Слобода Елена : другие произведения.

Великая и сказочная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   ВЕЛИКАЯ И СКАЗОЧНАЯ
  
  
  
   СОДЕРЖНИЕ
  
  
   ВВЕДЕНИЕ
  
   1. ЗВОНАРЬ:
  
   -"я вам расскажу про то, что будет"
   -о "драконе рухляди"
   - кому достался социалистический "котёл" - мысль
   - жестокость
   -Восток и Запад
   - история
   - клипы Высоцкого
   -Высоцкий и народ
   - "я памятник себе воздвиг нерукотворный"
  
   2. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ СОВЕТСКОЙ ЖИЗНИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ВЫСОЦКОГО
  
   - советская экономика - сельское хозяйство
   - промышленность
   - деньги
   - советский социум:
   - "не уводите меня из весны"
   -"друзья мои, жаль, что не боевые от моря, от станка
   и от сохи":
   - от сохи
   - от станка
   о людях в погонах
   - о врачах и учителях
   -об артистах
   - национальный вопрос
   - о негативных явлениях в жизни советского социума
   3. СОВЕТСКАЯ ЛЕТОПИСЬ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ВЫСОЦКОГО
   - о гражданской войне
   - сталинский период
   - Великая Отечественная
   - послевоенный период
   - СССР и мир
   4. ЗАСТОЙ. "НЕ ДУШЕВНО, А ДУХОВНО Я БОЛЬНОЙ"
  
   - генезис
   - песни беспокойство
   - о болезнях духа: безумии; пьянстве; тоске; страхе смерти; об убийстве животных
  
  
   5. ГОРИЗОНТ
   - кодекс чести Высоцкого
   - дружба и любовь
   - самосовершенствование
   - бесконечность
   - космос
   - Бог
  
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  
   ЛИТЕРАТУРА
  
   ВВЕДЕНИЕ
  
   Ах, генерал! Перед нами стоит только одна проблема... Снова открыть, что есть жизнь духа, единственная, способная удовлетворить человека. Сейчас под угрозой само наше существование. Но когда оно будет спасено, тогда встанет основная проблема нашего времени. Встанет вопрос о смысле человека, и никакого ответа на этот вопрос не предвидится, и у меня такое чувство, что нас ждут самые черные времена в истории...
   Экзюпери.
  
  
   Тот, кто хочет вернуть Советский Союз, не имеет разума, а кто не сожалеет о нем, у того нет сердца. В этой ёмкой формуле вся драма, или даже трагедия, которую пережил советский народ с развалом государства. Каждый советский человек мог бы наполнить эту формулу своим неповторимым содержанием. И Советский Союз был разным во времени, проявлениях, в рекордах и антирекордах, на разных частях его необъятной территории. В этом многообразии кроется тайна его жизни, промелькнувшей ярким метеоритом на небосклоне истории. Здесь же таится и главная проблема: как найти Истину в этом безбрежном океане? Как сохранить, не утратив даже крупицы, те великие достижения, которые советский народ оплатил небывалыми жертвами, и которые так не часто встречаются в истории человеческой.
   Уже выросло поколение людей, родившихся после развала Советского Союза. За ним придут другие поколения - законные наследники этих достижений. Несмотря на несметное число исторических источников, живых свидетелей, и еще ощутимом влиянии духа СССР на тех, кто родился уже после его гибели, умышленная и неосознанная фальсификация истории создаёт полный хаос в представлениях о столь недалеком прошлом. Кто-то испытывает неутешную тоску по советской родине, кто-то сознает неизбежность гибели СССР, но оплакивает его, а кто-то торжествует. Но кто-то ненавидит и создает чёрные мифы, которые должны сформировать у будущих поколений ненависть к ней. И это удаётся - изуродованные, далекие от правды исторические стереотипы уже впечатываются в сознании молодых.
   В мифах этих до неузнаваемости искажена советская действительность. Трудно найти правду о той стране и в художественных произведениях социалистического реализма, и в научных исследованиях советских времен. Будущему исследователю и искателю истины о советском прошлом лучше всего опереться в поиске правды на поэтическое творчество Владимира Высоцкого. Он для современников был своеобразным детектором лжи, бесстрашно присягал: "Ни единою буквой не лгу". Так и было, как говорил:
  
   Но знаю я, что лживо, а что свято -
   Я понял это все-таки давно
   Мой путь один, всего один, ребята -
   Мне выбора, по счастью, не дано...(Мой черный человек)
  
   Он был духовным водителем, в котором так нуждается народ в час напряженного поиска новых путей. И сейчас остается им. Зная об особой роли своей страны, называл ее "великой и сказочной":
  
   Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною -
Перед солоно - да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною...
  
   Словно семь заветных струн
   зазвенели в свой черед -
Это птица Гамаюн надежду подает! (Купола)
  
   В известном смысле он и сам был той вещей птицей, которая читала сокровенные письмена прошлого и будущего своего народа. Соединяя это прошлое и будущее, он видел испытания, предстоящие народу: "Лес стеной впереди, не пускает стена, кони прядут ушами, назад подают, где просвет, где прогал, не видать ни рожна, колют иглы меня, до костей достают". Мир, где "дождь, как яд с ветвей, не добром пропах" (Погоня), где "свет лампад погас, воздух вылился", предвидел поэт в близящемся будущем. И к Высоцкому приложимы слова Александра Блока: "Но вещей правдою звучат уста, запекшиеся кровью", и ему вещая птица Гамаюн "надежду подает" (Купола).
   Когда гласность открыла шлюзы культуре, ранее закрытой для общества, наивные советские граждане полагали, что теперь они получат Высоцкого во всей полноте его гениальности. Тогда один из читателей "Огонька", рупора перестройки, написал о нём: "Он всю жизнь спешил сказать людям правду. Правду о самом себе, о своих современниках, о нашем времени. И успел". Этот читатель сочинил такие стихи:
  
   Носил он совесть слишком близко к сердцу
   Как свой осколок носит ветеран.
  
   Правду о феномене советского эксперимента и его невероятного завершения трудно отыскать в "воспаленном и суженном сознании" людей, живущих сегодня. Поэзия Высоцкого, который был и совестью народа, и уникальным летописцем, и составителем энциклопедии советской жизни, остаётся самым истинным, живым, все более интересным по мере удаления во времени источником. "Я стою, как перед вечною загадкою пред великою и сказочной страною" (Купола). Встанем и мы рядом с поэтом, попробуем всмотреться в туман, где светится загадочный лик родины, освещенный чудесным лучом ясновидящего его сердца. Он знал, что было, знал суть настоящего, знал даже то, что будет. Но самое главное - он знал, как должно быть - "чтобы чаще Господь замечал"!
   Будучи зеркальным отражением духа своего народа, Высоцкий и сам был загадкой, познавая которую, народ, возможно, познает и собственную сущность. И не потому, что Высоцкий мастер высокой поэзии. В сумасшедшей спешке своей жизни он в поэтическом творчестве вольно или невольно соответствовал методу, сформулированному И. Бабелем: "Рассказу надлежит быть точным, как военное донесение или банковский счет". Точность и искренность - главные достоинства его поэтического мастерства.
   Народ в его творчестве узнал свои мысли и чувства. В зеркальной глади бездонного колодца, что вобрал истоки, увидел собственный лик. Творчество Высоцкого народно, былинно. Он постиг, казалось бы, непостижимые иррациональные глубины души народа, вместил грубоватую простоту народной речи, очистив её кистью добросовестного художника, лаконичную точность народной мысли, тепло и простоту русского сердца. Все это усилено энергетикой его поэзии, музыкой и актерским мастерством.
   Его интуиция порождена и подтверждена вековым опытом народа. Богатство его ассоциаций связалось в пёстрый яркий букет жизни. Он сплачивал людей, стоящих на самых различных ступеньках человеческой иерархии при жизни. Способно его творчество к такому эффекту и сейчас.
   Но нет такого вечера памяти, телепередачи, фильма, в которых информация об алкоголизме, женщинах, деньгах не набрасывала свой пошлый уродливый покров на все уверения участников таких программ в любви к нему, его памяти и его поэзии. И обливают посмертно грязью так утончённо, с такими стенаниями сокрушаясь о его горькой судьбе, сладострастно перебирая все его пороки - лишь бы не проснулся интерес к глубинным пластам его творчества. Именно эти глубины пригодятся народу, когда он очнётся, когда придет время "отбирать наши пяди и крохи" (Мы вращаем Землю). Нет, не его " отчаяньем сорванный голос" (Памятник), а это приторное славословие усиливают "современные средства науки". Ах, почему он так рано ушел из жизни, кто же налил ему тот роковой стакан водки?
   "Неужели таким я вам нужен после смерти?!" (Памятник) Нет, конечно, не таким. А идущим впереди и зовущим к свету и жизни поводырем слепых и глухих, ведь не зря же говорил: "Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу". (Мне судьба...)
   Яркая энциклопедия неоднозначной, драматичной и трагической, но жизнеутверждающей, такой многокрасочной советской летописи в творчестве Высоцкого принадлежит народу, создавшему "великую и сказочную страну", и будущим его поколениям. Тина забвения начинает затягивать подлинные шедевры, словно сокровища в трюме тонущего корабля. Но возможно судьба народа будет отражением и судьбы творчества поэта. Угаснет народ - и улетят в бесконечное пространство сокровища мысли и сердца поэта. Воспрянет народ - и могучий магнит народного сердца притянет столь необходимое принадлежащее ему богатство. Потому и обещал: "Я приду по ваши души" (Упрямо я стремлюсь на дно).
   Сказано, что люди в наше время превратились в испорченные аппараты, не способные принимать усиливающийся поток энергий, несущихся к Земле. Их совсем не интересует, что они жители Вселенной. Как конденсаторы и трансформаторы этих энергий, они перестали работать и сняли с себя ответственность перед Вселенной. Да и перед Землей. Совсем не много сердец на планете, которые принимают давление этих энергий. А ведь оно должно распределяться на всех живущих. "Солнечные натуры несут на себе упор огненной энергии и должны отвечать за миллионы трутней" (Сердце,463). Высоцкий, конечно же, один из этих солнечных. Он знал, что беда у порога уже тогда. Что нужно спешно "чинить" испорченные аппараты. Нормальному человеку, желающему сохранить саму жизнь - свою и своих близких, спастись от стихийных бедствий, аварий, техногенных катастроф, эпидемий и смертельных болезней, войн, а также обрести радость Бытия, все более редкую гостью на нашей планете, нужно понять, что история человечества, на самом деле "история болезни" его духа. "Живет больное все бодрей, все злей и бесполезней - и наслаждается своей историей болезни" (История болезни). Изо всех сил поэт пытается предупредить: "И горлом кровь, и не уймешь - залью хоть всю Россию!" И с каким отчаянием понимает, что усыпят, придушат - не достучаться: "И крик - на стол его, под нож! Наркоз! Анастезию!" И все же надежда никогда не покидает Высоцкого, как и вера в людей: "Я сам кричу себе - трави! И напрягаю грудь. В твоей запекшейся крови увязнет кто-нибудь!" (История болезни) "Увязнут", конечно же, увязнут многие.
   Можно сказать - чтобы спастись, достаточно соблюдать заповеди Божьи. Но люди давно относятся к ним, как к чему-то важному, но не имеющему никакого отношения к их жизни. И это знал поэт: "Мы на Земле забыли десять заповедей рваных" (Вы мне не поверите). Образованным можно сказать: даже куры Пелевина - Затворник и Шестипалый, знали, что делать (Пелевин В. Повести и рассказы. Желтая стрела. М., Эксмо, 2009). Предчувствуя гибель, они тренировали свои крылья, атрофированные за ненадобностью. Чтобы возродить их изначальную функцию, они привязывали к ним тяжелые гайки, тренируя для полета ввысь, к Свету. Так они вырвались из тюрьмы, где их перерабатывали в мясо, а они думали, что эта фабрика - их сытный, теплый дом.
   Крылья человека - его дух. У него два основополагающих крыла - мысль и чувства. Их тоже нужно постоянно тренировать. Но "базар" выхолостил его, заменив творчество мысли "своим образом и подобием", бесконечным счетом денег. При этом "умы людей сужаются, возвышенные мысли становятся чем-то презренным, незначительным, а героический дух полностью сходит на нет" (Кара-Мурза С.Г. Утерянный разум, с. 611). Ну а если он упорно цепляется за жизнь, его зальют, "закатают в асфальт" верные служители мамоны. Их ловкие руки подхватывают новорожденных. И цепкие лапы уже никогда не выпустят пришедший из глубин Вселенной огонек духа, пока не превратят в угасшую головню. "Спасайте щенков!" (Окончание охоты на волков), - предупреждал Высоцкий. Можно добавить - особенно Затворников и Шестипалых, растящих себе "крылья". За ними будет особая охота.
   Кому-то все же удастся вырасти в "тишине задумчивости", сохранить огонь своего духа, вырастить себе могучие крылья. Эти немногие обретут власть, которую дает любовь и самопожертвование. Самоотречение даст им право рвать в кровь цепи, приковавшие человека к миру плоти. Вопреки инертной массе они сделают другой выбор сами и поведут ее за собой. Хотя "выбор небогатый перед нами" (Песня Солодова), но он есть. Всегда.
   Во все времена "рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне" (Галатам, 4, 29). Дети рабы плоти, которые никогда не будут "наследниками вместе с сыном свободной", и сейчас господа мира. Удивлялся Апостол две тысячи лет назад: "Получив познание от Бога, для чего возвращаться опять к немощным и бедным вещественным началам и снова поработить себя им?" (К галатам, там же). Возьмите же это "познание от Бога". Но незыблемо остается "невежество - самое отупляющее из всех психических наркотиков" (Блаватская Е.П. Тайные знания), с. 80). И по-прежнему стоят дети рабы плоти на коленях и просят: дай, дай. Возьмите знание и станьте детьми свободной. Станете и наследниками духовного опыта человечества. В этой сокровищнице и слово нашего поэта.
   Разумеется, слушать или читать произведения Высоцкого, подразумевая развлечение, отдых, релаксацию, даже не стоит пытаться. Понять его творчество, значит усилить напряжение своих дум и чувств до его уровня. Подключаясь к его "динамо-машине", кому-то удастся зажечь в себе пламя высоких и чистых чувств, найти в его творчестве неисчерпаемый источник любви, веры в себя и людей. И "радости, которая есть особая мудрость". Потянет магнит его сердца, ибо "к горячему сердцу спешат обогреться и бегут от холода омертвления - так во всем Бытии...".
   Для этих будущих он так хотел жить, вопреки всем преградам: "Я голой грудью рву натянутый канат, я жив - снимите черные повязки!" (Горизонт). Зная силу своего творчества и веря в великую судьбу своего народа, он страстно стремился пробиться в его будущее:
  
   Накренился я гол, безобразен.
   Но, и падая, вылез из кожи,
   Дотянулся железной клюкой.
   И когда уже грохнулся наземь.
   Из разодранных рупоров все же
   Прохрипел я: "Похоже, живой!" (Памятник)
  
   Люди, несущие на себе тягость Земли, подобны символу гиганта Атласа. Таких колонн Мира очень мало. Люди должны беречь их, как громоотводы. Но в лучшем случае они смеются. Мало этих громоотводов. Идут они вперед на ощупь, ибо чуют поступь эволюции человечества сердцем. А в спины им несутся стрелы ненависти, насмешек, клеветы и злобы. "Масса народная инертна и легко поддается лжи" (Аум, 202). Это так. Но идут вперед эти гиганты, зная: "Очень нужен я там - в темноте" (Темнота). Чтобы дать надежду: "...Ничего - распогодится". Так эволюция все же совершается, вопреки инерции бесчисленной массы человеческой.
  
   Глава 1. ЗВОНАРЬ
  
   "я вам расскажу про то, что будет"
  
   "Вам такие приоткрою дали..." Вне сомнений Высоцкий предсказал многие события и явления, свидетелями которых мы стали уже после его смерти. Напрасно современники подозревали, что он шифрует свои стихи из соображений цензуры. Он был не подцензурен - цензура и его творчество функционировали, как бы в разных плоскостях, не пересекаясь. Но, как все провидцы, говорил иносказательно, намеками - всегда лучше недосказать для тех, кто способен мыслить и чувствовать. Тем же, кто пытался добиться от него расшифровки непонятого, отвечал просто: "Эзоп во мне не воскресал. В кармане фиги нет - не суетитесь. А что имел в виду, то и сказал" (Я все вопросы освещу сполна).
   В творчестве Высоцкого, кроме остроумного, подчас гротескного анализа советской действительности, поражающего точностью зарисовок психологических типов и житейских ситуаций, философских размышлений, было что-то непонятное современникам. "Как на физическом плане есть близорукость и дальнозоркость, так же просто нужно отнестись к качеству дальнозоркости духа..." (Листы сада Мории, Y, 3). Эта духовная дальнозоркость была присуща Высоцкому.
   В советские времена при жизни Высоцкого провидцы могли существовать лишь как персонажи научной фантастики, герои мифов и сказок, чуждых, а значит, вредных коммунистической идеологии, религиозных учений. В обществе не допускалась мысль о том, что "близится время, когда треножник пифий будет предоставлен каждому чуткому духу", что "это соответствует новой эре и близко к народной психологии, своего рода демократизация признаков аристократизма" (Озарение,III, 3). Хотя в СССР и допускалось строго научное предвидение. То есть элементарная мысль о том, что будущее есть неизбежное следствие прошлого, не отрицалась. Трансцендентальная же дальнозоркость некоторых людей находилась за рамками материалистической науки, которая на тот момент уперлась в некий предел. А за ним необъятное поле метафизики, к познанию которой даже не пытались приступать. Все, отнесенное к этому полю, было признано несуществующим. Потому не достойным для научного исследования. И сейчас неспособность к допущению есть показатель ограниченности человеческой. Нет никакой метафизики, есть косность мышления и омертвление чувств - не знаю, не вижу, значит, этого нет. В то время как есть только физика, которую надо изучать. Но начать нужно, все же, с допущения. Особенно того, что невидимо.
   Высоцкий никогда не претендовал на роль "ясновидца" не потому, разумеется, что "ясновидцев, впрочем, как и очевидцев во все века сжигали люди на кострах" (Кассандра). Видя много горестного в этой перспективе, не лукавил и ничего не скрывал. Но некоторые его пророчества подобны пророчествам пифий, изреченными ими в трансе, катренам Нострадамуса, или притчам самого Христа. Для тех, "которые еще слепы и глухи, не имея понимания и осеяния яркими видениями созерцательной души" (Безант А. Эзотерическое христианство, с. 58). Но и им предлагает поэт: "Ты к знакомым мелодиям ухо готовь, и смотри понимающим оком" (Баллада о времени). Предлагает постичь хотя бы в таких простых житейских аллегориях:
  
Граждане! Зачем толкаетесь,
   На скандал и ссору нарываетесь?-
   Сесть хотите? Дальняя дорога?..
   Я вам уступлю, ради Бога! (Разговор в трамвае)
  
   Вместите друг друга в своем сердце, уступите ближнему "ради Бога", если он уже изнемогает в дальней дороге. Ведь все мы путники на одной долгой-долгой дороге, "билеты отрываем", платя по своим счетам. Трудно и "тесно", но все же надо продвигаться вперед, для того и "едем". А вы не согласны? Горько, но факт - "каши с вами, видимо не сваришь":
  
   Граждане, даже пьяные!
   Все мы - пассажиры постоянные,
   Все живем, билеты отрываем,
   Все по жизни едем трамваем...
  
   Тесно вам? И зря ругаетесь -
   Почему вперед не продвигаетесь?
   Каши с вами, видимо, не сваришь...
   Никакой я вам не товарищ!
  
   Много претензий у нас друг к другу, но все же, давайте попробуем разбудить человека, который даже во сне "поёт матерщину". Надо будить сознание попутчиков, если сами уже бодрствуете:
  
   Ноги все уже прокопытили,
   Вон уже дыра в кулак на кителе.
   Разбудите этого мужчину -
   Он во сне поет матерщину.
  
   Так и проехали очередной круг жизни - не поняли, что "штраф" нужно отдать добровольно и осознано, тогда "еще покатайтесь":
  
   Граждане! Жизнь кончается -
   Третий круг сойти не получается!
   С вас, товарищ, штраф - рассчитайтесь!
   Нет? Тогда еще покатайтесь!"
  
   Соотечественники Высоцкого за "железным занавесом" находились как бы в "детском месте" - трудно, тесно, темно, но Высоцкий шутит: "Девять месяцев - это не лет. Первый срок отбывал я в утробе, ничего там хорошего нет" (Баллада о детстве). При всем дискомфорте эта "утроба" прикрывала от всех мировых катаклизмов - советские граждане не пытались, да и не могли вообразить, какие испытания им предстоят при выходе из этой утробы. Высоцкий и мог, и пытался. И видел нечто недоброе, страшное:
  
   Головой тряхнул,
   Чтоб слетела блажь,
   И вокруг взглянул -
   И присвистнул аж (Погоня):
  
   Его, видящего панцирь, закрывший планету от Света, который человечество соорудило над ней своими страшными вожделениями, деяниями и помышлениями, "колют иглы", "до костей достают". Он тот самый звонарь, который видит уже сложенное человечеством будущее. "Стал от ужаса седым звонарь" (Набат), он пытается сообщить людям - "корабль кренится наш" (Еще не вечер). И здесь самое трудное и важное - понять собственную ответственность за судьбу мира, как тяжкую ношу: "Парус! Порвали парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь!" (Парус) "Mea culpa"! - прежде всего я сам сознаю свою вину, а не призываю кого-то.
   Много и давно сказано о недоверии современников к ясновидцам, потому - "пророков нет в отечестве своем". Люди попросту не могут поверить в реальность исторических, бытовых и психологических построений будущего. И язык современников не располагает средствами для отражения тех деталей жизни, которые родятся только в будущем. Недоверие - в лучшем случае, в худшем - ярость и злоба. И когда "безумная Кассандра кричала: ясно вижу павшей Трои прах", толпа учинила привычную расправу, ведь "сбылись все предсказания на славу":
  
   И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть, как и положено, крылата,
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: "Это ведьма виновата!" (Кассандра)
  
   Действительно, современники всегда "умели всех дальновидцев лишь побивать камнями". Провидцам, чтобы "видеть дальше и вернее, нужно посмотреть поверх голов". Для этого они "вытягивают шеи и встают на кончики носков". Это делает их очень уязвимыми: "Теперь ты темная лошадка, даже если видел свет вдали - поза неустойчива и шатка, и открыта шея для петли" (Баллада о короткой шее).
   К счастью для Высоцкого, современники не видели никакого предвидения в его произведениях. Даже не задумывались, что "совершенно невежественно отрицать пророчества". К счастью - ибо иначе "черный человек в костюме сером" стёр бы его в порошок еще раньше. Даже когда он почти прямо говорил о грядущих бедствиях, предпочитали расценивать его слова, как метафоры, шифрующие настоящее. "Долго Троя в положении осадном оставалась неприступною твердыней". В годы глубокого духовного застоя, когда, казалось, ничто и никогда не изменится в этой стране, никому и в голову не могло прийти, что "неприступная твердыня" Трои - не что иное, как образ столь же "неприступной" твердыни СССР. У "неприступной твердыни" оказалась весьма уязвимая ахиллесова пята - ее идеология. В тот момент, когда эта идеология окончательно превратилась в обезображенный ложью и лицемерием анахронизм, в пяту и вонзилась ядовитая смертельная стрела иной идеологии. Все знали, что советская идеология стала несовместима с жизнью, но только, пожалуй, один Высоцкий искал ей замещение. Словно ослепло советское общество, которое теоретически знало, что жизнь это борьба, прежде всего, идей.
   Сегодня, когда многое сбылось, можно понять, что же наша Кассандра предвидела уже тогда, о чем предупреждала, что хотела предотвратить. Высоцкий понимал, как никто, что над страной нависла смертельная опасность.
   "Я вам расскажу про то, что будет" это, конечно, не астрологический прогноз, а осмысление связи прошлого и будущего, которое при определенных усилиях мысли, позволяет предвидеть неизбежное в рамках той системы Бытия, которая мыслителями определена как спираль: "Вам такие приоткрою дали - пусть меня историки осудят за непонимание спирали" (Я вам расскажу про то, что будет).
   Дальнозорко всматриваясь в будущее, он словно видит бесконечное сплетение нитей, связывающих его с прошлым и ... бесконечные круги бытия, как неизменный символ жизни. Скользя по кругу, человечество собирает крупицы ценного опыта, но переходя на следующий виток спирали, сбрасывает балласт ненужной, изжитой шелухи, оставляя её в прошлом. У близорукого человека складывается впечатление, что ничто не ново под луной, вращается человечество по замкнутому кругу - "ничье безумье или вдохновенье круговращенье это не прервет" (Мосты сгорели). Противоестественно - если "развитие идет не по спирали, а вкривь и вкось, вразнос, наперерез" (У профессиональных игроков). "Не любит хаос построений", потому отрицает спираль. Если "не по спирали, а "вкривь и вкось", это и есть катастрофа хаоса. Это нагромождение изжитой шелухи, погружение в которую грозит очередной гибелью человечеству. Не принимает Высоцкий и логику плоской спирали, потому "пусть меня историки осудят за непонимание спирали". Если получается "вкривь и вкось", значит, человечество должно выйти на другое измерение спирали, вытянув её в пространство. Для этого ему нужно сделать мысленное усилие, отдав невидимому предпочтение. Тому невидимому движению, которым трепещет сама жизнь. "Как же человечество нарушает космическую пульсацию своим видимым направлением к эволюции, а не истинным продвижением! Космическая пульсация творит, как напряженная спираль, а человечество творит, как плоская спираль... " (Беспредельность, 44) Поистине, "тот, кто сковал человеческое сознание трехмерностью, был настоящим тюремщиком" (Мир Огненный, 1, 109)
   Вырваться за пределы "трёхмерной тюрьмы" оно сможет только силой своего духа, напрягая мышление и сохраняя чистоту сердца. Высоцкий достаточно часто употребляет тот же параметр психической энергии, что и физики. Это напряжение. "Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так...", говорит герой песни "конченого человека". И "смелый человек" в своем очень страшном сне осознаёт - беда в том, что: "И мышцы не напряг, не попытался сжать кулак, потому что кто не напрягается, тот никогда не просыпается" (Страшный сон смелого человека). Напряженная энергия пронзает все пространство. Она суть сама жизнь во всем ее единстве, разнообразии и бесконечности. И сам человек есть напряженная энергетическая субстанция, хочет ли он этого, знает он об этом, или нет. Хуже, что не желает знать. И если напряжение его мыслей и чувств падает до нуля, он живой мертвец - "конченый человек". Даже если "живет и хорошеет".
   Человечество упорно хочет оставаться сиротой в бесконечном пространстве Вселенной. Таким себе неблагополучным беспризорником, который стремится жить по своим законам, делать, что ему нравится, думая, что это и есть свобода. А то, что это ведет к преступлениям, за которые придется отвечать по Законам, установленным в "семье", болезням и гибели, не понимает. Как и то, что ему дана единственная свобода - свобода выбора выполнять эти Законы или нет. "Человек - часть космических энергий, часть стихий, часть Разума, часть сознания высшей материи...Космос ждет ту трансмутацию, которая преображает дух" (Беспредельность, 155). Он не может себя выделить, как величину самостоятельную, из космического процесса, т.к. действие магнита непрестанно устремляет его к беспредельной мировой жизни. (Беспредельность, 208) С древности человечество знало о своей связи с космосом, о силе космического магнита, и в форме религии сообщалось с ним.
   Но балласт материального, нагроможденного в плотном мире, изуродовал шкалу ценностей в сознании человечества настолько, что и религия утратила это свое назначение. Нарушено равновесие, столь необходимое для продвижения на более высокий виток спирали. Но "Семья", Ее невидимая опека, защита и любовь к нему, тупо Ее отрицающему, существует. "Мы так ликуем, когда Наши близкие сами испускают лучи... Мы посылаем свет тому, кто утверждает луч Наш, и говорим: "Он отражает истину" (Беспредельность, 155). Потому - "не буду скользить, словно пыль по лучу" (Мне судьба). "Люди ужаснулись бы, увидев, сколько из посланных лучей они не приняли" (Беспредельность, 518). Очень мало этих "атлантов", принимающих "луч" и удерживающих равновесие в неистовом напряжении духа. "На вертящемся гладком и скользком кругу равновесье держу, изгибаясь в дугу" (Мне судьба). Дух, обладающий силой "действующего образа", живет в нечеловеческом напряжении мысли и чувств. Знает все риски - "чуть правее наклон, упадет, пропадет, чуть левее наклон - все равно не спастись" (Канатоходец). Незримо и это, потому "люди не знают, на каких колоннах и на каких пружинах зиждется равновесие". Но разрушители чуют, откуда идет психическая энергия, и снаряды их летают около избранных. А эти избранные, зная о своем предназначении, не для себя живут, и - "счастливы висеть на острие ножа" (Кто кончил жизнь трагически).
   "Толпа идет по замкнутому кругу, и круг велик и сбит ориентир" (Мосты сгорели). Горечь понимания того, что человечество бессмысленно снует по замкнутому кругу, так велика, что не думая о рисках, эти избранные устремляются к поиску ориентиров. Они, собственно, для этого пришли в жизнь. "Толпа" даже не замечает, что бесцельно снует по кругу, повторяя ошибки, страдания и заблуждения ушедших поколений. Она думает, что идет вперед, по пути прогресса. Это ли бесконечный путь вперед?
   Конечно, снова и снова "все вернулось на круг". Такая иллюзия порой настолько неистребима, что: "Могут спросить: к чему возвращаться, если можно двигаться только вперед? Но это мнимое возвращение, эволюция не возвращается, но лишь проходит над бывшими этапами"(Братство 2, 332). Мнимо и ощущение движения по прямой, настолько "круг велик".Трудно понять, совершился ли оборот спирали. Это тот самый круг, о котором Высоцкий сказал: "Распятый над кругом висел!" (Райские яблоки). В распятии приняли участие не только мучители две тысячи лет назад. Распинаем и сегодня, потому с таким трудом одолеваем свой круг. И будем распинать до тех пор, пока каждый, по крайне мере называющий себя христианином, не поймет смысл жертвы Христа.
   Когда говорят, что Христос страдает за "человеков", заменяя своей силой их слабость, это недостойно ни Христа, ни самих "человеков". Спаситель сошел до уровня человеков, чтобы стать с ними, своими братьями, одним целым, не заменяя их собой, а поднимая до своих божественных высот. "Сын человеческий" - не устает повторять Он о себе. "Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, и гвозди ему в лоб, чтоб ни о чем не думал" (Кто кончил жизнь трагически). Изначально и по сей день. И все же лучшие сыны человеческие, как и Он, "ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души". И думают, думают о смысле Его великой жертвы. Даже в той стране, где было отказано Христу в существовании. "Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?" (От Луки, 18, 8), - весь труд Его жизни, не даром ли? Мир пришел спасти, и не спас? Вот рана в сердце Его, источающая кровь" (Мережковский Д. Иисус Неизвестный., с. 307). Потому и " жаль распятого Христа", что кругом через тысячи лет после распятия одно "насилье и бессилье" (Я не люблю).
   Трудно поверить людям, что ключ ко всем тайнам - в любви. "Будем внимательны друг к другу, поощряя к любви и добрым делам". Так просто и так естественно - "любите друг друга". Не только из этических соображений дана эта заповедь. Она научна. "Люди не понимают великого значения любви, этого вселенского магнита..." (Братство 3, 606) "Каждый должен следить за запасом своей психической энергии", хотя бы из соображений здоровья, ибо все болезни от ее дефицита. Тогда можно заметить - искра чувства любви способна воспламенить энергию... В то время, как ее антипод в высшем своем проявлении - ненависть - попросту выбивает человека из процесса эволюции. Перечеркнуть то, что накапливалось в течение миллионов лет - страшная судьба.
   Родина сильных чувств "нагружение и нагнетение". Человек почти мертв, когда в нем погасли чувства и молчит сердце - "конченый человек":
  
   Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах,
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах...

И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не в натяжку, - хочешь - рви, -
Повисли нервы, как веревки от белья,
И не волнует, кто кого, - он или я...
  
Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячины мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги...
   Не физическим отдыхом возобновляется энергия, а сильным чувством . Ведь энергия суть стихия, и смысл человека - гармонизировать ее. В стране Высоцкого научный материализм уже ответил на все вопросы, а над разгадками тайн человека бьются в понимании обывателя только умалишенные. Тайный сокровенный смысл связи человека с Вселенной, тот загадочный Бермудский треугольник, который "будет выпит, будь он параллелепипед, будь он круг, ядрёна вошь!" (Письмо пациентов Канатчиковой дачи). Так - то в форме абстракций, то шутки - Высоцкий снова и снова возвращался к проблеме круга и спирали. Он будто знал, что "вернее сказать о движении спиральном", то есть устремленном. Здесь-то и кроется главное - а куда устремиться. Вектор, стрела мысли - только она определяет направление устремления, а стало быть, и смысл динамики движения. Без этого вектора мысли движение - не более чем хаос, суета, мнимое движение. "Диссонанс, который лишь раздробляет и раздражает накопленное. На пути к ритму и гармонии поймем, где граница между устремлением и суетой"(Аум, 494)
   Высоцкий недоумевает, почему "ничьё безумье или вдохновенье круговращенье это не прервёт" (Мосты сгорели). Ведь, не разорвав этот порочный круг, нельзя взойти на более высокую ступень развития, следующий виток спирали - "третий круг сойти не получается"!
   Не плоская спираль плотских утех и пышных технократических успехов, а устремленная ввысь спираль духа человеческого - подлинный ориентир движения. "Искатели не должны приникать ухом к Земле...Нужно обратить взгляд на духовную высь, и лучу легче искать поднятые головы" (Община, 28). Но это и есть "безумье" с точки зрения обывателя - коня, смиренно шествующего по кругу с головой, опущенной к земле в поисках корма и думающего, что он идет вперед. "Вдохновенье" не предмет его дум. Он не подозревает, что "крылья плоти вниз влекут, в могилу". Что, вопреки очевидному, "груз тяжких дум" способен "наверх тянуть" (Мой Гамлет). Лишь догадывается, познав, что отрыв от Земли, даже физический, это такое напряжение чувств, упоение и радость, которые не могут дать никакие земные блага. Когда "вихрем чувств пожар души задуло, и я не смел или забыл дышать" (Поэма о космонавте). И медленно идет к пониманию, что "все движение - спираль к великому утончению" (Мир Огненный, 3, 44). В этом и смысл, и радость, и красота бытия.
   Ведь только тогда начнет человек свое шествие по пути "к великому утончению", то есть преображению, когда приняв в сердце Христа, возьмет на себя ответственность за то, что и он причастен к "терновому венцу", до сих пор терзающему Спасителя. И от него зависит, когда будет завершен тот круг, над которым "Распятый висел" (Райские яблоки). Тот самый, который собрал в себе весь Свет, "наполнился отречением от самости и земной собственности" (Мир Огненный, 1, 589)
   "Груз тяжких дум" на самом деле открывает возможности, недоступные упитанной плоти. В том числе и способности прозрения и счастье видеть незримое, как у Пушкина - "узрел я неба содроганье и горний ангелов полёт". Высоцкому, как и многим поэтам, это было дано.
   Не все пророчества сбываются, ибо если будущее закладывается в лучшем из всех возможных вариантов, то люди, бывает, и эти построения разрушают в своем безумии. Но, как сказал Апостол, "кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещевание и утешение" (1-е к коринфянам). Ведь так просто: "Когда даны предупреждения, легче различать события". Именно так следует понять слова Высоцкого, как "увещевание":
  
   И тогда не орды чингиз-ханов,
   И не сабель звон, не конский топот,
   Миллиарды выпитых стаканов
   Эту землю грешную затопят. (Я вам расскажу про то...)
  
   Именно, даже не войны, а поиск плотского наслаждения и добровольное безумие человечества, утопившего в жажде удовольствий свое основное достояние - способность мыслить, могут погубить планету. Подтверждает эту мысль мудрость вечного Учения: "Землетрясения, извержения, бури, обмеления, нарушение климата, болезни, обнищание, войны, восстания, неверие, предательства - каких ещё признаков грозного времени ждёт человечество? Не нужны пророки, самый ничтожный писец скажет, что никогда не собиралось столько страшных предвестников разложения Земли. Но глухо ухо и затемнены глаза..." (Иерархия, 117). Войны, предательства и духовное одичание знак нашей эпохи. Для кого предупреждения?
  
   Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
   Предупреди беззаботных влюбленных,
   Что хорошо будет в мире сожженном
   Лишь мертвецам и еще нерожденным!

   "Нет, звонарь не болен! Видно с колоколен, как печатает шаги судьба!" (Набат) "Во всех Заветах указывалось это время... Нельзя уже думать, что нечто изменит течение созданного людьми потока. Уже на дальних мирах ужасаются неизбежности огненной, но Земля продолжает окутываться темным покровом..." (Сердце, 405). Люди же и не приступают к мысли о происходящем, тем более о будущем, которое неизбежно, ибо они его уже сложили.
  

   О "драконе рухляди"
  
   Как народ-творец вдруг превратился в прилежного торговца, всю свою творческую энергию направив на счет денег, прямо или опосредованно? Возможно, никогда не слышал: "Жизнь превратилась в торговлю.... Знаете великие символы об изгнании торгашей из Храма, но разве сама Земля не Храм?" (Мир Огненный, 1, 83) Возможно, никогда не задумывались, что во всей истории Христа один раз только Он, учивший любить врагов своих, поднял руку на человека: "Все оглянулись на Него с удивлением и страхом: ... кто это? (Матфея, 21, 10) И наступила вдруг тишина. Низко наклонившись, он что-то искал на земле. Здесь, на скотном дворе, где постоянно привязывали и отвязывали скот, легко было найти то, чего Он искал: двух крепких, пеньковых веревок. Скоро нашел их и, свив в узлы крепко-накрепко, сделал бич. И сказал: не написано ли - Дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? Вы же сделали его вертепом разбойников.(Марка, 11, 17) И поднял бич - "и начал выгонять продающих и покупающих; и столы менял и скамьи торгующих голубями опрокинул, и выгнал всех из храма; так же и овец и волов; и серебро менял рассыпал (Иоанна, 2, 15)... Если бы Он разрушил или сжег храм до тла, то и это, вероятно, казалось бы Ганаану меньшим злодейством" (Мережковский Д., Иисус Неизвестный, с. 458).
   Возможно не только тем, что нарушил Закон Израиля и Рима, а в первую голову изгнанием торговцев из храма подписал себе Спаситель смертный приговор. Храм - Дом Божий - единственное, что способно держать в узде страсть алчности. Он не из жизни изгонял торговлю, а из храма, то есть отводил ей подобающее место в жизни. Не ошибался в том, что алчность есть то зло, которое, пронзив века, утвердит на планете свою власть. Ибо нарушает взаимоотношение начал, тот "наилучший порядок в отношении души и тела, чтоб низшее не насиловало высшего". (Добротолюбие. Св. Феодор Студит, т. 4, с. 238) Потому "лабазники врут про ошибки Христа" (Мне судьба).
   Последуем совету поэта, чтобы понять, как начиналась в России революция. Из сострадания к братьям своим, осознав, что значит "душу твою отдашь голодному и напитаешь душу страдальца; тогда свет твой взойдет во тьме и мрак твой будет, как полдень" (Исайя, 58, 10), что "мое" и твое" - смерть, а "мое-твое - жизнь" (Мережковский Д., там же, с. 356):
  
   С налета не вини, повремени
   Есть у людей на все свои причины .
  
   Действительно, понять сущность СССР, так яростно отказавшегося от идеи капиталистического накопления, и его такую стремительную гибель, которая привела к реанимации торгашества, можно, лишь выстроив цепочку причинно-следственных связей. Она возможно и приведет к пониманию того, что Россия вынашивала идею социализма, т. е. уничтожения частной собственности, не меньше столетия. А в 1917 году разрешилась от её бремени социалистической революцией. Именно тогда "Судьба и Время пересели на коней, а там в галоп под пули в лоб, и мир ударило в озноб от этого галопа" (Пожары).
   Не суть важно, почему в XIX веке идея социализма, древняя как мир, вновь овладела умами человечества. Любопытно бросить для сравнения беглый взгляд на векторы устремлений господствующих классов в ведущих европейских странах в XIX веке. Новое дворянство Англии, к примеру, без колебаний расставшись с узкоклассовым снобизмом, ринулось к обогащению за счет роста производства и захвата колоний - а здесь и паровая машина подоспела.
   Драма французского дворянства проявилась в его расколе на две части, одна из которых безмятежно наслаждалась синекурой, роскошью и развлечениями, а другая разрушала казавшиеся нерушимыми сваи стабильности феодального мироустройства. Революционный взрыв, случившийся от столкновения этих двух частей, потряс весь мир и задал импульс движения всему XIX веку. Он породил революционные традиции, основные принципы западноевропейской демократии, знаменитый "французский утопический социализм".
   Раздробленная Германия прозябала в ожидании своего "железного канцлера", что не мешало её образованному классу давать миру великих мыслителей и музыкантов. Успела дать до "объединения железом и кровью", ибо инерция "железа и крови" привела великий народ к развязыванию невиданных в истории войн. И оскудел казавшийся неисчерпаемым рог изобилия гениальности.
   На задворки Европы была отброшена Испания, ибо энергия ее дворянства ушла на ограбление Нового света. Закон Мироздания нельзя обмануть, то самое "звездное небо над нами" лишает своей благодати, если нарушается соответствие с "нравственным законом внутри нас". Отцвело и итальянское возрождение, а лучшие представители просвещенных классов Италии, истратив последние силы на объединение страны, самоустранились, и отдали ее молоху капитализма.
   "Господа! Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой". Для Европы социализм остался безумной утопией и "человечества сном золотым": там он произрастал из сознания справедливости и предчувствия неизбежности "правды святой". Раскрыта тайна прибавочной стоимости и первоначального накопления капитала, брошено в лицо буржуазии, к её вящему ужасу, обвинение - "частная собственность есть кража".
   В иррациональной России же социализм взращен чувством сострадания. Даже циничный Верховенский-младший в "Бесах" констатирует: "Социализм у нас распространяется преимущественно из сентиментальности" (с. 375). Начиная с Радищева, которого Бердяев назвал первым интеллигентом в России, вектор деятельности лучшей части её просвещенного класса неуклонно нацелен на жертву во имя страждущего народа. "Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем: то, чего отнять не можем, воздух. Да, один воздух". Этой гневной тирадой дворянин Радищев задал российской интеллигентной молодежи цель и смысл её существования. Радищев, которого разгневанная Екатерина назвала "бунтовщиком, хуже Пугачева", отправился в Сибирь, проложив туда дорогу тысячам других героев разных поколений, добровольно принявших крест мученичества во имя народа. Дворянская аристократия, офицеры, призванные быть опорой престола, в крестьянах видят братьев по оружию, с которыми они плечом к плечу отстояли Отечество в 1812 году, что усиливает её чувство безмерной вины перед ним. Вот многозначительный штрих, о котором упоминает Натан Эйдельман, - Сергей Муравьев-Апостол, получивший именную шпагу "За храбрость" в Отечественной войне, настолько остро чувствует эту вину, что теряет сознание, когда в его присутствии "проводят сквозь строй" солдата (Н. Эйдельман. Апостол Сергей).
   Декабристы пошли на виселицу и в Сибирь. Герцен выехал в Европу, откуда бил в свой колокол, "зовя живых" в России. На его зов откликнулись тысячи молодых людей - представителей интеллигенции, которых можно так назвать только в русском смысле этого слова, т.е. людей, видевших смысл жизни в жертве. Их становилось все больше, несмотря на развязанные против них репрессии - стекались ручейки крови в полнокровную реку: "Пожары над страной всё выше, жарче, веселей! Их отблески плясали в два притопа, три прихлопа" (Пожары).
   Высоцкий хорошо знал, а точнее, чувствовал свой народ, его латентную мощь, неуёмную силу. Он чуял сердцем тот трепет и ритм, которым "Россия раскачивала мировой ковчег" на волнах своих не поддающихся контролю и измерению эмоций, огнедышащих порывов чувств. Он знал, что она непредсказуема, что эти порывы не укладываются порой в разумные рамки:
  
   Увёртливы поводья, словно угри,
   И спутаны и волосы, и мысли на бегу.
   И ветер дул, и расплетал нам кудри,
   И расправлял извилины в мозгу... (Пожары)
  
   "Наибольшая возможность героических деяний, иррациональная приподнятость настроения, экзальтированность, опьянение борьбой, создающая атмосферу некоторого героического авантюризма - всё это есть родная стихия героизма"(Вехи. Интеллигенция в России, с. 60), - так понимает импульс борьбы российских революционеров русский философ С.Н. Булгаков. Мыслящие русские люди и не думали отрицать героизм революционной молодежи, им в голову не приходило обвинять их в своекорыстном стремлении к власти. Мечта российского интеллигента, считают они, быть спасителем человечества или, по крайней мере, русского народа. "Он делает исторический прыжок в своём воображении и, мало интересуясь перепрыгнутым путем, вперяет свой взор в светлую точку на краю исторического горизонта" (Там же, с. 57).
  
   Ни бегство от огня, ни страх погони - ни при чём,
   А Время подскакало, и Фортуна улыбалась,
   И сабли седоков скрестились с солнечным лучом,
   Седок - поэт, а конь - пегас.
   Пожар померк, потом погас, а скачка разгоралась... (Пожары)
  
   Россия не попадала в такт "колебания ритмов революционной борьбы" на планете. Она создавала собственный ритм этой борьбы, заставляя мир подчиняться ему. "И мир ударило в озноб от этого галопа". Ставя перед собой эсхатологическую задачу построения справедливого мироустройства, она устремлялась ввысь, к Свету, потому "сабли седоков скрестились с солнечным лучом". Она задала импульс историческому пути не только страны, но всего мира своей хмельной, упоительной скачкой. Действительно, "еще не видел мир подобного аллюра". Когда воля человеческая становится субъектом, тождественным таким вселенским факторам, как Судьба и Время, тогда "ни бегство от огня, ни страх погони ни при чем". Уже нет страха у народа, поставленного событиями на край пропасти. Не дрогнув, он смотрит в лицо Истории - "Время подскакало и Фортуна улыбалась". Фортуна "улыбнулась" России страшным оскалом первой мировой войны, и народ ее помчался навстречу своей судьбе, ускоряя Время - "впервые скачет время напрямую, не по кругу". И дух человеческий тогда в полете своем видит все таким, каким оно есть истинно - "легко скакать: врага видать, и друга тоже - благодать, Судьба летит по лугу".
   Но когда "пожар померк, потом погас", пришло со всей неотвратимостью следствие - "обещанное завтра будет горьким и хмельным". Скачка продолжалась, но в ней уже угас огонь сердца. Пришло прагматичное осознание неизбежности насилия: "Помешанная на крови слепая пуля-дура прозрела, поумнела вдруг и чаще била в цель". И даже когда "уже не догоняли нас и отставали пули", горечь похмелья все больше отравляла жизнь, построенную на крови: "Пел ветер все печальнее и глуше, навылет Время ранено, досталось и Судьбе. Ветра и кони и тела и души убитых выносили на себе".
   Свою книгу о российских революционерах Ю. Трифонов назвал "Нетерпение". Те, кто так неистово стремился к идеалу социализма, заставили "Судьбу и Время пересесть на коней" и в нетерпении прыгнуть в социализм, отвергая всем своим существом капитализм.
   Скрестив свои сабли с солнечным лучом, седоки-романтики "с неизменной готовностью на жертвы" (Вехи, с. 49) верили, что они отражают настроения народа. И, видимо, были недалеко от истины. По мнению Бердяева "русские люди из народного трудового слоя, даже когда ушли от православия, продолжали искать Бога и Божьей правды..." (Бердяев Н. Русская идея, с. 296) Т.е. в социализме они видели Божью Правду справедливости. Действительно, социализм в России в XIX веке можно лишь условно называть утопическим. Бердяев, один из самых проницательных философов России, изгнанный из страны, как известно, большевиками, оставил беспристрастный и глубокий анализ социалистической революции и социалистического опыта в России. Ему принадлежит признание того, что "в России революция либеральная, буржуазная, требующая правового строя, была утопией, не соответствующей русским традициям и господствующим в России революционным идеям. В России революция могла быть только социалистической" (Русская идея, с. 293). Русские - максималисты, и именно то, что представляется утопией на Западе, в России наиболее реалистично, - утверждает он. Кроме того, и теоретики и практики революционной борьбы в России исходили из уже существующих в народной жизни основ социализма. Герцен считал, что "артель и сельская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка, соединение сёл в волости, управляющие сами собой - всё это краеугольные камни, на которых созиждется храмина нашего будущего свободно-общинного быта" (Герцен А.И. Былое и думы, с. 450).
   А идеолог "хождения в народ" Ткачев П.Н. для того, чтобы подтолкнуть общину на путь коммунистического развития и приготовить почву для коммунизма, предлагает "внести новые элементы в исторически сложившийся строй народной общины, которые вывели бы её из устойчивого равновесия" (Утопический социализм в России. С.386). Торопили, торопили историю русские революционеры, "посылали свое ускорение, забывая судьбу загнанного коня!" (Братство 1, 154)
   Волей этих людей, за которыми шла самоотверженная, жаждущая подвига молодежь, смещено действие законов истории и времени. Не жажда власти в ходе дворцовых переворотов, как утверждают нынешние историки, исходя из собственных принципов, а устремление к мировой справедливости - вот что двигало их бескомпромиссной борьбой. Социализм становится для них "надисторической конечной целью, до которой надо совершить исторический прыжок актом интеллигентского героизма. Отсюда недостаток чувства исторической действительности и геометрическая прямолинейность суждений и оценок" (Утопический социализм в России, с. 386), - пишет С. Трубецкой. Не ошибались великие русские мыслители в определении целей российских революционеров, но в оценках "исторической действительности", которую они своей волей утвердили, все же, ошиблись. Историческая действительность состоялась и на протяжении семидесяти лет подтверждала принципы российских социалистов, опрокинув суждения об их утопичности. Действительно российские революционеры сумели утвердить в жизни принципы, о которых мечтали. Это и труд на общую пользу; и то, что общинник берёт от общества лишь необходимое для личного существования и развития; и "признание безнравственности аффекта жадности богатства", безнравственности обогащения, монополии; и отрицание конкуренции, и требование материального обеспечения для всех...". Словом, все, что в Нагорной проповеди - Царство Небесное несовместимо с жаждой материального обогащения. Не свойственна человеческой природе страсть сребролюбия. Она "извне навязывается душе". Но если "однажды внушена в сердце, то бывает более всех гибельна и труднее всех изгоняема, ибо становится корнем всех зол (1 Тим. 6, 10) Ибо "служит источником возбуждения всех страстей" (Добротолюбие, Св. Иоанн Кассиан 5, 67). Затаенная в глубинах русской души жажда легкости полета тоже заставляют ее относиться к материальному богатству, как к путам на крыльях духа, ибо: "Многостяжательный опутан попечением и, и как пес, привязан цепью" (Там же, Нил Синайский, 6, 1-8, 9). Импульсы такого рода мироощущения народного стучало в сознание российской интеллигенции, а не наоборот - ею навязывалось народу, как это происходит сейчас в форме манипуляции сознания.
   Не забудем, что речь о якобы утопии, изложенной в документах народнического, суть российского, движения. А не о принципах реально пришедших к власти большевиков, которые они пытались воплотить в жизнь в течение ряда десятилетий. Эта утопия была отвергнута большевиками, которые предпочли европейский, марксистский вариант.
   Нетерпеливый прыжок в социализм для России был преждевременным, поэтому в основу его было положено такое чудовищное насилие. Наступил момент, когда российские социалисты перестали жалеть не только свою, но и кровь других людей, чтобы пригласить народ "на пир жизни". "Бесовщина" вторгается в казавшуюся святой самоотверженную деятельность молодых революционеров. "Социалист... любит уже не живых людей, а лишь свою идею - именно идею всечеловеческого счастья. Жертвуя ради этой идеи самим собой, он не колеблется приносить ей в жертву и других людей" (Вехи. Интеллигенция в России,с. 168). "Голос крови твоего брата вопиёт ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей" (Бытие). Много жертв и самопожертвования, кровь, пролитая обязательно вернется бумерангом. Но нельзя загнать историю в рамки тех рационалистических схем, где духу народному места нет.
   И если прыжок на вершину социализма для России оказался преждевременным, то отступление к капитализму в XXI веке напоминает сюрреалистическое скольжение на свалку истории. "Время подскакало и Фортуна улыбалась". Зловещей оказалась та улыбка Судьбы и ее тайный замысел. Ибо было это Время мировой войны, которая поставила Россию перед жестким выбором. Принять социализм, как мать недоношенное дитя, или вернуться бесплодной к капитализму, который вверг ее в погибель войны и революции. В то время, когда этот пожилой пенсионер уже перестал работать, деградировал, впал в старческий маразм, но не утратил ни ханжеского лицемерия, ни алчности, ни подлости, которые были присущи ему во времена более продуктивной юности.
   Не нужно быть ортодоксальным марксистом, чтобы сегодня увидеть гниль разлагающегося естества этого отжившего своё время старца. Недалеко время, когда планета не выдержит разврата потребительского общества. Все более очевидно, что идеал частной собственности неуклонно ведет человечество к саморазрушению.
   Взобравшись на плечи гиганта, можно вспомнить провозглашенный им принцип: "от каждого по способностям, каждому по потребностям", известный советскому поколению не столько по его "Критике Готской программы", сколько по печально известной Программе КПСС, принятой ХХII съездом. Уж как впоследствии потешились и над волюнтаризмом товарища Хрущева и над собственной наивностью. А зря! Составители программных документов пытались серьезно осмыслить вопрос о том, по каким потребностям - каждому. Ибо даже в Европе самые утонченные мыслители понимали безнравственность идеи потребительства. " Марксизм видит в человеке производителя и потребителя, и основная его проблема сводится к потреблению. Как на образцовых фермах", - говорит Экзюпери. (Письмо к генералу Х)
   Сокровенный смысл советской истории проясняется только сейчас - это была попытка утверждения приоритета идейного, в известном смысле духовного над материальным, попытка низшее подчинить высшему. Речь шла не о том, что хорошо быть бедным, но идейным и одухотворенным, а о том, что высокоразвитому, мыслящему, культурному, словом, духовному, человеку из мира материальных вещей нужно не так уж много. "Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ? Мне, чтоб были друзья, да жена чтобы пала на гроб!" (Райские яблоки) В эпоху Высоцкого не так уж и диковинна была такая шкала человеческих ценностей. Но важно то, что он утверждал её, ибо видел, как исподволь складывается иная шкала ценностей, предопределенная установленным ориентиром - "каждому по потребностям".
   Составители программы партии понимали, что её выполнение возможно только в обществе, состоящем из высокоразвитых индивидов. И Маркс это понимал, и российские социалисты-утописты это понимали, но лучше всего понимают это "отцы" общества потребления, служители господина Гонта - главного персонажа гениальной книги С. Кинга "Магазин нужных вещей". Главное для этих последних - не дать понять бывшим гражданам социалистического государства, что общество высокоразвитых индивидов, на пути к которому они остановились в полушаге перед тем, как свернуть к пропасти, диаметрально противоположно обществу потребления, ибо высокоразвитому индивиду "барахолка" не интересна, и "дракону рухляди" он неподвластен.
   "Еще не видел свет подобного аллюра" - история нынешней цивилизации действительно не знала уничтожения частной собственности на территории планеты в одну её шестую часть. (Странно, по меньшей мере, когда не невежественные недоумки, а вполне образованные люди ставят в один ряд Октябрьскую социалистическую революцию, уничтожившую частную собственность, и пошлые "цветные" перевороты, суть бандитский "дерибан" наворованного).
   Для Высоцкого, как, впрочем, и множества советских людей, не была откровением та мысль, что реки крови пролиты не ради справедливого, равного распределения материальных благ, а ради освобождения духа человеческого от плоти собственности:
  
   А ветер дул, с костей сдувая мясо
   И радуя прохладою скелет... (Пожары)
  
   Человечество из чувства самосохранения неизбежно подойдет к осознанию идеи социализма, как единственно возможному пути выживания - не в XIX веке, его естественное, законное время. Оно только приближается. И как же мистически вовремя и ловко эта идея была скомпрометирована в массовом сознании! Как ловко и своевременно раздавлен и унижен народ, представители которого в нетерпении искали "светлую точку на горизонте", скрещивая свои сабли с солнечным лучом, готовые на любые жертвы во имя идеи, носившей для них эсхатологический характер! Мы далеко ушли от их жертв, но по-прежнему над этой землей колышется кровоточащий вопрос: неужели напрасно?
  
   Уже не догоняли нас и отставали пули...
   Удастся ли умыться нам не кровью, а росой? (Пожары)
  
   Высоцкий, как и практически все население советского государства, ни на йоту не подвергал сомнению историческую правоту и справедливость принципа социализма. Тем более, за редкими исключениями никто не желал его гибели. Но она приближалась. Сейчас пытаются понять причины, сгубившие Советский Союз. А Высоцкий уже тогда видел, как некие могущественные силы неумолимо сгибают ту, выпущенную революционерами, прямую стрелы, по которой "скачет Время". Загибая ее в круг, разрывают пространство - "переворот в мозгах из края в край, в пространстве масса трещин и смещений" (Переворот в мозгах). Он словно не сомневался в непреклонной мощи закона воздаяния. Насилие неизбежно породит ответное насилие. "Где же будет конец бесчинству?" Потому и "возвратятся на свои на круги ураганы поздно или рано" (Я вам расскажу про то, что будет).
   Большевики, сокрушив "дракона собственности", убили его тело. Последовательные марксисты даже не допускали мысли, что насилие неизбежно породит противодействие, которое рано или поздно бумерангом ударит в самое сердце коммунистической системы - общественная социалистическая собственность разлетится в прах в считанные месяцы, и алчные руки моментально подгребут её под себя, превратив в частную. Хотя эта мысль вполне отвечает законам физики и духу материализма, который исповедовали большевики. Метафизично в ней лишь то, что законы физики действуют в области духа с такой же неотвратимостью, что и в материальном мире. Дракон оставался жить в сознании и подсознании людей.
   Строгая научная диалектика, пугающая своей терминологией и путаницей, часто уступает простоте народных сказаний. А они-то и гласят, что Кащея Бессмертного убить не просто, ибо нужно добраться до той сокровенной иголки, которая надёжно спрятана. "Дракона рухляди" нужно убить сначала в сознании людей, взамен дав настоящее счастье - счастье творчества, совершенствования, познания Мира. Советское общество вроде бы и приблизилось к этому идеалу, создав лучшие условия для творчества, и утвердило императив общественного блага. Но волна противодействия насилию настигла его роковым образом именно в 70-е годы, сметая на своём пути то драгоценное, что было оплачено такими жертвами. Как бы подтверждая мудрую мысль: "Никогда люди ...не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих. Все будет для каждого мало, и все будут роптать, завидовать и истреблять друг друга" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 372).70 лет - еще достаточно большой срок для того насилия, которое удерживало собственность в руках народа. Сколько ни всматривайся в историю, не удастся увидеть, чтобы насилие, преследующее даже самые благородные цели, оставляло после себя в итоге что-нибудь, кроме разрушения.
   Правда: "Россия самая не буржуазная страна в мире... В русском народе поистине есть свобода духа, которая даётся лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства" (Бердяев Н. Судьба России, с. 12) . Эта особенность русского духа не ускользнула и от острого глаза Высоцкого.
  
   Тут Иван к нему сигает,
   Рубит голову, спеша,
   И к Кащею подступает,
   Кладенцом своим маша.
  
   И грозит он старику двухтыщелетнему:
   - Счас те бороду-то мигом обстригу
   Так умри, ты сгинь, Кащей! - А тот в ответ ему:
   - Я бы рад, но я бессмертный, не могу!
  
   Но Иван себя не помнит:
   - Ах ты гнусный фабрикант!
   Вон настроил сколько комнат,
   Девку спрятал, интригант... (О несчастных лесных жителях)
  
   Но все же, реанимация тела "дракона собственности", начавшись с тех, "кто вышел из глубинки, из народа, а возвращаться очень не хотел" (По речке плавал честный грека), легко распространялась на весь народ - суть крестьянскую массу, даже если она и сменила "соху" на станок или конструкторский кульман. Вот какая борьба происходила в душе советского человека, которого воспитали в ненависти к "частному собственнику", а он даже не догадывается, что жажда собственности тайно и сладострастно живет в нем самом:
  
   Произошел необъяснимый катаклизм;
   Я шёл домой по тихой улице своей,
   А мне навстречу нагло пёр капитализм,
   Звериный лик свой скрыв под маской "жигулей" (Песня автозавистника)
   И вот советский гражданин, до глубины души оскорбленный тем, что его "заклятый враг", проклятый "частный собственник глумился" над ним в своих "жигулях", уходит в подполье. Чтобы не допустить возрождения частной собственности - "затем ли гиб и мёрз в семнадцатом году?" - он крушит все автомобили в помрачении ума, вынашивая план сделать свою машину и разбить ее в знак презрения к частной собственности. И вдруг обнаруживает, что "проклятый частный собственник" проснулся в нем самом:
  
   Нет, что-то ёкнуло, ведь части-то свои,
   Недосыпал, недоедал, пил только чай...
   Все! Еду, еду регистрировать в гаи,
   Ах, черт! "Москвич" меня забрызгал негодяй...
  
   "Чуждый по мировоззренью человек" (Люди говорили морю "до свиданья"), снедаемый завистью, тяготился отсутствием частной собственности. Он настолько "высоких мыслей не имел", что ему в голову не приходило, что ежечасно он пользовался тем, что давала ему именно социалистическая, общинная собственность.
   Именно такое обыденное, простое явление, как осознание, может противостоять безобразию насилия. Ведь "путь насилия подобен пути наркоза... насилие должно быть постоянно усиливаемо, доводя до безумия... сознательность противоречит насилию... несознательность есть гибель всего построения"(Братство 1, 159). Развитие же сознания происходит по своим законам - оно может казаться несбыточно долгим, а может взрывообразно изменить мир. "Дело это душевное, психологическое. Чтобы переделать мир по-новому, надо, чтобы люди сами психически повернулись на другую сторону. Раньше, чем не сделаешься в самом деле всякому братом, не наступит братства..." (Братья Карамазовы, с. 372) . Достоевский считает, что не наступит этот мир до тех пор, пока не истечет срок трагического разъединения людей, когда человек "только и трепещет того, что пропадут его деньги и приобретенные им права его". И Высоцкий, живя в социалистическом государстве, видит, что "дело это психологическое, душевное", чувствует, что "чуждый по мировоззренью человек" формирует новую финансово-экономическую реальность в своем сознании. Вряд ли он руководствовался Святым письмом, которое гласит: "Корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись ... сами себя подвергли многим скорбям" (1-е Тимофею, 6, 10). Он сердцем чуял эту истину и говорил, что алчность самый тяжкий порок.
   Пафос своих трагических предчувствий Высоцкий часто облекает в форму шутки или сказочно-фольклорного образа именно для того, чтобы снизить напряжение этого трагизма.
  
   То ли выпь захохотала,
   То ли филин заикал, -
   На душе тоскливо стало
   У Ивана-дурака (Сказка о лесных жителях).
  
   Может быть, еще не настало время понять, какой смысл таится в упоминании о "подвигах напрасных" и "никчемушной борьбе" Ивана-дурака, которого народ признал своим олицетворением. Непредсказуемы последствия тоски Ивана-дурака. Может быть, вкусив потребительского изобилия, он заскучает и снова устремится к несуществующему на земле граду, ибо "русский народ по своей вечной идее не любит устройства земного града и устремлен к Граду Грядущему" (Бердяев Н. Судьба России, с. 300). И тогда "дракон рухляди" умрёт сам "без всякого вмешательства", потому что собственнические инстинкты этого народа слабо выражены: "Он неграмотный, отсталый был Кащей".
   Так что же - напрасны жертвы, без следа сгорел подвиг, и на самом деле борьба была "никчемушная"? Закон сохранения энергий в мире духа так же незыблем, как и в материальном мире. Имеющий уши да услышит, что сказал поэт. Велико упоение борьбы за сужденное, предначертанное. Еще не остыли подковы тех коней, которые несли народ к его судьбе. Не пора ли найти их в той пыли лжи, что толстым слоем укрывает их от законных наследников?
  
   Шальные пули злы, слепы и бестолковы.
   А мы летели вскачь, они за нами влет.
   Расковывались кони и горячие подковы
   Летели в пыль на счастье тем,
   Кто их потом найдет... (Пожары)
  
   кому достался социалистический "котел"
  
   Стихотворение "На дистанции четверка первачей" - поэтический образ "тайны первоначального накопления капитала", суть 24-й главы первого тома "Капитала". Только в социалистическом СССР. Эта "четверка первачей", которая, как и все, вышла из народа, "дети семьи трудовой". "Каждый съел" в социалистическом обществе "примерно поровну харчей, но судья не зафиксирует ничьей". То есть, к финишу они придут уже не равными. Первым из "четверки первачей" следует считать тех, кто если и не владеет общественными богатствами, то контролирует и распоряжается ими - их в перестроечные времена обозвали "партийной номенклатурой":
  
   Номер первый - рвет подметки как герой,
Как под гору катит, хочет пир горой.
Он в победном ореоле и в пылу
Твердой поступью приблизится к котлу.

Почему высоких мыслей не имел?-
Потому что в детстве мало каши ел,
Голодал он в этом детстве, не дерзал,-
Успевал переодеться - и в спортзал.
  
   Разумеется, "спортзал" в этом контексте, всего лишь метафора - образ тех усилий и трудов, которые приходилось прилагать, чтобы "твердой поступью приблизиться к котлу". Как и спортивная терминология в стихотворении о защитнике чести шахматной короны. Его подготовка к турниру - конечно, карикатурная гипербола, гротеск, цель которого показать, что представители "спортотдела" так же невежественны, как и поборник "шахматного престижа". Им безразлично, кто и как будет защищать честь советского спорта. Они, конечно, из той самой "четвёрки первачей", добежавшие до котла. Увесистый намёк на это - повар, задействованный в подготовке "шахматиста". Он не просто повар, он работает "в буфете, для других закрытом" (Честь шахматной короны).
   Будущие историки должны внимательно рассматривать эти "спецблага", которыми стыдливо пользовалась советская номенклатура. Именно они стали одной из самых главных причин гибели социалистического государства - значительная часть партийного чиновничества рвалась к законному обогащению, тяготилась этой стыдливостью и страхом. Ведь по-прежнему, как и в первые годы советской власти, действовал установленный Лениным "партмаксимум". Это закон, который предписывал размер заработной платы партийных чиновников не выше средней зарплаты рабочих. Он, между прочим, действовал вплоть до развала государства. И, конечно же, породил систему "спецблаг", сегодня глумливо названный системой "кормления". Только для них, как "буфет, для других закрытый".
   У пишущей челяди нынешних нуворишей, придумавшей этот эвфемизм, есть все основания для глумления - действительно смешны те материальные блага в натуральном (не денежном) виде, которые смели "откусывать" советские хозяева жизни. По сравнению с ними, жавшимися к "котлам" и "корытам", откусанными тайком у унылых и апатичных строителей коммунизма 70-х - 80-х, сегодняшние хозяева жизни широким и уверенным "хапом" положили себе в карман гиганты индустрии, построенные веселыми, полуголодными энтузиастами 30-х. Жалкие "кормления" тех, в самом деле, смешны. Они, в отличие от подлинных средневековых "кормлений", претендовали на сухую колбасу, икру, балыки и прочий продуктовый дефицит, не водившийся в советских гастрономах, позорный тотем советского бытия. Этот будущий буржуа, выбившийся из народа в ряды партийной номенклатуры, в 80-е годы уж слишком тяготился рамками вскормившей её партии и решил наступить на горло собственной песне, идее социализма:
  
   Или пример еще такого рода
   Из-за происхождения взлетел,
   Он вышел из глубинки, из народа
   А возвращаться очень не хотел ( По речке жизни плавал).
  
   А вот красочный портрет "первача" второго поколения, "мажора" по современной терминологии:
  
   Недавно опочили старики -
Большевики с двенадцатого г
ода,-
Уж так подтасовалася колода:
Они - во гроб, я - вышел в вож
аки,-
Как выходец из нашего народа!

У нас отцы - кто дуб, кто вяз, кто кедр,-
Охотно мы вставляем их в анке
тки.
И много нас, и хватки мы, и ме
тки,-
Мы бдим, едим, других растим из недр,
Предельно сокращая пятилетки.

Я мажу джем на черную икру,
Маячат мне и близости и дали,-
На жиже,- не на гуще мне гад
али,-
Я из народа вышел поутру -
И не вернусь, хоть мне и предла
гали... (Я был завсегдатаем всех пивных)
  
   Высоцкий, сын коммуниста-фронтовика, очевидно, не сомневался, что эта социальная группа не однородна по своему нравственному облику, что есть в ее среде честные, толковые, ответственные люди. Во всяком случае, как призыв к ним, звучит его предостерегающее стихотворение:
  
   ". ой улиц еПроложите, проложите
   Хоть тоннель по дну реки
   И без страха приходите
   На вино и шашлыки
   И гитару приносите,
   Подтянув на ней колки
   Но не забудьте, затупите
   Ваши острые клыки...
  
   За покос ли, за посев ли
   Надо взяться, поспешать,
   А, прохлопав, сами после
   Локти будете кусать
   Сами будете не рады,
   Утром вставши, - вот те раз! -
   Все мосты через преграды
   Переброшены без нас...(Проложите, проложите)
  
   Так и произошло - та часть партийного руководства, что оставалась верна социалистическим принципам, "прохлопала" преобразования, которые не изменили, а разрушили страну. Тем же коммунистическим чиновникам, которые "вышли из глубинки из народа", но "глотая упреки и зевая от скуки" оторвались от него, Высоцкий выносит однозначный приговор - это предатели:
  
   В нем добрая заложена основа -
   Он оттого и начал поддавать, -
   "Закладывать" - обычнейшее слово,
   А в то же время значит - "предавать" (По речке жизни...)
  
   Кто же второй в "четверке первачей"?
  
   Номер два - далек от плотских тех утех,-
Он из сытых, он из этих, он из тех,-
Он надеется на славу, на успех -
И уж ноги задирает выше всех...
(На дистанции..)
  
   Если он из "сытых", то быстрее всего это те, кого в советском обществе называли не иначе, как "торгаши". Люди рисковые, можно сказать виртуозы в деле отщипывания от социалистического котла пожирнее, побольше и получше: "Он стратег, он даже тактик, словом - спец. Сила, воля плюс характер - молодец!"
   И если, как условились, спортивную терминологию здесь расценивать как метафору соревнования в беге к заветному "котлу", то Высоцкий как в воду глядел. На самом деле, когда приступили к "дерибану" собственности, ставшей в одночасье ничейной, торгашам равных не было:
  
   Четок, собран, напряжен
И не лезет на рожон,-
Этот - будет выступать
на Салониках,
И детишек поучать
в кинохрониках,
И соперничать с Пеле
в закаленности,
И являть пример целе-
устремленности
!
  
   Ну разве это не они - те, кто потом скажет, что советская власть не истребила в них дух предпринимательства? "Они-с, они-с!" Куда им на рожон лезть, когда советское законодательство расценивало их "дух предпринимательства", как хищение социалистической собственности, то есть, банальное воровство, подлежащее статьям УК, вплоть до расстрельных. Теперь, когда отливаются кошке-народу мышкины воровские слезки, один к одному, как предсказывал Высоцкий, они - образец целеустремленности и пример для подражания детишкам, "и детишек поучают в кинохрониках" тому, как хранили "дух предпринимательства" в мрачные советские времена.
   "Как издевка, горькая ирония судьбы: на имени Высоцкого сегодня наживаются те, кого он всегда высмеивал, с кем боролся его "отчаянием сорванный голос" - с мещанской психологией, торгашеской расчетливостью, ханжеством и лицемерием" (Захарова И. Собеседник, 1987, N 3)
   "Торгаш тебя ставит в игрушечке "Ладе", со шлюхой, измазанной в шоколоде. И цедит: "Чтоб не задремать за рулем, а ну-ка Высоцкого мы крутанем". Володя! Как страшно меж адом и раем крутиться для тех, кого мы презираем". (Евтушенко?) Здесь еще перестроечная риторика, где все называется своими именами. Сегодня тот торгаш гордо именуется бизнесменом, ездит он, разумеется, в иномарке, а главное - Высоцкого он давно уже не "крутит". Высоцкий, как и предвидел, "оказался всех мертвых мертвей" (Памятник). Номер третий приложил тоже немало усилий для этого.
  
   Номер третий - убелен и умудрен,-
Он всегда - второй надежный эшелон,-
Вероятно, кто-то в первом заб
олел,
Но, а может, его тренер пож
алел.
  
   Кто же был вторым "надежным эшелоном", кому открывался в ту пору последний шанс прорваться к котлу?
  
   У тебя последний шанс, эх старина!
   Он в азарте, как мальчишка, как шпана,
   Нужен спурт, иначе крышка и хана!
  
   "Крышка и хана", значит, остаться рядовым советским гражданином, "где местам одна цена - все плацкартные". Кто же, совершив спурт, выскочит из "заднего старенького вагона" и перейдет в комфортабельный купейный, а если повезет, то и в шикарный СВ. Для этого нужно покончить с "былыми именами предынфарктными". Здесь вероятно и кроется разгадка этого "катрена" Высоцкого. Покончить с именами предынфарктными быстрее всего могли столпы советской идеологии - бесчисленные секретари по идеологии во всей партийной иерархии, редакторы и сотрудники партийных изданий, руководители и преподаватели идеологических факультетов. Многие из них были готовы покончить с "предынфарктными именами" коммунистических богов и этим отречением совершить свой "спурт". Для идеократического государства, каким до конца оставался СССР, идеология была, как сказал С.Г. Кара-Мурза, самая уязвимая область его бытия.
  
   А четвертый, тот, что крайний, боковой, -
   Так бежит - ни для чего, ни для кого.
   То приблизится - мол, пятки оттопчу...
  
   Этот загадочный четвертый из четверки первачей вроде бы и не стремится к котлу - к "дерибану" общественного добра, не только сохраняет свою независимость, но и демонстрирует зависимость от себя первых трёх: "То приблизится, мол, пятки оттопчу, то отстанет, постоит - мол, так хочу...". Мол, первые трое без него ничего не значат:
  
   Не проглотит первый лакомый кусок,
   Не надеть второму лавровый венок,
   Ну а третьему ползти на запасные пути...
  
   Он иногда даже хамит: "Майку сбросил, - вот те на! Не противно ли? Поведенье бегуна не спортивное!" То бишь, бежит не по правилам. Этот четвертый - вроде бы народ, или некая его часть. С психологией трудящегося, гегемона, который с 1917 года считался полноправным хозяином в доме под названием СССР. Ну, по крайне мере, так ему внушали. Почему-то он вдруг взял да сбавил темп перед финишем и "обнажился". То ли для того, чтобы показать первым троим, что без него не обойтись на финише, то ли на всякий случай продемонстрировать остальному народу, что он тоже народ.
   Сегодня это вполне определенная прослойка трудящихся с ярко выраженными чертами хорошо прикормленной челяди, многообразного функционального назначения - от прислуги до пишущей братии. Они обслуживают, ублажают, лечат, охраняют, развлекают новых господ, допущены близко к телу. Потому им хорошо платят, а они хорошо работают не за страх, а за совесть, и без колебаний пойдут за своими хозяевами и против собственной семьи, и против народа, и против своей совести. Это сейчас. А тогда эта прослойка не привлекала ничье внимание и действительно ничего не решала, хотя им "первачи" отщипывали от котла куски жирнее, чем остальным советским трудящимся, которым "кости с ливером". Но Высоцкий уже тогда разглядел в них агрессивно-холуйскую сущность. Возможно потому, что его тоже "первачи" пытались привлечь себе на службу. С одной стороны это было немалое искушение не только заработать, но и потешить свое самолюбие - "И я гордился тем, что тоже в моде" (Мне в ресторане вечером вчера). Потому "я, улыбаясь, подходил к столам и отзывался, если окликали". Наверное, не только забавно было, что "меня к себе зовут большие люди, чтоб я им пел охоту на волков", но и лестно:
  
   Ну все, теперь, конечно что-то будет:
   Уже три года в день по пять звонков.
   Меня к себе зовут большие люди,
   Чтоб я им пел охоту на волков.
  
   Но с другой стороны Высоцкий остро чувствовал унижение такой службы. Он как бы посылал в будущее сигнал - чем руководствоваться, как сохранить свое человеческое достоинство, как не перейти грань, отделяющую достоинство любого труда от унижения холуйского служения. Одно дело, когда сохраняется надежда высечь хоть малую искру человеческого чувства в этих дремучих душах. Когда чиновник сердцем чует правду жизни:
  
   Его просили дети, безусловно,
   Чтобы была улыбка на лице,
   Но он меня прослушал благосклонно
   И даже аплодировал в конце.
  
   И об стакан бутылкою звеня,
   Которую извлек из книжной полки,
   Он выпалил: да это ж про меня!
   Про всех, про нас, какие, к черту волки?! (Прошла пора вступлений и прелюдий)
  
   Но совсем другое дело, когда от служителя искусства требуется превращения этого искусства в разменную монету. "Надменный, словно Ришелье, как благородный папа в старом скетче", "сделав вид, что хочет в песни вжиться, задумался директор ателье, о том, что завтра скажет сослуживцам", слушая барда. А после этого фамильярно предложил "давай дружить домами". Что остается ответить на предложение такой сделки? "Давай: мой дом - твой дом моделей". Можно, конечно, "нарочно разорвав струну", сохранить лицо. Но как глубоко переживает Высоцкий стыд за то, что уронил не только его, гордясь тем, что в моде, но и достоинство искусства, "идя домой под утро, как старик":
  
   Ну что ж, мне поделом и по делам -
Лишь первые пятерки получ
ают...
Не надо подходить к чужим ст
олам
И отзываться, если окликают.
(Мне в ресторане...)
  
   "Буржуазная зараза" (Разговор в месткоме) поражала все слои населения, хотя вплоть до развала Союза так и не утвердила свой идеал в умах советских людей. Любопытно, что в советском обществе способности будущих предпринимателей коренились, независимо от профессиональной и социальной принадлежности, именно в психологии, особенности характера. И Высоцкий, выхватив своим острым глазом этот характер, набрасывал одной- двумя фразами, подобными точной, ёмкой и лаконичной линии Нади Рушевой, запоминающийся образ, называя его "совершенно чуждым по мировоззренью человеком", чуждым лично ему и всему народу:
  
   Будет долго мыслить головою бычьей:
   "Пятаки - понятно - это медь.
   Ишь - рубли кидают, завели обычай.
   Вот бы гаду в рожу посмотреть!"
   Что ж, гляди, товарищ, на - гляди, любуйся!
   Только не дождешься, чтоб сказал,
   Что я здесь оставил, как хочу вернуться,
   И, тем более, что я загадал. (Люди говорили морю)
  
   Так Высоцкий проводит линию водораздела между романтиками-мечтателями и теми, кто "высоких мыслей не имел" (На дистанции...).
   О будущем некоторых проявлений элементов рынка и духа предпринимательства, таких, к примеру, как "шабашники", Высоцкий просто в воду глядел:
  
   Клиент, тряхни своим загашником.
   И что нас трое - не забудь.
   Даешь отъявленным шабашникам
   Чинить электро-что-нибудь!
   У нас теперь и опыт есть и знания
   За нами невозможно усмотреть
   Нарочно можем сделать замыкание,
   Чтоб без работы долго не сидеть.
   И мы - необходимая инстанция
   Нужны, как выключателя щелчок.
   Вам кажется - шалит электростанция,
   А это мы поставили "жучок".
   "Шабашэлектро" наш нарубит дров еще,
   С ним вместе дружный, смежный "Шабашгаз"
   Шабашник - унизительное прозвище,
   Но что-то не обходится без нас. (Давно, в эпоху мрачного...)
  
   Словно знал, что вырастет из "шабашэлектро", "шабашгаза" и других носителей "духа предпринимательства". Охотно декларирует принципы социалистической пропаганды в духе холодной войны еще один лукавый товарищ с "чуждым мировоззреньем", который вынырнет в начале 90-х:
  
   Куда идем, чему завидуем подчас?
   Свобода слова вся пропахла нафталином.
   Я кончил, всё. Когда я говорил "у нас""
   Имел себя в виду, а я - завмагазином...(Мы воспитаны в презренье к воровству)
  
   Вот они, такие узнаваемые советские граждане - "ханыга, прощелыга, забулдыга и сквалыга" (Как во городе во главном), знавшие на вкус красивую жизнь, но любившие ее тайно, как куртизанку, с оглядкой наверх и вокруг; эти быстро сориентировались в новом мире после перемен, утвержденных всем "перестроечным" народом. В те времена они не только подлежали УК СССР, но и моральному общественному осуждению, но теперь эти поклонники и представители "гламура" - элита:
  
   И стоят в дверном проёме
   На великом том приеме
   На дежурстве, как на стрёме
   Тридцать три богатыря
   Им потеха - где шумиха:
   Там ребята эти лихо
   Крутят рученьки, но тихо
   Ничего не говоря.
   Но ханыга, прощелыга
   Забулдыга и сквалыга
   От монгольского от ига
   К нам в наследство перешли,-
   И они входящим в спину -
   Хором, враз: "Даёшь Мазину,
   Дармовую лососину
   И Мишеля Пиколи"
  
   Высоцкий не уделяет много внимания этим товарищам, "чуждым по мировоззренью", но они мелькают довольно часто по всему полю его творчества. Ведь действительно имущественное неравенство, озираясь по сторонам, все увереннее утверждалось в социалистическом обществе при жизни поэта:
  
   Люди понимающие
   Ездят на горбатых,
   На горбу катающие -
   Грезят о зарплатах.
   Счастливы горбатые,
   По тропочкам несясь,
   Бедные, богатые -
   У них, а не у нас! (Много во мне маминого...)
  
   "У них" это там, за "железным занавесом", в чуждом капиталистическом мире. Когда по ту сторону говорили, что попираются права советских людей, у них нет свобод, им неведома демократия, что у них низкие зарплаты, дефицит ширпотреба, что в стране советов низкая производительность труда и производится некачественная продукция, это была правда.
   А по эту его сторону советские люди постоянно слышали о капиталистической эксплуатации, экономических кризисах и безработице, о бездуховности общества потребления, о пропаганде насилия, о наркомании, проституции и порнографии там. И это тоже была правда.
   Высоцкий не оспаривал правду "с той стороны", он говорил о том же, но иначе - на "голом нерве":
  
   А мы живем в мертвящей пустоте,
   Попробуй надави - так брызнет гноем,-
   И страх мертвящий заглушаем воем -
   И те, что первые, и люди, что в хвосте (А мы живем в мертвящей...)
  
   И правда с "этой стороны" находила выстраданный отклик в его творчестве. О своей работе в фильме "Бегство мистера Мак-Кинли" Высоцкий говорил: "Поту пролил, думаю, больше, чем на всем остальном, потому что, во-первых, это не про н а с, а я никогда про н и х не писал ничего". (Высоцкий В. Я куплет допою..., Объединение "Киноцентр", с. 132) Но и о "них" он писал иначе - ненавязчивые, тонкие нюансы, которые так отличали "их" от "нас", ничего общего не имели со штампами социалистической пропаганды. В советском обиходе понятия "маленький человек", "безликая, серая толпа" встретить было трудно, как нетипично было в советском образе жизни, "переступая через собратьев", "знакомым огрызнуться на ходу: "Салют! День добрый! Хау ду ю ду". Об этом Высоцкий рассказывает в своей "Балладе о маленьком человеке", вскользь замечая о главном в жизни "там" - "а жить-то надо, надо жить красиво". Это сейчас Высоцкий никого бы не удивил словами:
  
   Но у сильных в горле, словно устрица,
   Вы скользите, маленькие люди!
  
   И так о маленьком пекутся человеке,
   Что забывают лишний ноль вписать на чеке.
   Ваш кандидат - а в прошлом он лабазник -
   Вам иногда устраивает праздник, -
   И не безлики вы, и вы - не тени,
   Коль надо в урны бросить бюллетени! (Баллада о маленьком человеке)
  
   А тогда любому было понятно - это не о нас.
   Набирающий очки в общественном мнении "добытчик", человек, достающий дефицитный товар, не отдельные карикатурные образы, а характерные зарисовки социального явления, пришедшего на смену эпохе романтики, бескорыстного служения идее, духовной культуре. Логика его развития неминуемо вела к определенному периоду единоборства этих двух систем ценностей. В шутливой песне "Лукоморья больше нет" Высоцкий рассказал, как сказочное Лукоморье с упадком культуры и нравственности превратилось в край запустения, в котором опошлены все ценности духа. Невольно каким-то волшебным лучом поэт спроецировал эту печальную картинку на будущее страны, о которой сам знать не мог. Здесь и Кот, который научился вместо песен рассказывать анекдоты и "диктует про татар мемуар"; и тридцать три богатыря, охраняющее теперь не "царя и моря", а "свой удел не у дел", а ругающийся с ними из-за этих уделов дядька "ободрав зеленый дуб,... сделал сруб", хотя "имел участок свой под Москвой"; и несчастная русалка, "которая честь не долго берегла и однажды, как смогла, родила", и которую купил "колдун - врун, болтун и хохотун". Высоцкий, наверное, и не подозревал, насколько зловещими и многозначительными оказались слова:
  
   Дуб годится на паркет, так ведь нет -
   Выходили из избы здоровенные жлобы,
   Порубили все дубы на гробы.
  
   А рефрен песни "Ты уймись, уймись, тоска, у меня в груди. Это только присказка, сказка - впереди" и контрастирует с веселым, остроумным гротеском её текста, и приобретает сегодня прямой смысл. Действительно, "сказка" превзошла все ожидания.
   Та шкала ценностей, которой измерялся культурный и нравственный облик шестидесятников, безнадежно проигрывала единоборство "жлобу" 70-х, которому перестройка 80-х позволили сорваться с низкого старта, помчаться по своей дистанции и мчаться по ней до сих пор. Сегодня это уже особый вид спорта - массовый забег: впереди мчатся те, кто на первых строчках мировых рейтингов по количеству миллиардов. Подтягиваются спринтеры более мелкого калибра - миллионеры. За ними трусит с не меньшим азартом орда бизнесменов разного достоинства, а там глядишь, и голь перекатная семенит по беговой дорожке в том же направлении с такими же жадно горящими глазами. Благосостояние - это огонек на горизонте, который сегодня обозначен, как цель и смысл жизни. Они тоже хотят пожить, как люди, они тоже смотрят рекламу, они слишком долго стояли в очередях. Опоздали, ребята - всё уже у тех, кто удачно стартовал первым, у "первачей". А стартовали они еще при жизни Высоцкого, начало забега не предвещало таких масштабов, но он предвидел следствие имущественного расслоения: "судья не зафиксирует ничьей" (На дистанции...). Советская власть так и не решила главной социальной проблемы - материального равенства. Ее вообще нельзя решить, как нельзя избавиться от следствий, если живет и торжествует причина, их непрестанно порождающая. А она в духе, в сознании. Сегодня на "Страшном Суде всемирной истории" еще плохо осознано, что существует единственное решение этой социальной проблемы. Это произойдет, когда: "Каждый сытый, богатый, праздный в каждом трудящемся, нищем, голодном вдруг узнает Его - Сына Человеческого, Брата человеческого. Больше взять на себя "социальную проблему", больше в нее воплотиться, чем это делает Он, нельзя, как нельзя яснее сказать, о чем Он говорит ... "Будет ли равенство ваше в рабстве, ненависти, смерти или в свободе, в любви, в жизни вечной; будет ли равенство ваше дьявольским или божеским - этот вопрос - Я"(Мережковский Д. Иисус Неизвестный, 200)
   Материальное неравенство в годы "застоя" выбиралось на открытое пространство и выкристаллизовывало болезненные чувства имущественного состязания у тех, "кто высоких мыслей не имел". И не было никаких шансов остановить этот процесс в стране воинствущего атеизма, где философская религиозная мысль оставалась под запретом, как и Свет каких-либо религиозных учений. Потому советская интеллигенция - "этот разум" народа, прежде чем обрести этот свет, уже выбила из фундамента государства его краеугольный камень - уничтожая прежнюю идеологию, она ничего не могла дать взамен. Меньшая часть абсолютно сознательно, большая была так же обманута, как и весь народ, став орудием "вторичной манипуляции", т.е. на службу разрушителей СССР.
   Рядовая советская интеллигенция от души стремилась к снятию ограничений и запретов в области культуры и идеологии, не особенно тяготилась материальным аскетизмом, и откровенно презирая "торгашей". Она не знала еще, что совсем скоро ей предстоит таскать из огня каштаны для них. Уверенная в том, что пришел час, который она так ждала. Страна, которая пела "Перемен! Мы ждём перемен!" (Цой), была уверена, "что эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе, она умрет, если будет ничья, надо вернуть эту землю себе" (Гребенщиков). Но эта страна не очень хорошо понимала, каких именно перемен ждёт, и что именно она вернет себе, отказавшись от того, чего достигла в такой кровопролитной и страшной борьбе. Она устала быть "скованной одной цепью, связанной одной целью"(Бутусов), ибо цель растаяла, как призрак, и цепь уже не объединяла, а казалась кандалами. Эта страна, самая образованная в мире, сокрушала стены своей духовной тюрьмы, превратившись в воздушный лайнер, который, взяв огромную высоту, оказался без курса.
   Постаревшие "гарвардские мальчики" и по сей день радостно удивляются, как гладко и славно у них прошла либерализация экономики. Ещё бы! Самую трудную и грязную работёнку за них сделала советская интеллигенция, "трижды романтическая", наивная и экономически невежественная, несмотря на то, что прилежно конспектировала классиков марксизма и в школе и в вузе, - мосты перебрасывали вместе. Ей было невдомёк, что прагматичным её соратникам с не истреблённым талантом предпринимательства, как и туповатым, необразованным представителям партийной номенклатуры, якобы утверждавшей принципы демократии, а втайне истомленной жаждой неразделенной власти и денег, абсолютно безразличны романтика "физиков и лириков", духовные томления и в целом высокая культура. В десятилетие, прошедшее со времени смерти Высоцкого до развала Союза, советская интеллигенция так и не сообразила, что именно эти неоценённые в советские времена предпринимательские таланты, были носителями пошлости, мещанской узости, мелкого корыстолюбия, чью психологию с таким отвращением и сарказмом высмеивал поэт.
   Высоцкий предвидел, что "из четверки первачей", добежавшей до общественного котла, новым хозяином в стране станет не только бывшая партийная верхушка, но и та часть интеллигенции, которая уже при его жизни служила либеральной идеологии. Господа, с праведным гневом сегодня вопрошающие - где в Москве улица Высоцкого? - узнайте своих духовных родителей или даже самих себя в портрете, который Высоцкий набросал еще в 70-е годы прошлого столетия. Ведь и о вас Высоцкий тогда написал - "а нас, железных, точит ржа и психология ужа". "Нас" - потому что относит и себя этому классу, но осознает, что именно этот класс "точит" духовные основания государства, "незримо" точит, для себя безопасно. Конечно, к "кухонным" бунтарям принадлежала практически вся мыслящая советская интеллигенция. Пройдет лет десять, и она ужаснется, осознав, что значит "закладывать - обычнейшее дело, а в тоже время, значит, предавать". Но будет поздно - она своими руками еще живого "пациента" отправила в морг, когда он нуждался в терапевтическом лечении. Небольшая же её часть, приблизившаяся к "корытам", служит и по сей день. Сделав все, чтобы Высоцкий, как и предвидел, оказался "всех мертвых мертвей", она изо всех сил пытается пришпилить его имя к знамени буржуазного либерализма. А президент, к которому претензия об улице Высоцкого, - что? Он изредка, но публично цитирует Высоцкого и тогда, словно доносится с небес благодарный голос: "Но чуден звон души моей помина..." (К Туманову) А за ним помянут и другие. Это дороже переименованных улиц.
   Высоцкий не называет имена, да и портрет набрасывает легкими штрихами, даже чутким глазам едва уловимыми. Вполне узнаваем, к примеру, "сверчок полузадушенный", который "вполсилы свиристел, но за покой нарушенный на два гвоздочка сел" (Гербарий). Узнаваемы также "угодники" и "пророки" в строчке: "И на поездки в далеко, навек, бесповоротно, угодники идут легко, пророки - неохотно" (Случай на таможне). "Пророки" покидают родину неохотно по той причине, что их попросту изгоняют. Но кому, если не им, известно, что их служение связано с родиной. "Веские причины направляют пришельца к определенному народу. Отсюда его притяжение к родине. Можно знать несовершенство родины, но устремление к ней от этого не уменьшится. Карма приводит человека не только к определенному месту, но и к определенному заданию послужить некоему народу. Велик цинизм и велико заблуждение пословицы - "где хорошо, там и родина". Послужить человечеству лучше всего можно только на родине. Но в смутах теряется человеческое достоинство" (Братство 2, 565). Знал это и Высоцкий. Сколько же сдержанного достоинства в его словах: "Я пока здесь еще. Здесь мое детище. Все мое - и дело, и родня!" (Случай на таможне)
   Сегодня можно, обладая мужеством, узнать себя тем, кому уже тогда была недоступна глубина веры. Обремененные благами, но по долгу службы еще идейные: "Иные - те, кому дано, стремятся вглубь, но видят дно, но как навозные жуки и мелководные мальки" (Мы все живем, как будто..)
   Узнайте себя, лицемерные: "Средь суеты и кутерьмы, ах как давно мы не прямы! То гнемся бить поклоны впрок, а то - завязывать шнурок". Ну а тех "светлых умов", что "все излагают между строк", рассчитывая "проникнуть вдаль", в будущее - так безопасно - их уже, пожалуй, в этом мире нет. Они уже дали свой ответ Господу, узнав, что значит - кому многое дается, с того многое и спрашивается. А множество "мелководных мальков" трудятся на разрушения своей родины по сей день, и, конечно же, никогда не согласятся, что и о них написал великий поэт:
  
   И так нам захотелось ввысь,
Что мы вчера перепились -
И горьким думам в
опреки
Мы ели сладкие куски... (Мы все живем...)
  
   Тогда они хорошо знали, где нужно притормозить свой порыв ввысь. Они вовсе не стремились к борьбе - ничего, кроме глухого шепота возмущения и тайного ропота: "Бьем расслабленной рукой, холодной, дряблой - никакой". Покорно склоняясь перед силой, невнятно что-то "гундосили":-"Хоть осы и гундосили, но кто силен, тот прав" (Гербарий).
   Это он, Высоцкий, шел без страховки и имел право говорить: "Вы втихаря хихикали, а я давно - вовсю" (Общаюсь с тишиной я). И с горечью констатировать - "Что могу я один? Ничего не могу!" (Конец охоты на волков)
  
   Мысль
   Борись с нечистыми своими мыслями ранее, чем они одолеют тебя. Не щади их, как они не щадят тебя, ибо если уступишь им, они начнут расти. Знай воистину: мысли твои одолеют и убьют тебя. Берегись, ученик, даже тени их не допускай приближаться к тебе. Ибо тень эта начнет расти, и порождение мрака поглотит твою сущность прежде, чем ты успеешь заметить присутствие темного чудовища.
   Восточная мудрость. Голос безмолвия.
  
   Что манипуляция сознания - неизбежное зло, шествующее с человечеством на протяжении всей его истории, широким российским массам доступно растолковал в своем бестселлере С.Г. Кара-Мурза. Нет смысла бороться за уничтожение этого зла. Есть смысл только в том, чтобы научиться противостоять ему, ведь мысль - основное достояние человека, и оно нуждается в защите. Сегодня мысль человеческая стала своего рода дичью, на которую охотятся все, жаждущие утвердить господство над человеком.
   Мысли воюют, проигрывают свои войны и одерживают свои победы. Мысли о гуманизме в Европе, к примеру, без боя сдались мыслям об идеале обогащения. Причем, сама идея Протестантизма, как светлая мысль о прямом контакте человека с Богом, была погребена под ворохом мелких меркантильных мыслишек, породив чудовищную этику протестантизма. Мысль можно культивировать, как цветок в парнике. Она может быть прекрасной, но беспомощной, нежизнеспособной и беззащитной. Именно такой стала мысль советских людей о справедливом устройстве их общества. Она пала под напором незнакомых, чуждых ей грубых и агрессивных мыслей о демократии, ошибочности своей истории и потребительском рае на западе. Советские люди прекрасно знали цену буржуазной демократии, то, что из советской истории избирательно удалены некоторые страницы по идеологическим соображениям, знали и цену потребительского рая. Но мысль о том, что советская нищета, социалистическая уравниловка, ложь пропаганды еще хуже, победила. Мысль можно усыпить, погрузить в состояние наркотического сна. Тогда она становится словно парализованной - не умирает, но и не движется вперед. И в самом деле "в таком состоянии люди похожи на истуканов, эти истуканы духа утверждают гибель планеты" (Мир Огненный 3, 256)
   К услугам манипуляторов, "усыпителей" мысли целый арсенал средств - системы образования и воспитания, печатная индустрия, обширное семейство экранов, церковная догматика, семья, наркотики и алкоголь, лекарства, продукты питания, деньги, чудовищные скопления людей в огромных мегаполисах - это далеко не все, что замечательно работает на торможение, закрепощение и угнетение мысли. Современному человеку все еще дико и кощунственно то, что сформулировал С.Г. Кара-Мурза: культура голода выше культуры сытости. Все больше безобразных, бесформенных туш едва ползают по улицам городов, уже начинают догадываться, что и здоровья сытость не прибавляет. Но дойти до сознания того, что заплывшие жиром мозги утрачивают способность мыслить, все еще трудно рабу плоти. А между тем уже давно известно: "Жизнь сытная в довольстве погружает ум в глубокое усыпление. Ум постника - светлая звезда в чистом небе, ум угостившегося мрачен, как небо в безлунную ночь...густое испарение потребленных яств омрачает ум, ум чревоугодника произращает срамные помыслы" (Нил Синайский. Добротолюбие, т. 2).
   ХХ век породил исчадие ада, способное парализовать мысль от раннего возраста до почтенной старости - телевидение и его семейство цифровых "чудес", так обильно расплодившимся в ХХI веке. Человеку уже не надо двигаться по планете, испытывать ощущения подлинной жизни, искать радости и познавать мир -" все на дому" (Есть телевизор, подайте трибуну):
  
   Все на дому - самый полный обзор:
Отдых в Крыму, ураган и Ко
бзон,
Фильм, часть седьмая - ну, тут можно поесть:
Я не видал предыдущие шесть.
  
   При этом человеку создают иллюзию свободы выбора:
  
   Врубаю первую - а там ныряют,-
Ну, это так себе, а с двадцати -
"А ну-ка, девушки!" - что вытв
оряют!
И все - в передничках,- с ума со
йти!...
  
   Высоцкий и подмечает и предвидит масштабы трансформации советского телевидения к уменьшению познавательной и воспитательной составляющей и усиления развлекательного элемента. Он, как и "упрямая Настя", отдаёт себе отчет, насколько это опасно для человека:
  
   Как убедить мне упрямую Настю?! -
Настя желает в кино - как субб
ота,-
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящи
ку для идиота.

Да, я проникся...
  
   И не думает отрицать герой песни. Ему не жалко ни своей жизни, ни разума, ни свободы - все без колебания готов отдать телевизору, пусть лепит из него, что ему вздумается. И лишь на первый взгляд, сошедший с ума герой песни - художественная гипербола. На самом деле "действительность еще кошмарней", человечество с удовольствием предпочитает суррогат жизни самой жизни, способность мыслить - вещанию с экрана, враньё и насилие над человеком - правде и самодеятельности. Он может выдернуть вилку из розетки, хлопнуть пальцем по кнопке "выкл", но он не сделает этого. Ему лень, ему все равно, его разум надежно усыплен, покорен и выхолощен. И он уже уверен, "действительность еще шикарней", когда "два телевизора - крути-верти". Ну а потом, как у Рэя Брэдбери - вездесущие экраны полностью поглощают живую жизнь человеческую и управляют мыслью человека бесконтрольно. И уже трудно понять, да и неинтересно, почему "мелкое мышление и ненаблюдательность" в свою очередь "порождают перепроизводство" (Сердце, 22). И "насыщенная плоть" в буйстве своем "низвергает долу правителя своего - духа" (Добротолюбие. Св. Иоанн Кассиан, 5-47)
   Усыпление мысли - не только безупречный способ управления человеком. Это банальный процесс оглупления человека - человек, пришедший с высоким потенциалом мышления, неизбежно останавливается в развитии, а мысли тех, в ком мышление едва намечено, так и будут вращаться вокруг бытовых и физиологических процессов. Спящего, то есть неразвитого, невежественного можно разбудить, но отупелый почти безнадежен. "Отупение вползает в мозг человека, как вредный червь. Человек погрязает в обиходе, он не живет, а прозябает. Он столь несчастен, что даже не замечает своего бедствия. Он теряет остроту мышления и не ищет путей обновления. Он теряет возвышенные устремления. Но главное несчастье ожидает в Надземном Мире. Он не может вникнуть в новые условия. Не может совершенствоваться, ибо принесенный им обиход не подходит окружающему. Мучается отупелый и трудно помочь ему, ибо не сумел он привлечь силы надземные при земной жизни. Отупение можно назвать одной из самых опасных болезней, ибо мозг перерождается и теряет восприимчивость" (Братство 3, 597). Но проблема отупения нисколько не волнует людей по единственной причине - практически никто себя отупелым не считает.
   Проблема глупости существует не только как ступень неадекватности, но и как полное отсутствие понимания культуры мысли - её дисциплины, чистоты, ясности, напряжения. Так, вплоть до полного угасания её. А это одичание человечества, вырождение его, как вида. Ведь человек и есть мысль! Человек есть то, о чем он думает - давно не секрет.
   Процесс торможения, усыпления и полного угасания мысли вещь очень заразная, растущая в геометрической прогрессии. И в настоящее время приобретает характер пандемии. Он ускоряется, если людьми управляют тупые и глупые. Высоцкий уже в свое время заметил эту закономерность и посвятил глупости правителей один из самых своих оригинальных гротесков.
   Глупость, как разновидность безумия, форма неадекватного восприятия реальности и следствие консервации невежества, воспета им в этом гротеске, как достоинство и честь. Ум, знание, мудрость - не только не доблесть и достоинство, а вытесненный глупостью хлам, ненужный человеку. Быть глупым - не позорно, не постыдно, не унизительно. Глупцы спорят о чести быть глупее. "Я физически глуп. У меня даже мудрости зуб, не взирая на возраст, не вырос", - утверждает глуповатый. А "я способен все видеть не так, как оно существует на деле", - соревнуется с ним просто глупый. "Нашел, чем хвалиться, простак, - недостатком всего поколенья", - возражает, судя по глубине мысли, не очень глупый. Так, споря друг с другом о праве быть глупее и складывая иерархию глупости, шествует человечество "глупым шагом по глупой дороге". Желали и в глупости занять главенствующее место. Мудрец-одиночка, нечаянно встретившийся на этом пути, недоумевает по этому поводу: "Одного только я не пойму - для чего это вам, дорогие?" Недоступна, видимо, спесь тупости логике мудрого.
   Высоцкий видит опасность в том, что глупость, жаждущая власти, приведет человечество к катастрофе. Ведь "всё бы это еще ничего, но глупцы состояли при власти". В этом вся беда. Высоцкий то ли утверждает, то ли задает риторический вопрос: "Не начало ли это конца, не повторная ль гибель Помпеи?" Там, "в темноте" он видит, что возможна не только "в конце дороги той плаха с топорами". И без "топоров" человечество идет к самоуничтожению:
  
   И у сказки бывает конец -
   Больше нет на обочине бочки.
   В одиночку отправлен мудрец -
   Хорошо ли ему в одиночке?
  
   Но "хорошо ли ему в одиночке" - не главный вопрос. На самом деле, что будет с миром, управляемым глупостью, - вопрос не просто главный, а вопиющий. Загнав в застенки мудрость, глупость триумфально шествует по планете под ручку с любимой сестрой - ложью, наступая с ней единым фронтом на мысль человеческую. Они упиваются своей властью над человеком, глумясь над "образом Божьим", торжествуя при виде его разрастающейся, как раковая опухоль, глупости. Человека обобрали до нитки:
  
   Могут раздеть - это чистая правда, ребята!
   Глядь, а штаны твои носит коварная ложь,
   Глядь, на часы твои смотрит, коварная ложь,
   Глядь, а конём твоим правит коварная ложь.
  
   И по сей день человек думает, что обокрасть его можно, стянув с него штаны или часы. А то, что у него украли способность мыслить, и, обворованный, он становится легкой добычей, его не волнует нисколько. Даже детская формулировка, которую сочинил тот самый чудак, который "и поныне за правду воюет", ему не кажется убедительной: "На дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь, и делай с ним, что хошь".(Окуджава)
   Детей учат ходить, трудовым навыкам, правилам гигиены, нормам этики. Продвинутые даже сознают важность обучения культуре речи. Но никто не учит культуре мышления, никто не видит необходимости защищать мысль ребенка, тишина "задумчивости" уже мало доступна маленькому человеку в современном мире. Все еще не осознана ценность этого сокровища, врученного человеку. В то время как необходимо, чтобы "с детства человеку напоминали об этом сокровище, которое ему суждено". Винить людей в том, что они это не делают, трудно. Они не знают! И что гораздо хуже - не желают знать, что мысль, как высшее проявление всеначальной энергии, порождает токи, обновляющие Вселенную. То, что мыслящее существо принимает участие в Мироздании - не иносказание. Особенно сейчас в наступающем этапе обновления жизни. "Если в черном веке мысль была около человека, или магнетизм ее распространялся на малые расстояния, то в Новом Веке мысль есть пространство" (Сердце, 54) Потому растет ответственность человека за качество мысли. Добрая, сильная мысль рождает токи прекрасные, а злая - засыпает Землю мертвыми шлаками. Враг рода человеческого неустанно заботится о том, чтобы мысль человека скользила по истине, не задерживаясь на её узловых моментах.
   Вдумаемся же в смысл евангельской притчи о посеянном "добром семени на поле своем" и выросшей на этом поле не только пшенице, но и плевелах. "Откуда же на нем плевелы?" - недоумевают работники. "Враг человека сделал это", - отвечает Владелец поля. Спрашивают работники, не выбрать ли из посеянного выросшие плевелы? "Нет, - отвечает Владелец, - чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою" (От Матфея, 23) Но не поняли тогда ученики притчи Христа. И сейчас мы, как и ученики тогда, не понимаем, что делает враг, что есть "жатва", а самое главное, "как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего". Не верим, конечно, что "ввергнуты будем в печь огненную, там будет плач и скрежет зубов", думая, что это некое поэтическое иносказание. Как и не видим признаков приближающейся "жатвы" и не чуем дыхания огненного. А сроки приближаются неумолимо. "Нужно чуять, насколько напряжение велико. Нужно признать, что не было такого времени. Не может быть обычных мыслей в необычное время. Усвоить это уже будет приближением к первому ряду битвы... Также нужно хранить сознание победы, как щит крепкий. Нужно наполнять пространство мыслями победными, ибо в них озон и победа" (Аум, 512) Потому в первую голову нужно осознать, что мысль человеческая может стать и щитом человека и его мечом, и великим позором и не менее великим оправданием его бытия. Каждому доверен потенциал мысли. Он может быть использован научно, разумно, или расточительно - во вред всему Сущему. "Творящая мысль есть тайна" - разве не чудо, что доверено человеку! В удушающем мраке быта именно мысли - прекрасные искры света. Вообще красив мыслящий человек. Печать мысли на его челе узнаваема, и никакое несовершенство черт лица не затмит эту красоту. Наверное, поэтому - "паук на мозг мой зарится, клопы кишат - нет роздыха, невестой хороводится красавица оса". (Гербарий) Если эта красавица-оса из тех ос, которые "гундосят" по заказу сильных мира сего, зная - "кто силен, тот прав", то объект её деятельности тот же, что и у "паука", который "на мозг мой зарится".
   Насколько силен враг, атакующий мозг человеческий, Высоцкий говорит по-разному. Часто в своих выступлениях, отвечая на вопросы слушателей и объясняя смысл своих песен, он утверждает, что главная его цель - заставить человека думать. "Песни, как часть искусства, призваны делать человека лучше, не то, чтобы облагораживать, но хотя бы сделать так, чтобы он начал думать. И если в этих песнях сказано что-то очень резко, но заставляет человека задуматься, самому начать самостоятельно мыслить, всё равно они уже свою работу выполнили. Поэтому в этом смысле я никогда не стесняюсь петь, как вы говорите, песни острые. Я бы не говорил даже "острые" песни - они все, в общем, достаточно острые (Высоцкий В. Я куплет допою.). Высоцкий был беспощаден в критике язв, пороков и уродств советского государства, ибо они становились смертельно опасными источниками разложения. Но не как беспощадного патологоанатома, а как народного целителя воспринимал народ его "острые песни". А их иглоукалывание, как исцеление правдой.
   Не зря Высоцкого уже тогда так беспокоила способность человека мыслить. Сегодня уже очевидно - человек утрачивает это свое основное свойство. Примитивное, неподвижное, ограниченное мышление - объект каких угодно манипуляций. Любой бред способен овладеть мыслями человека, только не "беззубые старухи" разносят по умам сегодня этот бред в виде слухов, а вполне себе респектабельные средства массовой информации. Но это неважно - главное, чтобы "умы" были готовы воспринимать:
  
   - Ой, что деется! Вчерась траншею рыли -
   Так откопали две коньячные струи!
   - Говорят, шпионы воду отравили, самогоном,
   Ну а хлеб теперь - из рыбной чешуи!
  
   Закаленные во многих заварухах,
   Слухи ширятся, не ведая преград, -
   Вот ходят сплетни, что не будет больше слухов, абсолютно,
   Ходят слухи, будто сплетни запретят!(Слухи)
  
   Да уж, "закаленные во многих заварухах", слухи и сплетни преодолели все преграды, и превратились в сюжеты теле- и радиоэфиров. И несть им числа. И слухи о том, что "не будет больше слухов", что "будто сплетни запретят", оказались пошлым враньем. Не только не запретили, а превратили в самое ходовое средство оглупления тех самых "умов", которые во времена Высоцкого обрабатывали больше "беззубые старухи", сами уже давно выжившие из ума.
   Умерщвление мысли суть гибель человека. Пациенты психбольницы, павшие под ударами телеинформационных атак - тоже жертвы манипуляций "лекторов из передачи... тех, кто так или иначе говорят про неудачи и нервируют народ" (Письмо пациентов Канатчиковой дачи). Не говоря уже о вражеской пропаганде, как элементе холодной войны, когда "такое рассказал и до того красиво, что я чуть было не попал в лапы Тель-Авива". Советская контрпропаганда сохраняла некий баланс сил и, в известном смысле, психику человека: "Больно бьют по нашим душам "голоса" за тыщу миль. Зря Америку не глушим и не давим Израиль..."
   Но для Высоцкого нет хорошей манипуляции сознания. Он говорит о необходимости приложить собственные усилия, чтобы не стать игрушкой в чьих-то руках. Он должен сам "напрячься и воскресть" (Гербарий). Вот человек, осознавший опасность отравления смертельным ядом обработки сознания, он вне опасности, ибо на него, "как рвотное, то зелье приворотное" (Страшный сон смелого человека). Но он остаётся пассивным наблюдателем того, как "кровососы гнусные" неусыпно бдят, чтобы человек не очнулся от спячки мышления, чтобы стрела какой-нибудь мысли не пробудила спящие мозги. Ибо "если кто пронзит артерию, мне это сна грозит потерею". Этому осознавшему не хватает того самого напряжения, которое помогает "воскреснуть", хотя "пора уже, пора уже напрячься и воскресть". Этот осознавший с ужасом зрит завуалированную действительность и пытается мобилизовать свою волю к действию: "Так почему же я лежу, дурака валяю, ну почему, к примеру, не заржу, их не напугаю?!":
   Я б их мог прогнать давно
Выходкою смелою -
Мне бы взять пошевелиться, но...
Глупостей не делаю.
Безопасный как червяк,
Я лежу, а вурдалак
Со стаканом носится -
  
   Эти потрясающие стихи не только о параличе мысли, который сгубил страну Высоцкого. Они вообще о сути и назначении человека мыслить, распознавать и действовать, противоборствуя злу:
  
   А сам - и мышцы не напряг
И не попытался сжать кулак,-
Потому что кто не напрягается -
Тот никогда не просыпается,
Тот много меньше подвергается
И много больше сохраняется.
  
   Бездействие, как закономерное следствие паралича мысли, по сути - смерть: "Вот мурашки по спине смертные крадутся, а всего делов-то мне
было что? - проснуться!"
   Участь осознавших, но не "напрягающихся", или даже тех, "кто вполсилы сверестит", еще ужасней - они обречены на ответственность, ибо посвящены. Потому "в мозгах моих нахмуренных страх льется по морщинам" (Гербарий), потому почти панически звучит - "что же с чашею делать?" (Мне судьба) Название стихотворения не менее красноречиво, чем его содержание: "Мои похорона, или страшный сон очень смелого человека". Поистине, "полумеры сгубят мир". Правда нуждается в бойцах, способных идти до конца. Но чаще всего в эпоху Высоцкого борцы за правду были подобны тому "чудаку", который "и поныне за правду воюет, правда, в речах его правды - на ломаный грош" (Песня о правде и лжи). Не приемлет Высоцкий, что "чистая правда со временем восторжествует" сама по себе. Нет, она восторжествует лишь тогда, "когда проделает то же, что явная ложь". Ибо ложь гораздо активнее, действеннее.
   "Да, мы шумели в жизни и на сцене" (Я никогда не верил в миражи). Но рисковать никто не хотел - "мы умели чувствовать опасность задолго до начала холодов". "Мы путаники, мальчики пока" - пока "с бесстыдством шлюхи приходила ясность". А когда она приходила, когда наступало ясное распознание добра и зла, и нужно было делать выбор, тогда эта ясность не только "души запирала на засов", она еще нашептывала: "Но скоро нас заметят и оценят".
   Напряжение мысли, чувств - и есть жизнь. Такое же, что и напряжение в электросети - может падать: и тогда темнеют, ослабевают или вовсе гаснут подключенные электроприборы, а может вовсе "вырубиться", и тогда: "не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так, не вдохновляет самый факт атак". "Конченный человек" у Высоцкого - живой мертвец, а его мозги "чужды всякой всячине". Если он не шевельнется, чтобы хотя бы "сжать кулак", его не спасет никто: "И не внушит никто и не разубедит". Он мертв в духе, его

... не волнуют, не свербят, не теребят
   Ни мысли, ни вопросы, ни мечты...
  
   О будущей катастрофе омертвления духа твердил Высоцкий, подметив симптомы болезни уже в своих современниках. Предвидел чудовищные потери в грядущем ходе столкновения сил света и тьмы: "Темнота впереди - подожди! Там стеною закаты багровые, встречный ветер, косые дожди и дороги - дороги неровные" (Темнота):
  
   Там чужие слова, там дурная молва,
Там ненужные встречи случаю
тся,
Там сгорела, пожухла трава,
И следы не читаются
в темноте...

Там проверка на прочность - бои,
И туманы, и ветры с прибоями...
  
   В тревоге, которой охвачена природа, нельзя не увидеть неизбежность столкновений, войн и борьбы света и тьмы. И того, что не удастся человеку избежать участия в этих столкновениях, и бедное "сердце путает ритмы свои и стучит с перебоями". Оно знает больше, чем рассудок человеческий. Оно знает всё. По крайней мере, сердце Высоцкого знало: "Неравный бой! Корабль кренится наш! Спасите наши души человечьи!" (Еще не вечер). Как много строк оставил он, в которых скрыто это знание неизбежности решающей битвы. Борьба предстоит неравная, ибо зло не знает нравственных преград: "Шла неравная игра - одолели шулера. Карта прет им, ну а нам - пойду покличу! Зубы щелкают у них - видно каждый хочет вмиг кончить дело и начать делить добычу!" (У нас вчера) Что ж, пусть врагу "достались все тузы и короли"! Зато у нас - "каждый встречный, что ему цунами! со штормами в душе в голове" (Цунами), потому "битва идет с переменным успехом" (Проделав брешь), и в самом деле, "зря они шустры - не сейчас конец игры" (У нас вчера):
  
   Только зря они шустры -
не сейчас конец игры!
Жаль, что вечер на дворе такой безлунный!..
Мы плетемся наугад,
нам фортуна кажет зад, -
Но ничего - мы рассчитаемся с фортуной!
  
   Жизнеутверждающий и мудрый сигнал посылает Высоцкий в будущее: не впадать в отчаяние при неудаче, ибо "не сейчас конец игры", "еще не вечер", по той же причине не впадать и в эйфорию, одержав тактическую победу:
  
   Два слова войскам: - Несмотря на успехи,
Не прячьте в чулан или старый комод
Небесные легкие ваши доспехи -

Они пригодятся еще через год (Проделав брешь)
.
  
   Доступно всем - творить будущее! Для того и дано человеку чудо мысли. В мыслящих человеческих мозгах, на Земле рождаются формы жизни. Пространство, которое "дышит, звучит и творит", принимает их для дальнейшей материализации. Велика ответственность человека за свои мысли, никогда ему не выйти из тандема человек-космос. Человек должен устремляться в своих мыслях к добру, красоте, справедливости, как ни банально это кажется. Соизмерение каждого шага, слова и мысли с нормами этики, провозглашенными всеми мировыми вероучениями, может привести к тому, что предначертано - ассимиляции человеческих энергий с пространственными. Она-то и откроет новые возможности для человека, сегодня воспринимаемые, как фантастические или феноменальные. Такова наступающая новая ступень эволюции, предначертанная, конечно же, не человеком. Но человеку нужно выбрать, взойдет ли он на нее добровольно и сознательно, как светоносец и сотрудник, или предпочтет путь жесткого очищения, как служитель тьмы, как хлам Вселенной, перечеркнувший все усилия Природы, которая на протяжении "миллионолетий" творила из хаоса человека. Потому "человек должен готовиться к принятию Света, но чтобы не уподобиться кроту, он должен осознать сущность Света в себе" (Аум, 68). Именно, принять огонь, или быть преданным огню. Помня - мысль тоже огонь!
   На повестке не вопрос о конце света, вселенской катастрофе, гибели человечества, а выбора - никогда еще люди так жестко не ставились перед выбором своей судьбы. Быть "сынами проклятия", исполненными "удовольствий вседневной роскоши", и закономерно получить "возмездие за беззаконие"(От Матфея, 13-36). Или войти в новый мир правды полноправным сотрудником сил света - потому молитва Высоцкого об очищении человечества. "Дай нам, Бог, совершить омовение, окунаясь в святая святых"(Баллада о бане). Наступает решающее время выбора - быть добрым зерном пшеницы или плевелами, подлежащими уничтожению по неумолимому закону Природы. Время "жатвы", когда "собирают плевелы и огнём сжигают, так будет при кончине века сего", у порога, или даже уже переступило его. Высоцкий говорит об очищении здесь на Земле, в жизни и каждый может призадуматься, как это будет происходить, согласно его аллегории. Или опять же - Евангелию: "Он спас нас не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости банею возрождении и обновления Святым Духом" (Титу, 3-5):
  
   Все пороки, грехи и печали,
Равнодушье, согласье и спор -
Пар, который вот только наддали,
Вышибает, как пули, из пор...
   Что есть пар, вышибающий из пор души всю мерзость, "который вот только наддали" - не времена ли "жатвы"? Но главное огненное очищение уже происходит, несомненно, и становится очевидным. Это безумие человеческое. Мысль есть огонь, самый благодатный - дар Божий, искра Его, данная человеку, и сокровенная его составляющая, то, что делает его образом Божьим. "Напоминание о Прообразе Божьем должно ввести человека на новый путь, ибо невозможно безнаказанно попирать высшее назначение отрицанием..." (Мир Огненный 3,147). А безумие - отсутствие адекватной мысли. Враги Света делают все, чтобы убить в человеке то, что делает его человеком - мысль. И безумие кратчайший путь самоистребления человечества. Процесс становится неуправляемым. В конце ХХ века Высоцкий ещё пытается сказать о проявляющихся уже тогда чертах тотального безумия, деградации. О том, что еще сотню лет назад это было невероятно:
  
   Куда там Достоевскому с записками известными!
   Увидел бы покойничек, как бьют об двери лбы!
   И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую,
   Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы!
  
   Сумасшедшими выглядят все, но "вот что удивительно - все ходят без смирительных", вот и сам персонаж чувствует, что безумие подкрадывается и к нему:
  
   Я не желаю славы, и... пока я в полном здравии,
   Рассудок не померк еще, но это впереди.
   Вот главврачиха, женщина, пусть тихо, но помешана.
   Я говорю: Сойду с ума! Она мне: Подожди (Сказал себе я...)
  
   Безумие алчности, жестокости, похоти, ненависти, безбожия, невежества - ничего нового. Только одно - было осознаваемо и осуждаемо, а сейчас безумие подобно бешенству зверя, оно не осознано.
   Мысль подчиняется иным законам, к изучению которых наука и не приступала, потому было бы ошибочно расценивать сегодняшний пароксизм безумия человеческого, как нечто бесповоротное и неисправимое. Действие тончайшей материи мысли всеобъемлюще и молниеносно. И история подтверждает, как моментально народы могут менять свои идеалы, выглядевшие, как стабильные, устоявшиеся на века стереотипы мысленных систем. Только в ХХ веке поражают два примера: исчезновение традиционного благоразумия и прагматизма немецкого народа под влиянием внушения идеи реванша, и растворившиеся, словно по мановению волшебного жезла, присущие русскому народу глубокая религиозность и цезаризм под влиянием революционных идей. Эта история учит, что человек чрезвычайно внушаем, подвержен воздействиям и склонен к подражанию. Вероятно, это естественное состояние, вытекающее из закона о Единстве всего Сущего и его огненной природе. Человечество ведь на тонком энергетическом плане - одно целое, неотъемлемое от Творца.
   Весь вопрос в том, кто внушает, что и как. Лишь немногие из бесчисленной человеческой массы остро ощущают свою индивидуальность и вытекающую из нее жажду вырваться из этой единой массы. Их мысль в один прекрасный момент вдруг с ужасом констатирует невыносимый для неё факт: "Мосты сгорели, углубились броды, и тесно - видим только черепа, и перекрыты выходы и входы, и путь один - туда, куда толпа". Осознав, что "толпа идет по замкнутому кругу - и круг велик, и сбит ориентир", взрывается некий дух человеческий. И тогда " кто-то крикнет сам не свой - а-ну, пусти!" (Колея) Они-то, эти немногие, и волнуют гладкую поверхность инертной массы, вовлекая ее - или на путь света, или же во мрак хаоса, во тьму. Пассионарии! Пусть "чудака оттащили в кювет", но он "прошелся чуть вперед по досточке", и увидел - "размыли край ручьи весенние, там выезд есть из колеи - спасение!" Но если ручьи весенние с легкостью размывают края устоявшейся колеи, то, что говорить о могуществе океана мыслей, которые способны скапливаться в пространстве, проникать на огромные расстояния, жить вечно, ожидая подобных. "Поистине, человек есть царь природы, ибо он может производить потрясения, и мысль его, как стрела огненная. Потому наблюдайте последствия мысли человека" (Братство 3, 707)
   К счастью, не только наши человеческие мысли населяют пространство. Ибо они подобны слепым и беспощадным пулям, не выбирающим свои жертвы: "А рядом случаи летают, словно пули, шальные, запоздалые, слепые на излете" (Случаи). Не видя их, человек не верит в их существование. Значит, и не осознает, что постоянно подвергается их ударам, особенно в моменты и в местах скопления этих "снарядов" и "пуль". И они "слепые на излете", и человек, не осознающий их опасность, тоже слеп, не подозревая, что "энергии мечутся в пространстве, и человечество окружено, как бы взрывчатыми снарядами". Велика бывает сила стрел, отравленных ненавистью, страхом, невежеством.... "Часто состояние аур относит в висок камень, брошенный в ногу" (Озарение 3, IY, 13). Но к счастью, мощные Разредители очищают пространство. "Без них, Спасителей человечества, невозможно было бы удержать события до назначенного срока... Истинно велика эта работа на защиту человечества" (Мир Огненный, 3, 181) . Они вовлекают его на путь света, насыщая мыслями о нем то пространство, где обитают и мысли человеческие. Это их мысли - могучий и прекрасный магнит, который не может не притянуть человеческие мысли, идентичные по своей природе им. От человека зависит - стать ли их сотрудником, и флюидами своего сердца и духа разрядить слои, насыщенные вожделениями, темными устремлениями и сгнившими пережитками человеческими слои пространства, которые душат планету?
   Сегодня, там, в мире мысли, решаются судьбы человечества. Когда было сказано, что идеи управляют миром, этим утверждалась сила мысли. И абсолютно каждому человеку дано право участия в этом процессе. Пораженный торгашеством мир, может быть изменен именно мощью мысли, способной согласно законам физики огня, моментально охватить не только трансцендентальное пространство, но и информационное поле, насыщая его вечной красотой учения Христа. Именно потому "лабазники врут про ошибки Христа" (Мне судьба). Не любят они Его, боятся, не сомневаются в Его могуществе, и постоянно мимикрируют в попытках обойти этот "порог".
   Из нетленной Христовой идеи о нестяжательстве, которая переходила на Руси из эпохи в эпоху порой едва уловимым ручейком, и находила своих приверженцев, сложилось неприятие ценности материального накопления - основополагающей в буржуазном мироустройстве. В XIX веке экономическая тенденция капитализма несомненно столкнулась с духовной традицией нестяжательтва. Потому в России не задалась судьба капитализма - быть богатым в России было и стыдно, и страшно, и скучно.
   Все это к тому, что уничтожение частной собственности в сознании людей, суть освобождение от диктата торгашества - абсолютно жизнеспособная идея. Она красива, потому что освобождает человека от пут бесконечного беспокойства о тлене и устанавливает золотое равновесие в его личной жизни, жизни сообщества, в природе, в жизни всей планеты, а в конечном итоге - всего мироздания. "Не нужно богатства, но нужда растлевает душу. Дайте же человеку столько, чтобы он смог сохранить свое достоинство, творить без помех, быть щедрым, великодушным и независимым", - гласит подзабытая в Европе мудрость старины С. Моэма (Бремя страстей человеческих, с. 282). Разве не все имеют право сохранить красоту человеческого достоинства? Как же обеспечить его всем при чудовищном перекосе, созданном безумием алчности?
   Она логична, ибо вытекает из природы человеческого духа, не нуждающегося в оковах иллюзий. Она легка, потому что естественна - всё дано изначально человеку для жизнедеятельности и материальной и духовной, если эти стороны гармонично соотнесены. "Все внешние блага освящены и доступны к употреблению, в них нет ничего предосудительного". Но не для того, чтобы растлевать себя и окружающих, а чтобы помочь своей душе восстановить себя в первоначальном состоянии божественной чистоты (Беседы великих русских старцев, с. 1483). Она обоснована мировыми религиями и историческими примерами целых поколений. Ей принадлежит будущее. Ветер будущего сдувает со "скелета" духа "мясо" собственности и радует его освобождением от тяжкой её плоти: "А ветер дул, с костей сдувая мясо, и радуя прохладою скелет" (Пожары).
   Идея, как концентрат коллективной мысли, как бы поджидает момент, когда мощь всего скрытого в ней потенциала взрывообразно разорвёт покров тьмы и на какое-то время даст вспышку света, способного озарить истину дальнейшего пути не только для пассионариев, но и для огромной массы человечества. В такие моменты эта масса способна свою инертную, тяжкую плоть перетащить на следующую ступеньку эволюции. До этого момента, в обычное время кажется невероятным, как такой устоявшийся, сакрализованный фетиш, как собственность, может рассыпаться в прах в сознании народном. Но именно такие заскорузлые мысленные стереотипы могут исчезать с той же скоростью, с какой огонь расправляется с иссохшей ветошью: "Говоря "новый", показал ветхость первого; а ветшающее и стареющее близко к уничтожению" (Евреям, 8, 13). Такими же невероятными и сказочными казались современникам слова Христа о том, что может разрушить старый и в три дня построить новый храм. И мы не верим, что храм мысли разрушается и возводится не по законам физики трехмерного мира. Не принадлежит мысль миру земному. "Пусть чаще человек представляет себя частицей Вселенной. Он может поистине присоединить свои энергии к великому Мирозданию. Мысль человека есть лучшая энергия, которую он может неисчерпаемо источать в своды Вселенной. Как столп света может возноситься мысль и приобщаться к великому энергетическому Аппарату..." (Братство 3, 627)
   Именно поэтому для служителей зла единственным способом не допустить такого продвижения является уничтожение человеческой мысли. Пусть она вращается вокруг призрачного счастья материального обогащения и плотских утех, неуклонно продвигая человечество по пути вырождения и разложения. Когда Высоцкий обещает - "я приду по ваши души"(Упрямо я стремлюсь на дно), это значит - наступит время и люди поймут, зачем устремляться в глубину своего духа-микрокосма, глубину мыслей и чувств:
   Всё гениальное, извне
Непонятое -- всплеск и шалость --
Спаслось и скрылось в глубине, --
Всё, что гналось и запрещалось.
   Он и сам надеется обрести свет этой глубины и обещает открыть своим "друзьям от моря, от станка и от сохи" (Я к вам пишу), какие там скрываются сокровища:
   Дай Бог, я всё же дотону --
Не дам им долго залежаться!
   Но это произойдет, опять же, если человек сумеет приложить немалые усилия, взять тяжелый камень ноши трудов мысли. "Под черепом могильный звон" превратится в Свет, "хотя ни факела, ни солнце мглу не освещают". Не тот ли это свет, что "свет человеков"? Он засияет, когда человек осилит эту свою собственную глубину. Воистину - "ищи путь, погружаясь в светозарные глубины собственной сокровенной сути", воистину - "избирающий зло отказывается смотреть в свою глубину". Если же она примет его, он познает немоту и красоту мысли: "Нема подводная среда и многоцветна и разумна".
  
И я вгребаюсь в глубину,
И всё труднее погружаться.
   Под черепом -- могильный звон,
Давленье мне хребет ломает,
Вода выталкивает вон --
И глубина не принимает.
   Я снял с острогой карабин,
Но камень взял -- не обессудьте, --
Чтобы добраться до глубин
,
До тех пластов, до самой сути
.
   Поверить в мощь мысли - и значит "взять камень" работы мысли, без неё глубина выталкивает. Чем глубже, тем "труднее погружаться". Но иного пути очищения и спасения человечества не существует: "Претворение жизни, именно, трансмутацией мышления утверждается..." (Мир Огненный 3, 262). В это верили все светлые умы России, не только Высоцкий. "Как слаба еще пленка культуры, и какие лежат под ней глубокие бездонные воды дикости и темноты. Но свет человеческой мысли просветит эти воды до дна. В этом великая задача нашего будущего" (К. Паустовский. Начало неведомого века, с. 144). Никто не имеет права успокаивать себя тем, что какие-то умы за всех что-то придумают. Каждый ответственен за судьбы мира и красоту бытия. Тем более, что каждый мыслитель "ощущает великое блаженство, ибо процесс мышления уже есть высшее наслаждение; лишь два наслаждения имеют люди - мышление и экстаз красоты" (Братство 1, 85).
   Советский Союз был тем флагманом, который вступил в волны Нового мира, бурный поток которого можно одолеть лишь силой мысли, ибо "быстрота жизни кажется ужасной, пока мышление не опередит ее". Здесь, в СССР, академическим образованием, доступом масс к культуре, элитарным гуманитарным наукам вольно, или невольно утверждалось искусство мышления народа. Но многое не было учтено, запрещалось, ограничивалось, что совершенно несовместимо с природой огня, то есть, самой мысли. То самое золотое равновесие, на котором зиждется мир, нарушалось. "Корабль кренится наш" по-прежнему. Борт его уже черпает из океана хаоса. Восстановление равновесия начнется в мире мысли. В этом мире личное с радостью передается всем. Едва родившись, будучи собственностью личности, мысль здесь же стремится стать общим достоянием. "Каждая мысль добра уже есть и личная и общая. Такими мыслями следует цементировать пространство". Доступно всем.
  
   жестокость
  
   Интеллектуальная деградация человечества, предугаданная Высоцким, закономерное следствие упадка нравственности. "Когда физический интеллект, не защищенный высокой нравственностью, выходит за рамки соответствующего ему уровня духовного развития, закон природы обеспечивает его насильственное подавление" Но человеческая деградация говорит не о конце света, а о жизнеутверждающем смещении одряхлевшего мира новым. "Впрочем, мы ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда", - говорит Апостол (2-е послание Ап. Петра, 13). В том новом мире, который идет на смену этому, ветхому и гнилому, способ восприятия и познавания будет новый. Уже сегодня самые проницательные догадываются, что "знать и чувствовать это одно и то же" (С. Кинг). Этот способ познавания уже так и назван - чувствознание. Не потому ли Высоцкий говорил на одном из выступлений в те далекие теперь 70-е годы: "Я вообще целью своего творчества ставлю человеческое волнение".
   Уже сегодня человек чувствует, предчувствует больше, чем может объяснить его собственный рассудок и формулы привычной для него науки. Наука, как чистое воплощение человеческого интеллекта, нуждается в перерождении, чтобы подойти к изучению незримого духа, хотя она изначально оперирует категориями невидимыми. Проблема в том, что "все вращается в заколдованном круге, ибо не признана психическая энергия" (Аум, 309) Те, кто чувствует "бессилие науки перед тайною Бермуд", кто "все мозги разбил на части, все извилины заплел", конечно, объявлены умалишенными. Потому "канатчиковы власти колют им второй укол" (Письмо пациентов Канатчиковой дачи), чтобы они своими видениями, чувствами и тревогами не смущали народ. Человечество очень не любит менять привычные устои, а тех, кто пытается их поколебать, предпочитает поместить в сумасшедший дом. В то время как именно они быстрее, чем представители традиционной науки, нащупывают путь к истине. "Нас берите, обреченных, - треугольник вас, ученых, превратит в умалишенных, ну а нас - наоборот". По сути то же сказано несколько ранее: "Что касается продвижения ученых, то сама их ученость задерживается двумя причинами - их органической неспособностью понимать духовную сторону природы и их страхом общественного мнения" (Блаватская Е.П. Разоблаченная Изида). И еще ранее: "Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, то будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано - уловляет мудрых в лукавстве их" (1-е к коринфянам 3, 19).
   Чувства и их источник сердце оттесняют на задний план своего могущественного соперника - разум. И пока ортодоксы и ретрограды прячут глумливые улыбки, источая замшелые, но такие несокрушимые для их авторитета высказывания, мечут стрелы и молнии, разящие то новое, что уже входит в жизнь, всё тот же враг не дремлет - он берет под свой особый контроль чувства человеческие. Разумеется, он всегда возбуждал в человеке чувства темные, низменные, затемняя высокие и чистые. Но сейчас всю свою разрушительную мощь он обрушил на главное чувство человека, делающее его человеком. Оно так и называется - человечность. Иными словами - доброта, сердечность, сострадание, жалость. В то время как свет говорит - "запаситесь сундуком жалости", тьма утверждает - жалость унижает. Так культивируется жестокость.
   Конечно, жестокость была всегда, но к ней у человечества была выработана норма недопустимости. Эта этическая норма сформирована религиозными учениями и закреплена в основных правовых установках народов. Именно изменение отношения людей к жестокости улавливает Высоцкий. Нравственная и юридическая недопустимость жестокости заменяется потихоньку равнодушием. Человек как-то незаметно становится безразличен к жестокости, проявленной кем-то к кому-то (не к нему). "Я слышу хрип и смертный стон, и ярость, что не уцелели. Ещё бы - взять такой разгон, набраться сил, пробить заслон и голову сломать у цели!" Ну что ж, кому-то не повезло. "И я сочувствую слегка погибшим, но издалека". Разве это жестокость? Нет, только равнодушие. Сейчас уже обычное дело, когда "мы сочувствуем слегка погибшим, но издалека" (Штормит весь вечер, а пока...)
   И вот вместо недопустимости жестокости обживается иная норма отношения к ней, как к неизбежному и допустимому злу. Жестокость вживается в культуру человеческую, пройдя стадию равнодушия. "Ну что ж, мы часто сами чувства губим". Не беда. Как и то, что губя чувства, мертвеет человек. А мертвому сердцу уже все равно. Подчиняясь общественно-культурным установкам, он уже не слушает голос своего сердца. Не верит ему. "Снес подранку полчерепа выстрел" (Охота на кабанов) - вроде бы не жестокость, и люди, которые занимаются охотой, вовсе не жестокие, они просто усвоили стереотип культуры своей эпохи, своего общества. Но на следующем этапе жестокость уже по отношению к человеку вживается в его культуру.
   Если жестокость будет принята, как норма жизни, она обязательно сделает следующий шаг - утвердится, как достоинство, предмет гордости, особая доблесть. А там и культивирование убийства людей станет нормой. Прошло тридцать лет всего, как Высоцкий предупредил об этой опасности, и вот уже кто-то сказал о формировании эстетики казни, которую проводят исламские радикалы. Все логично.
   В стране Высоцкого культивирование жестокости было немыслимо. Русская литература, советское киноискусство, особенно анимационное, поэзия, официальная идеология и общинное мировосприятие, элементы которого сохранялись вплоть до развала СССР, были несовместимы с пропагандой жестокости и даже терпимости к ней. Но капиталистический мир не гнушается ничем, что приносит доход. Потому слова Высоцкого о культивировании убийства на Западе звучат сегодня, как грозное предупреждение:
  
   Опять сосет под ложечкой.
Привычнее уже
Убийца на обложечке,
Девулька в неглиже.

Мир полон неудачниками
С топориками в руке
И мальчиками с пальчиками
На спусковом крючке!
Баллада об оружии)
  
   Теперь и нам вполне привычны "мальчики с пальчиками на спусковом крючке". Ничто и никто не мешает всей гуманитарной сфере (телевидение, кино, школа, литература, СМИ), которая и лепит человеческие души, и держит их в своих руках, регулировать поголовье человеческое в интересах "золотого миллиарда". Между рекламой и шоу зажато все, что способно задеть сердце человеческое. И если оно встрепенется, вспыхнет огоньком сострадания, любви и милосердия, реклама и шоу вернут нарушенный кладбищенский покой - развлекайтесь и потребляйте, это гораздо приятнее, чем думать об ужасах человеческой жестокости.
   Кто понимает всю трагедию происходящего, должен подумать о словах Высоцкого, как о собственной позиции - "очень нужен я там, в темноте"(Темнота). В них речь идет о необходимости для каждого принять бой за человека. Вирус жестокости тотален. Нет человека, который мог бы чувствовать себя в безопасности при его нападениях во всех уголках человеческого бытия. Впрочем, человеческим его уже не назовёшь. Если вирус жестокости тотально охватит планету, человеку места на ней не останется. Время великой и решающей борьбы света и тьмы за душу человеческую, в которой всегда нужно быть начеку, "в дозоре", то есть распознать его - оно наступило. "Всё напрягается к трансмутации. Время великое и грозное" (Мир Огненный 2, 213). Нельзя недооценивать этого врага, он так многолик, изворотлив и могуществен. Даже если возникает ощущение, что он повержен, Высоцкий предостерегает:
  
   ... рано веселиться!
Сам зимний генерал
Никак своих позиций
Без боя не сдавал.
Тайком под белым флагом
Он собирал войска -
И вдруг удар
ил с фланга
Мороз исподтишка (Проделав брешь...)

   Что ж - на войне, как на войне: потери, котлы, отступления... "Воины в легких небесных доспехах" несут потери не только потому, что их уже нет в этом мире. Главная потеря состоится, если затянется тиной забвения то, о чем они "кричали в уши людям". Реклама и шоу навязываются людям гораздо активнее, чем прозорливые предупреждения мастеров искусства. Подлинное искусство может пробудить мысль и сердце человеческое, но его все больше отдаляют от человечества. Оно заменяется суррогатом. Вообще наступила эпоха суррогата, подделки, словом - лжи. Чему удивляться не приходится, ибо отец лжи утверждает свое безраздельное господство.
   "Высшее мучительство есть терзание духа". Но, как все духовное, оно невидимо. Если на физическое страдание собратья еще отреагируют, то невидимые муки человеческие оставляют их совершенно равнодушными. Вот человек тонет на море, видят это моряки:
  
   И сразу - "Полный назад! Стоп машина!
   На воду шлюпки, помочь -
   Вытащить сукина сына
   Или, там, сукину дочь!"
  
   Но вот идет себе по суше человек, с виду совершенно благополучный, никто не видит, что он уже за бортом жизни, нуждается в помощи. Но никто не придет на помощь:
  
   Я пожалел, что обречен шагать
   По суше, - значит, мне не ждать подмоги -
   Никто меня не бросится спасать
   И не объявит шлюпочной тревоги.
  
   А скажут : "Полный вперед! Ветер в спину!
   Будем в порту по часам.
   Так ему, сукину сыну, -
   Пусть выбирается сам!"
  
   И мой корабль от меня уйдет -
   На нем, должно быть, люди выше сортом.
   Впередсмотрящий смотрит лишь вперед -
   Не видит он, что человек за бортом (Человек за бортом)
  
   Вот и выходит правда, что "люди умеют хранить камни и металлы, менее - растения, еще менее - животных, и меньше всего - человека... самое жестокое обращение выпадает на его долю" (Братство, 442). Одичание человечества неминуемо делает жестокость все более грубой, зримой и допустимой. Как быстро может человеколюбие, воспитанное культурой, уступить место зверю в человеке! В фильме гениального провидца Бергмана "Стыд" показано, как страшен путь изживания человеческого в человеке. Другой мастер кино предупредил под занавес советской истории - "человека нужно защищать от человека... от жадности, которая нас съедает". Но даже высокий уровень художественного мастерства не мешает обывателям предпочитать шоу и "мыло".
   Садовником, который мог бы выполоть этот чертополох жестокости и спасти цвет культуры, могло бы стать государство. Жестокость, как человеконенавистничество, "есть выражение низшей природы" и должно быть изъято законом. В начальных школах уже должны быть заложены принципы, не допускающие эти низшие пороки. Но как прийти к этому без знания того, что "свирепость и жестокость увеличиваются" не без причины, и без понимания этой причины? Нельзя дальше игнорировать данное людям указание: "В силу нагнетания космического и психическая энергия человечества усиливает давление... Давно установлено, что преступность есть болезнь психическая. Также и садизм, и жестокость, и свирепость остаются следствиями той же психической эпидемии" (Аум, 513) Еще есть время "направить ее (психическую энергию) в мощное сужденное русло, иначе она окончит эволюцию". "Железный занавес" еще прикрывал страну Высоцкого от расползающейся по планете эпидемии жестокости. Идеал добра еще брезжил для большинства советского населения, как маяк. Он же оставался и каналом для устремления потока той самой психической энергии, которая в силу космических причин нагнетается в человеке. Высоцкий видел уже тогда страшную опасность жестокости, волны которой захлестывают корабль человечества. Он предупреждал: "Кругом и без войны война" (Баллада об оружии).
   В мире же, где на первое место выдвинут чистоган, а реклама и шоу управляют сердцами и мыслями человеческими, в то время, как "дух и религия поставлены человеком на последнее место", никакие "существующие законы и храмы не заботятся о миллионах, искалеченных духом". Духовно изуродованное человечество на пике торгашеского расцвета даже не осознает, что отвергает сегодня те нормы этики, на которых держалась жизнь тысячелетиями. Бесчеловечность, как норма взаимоотношений, стремительно вживается в жизнь людей. Кто спасется в таком мире? Поистине, "история идет вспять, когда один человек чувствует свою беспомощность перед злой волей другого человека" (К. Паустовский. Начало неведомого века, с. 168). Конечно, служители зла узнают друг друга и консолидируются. "Каждое же Учение Света есть, прежде всего, развитие человечности. Запомните это прочно, ибо никогда мир так не нуждался в этом качестве". В час опасности признаем же и мы друг друга по человечности (Мир Огненный 1, 75). Помня, что "зло можно искоренить только добром". И хотя добро все чаще бездействует, но и в действии оно лишено жестокости. Не может добро защищаться жестокостью! Противостоять жестокости - задача кропотливая, длительная, трудоемкая, требует огромных усилий и терпения, когда "шаг за шагом мы должны заполнять пропасть светлыми твердынями".
  
  
   Восток и Запад
  
  
   Вековое желание России стать Европой - форма рецидивирующего слабоумия.
   Поляков Ю.М.
   Русь, куда же несешься ты? Дай ответ...
   Гоголь Н.В.
   Двойственная природа России, обусловленная её евразийским положением, в Советском Союзе рассматривалась как ушедшее в историческое прошлое противостояние западников и славянофилов. Никто не задумывался о том, что эта двойственность запечатлена в обществе и каждом человеке навсегда. Что лишь, когда она будет осознана как дар природы и истории, народ в полной мере почувствует ее достоинства. Не думали и о том, что СССР шагает по пути, выбранному большевиками согласно западноевропейскому, хотя и коммунистическому идеалу. Намеченная в светлом будущем цель этого пути - "от каждого по способностям, каждому по потребностям", в принципе оставалась целью общества потребления, которая на сегодняшний день привела человечество в непролазные дебри войн, страданий, деградации, за которыми все отчетливее угадывается пропасть гибели.
   Никто не думал, что цель эта не совпадает ни с духом, ни с традициями, ни с устремлениями русского характера. А между тем, Бердяев, далёкий от догматического восприятия марксизма, сам исповедовавший взгляды, близкие коммунистическим, бестрепетно уличал Маркса в утопизме. "Марксизм - самая крайняя форма социологического рационализма, а потому и социологического утопизма. Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миром высоты" (Бердяев Н. Судьба России, с. 147) .
   Но не сомнительность господства материального бытия над сознанием главное, а то, что так точно схватил Бердяев - русскому духу, подсознательно ощущающему себя космическим существом, материальное бытие изначально второстепенно.
   В очередной раз былинный богатырь Святогор-Русь, искушаемый желанием примерить на себя чужеземный гроб, поставил себя на грань гибели. На этот раз "скоморошья сумочка" привязала его к земле, притомился он и заснул:
  
   Утомился Святогор да он умаялся
   Да с этой сумочкой да скоморошноей
   И уснул он на добром коне,
   Заснул он крепким богатырским сном... (Былины, с. 37)
  
   Символика былин тонко раскрывает всю глубину русского духа. Он часто олицетворяется устремленными в бескрайний простор конями - образом, столь любимым в русской литературе. Духа, который отягощён богатырским размахом плоти, земного богатства, любовью к этой земле: "Сошёл Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою, не мог и пошевелить; стал здымать обеими руками, только дух под сумочку мог подпустить, а сам по колена в землю угряз. Говорит богатырь таковы слова:
  
   - Что у тебя в сумочку накладено? -
   - В сумочке у меня тяга земная", - отвечает Микула Селянинович.
  
   И тогда взмолился Святогор своему коню:
  
   "Уж ты верный богатырский конь,
   Выручай теперь хозяина".
   Как схватился он да за уздечку серебряну,
   Он за ту подпругу золоченную,
   За то стремячко, да за серебряно.
   Богатырский конь да принатужился,
   И повыдернул он Святогора из сырой земли"
  
   В то же время, омраченные "чужебесием", чужеземным тезисом "каждому по потребностям", советские руководители так и не поняли, что ради будущего общества изобилия опасно держать живущие поколения на полуголодном пайке, в вечных очередях. Это так по-русски и так далеко от прагматичных заморских методов управления. Так и ставили у нас во главу угла "производство средств производства", загнав производство "ширпотреба" на задворки экономики, что давало повод для горькой издёвки:
  
   Я знаю - будет много чугуна и стали
   На душу населения в стране... (Алешковский Юз)
  
   Вот и поддался народ в кульминационный момент перестройки искушению обрести изобилие, не в призрачном будущем, а в реально настоящем, которое рядом "за бугром". Протяни руку и у нас такое же будет. Всем понятно, для кого наступило вожделенное изобилие. А удел народа тот же: "маета трехсотлетняя и нищета, и намерений добрых и бунтов тщета, пугачевщина, кровь, и опять нищета". И "добрые намерения" героев, отдавших свои жизни за достойную жизнь народа, и бунты и революции народные - все "тщета"(Мне судьба). О чем же "на голом нерве" пытается объяснить поэт народу так неистово? Что же "с пеной у рта", напоследок сказав "не всё суета", поэт подразумевает? О чем так настойчиво твердит? Конечно же, о напряжении духа, его бесстрашии, устремленности и неподкупности:
  
   Даже если сулят золотую парчу
   Или порчу грозят напустить - не хочу!
   На ослабленном нерве я не зазвучу,
   Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!...
   Лучше голову песне своей откручу,
   Чем скользить и вихлять, словно пыль по лучу.
  
   "Лишь в большом напряжении рождаются энергии. Взрывы этих напряжений дают новые энергии. Зоркие духи знают, смотря на карту мира, где именно закладывается новый Магнит будущих построений...". Высоцкий и есть тот самый "зоркий дух", знающий, что именно его стране предстоит вынести на своих конях мир на следующую ступень развития. Потому и стремится "до последней черты, до креста" поднять "шелупугу придорожную" и, ударив ею народ-богатыря, который снова усыплен, разбудить его:
  
   Грязью чавкая жирной да ржавою
   Вязнут лошади по стремена.
   Но влекут меня сонной державою,
   Что распухла, раскисла от сна...(Купола)
  
   Не слышит народ, о чем предупреждал поэт: "А всего делов-то мне было, что? Проснуться!" (Страшный сон смелого человека) Даже не задумывается - пока не вытаскали из "скоморошьей сумочки" дотла, пока сон летаргический не обернулся вечным.
   "Тяга земная" русскому духу в представлении народном подобна смерти. В шестидесятые годы, когда физики и лирики так близко подошли к синтезу, она была впервые преодолена, образно говоря, всем народом. Здесь можно говорить и о преодолении земного притяжения в буквальном смысле, и о способности народа "сбросить с воза монатки"(Погоня) во имя высшей цели. Будь то спасение раненных, как сделала семья Ростовых перед вступлением Наполеона в Москву. Будь то способность забыть о личных обидах ради служения Родине, науке и прогрессу, как сделали Королев и Глушко, будь то ощущение счастья и гордости за свою страну, когда советская наука стала лидером-первопроходцем в освоении космоса при таких материальных трудностях и лишениях.
  
   Я лошадкам забитым, что не подвели
   Поклонился в копыта до самой земли,
   Сбросил с воза монатки, повел в поводу.
   Спаси Бог вас, лошадки, что целым иду...(Погоня)
  
   "Целым идти", живым, то есть, значит, сохранить свою духовную идентичность. "Сбросить с воза монатки", значит, освободить коня-дух от ненужной тяжести, мешающей ему парить и возноситься по сужденной ему спирали света.
   Высоцкий не говорил прямо и конкретно о противоречивой, евразийской сущности России, но метафора дилеммы Восток-Запад как бы невзначай, то и дело попадается в его творчестве. Ассоциативно всплывает в памяти бестселлер Шпенглера, когда наталкиваешься на строчки Высоцкого:
  
   Куда мы шли - в Москву или в Монголию,-
   Он знать не знал, паскуда, я - тем более.
  
   Я доказал ему, что запад - где закат...(Зека Васильев и...)
  
   Так же ассоциативна строка о восходе - образе света и надежды, когда "за нашей спиною остались закаты": "Мне хочется верить, что грубая наша работа вам дарит возможность беспошлинно видеть восход" (Черные бушлаты). Речь о "грубой работе" войны, которую принес на нашу землю Запад. Тонкий образ духа народного, устремленного к свету в словах: "Еще несмышленый, зеленый, но чуткий подсолнух уже повернулся верхушкой своей на восход". По сей день не утрачивают своего символического смысла и слова: "Побрели все от бед на восток" (Аисты).
   Смещение установленного природой вечного закона равновесия Высоцкий сформулировал так: "Но мы помним, как солнце отправилось вспять и едва не зашло на Востоке". Еще не скоро утратят свою зловещую актуальность слова - "когда не на месте закат" (От границы...). И тогда "на Запад, на Запад ползет батальон, чтобы солнце взошло на Востоке". Естественное равновесие мира устанавливают "наши сменные роты на марше", которые потому и вынуждены делать "грубую нашу работу" и "рваться на Запад".
   "Землю вращают, куда захотят наши сменные роты на марше": в этих словах не только пафос героизма Великой Отечественной, но и предупреждение. Когда солнце готово сесть на Востоке, в то время, как на Западе оно по определению взойти не может, только непреклонная воля русского солдата способна восстановить естественный порядок вещей. Того самого солдата, "горящее сердце" которого вернуло пошатнувшееся равновесие мира, того самого комбата, который, "оттолкнувшись ногой от Урала", закрутил землю в её космически природном направлении.
   Высоцкий - человек с ярко выраженной психологией гражданина мира. В равной степени он лишен какого-либо национального чванства и преклонения перед мнимым превосходством Запада. Любовь к России у него - лишь часть универсальной любви к человечеству. Она отражает пластичность, доброжелательность и вместимость русской натуры, способной и приспособиться к любой культуре, и сохранить свою народную неповторимость. Конечно, ощущая за собой огромную страну, нельзя не испытывать естественной самодостаточности, которая позволяет иногда небрежно бросить: "Ему и на фиг не нужна была чужая заграница" (На нейтральной полосе). Действительно, зачем россиянину, обладающими такими владениями, вынашивать какие-то захватнические планы. Но "он пройтиться хотел", советского человека тяготила замкнутость за "железным занавесом". Потому не столько о настоящем, сколько о желаемом будущем Высоцкий говорит: "Проникновенье наше по планете особенно заметно в далеке. В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке" (Ах, милый Ваня..) Культура быта, поведения, вообще вся европейская культура - это то, чему русскому человеку совсем не лишне учиться у Запада.
   Но и в западной, европейской культуре Высоцкий ищет более глубокий смысл, он вкладывает в неё свой неукротимый дух: "Чту Фауста ли, Дориана Грея ли - но чтобы душу дьяволу ни-ни!" (Мне снятся крысы...) Здесь слышится, безусловно, более широкий диапазон, чем предполагают эти литературные персонажи, заключившие позорные сделки с дьяволом, взамен земных ценностей, отдав ему свои души. Человек, находящийся "на сгибе бытия" (История болезни), почитая культуру Запада, устремляет свой взор в иной горизонт. В этом ракурсе духовного зрения он отчетливо понимает, почему "душу дьяволу ни-ни". Смысл его бытия иной. "Меня просили: миг не проворонь, узнай, а есть предел там, на краю земли, и можно ли раздвинуть горизонты" (Горизонт).
   Здесь, на родине его служение, смысл деятельности. "Я пока здесь еще, здесь моё детище. Всё мое - и дело и родня. Лики, как товарищи, смотрят понимающе с почерневших досок на меня" (Случай на таможне). Сколько смыслов в этом признании любви к родине! У Высоцкого четкая линия водораздела между духовными ценностями Запада и своей страны. Хотя назойливо и прямо он это и не утверждает. Пожалуй, самое резкое, что позволяет он себе, это строки в стихотворении: "Осторожно, гризли!":
  
   Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
   Пикассо ли - кого еще, не знаю,
   Европа-сука тычет невпопад.
   Меня, куда бы пьянка ни метнула,
   Я свой Санкт-Петербург не променяю
   На вкупе всё, хоть он и Ленинград...
  
   Актуальной остается строка-предупреждение Высоцкого: "Но все же на Запад идут и идут эшелоны, а нам показалось, почти не осталось врагов" (Песня о конце войны). Именно - показалось.
  
   История
  
   ...Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед! Кто, зная все силы и свойства, и всю глубину нашей природы одним чародейным мановением мог бы устремить на высокую жизнь русского человека? ...Какой любовью заплатил бы благодарный русский человек!
   Н.В. Гоголь
  
  
   Короткая жизнь Высоцкого вместилась в самый эпицентр истории социалистического государства - двадцать лет после его образования, десять лет перед исчезновением. Высоцкого избегает употреблять наименование СССР. Свою страну он называет Россией - "купола в России кроют чистым золотом" (Купола), "знакомство с нами свел сам сатана, но добрый, ибо родом из России" (Осторожно, гризли), "пьем за то, чтоб не осталось по России больше тюрем, чтоб не осталось по России лагерей" (Эй, шофер, вези в Бутырский хутор), "нет меня, я покинул Рассею" и пр. Словно знал, что СССР - это ненадолго. Быстрее всего, это показатель его отношения не к государству под названием СССР, а к разлагающейся идеологии, которая в нем господствовала в последние десятилетия. Саркастические нотки при упоминании каких-либо штампов, лозунгов или декларируемых идей в духе социалистической пропаганды усиливались по мере созревания дружных всходов скепсиса, разочарования и апатии в сознании народном, спасение от которых народ искал в смехе. Последнее десятилетие жизни Высоцкого, согласно лозунгам и декларациям, должно было стать преддверием эры коммунизма. Ведь в 1961 году на ХХII съезде КПСС партийное руководство провозгласило: "Будущее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" Официальная пропаганда лишь немного сменяла декларируемые цели, сохраняя пафос высоких идеалов времен гражданской войны лишь на словах. Вопреки очевидному расхождению с житейскими реалиями, новыми вызовами, а главное, тщательно скрываемым, но неуклонно растущим обогащением партийного руководства - "завели старейшины - а нам они примеры - по две, по три женщины, по две по три пещеры" (Много во мне маминого...).
   Фальшь этого пафоса уже была осмеяна народом, смеялся и Высоцкий. Но он утверждал его там, где сияла вечная красота подвига, мужества, преданности - он чуял их своим сердцем. Такого пафоса исполнена одна из лучших его песен - о революции и гражданской войне. То, что описал Высоцкий в песне "Пожары" в художественной форме, можно выразить более жестким языком политической публицистики: "...Русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества, а возвышение большевиков - явление мирового значения" (Д. Рид. 10 дней, которые потрясли мир, с. 17).
   Непонятно, что имеют в виду те, кто сегодня говорят, что Высоцкий готовил перестройку, уничтожившую СССР. Если подразумевают, что он был убежден в необходимости перемен, с этим трудно спорить. Если же имеется в виду, что он утверждал такие методы перемен, как манипуляция сознания, ведущая к уничтожению государства, это неправда. И тому свидетельства его стихи. Чем бы он ответил на то, как ловко дальнобойными снарядами распятой и поруганной истории разрушали СССР? Он сам успел сказать. Использовать прошлое, даже не пытаясь найти ключ к его разгадке, равноценно эпидемии чумы: "Открытым взломом без ключа, навзрыд об ужасах крича, мы вскрыть хотим подвал чумной" (Мы все живем как будто, но...). Обращаясь к современникам, он предупреждает, что "рубить прошлое с плеча" только потому, что "приятно сбросить гору с плеч, и все на Божий суд извлечь", не только опасно. "Рисковать даже головой", человеку вроде бы запретить нельзя, тем более, что этот человек способен лишь на то, чтобы говорить о прошлом "навзрыд об ужасах крича". А в минуту опасности он уже готов "руку выпростать, дрожа, и показать в - в ней нет ножа". Но Высоцкий предупреждает о подлости подставлять под удар тех, кто ничего не подозревает. Стремились вскрывать "чумной подвал" истории, "не опасаясь, что картечь и безоружных будет сечь". Потому это подлость и - "нас, железных, точит ржа и психология ужа".
   Об ответственности использования мощного оружия истории Высоцкий, видимо, много размышлял, предвидел, предупреждал. Не говоря уже о том, что ему была открыта одна из самых загадочных тайн истории - он знал, что человеку недоступно точное знание прошлого: "Разглядеть, что истинно, что ложно, может только беспристрастный суд. Осторожно с прошлым, осторожно - не разбейте глиняный сосуд!" (Зарыты в нашу память...) Кому же из живущих под силу "беспристрастный суд"? Но это прошлое несет в себе человек и всё человечество - в нем, в его сердце, зарыты "и даты, и события, и лица":

Зарыты в нашу память на века
И даты, и события, и лица,
А память, как колодец, глубока --
Попробуй заглянуть: наверняка,
Лицо и то неясно отразится.
   Зависит от чистоты помыслов, желаний, устремлений человека - будет ли ему дана способность извлечь это прошлое из "колодца памяти" незамутненным. "Одни его лениво ворошат, другие неохотно вспоминают, а третьи даже помнить не хотят, и прошлое лежит, как старый клад, который никогда не раскопают". Высоцкий знал, что не только правда будущего подчас не под силу человеку, но и прошлое для него невыносимо. Гораздо чаще человек "с отвращеньем читает жизнь свою", а не стремится возвратить ушедшее. И это абсолютно естественно - ведь если человек способен творить будущее, моделировать его по своему разумению, то в прошлом уже ничего не изменишь. Потому: "Не скрыть, а позабыть хотят они, ведь в толще лет ещё лежат в тени и часа ждут заржавленные мины". Но не того, чтобы их взорвали среди скопления душ и умов человеческих. Нет, "их берут умелыми руками и взрывают дальше от людей". Так должно быть. Те, у кого действительно "умелые" и чистые руки, подлинные профессионалы, знающие, что "в минном поле прошлого копаться лучше без ошибок потому, что на минном поле ошибаться просто абсолютно ни к чему".
   Если истина прошлого недоступна на момент настоящего, то конечно, для людей благо, чтобы прошлое лежало, как "старый клад, который никогда не раскопают". Или, по крайней мере, до срока:
  
   Спит земля спокойно под цветами,
Но когда находят мины в ней -
Их берут умелыми руками
И взрывают дальше от людей.
  
   А недоступна эта истина прошлого по целому ряду причин. И самая опасная из них иллюзия его беззащитности, того, что его можно как угодно приспособить под собственные интересы текущей жизни. Велико искушение не ломать себе голову в поиске, что там в этом "прошлом истинно, что ложно". И тот, кто окунается в прошлое с целью найти не истину, а способ решения своих корыстных задач, рискует вызвать катастрофу взрыва - "ведь в толще лет еще лежат в тени забытые заржавленные мины".
   Но ушедшие имеют право если не на понимание своих поступков, то на торжественно-почтительное отношение к себе - "с налета не вини, повремени - есть у людей на все свои причины". Живой человек вносит в прошлое свои представления, свои ценности, своё объяснение, не думая, что многое ему попросту недоступно в той ушедшей эпохе - "и поток годов унес с границы стрелки - указатели пути". Но он упорно и бесцеремонно роется в ней, находит объяснения, ничего общего с ней не имеющие, используя их для оправдания своих действий. Блуждая в прошлом с целью найти средства для решения сиюминутных, чаще всего политических проблем, такие искатели действительно могут "назад дорогу не найти". Они превращаются в заложников ушедшей эпохи, разрывая естественную связь времен. "Один толчок - и стрелки побегут, а нервы у людей - не из каната, и будет взрыв и перетрётся жгут..."
   Искаженная, изуродованная история уродует и призрачное настоящее, которое реально складывает строение будущего. Вернуть истинное прошлое можно, но ложь, как искажение фактов, уже успевает породить свои следствия. Она уже вторглась в будущее, как разрушитель лучшего, что создали ушедшие поколения, потому "назад дороги не найти". Ну а породитель такого хаоса, разбалансировав равновесие, столкнется с неизбежностью искупления. Кто же он? - "Сапер", который ошибается только раз? Поэт мог не знать - сапер этот не ошибся, а был хорошо оплаченным диверсантом, который умышленно "разбил глиняный сосуд" истории, извлек детонатор и взорвал минное поле прошлого не "дальше от людей", а в самой их гуще, именно в то время, когда "в минном поле прошлого копаться лучше без ошибок". "И будет взрыв, и перетрётся жгут..." - взорванное минное поле истории похоронило под собой бесценные сокровища народной памяти, их заменили чужеродными уродцами. Худо-бедно, а выросло поколение "иванов-не-помнящих родства". Умело "сапёр" перевел стрелки "указатели пути". Раньше они указывали на сокровища духа, с таким трудом добытые и сохраненные народом. Он перевел их на трудности, страдания и потери, заставив забыть, что они неизбежны в пути первопроходца. И вот "перетерся жгут", связующий поколения.
Возможно "вовремя найти и извлечь до взрыва детонатор", пожалуй, мог только он, Высоцкий. Уже хотя бы потому, что знал - это нужно сделать потому, что ему верили.
   Все, разумеется, нужно воспринимать в динамике непрерывных процессов. Пока неизвестно, что произойдет быстрее: деградация молодого поколения будет ускоряться и тотально поглотит будущее народа, когда будет окончательно стерт его генетический код, или то мыслящее, что еще народ рождает, все-таки встретится с бесценным сокровищем творчества Высоцкого. Он, говоря о желании дотянуться "железной клюкой", прийти "по наши души", вернуться " в друзьях в делах", твердил о своем возвращении. Молодые знают о нём от отцов, хотя смысл его аллюзий и метафор, не говоря уже о ёмкости и точности определений, о философской глубине поэзии, чаще всего большинству из них малопонятны, скучны и неинтересны.
  
   А за ними идут подросшие
   Виртуальные дети "нета",
   У которых уже нет прошлого
   И России, похоже, нету ... (Трофим)
  
   Хотя - не секрет, что для многих даже малопонятные по содержанию стихотворения Высоцкого притягивают. Такова магия его творчества. Опускаясь в ад человеческих страданий, смрад пошлости и подлости, омывая человеческие души своим беззлобным стихом, Высоцкий тянул неразборчивое стадо в бесконечную даль. Осознавая свою ответственность за порученное дело - "чашу", он верил, что русская земля не оскудеет воинами.
   Теперь "Мой черный человек в костюме сером" Высоцкого стал нашим общим черным человеком. Это ему, а не себе вернули землю, "которая была нашей, пока мы не увязли в борьбе". И, похоже, снова придется "увязнуть в борьбе", потому что именно теперь она действительно может умереть. Пустыня отмели поражает перед волной цунами, но неотвратима поступь "последнего воина мертвой земли", который идет, "чтобы поднять в атаку погибшую рать" (Сергей Калугин "Последний воин") - и это будут не только дети "нета", но и дети Высоцкого. Не зря перед смертью он с таким трепетом говорил о том, кто примет у него эстафету - "чашу":
  
   Что же с чашею делать?! Разбить - не могу!
   Потерплю - и достойного подстерегу:
   Передам - и не надо держаться в кругу
   И в кромешную тьму, и в неясную згу, -
   Другу, передоверивши чашу, сбегу!
   Смог ли он её выпить - узнать не смогу... (Мне судьба...)
  
   "Черному человеку в костюме сером" не нужны "дети" Высоцкого, которые на периферии рвут сердца высокой поэзией, сбегающей к душам слушателей по ступенькам чеканных ритмов рок-музыки. Ни высокая поэзия, ни строгая гармония ритмов ему не нужны по очень простой причине - они недоступны его дремучему духу. Став собственником информационных коммуникаций, он заказывает музыку - а челядь от шоу-бизнеса обрушивает на головы населения потоки примитивного масскульта, тошнотворного гламура и убийственной смеси жестокости, порнографии и рекламы. А главное - ложь, ложь, ложь, непрерывный поток лжи. Не только потому, что это ему по душе, но это ещё и безопасно - эффект воздействия этих мутных потоков на головы человеческие превосходит все ожидания: никаких возмущений или волнений, никаких чувств, а главное - никаких мыслей.
   "На войне такое не поют", - говорит герой "Брата 2" исполнительнице "попсы". "На какой войне? - возмущается она, - здесь мир". Поистине, имеющие глаза не видят. Ведь на самом деле война - с боевыми потерями, с линией фронта, с тактикой и стратегией, со своими командирами, коллаборационистами и героями. Только в отличие от обычной войны, где смерть неразборчива, на этой она "самых лучших намечает и дёргает по одному". Иногда возникает мистическое чувство, что вся страна с её народонаселением, природой и средствами цивилизации денно и нощно в дозоре - она бдит, как бы не проскользнул тот, кто ударит спящего богатыря - страну, которая "опухла, раскисла от сна" (Купола), прокричав:
  
   Удары сердца твердят мне, что я не убит
Сквозь обожженные веки я вижу ра
ссвет
Я открываю глаза - надо мною стоит
Великий Ужас, которому имени нет...

Они пришли, как лавина, как черный поток
   Они нас просто смели, и втоптали нас в грязь
   Все наши стяги и вымпелы вбиты в песок
   Они разрушили все, они убили всех нас...
  
   И можно тихо сползти по горелой стерне
   И у реки, срезав лодку, пытаться бежать
   И быть единственным выжившим в этой войне
   Но я плюю им в лицо, я говорю себе "Встать!"...
  
   Я вижу тень, вижу пепел и мертвый гранит
Я вижу то, что здесь нечего больше б
еречь
Но я опять поднимаю изрубленный щит
И вырываю из ножен бессмысленный меч.
Последний воин мертвой земли...

Я знаю то, что со мной в этот день не умрет
Нет ни единой возможности их поб
едить
Но им нет права на то, чтобы видеть восход
У них вообще нет права на то, чтобы жить.
   И я трублю в мой расколотый рог боевой
   Я поднимаю в атаку погибшую рать,
   И я кричу им "Вперед!", я кричу им "За мной!
   Раз не осталось живых, значит, мертвые, - встать!"
   Последний воин мертвой земли...
  
   Пробилась к молодым древняя мысль: Некрополь бывает живее Акрополя. Это стихотворение Сергея Калугина "Последний воин мертвой земли" нужно учить наизусть, ибо оно позволяет соизмерять иллюзию пошлого затертого идеала сытого благополучия с масштабами того бедствия, которое постигло народ, как впрочем и все человечество. Ибо оно стремительно разрастается.
   Как-то уж очень метко попадает страна в своих "последних воинов", которые не потеряли чутьё и прямо говорят о войне, используя военную терминологию, и тем повергают в шок "имеющих глаза, но не видящих". То ли это прямое утверждение "русские на войне своих не бросают", то ли метафоры и поэтические образы с "лязгающей в них броней". Шагнувший в окно Башлачев зашифровывал эти образы сообразно своему утонченному восприятию только ему видимого мира:
  
   Вой гобоев в ГБ в саксофонах гестапо
   И всё тот же калибр, тех же нот на листах
   Эта линия жизни - цепь скорбных этапов
   На незримых и призрачных жутких фронтах
  
   Абсолютный Вахтер - лишь стерильная схема
   Боевой механизм, постовое звено
   Хаос солнечных дней ночь приводит в систему
   Под названьем...да, впрочем, не всё ли равно...
  
   Даже в любовную лирику у него иногда, как разрывные снаряды, вонзаются военные термины - чтобы вернуть жизнь сердца, придется вступить в бой:
   И каждая цель ближайшей войны
   Смеется и ждет любви...
  
   Не надо, не плачь. Сиди и смотри,
   Как горлом идет любовь.
   Лови ее ртом - стаканы тесны.
   Торпедный аккорд до дна!
   Рекламный плакат последней весны
   Качает квадрат окна.
  
   Эй, дырявый висок, слепая орда,
   Пойми, никогда не поздно снимать броню.
   Целуя кусок трофейного льда,
   Я, молча, иду к огню.
  
   Не намного "проскочивший цифру" 37, как и сам Высоцкий, Егор Летов тоже мыслил категориями войны:
  
   А в прозрачной грязи беззащитно смеется
   В канаве колесами в небо
   Проданной веры второй эшелон.
  
   Вихри враждебные веют над нами
   Темные силы нас злобно гнетут
   В бой роковой мы вступили с врагами
   И это причина для всех оправданий!
  
   По горло в земле, предавая и чавкая
   Лёгкими мы пожираем
   Скорбное мясо беззвучных времен.
   Гордое мясо беззвучных времен.
  
   Но наиболее прямолинейно, просто и даже грубовато высказывался Игорь Тальков как бы от имени всех, кто взял разбег такой мощной разрушительной силы и вдруг оказался перед стеной плотного непроницаемого мрака - "Стоп! Думаю я себе". Он сказал это не только себе, и спел "Метаморфозы", где почти поименно обозначил, "кто есть ху":
  
   Обрядился в демократа брежневский пират
   Комсомольская бригада назвалась программой "Взгляд"
   Минздрав метнулся к Джуне,
   Атеисты хвалят Глоб. И бомбит жлобов с трибуны
   Самый главный жлоб.
   Метаморфоза, метаморфоза.
  
   Перестроились комсорги, в шоу-бизнес подались
   И один из них свой орган называет ЛИСС
   Стал капиталистом коммунист из Госкино
   Вместо фильмов о чекистах рекламирует порно.
   Метаморфоза, метаморфоза........
  
   Может это и нормально, может так и быть должно
   Все, что было аморально, стало не аморальнО,
   Перестроиться несложно, только вот ведь в чем беда
   Перестроить можно рожу, ну а душу - никогда.
   Метаморфоза......
   Не этой ли песней подписал он себе смертный приговор? Или этой:
  
   Я завтра снова в бой сорвусь
   Но точно знаю, что вернусь
   Пусть даже через сто веков
   В страну не дураков, а гениев.
   И, поверженный в бою,
   Я воскресну и спою
   На первом дне рождения
   Страны, вернувшейся с войны.
   С войны...
  
   Он получил пулю прямо в сердце, став еще одним "последним воином мертвой земли". Или "воином в легких небесных доспехах"?
   Сам Высоцкий изобразил незримую войну аллегорией столкновения сил природы, света и мрака:
  
   И битва идет с переменным успехом -
   Где свет и ручьи, где поземка и мгла
   И воины в легких небесных доспехах
   С потерями вышли назад из котла...(Проделав брешь...)
  
   Враг силен, успехи сменяются поражениями, велики потери. Но как заклинания веры звучат его слова - "прав был капитан, еще не вечер". Нет, не зря "птица Гамаюн надежду подаёт".
   До гибели СССР оставалось еще более десяти лет, поэту - совсем немного. Уходят в прошлое войны, когда вооруженные до зубов полчища переходили границы и вторгались на территорию страны, истребляя население. Военные действия перенесены в умы и сердца ничего не подозревающих людей. Они спят тревожным сном, в то время, как каждую минуту их атакуют, нанося разрушительные удары по жизненно важным позициям - памяти, нравственности, самобытности, творческой и интеллектуальной одарённости, взяв на прицел самое главное, что есть у любого народа - потомство. По пробуждению это уже будет не народ, а безвольная аморфная масса, которая сама отдаст то, за чем пришли захватчики, и будет рабски ловить каждый жест и взгляд своих повелителей. Разве это так уж фантастично?!
   Нашим воинам, живущим в этом мире на пределе сил, действительно еще не скоро придется прятать в чулан свои "небесные лёгкие доспехи". Им еще долго воевать на "незримых и призрачных жутких фронтах", где незримы и линия фронта, и армии противников и театр боевых действий - чувства и мысли народа, за которые собственно боевые действия и развернуты. Что до стратегии и тактики, коллаборационистов и командиров, то всё это - у них. "Вы на чьей стороне? - спросили у Талькова в последнем интервью. "Я на стороне народа", - ответил он. На стороне народа одни герои, пока еще непонятые им, незабываемые, но которых он еще не научился беречь. Да и как сбережешь тех, кто "расталкивая спины и зады, они стремились в первые ряды, и первыми ложились под картечью" (Целуя знамя..)
   Сознание катастрофы, которую несет страшная центробежная сила, разрушающая целостность народа с непостижимой скоростью, существовало с самого её начала. Но предостерегающие голоса мастеров - Э. Рязанова, К. Шахназарова, С. Соловьева, других - не были поняты. Констатации, звучащие сегодня, не содержат ни оптимизма, ни надежды. "Нет никаких высоких задач, которые могли бы объединить народ, нет поиска "духовного выигрыша", а есть жажда денег и подлое приуготовление к поражению".(Кондрашов А. lgt.ru 5198)
   Им, оказавшимся по ту сторону мрака, предстоит найти то, что в новом мире снова сделает людей "скованными одной цепью, связанными одной целью", превратив их из народонаселения в народ. То, что дети, молодое поколение может остаться по ту сторону мрака, Высоцкий понимал и его брошенная вскользь фраза "спасайте щенков" не случайна. Сегодня даже попыток найти тропу к ним и вырвать их из мира тьмы не предпринимается. Слишком бдительно охраняются кем-то невидимым доступы к сферам, формирующим сознание молодых. Но именно им, молодым, предстоит восстанавливать равновесие пошатнувшего мира. Сначала они смутно почувствуют, что "барахолка" не то, что им нужно. Как обычно у русских (а они все-таки русские), у них появится "охота к перемене мест". Беспокойство погонит их по миру. Чуткие поймут быстрее - то, что они ищут, находится совсем близко. Тогда они обратят поиск внутрь себя, своего народа. Его невостребованный так долго дух, его жертвы колышутся над этой землёй и ждут. А потом самые дерзкие начнут рвать в кровь те нити, которые повязали их души с миром тьмы, и устремятся к утраченным корням, услышат зов отцов, поймут суть наступающего будущего. Она в единстве с высшими мирами, красота которых была так близка духу народа. "...За два века формальной христианизации языческие теологи (Руси) выработали новые представления о силах, управляющих миром, появилось бичуемое церковниками учение о почитании света, как эманации высшей божественной силы" (Рыбаков Б. Язычество др. Руси, с. 6). Идея божественного света у русских язычников была той святыней, которая заставляла их яростно отстаивать своих богов до тех пор, пока они сердцем своим не почуяли этот Свет в учении Христа. Контакт с божественным началом у наших предков был непосредственным и прямым: "...Макрокосм и движение солнца был для наших предков не только отображением действительности - он был средством защиты домашнего микрокосма от разлитого в мире невидимого вредоносного начала" (Рыбаков Б. там же, с. 496).
   Подлинно русский дух сравним с детской игрушкой "Ванькой-встанькой", как зорко подметил, кажется, С.Г. Кара-Мурза. Его валят, пытаются уложить под плиты каких-то готовых, чуждых ему представлений, втискивают в какие-то пределы, а он неутомимо и упрямо поднимается, и взлетает ввысь по вектору своего сердца. Ему нужно все осознать, прочувствовать, выстрадать, осмыслить самому. От языческого макрокосма наших предков, который пронизывал не только их сознание, но и обиход, к философии космизма, порожденной поиском путей к Христу, от нее к устремленному технократическому освоению космоса, а от него к синтезу сознания - таков духовный путь народа. Начало его теряется в метафизических глубинах прошлого, а конца-края ему просто нет. Кажется извилистым и хаотическим, но если всмотреться, можно увидеть ту же спираль. Неважно, сколько витков придется пройти в поиске Истины. Но внутри молодых "ванек-встанек", живет некий импульс, который заставит принять в свои руки накопленный опыт мысли и чувств предыдущих поколений, настоящее наследие, которому нет цены. "Когда свойство расчленения начинает преобладать, тогда сила магнита уже формирует новую комбинацию" (Беспредельность, с. 515)
   Понимание "высоких задач" придет к ним через чувства и волнение, они осознают их сердцем. Высоцкий - один из немногих, кто понимал это. Он в равной степени принадлежит будущему и прошлому и может стать связующим звеном в цепи поколений.
  
  
  
   клипы Высоцкого
  
   Высоцкий был человеком будущего, представителем того более совершенного человечества, которое придет нам на смену. Это выражалось в том, прежде всего, что он мыслил быстро, образно, кратко и ёмко. Примерно, как в искусстве клипа (если это на самом деле искусство). Поэтому не только иные его короткие стихотворения стоят толстых томов, но и некоторые его фразы, а то и отдельные слова, настолько насыщены энергетикой мысли и чувства, что могут жить самостоятельной жизнью.
   С одной стороны в них пульсировала жизнь советского общества и многое сегодняшнему поколению уже не понятно, да и не интересно. Молодой человек сегодня может не понять, что фраза "на мой зеленый огонек зайдёте, зайдете" (Песня про такси), означает попросту "взять такси". А слова "за банками, полбанками, за пьянками, гулянками" (В этом доме большом) ничего общего с финансовыми организациями не имеют - речь в ней лишь о неизменном самогоне, мерой продажи которого была трехлитровая банка. Хотя некоторые его фразы уже как бы приобрели форму народных пословиц - так происходит, когда в них народ узнаёт собственные мысли. Любой автор, чьи слова народ повторяет, как свои собственные, честью считает, что имя его стёрто временем, а рожденная им фраза-мысль живет в памяти народной. "Придёшь домой, там ты сидишь", "где деньги, Зин" (Разговор перед телевизором), "если кто и влез ко мне, так и тот татарин" (Мишка Шифман), "а в ответ -тишина" (Он не вернулся из боя) и есть такие фразы, как и многие другие, Высоцкого, которые живут уже самостоятельной жизнью.
   С другой стороны, некоторые его фразы настолько точно совпадают с деталями уже наступившего будущего, что закрадываются мистические подозрения: неужели, случайно? "Не жизнь, а темень-тьмущая: кругом майданщики, кругом домушники" (Зека Васильев...) - чем не Украина 2014 года? "А тут ещё Норд-Ост подул, цена установилась сходная..." (Баллада об оружии). Не тот ли это "Норд-ост", что стал символом чудовищной трагедии на Дубровке? Не та ли эта сходная цена, которая так обесценит жизнь человеческую в стране Высоцкого так скоро?
   "Кровь жидкая, болотная пульсирует в виске, синеют пальцы потные на спусковом крючке". К образу зловонного, безжизненного болота Высоцкий прибегает не раз: "Но рано нас равнять с болотной слизью, мы гнезд себе на слизи не совьем" (Песня Солодова), "то неслись, то плелись, то неслись, то трусили рысцой, и болотную слизь конь швырял мне в лицо" (Погоня). Словно предупреждал - ничего доброго от символа болота не будет.
   Даже в блатных песнях вкраплены, быстрее всего невольно, многозначительные жемчужины предвидения: "Я доказал ему, что запад, где закат", - как бы мимоходом бросает поэт мысль, рождающую такую мощную ассоциацию.
   Искусство клипа, порожденное телевидением и цифровыми технологиями, решает всё же, как всякое искусство, какую-то задачу духовного развития человека. Несомненно, что помимо мысли-идеи, заложенной в клипе, главным в нем остаётся быстро мелькающие образы, на первый взгляд не создающие целостного образа. Но они позволяют зрителю ассоциативно генерировать собственные мысли и чувства. Хотя то, что почувствует или подумает зритель, может и не совпадать с тем, что задумал автор, всё-таки ощущения зрителя родились, как ассоциации с мыслями и чувствами автора. Потому условно называя клипами некоторые стихотворения Высоцкого, можно подразумевать разнообразие толкований его мыслей и идей. Так он достигает и поныне ту цель, которую ставил перед собой - если песни заставляют людей задумываться, самостоятельно мыслить, "значит, они уже выполнили свою работу".
   Высоцкий, разумеется, не был знаком с таким явлением художественного творчества, как клип, но знал, как велика роль "современных средств науки" в искусстве даже в его мире. Он редко ошибался, но в словах "современные средства науки мой отчаяньем сорванный голос превратили в приятный фальцет" (Памятник), ошибся - именно, благодаря "современным средствам науки" его творчество при жизни стало достоянием народа, минуя официальные сцены, коллективы, цензуру, деньги и другие условности, которые всегда выстраиваются между творцом и народом, для которого он творит. Благодаря тому, что он "скользил по коричневой пленке" (Я скольжу по коричневой пленке) бесчисленных магнитофонов, его творчество имело прямой доступ к народу. Да и сейчас, только благодаря цифровым технологиям, интернету, почитатели его гения имеют возможность доносить до молодых поколений, которые уже не поймут образ "коричневой пленки", сокровище его творчества. За что им честь, хвала и низкий поклон.
   Вот далекий от политики сюжет о тренере, который предложил бегуну на короткую дистанцию пробежать длинную дистанцию, том самом тренере, что "экс-вице чемпион ОРУДа" (Десять тысяч и всего один забег). Бегун нашел в себе силы и мужество согласиться. Правда, "пробежал всего два круга и упал". Это было предсказуемо - "подвела меня, а я предупреждал, дыхалка". Но вот полной неожиданностью стала позиция, которую занял тренер, затащивший спортсмена в эту авантюру. Он попросту "кинул" - "меняй, говорит, коньки на санки". Бегун отдаёт должное тренеру - "жалко тренера, он тренер ничего, но Бог с ним". Действительно, он задал импульс, пробудил бойца, заставил напрячься, а боец заставил себя уважать, считаться с собой. "Я ведь нынче занимаюсь и борьбой и боксом, не имею я на счет на свой сомнений, все вдруг стали очень вежливы со мной...и тренер". Стихотворения Высоцкого о спорте всегда выходят за рамки спортивной темы. Это не исключение. Но конечно, Высоцкий не мог знать все ситуации, в которых история о тренере, получит новое воплощение в будущем, новое толкование, новые ассоциации. Возможно, бегун-Донбасс, рванувший на длинную дистанцию, слишком смелая интерпретация, но стиль клипа позволяет родиться мысли - народ Донбасса без преувеличения принял вызов сил тьмы, единственный на планете, достойный потомок того народа, о котором византийский историк сказал "там живёт племя, которому умирать не страшно".
   А вот еще один комплекс ассоциаций:
  
   В зaповеднике, вот в кaком зaбыл,
   Жил дa был козел, pоги длинные,
   Хоть с волкaми жил - не по-волчьи выл,
   Блеял песенки, дa все козлиные.
  
   И пощипывaл он тpaвку, и нaгуливaл бокa,
   Hе услышaть от него худого словa.
   Толку было с него, пpaвдa, кaк с козлa молокa,
   Hо вpедa, однaко, тоже никaкого (В заповеднике...)
  
   Короткая жизнь Высоцкого вместила в себя троих правителей государства - Сталина, Хрущева и Брежнева. Так, о ком же этот замысловатый клип? И вот невольно напрашивается мысль - обо всех троих, о странной закономерности, установившейся в смене советского руководства.
   Портрет этого смиренного козлика в равной степени подходит и к Сталину, и к Хрущеву, и к Брежневу. Сталин - "серая клякса" в среде блестяще европейски образованных вождей "ленинской гвардии" терпел и унижения и оскорбления, определенное время "не противился он, серенький , насилию со злом". Хрущев уже в свите могущественного Сталина был таким же сереньким козликом, отплясывавшим гопак на ритуальных вечеринках, и ему приходилось "сносить побои весело и гордо". А Брежнев в свою очередь в свите Хрущева до поры до времени сохранял личину надежного, прикормленного соратника и не раз смиренно терпел, когда "по рогам ему, и промеж ему...". И все трое, каждый в свой один прекрасный день "по-медвежьи зарычали". Высоцкий как бы извлекает на свет божий невидимую эволюцию "козла отпущения". Сначала "пошаливать он стал втихомолочку", затем "бороду завязал узлом и из кустов назвал волка сволочью". Из кустов, правда, но все-таки назвал. Но даже, когда "по-медвежьи зарычал", внимания тогда не обратили. Настолько верили, что "героическая личность козья морда" не способна выйти за пределы "выпаса, возле озерка" и вторгнуться "в чужие владения". И "пока хищники меж собой дрались", в борьбе за власть никто и не подозревал, что главную-то опасность представляет именно "скромный козлик", назначенный в "козлы отпущения". Он по своему ничтожеству в глазах хищников тем и был дорог, что не претендовал на территорию "чужих владений", за чертой, очерченной ими, хищниками. Потому и был "дороже всех медведей и лис".
   Но наступает момент, когда ... "услыхал козел, да и был таков":
  
   Эй, вы, буpые,- кpичит,- светлопегие.
   Отниму у вaс paцион волков
   И медвежие пpивилегии.
  
   Покaжу вaм козью моpду нaстоящую в лесу,
   Рaспишу тудa-сюдa по тpaфapету.
   Всех нa pоги нaмотaю и по кочкaм paзнесу,
   И ослaвлю по всему по белу свету.
  
   Hе один из вaс будет землю жpaть,
   Все подохнете без пpощения.
   Отпускaть гpехи кому - уж это мне pешaть
   Это я, козел отпущения.
  
   В этой речи козла отпущения вся сермяжная правда и экзотика российской демократии - очередное проявление евразийского "когнитивного диссонанса", когда стремление к европейским принципам демократии сталкиваются с запечатленными в глубинах русской души принципами патернализма.
   Но Высоцкий ухватил еще одну особенность, свойственную российской государственности - возможность реформирования, добытая опытом унижений, мужества и мучительных размышлений:
  
   В зaповеднике, вот в кaком зaбыл,
   Пpaвит бaл козел не по-пpежнему,
   Он с волкaми жил и по-волчьи выл,
   И рычит тепеpь по-медвежьему...
  
   Войти в систему власти незаметным серым козликом, изучить все лабиринты ее могущества и слабостей, а утвердив свою власть, начать править "не по-прежнему". Сталин, правя не по-прежнему, уравновесил радикализм "левых" сторонников Троцкого со сползанием к возрождению частной собственности, что в конечном итоге позволило одержать победу над фашизмом. Хрущев сумел, "правя не по-прежнему", на что нужно было личное мужество даже после смерти Сталина, остановить маховик репрессий и вдохнуть новую жизнь в оцепеневшее от страха общество. Ну а Брежнев на самом деле попытался решить не менее сложную задачу - вывести общество на виток столь долгожданного материального благосостояния и сохранить принцип социализма. Каждый из них в какой-то момент "порвал кондиции", и в той или иной степени заслуживает характеристику:
  
   Ощутил он вдpуг остpоту pогов
   И козлиное вдохновение.
   Россомaх и лис, медведей, волков
   Пpевpaтил в козлов отпущения.
  
   Интересно остановиться на том, как в "клипах" ассоциациях Высоцкого мелькают и переплетаются нити прошлого и будущего, политики и этики, абстракции мышления и живопись художественного вымысла. Все это складывается в трепещущее живое полотно души народной.
   Геополитика вклинивается в сердца людей острым разрывающим клином: "Почему же медлили наши корпуса? Почему обедали эти два часа?" (Ах, дороги узкие), - спрашивает Высоцкий в стихотворении о восстании в Варшаве в 1944 году. Он словно тоже отвечает за тех, кто не пришел на помощь варшавским повстанцам в тот страшный день 1 августа 1944 года:
  
   В мозгу моём, который вдруг сдавило
   Как обручем, - но так его, дави! -
   Варшавское восстание кровило,
   Захлебываясь в собственной крови...
  
   Для него невозможно оправдание подлости целесообразностью политики: "Потому что танками мокрыми от слез, англичанам с янками мы утерли нос". Действительно ли плакали советские солдаты "на броню машин", когда им не давали приказ вступить в Варшаву, где "варшавское восстание кровило, захлебываясь в собственной крови"? Плакало сердце поэта спустя десятилетия.
   Точно так же плакало сердце Достоевского о страдании ребенка. "Пока есть еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребенка", - вкладывает он свой постулат в уста Ивана Карамазова (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, т. 1, с. 303).
   Конечно, всегда были мучители, изверги, садисты, калечившие и убивающие детей. Страшно. Но куда страшнее, если перестанут слушать великие сердца: Достоевского, заявившего, что не стоит высшая гармония слезы ребенка, Высоцкого - не стоит вся мудрость геополитики крови убитых, которых не спасли во имя этой геополитики. Земное и Высшее несоизмеримо порой в сознании людей. Только пока в сердцах их живет Бог, он-то и "плачет на броню машин", когда можно спасти повстанцев, но нет приказа. Никакие, выстроенные логикой, разумом человеческим конструкции, самые железобетонные, несокрушимые и убедительные, не устоят перед одним поцелуем Христа, который Он запечатлел на устах Великого Инквизитора, так усердно доказывавшего, что природа людская неисправима в темноте своей.
   Эти великие сердца открывают истину Мира, которая "так же разнится от порожденного, как Свет от тьмы". Они все ещё помогают людям различать добро и зло, сохраняя эту способность их, как "залог предстояния перед истинным путем" (Мир Огненный 3,244) Хотя это все труднее, потому что все истинное, чистое и светлое человек претворяет в своем кривом зеркале, думая, что кривое безобразие, которое он видит там, и есть истина.
  
    
  
   Высоцкий и народ - взаимоотношения
  
   Как относился Высоцкий к своей стране и своему народу, разумеется, лучше всего рассказал он сам и его близкие. О том, что стремление у самых разнообразных антисоветчиков использовать его искрометную сатиру недостатков советской системы было велико, известно хорошо, как и слухи о том, что, имея жену-иностранку, он уехал из страны. Вот что он отвечал на это:
  
   Я уже попросился обратно,
   Унижался, юлил, умолял...
   Ерунда! Не вернусь, вероятно,
   Потому что и не уезжал...
  
   Я смеюсь, умираю от смеха.
   Как поверили этому бреду?
   Не волнуйтесь, я не уехал.
   И не надейтесь - я не уеду!(Я уехал, покинул Рассею)
  
   "Покинуть Россию? Зачем? Я не диссидент. Я - артист, - ты сказал это во время популярной передачи Си-би-эс "60 минут". Твое слегка побагровевшее лицо, твои глаза, сильно посветлевшие, выдавали твой гнев...Тебе хорошо только на Родине, несмотря на присущие этой жизни разочарования и глупости, доходящие до абсурда..." (М. Влади. Владимир, или прерванный полет, с. 148).
   Здесь следует отметить, что в отличие от нынешнего поколения, которому внушили преклонение перед западными демократическими ценностями и европейскими стандартами, поколения, воспитанные в СССР, не испытывали пиетета перед Европой. Дело, правда, не только в воспитании, дескать, "у советских собственная гордость". Прежде всего, ментальные и культурные особенности, присущие не только советскому народу, но и народу Российской империи, в которых он ощущал полную самодостаточность и чувство собственного достоинства, не просто преодолеть. Подобострастие перед Европой, которое сегодня многие беззастенчиво проявляют, суггестивно, противоестественно, основано на низменных материальных комплексах, и, видимо, недолговечно. Поэтому некоторая снисходительность, незлая ирония и достоинство советско-российского самосознания, которые можно найти в ряде произведений поэта, это не только мироощущение самого Высоцкого, но и, как всегда, отражение настроения его народа. Никак нельзя усмотреть комплекса "неевропейскости" в словах:
  
   Я сам завел с француженкою шашни
   Мои друзья теперь - и Пьер и Жан.
   Уже плевал я с Эйфелевой башни
   На головы беспечных парижан (Ах, милый Ваня...)
  
   "Он любил Родину, но не слепо. Народу своему не льстил. Не поучал его. Мессией себя не считал. Но "время на дворе" тонко чувствовал", - писал В. Туманов в журнале "Огонек". И этому легко найти подтверждение - прежде всего в его стихотворении "Я к вам пишу".
  
   Вот пишут - голос мой не одинаков:
   То хриплый, то надрывный, то глухой.
   И просит население бараков:
   "Володя, ты не пой за упокой"...
  
   Вот спрашивают: "Попадал ли в плен ты?"
   Нет, не бывал, - не воевал ни дня.
   Спасибо вам, мои корреспонденты,
   Что вы неверно поняли меня.
  
   Друзья мои, - жаль, что не боевые, -
   От моря, от станка и от сохи,
   Спасибо вам за присланные злые
   И даже неудачные стихи.
  
   "Когда я слышу о ком-то "народный поэт" - всегда невольно сравниваю этого человека с Высоцким. И мало кто выдерживает в наших глазах испытание таким сравнением.
   Кажется, он писал обо всем. Вернее - жил во всем, за всех, пел не о герое, а из героя... Помню, как допытывался один таксист: "Неужели Высоцкий о нас, таксистах, не писал?" - "Как не писал?" И я напел ему "Пусть счётчик щелк да щелк..." "Ну, я так и знал, - закричал шофер, - не мог он про нас не написать!" Это отрывок из газетной статьи за 1987 год, подписанной А. Городницким, доктором геолого-минералогических наук, поэтом, автором и исполнителем песен (Советский спорт, 25 янв. 1987 год, Не порвите серебряные струны). Городницкий немного неточен - песня, слова из которой он процитировал, не совсем о таксистах. Но у Высоцкого действительно есть замечательные стихи о них:
  
   Рты подъездов, уши арок и глаза оконных рам
   Со светящимися лампами-зрачками...
   Все дневные пассажиры, все мои клиенты там,
   Все, кто ездит на такси, а значит - с нами
  
   Смешно, конечно, говорить,
   Но очень даже может быть,
   Что мы знакомы с вами. Нет не по работе...
   А не знакомы - дайте срок,
   На мой зеленый огонек
   Зайдете, зайдете!...
  
   Тот рассказывает утром про удачное вчера,
   А другой - про трудный день. Сидит усталый...
   Мы - удобные попутчики, таксисты-шофера, -
   Собеседники мы - профессионалы...(Песня про такси)
  
   И рабочий-станочник, и шофер-дальнобойщик, и колхозник, и артист, и врач, и учитель, и космонавт и множество представителей других профессий резонно могли бы сказать: "Ну не мог он о нас не написать!"
   Писал он иногда с иронией, с насмешкой, с сарказмом, иногда с болью, пафосом, грустью, но всегда - с любовью. Нельзя не поверить отцу поэта, который говорил, что в каждом человеке его сын стремился увидеть хоть крупицу хорошего, светлого. Как и исполненным достоинства и горечи его словам: "Однако сейчас находятся люди, которые, зная, что я участник Великой Отечественной войны, прошедший ее от начала до конца, старый коммунист, а мой сын - патриот своей Родины, пишут гнусные небылицы с целью вбить клин между родителями и сыном. Они стремятся выдать его за диссидента, внутреннего врага... пишут о якобы имевших место разногласиях отца и матери с сыном, хотят отдалить Володю от нас и, целясь дальше, - от народа, Родины"...
  
   И не знаю, кто их надоумил
   Только с гипса вчистую стесали
   Азиатские скулы мои...(Памятник)
  
   Особенно поражает то, что сегодня на Высоцкого предъявляют чуть ли не эксклюзивное право либералы, выставляя его поборником демократии и либеральных преобразований, и евреи, назойливо выискивающие в его родословной еврейские корни. Действительно "целят дальше" - для истинных почитателей Высоцкий останется великим поэтом, будь он хоть трижды еврей, хоть татарин, хоть марсианин; хоть коммунист, хоть монархист, хоть демократ. Писал он для "населения бараков" и людей "от моря, от станка, и от сохи", знал коды и шифры ко всей иерархии человеческих душ - от алкоголиков и уголовников до представителей научной элиты и самой утонченной философии - независимо от их политической и национальной самоидентификации.
   Какова была ответная любовь народа к поэту? Фантастическая! Свидетельство его триумфа при жизни: "Помните, как мы его ждали?... В Набережные Челны, где разворачивалось строительство огромного автозавода, труппа театра на Таганке прибыла на теплоходе. От пристани к гостинице шли примерно километр. Это был километр распахнутых настежь окон новых домов и общежитий. На каждом подоконнике звучал магнитофон. Голос Высоцкого, множество голосов Высоцкого сплетались под глубоким июльским небом. Немногие из здешних ребят видели его прежде... Но были они молоды, сильны, жизнерадостны и потому без колебаний считали его своим... В отличие от иных творцов, имеющих от своей лиры все, кроме признания сограждан, Высоцкий знал вдохновляющую мощь нашей любви...". И - по смерти: "Не только ребята с приисков, студенты Харькова или рыбаки Приморья гордо заявляли о своей подвласности его таланту. Ю. Трифонов, Б. Окуджава, Б. Ахмадулина, П. Капица, М. Ульянов... Какая концентрация творческой мощи только в этой малой части славных людей нашего Отечества, глубоко почитавших дар Владимира Семеновича Высоцкого. Но даже эти проницательнейшие из граждан страны были светло потрясены тем проявлением всенародной любви, которая выплеснулась на Таганскую площадь... Милиция в этот день была безукоризненна - ...те, кто, возможно, никогда не слышал "Милицейский протокол", со слезами провожали капитана Жеглова" (Известия, 25 янв, 1987 г. Надеин В. Голос Высоцкого). Не зря Марина Влади скажет другу Вадиму Туманову: я видела, как хоронили принцев, королей, но ничего подобного я не видела.
   С. Говорухин, подметив, что все знавшие Высоцкого ощущали себя в родственных отношениях с ним, не погрешил против правды, ибо это ощущение испытывают и те, кто знает и любит его поэзию. "Он начинал с того, что сочинял и пел для "своих", для людей, его окружавших, для тех, кого он лично знал и кто знал его. А "своими" оказались миллионы, песни разлетелись стремительно и звучали в квартирах интеллектуалов, в рабочих и студенческих общежитиях, их пела молодежь и школьники...Высоцкий был поэт остросатирический, он высмеивал бюрократов, чиновников, подхалимов, дураков и - в особенности - обывателей, пожирателей благополучия. У него много злых и чрезвычайно острых песен об этом слое городского мещанства, и, что особенно странно, все эти люди, персонажи его сатир, тоже его любили... В этом есть какая-то загадочность, и объяснить ее так вот сразу я не берусь" (Советская Россия 24 янв. 1988, Трифонов Ю. Он был очень русским человеком)
  
   И об стакан бутылкою звеня,
   Которую извлек из книжной полки,
   Он выпалил: "Да это ж про меня,
   Про нас про всех - какие к черту волки!" (Прошла пора вступлений и прелюдий)
  
   На самом деле ларчик открывается просто - "персонажи его сатир тоже любили его" потому, что он искренне искал в каждом "крупицу хорошего", находил её, и она где-то незримо присутствовала в его песнях и воздействовала, как пресловутый 25-й кадр. Может быть, будущий исследователь великой эпохи подумает: "Действительно, если чиновник, стоящий так высоко, что мог, подняв трубку, сказать: "Автора "Охоты" ко мне пришлите завтра в кабинет" - был настолько потрясён песней "Охота на волков", значит, он оставался человеком, чувствующим поэтическое слово, воспринимающим искусство и просто человеком!"
   Из всех многочисленных свидетельств невероятной популярности Высоцкого особенно трогательно воспоминание Людмилы Гурченко, в котором она рассказывает о том, как навестил ее Высоцкий во время ее болезни. "В десять часов вечера раздался звонок. - Привет, это Абдулов. Тебя уже выписали? Через час мы с Володей будем у тебя... Тут одна важная деталь. Ниже этажом жили соседи, и если на часах 23.03, и в нашей квартире звуки, тут же звонок "Прекратите движение". Если через десять минут мои гости не переходили на шёпот - еще звонок, потом личное посещение и ...". Гурченко рассказывает, как она была рада, что через час гости не пришли, но к её ужасу пришли в двенадцать, как Володя пел до трех ночи, как ритмично постукивал каблучком своего сапога, как дом сотрясался от раскатов его неповторимого голоса, как шепнула дочери: "Посмотри с балкона, горит ли свет у соседей внизу?", и какой ответ услышала:
   -- Мам, во дворе все окна и балконы настежь! И у всех горит свет!"
   Существует немало воспоминаний и о том, как песни Высоцкого поддерживали дух и волю людей, оказавшихся в экстремальной ситуации. В одном из выступлений он рассказал о письме капитана подводной лодки, который благодарил Высоцкого за песню "Спасите наши души". "У них сложилась аварийная ситуация, они быстро всплывали. У капитана началась кессонная болезнь, и после выхода наверх он лежал двое суток со страшными болями, пока его выводили из этого состояния, и все время он просил, чтобы ставили эту песню о лодке. И, как потом он написал мне в письме, это ему не просто помогло, а он считает, что это причина, по которой он выжил... В общем, когда такие письма читаешь, конечно, понимаешь, что это не зря делается и хочется дальше работать".
   Космонавт Г. Гречко рассказывал о том, как в космосе помогали песни Высоцкого. "Я взял кассету, вынул из нее суперобложку, поставил штамп станции. Вместе с Юрой (Романенко) мы написали ему слова благодарности, расписались и уже хотели положить кассету в мешочек для спуска на Землю, но одна мысль нас остановила. Песни Высоцкого поддерживали нас, а вскоре на станцию прилетят наши товарищи. Они будут в космосе дольше, и у них будет более трудная задача. Почему мы лишаем их поддержки? И тогда мы кассету вынули и на Землю спустили только суперобложку. Я подарил её Высоцкому после спектакля в Театре на Таганке. Он был растроган, сказал, что хочет понять нашу профессию, что пока он знает о ней немного... Ему оставалось всего два года... Но у него уже была "Поэма о космонавте"! (Советская Россия, 24 янв. 1987 г. Г. Гречко)
  
   И пламя мыслей вихрем чувств задуло,
   И я не смел или забыл дышать.
   Планета напоследок притянула,
   Прижала, не желая отпускать.
  
   И килограммы превратились в тонны,
   Глаза, казалось, вышли из орбит,
   И правый глаз впервые удивленно
   Взглянул на левый - веком не прикрыт
  
   Мне рот заткнул - не помню - крик ли? Кляп ли?
   Я рос из кресла, как с корнями пень.
   Вот сожрала все топливо до капли
   И отвалилась первая ступень
  
   Там подо мной сирены голосили,
   Не знаю - хороня, или храня,
   А здесь надсадно двигатели взвыли
   И из объятий вырвали меня...
  
   Посвящение тоже герою космоса - Ю. Гагарину. Они - герои космоса - достойны именно таких посвящений.
  
   "я памятник себе воздвиг нерукотворный"
  
   Эта строка из бессмертного стихотворения Пушкина известна всем со школьной скамьи. Высоцкий тоже сочинил стихотворение "Памятник", но если смысл произведения Пушкина в словах "к нему не зарастет народная тропа", то у Высоцкого "Памятник" это вопль ужаса от предвидения того, что ему предстоит "стать всех мертвых мертвей". Он знал то, что в те времена невозможно было представить - его творчество ловко будет упрятано от народа, а стрелки той фантастической популярности и народной любви, которые он вкусил прижизненно, переведут на детали его личной жизни, скабрезное обсуждение его пороков. "Саван сдёрнули - как я обужен!"
   Нерукотворный памятник творчества, который он надеялся оставить людям, как мощный полноводный поток реки жизни, увели в тень, откуда он пробивается в силу своей энергетики многочисленными ручейками. Но это совершенно несоизмеримо с масштабами и глубиной истинной ценности его поэзии, и потребности народной в ней. Идут войны, но никто не повторяет заклинаний о мужестве - "здесь никто не найдет, даже если б хотел, руки кверху поднявших..." (От границы мы Землю вращали...). Отмечают годовщину освобождения Кавказа, вспоминают операцию "Эдельвейс" и немецкое подразделение с таким названием, но нигде не звучат слова: "А до войны вот этот склон немецкий парень брал с тобою" (Мерцал закат...). Над Россией снова нависла смертельная опасность, но не гремит в эфире могучий голос поэта, возвестивший непобедимость народа и того русского комбата, который смог восстановить нормальное вращение планеты, "оттолкнувшись ногой от Урала". Упрятан умышленно голос надежды: "Словно семь заветных струн зазвучали в свой черед, это птица Гамаюн надежду подает" (Купола). И тем более голос несокрушимой веры в победу:
  
   И дальше на север идет наступленье,
Запела вода, пробуждаясь от сна.
Весна неизбежна, ну, как обно
вленье,
И необходима, как просто ве
сна (Проделав брешь...).
  
   Спит сознание народное, убаюканное наркотическим завыванием сладкоречивых сирен о радостной жизни в "забугорье", не дома: "Птица Сирин мне радостно скалится, веселит, зазывает из гнёзд" (Купола). А Высоцкий способен разбудить его, способен "пронзить артерию". Спит богатырь Святогор-Русь. Кому же под силу, как "старому казаку да Илье Муромцу", взять "шелупугу подорожную... да во сорок пуд", чтобы ударить богатыря "по белым грудям" и разбудив его, услышать с недоумением сказанное: "Ох, как больно русски мухи кусаются" (Былины, с. 35). Ведь даже он, богатырь, во сне не может "кровососам гнусным" дать отпор. Наоборот, сам все отдаст: "Погодите, сам налью. Знаю,знаю - вкусная! Нате, пейте кровь мою, кровососы гнусные!" (Страшный сон смелого человека). Высоцкому и сейчас по плечу задача пробуждения сознания народного от смертельного сна.
   Попытаемся проследовать за мыслью поэта, устремленную в будущее, увидеть и понять то, какой видел он будущую судьбу своего творчества:
  
   Запомню, оставлю в душе этот вечер -
Не встречу с друзьями, не праздничный стол:
Сегодня я сам - самый главный диспетчер,
И стрелки сегодня я сам перевел. ..
  
   Он переводит их в будущее, уже "сгоревшее" и превратившееся в пустыню, где "только барханы в горячих лучах", но с надеждой на то, что его слово станет "оазисом" в этой сожженной пустыне:
  
Мои поезда не вернутся пустыми,
Пока мой оазис еще не зачах (Запомню, оставлю...).
  
   Из какого мира Высоцкий увидел самое страшное будущее для художника - его творчество не принесло плодов: "Мой первый состав возвратился назад, он мне не привез драгоценной породы"? Но это "первый состав", поэтому, возможно, "я рук не ломаю, навзрыд не кричу", ведь о пассажирах этого "первого состава" он вовсе не сожалеет - "мне навяжут ещё пассажиров, которых я вовсе сажать не хочу". Знал, что "пассажиры первого состава" извратят в своих корыстных целях то, что написано для народа? Современникам кричать "отчаяньем сорванным голосом" "я, ребята, до рвоты за вас хлопочу" бесполезно. А будущие поколения, которым послал он "раскаленное" слово, его не услышат - оно "не встретит реки":
  
   Растаяли льды, километры и годы -
Мой первый состав возвратился назад,-
Он мне не привез драгоценной породы,
Но он возвратился, и рельсы гудят.

Давай постоим и немного остынем:
ты весь раскален - ты не встретил реки.
  
   "Я рук не ломаю" в отчаянии, но тяжка ноша ответственности за свое "детище", пока жив: "Я пока здесь еще, здесь моё детище" (Случай на таможне). Трудно прозревать во тьме будущего, что "оазис" его творчества зачах в этой мертвой духовной пустыне. "Мне такое не мнилось, не снилось. И считал я, что мне не грозило оказаться всех мертвых мертвей" (Памятник).
   Но не к лицу "воинам в легких небесных доспехах", каким был и Высоцкий, кто при жизни "не боялся ни слова, ни пули", признавать себя побеждённым. Он утверждает победу, выдернув "ахиллесову пяту" своего земного пути из "гранитного мяса" того рукотворного памятника, который соорудили люди, последователи его "черного человека в костюме сером". Он закладывает потенциал этой победы при жизни мыслью: " не пройтись ли, по плитам звеня", подобно пушкинскому Командору. Чтобы "шарахнулись толпы в проулки". Не для них сокровенный плод творчества, рожденный бессонными ночами, не для них в последнем мучительном усилии разбивает он "железные рёбра каркаса, мёртво схваченные слоем цемента" и "вырывает ногу со стоном". Для них остаётся то, что доступно толпам - рыться в хламе его житейских недостатков, взаимоотношений с окружающими, да возможностей именем его лягнуть эпоху. Не для них, а для тех, кто готов взять в руки камень мысли, чтобы опуститься в глубины его творчества, кому пригодится оно в бесконечном и беспокойном поиске собственных глубин, новых достижений и дерзаний, он делает нечеловеческое усилие при жизни:
  
   Накренился я - гол, безобразен,-
   Но и падая - вылез из кожи,
   Дотянулся железной клюкой,-
   И, когда уже грохнулся наземь,
   Из разодранных рупоров все же
   Прохрипел я: "Похоже, живой!"
  
   И паденье меня и согнуло и сломало,
   Но торчат мои острые скулы из металла! (Памятник)
  
   Со своими современниками Высоцкий разобрался при жизни - пора нынешним согласиться, что среди мучителей поэта целая армия не только представителей власти. От "самого сильного вурдалака" до "очень бойкого упырька, который "под шумок надкусил мне вену" (Страшный сон). Но речь не о них сейчас, а о "гробовщиках" его творчества, которые потом, в будущем, подойдут к нему с "меркой деревянной". Пожалуй, именно они приводят его в ужас больший, чем современники, которые подходить к нему "с меркой обычной опасались". А будущие не только "охромили меня и согнули", подвергли "суженью", "косую неровную сажень распрямили", "с гипса вчистую стесали азиатские скулы мои", но и "мой отчаяньем сорванный голос превратили в приятный фальцет". Они соорудят такой рукотворный памятник, от которого он приходит в содрогание: " ...Поверхность на слепке лоснилась, и могильною скукой сквозило из беззубой улыбки моей". От которого он ощущает себя кастратом, покрытым могильным саваном и в бессилии кричащим: "Я немел, в покрывало упрятан, все там будем! Я орал в то же время кастратом в уши людям. Саван сдернули - как я обужен..."
   К народу, "друзьям...от моря, от станка и от сохи" (Я к вам пишу), "товарищам" своим однозначный посыл, предостережение уходящего поэта и совет - "пора уже, пора уже напрячься и воскресть"(Гербарий). Поверьте, не "будто", а на самом деле: "... Знает он что-то заветное, будто слышал он самое вечное, будто видел он самое светлое, будто чувствовал все бесконечное (Из-за гор, я не знаю, где горы те...).
  
   Глава 2. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ СОВЕТСКОЙ ЖИЗНИ
  
   О советской экономике
   Сельское хозяйство
  
   Согласно канонам советской истории, как науки материалистической, энциклопедию советской жизни, которая отражена в творчестве Высоцкого, следует тоже начать с экономического развития, если поэзию Высоцкого, как поэзию вообще, можно втиснуть в какие-либо каноны. Конечно же, Высоцкий никогда не интересовался вопросами социалистической экономики, но предметом его стихов становились люди, которые были её объектами и субъектами, это люди труда. Отношение поэта к ним трепетное, он называл их "друзья мои, жаль, что не боевые, от моря, от станка и от сохи" (Я к вам пишу). Поэтому будущий исследователь советской экономики, как явления уникального во времени и в пространстве, найдет немало интересного в творчестве Высоцкого.
   Это была экономика парадоксов, абсурдных противоречий и поучительных рекордов как со знаком плюс, так и со знаком минус. Кричащие нелепости советской экономики, подсвеченные зорким талантом поэта, отражены в его поэзии, беззлобно, быстрее с добродушным юмором, чем сатирически.
   Одна из нелепостей социалистической экономики, памятная вероятно, почти всем представителям советского общества, заключалась в том, что сельское хозяйство в целом производило продукцию в огромных количествах, но ни собирать, ни хранить, ни перерабатывать, ни доносить её до потребителя в подобающем качестве так и не научилось. Да и не училось никогда.
   Не мудрствуя лукаво, не иссушая себя поисками эффективных решений, партийное руководство ежегодно, на протяжении десятилетий сгоняло на колхозные поля весь городской люд. О том, что чудеса селекционного творчества, плоды вдохновения и тяжкого труда не доходили до тех, кому они предназначались, по очень простой, банальной причине - отсутствия отрасли хранения, переработки и реализации этих плодов, песня Высоцкого "Товарищи ученые".
   Это могли быть, какие угодно ученые - физики, историки, медики - неважно. Песня Высоцкого - монолог издерганного, избегавшегося, отчаявшегося какого-нибудь руководителя колхоза: то ли председателя, то ли агронома, то ли бригадира, который "выбил" у вышестоящего начальства рабочую силу на уборку картофеля. Он сообщает этой рабочей силе:
  
   Товарищи ученые, доценты с кандидатами
   Замучились вы с иксами, запутались в иксах
   Сидите, разлагаете молекулы на атомы,
   Забыв, что разлагается картофель на полях.
  
   Он угрожает:
  
   Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь
   И корни извлекаете по десять раз на дню, -
   Ох, вы там добалуетесь, ох вы доизвлекаетесь,
   Пока сгниёт, заплесневеет картофель на корню.
  
   Завлекает:
  
   К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми -
   Мы славно тут разместимся, и скажете потом,
   Что бог, мол, с ними, с генами, бог с ними с хромосомами,
   Мы славно поработаем, и славно отдохнём!
  
   Уговаривает:
  
   Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные,
   Ньютоны ненаглядные, любимые до слёз!
   Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные, -
   Земле - ей всё едино: апатиты и навоз.
  
   Наконец, обещает:
  
   Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые:
   Коль что у вас не ладится, - ну, там, не тот аффект,-
   Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,
   Денечек покумекаем и выправим дефект!
  
   Если капитализм просто уничтожает народного кормильца, то советский социализм его изощренно унижал. Об этом в шуточной переписке жены и мужа, колхозника, отправившегося в Москву на выставку животноводства. Жена пишет:
  
   Ты, болтают, получил премию большую.
   Будто Борька наш, бугай, - первый чемпион.
   К злыдню этому - быку - я тебя ревную.
   И люблю тебя сильней, нежели чем он...
  
   Среди прочего муж, передовик производства, не чуждый селекционного творчества, с гордостью отвечает:
  
   Наш бугай - один из первых на выставке,
   А сперва кричали, будто бракованный,
   Но очухались и дали приз-таки.
   Весь в медалях он лежит запакованный... (Письмо с сельхозвыставки)
  
   Но, ни тяжкий физический труд, ни высококвалифицированный, творческий ничего не меняют в жизни и быту колхозников - бедность, культурная отсталость, некая второсортность в обществе остаются характерными чертами советского колхоза. На робкое замечание жены "Если можешь, напиши, что там продают", муж отвечает:
  
   До свидания, я в ГУМ, за покупками
   Это вроде наш лабаз, но со стеклами....
   Ты мне можешь надоесть с полушубками
   В сером платьице с узорами блеклыми.
  
   Советская деревня консервировала отсталость сельского населения, отодвигая от достижений цивилизации и порождая сознание своей ущербности. Индустриализация с её фантастическими темпами и масштабами, урбанизация и начало миграции сельского населения в города, безусловно, нанесли удар по российской деревне. Между тяжким трудом в "забитой" деревне, с необразованностью, непрофессионализмом ("быкам хвосты крутить" - убийственный аргумент для тех, кто не хотел уезжать на учебу в город), беспросветным состоянием культуры - материальной, поведенческой, бытовой, - и перспективой получить современную профессию в институте, техникуме или ФЗУ, с перспективой нормированного рабочего дня и хотя бы минимального бытового комфорта, выбор молодёжи был однозначным.
   А когда хрущевские реформы вернули колхозникам паспорта - а это и было время короткой жизни Высоцкого - деревня и вовсе обезлюдела. С.Г. Кара-Мурза конечно прав, утверждая, что крестьянство перенесло на городскую жизнь общинные традиции, мораль, образ и стиль взаимоотношений. Но, вырванное из естественной среды крестьянство, обретя внешние приметы городского быта, утрачивало чистоту и непосредственность. В массе своей оно лишилось возможности черпать народную культуру (песни, танцы, прикладное искусство) из естественного источника. Оно было в состоянии воспринимать разве что культуру китча, его образованность ограничивалась в лучшем случае грамотностью, отдаление от природы, будившей лиризм и эстетические чувства, приводило к огрублению и притуплению чувств. Всё это создавало слой нового городского мещанства, которое "высоких мыслей не имело" (На дистанции четверка первачей).
   Эта категория городского населения (особенно в первом поколении) страны советов совершенно не знала, что делать с "полным досугом личности для собственного развития". А хрущевское руководство, ничуть ни хуже идеолога народничества, озаботилось стиранием грани между городом и деревней, решив освободить его от работы в личном подсобном хозяйстве. Поэтому целью уничтожения подсобного хозяйства с помощью введения налогов на все, что произрастало в этом хозяйстве, было не только продолжение политики ликвидации частной собственности, но и приближение образа жизни в деревне к городскому быту. Это ещё больше подстегнуло сельское население к бегству в города, несмотря на благие замыслы социальных преобразований Хрущева в деревне.
   Осудив волюнтаризм предшественника, брежневская команда в зародыше придушила попытки реформирования сельского хозяйства, до конца советской истории она так и не выполнила Продовольственную программу, так и убирали урожаи, иногда сказочно богатые, всем миром, так и "сгнивал и плесневел картофель на корню", а если не "на корню", то на складах. Но малограмотные, не блистающие умом и интуицией советские руководители второй половины жизни СССР, не проявили инициативы, чтобы изменить ситуацию.
   Дело даже не в том, что не было толковых реформаторов. Они были, и более того, они даже начали реформировать деревню, и даже весьма успешно, но потом реформы тихо свернули. Так тихо, что эти реформаторы могли бы сказать:
  
   Мы не сделали скандала -
   Нам вождя недоставало.
   Настоящих буйных мало
   Вот и нету вожаков...(Письмо из Канатчиковой дачи)
  
   Иными словами, реформаторы были, но отсутствовали пассионарии, которые появляются, как известно, в соответствии с неким мировым планом. Одно из самых тяжких следствий советской власти заключается в том, что выдвижение вождей-"вожаков" из недр народа на передовую борьбы за его интересы было наглухо заблокировано. Выдвигаясь путем многолетнего продвижения по лестнице партийной иерархии, добираясь до вершин управленческой системы, каждый из партийных функционеров, "кто вышел из глубинки, из народа", действительно, "возвращаться очень не хотел" (По речке плавал честный грека). Тем более в советскую деревню.
  
   2.О промышленности
  
   Если герои песен Высоцкого "от сохи" рассказывают о советской деревне, то герои "от станка", естественно, о промышленности. Пытливому историку будущего, стремящемуся раскрыть кое-какие загадки советской истории с помощью произведений Высоцкого, придется призадуматься, почему его песни, посвященные периоду 70-х годов, обозначенному в истории, как период экономического застоя, изображают страну, как огромную строительную площадку - причем ненавязчиво, не целенаправленно, а как бы вскользь, между прочим.
   Вот незамысловатая "Дорожная история", герои которой водитель самосвала и его напарник попадают в пургу. Рассказывая о себе, шофёр бросает фразу:
  
   Висят года на мне - ни бросить, ни продать.
   Но начальника попал, который бойко вербовал, -
   И за Урал машины стал перегонять...
  
   Это значит за Уралом в бескрайних просторах Сибири идет стройка:
  
   Мы оба знали про маршрут,
   Что этот МАЗ на стройке ждут, -
   А наше дело - сел, поехал - ночь, полночь!...
  
   Много тяжелых грузовиков бороздят дорогами страны Высоцкого:
  
   Нас обходит на трассе легко мелкота -
   Нам обгоны, конечно, обидны, -
   Но на них смотрим мы свысока - суета
   У подножия нашей кабины...
  
   На равнинах поём, на подъемах ревем, -
   Шоферов нам ещё, шоферов нам!...(Мы без этих машин)
  
   Её воздушные пространства пересекают во всех направлениях пассажирские самолёты, хоть и не нравится поэту, что "дают задержку рейса на Одессу", однако же, авиарейсами страна связана со всем миром:
  
   Взлетим мы, распогодится - теперь запреты снимут!
   Напрягся лайнер, слышен визг турбин...
   А я уже не верю ни во что - меня не примут,-
   Опять найдется тысяча причин.
  
   Мне надо, где метели и туман,
   Где завтра ожидают снегопады!...
   Открыли Лондон, Дели, Магадан -
   Открыли всё, но мне туда не надо!(Москва-Одесса)
  
   В этой стране летают не купленные где-то самолёты, их здесь конструируют, производят и испытывают. Летчик перед испытанием беседует с самолётом:
  
   Ты же мне с чертежей, как с пеленок знаком.
   Ты не знал виражей, шел и шел прямиком,
   Плыл под грифом "Секретно" по волнам науки.
   Генеральный конструктор тебе потакал -
   И отбился от рук ты в КБ, в ОТК, -
   Но сегодня попал к испытателю в руки...(Я еще не в угаре)
  
   И корабли строят и ремонтируют:
  
   Прошли недели - их подлатали,
   По ржавым швам шпаклёвщики прошли
   И ватерлинией вдоль талии
   Перевязали корабли
  
   И медь надраили, и краску наложили,
   Пар развели, в салонах свет зажгли,
   И палубы и плечи распрямили
   К концу ремонта эти корабли...(Всему на свете выходят сроки)
  
   И подводные лодки строили и, не секрет, несли они боевое дежурство в мировом океане, о чём пел и Высоцкий:
  
   Уходим под воду в нейтральной воде
   Мы можем по году плевать на погоду,
   А если накроют, локаторы взвоют
   О нашей беде...(Спасите наши души)
  
   И космические корабли строили, оснащенные самой передовой на тот момент аппаратурой, и все необходимые приборы для подготовки космонавтов:
  
   Мне показалось, я вернулся вдруг
   В бездушье безвоздушных барокамер
   И в замкнутые петли центрифуг...
  
   Могучая техника впервые преодолела земное притяжение силой мысли советского, между прочим, человека:
  
   Вот сожрала все топливо до капли
   И отвалилась первая ступень.
   Там, подо мной, сирены голосили,
   Не знаю - хороня, или храня.
   А здесь надсадно двигатели взвыли
   И из объятий вырвали меня.(Поэма о космонавте)
  
   Сегодня, заученно и послушно повторяя слово "застой", многие даже не задумываются, что на протяжении десятилетий всего две страны на земном шаре могли позволить себе роскошь освоения космоса - СССР и США. Не говоря уже о том, что среди повторяющих это позорное слово, полно тех, кто все еще живёт в домах, которые бесплатно в годы пресловутого застоя сдавались в эксплуатацию миллионами квадратных метров, кто пользуется инфраструктурой, построенной советскими поколениями, родители которых не имели представления о платном образовании.
   Примерно в 70-е годы СССР начал разведку и разработку месторождений нефти. Высоцкий очень хорошо понимал значение этих разработок, цена которых "человечьи пот и слёзы", он не случайно называл открытие этих месторождений "революция в Тюмени":
  
   Под визг лебедок и под вой сирен
   Мы ждём - мы не созрели для оваций, -
   Но близок час великих перемен
   И революционных ситуаций!
  
   В борьбе у нас нет классовых врагов -
   Лишь гул подземных нефтяных течений, -
   Но есть сопротивление пластов,
   И есть, есть ломка старых представлений (Революция в Тюмени).
  
   Так велика была вера поэта в незыблемость социалистического устройства, что он не сомневается - "в борьбе у нас нет классовых врагов". Конечно, он говорит о научно-технической революции, перед необходимостью которой стояла его страна. "Революции в Тюмени" предшествовал трудовой подвиг геологов, о которых Высоцкий пишет:
  
   Один чудак из партии геологов
   Сказал мне, вылив грязь из сапога:
   "Послал же бог на головы нам олухов!
   Откуда нефть, когда кругом тайга?..."
  
   А мой рюкзак пустой на треть.
   "А с нефтью как?" "Да будет нефть!"...
  
   И нефть пошла! Мы, по болотам рыская,
   Не на пол-литра выиграли спор -
   Тюмень, Сибирь, земля ханты-мансийская
   Сквозила нефтью из открытых пор...
  
   И ожила земля, и помню ночью я
   На той земле танцующих людей...
   Я счастлив, что, превысив полномочия,
   Мы взяли риск и вскрыли вены ей! (Тюменская нефть)
  
   А вот не придуманное сознание могучей силы и подлинной радости труда на общую пользу в строках:
  
   Не в космос - метры грунта надо мной,
   И в шахте не до праздничных процессий, -
   Но мы владеем тоже внеземной
   И самою земною из профессий!
  
   Любой из нас - ну чем не чародей?!
   Из преисподней наверх уголь мечем,
   Мы топливо отнимем у чертей,
   Свои котлы топить им будет нечем!
  
   Взорвано, уложено, сколото
   Чёрное надёжное золото.
  
   Да, сами мы, как дьяволы, в пыли,
   Зато наш поезд не уйдёт порожний.
   Терзаем чрево матушки Земли -
   Но на земле теплее и надёжней.
  
   Вот вагонетки, душу веселя,
   Проносятся, как в фильме о погонях, -
   И шуточку "Даёшь стране угля!"
   Мы чувствуем на собственных ладонях...(Гимн шахтеров)
  
   Могущество экономики СССР по слову великого ученого и патриота России в эту пору действительно "прирастало Сибирью". Полномасштабное хозяйственное освоение Сибири начиналось именно в 60-е годы прошлого века и это, конечно, нашло отражение в творчестве Высоцкого:
  
   Было когда-то - тревожили беды нас, -
   Многих туман укрывал от врагов.
   Нынче, туман, не нужна твоя преданность -
   Хватит тайгу запирать на засов!
  
   Тайной покрыто, молчанием сколото -
   Заколдовала природа-шаман.
   Черное золото, белое золото
   Сторож седой охраняет - туман...(Сколько чудес)
  
   Гигантская страна, гигантский размах строительства, создание гигантских производственно-территориальных, научно-производственных комплексов. Гигантомания! Перестроечная концепция советской истории тот период, который в предшествовавшей социалистической идеологии назывался "развитым социализмом", не сразу определила как "застой". Между первоначальным негативом, несущим в себе легко устранимую диспропорцию, которой стала "гигантомания", и негативом "застоя", рисующего полную бесперспективность экономического развития в рамках существующей системы, возникло не вписывающееся ни в какую логику несоответствие.
   Тогда был придуман тезис о научно-техническом отставании советской экономики от передовых стран. Именно поэтому первой частью горбачевских реформ стало подзабытое сегодня "ускорение". И действительно, "счастливчики", первыми проникавшие с падением "железного занавеса" в потребительский рай запада, сообщали соотечественникам о невиданных автобанах, автомобилях, супермаркетах, изобилии колбас и прочих чудесах, которые советским гражданам и не снились. Так в массовом сознании советского общества утверждалось мнение о своей безнадёжной отсталости, а в чем она заключалась - научно-технических достижениях, сервисе, производстве ширпотреба, это уже неважно.
   А между тем, запертый пресловутым "железным занавесом" в своей стране, советский человек даже не осознавал собственного достоинства работать не на хозяина, а во благо народа. Как и того, что его с детства готовили к осознанному выбору профессии, нацеливали на работу творческого характера. Творческий характер профессии, труда - это был приоритет, особый престиж, некая элитарность, знак высшей успешности в сознании советского общества. Тяжёлый, монотонный, лишенный творческой радости труд - удел невежд, лентяев, не желающих учиться, посредственностей, статус которых в обществе незавидный, и поэт воспринимает это как мучительную социально-экономическую проблему своей страны:
  
   Я встаю ровно в шесть -
   Это надо учесть, -
   До без четверти пять
   У станка мне стоять.
  
   Засосу я кваску
   Иногда в перерыв -
   И обратно к станку,
   Даже не покурив (Не бросать, не топтать)
  
   Об этом же, но "на весёлый манер" в песне о тяжелоатлете - метателе молота, который одновременно еще и кузнец:
  
   Я б дома кинул молот без труда
   Ужасно далеко, куда подалее.
   И лучше, если б враз и навсегда.
  
   Я был кузнец - ковал на наковальне я
   Сжимал свой молот и всегда мечтал
   Закинуть бы его, куда подалее,
   Чтобы никто его не разыскал (Я раззудил плечо).
  
   Престиж профессии, как и её творческий характер, определялись чаще всего научным содержанием. Приоритет точных, естественных наук был неоспоримым вплоть до периода так называемой "оттепели", когда гуманитарная отрасль знаний впервые в стране советов заявила о своём праве на равное положение с естественнонаучным циклом знаний. Именно тогда и разгорелся в обществе спор "физиков и лириков". У Высоцкого эта бурная дискуссия нашла отражение в малоизвестном сочинении - к великому сожалению, ибо в нём он продемонстрировал блистательный талант детского писателя - оно называлось "Вступительное слово про Витьку Кораблёва и друга закадычного Ваню Дыховичного":
  
   Что случилось с 5-м "А"?
   Как вам это нравится?
   Вера Павловна сама
   С ним не может справиться.
   От стены к доске летели
   Как снаряды "ФАУ-2"
   То тяжелые портфели,
   То обидные слова.
   Бой кипел, и в тайных целях
   Кто-то партой дверь припёр,
   Но и драка на портфелях
   Не решила этот спор...
   Пионервожатый Юра
   Крик услышал со двора:
   -Всех главней литература!
   А в ответ неслось: -Ура-а-а!
   Но сейчас же крикнул кто-то
   Из раскрытого окна:
   -В век космических полетов
   Только техника нужна!...
  
   Представители послевоенного поколения, чьё детство пришлось на эти романтические 60-е годы, подтверждают: "Во дворах строились целые космодромы" и "орбитальные станции". Ребята зачитывались научно-популярной литературой, журналами "Наука и жизнь", "Техника - молодёжи", "Юный техник". Был настоящий бум технического творчества, изобретательства и моделирования. Страна жила космосом, наукой, жадно впитывала в себя новости научно-технического прогресса..." (ЛГ, N 14, 2011. "Сверим курс по гагаринской звезде) . Беспрецедентный эксперимент большевиков, открывший на базе уничтожения частной собственности всеобщий доступ к образованию и культуре, дал свои плоды. Поэтому эта страна была не только "солоно, да горько, кисло-сладкою", но и "золотою, родниковою, ржаною" (Купола).
   Одним из чистых родников её были уникальные условия для творчества, приоритет детей всегда, какие бы трудности и ужасы не переживала страна. Лошадь-цель, лошадь-мечта, как положено, стояла впереди, побуждая юные умы к творчеству и увлекая личность к новым высотам:
  
   Сделал Витька в третьем классе
   Гидропневмопистоет!
   Испытанье за рекою
   Он устроил для ребят -
   Пистолет стрелял водою
   Метров на сто пятьдесят!
   И по всем дворам вокруг,
   Всем дружкам-приятелям
   Было лестно, что их друг
   Стал изобретателем.
   Если Витьке оба глаза
   Толстым шарфом завязать
   Он на ощупь может сразу
   Два транзистора собрать.
   Сконструировал подъемник
   В сорок лошадиных сил
   И вмонтировал приёмник
   В холодильник марки "ЗИЛ"
  
   Лирики в стране советов были безнадежно обречены на поражение в споре с физиками. Безоговорочная доминанта физики в советском обществе была предопределена приоритетом техники. А он, в свою очередь, вытекал даже не из определенной технологической отсталости царской России от передовых стран Запада. Он вытекал из вышеупомянутого коммунистического тезиса "от каждого по способности, каждому по потребности", что означало создание общества изобилия, возможного лишь на основе высокого технического прогресса. А сам тезис восходил к материалистическому решению основного вопроса философии о взаимоотношении материи и сознания, т.е. утверждению: бытие определяет сознание. Этот марксистский тезис, вбитый в головы советских граждан, не подлежал никакому осмыслению, он лежал в них, как лежит булыжник в мостовой, которую никто не помышлял демонтировать.
   В это же время школа и вся советская идеология лепили одухотворенную личность, потребности которой в материальном изобилии попросту отсутствовали. Уже тогда на излёте "оттепели" советское сознание раздваивалось на ментальном плане, а на материальном проклюнулись ростки имущественного расслоения.
   Начало освоения космоса, как апофеоз научно-технического прогресса в советской экономике, неслучайно ассоциируется у современников с социализмом, ибо идея выхода человека за пределы земного тяготения и проникновения его в космическое пространство в конечном итоге так же эсхатологична, как и идея социализма с её лучезарным сиянием конечной и вечной справедливости. "Тут важна и преемственность со старой русской традицией - с философией космизма, с Федоровым, который посеял немало зерен, рассуждая о месте человека во Вселенной...Дерзкая концепция построения социализма в одной, отдельно взятой стране предполагала веру в народное просвещение, в прогресс..." (ЛГ, N 9, 2011, Гагарин, космос-50) .
   Во времена Высоцкого вопрос о "моральном оправдании советского утопического проекта", разумеется, не стоял, потому что социализм был не утопией, не проектом, а реальностью. И освоение космоса тоже было реальностью, о чем сегодня предпочитают забыть, иначе придется смириться с превосходством этой системы, которая при всем несовершенстве своего первого опыта в кратчайшие сроки после такой разрушительной войны сотворила чудо - и это было, прежде всего, социально-экономическое чудо. Действительно, "о советских космических победах мир предпочитает помалкивать. Гений Королева не состоялся бы так триумфально, если бы страна не обучила десятки тысяч инженеров..." (ЛГ, N 10, 2011, "Победоносец").
   А вот вопрос космических достижений стоял очень остро. Независимо от соревнования капиталистической и социалистической систем, в процессе которого аргумент космический играл чрезвычайно важную роль, человечество словно очнулось в те годы от своего "космического манкуртизма" и осознало себя не только жителем планеты, но и жителем Вселенной, в которую оно стало всматриваться с надеждой обрести братьев по разуму. Вот романтический порыв юного поколения в космос. "Это потом случится с нами, со всей страной нашей такая беда, что юноши в сочинении на тему "Кем ты хочешь стать", напишут - барменом". А тогда:
  
   Время! Вздрогнули антенны,
   Задрожали в доме стены,
   Что-то вспыхнуло во мраке,
   И залаяли собаки...
   Слышно только "ах!", да "Ох!" -
   Поднялся переполох, -
   Витькин дед от этих "охов" окончательно оглох.
   ...А тем временем в ракете
   Их отчаянные дети,
   Продырявив атмосферу.
   Вышли курсом на Венеру.
   И мечтали: если выйдет -
   Привенериться на ней,
   Сколько там они увидят
   Удивительных вещей!...
   ...Но что это, как понять? -
   Кто-то начал к ним стучать,-
   И мечтатели в кабине
   Разом кончили мечтать.
   Быть не может! Неужели -
   До Венеры долетели?
   Ну а может заблудились -
   И случайно прилунились?...
   Хорошо, что всё закрыто.
   А снаружи всё стучат!
   "Витька, вычисли орбиту
   По шкале координат!...
  
   Но "земная тяга" подрезала крылья этим крылатым мечтателям.
  
   3. О деньгах
  
   Люди сегодняшнего мира в отношении к материальным ценностям понимают представителей советского общества примерно так же, как Рокфеллер и Максим Горький поняли друг друга в беседе: - Зачем вам столько денег? - Чтобы делать новые деньги! - А зачем вам столько новых денег? - Чтобы делать ещё больше новых денег! - Зачем? - Вы сумасшедший? - А вы?
   Исчерпывающе поясняет этот диалог противостояние здоровой психологии больной, о которой уже в древности сказано: "Похотение сребролюбца не насыщается собранным уже имуществом, удвоил его и удвоенное снова желает удвоить, и никогда не перестает удваивать, пока смерть не прекратит сего труда бесполезного" (Добротолюбие. Преп. Нил Синайский, 6)
   Сегодня подавляющее большинство всех мыслительных процессов людей прямо или опосредованно сводится к счёту денег. Уже трудно представить, что в той стране, где деньги были выведены не только из таких важнейших жизнеобеспечивающих сфер общества, как жилье, образование, здравоохранение, в значительной степени культура, транспорт, но - и это главное! - из оборота нравственных ценностей. Как мера человеческого достоинства они не функционировали. Что не только не было богатых и бедных в сегодняшнем смысле, но и сами понятия "богатые" и "бедные" присутствовали, только как исторические. Поэтому странно слышать ещё живым современникам Высоцкого на нынешних телеэфирах, что он был "талантлив, популярен, любим и ... богат". Словно, не добавили бы этого "богат", и как будто бы недооценили поэта. А ведь для почитателей его таланта, как и для него самого, это значения не имело. Абсолютно никакого. Впрочем, его отношение к деньгам и материальным ценностям вполне отражено в его песнях. Конечно, бедность народа, перманентно кочующая из столетия в столетие, угнетала поэта:
  
   Триста лет под татарами - жизнь ещё та:
   Маета трёхсотлетняя и нищета...(Мне судьба...)
  
   Но не только в истории. В жизни современников он тоже видит всё ту же унизительную бедность:
  
   Наш амбар в дожди течёт - прохудился, верно, -
   Без тебя невмоготу - кто создаст уют?!
   Хоть какой, но приезжай - жду тебя безмерно!
   Если можешь, напиши, что там продают (Письмо на сельхозвыставку).
  
   Унизительный знак советского бытия очереди и дефицит товаров широкого потребления - "за камнями очереди за костями тоже" (Много во мне маминого) - в песнях Высоцкого отражен по-разному:
  
   А люди всё роптали и роптали,
   А люди справедливости хотят:
   "Мы в очереди первыми стояли, -
   А те, кто сзади нас, уже едят!"
  
   Нетрудно поверить, что разница в уровне жизни победителей и побеждённых в великой войне, которую он увидел, выехав впервые в Западную Европу, была для него потрясением. Отзвуки этого потрясения в рассказе старого фронтовика, отправившегося в советскую Мекку потребительского изобилия - Москву.
  
   Я - самый непьющий из всех мужуков:
   Во мне есть моральная сила, -
   И наша семья большинством голосов
   В столицу меня снарядила
  
   Чтобы я привёз снохе
   С ейным мужем по дохе,
   Чтобы брату с бабой - кофе растворимый,
   Двум невесткам - по ковру,
   Зятю - черную икру,
   Тестю - что-нибудь армянского разлива...
  
   Я тыкался в спины, блуждал по ногам,
   Шел грудью к плащам и рубахам,
   Чтоб список вещей не достался врагам,
   Его проглотил я без страха...
  
   Растерявшись в магазинном многолюдье, его герой вопрошает:
  
   Так что ж мне - пустым возвращаться назад?!
   Но вот я набрёл на товары.
   -Какая валюта у вас?, - говорят.
   -Не бойсь, - говорю,- не доллары
  
   Так что, отвали ты мне махры,
   Зять подохнет без икры,
   Тестю, мол, даёшь духи для опохмелки,
   Двум невесткам - всё равно,
   Мужу сестрину - вино,
   Ну, а мне, - вот это жёлтое в тарелке.
  
   Не помню про фунты, про стерлинги слов,
   Сражённый ужасной догадкой.
   Зачем я тогда проливал свою кровь,
   Зачем ел тот список на восемь листов,
   Зачем мне рубли за подкладкой? (Поездка в город)
  
   Представитель будущих поколений может и не понять, чем был потрясен фронтовик, "сраженный ужасной догадкой". Речь в песне о том, что ее герой "набрел на товары", изобилие которых обнаружилось только в валютных магазинах "Березка". Зачем же он проливал свою кровь, и зачем же "рубли за подкладкой", чтобы не украли, если товары можно купить только "за доллары", которые есть либо у иностранцев, либо у редких советских граждан, выезжавших за границу.
   Отношение к бедности у Высоцкого дифференцировано по временному признаку. Одно дело - бедность военных, до- и послевоенных лет, когда "сплошная безотцовщина - война, да и ежовщина, а значит - поножовщина, и годы - до обнов" (Ах, черная черная икорочка...), когда:
  
   Все жили вровень, скромно так, -
   Система коридорная,
   На тридцать восемь комнаток -
   Всего одна уборная.
  
   Здесь на зуб зуб не попадал,
   Не грела телогреечка.
   Здесь я доподлинно узнал,
   Почём она, копеечка (Баллада о детстве).
  
   Но совсем иное дело двадцать-тридцать лет спустя, когда квалифицированный специалист, скажем, инженер, едва выживает на свои скудные командировочные:
  
   А жить ещё две недели,
   Работы на восемь лет,
   Но я докажу на деле,
   На что способен аскет!
  
   О проклятый Афон!
   Влюбился, словно тля,
   Беру последний фонд -
   Все двадцать два рубля.
  
   Пленительна, стройна,-
   Все деньги на проезд,
   Наверное, она
   Сегодня их проест.
  
   А жить ещё две недели,
   Работы на восемь лет,
   Но я докажу на деле,
   На что способен ... скелет (Всего один мотив).
  
   Смех сквозь слёзы в повсеместных семейных раздорах из-за вечной нехватки денег "от получки до получки". Жена восхищена "маечкой" артистки и просит мужа:
  
   В конце квартала, правда, Вань, -
   Ты мне такую же сваргань...
   Ну, что "отстань", опять "отстань", -
   Обидно, Вань! (Разговор у телевизора)
  
   Но, как выясняется, надежда на какой-то дополнительный доход "премию в квартал", "накрылась":
  
   -Уж ты бы лучше помолчала бы.
   Накрылась премия в квартал!
   Кто мне писал на службу жалобы?
   Не ты?! Да я же их читал!
  
   Дело даже не в том, заслуженно или нет вместо "маечки", жена получает ливень оскорблений:
  
   К тому же, майку эту, Зин,
   Тебе напяль - позор один.
   Тебе шитья пойдет аршин -
  
   А в вечной проблеме среднестатистического советского человека: "Где деньги, Зин?" Как и в пресловутом рубле мужу на работу каждый день:
  
   Дай рубля, прибью а то,
   Я добытчик, али - кто?
   А не дашь - пойду пропью долото!(Лукоморья больше нет)
  
   Чувство человеческого достоинства, как мера бедности и богатства, позволяет Высоцкому удерживать равновесие духовного и материального, точно и тонко проводить свой идеал между Сциллой бытовой бедности, скудости комфорта, полуголодного аскетизма и Харибдой алчности, мещанской кичливости и ограниченности сытого домашнего мирка. В современном смысле слова он, разумеется, не был богат. По существу нет пророков-богачей, ибо земное богатство со всеми тягостями, не должно быть "драконом у порога". Из всех драконов бесчисленных, вырастающих на пути человека к Свету, деньги - самый могучий. В стране Высоцкого, правда, он сидел на цепи. Но живой. Болеющий любопытством, раздутый завистью:
  
   Судачили про дачу и зарплату:
   Мол, денег прорва, по ночам кую...(Мой черный человек)
  
   Вечный путник, не знающий покоя странник, Высоцкий не устаёт твердить о тщете всего материального. Причем не каким-то особым слушателям с возвышенными представлениями, а всему народу, в то время лишившегося веры в какую-либо идею и безнадёжно опускающемуся в болото мещанского материализма. Он твердит это и тем, кто пишет ему "письма высочайшего пошиба", в которых томится сладострастное любопытство:
  
   -А каковы доходы Ваши, всё-таки?
   За песню трёшник? Вы же просто Крез! (Я к вам пишу)
  
   Даже тем, кто, снедаемый завистью, кромсали его автомобиль:
  
   Прокравшись огородами, полями,
   Вонзали в шины шило, как кинжал,-
  
   Даже им пытался он втолковать, что не стоит автомобиль такой ненависти и зависти, что он готов отказаться и от него:
  
   Назад, к моим нетленным пешеходам!
   Пусти назад, о, отворись, сезам!
   Назад в метро, к подземным переходам!
   Разгон, руль влево и по тормозам!..
  
   ...Восстану я из праха, вновь обыден,
   И улыбнусь, выплёвывая пыль:
   Теперь народом я не ненавидим
   За то, что у меня автомобиль!(Песня автозавистника)
  
   Он объясняет народу: "Меня же не рубли на гонку завели!" (Горизонт). И среди этого народа много таких же, как он сам, странников и романтиков, для которых рубли - не цель жизни. Они же - любимые герои его песен. Как тот сплавщик, который работал "на бульдозере" и "из грунта выколачивал рубли", но не рубли его кредо, а нечто другое, хотя он подчёркивает своё уважение к рублям, заработанным упорным трудом:
  
   Не судьба меня манила,
   И не золотая жила,
   А упорная моя кость,
   И природная моя злость.(Песня бульдозериста)***
  
   Или моряки:
  
   Говорят, что плывём мы за длинным рублём, -
   Кстати длинных рублей просто так не добыть,-
   Но мы в море - за морем плывём... (В день, когда мы поддержкой земли)
  
   Вечных странников шоферов-дальнобойщиков тоже манят в дорогу не длинные рубли, а романтика самой дороги:
  
   Говорят, все конечные пункты Земли
   Нам маячат большими деньгами,
   Говорят, километры длиною в рубли
   Расстилаются следом за нами.
   Не часто с душем
   Конечный этот пункт, -
   Моторы глушим -
   Плашмя на грунт.
   Пусть говорят - мы за рулём
   За длинным гонимся рублём
   Да, это тоже! Только суть не в нём...
  
   На колёсах наш дом, стол и кров - за рулём,
   Это надо учитывать в сметах.
   Мы друг с другом расчёты ведём
   Крепким сном в придорожных кюветах.
  
   Чехарда длинных дней - то лучей, то теней...
   А в ночные часы перехода
   Перед нами бежит без сигнальных огней
   Шоферская лихая свобода (Мы без этих машин).
  
   В советские времена множество людей "гуляло" по огромной стране и были они близки духу Высоцкого. Об их отношении к материальным ценностям он рассказывает в песне "Про речку Вачу и попутчицу Валю":
  
   Рупь - не деньги, рупь - бумажка,
   Экономить - тяжкий грех.
   Эх, душа моя тельняшка -
   В сорок полос, семь прорех!
  
   Заработав старателем на золотых приисках, герой этой песни отправляется в южные края:
  
   В общем, так или иначе,
   Заработал я на Ваче
   Сто семнадцать трудодней.
  
   Подсчитали, отобрали, -
   За еду, туда-сюда, -
   Но четыре тыщи дали
   Под расчёт - вот это да!
  
   Рассовал я их в карманы,
   Где и рупь не ночевал,
   И уехал в жарки страны,
   Где кафе да рестораны -
   Позабыть, как бичевал.
  
   Однако в пути огромную по тем временам сумму денег герой тратит на случайную попутчицу:
  
   То да сё, да трали-вали, -
   Как узнала про рубли...
   Слово по слову, у Вали
   Сотни по столу шныряли -
   С Валей вместе и сошли.
  
   Но это не большая беда для героя:
  
   С нею вышла незадача, -
   Я и это залечу!
   Я на Вачу ехал плача
   Возвращаюсь - хохочу!..
  
   Рупь последний в Сочи трачу -
   Телеграмму накатал:
   Шлите денег - отбатрачу,
   Я их все прохохотал.
  
   Разумеется, советский народ сохранил не сломленным лишь стержень нестяжательства, на который веками, а возможно и тысячелетиями нанизывался духовный опыт русского народа.
   В песне "Скоморохов на ярмарке" Высоцкий "вытащил" все образы материального богатства из русских народных сказок. Здесь и "сапоги-самоплясы", они же "скороходы-сапоги", и "скатерть бегает сама самобраночка", и "коврик-самолетик", и "река течет вся молочная, берега над ней - сплошь кисельные", и "вона шапочки-неведимочки, кто наденет их, станет барином". Что же русский народ по лени своей придумал столько чудес, которые создадут ему материальные блага? Нет, - говорит Высоцкий. "Вот Балда пришел, поработать чтоб: без работы он киснет-квасится". Конечно же, Высоцкий улавливает не только ориентир движения русского духа, но и приоритет в вечном бинере: дух-материя. Дух ведет, контролирует, управляет. Никто не отменяет материальные блага, но нельзя позволить им одолеть жаждой накопительства и алчностью душу человеческую. Ибо то, чего жаждет человек, становится его господином. "Учитель указывал отказ от богатства там, где Он видел ложное отношение к земным сокровищам... когда видел, что сокровища являлись тяжелым жерновами на шее слабого духа" (Братство 2, 162).
   Скоморохи и призывают:
  
   Много тыщ имеет кто -
Тратьте тыщи те!
Даже то - не знаю что -
Здесь отыщете!
Коль на ярмарку пришли -
Так гуляйте,-
Неразменные рубли
Разменяйте!
  
   Если правильно расставлены приоритеты, значит, удастся жизнь-ярмарка - "удалася ярмарка, тагарга-матагарга, хорошо бы надолго". И будет она "сказочно-реальная, светомузыкальная", "праздничная, вольная, белохлебосольная", "с плясунами резвыми, большей частью трезвыми". "Что за чудо ярмарка - звонкая, несонная, нетрадиционная!" Мечта ли это Высоцкого, мечта ли народа - большого значения не имеет. Народ, в котором горит, не угасло сердце, найдет и путь, и способ освобождения человечества от порабощения денежного, этого всемогущего призрака счастья, гнобящего в последние несколько столетий человека и унижающего его достоинство, "скукоженного" человека:
  
   Мы беду-напасть подожжем огнем,
Распрямим хребты втрое сложенным,
Меду хмельного до краев нальем
Всем скучающим и скукоженным!
  
   А что касается чудес, способных обеспечить человека необходимыми материальными благами, о которых рассказывают народные сказки, может быть это и не мечта народная, а смутная память далеких веков. "Все мы сказками слегка объегорены". Слегка! Когда что-то новое входит в жизнь, самое время вспомнить, что это хорошо забытое старое. Дух творческий, возможно, придумает и скатерть-самобранку, и шапку-невидимку, и сапоги-скороходы. Щедро отдав свое творение тем, кто в нем нуждается, помчится дальше, обуреваемый жаждой познания и творчества. Ведь не только ради удовлетворения плоти трудится наука, но и ради света познания. "Думать, что изобретения должны лишь услаждать жизнь, великое заблуждение. Каждое открытие есть окошко в беспредельность". Но не много любителей заглянуть в него. Даже на Земле не много таких странников. (Аум, 522)
   Решающую роль духа можно найти и в делении человечества на богатых и бедных. Может быть глубинная причина того, что богатые есть, прежде всего, в том, что хотят быть богатыми. Их воля к приобретению материальных богатств, праведно и неправедно, не подвергается сомнению. А вот в то, что есть люди, которые безразличны к материальному накопительству, многие и не поверят. Но они есть, и их немало! Они не только довольствуются малым достатком, но материальное богатство тяготит их, ибо отвлекает дух от высоких полетов. Опять же, это деление на детей рабы и свободной. Главное их отличие - дети свободной легко согласятся с тем, что жаждущие богатств существуют, а дети рабы не поверят, что есть свободные от стяжательства духи - в их понимании это неудачники. Алчные не могут вместить в себе нестяжателей, в то время как нестяжатели легко вмещают в себе сущность алчных. В этом их превосходство, сила и жизнеспособность. У них болезнь материальной зависимости - пройденный этап. "Большинство народонаселения бедно, но только у них происходит обновление земных сил... Там источник будущего. Некоторый народ уже понял общее достояние, и начинает устремляться в будущее - в этом его мощь" (Братство 3, 694)
   К несчастью, этот "некоторый народ" соскользнул с магистрали эволюции и свалился в кювет. Сколько он там проваляется, барахтаясь в сточных, протухших водах прошлого, трудно сказать. Слово Божье - единственное, что способно очистить "баней возрождения и обновления Святым Духом" (Титу, 3, 5). То могущество и счастье, которое уготовано человеку, не купишь ни за какие деньги. Сказано не где-нибудь, а в Святом Писании, но не хотят слышать люди: "Симон же, увидев, что через возложение рук Апостольских подается Дух Святой, принес им деньги, говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святого. Но Петр сказал ему: серебро твое да будет тебе в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги". (Деяния 8, 18-20)
   Даже в денежной цитаделе современности всего сто лет назад просыпалась в сознании людском эта истина: "Каупервуд вдруг почувствовал, что эти люди получают от жизни больше, чем он - столько здесь чистой красоты, нехитрого уюта, простоты и прелести в нравах и обычаях, а у него нет, как и у тысячи ему подобных, кто посвятил себя погоне за деньгами, ненасытному стяжательству" (Драйзер Т. Стоик, с. 281).
   Когда соотечественники Высоцкого насытятся сыром и колбасой, отойдут от унижений вечных очередей, подзабудут материальную ущербность советского быта, внушенную сравнением с шикарным комфортом Запада, они спросят себя - то ли это, что они хотели, разваливая свою страну? И вовсе не сказкой может стать предсказанное поэтом: "На душе тоскливо стало у Ивана-дурака" (Сказка о несчастных сказочных персонажах). И вздохнет во многих душах русских его строчка: "Я всё отдам - берите без доплаты трёхкомнатную камеру мою".
  
   Советский социум в песнях Высоцкого
  
   Уникальность этого социума становится очевидной в сравнении с общественным устройством в России дореволюционной. Социальная структура царской России носила, конечно, и классовый и сословный характер, но это расслоение сглаживалось высоким уровнем нравственных принципов и религиозным сознанием, которые мощно консолидировали внутреннюю жизнь этих структур в относительно единообразную духовную субстанцию.
   Социальная же структура нынешнего постсоветского общества чудовищна, особенно в динамике становления замкнутых обособленных сословий. Её субъекты настолько жёстко дифференцированы и агрессивно дискретны по отношению друг к другу, что она напоминает скорее кастовое строение. Герои "первоначального накопления капитала", суть преступники, лишенные каких-либо нравственных ограничений, отгородились в своей немногочисленной касте от остального мира и слились с властными институтами, не только присвоив себе народное достояние, но и возвеличив себя званием, ни много, ни мало, "элиты".
   Так называемый средний класс в филистерском самодовольном благополучии приносит в жертву этому благополучию и свое творческое одухотворение и способности своих детей, консервируя их круг общения, интересов и род занятий, приносящий доход. Не только это было немыслимо в советском социуме, но и слой, поистине, неприкасаемых, к которым государство и общество безразлично более, чем к прокаженным. Так называемых бомжей. В отличие от прокаженных, ссылаемых в лепрозории, где о них хотя бы как-то заботились, так называемые бомжи существуют недолго и сходят в безымянные могилы в количествах, учётом которых никто не занимается. Свою импотентную совесть общество прикрыло фиговым листочком брезгливого тезиса: эти люди не хотят работать, менять свой образ жизни, им помочь нельзя.
   На фоне этих джунглей, можно, наконец, осмыслить ценность советского социума, как можно познать цену воздуха, стоит только на минуту перекрыть его человеку. В СССР на государственном уровне были упразднены классово-антагонистические и сословные подразделения. Рабочий класс, колхозное крестьянство и трудовая интеллигенция - такое построение социума носило условно-идеологический характер. Именно идеологически рабочий класс занимал господствующее положение в обществе. Из его рядов рекрутировалась партийная номенклатура:
  
   Или пример ещё такого рода:
   Из-за происхождения взлетел, -
   Он вышел из глубинки, из народа,
   А возвращаться очень не хотел(По речке плавал...).
  
   Трудовая интеллигенция из тех же народных глубин - за 70 лет советской власти кадры потомственной интеллигенции не могла сложиться. Эта интеллигенция, зарабатывавшая умственным трудом, далеко не уходила от породившего её рабоче-крестьянского класса ни в образе жизни и мысли, ни в материальном состоянии, ни в духовном содержании.
   Ну а сам рабочий класс вышел из крестьянства, причём так стремительно и массово, что барьеры между этими двумя классами не успели вырасти. Это было жестко, безжалостно, но общество приобрело материально однородный характер, устойчивые стереотипы престижности сословно-классовой принадлежности в нём, по сути, исчезли. Прослойка партийной бюрократии, отгородившись от народа спецусловиями, снискала в народе абсолютную неприязнь. Иначе и быть не могло с теми, кто проповедовал одно, а в жизни делал совсем другое.
  
   В нём добрая заложена основа -
   Он оттого и начал поддавать, -
   "закладывать" - обычнейшее слово,
   А в то же время значит - "предавать"
  
   Мерзость предательства тех, "кто вышел из глубинки, из народа, а возвращаться очень не хотел", - вот простая история развала великой страны. Когда "данайцы" втаскивали в советский социум троянского коня своей потребительской идеологии, им самим очень хотелось "мазать джем на чёрную икру".
   Что же касается люмпенов, то в советском обществе такая прослойка попросту отсутствовала, ибо право на труд было одновременно и обязанностью, что в конечном итоге в советском законодательстве закрепили законом о тунеядстве, так весело осмеянном в перестроечные времена. Право на жилье всё-таки оставалось неприкосновенным, поэтому явление бомжей оставалось в советские времена чем-то исключительным.
   Вот этот пёстрый и в то же время интегрированный единой идеологией и единой системой нравственных ценностей, едиными материальными стандартами спартанского характера социум и живёт теперь уже нетленной жизнью в песнях Высоцкого.
  
   "не уводите меня из весны"
  
   Лагерная, тюремная литература в России имеет более глубокие корни, чем принято считать. Вероятно, Солженицын и Шаламов внесли в её развитие весомый вклад, но начало ей положено, всё же, в девятнадцатом веке. И это даже не Чехов или Достоевский. Вспомним, что уже Пушкин посылал свои пламенные строки "во глубину сибирских руд" и "милость к падшим призывал". Русская литература не только проникнута состраданием к "падшим", не только подымает вопрос о неправедности судебной системы, она поднимается на высоту духовного решения проблемы "преступления-наказания". Утвердив словами русского Старца истину: "Если что и охраняет общество... и даже самого преступника исправляет и в другого человека перерождает, то это опять-таки единственно лишь закон Христа, сказывающийся в сознании собственной совести" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, т. 1, с. 93)
   Высоцкий начинал своё поэтическое творчество с "блатных" песен, то есть с описания той части советского социума, которая была отвергнута обществом, и всю жизнь возвращался к этой теме, мучился и болел ею. Почему - часто спрашивали у него во время встреч и концертов. Высоцкий уходил от прямого ответа, дескать, это стилизация, и вообще в России от тюрьмы и от сумы нельзя зарекаться.
   Молодость Высоцкого совпала с хрущёвской "оттепелью", которая, как известно, сопровождалась уничтожением ГУЛАГа и освобождением тысяч заключённых, и во многих семьях был свой "зек". Возможно, это породило в обществе комплекс вины перед осуждёнными, но освобождение их не сопровождалось реабилитацией, потому и не вникали люди, кто за что сидел. Посадили - значит за дело. Отсидел - слава Богу! А уголовный или политический не суть важно. " Если шёл вразрез - на фонарь, на фонарь! Если воровал, значит сел, значит сел" (Так оно и есть). Но это не единственная и не главная причина.
   Высоцкого мало интересует проблема преступления-наказания, в его "блатных" песнях редко озвучивается, за что сидели их персонажи. Он всматривается во внутренний мир преступивших закон. Он ищет в их душах соотношение нравственно-человеческого и эгоистически-звериного, ищет и находит в них победу человеческого. Это сегодня задумываются и пишут о "подлинной сущности человека, его способности оставаться собой в нечеловеческих условиях". О том, что ужасно тонок духовный слой в человеке, под которым сидит безумный, желающий, во что бы то ни стало, выжить зверь (ЛГ, N 25, 2011, Блокадный мальчик в евангельском пейзаже). А тогда Высоцкий один из немногих пытался заглянуть за глянец героических славословий социалистической идеологии, чтобы понять, как было на самом деле. К примеру, о блокадном Ленинграде рассказывает у него не положительный герой, оставивший светлый след в истории, или, по крайней мере, в памяти людей, а вор:
  
   Я вырос в ленинградскую блокаду,
   Но я тогда не пил и не гулял.
   Я видел, как горят огнём Бадаевские склады.
   В очередях за хлебушком стоял...
  
   Граждане смелые!
   А что ж тогда вы делали,
   Когда наш город счет не вёл смертям?
   Ели хлеб с икоркою,
   А я считал махоркою
   Окурок с-под платформы черт-те с чем напополам.
  
   От стужи даже птицы не летали,
   И вору было нечего украсть,
   Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
   А я боялся - только б не упасть...
  
   Для русского народа "самого безгосударственного и анархического", во все времена "государственная власть была внешним, а не внутренним принципом" (Бердяев Н. Судьба России, с. 5). Этот народ нельзя обмануть "внешним принципом" социалистического государства, которое утверждало справедливое материальное распределение. Он чуял, что "внутренний принцип" государства не соответствует "внутреннему принципу" его - народа. Потому даже в таком ужасе, как блокада Ленинграда, когда "наш город счет не вел смертям", представители государства "ели хлеб с икоркою". Народ интуитивно сопротивляется вторжению государства в его "внутренний принцип", потому продолжает упорно верить, что Сталин громил не праведных партийных чиновников, а тех, кто в блокадном Ленинграде "ели хлеб с икоркою". Как верил всегда в правду царя и в неправедность бояр. Ибо духу этого "безгосударственного и анархического" народа не государство нужно, а вождь, ведущий к правде. Отсюда такой парадокс - недоверие, безразличие и даже ненависть к государственной машине со всеми ее уродствами насилия над человеком и жесткое противостояние государственному вторжению во внутренний мир человека. Потому так много в этом государстве тех, кто "хотел бы бегать в табуне, но не под седлом и без узды" (Песня про иноходца).
   Для Высоцкого это были люди, которых влекло к бездне, той самой "мрачной бездны на краю", "дети бывших старшин да майоров", которым не удалось повоевать, а тихая спокойная жизнь им несносна, ведь давно сказано:"Он, мятежный, просит бури, как будто в буре есть покой". Этим людям тесны устоявшиеся рамки, они не видели цели для своих устремлений - то, что предлагала государственная идеология, их не убеждало и не привлекало:
  
   А которых повело, повлекло
   По лихой дороге,
   Тех ветрами сволокло
   Прямиком в остроги... (Разбойничья)
  
   Высоцкий не романтизирует уголовный мир - заключённые интересуют его, прежде всего, в плане лишения свободы. Видимо острое ощущение угрозы лишения внутренней свободы у него самого заставляет его отождествлять себя с заключенными в тюрьмы уголовниками. В их судьбах он находит мучительную иллюстрацию лишения той свободы, о которой Великий Инквизитор сказал, что человеку она не нужна, что ею он наказан. Этой самой страшной, самой главной, единственно реальной свободы, которая дана человеку и на которую никто не имеет права посягать - свободы воли. Смысл слов "я из повиновения вышел" (Охота на волков) кому-то доступен буквально, как крик загнанного животного, жаждущего жизни. Кому-то доступна ассоциация с положением советских граждан, которые на поведенческом уровне готовы были кричать "я из повиновения вышел". Из повиновения хотели выйти многие, выходили немногие. Но есть и третий уровень понимания свободы, к которой стремятся единицы - свободы выбора добра и зла в каждом шаге своего шествия по жизни. Те единицы, которые делают выбор и несут ответственность за него, как крест. Их выбор - красота, как символ воли:
  
   У меня гитара есть - расступитесь стены!
   Век свободы не видать из-за злой фортуны!
   Перережьте горло мне, перережьте вены,
   Только не порвите серебряные струны!
  
   Знал ли Высоцкий глубокую символику понятия "серебряные струны", или ее подсказало ему поэтическое наитие, но она точно отражала драму тех, кто искал космическую необъятность красоты как ощущение и предчувствие своей гибели. Ибо их действительно единицы, а тем, кто лезут в душу, "рвут её на части" несть числа:
  
   Я зароюсь в землю, сгину в одночасье.
   Кто бы заступился за мой возраст юный?
   Влезли ко мне в душу, рвут её на части,
   Только не порвите серебряные струны!
  
   Главная героиня этих песен - душа, заблудившаяся в дебрях жизни, но жаждущая "цветущей весны", любви и справедливости. Поэтому она вопиёт едва ли не в каждой песне Высоцкого этого жанра:
  
   У него твой профиль выколот снаружи,
   А у меня душа исколота снутри...(Татуировка)
  
   Я скажу вам ласково:
   - Граждане с повязками!
   В душу ко мне лапами не лезь! (Я вырос...)
  
  
   Весна ещё в начале, ещё не загуляли,
   Но уж душа рвалася из груди...(Весна еще в начале)
  
   Зачем мне быть душою общества,
   Когда души в нём вовсе нет...(Я был душой дурного)
  
   Даже выйдя за рамки своеобразного жанра "блатной" песни, Высоцкий снова и снова обращается к персонажам, пережившим тюремно-лагерный опыт, и это, следует признать, не худшие его песни.
   Вот ведет он нас в душу осужденного к смертной казни, чтобы пережить вместе с нею ад последней ночи. Разве не стынет кровь в жилах от слов: "А повешенным сам дьявол-сатана голы пятки лижет"? Ведь человек перед казнью тысячи раз переживет этот короткий страшный миг. Муку, которую испытывает истерзанная душа, можно измерить только мерой всей жизни, и неотвратимое снова и снова перед глазами: "Тут на милость не надейся, стиснуть зубы да терпеть".
   Но где-то в её потаённых уголках и воспалённом сознании мученика рождается смутный образ Того, Кто дал эту жизнь, и, может быть, запоздалое раскаянье. Но он не доживет до утреннего воззвания к Богу, "заутренней" службы в церкви:
  
   Ночью думы муторней.
   Плотники не мешкает.
   Не успеть к заутренней -
   Больно рано вешают...
  
   Невозможно унять дрожь и смертный ужас леденит кровь, поэтому:
  
   Лучше ляг да обогрейся:
   Я, мол, казни не просплю.
   Сколь верёвочка ни вейся,
   А совьёшься ты в петлю...
  
   Позже Высоцкий скажет:
  
   Вы огорчаться не должны -
   Для вас покой полезней, -
   Ведь вся история страны -
   История болезни.
  
   Осужденные - особая мучительная болезнь России. Веками, наряду с настоящими преступниками, тюремные застенки проходили не самые худшие ее граждане. Эта болезнь застарелая, загнанная внутрь, классика хронического заболевания. Известно, что только уничтожение причин заболевания позволит от него избавиться. Но эти причины - непредсказуемый народ, который нельзя втиснуть в рамки никаких правовых систем, и неправедный суд, которому припечатан народный приговор "закон, что дышло". Возможно, этого Голиафа можно сокрушить только пращой псалмопевца.
  
   "друзья мои, жаль, что не боевые, от моря, от станка и от сохи"
  
   От "сохи". Высоцкий был далек от жизни социума, остававшегося самым многочисленным в его время. Назвал его друзьями "от сохи". Жизнь их не могла занять обширное место в его творчестве. Но поэт, всё же, сумел схватить то главное, хотя и трудноуловимое, что было характерно для процесса мучительных мутаций крестьянства в годы советской власти. Колхозное крестьянство довоенной и военной поры оставалось носителем высокой морали - с развитым чувством ответственности и достоинства. Она оставалась основой народного духа :
  
   Шумит окопная братва:
   "Студент, а сколько дважды два?
   Эй, холостой! А правда графом был Толстой?
   А кто евонная жена?..."
   Но тут встревал мой старшина:
   "Иди поспи, ты ж не святой, а утром бой"
  
   И только раз, когда я встал
   Во весь свой рост, он мне сказал:
   "Ложись!.." - и дальше пару слов без падежей.
   "К чему те дырки в голове?!"
   И вдруг спросил: "А что, в Москве
   Неужто вправду есть дома в пять этажей?"...
  
   Над нами шквал. Он застонал,
   И в нём осколок остывал,
   И на вопрос его ответить я не смог.
   Он в землю лёг за пять шагов,
   За пять ночей и за пять снов,
   Лицом на запад и ногами на восток. (Песня о старшине)
  
   При всей необразованности и темноте, такой яркий Свет Духа в образе русского крестьянина-воина, всегда готового лечь за свою землю "лицом на запад и ногами на восток", это незыблемая основа русского народа. "Нужно особенно распознавать значение малых, незаметных работников. Не следует огорчаться их малым знанием, зато они могут миновать среднее знание и устремиться к высшему. Пусть мысли их сначала огорчают примитивностью, зато не попадете в болото софизмов. Так и Наш народ умеет от малого перескочить к великому, и он не станет гордиться этой великостью... Простота такая не была униженностью и смирениием, она была жизнью сердца и самоотвержения" (Братство 3, 628). Можно ли сказать лучше?
   Крестьянин, современник Высоцкого, все такой же отсталый и малообразованный - он знал, что в Москве есть дома в пять этажей, но высокое искусство для него доступно так же, как и его предшественнику "граф Толстой". Оно на уровне понятий:
  
   Был в балете - мужики девок лапают.
   Девки все, как на подбор в белых тапочках...
  
   Но его отличие от предшественника довоенной поры - признаки нравственной коррозии. Колхозник 70-х годов утратил чистоту непосредственности, с которой мог сказать: "А что, в Москве неужто вправду есть дома в пять этажей?". Этот, оказавшись в Москве, кичливо сообщает своей деревенской супруге:
  
   Тут стоит культурный парк по-над речкою.
   В ём гуляю и плюю только в урны я.
   Но ты, конечно, не поймёшь там за печкою,
   Потому - ты темнота некультурная.
  
   Но дело даже не в испортившемся характере крестьянина и его нравственной деградации, а в трансформации его мировоззрения - едва уловимые нотки рыночных воззрений весьма красноречиво свидетельствуют, что "дракон собственности", так тщательно истребляемый советской властью в крестьянине, не только жив, но готов вырваться на свободу к активной жизни:
  
   Председателю скажи, пусть избу мою
   Кроют нынче же и пусть травку выкосют,
   А не то я тёлок крыть не подумаю.
   Рекордсмена портить мне - на-кось, выкуси!
  
   Пусть починют наш амбар - ведь не гнить зерну!
   Будет Пашка приставать - с ним, как с предателем.
   С агрономом не гуляй - ноги выдерну!
   Можешь раза два пройтись с председателем (Письмо на сельхозвыставку).
  
   Это уже речь прагматика, который нравственные принципы легко переступит, если увидит в этом выгоду. Высоцкий как бы предвидит возможность превращения русского крестьянина-общинника в делового, даже циничного торговца, готового продать ради выгоды то, что по морали общинника не продается. В то же время он предполагает, что Иван-дурак, олицетворяющий русского крестьянина, "покончит дело, взявши обязательство". Завершится виток спирали, на котором крестьянство было, если и не отвергнуто (как его отвергнешь, если он кормилец), то ниспровергнуто в сознании человеческом на низшие, совсем не престижные ступеньки социальной иерархии. Крестьянство поднимется на новый виток, где всё лучшее, накопленное им, не только возродится, но и будет предложено миру, как единственное спасение. Не зря, совсем не зря С. Г. Кара-Мурза назвал русское крестьянство гордостью человечества. Сообща и для общего дела готов русский мужик к решению любых задач, не сомневаясь в удаче - "денечек покумекаем и выправим дефект". Пока он жив, и Россия будет жива. "Петя Долгий в сельсовете - как Господь на небеси. Хорошо бы эти Пети долго жили на Руси!" И сколько атак - внутренних и внешних - уже выдержал он! "Уж как наше село и не то ещё снесло!"
   Он ответственен не за свое личное, а общее дело; он философ - в его голове мудро расставлены приоритеты бытия:
  
   Ведь лягут в землю общую останки наши бренные, -
   Земле - ей всё едино: апатиты и навоз.
  
   Ему доступна относительная ценность научных открытий и незамутненная простота вечной истины: мы славно поработаем и славно отдохнём! Он похож на толстовского Платона Каратаева - такой же ласковый и отзывчивый:
  
   Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые:
   Коль что у вас не ладится , - ну там, не тот аффект, -
   Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами,
   Денёчек покумекаем и выпрямим дефект!
  
   Общинное мироощущение народа уходит корнями в незапамятные глубины. Оно подмечено поэтом, который, казалось, был так далёк от колхозного быта, и нашло отражение в сочиненных им частушках - любимом жанре народного творчества в деревне:
  
   Колос вырос из побега
   Всем невзгодам супротив.
   Он помыкался, побегал
   И вернулся в коллектив...(Частушки к спектаклю "Живой")
  
   От "станка". Друзья Высоцкого "от станка" представлены в его творчестве разнообразнее - и это не удивительно. С ними горожанин Высоцкий сталкивался в жизни гораздо чаще. Рабочий человек у Высоцкого так же прекрасен своим внутренним обликом. И он исполнен чувства собственного достоинства и тоже берет на себя тяжкое бремя ответственности. Таким изображён герой "Дорожной истории":
  
   Я вышел ростом и лицом -
   Спасибо матери с отцом,
   С людьми в ладу - не понукал, не помыкал,
   Спины не гнул - прямым ходил,
   И в ус не дул, и жил как жил,
   И голове своей руками помогал...
  
   Драма этой истории проста, она - в противоположности героя своему напарнику, который в момент опасности, когда "пурга, и некому помочь!", теряет человеческий облик:
  
   "Глуши мотор, - он говорит, -
   Пусть этот МАЗ огнём горит!"
   Мол, видишь сам, тут больше нечего ловить.
   Мол, видишь сам - кругом пятьсот,
   А к ночи точно занесёт,
   Так заровняет, что не надо хоронить!...
  
   Я отвечаю: "Не канючь!"
   А он за гаечный за ключ,
   И волком смотрит (он вообще бывает крут)
   А что ему - кругом пятьсот,
   И кто кого переживет,
   Тот и докажет, кто был прав, когда припрут.
  
   Он был мне больше, чем родня.
   Он ел с ладони у меня,
   А тут глядит в глаза - и холодно спине.
   А что ему - кругом пятьсот,
   И кто там после разберёт,
   Что он забыл, кто я ему, и кто он мне!
  
   И он ушёл куда-то вбок.
   Я отпустил, а сам прилёг...
  
   За кадром остаются те, кто организовал поиск, водитель тягача, в котором "был трос, и там был врач", кто спас человека и позаботился о том, чтобы "МАЗ" попал, куда положено ему". Это нормальные люди, которые выполняют свой долг, делают свою работу, не думая о том, что совершают подвиг. Но главный герой песни поистине великолепен в силе характера, великодушии и мужестве. Выражено это по-мужски скупо и просто:
  
   И он пришёл, трясётся весь.
   А там опять далёкий рейс,
   Я зла не помню - я опять его возьму!
  
   Хваткой, профессионализмом, смелостью и дерзостью персонажа песни, который работает в тайге, где кипит стройка, мы любуемся вместе с автором:
  
   На реке ль, на озере
   Работал на бульдозере,
   Весь в комбинезоне и в пыли
   Вкалывал я до зари,
   Считал, что черви - козыри,
   Из грунта выколачивал рубли
   Не судьба меня манила,
   И не золотая жила,
   А упорная моя кость
   И природная моя злость.
  
   Но прощает поэт своему герою "природную злость", как прощает всё тем, кто знает толк в своём деле и не знает страха:
  
   Ты мне не подставь щеки,
   Не ангелы мы - сплавщики,
   Неизвестны заповеди нам.
   Будь ты хоть сам Бог-Аллах,
   Зато я знаю толк в стволах
   И весело хожу по штабелям...(Песня славщика)
  
   За смешным "Разговором в месткоме", в котором Высоцкий пишет о передовике производства, "потомственном кузнеце", видна обычная для советской экономики авансцена тяжелой промышленности и главный её персонаж - рабочий:
  
   Я вчера закончил ковку -
   Я два плана залудил -
   И в загранкомандировку
   От завода угодил.
  
   "Затурканный" бдительным товарищем из месткома и оробевший перед выездом за границу, герой этой песни готов отказаться от награды: "Может, я без заграницы обойдусь?". Он простой человек, о котором в те времена говорили "работяга", имевший, как правило, одну запись в трудовой книжке. Для миллионов советских рабочих производство было больше чем дом, "до гвоздика родным":
  
   До свиданья, цех кузнечный,
   Аж до гвоздика родной!
   До свиданья, план мой встречный,
   Перевыполненный мной!
  
   О таких "передовиках производства" Высоцкий если и пишет с юмором, то с любовным юмором. Он никогда не опускался до уровня придворных поэтов, которые в духе социалистического реализма писали о "передовиках производства", комбинируя их имена и трудовые подвиги с лозунгами "выполнить", "догнать", "повысить", "посвятить". Во времена Высоцкого эти лозунги уже "не работали", они вращались вхолостую на заказ правящего партийного чиновничества, что свидетельствовало о глубоком кризисе социалистической идеологии. И "Случай на шахте" повествует о том, что такие передовики не пользовались уважением в коллективе и не заслуживали почёта:
  
   У нас - стахановец, гагановец,
   Загладовец, - и надо ведь,
   Чтоб завалило именно его...
  
   Спустились в штрек и бывший зек -
   Большого риска человек -
   Сказал: "Беда для нас для всех одна.
   Вот раскопаем - он опять
   Начнёт три нормы выполнять,
   Начнет стране угля давать и нам хана.
  
   Так что, вы, братцы, - не стараться,
   А поработаем с прохладцей -
   Один за всех и все за одного".
   ...Служил он в Таллине при Сталине,
   Теперь лежит заваленный,
   Нам жаль по-человечески его...
  
   Несвойственная Высоцкому холодность в этом раннем стихотворении, которое ещё дышит стилем "блатных" песен, отражает дух максимализма и разочарования в социалистических идеалах, идущий на смену "оттепели", как ее следствие. Высоцкий, пожалуй, один на всю страну говорил во весь голос о том, что знали все, но молча, подчинялись правилам вранья, ставшего обычным делом пропаганды. В том числе и догма социалистического соревнования, которая выхолащивала из идеи её живой дух. Он быстро понял, что из благой идеи "ревнования" в деле совершенствования при отсутствии понимания самого дела рано или поздно вырастает стремление утвердить свое превосходство над ближним: "Стоит только не спорить о том, кто главней, -- уживётесь отлично" (Про глупцов). Понимал он также и то, что человек уникален, неповторим и несравним, как и его вклад в общее дело: "Среди нехоженых путей один пусть мой, среди не взятых рубежей один за мной" (Ну вот, исчезла дрожь в руках). "Из соревнования постепенно поднимается ехидна зависти, в том же гнезде ложь и лицемерие. Ехидна мала ростом и рождение ее подчас уследить невозможно, потому при образовании Общины надо предусмотреть разницу между её членами и показать, почему члены Общины неповторяемы и несравнимы, как члены тела" (Листы сада Мори, с. 188).
   И снова прибегнем к мысли С. Кара-Мурзы о том, что крестьянство, мигрировавшее в города в годы индустриализации, сохранило общинное мироощущение, общинный образ жизни, общинный стиль мышления. Вот и у Высоцкого об этом:
  
   Вчера, отметив запуск агрегата,
   Сегодня мы героев похмелим:
   Ещё возьмём по полкило на брата...
   Свой интерес мы побоку, ребята,
   На кой нам свой и что нам делать с ним? (Мы бдительны, мы тайн не разболтаем)
  
   Ирония поэта, которая, несомненно, угадывается в стихотворении, нацелена не на эту "общинность". В умонастроении рабочих Высоцкий видел то, что в конечном итоге привело к развалу великой страны - они были отстранены от какого бы то ни было воздействия на жизнь этой страны. Атавизм общинной активности, выраженный интересом к мировым проблемам, как бы замещал ту реальную гражданскую активность, которая была подавлена системой. Отсюда такая горькая ирония поэта:
  
   "Какие ордена ещё бывают?" -
   Послал письмо в программу "Время" я.
   Ещё полно - так что ж их не вручают!?
   Мои детишки просто обожают, -
   Когда вручают - плачет вся семья.
  
   На самом деле рабочие были всажены в жёсткие рамки мещанского быта, которые ограничивали затхлый мирок несложной житейской схемы: работа-дом, дом-работа. Тяжёлый физический, но главное - монотонный, нетворческий труд Высоцкий воспринимает трагически:
  
   И точу я в тоске
   Шпинделя да фрезы,-
   Ну а на языке -
   Вкус солёной слезы.
  
   Покурить, например...
   Но нельзя прерывать,-
   И мелькает в уме
   Моя бедная "мать"... (Не бросать, не топтать...)
  
   В отличие от советской интеллигенции, которая находила отдушину и основание для общения в искусстве и литературе, невысокий уровень культуры и плохая образованность рабочим позволял общение и культурный досуг в пивных да столиками "козлятников":
  
   Вот мы делаем вид за проклятым "козлом"
   Друг костяшкой стучит - мол, играем, не пьём.
  
   Супружеская пара, которая смотрит по телевизору цирковую программу и при этом выясняет отношения, демонстрирует нехитрую драму советской рабочей семьи, сохранившейся формально, но угасшей в своём духе. На эмоциональные восклицания жены:
  
   Ой, Вань, умру от акробатика!
   Смотри, как вертится, нахал.
   Завцехом наш товарищ Статюков
   Недавно в клубе так скакал.
  
   А ты придёшь домой, Иван,
   Поешь и сразу на диван.
   Иль вон кричишь, когда не пьян.
   Ты что, Иван!
  
   Муж резонно отвечает и этот хрестоматийный ответ уже приобрёл характер народной поговорки:
  
   Ты, Зин, на грубость нарываешься.
   Всё, Зин, обидеть норовишь.
   Тут за день так накувыркаешься.
   Придёшь домой, там ты сидишь.
  
   "Рабочим нечего терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир" - основоположникам марксизма, которые выдвинули эту формулу, простительно то, что история опровергла её, ибо выдвинули её они в пору своей юности. А вот создатели пролетарского государства там, на небесах, могли бы устыдится своей недальновидности. Они сделали пролетариат фетишем своей идеологии, но, желая того или нет, отстранили его от активной общественной деятельности, и в конечном итоге превратили его в пассивную, сервильную массу. Высоцкий прекрасно знает ответ на свой риторический вопрос:
  
   Где надо, мы ловки - всё прём себе в улья.
   А-ну интересно - пойдём напролом?(В белье плотной вязки)
  
   И та же безнадёжность, апатия и пессимизм советских трудящихся в песне "Муру на блюде доедаю подчистую...":
  
   Объявлен рыбный день - о чём грустим?
   Хек с маслом в глотку - и молчим, как рыбы.
   Повеселей: хек сёмге - побратим.
   Наступит птичий день - мы полетим,
   А упадём - так спирту на ушибы.
  
   О людях в погонах. Умышленно не беря во внимание период войны, отметим, что для сына кадрового офицера, то, что написал Высоцкий о людях в погонах, особым пиететом не отличалось. По своему духу, мироощущению и принципам он - гуманист, которому чуждо кровопролитие, неизбежное в военном деле: "Я не люблю, когда стреляют в спину, я также против выстрела в упор" (Я не люблю). Подвиг в его представлении совершается, когда: "Никто поделать ничего не мог. Нет, смог один - который не стрелял" (Тот, который не стрелял). Утончённое сердце поэта, как тот "лоскут, который до крови источал" (Купола), не выносит стрельбы даже на охоте:
  
   Били в вёдра и гнали к болоту,
   Вытирали промокшие лбы,
   Презирали лесов позолоту,
   Поклоняясь азарту пальбы... (Охота на кабанов)
  
   Не только в этом стихотворении "уцелевшие фронтовики" оставляют в душе тягостное ощущение. Высоцкий подмечает, что иногда они утрачивают чувство меры, а с ним и человеческое достоинство, как в песне, в которой главный персонаж, слушая такого фронтовика, "сидел, как в окопе под Курской дугой, там, где был капитан старшиною".
  
   Он всё больше хмелел. Я за ним по пятам.
   Только в самом конце разговора
   Я обидел его. Я сказал: "Капитан!
   Никогда ты не будешь майором". (Случай в ресторане)
  
   Не подлежит сомнению, что Высоцкий глубоко чтил фронтовиков, а они считали его порой своим фронтовым товарищем. Но не следует забывать, что, во-первых, критерием в оценке человека для Высоцкого оставался тот моральный кодекс, который он определил в своих стихах (к примеру, "Я не люблю"), во-вторых, при жизни Высоцкого "уцелевшие фронтовики" были чуть ли ни в каждой семье, еще полные сил нестарые мужчины, которые несли не только груз страшных воспоминаний, боль боевых ран, но и свои сложные характеры, обуздывать которые не казалось таким кощунством, как сейчас, в-третьих, поэт рос в среде фронтовиков и оценивал их поступки с очень близкой дистанции.
   Повседневная жизнь рядом с ними оставила в нём не очень глубокий след, ибо сам он жил напряженной внутренней жизнью, не пересекающейся с жизнью отцовской семьи - "много во мне маминого, папино - сокрыто" (как, впрочем, и с жизнью своей семьи). Но о жизни советских военных он оставил несколько скупых строчек в стихотворении "Экспресс Москва-Варшава".
   В советском обществе военные были особой "кастой", в некотором роде привилегированной. Советским гражданам, вечно озабоченным проблемой купить и "достать", казалось, что военные обеспечены материально лучше других трудящихся. "Материально - он в полном порядке, а морально... Плевать на мораль!" Да так оно и было, но не все понимали, за какие заслуги государство довольно щедро оплачивало военную службу. Высоцкий понимал:
  
   Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает,
   Что снова под Берлином ещё на целый год:
   Ему без этих немцев своих забот хватает,
   Хотя бы воевали, а то - наоборот...
  
   Майор сентиментален - не выдержали нервы:
   Жена ведь провожала, - я с нею говорил.
   Майор сказал мне после: "Сейчас не сорок первый,
   А я - поверишь, парень! - как снова пережил"
  
   Конечно, Высоцкому доступно понимание воинского подвига, чувства воинского долга и красота мужества в военном деле. Защитники родины, которые смотрят смерти в лицо, живут на пределе напряжения. Они герои его самых пафосных и торжественных произведений.
  
  
  
  
   Всплывём на рассвете -
   Приказ есть приказ.
   Погибнуть в отсвете -
   Уж лучше при свете.
   Наш путь не отмечен.
   Нам нечем.... Нам нечем...
   Но помните нас!
  
   Высоцкий, носивший погоны только в ролях, до конца своих дней оставался воином - воином "незримых фронтов". Только воин мог написать:
  
   И пытались постичь
   Мы, не знавшие войн,
   За воинственный клич
   Принимавшие вой,
   Тайну слова "приказ",
   Назначенье границ,
   Смысл атаки и лязг
   Боевых колесниц. (Баллада о борьбе)
  
   В то же время Высоцкий мог подняться на высоту пацифистского понимания безумия войн и уже тогда в разгар ядерного соревнования говорить о мечте, в которой любовь и красота станут сильнее оружия. Но каким красочным просторечием он это изложил!
  
   На границе с Турцией или Пакистаном
   Полоса нейтральная - справа, где кусты -
   Наши пограничники с нашим капитаном.
   А на ихней стороне - ихние посты.
  
   А на нейтральной полосе цветы
   Необычайной красоты!
  
   Капитанова невеста жить решила вместе.
   Прикатила, говорит: "Милый!", то да сё...
   Надо ж хоть букет цветов подарить невесте.
   Что за свадьба без цветов - пьянка да и всё.
  
   К ихнему начальнику, точно по повестке
   Тоже баба прикатила - налетела блажь -
   Тоже "Милый" говорит, только по-турецки,
   Будет свадьба, говорит, свадьба - и шабаш!
  
   Наши пограничники - храбрые ребята -
   Трое вызвались идти, а с ними капитан.
   Разве ж знать они могли про то, что азиаты
   Порешили в ту же ночь вдарить по цветам.
  
   Пьян от запаха цветов капитан мертвецки.
   Ну и ихний капитан тоже в доску пьян.
   Повалился он в цветы, охнув по-турецки,
   И по-русски крикнув "Мать!", рухнул капитан.
  
   Спит капитан и ему снится,
   Что открыли границу, как ворота в Кремле.
   Ему и на фиг не нужна была чужая заграница!
   Он пройтиться хотел по ничейной земле.
   Почему же нельзя? Ведь земля-то ничья.
   Ведь она нейтральная!
  
   Почему же нельзя? Ведь она нейтральная - она наша общая, она такая маленькая. Почему же нельзя сохранить её в цветах во имя любви?
   Остаётся добавить в заключение о людях в погонах в творчестве Высоцкого, что он абсолютно искренен в оценке представителей внутренних войск, когда оценивает их с позиций заключённых:
  
   Приподнялся и я,
   Белый свет стервеня,
   И гляжу кумовья
   Поджидают меня.
   Пнули труп: "Эх, скотина!"
   Нету проку с него:
   За поимку полтина,
   А за смерть ничего"
  
   И мы прошли гуськом перед бригадой,
   Потом за вахту, отряхнувши снег:
   Они обратно в зону - за наградой,
   А я за новым сроком за побег...(Был побег на рывок)
  
   Но он не менее искренен, когда лаконично и ёмко, по-военному чётко воздаёт должное представителям тех же внутренних войск:
  
   Побудьте день вы в милицейской шкуре -
   Вам жизнь покажется наоборот.
   Давайте выпьем за тех, кто в МУРе -
   За тех, кто в МУРе никто не пьёт.
  
   А дух русского воина, сложившийся в веках, Высоцкий определил и вовсе в нескольких словах: "Раззудись плечо, если наших бьют! Сбитых, сваленных - оттаскивай! Я пред боем тих, я в атаке лют, ну а после боя я ласковый!" (Солдатская песня) И он, дух этот, незыблем.
  
   О врачах и учителях.
   Высокий гуманистический смысл бесплатной медицины выявился вдруг лишь на фоне чудовищной безнравственности платной медицины, когда недуг становится товаром. Спрос на этот товар возрастает с образованием целой индустрии лечения. Естественный характер бесплатной медицины стал очевиден лишь на фоне противоестественности платной медицины. Как и другим советским гражданам, Высоцкому, разумеется, не приходило в голову воспевать это достояние советского строя, хотя различие в положении советских врачей и врачей в капиталистическом мире он всё же вскользь отметил:
  
   Мишка - врач, он вдруг затих:
   В Израиле бездна их, -
   Гинекологов одних -
   Как собак нерезаных;
   Нет зубным врачам пути -
   Слишком много просятся.
   Где на всех зубов найти?
   Значит - безработица! (Мишка Шифман башковит)
  
   Перед врачами и больницами поэт испытывал непреодолимый ужас. Высоцкий, любил жизнь - "от жизни никогда не уставал". Имея отменное здоровье - "я был здоров, здоров, как бык, как целых два быка", фактически всю жизнь убивал себя. То, что он прожил 42 года, безусловно, заслуга врачей, но он как будто не благодарит, а упрекает их за это: "Так что если я не умер - это всё по их вине"(История болезни).
   Всё, что связано с медициной в творчестве Высоцкого, так или иначе, ассоциируется с насилием, лишением свободы, которая, по словам Марины Влади, была ему дороже жизни. Насилие над телом для него тождественно насилию над душой:
  
   Я взят в тиски, я в клещи взят
   По мне елозят, егозят,
   Всё вызнать, выведать хотят,
   Всё пробуют на ощупь, -
   Тут не пройдут и пять минут,
   Как душу вынут, изомнут,
   Всю испоганят, изорвут
   Ужмут и прополощут.
  
   "Дыши, дыши поглубже ртом!
   Да выдохни, - умрёшь!"
   "У вас тут выдохни - потом
   Навряд ли и вздохнёшь!"
  
   Аналогии медицины с карательными органами у Высоцкого возможно не только образ, но и недвусмысленный намёк на позорную роль советской психиатрии в борьбе с инакомыслящими:
  
   "Сестрёнка милая, не трусь -
   Я не смолчу, я не утрусь,
   От протокола отопрусь
   При встрече с адвокатом!
   Я ничего им не сказал,
   Ни на кого ни показал
   Скажите всем, кого я знал:
   Я им остался братом!"
  
   Он молвил, подведя черту:
   Читай, мол, и остынь!
   Я впился в писанину ту,
   А там одна латынь...
  
   В глазах круги, в мозгу нули.
   Проклятый страх, исчезни:
   Они же просто завели
   Историю болезни!
  
   И всё же не это - самое интересное свидетельство состояния медицины в мире, в котором жил Высоцкий. В осмыслении болезней, их причин и сути Высоцкий подымается до философских понятий и определений, которые выше классовых, социально-политических и идеологических. На этом уровне и роль медицины должна быть иной. Врачи могут быть помощниками человечества в восхождении духа. Потому разум врача должен быть усилен сердцем, он не может не быть психологом и отрицать чудесную психическую энергию человека. Врачи - среди тех, кто непосредственно "ответственен за связь с высшими энергиями" (Аум, 3)
   Высоцкий распознаёт в духовной сущности человека подлинную причину всякой болезни, говоря "не душевно, а духовно я больной". "Но врачи даже не пытаются замечать начало поражения духа. Так зарождение самых важных потрясений тела и духа остаются не только без совета, а вовсе незамеченными" (Мир Огненный 2, 414). В отчаянии обращаясь к врачу за помощью, человек понимает, что она может прийти не от этих, а "других врачей": "Хирург, пока не взял наркоз, ты голову нагни. Я важных слов не произнес - послушай, вот они. Взрезайте с Богом, помолясь, тем более бойчей, что эти строки не про вас, а про других врачей!" Но он все равно говорит - может быть, кто-нибудь услышит. Пока медицина строит свою деятельность на чистой физиологии человека, а не на состоянии его духа, даже не пытается связать плоть с высшими сферами некой невидимой субстанцией человека. Высоцкий увязывает образом крови эту высшую человеческую субстанцию с материальной, стремясь выйти за пределы трёхмерного сознания:
  
   И горлом кровь, и не уймешь -
   Залью хоть всю Россию, -
   И крик: "На стол его, под нож!
   Наркоз! Анестезию!
  
   Слабею, дёргаюсь и вновь
   Травлю, но иглы вводят
   И льют искусственную кровь -
   Та горлом не выходит.
  
   "Горлом выходит" не кровь, разумеется, а та самая психическая энергия поэта, которой он хочет зажечь спящую Россию. Та самая, что и "чувства вечные" в строчке: "И дымящейся кровью из горла чувства вечные хлынут на нас" (Баллада о времени). "Искусственная кровь", соответственно, "горлом не выходит", потому что она есть мертвый, угасший дух.
   Высоцкий прибегает к образу крови, когда стремится показать высочайшую степень духовного напряжения. И таких упоминаний о крови у него множество:
   -"Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души"(Кто кончил жизнь трагически),
   -"Если до крови лоскут истончал, залатаю золотыми я заплатами, чтобы чаще Господь замечал" (Купола),
   -"Погодите, сам налью. Знаю, знаю - вкусная. Нате, пейте кровь мою кровососы гнусные!" (Страшный сон очень смелого человека),
   -"Удастся ли умыться нам не кровью, а росой" (Пожары),
   -"Слезу слизнёт и слизь, и лимфу с кровью, солёную людскую и коровью"(Тушеноши)
   -"Я был и слаб и уязвим, дрожал всем существом своим, кровоточил своим больным истерзанным нутром" (История болезни)
   И это, разумеется, далеко не все.
   Герой Высоцкого на операционном столе со словами отчаяния обращается к хирургу:
  
   Я лёг на сгибе бытия,
   На полдороге к бездне, -
   И вся история моя -
   История болезни...,
  
   Но так как это не "другой" врач, а тот представитель медицины, который только устрашает, то ответ хирурга созвучен тираде Мефистофеля. У Гете (Фауст, с. 286):
  
   Мне нечего сказать о солнцах и мирах:
   Я вижу лишь одни мученья человека.
   Смешной божок земли всегда, во всех веках
   Чудак такой же он , как был в начале века!
  
   С той же дьявольской интонацией и хирург как бы успокаивает героя:
  
   "Не огорчайтесь, милый друг, -
   Врач стал чуть-чуть любезней.
   Почти у всех людей вокруг
   История болезни.
   Всё человечество давно
   Хронически больно -
   Со дня творения оно
   Болеть обречено.
  
   Мефистофель кощунствует, отвечая Богу на вопрос о состоянии человечества:
  
   ...Если б пышный слог я в ход пустить решился,
   Сам рассмеялся б ты - ручаться я готов, -
   Когда б от смеха ты давно не отучился.
  
   Так же циничен и хирург Высоцкого:
  
   Сам первый человек хандрил -
   Он только это скрыл, -
   Да и Создатель болен был,
   Когда наш мир творил.
  
   Дьявол самодовольно констатирует:
  
   Нет, что ни говори, а плох наш белый свет!
   Бедняга человек! Он жалок так в страданье,
   Что мучить бедняка и я не в состоянье.
  
   И хирург саркастически подводит итог:
  
   У человечества всего -
   То колики, то рези,
   И вся история его -
   История болезни...
  
   Мрачное будущее человечеству уготовано миром тьмы:
  
   Как ни трудись, плоды плохие!
   Ведь с нами заодно стихии;
   Уничтоженья ждёт весь мир.
  
   Примерно такую же перспективу рисует и хирург в "Истории болезни":
  
   Живёт больное всё бодрей,
   Всё злей и бесполезней -
   И наслаждается своей
   Историей болезни...
  
   Но финал великого творения Гёте, всё же, оптимистичен, провозгласившего: "Конечный вывод мудрости земной: лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!".
   Последняя строфа "Истории болезни" Высоцкого вовсе не означает, что он хочет уклониться от борьбы за жизнь и свободу и смириться с тем, что зло торжествует, разлагая человечество неистребимой страстью к греху. Даже последнее его стихотворение, когда поэт действительно уже лежал "на сгибе бытия", пронизано жизнеутверждающим стремлением в будущее и радостным предчувствием справедливости и красоты бытия.
   Удивительно, но это стихотворение о советской школе, от которой он был весьма далёк. Да, он написал его к фильму о школе - о школе 20-х годов ("Наше призвание" Г. Полоки). Но Высоцкий говорит в нём о будущей школе, так же, как смутно намекает на будущую медицину в строчке: "Эти строки не про вас, а про других врачей". Врачей, способных лечить не "душевно, а духовно больных", т.е. не следствие, а первопричину любой болезни? Для него не тайна, не образ, и не фантастика, что "болезни от несовершенства", что "к огорчению врачей, совершенствование будет истинной профилактикой" (Сердцу, 96).
   Советская школа представляла собой арену, на которой единство противоположностей, свойственное всей советской системе во времена Высоцкого, приобрело классический, наиболее очевидный характер. Это было противоречие между высокими коммунистическими идеями и стремлениями истинных хозяев жизни. Если идеи должны были формировать нового человека и породили целый пласт бескорыстных, искренних, жертвенных педагогов, то "хозяева жизни", которые втихаря отщипывали лакомые куски от народного достояния, консервировали всё худшее в системе образования. Ибо их целью было воспроизводств послушного пассивного "винтика". В ХХ столетии именно советская педагогика могла бы предложить миру методы подлинного реформирования народного образования, методы, которым принадлежит будущее. Этот теоретический и практический опыт в образовании к 80-м годам оформился под названием новаторство. Система травила и выдавливала из себя новаторов тем яростнее, чем ближе они подходили к реализации своих идей. В 80-х годах она делала это так же успешно со Щетининым, как в 30-х с Макаренко. Высоцкий каким-то непостижимым образом ухватил идею новаторства в педагогике.
  
   Из класса в класс мы вверх пойдём, как по ступеням,
   И самым главным будет здесь рабочий класс,
   И первым долгом мы, естественно, отменим
   Эксплуатацию учителями нас! (Гимн школе)
  
   Здесь за игрой смыслов идеологических терминов, по-деловому точное определение сути советской школы - она называлась единой трудовой школой. Это значит, что все советские дети без учёта своего происхождения проходили одну школу, главным принципом которой было трудовое воспитание. А вот в выражении "отменим эксплуатацию учителями нас" таится уже новаторский принцип - в отношении учителей и детей согласно этому принципу упразднялось насилие. Они строились на доверительной, товарищеской основе и должны были представлять собой сотрудничество, "где учатся все, где учитель - сам в чём-то ещё ученик". Знает Высоцкий тайну подлинного сотрудничества и роль учителя в его становлении. "Огонь у порога! Нужно смягчить сердца учителей, тогда они будут в постоянном познавании. Детское сердце знает, что горит, а что потухло. Не урок заданный, но совместное с учителем стремление откроет мир чудесный. Открыть глаза ученика, значит вместе с ним полюбить великое творение"(Мир Огненный 1, 583) . Примерно так же писал об этом один из советских педагогов-новаторов: "Не умозрительно, а в яви, общаясь и духовно обогащаясь, на каждом уроке учатся друг у друга и у всех учитель и школьники... Школьники особенно активны, когда всерьёз передаёшь им некоторые свои функции. Пристально вглядываются они в нас - обогащаемся ли мы в общении с ними... Сотрудничество - это когда обе стороны интересны! Значит обе стороны нужно обеспечить одинаковыми правами" (Ильин Е. И. Шаги навстречу, с. 30). Учитель вместе с учениками в будущей школе "всё теневое перекроет световым". "Воистину "дети любят свет". Школа должна заложить любовь к прекрасному, определить границу Света и тьмы. Трудно представить мощь, способную разрушить в человеке то, что заложила в нём школа. Высоцкий говорит и о детском сотрудничестве, которое является не только стилем коллективизма в образе жизни и мыслей советского общества, но и методом новаторской советской педагогики:
  
   И когда утихла ссора,
Каждый начал понимать,
Что собрались не для спора --
А обоим помогать.
И придумало
, как быть
Бурное собрание:
Их - друг к другу прикрепить
В целях воспитания.
   Ну да, сначала это не всем нравится, просто подчиняются решению коллектива - "собранье так решило, значит, надо выполнять":
  
   Было много ссор и шума -
   Ни присесть, ни полежать, -
   Ведь вначале каждый думал,
   Как другого измотать...
  
   Мудрый учитель, который сумел переломить настроение, зло в детских душах претворить в добро, "за кадром". Но результат его усилий великолепен:
  
   Ваня просто чуть не плачет:
То присядь, то подтянись,
То возьми реши задачу,
То приемником займись!..
Но и Витьку он добил
Рыбами и птицами, --
Тот теперь стихи учил
Целыми страницами!..
Как-то Витька Ваню встретил
И решил ему сказать:
"Знаешь, Ванька, я заметил --
Интересно мне читать!"
И ответил Ваня сразу:
"Щупай мышцы на руке!
Я теперь четыре раза
Подтянусь на турнике!
Хорошо, что приобщил
Ты меня к атлетике.
А вчера я получил
"Пять" по арифметике!"
И захохотали оба,
И решили меж собой,
Что они друзья до гроба,
В общем - не разлить водой!
... Может, случай не типичный,
Но во множестве дворов
Есть и Ваня Дыховичный,
Есть и Витька Кораблев.
И таких примеров - тьма, --
Можно в школе справиться...
Вот что было в пятом "А"!
Как вам это нравится? (Вступительное слово про Витьку...)
   Действительно, как вам это нравится? Скоро уйдет поколение советских школьников, верьте же, будущие поколения, так и было, как рассказал Высоцкий. Прекрасно было их детство, прекрасна юность. А то, что "каждый учитель должен оставаться учеником, и в этом высокая соизмеримость" (Братство 2, 47) - не стало основополагающим принципом советской педагогики, а оставалось лишь ее прекрасным идеалом, и рухнула от несоизмеримости и советская школа, а вместе с ней и советское государство, пусть станет назиданием будущим поколениям. "Опыт сын ошибок трудных" им пригодится.
   Если с медицинским насилием над телом Высоцкий может бороться единственным способом - бегством от врачей и больниц, то насилие над душами, к тому же детскими душами, вызывает у него протест против скуки и мертвенности школы и рождает призыв: "Да здравствует новая школа!". Школа, где не только будут "грызть науку дерзко", но в которой:
  
   Мы всё разрушим изнутри и оживим,
   Мы серость выбелим и выскоблим до блеска,
   Всё теневое мы перекроем световым!
  
   Помочь ребенку открыть скрытую сокровищницу его врожденных дарований - задача истинного образования. Эта мысль Р. Тагора подтверждается словами Эмерсона: "Любое исследование и обучение это воспоминание" (Парамаханса Йогананда. Автобиография йога, с. 344). Советские новаторы изо всех сил стремились искоренить из школы серость и скуку, душившие живое, естественное стремление к познанию. Они сопротивлялись культу унификации, единообразия и пагубного соревнования, когда ребенка побуждают страдать из-за того, что он не соответствует определенным стандартам, а значит, стремиться к ним вопреки своей самобытности, которую он мог бы внести в общечеловеческое единство как свой неповторимый орнамент. "Отстающий вовсе не тот, кто не поспевает за другими, а тот, кто не раскрылся в своих возможностях, запросах, не нашёл своего пути... Задавленный тисками шаблона!" Это о них и им пел Высоцкий:
  
   Эй вы, задние! Делай, как я.
   Это значит - не надо за мной.
   Колея эта - только моя!
   Выбирайтесь своей колеёй (Колея).
  
   Пожалуй, пророческие слова поэта, прозвучавшие в его последней песне: "Так взрасти же нам школу, строитель, для душ наших детских теплицу, парник", проясняются только сейчас. Именно детские души особенно беззащитны в порочном обществе - потому школа должна укрывать их, в как теплице укрываются хрупкие растения. Именно детские души пали первыми и захлебнулись, когда на страну обрушился информационный поток неописуемых жестокости и насилия. Об этом, кстати, замечательный фильм С. Соловьёва "Нежный возраст". Но говоря об определённой защите школы от общества, можно подразумевать и разрыв в цепной реакции воспроизводства зла. Успеть вклиниться в этот разрыв, положить начало новому - проблема педагогики новаторства и её драма. Отсечь все головы Дракона одним махом так, чтобы не успели вырасти другие, не получилось - дети, минуя благородного рыцаря Ланселота, снова бегут в объятия Дракона (фильм М. Захарова "Убить Дракона"). Иначе жили бы в другом мире.
   Об артистах.
   Кто же мог наиболее проникновенно сказать об артистах - своих коллегах, если не Высоцкий? Только ему было под силу раскрыть непростую диалектику высокого служения артиста. С одной стороны, конечно, настоящий артист отдаёт свою жизнь людям - таково понимание жертвенной миссии артиста у Высоцкого:
  
   Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
   Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал --
Горе наше брал он на себя.
   Тяжелы печали, ощутимы --
Шут сгибался в световом кольце, --
Делались все горше пантомимы,
И морщины глубже на лице...
   В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь -- и тишина...
Слишком много он взвалил на
плечи
Нашего -- и сломана спина...(
Енгибарову от зрителей)
  
   Но с другой стороны, служение искусству "не за славу, не за плату" поднимает артиста на такую высоту, на которой люди и слава вступают в противоречие с истинной целью артиста:
  
   И лучи его с шага сбивали
   И кололи, словно лавры.
   Труба надрывалась, как две.
   Крики "Браво" его оглушали,
   А литавры, а литавры, как обухом по голове! (Канатоходец)
  
   Когда артиста ведёт его муза, он зовёт людей за собой, но сам уже далеко впереди них. Тогда они представляются совсем иначе, а он не имеет права опускаться до их уровня:
  
   Раскрыв в ожидании рты, лилипуты, лилипуты
   Казалось ему с высоты...
  
   Он не имеет права на пошлость, "шептать про луну" или "весело орать про тишину". Его гражданский долг - обнажать правду, его профессия - усиливать, чтобы "лилипуты" открывали не рты, а глаза и уши:
  
   По профессии я - усилитель.
   Я страдал, но усиливал ложь. (Песня о микрофоне)
  
   Они - служители муз и избранники богов - должны выполнить свою задачу, исполнить порученное. Ведь "лилипуты", которые даже не вникают в то, зачем "очень нужно пройти четыре четверти пути", они - не участники процесса, они - просто зрители:
  
   "Ах как жутко, как смело, как мило!
   Бой со смертью три минуты!" (Канатоходец)
  
   "Очи сердца" у них закрыты, для них ложь надевает на себя "одеянья правды", в них "горечь бальзамом вливают", но так не должно быть, и только служители муз могут это изменить. Именно потому их "всегда заменяют другими, чтоб они не мешали вранью" (Песня о микрофоне) Предвидел Высоцкий и это - сколько настоящих артистов в последние десятилетия могли бы повторить вслед за ним!:
  
   Застонал я - динамики взвыли, -
   Он сдавил моё горло рукой...
   Отвернули меня, умертвили -
   Заменили меня на другой...
  
   "Лилипуты" всё еще не понимают, что им не подняться хотя бы до уровня полноценных людей, пока эти "другие", теперь уже "за славу и за плату", утоляют их примитивные запросы.
  
   О спорте.Вряд ли Высоцкий посвятил столько песен какой-либо другой тематике, сколько спортивной. Почему? "Ответ ужасно прост и ответ единственный": спорт он очень любил, как вся страна. Несмотря на кажущуюся простоту этого явления, здесь немало удивительного и парадоксального, как в любом явлении советского бытия.
   Удивительно, что при всем материальном аскетизме, на который были обречены советские граждане, государство не скупилось на материальные затраты, которые требовались для развития спорта. Какие бы трудные времена ни переживала страна! Массовость и доступность спорта в СССР удивляют. В обществе господствовал культ спорта. Поэтому феномен советского спорта это не только и не столько блестящие спортивные достижения, хотя это само собой разумеется, а быстрее образ жизни. Непостижимым же парадоксом советского спорта остаётся совмещение несовместимого - массовые занятия спортом советскому обществу не мешали спиваться. Высоцкий воплотил в себе и отразил в своей судьбе и в своём творчестве всю трагедию этого парадокса. Даже смерть его и её причина в дни олимпиады в чём-то мистически-символичны.
   Массовый, любительский и в известном смысле стихийный характер советского спорта позволял Высоцкому использовать спортивную тематику для изображения нравственно-психологических коллизий, в которых утверждаются принципы наиболее интересных поэту представителей советского социума, или его собственные, которые нередко противостояли общественным стереотипам. Если масса на трибунах кричит "Ату его! Он трус", то герой песни всё же мужественно отстаивает свою позицию:
  
   Неправда, будто бы к концу
   Я силы берегу.
   Бить человека по лицу
   Я с детства не могу (Удар, удар еще удар).
  
   И, конечно же, в словах "Мне руку поднял рефери, которой я не бил" можно искать иной, вовсе не спортивный смысл. Наиболее животрепещущий вопрос для Высоцкого, на который он ищет ответ всегда и везде, вопрос свободы воли, права быть самим собой. Даже если это не нравится большинству, вступает в противоречие с общепринятыми понятиями, разрушает стереотипы социального бытия, даже если за это придётся пострадать, даже если "тренер сказал, что меня он утопит в пруду":
  
   Что начальство в десятом ряду,
   И что мне промоют мозги,
   Если враз, в сей же час не сойду
   Я с неправильной правой ноги.
  
   За это право оставаться самим собой герой шуточной песни Высоцкого готов поставить на карту саму жизнь:
  
   Но лучше выпью зелье с отравой я
   Я над собою что-нибудь сделаю,
   Но свою неправую правую
   Я не сменю на правую левую!(Разбег, толчок и стыдно...)
  
   Ещё драматичнее ситуация, когда право на свободу "бегать в табуне, но не под седлом и без узды" вступает в противоречие с жаждой победы, а она неразделима с тем, кто держит в руках эту узду - "я прийти не первым не могу!":
   Что же делать? Остаётся мне -
   Вышвырнуть жокея моего
   И бежать, как будто в табуне -
   Под седлом, в узде, но без него... (Иноходец)
  
   Вот такая драма демократии угадывается в непростой спортивной стилизации Высоцкого - можно вышвырнуть вождя-наездника, наслаждаясь иллюзией свободы "под седлом, в узде, но без него" и даже получить полное удовлетворение от того, что "я пришел, а он в хвосте плетется", но и победа останется иллюзией. Свобода свободой, но поэт отдаёт себе отчёт, что "не я, жокей на мне хрипит".
   Спорт в творчестве Высоцкого, как образ жизни, отражает стиль межличностных отношений и в целом дух советского общества наиболее органично. Бескудников Олег безответственно симулирует болезнь, "зазнался", "я, мол, болен, бюллетеню, нету сил, и сгинул". Заметим, "сгинул" накануне соревнования, что заставляет тренера выставить на длинную дистанцию спортсмена, который бегает на короткие дистанции, т.е. "подставить", что заканчивается печально:
  
   Подвела меня, а я предупреждал, дыхалка,
   Пробежал всего полкруга и упал, а жалко. (Про конькобежца)
  
   Тот самый тренер, с которым герой песни вчера "брал с тоски по банке", сегодня кричит "меняй коньки на санки". Герой песни отстаивает своё достоинство не мелкой обидой, злобой или склокой, он прощает тренера:
  
   Жалко тренера, он тренер неплохой, но Бог с ним!
   Я ведь нынче занимаюсь и борьбой и боксом.
   Не имею я на счёт, на свой сомнений -
   Все вдруг стали очень вежливы со мной... и тренер.
  
   Сколько в этой зарисовке типично советского - и аврал, штурмовщина во всех сферах жизнедеятельности общества, как неизбежное следствие чьей-то безответственности, и обязательная выпивка, которой "обмывалось" любое дело в горе и радости, и доступность спорта, за которой стояла легкость и возможность начать, бросить, перейти из одной секции в другую - жажда объять всё и при столкновении с необходимостью упорного труда бросать.
   Иначе и быть не могло при массовом характере спорта. Это не значит, что в стране не было вдохновенных, талантливых, упорных и трудолюбивых спортивных мастеров. Их красоту Высоцкий воспел, прежде всего, в цикле об альпинистах. В единственной песне из этого цикла, где звучит не героически-романтический пафос, а ирония, такая лиричная ирония, но и в ней Высоцкий обращается к идее красоты человека, он славит красоту не его тела, а духа. Даже если это красивая женщина, она удостаивается лаконичного эпитета "скалолазка моя гуттаперчевая", её красота в другом:
  
   Я спросил её: зачем идёте горы вы? -
   А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой -
   Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово.
   Рассмеялась ты, и взяла с собой. (Скалолазка)
  
   Красив человек, даже если "не отмечен грацией мустанга, скован в движениях, не скор", красота его в борьбе, упорстве, силе воли:
  
   Мы с ним, как будто оба из металла,
   Но только он - действительно металл.
   А я так долго шёл до пьедестала,
   Что вмятины в помосте протоптал.(Песня о штангисте)
  
   Неважно, был ли Высоцкий футбольным болельщиком, но во всей футбольно-хоккейной тематике песни о них - болельщиках - наиболее проникновенные. Иначе и быть не могло - Высоцкий отражал настроения в обществе, а фанатичную любовь к футболу в те, как, впрочем, и эти времена, в той стране, как, впрочем, и остальных странах, он абсолютно правдоподобно соизмерил мерами жизни и смерти:
  
   Я болею давно, а сегодня помру
   На Центральной спортивной арене...
  
   Пронесите меня, чтоб никто ни гугу:
   Кто-то умер - ну что ж, всё в порядке,
   Закопайте меня вы в центральном кругу,
   Или нет - во вратарской площадке!..
  
   Вижу я всё развитие быстрых атак,
   Уличаю голкипера в фальши, -
   Вижу всё и теперь не кричу, как дурак,
   Мол, на мыло судью или дальше...(Не заманешь меня)
  
   Драма спорта, о которой говорил в одном своем интервью Высоцкий, заключается в столкновении воли нескольких людей, устремленных к победе, когда победитель может быть только один. Накал страстей, порождённых борьбой, волей к победе, не мог оставить его равнодушным - особенно в футболе, когда эти страсти выходят за пределы спортивных интересов, культуры отношений, на уровень личных претензий:
  
   Вот инсайд гол забил, получив точный пас.
   Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге, -
   Не могу: меня тренер поставил в запас,
   А ему сходят с рук перебитые ноги...
  
   Ничего! Я немножечко повременю,
   И пускай не дают от команды квартиру -
   Догоню, я сегодня его догоню, -
   Пусть меня не заявят на первенство мира...
  
   Ничего! После матча его подожду -
   И тогда побеседуем с ним без судьи мы, -
   Пропаду, чует сердце моё - попаду
   Со скамьи запасных на скамью подсудимых...(Песня про правого инсайда)
  
   Но драма не только в этом. Она также в исчерпании резерва совершенства, когда мастер должен сделать выбор: уйти из спорта, или тихо и медленно деградировать. Об этом песня, посвящённая Льву Яшину, которого справедливо называют не только легендой советского спорта, но и символом эпохи, как Ю. Гагарина и самого Высоцкого.
   Поэт прибегает к испытанному приёму - говорит б уходе Яшина из спорта "на весёлый манер", в шуточной форме, хотя сам понимает и вместе с ним понимаем мы, каким мужеством и какой силой воли нужно обладать для этого шага. Герой песни уже спокойно, без волнения осознаёт степень своего мастерства, достигшего вершины:
  
   Мяч в моих руках - с ума трибуны сходят, -
   Хоть десятый его ловко завернул.
   У меня давно такие не проходят!..
   Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул (Вратарь)
  
   Нет, это вздохнул не репортёр, который на протяжении всего матча тихо "канючит", чтобы великий вратарь пропустил мяч, а он "бы снял красивый гол", это вздохнула душа спортсмена, посылающая первые сигналы сомнений, ибо вратарь, легко берущий мячи в пенальти, вдруг видит:
  
   Пятый номер в двадцать два - знаменит,
   Не бежит он, а едва семенит.
   В правый номер мяч, звеня, -
   Значит, в левый от меня, -
   Залетает и нахально лежит.
  
   Это вздохнули достоинство и совесть мастера, не способные к обману, когда в душе идёт такая мучительная борьба:
  
   Искуситель-змей, палач!
   Как мне жить?!
   Так и тянет каждый мяч пропустить.
   Я весь матч борюсь с собой -
   Видно, жребий мой такой...
  
   Это вздыхали мысли о вечности и славе мирской:
  
   Ну, а он всё ноет: "Это ж, друг, бесчеловечно -
   Ты, конечно, можешь взять, но только, извини, -
   Это лишь момент, а фотография - навечно.
   А ну, не шевелись, потяни!"..
  
   В этом тайме мы играли против ветра,
   Так что я не мог поделать ничего...
   Снимок дома у меня - два на три метра -
   Как свидетельство позора моего.
  
   Именно в футбольно-хоккейной тематике Высоцкий коснулся ещё одной любопытной стороны советского спорта - денежной. Дело в том, что советский спорт по определению советской идеологии и подчинённого ей советского руководства мог быть только любительским и понятие спортсмен-профессионал звучало так же нелепо и парадоксально, как, скажем, колхозник-предприниматель. И было бы это естественно и целесообразно, если бы не выходило за рамки здравого смысла и элементарной справедливости. Можно было добродушно подтрунивать над спортсменом международного класса, в трудовой книжке которого значилось, что он слесарь второго разряда или инженер-строитель, за что и получал свою убогую заработную плату, никогда не появляясь на своём рабочем месте. Никому бы и в голову не пришло упрекать его в этом, ведь он не просто трудился на другом поприще, но и добывал славу для своего социалистического отечества. И уж совсем не добродушные чувства пробуждала одна мысль, что он не только добывал славу на международных соревнованиях, но и зарабатывал огромные деньги. А спортивно-чиновничье руководство решало, кто и как будет распоряжаться этими деньгами.
   В поэзии Высоцкого эта аномальная ситуация, сложившаяся в большом спорте, не имеет однозначной оценки. Нравственную оценку профессиональному спорту в капиталистическом мире он даёт в стихотворении, которое так и называется "Профессионалы".
  
   Профессионалам - зарплата навалом.
   Плевать, что на лёд они зубы плюют.
   Им платят деньжищи огромные, тыщи,
   И даже за проигрыш и за ничью...
  
   Советский гражданин и прирождённый гуманист Высоцкий не может воспринимать положительно то, что спорт в буржуазном мире трансформировался в разновидность товара, который покупают и продают по бесчеловечным законам рынка без учёта хрупкости хотя и спортивного, но всё же человеческого естества:
  
   Профессионалам, отчаянным малым,
   Игра - лотерея, кому повезёт.
   Играют с партнёром, как бык с матадором,
   Хоть, кажется, принято, наоборот.
  
   Как будто мёртвый, лежит партнёр твой.
   И ладно, чёрт с ним, пускай лежит.
   Не оплошай, бык! Бог хочет шайбы!
   Бог на трибуне, он не простит!
  
   Высоцкий, столь далёкий от официального патриотизма, здесь с гордостью констатирует превосходство советского спорта, покоящегося на чём угодно, только не на жажде обогащения:
  
   Профессионалам по разным каналам -
   То много, то мало - на банковский счёт,
   А наши ребята за ту же зарплату
   Уже семикратно уходят вперёд.
  
   "За ту же зарплату" - не ту, что и у канадских хоккеистов, а ту же, что и была у них, у советских спортсменов - студентов, слесарей, токарей, техников и т. д. до их семикратных побед.
   Нет, "кровавый, дикий, подлинный футбол" не по душе Высоцкому. Он утверждает преимущество советского спорта - "за нами слово". Но именно сравнение положения советских спортсменов с западными и мысли о несправедливом отношении к спортсменам со стороны советского руководства побуждают к возмущению, гневу и горестным размышлениям. Цену советским спортсменам знали и дома и за рубежом. "Недаром клуб "Фиорентины" предлагал мильон за Бышовца" (После чемпионата мира по футболу), сравнение с западными спортсменами даёт представление о том, как были унижены советские спортсмены, прославившие свою страну:
  
   Ну что Пеле? Пеле как Пеле, объясняю Зине я,
   Ест Пеле крем-брюле в хрустале вместе с Жаирзинья
   А я сижу на нуле, дрянь купил жене и рад,
   А у Пеле "шевролле" в Рио-де-Жанейро.
  
   От этого совсем не тощего котла недалеко стояли руководители спорта. Госкомспорт из центра, а на местах спортотделы. Их формализм, застывший на фазе слова "спорт", их карикатурность Высоцкий набрасывает тонко и ненавязчиво. Лишь на первый взгляд может показаться, что песня "Честь шахматной короны" высмеивает невежественного поборника чести шахматного спорта, который в шахматы и играть-то не умел. Для него шахматные фигуры - "Эх, резные, расписные деревянные ладьи!" Он даже не понимает, почему шахматы - спорт?:
  
   Я кричал: "Вы что там обалдели?
   Уронили шахматный престиж!"
   Мне сказали в нашем спортотделе:
   "Хорошо! Вот ты и защитишь".
  
   На самом деле объект сарказма - "спортотдел", с серьёзным видом объясняющий профану: "Но учти, что Фишер очень ярок, даже спит с доскою - сила в ём", давший ему на подготовку к турниру кого угодно - футболиста, боксёра, даже повара, но только не шахматиста. Правда он сыграл десять партий с Талем, но "в преферанс, в очко и на биллиарде".
   Повар из "спортотдела" не последнее лицо в истории о шахматном турнире.
  
   Ты присядь перед дорогой дальней
   И бери с питанием рюкзак.
   На двоих готовь пирог пасхальный:
   Этот Шифер - хоть и гениальный, -
   А небось покушать не дурак!"(Честь шахматной короны)
  
   Проблема "покушать" типично советская - фигурирует и во второй части этой истории:
  
   Вижу он нацеливает вилку,
   Хочет есть. И я бы съел ферзя...
   Эх, под такую закусь да бутылку!
   Но во время матча есть и пить нельзя.
  
   Претензии спортсмена, подготовленного поваром из "спецбуфета", весьма созвучны с претензиями всех советских граждан, живших в условиях перманентного продуктового дефицита в магазинах и одинаково возмущающихся за границей по поводу того, что "здесь у них лишь кофе да омлет".
   Общинный характер, коллективизм, присущие всему образу жизни, мыслей, даже чувствований советского социума - предмет постоянного подтрунивания Высоцкого. Самого Высоцкого очень трудно представить индивидуалистом, отшельником, или мизантропом. Нужно иметь в виду, что он часто шутит не о том, что хочет высмеять, но о том, что любит, что неотъемлемо от его души. Спорт, в принципе, немыслим без коллективизма, а в Советском Союзе коллектив, спорт, молодость, детство - грани единого советского бытия.
   Понятно, что "Честь шахматной короны" отстояли общими усилиями: благодаря "заводскому другу - научил, как ходят, как сдают", вышеупомянутому повару, который вспоминается в тоске неизбежного и позорного проигрыша: "эх, сменить бы пешки на рюмашки", конечно же футболисту, который учил - "не бойся, он к таким партнёрам не привык", и боксёру с его напутствием "в ближний бой не лезь, работай в корпус". Герой песни даже не думает присваивать себе победу:
  
   Ох мы - крепкие орешки!
   Мы корону привезём!
  
   Но благодаря поддержке коллектива: "Спать ложусь я вроде пешки. Просыпаюсь я ферзём". Метатель ненавистного, неподъёмного молота тоже заученно повторяет:
  
   Вокруг меня корреспонденты бесятся,
   Мне помогли, - им отвечаю я, -
   Взобраться по крутой спортивной лестнице
   Мой коллектив, мой тренер и моя семья.
  
   Но смеётся поэт над затертым идеологическим штампом, а не над спортивным единством, в котором сливаются не только "мой коллектив, мой тренер и моя семья", но и зрители. Болельщики, становящиеся со спортсменами одним целым и как бы принимающие на себе их усилия, боль, энергию и радость, как тот болельщик штангиста, который крикнул: "Брось его к чертям!":
  
   Он вверх ползёт - чем дальше, тем безвольней,
   Мне напоследок мышцы рвёт по швам.
   И со своей высокой колокольни
   Мне зритель крикнул: "Брось его к чертям!"
  
   Ну а единство футбольных болельщиков воспето поэтом без тени иронии:
  
   Тесно здесь, но тепло - вряд ли я простужусь,
   Здесь единство рядов - в полной мере!
   Вот уже я за термосом чьим-то тянусь -
   В нём напиток "кровавая Мэри".
  
   Вот сплочённость-то где, вот уж где коллектив,
   Вот отдача где и напряженье!
   Все болеют за нас - никого супротив, -
   Монолит - без симптомов броженья! (В голове моей тучи безумных идей)
  
   Национальный вопрос.
  
   Здесь уже не скажешь "монолит без симптомов броженья". И всё же в СССР дружба народов, интернационализм были не пустым звуком, даже если насаждались насильственной идеологией, даже в известном смысле навязчиво декларируемыми, даже поверхностные, не успевшие пустить глубоких корней, но именно на них на протяжении ряда десятилетий держалось огромное многонациональное государство. Хотя нельзя упускать из виду, что и многонациональная Российская империя, нареченная большевиками "тюрьмой народов", держалась вовсе не на штыках. На чем? Вопрос.
   Почти завершив путь подростка, который повинуется словам "надо" и "нельзя", бунтуя и сопротивляясь в душе, советское государство-подросток уже назавтра могло проснуться "не мальчиком, но мужем", и сказать себе, а ведь действительно "надо" и действительно "нельзя", ибо дружелюбие и единство более присущи природе человеческой, чем вражда и злобное разъединение.
   Но он взбунтовался, взял в руки оружие, пролив кровь братьев, с которыми ещё вчера учился, строил, защищал общую землю, облачился в кольчугу ненависти, и назавтра проснулся в пещере, упиваясь иллюзией обретения свободы на обломках великого государства.
   В этом тонком и сложном вопросе (ведь это тоже "вопрос крови") и в будущем будет много разночтений, волнений и неправды. Правду трудно найти там, где кипит кровь. Попробуйте, люди будущего, отыскать её в поэзии Высоцкого. Даже если найти удастся совсем немного - это будет правда. На протяжении веков на территории СССР действительно господствовала та национальная идея, которая отражена в древней легенде. "Пей из одной чаши, но покрывайся платами всех народов", - гласила надпись в ларце, где лежала золотая чаша и многие разноцветные покрывала. Чингиз-хан получил этот ларец от послов Старца Горы. "Так была явлена Иерархия и терпимость, как подобает Вождю" (Сердце, 295). "Вождям" государства в разные времена приходилось под своей рукой удерживать множество народов, заботясь о каждом. Особенно заботились о "малых народцах", представителей которых даже в армию не брали, чтобы не сократить их численность. На том и держалось равновесие в многонациональной державе веками.
   Из всех тем национального вопроса перманентно больной в СССР оставалась для Высоцкого тема антисемитизма. Не стоит связывать это с еврейскими корнями поэта. Дело не в них. А в том, что антисемитизм - это жестокость, насилие, унижение во все времена и везде. СССР не исключение. И мимо них Высоцкий пройти не мог равнодушно. Вовсе не вымысел его недоумение:
  
   Но надо ж узнать, кто такие семиты, -
   А вдруг это очень приличные люди.
   А вдруг из-за них мне чего-нибудь будет(Антисемиты).
  
   В его стране не только "шпана" не знала, кто такие семиты, что это "простые евреи" не знали многие в рабочей среде, а в деревнях иногда не знали даже и кто такие евреи.
   Подобного рода невежество характеризует две стороны общественного сознания. С одной стороны в стране, где тяжело работало всё население, где плечом к плечу строили, учились, воевали без оглядки на национальное происхождение, люди росли и жили в переплетении судеб и частенько эти судьбы сплетались в неразрывные узы дружбы. Поэтому "Эй, Гиська, мы - одна семья: вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие. Мои безвестно павшие, твои безвинно севшие" (Баллада о детстве). Поэтому потомок антисемитов соглашается ехать в Израиль исключительно потому, что попросил его об этом друг-еврей:
  
   Мишка взял меня за грудь:
   "Мне нужна компания!
   Мы ж с тобой не как-нибудь -
   Здравствуй - до свидания.
   Побредём в паломники,
   Чувства придавив!
   Хрена ли нам Мнёвники -
   Едем в Телль-Авив!
  
   Я сказал: "Я вот он весь,
   Ты же меня спас в порту,
   Но одна загвоздка есть -
   Русский я по паспорту.
   Только русские в родне,
   Прадед мой самарин,
   Если кто и влез ко мне,
   Так и тот - татарин...(Мишка Шифман)
  
   Но с другой стороны, это невежество чревато такими учителями, как "друг и учитель - алкаш в бакалее", который расскажет и убедит, что во всех бедах человечества повинны евреи, они не только "пьют кровь христианских младенцев", но и "замучили, гады, слона в зоопарке".
   Истребить сомнения по поводу Альберта Эйнштейна, Абрама Линкольна, жертв фашизма и даже основоположника марксизма в таких дремучих мозгах так же легко, как и утвердить готовность "на разбой и насилье". "И бью я жидов и спасаю Россию". Вечно, почти как мир! Но каким бы пышным и разнообразным цветом не цвёл антисемитизм в Советском Союзе, плодам этих цветов в виде еврейских погромов не дано было созревать. Антисемитизм оставался уделом людей низкой культуры духовной, интеллектуальной, бытовой, как, впрочем, во всём мире. Но пропитанное духом филистерства агрессивное невежественное большинство доводило свои антисемитские комплексы до абсурда, как в той гротескной ситуации, когда визу на въезд в Израиль получает почему-то не еврей Мишка Шифман, а русский потомок антисемита Коля. "А ответ ужасно прост и ответ единственный":
  
   Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу,
   Мишка пьёт проклятую.
   Говорит, что за графу
   Не пустили - пятую.
  
   Смысл гротеска станет понятен, если вспомнить, что в советских документах, в том числе и паспорте, в пятой графе указывалась национальность советского гражданина. Больше чем евреи по этой "графе", вряд ли подвергались каким-либо утеснениям и ограничениям представители каких-либо других национальностей.
   Общечеловеческое кредо по национальному вопросу, которое исповедовало большинство советского населения, хранившее в своей пёстрой этнографической сущности полусознательную память о том, что русский - это не национальность в узком смысле слова, а принадлежность к огромной части суши на земле под названием СССР, отражено в стихотворении "Летела жизнь". Его герой - сын неизвестных родителей, вся страна его дом. Это стихотворение о том "общем мировоззренческом ядре, через которое все народы СССР собирались в надэтническую общность" (С.Г. Кара-Мурза. Демонтаж народа, с. 386):
  
   Я сам с Ростова, я вообще подкидыш,
   Я мог бы быть с каких угодно мест...
  
   В той стране приоритет общечеловеческих ценностей не заглушался страшным голосом крови. Поэтому русский подкидыш, воспитанный в "детском доме в ауле, в республике чечено-ингушей", с благодарностью вспоминает своих воспитателей:
  
   Они нам детских душ не загубили,
   Делили с нами пищу и судьбу.
  
   И хотя непросто было сказать в брежневскую эпоху об обидах чечено-ингушей, Высоцкий говорит о них в весьма прозрачном намёке:
  
   Нас закаляли в климате морозном,
   Нет никому ни в чём отказа там.
   Так что чечены, жившие при Грозном,
   Намылились с Кавказа в Казахстан...
  
   Велика география, по которой проложил свои тропы советский подкидыш - Сибирь, Норильск, Анадырь. Он не скупится на экзотические гиперболы для зарисовки её разнообразия и единства:
  
   Пью водку под орехи для потехи.
   Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему пилав
   В Норильске, например, в горячем цехе
   Мы пробовали пить стальной расплав...
  
   Не только дружеские застолья, "спаивающие" советские многонациональные коллективы, но и драки на национальной почве совесть Высоцкого скрыть не может. Как ни парадоксально, но в этих драках, именно как их описывает Высоцкий, таится та самая "симфония народов", которой можно именовать тип межэтнического общежития, принятый в России со времен Киевской Руси. "Ни этнический плавильный котел (как в США), ни ассимиляция главным народом (как в Германии), ни апартеид, как в колониях", а взаимодополняющая общность людей разных национальностей, осознающих себя одним народом, когда в любой точке огромной страны множество тех, "кто были не отсюда, но воевали, словно за себя":
  
   Воспоминанья, только потревожь я, -
   Всегда одно: "На помощь! Караул!".
   Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
   А место битвы - город Барнаул.
  
   Когда дошло почти до самосуда,
   Я встал горой за горцев, чьё-то горло теребя,
   Те и другие были не отсюда,
   Но воевали, словно за себя.
  
   Воспоминания героя стихотворения суть пророческое предупреждение:
  
   А те, кто нас на подвиги подбили,
   Давно лежат и корчатся в гробу.
   Их всех свезли туда в автомобиле,
   А самый главный вылетел в трубу...
  
   "Корчатся в гробу" проклятые живыми - эту участь предрекает Высоцкий тем, кто "нас на подвиги подбили". Не знай, что Высоцкого не стало в 1980 году, можно было бы сказать, что он имел в виду события конца 80-х и их апофеоз 1991 года. Знал поэт, на какой почве легче всего "подбить на подвиги". То, о чем предупреждали буржуазные идеологи: "Национализм, и только национализм является эффективным барьером на пути коммунизма" (Демонтаж народа, с. 427), Высоцкий знал. Теоретики КПСС, для которых национального вопроса не существовало, относились к этому со смехом. А зря, как оказалось.
  
   О негативных явлениях советского социума
  
   Так скромненько в советской действительности называли алкоголизм, наркоманию и проституцию. В творчестве Высоцкого мы найдём подтверждение тому, что серьёзно можно говорить, как о масштабно негативном явлении в советской общественной жизни, только об алкоголизме.
   Была ли в СССР проституция? Конечно, была. Дискуссионным остается лишь вопрос о том, была ли она таким же ужасающе масштабным разрушительным злом, как сейчас в нашей стране, или уже в те времена в странах Запада, или всё же "негативным явлением". На этом явлении, как и на других социальных явлениях, скрещивают свои копья сторонники и противники либерального строя, как теперь лукаво нарекли капитализм. Но ищущие правду должны видеть и в этом социальном зле, имевшем место в социалистическом государстве, противоречие той системы, того эксперимента во всём его многообразии. Опереться на объективные исследования вряд ли будет возможным, потому что социология, как и другие гуманитарные отрасли в том государстве, несли на себе такой слой идеологии, что строго научную прослойку под ним можно и не найти.
   Те, кому хочется набросить покров мрака и грязи на историю советской нравственности, должны при известной добросовестности бросить взор в максимально доступное прошлое своих прабабушек, чтобы убедиться, что советская этика покоилась на мощном фундаменте народной, прежде всего крестьянской морали, и на гуманистической традиции великой русской литературы, осветившей судьбу падшей женщины в царской России, как трагедию всей социальной системы.
   Из тех немногочисленных зарисовок, касающихся проституции, которые оставил Высоцкий, можно составить картину того, как эволюционировало это зло даже на протяжении короткой жизни поэта. В 60-е годы, когда пресловутый "железный занавес" скрывал от советских граждан не только некоторые плоды буржуазной культуры, но и мораль, породившую сексуальную революцию и потребительские стандарты жизни, трудно было представить такой позор, как престижность занятия проституцией, самого понятия валютной проститутки по крайне мере в общественном сознании.
   Степени неприятия этого явления в сознании социума соответствует категоричность тона песен Высоцкого, в которых он его касается, даже если это песни из цикла блатных.
  
   Говорил я, что жизнь потеряна,
   Я сморкался и плакал в кашне, -
   А она мне сказала: "Я верю вам
   И отдамся по сходной цене".
  
   Я ударил её, птицу белую -
   Закипела горячая кровь:
   Понял я, что в милиции делала
   Моя с первого взгляда любовь...(Городской романс)
  
   В тот период, когда высокие идеалы социализма ещё только начинали обесцениваться, ни герои песен Высоцкого, ни он сам не задавались вопросом о причинах проституции в социалистическом государстве. Просто продажность женщин не совмещалась с идеалом женщины. Поэтому герой Высоцкого, ударив женщину, только спрашивает:
  
   Но как же случилось, что интеллигент,
   Противник насилия в быте,
   Так низко упал я - и в этот момент,
   Ну если хотите, себя оскорбил мордобитьем? (Я женщин не бил)
  
   Он в растерянности констатирует: "Но всех не побьёшь - их ведь много". Продажных женщин много для страны, которая декларирует высокие нравственные ценности и утверждает, что в её пределах проституция отсутствует.
   Только в последние советские годы после выхода фильма "Интердевочка" старшие советские поколения были потрясены тем, что это есть, почти так же, как мать главной героини фильма, которая свела счеты с жизнью, узнав о том, что её дочь валютная проститутка.
   П. Тодоровский, автор фильма, показал, как мутировал идеал советской женщины, видоизменяясь в сторону рыночных норм нравственности - всё имеет рыночную цену, даже то, что раньше считалось бесценным: любовь, преданность, чистота, красота. Но невольно он и сам ломал его, изобразив свою героиню чуть ли не ударницей труда, симпатичной, доброй, отзывчивой девушкой, которая продаёт себя, чтобы красиво жить. Так кстати вписались обаяние героини, тонкий сарказм её высказываний, достижение цели, которую она преследовала, в новую идеологию "перестройки". И хотя идея фильма выдержана в духе советской идеологии - героиня погибает от банальной ностальгии, от любви к той самой родине, которую она продала так же легкомысленно, как и своё тело, память зрителя фиксирует только успех валютной проститутки, как апологию проституции, совершенно немыслимую в советском государстве в доперестроечный период.
   Как бы ни извращали смысл слов "в нашей стране секса нет", как бы саркастически ни звучали слова героини фильма - "в нашем государстве это явление социальное отсутствует полностью, поэтому статья для меня ещё не придумана", но красный свет проституции зажигало именно общественное сознание. Хотя она всегда находилась в поле бдительности не только простой милиции, но и других компетентных органов, но "статьи" действительно не было. Поэтому "органы" могли предъявить проституткам только оборот иностранной валюты, что было уголовно наказуемым, поэтому девицы в фильме Тодоровского ведут себя развязано и уверенно с этими "органами", пока дело не доходит до валюты.
   А за десять лет до "Интердевочки" так же нагло и уверенно ведёт себя "девочка" из романа Высоцкого (точнее, его набросков). "Чего надо вам? Что в номере у иностранца была? Ну, была! Вы лучше за персоналом следите, а то они две зарплаты получают - одну у вас рублями, другую у клиентов валютой. Или может они с вами делятся? Вот ты, я вижу, "Уинстон" куришь. Откуда у вас "Уинстон" - он только в барах и "Берёзках".
   - Помолчите, Полуэктова, - оторопели все вокруг и ошалели от наглости". Но когда "разомкнулся на ней злополучный лифчик и выпали из него злополучные 800 марок, и стихло всё кругом и уже задышали мстительно работники, взялись за авторучки, пододвинули уже стопки бумаги... А Тамара Полуэктова с самотечной площади так и осталась, подпрыгнув с открытым ртом и расстегнувшимся лифчиком, и ждала неизвестно чего".
   В занятии проституцией там, у них Высоцкий ищет и даже находит некий смысл:
  
   Не грусти! Забудь за дверью грусть.
   Заплати, а я развлечь берусь...
  
   Попробуйте забыться, не думать о дурном!
   Оставьте злые лица направо за углом!
  
   Оставьте боли и заботы своему врагу!
   Я в этом охотно помогу!
  
   Нет золотой долины - всё проигрыш и прах.
   А выигрыш, мужчины, - в отдельных номерах! (Не грусти...
  
   Проституции в своей стране он ищет объяснение. "Попадаешь сразу в чистоту, тепло и вот сразу же, как со страниц виденных уже "Пентхаузов" и "Плейбоев" с мисс, мистерами Америка за 197... С удивительными произведениями дизайнеров: дома, туалеты, ванные и бассейны, спальни и террасы и в них невесты в белых платьях... Сильные и надёжные самцы, покорители дикого Запада, фермеры и миллионеры... А тот, который тебя сюда привёл, с таинственным видом вынимает хрустящий такой пакетик от "Бон Марше", который есть не что иное, как рынок или универмаг, а вовсе никакой не Пьер Карден, но ты -то этого не знаешь. Ты пакетик разворачиваешь, Тамара, Галя, Люда, Вера и достаёшь, краснея, колготки и бюстгальтер.... А могли бы ведь Тамары, Люды, Веры и Гали пойти, скажем, в Мосторг и купить там то, другое и третье и даже джинсы и "Мальборо", и тогда трудно было бы нашим дорогим иностранным гостям без знания почти что языка, доволакивать их до постелей в номерах отелей"... Остановился бы Высоцкий в поисках причин проституции на этой незамысловатой - вечном дефиците ширпотреба, неустроенном быте, да хамстве своих мужиков ("А вы, если не хамит, не бьёт бутылкой по голове, не выражается, уже думаете, что жениться хочет... А он просто хорошо воспитан"), или шёл бы вглубь проблемы, судить трудно.
   Вряд ли это прозаическое произведение задумывалось, как роман о проституции. Из того небольшого отрывка, который оставил Высоцкий, можно предположить, что он набрасывал автобиографическое произведение, в котором судьба сталкивает его собственного прототипа с женщиной с сильным и цельным характером, прошедшей трудный путь испытаний от детства в неблагополучной семье, через проституцию к некому очищению и самоотверженной любви. Вот какие слова вкладывает автор в уста своей героини: "И мне было хорошо от того, что у меня есть и хозяин и слуга одновременно, и думала я, что буду с ним жить, сколько он захочет, и пойду за ним на край света..." (Девочки)
   Резкость немногих зарисовок, касающихся проституции в СССР, которые сделал Высоцкий, вполне соответствуют степени неприятия этого явления в сознании социума в его время. Можно только удивляться скорости разложения этого сознания, повлекшего деградацию морали, которая стала угрожающе разрушительной для самого основания социума. А в основании его - воспроизводство жизни, неотъемлемое от женщины, материнства и детства.
   Масштабы наркомании в СССР, как и проституции, были ничтожны в сравнении с тем, что было в капиталистическом мире и тем, что есть у нас сейчас. Отношение советской общественности к наркоманам было примерно таким же, как к инопланетянам. О них слышали, а вот видеть воочию, сталкиваться в быту, на работе, в личных отношения приходилось немногим. Знали, что есть, но где, сколько, как и когда, среднестатистический советский обыватель не имел представления. Это было неуловимое социальное зло. Потому и в творчестве Высоцкого оно оставило едва заметный след - единственная песня, которую злопыхатели советской эпохи препарировали чуть ли не по слогам с целью раскопать в ней подтверждения, что весь Союз "ширялся", глотал "колёса", нюхал всякую гадость, обкуривался до полной невменяемости, на самом деле посвящена опять же поиску причин этого зла. Но в отличие от проституции, корни этого явления, согласно содержанию стихотворения, он находил не в социально-экономической сфере, а скорее в психологической. Если не считать тех, кто имел законный доступ к пользованию наркотиков, кто: "раны лечил боевые, ... так, обеспечил тылы", остальные искали способ обезболить душевные муки:
  
   Кто-то там проколол свою душу,
   Кто-то просто остался один...
  
   Кто-то там проколол свою совесть,
   Кто-то в сердце вкурил анашу...(Не писать мне повестей)
  
   Выудить больше из творчества Высоцкого о наркомании трудно и это наиболее характерное подтверждение тому, что общество если и болело наркоманией, то эта болезнь была подобна хроническому насморку.
   То ли дело алкоголизм! Чуть ли не каждое стихотворение Высоцкого содержит упоминание о выпивке - какую бы подборку ни взять:
  
   Как там дела в свободном вашем мире?
   Что вы там пьёте? Мы почти не пьём...(Ребята, напишите мне)
  
   Ну о чём с тобою говорить!
   Всё равно ты порешь ахинею, -
   Лучше я пойду к ребятам пить -
   У ребят есть мысли поважнее...(Ну о чем с тобою)
  
   В этом доме большом раньше пьянка была
   Много дней, много дней...
   Ведь а Каретном ряду первый дом от угла -
   Для друзей, для друзей.
  
   За пьянками, гулянками,
   За банками, полбанками,
   За ссорами, за спорами, раздорами....(В этом доме большом)
  
   Друг подавал мне водку в стакане,
   Друг говорил, что это пройдёт,
   Друг познакомил с Веркой по пьяне:
   Мол Верка поможет, а водка спасёт...(Сыт я по горло)
  
   Чемодан мой от водки ломится -
   Предложил я, как полагается:
   "Может, выпить нам - познакомиться, -
   Поглядим, кто быстрей сломается!..." (Попутчик)
  
   И так далее... Здесь важно удержаться от соблазна объяснить это алкоголизмом самого поэта. Столь частое упоминание пьянства в творчестве поэта имеет единственное объяснение: алкоголизмом было поражено общество, как проказой. Все жизненные ситуации, личностные контакты, события - семейные, трудовые, торжественные, трагические, встречи-расставания - "за приезд, за отъезд", праздники - религиозные, государственные, спортивные, все коллективные процессы - субботники, поездки в колхоз, пикники, словом всё абсолютно в советской стране сопровождалось возлияниями.
   Среди причин социально-экономическая - одна из самых весомых. Немыслим был в СССР легальный оборот доходов от проституции, содержания публичных домов или наркодельцов. Но оборот от продажи алкогольных напитков был абсолютно законным, ибо государству принадлежала монополия их производства и продажи. Поступления в бюджет от этого оборота были колоссальные. Сложился заколдованный порочный круг: государство оказалось тем субъектом, который был заинтересован в максимально возможном потреблении алкоголя, проще говоря, в спаивании народа.
  
   Любил наш царь всю пьянь на пьяни,
   Всех наших доблестный ханыг.
  
   От трезвых он - как от проказы:
   Как встретит, так бежит от них, -
   Он втайне издавал приказы,
   Все - в пользу бедных и хмельных.
  
   На стенах лозунги висели
   По центру, а не где-нибудь:
   "Виват загулы и веселье!
   Долой трезвеющую нудь!"(В одной державе с населеньем)
  
   Справедливости ради нужно признать некоторое торможение процесса спаивания народа после развала СССР. Как ни парадоксально, это произошло прежде всего в связи с разрушением основных социальных стандартов социализма - увеличением продолжительности рабочего дня, более интенсивной работой, угрозой безработицы. К этому можно добавить личную заинтересованность в предпринимательской деятельности, и даже массовое появление личного автотранспорта.
   В стране же Высоцкого по мере возрастания лжи, лицемерия, обесценивания коммунистических идеалов, латентной имущественной дифференциации, удушающего некомпетентного партийного контроля во всех сферах социалистического бытия трудно было найти применение внутренней психической энергии человека. Порывы немотивированного буйства у пьяных иногда выглядели, как выброс лавы из вулкана:
  
   И бледнел я на кухне с разбитым лицом,
   Делал вид, что пошёл на попятную.
   "Развяжите, - кричал, - да и дело с концом!"
   Развязали, но вилки попрятали.
  
   Тут вообще началось -
   Не опишешь в словах, -
   И откуда взялось
   Столько силы в руках! -
   Я как раненый зверь
   Напоследок чудил:
   Выбил окна и дверь
   И балкон уронил...(Ой, где был я вчера)
  
   Несмотря на гиперболы, которые применяет поэт, картина настолько типичная, правдоподобная, что многие узнавали в ней себя и свои истории. Совсем не постыдно было после вчерашнего загула рассказать, как почему-то оказался за городом и вернулся домой без рубашки под утро. "Да, - мог услышать герой приключения, - "ты, говорят, голым скакал, будто песни орал, а отец, говорил, у тебя генерал!" "Да иди ты!", - простодушно восклицал друг, не подозревая даже, что ему цитируют Высоцкого.
   Не менее типично начать пить "близ прилавка в закуточке", продолжить в "скверу, где детские грибочки", ну а закончить, где... "не помню - дошёл до точки". Так же типично алкоголь "рвёт крышу" сдерживающих рефлексов и из недр души так же безудержно вырывается страсть к общению:
  
   Мы, правда, третьего насильно затащили, -
   Ну, тут промашка - переборщили.
   А что очки товарищу разбили -
   Так то портвейном усугубили.
  
   Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
   Что - не буяньте, что разойдитесь.
   На "разойтись" я сразу ж согласился -
   И разошёлся, и расходился!..(Милицейский протокол)
  
   Заметим, это не деморализованные опустившиеся алкоголики, которым уже всё безразлично. Нет, это обычные советские пьяницы, которым чувство стыда не чуждо:
  
   И осталось лицо и побои на нём.
   Ну, куда теперь выйти с побоями!
   ...Если правда оно -
   Ну, хотя бы на треть,
   Остается одно -
   Только лечь помереть!
  
   И готовность покаяться им присуща, особенно если дошло до милиции:
  
   Ну если я кого ругал - карайте строго!
   Но это вряд ли, - скажи, Серёга!
   А что упал, так то от помутненья,
   Орал не с горя, от отупенья.
  
   И товарища по несчастью они будут выгораживать:
  
   Вы не глядите, что Серёжа всё кивает, -
   Он соображает, всё понимает!
   А что молчит, так это от волненья,
   От осознанья и просветленья.
  
   И в одуревшей голове ещё теплится память о семье: "Не запирайте, люди! Плачут дома детки". Таких пьяниц на плаву и держали семьи. Семьи, на которых они висели мучительными гирями, тянули их вверх, а они тянули свои семьи вниз: в бедность, болезни, позор, безрадостное существование. И только когда эта многострадальная ниточка разрывалась, пьяница беспрепятственно шел на дно алкоголизма и доживал свои дни по всем законам этой болезни. Такое тоже было нередко. Но массовым, всё же, было пьянство в рамках определённой морали: "Мои друзья хоть не в "болонии", зато не тащат из семьи, а гадость пьют из экономии, хоть поутру, но на свои!" (Разговор у телевизора).
   И вот любопытно, каким же было отношение социума к пьяницам? Оно было не просто терпимым, а почти любовным, нежно-любовным! Каждый видел в пьяном, если не себя, хоть раз в жизни напившемся до полного скотства, то сына, брата, мужа или друга. Возможно поэтому общественная мораль делилась на два направления: одно - официально-административное, отрицательное, другое - семейно-личное, очень жалостливое. "Уступите место человеку, вы же видите он - пьяный!"
  
   Приятно всё-таки, что нас здесь уважают.
   Гляди, Сергей, подвозят, гляди - сажают!
   Разбудит утром не петух, прокукарекав, -
   Сержант подымет - как человеков!
  
   Не говоря уже о слабом поле:
  
   Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот,
   А какой-то танцор бил ногами в живот...
   Молодая вдова, верность мужу храня,
   Ведь живём однова, пожалела меня...(Ой, где был я вчера)
  
   Но раскаяние бывало таким же искренним, неизменным, как и недолговечным. В советском народе жила некая тайная, необъяснимая, какая-то патологическая гордость - гордость пьянством, этакое лихачество пьянства.
  
   И если б водку гнать не из опилок,
   То что б нам было с пяти бутылок!
   ...А уж когда коляска подкатила,
   Тогда в нас было семьсот на рыло!
  
   Стыдно недолго, только когда "наутро я встал, мне как давай сообщать". А проходит месяц, другой и рассказ "ой где был я вчера" утрачивает и стыд, и унижение, и боль и всю, в сущности, трагедию происшедшего. Напротив, он приобретает характер смешного, весёлого, почти героического приключения. А само пьянство становится системным, обыденно-устойчивым злом: "Ну, и меня, конечно, Зин, всё время тянет в магазин. Ведь я же, Зин, не пью один!" Пьянство - трагедия не только личной судьбы Высоцкого, которая нашла отражение в его творчестве, это трагедия страны, которая еще ждёт своих исследователей.
   Став главой партии и государства, М.С. Горбачёв решился на сухой закон. В том, чем этот факт овеян - кривотолками, лицемерием или цинизмом - не знаешь, чему больше удивляться. Горбачёву еще долго будут помнить и якобы вырубленные виноградники и опустевшую казну. Но чтобы понять тайну российского пьянства, фокус "магического кристалла" нужно настраивать не на наивную, хотя и благородную попытку незадачливого реформатора, а на ту глубину, в которой комфортно и вольготно плещется и нежится зелёный змий. Там кроется эта тайна. И опускался в смрад этих глубин, где обитало оно, это "зелёное, пахучее, противное" (Песня про джина) поэт и находил ответы. И были это глубины застоявшегося, запертого, больного духа человеческого.
  
   Глава 3. СОВЕТСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
  
   Высоцкий соприкасался с историей двумя гранями. Одна - та, которой соприкасаемся с ней все мы, как её свидетели и творцы своей личной судьбой, судьбами своих семей, своими душами и сердцами, на которых оставляет она свою неизгладимую печать. Другая - та, которая заставляла его соприкасаться с историей по роду занятий, иными словами его профессия актёра.
   Если бы у людей было такое почтительное отношение к истории, как у Высоцкого, общество могло бы избежать многих совершённых им роковых ошибок. Он не только чтил поступки, побуждения, цели, мысли и чувства ушедших по простой и внятной причине: они - ушедшие. Но он еще и сознавал чудовищную опасность "минных полей" прошлого.
   Понятие равновесия часто является определяющим в его утверждениях. Прошлое уже сложило определенную судьбу будущего - как бы нам не хотелось еще подергать за веревочки тени ушедших, это лишь отбросит новую тень на сложившееся будущее построение. Кто же чует, как "стая псов, голодных Гончих псов, надсадно воя, гонит нас на чашу"?(Шторм) Хотим мы или нет, но там во Вселенной, решается судьба наша, ибо там "чаша звездных - подлинных Весов". Там "седой Нептун судьбу решает нашу". Да, воля свободная человека остается неприкосновенной. Драма лишь в том, совпадет она с законами Вселенной, или нет. Если нет, тогда... "вечный штиль и прерван ход часов". Мир болеет от неуравновесий. Дух человеческий настолько отклонился от желаний, способных установить Равновесие, что любое человеческое проявление создает силу разрушения. "Равновесие может только тогда являть утверждение свое, когда свободная воля изберет путь Общего Блага" Народ России рискнул избрать путь Общего Блага. Но насколько это была его свободная воля, вот главный вопрос советской драмы.
  
   О гражданской войне
  
   Вот уже тридцать лет, как нас "качает" на маятнике оценок этого пожалуй самого кровавого, трагического и фатального в новой истории события. Уже во времена "застоя" перестали в школах разучивать песни гражданской войны, от слов и музыки которых захватывало дух и наворачивались слезы:
  
   Этих дней не смолкнет слава,
   Не померкнет никогда.
   Партизанские отряды
   Занимали города...
  
   Разгромили атаманов
   Разогнали воевод.
   И на Тихом океане
   Свой закончили поход..
  
   Померкла и смолкла слава... В 80-е появились новые песни, от которых тоже наворачивались слезы и захватывало дух:
  
   Вот уж год, как Тобольск
   Отзвонил по царю панихиду.
   И предали анафеме душу убийц.
  
   Им не Бог и не царь.
   Им не боль и не совесть,
   Всё им тюрьмы долой, да пожар до небес.
  
   И судьба нам читать
   Эту страшную повесть
   В воспаленных глазах матерей да невест.
  
   Отступать дальше некуда -
   Сзади Японское море.
   Здесь кончается наша Россия и мы.
  
   Как будто и не к месту, но вспоминаются слова: "Мне теперь не понять, кто же прав был из нас в наших спорах без сна и покоя"(Он вчера не вернулся из боя). Заговорили о покаянии, забывая, что философия покаяния бессмысленна без понятия искупления. Великий сокровенный смысл покаяния в осознании греха, что разрывает заколдованный круг следствий, их дурную бесконечность. Но именно следствия законно и неотвратимо искупает человечество, независимо от того, осознало оно свой грех или нет. То есть, состоялось покаяние или нет, а "проступок не может стать не содеянным". Потому неизбежно искупление. Покаяния может не породить новую причину, и тем самым разорвать бесконечность причинно-следственных цепей. Оно подчинено только свободной воле человека, а искупление неизбежно. Таков закон природы.
   В годы перестройки потомки тех, кто "разгромили атаманов, разогнали воевод", бросились "посыпать головы пеплом" и покаянно стенать перед памятью обиженных господ, которые "под мундирами прятали обиды, ждали холопскую пулю пониже петлиц". Как-то враз забылось, что наступило для "господ" тогда в "гражданку время искупления, что иногда поднимается "мускулистая рука" холопов с винтовкой, саблей либо на худой конец, вилами. А когда наступает искупление для детей, внуков, правнуков, им трудно понять, что именно они искупают. Поэтому искупление без покаяния рождает обиды, а вместе с ними дурную бесконечность следствий. Советская интеллигенция приняла эти обиды на свою совесть. Маятник метнулся в белую сторону. Результат такого покаяния, ставший невообразимым кульбитом сознания народа, не заставил себя ждать: появились новые господа и холопы Новая "холопская пуля" возможно ещё не отлита, но маятник начинает смещаться в красную сторону. Природа не терпит нарушения равновесия и оно будет восстановлено рано или поздно. Чудовищный имущественный перекос может породить соразмерную степень разрушения. Новые "звери алчные, пиявицы ненасытные" даже не соображают, что не натуральный оброк в виде зерна, мёда и сала, как в восемнадцатом веке, они берут с народа, а кладут в карманы достояние народа, составляющее основу его жизни.
   Высоцкий предвосхитил перестроечные дискуссии о гражданской войне и революции. Он не метался от белых к красным на маятнике переоценок. Вопрос, который в "сухом остатке" после всех споров по-прежнему притягивает своей нерешённостью - почему всё же белая гвардия с её профессиональным офицерским составом, материальной помощью Антанты, численностью и любовью к "царю и отечеству" проиграла красным - кажется перед Высоцким не стоял. Он знал, что белые были уничтожены, прежде всего, своими сомнениями, метаниями, разногласиями друг с другом и совестью:
  
   И нам ни черта не разобраться,
   С кем порвать и с кем остаться,
   Кто за нас, кого бояться,
   Где пути, куда податься - не понять!
   Где дух? Где честь? Где стыд?!
   Где свои, а где чужие?
   Как до этого дожили?
   Неужели на Россию нам плевать?..
  
   Эй, вы! Где былая ваша твёрдость,
   Где былая ваша гордость?
   Отдыхать сегодня - подлость!
   Пистолет сжимает твёрдая рук.
   Конец! Всему конец! Всё разбилось, поломалось,
   Нам осталась только малость -
   Только выстрелить в висок иль во врага. (В куски разлетелася корона)
  
   Это вопль отчаяния и стон раненной души, подспудное осознание неправоты своего дела. А противостоять нужно было монолиту красных, спаянному верой в свою правоту, духом победы и предчувствием красоты и справедливости будущей жизни.
   "Надисторичность", необратимость, эсхатологичность происшедшего в годы революции и гражданской войны не вызывали сомнений не только у персонажа песни Высоцкого, у него самого, но у большинства советских граждан даже в эпоху, названную застоем:
  
   Войны и голодухи натерпелися мы всласть.
   Наслышались, наелись уверений, -
   И шлёпнули царя, а после - временную власть,
   Потому что кончилось их время.
  
   А если кто-то где-нибудь надеется на что,
   Так мы тому заметим, между прочим:
   Обратно ваше время не вернётся ни за что -
   Мы как-нибудь об этом похлопочем.(Войны и голодухи...)
  
   Он ошибся - или действительно "похлопотали как-нибудь", плохо, или сроки не подоспели, но "их время" вернулось. Законы природы неотвратимы и круги спирали отменить не могут самые устремленные по "лучу времени". Высоцкому дано было вместить в себя и белых и красных не только в сердце, но и в ролях. "В двух картинах я снимался в один и тот же период и играл двух совершенно противоположных людей: поручика Брусенцова в фильме "Служили два товарища" и большевика-подпольщика Бродского в фильме "Интервенция". Оба они гибнут: один гибнет, потому что понимает, что выбрал не тот путь, что он теряет родину и уже потерял идею, и как отчаявшийся человек пускает себе пулю в рот. А второй - прообразом его был Ласточкин... За него интервенты предлагали бешеные деньги. Он, Жанна Лябубр и ещё несколько человек проводили агитацию в войсках интервентов, и это закончилось полным провалом интервенции: французские войска отказались стрелять в наших. Он был арестован, его пытали, потом повесили. Но он гибнет как-то спокойнее, потому что он выполнил дело, которому служил".
   Кажется, всё ясно - один гибнет, потому что потерял родину, идею, второй "как-то спокойнее": он отдал жизнь за идею, за то, какой хотел видеть родину. Не только в своём прозаическом выступлении Высоцкий говорит о подвиге самоотвержения тоже как-то спокойно, без пафоса, но и в песне своей об этом подвиге он говорит в такой же тональности, называя её "грустной песней". В этой песне говорится о мучительно трудном выборе между жизнью, купленной ценой предательства, и чувством долга, спасенным ценой смерти. Не трудно отвергнуть "пляжи, вернисажи, или даже пароходы, в них наполненные трюмы, экипажи, скачки, рауты, вояжи", предложенные мучителями. Они положены на одну чашу весов, а на другой - только долг. Потому без колебаний выбраны "деревянные костюмы":
  
   Нам даже могут предложить и закурить:
   "Ах, - вспомнят, вы ведь долго не курили!
   Да вы ещё не начинали жить!..."
   Ну а потом предложат: или - или...
  
   Дым папиросы навевает что-то, -
   Одна затяжка - веселее думы.
   Курить охота! Как курить охота!
   Но надо выбрать деревянные костюмы.
  
   И будут вежливы и ласковы настолько -
   Предложат жизнь счастливую на блюде,
   Но мы откажемся - и бьют они жестоко...
   Люди! Люди! Люди!(Как все, мы веселы бываем и угрюмы)
  
   Почему же пафос в песне о подвиге большевика подпольщика, который действительно прекрасен, попросту отсутствует? Почему песня об этом "грустная"?
   Ответ в символическом рефрене, сопровождающем каждую строфу: "Люди! Люди!". В нём вся трагедия гражданской войны, тот общечеловеческий, вечный смысл пролитой братской крови, который станут искать только в перестроечные времена. Во имя каких идеалов, целей, сиюминутных задач можно проливать кровь соотечественников - этот вопрос гуманиста зашифрован в восклицании "Люди! Люди!" В нём и упрёк к ушедшим, и призыв к современникам, и предостережение будущим поколениям.
  
   Сталинский период
  
   Трудно найти в отечественной, да пожалуй, и в мировой истории фигуру столь не однозначную, чем Сталин. Диапазон мнений о нём, максимализм страстей, бушующих вокруг его имени, чувств, которые вызывает его деятельность, необъятен. Не только официальная, государственная позиция отношений к нему уже неоднократно менялась после его смерти, но и у любого мало-мальски мыслящего человека это отношение колебалось, как амплитуда синусоиды в течение жизни. Сошло в могилу сталинское поколение и унесло с собой тайну своей любви к нему. Те, кто моложе, могут лишь подтвердить эту любовь, как факт неоспоримый, хотя и непонятый ими. Не понята эта любовь к Сталину не только у людей с благополучной судьбой, фронтовиков, обласканных государством, но и у прошедших сталинские лагеря, обиженных неумолимой машиной сталинских репрессивных органов. Размышлял об этом и Высоцкий. В ирреальном гротеске "Когда я об стену разбил лицо и члены..." легко угадывается плод этих размышлений.
  
   ...И я избавился от острой неприязни
   И посочувствовал дурной его судьбе.
   - Как жизнь? - спросил меня палач. - Да так себе... -
   Спросил бы лучше он: как смерть за час до казни?..
  
   - Ах, прощенья прошу, -
   Важно знать палачу,
   Что, когда я вишу, я ногами сучу.
  
   Да у плахи сперва хорошо б помели,
   Чтоб моя голова не валялась в пыли.
  
   Чай закипел, положен сахар по две ложки.
   - Спасибо! - Что вы! Не извольте возражать!
   Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать,
   А грязи нет, - у нас ковровые дорожки.
  
   Не изуверству, цинизму и лицемерию палача посвящено это стихотворение, а неправдоподобной любви к нему пытаемого и приговорённого к казни.
  
   Накричали речей мы за клан палачей.
   Мы за всех палачей пили чай, чай ничей.
  
   Я совсем обалдел, чуть не лопнул, крича.
   Я орал: - Кто посмел обижать палача?!
  
   Смежила веки мне предсмертная усталость.
   Уже светало, наше время истекло.
   Но мне хотя бы перед смертью повезло -
   Такую ночь провёл, не каждому досталось!
  
   Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
   Согнал назойливую муху мне с плеча.
   Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье
   И образ доброго чудного палача.
  
   Видимо, приходилось поэту в неистовых спорах "отцов и детей" слышать страстные речи в защиту Сталина из уст тех, кто прошел лагеря, но конечно он сталкивался и с такими жертвами сталинского террора, которые из лагерей вынесли горечь разочарований и обид:
  
   Эх, за веру мою беззаветную
   Сколько лет отдыхал я в раю!
   Променял я на жизнь беспросветную
   Несусветную глупость мою...
  
   А потом на карьере ли, в топи ли,
   Наглотавшись слезы и сырца,
   Ближе к сердцу кололи мы профили,
   Чтоб он слышал, как рвутся сердца...(Банька по-белому)
  
   Колебания на маятнике оценок западников и славянофилов, красных и белых, демократов и партократов - неизменное явление российской общественной жизни, на поворотах истории представляющее, как правило, развилку с неизбежностью выбора. В советском государстве маятник был запущен после смерти Сталина. "Шестидесятники" с их непримиримым отношением к террору и его безвинными жертвами стали первым поколением, качнувшим его в сторону демократии. "Жертвоприношения" на алтарь идеи, деградация которой стала очевидной уже в 70-е, были для Высоцкого не только бессмысленными, но и разрушительными в формировании нравственного облика будущих поколений:
  
   И обязательные жертвоприношенья,
   Отцами нашими воспетые не раз,
   Печать поставили на нашем поколенье -
   Лишили разума и памяти и глаз. (А мы живем в мертвящей)
  
   Высоцкий, как и все, был дитя своего времени. Он тоже скользил по синусоиде чувств к Сталину. Вполне правдоподобно свидетельство о том, что его первое стихотворение было написано на смерть вождя. Его чувства менялись, как и у всех, по мере ротации информации, которая появлялась в то или иное время, формировались новые представления. И всё же Высоцкому, независимо от информации извне, было свойственно некое диалектическое чутьё эпохи во всём богатстве её оттенков, противоречий и динамики различных комбинаций. Он персонифицировал время. Его поэтическое воображение эту философскую категорию наделяло функциями живой самодеятельной, автономной субстанции, определёнными чертами. Поэт стремился проникнуть в его тайну.
   О сталинском времени он говорит, как о мало известном, фантастически необъяснимом: "В те времена укромные, теперь почти былинные, когда срока огромные брели в этапы длинные" (Баллада о детстве), но словно возражает кому-то или самому себе: "А вот живёт же братия - моя честна компания", то бишь, его сверстники, отцов которых "брали в ночь зачатия", ведь год его рождения 1938.
   Высоцкий однозначно знал отношение народа к некоторым особенностям социально-экономической жизни сталинской эпохи, которое он сложил в стихотворные строки почти буквально, сталинское поколение при жизни поэта было в здравом уме и хрущевские разоблачения его нисколько не поколебали его отношение к вождю:
  
   Было время и были подвалы,
   Было дело и цены снижали.
   И текли, куда надо каналы,
   И в конце, куда надо впадали...(Баллада о детстве)
  
   Неизвестно, да и неважно, как сам Высоцкий относился к рыночному формированию цен, но тоска по снижению цен путём государственного регулирования, как символ роста благосостояния - несомненно, глас народа. Упоминание о строительстве каналов, экономическая целесообразность которых не подлежала сомнению, это намёк на Беломорканал и грандиозный проект советского Минводхоза эпохи "застоя" по переброске течения сибирских рек, который подвергался беспощадной критике и, видимо, поэтому реализован не был.
   Но самое любопытное в песне - отношение народа к социалистической экономике, к социализму, как идее социального равенства, нетерпимость к обогащению, которое в сознании советских граждан не могло быть ни законным, ни нравственным.
  
   Спекулянтка была номер перший
   Ни соседей, ни бога не труся,
   Жизнь закончила миллионершей
   Пересветова тётя Маруся.
   У Маруси за стенкой говели,
   И она там втихую пила.
   А упала она возле двери -
   Некрасиво так, зло умерла.(Баллада о детстве)
  
   К спекулянтке Марусе Пересветовой не расположен не только сам автор, объясняющий, что "наживы, как наркотика, не выдержала этого богатенькая тётенька Маруся Пересветова". Самое главное в этой истории - слово "метростроевца", который мудро учил молодое поколение: "Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет". По поводу умершей спекулянтки и нажитого ею неправедным путём богатства сказанное им было, безусловно, словом "гегемона":
  
   Особенно обидело богатство метростроевца.
   Он дверь сломал, а нам сказал: "У вас носы не вытерты,
   А я? За что я воевал?! И разные эпитеты..."
  
   Будущим поколениям, возможно, покажется неправдоподобным то презрение, с которым в советском обществе относились к спекулянтам, что в целом занятие торговлей было если не позорным, то совсем не престижным. Это не подлежит никакому сомнению. Разворот в сознании на сто восемьдесят градусов, приведший страну к невероятно быстрому, почти моментальному превращению её из производителя в страну-площадку для торговли, где "торгаши" не только спокойно, без напряжения присвоили себе народное достояние, но и изо всех сил рванулись к власти - не потому ли, что "пророчество папашино не слушал Генка с корешом". И не только они.
   "Тоннели выводят на свет" - наставление советских поколений потомкам о труде, как высшем смысле жизни. А ненависть к обогащению, как противозаконному и аморальному явлению, которое Горький определил формулой: заработать можно только кусок хлеба, не исчезла. Она дремлет пока что на дне народной души, которая еще не в полной мере осознала, что произошло с ней, народом, страной. Её будет подпитывать генетическая память, заложенная целым рядом более далёких поколений, искавших не обогащения, а Бога и смысла жизни. Этот код к духу народа не схлынет вместе с пеной уже растленного первого постсоветского поколения, обречённого на саморазрушение.
   Может именно здесь кроется разгадка упорной, неистребимой памяти народа о Сталине. В ней, несмотря на стремление превратить её в свалку мусора, он остаётся аскетом, беспощадно разящим бюрократов, которые извлекают из своих должностей сытую жизнь.
   В перестроечные времена была издана книга, автор которой десятилетиями собирал притчи, анекдоты, слухи о Сталине, резонно утверждая, что "при всей жанровой полифонии... это произведение является цельным эпическим повествованием..., рассказывающем правду о сталинщине". Помимо фактов сталинской деспотии, широко известных сегодня из разных источников, так органично вписывающихся в контекст демократической идеологии конца 80-х годов, некоторые байки, переданные народной памятью, в изменившемся контексте современности приобретают совсем иной смысл.
   Будто бы один актер, приглашенный на роль Сталина в кинофильме, объясняя вождю, почему живёт в дорогих апартаментах, сказал, что хочет вжиться в образ, он услышал в ответ: "Тогда лучше было бы начать с Туруханского края". Высоцкий, возможно, ровесник автора книги, тоже собирал о Сталине материалы, но сердцем. Поэтому он более убедителен в короткой строке: "Ближе к сердцу кололи мы профили, чтоб он слышал, как рвутся сердца"(Банька по-белому). От любви, от обиды, от обманутой веры, от несправедливости, от непонимания. В этом вся сталинская эпоха.
  
   Великая Отечественная война
  
   Ещё в каждой семье были живы свидетели войны, ещё писали и пели песни о войне, которые пела вся страна, ещё ставили фильмы о войне, которые нельзя забыть. Ещё ни в одну самую подлую и тупую голову не могла бы прийти мысль, выраженная словами: "Не нужно было воевать с Германией. Пили бы сейчас баварское пиво". А Высоцкий уже знал, что наступит такое время, когда забудут и потеряют.
  
   Но когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
   И когда наши кони устанут под нами скакать,
   И когда наши девушки сменят шинели на платьица, -
   Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять. (Песня о новом времени)
  
   Когда Высоцкий вернётся, как обещал, первое его слово будет словом о великой войне. Из всех его песен, условно объединяемых в различные тематические циклы, цикл военных песен наиболее целостное произведение. Это - органическое единство полного совершенства, в котором нет ни единой ноты фальши, ни единого намёка на сомнение, ни единой тени улыбки. Это событие и память о нём он осознал как беспримерный в истории человечества подвиг народа, забыть который без ущерба для своей души нельзя, как нельзя без ущерба для своего тела в пустыне не припасть к родниковому источнику. Ибо никогда в рамках обозримой истории человеческой цивилизации жизнь на земле не подвергалась более страшной угрозе, чем в ту войну. Советский солдат раздавил фашистского зверя, или просто Зверя.
   Однако сегодня некое размытое, безликое зло делает всё, чтобы "забыли, простили и потеряли". Военные песни Высоцкого потихоньку предаются забвению. Но он, конечно, вернётся - "весь в друзьях и в делах". "У писателя и поэта слово - оно и есть дело. И никакого разрыва между ними нет и быть не может. Написал слово - сделал дело. Какое слово - такое и дело". (Надеин) Слово Высоцкого о войне пылает огнём. Рано или поздно оно прожжёт все перегородки, которые выстраиваются между ним и грядущими поколениями.
   В стихах Высоцкого о войне, в сущности, нет событий - для него события вообще фон, на котором происходят более значимые духовные процессы. Начало войны, как величайшее крушение основ жизни, предчувствие неизбежного горя, как ожидание невиданной схватки добра и зла, сил света и тьмы, жизни и смерти, очерчено пронзительными интонациями - "дым и пепел встают, как кресты"(Песня о начале войны). Это прелюдия великой трагедии.
   Пафос песен о войне так торжественен и прост, как будто звучит из глубины веков:
  
   Уже пал позор на славу,
   Уже ударило насилие на свободу,
   Уже бросился див на землю... (Слово о полку Игореве, с. 75)
  
   В "Слове": "На Немиге снопы стелют головами, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела", у Высоцкого:
  
   Колос в цвет янтаря - успеем ли?
   Нет! Выходит, мы зря сеяли.
   Что ж там, цветом в янтарь светится?
   Это в поле пожар мечется...(Небо этого дня)
  
   Пашня, хлеб - жизнь, но всё, что символизирует жизнь и её красоту в природе, поникло в ожидании гибели: "Певчих птиц больше нет, нет аистов". Под угрозой продолжение самой жизни. В этой неизвестности и предчувствии смертельного удара сердце ловит знаки довоенной жизни, как надежду - "аукает довоенным лес звуками", но шумит "земля и вода стонами". "Никнет трава от жалости, а дерево с горем к земле приклонилось". Скорбная гармония природы и человека перед лицом смерти, которая торжествует, раздавив человека в его горе: "Побрели все от бед на восток"...
   "Здравствуй, Володя! После того, как тебя ранило осколком мины, я воевал ещё год"... - такие письма писали Высоцкому, не воевавшему ни дня, фронтовики. И это не удивительно. Ему не надо было с кем-то выходить из окружения под Оршей, чтобы точно описать это. И оборону Бреста, и битву за Москву, и блокаду Ленинграда, и окружение под Оршей поэту позволял видеть тот угол зрения, тот высокий и сокровенный ракурс, в котором события разразившегося бедствия виделись планетарной, вселенской катастрофой: "Мы помним, как солнце отправилось вспять, и едва не зашло на востоке" (Мы вращаем землю). Перелом в войне - восстановление космического равновесия могучей волей человека, которому дано вращать Землю - "обратно её закрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала":
  
   И от ветра с востока пригнулись стога,
   Жмётся к скалам отара.
   Ось земную мы сдвинули без рычага,
   Изменив направленье удара.
  
   Ничто не могло противостоять той воле, которая была концентрацией ярости, бесстрашия, самопожертвования и сознания своей естественной правоты: "На запад, на запад ползёт батальон, чтобы солнце взошло на востоке":
  
   Животом - по грязи, дышим смрадом болот,
   Но глаза закрываем на запах.
   Нынче по небу солнце нормально идёт,
   Потому что мы рвёмся на запад.
  
   Начало войны - это не только растерянность, ужас и трагедия отступления и окружений, но и нравственная подготовка к полному самоотречению в душе народа, потому что само по себе зло не исчезнет. Его надо одолеть. "Кто поверил, что Землю сожгли?" Кто усомнился в вечности жизни?
  
   Нет! Звенит она, стоны глуша,
   Изо всех своих ран, из отдушин,
   Ведь Земля - это наша душа, -
   Сапогами не вытоптать душу!(Песня о земле)
  
   Жизнь вечна: "Материнства не взять у Земли!" И память тому солдату, что спас её тоже вечна. Вечный огонь должен гореть не от газовых горелок, а в сердцах людей, как горел он в сердце поэта и того солдата:
  
   А в вечном огне видишь вспыхнувший танк,
   Горящие русские хаты,
   Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
   Горящее сердце солдата... (На братских могилах)
  
   "Этой песней он неизменно начинал свои выступления... А потом, когда обрывался голос и несколько характерных быстрых ударов по струнам гитары отчеркивали песню, он говорил так: "Я нарочно начал с этой песни, чтобы у вас исчезли сомнения, что перед вами тот самый, кого вы ждали" (Надеин В. Голос Высоцкого, "Известия", 1986) .
   Это свидетельство не оставляет сомнений в том, чем была для Высоцкого память о великой войне, как и вера в то, что благодаря этому нетленному богатству чьи-то руки обязательно подхватят знамя из рук павшего солдата:
  
   Кто сменит меня, кто в атаку пойдёт,
   Кто выйдет к заветному мосту?
   И мне захотелось - пусть будет вон тот,
   Одетый во всё не по росту.
  
   Я успеваю улыбнуться, я видел, кто придёт за мной
   Мы не успели оглянуться, а сыновья уходят в бой.
  
   Разрывы глушили биенье сердец,
   Моё же мне громко стучало,
   Что всё же, конец мой ещё не конец.
   Конец - это чьё-то начало.
  
   Сейчас глаза мои сомкнутся,
   Я крепко обнимусь с землёй...(Сыновья уходят в бой)
  
   "Мы растлим их молодёжь" - знал Высоцкий, как важно поколению воинов, прежде чем "глаза его сомкнутся", видеть, "кто придет за мной". Потому - "Спасайте щенков!"
   Сегодня зло коварно замаскировано, с завидной находчивостью изобрело новую тактику. Респектабельны и уверены в себе нынешние "стрелки", а цель всё та же, что и в далёком 41-м - "вцепились они в неё, как в своё", в "кровное наше"(Высота), в нашу землю. Это нужно понять, это нужно помнить и распознавать каждый день, в каждой мелочи. Сегодня Высоцкий в рядах тех, о ком когда-то сказал: "Наши мёртвые нас не оставят в беде, наши павшие, как часовые" (Он не вернулся из боя). Они, "наши мёртвые", "наши павшие часовые" смогут подсказать сердцу, как кропотливо детально различать за личиной респектабельности всё тот же звериный оскал, с которым лицом к лицу когда-то столкнулся советский солдат. "А нам показалось - почти не осталось врагов!" (Песня о конце войны) Что же ещё может разбудить уснувших, зажечь почерневшие сердца, собрать воедино "заблудшие души", если не искусство?
   В песнях Высоцкого о войне отсутствуют не только конкретные события, но и имена. Иначе и быть не может. Ибо "здесь нет ни одной персональной судьбы, здесь судьбы в единую слиты" (На братских могилах). Сережка Фомин, которого "спасал от армии отец его, профессор" (Про Сережку Фомина), что не давало герою песни покоя всю войну, а он оказался Героем Советского Союза - не в счет, таких были сотни, тысячи и даже неважно, за что получил он свою звезду Героя, как неважно, кто такой Валя Петров:
  
   Где ты Валя Петров? - что за глупый вопрос,
   Ты закрыл своим танком брешь...
  
   В этой войне подвиг был поставлен в череду обыденных событий: "Здесь никто б не нашёл, даже если б хотел, руки кверху поднявших" (Мы вращаем Землю) . "Кто-то там впереди навалился на дот и земля на мгновенье застыла". "Кто-то" это значит так часто и повсеместно, что уже утрачивало значение, кто именно. Подвиг народа вряд ли нуждается в том, чтобы "вспомнить всех поименно". Бессчётно число тех, кто, идя в атаку, "встал в полный рост и, отвесив поклон, принял пулю на вздохе"; кто уже на небесах сокрушался - "если б не насмерть, ходил бы тогда тоже героем" (Мне этот бой не забыть); тех берущих высоты, что, казалось, взять было нельзя, но не сомневающихся, что "восьмой раз возьмём её насовсем, своё возьмём, кровное, наше". Несчётно число воздушных боёв, когда бывало "их восемь, нас двое - расклад перед боем не наш, но мы будем играть" (Песня о воздушном бое). Игра со смертью - самоотречение, готовность умереть, как обыденное мироощущение военных будней. Настолько обыденное, что когда: "Сегодня на людях сказали: "Умрите геройски!", можно по-житейски обыденно прикинуть:
  
   Попробуем, ладно, увидим, какой оборот...
   Я только подумал, чужие куря папироски,
   Тут - кто как умеет...
  
   Пафос слов о геройстве - мелок и суетен перед торжественной уже выкованной в душе несокрушимой решимостью идти до конца:
  
   Особая рота - особый почёт для сапёра.
   Не прыгайте с финкой на спину мою из ветвей, -
   Напрасно стараться - я и с перерезанным горлом
   Сегодня увижу восход до развязки своей! (Черные бушлаты)
  
   Это не фантастика, это единственная - первая и последняя причина столь сокрушительного поражения могучего противника.
  
   Я - первый, я - первый. Они под тобою.
   Я вышел им наперерез!
   Сбей пламя, уйди в облака - я прикрою,
   В бою не бывает чудес...
  
   Нет, поздно - и мне вышел "мессер" навстречу.
   Прощай! Я приму его в лоб!... (Воздушный бой)
  
   Несчётно число боёв, перед которыми раздавалась команда "Только добровольцы - шаг вперёд!"
  
   Нужно провести разведку боем, -
   Для чего - да кто там разберёт...
  
   "В шесть они подавят нас огнем", и это совсем не геройски, просто "нам этого и надо", потому что нужно, чтобы был "дзот накрыт и рассекречен дот..." Просто для этого нужно умереть. Но... "С кем в другой раз ползти? Где Борисов? Где Леонов? И парнишка затих из второго батальона". А я пока что сегодня:
  
   ... стою спокойно перед строем -
   В этот раз стою к нему лицом,
   Кажется чего-то удостоен,
   Награждён и назван молодцом (Разведка боем).
  
   А завтра мой черёд умереть. И честолюбие, награды, похвалы - это совсем не то, ради чего стоит отдать жизнь, они так же мелки и суетны, как и слова о геройстве. На карту поставлено всё и никаких колебаний, воля народа сжата в энергетический снаряд, мощность которого вряд ли кто-нибудь возьмется измерить:
  
   Мы, как женщин, боя ждали,
   Врывшись в землю и снега, -
   И виновных не искали,
   Кроме общего врага.
  
   И не находили места -
   Ну скорее, хоть в штыки! -
   Отступавшие от Бреста
   И сибирские полки.
   Ждали часа, ждали мига
   Наступленья столько дней! -
   Чтоб потом писали в книгах:
   "Беспримерно, по своей..." (Реже, меньше ноют раны)
  
  
   Такова поэтическая концепция Великой Отечественной войны Высоцкого - история невиданного самоотречения на тех глубинах народной души, где отдельные порывы оказались сплавленными в могучее единство ("Ведь у нас такой народ: если родина в опасности, значит всем идти на фронт"), фантастического напряжения чувств - ярости, любви и ее обратной стороны ненависти:
  
   Любовь не для нас - верно, ведь?
   Что нужнее сейчас? - Ненависть (Аисты).
  
   Ненависть, как предельное отчаяние, которое только и способно породить ярость и отстоять любовь. Примерно так кричал герой фильма "А зори здесь тихие" ошарашенным немцам: "Ну что? Взяли?! Сдохните здесь! Все сдохните! Пять девочек! Пять девчат!" - от него, только что пережившего гибель пяти девушек, за которых он нёс ответственность не только, как старший по званию, но и как мужчина-воин за всех женщин страны ("чтобы ниточка не порвалась") исходила страшная, сверхъестественная сила ярости, та самая сила духа, которой победили. Ведь воюет сначала дух, потом экономика, и лишь потом стратегия.
   Но даже в таком горниле, как эта война, не испепелялось до конца то низкое, что в некоторых душах неистребимо. Трусость жалась к высокому жертвенному подвигу и справедливо каралась:
  
   У начальника Берёзкина
   Ох и гонор, ох и понт!
   И душа - крест-накрест досками,
   Но и он пошёл на фронт.
   Лучше б было сразу в тыл его,
   Только с нами был он смел, -
   Высшей мерой наградил его
   Трибунал за самострел. (Все ушли на фронт)
  
   Хотя высшей мерой порой награждали и совершенно невинных людей, благодаря чрезмерному усердию Особого отдела:
  
   Судьба моя лихая
   Давно наперекос:
   Однажды "языка" я
   Добыл, да не донёс, -
   И особист Суэтин,
   Неутомимый наш
   Ещё тогда приметил
   И взял на карандаш(Тот, кто не стрелял).
  
   И несмотря на чудовищную нелепость и несправедливость подобных приказов - "мой командир меня почти что спас" - с этим могущественным ведомством в фронтовых условиях спорить было невозможно, поэтому "кто-то на расстреле настоял и взвод отлично выполнил приказ".
   Без комментариев оставляет Высоцкий упоминание о приказе N 227:
  
   Этот глупый свинец всех не сразу найдёт,
   Где настигнет - в упор или с тыла? (Мы вращаем землю)
  
   Он словно не решается спорить с теми фронтовиками, которые верили, что без этого приказа, за номером которого стояли роковые слова "Ни шагу назад!", войну выиграть не смогли бы, хотя жестокость самое мучительное для Высоцкого во всех житейских обстоятельствах качество.
   Высоцкий первым заговорил о штрафных батальонах в годы войны. "Милость к падшим призывавший", не мог забыть о судьбе зеков, которые были удостоены чести умереть, смыв кровью свою вину перед Родиной - и они делали это осознанно и трезво:
  
   Перед атакой водку? Вот мура!
   Своё отпили мы ещё в гражданку.
   Поэтому мы не кричим "Ура!"
   Со смертью мы играемся в молчанку. (Штрафные батальоны)
  
   Штрафники-смертники, которым даже "не писать: считайте коммунистом", шли в бой с отвагой людей, которым терять было уже абсолютно нечего, вопреки ожиданиям врага искренно и честно отдавали свои жизни за родину, не помышляя о предательстве:
  
   Считает враг - морально мы слабы.
   За ним и лес и города сожжёны.
   Вы лучше лес рубите на гробы -
   В прорыв идут штрафные батальоны!
  
   Предательство, как идейный коллаборационизм, отсутствует в военной теме Высоцкого - видимо, считал его роль в истории войны ничтожной. О предательстве же, как шкурничестве, которое паразитировало на мучительно-смертном ратном труде, он все же упоминает. Кроме короткой фразы: "Граждане смелые, а что ж тогда вы делали, когда наш город счет не вел смертям? Вы ели хлеб с икоркою, а я считал махоркою окурок с-под платформы черт-те с чем напополам" (Я вырос в ленинградскую блокаду), он рассказывает историю солдата, который "полмира почти через злые бои прошагал и прополз с батальоном", вернувшись в санитарном эшелоне, находит в своём доме нового хозяина:
  
   Там сидел за столом да на месте моём
   Неприветливый новый хозяин.
   И фуфайка на нём, и хозяйка при нём,
   Потому я псами облаян.
  
   Это значит, пока под огнём
   Я спешил ни минуты ни весел,
   Он все вещи в дому переставил моём.
   И по-своему всё перевесил.
  
   Мы ходили под богом - под богом войны.
   Артиллерия нас накрывала.
   Но смертельная рана зашла со спины.
   И изменою в сердце застряла. (Я полмира почти через злые бои)
  
   То, что такого рода предательства связаны были с женскими судьбами, Высоцкий подмечает не зря, но не осуждает, не комментирует, мимолетно бросая: "Только окна раскрылись, когда я ушел, и взглянули мне вслед виновато". Это, конечно, не значит, что подвиг женщины в войне Высоцким не воспет. Есть у него свой "плач Ярославны":
  
   Всё единою болью болит
   И звучит с каждым днём непрестанней
   Вековечный надрыв причитаний
   Отголоском старинных молитв.
  
   Мы вас встретим и пеших и конных,
   Утомлённых, нецелых - любых.
   Только б не пустота похоронных
   И предчувствие их.(Так случилось, мужчины ушли)
  
   Высоцкий- писатель во взгляде на женщину, даже когда говорит от имени женщины, остается мужчиной. Ему не дан дар, как скажем, Толстому, видеть мир глазами женщины, изнутри её сердца.
   Зато непревзойденных высот он достигает, в изображении драмы мужественности, когда в спасении чувства долга и чести выбор снова падает на смерть. Величественна философия этого вечного выбора, когда так отчетливо проста мысль: "Разве это жизнь, когда в цепях, разве это выбор, когда скован?" Мужчина сам себе выносит приговор за то, за что женщину можно оправдать. На одной чаше весов позор и унижение, на другой - жизнь:
  
   Нам предложили выход из войны,
   Но вот какую заложили цену:
   Мы к долгой жизни приговорены
   Через вину, через позор, через измену!
  
   И рано нас равнять с болотной слизью -
   Мы гнёзд себе на гнили не совьём!
   Мы не умрём мучительною жизнью -
   Мы лучше верной смертью оживём!(Песня Солодоа)
  
   Разумеется, философия этого произведения выходит за рамки военной тематики. Но всё дело в том, что история войны - нечто вроде компактной карты памяти, в ней спрессованы все аналоги мирной жизни, но со сброшенными покровами, простые и ясные, каким становится всё перед лицом смерти.
   Творчество поэтов- фронтовиков уже нашло своё место в сокровищнице русской литературы. Оно бесценно, но сравнивать с ним военные песни Высоцкого бессмысленно и некорректно. В поэзии фронтовиков бесценен опыт личных переживаний войны. Высоцкий же в своих военных стихах и себя и современников будто пропускает через огненное горнило войны, ставя своих героев в страшные ситуации военных испытаний, проводя их через проверку на прочность, честность, самоотверженность, мужество. "Ты бы пошёл с ним в разведку? Да или нет?" (Давно смолкли залпы орудий). Он словно подключает и себя и слушателей своих песен к неведомому напряжению военных дней. Сюрреалистично и неудержимо проникновение в тот ушедший мир и это подключение к его напряжению: "И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя, устремились в пробой - ну, попробуй-ка, останови!":
  
   И в машину ко мне постучало просительно время -
   Я впустил это время, замешанное на крови.
   И сейчас же в кабину глаза сквозь бинты заглянули
   И спросили: "Куда ты? На запад? Вертайся назад"!
   Я ответить не смог - по обшивке царапнули пули.
   Я услышал: "Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!"
  
   Высоцкий знал, как важно помнить, чтобы не повторилось, чтобы спастись от омертвления духа, чтобы знать, как ответить очернителям тех, кому обязаны жизнью, помнить, чтобы испытать себя:
  
   Здесь на трассе прямой мне, не знавшему пуль, показалось,
   Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке.
   Потому для меня и шоссе, словно штык заострялось,
   И лохмотия свастик болтались на этом штыке...(Дорожный дневник)
  
   Помнить, что однажды "солнце отправилось вспять и едва не зашло на востоке". Это не просто слова.
  
   Послевоенный период
  
   В народном сознании вполне справедливо та или иная эпоха определяется личностью, которая волей судьбы в это время была облачена высшей властью. Жизнь Высоцкого вместила правление трёх руководителей страны - детство его пришлось на правление Сталина, юность совпала с эпохой Хрущева, а зрелость аккурат вместилась в правление Брежнева, пережившего поэта на два года.
   Хрущев Н. С. - государственный деятель, несомненно, выдающийся. В его послужном списке освоение космоса, укрепление военной мощи в противостоянии холодной войны, осуществление невиданного проекта жилищного строительства, введение в строй гигантов промышленности, освоение целинных земель, раскрепощение колхозников, наконец, разрушение ГУЛАГа и "оттепель" в общественной жизни, давшая жизнь новому общественному сознанию, новый подъём духовной жизни и культурной деятельности. Но:
  
   Жил-был добрый дурачина-простофиля.
   Куда только его черти не носили!
  
   Увы, сомневаться не приходится, это о Хрущёве. Возможно в этой недоброй карикатуре выражено не собственное отношение поэта к Хрущёву, а отношение к нему народа. Понять, почему добрые дела человека оставили в душе народа такой след, непросто. Неблагодарный народ забыл введение пенсий, денежной оплаты труда колхозников и возвращение им паспортов, но запомнил убийственные для личного хозяйства налоги и пресловутую кукурузу. Он забыл то счастье, которое испытывали советские люди, получая квартиры, до сих пор охаивая их малогабаритные неудобства. Уничтожение американского самолёта разведчика в небе Урала ракетным ударом и выведение на орбиту земли искусственного спутника советскими учеными и инженерами показало миру превосходство советского образования и советской науки, что в состояние шока повергло США. Но с именем Хрущева эти блестящие успехи не связывает. Зато характер анекдота приобрела его "кузькина мать", фраза, произнесенная им во время выступления на Генеральной Ассамблее ООН, как и лозунг "догнать и перегнать Америку", осмеянный уже не одним поколением. Причём несправедливо осмеянным, ибо по некоторым показателям это был свершившийся факт. И это не только космос и вооружение. Тысячи людей, по сей день не имеющих иного крова над головой, кроме пресловутых "хрущоб", даже они не знают, что в те времена именно в области капитального строительства СССР не имел себе равных.
   Даже в новой столице Казахстана вряд ли вспоминают овеянный романтикой 50-х Целиноград, построенный самоотверженной советской молодежью, которая по призыву партийного руководства и инициативе Хрущева отправилась в холодные степи осваивать целину. А ведь на его инфраструктуре возведена Астана. Даже сегодня с эпитетом "добрый" в отношении Хрущёва многие не согласятся. Как это могло произойти?
   Остаётся только рассуждать и предполагать, что в недрах народной памяти, в подсознании, в глубине народного сердца осталось необъяснимое чувство неприятия предательства, с которым связывалось всё, что делал Хрущёв. Как ни ограждал он коммунистическую идею от каких-либо посягательств, ХХ-й съезд нанес ей смертельный удар. Идея эта была связана с именем Сталина и на ней зиждилась вся духовная мощь народа. Уничтожение сакрального образа Сталина таило в себе не одно этическое недоумение. Во-первых, Хрущёв лично был всем обязан Сталину - хорошо ли было обвинить его в преступлениях против народа именно ему? Во-вторых, причастность самого Хрущева ко всему, в чем он обвинил Сталина, справедливо или несправедливо не вызывала у людей сомнений. В-третьих, всегда дурно пахнет разоблачение того, кто уже не может ответить. Наконец, народ нутром чуял правоту могучей воли того, кто сумел угадать единственный путь к Победе, память о которой была ещё так свежа.
   Развенчав культ личности Сталина, Хрущёв потихоньку сам стал скатываться к тем же методам руководства, которые поставил ему в вину:
  
   Сразу руки потянулися к печати,
   Сразу топать стал ногами и кричати:
   - Будь ты князь, будь ты хоть
   Сам господь!
   Вот возьму и прикажу запороть!
  
   История, как известно, повторяющаяся в виде трагедии и фарса, снова подтвердила сию мудрую мысль - после личности Сталина, даже развенчав ее культ, даже на стуле для царей можно было выглядеть только дурачиной-простофилей.
   Смещение самого Хрущёва, официально аргументированное волюнтаризмом его политики, у Высоцкого выглядит так:
  
   Но был добрый этот самый простофиля:
   Захотел издать указ про изобилье.
   Только стул подобных дел не терпел -
   Как тряхнёт и, ясно, тот не усидел...(Жил-был добрый... )
  
   На самом деле, эпитетом "добрый" Высоцкий мог удостоить Хрущёва безо всякой иронии - интеллигенция, помня выставку в Манеже, не забыла и "оттепель", и освобождение политических заключённых, и реабилитацию народов, осуждённых за коллаборационизм.
   Народ, не простивший Хрущёву предательство Сталина, символ победы, веры и истины, это черная половина надгробия, изваянного Эрнстом Неизвестным на могиле Хрущева, а белая - это прорыв демократии, "оттепель", новая ступень образования и культуры, давшая стране бескорыстных "физиков и лириков". История еще не вынесла свой вердикт, что на самом деле чёрное, а что - белое. Высоцкий же, как всегда, в ёмком словосочетании "добрый простофиля-дурачина" сказал больше, чем можно увидеть на первый взгляд. Имеющие глаза да увидят.
   Эпоха Брежнева, в сущности, представлена в самых зрелых, лучших произведениях Высоцкого, ибо это была жизнь его страны, его поколения и его собственная. Но если придерживаться избранной структуры и говорить о летописи событий, то именно в этот период событий-то и нет. В этот период страна погрузилась в некое мертвящее однообразие, лишенное какой-либо яркой событийности. Не считать же, в самом деле, событиями очередные пленумы и съезды партии, которыми отмечалась советская официальная летопись.
   Может быть, и есть своя правда в известном выражении: не дай бог жить в эпоху перемен. Но жившие в эпоху, когда ничего не происходит и "завтра то же, что вчера", могли бы с этим утверждением и поспорить. Конечно два неполных брежневских десятилетия - сущий пустяк для истории, но тем, чьи годы трудовой активности и просто какой-либо жизнедеятельности пришлись на этот период, казалось, что это вечность, и она никогда не закончится. Можно не сомневаться, что всё безумие "перестройки" было предопределено вот этой бессобытийностью, неподвижностью, безнадёжностью брежневской эпохи. "Перемен! Мы ждём перемен!" - это был вопль поколения. И украинская пословица "хоч гiрше, аби iнше" точно характеризует настроения советского общества в этот период. Общество застыло, как в дурном сне, когда парализованы все члены, воистину "душа застыла,тело затекло, и мы молчим, как подставные пешки"(Песня Солодова). Оно заучено и покорно играло в ту игру, которую предложило высшее руководство страны, само полусонное и полумёртвое:
  
   И нас хотя расстрелы не косили,
   Но жили мы, поднять не смея глаз, -
   Мы тоже дети страшных лет России,
   Безвременье вливало водку в нас... (Я никогда не верил в миражи)
  
   Высоцкий не звал к бунту, смене политического строя, он даже не критиковал его. Он недоумевал по поводу того, как легко люди мирятся с той нелепой ложью, которая таилась в этой игре. Казалось бы так нетрудно сбросить с себя морок лжи, наваждение сонного бытия, но не получается. "Я же слышу, что вокруг, значит я не мёртвый" - удивляется поэт:
  
   Так почему же я лежу, их не напугаю,
   Почему я не заржу, дурака валяю.
   Я ж их мог прогнать давно выходкою смелою,
   Мне б пошевелить, но глупостей не делаю...(Страшный сон...)
  
   В этой вязкой и мутной трясине лжи, в которой "вязнут лошади по стремена", где царствуют законы лицемерия и притворства:
  
   Все в масках, в париках, все как один.
   Кто сказочен, а кто литературен.
   Сосед мой слева - грустный арлекин,
   Другой - палач, а каждый третий - дурень.(Маски)
  
   В царстве лжи и царствует отец лжи:
  
   Тем временем в аду сам Вельзевул
   Потребовал военного парада, -
   Влез на трибуну, плакал и загнул:
   "Рай, только рай - спасение для ада!"
  
   Рыдали черти и кричали: "Да!
   Мы рай в родной построим преисподней!
   Даёшь производительность труда!
   Пять грешников на нос уже сегодня!"
  
   "Ну что ж, вперёд! А я вас поведу!
   Закончил дьявол, - с Богом! Побежали!"
   И задрожали грешники в аду
   И ангелы в Раю затрепетали (Переворот в мозгах из края в край)
  
   Высокий ракурс и на этот раз позволял поэту видеть смещение и разрушение основ советского бытия - "в пространстве масса трещин и смещений". Много смещений в пространстве, когда напрягаются пространственные энергии и пространственный Огонь приближается к земной тверди, в каждом народном смещении старое заменяется новым (Иерархия, с. 737). Чуткое сердце Высоцкого чувствовало это всем своим существом.
   Великая ложь вездесущая, что не мешало ей быть наглой и абсурдной, заключалась в том, что общество в идею коммунизма уже не верило, но людей заставляли создавать видимость бодрого и уверенного устремления к коммунизму. И они с отвращением, смеясь, отплёвываясь и возмущаясь, делали то, что от них требовали, смиренно и заучено прыгали по мановению чьих-то рук в роли марионеток:
  
   Пляшут ноты врозь и с толком,
   Ждут до ре ми фа соль ля, си до пока
   Разбросает их по полкам
   Чья-то дерзкая рука (Ноты)
  
   Высоцкий удивляется парадоксу: "Бывает нота фа звучит сильней, чем высокопоставленная нота", а она покорно стоит ниже, что какой-то "бемоль" может где-нибудь беспардонно затесаться, а "внушавшая доверье нота себе же на полтона изменяет".
   Представители идеологического аппарата, сеть которого пронизывала все социальные структуры сверху донизу, создавали эту видимость скрупулёзно, системно, профессионально и педантично каждый день, начиная с раннего утра и заканчивая ночью. Даже ежедневная утренняя гимнастика, передаваемая в радиоэфире, должна была демонстрировать здоровье, бодрость и радостное настроение строителей коммунизма, в то время как страна неуклонно спивалась. Будущим исследователям трудно будет поверить, что Высоцкий в своей песенке "Утренняя гимнастика", почти буквально цитировал идиотские реплики ведущих этой программы - "улыбайтесь", "не разговаривайте, раз-два":
  
   Разговаривать не надо, приседайте до упада,
   Да не будьте мрачными и хмурыми.
   Если очень вам неймётся, обтирайтесь, чем придётся,
   Водными займитесь проце-дурами...
  
   Огромная популярность этой песни объяснялась не только тем, что в ней талантливо высмеивались застойная и бездарная радиопрограмма. Будучи абсолютно аполитичной, она точно попала в главную особенность жизни советского общества в этот период - фиктивность. Она же лживость и лицемерие. А сколько саркастического смысла вложено в буквально процитированные слова ведущего: "Начинаем бег на месте"! Точнее о продвижении общества к коммунизму сказать было нельзя.
   Коммунизм - царство справедливости. Это конечно рай. Но всё дело в том, что "давно уже в раю, не рай, а ад, но рай чертей в аду зато построен" (Переворот в мозгах). Слова Андропова, ставшего генсеком, очередным Чертком, уже после смерти Высоцкого "мы не знаем страну, которую построили", поэт предвосхитил несколькими годами ранее почти дословно: "Агент из рая ночью, внеурочно отстукал в рай: в аду черт знает, что. Что точно - он, Черток, не знает".
   В бесхитростную брежневскую эпоху момент истины, как неизбежное следствие, порожденное приоритетом чуждого идеала "каждому по потребностям", наступил. У каждого, разумеется, разные потребности, но общее одно - они растут в бесконечность, так уж человек устроен, ведь он сам категория бесконечная. Сдерживать потребности материальных благ становилось всё труднее, тем более что те, кто должны были сдерживать, сами-то "пещеры ковриками пышными устлали" (Много во мне маминого).
   Нельзя долго и безнаказанно совершать пошлый и циничный танец лжи на пепелище святынь, за которые было пролито столько крови. "Вдоль дороги всё не так, а в конце подавно. И ни церковь, ни кабак - ничего не свято! Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята"! (В сон мне желтые огни) - в песнях Высоцкого слышался приглушенный стон обманутой, разочарованной души народа. Не умела она жить без святости, ради которой стоит жить. Несколько десятков лет она верила, что идёт к святой цели, коммунизму, а до этого веками искала святость Бога. Но вот "свет лампад погас", и "дом притих, погружен во мрак" (Погоня 2) Бог снова поруган и распят:
  
   И он спустился. Кто он? Где живёт?..
   Но как-то раз узрели прихожане -
   На паперти у церкви нищий пьёт,
   "Я Бог, - кричит, - даёшь на пропитанье" (Переворот в мозгах из края в край)
   Страна устала от лжи, уродливая гримаса которой обезображивала всё советское бытие. Но произошло нечто непредвиденное. Если мысль о том, что накануне самых значительных перемен совершаются самые страшные предательства, справедлива, то со времён Иуды страшнее того, которое привело к гибели великую страну, история не знает. Вот когда поистине "задрожали грешники в аду и ангелы в раю затрепетали".
   Последний при жизни Высоцкого генсек-Черток не удостоен даже такого намёка, как песня о дурачине-простофиле, словно Высоцкий понимал весь символический смысл этой фигуры. Но он предчувствовал перемены, видел их неизбежность и опасность. Лишь будущее может пролить свет и подтвердить абсолютную конкретность пророчеств пифий, которые современники могли расценивать как литературные гиперболы, художественные образы, или просто бред:
  
   Что дьявол - провокатор и кретин,
   Его возня и крики - всё не ново,
   Что ангелы - ублюдки, как один,
   И что Черток давно перевербован (Переворот в мозгах).
  
   Высоцкий даже знал, в чем главная опасность грядущих перемен:
  
   Что сказать, чего боюсь? А сновиденья тянутся,
   До того, что я проснусь, а они останутся.
  
   Мне такая мысль страшна, что вот сейчас очнусь от сна,
   И станут в руку сном моим милые знакомые,
   Такие живые, зримые, весомые, мои любимые знакомые...(Страшный сон)
  
   По-прежнему будет дом стоять "на семи лихих продувных ветрах, всеми окнами обратясь во мрак", а "такие зримые, весомые, мои любимые знакомые", те самые. Цель перестройки, которую они затеяли, была примитивна, как арифметическое действие - у народа отнять его собственность и прибавить себе в карман, с иезуитской извращенностью оболгав напоследок большевистский тезис "отнять и поделить". И "милые знакомые" действительно стали сном в руку. Но об этом скажет уже другой поэт, из тех, кого Высоцкий предвидел "воинами в легких небесных доспехах":
  
   Вот сверкнул надежды луч:
   Дождалась Россия,
   Уж отчаялась и ждать, что греха таить:
   Мы теперь должны зажить
   Честно и красиво,
   Правильно зажить. Но...
   Стоп! Думаю себе,
   Тут опять загвоздка,
   Кто вчера стоял у трона,
   Тот и ныне там:
   Перестроились ублюдки,
   Во мгновение ока,
   И пока они у трона
   Грош цена всем нам... (Игорь Тальков)
  
  
   СССР и мир
  
   Творчество Высоцкого подтверждает две основные особенности положения СССР в мире - его колоссальное влияние на этот мир и обособленность за так называемым железным занавесом. О первой особенности лучше всего рассказано в песне с характерным названием "Лекция о международном положении, прочитанная человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство, своим сокамерникам". И опять-таки, отраженное в самом названии отношение советских граждан к международным проблемам, это не художественный образ, не сатирическая гипербола, а правдивое отражение реальности.
   Дожив до времён, когда даже в новостных программах самых солидных программ ТВ практически невозможно узнать о том, что происходит в мире, невольно задумаешься, что за этим стоит - умысел или профессиональная и интеллектуальная деградация. Тогда-то и вспомнишь, что в советские времена внешняя политика, закордонный мир, международные отношения были любимейшей темой советских граждан. Ей они посвящали много времени в своём общении в компаниях, попутных беседах, в застольях, кухонных разговорах и даже в тюремных камерах. Потому нет ничего удивительного в том, что увидев человека с воли, заключённые полюбопытствовали - что там новенького в мире? И в том, что посаженный на 15 суток за мелкое хулиганство проявил довольно обширные познания новейшей истории, снабдив свою политинформацию комментариями, которые подтвердили не только его хулиганский кураж, но и ту самую уверенность гражданина, за которым стоит великая страна с её способностью определять политику мира. Поэтому не стоит удивляться в его рассказе тому, что как только Ватикан "маленько замешкался", "мы тут им папу римского подкинули из наших, из поляков, из славян". Важно не забыть, что поляки в те времена были действительно "наши": страна из социалистического лагеря, из блока Варшавский договор, страна, в любви к которой Высоцкий не раз признавался. Не случайно также герой песни сокрушается: "Но как мы место шаха проворонили?! Нам этого потомки не простят!" Конечно, он вещает в духе советской идеологии. Иначе и быть не может, других источников информации просто нет: "Шах расписался в полном неумении" -
  
   Вот тут его возьми и замени!
   Где взять? У нас любой второй в Туркмении
   Аятолла и даже Хомейни.
  
   Это, разумеется, намёк на феодальный характер советской номенклатуры в среднеазиатских республиках, как в словах "вот место Голды Меир мы прохлопали", а там на четверть бывший наш народ" - на исход советских евреев в Израиль, начавшийся в 70-е годы. Главное же в этой песне та особенность внешней политики СССР, которая заключалась в использовании им любой возможности усилить своё влияние во всех частях света.
   В условиях холодной войны советскому руководству важна была демонстрация патриотизма и единства партии и народа в вопросах внешней политики. Всё, что носило характер официоза, воспето Высоцким с той или иной степенью шутки, иронии, сарказма. Не оставлено без внимания и вещание на территорию страны советов "вражеских голосов", и сладострастное любопытство советских граждан к иным источникам информации, о чем поэт упоминает вскользь, мимоходом, мимолётными штрихами. "И такое рассказал и до того красиво, что я чуть было не попал в лапы Тель-Авива" (Мишка Шифман), или:
  
   А вон дантист-надомник Рудик -
   У него приёмник "Грюндиг".
   Он его ночами крутит, ловит, контра, ФРГ...(Письмо из канатчиковой дачи)
  
   В той же тональности изображается и декларируемое единство партии и народа:
  
   В Пекине очень мрачная погода,
   У нас в Тамбове на заводе перекур, -
   Мы пишем вам с тамбовского завода,
   Любители опасных авантюр!
  
   "Любители опасных авантюр" это, разумеется, китайское руководство, которое пошло на открытую конфронтацию с СССР. А советский народ, дескать, демонстрирует полную поддержку своего собственного руководства:
  
   И не интересуйтесь нашим бытом -
   Мы сами знаем, где у нас чего.
   Так наш ЦК писал в письме открытом, -
   Мы одобряем линию его (В Пекине очень мрачная погода).
  
   Попутно устами поэта советский народ демонстрирует понимание таких тонкостей международных отношений, которые сегодня без определенных исторических познаний понять уже невозможно. К примеру, почему китайцам "дороже генерал де Голль", почему они боятся "реваншистов в Бонне", какой договор они не подписали "и причинили всем народа боль". Не говоря уже о вполне научных терминах, которые в те времена были постоянно на слуху и не представлялись простым гражданам чем-то уму непостижимым:
  
   Когда вы рис водою запивали,
   Мы проявляли интернационализм,
   Небось, когда вы русский хлеб жевали,
   Не говорили про оппортунизм!
  
   Обязательные политинформации во всех ученических и трудовых коллективах, постоянные аналитические программы на тему внешней политики в радио и телеэфире вольно или невольно побуждали интерес в обществе к этой тематике, просвещали его не только политически, но и поднимали общий интеллектуальный уровень. Не было ничего удивительного в том, что рабочий легко ориентировался в событиях, которые стояли за известными в то время именами политических деятелей и названиями стран, где происходили эти события:
  
   Хотя волнуюсь - в голове вопросы:
   Как негры там? - а тут детей купай, -
   Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
   Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
   Как с Картером? На месте ли Китай? (Мы бдительны)
  
   Любопытны для сравнения с современностью настроения и уровень развития народных масс. Если Высоцкий как бы предупреждает об угрозе вытеснения подлинной жизни её суррогатом, телевизором, что приводит героя песни, который "проникся страстью к глупому ящику для идиота"(Есть телевизор, подайте трибуну), в сумасшедший дом, то сегодня этот свершившийся факт никого не волнует, как неизбежное зло. Оно уже сделало своё дело, убив реальную жизнь, снизив интеллект до уровня того самого "идиота", притупив чувства, которые в герое Высоцкого ещё выплескиваются через край: "Я всею скорбью скорблю мировою, грудью дышу я всем воздухом мира". В контексте современности уже непонятно, почему свихнувшийся герой песни в бреду "всё заступался за Анджелу Дэвис". Теперь никто ни за кого не заступается. Вырос новый герой, который не только не скорбит скорбью этого мира, он ничего о нём не знает, да и знать не хочет. Его мирок надежно ограждён мыслями, которые в своих скорбях дальше детей, внуков и родителей не распространяются, да и то все чаще сквозь призму себя любимого. Ледяные слова "это ваши проблемы", "ничего личного - только бизнес" в советском обществе были немыслимы не только потому, что такого явления, как бизнес, попросту не существовало. Афроамериканка, брошенная в тюрьму, Анжела Дэвис была личным делом советских людей. Множество родившихся в те времена девочек были названы этим именем в ее честь. Трижды проклятая и осмеянная идеология последних советских десятилетий всё же ставила во главу угла мирового бытия незримую и несказуемую идею, вокруг которой это бытие вращалось, как хоровод вокруг костра, едва теплящегося. Только ленивый не бросил в него либо горсть земли, либо ком грязи, либо кружку воды, погашая его - кто корыстным пожиранием, кто неверием, кто глумлением. И была это идея единства человеческого.
   Она культивировала в советских душах потаённую гордость за принадлежность к могучему государству. Правда, слова Хрущева, процитированные Высоцким в те времена могли знать в лучшем случае только в Москве:
  
   Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
   Что мы покажем кузькину им мать (В Пекине очень).
  
   Но вне всяких сомнений советский народ искренне верил и был горд тем, что "мы нанесём им, если будет надо, ответный термоядерный удар". В этой гордости таился и патриотизм во всех его оттенках от пародии на официальный "мы бдительны - мы тайн не разболтаем, они в надежных жилистых руках", к наивному:
  
   Ни за какие иены я не продам свои гены,
   Ни за какие хоромы не уступлю хромосомы!...
  
   Эх, неопытный народ! Где до наших вам!
   Лучше этот самый код я своим отдам! (Я тут подвиг совершил)
  
   До саркастически-возмущенного:
  
   Потеряю истинную веру - больно мне за наш СССР:
   Отберите орден у Насера - не подходит к ордену Насер!
   Можно даже крыть с трибуны матом,
   Раздавать подарки вкривь и вкось,
   Называть Насера нашим братом,
   Но давать Героя - это брось! (Потеряю истинную веру)
  
   Там же, где речь идёт о пролитой крови Высоцкий не позволяет себе и тени усмешки, переходя на серьёзный, приподнятый , торжественный лад.
  
   При поддержке миномётного огня
   Молча, медленно, как будто на охоту,
   Рать китайская бежала на меня...
   Позже выяснилось - численностью в роту... (Как-то раз цитаты Мао почитав...)
  
   "Позже", значит в прессе. В конце 60-х Родину защищало поколение, которое уже не знало войны, поэт понял главную драму кровавого столкновения на Даманском:
  
   Раньше я стрелял с колена: на бегу
   Не привык я просто к медленным решеньям,
   Раньше я стрелял по мнимому врагу,
   А теперь придётся по живым мишеням...
  
   И не просто живым мишеням, а людям, которые еще так недавно назывались братьями и друзьям:
  
   Мины падают, а рота так и прёт.
   Кто как может - по воде, не зная броду.
   Что обидно! - этот самый миномёт
   Подарили мы китайскому народу.
  
   Трудно уже понять смысл рефрена:
  
   Вспомнилась песня, вспомнился стих,
   Словно шепнули мне в ухо:
   "Сталин и Мао слушают их..."
   Вот почему заваруха.
  
   А ведь в нем важная историческая правда - отношение Китая к СССР изменилось после ХХ-го съезда, развенчавшего культ личности Сталина. Коммунистическое руководство Китая не простило Хрущёву это "развенчание". Это Высоцкий знал. Но он, так ядовито высмеивавший Мао и его культурную революцию, уже не мог знать, что китайское руководство, не опустившееся до "развенчания" умершего своего вождя, на поверку оказалось мудрее советского.
   Поэтом соблюдена та же строгость в лаконичном упоминании о трагических событиях в Венгрии в 1956 году и Чехословакии в 1968:
  
   Занозы не оставил Будапешт,
   А Прага сердце мне не разорвала (Я никогда не верил в миражи).
  
   Похоже, что такая лаконичность - не художественный прием, а нежелание автора комментировать свой взгляд, когда "с бесстыдством шлюхи приходила ясность и души запирала на засов", это звучит как искреннее признание в том, что многие события внешней политики были просто не поняты. А вот Варшава видно всё-таки сердце Высоцкому разорвала, и покаялся он за отцов, которые не спасли её в кровавый 1944-й год:
  
   В мозгу моём, который вдруг сдавило
   Как обручем, но так его, дави!
   Варшавское восстание кровило,
   Захлёбываясь в собственной крови...
  
   Дрались - худо-бедно ли, а наши корпуса -
   В пригороде медлили целых два часа.
   В марш-бросок , в атаку ли - рвались, как один,
   И танкисты плакали на броню машин...(Дороги)
  
   Бывает, что жизнь со своей правдой о человеческих чувствах и отношениях ничего общего не имеет со схемами внешней политики - именно история варшавского восстания у Высоцкого подтверждает это:
  
   Почему же медлили наши корпуса?
   Почему обедали эти два часа?
   Потому что танками, мокрыми от слёз,
   Англичанам с янками мы утёрли нос!
  
   История изоляции советского народа за "железным занавесом", как выясняется сегодня, это история сосуществования двух миров по духу несовместимых и взаимоисключающих друг друга настолько, что не будь этого занавеса, не было бы и сосуществования. За иллюзией лёгкости и несокрушимой стабильности равновесия таилось фантастическое напряжение той самой внешней политики. И было оно подобно напряжению канатоходца, балансирующего над пропастью. В действительности, вероятность его падения очень высока.
   Именно, как канатоходцу, этому народу надо было упасть, чтобы задним числом остатками искалеченного сознания идентифицировать себя, как большую семью, живщую в огромном доме площадью в одну шестую часть земной тверди. Высоцкий уже тогда нащупывал точки уязвимости в кажущемся таким несокрушимым монолите. Он словно предчувствовал, что именно с той стороны "железного занавеса" придёт смертельная опасность разложения. Потому он утверждает приоритет духовных ценностей, от которых народ был избавлен, как от ненужных пережитков:
  
   Мы всё-таки мудреем год от года -
   Распятья нам самим теперь нужны, -
   Они - богатство нашего народа,
   Хотя и пережиток старины (Случай на таможне)
  
   На границе, где открывалась дверка железного занавеса, поэт не раз наблюдал, как подобно шагреневой коже, сморщиваются духовные ценности народа - оттуда идет жажда наживы, когда всё святое будет выставляется на продажу. И заявляет о преданности своей "великой, загадочной" стране:
  
   ...Я пока здесь ещё, здесь моё детище,
   Всё моё - и дело, и родня!
   Лики, как товарищи, смотрят понимающе
   С почерневших досок на меня.
  
   Представим себе Высоцкого, который в ненастный ноябрьский день стоит на "досмотре таможенном в хвосте". Он наблюдает и размышляет и, возможно, его размышления складываются в стихотворные строки. Если попытаться вникнуть в эти размышления, то получится действительно "смешно, но не до смеха". Вот наивный советский таможенник спрашивает: "Зачем вам складень, пассажир? Купили бы за трешку в "Березке" русский сувенир - гармонь или матрешку". То есть, он даже не соображает, что "пассажир" русскую реликвию везёт вовсе не в качестве сувенира, а для продажи. Сам автор ещё не употребляет благозвучный термин "бизнес", он оперирует русскими терминами, так точнее: "Да, контрабанда - это ремесло".
   А вот иностранец, у которого только что обнаружили украденные "два литых креста", апеллирует к закону:
  
   Ох, как он сетовал: где закон - нету, мол!
   Я могу, мол, опоздать на рейс!
   Но Христа распятого в половине пятого
   Не пустили в Буэнос-Айрес.
  
   И если один мистер "слезу лил", когда его лишили статуи, от греха подальше "цыкнул зубом с дыркою, сплюнул и уехал в Вашингтон", то другой "заморский барыга", став в позу миролюбивого туриста, агрессивно требовал:
  
   "Мир-дружба! Прекратить огонь!"
   Попер он как на кассу.
  
   И вот мулла, который "триптих запрятал в книгу", наводит на размышления о природе мирового экономического кризиса, да и очередного, невольного, как бы случайно оброненного пророчества Высоцкого. Память о "шестидневной войне" может и сгладится, а вот слова о "арабы нынче - ну и ну! Европу поприжали" вдруг приобрели актуальный смысл :
  
   Арабы нынче - ну и ну!
   Европу поприжали.
   Мы в шестидневную войну
   Их очень поддержали.
  
   Поэт как будто и грядущим поколениям предлагает поразмышлять над геополитическим раскладом будущего:
  
   Они к нам ездят неспроста -
   Задумайтесь об этом! -
   Увозят нашего Христа
   На встречу с Магометом.
  
   "Железный занавес", как известно, инициированный Западом (действительно "Это всё придумал Черчилль"), должен был предотвратить влияние социалистических идей на буржуазный мир. Оно было гораздо сильнее, чем думают сегодня. Но и советское руководство ревностно оберегало своих граждан от тлетворного влияния буржуазного мира. Самым уязвимым в советской позиции моментом в этой информационной войне был потребительский соблазн. Поэтому ответственный товарищ, инструктируя перед поездкой за рубеж советского гражданина, вынужден констатировать: "Там у них пока что лучше бытово"(Инструкция перед поездкой за рубеж). Советский гражданин должен соблюсти принцип "мы бедные, но гордые" и не подать виду, что он падок до бытовых вещей:
  
   От подарков их сурово отвернись,
   Мол, у самих добра такого завались
  
   Знающий себе цену "потомственный кузнец", уверенный, что "молот мне - так я любого в своего перекую", до такой степени растерян суровыми наказами инструктора "не жить там сдуру, как у нас", что робко предлагает: "Может я без заграницы обойдусь?" Но и его супруга, "Дуся нежная моя", поощрила будущего туриста решительным ультиматумом:
  
   "Знаешь, Коля, не зуди.
   Что-то, Коль, ты больно робок. Я с тобою разведусь.
   Двадцать лет живём бок о бок, и всё время, Дусь, да Дусь.
  
   Дусю понять нетрудно - это не самоотверженная жена Семена Семеныча 60-х годов, восклицавшая "Шуба подождёт!" Это измотанная и закаленная в очередях за вечным дефицитом женщина, которая видит смысл поездки своего мужа за рубеж только в надежде, что он, если не клеенку, то "хоть чего, хоть чёрта в ступе привезет".
   Информационная война, как самая значимая составляющая холодной войны, это не только упорное внушение "про коварный зарубеж", где соблазнив водкой, женщинами, подарками, вездесущие шпионы могут втереться в доверие к наивным советским туристам, но и создание по ту сторону занавеса омерзительного образа советской страны. Приблизительно, как в пародии на плохой детектив:
  
   Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью
   Щёлкал носом - в ём был спрятан инфракрасный объектив, -
   А потом в нормальном свете представало в чёрном цвете
   То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
  
   Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
   Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный склад
   Искаженный микроплёнкой ГУМ стал маленькой избёнкой.
   И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ(Пародия на плохой детектив).
  
   По обе стороны железного занавеса жили два мира с несовместимыми духовными, нравственными и интеллектуальными ценностями. Поэтому кумира массовой культуры Запада, "живое порожденье Голливуда" Джеймса Бонда, приехавшего к нам в одеяле - "мол, все равно на клочья разорвут", поклонники не только не разорвали. Его обозвали оборванцем и даже, когда он признался, что он агент 007, после того, как взял "швейцар его за ворот", не поняли - "Вам межгород? Так надо взять талон!". Агент 007 советской публике был абсолютно неведом и неинтересен. И не только:
  
   ...Уборщица ворчала: "Вот же пройда!
   Подумаешь, агентишка какой-то!
   У нас в девятом - прынц из Сомали!
  
   Но, воздавая должное, как артист артисту - "Вот так и жил, как в клетке, ну а в кино потел - различные разведки дурачил, как хотел. То ходит в чьей-то шкуре, то в пепельнице спит, а то на абажуре ковой-то соблазнит", Высоцкий-поэт провозглашает совершенно иной принцип искусства - "Мы хлам не заносим в храм!"(К 50-летию театра им. Вахтангова)
   В рассказе-притче Чехова настоятель монастыря, прибыв из города, собрал братию и долго с ужасом живописал блуд, пьянство и чревоугодие мирян, потом проклял дьявола и удалился. Утром в монастыре не осталось ни одного монаха. Тот же психологический казус произошёл и с советским обществом - ему так долго и с таким ужасом рассказывали, что "буржуазная зараза все же ходит по пятам", что в конечном итоге оно было совращено этой интригой, искушено этим запретным плодом, соблазнено великой ложью плоти. Совсем немного нужно, чтобы канатоходец не удержал равновесие - "прост приговор и суров" (Канатоходец). "Буржуазная зараза" на то и зараза, чтобы подгрести под себя всё здоровое. Более на планете ничто не мешает человечеству катиться в бездну.
   Во времена Высоцкого, поистине "теперь почти былинные", человечество только привыкало к мысли, что оно может быть уничтожено. Тогда глобальная катастрофа - понятие еще не принятое в языковом обиходе - представлялась только в виде ядерной войны:
  
   Выход один беднякам и богатым:
   Смерть - это самый бесстрастный анатом.
   Все мы равны перед ликом войны,
   Только привычней чуть-чуть азиатам.
  
   "Азиатам" это разумеется намек на Японию, испытавшую перспективу ядерного Апокалипсиса на себе.
  
   Не в леса одета бедная планета.
   Нет, огнем согрета мать-Земля!
   А когда остынет, станет мир пустыней.
   Вновь придется начинать с нуля (Набат).
  
   Много воды утекло с тех пор. Выяснилось, что изобретательность человечества в средствах самоуничтожения безгранична. С ядерной войной экологическую катастрофу, изменение климата, продовольственный кризис или нечто другое объединяет лишь то, что эти средства рукотворны, глобальны. Их можно избежать. А чтобы избежать, нужно, по меньшей мере, осознать и понимать. Высоцкий тот самый звонарь, который бил в набат, пытаясь разбудить "полусонных":
  
   Заглушая лиру, звон идет по миру.
   Может быть, звонарь сошёл с ума!
  
   Действительно, идя беспечно за "зазывалами из пекла", человечество словно не слышит в своей обыденности, "как печатает шаги судьба", что это - не сон, "это близко где-то" и звонарю
  
   Сверху лучше видно -
   Стал от ужаса седым звонарь.
  
   Бей же, звонарь, разбуди полусонных,
   Предупреди беззаботных влюбленных,
   Что хорошо будет в мире сожженном
   Лишь мертвецам и ещё не рожденным!
  
   Но если человечество продолжает пребывать в усыплении, похоже, что звонарей не осталось. Что ж?... "если не осталось живых, значит, мертвые, встать!" (Калугин)
  
   Глава 4. ЗАСТОЙ. "НЕ ДУШЕВНО, А ДУХОВНО Я БОЛЬНОЙ"
  
   Генезис
  
   СССР накануне своего развала не переживал никакого экономического застоя. Экономика его конечно нуждалась в реформировании, но потенциал её и динамика были уникальны, что легко могут доказать добросовестные исследователи, если таковые найдутся. Да разве это не очевидно после двадцати лет неслыханного расхищения, уничтожения и эксплуатации всего, что было создано в СССР.
   Но застой, все же, был. Предначертанный, запрограммированный, предопределенный идеологией и политикой создателей социалистического государства духовный застой взорвал изнутри сознание общества и разрушил экономику страны. Закладывая фундамент этого государства, большевики допустили несколько роковых концептуальных ошибок в своей идеологии, которые неуклонно вели духовную жизнь общества в тупик.
   Прежде всего, большевики положили в основу своей идеологии идею приоритета общего блага. Это, конечно же, одно из важнейших начал мироздания. И было бы несомненной удачей большевиков, если бы они не додумались отменить Бога и присвоить себе результаты тех замечательных процессов, жизнь в которые вдохнула эта идея. Они не учли, что всё, касающееся духовного бытия, функционирует по законам, не терпящим никакого отступничества от Источника духа. Идея общего блага покоится на самоотверженности и жертвенности, что в плоском круге материального потребления вообще не ценность. Идея эта призвана вознести человека по спирали бесконечности к тому самому Богу, который есть воплощенная любовь, но которому в системе советских ценностей места не нашлось. Получилось, как предсказывал Достоевский - "вопрос Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 49) .
   Сами большевики отвергали материальные блага для себя и готовы были жертвовать жизнью во имя народа, то есть исповедовали божественный принцип. Но ставили перед собой задачу материального преуспеяния этого народа, ибо "бытие определяет сознание". Идея общего блага во имя материального блага - это нонсенс, алогизм, несущий в себе потенциал разрушения.
   О том, что "в церкви всё не так", знали уже многие религиозные мыслители до прихода к власти большевиков. В частности Бердяев писал: "Воинствующее безбожие коммунистической революции объясняется не только состоянием сознания коммунистов,... но и историческими грехами православия, которое не выполняло своей миссии преображения жизни, поддерживая строй, основанный на неправде и гнёте... Лжерелигия коммунизма образовалась потому, что христианство не исполняло своего долга и было искажено" (Бердяев Н. Русская идея, с. 292). Лжерелигия не могла стать прочным основанием духовного здоровья народа по определению. Она стала тем самым песком, на котором безрассудный построил дом свой "...и пошёл дождь, и разлились реки, и подули ветры и налегли на дом тот; и он упал и было падение его великое" (От Матфея, 7). Разложение духа было лишь вопросом времени. Подлинно, присвоив себе великую идею, создатели советского государства стали самозванцами. Оно бы хорошо было - "в основание Государства принять духовное начало", но зачем понадобилось "хулить Высшее Учение? Ответ один - самозванцы живут Майей (иллюзией)... и уйдут в Майю" (Мир Огненный 3, ?). А на деле, в поступках, которые являются отражением идей, "злонамерение самозванцев" заключалось в насилии, неизбежном следствии непонимания простой мысли - "чтобы получить крупицу для Общего Блага, нужно явление терпимости".
   Насилие, попрание той свободы воли, которая предопределена человеку, как признак его божественного происхождения, было следующей их ошибкой. Насилие не как злая воля, а как отсутствие воли терпения.
   Никто не может сегодня судить о правых и виноватых в кровавой гражданской войне прошлого века. "Глупо сейчас искать виновных и меряться количеством крови пролитой той или другой армией"(Корнилов В. ДКР. Расстрелянная мечта., с. 369). Когда зародилась "геометрическая прогрессия" нараставшего террора со всех сторон", кто может сказать точно. Из перепутанных историей и судьбой нитей добра и зла, правды и лжи, преступления и искупления, красоты подвига и ужаса Каинова предательства, горя утрат и торжества побед трудно соткать полотно истинной правды. Речь в данном случае вообще не идёт о революционном насилии, которое названо повивальной бабкой при рождении нового справедливо.
   Конечно, в данном контексте имеется в виду узурпация большевиками права на свободу духа. Это присвоенное ими право решать, как думать, что читать, слушать, смотреть, гражданам страны советов господствовало на протяжении всей советской истории. Как и в первом случае, большевики допустили трагически неразрешимое противоречие - создали, причем целенаправленно, лучшие условия для развития образования. И тем самым позволили духу человеческому черпать из многих источников возможности вдохновения и взлета.
   В той поистине удивительной стране у всех была возможность приобщиться к ним. Позволить себе посещение театров и концертов мог каждый провинциал, а страстные любители позволяли себе посещение столичных концертных залов и театров. Убедительна и правдива реплика героини фильма "Москва слезам не верит", ищущей столичных женихов, что в театрах можно познакомиться только с провинциалами. В Ленинград и Москву ездили не только "за шмотками", но и в театры, музеи и картинные галереи. Да практически во всех провинциальных городах были свои театры, картинные галереи, концертные залы и необъятное количество кинотеатров. Сделав образование и культуру общенародным достоянием, а приобщение народа к высокому искусству своей политикой, большевики активизировали мыслительный процесс, пробудили творческие устремления и духовные искания. И в то же время накинули крепкую узду на мысль. Неотвратимо наступил момент, когда духовные устремления уперлись в невидимые стены, выстроенные из идеологических штампов, лжи, невежества и лицемерия.
   Чем шире перед народом раздвигался горизонт знаний, тем тяжелее становились оковы контроля и указаний - не художественной или нравственной цензуры, а именно мировоззренческого контроля, который со временем обрел тупость и несокрушимость мертвой догмы. С. Кара-Мурза пишет, как хрупко и беззащитно идеократическое государство перед атаками именно в духовной сфере, именно потому СССР и рухнул так стремительно. Научив парализованного инвалида ходить и даже бегать, нельзя приковать его к инвалидному креслу. Конечно интеллигенция, выросшая из тех стен, которые ограничивали её возмужавший дух, как царевич Гвидон из бочки, потянулась, встряхнулась, расправила плечи и разрушила эти стены. Любопытно утверждение Кара-Мурзы о том, что в 70-е годы социологи советовали советским правителям снизить уровень образования, которое-де готовит могильщиков государства, а экономика его не способна вместить столько образованных людей. Но, пишет он, к чести кремлёвских старцев, они отказались от этого проекта (С.Г. Кара-Мурза. Манипуляция сознанием., с. 372). Могильщиком СССР интеллигенция, все же стала, но по другой причине - она взорвала изнутри стены своей духовной тюрьмы. Поистине дух дышит, где хочет.
   Третье противоречие наиболее показательно. Оно имеет самое прямое отношение к духовному кризису, вызревавшему в коммунистическом государстве от самого его основания, ибо связано с творчеством. Вряд ли мысль о том, что общественное устройство, которое создает оптимальные условия для творчества, лучшее, кто-то будет оспаривать. Как и то, что СССР был именно таким общественным устройством. Особенно это наглядно теперь, когда скудость мышления, девальвация качества всех трудовых процессов достигла красной черты опасности для жизни людей.
   Техническое творчество на государственном уровне в советской стране было обеспечено трудом в бесчисленных лабораториях, конструкторских бюро, проектных и научно-исследовательских институтах, рационализаторством на производстве, какими бы несовершенными не были эти структуры. Гуманитарное - в столь же бесчисленных самодеятельных хоровых, танцевальных коллективах, театрах. ("А не замахнуться ли нам, на Вильяма, м-м, нашего Шекспира? И замахнемся!"). Разве не в этой творческой атмосфере родились такие удивительные явления, как, к примеру, самодеятельная, бардовская песня или КВН?
   Вот уж поистине "творчество есть дело богоподобной свободы человека", раскрытие в нем образа Творца... "Творчество не в Отце и не в Сыне, а в Духе, а потому выходит из границ Ветхого и Нового Завета. Где Дух, там и свобода, там и творчество... В творчестве сам человек раскрывает в себе образ и подобие Божье, обнаруживает вложенную в него божественную мощь" (Бердяев Н. Смысл творчества, с. 329).
   Почему активизация творческих процессов в СССР становилась самым мощным фактором духовного кризиса, станет понятно, если увязать идею творчества с идеей общего блага. Не может творчество быть самодовлеющим актом. Человек творит для человечества и ему нужно не столько признание, сколько, в первую очередь сознание того, что это людям нужно. В тот момент, когда творец сознаёт, что его творение не найдет того, кому оно нужно, его драма превращается в трагедию. Старик-изобретатель в книге Дудинцева "Не хлебом единым", автор многочисленных патентов на изобретения, которые отвергнуты мощной бюрократической машиной, в отчаянии кричит "Вот он, народ, идет по улице - и не могу ему отдать! Даром! Жизнь в придачу отдаю, и не могу!" (Дудинцев В. Не хлебом единым, с. 190)
   История творчества в гуманитарной сфере не менее драматична. Наиболее ярко и полно она воплощена в судьбе булгаковского Мастера. К этому нечего добавить. "Его не надо!", - вспоминал Высоцкий, как его вычеркнули из списка актеров на фильм "Земля Санникова", - "Почему?" - спрашивают режиссеры. "А не надо и всё. Он - современная фигура". Лишь благодаря "современным средствам науки" "отчаяньем сорванный голос" поэта сокрушил все бюрократические барьеры при жизни и смог докричаться до будущих поколений.
   Всё, что сказано о происхождении духовного застоя в СССР, у Высоцкого уложилось в лаконичную формулу: "Я хотел бы бегать в табуне, но не под седлом, и без узды". В стране Высоцкого, относительно свободной от культа денег и психоза потребления, можно было говорить об исправлении ошибок, о поиске истины, о духовном совершенствовании. Она остро нуждалась в раскрепощении духа для дальнейшего взлета не только своего, но и всей планеты. Ибо одичание и огрубение человечества достигло пределов, дикость ворвалась в города и опрокинула все насаждения духа. "Стук машин заглушает вопль духа", потому каждый призыв к миру Высшему есть зов ко спасению. Скажут: ах, надоели, сколько уже этих призывов слышали, они неуместны в деловой жизни. "Так далеки люди от истинного понимания Бытия, несмотря на миллионы лет существования планеты" (Аум, 109). И зов к Миру Высшему должен звучать еще яснее. К этому звал и Высоцкий. Но мутный поток торговой цивилизации смел светлые начинания, и угас тот самый луч надежды, о котором успел сказать Тальков: "Вот сверкнул надежды луч, дождалась Россия!" Но ... "Стоп, думаю я себе". Успел и Высоцкий сказать слово надежды: "Я успеваю улыбнуться, я видел, кто придет за мной...(Сыновья уходят в бой). Они придут, несомненно, рано или поздно, духовные сыновья ушедших с надеждой, павших, чьи сердца пылали огнем подвига. Им и восстанавливать нарушенное равновесие Бытия.
   Физически больной человек шатается, идет на ощупь, хватается за случайные предметы. То же происходит и с больным духовно - он теряет равновесие по отношению к Превышнему, а стало быть, ориентир и смысл жизни, и тоже хватается за случайные предметы в духовном мире. А они так непрочны, иллюзорны и коварны. "Утеряли направление, и чужой сучок пронзил крылья ваши" (Зов, с. 50).Утратив связь с Высшим Миром, человек неизбежно теряет устойчивость и равновесие своей земной жизни. Какое напряжение требуется, чтобы удержать равновесие! "На вертящемся гладком и скользком кругу изгибаюсь в дугу, равновесье держу" (Мне судьба). На пределе сил.
  
   Песни-беспокойство
  
   Песней-беспокойством Высоцкий назвал только свою песню "Парус". Но такого рода песен, напоминающих абстрактные полотна, где нет видимой связи целостных форм физического мира, у него несколько. Эти песни обладают огромной силой воздействия и в то же время труднообъяснимы обычной логикой. Всё, что на этих полотнах набросано, относится к миру духовному, имеющему все признаки бытия, кроме зримости и осязаемости. Потому нужно пытаться понять, что именно, незримое нам, видел Высоцкий своими "вещими зеницами", глазами сердца. Сам он говорит, что очень хорошо знает, о чём песня, что это не абстракция. Действительно, в этих песнях, как и всегда, Высоцкий точен. Точность метафоры в них достигает лаконичности символа. Тот, кто тоже чует эти песни сердцем, воспринимает его символы, как удары в сердце. Отсюда беспокойство, тревога, потребность в действии, в понимании, о чем же речь, что так беспокоит.
   Парус - то, что движет вперед. Двигаться вперед, значит становиться лучше - от звероподобия к человечности, а от нее - к богоподобию. Но парус порвали. Он не порвался сам, его порвали по злому умыслу или недомыслию - уже неважно. Его порвали и тем, если не отбросило назад течением, то остановили движение вперед. Искупление неизбежно. Но движению человечества по кругу в игре под названием "сведение счетов", где жертва и мститель меняются местами попеременно, как плохой бесконечности, положит конец не только искупление, а прежде всего, осознанное покаяние. Поэтому рефрен песни - "Каюсь! Каюсь! Каюсь!" Не призываю к покаянию, а каюсь сам - начинаю с себя, а значит, осознанно готов к действию искупления. Не я виновен в том, что "у дельфина взрезано брюхо винтом", но беру на себя ответственность, ибо причастен, как современник. Повинны все своим безразличием - начни с себя, почувствуй свою вину, причастность и ответственность. Поэтому "подвиг паруса самый прочный... парусу надо быть белоснежным" (Озарение, XI, 9) Здесь Высоцкий продолжает тему личной ответственности человека за всю систему Бытия, которой пронизана вся русская литература. "Возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да ведь это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и за всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть, в самом деле, и что ты-то и есть за всех и за вся виноват" (Достоевский Ф.М. Братья карамазовы, с. 392).
   "Выстрела в спину не ожидает никто". Конечно, он ведь невидим, как невидимы мысли и чувства, подобные убийственным выстрелам. Как невидимы те, кто "из кустов стреляет по колесам" (Горизонт). Метафоричность в данном случае, не столько литературный, сколько познавательный прием. С помощью зримых, физически осязаемых образов легче говорить с людьми о том незримом и физически неосязаемом, что есть мир духа. Соломон, к примеру, говорит о росте духа как о времени разбрасывать и собирать камни, а Христос, стремясь раскрыть жизнь духа как подлинную сущность жизни, требует: "Оставь мертвым хоронить своих мертвецов". Ибо мертв тот, кто мертв в духе. А как замечательно сказал об убийстве духа Торо: "Сколько раз встречал я бедную бессмертную душу...она ползла по дороге жизни, влача на себе амбар..., свои Авгиевы конюшни... и сто акров земли... Люди заблуждаются: лучшую часть своей души они запахивают в землю на удобрение..."(Уолден, или жизнь в лесу"). Так говорят те, кто имеет в виду духовный мир. Речь идет о незримых мыслях и чувствах, которые и есть плоть духовного мира. Действительно - люди заблуждаются, и история их заблуждений начинается с того, что невидимое и физически неосязаемое их научили воспринимать, как нечто второстепенное и несущественное - сначала зримые и осязаемые амбар и конюшни. В то время, как мысли и чувства, эта плоть, рожденная духом человеческим, и есть настоящая жизнь - её качество не только определяет уровень духовного мира человечества, но и качество мира осязаемого, видимого. Только изощренный враг человечества мог внушить ему, что амбар и конюшни стоят над миром духа и важнее его. Если амбар и конюшни займут подобающее им место под миром духа, они тоже будут тянуться к совершенству, но если они восторжествуют над ним, то и душу бессмертную запашут на удобрение, и сами превратятся в прах.
   В середине ХХ века Экзюпери ужасался человеческой пустыне и признавался, что всей душой ненавидит свою эпоху, в которой человек, оскопленный в творчестве, погибает от жажды. Но как великолепен Высоцкий в своей уверенности, что его духовную заботу поймут! И ведь понимали! Если не рассудком, то сердцем.
   О том, что нужно быть в дозоре всегда, говорил и Экзюпери - "паутинка моей дружбы тебя едва удерживала, нерадивый пастух, я должно быть уснул". Но на дозоре нужно стоять не только потому, что ты в ответе за других, но и потому, что граница добра и зла так смутна, так извилиста, и так легко, утратив бдительность, можно соскользнуть во зло - ведь "посреди хожу сетей многих", и не успеешь моргнуть глазом: "Глядь, а конём твоим правит коварная ложь"(О Правде и лжи). Но "даже в дозоре можешь не встретить врага" (Парус) - проморгаешь. Ведь "силы зла проникают в жизнь под разными обликами, они найдут пылинку, чтобы покрыться ею, а там, где сами не решатся подойти, могут подбросить скорпиона, много выдумок у темных, потому надо привыкать к великому дозору" (Мир Огненный 1, 517)
   Здесь, как и в других песнях, Высоцкий прибегает к военной терминологии, потому что дух человека действительно поле боя - "на батарее нету снарядов уже" (Парус). Вера - главный снаряд. Она иссякла, поник прекрасный идеал общего блага - самый мощный аккумулятор духа. Он превращался в пошлое прикрытие неутоленной алчности. Именно в духе народа в 70-е годы произошел поворот. Высоцкий видимо считал его опасным и крутым, если называет виражом. Почему "надо быстрее на вираже"? Все очень просто - чтобы спастись, через пропасть нужно бежать, и... "труднее убить на бегу" (Конец охоты на волков). Нет, в физическом мире никто не стрелял, там потихоньку росло благосостояние. "Каждому по потребностям", и потребности вызревали. Особенно быстро они вызревали у определенной части населения. Дверь в мир духа открывалась все труднее, со скрипом и "петли дверные многим скрипят", но все же "многим поют" (Парус). А основная масса народа спала и предпочитала не напрягаться: "Потому что, кто не напрягается, тот никогда не просыпается, тот много меньше подвергается, и много дольше сохраняется" (Страшный сон смелого человека). Ну а в мире духовном уже грохотало - СССР, та страна, которая не приняла власть денег, оставалась единственной сваей нравственности мира, хотя ещё стояла, но опасно накренилась вправо. Многочисленные рати бросились её расшатывать, сначала в мире духовном. Сначала всё там.
   Не только внутренний мир человека - театр боевых действий. Не утихают бои за человека и всё человечество. Нужно быть готовым к тому, что "здесь ненужные встречи случаются". Если ты рискнул войти в "темноту", должен знать - доброжелателей здесь нет: "Кто вы такие? Вас здесь не ждут!" (В темноте)
   Почему Высоцкий оставался оптимистом и верил в свой народ, если предвидел так много. Может быть, не только верил, а моделировал? Что "на эту землю свыше ниспослана весна" (Проделав брешь)? Что дверь в мир духа "многим поет"? "Многие лета - всем, кто поёт во сне!" (Парус) Ведь он хорошо знал, что свая может рухнуть, что не только его страна, но "все континенты могут гореть в огне" и "все части света могут лежать на дне". Но утверждал: "Всё это - не по мне!" Если те, кому "петли дверные поют", и кто сам поёт во сне, скажут то же, мир можно изменить к лучшему, а значит спасти.
   Песню "Кони привередливые" соотечественники и современники Высоцкого не просто поняли. Она их потрясла так, словно поэт раскрыл им некую тайну о самих себе. И это удивительно, потому что в ней, как и в "Парусе", нет никакой внешней, доступной среднему сознанию логики, она построена на взаимоисключающих противоречиях. Лишь на первый взгляд может показаться, что Высоцкий описал образ собственной смерти. Чтобы понять, о чем в ней речь на самом деле, нужно сфокусировать свой взгляд на границу двух миров: физического и духовного. Тогда станет ясно, почему одновременно "я коней своих нагайкою стегаю, погоняю" и "чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее - не указчики вам кнут и плеть".
   Если свобода и творчество форма существования духа, идея Бога, Красоты, Любви, Справедливости - источник, из которого дух черпает свои силы, то неустанное устремление и цель духа - бесконечность во времени и пространстве. Запертый дух болен. Он может смиренно сидеть в своей темнице сколько угодно, если похож на полумертвое насекомое. Здоровый, восходящий, могучий дух сокрушит любые стены.
   Плоть ведь тоже своего рода темница, духу приходится быть "конем привередливым". Он с одной стороны знает, что должен выполнить творческое задание, которое возможно только в этой плоти, - "дожить не сумел, так хотя бы допеть". Но, "желая пищи видимой яви", стремится за пределы этого видимого, за стены известного. Ему душно в каких-либо рамках, он хочет объять весь мир - "что-то воздуху мне мало, ветер пью, туман глотаю". Поэтому он мчится к краю, даже если за ним бездна и гибель, но пропадает он с "гибельным восторгом". Каждый, кто хоть раз проскакал "вдоль обрыва, по-над пропастью, по краю", узнал в песне свой "гибельный восторг". К краю кого-то привела неудачная любовь, кого-то пьянство, кого-то загубленная карьера, кого-то обида, кого-то затхлость мещанского быта и прочая суета, но все примчались туда на своих "привередливых конях".
   У края смутны очертания того мира. Те, кого можно принять за ангелов, "поют такими злыми голосами", ангелы так петь не могут. У края еще так близок этот мир с состраданием и любовью, слышен колокольчик, который "весь зашелся от рыданий". И трудно понять, колокольчик ли это - те, кто "плачут вслед", или сам еще цепляешься за жизнь и кричишь коням, "чтоб не несли так быстро сани". Не только затем, чтобы "немного постоять на краю". Главное - выполнить порученное задание. Поэтому, что бы там ни было, а "я куплет допою".
   Песни Высоцкого, условно названные песнями-беспокойством, можно также определить как томление духа. "Кони привередливые" томление по бесконечности, "Моя цыганская" - томление по красоте. Из духовной жизни народа уходило что-то настоящее, исполненное смысла, красоты и радости. "Нет того веселья" - эти слова были часто на устах в 60-е годы начинавшего стареть поколения, вобравшего в свою жизнь великие войны, великие разрушения и созидания, познавшего героизм и невиданное самопожертвование, прошедшего через полноводные реки боли, слез и утрат. Так говорили отцы и матери уже взрослых детей - нет того веселья. Того, значит, которое было у них. Они тосковали о праздниках с песнями и плясками в тех самых "общагах" и коммуналках, где "система коридорная, на 38 комнаток всего одна уборная" (Баллада о детстве). О дворах, где "сбивают из досок столы" (Песня о конце войны), чтобы всем народом отмечать радостные и горестные события. О деревенских работах на чём-то подворье всем колхозом, остававшимся общиной, после которых уже при луне накрывали столы и отплясывали под гармошку и частушки. Частушки - это народное творчество, брызгавшее задором и остроумием, чтобы потешив общину чем-то злободневным, легко и щедро, тут же уйти в небытие. В них душа народа, которую Высоцкий читал, как открытую, столь дорогую и родную ему книгу:
  
   Гули, гули, гуленьки,
   Девоньки-девуленьки,
   Вы оставьте мне на память
   В сердце загогуленки...
  
   Ты не вой, не ной, не ной
   Это ж кризис нефтяной,
   Надо больше опасаться,
   Что наступит спиртовой.
  
   Гляну я - одна семья
   На таком воскреснике-
   Все друг другу кумовья
   Или даже крестники.
  
   Но из жизни детей уже уходила общинная психология, красота бескорыстия, то самое веселье, на которое были способны их полуголодные родители с энтузиазмом строившие светлое будущее. Для них строили, для детей. Но молодую жизнь детей, более сытую и комфортную, более насыщенную знаниями и информацией, и, казалось бы удовольствиями, недоступными им в их молодости, вопреки ожиданиям, отравляла горечь бездуховности. Скудна эстетика такого бытия в поисках радости: "Или куришь натощак, или пьешь с похмелья".
   Мир, придуманный или всплывающий из сокровенных глубин памяти, - мир красоты: "В чистом поле васильки, дальняя дорога" (Моя цыганская). Он манит гармонией ритмов - "где-то кони пляшут в такт нехотя и плавно". Это прекрасно, но мучительно, потому что неизвестно, где же? Поэту, зато, хорошо известно, куда ведет дорога, вдоль которой всё не так, где его душа, как "птица в клетке", что ведет она мимо мира красоты и гармонии совсем в другую сторону, где поджидает "плаха с топорами".
   Высоцкий не ошибся - плаху для русского духа он разглядел ещё в начале 70-х. Вглядываясь в него, он видел много тьмы. По крайней мере, он много говорит об этом. "Темнота впереди - подожди", он, словно, собирается с силами, чтобы вступить туда:
  
   Там проверка на прочность - бои
   И закаты и ветры с прибоями, -
   Сердце путает ритмы свои
   И стучит с перебоями...
  
   Но преобладают, все же, чувство долга и надежда:
  
   Там и звуки и краски не те.
   Только мне выбирать не приходится, -
   Очень нужен я там в темноте.
   Ничего - распогодится! (В темноте)
  
   Даже чувствуя поворот в развитии духовной жизни народа, Высоцкий сохраняет надежду. Хотя общество жило уже другими ценностями - призраки материальных вещей вытесняли вечное. Как-то постепенно утихли споры физиков и лириков, вера в светлое будущее становилась предметом насмешек, прорывы в космос уже не волновали и не сплачивали. "Сколько кануло, сколько схлынуло!" (Погоня) Моральный кодекс строителя коммунизма был конечно прекрасен, но он никого не вдохновлял и в фильме жизни духа человеческого не находил себе места:
  
   Труд нас должен облагораживать, -
   Он из всех из нас делает
   Настоящих людей, -
   Это самое-самое главное.
   Правда, вот, в фильме этого не было -
   Было только желание, -
   Значит, это для вас
   Будет в следующий раз (Это самое, самое главное).
  
   Все, что должно было зажигать сердца, превращалось в форму, лишенную какого-либо содержания - ложь и лицемерие утверждали свое господство в мире духа, гасили огни, душили живое. Видя это будущее, поэт содрогался, понимая, что "назад" в прошлое пути не бывает, а впереди ни "просвета", ни "прогала":
  
   И вокруг взглянул и присвистнул аж!
   Лес стеной впереди, не пускает стена
   Кони прядут ушами, назад подают.
   Где просвет, где прогал, не видать ни рожна.
   Колют иглы меня, до костей достают.
  
   - Коренной ты мой! Выручай же, брат!
   Ты куда, родной? Почему назад?
   Дождь, как яд с ветвей, не добром пропах.
   Пристяжной моей волк нырнул под пах (Погоня).
  
   Но гонит своих лошадей в ужас мрака, где "храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс". Потому что "очень нужен я там, в темноте", но, вместо "чистого поля с васильками", болотная слизь:
  
   Мы на кряж крутой - на одних осях.
   В хлопьях пены мы - струи в кряж лились, -
   Отдышались, отхрипели да откашлялись...
  
   Выбравшись из одной беды, попал в другую - дом, который стоит на семи лихих, продувных ветрах. Этот странный дом "притих, погружен во мрак", населяют его отвратительные образы, "под иконами в черной копоти", привыкавшие долго "жить впотьмах". И взмолился тот, кто в поисках добра и света бежал от смрада разложения из мира, в котором начинали править волчьи законы:
  
   Я коней заморил, от волков ускакал.
   Укажите мне край, где светло от лампад.
   Укажите мне место, какое искал -
   Где поют, а не стонут, где пол не покат...
  
   И из смрада, где косо висят образа,
   Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут,
   Куда кони несли да глядели глаза,
   И где люди живут, и как люди живут...(Погоня 2)
  
   Не в сторону ли демократического Запада с его потребительским раем, смотрели глаза поэта? Но неужели на западе кого-то волнует то, что волновало поэта - почему в его доме "свет лампад погас"? Почему его дом стоит "на семи лихих продувных ветрах"? Почему все же рефрен песни: "То мне птица Гамаюн надежду подаёт"?(Купола) Как для потребительского рая, эта птица подаёт надежду слишком странно. Слишком загадочно упоминание сакральной цифры у Высоцкого и о "семи лихих ветрах", и о "семи заветных струнах", и о странном видении вещей птицы пути будущего: "Словно семь богатых лун на пути моем встают".
   Когда Высоцкий твердит "нет, ребята, все не так", ведь он не имеет в виду, что у нас дефицит, очереди, и низкие зарплаты. Он четко и ясно определяет главную беду народа: "Ничего не свято". Тем самым утверждает назревающий или уже назревший духовный кризис в обществе.
   Высоцкий видел симптомы зарождающихся болезней духа. Советское общество вступило в эпоху "кухонных разговоров". Высоцкому они были не по душе. Он был человек действия, и совесть не позволяла ему бросать слова на ветер. В сущности, он был один, кто говорил вслух и везде, а не только "на кухне", что думает. Он не держал за пазухой камень для своей родины и осознавал ответственность за свои слова и мысли. Недопустимо с "психологией ужа" судить о высоком:
  
   Стремимся мы подняться ввысь -
   Ведь думы наши поднялись, -
   И там парят они легки,
   Свободны, вечны, высоки.
   И так нам захотелось ввысь,
   Что мы вчера перепились -
   И горьким думам вопреки
   Мы ели сладкие куски...(Случаи)
  
   Мысли "летают, словно пули", случайные, "шальные, запоздалые, слепые на излёте". Живя под перекрестным огнем мыслей, мы действительно "подставляемся" им, мириадам поистине слепых, чужих мыслей, и думаем, что они наши собственные. Сказать, что Высоцкий уже тогда предупреждал о манипуляции сознания, возможно слишком смелое предположение. Но он говорит о таком важном и непривычном для обывателя явлении духа, как дисциплина мысли, ответственность за нее.
   Именно совесть пытается пробудить Высоцкий в мыслящих людях, советской интеллигенции, которая, в сущности, стала движущей силой перестройки, закончившейся развалом государства. Совесть, этот краеугольный камень духа, не позволяла поэту "есть сладкие куски горьким думам вопреки", "гнуться бить поклоны впрок", "всё размещать между строк": так ведь безопасно и не накладно. Постыдно, будучи "никакими, холодными и дряблыми", "навзрыд об ужасах крича", хотеть вскрыть "подвал чумной" прошлого. Безответственно "всё на божий суд извлечь...", ведь "картечь и безоружных будет сечь". Так и произошло. "Нарочно, по примете ли на правую споткнулись". Извлекли на божий свет ужасы большевизма, сталинизма, социализма, а "безоружный" народ побит "картечью" бесправия и ограбления:
  
   Но нас, железных, точит ржа
   И психология ужа...
  
   Вот уж действительно вся советская интеллигенция была источена ржавчиной лжи, лицемерия и беззубыми укусами того, что она считала негодным, а вместе с ней была источена вся система социализма. Высоцкий имел право на упрек: "Вы втихаря хихикали, а я давно вовсю" (Общаюсь с тишиной я).
   Поэта не услышали - "троянцы не поверили Кассандре". Симптомы смертельного заболевания не были замечены и по всем законам физического мира эти симптомы как-то незаметно для глаза достаточно быстро разрослись в страшную болезнь, метастазы которой поразили весь общественный организм. Советское общество после развала страны влилось в мировые глобальные процессы духовной деградации. Тьма с остервенением набросилась на все здоровое, что еще оставалось в этой стране.
   Могучие средства омертвления мысли превращали ее - самое сокровенное достояние человека - в послушную, пресмыкающуюся марионетку, как будто и не была эта страна самой читающей в мире:
  
   "Невиданный доселе"... я гомо был читающий,
   Я сапиенсом был, мой класс - млекопитающий
   А вид... уже забыл (Гербарий).
  
   Совесть - не только как нравственное табу, но как боль непереносимая, называемая угрызением, как указатель направления движения духа, сегодня молчит. Точнее, она говорит слишком тихо, и этот её говорок тонет в какофонии звуков, которые в том или ином смысле доносят до молодых поколений из могилы тезис бесноватого: "Совесть это химера".
   Самое же опасное заключается в той особенности духовного заболевания, что смерть духа не осознаётся еще живым человеком, даже постфактум. То есть, он, в сущности, мертв, но не осознаёт это остатками сознания.
   Осознание болезни и осмысление её смертельного характера свидетельствует о том, что дух еще жив. По законам физики огня одна его искра способна воспламенить мир в одно мгновение. Для этого в мир людей нужно поддать воздуха, чтобы пламя жизни объяло его. Не так уж и мало на земле людей, которые чувствуют то, что когда-то прокричал поэт: "Что-то воздуху мне мало!" Нужно только, чтобы они, услышав его, услышали и друг друга.
   Высоцкий ставит диагноз не только себе, говоря: "Не душевно, а духовно я больной" (История болезни). Всему обществу. Болезни духа советского общества накануне гибели - не попытка даже какого-то психоанализа, а попытка пойти за трепетной мыслью поэта. Она, в свою очередь, по наитию летела за вечной истиной: "Есть тело душевное, есть тело духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий" (1-е к коринфянам, 16, 44-435).
   Если дух это вечная, неуничтожимая составляющая человека, зерно огненное, происшедшее из Единого Огня, того, что в терминах христианского вероучения зовется Дух Святой, и он облачен в материальные оболочки, то необходимым условием его естественного здоровья будет определенный баланс духовного и плотского - то есть, тончайшей материи, и грубо материального. Баланс, очевидно, предполагает приоритет духа в этом бинере, ибо именно дух делает инертную плоть живой. На людей производит впечатление эта простая истина только, когда дух покидает тело, и, лишенное огня, оно становится ледяным. Но они здесь же легко забывают эту истину и продолжают нарушать равновесие Природы, слыша только вопли своей разнузданной плоти. Они не думают, что вечно живущее зерно, не может выполнять животворящую функцию без устремления к своему Источнику, к Свету. Это тот же принцип фотогенеза, только усложненный более высокими формами. Болезни духа происходят от нарушения природного баланса, предопределенного Законом. И людям этот Закон дан изначально в виде религии. Здесь не место обсуждать, что произошло с религией, призванной воспитывать сознание человеческое в необходимости Закон исполнять. Только о болезнях духа, которые являются неизбежным следствием его неисполнения. И только о тех, которые особенно не давали покоя поэту.
  
   Болезни духа
  
   Безумие. Это очевидная болезнь духа, ибо поражает самую явную его сторону - сознание человеческое. Много факторов порождает эту болезнь, грозящую сегодня перерасти в эпидемию. Это и внутренние накопления человека, и соотношения великого множества людей, сконцентрированных в огромных мегаполисах, и исторические тенденции, и уровень развития общества, и возможности самосовершенствования, и космическая пульсация. Но именно вечно колеблющееся разнообразие комбинаций всех факторов и определяет степень здравомыслия людей. Сознание колеблется от полной идиотии до гениальности. Кто наблюдал за птицей, нечаянно влетевшей в дом, видел, как, вместо того, чтобы вылететь в открытую дверь, она в своем стремлении к свету рвется к окну, бьётся крыльями о стекла и, поломав крылья, падает вниз. Так и дух человеческий, который может взлететь к свету через единственную дверь - веру в Бога, не видя её, бьется о прозрачные невидимые стены своей тюрьмы, и, обессилев, падает замертво. Он даже не успевает сообразить, что тюрьму себе он соорудил сам. Джордано Бруно говорил, что человеческая душа имеет окна и может закрыть их от солнечно света, но солнце продолжает светить; пусть только раскроются окна и его свет вольется в душу. Божественный свет всегда с нами, в нем нет перемены, перемена происходит только в человеке (Безант А. Эзотерическое христианство, с. 144). Когда невидимые старшие Братья по духу говорят: "Позвольте Нам помочь вам", мы не слышим. Как услышать в какофонии и реве мира, который сходит с ума! "В скрипе, стуке, скрежете и гуде" (Я вам расскажу про то, что будет). Нет права на насилие над волей человека ни у кого. Выбор за человеком, хочет он того или нет. Это закон. Но необходимость подчиняться законам Природы тоже Закон. Эта диалектика бытия и движет вперед человечество.
   Дух - категория трансцендентная и беспредельная, исследовав ареал своего обитания и его границы, обусловленные сознанием, он стремится за эти границы. Так человек, ограниченный забором, будет подпрыгивать до тех пор, пока не увидит, что там - за забором. То, что за пределами сознания, непреодолимо притягивает. Так было всегда. "В древних фармакопеях и в разных родовых лечебных записях вас поражает множество намёков о составах для приведения организма в трансцендентальное состояние" (Мир Огненный 1, 40) Из всех возможностей выйти за пределы сознания сон - единственное естественное состояние, позволяющее что-то внести в сознание с той стороны, "из-за границы". Это для неверующих людей. Люди верующие, способные к медитации, молитвенному экстазу, в мире духа, как рыба в воде, но о них в советском государстве во времена Высоцкого говорить не приходится. Смерть - это, как правило, билет в один конец. Остальное - это неестественные состояния, стало быть, нездоровые и разрушительные. Среди них безумие, когда человек балансирует на грани сознания. Стремящиеся заглянуть за черту бытия, за грань разума в жажде бесконечности в состоянии добровольного или невольного безумия, похожи на несчастную ласточку, ломающую себе крылья о стекло. Но безумные метания птицы естественны - у неё птичьи мозги, а человек, ломающий себе крылья, несет за это ответственность, поэтому: "Когда я вижу сломанные крылья, нет жалости во мне, и неспроста" (Я не люблю). "Жаль распятого Христа", разумеется, не потому, что у него тоже сломаны крылья. На крыльях своего подвига Христос поднялся над океаном мрака. И будет сиять человечеству вечно. Но закрадывается страшная мысль - нужна ли такая жертва, если люди остались прежними, ломают себе крылья о стекла, когда Спаситель открыл такие высокие ворота к Свету. Мука духовного наставничества глухих и слепых была понятна Высоцкому.
   Если "поэт поэтов " оставил полные сострадания строки "Не дай мне Бог сойти с ума. Нет, лучше посох и сума. Нет, лучше труд и глад...", то Высоцкий беспощаден к сумасшедшим, и эта беспощадность того свойства, которое мог позволить себе человек, если он один из них - он тоже не раз ломал себе крылья. В образы своих сумасшедших он не просто вживается, он исследует их состояние, как заболевание духа, и это исследование похоже на самопознание.
   "Не душевно, а духовно я больной" - поспеть за мыслью поэта, которая стремительно мчится по причудливо извивающейся тропе, не просто. Очевидно, в этой фразе Высоцкий имел в виду две сущности человека - рассудок и сердце. Помутнение рассудка, интеллекта и связанные с ним душевные расстройства, порождаются эгоцентризмом мироощущения человека, когда в сознании его весь мир вращается вокруг болезненно раздутого "эго", отрастившего безобразные метастазы обид, раздражительности, уныния, ревности, самодовольства и прочего, что делает человека очень уязвимым, предрасположенным к болезни души. "Я уверен, как ни разу в жизни - это точно - что в моем здоровом организме - червоточина". Почти дословно - "семя тли во мне есть".
   В жизни безумия гораздо больше, чем мы осознаём и спектр сумасшествия очень велик - от полной шизофрении до патологической тупости, манипулируя которой можно достичь эффекта той же шизофрении. А между этими экстремумами необозримое многообразие помешательства. Это и безумная любовь: как бы к кому-то, а на самом деле к себе, и безумная алчность, и безумное властолюбие, и безумное мракобесие. Не перечесть - впору на все человечество надевать смирительные рубашки, однако, "вот что удивительно - все ходят без смирительных" (Песня о сумасшедшем доме). Вряд ли это замечание только о сумасшедшем доме. И пациент в "отделении невропатологии" выдает секрет полишенеля, говоря "выдам то, что держится в секрете, но, наверное, наше население на две трети - люди нервные". Е.П. Блаватская цитирует остроумную мысль Монтескьё: "Открывая с такой щедростью лечебницы для своих предполагаемых сумасшедших, люди лишь стараются уверить друг друга, что сами они не безумны" (Блаватская Е.П. Тайная Доктрина, т. 1, с. 870)
   У людей нет мужества признать "чокнутым" не только соседа, но и себя. У Высоцкого такое мужество было. Правда, его помешательство иной природы. И дело не только в том, что "гениальный всплеск похож на бред" (Мой Гамлет).
   Его болезнь - болезнь сердца. Сердца - не комбинации мышц и кровеносных сосудов, а некой субстанции, которая связывает человека со Вселенной, всем сущим, той субстанции, которую древние называли микрокосмом. Болезнь духа связана не с помутнением рассудка, а как воспринятая сердцем боль всего мира. Каждый миг, каждой клеткой своего существа он связан со всем мирозданием, со всем человечеством. Он не может спать и не может не болеть, потому что мука сострадания душит его, ибо сердце чует и пролитую где-то кровь, и непролитые чьи-то слезы, и крик отчаяния, и ужас насилия:
  
   ...Мне не спится и не может спаться -
   Не затем, что в мире столько бед:
   Просто очень трудно оклематься -
   Трудно, так сказать, "реаниматься",
   Чтоб писать поэмы, а не бред (Вот в плащах, подобных).
  
   "Реаниматься" - это неуклюжее слово вклинилось, потому что в песне речь идёт о враче-реаниматоре, который жертвовал всем, бился за жизнь, как на корриде:
  
   Выглядел он жутко и космато
   Он старался за нее дышать,
   Потому что врач - реаниматор -
   Это значит - должен оживлять.
  
   Бывают ситуации, когда нельзя оживить. Когда умереть самому не так больно, чем пережить чью-то смерть, когда "ты без кожи останешься вдруг, потому что убили его - не тебя" (Баллада о борьбе).
   Чехов-врач описал физические симптомы этой болезни в рассказе "Припадок", а Чехов-писатель - действия психиатра, к которому друзья повели больного. Его герой говорит: "Мне всё это кажется удивительным! Что я был на двух факультетах - в этом видят подвиг; за то, что я написал сочинение, которое через три года будет брошено и забудется, меня превозносят до небес, а то, что я о падших женщинах не могу говорить так же хладнокровно, как об этих стульях, меня лечат и называют сумасшедшим"(Повести и рассказы. Припадок. С. 292) . Чехов и сам чувствовал чужую боль примерно так же. В России всегда таких людей было немало. Известно, что прототипом рассказа послужил удивительный русский писатель Гаршин. Из этих и Высоцкий.
   Но израненному сердцу поэта пришлось познать ад мира, неведомый еще в девятнадцатом веке, мира, в котором жизнь человеческая стоит "дешевле сигарет":
  
   Ах, эта жизнь грошовая, как пыль - подул и нет! -
   Поштучная, дешевая, дешевле сигарет (Баллада об оружии).
  
   Ад мира, за плечами которого стоят две войны, обесценившие жизнь человеческую до полного ничтожества: "Стоят понуро, хмуро дуры - две больших войны". Высоцкий видел в той части света, которая называла себя свободной, как свободно можно было убить и быть убитым - "ату! стреляйте досыта в людей, щенков, котят":
  
   А тут еще норд-ост подул -
   Цена установилась сходная -
   У нас, благодаренье Господу,
   Страна пока свободная...
  
   Он видел перспективу мира, в котором "кругом и без войны война", а "маленькие люди без оружия - не люди, все маленькие люди без оружия - мишени", и размышлял о безумии человечества. Словно ему было известно предупреждение: " Если безумие перейдет границы, то огненное очищение будет единственным исходом... Пусть забудут, что Мы предупреждали, но пусть хотя бы помнят, что человечество безумствует" (Братство 2, 285)
   История полна примеров, когда поведение народов можно назвать только безумием, никакой логикой объяснить его нельзя. Как можно, к примеру, объяснить убийства, мучительства людей в эпоху инквизиции и крестовых походов именем Христа?! Или массовые сеппуку - безобразный обряд самоубийства гордых самураев, если не безумием? Что, если не безумие народа, давшего миру Гёте, Бетховена, Гегеля, заставило этот же народ вручить власть Гитлеру?
   В будущем, если человечество всё же отстоит своё право на него, только психиатры смогут исследовать историю народа, который сам, добровольно уничтожил своё государство, невиданную в историю промышленную базу, а себя в двуногое насекомое, которому далеко даже того гербария, который воспел Высоцкий. Ни экономисты, ни социологи, ни историки будущего без психиатрии не смогут объяснить этот феномен массового помешательства. Это - одна крайность больного духа. Она хоть и названа уже беспрецедентной манипуляцией сознания, но определить диагноз - не значит открыть способ излечения запущенной укоренённой болезни. Цель незримых манипуляторов - даже не умственное помешательство целого народа, чтобы без кровавой суеты отнять у него материальные блага. Их цель - полное убийство этого неспокойного духа. Дело потихоньку движется - лягушка уже испускает дух, но все еще нежится в тепленькой ванночке: "А я - я нежусь в ванночке без всяких там обид" (Гербарий). И будет двигаться дело, пока не блеснёт вопрос: всё ли у нас в порядке с головой, братцы?
   Человечество в своем безумии колеблется от одной крайности, когда не желает признаваться в своей неадекватности даже самому себе, до другой, когда записывает в сумасшедшие тех, кто сдвигает его с мертвой точки и тянет вперед. Вторая крайность больного до помешательства ума, это его косность, неподвижность, неспособность к развитию, что и приводит к тому самому застою, который мы получили во второй половине ХХ века. О таком роде умопомешательства одна из самых остроумных песен Высоцкого - "Письмо в редакцию телепередачи "Очевидное невероятное". В ней глубокие мировоззренческие вопросы закамуфлированы под такую абсурдно-смешную историю, что на первый взгляд можно подумать - на самом деле очень смешная шутка. Все, кто полюбопытствует посмотреть, именно посмотреть игру и именно артиста Высоцкого в исполнении этой песни, поверят, как слушатели 70-х годов катались от хохота в восторге от такой шутки, так смешно сыгранной. Тонко замаскирован в песне глубокий философский смысл!
   Пациенты Канатчиковой дачи - сумасшедшие - пишут письмо в редакцию передачи "Очевидное невероятное", научно-популярной программы, автором которой был профессор Капица, кстати, как выяснилось, весьма гордившийся тем, что Высоцкий воспел её в своей песне. Сам же Высоцкий иронизирует над псевдонаучностью подобного рода телепередач, замечая: "Некоторые видели летающие тарелки, а некоторые на них даже летали". А пациенты, потрясенные тем, что услышали по телевизору, возмущены: "То тарелками пугают, дескать, подлые, летают, то у вас собаки лают, то руины говорят".
   Стоит вдуматься в разбросанные по тексту фразы без смеха. К примеру: "Удивительное рядом, но оно запрещено". И дело, конечно, не в том, что "Главврач Моргулис телевизор запретил". Оно запрещено для осмысления всем состоянием науки, мировоззрением, сформированным веками и отжившим так же, как и школа, которая его формирует, штампами и стандартами, которые впечатаны в человеческие головы намертво.
   Поэтому те, кто позволил себе задуматься, не иначе, как сумасшедшие. Они тоже из "повиновения вышли", их разум вошел туда, куда ему соваться. не дозволено. И в передачу профессора Капицы они пишут неспроста - ведь речь идет о таком очевидном, что не видеть нельзя, о таком невероятном, сметающем ветошь омертвевшего знания, что понять можно только включив процесс мышления, даже снискав себе репутацию "баламута". Почему все же речь идёт о "бессилии науки перед тайною Бермуд"? Может быть, потому и "бермуторно на сердце", что познающие сердцем ближе к истине, чем современная наука? "Лоб запас много вычислений, но сердце не успело стать лучше. Нужно выровнять отсталое" (Мир Огненный 1, 573)
   Дух, стремящийся к запредельному, в состоянии наркотического опьянения попадет в это запредельное: "Нам осталось уколоться и упасть на дно колодца. И там пропасть на дне колодца, как в Бермудах, навсегда". Любопытно, что пациентов больницы потряс сообщением о том, что "наш научный лайнер в треугольнике погряз" не телевизор, а дантист надомник Рудик, который по приемнику "ловит, контра, ФРГ". Но все дело в том, что он "к нам попал в волненьи жутком, с растревоженным желудком и с номерочком на ноге". Входящему в этот мир бирочку принято прикреплять к руке, а покидающим этот мир, как известно, к ноге. Упоминание о растревоженном желудке и "номерочке" намек на то, что в этом персонаже подразумевается переживший клиническую смерть, то есть тоже побывавший там, "за пределом".
   Другой персонаж, механик, который, якобы пережил аварию научного лайнера, распавшегося на куски в Бермудском треугольнике, и которого почему-то привезли на Канатчикову дачу в "стеклянной призме", упоминает не треугольник, а Бермудский многогранник: "Бермудский многогранник - незакрытый пуп земли". Вот смеху было от этой шутки! Но образ слишком яркий, чтобы ограничиться смехом. Пуп - слово, несмотря на свою неблагозвучность, означает связь человека с материнским организмом. Если Бермудский многогранник - пуп Земли не закрытый, то механик говорит о не закрытой невежеством обратной связи обитателей планеты со Вселенной.
   "Взвился бывший алкоголик, матерщинник и крамольник": именно, только как крамолу в конце ХХ века, или бред сумасшедшего, можно было в атеистическом государстве воспринимать символ проявленного мироздания в виде круга:
  
   Надо выпить треугольник - на троих его, даёшь!
   Разошёлся, так и сыплет: треугольник будет выпит.
   Будь он параллелепипед, будь он круг, едрёна вошь!
  
   Упоминание в такой манере в сущности сакральных понятий в то время и в той стране - лучше воспринимать не как дерзость кощунства, а дерзость познания перешагнувшего "за флажки". И сейчас сохраняется то состояние, когда "перемешались понятия больных и здоровых, люди покрылись корой рассудка, породив предрассудки". Но сколько раз именно в болезнях люди прозревают и прошлое, и будущее, и видят свои жизни, и обретают позабытые способности. Высоцкий знает, что будущие поколения обязательно придут к этим вопросам: "Завтра спросят наши дети, навещая нас с утра". Им можно сказать правду не под видом шутки или бреда сумасшедшего: "Мы ответим нашим чадам правду - им не все равно - удивительное рядом, но оно запрещено". А пока "сильно беспокоят треугольные дела" пациентов больницы для душевнобольных, ну и самого Высоцкого. Он тот самый мореплаватель-одиночка, который посылает жителям земли свой "мудреный привет" и свои мысли о Бермудском треугольнике:
  
   "Это утка, это бред - всё до строчки! -
   И простите, если резок и груб.
   Я там плавал, извините, в одиночку -
   Он совсем не треугольник, а куб!"
  
   Но, скажем, о параллельных мирах в те времена можно было говорить разве что в детской фантастике и так, как говорил Высоцкий - как бред сумасшедшего - лишь бы услышали. Не зря на Руси юродство нередко расценивалось, как святость. "Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божьей, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих" (1-е к коринфянам, 1, 21). Та же логика в признании Ивана-дурака национальным героем. Древние пророчества говорят: "Когда все затемнится, люди возомнят, что им все дозволено", Именно тьма сделает людей безумными (Мир Огненный, 2, 417).
  
   Пьянство. Почему же пьянство - болезнь духа? Можно предположить: дух человеческий стремится преодолеть материальные препятствия в своей жажде вырваться на простор Света. Но закон природы, предусматривающий баланс духа и материи, может позволить духу вырваться за стены своей тюрьмы лишь усилиями мысли и сердца. Это творчество, молитва, любовь, экстаз красоты. Для этого трудиться нужно. Человек, не приученный к усилиям духовного труда, проживает жизнь, даже не подозревая о духе. Тьма же заботливо подсовывает ему химические составы, которые подавляют все телесные рефлексы, так, что человек перестает не только боль чувствовать, но даже теряет ощущение земного тяготения. Дух как бы освобождается и обретает ту заветную легкость полета, которую не помнит только совсем уж примитивный дух. Это чувство так сильно, что откладывается в земной, телесной памяти, как величайшая радость наслаждения полетом. И оно диктует волю к повторению этого кайфа, превращая человека в пленника иллюзии. А дальше все происходит по законам физического мира.
   "Учителя всех времен преподавали человечеству чистые пути духа для вступления в связь с Высшим Миром" (Там же, 351). Эта связь дает головокружительное счастье бесконечности ассоциаций и чувств. Позволяет всё, скованное в недрах духа, выпустить, как птицу из клетки, взлететь на крыльях невесомости, забыв о плоти, так мучительно преодолевающей земное тяготение. Но, не зная о том, люди пытаются "восхищение духа" заменить наркотиками, позволяющими на время испытать состояние, "превыше земного":
  
   Я ощутил намеренье благое -
   Сварганить крылья из цыганской шали,
   Крылатым стать и недоступным стать.
   Мои друзья - пьянющие изгои
   Меня хватали за руки, мешали,
   Никто не знал, что я умел летать...
  
   Мне б по моим мечтам в каменоломню:
   Так много сил, что всё перетаскаю...(Осторожно, гризли!"
  
   Вырвавшийся из рамок нравственных табу, как газовый факел из недр земли, вовсе не возвышенный дух несет человека по волнам пьяного куража на скалы бесчинства, часто и легко переступающего границу дозволенного:
  
   Однажды я, накушавшись от пуза,
   Дурной и красный, словно из "парилки",
   По кабакам в беспамятстве кружа,
   Очнулся на коленях у француза -
   Я из его тарелки ел без вилки
   И тем француза резал без ножа.
  
   Кричал я: "Друг! За что боролись?!" Он
   Не разделял со мной моих сомнений.
   Он был напуган, смят и потрясён,
   И пробовал прогнать меня с коленей.
  
   Не тут-то было! Я сидел надежно,
   Обняв его за тоненькую шею,
   Смяв оба его лацкана в руке,
   Шептал ему: "Ах, как неосторожно!
   Тебе б зарыться, спрятаться в траншею,
   А ты рискуешь в русском кабаке!"
  
   Пьяное скотство русских особенное - мощный дух вырывается буйно. Не тонкая неудержимая слеза обиды выкатывается наружу, как у оскорбленного француза, который сидел в углу, "роняя слезы". Ответить тем же он не может. Он француз, его характер, воспитание, культура не позволяют этого:
  
   Француз страдал от недопониманья,
   Взывал ко всем: к жене, к официантам,
   Жизнь для него пошла наоборот.
   Цыгане висли, скрипками шаманя,
   А я совал рагу французу в рот (Осторожно, гризли!).
  
   Даже "навеки потеряв свою жену", которая в этом бедламе "прошла легко сквозь все перипетии", он не может ответить на пьяное хамство хамством. Что жена! У пьяного русского наружу выскочит мохнатое чудовище претензий и обид за всю историю человечества, в которой его народ, класс, семья что-то претерпели. "Вы мне ещё за Севастополь ответите!" - и толпа шарахается от брошенной гранаты, которая оказывается осушенной бутылкой водки:
  
   И я вопил: "Отец мой имярек -
   Герой, а я тут с падалью якшаюсь!"
   И восемьдесят девять человек
   Кивали в такт, со мною соглашаясь.
  
   Свои неуёмные претензии, которые он вынашивает всю жизнь, пьяный русский предъявит первому встречному, не имеющему к ним никакого отношения. А завтра... Известно, что: "Остается одно - только лечь умереть" (Ой, где был я вчера). Как это по-русски - пропить последние деньги, обрекая тем самым родную дочь на панель, кричать: "А мне это в наслаждение!", когда несчастная жена в отчаянии выдирает последние волосенки на голове пропойцы. ("Преступление и наказание")
   Когда иллюзия раскрепощения духа, его возвышения рассеивается, на него наваливается не только собственное унижение, но и унижение ближних, которому он так незаслуженно их подверг. В ипостаси совести в эти минуты он в ужасе замирает, ведь он-то пьяным быть не может, он-то знает даже в момент, когда "море по колено", что на этом празднике жизни, взятом в кредит у завтрашнего дня, ничего хорошего не будет. "Кроме мордобитиев, никаких чудес" (Песенка о джине), а по счетам придется расплачиваться болью и стыдом:
  
   В мне одному немую тишину
   Я убежал до ужаса тверезый.
  
   Пьянство, как болезнь и боль духа, неминуемо трансформируется в физическую болезнь, интеллектуальную деградацию и нравственное разложение. Сильные духом имеют мужество это осознать и вступают в схватку с тем врагом, которого сами же впустили в свой организм. И без всякого преувеличения борьба эта не на жизнь, а на смерть:
  
   Взвыл я, душу разрывая:
   Вывози меня, кривая, - я на привязи! (Две судьбы)
  
   "Две судьбы" - история погружения в ад смертельной схватки за жизнь с невидимым врагом. Это жуткая исповедь. Не нравоучение в назидание другим, но беспощадный и хладнокровный анализ причин, развития и осознания размеров зла, в борьбе с которым человеческих дух чаще всего изнемогает.
   Высоцкий не ищет виноватых в своей беде, ему хватает сил сказать: "Кто рули да вёсла бросит, тех нелёгкая заносит - так уж водится". В другом варианте конкретнее - "думал, вот она, награда, ведь ни вёслами не надо, ни ладонями".
   В его стране цель жизни устанавливало государство в соответствии с принятой идеологией. Беда заключалась в том, что в жизни человека бывало, дух его заявлял: эта цель ничего общего не имеет с моими запросами. Прожив двадцать лет на белом свете "во учении", безбедно, при деле, он однако "плыл, куда глаза глядели, по течению", то есть бесцельно. Не обвиняя людей, строй, эпоху, Высоцкий все же задумывается, почему именно с ним произошла эта беда, ведь в песне речь идёт о судьбе, о чем-то фатально неизбежном, с чем ему приходится бороться:
  
   Знать по злобному расчету
   Да по тайному чьему-то попечению
   Не везло мне, обормоту,
   И тащило, баламута, по течению...
  
   Он признается, что сигналы беды, которые ему судьба посылала, он легкомысленно не замечал:
  
   Заскрипит ли в повороте, затрещит в водовороте - я не слушаю
   То разуюсь, то обуюсь, на себя в воде любуюсь - брагу кушаю...
  
   Осознавал, что пока он наслаждался, "оказался в гиблом месте", "над бездной". То, как "много горя над обрывом, а в обрыве зла". Это приводит в ужас:
  
   Я кричу, - не слышу крика
   Не вяжу от страха лыка, вижу плохо я...
  
   Страх велик настолько, что выглядеть унизительно смешным и нелепым в попытках своих порвать "привязь" предпочтительнее - "не до жиру, быть бы живым":
  
   Влез на горб к ней с перепугу -
   Но кривая шла по кругу - ноги разные.
   Падал я и полз на брюхе
   И хихикали старухи безобразные...
  
   Попытки, которые предпринимал поэт, действительно оказывались движением по кругу и хотя, иногда казалось, что сумел одолеть свою беду, одержать победу. Что, сев в лодку, возьмет в руки весла, чтобы "грести до умопомраченья, "править против ли теченья, на стремнину ли" в надежде перехитрить две свои горькие судьбы, которые за ним: "дико охая, припустились, подвывая", чтобы "Нелегкая с Кривою от досады с перепоя там и сгинули". Но этого не произошло, судьбу Высоцкому обойти не удалось:
  
   Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком -
   Пошла родимая в разнос и изменила лик, -
   Хамила, безобразила и обернулась Роком...(Песня о Судьбе)
  
   Точку "невозврата", Высоцкий видимо тоже осознал. Не только о нем сказано: "В моей стране был сильный талант, но он не уберегся и отошел, не дав лучших достижений. Поистине люди, несущие добрую весть, должны беречься. Они часто подвергаются особым опасностям. Не думайте, что на них стены должны упасть. Нет, но могут возникать малые попытки отравлений. Нельзя, чтобы вестники растрачивали себя, не будучи бережливы в жизни. Пусть они поймут, что весть их значительна, и несут чашу нерасплесканной для других... Немного они донесут до Земли, но и это будет служить продвижению человечества" (Братство, 3, 608). Знал Высоцкий и о "малых попытках отравлений", и о тех тайных темных силах и их "злобных расчетах". Знал и об ответственности:
  
   Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
   Я о чаше невыпитой здесь ни гугу,
   Никому не скажу, при себе сберегу.
   А сказать - и затопчут меня на лугу (Мне судьба до ...)
  
   "Не душевно, а духовно я больной" - Высоцкий аккумулировал в себе все боли и болезни своего времени и своей страны. Не только те, которыми поражено было всё общество, но и те, которые чаще всего даны были избранным, кому "удел от Бога дан". Мучительнейшая из них - тоска.
   Тоска. Может быть, это вовсе и не болезнь духа. А просто боль, одно из самых непереносимых страданий духа человеческого, когда плоть еще так несовершенна, мир телесный так мучит, а сердце уже знает высоты прекрасные и радость неуловимую, столь же беспричинную, как и сама тоска. Если это болезнь, то болезнь роста. Человек на верном пути. Но голова его уже касается неба, а ноги все еще увязли в земной тверди.
   Тоска это не хандра, которая мучила Онегина и "бегала за ним она, как тень иль верная жена", не депрессия, не уныние, не скука - всем этим явлениям можно найти причины, объяснение и средства борьбы с ними. Причины тоски же в видимой жизни найти невозможно. Это - боль духа, причина которой незрима и непонятна обывателю, когда он сталкивается с чем-то подобным. Трудно еще воспринять слова: "Тоска есть отражение Армагеддона, сила столкновения не может не угнетать сердца. Посмотрите вокруг, много ли веселья? Не удивляйтесь, даже несведущие умы чуют подавленность, но не знают о тяжкой причине" (Сердце, 362).
   С обывательской точки зрения даже весьма успешному человеку она непонятна. В то время как он чувствует: "Дышу и хорошею", почему бы не быть счастливым и довольным своей "хорошестью"? Но нет... "Вдруг тоска, змеиная, зеленая тоска, изловчась, мне прыгнула на шею. Я её и знать не знал, меняя города, а она мне шепчет: "Как ждала я!" Как теперь? Куда теперь? Зачем, да и когда? Сам связался с нею, не желая"(Шел я, брел я).
   "Я действительно устал от боли, которую слышу и чувствую, босс. Я устал от того, что постоянно куда-то иду, всеми покинутый... Я устал от людей, которые так ненавидят друг друга. Их мысли режут меня, как осколки стекла... Я устал от тьмы, которая окружает меня. Но больше всего я устал от боли. Её слишком много. Если бы я мог положить ей конец, мне захотелось бы жить дальше. Но я не могу" (Кинг С. Зеленая миля, с. 448). Героя романа Кинга те, кто называет его лучшим творением божьим, должны посадить на электрический стул. Люди довольно часто лучших сажают на электрический стул - при жизни и посмертно. Хотя они и так в течение всей жизни "ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души" (Кто кончил жизнь трагически). "Сколько боли вокруг!" (Баллада о борьбе) - и они надрываются, чтобы положить конец этой боли. "Голый нерв" и есть невидимая причина, порождающая как бы беспричинную тоску, ибо он реагирует на любую боль, делая её своей. С этим некоторые люди пришли в мир и несут этот крест всю жизнь, в этом их отличие от других:
  
   Свои обиды каждый человек -
   проходит время - и забывает.
   А моя печаль, как вечный снег,
   не тает, не тает.
   Не тает она и летом, в полуденный зной.
   И знаю я, печаль-тоску мне эту
   Век носить с собой (Свои обиды...).
  
   Вероятно, к таким людям относятся не только знаменитости, умевшие воплотить свою тоску в художественной форме - песнях, картинах, стихах. Помимо художников, их немало и среди обычных людей, одаренных разве что способностью остро чувствовать. Количество таких людей зависит от уровня одухотворенности общества. Весьма высоким был этот уровень в советском обществе - людям было понятно, что пел Высоцкий, потому что многие чувствовали то же самое. Это, прежде всего, неудовлетворенность собой. Человек духовный, прежде всего, чувствует неудовлетворенность самим собой, в отличие от человека низменного, материально замкнутого, эгоцентричного, начинающего с недовольства окружающим миром. Такой утверждается на соринках в чужих глазах, как на прочном фундаменте, в то время, как бревнами из собственного глаза уже можно обносить тюрьму, в которую он себя заключил, глухой к крикам боли и мольбам о помощи:
  
   И усталым, больным каннибалом
   Что способен лишь сам себя съесть
   Я грызу свои руки шакалом -
   Это так, это всё, это есть!
  
   Оторвите от сердца аорту, -
   Сердце можно давно заменять!
   Не послать ли тоску мою к черту?
   Оторвите меня от меня!(Я скольжу по коричневой пленке)
  
   "Самое тяжкое земное явление - ощущение абсолютной тьмы. Оно ужасно, ибо нагнетение печали равняется как бы удушению... На самом деле она гораздо опаснее, она представляет как бы флюид разложения планеты. Тем понятнее неизреченная тоска земных жителей, когда они прикасаются к ней... Касание тьмы подобно соприкасанию с разлагающимся трупом, чувство смертельной тоски при касании к этому врагу планеты, такое же, как у существ, на которых нападает удав" (Братство, 2, 79). "Я устал от тьмы, которая меня окружает". Что же генерировало тьму, которая превращала жизнь успешных, одаренных и одухотворенных людей в сущий ад?
   В этот период советской истории до провозглашенного идеала коммунизма "каждому по потребностям" было еще необозримо далеко. Но наконец-то советская экономика совершила поворот к ним, этим потребностям. Вот здесь и началось весьма предсказуемое, но непредвиденно стремительное смещение ценностей к материальным благам в советском сознании. Казалось бы, хорошо, что впервые в советской истории люди приоделись, получили вполне благоустроенное (в сравнении с коммуналками, общежитиями, бараками, и полуподвалами) жилье, обставили свои квартиры, обзавелись бытовой техникой. Но новый идеал, потребительский, стал уверенно завоевывать умы и сердца советских граждан, как впрочем, и задумывалось. И он совершенно не совмещался с идеалом общего блага, который хоть и становился идеологическим анахронизмом, но все еще покоился на отсутствии частной собственности в экономике и сознании социума. Равновесие двух этих идеалов должен был соблюсти "Моральный кодекс строителя коммунизма". Но он с этой задачей не справился - он предполагал выведение некой породы людей, которая одновременно должна стремиться удовлетворить свои материальные потребности и к духовному совершенствованию. Но превратив коня в домашний скот, нельзя ждать от него достоинств мустанга, и наоборот - мустанг не может не рваться на волю, даже если у него будет вдоволь овса и сена:
  
   По прериям пасут домашний скот -
   Там кони пародируют мустангов (Я не успел).
  
   Роль сокровенного балансира, способного дать ощущение целесообразности, смысла жизни и радости бытия в равновесии того и другого, мог сыграть только Мир Высший, отвергнутый идеологией большевизма, как несуществующий. Эту необъятную пустоту бытия незамедлительно занял "серый дракон повседневности". Он-то и порождал безобразие обихода, как только завершился этап "мобилизационного социализма". Затосковал советский человек. Не в беспредельности скука, сознания которой он был лишен, а в отсутствии необычных ощущений. В период "мобилизационного социализма" недостатка в таких ощущениях не было. Не сразу и не дружно советские граждане свалились в пропасть беспросветной тоски, в угасание духовной жизни. Или усыпление?
  
   И звенела тоска, что в безрадостной песне поётся:
   Как ямщик замерзал в той глухой незнакомой степи.
   Усыпив ямщика, заморозило желтое солнце.
   И никто не сказал: шевелись, подымайся, не спи!(Ямщик)
  
   Еще поэты, певцы и музыкальные коллективы собирали стадионы, еще книга или фильм могли стать событием, объединяющим страну в огромную виртуальную аудиторию, раскаленную добела дебатами, еще на кухнях засиживались до рассвета, обсмеивая высшее партийное руководство и обсуждая загадочность "славянской души", способной это терпеть, ещё становились в очереди, чтобы прочесть какие-то культовые произведения литературы, или самиздатовские творения, а чуткое сердце поэта уже подавало сигналы бедствия - "в пространстве масса трещин и смещений" (Переворот в мозгах). Трещала целостность народного дома, построенного на песке "лжерелигии коммунизма", смещались идеалы к мещанскому счастью добытчика, который мог не купить, а "достать". Дефицит! Великое дело - он становился мерилом успешности, благополучия, влиятельности и "двигателем общественных специфических отношений"(А. Райкин), он генерировал энергию будущей перестройки и формировал новую нравственность - уродливую пародию морали общества потребления. Пусть будет изобилие, но чтобы уважали, что-нибудь пусть останется дефицитом, тогда будут и "уважаемые" люди.
   Новая мораль, шаг за шагом отвоёвывающая себе позиции в советском сознании, это не только возвышение в нем "уважаемых" людей, но и опустошение души, омертвление чувств. В ней неисчерпаемый источник боли поэта:
  
   Нет острых ощущений - всё старьё, гнильё и хлам, -
   Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
   Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус - пополам,
   Вот это боле-мение подходяще! (Баллада о гипсе)
  
   Чтобы испытать какое-нибудь острое ощущение, биение жизни, хорошо даже пережить бедствие, как в трагикомическом гротеске:
  
   Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик.
   Потом я год в беспамятстве валялся.
   И в новых интересных ощущениях своих,
   Я к сожаленью слабо разобрался.
  
   Высоцкий видит опасность равнодушия, омертвения чувств, как мертвеют ткани организма под гипсом. Но ценой физических страданий человек приобретает любовь ближних:
  
   Задавлены все чувства, но для боли нет преград!
   Ну что ж, мы сами часто чувства губим.
   Зато я, как ребенок, весь спелёнутый до пят
   И окруженный человеколюбьем!
  
   Поступки, события, действия зарождаются в духе - мыслях, чувствах, воображении. Они зависят от того, в каком состоянии дух, соответствует ли его развитие законам природы. Если же он нарушает их, болеет сам и приводит к страданиям в физической видимой жизни. "До рвоты" хлопотал Высоцкий, кричал, стремясь дух человеческий разбудить, или не дать ему уснуть. Ведь сознание просыпается, когда не мешает рассудок. Тогда сердце видит действительность, "оно вопит, когда действительность открывается". "Базар - завеса действительности" (Аум, 204) все увереннее входил в сознание и жизнь советского общества. И умолкало сердце народа. И представители старшего "идейного" поколения с недоумением спрашивали: "Как могло произойти, что нас заполонила барахолка?"
   Хочет человек или нет, но ему приходится каждый миг своей жизни принимать участие в вечной борьбе добра и зла и делать свой выбор, но борьба эта приобретает иной, более утонченный характер. Ибо зло обретает другой облик, его уже труднее различить в суете жизни, оно уже, мимикрирует, способно "прикрыться пылинкой". Человек, сделав свой выбор в пользу добра, часто не знает, что для борьбы со злом нужно оружие, хотя бы для обороны. Когда Высоцкий сказал: "На батарее нету снарядов уже" (Парус), думается, он имел в виду именно это. Снаряды - это вера в идею. Она иссякала в сердце, оставаясь видимой оболочкой. Те, кто служил этой оболочке, преследовали уже совсем другую цель. Пришло время, когда все надели маски. А то время, о котором говорил поэт: "Легко скакать - врага видать. И друга - тоже. Благодать! Судьба летит по лугу" (Пожары) становилось историей, хотя пока и почитаемой. Родной брат лжи - лицемерие органично вживалось в атмосферу новой морали. В ней разлагалось духовное естество советского общества на последней стадии его существования. Но в море притворства, распознать близкого человека, к столу которого можно подойти, "если окликают", Высоцкий стремился до конца. Хотя "пляски" перед лицом надвигающегося бедствия причиняли ему такие страдания, что он помышлял о смерти:
  
   Вокруг меня смыкается кольцо -
   Меня хватают, вовлекают в пляску, -
   Так-так, моё нормальное лицо
   Все вероятно приняли за маску.
  
   Что делать мне - бежать и поскорей?
   А может вместе с ними веселиться?
   Надеюсь я под масками зверей
   Бывают человеческие лица...(Маски)
  
   Высоцкий остаётся верен себе - пристально вглядываясь в их души, он ищет им оправдание:
  
   Все научились маски надевать,
   Чтоб не разбить своё лицо о камни...
  
   Может быть, бывало и такое, хотя быстрее всего здесь желаемого больше, чем действительного - "надменных масок Ришелье" (Мне в ресторане вечером) на примитивно-меркантильных существах было уже больше, чем достаточно. И они вовсе не защищали свои лица от острых камней. Они уже чувствовали себя хозяевами жизни, но оставаясь ничтожествами по сути своей, по сути советского законодательства и советской морали, одевали маски величия, подобающие хозяевам.
   Зло не в природе человеческой, его меньше, но оно активнее, агрессивнее, сплочённее, наглее и крикливее. Потому, увы, иногда кажется, что оно сильнее. "Добро человеческое бывает очень глубоким, но часто ему недостает подвижности...Обычно потенциал хорошего сердца работает спазматически и не всегда открыто в готовности. Между тем, именно эта спазматичность допускает попытки зла, которое подобно веялке, работает на все стороны" (Сердце, 404) Именно поэтому: "Чистая Правда со временем восторжествует, если проделает то же, что явная Ложь!" Безоружное добро часто терпит поражение потому, что слишком доверчиво, легкомысленно, терпимо и разобщено. Совсем как "легковерная Правда", которая "спокойно уснула, слюни пустила и разулыбалась во сне". Так всегда - беззубое добро будет оболгано: "дескать, какая-то мразь называется Правдой", ограблено с той лёгкостью, с которой можно ограбить раззяву, "только к утру обнаружила Правда пропажу", оклеветано и изгнано:
  
   Стервой ругали ее и похуже, чем стервой,
   Мазали глиной, спустили дворового пса...
   "Духу чтоб не было, - на километр сто первый
   Выселить, выслать за двадцать четыре часа"(Песня о правде).
  
   Оно больно и неприкаянно, как оклеветанная чистая Правда, которая "клялась и рыдала, долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах".
   В этой удивительной песне Высоцкий, в сущности, предсказал гибель страны - обманутый народ, как та Правда, сладко спал, причмокивая и распустив слюни, когда " грубая Ложь на себя одеяло стянула, в Правду впилась и осталась довольна вполне". Ещё бы ей не остаться довольной, если она обобрала народ до нитки, пусть теперь попробует из бульдожьей пасти что-нибудь вырвать - "и поднялась и скроила ей рожу бульдожью". Известна хватка бульдога.
   Мораль рынка утвердилась раньше, чем сам рынок, она формировала отношения между людьми, далекие от былого бескорыстия, искренности и романтики: "За новые идеи платят деньги, и больше нет на "эврику" надежд" (Я не успел). Новая мораль, подпитываемая жаждой потребительства, прокладывала себе дорогу, подтачивая старую советскую мораль. В духовной атмосфере советского общества, пораженной "массой трещин и смещений", складывалась ситуация, которая в социальной психологии названа "когнитивным диссонансом", так замечательно изображенной в фильме Рязанова "Гараж", в котором некоторые персонажи бегали из одного лагеря в другой, после того, как члены кооператива разделился по линии совести и милосердия.
   Высоцкий не раз обращался к тематике такого раздвоения личности, такой мучительной борьбы в душе:
  
   Меня опять ударило в озноб
   Грохочет сердце, словно в бочке камень:
   Во мне живёт мохнатый злобный жлоб
   С мозолистыми цепкими руками...
  
   Он не двойник и не второе "я"...
   Все объясненья выглядят дурацки:
   Он плоть и кровь, дурная кровь моя -
   Такое не приснится и Стругацким...
  
   Он ждёт, когда закончу свой виток, -
   Моей рукою выведет он строчку,
   И стану я расчетлив и жесток,
   И всех продам гуртом и в одиночку...(Меня опять ударило)
  
   Мерзостью алчности, жестокости, расчётливости и предательства покрывалось пространство, которое еще недавно сияло милосердием, самоотречением и презрением к накопительству. Не жила эта мерзость в цельной душе поэта. Отражая в себе душу народа, он и в более романтическом периоде своей страны, наблюдал "два полюса планеты", но в том раздвоении совсем иной диссонанс - он шутливо-куражный, там сталкиваются стремления в разные сферы культуры и общественной морали: "Когда один стремится на балеты, другой стремится прямо на бега" (И вкусы и запросы мои странны). Один устремляется к высокому искусству, другой - в азарт. Один себе "лишнего и в мыслях не позволит", другой "груб, нетерпим и зол". Один "Шиллера читал без словаря", другой "разбил витрину", "забрасывая Шиллера под стол".
   Общество устами Высоцкого говорит: "Мне чуждо это "я" моё второе. Нет, это не моё второе "я". Речь идет об изживании неких юношеских комплексов, которые при определенном сознании, определенном волевом усилии, несомненно, будут изжиты, ведь "я борюсь, давлю в себе мерзавца" и в конечном итоге:
  
   Я воссоединю две половины
   Моей больной раздвоенной души.
  
   Когнитивный диссонанс 70-х из водевильной драмы превращается в трагедию. В ней речь идёт уже о высоких ставках, когда предательство, алчность и жестокосердие перевешивают ту чашу, на которой сама жизнь. Одним взмахом меча поэт без колебаний разрешает этот диссонанс: такая жизнь не нужна!
  
   Я оправданья вовсе не ищу -
   Пусть жизнь проходит, ускользает, тает,
   Но я себе мгновенья не прощу,
   Когда меня он вдруг одолевает).
  
   Но я собрал ещё остаток сил,
   Теперь его не вывезет кривая.
   Я в глотку, в вены яд себе вгоняю -
   Пусть жрёт, пусть сдохнет - я перехитрил (Меня опять ударило в озноб.
  
   Таков выбор Высоцкого. Именно поэтому "я в хоровод вступаю, хохоча". Раз уж вступил в хоровод. Но по-прежнему: "Всё-таки мне неспокойно с ними". Высоцкий внимательно всматривался вокруг себя в поисках попросту честных людей: "Как доброго лица не прозевать, как честных отличить наверняка мне?" (Маски) Он уже разделяет людей по светотени, и как будто хочет сплотить их перед лицом надвигающейся опасности:
  
   К лесу, там хоть немногих из вас сберегу!
   К лесу, волки, труднее убить на бегу,
   Уносите же ноги, спасайте щенков!
   Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
   И скликаю заблудшие души волков.
   Те, кто жив, затаились на том берегу.
   Что могу я один? Ничего не могу!" (Окончание охоты на волков)
  
   Пожалуй, не нужно искать на земле "тот берег", на котором затаились "те, кто живы", Высоцкий подразумевал живых в духе.
   В последнее десятилетие своей жизни Высоцкий видел вокруг себя людей, в которых угасали мечты, чувства и мысли. Вне всяких сомнений степень напряжения, восприятия, вместимости, которые предопределяют чувства, у всех людей различна. Один может плакать перед статуей Венеры Милосской, другой скажет: "Кто бабе руки оторвал?", один в благоговейном трепете замрет перед цветущей яблоней, другой бестрепетной рукой сломает ветку цветущего дерева "для ребенка", услышав колокольный звон, некто в молитвенном экстазе унесется в небеса, а кто-то с недоумением оглядывая лица присутствующих в храме во время праздничного песнопения, с недоумением спросит: "Почему все плачут?".
   Кто-то приходит в этот мир с буйно цветущим садом чувств, а у другого только пробился тонкий росток через пласты окаменелого мусора. И человек жив чувствами, они будят мысль, воображение, мечты, совесть, идеи, они формируют стиль отношений, образ жизни, они побуждают процесс познания. Знает это С. Кинг, сказавший: чувствовать и знать - это одно и то же. Чувства взращивает и питает культура. Можно и цветущий сад выжечь и хрупкий росток взлелеять - все зависит от состояния культуры. Дожив до страшных времен разложения культуры, (точнее "отложения" - культура , как и золото, просто откладывается на время, пока потребность в ней исчезает) видим, как были наивны, когда бичевали свою страну за притеснения культуры. Теперь-то понятно и даже сказано, что нет ничего страшнее денежной цензуры (Норштейн?). А Высоцкий своим оголенным нервом уже тогда чувствовал, что нечто уже, проникая в эту сферу света, гасит огни, убивает дух. Именно, "костры уже редки, а мученичество в духе усиливается". Так бывает, когда физическое бытие преображается в тонкое (Сердце, 245).
   Великие ушедшие знали истину, недоступную кровавому, прагматичному ХХ веку:
  
   Другие знали, ведали и прочее...
   Но все они на взлете, в нужный год
   Отплавали, отпели, отпророчили.
   Я не успел. Я прозевал свой взлет...(Я не успел)
  
   Именно потому "силюсь разорваться на куски, придав своей тоске значенье скорби". То есть, пытаясь познать, а познание, как известно "умножает скорбь". "Но сохранив загадочность тоски" - тоска остаётся необъяснимой, непреходящей и мучительной, она сопровождает поэта до конца его дней.
  
   Одари, судьба, или за деньги отоварь!
   Буду дань платить тебе до гроба.
   Грусть моя, тоска моя - чахоточная тварь -
   До чего ж живучая хвороба!
  
   Поутру не пикнет, как бичами ни бичуй.
   Ночью - бац! - со мной на боковую.
   С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй, -
   Гадом буду, я не приревную! (Грусть моя, тоска моя)
  
   Уходя, Высоцкий как бы делится своими соображениями об этой "живучей хворобе" духа, как о неизбежном явлении наступающей эпохи. Прошли годы и, прежде чем во все колотушки и бубенцы заколотила продажная бездарность шоу-бизнеса, чуткие успели подтвердить предчувствие Высоцкого: "И молодая женщина, приятная снаружи, вошла, сказав мне - здравствуйте, меня зовут тоска. Я пригласил ее к столу, я сроду не был хамом Спросил, куда, откуда и зачем. Она молчала. Я спел ей песню про нее. Она вдруг зарыдала. Затем чуть просветлела, а к утру развеялась совсем. Она сказала - я давно люблю тебя, хочу всегда быть рядом. Я испугался до смерти, поник, но скоро к ней привык. Любовь была недолгою. Приревновав вдруг к Радости, Она ушла других проведать горемык" (Игорь Тальков).
   Тяжело, но неизбежно. Иначе, как разбудить засыпающий дух человеческий на краю пропасти, перед лицом атакующего зла, перед яростью хаоса. Боль остается самым действенным средством. "Нужны величайшие потрясения и катастрофы, преступления и кровавые жертвы, чтобы добро стало, наконец, таким же упорным и воинствующим, как и зло. Добро из-за утраты в нем деятельного противодействующего начала стало бездарным... Оно обязано защищаться, должно бороться и противостоять злу, иначе зло затопит мир" (Рерих Е.И. Сокровенное знание, с. 185) Тем более, что зло приноровилось надевать маски, за которыми его трудно распознавать. Потому потрясения и катастрофы подкрадываются нежданно-негаданно, а преступления и кровавые жертвы становятся все более чудовищны. "На батарее нету снарядов уже" - нужны новые снаряды для борьбы. Слово по-прежнему самое востребованное оружие. Оно не даст "уснуть и забыться":
  
   Всё стоит на Руси до макушек в снегу.
   Полз, катился, чтоб не провалиться.
   Сохрани и спаси, дай веселья в пургу,
   Дай не лечь, не уснуть, не забыться...(Ямщик)
  
   На смену "живучей хворобы" тоски придет радость, "упоение в бою", "веселье в пургу", а пока... так, как и предсказал поэт: "Снег кружит над землей, над страною моей, мягко стелит, в запой зазывает". Но люди, подверженные "живучей хворобе" тоски, должны помнить - там, где мягко стелят, жестко получается. Что хаос ворвался в жизнь планеты с новой силой. Когда "вызваны непримененные энергии", нужно твердить - по крайней мере, себе - "хаос нынешний подобен скачке Хаоса с Проявленным", остановиться уже нельзя, и ставить все нужно на Проявленное, иначе белые кони Света не смогут опередить черных коней (Сердце, 247). Совсем нелишне также знать то, что, возможно, люди и не подозревают о себе: "Сердечное томление о дальних мирах составляет особый вид тоски... Ничто не истребит память о дальних мирах у тех, кто в в огненном теле приближался к ним...Не может тело земное выдержать огненное откровение, невместимо в словах воспоминание о дальних мирах, но нить сердца держит сознание о них" (Снрдце, 252). "Не потому ль так часто и печально мы умолкаем, глядя в небеса?". (Расул Гамзатов) И Высоцкий знал тайну огня жизни, почему "глядим, запрокинули головы вверх, в безмолвие, тайну и вечность".
   Одиночество болезнь духа, настолько распространенная и застарелая, что давно стала неистребимой эпидемией. Но это не естественное состояние духа, ибо дух по природе своей тяготеет к единству с духом, как своих собратьев, так и Высшему. И лишь плоть, по сути своей влечет к обособлению, накоплению материального, впадая в иллюзию наслаждения своего превосходства. В то время, как истинное духовное Я, лишаясь "роскоши общения" с подобными себе, поникает, темнеет. И в тихом своем страдании пытается обуздать его виновника - распоясавшуюся плоть, которой общение нужно лишь для того, чтобы утвердить свою самость среди завистников, ревнивцев, униженных и ущербных. Но состояние это так сжилось с человечеством, что многим уже кажется естественным. И, тем не менее, не только иммунитета, даже элементарной привычки, приглушающей боль одиночества, человечество не приобрело. И сегодня страдает так же сильно, как и тысячу лет назад.
   Человечество редко распознавало оттенки и разнообразие обликов одиночества, думая иногда - если не в одиночной камере заключения, не на необитаемом острове, то вроде бы и не одинок. Не задумываясь о его духовной природе, часто не понимает, что можно быть одиноким и в многолюдной толпе на базаре, концертном зале, футбольном матче. Это ещё что! В час особой горечи человек вдруг осознает, что одинок в семье, среди самых любимых и любящих, изредка кто-нибудь в поисках ответа лихорадочно листает Библию, вспоминая, что именно там прочитал поразительное: "враги человека - домашние его".
   Тема одиночества присутствует уже в раннем творчестве Высоцкого. Песня о черте где-то перекликается с беседой Ивана Карамазова с чёртом, который водил его между "верой и безверием" в то, существует ли он. "Или он по новой мне пригрезился, или это я ему кажусь?" (Песня о черте) Но если безумному герою Достоевского черт подсказывает, как жить без Бога, когда "всё дозволено", то герою Высоцкого, испытывающему муку одиночества, заботливый черт не только "целоваться лез, вилял хвостом", но и смотался "к трём вокзалам" за коньяком. Знает лукавый, как еще глубже втянуть в пропасть, из которой уже нет выхода:
  
   У меня запой от одиночества -
   По ночам я слышу голоса...
   Слышу вдруг зовут меня по отчеству, -
   Глянул, чёрт, вот это чудеса!
   Чёрт мне корчил рожи и моргал,
   А я ему тихонечко сказал:
   "Я, брат, коньяком напился вот уж как!
   Ну ты, наверно, пьешь денатурат...
   Слушай, чёрт-чертяка-чертик- чёртушка,
   Сядь со мной, я очень буду рад...
  
   Если "нет рядом никого, как ни дыши", то именно черт и роится в мозгу человека назойливой мыслью: "Лучше с чёртом, чем с самим собой".
   Диалектика одиночества совсем не проста: "В нашем мире всё живое тяготеет к себе подобному, даже цветы, клонясь под ветром, смешиваются с другими цветами, лебедю знакомы все лебеди - и только люди замыкаются в одиночестве. Какой преградой встает перед людьми духовный мир каждого!" (Экзюпери А., Планета людей, с. 167). Он встает преградой по одной причине - велика духовная иерархия человечества. Одни намертво зациклены на плотских потребностях, где дух едва теплится. Другие , "дети свободной", на крыльях духа уже летают в высоты, "детям рабы плоти" неведомые. Чем выше внутренний мир поднялся, тем труднее его обладателю обрести не только единомышленников, но даже простых собеседников, потому "явление редкое так прекрасно, когда дух созвучит с духом" (Мир Огненный, 3, 36). Потому и не понимают мореплавателя-одиночку, который "посылает вам мудреный привет"(О мореплавателе-одиночке).
   В то время, как основная человеческая масса представляет перемещение в пространстве только этой самой массой своей плоти, одиночки носятся по его просторам своей мыслью - вся Вселенная их дом, для них и Бермудский треугольник, и тайна летающих тарелок, и загадки планктона, где зародилась жизнь - такая же обыденная проблема, как для жителей суши проблема питания. Мореплаватель-одиночка познаёт истину "по глоточку, чтоб ни капли не пропасть в бороде, но эта истина для обывателя "философия на воде", он с недоумением спрашивает:
  
   Не искусственную ли оболочку
   Вы вокруг себя, мой друг возвели?
  
   Одиночка искренне отвечает: "В море, плавая подолгу в одиночку, я по вас затосковал, моряки!". Истинно, "единственная на свете роскошь, это роскошь человеческого общения" (Экзюпери). Но вот беда - "жаль, на суше не подать вам руки". Потому что "мы, услышав что-нибудь, сразу - в строчку, мы, завидев что-нибудь, - в негатив". Косность мышления, гнёт стандартов, стереотипов, шаблонов не позволяют основной массе относиться к необычным одиночкам хотя бы с доброжелательностью, увидеть в них "славных малых и таких чудаков".
   И здесь начинается самая мучительная сторона одиночества. Это непонимание, неприятие, враждебность ко всему, что не "так, как у меня", кто не влез в стереотип, клише общепринятого, кто позволил себе быть самим собой. Самый непримиримый среди непонимающих был, конечно, тот человек власти, о котором поэт сказал: "Мой черный человек в костюме сером". Тогда при жизни Высоцкого, вдумываясь в образ "черного человека", проводили параллель с мистическим заказчиком "Реквиема" Моцарта. А сегодня стоит вдуматься в метафору "в костюме сером".
   Свидетели Нюрнбергского трибунала поражались несоответствию масштабов злодеяний в годы второй мировой войны и ничтожности личностей, их совершивших. Сегодня наконец заметили, какие ничтожества сотворили гибель Советского Союза. Но эти ничтожества лишь расставили точки над i. А в течение многих лет бесчисленные личности "в костюме сером" без устали душили все, что было в нем свято.
   У Высоцкого с ними были свои счеты:
  
   Не привыкать глотать мне горькую слюну:
   Мне объявили явную войну
   Организации, инстанции и лица
   За то, что я нарушил тишину,
   За то, что я хриплю на всю страну,
   За тем, чтоб доказать - я в колесе не спица,
   За то, что мне неймется,
   За то, что мне не спится...(Я бодрствую, но вещий..)
  
   В целом ряде произведений он отстаивает своё право быть самим собой, отвергая замшелые стандарты "двуногих, разумных":
  
   ...Но всё не так, -
   И маски на меня глядят с укором,
   Они кричат, что я опять не в такт,
   Что наступаю на ноги партнерам...(Маски)
  
   Можно лишь догадываться о степени одиночества поэта по глухому стону, который прорывается сквозь сцепленные зубы затравленного существа:
  
   И улыбаясь, мне ломали крылья,
   Мой хрип порой похожим был на вой
   И я немел от боли и бессилья
   И лишь шептал: "Спасибо, что живой" (Мой черный человек)
   Было бы непростительной ошибкой считать, что гонители Высоцкого принадлежали к властным структурам, хотя и там их было предостаточно - эти не только ставили ему палки в колеса, но и всячески стремились его унизить:
  
   Нет, не ошибка - акция
   Свершилась надо мною, -
   Чтоб начал пресмыкаться я
   Вниз пузом, вверх спиною, -
   Вот и лежу, расхристанный,
   Разыгранный вничью,
   Намеренно причисленный
   К ползучьему жучью...(Гербарий)
  
   Но нет сомнений, что обидчиков немало было среди самого ближнего окружения поэта, среди тех, кого он с убийственной иронией называет "мои любимые знакомые". Вовсе не пакостные представители власти: "Судачили про дачу, про зарплату: мол, денег прорва, по ночам кую...". И уж конечно "давали добрые советы, чуть свысока похлопав по плечу мои друзья - известные поэты" (Мой черный человек), которые к властным кабинетам не имели никакого отношения. И "бойкий упырёк", который "стукнул по колену, подогнал и под шумок надкусил мне вену"(Страшный сон смелого человека), наверняка стоял к поэту достаточно близко, чтобы иметь возможность время от времени лягнуть его. И те, кто ему "ломали крылья", кто радовался, видя, как он стремительно погибает. Кто мог сказать: "Хорошо, что ушел, без него стало дело верней!". И он уходил без сожаления:
  
   Я из дела ушел, из такого хорошего дела
   Ничего не унёс, отвалился в чем мать родила...
  
   Но уходя, Высоцкий, все же, провел линию водораздела между людьми, которые сами выбирают, по какую сторону этой линии им жить. Она проходит не между сословиями или классами, не разделяет по профессиональному, имущественному или интеллектуальному признаку, она проходит по линии сердца - разделяет тех, у кого оно светится и горит для мира, и тех, у кого в груди колотится камушек, создающий ритм загребущим под себя ручкам.
   "Такое хорошее дело" это перетащить как можно больше собратьев, соотечественников, современников на ту сторону, где находятся люди с горячим, живым сердцем, у которых могут "дымящейся кровью из горла чувства вечные хлынуть на нас" (Баллада о времени). Люди, способные соприкоснуться сердцами, создадут несокрушимое единство - только в нем нет места одиночеству. Человеческое единство не спасёт никакой "цемент": ни профессия, ни семья, ни деньги, ни идеи, как не спасает всё это от одиночества. От него спасает та самая беспричинная радость духа, окунаясь в которую, хочется её тут же излить из сердца и отдать кому-то. "Обнимитесь миллионы! Слейтесь в радости одной!". Так возникают "коллективы духа", которые обладают мощью исполина. Тогда...
  
   ...заползут в сырую келью
   И вечный мрак, и страшный рак,
   Уступят место боль и страх
   Невероятному веселью!
  
   Ничто не в силах помешать
   Нам жить, смеяться и дышать.
   Мы ждём событья в радостной истоме...
  
   И пробил час, и день возник,
   Как взрыв, как ослепленье!
   То тут, то там взвивался крик:
   "Остановись, мгновенье!"
  
   В истории СССР было несколько мгновений, когда народ, претворяясь в "коллектив духа", приобретал мощь исполина. Они подобны ярким вспышкам света, которые осветили всю мировую историю.
   Песня "Объявлен праздник всей Земли!", конечно же, гротеск, по форме и стилю несопоставимый с романтическими стихами Шиллера, но жизнеутверждающий пафос единства тот же. В "день без единой смерти" один человек на планете все же умирает, но умирает "от любви - на взлете"!
   Как мало у Высоцкого таких оптимистических произведений! Иначе и быть не может - нельзя веселиться в час, когда планета залита кровью. Среди необозримых песков пустыни духа каждая человеческая песчинка безмерно одинока. "Духовный мир каждого" станет идеально гладкой гранью камня, гармонично сливающейся с гранями других камней в прекрасное единое целое, только на пути к миру Бетховена и Шиллера. Слушая бетховенскую симфонию, в которой немцы исполняют оду к радости Шиллера, невозможно понять, как после этого был возможен Гитлер? Как это может быть?! Почему люди предпочитают зло, тьму, хаос, мир Гитлера, в котором человек обречен на мертвящий холод одиночества, разъединения и страха?!
   Рано или поздно человек узнает, что "каждому дана панацея" от одиночества, этой древней болезни духа. Человечество завершит путь разъединения, на который обрек его хозяин Земли - мир зла не может быть вечным. Несмотря на бесчисленные заблуждения людские, ведущие к разъединению, - "свет новый не единожды открыт, а старый весь разбили на квадраты" (Я не успел) - люди, как и Высоцкий, поймут, что у них множество друзей. О ком сказал: "Ушли друзья сквозь вечность-решето, им всем досталась Лета или прана". Вера в то, что эти друзья, ушедшие в вечность, протянут оттуда руки, может согреть каждого в холоде одиночества. Это панацея. "Человек имеет друзей не только на Земле, он может призвать из Тонкого Мира верных сотрудников. И обращение к Нам может вызвать неожиданный ответ". Тогда "химизм" гнетущего состояния одиночества, который обволакивает человека и создает ощущение изолированности, рассеется. Нужно только мысленно обратиться к друзьям (Братство 2, 493). Пока же ни наука не пытается изучать передачу мысли на расстояние, ни человек - развить свое воображения для познания "основ Бытия и надземных чувствований", ни религия - поддержать человека в углублении поиска братьев по духу во всех мирах. Разве неправду сказал Спаситель: "У Моего Отца обителей много"? Разве обители - не обитаемые миры?
   Механизмы самоочищения мира от зла не избавят человека от необходимости приложить и свои усилия на пути к добру. Труднее всего преодолевать на этом пути препятствия, которые создают укоренившиеся в сознании человечества институты, стереотипы и шаблоны. Но рано или поздно придется кого-то выпустить из сумасшедшего дома: "Завтра спросят наши дети, навещая нас с утра, что сказали эти кандидаты в доктора? Мы ответим нашим чадам правду - им не все равно: удивительное рядом, но оно запрещено" (Письмо пациентов Канатчиковой дачи). Вот это - что "запрещено", смело СССР. Сметет все, что стоит на пути человечества к познаванию. Сначала совсем мало будет тех, кто почувствует удушье в "уютной сытой колее". Одинок тот, кто "вдруг крикнул сам не свой: "А-ну, пусти!". Может быть, и не знает, каким благом владеет, неся его людям. Одиноко стоит горная вершина, но она "питает снегами реки долин, растит урожай полей, а солнце дает своей первый луч вершине" (Зов, с. 29, т. 1 Агни Йога)
  
  
   О смерти
  
  
   Смерть! Где твое жало?
   Ап. Павел, 1-е к коринфянам, 55
  
   Страх смерти - болезнь невежества, когда "главное недоразумение остается в том, что люди готовятся к смерти, вместо того, чтобы воспитывать себя к жизни". Хотя они достаточно слышали, что само понятие смерти попрано (Мир Огненный 1, 597). Болезнь в том, что они готовятся в страхе к смерти тела, оставаясь совсем неготовыми к бесконечной жизни в духе, тем лишая себя и радости и здоровья. Поправ понятие смерти, Спаситель ведет за собой только живых в духе, полагая "мертвым хоронить своих мертвецов". Но смерть в духе настолько не волнует людей в сравнении со смертью плоти, что количество живых мертвецов на планете становится катастрофическим. При этом люди совсем не увязывают жизнь и здоровье плоти с состоянием духа. И это делает плоть все более беззащитной перед лицом физической смерти. Все чаще физическая смерть становится неестественной, насильственной.
   Не секрет, что мысли о смерти у народов христианской цивилизации отравляет им жизнь с первых проблесков сознания и до конца дней. Неопределенность и путаница этих представлений порождают стойкое ощущение страха, безысходности и подавленности, загнанное на задворки сознания, в его глухие и темные чуланы. Даже самые жизнерадостные люди предпочитают туда не заглядывать.
   Но Высоцкий заглядывал достаточно часто, выбрасывал оттуда хлам, наводил порядок, проветривал и открывал дверь для доступа света и свежего воздуха. Он изо всех сил стремился разрушить пафос "почитания смерти". Трудно найти в литературе (по крайне мере русской) пример такого жизнеутверждающего отношения к смерти, как у него. Кто еще так вдохновенно и даже весело говорил о ней? Как, к примеру, в "Веселой покойницкой", где... "Слышу упрек: он покойников славит!".
   Смерть, как уничтожение бытия, для Высоцкого попросту не существовала. Он постоянно думал о ней, как об иной форме бытия, о смысле ее, о взаимоотношении смерти и жизни. Он как бы выполняет указ тех, Кто учит: "Мы всеми мерами спешим внушить людям бесстрашие. Но с давних пор боятся так называемой смерти... Невозможно требовать от человека мужества, если он не знает, зачем он на Земле, и куда направляется освобожденным... Мы поручаем нашим сотрудникам, насколько возможно, твердить людям о великой вечности и непрерывности жизни" (Братство 2, 44)
   Когда Высоцкий говорит "я лег на сгибе бытия" (История болезни), можно подразумевать, что, скользя по граням миров, он видит тот мир так же реально осязаемо, как и образы этого:
  
   Я влетаю в седло, я врастаю в коня - тело в тело, -
   Конь прядёт подо мной - я уже закусил удила!
   Я из дела ушел, из такого хорошего дела:
   Из-за синей горы понагнало другие дела.
  
   Скачу - хрустят колосья под конём...(Я из дела ушел)
  
   Уход в небытие, "в ничто без сна", или "в вечный кайф" несовместим с ответственностью, которую несет человек, и неприемлем для поэта: "Что до меня - такой цены я б не дал, даже клад зарытый отыскав" (Баллада об уходе в рай). Ответственно он задумывает переход на другую работу, задумывается над тем, как выполнил это, земное дело, закончил ли его, кому передать?
   Знает, что за "не выпитую чашу" тоже ответит:
  
   Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,
   Я о чаше не выпитой здесь ни гугу -
   Никому не скажу, при себе сберегу, -
   А сказать - и затопчут меня на лугу (Мне судьба).
  
   Круги бытия, как у Данте, непрерывно сменяются перед взором поэта. Вот только что был земной круг, тот самый, о котором он с горечью говорил:
  
   И парами коней, привыкших к цугу,
   Наглядно доказав, как тесен мир,
   Толпа идет по замкнутому кругу -
   И круг велик, и сбит ориентир (Мосты сгорели).
  
   А вот уже что-то другое, но до боли похожее на земное: "Чур меня самого!...Наважденье... Знакомое что-то - не родящий пустырь и сплошное ничто - беспредел!" "Следы песьих лап", не предвещающие ничего хорошего:
  
   ...Да не рай это вовсе, а зона!
   Все вернулось на круг,
   И Распятый над кругом висел (Райские яблоки).
  
   Снова круг! Распятый над кругом, как и две тысячи лет назад, словно добровольный заложник, раны его кровоточат по-прежнему. Он ждет, когда "огромный этап у ворот" встанет во весь человеческий рост, но он "лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел". Здесь тени в зеленом, похожие на бичей, порхают на крыльях, здесь апостол Петр, узнаваемый "по слезами на щеках его дряблых". Здесь, рядом с этими "гиблыми" местами - "истинно зонам всем зона" - совсем близко
  
   Хлебный дух из ворот - так надежней, чем руки вязать.
   Я пока невредим, но и я нахлебался озона.
   Лепоты полный рот, и ругательство трудно сказать.
  
   Именно Петр оставляет первое свидетельство того блаженства, которое дает близость ко всему божественному: "При сем Петр сказал: Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем три кущи - Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии" (от Матфея, 17, 4) "Сам не знал, что говорит, но лучше сказать нельзя, чем он сказал. "Хорошо нам здесь быть", - скажут, быть может, так же просто все, кто войдет в Царство Божие" (Мережковский Д Иисус Неизвестный, с. 428). Могучая сила благодати, исходящая из ворот так велика, что хочется крикнуть всему миру: "Там малина, братва, нас встречают малиновым звоном". Но малиновый звон оказывается звоном ключей - "это к нам подбирали ключи". Здесь, в некой промежуточной сфере, между небом и землей, непонятно, как и тогда, когда мучительно пытался понять: "Так что там ангелы поют такими злыми голосами? Или это колокольчик весь зашелся от рыданий?"(Кони привердлвивые) Мощный магнит тянет душу человеческую в " распрекрасную ту благодать". В нее "ринулись все", но... ключи подобрали не всем: на границе сфер-кругов каждый оказывается на том месте, которое сложил земной жизнью, места "гиблые и зяблые" предстали взору поэта - "и погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых"" "На поясе звенят ключи от дверей доверия. Много людей подходило к этим дверям! И даже пробовали повернуть ключ, но не знали, как дверь отворить" (Зов, т. 1, с. 75)
   Размышляя о смысле смерти, отыскивая этот смысл, Высоцкий вольно или невольно проводит некоторую параллель с утверждением Достоевского: если нет бессмертия души, значит все дозволено, то есть человек непричастен к той бесконечности, которая расстилается за пределами бытия его души. У Высоцкого все дозволено, если нет физической смерти. Смерть обретает смысл, как табу на множество человеческих преступлений, как высшая мера ценности жизни. Вот тихоня, не знавший ни драк, ни раздоров, в день без единой смерти торопливо вынимает из мокрых мостовых булыжник, а ведь он "зло с насильем презирал". Врачи, зная, что никто не умрет, ставят жестокие эксперименты над людьми, словом "люди быстро обнаглели: твори, что хочешь - смерти нет... Все добро и зло творили безнаказно"
   Онтологическое единство взаимоисключающих явлений жизни и смерти не разъять - "в рожденье смерть проглядывает косо"(Мой Гамлет). И в этом весь смысл бытия. Но умирает ли человек каждый миг своей жизни, начиная от рождения, или рождается снова и снова, а более всего в момент той самой смерти - мировоззренческий вопрос выбора человека. "Пора! Кто знает время сей поры?" - тоже вопрос не риторический. Может быть, всесильная смерть знает, когда ей оборвать призрачную ниточку жизни?
  
   Движение закончилось и сдуло
   С назначенной мишени волосок -
   С улыбкой Смерть уставилась из дула
   На аккуратно выбритый висок.
  
   Виднелась сбоку поднятая бровь,
   А рядом что-то билось и дрожало -
   В виске еще не пущенная кровь
   Пульсировала, то есть возражала.
  
   И перед тем, как ринуться посметь
   От уха в мозг, наискосок к затылку,
   Вдруг загляделась пристальная Смерть
   На жалкую взбесившуюся жилку...
  
   Промедлила она и прогадала:
   Теперь обратно в кобуру ложись!
   Так Смерть впервые близко увидала
   С рожденья ненавидимую Жизнь (Попытка самоубийства).
  
   Нет, не высокомерная Смерть замешкалась и прогадала, глядя на "взбесившуюся жилку", то есть решает "время той поры", а он, человек - мера всех вещей! Только он об этом не знает и, увы, не желает знать. В том мире, который создал Бог-Творец, было бы закономерно и логично, чтобы Его любимое творение само выбирало форму бытия, примитивно определяемую как жизнь или смерть. Но человек, Его образ и подобие, тоже творец. Он создал на планете свой мир. И в этом мире физическая, насильственная, неестественная смерть поджидает его на каждом шагу - падают самолеты, сходят с рельс поезда, разбиваются машины - "при современном машинном обилье трудно по жизни пройти до конца" (Веселая покойницкая).
   Человеку уже пора задуматься о мощи своих возможностей и ответственности за эту мощь. Он давно научился легко "и убивать, и предавать, и брать на крюк себе подобных" (Упрямо я стремлюсь ко дну). А сегодня в своем соревновании люди вошли в азарт убийств себе подобных:
  
   Нам жизнь отнять, как плюнуть, нас учили воевать!
   Кругом и без войны война, а с голыми руками
   Ни пригрозить, ни пригвоздить, ни самолет угнать!
  
   Для пуль все досягаемы, ни черта нет, ни Бога им!
   И мы себе стреляем и... мы никого не трогаем.
  
   Стрельбе, азарту все цвета, все возрасты покорны:
   И стар и млад, и тот и та, и желтый, белый, черный...(Баллада об оружии)
  
   Люди убивают друг друга не только "держа пальчики на спусковом крючке", но и невидимым оружием. Иногда просто равнодушием. Никакой уголовной ответственности за это не предусмотрено. Множество "загипсованных" людей идут по жизни, не испытывая ни малейших угрызений совести, им "удобней казаться слоном и себя ощущать толстокожим" (Песня о гипсе):
  
   Так многие сидят в веках
   На берегах и наблюдают
   Внимательно и зорко, как
   Другие рядом на камнях
   Хребты и головы ломают (Штормит весь вечер, а пока).
  
   Люди не сразу становятся "загипсованными". Парадокс человеческого сердца в том, что в минуты опасности, в экстремальных условиях, в беде в нём инстинктивно просыпается древнейшее чувство сострадания, братства и самопожертвования. Вот раздается голос: "Человек за бортом!" -
  
   И сразу - "Полный назад! Стоп машина!"
   На воду шлюпки, помочь -
   Вытащить сукина сына,
   Или там, сукину дочь!
  
  
   Человеку спасают жизнь, ему протягивают руки, дарят любовь, "тянут души, папиросы". Но вот человек шагает по суше среди зримого благополучия - никто не видит, что он уже выпал "за борт" жизни, если никто не спустит к нему шлюпку, он попросту погибнет в море своих бедствий. Но...
  
   ...Скажут: "Полный вперед! Ветер в спину!"
   Будем в порту по часам.
   Так ему сукину сыну -
   Пусть выбирается сам!"
  
   Убивая друг друга видимым и невидимым оружием, целенаправленно, случайно, по небрежности, люди не менее активно убивают и себя. Не только "слюнтяи, висельники, тли" (День без единой смерти), решившие свести счеты с жизнью, но убивающие себя образом жизни. А еще верней - образом мыслей. И вот еще парадокс - чем больше упоение, с которым человек убивает себя едой, пьянством, лекарствами, тем активнее, азартнее он цепляется за жизнь. Любой ценой. Подобно дикарям, которые съели Кука, думая, "кто уплетет его без соли и без лука, тот сильным, смелым будет, вроде Кука" современные дикари научились из умирающей плоти или плоти еще не рожденных людей извлекать средства омоложения или оздоровления своей дряхлеющей и отравленной похотью плоти. Слеза ребенка не прольется, потому что его убьют раньше, чем он сможет хотя бы криком заявить о своем праве на жизнь, а уходящему на полпути даже не скажут "спасибо". Вот уж действительно "люди перегрызут друг друга раньше, чем потухнет солнце".
   Представление о смерти, как уничтожении бытия, несовместимо со смыслом жизни, а непонимание смысла жизни, так или иначе, уничтожает радость бытия. Фраза: "Вам вечным холодом и льдом сковало кровь от страха жить и от предчувствия кончины" (Было так...) заслуживает более вдумчивого осмысления, чем позволяет жанр водевильного романса, в котором она прозвучала. В ней суть болезни духа, именуемой страхом, самым главным человеческим страхом - страхом смерти. Преодоление "страха жить и предчувствия кончины" порождает столь трепетно охраняемый в обществе инстинкт самосохранения, который в повседневной жизни трансформируется в звериный эгоизм. То, что инстинкт более приличен животным, а величие человека в сознании самопожертвования, заставляет забыть все тот же страх.
   Философия жизни и смерти привлекает Высоцкого с молодости и до конца его недолгой жизни интерес к ней у него не угасает. Цена жизни для него далеко не однозначна: "Чтобы жизнь улыбалась волкам, не слыхал. Зря мы любим ее, однолюбы. Вот у смерти красивый широкий оскал и здоровые крепкие зубы" (Конец охоты на волков). Не говоря уже о том, что есть ценности, которые для него выше ценности самой жизни. И вопрос выбора он решил бесповоротно: "Но если надо выбирать, а выбор труден - мы выбираем "деревянные костюмы" (Песня Бродского). Невозможно человека приковать "узами цепей к хваленой жизни", если за нее заломили цену позора и измены. Отняв жизнь, никто не отнимет у него права остаться человеком: "Рано нас равнять с болотной слизью. Мы гнезд себе на гнили не совьем. Мы не умрем мучительною жизнью. Мы лучше верной смертью оживем" (Песня Солодова).
   По мере приближения к собственной смерти, интерес к этим вопросам вытесняет все остальное на второй план. Разве можно человеку, стремящемуся к совершенствованию, приказать не знать? Как беспределен мир, так же невозможно ограничить ничем и никому и жажду его познания. Сначала, почерпнув идею реинкарнции (не понятно, как в атеистическом государстве), он создаёт маленький шедевр-шутку, где звучат слова: "Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем"(Песня о переселении душ). Знал ли Высоцкий о том, что ни одна религия не утверждает, что мы, умирая, "умираем насовсем", не существенно. Идея реинкарнации, как форма бессмертия и смена форм бытия, убеждает Высоцкого надолго, возможно навсегда. Хотя в стране Высоцкого и по сей день "невозможно убедить людей в естественности смены бытия. Им запрещается думать о перевоплощении и они соглашаются пребывать перед неизвестною бездной. Но каждый год сближает миры..." (Аум, 573) Об этом нужно думать, тем более, говорить. И сегодня то, о чем поэт сказал несколько десятилетий назад, не выглядит такой уж крамолой, как тогда: чтобы условно родиться здесь, нужно условно умереть там, что названо "натальной смертью". Высоцкий верит, что рождением на земле можно "баловать" там, как неким призом:
  
   Я еще раз умру - если надо, мы вновь умираем.
   Удалось. Бог ты мой! Я не сам - вы мне пулю в живот.
   Так сложилось в миру - всех застреленных балуют раем.
   А оттуда землей... (Райские яблоки)
  
   Выйдя на финишную прямую, человек обретает особую ясность зрения и некое мужество увидеть неизбежное:
  
   И лопнула во мне терпенья жила
   И я со смертью перешел на ты.
   Она давно возле меня кружила,
   Побаивалась только хрипоты...(Мой черный человек)
  
   Тот, кто еще недавно утверждал - "от жизни никогда не устаю" (Я не люблю), осознаёт что-то другое: "Что искать нам в этой жизни, править к пристани какой?"(Слева бесы, справа бесы). Осознает исчерпанность пройденного пути, испытывает желание подвести его итог, но, главное, его уже манит то новое, что предстоит:
  
   Я перетру серебряный ошейник
   И золотую цепь перегрызу,
   Перемахну забор, ворвусь в репейник,
   Порву бока и выбегу в грозу!(Когда я отпою и отыграю)
  
   Не из того ли серебра этот ошейник, из которого были отлиты струны его молодости? Но тогда он умолял - "только не порвите серебряные струны", а теперь готов сам разорвать серебряный ошейник своей песни. Тем более "звенья славы" в "золотой цепи почета", на которой сидел практически всю жизнь - не помеха, чтобы, перемахнув забор земного бытия, взлететь туда, где несказанный свет и грозовой озон чистоты: "Ну-ка солнце! Ярче брызни! Со святыми упокой" (Слева бесы...). Трудно понять, почему: "я по грудь во вранье" (Ямщик), что изменилось с тех пор, когда гордо ручался - "ни единою буквой не лгу" (Прерванный полет):
  
   Отраженье свое увидал в полынье -
   И взяла меня оторопь: в пору б
   Оборвать житие - я по грудь во вранье.
   Да и сам-то я кто? Надо в прорубь! (Ямщик)
  
   Желание уйти из жизни все чаще оформляется в поэтические строчки: "Пар валит изо рта - эк душа моя рвется наружу. Выйдет вся - схороните, зарежусь - снимите с ножа". Ему нужно в тот мир, где "светло, хотя ни факела, ни солнца мглу не освещают" (Упрямо я стремлюсь на дно). Ему нужно в мире глубины добраться "до тех пластов, до самой сути".
   Он даже знает, когда это произойдет: "Жизнь алфавит, я где-то уже в "це", "че", "ша", "ще", уйду я в это лето в малиновом плаще" (Общаюсь с тишиной я). Высоцкий давно скользит по "граням бытия" миров - "не сплю - здоровье бычее, витаю там и тут":
  
   Виденья все теснее страшат величиной:
   То с нею я, то - с нею, смешно, иначе - вой...
  
   В его видениях виночерпий (Омар Хайям? У него столько размышлений о смерти) шепчет: "Выход есть. К исходу дня - вина! И прекратится толкотня, виденья схлынут, сердце и предсердие отпустит и расплавится броня!" (Две просьбы)
   Высоцкого волнует не слава земная, он не претендует на земное бессмертие - разве что, "может кто-то когда-то поставит свечу мне за голый мой нерв, на котором кричу" (Мне судьба). Его больше волнует, будет ли, что спеть, "представ перед Всевышним", будет ли, чем оправдаться перед Ним. Взамен земной славы, земного бессмертия он просит "немногого": "Широкий тракт, холст, друга да коня": бесконечности, творчества, да братьев по духу. К любящим его он обращает перед уходом одну просьбу:
  
   Прошу покорно, голову склоня,
   Побойтесь Бога, если не меня, -
   В тот день, когда отпустите меня
   Не плачьте вслед, во имя милосердия! (Две просьбы)
  
   Вторая просьба к тем, кто скажет: "хорошо, что ушел, без него стало дело верней" (Я из дела ушел). "День смерти уточнили мне они..." Это слишком похоже на казнь - знать, когда.
  
   Ты эту дату, Боже, сохрани, -
   Не отмечай в своем календаре, или
   В последний миг возьми и измени,
   Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли.
   И чтобы агнцы жалобно не блеяли...
  
   Видимо Высоцкий слишком устал от людей, смерть он стал воспринимать, как форму спасения от них:
  
   Чтоб люди не хихикали в тени, -
   От них от всех, о Боже, охрани -
   Скорее, ибо душу мне они
   Сомненьями и страхами засеяли!
  
   Смерть становится его осознанным выбором, хотя сомнения в этом выборе еще порождают сопротивление - "попридержусь рукою я чуть-чуть за букву "я", в конце побеспокою я, сжимаю руку я"(Общаюсь с тишиной я). Но сомнения рассеиваются, уступая место уверенности в неизбежном:
  
   Смерть крадется сзади, ну, словно фраер на бану, -
   Я в живот ее пырну - сгорбится в поклоне.
   Я в бега, но сатану не обманешь - ну и ну! -
   Глядь, я в синем во Дону остудил ладони!
  
   Вглядываясь во мрак этого неизбежного и неизведанного, Высоцкий опять взывает с мольбой. Но уже не к людям:
  
   В кровь ли губы окуну или вдруг шагну к окну,
   Из окна в асфальт нырну, ангел крылья сложит -
   Пожалеет на лету: прыг со мною в темноту.
   Клумбу мягкую в цвету под меня подложит...(Под деньгами на )
  
   "Напиши меня в Книге жизни и даруй мне конец благий"...
  
   Об убийстве животных
  
   Тогда Иисус сказал: "Насколько лучше вас дикие звери... Вы, люди, созданы по образу и подобию Божию, но не знаете Его. Звери узнали Меня и смягчились. Люди видят и не узнают Меня вовсе".
   Новозаветные апокрифы
  
  
   Почему убийство животных можно расценивать как болезнь духа? Потому что дух, как животворящая субстанция, несовместим с лишением жизни всего живого. А если человек убивает, он насилует, низводит эту субстанцию в себе до состояния уродства. Это не просто болезнь, а инвалидность духовная. Какими страданиями она может быть искуплена, излечена, трудно представить в кратком земном существовании. Можно не сомневаться, что жестокость этих страданий полностью будет тождественна страданиям убитых. Рано или поздно эволюция заставит увидеть правду угнетенного, больного духа, услышать сердцем неслышный уху вопль его страдания. На смену заклинаний и камланий плоти, доводов рассудка, что ей не прожить без пожирания другой убиенной плоти, придет поиск решения тех проблем, которые предки породили.
   И Высоцкий осмысливает человеческую жестокость по отношению к животным, как болезнь духа. Причина этой жестокости теряется где-то в доисторических глубинах. Возможно, в этих: "И случилось: после того как сыны человеческие умножились, родились у них красивые и прелестные дочери. И ангелы, сыны неба, увидели их и возжелали их... взяли себе жен; начали смешиваться с ними... Они же и родили великих исполинов, которые поели все приобретения людей, так что люди уже не могли прокармливать их. Тогда исполины... стали согрешать по отношению к птицам и зверям, и тому, что движется, и рыбам, и стали пожирать их мясо и пить из него кровь. Тогда сетовала земля на нечестивых" (Книга Еноха. Ветхозаветные апокрифы, с. 29). Болезнь эта укоренилась в сознание, как нечто естественное и правомерное так давно, что "стремление к кровавой пище усиливалось атавизмом, ибо многие поколения насыщались кровью" (Братство, 1, 21). Настолько давно, что нужна известная смелость, чтобы назвать болезнь болезнью. И все же на протяжении веков этот вопрос обсуждается, а на последнем историческом промежутке все более активно.
   Наверное, иначе быть не может, потому что человечество уперлось в своем движении вперед в эту болезнь, как преграду, которая не пустит его дальше, если она не будет преодолена. А невозможность движения вперед, означает только одно - скатывание назад в пропасть одичания и деградации. "Эволюция начинает лепить будущие человечества внутри самых низших ступеней бытия. Поэтому, убивая животное, мы останавливаем прогресс единого целого по направлению к его конечной цели в природе - ЧЕЛОВЕКУ...". Но есть и другая сторона этого явления: "последующая более совершенная человеческая раса" возникнуть не может, если сохранится существующий порядок вещей (Блаватская Е.П. Тайные знания, с. 185). Проще говоря, убийства животных задерживают не только их эволюцию, но и человеческую. "Если бы человечество могло воздержаться от пожирания трупов, эволюция могла бы ускориться"(Братство 1, 21) Разумеется, в данном контексте понятие эволюция подразумевается не как биологическое, дарвинистское, а духовное, как доминирующее.
   Людей условно можно разделить на три группы по отношению к этому вопросу. К самой многочисленной группе относятся те, кто убеждены, что животные существуют на земле для того, чтобы обеспечить людей продуктами питания, шкурами, лекарствами, но в конечном итоге, обязательно быть убитыми людьми. В соответствии с поэтической строчкой: "Спроси, зачем и для чего цветет прекрасная земля; и звезды светят для кого? Гордыня скажет: для тебя..." Вот и Высоцкий о том же:
  
   Звери, забыв вековечные страхи,
   С твердою верой, что все по плечу,
   Шкуры рванув на груди, как рубахи,
   Падают навзничь - бери не хочу!..
  
   Рыбы пошли косяком против волн -
   Черпай руками, иди по ним вброд!
   Сколько желающих прямо на стол,
   Сразу на блюдо и в рот!..
  
   Птица на дробь устремляет полет -
   Птица на выдумки стала хитра:
   Чтобы им яблоки сунуть в живот,
   Гуси не ели с утра..
  
   Шкуры не хочет пушнина носить.
   Так и стремится в капкан и в загон, -
   Чтобы людей приодеть, утеплить,
   Рвется из кожи вон...
  
   В ваши силки, призадумайтесь люди,
   Прут добровольно в отменных мехах
   Тысячи сот в иностранной валюте,
   Тысячи тысяч в наших деньгах... (Заповедник)
  
   Именно так люди этой категории объясняют существование животных. Говорить им об эволюции, милосердии, единстве в Боге всего сущего просто смешно. И даже опасно - они весьма агрессивно реагируют на чуждую им точку зрения. Вторая группа не так многочисленна, но по сути своей далеко не ушедшая от первой. Представители этой группы даже не удивились бы, если бы им сказали, что такой вопрос существует, потому что к такому чувству, как удивление, они тоже уже не способны. Людей этих "не бесят больше, не свербят, не теребят ни мысли, ни вопросы, ни мечты" (Песня конченного человека), они в сущности уже мертвы сами, вопрос об убийстве животных, как и все остальные, их не волнует.
   Третья группа - самая малочисленная. Сердца людей, которые к ней принадлежат, острыми углами разрывают вопросы о судьбе животных на планете. Они в разные эпохи поднимают их, превращаясь зачастую в маргиналов. Но боль сострадания у них так сильна, что они снова и снова смущают обывателей своими протестами. То ли это научные дискуссии, о "вездесущности единой жизни", призывающие в свидетели отцов церкви (Блаватская Е.П. Там же, с. 184). То ли деловые хозяйственные наблюдения: "Один фермер говорит мне: "Нельзя питаться одной растительной пищей, из чего тогда образоваться костям?", - и вот часть своего дня он благоговейно посвящает тому, чтобы снабдить свой организм сырьем для построения костей, а сам, между тем, шагает за плугом, за своими быками, которые хоть и вскормлены растительной пищей, а тащат через все препятствия и его и его тяжелый плуг" (ТороГ.Д. Уолден, или жизнь в лесу. In). Они просто осмеливаются говорить: "Животных жальче, чем людей", тем самым пытаясь разрешить важнейший вопрос бытия. Как это делали практически все выдающиеся представители русской литературы. Отношение русской литературы к вопросу о животных можно обобщить наиболее исчерпывающе словами Достоевского: "Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную. Не возмущайте же ее, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли Божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением..." (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 390)
   Высоцкий не просто продолжил эту гуманистическую традицию, всегда побуждавшую любовь к животным, он прямо призывал к прекращению их убийств:
  
   Каждому егерю - белый передник!
   В руки таблички: "Не бей!", "Не губи!"
   Все это вместе зовут - заповедник, -
   Заповедь только одна: не убий! (Заповедник)
  
   Вообще животных в его творчестве не меньше, чем людей. Они многофункциональны - от прямых персонажей до сатирических образов, аллегорий; а образ лошадей это целая своеобразная философия. "Он с волками жил и по-волчьи взвыл, и рычит теперь по-медвежьему"(В заповеднике, вот в каком забыл) - о ком это? О "козле отпущения"? Конечно же "о нас о всех". "Какие, к черту, волки?" (Прошла пора прелюдий), и козлы, заодно. Но речь пойдет только об отношении Высоцкого к убийствам животных. Планета Высоцкого несовместима с убийствами. Животных в том числе. "Абсолютно бесполезная, грубая практика убийства с чисто спортивной целью бесчисленного количества птиц и зверей" в христианском мире - охота (Блаватская Е.П. Там же). Людей, сделавших убийство спортом, забавой, развлечением, тоже бесчисленно много:
  
   Но сколько их в дебрях, рощах и кущах
   И сторожащих и стерегущих,
   И загоняющих, в меру азартных,
   Плохо стреляющих и предынфарктных,
   Травящих, лающих, конных и пеших,
   И отдыхающих с внешностью леших,
   Сколько их, знающих и искушенных,
   Не попадающих в цель, разозленных.
   Сколько бегущих, ползущих, орущих -
   В дебрях и чащах, рощах и кущах...(Заповедник)
  
   "Ну и забава у людей - убить двух белых лебедей! И стрелы ввысь помчались"(Песня о двух погибших лебедях). Но не могут сосуществовать убийства, кровь, смерть с красотой, состраданием, доблестью. Поэтому так больно ранят сопоставления у Высоцкого. Как и в средневековье "душа у ловчих без затей из жил воловьих свита", современные цивилизованные дикари так же "презирали лесов позолоту", им так же безразлично "рычанье ли, плач ли", с таким же азартом "били в ведра и гнали к болоту" животных, чтобы убивать их, "без разбору разя наугад". Им так же весело смотреть, как "полз присмиревший подранок, заворожено глядя на ствол" (Охота на кабанов). И только когда "снес подранку полчерепа выстрел", просыпается что-то человеческое в этих одичавших душах - "спал азарт, будто выигран бой". И происходит какое-то осмысление происшедшего, ничуть, впрочем, не омраченное состраданием или уколами совести - стандарт представления укоренен тысячелетиями:
  
   Мне сказали они про охоту,
   Над угольями тушу вертя:
   "Стосковались мы, видно, по фронту,
   По атакам, да и по смертям".
  
   Это вроде мы снова в пехоте,
   Это вроде мы снова в штыки,
   Это душу отводят в охоте
   Уцелевшие фронтовики.
  
   Тоскует, разумеется, человек не по самим смертям и фронту, а по ощущениям, выводящим его дух за грань обыденности. Но поиск этих ощущений направляет дух в зависимости от его нравственного ориентира: то ли это утончение его, то ли огрубение и одичание.
   От фронтовиков до забав советской номенклатуры устраивать кровавые побоища животных, называя это охотой, это знаковая тенденция одичания духа обитателей страны советов. "Охота на волков", конечно глубоко символическая метафора, которая в то время была воспринята, как призыв к сопротивлению, борьбе за человеческое достоинство, право сохранить собственную природу. Сегодня, когда, казалось бы, нет страны с режимом, удушающим свободу мысли, свободы нет по-прежнему. А метафора эта по-прежнему актуальна. Мысль удушена злом, которое еще предстоит определить и назвать, прежде чем вступать с ним в схватку.
   В контексте же вопроса о животных важно другое - написал эту песню Высоцкий под впечатлением того, что увидел в реальной жизни. Потрясение, которое он пережил, не претворяется у него в осуждение, он не посылает проклятий. Он входит в образ животного, органично становясь частью природы, которая вступает в борьбу с ее владыкой, царем природы - человеком, в борьбу за жизнь. Но "не на равных играют с волками" (Охота на волков). Борьба эта - не состязание в смелости, находчивости, выносливости. Человек неправедно использует свои возможности для подлого убийства, он ничем не рискует. "Тот, которому я предназначен, улыбнулся и поднял ружье". Это не охотник, а хладнокровный убийца. Он "бьёт уверенно, наверняка", он наслаждается не спортивным азартом, а тем, как беспомощно "на снегу кувыркаются волки, превратившись в живую мишень".
   Апокалипсическое видение в стихотворении "Конец охоты на волков" выходит за рамки вопроса о несовершенстве власти. Здесь ставится вопрос о деяниях людей, противопоставивших себя природе и Богу.
  
   Кровью вымокли мы под свинцовым дождем.
   И смирились, решив: все равно не уйдем!
   Животами горячими плавили снег.
   Эту бойню затеял не Бог - человек!
  
   Испорченная жестокостью натура человека изменила самой себе, своей божественной сути, бросила вызов природе и Творцу. Залив планету кровью, человек идет к уничтожению жизни на земле и самоуничтожению. Какой изобретательной может становиться жестокость человека, когда сердце в нем окаменевает, а интеллект изобретает все более совершенные средства и формы убийства. "И взлетели стрекозы с протухшей реки, и потеха пошла в две руки, в две руки". И здесь Высоцкий не человекообразный, а животное:
  
   Мы легли на живот и убрали клыки.
   Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
   Чуял волчие ямы подушками лап;
   Тот, кого даже пуля догнать не смогла б,
   Тоже в страхе взопрел и прилег - и ослаб...
  
   Волк видел немыслимое, если бы он мог говорить, наверное, действительно сказал бы: "света конец". Когда рушится естественный миропорядок, в жизнь вторгается нечто, несовместимое с ней.
  
   Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
   К небесам удивленные морды задрав:
   Либо с неба возмездье на нас пролилось,
   Либо света конец и в мозгах перекос -
   Только били нас в рост из железных стрекоз...
  
   "Мы ползли по-собачьи, хвосты подобрав"... Собака - животное, которое приблизилось к человеку ближе, чем какое-либо другое. Она не только в максимальной мере усвоила его интеллект, но и всю сущность человеческую, изменив собственной природе, поэтому во всех подлых деяниях человеческих собака рядом: она среди "лающих" на охоте вместе с человеком; она рядом с ним при истреблении мангустов:
  
   Он наутро пришел, с ним - собака,
И мангуста упрятал в мешок.
А мангуст отбивался и плакал,
И кричал - Я полезный зверек!

Но зверьков в переломах и ранах,
Все швыряли в мешок, как грибы,
Одуревших от боли в капканах,
Ну, и от поворота судьбы (Песенка о мангустах).
  
   Она верно служит человеку в убийствах не только животных, но и другого человека:
  
   Но поздно: зачеркнули его пули -
Крестом - в затылок, пояс, два плеча,-
   А я бежал и думал: добегу ли?-
И даже не заметил сгоряча...
  
   Как за грудки, держался я за камни:
Когда собаки близко - не беги!
Псы покропили землю языками -
И разбрелись, слизав его мозги (Был побег на рывок).
  
   Поэтому "желтоглазое племя" волков, не изменившее своей природе, не забывшее зов "волчьих кликов", презирает собак, "отдаленную нашу родню", которые в своей преданности человеку изменили закону природы:
  
   Свора псов, ты за стаей моей не вяжись
   В равной сваре - за нами удача.
Волки мы - хороша наша волчья жизнь,
Вы собаки - и смерть вам собачья! (Конец охоты...)
  
   Раздвоившись между любовью к человеку и собственной звериной природой, собака создала себе и судьбу раздвоенную, соединившую одновременно статус домашнего животного и бездомного. Человек - убийца животных, не пощадил и самого преданного. В своей городской цивилизации он снял с себя ответственность за тех, кого отучил жить в дикой природе. Он, правда, не додумался есть его, но... "очень собаки нам стали мешать - эти бездомные псины":
   Если собак посадили на "надежные цепи", надели на них намордники, если они даже пляшут "под музыку вальс" в цирке, если охраняют своих хозяев, "страшные пасти раззявив", даже зарабатывают для них деньги "за... извините - за случку", значит им здорово повезло. Но что делать с бесчисленным поголовьем бездомных, которые "лают в свое удовольствие ..., не приручить их, никчемных":
  
   Надо с бездомностью этой кончать,
С неприрученностью - тоже.
Слава же собаколовам! Качать!
..
Боже! Прости меня, Боже!..
  
   Поэтому "мы и собаки - легли на весы!" Чаши весов до тех пор не будут уравновешены, пока на одной чаше будет водружен человек, царь природы, хозяин планеты, снявший с себя ответственность за тех, кто служит ему, а на другой истребляемые животные. Не найдя равновесия в таком простом очевидном процессе, как человек может двигаться дальше? Как и в стихотворении "Парус", Высоцкий начинает покаяние за убийство животных с себя: "Боже! Прости меня, Боже!" Возможно, увидев собаку, "размазанную в слизь" под колесами автомобиля, подавив дрожь, которая пробрала его "от такого пятна", он размышляет о том, что людям ведь требуется не так уж и много, чтобы снять с себя родовой человеческий грех предательства - дать животным кров и пищу:
  
   Некуда деться бездомному псу?
Места не хватит собакам?..
Это - при том, что мы строим вовсю,
С невероятным размахом?!
  
   Охота остается в нашем мире все-таки экзотикой, которой увлекаются немногие. Можно также закрыть глаза, отвернуться и убедить себя в том, что проблема бродячих собак, чья угодно, только не моя, то к убийству домашних животных, которых выращивают специально для того, чтобы питаться их убиенной плотью, имеют отношение практически все.
   Конечно, путь от убийства животного до аппетитной колбасы не такой уж и длинный, но человечество с детских лет вербально защищается от мыслей об убийстве. Если бы вместо слова "мясо" люди употребляли выражение, соответствующее действительности, они бы говорили "часть трупа", "часть мертвого тела". Это, во-первых, заставляло бы дрогнуть не одно еще чистое сердце, а во-вторых, включало бы защитную реакцию организма, который все еще инстинктивно сопротивляется вторжению разлагающейся плоти. Любой нормальный человек может вспомнить свои детские ощущения при виде сырого мяса и даже то, как стереотипы общественного сознания заставляли трансформировать эти ощущения в жесткую мысль - "так надо". И здесь к его услугам целые страницы истории, начиная с того, как зарождалось и развивалось скотоводство, как освящено сейчас государственной заботой. И по сей день "к сожалению, государства не обращают внимания на оздоровление населения". Никакая новая мысль не проникает в государственные учреждения. И прежде всего та, что "на пути к Братству не должно быть скотобойнь" (Братство 1, 21)
   К услугам человека формулы, белки, витамины, минеральные и органические вещества, словом - польза, польза, ничего, кроме пользы. А картинами убийств люди стараются себя не травмировать, даже не задавая себе вопрос: почему зрелище происходящего на бесчисленных бойнях планеты так травмируют? "Лишь немногие из нас способны без содрогания вообразить те сцены, которые каждое утро происходят на бесчисленных бойнях так называемого цивилизованного мира..." (Блаватская Е.П., там же, с. 159) . Потому и не заглядывают туда даже в воображении. Высоцкий заглянул. Ему помог М. Шемякин своей картиной "Тушеноши", поэтическое воображение и, конечно же, израненное сердце:
  
   Ударил ток, скотину оглоуша,
   Обмякла плоть на плоскости картины
   И тяжко пала мяснику на плечи.
   На ум, на кисть творцу попала туша -
   И дюжие, согбенные детины,
   Вершащие дела нечеловечьи...
  
   Возможно "дела не человечьи" пали на кисть потрясенному творцу-художнику, но каждый день падают, словно на плечи мяснику туши, эти дела и на ум Творцу, который не задумывал их.
  
   Кончал палач - дела его ужасны,
   А дальше - те, кто гаже, ниже, плоше
   Таскали жертвы после гильотины:
   Безглазы, безголовы и безгласны,
   И кажется бессутны тушеноши...
  
   Поэтому: "И кто вы суть?" В них отсутствует человеческая сущность - палачи "бессутны". Им не присуще не только то, что есть у каждого человека - голова, глаза, голос. Они вообще слиты с массой своих жертв в одно кровавое месиво: "Кровавы ваши спины, словно туши, а туши, как ободранные спины. И ребра в ребра... нзят, и - мясо к мясу". "Вас не разъять - едины обе массы".
   Люди, профессия которых убивать и разделывать только что живую, еще теплую плоть, - "загубленные души", и судьба их ужасна - "вы ляжете, заколотые в спины, и Урка слижет с лиц у вас гримасу". Кто заколет их и какую гримасу слижет с их лиц собака? Кто-то случайный совершит акт возмездия и Урка слижет беспощадную гримасу палача?:
  
   Слезу слизнет и слизь, и лимфу с кровью
   Соленую людскую и коровью,
   И станут ветра чище, пепла суше
   Кентавры или человекотуши...
  
   Они вероятно еще не знают, что пролитая кровь и лимфа соединила их с жертвами навсегда - в горниле вечности переплетены, переплавлены их судьбы. Им долго еще оставаться страшными кентаврами, превратившими свои спины в туши убиенных животных. "И нету спасу". Только огонь претворит их в сухой пепел, омыв от крови и слез. Возможно, и станут они "ветра чище", когда "выметет Господь грех с земли, и побелеет земля, как снег, и станет, как лист..." "И выжжены будут недра земные, и возопит земля ко Мне, говоря: Девственна я пред Тобою, Господи, и нет на мне греха" (Откровение Иона Богослова. Апокриф новозаветный, с.407). Заливая планету кровью животных, как прежде, дух человеческий не вырвется из этого заколдованного круга. И только смелость тех немногих пока духов, которые не могут уже исповедовать древнюю, изжившую себя мораль и мириться с этой кровью, дает надежду вырваться из липкой западни. А смелость нужна немалая, ибо голоса их тонут в неистовых воплях беснующихся в своей темноте пожирателей убитой плоти.
   Ночами Высоцкий пытается вглядеться во мрак этих загубленных душ: "Я ротозей - но вот не сплю ночами. В глаза бы вам взглянуть из-за картины!" - и понять, что заставило их нести этот страшный крест: " Сдается мне - хлестали вас бичами?! Вы крест несли и ободрали спины?!" Это риторический и саркастический вопрос. Высоцкий знает правду ответа на истинный вопрос - "так кто вы суть?" Мрачная правда сути человеческих заблудших душ в том, что их нет. Есть только туши. "Спасите наши туши!"
   Весь живой мир "корячится" на гробовой доске гибели по воле и делам человека. Но и сам царь природы со своим блистательным разумом оказался пришпиленным к той же доске. "Но кто спасет нас, выручит?" Только сам человек:
  
   Заносчивый немного я,
   Но в горле горечь комом:
   Поймите, я - двуногое! -
   Попало к насекомым.
   Но кто спасет нас, выручит?
   Кто снимет нас с доски?!
   За мною - прочь со шпилечек,
   Сограждане жуки! (Гербарий)
  
   Пора человеку задуматься, для питания ли плотью братьев меньших даны они двуногому? Может быть, они в этом мире сослужат ему в другом деле и с большей пользой? Может быть, стоит всмотреться в низших и увидеть в них, как в зеркале, свои пороки - жестокость, эгоизм, хитрость, неспособность преодолевать свои плотские инстинкты:
  
   У домашних и хищных зверей
   Есть человеческий вкус и запах,
   А каждый день ходить на задних лапах -
   Это грустная участь людей...(У домашних и хищных...)
  
   Царь природы в одичании своем опускается до уровня животных, сняв с себя ответственность за окружающий мир, ибо "утратил мост к Миру Высшему". "И собаки их полны вредных привычек и прочие животные, птицы и растения их не пригодны для эволюции. Можно сказать человеку: посмотри, что ты творишь вокруг себя" (Знаки Агни Йоги, 446)
   Жизнь людей похожа на бал-маскарад, который Высоцкий не случайно назначает в "зоосаде". Там "маски кроликов, слонов и алкоголиков" (Сегодня в нашей комплексной бригаде) не только научились надевать, но некоторые "уже не в силах отличить свое лицо от непременной маски" (Маски). Пока еще " у немногих приличных людей есть человеческий вкус и запах", и именно они должны вовлечь остальных в то движение наверх, где уже нужно догонять животных. Например, в умении сострадать, которое животные могут выразить только глазами и телодвижениями:
  
   Закричал дрессировщик - и звери
   Клали лапы на носилки...(Канатоходец)
  
   Эти "приличные люди" способны защитить животных, преодолев привитую воспитанием жестокость, вернуться к первозданному милосердию:
  
   Я позабыл охотничий азарт,
   Возненавидел и борзых и гончих,
   Я от подранка гнал коня назад
   И плетью бил загонщиков и ловчих...(Мой Гамлет)
  
   И даже жертвовать собой ради них:
  
   Тот ямщик-чудодей бросил кнут и - куда ему деться! -
   Помянул он Христа, ошалев от заснеженных верст...
   Он, хлеща лошадей, мог бы этим немного согреться, -
   Ну, а он в доброте их жалел и не бил - и замерз (Ямщик)
  
   И видеть в них сотрудников, как в белом слоне, подаренном владыкой Индии:
  
   Я прекрасно выглядел, сидя на слоне.
   Ездил я по Индии, сказочной стране, -
   Ах, где мы только вместе не скитались!
   И в тесноте отлично уживались.
  
   И бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон, -
   Дамы так и прыгали из спален...
   Надо вам сказать, что этот белый слон
   Был необычайно музыкален...(Песня про белого слона)
  
   По одним и тем же проводам в пространстве летят мысли и чувства от одного сердца к другому, и не имеет большого значения, это сердце человека или животного. Животное научено человеком: "Нельзя за флажки" (Охота на волков), но животное может научить человека из повиновения выйти - "жажда жизни сильней"! Человек может у своего товарища научиться читать мысли, проникая в сердце собрата. Ибо "животные не нуждаются в словах, они лучше понимают мысль", нужно проникнуть в их мысли, тогда они ответят доверием. Такое общение напоминает общение в Тонком мире, приемы которого в плотном мире человек начисто забывает (Братство 2, 343).
   Человек может обучить животных трудовым навыкам, животные помогут в трудах и несчастьях, приумножат радость жизни, согреют энергией любви, опасно ослабевшей у человек, заработают себе право не быть убитыми человеком, они смогут "платить налог" человеку - отдадут ему в пищу, что смогут отдать живыми, удобрят землю живыми и умершими. Животные подскажут человеку, где таится опасность, - так царства человеческого, животного и растительного миров в гармонии сольются: "Сравнюсь с тобой, подводный гриб, забудем и чины и ранги" (Упрямо я стремлюсь на дно).
   Иногда создается впечатление, что той же извилистой тропой, по которой животные карабкаются вверх, человек опускается вниз к звероподобию. В то время, как идя, по пути развития интеллекта, человек притупил свои чувства, а многие и вовсе утратил, животные сохранили и утончили их до уровня, почти мистического. Человеку нужно совсем немного усилий, чтобы и дойти до этого уровня и превзойти его. Но пока что животные быстрее перенимают у людей способность мыслить, чем люди догадываются перенять у животных способность чувствовать. Целые области сущего остаются за пределами человеческого сознания именно потому, что чувства человека притупились и огрубели. Люди довели свой разум до той высшей точки, после которой дальнейшее развитие возможно только с учетом способности чувствовать, а сердце, похоже, доведено до опасной черты бесчувственности.
   Открыв новую страницу во взаимоотношениях с животными, человек создаст новый лучший мир. Это новое уже входит в жизнь. Дети Адама найдут друзей, помощников и сотрудников, когда иссякнут потоки проливаемой крови. Человек осознает свое царственное положение на планете, свою ответственность за низших. Когда он осознает единство всего сущего в Боге, благодарная природа оплатит ему с лихвой: "Похлопал по плечу трепанг, признав во мне свою породу" (Упрямо я стремлюсь на дно) "Малые шли на помощь Великому, тварь - на помощь Творцу, Звери на помощь Господу... Шли из подземного рая через ад земной в далекий-далекий будущий рай; знали все, что идут ко второму Адаму: первый погубил их, - второй спасет; знали тайну пророка: "узрит всякая плоть спасение Божие"...Мертвый (Антихрист) лжет, что все живое хочет умереть; нет, - жить! Вечной жизни и мертвые ждут - вспомнил это, узнал Господь, как будто все убитые Звери из общей могилы, Подземного Рая, Ему сказали: "Ждем!" (Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 208)
  
   ГОРИЗОНТ
   Человечество так слепо устремлено к своему узкому горизонту, что не может прозреть свое космическое назначение.
   Беспредельность, 316
  
   "Мой финиш - горизонт, а лента край земли", так можно сформулировать личное устремление Высоцкого. Но показывая его своим соотечественникам, современникам, читателям, зрителям и слушателям, всем, кто верил ему, как бы утверждает - иного смысла жизни не существует:
  
   Меня просили: "Миг не проворонь ты -
   Узнай, а есть предел - там, на краю земли,
   И можно ли раздвинуть горизонты" (Горизонт)
  
   "Раздвинуть горизонты" в бесконечность это вопрос не мировоззренческий, абстрактный, философский, а как бы в прикладном смысле. Зная ответ на него, человек поймет, какое отношение к его жизни имеет сознание бесконечности. Это сознание подскажет, как нужно жить. Впрочем, как нужно жить, учат все религиозные учения. В СССР пытались на их ценностях сформулировать моральный кодекс строителя коммунизма. Высоцкий же формулировал стихотворными строками океан жизни, в который стекались неисчислимые ручейки и реки судеб. Все в этом океане жизни бурлило, фонтанируя бесконечными, вечными и такими неповторимыми чувствами человеческими.
   Но... "субстанция есть чувство и наоборот". И человек - не последний житель Вселенной, который создает эту субстанцию. Пора ему осознать и свою безграничную мощь, и ответственность, столь же безграничную. Человек и сам должен совершенствоваться, и учиться "распознанию ликов" предателей, подстрекателей, творцов дел темных, которые являются самыми "страшными нарушителями Космического Равновесия" (Мир Огненный 2, 339). Иначе как восстанавливать это Равновесие, когда все человечество надело маски и неизвестно, что у людей в сердце на самом деле? Если "вдруг кому-то маска палача понравится, и он ее не снимет"? "Если дурень свой дурацкий вид так и забудет на лице нормальном"? (Маски) Так у каждого стремящегося к своему личному благу даже не заискрит мысль - кому и чему служу? Себе, конечно же, ответит он, себе любимому, кому же еще? И даже не подозревает, что служа своему личному благу, на самом деле служит злу, его " попыткам разрушить планету" (Братство 2, 271). Словно у нас есть еще какой-то дом.
   Конечно, сжатая мысль стихов Высоцкого очень ёмкая, по ней нельзя скользить, в нее нужно погружаться. Тогда она откроется. Искатели истины увидят, как много вложено в одно название песни "Горизонт". Он манит, при приближении к нему, расширяется, и не отпускает уже никогда. Так Высоцкий раскрывает смысл бесконечности - основной принцип бытия, в котором дух человека и Вселенная полностью тождественны. Весь смысл в обретении равновесия в этих головокружительных, захватывающих дух высотах и величинах. Высоцкий хорошо знал, что середина, равновесие - это величайшее напряжение. "То же самое называем Нирваною" (Аум, 480). Когда "тонкий шнур под ногой - упадет, пропадет, вправо, влево наклон - и его не спасти... но зачем-то ему все же нужно пройти четыре четверти пути" (Канатоходец)
  
   Кодекс чести Высоцкого
  
   Наиболее полно он отражен в песне "Я не люблю", где поэт выразил собственный взгляд на основные принципы человеческого общежития. Хотя, вне всяких сомнений, практически во всех песнях в той или иной форме говорится о том же.
   Если по окончании земного пути человека Господь спрашивает у него, что было самым трудным, большинство, подумав, искренне должно ответить: общение с людьми. Даже Высоцкий, не мыслящий себя без общения, уже в середине пути взмолился: "Лечь бы на дно, как подводная лодка, чтобы никто не запеленговал" (Сыт я по горло). А к его завершению констатирует суровую правду жизни:
  
   Чтоб люди не хихикали в тени,
   От них, от всех, о Боже, охрани
   Скорее, ибо душу мне они
   Сомненьями страхами засеяли. (Две просьбы)
  
   Но если Господь продолжает спрашивать: а что же было самым радостным в жизни? - то, пробежав ее мысленным взором, дивясь самому себе, человек должен бы ответить: тоже общение с людьми. Воистину - человеческое общение самая большая роскошь на земле. Роскошь сотрудничества, сотворчества, содружества, ибо "сотрудничество есть гармонизация человечества", без которой у него попросту нет будущего:
  
   ...А потом споем на пару, ну конечно, дай гитару! -
   "Две гитары", или нет - две новых сказки...
  
   Он стихов привез, небось - два чемодана, -
   Хорошо, что есть кому его встречать!
   У меня приехал друг из Магадана, -
   Хорошо, что есть откуда приезжать!(Друг из Магадана)
  
   В своем общежитии люди могут обогащать друг друга, радуясь богатству других, как своим, ибо это общие богатства - и это возможно только в общем труде и общем творчестве. "Поэтому, - говорит Высоцкий, - я вообще предпочитаю работать кланом - больше всего люблю такую работу с друзьями, когда одинаково думаешь с ними и когда делаешь какое-то одно общее дело. Даже если не очень интересная роль, а вот просто пожить вместе, что-то попридумывать - для меня это самое ценное" (Высоцкий В.С. Я куплет допою, с. 83) .
   Так должно быть, но чаще бывает, все же, по-другому. В своем общении люди, бесконечно соревнуясь друг с другом, стремятся возвыситься над ближним. И именно в этом своем превосходстве видят цель, и радость, и смысл жизни. Но возвыситься тоже можно по-разному - возвыситься собственным достижением или, унизив ближнего. Поэтому Высоцкий "ненавидит сплетни в виде версий"(Я не люблю). В них, сплетнях, безопасно унижается и даже уничтожается ближний, а главное - утверждается заключение "мы-то не такие, мы - лучше". Оно такое же примитивное и тупое сейчас, как тысячи лет назад, такое же сладострастное у стариков, как и у малолетних.
   Самомнение человеческое, если его не обуздывать, без конца порождает "червей сомненья" с одной стороны - комплексы разного рода, и "почестей иглу", с другой. "Посаженный на литую цепь почета" (Когда я отпою и отыграю) действительно уподобляется наркоману, которого затягивает в воронку наслаждения и упоения своим величием, и человек, как наркоман, попросту утрачивает адекватность.
   "Когда всё время против шерсти, или когда железом по стеклу"(Я не люблю) - это мелкие насекомые раздражения, которые могут превратить общение даже самые тесные, самых близких в поле боя, где непрерывно происходят столкновения. Они наносят глубокие раны или царапины, но их постоянство превращает жизнь в ад. Высоцкий чувствует, что люди общаются друг с другом именно, как энергетические системы, предвидит, что "в жизнь входит осознание великих энергий". Даже физическое приближение человека совершенно нарушает ритм энергий, а физическое прикосновение несет в себе огромное напряжение. "Если человек своей энергией может воздействовать на следующий этаж через балки и ковры, какие выводы можно сделать о людских общежитиях?.. Можно твердить о благе единения, но кто слышит? В общежитии следует очень внимательно согласовывать эманации излучений" (Аум, 397)
   Конечно, человечество давно придумало нормы этики человеческих отношений, и Высоцкий, допуская, что могут быть "впереди большие перемены", утверждает "я это никогда не полюблю", имея в виду их нарушение. Никогда не будет правильным, "когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо". "Когда прервали разговор", "или когда мне лезут в душу, тем более, когда в нее плюют". Здесь речь идет не только о нарушении элементарных норм этики поведения, а о способности одного человека признать автономию духовного бытия другого человека - право оградить свой внутренний мир от агрессивного непрошеного вторжения. Без этого происходит, не "взаимообмен энергий, как естественное явление, но выпивание чужой энергии без передачи своей" (Аум, 436).
   В общении мир одного человека как бы налагается на мир другого. Как правило, то, что при наложении не совпадает, и вызывает раздражение, что можно назвать "все время против шерсти... или железом по стеклу". Если говорить образно, когда волны одного мира не совпадают с волнами другого, не стоит устраивать шторм из жизни. А проще говоря, если один человек не смог вместить в себя мир другого целиком, он отсекает, уродует, разрушает не вмещенное. Ничего, кроме вреда для того и другого, общества, окружающего пространства, такое общение не приносит.
   Все творчество Высоцкого есть протест против насилия и жестокости. "Я не люблю насилья", но... "и бессилья", "досадно мне, когда невинных бьют", но... "когда я вижу сломанные крылья, нет жалости во мне, и неспроста". Добро должно быть активно, иначе оно не устоит перед насилием и жестокостью. "Если в бой не вступил с подлецом, палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем" (Баллада о борьбе)...
   В короткой фразе "я не люблю уверенности сытой - уж лучше пусть откажут тормоза" суть русской ментальности нестяжательства. Начиная с древнего летописца, который связал несчастья родины с тем, что сказал брат брату: это - мое и то - тоже мое, традиции имущественного аскетизма русского монашества, и, заканчивая тем, как не задалась судьба капитализма в России, вся русская история и литература проникнуты отвращением к "уверенности сытой".
   Быть зажиточным, относительно богатым в СССР при Сталине было опасно, при Хрущеве стыдно, а при Брежневе - уже престижно. Уверенность сытая взяла разбег именно в последнее десятилетие жизни Высоцкого (ну и Брежнева, конечно) и предопределила ход истории, убийственный для страны Высоцкого. Поэтому Высоцкий уверенности сытой предпочитал смерть - "уж лучше пусть откажут тормоза" (Я не люблю).
   Как быть с худшим порождением соревнования - завистью? С теми, кто каждый час мечет стрелы ненависти только потому, что у кого-то лучше:
  
   Мой сосед объездил весь Союз -
   Что-то ищет, а чего - не видно, -
   Я в дела чужие не суюсь,
   Но мне очень больно и обидно.
   У него на окнах - плюш и шелк,
   Баба его шастает в халате, -
   Я б в Москве с киркой уран нашел
   При такой повышенной зарплате...(Песня завистника)
  
   Что делать, если:
  
   Прервав общенье и рукопожатья,
   Меня не примут в общую кадриль,
   Я еду, я ловлю косые взгляды
   И на меня, и на автомобиль...(Песня автомобилиста)
  
   Как надо? Насколько неистово Высоцкий отстаивает право человека быть самим собой, на свою колею, чтобы не менять "свою неправую правую" (Песня о прыгуне в высоту), настолько в вопросе имущественного равенства легко соглашается быть таким, как все:
  
   Назад к моим нетленным пешеходам!
   Пусти назад, о отворись, сезам!
   Назад в метро к подземным переходам!
   Разгон руль влево и - по тормозам!
  
   ...Восстану я из праха, вновь обыден,
   И улыбнусь, выплевывая пыль:
   Теперь народом я не ненавидим
   За то, что у меня автомобиль!
  
   Нет рецепта "как надо" на каждый случай жизни, на каждый характер. Но если подняться над всей житейской суетой достаточно высоко, чтобы схватить внутренним глазом самое главное, это будет очень простая формула: в общежитии людей надо так, чтобы не было бесконечной цепной реакции порождения зла. Поэтому кому-то смелому и сильному с широкой душой, отзывчивым и чутким сердцем надо рискнуть принять заблудшего, простить слабого, поверить в упавшего. Как это сделал герой песни Высоцкого, который остался в минуту опасности один и едва не погиб. А его товарищ сначала от страха "танец с саблями стучал" (Дорожная история), а потом попросту удрал, грубо говоря "спасал свою шкуру", но:
  
   Конец простой: пришел тягач,
   И там был трос, и там был врач,
   И МАЗ попал, куда положено ему, -
   И он пришел - трясется весь...
   А там опять далекий рейс, -
   Я зла не помню - я опять его возьму!
  
   Почему непутевый напарник "трясется весь"? То ли стыдно ему перед товарищем, то ли испугался ответственности, то ли из боязни, что нет ему больше доверия, но "пришел". Главное - "зла не помню, я опять его возьму". Значит, рискну поверить, не побоюсь в новом далеком рейсе довериться тому, кто уже не оправдал доверие, дам шанс стать человеком забывшему человеческое достоинство. Это прерогатива сильных духом. Но Высоцкий обращается ко всем. Всем он предлагает быть миролюбивыми, терпимыми, уступчивыми в мелочах жизни:
  
   Граждане! Зачем толкаетесь,
   На скандал и ссору нарываетесь?
   Сесть хотите? Дальняя дорога?
   Я вам уступлю, ради Бога!
  
   Но не получается ни мира, ни миролюбия, ни терпимости - у людей масса претензий друг к другу. Завершая виток очередной жизни, ее пассажиры не приобретают никакого понимания смысла взаимоотношений: "Граждане! Жизнь кончается - третий круг сойти не получается!" Значит, придется начать все сначала и снова пройти по тому же кругу. Правда: "С вас, товарищ, штраф - рассчитайтесь!..." - можно продвинуться вперед, заплатив добровольно штраф, сделать усилие и искупить новым действием грех, содеянный против ближнего. "Нет? Тогда еще покатайтесь".
   Советский опыт взаимоотношений между людьми ценен тем, что утвердил приоритет кооперации, прежде всего духовной. Конечно, это была трансформация российской общины, которая сохранила свои принципы. Ее традиции органично вжились в советское сознание. Ведь оно тоже формировалось на принципах кооперации. Но сохранение принципов, как ориентир движения, и утверждение их в жизни, во всех мелочах быта, не одно и то же. Они оставались как бы основанием, на котором возводилось сооружение советского образа взаимоотношений. Немало уродливых деталей обезображивало облик этой конструкции. Процесс ее совершенствования уперся в назойливое вторжение советского государства в ту область, которая законно является неприкосновенной. Это область свободной воли человека. "Ибо свобода нашего духа охраняется Богом так ревностно, что Он изливает в человеческую душу Свою жизнь и силу, только если душа пожелает воспринять Его" (Безант А. Эзотерическое христианство, с. 144).
  
   Дружба и любовь
  
   Изо всех отношений, не повязанных кровными узами, только дружба однополых и любовь разнополых приближаются к идеалу человеческих отношений. В дружбе и любви наиболее полно выражено стремление подавить собственное эго, пойти на самоотвержение и даже самопожертвование и тем самым приблизиться к тому, что задумывал Творец в отношениях между людьми. Если, конечно, они настоящие.
   В детстве и юности - пору ошибок и заблуждений - любое более или менее продолжительное совместное времяпрепровождение люди спешат назвать дружбой. В эпоху Высоцкого у многих был свой "в Каретном ряду первый дом от угла - для друзей, для друзей". Тот самый, где остались "твои семнадцать лет", где в шумном подобии братства все находили приют от семейных передряг, упоение обманчивого единства, где остались шалости и иллюзии дружбы, свойственные семнадцати годам:
  
   За пьянками, гулянками,
   За банками, полбанками,
   За спорами, за ссорами, раздорами
   Ты стой на том, что этот дом -
   Пусть ночью, днем - всегда твой дом,
   И здесь не смотрят на тебя с укорами...(2-й Большой Каретный)
  
   Когда с возрастом сужается круг друзей, когда они отсеиваются, как зерна от плевел, ибо "единение на одной гнилой ветке не есть доброе", и уходят, Высоцкий не хочет верить в это: "Ушел - невелика потеря для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, верю в друзей" (Вот и разошлись пути-дороги). Для него это настоящая беда и он готов на многое, чтобы сохранить друзей:
  
   Наступило время неудач.
   Следы и души заносит вьюга.
   Все из рук плохо, плач - не плач,
   Нет друга, нет друга...
  
   А когда вернется он назад
   И скажет: "Ссора была ошибкой",
   Бросим мы на прошлое с ним взгляд
   С улыбкой, с улыбкой...
  
   Но наступает момент, когда нужно отдать себе отчет в горькой истине: "С друзьями детства перетерлась нить, нить Ариадны оказалась схемой" (Мой Гамлет).
   В стихах Высоцкого, посвященных дружбе, можно выделить некоторые критерии, которыми он определял настоящую дружбу. Прежде всего, конечно, это испытание опасностями, трудностями и готовностью к жертве. Горы - именно то место, где испытывается друг - "там поймешь, кто такой":
  
   Если ж он не скулил, не ныл,
   Пусть он хмур был и зол, но - шел,
   А когда ты упал со скал,
   Он стонал, но - держал,
   Если шел за тобой, как в бой,
   На вершине стоял хмельной,-
   Значит, как на себя самого,
   Положись на него (Если друг оказался вдруг).
  
   Настоящий друг прикроет в бою, здесь цена жертвы во имя дружбы - жизнь:
  
   Я этот небесный квадрат не покину -
Мне цифры сейчас не важны:
Сегодня мой друг защищает мне сп
ину,
А значит - и шансы равны...
  
   Я - "Первый", я - "Первый", - они под тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя! Уйди в облака! Я пр
икрою!
В бою не бывает чудес!

Сергей! Ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет! Поздно - и мне вышел мессер н
австречу.
Прощай! Я приму его в лоб (Воздушный бой)
.
  
   Такая дружба не заканчивается на земле: "Взлетят наши души, как два самолета, - ведь им друг без друга нельзя". А там, на небесах, у них есть право просить Бога быть вместе вечно:
  
   И я попрошу Бога, Духа и Сына,
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою.
  
   Но не райское блаженство нужно друзьям, способным к подвигу самопожертвования, им открыт путь служения людям и на небесах:
  
   Мы крылья и стрелы попросим у Бога,
Ведь нужен им ангел-ас,
А если у них истребителей мн
ого,
Пусть пишут в хранители нас.

Хранить - это дело почетное т
оже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с
Сережей,
И в воздухе и на земле
.
  
   Пафос этого стихотворения одновременно возвышенно-героический и по-человечески трогательно-проникновенный - на таких произведениях нужно воспитывать детей.
   Уже здесь Высоцкий говорит о другом важнейшем критерии настоящей дружбы - духовной близости друзей. Персонажи этой песни не только по сути своей оба воины, они оба без колебаний готовы к самопожертвованию, видят смысл в служении - на земле, защищая родину, на небе, охраняя души, нести людям удачу.
   Костер, который ветром задувает, когда один остается, а другой уходит, это и есть духовная близость в дружбе. "Когда время текло для обоих" (Он вчера не вернулся из боя), все бывало - друг и "молчал невпопад" и "не в такт подпевал", "всегда говорил про другое", и были "споры без сна и покоя", но вот он погиб, не вернулся из боя - и теперь "все не так, как всегда", "теперь не понять, кто же прав был из нас", пусто теперь. Мучительно продолжать в мыслях и в сердце быть вместе с ним, говорить с ним, обращаться к нему, словно к живому и слышать "в ответ тишина". Но и здесь смерть не завершает отношений, "костер" духа преображается, но не угасает. По ту стороны бытия один встает на вахту, охраняя другого, оставшегося на этой стороне:
  
   Наши мертвые нас не оставят в беде,
   Наши павшие, как часовые...
  
   Духовная близость становится тем магнитом, который непреодолимо притягивает людей. Крылья радости общения несут их на встречу друг с другом:
  
   Что сегодня мне суды и заседанья -
   Мчусь галопом, закусивши удила:
   У меня приехал друг из Магадана -
   Так какие же тут могут быть дела!
  
   Они знают друг о друге все: чем порадовать друг друга, чем поделиться друг с другом. "Он привез мне про колымскую столицу небылицы", "стихов два чемодана", "потом споем на пару", радость за друга, у которого "к большому старту подготовка", тоже общая.
   Из этой общей радости творчества вырастает еще одна особенность дружбы: друг в соревновании не будет себя сравнивать с другом - не опередил ли, не получил ли больше, не удачливее ли, любимее или красивее. Если это так, друг настоящий почувствует только гордость и естественное желание подражать, совершенствуясь. А если наоборот - друг запутался, упал, скользит в пропасть, у другого даже маленький червь злорадства не шевельнется; не чувство превосходство над попавшим в беду другом, а сострадания и готовности пожертвовать всем ради него импульсивно возникает у этого другого. Так бывает в настоящей дружбе. Когда же в тяжкий момент "друг подавал мне водку в стакане"(Сыт я по горло) и просто говорил, "что это пройдет", "познакомил с Веркой по пьяни: мол Верка поможет, а водка спасет", это и не жертва и не помощь. Это вообще не друг, ему невдомек, почему: "Сыт я по горло, до подбородка - даже от песен стал уставать". Это случайный попутчик, которому хочется более одаренного унизить до собственного уровня, осознанно или подсознательно получить удовольствие от его боли и унижения. И это удается: "Но не помогли ни Верка, ни водка: с водки похмелье, а с Верки - что взять!" Да и с такого "друга" - что взять!
   А вот какой гордостью за друга дышат строчки Высоцкого, посвященные М. Шемякину:
  
   А то, что друг мой сотворил, - от Бога, не от беса, -
   Он крупного помола был, крутого был замеса.
   Его снутри не провернешь ни острым, ни тяжелым,
   Хоть он и огорожен сплошь враждебным частоколом...(Французские бесы)
  
   А с какой болью о В. Шукшине посмертно! "Смерть самых лучших намечает и дёргает по одному. Такой наш брат ушел во тьму!" (Памяти Шукшина) . Высоцкий, конечно, сам был образцовым другом. Его стремление к дружелюбию не знала границ. Он готов был видеть друзей во всех. В народных массах - "друзья мои, жаль, что не боевые, от моря, от станка, и от сохи" (Я к вам пишу). В великих, сожалея, что они "дело сделали моё"(Я не успел); В своих современниках, которые "давали добрые советы, чуть свысока похлопав по плечу", они тоже были для него - "мои друзья - известные поэты".(Мой черный человек)
   Для Высоцкого цена дружбы - сама жизнь, которую всегда человек готов отдать ради друга. Так было всегда:
  
   И когда pядом pухнет изpаненный дpуг,
И над пеpвой потеpей ты взвоешь, скоpбя,
И когда ты без кожи останешься вдpуг
Оттого, что убили его - не тебя...(Баллада о борьбе)
  
   С другом, позволившим тебе второй раз родиться, ибо ты живешь только потому, что он не стрелял, тебя спаяло, связало так, что и наяву и во сне ты с ним неразрывен:
   Врач до утра всё цокал языком
И, удивляясь, пули удаля
л.
   А я в бреду беседовал тайком
   С тем пареньком, который не стрелял...(Я вам мозги не пудрю)
   И вот она "судьба моя лихая давно наперекос", непонятная несправедливость судьбы, ты живешь, а его, друга, подарившего тебе жизнь, нет:
  
   Я выл белугой и судьбину клял:
   Немецкий снайпер дострелил меня,
Убив того, который не стрелял.
  
   Это настолько несправедливо, больно и непостижимо сердцу, что трудно найти в себе силы жить дальше. Когда из боя не возвращается друг, "кажется мне - это я не вернулся из боя".
   Если дружба - это идеал человеческих отношений, складывающий черты человеческого братства, в которое должно когда-нибудь сложиться человечество, то любовь - это еще и самая главная тайна бытия. Тайна основы бытия. Любовь, как будто и разлита вокруг, все говорят, поют, думают о ней, ловят ее, как праздник среди тусклого, серого быта. Но либо не получается поймать, либо, поймав, обжигаются и ломают себе крылья, либо, думая, что поймали жар-птицу любви, на самом деле - проходит время и видят у себя в руке облезлое куриное перо. Действительно, "любовь - редкий цветок", она "не принадлежит миру объективации...; она приходит как бы из другого мира и есть прорыв в этом мире..." (Бердяев Н. Эрос и личность, с. 192) .
   Брачные союзы, как правило, складываются из жесткого диктата общественно-экономического стереотипа, когда люди видят цель и смысл своей жизни в том, чтобы обзавестись семьей, детьми, воспроизвести себя в них и нажитое оставить им. Они упорно из поколения в поколение не видят, что воспроизводят в детях лишь род человеческий, и здесь большинство из них поджидают большие разочарования. Лишь когда человечество осознает, что воспроизвести себя, как личность, можно только в духе, тогда и к своим детям будет другое отношение, и понятие "чужие дети" станет анахронизмом.
   Мужчина и женщина идут навстречу друг другу, видя перед собой различные задачи. В мужчине за тысячи лет человеческой эволюции сложился собственник, более или менее выраженный. "Инстинкт собственности и господства" порождает в мужчине ревность. Вот языком блатной босоты говорит такой собственник, заподозривший: "Но в последне время чтой-то замечаю, что ты мне стала слишком часто изменять"(Что же ты, зараза, бровь себе). Конечно ярость ревнивца делает его неадекватно грозным: "...Если это Витька с Первой Перьяславки - я ж те ноги обломаю, в бога душу мать". Но на смену угроз приходит глубокая обида и угроза агрессивная превращается в угрозу наказания разрывом отношений:
  
   Рыжая шалава, от тебя не скрою:
   Если ты и дальше будешь свой берет носить
   Я тебя не трону, а в душе зарою
   И прикажу залить цементом, чтобы не разрыть
  
   А настанет лето - ты еще вернешься,
   Ну а я себе такую бабу отхвачу,
   То тогда ты, стревь, от зависти загнушься,
   Скажешь мне : "Прости!" - а я плевать не захочу!
  
   И так не только у маргиналов. На всех ступенях социальной иерархии ревнивцы наказывают своих возлюбленных, уходя от них, строят на обидах своих уродливые сооружения ненужных семей, обрекая и себя и ни в чем не повинных на безрадостное существование. Об этом другим поэтом в изысканных выражениях сказано так: "О кто-нибудь, приди, нарушь чужих людей соединенность и разобщенность близких душ!" (Евтушенко)
   Действительно, человека "порабощает природа и порабощает общество". Именно "рабство человека у пола"(Там же, с. 191) толкает его на безумные поступки. Человека порой раздавливает сложная сеть конфликтов :
  
   Не жалко мне таких парней.
   "Ты от греха уйди!", - твержу я снова.
   А он - ко мне, и все - о ней...
   "А ну - ни слова, гад, гляди, ни слова!"
  
   Ударила в виски мне кровь с вином -
   И, так же продолжая улыбаться,
   Ему сказал я тихо: "Все равно!
   В конце пути придется рассчитаться"(Счетчик щелкает)
  
   Любовь или "рабство человека у пола" - преступления, убийства, ради обладания любимыми женщинами, примеров которых немало в литературе, в истории, жизни?
  
   На крик души "Оставь ее!" он стал шутить,
   На мой удар он закричал: "Кончай дурить!"
   Я чуть замешкался - я был обижен, зол, -
   Чинарик выплюнул, нож бросил и ушел.
  
   Счастие мое, что оказался он живучим!..
   Ну а я - я долг свой выполнял.
   Правда ведь, - был дождь, туман, по небу плыли тучи...
   По уставу правильно стрелял!"(Рядовой Борисов)
  
   Женщина, стремясь к созданию семьи, помимо давления общественного мнения, который она испытывает, слышит еще голос природы - ей нужно рожать. Зовы жаждущих жизни словно несутся к ней из невидимого пространства. Она чаще окунается в иллюзию любви, растворяется в ней целиком. При этом может становиться деспотичной, хитрой, изворотливой и лживой. Как тот невидимый враг, который неотступно следит за каждым шагом:
  
   А вот он мне недавно на работу написал
   Чудовищно тупую анонимку, -
   Начальник прочитал, мне показал, - а я узнал
   По почерку - родную невидимку.
  
   Оказалась невидимкой - нет, не тронутый я -
   Эта самая блондинка, мной не тронутая!
   Эта самая блондинка... у меня весь лоб горит!
   Я спросил: "Зачем ты, Нинка?" "Чтоб женился", - говорит.
  
   Обидно мне, досадно мне, ну ладно! (Невидимка)
  
   Для некоторых женщин хороши все средства, чтобы заставить жениться мужчину - годится сделка в форме прямого ультиматума, как в истории с художником, вдохновленным женской красотой. Ради того, чтобы нарисовать обнаженную натуру, по требованию ловкой красавицы "свадьбу сыграли на раз". Тайна улыбки Джоконды весьма проста, в ней: "Женское племя смеется над простодушьем мужей!" (О любви в эпоху возрождения)
   Ну а потом... "Она мне: одевайся, мол, я тебя стесняюся, не то, мол, как всегда, пойдешь ты сзади" (Сегодня в нашей комплексной бригаде). Именно такие женщины становятся деспотами в семьях. И мужчины из-за своей слабой воли в земном быту не могут проявить все свои способности. "Отнеситесь к ним жалостливо. Конечно, они сами виноваты в своем падении, семейная жизнь задавила их слабую волю. Поймите их как больных... Пусть они снова пройдут тяжкий путь познания. Пусть в Надземном Мире запасутся твердой волей" (Братство 3, 889). Опять "третий круг сойти не получается". И семья - не лестница восхождения, а кандалы на ногах.
   Проходят века и тысячелетия - и ничего не меняется в отношениях полов. Создаются семьи - одинаковые рассадники пошлости, лицемерия, грубости и скуки, что в каменном веке, что в древнем Риме, что в просвещенном ХХ веке. В каменном веке семейный скандал ничем не отличается от перебранки супругов перед телевизором. И претензии те же: в каменном веке - "А ну отдай мой каменный топор! И шкур моих набедренных не тронь!", "Выгадывать не смей на мелочах, не опошляй семейный наш уклад!" (О любви в каменном веке). В древнем Риме семья тоже заканчивается имущественным дележом - "Я ей дом оставлю в Персии - пусть берет сестру-мегерочку, а на отцовские сестерции заведу себе гетерочку" (О любви в древнем Риме) И в наше время на просьбу жены, восхищенной маечкой артистки, "В конце кваpтала - пpавда, Вань, ты мне такyю же сваpгань... Hy что "отстань", опять "отстань, обидно, Вань!", муж дает грозную отповедь:
  
     - Уж ты б, Зин, лyчше помолчала бы -
Hакpылась пpемия в кваpтал!
Кто мне писал на слyжбy жалобы?
Hе ты?! Да я же их читал! (Разговор перед телевизором)
  
   В каменном веке вопрос о родственниках ранит очень больно:
  
   А все твоя проклятая родня!
   Мой дядя, что достался кабану,
   Когда был жив, предупреждал меня:
   Нельзя из людоедок брать жену!
  
   Поэтому супруг грозно предупреждает: "Не ссорь меня с общиной". И подвыпивший патриций в древнем Риме жалуется своим друзьям на родственницу супруги - "в общем, злобствует, как фурия, поощряема сестричкою!". Ничего не меняется и в двадцатом веке - супруги ссорятся из-за родственников:
           А тот похож - нет, пpавда, Вань, -
            Hа шypина - такая ж пьянь.
            Hy нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, -
            Я - впpавдy, Вань.
   - Послyшай, Зин, не тpогай шypина:
Какой ни есть, а он - pодня, -
Сама намазана, пpокypена -
Гляди, дождешься y меня!
  
   Нисколько не меняются на протяжении веков и выяснение отношений супругов по поводу первенства в семье. Кто главный? Что должен делать муж, когда жена не желает признавать свое подчиненное положение?
  
   Не убрана пещера и очаг, -
   Разбаловалась ты в матриархат!
  
   Придержи свое мнение: я глава, и мужчина - я!
   Соблюдай отношения первобытнообщинные!
  
   Но "первобытнообщинными" они остаются спустя тысячи лет в древнем Риме - патриций "исторг из уст проклятия" в адрес своей жены, которая посмела спутаться с поэтами - "помешалась на театрах - так и шастает с билетами на приезжих гладиаторов!" И современный муж привычно грозит жене: "Гляди, дождешься у меня!" На ее робкий упрек:
  
   А ты пpидешь домой, Иван,
          Поешь и сpазy - на диван,
          Иль, вон, кpичишь, когда не пьян..
          Ты что, Иван?
  
   он не стесняется, высказывая свои претензии, бросить ей в лицо, как она ему надоела!
  
   Ты, Зин, на гpyбость наpываешься,
Все, Зин, обидеть ноpовишь!
Тyт за день так накyвыpкаешься...
Пpидешь домой - там ты сидишь!
  
   Горькая ирония Высоцкого по поводу "любви" в каменном веке завершается многозначительной строфой, которой можно завершить рассказ о "любви" в семейных отношениях во все времена:
  
   Ну что глядишь? Тебя пока не бьют!
   Отдай топор - добром тебя прошу!
   И шкуры где? Ведь люди засмеют!..
   До трех считаю, после - задушу!
  
   Любовь редко поселяется в семье. "Семья очень связана с хозяйственным строем и имеет мало отношения к любви... и лишь косвенное отношение к полу" (Бердяев Н. Эрос и личность, с. 202) Но в таком случае, где обитает этот "редкий цветок", это торжество красоты жизни - любовь? Бердяев утверждает, что христианство не дает ответ на этот вопрос, а значит и ориентиров в отношении полов и создания семьи. Оно "не знает своего таинства брака, оно лишь подтверждает брак язычества и юдаизма", а в этом "натуральном таинстве происходит социализация того, что в природе своей неуловимо для общества", т.е. любви. Брак, как "социализация" тайны отношения двух начал, веками не дает ответ на вопрос - что же делать? "Всю жизнь слово "семья" не сходило у нее с языка. Во имя семьи она одних казнила, других награждала, во имя семьи себя подвергала лишениям, истязала себя, изуродовала всю свою жизнь - и вдруг выходит, что семьи-то именно у нее и нет! Господи! Да неужто ж у всех так?!", - вертелось у нее в голове" Это написано в XIX веке, и ничего с тех пор не изменилось (Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Головлевы, с. 117).
   А помыслы человечества так проникнуты любовью! Литература, живопись, театр, кино, музыка дышат любовью. Действительно "о любви немало песен сложено" - от проникновенных гимнов до пошленьких шлягеров, в которых это самое могучее чувство, доступное человеческому сердцу, затерто до неузнаваемости. Любовь доступна всем, и желанна для всех, и интересна всем, ибо она разлита в атмосфере планеты неуловимой субстанцией:
  
   Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На сушу тихо выбралась любовь,
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков (Баллада о любви).
  
   И все же дар любить дается только избранным - "свежий ветер избранных пьянил", "чудакам", даже не подозревающим в себе, насколько они способны любить:
  
   И чудаки еще такие есть,
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья.
  
   Дело в том, что любовь - не просто самое сильное, прекрасное чувство, способное возносить человека на вершину жизни, а она и есть эта самая жизнь во всей своей полноте, потому - "если не любил, значит и не жил и не дышал". Но эту полноту жизни дано познать лишь тем, кто готов, преодолевать трудности и страдания, потому что Любовь "с рыцарей своих для испытаний" потребует "разлук и расстояний, лишит покоя, отдыха и сна":
  
   Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить,
Любой ценой, и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
  
   Таинство совершается незримо и незаметно для двоих - они "думают, что дышат просто так", а "волшебная, невидимая нить" уже повязала их. Вибрации их чувств совпали в полной гармонии, и, как в физическом резонансе, вдруг обрели мощь бури, вихря, взрыва: "Они внезапно попадают в такт такого же неровного дыханья".
   Драма любви разворачивается, когда двое не понимают, что попав в эту бурную волну, нужно не захлебнуться ею, а суметь сохранить этот "такт такого же неровного дыханья". Именно поэтому многих "захлебнувшихся любовью, погибших от невиданной любви, не докричишься, сколько ни зови". Хотя не только сами любящие могут "захлебнуться" собственным чувством, не справиться с ним, не оценить его в полной мере. На их пути появляется немало "доброжелателей", чей дурной глаз, чья злая воля стремится "избранных" развенчать, опустить их до уровня серой массы, общественного стандарта обыденности. Поэтому "многим захлебнувшимся любовью" "счет ведут молва и пустословье".
   Но смерть влюбленным неведома - "свежий ветер избранных пьянил, с ног сбивал, из мертвых воскрешал". Так же, как в дружбе, нить любви не заканчивается земным путем. Она неистребима в просторах Вселенной:
  
   И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
  
   Переправы и мосты мироздания, где они встретятся, хрупки, ибо могут рухнуть от любой случайности и отодвинуть встречу на тысячи лет. Но это лишь на первый взгляд, на самом деле "узки перекрестки мирозданья", где неизбежно состоится встреча, поэтому разминуться невозможно, ни в пространстве, ни во времени, а вечность, которой они "дышат в одно дыханье" для любящих один миг.
   Любовь двух начал - краеугольный камень, на котором воздвигнуто мироздание. Это также и непреодолимый магнит, который повлечет любящих друг к другу через все препятствия времени и пространства. "Настоящая любовь возникает, когда встреча не случайна и есть встреча суженого и суженой" (Бердяев Н. Эрос и личность, с.201). Для Высоцкого это - сужденная встреча с "той, которая одна". Даже скептические, ученые умы прагматично констатируют избранность любви, в которой такая встреча неизбежна, как факт: "...Сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу..." (Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства, с. 277).
   Были ли Высоцкий и Марина Влади теми "захлебнувшимися любовью", о которых говорил поэт, не вопрос этого исследования. При том, что Высоцкий посвятил своей возлюбленной немало стихотворений и их любовь была на виду у всего мира, самую главную тайну своей любви они хранили от посторонних глаз. Можно рассуждать лишь о том в их отношениях, что оставил поэт в своем творчестве для нас, почитателей его гения.
   Это то, в чем многие увидят отражение своих чувств и судеб. Прежде всего, некий надлом, "достоевщину", когда и друг без друга нельзя, и вместе нельзя. Жизнь без нее угасала, а душа не переставала болеть: "Ну что стоите над больной моей душой, обрывки песен там и паутина, а остальное всё она взяла с собой"(Я больше не избавлюсь от покоя). Жизнь превращалась в мучительное ожидание встречи, хотя бы даже телефонной, короткой, с мольбой к неизвестной телефонистке, которая скажет свое сухое: "Вызываю - отвечайте", а он в обыденную фразу: "Здравствуй, это я" (07) вдохнет всю свою тоску, всю страсть, всю радость от предчувствия родного голоса, заставляющего сердце замирать и, падая в пропасть, возноситься к небу. Когда весь мир преображается, сияет красотой, а неведомая девушка-телефонистка - "Как вас звать? - Тома", превращается в ангела-хранителя их любви: "Девушка, милая, я прошу, продлите. Вы теперь, как ангел, не сходите ж с алтаря".
   Он и сам недоумевает: "Почему мне в кредит, по талону предлагают любимых людей?!" Но это был их выбор - его и её. С самого начала их отношений он знал - его возлюбленная принадлежит другому миру, чуждому ему, что она живет "в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно":
  
   Твой мир колдунами на тысячи лет
Укрыт от меня и от света, -
И думаешь ты, что прекраснее нет,
Чем лес заколдованный этот (Лирическая).
  
   Но разве знает любовь преграды - Высоцкий твердит: "Все равно я отсюда тебя заберу!" "...Я тебя на руках унесу туда, где найти невозможно". Но не унес. И вовсе не потому, что "та, которая одна" не могла пожертвовать этим своим миром - она как раз пожертвовала. Он не смог пожертвовать своим служением Музе. Не мог в принципе положить к ее ногам те короткие ночи, потому что - "я пишу по ночам больше тем"(07), сумасшедший темп жизни и трудовой деятельности на износ - с концертами, репетициями, спектаклями, переездами и перелётами, съёмками, когда на самое главное, сочинение песен, оставались только ночи. Даже пороки свои, с которыми зачастую она сражалась вместе с ним, он не смог положить к ее ногам. В этой жизни возлюбленной часто не оставалось места, очень часто. Вероятно Марина Влади, и сама - человек творчества и женщина русской души, смогла подняться до высоты понимания М.Н. Раевской, сказавшей о Пушкине: он, в сущности, любил только свою Музу. Женщина отдается любви полностью, до конца, как правило, ибо ее любовь "не означает отрицания или ослабления самой творческой жизненной энергии пола, означает победу над рабством пола, сублимацию и трасформацию пола", а в мужской природе "пол частичен" "Мужская любовь частична, она не захватывает всего существа" (Бердяев Н. Эрос и личность, с. 189). Не потому ли с таким смертным отчаянием, болью и раскаянием Высоцкий вырвал из сердца строчку: "А ту, которая одна, не долюбил, не долюбил, не долюбил!"(Прерванный полет)
   Нам позволено узнать, что между порывом: "Дом хрустальный на горе для неё, сам, как пёс бы, так и рос в цепи" (Дом хрустальный) и предсмертным обреченным, спокойным и благодарным: "Я жил двенадцать лет тобой и Господом храним"(И снизу лед, и сверху), было немало испытаний . Долгие разлуки, иссушающие душу, когда "нет рядом никого, как ни дыши", и "встречи только наугад", и пыль наговоров, мутящих чистый родник его чувства - люди видели наружное, а что творилось в его сердце - видеть и не могли и не должны были видеть. Но говорили. Поэтому он просит и надеется:
  
   Не верь тому, что будут говорить,
   Не верю я тому, что люди рады,
   <И> когда-нибудь мы будем вместе пить
   Любовный вздор и трепетного яда.
  
   И любовь их выходила из этих испытаний не раз: "Наш поезд с рельс сходил на всем ходу - мы все же оставались невредимы".
  
   Бил самосвал машину нашу в лоб,
   Но знали мы, что ищем и обрящем,
   И мы ни разу не сходили в гроб,
   Где нет надежды всем в него сходящим.
  
   Катастрофы, паденья,- но между -
   Мы взлетали туда, где тепло,
   Просто ты не теряла надежду,
   Мне же - с верою очень везло (Я верю в нашу общую ).
  
   Высоцкий знал о великом даре, который получил от жизни, и о своей вине перед любовью, и о вечности, которая ждет эту любовь за порогом земного пути:
  
   Мне кажется такое по плечу -
   Что смертным не под силу столько прыти:
   Что на лету тебя я подхвачу -
   И вместе мы спланируем в Таити.
  
   Знаток и ценитель слова знал все его оттенки для выражения земных переживаний:
  
   Во время, в продолжение, теперь -
Я прошлым не дышу и будущим не брежу.

Приду и вброд, и вплавь к тебе - хоть обезглавь!-
С цепями на ногах и с гирями по пуду.
Ты только по ошибке не заставь,
Чтоб после "я люблю" добавил я "и буду".
   Но находил точное слово для отражения вечности своей любви:
  
   Ах, разность в языках! Не положенье - крах!
   Но выход мы вдвоем поищем и обрящем.
   Люблю тебя и в сложных временах -
   И в будущем, и в прошлом, настоящем!
  
   Как же много для Высоцкого вмещала в себе его возлюбленная! Она алекая, как в сказке Метерлинка, ты, птица синяя моя вдали". Она же - "загадочная, как жилище инка". Ей он открывает самое главное, чем она была для него: "Россия - ты, и Лета, где мечты". Ни с кем несравнимая, "прекрасная, как детская картинка"! Единственная, "ты это ты" (Маринка, слушай). Он повторяет в поэтической форме надиктованную сердцем мысль философа о том, что смысл любви, не в дурной бесконечности родовой жизни, а в том, что она восстанавливает "целостность личности, человек перестает быть раздробленным, ущербным существом" (Там же, с.186):
  
   Маринка, слушай, милая Маринка!
Кровиночка моя и полови
нка!
Ведь если разорвать, то - рубь за сто -
Вторая будет
совершать не то!
  
   Но избранность, редкость настоящей любви нужно совместить не только с дурной бесконечностью родовой жизни, все это нужно совместить еще и с тем, что к свету можно выйти только вдвоем, когда он и она - одна целостная личность:
  
   Только пришла бы, только нашла бы -
И поняла бы: нитка ослабла...
Да, так и есть: ты уже здесь -
Будет и свет!

Руки сцепились до миллиметра,
Всё! Мы уходим к свету и ветру,-
Прямо сквозь
тьму, где одному
Выхода нет!..(Лабиринт)
  
   Снова и снова каждый для себя решает, нашел ли "ту, которая одна", как не ошибиться, она ли это. И что делать, если та, которая одна, где-то замешкалась в чужой стороне, или уже ждет тебя "на хрупких переправах мирозданья", а ты еще решаешь свои задачи в земной юдоли?
  
   Славно, коль судьбу узнал распрекрасну
   Ну а вдруг коней загнал понапрасну?! (Песня о Ванечке)
  
   И самому тошно, "кажется, себе сам наскучил", а общественное мнение грызет еще язвительнее, быть "ничьим" в сознании народном такая беда, что заставляет порой забыть о той самой любви, которую или не дождался, или потерял: "Хорошо ли бобылем, да без крова? Это, Ваня, не путем, непутево!" И вот человек, искушаемый жаждой любви, голосом плоти, подталкиваемый общественным стереотипом, совершает свой выбор. И, как правило, ошибается. Не люблю, она не любит, увлекся другой, изменила, ушел, опять ошибка. А дети?! Как выйти из этого лабиринта жизни?
  
   И духоту, и черноту жадно глотал.
И долго руками одну пустоту п
арень хватал.
  
   Одиночество тяжко, когда "бобылем да без крова", но не легче, когда и кров, и домашний очаг, а одиночество то же, и "враги человека - домашние его"
  
Сколько их бьется людей одиноких,
Словно в колодцах улиц глубоких!

Я задохнусь здесь, в лабиринте:
   Наверняка - из тупика выхода нет!..
  
   "Ту, которая одна" найти трудно не только, когда она красавица, кинозвезда с мировой известностью и в то же время иностранка, чужая жена и мать троих детей. Не легче отстоять свое право любить и добиваться "ту, которая одна", если она в глазах общественного мнения маргинал. Мало того, что она воровка-наводчица, "не красавица" - "хрипит, она же грязная, и глаз подбит, и ноги разные, всегда одета, как уборщица", она еще и "спала со всей Ордынкою, - и с нею спать ну кто захочет сам!" Но любовь или слепа и верит лишь в то, во что хочет верить и ни во что другое: "Сказала: любит, - всё, заметано! Отвечу рупь за то, что врет она!" Или она готова на все, хотя хорошо известно, "что врет она", но... - "Мне плевать!" Любовь трепетно ждет, что возможно сегодня, "если Нинка не капризная, распоряжусь своею жизнью я". Поэтому ни уговоры, ни объяснения, ни веселая компания, ни кабак не могут поколебать любовь: "Сегодня Нинка соглашается, сегодня жизнь моя решается!"
   "Душу сбитую утратами, да тратами" и сердце, которое как лоскут, что "до крови истончал"(Купола), не обмануть. Мужчина, идущий без страха на войну, бросается кому-то на помощь, рискуя без сомнений, не находит в себе мужества "пригласить ее одну". Но если "волшебная невидимая нить" уже связала их, "она, к которой подойти намеревался", видит, что избранник не решится подойти, будет стоять "сам не свой и - ничей", и идет сама: "она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь". Он видит, что к нему приближается судьба, и "был бел - белее стен, белее вальса". Великий трепет счастья, может быть, никто и не заметит, ведь "ты внешне спокоен средь шумного бала", но в бешеном ритме сердца тень... "металась, ломалась, дрожала она" и выдавала его, сердца, трепет.
  
   Где б ни был бал - в лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе - как тебе везло, -
В России дамы приглашают кавалеров
Во все века на белый вальс, и было всё белым-бело.

Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам, -
Их бальный зал - величиной во всю страну. (Белый вальс)
  
   "В России дамы приглашают кавалеров во все века на белый вальс" - речь о роли не просто женщины во взаимоотношении полов, а об особенности роли российской женщины. Её особенность в том, что она остается где-то на заднем плане мужчины, в его тылу как бы незаметной, но никогда не упускает из виду тот момент, когда нужно выйти на авансцену событий "через отчаянье, молчанье, тишину" и помочь ему. Она берет на себя всю тяжесть его бремени и не только в любви: "Спешили женщины прийти на помощь нам. Их бальный зал величиной во всю страну". Она не только "идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс", и это - "конец сомненья маловеров", она не только "приглашает тебя на жизнь" и тем решает судьбу свою, своего избранника, своей страны, она ручается, что "век будут ждать тебя и с моря и с небес". Как белый свет сложен из всех цветов радуги, так в белом вальсе объединились все в мире вальсы. "Если все в мире вальсы сольются в один, будет вальс, белый вальс", так если красоту души всех женщин мира сложить, это будет красота души русской женщины. "В России дамы приглашали кавалеров во все века на белый вальс, и было все белым бело". Поэтому с таким сдержанным, но гордым достоинством он отвечает журналистам: "Да, у меня француженка жена, но русского она происхожденья" (Я все вопросы освещу сполна).
   Она полетит за своим возлюбленным мыслями и сердцем, согреет и охранит - "я был 12 лет тобой и Господом храним". "Волшебная, невидимая нить" не обрывается в разлуке, в мире духа она и осязаема, и зрима, и слышима:
  
   Если где-то в глухой неспокойной ночи
   Ты споткнулся иль ходишь по краю,
   Не таись, не молчи, до меня докричи!
   Я твой голос услышу, узнаю! (Если где-то в глухой...)
  
   Услышать, узнать, найти своего избранника, свою избранницу - это и есть величайшая тайна бытия. Это и есть торжество духа, его победа и награда за то, что был лишен "покоя, отдыха и сна" (Баллада о любви). Воистину: "Если не любил, значит, и не жил" (Баллада о любви)
  
   самосовершенствование
  
   Человек готов исправлять и совершенствовать кого угодно - друзей и недругов, членов семьи, соседей, сослуживцев, случайных попутчиков и даже целые народы. Он готов совершенствовать что угодно - законы, государственное устройство, даже вселенский миропорядок. Только не себя. Для большинства людей идея самосовершенствования попросту невыносима. Ибо из всех дьявольских соблазнов человек в первую очередь падет перед лукавым и льстивым утверждением - "ты прекрасен". Потому: "Учиться не хочу, а учить рад, подчиняться не хочу, а подчинять себе рад, трудиться не хочу, а других утруждать охоч, не хочу от чести отказаться, а чтимым быть желаю, упреков не терплю, а упрекать люблю. Мудр я, чтобы советы давать, а не на то, чтобы самому исполнять их... Увы мне!" (Добротолюбие, Ефрем Сирин, с. 420, т. 2) Как же обрести радость совершенствования, понимание того, что это не только просто и радостно, трудно, но и естественно?
   Высоцкий беспощадно обнажал, критиковал, высмеивал человеческие пороки того общества, в котором ему пришлось жить. Критикуя общество, он никогда ни единым словом не обмолвился о смене общественного устройства. Считал ли смену его бессмысленной, видел ли он в общественном строе своей страны идеал, или понимал, что сменить его не удастся никогда, понять не важно. Но получается, он как бы знал, что нужно "понять жизнь, как самоусовершенствование, ибо этим решаются, как этические, так и экономические постулаты" (Мир Огненный, 1, 211). Все его внимание было устремлено к совершенствованию человека, его духовному восхождению и очищению. В этом он вне всяких сомнений продолжает традицию великой русской литературы, главный герой которой находится в постоянном духовном поиске и идет по пути самоусовершенствования. Категория совести в русской литературе краеугольный камень нравственного совершенствования человека: "Пробуждение одичалой совести бывает необыкновенно мучительно. Лишенная воспитательного ухода, не видя никакого просвета впереди, совесть не дает примирения, не указывает на возможность новой жизни, а только бесконечно и бесплодно терзает". Совесть, которая "к удивлению, оказывалось...не вовсе отсутствовала, а только была загнана и как бы позабыта" (Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Головлевы, с. 270) - вот импульс дальнейшего продвижения человека в русской литературе.
   "Бытие определяет сознание" - эта формула легла в основание процесса совершенствования человека в стране Высоцкого. При этом коммунисты в гармонической, всесторонне развитой личности видели и смысл коммунизма, и средство для его построения. Ведь только такая личность этот смысл может воспринять и устремиться к его воплощению. То, что идеал материального потребления несовместим не только с идеалом коммунизма, но и с элементарными нормами нравственности, стало очевидно на планете лишь в конце ХХ века. Но Высоцкий уже в 60-е годы, т.е. спустя всего пять лет после того, как партийное руководство провозгласило переход к реализации коммунистического принципа распределения материальных благ "от каждого по способностям, каждому по потребностям", почувствовал в нем отсутствие внутренней логики:
  
   Прошлое остается только здесь - в музее древностей,
Люди постепенно привыкают к чудесам,
Время наступает такое, что каждому по потребности...
А у меня потребность все вернуть по адресам.(Прошлое пусть...)
  
   Он пытается увязать понятие "собственность" с той категорией, которая не давала ему покоя всю жизнь - категорией времени. Можно сказать - он соизмерял собственность с вечностью. "...Собственность разных людей, вещи" - им место в музее древностей, единственном, которое достойно для обитания прошлого. Устремленный в будущее опережает собственность. У человека, действительно всесторонне развитого, по мере духовного развития потребности в материальном угасают. Это материальное утрачивает свою привлекательность, возрастает потребность "все вернуть по адресам". Но нельзя насильственно лишать человека того, что так ему дорого. Он обозлится, как дикарь за свою добычу. Заставить его отречься от своей драгоценности нельзя до тех пор, пока он не осознает ее бесполезность. "Сущность не в отречении, но в осознании прекрасного. Тогда и земные вещи найдут должное место в долгом человеческом существовании". (Аум, 537) То, что "желающие обогащаться впадают в искушение и сеть, во многие безрассудства и вредные похоти" (1-е Тимофею, 6, 9), так и не понято за две тысячи лет, может погрузить кого угодно в уныние безнадежности. Но кто знает - две тысячи лет, сколько это в "долгом человеческом существовании"? Чтобы осознать его, это долгое существование, нужно устремиться в будущее. Хлам собственности туда тащить нельзя: "Я ухожу, ты останешься здесь - место твое среди хлама".
   Покидая кладбище прошлого, где уже ничего нельзя изменить, человек возьмет с собой лишь то, что принадлежит всем временам, то есть вечности. Это не обременит его, как "щепоть пыли", из которой он может сотворить все. И оставит на этом кладбище то, что в будущем способно лишь превратиться в прах. "...Мне подумалось - вот я самая низкая и меня стыдятся при солнце, но Самого Высокого Пророка тоже днём избегают. Так самое низкое и самое высокое одинаково избегаются. И вот решила я найти Его и днём протянуть Ему руку. Одела свой лучший химат и ожерелье из Смирны, и надушила волосы - так пошла, чтоб сказать народу: при свете солнца избегаемые тобою низкое и высокое встречаются. И когда увидела Его, сидящего посреди рыбаков, только холстиной покрытого, осталась через улицу и подойти не могла. Между нами проходили люди, одинаково избегая нас. Так была решена моя жизнь, ибо Он сказал ученику самому любимому: "Возьми щепоть пыли и отнеси этой женщине, чтобы было на что променять её ожерелье. Воистину в этой золе больше света, нежели в её камнях, ибо из золы могу создать камень, но из камня - только пыль" Он не осудил меня, но лишь взвесил мои цепи и цепи позора разлетелись пылью..." (Листы сада Мори, 13) . По-женски искренне и просто Мария Магдалина поведала миру тайну пути человека со дна его падения до высот божественного усовершенствования. Пришло время услышать ее рассказ и, возможно, принять знание от Того, Кто "разбил цепи воистину, ибо дал знание, не приняв мзды". Тогда, две тысячи лет назад: "Путь Его был пуст, ибо, получив от него дар, народ поспешно разбегался. И желал Он возложить, и пусто было...". Потому и: "... жаль распятого Христа" (Я не люблю). Он ждет понимания своей великой жертвы по сей день. Не успехи технократии, комфорт и сытость отличат нас от убожества тех, кто "получив от Него дар, поспешно разбегался". И даже не открытие новых храмов. А способность понять великую жертву Христа.
   Нацеливая народ на материальное удовлетворение, партийное руководство страны советов в то же время всеми средствами образования, культуры, идеологии побуждало высокие идеалы духа. Оно уподобилось тому диспетчеру, который поднял прекрасный лайнер на недосягаемую ранее высоту, чтобы восхищенные пассажиры на его борту увидели красоту планеты, но вместо прекрасной горной долины посадил его в разлагающееся, зловонное болото.
   Школьное образование и воспитание, киноискусство - особенно анимационное с его "мультяшными" шедеврами, несущими идеалы милосердия и сострадания, телевидение и радио, детские организации, словом - все в Советском Союзе нацеливало человека, пришедшего в этот мир, к совершенствованию. Культ книги господствовал в обществе, даже в малообразованной, мещанской среде, где он, правда, вырождался в нелепую моду на книгу, которая здесь становилась необходимой деталью интерьера. Но все же никогда и нигде не было такого искреннего спроса на книгу и такого доступа к ней, обеспеченного многочисленными изданиями, книжными магазинами и библиотеками. При том высочайшем уровне издательской культуры, которая была присуща советскому издательскому делу, книга становилась важнейшим фактором самовоспитания. Это была бесценная возможность для тех, кто "хотел бы бегать в табуне, но не под седлом и без узды" (Иноходец), т.е. выбивался из строя и шеренги советской идеологии, чтобы "слышать звуки иного марша".
   Сам Высоцкий, конечно же, относился к этому роду "книжных детей", которые "книги глотали, пьянея от строк". Бесспорно, в СССР издавались тонны идеологической макулатуры, но совершенно немыслимой была пропаганда насилия, зла, ненависти, моральной и половой распущенности. Бесспорно и то, что существовали запреты на многие книги из идеологических соображений, что приводило читающих к глухому ропоту протеста. Но, как бы там ни было, но в основу коммунистической идеологии изначально положены идеалы добра:
  
   А в кипящих котлах пpежних воен и смут
   Столько пищи для маленьких наших мозгов!
   Мы на pоли пpедателей,тpусов, иуд
В детских игpах своих назначали вpагов.
   И злодея следам не давали остыть,
И пpекpаснейших дам обещали любить,
И, дpузей успокоив и ближних любя,
Мы на pоли геpоев вводили себя (Баллада о борьбе).
   Человек, в детских играх назначавший врагов "на роли предателей, трусов, иуд", назначает себе цель борьбы с предательством, жестокостью, трусостью, поэтому однозначно, если: "...В борьбу не вступил с подлецом, с палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!" Книга, ставшая средством формирования личности, практически исключавшим насилие, столь нетерпимое для поэта, оставляла выбор. Критерием его правильности была, есть и будет вечная, непрестанная борьба со злом, поэтому: "Если в жарком бою испытал, что почем, что почем, значит, нужные книги ты в детстве читал". Но детство заканчивается: "Краткий век у забав, столько боли вокруг". Вступая в настоящую, взрослую жизнь, каждому придется столкнуться и со злом, и с болью, и с выбором действия. О связи поколений идущим вперед нужно помнить, как о спасении, защите, вдохновении. Им, идущим вперед, путь придется прорубать "отцовским мечом" - это одна из основ бытия. "Наши мертвые нас не оставят в беде", "если не осталось живых, значит, мертвые, встать!" - оружие духа нужно взять у мертвых сразу, пока оно еще теплое, наполнено их, уже ушедших, мощью: "Постарайся ладони у мертвых разжать и оружье принять из натруженных рук":
   Испытай, завладев еще теплым мечом
   И доспехи надев, что почём, что почём!
   Разберись, кто ты трус? Иль избранника судьбы?
   И попробуй на вкус настоящей борьбы!
  
   В бесконечном море людском каждый стоит на своей ступеньке, преодолевает свой виток спирали, решая свои задачи, осознанно или нет определяет и судьбу человечества. Ибо каждый есть единица "общего стада", а оно "бессознательно следует великому закону двойной эволюции" (Тайные учения Будды, с.387). Знать ответ на вопрос - "кто ты? трус, иль избранник судьбы", это уже сознательная форма бытия. Но "невозможно заставить людей духовно эволюционировать". "Принудить к благу спящее сердце" - значит, сломав сознание, убить корень будущего дерева. "Завет дает точное направление, зажигает огни по всему пути труда. По этим огням можно двигаться... Но собирать мозаику дух должен добровольно. Утверждение пути есть Завет Великого Зодчего" (Мир Огненный 1, 399)
   Одной из величайших угроз существования тоталитарных обществ является унификация всех проявлений жизни. "Как утвердилось на коре Земли такое однообразное житье, когда каждый дух един в своем роде?" (Беспредельность 35) В творчестве Высоцкого право быть самим собой отстаивается в самых разных вариантах. В шутке о прыгуне в высоту, у которого толчковая не левая, как у всех, а правая, но который, несмотря на угрозы и насмешки, шел своим путем и достиг победы:
  
   И пусть болит моя травма в паху,
   И пусть допрыгался до хромоты,-
   Но я все-таки был наверху
   И меня не спихнуть с высоты!
  
   В гротескном персонаже, доводящем до абсурда свое право поступать сообразно своему видению - выходить и входить в помещение не в дверь, а в окно. За это: "Кулаками покарав, и попинав меня ногами, мне присудили крупный штраф за то, что я нахулиганил". Но ни битье, ни штраф не ввергают героя песни в такую "бездну отчаяния", как то, что его все же принудили заходить в дверь: "Я встал и, как всегда в окно, а на окне стальные прутья!":
  
   И меня - патентованного, ко всему подготовленного,
   Эти прутья печальные ввергли в бездну отчаяния... (Вот главный вход)
  
   И вот когда он, как все, вышел в дверь, в его душе произошел надлом, гармония мира - "тишина и симметрия" - уже не радуют его. Став, как все, он потерял некую опору жизни, изменив себе, он перестал быть собой: "Я вышел в дверь! С тех пор в себе я сомневаюсь".
   В осознании своего постоянного бунта против общества, требующего подчинения стандартам, клише, стереотипам, им установленным, вся трагедия одиночества: "Петарды, конфетти... Но все не так, и маски на меня глядят с укором. Они кричат, что я опять не в такт, что наступаю на ногу партнерам" (Маски). Она тем больше, чем меньше сходства с окружающими. А особи, о которых можно сказать "невиданный доселе", в мире духовной ксенофобии вообще обречены на обструкцию:
  
   Ко мне с опаской движутся мои собратья прежние -
Двуногие, разумные, - два пишут - три в уме.
Они пропишут ижицу - глаза у них не нежные, -
Один брезгливо ткнул в меня и в
ывел резюме:
"С ним не налажены контакты, и не ждем их, -
Вот потому он, гражданы , лежит у насек
омых...(Гербарий)
  
   "Я скачу, но я скачу иначе" (Иноходец) - Высоцкий, как и его персонажи, настаивает на праве скакать иначе, не как все. Потому что каждый человек приходит в этот мир решать свою задачу, совсем не такую, как у соседа, сослуживца, попутчика в трамвае, или собственной жены и родных детей. Вопреки общепринятому мнению, которое давит, как глыба, истребляет в тебе самого тебя, можно считать немалой победой, если "сомнения я смог в себе убить". Ибо именно они мешают осознать: "Среди нехоженых путей один - пусть мой... Среди не пройденных дорог одна моя" (Ну вот исчезла дрожь в руках). Совершенствование - путь к обретению могущества, силы и возможностей. Это путь труда и познания. "Не забудем, что все люди медиумы, по значению самого слова они посредники между мирами. Конечно, неповторимое разнообразие мироздания даёт каждому воплощенному свой удел общения... Так поймем, что посредничество между мирами дано каждому человеку в своей мере и в своей особенности" (Аум, 372) Разве не прекрасно изучать такое разнообразие и искать сочетания гармонии!? Но, увы, чаще всего люди не задумываются о собственном своеобразии. Под давлением невежества и мощных общественных клише они пытаются свои особенности погасить, сгладить, подогнать под общую массу. Стало давно нормой общественного бытия то, что каждого, кто "скачет иначе", подвергать обструкции. Эта дикость лишь тогда будет изжита, когда каждый кооператив сможет "оберечь индивидуальность", сделать ее творчество разнообразным и плодотворным. А каждый человек, в свою очередь, подумает о том, какая его особенность упрочит кооперацию. Общежитие, "совместное житье обоюдно укрепляет состояние организма, если осознана гармония" (Братство 1, 539)
   Вопрос об унификации личности из тех, что называются вечными. Его нить в конечном итоге приводит к самому великому достоянию человека - свободе воли, свободе выбора, посягнуть на которую по замыслу Творца не может никто и ничто во всей Вселенной. Это все тот же вопрос, заданный Христу Великим инквизитором у Достоевского - нужна ли эта свобода всей массе человечества, или все же удел избранных. Неподъемен ее груз для серой массы. Это вопрос об иерархии духа не в заоблачных сферах, а среди людей, бегущих в одном потоке по дороге жизни:
  
   Представьте, черный цвет невидим глазу,
   Все то, что мы считаем черным,- серо.
   Мы черноты не видели ни разу -
   Лишь серость пробивает атмосферу.
  
   Разнообразие комбинаций трех самых распространенных цветов тоже на самом деле - серость, даже в высшем проявлении жизнедеятельности людей, искусстве: "Трехцветны музы - но как будто серы". То, что в действительности может быть маяком для человечества, невидимо. Оно в духе и видимо только "глазам сердца". Это не только подлинная чернота, но:
  
   И ультрафиолет, и инфракрасный -
   Ну, словом, все, что чересчур - не видно,
   Они, как правосудье, беспристрастны,
   В них все равны, прозрачны, стекловидны.(Мажорный светофор)
  
   И опять же - "инфра-ультра, как всегда, в загоне", зато все, что в полсилы, в диапазоне серости торжествует в жизни, как и подделка, фальшивка, ложь - "псевдо": "Гуляют на свободе полумеры и "псевдо" ходят как воры в законе". Трехцветная серость "избавляет от броженья". Отсутствие броженья, закваски - остановка, застой, угасание огня, распад. Хотя как будто и нет особого повода для раздражения, бунта, недовольства. "Условья, в общем, в колее нормальные. Никто не стукнет, не притрет - не жалуйся. Захочешь двигаться вперед? Пожалуйста. Отказа нет в еде-питье в уютной этой колее" Но вот кто-то начинает чувствовать неудовлетворение, он не может довольным собой шариком вращаться по кругу жизни:
  
   Вот кто-то крикнул сам не свой: "А ну, пусти!"
   И начал спорить с колеей по глупости(Колея).
  
   "Неудовлетворенность и часто тоска являются ответом на зов пространства" (Беспредельность, 78). Именно неудовлетворенность указывает на сознание совершенствования. Слышит человек этот неясный зов и уютная, сытая колея становится настолько чужой, ненавистной, что он в отчаянии бросается на поиски, но:
  
   Вдруг его обрывается след -
Чудака оттащили в кювет,
Чтоб не мог он нам, задним, м
ешать
По чужой колее проезжать.
  
   Даже если он погибает, его порыв к совершенствованию укажет другим дорогу: "Но покорёжил он края, и шире стала колея". Хотя в чужой колее никто не поможет выбраться из нее и выбрать свой собственный путь - "напрасно жду подмоги я, чужая это колея". Трехцветная серость не любит "ультра" и "инфра". Но все равно найдется кто-то, кто пройдет вперед, разведать, увидеть, что "размыли край ручьи весенние, там выезд есть из колеи - спасение!" И радостно сообщит:
  
   Эй, вы, задние! Делай, как я.
Это значит - не надо за мной.
Колея эта - только моя!
Выбирайтесь с
воей колеей.
  
   Радостно, потому что, "пройдя чуть вперед по досточке", можно увидеть, что в едином океане бытия так прекрасно многообразие всего сущего! Не для драки, антагонизма, войн создано это многообразие, а для радостного поиска гармонии и равновесия, творческого сочетания элементов этого сказочно богатого многообразия. Не вынося многообразия мира, педанты могли бы обратиться к "единству основ". Им стало бы легче. Но они предпочитают разделить, расфасовать мир по полочкам и пакетикам. Так они создают валы отбросов, за которыми чувствуют себя в безопасности. Но их придется расчистить рано или поздно, "когда-то придется собрать разбросанные члены Осириса" (Аум, 598) .
   Научиться видеть за многообразием мира мощь некоего Магнита, который складывает его в бесконечные комбинации калейдоскопа, предлагается человеку. И стать сотрудником Его. Для этого требуется лишь желание трудиться и чувство красоты, данные человеку от рождения. Сотрудничество и Красота и есть то Единство, которое не требует ни принуждения, ни насилия, ни наказаний, ни поощрений. "Делай, как я", значит, иди по единому, магистральному пути спасения - к Свету. "Не надо за мной", значит, извлеки из багажника, который прихватил в путь, только свои инструменты, кисти и краски. Ими сотворишь свой неповторимый узор. Вот уж поистине - "на стекла вечности уже легло мое дыхание, мое тепло, пускай мгновение стекает муть - узора милого не зачеркнуть" (Мандельштам)
   Перекошенную маску скуки часто приобретает трагическое лицо тоски. Разница между двумя этими физиономиями в том, что тоска ищет в направлении духа, эволюции, непрерывного труда, а скука - в направлении удовольствия собственного эго, развлечения, а значит, распада личности. Поэтому "скука - опасный зверь", жертвой которого становится, как правило, "трехцветная серость". "Среднему человеку при развитом социализме стало скучно. И никакого выхода из этой скуки наш проект не предлагал. Более того, он прямо утверждал, что дальше будет еще скучнее... Проект не отвечал запросам общества благополучного - уже пережившего и забывшего беду" (Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация, т. 2, с. 217) Библиотеки, музеи, кинотеатры и концертные залы, галереи картин, доступные всем, были лишь условиями для развития духовности и культуры. Но взращивать в себе этот удивительный цветок может только сам человек в тишине своего внутреннего мира. Получится у него или нет, зависит от того, захочет ли он сконцентрировать внимание, усилия на развитие своего духа, осознает ли, что это, собственно и есть то, ради чего он пришел в этот мир.
   Но и тоска, как влечение духа ввысь, свойственная немногим идущим впереди, и скука быта, как самоубийственное разложение основной массы, пребывающей в трехцветной гамме серости, превращали советского человека в заключенного по той простой причине, что этот быт не подразумевал осознанного восхождения. Сидя на диване перед телевизором в относительном комфорте и сытости, советский человек был гораздо более несчастлив, чем его дед-пахарь, шедший за плугом под куполом синего неба, с которого на него проливалась вместе с песней жаворонка неизъяснимая благодать. Думая о том, что "крестьянин ведет слишком грубую, простую жизнь: нужно дать ему предметы роскоши", идеологи революций придумывали новые общественно-экономические законы, а основной Закон Бытия стирали из сознания людского: "Так вы полагаете, что хлебопашеством всего выгоднее заниматься? - спросил Чичиков. - Законнее, а не выгоднее. Возделывай землю в поте лица своего... Это недаром сказано. Опытом веков уже доказано, что в земледельческом звании человек чище нравами. Где хлебопашество легло в основание быта общественного, там изобилие и довольство; бедности нет, роскоши нет, а есть довольство" (Гоголь Н.В. Мертвые души, с. 303) ... Нет, не зря враги рода человеческого пытаются отнять у русского человека его великую литературу.
   И вот вместо песни жаворонка и неясного зова пространства советский человек смотрит примитивную цирковую программу, предложенную ему телевизором, слушает реплики жены и думает только о том, как избавиться от скуки. Постепенно критическая масса этой скуки трансформируется в озлобление и выплескивается в ближайший объект раздражения - конечно же, жену. Если оробевшая половина осмеливалась на робкую реплику: "А ты придешь домой, Иван, поешь и сразу на диван. Иль вон кричишь, когда не пьян... Ты что, Иван?", он и не скрывал, что единственным утешением его жизни может быть только выпивка: "Ну и меня, конечно, Зин, все время тянет в магазин, а там друзья, ведь я же, Зин, не пью один" (Ой, Вань...).
   Однако считать, что человека нужно постоянно погружать в болото масскультуры, в лишения "мобилизационного социализма", или в состояние постоянного стресса и напряжения, связанных с борьбой за жизнь, чтобы он перестал скучать, было бы смешно. И Высоцкий смеется:
  
   Нет острых ощущений - все старье, гнилье и хлам,-
   Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
   Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус - пополам,-
   Вот это боле-мение подходяще!
  
   Повезло! Наконец повезло! -
   Видел бог, что дошел я до точки! -
   Самосвал в тридцать тысяч кило
   Мне скелет раздробил на кусочки! (Баллада о гипсе)
  
   Проблема досуга и скуки решаема только средствами элементов творчества, заполняющими этот досуг. Это и правда проблема, особенно если учесть, что технический прогресс позволяет людям освобождать все большую часть дня. На что будет расходоваться свободное время? "Нужно признать, что совмещение нескольких занятий будет неизбежным, иначе можно впасть в отупение. Только расширение сознания может помочь в разумном распределении дня. Но... оно происходит от любви к познанию и от стремления к высшему качеству" (Аум, 500), т.е. к совершенствованию во всем, и ему нет конца. Иного не дано, но то, что дано, так прекрасно!
   При этом победа над скукой и победа над плотью будут идти нога в ногу. Победа над плотью не станет её унижением и насилием над ней. Преображенная духом плоть вернет предназначенную ей красоту и здоровье, в конечном итоге утвердив гармонию плоти и духа. Когда "... материя поглощается духом и исполняет функции творца духа, тогда формы (её) утончаются" (Беспредельность, 42) Созданный Творцом по своему образу и подобию, человек не может не быть творцом: "Да в целом мире не отыщете вы подобного наслаждения. Здесь именно подражает Богу человек: Бог предоставил себе дело творенья как высшее наслаждение и требует от человека также, чтобы он был творцом благоденствия и стройного теченья дел"оголь Н.В. Мертвые души, с. 303)
   Действительно Мир нуждается в переустройстве. Переустраивать нужно не следствия, которые снова и снова воспроизводятся при сохранении незыблемой причины. Переустройству подлежит основа человеческого бытия, ведь прежняя изжита и тянет сознание людей в прошлое. И научный коммунизм видел основу во взаимоотношении Материи и Духа, но решал проблему этих взаимоотношений, как неоспоримую доминанту Материи, которая-де порождает дух. Всё - уродства экономического развития, физические и моральные страдания людские, духовное и нравственное одичание, упадок культуры, угроза глобальных катастроф и гибели планеты, абсолютно всё, что ведет к страданиям и гибели - следствие этой доминанты. Действительно, "Дух и Материя объединены в пространстве... В этом единстве творятся формы сущего и проходят свои круги усовершенствования". Объединение духа и материи всегда в разных формах подразумевает падение духа. Для духа, воплощенного в материальной форме, нет другого пути освобождения, кроме, как вытягивания за собой на более высокие сферы материи. "Объединившись с материей, дух может освободиться лишь путем усовершенствования". В чем же смысл такого мучительного единства? Ответ прост: только в этом единстве происходит акт творчества чего бы то ни было. С одной стороны объединение, а с другой - стремление к освобождению: "В Космической Лаборатории эти два принципа - объединение и освобождение - основы творчества". А мучительным это единство делает сам человек, совершенствуя в поте лица все материальное, и тем самым делая свои цепи тяжелее и крепче. А между тем, уже "с момента осознания освобождения утверждается отрыв" (Мир Огненный, 3, 303).
   Победа духа над плотью может быть победой спортивной, как торжество воли и безграничности человеческих возможностей. Это может быть победа над болезнью не путем ортодоксального медицинского излечения, а ресурсов собственного организма, веры и той же воли. Это может быть победа над ленью, если блеснет удача в мастерстве и повлечет дальше в безграничный океан совершенствования этого мастерства. Это может быть победа избавления от какой-либо наркотической зависимости, если вдруг повезет увидеть новые, невиданные, неисхоженные пути познания бескрайнего, захватывающего дух, океана Сущего. Это может быть победа над похотью плоти, когда придет осознание того, что еды человеку нужно для жизнедеятельности гораздо меньше, чем для удовольствия плоти, а эротическую энергию плоти можно трансформировать в творческую энергию. Это может быть победа над рутиной мертвенного быта, где материальный достаток, алчность, подозрительность и озлобление давно заняли место, положенное в семье любви, радости, жертвенности. Тогда человек разрывает узы, ставшие цепями, и дерзко устремляется к свету, который слабым огоньком замаячил у него на горизонте. И это все - любовь к познанию и совершенствование качества!
   Любая яркая мысль, сильное чистое чувство, светлая мечта способны утончить тело, сделать его пластичным, легким, подвижным, когда человек с удивлением обнаружит в нем такие возможности, о которых и не подозревал. Главное при этом - не думать о нем, забыть о его ненасытных потребностях удовольствий и наслаждений. Он забудет о нем, как и о скуке. Какая скука!? Где взять время, чтобы все успеть, суметь, научиться, познать. Если состоится "удар духа", тогда, как сказано, и "формы становятся утонченными". Ведь жизнь это и есть вечное желание новых форм.
   Затхлость неподвижного существования, безразличие ко всему, что выходит за рамки скудной норки, куда стаскиваются год за годом зернышки материального достояния, норки, ставшей символом успешности и благополучия, убивают дух, превращая человека в заключенного, который в конечном итоге взмолится: "Возьмите без доплаты трехкомнатную камеру мою" (Мой черный человек). Тело при этом погружается в сытую малоподвижность, болезненное рыхлое расползание, становясь объектом пристального внимания человека. Это тело, его потребности, ощущения, инстинкты становится фактором непрерывной его тревоги, растущей с возрастом. Так, человек задолго до своей физической смерти становится мертвецом. Это о нем "Песня конченного человека". Когда "трезвая голова" вполне гармонична с сердцем, не реагирующем на какие-либо проявления жизни, наступает смерть духа, а в теле, еще живом, "истома ящерицей ползает в костях". "На земле они представляют главную беду. Как разлагающиеся трупы кишат червями, так эти двуногие несут в себе зачатки мировых бедствий" (Братство 2, 593)
   В "конченном человеке" огонь угас, напряжение нулевое - "не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так", его нервы больше не высоковольтные линии передач энергии человеческих чувств и мыслей: "И нервы больше не в натяжку, хочешь - рви, провисли нервы, как веревки от белья". Понятие борьбы ушло из его представлений - его "не вдохновляет даже самый факт атак". Ему безразлично - "кто кого - он или я". А оружие ... "лук валяется со сгнившей тетивой, все стрелы сломаны, я ими печь топлю". Ему безразлично все - события, люди, проблемы: "И не хочу ни выяснять, ни изменять, и не вязать и не развязывать узлы". Его "не волнуют, не свербят, не теребят ни мысли, ни вопросы, ни мечты". Он абсолютно равнодушен к чужим чувствам - "сорвиголов не принимаю и корю, про тех, кто в омут с головой, не говорю". И собственных чувств у него тоже нет: "Не прихватывает горло от любви". Сначала он их избегает: "Не пью воды, чтоб стыли зубы, ключевой", а потом становится невозможно из его сердца высечь хотя бы слабую искру чувства, оно стерильно, из него тщательно вычищено всё живое:
  
   Не ноют раны, да и шрамы не болят -
   На них наложены стерильные бинты.
  
   Его душа - под непробиваемой броней равнодушия: "Любая нежность душу не разбередит". Жизнь духа в прямой взаимосвязи чувства и мысли. Конченый человек "не посягает, не стремится, не трепещет", потому и мысли у него приходят в усыпление: "Ни философский камень больше не ищу, ни корень жизни". И наоборот: "А так как чужды всякой всячине мозги, то ни предчувствия не жмут, ни сапоги". Все безразлично. Дух угас, а с ним ушла и сама жизнь. "Я весь прозрачный, как открытое окно, и неприметный, как льняное полотно". Жизнь утратила свою притягательность, но рассчитывать на скорую гибель не приходится: " Пули в лоб не удостоюсь - не за что". Не знают люди, какие меры принимаются, чтобы найти сильные ощущения и вибрации разбудили бы спящее сердце, чтобы оно загорелось и научилось напрягать энергию. Ибо "спящее сердце подобно могиле, тление его удел" (Братство 2, 239)
  
   И сердце дергается, словно не во мне.
   Пора туда, где только "ни" и только "не"...
  
   "Не" и "ни" в песне конченного человека - это добровольный уход из жизни. Но это и отрицание стремлений, чувств, мыслей, борьбы, мечты, идей - всего того, что и есть жизнь. И еще глубокое заблуждение, что у человека есть возможность попасть туда, "где только "ни", и только "не". Не задумал Творец для него небытия. "Так пусть каждый дух сам определит напряжение своего качества огня... Те жизни, которые дух провел с малым напряжением, освещают ничтожным светом жизненный путь..." (Беспредельность 173)
   Пробуждению духовной жизни предшествует неясное томление, смутный зов куда-то, неудовлетворенность всеми делами земными. "Оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!" (Книга Экклизиаста, 2)
   Человек словно не находит себе места в жизни, хотя в ней все есть - и работа, и творчество, и любовь, и родина, и семья, и друзья:
  
   Живу, не ожидая чуда, но пухнут жилы от стыда,-
   Я каждый раз хочу отсюда сбежать куда-нибудь туда.

Хоть все пропой, протарабань я, хоть всем хоть голым покажись -
Пустое все,- здесь - прозябанье, а где-то там - такая жизнь!..(Мне скулы от досады сводит...)
  
   "И душа и голова, кажись, болит, верьте мне, что я не притворяюсь" - наверное, именно так выглядит "томление духа", а куда он зовет, определить трудно - "нужно мне туда, где ветер с соснами, нужно мне, и все...". Но если он, дух, заперт, человеку трудно сдержать нестерпимую боль:
  
   Не глядите на меня, что губы сжал, -
Если слово вылетит, то - злое.
Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, -
Где-нибудь зароюсь - и завою!(И душа и голова, кажись, болит)
  
   Беспокойный, он по-прежнему носится над землей и гонит по ней свое обиталище - тело. Это не романтика молодости, которой можно переболеть. Это требовательное влечение к чему-то неизведанному, или, наоборот, к родному. Заблудившись в потемках земного бытия, дух ищет тропу в свое отечество, которую в земной юдоли утратил:
  
   Неспроста, неспроста, от родных тополей
   Нас далекие манят места,-
   Будто там веселей неспроста, неспроста...
  
   Как нас дома ни грей, не хватает всегда
   Новых встреч нам и новых друзей, -
   Будто с нами беда. Будто с ними - теплей...(В холода, в холода)
  
   "Посмотрим на нашу планету с дальних миров - тесно! Вопиет дух человеческий на коре. Взглянем на дальние миры с нашей планеты - простор беспредельности, ликует дух!" (Беспредельность, 62). Неудовлетворенность, как "удар духа", гонит человека не только в пространстве, но и заставляет опускаться в глубину собственного мира в поиске того, что мешает совершенствованию.
   Стать лучше, это не доказать всем, что ты лучше, а признать, что кто-то другой лучший:
  
   Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,
Ну а я окунулся в довоенные сны.
И гляжу я, дурея, но дышу тяж
ело...
Он был лучше, добрее, добрее, добрее,
Добрее, ну а мне повезло...
  
   Я кругом и навечно виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться я п
очел бы за честь.
Но хотя мы живыми до конца д
олетели,
Жжет нас память и мучает со
весть. У кого? У кого она есть! (Всю войну под завязку).
  
   Стать лучше, значит в другом увидеть хорошее, чтобы бережно взрастить, а в себе - пороки, чтобы выжечь их каленым железом совести. Даже если сознание отказывается в них верить, но безжалостно выдает подсознание: "Во сне я лгал и предавал , и льстил легко я... А я и не подозревал в себе такое" (Дурацкий сон). Человек, помнивший, что "на роли предателей, трусов, иуд в детских играх своих назначал врагов", став взрослым, вдруг обнаруживает, что "не шагал, а семенил на ровном брусе, ни разу ногу не сменил - трусил и трусил", что "перед сильным лебезил, пред злобным гнулся". А вдруг это не только в дурацком сне, который "избил, как кистенем"? Ведь "этот сон приснился мне, а не другому". А вдруг это не сон, а "ясновиденье"? Или "сон в руку"? "Что было правдою во сне, что было ложью?"
  
   Очнулся я, и разобрал обрывок стона,
   И с болью веки разодрал, но облегченно...
  
   Это всего лишь сон, потому "облегченно". Но нельзя усыпить зоркого стража совести. Если во сне "сам себе я мерзок был", если... "вспомню - и всего меня перекорежит", то этот сон не только "ясновидение", но и предупреждение - нужно стоять в вечном дозоре и быть готовым к ответу. А если скажут "пой в унисон, жми, что есть духу", быть готовым к подвигу:
   "Или -- в костёр!" Вдруг нет во мне
Дойти к костру сил?
Мне будет стыдно,
как во сне,
В котором струсил
.
   Человек, идущий путем совершенствования, ни на миг не утрачивать бдительности, памятуя - "семя тли во мне есть". Он должен иметь мужество заглянуть в свои глубины. Там, "в глубине Чаши, покоится ветхий аспид". Каждое неверное движение может разбудить его. Он наполнит злобой, лишит силы, закроет доброе намерение. Немало усилий потребуется, чтобы избавиться от ветхого спутника. Человек с чистым сердцем почует меру, после которой наступит царство аспида. Главное, воздержаться от сомнительных действий, не дать аспиду проснуться. "Лучше в поступках своих быть разборчивым, чем потом сожалеть о содеянном" (Братство 2, 79). Ибо "плоть и кровь, дурная кровь моя" не упустит ни единого шанса, чтобы увлечь душу человеческую в пропасть зла: "И стану я расчетлив и жесток, и всех продам гуртом и в одиночку" (Меня опять ударило в озноб). Для человека осознавшего грех, это недопустимо: "Я себе мгновенья не прощу, когда меня он вдруг одолевает".
   Стать лучше, это неуклонно двигаясь вперед, быть первым, как канатоходец, шедший над помостом "по канату, по канату, натянутому, как нерв":
  
Посмотрите - вот он без страховки идет.
   Чуть правее наклон - упадет, пропадет!
   Чуть левее наклон - все равно не спасти!
   Но должно быть, ему очень нужно пройти
   Четыре четверти пути. (Канатоходец)
  
   Нет, он рисковал жизнью не для того, чтобы опередить других, не для того, чтобы пощекотать нервы "лилипутов", чтобы они ему аплодировали, а чтобы победить в себе страх и утвердить свое мастерство "он по нервам, нам по нервам шел под барабанную дробь":
  
   Он смеялся над славою бренной,
   Но хотел быть только первым, -
   Такого попробуй угробь!
  
   Они не переводятся, кто хочет быть "только первым" - "сегодня другой без страховки идет". Хотя, конечно, тех, кто "не был смел, не пожелав платить такую цену, полз в задний ряд" (Целуя знамя в ), гораздо больше. Еще больше тех, кто "среди битвы и беды старались сохранить и грудь и спину, не выходя ни в первые ряды, ни в задние, - но как из-за еды, дрались за золотую середину". Вслед за чеховским персонажем, который сказал, что людей нельзя презирать за то, что они не герои, "фельдмаршал" Высоцкого изрекает ту же житейскую мудрость: "Кто-то должен умирать, а кто-то должен выжить, безусловно!" Но те, кто выживет, кто потом "напишет толстые труды", кто "честно прозябали в середине", кто "уверенно дотянет до кончины, скрываясь за отчаянных и злых" - они ничего не решают в жизни. Им даже "честь знамен не запятнать". Хотя "нет звезды тусклее, чем у них", "умеренные люди середины" этого не поймут, и даже будут "горды, что честно прозябали в середине". Судьбы народов, исход войн, путь человечества определяют именно те, кто способен "без страховки идти":
  
   И смятыми знаменами горды,
   Воспалены талантливою речью,-
   Они стремились в первые ряды -
   Расталкивая спины и зады,
   И первыми ложились под картечью (Целуя знамя).
  
   Но глубина понимания устремления в "первые ряды" требует учета знания жизни, диалектики ее противоречий, скрытых смыслов. Наступает момент, когда приходит осознание, что находиться на крайних рубежах сзади - ещё опаснее и ответственнее, чем в первых рядах, здесь тоже линия огня:
  
   Была пора - я рвался в первый ряд,
И это всё от недопониманья, -
Но с некоторых пор сажусь назад :
Там, впереди - как в спину автомат -
Тяжелый взгляд, недоброе дых
анье...
  
   Стволы глазищ - числом до десяти -
Как дула на мишень, но на живую, -
Затылок мой от взглядов не спасти,
И сзади так удобно нанести
Обиду или рану ножевую.
(Была пора)
  
   "Может быть, и не так красиво" быть сзади, в тени, невидимо, безымянно, без славы и грохота оваций. "Но намного шире кругозор, больше и разбег, и перспектива, и еще - надежность и обзор". И всё это нужно для осмысления и поиска истины, что становится в процессе восхождения гораздо важнее, чем "литая цепь почета" (Когда я отпою и отыграю). Кроме того, последний ряд это последний рубеж, - "отсюда больше нет пути назад, а за спиной стоит стена стеною", а значит, есть только путь вперед. Трудно признаться себе на пути совершенствования, что одного личного мужества идти вперед не хватает, нужно чтобы были сожжены мосты и переправы, или чтобы "свои же брали на прицел и в спину убивали за измену" (Целуя знамя). "От этих мыслей я в ненастье вою" (Была пора). Но только способность мыслить укажет человеку, стремящемуся стать лучше, когда нужно "не стремиться в прима-балерины", а когда наступают дни ответственности и "не стоит вечно пребывать в тени - с последним рядом долго не тяни, а постепенно пробивайся в первый" (Была пора).
   Совершенствование это несовместимость с ложью. Мало установки - "ни единою буквой не лгу". Ложь проникает в человеческое бытие изощренно во всевозможные, неучтенные щели, просветы. Она поражает дух человеческий, как невидимый вирус, рядится в одежды правды - не успеешь моргнуть глазом, "глядь, а штаны твои носит коварная ложь" (Песня о Правде). Совесть это мощный усилитель лжи, как микрофон, который "усиливал, усиливал, усиливал" (Песня о микрофоне). Она беспощадна. Поэтому "изменить тональность не рискую, ведь если я душою покривлю, он ни за что не выпрямит кривую". И "лишь сбиваюсь с искреннего тона, мне сразу больно хлещет по щекам недвижимая тень от микрофона". В мире, где царствует отец лжи, ложь породила такие чудовищные "в пространстве массы трещин и смещений" (Переворот в мозгах), что они грозят гибелью этому миру. Борьба за правду - подвиг. Поэтому святой долг каждого стать к "микрофону" совести: "Я к микрофону встал, как к образам..." Но опасно, как в сражении, поэтому: " Нет-нет, сегодня - точно к амбразуре" (Микрофон).
   Восхождение несовместимо со страхом и сомнениями. Если люди "душу мне ... сомненьями и страхами засеяли" (Мне снятся черти), то устремление к вершинам эти страхи уничтожают навсегда: "Ну вот, исчезла дрожь в руках. Теперь - наверх! Ну вот, сорвался в пропасть страх навек, навек. Для остановки нет причин. Иду, скользя. И в мире нет таких вершин, что взять нельзя!" Здесь, среди красоты, где "голубым сияньем льдов весь склон облит", именно "здесь сомнения я смог в себе убить" (Ну вот, исчезла...) "Пусть отбор совершается, и сильные духом полюбят трудный путь, иначе, на чем они испытают себя!"
  
   И можно свернуть, обрыв обогнуть, -
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.

Кто здесь не бывал, кто не риск
овал -
Тот сам себя не испытал... (Вершина)
  
   "Мир высоты и мир глубины" - неисследованные и необычные пока для большинства людей направления движения. Высоцкого можно считать первопроходцем, по крайней мере, для современного ему общества и ближайших поколений. "Зачем иду я в глубину? Чем плохо было мне на суше?"(Упрямо я стремлюсь) На поверхности бытия, где в общем-то все не так уж и плохо - "и стол, и дом, там я пел и надрывался", ищущий Истину рано или поздно подходит к границе и останавливается перед выбором: перейти границу и войти "мир высоты и глубины", что есть действительность невидимая, или вернуться в очевидность "обыденной воздушной жижи".
   Здесь, на поверхности он "потерял ориентир" движения, "но вспомнил сказки, сны мифы". Это забытое, зашифрованное в памяти смутное знание и позволяет войти в "новый мир" - "я открываю новый мир"! Здесь нет пустоты, этот мир населен - "здесь многорыбно, но не шумно, нема подводная среда и многоцветна и разумна". В красоте этого безмолвия, богатства красок и гармонии разума "светло, хотя ни факела, ни солнца мглу не освещают". Все, что на поверхности бытия кажется неразрешимо, непонятно, все гениальное, что "гналось и запрещалось", "спаслось и скрылось в глубине". "Многое кажется неразрешимым на планете" (Беспредельность, 146). И лишь, когда "неразрешимость является духу, покидающему планету,... это утверждается как разумное действо" Человеку следовало бы (и ему это по силам!) на разных планах Бытия искать ответы на, казалось бы, неразрешимые вопросы. Так он постепенно приучит свою мысль к миру глубины и высоты. И в земной жизни искать сокровища "разумного действа" нужно в глубине бытия. Чем более они истинны и прекрасны, тем глубже. Они там, куда "всё труднее погружаться". Но: "Дай Бог, я все же дотону - не дам им долго залежаться!" Это безумно трудно - "добраться до глубин, до тех пластов, до самой сути", нужно взять тяжелый камень, чтобы эта посильная ноша потянула в мир глубины:
   Под черепом -- могильный звон,
Давленье мне хребет ломает,
Вода выталкивает вон --
И глубина не принимает
(Упрямо я стремлюсь).
   Там в мире красоты, справедливости и добра, где "нет врагов, там все мы люди, там, кто вооружен, нелеп и глуп, как вошь на блюде", встает главный вопрос: "Зачем мы сделались людьми?" Ведь многое, что сотворили на поверхности планеты люди, ужасно! Утратив на суше ориентир, найдем его здесь, в мире глубины бытия:
   Назад -- не к горю и беде,
Назад и вглубь -- но не ко гр
обу,
Назад -- к прибежищу, к воде,
Назад -- в извечную утробу.
   "Я намеренно тону" - не к гибели, не "ко гробу", а ко спасению: "Зову - "спасите наши души!" Спасение не на поверхности бытия - суше: "Друзья мои, бегите с суши!" А в "извечной утробе"! "Познайте Истину, и Истина освободит вас". Познавший - "счастливчик, убежавший с суши", то ли прошедший вперед "по досточке" (Колея), то ли стоящий в дозоре - "меня просили, миг не проворонь ты"(Горизонт), то ли обещавший - "я до рвоты, ребята, за вас хлопочу" (Мне судьба) - не просто ушел в "мир высоты и глубины", в бесконечность, "в извечную утробу". Оставил призыв: "Сомкните стройные ряды! Покрепче закупорьте уши!" И обещание: "Я приду по ваши души!" (Упрямо я)
   "Куда же устремиться человеку?... Куда приведет совершенствование?.. Ведь дух должен признать, что он своими устремлениями живет не для одного жизненного круга, но для цикла, явленного Беспредельностью" (Беспредельность, 149) .Связать бытие с самоусовершенствованием способно только развитое сознание. Как и свободу выбора связать с просвещением, позволяющим осмыслить эту свободу. Страна Высоцкого продиралась к этой истине через чудовищные заросли человеческих заблуждений и страданий, прокладывая тропу другим народам. Только в этой стране сознательно воспитывалось чувство ответственности, без которого данная человеку свобода способна уничтожить все живое. "От имени планеты прошу", - просит у высших существ Вселенной о "милости к падшим" в фильме "Кин-дза-дза" советский человек. Берет на себя эту ответственность.
   Мало тех, кто понимает и принимает эти устои. "Но вести этими вратами нужно всех... Иначе разнузданное человеческое смятение соединится с возмущением стихий и сокрушит все зачатки эволюции" (Мир Огненный 1, 269). Так соединяется смысл жизни каждого с назначением бытия человечества.
  
  
  
   Бесоконечность
  
   То вниз, то снова вверх - иного нет пути.
   И только трудная дорога перед нами,
   И только долгая дорога позади.
   Омар Хайям
  
   Немало светлых умов, думавших об идеальном устройстве общества, вопросу о скуке уделяли большое внимание. И неспроста. Действительно, "скука - опасный зверь". Он вставал во всей своей неразрешимости, как только находились решения вопросов, кажущимися более важными - вопросов материального устройства и обеспечения. Оденем, согреем, накормим людей, а дальше-то - что? И, делая вид, что слов "не хлебом единым жив человек" как бы не существует, социалисты, психологи, социологи, как к непредсказуемой диковинке, подходили к проблеме досуга.
   "... Отсутствие накопления предметов пользования и роскоши в руках личностей, устранение избытка производства (т. е. антипод потребительского общества) позволят довести число часов дня физической работы до такого минимума, который оставит полный досуг работе личности над своим собственным развитием и над развитием социальным" (Утопический социализм в России", с. 430 Российские социалисты целью материального благосостояния ставили достижения "полного досуга". И были правы. Справедливости ради нужно сказать молодым поколениям, что так оно и получилось в общих чертах на практике СССР. Но именно он, досуг, который нечем было заполнить при блокировке развития духа, суть - банальная скука, сгубили великую страну. Хотя, конечно, к этому вредоносному микробу приложилось великое множество и других, более громоздких и очевидных причин. Но в основании все же лежало неиспользованное обществом указание - "не хлебом единым жив человек". Ибо он, в первую очередь, дух.
   Духу мелкому, неразвитому в мире телесных удовольствий вполне комфортно, но мощный, взошедший на определенные высоты дух, откуда привык парить орлом, попросту погибает, если его заключить в комфортную клетку. И судорога тоски, когда сознание в поиске предела уже тянет ввысь, а плоть еще прикована к земле, и безобразие скуки, бездарно ищущей смысл в наслаждении и удовольствии - делают человека заключенным. В двойственной природе человека идет жестокая борьба: "Груз тяжких дум меня наверх тянул, а крылья плоти вниз влекли, в могилу" (Мой Гамлет). Разумеется, "груз тяжких дум" посилен не всем и дается не всем. Живущие где-то в "чаше", в генах знания и опыт размышлений, ранее накопленный, не дадут человеку довольствоваться "плотью вниз влекущей": "Зов предков слыша сквозь затихший гул, пошел на зов, - сомненья крались с тылу...". Он обречен искать неутомимо:
  
   Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, --
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду -- им опроверженье.
  
   Человек по своей природе не может не стремиться к бесконечности, будучи ее неотъемлемой частью. "Сбит ориентир" (Мосты сгорели), значит, утрачено направление движения. "Лишившись познания космических далей, человечество тем разобщилось с Беспредельностью и утеряло нить соединения с красотой жизни и космической энергией. Обрыв жесток..." (Беспредельность 44). Если из двух основополагающих начал, плоти и духа, поставить дух в подчинение плоти или вообще отбросить его, как несуществующий, (ибо невидим), то к бесконечности устремится, как это ни противоестественно, плоть. Она устремится к бесконечному наслаждению едой, не видя очевидное - для жизнедеятельности организма нужна ничтожная часть того питания, которое пожирает. Она устремится в поиске бесконечного удовольствия от секса к извращениям, которые угрожают самым основополагающим законам Бытия. И невозможно её убедить, что могучая половая энергия дана человеку для единственной цели - продолжения рода. Завопит о природе, здоровье, обычае.
   Она, плоть, и только она, стремится к бесконечному индивидуальному накоплению материальных благ. Её невозможно убедить и в том, что с одной стороны, это неоправданно расхищает ресурсы планеты, являющиеся общим достоянием ее обитателей, а с другой, катастрофически загаживает ее. Уродство этого стремления плоти к бесконечности накопления материальных богатств опасно не только тем, что оно от сотворения мира и по сей день порождает дикие проекты порабощения народов и захвата территорий. Но и сам человек в таком устремлении не способен отдать себе отчет в том, что с ростом неправедно захваченных богатств не свободу обретает, а оковы рабства. "Он, как обычный раб, нес его на себе", - говорит Эзоп в одноименном фильме о знатном рабовладельце Ксанфе, которому отдал свой клад. Ибо Эзоп, будучи рабом, свободен от плотски-материального, богатый рабовладелец - сам, в сущности, раб, не отдающий себе отчета о том, что сказано Апостолом "все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною".(1-е к коринфянам, 6, 12)
   В творчестве Высоцкого найти рассуждения о подобном разложении плоти трудно. В его стране, в его время она все-таки удерживалась в стойле духа. Хотя его современники и соотечественники и не обрели истинных ориентиров устремления, не осознавая бесконечности своего собственного микрокосма и Макрокосма Вселенной, но основа традиции космизма в русской философии уже была сложена, и космизм мироощущения простых людей не был убит примитивным материализмом советской идеологии, тем "самодовольным пузырем, который столь же пуст, сколь и раздут" (Блаватская Е.П. Тайные знания, с. 319). "Назло канатам, тросам, проводам", Высоцкий все же ищет истинный ориентир. "Но цепко держит берег - надежнее мертвой хватки, и острова вернутся назад наверняка..." (Сначала было слово). "Берег" - аллегория той космической первоосновы, из которой вышло все. А "назад", значит - туда, домой, в космические дали. Потому в душах человеческих и хранятся "законы и честь материка", суть, божественные установления Вселенной. "Путь Беспредельности есть тот берег, к которому слияние высшей пространственной энергии с началом Сущего устремляется" (Беспредельность, 57)
   В поиске дороги, тропы, "широкого тракта" к бесконечности - у кого как получится - человечество, идущее нестройной, кричащей вразнобой, дерущейся в самой себе толпой по одной все же магистральной дороге эволюции, осознает рано или поздно необходимость ритма, новой корпоративности, солидарности, ощущению единства и взаимопомощи. К этому подтолкнет зов Бесконечности. Она, как свежий ветер, зовет, пьянит, подгоняет. Именно она позволит сбросить ветошь бытия, пропитанного скукой, унынием, тоской и отчаянием. "Когда извлечено все из планетного существования, тогда куда же устремиться?" Не может это существование заключаться в одной планетной жизни - "как убежище духу, как новый мир, как непередаваемая красота космическая, зовет Беспредельность" (Там же, 508).
   Советский образ жизни, как бы к нему ни относиться, весьма близко подошел к решению этой фундаментальной задачи. Но - опять же, "сбит ориентир". Цели, которые изначально ставились перед обществом, и были ложны, и входили в противоречие с общей идеологией. Преследующий цель материального изобилия далек от духовного совершенствования и безразличен к нему. А ищущий духовного совершенствования безразличен к материальному изобилию. Уже при жизни Высоцкого это противоречие разрывало духовный мир советского общества, становясь катализатором будущих потрясений.
   "Узнай, а есть предел там, на краю земли?" (Горизонт) Нет, отвечает Высоцкий всем своим творчеством, нет предела на краю земли, его вообще нигде нет. Красота мира, искусства, творчество, труд, любимый и свободный, познание мира и самого себя, воспитание детей, что тоже есть творчество, - разве во всем этом может быть предел?! К мысли о беспредельности, возможно, сначала нужно привыкнуть, потом полюбить, а потом сделать незаменимым ничем атрибутом своей жизни, то есть каждый шаг своего бытия соизмерять с ней.
   Заключенный в трехмерную плоть дух человеческий страдает, как то привидение Тимоша: "Я - привидение, я - призрак, но... я от сидения давно больно. Темница тесная, везде сквозит, хоть бестелесно я, а все ж знобит" (Солдат и привидение), поистине "тюремщиком был тот, кто заключил сознание человека в трехмерный мир". Томится в нем человек и ищет выход в другие миры, другие измерения.
   В материальном мире тождественность бесконечности человек может обрести, только соприкасаясь со стихиями. И сам он состоит из их элементов и весь окружающий его мир. Кто же не испытывал упоительный восторг, стоя на берегу бушующего океана, купаясь в вихре воздушных потоков? Как прекрасно сказал К. Паустовский о своих чувствах, которые испытал при виде шторма - "оно наполнило меня обморочным ощущением отчаяния и ужасающей красоты"!
   Кто не чувствовал волнение сердца при едва уловимых толчках земли? Или почти преступное наслаждение, наблюдая разрушительный разгул огня? Жажда соприкосновения со стихиями, - "изведать то, чего не видел сроду, глазами, ртом и кожей пить простор" (Шторм) - это жажда духа бесконечности, которую человек плоти хочет испытать физически, и когда она остается неутолимой, он стремится незримую бесконечность обрести в материально ощутимом воздействии стихий на душу и мысли: "Пой, ураган, нам злые песни в уши, под череп проникай и в мысли лезь, лей, звездный дождь, вселяя в наши души землей и морем вечную болезнь!"
   "Мы выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа" - именно потому, что стихия зовёт, хотя и можно "свернуть, обрыв обогнуть" (Вершина). Именно "можно предложить путь опасный или безопасный, но сердце пламенное выберет первый" (Сердце, 179). В горы нас манит не только красота земли, во всем своем величии невиданная, потому что "внизу не встретишь, как ни тянись, за всю свою счастливую жизнь десятой доли таких красот и чудес", но и мощь ее стихии:
  
   Здесь вам не равнина, здесь климат иной -
   Идут лавины одна за одной,
   И здесь за камнепадом ревет камнепад...
  
   Из всех стихий земля - самая родная, самый непреодолимый магнит для человека: "И опять уплываем, с землей обручась - с этой самою верной невестой своей" (В день, когда мы...).
   Потому что Земля - мать:
  
   Материнства не взять у Земли,
   Не отнять, как не вычерпать море (Баллада о Земле)
  
   Даже если "обнаженные нервы Земли неземное страдание знают". Дети ее жгут, калечат, "терзают чрево матушки-Земли", извлекая скрытые в ней богатства, чтобы особенно не биться мозгами, чем заменить их, хотя им это дано, бомбят и жгут ее поверхность, безжалостно оставляя на ее прекрасном лике "воронками изрытые поля". Она, конечно, простит, "вынесет все, переждет". Если, человек вспомнит, что "Земля - это наша душа", осознает, остановится и скажет: "Нас, благословенная Земля, прости за то, что роемся во чреве". Если все же он "сапогами вытопчет душу", это будет уже не человек. Но выбор всегда останется за ним, как и возможность осознать всю свою безмерную вину перед планетой-матерью, услышит слово поэта: "Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она почернела от горя..."
   Состоя из элементов стихий, человек испытывает непреодолимое влечение к хаосу стихий. "Учение древнее, которое прах считало от земли, указывало на родство человека со стихиями" (Беспредельность, 148). Он призван по замыслу Природы господствовать над ними. Потому и идет такая борьба внутри человека, вокруг человека. Он постоянно нарушает равновесие на планете, которое Природа неутомимо старается восстановить, и в мыслях, которое неутомимо восстанавливает Космос. "Умение устремить самых бешеных коней может лишь приблизить к цели. Так будем сильны в управлении стихиями; и стихиями управляет воля сердца, а не рассудок. Напротив рассудок всегда уговорит, что борьба со стихиями безумна" (Сердце, 280).
   В ожидании, когда человек осознает свое назначение - "Поднимаемся в небо по вантам, как будто по вехам. Там и ветер живей, он кричит, а не шепчет тайком: "Становись, становись, становись человеком..." (Вы в огне и в воде). Нарушение законов нравственности - знак распущенности собственной энергии человека. Так он порождает множество бедствий для себя и для других. Потому и "кора земная содрогается". В мире духа тоже есть правовая система. Незнание законов духа не освобождает его от наказания, то есть от следствий. И независимо от выбора человека, его невежества, или ошибок, "новая ступень готовится творчеством объединения" (Беспредельность, 233). Надо успеть к тому моменту.
   На том пути, где "разъединение элементов приводит к окончательному соединению", человек, конечно же, должен уравновесить вокруг себя эти элементы, подчинив их себе. Ему дана эта власть и эта сила. Его пьянят "веселые, беспечные воздушные потоки", в которые он окунается, попадая "к ним в умелые, цепкие руки", когда они: "Мнут, швыряют меня - что хотят, то творят! И с готовностью я сумасшедшие трюки выполняю, шутя - всё подряд" (Воздушные потоки). Как прекрасен для духа человеческого "беспримерный прыжок из глубин стратосферы", когда:
  
   По сигналу "Пошел!" я шагнул в никуда, -
   За невидимой тенью безликой химеры,
   За свободным паденьем - айда!
  
   Какой соблазн остаться с этой стихией навсегда, с этими "прямыми, безупречными воздушными потоками". Так упоительно хорошо раствориться в этой могучей, бескрайней стихии, что сумасшедшая, отчаянная мысль с ветром влетает в голову:
  
   Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
   "Не тяни за кольцо, скоро легкость придёт..."
   До земли триста метров - сейчас будет поздно!
   Ветер врёт, обязательно врёт!
  
   Человек властен над стихией именно силой своей мысли, он знает - "ветер врёт, обязательно врет". Помимо счастья ощутить "свободное паденье с высот", у него также "есть свобода раскрыть парашют". Мысль человеческая способна внести гармонию в хаос стихии одним осознанием того, что "служение стихиям не терпит суеты", и тем возвыситься над их величием. Но есть у человека еще мощь любви и долга, преодолевающая хаос стихий: "Если у кого-то невезение - меняем курс, идём на SOS, как там, в горах, на зов, на помощь, прекращая восхождение" (Заказана погода нам). Прекращая восхождение на материальную горную вершину, человек восходит духом, ибо отвергает все, что для себя, во имя спасения других. Именно духом укрощает человек могучую стихию, когда она, озаренная его светом, сливается с ним в красоте бытия: "Скупая океанская огромная слеза умоет наши лица просветленные...". Если же по-другому - ведь "к двум полюсам ведет меридиан", тогда можно остаться игрушкой в опасной игре стихий, погрузиться во мрак их хаоса, забыть о свете и надежде на помощь. Даже храбрым иногда нельзя рассчитывать на то, что "созвездья к нам прекрасно расположены":
  
   По курсу тень другого корабля,
   Он шёл и в штормы хода не снижая...(Шторм)
  
   Но, дерзкий и бесстрашный, подчинился могуществу стихий и стал служителем тьмы в духе. В "тени" корабля колеблются призраки жестоких событий, его не покинули тени убитых:
  
   Глядите - вон болтается петля
   На рее, по повешенным скучая!
  
   Закон сокрушить невозможно. Творя зло, корабль сам предрешил свою судьбу:
  
   С ним Провиденье поступило круто:
   Лишь вечный штиль - прерван ход часов.
   Попутный ветер, словно бес попутал.
   Он больше не находит парусов.
  
   Так же, как и в природе, душе человеческой невозможно стремиться к покою, обрести покой и насладиться покоем. Устремляясь к неизведанному, человек говорит себе: "Брось дурить, иди туда, где не был". Но властвовать над стихиями, без страха удерживая равновесие, можно только в гармонии с ними. Нередко бывал Высоцкий в местах, где "каждый встречный, что ему цунами, со штормами в душе и в голове" (Цунами). За этими "впередсмотрящими" пойдут остальные (Гимн морю и горам). В этой бесконечной цепи - от тех, кто "начали с азов" - до "впередсмотрящих", бесконечная мудрость, красота и радость жизни.
   Чтобы обрести радость Бытия, нужно вырваться из мрака беспросветного быта. Идущие впереди "по досточке", "впередсмотрящие" готовы очертя голову с восторгом "порвать бока и выбежать в грозу" (Когда я отпою и отыграю). Зовет их стихия грозы. Отзываются люди жаждой слиться с нею, даже если это смертельно опасно у "края": "Ветер пью, туман глотаю, чую с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю!" (Кони привередливые). Возможно, в эти минуты гибельного восторга они и не понимают, что "как гиганты потрясают мир" (Сердце, 204) Преклоняясь перед красотой и бесконечностью стихий, ощущая их в себе, люди-гиганты закономерно верят в то, что в них найдут поддержку. В минуту роковой схватки, когда корабль человечества опасно накренился под волнами хаоса, те "кто хочет жить, кто весел, кто не тля" (Еще не вечер), бесстрашно встают на последний бой: "Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза, чтоб не достаться спрутам или крабам, кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах мы покидали тонущий корабль...":
  
   Но нет им не послать его на дно.
   Поможет океан, взвалив его на плечи.
   Ведь океан-то с нами заодно.
   И прав был капитан - еще не вечер...
  
   Среди стихий огонь наименее осознан. Люди хорошо знают, что невидимый воздух есть, потому что, перекрыв его доступ в легкие, человека так легко убить. Но о том, что так же невидимо, как и воздухом, окружающее пространство насыщено огнем они не знают, и чудо фотогенеза их не заставляет ни задуматься, ни преклониться перед Светом. Условно названная "огнем" энергия бесконечно разнообразна, она и есть само Бытие, бесконечное многообразие жизни и проявление Огня. Но все же, во всем фантастическом своем богатстве проявлений у Огня есть хорошо известные всем свойства, неизменные во всех состояниях: он всегда тепло, всегда свет, всегда вверх, всегда очиститель, всегда магнит и объединитель, всегда опасен, если утрачена мера, он всегда в любом проявлении требует осторожного обращения и равновесия. Он, внутренний огонь, всегда защитник живого. Он - сама жизнь! Но пока не видим его, ибо "видит только сердце". Все еще спят во тьме сердца человеческие и не хотят буквально прочитать слова Спасителя: "Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся" (От Луки, 12, 49)
   Пробуждаясь и прозревая, увидим и свою "пламенную Пентаграмму", как... "пылает гортань, пылают конечности рук и ног" (Сердце, 174) . Нужно для этого совсем не много из того, что так присуще человеку - "вырастим ту степень любви, которая действует, как Свет негасимый" (Мир Огненный 1, 106). Но, увы, "любовь мало приложима к базарным ощущениям". С большим трудом люди воспринимают огненную природу вещей. "Пребывание во тьме препятствует пониманию Света" (Мир Огненный 3, 435). Люди, совершенно спокойно воспринимающие различные состояния кислорода от твердого до эфирного, в своё сознание намертво впечатали огонь в грубейшей форме. "Воображение людей настолько не развито, что не может продлить и утончить грубую форму в беспредельность". И стоит человек перед тайной стихии огня, как нерадивый ученик, не подозревая, что ничего не изменится в его жизни до тех пор, пока не поймет, что сам огненосец, и вся его сущность есть то, или иное качество огня. А когда поверит и осознает, получит сужденное ему могущество и величие. Он узнает, что каждый орган его организма выполняет не только физиологическую функцию, но и является "центром творческой силы". "Вижу, как горит центр легких, этот центр один из самых чувствительных" - возгорание его огня приводит к соединению огня легких с огнем пространства. Этот центр дает "одоление воздуха и воды", делая удельный вес относительным. "Центр легких - основа всех, так называемых, чудес. Все боли мучеников исчезали контролированием этого центра и только "чаша" экстаза жила" (Беспредельность, 103).
   Человеку нужно потихоньку привыкать к наблюдению за упоминанием в речи огня. Это не образ, не метафора, даже не метафизика. Это самая настоящая физика духа. "Полезно припоминать все сказания об огне, ибо в них много правды" (Знаки Агни Йоги, 598). Так он начнет готовиться к принятию света, и различать именно в себе различные качества огня. А это необходимо и неизбежно. Ибо есть только два варианта - принять огонь, или погибнуть от него. "Для толп нужны намеки со всех сторон. Погибать от огненной стихии будут толпы. Почему же они не хотят слышать об этом элементе?" (Мир Огненный 2, 129) Услышать, понять, поверить, начать думать - значит, уже начать овладевать этой могучей, но такой прекрасной стихией. В себе и вокруг себя пытаться различать ее проявления.
   Когда "жар от меня струился, как от доменной печи" (История болезни) - это качество огня высокого напряжения. Оно может быть настолько мучительным, что человек догадывается - и внутренний огонь погашается, как и физический, "встречным палом", т.е. огнем такой же природы. Он слышит лукавый совет: "Выход есть: к исходу дня - вина! И прекратится толкотня. Виденья схлынут, сердце и предсердие отпустит и расплавится броня" (Мне снятся черти). Человечество уже стоит на границе, переступив которую и не погибнуть можно только через осознание огненной стихии в себе. И это, прежде всего, огонь сердца. Он уже притянул к планете мощь высшую - огонь пространства. Но "огонь можно утишить лишь огнем, иначе говоря, энергией сердца" (Мир Огненный 1, 5). Первыми говорят об этом люди огненной стихии - "поистине они двигают мир". Погашенный вином огонь сердца на время его отпустит, "виденья схлынут", но "расплавится броня", человек становится беззащитен без этой брони. Людей нужно оповестить, границу перейти все равно придется. "Пусть воспримут хотя бы мозгом те, кто не может принять сердцем... ибо ужасны приближающиеся огненные волны, если о них не знать и не принять огнями сердца"(Там же, 12) .
   Говоря об огне, на самом деле человек лишь приобщается к первоисточнику. Ничего нового, ничего необыкновенного. Осознав, что Огонь это любовь, можно понять, что жестокость, расползающаяся по планете, как неуправляемая пандемия, несовместима с этим Огнем. Проще говоря - хотите жить, зажгите в своем сердце огонь любви. Он и будет тем встречным палом Огню, который приближается к планете. Это не только спасет жизнь на планете, но и в соединении с несущимися к Земле огненными волнами, породит новые возможности для человека. Они-то и сделают все достижения технократии ничтожными, а человека поставят на новую ступень развития. "Утверждаю, как постепенно у земного основания теряется конечный смысл. Люди поймут, насколько условия мира устремляют их к следующим ступеням!" (Мир Огненный 1, 172)
   Всё это давно уже сказано и забыто, люди "ограничивают мышление условными чужими словами, внося в необъятную область мысли мертвые слова", но в русской речи огонь скользит невнятными представлениями. А "чистого слога слуга" отражает их в своих вдохновенных строках. Напряжение огня может в человеке теплиться слабеньким пламенем свечки: "Во груди душа словно ёрзает, сердце в ней горит, будто свечка" (Солдат и привидение). Но это все же лучше, чем полное угасание, когда "души застыли под коркою льда" (Так дымно). Энергия жизни пульсирует и бьет ключом, "если кровь у кого горяча", но угасание энергии и есть угасание жизни - "вам вечным холодом и льдом сковало кровь от страха жить и предчувствия кончины" (Романс. "Опасные гастроли").
   Человек вольно или невольно ищет Свет во всех его проявлениях. Это может быть огонь обычного костра в темной ночи - "там в степи костры горят их пламя меня манит" (Камнем грусть висит на мне). Это может быть сияние солнца, звезд, редких природных явлений - "нам сиянье пока наблюдать не пришлось, это редко бывает - сиянье в цене!" (Белое безмолвие) Но и человек может сиять. Он, конечно, не верит в это, думая, что это сон: "Лишь во сне яркий факел горит...или это красивые сны?"(Я скольжу по коричневой пленке) Это может быть кричащая совесть - у Высоцкого в образе микрофона-усилителя - она "как лампада у лица". Мы всегда различаем такие лица, освещенные лампадой совести.
   Полнота жизни это энергия высокого напряжения, когда пульс вибраций учащен, ритмичен и четок. Тогда уже нет преград для человека, его несет этот могучий ритм и он воспламеняет вокруг себя все. "И плавится асфальт, протекторы кипят от близости развязки" (Горизонт).
   Не нужно думать, что это могущество дано избранным. Это выбор человека: "Подожгут - гори!". Или "с огнем не шути, подержи мечты о нем взаперти"(Поздно говорить да и смешно). Страх, сомнения, себялюбие гасят Свет, понижают напряжение. Не просто осознать, что если "в непрочный сплав меня спаяли дни, едва застыв, он начал распадаться" (Мой Гамлет), это собственный выбор человека, винить некого. Тогда "сгорают пламенем дотла все дела, не дела, а зола" (Дела) в отдельной судьбе. Угасает радость бытия, человечность вытесняется злобой, а огонь уже не светит, а жжет: "А у меня и в ясную погоду хмарь на душе, которая горит, хлебаю я колодезную воду..."(Там у соседей пир), но вода, как и вино, не способны погасить огонь пространства. "Только чистое сердце может не испепелиться огненной связью с Высшими Силами" (Братство 3, 855)
   Когда "свет лампад погас", жизнь всего народа погружается во мрак. И нет у современников ответа на вопрос: "Кто ответит мне, что за дом такой, почему во тьме, как барак чумной?" (Погоня 2) Тех, кто догадывается об огне духа, можно только к сумасшедшим причислить, пусть себе воют в психушках: "Сорок душ посменно воют - раскалились добела, во как сильно беспокоят треугольные дела" (Письмо из Канатчиковой дачи). Ибо "треугольные дела" не насмешка над попытками человечества понять непонятное в природе. Взгляд на это непонятное совсем в другом аспекте - аспекте духа, того же огня.
   Все человечество спаяно могучей энергией в одно целое. И в то же время каждый человек - комплекс энергий. Не недостаток территории, пропитания и прочих условий жизнеобеспечения становятся проблемой человечества с ростом его численности. Не дефицит материальных благ угрожает человечеству с ростом народонаселения, а дефицит созвучия, гармонии, соответствия вибраций. Чудовищный диссонанс делают сосуществование этих энергетических комплексов мучительным, а с ростом численности людей и невозможным без осознания законов Бытия, которые уравновешивают в гармонии эти комплексы. Главный из них - любовь! Да, главный закон Бытия. Без его исполнения энергетический хаос растет с ростом численности людей. Потому и напряжение событий врывается в историю, как удар молнии все чаще. Люди редко задумываются, что они жители Вселенной, вихри и ураганы её энергий вторгаются в те вихри и ураганы, которые создают они сами, не осознавая, что не телами своими они соизмеримы с Космосом, а мыслями. Ибо: "Мысль человеческая есть огонь. Мысль дает форму, направление, творчество; мысль дает жизнь, притяжение устремленного магнита..." (Беспредельность, 372). Мыслью и создают люди ураганы энергий. Но пока что не верят даже в то, что порождают извержения, землетрясения, смерчи на земле сами. Даже ответственность за войны на земле они с себя снимают. Люди нуждаются в постоянном напоминании о том, что являются источником всех проявлений жизни, которые соответствуют их мышлению, что "творец мысли создает формы; и как ужасны те, которые идут из разложившихся источников" (Мир Огненный 3, 183). Потому, кто знает, должен говорить, ибо не только за сказанное слово ответственен человек, но и за не сказанное.
   Природа огня, которым люди орудуют в каждом своем дыхании, их не интересует. "Но даже они знают, что для получения статуи, нужно влить огненно расплавленную массу в хрупкую форму". (Братство 3, 445) А провидцы знают нечто большее - все строится в Мире Огненном, а созданное на Земле - лишь тень этого Мира. Наука давно знает, что "мир физики это экран театра теней, где разворачивается драма повседневности". (Парамаханса Йогананда. Автобиография, с. 35). Земному уму, знающему технологию металлургии, легче воспринять, как претворяются огненные решения в земные формы. "Много темных шлаков образуется около явлений Света, деяния добра как бы преследуется особым злом". (Братство 3, 445) И огненная история великой войны сначала была написана на небесах:
  
   А в вечном огне видишь вспыхнувший танк,
   Горящие русские хаты,
   Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
   Горящее сердце солдата.. (Братские могилы)
  
   А потом, спирально притянутая народами, так по-разному воспринимающими Огонь, она претворилась в земные события: примерная линия фронта 41-го года, горящие русские хаты и Смоленск - оккупация Украины и Белоруссии (только там - хаты), а потом горящий рейхстаг Победы. А над всем этим - горящее сердце солдата. Оно решило исход невиданного до этого столкновения Света и тьмы. "Лишь сердца огненные, лишь они ощутят паутину связи, которая держит порядок мира. Хаос не устает покушаться на эти связи, и силы зла пробуют вторгаться и порывать нити. Следует принимать такие битвы как неизбежность. Только понимание битвы даст истинное мужество. Победа, когда знают, что именно должно быть спасено" (Братство 3, 445). Потому так важно не утрачивать способность различать добро и зло. Знать, что это лишь начало великой, но последней битвы, в которой так резко все разделяется на грани Света и тьмы. Потому - "война есть война" (Баллада о борьбе), даже если она так хитро закамуфлирована.
   То, что мы обыденно называем бессердечностью, есть естественнонаучный факт угасания энергии сердца и утраты человечности. Той самой человечности, по которой, не думая, мы признаём друг друга. Поистине "умершие сердца наполняют мир тлением". Жестокие сердца, с которыми сталкиваемся на своих жизненных путях, и есть мертвые сердца, убивающие вокруг себя жизнь. "Как черная заслонка, стоит обугленное сердце... злоба обжигает жизнь... тем нужнее оружие Света, которое в доспехе справедливости стоит на дозоре...Именно, где сердце, там и Огонь. Без сердца наступает ночь духа. Не преграды страшны, но бессердечие каменное. Значит, бессердечие не в мире проявленном, а в хаосе" (Братство 3, 587)
   Спасают же мир сердца, пылающие огнем самопожертвования и подвига. Они - непреодолимый магнит, притягивающие по всем законам физики светоносные энергии пространства. Эти могучие энергии вручают солдату сверкающий меч духа, о котором сказано определенно - "не мир пришел дать, но меч". И делают его непобедимым. Рассказывая о последнем защитнике Брестской крепости, С. Смирнов пишет о такой степени его истощения, когда он был взят в плен, при которой врачам пришлось применить искусственное питание - он не мог глотать пищу. Но потрясенные немцы, взявшие его в плен, рассказали врачам, что этот человек, в котором уже едва теплилась жизнь, всего час назад в одиночку в каземате крепости принял бой, бросал гранаты, стрелял из пистолета, убил и ранил несколько гитлеровцев.
   Не забудем, что самоотверженность, служение народу - осознанный выбор солдата. "Самодействие" не совместимо с принуждением - "Только добровольцы! Шаг вперед!" (Разведка боем) За первым выходит второй, потом десятый... сотый - так сияющий магнит подвига зажигает огонь человечности вокруг себя.
   Потухшему миру огонь дают преступления, как ни парадоксально. Но зажигают его герои. "Дряхлому народу понятия героя будет обременительным и ненужным. Пыл дерзаний покинул стены города рассудка. Пусть он еще залит золотом и пылает самомнительностью, но подвиг ему будет неприличен"(Знаки АгниЙоги, 46) . Такие народы движутся по нисходящему пути в ад распада. Если они и решают что-то на планете, то лишь как катализаторы великих событий, потрясений и нагнетания напряжения в мире. Эти события угрожают порой самому существованию планеты, но жизнь непобедима. Среди несчастий, бедствий и разложения в народных недрах зреет стремление к перевороту, точнее, повороту к созиданию - "Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она затаилась на время" (Баллада о Земле). Народ, который способен родить героев, которому понятия подвижничества и подвига не чужды, и совершает этот переворот. Рано или поздно "отвернувшиеся от духа" возвращаются, тлеющие искры сердец вспыхивают пожаром любви и сострадания. Молодые руки подхватывают знамя подвига - "Я успеваю улыбнуться, я видел, кто придет за мной!" (Сыновья уходят в бой)
   "Пожары над страной все выше, жарче, веселей" (Пожары) - здесь и вовсе в одной строчке Высоцкого огненная история 19 века его страны. Это история передаваемой от отца к сыну, заповеданной предками энергии самоотречения во имя Отечества. Её трудно уничтожить в исторической памяти, ибо генетический код народа, впечатан в нее, как созвездия в небеса. Лучшая молодежь России на протяжении столетия - от декабристов до большевиков искала смысл жизни в жертве во имя страждущего народа. Это были дети не бедных родителей, но воспитаны так, что их "души прекрасные порывы" в первую очередь посвящались Родине. Их "кристальную чистоту помыслов, стремление к самосовершенствованию и совершенствованию окружающей жизни, яростное горение бунтарского духа" (Яковлев Е. Портрет и время, с. 257) сейчас пытаются либо оболгать, либо стереть из памяти народной. И это преследует определенную цель.
   Код этот затягивается пеленой мертвого хлама заблуждений, чуждых идеалов, элементарного невежества. Даже простенькая мысль о том, что цивилизованность западного мира, которым соблазняют, уже давно не подразумевает великую европейскую культуру. А только европейские стандарты ублажения плоти. Потому подальше от Достоевского с его Иваном Карамазовым, возвестившим это давным-давно:"Я хочу в Европу съездить, Алеша, ...и ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище, на самое дорогое кладбище, вот что! Дорогие там лежат покойники... знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними, - в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это кладбище и никак не более.."(Братья карамазовы, с. 287, т. 1) .
   Подальше от древнего "Слова", указавшего причину великого бедствия, когда "погании со всех стран приходжаху с победами на землю Русскую", "ибо сказал брат брату: это моё, и то тоже моё". Подальше от Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Толстого, которые сумели распознать, рассказать, предупредить, чем заканчивает русский человек, когда сжигает свою жажду творчества в черном огне стяжательства. Да и от Высоцкого подальше - не успел он встать в блестящий ряд русской литературной классики, но сказал об освобождении духа от цепей плоти материалистично точно, кратко, метко в самое сердце: "А ветер дул, с костей сдувая мясо и радуя прохладою скелет" (Пожары).
   Только гений Высоцкого сумел, хотя и без особого литературного изящества, простыми, известными всем со школьной скамьи терминами перебросить шаткий доморощенный мостик между физикой и метафизикой огня, установить взаимосвязь энергий духа человеческого и вселенских.
  
   Упадут огромной силы токи
   Со стальной коломенской версты
   И высоковольтные потоки
   Станут током низкой частоты.(Я вам расскажу про то, что)
  
   Пришедшие из Вселенной токи мощных вибраций станут токами низкой частоты, ибо вместо высоких чистых энергий в человеке, с которыми они должны слиться, встретят такое сопротивление темных, алчных, себялюбивых и жестоких духов, что им остаётся только "виться бесом у антенны":
  
   И завьются бесом у антенны,
   И пройдя сквозь омы на реле,
   До того ослабнут постепенно,
   Что лови их стрелкой по шкале.
  
   Все плотнее слои, которые творит человечество вокруг планеты, как бы кору, испещренную темными пятнами. Энергия человеческих помышлений и вожделений не измеряется, подобно более грубым энергиям, по той простой причине, что все еще не признана наукой. И взаимодействие этих и космических энергий не признано. В то время, как на самом деле без этого взаимодействия жизнь на планете была бы невозможна. Космическим энергиям пробивать толщу земной атмосферы все труднее, токи напрягаются (Мир Огненный 3, 382). Велика ответственность всех мыслящих обитателей планеты, им уготована роль "венца планеты, но если в венце вместо драгоценных камней будут угли, получится разрушение всех связующих токов" (Аум, 157). "Словно наговоры и наветы Землю обволакивают вьюги" (Я вам расскажу). Высоцкий вслушивается в звучание этой невидимой сферы и содрогается от звуков, больше похожих не на человеческие голоса, а на звериный рык - "В скрипе, стуке, скрежете и гуде слышно, как клевещут и судачат".
   Потому плачут "северные люди", что видят, как планета, словно панцирем покрывается эманациями человеческой злобы. "Если бы знали люди, что Братья человечества несут всю тягость людского сознания! Если бы люди знали, что ответственность за их умыслы несем!.. Космос ждет!" (Иерархия, 17). Возможно, увязать выражение Высоцкого "северные люди" с представителями человечества, стоящими на более высокой ступени "лестницы Иакова", слишком смелое предположение. Но речь об ассоциациях, предчувствиях, продвижении в неизведанное - нужно в той темноте увидеть уже сотворенное человеческими деяниями и помышлениями будущее. Ибо беспрестанно - сознательно и неосознанно, бодрствуя, и во сне творит человек. Что же он творит, забыв о своей ответственности перед мировым строительством? "Нужно самыми различными способами внушать людям значение стихий. Они позабыли, что жизнь полна самыми ответственными действиями, слова и мысли порождают огненные следствия, а язык продолжает болтать, мысль язвить пространство. Подумайте об этом огненном производстве!" (Мир Огненный 1, 71). Потому и "возвратятся на свои на круги ураганы поздно или рано", что люди не придают значения предупреждению - "дела их идут вслед за ними" (Откровение 14, 17).
   Люди предпочитают не знать, не тревожить себя памятью о том, что уже было на Земле. Она нарушает их комфорт, мешает им слизывать мёд удовольствий, ради которых они с таким трудом уничтожали в себе все человеческое. Ведь им внушили, что их бытие ограничено коротким земным путем, они не отвечают за свои деяния, а тем более помышления. "История Потопа и Ледникового Периода считается чем-то почти символическим. Об Атлантиде не принято говорить даже, несмотря на греческих писателей. Можно видеть, как человеческое сознание избегает всего, что угрожает его установленному благополучию" (Мир Огненный 1, 4078)
   Нам приятно думать, что Ледниковый период навсегда остался в невообразимо далекой истории предков, предпочитаем услаждать себя очередным шоу под таким названием. "И как сыромятные подпруги, льды затянут брюхо океана" - о чем этот "катрен" Высоцкого? Изменение климата, связанные с гольфстримом? Или лед - символ погашения огня, а стало быть, угасания жизни на планете? Не только отдельные "души застыли под коркою льда" (Как дымно).
  
   Гололёд на земле, гололёд
   Целый год напролёт, целый год
   Будто нет ни весны, ни лета.
   Чем-то скользким одета планета,
   Люди, падая, бьются об лёд...(Гололед)
  
   "Гололед на Земле" - это уже душа всего человечества "под коркою льда", ибо "даже если планету в облёт, не касаясь планеты ногами, то один, то другой упадет... и затопчут его сапогами". В ритм рефрена "гололёд, на земле, гололёд" вклиниваются фразы: "Чем-то скользким одета планета"; "И хотя на поверхности лёд, на гигантский каток не похоже". На что же похож этот планетарный ледник? В этой фантасмагории угадывается страшная правда о том, что оледеневшее человечество, которое населяет планету, уже больше похоже на звериное стадо: "Только зверь не упавши, пройдет - Гололёд! - и двуногий встаёт на четыре конечности тоже"! "Какой опустошительный костер создается, когда множество людей укрепляет губительный круг около планеты. Это тот самый змей, который хуже льдов и снегов" (Мир огненный 1, 318) Сроки подходят, и "огненные энергии стучатся в темницах своих".
   У человечества есть три варианта. Первый - взять эти энергии, оставшись людьми. Ведь не зря же человечество прошло через "миллионолетья" пути от зверя к человеку:
  
   Меня сомненья, черт возьми,
   давно буравами сверлили:
   Зачем мы сделались людьми?
   Зачем потом заговорили?
  
   Зачем, живя на четырех,
   Мы встали, распрямивши спины?..
   Затем, и это видит Бог,
   Чтоб взять каменья и дубины?!(Упрямо я стремлюсь на дно)
  
   Но не может двуногий, достигнув человечности, остановиться в своем развитии. В бесконечности не бывает остановок, движение - форма существования материи. Это знали даже советские школьники. Тем более, что "избежать начатое разложение" нельзя. Можно только "прижечь", осознав. Потому "мудрый не оглядывается назад, ибо знает, что Огонь неисчерпаем, когда призван". Именно закон эволюции человека предполагает приближение энергий к планете - без них дальнейшая эволюция невозможна. Эти энергии, соединяясь с энергией человека, увлекут его в направлении, заданном планом Творения. Попробуем поверить, что не фантастика слова Библии: "Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1-е к коринфянам, 2, 7-9). "Сколько мощных сил ждут принятия и применения! Почувствовать их - значит, уже проявить. Но можно ли разрушителю их дать в это время?" (Мир Огненный, 3, 183)
   Нельзя, и не только потому, что он мир уничтожит. Человек, прежде всего, должен захотеть принять и применить эти энергии, а без желания его никто, даже Господь, увлечь его ни в этом, ни в каком другом направлении не может! Без свободы выбора даже приблизиться к этому этапу невозможно. "Сроки приближаются, когда невольно люди начнут искать смысл жизни. Они в научном толковании начнут твердить об эволюции..." Так и есть. Со времен Дарвина люди твердят об эволюции. Все больше у нее сторонников, которые противопоставляют ей разрушительную революцию. Пока многие не понимают, что революции столь же законны, если человечество со всем своим упорством противостоит эволюции, не желая отказаться от "каменьев и дубин". Законен любой взрыв, когда пытаются остановить законный поток какой-либо энергии. Законна революция, когда пытаются остановить эволюцию.
   "...Но затем познают, что их отношение к жизни должно быть служением", - значит близко время, когда придет понимание того, что естественный процесс эволюции автоматически не сделает их жизнь лучше, совершеннее. Но лишь осознанное служение эволюции выведет их к магистрали новых возможностей и достижений. И это служение эволюции может быть только добровольным. "Добровольный мастер легче всего согласится на постоянное служение в виде совершенствования" Протяженность времени уже не существует для него в экстазе творчества (Братство. Надземное 2, 305). Но сначала - узнать и осознать!
   "Собери все сокровища добра, ибо сказал Голос Молчания - в добре возносимся!" Это тоже камень преткновения для богочеловеческой эволюции на земле, ибо сегодня так же, как и сотни лет назад, люди способны "брать на крюк себе подобных". Пространственные энергии, способные вложить в человека новые возможности, несовместимы со злом. Лучшие сыны человечества указывают это направление, "глаголом жгут сердца людей", и зовут тех, кто не ослеп и не оглох окончательно. В ХХ веке, приблизительно в одно время - в 70-80х годы, в разных концах планеты, по крайней мере, два человека, каждый по-своему, но одинаково доступно для самой разнообразной массы, предупреждали о приближении сроков.
   В Америке это был С. Кинг, которого приспособили для удовлетворения тех, кто ищет острых ощущений, и растиражировали, как "короля ужасов". В то время как он пророчески предупреждает каждым своим романом об ужасе неизбежности огненного воздаяния: "Ларри смутно ощутил, что воздух до такой степени был полон электричеством, что каждый волосок на его теле стоял дыбом... Он обхватил голову руками и упал на колени. О Господи, слава Тебе, - подумал Ларри. - Я не испугаюсь зла, я не... Бесшумный белый свет заполнил весь мир. И праведные, и неправедные были преданы этому святому огню" (Кинг С. Противостояние, с. 718). В СССР Высоцкий о возможных "ужасах" говорил еще проще:
  
   Не во сне всё это,
   Это близко где-то -
   Запах тленья, черный дым и гарь.
   Звон всё глуше: видно,
   Сверху лучше видно -
   Стал от ужаса седым звонарь (Набат).
  
   Это второй вариант, если не удастся осознать - сгореть в физическом или метафизическом огне. К сожалению, он тоже реален.
   Не исключено, что сгорим в физическом пламени. Но быстрее всего огненное очищение уже началось с неосторожного обращения с огнем - собственным, невидимым, внутренним огнем. Человек не хочет знать, что именно невидимый огонь внутри его естества делает организм живым, а невидимый огонь снаружи вокруг его тела защищает его от энергетических ударов. Подобно неразумному дитяти, он балуется этим возросшим, но от невежества неуправляемым пламенем, предаваясь низменным страстям, побуждая к деятельности не духовные, а физические центры. Горя внутри человека, огонь прожигает его душу, изъязвляет заградительную сеть, делая беззащитной и его плоть. Отсюда все раки и скорпионы - подлинные болезни духа. Хорошо это знал Высоцкий, говоря: "Не душевно, а духовно я больной". "Даже при физических заражениях можно искать причину в несохранности заградительной сети... Конечно, когда излучения насыщаются высшими чувствами и устремлениями, заградительная сеть охраняется этими энергиями. Но пятна на ауре нужно изучать, как показатели духовных язв"(Мир Огненный 3, 159)
   Когда человек привыкнет называть эти болезни огненными, он поймет многое в своей природе. Зная о самых известных функциях физического огня - греть, светить, очищать, возможно, поймет, что и метафизический огонь - дух его - обладает теми же свойствами. Светить радостью, согревать любовью, очищать смирением и самопожертвованием. Так и научимся уравновешивать в себе эту жизнедательную, но буйную стихию, познав, что греть - не значит жечь, светить - не значит слепить, а очищать - не значит разрушать. И поймем, что не религиозные метафоры, а правда жизни изложена в Святом Писании: "Нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков" (2-е Петра, 3). Но когда "небеса с шумом прейдут, стихии, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят", это не означает конец бытия, ибо "ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда". Потому "огненное очищение законно приходит". Высоцкий как бы знает, что еще есть время и шанс у каждого не сгореть, то есть избежать "погибели нечестивых человеков". Что ядерный Апокалипсис, очищение планеты "святым Огнем" - вовсе не обязательный исход истории нынешней цивилизации. "Я не испугаюсь зла" - герой Кинга, повторяя слова псалма, утвердил четкий ориентир движения человечества к спасению. Это бесстрашие очищения души через крещение огненное. А это подвиг. Без него зло не одолеть. И Высоцкий обращается к Высшему со своеобразной молитвой: "Загоняй поколенья в парную и крещенье принять убеди!"(Баллада о бане) Как близок "неверующий" Высоцкий к Христу, сказавшему: "Крещением должен я креститься; и как я томлюсь, пока сие совершится!" (От Луки, 12, 50) Время настолько близко, что можно говорить о границе, "у которой уже стоит человечество". "Оно использовало и напрягло силы земные и напрягли мощь высшую... Все учения зовут к Крещению Огненному" (Мир Огненный, 1, 16)
   Есть еще третий вариант, самый коварный и лукавый. Отец лжи позаботился, чтобы в самый канун наступления эпохи Огня человек утратил различие между добром и злом. Вслед за Высоцким каждый может сообразить: "Я потерял ориентир". Забыл "сказки, сны и мифы". Память о накоплении зерен добра сохранила лишь накопление, а чего? - стерла, вот жадно и копим бессмысленные для одной короткой земной жизни материальные предметы, придумывая бессмертие их в наследниках.
   Сердце человеческое, не успев подать сигнал опасности, угасает, а сам человек превращается в тряпичную куклу, безвольную, послушную марионетку - "я на коне, толкни - и я с коня, только "не", только "ни у меня" (Песня конченного человека). Это когда "стремятся вглубь и видят дно" (Мы все живем как будто, но). Когда, "как давно мы не прямы", как трусливы!
   И тогда распад, разложение. Человек становится добычей старых и новых болезней, не подозревая, что и в этом случае Огонь вершит свой суд. Когда объекта, способного принять творческую мощь Огня нет, он становится силой разрушения. Это как солнце, посылающее свои жизнедательные лучи растительному миру земли, но вместо него находит пески пустынь, лучи эти становятся разрушительными и смертоносными. Поистине, два лика Огня - разрушителя и созидателя, станут "пробным камнем нашей природы". Не метафора, а четкое указание дано две тысячи лет назад: "Во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу (От Матфея, 30) . И скудоумному понятно, что речь идет о разделении людей в этот решающий момент и определении их судьбы. "Трудность в новом делении человечества. Прежнее примитивное деление на касты, классы, занятия заменяется сложным различием по светотени... Очищенный коммунизм отберет лучшие слои человечества... Как трудно отобрать, не прибегая к особым мерам! Без деталей нужно провести общую светотень, как бы призыв в новую армию" (Листы сада Мори, 21). Определить, что ему предпочтительнее - быть на стороне Света, или тьмы, человеку так же трудно, как и "допустить свое космическое значение". И многократно, рискуя сгореть, прыгает он через огненный меч, который положил Архангел между добром и злом.
   С высот того мира, куда каждый уходит, и где ничего в дремучих душах уже скрыть нельзя, человек может почувствовать себя "наглядным пособием". Он, "пришпиленный, корячится на гвоздике" и обозревает своих собратьев уже в новом, истинном их обличье. На земле они лукаво выглядели как "двуногие разумные - два пишут, три в уме", а здесь такими, как есть на деле - жуки навозные, малые стрекозы и прочее "ползучее жучье" (Гербарий) Преодолев отвращение к обнажившейся мерзкой сущности "своих собратьев прежних", перешедший понимает, что связан с ними неразрывными узами. Хотя "заносчивый немного я, но в горле горечь комом, поймите, я - двуногое, попало к насекомым", побеждает чувство сострадания, сопричастности и всепрощения:
  
   Когда в живых нас тыкали
   Булавочками колкими,
   Махали пчелы крыльями
   Пищали муравьи.
   Мы вместе горе мыкали,
   Все проткнуты иголками.
   Забудем же, кем были мы -
   Товарищи мои!
  
   Чтобы "с нашей территории клопов сначала выгнать", вовсе не обязательно "спешить в свои подполия налаживать борьбу". Не надо "тянуться, как звали к шалашу" (к тому же "подполию"), чтоб "паучишек сбросить за старый книжный шкаф". Грозный паук, который "на мозг мой зарился", бесславно сброшенный за старый книжный шкаф, станет безвредным мусором, который когда-нибудь выметут из бытия человеческого. Если только мозг выстоит, познав и осознав, по какую сторону светотени ему быть. Незнание законов не освобождает от ответственности за их неисполнение. Законов духа - в первую очередь.
  
   Космос
  
   Все уносится в космическую даль, все приходит и
   из космической дали.
   Беспредельность, 47
  
   Два лика и у бесконечности - во времени и в пространстве. Иным словом - личный, как субъект сознания бессмертия души, и объективный, как объект бесконечности материи, Космоса. Оба эти лика уже давно осмыслены светлыми умами человечества, как Макрокосм и микрокосм, неразрывно связанные друг с другом и полностью тождественные друг другу. Но человечеству нужно осмыслить эти понятия не как философские категории, а как единственную возможность в кратчайшее оставшееся ему на планете время найти способ выживания. Ибо другого попросту нет.
   Все достаточно просто, чтобы даже средний ум мог изменить свое мировоззрение и тем спасти себя и нашу общую обитель - планету Земля. Из закона вечности бытия, справедливо названного так торжественно бессмертием души, вытекают абсолютно обыденные, предназначенные к ежечасному исполнению установки. Человек! Ты - творец! Но не только в том величественном смысле, что в тебе, возможно, дремлет Моцарт, Шекспир или Тесла. Всё гораздо прозаичнее и обыденнее - каждый миг своей жизни ты творишь своими помыслами, словами и действиями. И все эти творения расположены по ту или другую сторону линии добра и зла. Что именно творить, выбираешь ты. Тебя мало волнует, что ты творишь зло окружающему миру? Это тоже твой выбор, но помнить нужно, что сотворенное неотвратимо вернется к тебе бумерангом. Все "исчислено и взвешено" на весах мировой справедливости, ни одна мелочь не будет упущена.
   То, что называется "страхом Божьим", должно стать осознанием закона причинно-следственных связей. И он неумолим. В просторах бесконечности бытия этот закон воздаяния не призван устрашать. Ты можешь позволить себе глупость наплевать на эти такие незримые, как бы несуществующие законы, ты, как всегда, волен в своем выборе. После меня хоть потоп? Отлично! Жизнь коротка и я проживу ее в своё удовольствие? Пожалуйста! Если "не досадно попугаем жить, гадюкой с длинным веком" (Песенка о переселении душ). Над всеми законами стоит Закон свободной воли человека. Именно Закон Беспредельности позволяет тебе избрать длинный и извилистый путь баобаба, ведь "если туп, как дерево, родишься баобабом, и будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь". Но не надейся умереть окончательно. Зерно твоего духа неистребимо, человек. Да-да, "мы, отдав концы, не умираем насовсем" Если тебе не грозит "гениальный всплеск" озарения, просто поверь - действительно, "в рожденье смерть проглядывает косо"(Мой Гамлет). И ты снова вернешься в земную юдоль, и платить по счетам придётся.
  
   Граждане! Жизнь кончается -
Третий круг сойти не получае
тся!
С вас, товарищ, штраф - рассч
итайтесь!
Нет? Тогда еще покатайтесь (Разговор в трамвае)
.
  
   Именно так все и будет. Сколько кругов тупо кататься вхолостую, решать тебе, человек. Только ты сам определяешь темп своего продвижения в бесконечности. Не там где-то в далекой перспективе, а в каждый миг своего существования. "Плачевно, когда сделавший оборот жизни дух, попадает в ту же точку. Когда назначает он себе тот же предел. А порождение, спутник верный, будет ждать у порога" (Беспредельность, 63). Ибо "дела наши следуют за нами", истинно.
   Осознав закон бессмертия души, естественным образом, словно встраивая в систему бытия недостающий пазл, начнешь ощущать всем своим существом, как ослепительно прекрасны и безграничны возможности человека, таящиеся в беспредельности - как бы подключаешься к сети неисчерпаемых энергий. Ведь "человек есть высшее проявление Космоса, он выбран нареченным строителем и собирателем сокровищ Вселенной" (Беспредельность, 25). Конечно, поначалу высоты, намеченные тобой как цель бытия, могут быть крошечные: "Пускай живешь ты дворником, родишься вновь прорабом, а после из прораба до министра дорастешь". Уже "есть повод веселиться", если человек обретает веру в какое-то продвижение в бесконечности, даже если поначалу это вера в то, что "может быть в начальника душа твоя вселится". Потом, в следующей жизни захочешь и... "другой тебе дарован будет верный, зоркий глаз", станешь ясновидящим. А в конечном итоге поймешь: "Кто был никем, тот станет всем. Задумайся о том!"
   Наконец, осознание твоей личной беспредельности позволит прочувствовать нехитрую диалектику собственной сущности. Ты один и тот же, единственный и неповторимый, не только сегодня, но и в вечности. Но секунду назад ты был иным, не таким, как сейчас. Действительно, "человек всегда нов". Зерно твоего духа и неуничтожимо, и неповторимо, но в какие одежды ты облачишь этот алмаз!? "Зерно космическое, заложенное в каждом существе, так бережно человеком должно облекаться. Чем оно окутывает свою монаду?... Эти окружения могут заглушить голос зерна; тогда путь жизни не приведет к исполнению предназначенного" (Беспредельность, 354).
   По природе своей дух-огонь стремится ввысь, там его обитель, поэтому, "стремилась ввысь душа твоя, родишься вновь с мечтою". Дашь ли ты душе своей крылья, или утрамбуешь её в затхлой тюрьме плоти, где она будет теплиться едва живой свечкой? Заключив в себе по воле Творца постоянство и изменчивость, обрел законную возможность выбирать. Мчаться ли к совершенству на всех порах, на тех скоростях, когда "песчинка обретает силу пули" (Горизонт). Или оставаться "вошью на блюде" (Упрямо я стремлюсь на дно). Нелепой и глупой вошью этом прекрасном мире, которая, вместо познания его глубины, научилась лишь "предавать и распинать и брать на крюк себе подобных". Это зависит от того, "кто, за чем бежит". (На дистанции четверка) К совершенству, значит к возможностям и могуществу. Нельзя дать могущество злодею. Он мир уничтожит. Только идущему к свету, красоте, любви, милосердию оно может быть дано. Поэтому... "не лучше ли при жизни быть приличным человеком?" (Песня о переселении душ)
   А если серьезно, даже трагично, то невозможно в одну короткую жизнь человеческую вместить постижение Истины бытия, идя от звероподобия к богоподобию. Даже для осознания простой в своем величии мысли, что назначение человека в стремлении к подобию Бога, а "человек может уподобиться Силе Высшей лишь в совершенствовании духа" (Мир Огненный 3, 110). Главное распознать, где каждодневность с ее определенной задачей, а где обыденность с иллюзией тусклого повторения вчерашнего, действительно, "как лай пса обыденность земная". Если "не дозвучал его аккорд и никого не вдохновил", это так же ничтожно, как и то, что "собака лаяла, а кот мышей ловил"(Кто-то высмотрел плод). В короткой жизни можно даже не узнать, "что голос имел". Кто не распробовал вино жизни, "даже не допригубил", кто лишь "начал робко с ноты до", кто "пока лишь затеивал спор неуверенно и не спеша", кто лишь начал осознанно свою борьбу, свою игру:
  
   Только начал дуэль на ковре,
   Еле-еле едва приступил,
   Лишь чуть-чуть осмотрелся в игре
   И судья еще счет не открыл.
  
   И вот некто, потрусив за ствол древа жизни, сбил неспелый плод, и путник, жаждущий "знать все от и до", прерывает свой путь-полёт с чувством горечи и недоумения, ибо "не добрался ни до догадки, ни до дна, не докопался до глубин". А ведь он так спешил жить, что по своему пути не шел, а бежал, но "бегун-беглец не долетел, не доскакал". "По чьей вине?" Случайность? Судьба? Но ведь это даже смешно. Смешно втискивать в одну жизнь все, что предназначено. "Слишком велика борьба, слишком велики способности для одной сущей жизни" (Беспредельность 149) Смешно, когда жизнь выглядит, как "недолёт", ведь она лишь "недостающее звено" в бесконечной цепи жизней. "Ну вот, и вам смешно, и даже мне": бегун-беглец устремляет взор в звездное небо - там, в бесконечности зримой, где "звездный знак его телец холодный Млечный путь лакал", черпает он силы и вдохновения для следующего земного круга, земных трудов и достижений. Самое главное равновесие в природе - между Макрокосмом и микрокосмом, между бесконечностью Вселенной и бесконечностью своего собственного личного бытия, устанавливают те немногие жизнедатели, которые часто не признаны людьми. Но они носители Истины и Закона. Они "творят эволюцию в сотрудничестве с Космическим Магнитом" (Беспредельность, 390)
   Вглядываясь в звездное небо, человек постигает вторую ипостась бесконечности - бесконечность пространства. Он пытается проникнуть туда. Сначала мысленно, потом материально-техногенно, и снова мысленно-духовно, осознав мощь своего духа, который и есть точная копия Мироздания. Поверив, наконец, что "мысль оплодотворяет все Сущее" (Беспредельность, 419). В полном соответствии с этой незыблемой триадой Высоцкий иронизирует по поводу контактов наших предков со Вселенной. Они только подняли головы кверху и увидели звездное небо, но возможно не только звездное небо, но и его посланцев:
  
Каждому хочется малость погреться -
Будь ты хоть гомо, хоть тля,-
В космосе шастали как-то пришельцы -
Вдруг впереди Земля,
Наша родная Земля!

Быть может, окончился ихний бензин,
А может, заглохнул мотор, -
Но навстречу им вышел какой-то кретин
И затеял отчаянный спор... (Каждому хочется)
  
   И вправду "обидно за предков". Но и современники ничуть не лучше древних кретинов - теперь они сами "шастают" в космосе, "по пространству-времени ...прут на звездолетах, как с горы на собственном заду". Можно сойти с ума от вечности и тоски, ведь "кругом космическая тьма", от страха встретиться с иноземными существами. Человек совсем не помнит, что он тоже оттуда, пришелец из космоса, а главное - то, что связывает его с забытым домом. "Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет лишь чувством соприкосновения своего таинственным мирам иным. Если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 208) . Для Высоцкого не секрет, что просто и доступно каждому хранить в сердце своем память о прекрасных мирах "иных". Так же просто, как сказал об этом Спаситель: "У Моего Отца обителей много". Просто и то, что может спасти человека в любой ситуации - данные ему Заповеди Божии. Но их человек забыл: "Мы на Земле забыли десять заповедей рваных". Его научили стыдиться сердца - "нам прививки сделаны от слез и грез дешевых", убедили в собственном могуществе, что он не нуждается ни в покровительстве, ни защите, ни помощи, как и прививки от вредных болезней и прочих опасностей. Можно только посмеяться над предками, которые: "На Бога уповали бедного". Но теперь, выйдя на "звездолете" в космические просторы и не обнаружив Его там, "узнали - нет его ныне присно и вовек веков" (Вы мне не поверите).
   Высоцкий догадывался, что путь в Космос неразрывно связан с космосом самого человека, забывшего об этом в тисках своей плоти. "...Слишком примитивны наши потуги, первые шаги в освоении - даже не космоса, а ближайшей околицы своей планеты, что наука все более подтверждает абсурдную и унылую идею о нашей исключительности, или даже единственности и одинокости в великих творческих просторах Космоса. Вполне возможно, что мы действительно одиноки и исключительны во Вселенной. Но совсем в ином смысле - в смысле космической идиотии (греч. Idiotea - невежество), космического манкуртизма, в смысле "иванов, своего космического родства непомнящих" (Фролов В. А. In)
   Отдавая должное мужеству космонавтов, творчеству советских изобретателей и инженеров, Высоцкий все-таки об освоении космоса, начало которому положила его страна, говорил с иронией и улыбкой. Но сколько загадочных смыслов и догадок в его размышлениях о равновесии и соответствии Макрокосма и микрокосма:
  
   На чаше звездных - подлинных - Весов
   Седой Нептун судьбу решает нашу,
   И стая псов, голодных Гончих псов,
   Надсадно воя, гонит нас на Чашу (Шторм).
  
   Это великое равновесие Мироздания осмыслено светлыми умами, как "звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас". И русская мысль начала ХХ века внесла свою лепту в философию космоса. "...Тема о божественном космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры" (Бердяев Н. Русская идея, с. 290) - эту тему неразрывности уз, связующих человечество с космосом, русские мыслители разворачивали в аспектах науки, религии, этики. Но великое зло, подведя мир к пропасти мировой войны, отодвинуло решение этой темы, похитив его у народа. Рано или поздно народ вернет свое достояние.
   Наступила пора понять эту тему, не как философскую отвлеченность, а как возможность управлять свей судьбой. "Вечное танго созвездий" - не просто звездное небо, которое есть "бездна звезд полна". И "не бездна, не мрак". Это "каталог наград и возмездий". Так, быстрее не поэтической метафорой, а образом делового баланса Высоцкий формулирует мысль о связи Макрокосма с микрокосмом и о причинно-следственной связи человеческих поступков, которая и есть судьба человеческая.
  
   Глядим, запрокинули головы вверх,
В безмолвие, тайну и вечность.
Там трассы судеб и мгновенный наш век
Отмечены в виде невидимых вех,
Что могут хранить и беречь нас
(Неправда, над нами не).
  
   Себе Высоцкий позволяет поэтические фантазии танца созвездий, их таинственной взаимосвязи и несказанной красоты. В них он дает волю сказочно прекрасным образам, в которых сливается красота Земли и Неба. В них "льёт звёздную воду чудак Водолей в бездонную пасть Козерога", "могучие Рыбы на нерест плывут по Млечным потокам к верховью", а "нежнейшие девы созвездия Дев Весы превратили в качели".
   Но человек земной суеты знает, что созвездия "от нас далеки и безвредны". Он знает о своем знаке Зодиака ровно столько, сколько это знание способно польстить его самомнению, именно поэтому "на свой зодиак человек не роптал". Ну а тайна звездного неба, в которой таится его безграничное могущество, ему пока не интересна. А тем более тайна того, что любой знак Зодиака таит в себе бесконечную мощь, но каждый уникально неповторим. Поэтому:
  
   Он эти созвездия с неба достал,
Оправил он их в благородный м
еталл,
И тайна доступною стала...
  
   Поистине, "у людей космогенез подается с супом, или на сладкое, но не как основание жизни...." (Иерархия, 262)
   В конце XIX века развитие физики микрочастиц привело философов к неожиданному выводу - материя исчезла, ибо электрон, как выяснилось, не имеет массы покоя. В.И. Ленин тогда заявил - не материя исчезла, а исчез предел, которого достигло человеческое знание, существующий на тот момент. А так как материя бесконечна, то бесконечно и познание её человеком. Продолжив эту мысль, можно заключить: когда человек осознает бесконечность материи, самого себя, поймет, что он только приступил к познаванию этой бесконечности, тогда постепенно в его сознании начнет стираться грань, разделяющую физику и метафизику. И он увидит, что в этой бесконечности дух плавно перетекает в материю, а материя утончается до состояния духа. Откроются перед ним бесконечные дали, удивительные своим единством и разнообразием. Когда коллектив устремленных мыслей притягивает из пространства нужные посылки, это и есть воздействие космоса на расцвет страны. Клише великих открытий носится в пространстве, а способные напрячь свою психическую энергию в ритм космической энергии, могут принять их в свое сознание. И расширенное сознание направит к цепи, соединяющей все творчески силы космоса (Беспредельность, 25). Ибо "волей Космоса все тяготеет друг к другу, все устремляется к обоюдному творчеству"(Там же, 23).
   Придет время, когда эти истины войдут в дух и плоть человека. Они изживут из его бытия насекомых, столь же вредных, сколь и ничтожных - неадекватную заботу о своей плоти и скуку. Ибо где же взять время на этих насекомых, когда нужно объять необъятное. В поисках метода он обретет два, по меньшей мере, орудия познания - ритм и сотрудничество, когда "люди сами дойдут до необходимости кооперации". В том числе и космическое сотрудничество, немыслимое без красоты ритма. И тогда в споре технократического и духовного метода человек скажет порождению технократии, как инженер - самолету: "У тебя есть предел, у меня его нет" (Мы взлетали, как утки).
   В СССР космогенез, как теория духа, ничего общего не имеющая с официально утвержденной идеей материализма, не была широко доступна образованной публике. Идеи космизма выдающихся русских мыслителей оставались под запретом. Но кто может запретить мыслить? Свою теорию космогенеза Высоцкий вуалировал не из соображений цензуры. Когда он говорит: "Простит ли нас наука за эту параллель, за вольность в толковании теории" (Сначала было слово), подразумевать нужно, конечно, то, что эта теория не претендует на научность. Это метафора той реальности, которую он видел очами своего сердца, как и многие его современники и соотечественники. Словно подтверждал сказанное о чем-то общем "между богоискательством в народной среде и богоискательством в верхнем слое интеллигенции" (Бердяев Н. Русская идея, с. 290).
   В его теории Мироздания угадывается два основополагающих начала. "В начале было Слово печали и тоски". Творец, который, как и его "образ и подобие", способен был испытывать "печаль и тоску". Не от одиночества ли они, как и у бренного человека? Это могучее чувство и стало импульсом творения. Посланный в пространство импульс пробудил, одухотворил другое Начало, индифферентное до этого. "Рвались от суши в никуда огромные куски и островами становились где-то" Материя-материк, отрывая от себя куски, приступила к творению планет. Среди этих "кусков" и наша планета-остров - "отшельник и бродяга". Она носилась в пространстве "сквозь миллионолетья, эпохи и века". Как тело материальное, наш "отшельник и бродяга" меняло свой облик, но в нем оставался заданный в момент творения импульс - оно "сохраняло природу и дух материка". Материя, "Матерь Мира дала миру тот вечный подвиг, который лег в основание Вселенной - красота жизни в космическом единении, а основание жизни в подвиге". Потому всю полноту жизни дух выявляет, неся чашу самопожертвования (Беспредельность, 118)
   К тому моменту, когда планета стала обитаема - "уже матросы Землю населяли", "кончились слова". Обитатели планеты забыли сокровенное знание, которое несло Слово. Но непреодолимая сила влекла их в небо, к звездам, к другим планетам-островам - "и ринулись они по сходням вверх на острова". Есть некий Магнит в Беспредельности, который одолеть нельзя - "цепко держит берег, надежней мертвой хватки". Даже если "принятие величайшего Магнита Беспредельности поглощается невежеством" (Беспредельность, 23). Этот берег - не земля, а то неведомое, забытое отечество, которое живет лишь в сердцах, где "чувство соприкосновения своего таинственным мирам иным" не ослабевает. В сердцах, пламенеющих огнем любви. "Лишь любовь создает высшее притяжение. Достаточно знаете о значении притяжения. Такой магнит заложен в сердце человека, и он устремляется к великому магниту Надземного Мира" (Братство 3, 769)
   "И острова вернутся назад наверняка" - но ведь не материально они вернутся в лоно Материи, превратившись в космическую пыль. Они вернутся к своим Началам в духе, ибо, как бы "ни менял свой облик остров, отшельник и бродяга", он не сможет изменить "природу и дух материка". Острова-планеты, которые странствуют в просторах Вселенной на первый взгляд хаотично, не подчиняясь никаким законам, "без фрахта и без флага", на самом деле подчиняются законам космического права, раз и навсегда установленным в момент Творения, Тем, Кто произнес "Слово печали и тоски". Поэтому на островах-планетах "царят морские особые порядки, на них хранят законы и честь материка".
   Нужно только помнить - "морские особые порядки", законы Вселенной, хранящие "честь и дух" материка-Материи, в простейшем изложении всегда давались обитателям планеты в виде религиозных Учений и Заповедей, простых и лаконичных. Ведь "в простоте утверждается самое насущное" (Мир Огненный 2, 662). "Религаре" - точка, где встречаются накопления земные и высших сфер, дано человечеству для развития общины... и нашего блага (Беспредельность 23).
   Но простота формулировок вовсе не означает простоту их исполнения. Драма человечества в том и заключается - исполнение им законов Космического Права есть жизнь, а неисполнение - неминуемая гибель. Ибо "Слово печали и тоски" в момент творения послало в пространство импульс Любви, а Материя-материк отозвалась действием Любви и жертвы, отрывая от себя "в никуда огромные куски". Бедное человечество одиноко покрыто мраком отрицания, не желая признавать: "Истинно, соткана Вселенная пряжей Материи Люциды, справедливо именуемой великой Матерью Мира, космической Любовью" (Беспредельность, 52). Поэтому жизнь тождественна любви, а угасание любви есть угасание жизни. Это единственная "дорожная карта" человечества в необъятном океане хаоса, которая среди минных полей тьмы утверждает торжество жизни. "Дети, любите друг друга", - не уставал повторять последний свидетель Спасителя, его ученик Иоанн. Когда же наскучило это всем, спросили: "Что это, Учитель, ты повторяешь все одно и то же?" Он помолчал, подумал и сказал: "Так Господь велел, и этого одного, если только исполнить, - довольно..." (Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 56)
   Исполняя, создаем канал притяжения, по которому и помощь идет, самая деятельная, и становимся сотрудниками Космоса. Человек безо всяких рассудочных нагромождений приходит к самому природному чувству, которым живут все царства Природы. "Но люди слишком редко сознают космический закон притяжения и его основу - Любовь" (Братство 3, 769). Тем разрушают и себя, и все царства Природы.
   Не только расцвет страны происходит под воздействием Космоса, но и упадок ее. Когда людское самомнение это воздействие отрицает, оно "доводит сознание до превращения Эго в идола, закрываются Врата" (Беспредельность, 25). Во имя личного своего спасения, спасения страны, планеты, всего Мироздания нужно это помнить человеку. Когда он возложит на себя бремя именно этой ответственности? Будет ли эта ответственность тяжким бременем, или радостным познаванием мира? Трудно сказать, однозначно, но никто, никогда ее с человека не снимет. Он обязан хранить "честь материка", исполняя законы Творца. Считая "малую Землю единою обителью человечества", человек ограничивает мышление и тем закрывает себе путь "к осознанию величия мироздания" (Братство 2, 169). У каждого свой путь. "В эпоху космической реакции" разделяется человечество на стремящихся к овладению видимостью, рабов не одухотворенных, цепкие руки которых захватывают материальные достояния, и на устремленных к невидимости носителей космических огней. Эти-то вторые близки к пониманию бесконечности, к красоте Бытия (Беспредельность, 540). Но рано или поздно каждый выйдет к берегу безбрежного океана - и дух захватит. Вот когда человек узнает, в чем оправдание его трудов, смысл его лишений и мученичества. Тогда осознанно, всем сердцем он восславит Творца за радость бытия и вернёт Ему, приумножив собой, Его славу. Космос ждет!
  
  
  
  
   Бог
  
   Божье имя, как большая птица
   Вылетело из моей груди...
   О. Мандельштам
  
  
"Приносят гроб, обитый белым. Тебя осторожно поднимают, укладывают, я поправляю подушку у тебя под головой. Твой врач Игорек спрашивает меня, может ли он положить тебе в руки ладанку. Я отказываюсь, зная, что ты не веришь в Бога..." (Влади М. Владимир, или прерванный полет, с. 164) Это поразительно! Ибо не нужно особенно углубляться в творчество Высоцкого, чтобы увидеть, насколько оно проникнуто мыслями о Боге. Они выплескивались непринужденно и непреднамеренно во множестве его поэтических строк образами, мыслями, оборотами речи так часто, сильно и точно, что сомнений не остается - Бог жил в сердце поэта всегда.
   Конечно, это не та вера, которую в процессе воспитания человек впитывает с младых ногтей. В стране воинствующего атеизма это случалось редко. Церковь здесь влачила жалкое существование. Впрочем, тот прискорбный факт, что церковь свою миссию совершенствования человека не выполнила, был осмыслен в России уже в начале ХХ века. И не только русскими религиозными философами, но и иерархами церкви. То, что вложил Высоцкий в простонародную фразу "но и в церкви все не так", угадывается в горечи слов священномученика митрополита Кирилла, сказанные патриарху Тихону, который пошел на сотрудничество с большевиками, чтобы вызволить священнослужителей, брошенных ими в застенки. Кирилл сказал тогда: "Мы теперь только на то и годны, чтобы сидеть в тюрьмах". Не только горечь великая в этих словах, в них слышится осознание ответственности церкви за те бедствия, которые обрушились на Россию в начале ХХ века.
   Возможно, промысел Божий в унижении церкви не только искупительный, но и разрушительный. Диктат церковных догм, довлеющий над умами и сердцами верующих, настолько к тому времени сковал их мышление, что без дальнейшего раскрепощения мысли человеческой, набирающей все большую энергетическую мощь, нарушалось равновесие Мироздания. "Религия, как связь с Высшим Миром, должна быть привлекательной. Страх не привлекает, насилие отвратительно...". Если церковь ведет человека к Богу "мерами вчерашнего дня", а человек уже вышел за рамки этих мер, если сама церковь столько раз была искушаема и "соблазняется" по сей день, значит пора искать иной путь к Богу, ибо без Бога нет никакого пути. И это вовсе не значит, что нужно упразднять церковь. Тянет человека в церковь, сердце ведет туда, но "и в церкви все не так", раз все больше тьмы и все меньше Света в жизни - "Света тьма, нет Бога" (В сон мне желтые огни). Все противоречие в этой формуле.
   "Любишь ли ты Меня? - допытывался Спаситель у Петра, основателя церкви. И опечалился Петр, в третий раз отвечая - так, Господи, знаешь, что люблю". Конечно, знал Спаситель, но и прозревал будущее детища, порученного Им Петру. "Когда состаришься, то прострёшь руки свои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь" (От Иоанна, 18, 26) . Состарилась церковь и ведут её, опутав грехами. Догадывался о том Ф.М. Достоевский, вложив страшные слова в уста Великого Инквизитора, сказанные Спасителю - "мы не с Тобой, мы с ним". Зарос чертополохом старый путь к Богу, пробирается человек через эти заросли и тратит драгоценные силы и драгоценное время на блуждания.
   В стране Высоцкого поступили радикально - попросту отменили Бога и церковь. Но и остальной христианский мир, западный, петляет и блуждает по старому пути мученически и медленно, судорожно иногда сопротивляясь покрову лжи и лицемерия, через который глас Божий слышится все глуше. "Мистерию хиппи", которая прокатилась по западному миру во времена Высоцкого, он увидел из своего советского бытия и разгадал ее смысл:
  
   Долой ваши песни, ваши повести!
   Долой ваш алтарь и аналой!
   Долой угрызенья вашей совести!
   Все ваши сказки богомерзкие - долой!
  
   Отрицая и отвергая ценности старого мира, хиппи не знают, однако, куда идти. У них тоже "сбит ориентир". Надежда только на будущее:
  
   Плевать нам на ваши суеверия!
   Кромсать все, что ваше, проклинать!
   Как знать, что нам взять взамен безверия?
   Но наши дети это точно будут знать! (Мы рвем и не найти концов)
  
   Прошли годы, дети выросли, но знают еще меньше, чем их взбунтовавшиеся родители, что "взамен неверия". То же и в стране Высоцкого с одной лишь разницей - Бога отменили, но заповеди Божьи народ в душе своей сохранил, даже не ведая того. "В советских людях сохранилось... ощущение святости мира, человека, многих общественных отношений и институтов" (Кара-Мурза С.Г. Утерянный разум. М. "Алгоритм", 2008, с. 711) Они, прежде всего, исповедовали приоритет общего над личным, даже не думая, что это альфа и омега божественных установок в общественных отношениях и критерий определения человечности в человеке. Кроме того, деньги, как мерило ценности жизни и достоинства человека в общественном сознании в целом не функционировали, и тем советские люди соблюли важнейшее библейское утверждение: нельзя служить мамоне и Богу.
   Основная масса советских людей в условиях воинствующего атеизма так и жила, как пел Высоцкий: "А если там и вправду Бог?" Что-то душам их нашёптывало: "Ведь есть наверно Бог" (Баллада об уходе в рай).
   Поколение Высоцкого, получив практически неограниченный доступ к знаниям, уверенно стартовало к высоким духовным задачам, но на взлете вдруг обнаружило - цели нет! Она-то есть, но разглядеть её во мгле невозможно. То, что назначило государство в виде цели, не может ни вдохновить, ни убедить, ни увлечь. Это поколение было слишком образовано и духовно мотивировано, чтобы верить в назначенные ценности: "Мы ложных иллюзий не строим" (Этот день будет первым) Но неотступно слышало зов: "Нам кажется, мы слышим чей-то зов, таинственные четкие сигналы"(Шторм).
   Высоцкому было известно, что помимо земной системы координат, существует "мир высоты и глубины": Макрокосм и микрокосм. Романтики его поколения, "дети бывших старшин да майоров", тех, кого "брали в ночь зачатия, а многих даже ранее" (Баллада о детстве), были еще и прагматиками. Физики однозначно победили лириков, и это была пиррова победа, потому что вместо того, чтобы отрицать, физики и лирики могли бы дополнять друг друга. Возможно это малое недоразумение привело к большой беде - поколение Высоцкого, приступив к освоению космоса и, выйдя на околицу планеты, заявило, что нет там никакого Бога, "ныне, присно и во век веков" (Вы мне не поверите). Но чьи же тогда они слышали "таинственные четкие сигналы"? Чей зов? В каком направлении идти на него, если он звучит как бы со всех сторон?
   Высоцкий, судя по его произведениям, ни на йоту не сомневался в существовании Бога, и в мир этот пришел с сердцем, переполненным любовью к Нему. Но благодаря общественным установкам был совершенно лишен той торжественной почтительности, в которой росли воспитанные в вере люди. Вместе с тем он был лишен и боязни мыслить, вопреки догматам. В поисках своих он шел в обратном направлении - от человека к его Создателю. Как может быть совершенен Творец, если так несовершенно творение Его - "мы, ошметки хромосом и огрызки божественных генов" (Семь дней усталый старый Бог). Себе на потеху творил "семь дней усталый старый Бог в запале, в зашоре, в запаре". Таким видится Высоцкому божественное вдохновение. Мало того, что "вначале было Слово печали и тоски", так еще "Создатель болен был, когда наш мир творил". И сотворил "убогий наш лубок и каждой твари по паре". Так на грани кощунства размышляет Высоцкий - определенно из этих размышлений выпала не только святость любви к Творцу, но и целая система, связующая Творца с Его творением. Если это не церковь, ибо "в церкви всё не так" (В сон мне желтые огни), то что? Или кто?
   "Люди по невежеству пытаются иногда обрубить канаты, но каждый моряк знает, что мачты рубят, когда стихия оборевает силы человеческие" - вот в стране Высоцкого и обрубили канаты. И если мир западной христианской цивилизации затянуло в тенеты зла именно потому, что канаты не были обрублены, то российский корабль как бы отдался воле стихии: "Под парусом белым идем с океаном на равных лишь в упряжке ветров, не терзая винтами воды" (Этот день будет первым). "Корабль потерял курс, но зато вихри ускоряют движение. Мы у руля, но прочие мореходы должны помочь. Ужас Армагеддона может смениться удачей" (Братство 2, 38). Удержать равновесие в этих волнах хаоса, значит "посредством воспитания утвердить неизбежность Иерархии во всей Вселенной". Любой моряк знает и то, что без мачт и канатов плавание бедственно (Мио Огненный 2, 80). Не терпит стихия Огня насилия! Нужно в безвременье безбожия нащупать путь "посредством воспитания". "Не смыкайте же век, рулевые, вдруг расщедрится серая мгла. На "Летучем голландце" впервые запалят ради нас факела" (Этот день...). Что же должен поведать корабль-призрак, так страшно наказанный за свое безбожие и богохульство? О том лишь, куда нельзя идти. Но не стоит идти и проторенным путем "по горячим следам мореходов живых и экранных". Если "расщедрится серая мгла", то "рулевые" могут, конечно, показать, что ничего не откроешь нового. Все уже открыто, названо, познано на этом пути. "Впереди чудеса неземные" только в одном направлении, в собственную глубину, там великие открытия ждут каждого искателя: "Повезет - и тогда мы в себе эти земли откроем, и на берег сойдем, и останемся там навсегда". Так "Рулевые" подсказывают, направляют, напоминают, о том, что дремлет в памяти сердца каждого человека. (Этот день будет первым), что человечество земное - не сирота во Вселенной, не брошено, не забыто.
   В сокровенной памяти и сознании советского человека, отказавшегося от поддержки сил высших, они все же жили. Тайно советский человек осенял себя крестным знамением, тайно крестил своих детей, тайно почитал своих Хранителей - ангелов и архангелов, святых и божьих угодников. Поэтому "неверующий" Высоцкий упоминает о них с невозмутимым спокойствием, как о явлении неоспоримом, по крайней мере, в сознании народном. Бросается к ним человек особенно в минуты потерь, испытаний, горя: "Может все потерял, проиграл, прошвырял, может ангел-хранитель не спас?" (Не грусти, забудь за дверью) - спрашивает женщина, желая снять груз с сердца мужчины.
   А вот отдавшие свою жизнь ради жизни других входят в мир высший. И здесь:
  
   Архангел нам скажет: "В раю будет туго!"
Но только ворота - щелк,
Мы Бога попросим: "Впишите нас с другом
В
какой-нибудь ангельский полк!" (Воздушный бой)
  
   И конечно, на них, силы света, все упование человеческое в самую непостижимую минуту, когда на поддержку земную надежд уже быть не может:
  
   Или вдруг шагну к окну -
Из окна в асфальт нырну,-
Ангел крылья сложит -
Пожалеет на лету:
Прыг со мною в темноту -
Клумбу мягкую в цвету
Под меня подложит (Под деньгами на кону)
  
   К Спасителю у Высоцкого особое отношение, особая любовь - в обществе, где даже существование Христа подвергалось, если не отрицанию, то сомнению, Он был жив для поэта не когда-то в глубоком прошлом, а в настоящем. Его строки о Христе - возможно, лишь верхушка того айсберга мыслей о Нём, тех бесед с Ним, тех чувств к Нему, которые, видимо, были неотъемлемой частью духовной жизни Высоцкого. Потому выглядят они такими сокровенными, интимными, задушевными. Хотя и лаконичными, как бы невольно выплеснувшиеся из глубины души. Самой мучительной мыслью о Христе была о том, в чем же смысл такой жертвы, если люди не только не идут указанным Им путем света, но беспрепятственно скользят в хаос, "ничего не свято!" (В сон мне...), а мир полон "насилья и бессилья" (Я не люблю). В сокровенных тихих беседах Сын Человеческий будто доверяет братьям своим: "...Как бы чего-то недосказал, недоделал, недолюбил; мир хотел спасти и не спас. Кажется чувство это у Него будет всю жизнь, до последнего вопля на кресте - "для чего Ты Меня оставил?" Только воскреснув, узнает Он, что сделал все, - "возлюбив Своих, сущих в мире, возлюбил их до конца" (Иоанна, 13, 1), спас мир" (Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 330)
   Так же, как Сын человеческий, "поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души" (Кто кончил жизнь трагически). Так же, как Он пришел исполнить волю Отца Небесного, они слышат "Божий глас" - "восстань, пророк, восстань и внемли, исполнись волею Моей и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей". И в той или иной степени повторяют путь Спасителя, гонений, испытаний и страданий: "Но гвозди ему в руки, что б чего не сотворил, и гвозди ему в лоб, что б меньше думал"
   А в 33 Христу - он был поэт - он говорил:
   "Да не убий! Убьёшь - везде найду, мол" (Кто кончил жизнь трагически)
  
   Но бытие человеческое переполнено убийствами - не только действиями, но словами и мыслями люди убивают друг друга ежечасно. Они думают, что тайно, но нет ничего тайного для Того, Кто "Распятый над кругом висит" (Райские яблоки). Мертвенно повторяя заповедь - "не убий", "не думают, где больше убийства: в руке, в слове или в мысли", не отдавая отчета в том, что "мысль людей очень готова к убийству" (Мир Огненный 2, 157). За всё придется платить, потому "везде найду, мол". Потому и "кровоточит до сих пор венец терновый" (Мир Огненный 1, 587).
   Но еще и потому, что светлое Христово учение искажено до неузнаваемости. Те самые торгаши, которых Он изгнал из храма, не только господствуют в мире по сей день, но и изъяли из этого учения главное - вместо любви к человеку они поставили любовь к золотому тельцу. "Ты ошибся, но мы исправили твою ошибку", - цинично говорит Великий Инквизитор Христу у Достоевского. Спешит сказать и Высоцкий: "Мне судьба - до последней черты, до креста, спорить до хрипоты (а за ней немота), убеждать и доказывать с пеной у рта, что не то это все, и не тот, и не та, что лабазники врут про ошибки Христа". Затянут паутиной и затемнен лик Христа и пылится где-то на задворках, забытых чердаках человеческого сознания:
  
   Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак...
   Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,
   Тороплюсь, потому что за домом седлают коней...(Я из дела ушел)
   "Открылся лик, я встал к нему лицом": - торжественно и сдержанно сказано о мгновении общения с Высшим. Страшно спугнуть этот миг и так хочется продлить его! То, что можно сказать людям, уже известно две тысячи лет - "пророков нет в отечестве своем". Но то, что пошло от сердца к сердцу, не скажешь, это не для всех - "мы многое из книжек узнаем, а истины передают изустно". К тому, что известно из книжек и что "Он поведал мне светло и грустно", можно лишь добавить - "Пророков нет в отечестве своем, но и в других отечествах не густо":
  
   Пророков нет - не сыщешь днем с огнем,
   Ушли и Магомет и Заратустра...
  
   Это значит - мрак опускается на человечество. "Ничего не свято". Но если народ не освящает чистоган и ищет святость в чем-то другом, есть шанс избежать катастрофы. В стране Высоцкого этот шанс сохранялся, и надежда на возвращение к вере формулируется по-деловому четко: "Мы все-таки мудреем год от года, распятья нам самим теперь нужны" (Случай на таможне). Пусть вера вернется хотя бы в том виде, каком была отнята у народа - обрядов, догматов, служений в храмах. "Хорошо, что бдительнее стало", что "заморские барыги" не могут похищать "богатство нашего народа, хотя и пережиток старины". Оно-то "пережиток", но "таская, кто иконостас, кто крестик, кто иконку, веру в Господа от нас увозят потихоньку". Несмотря на шутливый тон стихотворения, Высоцкий говорит об очень важном - народ вернет себе "веру в Господа". Без нее, этой связи с Высшим миром, человек существовать не может. Будущие поколения примитивное верование, основанное на страхе, неминуемо отвергнут, ибо сознание человека помнит, что "Начало Начал не имеет ничего общего с ужасом", что лишь любовь к Нему способна выразить достойное почитание. Поэтому "не то это все, не тот и не та" (Мне судьба) в вопросах веры. Завалы на пути к Превышнему народ будет расчищать позже. А пока хорошо, что "бдительнее стало", приходит осознание: "Распятья нам самим теперь нужны" (Случай на таможне)!
   Высоцкий дерзко бросает вызов не только церковным догматам, но и науке: "Пусть меня ученые осудят за непонимание спирали" (Я вам расскажу). Но он-то как раз и понимает спираль по-детски наивно, но правильно - в будущее нужно взять все хорошее, и выбросить на свалку все негодное, отжившее. Безбожие не в том, что человек не исполняет обряды, не верит догмам, не читает канонические молитвы, а в первую очередь, в неисполнении Закона Божьего, заповеданного как основное условие бытия человеческого. А также в отрицании той простой истины, что человек видит глазом ничтожную часть существующей действительности. Ему нужно понять, в чем именно он "образ и подобие Божие". "Человечество божественно в своей сущности сердца" (Мир Огненный 2, 238). Незрим Господь, незримы миры, населенные великим многообразием жизни, и в сущности своей - духе, незрим и человек. Но упорствует в отрицании всего, что незримо, тупо бьёт непробиваемую стену желанием увидеть глазами, "вложить персты", разъять целое на частицы, якобы для упрощения познания, вместо того, чтобы видеть чувствами. "Глаза слепы, видит только сердце", учил Экзюпери, "я начинаю подозревать, что чувствовать и знать, это одно и то же", наставляет Стивен Кинг - но ... "пророков нет в отечестве своем, да и в других отечествах не густо". Но они продолжают учить, ибо у них такое поручение. Придумывают образы, мистерии, метафоры, пародии, фантасмагории, символы - всё, что может привести в соответствие ощутимое, но невидимое со зримым.
   Если люди могут объявить богом кого угодно, а Христа сделать персонажем рок-оперы "Иисус Христос - супер-звезда", то почему бы поэту не объявить вымышленный персонаж мессией: "МакКинли - маг, супер-зведзда, мессия наш, мессия наш". Ведь мистер Мак-Кинли, как бы уходит в мир иной, чтобы спустя сотни лет вернуться на землю - разве не то же обещал Христос? Если такая параллель поможет людям понять, заставит их подумать над тем, что хотел сказать поэт, то почему этот образ не использовать? "Низких" сравнений для того, Кто сам себя "унизил", "опустошил" по слову Павла (Филип.2, 7) не будем бояться" (Мережковский Д. Иисус Неизвестный,с. 435). На самом деле речь не о незадачливом мечтателе мистере Мак-Кинли, а о Том, "кого Иуда обыграл и в "тридцать три", и в "сто одно" (Вот это да). Да, игра. "...Сеть приготовили ногам моим; выкопали передо мною яму (Пс.56, 7)" - сеть их стальную, адамантовую рвет Иисус, как паутину. А все-таки из жалости к народу соблазненному вынужден играть в их игру... Весь Израиль - все человечество - ставка в этой игре Сына Божия с дьяволом" (Там же, 473) Чья возьмет - по сей день сомневаемся. Колеблется вера человеческая. Высоцкий в стране атеизма позволяет себе веру в Христа. Он как бы оживотворяет Его, ибо верит сердцем. Беззаботно сокрушает религиозные догматы, не потому, что сознательный еретик, а попросту, возможно, ничего и не знает о них, как миллионы советских людей. Может быть, и не читал никогда: "...Не двенадцать ли вас избрал Я? Но один из вас - диавол. Это говорил Он об Иуде Симонове Искариоте, ибо сей хотел предать Его... " (От Иоанна 6, 70). Но знает: "Владыка тьмы его отверг, но примем мы - Он человек". Действительно, Он Сам называет себя Сыном человеческим. И это не значит, что Христос низвержен до уровня грешного, несовершенного человека. Наоборот - человек должен возвышаться до уровня Христа. Как и сказал: "Когда вознесен буду от земли, всех привлеку к себе" (Там же, 12, 32)
   "Он повидал печальный край - в аду бардак и лабуда, и он опять в наш грешный рай". "Печальный край" - ад. Именно туда как будто отправился Христос, когда в преображенном теле вернулся на землю, чтобы снова покинуть ее до срока. "И держа Адама за правую руку, сказал ему Господь: "Мир тебе и детям твоим..."... Адам же преклонил колени у ног Господних и сказал: "Возвеличу Тебя, Господи, ибо поднял меня...и вывел из ада душу мою..." (Апокрифическое евангелие от Никодима)
   Система миров в представлении Высоцкого примерно та же. Ад, "печальный край" - самая низшая сфера того мира, куда уходят "преставившиеся". "Дно"! В том, что люди из этого "печального края", от этого "дна" не желают сделать "свой шаг назад", виноватых нет, кроме самих людей. Им очень хочется сделать шаг вперед. Но невозможно, находясь на дне, сделать шаг вперед, т.е. в умершее тело. Только назад - оттолкнуться от дна и подняться ввысь. Так и сделал Христос: "Он видел ад, но сделал Он свой шаг назад - и воскрешен!". Для того Он и опустился на самое дно, чтобы сообщить его обитателям - есть "наш грешный рай". Суть легенды о схождении Христа в ад в том, что "Учитель обратился к низшим слоям астрального мира со словами: зачем мыслями о земле навечно привязывать себя к земле. И многие воспрянули выше" (Озарение? YIII, 2). То есть, в более высокие сферы того мира, в который перешли. Ибо это сферы духа, где все "наоборот", зеркально, перевернуто. И "нужно, говоря языком церкви, победить полчища адовы" (Сердце, 299), "нужно устремиться за пределы этих явлений ужаса", ибо нестерпимо прикасаться к междуземному неестественному положению". А для этого необходимо "утончение мышления", возвращение к осознанию Высшего Мира, Мира Света уже в земной жизни, что означает устремление к добру. Добросердечие - единственное, что может спасти мир. Не только деяния добра, что есть следствие добросердечия, но, прежде всего, "Свет, который во тьме светит".
   Кощунственные образы в теме религии у Высоцкого отражают, разумеется, не его личное отношение к Высшим Силам, а ту путаницу, тот мрак и отступничество, которые были порождены и воинствующим атеизмом в СССР, и служением плоти в западно-христианском мире, ханжески завуалированным как бы верой в Бога. Люди стремительно утрачивают различие между добром и злом, служением Свету и тьме, правдой и ложью, представлением об аде и рае. Потому "переворот в мозгах из края в край, в пространстве масса трещин и смещений". "Довольно роботов! Для равновесия Мира нужно сердце..." (Мир Огненный 2, 262) "Но не все, оставаясь живыми, в доброте сохранили сердца" (Баллада о времени). Заглядывая в будущее, Высоцкий и предостерегает, и уповает, и утверждает:
  
   Но не правда ли, зло называется злом
   Даже там, в светлом будущем вашем.
   И во веки веков, и во все времена
   Трус-предатель всегда презираем.
   Враг есть враг, и война все равно есть война,
   И темница тесна, и свобода одна,
   И всегда на нее уповаем.
   Время эти понятья не стерло.
   Нужно только поднять верхний пласт ...
  
   Но верхний пласт непроницаемым панцирем охватывает человеческие сердца и тогда... "переворот в мозгах из края в край". Судьба миров "зависит от наполнения пространства". Какими мыслями и чувствами наполняем его, если - "не рай кругом, а подлинный бедлам" (Переворот в мозгах). И Христа не "вторично распинают", его распинают ежедневно, ежечасно - вместо того, чтобы следовать за Ним к своему предназначению, человек изуродовал его светлый облик, превратив Его в свое подобие, в нищего, просящего подаяние. Думают, что Он "требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду". Как и говорит поэт:
  
   И он спустился. Кто он? Где живет?..
   Но как-то раз узрели прихожане -
   На паперти у церкви нищий пьет,
   "Я Бог,- кричит,- даешь на пропитанье!" (Переворот в мозгах)
  
   Так "выглядит Бог содержателей кабаков". Им нравится подкупность Христа, покрывающего за свечку любое предательство. Нет ничего хуже, чем свеча предательства. Не нуждается Христос в таких почитателях, ибо свечи их коптят одеяние" (Озарение, YI 12). Потому-то "труднее всего отмыть истинное изображение Христа... собрать крохи народного Спаса, обращая хитон в рабочий плат, можно найти озарение" (Там же, Y 2-4). Потому и спешит Высоцкий, хочет успеть: "Паутину в углу с образов я ногтями сдираю, тороплюсь, потому что за домом седлают коней" (Я из дела ушел).
   Сняв с себя ответственность за незримые миры, как несуществующие, человек спокойно наполняет их чудовищными образами - они ведь тоже незримы, бредет в тумане, не слышит крик:
  
   Выучи намертво, не забывай,
   И повторяй, как заклинанье.
   Не потеряй веру в тумане,
   Да и себя не потеряй (Сколько чудес за туманами)
  
   Невежество, незнание просеивает сознание человека в те миры как бы небольшими порциями, а туман даже при небольшом усилии, при малейшем устремлении знать превращается в сетку, решето. Об этом не раз упоминает Высоцкий. Так, идя мысленно вслед за ушедшими, он пробивает туман невежества окошком знания - кто-то ушел в забвение, кто-то в Благодать: "Мои друзья ушли сквозь решето. Им всем досталась Лета или Прана" (Я не успел). Так же и оттуда идут токи знания, пробивая туман невежества, если есть тот, кто их принимает:
  
   Вот это да! Вот это да!
   Сквозь мрак и вечность-решето
   Из зала Страшного Суда
   Явилось то, не знаю что...
  
   На пути познания человек обречен искать ответы на вечные вопросы и, обретая крупицы истины, разрежать плотный покров тьмы незнания, превращая его в "сито":
   Но вечно, вечно плещет море бед,
В него мы стрелы мечем -- в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса (Мой Гамлет).
   Вопрос этот "вычурный" "быть или не быть", решает каждый человек, дошедший в своем духовном развитии до того тупикового момента, когда становятся очевидными противоречия между потребностями духа и порождениями человеческой плоти. "Груз тяжких дум наверх меня тянул, а крылья плоти вниз влекли, в могилу". И "мозг, до знаний жадный, как паук", пытается постичь то, что на этот момент представляется непостижимым. Но в любом случае, посылая мысли в высшие миры, человек втягивается в контакт с ними по самому банальному закону магнитного притяжения. Ведь его мысль это сгусток энергии, подчиняющийся тем же законам, что и электромагнитная. "Его сознание как бы просеивается... оно даже обостряется, но проходит как бы через мелкую сетку, преображающую оставшееся тонкое невежество" (Мир Огненный 1, 146). Возможно, сознание в какой-то момент даже изнемогает от неразрешимости: "Я бился над словами "быть, не быть", как над неразрешимою дилеммой". Но оттуда, из высших миров, уже тянутся руки, готовые подхватить даже робкие попытки сердца, если оно не угасло, не одеревенело под панцирем, а излучает свет и тепло:
   Что же выходит? И пробовать нечего?
   Перед туманом ничто человек?!
   Но от тепла, от тепла человечьего
   Даже туман поднимается вверх (Сколько чудес).
  
   Никогда не покидает Высоцкого вера в человека. Он утверждает: не имеет права человек "скользить словно пыль по лучу"(Мне судьба). Человек активный, заинтересованный приемник этого луча. Вера в справедливость и красоту мироустройства у поэта тоже незыблема. В минуты опасности он не сомневается, что находится под Высшей защитой. Непоколебимо верит, как бы перекликаясь с великим псалмопевцем: "Обаче очима твоими смотриши и воздаяние грешников узриши" (90-й пс.):
   Я спокоен, -- Он мне всё поведал.
"Не таись", -- велел, -- и я ск
ажу:
Кто меня обидел или предал, --
Покарает Тот, кому служу...
   Или теперь, а может быть -- уже:
Судьбу не обойти на вираже
   И на кривой на вашей не объехать,
Напропалую тоже не протечь...
А я? Я -- что! Спокоен я, по мне -- хоть
Побей вас камни, град или ка
ртечь...(Я спокоен).
   Только к Нему, к Отцу Небесному обращается "неверующий" поэт, когда изнемогает под ударами окружающего зла:
  
   Чтоб я не знал, чтоб агнецы не блеяли,
   Чтоб люди не хихикали в тени,
   От них от всех, о Боже, охрани!
   Скорее, ибо душу мне они
   Сомненьями и страхами засеяли (Две просьбы)
  
   На "сгибе бытия" (История болезни), между мирами - "не сплю, здоровье бычее, витаю здесь и там"- (Общаюсь с тишиной я) во всей неотвратимости вставал вопрос перехода - "и снизу лед и сверху - маюсь между, пробить ли вверх, иль пробуравить низ?" Осознав, что "со смертью перешел на ты" (Мой черный человек), Высоцкий возвышается над суетностью земной юдоли, ее обид, боли, мести, до понимания величия ушедших, которые
  
   ... выкрикнув хвалу, а не проклятья,
   Спокойно чашу выпили сию...(Я не успел)
  
   Осознавая это величие духа, Высоцкий и сам обретает силу сказать: "Я умру и скажу, что не все суета" (Мне судьба). "Хвалу, а не проклятья" успел выкрикнуть и он в молитве, которую мог вознести только поэт - в песне, одной из самых прекрасных. "В молитве к самому Высшему кто же может принудить сердце своё славословить чужими мерами? Кто слагал молитвы, гимны, песнопения, тот пел своим сердцем...Нельзя препятствовать духу возноситься на своих крыльях... Никакая догма не может запретить беседовать с Превышним... " (Мир Огненный 1, 38):
  
   Я от земного низкого поклона
   Не откажусь, хотя спины не гнул.
   Родился я в рубашке - из нейлона,-
   На шелковую, тоненькую я не потянул.
  
   Спасибо и за ту на добром слове:
   Ношу - не берегу ее, не прячу в тайниках,-
   Ее легко отстирывать от крови,
   Не рвется - хоть от ворота рвани ее - никак! (Реальней сновиденья или бреда)
  
   Под Высшей защитой тот, "кто в рубашке - что ему тюрьма или сума". Высоцкий выкрикнул свою хвалу Богу за два бесценных дара - дара "глаголом жечь сердца людей", то есть служения, и дара любви к женщине. И подводя итог, говорит: "Я жил тобой и Господом храним" (И снизу лед).
   Уже в молодости он отдавал себе отчет: "Мне удел от Бога дан" (Мой друг уехал в Магадан). Как и в том, что это не только дар, но и задание, которым нельзя пренебречь, как бы не хотелось иногда "ночью прыгнуть из электрички" и, бросив все, "уехать к другу в Магадан". Ему поручено "петь под струнный звон про то, что будет видеть он". И всю жизнь у Высоцкого самой насущной оставалась забота выполнить порученное. Чаша служения не дает ему покоя: "Что же с чашею делать?! Разбить? Не могу! Потерплю и достойного подстерегу. Передам и не надо держаться в кругу (кругу земной жизни). И в кромешную тьму, и неясную згу, другу передоверивши чашу, сбегу" (Мне судьба).
   Отдаёт себе отчет Высоцкий и в том, что не все предначертанное исполнил, знал об ответственности - "Я с сошедшими с круга пасусь на лугу, я о чаше не выпитой здесь ни гу-гу, никому не скажу, при себе сберегу, а сказать - и затопчут меня на лугу". Что многое не успеть, давно предчувствовал - "коли дожить не успел, так хотя бы допеть" (Кони привередливые). Что совершены ошибки непоправимые, не отрицает - "эх, сапоги-то стоптаны походкой косолапою". Но никогда он не становился на путь отступничества или предательства, потому и готов к Высшему Суду:
  
   Я от суда скрываться не намерен:
   Коль призовут - отвечу на вопрос.
   Я до секунд всю жизнь свою измерил
   И худо-бедно, но тащил свой воз.
  
   Но знаю я, что лживо, а что свято,-
   Я это понял все-таки давно.
   Мой путь один, всего один, ребята,-
   Мне выбора, по счастью, не дано (Мой черный человек).
  
   Все суетное он, благословив, оставляет на земле - "дела мои любезные, я вас накрою шляпою". Ибо видит то, ради чего продолжается бытие - "я доберусь, долезу до заоблачных границ". Уносит с собой безграничную веру в Бога, которому обязан счастьем родиться, служить Ему и уйти в срок, Им установленный: "В гости к Богу не бывает опозданий" (Кони привередливые). Все прекрасно, когда есть эта вера в Него, даже уход в мир иной. "Бросаюсь головою в синий омут, бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама!" Ведет Он в синий, прекрасный омут бесконечности - и это "реальней сновидения и бреда, чуднее старой сказки для детей". Да, это и есть реальность - мы приходим в этот мир и уходим из него, чтобы снова вернуться. Для того, чтобы вернуться в места, где было хорошо, мы забрасываем что-то символически ценное. Ну а если по неведению или рассеянности забудем это сделать, "забросит Бог для верности":
  
   А помнишь ли, голубушка, в денечки наши летние
   Бросали в море денежку - просила ты сама?..
   А может быть, и в озеро те ракушки заветные
   Забросил Бог для верности - сам Сангия-мама!..
  
   Не только для себя Высоцкий без колебаний утверждает веру в Бога в стране, где это было равноценно преступлению, но и для всей этой страны. Он не сомневается в том, что сердце народа, несмотря на неустанную атеистическую пропаганду, устремлено к Нему, поэтому - "в синем небе, колокольнями проколотом, медный колокол, медный колокол то ль возрадовался, то ли осерчал" (Купола). Колокола на Руси - голос народной души. Не колокольни, а множество сердечных устремлений пронзает околоземную сферу в поисках Господа, от которого его отлучили. Для того "купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал". Народ готов отдать Богу это самое ценное материальное не только, "чтобы чаще Господь замечал", но верит - сокровище это Его воля. Угадать бы её сердцем своим!
   Но, "чтобы чаще Господь замечал", мало общенародного устремления к Нему и отречения от золотого тельца. Нужно каждому утончить себя "до крови", чтобы засияло сердце светом любви сквозь утонченную плоть: "Если до крови лоскут истончал, залатаю золотыми я заплатами, чтобы чаще Господь замечал".
   Молитва Высоцкого об очищении народа: "Благодать или благословение ниспошли на подручных твоих. Дай нам, Бог, совершить омовение, окунаясь в святая святых" (Баллада о бане). "Пар, который вот только наддали", как пули из пор, вышибает "все пороки, грехи и печали, равнодушье, согласье и спор". Веник, которым "нужно выпороть душу, выпарить смрад из нее" - конечно, метафора некой могущественной силы, способной очистить душу человеческую. Нужно только осознать, устремиться к ней. И тогда:
  
   То, что мучит тебя, - испарится
И поднимется вверх, к небесам,-
Ты ж, очистившись, должен спуститься -
Пар с грехами расправится сам.
   Что же это за сила? "Это - словно возврат первородства"? Нет! Это - подобие "осушенья болот". Сила, способная выпарить из человека всю гниль, конечно, могучая энергия огня. Здесь в этом чистилище, "предбаннике", где нужно найти мужество обнажить все свои язвы и уродства, ибо "здесь подобие райского сада, пропуск всем, кто раздет донага", все равны, "стесняться не надо, что кривая рука да нога". Здесь "одинаково веничек хлещет", выпаривая души, здесь жар не опаляет, а дает блаженство единства со всем сущим:
  
   Все равны здесь единым богатством,
Все легко переносят жару,-
Здесь свободу и равенство с братством
Ощущаешь в кромешном пару.
   Прошло две тысячи лет с тех пор, как апостол Павел спросил жителей Эфеса: "Приняли ли вы Святого Духа, уверовав?" И услышал ответ: "Мы даже и не слышали, есть ли Дух Святой, а крестились в Иоанново крещение" (Деяния, 19, 2). Спустя две тысячи лет, мы не далеко ушли от эфесян. И сегодня не желаем понять, что же значат слова - крестя крещением покаяния, Иоанн учил, чтобы веровали в Грядущего, и крестились во имя Христа. Хотя сказано достаточно ясно. "Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мной сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и ОГНЕМ". Сначала покаяние, как осознание, а потом неизбежный путь Христа - восхождение в духе, крещение Огнем. "Не мысля о Мирах Высших, разве можно выглянуть в окно тесного дома? И сердце поведет путем Христовым к ступени Преображения" (Сердце 333). Принять Дух Святой, значит зажечь в себе дух-огонь, энергию любви, самой чистой и могущественной. Истинно, "без любви все языки кимвалы бряцающие". Помочь народу "совершить омовение" и послать ему благословение - молитва Высоцкого:
   Загоняй поколенья в парную
И крещенье принять убеди,-
Лей на нас свою воду святую -
И от варварства освободи!
  
   Он один из немногих "исповедников Истины", которые так нужны сегодня. "Слышите ли?! Нужны исповедники Истины, хотящие крещения огненного" (Мир Огненный 1, 584). Не случайно твердят наши "Рулевые": "Жатвы много, а делателей мало; молите же Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою" (От Матфея, 9, 37).
  
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ
  
   Вся жизнь утверждена на принципе союза - основы Космического Магнита. Если же видите распад, ищите только закон совершенствования.
   Беспредельность, 139
  
   "Что же с Чашею делать?" Уходя, Высоцкий отдавал себе отчет, что чашу служения не донес. "Я не успел" - ни дожить, ни допеть. Но он успел поставить диагноз, набросать историю болезни страны и наметить путь ее излечения. "Не душевно, а духовно я больной", это диагноз. Причина болезни в краткой формуле - "Проклятый страх, исчезни!" Взлет духа, как следствие небывалого развития культуры и образования народа, требовал условий для размаха крыльев духа. Томление духа в атмосфере мертвой разлагающейся идеологии вело к пробуждению осознания насилия над ним, преодоления страха и неизбежности сопротивления:
  
   Я взят в тиски, я в клещи взят.
   По мне елозят, егозят.
   Все вызнать, выведать хотят.
   Все пробуют на ощупь.
   Тут не пройдет и пять минут,
   Как душу вынут, изомнут,
   Всю испоганят, изомнут,
   Ужмут и прополощут... (Ошибка вышла)
  
   Взрыв был неизбежен, Высоцкий чувствовал его приближение: "Воздух крут перед грозою, крут да вязок" (Купола). И понимал, что претворение диагноза болезни в приговор тоже неизбежно: "Доктор, будет мне диагноз, или будет приговор?" - прошло несколько десятилетий и сегодня точность диагноза ошеломляет своей беспощадностью. "Мой диагноз - паранойя, это значит, пара лет". "Пара лет! - срок, как любое временное измерение, относителен. Главное - временность, преходящий характер болезни. Но сама по себе она не рассосется. Нужно понять и принять неумолимую правду диагноза-приговора. А как еще можно назвать состояние народа, собственными руками уничтожившего свою страну, отдавшего свою независимость, убившего в себе все святое, за что предки его жизнь отдавали?! "Ши-зо-фре-ния, - глумится Воланд над недалеким поэтом Бездомным, - ну это вы уж сами узнаете". "Узнаем" и мы, потихоньку подходя к разумению, как, разорвав цепи мертвых партийно-советских догм, советский народ тупо надел на себя кандалы другого мертвеца - изжившего себя капитализма. Уже без Высоцкого. Но он, все же, успел сказать, что путь из дебрей страданий, заблуждений и соблазнов к вечной Истине все тот же, данный раз и навсегда человечеству:
  
   Душу сбитую утратами да тратами
   Душу, стертую перекатами -
   Если до крови лоскут истончал,
   Залатаю золотыми я заплатами,
   Чтобы чаще Господь замечал!
  
   "Господи, не лиши меня небесных благ твоих!", - воздыхает душа православная, но, устремляясь к небесам, все еще пытается тянуть туда все плотское, не слышит поэта: "Крылья плоти вниз влекут в могилу" (Мой Гамлет). Да уж - "из рук вон плохо шли дела" в мире духа. И хотя экономические сваи социалистической системы прочно держали основание советского государства, оно было обречено. Вульгарный материализм не предложил ни одной идеи, способной заполнить пустоту пространства, когда идея коммунизма была погребена под лавой меркантильных ценностей, покоривших советские души. Советский Союз погиб, как идея. Все остальное вспыхнуло, как ветошь. Мгновенно "сгорели пламенем дотла все дела, не дела, а зола" советские. Пока еще есть время, в этой золе нужно отыскать сокровища несгораемые и нетленные, ибо они и сами есть огонь сокровенный. Это огонь сердец человеческих. Положив в основание достояние советского народа, оплаченное такой большой кровью, может быть с них, этих сокровищ советского духовного опыта, и начнет сооружать народ новое строение. Заранее можно сказать почти обо всем - советский народ принял его от предыдущих поколений, сохранил, пронеся через все испытания своей семидесятилетней истории, и приумножил.
   Несмотря на отлучение от Бога, советское общество, как сказано, сохранило религиозное мировосприятие. Заключается это, прежде всего, в том, что материальные ценности оно ставило в безусловное подчинение ценностям духовным в системе своих ориентиров. Религия учит: отдай, не копи, поделись, не думай о земных благах. Так слагается ориентир, вектор устремленного движения человеческого. Нельзя стремиться к духовному совершенствованию, единственному, что суждено человеку, и одновременно желать хотя бы немножко разбогатеть. Не получится. Двигаться в двух направлениях одновременно невозможно. Это попытался сделать некий Анания - продал имение и положил деньги к ногам Апостолов, но утаил немного для себя. Петр же сказал ему: "Анания, для чего ты допустил сатане вложить в сердце свое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова Анания пал бездыханным..." (Деяния, 5, 1-4) . Именно попытка двигаться в двух направлениях - к свету, и к тьме разорвала сердце Анании. Потому со всей категоричностью сказано: "Сердце ваше будет там, где и сокровища ваши" (От Матфея, 6, 23-24).
   Даже на излете советской эпохи, когда целая армия "зазывал из пекла" денно и нощно выла о наслаждениях потребительского рая, все же не это искушение заставило советский народ собственными руками разрушить свою страну. А стремление сокрушить стены ограничений, которые вставали тогда на всех путях человеческой деятельности. Одни хотели запрещенных знаний, другие запрещенного творчества, как бы не востребованного, третьи частного предпринимательства, четвертые бытового комфорта, запрещенного по сути приоритетом производства товаров группы А(тяжелой промышленности). Все было жестко и тупо, а часто бессмысленно, регламентировано государством, идеологическими штампами, мертво схватившими за горло общество. Оно задыхалось и негодовало, видя, как партийное руководство использует идею социализма для собственного обогащения и комфорта. Люди видели, но недооценивали всю опасность того, что само партийное руководство тоже томилось под гнетом ограничений, возложенных на них на заре советской власти большевистскими отцами основателями. Оно хотело пользоваться материальными благами, к которым имело беспрепятственный доступ, не тайно, а законно и неограниченно. Все эти противоречия разрывали страну изнутри и требовали решений. Потому перестройка была столь долгожданным сигналом к преобразованиям. Они должны были разрушить не страну, а стены ограничений. Большинство народа буквально опьянело от того ветерка свободы и правды, которым повеяло из щелей стремительно разрушающихся стен, думая, что "дождалась Россия". Слишком опьянело.
   Поколение советских людей, на расцвет жизни которых пришелся развал Союза, дети фронтовиков, "бывших старшин да майоров", ветеранов и детей войны, без колебания верили в правоту социализма. "А я? За что я воевал?!, - спрашивал ветеран войны, узнавший о богатстве спекулянтки Маруси Пересветовой. Ни почета ей, ни уважения, ни сострадания даже посмертно: "Упала она возле двери, некрасиво так, зло умерла" (Баллада о детстве). Именно так в СССР относились к богатым, как к спекулянтам, людям, нажившим свои богатства неправедным путем. Верьте в это, молодые, "не сумлевайтесь, милые". Советский народ воевал не только против немецкого фашизма, но и за свой советский социализм, безоговорочно веря в его высшую справедливость.
   "Рупь не деньги, рупь бумажка, экономить тяжкий грех. Эх, душа моя - тельняжка - сорок полос, семь прорех" (О речке Ваче и попутчице Вале) - кредо не только бича-старателя, гуляющего по необъятным просторам Сибири. Это, в общем-то, финансовая психология среднестатистического советского человека. Хотя, безусловно, по этому признаку уже тогда можно было провести линию водораздела и в советском обществе: одна его часть исповедовала идеал бескорыстия, другая, напротив, тяготела к стяжательству. Этот второй, "чуждый по мировоззренью человек", не может понять того романтика, который бросает в воду "тяжелые рубли". "Он нырнет, отыщет, радоваться будет, удивляться первых пять минут. После злиться будет: "Вот ведь, - скажет, - люди! Видно, денег куры не клюют. Будет долго мыслить головою бычьей: "Пятаки - понятно, это медь. Ишь, рубли кидают, завели обычай. Вот бы гаду в рожу поглядеть!" (Люди говорили морю...)
   Как это точно подмечено поэтом - "будет злиться" этот чуждый по мировоззренью человек. Зачем же ему злиться, ведь он нашел рубли, заброшенные в воду каким-то непрактичным идеалистом, совсем не богатым, признающимся: "Я ведь не Гобсек". А злиться он будет за то, что этот идеалист попрал его собственный идеал материального блага. Попрал вдохновенно, уверенно, легко то, что так тяжело вынашивал тот в своей "бычьей голове". Ибо услышит насмешливое: "Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся! Только не дождешься, чтобы я сказал - что я здесь оставил, как хочу вернуться. И тем боле, что я загадал". Они безнадежно не понимают друг друга, эти два чуждых по мировоззренью человека. И их противостояние определит судьбу народа, страны, всего человечества. Ибо, "как тогда рожденный по плоти гнал рожденного по духу, так и ныне" (Галатам, 2, 29).
   Трудно сказать, когда и как идеал нестяжательства, пронесенный через века множеством поколений, сумеют принять молодые. И сумеют ли. Вникнут ли в то, что сказано две тысячи лет назад, как в личную цель: "Итак, братия, мы дети не рабы, но свободной"? Безусловно, этот идеал - краеугольный камень мира, но он так тяжко поражен торгашеством. Настолько тяжко, что люди уже и вообразить не могут, как иначе. Все иное кажется им неестественным и нежизнеспособным. "Жить в обществе, где нет цветовой дифференциации штанов?!"- ужасается житель галактики Кин-дза-дза. Так и люди современности - жить в обществе, где обмен не будет господствовать во всех сферах жизни? Это невозможно! В то время, как нежизнеспособность торговой цивилизации все более очевидна. "Изгнание торгашей из храма остается символом предостерегающим", - но не от торговли предостерегают людей, а от торговли в храме. "Никто не может запретить обмен жизненных припасов, но пусть торгаши решают дела при свете огней сердца. Тем самым основы жизни могут светиться сиянием добра" (Братство 2, 168). Люди же верят, что и без добра как-то можно обойтись, лишь бы деньги были. И откупиться можно, если есть деньги, даже от Бога. Забывают, что добро это не просто действие, это явление света, того света, который "во тьме светит". Приблизилась эпоха, в которой человечество поставлено на самую грань светотени. Эта грань уже не лежит в горизонтальной плоскости, где можно беспечным барашком прыгать из тьмы в свет и обратно. Плоскость грозно наклоняется, стремясь к вертикальному измерению, в котором духу человеческому предначертано либо, поднимаясь, слиться с Духом Превышним, либо безвольно скользить в пропасть тьмы. Третьего состояния не существует, ибо Земля - тупик, из которого только эти два выхода: восхождение, или разложение.
   Законы политэкономии описали все функции денег, кроме самой важной - деньги, как средство погашения духа человеческого, этих "огней сердца". Свет высший притянет эти огни, согласно обыкновенной физике Света. Немного выходит она за пределы трехмерного мира. Но понятие малости так относительно! Мысля категориями этого мира, можно сказать - свет расширяет поле зрения, потому пусть хотя бы тусклые огоньки рассеивают тьму, даже малые искры сделают мрак несовершенным. Сумевший найти искру Света будет уже сотрудником светлым. А несущий Свет будет сострадателен к "соседнему дальтонизму". Именно сострадание присуще светлому сотруднику. Разве можно требовать, чтобы люди думали одинаково? Но им нужно учиться различать, где Свет, а где тьма. Нелегко даются тонкие вибрации, но, учась распознавать их и культивировать в себе, человек и себя совершенствует и несет другим Свет, насколько возможно. В этом весь смысл жизни. "Поймем жизнь, как самосовершенствование и тем решим, как этические, так и экономические постулаты" (Мир Огненный 1, 220). Нужно показывать детям советский мультик о светлячке. Он создан в 1978 году, и в нем вся эта философия. Как не поверить, что на ладони новорожденного записать можно основу Бытия.
   Советский опыт был попыткой вывести "детей свободной" на магистраль эволюции духа. Но "дети рабы плоти" оказались слишком тяжеловесны, многочисленны и инерционны. А что дальше: сумеем ли "увеличить запас добра", или "атомная бомба бездуховности рванет так, что вылетят стекла и в Кремле, и в обоих Белых домах" (Поляков Ю.М. Россия в откате, с. 17), зависит от выбора каждого. Из простой суммы этих "каждых" сложится та общая светотень, которая и определит будущее человечества.
   Прошли годы, исчезла страна социализма, где в целом господствовала идеология нестяжательства. Откуда же взялось вдруг столько алчных, корыстных, жуликов, воров и убийц, готовых на любые преступления ради денег? Да оттуда, конечно! Из страны социализма. Многие даже и не подозревали, какие хищнические инстинкты живут в их собственных душах, сдерживаемые государственными мерами и нормами этики. О "чуждом по мировоззренью человеке" сказал Высоцкий, но тогда никто не понял, что он уже проводил линию водораздела между зернами и плевелами. "А каковы доходы ваши, все-таки? За песню - "трешник"?! Вы же просто крез!" (Я только малость объяснюсь..) Зависть! Чувство, которое томило миллионы советских граждан, и намечало ориентиры движения, далекие от нестяжательства. "У них деньги куры не клюют, а у меня на водку не хватает" (Мой сосед объездил весь Союз) - эта фраза Высоцкого при его жизни повторялась часто, с иронией, но как горькая правда.
   Выходит, не получился гармонический человек из "Морального кодекса строителя коммунизма". Атакам зависти и злобы за "то, что у меня автомобиль", Высоцкий подводит итог: "Я во вражду включился постепенно, я утром зрел плоды ночных атак: морским узлом завязана антенна... то был намек - с тобою будет так!" (Песня автомобилиста). Он, "сын свободной", уступает, предлагая - "возьмите без доплаты трехкомнатную камеру мою" (Мой черный человек). Не только потому, что "понял я - не одолеть колосса". Главное - "теперь народом я не ненавидим, за то, что у меня автомобиль". Теперь, это когда он добровольно отказывается от машины, чтобы не искушать "сына рабы плоти" ненавистью и завистью. Не помогает и это. "Возьмите без доплаты"... берут, но не перестают ненавидеть.
   Социализм, понятый, как принцип справедливого распределения материальных благ, не меняет душу человеческую. Целиком принимая все буржуазные ценности материальных благ, он лишь хочет их по-новому распределить, сделав достоянием всех. Социализм не сомневается в ценности мирского богатства. Только для всех хочет всеобщей "буржуазности". "Социализму свойственно не столько презрение к буржуазности, сколько зависть к ней... Социализму чуждо аскетическое преодоление буржуазности этого мира во имя мира иного. Социализм лишь заканчивает буржуазное устроение мира... Мир буржуазный должен будет уступить место миру социалистическому по необходимости и по справедливости ... Печать отяжелевшей буржуазности лежит на всех общественных идеологиях, и потому все эти идеологии не христианские" (Бердяев Н. Смысл творчества, с. 488). Но христианство суть социализм в первозданной его чистоте. Нет опоры у человека без идеи божественной. "А я - едва не пошатнулись ноги мои... - я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо нет им страданий до смерти их, и крепки силы их... выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце, над всем издеваются, злобно разглашают клевету, говорят свысока; поднимают к небесам уста свои, и язык их расхаживает по земле... Так не напрасно ли я очищал сердце мое, и омывал в невинности руки мои?" (Псалом 72), - разве не так же и сегодня слабеет дух человеческий, "кипит сердце и терзаются внутренности" его при виде такой несправедливости? А выход тот же, что у псалмопевца, и выход этот единственный, данный раз и навсегда - "Бог твердыня сердца моего и часть моя вовек" (Там же, 25).
   Сердце поэта летит к той же истине по прямой - "Лабазники лгут про ошибки Христа" (Мне судьба). Ибо правда, что "Христос - центр истории; история шла к Нему и идет от Него" (Бердяев Н. Философия свободы, с. 159) Зачем твердить, что Христос искупил наши грехи, если прежде всего нужно понять, почему Он дал распять свою плоть, хотя был безгрешен. Что, только распяв плоть, можно воскреснуть в духе. И до Христа было известно: "Постигший - плоть свою отстраняет, плоть, пропуская; плоть оберегая. Разве так оттого, что "Я" отвергает? Напротив - лишь так своё "Я" совершенствует" (Лао цзы, Дао дэ цзин и годяньские списки, с. 24)
   Христос же показал, как духом совершенствоваться, "отстраняя" свою плоть добровольно, самодеятельно. Только тогда социальная проблема распределения материальных богатств может решиться окончательно. "Люди сами, без Него, не разделили бы хлеба, продолжали бы войну бесконечную, горло бы перегрызли друг другу, как это делали от начала мира и будут делать до конца... Только глядя на Него, Сына Человеческого, поймут, что значит: "Душу свою отдашь голодному и напитаешь душу страдальца; тогда свет твой взойдет во тьме, и мрак твой будет, как полдень (Ис. 58, 10) (Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 355).
   Несмотря на кажущийся прогресс человечества, "корабль кренится наш" (Еще не вечер), поистрепался он в своих блужданиях, и "в трюме течи". Зоркие, видя беду, предупреждают: не стоит блуждать по океану в поисках упавшего груза. "Он уже глубоко на дне и корабль может потерять срок в бесплодных поисках. Лучше кораблю потерять часть груза, нежели не поспеть к гавани, где он получит новое назначении" (Братство 2, 570). Новое назначение вообще-то не новое, оно вечное: "Мы говорим о Надземном, ибо человечество нуждается в осознании его. Мы хотим, чтобы Надземное познавалось путем научным, путем исследований и наблюдений". Иначе "пацаки с планеты Земля" не поверят в него. И чем быстрее поверят в близость мира тонкого, светлого и прекрасного - может быть, сердцем больше - тем быстрее познают истинную радость Бытия. В сравнении с ней радость материального накопительства предстанет тем, чем она есть на деле - радостью наркомана, получающего дополнительную дозу.
   Бесценным достоянием советского общества было также чувство коллективизма - качество общинного бытия, благополучно пережившее все катаклизмы и испытания веков. Нет ничего удивительного в том, что не истребленный в веках принцип общины, то есть приоритет общего блага в сознании, нисколько не был поколеблен в стране, преследующей цель коммунизма. Чувство коллективизма - мост, переброшенный из прошлого в будущее над всеми перипетиями истории. Ибо если у человечества есть будущее, то только в виде братского единства. Иного будущего просто не существует, все иное противоречит Закону единства Вселенной.
   Крестьянская община передала советским поколениям свои традиции, принципы и мораль. Как в российском обществе до революции общинное мировосприятие определяло его нравственную физиономию, так и в СССР крестьянская мораль формировала быт, настроения, мироощущения, культуру жителей советских городов и сел. Даже после грандиозной индустриализации. Оно формировало стиль поведения и взаимоотношений в обществе: "К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми. Мы славно тут разместимся, и скажете потом, что Бог, мол, с ними с генами, Бог с ними с хромосомами, мы славно поработаем и славно отдохнем!" Ну и в долгу не останемся: "Товарищи ученые! Не сумлевайтесь, милые. Коль что у вас не ладится, ну там не тот аффект, мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами, денечек покумекаем и выправим дефект" (Товарищи ученые). И это не юмор или не совсем юмор, а сермяжная правда - "кумекать и выправлять дефекты" всем миром, скопом, сообща, и как правило, "с лопатами и с вилами", какая бы тонкая проблема ни стояла. Обычное дело для русского мужика!
   Чувство коллективизма вырастало, прежде всего, из семьи, в те времена представлявшей немалую общину из представителей трех-четырех поколения и целую систему родственных уз. "Наша семья", которая отправляла "самого непьющего из всех мужукув" за товарным дефицитом в Москву, "снабдив его списком на восемь листов", представлена "снохой с ейным мужем", "братом с бабой", "двумя невестками, зятем, тестем, сестриным мужем, кумом с бабой, сестрой, которой нужно купить "плевать чего, но чтоб красиво" (Поездка в город). На деле же, семейные общины были еще многочисленнее.
   Вырастая, советский человек переходил из одного коллектива в другой уже с заданной программой коллективного мировосприятия. У многих в те времена был дом, воспетый Высоцким, что "в Каретном ряду первый дом от угла - для друзей, для друзей" (В этом доме большом). Коллектив учебный, трудовой, спортивный, военный, творческий, дворовой сопровождал советского человека всю его жизнь.
   Это не значит, что приоритет коллективных ценностей создал полную гармонию взаимоотношений: общество-личность. Семья уже не представляла собой тот монолит, который покоился на жесткости патриархальных обычаев. Её постоянно трясло от бунтов, противоречий, скандалов и ультиматумов, связанных, как правило, с протестом личности против диктата общины. "Что же что рога у ней, - кричал жираф любовно, - нынче в нашей фауне равны все поголовно. Если вся моя родня будет ей не рада, не пеняйте на меня - я уйду из стада" (В желтой жаркой Африке). Влюбленные дерзко отстаивают свои права на собственный выбор, идущий вразрез с семейным. Но любовь-победительница все еще остается принципом, скрепляющим семейную общину. Тогда открывается истина о счастье человеческом: "Волюшка, Настена, это ты да дом" (Проскакали всю страну). И незыблемая основа семьи: "Вы с того и начинайте и потом до конца во всю жизнь привечайте дорогого отца!" (Величальная) Прост и понятен смысл семьи, она "делу доброму венец, да начало - новому!" (Свадебная)
   Что же касается общности, которую успели окрестить "советский народ", то следует помнить, что в систему советской власти вкралась великая ложь. Партийное руководство, действительно выходящее из недр народной массы, забывало о ней достаточно быстро, "отрывалось" от нее. В лучшем случае оно обязано было по советским законам реагировать на жалобы народа. Но в праве на сотрудничество в деле управления общественными делами этому народу было отказано. Партийный руководитель, вышедший из семьи, в которой "все - кто от сохи, кто из народа... из народа вышел поутру", твердо заявляет - "и не вернусь, хоть мне и предлагали":
  
   Глотал упреки и зевал от скуки,
   Что оторвался от народа - знал,-
   Но "оторвался" - это по науке,
   А по жаргону это - "убежал" (По речке плавал честный грека).
  
   Приученный молчать и отученный сотрудничать рабочий класс "молчал, как рыба", когда при развале огромной страны ее несметные богатства растаскивали по карманам. Не удивительно, ведь он даже не знал, что это его достояние. "Так проложите, проложите, - взывал Высоцкий к "слугам народа", - хоть канал по дну реки и без страха приходите на вино и шашлыки, и гитару приносите, подтянув на ней колки, но не забудьте, притупите ваши острые клыки". Напоминал - "слуги народа" должны служить народу. Но, как всегда, "троянцы не послушали Кассандру".
   Подлинное ощущение братства рождалось в небольших, неформальных коллективах - от семьи до дворовых компаний, в которых тоже руководствовались определенным кодексом чести, правилами и искренним чувством привязанности. "Страшней, быть может, - только Страшный суд! Письмо мне будет уцелевшей нитью, его, быть может, мне не отдадут, Но всё равно, ребята, напишите!.." (Ребята, напишите мне письмо). Это чувство подлинного братства люди проносили через всю жизнь в сердце своем, даже теряя нити, связующие их жизни. "Рубль последний в Сочи трачу, телеграмму накатал. Шлите деньги, отбатрачу. Я их все прохохотал" (Про речку Вачу), - непринужденно просит о денежной помощи старатель, промотавший весь свой баснословный заработок, и, похоже, не сомневается, что пришлют. Русский подкидыш, который "мог бы быть с каких угодно мест" в огромной стране, безоговорочно встает "горой за горцев, чье-то горло теребя", потому что навсегда запомнил: "Они нам детских душ не загубили, делили с нами пищу и судьбу" (Летела жизнь).
   Можно бесконечно долго в творчестве Высоцкого отыскивать подтверждения незыблемой ценности коллективного мироощущения советского народа, в котором местоимение "мы" встречается чаще, чем "я". Ощущение одной семьи, огромной общины, которая прошла путем испытаний, единого горя, радостей, единых свершений, разочарований и надежд, и по сей день не оставляет бывших советских людей. Ощущение, высказанное фразой: "Эй, Гиська! Мы одна семья, вы тоже пострадавшие. Вы тоже пострадавшие, а значит, обрусевшие..." (Баллада о детстве) остается импульсом стремления к единению у всех обитателей огромной территории под общим названием Россия. Быть обрусевшим, значит "пострадать", приобщиться к тому кресту, который на этом отрезке истории несет русский народ. Это неизбежно, как страдальческий путь евреев на предыдущем этапе истории, о чем сказано: "Вспомните прежние дни ваши, когда вы, быв просвещены, выдержали великий подвиг страданий" (Евреям, 10, 32)
   Прошли годы, исчезла страна социализма. Наступила эпоха чудовищного разъединения людского. В новых поколениях на первый взгляд мертвеет чувство коллективизма. Но всегда нужно иметь в виду спираль, как символ отрицания отжившего и собирания годного для будущего. Новым поколениям придется делать эту кропотливую работу, хотя пока они не сознают этого. В будущее нужно отбирать подлинное единство. Высоцкий, как всегда, емко в короткой фразе определил сложность противоречий личности и общества: "Я хотел бы бегать в табуне, но не под седлом и без узды" (Иноходец). Это противоречие между той первозданной свободой выбора человека и тем, что "жить в обществе и быть свободным от него нельзя" (Ленин). При всех своих успехах человечество не обретет элементарного равновесия, необходимого для существования, пока это противоречие не разрешит. Хочу бегать "в табуне", но не приемлю "ни узды, ни седла". Как быть? Действительно, "свобода драгоценна, как охранение личности", более того - "как индивидуализация энергий". Это законно, естественно. Но сегодня: "Именно свобода является самым извращенным понятием. Вместо нее, жизнь наполняется тиранией и рабством" (Сердце, 85).
   Человек, прежде всего, дух восходящий. "Каждому построена лестница восхождения в беспредельности" (Беспредельность, 88) И свободу подлинную обретает, восходя духом. Именно потому, что "дух в потенциале своем стремится к новым восхождениям", советский дух со всей неотвратимостью и должен был разрушить ту форму коллективизма, которая оказалась на определенном этапе, если не ложью, то пустотой. В трудовых коллективах чаще всего формализм приоритета общественного над личным и отлучение народа от решения важнейших общественных проблем рождают горечь, пассивность и безразличие:
  
   Мы бдительны - мы тайн не разболтаем, -
   Они в надежных жилистых руках,
   К тому же этих тайн мы знать не знаем -
   Мы умникам секреты доверяем, -
   А мы, даст Бог, походим в дураках (Мы бдительны).
  
   Что остается трудовому народу? "Еще возьмем по полкило на брата... Свой интерес мы побоку, ребята, - на кой нам свой, и что нам делать с ним". "Не принуждение, меньше всего соревнование, но усиление энергии посылает понятие сотрудничества". У советского народа был скоплен немалый опыт такого сотрудничества. Разве можно было без осознанного коллективного сотрудничества осваивать и удерживать такую огромную и многообразную территорию? "Бегать в табуне, но без узды", значит право на свой выбор, свой путь: "Среди нехоженых путей один пусть мой, среди не взятых рубежей - один за мной!" (Ну вот, исчезла дрожь в руках). Потому - "нужно...утвердиться в индивидуализации, ибо радуга укрепляется всеми лучами". Но даже, если "я скачу, но я скачу иначе", что-то заставляет человека нести "седло", хотя оно и "набило раны на спине". Когда "внутренний человек в его неповторимой индивидуальности" готов к "жертвенному служению" общему делу, он вольно или невольно создает тот "внутренний аристократический строй мира, иерархический его организм", который "всегда был источником всякого величия в мире, всякого повышения качества и ценности человеческой жизни" (Бердяев Н. Смысл творчества, с. 493). Поверим мудрым - "всегда"!
   Советское сознание только начинало ткать материю подлинного "органического иерархизма" и аристократизма. На этом аристократизме Духа мир держится. При "жертвенном служении" взаимное, согласованное людское чувство удесятеряет энергию, которой является любое чувство. Оно создает такую мощь чистых энергий, которой ничто не может противостоять.
   Велика территория России, велико разнообразие ее природы, народов, на протяжении веков под ее крылом сохранявших свою неповторимую национальную индивидуальность, велико и чувство коллективного единства мощными корнями прорастающее из глубины веков. Пока сердце народа способно генерировать энергию согласованных чувств, народ непобедим. "Величественно чувство взаимной любви... Не от извилин мозга придет согласованность, а из сердца, от Света. Чувство злобы оставим темным" (Сердце, 278). Именно, любимая проповедь темных - устремить всю свою энергию, все силы на личное благополучие, успешность, ублажение плотских похотей. Новое назначение российского корабля - собрать воедино народ могучим магнитом взаимных чувств добра, сострадания, милосердия. И он не оставлен один на пути, ведущем к этой сужденной ему цели: "Запертый в золотую клетку Христос, чтобы проломить ее, Сам сходил даже среди обликов умаленных, лишь бы вернуть величие единства" (Озарение, III, 18). Советские люди могут свидетельствовать, как сплачивало их в несокрушимый монолит чувство любви. Ко всему, что есть Свет - к родине, детям, природе, космосу, искусству, творчеству. Из правоты и красоты этого чувства будет складываться новая корпоративность. "Когда говорю о единении, предполагаю огненную спайку. Как плавильщик знает количество металла для групповых фигур, так Огонь действует на людское единение... Мы должны стремиться к образованию этих коллективов духа" (Мир Огненный, 1, 23)
   "Роскошь человеческого общения" предстанет в новом облике, когда коллективизм трансформируется в утонченное взаимодействие мыслей и чувств. Монолитная глыба, в которой камни сцеплены друг с другом лишь чистыми, гладкими гранями, неподвластна ни времени, ни атмосферным явлениям, ни сотрясению земной коры. Она не нуждается в связующих материалах. Так и человеческий монолит, где люди сцеплены друг с другом чистыми граням сердец, не нуждается в таких скрепах. Профессия, семья, нажива, партия связывают людей на определенном этапе, но когда рассыпаются эти "скрепы", строение рушится. И только чистые гладкие грани взаимной любви человеческой могут держать сооружение вечно. Но где почерпнуть силы для любви к своим братьям? Вот вопрос поэта:
  
   Да как же любить их - таких неумытых,
Да бытом пробитых, да потом пропитых?
Ну ладно там - друга, начальство, коллегу,
Ну ладно, случайно утешить калеку,
Дать всем, кто рискнул попросить.
А как всю округу - чужих, неизвестных,
Да так - как подругу, как дочь, как невесту,
Да как же, позвольте спросить? (А. Башлачев)
  
   Ответ А. Башлачева прост, как может быть прост ответ гения: "ТАК, значит, жить и ловить это Слово упрямо, душой не кривить перед каждою ямой, и гнать себя дальше - все прямо, да прямо - в великую печь!" Когда Слово это пронзит сердце стрелой боли за ближнего, тогда и обретет любовь свой дом. Время еще не пришло: "... все впереди, а пока еще рано, и сердце в груди не нашло свою рану". "Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог". Полюбить Слово, значит и людей полюбить, иначе - никак. Там, в "великой печи" Башлачева, в "парной" Высоцкого, где "все равны ... единым богатством, все легко переносят жару, здесь свободу и равенство с братством ощущаешь в кромешном пару" (Баллада о бане). Именно так и смогут почувствовать люди, что способны любить друг друга, как любит их Отец. Как в хорошей семье, не такой уж диковинке на Руси. Как вверху, так и внизу, как "на Небе, так и на Земле". Примерно так и сказал об этом поэт: "Здесь нет ни одной персональной судьбы, здесь судьбы в единую слиты" (Братские могилы). Такое человеческое сооружение, где нет места насилию и посягательству на сердце близкого, будет называться "Братство". А слово "брат", такое исконное, родное, теплое в русском языке, не угасающее в поколениях, придет на смену советскому "товарищ". "Господ" же придется изгнать навсегда.
   Еще одним величайшим духовным достоянием советского народа оставалось осознание им ценности подвижничества, подвига. На подвиге воспитывались советские люди с младенчества. Слава Богу, обильна российская история именами героев и славных побед. Не чураемся героев и мировой истории. Знали твердо: самоотверженность, самопожертвование - это вершина человечности, в подвиге красота, достоинство и величие человека. "И друзей успокоив, и ближних любя, мы на роли героев вводили себя" (Баллада о борьбе), - совершенно правдивое утверждение поэта о воспитании идеалов у советских детей.
   В воспитании молодого поколения на подвигах можно увидеть два важнейших аспекта. Во всяком случае, их видел Высоцкий. Первый заключается в том, что подвиг является как бы маркером служения добру, ибо подвиг и зло несовместимы. Подвижничество неразрывно с общим благом. Жертвуя собой, отрекаясь от личного интереса, человек, идущий на подвиг, продвигает все человечество вперед. Устремить всю свою энергию, волю, все силы свои на личное благополучие, личный успех, личное удовольствие - духовный рак, распад пожирание одной клеткой других.
   Энергия подвига не растворима во времени. Она способна подпитывать всегда и всех, кто к ней сознательно обратится. Высоцкий сказал об этом так:
  
   Чистоту, простоту мы у древних берем.
   Саги, сказки из прошлого тащим,
   Потому что добро остается добром
   В прошлом, будущем и настоящем.
  
   Подвиг, как яркое, поражающее людей действие, или подвижничество, как малозаметное, или вовсе неизвестное, непрерывное и упорное трудовое служение - неважно, в любом случае мост из прошлого в будущее, собирание лучшего в опыте человечества для использования его будущими поколениями. Потому: "Если путь, прорубая отцовским мечом, ты соленые слезы на ус намотал", значит идешь правильным путем борьбы, не избегая "жаркого боя". А "если руки сложа, наблюдал свысока и в борьбу не вступил с подлецом, палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!" Это беспощадная правда о выборе каждого человека.
   Второй аспект воспитания молодежи на подвиге касается если не физики, то метафизики духа. Речь об особенности времени, заключающейся в нагнетании энергий: "... Когда энергия уже работает, тогда невозможно отрицать ее, и остается найти ей естественное приложение...Невозможно отрицать, что теперь особенно напряжены пространственные токи. Не время их отрицать, нужно поспешить с их применением. Уже много раз указывалось на опасность низшего психизма. Значит, нужно помыслить о высшей энергии, которая понимается, как духовность" (Братство 1, 171)
   Осознав себя жителем Космоса, может быть, и поймем, как космические энергии устремляются к Земле, где магнит человеческий, становится все сильнее. Ассимилируясь, они усиливает и энергию человека. Она будет искать выход в проявлении. В чем она проявится, вопрос выбора человека, уровня его сознания. В "низшем психизме" - преступлении, или в проявлении высшей духовности - подвиге. У Высоцкого сказано об этом совсем просто: "А в подвалах и полуподвалах ребятишкам хотелось под танки. Не досталось им даже по пуле, в "ремеслухе" живи не тужи" (Баллада о детстве). Не войны и смерти хотели ребятишки, а подвига, яркой вспышки энергии, которая клокотала в их сердцах. Но не найдя выхода в подвиге, она нашла его в "низшем психизме". "Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули из напильников сделать ножи". Вот так и "ушли романтики из подворотен ворами". Энергия стремится "вздохнуть" там, где слышит ответную вибрацию. Вне всяких сомнений, миллионы людей уже вибрируют, не зная сами, что становятся магнитами. И когда отрицают по невежеству, поток обращается против источника. Вместо подвига, единственного действия, тождественного такому потоку, общество получает чудовищные преступления - дети убивают родителей, родители - детей, брат - брата. Действительно, какие еще нужны знаки того, что предсказанное уже наступило.
   Перспектива, которую видел Высоцкий, уже стала реальностью. Какую же цель преследует "целеустремленный, деловитый, подкуренный, подколотый, подпитый"? Цель у него одна - забыть, что он человек в том страшном мире, который стал царством насилия. И выбор у него невелик - забыть или жить по законам насилия: "Напрасно, парень, за забвеньем ты шаришь по аптекам. Купи себе хотя б топор - и станешь человеком!" (Баллада об оружии)
   Вот когда упавшие на Землю "огромной силы токи", не найдя приёмника, становятся "токами низкой частоты" (Я вам расскажу). Ведь "напряжение планеты лишь те токи пропускает, которые соответствуют ее атмосфере", порожденной человеческими эманациями... "А человечество недоумевает, как происходит кара земная" (Беспредельность, 423). Тот, кто способен почерпнуть силу духа в подвиге, истребит в себе сомнения: "А вдруг в костер?! И нет во мне шагнуть к костру сил" (Дурацкий сон, как кистенем), - взорвет томящуюся энергию собственного сердца, шагнёт "в костер", и вихрь подвига вознесет его к высотам, предназначенным человечеству. Народ, который способен к подвигу, передает молодежи память о своих героях, вручает ей "оружие из своих натруженных рук". Пытливо вглядываясь с небес в родной лик потомков, спрашивает: "Кто ты - трус, иль избранник судьбы" (Баллада о борьбе)? Не потерял ли способность различать добро и зло? "Не правда ли зло называется злом даже в том добром будущем вашем?"
   "Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в познании добра и зла? Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы). Эти слова, вложенные Достоевским в уста Великого Инквизитора, подтверждают, что истинная элитарность человека в его свободном выборе добра и зла. Основа Бытия человеческого, хорошо известная, но подзабываемая людьми в обыденности, суете, в драке и распре за "хлеб земной". По большому счету все познавание есть воспитание в себе способности "отличить, отыскать" распознать добро и зло, Свет и тьму, мир проявленный и хаос. Пришло время понять - "распятий" больше не будет. Идет время иного подвига - подвига самосовершенствования. Это безмолвный, незримый для окружения подвиг познания, молитвы, служения, роста сознания - не только своего. "Кто присматривается к проявлению тонких энергий, знает, как нелегко среди тигров подниматься и нести других в высшие сферы. Но это труд начинателей Нового мира" (Сердце, 292). Прошли годы, исчезла страна социализма. Огромная прореха образовалась в пространстве духовно-нравственных ценностей. Заколебался весь мир, как инвалид на одной ноге, пытаясь схватиться хоть за что-нибудь, что позволит ему удержать равновесие. Поднялась со дна вся нечисть, весь мусор человеческий, до этого как бы невидимый в затянувшем его иле. Не в этом ли беспощадный смысл гибели СССР?
   "Нам показалось, уже не осталось врагов" (Песня о конце войны). Да, лишь показалось. Линия фронта превращается в линию соприкосновения не только на пылающих войной участках земли. Мир все более отчетливо разделяется на два лагеря - служителей тьмы и служителей Света. Это военные лагеря. Здесь каждый выбирает сам, в каком лагере ему быть. Смута от непонимания той простой истины, что дан выбор и неизбежна ответственность. Смущаются умы замшелыми шаблонами уходящего мира. Но ясность придет, кому-то раньше, кому-то позже. "Мудро нужно понимать последнее столкновение двух миров - уходящего и нарождающегося. Можно видеть знаки безумия первого и смелость второго. Раскол уже начался... Понять нужно, насколько приблизилось решительное время" (Сердце, 158). Раскол это предтеча отбора нового человечества, которому принадлежит будущее. В нем и заключено новое назначение нашего корабля. Возможности никто не лишен, у каждого есть выбор. Но только знание и сознание позволит сделать его правильным.
   Служение Отечеству, народу - та цель, к которой устремляло образование и воспитание дворянского, а позже и разночинного класса в России. Интеллигенция в России и в СССР имеет особый смысл, ибо подразумевает неразрывную связь образования и служения народу. В этом смысле ее можно назвать аристократией. "Аристократия есть единственно должная, желанная, нормальная, космическая форма властвования в мире, ибо это - властвование внутреннего человека, властвование призванных и великих. Это аристократия жертвенного служения" (Бердяев Н. смысл творчества, 493) Конечно, советское образование не достигло того уровня культуры, на котором остановился дворянский класс, прежде чем исчезнуть, но зато оно стало достоянием всего народа.
   В шкале советских ценностей сознание значимости света знания, его целесообразности и престижности непоколебимо занимало высшее положение. И возможность познавания социализм дал народу, всем в равной степени. В этом его неоспоримая заслуга. Пожалуй единственным достоянием советского народа, который он не получил от предыдущих поколений, а обрел, благодаря социализму, был универсальный, поголовный доступ каждого к культуре и образованию. Можно спорить о том, кто и как воспользовался этой возможностью, каковы результаты этого процесса, какую роль сыграла возникшая при этом интеллигенция в судьбе страны. Но коснемся только самой сути процесса развития культуры в СССР. Суть эта не лежит на поверхности. Устами Великого Инквизитора Достоевский формулирует вопрос: что будет с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах пренебречь хлебом земным ради небесного: "Иль Тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих Тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных?" (Братья Карамазовы, с. 315) Вот ведь вопрос - что делать с бесчисленными миллионами двуногих, которым нужен только "земной хлеб"?
   Один из отцов ранней христианской церкви говорит: "Что касается неразвитых людей, я стараюсь улучшить и таковых в меру моей способности, хотя и не желал бы строить христианскую общину из таких материалов" (Безант А. Эзотерическое христианство, с. 69) То же и с коммунистической общиной - она тоже ставила цель в меру своих способностей улучшить неразвитых, невежественных людей, подтянуть их к тем, кто стоит на более высокой ступеньке и может выбирать между "хлебом земным" и "хлебом небесным". И сделала это, утвердив развитие образования и культуры народа в ряде первостепенного государственного приоритета.
   В этом подлинный гуманизм, а не в уравнительном распределении материальных благ, ставшем лишь почвой, где плохо растет чертополох потребительского психоза. Миллионы советских людей из самых низов народных, из самой беспросветной нищеты ринулись к высотам образования и культуры. Вывести людей к Свету знания, а дальше они сами будут решать, что для них предпочтительнее - хлеб небесный, или земной. Не только на земле, но во всей Вселенной нет силы, способной поколебать закон, раз и навсегда давший человеку право свободного выбора. Задача "малого меньшинства", стоящего на более высокой ступени развития - подтянуть до своего уровня неразвитых и невежественных. Ибо сегодня это вопрос даже не качества жизни, а выживания.
   Культ книги в Советском Союзе мог быть в семье, где книжными полками уставлены стены, но он мог быть и в крестьянской, колхозной многодетной семье, где к зачитанным до дыр двум-трем книжкам было такое же трепетной отношение к ней. Сколько выходцев из сельских семей, рабочих кварталов от полуграмотных родителей стали причастны к небывалому подъему советской науки и высокому искусству! Престиж образования в СССР стоял очень высоко, он расценивался не как способ разбогатеть (такого понятия вообще не существовало), сделать карьеру (для этого был путь комсомольско-партийной деятельности), а путь к творческой деятельности.
   Впрочем, к 70-м годам это достояние советского народа воспринималось не как его великое достижение, а как норма советского бытия, которая не нуждалась ни в пафосном восхвалении, ни в опасениях потерять его. А зря. Выросло поколение, не представлявшее ни сословных ограничений, ни тяжкого детского труда, ни насаждения культа насилия, плотских вожделений и денег в неокрепших детских умах. Лишь к началу 80-х стали проклёвываться ростки тех самых "зубов дракона", которые посеяли лозунги "каждому по потребностям", "догнать и перегнать Америку" в производстве чего-либо "на душу населения". А до этого дети росли потребителями знаний, романтики, подвига. Высоцкий, как всегда, не даст соврать. Вот дети построили во дворе ракету с целью ни много, ни мало полететь к Венере, но что-то в их расчетах не сложилось и им не удалось взлететь:
  
   Тут примчался Витькин дед.
Как же Витькин дед ругался!
"Не умеешь - так не сметь!
Коли уж лететь собрался --
Надо было уж лететь!
Как же так, - а голос зычный, --
Почему ты оплошал?..."
Только Ваня Дыховичный
Знал причину и молчал.
Ну а дня через два, после ужина,
Та причина была обнаружена:
Просто Ваня не сказал,
Что с собой он книгу взял --
И ракета была перегружена (Вступительное слово про Витьку Кораблева).
   Те, чье детство пришлось на 60-е, помнят, как постыдно было в те времена не быть радиолюбителем, не заниматься спортом, не увлекаться фантастикой, поэзией, не играть на гитаре. Так же как Америке нельзя было "догнать и перегнать" СССР в уровне образования, оставаясь обществом потребления, "барахтающемся в мешке господина Гонта"(из книги С. Кинга "Магазин нужных вещей"), так Советскому Союзу нельзя было "догнать и перегнать Америку" в производстве чего-либо на душу населения, идя в совершенно противоположном направлении.
   Не отставание в области научно-технического развития от Запада, а совершенно иное его восприятие определяло направление, в котором двигалась наша страна. Там научно-техническая революция сразу же была поставлена на службу потребительского общества, а в СССР она приобрела характер мировоззренческой трансформации, новым этапом познавания мира и его осмысления.
  
   Тропы ещё в антимир не протоптаны,
   Но, как на фронте, держись ты!
   Бомбардируем мы ядра протонами,
   Значит мы антиллеристы!
  
   Нам тайны нераскрытые раскрыть пора -
   Лежат без пользы тайны, как в копилке,
   Мы тайны эти вырвем у ядра -
   На волю пустим джина из бутылки! (Тропы еще...)
  
   Советское общество на уровне массового сознания, пыталось осмыслить глубокую философскую дилемму, которую ещё в начале ХХ века предвосхитил Бердяев, дилемму духа и машины. Он утверждал, что для русского сознания это вопрос будущего. "Чудовища-машины умертвляют природную органическую целостность и косвенно мучительными путями высвобождают дух из природной связанности... С вхождением машины в человеческую жизнь умерщвляется не дух, а плоть, старый синтез плотской жизни (Бердяев Н. Судьба России, с. 234).
   "Старый синтез плотской жизни" включает человека. Машины, "вознося на Голгофу" природу - тот самый "синтез" - высвобождают из него не просто человека, а дух его путем освобождения от тяжкой, монотонной работы по удовлетворению потребностей плоти. Машины, взяв на себя физическую, нетворческую работу, предоставят человеку возможности для духовного совершенствования. Так и было - во всех коммунистических доктринах целью оставалось формирование гармонической, всесторонне развитой личности. И все же в вечном бинере материя-дух, советская идеология материю утверждала, как приоритет, а дух лишь, как сопровождающее дополнение. То есть, в материальном спектре высший уровень ставился в подчинение низшему. Русская мысль потому и религиозна, что в этом важнейшем вопросе не отступает от основы христианского вероучения. Как, впрочем, и великая русская литература. Здесь Дух - цель, смысл, основа Бытия.
   Если общество потребления просто ориентирует людей на примитивную, похожую на наркотическую зависимость радость, то советское общество вплетает в чуждую ему идею "по потребностям" массу проблем духа, который в нем довлеет.
  
   Не отдавайте в физики детей,
   Из них уже не вырастут Эйнштейны,
   Сейчас сплошные кризисы идей -
   Все физики на редкость безыдейны (Не отдавайте в физики...).
  
   Иронизирует Высоцкий по поводу советского отношения к идеям, ибо мы привыкли к тому, "что каждая идея есть идея". Само собой, под прицелом его иронии идея коммунизма, или материализма, такая же простая, как и на Западе идея потребления. А Нильс Бор сказал об идее - "чем она безумней, тем вернее". Идеи - область духа. Дав знание мировых научных идей молодому поколению, советская власть тем самым уже вносит сумятицу в область духа, где по ее представлениям должна быть только идея материализма и примитивного, как говорит Кара-Мурза, вульгарного коммунизма. И тем готовит своих будущих могильщиков. Но в 60-е годы она об этом еще не знает. А Высоцкий уже что-то подозревает - он не только предупреждает "не отдавайте в физики детей", но и шутливо грозит неразумной науке за идейное "растление" молодежи:
  
   Нет, Бор, ты от ответа не уйдешь!
   Не стыдно ли ученым называться?
   Куда же ты толкаешь молодежь
   При помощи таких ассоциаций?!
  
   Так на заре научно-технической революции столкнулись две идеи - потребления и дилеммы духа и машины. Запада и России. И вместо того, чтобы в поисках Истины дополнить друг друга, найти равновесие и тем спасти мир, носители этих идей дали увлечь в пропасть непонимания и вражды не только себя, но и народы.
   Так же в те годы искали равновесие и соотношение гуманитарной культуры и материальной. Научно-материальные открытия, дескать, сделают лишними душу и сердце человеческое. Гитара с ее серебряными струнами станет антикварным экспонатом, с чем никак не может согласиться поэт: "Кажется мне, не уйдем мы с гитарой в заслуженный и нежеланный покой".
   Не научно-технический прогресс, а служение золотому тельцу способно уничтожить человеческую душу, духовную культуру, а заодно и сам научно-технический прогресс. Ибо ведет человечество дорогой одичания, той самой, в конце которой "плаха с топорами" (В сон мне желтые огни). Сегодня понятна горечь слов Экзюпери о том, как очевидно падение человечества, которое уже не способно в эпоху "холодильников, политики, балансов и кроссвордов" создать крестьянский танец. Но во времена Высоцкого, "теперь почти былинные", его страна пела, декламировала, танцевала, сочиняла, творила и танцы, и песни, и стихи. Конечно, культура была очень массовая. Настолько массовая, что пароход советской культуры ее руководителям казался перегруженным, ведь и культурой управляло и руководило партийное чиновничество:
  
   - Мест не хватит,- уж больно вы ловки,-
Ну откуда такие взялись!
Что вы прете?
- Да мы по путевке!
- По путевке? Пожалуйста! Плиз!..
Вы ж не туристы и не иностра
нцы -
Вам не проникнуть на наш пар
оход!
Что у вас?
- Песни и новые танцы,-
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!
- Ну куда вы спешите? Ей-бога
,-
Словно зельем каким опились!(Посадка)
  
   Все ломятся на этот пароход, в дефиците места - "не резиновый наш пароход", а стало быть, возможны "блатные" (сегодня этот советский эвфемизм коррупции выбыл из речевого оборота), но место "для рабочего класса найдется" однозначно, как и для крестьянства. Они по-прежнему - гегемон. И хотя "укомплектованный наш пароход", но народ ломится так упрямо, что не пустить его нельзя: "Ладно, лезьте прямо вверх по трапу, с вами будет веселее путь!"
   Поэты собирают концертные залы и стадионы. Стихи, если не сочинять, то не читать наизусть просто неприлично. Влюбленный проигрывает сопернику, который читает Есенина: "А она на меня - ноль внимания, ей сосед её шпарит Есенина" (Побудьте день вы). Космонавты, оказавшись в космической тьме, от тоски по Земле "наизусть читают Киплинга" (Вы мне не поверите). Советские подрастающие поколения жили атмосферой интеллектуальных проблем общества. Знаком особой престижности среди молодежи становились интеллект, уровень культуры, творчество:
  
   И подруги очутились
Во враждебных лагерях.
Эти хором: "Физкультура!"
Но не сбить им тех никак --
Те кричат: "Литература!"
Эти снова: "Техника!"
"Ванька слаб, - а Витька ло
вкий,
Сам он робота собрал!"
"А Титов на тренировки
Пушкина с собою брал!"
Им бы так не удалось
Спор решить неделями --
Все собрание дралось
Толстыми портфелями.
Но, услышав про Титова,
Все по партам разошлись, --
После Ваниного слова
Страсти сразу улеглись...
(Вступительное слово...)
  
   Прошли годы, исчезла страна социализма. Еще жива инерция престижности образования, но привнесено совершенно иное его целеполагание. Личная успешность, материальное обогащение, коммерциализация всех областей знания стали критериями престижности образования. Стали доступны все сферы знания, способы и источники познания, но круг желающих войти в эти сферы катастрофически сузился. Совсем как у Высоцкого: "Открыто все, но мне туда не надо!" Помимо старых уродливых тисков советской бюрократии, душившей живой организм системы образования тогда, и не изжитой по сей день теперь, идеал коммерческих устремлений, встает на пути к знаниям каждого пытливого ума.
   Учитель выдвигается на передовую в той войне, которая приобретает новые, неизвестные в старом мире масштабы и формы. Ибо в мире "цифровых" возможностей дети сегодня в одиночку блуждают по кругам ада соблазнов, разложения, помрачения ума и расстройства психики. Сегодня учитель суть подвижник. Если ведет к Свету даже в дебрях непроницаемой тьмы. Дети любят Свет, они "внутренне принимают труднейшие задачи духа" (Мир Огненный 1, 56). Потому, в новой школе "все теневое перекроем световым" (Гимн школе).
   Невежество, которым тьма с таким усердием покрывает планету людей, и есть та цель, которую она преследует, стремясь к контролю всего, что связано с просвещением - школу, культуру, средства информации, воспитания. Поистине, "Голгофа создается непониманием и невежеством" (Мир Огненный 1, 56) Разве не Голгофу своей страны предвидел Высоцкий, когда с горечью иронизировал - "а мы, Бог даст, походим в дураках" (Мы бдительны)? Разве непонимание народом того, что происходило, не привело к гибели великую страну? Сегодня тьма овладела такими изысканными приемами контроля, что люди готовы благословлять свою эпоху, как век небывалого прогресса науки и просвещения. В то время как ей удалось отвратить их от Света учения Христа и других Учителей, направив внимание на отправление служб и обрядов. Ей удалось впечатать в умы людские научные представления, ограниченные трехмерным, видимым миром, земными мерами, как догмы. Ей удается до сих пор унижать женщину во всех проявлениях духовной и общественной жизни - значит, в самые важные, первые годы жизни человека изуродовать его. До сих пор ей удается поддерживать жизнь той системы образования, которая внушает отвращение к знаниям детям с первых дней обучения. И люди думают, что это происходит как бы само собой, в силу каких-то общественно-экономических условий. Хуже того, они думают, что нечто прогрессивное придет тоже само собой. Тоже в силу какого-то автоматического эволюционного процесса. "Лишь крайнее безумие шепчет, что все само собой станет на место. Не может этого быть! Ибо темные сдвинули основания, не умея ими управлять". Но... "Не ужас, но величие должно наполнять сердца воинов Армагеддона" (Сердце, 380) Именно, наставники, просветители, проповедники Слова Божьего, воспитатели выдвигаются на линию фронта, как воины Армагеддона. Об этом прекрасный советский фильм "Джентельмены удачи". Об этом и Высоцкий - "Я, ребята, до рвоты за вас хлопочу" (Мне судьба), "Я приду по ваши души" (Упрямо я стремлюсь). Высоцкий знает, что в мучительном наставничестве слепых и глухих есть несокрушимые принципы. Один из важнейших тот, что "учитель может указать направление, иногда может предостеречь, но множество действий нужно произвести самим, притом добровольно" (Сердце, 306). В этом смысл и возможность самосовершенствования. Настаивать и повторять главное - задавать вектор, направление, заставить думать. Потому и говорил: если люди начали думать, слушая его песни, значит, эти песни уже выполнили свою работу. Потому: "Пусть не враз, пусть сперва не поймут ничерта, повторю даже в образе злого шута". Главное, чтобы, начав думать, поняли смысл недосказанного - "не то это все, и не тот, и не та". Даже если тысячелетиями твердят миру "суета всех сует все равно суета", человек имеет право думать иначе - "я умру и скажу, что не все суета".
   "Слово Божье, которым будет жив человек", не следует отождествлять с человеческим. Это не только истина Учений, которые принесли великие Учителя. Это всякое творение человеческое, несущее свет - и сказания народные, и мудрость древних мыслителей, пробившаяся сквозь века, и достижения ученых, открывающих тайны природы, и ритмы великих музыкантов, изливающие на измученные сердца человеческие благодать гармонии, и образы подлинных художников - слова, кисти, камня или металла, волшебного преображения лицедейства. Всех тех, в ком искра Божья горела ярче, кому было поручено передать людям огонь божественного Света. Все, что называется культурой, есть истинное, нетленное достояние человечества, есть то знамя, на которое будут смотреть идущие на последний бой, уже развернувшийся на земле. Наставники и учителя, подлинные "воины Армагеддона". Знал Спаситель об их высокой миссии и героической судьбе: "Посему вот Я посылаю к вам пророков, и мудрых, и книжников: и вы иных убьете и распнете, и иных будете бить в ваших синагогах, и гнать из города в город" (От Матфея, 23, 34). И сегодня те, кто "затворяет Царство Небесное человекам, ибо сами не входят, и хотящих войти не допускают",(там же, 13) зорко следят за каждым шагом таких подвижников.
   Человеческое слово часто бывает лукаво, действует на рассудок, ведет лабиринтами тьмы. Слово Божье слышит не столько мозг, сколько чистое, живое, не оглохшее сердце. Сердце человеческое выдвигается на передний план в это решающее время. Но "не все, оставаясь живыми, в доброте сохранили сердца"(Баллада о времени). Численность "несмысленных и медлительных сердец" катастрофически возрастает. "Льды тех, кто в "Откровении" названы теплыми, тают не скоро. Несчастье в том, что таких теплых очень много. Породители космического сора, они своей аморфностью мешают эволюции" (Братство 2 381). Они грозят превратить планету в отстойник живых мертвецов. "Жестокосердие есть мертвосердие. Умершие сердца наполняют Мир тлением" (Мир Огненный 1, 104).
   Конечно, нужно иметь мужество, чтобы противостоять такому натиску зла. Они, "исповедники истины", без колебаний идут на самопожертвование: "Рано нас равнять с болотной слизью, мы гнезд себе на гнили не совьем. Мы не умрем мучительною жизнью, мы лучше верной смертью оживем" (Песня Солодова). Словно переложил Высоцкий на стихотворные строфы страшное пророчество, начертанное в Откровении: "И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они, говоря: доколе, Владыка Святой и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них белые одежды, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число" (Откровение, 6, 9-11). Но разве испугаешь тех, кто "счастливы висеть на острие ножа" (Кто кончил жизнь трагически), кто "режет в кровь свои босые души"? Ведь они "свет мира". Не знают страха те, кому сказано: "Да светит свет ваш перед людьми" (От Матфея, 5, 14-16).
   Цель разделения человечества на два несоизмеримых по величине полюса богатых и скудно живущих, не только в тупой бессмысленной жажде обогащения и власти. За этим стоит все тот же "древний, мудрый, могучий дух", как окрестил его великий инквизитор, тот самый древний дух, который вступил в схватку с Богом за душу человеческую. Тело человеческое убить сущий пустяк, а вот дух его, суть искру Божью, погасить трудно. Погасят в одном, вспыхнет в другом, третьем, десятом - огонь тяготеет к единству. Вот слуги "древнего духа" на протяжении веков и твердят о власти своей над единым стадом угасшей человеческой массы: "...Стадо вновь соберется и вновь покорится и уже раз и навсегда. Тогда мы дадим им тихое смиренное счастье... Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь, как детскую игру, с песнями, хором, невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны..." ("Братья Карамазовы", с. ) Идеи разделения человечества на хозяев жизни на планете и остальное стадо, судьбой которого они могут управлять, это идеи великого зла, угаданного Достоевским в XIX веке, позже сложившиеся в мощную идеологическую и политическую систему, имя которой фашизм.
   Он мог бы поглотить жизнь уже в ХХ веке. И не было на Земле силы, способной сломить хребет этому чудовищу, кроме того советского комбата, который, "оттолкнувшись ногой от Урала"(Мы вращаем Землю), восстановил мировое равновесие добра и зла, того советского солдата, "горящее сердце" которого по сей день пылает над миром. Это бесценное достояние советского народа нужно особенно охранять сегодня, ибо Зверь зализал свои раны, отрастил новые головы и снова готов к прыжку. Свойство фашизма видоизменяться, прикрываться красивыми масками, заговаривать мозги лживыми и льстивыми речами, придает особое значение бдительности и способности распознавания.
   Победа - достояние советской эпохи, но принадлежит всем грядущим поколениям, наследникам победителей. Это не сундук с сокровищами, не банковский счет, не пышный дворец, но живая творящая сущность, в которой триедины подвиг, боевое наставничество и чувство ответственности перед лицом тех вражеских сил, которые еще долго будут угрожать "великой и сказочной" стране.
   Даже если сухо, по-военному кратко и сурово "сегодня на людях сказали: умрите геройски", и совсем без пафоса звучит ответ: "Попробуем, ладно. Посмотрим, какой поворот" (Разведка боем), мощный трепет пробегает по жилам. Это и есть тот самый "священный трепет, который не станет похлебкой обихода". Он и рождает подвиг. И воля солдата концентрируется на фокусе жизни - "напрасно стараться, я и с перерезанным горлом сегодня увижу восход до развязки своей" (Черные бушлаты).
   Велика опасность разрыва нити преемственности боевого духа. "И когда наши девочки сменят шинели на платьица, вот тогда не забыть, не простить бы и не потерять" (Как призывный набат), - говорит поэт, когда не могло в голову кому-то прийти, что будет забыто. Но Высоцкий допускает, что возможны времена, когда будут "в грязь втоптаны знамена, смятый шелк" (Целуя знамя). "В небе висит, пропадает звезда - некуда падать", та звезда, которую "хотел сыну отдать просто на память" (Песня о звездах). То ли не успел родиться этот сын, то ли сыновья не нуждаются в героических звездах своих отцов. Потому и всматриваются отцы ушедшие в лица сыновей: "Кто ты - трус? Иль избранник судьбы?" Кого окажется больше - тех, кто "расталкивая спины и зады, воспалены талантливою речью, они стремились в первые ряды и первыми ложились под картечью", или тех, кто "скрываясь за отчаянных и злых, последний ряд оставив для других - умеренные люди середеины". Но Высоцкий верит в свой народ, потому ... "я успеваю улыбнуться, я видел, кто придет за мной" (Сыновья уходят в бой).
   Новое назначение великой Победы в том, что в стремительном потоке событий, важно сохранить основы боевого русского духа, которые не меняются со временем, и зависят лишь от способности распознавать добро и зло: "И во веки веков и во все времена трус, предатель всегда презираем. И вина есть вина, и война есть война, и темница тесна и свобода одна. И всегда на нее уповаем" (Баллада о времени). На том и стоит ответственность за судьбу "великой и сказочной" страны.
   Трудно искоренить в человеке жажду "докопаться до глубин", живет она в каждом, кого-то раньше, кого-то позже понуждает к действию. Кто-то раньше крикнет: "А-ну, пусти!" и вступит в борьбу с "уютной, сытой колеей", кто-то позже. "Тайна бытия человеческого не в том только, чтобы жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом все были хлебы" (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы")
   Поиск смысла жизни привел народ России к социализму, он же и разрушил страну социализма. Ибо оказалось, что "сбит ориентир". "Скалярная величина" идеи (по удачному выражению С.Г. Кара-Мурзы) превращает построение в хаос, когда вектор устремления оказывается тупиковым, нацеливая на материальное.
   В то же время ориентир движения указан человечеству давно. Изначально. "У Моего Отца много обителей", - сообщает Спаситель. Истинно, "Дом Божий населен мирами, и всюду витает Святой Дух" (Листы сада Мории, с. 5). Поверить в то, что Святой Дух и есть жизнь, труднее, чем бить поклоны перед Учителем на протяжении двух тысяч лет упрямым лбом, не способным вместить даже то, что n-мерность пространства уже доказана математиками. Пока оскопленный трехмерным сознанием человек боится дать волю своему воображению, едва ли он согласится с тем, что должен "стремиться ко всему, что выводит это сознание за пределы планеты" (Иерархия, 162). Знакомо человечество с научными выводами, доступными уже каждому. И не спорит с ними. Проблема лишь в том, чтобы связать свою жизнь, приучить свои мысли, устремить свои желания туда, ввысь. Как только человек скажет - "Какое небо? Я жрать хочу!", он здесь же подтвердит правоту Великого инквизитора. "Во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли, и сразится с тобой, и победит тебя...". Искренне веря и любя Христа, и не вспомнят его слова о том, что каждому сказано: "Не хлебом единым жив человек, но всяким Словом, исходящим из уст Божиих". Не абстракция это, а прямое указание, в каком направлении двигаться. "Люди не свиньи, которые не могут взглянуть на небо", они могут поверить в существование Высших Миров, ибо "не может быть ничего земного, что не принадлежало бы космосу, каждый камень уже часть Вселенной" (Братство 2, 203).
   Так глубоко опустился современный человек в плоть, что даже в сравнении с людьми библейскими выглядит дикарем. Ему не интересно, что имел в виду Апостол Павел, говоря соотечественникам об их предках: "Все сии умерли в вере, не получив обетований... радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле, показывая, что они ищут отечества... они стремились к лучшему, то есть к небесному..." (Евреям 11, 13-16)
   Осознание того, что человеку дано жить в трех мирах (в русском языке: яви, нави и прави), что устремление к другим мирам, поиск связи, контакта, общения с ними, и есть тот сокровенный ориентир, который преобразит душу и жизнь человека. Ибо снова иссушит душу человеческую жаждой познания, творчества и красоты. С развалом великой страны эту жажду утолили ядом, дурманом, который завел народ в мрачный тупик.
   "В микрокосме человека имеется всё необходимое, все тонкие "аппараты", органы, устройства -- вся необходимая особая организованность для контактов с Макрокосмом, для "поиска" (SETI) и "связи" (CETI) и с "внеземными цивилизациями" и с формами Высшего Разума, издревле присутствующего на планете в тонких формах её организованности..." (Малов И.Ф. Биосфера в космопланетарной среде и новая парадигма мировидения) . Было бы только желание знать. Конечно, сначала преобразится сознание и жизнь лишь тех, кто "прошел вперед по досточке" (Колея).
   Когда человек избавится от иллюзии всемогущества своего органа зрения, хотя он и есть подлинное чудо природы, но "зрит", все же, ничтожную часть Сущего, он обострит свое внутреннее зрение, которое сегодня представляется феноменом, в то время, как дано всем. Все учения, все религии предлагают людям устремить свое сознание в небо. Утверждают - там подлинное отечество, оттуда пришел дух человеческий на прекрасную Землю для трудов, творчества и совершенствования, чтобы сделать ее еще краше. Но высшие миры несравнимо прекраснее. "Какой благодатный переход в мир Духа, какое созерцание новых неведомых миру земному вещей и небесных красот, душа возвращается в отечество свое..." (Акафист)
   Это удивительно, когда по сто раз на дню повторяя, "Отче наш, сущий на небе!", об этом небе вообще не думают люди! "Память о небе у людей как бы отшиблена страшным падением с неба на землю - рождением; только у Него (Христа) одного уцелела. Чем был до рождения и чем будет после смерти, в лоне Отца, знает - помнит первым "знанием-воспоминанием" (anamnesis Платона)" (Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 108). Мы, земное человечество - единое дитя для своих духовных Родителей, "Сущих на небе". И если возложили Они на это дитя поручение, снарядив его в нашу земную юдоль, значит, доверили, как сотруднику, важное дело, и ждут возвращения его к родному берегу. Не сказки рассказывали античные мыслители, а стремились передать потомкам известные им знания об антропогенезе: "Они (боги, первые творения Демиурга) взяли бессмертное начало смертного существа, а затем, подражая своему демиургу, заняли у космоса частицы огня и земли, а также воды и воздуха, обещав впоследствии вернуть их" (Платон, Тимей, или о природе, с. 985). Потому "цепко держит берег, надежней мертвой хватки" (Вначале было Слово). Даже если петляет блудный сын в лабиринте земных испытаний, раз и навсегда ему дана "нить Ариадны" (Зодиак), протянутая с небес. Она не образ, не символ, не метафора, а конкретное пособие и "обетование" - не брошены, не оставлены, не обмануты. Нам доверено, значит, в нас видят сотрудников. Сотрудничество возможно лишь на основе доверия. Именно потому: "Как на Небе, так и на Земле"?
   Удивительно также, что человек, исправно исполняя обряды, осеняя себя крестным знамением с каждым трепетом сердца, не верят и не задумывается, что Спаситель пришел сказать людям, что смерти нет! Только начинают люди догадываться, что "мы, отдав концы, не умираем насовсем" (Песенка о переселении душ). Приняв в сердце эту веру, возможно и обретем знание, которое давно дано - восстание Люцифера в том, что он хотел остаться в пределах планеты. Он был прекрасен и дал людям познание земной красоты. Но граница между землей и другими мирами постепенно должна была стираться. Древний князь Мира же приковал материю к коре Земли, не желая сотрудничества с другими планетами. Поэтому дан был миру Христос. Люцифер дал свет Земли, а Христос - всего мироздания. Он говорил: "Могу переночевать на прекрасной Земле, чтобы продолжить путь. Но, хозяин Земли, удержи слуг своих, чтобы не препятствовали Мне. Люцифер, настает время обновить лампу твою. Путь твой не может завершить судьбу Земли, ибо только общением с другими мирами жизнь твоей тверди обновится. Износятся скалы твои, где утвердишь престол свой? Жизнь вечная и обмен вечный дают нам вечный дом" (Сент-Илер Ж. Криптограммы Востока, с. 108) .
   Не случайно Акбар Великий велел начертать на триумфальной арке в новом городе Фатехнур-Сикри слова: "Иисус - мир да будет с Ним - говорит: мир сей мост; проходи по нем, но не строй себе дома" (Парамаханса Йогананда. Автобиография, с. 273).
   И Высоцкий верит, что судьба человеческая связана с высшими мирами: "Неправда, над нами не бездна, не мрак - каталог наград и возмездий". Что лучи, пробивающиеся к нам из космоса - не поэтический образ, а абсолютная реальность, которая укажет человечеству путь из того лабиринта заблуждений, в который оно забрело: "Лучи световые пробились сквозь мрак, как нить Ариадны, конкретны".
   В XIX веке "Фридрих Мейер ...под космическим сознанием подразумевает сознание, простирающееся за пределы земли, приходящее в соприкосновение с более обширной жизнью..." (Безант А. Лестница жизни, с. 143). В ХХ веке В.И. Вернадский указывал на возврат человечества к идее космических основ жизни -- от древнеэллинских представлений (Пифагор, Анаксагор, Эпикур и др.) через Средние века и науку XVII-XIX веков до современных ему научных положений, следующих, например, из основанной им геохимии: "В её проблемах мы приходим к необходимости признания существования космической жизни" [42]. Он высоко ценил труд Х. Гюйгенса "Космотеорос", назвав "принципом Гюйгенса" авторское "научное обобщение, что жизнь есть космическое явление, в чём-то резко отличное от косной материи..." (Малов И. Ф. Биосфера в космопланетарной среде и новая парадигма мировидения).
   Наступила эпоха, в которой на язык науки должны быть переведены и религиозные постулаты, и тончайшие психические переживания человеческие. Не догмы и обряды должны выражать стремление человека к Превышнему, а именно Слово Божье, познаваемое, как источник мудрости, истины, красоты. Психологии предстоит научно исследовать те кропотливые наблюдения, которые человек будет вести за каждым проявлением своего духа, своего микрокосма. Так, наконец, и приложится древняя истина "познай самого себя". Ощутив могущество своего мышления, человек обретет оружие против своих невидимых врагов. "Паук на мозг мой зарится" (Гербарий) не зря. И таких пауков несть числа. Охранять мысль, как доверенное человеку бесценное достояние, его долг. Ведь именно мысль связывает его с высшим миром. Ибо: "Мысль человеческая есть огонь. Она дает форму, направление; мысль дает жизнь, творчество; мысль дает притяжение магнита, когда дух зажигает ее. Мысль творит нарастанием Космического Магнита" (Беспредельность, 372).
   Лишь на первый взгляд удивительно, что государство, которое принесло на алтарь победы в мировой войне такие страшные человеческие и материальные жертвы, всего полтора десятилетия спустя приступило к освоению космоса. Каким взлетом, восторгом духа, какой гордостью отозвался советский народ на это достижение! Тогда никому и в голову не могло бы прийти, что лучше на еду и ширпотреб пошли бы эти материальные ресурсы.
   На самом деле ничего не было удивительного в том, что СССР позволил себе роскошь первым на планете приступить к освоению космоса. Правда, освоение космоса техническими средствами, как и попытка практического, "в лоб" решения проблемы SETI (поиска) внеземной космической жизни техногенно, имеет скромные результаты. Но "постоянный интерес к проблеме способствует распространению космического мышления, нравственным сдвигам в человеческом сознании и развитию технических средств, которые оказываются полезными в повседневной человеческой деятельности".
   Именно Россия выдвинула мыслителей, которые, синтезировав все мировое знание, оформили философию космизма, и проложили дальнейший путь к Истине сквозь дебри невежества. Воистину, "нет ни старого, ни нового, есть лишь вечное познавание" (Братство 3, 612). В том, что философия, меняя сознание человека, способна изменить и его деятельность, ее прикладное значение. Потому "еще раз повторим, что сознание есть фундамент ноосферы". Значит, этот "ориентир" движения включает в себя и духовный, и нравственный, и научный, и социально-экономический аспекты на магистральном пути человечества.
   Когда поэт говорит: "И сабли седоков скрестились с солнечным лучом, седок-поэт, а конь Пегас" (Пожары), - он имеет в виду порыв революционных романтиков к созданию царства мировой, космической справедливости на земле. Когда он говорит: "В синем небе, колокольнями проколотом, медный колокол, медный колокол, то ль возрадовался, то ли осерчал, купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал" (Купола), - это слова о том же ориентире движения ввысь, в Космос, где по всем верованиям расположены сферы Света, добра и красоты.
   Когда он говорит: "Мой финиш - горизонт, а лента - край земли, меня просили, миг не проворонь ты, узнай, а есть предел там, на краю Земли, и можно ли раздвинуть горизонты" (Горизонт),- это тот же вектор устремления в небо, в бесконечность. Когда он говорит: "И ринулись они по сходням вверх, на острова, для красоты, назвав их кораблями" (Сначала было слово), - это слова, разумеется, о начале освоения Космоса, о неистребимом устремлении человечества к тому родному берегу, откуда оно вышло, прежде, чем дух его пришвартовался к Земле, к тому берегу, что держит сердца человеческие "надежней мертвой хватки". И даже в его словах: "Я намеренно тону, зову - "Спасите наши души". И если я не дотяну, друзья мои, бегите с суши!" (Упрямо я стремлюсь) - призыв в те светлые сферы, где "светло, хотя ни факела, ни солнца мглу не освещают". Ибо Космос опрокинут в души человеческие, и их глубины тождественны его высотам.
   Перед человечеством столько работы по просвещению, воспитанию, претворению, очищению, а оно все еще не решило задачу выживания, еще не решен вопрос - сумеет ли спасти свою цивилизации. Столько работы для всех! А миллионы ограбленных, униженных нищетой людей обречены каждый день думать о куске хлеба, том самом хлебе, который каждому заработать должно быть радостно и легко. Так заповедал Господь, поэтому это престижно и почетно. Где-то в глубинах человеческих душ живет сознание сакрального смысла труда. Не имеет нравственного права существовать система, при которой одни присваивают плоды чужих трудов, а другие живут в ежедневном страхе лишиться работы и куска хлеба. Она превратила жизнь в мучительную и унизительную борьбу человечества за него, чтобы каждый день люди дрались друг с другом, чтобы не угасал грех ненависти, зависти и братоубийства - "волчье друг другу сердце голодных и сытых". Вопрос существования чудовищной, противоестественной системы остается не только вопросом нравственности, но и выживания человечества.
   Важен опыт жизни советского государства. Он подтвердил, что "дети свободной" силой своего авторитета могут задать тон в обществе и повести "детей рабы" за собой. Так и произошло в 60-е годы ХХ века. Но баланс ценностей в коллективном сознании не удалось выдержать. Людям еще нужно учиться сохранять равновесие и гармонию в мире великого разнообразия и многообразия. Невозможно равенство сознаний, у каждого свой путь эволюции - "один уже восходит к вершине, а другой еще не приблизился к подножию" (Братство 2, 211). На каком же уровне должен быть нравственный облик, культура и просвещенность тех, кто поведет народ новым путем - деятелей культуры, образования и политики! А ведь уже "Новый мир вошел в силу истинно в сиянии искр научных достижений", в привхождении новых энергий, в ускорении темпа жизни. Жизнь уже никогда не вернется в медленное русло. "Кто же может вернуть скудное течение, если поток уже вышел из берегов?" (Там же, 255) Потому, "кто хочет жить, кто весел, кто не тля" (Еще не вечер), без колебания войдет в этот поток, примет в сознание космические условия, надземный смысл земной жизни, встроится в новый вселенский мировой ритм. Это позволит привести в соответствие с ним и жизнь земную. Нужно серьезно отнестись к предупреждению Высоцкого: "Удивительное рядом, но оно запрещено" (Письмо из Канатчиковой дачи). Пора снимать запреты на знания, творчество, все новое, что не укладывается в замшелые рамки ретроградов от науки, религии, культуры. Это понимание Советский Союз выстрадал ценой своей жизни, вместе с запретами сняв и систему безопасности. И погиб.
   Потому важен и печальный опыт гибели СССР - он показал, что бывают в истории моменты, когда требуется особое напряжение, чтобы удержать равновесие. Высоцкий предчувствовал приближение этого часа: "Он по жизни шагал над помостом по канату, по канату, натянутому, как нерв. Посмотрите, вот он без страховки идет. Чуть правее наклон - упадет, пропадет! Чуть левее наклон - все равно не спасти! Но должно быть ему очень нужно пройти четыре четверти пути" (Канатоходец). Все могло быть иначе, доживи он до этого часа, пройди он свои четыре четверти пути. "Но строг приговор и суров. Был растерян он или уверен, но в опилки, но в опилки он пролил досаду и кровь!"
   Именно равновесия не обрело общество в те роковые минуты, когда очередной раз над "великой и сказочной" был занесен меч. Но: "Знаю страну мужественную и готовую к высоким полетам. Мыслитель указывал на некий народ, который победит север: "Наблюдайте семь знаков на небе, они указывают на родину победителей". "Словно семь богатых лун на пути моем встают, то мне птица Гамаюн надежду подает" (Купола), - подтверждает поэт.
   И в самом деле:
  
   Из худших выбирались передряг,
   Но с ветром худо, и в трюме течи,
А капитан нам шлет привычный знак:
- Еще не вечер, еще не вечер! (Еще не вечер)
  
   Это не значит - рано! Это значит, что ни трудности, ни утраты, ни беды не остановят наш корабль, даже если он "кренится", как бы этого кому-то ни хотелось:
  
   На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз
И видят нас от дыма злых и серых,
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах!..
  
   Тяжек груз бесчисленных потерь народных: материальных, человеческих, духовных. Но наш корабль не будет блуждать по океану в поисках упавшего груза. Он дождется своего "капитана" и помчится в гавань, чтобы получить новое назначение.
   Кому-то не понравится мысль С.Г. Кара-Мурзы: "...Взяв все лучшее из советского проекта, мы пойдем к обновленному социализму, где будем жить богаче, чем в СССР" (Советская цивилизация, т. 2, с. 757). Богаче не за тем, чтобы материальное богатство для всех решило бы главную проблему человечества. Оно лишь может создать условия для ее решения. Решение это в раскрепощении творческих сил в человеке.
   Кто-то саркастически отмахнется и от утверждения Н. Бердяева: "Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию. Коммунизм есть русская судьба, момент внутренней судьбы русского народа" (Бердяев Н. Русская идея, с. 295). На том можно и порешить - Судьба! Та самая, которую не объехать, не обойти. Не обращать на нее внимание себе дороже, как у Высоцкого, "пошла, родимая, вразнос и изменила лик, хамила, безобразила и обернулась Роком". Не лучше ли, поняв, взять ее в свои руки, поспешив за "новым назначением".
   "Не хлебом единым будет жив человек, но и Словом, исходящим из уст Божьих". Сегодня не как мертвую религиозную догму нужно воспринимать это указание, а как первостепенное житейское указание. "Слово Божье" - это все Сущее, преломленное через могучую мысль и чистое сердце человеческое. "Истинно, испытывайте все Сущее. Но без сияния сердца испытания эти будут, как тление вчерашнего дня" (Сердце, 40, там же, 67)). Рассудок, мудрость земная - трудолюбивый пахарь, а сеятель - сердце. Именно ему, "сеятелю" дано знание пути следования и цели, к которой идем. "Моисей погружался в науку Египта, но опередил ее десятью строками" (Там же, 499). Никто из властей века сего не познал эту мудрость, "ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы...". За распятие Христа нужно покаяться всем. Но идти-то надо за живым, воскресшим Христом. Следуя за Живым, сами останемся живы - "те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями" (Евреям, 5, 24). Не страдание это несет, а подлинную радость и возможности - все, что обрел и сам "Господь славы", через крещение огненное, которое последовало за крещением водным. "Сергий причащался огненно... Близко время, когда люди в смятении забудут, что суждено огненное приобщение. Будут изощряться в противодействии, вместо наполнения силою Огня. Потому твержу и напоминаю о нужном огненном приобщении. Больна планета, опасность очевидна. Наша обязанность предупредить" (Мир Огненный 1, 157). Если бы поверили люди, что огонь это любовь! Тот самый встречный пал, который позволит претворить несущиеся к планете энергии в могущество человечества, а не испепелить его.
   Живущая в сознании ценность может быть истреблена только самим сознанием. Все уже проходили - революции, войны, культы личности, религиозный фанатизм, идеологический диктат. Все казалось справедливым, но несло в себе насилие и ответ на него. Так до бесконечности: " И намерений добрых, и бунтов тщета...". Как же изменить сознание, не прибегая к насилию? В человеке заложено чувство знания Сил Высших и контакта с ними. Потому-то религия всегда была якорем спасения в яростных волнах хаоса. На поворотных моментах человеческого бытия это внутреннее сердечное знание вспыхивает ярким светом. Об этом сказано: "Вот завет, который завещаю им после тех дней, - говорит Господь, - вложу законы Мои в сердца их, и в мыслях их напишу их" (Евреям 10,16) Это и есть со-знание, даже если нам кажется, что вложенные в нас мысли, это наши мысли. Они вложены в наши сердца Превышним. Пусть сначала пламя их охватит немногих. Эти немногие места себе не найдут, пока не сообщат это знание остальным, пока не разгорится огонь из сырой, полусгнившей массы. Ну а сгнить в тупом насыщении своей плоти, или обрести подлинное счастье сопричастности к Свету, зависит от знания. Нужна самая малость - захотеть знать. Удельный вес этой малости колоссален. Этот культ знания предстоит возродить. "Запомните, что каждый познавательный труд есть движение. В нем расширяется сознание. Как Космос развертывается, так и сознание микрокосма. Поистине: "На всех путях к Надземному встречу тебя" (Братство 3, 698). Потому не нужно спрашивать: что познавать? Все Сущее есть древо, выросшее из единого корня! "На всех путях встречу тебя!" Все пути познания устремляются к Единому. Как бы две пирамиды, соединенные основаниями. "Джентльмены! - сказал отец Феликс, обращаясь к академикам, - вообразите науку, какую вы хотите, следуя за всем великолепием ее выводов, и когда вы достигните ее истинного источника, то столкнетесь лицом к лицу с неизвестным!" (Блаватская Е.П. Тайные знания, с. 313) Стремление человека к вершине пирамиды безгранично. В этом смысл его жизни и непознаваемости Бога.
   Не только не поблекла, а все ярче и яснее пламенеет сказанная две тысячи лет назад фраза: "Иди и смотри!" Нужно поспевать за развертыванием Космоса. Снял Спаситель все семь печатей с тайны жизни - "Иди и смотри!" (Откровение 5, 6) Спеши познать, спеши мыслить. В этом смысле "понятие Бога... Высшее понятие не останется отвлеченным, но сольется со всем Бытием" (Мир Огненный 2, 188). В этом надежда - "семь заветных струн зазвенели в свой черед" не зря.
   Бесспорно, что восприимчивый человеческий мозг могут оккупировать силы, далекие от Света. Действительно, "масса народная инертна и легко поддается лжи" (Братство 3, 673). Сегодня уже все видят мощь противостояния, которое названо информационной войной. Но сердце человеческое - оружие и обороны, и нападения. Хранить его нужно в чистоте. Как автомат Калашникова.
   Не избранные какие-то, а каждый, называющий себя человеком, возьмет на себя труд, открывающих путь в Мир Высший. Люди идут разными путями к Нему. Новые возможности открывают познание и наука. "Но, вступая на путь познания, погружаясь в научные формулы, прежде всего, нужно дать нравственные основания. Без них продвижение невозможно" (Братство 3, 718). Без них наука и мертва, и опасна. "Нравственные основания", как основы Бытия, изложены во всех мировых вероучениях. На новом витке спирали религия еще скажет свое искреннее и живое слово, указующее путь к этим вечным основам. К ней и обратится сердце человеческое, замкнув триаду познания: вера, наука, сердце.
   "Не устанем твердить о вреде невежества, человек не должен думать, что чудовище невежества побеждено. Много работы пахарю на поле знания. Состояние Земли вопиет о болезнях человечества" (Братство 3, 834). И прав был поэт - "все человечество давно хронически больно", оно и не думает выздоравливать - "живет больное все бодрей, все злей и бесполезней, и наслаждается своей историей болезни". Но вечно это продолжаться не может - логика и динамика болезни имеет лишь два исхода: гибель или излечение. Чтобы выздороветь, нужно понять, чем болен, почувствовать волю к жизни и начать излечение. Именно тупое самодовольное невежество - корень той тьмы, той болезни, в которую погружено человечество.
   Противостояние Света и тьмы, борьба добра и зла - процесс тонкий, незримый. Пройдя круги страшных кровопролитных войн, грубых материальных грабежей, ненасытного плотского потребления, это противостояние выходит на новый виток. Война обретает новые формы, она утончается соответственно утончению человеку, переносится в мозги, сердца человеческие, в сферы духа. Ибо человечество уже вступило в эпоху Духа. "Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона" (Евреям, 5, 22). Не много тех, кто в законе уже не нуждаются, ибо руководствуются волей Духа. Но только им принадлежит будущее. Нельзя уже не видеть, что бурные "события уносят мир ветхий". "То, для чего требовалось столетие, теперь протекает в пять лет - прогрессия ускорения действует по закону. Потому, когда говорю о сердце, значит, по этому каналу можно искать спасение. Слышите ли, говорю о спасении?! Не обсуждение, не сомнение, не колебание, но спасение будет знаком этого часа. Твердо нужно понять, насколько старые меры уже неуместны...Тяжко время! Так будем твердить, не опасаясь насмешек невежд" (Сердце, 405)
   Сохранить внешнее человекообразие, не значит остаться человеком. Только сердце человеческое знает, сколько вокруг человекообразных уже не люди. Если, конечно, само оно трепещет любовью, состраданием, милосердием, добротой. "Но не все, оставаясь живыми, в доброте сохранили сердца" (Баллада о времени) - угасшее, почерневшее, бесчувственное сердце мертво. Планета покрывается безжизненной корой омертвевших сердец. Оставаться живым, "в доброте сохраняя сердца" - это о ближних. Что до себя, то сердце в вечном дозоре. Беспощадная, неусыпная стража констатирует: "Меня опять ударило в озноб. Грохочет сердце, словно в бочке камень. Во мне живет мохнатый злобный жлоб с мозолистыми цепкими руками"(Меня опять ударило в озноб). Сердце потому и грохочет, что подает сигнал бедствия. Только оно, бедное, стучит непрерывно, как его ни гасят, как ни умерщвляют, как ни душат, только его вахта бессменна. Научиться его слушать, беречь его, ценить и понимать - первая и такая трудная задача. Но без одоления этой трудности в мире Духа делать нечего. А другого мира не предвидится. И он на всех парах несется к нам. "Весна неизбежна, ну как обновленье, и необходима, как просто весна" (Проделав брешь в затишье)! "Россия процветет искусством", а "нрав русского народа просветит красота духа" (Зов, с. 35). Страна, которая спасет, соберет, сбережет и передаст будущим поколениям ценности мировой культуры, (что успеет спасти), спасет и главное сокровище человеческое - его сердце. Тогда-то и сядет обновленная Россия у ног Христа на изумление всему миру, как и предвидел Достоевский: "Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней - это все язвы, миазмы, вся нечистота, накопившаяся в великом, милом нашем больном, в нашей России за века, за века. Но великая мысль, и великая воля осияет ее свыше, как и того бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся эта мерзость загноившаяся на поверхность, и сами будут проситься войти в свиней. Это мы, ...я, может быть первый, ... мы бросимся в море и все потонем. Туда нам и дорога. Но больной исцелится и сядет у ног Иисусовых... И все будут глядеть с изумлением" (Достоевский Ф.М. Бесы). Значит, правда - "на эту землю свыше ниспослана весна"?
  
   "Растаяли льды, километры и годы. Мой первый состав возвратился назад. Он мне не привез драгоценной породы, но он возвратился, и рельсы гудят" (Запомню, оставлю в душе). Когда наступит пора второго "состава", его "пассажиры" вспомнят, возможно из чувства самосохранения, что обещано - "наши мертвые нас не оставят в беде" (Он не вернулся из боя). А беда велика. "Наш SOS все глуше, глуше", потому что в бреду безумия, которое постигло нас, все меньше тех, кто знает - "рельсы гудят", если по ним кто-то мчится, призывая: "Спасите наши души, мы бредим от удушья. Спасите наши души, спешите к нам". Ответ известен давно: "Выхода нет. Вот полный. На верфи натянуты нервы, конец всем печалям концам и началам, мы рвемся к причалам...". Мы не одиноки. Там, у наших Причалов, помощь готова, но поспешит, если только будет позвана. Если успеют послать свой SOS, когда почувствуют, хотя бы немногие: "Вот мурашки по спине смертные крадутся".
  
   СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
  
   1. Библия
   2. Ветхозаветные апокрифы. С.-П. Амфора., 2016
   3. Новозаветные апокрифы. С.-П. Амфора, 2016
   4.Агни-Йога: Зов. Озарение. Листы сада Мории. Знаки Агни-Йоги. Община. Сердце. Иерархия. Беспредельность. Мир Огненный. АУМ. Братство. М., АСТ, 2006
   5. Добротолюбие. Краматорск, издательство "Тираж-51", 2009
   6. Беседы великих русских старцев. Изд-во ЗАО "Тираж-51", Краматорск, 2004
   7. Дао дэ дзин и годяньские списки "Лао цзы", Харьков, ПП "Слово", 2007
   8. Бердяев Н. Философия свободы. М., Изд-во "Правда", 1989
   9. Бердяев Н. А. Русская идея.С.-П. Издательский дом "Классика-Азбука", 2007 10.Бердяев Н. Смысл творчества. М. Изд. "Правда", 1989
   11.Бердяев Н. Эрос и личность. С.-Пт, "Азбука", 2012
   12.Бердяев Н. Судьба России. Репринтное издание 1918, М., Изд. МГУ, 1990
   13.Синнет А.П. Эзотерический буддизм. Тайные учения Будды. ЭКСМО, 2013
   14.Блаватская Е.П. Разоблаченная Изида. ЭКСМО, М. 2011
   15.Блаватская Е.П. Тайная доктрина. Том 1, М. "Эксмо-Пресс"
   16.Блаватская Е.П. Тайные знания. М., МЦФ, 1984
   17.Сент-Илер Ж. Криптограммы Востока. М., "Амрита-Русь", 2003
   18.Рерих Е.И. Сокровенное знание. М., Эксмо, 2012
   19.Платон. Тимей или о природе. М., Альфа-книга, 2013
   20.Безант А. Эзотерическое христианство. М. "София", 2008
   21. Мережковский Д. Иисус Неизвестный. М. Эксмо, 2007
   22.Былины. "Советская Россия", М., 1988
   23.Слово о полку Игореве. Изд-во "Детская литература", М., 1972
   24.Малов И.Ф. Биосфера в космопланетарной среде и новая парадигма мировидения. - In
   25.Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М. Изд. "Правда", 1980
   26.Достоевский Ф.М. Бесы. М., Изд. "Азбука", 2012
   27.Герцен А.И. Былое и думы, М. "Детская литература", 1972
   28.Вехи. Интеллигенция в России. М. Молодая гвардия.
   29.Рыбаков Б. Язычество древней Руси. М. "Наука", 2008
   30.Утопический социализм в России. М. Изд-во "Политической литера туры", 1985.
   31.Эйдельман Н. Апостол Сергей. М. Изд. "Полит. литературы"1988.
   32.Паустовский К. Начало неведомого века.
   33.Паустовский К. Время больших ожиданий. Киев, "Днипро", 1985
   34.Гоголь Н.В. Мертвые души. М., "Московский рабочий", 1948
   35.Чехов А.П. Припадок. Повести и рассказы. М., Художественная литература, 1959
   36.Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы. Лениздат, 1975
   37. Пелевин В. Повести и рассказы. М. ЭКСМО, 2009
   38.Гете И.В. Фауст, Минск, 1971
   39.Моэм С. Бремя страстей человеческих.
   40.Драйзер Т. Стоик. Киев, "Держлитвидав Украины", 1951
   41.Торо Г.Д. Уолден, или жизнь в лесу. In
   42.Влади М. Владимир, или прерванный полет. М. "Прогресс", 1978
   43.ЭнгельсФ. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., Изд. "Политическая литература", 1981
   44.Экзюпери А. Планета людей, М., "Художественная литература", 1983
   45.Кинг С. Зеленая миля. М., АСТ, 1999
   46.Кинг С. Противостояние. М., АСТ, 2006
   47.Высоцкий В. "Я куплет допою...". Песни для кино. "Киноцентр", Тбилиси, 1988
   48.Ильин Е.И. Шаги навстречу. М. "Просвещение", 1986
   49.Бореев Ю. Сталиниада. М., "Книга", 1991
   50.Корнилов В.В. ДКР. Расстрелянная мечта. Харьков, "Фолио", 2007
   51.Яковлев Е. Портрет и время. Изд-во "Политическая литература", 1982
   52.Поляков Ю.М. Россия в откате. М. "Астрель", 2011
   53.Кара-Мурза С.Г. Демонтаж народа. М., "Алгоритм", 2007
   54.Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознания, М. Эксмо, 2007
   55.Кара-Мурза С.Г. Потерянный разум. М., "Алгоритм", 2011
   56.Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. "Книжный клуб", Харьков, 2007
   57. Дудинцев В. Не хлебом единым. М. "Эксмо", 2005
  
   57."Собеседник", 1987, N 3, Инга Захарова
   58.Победоносец" - Литературная газета, 2011, N10
   59." "Блокадный мальчик в евангельском пейзаже". - Литературная газета, N25, 2011
   60.Городницкий А. "Не порвите серебряные струны", - "Советский спорт", 25 янв.1987
   61.Надеин В. "Голос Высоцкого", - "Известия", 25 янв. 1987
   62.Трифонов Ю. "Он был очень русским человеком" - "Советская Россия", 24 янв. 1987
   63.Гречко Г. - "Советская Россия", 24 янв. 1988
   64."Сверим курс по гагаринской звезде", - "Литературная газета", N14, 2011
   65."Гагарин - космос 50", - "Литературная газета", N9, 2011
   66."Кем же он был?" - "Литературная газета", N10, 2011
   67. "Пространсто Победы" - "Литературная газета", N 11, 2011
  
  
  
   Елена Слобода, 2019
   Сердце, 463
   1 Пелевин В. Затворник и Шестипалый..
   Кара-Мурза С.Г. Утерянный разум. С. 611
   Послание к галатам, 4, 29
   Бллаватская Е.П. Тайные знания. М. МЦФ, 1994, с. 80
   АУМ, 202
   Листы сада Мории. Озарение, Y, 3
   Озарение, III, 3
   Безант А. Эзотерическое христианство. М., "София", 2008, с.58
   Беспредельность, 44
   Мир Огненный, 109
   Беспредельность, 155
   Беспредельность, 208
   Беспредельность 155
   Беспредельность, 518
   Братство, 2, 332
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный. Эксмо, М., 2007, с. 397
   Братство, 3, 606
   Аум, 494
   Община, 28
   Мир Огненный, 3, 44
   Мир Огненный, 1, 589
   Иерархия, 117
   Сердце, 405
   Мир Огненный, 1, 83
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный., с.458
   Добротолюбие. Св.Феодор Студит., т. 4, с.238
   Иисус Неизвестный, с. 356
   Достоевский Ф.М. Бесы, с. 375
   Эйдельман Н. Апостол Сергей. М. Изд-во Политической литературы, 1988
   Вехи. Интеллигенция в России. М. Молодая гвардия, с. 60
   Там же, с. 57
   Вехи. Интеллигенция в России, 49
   Бердяев Н. Русская идея. С.-П. Издательский дом "Азбука-классика", 2008, с. 296
   Там же, с. 293
   Герцен А.И. Былое и думы. М. "Детская литература", 1972, с. 450
   Утопический социализм в России. М. Изд-во Политической литературы, 1985, С. 59
   Братство, . 1, с. 37
   Утопический социализм в России., с. 386
   Св. Иоанн Кассиан, 5, 67, Добротолюбие. Краматорск, из-во "Тираж-51", 2009, т. 2, с.58
   Преп. Нил Синайский, 6, 1-8, 9 Добротолюбие.
   Вехи. Интеллигенция в России. С. 168
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М. Изд-во "Правда", 1985, с. 372
   Бердяев Н. Судьба России. Репринтное издание 1918 года, 1990, с. 12
   Братство, часть 1, 159
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 372
   1-е Тимофею, 6, 10
   Бердяев Н. Судьба России, с. 300
   Захарова И. Собеседник, 1987, N3
   Высоцкий В. "Я куплет допою", Объединение "Киноцентр", с. 132
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный. С. 200
   Братство 2, 565
   Мир Огненный 3, 256
   Нил Синайский. Добротолюбие. Краматорск, изд-во "Тираж-51", т. 2, 2009
   Сердце, 22
   Св. Иоанн Кассиан, 5-47, Добротолюбие
   Братство, 3, 897
   Сердце, 54
   От Матфея, 23, 30-41
   АУМ, 512
   Высоцкий В. "Я куплет допою",
   АУМ, 68
   От Матфея, 13 - 36
   Титу, 3-5
   Мир Огненный, 3, 147
   Братство 3, 707
   Озарение, 3,IY, 13
   Мир Огненный, 3, 181
   Моэм С. Бремя страстей человеческих. С. 282
   Беседы великих русских старцев. Изд ЗАО "Тираж-51" Краматорск, 2004, с. 1483
   Евреям, 8, 13
   Братство, 3, 627
   Блаватская Е.П. Тайные знания, с. 448
   Мир огненный, 3, 262
   Паустовский К. Начало неведомого века. С. 144
   Братство 1, 85
   Братство 2, 472
   2-е послание Ап. Петра, 13
   АУМ, 309
   Блаватская Е.П. Разоблаченная Изида. Эксмо, М., 2011
   1-е послание Ап. Павла к коринфянам, 3, 19
   Мир Огненный 2, 213
   Братство 1, 442
   АУМ, 513
   Паустовский К. Начало неведомого века, с. 168
   Мир Огненный, 1, 75
   Бердяев Н. Судьба России, с. 147
   Былины, М., "Советская Россия", 1988, с. 37
   Рид Джон. Десять дней, которые потрясли мир. М. Изд-во политической литературы, 1987, с.17
   Кондрашов А. http:www.lgt.ru artikle 5198
  
   Рыбаков Б. Язычество древней Руси. М. "Наука", 2008, с. 6
   Рыбаков Б. Язычество древней Руси, с. 496
   Беспредельность, с. 515
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Т.1, с. 304
   Мир Огненный, 3, 244
   Влади М. Владимир, или прерванный полет. М. "Прогресс", 1987, с. 148
   "Советский спорт", 25 января, 1987, Городницкий А. "Не порвите серебряные струны"
   "Известия", 25.01.1987, Надеин В. "Голос Высоцкого"
   "Советская Россия", 24.01, 1988, Трифонов Ю. "Он был очень русским человеком"
   "Советская Россия", 24.01.1987, Гречко Г.
   Святогор и Илья Муромец. Былины, с. 35
   ЛГ, N 14, 2011 "Сверим курс по гагаринской звезде"
   ЛГ, N 9, 2011, "Гагарин-космос-50"
   ЛГ N 11-12, 2011, "Пространство победы"
   ЛГ N10, 2011, "Победоносец"
   Преп. Нил Синайский, 6; 1-8,9 Добротолюбие
   Братство 2, 162
   Аум, 522
   Братство 3, 694
   Титу 3, 5
   Деяния 8, 18-20
   Драйзер Т. Стоик, Киев, "Держлитвидав", 1959, с. 281
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, т. 1, с. 93
   ЛГ, N 25, 2011, Блокадный мальчик в евангельском пейзаже
   Бердяев Н. Судьба России. С. 5
   Братство 3, 628
   Листы сада Мории, с. 188
   АУМ, 3
   Мир Огненный 2, 414
   Гете В.И. Фауст, Минск, 1971, с. 286
   Сердце, 96
   Мир Огненный, 1, 583
   Ильин Е.И. Шаги навстречу. М. "Просвещение", 1986, с. 30
   Братство, 2, 47
   Парамаханса Йогананда , Автобиография йога. М., "София", 2016, с. 344
   Сердце, 295
   Кара-Мурза С.Г. Демонтаж народа. М "Алгоритм" 2007, с. 386
   Кара-Мурза с,Г. Там же, с. 422
   Там же, с. 427
   Слово о полку Игореве. М., 1972, с. 75
   Надеин В. "Голос Высоцкого", "Известия", 1986
   Иерархия, 246
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы., с. 49
   Бердяев Н. Русская идея. С.-П., "Азбука-классика", 2008, с. 292
   От Матфея, 7
   Мир Огненный, 3,
   Корнилов В.В. ДКР. Расстрелянная мечта. Харьков "Фолио", с. 369
   Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М. "Эксмо", 2007, с. 372
   Бердяев Н. Смысл творчества. М. Изд-во "Правда", 1989, с. 329
   Дудинцев В. Не хлебом единым. М. "Эксмо", 2005, с. 190
   Высоцкий В. Я куплет допою..., с. 62
   АУМ, 109
   Зов., с. 50, т. 1
   Озарение. XI. 9
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы., с. 392
   Мир Огненный, 1, 517
   1-е к коринфянам, 16, 44-45
   Безант А. Эзотерическое христианство, с. 144
   Мир Огненный,1, 40
   Блаватская Е.П. Тайная доктрина, т.1, с. 870, М., "Эксмо-Пресс", 2002
   Чехов А.П. Припадок. Повести и рассказы, 1959, с. 292
   Братство, 2, 285
   Мир Огненный, 1, 573
   1-е к коринфянам, 1, 21
   Мир Огненный, 2, 417
   Там же, 351
   Братство, 3, 608
   Сердце, 362
   Кинг С. Зеленая миля. АСТ, 1999, с. 448
   Братство 2, 79
   АУМ, 204
   Сердце, 404
   Сердце, 245
   Рерих Е.И. Сокровенное знание. "Эксмо", 2012, с. 185
   Сердце, 247
   Сердце, 252
   Экзюпери А. Планета людей. М. "Художественная литература", 1983, с. 167
   Мир Огненный, 3, 36
   Братство, 2, 493
   Листы сада Мории. Зов., с. 29
   Мир Огненный, 1, 597
   Братство, 2, 44
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 428
   Зов. С. 75, т. 1
   Аум, 573
   Книга Еноха. Ветхозаветные апокрифы. "Амфора", С. Петербург, 2016, с. 29
   Братство 1, 21
   Блаватская Е.П. Есть ли душа у животных. Тайные знания. М., МЦФ, 1994, с. 185
   Братство, 1, 21
   Блаватская Е.П., там же, с. 184
   Торо Г.Д. Уолден, или жизнь в лесу.
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 390
  
   Братство, 1, 21
   Блаватская Е.П. там же, с. 159
   Апокрифические апокалипсисы. Откровение Иоанна Богослова. С.П. "Амфора", 2016, с. 407
   Знаки Агни Йоги, 446
   Братство, 2, 343
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 208
   Мир Огненный, 2, 339
   Братство 2, 271
   Аум, 480
   Высоцкий В.С. Я куплет допою...,, с. 83
   Аум, 397
   Там же, 436
   Безант А. Эзотерическое христианство., с. 144
   Бердяев Н. Эрос и личность. "Азбука", Петербург, 2012, с. 192
   Там же, с. 191
   Братство 3, 889
   Бердяев Н. Эрос и личность, с. 202
   Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Головлевы. Лениздат, 1975, с. 117
   Бердяев Н. Эрос и личность, с. 201
   Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Избранные произведения, т. 3, Изд-во политической литературы, 1981, с. 277
   Бердяев Н. Эрос и личность, с. 189
   Бердяев Н. , Там же, с. 186
   Ефрем Сирин, 2-3, Добротолюбие, т. 2, с. 420
   Мир Огненный, 1, 211
   Салтыков-Щедрин М.Е. Господа Головлевы., с. 270
   Аум, 537
   1-е Тимофею, 6, 9
   Листы сада Мории, 13
   Тайные учения Будды. М."Эксмо", 2003, с. 287
   Мир Огненный, 1, 399
   Беспредельность,35
   Аум, 372
   Братство 1, 539
   Беспредельность, 78
   Аум, 598
   Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация, т. 2, с. 217
   Гоголь Н.В. Мертвые души,с. 303
   Аум, 500
   Беспредельность, 42
   Гоголь Н.В. Мертвые души, 303 с.
   Мир Огненный, 3, 303
   Беспредельность, 42
   Братство, 2, 593
   Братство, 2, 239
   Беспредельность, 173
   Книга Экклизиаста, 2
   Беспредельность, 62
   Братство, 2, 79
   Беспредельность 146
   Беспредельность, 149
   Мир Огненный, 1, 269
   Утопический социализм в России. М., Изд-во политической литературы, 1985, с. 430
   Беспредельность, 44
   1-е к коринфянам, 6, 12
   Блаватская Е.П. Тайные знания., с. 319, М. "МЦФ", 1994
   Беспредельность, 57
   там же, 508
   Паустовский К. Время больших ожиданий. Киев, "Днипро", 1985, с. 376
   Сердце, 179
   Беспредельность, 148
   Сердце, 280
   Беспредельность, 233
   Сердце, 204
   От Луки, 12, 49
   Сердце, 174
   Мир Огненный, 1, 106
   Мир Огненный 3,, 435
   Беспредельность, 103
   Знаки Агни Йоги, 598
   Мир Огненный, 2, 129
   Мир Огненный, 1, 5
   Там же, 12
   Мир Огненный, 1, 172
   Братство, 3, 855
   Беспредельность, 372
   Мир Огненный, 3, 183
   Братство 3, 445
   Парамаханса Йогананда. Автобиография., "София", М., 2016, с. 35
   Братство 3, 445
   Там же, 456
   Там же, 587
   Знаки Агни Йоги, 46
   Яковлев Егор. Портрет и время. Изд-во политической литературы, 1982, с. 257
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М. Изд-во "Правда",, с. 287, т. 1
   Мир Огненный 3, 382
   Аум, 157
   Иерархия, 17
   Мир Огненный 1, 71
   Откровение, 14:13
   Мир Огненный 1, 408
   Мир Огненный 1, 318
   1-е к коринфянамЮ 2, 7-9
   Мир Огненный, 3, 183
   Братство. Надземное., 2, 305
   Кинг С. Противостояние. М. АСТ, 2006, с. 718
   Мир Огненный 3, 159
   2-е послание Петра, 3
   От Луки, 12, 50
   Мир Огненный, 1, 16
   От Матфея, 30
   Листы сада Мории, 21
   Беспредельность, 63
   Беспредельность, 25
   Беспредельность, 354
   Мир Огненный 3, 110
   Беспредельность, 149
   Беспредельность, 390
   Беспредельность, 419
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 208
   Фролов В.А. . http://www.regnum.ru/news/polit/1892557.html ФроловВ.А
   Бердяев Н. А. Русская идея, с. 290
   Иерархия, 262
   Беспредельность, 25
   Беспредельность, 23
   Бердяев Н.А. Русская идея, с. 290
   Беспредельность, 118
   Беспредельность, 23
   Братство 3, 769
   Мир Огненный 2, 662
   Беспредельность, 23
   Беспредельность, 52
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный., с. 56
   Братство 3, 769
   Беспредельность, 25
   Братство 2, 169
   Беспредельность, 540
   Марина Влади. Владимир, или прерванный полет,. С. 164
   От Иоанна, 18, 26
   Кара-Мурза С.Г. Потерянный разум, М. "Алгоритм", 2008, с. 711
  
   Братство, 2, 38
   Мир огненный 2, 80
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный., с. 330
  
   Мир Огненный 2, 157
   Мир Огненный 1, 587
  
   Мир Огненный, 2, 238
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 435
   Там же, с. 473
   От Иоанна, 6, 70-71
   От Иоанна, 12, 32
   Апокрифическое евангелие от Никодима,
   Озарение, VIII, 2
   Сердце, 299
   Мир Огненный, 2, 262
   Озарение VI, 12
   Там же, V, 2-4
   Мир Огненный, 1, 146
   Мир Огненный, 1, 38
   Деяния, 19, 2
   Сердце, 333
   Мир Огненный, 1, 584
   От Матфея, 9, 37
   Деяния, 5, 1-4
   От Матфея, 6, 23-24
   К галатам, 2, 29
   Братство 2, 168
   Мир Огненный, 1, 220
   Поляков Ю.М. Россия в откате, М., "Астрель", 2011, с. 17
   Бердяев Н. Смысл творчества. М., Изд. "Правда", 1989, с. 488
   Псалом 72, 2-25
   Бердяев Н. Философия свободы. Там же, с. 159
   Дао дэ цзин и годяньские списки "Лао-цзы", Харьков, ПП "Слово", 2007, с. 24
   Мережковский Д. Иисус Неизвестный, с. 355
   Братство 2, 570
   Евреям, 10, 32
   Сердце, 85
   Беспредельность, 88
   Бердяев Н. Смысл творчества, М. "Правда", 1989, с. 493
   Сердце, 278
   Озарение, III-18
   Мир Огненный 1, 23
   Братство, 1, 171
   Беспредельность, 423
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы, с. 316
   Сердце, 292
   Сердце, 158
   Бердяев Н. Смысл творчества, с. 493
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы., с. 315
   Безант А. Эзотерическое христианство., с. 69
   Бердяев Н. Судьба Росси, с. 234
   Мир Огненный, 1, 56
   Там же, 140
   Сердце, 380
   Сердце, 306
   От Матфея, 23, 34
   Братство 2, 381
   Мир Огненный, 1, 104
   Откровение, 6, 9-11
   От Матфея, 5, 14-16
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы.
   Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы.
   Листы сада Мории, с. 5
   Иерархия, 162
   Братство 2, 203
   Евреям, 11, 13-16
   Малов И.Ф. Биосфера в космопланетарной среде и новая парадигма мировидения. In
   Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный, с. 108
   Платон. Тимей или о природе. "Фльфа-книга", М., 2013, с. 985
   Сент-Илер Ж. Криптограммы Востока. "Амрита-Русь", М., 2003, с. 108
   Парамаханса Йогананда. Автобиография йога., М. "София", 2016, с. 273
   Безант А. Лестница жизни. "Амрита-Русь", М., 2009, с. 143
   Малов И.Ф., Биосфера в космопланетарной среде и новая парадигма мировидения. In
   Беспредельность, 372
   Братство 3, 612
   Братство 2, 211
   Там же, 255
   Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация, т. 2, с. 757
   Бердяев Н. Русская идея, с. 295
   Сердце, 40, 67
   Там же, 499
   Евреям, 5, 24
   Мир Огненный, 1, 157
   Евреям, 10, 16
   Братство 3, 698
   Блаватская Е.П. Тайные знания., с. 313
   Откровение, 5, 6
   Мир Огненный 2, 188
   Братство 3, 673
   Братство 3, 718
   Братство 3, 834
   Евреям, 5, 22
   Сердце, 405
   Листы сада Мории. Зов, т.1, с. 35
   Достоевский Ф.М. Бесы. С-П. Типография Пантелеева, 1905
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   370
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"