Шинкарёв Максим Борисович : другие произведения.

Ифрит

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Максим Шинкарёв
  
   Сказы фронтира. Ифрит
  
   Свет рвётся за моим крылом, за моей рукой, опадает бурлящей оторочкой.
   Свет кипит в моих венах, вырывается наружу сквозь глаза, сквозь оскаленную пасть.
   Я не могу остановиться. Мне нельзя останавливаться.
   Только ты можешь остановить меня, не причинив нового вреда этому городу.
   Ну а мне?
   Что ж, надо кем-то жертвовать.
   Я отражаюсь в лезвии твоего меча.
   Действуй.
   Я прошу.
  
   Ещё год назад я был простым городским дурачком. Ты видел меня, проходя по делам. Ты ещё кинул мне медную монетку. Сколько радости принесла мне та монетка. Я лизал её, натирал рукавом, любовался на неё, на ночь клал за щёку.
   А потом я потерял её, и безнадежно плакал, утирая слёзы и сопли рукавом. Я плакал ночь, а наутро побежал тебя искать. Хотел попросить у тебя ещё одну.
   Но тебя не было в городе. Ты ушёл в поход по заданию Братства.
   А я остался.
  
   Кто я?
   Скажи мне, ведь ты знаешь.
   Я - пылающая капля гноя, капля гниющей больной крови взорванной ноосферы.
   Я - ожог от упавшего клочка неба.
   Я - водемонизированный.
   Я - тень человека.
   Я - твоя цель.
   Не медли.
   Прошу тебя.
  
   Твой меч поднимается. Медленно, словно спящая травинка, что распрямляется под лучами зари.
   Твой взгляд движется медленно. Время твоё течёт словно патока.
   Я верчусь на месте, я изо всех сил стараюсь дождаться твоего движения.
   Молю тебя - побыстрее.
  
   Блаженны нищие, ибо они обретают этот мир. Как древни эти слова.
   Блаженны убогие, ибо их доля страдания. Я беру на себя смелость и горе сказать эти слова.
   Вы, целые умом и духом, закрыты от неба. Небо стучится в вас, словно в каменные стены, словно в стальные врата, но вы не слышите. Не хотите слышать.
   Как вы счастливы, ибо вы можете закрыть уши и не слышать.
   Вы не представляете себе, как вы счастливы.
   А я не мог.
   Дурачки не могут не слышать.
   Небо поёт нам.
   Входит в нас.
   И пылает в нас, бьётся чёрной водой и тяжёлым ветром.
  
   Это не то небо, которое зовёте вы, когда молите Господа.
   Это обманное, подменное небо.
   Небо, отравленное веками лжи и страхов.
   Небо, заражённое сонмами самых страшных и грязных фантазий, что рождали искорёженные и перекрученные человеческие души, заживо сваренные в ядовитом гное государств, скученных на земном шаре.
   Небо, начинённое образами убийств и насилия, пыток и унижений.
   Небо, забрызганное кровью душ слабых.
   Небо тоски и подавленного, но не излеченного греха.
   Ноосферы гниющего во лжи и страхе человечества.
   Оно льётся с небес, и падает на землю. Испаряется с камней и поражает землю и травы. А когда попадает в неприкрытые души...
   Тогда оно порождает нас.
  
   Ты видишь, как перед тобой крутится кипящий пламенем и жаром клубок.
   Твой меч движется по отточенной траектории, отработанной сотнями боёв, тысячами ударов.
   Когда лезвие твоё коснётся меня, окутает его палящее пламя, и огонь обернёт синее сияние твоего боевого перстня.
   Это будет красиво.
   А я буду держать себя здесь, не двигаясь для тебя с места, ибо нет человеческому взгляду вИдения огненного демона.
   Слишком быстро кипящее пламя.
  
   Я говорю и говорю, чтобы отвлечься от внутреннего видения, от внутреннего крика отравляющего меня клочка взорванной души мира.
   Я терплю. Твоё лезвие двигается медленно, словно человеческая старость.
   Как же больно.
   Как кричит во мне мгла.
  
   Если бы ты слышал, как я говорю тебе, ты бы удивился тому, как связна и развита моя речь, если бы вспомнил меня.
   Тебя не было в этом городе год.
   Ты вернулся, и увидел разорённый мною город.
   Ты видел раскалённые стены пожарищ, ты видел трупы невиновных и невинных.
   Ты видел меня, мечущегося по городу.
   Ты видел всё.
   Кроме того, как я изменился.
  
   Твой клинок одолел треть своего пути.
   Я помню, как видел сон. Страшный, больной сон.
   Жгущий и пугающий.
   Я проснулся с криком, и побежал прочь.
   Бежал, не видя дороги во мгле, и свалился в овраг за кладбищем. Именно там, под кустом жимолости, я спал.
   Катился по кустам, и остановился на самом дне.
   Наверху раздавался голос кладбищенского сторожа, который звал меня по имени. Светил себе фонарём, смотрел в овраг. Хотел узнать, цел ли я.
   Добрый был человек.
   А я сжался в комок на дне оврага, трясся и скулил.
  
   Знание вошло в меня через неделю. Следом за ним вошли в меня зачаточная рассудочность и ловкость движений.
   Я перестал заикаться и тянуть слова. Я смог объяснить другим, чего хочу.
   Словами, не знаками.
   Я радовался, как мог.
   А потом...
   Потом стало хуже.
  
   На меня обратил внимание инквизитор.
   Помнишь старика Гергольма?
   Я помню.
   Я убил его, и нет мне прощения.
   Он заметил, что я перестал быть дурачком.
   Не то чтобы это было так уж трудно - на второй день после того, как я смог объясниться с торговкой рыбой и выпросить у неё вялёную рыбёшку, добрая душа Филомена, язык без костей, поведала о том всем своим покупателям.
   Я сидел и грыз своего вялёного чебака. Сердобольные подходили и гладили меня по голове.
   Брезгливые смотрели издали.
   Мне было здорово - впервые за долгое-долгое время я был объектом человеческого внимания. Я аж светился и радостно пускал пузыри.
   Старик Гергольм пришёл и сел передо мной на корточки.
   Протянул мне свекольный леденец.
   А потом поманил за собой.
   Я бежал за ним вприпрыжку, облизывая немудрёную сласть.
   А прохожие прятали взгляд и отворачивались.
  
   Гергольм разговаривал со мной, задавал мне вопросы.
   Это было весело и интересно.
   Но потом всё перевернулось.
  
   Он открыл малый боевой требник и начал читать молитву экзорцизма.
   И обжигающая, ослепляющая боль навалилась на меня.
   Как я кричал...
   Боль кипела во мне и рвалась наружу.
   И когда я почувствовал, что всё, не выдержу, она вдруг вытекла из меня и мне стало легко-легко.
   Я утёр от слёз глаза и поморщился от запаха гари.
   Передо мной лежал старик Гергольм.
   Лицо его было опалено, и глаза белыми вкрутую сваренными яйцами выделялись на красно-чёрном.
   Сердце старика не выдержало.
  
   Я не помню, как удрал.
   Помню, что меня искали. Я прятался в холмах.
   Что-то вело меня. Тащило.
   Прочь от города, прочь от дорог.
   И просыпающийся дальше разум твердил, что это правильно.
  
   Я ел что попадалось - траву, ягоды, грыз кору. Как-то три дня просидел в диком орешнике.
   В мою голову стучалось знание.
   Я видел, как оседали породы, оставляя следы на сломах обрывов.
   Река бежала, и ткала спутанную пряжу стариц.
   Деревья вытягивались сквозь десятилетия вверх.
   Пробегающий олень нёсся жёлтым пятном сквозь секунды к встрече с терпеливо ждущим волком-оборотнем.
   Звёзды роняли с небес древний свет.
   Я видел, как сквозь металлические века прорастали мегаполисы.
   Как сквозь эпохи тянулись липкие и ядовитые плети человеческих грехов.
   Как двигались по коже мира режущие и выжигающие муравьиные цепочки стальных механизмов.
   Эпохи распада протекали мимо моего взгляда.
   Случайный взгляд на луну поднимал из алкающего меня знания страшную судьбу лунной колонии. Я видел взорванные купола и застывшую терраформирующую технику.
   Смерть проходила сквозь тлен и гниль человечьей истории и заравнивала своим прикосновением шрамы и раны мира.
   Только одно не подчинялось ей.
   Ноосфера.
   Мировая память.
   Больная душа планеты.
   Твой меч прошёл середину своего пути.
   Жаль, у меня нет горла, способного сглотнуть комок страха.
  
   Твоё время медленно, моё стремительно.
   Я видел историю, и знание отравляло.
   Гниющая душа затопляла меня.
   Ребёнок во мне становился подростком.
   Не человека.
   Демона.
  
   Я начал охотиться на всё, что не могло спастись.
   Белки, черви, жуки.
   Олени, волки, птицы.
   Люди.
   Огонь замер во мне.
   Вместо него пришла жажда.
   Крови и смерти.
   Чуть позже она заменилась алканием чужого страдания.
   Демон рос.
  
   Я был упырём.
   Я был терзателем.
   Я был.
  
   Когда округа опустела, я вернулся к городу.
   Это был третий месяц моего превращения.
  
   Я окаймил город пятнами крови.
   Первым пал кладбищенский сторож. Тот, что пускал дурачка переночевать. А дурачок убегал под куст жимолости.
   Твои Братья изгнали меня.
   Тогда я убил троих.
   Ещё девушку у ручья и тётку Филумену.
   Торговку с рынка, кормившую меня вялёной рыбкой.
   Они стирали бельё.
   Братья не смогли убить меня.
   Я снова скрылся в лесах.
  
   Я вступил в упыриную стаю.
   Я дрался за главенство и завоевал его.
   Я правил клочком ядовитого болота.
   Правил ещё два месяца.
   А потом я стал рассеян. Потерял реакцию.
   И новый претендент разорвал меня в клочья.
  
   Он не стал жрать мой труп.
   Возможно, от него слишком уж разило мировым гноем.
   Как бы то ни было, мой труп погрузился в гнилые воды болота.
  
   Ещё двух месяцев я не помню.
   Что творилось там, в чёрной насыщенной болотным газом глубине?
   Моё всезнание молчит.
  
   Но однажды чёрное зеркало воды заволновалось.
   И я вышел на свет.
   Луна равнодушно светила сверху, и я видел на её лике черты шрамов мёртвых производственных комплексов.
   Рваная кожа облезала с меня, как слишком тесная одежда.
   И я задрал голову к небу и зарычал.
   И услышал, как со всей округи доносится до меня волна страха.
   И это было хорошо.
   Меня это радовало.
  
   Время стало замедляться.
   Я бежал по болоту, и выбитая грязь медленными фонтанами взмывала в воздух и вязко неторопливо заполняла мои следы.
   В моей груди со свистом метался воздух.
   Зачем - не знаю.
   Я не дышал.
  
   Вы называете таких нежитью.
   Immortus, да?
   Поторопи свой меч, Брат.
   Он слишком медлит.
   Ему осталась целая четверть.
  
   Я боюсь двинуться навстречу ему.
   Боюсь, что это разрушит твоё боевое заклинание, и перстень не сработает.
   И тогда я не умру.
   Смогу ли я выдержать муку ожидания нового удара?
   Боюсь, что нет.
   А тогда я убью тебя.
  
   Время всё ускорялось.
   Воздух в моей груди стал теплеть.
   Раскаляться.
   Пылать.
   Тогда это было ещё не всё время.
   Не как сейчас.
  
   От этого года оставались четыре месяца.
   Ваши месяцы.
   Мои десятилетия.
   А может быть, века?
   Я уже стал пламенным демоном.
   А ноосферный яд всё не унимался.
   Я не спал.
   Но видел сны.
   Наяву.
  
   И пришло последнее проклятие.
   Следом за ноосферным знанием во мне проснулась душа.
   Я помню, как солнечный луч висел в воздухе, и как весенний лес на моём пути готовился стать огнём.
   Последний лоскут улёгся, и боль затопила меня.
   Боль, которую вызвал когда-то старик-инквизитор Гермгольд.
   Я проснулся.
   Я снова был человеком.
   Не тварью, снабжённой разумом и всезнающей памятью.
   Не упырём.
   Не вышедшим из болота трупом.
   Демоном-человеком.
  
   И я понял, что я такое.
   И я пришёл.
   Вернулся в город.
   К вам.
   К форпосту Братства.
   К тем, кто может убить меня.
   К твоему мечу.
  
   Я пришёл и встал перед казармами.
   Братья вышли.
   Я двинулся навстречу.
   Они не смогли убить меня.
   Висящие в хрустале медленного времени лезвия были сожжены моим огнём.
   И боль воцарилась во мне.
   Кто-то из вас плеснул в меня святой водой.
   Как было больно!
   Разум канул в боли, и демон остался один.
   Ты видел, что я сделал с городом.
   Я увидел, когда отступила боль.
  
   А ты въезжал в ворота на запылённом коне.
   Ты возвращался.
   И ты застал меня здесь, у стены выжженного мной здания.
   Над золой и сажей человеческих тел.
   И ты наносишь удар.
   Твоё лезвие уже близко.
   Совсем чуть-чуть.
   Я должен буду вытерпеть.
  
   Будет ли мне легче?
   Увижу ли я Господа?
   Или дьявол уволочёт меня к себе?
   Дай мне новую монетку, милостливый человек.
   Твоё лезвие, человеческий меч, боевик человеческого Братства, касается моей шеи...
   Как сильна эта боль!..
  
   Клинок Гмеры рассёк пылающий смерч.
   Пламя взвилось столбом вверх и взорвалось облаком пепла. Его частицы посыпались под ноги.
   Лицо воина было залито потом.
   Он утёр его рукой в боевой перчатке.
   - Ты силён, Третий. Ифрита в одиночку.
   Хораим задумчиво смотрел на воина.
   Пепел оседал на землю.
   Горькие складки пролегли по лицу пустынника.
   - Мне кажется, он не сопротивлялся.
   Хораим коротко взглянул на Гмеру из под бровей.
   - Тогда это что-то новое в нашей практике. Погляди на город.
   Гмера погасил перстень и опустил меч в ножны.
   - Мне кажется, он что-то говорил мне, когда я наносил удар. Очень-очень быстро, я не смог ничего разобрать.
   Хораим коротко пожал плечами.
   - Расскажешь ментору Никольму.
   Повёл взглядом по пепелищу.
   - А сейчас нужно похоронить мёртвых. Здесь остались только мы.
   Гмера отвёл взгляд от кучки пепла, оставшейся от ифрита.
   - Да, командор.
   Два воина Братства стояли посреди пепелища, недавно бывшего городом.
   - Пошли.

8

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"