Симонов Алексей Сергеевич : другие произведения.

Последняя весна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 3.95*4  Ваша оценка:


   ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА
   Пролог
  
   Захар прислонился спиной к разлапистой ели и взглянул вверх. Небо над тайгой начинало розоветь. Он ощупал своё тело в поисках повреждений - болевые рецепторы давно уже не работали. Так... сломан большой палец на правой ноге и небольшая царапина на голове. Он невесело усмехнулся. Легко отделался, если учесть, что царапина оставлена пулей крупнокалиберного пулемёта, стрелявшего с расстояния метров сто пятьдесят. Захар вспомнил, как, высадив двое железных дверей в здании лаборатории, он мчался по территории комплекса. Где-то сзади орали. Истошно взвыла сирена. Лица часовых возле входных ворот в неверном свете фонарей периметра казались размытыми бледными пятнами. Не обращая внимания на дробный стрёкот их "калашниковых", он мчался прямо на ворота. Когда до них осталось метра три, Захар прыгнул вперёд, сжавшись в комок. Четыреста восемьдесят килограммов его тела, разогнавшиеся до скорости почти пятьдесят километров в час, ударили в ворота. Часовые, ошарашено раскрыв рты, забыли про автоматы, которые держали в руках.
   - Клянусь, мужики, - рассказывал потом один из них в курилке, - я думал, мозги парня останутся на воротах. Я слышал, эти яйцеголовые что-то там с парнями сотворили... но чтоб такое! Вы б видели только - сперва мчится, как лошадь - куда там Бену Джонсону - потом грох! Затем поднимается, отгибает надорванный лист и вылезает в щель, - часовой судорожно затянулся, - и это ещё не самое... - голос его понизился до шёпота. - Мужики, мы с Гришкой всадили в него по два магазина! Пусть не все пули попали, но любому одной десятой того, что мы в него выпустили, хватило бы. Никакие бронежилеты бы не спасли.
   - Да уж, - меланхолично заметил стоящий рядом Гришка, - и на кой только у нас подписку о неразглашении берут... Расскажи кому такое на гражданке - засмеют ведь. Или подумают, что пили тут в тайге беспробудно, до белой горячки.
   От удара стальной лист ворот отошёл от несущей трубы. Отогнув его, Захар вылез наружу и помчался в тайгу. На вышке басовито загрохотал крупнокалиберный "Утёс". С такого расстояния промахнуться было невозможно, и 12,7-миллиметровые пули, способные пробить броню БТРа, тяжко шлёпая по спине, с визгом рикошетили.
   В тайге с прежней скоростью бежать не получалось. Пару раз с разгону налетев на большие деревья (кажется, тогда он и сломал палец), он сбавил скорость. Пробежав по лесу часа три, он остановился. Не для того, чтобы отдохнуть - отдых ему не требовался - для того, чтоб сориентироваться... и подумать, что делать дальше. Пока он занимался анализом своего состояния, солнце немного поднялось. Захар даже приблизительно не знал, где он, но, поколебавшись, решил идти на юго-запад. В конце концов выйдет в более населённую местность. А там... Он пока не знал, что делать. Ясно было только то, что меры к его розыску предпримут самые усиленные.
   - Ну что, Захар, сын Игната, вляпался ты по самые... - невесело думал он, бредя в выбранном направлении. Но как же он мог тогда знать...
  
   Глава 1
   - Архипов, к командиру роты! - разнёсся по казарме звонкий голос дневального.
   - Чего это он, - недовольно буркнул Захар, обращаясь больше к себе, чем к товарищам.
   - Благословляю тебя, сын мой, на трудное и опасное дело, - тут же гнусавым голосом затянул один из них, высокий и худощавый солдат. - Дай я тебя обниму на прощанье, - и полез к Захару. Остальные хохотнули. Захар беззлобно отмахнулся.
   - Ни пуха, - донеслось вслед.
   - К чёрту, - выйдя из казармы, Захар зашагал по аллейке в штаб, гадая, для чего вызвал его комроты (за глаза, впрочем, просто Приклад. Причина возникновения прозвища затерялась в прошлых призывах). "Взвоет ветер над бараками, бээмпэ нам лязгнет траками - домой, домой, пора домой", - вполголоса пропел он. Служить оставалось два месяца, и поэтому особенно не хотелось никаких осложнений. Хотелось домой. Еще и весна в этом году такая необычно тёплая, ранняя... Захар с наслаждением вдохнул свежий воздух, и вошёл в штаб.
   В кабинете, кроме командира, находился незнакомый полковник, сидевший за столом хозяина кабинета.
   - Вот он, Архипов, - Приклад показал на Захара, не успел тот доложить про своё прибытие, как полагается.
   - Вижу. Ну, оставьте нас на минутку, Николай Сергеевич, - полковник обращался не по уставу, но было видно, что в мягкой просьбе скрывается приказ.
   Когда комроты закрыл за собой дверь, полковник поднял на Захара глаза. В контрасте с мягким голосом взгляд был неожиданно колючим и холодным. Неподвижно сидя, полковник оценивающе разглядывал его.
   Захар с детства не любил, когда кто-нибудь пытался подавить его взглядом... и этот туда же, блин. Захар мог бы сделать взгляд и пострашнее, подумаешь... и играть в эти гляделки до бесконечности. Но общеизвестно, что в конце службы лучше не будить злость незнакомых полковников, если на то нет веских причин. Причин не было, но и опускать глаза не хотелось. Захар пошёл на компромисс - напустив на лицо молодецки-глуповатое выражение, и добавив во взгляд немного идиотизма, с восторгом уставился в глаза полковника (которого мысленно Захар окрестил почему-то Пилатом). Ещё несколько секунд тот изучал его, затем, хмыкнув и бросив "вольно", уставился в бумаги, лежащие на столе. Захар ждал.
   - Что же это, - оторвавшись наконец от бумаг, произнёс Пилат-полковник, - доучился до третьего курса, педагогический институт, физмат, а потом в армию вздумал?
   - Так точно! - выпалил Захар, мгновенно вытягиваясь в стойку "смирно".
   - Да брось, - поморщился полковник, - вольно... Садись вот на стул. Разговор будет долгим... и неуставным.
   Захар осторожно присел на стул.
   - Ну так какие же всё-таки причины? - не унимался полковник.
   Захар вздохнул. В педагогический он пошёл по настоянию матери, которая хотела, чтобы он непременно направился по стопам отца, преподавателя математики в том же институте. Незадолго до окончания школы отец умер, но память о нём у коллег ещё не успела остыть. Поступил Захар без проблем. Но проучившись три года, понял, что кандидатом наук ему не стать, а одна лишь мысль о том, чтоб работать преподавателем в школе, приводила его в ужас. Армия же давала возможность устроиться куда-нибудь в охрану (вон, один его кореш детства в частной какой-то фирме охраны работает, и ничего, на жизнь особо не жалуется), а институт можно закончить и заочно, как говорится, для корочки. Рассказывать это всё не хотелось.
   - Да так вот получилось, - сказал он.
   - Ну, это в принципе неважно. На-ка вот, распишись, - майор сунул Захару бумагу.
   "Клянусь... обо всём, что услышу... в случае разглашения..." - Захар изумлённо поднял глаза.
   - А что это значит?
   - Это, младший сержант Архипов, значит то, что разговор пойдёт про новейшие военные разработки, - Пилат перешёл на официальный тон, - и такая формальность необходима.
   - А теперь слушай, - забрав листок с подписью, заговорил полковник прежним мягким голосом. - В одной из военных лабораторий разработан препарат... и требуются добровольцы для испытаний. Кандидат должен быть физически здоров, определённых внешних параметров и коэффициента умственного развития. Так сказать, подходящих тактико-технических характеристик, - он улыбнулся. - По всем твоим данным, - он постучал пальцем по бумагам на столе, - ты вроде бы подходишь, но окончательно, конечно, проверим.
   - А... что за препарат?
   - На краткое время он увеличит твой вес без увеличения объёма, пропорционально возрастёт сила... ну, бегать сможешь быстрее, ещё там что-то, я и сам всего не помню. Подробно сможешь узнать потом у профессора, разработавшего препарат. Или... просто узнать на себе. Кстати, препарат был неоднократно опробован на животных. Все живы и здоровы. Так что смотри - побудешь около месяца суперменом - и на дембель раньше срока и, между прочим, не с пустыми карманами - тебе заплатят.
   - Сколько?
   Полковник назвал сумму. Захар мысленно присвистнул. Не до конца жизни, конечно, но очень даже хватит на первое время после дембеля.
   - Но значит, какой-то риск всё-таки есть, если такие деньги платят?
   Пилат с уважением взглянул на Захара.
   - А ты действительно неглуп. Ну конечно, какой-то риск есть. Но ведь он есть всегда и везде, даже если ты просто переходишь дорогу. А в данном случае мы просто хотим заинтересовать добровольцев. Сам подумай, дать тебе возможности, о которых я сказал, зная, что ты настроен против нас. Сколько проблем возникнет... Так что ты решаешь?
   - Хорошо, я еду, - Захар поднялся. - Разрешите идти собираться?
   Полковник даже слегка растерялся.
   - Ты... согласен?
   - Ну да, - удивлённо сказал Захар.
   - И не просишь времени подумать?
   - А чего тут думать, - философски изрёк Захар. - Больше того, что я узнал, вы всё равно не расскажете. А от того, что я буду раздумывать ещё день или два, дембель не приблизится. Так что, идти сейчас собираться?
   - Да-да, - поспешно отозвался полковник. Дверь за Захаром закрылась.
   "Фрукт", - подумал полковник. И тогда впервые длинная тонкая игла недоброго предчувствия кольнула его в сердце.
  
   Захар чуть ли не бегом вернулся в казарму. Короткие сборы, прощание с товарищами вытеснили неопределённое чувство тревоги, упрятавшееся куда-то вглубь.
   - Пока, братва, - он торопливо кидал нехитрые пожитки в сумку. Пачка одноразовых станков, мыло, сменное бельё, две пачки сигарет и, конечно же, Дембельский Альбом.
   - Ты чего? Куда? - сыпались вопросы.
   - Не знаю, мужики, - Захар застегнул молнию, проверив ещё раз содержимое. Нашёл взглядом одного из окружающих.
   - Витёк, двадцатку должен?
   - Ну да... - нерешительно ответил тот. - Не знаю, Захар, сейчас ни копейки нет...
   - Выпьешь за моё здоровье, - перебил Захар. Распрямился, улыбнулся. Обвёл взглядом окружающих, которые почему-то притихли. Даже долговязый чернявый Валера, ротный шут и "ходячий прикол" стоял молча и серьёзно глядел на Захара.
   - Вот так вот, армия, - вздохнул Витёк, - сегодня здесь, завтра там. Ну, адреса у тебя есть наши. Заезжай в гости после дембеля.
   - Ну ещё бы! - Захар пожал каждому руку, двинулся на выход. Возле дверей оглянулся.
   - Ждите в гости, - махнул рукой Захар. Неожиданно они показались ему далёкими и маленькими, будто он глядел в перевёрнутый бинокль. Он поправил сумку, и шагнул в коридор.
   Больше он никогда не увидел никого из своих сослуживцев.
   * * *
   Тайга, тайга, тайга... Уже около двух часов Захар лёгкой трусцой бежал по лесу. Быстрее не мог - мешали всяческие ямы, кочки, спрятавшийся в траве бурелом. Весна в этом году выдалась необычайно тёплой, и густая трава на опушках доходила уже порой до колена... Внезапно он остановился, поражённый одной мыслью. Он вспомнил, что когда-то читал...или слышал... нет, всё-таки читал, что человек, если идёт по местности без каких-либо ориентиров (пустыня, степь, тайга), - начинает кружить на месте. Радиус круга довольно приличный, но всё-таки далеко не уйдёшь. Захар пытался вспомнить, самопроизвольное заворачивание происходит в левую сторону, или правую. Вроде бы в той книге говорилось, что можно корректировать направление, периодически поворачивая в сторону, противоположную той, куда тебя "ведет". Но хоть убей, вспомнить он не мог, хоть и напрягался изо всех сил. Вроде бы как в левую... или это зависит от того, правша ты или левша? Или плюнуть на всё и идти, а там будет видно? Захар в растерянности оглядывался. И тут его уши уловили звук, явственно выделяющийся на фоне шумящих деревьев и пересвистывающихся птиц. Звук был донельзя знакомым... да точно! Он сломя голову бросился в направлении непонятного шума. Метров через двести сумасшедшего бега он выскочил на открытое место, и увидел. Длинный железнодорожный состав, стуча колёсами, втягивался за поворот.
   "Куда-нибудь довезёт", - мелькнуло в голове. Мимо шли вагоны-цистерны. Захар ждал. Примоститься там можно было, но пришлось бы ехать в полувисячем положении, а вдруг какая-нибудь железка не выдержит? Проверять прочность своего нового тела под вагонными колёсами не хотелось. Пули - это одно, а колёса вагона - совсем другое. Последние вагоны были товарные, да ещё и старого образца - с площадками спереди и сзади. То, что надо. Догнав последний вагон, Захар ухватился за перила. Те предательски заскрипели, но он уже, перемахнув через них, рухнул на площадку. Сел, оглянулся по сторонам. Не купе-люкс, конечно, но по крайней мере, можно не отвлекаться для того, чтоб смотреть под ноги, а подумать о том, что делать, когда приедет в какой-нибудь населённый пункт. Куда идёт состав, и где он сейчас, Захар мог только догадываться. Родная часть, которую он с полковником-Пилатом оставил пять дней назад (Господи, неужели всего лишь пять дней?!), находилась в N-ской области. Захар думал, что они сразу поедут куда-нибудь к чёрту на кулички, но полковник, усадив его в Уазик-фургон с наглухо зашторенными окнами, неприметно-зелёный и слегка обшарпанный снаружи, но довольно неплохо отделанный внутри, сказал, что сначала они поедут в облцентр, где Захар пройдёт окончательную комиссию.
  
   - Внутри можешь курить, - говорил Пилат, - путь длинный, так что в дороге можно без официальности. Зовут меня Сергей Васильевич. В ходе эксперимента никто посторонний нас не увидит, так что можешь без "разрешите обратиться".
   Салон "УАЗа" был отделён от кабины глухой перегородкой. Захлопнув дверь, полковник нажал какую-то кнопку, и крикнул "Поехали!". Мотор зарычал, и машина тронулась, увозя Пилата и Захара навстречу судьбе.
   Дорога в облцентр заняла около трёх часов, но протекли они незаметно. Неожиданно полковник оказался большим любителем непристойных анекдотов, которых знал, похоже, неисчислимое количество. Со смаком, в лицах, их рассказывал, и безудержно хохотал над рассказанными Захаром.
   Фыркнув последний раз мотором, машина остановилась.
   - Приехали, больница, - сказал полковник, и открыл дверь. Видимо, там их уже ждали. Несмотря на очереди, Захар с полковником быстро прошли по кабинетам. Медкомиссия была очень похожа на ту, которую Захар проходил перед армией.
   (Протяните руку, так, хорошо, присядьте двадцать раз... протяните руку теперь...дышите...не дышите...)
   Зашли к окулисту. В другом кабинете измерили рост и вес (185 на 85, молодой человек, прямо олимпийская фигура).
   В последний кабинет Захар зашёл один - Пилат остался в коридоре. За столом сидел доктор - полный, тщательно выбритый. Седые волосы были зачёсаны назад. Голубые глаза добродушно смотрели из-под очков, да и всё лицо светилось такой благожелательностью, что Захару даже показалось, что доктор перед приёмом чего-то в меру нанюхался. Подавив смешок, он присел напротив.
   - Чему улыбаемся, молодой человек? - еле заметная улыбка Захара не ускользнула от внимания доктора.
   - А он жук! - восхищённо подумал Захар. Вслух же сказал:
   - Да там... в соседнем кабинете история приключилась.
   - Ну ладно. Приступим, Захар. Захар ведь, я не ошибаюсь?
   - Нет, нет, - Захар мысленно покачал головой. Уточняет, видите ли, не ошибся ли он. Да наверняка полковник с Захаром ещё и к городу не подъехали, а он уже знал, как его зовут, и сидел тут, как паук, поджидающий жертву.
   Последовала серия стандартных тестов - на сообразительность и воображение. Результаты доктор записывал в какую-то таблицу. Потом, что-то там подсчитав, на некоторое время задумался.
   - Скажите, Захар, а какое у вас самое яркое впечатление в жизни? - спросил он.
   На несколько секунд Захар задумался.
   - Как-то раз я прыгнул в воду, классе в пятом... или шестом. Прыгнул неудачно, ударился животом, и выпустил весь воздух. Хорошо плавать ещё не умел, запаниковал и начал тонуть.
   (судорожные взмахи руками, перед глазами вода, почему-то зелёная, а откуда-то из глубин мозга вместе с животным ужасом подкрадывается чернота. Вроде бы говорят, что в такие минуты вся жизнь проходит перед глазами... но ничего подобного не было, только зеленое и черное... и рвущий душу ужас)
   - М-да... воспоминания у вас, молодой человек, - задумчиво протянул доктор. - И что, вы выплыли?
   - Нет, утонул.
   Секунду доктор непонимающе смотрел на Захара, затем расхохотался.
   - А у вас есть чувство юмора. Простите, конечно же, неправильно задал вопрос. Вы выплыли сами, или вас кто-то спас?
   - Сам.
   - Хорошо, - доктор немного помолчал, в задумчивости постукивая ручкой по столу, затем сказал: - Давайте-ка ещё поиграем в образные ассоциации - я называю слово, а вы называете то, которое у вас...
   - Я понял.
   - Хорошо. - Доктор взял в руки секундомер. - Готов?
   Захар кивнул.
   - Мяч?
   - Игра.
   - Ограда?
   - Кладбище.
   - Верёвка?
   - Побег.
   - Дверь?
   - Ключ.
   - Мозг?
   - Безумие.
   В таком же духе Захар с доктором продолжали две минуты, после чего доктор выключил секундомер. Задал ещё несколько незначительных вопросов, затем произнёс:
   - Всё, Захар, не буду вас задерживать... счастливого пути.
   Захар с полковником уже были в машине, а доктор все сидел за своим столом, глядя на результаты тестов.
   - М-да... неординарная личность, - произнёс он наконец в пустоту. Открыл ящик стола, достал упаковку маленьких белых таблеток. Достал две штуки, завернул в чистую бумажку и размолол в порошок тяжелым пресс-папье. Из того же ящика достал тонкую стеклянную трубочку. Некоторое время глядел перед собой
   (Господи, благослови амфетамины, и того, кто их придумал)
   затем, вставив трубочку в ноздрю, с шумом втянул порошок Откинувшись на спинку кресла, он ещё долго рассуждал сам с собой о мышлении... тайнах человеческого мозга...и какие загадки он порой таит, неразрешимые даже для его владельца...
   * * *
   Несмотря на то, что медосмотр проходил без лишних проволочек, освободились они, когда рабочий день подходил к концу и солнце явственно валилось на запад. Полковник глянул на небо.
   - Знаешь, Захар, - задумчиво произнес он, - ехать нам еще черт-те сколько. Там дороги, не приведи Господь, - он помотал головой. Приедем ночью. Поэтому, наверное, заночуем в городе - ты должен быть свежий и довольный жизнью.
   Захар пожал плечами. В городе, так в городе.
   Полковник снял номер в гостинице. Конечно, не самой шикарной, недавно выстроенной, (номера - полный фарш, хотите девочку - без проблем, а можем и мальчика, любой каприз), но довольно приличной. На первом этаже был сравнительно недорогой ресторан, где они и поужинали. Захар рассказывал полковнику про свою студенческую жизнь. Полковник заканчивал бронетанковую академию, и поэтому был совершенно незнаком с развеселым житием студентов очного отделения гражданского института.
   - Да, у нас построже было, - вздыхал он.
   Поднявшись в номер, включили телевизор. Правда, через десяток минут полковник уже тихонько похрапывал, отвернувшись к стенке. Захар без особого интереса смотрел фильм - какой-то боевик. Главный герой был мужественным красавцем, с улыбкой, вполне годящейся для рекламы зубной пасты. Был он каким-то законспирированным агентом, врагов уничтожал десятками, а обоймы в его пистолете вмещали, похоже минимум по пятьдесят патронов. Еще у него была напарница, девица ослепительной красоты. Несмотря на свое изящное и хрупкое сложение, она легко отправляла в нокаут здоровенных мужиков размерами не меньше Виталия Кличко. Она постоянно норовила затянуть агента в постель, но тот был Настоящим Мужиком, чтил память своей жены, погибшей лет пять назад и все время находил какие-то неотложные дела. Лишь в конце, когда они вдвоем уничтожили несметное количество врагов (не меньше роты, прикинул Захар) и гордо выходили к приехавшим с опозданием, как всегда, полицейским, он отечески поцеловал ее в щеку и ушел в темноту. Жуть, одним словом. Захар выключил телевизор и улегся. Заснуть не получалось. Помечтал о том, как вернется на гражданку с приличной суммой, начнет новую жизнь. Все-таки, что ни говори, армия - это для мужчины некий рубеж, без нее переход от юности к взрослой жизни не получается таким резким. Как-то незаметно Захар стал подводить итоги прожитой жизни.
   (подводить итоги?!!)
   Он отогнал эту мысль. Уж больно мрачно звучит. Как будто смотришь на свое надгробие. Но полностью отогнать эти размышления не получалось. Мысли кружились, выстраивались в логические цепочки.
   На протяжении всей жизни Захара случались события, на первый взгляд незначительные, но сейчас он впервые соединил их под общим знаменателем.
   Начать с того, что первым словом в жизни Захара было не "мама", не "папа" и даже не "баба", а "звезда". Именно так, как впоследствии говорила мать, четко и ясно - звезда. Мать, естественно, сразу узрела в этом некий знак, и пророчила сыну большое будущее. Ну, на это отец Захара, хоть и посмеивался про себя, не обращал внимания - любая мать видит в своем ребенке уж если не опору и надежду человечества, то по крайней мере, какую-нибудь знаменитость. Лишь много позже понимает - какая там знаменитость, слава Богу, работает, не стал алкашом или наркоманом, женился, значит с ориентацией все нормально...
   Много позже, когда Захару было четырнадцать, попал он в церковь, в связи с похоронами бабки. Стоял тихонько в стороне, и тут его заметил священник. Подошел.
   - Как зовут тебя? - голос густой, звучный.
   - Захар.
   Священник смотрел ему в глаза.
   - Избранный, - тихо произнес он, как бы про себя. - Ответственный за испытание...
   - Батюшка, вы что? - несколько встревожено произнесла мать Захара. Понятно, святой отец все-таки, не педофил какой-то, но странновато ведет себя...
   Священник перевел на нее взгляд. Помолчал, вновь взглянул на Захара.
   - Не имею права ничего говорить, - он покачал головой. - Все решается свыше. И про то, что будет, запись в Книге Судьбы еще не сделана. Это будет испытание.
   - Святой отец... - начала было мать. Тот вскинул руки успокаивающим жестом.
   - Ухожу. Я и так сказал слишком много, - развернулся и пошел, большой и грузный, полы рясы почти касались деревянного пола.
   Захар посчитал тогда священника немного чокнутым, но отчего-то на всю жизнь ему запомнились слова, которые священник бросил, уходя, через плечо:
   - Помни одно: ты должен успеть.
   А потом была цыганка.
   Уже было известно про опухоль в голове отца. Уже забрали его из больницы, тихо умирать дома. Большей частью он лежал на диване, накачанный под завязку морфием, тоскливо глядя в окно, за которым буйно полыхала зелень, и слышались детские голоса. Начинались летние каникулы. Захар только вчера сдал последний экзамен, до окончания школы оставался один год. Конечно, отец умирал, Захару было жутко стыдно за свое поведение, но... Юность и лето брали свое, он ничего не мог с собой поделать, и пригласил одноклассницу в кафе, отметить успешное окончание учебного года. Уже пора было выходить, и, ненавидя и проклиная себя, Захар подошел к отцу.
   - Пап, мне это... надо сходить кое-куда.
   Неизвестно как, но отец обо всем догадался - Захар понял это по его глазам.
   - Конечно, - он слабо улыбнулся, - конечно иди...
   - Может, останешься, - неслышно подошла мать.
   - Пусть идет, - отец поднял руку, - нечего ему дома сидеть... Ему сейчас хуже, чем мне. У меня уходит не слишком приятная штука - жизнь, а у него - молодость...
   Они встретились, где и договорились - возле магазина "Солнечный зайчик". Захар взял девушку под руку, и тут появилась цыганка.
   - Маладые, красивые, дай погадаю, - прежде чем Захар успел как-то среагировать, схватила его за руку, посмотрела... и тут ее словно парализовало. Она таращилась на Захара, как язычник на идола.
   - Избранный, - наконец выдохнула она.
   Затем, крестясь, и кланяясь Захару, стала пятиться от него. Удалившись метра на три, остановилась, глядя на Захара так, будто хотела запомнить его на всю жизнь.
   - Избранный, - повторила она с восхищением и - Захар бы мог в этом поклясться - даже подобострастием. Покачала головой, как бы не веря своим глазам. Повернулась, и исчезла за углом.
   - Чего это она, - недоуменно произнесла спутница Захара.
   Он пожал плечами.
   - А кто их, цыган, разберет...
   Но пока они сидели в кафе, ему постоянно вспоминалась то цыганка с ее непонятным поведением, то умирающий отец на диване. Из-за этого он был невнимателен, иногда невпопад отвечал на вопросы, так что девушка в конце концов даже немного обиделась.
   А еще немного позже они целовались в вечерней прохладе возле ее подъезда, и на время он забыл обо всем.
   Прошло еще три недели. Отец перестал связно говорить, однажды при Захаре обругал мать так, что Захар не поверил своим ушам. А она в слезах сидела возле дивана, держа его за руку. Слезы последние три дня почти постоянно катились по ее щекам. Тут взгляд отца просветлел.
   - Позови Захара, - прошептал он.
   - Я тут, пап, - Захар шагнул к дивану.
   - Сынок, - отец говорил совершенно нормальным голосом, от которого они уже отвыкли, - у тебя будет трудная судьба. Я беседовал с Господом. Я спросил у Него - почему выбран именно мой сын? И представляешь, что он мне ответил? Он мне ответил: а почему бы и нет? - отец помолчал, а затем тихо прибавил: - Я ненавижу Его...
   - Ну тихо, тихо, пап, успокойся, - Захар с болью вглядывался в дорогое лицо. Явный бред. И неважно, что взгляд вроде бы нормален. Но тут отец произнес такое, от чего Захар вздрогнул:
   - Ты должен успеть.
   - Куда успеть? - машинально спросил Захар
   Но глаза отца уже вновь помутились. Больше в сознание он не приходил, лишь иногда стоном напоминая, что пора дать очередную дозу морфия. Через два дня он скончался.
   И сейчас, лежа в темноте на кровати гостиничного номера, слушая похрапывание полковника, Захар пытался объединить это все.
   Звезда. Священник. Цыганка. Отец. Избранный. Должен успеть.
   Полный бред.
   А если это все-таки что-то значит? Но что?
   Должен успеть.
   Сон уже уносил Захара на своих мягких крыльях, мысли растворялись в убаюкивающей черноте. Поживем - увидим, подумал Захар.
   Утром ночные размышления отошли на задний план. Да и вообще, при свете дня все представляется не таким, как в ночной тиши. Захар даже улыбнулся, вспомнив ночные гипотезы. Избранный. Надо же... Цепь дурацких совпадений, ничего больше. С этой мыслью он, умывшись, отправился с полковником на завтрак.
   И вновь "Уазик" пожирал километры. Не очень быстро, но уверенно. Захар не видел пейзажа за окном, но он его мало интересовал. Сегодня ехали молча, без анекдотов и тому подобного, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Наконец машина остановилась. Голоса на улице. Захар зашевелился было, но полковник остановил его жестом.
   - Проверка, - пояснил он. - Это КПП.
   - Давай, езжай, - расслышал Захар
   Затем машина проехала еще метров двести, судя по времени. Полковник с Захаром вылезли, разминая затекшие ноги.
   - До завтра свободен, - коротко бросил Пилат подошедшему водителю. - Завтра в десять ноль-ноль чтоб был как штык.
   - Слушаюсь, - козырнул водитель, и удалился.
   - Ну что, - повернулся Пилат к Захару, - приехали. Пойдем обживаться?
  
   Полковник с Захаром шагали по территории комплекса. Чистенькие домики, цветочные клумбы - все было бы очень похоже на какой-нибудь санаторий... если бы не вышки и колючая проволока над высоченным бетонным забором.
   - Там ты будешь жить, - Пилат указал на длинное белое здание, - а там, за домами, полигон - его отсюда не видно.
   Про себя Захар отметил, что полковник так гордится комплексом, словно бы сам его построил.
   Пройдя по длинному коридору, полковник подвёл Захара к одной из дверей, размещавшихся с правой стороны коридора, открыл её. Машинально Захар отметил, что в двери нет замка. Словно бы в ответ на его мысли, Пилат пояснил:
   - Замков нет. Вдруг тебе станет плохо... а ты закрылся.
   Войдя в комнату, Захар присвистнул. Полки с книгами, в углу телевизор, видеомагнитофон, стереосистема, полки с кассетами и дисками.
   - Что, - он взглянул на Пилата, - приговорённые имеют право на неделю роскошной жизни?
   - Перестань, - поморщился тот. - Ложи тут свою сумку, и пойдем в столовую.
   Время было уже обеденное, и желудок Захара, привыкший в армии к соблюдению режима питания, уже напоминал о себе. Бросив сумку на кровать, он направился за Пилатом.
   В столовой находилось трое парней. Полковник подвёл к ним Захара.
   - Вот, знакомьтесь. Теперь вся команда в сборе.
   Парни представились, и вновь уткнулись в тарелки. В воздухе повисла неловкая пауза. Потоптавшись, полковник негромко кашлянул.
   - Ну вы... это... знакомьтесь тут. Расскажите, ребята, новенькому, что тут к чему. Я вечером загляну, - полковник ретировался.
   Захар опустился на свободный стул. Видно, в столовой уже знали о его прибытии, потому что столик был накрыт на четверых. Он взял ложку, и также уткнулся в тарелку, не обращая более внимания на парней. Еда была отличной - хоть в родной части кормили тоже неплохо, здесь было куда лучше. Захар и не заметил, как расправился с порцией. Отложив ложку, и взявшись за компот, он почувствовал взгляд. На него смотрел сидящий напротив черноволосый парень (Захар помнил, что зовут его Сергей).
   - Что, захотелось суперменом стать? - интонации парня не были недружелюбными.
   - Да нет, - в тон ему ответил Захар, - просто деньжат срубить решил.
   Сергей рассмеялся.
   - Ты не обращай внимания, что мы сначала такие отмороженные были, - сказал второй, Николай, с курносым широким лицом. - Просто полковник этот... так на нервы действует. Тут и так нервишки шалят... черт его знает с этим экспериментом... стрёмный он какой-то... если б не такие бабки, никогда б в жизни не согласился.
   - Ладно, пошли в комнату, - поднялся Сергей, - чего тут сидеть.
   Парни дружно поднялись и потопали на выход. Захару бросилось в глаза, что все они, включая его самого, были одного роста и комплекции.
   Комната Сергея располагалась дальше по коридору, если идти от столовой, и была точной копией комнаты Захара. Серёга включил стереосистему, и жестом фокусника достал из-под кровати литровую бутылку "Абсолюта".
   - А это откуда, - изумился Захар, - или в самоволку отсюда бегаете?
   - Да, - хохотнул третий, до этого молчавший, Славик, - забор, колючка, да каких-то сто пятьдесят километров пробежать - ерунда для будущих суперменов...
   - Сам товарищ полковник и приносит, - пояснил Серёга, свинчивая пробку, - ублажает... Ну, берите вон на полке стаканы, я что, ухаживать за вами буду?
   Водка огненной струёй прокатилась по пищеводу. Захару вспомнился дед (в честь которого Захар и получил свое имя). Раз в год, летом, Захар приезжал в деревню, к старикам в гости. После ужина дед всегда выпивал стопочку.
   - Эх, хорошо... словно Христос босиком по душе пробежал, - произносил он, выдохнув воздух, и степенно оглаживал седую бороду.
   - Погоди ужо, богохульник, - ворчала бабуля, гремя посудой, - гореть тебе за эти слова в аду...
   Начинались бесконечные рассказы деда, которые юный Захар слушал, открыв рот. Дед прожил бурную жизнь... Был совсем молодым парнем, когда грянул кровавый 1917. Не задумываясь особо, стал на сторону красных - долго ли задурить молодую голову красивыми словами о равенстве и братстве? Носился по степям с уголовником Гришкой Котовским, искренне считая его борцом за справедливость... Пережил репрессии 37-го года, когда вчерашние соратники вдруг оказывались врагами. Прошёл Великую Отечественную, дослужившись до капитана. Смерть Сталина... хрущёвское клеймление культа личности, годы застоя, и, наконец, перестройка. Можно так сказать, дед видел всю жизнь Советской Империи - от рождения до смерти. Государства, как и люди, рождаются, живут, и умирают... Дед умер, когда Захару было четырнадцать лет. Через месяц умерла и бабка. Захар тяжко переживал утрату. Он тогда был ещё так юн... свято верил в такие понятия, как любовь, честь... и в доброту людей...
   - О чём задумался, - Серёгин голос оторвал его от невесёлых размышлений.
   - Да так, ерунда, - встрепенулся Захар. - Слушай, ты можешь, кстати, подробнее рассказать об этом эксперименте?
   - Ну, только в общих чертах, - Серега прикурил сигарету, и выпустил колечко дыма, - то, что сам понял. Заходил тут доктор... еще увидишь его, объяснял. В общем, давно велись разработки создания "программируемой материи". Вместе с препаратом нам введут эти... как их, - он пощелкал пальцами, вспоминая.
   - Квантовые точки, - подсказал Славик, задумчиво вертевший в руках пустой стакан.
   - Да. Это какие-то сверхминиатюрные электронные устройства, способные якобы захватывать и удерживать вокруг себя электроны, создавая таким образом искусственный атом, причём любого вещества, какое только заблагорассудится. По расчётам доктора... и предыдущим опытам над животными, мы будем как бы "заново созданы" из материала, до сих пор неизвестного на Земле. Невероятной тяжести, и соответствующей плотности. Теоретически нам будут не страшны ни пули, ни осколки... ни радиация. Разве что, быть может, прямое попадание из гранатомёта.
   - А... чем же нам питаться придется? - спросил Захар.
   - Мы тоже спрашивали. Оказывается, вообще не придется. В этом состоянии, оказывается, дьявольски усиливается работа мозга... не в том плане, что ты станешь гением, а в том, что за счёт энергии, им испускаемой, наше тело будет приводится в движение, и сохранять свою форму. Это всё построено на принципе... - он беспомощно посмотрел на Славика.
   - Коллапсирующе-молекулярного взаимодействия, - подсказал Славик, обладавший, похоже, феноменальной памятью.
   - Вот. Предупредил, правда, что во время эксперимента немного поменяется внешность. Ну, пожалуй, и всё.
   - Контрольная группа в сборе, - задумчиво произнёс Колян, - значит, скоро...
   Все помолчали. Из динамиков стереосистемы тихо лилась музыка. Оставшийся вечно молодым Цой просил пожелать ему удачи в бою.
   Ну, давайте, мужики, за то, чтоб всё счастливо закончилось, - вздохнул Серёга, и отвинтил крышку во второй раз.
   Через день, зайдя в столовую, парни не обнаружили на столике завтрака. Возле окна в столовой стоял Пилат (кличка, случайно обмолвленная Захаром, прилипла к полковнику).
   - Ну что, парни, как настроеньице? - бодро спросил он.
   - Ничего, - ответил за всех Серёга.
   - Сегодня придётся вам без еды потерпеть.
   - Повар приболел? - сделав понимающее лицо, спросил Захар.
   - Что?.. А-а... хм... нет. Сегодня вечером вам сделают вливание препарата, поэтому есть вам сегодня не рекомендуется.
   Подсознательно сообщение полковника ожидалось ежеминутно, и всё-таки прозвучало оглушающе... но вместе с тем как-то буднично. Страха Захар не испытал. Сергей, по-видимому, тоже.
   - Ну что же, - произнёс он. - Пойдемте, мужики, дальше спать.
   - Да-да, идите, отдыхайте. Вечером вас позовут. Кстати, - он пытливо смотрел на парней, - может, кто-то передумал? Говорите сейчас.
   На мгновенье Захар ощутил замешательство. Может, и в самом деле ну его к чёрту? Но возможность неплохо устроиться после дембеля манила. Захар отогнал сомнения. Остальные, судя по выражению лиц, испытывали те же чувства.
   - Нет уж, - вздохнул Славик, - взял мяч...
   Парни вышли из столовой.
   Спать, естественно, никто не пошёл. Весь день ребята просидели в комнате Сереги.
   Может, видик глянем? - предложил Захар.
   - А фильм какой будем смотреть? - вяло поинтересовался Колян.
   - Что значит "какой". "Терминатор", конечно.
   Парни хохотнули, но как-то натянуто. Со вздохом Сергей полез в тумбочку, достал листок бумаги, ручку, колоду карт. Вопросительно взглянул на товарищей.
   - Давай, чего уж...
   До вечера лениво резались в "тысячу". Наконец услышали, как открылась дверь коридора. Гулко протопали шаги, открылась дверь в комнату. Полковник был в белом халате.
   - Что, орлы, готовы?
   - Всегда готовы...
   - Ну, за мной.
   В комнате, куда их привёл полковник, стояло четыре койки, возле каждой была капельница. У окна, спиной к дверям, стоял человек. Когда вошли парни с полковником, он повернулся.
   - Тот самый, профессор Уфимов, - толкнул в бок Захара Сергей.
   Профессору на глаз было лет сорок. Очки чуть-чуть криво сидели на тонком, с горбинкой носу. Длинные светлые волосы свисали до плеч. Отчего-то именно волосы вызвали в Захаре раздражение.
   Он приблизился к ребятам.
   - Здравствуйте. Вроде бы всех знаю... кроме вас, - его взгляд остановился на Захаре.
   - Профессор Уфимов, - он протянул руку, - но можете звать просто доктором. - Ребята наверняка уже вам рассказали, что к чему, но может быть, у вас есть какие-то вопросы, которые вы хотели бы уточнить? Задавайте, не стесняйтесь.
   Захар секунду подумал.
   - А волосы длинные не мешают?
   - Что?.. - доктор растерялся.
   - Захар у нас оригинал, - пришел на выручку Пилат, - ложитесь, парни. Доктор, командуйте.
   - Понятно, понятно... - засуетился тот, - нервы на пределе... Располагайтесь, ребята, кто где хочет...
   Парни разбрелись по койкам. Захару досталась ближняя к нему.
   - Куртки снимите, - предупредил доктор.
   Захар молча снял камуфляжную куртку. Повесил её на спинку койки. Остальные проделали то же самое, и улеглись.
   Койка была необычно жёсткой. Отогнув матрас, Захар увидел, что вместо сетки к раме (тоже необычно мощной) приварен толстый металлический лист.
   - Не забывайте, - пояснил Пилат, - что вы несколько потяжелеете после... хм... превращения.
   Доктор ввёл иглу в вену Захара, и укрепил её пластырем.
   - Когда препарат начнёт действовать, вы потеряете сознание, но не волнуйтесь - это как бы естественная защитная функция организма. Примерно то же самое бывает, когда мозг отключается при слишком сильной боли. Но гарантирую - здесь никакой боли не будет. Может быть немного непривычных, но не неприятных ощущений перед потерей сознания, и всё, - доктор открыл краник, и перешёл к лежащему рядом Сергею.
   Некоторое время Захар наблюдал, как прозрачная жидкость переливается из стеклянной ёмкости в его вену, ничего особенного не испытывая. Затем где-то под кожей стал зарождаться зуд. Не тот зуд, от которого хочется взвыть нечеловеческим голосом, и чесать, ЧЕСАТЬ зудящее место... или просто взять финский нож и вырезать его к чёртовой матери. Зуд был мягким, нежным... похожим на какую-то внутреннюю щекотку, если можно так выразиться. "Мне под кожу бы, под кожу мне запустить дельфинов стаю...", - всплыли в памяти слова песни Мумий Тролля. Мелькнула на мгновенье безумная мысль, что в свое время Илья Лагутенко вот так же лежал в этой же комнате, готовился в суперсолдаты, а потом песенку написал, ля-ля... "Господи, что за чушь в голову лезет...", - Захар поморщился. Мысли начинали путаться. Всепроникающий зуд был теперь и где-то в глубине мозга.
   - Док, а у нас кукушки не разлетятся навсегда? - Серёгин голос. Похоже, испытывает примерно то же.
   - Тихо, тихо, ребята. Все будет нормально. - голос доктора. Немного озабоченный. Мозг Захара как бы разделился - одна половина механически фиксировала происходящее, вторая отстранённо размышляла, пыталась вспомнить. Кукушки... что-то насчёт кукушек... ах, да. В десять лет. Захару было десять лет, и, как-то раз, вернувшись из школы, он увидел у подъезда "скорую". Не обратив на неё внимания, бегом поднялся в квартиру, и не успел снять ранец и ботинки, как услышал на лестничной площадке грохот, звуки борьбы, и нечленораздельные вопли. Изумленный Захар приоткрыл дверь, и осторожно выглянул. На площадке был сосед дядя Федя. Мама с папой говорили про него, что он пьёт запоями, и что это до добра его не доведёт. Захар толком не понимал, что значит "пить запоями", но не раз видел дядю Федю, буквально на четвереньках подымавшегося к себе в квартиру. Теперь же дядя Федя, туго стянутый смирительной рубашкой (Захар видел её по телевизору, и знал, что это такое), бился в руках двух дюжих мужиков в белых халатах. Он плевался, сучил ногами, и пытался укусить того, что был слева. Заметив Захара, он перестал плеваться.
   - ВОТ ОН!!! - взревел дядя Федя, и попытался рвануться к Захару, затем внезапно весь как-то обмяк и обвис на руках санитаров, поникнув давно не стриженой головой. Обернувшись к Захару, санитар подмигнул ему.
   - Видишь, малыш? Кукушки разлетелись. Будешь водку пить, и с тобой то же самое будет.
   Уже давно уехала "скорая", увозя дядю Федю в неизвестность, а потрясённый Захар не мог прийти в себя, вспоминая устремленные на него ненавидящие... и одновременно ничего не видящие глаза.
   Кукушки разлетелись. Будешь водку пить, и с тобой то же самое будет.
   Скосив ставшие непослушными глаза вбок, Захар увидел, что объем жидкости уменьшился почти вполовину. Откуда-то, по-видимому, из скрытых динамиков доносилась музыка, тихая-тихая. А может быть, она звучала прямо в голове, всплыв откуда-то из глубин подсознания, когда-то слышанная, и запечатленная, как на плёнке. Ведь там, в глубинах мозга, хранится вся полученная, начиная с зарождения в чреве матери, информация, и если бы человек мог ее использовать...
   Мозг - сила, способная спасти... или сокрушить мир.
   Обо всем этом смутно размышлял Захар, одновременно пытаясь вспомнить, что же это звучит за музыка...
   - Как же это я? Конечно же. Моцарт. Симфония соль-минор, - прошептал он занемевшими губами.
   Перед глазами все расплывалось, и из этого расплывчатого окружающего мира совсем близко появилось лицо доктора.
   - Что-то не так? - встревожено произнес доктор. - Что вы сказали? Вам плохо?
   "Всё нормально", - хотел сказать Захар. "Всё нормально, просто я, кажется, сейчас немножко потеряю сознание, отъеду, выключусь..."
   Губы перестали слушаться. Захар лишь смог еле заметно улыбнуться.
   "Неплохой все-таки мужик этот доктор. По-своему беспокоится о нас... Зря я ему нахамил... А всё-таки на кой чёрт он эти волосы отпустил, хотел бы я знать...", - мысль мелькнула в угасающем сознании Захара, и, вильнув хвостиком, исчезла в поглотившей всё черноте, и Захар вырубился окончательно.
  
   Глава 2
   "... кроме того, это показывает, что в экстремальных ситуациях Архипов склонен к поступкам, не вполне адекватным сложившейся ситуации. В сочетании с незаурядным коэффициентом умственного развития это может привести к непредсказуемым результатам, другими словами, поведение Архипова тяжело предугадать... в высшей степени развит инстинкт самосохранения... основываясь на вышесказанном, я бы не рекомендовал включать младшего сержанта Архипова в контрольную группу".
   Полковник Артемьев (именуемый среди парней контрольной группы Пилатом) раздражённо отодвинул от себя заключение психолога, перечитанное, наверное, в десятый раз. Да знал он, и без всяких психологов видел, что не подарочек этот Архипов. Ершистый, подлец, и за словом в карман не лезет... но вот чтобы взял, да вдруг сбежал? И зачем? "Неадекватные поступки", твою мать... Полковник, обхватив гудящую, словно с похмелья, голову, уставился в широкомасштабную карту, лежащую на столе под отодвинутым заключением психолога. Где его искать теперь? И какими силами? Силами лабораторного комплекса? Так ведь Сибирь - вон она какая, а солдат в комплексе - раз, два, и обчёлся, да и не оставишь же комплекс без охраны. Привлечь спецназ... бессмысленная затея. Может, и умудрятся они его угрохать... но парень-то далеко не дурак, знает, что за ним будут охотиться, а учитывая то, что он превратился буквально в терминатора, то может такой "последний вальс" спецназу устроить... Да еще не дай Бог, вблизи какого-то населенного пункта, и обо всем этом пронюхает пресса... Конечно, особо разгуляться им не дадут, но что-нибудь да выплывет... "В РЕЗУЛЬТАТЕ ТАИНСТВЕННЫХ ВОЕННЫХ ОПЫТОВ ПОЛЕГЛА РОТА СПЕЦНАЗА" - встал перед мысленным взором полковника газетный заголовок, и ещё крепче обхватив руками голову, он тихо застонал от бессильной злости. Но это только одна из причин, по которым Артемьев не хотел обращаться к помощи спецназа. Другая же заключалась в том, что в таком случае про из ряда вон выходящее ЧП точно узнает начальство, и тогда... Пилат даже представить себе не мог, в какую форму выльется гнев генерала армии Зубцова, его непосредственного начальника, особенно если учитывать, что по шапке наверняка крепко дадут и ему самому. Полковник надеялся на другой выход. Нажав кнопку селектора, он произнёс:
   - Профессора Уфимова ко мне.
   В ожидании профессора. Пилат встал и подошёл к окну. Было около десяти часов утра. Весна в этом году была необычайно ранней, как справедливо отметил Захар несколькими днями ранее. Но даже и для такой ранней весны солнце в этот день пекло уж слишком, полковник даже сказал бы, что с яростью, словно бы задалось целью испепелить этот мир именно сегодня. Рассеянно полковник отметил, что ближе к полудню жара будет чувствоваться даже в кабинете. Он злобно взглянул на кондиционер, сломавшийся ещё в прошлом году. После развала Империи министерству обороны было не до того, чтоб выделять финансы в достаточном количестве для лабораторий, подобных той, которой заведовал Артемьев. Суметь бы армию удержать в сравнительно боеспособном состоянии, а не то что там выделять средства для воплощения в жизнь каких-то полуфантастических проектов. Лишь в последние два года сметы, составленные полковником, там, наверху, перестали урезать. Или почти перестали. Но все равно, денег катастрофически не хватало. Вот, с горечью думал полковник, стараешься тут, в ремонте кондиционера собственного кабинета себе отказываешь, а в благодарность... "Хотелось бы знать, Сергей Васильевич, практические результаты исследований подведомственной вам лаборатории", - вспомнился Артемьеву звонок из центра, прозвеневший где-то около месяца назад. "Как расходуются отпускаемые вам средства, и целесообразно ли дальнейшее их выделение...а соответственно, и само существование вашей лаборатории". Слова эти как громом поразили полковника... хотя, если честно, подсознательно он ожидал их уже давно.
   "Паразиты, подлецы", - заложив руки за спину, как заключенный на прогулке, полковник нервно заходил по кабинету.
   "Нет, вы подумайте только - сократили штат буквально вчетверо, оставив лишь профессора Уфимова с горсткой лаборантов, и что, думают, открытия будут сыпаться как из рога изобилия"? - распалял себя Пилат. "По-видимому, им оттуда, сверху, не представляется особой разницы - изобрести что-нибудь, или, допустим, сортир деревенский построить - главное, чтобы в срок". Вот было же времечко... В конце 80-х военная машина Империи еще крутилась полным ходом. Артемьев был тогда ещё майором, но тем не менее ему доверили возглавить лабораторный комплекс (а по бумагам - военная часть К-4562). Был он молод, горяч, полон амбиций... Да и парни, работавшие с ним - молодые, азартные, настроенные горы перевернуть. Эх, было время... Полковник даже прижмурился сладко, вспоминая. Работали, как проклятые, даже не из-за денег (хотя, конечно, платили на спецобъекте прилично) - из научного азарта. Недосыпая ночами, в сигаретном дыму, споря до хрипоты - разве что до драк не доходило - ученые решали очередную проблему. Занимались не только проектами, на первый взгляд казавшиеся фантастическими, а и вполне осязаемыми вещами. Не без участия в/ч К-4562 был создан ЗРК "Тунгуска", РЛС "Пчела". Уже тогда было разработано оборудование, ныне установленное на новейшем танке "Чёрный орёл". Потом... Развалилась великая Империя, наводившая ужас на другие страны одним своим существованием, рухнули идеалы, заскрежетала и остановилась военная машина. Сокращение штатов, отсутствие финансов. От былого величия остался лишь профессор Уфимов... да разработка инфразвукового генератора, которую полковник собирался показать комиссии. Свойства инфразвуковых колебаний были известны давно - человек, подвергающийся их неслышному и невидимому воздействию, испытывал беспричинный страх, переходящий в панику и, как правило, совершал самоубийство, не задумываясь над мотивами - жуткий страх заполнял разум, не оставляя место для здравых рассуждений. А частота колебаний 7 герц просто-напросто убивала. Проблема заключалась в том, что генератор, способный создать колебания необходимой мощности, был слишком громоздкий, а кроме этого, требовал неимоверное количество энергии. До своего распада бригада ученых успела сделать его компактным, а недавно Уфимов, специализирующийся в области нанотехнологий, сумел создать источник питания, по размерам не превосходящий школьный портфель. "Портфель" мог поддерживать работу генератора в течение двух часов. Достаточно для того, чтоб группа диверсантов, расположив аппарат вблизи, скажем, ракетной установки нажатием клавиши превратила расчет в обезумевшее стадо. Сами диверсанты были бы в безопасности - генератор был направленного действия. Дальность действия аппарата была около километра. Но одного генератора наверняка комиссии из Генштаба показалось бы мало. "Слабовато, слабовато, уважаемый. Ожидалось большего", - словно наяву услышал полковник властный голос. Вот и решился Пилат на проведение эксперимента с препаратом "СЧ" - сверхчеловек. Да, он знал, что действие препарата до конца не изучено - Уфимов предупреждал его. Но, наблюдая за подопытными животными, Артемьев представил, как отвиснут челюсти у комиссии при виде парней, прущих вперед под пулеметным огнем, крушащих кирпичные стены. Вопрос о закрытии лаборатории отпал бы сам собой. Первые подопытные животные погибли... но последние двое, которым вводили более усовершенствованный препарат, жили уже около месяца, и, решившись испытать препарат на людях, Артемьев лично занялся поисками и отбором кандидатов. Годящихся в суперсолдаты было не так уж и много - Уфимов выдвигал определенные требования. Поэтому и рискнул Пилат взять, несмотря на протест психолога, Захара - время поджимало, и искать других было некогда. Правда, полковник не собирался говорить ни парням из контрольной группы, ни комиссии одну деталь.
   Уфимов пока не знал, как вернуть подопытных в нормальное состояние.
   Полковник надеялся, что в течение месяца, пока парни проходят испытания, Уфимов что-нибудь придумает, ну а если нет... Полковник, как говорится, не забивал дурным голову. Время покажет...
   И оно показало. Один умер сразу после вливания препарата. Оставшиеся трое, правда, выдали потрясающие результаты на полигоне. Полковник разве что не повизгивал от радости, довольно потирая руки. Координация парней не пострадала ни капельки, умственные способности тоже, а вот боевые качества... До вливания парни, весившие 82-85 килограммов, стали весом почти полтонны. В шесть раз больше! Объем тел остался прежним и, естественно при такой массе плотность была невероятной. Бойцы выдержали автоматный огонь, даже не заметив его. Ничего не изменилось, когда калибр 5,45 заменили на 7,62. Парни выдерживали разрывы "эргэдэшек" и "лимонок" в непосредственной близости от себя, буквально под ногами, даже не пошатываясь. Сергей с разгону проломил кирпичную стенку толщиной двадцать пять сантиметров. Полковник уже мысленно видел вытянутые от удивления лица членов комиссии и, чем черт не шутит, одну большую звезду на своих погонах вместо трех, но поменьше размерами. "Генерал-майор Артемьев". Звучит, черт побери! Он отправил парней отдыхать, собираясь на следующий день ещё раз обстрелять их, постепенно увеличивая калибр - 12,7; 14,5... и так далее, остановившись на 30 миллиметрах. Если парни выдержат очередь из 30-мм пушки... слишком много даже для Василия Головачева, в восторге думал полковник. Но далее все пошло, как в скверном сне. В пять часов вечера того же дня умер Николай, а в два часа ночи - Сергей. Смерть парней была ужасной - парни буквально развалились заживо на части. По-видимому, мозг оказался не в состоянии удержать в единой связке молекулы нового тела, так, кажется, объяснял Уфимов. Кстати, где он? Пилат собрался уже повторить вызов, когда раздался стук в дверь.
   Белый халат профессора был измят, и весь покрыт какими-то пятнами. Полковник отметил припухшие, покрасневшие глаза профессора - с момента смерти первого из контрольной группы Уфимову не удалось поспать даже полчаса - уж слишком стремительно разворачивались события. Вторая смерть, третья... и довершение ко всему - побег этого подлеца Архипова. Пилат поиграл желваками.
   - Сколько он продержится, профессор? - оба прекрасно понимали, о чём, вернее, о ком речь.
   Сергей Васильевич, - голос Уфимского тоже выдавал его состояние, - ведь вы же знаете, что с препаратом "СЧ" ничего нельзя сказать наверняка. Я загрузил все, представляющие хоть какую-то ценность для анализа, последние данные в компьютер. Все та же неопределенность - от пяти часов до пяти дней. Я по-прежнему ничего не знаю про "Z"-волны, как я их назвал. Природа их электромагнитная... и после того, как квантовые точки завершают свою работу, мощность излучения увеличивается в несколько десятков раз! Почему так происходит? Быть может, включаются какие-то глубоко запрятанные, доселе неведомые функции? - профессор начинал увлекаться, в интонациях появился "лекционный" оттенок. - Или мозг, руководимый обычным инстинктом самосохранения, изыскивает способ избежать распада и уничтожения? Когда парни спрашивали, за счет чего они будут двигаться, если не будут питаться, я сказал им правду - коллапсирующе-молекулярное взаимодействие, и "Z"- волны... вот только больше я сам ничего не знаю.
   - Да-а-а... - рассеянно произнес полковник. Происходящее вокруг показалось вдруг каким-то призрачным... нереальным. Ни с того, ни с сего вдруг пришла в голову мысль, что он, Артемьев, глупейшим образом прожил свою жизнь... и мысль эта вызвала мучительную тоску.
   ...вы же помните, Сергей Васильевич, - доносился откуда-то издалека бубнящий голос профессора, - изначально препарат разрабатывался совсем для других целей, и эти его свойства были открыты случайно...
   - Ладно, голубчик, - устало махнул рукой полковник, - идите, отдохните, вы устали... а здесь все равно ничем не поможете...
   Уфимов оборвал свою речь на полуслове, да так и замер с открытым ртом. Вот уже пятнадцать лет... пятнадцать невыразимо долгих, и вместе с тем мгновенно промелькнувших лет они работали рука об руку. Бывало за эти годы всякое. Совместные отмечания всяческих профессиональных, и не только, праздников. Напряженная работа сутками напролет. "Ну давайте, парни, пожалуйста. Справьтесь за месяц. НАДО...", - припомнил профессор хрипловатый от неимоверного количества выкуренных сигарет голос полковника. Партия давала очередное задание и, черт побери, они его выполняли!!! Но никогда, никогда, даже после того, как благодаря, можно сказать, Уфимову, майору Артемьеву дали подполковника не называл он его "голубчиком"... Но даже не это, непривычное из уст полковника, слово повергло Уфимова в изумление. Как бы со стороны взглянул профессор на Пилата... и увидел перед собой не полковника Артемьева, начальника сверхсекретной лаборатории, а просто усталого мужика, одетого в военную форму, мечтающего только об одном - поесть как следует, выпить соточку, и завалиться в постель часов так на двенадцать... и чтоб рядом была послушная и тёплая баба. С изумлением отметил Уфимов, что полковник постарел... а значит, и я тоже? - думалось Уфимову. Он вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. На несколько секунд прислонился к стене, полузакрыв глаза. Вчера днем его посетила мысль об увольнении, и, кажется, думал Уфимов, мысль правильная.
   Неизвестно, пошел ли профессор спать, но точно известно, что после его ухода полковник стоял еще некоторое время, уставившись невидящим взглядом в окно. Необъяснимая, глухая тоска, охватившая минуту назад, не отпускала. Мысли были бессвязные, короткие... и в довершение всего в голове всплыл образ, от которого Артемьев почему-то похолодел. Образ распятого Христа. "Испытание... это будет испытание...", - мелькнула совсем уж непонятная мысль. Полковник провел по лбу ослабевшей вдруг рукой. Вот что значит два года без отпуска, рассеянно думал Артемьев, усилием воли отогнав от себя мысль о загадочном испытании. Нет, закончить с этим экспериментом, черт бы его побрал, и в отпуск. Сердечко тоже пошаливает - полковник помассировал левую сторону груди - нет, нет, срочно в отпуск, повторил он себе.
   Утром, когда сбежал Архипов, полковник сразу же засел за карту. В стороне, куда направился беглец, километрах в пятидесяти от базы, проходила железная дорога, огибавшая широкую дугу, вогнутой частью обращенная к лаборатории. Теоретически, беглец либо пойдет вдоль дороги, либо уцепится за какой-нибудь состав. Но это, если он не поменял направление. Пятьдесят на пятьдесят. В шесть часов утра полковник набрал номер областного начальника милиции, бывшего одним из немногочисленных его друзей.
   - Иваныч, выручай, - без предисловий обратился он в трубку.
   - Видать, и впрямь что-то серьезное, - сонно буркнула трубка, - если в такую рань звонишь...
   - Серьёзней некуда. Слушай, - и кратко Артемьев рассказал предшествующие события.
   - М-да... - только и выдавил из себя собеседник Пилата, проснувшийся окончательно. А от меня что ты хочешь?
   - Пускай сейчас же усилят патрули на станциях, проверяют все составы... и в деревнях, расположенных вдоль дороги тоже проверят. Но умоляю, если кто-нибудь его увидит, чтоб не вздумал задерживать - ты понял, во что парень превратился? Пусть, если заметят - сообщат, а ты сразу мне, я мгновенно приеду и попробую с ним поговорить.
   - Эх, беда с вами, вояками... Ладно, попробую помочь. Учти, бутылкой не отделаешься.
   Начальник сделал даже больше, чем обещал. В семь утра по области прервали телевещание для экстренного сообщения. Для ориентировки полковник передал электронной почтой фотографию Захара (после превращения), и теперь она угрюмо глядела с экрана. "Сбежал опасный маньяк... просьба не поддаваться панике... заметивших что-либо просьба сообщить за вознаграждение..." - все, как полагается. Сеть достаточно мелкая... проскользнуть беглец не должен, думал Артемьев, глядя на экран. При виде этой страхолюдной рожи никто не усомнится, что это действительно маньяк, и тотчас же кинется в милицию. Остается ждать. Артемьев поймал себя на том, что вновь массирует левую сторону груди.
   Это превращалось в привычку.
  
   Глава 3
   Состав равномерно стучал колесами. Захар сидел, обхватив руками колени. Что же делать? Еще полчаса назад Захару казалось все ясным и понятным - приедет в какой-нибудь город, пойдет в редакцию газеты, все расскажет... после такого вряд ли рискнет полковник принять какие-то крайние меры. Но чем больше Захар обдумывал этот вариант, тем меньше он ему нравился. Собственно вся эта затея с побегом, признал с неохотой Захар, была глуповатой. Ну чем ему помогут в газете? Конечно, журналисты аж затрясутся от возбуждения, кинутся на Захара... но помочь принять нормальный облик? Это мог сделать только один человек - профессор Уфимов. А в газете... ну, тиснут пару статеек, нервы обывателю пощекотать, да и только, все равно их потом прижмут сверху. Народу незачем знать всю правду о том, что делается в государстве. Да и вообще... сколько я еще проживу, спросил себя Захар. Если судить по пацанам, то недолго. С тоской он взглянул на зеленый лес... на голубое по-весеннему небо, в котором медленно растворялся след реактивного самолета. Как же не хочется умирать, когда тебе двадцать три! Двадцать три, с горечью думал Захар, и никакого следа от меня на Земле не останется... и детей не успел завести. И не обмануть себя, не заглушить эту смертную тоску философскими рассуждениями, что, мол, память людская недолговечна, и что это в тебе говорит инстинкт размножения... а смерть - самое приятное событие за всю жизнь. Увы, я не Сенека... и не Шопенгауэр, тоскливо думал Захар, и мне просто страшно... да что страшно, я сейчас взвою от ужаса. С холодной ясностью он вдруг осознал, что ничем не поможет ему профессор Уфимов... не смог же он помочь пацанам. Да и вообще, уже после смерти Коляна, по логике, Серегу и Захара должны были вернуть сразу же в нормальное состояние, но почему-то не вернули, а им, потрясенным жуткой смертью товарища, эта мысль в головы не пришла тогда. Значит...
   "А то и значит", - сказал себе Захар, обратного пути не было изначально. "Оставь надежду, всяк сюда входящий", так, кажется? На мгновение он испытал прилив злости, вспомнив лицо полковника-Пилата, правдивое донельзя. "Ну, конечно, какой-то риск есть... Побудешь около месяца суперменом - и на дембель раньше срока". Но злость была какой-то усталой... бессильной какой-то, как будто из некоего внутреннего котла выпустили пар. Не было для нее места внутри Захара, все существо которого заполнил тягучий страх, страх близкой смерти, переходящий в панику. Нужно было что-то делать... чем-то занять себя, идти куда-нибудь пешком, лишь бы не сидеть в бездействии на площадке вагона. И еще... Захар ощутил буквально животную потребность пообщаться с живым человеком, поговорить, стало бы легче. Может быть. По правую руку мелькнули какие-то две полуразвалившиеся будки. Захар не успел еще ничего подумать... а мозг уже отдал команду, тело, сжавшись в комок, обрушилось с вагонной площадки, и, кубарем прокатившись под откос, врезалось в кусты. Захар поднялся на ноги. Проводил взглядом состав, который, бодро постукивая колесами, катил дальше по своему пути. "Так и жизнь", - мелькнуло, - "катит дальше... а я стою". Подойдя к развалинам, Захар осмотрел их. По-видимому, когда-то это был небольшой полустанок, располагавшийся немного в стороне от населенного пункта. Вот, похоже, было здание, где когда-то ожидали свой поезд немногочисленные, судя по размерам здания, пассажиры. А рядом, скорей, всего, домик железнодорожного персонала. На "зале ожидания" сохранилась ржавая вывеска с полустершейся надписью. "МЕД...ЕЖИЙ УГОЛ". Медвежий, то бишь, подумал Захар. И что там осталось, интересно, от этого угла, если судить по станции? Может, стоит еще какая-то затерянная в таежной глуши деревенька, а может, остались от нее лишь руины, похожие вот на эти... И обваливаются стены, крыши, зарастают травой и кустами улицы, по которым некогда носилась детвора, а заросшие бородами отцы, собравшись группками и степенно попыхивая папиросами и трубками, поглядывали на чад, обсуждая, "вдарит все-таки по нам германец аль не вдарит"... М-да, ничто не вечно под луной.
   Обойдя полустанок, Захар взглянул на лес. А вот, кажется, и дорога...все заросло, но явно просматривается просека. Ну что, прогуляться, что ли? Эх, был бы рядом Серега, было бы легче. Хоть и знали они друг друга всего четыре, да и то неполных дня, но как-то сдружились. Общность характеров, наверное, была какая-то, да и напряженная обстановка иногда способствует быстрому сплочению. Эх, Серега... Захар грохнул кулаком в стенку здания, отчего часть и без того полуразвалившейся стены с шумом осыпалась вниз. А ведь он и очнулся, вспомнил Захар, самым первым, когда я еще только приходил в себя, он уже...
   ... Вокруг был мрак, и во мраке этом раздавались голоса. Слов было не разобрать, голоса сливались в невнятный гул. Захар прислушался, но тут его заинтересовало новое ощущение. В голове. Никогда раньше Захар не ощущал так четко, так ясно свое сознание... он был как бы комком разума, плавающим в окружающем его мраке. И еще само мышление... он буквально ощущал, как он мыслит. Из некоего метафизического понятия оно превратилось в действие, имеющее вполне конкретную механическую природу... как будто бы у него был не мозг, а мощный процессор, в котором одновременно работало несколько программ. Вот та, с помощью которой он осмысливает настоящее... а вот действующая независимо от первой, управляющая восприятием реальности. А если еще глубже... координация движений (Захар пошевелил пальцами), программа подавления звериных инстинктов, а рядом - нейтрализующая ее в случае с инстинктом самосохранения... сколько же их там?! Ошеломленный такой сложностью, Захар решил пока не думать над этим. "А что у нас с телом"? - прислушался он к себе. Очень даже ничего. Ощущение несокрушимой мощи... и вместе с тем небывалая легкость.
   Между тем голоса стали разборчивыми. Вот воркующий тенор полковника, а вот суетливый (если можно так сказать про голос) профессора. А это... вроде как Серегин, решил Захар, но только хриплый, будто тот накануне болел за любимую команду и малость перестарался.
   - И это вы называете "небольшими изменениями во внешности"? - хрипел возмущенно голос. Захар открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд.
   - О, вот и Захар очнулся, - мгновенно очутился возле него Уфимов. - Как самочувствие?
   - Просто прекрасно, - Захар обнаружил, что голос, как и Серегин, хриплый, будто связки заржавели, и с трудом пропускали воздух.
   - Привет, боец! - опять Серегин голос. Чем же он возмущался, подумал Захар (и снова это ощущение, будто запустилась программа, ищущая в памяти ответ), ах, да, внешностью. Он чуть повернул голову в сторону голоса... и даже привстал от изумления. Стоящий перед койкой, одетый в камуфляж тип, несомненно, был Серега, вот только... Во-первых, цвет. Желтовато-серый, такой цвет кожи бывает у древних стариков, которых побросало по миру за долгие годы, обожгло и иссушило кожу морозом, солнцем, ветром... но стоял перед Захаром совсем молодой парень, и на этой "дряхлого" цвета коже не было ни единой морщины... отчего зрелище делалось жутким. И глаза... не карие, задорно глядящие на жизнь Серегины глаза, а какие-то блеклые, угрюмо взирающие буркалы. В довершение сами черты лица. Вроде бы и Серегины... но как-то неуловимо изменившиеся, чем-то сверхъестественным веяло от них. Вот здесь контуры лица заострились... а здесь наоборот, вроде как чуть округлились... ну не бывает в природе таких черт. Словно какой-то безумный скульптор, которого терзал этот немыслимый образ долгими годами, наконец, не выдержал, и, схватив молоток и зубило, в одну ночь изваял мучающее его видение из глыбы желто-серого камня.
   - Ну как, пойдет? - и без того жуткую рожу перекосило в довольной ухмылке, обнажившей коричневые (коричневые, потрясенно отметил Захар) зубы. И еще он отметил, что у Сереги выпали волосы.
   - Я тоже такой же? - на удивление для самого себя спокойно спросил он.
   - Ну парни, - умоляюще произнес Пилат, - ну вас же предупреждали, что это всего лишь на месяц... ведь вам же не по девочкам бегать. Пройдете испытания, и будете такими, как были.
   Серега лишь покачал головой, и отошел к окну.
   - Захар, - обратился доктор. - Несколько вопросов, пожалуйста. Я понимаю, вам не до того сейчас, но необходимо выяснить, не затронут ли ваш разум после вливания.
   - Валяйте.
   - Имя вашей матери?
   - Елизавета Петровна.
   - Столица России?
   Захар взглянул на профессора.
   - Вы что, издеваетесь?
   - Вопросы строго подобраны, - терпеливо пояснил доктор, - чтоб как можно более разносторонне проверить, не пострадала ли ваша память и логическое мышление. Итак?
   - Москва.
   Доктор задал еще пару десятков вопросов в нарастающей степени сложности, затем кивнул нетерпеливо ожидающему полковнику.
   - Порядок.
   - А где Славик? - спросил вдруг Серега.
   Захар взглянул на ряд кроватей. На одной из них все еще спал Колян (правда, его с трудом узнала бы родная мать), а крайняя, на которую, он помнил, ложился Славик, была пуста.
   - У него оказалась аллергия на препарат, - пояснил полковник, - мы остановили вливание, и отправили его назад в часть.
   - Что-то быстро вы справились, - усомнился Захар.
   - Вы проспали почти сутки. Что было его здесь держать, - голос Пилата был правдивым (нет, не правдивым, отметил Захар - он прямо излучал правду).
   - Пойдемте, ребята. Побудете пока в комнате, а как только Николай придет в себя, сразу на полигон, - было видно, что тому не терпится.
   Мрачно переглянувшись, парни отправились в комнату.
   - Хочешь, прикол покажу? - спросил Серега, когда они вошли в комнату. - Я тут уже проверил кое-что, пока ты дрых.
   Взяв со стола ножницы, он, развернувшись, неожиданно ударил Захара в живот. Удар был такой силы, что, изогнувшись в сплюснутую букву "S", ножницы разлетелись на две половинки. Захар даже не успел среагировать, и только рот открыл.
   - Глянь, - Серега указывал ему на живот.
   - Костюмчик испортил, - только и смог сказать Захар. Сквозь разорванную ткань камуфляжной куртки была видна гладкая, без малейшей царапины желто-серая кожа.
   - Впечатляет? - ухмыляясь, спросил Серега. - Кстати, ты заметил, курить совсем не тянет. Половину вознаграждения готов отдать, чтоб, когда станем прежними, снова не захотелось.
   - Да мы... вообще не дышим! - изумленно заметил Захар.
   - Ну да! Ты что, только заметил? Кстати, вот зеркало, полюбуйся, - он подвел Захара к шкафу, открыл дверцу с встроенным на обратной стороне зеркалом.
   - Да уж... - протянул Захар, разглядывая свое изменившееся лицо.
   - А вообще, ничего страшного, - сказал Серега, - видишь, все обошлось. Побудем немного монстрами эдакими, на диво персоналу, да и на дембель с деньжатами...
   Успокоившись, Захар присел на стул и... растянулся на полу среди обломков.
   - Эй-эй, ты мне мебель не ломай, - притворно-обеспокоенно заметил Серега, - гляди еще из зарплаты вычтут... Что же они, умники такие, мебель не поменяли... В тех наших коечках, оказывается, были весы встроены. Знаешь, какой у меня вес теперь? Четыреста восемьдесят килограммов!!! - было видно, что Серега до сих пор не может осмыслить цифру. - Да и ты, мне кажется, не меньше.
   - Да уж... - повторил Захар. Похоже было, сюрпризы этот день будет дарить до самого вечера. Поднявшись, он пересел на пол, очень осторожно прислонившись спиной к кровати.
   - Включи-ка музыку, - попросил он, - что-нибудь веселенькое.
   Протянув руку, Серега взял кассету, которая, хрустнув, превратилась в его пальцах в стеклянное крошево.
   - Вот черт, - ругнулся он, - тебя поучал, а сам... Уфимов предупреждал, чтоб вели себя с предметами осторожно... одни убытки от нас Пилату. Ладно, послушаем тогда вот это, - двумя пальцами он взял другую кассету, и, действуя с превеликой осторожностью, словно хирург, делающий операцию на сердце, вставил ее в магнитофон. Нажал "воспроизведение".
   "А тем, кто сам, добровольно, падает в ад, добрые ангелы не причинят никакого вреда, никогда-никогда...", - полился из динамиков голос солиста "Агаты Кристи".
   - Это веселенькое? - спросил Захар.
   - Нормально, - хохотнул Серега. - Забыл, как сам недавно втирал тут нам, что под такую музыку можно и грустить, и радоваться...
   Некоторое время парни слушали задушевный голос певца, и тревожащие разум слова навевали тихую грусть... и одновременно какую-то лихость, бесшабашную удаль. "Прорвемся", - подумал Захар.
   Он поделился с Серегой подробностями своего пробуждения, и размышлениями по поводу мозга-процессора.
   - Эк загнул! - почесал тот лысый шишковатый череп. - Я тоже заметил, что с головой что-то не так, но ни до чего подобного не додумался. Честно говоря, перепугался, что крыша едет. Шизофрения, она ведь, ты в курсе, по наследству передается... а мой дед был самый настоящий шиз! - в его голосе прозвучали нотки гордости, несколько неожиданные для подобного заявления.
   - Да ну? - усомнился Захар, успевший за короткое время их знакомства заметить любовь Сереги к такого рода шуточкам.
   - Ну, может, я несколько преувеличил... но был он, что называется, безбашенный, это точно. Да вот слушай такую тему: послала его бабка как-то петуха изловить - лапши с курятинкой захотелось. Пошел он, значит, в курятник... а петух возьми и вылети во двор. А там со всех сторон высокий забор, деваться ему некуда. Дед же за ним, давай ловить - а тот верткий, зараза, попался. Минут десять дед за ним гонялся - ну никак. Психанул он, пошел в дом, недолго думая, взял двустволку... да как жахнул в бедного птица дуплетом метров с пяти... картечью, представляешь?
   Захар расхохотался.
   - И что от петуха осталось?
   - А что... Зашел в дом, повесил ружье, и говорит бабке - иди, мол, может наскребешь по двору на лапшу...
   Захар снова рассмеялся, представив себе всю эту картину.
   - Да уж, дед у тебя что надо...
   - Я ж тебе говорю! А то еще как-то раз, - рассказ Сереги прервала хлопнувшая дверь коридора, а затем раздались приближающиеся шаги.
   - А вот и Коляна ведут, - прервал себя Серега. - Как он, интересно?
   Дверь открылась. Зашел Колян, а немного сзади - полковник. Реакция Коляна была неожиданной. Взглянув на Захара с Серегой, он расхохотался, бессильно прислонившись к стене. Отсмеявшись, он взглянул на взирающих на него парней, и согнулся в новом приступе хохота.
   - Не могу, - простонал он, - ну и рожи... Извините, пацаны, - наконец произнес он, справившись с собой, - но вы же себя видели...
   - Ребята, - вмешался Артемьев, - пойдемте на полигон. Потом впечатлениями поделитесь... сейчас мы быстро, я думаю, управимся.
   Смех Коляна, больше всех парней переживавшего за благополучный исход эксперимента, окончательно успокоил Захара и Серегу. Шутливо подталкивая друг друга толчками, которыми можно было повалить лошадь, парни направились на выход.
   На полигоне находилась полоса препятствий.
   - Идите, парни. Сначала по бревну, и так далее... я буду командовать отсюда, - в руках Пилата, парни и не успели заметить, где он успел его взять, был мегафон. - Сперва проверим вашу координацию, затем все будет посложнее.
   ...Земля чуть вздрагивала от топота трех пар ног, будто проезжал тяжелый грузовик. Захар несся первым, практически рядом - Серега, и чуть сзади - Колян. Ощущение небывалой мощи, которое испытал Захар еще при пробуждении, пьянило. Остальные, видимо, испытывали то же самое - хрипло гикнув, Серега вырвался вперед Захара, устремляясь к кирпичной стенке, маячившей впереди. Вместо того, чтоб с разгону перемахнуть через нее, он, подбегая, подпрыгнул, и врезался в нее плечом. С грохотом часть стены обвалилась, и Серега исчез в клубах пыли. Захар с Коляном промчались через проем. За стенкой сразу же оказался бассейн. Затормозить времени не было... а Серега уже бредет по дну. "Я же тяжелый... утону к чертовой матери... плевать, я же не дышу...", - пока все эти мысли молнией мелькнули в голове, Захар уже с разгону обрушился в бассейн. Взметнулся фонтан брызг, будто в воду угодил фугас.
   В воде тело весило немного легче, но все-таки достаточно для хорошего сцепления с грунтом. Двигаться можно было ничуть не хуже, чем по суше, а прыгать даже выше. Сопротивление воды не ощущалось, по крайней мере, на этой глубине. Конечно, передвигаться можно было только по дну, плавание исключалось.
   Возле противоположного бортика ждал Серега, показывая вверх. Захар поднял голову. Бассейн был глубиной метра три, и в одиночку вылезти было невозможно. Захар нагнулся, ухватил Серегу чуть выше колена. Жестом показал Коляну сделать то же самое. Вдвоем они подняли Серегу вверх, потом Серега помог выбраться Захару. Наконец, вдвоем вытянули Коляна.
   - Теперь, парни, посмотрите направо! - загремел голос полковника, усиленный мегафоном.
   Метрах в пятидесяти стояла еще одна кирпичная стена.
   - Идите прямо! - скомандовал полковник.
   Из-за стены с обеих сторон выступило по два бойца, на которых были усиленные бронежилеты и сферы, в руках - автоматы. Бойцы вскинули оружие. На кончиках дульных срезов вспыхнуло пламя, до ушей донеслись сухие хлопки одиночных выстрелов. Захар почувствовал легкий толчок в руку... хотя слово "почувствовал" подходило не очень. Как будто на нем был панцирь, и по нему некто легонько стукнул сапожным молоточком. Ты слышишь звук, ощущаешь какую-то вибрацию... но и только.
   - Они что... стреляют в нас? - изумленно спросил Колян.
   - Как видишь, - отозвался Серега, который уже все понял. - Ну, пошли, нам же сказали - прямо, - и направился к автоматчикам. Те действовали согласно приказу - если первый одиночный выстрел не вызовет реакции - вести огонь в автоматическом режиме.
   Сперва Захару было немного не по себе под шквалом пуль - стрелки вели огонь не переставая. Но вскоре, когда он окончательно убедился в своей неуязвимости, ему стало даже весело.
   - На поле танки грохотали!.. - во всю глотку орал Серега, шагая навстречу очередям. Когда парни приблизились, произошел еще один сюрприз. Бойцы отцепили от пояса ручные гранаты, и, метнув их в приблизившихся парней, отступили за стенку.
   На мгновенье Захар испугался... но гранаты были настроены на взрыв от удара, и времени на раздумья не осталось. Взрывы грохнули практически одновременно... на мгновенье Захару показалось, будто подул легкий ветерок, вокруг все заволокло густой пылью.
   ... - Ай, молодцы! Ну, молодцы! - Пилат аж светился от радости. - Ну, идите, отдохните, - он хлопал парней по каменным плечам. - Завтра еще кое-что проверим, потом покажетесь одним большим людям... и домой!
   - Сергей Васильевич! Сергей Васильевич!! - от здания лаборатории бежал профессор Уфимов.
   - Все, парни. Идите, до завтра вы меня не увидите, - дождавшись, пока парни достаточно отойдут, он обратился к Уфимову.
   - Что там стряслось?
   - Честер и Рамблер умерли.
   Полковник окаменел. Честер и Рамблер были последними из подопытных животных. Честер - громадных размеров сибирский кот, а Рамблер - немецкая овчарка. До сией минуты животные чувствовали себя прекрасно, и ничто не предвещало такого исхода... да еще и одновременно. С тяжелым сердцем Артемьев направился в лабораторию.
   Дверца клетки, сваренной из толстых металлических швеллеров, была распахнута. Пилат глядел на то, что еще месяц назад было милейшим пушистым котом, любимцем персонала. Кошмарного вида существо, в котором только при наличии очень большой фантазии можно было узнать кота, лежало недвижимо на полу.
   - Все точно так же, как и в предыдущих случаях, - говорил профессор, - сначала вялость, заторможенность реакций, затем... - он показал рукой.
   Прямо посередине лысого, без единой шерстинки, желто-серого тела проходил... разлом, другого слова полковник подобрать не мог. Тело практически разделилось на две половины. В изломе были видны внутренности того же неестественного, желто-серого цвета. Коричневым пятном выделялся позвоночник. Место разлома слегка поблескивало, и напоминало свежеотколотый кусок камня. Полковник сглотнул.
   - С Рамблером... то же самое?
   - Он держался дольше. Сперва отломилась левая передняя лапа... затем задняя. - Уфимов вздохнул. - Потом он лег... и уже не встал.
   Пилат сгорбился, и весь как-то обмяк.
   - А парни? Что вы можете про них сказать, профессор, - Пилат с надеждой глядел на Уфимова. Тот устало потер рукой лоб.
   - Сергей Васильевич... Мы же сколько раз обсуждали это... С препаратом "СЧ" ничего нельзя сказать наверняка. Вы же видели, что произошло с тем из парней... кажется, Гериным?
   - Да, - машинально подтвердил полковник, - Герин Вячеслав...
   - Такого ведь не было даже при самых первых испытаниях! Буквально сразу же после завершения работы квантовых точек тело рассыпалось. Отчего, почему? Значит, был какой-то фактор, ранее не учитываемый. Все надо исследовать... Насчет парней будем надеяться...пока вроде бы нормально. Я уже на пороге решения проблемы возвращения их в нормальное состояние. А что касается того, доживут ли они... остается только молиться, - неожиданно закончил он.
   Полковник побрел на выход.
   - Сергей Васильевич! - тихо окликнул его Уфимов. - А вам не приходило в голову, что, по сути, мы являемся убийцами... - еще тише закончил он.
   Не оборачиваясь, Пилат махнул рукой.
   - Не берите в голову, профессор, - устало произнес он, - работайте... Вы-то тут при чем? Приказы отдаю я, - дверь за полковником закрылась.
   Уфимов прислонился лбом к окну. Он чувствовал усталость, но не ту, чем-то даже приятную, усталость, которая охватывает человека после трудового дня, а какую-то всеобщую, глобальную. Усталость от жизни... В таком состоянии начинаешь засматриваться на крыши высоких зданий, колеса трамваев... и малодушно размышляешь о том, что неплохо было бы взять, да и закончить все проблемы разом. И самой соблазнительной вещью в мире тебе кажется дуло пистолета, засунутое в свой собственный рот. Уфимову вспомнились строки одного писателя: "Жизнь надо прожить так, чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...". Красивые строки, размышлял Уфимов, но... Что, собственно, он хотел сказать этими строками? Утверждение, достойное философов-второкурсников, рассуждающих о смысле жизни на травке за общагой с кружкой пива в руке. Ведь будет тебе "мучительно больно", или нет, зависит не от того, как ты проживешь эту самую жизнь, а от того, с каким настроением ты сам оцениваешь ее с высоты прожитых лет... Сейчас, пытаясь найти причину своего препаршивейшего настроения, Дмитрий Иванович Уфимов вспоминал, анализировал свою жизнь. Ему было именно "мучительно больно". Ведь вроде бы все прекрасно... Профессором он стал еще в тридцать восемь... да и не в научной степени дело. Несколько серьезных открытий - пусть его фамилию и не знает весь мир, но в научных кругах его имя хорошо известно. Зарплата, о которой другие мечтают только во сне. В городе есть квартира (правда, он там почти не живет), есть машина (правда, он ею почти не пользуется). Но что-то терзало профессора последнее время, не давало ему покоя. И вот теперь, со смертью парней, Уфимов стал понимать, что именно.
   Все свои творческие силы Уфимов посвятил конструированию оружия. И теперь он чувствовал себя убийцей... Не в буквальном смысле, конечно, пусть не его рука нажимала клавишу "Пуск", превращая дома в руины, а людей - в корчащиеся, обугливающиеся куски плоти, но... Не спасала профессора от самого себя старая истина, что у судей - чистые руки, у палачей - чистая совесть. И то, что, мол, "не я бы занимался этим, так кто-нибудь другой". Каждый в первую очередь должен смотреть за собой...
   Конечно, с точки зрения людей с практическим мышлением профессор, что называется, "маялся дурью". И все же ничего поделать он с собой не мог
   Неожиданно профессор ощутил, как он, в сущности, одинок... В жизни была работа, работа и ничего, кроме работы. Ни семьи, ни детей не успел завести Уфимов за свои сорок два года. И если раньше одиночество его нисколько не тяготило, даже наоборот, то в последнее время он замечал, что иногда старается по несколько дней оставаться в комплексе, лишь бы не ехать домой, не возвращаться в пустую квартиру, в которой, несмотря на шикарный ремонт, был холодный, нежилой дух.
   "Смысл жизни", - горько шептал он себе, невидящим взором упершись в пейзаж за окном, - "во все времена философы искали его... да просто живи и не думай ни о каком смысле, оставь это для них. Какой же я дурак! Жил бы себе, воспитывал детей, а не изыскивал способы уничтожения себе подобных...". Перед глазами вдруг встало видение - две очаровательные девчушки-двойняшки лет пяти бегут к нему, простирая ручонки. Профессор даже зажмурился. "Все, с меня хватит", - пришло решение. - "Попытаюсь спасти пацанов - и схожу с этого поезда".
   Как всегда после принятия решения, к Уфимову вернулось его обычное самообладание. Спина выпрямилась, взгляд приобрел цепкость. Уфимов одернул халат, прошел в рабочий зал. Пройдя мимо уткнувшихся в мониторы лаборантов, подошел к своему столу, и склонился над пробирками. Продолжалась борьба с действием на организм препарата "СЧ".
   Борьба за три человеческие жизни...
  
   Глава 4
   - А девятку?
   - А вальтом!
   - А еще вальта?
   - Забрал.
   После испытаний на полигоне парни резались в подкидного. Как обычно, в комнате Сереги. Играли Захар и Серега. Конечно, в "тысячу" было бы интереснее, но вдвоем в нее не играют, а Колян играть в карты отказался, по причине, что "башка не варит". Сейчас он сидел и тупо наблюдал за игрой товарищей. Последние полчаса он чувствовал, что с ним творится что-то неладное. Он не мог описать свои чувства точно - вот Захар с его аналитического склада умом - другое дело. Колян же был человек более творческого склада, и его голова представлялась ему дырявым котлом, из которого во все щели сифонит пар. Голоса товарищей доносились как бы сквозь слой ваты, а еще где-то раздавался тоненький звон, причем было ощущение, что раздается он не в ушах, а прямо в голове, сопровождаемый легкой вибрацией.
   "Как это, интересно, голова может вибрировать?" - смутно думалось Коляну. - "Что-то я совсем того... Старина Глюк пришел в гости...". Какой-то дикий, нелепый диалог зазвучал у него в голове:
   Злобный Старина Глюк: Добрый вечер, сэр! Не желаете ли станцевать со мной последний, жестокий вальс?
   Храбрый десантник Николай Егоров: Конечно, конечно, любезнейший! Но прошу заранее извинить меня, если я сломаю вам ногу.
   Колян тряхнул головой. Тут до него дошло, что его давно окликает Серега.
   - Эй! Боец, ты чего? Заснул? Третий раз зову!
   - Да нормально, нормально... - выговорил Колян, с трудом поднимая голову. Сила была прежней, но реакция затормозилась настолько, что любое действие выполнялось с трудом.
   Захар глядел на товарища с тревогой. Что-то с ним было не так... да, определенно с ним что-то происходило.
   - Колян, ты точно в порядке? - обеспокоено спросил он.
   - Да так... не пойму, - Колян беспомощно смотрел на друзей. С головой что-то вроде... а вроде бы и нормально все...
   - Короче, - решительно произнес Серега, поднимаясь, - вставай, пошли к доктору. Нормально, ненормально... Пусть разбирается.
   Колян начал подыматься, опираясь на руку. Неожиданно с сухим "кр-рак!" та переломилась немного выше локтя. Колян рухнул лицом в ковер. С открытыми ртами парни застыли, глядя на него. Захар опомнился первым.
   - Подымай его, - крикнул он Сереге, а сам, выскочив из комнаты, промчался по коридору к входной двери.
   - Доктор! Товарищ полковник!!! Кто-нибудь!! - орал он, барабаня в железную дверь так, что содрогалась вся стена.
   Доктор вместе с Артемьевым появились буквально через три минуты.
   - Что?.. - крикнул Уфимов взволнованно.
   - Что случилось? - подхватил полковник.
   Захар открыл было рот, чтобы объяснить, но объяснений не требовалось - Серега уже подводил к ним пошатывающегося Коляна. Одной рукой он поддерживал его, а в другой нес отломившуюся руку. На мгновенье Захар взглянул на нее. Как завороженный, смотрел он на поблескивающее место излома с темно-коричневым пятном кости посредине.
   - Бери его под другую руку, - прохрипел Серега, - его так штормит, что я сам не удержу...
   В лабораторию его, парни! - скомандовал профессор. Мельком взглянув на него, Захар, как ни были заняты происходящим его мысли, все-таки изумился перемене образа профессора. Пилат с Уфимовым как бы поменялись местами. Если первый сейчас стоял, опустив руки, беспомощно глядя на происходящее, то профессор, о котором у Захара сложилось мнение как о человеке суетливом и слабовольном, изменился неузнаваемо. Ноздри его тонкого ястребиного носа раздувались. Взгляд из прежнего, слегка рассеянного и, как у всех близоруких людей, доброго, превратился в пронзительно-внимательный. Как у пилота бомбардировщика, входящего в пике, пришло сравнение в голову Захару.
   Между тем, пройдя коридорами лаборатории, они зашли в большой зал, заставленный столами со стоящими на них компьютерами. В зале находилось человек пять. Все уставились на прибывших.
   - Сюда его!! - хищно скомандовал профессор, указывая на металлический стол посредине лаборатории. Сам же устремился к столу поменьше со стоящими на нем какими-то пробирками и склянками, и лихорадочно принялся колдовать там, не обращая более внимания ни на кого из присутствующих.
   Парни бережно уложили Коляна на стол. Тот приоткрыл глаза и слабо улыбнулся.
   - Кажется, я приплыл... - прошептал он. - Что-то совсем расклеиваюсь...
   - Все будет нормально, - Серега положил руку ему на плечо. - Ты уже в лаборатории, сейчас тебе помогут...
   Колян еще раз улыбнулся.
   - А так хорошо... спокойно...
   Сзади неслышно подошел полковник.
   - Пойдемте, ребята. Тут профессор, все сделает, как полагается.
   Потрясенные парни развернулись, и пошли на выход, провожаемые взглядами. У дверей Захар оглянулся. Колян лежал на столе под светом ламп, над ним склонился профессор. На мгновенье Захар испытал уверенность, что и впрямь все будет нормально... но только на мгновенье. Повернувшись, он направился по коридору за Серегой.
  
   - Что-то долго никаких вестей нет, - в прескверном настроении они вот уже несколько часов сидели в комнате.
   - Наверное, и не будет, - протянул Захар, - по крайней мере хороших...
   - Будем надеяться, - вздохнул Серега. - Слушай, - неожиданно спросил он, - а у тебя девушка на гражданке осталась?
   - Нет.
   - Как, и не было?
   - Ну почему... Была. Год встречались, потом за полгода примерно до того, как я в армию ушел, расстались.
   - Так а в чем же дело? Нет, ну я понимаю - не хочешь говорить, не надо, конечно...
   Захар вздохнул. Историю вспоминать действительно не хотелось. Познакомились они на студенческой вечеринке... и все было, как в сказке. Ее звали Вика. Стоит ли описывать ее? Думаю, нет. Ведь когда мы видим на улице красивую девушку, мы не начинаем долго и нудно перечислять ее прелести, а ограничиваемся двумя словами: "ай, класс!!!". Или какими-нибудь другими. Так вот, целый год остальной мир не существовал для них. Когда они шли по улице, прохожие заглядывались на них - они выглядели идеальной парой... Жизнь казалась немыслимой друг без друга... но позже оказалось, что так думал один Захар. В один прекрасный день грянул гром.
   - Милый, нам надо поговорить, - сказала она, когда они встретились, как обычно, после занятий.
   - Ты только не сердись... ты меня должен понять... в общем, я выхожу замуж.
   Захар остановился, как вкопанный, и, открыв рот, уставился на любимую. А та, теребя в руках какой-то сорванный по дороге листочек, торопливо, путаясь и сбиваясь, начала объяснять. Нет, пусть Захар не думает ничего такого, он очень хороший, она его любит, но... Какие у него перспективы? Что он может ей предложить в совместной жизни? Тусклую, неинтересную жизнь в двухкомнатной квартире его матери? А у того, кто сделал ей предложение, свой дом, машина, деньги приличные.... ну ты же, зайчик, сам все понимаешь... Ну да, ему уже за сорок, ну и что? Самый расцвет для мужчины... Но, если Захар хочет, они будут иногда встречаться... тайно, естественно, вот как сильно она его любит. Тогда он осмотрел ее с ног до головы... развернулся и пошел.
   - Дурак! - услышал он вслед...
   А еще через два дня... это был один из самых тяжелых моментов в жизни Захара. Он вышел на крыльцо института покурить. И тут напротив остановился черный "Мерседес - Е300".
   - Крутая тачка, - заметил стоящий рядом товарищ. Захар его уже не слышал. Из машины вышла ОНА... Вика взбежала... нет, она вспорхнула по ступенькам, с развевающимися волосами, невыразимо, божественно прекрасная... ну, по крайней мере, так казалось Захару. Он не заметил, как выкурил свою сигарету за четыре затяжки. Товарищ хотел пошутить... но, взглянув на его лицо, передумал.
   - Пойдем, что ли... - пробормотал он. Захар невидящими глазами смотрел на вышедшего из машины водителя "Мерседеса".
   - Пойдем, Захар, - товарищ обеспокоился всерьез. - Оно тебе надо...
   В тот день Захар впервые в жизни напился. Внутри каждого из нас живет свой собственный, персональный дьявол... и, кажется, в Захаре он пробудился к жизни. Черт его знает, в какую сторону повернула бы его судьба... но, чтоб там ни случилось, Захар был крепким парнем и не разучился думать. "Смотри, сынок, чтоб тот стальной стержень внутри тебя не покрылся ржавчиной", - говаривал когда-то его отец. Навряд ли бы он одобрил сейчас, если бы был жив, поведение своего сына.
   Натянув кроссовки, Захар отправился тогда к старинному приятелю, к которому регулярно заходил раз в неделю. Родители Олега (так его звали) еще три года назад уехали в Германию, оставив своему отпрыску двухкомнатную квартиру, и оплачивая учебу. На вопросы типа "А ты что здесь делаешь до сих пор?" он лишь пожимал плечами. Его практически не бывало на дискотеках и на студенческих вечеринках. Это был философ, мечтатель и чудак, целыми днями просиживавший дома, в окружении своих записей и книг. Двадцатилетний философ... есть в этом что-то сверхэкстравагантное, даже можно сказать, нереальное что-то. Двадцатилетними бывают революционеры, но философы... Но все было именно так, и вот Захар уже нажимает кнопку звонка.
   Олег впустил друга. Захар присел на стул. В комнате Олега его всегда охватывало чувство какой-то умиротворенности и покоя. Время здесь как бы остановилось, а вещи не переставлялись годами, да и сам Олег, сидящий напротив с неизменной бутылкой "Балтики" в руке, казался словно бы частью обстановки. И начинаешь понимать как, черт возьми, хорошо, когда есть друзья, с которыми можно поговорить обо всем... забыть про суматошный бег времени.
   - Пиво будешь? - спросил Олег.
   - Нет.
   - Ну, смотри. А я вот не могу себе отказать...- Олег посмотрел на бутылку. - Литр пива в день... вроде бы и чепуха... но все начинается с малого. Однако, друг, я вижу, тебя что-то тревожит?
   Захар поделился своим горем. Некоторое время Олег молчал.
   - Эх, Захар... - вздохнул он наконец. - Что тут скажешь. Во все времена так было... и так будет. Все покупается и все продается... и остается жить не любовью - верой в любовь. Твоя ошибка в том, что ты поверил в такие понятия, как "отныне и навсегда"... и удар оказался слишком жестоким. Надо было наслаждаться, пока была возможность, но помнить, что вечного счастья не бывает. Ну а сейчас... можешь со мной не соглашаться, но ведь не я придумал, что все делается - к лучшему. Ну, ушла. Ну, обидно. Но теперь у тебя развязаны руки... ведь тебе бы пришлось в противном случае жениться, а оно тебе надо в двадцать-то лет?
   - Ну, вообще-то... - задумчиво протянул Захар.
   - А представь, - продолжал Олег, - выяснилось, что она до такой степени любит деньги... как бы она тебя поднапрягла потом в семейной жизни. Скажу тебе по секрету, - Олег подмигнул, - ты бы прозрел.
   Беседа с другом-философом внесла некоторое успокоение во взбаламученную голову Захара. Он видел Вику в коридорах института... но боль потери уже притупилась... да и других девчонок было вокруг море.
   Главное - помнить, что не бывает "отныне и навсегда"...
  
   - Да... - вздохнул Серега по окончанию грустной истории. - А меня ждет дома... Теперь после твоего рассказа и не знаю, ждет ли...
   Захар хмыкнул. Парни на время замолчали, думая о своем.
   Теперь у Захара не оставалось сомнений, что ни в какую родную часть Славик не уехал. А что вытекало из смертей Славика и Коляна? Правильно - следующими будут они с Серегой, вот только неизвестно, кто первый. И почему же это случилось именно со мной, спросил себя Захар. Такой вопрос задает себе каждый хотя бы один раз за всю жизнь, и, как правило, не находит ответа. Не нашел его и Захар. Чем же я заслужил такое у Бога, мрачно думал он. Ну конечно, праведником не был...но ведь и не сотворил ничего такого ужасного. Впрочем, был один случай, которым Захар не особенно гордился. Связан он был опять же с Олегом. Как-то раз Захар зашел к нему. Олег открыл двери, в полумраке коридора Захар не мог его разглядеть, а когда они вышли на свет, остолбенел. Губы друга распухли, посинели, и напоминали вареники. Фиолетовые синяки были под обоими глазами... даже нет, это был один синяк, Захар знал - такой появляется от сильного удара в переносицу. Довершало картину ухо, распухшее и рубиново отсвечивающее.
   - Это... как понять? - наконец спросил Захар.
   Олег пожал плечами.
   - Есть в соседнем дворе компашка... Раньше они меня не трогали, а вчера... черт его знает, что им в голову стрельнуло, еще выпившие были, а я как раз домой шел, ну и...
   - Так иди в ментовку!
   - Да ладно, как-то... У меня через неделю заживет, а им же могут года по три впаять, жизнь у парней может сломаться...
   Захар не мог понять человеколюбивости друга.
   - Олег, ты не обижайся, ты мне друг, но ты, честное слово, малахольный какой-то. Так что, пусть дальше веселятся? Еще разок тебе натрескают?
   - Буду надеяться, не повторится. Должны же они хоть что-то понимать?
   Захар не разделял его мнение. На другой день он отправился в тот двор, прихватив с собой своего товарища. Захар ходил на бокс, а друг - на самбо. У него была банальнейшая кличка - Кабан, и, следует заметить, он полностью ей соответствовал. Кабан весил сто пять килограммов, имел небольшой животик, и казался типичным "мешком". Впечатление проходило после первых минут, проведенных в спарринге против него. Кабан обладал врожденной координацией и недюжинной силой. И часто соперники понимали это, лишь грохнувшись спиной на татами. Лицо его также было обманчивым. Грубые, некрасивые черты, толстая кожа и маленькие, глубоко посаженные глазки. Кто его видел первый раз, и представить себе не мог, что знанием американских классиков он заткнет за пояс иного учителя литературы, а садиться играть против него в шахматы следует только будучи очень уверенным в своих силах.
   Но была и у него проблема. Девушки. В таком возрасте эта проблема является глобальнейшей и затмевающей такие мелочи, как озоновая дыра и международный терроризм. Его внешность не то, чтобы отпугивала, но и успехом не пользовалась.
   А то, что женщины любят мужчин не только за внешность, а и за ум, не более чем легенда, Кабан убедился на своем горьком опыте. Объясняется эта легенда очень просто - если ты умный, то у тебя есть деньги, ну а какая женщина не полюбит парня с деньгами, пусть даже у него и свиная рожа?
   А если у тебя нет ни денег, ни внешности, то будь ты даже семи пядей во лбу, и старина Шопенгауэр будет казаться рядом с тобой жалко лепечущим идиотом, женщины будут смотреть на тебя, как на пустое место...
   Кабан был всего лишь студентом, из семьи очень среднего достатка, ну и... К тому же он был скромным. Плохая комбинация. Сначала Кабан от своих неудач расстраивался, потом это начало его угнетать, а потом родилась злость. И она искала выхода. Но не будешь же в честном спортивном поединке бить соперников. Поэтому он с радостью и без колебаний согласился.
   Они вошли во двор, располагавшийся между тремя многоэтажками. "Квадрат" - называли они такие дворы. Недалеко стояла лавочка, и компания располагалась на ней. Их было четверо. Надо было и Длинного прихватить, мелькнуло в голове у Захара. Третий, как правило, лишний, но тут как раз третий бы очень даже не помешал. Но отступать было поздно, тем более, что Кабан уже двинулся вперед. Они подошли почти вплотную. Компания смотрела на них. Четыре пары настороженных глаз.
   - Мы вас знаем? - наконец спросил один, в кожаной куртке, несмотря на то, что было сравнительно тепло. Спросил довольно вежливо - подошедшие были не из мелких, а компашка сегодня не искала приключений.
   Нет, - ответил Кабан, - зато мы знаем вас, гнида.
   У кожаного отвисла на мгновение челюсть, но он быстро справился с собой. Переглянулся с друзьями.
   - Ладно, - произнес он, - вижу, вы пришли явно не с миром. Но в чем дело?
   - Вчера вы обидели одного очень хорошего человека, - сказал Кабан, обращаясь в основном к кожаному, явно бывшему предводителем.
   Кожаный помолчал. Конечно, он помнил вчерашнее. Он не боялся этих двоих, но черт его знает, вчера они и в самом деле были неправы, а кроме того, вдруг завтра вместо этих двоих придет двенадцать? Конечно, и у него есть друзья, кроме этих, но... Развязывать войну из-за какого-то хлыща? Остальные молчали, ожидая его решения.
   - Хорошо, - сказал он наконец, - ведите сюда вашего друга. Мы извиняемся. Сейчас Серый, - он встал, и глянул на одного из своих, - сгоняет за пивом, я думаю, все будет путем.
   В принципе, такой поворот Захара устраивал. Олег сможет ходить здесь спокойно, а это самое главное.
   Но не устраивал Кабана, который наконец-то увидел выход своему отчаянию, своим комплексам, и злости.
   Господи, и до чего только доводят нас женщины...
   - Нет, путем не будет, - сказал Кабан, - и знаешь почему? Потому что мне очень хочется съездить тебе по харе.
   Захар изумленно взглянул на него. Глаза Кабана сверкали из-под насупленных бровей воистину дьявольским огнем. "У него что, крыша поехала?!!", подумал он. Но отступать было поздно. Остальные соперники уже вскочили с лавочки и рассредоточились вокруг них. Явно не новички в драках, отметил Захар.
   Кожаный отскочил на шаг назад.
   - Ты что же, друг, думаешь, я с такой тушей драться буду? - спросил он Кабана, недобро ухмыльнувшись. В мгновенье ока достал из кармана куртки нож. Лезвие со щелчком раскрылось - почти двадцать сантиметров, прямо кинжал. Все следующие события произошли буквально за пару десятков секунд. Издав какой-то действительно звериный рык, Кабан бросился на Кожаного. На самом деле, это конечно, был обманный бросок, центр тяжести Кабан не выносил вперед, и, поэтому, когда Кожаный сделал выпад, с легкостью уклонился, перехватил его руку... Раздался тошнотворный хруст, Кожаный взвыл. В это время на Захара уже налетал тот, кого Кожаный назвал Серым. Захар встретил его левым прямым, и тут же получил оглушающий удар в ухо от второго. Развернулся, влепил ему правый боковой. Соперники на мгновение отпрянули собираясь с силами, да так и застыли. Застыл и Захар, краем глаза увидев следующую картину: Кабан швырнул своего второго соперника на землю броском через плечо, а когда тот взвыл от боли, он, добряк и шутник, размахнувшись, пинком забил ему вопль назад в глотку.
   Вместе с зубами.
   - Кабан!!! - Захар ринулся к нему, схватил за плечо. Это уже не была обычная драка, это было... Боковым зрением глянул на оставшихся, но у тех, похоже, отпала охота продолжать. Одно дело - обменяться парочкой ударов, а потом распить мировую, но такое, в стиле девяностых, сейчас внушало ужас. Даже Кожаный сидел, выпучив глаза, перестав стонать и баюкать сломанную руку.
   - Пошли отсюда, - Захар потянул Кабана за собой. Остановить их не пытались.
   - Слушай, ну ты меня поразил, - качал головой спустя полчаса Захар. Они зашли снять стресс в кафешку рядом с институтом, излюбленное местечко для студентов, испытывающих финансовые трудности.
   - А что, - Кабан пожал плечами, отхлебнув пива, - надо же было проучить засранцев, ты же сам говорил.
   - Ну не так же... Тем более, они не нарывались. А вообще ты красавец, - Захар восхищенно помотал головой, - ножа не испугался.
   - Ты что, смеешься, - Кабан искоса взглянул на него, - да у меня все поджилки тряслись.
   А затем произошло то, что поразило Захара больше, чем драка.
   Мимо проходила девушка из их группы.
   - Привет! - махнула небрежно.
   - Привет! - отозвался Кабан, и похлопал ее по аккуратной, обтянутой джинсами попке.
   Захар таращился на него, не в силах сказать ни слова. Это Кабан, который краснел, лишь только девушка обращалась к нему? Это он?
   Девушка улыбнулась.
   - Хорошее настроение? - и пошла дальше, помахивая сумочкой.
   Через два дня Кабан шел с ней на свидание, первое в своей жизни. Много позже он признался Захару в своих проблемах.
   - Да, старик, теперь понимаю, - Захар качал головой, - у меня на твоем месте, наверное, крышу бы сорвало. Заткнул бы за пояс Чикатило, ей-богу.
   А вот теперь он думал, не зря ли он тогда его позвал? Ведь Захар мог уладить все и сам - парни были настроены миролюбиво. И рука, и зубы остались бы целыми... А сейчас пришла расплата.
   - Хочешь, угадаю, о чем ты думаешь? - вдруг спросил Серега.
   - Провидец, говоришь? - Захар исподлобья взглянул на него.
   - Да нет... Просто сам о том же думаю. Ты думаешь, чем ты все это заслужил, ведь так?
   - Так... - подтвердил Захар, несколько изумленный.
   - А я тебе скажу, не бери в голову. Самые дерьмовые вещи в нашей жизни случаются, как правило, просто так, без причины. Знаешь, я хоть, - тут Серега, верный своей натуре, скорчил ехидную рожу, - институтов не заканчивал...
   - Да ладно, - Захар оборвал его, лениво взмахнув рукой, - ближе к теме...
   - Ну так вот. Читал я как-то раз книгу... не помню, как называется, да и неважно. И была в ней притча, очень любопытная. Жил когда-то некий Иов, или, может, Иаков. Был он христианином примерным, не прелюбодействовал, не грешил, в церковь регулярно ходил, ну и все такое. И вот пошла у него полоса - скот весь вымер, дом сгорел, жена умерла, а затем и дети. И выходит этот Иов, или Иаков в поле, вздымает руки к небу, и спрашивает: "Господи, за что?!! Я же всегда был примерным христианином, я же все заповеди выполнял, был верным рабом твоим. За что ты меня так покарал?". Молчали небеса, а затем раздался громовой голос: "Знаешь, Иов, ты Мне не понравился..."
   - Хм, - Захар покачал головой.
   - Так что, - Серега усмехнулся, не стоит грузить себя вопросами типа "за что?", "почему я?", и подобными...
   Уже перевалило за полночь, но сон парням не требовался, и оставалось ждать утра. В жизни своей ни у Захара, ни у Сереги не было такой длинной ночи.
   - Да нет, - вдруг сказал Серега, - "БМВ" тоже классный мотоцикл.
   Захар удивленно взглянул на товарища. Нет, в принципе он был согласен с Серегой, "БМВ" - мотоцикл что надо, но такой резкий поворот темы?
   - На заработанные хочешь взять после армии? - пошутил Захар.
   - Я что, вслух сказал? - Серега поднял голову. - Что-то я... - он поднес руку ко лбу. Захар следил за ним с нарастающим ужасом. Все признаки... все признаки, как и у Коляна.
   - Сиди, я сейчас!- во второй за сегодня раз он метнулся к двери.
   ... И вот тем же коридором, которым они вели несколько часов назад Коляна, он теперь ведет Серегу...
   Неожиданно тайга расступилась, и метрах в двухстах Захар увидал маленькую
   аккуратную деревушку. Под теплым ласковым солнцем она застыла, словно нарисованная. Невдалеке в небольшой низине блестела серебром речка. На мостках женщина полоскала белье. В одном дворе из сарая вышел мужик, почесал голую грудь, потянулся. Захар сделал было шаг вперед, но тут же остановился. Если он покажется людям с такой рожей... Реакцию он себе представить не мог. Он отошел немного в сторонку. Сел под дерево, подпер голову руками. Ну вот, и вышел к людям... Вот ведь дурак... Ну зачем было убегать, еще и еще спрашивал он себя. Но тогда он не мог ни о чем думать логически. А как можно, спрашивается, думать, когда у тебя на глазах умирает... ну, пусть не лучший друг, ну, скажем так, боевой товарищ. Лаборанты пытались вывести Захара, но он стоял возле стола, не замечая их дерганий. Уфимов, глянув на него, коротко махнул им рукой - оставьте, мол. Потрясенно глядел Захар на товарища. Того уже раздели, уложи на стол, и профессор направлял на него какую-то штуковину с раструбом на конце, поворачивая ее на штативе. Штуковина тихо загудела, Серега дернулся. Профессор лихорадочно крутил реостаты. Захар не отводил глаз от глаз Сереги, в которых стояли нечеловеческая боль и смертная тоска.
   - Прощай, друг, - хрипнул Серега.
   - Да подожди, все будет хорошо... - прошептал Захар, понимая, что нет, ничего уже не будет хорошо. Человек, имеющий хоть малейшую надежду на жизнь, так смотреть не будет. Глаза Сереги помутнели. Непонятно было, умер он, или еще живет. Захар больше не мог на это смотреть. Он положил свою руку на руку Сереги. Неожиданно взгляд его прояснился.
   - Ты должен успеть. Вставай, - четко произнес он.
   - Лежи, лежи, - успокаивающе произнес Захар, посчитав его слова бредом, хотя... он уже далеко не первый, который просит его успеть, в глубине сознания отметил он.
   - Успеть, - упрямо повторил Серега. Затем глаза его опять помутнели.
   - Танюша, солнышко, - прошептал он. Захар не мог больше на это смотреть.
   - Прощай, - тихо произнес он. Затем, резко повернувшись, вышел из лаборатории. Пилат смотрел ему вслед. Поманил к себе одного из офицеров.
   - Поставь возле дверей коридора пост, - распорядился он, - и пусть регулярно проверяют, как он там.
   Захар между тем сидел в комнате, подперев руками голову, прямо на полу. Мысли прыгали, как теннисные мячи. И неизвестно откуда пришла мысль - бежать! Пока еще не поздно. Пока он не превратился в кучку коричневых обломков. Мысль о том, что за пределами комплекса ничего не поменяется, как-то не пришла тогда в голову Захару. Но он не мог сидеть и ждать. Ждать смерти. Он поднялся, тихонько выглянул в коридор. Никого. Ну что ж. В учебке на тактических занятиях говорили: "Внезапность действует ошеломляюще". Ну что же, самое время проверить на практике. Их непосредственный командир, сержант Злой, частенько говорил, что придет момент, когда они будут благодарить его. Благодарить за науку войны и выживания. И стремления победить.
   Он отошел в дальний конец коридора. Постоял секунду, примериваясь. Коридор был длинный, метров тридцать. Должно хватить, прикинул Захар. И помчался вперед, набирая скорость, как паровоз.
   Удар в двери был страшен. Захар сам не ожидал такого эффекта. Дверь прогнулась. Ригеля и петли выдержали, но только потому, что дверь вылетела целиком, вместе с металлическими штырями, которыми крепилась к стене, выломав часть ее. Пролетев по коридору, вместе с дверью, Захар впечатался в противоположную стенку. Вскочил, повернулся. Часовому, стоящему возле двери, повезло. Он стоял немного в стороне, иначе его неминуемо зашибло бы вылетевшей дверью. Сейчас он стоял у стены, прижимая к груди автомат, словно младенца. Глаза его выкатились, как у висельника, губы беззвучно шевелились. Захар взял автомат за ствол, потянул на себя. Перехватив другой рукой за магазинную коробку, одним движением согнул ствол, и отдал оружие назад.
   - Стой тихо, - сказал он солдату, - и проживешь дольше.
   Солдат стоял тихо. Вторую дверь Захар выбил уже не так эффектно, как первую, чуть потише. Короткая пробежка по территории комплекса, и он на свободе.
   И вот сейчас в который раз после побега Захар думал: ну зачем было бежать? Зачем? Он сел, прислонившись спиной к разлапистой ели. Что же теперь делать? Попробовать выйти к людям? Так ведь разбегутся в разные стороны. Мысли лихорадочно метались. Тогда он ни о чем не мог думать логически, а сейчас понял, что толку от его лихого побега никакого. "- Ни там, ни тут", - мрачно думал Захар. Над головой, просвистев что-то, перепорхнула птичка. Прямо перед глазами ползла божья коровка. Он повернул голову к речке. Полоскавшая женщина распрямилась, потянулась, и снова нагнулась к воде, обнажив крепкие белые бедра. Даже здесь, в тайге, жизнь бурлила А что сейчас творится в родном городе? Захару вспомнилось беззаботное студенчество. Все в прошлом - и сессии, и спортзал, и прогулки под луной. Впрочем, однокурсники еще учатся, скоро закончат и, пожалуйста, вся жизнь впереди. А он, Захар...На мгновенье Захара захлестнула волна глухой ненависти ко всем людям, остававшимся жить, в то время, как он медленно умирал. Рассудок понимал, что он неправ, что чувство это необоснованно, что никто ни в чем не виноват. Но какое-то невообразимо долгое мгновение Захар не мог ничего с собой поделать. Он проклинал чужую весну. Проклинал чужую любовь. Проклинал весь этот мир и судьбу, уготовившую ему такой немыслимый путь.
   Любой шторм когда-то затихает, любой всплеск эмоций утихомиривается. Постепенно Захар успокоился. Что ж, бороться за жизнь надо до последнего, а если не выйдет... Умирать тоже надо уметь. Хотя, конечно, гораздо легче было бы умереть на эшафоте, с гордо поднятой головой, под крики беснующейся толпы, чем в глухой тайге рассыпаться в кучку желто-коричневой пыли.
   "Из праха созданы и в прах обратимся, - подумал Захар, - и ты, и я, и женщина эта со своим бельем.... Аз есмь Господь и страждущим воздам", - Захар понимал, что несет малопонятную чушь, но ему было так хорошо и спокойно... Чувство нереальности происходящего охватило его. Кто сказал, что он думает всякую бессвязную ерунду? Ему его мысли казались цепочкой идеально упакованных силлогизмов. Они плавно текли, послушно выстраивались в ряд, и постепенно закручиваясь в спираль, одним концом которой был он сам, а второй конец терялся где-то в черной неизвестности. Спираль дрогнула, начала поворачиваться по часовой стрелке, и Захар поплыл, поплыл вместе с ней, замирая от соблазна увидеть, что же таит в себе Бесконечность, и одновременно содрогаясь от ужаса.
   "Если ты смотришь в Бездну, - вспомнилось ему, - знай, что и Бездна смотрит на тебя". Великий и сошедший с ума в старости Ницше. Быть может, и безумие настигло тебя потому, что ты попытался заглянуть туда, куда Господь не пускает смертных. Заглянуть в Бесконечность....
   Реальность дрогнула, поплыла, окружающее стало растворяться в каком-то голубоватом мареве.
   "НЕТ!!! О ГОСПОДИ, НЕТ!!!", - неимоверным мысленным усилием Захар вырвался из жуткого круговорота. Некоторое время сидел, глядя перед собой ошалелыми глазами. Если бы у него был сейчас обычный организм, то сердце его, наверно, сейчас выпрыгивало из груди.
   "Ладно, надо идти", - Захар поднялся. Сейчас он пойдет, найдет кого-нибудь, прижмет в уголке, чтоб тот не переполошил дикими воплями всю округу, и внятно все объяснит. Объяснит, что он хороший, что просто попал в беду, что с каждым может случиться, и надо помогать друг другу, ведь мир так жесток... Захар тряхнул головой. Опять лезет в голову ерунда. Такое чувство, будто мозг выходит из-под контроля. Конечно, нет таких орлов, которые могли бы управлять своими мыслями, но это уже чересчур. Когда-то на студенческой вечеринке Захар попробовал марихуану. Тогда было что-то похожее. Товарищи безудержно хохотали, вспоминая, как однажды на лекции Витька по прозвищу "Интеграл" ответил преподавателю. А Захар сидел, пытаясь остановить безумный бег мыслей, зацепиться за какую-нибудь и остановить этот водоворот. Но тогда он хоть знал, что действие наркотика рано или поздно закончится. Теперь ему стало понятным поведение Сереги с Коляном.
   И тут в тайге, где-то с другой стороны деревни, грохнул выстрел. "Из ружья", - машинально отметил Захар. А сразу же за ним, уже где-то в самой деревне, прострекотал автомат. Захар застыл в недоумении. Не слышал он что-то, чтоб в Сибири вспыхивали локальные конфликты. Полоскавшая женщина, бросив белье, бежала к дому. Похоже, автоматная стрельба для нее тоже не была обычным явлением. А затем раздался истошный женский визг, оборвавшийся так резко, как будто кричавшую прихлопнуло бетонной плитой.
   "Ну и дела", - Захар отошел с открытого места, и встал за куст. "Сейчас тут им явно не до того, чтоб разбираться с моими проблемами. А другую деревню пока найдешь... Надо все-таки взглянуть, что тут творится", - и, прячась, за деревьями, короткими перебежками, Захар стал огибать деревню по широкой дуге.
  
   Глава 5
   Сознание к Антону Ивановичу возвращалось постепенно. Сперва из черноты приплыла мысль: " - Где я?". Антон Иванович протянул руку к изголовью кровати и нащупал знакомые металлические шарики. Так, дома. Это уже лучше. Попытался открыть глаза, но веки были словно залиты суперклеем. Антон Иванович еле слышно застонал. К горлу волнами подкатывала тошнота, а в голове словно бы открылся небольшой кузнечный цех. Невидимые молотобойцы усердно тюкали в виски, затылок, и даже где-то глубоко внутри головы. В ушах звенело... и звон этот потихоньку преобразовывался в мелодию, нудную и повторяющуюся. Антон Иванович прислушался. Точно. " Собачий вальс". И сразу же Антону Ивановичу вспомнился его скверный сон. Снилась ему большая комната. Из мебели в ней были только концертный рояль с табуретом. За роялем восседал какой-то рыжий, маленький, в обтягивающем ядовито-зеленом трико и играл тот самый "Собачий вальс". Но как играл! Изгибался похабно, поглядывая из-под рыжей челки на Антона Ивановича, стоящего в дверях, гнусно ухмылялся, подмигивал. Кивком головы подзывал его к себе, делая недвусмысленные жесты, и умудряясь при этом не прекращать игры. Вскипев от справедливого негодования, Антон Иванович шагнул вперед, намереваясь от души врезать гнусному пианисту. Но тот неожиданно слетел со стула, вжался в угол, и закрыл руками голову.
   - Дяденька, не бей сироту! - взвыл дурным голосом... комната завертелась, растаяла, а дальше Антон Иванович вспомнить уже не мог.
   -Тьфу, гадость! - Антон Иванович содрогнулся от отвращения, вспомнив омерзительную рожу. Как ни странно, воспоминание придало сил, и Антон Иванович, разлепив наконец один глаз сел на кровати. Сразу же пол поехал вниз, а потолок вообще куда-то вверх по диагонали. Он снова зажмурился. " - Ну почему же это я так напился вчера?" - с тоской подумал он... хотя уже вспомнил, почему. Дня два назад знакомая бабулька попросила его сложить сено во дворе (которое он ей, кстати, сам же и накосил). Вилы пришлось прихватить из дому - бабка уже лет пять жила одна, и инвентарь пришел в девяностопроцентную негодность. Когда он с приятным чувством человека, выполнившего свой долг, возвращался домой, из дыры в заборе неожиданно выкатился отвязавшийся пес. Принадлежал он соседу напротив, Димке, был небольшим, но исключительно злобным. Гордился им Димка чрезвычайно. И надо ж было Антону Ивановичу, машинально сдернувшему с плеча вилы, пригвоздить бедного пса к земле. С Димкой они в тот вечер крепко поскандалили. А вчера он сам подошел к Антону Ивановичу.
   - Ты это... давай забудем, в общем... - сказал он, протянув руку.
   - Да ладно...
   - Жалко всё-таки стервеца... - вздохнул Димка
   - Да и я тоже хорош... не мог его отогнать просто.
   - Ну чего уж теперь. Пойдем, помянем, - Димка кивнул в сторону своего двора.
   Помянули в лучших традициях. Антон Иванович с трудом помнил, как дошел домой.
   Вторая попытка открыть глаза была более удачной. Пол никуда не убегал, потолок и стены тоже вроде бы находились там где им положено. Антон Иванович сфокусировал взгляд. Давно не мытое окно, стол, а на столе...
   Литровая кружка. Литровая кружка с отстоявшейся, чистейшей, как слеза брагой. Антон Иванович представил себе ее вкус, сглотнул, и встал. Моментально подкатила тошнота. " - О Господи!" - простонал мысленно Антон Иванович. В такие минуты он отчаянно завидовал своему деду, уже давно не знающему, что такое "похмельный синдром". Тот погиб еще в сорок пятом. Тогда, девятого мая, война закончилась не для всех. Дома, в Медвежьем углу, он успел побыть всего лишь месяц, благодаря чему на свет появился отец Антона Ивановича, а затем был призван назад. Отправился в Литву, добивать "лесных братьев". В октябре пришла похоронка. Естественно, Антон Иванович не мог знать, как все произошло, но иногда в мозгу всплывала навязчивая картина... Холодное октябрьское утро, в лесу тихо-тихо и легкий заморозок покрыл инеем багряные листья, неподвижно застывшие под восходящим солнцем. В одиночку ходить за пределы деревни, в которой расположился отряд, запрещалось, но в соседней деревеньке, расположенной совсем рядом, жила такая славная девчушка... А как мило улыбалась она лейтенанту, несмотря на то, что он русский. Да и кто в двадцать два всерьез верит в свою смерть? В то, что она может быть совсем рядом. Пулеметная очередь длилась всего секунду, а за секунду пулемет "МГ" выпускает двадцать пуль, и почти все они вошли в грудь лейтенанту. Спина его словно бы взорвалась кровавым фонтаном, на бесконечно долгое мгновение он поднял лицо к небу, словно пытаясь там что-то разглядеть и, слегка повернувшись на каблуках, рухнул ничком. Смерть была быстрой, но отчего-то Антону Ивановичу казалось, что лейтенант успел понять, что произошло.
   Вздохнув, Антон Иванович отогнал от себя грустные размышления. Что уж... Две выцветшие фотографии, да Вещь - вот и все, что осталось от деда. Вещь он привез в свою первую и последнюю побывку домой. Теперь она, переданная Антону Ивановичу отцом, лежала в тайнике под полом.
   Заветная кружка была уже совсем рядом, но Антон Иванович колебался, представляя возможные последствия принятия ее содержимого внутрь. Похмелье, как известно довольно часто переходит во второй день пьянки. Антон Иванович с тоской поглядел в окно. "- Нет, надо отсюда уезжать" - мрачно думал он. - И черт меня дернул вернуться сюда когда-то из города. А теперь попробуй вырвись из этого Медвежьего Угла... Деревенька постепенно умирала, и с этим ничего поделать было нельзя. Когда-то здесь были и школа, и фельдшерский пункт. Люди жили, строили дома, рожали детей, уезжали и вновь возвращались. И тяжело поверить, что всего лишь в тридцати километрах город, в нем бурлит жизнь, а здесь идет ее медленное затухание. " - Надо уезжать" - повторил он вслух. Внезапно Антон Иванович пошатнулся, зажмурился и сжал ладонями виски... но не от головной боли.
   - НЕТ!!! О ГОСПОДИ, НЕТ!!! - фраза ясно и четко прозвучала у него в голове. Голос был исполнен такого смертельного ужаса, такой тоски, что Антон Иванович покрылся холодной испариной.
   - Готово, белая горячка, - ехидно резюмировал другой голос, уже знакомый, свой собственный.
   - Да нет, не то, - возразил ему рассудок, - ты знаешь, что совсем не то...
   Антон Иванович не стал тратить время на бесполезный спор самого с собою. Передернув плечами, и не думая уже о возможных последствиях, он взял кружку и сделал два больших глотка.
   - Опять показало, - подумал он. В Медвежьем углу издавна творились странные вещи. До Советской власти люди здесь вообще не селились, а в двадцатых годах комиссары образовали здесь поселок. Город изначально планировали строить здесь, а затем он как-то сам собой сместился восточнее. Осталась тут лишь деревенька. И творились тут порой вещи весьма странные. Местные о них говорили вполголоса, как бы чего-то недоговаривая, мол, сам увидишь - узнаешь. Впервые Антону Ивановичу "показало" лет пять назад. Пошел он порыбачить за дальний изгиб реки - клев там всегда был отменный. Шел ранним утром по лесу, насвистывая какую-то мелодию, и тут... Сначала он услышал лишь какое-то невнятное бормотание в кустах. Удивленный Антон Иванович пошел в ту сторону, раздвинул кусты...
   Представляешь, - вполголоса рассказывал он вечером Димке, - никакого леса, травы, ну всего этого. Камни голые, река, и по ней трупы вспухшие плывут! На берегу три мужика сидят, говорят о чем-то, а рожи у них, - Антон Иванович зажмурился, - не поверишь, псиные!
   Димка не спеша выпил, занюхал хлебушком.
   - Вот видишь, Иваныч, и тебе показало... А помнишь, ты над всем этим посмеивался?
   - Да ну не то чтобы посмеивался...
   - Брось, я же видел. Даже когда я тебе рассказывал, что со мной было, ты не верил.
   - Что же это все-таки такое, - после некоторого молчания задумчиво спросил Антон Иванович.
   - Ну, - сказал Димка, потянувшись за бутылкой, - я хоть и не поклонник научной фантастики, но тут поневоле будешь почитывать. Думаю, какие-то другие миры нам открываются. Почему именно здесь, не знаю.
   Сейчас, стоя у окна, Антон Иванович вспоминал. Вспоминал приезжавших на лето к родственникам горожан. Некоторые из них, немного погостив, внезапно собирались и уезжали назад в город, провожаемые понимающими взглядами местных. Вспоминал местных охотников, которые, зная окрестности как свои пять пальцев, тем не менее, бывало, пропадали в тайге дней на пять, а то и на неделю. Приходили исхудавшие, пришибленные какие-то. На все вопросы отмалчивались да отговаривались. Заблудились, мол. Впрочем, с Антоном Ивановичем один такой поделился.
   - Ты это, Иваныч, никому только не рассказывай, - говорил он. - Дошел я в тот день, значит, до Чертовой беседки, перекусить присел. (Чертовой беседкой называли четыре осины, росшие особняком на лужайке правильным квадратом). Потом пошел в сторону Ежевичного оврага. Иду и ни черта не понимаю. Хаживал по этим местам тысячу раз, а тут узнать не могу. Вот, уже должен Еремин ручей быть - ан нету! И тут гляжу, Иваныч, - голос его дрогнул, - и деревья какие-то не такие! Иголки у елей сантиметров по тридцать длиной, и кора оранжевая. Я сперва, признаться, запаниковал немножко, но потом думаю - идти назад по своим следам, пока совсем не заблукал. Повезло, вовремя спохватился. Вышел назад к Чертовой беседке - аж от сердца отлегло. Да назад прямиком, в деревню - а там говорят - три дня меня не было, - он изумленно помотал головой. - Больше я в те места ни ногой! Ерофей вон как увидал там войну какую-то, да псоголовцев, будто из сказки, то его теперь туда калачом не заманишь, а я что, дурнее, что ли? Ну ладно, покедова, Иваныч, вижу, не веришь ты мне. Подожди, покажет и тебе еще Медвежий Угол.
   Антон Иванович еще раз отхлебнул из кружки. После прозвучавшего в голове голоса возникло смутное, неопределенное чувство тревоги. Взгляд его уперся в домик, стоявший поодаль от деревни, совсем рядом с лесом. Историю его Антон Иванович знал - лет двадцать назад у хозяина, Федора Акимыча (или просто деда Федора) жена не вернулась из леса. Бывали и такие случаи. Дед затосковал, немного повредился в уме - все лазил по окрестностям в безуспешных поисках. Как-то раз подошел к приехавшему Антону Ивановичу. Тот еще не знал обо всех местных событиях. Деда Федора помнил со школьных времен как человека рассудительного, уравновешенного, и сейчас слушал его с некоторым изумлением. А тот, дергая Антона Ивановича за пуговицу, рассказывал что-то там насчет Небесных Врат и Гнева Господня. Что негоже пытаться изменить то, что сотворил Господь, и влезать в Его дела. Сначала Антон Иванович подумал, что дед в секту подался, потом уже узнал, что это не так. Некоторые предлагали отправить деда Федора в психушку - родственников у него не было. Но он вел себя тихо, и со всеобщего молчаливого согласия его не трогали. Старики даже говорили, что есть, мол, некий смысл в его словах - ведь всем известно, что юродивым приоткрыта завеса над будущим.
   Дед Федор, несмотря на помутившийся разум, руки по-прежнему имел золотые. Выстроил тот самый домик за окраиной деревни. Предварительно исходил то место вдоль и поперек с палочками, как заправский лозоходец. Построил, да и зажил там тихой жизнью. А около года назад Антон Иванович ездил в город. Вернувшись, еще издали заметил недалеко от своего двора небольшую толпу. Подошел.
   - Видишь, спятил наш дед Федор - пояснил Антону Ивановичу Димка.
   - А что, он до этого нормальный был? - ехидно спросил Степка, закадычный его дружок.
   -Ну не то, чтобы нормальный, но хоть спокойный. А сейчас совсем того, - Димка пожал плечами.
   Из домика донесся взрыв хохота, а затем приглушенный вой, будто оравшему зажимали рот.
   - Что ж, Степан, - Димка похлопал его по спине, - дуй в город, зови врачей.
   - Да каких врачей, - буркнул Степан, - его в психушку отправлять надо.
   - А что, психиатры не врачи? - теперь была очередь Димки ехидничать. Уж очень они любили подколоть друг друга.
   - А бензин?
   - Общественность тебе возместит. Так ведь, люди? - обратился Димка к остальным. - Или оставим деда, пусть дальше воет? А может, башку кому-нибудь проломит...
   - Да че там, скинемся, - загудела толпа. - Езжай, Степан.
   Из транспортных средств в деревне были старенький "Газик" бывшего директора школы, давно уже не заводившийся, два мотоцикла "Урал" и снегоход "Буран". Снегоход отпал сам собой, поскольку было лето. Из мотоциклов был рабочий один, Степкин. Второй же был неработоспособен по причине соприкосновения с деревом.
   Степка ушел. Вскоре послышалось рокотание мотора, постепенно затихшее.
   Одной из прелестей жизни в Медвежьем Углу было то, что никогда никуда не надо было спешить. Антон Иванович выбрал местечко, присел на траву и закурил, ожидая развития событий.
   Часа через полтора послышался шум моторов. Со стороны города подкатил белый "Рафик". Степка, ехавший впереди, махнул рукой, указывая на домик деда Федора. "Рафик" остановился, вышли трое в белых халатах. Толпа подошла поближе. Троица направилась к дому, откуда неслось заунывное неразборчивое пение. Один, по-видимому, старший, постучал. Пение оборвалось, щелкнула задвижка, из приоткрывшейся двери выглянул дед Федор.
   - Я знал, что вы придете, - оглядев санитаров, торжественно заявил он, - агнцы Господни!
   - Ну-ну, отец. А как насчет того, чтоб с нами проехать? - обратился к деду старший "агнец".
   - А зачем? - прищурился дед Федор.
   - Расскажешь про жизнь свою, отдохнешь немного.
   - Хитрые вы, - вздохнул дед. - Я ведь знаю, заточите - и с концами. А телевизор у вас там есть? - неожиданно спросил он.
   - Ну, для тех, кто тихо себя ведет, есть.
   - Это хорошо. Дайте с людьми попрощаться.
   Врач пожал плечами и отступил в сторону.
   - Люди! - провозгласил торжественно дед Федор. - Было мне видение в эту ночь. Придет сюда муж, Гонимый Судьбой, отверзнет Врата Ада и выпустит демона. Кровь и смерть будет сеять демон, кровь и смерть! И придет другой муж, черен лицом, да светел душой, могущий победить демона, а далее мне неведомо... - он оглядел стоящих, - многие из вас падут от его руки...о-о-о!!! - неожиданно взвыл он и рухнул на колени. - Я опять вижу его, вижу!!! - ревел он, пытаясь в это время вырвать себе глаза. Из-под правой руки потекла кровь. Опешившие было на секунду санитары опомнились и подхватили его под руки. Мгновенно спеленали и запихнули в "Рафик".
   - Вот так, - произнес врач, извиняющимся тоном обращаясь к стоящим. - Бывает... Усыпят внимание, а потом как отмочат!
   За ним хлопнула дверь, и "Рафик" умчал в город.
   - Да, жалко все-таки деда,- вздохнул наконец Семен, бывший каким-то дальним родственником пропавшей жены деда Федора. - Обратно навряд ли уж выйдет.
   - Заколотил бы ты избу, Семен, - обратилась к нему Димкина жена. - Авось кому-нибудь когда-нибудь сгодится...
   - Да кому она надо, - махнул рукой тот, но все-таки пошел в сарай искать доски и гвозди. Обернулся.
   - Кто-нибудь подсобит?
   - Конечно! - тут же отозвался Димка. - Иваныч, а ты?
   - Ты, оглоед, смотри у меня! - обернулась Димкина жена. - Попробуй только пьяный приди! Подсобничек, едри его мать.
   Некоторое время дом простоял с заколоченными дверями и ставнями, а вот с полгода назад объявился в деревне приезжий. Это был старик, впрочем, довольно неплохо сохранившийся. Окладистая седая борода, изрезанное морщинами лицо, но при этом ясные, горящие молодым задором глаза.
   - Григорий, - представлялся он. Рукопожатие его тоже было не по-старчески крепким.
   Григорий изъявил желание поселиться в доме отца Федора. Говорившие с ним пожимали плечами: мол, дом фактически ничей, так что... Его направили в поссовет. Председателем его был Яков Лукич, единственный непьющий мужик в поселке (завязавший в прошлом году, когда его хватил инфаркт и его еле успели довезти до больницы).
   - Гхм... - кашлянул Лукич, когда Григорий изложил ему свою просьбу. - А, извиняюсь, паспорт у вас есть? - Григорий протянул ему паспорт.
   - Что ж... - сказал Лукич, невнимательно пролистав его, - не вижу, так сказать, оснований воспрепятствовать... - тут он запутался в словах, смолк на секунду, и закончил уже по-простому.
   - Ну, в общем, вселяйся, и живи, Гриша. Главное - с людьми поладить, а бумага - это так, тьфу! - он сплюнул и, презрительно держа паспорт двумя пальцами, протянул его Григорию. - Здесь сразу будет видно, что ты за человек.
   Так Григорий поселился в доме деда Федора.
   Воспоминания тихо кружились в голове Антона Ивановича. Он сделал еще один глоток из заветной кружки. Мысли постепенно успокаивались, принимали плавный ход. Чувство ужаса, возникшее после прозвучавшего голоса, исчезло. Осталась лишь какая-то непонятная, щемяще-тоскливая тревога. И неизвестно с чего, но Антону Ивановичу показалось, что и тоска эта, и голос тот дурацкий - все это каким-то образом связано с домом... и тем Григорием, черт бы его побрал. Сомнительный все-таки дед. Тихий такой, а в тихом омуте известно что... И еще одна уверенность поселилась в душе Антона Ивановича. Что-то должно было случиться. Что-то весьма нехорошее. Вновь вспомнился дед Федор и его пророчества. Говорил он тихо и спокойно, но вот глаза его... Горел в них огонь фанатизма, и, казалось, пылают в них огненные слова "Я расскажу вам, то что я видел, и, черт побери, ВЫ БУДЕТЕ МЕНЯ СЛУШАТЬ!!!"
   - Что-то должно случиться, - повторил Антон Иванович вслух непослушными губами, глядя в окно. Поднималась жара. Было около десяти часов утра.
  
   Глава 6
   Григорий сидел за столом, задумчиво постукивая карандашом по столу. Наконец-то пришло время. Время, время... Сколько же он потратил его на достижение своей мечты? Попавшая когда-то в руки двадцатилетнему Григорию книга изменила всю его жизнь. Тогда он был молод... Господи, как же он был молод. Сейчас мысль об этом причиняла боль.
   К семидесяти годам он все-таки достиг того, чего хотел. Того, о чем прочитал тогда и чего добивался почти пятьдесят лет. Перейти в другой мир. Не в распространенном понятии этой фразы, конечно. Перейти именно живым. Пятьдесят долгих лет собирал он по крупицам информацию. Как здесь, на Земле, так и в астрале. Какая же масса работы была проделана... Сначала это было просто невинным хобби, так, медитация, увлечение различными религиями (причем в тайне, время-то советской власти, знаете ли...). Если бы не этот "режим секретности", возможно, все получилось бы намного раньше. А кроме того, выяснилось, что нужно ездить по стране. А для этого нужны деньги. Ну, эту проблему Григорий решил. В процессе своего совершенствования он обнаружил неожиданно для самого себя, что обладает способностями к гипнозу не хуже, чем у легендарного Рудольфа Мессера. Достаточно было приехать в другой город - в своем городе он, хоть и был уверен в своих силах, избегал делать подобное - найти состоятельного человека, и попросить у него. Просто попросить. А потом сказать, чтобы все забыл. Как правило, те, у кого он просил, деньги находили. Ведь, как говорил классик, если по стране бродят денежные знаки, значит, есть люди, у кого их много. Он мог бы стать миллионером... но зачем? У него была Цель. Правда, иногда он, конечно, задумывался, а не занимается ли он ерундой, вместо того, чтобы просто спокойно жить, растить детей. Эту же мысль ему высказывали и женщины, с которыми он жил. За всю жизнь их было три. Сперва Григорий их привлекал - непьющий, тихий, спокойный, но потом наступало разочарование. Конечно, он ни одну не посвящал до конца в то, чем занимается - посчитали бы чокнутым. Но хватало и того, что он почти постоянно пребывал в каких-то загадочных командировках, довольно долгих. Но даже не это злило женщин - в конце концов жены моряков в похожей ситуации. Их выводило из себя то, что он абсолютно не интересовался, так сказать, семейными делами. Был постоянно холоден и отстранен, никого не пуская в свою душу. Это только кажется, что, мол, пусть ведет себя как хочет, лишь бы деньги давал. Нет, со временем этого становится мало, без душевной теплоты семья развалится. Все без исключения женщины думали, что у него есть другая... затем убеждались, что это не так, и вообще отказывались что-либо понимать. Вроде и нормальный мужик, и в то же время... А мысль о детях выводила его из равновесия. На этот счет у него была своя теория. Ведь когда у тебя рождается ребенок, ты как бы официально признаешь свою смерть. Все, ты уже оставил свой след на земле, ты выполнил свою основную функцию в этой жизни. Мавр сделал дело - мавр может уходить. А у Григория были другие планы на этот счет. Незадолго перед своим сорок пятым днем рождения он вернулся из очередной командировки. Выслушал от жены слова об уходе, пожал плечами. Сейчас он меньше всего был озабочен этим. На этот раз его носило аж в Тибет... и, похоже, не зря. Теперь его хобби перестало быть таковым. Цель стала вполне реальной, осязаемой. Оказывается, что у той книги, которую он читал давным-давно, есть вторая часть. В единственном экземпляре. Неизвестно где. И еще нужно найти место пересечения силовых линий.
   - Только хорошо подумай, - говорил тибетский лама, - хорошо подумай... Есть тайны, которые лучше не трогать.
   Они беседовали в астрале, так как лама не знал русского языка, а Григорий - тибетского. В астрале язык значения не имеет - там беседуют души.
   - Не знаю, - Григорий "пожал плечами", - иногда мне кажется, что я сам собой не управляю...
   Он спускался с горы, на которой стоял монастырь, а лама долго смотрел ему вслед, пока он не пропал из виду.
   Лама молился. Молился за Григория, и того, кто еще не родился.
   Григорий жарил яичницу на опустевшей кухне, а в это время будущий отец Захара гулял под липами с его будущей матерью. Судьба раскладывала свой пасьянс.
   Наконец нашел Григорий точку пересечения миров, и причем (кто бы мог подумать?) не где-нибудь в Китае, или Египте, или Израиле, или еще какой-нибудь общепризнанной "колыбели человечества". Здесь нашел, в затерянной сибирской деревеньке. Напоследок улыбнулась удача - точно в перекрестье линий стоял пустующий дом. Конечно, Дверь можно открыть на удалении до двух километров непосредственно от перекрестья, но требуется больше энергии. А узнав историю бывшего хозяина дома, Григорий понял, что это не совпадение. Точка пересечения излучает огромную психическую энергию... а дед был чуточку более восприимчив, чем остальные. Правда, заплатил он за эту восприимчивость своим рассудком.
   Григорий осторожно раскрыл перед собой старый фолиант (вторую часть той самой, прочитанной в юности книги). Десять лет назад нашел все-таки он ее в подвале церквушки одного из городов Приуралья. Когда он спросил у священника, сколько она стоит, тот некоторое время оценивающе глядел на Григория.
   - Ну вот ты и пришел, - произнес он со вздохом. - Бери. - Он протянул книгу Григорию. Колеблющееся пламя свечи отбрасывало тени мужчин на стены подвала. Было тихо-тихо, лишь где-то над головой, под церковным полом скреблась мышь.
   - Что значит "вот ты и пришел"? - спросил, наконец, Григорий, будучи в полном недоумении. Священника он этого не видел раньше никогда, а тот разговаривал с ним так, будто они знакомы полжизни.
   Я знал, что ты придешь, еще лет двадцать назад. Ты, или кто-то другой - неважно. Главное - что за книгой. Мне было видение.
   Видения, шестые чувства, разные таинственные голоса, шепчущие в ночи... Григорий не отрицал их существование (сам-то чем, собственно, занимался), но доверял не слишком. По себе знал - слишком туманные картины показывает астрал, слишком неопределенную информацию выдает. Позаботился Господь о том, чтоб человек не заглядывал туда, куда ему не положено.
   - Все предопределено, - продолжал между тем священник, - ты неугомонный странник, не могущий найти себе места в жизни, Гонимый Судьбой, исполняющий волю Всевышнего. Это будет испытание.
   - Чье?
   - Не знаю. Ступай, - священник взял его под локоть и повел к выходу. - И да поможет тебе Бог.
   Уже отойдя от церкви, Григорий оглянулся. Священник стоял на пороге и провожал его взглядом. Да уж, покачал головой Григорий, неоднозначный дед. Такого нарассказывал... Но сейчас он взглянул на его слова по-другому. Что он собрался сделать? Всего-то, обмануть Бога. Ни больше, ни меньше. Зайти в рай, так сказать, с черного хода.
   (испытание он сказал это будет испытание)
   Что за испытание? Может лично его, Григория? И все началось еще тогда, когда ему было двадцать, и он узнал, что можно попасть в мир иной, минуя смерть? Испытание, устоит ли он перед этим соблазном? Григорий уставился на осу, ползущую по оконному переплету, не замечая ее. Мысли роились в голове.
   (обмануть Бога)
   (Пап, не лазил я в твой стол)
   И именно с этой целью Он сделал так, чтобы та, первая книга попала в руки Григория? Но неужели он тогда так боялся смерти? Да нет, решил Григорий не только это. Тут и простое любопытство, и возможность избегнуть того, что ожидает каждого. Но что же все-таки делать? Неужели отказаться? Потратив всю жизнь на достижение цели вот так вот, просто, взять и отказаться? Не сделав последний шаг. А если он все-таки сделает его? Что было бы с Христом, уступи он соблазнам дьявола? Ладно, решил Григорий, шаг он пока делать не будет, еще подумает. Но Дверь все-таки откроет, просто посмотреть, как же там.
   (Пап, я честно не лазил, я только в ящики заглянул)
   Господь должен понять его.
   Он же просто посмотрит.
   Григорий вытер об штаны вспотевшие руки. Поднялся, подошел к побеленной стене, прихватив заблаговременно приготовленный кусочек угля. Начертил на стене большой прямоугольник шириной около метра и высотой около двух, ограничив тем самым размеры будущей Двери. В принципе, делать это было необязательно, но без этого контура пришлось бы потом тратить некоторую часть внимания уделять на удержание границ Двери, а оно и так понадобится сегодня Григорию все, без остатка. Нарисовав, отошел метра на два. Расставил пошире ноги, прикрыл глаза и некоторое время просто стоял, собираясь с мыслями. На мгновенье ему вспомнились те лихие парни, которые, крутанув барабан револьвера с одним патроном, с бешено колотящимся сердцем подносят дуло к виску. Григорий несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Ну надо же. Волнение было даже сильнее, чем перед первой близостью с женщиной. Но наконец он пришел в норму. Григорий сосредоточился, и вошел в астрал.
   Еще в первые дни своего прибытия в Медвежий Угол он заметил, насколько отличается астральное пространство этой точки земного шара. Впечатление, будто пространство вокруг дрожит от энергии, с трудом сдерживаемой силовыми линиями. Миры отделялись здесь друг от друга слишком тонкой пленкой, а разность между материями этих миров была слишком велика. Попадались даже миры, состоящие из античастиц, то есть предмет с нашей Земли, помещенный в такой антимир, перестал бы там существовать в мгновенье ока, прихватив с собой и изрядный кусок антиматерии. Но попадались и аналогичные нашему. Впрочем, живое существо могло существовать даже в антимире до самой смерти. Дематериализация происходила лишь после умирания мозга. Григорий "ступил" дальше. Чувства, испытываемые человеком, находящимся в астрале, сродни обычным. Разница в том, что физическое тело отсутствует, и ты кажешься себе комком чистого разума, плавающим во времени и пространстве. С непривычки, когда ты еще учишься передвигаться по астралу, испытываешь что-то вроде тошноты, и это неудивительно. Астрал находится в четвертом измерении. Вы только представьте себе, что из привычного нам трехмерного мира вы попадаете в четырехмерный. К трем перпендикулярным друг другу линиям добавляется четвертая, также им перпендикулярная. В астрале обычный человеческий глаз ничего бы не разобрал - все бы слилось, сплелось и перемешалось. Представьте себе, что все вокруг вы можете видеть одновременно со всех сторон, и вы получите очень отдаленное представление о четвертом измерении.
   Но вот, наконец, и точка пересечения. Григорий "оглянулся". Пространство вокруг дрожало, искривлялось, иногда вдруг выплывала вполне разборчивая картина, а затем исчезала, тихо колыхаясь. Григорий смотрел, зачарованный. Миллионы, миллиарды миров. И где-то там, среди бесконечности, затерялась обитель Творца. В том и заключался смысл работы Григория - он создал, так сказать, путеводитель по мирам. Нить Ариадны, протянутую через бесконечность. Мысленно он произнес разработанную формулу, и усилием воли швырнул ее вперед. Громадный калейдоскоп вокруг завертелся быстрее, а Григорий вернулся в реальность. Находиться в астрале больше не было нужды. Он открыл глаза своего физического тела. Очерченный прямоугольник замерцал, а затем на нем появилась картинка. Сперва нечеткая, затем сфокусировавшаяся. Григорий, завороженный, не мог отвести глаз. Ярко-зеленая трава, возле самой Двери лежит поросший мхом валун, а рядом проходит тропа, уходящая в золотое сияние. Все вокруг дышало неземной, убаюкивающей умиротворенностью. И впервые в жизни Григорий осознал значение слов "Бог есть Любовь".
   Шею внезапно пронзила острая, резкая боль.
   - Черт! - Григорий хлопнул себя ниже затылка. Пальцы наткнулись на твердое тельце. Григорий попытался стряхнуть насекомое, и тут оса ужалила еще раз.
   - АХ ТЫ, ЗАРАЗА!!! - взревел он, одновременно сбросив осу на пол, и со мстительным удовлетворением наступив на нее. Он оторвал внимание от Двери всего лишь на секунду, но этого было достаточно. Взглянув, Григорий обомлел. Вместо прежнего пейзажа в Двери была видна какая-то тускло-красная пустыня. Унылой безжизненностью веяло от всей местности. Впрочем, жизнь там была. По пустыне брели жуткого вида твари. Неожиданно одна из них, выйдя откуда-то сбоку, оказалась прямо напротив Двери, и Григорий разглядел ее лучше. Членистые конечности, оканчивающиеся длинными пальцами. Красное длинное тело, покрытое чем-то, похожим на панцирь. Красная же круглая голова. Григорий зачарованно уставился в черные выпуклые глаза твари, похожие на глаза насекомого. Смутно он ощущал опасность, но чувствовал себя загипнотизированным этим холодным взглядом. За тварью показалась еще одна.
   - Кхег, - сказало чудовище.
   И шагнуло в комнату.
   Григорий наконец-то стряхнул с себя оцепенение. А тварь, вскинув руку, пальцами, оказавшимися неожиданно твердыми и острыми, как стилеты, пробила ему грудь. Он выпучил глаза. Изо рта показалась струйка крови. Между тем вторая тварь уже была в комнате.
   (Господи, что же я натворил, о Господи)
   А к Двери уже спешил еще целый взвод. Последним усилием угасающего сознания Григорий закрыл Дверь.
   И провалился в черноту.
  
   Глава 7
   Незаметно Антон Иванович справился с содержимым кружки. В голове прояснилось окончательно. Нет, надо возвращаться в город, и чем быстрее, тем лучше. Пока не стало слишком поздно. Димка вон тоже поговаривает об этом. А то он уедет, и тогда вообще кранты. С ним хоть нормально поговорить можно. Черт, была ведь работа, хоть и небольшая, но перспектива - все бросил, приехал сюда. Кретин, да и только. Из-за чего, спрашивается, ругал себя Антон Иванович. Ну подумаешь, жена подзагуляла. Застал в самый интересный момент. Ну и бросил бы ее, а сам в городе остался. Нет, ему было, видите ли, больно ходить по тем улицам, где они когда-то гуляли вдвоем. Все вокруг напоминало о ней... Тьфу, чушь собачья. Прямо вспоминать стыдно. Распустил сопли, как шестнадцатилетний пацан. А был бы чуточку поумнее, чуточку поменьше романтиком, так вообще не женился бы на ней. Сразу же было видно, что она самая что ни на есть... ну да, на заборах пишут. Вообще Антон Иванович перетряхнул свое отношение к женщинам за годы, проведенные в этом тихом месте. Мужчины превознесли их до небес, мужчины со своим романтизмом почти обожествили их, а они? Кто-то придумал, что женщина - это загадка, что ее не понять... Да что в них загадочного? Донельзя прагматичные, практичные создания. Романтика им абсолютно чужда, они приземленные материалистки. Придумали любовь, чтобы привязывать мужчин к себе, а сами надругались над ней, втоптали в грязь своими маленькими изящными ножками. Может быть, и есть исключение - любящие женщины, но, как известно, исключение подтверждает правило. Может, в чем-то Антон Иванович и перегибал слегка палку, но, кто же в конце концов сделал его таким женоненавистником? Когда-то Антон Иванович был готов отдать себя своей избраннице без остатка, жить ради нее, а теперь... Забегал иногда к молодой вдове, жившей недалеко от бывшей школы - от природы не уйдешь. Но все ее намеки насчет совместной жизни пресекал. Ну не хотелось ему жить с женщиной, которая ничего к нему не испытывает, а живет с ним из-за того, что мужик в доме нужен. Может быть, это и дурость - десятки тысяч семей так живут, но ведь грустно жить в мире вдвоем, но без любви... Лучше уж одному.
   Заметив, что вновь пускается в мрачные размышления, Антон Иванович тряхнул головой. Черт с ним, со всем этим. Сейчас нацедить еще бражки, совсем немножечко, и начинать, наверное, складывать вещи. Он повернулся к буфету, глянул мимоходом в окно, да так и замер. Челюсть его слегка отвисла.
   На крыльце дома деда Федора стояло... да черт его знает, что там стояло. Антон Иванович прежде ничего подобного не видел. Красное продолговатое тело, слегка поблескивающее в лучах солнца. Длинные членистые руки-ноги (лапы?), круглая голова, низко посаженная на покатых плечах. Тварь походила на какого-то невообразимого, немыслимого паукообразного орангутанга. Тварь стояла, слегка пригнувшись, и вглядывалась в деревню. Длинные руки свисали почти до земли. Затем неожиданно соскочила с крыльца и с пугающей быстротой помчалась в лес. И тут до Антона Ивановича дошло, что это не обычные фокусы Медвежьего Угла. Он не мог сказать с чего он взял. Просто знал, да и все тут. На крыльце между тем показалась другая тварь. Эта побежала в сторону деревни, прямо на дом Антона Ивановича. Не добежав, она остановилась на окраине, где узкая улочка, между двумя рядами домов заканчивалась, Антон Иванович со смешанным чувством ужаса и изумления смотрел на тварь. Он отметил, что глаза чудовища были черными, выпуклыми, и холодными. Ни одной мысли не светилось в них (нет, поправил себя Антон Иванович, ни одной человеческой мысли). Даже у зверей мелькает иногда в глазах что-то человечье, а тут... Но не от этого, и не от жуткого вида твари текли по его спине струйки липкого холодного пота. Некий телепатический ветер прошелестел в мозгу Антона Ивановича... Такой же холодный, как и его взгляд. Антон Иванович чувствовал себя словно бы загипнотизированным. Какие-то невнятные, смутные и чудовищные образы проплывали в его мозгу. И в то же время чувство, что к нему приглядываются. "- Оно знает, что я здесь!!!", - потрясенно подумал он. Затем мысленный взгляд исчез. А в следующее мгновение на крыльцо вышла Настя, Димкина жена. Дом его стоял точно напротив, и Антону Ивановичу было видно, как она взяла ведро и направилась к колодцу. Молниеносно тварь перемахнула через забор, и все с той же неимоверной быстротой устремилась к ней. Видимо, Настя тоже что-то почувствовала и вскинула голову. Но тварь была уже метрах в пяти. Рот Насти открылся, но крикнуть она так и не успела. Чудовище вскинуло членистую конечность, и пальцы с хлюпающим звуком вошли ей в горло. Антон Иванович стоял, не в силах пошевельнуться. Настя между тем вскинула руки, опустила их и обмякла всем телом. Ведро выпало и с печальным погребальным звоном откатилось в сторону. Тварь чуть вздернула вверх руку. Настя судорожно забила ногами в предсмертной агонии.
   - Ке!.. - вырвалось из пересохшего горла Антона Ивановича. Диким взглядом он глядел на тело Насти, содрогавшееся в последних конвульсиях. Чудовище выдернуло руку и, не обращая более внимания на рухнувшее на землю и еще подергивающееся тело, двумя прыжками приблизилось к крыльцу. Взмахнуло на него изящным движением, и закрутилось возле дверей, как бы принюхиваясь. Затем, по-видимому, не в силах понять, как преодолеть неожиданную преграду, грациозно спрыгнуло и, присев, замерло неподвижно возле крыльца.
   В ушах Антона Ивановича звенело. Он то смотрел на босую Настину ступню, все еще дрожащую мелкой дрожью, то переводил взгляд на чудовище, неподвижно застывшее возле крыльца, похожее на какую-то дурацкую статую. Происшедшее казалось дурным сном, Антон Иванович еле подавил искушение ущипнуть себя. Но он был уверен, что это не сон. Что же делать? Сейчас выйдет Димка, и... А остальные? Мирная деревенька, разомлевшая под теплым солнцем. Час, когда люди, управившись с хозяйством, сидят перед телевизорами. Может, кто-то собирается побродить по лесу или поковыряться в огороде. И тут эти две твари. Может, заорать в форточку, предупредить? Да ведь пока поймут, что к чему, начнут сбегаться, как раз тварь их и перекоцает. Взглянув еще раз на пальцы-стилеты, Антон Иванович зябко передернул плечами. Больше всего на свете ему хотелось залезть сейчас в погреб и подпереть изнутри дверь. Но сохранившимся еще рассудком, удерживающем изо всех сил Антона Ивановича от паники, он понимал, что там будет еще хуже. Сидеть там, зная, что где-то бродит тварь (твари, - мысленно поправил он себя, - две твари), было бы просто невыносимо. Как же их убить? Наружный покров чудовища напоминал хитиновый. А невообразимая ее быстрота? С голыми руками и даже с топором кидаться на нее - самоубийство. Некоторое облегчение принесла мысль, что Димка вчера крепко перебрал, а значит будет дрыхнуть до обеда. Тварь все так же неподвижно сидела возле крыльца. Паралич Антона Ивановича прошел. Как же он мог забыть? Сейчас он ей покажет. Он повернулся, и крадущейся бесшумной походкой ниндзя прошел в дальний угол комнаты. Сдвинул сундук с тряпьем, и открыл лючок в полу. Пошарил рукой, и достал нечто продолговатое, увесистое, завернутое в промасленную тряпку. Вещь, оставшуюся от деда. Развернул, взглянул, как всегда ощутив некоторый трепет. Нормальный трепет, который испытывает нормальный мужчина при виде подобных вещей. "ППШ - 41". Словно только вчера вышедший с завода, в смазке. Два запасных диска на семьдесят один патрон. Можно неплохо повеселиться, если вдруг сойдешь с ума, как тот парень в Америке. Вышел в городской парк, прекрасным теплым днем с "Томпсоном" в руках, ну и... Как же его там звали? Точно, Малыш Нельсон.
   Антон Иванович взвесил оружие в руке. Ну, держитесь, твари, откуда б вы не явились. Сняв "ППШ" с предохранителя, он подошел к окну. Ноги его словно налились свинцом, слюна во рту пересохла.
   Твари на прежнем месте не было.
   Ну, и что теперь? Антон Иванович нервно сжимал в руках оружие.
   - Сиди тут и не рыпайся, - прошептал внутренний голос, - прибьют ее как-нибудь и без тебя.
   Если б только как-нибудь сообщить в город! Тогда конечно - милиция, ОМОН, и все такое прочее. Может, и военные. А в деревне что? Ну есть, конечно, у мужиков ружья, но возьмут ли они панцирь чудовища? И, что самое главное, никто же ничего не знает. По всей видимости, твари не умеют открывать двери. А если научатся? Конца света, конечно, не будет, в городе тварь рано или поздно прибьют, но что будет с деревней? Все-таки почти шестьдесят человек. Даже грудной ребенок есть. Антон Иванович вздохнул.
   - Надо идти, - тоскливо вздохнул он, - надо... Он знал, что если будет еще хоть одна смерть, он никогда себе этого не простит, зная, что мог ее предотвратить.
   Всегда, когда есть возможность сделать что-нибудь хорошее - попытайся, чтоб потом не жалеть, вспоминая, что был шанс, а ты не воспользовался.
   Антон Иванович оттянул затвор, посмотрел на тускло блеснувший желтой медью патрон. Ему вспомнилась бывшая жена. Та считала его тряпкой и размазней. А одна из Великих Истин Семейной Жизни состоит в том, что если жена считает тебя тряпкой, то рано или поздно, придя домой, ты увидишь на своей жене чужую прыгающую задницу. Тряпкой Антон Иванович никогда не был. А жена его была из тех, с кем надо пожестче. Такие люди не понимают, когда их любят, а он ее любил... Он жизнь был готов отдать за нее и дочку, и был с ней необычайно мягок. А вне дома, вне семейной жизни, она его просто не видела, и представляла себе его этаким слюнтяем, регулярно таскающем ей цветы и ни слова поперек ей не сказавшему. Да уж, даже собаки портятся от слишком большой любви, что уж говорить о людях... Как же она изумилась тогда, глядя на Антона Ивановича, собиравшего вещи. Любовник сидел в углу, зажимая руками разбитый рот. Он ушел, не оглянувшись, и с тех пор не был в квартире ни разу. Жена приехала как-то раз к нему, спрашивала, почему не приезжает к дочке, та скучает.
   -Не хочу, - равнодушно ответил Антон Иванович, отстраненно, как бы со стороны размышляя, как же все-таки паскудно устроены люди. Вот если бы он сам приехал, искал встречи с дочкой, она бы изо всех сил старалась помешать этому, а так вот...
   - Ну как же так, - всхлипывая, спросила жена, - она же твоя дочь!
   - А мне плевать. И вообще, может, она не моя. Алименты плачу, чего тебе еще надо? Чего приперлась?
   - Ну как ты можешь быть таким бессердечным, - жена разрыдалась, - ну виновата я перед тобой, виновата. Но она-то здесь при чем?
   Антон Иванович непримиримо глядел в окно. Разумом он понимал, что она, в принципе, права. Но что-то надломилось в нем, что-то умерло тем днем. Нечто такое, что делает человека на один шаг ближе к Богу. Быть может, способность прощать, а быть может, что-то еще...
   И вот теперь он стоял, сжимая в руках автомат.
   - Кажется, пришла пора платить по счетам, - прошептал Антон Иванович, - Господи, ты дал мне тогда твердость в том, чтоб довести бабу до слез, дай же мне твердость сейчас.
   Он шагнул к двери. Кабан бы его одобрил. Ему в свое время пришлось выйти с голыми руками против ножа и искалечить двух людей, чтобы обрести веру в себя и избавиться от комплексов. Стоят ли чьи-то выбитые зубы и сломанная рука того, чтоб наладилась личная жизнь? Он не знал.
   И Антон Иванович не знал, стоит ли идти на смертельный риск ради того, чтоб помириться сам с собой, и заслужить прощение. Но иногда нами руководят звезды...
   Страх куда-то ушел, испарился. Без особого удивления Антон Иванович отметил, что больше не боится смерти.
   А зачем жить в мире без любви?
   Держа автомат наизготовку, и слегка пригнувшись, пружинистой походкой он вышел из дому. Огляделся. Крадучись, спустился с крыльца. Небритый, в пестрой рубахе, с автоматом в руках, он был похож на партизана, пришедшего в деревню за провиантом. Бабка Лукерья, Димкина соседка, выглянувшая в окно, так и застыла с открытым ртом. На одно мгновенье ей показалось, что она снова в далекой родной Белоруссии, оккупированной немцами.
   - Уж не спятил ли Иваныч? - подумала она. Тот стоял, пристально вглядываясь по сторонам. В этот момент в лесу грохнул выстрел. Антон Иванович вздрогнул. Из-за угла сарая метнулась тень. Краем глаза он уловил движение, начал разворачиваться, но было поздно. Сразу двумя руками тварь нанизала Антона Ивановича на свои чудовищные пальцы-шампуры. Он задохнулся от невыносимой боли. В предсмертной судороге палец его нажал на спусковой крючок. Автомат забился в нервном ознобе, загрохотал, на кончике дульного среза заплясало пламя. Ствол повело в сторону. Тварь чуть-чуть подвинулась, развернув и Антона Ивановича, а с ним и автомат, в мгновенье ока заплевавший пулями всю улицу по широкой дуге. Пули, посвистывая, срезали ветки, смачно шлепали в деревянные стены домов. Одна из них, цокнув разбитым стеклом, влетела в открытый рот бабки Лукерьи и снесла полголовы. Мозги ее застыли на стене кровавым шлепком, напоминающем карту Австралии. В старческих глазах ее так и застыло выражение крайнего изумления.
   В тот день в Медвежьем Углу это была самая легкая смерть.
  
   Глава 8
   Смихх огляделся. Пока все шло хорошо. Даже, можно сказать, чудесно. Он покачал головой, вспомнив, как он обалдел, когда посреди красного унылого пейзажа прямо перед ним открылась дверь. Прямо за дверью стоял какой-то бородатый кхег и не менее обалдело таращился на него. Как зачарованный, шагнул Смихх в дверь. Вот только убивать кхега не стоило, это была ошибка. Но ведь не мог Смихх предугадать, что именно этот кхег знает секрет открывания Двери.
   Дверь... Сколько легенд ходило про нее в умирающем красном мире смархов. Это был не первый их мир. Пришли они в него, когда он был еще цветущий и полный жизни. Тогда здесь тоже водились кхеги, сейчас не осталось ни одного. Да и самих смархов осталось лишь несколько сотен тысяч. Смихх вздохнул. Он помнил, как пришел в красный мир одним из первых. Тогда он был молод, что-то около двух тысяч лет. Дверь за ними, перебравшимися, захлопнулась, а затем в жутком катаклизме погиб Хранитель Двери, так и не успев передать секрет ее открывания. В довершение всего, что-то случилось с красным миром, он стал ненормально быстро умирать. За каких-то несколько тысяч лет дошел до нынешнего состояния. И вот теперь спасение. И, о дьявол, в этом цветущем, зеленом мире, конечно же, живут кхеги. Как же Смихх их ненавидел! Ненавидел не за что-либо конкретно, а просто за то, что они есть. Ведь изначально великий Творец создал их, смархов. Им, и только им должно было принадлежать неисчислимое количество миров. Все было просто изумительно. А затем... Хранитель истории рассказал Смихху эту быль. Случилось это еще на заре цивилизации. Тринадцатый по счету смарх, некий Люцифер, возомнил себя чуть ли не Творцом, и восстал против Него. Творец хотел его испепелить, но затем посчитал, что это слишком милосердное наказание для него, и отправил в шестьсот шестьдесят шестой по счету от Истока мир, дав ему бессмертие. Запечатал Дверь своей печатью и оставил его там. Одного. Навсегда. А в припадке гнева на своих детей, оказавшимися такими строптивыми, создал Творец еще одно племя - кхегов. Младших братьев, так сказать. Любимчиков. Одно время Смихх изучал их довольно тщательно - пока они еще существовали в красном мире. С помощью Хранителей изучал их историю в других мирах. И чем больше изучал, тем больше запутывался. Ведь казалось, Творец должен был учесть все свои ошибки, и создать идеальную физическую форму существования души. И опять его постигла неудача. Дети получились ленивые, жадные, глупые - как на подбор. Иногда и блистала какая-нибудь особь на этом тускло-сером фоне, но основная масса...
   Ошибка Творца при создании смархов заключалась в том, что он дал им неимоверно длинную жизнь. Теория, что это приведет к накоплению жизненного опыта, совершенствованию разума, оказалась ошибочной. Вместо этого смархи попросту обленились. А зачем что-то создавать, чего-то пытаться достигнуть, если впереди у тебя еще столетия? Сам Смихх с горечью осознавал, что он просто устал от бремени лежащих у него на плечах веков. Другое дело кхеги с их мгновенно пролетающей жизнью. Всегда куда-то спешат, спешат выжать из тела все наслаждения, которые им доступны, ведь жизнь так коротка. А их невероятный инстинкт размножения! Смархи однополы, каждый смарх сто, даже тысячу раз взвесит, прежде чем создать свое продолжение, а эти... Ни о чем не думая - какой у родителей генетический код, нет ли там какой-то наследственной патологии, что может получиться в результате - плевать. Хлоп - и готово. Но в глубине души Смихх понимал, что неправ. Залог прогресса и успеха цивилизации не в долголетии одной отдельно взятой особи, а в быстрой смене поколений. Смихх завидовал бурлящей первородной жизненной силе кхегов. Ведь смархи никогда не воевали друг с другом, а эти, несмотря на то, что постоянно испепеляли друг друга в бесчисленных войнах, неуклонно увеличивали свою численность. Смархов Торец создал прирожденными бойцами, обезопасив их от внешней угрозы. Кхеги же были практически беззащитны в окружающем мире - любая тварь размерами даже вдвое меньше их, могла их убить. Но те, проявив дьявольскую изобретательность, создали оружие, от которого даже смархов бросало в дрожь. И тем не менее оно их не спасет, усмехнулся Смихх. Слава Творцу, который наградил смархов бесценным даром телепатии. План действий простой Судя по всему, здесь небольшое поселение кхегов, практически отрезанное от внешнего мира. Если открыть дверь и впустить сюда всех сородичей, можно потягаться с кхегами, несмотря на их оружие. А о том, чтоб две расы мирно сосуществовали, не могло быть и речи. Слишком далеки были они друг от друга, слишком велико было взаимное неприятие. Телепатически Смихх чувствовал, что при взгляде на него кхеги ничего не испытывали, кроме желания убить его.
   У убитого им кхега Смихх успел считать формулу, открывающую Дверь. Но в его ослабевшем организме не хватало энергии. А простейшим образом накопить ее можно было, убивая кхегов. За Смиххом в Дверь успел пройти его верный товарищ Звинг. Телепатически просканировав местность, Смихх сразу понял, что они находятся в небольшом поселении кхегов. Это был шанс. Что бы сделали они вдвоем в большом городе? Ну, посеяли бы панику, убили бы десятка два, может, даже сотню кхегов, и неминуемо погибли бы сами. Чтобы открыть Дверь, даже зная формулу, и имея необходимое количество энергии, нужно время. Смихх отправил Звинга патрулировать окрестности, чтоб никто не мог выбраться, и поставить других кхегов в известность. Сам же отправился добывать энергию. Первого кхега он убил без особого труда, с радостью ощущая, как энергия переливается в его ослабевшее тело. Со вторым было сложнее. Смихх сразу ощутил исходящую от него угрозу. Проникнув глубже в его мозг, обнаружил, что угроза эта не беспочвенна - оружие и в самом деле могло нанести вред. Но как уже было сказано, кхеги - не бойцы. Оружие его не спасет. В это время пришла весточка от Звинга. Он также выследил одного кхега совсем рядом и собрался напасть. Кроме этого еще двое продвигались в сторону поселения, и еще один находился за пределами поселения. Этот один смутил Смихха. Разум его отличался от обычного разума кхега. Что-то было в нем, что делало его невыразимо мощнее - смархи были в растерянности. Смихх "посмотрел" еще раз. Действительно. Разум без сомнения, кхега, но... не прочитать ни одной мысли, не разглядеть ни одного образа - все клубится в каком-то желто-коричневом тумане.
   - Ладно, с этим подожди, - "сказал" Смихх Звингу. - Сперва разберись с теми двумя, а потом возвращайся, и займись ним, - дал он команду.
   Вооруженный кхег уже вышел из укрытия. Слава великому Творцу, до чего же они беспомощны. В лесу раздался грохот, и в тот же момент Смихх выскочил из-за угла. Кхег успел повернуться и привести в действие свое оружие, но поздно. Смихх постоял немного, впитывая еще одну порцию энергии. Прелестно. Плохо только, что оружие своим грохотом переполошило наверняка всю округу. Ну что же, ничего не поделаешь. Надо действовать быстрее. Смихх уловил сигналы растерянности и страха, источник которых находился совсем рядом. Перепрыгнув невысокую изгородь он и в самом деле обнаружил кхега, неподвижно стоящего около дерева, очевидно парализованного страхом. "Самка", - машинально отметил он. Она побелела и оглушительно завизжала. Ноги ее подкосились. Уже занеся руку для удара, Смихх уловил слабый телепатический импульс, исходящий у нее из живота. Но было поздно, рука мелькнула со скоростью пули, пробив ее грудь. Опустив жертву на землю, Смихх присел рядом.
   Слабые сигналы из живота продолжали идти. Ребенок был обречен на медленную смерть. Да, нехорошо получилось, думал Смихх. Какие б ни были кхеги, военная этика везде одна. Ну теперь поздно что-либо предпринять. Разве что избавить от страданий. Быстрым движением Смихх пробил живот. Не изведавшая греха душа устремилась в свое лоно. Смихх не стал брать эту энергию. Проводив ее мысленным взглядом, он пожелал ей успеха в следующем воплощении. Кто знает, может убив этого ребенка, он избавил его от более мучительных страданий в дальнейшем. Вопрос, ответ на который могут дать лишь самые мудрые Хранители.
   Смихх устремился дальше.
  
   А всего лишь два часа назад Светлана, чье изломанное тело валялось сейчас в пыли возле заборчика, сидела за столом, пристально глядя в небольшое зеркальце. Нет, она еще не подурнела, несмотря на то, что уже пошел пятый месяц. Вдруг она замерла. Вот... опять. Слабый толчок внутри тела. Она погладила живот. Так ведь и не знают они с Петенькой, кто у них - мальчик или девочка. Ну ничего, скоро закончится у него практика, уедут назад в город, там узнают. Петя заканчивал институт, учился на геолога. На прохождение практики он вызвался ехать сюда, в Медвежий Угол. Когда-то у него жила тут родня, он сам два лета прожил тут. По слухам, где-то тут находились залежи руды. Какой именно, Света не знала, да и, положа руку на сердце, не хотела знать. Честно говоря, ей тут уже до смерти надоело, но куда деваться. Петя ведь у нее такой умница. На него она возлагала большие надежды. Пусть он не красавец, да и любви она особой к нему не испытывала, но зато чувствовала себя с ним надежно. Если он найдет эту самую руду, то чем черт не шутит - может в аспирантуру направят, а может, и квартиру дадут. Света твердо верила в древнюю истину - хочешь выйти замуж за генерала - выходи замуж за солдата. Ее подружки все искали богатых женихов, все скакали от одного к другому, а потом соплями утирались - не вышло. Ну еще бы - богатые давно расхватаны уже... Ничего, ее Петя тоже добьется успеха. Она погладила живот. Приедут в город, надо будет первым делом в больницу сходить. Самочувствие что-то не очень. Вроде бы и нормально все, но что-то вроде как грызет изнутри, какая-то смутная, неопределенная тоска. Сны дурацкие снятся... А тут еще про маньяка какого-то передали утром по телевизору. Рожа-то какая - страх Господень. Где-то в этих местах разгуливает. Может, не надо Пете пока бродить по окрестностям? Неспокойно было Светлане. Она передернула плечами. Встала, вышла на улицу. Здесь, во дворе стояла старая раскидистая яблоня, в тени которой она любила помечтать. И тут в тайге грохнул выстрел. Света вздрогнула. А сразу за ним совсем уж невдалеке дробно простучала автоматная очередь. Где-то зазвенело разбитое стекло. Света так и застыла, закрыв руками живот. Что же это такое? А самым пугающим в этом во всем была наступившая затем тишина. Казалось, она длится вечность. Света еле сдерживалась, чтобы не заголосить изо всех сил, и тут в следующую секунду через забор перемахнула какая-то тень. При одном взгляде на нее крик, сдерживаемый в груди Светланы, вырвался наружу. Тень метнулась к ней, и в мире не осталось ничего, кроме боли, проникшей в грудь, и заполнившей, казалось, все тело. Боль тянула ее вниз, и Светлана оседала вместе с ней, по-прежнему закрывая руками живот, инстинктивно пытаясь защитить, уберечь... В последний раз ослепительно сверкнуло солнце, и Светлана умерла. Ее не родившийся ребенок прожил немного дольше.
   А Петя, который в будущем мог бы стать Петром Аркадьевичем Стоватиным, кандидатом наук, лежал на опушке, буквально расчлененный на куски. Старенькое ружьишко валялось в сторонке. Трава вокруг была забрызгана кровью. Не поступил он в аспирантуру, да и квартира ему была больше не нужна... Таким и увидел его Захар, остолбенело взирающий на изуродованный труп, выглядевший так, словно на нем отрабатывали удары трое самураев.
   - Кто ж это тебя так? - изумленно прошептал Захар. Убийца в это время стоял метрах в трехстах, напряженно вслушиваясь телепатическим "ухом". Совсем рядом проходила дорога, по которой приближалось двое кхегов. А в той стороне, откуда он только что пришел, появился тот самый непонятный разум. Звинг был в растерянности, и связался со Смиххом. Тот дал указание разобраться с теми двумя, а затем вернуться.
   "Ну ладно, с этими-то я быстро", - облегченно подумал Звинг.
   По дороге приближался устрашающего вида рычащий зверь. Сигналы кхегов исходили от него. Очевидно, они были внутри. Звинг растерялся. Он не общался с Хранителями, но кое-что про кхегов ему рассказывал Смихх, в частности то, что горазды они на всякого рода технические выдумки. Черт, что же делать? Зверь двигался не быстрее, чем мог двигаться Звинг, но как выцарапать кхегов из него? Теперь он уже отчетливо видел их.. Прыгнуть прямо через стекло ему не пришло в голову из-за особенности зрения смархов. Стекло представлялось ему пусть и прозрачным, но все же довольно прочной структуры материалом. Неожиданно зверь вильнул мордой и остановился. Ругаясь, из него вышло двое кхегов.
   "Ну вот" - удовлетворенно подумал Звинг, и, крадучись, направился к машине.
  
   - Твою мать! - выругался Юра, пытаясь удержать машину на дороге. Сбросил газ и остановился у обочины. Заглушил двигатель, секунду отсутствующим взглядом глядел перед собой. С самого утра денек был дерьмовым. Сколько еще неприятностей предстоит пережить, мрачно подумал он. Покосился на напарника - тому все нипочем. Вместе они работали уже почти год. Юра был водителем, а Витек - грузчиком-экспедитором. Развозили хлеб по окрестным деревенькам. Были они полными противоположностями друг другу. Юра - низкорослый худощавый брюнет тридцати девяти лет. Молчалив, слова не вытянешь. Витек же - высокий блондин, искрящийся энергией болтун. Витьку было двадцать один год. Очко, как иногда подшучивал он сам. Как было уже сказано, энергия буквально распирала его изнутри. Вот и сегодня ехал, всю дорогу сверкая зубами. Ну да ладно, размышлял Юра, понять парня можно - все-таки завтра свадьба. Пусть наслаждается парень, пока еще есть возможность, думал Юра, аккуратно объезжая выбоины. Пусть, пока семейная жизнь кажется раем. Когда-то и Юре весь мир вокруг казался ослепительно блистающим, и на этом ослепительно блистающем фоне была Она... А потом все куда-то ушло, растворилось в серых буднях, Юра даже не заметил когда. В основном, конечно, после рождения сына... Счастье не бывает вечным, мрачно думал Юра. Вавилон умылся кровью.За любые грехи рано или поздно наступит наказание. За все в этом паршивом мире приходится платить. Вот и у Витька еще все впереди. Он и сам этого не знает. Пройдет какое-то время, зависящее от силы их любви, и некий демон несчастья, сидящий за спиной у каждого человека, начнет нашептывать горькие, обидные слова. И тогда начнется: "Да пошел ты!" "Да пошла ты!". И любимый некогда человек будет казаться исчадьем ада, и будет совершенно непонятно, как же ты мог когда-то чуть ли не молиться на нее.
   - Дядь Юра, а вы в Бога верите? - неожиданно спросил Витек. Юра помолчал.
   - Верю, конечно. А с чего это ты вдруг спросил?
   - Да так. Просто вот думаю - как же так вот, например, получилось, что мы с Оксаной встретились? Судьба? Должен же кто-то человеческими судьбами управлять?
   - Управлять... - хмыкнул Юра. - На Земле около шести миллиардов человек. Тебе не кажется, что таким количеством управлять несколько затруднительно? Причем еще и не всей массой, а каждым в отдельности?
   - Ну а как же... - растерялся Витек, - вы же говорите, что верите....
   - Да верю, верю. Но вот представь себе, скажем, что ты энтомолог-любитель. Завел у себя дома муравейник. Бесспорно, ты будешь любить этих муравьев, оберегать их, подбрасывать им еду, но ты же не будешь, да и не сможешь следить за каждым муравьем в отдельности? Сравнение, конечно не совсем точное, но хотя бы приблизительное.
   - А как же тогда, - не сдавался Витек, - вот говорят, Бог охраняет младенцев и пьяных? Ведь если все так, как вы говорите, то как бы он мог это сделать? Ведь сколько одновременно младенцев и пьяных попадает в беду?
   - Хм... - Юра задумался. - Ну, я в конце концов не теолог, - он усмехнулся, - а всего лишь доморощенный философ-любитель. Но предполагаю такую версию. Если Бог, как известно, это все, и Бог есть везде, то каждый человек - это частица Бога. Ты понимаешь, о чем я?
   Витек неуверенно кивнул, вспомнив Керю из соседнего подъезда. Плохо представлялось, что этот опустившийся алкаш тоже частица Бога.
   - Обычно у человека руководит поступками разум, а не душа, - продолжал Юра, - которая и является этой самой частицей. У младенцев разума, как такового, вообще нет, а у пьяных он притуплен. Следовательно, душа может как-то влиять на события, оберегать свое тело.
   - Ну, дядь Юра, - Витек покачал головой, - вы прямо этот, как его...Шопенгауэр.
   Некоторое время они молчали, глядя как утоптанная грунтовая дорога убегает под колеса. Витек сладко потянулся.
   - Эх... Сейчас хлебушек развезем - и домой. А там Ксюха ждет. Дядь Юра, а у тебя дети есть? - спросил он.
   - Есть... сын, после небольшой паузы ответил Юра.
   - И я сына хочу, - мечтательно произнес Витек. - Уж он-то точно не будет хлеб развозить. Выучу его во что бы то ни стало. А вдруг, глядишь, доктором наук станет, или телеведущим, а, дядь Юра? Чем черт не шутит? Твоему сколько лет?
   - Пятнадцать.
   - А зовут как?
   - Миша.
   - А как учится? Пятерок много?
   - Да нормально учится.
   - Ну вот видишь. А кем стать хочет?
   - Пока не знает.
   - Ну ничего, определится.
   Юра внимательно смотрел на дорогу, пытаясь сосредоточиться. Никогда, никогда не определится кем стать его сын. Никогда не закончит школу, потому что не учится в ней. Никогда не будет у него женщины, не будет первой любви и встреч под луной. Ничего этого не будет у его сына. Перед мысленным взором стояло угрюмое желтое здание с облупившейся местами штукатуркой. Серый коридор, тускло освещенный зловещим светом люминесцентных ламп. В сопровождении врача подходит мальчик. Худое длинное тело. Больничная пижама болтается на тонких, как спички, ногах. Кисти рук, как птичьи лапки. Но страшнее всего голова, нелепо сидящая на тоненькой шейке. Огромная уродливая голова гидроцефала.
   - Па-а-па-а! - мальчик улыбается, протягивая к Юре руки. Тоненькая струйка слюны сбегает из уголка рта. Врач деликатно отворачивается, теребя бородку и глядя в окно на больничный двор. По нему прогуливаются две девочки-олигофренки. Юра обнимает его, прижимаясь небритой щекой. "Никогда", - стучит в голове.
   Ужасное слово.
   НИКОГДА.
   Сзади стоит жена. Она не плачет. Все слезы давно уже выплаканы, давно уже их не осталось. Потом они идут к остановке.
   - Юра, а может... попробуем еще раз? - робко спрашивает она. Юра молчит.
   - Ну ведь есть же на свете Бог? - с мольбой говорит она. - Ну не может же и второй ребенок быть ненормальным?
   - Посмотрим, - говорит Юра, думая о том, что он сейчас уедет в город, а его сын, его плоть и кровь останется там, в серых больничных стенах. Сколько он еще протянет - год, два, пять? Гидроцефалы долго не живут. Но твердо знает он одно - никогда больше не решится он завести ребенка. Он понимает, что неправ, что хороших шансов больше, но вот уже долгих двенадцать лет Юра ничего не может поделать с этим страхом.
   Машину тряхнуло, и Юра вернулся в реальность. Неожиданно руль резко повело вправо. Ругнувшись, Юра резко нажал на тормоз, одновременно выкручивая руль, и изо всех сил пытаясь удержать машину на дороге. Наконец она остановилась.
   - Что случилось? - спросил Витек.
   - Колесо, - лаконично ответил Юра. Обойдя машину, он со злостью пнул почти стершуюся покрышку.
   - Сколько говорил шефу, что резину надо менять - до лампочки, - сказал он вылезающему Витьку.
   - Да ладно, дядь Юра, сейчас мигом поменяем.
   Юра вздохнул. Десять лет назад он завязал со спиртным. И в такие дни ему нестерпимо хотелось накатить стакан. "Надо держаться" - эти слова кровавыми буквами были выбиты на коре его мозга все эти долгие годы. "Надо держаться" - повторял он себе после очередного посещения больницы. "Надо держаться" - повторял, когда после особенно тяжелого дня приходил домой, в квартиру, кажущуюся пустой без детских голосов. "А это вообще ерунда" - говорил, когда жена ныла, жалуясь на головную боль, и ясно давала понять, что секса ему сегодня не видать. Но он знал - когда-нибудь, в один из таких деньков он не выдержит. Говорят, что после тридцати годы летят - не уследишь. Юра бы так не сказал. Жизнь для него давно уже превратилась в бесконечно тянущуюся тускло-серую размытую ленту. Иногда он чувствовал себя девяностолетним, умудренным опытом и безмерно уставшим от жизни стариком. Да, мало кто из бывших однокурсников узнал бы в этом худом, угрюмом, с вечно печальными глазами человеке прежнего Юрку-гитариста. Из института пришлось уйти после того, как заболела мать... и с тех пор фортуна отвернулась от Юры. Он долго не сдавался, но как-то раз почувствовал - все, он выдохся. Он уже не мог... и не хотел бороться за более приличное место под солнцем, и вот уже три года развозил хлеб. Жена почувствовала в нем эту перемену. Женщины вообще безошибочно чувствуют как мужской успех, так и неудачи. Только умные поддержат мужчину, если он сломался, не дадут пасть духом окончательно, а дуры будут топить его и дальше бесконечными скандалами. Последних, увы, больше, и Юрина жена была из этого громадного племени. О Боже, думал иногда Юра, спасибо тебе, конечно, за то, что дал мне жизнь, но, о Господи, почему же она иногда кажется такой длинной?
   Наверное, сегодня он все-таки развяжет.
   Витек между тем принес домкрат и баллонный ключ.
   - Вы пока поднимайте, а я сейчас запаску принесу, - сказал он, и ушел за машину.
   Юра сорвал ключом гайки, вставил домкрат и приподнял машину. На мгновенье ему послышалось из-за машины какое-то бульканье. Он поднял голову. Показалось, решил он. Снял колесо. Ну где там Витька, заснул, что ли?
   - Витек, ты чего там?
   Молчание. Юра пожал плечами. Достал сигареты. Уже когда прикуривал, услышал за спиной какой-то шорох, краем глаза уловил туманное, расплывчатое движение. Юра хотел повернуться, но неожиданно резкая боль пронзила грудь. Он открыл рот, пытаясь крикнуть, но лишь закашлялся. Изо рта тоненькой струйкой потекла кровь. Ноги стали как будто ватными. "Неужели?!" - мелькнуло в голове. Где-то он читал, что перед смертью, как правило, люди делают в штаны, и сейчас он, как ни странно, молил Господа о том, чтоб с ним этого не случилось. Неожиданно он увидел себя стоящим среди большой толпы возле какого-то здания. На крыльцо вышел сын. Его сын. Мелькали фотовспышки.
   - Что вы чувствуете сейчас, Михаил Юрьевич, став чемпионом мира?
   - Ну... прежде всего я хочу сказать, что если бы не мои родители, я бы никогда не стал тем, кем стал, - он обвел взглядом толпу, выискивая их. Юра почувствовал, как глаза защипало. Украдкой взглянув на стоящую рядом, и крепко сжимающую его руку жену, отметил, что у нее по щекам тоже катятся слезы. Слезы счастья. И было от чего. Подумать только, его сын - чемпион. Чемпион мира по шахматам. Он заметил их, и пробрался к ним сквозь толпу, преследуемый репортерами.
   - Пойдем, батя, покажу, какую машину я купил! - глаза его, не мутные и пустые, а ясные и светлые, искрились умом и весельем. Они вышли из толпы. - Смотри!
   - Это же "Хаммер"! - выдохнул потрясенный Юра. - Гребаный "Хаммер"!
   - А что по мелочам размениваться, - гордо сказал Михаил.
   - Сколько же он жрет? - Юра покачал головой.
   - Да какая тебе разница, пап? Поехали, прокачу.
   Юра вновь посмотрел на джип. Что-то было не так, он это чувствовал. Краем глаза он отметил, что вся толпа куда-то подевалась... и жена больше не сжимала его руку.
   Джип. Все дело в нем. Что-то не так. Что-то...
   Колесо.
   Переднее колесо "Хаммера" было снято и лежало рядом на земле. Джип стоял на домкрате. Холодея, Юра повернулся к сыну, и увидел пустые, без единого проблеска мысли глаза.
   - Па-а, - из уголка рта побежала струйка слюны. В ужасе Юра отвернулся, чувствуя, как подкашиваются ноги. Он рухнул на землю, ткнувшись лбом в колесо.
   Резина. Она же совсем лысая.
   Вернулась боль в груди. В глазах темнело.
   "Ну вот, кажется, и все", - подумал Юра даже с некоторым облегчением. Последнее, что он видел в этой жизни - это стершуюся резину колеса, и неторопливо ползущую по ней божью коровку.
   Он не обделался.
  
   Звинг некоторое время стоял над трупом. Направился было в лес, затем, что-то вспомнив, вернулся. Взял труп своими не приспособленными для этой цели руками, и с некоторыми усилиями оттянул его подальше в лес. Вернулся, проделал то же самое со вторым трупом.
   "Так-то лучше", - удовлетворенно хмыкнул Звинг. Теперь можно разобраться с тем непонятным разумом. Звинг повернулся и растаял в лесу.
   А Смихх в это время находился в одном из дворов. Звинг только что рапортовал ему об успешном уничтожении двоих кхегов. Ну и чудненько. Чудненько. Еще парочку, и, объединив усилия, они смогут попробовать открыть Врата. А в строении рядом находился полуобезумевший от страха, судя по сигналам, испускаемым его мозгом, кхег. Если попробовать телепатически подтолкнуть, совсем чуть-чуть, дать команду выйти на улицу, возможно и получится. Ну а там уже... Смихх сосредоточился.
   Степка стоял посреди комнаты, сжимая руками голову. Несмотря на то, что ему было уже пятьдесят, и он должен был бы быть Степанам Петровичем, или, на худой конец, просто Петровичем, все в деревне звали его Степкой. Есть такая категория людей, которые до самой смерти остаются Степками, Петьками, Ваньками... Это был тот самый Степка, который когда-то ездил за "скорой" для деда Федора. Он еще переживал тогда, возместят ли ему односельчане расходы на бензин. Сейчас ему было не до таких мелочей. У него были заботы поважнее. Он смотрел на Ужас, стоящий во дворе, слышал Его Зов. Он слышал выстрелы, крики, и понял - пришел конец света. Тот самый конец света, который обещали уже давно разные инстанции, но он все по каким-то причинам откладывался. Похоже, час пробил.
   Зов усилился. Степка зарычал. Он знал, что выходить он не должен ни в коем случае, хоть и не понимал, почему. Надо было принимать решение. И оно пришло, всплыло из темных глубин мозга, такое же безумное, как и Ужас, стоящий во дворе, но он не сомневался ни капли, что оно правильное. Ведь он пришло свыше...
   Месяца два назад сын, наконец-то навестивший Степку, подарил ему старый DVD-проигрыватель - себе он купил домашний кинотеатр. Опять, как всегда, попытался уговорить батю уехать с ним, а Степка, как всегда, отказался. Крепко держит Медвежий Угол свои жертвы, конечно, Степка этого не осознавал, а просто... Не мог он помыслить себе другой жизни, не здесь. Слишком долго прожил он тут, на окраине цивилизации.
   Вместе с проигрывателем сын оставил кучу дисков - в основном старые фильмы, и, смеха ради, диск с видеоклипами группы "RAMMSTEIN". Сын-то думал, отец просто покачает головой, сплюнет, и уберет диск на дальнюю полку... но случилось совсем не так. Степку клипы буквально загипнотизировали. Лучше бы сын подарил ему каких-нибудь "Зверей" там, что ли... А людям со слабой психикой, да еще и в таком месте слушать "RAMMSTEIN", а тем более смотреть клипы не рекомендуется.
   Ой, не рекомендуется...
   И сейчас перед Степкиным внутренним взором встала тысячу раз виденная картина: лихие парни, облив бензином предателя, поджигают его, и смотрят на горящее тело с бесстрастными, каменными лицами.
   Что бы сделал Настоящий Мужик на моем месте, мучительно думал Степка. Мысли путались.
   "Du Hast mish Gefragt", - бился в уши и виски тяжелый ритм, заглушая временами даже Зов. У тебя есть власть спрашивать меня... но нет ее, чтобы получить ответы.
   Другая картина - те же самые отчаянные парни заходят в банк, круша охранников и посетителей. Пока они занимаются своими делами, бесстрашнейший из них сидит на стойке, терпеливо дожидаясь, когда часовой механизм взрывного устройства, прикрепленный у него на груди, отсчитает последнюю секунду. Губы его шевелятся.
   - Ich will, - шепчет он. Я хочу.
   Зов стал невыносимым. Мотая головой, Степка направился к выходу. В сенях схватил канистру, в ней - он еще помнил - оставалось литров двенадцать бензина. Открыл, поднял над головой. Бензин потек по волосам, лицу, плечам. Он зажмурился от резкого запаха, ударившего в нос, как раз вовремя - бензин не попал в глаза. Степка держал канистру, пока она не опустела. Бензин пропитал буквально каждую ниточку его одежды. Он протер глаза, взял с полки спички. Подошел к двери, откинул засов, толкнул ее и вышел во двор. Доставая на ходу спичку из коробки, направился прямо к Ужасу, маячившему посреди двора. Тот спокойно ждал, словно зная, что жертва никуда не денется. Когда расстояние сократилось метров до четырех, Степка остановился.
   - Ich will, - прошептал он, и чиркнул спичкой, мгновенно превратившись в живой факел.
   И бросился на тварь, простирая вперед руки для последнего объятья, разорвать которое в силах только смерть. Но ему не повезло - в последний момент тварь успела отскочить, и он грохнулся на землю.
   Зато ему повезло в другом - он не мучился, заживо сгорая. Сердце его остановилось, как только пришла Боль.
   Ich will.
  
   Никогда прежде Смихх не испытывал такого потрясения, как в тот момент, когда подчинившийся его Зову, покорно направляющийся к нему кхег вдруг вспыхнул и ринулся на него. Смихх не смог прочитать его намерения раньше из-за сумбура, царившего у того в голове, и если бы не его отменная реакция... Он еле успел отскочить, а в следующее мгновение на место, где он стоял десятую долю секунды назад, грохнулся пылающий кхег. Смихх так растерялся, что даже не успел впитать его энергию, она умчалась в Небеса, откуда достать ее было уже невозможно.
   Смихх отупело таращился на догорающий труп. Если они способны выкидывать такие фортели... похоже он их недооценивал. Надо быть начеку, а то он что-то расслабился.
   Но как бы там ни было, охоту надо продолжать.
  
   Конечно, не все жители Медвежьего Угла совершали безумные поступки. Большинство из них закрылись в домах, и, напряженно вслушиваясь, ждали. Чем-то это все ведь должно было закончиться? Ну, а уж когда многие из них увидели из окон бегающую по деревне тварь, мысль о том, чтоб выйти на улицу бесследно исчезла.
   Сергей был один из этих многих. Смихх заскочил к нему во двор сразу после неудачного Степкиного покушения. Сергей просто окаменел. Ему и в голову не пришло, что это галлюцинация, или что он спит, или еще что-нибудь... Он достаточно прожил в Медвежьем Углу, чтобы сразу понять, что к чему. После того, как он своими глазами видел в лесу нечто похожее на расстрел целой толпы... но не людей, он считал, что удивить его невозможно.
   Похоже, я ошибался, думал он. Над кроватью висело заряженное ружье. Тварь стояла спокойно посреди двора, склонив набок голову, словно к чему-то прислушиваясь. На негнущихся ногах Сергей подошел, снял ружье со стены. Подошел к окну.
   Не делай этого, пронеслось в голове. У тебя же не карабин, а всего лишь ружье, и патроны, заряженные дробью четверкой. По зайцам только стрелять.
   Что верно, то верно. Он опустил ружье, чувствуя липкий холодный страх. Что будет, если он выстрелит, и только ранит тварь? Что? Сейчас она, судя по всему, и не догадывается про него, но если...
   Он стоял возле окна, пока тварь не убежала, чувствуя, что никакая сила в мире не заставит его прицелиться и спустить курок, и одновременно проклиная и ненавидя себя за трусость.
   А может быть, это было благоразумие? Во всяком случае, именно этим он утешал себя до конца жизни...
  
  
   Глава 9
  
   Захар огибал деревушку по широкой дуге, время от времени выглядывая из-за деревьев. Как он ни вглядывался, ничего разглядеть не мог. Деревня словно вымерла. Он решил пройти еще немного дальше, туда, где стоял одинокий домик. Там была возвышенность, с которой наверняка можно будет хорошо рассмотреть деревушку. Он уже почти вышел в точку, противоположную той, где стоял сначала, и вдруг замер. На небольшой лужайке лежал парень. Захару не требовалось щупать пульс, чтобы определить, жив парень, или нет - одежда парня и трава вокруг потемнела от крови, а кроме того, живые в таких позах не лежат. В стороне валялось старенькое ружьишко.
   - Ну, дела... - пробормотал Захар, изумленно разглядывая труп. Тот лежал, неловко подвернув ногу, и таращась в небо мертвыми глазами. Присев на корточки, Захар осторожно закрыл мертвецу глаза.
   - Так-то лучше, - тихо сказал он. Встал, оглянулся. Весеннее утро, зеленая трава лужайки, нежащаяся в лучах солнца - на этом фоне залитый кровью труп выглядел неуместно, можно даже сказать, непристойно. Захар поднял ружье, разломил его. Так и есть, в стволе осталась стреляная гильза. Он посмотрел на неудачливого стрелка.
   - И кто же это тебя так, - спросил Захар, разглядывая труп и все более и более изумляясь. Тот молчал. Глубокие колотые и резаные раны были у него по всему телу и лицу, словно какой-то безумный фехтовальщик в приступе неистовой ярости набросился на бедного парня. Захар покачал головой. До этого он в своей жизни видел только один раз человека, погибшего не своей смертью. Тогда они с Викой возвращались из кино. Было довольно поздно, первый час ночи. Они шли, поминутно останавливаясь и целуясь. В то самый момент, когда все произошло, Захар повернул голову, и видел произошедшее от начала до конца. Парень переходил дорогу, небрежно помахивая сумкой, и тут его ударил мчащийся со скоростью не менее сотни километров в час "жигуль". Неизвестно, что думал водитель, может надеялся проскочить до того, как парень зайдет на его полосу, а может вообще ничего не думал. Но факт остается фактом - беднягу подбросило в воздух, и по какой-то совсем уж немыслимой с точки зрения физики траектории он перелетел через крышу автомобиля и грохнулся на асфальт. Головой. Головой, потрясенно отметил Захар. Нога его подергивалась в мелкой судороге. Захар мог поклясться, что сквозь трещину в черепе видит мозги парня. Моментально на казавшейся пустынной до этого улице собралась толпа. Бежал к парню белый как бумага, водитель "Жигуленка", вокруг возбужденно гомонили, кто-то вызывал "Скорую", а Захар все смотрел то на мозги, то на лежащую неподалеку сумку, из которой выкатилась буханка хлеба. "Вот, блин, и сходил за хлебушком", вертелась в голове фраза из анекдота.
   Он взглянул на Вику. Та тоже не могла отвести глаз, прижимаясь к Захару, и дрожа.
   - Пойдем, - он потянул ее, - не надо тебе на это смотреть.
   - Пойдем, - она пошла, но то и дело оглядывалась.
   Захар слышал, что женщины возбуждаются от вида смерти, пример тому - знатные дамы Древнего Рима, которые отдавались своим рабам, в то время как на арене гладиаторы убивали друг друга. Но того что произошло затем, он и представить себе не мог. Едва они зашли в Викин подъезд, как она повернулась к нему с горящими, словно у кошки, глазами.
   - Милый, - полусказала-полувыдохнула она. - Я хочу тебя. Прямо здесь. Сейчас.
   Захар ничего не успел сказать. Ее тонкие нежные пальцы уже нащупывали "молнию" его джинсов. Ее сумасшедшее возбуждение передалось и ему. Захар развернул ее, Она наклонилась, уперлась руками в батарею отопления. Так это и случилось - он овладел ею прямо там, в заплеванном и забросанном окурками подъезде. Не в силах сдержаться, она громко стонала. Позже она призналась Захару, что никогда прежде не испытывала ничего подобного.
   "Да, было время...", - вздохнул Захар. Внезапно в деревне раздался еще один вопль. Захар даже вздрогнул. "Похоже, весело тут у них", - подумал Захар, - "даже как-то неудобно соваться со своими проблемами. Однако ж надо все-таки разъяснить ситуацию?". Он повернулся к деревне, и тут услышал за спиной шорох. Резко повернулся. Вот тут-то он и почувствовал, что приплывает на край света.
   Нечто стояло и таращилось на него холодными черными глазами. Космическая чернота, сродни той, в которую едва не провалился Захар. Тварь приблизилась. Не в силах пошевелиться, Захар оцепенело стоял. Не страх приковал его к месту - после испытаний на полигоне он понимал, что ни одно живое существо не может причинить ему вред. Холодная пустота и неземная ярость в глазах чудовища словно загипнотизировала его. И чувство, будто нечто... или некто пытается проникнуть в его мозг, осторожно ощупывая. Кроме чувства отвращения и ненависти, никаких эмоций тварь не вызывала. Неожиданно она взмахнула лапой, ударила Захара в грудь растопыренными пальцами и, изумленно взвизгнув, отдернула ее. Один из пальцев сломался, и повис на какой-то нитке. Захар успел заметить, что пальцы были остры, как небольшие шпаги.
   "Ни хрена себе" - мелькнуло у него в голове. Дальше он действовал машинально, как тысячу лет назад в студенческом спортзале. Небольшой заступ левой ногой вперед, левая рука полусогнута в локте, левое плечо идет вперед, удар рукой и всем корпусом - р-раз! Запомните, парни, говорил тренер, представьте, что рука - веревка, а кулак - камень.
   Рука - веревка, кулак - камень.
   Удар получился просто отменный. Великолепнейший левый боковой. Увидев такой, Тайсон просто взвыл бы от зависти. С сухим треском голова твари откинулась влево и назад, ноги ее оторвались от земли, и, пролетев по воздуху метра три, она шмякнулась о дерево. Тело немного подергалось в конвульсиях и затихло. Захар стоял, не в силах отвести от нее взгляд.
   - Откуда ж ты взялась? - пробормотал он, разглядывая ее. Осторожно подошел, перевернул ногой тело на спину. Мертвые глаза твари уставились на него. В них уже не было той пугающей, гипнотизирующей, леденящей душу пустоты. Смерть одинакова для всех. А пальцы, потрясенно отметил Захар, без сомнения, это те пальцы, которые исполосовали несчастного парня, лежащего рядом на лужайке. Захар все еще стоял, разглядывая тварь, и вдруг понял: что-то не так. Что-то явно было не так, как минуту назад. Он присмотрелся повнимательней, и понял - тварь меняла цвет. Из тускло-красного он становился все ярче и ярче, словно внутри нее разгоралось пламя. Захар смотрел, пытаясь понять, что бы это значило. Внутри нарастало чувство какой-то неопределенной тревоги.
   - ГРАНАТА!!! - рявкнул в голове голос сержанта Злого, и Захар, сделав гигантский прыжок в сторону, рухнул на землю, закрывая голову руками заученным движением. За спиной сверкнула ярчайшая светло-голубая, почти белая вспышка, дохнуло нестерпимым жаром. Захар его не почувствовал, но видел, как трава перед глазами почернела и скрутилась. Адский огонь, подумалось Захару. Грешники, покайтесь, пока не поздно. Пока еще не стало поздно.
   Наконец он повернул голову. Вроде бы все спокойно. Приподнялся, сел. На месте мертвой твари зияла воронка диаметром метра два и глубиной около метра. Стенки ее кое-где были оплавлены, от поверхности подымался дымок. Захар отметил, что земля из воронки не была разбросана по сторонам - она просто исчезла. Он представил, что было бы с ним, если бы он вовремя не отскочил.
   - Хвала Господу и сержанту, проговорил он, не в силах отвести взгляд от воронки. Да, прав был сержант, когда говорил им, что придет время, когда они будут благодарить его.
   (вот только ты и помыслить и не мог, при каких обстоятельствах это произойдет, верно, сержант?)
   Но как же они проклинали его тогда, трясясь на раскаленной броне и после очередного крика "Граната" скатываясь на землю. Матерились пересохшими губами, готовые его убить.
   - Те, кто находится на поле боя, раздумывать не должны, - говорил Злой, расхаживая перед ними взад-вперед на очередном привале, словно его мощное тело совсем не знало усталости. Они же, совсем обессилевшие, сидели на земле.
   - Думать должны в штабах, - продолжал он, - а те, кто раздумывает на поле боя, быстро превращается в труп. Решение надо принимать мгновенно, мгновенно же выполнять команды, для этого я вас и дрессирую тут, - у Злого был один из редких приступов хорошего расположения духа.
   - Товарищ сержант, - сказал Андрюха, круглоголовый крепыш со сломанным носом, - скажите, а на кой скатываться с брони, если в БТР выстрелили из гранатомета? Рванет же так, что и в десяти метрах жив не останешься.
   Злой посмотрел на Андрюху.
   - Ты что, идиот, солдат? Объясняю еще раз: ваше дело не думать, а выполнять команды. Это во-первых, а во-вторых, с чего ты взял, что БТР "рванет"? Фильмов насмотрелся? Объясняю и это: при попадании в БТР заряда к примеру, из РПГ-7, кумулятивная струя и перепад давления естественно, уничтожает всех внутри, но снаружи, даже если ты будешь в пяти-семи метрах от места попадания заряда, отделаешься легкой контузией. Конечно, если заряд будет осколочно-фугасный, дела похуже - посечет осколками. Но производство осколочно-фугасных зарядов весом свыше четырехсот граммов для ручного стрелкового оружия запрещено Женевской конвенцией. Хотя, с другой стороны, китайцы плевали на этот запрет и штампуют их... В любом случае, попадание из гранатомета вещь, конечно, неприятная, но и не такая жуткая, как показывают в фильмах. Если бы все было действительно так, то для чего было бы выпускать танки, БМП, БТР, и прочее. Но хватит расслабляться. Подъем!
   Захар отвернулся от воронки. Вновь посмотрел на истерзанный (а теперь еще и обугленный) труп. Снова охватило чувство нереальности происходящего. Словно снится какой-то идиотский сон (не кошмар, а именно идиотский), и ты никак не можешь проснуться. Слишком много всего, утомленно подумал Захар. Непонятные перестрелки и крики в деревне, ужасающе истерзанный труп на опушке
   (Я уже молчу, парни, о том, на кого похож я сам)
   и, наконец, эта невообразимая, ни на что не похожая тварь. Захар почувствовал, что сходит с ума. А что он увидит, когда зайдет в деревню? Улыбку Чеширского кота, плавающую по улицам? Своего двойника, танцующего с местными жителями ламбаду?
   (Кукушки разлетелись. Будешь водку пить, с тобой то же самое будет)
   Жуткое чувство невозможности контролировать свои мысли вернулось. Он сделал шаг вперед, его качнуло. Опершись рукой о сосновый ствол, он тупо глядел перед собой.
   - Мы... вышли из игры... мы смертельно ранены... - пробормотал он. Черт, из какой же песни эта строчка?
   "Кажется, скоро мне кердык", - отрешенно подумалось Захару. "Оказывается, и я не навсегда". Вновь стало до боли жаль себя. Пропало желание куда-то идти, кого-то искать, бороться за жизнь. Огромным усилием оставшейся еще воли Захар подавил искушение сесть прямо тут, на мягкую зеленую траву под сосной, напротив трупа, и наблюдать, как медленно ускользает от него окружающий мир.
   Звезда. Священник. Цыганка. Отец. Избранный. Успеть.
   Слова пришли из потаенных глубин мозга, всплыли, как подлодка всплывает из морских пучин. Вот тебе и избранный, вот тебе и цена всяким приметам, усмехнулся Захар. Похоже, он уже успел везде, где только можно.
   А все-таки, настаивал в голове голос, все-таки ты неправ. Вспомни, и Серега говорил перед смертью о том же, а еще раньше...
   Да, было и еще раньше. Кроме вышеперечисленных случаев. Захар сознательно забыл их, не хотел ломать над этим голову, так ведь и свихнуться можно. Но сейчас воспоминания приходили из подсознания, кружились в затуманенной голове. Вот Захар с Викой гуляют в парке. Какой-то праздник. Парк полон народа. Они подходят к столику с лотереей. Здесь можно выиграть футболку, кепку, какую-нибудь игрушку, а, кроме того, на каждом билетике есть предсказание судьбы. Вика останавливается.
   - Лохотрон, - бурчит Захар, и хочет идти дальше.
   - А ты испытай свою удачу, - Вика смотрит на него, глаза ее смеются, - посмотри, везучий ли ты.
   Ну как можно устоять перед таким взглядом? Захар покупает билетик, разворачивает его, и застывает в изумлении. В билетике указано, что он выиграл футболку, но не это приковывает его взгляд. На том месте, где обычно печатают что-то вроде: воздержитесь от финансовых затрат, или вам предстоит знакомство с новыми людьми, напечатано одно слово.
   ИЗБРАННЫЙ.
   Тогда Захар смял и выкинул билетик, думая, что это уже чересчур. Не могло, просто не могло быть такого в обычном лотерейном билетике. А это что значит? Правильно, у него был глюк, возможно, от жары, и остается надеяться, что он не повторится. Он что-то сказал Вике насчет своей невезучести, и увлек ее дальше... а вскоре забыл об этом, вспомнив лишь сейчас.
   - Ну хорошо, - прохрипел Захар, - я пойду дальше. Пойду.
   Да уж... Что бы, интересно, сказал Кабан, увидев все это, подумал Захар. Наверное, выдал бы, как всегда, что-нибудь из своих любимых классиков. Что-нибудь вроде: и так мы работали и ждали света. И шли без пищи, и проклинали хлеб.
   Сзади раздался хруст ветвей. Захар с усилием
   (О Боже, что на этот раз? Эльфы, гоблины, или длинный туннель, в конце которого стоит мой покойный отец? Огни святого Эльма?)
   повернул голову, ожидая увидеть что угодно. Но это оказалась всего лишь медведица, настороженно разглядывающая Захара. Опять захрустели ветки, и вслед за ней на лужайку выкатились два маленьких смешных комочка. Мгновенно настороженность в глазах медведицы сменилась яростью. Ужасающий рык вырвался из ее горла Испугавшиеся возможной трепки медвежата тут же сиганули назад в кусты, а медведица, в два прыжка очутившись возле Захара, поднялась на дыбы, оказавшись почти одного с ним роста. Затем, обхватив его лапами, попыталась его повалить. Оскаленная морда медведицы была возле самого лица Захара. Что-то похожее на недоумение мелькнуло в глазах зверя. Несмотря на все усилия медведицы, враг стоял неподвижно, как скала.
   - Шла бы ты домой, - проговорил Захар. Медведица вновь опустилась на четыре лапы. Обнюхала ноги Захара и, развернувшись, потрусила за медвежатами. Уже возле самых кустов еще раз оглянулась все с тем же недоуменным выражением на морде, и исчезла.
   "Мертвых медведи не трогают", - вспомнилось Захару. Как ни странно, встреча эта помогла ему собраться с мыслями, и вернула в реальность. Все-таки медведица была своя, земная. Захар напрягся, и, с неимоверным усилием оторвав ногу от земли, сделал шаг вперед.
   - А я еще парень хоть куда, - прохрипел он. Следующий шаг дался легче. Так постепенно, словно заново учась ходить, он вышел из леса. Метрах в ста была окраина деревни. Медленно он побрел к ней.
  
   Глава 10
  
   Мотоцикл трясся и подпрыгивал на ухабах. Старший лейтенант Громыкин с трудом удерживал руль. Сидевший сзади сержант молча, про себя матерился. И не только из-за дороги. Утром весь личный состав собрали в райотделе и дали наряд - в связи с возможным появлением в районе особо опасного преступника, маньяка, объехать окрестные деревни, разведать обстановку, предупредить население. "Видать, парень серьезный", - размышлял сержант, даже по телевизору объявление сделали.
   Старшему лейтенанту Громыкину и сержанту Плехову достались Екатериновка, Владиславовка и Медвежий Угол. Удобнее всего было ехать сперва в Екатериновку, затем в Медвежий Угол и, наконец, через Владиславовку назад в райцентр. Проехались по Екатериновке, поспрашивали местных жителей, не видели они кого-то, похожего вот на этого (Громыкин показывал фотографию Захара). В заключение Громыкин вручил председателю тоненькую пачку фотографий с просьбой расклеить по деревне и призвал к бдительности. Рутина, одним словом.
   - А по...- Плехов попытался что-то сказать старлею, но мотоцикл тряхнуло так, что он лязгнул зубами, едва не прикусив язык, и замолчал.
   Вдали на дороге показалась машина. Подъехав ближе, они разглядели, что это фургон. Громыкин затормозил и заглушил двигатель. Воцарилась тишина, прерываемая лишь перекликаниями птиц в лесу.
   - Смотри-ка, - вполголоса сказал Громыкин.
   На стене фургончика виднелось кровавое пятно. Еще одно пятно было на земле. След, как будто волочили что-то тяжелое, вел по дороге, огибая фургон, сходил на обочину, и дальше терялся.
   Они слезли с мотоцикла. Громыкин расстегнул кобуру. Плехов уже держал свое оружие в руке.
   - Ты поаккуратней с этим, - буркнул Громыкин, покосившись на него. Осторожно приблизившись, они обогнули фургон.
   - Вот дерьмо, - пробормотал сержант.
   Еще кровь на земле. Кровь на фургоне. Машина стояла на домкрате, переднее колесо было снято. На нем тоже засыхающие пятна крови. Еще один уводящий в лес след от чего-то тяжелого.
   - Стой здесь и смотри по сторонам, - Громыкин сошел с дороги. Плехов нервно облизнул пересохшие вдруг губы.
   Старлей вышел из кустов.
   - Два трупа, - коротко бросил он. - Похоже, наш клиент поработал. Значит, так. За этим поворотом будет уже въезд в деревню. Мотоцикл оставляем здесь, пробираемся пешком, без лишнего шума и рекламы. Все понял?
   Сержант мялся.
   - А может, товарищ старший лейтенант, подкрепление как-нибудь вызовем?
   - Как? Ехать за ними? Ты что, забыл, что в этом долбаном захолустье ни телефоны, ни рации не работают? Нас же предупреждали. А если он за это время еще парочку человек убьет? Тогда что? Не дрейфь, сержант, идем.
   Сержант все еще нерешительно переминался с ноги на ногу.
   - Да и не только в маньяке дело, наконец выдавил он. - Сама деревня эта проклятая. Мне бабка покойная рассказывала - такие дела тут творятся...
   - Какие еще дела? - Громыкин изумленно смотрел на сержанта.
   - Ну... я не знаю, как объяснить, но поверьте, товарищ старший лейтенант, не местным лучше здесь не ходить.
   Громыкин еще некоторое время смотрел на него, затем покачал головой.
   - Да, сержант, если б не знал тебя, решил бы, что ты не очень удачно шутишь. Так что здесь все-таки? Вампиры? Остатки ордена этих... как его... розенкрейцеров? Ты можешь толком сказать, чего опасаться?
   - Не знаю, - обреченно прошептал Плехов.
   Всю свою сознательную жизнь Плехов был трусом. Нет, понятно, конечно, абсолютно бесстрашных людей не бывает, но Плехов был просто выдающимся трусом. Трусом, так сказать, с большой буквы. Он и в милицию-то пошел в надежде, что мундир представителя власти даст ему хоть какое-то самоуспокоение. Небольшое облегчение, конечно, было, но и только. Страх перед всем, чего только можно бояться, буквально распирал его изнутри, как Моцарта распирали его симфонии, а Сальвадора Дали его немыслимые образы. Коллеги, конечно, раскусили его сущность - долго в коллективе скрывать свою натуру не сможешь. Но даже они представления не имели о всем его великолепии. И сейчас его шестое чувство буквально вопило ему: спасайся! Спасайся, пока не поздно, брось все к чертовой матери и беги, пусть даже тебя уволят...
   Он нервно сглотнул. Изумление во взгляде Громыкина сменилось презрением.
   "А придурок, похоже, сейчас полные штаны горчицы навалит. Вот послал Бог напарничка".
   - Ладно, сержант, хватит лирики, - резко сказал он. - Не забывай, кроме всего прочего, ты еще и на работе находишься. За мной!
   Настороженной, пружинистой походкой старлей направился к повороту. Плехов на ватных ногах последовал за ним. Пистолет в руке не успокаивал - даже наоборот, казался бесполезным, ненужным куском железа.
   (спасайся)
   Господи Боже, повторял он про себя, Господи.
  
   Глава11
  
   Когда-то в Медвежьем Углу был фельдшерско-акушерский пункт. Занимал он небольшое двухэтажное здание. Потом он сократился почти вчетверо, заняв лишь маленькую комнатушку на первом этаже. Из всего персонала осталась лишь медсестра, занимавшаяся в основном тем, что накладывала повязки на различного рода порезы и ушибы. Хотя и это попадалось ей не часто. Еще продавала болеутоляющие и противотемпературные таблетки.
   Вскорости после того, как сократили фельдшерско-акушерский пункт, по непонятной причине вспыхнул и сгорел ярким пламенем магазин. Временно магазин расположили на втором этаже фельдшерского пункта, да так он там и остался.
   Этим утром, как обычно, возле магазина собралась небольшая толпа. По воскресеньям продавщица Светлана открывала его буквально на час-другой, пока не привозили хлеб. Затем быстренько отпускала тех, кто был в магазине, и привет. Впрочем, в деревне все знали установившийся порядок, и обычно приходили заранее. Хлеб, как правило, подвозили к десяти часам.
   Сегодня тема для разговора у толпы была.
   - А слышали, утром по телевизору про маньяка объявляли?
   - Нет, а что там такое?
   - Да объявился в наших краях, говорят, где угодно может быть. И фотографию показывали - рожа такая страхолюдная...
   - Да уж, дожились... Даже в нашей глухомани маньяки завелись.
   - Да он не из местных. Сбежал откуда-то.
   - Дался им этот маньяк, - проворчал своему дружку один из стоявших чуть в стороне двух бомжеватого вида мужиков. - Моя тоже с утра растолкала меня - смотри, мол. Но рожа у него, конечно - не приведи Бог в темном переулке встретить. Время спросит - и часы отдашь. Особенно с похмелья.
   - Да, - поддержал второй, - башка трещит, это верно.
   Два закадычных дружка, Борька и Олег, уже успели с утра дернуть по соточке, но что такое сто граммов для измученного похмельем организма? В кармане у Борьки лежала заветная сумма - как раз на бутылку, и сейчас они ждали Светку-продавщицу с нетерпением, с каким, наверное невеста ждет жениха из армии.
   - Да где ж она, зараза, - Олег переминался с ноги на ногу.
   - Вон, идет, - встрепенулся Борька.
   - Что, хлеб еще не привезли? - Светка на ходу доставала ключи.
   - Нам хлеб без надобности, - Борька с Олегом были уже у самых дверей.
   - Да вам-то, черти, я знаю, одно только на... - фразу на полуслове оборвал ружейный выстрел, раздавшийся недалеко в лесу, а затем загрохотала автоматная очередь, судя по близости звука, прямо в деревне. Все ошарашено уставились друг на друга.
   - Маньяк! - взвизгнула одна из бабулек, и они, жившие по соседству с магазином, врассыпную бросились по домам. Остальные застыли, подобно жене Лота, обратившиеся в соляные столбы. Первым опомнился Лукашин, майор в отставке.
   - Наверх, в магазин! Быстро, быстро! - скомандовал он. Светка трясущимися руками наконец-то сняла здоровенный амбарный замок и пробовала отодвинуть засов, но тот застрял в петлях и не поддавался.
   - Дай я, - Олег отодвинул ее плечом в сторону и, рывком отодвинув засов, распахнул дверь.
   - Давайте, давайте! - подгонял сзади майор, впихивая самых неповоротливых. Заскочив последним, он захлопнул дверь и накинул тяжелый засов. Люди, топоча, подымались по лестнице. Светка уже открывала дверь непосредственно в сам магазин. На этот раз у нее получилось лучше. Зайдя, все первым делом бросились к окнам. Некоторое время напряженно вглядывались, но ничего подозрительного видно не было. А затем тишину разрезал истошный женский вопль, резко оборвавшийся, словно орущую вырубили тяжелым ударом по затылку. Правда, если бы они стояли ближе, то услышали бы еще хрипы и бульканье, исходящие из распоротого горла.
   Воцарилось молчание. Если бы взгляды могли кричать, то пришлось бы заткнуть уши от этих широко распахнутых глаз, но...
   Молчание нарушил Борька.
   - Ну, блин, - выдавил он из себя.
   И это, собственно говоря, было все, что Борька мог сказать по поводу произошедшего.
   Они с Олегом переглянулись, затем Борька подошел к продавщице.
   - Светка, слышь, ты это... бутылку дай, - он протянул ей деньги.
   Она посмотрела на него невидящим взглядом, затем словно бы очнулась.
   - Да вы что, совсем уже чокнулись от водки своей?! - возмутилась она, - там людей убивают, а вы...
   Борька тоже возмутился, хотел сказать было, что ему наплевать на всех маньяков, вместе взятых, начиная от Джека-Потрошителя и заканчивая Чикатило. Что он, в конце концов, в магазине, и хочет за свои деньги купить бутылку (и что тут такого, я спрашиваю, господа присяжные?), но не успел.
   - Отпустите им, Светлана Михайловна, - раздался негромкий, властный голос человека, привыкшего командовать. Та удивленно взглянула на Лукашина.
   - Отпустите, прошу вас, - мягко повторил он.
   - Но, Петр Михайлович, - нерешительно произнесла она, - тут же такое творится, а эти... водку пить, куда ж это годится.
   - Ничего страшного, - произнес майор, - что тут такого? Даже наоборот, обстановка, можно сказать, приближенная к боевой, так что, наверное вы слышали, даже полагается в таких случаях. И я вместе с вами за компанию, - обратился он к Борьке и Олегу.
   Продавщица взяла деньги и ушла за прилавок, бормоча себе под нос что-то вроде: "Все мужики алкаши". Раньше она постоянно строила глазки майору, всячески заигрывала с ним, но после этого случая наверняка ее мнение про майора поменяется, подумал Лукашин.
   А еще он подумал, что, откровенно говоря, ему в высшей степени наплевать на ее мнение.
   Вскоре она вернулась с бутылкой и тремя пластмассовыми стаканчиками.
   - Надо было бы четыре, - нерешительно кивнул Олег в сторону окна. Там стоял еще один человек, напряженно вглядывавшийся в деревню.
   - Ефимыч, - окликнули его. Тот обернулся. Это был невысокий худощавый человек с окладистой черной, местами начинающей седеть, закрывающей пол-лица бородой. На вид ему можно было бы дать все пятьдесят, если бы не взгляд. Умный, блестящий, проницательный, и в то же время несколько отрешенный. Поговаривали, что до приезда в Медвежий Угол он был священником, но толком никто ничего не знал.
   - Ефимыч, - повторил Олег и кивком указал на бутылку, - присоединяйся.
   - Нет-нет, - помотал тот головой, - благодарю, - и опять уставился в окно.
   Борька разлил водку в подставленные стаканы.
   - Ну что, давайте выпьем, - Лукашин поднял стакан, - и подведем итоги.
   Выпили, не чокаясь. Борька отнес стакан и бутылку, в которой немного оставалось, на колченогий столик, стоявший в углу.
   Майор выпрямился, оглядев стоящих и смотрящих на него с надеждой людей. В загадочной ситуации, в которой они очутились он один излучал хоть какую-то уверенность в том, что нужно делать. Их было шестеро не считая майора - уже упомянутые Светка - продавщица, Борька с Олегом, Ефимыч и еще Антонина - восемнадцатилетняя девушка с годовалым ребенком на руках, приехавшая проведать свою дряхлую бабульку и показать правнука. Сейчас она крепко прижимала сына к груди, и, как и остальные, испуганно с надеждой глядела на Лукашина.
   - Итак, - сказал майор, - что мы имеем? Непонятную ситуацию, возникшую по причине возможного появления маньяка в деревне. Другие причины подобного, - он кивнул в сторону окна, - я пока отбрасываю. Смотрите, - передача утром и буквально через несколько часов выстрелы и крики. Так? - обратился он к Борьке и Олегу.
   - Точно, - ответил Борис. - Я сам рожу видел по телевизору.
   - Кто еще видел - спросил майор.
   - Я - ответила Светка.
   - И я - немного подала голос Антонина.
   - Я тоже видел. - cказал майор. - Итак, отлично. Опознать его смогут все...
   - Стойте! - спохватился Олег. - Ефимыч, а ты видел? - Тот по-прежнему глядел в окно, погрузившись в свои мысли и не слышал его.
   - Ефимыч! - громче повторил Олег.
   - Что?- оторвался тот от своих мыслей.
   - Маньяка, спрашиваю, видел? Утром, по телевизору?
   - А-а-а, ну да... Видел, конечно, видел.
   - Ну вот, - подытожил майор. - Нас здесь четыре крепких мужика, я думаю, скрутим любого маньяка. Выходить отсюда пока не следует, я считаю. Если бы не было женщин, можно бы, а так с кем их оставить? Придется разделиться, а это уже опасно. Маньяк, судя по фотографии - мужик здоровый, а оружия у нас нет. Хотя... Есть что-нибудь способное послужить оружием? - обратился он к Светке. Та растерялась, затем, вспомнив что-то метнулась к прилавку и с торжествующим видом достала оттуда большой хлебный нож.
   - Вот! - она протянула его майору, - И еще сейчас... Убежала куда-то в кладовку. Вернулась оттуда через пару минут, в левой руке у нее был еще один нож, правда поменьше, но вполне пригожий, для того чтоб зарезать человека, а в правой несла большую тяжелую кочергу.
   - Возьмите - Светка посмотрела на майора молящим о защите взглядом. Тот молча попробовал острие ножа большим пальцем, и протянул его Олегу. Затем взвесив кочергу в руке, отдал ее Борьке.
   Ну, так-то лучше будет, - удовлетворенно сказал он, оглядев свою маленькую армию. - Хотя стой. На-ка вот это, - и дал Олегу большой хлебный нож, забрав взамен маленький. - Я-то и с этим "огрызком" неплохо управлюсь, а тебе поспокойней будет.
   Олег хмыкнул, уверенно взял тяжелый нож обратным хватом, подбросил его так, что тот, сверкнув лезвием, перекувыркнулся один раз в воздухе, поймал уже прямым хватом и неуловимым движением кисти перехватил нож опять в обратный, проделав все это с нарочитой небрежностью бродячего циркача. Все (кроме Ефимыча) уставились на него с изумлением, лишь Борька поглядывал на остальных с гордостью, словно все это проделал он, а не Олег.
   - Что смотрите, - неожиданно с грустью заявил Олег - не всегда ж я пьянствовал... Когда-то, между прочим, в десанте отслужил, - он медленно отвернулся и пошел к столику с бутылкой и стаканами. - Давайте выпьем, что ли - он раздал стаканы.
   И в это время раздался еще один крик. Кричал мужчина, но совсем недолго.
   Все замерли.
   - Твою мать... - тихо произнес майор.
  
   Глава12
  
   - Сергей Васильевич!!! - профессор тяжело дышал, - Сергей Васильевич, Я НАШЕЛ!!!
   Полковник откинулся в кресле. На мгновенье мелькнула дикая мысль, что профессор каким-то образом, не покидая территории комплекса, нашел этого сукиного сына Архипова. Он вопросительно глядел на Уфимова, ожидая продолжения.
   - Понимаете, Сергей Васильевич, я прилег отдохнуть, а мысли все крутятся, знаете, как оно, и тут меня осенило - я должен увеличить резонансные колебания, - профессор остановился на секунду перевести дух, и Пилат поднял руку, останавливая его. Затем тяжело поднялся из-за стола, подошел к сейфу.
   - Вы понимаете, Сергей Васильевич... - продолжил было профессор.
   - Секундочку, Дмитрий Иванович, - полковник открыл сейф, достал бутылку коньяка, стакан, плеснул на два пальца, протянул профессору. - Вот, выпейте, успокойтесь, вы слишком взволнованы. А потом по порядку рассказывайте.
   - Кхм... да. - профессор немного смутился. - Конечно. Извиняюсь.
   Он залпом выпил коньяк, присел на стул.
   - В общем, Сергей Васильевич, нашел я способ вернуть парней... парня в нормальное состояние. Если вы помните, я собирался сделать это с помощью открытого мною альберт-излучения, теоретически способного нейтрализовать воздействие препарата. Но на практике ничего не получалось, - профессор запнулся на секунду, вспомнив, как Серега постепенно разваливался на куски, невзирая на его, Уфимова, усилия. - Я кляну себя за то, что эта идея не пришла мне раньше в голову. Ведь так просто... Я уже проверил расчеты на бумаге - все должно получиться.
   - Ну, - произнес задумчиво полковник, - винить себя, я вам уже говорил, не в чем... А, кстати, почему вы так странно назвали - альберт-излучение?
   - В честь Эйнштейна, - удивленно ответил профессор, - а что?
   - Да так, ничего, - хотя на самом деле у Пилата мелькнула мысль, что Уфимов назвал свое открытие в честь Зубцова, начальника Пилата. Того звали Альберт Юрьевич. Чушь, конечно. Профессор его не знал, да и не мог знать ни самого Зубцова, ни тем более, как его зовут.
   Вспышкой эмоций он не произвел особенно впечатления на полковника - за профессором и раньше такое замечалось - в момент озарений, так сказать. Сейчас он пришел в норму (благодаря коньяку, подумал Пилат), и выглядел уже спокойно.
   - Конечно, проблемы продолжительности жизни в измененном состоянии это не решает, - продолжал профессор, - но по крайней мере мы можем спасти парня. Кстати, ничего не слышно?
   - Нет, пока ничего. Ладно, Дмитрий Иванович, идите отдыхать, силы вам понадобятся. Как только парня привезут, вам сразу же сообщат. Если, конечно, привезут еще целого...
   - Да... - профессор тяжело поднялся со стула. - Ну что же, пойду, и в самом деле отдохну.
   Дверь за профессором закрылась. Полковник задумчиво глядел ему вслед. Затем налил себе коньяку, но пить не стал, сел в кресло и на минуту задумался. Пододвинул телефон, набрал номер.
   - Привет, Иваныч. Как там с моей просьбой, дело движется?
   - Обижаешь. Я тебе говорил, бутылкой не отделаешься... Сегодня воскресенье, между прочим, а я на работе торчу. И всех начальников райотделов пришлось повыгонять на работу, чтоб организовали там. Но пока ничего на представляющей интерес территории. Все данные сразу лично мне докладывают. Хотя вот, может быть зацепка - двое поехало проверить Екатериновку, Владиславовку и Медвежий Угол. Смотришь по карте у себя там?
   - Смотрю, - буркнул полковник. Карту он с утра не убирал со стола, только отодвинул в сторону стакан.
   - После Екатериновки они вышли на связь, отчитались, предупредили, что едут в Медвежий Угол, и связи с ними пока не будет.
   - В смысле - не будет?
   - Да аномалия какая-то там - ни черта не ловят ни рации, ни мобильники... Да не в этом дело, а в том, что по идее, они должны были уже минут десять, как выйти на связь. Вот и думай. Угол этот самый как раз возле железной дороги, правильно?
   Полковник прикинул по карте. Что же, вполне вероятно. Только чего он в той глуши слез, а не доехал до города? Хотя, если изначально, то чего было вообще сбегать...
   - Так вот я и думаю, - продолжал между тем собеседник, - подождем еще минут двадцать, и отправим туда группу.
   - Ладно, Иваныч, спасибо. Держи в курсе.
   - Само собой. Ну все, не отходи от телефона, думаю, скоро позвоню.
   В трубке раздались гудки отбоя. Пилат некоторое время смотрел на нее, положил на рычаг, а затем одним махом выпил коньяк. Он думал. И, как ни крути, ничего хорошего не было в том, что Архипова, возможно, скоро привезут. Лучше бы он... да именно так. Лучше бы он остался в тайге. Где-то в укромном месте. Навсегда. Конечно, с него возьмут подписку о молчании, уже взяли, но все-таки... Пока вышестоящее начальство ничего не знает, и не надо, чтобы оно знало. Показать пока один инфразвуковой генератор, и хватит с них. Пообещать, что через месяц он им такое покажет... И пускай Уфимов спокойно совершенствует свои технологии. Все равно, три человека уже погибло, ну, будет четыре. Что это для огромной российской армии? Смешно. Зато, когда все получится...
   Итак, решено. Если Архипова найдут, привезут, профессору не сообщать, подождать, пока Архипов... ну, одним словом, того. А потом можно и сказать, не успели, мол. Полковник налил еще коньяка, вытер вспотевший неизвестно отчего лоб, и долго смотрел застывшим взглядом на телефон.
  
   На колченогом столике стояла вторая, уже почти пустая бутылка водки, и четыре наполненных ее содержимым пластиковых стакана. Но несмотря на количество выпитого, казалось, алкоголь совсем не действовал. Светка вынесла стулья и трое мужчин нервно курили. Сама она сидела в углу и тихо всхлипывала. Рядом Антонина грудью кормила проголодавшегося малыша. Ефимыч по-прежнему стоял и глядел в окно.
   - Черт, может действительно сделать вылазку? - сказал майор. - Двое пойдут, двое останутся? - Он поглядел на Борьку с Олегом.
   - Да надо бы... - произнес Олег с хрипотой, тоном мертвеца. - Что ж тут сидеть, ведь ни с городом связи, ничего... А он, подлец, людей вырезает. Все попрятались по домам, вот он по одиночке и... Того...
   - А что это за автомат был? - подал голос Борька. - Странно...
   - Да, непонятно, - Лукашин на несколько секунд опустил голову и потер руками лицо, - в деревне же автомата ни у кого нет, а милиционеры в одиночку облавы не устраивают. - И развел при этом ладони в стороны. - Значит у "гостя" нашего автомат есть, идти искать маньяка - это одно, а идти искать маньяка с автоматом, совсем другое. У кого в селе есть ружья? Желательно поближе к магазину.
   - Да почти у всех, - пожал плечами Олег, - и у Лукича, и у Степана, у Яшки хромого тоже есть, - перечислял тот.
   - Ладно, - поднял руку майор, - Лукич ближе всех, значит сначала к нему. Будет хоть одно ружье, а там посмотрим, совсем другой разговор будет. А то он нас изрешетит и ножи не помогут. Ну что, как разделимся? Ефимыч пускай остается, что-то он никак опомниться не может. Кто из вас со мной?
   Борька с Олегом переглянулись.
   - Ну, ты наверно страхуй тут, - сказал Олег, - а я пойду. Не серчай, я же вроде как...
   - Да знаю, десантура...
   - Ну все тогда. Что, Михалыч на дорожку?
   Майор секунду подумал.
   - Давай!
   - За удачу, мужики - сказал Лукашин и одним махом опрокинул в рот содержимое.
   - За удачу... - тихо повторили Борька с Олегом. Затем двое встали и направились к двери. Борька пошел за ними, закрыть дверь.
   - Стойте... - тихо раздалось сзади. Они обернулись. Ефимыч стоял, наконец-то оторвавшись от окна и смотрел на них.
   - Стойте! - повторил он. - Не ходите никуда!
   Мужики изумленно молчали.
   -Ты чего, Ефимыч? - наконец изумленно спросил Олег, - ты ж все слышал - надо
   идти.
   - Не ходите, - еще раз повторил Ефимыч.
   - Погоди, дед, - обратился майор, - чего ты заладил - "не ходите, не ходите"! Ты можешь объяснить толком?
   - Не могу, - покачал головой Ефимыч, - сам не знаю, что там случилось. Но лучше не ходите - предчувствие у меня.
   - Предчувствие, значит, - хмыкнул майор.
   - Да нет, - заторопился Ефимыч, - это серьезно. Я знаю, понимаете, ЗНАЮ! Это все, - он указал на окно, - все, что там творится, вовсе не маньяк никакой.
   - Ну а что же тогда, - майор пожал плечами.
   Ну говорю же - не знаю я! Да скажите вы ему, - в отчаянии он кинулся к Борьке, стоявшему ближе, - скажи, что это может быть все, что угодно.
   Борька смущенно замялся. Он и Олег жили в Медвежьем Углу довольно долгое время, вполне достаточное для того, чтоб ознакомиться со всеми его странностями. Лукашин же находился тут всего три месяца, и про местные фокусы еще не слыхивал. С изумлением взирал он на сконфуженных, не знающих, как объяснить практичному майору некоторые особенности Медвежьего Угла. "Особенности национальной паранормальности", - мелькнуло в голове у Олега.
   - Да вы что, - произнес наконец майор, - верите ему?
   Оба еще некоторое время молчали.
   - Тут такое дело, - заговорил в конце концов Олег, - действительно, тут временами черт-те что творится. Не знаю даже, как и сказать... Словом, давайте и в самом деле подождем немного.
   - Да-да, немного, совсем немножечко, подхватил обрадованный Ефимыч, - хотя бы полчасика подождите, и должно все проясниться, я чувствую. Я ВИДЕЛ! Но не знаю толком, что я видел. Но скоро должно быть все ясно. А ходить туда сейчас опасно, смертельно опасно.
   Горячая, сбивчивая, сумбурная речь Ефимыча больше смахивала на бред. Но глядя на серьезные, испуганные лица Борьки и Олега, Лукашин немного засомневался.
   -Ну ладно, - согласился наконец он, - вы меня не убедили, но из уважения к вам полчасика подождем.
   - Спасибо, - Ефимыч ухватил руку майора, и крепко ее пожал.- Спасибо! - и вновь ушел к окну. Майор пожал плечами и уселся на стул, развернув его спинкой вперед Достал сигареты, закурил. Борька с Олегом последовали его примеру. Майор курил, пуская кольцами дым, изредка взглядывая на стоящего у окна Ефимыча, вернее, на его спину.
   "Черт его знает", - размышлял майор. С одной стороны, похоже, что в сумасшедший дом попал, но с другой... Сам ведь дважды от смерти в Чечне спасся благодаря тому самому шестому чувству. Не будем пока подвергать сомнению рассудок Ефимыча, усмехнулся про себя майор, на маразматика он вроде бы не похож. По крайней мере, удостоверение не предъявлял - улыбка все-таки просочилась на лицо майора, и вот тут-то ему показало.
   Сигарета выпала из ослабевших пальцев майора. Он сидел, выпрямившись, на стуле, глядя широко распахнутыми глазами в никуда. На лице так и застыла та самая, просочившаяся улыбочка, выглядевшая теперь несколько идиотски. Руки безвольно свисали вдоль тела.
   - Олег, глянь на Михалыча, - прошептал Борька, - по-моему, показало нашему майору.
   -Точно, - восхитился Олег. - Ну, теперь, я думаю, поверит нам, а то сидел, посмеивался. Только знаешь что, Борис... налей-ка ему водочки. Сам знаешь, как они все долго очухиваются, после того, как первый раз покажет.
   -Сейчас... Интересно, что он там видит?
   А видел майор осенний, полыхающий багрянцем лес. Было тихо-тихо, и деревья неподвижно застыли в лучах восходящего солнца. По узенькой дороге, петляющей среди кустов, шел парень в советской военной форме славных сороковых. "Лейтенант", машинально отметил Лукашин. Он одновременно и видел лейтенанта, и в то же время был им. Чувствовал нетерпение, с которым тот спешил на встречу. Вместе с ним вспоминал запах ее волос, горячие поцелуи, бездонные синие глаза и задыхающийся шепот. Она говорила с легким акцентом, но от этого ее речь становилась еще милее.
   А за ближайшим кустом лейтенанта ждала смерть. Смерть вообще многолика, и на этот раз приняла облик молодого парня. Он лежал на земле, аккуратно подложив шинель и наблюдал за лейтенантом сквозь прицел пулемета "МГ".
   "Ложись", хотел крикнуть Лукашин, умом понимая, что ничего не спасет лейтенанта - с такого расстояния стрелок нащупает его хоть лежачего, хоть сидячего, и укрытия никакого нет, пропал парень, пропал. Машинально хотел крикнуть, привычка, знаете ли...
   Но крика не вышло, а в следующую секунду он обнаружил себя сидящим на стуле в зале магазина.
   - Господи, - выдохнул он. - Господи...
   - Тихо, тихо, Михалыч, все свои. Вот, возьми лучше, - майору всучили стакан. Он принял его мертвой рукой.
   - Мужики, что это было?
   - Ничего страшного, ты пей давай, не время сейчас рассуждать. Расскажем потом.
   Майор проглотил водку. Взгляд его стал осмысленным.
   - Ну ладно, мужики, я вижу, вы что-то знаете. Рассказывайте, хотя бы в двух словах.
   Олег усмехнулся, обвел взглядом магазин. Ефимыч по-прежнему стоял у окна. Борька распечатывал новую пачку сигарет. Светка сидела возле прилавка, понимающе глядя на майора. Лишь Антонина, не обращая внимания на происходящее, пристроилась в уголке и теперь пыталась усыпить наевшегося малыша.
   - Ладно, Михалыч, - жестом Олег попросил у Борьки сигарету. - В общем, слушай...
  
   Ефимыч между тем напряженно ждал. Он не знал, произойдет ли то, что он видел. Он никогда этого не знал. Он часто видел разные вещи, еще до приезда в Медвежий Угол. Когда-то он действительно был священником (на этот раз слухи не ошибались), был им по призванию, и действительно верил в Него. Но время шло, из безусого семинариста он превратился постепенно в умудренного жизнью отца Сергия, и с годами мировоззрение его менялось. Чем больше и внимательнее читал он Библию, тем в большее замешательство приходил. Концы с концами не сходились. Начать с того, что он был служителем храма, одного из тех самых храмов, которые Иисус призывал разрушить, и молиться в уединении, в вере и истине. Что ж это получается, потрясенно думал отец Сергий, я ношу крест, одеваю его малым детям при крещении, даю целовать при исповеди - крест, орудие пытки, с помощью которого и был убит Христос. Что же это, братцы, получается? И говорил Христос - не должно быть учителей, никого не должно называть учителем, отцом своим. Не сотвори себе кумира, учил он, и как бы в жестокую насмешку над ним кумира сделали из него самого.
   Сами понимаете, отцу Сергию не с кем было поделиться своими соображениями. Если бы он пришел с подобными теориями к своему духовному начальству... Про подчиненных и говорить нечего. Достаточно глянуть на рожу дьяка. Кретин, думал отец Сергий. Хотя нет, тут же поправлял он себя, вовсе не кретин, а наоборот, очень даже практичный и прагматичный человек. Это было для него работой, причем весьма непыльной работой. Получал вполне реальные деньги за каждое богослужение, крещение или отпевание, которых ему вполне хватало, чтобы содержать семью и двух любовниц. Да еще и частенько появляться по утрам с помятой от похмелья рожей. Не было и нет христианина, кроме одного, и Он был распят, вспоминалось отцу Сергию все чаще и чаще. Тяжело, когда рушатся идеалы, когда то, что ты считал правильным и единственным вдруг оказывается гнусным и мерзким.
   В общем, ушел Ефимыч, никому ничего не объясняя. Ушел и отрекся от церкви. Отчего-то казалось ему, что в этом случае у него больше шансов на то, что Бог простит его.
   И вот с тех самых пор начались у него видения. Видел он и прошлое, и будущее, и, что самое интересное, видел вероятное будущее. Например, как-то раз привиделось ему, как его сосед, Сергей Петрович, выходит из подъезда. Ефимыч незримо присутствовал рядом. Сосед обогнул дом, подошел к ларьку, купил газету. Ефимыч даже заметил число - двадцать пятое сентября, то есть завтрашнее. Направился к переходу, смотря на заднюю страницу. Что-то там привлекло его внимание. Привлекло настолько, что он даже не заметил мчащийся по дороге грузовик, трехмостовый "КамАЗ". Их еще называют "крокодил", припомнилось Ефимычу. Хоть это был и переход, но любой пешеход в данной ситуации пропустил бы грузовик, слишком уж он был близко. По-прежнему глядя в газету, Сергей Петрович ступил на дорогу. Шаг, второй. Расширенные от ужаса глаза водителя. Рев сигнала. Сергей Петрович поднял голову, и тут грузовик ударил его и поволочил впереди себя. Каблуки туфель оставляли на асфальте две черные полосы, метров через двадцать сменившиеся кровавыми. Окончательно грузовик остался метров через шестьдесят. К грузовику бежали люди, шофер вылез из кабины. Его рвало. Как зачарованный, смотрел Ефимыч на то, что осталось от соседа. Может, партейку в шахматы, предлагал он Ефимычу сегодня. Теперь, наверно, не получится, потрясенно думал Ефимыч. Тут очертания стали терять резкость, все заволокло туманом, и Ефимыч обнаружил себя сидящим в кресле, до боли вцепившимся в подлокотники.
   - Господи, - прошептал он, - Господи.
   Он прошел на кухню, открыл холодильник. Вообще-то он был непьющим мужиком, но после подобного зрелища... Он отвинтил пробку, налил почти полный стакан. Зачем-то посмотрел на свет.
   - Эх, Петрович, - он покачал головой. - Ну надо же...
   Затем одним махом опрокинул в рот содержимое стакана. У него начал формироваться план.
   На другой день он самого утра околачивался под подъездом. Он не знал точно время, когда выйдет сосед, но вроде бы все должно случиться утром.
   Наконец сосед вышел. Ефимыч подошел, поздоровался, и завел какой-то пустой разговор. Так они обогнули дом, подошли вдвоем к ларьку. Сосед купил газету, и направился к дороге.
   - А вот послушай, - Ефимыч придержал его за рукав, - анекдот мне вчера рассказали...
   Ефимыч рассказывал анекдот, краем глаза поглядывая на дорогу, и, наконец, дождался. Тяжелый "крокодил" промчался, обдав их перегаром солярки. Ефимыч закончил рассказывать. Сосед хохотнул.
   - Ладно, Ефимыч, пойду я. И так опаздываю. Вечером жду тебя на шахматы, - и сосед направился через дорогу.
   - Давай, - Ефимыч помахал ему, и пошел домой. На лицо сама собой выползала улыбка. Давно ему не было так хорошо на душе.
   Видения приходили обычно под утро (хотя случалось и днем, как, например, видение про соседа). Обладали они такой четкостью, что практически нельзя было распознать, явь это, или сон. Лишь потом, окончательно очнувшись, Ефимыч осознавал - накатило. Видел он и покушение на Гитлера, и убийство какого-то неизвестного деятеля, скорей всего из будущего - уж больно странная одежда на людях была. Не скоро, значит, люди добрыми станут, грустно размышлял Ефимыч.
   А когда увидел измену жены, ушел от нее, и уехал в родительский дом - в Медвежий угол. Уехал, ничего не объясняя, и не скандаля. То, что он увидел, в этот раз не было вероятным будущим - это он знал точно. По одежде жены знал. Да с другой стороны, и раньше неладно было у них в семейной жизни. Жили как-то по инерции, что ли. Последняя соломинка сломала спину верблюда. И с тех пор, как приехал в Медвежий Угол, видения стали случаться чаще, стали казаться еще реальнее. Узнал от местных, что непростое это место - Медвежий Угол. Загадочное.
   А сегодня утром видений было несколько. Одно было особенно ярким и чудовищным. Видел Ефимыч город. По городу метались толпы каких-то безобразных красных тварей, убивающих всех, кто попадался им на пути. Откуда-то валил дым, слышались вопли людей, и вой противоугонной сигнализации.
   Из-за угла выскочили пятеро солдат с автоматами. Трое прикрывали фланги, двое открыли стрельбу с колена по бегущим на них тварям. Двое завертелись на месте, из дыр от пуль брызгала зеленоватая жидкость, но одна успела добежать до солдат - передвигались они с невероятной, пугающей быстротой. Несколько взмахов длинных рук - и трое солдат валяются на земле, агонизируя, и заливаясь собственной кровью, фонтанирующей из разорванных артерий. С противоположной стороны бежала девочка лет десяти. Лицо у нее было залито кровью, скорее всего, она просто не видела, куда бежит. К тому времени Из пятерых солдат остался только один. Разворачиваясь, он успел нажать на спусковой крючок подствольного гранатомета. Сам тут же задергался, нанизанный на чудовищные пальцы, рот перекосило в крике. Шипя, граната пролетела мимо тускло-красного тела и с тошнотворным шлепком угодила в девочку. В следующее мгновение она взорвалась. Ефимыч тупо глядел на упавшую возле него детскую ручонку. Пальцы еще шевелились.
   А тварь, покончив с последним солдатом, помчалась прямо на него. Он не успел закричать, не успел даже испугаться, как тварь проскочила сквозь него. Тогда он осознал, что это видение - и тут же оно растаяло.
   И возникла другая картина. Пустынная деревенская улица. Присмотревшись, он с некоторым изумлением узнал центральную улицу Медвежьего Угла. Хотя она была не совсем пустынная - с дальнего края, который выходил к лесу (там еще жил Антон Иванович, к которому он частенько заглядывал на партейку в шахматы и просто покалякать о жизни), так вот, оттуда шел человек. Сперва Ефимыч подумал, что парень в стельку пьян - так его штормило. Но чем ближе тот подходил, тем в большее недоумение приходил Ефимыч. С близкого расстояния было видно, что парень не пьян... а как-то изможден, что ли. Но, с другой стороны, от парня веяло какой-то незыблемой, несокрушимой силой. Вся его мощная фигура в разорванном камуфляжном костюме была словно отлита из свинца. Усугублял впечатление цвет лица - желто-коричневый, цвет лица столетнего деда, прошедшего в своей жизни огонь, воду и медные трубы. Хотя парню было от силы лет двадцать. Парень поднял голову и посмотрел сквозь Ефимыча - видеть его он, естественно, не мог. И столько было в его глазах боли и смертельной тоски, что Ефимыч почувствовал, как в жилах леденеет кровь.
   И тут из ближайшего палисадника метнулась точно такая же тварь, какая была в предыдущем видении. Походя, небрежно полоснула парня своими пальцами-кинжалами, и помчалась дальше, не оглядываясь. Но парень не упал. Мутным взглядом посмотрев вослед твари, он, пошатываясь, двинулся дальше по улице. Ни капли крови не показалось на его камуфляжной куртке. Тут все растаяло. Ефимыч проснулся. Некоторое время он лежал на кровати, уставившись в потолок и размышляя, что бы это все значило. Затем встал, умылся и включил телевизор - старенький "горизонт". Застелил диван и опять завалился на него. Но буквально через пять минут уже сидел, не отводя глаз от экрана. По телевизору, прервав обычную утреннюю передачу, показывали его. Того самого парня, которого Ефимыч видел только что в своем видении.
   "Особо опасен... просьба сообщить" - Ефимыч вполуха слушал голос за кадром, вглядываясь в лицо на экране. Грубое, словно вытесанное из камня, и даже как бы... не от мира сего, что ли. Не от мира сего, повторил про себя Ефимыч. Какая-то неясная мысль бродила в его мозгу - то ли воспоминание, то ли что-то еще... но никак не могло окончательно сформироваться. Это чувство знакомо всем, кто хоть раз задумывался - кажется, вот-вот ты должен все сформулировать, и привести в надлежащий вид, но что-то мешает, и твой мозг кажется тебе огромным часовым механизмом с заржавевшими шестернями - пружина сжата, пытается толкнуть все сооружение вперед, но механизм застопорил, и кажется, ну вот, еще маленькое, малюсенькое усилие, вот-вот...
   Передача закончилась. Ефимыч некоторое время сидел на диване, потирая пальцами виски. Затем встал, подошел к ведру, зачерпнул воды. Жадно выпил, роняя капли на голую грудь.
   "Черт, надо выйти, проветриться. Но что же, что же я не понял?" - роились мысли в его голове. Он неторопливо оделся. Размышления не покидали его.
   Парень не маньяк... не маньяк, я это знаю совершенно точно, но тогда кто же он? И к чему я все это увидел? Еще и сюда, в Медвежий Угол его занесло. Такой себе бродяга, рыцарь большой дороги... Рыцарь, черен лицом, да светел душой... СТОП!!! Ефимыч, как брел по дороге к магазину, так и стал, как вкопанный. Где он это слышал???
   - Черен лицом, да светел душой, - пробормотал он. Двинулся дальше. Вот и магазин. Возле него уже стояли люди. Ефимыч подошел, поздоровался, но в разговоре принимать участия не стал, занятый своими мыслями.
   - Как делишки, Ефимыч, - окликнул его Олег.
   - Да все так же, помаленьку.
   (черен лицом, да светел душой)
   Еще одна мысль будто прострелила голову. "Испытание... это будет испытание..."
   (???какое еще испытание???)
   Ефимыч даже зажмурился.
   - Ты чего, Ефимыч? - обеспокоено спросил Олег.
   - Да так... голова что-то побаливает.
   - А-а, бывает, - Олег отошел к своему дружку Борьке. Подошла Светка-продавщица, и тут случилось это - ружейный выстрел, автоматная очередь.
   - Скорей, скорей, - вместе с другими не убежавшими Ефимыч был затолкнут Лукашиным в магазин. Машинально поднялся на второй этаж. События происходили, конечно, неординарные, но Ефимыч подсознательно уже связал их со своими видениями. Сейчас он обдумывал свою последнюю
   (испытание... это будет испытание)
   мысль. Подошел к окну, и тут его словно ударило током. Вид на дорогу открывался точно такой же, как в его видении. И дорога была пустынна.
   (черен лицом, да светел душой)
   И вот тут-то он вспомнил... Одинокий, безобидный, сошедший с ума дед Федор. Ну конечно же. Ефимыч был тогда, когда его забирала "скорая". И про рыцаря он тогда говорил, и что-то еще...
   -Ефимыч! - услышал он. Оглянулся.
   - Присоединяйся, - кивком Олег указал на бутылку.
   - Нет-нет, благодарю, - Ефимыч отвернулся.
   (И придет муж, Гонимый Судьбой, отверзнет Врата Ада, и выпустит демона)
   Да, что-то в этом роде он и говорил. Но что все это значит? Между прочим, Ефимыч и тогда не отринул слова деда Федора, как пустой бред - сам-то каков? И сейчас он вспоминал. Вспоминал и сопоставлял факты. Все казалось довольно бредовым, но как же его видения? Тут он услышал решение майора сделать вылазку. Еле удалось уговорить парней никуда не ходить - Ефимыч был уверен, что добром эта затея не кончится.
   Уверившись, что его послушали, Ефимыч опять повернулся к окну. Он был уверен, что ситуация скоро прояснится. Он настолько был поглощен своими мыслями, что даже не заметил, что майору "показало".
   Он ждал.
  
   Майор сидел, пытаясь переварить то, что рассказали ему Борька с Олегом про Медвежий Угол.
   - Слышишь, Олег, а что там с твоей бывшей приключилось? - вдруг спросил Борька.
   - Да что, сам недавно лишь узнал, когда в городе был. Обычное дело, в гололед поскользнулась, с крыльца шваркнулась. Разбила себе черепушку.
   - Ну ты и... - произнесла Светка от прилавка.
   - Что я?
   - Да слова бы хоть подбирал какие-то... покультурнее. Все-таки жена, хоть и бывшая. Тебе что, ее ни капли не жалко?
   - Ну почему? - пожал плечами Олег. - Жалко немного, хоть и сволочь она.
   - Ой, да ладно! На себя бы посмотрел. С таким бухарем разве другой станешь?
   - Да ты-то что понимаешь, - глаза Олега вдруг вспыхнули бешеным огнем, и Борька увидел, какой он был в молодости, - вообще, любая баба что понимает? Шмотки, деньги, вещи, и все! Если уж вцепятся в мужика, то постараются выжать из него по максимуму, еще и мозги выполоскать. А у меня из-за нее идеалы рухнули, можно сказать. Я ведь верил, всегда верил, что семья - святое дело. Домой летел как на крыльях, всю зарплату до копеечки приносил - мужики-коллеги смеялись. И все равно - что ей надо было, не пойму. Любил, цветы дарил. И все равно, чем дальше, тем больше отношения портились. Стал стараться домой попозже приходить, выпивать начал. Эх... - он махнул рукой.
   - Да ладно, остынь, - дернул его Борька за рукав, уже жалевший, что начал этот разговор.
   - Да просто, блин... Вот мы ж с тобой сколько раз про это говорили - глянь, в Медвежьем Углу сколько таких разведенных мужиков, разочаровавшихся в семье, плюнувших на все, и приехавших сюда. Поставили крест на личной жизни. Неофициально приняли целибат, так сказать. Что, все они подлецы? Антон Иванович, вон например, добрейшей души человек, да что тут говорить. А я ради интереса со многими беседовал, между строк вникал. Везде, везде одно и то же. Конечно, и мужики попадаются не подарочки, но в основном... Не верят женщины в любовь, - заключил Олег, - вот от этого и проблемы все. Ты открываешь ей душу, даешь волю, так сказать, а она тут же взнуздает тебя, и понесет. Что из этого следует? Следует - тебя самого она ни капли не любит. Вот и получается, что семью можно сохранить, только не любя жену, и поэтому постоянно одергивать ее.
   - Ну ладно, ладно, убедил, - Лукашин поднял вверх руку. - Ты конечно, и время для диспута выбрал... Я тебе вот что скажу - выбрось это все из головы, и делай с этими бабами то, для чего они предназначены, да и все дела. Меньше мозг напрягай. Только бухать подзавяжи, - майор критически оглядел Олега, - да приоденься.
   -То-то и оно, - вздохнул Олег, - кто с молодости это понимает, у того и проблем никаких нету. А я все в чистое и светлое верил. А прозрел поздно. И то, наверное, такое поведение, должно быть в крови. А мне уж не поменяться, да и не хочу я.
   - Ну так не спиваться же, Олег?
   - Идите сюда,- вдруг позвал Ефимыч. Все прильнули к окнам.
   На дальнем конце улицы показался человек.
  
   Глава 13
  
   Старлей Громыкин и сержант Плехов прокрались к окраине. Затем Громыкин осторожно выглянул из-за угла, держа наготове пистолет. Повернулся назад, пожал плечами.
   - Тишь да гладь, ни одной души. Глухо, как в танке, в общем. - прошептал он.
   - Не нравится мне это, - прошептал в ответ Плехов.
   - Мне вообще сегодняшний день с самого утра не понравился. Гадость какая-то под утро приснилась, - старший лейтенант даже передернулся, вспомнив явившийся во сне подвал, а в нем двух огромных голых, уродливейшего вида младенцев. Между пальцев у них были перепонки, но отвратительнее всего были их глаза, вернее, их отсутствие - веки срослись, и глазные яблоки под ними перекатывались вверх-вниз. Потом один повернул безглазую голову к Громыкину, и, пуская изо рта белесоватую слизь, промычал:
   - Па-а-па-а!
   Тут Громыкин проснулся, дернувшись так, что разбудил жену.
   - Ты чего, совсем сдурел? - сонно проворчала она.
   - Да спи, спи, нормально все.
   Некоторое время Громыкин лежал, уставившись в потолок. Затем повернулся к жене, обнял ее.
   - Оленька, - нежно прошептал на ушко, и поцеловал в шею, - проснись...
   - Да отстань ты, дай поспать! С самого утра не терпится ему!
   - Ну пожалуйста, зайка...
   - Отстань, я сказала - нет!
   Громыкин мысленно плюнул, встал и ушел на кухню. Здесь его ждал еще один неприятный сюрприз - чай закончился. Следом, сонно моргая, вышла жена. Ночная рубашка соблазнительно облегала ее тело. Он сцепил зубы. Заставил себя улыбнуться, подошел к ней.
   - Оль, ну может, все-таки...
   - Ну что ты за человек! Сказала же - не хочу.
   Даже не позавтракав, он ушел на работу, выслушав на прощание, что у нее, бедняжки не жизнь, а мучение, что у других мужья как мужья, ну и так далее.
   И на этом неприятности не закончились. Придя на работу, он узнал, что вместо того, чтобы спокойно сидеть в райотделе, придется на дрянном мотоцикле мотаться по району.
   Еще и напарничек достался - не приведи Господь.
   - Ну, ладно, - сказал он сам себе. Вновь выглянул из-за угла.
   - Оп-паньки! - произнес шепотом, и пальцем поманил Плехова.
   В дальнем краю улицы показался мужик. Покачиваясь, он брел в их сторону. Напарники некоторое время вглядывались в него.
   - Пьяный, что ли? - наконец неуверенно спросил Плехов.
   - Да вроде бы.
   Еще некоторое время они молча смотрели на бредущего парня.
   - Что-то не так, - наконец произнес Громыкин. - По-моему, он не пьяный. И ты знаешь, мне кажется, это тот самый, из ориентировки.
   - Точно, он!
   Два милиционера, уже не таясь, вышли из-за угла и направились к парню.
   Между тем Захару было совсем худо. Окружающий мир как бы... ускользал, да, именно ускользал. Какие-то туманные образы роились в голове, слышались неясные шелестящие голоса.
   (мертвых медведи не трогают)
   (а если ты не знал, парень, то я тебе скажу, да-да, скажу - мертвые НЕНАВИДЯТ живых)
   (а тем, кто сам, добровольно, падает в ад, добрые ангелы не причинят никакого вреда...никогда... Помнишь эту песню? Так знай - это правда.)
   - Стоять!
   Захару показалось, что крик, войдя в уши, заскакал внутри черепной коробки, как баскетбольный мяч, отражаясь от стенок. Он поморщился. Поднял голову. Два милиционера стояли перед ним, направив на него пистолеты. Он направился к ним.
   - Ребята, - прохрипел он.
   - Стоять! Я сказал, СТОЯТЬ!!! - буквально завизжал сержант.
   - Парни, послушайте... - начал было Захар, но слова его заглушили три выстрела, раздавшиеся один за другим. У сержанта не выдержали нервы. Две пули, срикошетив, улетели в неизвестном направлении. Третья же воткнулась в землю, снеся по пути кусочек форменного ботинка старшего лейтенанта. Кусочек ботинка и кусочек большого пальца.
   - ПРЕКРАТИ, ИДИОТ!!! - заорал старлей, изумленно косясь на свою ногу.
   (о Боже, нет, этого не может быть, этот кретин отстрелил мне палец, о Господи не может этого быть)
   Боли еще не было, но Громыкин знал - сейчас она придет. Но несмотря на отстреленный палец, еще одна мысль
   (бронежилет)
   терзала сознание старлея. Он явственно видел дыры от пуль на камуфляжной куртке парня, накинутой - он видел это - прямо на голое тело. Что за чертовщина?
   (бронежилет, это какой-то новый вид бронежилета, невидимый)
   Старлей почувствовал, что сходит с ума. В этот момент волной накатила боль. Громыкин даже зажмурился. Толчками забила кровь, обильно поливая пыльную утоптанную землю.
   Захар шагнул к сержанту. Господи, и за что только таким кретинам выпадает такое счастье - жить, мрачно подумал он.
   (мертвые ненавидят живых)
   Представил, как размахивается и бьет этого полудурка по тупой башке. Явственно увидел разлетающиеся во все стороны осколки черепа и мозги. Четкий, яркий образ - куда там "Кодаку" с его новейшими технологиями.
   (ненавидят)
   (не сходи с ума, парень)
   Захар протянул руку и осторожно забрал пистолет у сержанта. Поставил на предохранитель, и протянул его назад. Тот принял его помертвевшей рукой. На штанах его расплывалось темное пятно. Захар покачал головой. Затем повернулся к старлею.
   - Ты бы перевязался, - обратился он к нему. - Парни, мне срочно нужно к вашему начальству.
   Громыкин только таращился на него, не в силах вымолвить ни слова. Он даже про боль на время забыл.
   - Перевяжись, - повторил Захар, указав на ногу, - кровь же бежит. Парни, я повторяю - срочно везите меня, я умираю.
   Громыкин наконец обрел способность действовать. Сев прямо на дорогу, морщась от невыносимой боли, стянул ботинок. Оторвав кусок от рубахи, перевязал палец.
   (Полпальца, мысленно поправил он себя, полпальца)
   Покосился на стоящего столбом сержанта, усмехнулся про себя. Ну надо же, подумал он, мальчик прошел боевое крещение. Похоже, сегодняшний день он запомнит надолго.
   Обул ботинок, поднялся, убрал пистолет в кобуру. Ладно, решил он, парень не сопротивляется, сам к начальству рвется, что ж, поедем... Старлей был далеко не дурак, и уже смекнул, что никакой парень не маньяк, нет, тут что-то другое... Мысль о необъяснимой неуязвимости парня, поджав хвост, уползла в глубины подсознания. Ну его к черту, думать об этом, так и свихнуться можно. Пусть разбираются, в общем. Он повернулся к Захару.
   - Ну что, идем... МАТЬ ТВОЮ, А ЭТО ЧТО?!! - выдохнул он.
   Это были последние слова старлея. Может быть, и не самые красивые слова для прощания с жизнью, но других Громыкин придумать не успел. Выпрыгнувший из-за ограды палисадника Смихх одним взмахом располосовал ему горло. Сделав шаг назад, старлей покачнулся, в глазах застыло изумление. Ударившая фонтаном кровь обрызгала Захара. Смихх повернулся к нему, и ткнул в грудь. Изумленно застыл на мгновение. Неподвижно стояли они, и смотрели друг на друга - кипящий боевым азартом Смихх и умирающий Захар. Время остановилось. Наконец Захар вяло поднял руку, попытавшись ухватить Смихха, но тот уже пришел в себя, и с легкостью отскочил.
   Попался бы ты мне вчера, попрыгунчик, устало подумал Захар. А тот, видимо, решив, что соперник, хоть и неуязвим по какой-то причине, но тем не менее неопасен, прыгнул к сержанту. Захар беспомощно смотрел, как тот разделил участь старлея. Запомнилось его лицо, белое, как мел от ужаса. В этот раз, парень, твой страх понять можно, подумал Захар. Смихх, еще раз взглянув на Захара, скрылся во дворе, откуда выпрыгнул полминуты назад. Захар остался один на дороге. Если, конечно, не считать двух трупов, похожих друг на друга тем, что были в форме. И даже позы, в которых они лежали, были похожими.
   Теперь Громыкин уже не будет приставать по утрам к жене с нескромными предложениями, пускай вздохнет спокойно.
   И поймет старую истину, что ценить что-нибудь мы начинаем лишь тогда, когда теряем...
   "В этой деревеньке явно не до меня", решил Захар. Но что же делать?
   Вдруг откуда-то послышался звук открывающегося окна.
   - Эй, парень! - раздался голос.
   Захар поднял голову, поискал глазами. Нашел.
   Бородатое лицо выглядывало со второго этажа дома, стоящего чуть в стороне от дороги.
   - Эй, парень, - повторил бородач, - заходи к нам.
   По-видимому, ни в какой город я уже не попаду, решил Захар, да и, кажется, уже слишком поздно... А там хоть среди людей умру...
   Он повернулся и пошел к дому.
  
   Глава 14
  
   Из окна магазина люди, собравшиеся там в это не самое лучшее для них утро, видели всю сцену задержания Захара. Видели последовавшее затем убийство двух милиционеров. А потом случилось то, чего никто не ожидал. Неожиданно для всех (в том числе и для самого себя), повинуясь какому-то неожиданному импульсу, Ефимыч открыл окно, и позвал Захара.
   - Ефимыч, ты сдурел, никак? - взвизгнула Светка. Лицо у нее перекосилось, сделавшись злым и некрасивым.
   - Ефимыч, ты это...- проговорил и Лукашин озадаченно.
   Тот посмотрел на всех.
   - Я знаю, что правильно делаю. - сказал он. - Так надо.
   - А я ему верю, - вдруг тихо произнесла Тоня, до этого в разговоры не вступавшая, поглощенная полностью своим малышом.
   - Какой-то он... одинокий совсем. И уставший, - она покосилась на окно. Захар к тому времени только-только доплелся до двери.
   - Я сегодня сам себя не узнаю, - покачал головой Лукашин. - Последний час слушаю туманные советы деда, и мнение девчонки. Так скоро и к колдуньям начну обращаться. Ну да ладно, пойдем, Олег. Тем более, что все равно сами собирались встречи с ним искать. Нож не забудь.
   Мужчины вышли. Слышно было, как спустились вниз по лестнице. Лязгнул засов на двери.
   - Ну, проходи. Да смотри, без глупостей, - голос майора. Пришедший что-то ответил, слов было не разобрать. Вторично лязгнул засов.
   Майор Лукашин был довольно крупным мужчиной, ростом за метр девяносто, и весом чуть больше ста килограммов. С такими габаритами (да учитывая знание рукопашного боя), драки он не боялся. Тем более, что вошедший был пониже и явно полегче.
   (а ты уверен, что полегче?)
   Майор отогнал дурацкую мысль, но все равно, что-то... Что-то было не так, какое-то смутное чувство тревоги... А своему шестому чувству майор доверял. Вот точно такое же чувство он испытывал в Грозном, в далеком девяносто пятом году. С самого утра в тот день он был сам не свой, и вот после обеда... Они шли вчетвером по улице, и вдруг Лукашина как будто кольнуло.
   - ЛОЖИСЬ!!! - заорал он дурным голосом, и рухнул на землю, увлекая за собой ближе всех находящегося товарища. Парни, бывшие тогда с ним, были стреляными воробьями, и знали, что в таких ситуациях вопросы "почему" да "зачем" не задают. Мгновенно упали, лишь на долю секунды отстав от майора (правда, тогда еще не майора), а в следующее мгновение недалеко от них в стену влепилась граната из РПГ-7. Если бы они оставались на ногах, то здорово бы досталось и взрывной волной, и осколками, а так прошло все поверху, лишь одному слегка руку зацепило.
   И вот сейчас с такой же четкостью как тогда, когда он догадался, что сейчас будет взрыв, майор понял, что если этому парню вдруг взбредет в голову двинуть его в челюсть, то майор улетит в дальний угол, головой вперед, подобно небольшой торпеде.
   И сам он уже не встанет.
   (этого не может быть)
   (мертвые ненавидят живых)
   (???какие еще мертвые???)
   Он буквально увидел себя, подергивающегося в последних судорогах на грязном полу рядом с пустым пыльным мешком, и непроизвольно сделал шаг назад. Но то же чувство подсказало ему, что парень нападать не собирается... пока.
   Майор пересилил себя, и вновь приблизился к Захару.
   - Пойдем наверх, - он сглотнул слюну, - там поговорим.
   Захар направился к лестнице, поставил ногу на первую ступеньку. Его могучее тело качнуло назад.
   - Эй, эй, парень, - засуетился Олег, - ты чего? Не падай... вот черт! Михалыч, помоги мне, он тяжелый, как грузовик!
   - Отойдите, я сам, - прохрипел Захар. - Если буду падать, то все равно не удержите, только придавлю кого-нибудь.
   Потихоньку, поочередно ставая обеими ногами на каждую ступеньку, Захар поднялся на второй этаж. Лукашин с Олегом следовали за ним, как тени. Майор только что ощутил вес Захара, и его мозг отказывался что-либо понимать. Слишком много событий для одного утра.
   (а еще там была какая-то тварь, помнишь?)
   (это всего лишь дикий зверь. Всего-навсего дикий зверь)
   Слишком много.
   Зайдя в магазин, Захар окинул взглядом всех присутствующих. Прислонился к стенке, и медленно сполз на корточки.
   - И в самом деле плох, - прошептала Светка, уже без страха глядя на Захара. - Ох и страшный же!
   - Тихо ты, - проворчал Ефимыч, во все глаза рассматривая его.
   (черен лицом, да светел душой)
   - Что с тобой стряслось, парень? - спросил майор. - Ты что, правда в розыске? Как, кстати, тебя зовут?
   - Захар. Ничего не знаю ни про какой розыск. Мне самому к властям надо... но уже не успею добраться.
   - Почему?
   - Умру, - просто ответил Захар. Он вроде бы почувствовал небольшое облегчение. Странно, думал он, Серега с Коляном погибли так быстро с того момента, как почувствовали первое недомогание, а я держусь...
   (это все из-за места...это оно тебе помогает)
   (оно проклято, но тебе оно помогает)
   Голоса нежно шелестели в голове, смешиваясь с собственными мыслями Захара, успокаивая, и убаюкивая. Но все равно, стало немного легче. Несколько минут назад, там, на улице, он вообще хотел лечь на дорогу, и уже не вставать. Но что-то говорило ему, что улучшение ненадолго.
   (времени для этого у тебя, парень, осталось совсем мало)
   (времени для чего?)
   (увидишь)
   (узнаешь)
   Я тот парень, который делает то, что шепчут ему тихие голоса, подумал Захар. Он прикрыл глаза. За короткий путь от окраины деревни до магазина он словно бы прожил целую жизнь, и сейчас сидел, отдыхая, словно умудренный жизнью старик, с высоты прожитых лет наблюдающий собственную кончину.
   Так что же с тобой случилось-то, Захар? - голос майора вырвал его из этого состояния. - И еще... как же так, в тебя стреляли, и та... то... хм-м, животное тебя ударило, а ты живой?
   - Долго рассказывать, - вздохнул Захар. - Ну, в общем, опыт на мне поставили. В военной лаборатории. Препарат какой-то влили, ну и... А потом я сбежал.
   - И ты теперь, - Лукашин замялся, подыскивая слово, - как железный, да?
   - Ну, что-то вроде того. Только вот умираешь быстро потом. Сначала нас четверо было. Я последний остался, а остальные один за другим... Я запаниковал, сбежал. Может, если остался, и спасли бы, хотя я не думаю. Но теперь, наверное, точно конец, - он обвел взглядом сидящих. Наступило короткое молчание.
   - Ну и дела, - выдавил из себя, наконец, Борька. - Кажется, у меня крыша скоро поедет. Куда же тебя отвезти, Захар.
   - Да никуда уже, - тихо сказал тот. - Я чувствую - не успеть...
   - А тварь вы ту видели, что там разгуливает? - вмешался Олег - Что это такое было?
   - Да животное какое-то, - пожал плечами майор.
   - Какое еще животное?! Я таких никогда ни в жизни, ни на картинках, ни по телевизору не видел! - Олег нервно повысил голос.
   - Да откуда мне знать, черт возьми! - заорал майор. - Я тебе что, зоолог? Может, из зоопарка сбежало!
   - Тихо, тихо, мужики! - Ефимыч, подойдя к майору, положил руку ему на плечо. - Вы что, взбесились? Может, подеретесь еще?
   Майор секунду смотрел на него невидящим взглядом, затем поднес руку ко лбу.
   - Да, конечно... Извините, мужики. Всякое в жизни повидал, но в такой дурдом еще не попадал... На войне, и то все как-то...понятней, что ли... Но тогда что же это такое, если не животное? Что это такое?
   Ефимыч молчал. Он-то уже понял, что тварь точно такая, как и те, что были в его видении, но там же их было много? Что-то не укладывалось в стройную схему, какого-то звена не хватало. Допустим, вот он, тот самый "рыцарь", вот и первое чудовище из утреннего кошмара... но, судя по всему, оно одно, и что же дальше? Пока он собирался с мыслями, майору ответил Олег:
   - Михалыч, ну мы же тебе рассказывали, где ты живешь. Какая тут чертовщина творится. То, что ты увидел, это так, цветочки. Ты только у себя в голове увидел, а ведь бывает, и прямо перед собой можно и увидеть, и услышать. Бывало, и люди пропадали, но редко. А бывало, вернутся из леса, говорят, что заблудились, но в таких местах, что не только в окрестностях - и на Земле не существует. Так вот, майор, подумай - если отсюда туда попасть можно, то почему нельзя наоборот?
   Майор нервно прошелся до прилавка и назад.
   - Нет, - решительно сказал он, - чушь какая-то собачья. Не верю. Не могу поверить. Если в конце концов тут такое творится, почему тут нет ни ученых... ни телевидения? А?
   - Знаешь, Михалыч, - Олег положил ему руку на плечо, - не пойму тебя. По-моему, когда человек не верит в то, что видит, это хуже маразма. Ты же видел все своими глазами?
   - Ну вообще-то...
   - А что тебе еще надо? Что касается ученых, телевидения, и прочей лабуды, то приезжие, если что-нибудь и узнают, ну... поступают по разному. Ты не поверишь, если я тебе скажу, сколько людей, подобно тебе, не верит тому, что видит... или слышит. Наверное, добрая половина всех приезжавших сюда. А вторая половина просто молчит. Видишь ли, это по телевизору хорошо смотреть, как какой-нибудь мальчик Вася из Мухосранска общался с пришельцами и даже получил на память бесценный дар - способность усилием мысли двигать кружку по столу. А на деле, если ты приедешь куда-нибудь, и будешь рассказывать, что, дескать, в Сибири есть деревня, где открываются входы в параллельные миры, то где ты очень скоро окажешься?
   - Это точно, - протянул майор, представив, как приезжает на телестудию, и пытается объяснить, что, собственно, он хочет. Бурные аплодисменты. Занавес. А теперь, уважаемый Сергей Михайлович, расскажите свою историю, пожалуйста еще раз вот этим людям. Знакомьтесь: вот это Наполеон, это Гай Юлий Цезарь, а вот этот парень лично знаком с графом Дракулой. Они с удовольствием вас выслушают.
   - Вот приезжие и молчат. А мы, местные, естественно, тоже молчим. Если бы мы, впрочем, все дружно обратились куда-нибудь, нас бы выслушали... но зачем? В таких деревушках, как наша, умеют хранить свои небольшие тайны. А эту тайну человечеству, по-моему, рановато знать, тебе не кажется, майор?
   Тот молчал. Неожиданно ему вспомнилось, что, несмотря на внешний вид Олега, у него все-таки высшее образование. "Он мог бы с лекциями выступать", - подумалось майору. Вслух же сказал неопределенно:
   - Да уж... Ну ладно, примем все, как есть. Первый вопрос: тварь эта одна, или их тут рыщет сейчас...
   - Я еще одну видел в лесу, - подал голос Захар.
   - Вот так, - нахмурился майор, - пожалуйста... Сколько же их тут?
   "Тысячи", - вертелось в голове у Ефимыча, - "тысячи... или скоро будут тысячи"
   - Больше не видел, - ответил Захар, и уронил голову на грудь.
   - А может, это одна и та же? Они ведь скачут, как кони, могла ведь и обогнать тебя.
   - Нет, я ту убил.
   - Это хорошо, - сказал майор, - значит, их все-таки можно убить. А как ты ее убил?
   - Кулаком.
   - М-да, - протянул майор задумчиво, - ни у кого из нас, пожалуй, так не получится.
   Он покосился на Захара, вспомнив свое предчувствие там, на первом этаже. И впрямь, если парень разойдется... Слава Богу, он вроде бы контролирует себя.
   - Черт, - майор взглянул расширившимися глазами на Олега, - надо было хоть пистолеты у них взять! - он кивнул в сторону окна.
   - И то правда... А теперь поздно.
   Как будто сговорившись, все посмотрели на Захара. Тот сидел, по-прежнему свесив голову на грудь.
   - Похоже, и правда хреново ему... - вполголоса произнес Олег. - Захар!
   Медленно тот поднял голову, и тусклым взглядом посмотрел на Олега.
   - Тут такое дело... в общем, не мог бы ты пистолеты милиционеров принести? Я бы и сам сходил, если б не кое-какие обстоятельства... ты ж видел.
   - Понимаю, парни, - вздохнул Захар, - но не могу... Тело уже отказывает. Я же вам говорил, что умираю... Я умер еще тогда, когда согласился на этот чертов опыт. - Он вновь опустил голову.
   - Хватит, мне надоело! - раздался резкий голос Светки. - Мужики, блин! На улицу боятся выйти, какой-то обезьяны испугались! - огонек безумия горел в ее глазах. В руке она держала тот самый хлебный нож, который раньше дала майору. - Я сама сейчас схожу, раз мужиков тут нету!
   И, прежде, чем кто-то успел сказать хоть слово, она повернулась, и исчезла за дверью. Шаги ее дробно застучали по лестнице. Первым опомнился майор.
   - Ч-черт, вот дура! - он бросился за ней. Настиг, уже когда она ухватила рукой засов. Обхватил ее сзади, прижав руки к телу.
   - Пусти! ПУСТИ МЕНЯ!!! - безрезультатно она пыталась вырваться. Затем обмякла в его объятьях, и разрыдалась. Майор осторожно отпустил ее. Повернувшись, она бросилась ему на шею, выпавший нож звякнул об пол.
   - Ну что же будет с нами, - сквозь рыдания говорила она.
   - Ну тихо, тихо, успокойся, - майор гладил ее по спине, мысленно чертыхаясь. Наконец она успокоилась. Осторожно майор отнял ее от себя. Взглянул на заплаканное лицо, и даже изумился. Впервые он увидел перед собой не нагловатую и разбитную Светку-продавщицу, а довольно симпатичную девушку Свету. Светланку, Светочку. Забывшую в этот момент все выверты эмансипации, и, как в старые добрые времена, ищущую защиты у мужчины.
   "Черт, так и влюбиться недолго", - подумал майор. Достал из нагрудного кармана платок, осторожно вытер заплаканное лицо.
   - Там нормально, Михалыч? - голос Олега сверху.
   - Нормально. Пойдем? - он взял Свету за плечи. Глаза их встретились. Она смущенно улыбнулась.
   - Пойдем. Я буду спокойной, обещаю.
   Они поднялись наверх.
  
   Глава 15
  
   Покончив с еще двумя кхегами, Смихх укрылся среди каких-то растений. Ему нужно было обдумать дальнейшие действия. Он уже набрал почти достаточное количество энергии, чтобы открыть Врата. Почти. Если бы был жив Звинг... Но, увы, тот был мертв, Смихх знал это совершенно точно. Знал, хоть и не видел его мертвого тела. Звинг не отвечал на телепатические вызовы Смихха.
   А еще он думал, что этот странный кхег каким-то образом причастен к его смерти. Хотя он, размышлял Смихх, по-видимому, умирал, но, несмотря на свою медлительность, был по-прежнему неуязвим. Вероятнее всего, он мог бы убить и его, Смихха, если бы тот не был достаточно осторожен. А Звинг, видимо, такой осторожности не проявил. Эх, друг... Смихх ощутил невыразимое одиночество. Один в чужом мире.
   Он поразмышлял еще немного над необъяснимой неуязвимостью кхега. Наверное, это какая-то особая их разновидность, решил он наконец. Возможно, Стражи, или Воины. Что-то новенькое. Насколько он знал историю Миров, в других Мирах кхегов никогда прежде не было ничего подобного. Интересно, и сколько же их тут? И какие они в своем нормальном состоянии? Ладно, решил Смихх, это все потом. Сейчас главное - Врата. Как же добыть еще немножечко энергии на их открытие? Оставшихся в живых кхегов достать было невозможно, хоть Смихх и чувствовал их импульсы страха, приходившие к нему отовсюду. Но они надежно укрылись в строениях, и как их оттуда выколупать, Смихх не представлял. Строения он видел первый раз в своей долгой жизни. Нет, в их мире кхеги тоже возводили строения (пока были живы), но они служили лишь как защита от дождя, и были сделаны из весьма непрочного материала. Здесь же - Смихх уже убедился в этом - нечего было и думать проникнуть за кхегами их путем. После того, как кхег заходил в строение через специальное отверстие, оно исчезало, и вновь открыть его, по-видимому, мог только кхег.
   Был вариант - затаиться посредине селения, как паук посреди паутины, и внимательно прислушиваться ко всем телепатическим импульсам. Рано или поздно какой-нибудь кхег выйдет на улицу. Но у этого способа был существенный недостаток - время. Кхеги, конечно, будут до последнего ждать в своих строениях помощи извне. А как часто прибывают в это селение другие кхеги? Сегодня было уже четверо. Конечно, будь Звинг жив, можно было бы так и сделать, но, увы, Звинга не было.
   Но можно было попробовать другой вариант. Совсем рядом было строение, размерами побольше, чем остальные. В нем укрылось шесть или семь кхегов. Можно было попробовать открыть врата прямо возле него, недостающую энергию вытягивая прямо из живых кхегов. Конечно, это далеко не то, из живого организма ты много не возьмешь, так, сотую часть, но за счет того, что их много, можно попытаться. Конечно, время на открытие Врат понадобится гораздо больше. Но это все же лучше, чем сидеть и ждать, пока какой-нибудь кхег рискнет выйти на улицу.
   Правда, там находился и тот Воин... но Смихх знал, что особых проблем он не составит. Он умирал - теперь Смихх это знал совершенно точно. Он представлялся Смихху, как и раньше, в виде клубка желто-коричневого тумана, вот только теперь этот туман как бы истончался, редел с каждой минутой. Его время уходило.
   Впрочем, время Смихха тоже.
   Смихх распрямился, и своей скачущей походкой направился к дому. И замер на полпути. Кажется, двое вознамерилось выйти. Что ж, поменяем тактику. И Смихх, готовый уже выскочить на открытое пространство, тормознул в последний момент, и затаился в зарослях.
  
   - Ну что, мужики, - сказал майор, - пистолеты милиционеров дадут хоть какой-то шанс прибить эту тварь. - Он посмотрел в окно. Тела милиционеров было хорошо видно из окна. Совсем недалеко от магазина. Совсем недалеко... и в то же время дальше, чем Альдебаран. Пистолет сержанта лежал рядом с трупом. Пять патронов, вспомнил майор, в нем осталось пять патронов. Пистолета старлея не было видно, по-видимому, был в кобуре.
   - Наверное, я рискну. Что-то же делать надо.
   - Нет, Сережа, - испуганно Света уцепилась за рукав майора, - ты что? Почему ты?
   "Уже Сережа", - мысленно отметил Лукашин, - "ну надо же".
   - Ну потому что, - пожал широкими плечами, - потому что...
   - Нет, Михалыч, - Олег покачал головой, - она права. Одному не годится. Я с тобой.
   - И вдвоем не пойдете, - Света не выпускала рукав майора. - Придумали тоже. Будем ждать тут, пока не приедут из города.
   - Да когда приедут-то? Может, через неделю!
   - Раньше! - у Светы вдруг расширились глаза. - Что, милиционеров разве не хватятся? Начальство же наверняка знает, куда они поехали?
   Олег с Лукашиным переглянулись. "Вот так", говорили их взгляды. "Баба умыла"
   - И все-таки, - майор покачал головой, - рискнуть по-моему стоит. Пойдем, Олег, - он мотнул головой, избегая встречаться со Светой взглядом.
   - Там есть боковой выход, - вдруг сказала она.
   - Точно, - Олег глянул на майора, - и открывается легко.
   Они спустились по лестнице. Олег провел майора в тот самый угол, в котором он представлял себя валяющимся с размозженной челюстью и остекленевшим взглядом. Там и в самом деле оказалась дверь, правда, обросшая паутиной.
   - Сечешь, Петрович? От центрального входа к ментам поворачивать надо, а отсюда по прямой. А тварь та, получается, в противоположной стороне. Должны успеть.
   Майор прикидывал. Главное - добраться до ментов, назад же, со стволами, будет попроще.
   - Ты как стреляешь? - спросил он Олега.
   - Да когда-то прилично стрелял, - он пожал плечами, - времени ведь прошло...
   - Мастерство не пропьешь, - усмехнулся майор, - с Богом?
   Олег откинул засов.
   Возможно, они не были бы так оптимистично настроены, зная о телепатических возможностях Смихха. Зная о том, что он уже сидит, притаившись, в зарослях на противоположном краю двора, стараясь раньше времени не выдать себя неосторожным движением, и ждет. Но Господь обделил человека даром телепатии, посчитав, видимо, что и так даровал ему слишком много.
   Дверь открывалась вовнутрь. Олег потянул на себя, давно не смазываемые петли заскрипели.
   - Черт, - шепотом выругался Олег. Осторожно они вышли.
   - Прикрой, - шепотом скомандовал майор, - для маскировки.
   Дверь еще раз проскрипела. Они сделали три шага, ступая осторожно, словно шли по музею. Потихоньку разворачивалась панорама, открывающаяся из-за угла...
   - НАЗАД!!! - страшно заорал Олег, глянувший в ту сторону.
   Тварь громадными прыжками, как-то неестественно, по-киношному быстро приближалась.
   Боже, подумал Олег, боже, я никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так быстро... Нам конец...
   А затем тело само вспомнило давно забытые рефлексы. Слегка повернувшись на левой ноге, правой он с силой впечатал в грудь майору, стоявшему немного сзади. Удар ноги, обутой в старый стоптанный кроссовок, был такой силы, что майор буквально влетел в дверь, открыв ее своей спиной.
   - Дверь, Петрович, закрой дверь, - отчаянно прокричал Олег.
   Затем поднял нож, приготовившись встретить тварь, бывшую уже в двух метрах. Приняв боевую стойку, и хищно оскалившись, так, что зубы были видны только с правой стороны.
   Олег был в своей жизни и студентом, и рабочим, и примерным семьянином, и, наконец, алкоголиком... но умер он как солдат.
   Лежа на полу майор видел, как тварь подскочила к Олегу, и, несмотря на ее неимоверную быстроту, он успел ее ударить, черт побери, это казалось невероятным, но он успел, сверху вниз, в основание шеи. Такой удар убил бы человека, но по твари нож лишь скользнул бессильно, а в следующую секунду Олег задергался, нанизанный, как цыпленок на вертел, и осел, загребая ногами пыль. Тварь устремила взгляд на майора, но он уже захлопнул дверь, набросил засов, и обессилено прислонился к ней спиной. По щекам его текли слезы... но он их не стыдился. Он снова был в далекой Чечне. И пусть вокруг не рвались гранаты, не горели танки и не трещали автоматные очереди, но здесь тоже была война. А он провалил задание, и не уберег бойца. Он бездарный командир, и его следовало бы отдать под суд, но, конечно, никто судить его не будет.
   И это хуже всего, думал майор.
   - Сережа, - расслышал он. Открыл глаза. Света глядела на него расширенными глазами.
   - А Олег... там?
   - Там... - выдохнул майор. Все поняв, Светка обняла майора.
   - Пойдем наверх, - прошептала она, - не вини себя...
   Послушно Лукашин побрел, буквально поддерживаемый Светланой, по коридору. Поднялись наверх.
   - Не вышло, - выдохнул майор в ответ на невысказанный вопрос. Впрочем, все и так знали - хоть из окон не было видно, что творится за углом, но пробежавшую по двору тварь видели все, и все слышали последний крик Олега.
   Борька сел на стул, обхватив руками голову. Олег был его другом... и чертовски хорошим другом, а не просто собутыльником, как ехидно заметили бы некоторые.
   - А тут что-то новенькое, - мрачно произнес от окна Ефимыч. - Гляньте.
   Они подошли к окну.
   - О Боже, - произнес, наконец, Борька, - ну и урод...
   Тварь стояла посреди двора. Люди разглядывали ее, а она, в свою очередь, разглядывала дом холодными черными глазами. Затем прошлась, слегка приседая, по двору, и занялась чем-то странным: сначала подобрала два средних размеров камня, положила их посреди двора. Расстояние между ними было примерно равно ширине футбольных ворот. Немного отошла, и стала делать какие-то странные пассы руками, при этом приседая и наклоняясь. Больше всего это было похоже на какую-то идиотскую пляску. Не разухабистую, веселую, (музыкальный такт две четверти, перезвон стаканов, и хриплый голос Юрки Хоя: У меня кума, чтоб сойти с ума, мы с ней каждый день квасим вуматень). Нет, подумал Борька, в качестве музыкального сопровождения больше подошла бы "Богемская рапсодия" Фредди Меркюри. Все недоуменно смотрели на тварь. Между тем воздух между камнями начал дрожать и переливаться. Искра понимания мелькнула в глазах Ефимыча.
   (и отверзнутся Врата Ада)
   Его видение, появление Захара, безумные слова деда Федора, появление этой твари и нынешние ее действия сложились наконец в четкую картинку. Действительно, куда уж тут яснее... только вот одна проблема. Он посмотрел на Захара. Тот по-прежнему сидел у стены, не подавая никаких признаков жизни. Ефимыч подошел к нему, потряс за плечо. С таким же успехом он мог бы потрясти каменную глыбу. Захар не отреагировал.
   - Захар, эй, Захар, очнись! - Ефимыч был настойчив.
   Захар же в это время был не здесь. После краткого улучшения ему стало хуже... впрочем нет, не хуже. Опять это чувство ускользания окружающего мира. Незаметно, постепенно окружающее растворилось в черноте бесконечности. Но бесконечность эта была не пустой. Здесь кипела своя жизнь, ужасающая своими масштабами.
   (вставай)
   Вокруг него Галактики закручивались в тугую спираль, взрывались и гасли звезды. Времени здесь не существовало. Какая-то громадная дорога
   (очнись)
   разворачивалась перед ним, словно бы сотканная из лунного света. Захара подносило к ней, при этом плавно поворачивая вокруг своей оси, давая возможность полюбоваться окружающим пейзажем.
   (Захар вставай Захар очнись Захарочнисьвставайзах...)
   Он уже стоял на лунном пути. Здесь было нечто совсем интересное. Вдоль всего пути располагались какие-то отверстия, похожие на окна... или двери. За некоторыми из них - это было видно - бурлила жизнь.
   "Где-то там и мы?" - потрясенно подумал Захар.
   (ДА ОЧНИСЬ ЖЕ ТЫ!!!)
   - О Господи, - простонал мысленно Захар. Нехотя отступала бесконечность, словно хозяйка, не желающая отпускать долгожданного гостя, которого еле удалось уговорить прийти и скрасить ее одиночество. Перед глазами появилось бородатое лицо.
   - Ну чего тебе, дед?
   - Там... - Ефимыч на мгновение замялся, подбирая слова, чувствуя, что время уходит, убегает с каждой секундой, как вода быстрой горной реки. Еще немного, и будет...
   Поздно.
   - В общем, тварь, та что ментов убила, помнишь?
   - Ну, помню...
   - Так вот, ты должен ее остановить. Понимаешь, Захар, только ты можешь это сделать, - Ефимыч схватил Захара за руку, с мольбой вглядываясь ему в глаза.
   - Это всего лишь дикий зверь. Всего-навсего дикий зверь, - словно в бреду произнес Захар. При этих его словах майор вздрогнул и испуганно на него посмотрел.
   (откуда он узнал?!!)
   - Это не зверь, - Ефимыч казался терпеливым и спокойным, как египетский сфинкс, хотя внутри его визжал страх. - Ты это знаешь.
   Остальные смотрели на них - кто с надеждой, кто с безысходной тоской. Все уже давно смекнули, что к чему. В Медвежьем Углу насчет таких вещей были на редкость сообразительны и понятливы даже люди, ни разу в жизни не читавшие фантастику и понятия не имеющие, кто такой Стивен Кинг.
   - Не могу я, дед, - вздохнул Захар.
   - Посмотри на них, - Ефимыч рукой обвел магазин. - Сделай это ради них. Сделай это ради человечества.
   Захар молчал. Ну почему так? Почему у него, Захара, мало того, что и в жизни не очень-то хорошо все складывалось, так этого мало - не получается даже спокойно умереть? Почему вместо того, чтобы спокойно лежать здесь и погружаться в неведомый сказочный мир, посмотреть, куда ведет таинственная лунная дорога, нужно превозмогать себя, вставать, идти кого-то спасать? Вспомнился Серега и его библейская притча. А может, это правда. Может, я как тот Иов (Иаков), просто Ему не понравился, с горечью подумал Захар. Евангелие от Сергея, глава первая. Ты Ему не понравился. Дед говорит, ради человечества. А что хорошего он видел от этого самого человечества? И чем оно заслужило спасение? Вспоминались разные случаи человеческой подлости, трусости, глупости, касающиеся его, Захара, лично, касающиеся его друзей
   (друзей, Захар, друзей, не забывай про них)
   Откуда-то сбоку выплыло лицо Вики, такое прекрасное... и одновременно такое ненавистное. Мысль о друзьях, вильнув хвостиком, исчезла. Проехали мимо в лимузинах какие-то зажравшиеся чиновники с разодетыми в меха бабами. И это - человечество?!! Картина в воображении все расширялась: то хрипели на поле боя умирающие солдаты, то шла какая-то дикая оргия. А над голыми извивающимися телами появился какой-то человек в длинной черной одежде с аскетическим сухим лицом. Захар узнал его - запомнился из учебника истории. Сэр Томас Торквемада. Еще один Великий Друг Человечества.
   И еще выше, над всем этим, словно немой укор всему живому, наблюдало за происходящим... и за ним, Захаром, еще одно лицо. Лицо Спасителя. Захар почувствовал горечь. На что должно рассчитывать человечество, эти люди, убившие своего Бога? Бога, сошедшего с небес проповедовать им мир и любовь?
   - А он никого не судил, - шепнул внутри голос, - а ты судишь...
   - Да я просто не могу встать, - возразил голосу Захар.
   - Нет ничего невозможного для того, кто по-настоящему хочет... и верит, забыл? - ответил голос.
   - Не могу, - взмолился Захар.
   Голос молчал.
   С усилием Захар отлепился от стены, оперся на руки. Напрягая всю свою оставшуюся еще волю, попытался распрямиться. В правом колене что-то захрустело. Медленно-медленно Захар поднялся. Так медленно и неумолимо поднимается гидравлический домкрат.
   Ефимыч к тому времени отошел от Захара, стоял к нему спиной, и не видел его попытки встать. Он смотрел на тварь. Дрожащий воздух над камнями еще более сгустился, приобрел четкие границы. Уже было видно за этой пленкой смутные очертания каких-то теней. Вот так, с горечью подумал Ефимыч. Вот так, оказывается, наступает конец света. Нету никаких огненных слов "МЕНЕ, ТЕКЕЛ, ФАРЕС" в небе, не трубят в свои громовые трубы ангелы, не разверзается земля и не падает с неба Звезда Полынь. А просто есть весеннее солнечное утро, тихая спокойная деревушка, за какие-то полчаса превратившаяся в филиал скотобойни, и эта кривляющаяся тварь.
   - Да, парень похоже и впрямь что-то серьезное задумал, - раздался над ухом хриплый голос. Ефимыч вздрогнул. Повернулся. Захар стоял рядом, покачиваясь.
   - Ты... все-таки попробуешь? - со вспыхнувшей вновь надеждой спросил Ефимыч. Захар еле заметно пожал плечами. Оглянулся. Представил долгий путь по лестнице (два марша, господа, всего лишь два марша, и вас ждет самое лучшее в мире пиво!), содрогнулся. С его нынешней координацией и постоянно разворачивающейся в голове четырехмерной картой пространства... как загремит он вниз, считая ступени.
   А второй раз может и не подняться.
   А если и пройдет этот путь, то это займет столько времени... столько у Захара просто нету.
   И не только по той причине, что тварь уже почти открыла Врата.
   "Мы пойдем другим путем" - припомнились ему слова какого-то там деятеля. Вот черт, совсем мозги отказывают, подумалось Захару. Кто-то же очень известный это сказал... да и хрен с ним. Захар вновь повернулся к окну. Отклонился чуть назад.
   - ...добрые ангелы не причинят никакого вреда...никогда...никогда... - прошептал он.
   - Строчка из песни "Агаты Кристи", - пояснил он Ефимычу, глядевшему на него с тревогой.
   Улыбнулся и, подавшись вперед, головой ударил прямо в переплет окна. Брызнули в разные стороны осколки стекла, сверкая на солнце всеми цветами радуги, с хрустом лопнула пополам рама. Следуя инерции тела, Захар головой вперед вывалился прямо из окна. Звук падения был такой, словно рухнула бетонная плита. Некоторое время Захар лежал неподвижно, притворяясь мертвым, и прикидывая в это время расстояние до своего врага. Тот повернулся было, секунду оценивающе глядел на Захара, затем, решив, по-видимому, что опасности тот не представляет, принялся дальше плясать свой дьявольский танец. Захар же прикидывал, сумеет ли он, если соберется с силами, одним прыжком допрыгнуть и схватить тварь? Он очень и очень сомневался в этом. Тогда Захар принял другое решение. Медленно-медленно, стараясь не шататься, он поднимался. Тварь не смотрела на него, полностью поглощенная своим занятием. Распрямился, сделал шаг, второй... и тут случилось то, что должно было случиться уже давно.
   С тихим хрустом левая нога Захара переломилась чуть выше колена, и, нелепо взмахнув руками, он рухнул лицом вниз.
  
   На секунду Смихх почувствовал даже что-то вроде страха, когда услышал сзади грохот и звон, а повернувшись, увидел буквально в пяти шагах от себя лежащего Воина. Но, вглядевшись, успокоился. По-видимому, Воин был либо мертв, либо очень близок к смерти. Во всяком случае, тратить на него время не стоило. Открытие Врат стоило Смихху адских усилий, энергии катастрофически не хватало, и требовалось колоссальное внимание и терпение. Смихх повернулся назад к открывающимся Вратам, и с досадой отметил, что за то время, пока он отвлекся на Воина, Врата успели несколько побледнеть, картинка потеряла четкость. Поспешно он принялся за работу.
  
   В тысяче километров от родного дома и в миллионах световых лет от лунного пути гвардии младший сержант Захар Архипов лежал во дворе магазина, уткнувшись лицом в землю. Рядом лежала отломившаяся нога. С ее потерей в голове словно бы щелкнуло какое-то реле, мозг дал сбой, и Захар опять выпал из реальности. Опять проплывали какие-то туманные картины. Ясное осеннее утро в лесу. На поляне лицом вниз лежит парень в форме советского офицера. Гимнастерка на спине потемнела от крови и изорвана в клочья. Захар даже разглядел погоны. Старший лейтенант. Другой парень, лет семнадцати-восемнадцати, не больше, светловолосый, с лицом нордического типа, торопливо обшаривает его карманы. Рядом на траве лежит немецкий пулемет "МГ". И неизвестно почему, но Захар вдруг понял - это не галлюцинация, он был совершенно в этом уверен. Просто вся, абсолютно вся информация о прошлом, настоящем и будущем не теряется. Она существует вечно. Информация не только о нашем мире, но и о многих других, расположенных вдоль лунного пути. А здесь она иногда всплывает, потому что... потому что это такое место, это Богом проклятое место. Проклятое, потому что человек может тут увидеть такие вещи, которые ему лучше не знать... попасть в такие места, куда лучше не попадать. Никому. Никогда.
   И еще Захар понял, где находится эта информация.
   В конце лунного пути.
   И это и есть Бог.
   В следующую секунду он опять оказался на этом пути и радостно устремился к далекому его краю.
   ВСТАВАЙ!!! - эхом разнесся по Галактикам громовой голос. Лунная дорога затряслась. Захар испуганно огляделся, и увидел, что он лежит на пыльной земле, а перед ним по-прежнему беснуется тварь.
   ВСТАВАЙ!!! - ревел в голове голос. Захар узнал его. Опять сержант. Сержант Злой из учебки. Достал и тут, подумалось Захару.
   ВСТАВАЙ, КРЕТИН, ИЛИ Я ВЫШИБУ ТВОИ ТРУСЛИВЫЕ МОЗГИ!!!
   Захар всхлипнул от жалости к себе. Хотел сказать, что он умирает, что не может, и что, кажется, у него отвалилась нога...
   Еще раз всхлипнув, он выбросил вперед руки, и с силой вбил пальцы в утоптанную землю. Стал подтягиваться. Пальцы поползли назад, взрывая землю, и оставляя борозды, но подтянулся немного вперед и Захар. Еще раз. И еще. Вот уже перед глазами мелькают ноги твари.
   - Конец дискотеки. Включай свет, - прохрипел Захар, и, схватив тварь за ногу, дернул на себя. Взвизгнув, она рухнула. Медленно и неумолимо, перебирая руками, как бульдог челюстями, Захар подмял ее под себя. Тварь визжала и пыталась вырваться, безуспешно полосовала и колола Захара.
   - Попался, браток, - шептал Захар. Правой рукой он нащупал морду твари. Мизинец его вошел в левый ее глаз, указательный - в правый, а большой уперся куда-то под челюсть.
   Захар сжал руку что было сил. Хрустнули лицевые кости, тварь жалобно взвыла последний раз.
   - Отмучился, болезный, - пробормотал Захар. Хотел было откатиться в сторону, помня, что было в прошлый раз с другой тварью, и справедливо полагая, что история повторится. Но не было уже сил, все потратил на последний рывок. Вот так всегда, с горечью подумал Захар. Обязательно не остается сил на что-нибудь важное.
   Всегда. У всех. По всему миру.
   Приподнял голову, и вдруг увидел ее. Ее, Вику, стоящую посреди ромашек, и, черт побери, она ему улыбалась. Улыбалась так, как улыбалась ему тогда, когда они встречались... и весь мир был для них, и они так любили друг друга, и, о Господи, как же они были счастливы... И понял Захар, что Любовь и есть то, для чего мы приходим в этот мир. И если приходит она к нам, то нужно помнить об этом, и пытаться растянуть эти короткие мгновения счастья, растянуть как можно больше, помня, что не бывает "отныне и навсегда".
   И может быть, когда каждый человек будет так делать, и наступит такая жизнь для человечества, о которой мечтал и которую проповедовал еще две тысячи лет назад одинокий бродяга-философ, мечтатель и чудак, считавший всех людей прекрасными и добрыми, никому никогда в жизни не причинивший никакого зла, и вздернутый за это на кресте...
   Захару хотелось верить, что наступит.
   По крайней мере, он сделал для этого все, что мог.
   В последний раз он взглянул на свою Вику, и положил голову на грудь поверженного врага, уже наливающегося зловещим багрянцем, устало закрыл глаза.
   - Все, что мог, - тихо повторил он, и улыбнулся.
   А в следующую секунду люди, с замиранием сердца наблюдавшие из окна за битвой титанов, отшатнулись и прикрыли руками глаза от ослепительной вспышки ярко-голубого света, в которой исчезли пришелец из далекого, неведомого мира и русский солдат, гвардии младший сержант Захар Архипов...
  
   Эпилог
  
   Никто не может ничего конкретного сказать про время - ни простые люди, ни маститые ученые. Одно лишь знают определенно - оно течет. Неумолимо сменяют друг друга весна, лето, осень, зима... Прошли годы после тех событий. Сгладились, смягчились они в памяти у уцелевших, течет по-прежнему размеренно и спокойно их жизнь. По-прежнему открывает по утрам магазин Светка-продавщица... вот только взгляд у нее, раньше дерзкий и даже нагловатый, теперь печален и потуплен. Сразу после тех событий зашел майор Лукашин пару раз к ней в гости, да так там и остался. Жизнь ведь так коротка, зачем же терять время? Почти два месяца счастье их было неизмеримым. А потом осталась Света опять одна. Просыпается теперь по утрам, трогает рукой пустое место рядом с собой, вздыхает. Встает, выходит на пустую кухню.
   - Медвежонок мой, как же мне тебя не хватает, - шепчет она. - Сколько лет прошло, а мне по-прежнему тебя не хватает. Очень сильно, медвежонок...
   Возле обеденного стола стоит два стула. Один - Светкин, а второй... терпеливо дожидается возвращения своего хозяина. И лежит рядом на столе распечатанная несколько лет назад пачка сигарет, и стоит до блеска вымытая пепельница. Он терпеть не мог пепельницу, полную окурков, вспоминает Света, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. И в который раз думает, а может, уехать отсюда, уехать прямо сегодня, и попробовать забыть все, избавиться от рвущей сердце боли... и знает, что не уедет ни сегодня, ни завтра, ни через месяц... пока есть надежда.
   Надежда на то, что откроется дверь, и он зайдет... улыбнется знакомой, такой родной улыбкой. Подойдет, обнимет крепко-крепко.
   - Рыбка моя, соскучилась? - прошепчет на ушко. - Я так тебя люблю...
   Она надеется, что так и будет...
   Она надеется.
   Нет, не думайте, майор Лукашин не оказался подлецом. Не собрал рано утром вещи и укатил в город, бросив молодую жену на произвол судьбы. Просто после того памятного события что-то томило майора, что-то не давало ему покоя. И бродил он по окрестностям, прихватив с собой конфискованное у Лукича старенькое ружьишко (к слову сказать, Лукич в тот далекий весенний день сделал так, как хотел было сделать Антон Иванович - залез в погреб, и просидел там. Оттуда и достал его майор три дня спустя, хихикающего и норовящего забраться на руки сперва майору, а затем приехавшим из города санитарам "скорой").
   Ходил он почти каждый день, все что-то искал, несмотря на уговоры Светланы... и в один из солнечных летних дней не вернулся. Никто его не искал, да и Светлана никуда не заявляла - чего уж там, все и так понятно. Лишь переглянулись все многозначительно, да Борька с Димоном, тем самым Димоном, пившим когда-то с Антоном Ивановичем мировую, выпили за то, чтоб попал он в хорошие места.
   Кстати, у Борьки все хорошо. Назначило ему государство небольшое пособие (как, впрочем, и всем жителям Медвежьего Угла), как пострадавшим вследствие проведения военного эксперимента. Немного, но как раз хватает, чтобы иногда, весенним днем посидеть на травке возле магазина. Так они с Димкой и делают. Берут бутылочку, располагаются на излюбленном месте, не спеша потягивают по пятьдесят, курят, и говорят, говорят... Говорят обо всем - о далеких мирах и неведомых пространствах, о ушедших слишком рано друзьях, о любви земной и о любви загробной, о том, как тает снег и наступает весна... и что для каждого из нас очередная весна может стать последней, и не стоит забывать об этом. Изредка взглядывают на обвалившуюся, поросшую травой воронку неподалеку, говорят о человеческом мужестве, и неугасимой воле к победе. И нету наверное, счастливее людей, чем они, живущие без беготни за деньгами, славой и счастьем, и знающие, что счастье всегда рядом, вокруг нас, ты только по-другому взгляни на вещи...
   А если думаешь, что тебе хуже всех, то приезжай в Медвежий Угол, подойди к магазину, посмотри на воронку, и все поймешь...
   Но не такая счастливая судьба была уготована полковнику-Пилату.
   Сидел он у себя в кабинете, гадая, что же теперь будет от начальства за проведенный без санкции эксперимент, утешая себя тем, что поймут, что всякое бывает. Раздался звонок, полковник взял трубку, и, долго слушая, медленно багровел. Опустил ее на рычаг он уже капитаном, а не полковником, и не начальником в\ч К - 4562, а начальником погранзаставы где-то на границе с Казахстаном...
   С-сволочи! - гаркнул он, и грохнул кулаком по столу так, что массивная бронзовая пепельница, подпрыгнув, свалилась на пол. Багровость приобрела синюшный оттенок, и капитан, захрипев, и разрывая воротник рубашки, повалился со стула на пол. На шум вбежали адъютанты, забегали, засуетились...
   Капитан умер от обширного инфаркта в своем кабинете, не успев долететь до пола.
   А в одном из южных городов, в некоем университете преподает профессор. Очень уважают его и коллеги, и студенты. По документам переведен он сюда из Челябинска. Но по непроверенным, взявшимся откуда-то слухам, работал он, говорят, в каком-то секретном военном комплексе, и даже награды имеет. Впрочем, никто этого точно не знает. Зато точно знают, что жизнь у него - позавидуешь. Машина, дом на окраине, на тихой улочке, в тени развесистых каштанов, красавица жена, и две дочки-близняшки. Но вот еще чего не знают, так это того, что иногда, раз, а то и два раза в месяц впадает вдруг вечером профессор в беспокойство, и засыпает тревожным сном. Начинает метаться и бормотать во сне. Жена вздыхает, и долго вглядывается в лицо спящего, прислушиваясь к бормотанию.
   ...Убийцы... мы убийцы... - вот и все, что может разобрать она. Если бы она могла заглянуть в его сновидения, то увидела бы четырех улыбающихся парней в камуфляже, идущих по коридору, длинному, как жизнь, в комнату с четырьмя койками...
   Она горько вздыхает, и осторожно будит профессора. Со вскриком он просыпается, покорно, как ребенок выпивает сразу две таблетки снотворного. До самого утра он теперь будет спать спокойно. Она ни о чем его не расспрашивает, зная, что он все равно ничего не ответит, лишь будет ходить целый день грустный и задумчивый... И неимоверно повезло студентам, если на этот день приходится зачет. Даже если студент ни бельмеса не знает, профессор лишь улыбнется как-то по-особенному грустно, и вздохнув "Эх, ребята, ребята...", поставит зачет...
   А в одном из сибирских городов живет девушка. Судьба ее не столь уж оригинальна - был любимый, бросила его ради перспективного замужества, и правильно сделала, верно? Да вот только новый любимый подкачал - все оттягивал, оттягивал свадьбу, все какие-то причины находились. А через годик, когда ей начало это надоедать, она стала задумываться о его искренности. Да и явно охладевать к ней он стал. И, наконец...
   Пришла она домой, открыла дверь, и еще с порога услышала доносящиеся из спальни какие-то звуки. Холодея, и уже догадываясь обо всем, заглянула. На кровати, на том месте, где обычно лежала она, теперь лежала другая. Красотой гостья не уступала хозяйке, только была не блондинкой, а брюнеткой. Ее котик стоял возле кровати на коленях, протягивал гостье бокал с шампанским (или мартини?). Они заметили ее.
   - О, привет! - он встал с коленей, направился к ней. - Ты вовремя. Присоединяйся!
   - Сволочь, мразь! - с трудом выговорила она сквозь слезы.
   В глазах звездануло от звонкой оплеухи, которой котик наградил свою рыбоньку.
   - Ты чего, сучка? - изумленно спросил он. - Ты чего о себе возомнила? Тебе плохо живется? Или мало с меня имеешь? Так собирай манатки и вали отсюда...
   Ничего не видя перед собой, она выбежала из квартиры. Больше она в нее не возвращалась.
   И теперь долгими вечерами она смотрит на телефон, протягивает руку... но тут же отдергивает ее, вспоминая взгляд, которым он обжег ее, уходя.
   Она ничего не знает о нем, кроме того, что он ушел в армию, не будет же она наводить справки у его друзей, которые все знают о том, что вышло из их любви.
   Мужским вниманием она, конечно, не обделена, но что может сравниться с настоящей любовью? С той любовью, которая дается раз в жизни... и, как правило, заканчивается ничем. А если бы мы, люди, научились проносить эту Первую Любовь через всю жизнь?
   Может, и научимся, может, не зря погиб Захар, но пока что нам до этого далеко.
   А то, что говорят, мол, "любви все возрасты покорны", так это, сами понимаете... Влюбиться во второй раз, третий, десятый... по сравнению с первой любовью это то же самое, что "Запорожец" против "Мерседеса" - ведь и то, и другое машина, но разница чувствуется?
   Ну а уж если любовь настигла, когда стукнул полтинник, то для такой любви есть более четкое определение, более точное - "маразм". Но мы отвлеклись...
   В том же сибирском городе живет женщина. Судьба ее трагична - первый муж умер, вышла замуж второй раз. Единственный сын ушел в армию, и там без вести пропал.
   Время, как известно, лечит, боль ее перегорела, она смирилась с потерями... но иногда, по весне, снится ей странный сон: будто стоит она в дверях, которые выходят на зеленое поле, такое зеленое, как бывает только на картинках. По полю ведет дорога, уводящая в золотое сияние. Возле самой двери лежит поросший мхом валун, на котором сидит старик. Старик ее не замечает, что-то горестно бормоча себе под нос. Тут вдруг откуда-то выходит Захар, ее Захар, и подходит к деду. Ложит ему руку на плечо. Тот вздрагивает.
   - Пойдем, отец. Он ждет.
   - Но как же, - бессвязно бормочет старик, - ведь я же не хотел, я не думал, что так получится, я не хотел выпускать тех тварей, я не знал, что так выйдет...
   - Не бойся, - голос Захара мягок, - ничего не бойся, только верь.
   - А ты, - старик вдруг хватает Захара за руку, и с мольбой глядит на него, - ты вступишься за меня? Ты ведь можешь, я знаю!
   - Верь, старик, - Захар улыбается, - ты даже представить себе не можешь, насколько велика Его любовь.
   Тогда старик медленно поднимается с валуна, и, сгорбившись, тяжело переставляя ноги, удаляется с Захаром в золотое сияние, растворяясь в нем, не слыша ее отчаянных криков. И она просыпается, и в полумраке спальни, где слышно только ровное дыхание спящего рядом мужа, долго вглядывается в висящий над кроватью печальный и все понимающий лик Христа...
  
   Конец
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 3.95*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"