Соболев Павел Юрьевич : другие произведения.

Радикальная психология: 3.7. Заключение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заключительные слова об отсутствии инстинктов у человека с привлечением теории П. Я. Гальперина о разделении органических и биологических потребностей, неразличение которых и по сей день приводит в умах исследователей к биологизаторству в изучении психики и поведения человека.

.
3.7. Заключение

В ХХ веке и даже ранее философы, антропологи и некоторые психологи периодически совершали попытки обелить человека от тени животных инстинктов, ощущая явный эклектизм в построении картины человеческого бытия с добавлением этого сомнительного ингредиента. Но попытки эти были неумелы, процесс этот был слабо обоснован и протекал очень вяло, как правило, лишь посредством применения размытых формулировок и самых общих тезисов, которые никогда не имели достаточной силы убедить въедливого читателя. В итоге картина человеческого бытия то получалась предельно ясной и чистой, то, наоборот, в ней образовывался вакуум, который необходимо было заполнить чем-то смутным, туманным, и инстинкты снова, крадучись, потихоньку вползали в пределы человеческой психики.

Безусловно, как и всегда, проблема крылась в неточности формулировок, чрезмерных обобщениях и губительных поверхностных сравнениях. Не имея достаточного багажа знаний и развитого понятийного аппарата, умельцы от философии и психологии, по сути, просто лили воду на страницах своих работ, выказывая больше своё намерение избавить человека от груза инстинктов, нежели как-то ощутимо реально продвинуть этот процесс.

Но порой и вовсе бывало так, что без спасительной соломинки инстинктов не могли обойтись даже те, кто всячески старались открестить человека от инстинктов. Одним из последних подобных старателей неоднозначного толка в западной психологии был Абрахам Маслоу, основатель гуманистического направления в психологии. В своей легендарной (по причине массовой популярности) работе "Мотивация и личность" (первое издание от 1954-го) Маслоу выступает с призывом пересмотра теории инстинкта, попутно отмечая, что термин сильно дискредитирован в предшествующие годы, так как применялся направо и налево в отношении чрезмерно большого перечня явлений - к потребностям, намерениям, способностям, экспрессии, ценностям и к эмоциям в целом. Маслоу отмечает тот факт, что во многих явлениях человеческой психики есть одновременно нюансы, предопределённые наследственностью, и нюансы, обусловленные научением, жизненным опытом, но спешить назвать подобные явления психики сугубо инстинктивными или же сугубо неинстинктивными никак нельзя. Призывая отказаться от подобной жёсткой дихотомии, психолог предлагает ввести в обиход некий промежуточный вариант - его он называет инстинктоидом, то есть "подобным инстинкту", но не совсем ему аналогичным (в разных переводах так и присутствуют разные термины, то собственно "инстинктоид", то именно "потребность, подобная инстинкту"). Инстинктоид, по Маслоу, это некогда собственно инстинкт, но ослабший, утративший свою непреодолимую силу и сохранивший лишь смутные позывы к конкретному объекту, в то же время не вызывающий никакого конкретного фиксированного поведения по его достижению.

Маленькая драма Маслоу заключалась в том, что как основатель гуманистической психологии, он провозглашал человека существом, свободным от всякой предопределённости, вольным искать свои пути в этой жизни, искать самого себя и возможности своей реализации. Поскольку человек способен мыслить и осознавать себя, то именно он сам и является ответственным за своё существование. Он ставит собственные цели и сам же их добивается. Человек ничем не ограничен. Каждую секунду человек создаёт себя сам, лепит своё будущее. Человек свободен. У него всегда есть выбор.

В этом суть гуманистической психологии, которая выросла прямиком из экзистенциальной философии. Человек свободен от каких бы то ни было предопределённостей. У человека нет никакой природы, которой ему пришлось бы следовать, человек всегда и всецело такой, каким сам себя делает.

Но развивая свою гуманистическую психологию, Маслоу делает упор на потребностях человека - даже выстраивает собственную иерархию между ними, главные называя базовыми. И в какой-то момент философ упирается в собственные же умозрительные построения: он не в силах объяснить, откуда эти самые потребности берутся. Если потребность в пище, сне и кислороде ещё можно объяснить (этого требует организм, физиология), то как объяснить потребность в любви? Потребность в оценке? Потребность в красоте? Потребность в самоактуализации, желании выразить себя в чём-то и добиться чего-то?

Маслоу сам себе только разводит руками. И именно поэтому ему остаётся лишь объявить эти потребности (кои он тоже причислял к базовым) врождёнными. Вслед за этим он объявляет эти потребности сугубо человеческими, видоспецифическими для всего вида Homo sapiens, отличающими его от всего прочего животного мира. Ну а раз врождённые и видоспецифические, то, значит, это уже почти инстинкт. Но именно "почти", так как Маслоу знал, что в животном мире инстинкт, согласно классической этологии, это жёсткая детерминированность, предопределённость, никакого выбора, а строгое следование возникшему побуждению. Поэтому Маслоу и придумал концепцию инстинктоидов или инстинктоподобных потребностей, которые врождённы, но не предопределяют поведения человека в отличие от собственно инстинктов. Таким образом, философ, с одной стороны, сразу как бы и отбелил человека от инстинктов (иначе ни о какой изначальной свободе человека речи вести было бы нельзя, а, следовательно, и прощай, вся гуманистическая психология), и, с другой стороны, ввёл новый класс неких врождённых потребностей (без которых его гуманистическая психология, опять же, не оказалась бы возможной, поскольку Маслоу, видимо, был плохо знаком с культурно-исторической психологической концепцией Выготского и попросту не знал, откуда ещё может взяться сила, движущая всем развитием человека как личности).

Маслоу достаточно было лишь подумать о детях-маугли, выросших в собачьих или даже волчьих стаях, чтобы понять, что вся его умозрительная концепция неких врождённых высших базовых потребностей является не больше, чем словами на бумаге.

Потребность в оценке? Потребность в красоте? Потребность выразить себя в чём-то?

У детей-маугли, которые бегают на четвереньках и воют на луну?

Маслоу явно кое-что упустил в механизмах формирования человеческой психики (именно этому процессу - формированию человеческой психики с самых ядерных её основ - и будут всецело посвящены оставшиеся главы данной работы).

Но в наши планы не входит критический обзор всей философии А. Маслоу - за этим можно обратиться к другим источникам (к примеру, Д.А. Леонтьев, "Развитие идеи самоактуализации в работах А. Маслоу"// "Вопросы психологии", 1987, номер 3), параллельно заметив, что принижать достоинства гуманистической психологии в целом совсем не стоит, а также и то, что Маслоу в ходе своей деятельности выявил ряд действительно интересных закономерностей, к которым мы вернёмся в следующих главах. Сейчас же нас интересуют именно его рассуждения о необходимости введения некоторого промежуточного звена между инстинктами и их полным отсутствием. Желая, но не имея возможностей, помыслить человека лишённым инстинктов, Маслоу вводит понятие инстинктоида, под которым понимает всякое врождённое побуждение. Часть врождённых побуждений он отнёс к категории низших, к которым причислил сугубо физиологические потребности человека: потребность в пище, в воздухе, в тепле, в отдыхе. Категорию высших врождённых потребностей составили потребность в любви, в признании, в оценке, в творчестве, в красоте и др. Обсуждать даже некоторую забавность второй категории потребностей мы здесь не будем, лишь вновь сославшись на феномен детей-маугли и оставляя всех желающих поразмыслить дальше самостоятельно. Нас же интересуют базовые потребности именно первой категории, которую Маслоу обозначил как "низшие потребности" - все эти физиологические нюансы, без которых организм попросту не может существовать, поскольку окажется за пределами своих функциональных возможностей. В одном месте своей работы ("Мотивация и личность", 1954) Маслоу прямо позволяет себе следующий пассаж: "... любой импульс или потребность, которые обнаружены как у человека, так и у всех прочих животных (например, питание или дыхание), тем самым подтверждают свой инстинктивный характер..."

Остановиться на этих нюансах подробнее заставляет тот печальный факт, что в голове обывателя физиологические потребности человеческого организма действительно зачастую синонимичны инстинктам. Человек хочет есть, человек хочет пить - потребности эти явно не выученные, а врождённые. Логика обывателя примерно такова.

Но выше на протяжение всей данной главы мы уже рассмотрели феномен инстинкта во всех его нюансах и поэтому не составит труда увидеть разницу между собственно каким бы то ни было инстинктом и желанием есть или пить. Инстинкт - это не просто какая-то врождённая потребность, но обязательно и строго фиксированный способ её реализации, её удовлетворения. Только тогда это инстинкт.

Инстинкт - это врождённая потребность плюс врождённая же способность её удовлетворить.

Только так.

Маслоу это понимал (в отличие от обывателя). Потому и предложил ввести новый термин "инстинктоид", чтобы обозначить просто врождённые потребности. Но насколько была в этом нужда? Был ли смысл во введении нового термина?

Если бы Маслоу был знаком с московской психологической школой и в частности с работой Петра Яковлевича Гальперина "К вопросу об инстинктах у человека" (1976), то, вероятно, всю свою новую терминологию взял бы назад.

В своей статье Гальперин отталкивается от того, что некоторые авторы (в первую очередь Ян Дембовский в работе "Психология животных" (1950), которую всё ещё нигде не найдёшь в электронном виде) указывают на сложности в чисто моторном подходе трактовки инстинкта и потому призывают отказаться от термина "инстинкт" вообще. Гальперин с этой позицией не соглашается и предлагает выделить основные, существенные характеристики инстинкта, которые бы позволили взглянуть на явление в несколько ином ракурсе. Для начала психолог выделяет следующие обязательные составляющие всякого инстинктивного поведения (всё то, с чем мы уже ознакомились в начале нашей главы, разбирая суть инстинкта):

1) Возникшая потребность организма (как правило, это результат изменения уровня того или иного гормона или же других органических соединений организма).

2) Возникшая потребность побуждает животное к поисковому поведению (в этологии: аппетентное поведение, неспецифическая двигательная активность особи, направленная на обнаружение объекта удовлетворения потребности; проще говоря, животное начинает рыскать).

3) Обнаружение специфического раздражителя, характерного именно для данной потребности, активирует дальнейшее инстинктивное поведение животного (в этологии: ключевой стимул или релизер).

4) Завершающая реакция животного, встретившего необходимый для потребности ключевой стимул (в этологии: консумматорное поведение, та самая строго специфичная стереотипная видовая двигательная реакция, представляющая собой сложную цепь безусловных рефлексов).

Далее Гальперин, исходя из выделенных признаков, выводит схематическую организацию инстинктивного поведения, которое состоит из трёх обязательных звеньев, представленных в психике животного:

А) Инстанция органической потребности (потребность в еде, воде, отдыхе, тепле и т.д., то есть потребность во всём, что поддерживает организм в состоянии гомеостатического равновесия, позволяющего ему существовать).

Б) Инстанция специфического отношения к объектам-носителям безусловного раздражителя.

В) Инстанция эффекторной части поведения, двигательная составляющая инстинкта, содержащая в себе образцы как видотипичных форм безусловно-рефлекторного реагирования, так и какие-либо дополнения к ним, полученные в ходе индивидуального опыта особи.

Именно эти три центра, поочерёдно возбуждаясь, и представляют инстинкт во всей его полноте. Гальперин обращает внимание, что первая инстанция (органические потребности) равнозначна как у человека, так и у животных. Третья же инстанция (эффекторная, двигательная часть инстинкта), пусть у человека и напрочь отсутствует, но даже у животных представляет собой нечто не вполне конкретное, раз у исследователей периодически возникают претензии к этому критерию инстинкта. И только лишь ко второй инстанции (к инстанции специфического отношения к объектам удовлетворения потребности) нет никаких вопросов. Именно эта инстанция исключительно животна, именно она есть сердцевина всякого инстинкта.

"[...] всегда [...] поведение животных сохраняет неизгладимую печать инстинктивности - наследственно предопределённого отношения к определённым объектам," - пишет Гальперин. - "Печать эту накладывает то, и только то обстоятельство, что поведение императивно диктуется животному воздействием инстанции специфического отношения и безусловного раздражителя, предустановленным отношением животного к определённым объектам внешней среды [...]. Это взаимодействие природных сил, так сказать, приговаривает животное к определённому поведению, и животное не может действовать иначе, как не может быть чем-нибудь иным, чем оно есть. По отношению к объекту - носителю безусловного раздражителя - инстинктивное поведение является вынужденным, и оценивать его с моральной или юридической точки зрения всё равно, что одобрять или порицать равнодействующую механических сил за её направление. Поэтому в обществе, достаточно культурном, чтобы учитывать это обстоятельство, животные не отвечают за своё поведение".

Гальперин пишет далее о процессе антропогенеза: "После исключения инстанции специфической чувствительности из центрального механизма поведения органические потребности освободились от её неотвратимого ориентирующего влияния. Побуждая к действию, потребности уже не предопределяли ни объектов, которые бы их удовлетворяли, ни способов их добывания, ни способов удовлетворения. Ещё менее определяли всё это эффекторные, в частности двигательные, реакции, которые освобождались от безусловных раздражителей и теперь использовались в зависимости от того, насколько они отвечали предписанным общественным образцам".

"Таким образом, одной из важнейших особенностей современного человека - именно как особого биологического вида! - является отсутствие инстинктов, наследственно, в самом строении организма закреплённого отношения к определённым объектам среды. Основные органические потребности, конечно, остаются, но подобно тому, как водород и кислород, полученные от разложения воды, уже не составляют ни частиц воды, ни её остатков и обладают другими и даже противоположными свойствами, так и потребности, освобождённые от связи с инстанцией специфической чувствительности, уже не составляют ни остатков, ни частиц инстинктов. Они уже не связаны - до всякого опыта! - с определёнными безусловными раздражителями внешней среды, не привязаны к ним [...]. В том виде, в каком они наследуются, это уже не животно-биологические, а только органические (но человеческие) потребности".

Далее очень важный, ключевой, момент: "Не приходится говорить, как важно различать эти внешне сходные, но по существу столь разные образования. Чтобы закрепить это различие между ними, целесообразно обозначить их разными словами и называть: биологическим - то, что в силу определённого строения организма предопределяет тип жизни и поведения, а органическим - то, что тоже обусловлено строением организма, но уже иным строением, которое ни типа жизни, ни поведения не определяет. Согласно этому: а) органические потребности, наследственно связанные с механизмом специфического отношения к внешней среде и этим предопределяющие тип жизни, являются биологическими потребностями в собственном смысле слова; б) а те же самые органические потребности, не связанные с механизмом специфического отношения к внешней среде и поэтому не предопределяющие тип жизни, биологическими в этом смысле уже не являются. Они - то, и лишь то, что они есть, потребности организма - органические, но не биологические потребности".

Вот этот последний приведённый абзац необходимо прочитать ещё раз, а потом ещё - и так до тех пор, пока не придёт полного понимания каждого сказанного слова в связи с другими. Гальперин здесь не вводит никаких новых понятий, не занимается словоблудием, как Маслоу, а лишь умело разграничивает уже существующие термины, чётко обозначая их различия и в силу этого придавая в некоторой степени новое наполнение. И обозначение этих терминологических различий, разграничение "биологического" и "органического", настолько тонко и важно, что в психологической литературе в столь явном виде встречается, кажется, только у Гальперина.

Он фактически указывает, что потребности организма как гомеостатичной, равновесной системы, освобождённые от контролирующего влияния ключевых стимулов (суть и достаточно подробный перечень которых мы привели в разделе 3.2 "Ключевые стимулы"), являются собственно органическими потребностями и ничем больше. Потребность организма в определённых веществах, в витаминах, минералах, белках, жирах, углеводах и прочей органике, а также потребность в необходимом температурном режиме для осуществления нормальных реакций по синтезу и расщеплению этих веществ является сугубо органической потребностью. Тогда как те же самые органические потребности, но уже связанные с феноменом ключевых стимулов (с инстанцией специфической чувствительности, по Гальперину), а соответственно, и испытывающие их контролирующее влияние, являются уже потребностями биологическими, потому как речь здесь уже идёт не только о собственно органической потребности, но и о строго конкретном способе её удовлетворения, проявляющееся у носителя потребности в строго заданном поведении и реагировании исключительно на строго же заданный объект удовлетворения этой потребности (ключевой стимул). Иными словами, явление ключевых стимулов, которое неминуемо активирует консумматорное поведение животного (видовый стереотипный двигательный акт, финальный в инстинктивном акте) - это и есть то самое "животное", "биологическое", о котором и говорил Гальперин.

"Биологические потребности, предопределяя тип поведения в среде наследственным строением организма, безусловно, исключают общественный тип жизни, не совместимы с ним", - пишет Гальперин. - "А органические потребности тип внешней жизни не предопределяют и совместимы с любым типом жизни, если только он обеспечивает удовлетворение этих потребностей. Органические потребности "в чистом виде" у человека те же, что и у животных, но у животных они структурно, накрепко спаяны с инстанцией специфического отношения к внешней среде, а у человека такой наследственной инстанции уже нет, у животных они предопределяют поведение, а у человека не предопределяют; у животных они биологические, а у человека - только органические. У человека нет биологических потребностей - нет инстинктов.

Когда говорят, что у человека есть биологические потребности и основные инстинкты, то это результат неразличения биологического и органического. Сходство самих потребностей бросается в глаза, а внутренняя структура их центрального механизма, наличие в нём или отсутствие инстанции специфической чувствительности остаются скрытыми. Неразличение биологического и органического есть главное препятствие в решении вопроса об инстинктах у человека, главная причина многократных и безрезультатных возвращений к этой теме.

Ошибочно само её название: "Биологическое и социальное в развитии человека", как бы заранее признающее наличие биологического фактора в структуре и развитии человеческой психики. У человека нет "биологического" (в том смысле, в каком оно есть и характерно для животных). Очевидно, нужно изменить и постановку вопроса: не "биологическое и социальное", а "органическое и социальное" в развитии человека. "Органическое" - это уже не содержит указания на "животное в человеке", не затрагивает проблем нравственности и ответственности. "Органическое" указывает лишь границы анатомо-физиологических возможностей человека и роль физического развития в его общем развитии.

[...] человеческое общество не могло бы сложиться, если бы у людей сохранялись животные отношения к вещам и друг другу; звериные отношения к миру разрушили бы и общество, и человеческое начало в нас самих. У человека нет "биологического" в простом и основном значении этого термина - животно-биологического".

Далее у Гальперина идёт неожиданная и самая замечательная в своей красоте сентенция: "Биологические особенности человека состоят именно в том, что у него нет унаследованных от животных инстинктивных форм деятельности и поведения (выделено мною - С.П.). Анатомо-физиологические свойства человеческого организма не предопределяют ни вида, ни характера, ни предельных возможностей человека и в этом смысле составляют уже не биологические, а только органические свойства. Они не причина, а только непременное условие развития человека.

Ни одно животное, кроме человека, не может стать человеком, человек же может стать членом любого общества и, в пределах своих физических возможностей, любым животным и даже хуже всякого животного (выделено мною - С.П.). В этой свободе становления и состоит биологическая особенность вида "человек". Но, лишь усвоив моральные основы поведения как руководства в "совокупности всех общественных отношений", составляющих, по Марксу, сущность человека, ребенок становится человеком. А став им, он уже не может снять с себя ответственность, ссылаясь на происхождение от животных, на "свои инстинкты", которых у него нет".

Всё, Гальперин всё сказал. И сказал всё настолько тонко и красиво, что и добавить нечего.

Гальперин был настоящей глыбой во всей школе Выготского, в культурно-историческом подходе. Он разработал теорию поэтапного формирования умственных действий, с помощью которой удавалось у любого человека развить любую же психическую функцию до необходимого предела, и он же последовательно и категорически отстаивал тезис об отсутствии каких бы то ни было инстинктов у человека. Он проник в голову человека так глубоко, насколько это возможно, но никаких инстинктов там не увидел. Им мне нашлось там места.

Это удивительно, но Гальперин действительно фактически первый и единственный психолог, который чётко сказал: у человека от рождения есть лишь органические потребности. Организм поддерживает свой гомеостаз и для этого он нуждается в некоторых веществах и режимах функционирования. Всё. И никаких инстинктов, которые бы эти потребности обслуживали. Человек лишь знает, что в данный момент его организм нуждается в соли ("Хочу солёного"), в кислотах и витаминах ("Хочу кислого"), в минералах ("Хочу овощей или фруктов" и т.д.). Организм лишь размыто сигнализирует человеку, в восстановлении какого вещества он нуждается, а человек уже сам должен выбрать, каким именно путём он будет это осуществлять - потому что у него нет врождённого знания, посредством чего именно восстановить потребность в том или ином веществе. У человека нет ключевых стимулов. У человека нет пищевого инстинкта. Это кошка и собака в период голода имеют врождённое влечение к голубям и прочей живности, а человек только в ходе практики постигает, что удовлетворяет ту или иную его потребность, а что - нет. И практика эта носит не индивидуальный характер (методом проб и ошибок), а сугубо общественный - каждая культура имеет свои банки данных (традиции) по поводу того, как и чем какая потребность удовлетворяется. В том числе и органические потребности. В разных обществах разные регламенты касательно употребления того или иного продукта, и ребёнок, рождаясь, с первого же дня, как отказывается от молока, погружается в сферу пищевых регламентов своего общества. Никто не рождается со знанием того, что можно потреблять, а что - нет. Общество мгновенно берёт новорожденного человека в свои руки и снабжает его всем необходимым - тому остаётся лишь выбрать то, что в данный, конкретно взятый, момент наиболее соответствует сиюминутным потребностям его организма (солёное, горькое, кислое, сладкое, жирное и т.д. - что всегда сопряжено с определённым органическим составом продукта).

Никаких инстинктов. Только органические потребности. От рождения только они. Ну а коль скоро даже они не имеют врождённых же механизмов реализации (отсутствие ключевых стимулов и консумматорного поведения), то процесс удовлетворения этих потребностей регулируется культурными механизмами. Все прочие потребности, которыми впоследствии обрастает человек - уже сугубо социализированы, носят исключительно общественный, культурный характер; они социумом порождаются и им же регулируются, а потому никаких врождённых механизмов для них, разумеется, нет и подавно.

Какой же тогда смысл называть органические потребности инстинктоидами, потребностями, подобными инстинкту? И что вообще хотел сказать Маслоу, говоря "потребности, подобные инстинкту"?

Инстинкт - это потребность, имеющая врождённый механизм её же реализации.

Как тогда потребность может быть "подобной инстинкту", если у неё отсутствует врождённый механизм реализации? Да никак. Это уже совершенно иной класс явлений. И привязывать их каким-то образом к инстинктам - только нагонять терминологического тумана. В данном случае мы видим неказистую попытку свести большее к меньшему. Это органическая потребность лежит в основе инстинкта, является его базисом, а не наоборот. Поэтому не органическая потребность инстинктивна (инстинктоидна, подобна инстинкту и т.д.), а инстинкт органичен (органически обусловлен). Называть органические потребности инстинктивными равносильно тому, как называть углерод "алмазным" или кирпич - "домашним".

Но, как говорилось выше, Маслоу не был знаком с работами П. Я. Гальперина, да и к тому же был обычным представителем западной психологии, а потому сумбур в его рассуждениях и неточности в формулировках весьма ожидаемы, и следует отнестись к ним снисходительно. Больше в этом плане и как раз по выше названным причинам удивляет отечественный психолог В. К. Вилюнас (Витис Казиса), фактически вторивший тезисам Маслоу и призывавший органические потребности называть инстинктивными (Вилюнас, "Психология развития мотивации", 2006).

Вот это уже очень сложно понять, особенно если учесть, что Вилюнас родился и жил в СССР, учился в МГУ, и его научным руководителем был не кто-нибудь, а сам Алексей Николаевич Леонтьев, ближайший соратник Гальперина по культурно-историческому подходу. А позже Вилюнас и сам был преподавателем и даже профессором на кафедре общей психологии МГУ.

Могло ли быть так, чтобы профессор психологии не читал работ своего предшественника, имеющего имя и мировую известность? Мог ли Вилюнас не читать Гальперина? Сомнительно.

Но раз читал, то почему не учёл его тезисы о разграничении органического и биологического в своей работе? А это уже удивительно.

Вилюнас ссылался на Маслоу и присоединялся к его предложению внедрить термин "инстинктоидных потребностей", якобы наиболее полно отображающих суть проблемы. Причём он, как и его зарубежный коллега, перевернул всё с ног на голову и писал: "... инстинкты человека теряют вид "неизменности, неуправляемости и неподконтрольности", свойственный инстинктам животных; напротив, основывающиеся на них базовые потребности "...могут быть сдержаны, подавлены, модифицированы".

В этой выдержке надо обратить внимание на главное... Наш литовский друг так прямо и пишет: "инстинкты" и "основывающиеся на них базовые потребности".

То есть, по Вилюнасу, не инстинкты основаны на базовых (органических) потребностях, а эти самые потребности основаны на инстинкте... Он прямо так и написал.

Он на секунду вдумался, что он говорит?

Он понимал, о чём он вообще говорит?

По Вилюнасу выходит, что у животного сначала возникает желание пить и разворачивается поисковое поведение по удовлетворению этого желания, и только потом в воде начинает нуждаться сам его организм...

Фантастика. Даже за гранью фантастики.

Данный тезис можно было бы списать на небрежность автора, опечатался или что-то в этом духе, но другой его пассаж не оставляет надежд. Рассуждая о том, не вносит ли термин "инстинкт" некоторой путаницы относительно поведения человека, Вилюнас пишет: "всякий вопрос об использовании терминов, не является принципиальным".

Вот так. Коротко и ясно.

Термины ничего не значат. Главное - суть.

А то, что суть передаётся терминами, не важно...

Именно благодаря таким старателям у нас потом и появляются описания спаривания сайгаков терминами "брачные отношения", "муж и жена", "любовь", "медовый месяц", "поездка в Ялту", "он остался с рогами", "сердце разбито". Термины не важны, важна суть, именно.

В какой-то момент Вилюнас даже цитирует самого Льва Семёновича Выготского, где тот как бы признаёт наличие инстинктов у человека, но ход этот содержит мало изящества, так как работу "Педагогическая психология" Выготский написал ещё в 1926-ом, то есть до того, как сформулировал положения своей культурно-исторической концепции, где тезисы об инстинктах у него уже никогда не встречались, да и, по сути, им там попросту не было места.

Но вернёмся к соотношению органических потребностей и инстинктов именно в том ключе, в

каком их обозначил Гальперин. Вилюнас пишет: "Когда беременная женщина по совету врача покупает себе препарат кальция - социальность этого события неоспорима, но можно ли то же утверждать про случай, когда туземке, не имеющей представления о кальции и ещё не знающей о своей беременности, вкусным кажется найденный кусок мела?"

Здесь мы опять видим, что Вилюнас игнорирует чрезвычайно тонкую градацию, предложенную Гальпериным. В приведённом им примере мы обнаруживаем то, о чём говорилось выше - организм испытывает потребность в дефицитарном для него веществе (органическая потребность), но уже то, каким путём эта потребность будет разрешена, для самого организма значения не имеет.

У туземки, как выразился литовский психолог, нет ни малейшей категорической привязки именно к мелу, он не является для неё ключевым стимулом. Она не знает от рождения, что именно мел удовлетворяет потребность в кальции, она познаёт это лишь путём апробации. Тогда как при инстинктивном реагировании животное всегда и точно от рождения фиксировано на строго конкретных объектах и способах реагирования на них. У туземки, в отличие от животных, нет никакой строгой фиксации на удовлетворении возникшей потребности. Ей сгодится любой путь этого удовлетворения, а животным нет. У неё не прописано в генах именно в такой ситуации и именно так реагировать на мел.

Вилюнас попадает в ловушку, расставленной его же "непринципиальностью" по отношению к терминам, и видит в сугубо органической потребности потребность "инстинктоидную".

Когда я хочу пить, это ещё не инстинкт. Инстинкт начинается тогда, когда я реализую свою потребность строго конкретным способом и строго в отношении конкретной группы объектов, и другими путями эту потребность удовлетворить я не умею, не могу.

У человека такого поведения попросту нет. Оно невероятно вариативно. В отличие от животных.

Вилюнас пишет: "Пищевой инстинкт не может быть не наделен мотивационной чувствительностью к видотипичным вкусовым и обонятельным признакам пищи, которые уже новорожденному позволяют узнавать съедобное и избегать вредных веществ".

Здесь идёт откровенная (сознательная?) дезинформация о неких "видотипичных вкусовых признаках" для человека и уж тем более об умении человека от рождения разбираться в съедобных или вредных веществах - об этом мы говорили выше, когда описывали совершенно разумные примеры, приводимые Вагнером, относительно того, что человек, в отличие от животных, никогда не знает, чем может отравиться. К человеку всё это приходит не просто с опытом, но с опытом культурным, социально обусловленным, когда ребёнку объясняют, что можно потреблять в пищу, а что нет, иначе век его будет недолгим, как первая юношеская влюблённость.

Пётр Яковлевич Гальперин невероятно красиво всё подметил и жёстко разграничил органическое с биологическим. У человека нет ни малейшего врождённого предзнания о веществах и тем более об объектах, удовлетворяющих его потребности. У человека нет главного для инстинкта - у него нет ключевых стимулов.

Интересным образом с дилеммой отсутствия у человека ключевых стимулов мимоходом столкнулся ещё Л.В. Крушинский - основоположник теории и метода определения элементарной рассудочной деятельности (ЭРД) животных как предыстории интеллекта ("Биологические основы рассудочной деятельности", 1976).

Крушинский основательно занимался изучением способности к экстраполяции - умения животных разных видов понимать закономерности движения объектов. Самым известным способом изучения этой способности была ширма, в щели которой животному показывалась пищевая приманка, затем приманка на тележке утягивалась за ширмой в ту или иную сторону (влево или вправо). Дальше исследователь наблюдал, в какую сторону в обход ширмы пойдёт животное - с той стороны, куда приманка и уехала, или же с противоположной стороны (что уже было демонстрацией слабой способности к экстраполяции, а следовательно, и низкой элементарной рассудочной деятельности в целом). Данный эксперимент Крушинский поставил на большом множестве различных животных видов - на черепахах, на собаках, волках, лисах, на кошках, на курицах, голубях, воронах, на обезьянах и на многих других видах. В последствии учёным был выведен перечень видов в зависимости от их способности к экстраполяции (то есть умения понимать алгоритмы движения уже скрывшегося из вида объекта). Животные в зависимости от вида действительно по-разному демонстрировали свою способность к экстраполяции.

Однажды Крушинский решил использовать в подобных экспериментах и человеческих детей. Вот тут-то и случился казус, которого сам Крушинский, судя по всему, даже не осознал.

Учёный писал: "Учеловека социальные факторы играют решающую роль вего поведении. Поэтому мы считаем целесообразным охарактеризовать архитектонику поведения человека каксоциально-биологическую. Говоря об уникальной роли социальных факторов вформировании поведения человека, мы втоже время подчеркиваем, что человек продолжает оставаться биологическим организмом со всеми присущими ему физиологическими, биохимическими игенетическими закономерностями. Поэтому при рассмотрении общих схем поведения мы не имеем права исключать человека как биологическое существо из этих схем".

Но уже дальше, в силу понятных даже житейским сознанием трудностей, Крушинский исключительно для детёныша человека вносит в свой эксперимент некоторое изменение: если для выявления способности к экстраполяции всех прочих видов животных он применял за ширмой пищевую приманку, то для ребёнка пищевая приманка уже не годилась.

В описании опыта с двухлетним ребёнком Крушинский писал: "Ширма высотой около одного метра с вертикальной щелью, ширина щели 17 см, длина каждого крыла 68 см. За ширмой около щели ставили две коробки. В одну из них помещали электрический фонарик, который очень интересовал ребёнка. Обе коробки одновременно раздвигались за ширмой"...

То есть для выявления способности к экстраполяции у ребёнка использовалась не пищевая приманка, как в случае со всеми прочими животными (то есть биологически значимый стимул), а некий "электрический фонарик, который очень интересовал ребёнка"...

Само по себе это уже забавно. С одной стороны, Крушинский исходил из того, что человек - это то же животное, а с другой - предъявлял ему биологически совершенно нецелесообразную цель, фонарик.

Именно поэтому-то выше и было сказано, что Крушинский лишь мимоходом столкнулся с отсутствием ключевого стимула в психике человека. Похоже, он действительно чётко так и не осознал того, что произошло.

Справедливости ради надо, конечно, сказать, что в рамках исследований Крушинского данный момент не имел принципиально важного значения, потому как цель эксперимента была несколько иной. Но всё же сам факт в случае с мотивированием ребёнка следовать за объектом столкновения с совершенно новым стимулом заставляет задуматься над "небиологичностью" цели, неэкологичностью эксперимента. Но это уже интересно более с позиций этологии, а не с позиций выявления элементарной рассудочной деятельности, что, в принципе, приемлемо.

Хотя некоторые "но" всё же остаются. Во-первых, ассистентом учёного в этих исследованиях была на тот момент ещё кандидат психологических наук Людмила Филипповна Обухова, которая прекрасно знала теорию Пиаже о поэтапном формировании операционально-действенного развития интеллекта (то есть знала, что ребёнок не рождается с пониманием всех закономерностей физического мира, а постигает их в ходе научения, в ходе многочисленных взаимодействий с различными предметами).

Таким образом, у человека не наблюдается даже намёка на какие-либо ключевые стимулы, какие характерны для многих видов животных разных уровней филогении. У человека отсутствуют биологические потребности, у них остались только потребности органические, направленные на поддержание гомеостаза организма. Обслуживание же этих самых органических потребностей реализуется человеком посредством разнообразных культуро-специфических и культуро-передаваемых механизмов, то есть путём научения (через подражание, через наблюдение и через интериоризацию).

И всё. На этом можно ставить точку.

PS: необходимо заметить, что слегка в тени рассмотрения осталась так называемая "половая потребность" человека. Даже в рамках разведения биологических и органических потребностей, "половая потребность" Гальпериным П. Я. упоминалась как органическая, хотя при этом очень сложно понять, каким образом половое поведение обслуживает поддержание гомеостаза собственно организма (без реализации "половой потребности" организм продолжает функционировать без малейших трудностей). Дело в том, что, правда, выработать взгляд на "половую потребность" человека, как не связанную с биологией, очень сложно. И, похоже, по сей день это даже попросту никому не удавалось. Но такой подход есть - показать, что "половая потребность" у человека находится исключительно в ведении психологии, а никак не биологии, и обслуживает в первую очередь психологические потребности, а не органические (и уж тем более не биологические). И в дальнейшем мы разовьём эту теорию более обстоятельно.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"