазуха докуки, - ворчала супруга, - только нечего взять в руки. Лишь бы со двора убёгнуть, наскипидарился, опять что-то приблажилось.
  - Да ладно, ладно тебе, баушка, тут же ведь и обернусь.
  - Ой-ё-ёй, седьмой ведь десяток стучит, а всё как мальчонка бегаешь, ладно ещё не верхом на прутке. Нет бы какую качель изладить на дворе внучатам. Столбушек-то у забора на пасынок подвязать какой уж день сулишься, а-а? Упал ведь забор-то, хозяи-ин! А-аа, - махнула она рукой, позёвывая, - всё ведь на вей-ветер. Побёг, побё-оог заполошный, наторгует нынче снова мякиша у кукиша.
  “Умный квадрат” располагался за городом, здесь обитали климатологи, именно так они все представлялись. Стоянку ихнюю ограждал забор из поставленных встык автофургонов, автобусов и прочих спецмашин. Тоже чего-то мутят, мытари царя небесного, отмечал Куян, какие же они к черту климатологи, коль даже дождичка на завтра угадать не могут. И вздыхал снова маятно на ходу, вздыхал, ох, не то что-то, ох, не то!
  “Куяна” ему впаяли ещё в детстве, за не по годам рассудительность да сходство с премудрым дедушкой Куяном, кто просиживал тогда на завалинке дни напролёт, всесезонно обмундированный в шапку и пимы с кожушком. И ещё одна кликуха за нашим Куяном числилась - “Гусак”, но это уже из обидных, за дефект, за долгий нос, что явно на двоих рос. Матушка его покойная бывало, говаривала шутя, долгота, дескать, эта затем, что суюшка сынок её несусветный. Ну а изначально наш дошлый Куян наречён был Михаилом, признан законным сыном Авдея Поспелова, потомственного станичника, чья зажиточность после расказачивания-раскулачивания определялась топором на семь дворов да в в один кафтан троих согнанием. Что и отвалил наследникам.
  Куян на всё это не сетовал, потребностей он был самых скромных, определяя быль свою хожалым аршином - был бы хлебушка край, а уж с ним и под елью рай. Подтверждал эту установку даже его домишко - балаганишко с одним оконцем на улицу, стены же были наглухо задрапированы темной толью. Как слепил его Куян после войны, так боле рук и не прикладал, как и ко всем прочим изгородям-сараюшкам. Баушка было кой-когда начинала гневаться, но скоротечно, так как у Мишеньки её находился пусть однообразный, зато безотказный ответ, заявлял с придыханием шельма, что, мол, превыше всего на свете для него она, Александра Степановна, радость глаз его вековечная, всё же прочее для него пустяки тленные. И мог так, зараза, объявлять многажды на дню, с неподдельным восхищением в глазах и в голосе восторженностью, хоть трезвым, хоть не совсем, но всегда на одной ноте: “Пр-р-рревышше всего!” и ваших нет.
  Работал же Куян последние, едва не сорок лет, в редакции местной газетки “Заветы Ильича” - шоферил.
  - О-оо, Михаил Авдеич, да с харчем! - пододвинул ему винтовой табурет Пеонов, его добрый знакомый. - Ну, распологайся поосновательнее,- он подмигнул оператору. - Чтобы не упасть ежель что. - Щёлкнул тумблером и попросил: - Второй, второй, дай-ка смещение на два градуса.
  Салон их спецфургона был донельзя напичкан всевозможной аппаратурой. Моргали красные и зелёные глазки, на ряде телеэкранов нынче почему-то просматривались разнообразные места городка, вплоть до интерьеров квартир.
  - Так поведай-ка нам, Михаил Авдеич, как ты за малым этот раз шпиёна-диверсанта не пымал, - Пеонов обернулся на секунду и вновь вертанулся к приборам, стал быстро покручивать-потрагивать разные ручки-копочки. - Расскажи, дядь Миш, не томи, ну будь ласка, а то нас больше подпитывают сомнительными слухами.
  - Да ну тебя, Николай, - застенчиво отвернулся в оконце Куян, - скажешь тоже, распредвал-твою мазь, “шпиё-ёон”, там делов-то.
  Но после повторной просьбы ломаться не стал, обсказал всё как было. Дело же было так.
  Случилось как-то ему в отсутствии Александры Степановны обедать в столовой. Кушал он себе рассольник - всегдашние ополоски - примеривался к жёсткому без запахов шницелю, сообразно угнетённому аппетиту уныло осматривал убогий зал. Повёл взглядом в который круг и остолбенел. Через столик от него измождённого вида мужчина разминал и крошил себе в рассольник папиросы, затем высыпал всю соль и перец, вылил туда же компот, воровато покосился на огнетушитель. Надо ли говорить, что уже через секунд двадцать Куян сидел за его столиком, поёживаясь от охотничьего трепета, а ещё через минуту бежал к машине за солидолом и электролитом. За его отзывчивость мужчина - Куян как-то сразу нарёк его Обезжиренным - подарил ему диковенную исповедь.
  Оказывается, в тот день судьба столкнула Куяна с одним из непримиримых борцов с общепитом, тех, кто однозначно ратовал за возвращение его на былые позиции, когда продукты готовились ну совсем-совсем несъедобными. В те времена Обезжиренный ходил в студентах, но, не в пример многим собратьям, выжил, при этом желудок его обрёл невиданные доселе свойства - он стал бастовать на приём вкусной и питательной пищи, что случалось ещё тогда Обезжиренному поедать при наезде к родителям. Вкуснятина его просто-таки травила, приходилось бедолажке приспосабливаться - тайком бегать в столовку или доводить до нужных кондиций блюда подручными средствами, при этом в ход шли стиральный порошок, гуталин, ружейное масло, косметика. Потом же, по словам Обезжиренного, началось самое страшное - общепит на какое-то время вынудили работать как надо, поубавили растащиловку. Это едва не стоило ему жизни, он стал угасать по больницам и угас бы, но судьба расщедрилась на встречу с союзниками, ведущими борьбу за выживание довольно продуманно, организованно и целенаправленно. У нас, похвалился в тот день Обезжиренный, связи простираются до самых верхних эшелонов власти и заверил, что совсем скоро в их городишке дела поправятся как надо, то есть индекс несъедобности общепитовских блюд войдёт в нужную норму, для чего нужные люди щедро ублажены взятками и деликатесами. После исповеди последовала попытка вербовки, но Куян спешно ретировался, а через пяток минут вернулся с участковым, но Обезжиренного и след простыл.
  Дела же общепита, как грустно подмечал Куян, и без того плачевные, неуклонно ухудшались, в газету не ослабевал поток жалоб, но при всём при этом объяснение причины в его трактовке всех почему-то ввергало в оскорбительные хаханьки.
  - Так, говоришь, дядь Миш, негролу ещё просил для шницеля?- кхекал Пеонов. И этот туда же, поджал губы Куян и снова отвернулся в оконце.
  - Так лысый, говоришь, в очках? Тощий, хоть для брюк ремешок от часов используй? Хорошие приметы, и псевдоним удачный - Обезжиренный, ха-ха-ха! И ухо, говоришь, любил дергать - левое правой, а правое левой рукой всё норовил через затылок? Эт-он, болящий, супротив остика-хандросыча шейного ловчил.
  - Я же такое не говорил, - настороженно покосился Куян.
  - Да ладно, дядь Миш, ладно, пустяки всё это, сыщут всенепременно энтого антигурмана-вредителя, сыщут и сварят из него холодец для ублажения пострадавших, должны сыскать.
  - Ты мне лучше скажи, только как на духу, о бдительнейший из сограждан, не заметил ли ты чего подозрительного в родном граде, не встревожило ли тебя чего-нибудь, не всколобродило ли, не вздыбило ли локатор твоего чуткого от роду нутра?
  - Дык, - заёрзал Куян, хмыкнув признательно, - ну это ты, Николай, прямо в точку, затем и пришёл, измаялся ведь.
  - Да-а, на челе твоём информационное недоедание читается за версту.
  - А как же иначе?! Такое ведь, Коля, сапогом с ноги не скинешь.
  - Ну ничего, сейчас разговеешься. Так рапортуй кратко, каково настроение земляков - безмятежное? Взбудораженное? Сколько отбурлило митингов протеста, сколько послано телеграмм в ООН?
  - Ой, да брось ты, Коля, какие там митинги, тычутся как всегда сонными мухами, никакого чутья, а ведь...- Куян покрутил растопыркой пальцев у лица, - ведь как сказать грамотнее, ведь..- он застонал и махнул рукой обречённо, - ведь чую я, не то что-то, не то! Как говорится, пути ясны, да очи слепы.
  - Прочти свою газету, за среду, на второй полосе заметка, внизу... на-ка вот, ознакомься, ежель раньше не удосужился.
  - Ну вот, газетка, да кто, Коля, нашу брехушку всерьёз читает? Да ещё на второй странице, партейной. Вот ежель бы в виде некролога, объявления красным цветом, да вверх ногами, а так, распред-твою мазь, зряшные хлопоты. - Куян страдальчески прищурился на развернутую газетку.
  - Н-да, - хмыкнул Пеонов, - ожидалось, конечно, бездейство, но с таким кэпэдэ!.. Третий, третий, дайте-ка, мил люди, контроль мощностей поквадратно, да закругляйтесь, выходите на суммарный результат... Значит, говоришь, дядь Миш, полнейшее неведение? Значит быть нам нежданными, яки восходу светила от западу? Да ты читай, читай...
  - А-аа, ну тебя, тут, я вижу, накалякано много, да шибко грамотно, когда я дойду до соли с моим-то куриным умишком. Ты бы растолок, Коля, как попроще...
  Тут, на всех экранах сразу появилось лицо ихнего шефа, бородатое и торжественное.
  - Десять минут на последнюю проверку, друзья мои, - объявил он. - Готовность в десять тридцать, сверьте ваши часы. - На экранах нарисовался циферблат - десять двадцать.
  - Ой, дядя Миша, теперь уже не до разъяснений, - ещё энергичнее захлопотал у своего пульта Пеонов. -Да и не к чему они теперь, разъяснения-то, сиди себе мышкой-норушкой, да смотри в оба на все мониторы, враз станет всё понятно. Такого зрелища, смею уверить, ты ещё никогда не видел, так что, повторяю, сиди цепче... Та-ак, хорошо идём, ребятки, хорошо. Сейчас, сейчас смешается всё в доме Облонских...
  - Ну, поехали!- сказал вскоре сипловато невидимый шеф.
  - С богом!- выдохнул Пеонов и задвинул какой-то рычажок.
  Куян машинально, незаметно перекрестился.
  
  Глава 2
  ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ЕРАЛАШ.
  ПОРНОГРАФИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ.
  САМОУБИЙСТВО В.САЛАШНОГО.
  ЖАЛОБЫ ЖЛОБА-ЭКСПЕДИТОРА.
  ТЕРРОР В “УМНОМ КВАДРАТЕ”.
  
  Беда пришла на гаражный массив, буйной стихии подобная беда. Застонала от обвалов земля, взметнулись пылевые облака, заскрежетал металл, и затрещало дерево. Исчезали двери, рельсы перекрытий, бетонные плиты и стены. Лишённые опоры обрушивались на личный транспорт потолки, хороня соленья и варенья, заполнялись землёй подвалы. Фундаменты пускали трещины и разламывались на земле, обретающей первозданный, как и до планировки вид. Присутствующие - кто бежал сломя голову прочь, кто тихо оседал, хватаясь за сердце.
  Казусы происходили и с некоторым транспортом в пути. Многие водители, после безуспешный попыток запустить отказавший двигатель, обнаруживали, что в бензобаке совсем-совсем сухо; этого же затрясло до лясканья зубов - исчезла резина; другой проехался со скрежетом, вызывающий мурашки, на одной раме с обручем руля в одеревеневших руках. А вот у дамы внушительных статей, только что лениво покручивающей баранку “Волги”, приключился ещё больший конфуз - она закувыркалась на дороге в чём мать родила, а утвердясь на четвереньках, оцепенела и, обратив глаза к небу, завела нехороший вой.
  Ну а здесь горестно вскричал человек - он ударил по шляпке гвоздя кулаком, не молотком, как при замахе, больше того, он повис на этом гвозде, так как из-под исчезла стремянка, больше того, буквально на глазах преобразился его домик, этот писаный теремок - он обветшал и покосился.
  И тут, в просторном сарае, ахнула женщина, ибо сгинули бидоны с пищевыми отходами, а три упитанных восьмимесячных боровка истаяли зыбким миражом, раздраженно при этом хрюкая, как, впрочем и с полсотни уток, те только и крякнули хоровым подголоском звучным ахам хозяйки.
  Зачмокала таблеткой валидола и другая преклонных лет женщина, с минуту назад протиравшая корешки солидной библиотеки классиков соцреализма, протирать как-то враз стало нечего, осталась лишь брошюрка “Советы огороднику”.
  В щекотливом положении оказался некий смуглый гость города в автобусе, из одежды у него остались лишь носки да ремешок от часов, а обворожительное золото улыбки сменилось отталкивающим оскалом редких останков зубов. Потерянно блея нехорошие слова, он присел и малоуспешно маскировал одной ладошкой рот, другой - грудь, где сквозь щедрый мех просматривалсь тутаировка, взглядам несовершеннолетних явно противопоказанная.
  Не скучал и многолюдный базар. Представители власти недоумевали - жалоба за жалобой, кража за кражей. Кто-то лишь немо разводил руками, кто-то волок подозреваемого сам, кто-то же, проведя самостийное оперативное следствие, вершил приговор, обдирая кулаки о зубы уличенного.
  Дико, на одной ноте кричал уже мутный рассудком мясоторговец - у этого исчезли две огромные бычиные туши, только что возлежавшие аккуратными частями на цинковом столе в ожидании желанного штемпеля ветэксперта.
  Здесь же неутомимо суетился вокруг своего “жигулёнка” заметно обескураженный мужчина - он заглядывал в отсек двигателя, откидывал сиденья, смотрел на и под машину, тщательно прощупывал каждую клеточку багажника, безнадёжно пачкая ладони о выделения поросят, девятерых розоватеньких пупсиков, кто минуту назад сонно похрюкивали именно на этом месте. “Фокусники!, бормотал он ошеломленно, - ну вы, городские, на это горазды, по чужим-то карманам молебны служить, плут ведь на плуте... девять у пятьдесят, у-уумм!”. Поиски возобновлялись по тому же кругу. Рядом злорадно подхихикивал другой продавец, этот только что лишился трёх брюхатый самок нутрий.
  А вот молодой человек с юркими глазами осторожно осмотрелся и недоуменно похлопал себя по руке, недоуменно затем, что та перестала ощущать веса полушубка. Поозиравшись, он наклонился к дорожной сумке, пошарил и удостоверился, что та пуста, ещё более сторожко осмотрелся и с четверенек, не разгибаясь, скакнул в толпу, исчез.
  У этого же здоровенного молодца, по-хозяйски шагавшего по базару, с головы упорхнула шапка, ондатровая, роскошнейшая и красивая шапка, меньше чем за триста сроду бы не уступил. Он недоверчиво погладил плешь, но это обстановки не прояснило. Зато, в довесок к данному сюрпризу, к нему спешила жена - сам крик вины за недогляд, мольба о пощаде - руки её простирали распахнутый пустой чемодан.
  Исчезали сети, запчасти к машинам, шали и мопеды, пустели кошельки... Людская масса поколыхалась и стала стремительно растекаться через ворота и щели в заборе прочь.
  Недоумени посетило даже завсегдатаев скверика близ гастронома. Сидя и полулёжа на травке в скупой тени молодой акации они до этого высокоартистично радовались первенцу некоего пожилого, лысого мужика, кого видели впервые. И вдруг вся компания враз протрезвела, совершенно, вся, кроме лысого, кто всё также нёс счастливую околесицу и лез целоваться ко всем напропалую. Завсегдатаи помрачнели, ощутили сильнейшую слабость и голод, как после сильного приступа дизентерии, кляня причуды организмов, они пугливыми тенями, стенками стали разбредаться по домам...
  - Ну как, Авдеич, уразумел, сколь изящно можно изымать нечестно нажитое, предварительно проревизировав кой-какие буйные головушки, вычленив специфические своей пакостливостью мыслёшки? - неудержимо улыбался Пеонов.
  - Ну вы даёте... климатологи, хитро дело обставили. А куда всё добро-то деваете?
  - В нужном месте, где обретает товарный вид и готово служить новым, честным хозяевам.
  - Я пошёл, - топтался уже в дверях Куян, - живьём хотца всё посмотреть.
  - Не обольщайся, подобное деется далеко не на каждом шагу...
  - Ушёл-таки, следопыт ты наш красный, - усмехнулся Пеонов, - скорее всего, учуял себя в пострадавших.
  Действительно, Куян спешил проверить в гараже тайничок, где хранились запчасти, самые-самые, из тех, что достать честно попросту невозможно. Уже близ редакции его привлёк еле слышный разговор, доносящийся из-за глухого кирпичного забора поликлиники, из кленовой чащи, разговор взволнованный, но неразличимый отдельными словами. Чертыхаясь на хрустящие порой сучки под ногой, Куян прокрался со двора, присмотрелся, прислушался и ахнул - мужчина и женщина, ведущие беседу, были совсем голыми, посильно маскировались лопушками.
  Да ведь это Нюська Лапшина, признал Куян, завпроизводством в кафе “Колос”, собеседник же её ему был незнаком, по всему, из залётных. Сала-то сколько отрастила на дармовых харчах, поморщился Куян, уж очень срамно, моя Степановна такой молодухе и то сто очков вперёд даст.
  -...Я вас умоляю,- говорила Нюська плаксливо, - уйдите, не пяльтесь на меня, вот посмотрите, муж вас изувечит.
  - Куда, куда уйти мне, о бессердечная, рад бы, да смокинг, как видите, отутюжен совсем неважнецки. Какая же вы всё-таки чёрствая женщина, чужая беда вам, как с гуся вода.
  - Отвернитесь, я буду звать на помощь!
  - Лучше я, басок у меня ого-гоо, в лагерном хоре в солисты даже задвигали. - Он начал шумный вдох.
  - Не надо, умоляю!
  - Ну вот, вашим капризам потрафлять я просто не в силах. Да успокойтесь вы, ради бога, не расколыхивайтесь, неужели ещё грезится, что можете магнитить мужеский взор, да в местах тотальной голодухи, в зоне, уверяю вас, не каждый обольстится. И ещё разок попрошу, не хрюкайте чего-то там о порядочности, я же вижу вас насквозь, вы, в полном соответствии со своим обликом - свинья. Да, я вор-домушник, вор по призванию, но я куда честнее вас, я не стыжусь своего нелегкого, романтичного ремесла. А вот вы, бригадир кормоцеха, этим похвастать не можете, вы во сто крат меня опаснее, потому как, воруя, организуете людям, и очень даже многим, разнообразные гастриты и прободные язвы, да вы, даже можно сказать, - диверсантиха, уничтожающая российских граждан своим безотказным, скрытным оружием, навроде химического или биологического, какое даже последним фашистам нельзя применять по решению мирового сообщества...
  - Ну ты, чмо, жмур, падали кус!..
  - Секундочку... Не надо двуличничать, коллега, гляньте правде в глаза смелее, вы - воровка, конечно же несколько иной чем я специализации, но квалификации, судя по всему, довольно высокой.
  - Ты ответишь, зэк, за произведённые оскорбления!
  - Да полноте, что вы, что вы, тётенька, очнитесь, декорации давно обрушились, чаще, взахлёб глотайте последние кубометры вольного воздуха, неужели до вас так и не дошло, что сегодняшняя повальная конфискация средь бела дня - наш крах, первый этап уже вынесенного и претворяемого в жизнь приговора. Ах, вы намерены протестовать, заявить в органы? Уверять, что вас ограбили, что вы, дескать, вложили крупиночку труда в исчезнувшие вещи, вещи, надо сказать, недешёвые, неужели до сих пор вы так и не поняли, какая сила заставила вас кувыркаться нагишом на дороге?
  - Вы считаете - приговор? Железно?
  - О-оо, мила-ашенька, и мозги ваши тоже совершенно заплыли жиром, надобно ведь, милая, хоть изредка, да читать-таки что-нибудь ещё кроме книжек в сберкассе...
  - Полегче ты, чмо, жмур!
  - Н-да, тяжёлый случай, - вздохнул домушник, обмахиваясь лопухом. -Только из сострадания, как к коллеге, повторяю, очнитесь, осмотритесь, вы - банкротка, в дополнение же ко всем этим радостям вы ещё упрямо тянете руки и к браслетам. Хочете сесть на диету? Хоть вам это и не помешало бы, не советую, ни к чему такие жертвы, вам просто нужно срочно исчезнуть из этих неправедных мест, затаиться на время, а потом, потихоньку переквалифицироваться. Я предлагаю вам союз, создание этакого творческого тандема, дуэта, чтобы со стороны нам смотреться добропорядочной, солидной парой, в мои годы без помощника становится работать всё труднее и труднее.
  - Ну чего ты несёшь, чмо, каким-таким помощником, ворья ты кусок?! Изуродует муж, вот посмотришь, раскроит твою харю на полоски, распустит пасть поганую от уха до уха!.. эт-надо же несть такую непотребность!..- Она умолкла и как-то устало потупилась, стала застенчиво расправлять лопух на груди, затем вздохнула пару раз и спросила подавленно: - Так что... это вы на полном серьёзе, без булды?
  - Разумеется, коллега вы моя дорогая, гольная, к сожалению, правдушка. Короче, как на духу - есть ли шанс сыскать дома что-нибудь ненаворованное, из одёжки простенькой, халатик там, ботики?
  - Да ну вас... откуда я знаю, да и есть ли вообще дом...
  - М-да, участь наша тяжкая, искус на искусе, оплошного-то как много кругом, страхом не огороженного. Ну ладно, что-нибудь придумаем, перво-же-наперво надо уходить в отрыв, замести следы.
  - Это что же такое творится, - всхлипнула Нюська, - беззаконье-то какое, так же нечестно, без предупреждения. Ведь всё так хорошо шло, план полугодия мы перекрыли досрочно, почти на треть, знамя по общепиту нам было гарантировано, как и за год, и вот нате вам, приехали...
  Куян на цыпочках попятился, но подумал, хмыкнул злорадно и ломанулся через листву как можно шумнее. Судя по ответным шорохам, парочка забилась в ещё более укромный и теннистый уголок скверика.
  Близ гаража ему повстречался Никифор, наладчик типографии.
  - Ты где это, Минька, нынче шляешься?- сердито двиганул он кустистыми бровями.
  - Мне только с моими кандылями за тобой и гоняться.
  Никифор был хром, ноги ему на фронте кончали напрочь.
  Куян же нырнул под верстак и удивлённо присвистнул - тайничок оказался целёхоньким. Никифор тем временем уже по-свойски орудовал спецключом “на пятнадцать” у бака с крупной корявой надписью “Отработка маслов”. Тугой вентиль крана подался, и в кружки зажурчала светлая пузырчатая брага. Гараж отапливаемый, и бак поэтому не пустовал круглый год.
  - Ты нынче, Куянушка, чего-то смурной, как шпалой ушибленный, - усмехнулся уже довольный Никифор, хрумкая редиской, - никак чего-то выведал разэтакое, что можно запросто подать соболем вместо свиной щетины?
  - Ты-то, сам, разве ничего не заметил ?- удивился Куян .
  - Чего мне надо я всё замечаю, а вот нос, куда не следует, не сую, калибром он у меня для этого подкачал... Пошли на воздух, чего здесь теперь тухнуть-то...
  Пройдя с квартал, они подсели на лавочку к деду Мокею, тестю Куяна. Возраст у деда был уже почтенный - без пяти лет сотня.
  - Вы чего-то, парнишонки, ноне опять праздные, - глянул он на них скептически. - А бурьян-то, поди, на огороде в пояс, его будете есть зимой вместо картохи?
  - И ты никак, батя, никаких перемен в станице не подметил? - участливо осведомился Куян.
  - Каких-таких перемен, сударик ты мой?- огладил белоснежную бороду дед, - какие ту могут быть случаи-события?.. Разве вон Петруха Бирюк второй день тверезый, так то не событие, то через сердце, говорит, остановку два раза объявляло, еле уговорил, мол, ещё чуток постукать, хотя бы до полусотни. Всё как всегда. Ванятка Упырь вон прёт опять целую телегу пользованных веников с горбани, где сторожует, ох и разленился человек, приутямился же где побираться, при такой-то траве да кормить кролей такими обмылками, тьфу!.. Ох и мода, ну и мода, - покачал он головой на идущего мимо паренька, чьи тонюсенькие ноги были донельзя обтянуты джинсами, отчего шагалось ему нараскарячку. - Тарангуль ведь тарангулем...
  - Стало быть, - развивал вопрос Куян, - ничего-то у вас здесь не пропало, никого-то здесь никто не обворовал?
  - Сплюнь! Чего воровать-то у работяг, разве соли со спины наскрести. Как ограбила последний раз советка, с мясом вырвала, так мало у кого из таких “кулацких отродий” заначка больше чем на печатку мыла, - дед досадливо пристукнул в землю клюкой, нарисовал несколько ему одному понятных знаков. - Да и приучены сызмальства не ложить лишнего на виду, ведь дальше положишь - ближе возьмёшь.
  - Да не пыжься ты павлином, синичка убогая,- похлопал Куяна по спине Никифор, - ведь распирает, не разойдись по швам.
  - И впрямь, о чём ты, сударик, чего тень на плетень-то наводишь?
  - Ну вы даёте, распред-вашу мазь, хоть в святые объявляй...
  Подошли ещё два мужика, из соседей, на вопросы Куяна также только и пожали плечами - ничего не видели, ничего не слышали - с утра на огородах. Тут на лавочку плюхнулся Василий Чеботарёв, заглазно “Жлоботарёв” - огромный, толстенный мужик, работающий шофёром-снабженцем в райсельхозтехнике. Враз стало тесно, Куян пересел на камушек.
  - Мужики!- Василий то и дело отирал взмокающее лицо, отпыхивался, наполнял воздух перегаром, запахами чеснока и закисшего пота. Лавочка от его возбуждённого ёрзанья жалобно поскрипывала. Дед Мокей на всё это едва заметно поморщился. - Мужики! Это что же такое творится, мужики?! Обчистили ведь меня, как липочку, пока рыбалил на Чигалке. И баба, стервь, ни сном ни духом, и пацаны. И ведь знали скоты что брать, самое ценное хапнули - раздатку на “уазик”, поршневую и коробку волговские, прокладки, два зиловских коленвала, подшипнички самые что ни на есть преходовые... Ну не сволоты ли? С “Москвича” моего и то задний мост не поленились выдрать, прямо с колёсами, с резиной и карданом. Шифера листов полста огребли! Баба клянётся, мол, утром всё было на месте. Бы-ыло, спала сволота без задних ног, а то я не знаю. Ну я её за такую бдительность, само собой, трохи приласкал...- Василий осмотрел теплеющим взглядом кулачище и лизнул ссадину. - Может, вы, мужики, по-соседски, подсекли чего-нибудь подозрительное, может, толкнула сволота за бесценок кому-нибудь за всё-то моё хорошее, не стесняйтесь, мужики, кройте правду в матку?
  Мужики переглядывались, пожимали плечами, да нет, мол, ничего такого не примечали.
  - Ещё ведь хотел, дурак, на своей машине поехать, так нет, уговори-иили...
  - Так заяви, Вася, пока не поздно, - чрезмерно участливо посоветовал Куян, то и дело прикашливая.
  - Да несподручно, дядь Миш, побаиваюсь, у меня там кое-что без бумажек, за наличный магарыч. И ведь как знали сволоты, что брать, как навёл кто знающий. Йэ-эх, узнать бы кто, - он мечтательно осмотрел кулачище.
  - Чегой-то у двора Володьки Салашного суета нехорошая, - сказал дед Мокей, вглядываясь из-под ладони вдоль улицы.
  Владимира Салашного, мужика лет шестидесяти, только что вынули из петли, уже остывшего. Прощальная записка гласила: “Пракленаю пазарившихся на моё добро не бывать вам от него добру”. И подпись - “В.Салашный в полной ясности ума и разумности”. В предбаннике же был разворочен пол и вырыта яма метра на полтора глубиной.
  - Знавал я его папашку, хорошо знавал, - чиркал клюкой дед задумчиво, - в карателях у Колчака хаживал, липучие у него ручки были, ох и липучие, не к ночи покойничек был помянут, царствие ему небесное. Привёз, видно, с того промысла кое-что, он ведь и раньше в хозяйственных ходил - воз рассыпал, два согрёб - привёз, да видно в дело запустить добро так и не удалось, окорот как раз дала советка. Ну а сынку, видать, завещал.
  - Завеща-ал,- хмыкнул Чеботарёв, - не помнишь, что ли, Мокей Михалыч, как он загнулся-то, папашка Володькин, будто бы отравился самолично, а не помнишь, как они до этого полосовались промеж себя каждодневно? Тогда, по естеству вещей, спрашивается, а самолично, в охотку ли выпил родитель тех гербицидов?
  - Чего гадать-то, Васенька, - поправил дед свою казацкую фуражку всё также задумчиво, - бог им судья, нынче свидятся, разберутся, то ли делили. Да-а, верно сказывают, что добро такое, на хапок, никому ещё спать спокойно не давало...
  Куян сумел наконец овладеть вниманием и обсказал суть нынешнего события.
  - Ка-ак?! Да какое же они, сволоты, имели право?- бурно запротестовал Василий. - Где же тайна вклада? Чёрт знает что, какая-то порнография мозгов, обобрали и ваших нет!- Он с видом обиженного, обманутого ребёнка осмотрел ссадину на кулаке.
  - Не застёгнутый ладом карман пока у государства, - вздохнул дед, - не все от соблазну смогут удержаться, тут на совесть надеяться не годится, страхом надо брать, руки отсекать, лбы клеймить калёным железом, карать всех виноватых без оглядок на сословья, а то у нас пока больше бьют за пятак, за червонец же больше чествуют...
  Мужики, заинтересованно улыбаясь, разошлись по домам и вскоре вернулись.
  - Дрель у меня была малооборотистая - силища, - сообщил один с улыбкой, - за литрушку красного у одного алика выменял, знал, конечно, что краденая, но вещица, скажу вам, у-уумм, цены нет, я от неё привод сделал к станочку токарному, самоделковому, шлифкружочки сменные наделал...
  - Ну и где ж она, бесценная?- ухмыльнулся Куян.
  - Нетути, откуда, стал-быть, пришла, туда и ушла.
  - А у меня баня разделась изнутри,- сказал другой, цинком была обшитая, с завода хитил, таскал в сумке с полгода обрезки... Дощечек ещё буковых натаскал, дурь дубовая, таким же макаром, на разжижку угля...
  - Ну не сволоты ли?!- снова плюхнулся на лавочку Чеботарёв. - И заначку ведь самую-самую, в самом укромном месте подчистили! - Он поскрипывал зубами и стискивал до побеления кулачищи. - Походить бы колуном по этим башкам, слишком уж разумным, ведь грабёж средь бела дня, все труды насмарку.
  - Пред бабой-то повинись,- посоветовал Куян, - неувязочка, мол, дорогуля, вгорячах...
  - А-аа, да она у меня суворовка ещё та, привычная, эт-ей витамином... Ничего-оо, будет и на нашей улице праздник, - рассеянно заглядевшись вдаль, Василий вынул бутылку “экстры”, что смотрелась малым пузырьком в его лапище, взболтнул для пузырчатости, скусил пробку и опорожнил. Потом завёл глаза в небо и зашевелил губами, изредка проговаривая вслух какие-то числа.
  - Невелики страдания-то, - дед Мокей поудобнее уложил на клюку свои тёмные, громоздкие, так всласть поработавшие руки и тоже отрешенно засмотрелся вдоль родной улицы, - невелики... Раньше, казачки бы за это ещё и принародно с сотенку шомполов ввалили. Молодцы эти учёные люди, головастые ребятки, хоть чуток, а растормошили народ, ведь хорошая это штука знать, что порубщик у пня будет непременно отловлен, глядишь, авось и пособят свернуть наше выморочное время в нужную колею, может так и перестанем помаленьку выдавать-то за мех козьи рога.
  - А по мне, батя, так это всё на один день высверк,- мрачно сказал Никифор, - вот увидите, опамятуется со дня на день заглавная плутократия, те, кто нормального плута выше на два фута, опамятуется да и удавит играючи все эти потуги честных людей, удавит, помяните моё слово, свои мозги просветить никто из них не позволит.
  - Ну не скажи, - усомнился Куян, - так уж прям и играючи, на попятную уже никак нельзя, ужель кто осмелится, распред-их мазь...
  - Семьсот сорок!- простонал Чеботарёв.
  
  Вечером Куян снова наведался в “умный квадрат”, вопросики кой-какие томили. Пеонов же предложил партийку в шашки, а видя его состояние чуток набекрень, предложил граммулек полста спиртику и давай пытать касательно настроения сограждан. Про уцелевший тайничок пояснил - хищение не произошло, ведь была лишь перетечка ценностей с места на место внутри государства, меж его предприятиями. Развеселился рассказу о подслушанной беседе Нюськи с домушником и пристал зараза репьём, обсказать ещё раз, как он, Куян, способствовал задержанию диверсанта, на этот раз самого всамделишного. Настрой почесать язык был, и он кобениться не стал, да и лестно, как там ни крути, хоть маленький, а подвиг во имя общественности.
  В то памятное утро Куян наш возвращался от свояка, из многоэтажек в родную станицу, что давно микрорайон “Полтавка”. У свояка он засиделся за чаркой, ну и заночевал. Пересекая центральную площадь с типовым памятником, где так много контор и культурных учреждений, он приметил фигуру человека, что-то уж очень продолжительно склонившегося над урной. Бесшумно подойдя со спины, пыжась от смеха, Куян как можно вежливее спросил, не брильянт ли случаем туда сронил товарищ. Незнакомец же почему-то испуганно метнулся прочь, но поскользнулся на арбузной корке и упал, да неловко так упал, аж вскрикнул от боли. Однако тут же, постанывая, поднялся и принял зачем-то оборонительную позу - низко пригнулся и руки-ноги расшиперил. Куян уже совсем безудержно разулыбался и, подступая к нему тихохонько, как можно приветливее стал советовать ему успокоится, определив умственно, что парнишка спозоранку хватил лишку и с кем-то его попутал. И тогда незнакомец с леденящим душу воплем, так сходным с ишачиным в их брачную пору, скакнул ему навстречу, прыгнул, метя башмачищем в лицо, но снова оскользнулся, то ли на огрызке яблока, то ли на картофельном очистке и грянулся затылком об асфальт. Уже беспамятного отволок его Куян на вокзал, в линейный отдел милиции, благо это было недалеко, метров за сто от места их встречи. Примчалась “скорая”. Когда незнакомец очнулся от нашатыря и увидел вкруг себя мужественные лица милиционеров, то враз заплакал и раскололся. Оказывается, это был печально известный террорист Ваньо Лаптиман, чьи грязные следы ещё в Гватемале так широко осветила мировая пресса. Сюда же он явился, обольстясь крупнейшим кушем от спецслужб за акцию вывода из строя крупнейшего железнодорожного узла на подъезде к Магнитке. За полчаса до встречи с Куяном Лаптиман прибыл на станцию в грузовом полувагоне, тщательно закопавшись в щебёнку. Цель же зловещего визита - проверка взрывного устройства, уложенного с месяц назад в урну и срабатывающего от ничтожного тепла того же окурка или остывающей спички. Мощности заряда достало бы смести с лица земли все промышленные и жилые постройки в радиусе двух километров. И вот досадная для него осечка - даже косвенных пособников террористу средь горожан-патриотов не сыскалось, не на тех ставил подонок.
  Только потом Куян осознал, какому риску он подвергался, аж спиной индевел, настолько осознал, ведь размазал бы по стенке, скот, нос бы выбил через затылок, издырявил в сито из нагана, кабы не счастливый случай, не звёздочка Куяна охранная. И на всё это до обидного скупая реакция - заметка в ихней газетёнке и всё, никакой там тебе медальки или ценного подарка, хотя ту же урну обмазали бронзой и поместили в краеведческий музей с поясняющей запиской, что, дескать, спасительница города.
  - Несправедливо конечно, - деликатно прикашлянул Пеонов и передвинул шашку на доске, - а у нас ещё одна дамочка... “Лаптиман”, “Ваньо”? это наверняка потомок какого-нибудь богача из вашей станицы, мстящий советской власти за отнятое.
  - Да не было тут богачей, - поморщился Куян, - все жили почти поровну. Да, крепко жили, но чтоб совсем забогатеть основ не было, всё ведь через пупок. Были такие хотельники, да не по тяге поле брали, резьбу на пупах-то враз и срывали. Богатство, Коля, на моё разумение, берётся больше хитрованами, не работягами... Руби-руби, а то за фук возьму...
  - Чу!- поднял палец Пеонов. - Как вскрикнул кто-то, не слышал?- Он выглянул за дверь и вернулся. - Никого, показалось, наверно. - Плеснул Куяну ещё граммулек полста и стал пытать про его фронтовую жизнь.
  Однако вскрик Пеонову не послышался - вскрикнул вахтёр,кого минут через десять обнаружили под вагончиком беспамятным и связанным бельевой верёвкой. Две лаборатории с электроникой были раскрошены вчистую, тут же валялись и орудия этого грязного труда - лом с киркой, топор и лопата, позаимствованные с пожарного щита. Куян же незаметно сунул в карман прищепку, уж очень она, будучи формы своеобразной, ему показалась знакомой, но о подозрениях пока смолчал, была причина.
  - Такого шага нам и следовало ожидать,- скомкал в кулаке бороду шеф, - всё это надо было предусмотреть, будить такие силы и сохранять безмятежность?! Ведь даже после обработки такого крохотного клочка почти цивилизованной суши мы вернули государству миллион с гаком, отняли! Это ли кому-нибудь не кровная обида. Слава богу, разрушена лишь исполнительская часть, поменять блоки не проблема, работы на полдня. С этого дня, друзья мои,- шеф хрустнул выкручиваемыми пальцами,- объявляю чрезвычайное положение, спецохрана к нам прибудет уже завтра. Но, в первую очередь, будем, коллеги, бдительны сами, останемся честны и добросовестны в исполнении своего долга, задачи-то у нас не из лёгких!..
  
  
  Глава 2
  ВОСХИТИТЕЛЬНЫЙ ЕРАЛАШ.
  ПОРНОГРАФИЧЕСКИЙ ДИАЛОГ.
  САМОУБИЙСТВО В.САЛАШНОГО.
  ЖАЛОБЫ ЖЛОБА-ЭКСПЕДИТОРА.
  ТЕРРОР В “УМНОМ КВАДРАТЕ”.
  
  Беда пришла на гаражный массив, буйной стихии подобная беда. Застонала от обвалов земля, взметнулись пылевые облака, заскрежетал металл, и затрещало дерево. Исчезали двери, рельсы перекрытий, бетонные плиты и стены. Лишённые опоры обрушивались на личный транспорт потолки, хороня соленья и варенья, заполнялись землёй подвалы. Фундаменты пускали трещины и разламывались на земле, обретающей первозданный, как и до планировки вид. Присутствующие - кто бежал сломя голову прочь, кто тихо оседал, хватаясь за сердце.
  Казусы происходили и с некоторым транспортом в пути. Многие водители, после безуспешный попыток запустить отказавший двигатель, обнаруживали, что в бензобаке совсем-совсем сухо; этого же затрясло до лясканья зубов - исчезла резина; другой проехался со скрежетом, вызывающий мурашки, на одной раме с обручем руля в одеревеневших руках. А вот у дамы внушительных статей, только что лениво покручивающей баранку “Волги”, приключился ещё больший конфуз - она закувыркалась на дороге в чём мать родила, а утвердясь на четвереньках, оцепенела и, обратив глаза к небу, завела нехороший вой.
  Ну а здесь горестно вскричал человек - он ударил по шляпке гвоздя кулаком, не молотком, как при замахе, больше того, он повис на этом гвозде, так как из-под исчезла стремянка, больше того, буквально на глазах преобразился его домик, этот писаный теремок - он обветшал и покосился.
  И тут, в просторном сарае, ахнула женщина, ибо сгинули бидоны с пищевыми отходами, а три упитанных восьмимесячных боровка истаяли зыбким миражом, раздраженно при этом хрюкая, как, впрочем и с полсотни уток, те только и крякнули хоровым подголоском звучным ахам хозяйки.
  Зачмокала таблеткой валидола и другая преклонных лет женщина, с минуту назад протиравшая корешки солидной библиотеки классиков соцреализма, протирать как-то враз стало нечего, осталась лишь брошюрка “Советы огороднику”.
  В щекотливом положении оказался некий смуглый гость города в автобусе, из одежды у него остались лишь носки да ремешок от часов, а обворожительное золото улыбки сменилось отталкивающим оскалом редких останков зубов. Потерянно блея нехорошие слова, он присел и малоуспешно маскировал одной ладошкой рот, другой - грудь, где сквозь щедрый мех просматривалсь тутаировка, взглядам несовершеннолетних явно противопоказанная.
  Не скучал и многолюдный базар. Представители власти недоумевали - жалоба за жалобой, кража за кражей. Кто-то лишь немо разводил руками, кто-то волок подозреваемого сам, кто-то же, проведя самостийное оперативное следствие, вершил приговор, обдирая кулаки о зубы уличенного.
  Дико, на одной ноте кричал уже мутный рассудком мясоторговец - у этого исчезли две огромные бычиные туши, только что возлежавшие аккуратными частями на цинковом столе в ожидании желанного штемпеля ветэксперта.
  Здесь же неутомимо суетился вокруг своего “жигулёнка” заметно обескураженный мужчина - он заглядывал в отсек двигателя, откидывал сиденья, смотрел на и под машину, тщательно прощупывал каждую клеточку багажника, безнадёжно пачкая ладони о выделения поросят, девятерых розоватеньких пупсиков, кто минуту назад сонно похрюкивали именно на этом месте. “Фокусники!, бормотал он ошеломленно, - ну вы, городские, на это горазды, по чужим-то карманам молебны служить, плут ведь на плуте... девять у пятьдесят, у-уумм!”. Поиски возобновлялись по тому же кругу. Рядом злорадно подхихикивал другой продавец, этот только что лишился трёх брюхатый самок нутрий.
  А вот молодой человек с юркими глазами осторожно осмотрелся и недоуменно похлопал себя по руке, недоуменно затем, что та перестала ощущать веса полушубка. Поозиравшись, он наклонился к дорожной сумке, пошарил и удостоверился, что та пуста, ещё более сторожко осмотрелся и с четверенек, не разгибаясь, скакнул в толпу, исчез.
  У этого же здоровенного молодца, по-хозяйски шагавшего по базару, с головы упорхнула шапка, ондатровая, роскошнейшая и красивая шапка, меньше чем за триста сроду бы не уступил. Он недоверчиво погладил плешь, но это обстановки не прояснило. Зато, в довесок к данному сюрпризу, к нему спешила жена - сам крик вины за недогляд, мольба о пощаде - руки её простирали распахнутый пустой чемодан.
  Исчезали сети, запчасти к машинам, шали и мопеды, пустели кошельки... Людская масса поколыхалась и стала стремительно растекаться через ворота и щели в заборе прочь.
  Недоумени посетило даже завсегдатаев скверика близ гастронома. Сидя и полулёжа на травке в скупой тени молодой акации они до этого высокоартистично радовались первенцу некоего пожилого, лысого мужика, кого видели впервые. И вдруг вся компания враз протрезвела, совершенно, вся, кроме лысого, кто всё также нёс счастливую околесицу и лез целоваться ко всем напропалую. Завсегдатаи помрачнели, ощутили сильнейшую слабость и голод, как после сильного приступа дизентерии, кляня причуды организмов, они пугливыми тенями, стенками стали разбредаться по домам...
  - Ну как, Авдеич, уразумел, сколь изящно можно изымать нечестно нажитое, предварительно проревизировав кой-какие буйные головушки, вычленив специфические своей пакостливостью мыслёшки? - неудержимо улыбался Пеонов.
  - Ну вы даёте... климатологи, хитро дело обставили. А куда всё добро-то деваете?
  - В нужном месте, где обретает товарный вид и готово служить новым, честным хозяевам.
  - Я пошёл, - топтался уже в дверях Куян, - живьём хотца всё посмотреть.
  - Не обольщайся, подобное деется далеко не на каждом шагу...
  - Ушёл-таки, следопыт ты наш красный, - усмехнулся Пеонов, - скорее всего, учуял себя в пострадавших.
  Действительно, Куян спешил проверить в гараже тайничок, где хранились запчасти, самые-самые, из тех, что достать честно попросту невозможно. Уже близ редакции его привлёк еле слышный разговор, доносящийся из-за глухого кирпичного забора поликлиники, из кленовой чащи, разговор взволнованный, но неразличимый отдельными словами. Чертыхаясь на хрустящие порой сучки под ногой, Куян прокрался со двора, присмотрелся, прислушался и ахнул - мужчина и женщина, ведущие беседу, были совсем голыми, посильно маскировались лопушками.
  Да ведь это Нюська Лапшина, признал Куян, завпроизводством в кафе “Колос”, собеседник же её ему был незнаком, по всему, из залётных. Сала-то сколько отрастила на дармовых харчах, поморщился Куян, уж очень срамно, моя Степановна такой молодухе и то сто очков вперёд даст.
  -...Я вас умоляю,- говорила Нюська плаксливо, - уйдите, не пяльтесь на меня, вот посмотрите, муж вас изувечит.
  - Куда, куда уйти мне, о бессердечная, рад бы, да смокинг, как видите, отутюжен совсем неважнецки. Какая же вы всё-таки чёрствая женщина, чужая беда вам, как с гуся вода.
  - Отвернитесь, я буду звать на помощь!
  - Лучше я, басок у меня ого-гоо, в лагерном хоре в солисты даже задвигали. - Он начал шумный вдох.
  - Не надо, умоляю!
  - Ну вот, вашим капризам потрафлять я просто не в силах. Да успокойтесь вы, ради бога, не расколыхивайтесь, неужели ещё грезится, что можете магнитить мужеский взор, да в местах тотальной голодухи, в зоне, уверяю вас, не каждый обольстится. И ещё разок попрошу, не хрюкайте чего-то там о порядочности, я же вижу вас насквозь, вы, в полном соответствии со своим обликом - свинья. Да, я вор-домушник, вор по призванию, но я куда честнее вас, я не стыжусь своего нелегкого, романтичного ремесла. А вот вы, бригадир кормоцеха, этим похвастать не можете, вы во сто крат меня опаснее, потому как, воруя, организуете людям, и очень даже многим, разнообразные гастриты и прободные язвы, да вы, даже можно сказать, - диверсантиха, уничтожающая российских граждан своим безотказным, скрытным оружием, навроде химического или биологического, какое даже последним фашистам нельзя применять по решению мирового сообщества...
  - Ну ты, чмо, жмур, падали кус!..
  - Секундочку... Не надо двуличничать, коллега, гляньте правде в глаза смелее, вы - воровка, конечно же несколько иной чем я специализации, но квалификации, судя по всему, довольно высокой.
  - Ты ответишь, зэк, за произведённые оскорбления!
  - Да полноте, что вы, что вы, тётенька, очнитесь, декорации давно обрушились, чаще, взахлёб глотайте последние кубометры вольного воздуха, неужели до вас так и не дошло, что сегодняшняя повальная конфискация средь бела дня - наш крах, первый этап уже вынесенного и претворяемого в жизнь приговора. Ах, вы намерены протестовать, заявить в органы? Уверять, что вас ограбили, что вы, дескать, вложили крупиночку труда в исчезнувшие вещи, вещи, надо сказать, недешёвые, неужели до сих пор вы так и не поняли, какая сила заставила вас кувыркаться нагишом на дороге?
  - Вы считаете - приговор? Железно?
  - О-оо, мила-ашенька, и мозги ваши тоже совершенно заплыли жиром, надобно ведь, милая, хоть изредка, да читать-таки что-нибудь ещё кроме книжек в сберкассе...
  - Полегче ты, чмо, жмур!
  - Н-да, тяжёлый случай, - вздохнул домушник, обмахиваясь лопухом. -Только из сострадания, как к коллеге, повторяю, очнитесь, осмотритесь, вы - банкротка, в дополнение же ко всем этим радостям вы ещё упрямо тянете руки и к браслетам. Хочете сесть на диету? Хоть вам это и не помешало бы, не советую, ни к чему такие жертвы, вам просто нужно срочно исчезнуть из этих неправедных мест, затаиться на время, а потом, потихоньку переквалифицироваться. Я предлагаю вам союз, создание этакого творческого тандема, дуэта, чтобы со стороны нам смотреться добропорядочной, солидной парой, в мои годы без помощника становится работать всё труднее и труднее.
  - Ну чего ты несёшь, чмо, каким-таким помощником, ворья ты кусок?! Изуродует муж, вот посмотришь, раскроит твою харю на полоски, распустит пасть поганую от уха до уха!.. эт-надо же несть такую непотребность!..- Она умолкла и как-то устало потупилась, стала застенчиво расправлять лопух на груди, затем вздохнула пару раз и спросила подавленно: - Так что... это вы на полном серьёзе, без булды?
  - Разумеется, коллега вы моя дорогая, гольная, к сожалению, правдушка. Короче, как на духу - есть ли шанс сыскать дома что-нибудь ненаворованное, из одёжки простенькой, халатик там, ботики?
  - Да ну вас... откуда я знаю, да и есть ли, вообще, сам дом...
  - М-да, участь наша тяжкая, искус на искусе, оплошного-то как много кругом, страхом не огороженного. Ну ладно, что-нибудь придумаем, перво-же-наперво надо уходить в отрыв, замести следы.
  - Это что же такое творится, - всхлипнула Нюська, - беззаконье-то какое, так же нечестно, без предупреждения. Ведь всё так хорошо шло, план полугодия мы перекрыли досрочно, почти на треть, знамя по общепиту нам было гарантировано, как и за год, и вот нате вам, приехали...
  Куян на цыпочках попятился, но подумал, хмыкнул злорадно и ломанулся через листву как можно шумнее. Судя по ответным шорохам, парочка забилась в ещё более укромный и теннистый уголок скверика.
  Близ гаража ему повстречался Никифор, наладчик типографии.
  - Ты где это, Минька, нынче шляешься?- сердито двиганул он кустистыми бровями.
  - Мне только с моими кандылями за тобой и гоняться.
  Никифор был хром, ноги ему на фронте кончали напрочь.
  Куян же нырнул под верстак и удивлённо присвистнул - тайничок оказался целёхоньким. Никифор тем временем уже по-свойски орудовал спецключом “на пятнадцать” у бака с крупной корявой надписью “Отработка маслов”. Тугой вентиль крана подался, и в кружки зажурчала светлая пузырчатая брага. Гараж отапливаемый, и бак поэтому не пустовал круглый год.
  - Ты нынче, Куянушка, чего-то смурной, как шпалой ушибленный, - усмехнулся уже довольный Никифор, хрумкая редиской, - никак чего-то выведал разэтакое, что можно запросто подать соболем вместо свиной щетины?
  - Ты-то, сам, разве ничего не заметил ?- удивился Куян .
  - Чего мне надо я всё замечаю, а вот нос, куда не следует, не сую, калибром он у меня для этого подкачал... Пошли на воздух, чего здесь теперь тухнуть-то...
  Пройдя с квартал, они подсели на лавочку к деду Мокею, тестю Куяна. Возраст у деда был уже почтенный - без пяти лет сотня.
  - Вы чего-то, парнишонки, ноне опять праздные, - глянул он на них скептически. - А бурьян-то, поди, на огороде в пояс, его будете есть зимой вместо картохи?
  - И ты никак, батя, никаких перемен в станице не подметил? - участливо осведомился Куян.
  - Каких-таких перемен, сударик ты мой?- огладил белоснежную бороду дед, - какие ту могут быть случаи-события?.. Разве вон Петруха Бирюк второй день тверезый, так то не событие, то через сердце, говорит, остановку два раза объявляло, еле уговорил, мол, ещё чуток постукать, хотя бы до полусотни. Всё как всегда. Ванятка Упырь вон прёт опять целую телегу пользованных веников с горбани, где сторожует, ох и разленился человек, приутямился же где побираться, при такой-то траве да кормить кролей такими обмылками, тьфу!.. Ох и мода, ну и мода, - покачал он головой на идущего мимо паренька, чьи тонюсенькие ноги были донельзя обтянуты джинсами, отчего шагалось ему нараскарячку. - Тарангуль ведь тарангулем...
  - Стало быть, - развивал вопрос Куян, - ничего-то у вас здесь не пропало, никого-то здесь никто не обворовал?
  - Сплюнь! Чего воровать-то у работяг, разве соли со спины наскрести. Как ограбила последний раз советка, с мясом вырвала, так мало у кого из таких “кулацких отродий” заначка больше чем на печатку мыла, - дед досадливо пристукнул в землю клюкой, нарисовал несколько ему одному понятных знаков. - Да и приучены сызмальства не ложить лишнего на виду, ведь дальше положишь - ближе возьмёшь.
  - Да не пыжься ты павлином, синичка убогая,- похлопал Куяна по спине Никифор, - ведь распирает, не разойдись по швам.
  - И впрямь, о чём ты, сударик, чего тень на плетень-то наводишь?
  - Ну вы даёте, распред-вашу мазь, хоть в святые объявляй...
  Подошли ещё два мужика, из соседей, на вопросы Куяна также только и пожали плечами - ничего не видели, ничего не слышали - с утра на огородах. Тут на лавочку плюхнулся Василий Чеботарёв, заглазно “Жлоботарёв” - огромный, толстенный мужик, работающий шофёром-снабженцем в райсельхозтехнике. Враз стало тесно, Куян пересел на камушек.
  - Мужики!- Василий то и дело отирал взмокающее лицо, отпыхивался, наполнял воздух перегаром, запахами чеснока и закисшего пота. Лавочка от его возбуждённого ёрзанья жалобно поскрипывала. Дед Мокей на всё это едва заметно поморщился. - Мужики! Это что же такое творится, мужики?! Обчистили ведь меня, как липочку, пока рыбалил на Чигалке. И баба, стервь, ни сном ни духом, и пацаны. И ведь знали скоты что брать, самое ценное хапнули - раздатку на “уазик”, поршневую и коробку волговские, прокладки, два зиловских коленвала, подшипнички самые что ни на есть преходовые... Ну не сволоты ли? С “Москвича” моего и то задний мост не поленились выдрать, прямо с колёсами, с резиной и карданом. Шифера листов полста огребли! Баба клянётся, мол, утром всё было на месте. Бы-ыло, спала сволота без задних ног, а то я не знаю. Ну я её за такую бдительность, само собой, трохи приласкал...- Василий осмотрел теплеющим взглядом кулачище и лизнул ссадину. - Может, вы, мужики, по-соседски, подсекли чего-нибудь подозрительное, может, толкнула сволота за бесценок кому-нибудь за всё-то моё хорошее, не стесняйтесь, мужики, кройте правду в матку?
  Мужики переглядывались, пожимали плечами, да нет, мол, ничего такого не примечали.
  - Ещё ведь хотел, дурак, на своей машине поехать, так нет, уговори-иили...
  - Так заяви, Вася, пока не поздно, - чрезмерно участливо посоветовал Куян, то и дело прикашливая.
  - Да несподручно, дядь Миш, побаиваюсь, у меня там кое-что без бумажек, за наличный магарыч. И ведь как знали сволоты, что брать, как навёл кто знающий. Йэ-эх, узнать бы кто, - он мечтательно осмотрел кулачище.
  - Чегой-то у двора Володьки Салашного суета нехорошая, - сказал дед Мокей, вглядываясь из-под ладони вдоль улицы.
  Владимира Салашного, мужика лет шестидесяти, только что вынули из петли, уже остывшего. Прощальная записка гласила: “Пракленаю пазарившихся на моё добро не бывать вам от него добру”. И подпись - “В.Салашный в полной ясности ума и разумности”. В предбаннике же был разворочен пол и вырыта яма метра на полтора глубиной.
  - Знавал я его папашку, хорошо знавал, - чиркал клюкой дед задумчиво, - в карателях у Колчака хаживал, липучие у него ручки были, ох и липучие, не к ночи покойничек был помянут, царствие ему небесное. Привёз, видно, с того промысла кое-что, он ведь и раньше в хозяйственных ходил - воз рассыпал, два согрёб - привёз, да видно в дело запустить добро так и не удалось, окорот как раз дала советка. Ну а сынку, видать, завещал.
  - Завеща-ал,- хмыкнул Чеботарёв, - не помнишь, что ли, Мокей Михалыч, как он загнулся-то, папашка Володькин, будто бы отравился самолично, а не помнишь, как они до этого полосовались промеж себя каждодневно? Тогда, по естеству вещей, спрашивается, а самолично, в охотку ли выпил родитель тех гербицидов?
  - Чего гадать-то, Васенька, - поправил дед свою казацкую фуражку всё также задумчиво, - бог им судья, нынче свидятся, разберутся, то ли делили. Да-а, верно сказывают, что добро такое, на хапок, никому ещё спать спокойно не давало...
  Куян сумел наконец овладеть вниманием и обсказал суть нынешнего события.
  - Ка-ак?! Да какое же они, сволоты, имели право?- бурно запротестовал Василий. - Где же тайна вклада? Чёрт знает что, какая-то порнография мозгов, обобрали и ваших нет!- Он с видом обиженного, обманутого ребёнка осмотрел ссадину на кулаке.
  - Не застёгнутый ладом карман пока у государства, - вздохнул дед, - не все от соблазну смогут удержаться, тут на совесть надеяться не годится, страхом надо брать, руки отсекать, лбы клеймить калёным железом, карать всех виноватых без оглядок на сословья, а то у нас пока больше бьют за пятак, за червонец же больше чествуют...
  Мужики, заинтересованно улыбаясь, разошлись по домам и вскоре вернулись.
  - Дрель у меня была малооборотистая - силища, - сообщил один с улыбкой, - за литрушку красного у одного алика выменял, знал, конечно, что краденая, но вещица, скажу вам, у-уумм, цены нет, я от неё привод сделал к станочку токарному, самоделковому, шлифкружочки сменные наделал...
  - Ну и где ж она, бесценная?- ухмыльнулся Куян.
  - Нетути, откуда, стал-быть, пришла, туда и ушла.
  - А у меня баня разделась изнутри,- сказал другой, цинком была обшитая, с завода хитил, таскал в сумке с полгода обрезки... Дощечек ещё буковых натаскал, дурь дубовая, таким же макаром, на разжижку угля...
  - Ну не сволоты ли?!- снова плюхнулся на лавочку Чеботарёв. - И заначку ведь самую-самую, в самом укромном месте подчистили! - Он поскрипывал зубами и стискивал до побеления кулачищи. - Походить бы колуном по этим башкам, слишком уж разумным, ведь грабёж средь бела дня, все труды насмарку.
  - Пред бабой-то повинись,- посоветовал Куян, - неувязочка, мол, дорогуля, вгорячах...
  - А-аа, да она у меня суворовка ещё та, привычная, эт-ей витамином... Ничего-оо, будет и на нашей улице праздник, - рассеянно заглядевшись вдаль, Василий вынул бутылку “экстры”, что смотрелась малым пузырьком в его лапище, взболтнул для пузырчатости, скусил пробку и опорожнил. Потом завёл глаза в небо и зашевелил губами, изредка проговаривая вслух какие-то числа.
  - Невелики страдания-то, - дед Мокей поудобнее уложил на клюку свои тёмные, громоздкие, так всласть поработавшие руки и тоже отрешенно засмотрелся вдоль родной улицы, - невелики... Раньше, казачки бы за это ещё и принародно с сотенку шомполов ввалили. Молодцы эти учёные люди, головастые ребятки, хоть чуток, а растормошили народ, ведь хорошая это штука знать, что порубщик у пня будет непременно отловлен, глядишь, авось и пособят свернуть наше выморочное время в нужную колею, может так и перестанем помаленьку выдавать-то за мех козьи рога.
  - А по мне, батя, так это всё на один день высверк,- мрачно сказал Никифор, - вот увидите, опамятуется со дня на день заглавная плутократия, те, кто нормального плута выше на два фута, опамятуется да и удавит играючи все эти потуги честных людей, удавит, помяните моё слово, свои мозги просветить никто из них не позволит.
  - Ну не скажи, - усомнился Куян, - так уж прям и играючи, на попятную уже никак нельзя, ужель кто осмелится, распред-их мазь...
  - Семьсот сорок!- простонал Чеботарёв.
  
  Вечером Куян снова наведался в “умный квадрат”, вопросики кой-какие томили. Пеонов же предложил партийку в шашки, а видя его состояние чуток набекрень, предложил граммулек полста спиртику и давай пытать касательно настроения сограждан. Про уцелевший тайничок пояснил - хищение не произошло, ведь была лишь перетечка ценностей с места на место внутри государства, меж его предприятиями. Развеселился рассказу о подслушанной беседе Нюськи с домушником и пристал зараза репьём, обсказать ещё раз, как он, Куян, способствовал задержанию диверсанта, на этот раз самого всамделишного. Настрой почесать язык был, и он кобениться не стал, да и лестно, как там ни крути, хоть маленький, а подвиг во имя общественности.
  В то памятное утро Куян наш возвращался от свояка, из многоэтажек в родную станицу, что давно микрорайон “Полтавка”. У свояка он засиделся за чаркой, ну и заночевал. Пересекая центральную площадь с типовым памятником, где так много контор и культурных учреждений, он приметил фигуру человека, что-то уж очень продолжительно склонившегося над урной. Бесшумно подойдя со спины, пыжась от смеха, Куян как можно вежливее спросил, не брильянт ли случаем туда сронил товарищ. Незнакомец же почему-то испуганно метнулся прочь, но поскользнулся на арбузной корке и упал, да неловко так упал, аж вскрикнул от боли. Однако тут же, постанывая, поднялся и принял зачем-то оборонительную позу - низко пригнулся и руки-ноги расшиперил. Куян уже совсем безудержно разулыбался и, подступая к нему тихохонько, как можно приветливее стал советовать ему успокоится, определив умственно, что парнишка спозоранку хватил лишку и с кем-то его попутал. И тогда незнакомец с леденящим душу воплем, так сходным с ишачиным в их брачную пору, скакнул ему навстречу, прыгнул, метя башмачищем в лицо, но снова оскользнулся, то ли на огрызке яблока, то ли на картофельном очистке и грянулся затылком об асфальт. Уже беспамятного отволок его Куян на вокзал, в линейный отдел милиции, благо это было недалеко, метров за сто от места их встречи. Примчалась “скорая”. Когда незнакомец очнулся от нашатыря и увидел вкруг себя мужественные лица милиционеров, то враз заплакал и раскололся. Оказывается, это был печально известный террорист Ваньо Лаптиман, чьи грязные следы ещё в Гватемале так широко осветила мировая пресса. Сюда же он явился, обольстясь крупнейшим кушем от спецслужб за акцию вывода из строя крупнейшего железнодорожного узла на подъезде к Магнитке. За полчаса до встречи с Куяном Лаптиман прибыл на станцию в грузовом полувагоне, тщательно закопавшись в щебёнку. Цель же зловещего визита - проверка взрывного устройства, уложенного с месяц назад в урну и срабатывающего от ничтожного тепла того же окурка или остывающей спички. Мощности заряда достало бы смести с лица земли все промышленные и жилые постройки в радиусе двух километров. И вот досадная для него осечка - даже косвенных пособников террористу средь горожан-патриотов не сыскалось, не на тех ставил подонок.
  Только потом Куян осознал, какому риску он подвергался, аж спиной индевел, настолько осознал, ведь размазал бы по стенке, скот, нос бы выбил через затылок, издырявил в сито из нагана, кабы не счастливый случай, не звёздочка Куяна охранная. И на всё это до обидного скупая реакция - заметка в ихней газетёнке и всё, никакой там тебе медальки или ценного подарка, хотя ту же урну обмазали бронзой и поместили в краеведческий музей с поясняющей запиской, что, дескать, спасительница города.
  - Несправедливо конечно, - деликатно прикашлянул Пеонов и передвинул шашку на доске, - а у нас ещё одна дамочка... “Лаптиман”, “Ваньо”? это наверняка потомок какого-нибудь богача из вашей станицы, мстящий советской власти за отнятое.
  - Да не было тут богачей, - поморщился Куян, - все жили почти поровну. Да, крепко жили, но чтоб совсем забогатеть основ не было, всё ведь через пупок. Были такие хотельники, да не по тяге поле брали, резьбу на пупах-то враз и срывали. Богатство, Коля, на моё разумение, берётся больше хитрованами, не работягами... Руби-руби, а то за фук возьму...
  - Чу!- поднял палец Пеонов. - Как вскрикнул кто-то, не слышал?- Он выглянул за дверь и вернулся. - Никого, показалось, наверно. - Плеснул Куяну ещё граммулек полста и стал пытать про его фронтовую жизнь.
  Однако вскрик Пеонову не послышался - вскрикнул вахтёр,кого минут через десять обнаружили под вагончиком беспамятным и связанным бельевой верёвкой. Две лаборатории с электроникой были раскрошены вчистую, тут же валялись и орудия этого грязного труда - лом с киркой, топор и лопата, позаимствованные с пожарного щита. Куян же незаметно сунул в карман прищепку, уж очень она, будучи формы своеобразной, ему показалась знакомой, но о подозрениях пока смолчал, была причина.
  - Такого шага нам и следовало ожидать,- скомкал в кулаке бороду шеф, - всё это надо было предусмотреть, будить такие силы и сохранять безмятежность?! Ведь даже после обработки такого крохотного клочка почти цивилизованной суши мы вернули государству миллион с гаком, отняли! Это ли кому-нибудь не кровная обида. Слава богу, разрушена лишь исполнительская часть, поменять блоки не проблема, работы на полдня. С этого дня, друзья мои,- шеф хрустнул выкручиваемыми пальцами,- объявляю чрезвычайное положение, спецохрана к нам прибудет уже завтра. Но, в первую очередь, будем, коллеги, бдительны сами, останемся честны и добросовестны в исполнении своего долга, задачи-то у нас не из лёгких!..
  
  
  Глава 3
  ПАНИКА У СОСЕДЕЙ.
  ЗАГОВОР ОБРЕЧЁННЫХ.
  НА СКЛАДЕ ВОЗВРАЩЁННОЙ ПРОДУКЦИИ.
  ПРОБУКСОВКИ ВТОРОГО ЭТАПА.
  
  Уже наутро Куян был в профтехучилище, где работал мастером его внук Вадька.
  - Чья ?- сунул он ему под нос прищепку.
  - Похоже, такие я привозил мамке с армии, из ГДР.
  - Я так и знал, распред-твою...
   - Опять, знаток, ведёшь какое-то следствие?- хохотнул внук.
  - Цыц? На этот раз батяню твоего могут очень даже крепенько пестиком в ступке пригладить.
  - Ну и поделом, раз такой проворный, а то всё чего-то мостится лыка с камня надрать. Зайди-ка, дедуль, для интересу в мою группу, какой там митинг кипит, забодала вконец пацанва, может, при тебе хоть чуток утихомирятся, ты ведь человек заметный - член корреспондентского взвода.
  Но в группе с их появлением пересуды вчерашнего ничуть не утихли.
  -...Вадим Александрович, вот батя ногу сломал в гараже из-за какой-то вшивой пары рельс, что подобрал на свалке, кто теперь убытки возмещать нам будет, кормить это время?
  - Ладно ещё небо в клеточку не смотрит, - хмыкнул кто-то, - на сва-аалке, выдрал поди живьём где-то на перегоне, пустил эшелон под откос...
  - Ну ты, Дурфесор! Тебя, козлина, спрашивают, а? Так чего сплясываешь?
  - Конечно, легко ещё отделался...
  - И ты тварь ?! - стал затравленно озираться паренёк, - так чего, может по соплям нащёлкать?
  - Ой, как жю-ютько!
  - Ну пошли, пидр, выйдем!
  - А ну-ка, петухи, сядьте, уймитесь !- прикрикнул Вадим.
  - А у нас соседа в погребе вообще замуровало, еле отрыли.
  - Кой-каких бугров, говорят, вчера так подчистило, не приведи боже, хоть с протянутой рукой шагай по миру.
  - А слышали, Подгорбунского-то, чекиста нашего со “спемедмойки”, еле ведь вчера откачали из обморочи, уж очень мужик расстроился, что скопленное изъято. И ведь все знали, как копил, что шустрил офицер по карманам у клиентиков, ну совсем неумеренно, а кто пожалится, куда?
  - У нас в посёлке дядя Миша Дрысторный грыжу два раза резал, от перегрузок, он на стройке всю жизнь пашет, так вот на обед и с работы он хилял завсегда с портфельчиком, а там, самое малое, кирпича по четыре. Жил он когда-то в саманной избёнке... впрочем, сейчас он снова в ней.
  - Одному дяхону с нашего квартала, кликуха у него Мека, счётик за ток объявили, так досе бедолажка не проикается...
  
  Куян поспешил на работу. Там уже нервничал редактор, Лепетунько Леон Галимович, учёный агроном, стандартно отформованный в партшколе в редактора, на памяти Куяна уже шестой такой “вэпушкник”. Порядковое совпадение к слову, пришлось в точку - шестёрка из шестёрок. Нынешняя нервозность Лепетунько объяснялась звонком из горкома, откуда выговорили за очередную опечатку - вместо “надёжный страж социализма” опубликовали “страх”. И надо же, заламывал руки Леон Галимович, и ведь именно в этом контексте, да с таким зловещим намёком, как наговор какой. А недавно выпала буква “б” из “обсуждение доклада предисполкома”, получилось “осуждение”. В зарисовке же о члене бюро проскочило вместо “неизменная улыбка” - “низменная”... Бывали, бывали конечно и до этого ошибки, но чтобы со столь явной аполитичностью? Расстроен был Лепетунько едва не до слёз.
  - Опять вы с утра отлучаетесь без спросу ?- пошевелил он на Куяна белесыми бровками.
  - Помилуйте !- округлил глаза тот. - Опять вы запамятовали, я ведь ещё в пятницу упреждал, что проскочу в бурсу, поменяю масло в картере на халявку, договорился, кстати, с ними и насчёт промывки блока под давлением...
  - А-аа,- сказал неуверенно Лепетунько. Да, он мог запамятовать от перегрузок многое, в том числе и то, что никогда не говорил, чем Куян умеренно и пользовался. Перегрузки же складывались из чтения рукописей, гранок, как правило, в два-три круга, чтения настолько истового в надежде уловить крамольные мысли и опечатки, что к концу дня он попросту ошалевал, глаза лезли из орбит, его даже шатало. Само собой, сказывались и многие общественные нагрузки, что он блюл свято - бюро, пленумы, сессии, комитеты, политдни, кураторство... “Квадратный многочлен”, определял его литсотрудник Ванёк Шпур, поясняя при этом, что с “много” всё ясно, жаль только, мол, что Леонушка не станет когда-то членом комиссии на собственных похоронах, ну а что “квадратный” выяснялось ровно через полминуты общения с ним.
  - Квадратный!- мечтательно закатывала глаза наборщица Катерина Ушленьева, - да ещё “много”- и потягивалась хищно, со звучными выщелками, - повезло же евонной бабёнке!..
  У Леона Галимовича была знаменательная улыбка, скорее, не улыбка, а приоскал, особенно характерный в присутствии руководителей, в эти минуты своим настороженным и заранее виноватым приоскалом он сильно напоминал болонку на поводке, вынужденную оправляться у всех на виду, что по природному такту их племя старалось делать конспиративнее.
  - Поезжайте со Шпуром на склад возвращённой продукции,- велел Лепетунько. Задачу подобную Куян выполнял всегда охотно, пассажир Шпур ему всегда был по душе, из местных паренёк, простецкий, они с Никифором ему даже ключик “на пятнадцать” доверяли.
  - Не слышал, дядь Миш, про обстановку в соседнем районе?- спросил Ванёк. - Полнейший аврал - люди прутся с котомками и возами добра, умоляют, как можно скорее оприходывать доставленное, некоторые предлагают деньги взамен использованного сырья, в общем, паника по первому классу. Ну а наши травматологи подбили бабки - три трупа, с полсотни увечных.
  - Сурово гребут,- прикашлянул Куян, - хотя народ у нас ко всему привычный, до первой смерти всё равно каждый успеет оттерпеться.
  - Ну конечно же это пустячишки по сравнению с недавним прошлым, с тем, о чём так проникновенно и задушевно сказал наш поэт-трибун.- Ванёк приосанился, насколько это ему позволила поза сидящего в машине, взметнул кулак к виску и пролаял отрывисто:
  - Он...черепами... в сотнях... губерний... ворочал!..
  - А так ты прав, дядь Миш, иммунитет у людей хоть к чему наладится, тем более у тех, кого лягала лошадь, уж им-то страшится блошиных укусов совестно...
  Лепетунько Шпура побаивался, даже ненавидел, но не выгонял, у парня два курса политеха, два филфака университета, но учёба что-то приостановилась, беспартийный, то есть не конкурент, как и остальные в редакции, пишет же бойко. Не так давно он с хохотом распространял “Крокодил”, где на обложке нарисовали ну вылитого Лепетунько, плешивого, тщедушного и одичалого редактора районки, кто подобострастно изогнулся к телефонной трубке и вопрошал невидимого василь-васильича, чего, мол, дражайший, изволите видеть в будущем номере. Сходство, волею судеб, было, ну просто, поразительное. Многие после знакомства с иллюстрацией, вроде бы шутливо, но еденько, восхищались расторопности редактора, успевшего попозировать столичному живописцу. Газетенку же в обиходе стали именовать не только “брехушка-завитушка”, но и “чегоизволинка”.
  - Фу ты чёрт!- вздрогнул Куян на нежданный обгон их чёрной “Волгой” за номером 00-03.- ишь ты шустрит-то как сортир на колёсах, а тут вель окорот скорости до сорока! Повалили, распред-их, залётные с области, всполошились, выручать кого-нибудь из корешей прибыли.
  - - Да нет, дать мудрый совет, у нас ведь на конюшне такие вот козлы-указчики завсегдатаями, заодно и подхарчатся , в зобах у таких тесно никогда не станет. А может и проблему какую затронут с трибуны, и когда уж окончательно тронутся на этом, до кричащей очевидности, чтобы на лопате за угол можно было вынести...
  - Во, дядь Миш, айда подберём Недомудь Ахинеича, - предложил Ванёк, - во-он он костыляет по тротуару, волхв наш неутомимый, патриарх прессбреда, маэстро “круглых столов”... Илья Па-аалыч! Товарищ Супонин!- высунулся из машины Ванёк, - сидайте к нам , подбросим... Ах, утренний моциё-он! Жаль, а то бы перемолвились за “банк идей”, а? Не желаете?.. Жаль, ах, как сильно жаль! Ну тогда едем дальше, Авдеич!..
  О “банке идей” последнее время только и разговоров, потешало это Шпура несказанно. По его словам, Супонин скрупулёзно законспектировал ряд мест из памяток молодому трактористу, начинающему агроному, озаглавив некоторые куски: “Знаем ли мы норму высева?”, “Научить рожать землю”, “Снова о регулировочной площадке” и много чего другого, сгруппировав же всё это в кучу, нарёк “банком идей”. Что самое интересное, он сумел заставить многих говорить об этом бреде, и в горкоме, и в управлении сельского хозяйства. Войдя в раж инициатора, он стал даже уверять всех, что, мол, берётся подсчитать процент повышения урожайности, привесов и надоев в зависимости от интенсивности распечатки его тем из “банка” на страницах газеты. Шпур уже, не таясь, хохотал и при первой же возможности начинал с серьёзной рожей разговор с инициатором, сыпал придуманными на ходу цифрами зазоров в сошниках, семяпроводах, количества зерен на квадратный метр - подводил всё к жёсткой пропорции отдачи от количества опубликованных строчек...
  Илюху Супонина Куян знал с детства, вполне заурядный, хоть и не столь характерный для их станицы пример, когда невежественного, безграмотного паренька партбилет вывел “в люди”. Он даже и войну через это умудрился пересидеть где-то в тылу писарем, а пришёл,с недомученной семилеткой стал пожизненным собкором областной газеты, созидая в основном информашки на первую полосу. Но кто бы видел с какой значимостью и помпезностью всё это исполнялось, на целый день те или иные совхознички выделяли ему машину, специалиста, кормили с трепетом и пиететом, ублажали всячески, набивали сумку продуктами, только бы супонинское перо не вывело каракульку, обличающую ихний какой-то недостаток. По норме же это чаще всего была чистой воды получасовая телефонная работа.
  - Боже, - вздохнул Ванёк, - как тесно всем нормальным людям от таких вот мякиноголовых инициаторов, потужливых до бздёха неумех, людишек не на своих местах, сколько рядом онанистов, работающих под племенных жеребцов или донжуанов... А вот и завиднелся наш склад.
  
  Здесь Куян снова встретил внука, тот приехал на грузовике, в кузове несколько ребят.
  - За добром ?- поинтересовался Куян.
  - За ним, сводочку вот даже передали, за чей счёт эта повторная покупка, директорат в основном посвирепствовал.
  - У детей-то,- поморщился Ванёк.
  - Это ещё что,- усмехнулась кладовщица, - а как вот вы посмотрите на таких деятелей из школ, детсадов, детской кухни в больнице? Эти пэтэушники ещё самые сознательные, приехали хоть...
  Склад возвращённой продукции занял внушительную площадку школьного стадиончика, какой уже давно пустовал и зарос бурьяном. Склад этот даже не обнесли забором, не прошлись в однорядь колючей проволокой, полагая, что уж отсюда-то утянуть что-либо никому в голову не придёт. Порядок же здесь царил образцовый, каждому виду материалов отводилось своё место.
  - А почему вы про нашу шарагу сказали, “самые сознательные”?- поинтересовался один из учеников во время погрузки.
  - Да потому что из-под палки люди едут за своим же вроде кровным,- стала объяснять кладовщица. - Вот возьмём, к примеру, ремзавод. Тэкс, сорок тонн кругляка, уголка и листового железа должен забрать страдалец, а ему не надо ни грамма, у них по бумажкам это всё давно израсходовано по назначению, списано, отчётность в ажуре, так по каким-таким статьям им всё это прикажете приходывать ? Упёрлись, не возьмём и всё тут, купить, это - пожалуйста, материалы такие нужны позарез, а чтобы забрать, то есть признать, что украдены - ни в какую. То же самое с бензином у автобазы, кирпичом у стройучастка, со шпалами и рельсами у путевой станции, открещиваются категорически, не наше, мол, и всё тут, на мушку берёте, не пройдёт, свобода нам пока дорога.
  - Это ещё крупные, а мелочь, вроде тех же детсадов, школ, столовых-кафе, те вообще признаков жизни не подают, попрятались или разбежались. Много людей, кто на копейки убытки причиняли, может, даже не подозревая об этом, делали как все, растащиловка-то у нас во все времена ого-гоо! Повальная! Тотальная! Есть же типы так, по-моему, совсем трёкнутые, тем тащить хоть что, лишь бы тащить, хоть совсем ненужное, абы чужое, пусть заведомо будет гнить, ржаветь, портиться без дела, но зато в своём дворе, вроде как из престижу какого-то, что, мол, не сидел сложа руки, когда все тащили. У таких домовитых во дворе стояли и холодильники промышленные, и компрессора, и электродвигатели в полтонны весом, трактора и даже станки... Ладно, пойду обзванивать-уговаривать,- покряхтывая и разминая поясницу, она пошла в конторку, бормоча уже себе под нос на ходу, - и зачем лезут на эти руководящие места? Ну поимей совесть, потеснись перед толковым, коли жилка тонка, так нет ведь, лезут. Зачем? Яснее некуда - хапнуть, пока можно, пока не вытолкнули взашей, чтобы другого вора подсадить, из своих...
  Вадим с ребятами нагрузил машину и уехал, увёз больше продукты, консервы и крупы, а также полотенца, одеяла, простыни, музинструменты, книги, две бочки бензина. Не всё забрали ещё на ходку осталось. Кладовщица же, криво усмехнувшись, сказала, что, мол, и редакция не стала исключением, получить им надо деньжата, что уходили через подложные переводы рабселькорам, подписная, лет за десять библиотека “Дружба народов”, баян, пара пишущих машинок, портативный телевизор, надувная лодка, бензинчик, что отжигал Лепетунько по субботам-воскресеньям.
  Узнав об этом, он, редактор, чуток стушевался, но быстро отвлекла другая проблема - с области посоветовали дать информацию об эксперименте, разрешили, причём как можно беспристрастнее.
  - Но как подать, как?!- ерошил Лепетунько останки волосёнок, - ведь столько имён, самых-самых.
  Куян же пользуясь сумятицей, поспешил к дочери Гее, матери Вадьки.
  - Да, наша прищепка, - покивала Гея. Выслушала версию и расплакалась.
  - Запивается ведь гад, а то ты, папка, не знаешь, не привередливый, объедками со стола у этих не брезгует. И как отвадить, как отвести от этой проклятой должности, ума не приложу!
  - Папа! - распахнул дверь горницы зять. - Папулёночек! Кашалот ты мой саблезубый, а ведь ты нас напугал, зараза, до пука с брызгами, мы уж думали - рейд, что ты с корреспондентами, “Комсомольским прожектором”, что облава! Айда, перехватишь с нами чуток, у нас тут маленький кворум! Геюшка! Светило ты моё незаходное, сваргань нам чайку.
  - Индийского?- осведомилась та наигранно учтиво. - А может лучше кофейку растворимого? У-уу, харя твоя бесстыжая!- Крепко торкнув дверью, она ушла во двор.
  Куян вошёл в горницу и вежливо поручкался с присутствующими. Гости, с поры как зятёк стал райохотоведом, бывали здесь уважаемые. Вот и сегодня, время чуть за десять, на столе вино с закуской, дым коромыслом. По комнате отчего-то неустанно расхаживал Акимов, начальник спецучастка “Сельхозмонтаж”, мужик крупный, но крайне нескладный, так, новенький костюм на нём в этот день и то смотрелся измятым в гармошку.
  - Это всё подло, - останавливался он изредка и укладывал ручищи на грудь, словно умолял кого-то о прощении, - нечистоплотно всё это, ребята, зачем в чужой сорочке блох искать, сама жизнь заставляла меня брать и давать, иначе бы производство попросту захирело. Чем до меня был участок? Да вечный отстающий напряжённого трудового соперничества, аутсайдер соцсоревнования. А сейчас?.. Авангард! Маяк, передовик, опрежающий время...
  - Ну понесло, понесло родимого, нам-то хоть бы не пудрил мозги, маяк,- усмехнулся инспектор по борьбе с хищениями соцсобственности Дубовик, верхняя губа его при этом изломанно вздёрнулась влево, обнажая золотой клык. Подследственных этот хищный и одновременно брезгливый излом леденил, уверял в мысли, что инспектор, наверняка, знает о них нечто такое, о чём даже они сами пока и не подозревают.
  - Уж по тебе-то, авангард, да-авно решётка плакала, ещё неизвестно, куда повернёт всё это дело прокуратура... А-аа, мне всё понятно, речи твои это репетиции перед визитом в кабинет прокурора, для росту артицизма.
  - Не каркай, сам на одной дощечке со мной стоишь, у тебя-то уж гольная денежка куда щедрее к рученькам-то прилипала.
  - Ну и что из этого, зато сейчас я не размазываю сопли как ты. Всё перемелется, друзья мои, я в это свято верю, такая массовость раскрываемости для России не пройдёт, столько узников не вместят даже тюрьмы остального мира. К тому же в сокамерники к нам метит такая братва-аа! Верно я говорю, недомэр?- хлопнул он по плечу зампреда исполкома по селу Пигарева, чем едва не уронил его со стула - тщедушных статей тот к тому же был уже изрядно пьян. - Пигарев здесь, Пигарев там...
  - Пить на свои становится совсем невозможно, расточительно, - косноязычно сказал Пигарев. - Я нынче у своей едва выпросил рублёвку на сигареты, хоть чинарики стреляй. Ещё к тому же так интенсивно тянут дети-хамы, сказано...
  - Сказано, не имей троих детей от пяти матерей, - подсказал Дубовик.
  - Ну да... Раис Михалыч !- воскликнул Пигарев, с удалью поводя откинутой рукой в сторону ветврача Гасимова. - По коням! Вперёд на заимку - уничтожать спирт и бежбармак из овечки, павшей от коварного бруцеллёза!
  - - Йэ-эх ! Не подсаливал бы уж болячки, дорогуша, лакай уж лучше шёпотом “Агдам”, да не увлекайся сильно салом, его у нас нынче не так уж и много.
  - Да не мельтеши ты перед глазами,- попросил Дубовик Акимова, - сядь, выслушай полезную информацию, она может оздоровить твой надломленный организм.
  - Ёрничаешь ?- скорбно спросил тот и возобновил ходьбу ещё энергичнее. - Ё-оорничай, тебе зачтётся...
  - Ну сядь, умоляю! Серьёзно, есть кое-какая идея, - он покосился на Куяна и продолжил. - В отличии ото всех вас, как уже сказано, я не отдался, да и не собираюсь отдаваться самоистязанию, не хочу совершенствоваться в точности плевков себе в душу...- Слова его заглушил рык Гузя, управа райсельхозтехники, так он кой-когда позёвывал. Молчаливый от рождения он теперь замолчал совсем, удивлённо и удручённо пересматривая время от времени окружающий мир, столь подлый и коварный. Проморгавшись от зевка, Гузь отрешенно налил себе вина и столь же рассеянно выпил. Инспектор нахмурился, но продолжил:
  - Мне удалось установить, что пострадали далеко не все, кое у кого всё как было, так и осталось.
  - Коне-ечно, может, они на севере лет сто за троих вкалывали или наследники мильёнщика за кордоном, а то и даже лауреаты премии Ленинского комсомола,- предположил Акимов.
  - Отнюдь, я ведь, как вам известно, человек факта,- губа инспектора изломалась, воссияла фикса, воспарил назидательный палец. Дубовик утвердился в характерной, коронной для него позе, позе мудрого наставника. - Так вот...- он выдержал паузу столь длительную, что пришлось опустить палец, так как затекла рука, но любознательная тишина была установлена. Даже Гея во дворе удивлённо хмыкнула и прислушалась. - Так вот, из нажитого у кое-кого из подследственных, м-мм, пардон, просто граждан, так вот, у них не пропало даже коробка спичек. Спрашивается, а почему-у? Что за исключение такое? Да потому, друзья мои...-палец снова пополз вверх, инспектор приоскалился для лучшего, внятного проговаривания заветных слов. - Да потому-уу...
  - Ой, да не тяни ты резину, пинкертон!- взмолился Акимов. - И что за дурацкая привычка переносить свои дешёвенькие штучки-дрючки на подслед... тьфу ты, на окружающих честных граждан, вытягивать из них по жилочке!
  - Уймись-ка ты, укротитель навозотранспортёра, а то я за себя не ручаюсь, - инспектор стал привставать.
  - Ха, он ещё угрожает, нуль без палочки, горбыля отрез!
  - Друзья!- затоптался меж ними охотовед, - товарищи, шум нежелателен, опомнитесь...- Косясь на дверь, он быстро расплескал вино по стаканам, мир был восстановлен.
  - Оказывается, - снова стал утверждаться инспектор в любимой позе, дожёвывая сало,- самое главное, оказывается, не попасть под воздействие так называемого исповедального штурма наших голов. Как это сделать? Да очень просто - своевременно смыться на нужное расстояние, за пределы воздействия установок, радиус силового поля которых не превышает пока сорока километров. Короче, если знать режим работы их установки, а в наше время это вполне разрешимо - осведомителя там я уже доращиваю - то у подследственных, точнее, учёных, окажется не совсем верная информация, ну а гравитоны ихние сработают несколько избирательно, в пользу болванов. Надо ли говорить, сколь неоценим для многих наших товарищей будет организованный таким образом факт, ну просто-таки вопиющий для общественности, кричащий, что руки у них кристально чисты, что...
  Тут, на миг рот инспектора запечатало липкими от “Агдама” губами Акимова. С усилием освободясь от медвежьей хватки, Дубовик брезгливо утёрся, но было заметно, что ему польстило такое искреннее проявление чувств.
  - Башка-аа! Дом Советов!- застонал Акимов. Поднялся было шум обсуждения, но тут же стих - снова воспарил назидательный палец.
  - Что нас обидело, друзья мои, то нас и возрадует!- торжественно изрёк инспектор, длинная для эффекта пауза на этот раз ропота у Акимова не вызвала, прижмуренно и подобострастно он теперь вглядывался в рот говорящему, словно постановил для себя рассмотреть даже буковки в грядущих словах, безо всякого сомнения очень мудрых и нужных.
  - Террор, что мы так вгорячах организовали, конечно же, нашу оппозицию не украшает, это примитив, неуправляемые эмоции, реакция озлобленного безмозглого животного. Только разум может восторжествовать в этой борьбе, только разум, а не животная сила. И - о гений, парадоксов друг!- у нас теперь есть к тому же реальный шанс обратить новоявленное зло в прибыльное добро, каждая птичка после чего будет трамбовать свой зобок по-прежнему, так, как того требует её природа. Ведь сколько сейчас людей трепещет при вести о таком низком коварстве, вероломстве и варварстве под личиной наукоподобия, и, самое главное, они не знают, откуда ждать им удара, сомнения пожирают их, необратимо разрушают нервные клетки, они ломают головы - то ли им досрочно повиниться, то ли, невзирая ни на что, ждать, надеяться и верить. И вот тут, в эту критическую минуту к подследственному подходит ангел-хранитель в облике трезвого на этот случай полумэра (кивок на Пигарева) или хотя бы вот этого косолапого (фамильярный хлопок по акимовскому плечищу).
  - Гы-ыы!- простонал тот, обводя всех ликующим взглядом.
  - А впорхнувший ангел уже серебристо журчит ему про освобождение от грядущей конфискации, утраты портфеля, строгого партвзыскания, да, в конце-то концов, он, вполне вероятно, дарует ему даже свободу. Разумеется, усилия ангела небескорыстны, на соответствующих договорных началах, в счёт погашения расходов ангела на обретения печального опыта и ценной информации...
  Акимов снова сделал попытку поцеловать инспектора, но упал на четвереньки, потому как тот грамотным нырком под руку ушёл от контакта. Тогда радость свою Акимов выразил неуклюжими па “яблочка”, ручища вырвала из кармана бумажник.
  - Сан сын Сана, - протянул он зятю четвертак, - мухой! Коньячок, сухой колбаски, скажешь Юльке, я гуляю, воздам сторицей, завтра же в её лавку привезут всё, что обещал - трубы, сгоны...
  Позёвывая, Гузь протянул трёшку, Гасимов - пятёрку, Пигарев развёл руками, и охотовед поспешил в магазин.
  - Обслужим по парочке клиентов, и дела поправятся, - хищно потянулся инспектор, - комплектацию картотеки я могу взять на себя, вам же только и останется пройтись по добрым людям с голодным брюхом.
  - Башка-аа!
  - Да я бы ещё вчера половину отдал такому ангелочку и глазом не моргнул.
  - А я бы так и три четверти...
  Акимов распахнул окно, и вместе с табачным дымом словно ушла гнетущая атмосфера, в комнату ворвался живительный воздух надежды. Куян принял на дорожку посошок и раскланялся, на работе нужно было ещё мелькнуть, отметиться.
  Ну и задачку ты мне подкинул, зятёк, поминутно царапал он под кепкой затылок, ведь выведешь тебя на чистую воду, так дочка в пострадавших окажется. Худо-бедно, а в дом Санька тянул немало, им со Степановной даже и то кой-когда перепадало, то мясца лосиного-косулиного, то рыбки... Решил повременить, обсказать всё Пеонову без имён, намёками, пусть ребятки держат ухо востро. Ну а зятя и без того могут скоро кышнуть с этого тёплого местечка, снова пойдёт шоферить и станет нормальным человеком, а не “спаниелем”, как заглазно кличут его со дня, когда он в пьяном раже грамотно отреагировал на команду “апорт” и приволок из ледяной воды в зубах подстреленную утку.
  Остаток дня Куян скоротал с Никифором у бака “отработки маслов”, по дороге же домой с полчасика посидели на лавочке деда Мокея.
  - Зашевелились-то как люди, а, сударики вы мои,- признательно покашливал он.
  - Мыслимое ли дело, на собственность посягнуть, оно ведь только во двор к себе затащи и враз свыкается человек, мнит, что это уже его кровное. Тянули и раньше с казны, тянули, кто доступ к ней имел, но за станицу свою свою скажу - мало бы работы было в то время такой машине, разве потянет казак у казака, а другой собственности у нас почитай-что и не было, не дано было работягам тянуть у государства, всё было так тонко отлажено, только давать, не брать, ну а уж каждый у своего псом цепным, зёрнышка задарма не утянешь, ежель что, то рёбрами рассчитаешься. Воришки тоже были, но это уж совсем рисковые люди, эти на погибель шли... Да какой там брать!- пристукнул в досаде клюкой дед, - только пользу одну отечеству давали, служить и то на своём коне, да с полной справой воинской, да не какой попадя конь, а как в гренадёры отбирали, могутного, высоты нужной. Вот взять Гнедка моего,- дед высморкался в красную тряпицу, и лицо его осветилось тёплой задумчивой улыбкой.- До Карпат ведь со мною сходил дружок и обратно воротился, а это почитай шесть тысяч вёрст с гаком. Хороший конёк был, хоро-оший, как по брату родному слезьми умылся, когда его подо мною красные подстрелили...- Дед помолчал, вздохнул.- Сам ростил-холил, папашка наказывал, себе, мол, для службы ростишь, госуда-арственной службы!.. Иждивентов нынче много, сударики мои, наловчились и дурака валять и поживать сытненько, много таких захребетников и недоумков к казне подсосалось, больше из христопродавцев, для них ноне самая что ни на есть благоприятственная пора подстановлена. А ведь останься всё по-прежнему, как у нас казачьей станице, - вот тебе и комунизьм во всей его красе, каким его нам ноне сулят, свободы по ноздри, работы ещё больше, выбирай по нутру да и смакуй жизнь-любушку без сатанинских придумок. Но всё похерили, выморочили, и не знаешь теперь, так какой же комунизьм краше, тот что спереди иль тот что сзади, наш, станичный?
  - Славное дело учёные ребята ладят, давно пора кой-кому пряник на кнут подменить, хоть и это, по мне, так припарка на задницу против зуба хворого. А некоторых несовестных так можно бы давно и без машины спросить, ведь за версту его видно, не по заработку человек живёт, ведь по его поту только и иметь что хлеба с квасом, строго спросить, пошто, мол, наглеешь, откель такие средства угрёб? Не стесняться, ведь к чему клопа стесняться, ежель он кровь твою сосет, к ногтю, какие тут разговоры. Ужель так трудно того же Ваську Жлоботаря одёрнуть? Народ ведь силу чтит, уму поклоны бьёт с радостью... Да-аа, а Гнедко мой зна-атненький был жеребчик, не посчастливилось мне боле такого иметь, не посчастливилось...
  
  Только дня через три Куян заглянул к Пеонову и выложил соображения о заговорщиках, но пока без имён.
  - Спасибо тебе, дядя Миша, большое спасибо,- как всегда разулыбался приветливо тот, - тебя хоть сейчас зачисляй в штат нашей группы социологом, подмечаешь ты нередко очень даже характерное, в корешок, явление, так что ежель разволнует какое соображение, заходи всегда, не стесняйся. А дела у нас, честно говоря, стали немного пробуксовывать, намечен ведь второй этап, на областном уровне, но, но, но... знал бы ты, что тут началось, какой гвалт подняла пресса. Кое-кто дело даже повернул так, что нас самих сажать впору за использование на людях такого чудовищного открытия. Эт-надо же - мысли нагишом! Как так! Пусть даже чёрненькие и гадливенькие, эт-надо же никаких тайн!
  - Оно, Коль, действительно, всё так, хорошо, но и всё-таки как-то неловко,- прикашлянул Куян,- не по себе, когда знаешь, что тебе под черепушку будут заглядывать. Даже вот мне, козявке, тле, вы заглянули, узнали, что пусто в закромах, а вместо мозгов мякины с пригоршню, но всё равно мне, тле, не по себе, голым стал чуять себя на людях. Ты спознал, что я не вор, но где у меня надёжа, что ты не спознал, смолчишь, что я, например, третьего дня с соседкой, ближе к полуночи, обсуждал в её баньке последнее постановление партии и правительства?
  - Ха-а... нет-нет, дядь Миш, ты чуток перетягиваешь одеяло на себя, во-первых, мы фиксируем лишь “вспученные” пороком мысли...
  - Так ты думаешь, что прелюбодей обо всём этом мыслил спокойно? Пакость она и есть пакость со всеми сопутствующими “вспучиваниями” мысли. Вот как раз, распред-твою мазь, нынче воруют у государства почти безо всякого волнения, ровно так и надо, у людей до сих пор так и не захряснет в голове понятие, что это - воровство, что красть у чего-то там бестелесного нельзя, тем более что это бестелесное добро зачастую гноит, что это по закону, а вот определить в дело - преступление. К тому же у нас, простых людишек с государством давнее соревнование, кто кого вперёд ограбит, и у государства на этот счёт куда большие успехи.
  - Ну вот, так что, будем ждать, когда государство разденут до последней нитки, когда не на что будет содержать армию, стариков и детей?
  - Правильные ты слова говоришь, как на плакате, всё для народа, всё во имя народа. Только народ не отказывается содержать армию и стариков, он не хочет содержать огромную рать захребетников и откровенного ворья в столицах. А то мы не понимаем этот дешёвенький приём, собрать с огромной страны налоги в одну кучу и начать делёжку, начав, само собой, с себя, самого любимого. А то я бы сам про своих стариков забыл, обобрал, если здесь эти деньжата бы остались, в маленькой кучке, что мы в городишке собрали. А после делёжки той кучи, во столицах, всё что-то не остаётся простым куянам возможностей заиметь лишний грошик, чтобы не только подкупить корочку хлеба, но и сколотить капиталец на приобретение охапки штакетин, чтобы забор себе спроворить. И ты хочешь, чтобы я не был вором. Да я не ворую, потому что стар и труслив, но я, как взведённый курок, предоставится возможность, своего не упущу.
  - Так что ты предлагаешь, дядь Миш, как без усушки распределять блага и средства на развитие? Что, снова денационализация добра меж честными трудягами? Но как исчислять индекс честности, кому доверить это делать?
  - Не знаю, Коля, чего там снова “лизация”, только хребёт гнуть на каких-то дядей, работать задарма народ испокон веков не хотел и не будет. Тростят нам вон о забастовках у них, а мы не бастуем, распред-твою? Да почитай всё время, с великих октябрьских бастовали и бастуем - работаем без сердца, вполсилы и никакой кнут работать нас по другому не заставит, валяли дурака и будем, пусть даже себе кой-когда в ущерб, лишь бы не раболепствовать. Так и идёт маскарад, они там во столицах думают нас объегорили, а мы думаем, что мы их, а в итоге держава дряхнет, слабеет. И главное ведь, при всех этих системах над нами управы бастуют все повально, даже надсмотрщики, кто из лени, кто по скудоумию, но сполна никто не работает и не собирается.
  - Эвон нас куда с тобой занесло, в политику. Такая уж это выморочь, в лидерах у нас почему-то всегда, мягко говоря, не самые скромные и мозговитые, хотя элементарное тестирование всю эту шушеру давно бы поставило на своё место, но кто только разрешит это тестирование, объявит, что короли сплошь голые? Сами короли? Вот тебе и замкнутый круг. Так что наша акция, как ни крути, единственный реальный выход из положения - распределить справедливо то немногое, что ещё осталось.
  - Чем не выход, из норы в нору,- фыркнул Куян, - не тут роем, Коля, не тут. Вот, положим, я выкопал яму на три куба, и выкопал точно такую же какой-то папуас в Африке. Положим, по мировой расценке труда такого на червонец. Так вот, у меня, руского работяги заберут в казну шесть рублей, а у папуаса только три... Вот где копать надо, Коленька, отдавать работяге сполна заработанное, если хочешь, чтобы он работал на отечество в полную силу и завтра, здоровый, сытый, ухоженный стал работать ещё радостнее, безо всяких понуждений. А пока нас, нищих и голодных, понуждают воровать своё же заработанное.
  - И-иишь ты како-оой! Размечтался-то как разнузданно. А ты, дядь Миш, как я погляжу, жучок ещё тот.
  - Нашёл жучка,- поморщился Куян,- у нас в станице об этом тебе разве плетень не скажет, да и то затем, что пересох, а я вот бражонки пузырчатой воспринял пару кружечек и пошёл язык в перепляс.
  - Н-да-а,- потянулся Пеонов и кивнул на пульт, отчеркнул ногтём строку на экране, где часто менялись цифры, - ты посмотри, как они всё-таки несут, несут из опаски, что наш эксперимент получил-таки продолжение, неплохо несут, мураши да и только.
  - Правильно,- хмыкнул Куян,- мураши и несут, мелочёвку, а львы и орлы? Те тоже несут, да не к нам, в места поукромнее.
  - Совершенно в зрак, милейший! Потому-то мы и настаиваем на оперативном продолжении эксперимента с увеличением охвата территорий, вплоть до всероссийсой акции, это ведь могло стать мощной подвижкой для наведения всеобщего порядка, прихода к власти людей с чистыми руками...
  - Да-а, делишки,- взъерошил седой чуб Куян,- а не слышал, Николай, новость последнюю? В Татищево, ну это отделение совхоза “Ленинский путь”, всё население залохматело, одичало, сожрало общественное стадо и всей стаей ушло в Карагайский бор.
  - Да что ты говоришь?!
  - Ну вот, отстаёте от жизни, климатологи, я завтра туда, приеду оповещу, что к чему, если конечно интересно.
  - Обижаешь, дядь Миш, я тебе всегда рад...
  Пеонов не сдержал улыбки, наблюдая в оконце уходящего Куяна. Не жучок ты, а боровичок, пришло неожиданное сравнение, - такой же усадистый, обстоятельный, на своём месте и ко времени выросший, чем уже и полезен для сохранения естества в природе людей. Ишь, как он кругом-то поглядывает, пристрастно, по-хозяйски, с интересом, в этой-то тьмутаракани. Он тут всему родня этот боровичок. Пеонов вздохнул завистливо, а уловив это, улыбнулся, но уже несколько кисло, вздохнул и возобновил работу, уже несколько постылую малой отдачей.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"