Шварц Яков : другие произведения.

Между мгновениями

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Между мгновениями
   Джеймс Чёрный
  
   В культовом фильме про Штирлица каждое
   из “17-ти мгновений” возникает на экране
   заставкой из мгновенно перетекающих белых
   полос в чёрные. И сколько бы я ни смотрел, мне
   всегда казалось, что между полосами зла и света,
   как между мгновениями, стекает алая кровь
   убиенных роковым стечением истории и судеб.
   Поднимемся от анекдотов к тайнам. Сегодня
   говорят и спорят о личной встрече Гитлера и
   Сталина. Была ли она или слухи об этом - очередной
   трюк почитаемой прессы, а может всего лишь
   упёртость кастратов в гареме истории? Но если
   она и была, то свидетелем встречи вождей
   несостоявшихся империй был всеми любимый,
   но неизвестный Штирлиц - Исаев - Исайя Богров.
   Он знал и до сих пор знает и хранит эту тайну в
   одном из уголков Иерусалима, затерявшегося в
   бесконечности вечной столицы Израиля.
  
   Остаётся только одному удивляться -
   нашей способности ещё удивляться.
   Ларошфуко
   ... но Бог унизит гордость
   Пророк Исайя, 25:11.
   Внимание! Безек* предупреждает: каждый звонок укорачивает жизнь на 12 сихот*, а ещё трезвонят СМИ вослед: ночные звонки всегда к беде, если даже ты не отрабатываешь предвыборные долги главой правительства. Меня же спьяну будят по ночам медиумы оголтелого бизнеса, или друзья - охотники за подлым розыгрышем.
  _________________
  Примечания
   Слова на иврите в тексте даны в русской транскрипции, так, как они звучат на улице или пишутся на страницах русскоязычной прессы в Израиле эмигрантами из России.
  Безек - Название телефонной компании - монополиста в Израиле.
  Сихот, Сиха - Разговор, речь (ивр. транск.) - Условная единица учета длительности разговоров по телефону.
  
  Вот и сегодня телефон заверещал с наглой пронзительностью: опять какой-нибудь продавец пылесосов или друг-чайник дозвонился до потустороннего мира моего сна. Или опять звонок из театра имени “Не может быть”. И если даже ты, как Прометей, прикован Гермесом к телефону, трудно по рокоту первых слов узнать голос звонящего, но сегодня Казимир не говорил и даже не кричал в микрофон. Таким я слышал его впервые. Мне казалось, что он залез внутрь проводов и, пиная эфир ногами, разрывая оплётку плечами, рычал, оглашая телефонные джунгли:
   - Встречай меня через два часа на автостанции. Да-да...четырехсотым, твоим арбой с меандром.* К семи прибуду...буду... буду... у ... уу..., по ослиному ревело в проводах негаданное явление Казимира Иерусалиму.*
   - Ты же собирался на следующей неделе. Давай колись, что за повод такой спешки, - мычал я в ответ, отряхивая с глаз сон, ещё не ведая - радоваться мне, или напрягаться. Но в ответ Казимир лишь запел явно с чужого голоса:
   Эх, рвануть бы мне чеку,
   Да взорвать бы мне гранату,
   Где ба-Арец* начеку
   Генов фонд Чека* с Мосадой.*
   Что за бред эта песнь и этот звонок, разрубивший ночь, как бабушка, надвое. Пьян сволочь! Или с ножом у горла. Я пытался в ослабевшем мозгу зацепиться за крючок вопроса:
   - Куда ты там вляпался, или тебе яйца прищемили, что ты аж запел не своим голосом?
   - Гы.. гы..глюк развесистый. Бегу из Яффы. Войду я в Яффские во-р-р-ота,* - трубка дёргалась от толчков утробного рыка, потом в ней что-то хрустнуло, и Казимир членораздельно выдохнул: - я подал на развод.
   - С кем, с Ларисой?
   - Со своей судьбой.
   - Неужели ты приступом пошёл на гиюр?* - в припадке эрекции национал-патриотизма (это, когда еврей, зная, что он еврей, думает, что он еврей) в своём вопросе я пытался подсунуть ему ответ, но трубка лишь заплакала прощальными гудками.
   С Казимиром я не виделся с прошлого лета, а неделю назад в Пурим,* как -
  будто прицелясь, он позвонил (угадали - посреди ночи) и, напрягая Безек,
  ____________________
  ...твоей арбой с меандром - Номер автобуса Тель-Авив - Иерусалим - 400-ый. На иврите это звучит, как арба мэот.
  ...по ослиному ревело - Христос въезжал в Иерусалим через Золотые ворота на осле.
   ...ба-Арец - Арец ( ивр. транск.) - Земля, страна, то есть земля обетованная, Израиль. “Ба-Арец” - на земле обетованной, в Израиле.
  Чека - Сокращенное название Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией.
  Мосад - Внешняя разведка Израиля.
  Яффа - город на границе с Тель-Авивом.
  Яффские ворота - Название одних из ворот в крепостной стене вокруг Старого города в Иерусалиме.
  Гиюр - обращение в еврейство (ивр. транск.). Процедура принятия иудаизма.
  Пурим - Веселый еврейский праздник.
  
  
  объявился. Казимир, фотограф журнала ”Домовой”, прилетел из Москвы с
  группой Киркорова на съёмки очередного клипа в Яффо, а заодно расслабить душу в заведении мадам Средиземноморье (простите за голубой оттенок моря). Казимир был родом из обрусевших шляхтичей, осевших в Витебске. Он жил как все, но однажды напоролся на свое прошлое. Я видел, как он впал в меланхолию, что-то необъяснимо его тяготило и только однажды, провожая меня в Израиль, Казимир сорвался, и рассказал мне историю ненависти своего рода к евреям. Год назад в Германии в газете “Цайт”, а следом и в Польше, появилась статья об истреблении евреев в каком-то маленьком польском городке и среди названных палачей был дядя Казимира.
   Потрясенный, он уже больше не мог жить, как прежде. Казимир отправился в Варшаву, терзался в архивах, хватал чиновников за совесть и, наконец, открыл для себя тайну, которую мать Казимира знала, но скрывала все эти годы. Я никогда не напоминал ему о нашем разговоре, но рецидивы мучений Казимира нет, нет, да и давали пену, но мне казалось ненадолго: ведь Казимир был сибарит. Он с шиком любил тратить деньги и изображать из себя отпрыска клана Тайного Зачатия, но только, если в зале его театра был аншлаг и у подмостков под его дудку отплясывала цыганщина в эпикурейских юбках или внимали ему поклонницы, помешанные на тантризме. И на этот раз, как только Казимир дорвался до обжорства по Монтиньяку*, он вспомнил поимённо всех подельников застолья, а я был первым в списке:
   - Немедленно завтра, да нет, лучше сейчас приезжай сюда. Оказывается, здесь у каждого еврея владельцы ресторанов все в Тору братья.* Ты не представляешь, какие здесь плиты рыб под финикийским соусом, а с мощным белым “Шевалье-Монраше” я забываю тут о пакостях грядущих гороскопов.
   Что мне оставалось? Повязанный обязательствами существования, я который год гоняюсь с дырявым неводом за мелкой рыбёшкой прожиточного минимума и пир во время чумы мне не по карману. Я вяло отнекивался, хотя знал, что упускаю большую рыбу, если не Хема*, то удовольствия.
   Уже издохла ночь, а утро не проснулось, и сон безумный крал остаток жизни. Я сполз с кровати, перемалывая левым и правым полушариями липкое досье на Казимира и пытаясь уловить разницу между негаданными радостью и гадостью. Казимир, конечно же, как всякий плотоядный, влипал в истории и женщин, но игры с Государством? И хоть в душе он монархистом был, но прикосновения челяди стряхивал с себя с брезгливостью параноика общества Чистых Тарелок.* Власть он ненавидел за продажность, за пошлость, за то, что она унижала его, за то, что, продаваясь, она сама скупала оптом несчастия людей, молитвы их у райских врат. Сам Казимир говорил об этом неохотно и _____________
  Монтиньяк - Мишель Монтиньяк, автор книги” Секреты питания Монтиньяка”. В основе его метода похудения лежит парадокс ”Ешьте - чтобы похудеть”
  ...все в Тору братья - население многих городов Израиля (в том числе в Яффа) смешанное: евреи и арабы. Тора (Пятикнижие Моисеево. Основной свод еврейских законов) была дана Моше (Моисею) во время Синайского откровения. Авраам был прародитель, как евреев, так и арабов. В Яффа рыбные рестораны держат в основном арабы.
   Хем - прозвище Э.Хемингуэя.
  ...общества Чистых тарелок - Израильский поэт М. Генделев ( сегодня
  сгинувший на широких просторах русской души ) вел в одной из израильских русскоязычных газет кулинарную (готовил нравы) рубрику “Чистые тарелки”.
  
  
  путано, как истинный художник в образе: “Продажность чувств на серебро не поймаешь. Плёнка, хоть и чувствительная, но на стыд и совесть не реагирует”.
   Но так пижонил он давно, во времена колонизации первыми демократами российских отмороженных умов. Сегодня Казимир толкался в очереди постперестройщиков у других образов в долларовых окладах, хоть и молился на старом новоязе:
   - Вон какое горбатое колесо, - говорил он, цепляясь за обод, - то колесо, если подфартит, доедет хоть в Москву, хоть в Казань.
   - Эйфория, угар, - отвечал я ему, - кто колесо оседлал, того колесо и четвертует. Закон русского пути. Вон тройка. Всё ещё несётся. Дымом дымится. Сидят на облучке евреи в ливреях и лошадей погоняют: старая, как мир, история с Египтом: мы не рабы - мы смертники завета. Истых православных от храма отвращают, в никуда ведут. И я как под колесо глядел. Влип Казимир. Только кто же за ним гонится? Фанфарон Киркоров? В постели среди ночи ответов не ищи. И я отлил, не глядя, глотнул постылого чаю и вновь вернулся на лежбище свершений, где провалился в недопитый сон: Казимир верхом на усатой фаршированной рыбе, покрытой изумрудной попоной с белыми кистями скачет с бутылкой “Шевалье” по автостанции, а за ним с тарелками и ножами, увёртываясь от гнева хвоста, гоняется публика с воплями и прошениями:
  ”И мне, и мне ещё кусочек безмятежной сытой жизни!”
  ”Готов я подавиться костью при дележе добычи.”
   ”Не мне ли партия моя навеяла так много чувства аппетита.”
   И я туда же: с паркером в зубах карабкаюсь по усам рыбины к Казимиру и тяну к нему умытую слезами бумажку, наверное прошение о лучшей доле или истерику - молитву моих претензий на калачный рейтинг. Да кто же пустит? Ведь локти стиснуты, как челюсти акулы. И я сваливаюсь под ноги толпы и от боли просыпаюсь. А, может, просыпаюсь с болью? Зачем меня разбудили? Боль утерянного в беспомощной памяти сна. Паскудная явь. Кто же они, те, кто вечно будят континенты, броненосцы, жажду мести и глумление справедливостью? Кто они, любящие меня больше, чем я сам себя ненавижу? Кто они, звонящие в колокола? Множество всех народов, воюющих против Ариила?* За что ты так провинился, Иерусалим? Город, где страх становится сном, а сон страхом, где трагедии разыгрываются, как опереточная фальшь, где Бог уж не приемлет жертвы.
   Спросонок я пытался наткнуться глазами на какие-нибудь светящиеся часы. Полседьмого. Казимир будет на автостанции минут через двадцать. Утренняя сигарета натощак хуже похмелья. Машина увешана гроздьями ночной росы и от холода дрожит, но не заводится, и греть её надо, как женщину. Из-за Ар Гило* выкатилось солнце. Оно ударило по каплям росы и зажгло в каждой из них огонь. Одна из капель - моя душа и я, как эта капля, или усохну или скачусь в
   безвестность. Не дождётесь! Сейчас я махну дворником и вольюсь в общий
  ручей озабоченных психозом выживания. Сосед, оле* из Франции, открыл окно
   ________________
  Ариил - “И как сон, как ночное сновидение, будет множество всех народов, воюющих против Ариила”. Исайя 29:7. Ариил - одно из семидесяти названий Иерусалима. Прав, ох как прав был Исайя. На то он и пророк. Нам жителям Иерусалима и сегодня кажется, что весь мир против нас.
  Ар-Гило - Ар - гора (ивр. транск.). Гило - район Иерусалима.
  оле - репатриант в Израиль. Отсюда же - алия (ивр. транск.; букв. “восхождение”) - в Эрец-Исраэль на постоянное место жительства.
  
  
  и рванул аккордеон. Он приучал детей Руана к музыке, здоровому телу и
  утерянной Неродине. Хитроумный город выкатывался на тропу войны за клочок амбиций серого, как мозги, асфальта. Подлые светофоры с ловкостью
  тореадора упирались красным цветом в рога моего нетерпения. Наконец, где-то в отрогах улицы Бен-Цви* я припарковался на пятачке ещё не обменянной на мир земли рядом с полицейской машиной.
   Казимира на автостанции я отыскал не сразу. Маска хитрого еврея закрывала лицо российского гостя. Казимир метался в суете толпы и щелкал затвором. Я с опаской подошел к нему.
   - Здорово, Черный, иль не узнал? Ребята в автобусе подарили мне на Пурим карнавальный костюм скрипача на крыше. Я снимал на всех крышах мира, а теперь буду играть на них.
   - Что ты мелешь? Пурим закончился вчера. И зачем тебе такой горбатый нос?
   - Хочу примерить на себя еврейское лицо.
   - А где же рыба? - я попытался вырвать Казимира из непредсказуемой действительности.
   - Какая рыба? - растерянно удивился на меня синеглазым объективом Казимир.
   - Под финикийским парусом на бутылке “Монраше”.
   - Нам, Джимми, теперь не до рыбы. Скажи-ка лучше, как ты относишься к пекинской утке?
   - Не с неё ли едят одну кожу?
   - Вот, вот. От этой всей истории кожа да кости и остались, а потрошки висят по клюквенным кустам.
   Казимира передёрнуло. Я вспомнил, как точно так же он дёргался в школе, когда нам меж лопаток всаживали дифтерийный укол.
   - Ты был прав, Джимми. Переехало меня колесо.
   - Давай, давай, поехали ко мне. Выпьем, и ты мне всё расскажешь.
   Постукивая, потряхивая, подталкивая, согревая глазами, друг друга, мы подошли к машине. Полицейский всё ещё топтался рядом и как будто нас ждал. Глаза у него нервничали. Да полицейский ли это? На голове танковый шлем, в руке газета, наверное, забрало слежки. Неужели попались? Казимир привёз за собой хвост? Да нет же, хоть и дёргается служивый, похоже, он хочет указать моей машине на её недостойное место. А может штативы и кофры Казимира вызвали в нём цеховую солидарность: вместе обживали горячие точки, и рвение сменилось отеческой заботой:
   - Пурим закончился, а Ид-аль-кабир* начался, так что, ребята, не лезьте в Восточный Иерусалим.
   - Что он говорит? - спросил меня Казимир.
   - Он говорит, что если ты сейчас не расколешься, то нас повяжут.
   - Шутка от Шурика?
   - Жутко от ШАБАКа.*
   Казимир заволновался:
   - Исайю ищут. Он всё ещё в обойме. Ты мне скажи, средь ваших полицейских есть русские шпионы?
   Я дал растерянный гудок и вывернул направо.
   __________________
  Бен-Цви - Название одной из улиц в Иерусалиме.
  Ид- аль-кабир - Один из главных мусульманских праздников.
  ШАБАК - Служба безопасности Израиля.
  
  
   - Как Лариса? - игру я начал в нейтральных водах, но Казимир даже на безобидный треп сурово озаботился:
   - Мы так надоели друг другу, что кажется, пора нам умирать.
  Я вспомнил прорастающее изобилием жизни тело Ларисы, и меня вновь
  кольнуло: что-то с Казимиром произошло:
   - Как Россия? - вопрос мой хоть и дежурный, но сердобольный.
   - Вчерашнее завтра. Власть откупилась. Все перекрасились. Даже
  Жванецкий, как настоящий еврей, хоть ещё немножко шьёт, но только уже красными нитками и при этом шьёт дело прокисшей демократии. Ещё бы, русской душе с еврейским паспортом вольготно жить, как страусиной голове в
  песке. Поверь мне, если в России останется всего лишь один еврей - последний: еврейский дух из городов и полей не выветрится. Россия больна своей историей. А где матушка инфекцию подхватила? Ее из просвещённой Европы Пётр вместе с сифилисом завёз. И болезнь эта зовётся Мораль. И, как водится, после болезни - осложнение чувств: тут и народилась дочь Христа и Морали - Любовь. А до ненависти один шаг. Вот и марширует Россия: шаг налево, шаг направо - вам говорят. Ты спрашиваешь, как дела в России? Сегодня ей уже ни Тютчев, ни Соловки не помогут.
   Опять слова. Зачем они, когда в окно не солнце смотрит, а твоя праматерь? Я начал раздражаться. Не любил я гостям из России быть гидом. Им про Иерусалим: смотри, под небом этим столица мира, центр Вселенной, духовное средоточие; мол, всемирная история здесь вся и началась. И под ногами твоими - пустота, ибо ты возвысился. А они вместо того, чтобы умирать от восторга, никуда смотреть не хотят, от чёрного солнца закрываются и только талдычат - какая сволочь их последний начальник в редакции в Москве или на мылодробильном заводе в каком-нибудь Засранске.
   - Казимир, с тобою что-то происходит, ты лучше посмотри в окно. Теперь не твоя лейка, а ты сам в фокусе Божественного промысла. Я думал здесь ты изведёшь пять банок плёнки.
   Казимир, похоже, начал сопереживать и просунул нос направо:
   - Что там за склад за колючей проволокой? - он уткнулся взглядом в Кнессет*, - меня друзья перед отъездом просили пошукать в Иерусалиме хранилище культуры под нашу по дешёвке музыку на дисках и всякий театральный хлам на вывоз.
   - Это Кнессет, Казимир, как ваша Дума пополам с Кремлём. А что за песни ты мне пел по телефону?
   - Какие песни? Это частушки, а напела их мне ночью одна бабушка. Ради её поручения я и приехал в Иерусалим. Она бывшая жена... - Казимир осёкся, зачем-то потрогал над собой микрофон от сигнализации, - давай свернём в какой-нибудь лесок. Чую, за нами слежка.
   - Да за тобой Москва. Чего ты так боишься?
   - Скажи мне лучше, - Казимир откинулся от пейзажа с колючей проволокой и, прижал мои глаза к воспалённым мозгам, - не знаешь ли ты в Иерусалиме улицу Узиель? Наверное, не знаешь. Поди, секретная она, как наши огороды под Кремлём. Если на ней делают ваши автоматы “Узи”* и селят наших супершпионов - Штирлицев... Уж не номерная ли она?
   ___________________
  Кнессет - Израильский парламент. По периметру здание обнесено забором из колючей проволоки.
  Узи - Модель автомата производимого в Израиле.
  
  
   - Казимир, номерные улицы только на Манхеттене, а Узиель - не автомат, а
   человек, и рав притом. И что ты потерял на этой улице?
   - Я там нашёл! - Казимир перегнулся и достал из сумки на заднем сидении
  фляжку, открутил крышку в виде пузатого тибетского натуропата и отпил из
  неё глоток. Фляжка Казимира имела столь же странную судьбу, как и сами рассказы о ней её хозяина. По молодости, покуривая на задах школьного двора, Казимир рассказывал о погибшем отце - лётчике, о том, как друзья его после гибели (а разбился он уже после войны, на радостях доступной жизни, в дуэли на самолетах) установили на могиле дуэлянтов два крыла от злополучных самолётов. Казимиру же в наследство вручили завёрнутый в знамя полка кусок топливного бака, из которого он на Ордынке у самого Пикуса заказал изготовить фляжку.
   С годами версии появления фляжки на свет менялись вслед изгибам судьбы Казимира, и последний рассказ о её рождении был почти сакральным. Якобы кто-то проник в Шамбалу и, вернувшись, привёз обломок корабля пришельцев, который по описаниям Казимира, скорей напоминал шишак Дон Кихота. А космическую железку, прежде чем из неё сделали фляжку, вымачивали неделю от уснувшего солнца до молодой луны в растворе мочи и слёз девственницы и подвергли ритуалу Просветления на ложе человека, испытавшего клиническую смерть. Только так можно было добиться непревзойдённого воздействия хранимого в ней напитка на засоренные цивилизацией мозги.
   А божественным нектаром во фляжке Казимира всего-то было... молоко, но не простое магазинное, а цельное, доенное из-под одной коровы. Когда Казимир объяснял свою позицию, он морщился, становился похожим на Вольтера и язвительно вопрошал:
   - Магазинное молоко? Слитое от стада? От стада стад? - при этом Казимир так вращал глазами, что можно было представить, как губители натуральной жизни перемешивают молоко на фабриках. В Москве, ещё вчера, почти в центре можно было отыскать частный дом, а в нём корову. Все коровы центра Москвы Казимира узнавали, и фляжка его была всегда полным-полна парным молоком.
   - А где же ты взял молоко в Яффо?
   - В гостинице живёт коза, - машинально улыбнулся Казимир, но тотчас улыбку спрятал, и лицо его покорёжила тень, - я пережил свой потоп, только не вода обрушилась на мой ковчег, а кровь.
   Казимир потряс фляжкой и продолжал:
   - Вода спала - кровь не спадёт, и мне не спастись. Я теперь, как Ной - выпил вина от вашего виноградника и обнажил себя посреди еврейской судьбы.*
   - Но ты же не еврей, Казимир? Здесь много сумасшедших без тебя. А у евреев одна национальность - космополиты. Посмотри на меня. На лбу моем галутное тавро.* Мне лично выжгли его совковой лопатой.
  ___________________
  Я теперь, как Ной -“ И стал Ноах земледельцем, и насадил виноградник. И выпил он вина, и опьянел, и обнажил себя посреди шатра своего”. Брейшит (Бытие) 9:20,21.
  Галутное тавро - Галут (ивр. транск.): изгнание, эмиграция, скитание, рассеяние, диаспора, чужбина. Дух галута восходит к ассирийскому пленению десяти колен Иудейского ( Северного ) царства в 8в. до н.э. и Вавилонскому пленению и разрушению Первого храма в 6в. до н.э.
   На реках Вавилонских - там сидели и плакали, вспоминая о Сионе.
   Псалом 137.
  
  
   - Евреями не рождаются...
   Если зов возвращения занесёт Вас ранним утром на одну из вершин Иерусалима, то оглядитесь окрест. Чистое, умытое росой солнце с удивительной ясностью очерчивает даже самые мелкие детали домов так, что кажется: не сам город перед глазами, а его искусно сработанный макет и достаточно лишь протянуть руку, коснуться крыш, окон, фыркающих на перекрёстках машин, и время начнёт покалывать кончики пальцев и дрожью забираться под самое сердце. И тогда острая боль осознания того, что только здесь Вечность отряхивает со своего плаща прах истории, пронзит вас и вам захочется напомнить забывчивому миру: упавший с неба камень в Дельфы - давно не пуп земли. Если посмотреть на землю глазами Бога, то видно, как Иерусалим поднялся омфалом круглым* и кажется, лишь первый зов, и Иерусалим взлетит над миром в Его объятья.
   Но я глядел на Иерусалим глазами Казимира. И ему в диковинку: как ни крути головой, а ни одной трубы не увидишь. Для глаз, уставших от российских дымов над городами, это удивительно и ты понимаешь: вечность не дымится углём, язычеством и каторгой, а живёт в умытых и нагретых солнцем камнях Иерусалима, к ним лишь надо, возвратившись, припасть и очиститься от скверны разума.
   Но на то он и Казимир, с въедливым взглядом профессионального фотографа, чтобы примечать вокруг себя всеми видимое, но невиданное: конечно, звёзды зажигают, но кто будет задирать голову, если под ногами так много земной мишуры? Мы уже проехали больницу Шеарей Цедек*, а Казимир вслед, как будто глаза его зацепились за только ему видимый кадр, спросил:
   - Джимми, а почему труба квадратная?
   Я сотню раз видел эту трубу, торчащую посреди больницы, ну какие мысли может навеять труба, если она не дымит?
   Казимир всё больше опрокидывался в свой новый, как самопальный еврей, печальный образ:
   - Я понимаю, что больница, - бормотал он, - но не крематорий же. Такие квадратные трубы я видел в Дахау*. Вот ты еврей и мне скажи: если еврей просто есть и ему живётся хорошо, а может даже ещё лучше, он в этом виноват? А если виноват, то кто виновен в его вине?
   - О чём ты, Казимир? - его я почти не слышал, а скорей не слушал. Отвлекаться - себе дороже. Ездить по израильским дорогам, что пробираться по минному полю. Несколько крутых поворотов, светофоров и по узкой улочке мы въехали в Яр-Ерушалаим*. Не ехать же сразу искать эту улицу Узиель. Пусть Казимир придёт в себя и, наконец-то, исповедуется. Впереди нас нырнула полицейская машина и мне показалось, что за рулём всё тот же соглядатай в шлеме. Страх, как и Бог - непознаваем. В одном журнале для вечернего чаепития я прочитал рекомендацию по выживанию в дебрях Ego. Оказывается страх, как и душа, после смерти не исчезает, а переселяется в другие тела и там
  __________________
   ...омфалом круглым - Омфал - “пуп земли”. Самый знаменитый из омфалов (возможно метеорит) находится в Дельфах (др.-греч.г. В нем находился храм Аполлона). В Дельфах проходили общегреческие пифийские игры.
  Шеарей-Цедек - (ворота праведности, справедливости) Одна из центральных больниц Иерусалима.
  Дахау - 1-й концентрационный лагерь на окраине г. Дахау (близ Мюнхена).
  Яр-Ирушалаим - Иерусалимский лес. Место отдыха. Находится в черте города.
  
  
  накапливается. Сродни усталости металла. И тогда от дуновения ветра, от пустого окрика начальника, от фиаско перед любовницей, от пролетевшей ненароком мухи бедняга - сердце рвётся пополам.
   Я остановил машину и повернулся к Казимиру. В ушах моих звенело:
  виноват, виноват, а Казимир всё говорил: надрывно и бессвязно:
   -Я о том, что если обвинять, то надо всех. Или же всех надо оправдать.
  Обвиняют или оправдывают всех: от Бога до самих евреев. Но Бог, якобы, ни причём, ибо он неподсуден, а вина евреев - тема скользкая, болезненная, с
  антисемитским душком, а потому в притворном обществе запретная. Поэтому и остаются в виновниках трупы плохих вождей. Они теперь пригодны для битья. Вот Гитлер кривляется в каком-то мюзикле, а Сталина загадку пытаются расшифровать по бреду его сочинений. А я тебе, еврею, так скажу. Вот Европа. Какой призрак сегодня бродит по ней? Еврейский мёртвый дух. Я был в Польше, проехал по парижам. Умирающие еврейские кладбища, оставленные Богом синагоги. Евреев продолжают сдавать и предавать, а призрак всё вопиёт, как папаша Гамлета. И о чем он вопит? О Шейлоке,* о Христе, о подаренном миру Боге? Так вот, Джимми, быть евреем на юру и отрекаться от еврейства ради свободы постижения мира - и то, и это несёт в себе вину за Катастрофу, а раз так, то в судьбе евреев в обозримом будущем ничего не изменится: они будут вечно гонимы, преданы, причём преданы своими и чужими.
   Завидев интимный, по совместительству шашлычный столик с лавками по бокам средь нагромождения камней и библейской зелени, я остановил машину. Последние слова Казимира, неслышные из-за пульсирующих в моём мозгу вопросов и никогда неслыханные раньше, вдруг отчётливо проявились ощущением: всё же с Казимиром что-то произошло. Казимир свалил с плеч фотодостояние на стол.
   - Давай садись и рассказывай, - я решил пойти на абордаж его смятений.
   - Ты не слушаешь меня, не хочешь слышать. Вам бы, евреям, только говорить самим.
   Казимир выдохнул и встал в позу полного революционного несогласия с наблюдаемым им мироустройством:
   - Я спросил тебя. Почему молчишь? Ответь мне, Джимми, прищуром из левантийского угла: почему Европа так не любит евреев?
   На вопрос я рассмеялся, причём быстро и качественно. Лицо Казимира съёжилось, как от кисло-сладкого слабительного:
   - Ну, что ты скалишь зубы, Чёрный? Смеяться, сидя на унитазе жизни, забавно, как наблюдать в глазок за приговорённым к смертной казни.
   - Да вспомнил я урок из жизни анекдотов. На днях меня хамсином прибило в общинный зал. Для нас, совковых, это место вместо профсоюзной синагоги. Трудилась там бригада массовиков-затейников советского разлива с ходячим логотипом “Ман”*. Один из знатных взобрался на подиум и представился социосексологом. Не помню имени его: возможно Иден Спенсер,* нет, вру, вернее Гувернан. Он возглавляет новое направление научно-популярных
  _____________
  Шейлок - Персонаж пьесы Шекспира “Венецианский купец”.
  Ман - мужчина (идиш. транскр.). Огромное число еврейских фамилий восточной Европы оканчиваются на “ман”: Шварцман, Бушман, Брахман.
  Иден Спенсер - “Мартин Иден” - роман Д. Лондона. Главный герой романа свихнулся на почве увлечения учением Герберта Спенсера (1820-1903), одного из основателей позитивизма.
  
  
  козней: поэты за социальный секс. Я думаю, Казимир, вот он-то и ответил на твой вопрос.
   - Я тебе про Европу, а ты мне всучить хочешь историю с моральными слезами, - Казимир всякий раз закипал бешенством, когда я души пачкал анекдотом.
   - Не плюйся, Казимир. Европа здесь как на ладони. Послушай дальше. Сексуальный социопатолог предложил помутневшему залу проделать опыт: “Кто сможет, - гремел он поднаторевшему в виагре мужскому племени, - усилием мозгов вызвать у себя эрекцию?”
   Желающие были, но опыт не пошёл. Наверное, помехой были собственные жены. Они сидели рядом и с тоской заглядывали в штаны своих супругов. - “Вы убедились, - снисходительно сверлил зал учёный поэт, - голова сексу только мешает. И как сказал бы мой коллега папа Карло Юнг*, - подвижник секс-арта при упоминании Юнга зачем-то почесал у себя задницу, - любовь всё покрывает*, любовь всем заправляет, а голова нужна поэту для борьбы с собственным телом”.
   И как яркий представитель гавриков* нашего общего дела, итог подвел непременно стишками:
   ,,С обвисшим х... я не хуже
   Горячей гвардии плейбоев.
   Я власти стал придворным мужем,
   Секссимволом еврейских гоев”.*
   Ты спрашиваешь, Казимир, почему Европа нас не любит. А я скажу грубее, хоть смачно, но вернее: она нас ненавидит. Сейчас в обращение входит “евро”. Еврейские гоим и есть евроевреи и в обращении они - как раз миллениум поспел.
   Продолжить дальше интим эстрадный славян еврейских, заслуженных секссимволов страны, как это делал в общинном зале начальник сексодрома, мне больше не пришлось. Казимир не стал меня дальше слушать. Наверное, он понял, что я с издёвкой перепеваю его же песни о евреях. Он омрачился, отошёл от стола и присел рядом на большой камень. На плечо Казимира села бабочка.
  Она покорно сложила крылья едва видимой чёрточкой в ожидании дуновения ветерка. Бабочка очень хотела взмыть над веточкой, где ещё час назад она висела уродливой гусеницей, искупаться в небесах и явить миру красоту своих одеяний. Она не хотела думать, что через мгновение закончит свою короткую жизнь в клюве прожорливого птенца в дупле соседнего с её родиной дерева. Но бабочка плевала на мой зоодарвинизм. Она заботливо хлопала крылышками и суетилась над Казимиром. Да полноте, бабочка ли это? Уж не маленький ли ангел упал с неба потрудиться над метаморфозами смятений Казимира? А душу свою он совсем измытарил. Евреи его достали. Неужели история с его дядей сломала, заодно с Польшей, и его? Теперь он мучился сам и замучит остальных.
  __________________
  ...папа Карло Юнг - Карл Юнг (1875-1961) - отец аналитической психологии,
  папа Карло (известна только дата рождения ) - отец Буратино.
  Любовь все покрывает -“ Любовь...Все покрывает, всему верит...” - Первое послание к Коринфянам, 13:7. “Маны”( как и Христос однажды) любят здесь в Израиле сотрясать публику братанием с Новым заветом.
   Гаврики - “Маны” любят собирать вместе гавриков слушать “гаррики”.
  ...еврейских гоев - гой, гоим - нееврей.
  
  
   Я подошёл к камню и уселся рядом под сенью ангельских забот.
   - Оставь, Казимир, евреев в покое. Еврей давно не состояние духа, а профессия. Зачем ты рассуждаешь о Катастрофе, о вине и ответственности? Ты
  же ничего в этом не понимаешь и не поймёшь. Снимай свои клипы с Киркоровым. Он хорошо платит. Твои снимки на обложке модного журнала. Отдыхай от Ларисы. И Соня, я знаю, тебя ждёт, не дождётся в Цфате*. А стыд свой утопи в болоте, где дежурные по совести нации стерегут золотой ключик от дверей в наши сердца. Зря стараешься. Мир не изменится, пока жизнь человека будет стоить меньше, чем сенсация о его смерти. Катастрофа продолжается, если еврея убивают лишь за то, что он еврей. Если существует Богочеловек, то, убивая Человека, мы убиваем Бога. Человек, равный себе, и есть Бог. Моисей иль Чехов: по заблуждению или наущению? Вытравливать нужно не раба, а зверя. Для меня покорный раб лучше свободного зверя.
   Казимир закурил. Потянулся к сигарете и я. У Казимира было две страсти: чистые рубашки и невиданные сигареты. Каждое утро, где бы он ни находился, Казимир облачался в свежую, часто новую рубашку, причём он делал это с такой торжественностью, как будто одевал её на свою свадьбу или собственную казнь. Кто-то пригласил Казимира на казнь. Ещё неясно: в пустыне исхода или на кресте? А может у врат сознания, где двери в храм отсутствуют, но слишком тяжелы на них запоры.
   - Ты что там, в Яффо, обкурился рыбой? - я решительно хотел разъяснений, но по тому, как Казимир дёрнулся на эти слова, я решил сбавить обороты и изобразил игривый тон, - обкурился, обкурился и меня обкурил, раз ты приснился мне верхом на рыбе.
   - На рыбе? - даже на выкрашенном утренним солнцем лице Казимира я увидел проступившую зелень.
   - Ага! Твой сон, Джимми, не случайность. Змея обожралась своим хвостом, - Казимир соскочил с камня и затаранил воздух вокруг себя, - ко мне действительно приходила рыба и пророчествовала.
   Я почувствовал, как в животе моём образовался ком и покатился с тошнотою к горлу:
   - Сама приходила или её принесли на подносе? - я все еще хотел спасти себя от новоявленных чудес.
   Казимир глянул на меня окорбительно, выругался и нагло сплюнул:
   - Заткнись, служивый! Или я уйду, или ты больше не задашь мне ни одного идиотского вопроса.
   Я спрятал глаза. Да и Казимир, похоже, чего-то боялся. Он выдохнул и укрылся в тени ветвей от подглядывающего за нами любопытного солнца, но даже по ту сторону света я видел, как с трудом проворачивались его губы:
   -Ты же знаешь, как я сатанею, когда освобождаюсь от оков Ларисы. Да мы все такие. Вроде не договариваемся, но мигом отвязываемся, становимся бешенными. Свобода хуже наркоты. Филя со своей старухой слиняли на прием, а мы закатили пародию на оргию. “Давай снимай! - кричал мне Штольцман, - чем ты хуже Кроненберга”.* Я уполз в номер за камерой, да, видимо, обо что-то
  ________________________
  Цфате - Цфат - город на севере Израиля.
  Дэвид Кроненберг - режиссер, экранизировавший знаменитый роман Уильяма Берроуза “Голый завтрак”. У. Берроуз (1914-1997) основоположник битничества. Герои романа: героин, наркопритоны, сексуальные извращения.
  
  
  запнулся, свалился на пол и забылся. Под утро я услышал в номере странный шум. Штатив, который с вечера стоял у окна, (я снимал слайды ночного Тель-Авива) переместился на середину номера и по непонятной причине раскачивался, а на нём стояло блюдо с рыбой, цветным гарниром и пучком
  зелени в рыбьей улыбке. Но поверь мне, глаза у неё были живыми, трепетными.
   - Не штатив, а дельфийский треножник,* - я осторожно пытался напомнить о реинкарнации мифов в любимые народом анекдоты, но Казимиру было не до смеха.
   - Выдержать взгляд этот было невозможно. Я решил освободиться от него, и сам закрыл глаза и, как учил меня наставник Ден, энергию от глаз своих направил к сердцу, и сердце моё открылось, разомкнулось. Откуда пришли слова, мне было неведомо: или рыба говорила, или я услышал их в себе:
   - Казимир, ты сменишь имя, веру и судьбу...
   Я попытался с рыбой заговорить и, кажется, сказал ей пару комплиментов, но тут позвонила Милена, и пока я говорил, поднос с рыбой исчез.
   Прошло всего три дня, а мне кажется, что со мной всё это было в другой жизни. На следующее утро Филя всех замордовал, и я стал в суете о рыбе забывать и реже колоться о занозу пророчества. Клип решили снимать ночью, прямо на набережной, но какая это набережная? Меня Киркоров попросил снять
  ключевые точки прохода с измерением шагов: надо точно уложиться в
  строчки песни, но работать было невозможно. По набережной непрерывно ездили машины, суетился странный народ, тут же растянули рыбацкие сети. Повсюду громоздились ящики с рыбой и около них горланили продавцы и вожделели покупатели. И когда я в отчаянии сел, мой “Хассель”* тут же полетел в воду. Старуха в инвалидной коляске с толкающей её сзади японо-мать китайкой, а на самом деле, как оказалось, филиппинкой*, врезалась в мой
  штатив и только непомерная стоимость камеры заставила меня быть сверхпрытким и поймать её на лету. Воздух куда-то исчез, я задыхался от гнева, но и кричать было бесполезно: старуха, похожая на птицу, застигнутую непогодой на суку, так что казалось - ещё один порыв ветра и её сдует вместе с листвой, вперила в меня глаза, да не глаза, а в пол-лица лишь чёрные зрачки.
  Она и не собиралась сматываться с места преступления, а, сделав решительный
  жест рукой, остановила свою рикшу властным движением с явным желанием сказать мне что-то. Я стал прятать камеру в кофр и пятиться в толпу, и от старухи, как от греха, быть подальше. А вечером в ресторане я вновь увидел её сидящей в своей коляске в углу под огромной сушёной рыбиной, подвешенной на шпагате к потолку. Она притулилась к аквариуму и, как и днём, сверлила
  меня своими черными дырами. Но тут эта сучка Милена, держиморда Киркорова, отодрала меня от пива с рыбой и увезла в гостиницу готовиться к ночной съёмке.
   Но самое удивительное произошло поздно вечером, когда я возвратился в ресторан. Ты, конечно, был в Яффо и помнишь, что вдоль всего берега, тоскуя о
  _____________________
  Дельфийский треножник - Аполлон основал в городе Дельфы Оракул: храм бога, в котором жрецы предсказывали будущее. Наибольшей известностью в Греции пользовался Пифийский оракул. Жрица Аполлона пифия в Дельфийском храме восседала на треножнике.
   Хассель - дорогая, престижная профессиональная фотокамера.
  Филиппинкой - в Израиле уход за престарелыми осуществляют гастарбайтеры - выходцы из Филиппин.
  
  
  море, стоят многочисленными рядами яхты, а между ними есть деревянные мостки с редкими столбами, на которых бьются на ветру фонари. Я услышал отвратительный скрип одного из них, посмотрел наверх и увидел серый сгусток тумана или облака, который, покружив вокруг фонаря вслед за мечущимся светом, переместился к мачте одной из яхт и осел, исчез на её носу. И тут небо очертило профиль моей старухи - птицы, и если бы не контур знакомой коляски за её спиной, я точно бы себя уговорил, что это видение. Всё! Начало сбываться. Мне пришло послание из Шамбалы, что на сто девяносто седьмой день Большого Приземления со мной что-то произойдёт. Воля и страх покинули меня, а провидение взяло за руку. Я спустился с каких-то ступенек на деревянные мостки, и подо мной захлюпала притихшая волна. К моему удивлению некоторые яхты светились изнутри. Из них раздавались смех, музыка и звон посуды. Я продвигался почти на ощупь, когда услышал странные
  звуки, как будто кто-то разламывал щипцами орехи. Звуки очистились от шелухи, и небо мне сказало, да не по-русски, а русским голосом:
   - Сегодня ночью я отправила вам с Вики рыбу. Я приурочила её ко дню рождения бога. Вы оценили живость её вкуса? Она изловлена была в пифийском водоёме.*
   Я пытался приучить глаза работать во тьме пророчеств и угадать: где же гнездился странный голос, но кто-то неслышно коснулся меня и подтолкнул на шаг вперёд.
   - Вики, не утопи его. Как часто пороки (а, может быть, пророки) спотыкаются на ровном месте.
   В это время где-то наверху вновь от порыва ветра забилось о стенки ржавого фонаря пятно унылого света. Мятый таз висел на мачте и скорей не светил, а
  отбрасывал тень вздёрнутого на реях недальновидного оракула. Ногой я ощупал мостик, перекинутый с яхты, когда под локоть меня вновь подтолкнула вчерашняя рикша с томным именем русской барышни - Вики и повадками
  сфинкса. На носу яхты торчала то ли гарпунная пушка, то ли телескоп, смотрящий в воду. Едва я перекинул своё неуверенное тело за борт, как на меня наехало колесо, а перед глазами, покорившими царство тьмы, возникла белесая макушка с меланжем чёрно-белых волос. Запахло немощностью, старостью и кладбищем. Но хоронить - ума не надо. Если бы не привязанность старухи к коляске, она, наверное, вскочила бы на мачту. Старуха читала монолог с такой силой фальши, на какую способен только театр:
   - И поднимет знамя народам дальним, и даст знак живущему на краю земли - и вот он легко и скоро придёт * - старуха, словно сошедшая с потолка Сикстинской капеллы сивилла Кумская, размахивала перед собой книгой, - никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство,* - книга из её цепких рук выпала и скатилась по пледу вниз.
   - Вики, выведи его на свет. Я хочу видеть этого человека.*
   Даже мои мозги, изнасилованные клиповой эстетикой, пытались угадать:
  _______________________
  Пифийский водоем - Пифий - прозвище Аполлона. Аполлон убил чудовище Дельфиния, охранявшего водоем, образованный священным источником у прорицалища в Дельфах.
  - И поднимет знамя народам дальним... - здесь и далее: пророк Исаия 11:12 и 59:4.
  Я хочу видеть этого человека - Из монолога Хлопуши. С. Есенин “Пугачев”.
  
  
  что это? Десант Таганки? Её Любимов* забыл здесь в спешке, или обменял на триумф воли? А в том, что передо мной разыгрывался маскарад, сомнений не
  оставалось.
   - Если вы ищете борца за сцену, это не ко мне, это Филю надо было нанять.
  Он и ростом, и голосом, и женой выше, он и в люди вышел, и на амвон в Русском подворье* взошёл - я попытался дать понять, что понимаю весь этот фарс, но принимаю правила игры.
   - Идёмте вниз, - старуха попыталась справиться со своей шеей и пригласить меня глазами, но позвоночник её давно не слушался, и я довольствовался кивком птичьего профиля.
   - Когда-то с Исайей мы были счастливы, - рука старухи с сожалением встрепенулась, и я оторопел: её ногти были расписаны лаком и красками.
   Блёстки и серебристая пыль отсвечивали ржавый свет фонаря и указывали мне путь в глубь яхты. Ее единственная каюта была похожа на закуток этнографического музея - один шаг, и я провалился лет на сто в яму оглохшей памяти: по углам, полкам, на стенах и полу пленом и тленом теснились экспонаты галутной жизни. Бесполезная рухлядь. Она служит специалистам, но не душам. О, если бы вещи могли говорить! От их хозяев и пепла не осталось, а в порах, складках, переплетениях нитей ткани, трещинах, потёртостях лака, вмятинах, следах последних прикосновений рук и губ таились голоса, дыхание и смех, следы любви и слёз, потного страха, слова признаний и проклятий. Старуха перехватила мой взгляд:
   - Да сядьте же вы, наконец, - старуха полоснула по воздуху павлиньим хвостом, - я долго ждала, вычисляла и охотилась за вами, а теперь я уверена: именно вы станете моим душеприказчиком. Пришло время нам с Исайей уйти. Этого подлеца мне не жалко. Жалко оборвать связующую нить и кануть в Лету.
  Да простит меня дом Иакова.* Оставь народ свой и пусть Бог унизит твою гордость, только так ты возвысишься. Я наблюдала, как ты работаешь, и сказала себе: он пытается скрыть своё страдание. - Старуха вцепилась в меня
  крашеными когтями и зловеще перешла на “ты”.- Я помогу тебе выйти из ступора. Познай себя. Выбирай: или ты станешь модным и признанным мастером, или я подведу тебя к краю пропасти, где живут одни евреи. Оттуда взлетают к небесам, иль падают на дно.
   Я помолчал. Глупо отказываться или соглашаться сразу, хотя бы ради любопытства. Ведь сумасшедшие питаются от Истины и скармливают Истину заблудшим.
   - Молчи, иль говори, ответ мне твой не нужен: он часть твоей судьбы - её не изменить, - старуха явно читала мои мысли, это только разогревало ее, и она
  вновь закипела театром и двусмысленностью пророчества. Её внутреннее содержание стало расширяться, пока истончённое старостью тело не дало свищ, и пар не начал собираться вокруг её головы. Ну, точно одуванчик.
  ___________________________
   Десант Таганки...Роль Хлопуши в спектакле Ю. Любимова (1967г.) “Пугачев”
  исполнял В. Высоцкий. Может быть, странное пребывание Ю. Любимова в
  Израиле как-то пересеклось со старухой?
  На амвон в Русском подворье - Венчание А. Пугачевой и Ф. Киркорова происходило в Иерусалиме в Троицком соборе Московской патриархии на территории Русского подворья.
  Дом Иакова - Израиль. Иаков - родоначальник двенадцати колен Израилевых.
  
  
   Очень быстро вся каюта скрылась в тумане и, если судить по шелесту
  измождённого монологами занавеса, второе действие спектакля началось:
   - И увидел я: вот бурный ветер пришёл с севера, облако огромное и огонь пылающий и сияние вокруг облака...*
   - Простите меня, но, прежде чем я должен погрязнуть в еврействе, нельзя ли
  назвать ваше имя: должен же я знать, чьими руками меня собираются сбросить
  в пропасть?
   - В нашем клубе меня зовут Облако...
   - В клубе одуванчиков?
   - “Дочерей Иезекииля”*. Там мы и нашли тебя. Нас не хотят слушать, ибо весь дом Израиля - крепколобые и жестокосердные. Вот мы и сделаем лицо твоё крепким, против их лица и лоб твой крепким против их лба.*
  Облако вокруг старухи начало быстро проседать и пролилось на неё дождём. Дочь Иезекииля сидела в своём кресле и по ней стекала вода.
   - Себя же я зову Вода. Я как еврейская судьба - вечно двигаюсь и исчезаю, возвращаюсь и проливаю слёзы. Роса, упавшая на хладеющий лоб еврейской истории. Я долго пробивалась к устью, а прибилась к истокам. Я питала еврейские корни, поила Исайю любовью и готова была за него иссохнуть. Меня хотели сделать новым потопом, а я стала зачатием и родами. Я плодородна, но бездетна. Стань моим сыном, сыном Израиля. Выведи нас. Мы всё ещё в плену нового Вавилона.
   - Да как же вас звал Исайя: Облако или Вода?
   От имени Исайи старуха вздрогнула, и зрачки её поледенели.
   - Исайя всю жизнь называл меня Лёд. Он упрекал меня, что я холодна, как снег, что он не мог растопить меня своими похотливыми руками. Я увязалась за ним в его жизнь. И, как река зимой, была скована льдом. Чтобы быть женой разведчика - надо иметь ледяное сердце. Я ненавижу его, но жалко памяти и дел. Он хотел спасти евреев, но не смог этого сделать. Вики, - голос старухи прозвучал, как хруст костей, - принеси нашу шкатулку.
   Вики запропастилась где-то наверху и не отвечала. И тогда старуха рванула колесо, коляска закружилась и ввинтилась в угол за откидным столом:
   - Помогите мне, Казимир, - старуха пыталась что-то извлечь из груды вещей. Я протиснулся к ней.
   - Достаньте вот эту шкатулку, - она указала на стеклянную бутылку в виде спортивного кубка, скорее на кубок в виде бутыли.
   Почти по всей её поверхности пористый налёт грязи въелся в стекло. Было видно, как кто-то пытался соскрести чёрный панцирь, а может, хотели вызволить из бутылки джинна.
   - Все эти годы я хранила её в воде: сначала привязывала к днищу яхты, а
  после первого налёта и обыска закопала тайник на дне. Но вот уже лет пять ко мне никто не приходит, и я решилась достать её. А прежде не было и года,
  чтобы кто-нибудь не вломился ко мне. Одни искали Исаева: куда он делся в сорок пятом? Другие знали о бумагах и хотели разжиться. Если бы я сказала,
  ________________________
  И увидел я ...- Пророк Иезекииль 1:4.
  Дочерей Иезекииля - Иезекииль - пророк. 7-6 в. до н.э. История появления и исчезновения клуба” Дочерей Иезекииля” в свое время наделало много шума. Дописались, даже, что” дочери” парализовали на несколко дней духовное начало нескольких пригородов Тель-Авива.
  ...крепколобые и жестокосердные - Пророк Иезекииль 3:8.
  
  
  где он - его бы убили. Я всегда хотела убить Исайю, но не чужими - своими руками.
   Я взял бутыль в руки. Сбоку её торчало запаянное сургучом горлышко со свисающими верёвочками от печати.
   - Исайя волок эту шкатулку через три границы, - только сейчас я увидел внутри бутыли бумажный сверток, перетянутый жгутом и опечатанный той же
  сургучной печатью.
   - В тридцать четвёртом Исайя играл за “Баварию” и у него сохранилась футбольная форма. Он и напялил её на себя, когда мы исчезли из Мюнхена, чтобы появиться в Венеции. В Торчелло нас ждала яхта. У Исайи были друзья среди итальянских фашистов, и они держали для него яхту в лагуне под прикрытием Скорцени. Я долго не могла понять, зачем этот подлец тащил на себе такую тяжесть, пока он однажды не сказал мне в припадке ласки: “Береги её, в ней наше будущее”. Когда мы пересекали море, в милях десяти от Яффо нас обстреляли. Исайю ранили в ногу, и я привязала его на палубе, а шкатулку спрятала. Ему же сказала, что она разбилась, а бумаги размокли в воде.
   Старуха вздрогнула навязчивым прошлым и на миг лицо её встрепенулось: сейчас она поднимется со своей плахи несчастья дожить до смерти, когда немощное тело больше не способно доказать справедливость слов, и мы рука об руку выйдем на палубу и неведомая сила зарядит нас в гарпунную пушку; старуха сама нажмёт на спусковой крючок, и мы улетим из её прошлого в моё будущее. Если моё будущее сокрылось в тумане пророчества рыбы, то её прошлое боевой подруги начало проясняться:
   - Кому он служил все эти годы, я так и не узнала. Единственно знаю - не тем, на кого работал. Недермайер* готовил двойной заговор и против Гитлера, и против Сталина, а Исайя - тройной. Исайя полагал, что смерть тиранов евреев не спасёт. И он начал участвовать в подготовке их личной встречи, считая, что, погрязнув друг в друге, они отвлекутся от исполнения своих зловещих замыслов.
   Старуха неожиданно поникла. Я видел через её зрачки, как она пытается в мозгу зацепиться за следующую мысль. Непослушная шея старухи сжалилась над головой и отпустила её. Голова враз обмякла, опустилась на плечо и умерла на нём. Наверху громыхнула чем-то Вики. Старуха вздрогнула, подняла голову, и сквозь лик хладеющей жизни вновь загорелись чёрные зрачки.
   - Я долго держалась возле него, а он за меня. И так мы бы и сдохли, ненавидя и любя друг друга, если бы не его книга. Ради неё он всё забыл, забыл, что я быстро состарилась возле его причуд. С этой книгой он захотел всплыть снова наверх, а у меня уже не было сил карабкаться за ним, для меня на его верху уже не было места
   - У вас есть эта книга? - как я хотел, чтобы книга была. Любая, хоть о чём, пусть её даже написал не Исайя и тогда моё сознание будет спасено.
   Старуха от моей просьбы почему-то озаботилась скукой и безразличием:
   - Романы нынче пахнут луком, спермой и грязными носками. И ещё говорил Исайя, что документы - самые лживые романы. И в этом их сила, как у справедливого оговора.
   Было видно, как старуха опять полезла в свои мозги.
   - Палестина встретила нас чужой весной и глухим забвением наших
  ________________________
  Недермайер - Фигура противоречивая и сложная. Со слов старухи он был участником заговора против Гитлера. Подробности в книге И. Богрова “Крах”.
  
  
   европейских подвигов. Исайя был смятён. Нога долго не заживала, и вой от боли мешался со скулежом растерянности: физическое ощущение зла, которое давило и терзало его, с окончанием войны не исчезло. Он начал встречаться с людьми и поразился: одни не хотели смириться со своим еврейством, а те, кто гордились им, ничего не хотели слышать о Катастрофе. Другие одновременно считали себя евреями и не хотели ими быть.
   Мы продолжали жить на яхте. Исайя не хотел сходить на берег - на своей земле он был чужим. Он перестал спать. Ночами он бегал по палубе, крутил свою гарпунную пушку и кричал: “Евреи призраки...”
   - Призраки? - я недоумённо уставился на старуху:
   - Не призраки, а признаки, - старуха полоснула руками, и пространство перед ней окрасилось от её ногтей цветными мазками воздуха. Цвета перемешивались, густели, и скоро старуху уже было не различить за радужным облаком. “Признаки!”, кричал он и снова хватался за гарпунную пушку. Купил он её у пьяного матроса с одной целью - убить меня. Он выследил, как я ныряю под воду прятать нашу шкатулку, и караулил мой зад с гарпуном для кита.
   - Да какие же у еврея признаки? - пытался я просунуть свой вопрос через потёки краски.
   - Да сколько угодно: у одного горбатый нос, у второго - забытая Богом на голове кипа, а третий шепчет: “Кто слышал такое? Кто видел подобное? Разве
   может страна мучиться родами (и родить) в один день? Рождается ли народ в один раз?;* четвёртый мучится над научным обоснованием божественности Торы, пятый клянётся заселить всю землю потомками двенадцати колен; шестой стыдит себя: “Раб ли Израиль? ...Отчего же он стал добычею?”*; один уткнулся в почву, другой в камни, третий в книгу, а остальные поют и пляшут и тогда их в забытьи, безвинных убивают.
   Я поинтересовался:
   - Но если евреев больше нет, а есть лишь признаки их завета - откуда ненависть берётся? Евреев нет, а ненависть жива. Кого же тогда хоронят - признаки?
   - Призраки. Освенцим за углом. Евреем можешь ты не быть, а ненавидеть их обязан. Исайя сам был в растерянности, я же говорила. Поэтому он и засел за
  свою книгу. Да кто ж её издаст? Исайя так долго тренировал себя на разведывательной работе, что научился подслушивать чужие мысли. Их тайный
  смысл он и хотел собрать в своей книге, но они этого допустить не могли. Приходили с угрозами к нему, ко мне и снова... - Старуха вдавилась в кресло.
   - Я чувствую: за мной пришли и мне конец. Возьмёшь, Казимир, шкатулку и отвезёшь ему в Иерусалим. Запомни, запиши адрес: улица Узиель, 7. Исайя Богров. Жив, жив он ещё, я ещё вчера слышала его паскудное дыхание в трубке.
   Старуха толкнула бутыль. Она по ее коленям скатилась ко мне в руки.
   - Храни её. В шкатулке документы. Я прятала ее на дне морском полвека. Война скончалась. Войну убили, а тайны всё ещё живут. Они забились в щели и ждут своего часа. Встреча Гитлера и Сталина может быть самая вонючая и неизвестная из тайн. Свидетелей этой дьявольской встречи, кроме Исайи, сегодня не найти. Говорят, жива ещё Марион Денхоф*, но она вряд ли что
  ___________________________
  Кто слышит такое?...- пророк Исайя, 66:8
  Раб ли Израиль?... - пророк Иеремея, 2:14
  Марион Денхоф - Связная между группами “Крайсау” и “Красной капеллы”. Штирлиц жил у нее на квартире в январе 1945г.
  
  
   знала. Графиня плела тайный заговор против Гитлера. Исайя сотрудничал с ними, но потом пошёл своим путём. Он работал на Россию, он в Россию верил
  больше, чем в покушение на Гитлера. Исайя покинул заговорщиков ”Крайсау”*
  не из страха, а по расчёту или наитию. Ведь Гитлера вело сатанинское провидение. - Я видел, как старуха кричит, но слова её были почти не слышны.
   - У большевиков всегда свой путь, - пытался я ей помочь, - слишком много
  в России дорог, - я язвил и думал, что репликами оживляю мизансцену каюты.
   - Напрасно, Казимир, смеёшься. Мне жить осталось меньше часа. Я умру, а ты останешься. Искупи вину своего рода.
   Старуха продолжала кричать, но последние её слова застревали в спёртом воздухе. Сейчас она была похожа на свою посланницу - рыбу, что ночью мне вещала про мою судьбу, только без пучка зелени во рту. Но, как и ночью, слова её звучали отчетливо, как будто кто-то говорил внутри меня. Сомнений не оставалось, я сдал экзамен и принят в труппу. И тут во мне что-то повернулось, хрястнуло. Старуха права: напрасно я смеюсь. Я сам ждал покаяния, искупления. Только придти они должны были из Шамбалы, а явились в образе старой еврейской женщины. Если “Дочери Иезекииля” и разыгрывали весь этот фарс, то зачем? Когда все помнят - память обречена. Мир не мог остаться после Катастрофы прежним. Если брат моего отца мог убивать евреев, почему мой сын не сделает того же? Завтра явится миру новый Гитлер, пусть не прежний,
  не имперский бог, а маленький, с претензией убить только одного еврея и этим евреем будешь ты, Джимми?
   Почему-то я тогда подумал о тебе. Старая пророчица как будто услышала мои терзания:
   - Мы выбрали тебя, Казимир. Желающих получить документы - много. Сколько было охотников из Америки, Германии. Особенно настойчив был один из России, то ли писатель, то ли шпион.* Не помню его имени, вроде греческое оно было. Потом он книгу написал, и фильм сняли, и сделали Исайю героем.
   - О ком вы говорите? О Штирлице?
   - Казимир, не морочь мне голову, а лучше подойди ко мне.
   Я подошёл к старухе, опустился на колени и взял её за руки. Они были ледяными. И я захотел обнять старуху и обнял её, и сказал ей: мама, я всё сделаю, как вы просили.
   Мне показалось, что Казимир заплакал. Человек - животное сентиментальное. Инстинкты заставляют плакать даже висельника от сочувствия к ненароком раздавленной бабочке. И у меня в финале пошлой мелодрамы слёзы накатываются сами собой. Прячешь глаза, говоришь гадости и глупости, только бы отвлечь своё сознание от чувств. Так и Казимир не хотел выказывать своих слёз. Он с охотничьей ловкостью соскочил со стола и вспорол молнией брюхо у сумки. На дне её плескался свет в мертвенной зелени стекла. Джин от джинна? Подвальная душа от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие?
   - Давай её разопьём, то есть разобьём и достанем главный секрет Рейха! - Я всё ещё наивно полагал, что ирония способна вылечить абсурд.
   ____________________________
  Крайсау - Небольшая группа противников нацистского режима. Члены группы встречались в поместье Мольтке в Крайсау, Силезии. Многие казнены после июльского заговора 1944г.
  ... то ли шпион... - Может быть старуха имела ввиду писателя Ю. Семенова.
  
  
   - Да мне Исайя нужен больше, чем секреты. Он сам секрет: Исайя-Исаев. Говорят, что Штирлиц работал сразу на три разведки. Но никто не знал, что работал он на евреев. Они его не посылали - он сам себя послал. Он был разведчик. Добыть информацию прямо из логова и спасти мир - так думал Исайя. Но Сталин и Гитлер плевать хотели на разведданные. У них были свои планы и свои игры. И тогда Исайя решил спасать не мир, а евреев. Но это же одно и то же, скажешь вслед за всеми ты. Но, как видишь, - мир спасён, а евреи нет.
   - Откуда ты это взял, Казимир?
   - Из предисловия к его книге.
   - А где же книга?
   - Книги нет, а предисловие я видел.
   До улицы Узиель на машине оказалось пять минут езды. Старые трёхэтажные дома теснились по невидимому склону. Архитектурный стиль эпохи Еврейского Возрождения: подъезд не внутри, а снаружи дома и лестницы его уходят вверх, зацепившись вместе с зеленью за стену тремя ярусами. Вход в дом прикрывала кованная, ручной работы, калитка. Она по-старчески скрипнула, и мы поднялись до второго этажа. Отыскали почтовый ящик седьмой квартиры. Сквозь облупившуюся краску, если тщательно приглядеться, проступали ржавые буквы: ИСАЙЯ БОГРОВ. Дверь была без номера, но поддавалась исчислению. Она пугалом висела на петлях и глядела на нас огромной подозрительной дырой на месте глазка. Обита дверь была странными
  лоскутами обветшалых знамён сборной Европы времён Крестовых походов.
  Вместо ручки из двери торчала деревянная рука для рукопожатия.
   - Видел я такую же на пропащем НТВ, - бурчал Казимир и опытным глазом изучал детали. Звонок был не на самой двери, а сверху и торчал в виде красного носа клоуна. Я нажал на нос - под ним открылся рот и скрипуче откашлялся: - “Тикансу”.* А вслед за приглашением войти апломбом механического голоса: “Плоды голода растут на древе познания - там они и сгнивают”. Казимир свалил кофры у входа и пожал деревянную руку. Дверь откликнулась на рукопожатие и легко открылась. В нос ударил затхлый запах приговорённой жизни.
   - Это мы, Исайя. Где Вы? - поигрывал я голосом. - Мы с Казимиром принесли вам привет из Яффо от бабушки, вашей льдиночки.
   Я себе нравился. Ещё бы, сразу играю две роли: шута и волка. Мы пробрались через заброшенный салон, ориентируясь на чахлый свет из-за двери другой комнаты, по-видимому, спальни. Полнейшая тишина и заброшенность утверждали: здесь давно никто не живёт. Казимир осторожно ногой поддал раздвижную дверь и она нехотя откатилась вбок... На пороге стоял старик с цветами в руках и с любопытством нас разглядывал. Одет он был в полосатую пижаму. К штанам были прицеплены, наверное, ещё времён его подпольной жизни, шириной в ладонь подтяжки, а пижамная куртка рукавами была завязана на горле. Среди старческих морщин на его лице (все уголками наверх) нельзя было отыскать ничего, кроме улыбки:
   - На каком языке говорить с Вами? - старик продолжал улыбаться, но не шевельнулся, чтобы пропустить нас в комнату.
   - На живом, - выкрикнул я, продолжая паясничать, - а для кого цветы?
   - Я всё надеюсь, что ко мне заявится не пара мудаков, а полногрудая
  ____________________________
  Тикансу - Входите (ивр. транс.).
  
  
  блондинка. И чтоб брючки в обтяжку, и вкусная помада...
   - Да вы, Исайя, ловелас.
   - Как прекрасна ты, и как ты приятна средь наслаждений, любовь! *Мечтал я: взберусь на пальму, а тут приходят два придурка. Сразу хочу предупредить: я не даю интервью, я ничего не знаю про разведку, документов у меня никаких нет, я всю свою жизнь прожил здесь, здесь и умру и хочу это сделать без вашей помощи.
   Старик всё это произносил с декламационной заученностью. Я же видел, как его вставные челюсти сами по себе отбивали чечётку изжёванных слов.
   - Да мы совсем не за этим, - я стал надвигаться на старика, - Исайя, мы вам
  привет, подарок принесли от бабушки.
   Казимир нагнулся за сумкой и подал её мне:
   - Разрешите подарочек достать, - я всё больше теснил старика, - вот здесь на столе будет удобно?
   Сразу у входа стояла конторка, заваленная бумагами.
   - Только не сюда, - старик был вынужден отступить, - вот на стул положите.
   Мы вошли в комнату. Если это и была спальня, то скорее её можно было бы назвать - умиральня. В углу неубранная, почти провалившаяся до пола кровать, да не кровать, а просто лежанка. Пол был заплёван, давно не мыт и чёрен. Вдоль стен тянулись плетёные из соломы какие-то этажерки, шкафчики, полочки, корзиночки. Они были завалены множеством всяких предметов, описание которых не стоят потраченного на беллетристику времени.
   Казимир запустил обе руки в сумку и извлёк из неё мерцающее сквозь донные наросты стекло. Я мгновенно перевёл взгляд на старика: хотелось
  увидеть его реакцию на негаданно возвратившееся из небытия сокровище. И
  старик искренне обрадовался:
   - Жив мой кубок. Я помню, как поднял его и пронёс через весь стадион. Мы им тогда надрали уши. 3:0. Такой счёт - не игра случая.
   Исайя стал гладить пористый налёт забвения на стекле. Я поразился. Похоже, бумаги внутри бутыли старика совсем не занимали. А старуха клялась, что он из-за них положил свой живот на невидимом фронте. Исайя взгромоздил бутыль над головой и продолжал свою олимпийскую речь:
   - Такие кубки надо выставлять в Лувре. Сопливые левые думают, что улыбка Джоконды олицетворяет загадку человека. А я считаю по-другому. Посмотрите сами, - старик впился глазами в черноту стекла, - вы видите миллионы перекошенных в страсти ртов болельщиков. Они - подлинное лицо человека, а не фривольная улыбочка бездетной дамы. Это крик пожирающего и спасающего себя человечества.
   Старик поймал наши растерянные взгляды; все уголки морщин на его опавших губах полезли к ушам, и он рассмеялся, ловя языком приплясывающие челюсти:
   -Я знал, что кубок тогда при обстреле не разбился, и она спрятала его от меня. Я догадывался ещё раньше - она всегда хотела украсть мои бумаги. Не зря я был прозорлив, - старик к удивлению легко бросился с головой в хлам и извлёк
  какие-то пластины, обмотанные тесьмой. Он тряс ими у нас под носом, как
  солдатскими обмотками:
   - Это футбольные щитки. В них-то я и замуровал бумаги.
  ______________________________
  Как прекрасна ты...- Песнь песней 7:7
  
  
   Он забросил щитки себе за голову, как русский крестьянин лапти на пахоте и
   торжествующе продолжал:
   - А в кубке всего лишь..., - старик схватил нож, поставил бутыль боком и приставил нож ко шву, - возьмите книгу, - он обратился к Казимиру, - нет, не эту, - старик указал на увесистый том немецко-русского словаря в красно-коричневой обложке, - эту, эту, а теперь бейте по ножу.
   Казимир схватил книгу и ударил. Бутыль раскололась пополам. Старик достал свёрток, разломал печать и потянул за тесемочки. Из свёртка выпали фотография, железный крест и слежалый пласт бумаги. Фотографию он ловко подхватил и тут же спрятал у себя в штанах. Крест звякнул об пол и представился. Бумагу же он стал стряхивать, как трясут половик. Она нехотя распрямилась, и мы увидели всего лишь плакат, а на нем деревянный крест в виде распростершего крылья орла на фоне полчища красных знамен со свастикой. Исайя брезгливо отбросил свое вынужденное прошлое нам под ноги.
   - А теперь главный фокус, - старик ухватил из-за головы футбольные щитки за тесьму, их соединяющую, и исполнил перед нами пируэт с лентой. Крылья щитков забились под потолком, разгоняя спертый воздух лежбища Исайи. Тесьма затрепетала змейкой, крылья распрямились и бумага, вихляя задом от радости освобождения, спустилась к нам в руки.
   Это бала карта Европы размером где-то метр на два. Москва и Берлин были соединены красной линией. Две одинаковые окружности были проведены с центрами в Москве и Берлине и касались друг друга одной точкой, и точка эта была: Вильнюс. Третья маленькая окружность была начертана уже вокруг Вильнюса и закрашена. Старик схватил карту и стал тянуть ее из наших рук:
   - Сталин и Гитлер не верили ни в какие переговоры. Они были для них лишь карточной игрой. Кто кого надует. Они играли краплёными картами, блефовали и готовы были поставить на последнего солдата.
   Нам с Казимиром жалко было птицы, и мы выпустили ее из своих рук. Исайя схватил карту, бросил ее на отродясь немытый пол и склонился над ней, но ноги его подкосились, и он задом придавил вехи истории:
   - Из каких недр взаимного предательства и кем впервые была исторгнута мысль о необходимости пожать друг другу руки, сегодня никто и не скажет. Можно сказать, что причин встречи было меньше, чем беспричинных позывов, позывов крови двух нелюдей, возможно сто веков назад имевших общего предка каннибала. И палачи болеют метафизикой, - продолжал Исайя погонять тайны антиномий верхом на карте. Что удивляло в старике до оторопи: он ни на секунду не переставал говорить:
   - Ранней весной 40-го появились первые клейкие листочки на опустевшем за зиму дереве закулисной игры в надувательство. Но ведь договорились о дружбе. Пора за неё и лично выпить и нож под столом поточить. Сталин стал догадываться, что ему предлагают делать мировую революцию в Турции и Индии. Но он был спокоен: ”Переиграл охранку, переиграл Ленина, переиграл партию, переиграю и Гитлера”. Он хорошо знал болевую точку Гитлера - Англию и знал, как он надавит на Гитлера, поэтому и на встречу согласился или сам её инициировал. Но камнем преткновения стало место, вернее, точка их соприкосновения. Гитлер демонстрировал не сумасшествие, а прозорливость. Он хотел верить, что Советы ему доверяют. Сталин же, напротив, поминал Макиавели и дал указание построить в Иваново новую фабрику по производству кумача на нужды будущей, заслуженно коммунистической, Европы. Но спор - где должна произойти историческая стыковка, зашёл в тупик.
   Круг причастных к проведению партийной сходки был слишком узок. Усилием воли я тогда вошел в зондеркомиссию. Нам с Шульцем поручили снимать все заседания организационной тройки.
   - А кто такой Шульц? - сумел поймать я паузу между хрипами старика.
   - Шульц был личным хроникером Гитлера. Его жену я выгуливал по лучшим магазинам Берлина. Гитлер сам смотрел снятые Шульцем материалы и приказывал, что надо оставить, а что уничтожить. В тот день я дежурил по правильной скорости проекционного аппарата. Киномеханикам, да и нам тоже, было категорически запрещено смотреть на экран, когда шел просмотр и Гитлер был в зале, но я все же увидел эту карту.
   Исайя для убедительности своих слов поелозил по карте задницей:
   - Я видел, как Гитлер схватил циркуль и линейку и поделил расстояние от Москвы до Берлина пополам. Затем он провёл две окружности, и если в Берлин он тыкал иглу осторожно, как бы извиняясь за причинённую боль, то в Москву он всадил циркуль по самую рукоять. Сам Гитлер циркуль не крутил. Крутил его за ножку Гесс. Рудольф так старался вслед за фюрером, что карта на русской территории летела клочьями. Гитлер вошел в раж и сам схватил циркуль, но тут же выронил его и циркуль воткнулся в карту: “Куда я попал? “ Гитлер посмотрел на Гесса. “Это Палестина, мой Фюрер”. “Она все еще на карте? Вызовите ко мне немедленно Роммеля”.*
   - Анахну аль ха- мапа,* - про себя улыбнулся Штирлиц, глядя на экран.
   Гесс, чтобы разрядить обстановку, снова начал крутить циркуль вокруг Берлина и Москвы. Точка соприкосновения окружностей оказалась в Вильнюсе, что Гитлера заметно огорчило. Он забегал вокруг стола и стал бить себя ручонками по кителю, как обиженный ребёнок. “Пошлите в наше посольство шифровку. Я соглашусь на Кёнигсберг”. Гитлер укротил бег и свалился в кресло с таким видом, будто Сталин сию минуту позвонит ему и даст своё согласие. Но Сталин не согласился. Через три дня в оцинкованном чемодане через Брюссель пришёл ответ Сталина. Сталин предложил встретиться под Вильнюсом в... вагоне. Гитлер на удивление легко согласился. Ещё бы! У него стоял вагон ещё со времён унизительного Версальского договора. Он мечтал проехаться в нём по всей Европе и подписать акты капитуляции Франции (так оно и было), Англии и России. Но Сталин сказал - нет. Сошлись на двух полувагонах. Их решили состыковать на месте предполагаемой встречи. Русскую половину делали в Омске, а оформляли египетскими мотивами в депо под Кремлём. Свой же вагон Гитлер делать не стал, а замаскировал под половину версальское унижение Рейха. И еще было одно сомнение. Если переговоры затянутся и придется ночевать в полувагонах, то Гитлер был против раздельного проживания.
   Неожиданно от крамольных слов старика полка под потолком обвалилась одной стороной, и на нас посыпались десятки рулонов бумаги. Исайя мужественно отбивался от падающих на него свидетелей истории, как от назойливых мух. Кряхтя и проклиная свои кости, старик попытался встать. Казимир помог ему.
  ________________________
  Вызовите ко мне немедленно Роммеля - Роммель Эрвин (1891-1944г.) - Фельдмаршал. Воевал в Северной Африке. Участник заговора против Гитлера. Покончил жизнь самоубийством.
  Анахну аль ха - мапа - Мы на карте (иврит транск.).
  
  
   - Дайте мне карту Европы, я ее отнесу в детский сад, и там за пять минут нарисуют такую же, - видимо старика я сильно огорчил. Глаза его стали желтыми, непрозрачными. Он снова осел на пол, ухватил карту, перевернул ее, и на изгибах побуревшей марли стал показывать нам две стёртые
  прямоугольные со свастикой печати: лиловая - “Секретное дело Рейха”, красная - “Немедленно уничтожить”.
   - Не могла же встреча остаться незамеченной. Есть ли еще в вашем клубе мемуаров кто-нибудь еще пригодный для суда присяжных? - я понимал, что бью ниже пояса Исайе и Казимиру, но нужно было как-то сохранить сознание.
   - Любой из этих документов свидетельствует, - старик протянул руку к обвалившейся на нас бумажной рухляди и достал фотографию двух мужчин у Яффских ворот. Белой краской в углу, как на курортном снимке, было намалевано: “Иерусалим. 1975 г”. С фотографии смотрели на нас двое мужчин лет пятидесяти. Один, одетый во все чистенькое и ухоженное, в соломенной шляпе, тенью закрывающей лицо, а второй же был рыжий детина, с огромной головой и бочковатым животом.
   - Это я, а это Захар Мехлис* - сын Лёвы. Захар приезжал ко мне из Парижа. Он-то мне и рассказал, что когда Сталин ехал на встречу, отец его сидел в тамбуре и для конспирации играл на гармошке, а Сталин для двойной конспирации пел:
  Я душу всю тебе открою,
   Я руку протяну тебе!...
   Сияй, Луна - душа Вселенной!
   Сияй, Луна, в моей судьбе!*
   Исайя закашлялся. Песня Сталина его доконала. Говорить ему становилось всё труднее. Он отхаркивался в стоящую у конторки корзину для бумаг. Слюна тянулась ручейком из его рта. Он кряхтел, пукал, потом подошёл к конторке и
  стал перебирать листы бумаги:
   - Всё, что для меня важно, я наклеиваю на картон и покрываю лаком. На несколько веков сохранность обеспечена.
   Исайя извлёк картонку из ящика и показал её нам. Под блестящим лаком, вместо ожидаемого текста документов, мы увидели что-то среднее между клинописью и петроглифами.
   - Я долго искал способ тайной записи. Документы я спрятал в надёжном месте. Но мне надо было с ними работать. Изобретать код - всё равно расшифруют. И я придумал свой собственный принцип: я описывал, скорее, обрисовывал смысл текста, кодировал его и запоминал шифр.
   - И эти китайские ребусы и есть ваша книга? - я всё ещё не унимался. И встреча с чудом может быть сермяжной.
   - Нет, это пособие идеального разведчика, а книгу я написал давно, лет двадцать назад. Хотите почитать? У меня где-то завалялась нераспечатанная пачка.
   Исайя опустился на колени и который раз погряз в хламе, перебирая дорогой для него мусор:
   - Нет, не найду. Поищите сами. На обложке нарисован крест, прибитый к еврейской истории.
  _________________________
  Захар Мехлис - Возможно сын Мехлиса. Мехлис Лев Захарович(1889-1953) - нарком СССР, приближенный Сталина.
  Я душу всю тебе открою - Песня на стихи И. Сталина.
  
  
   - А о чём книга? - на всякий случай спросил я. Со слов старухи, книга была об изгнании евреев из Испании.
   - О крестоносцах. Девять веков прошло. Пора было подводить итоги.
  Казимир, до сих пор пытавшийся слиться с Исайиной рухлядью, закачался и тихо начал сползать на пол. Исайя кинулся к Казимиру. Я подумал помочь ему,
  а он выхватил из-под Казимира очередной рулон бумаги и ловко раскатал его в воздухе:
   - Точно. Мою бы память, да заблудшим. Это маршрут Готфрида Бульонского*. Когда я затеял писать книгу, то прежде решил протопать пешком путь крестоносцев и повторил его. Вот карта - свидетель моих походов.
   - А что же встреча? - Казимир хотел вернуть Исайю к главному. Исайя тоскливо пытался на потолке найти связующую нить.
   - Гитлер внушал Сталину, что друг без друга невозможно обойтись, но надо и не мешать друг другу. Поделить запад-юг, а потом поделить ещё раз. Сталин
  всё твердил: “Англия, Англия. Надо начинать с неё, а я поддержу сзади”. “Сзади, - подумал Гитлер, - я знаю твой удар сзади. Нет, прежде чем высадиться в Англии, надо сломать Россию”.
   Исайя вновь откинулся от своих воспоминаний и стал водить пальцем по карте своих путешествий вместе с Бульонским.
   - Что-то я не найду могилы Фридриха Барбароссы.*
   - Да Барбаросса утонул сто лет спустя. Но можно ли удостовериться, взглянуть хотя бы на один документ истории новейшей, - я захотел припереть старика к стенке.
   - А что, вам карта не документ?
   - Я вам сегодня нарисую десять таких, - продолжал досаждать я старику, - и кружки нарисую и печати поставлю, а если постараться, то из неё и плащаницу новую изобразить можно и толкнуть на Сотби.
   Удар был настолько неожиданным и сильным, что я отлетел к стене и упал, как подкошенный. И только свалившиеся на меня полки и этажерки помешали Казимиру добить меня ногами.
   - Опомнись, Казимир, - я отгребал от себя хлам истории, - ты посетил сей мир в минуты шутовские. Кому ты веришь? Вчера ты клюнул на рыбу, а сегодня на передел истории. Хочешь быть евреем - иди молись. Доверься Богу.
   Спас меня старик. Он доковылял до лежанки и рухнул на неё. Если он помрёт сейчас, нас уж точно повяжут. Но Исайя умирать не собирался. Он приподнялся на локте и с пеной на губах продолжал:
   - Приходите завтра... прежде я должен... а кому я должен?... Мне задолжали... Я стал потомком своего прошлого и вправе призвать себя к ответу. Но прошлое во мне - я сам? Или история во мне? Когда я боролся со злом, я спасал людей, когда я пытаюсь об этом рассказать - меня заставляют обслуживать тех, от кого вновь нет спасения. Я помню, как Мюллер утешал меня: “Бросьте свои еврейские штучки, ведь зло - заблудшее добро”. Теперь я
  ________________
  Готфрид Бульонский - Один из предводителей Первого крестового похода (1096г.).
  ... Фридриха Барбароссы - Фридрих I Барбаросса - император Священной Римской империи. Один из предводителей Третьего крестового похода (1187г.). В том же году Ф. Барбаросса утонул в речке Салефа в Малой Азии. Не дотянул, бедняга, до Иерусалима. Могила Ф. Барбароссы находится на горе Унтерсберг напротив “Орлиного гнезда”, бывшей летней ставки (дачи) Гитлера.
  
  
  точно знаю: история - заложница будущего. Она сокрыта не в тлене документов, а в пропасти могил.
   Старик закрыл глаза и ладонью вытер рот.
   - А теперь уходите, - он протянул мне руку, и на одном из пальцев я увидел татуировку. Она была почти стёрта или выцвела, и её можно было принять и за бабочку, и за свастику, и за звезду
   - А что за фотография была в пакете? - я хотел спросить ещё и о старухе, его
  жене, но Казимир меня опередил. Он протянул старику визитную карточку:
   - Вот мой московский телефон. Звоните...
   И телефон зазвонил.
   - Возьмите трубку, - старик попытался опомниться от своей жизни.
   Я взял трубку. Картавый голос матюгнулся откровенным хамством. Мол, если мы немедленно не отпустим Исайю в амбуланс, то сами будем тащить его в Яффо.
   - Вы что? Вызывали скорую? - я попытался выжать из себя озабоченность.
   - Я же сказал, идите. Они уже полгода дежурят у меня под окном.
   Мы послушно вышли. Я на прощание пожал торчащую из двери руку, на что откликнулся звонок-красный нос: “Тавоу махар.* Отгнившие плоды
  познания по весне распускаются” - проскрипел он нам вслед, и мы стали спускаться к машине. Никакого амбуланса не было, зато у калитки стоял крепкого сложения, высокий пожилой господин в голубых отутюженных штанах и замысловатого покроя цветной рубашке (потому, как он выглядел, мы решили, что он, наверно, занесён в Красную книгу Израиля).
   - Простите, вы не из России? - он с явным подозрениям нас разглядывал.
   - Да нет, мы свои.
   - Что-то год на Исайю урожайный. Каждую неделю кто-нибудь заявляется к нему и у всех разные причины и поводы. За несколько дней до Пурима из Америки приезжал писатель и просил у Исайи раритет какой-то бабочки. Так американец утверждал, что Исайя крупнейший знаток бабочек. Сошла Америка с ума.
   - А вы Исайю давно знаете?
   - Всю жизнь. Первый раз мы встретились в конце 40-го. Точно в конце 40-го. Тогда беженцы из Европы в Хайфе свой пароход взорвали, так мы с Исайей всю ночь их из воды вылавливали. А потом я сильно простыл, так Исайя меня спиртом отпаивал и в кровать к своей жене положил для выравнивания температурного баланса. А в этом доме мы вместе поселились в 53-ем году. Теперь из прежних жильцов мы с Исайей вдвоём и остались. Исайя жил, как собака с ошейником: убежать нельзя, и к хозяину привязан не за поводок, а за сердце.
   - Нам рассказывала одна старая женщина из Яффо, что Исайя в сорок пятом приплыл в Палестину на яхте из Германии, вернее транзитом из Венеции.
   - Чушь. Очередные бабочки. В сорок втором мы вместе с ним строили в Тель-Авиве автобусную станцию. А потом мы встречались на вырубках апельсиновых плантаций. Город рос. Землю тогда с молотка продавали. В сорок пятом это было, точно, в сорок пятом.
   - А что за книгу он написал?
   - Книгу действительно он написал, только не смог издать её. Фамилия у Исайи - Богров. Он после сорок восьмого года начал работать в одной газете. Все
  _____________________
  Тавоу махар - (ивр. транс.) Приходите завтра.
  
  
  тогда боролись за чистоту возвращенной крови. Это сейчас вас, русских, через одного наехало. А тогда все были на страже, и кто-то докопался до его родословной. Чёрный пиар не сегодня родился. Оказалось родственник у него в России был, писатель Григорий Богров*. То ли дед его, то ли дядя. Так вот
  Богров - тот Богров, писатель, выкрестом стал и евреев поносил, хуже Маркса. Не он первый, но из первых учеников. Стыдно на Руси быть знаменитым и иудеем одновременно. Великая культура любит чистую кровь и евреям свою приходиться разжижать или хорошо перемешивать. А дядька Исайи кричал громче всех. Вроде не антисемит, но евреям только хуже. Исайю за это съели: мол, сам такой.
   Исайя и завелся. Написал историю евреев, принявших христианство. Так он утверждал в своей книге, что Христос был первый выкрест на земле. Кому-то это сильно не понравилось. Лет десять он со своей книгою носился, да кому она была нужна: евреи не хотели Христа считать частью своей истории, а христиане не любят, когда их бога за еврея держат.
   - А жена у него где?
   - Схоронил он её лет двадцать назад. Ведь он с ума сошёл со своей книгой. Обнищал. Она, как могла, тлела на жертвеннике, но слегла, угасла и умерла.
   Я взглянул на Казимира. Он стоял с лицом бледным и растерянным. Неужели перемена участи в его судьбе стала результатом подлого розыгрыша рыбы? Кажется, он поехал. Казимир достал из сумки маску хитрого еврея и стал ею закрывать свою растерянность..
   - Поехали, Казимир, домой, - я же хотел спрятать Казимира за иерусалимским камнем.
   - Завтра утром мы встретимся, - протянул нам руку глаженый господин, -
  с утра, я слышал, Исайя будет занят. Телевизионщики должны брать у него интервью. И меня тоже пригласили.
   - О чём интервью?
   - О русско-японской войне.
   - О чём!?
   - Вру я - врёт телевидение.
   - И часто врёт?
   - У телевидения есть два недуга: с одним столкнёшься, когда увидишь передачу про себя или про то, что прекрасно знаешь сам и убеждаешься - правдивая ложь, как у Шварцнегера.* Второй недуг - они никогда не делают передачу о тебе, если даже продержат тебя перед камерой сутки. Режиссёр, ведущий выпендриваются и всегда делают передачу о себе, особенно ведущие - эти заложники собственных амбиций и налётов в кассу за гонораром с гонором
  наперевес.
   - А как же с неподкупностью?
   - Её покупают в Голливуде за десять миллионов. Дуглас или Аль Пачино
  __________________________
  Григорий Богров - Григорий Исаакович Богров(1825 - 1885), писатель, автор “Записок еврея”. Вот характерный отрывок из романа:” Быть евреем - самое тяжкое преступление; это вина ничем не искупимая; это пятно ничем не смываемое; это клеймо...” Г. Богров. Собрание сочинений, т.1, Одесса, 1912г.
  Быть евреем и желание им не быть - гамлетовская раздвоенность в галуте. Один из главных лейтмотивов романа: “Не родись евреем”, стал путеводной нитью многих евреев, а по сути выкрестов, при любой власти.
  правдивая ложь - название фильма “Правдивая ложь” с участием Шварцнегера.
  
  
   сыграют любую неподкупность и примут смерть за святые ценности, а в жизни журналисты продаются за сто долларов или пучок страха.
   Мужик неопровержим.* Пока сосед Исайи надувал щёки от своей свободы самовыражения, спина моя мне доложила: Казимир исчез. Я оглянулся и увидел Казимира метрах в пятидесяти, на углу улицы. Но он не мог так быстро ни добежать, ни тем более, дойти. Неужели маска подняла его, и он полетел?
   Не попрощавшись с судьей логоса, я сел в машину и пустился за Казимиром. Но тут меня догнал утренний полицейский на мотоцикле. Он что-то кричал мне. Может быть, он жаловался, что из-за нас его понизили в звании и пересадили с машины на таратайку?
   - Садись! - кричал я исчезающему другу.
   Он нехотя, ничком осел на заднее сидение. О чём думал сейчас Казимир? Ёрничать мне больше не хотелось и я закурил.
   - Ты знаешь, о чём я вспомнил, - Казимир потянулся за своей фляжкой, - был у меня друг. Не крал, не интриговал. И не был трусом. Доверчив был, как щенок. Славы добился неимоверной, но ее стеснялся и успехом своим не умел распорядиться. Поведения он был странного. С женой прожил лет тридцать и не развёлся, и любил её, и все видели их откровенные ласки и сумасшедшие глаза. С демократами не якшался. Тусовки ненавидел. Начитался в детстве книг. Они отравили его, и он всю жизнь прожил ребенком. Дома у него всегда кто-то жил. Многие с надломанными судьбами. Он всегда кого-то защищал, ссужал деньгами. Писал пьесы о себе. В театре над его героями, такими же нелепыми, как он, плакали. А над ним подтрунивали, подсмеивались. Говорили - он притворяется. И в жизни, и на сцене. Придёт время: и хапнет, и разведётся, и за дачным забором спрячется. И никто в этом не сомневался. Мол, время его не пришло, а он взял да умер. И никто не дождался торжества своей веры и его позора. На похороны собралась уйма народа. Все ждали, когда закопают их укор. Говорили хорошие слова, проникновенные речи. Все его цитировали, но продолжали в душе ему не верить, даже мёртвому.
   Дома весь вечер мы с Казимиром как будто сговорились: об Исайе ни слова. Придёт утро и всё прояснится.
   - Иди спать, Казимир, уже третья ночь мистических небылиц. Не хватит ли тебе?
   Я сам хотел остаться один и привести мысли в порядок:
   - Брось своё молоко. Лучшее лекарство от бессонницы - стакан виски.
   Я налил большой бокал до краёв. Казимир уставился на дрожащую поверхность снотворного и последовал моему совету.
   Ночью сломался хамсин.* Налетел ветер. Пригнал обожжённые луной тучи. У нас в Гило, на макушке Иерусалима, облака живут среди домов. Одно из них зацепилось за окно, где спал Казимир и мокрой ватой проникло в спальню. И во сне старуха не давала ему покоя. Я пришёл укрыть Казимира. Он вскрикнул и повернул ко мне лицо. Славянин Казимир внешне был полной моей противоположностью. Я присмотрелся и обомлел. На меня смотрел я. Лицо чужое, а всё моё - как будто в зеркало смотрел. - Может так подействовало на него переливание моей крови, - моя голова стала пропадать в хаосе бессознательного, - какая кровь? Да та, моя еврейская кровь, что кипела, кипела, да перекипела. А как она попала к Казимиру и пропала у меня? Он что:
   ___________________________
  Мужик неопровержим - Л.Толстой. “Война и мир”. Второй эпилог.
  Хамсин (ивр. транск.) - знойный ветер, дующий из пустыни, суховей.
  
  
  вампир-телепат? Я поехал. Не слишком ли много для одного дня? Лучший
  способ восстановить свой еврейский гемоглобин - панорама Иерусалима. Я вышёл на балкон, прихватив остаток виски. Огни. Тысячи огней внизу. Отстраивал Господь Йерушалаим, собрал изгнанников, перевязал им раны, исчислил звёзды, дал им имена. Застилают огни небо, пожирают звёзды. Как тогда различить имена? Летят пули из Бейт-Джаллы.* Летят пули в Бейт - Джаллу. Встречаются: ма шломех?* ма шломха?* И летят дальше калечить и
  убивать. Из окон надрыв пополитиков. Политинформация на кладбище. Воют,
  воют, не переставая амбулансы. Видимо им платят за количество воя. Спать и только спать.
   - Хватит спать, Джимми, - надо мной склонился Казимир, - в восемь мы должны быть у Исайи.
   Через полчаса мы были у знакомой калитки на улице Узиель.
   Если вы соберетесь умереть - не делайте этого рано утром.
   Весеннее утро благоухало с той же пронзительной свежестью, что и вчера. Кто-то скажет: у весны нет оговорок, у красоты - возраста, у утра - лица, у смерти - выбора. Есть лишь необъяснимые тоска и желание. Едва мы стали подниматься по ступенькам, как предчувствие утраты вчерашнего дня, отвоёванного у времени в спешке и растерянности, осмеянного беспомощной самоиронией, повисло в звонкой прозрачности воздуха. А тут набежало марево, скользнула тень неуловимого облака - уж не старуха ли прилетела проследить за нами?
   Лестничную площадку было не узнать: исчезли чёрные дыры охочих до чужих писем почтовых ящиков, а на свежевыкрашенной стене висела, бронзовой краски, доска с приглашением срочно посетить Мадагаскар. Пали имперские знамёна с дверей седьмой Исайиной квартиры: дверь была обклеена плакатами серийной телевизионной жизни, а вместо дыры от глазка нагло смотрел на нас объектив. Кто-то навсегда распрощался с ручкой-рукой, а на её
  месте торчал пластиковый, родом из секс-шопа, фаллос, гордость
  порноиндустрии, с заботливо одетым на него презервативом, на котором явственно проступали выписанные красками очертания карты Европы, но если не всей свободолюбивой, то уж Франции точно. Ах, как жаль! Нет кнопки звонка - красного носа. Кто теперь нас оповестит о последней мудрости жизни. Над дверью висело горящее табло с надписью: “Тихо! Идёт съёмка”. Несмотря на грозное предупреждение, мы, не сговариваясь, разом толкнули дверь: салон был абсолютно пуст, а вместо затхлого запаха приконченной жизни пахло ремонтом и новосельем.
   Из спальни Исайи раздавались громкие голоса. Спорили, как спорят два продавца на базаре, вяло перебрасываясь воззрениями.
  Один утверждал: “Еврей не может быть сионистом”.
  Второй: “Только сионист - настоящий еврей”.
  Первый: “Бог не мог поручить Герцлю* свою работу”.
  Второй: “Если любить евреев - работа, то Бог остался бы безработным”.
  _________________________
   Бейт-Джалла - арабский пригород ( деревня ) палестинского города Бейт-Лехема ( Вифлием ) находится в сотне метров от Иерусалимского квартала Гило. Бейт-Джалла знаменита тем, что с ее территории с 2000г. ведется ( а может кончился уже? )постоянный обстрел квартала Гило.
  ма шломех, ма шломха - Что слышно(ивр. транск.)
  Герцлю - Теодор Герцль(1860-1904гг.) - основатель сионизма.
  
  
  Первый: “Только галутный Еврей с Торой в сердце угоден Богу”.
  Второй: “Галутный еврей сегодня - это лесбиянка-рав с кипой на голове, в
  несуразной синагоге на окраине Сан-Франциско. Мне рассказывали, что сами видели такое”.
  Первый: “А ты антисемит ортодоксальный”.
  Второй: “Антисемит - это еврей, прославляющий еврея за деньги или по глупости”.
  Первый: “Антисемитизм - это не то, что говорят, а то, о чем думают”.
   Казимир откашлялся в кулак. Дверь в спальню открылась. И она тоже была пуста, как женщина после родов. На пороге стояли рабочий в красном комбинезоне, а в глубине, верхом на стремянке - второй в белом.
   - А где хозяин квартиры? - я пытался выбрать из четырёх два неравнодушных глаза, способных мне что-либо объяснить.
   - Хозяин у нас один, и уж лет десять его зовут - телевидение Руц-Аруц*.
   - Вчера утром мы здесь были в гостях у Исайи. И он, и его сосед
   утверждали, да и было видно, что в этой квартире он живёт уже полвека.
   - Соседа на площадке здесь никогда не было, а сверху живёт старуха с нянькой филиппинкой, внизу же детский сад для внуков ветеранов-разведчиков. Вчера утром мы только закончили ставить декорации. Всю ночь работали. Туго пришлось. Пописать было некогда. Таскали целую машину рухляди.
   - Что, Исайя только вчера переехал сюда или наоборот, съехал?
   - Причём здесь ваш Исайя? Мы снимаем сериалы для телевидения. И эта квартира и остальные на площадке принадлежат ТV. Надо глянуть в расписание, может с утра и снимали, - достаёт спичечный коробок и внимательно его изучает: - Точно, снимали. Ичу привозили. Гримировали его под старика. Может вы его и видели?
   - Вчера не было никакого ТV. Допускаю, поставить декорации можно, но где взять запахи вчерашней жизни?
   - Про запахи жизни обращайтесь к Всевышнему или начальству. Они к обеду явятся. Сегодня у нас съёмки сериала “Тайны умолчания”. Теперь я вспомнил. Вчера с утра режиссёр кому-то звонил и спрашивал, почему не идут двое: вроде один из России, а второй местный сумасшедший. Но они так и не пришли.
   Землетрясение - великий строитель.
   Казимир, проседая на охмелевших ногах, стал двигаться к выходу, а я за ним в погоню. Я испугался, что Казимира настигнет приступ провала времени, когда он будто выпадал из жизни. В детстве он переболел булемией и доктор Блох, который спас его, просто держал маленького Казимира всю ночь за руку. Булемия* исчезла, но приступы остались, и может моя рука была нужна сейчас ему? На лестничной площадке я предложил: - Давай разыщем соседа. - Но в это время над головой раздался зуммер, и на табло загорелась надпись: “СЪЁМКА ЗАКОНЧЕНА! ВСЕМ СПАСИБО!” Казимир бросился бежать и я вослед. У калитки нога моя зацепилась за валявшийся почтовый ящик со знакомыми стёртыми буквами - ящик Исайи. Из разодранного железа торчал угол книги. Я достал её. Серый пепельный переплёт, красные с подтёками буквы:
  __________________________
  Руц Аруц - руц (ивр. транс.) - беги. Аруц (ивр. транск.) - канал телевидения.
  Сленг иврита совершенно мне не знакомый.
  Булемия - Буквально - бычий голод. Болезнь неутолимого голода. Дает
  осложнения, связанные с провалами памяти.
  
  
  “Катастрофа” и мелкие вверху: “Исайя Богров”. Я открыл книгу и за обложкой обнаружил фотографию и записку. Фотографию я узнал сразу по изъеденной временем жёлтой подложке, та, что выпала из бутыли и Исайя её ловко спрятал.
  На фото в обрамлении огромного окна был снят вид на Зальцбург и гору
  Унтерсберг. Так гласила подпись под ней. А в другом углу: “Могила Фридриха Барбароссы”. Я развернул записку: “Простите, что вас не дождался. Оставляю вам книгу и фото. Фото сделано из дачи Гитлера, где я стоял рядом с ним и мечтал его убить, но не смог. То, что не сделал я, сделал он сам. Но он убил своё чахоточное тело, а дух его “Майн кампф” сильнее пули, сильнее смерти. Мой выстрел, запоздалый, но очень нужный. Спал в могиле Барбаросса - этот неудачник покорения святой земли - его разбудил Гитлер. Могилы Гитлера нет, но разбудить его хотят многие. Об этом моя книга. Исайя Богров. 12 апреля 2001 года”.
   Прошло лето. Казимир давно возвратился в Москву. Мне невыразимо
   тоскливо и тревожно. Эту ночь я почти не спал: шум, гвалт, крики, песни,
  стоны. Симхат-Тора.* Веселится и ликует весь народ. Синагога у меня прямо под окнами. Уж семь раз пронесли свитки в руках, и Жених Торы* вышел к возвышению. Крики ему: “Мужайся, держись крепко!”* И в это время раздался звонок:
   - Джимми, это я.
   - Здравствуй, Казимир!
   - Нет, не Казимир - Иезекииль!
   - Ага, пророчество Облака сбывается. Имя ты уже сменил, а как с судьбой?
   - А ты вглядись в моё прежнее имя.
   Я мысленно начертал “КАЗИМИР” на своём лбу:
   - Кроме “козы за мир” ничего представить не могу.
   - Какой козы?
   - Ну той, что ты доил в гостинице в Яффо.
   - Ну хоть немного - будь евреем. Читай справа налево. Да не “Рим” не первый и не третий. Ты видишь “из”? Теперь я избранный. Иезекииль.
   - Из гоев в князи? Изгоев судят народным гневом.
   - Нет, это не измена. Израиль - моя судьба. Я еду, Джимми. Вчера мне позвонил Исайя. Ты не представляешь - они помирились. Старики зовут меня на свадьбу. Я думаю, что из аэропорта я прямо к тебе. А потом возьмём Исайю и в Яффо. Я купил Исайе на Манежной рубашку и удивительную бабочку - невидимку а-ля Джеймс, а ей лак для ногтей, да не простой, а из коллекции Дали. Облако мечтает на яхте выйти в открытое море с видом на Дельфы. Там и состоится хупа*. Дай объявление в газету. Пусть все знают. Что в какую? Ну, эту, вашу “Последний идиот”.* Пригласи обязательно киношников. Я так и вижу: Исайя усадил на гарпунную пушку Облако и любовь их не “Титаник”. Как ты думаешь, Джимми, если снова Исайя и Иезекииль будут вместе - их голос станет слышен? Позвони Исайе. Предупреди его и жди. Я буду - уду - уу - у - вновь гудело в проводах негаданное явление Казимира, теперь уже Иезекииля в Иерусалим. Звоню 144. Справочное? Иерусалим, улица Узиель, 7. Исайя Богров. Записываю. Шесть в конце? Звоню! В ответ рапорт героя:
   - Пост №1.* Штирлиц слушает...
   Предупреждал же Безек. Не говорите всуе по телефону: каждый звонок укорачивает мозги на 12 сихот.
  _____________________________
  Примечания к этой стр. распложены на стр. 31.
  Симхат-Тора (ивр. транск.) - Радость Торы, еврейский праздник. День дарования Торы.
  Жених Торы - Тот, кого приглашают в Симхат-Тора завершить годичный цикл чтения Торы в синагоге. Ему дается почетный титул Хатан Тора( Жених Торы)
  Мужайся, держись крепко - Подбадривающие крики членов общины Хатан Тора.
  Хупа (ивр. транск.) - Балдахин, свадьба. Балдахин - нарядный церемониальный навес над новобрачными на еврейской свадьбе.
  Последний идиот - Название одной из ведущих газет Израиля “Идиот ахронот” или “Последние известия”.
  Пост № 1 - Угадайте сами.
   Иерусалим. Июнь. 2001
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"