Полуденная Светлана : другие произведения.

Гиппокампус

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Судовой журнал корабля "Гиппокампус", выловленный в море любознательным читателем. Разобрать почерк выйдет лишь после хорошей порции рома. Все переживания, наивные надежды, страхи и радость, пережитые командой могут позабавить или свести с ума.

  Гиппокампус
  
  Гиппокампус - в греческой мифологии морская лошадь с рыбьим хвостом, царь рыб.
  
  ....причудливый корабль. Он словно вырезан из одного бруска дерева и нет на нём ни мачт, ни парусов, ни вёсел. Как он бороздит просторы? Ведь и мощный хвост этого тёмного скакуна неподвижен - он лишь замахнулся над морем и застыл. Голова жеребца гордо поднята, он фыркает, гарцует по волнам. На спине его нет седла, нет попоны; у коня нет хребта, его вырвали и вырезали палубу. Зоркий глаз так же приметит лесенку и дверь в шее, спуск в трюм, бочки, снасти, верёвки. В брюхе, на нарах, спят матросы, в шее же - капитан....
  
  Судовой журнал.
  Приветствие Гиппокампуса.
  
  Здравствуй, дорогой друг! Ты невероятно удачлив, ведь в твоих руках судовой журнал грандиозного чёрного, как грозовые тучи, Гиппокампуса! Отложи все свои дела, друг! Откройся свободному ветру, плыви с нами! Дай морскому бризу обласкать тебя, позволь крепким мужским рукам сжать твою руку! Я с удовольствием подам тебе кружку славного рома! Мы выпьем в кругу друзей, снова и снова подливая в чарки волшебного рому. Мы споём с тобой и нам будет подпевать целый мир! Только представь оркестр: волны, бьющиеся о конские бока, ветер в волосах, и дюжину глоток, попеременно отвлекающихся с песни на ром. И когда концерт закончится, когда все мы, усталые и счастливые, забудемся ромовым сном, эхо ещё долго будет убаюкивать нас этой славной песней.
  Итак, мой друг, ты согласен? Ради этих нескольких строк я исписал немало бумаги! И потому, надеюсь, что у меня получилось разжечь в тебе интерес!
  Тень, по имени Юз, или как я стал писателем.
  
  Что ж, прошу на борт! Моё имя Юз, и я младший помощник капитана. В мои обязанности входит: вовремя наполнить чарку, подставить плечо, подать руку. Одно время я был всегда подле капитана, его тенью. Тень, по имени Юз, это точное определение меня прежнего. Капитан Грегори нечасто обращался ко мне напрямую. Мне, дорогой читатель, иногда казалось, что, будто нарочно, сам корабль скрывает меня от него. Тебе это покажется странным, ведь я был всегда у капитана под рукой, но я был невидим, словно закрыт пеленою! Когда я подбегал к капитану, то всегда оказывался с тёмной стороны; когда я приносил ему кубок или карты, то всегда протискивал свою руку сквозь других матросов, или же они сами забирали необходимую вещь и передавали капитану. Все указания были сказаны либо очень громко, либо приходили ко мне через посредников. Бывало даже так, что корабль качала волна, именно в тот момент, когда я нёсся со всех ног к капитану, и либо я съезжал в противоположную сторону, либо обзор капитана закрывали ромовые бочки и матросы.
  Ох, дорогой читатель, как от этого было горько! Всякий раз, как только я открывал рот, чтобы поговорить с капитаном, предательски скрипел корабль; только я подавал голос, как тут - запевали матросы! Мой друг, старый Агустин с костяной ногой и трубкой, утешал меня, говорил: "придёт и твой час, мальчик", и, слава Гекате, он оказался прав!
  Однажды вечером, после игры в кости, я поднялся на палубу, решив освежить голову прохладным воздухом. Я сразу понял, что я здесь не один - капитан перегнулся через борт и смотрел, как тёмные волны бьют по бокам Гиппокампуса и играют с его плавниками. Последнее время он часто искал одиночества. Только ленивый не заметил, что капитан стал слишком мало пить. Его взгляд был странным, переходившим из крайности в крайность - то горячий и сияющий, то холодный и стальной. Так же и лицо - то оно кипело от гнева, налитое кровью, и вдруг становилось таким бледным, что сразу становились видны синие вены. Он мог просидеть всё утро, день и ночь в своей каюте, и только свежий ветер имел право проведать его через окно. Но он мог просто сидеть на бочке среди нас, беззаботных матросов, молча курить трубку и отвечать на вопросы кивком головы. Мы, матросы, люди простые. Нас жгло любопытство - что же творится с ним? Но никто из нас не позволял ни себе, ни товарищу отвлекать капитана Грегори от его обязанностей и дум.
  Капитан опять не заметил меня. Меня скрыла тихая ночь, а его взгляд завлекли тёмные воды. Грегори вглядывался в глубину, я смотрел на его силуэт в свете тусклых фонарей, размытый и дрожащий.
  Так вот, дорогой читатель, я стоял на последней ступеньке, и решил было спуститься назад, как вдруг один из фонарей, висевший на массивной шее, засиял настолько ярко, что заставил меня зажмуриться. И эта неожиданная яркость сбила меня с ног!
  Когда падает Юз, гремит гром, трясётся небо.
   Ох, как же мне стало стыдно! Но как осчастливил меня наш с ним разговор! Капитан Грегори подошёл и помог мне встать. Но увидев моё лицо, он пришёл сначала в испуг, а потом в страшную радость! Видел бы ты, как горели его глаза! Когда он держал меня за шиворот и задавал мне вопросы: Кто ты? Откуда? Как здесь оказался? Читать можешь? И смотрел на меня этими бездонными, сияющими глазами, я думал, что он выбросит меня за борт. Но он лишь приобнял меня и повёл к себе в каюту.
   Вот, что капитан Грегори сказал мне в ту ночь:
   "Ты ошеломил меня своим появлением! Как, говоришь, зовут? Юз? Интересно, интересно! Говоришь, всегда был подле меня? Великолепно! Значит, эта дьявольская посудина и правда имеет на меня виды. Что ж, интересно. Так же она скрывала от меня моё сокровище. Но теперь малыш, оно больше не моё. Оно твоё".
  Капитан жестом приказал мне молчать. Заперев на ключ дверь и плотно закрыв ставень окна, Грегори зажёг одну-единственную свечу. Ничем не примечательную свечу, мой друг. Но позже о ней. Капитан выдвинул деревянный ящик, который прятал под кроватью. Я подошёл чуть ближе. Тогда капитан спросил меня "что в ящике?", а в моей голове гудел один лишь ром. Что же ещё? Капитан громко рассмеялся: "Действительно! Что же ещё я могу прятать? Сколько же ты не знаешь, мой мальчик, но я тебя в этом не виню".
   Капитан замолчал и, положив свою сильную руку на крышку ящика, уставился на пламя свечи. Желваки (до сокровища я и не знал их имени, а было любопытно) на его лице напряглись. Я неуверенно окликнул его и без задней мысли сам уставился на огонёк. Меня и раньше завлекали фонарики, но мне всегда не хватало времени любоваться их горячим танцем. Ох, прости друг, мне так хочется объясниться тебе! Но я обязан вести журнал, я поклялся писать нашу историю, так что, продолжим. Огонёк, как я уже писал выше, поймал и меня в свои путы. Наши глаза были прикованы к пламени. Я молча вглядывался, капитан нашёптывал мне: "Ты единственный, кто может унаследовать моё сокровище. За это, я прошу простить меня, - то, что я прячу и храню, лишь поначалу будет приносить тебе счастье. С каждым днём груз на твоих плечах будет тяжелее, язык острее, а душе больнее". Я прошептал вслед - душа. От произнесённого пламя заплясало веселей. Капитан продолжил: "Да, мальчик, душа. И если хочешь сохранить... спасти её, то открывай ящик. Тебе придётся тяжело, ой как тяжело. Справишься ли ты? Я верю в тебя, в себя же -нет. Моё время кончено. Нет больше у меня сил вести Гиппокампус. Этот конь мне не по зубам, уж больно я стар... Да, Юз, у тебя, я верю в это, есть порох, ты справишься. Но если ты сомневаешься или считаешь, что ещё - пока что - не готов, то не открывай его. Схорони до поры. Или же утопи совсем".
  Думаю, приятель, ты сразу же догадался, каков был мой ответ. Глупо улыбаясь, я протянул руку к старому ящику капитана.
  Книги!
  Раньше, дорогой читатель, настоящих живых книг я и в глаза не видывал. До моих рук доходили только журналы, с записями капитана. И эти записи я мог читать. С трудом, друг, но мог. Проблемы были во всём: и в моём знании алфавита, и в самих журналах: редко они попадали мне прямо в руки. А если и попадали, то странным образом были у меня отобраны. Иногда, старший помощник Томас просто выхватывал журналы, и это ещё я могу принять. Но когда один из журналов вспыхнул прямо в моих ладонях! (Агустин думает, что такое может произойти, если человек будет долго стоять под солнцем с сухой глоткой). Часто журналы рвались, тонули в море и даже в роме. Их могли унести грязные чайки, живущие в пасти коня. А однажды, после череды странных испытаний, я поймал журнал, перегнувшись через борт. Так что ты думаешь, читатель? Мелкая водяная тварь с крыльями выхватила журнал и погрузилась с ним на морское дно! Не знаю, что же это было? Видимо, Вакх решил сделать из меня шута. Ведь мой танец с судовыми журналами забавлял команду (мне даже посвятили песню!).
  Конечно, капитан был жутко на это рассержен... Мне передавал его оплеуху Том, но часто я её не получал, ведь на помощь приходил славный ром.
  Так вот, книги друг мой!
  Половины наставлений Грегори, я, мой читатель, до сих пор не понял. Груз, боль, сила? Отчасти, мне понятны его мысли. Отчасти. И сейчас, друг, его слова пугают меня. В одной из книг написано "Знание - сила". Отчего же я не чувствую её? Отчего же, мне так тяжко?
  Капитан Грегори объяснил мне, что никто на корабле не знает об этом кладе. Сам капитан нашёл их ночью на палубе - в ту самую ночь, когда мы впервые почувствовали дождь. Я слышал об этом явлении от старого Агустина. Мол, вода, что внизу под конём, капает сверху. Я не очень понимаю, как это происходит. Ты тоже? Верю, что сокровище откроет мне тайну.
  Капитан не стал рассказывать мне всё сразу. Долго простоял молча, смотрел на меня. Огонь свечи проник в туннели его глаз... Меня напугало это. На мгновение я будто оказался сам в этом тёмном туннеле. Но нет, мой друг, это лишь пламя потускнело от моего дыхания.
   Наконец, капитан объяснил, как же получил своё сокровище. В тот дождь Капитан что-то потерял. Что именно, я не понял. "Пелены перед глазами больше нет". (Так и не было её, мой друг. Да и как её можно потерять? Она, получается, может соскользнуть? Глаза же такие влажные).
  Вышел он на палубу по той же причине, что и я - подышать. До той ночи на его щеках всегда был румянец, а глаза горели радостью. Сейчас же, его зрачки были туннелем, ведущим во тьму. Итак, Капитан вышел на палубу и поднял голову вверх. Одна единственная чистая капля согнала весь ром из тела и разума Грегори. Он сказал мне: "Не знаю, что это было, но теперь наш крепкий товарищ говорит со мной на совершенно ином языке; раньше, он подбадривал меня, всегда находил выход, а после дождя, ром приводит меня в страшное уныние. И даже в злобу. Но это не важно, мой мальчик. Намного важнее не то, что я потерял тогда, а что обрёл". И он, указав на свечу, сказал: "это грязь с моих рук со слезами с небес".
   Как только он ощутил мягкую свечу в руках, то ринулся к себе в каюту: "Меня осенило, что под моей кроватью - клад! Знаю, скажешь, "С чего бы?". А ведь я ж никогда под кровать-то и не заглядывал. Почему и не быть кладу? Посмотри и под своей кроватью, мальчик, может и ты найдёшь что-нибудь стоящее" - Грегори звонко засмеялся и похлопал меня по плечу. Ещё он сказал мне, что "оно было там с самого начала, но я не был готов. Хотя тот, кто выбрал меня, прогадал - я не подхожу на эту роль. С меня хватит. Но не могу же я бросить команду на произвол! Поэтому, пообещай мне, парень, - ты либо принимаешь судьбу и борьбу, либо скидываешь за борт весь этот хлам. Ну как? Подумаешь или ответишь сразу?"
  Что я могу сказать, друг? Это было вызовом для меня! Если б я знал, к какому горю приведёт мой выбор... Но я согласился! Я встал, расправил плечи и с огромной радостью принял клад капитана. В ответ Грегори улыбнулся, как-то с жалостью, похлопал меня по плечу и отправил отдыхать. "Завтра тебя ждёт много дел. Завтра будет тяжело".
  Я пожелал капитану доброй ночи и радостный, вприпрыжку побежал спать.
  Утром, мой друг, я сразу же направился к капитану, но не смог поговорить с ним. И никогда не смогу, как и любой член команды. Прошу, не пугайся, я не хочу терять ещё и тебя. Мне тяжело это написать, но капитана Грегори больше нет. Следующим утром, после его откровения, я нашёл капитана повешенным на хвосте Гиппокампуса.
  
  Прощание с капитаном, встреча с ангелом.
  
  Как давно мы пережили это, друг мой, а горе всё терзает меня. День отплытия, ухода (не знаю, как это написать) капитана, стал для нас... важным? (И тут мне не хватило точного слова, прости друг). Все вокруг нас стало иным. Не чужим и не страшным, а просто иным. Как будто мы никогда раньше и глаз не открывали. Странное чувство, друг: теперь мне кажется, что я и не помнил о смерти! В голове она не укладывалась, ей не было места на корабле. Теперь же меня не покидает чувство присутствия 13-го матроса. Многие ещё долго оглядывались и задавали вопрос во мрак погреба: "Кто здесь?". Мы поняли, что гость по имени Смерть, будет всегда рядом со мной. То есть, с нами.
  Итак, мой читатель, на следующий день после откровения капитана, мой восторг сменился чёрным горем. Как только мы уложили тело капитана на палубу, каждый из нас задался вопросом - что же дальше? Команда обступила умершего и молча глядела на него. Что нужно сделать? Сказать? Я одновременно почувствовал страх обиду и... не знаю, как и признаться, читатель, но мне стало неуютно. Меня мучило незнание (знание, и вправду сила!): что с ним теперь, если он ушёл, то куда, и я - так же? И неудобно мне было вот так стоять над ним, смотреть прямо на него. Мне казалось, что я не к месту, что я лишний, что мешаю ему и оскорбляю. Горько мне, что не сказал ему ничего путного (и не скажу).
   И потом, мой друг, Грегори был для меня кем-то большим, нежели простым капитаном. Стать таким, как он - моя мечта. Стать его другом - моя важнейшая цель. Стал ли я другом или даже прыгнул выше? Мне никогда этого не узнать. Я так славно жил, гоняясь за капитаном! Что же дальше? Там, на палубе, я и думать забыл о сокровище, о наследстве, перешедшем ко мне.
  - Может, спит так крепко - сказал Карлтон.
  - Но он не дышит - тихо промямлил я.
  - Ну да, - начал грубый Бьёрн, - живой бы храпел.
  Тут над нашими головами разразился страшный скандал. Чайки, и без того никогда не замолкавшие, начали кричать настолько громко, что мы невольно закрыли уши. Это взбудоражило нас и, позабыв про капитана, мы уставились на небо. Свысока на нас падала тень. И тень эта привела чаек в безумство (так вот что это!). Они, будто сговорившись, собрались в огромную тучу и закрыли нам всё небо. Огромная кричащая туча, сыпля на нас перья и проклятья, затмила солнце. Я крепко закрывал уши, и не зря, мой друг! Внезапно, стена чаек была вдребезги разбита гигантской птицей. Крику было! На момент её пришествия, я не знал, как величать нашего нового друга. После "отплытия" капитана, я выяснил имя - Альбатрос.
   Эта могучая, белоснежная птица очистила крыльями мои мысли. Её крик - это зов будущего. Мы все кричали тогда вместе с ней. Долго, упорно, с влажными глазами, отгоняли вязкое тёмное ромовое прошлое и встречали яркую неизвестность.
   Итак, мой верный читатель, крики Альбатроса мы (то есть я) провозгласили одновременно и панихидой, и гимном. Я уселся на одну из ромовых бочек, пока остальные переносили капитана в его каюту. В отличие от нашего просторного трюма в брюхе коня, капитанская каюта была тесна (келья!) и находилась в могучей шее. Всё в ней было, как на ладони, - не было тёмных уголков, каюта была круглой (овальной - всё-таки шея). Конечно, капитану не мешал ни скрип досок под ногами матроса, ни храп соседа, но как же наверно одиноко ему было, наедине со своими мыслями. Как думаешь, друг, может, стоило оставить его в тесной шее навсегда?
  - Положим его здесь, а дверь забьём! - предлагал боцман Томас, - он капитан корабля, а корабль не может без капитана!
   Вернувшись на палубу, мы разорались, словно гадкие чайки. Команда разделилась на две группы: одна, малочисленная (но какие люди! матросы столь огромные и сильные, что могли в один присест бочку рому выпить!) под крылом громкого боцмана, и более многолюдная, слушающая шёпот щуплого Джерома. Этот маленький человечек с тонкими противными усиками, выдумал бросить капитана за борт, на растерзание тамошним тварям (рыбам, мой друг; ни разу не видел, чтоб они кого-то терзали, но никто и за борт-то не попадал).
  - Почто он теперь нам? - шептал Джером, - Капитан что должен?
  - Э... капитанить? - попытался Ливстон.
  - Близко, мой друг. Правильней сказать, управлять. А наш капитан, не то, что управлять, но и дышать больше не может. Скажи, Леон, что мы делаем с ломаными вещами?
   Леон сощурился. Он, знаешь ли, ненавидел Джерома. Леон не стал отвечать, а лишь что-то прошептал Агустину. Вскоре Леон взял меня за локоть и отвел чуть дальше, к бочкам. Возможно, мой друг, тебе интересен шёпот Джерома, но я, к сожалению, запомнил лишь эти слова. Надеюсь, ты понимаешь, как я был растерян. Но не волнуйся, Джером ещё своё скажет. Мне, как и Леону, противно их вспоминать, но ради правды, я их запишу.
  Леон, между прочим, чем-то похож на меня. У нас с ним вихри кудрей на голове, только у меня чуть светлее, и я прикрываю свою макушку шапкой.
  Ну всё, прости, прости. Я продолжу. Я, Агустин и Леон стояли за бочками, пока остальные матросы, вслушиваясь в науськивания Джерома, подбирали слова для ответа. Леон сказал мне: "Очнись мальчик. Ты был последним, кто говорил с капитаном. Скажи, он не дал тебе указаний? Эта свора ещё не поняла, что с нами случилось". Я глядел на него и, покачав головой влево-вправо, спросил: "А что с нами?"
  Споры были до темноты. Некоторые подрались, многие - надрались. Альбатрос всё кружил над нами, разгоняя тучи чаек. Иногда он подлетал очень близко, будто желая заглянуть каждому из нас в глаза. 
  Смотря на его полёт, я внезапно вспомнил о сокровище. Быстрым шагом я поднялся в каюту, и хотел было взять сундук, как замер - на кровати же капитан. 
   Знаешь, друг, немного позже я искал в книгах объяснение жизни. Тогда, в каюте, я подумал, что это цвет. Чуть погодя, я пожал его руку и решил, что это тепло. Капитан бывал бледен, но эта белизна была чистой, как будто со страницы с картинкой высосали все чернила, и она поблёкла. Я весь затрясся от холода, что просачивался из капитана. И вот тогда я понял - огонь! Это цвет и тепло! 
  Я вытащил сундук, сел под окно и стал разглядывать книги. Я верил, что они подскажут нам достойное решение. Так и случилось! Не сразу я нашёл её: "ритуалы погребения". Я читал очень долго, многого не понимая, и потому попутно обращался к другой драгоценности. Я не очень понимаю, как это "закопать", что за земля, и, причём здесь цветы, но знаешь, я быстро нашёл ответ на более главный вопрос. Выбежав из каюты, я вскричал: "Друзья! Я нашёл выход! Кремация!"
  
  Беседа о викингах и лодках.
  
  Я звонко начал: "Я прочитал замечательную книгу...".
  - Прочитал? - отвлёк меня Карлтон.
  - Да! Там рассказывается о таких же моряках, как мы! Они смелые и храбрые, и море было их вторым домом! Они звались викинги и они...
  Вторым меня перебил Леон: 
  - Подожди мальчик, ты сказал вторым домом.
  - Да, так и сказал.
  - А где же первый?
  Я, как обычно, застрял и застыл. Ничего связанного с домом (неважно, с первым или вторым) в моей голове не было. "Вот же привязались к слову!". А ведь язык так и извивался от желания рассказать о моей находке. 
  Я быстро продолжил:
  "Не знаю, там что-то про фьорды, но..."
  - Фьорды? - Ливстон!
  -Да, фьорды.
  -А что это? - Карлтон!
  Я снова скован:
  - Послушайте! Никакие фьорды нам с капитаном не помогут, а вот викинги!
  - Кто?
  - А! Да дослушайте меня, наконец! Это моряки! Как и мы! И когда викинг умирал, то его клали в лодку вместе с его вещами, сплавляли её и поджигали!
  - А вещи за что? - снова Ливстон.
  - Не за что, а зачем! Это чтобы в Валгалле было легче жить.
  - А лодка это...?
  - Лодка это, как наш корабль, только меньше.
  - То есть мы подожжём корабль? А нам куды деваться? Тоже поплывём в эту Вальхаллу?
   В этот момент меня опередил Агустин. Тихим шершавым голосом он начал объяснять мою идею окружившим нас товарищам. Может, я странно говорю, или же я просто спешил, но слова Агустина были для них понятней и ясней. 
  - Я думаю, - закончил Агустин, - что идея мальчика лучшая из всех, что мы сегодня выслушали. Единственное препятствие - это лодка.
  И тут мой друг, все глубоко вдохнули, как по приказу, так как были не прочь начать новый спор, но я остановил их своим криком.
  - Эй! Гляньте, на чём сидит альбатрос!
  -Альбатрос? - вертя головами, начали моряки.
  - Ну, вон! У уха! Мы сделаем лодку из уха!
  
   Моя идея понравилась всем. Глаза матросов заблестели, рты растянулись в улыбке и вся команда начала горячо обсуждать, как же дотянуться до уха. 
   Мой добрый друг, по имени Леон, попытался голыми руками покорить коня: поплевав себе на ладони, он начал забираться по конской шее, находя цепкими пальцами щёлочки в досках или бугорки. Толпа внизу гудела, мы кричали: "Давай! давай Леон! Выше, выше! внизу тебя ждёт угощение! Давай выше брат, выше!" Так продолжалось несколько минут, пока Леон, наконец, не скатился вниз. Сразу все приуныли, запал кончился моментально. 
  "Какая идея!" грустно говорил один, а ему отвечал другой, "Но вот исполнение! Эх!" 
  Леон тёр свои бока ладонями и объяснял:
  - Да там и зацепиться не за что! Шея выше гладкая, прям как водная гладь!
  Эх, все мы разом остыли. Мысленно я сказал капитану:
  "Простите Грегори, вы не увидите Валгаллы".
  И вот тут снова в историю влетает альбатрос.
  Он кружил прямо над входом в трюм и, после нескольких таких кругов, резко влетел внутрь. Конечно, я спустился за ним в брюхо-трюм, пока остальные матросы бессмысленно глазели на ухо.
  Брюхо-трюм скрипело и ныло. Эти звуки пугали меня и всех остальных, поэтому перед сном мы выпивали по кружечке. С ромом так легко спится, что скрипы и шорохи превращаются в сладкие колыбельные. В принципе, в нутре коня делать нечего. Команда спускается сюда лишь поспать. Здесь достаточно коек и, как раз под боком, стоят бочонки рому. Я зажёг фонарь и окрикнул птицу.
  - Эй, где ты? - сказал я. Брюхо протяжно завыло. Видимо, тьмы и полных ромом бочек ему мало, оно скучает по спящим матросам.
   Наконец, я услышал крик птицы и уверенно пошёл на зов, как вдруг, что-то склизкое и холодное налету выбило у меня из рук фонарь! Ты не представляешь, какой страх я испытал! Мой свет с грохотом рухнул; я был полностью поглощён темнотой (Как правильно? Иронично? Если меня поглотили в чужом брюхе - это же иронично?), а крик альбатроса был не слышен из-за жуткого гула. Гул, вой - не знаю точно, но кровь у меня хорошо так застыла. Эх, стыдно признаться: я трясся и мямлил. Вглядываясь во тьму, я надеялся разглядеть птицу, ну или бочонок рому. Я старался услышать шелест крыльев белого друга и надеялся, что склизкое чудовище больше не прикоснётся ко мне. Я напряг все свои чувства, как мог. И, к сожалению, почувствовал не крепкую руку на плече, а ту самую тварь! Она сильно шлёпнула меня по ноге своим телом или хвостом, может быть щупальцем, не знаю и не хочу знать. Это так взбудоражило меня! Я припустил вперёд во тьму! Ох, как же я орал! А как мне теперь стыдно... Но! Если мой дорогой читатель бывал на кораблях, то он знает, как устроено "брюхо" - в нём, в определённых местах, стоят балки-опоры (или это колонны?). Теперь читатель понимает, как это глупо, нестись со всех ног вперёд в кромешной тьме? У страха глаза велики - да, вот мои глаза были очень хорошо раскрыты, прям из глазниц чуть не выпали. Жаль, от этого видно лучше не стало. Ну да ладно. Главное, что каким-то волшебным образом я так и не врезался ни в одну из опор.
  Бегая по брюху, сворачивая, я, наконец, попал на нижний ярус. Попал достаточно экстравагантно (слово дня!) - провалился в открытый люк. Странно, но внизу оказалось светло и тесно. На длинных ящиках стояли свечи. Я оторвал с ящиков пару капелек воска и размял в руке. Приятное чувство.
  "Так вот ты где!" воскликнул я, когда белый альбатрос показался мне из-за ящиков. Своим клювом он начал чуть ли не стучать по одному из них, словно требуя открыть их сейчас же.
  "Подожди, подожди ты! Сейчас я открою". Глупо, наверное, разговаривать с птицей. Ладно ещё, если это попугай. И вороны, я читал, способны к слову. Но мне нравится говорить с ним. За короткое время, альбатрос стал мне настоящим другом! Знаю, он не понимает моих слов, но он так глядит, словно ему и не нужны слова. Ему хватает моих глаз. Я чувствую, что он понимает меня. Признаюсь тебе честно, мой друг, что на корабле никто из команды не близок мне так сильно, как эта птица. Что странно - они-то речь понимают. Матросы знают те же буквы и слова, но вот сама суть... Мне так интересно, а ты с подобным сталкивался? Ты, командный игрок, тоже одинок?
   Прости, что снова отвлёкся! Но я не сомневаюсь, что уже догадался, что же я сделал на дне брюха? Конечно, я опять открыл ящик! Может, в этом моя миссия? С каждым открытым ящиком мы приближаемся к цели! Не знаю пока к какой именно, но это не главное.
  Я не знаю, откуда узнал об этом альбатрос, но в этом самом ящике лежали инструменты. Много инструментов. Названий для многих из них я и не знал (по-честному ни одного), но книги - вот решение проблем!
  
  Восхождение на конскую голову.
  
  Благодаря моей находке мы снарядили шесть (целых шесть!) матросов. После небольшого спора и стычки, в шестёрку попали:
  
  Ливстон
  Карлтон
  Рыжий Бьёрн
  Леон
  Сутулый Игорь
  Дон
  
  Наверное, читателю охота познакомится с нашей командой поближе. Извини меня, что только сейчас до меня дошло представить тебе команду. Всего на корабле 13 человек: те шесть наверху, и ещё: я, ваш проводник, старик Агустин, мерзкий щуплый Джером, огромный боцман Томас, и тихие близнецы Гот и Тот.
  Ну вот, теперь можно начинать. Я так долго вёл к этому! Так долго, что, кажется, исписался... Даже и не знаю, как всё описать? Хорошо, сейчас я сосредоточусь и... может, после кружки рома....
  
  ***
  
   Надеюсь, эти пятна не смущают тебя? Я случайно пролил немного рома, но ты же понимаешь - качка! Кажется, я созрел до восхождения. Промотал события в голове, и даже поспрашивал остальных, как это было. Представляешь, один молодец из команды уже всё напрочь забыл. Причём, он сам и лез на голову!
  Хорошо, начнём: самым первым шёл Леон, за ним Карлтон, Ливстон, Дон и Игорь. Последним шёл Бьёрн - у него сильные руки - он страховал товарищей. Дело в том, что команда была связана не только целью, но и прочной верёвкой. Она проходила сквозь специальные крючки, которые крепились к поясам моряков. Также каждому на ноги мы надели мягкие сапоги (удивительная вещь!), на эти самые сапоги надели стальные крючки (я-то думал, что кошки - это животные!), а в руки дали такую штуку - кирка называется (палка, со стальным полумесяцем).
  Шестёрка двигалась вверх уверенно. Они цеплялись за присохшие раковины, за конскую гриву, просовывали руки в щели между досками. А когда они добрались до гладкой часть шеи, то пустили в ход кирку. Леон делал достаточно широкие дыры, чтобы и рука могла схватиться, и нога могла опереться.
   Знаешь, я недавно осознал, что у нашей команды не такой большой словарный запас (мы особо и не разговариваем с друг другом), поэтому я удивляюсь: откуда столько брани? И такой виртуозной!
  Как ты уже понял, кричали все (и все бранились). Стыдно, но я тоже с радостью в этом участвовал. Когда ведущий не находил под рукой ни ракушки, ни гривы, и решал, каков будет его следующий шаг, каждый (и на шее и на палубе) пытался дать ему дельный совет. Один раз Леон почти сорвался! Он так злился на всех нас, что в пылу замахал обеими руками. Это была вина каждого из нас, но то, что он всё-таки смог удержаться и выбрать правильный путь до уха, целиком его заслуга.
  Все мы ликовали! Шестёрка плясала на темени, горланила. Мы кричали в ответ. Какой день! Дон уже летел вниз, но Бьёрн вовремя схватил его. Мы ещё долго радовались нашему триумфу. Внизу откупоривались новые бочки, Агустин затянул песню, ту грустную, про одинокую бурю (наверняка тебе известную). Наверху работали пилы. Когда небо потемнело, и вдали заиграл зелёный свет, храбрая шестёрка на веревках спустила деревянное ухо.
  
  Похороны капитана Грегори.
  
  Один в своей лодке.
  Ветер, не тронь паруса,
  Я устал,
  Мне нужен покой...
  Не смог вытерпеть гнева.
  Я хочу тишины!
  Чистой глади морской!
  Висеть покойно над бездной.
  Я узнал вдали тучи -
  Налиты`е проклятья.
  Она в погоне за мной.
  А я прошел с ней густой туман,
  И напоролся на скалы - не ахнул.
  Умереть или жить - всё равно,
  Но быть с бурей на "ты" не удастся.
  
   Мы обмотали его белой тканью, всего полностью. Близнецы принесли несколько мешков с сеном, вытряхнули его в конское ухо и намочили их ромом (в одной из книг написано, что он хорошо горит; а я думал наоборот, тушит, вода же). Сверху мы уложили капитана.
  Зелень уже разлилась по небосклону. Было решено сжечь его в самый её пик - когда зелёные переливы перестанут играть на небе, а полностью поглотят его, стерев горизонт и слившись с морем. До этого момента оставалось достаточно времени, и каждый погрузился в беспокойство. Ведь пока капитан лежал в своей келье, день походил на обычный, ничем не отличался. Но, как только капитан появился на палубе, каждый из нас напрягся.
  Вычитал в одном рассказике пару хороших слов (прилагательные, мой друг!). Они прекрасно подходят к нам. Вот, смотри: на палубе, между бочками сидит Бьёрн Угрюмый. Недалеко от него, в связке верёвок лежит Тот Истеричный. На своём привычном месте, на ящике с барахлом, в тени лопастей хвоста, сидит Агустин, Грустный и Задумчивый. Он курит свою трубку и следит, как Игорь, всё так уже Сутулый, быстро тараторит что-то Карлтону и Ливстону. Все они - Нервные. А вот, Томас Грустный, вышел из каюты капитана, и отправился к уху, у которого молча сидел Гот Вздыхающий (как я понял, это не прилагательное). И да, я не могу не написать о Мрачном Доне, который вновь взобрался на конскую голову и не хотел ни с кем говорить. А Леон, с Тоскливым взглядом, обратился ко мне, Глупому и Потерянному Юзу.
   Один лишь Джером не изменился. Он юрко сновал по палубе, бегал от одного к другому и мерзко потирал свои маленькие ручонки.
  
  ***
  
  Странно то, дорогой читатель, что за всё наше плавание, это первый случай. Я почитал о смерти, пишут, это всё естественно, но... Мы не понимаем. Ни один из нас не думал об этом. Вот, очень интересный разговор с матросом Леоном. Мы сидели на бочках в трюме (прятались от мертвяца).
  - Ты чувствовал этот запах? Он такой чуждый, но будто бы... будто бы я его помню. Чужой, но знакомый. А ты видел его кожу? Что с ней не так? Ведь была такой упругой, а теперь...ты видел, я знаю, она слезает маленькими клочками. И вся эта перемена красок. Не могу теперь смотреть на чистое небо, оно такое. холодное. И он тоже холодный.
  - Из него что-то ушло. Что-то, что грело его.
  - Да, верно. А каким сильным он стал, ты заметил? Его руки были сжаты в кулаки и никто, даже наш Бьёрн, не смог разжать их. Мы еле-еле свели руки капитана вместе. Знаешь, я тут вдруг подумал... а ведь и со мной это может случиться?
  Я помялся.
  - Ну, капитан Грегори это сделал сам. С ним это не случилось, он сам всё сделал.
  - Да я не о том. Я к тому, что... вдруг, это самое тепло в нас не навечно? Может, ему когда-нибудь это надоест, или даже у него есть, ну... срок годности.
  Признаюсь, я не раз вспоминал этот разговор. В тот момент я представил, как из меня всё ушло, как мои краски померкли, а мышцы налились металлом. Вот, меня скручивают в ткань....
  Мне стало страшно и, от растерянности, я сказал:
  - Эм. Тогда на нас всех ушей не хватит.
  Леон по-доброму улыбнулся и ответил:
  - Да, малыш, это ты верно. С нами такого не должно случится. Прости, что зря тебе голову ерундой забиваю.
   Я немного потоптался на месте перед Леоном, и, услышав голос Агустина, пошёл к нему, оставив Леона наедине с его мыслями.
  Агустин сидел на бочке рядом с одной из балок. Вокруг него, на верёвках и мешках с сеном (так и не понял, зачем они нам), дремали парочка матросов. Я подошёл и устроился на паре мешков. Агустин тихонько напивал себе под нос нашу любимую песню. Слыхал ли ты её? На всякий случай, вот, я записал!
  
  Плоское море, как блюдце
  И небо отразит волны
  Однажды, когда угодно ей будет
  Однажды, когда ей будет угодно
  
  Лейся, лейся, крепкий ром
  Дай нам больше воли
  Воли мечтать и танцевать!
  Лейся ром, лейся!
  
  Мрак отгоняет плохие сны
  Никому не спится в эту ночь
  Он заставляет нас танцевать
  Заставляет нас танцевать ром!
  
  Лейся, лейся, крепкий ром
  Дай нам больше силы
  Силы мечтать и танцевать!
  Лейся ром, лейся!
  
  И вот уже звёзды пошли на дно
  В небе плещутся рыбы
  Они смогли перевернуть всё вверх дном
  У них есть на то силы!
  
  Лейся, лейся, крепкий ром
  Дай нам больше время
  Время мечтать и танцевать!
  Лейся ром, лейся!
  
  
  Когда мы поём её хором, всегда чувствуешь себя частью команды, или даже чего-то большего... Куплеты начинаются тихо, потом нарастают, припев мы и вовсе орём. Бьёрн размахивает кулаками, ненароком задевая остальных, а Томас крутится на месте и топает ногой. Близнецы весело приплясывают... Люблю я её! Но вот беда, теперь слышать её не могу!
  Почему я уснул именно под неё?
  
  Сон Юза или почему я начал боятся темноты.
  
  Под голос Агустина, я сомкнул глаза. Я лежал, не шевелясь, как вдруг услышал странный голос. Мягкий и такой далёкий, он звал меня по имени. Моё сердце отчаянно билось, я понял, догадался! Я читал о них, и сразу смекнул: этот голос явно принадлежал женщине! Как я понял это, спросите вы? Легко! отвечу я вам. Я о них читал.
   Единственная женщина, о которой точно знает каждый - наша богиня счастья, надежды и сладкого сна - Геката. Вместе со своим братом, ясновидящим Вакхом, повелителем спокойного моря и горячего рома, она вела наш корабль, охраняла и оберегала от бед. Но никто из нас как-то не интересовался, кто они и как выглядят. Просто молились им время от времени, или, прошу простить, поминали в ругательствах.
   В принципе, я понимаю, кто такие женщины. Конечно, у меня есть пару вопросов, но не особо важных.
  Так вот, женщина звала меня. Я ужасно взбудоражился - очень уж мне хотелось увидеть её. Но глаз не открывал. Я крепко зажмурился. Голос приближался ко мне. Вот я почувствовал трепещущее дыхание на своей щеке.
  - Юз! - позвала она меня.
  Я открыл глаза и вскочил - никого. Правда, совсем никого! Корабль исчез, подо мной был небольшой плот, а вокруг бескрайнее море. Я вертел головой по сторонам, надеясь увидеть зовущего.
  -Эй! Ну, кто-нибудь! - Крикнул я.
  Тут произошло нечто странное. Ой, прости. Странное в пределах реальности, я имею ввиду. А во сне, подобное норма. Так вот. Ночь завладела днём; улыбающееся мне Солнце закурило трубку, и, наматывая на палец ус, спустилось вниз, прихватив с собой голубизну неба. На место Солнца пришёл одноглазый Месяц. У него была небольшая табакерка (я читал одну книжку, там как раз подобная вещица нарисована была) и, нюхнув табака, он настолько сильно чихнул, что на тёмное полотно неба разлетелись (разбрызгались?) звёзды. В принципе, это типично для сна, сам видишь.
  Я улыбнулся и пожелал месяцу здоровья. Не знаю, что ему не понравилось, но он натянул на себя небо, как одеяло, и, кажется, захрапел. Точно я не понял, потому как снова услышал женский голос.
  Она звала меня. Тут морская гладь стала твёрдой и холодной. Сквозь неё, как сквозь стекло (кажется, правильно назвать это льдом), была видна морская живность. Огромные смешные рыбки, похожие на маленькие бочки, переливались разными цветами. Недолго думая, я понял, что они кажут мне путь к той женщине, что зовёт меня. Я сошёл с плота и двинулся вперёд. Было очень скользко, и, когда я, наконец, упал, всё море чуть наклонилось, и я поехал вниз. Рыбки подо льдом не успевали светить, как быстро я мчался! Ох, это был лучший момент моего сна!
  Я громко смеялся, держась за свою шапочку. Тут у самого уха я услышал звонкий смех, её смех, той самой женщины. Меня обняли тонкие руки (обычные, по пять пальцев на каждой), а мои бока обхватили ноги (тоже обычные, но какие-то уж больно красивые). Мы катились всё дальше и дальше. Море стало играть с нами, извивалось, и мы летели то вверх, то вправо или влево, то крутились в туннеле.
  Наконец, мы остановились. Наш смех был не удержим - она так звонко и заразительно смеялась, что меня было не остановить, а оттого и она не прекращала. Я лежал на спине, головой у неё на коленях, щурился и хватался за живот от раздирающего хохота. Она крутила головой, и прижимала к своему лицу светлые волосы (прям как у меня! и тоже кудри!). Примерно моего же возраста. Одетая в белые тряпки, она чем-то напомнила мне чайку или любую другую птицу. Просто одежда была свободной, и рукава походили на крылья. Я привстал и заговорил с ней:
  - Как здорово мы прокатились!
  - Ага!
  - Это же ты меня звала, так?
  - Ага! - отвечала она мне.
  - А зачем я тебе?
  - Поговорить! И поиграть! - беря меня за руку ответила она мне.
  И мы побежали. Звёзды перестали гореть, о месяце можно было не вспоминать, а рыбки дальше не заплывали. Из-за всего этого темнота стала сгущаться. Я уже перестал хохотать. Мне становилось не по себе. Мы всё бежали, бежали, бежали... Она легко двигалась, время от времени добродушно смеялась. С одной стороны. Я заметил это, но сразу значения не придал. Если она поворачивала голову с левой стороны, то голос её был мягкий, но тихий. Если с правой - голос оказывался звонкий и чуть погрубее. А иногда она запрокидывала голову. Тогда голос становился... это очень сложно объяснить, дорогой читатель, но он как бы был моим, но в другой ипостаси. Не знаю, как и описать... Мой, но другой, совсем другой. Этот смех напугал меня сильнее, чем окружившая нас тьма. Я совсем выдохся, и, на третий раз, как она запрокинула голову, резко отдернул руку. Хотел сказать ей "перестань, куда мы, где", но не успел - она побежала вперёд и её поглотила тьма.
  Я остался один. Позвал её несколько раз, но не услышал не только ответа, но и собственного зова. Мои ноги вдруг размягчились, тело налилось металлом, а лёд стал настолько скользким, что выстоять я не смог. Я упал на спину, и тьма прижала меня своею массой.
  Замёрзшее море исчезло подо мной, но давление не прошло. Тьма окутала меня и давила на каждую мою частичку. На меня стали обрушиваться жуткие крики и мерзкие булькающие звуки. Я начал различать силуэты во тьме. Множество оттенков мрака приняли форму, и копошились подле меня. Я весь трясся, порывался вдохнуть полной грудью, но никак не мог пошевелиться, даже веки были не подвластны мне. Я мог лишь стонать, но и мой стон поглощался тьмой.
  Мне не хватало воздуха и света. В достатке были лишь тьма, страх и боль. И тут, наконец, я смог распахнуть глаза - прямо передо мной появилась женщина с тремя головами и огромными крыльями. Она распахнула их и ветер, вызванный движеньем, разогнал тьму, а с нею и отчаяние.
  Я снова оказался на своём плоту, но он стал намного больше, у него появились резные борта. Женщина (это была та же девушка, но теперь старше, и с другими цветами, глаз и волос, кожи; как будто вся переливалась и меняла оттенки с каждым вдохом) обняла меня за плечи и уложила на своё крыло, другим же прикрыла меня. Мне никак было не отдышаться - почему-то во сне все чувства обострены сильнее, чем в реальности, и, дыша словно впервые, у меня никак не вышло поблагодарить свою спасительницу.
  Дрожащими руками я вытирал выступившие слёзы, а она гладила меня по голове и улыбалась. Не могу до сих пор понять, одновременно ли у неё были три головы, или же одна голова временами троилась? Как знаешь, после сильного ушиба, тебе кажется, что у твоих товарищей появляются новые конечности и даже близнецы.
  Поцеловав меня в лоб, она сказала:
  - Юз, новый капитан Гиппокампуса, я пришла уберечь тебя от беды. Ответь, кто твой друг?
  - Я... новый капитан? Нет, не может быть такого. - ответил ей я, всё ещё тяжело дыша.
  - Ответь, кто твой друг?
  - У меня много друзей...- промямлил я. Пусть в её объятьях и было тепло, и она спасла меня, но доверится этой женщине я не был готов.
  - Ответь, доверься мне! Кто твой друг? - повторила она, погладив своей нежной рукой мою щёку, - Скажи, кого ты любишь больше всего на свете? Я одарю тебя, только скажи! Помню твои мечты - ты хотел увидеть тропические леса, услышать пение соловья, почувствовать холод мраморной лестницы и январского мороза. Всё будет тебе, только скажи - кто твой друг?
  Я польстился на её слова. Но не суди меня! Кто бы не польстился? С каждым её новым словом, я оказывался словно в других мирах. Я дышал тем самым воздухом, о котором мог лишь читать. Причудливые города, животные, деревья! Не имея возможности точно представить всё это разнообразие, я лишь довольствовался образами из книг и скудными картинками. Моя фантазия работала на приделе, но то, что показала эта женщина-птица, было настолько чудно и красочно, что я, да простит меня мой верный читатель, решил подлизаться. Юз Подлиза! Какая жуть! Но кто из нас не грешен?
  Широко улыбнувшись, я сказал: "ты". Тут же по воздуху разнёсся звук, словно удар. Женщина начала сиять странным зеленоватым светом, и спросила своим другим голосом:
  - Кто твой друг?
  - Ты, - снова удар и новый прилив сияния.
  - Скажи мне, кто твой друг?
  Сначала я не придал значения, но на последнем слове ужаснулся - это был тот самый страшный голос другого меня. Мигом всё очарование испарилось, и я ответил:
  - Прости, - я начал юлить, - но у меня много друзей. Конечно, и ты мне друг, но не первая по значимости.
  Женщина-птица широко раскрыла рот, её ноздри раздулись, а три пары глаз сузились от злобы.
  - Кто твой друг?!
  Она раскрыла крылья и снова тьма надавила мне на грудь. Голова жутко гудела, стало невообразимо больно, что аж слёзы потекли. Конечности были натянуты словно струны, в разные стороны, и, от всей этой боли, я пытался взвыть - тщетная попытка выпустить боль через горло. Но даже этого я был лишён. Так же, мои веки не поддавались мне. Смотри, молчи и слушай.
  Внезапно женщина стала тягучей массой и изменила к чертям свою форму! (ищи книгу "Metamorphoses"). Кошмар! Что за тварь появилась передо мной, я даже описать не знаю как! Мысли все сразу перепутались...
  У твари были три головы, но лиц на них не было - глаза, ноздри, уши и рот заросли какой-то гадкой плёнкой... Волосы развились слепыми змеями. Они зашипели и оплели шеи своих хозяек, стали чем-то вроде ожерелий, как у тех чёрных людей на картинках. Туловище сжалось до костей, а руки... руки, видимо, отвалились или растворились... Я просто обомлел от всего этого ужаса! А ноги! Такая красивая пара слилась в одну, из стопы, словно пузыри, стали раздуваться глаза! Зрачки кружились, искали меня.... И крылья, которые мерцали золотом, отделились от всей мерзости и распались на тысячи перьев. Сами перья тоже стали меняться, но я точно не могу сказать, мой друг, потому что начал падать вниз.
  Пока я падал, то наблюдал, как оно снова изменяется. Как раз-таки недавно, я листал одну энциклопедию с животными, и то, во что превратилась эта тварь, было мне знакомо. Но у собаки из книжки была лишь одна голова!
  Когда я упал на тёмное дно своего сна, то сразу дал дёру! Я быстро понял, что тварь решила позабавиться со мной. Так и было - оно смеялось непонятным, и бурлящим сквозь слюни, смехом. Между прочим, эти самые слюни, огромными каплями опережали меня. Я всё бежал, бежал, бежал... Чувствовал дыхание чудовища своей спиной, и, когда клыки стали приближаться, я, слава Гекате, открыл глаза!
  - Вставай сынок, зелень на небосклоне, - потряс меня за плечо Агустин.
  Сегодня я решил не спать совсем.
  
  
  Похороны капитана Грегори (продолжение).
  P.S. Прости, что так тяну!
  
  Я поднялся на палубу, всё ещё тяжело дыша после жуткого сновидения. Настало время зелёных огней. Темнота будто разорвалась, и через её шёлк прорезался зелёный свет. Такой тягучий. Всегда хотел его потрогать.
  Повсюду мы расставили фонари и зажгли всевозможные факелы. Я раздал каждому по одной свечке на обряд. Огня стало настолько много, что если бы кто-то проплывал вдали, то я уверен, он увидел бы коня с горящей попоной.
  Леон, Дон и Бьёрн с Игорем, водрузили ухо к себе на плечи. Они медленным шагом пронесли его по дороге из фонарей и, развернувшись, поставили на борт. Тут Томас и Карлтон быстро намотали узлы к крючкам в ухе (их сделал Гот заранее; мне они напоминали серёжки, как у Агустина) и, все мы, схватившись за канаты, стали медленно опускать ухо на морскую гладь.
  Я не знал, что говорить. Мы уложили капитана в ухо и спустили его на тёмную гладь и подтолкнули длинными палками. Нехотя новое судно капитана стало уплывать вдаль. Зелень отражалась на поверхности воды, принуждая море стать жалким отражением неба.
   Вся команда зажгла свечи и выстроилась в ряд. По моему плану, мы должны были недалеко подтолкнуть ухо и кидать по очереди свечи, но! Джером, который всегда всё знает лучше, сказал: "наш маленький любимец многое сегодня разрешил, но даже он не может знать всё. Как же долетят наши свечи, если же ухо уплывёт?". "Но оно ж не отдалиться далеко сразу" - сказал ему на это Тот. "Ты уверен? Море ночами буйное".
  Не знаю как, но он всех убедил. Заставил меня сомневаться в себе, промямлить "Но так мы не отправим его в плавание...". Это он виноват! Это он подпалил бок нашей лошади!
  Мне кажется, что ты уже догадался, мой друг, что же тогда случилось. После трёх свечей "ухо" воспылало так сильно, что, я уверен, другие корабли издали приняли его за маяк.
  Сначала огонь полз к нам лениво, будто его только что разбудили, и он решил укусить нарушителя своего покоя. Видимо, кто-то из нас ему изрядно насолил, потому как, увидев нас, он разъярился! Став больше и ярче, он поднялся над нами и начал перебираться через борт на палубу.
   Многие из нас - я точно - уже имели с огнём дело. В брюхе очень темно и без факела никак не дотянуться до кружки с ромом. Пару раз я ронял факел прямо на соседа снизу (было весело тушить пожар спьяну!), а однажды даже поджёг бороду Бьёрна. У нас на корабле огонь всеми уважаем, но нас самих он ни во что не ставит. Я тяну к нему руки, сначала он греет, а потом больно наказывает, вот же гордец! Безумный, безумный огонь. Вот и тогда он вышел из себя. Огромным столбом навис над нами - какая паника началась! Некогда смелый и на всё готовый Бьёрн побежал в шею, в каюту капитана, и я понял, на него положиться сейчас никак нельзя. Рядом со мной остались лишь Леон, Томас и Агустин. Томас снова попал в ловушку - танец огня заворожил его, но Агустин, ударив своей тростью боцмана по спине, напомнил ему о проблеме. Томас подпрыгнул и посмотрел на меня. Я сразу смекнул, что делать. Увы, нет у меня языка, и, вместо указаний, я кинулся исполнять свой же приказ. Не хочу обидеть товарищей (они лучшие во всём мире!), но не у всех хватило смекалки повторить за мной. Лишь один из близнецов, а следом за ним и второй, и Леон с Томасом кинулись мне помогать.
  Я взял ближний ко мне бочонок, вылил из него ценный ром (не было выбора) и, схватив верёвку, обвязал ею бочонок и кинул за борт. Правда, схватил второй конец верёвки в самый последний момент - слишком обрадовался своему уму. Вытянул я бочонок полный воды и тут же кинулся заливать огонь. Многие взяли с меня пример. Так мы и бегали губить огонь долго-долго. Бочонок то все догадались взять, а ром выливать за борт не стали! Так и поливали огонь ромом! Огонь упивался им, ром прибавлял ему сил. То ром, то вода. Снова ром. Агустин громко засмеялся и остановил недотёп. И как мы все не сгорели заживо?
  После же, никто больше не подкармливал пламя, лишь солёная вода теперь обрушивалась на него.
  В один момент, когда я нёсся к врагу, я не сумел удержаться на ногах, и под тяжестью бочонка рухнул. Веришь или нет, огонь это заметил! Он вырос передо мной и в нём я смутно смог различить те три лица из моего сна. И без того страшась огня, я испугался ещё сильнее. Я мысленно представил себе, как огонь пожирает меня, но тут, слава Вакху, подоспел Леон - он оттащил меня, схватив за ворот рубашки.
  Леон - мой герой! Ну, один из моих героев. Их всего три и мне кажется, что вы даже сами можете назвать их имена. Кроме Леона, это, конечно же, капитан Грегори, и старый Агустин. В каждом из них есть что-то особенное, что-то заставляющее меня гордится ими. Но продолжим!
  Итак, мы усмирили огонь. Но после его буйства осталось множество следов: кусок борта прогорел и отвалился, весь конский бок стал чёрен и одно из окон на боку треснуло. На палубе же обуглившиеся доски стали больно хрупкими, и, с моей подачи, мы поставили вокруг несколько бочек.
  За то время, пока мы боролись с огнём, я совсем позабыл о капитане. Точнее, все, кроме Джерома, забыли о нём. Джером стоял на лестнице, ведущей в каюту капитана и смотрел в подзорную трубу (как он мог?!) как огромное горящее "ухо" уходило вдаль. Я видел, как он облизывался и улыбался, но его улыбка была такой... не знаю, можно ли назвать её злобной или злорадной. Мне как-то странно, ведь как улыбка может означать что-то нехорошее? Но мне правда стало не по себе.
   Я подошёл к борту и всмотрелся в горизонт. Ухо набирало ход, и капитан Грегори становился всё ближе к Вальхалле. Яростные лучи Солнца прогоняли зелень и уводили лодку капитана в лучшее место.
  - Откуда ты знаешь? - спросил Игорь, - Вот откуда, скажи мне, с чего ты уверен, что лучшее?
  - Читал, - пожал плечами я, - не могут врать на бумаге! Да и куда ещё плыть, как не в лучшее место на свете?
  
  Выборы нового капитана и мой первый глоток воды.
  
  Знал ли ты о трауре, мой друг? А о плакальщицах? А о мумиях кошек? Возможно, мой читатель намного эрудированней (слово дня!) меня и в курсе всех обычаев и ритуалов, но моя команда очень долго была в неведении.
  Мы всё ещё не могли найти себе место. Ни я, ни Леон, ни остальные, никак не могли решить для себя один единственный вопрос - горевать ли нам дальше, или жить как раньше? Мы даже провели палубный совет, и несколько подпольных, на которых решали, что делать дальше.
  - Нам нужен капитан, - вбивая табак (откуда он его берёт?) в трубку, сказал Агустин, - и я считаю, как мал бы он ни был, Грегори должен заменить Юз. Сам Грегори хотел бы этого.
  Многие заохали и заахали утвердительно, но несколько возгласов было раздражённых. Я люблю Бьёрна, и он всегда относился ко мне хорошо, однако, он сказал:
  - Ты, старая чайка, совсем свихнулся? Скажи, ты что, давно не пил? Как, по-твоему, мы должны его слушаться, а? Этого мальца! Да не в жизнь!
  - Пусть так, но не забывай, кто решил проблемы за эти несколько дней. У него свежая голова, мальчик несётся вперёд, а ты, рыжий Бьёрн, запутался во вчерашнем дне.
  - И ещё, - добавил Тот, - ведь именно Юз последний разговаривал с капитаном. Так ведь получается, Юз?
  - Да, - кивнул я, - но... - я хотел сказать, что не хочу быть капитаном, конечно, это звучит хорошо - капитан Юз у штурвала! - но что мне делать с кораблём? (и что такое штурвал?) Я не успел произнести свою неуверенность вслух, как заговорил Джером. Что же с ним не так?
  - Вот именно, мои друзья! Не кажется ли вам, что это неспроста?
  Близнецы вскинули брови, Бьёрн, и без того нахмурившийся, нахмурился сильнее, Дон перестал пить. А Леон так сильно раздувал ноздри, что я не удивился бы, если б тщедушный (слово дня!) Игорь попал в одну из них вместе с воздухом. В общем, мой друг, ты прекрасно понял, что мы все озадачились словами Джерома. Я искал в книгах смерть, и всё, что я точно понял из прочитанного, так это то, что на неё никак нельзя повлиять. Она сама по себе. Об этом я и сказал Джерому, я сказал ему:
  - Но Джером, это закон природы! Я никак не мог... ну, заставить Смерть прийти, ей лучше знать, когда.
  - Милый Юз, ты ведь всегда спешишь на помощь. Такой обходительный. Помогаешь всем нам. Вдруг ты и Смерти подал руку? Перед похоронами ты с упоением читал нам о том, как настоящий джентльмен должен вести себя с женщинами.
  Я услышал одобрительное мычание и увидел, как мои товарищи закивали головами.
  - Ничего такого не было! Никому я руки не подавал!
  - Ага! - воскликнул Джером, - Значит, и капитану не помог, когда он нуждался?
  - Когда я был нужен, я всегда был рядом с ним! - мои слова подтверждала новая доза кивков и мычания. Тогда, во время перепалки с Джеромом, я и не заметил, как произошёл раскол: в начале мы стояли кругом, а после разошлись по разные стороны. Я с Леоном, Агустином, Тотом, боцманом и Карлтоном стояли в тени полостей хвоста. Все остальные удалялись от нас в сторону лошадиной морды.
  - Значит, всё-таки помог? Может, это ты принёс ему верёвку? Как никак, это ты у нас посыльный.
  Ничего такого я не совершал, дорогой читатель! Но теперь, мне не выбить эту мысль из головы. Если одно, ну или пара слов, нужных и своевременных слов, я догадался тогда сказать, может, и не было всего этого?
  Тем временем, пока эти тяжёлые мысли пытали меня, моего плеча коснулся Леон, и сказал:
  - Никто из нас, тем более Юз, не способен на такое. Выбить тебе зуб - пожалуйста, я готов сделать это прямо сейчас, но заставить не дышать - совсем другое.
  Команда уставилась на Джерома. Он был страшен в этот момент. Его тонкие губы растянулись в улыбке до самых ушей, а глаза стали словно рыбьими. И в них сияло что-то тёмное, пусть это и звучит глупо. До этого я никогда не боялся своих товарищей. Я думаю, каждый из нас понял, что это конец.
  - Наш младший брат стал словоохотлив. Именно он говорил с капитаном последним, именно он заставил шестерых сильных мужчин отпилить ухо нашему славному кораблю. Кто знает, как теперь мы поплывём?
  - Как, как. Как и раньше! Курс не изменился-то! - кричал на Джерома, когда один из близнецов спрашивал про наш курс. Просто никто не в курсе, куда мы плывём, - Как шли, так и идём! Неча тут дискуссы возводить!
  - Конечно, конечно, Томас, - склонил голову Джером, мол, сдался. Но взгляд исподлобья у него был нехороший.
  Всё утихло, и команда отправилась отдыхать. Кто-куда: близнецы залезли в бочки и переговаривались через отверстия для пробок, Бьёрн ушёл вниз и разворошил сено, спрятался. А вот Дон и Игорь пошли вместе с Джеромом в каюту капитана. Я видел взгляд Томаса - ему, как и мне, это не понравилось.
  В итоге, на палубе остался я один. Солнце начинало восход, но, судя по облакам (слово дня!) работать сегодня оно не хотело. Так, чуть посветит. Я лёг на живот под тенью хвоста. Мне не хотелось видеть солнце. Не хотелось видеть вообще что-либо. Только слышать шум волн и собственного дыхания.
  Но что для мира мои нужды? Какое дело этой противной птице до моих желаний? Альбатрос кружил над кораблём и громко звал меня. О, мой друг, я уверен в этом! Он точно приглашал меня на разговор! Он всё кричал и кричал, как-то даже торжественно, а я отвечал ему, бубня в пол: отстань, не сейчас. Но он не успокаивался. Тогда я всё-таки перевернулся на спину и устало посмотрел вверх.
  Альбатрос кружил и кружил в странном танце. Я ему позавидовал тогда - какие огромные крылья! Ему даже не нужно двигаться для полёта, он просто лежит, обнимая ветер. Вот и я расправил руки. Мне бы очень хотелось, чтоб две моих мечты исполнились: хочу ничего не делать и парить. Мне часто это снится, как я лечу по небу. Но как же это тяжело! Что-то, живущее в моём животе тянет и тянет меня вниз, и приходится напрягаться всем телом, тянуться ввысь, чтоб не упасть.
  Что-то я такое читал... о гельминтозе. Я особо не понял, может, мой читатель когда-нибудь встретится со мной и объяснит мне, что за гельминты? На вид гадкие. Паразиты их другое имя. Может, это они и тянут меня вниз?
  Так вот! Лежу я, расправив руки-крылья (это метафора!), и, видимо, задремал. Потому как, белоснежная птица повисла далеко-далеко в небе, прямо надо мной и с криком, с неведомой скоростью, ударилась мне в грудь! И, как будто, прошла сквозь!
  Я тут же вскочил: альбатрос летел и кричал, а по палубе стучала вода. Вода, друг мой! Настоящий дождь!
  Тогда, в прошлый дождь, лишь капитан Грегори оказался один на палубе. Теперь я.
  - Ты ли смыл с него краску до бела? Или высветлил его?
  Глупо кричать в небо, но как же хорошо. Я понял тогда капитана - дождь, свежий, очищающий, оживляющий...Как же хорошо в нём! И никакого рома не надо! Ничего не надо! Сохранить бы каждую капельку! Остаться в этом потоке, дышать этой пьянящей свежестью...пьянящей...Ха!
  Я кружился и кружился, я громко смеялся. Чувствовал ли ты такое? Шум дождя заглушил все звуки моря. Капли под светом солнца переливались разными цветами, а лужи на палубе отражали меня вместе с небесами. Мне казалось, что я один в целом мире, и мне так легко, легко, свежо и живо....
  Дождь закончился, и я словно всё понял! Я понял, что нам нужно делать!
  
  Мой план и семь бочек с водой.
  
  - Друзья! - крикнул я, вскочив на ящики в трюме, - я знаю, что нам делать!
  - Но мы сами сюда пришли, время-то уж вон..
  - Пшшшшш! - шикнул я на Дона, - Это не важно! Не в этом суть! А суть в том, что я придумал план!
  На меня смотрело множество мутных весёлых глаз. Понятно, что им любопытно, но не сильно. Я глубоко вдыхаю воздух и продолжаю:
  - Я знаю, как вы любите ром. Я сам от него в восторге! Он всегда поддерживал нас в самых сложных ситуациях, давал нам сил и уверенности! Грел в холодные ночи и освежал в жаркие дни. Он универсален! Он наш лучший друг, и мы многим обязаны ему.
  - Да! Крепко сказано! - одобрительно кричали матросы. Я продолжал.
  - Благодаря рому, у нас чудесные песни. Благодаря рому, у нас волшебные сны! Спасибо ему за хорошее настроение и смелость, с которой однажды Бьёрн кинулся на огромную морскую тварь!
  - Хах! Как она от меня улепётывала! Хах! - стукнул раза два по столу Бьёрн.
  - Да, ром нам дал многое. Но многое он требует взамен!
  Веселье понемногу стихло. Ливстон с прищуром посмотрел в свою чарку.
  - Что же он от нас хочет? Может, сжечь что-нибудь?
  Некоторым идея поджога очень понравилась, Дон потянулся к факелу, но я успел их остановить.
  - Вот видите! Мы постоянно что-то поджигаем, даже друг друга! - Бьёрн снова засмеялся, указывая на меня пальцем, - Да, и я в том числе! Но ведь все эти случаи были случайностью! Каждый раз, когда мы выпиваем пару бочек рома, наследующий день находим след от пожара, или поломанную лестницу.
  - Или поломанные зубы! - прокричал Игорь. Он знал, о чём говорил.
  - Да, спасибо Игорь, или зубы. Наш друг ром делает нас неуправляемыми! И какими-то тухлыми. Ну, я имею ввиду наш выплёскивательный ритуал. - Все сразу поняли, к чему я виду. Понимаешь друг, временами некоторым, после нескольких дней весёлого праздника, приходится перегнувшись через борт выпускать из себя всякую гадость. Очень мерзко, поверь. - Так вот. Я сам не вижу жизни без него, но кажется мне, что чем чаще и чем больше я делаю глотков, тем меньше я понимаю.
  - Что понимаешь, парень? - спросил Тот.
  - Ну как... всё! Я читал, что праздники, встряска, они не должны быть каждый день. А у меня такое чувство, что вот ещё чуть-чуть, да и встряхивать-то будет нечего.
  Все молчали и переглядывались - то на меня посмотрят, то на ром. Кажется, кто-то застонал. Хотя, наверное, это был гул, обычный для "брюха".
  - Не волнуйтесь, пожалуйста не нервничайте! Мы не бросим нашего старого друга! - Бьёрн расслабленно выдохнул, - Мы, как и раньше, будем отмечать с ним радость, но!
  - Но?! - подхватили все, только Агустин спокойно курил свою трубку.
  - Но! Не так часто! Конечно, если вы не хотите увидеть зебр и далматинцев, мы продолжим пить и стоять на месте.
  Я знал, что хоть кто-то заинтересуется новым и непонятным словом. И не прогадал! Команда с упоением слушала о животных, дальних странах, рассматривала книжки, которые я им принёс: разные атласы, энциклопедии с картинками. Потом такие книжки, с гладкими страницами (глянец - слово дня!) на них фотографии (второе слово дня!) разных городов. Они были просто поражены, что существуют места, которые не омывало бы море. Матросы вырывали из моих рук книжки, разглядывали картинки со всех сторон. Дон даже пару страниц лизнул - там были изображены фрукты. Я немного подумал, вырвал их и отдал ему. Ой, зря я это сделал! Ведь они чуть-ли не все книги мне перервали! Мне, конечно, удалось спасти их, но без помощи Леона, который со смехом отбирал у матросов наше сокровище.
  Только после, когда я уже убирал книжки в сундук под своим лежаком, ко мне подошёл Тот. Он попросил, и я не стал ему отказывать - пока никто не видел, вырвал ему страницу с бабочками. Он был так рад! Быстро скомкал и, спрятав в жилетке, побежал в свой угол.
  Видишь, мой друг, всем понравился мой план - освежить голову, поработать на корабле и открыть множество новых миров! А там уже и отпраздновать. И на следующий день, мы так и поступили!
  Пока я кружился под дождём, он в свою очередь наполнил целых три бочки. Я думаю, нам вполне хватит этого на путешествие!
  Шесть бочек мы забили и оставили про запас, а вот как мы обошлись с седьмой бочкой - очень даже интересно!
  
  Праздник Вакха - вакханалия!
  
  Мы готовились к этому несколько дней! Тот, Гот и Дон доставали водоросли из моря, а Леон отколупывал от бортов ракушки. Игорь плёл сети, Бьёрн пил и ругался, Агустин удил рыб, в общем, всё шло чудесно! Мы поделили роли и заготовили ром.
  Давай-ка я кратко объясню тебе, друг мой, что мы устроили. Я прочитал про один морской праздник и решил, что перед отплытием к чудесным странам, мы должны так напиться, что очень долгое время не сможем даже произнести заветное слово - "ром". Правда, те, кто писал мои книги, что-то напутали - богом моряков был несомненно Вакх, а не какой-то Нептун. Видимо, ошиблись, с кем не бывает!
  Итак, празднество началось на закате. По середине мы установили ту самую бочку с водой, за ней, на троне из ящиков, украшенных водорослями, сидел я. У меня была борода, тоже из водорослей, и к шапочке мы приклеили смолой (ничего себе! У нас, оказывается, была смола!) ракушки, а одет я был в сети. У Вакха должен быть рыбий хвост - мы привязали пару тварей к моим сапогам, выглядело мило. А ещё, как ты знаешь, должен быть трезубец - его Тот вырезал из весла. Ох, у него прямо талант!
  Как ты понял, мой друг, я изображал Вакха. Ведь из всей команды именно я попал под дождь и мне не нужно было никакое омовение. А вот остальным нужно было, ещё как!
  Альбатрос мирно сидел на хвосте и не без интереса глядел на нас. А зрелище и вправду было интересным! Все так же разоделись, как и я, только все были сегодня чертями и русалками. Леон намотал вокруг своей шеи водоросли, а одну из рыб засунул в карман штанов. А вот Бьёрн прямо вплёл в свою рыжею бороду водоросли, ты не представляешь, как смешно это смотрелось! Близнецы сделали себе из ракушек ожерелья и парики (слово дня! Мы про такое и не слышали!) из соломы, а лица покрасили сажей (вот откуда эта дрянь у нас?). Игорь, который сутулый, накинул на плечи сеть, а Дон надел на голову желе-медузу. Томас воздержался, и лишь приколол к своей треуголке пучок водорослей. В принципе, ты понял друг, из чего были сделаны наши костюмы. Только Джером пошёл против всех: не знаю, зачем и почему, но он поймал двух чаек, и, каким образом, не знаю, отнял у них крылья! А через крылья продел верёвки и повесил себе на шею. И что-то красное так и алело у него на рукавах.
  И палубу мы тоже украсили! Водоросли, рыбы, медузы, ракушки! Резные вёсла Тота особенно были хороши, и бочки, на которых он изобразил нашего Гиппокампуса и богов.
  Когда солнце начало тонуть, мы приступили.
  - Друзья! Мы, подданные Вакха, дети Гекаты, готовы побороть тысячу бурь! Готовы усмирить яростных сирен и подчинить себе валькирий!
  - Да! - кричали матросы.
  - Мы откроем новые земли! Прокатимся на зебрах! Погладим далматинцев!
  - Ура!
  - Мы спасём крестьян от рабства и освободим бедовых дам! И через тернии и звёзды мы достигнем Вальгхаллы!
  Все кричали и махали руками, Гот даже сбил с головы Дона медузу.
  - Сегодня мы освежимся! После - напьёмся! А уж завтра - приручим нашего коня и отправимся к дальним берегам!
  С этими словами я кинул свой трезубец и попал прямо капитанскую дверь. Надеюсь, Грегори бы не обиделся? После началось - каждый выпивал по кружке воды, а после тонул в бочке. Все, кроме меня конечно, прошли этот ритуал. Некоторые боялись, а некоторые смело ныряли с головой. Вот только Джером...
  - Ну что, маленький Юз, хорошо на троне?
  - Ну да! Мы сено для мягкости положили.
  - Ну, ну. Ты только не привыкай к мягкому сидению.
  - Ладно... Ладно, ныряй!
  Джером лишь вымыл лицо.
  Поле воды, пришёл ром. Мы пили всю ночь, и кажется день, и, вроде бы, ещё одну ночь. Как шумно было! Как легко танцевалось под луной! Нескончаемые тосты, песни, и, конечно же, сны наяву. Вроде бы, в книжках, они называются делирием - очень красивое слово!
  Я расскажу про свой: через некоторое время, когда я сбился со счёту выпитых кружек, мне показалось, что с нами приплыли танцевать рыбы, чем-то схожие с людьми. То ли ноги у них были, то ли руки. Или крылья? У них была смешная одежда, хорошо, что я из книг знаю названия, и могу тебе рассказать, мой друг. В общем, рыба-меч была в сюртуке, а акула-молот в галстуке и джинсах. На осьминоге были кеды и он очень смешно танцевал! А ещё, была та самая зебра и далматинец, они кружили в пачках вокруг Ливстона и пели что-то про бусы. А у дельфина была балалайка (ну, такая треугольная штука со струнами) и он размахивал ей и что-то кричал.
  От этого зрелища мне было очень весело, и я закружился в танце с окунем. Небо было зелёным, звёзды сияли ярко. Дышать становилось тяжелее, что-то кололо бока, но как тут остановишься? От танцев чувствуешь себя свободней, сильней! Кажется, пара движений и весь мир - твой!
  Но тут Альбатрос, не другая такая же птица, а тот самый, закричал пронзительно: "Встряхнись!" Он всё кричал и кричал, махал крыльями, и я, попятившись, упал.
  Тогда я встряхнул головой - Леон вылил на меня ковш воды - и побежал к борту, исполнять наш ритуал.
  
  Моряки против голода
  
  До начала настоящего путешествия осталось немного. Мы все приходили в норму после вакханалии и привыкали к воде. Ром был надёжно спрятан от солнца и моря. Было решено пить его нечасто и по поводу.
  Первое время повод находился часто. Новая шапка Дона, победа Калтона над Ливстоном в бою на вёслах. Потеря сапога Бьёрна, а потом его неожиданная находка (он висел на тросе из иллюминатора на верхней палубе "хвоста"). Каюсь, я тоже способствовал этому - пару раз кричал "Эврика!" когда находил в книжке интересные вещи. Но ведь, друг, ты ведь понимаешь, как сложно отказаться от старой жизни! Ведь ром - наше всё!
  Со временем становилось всё проще. Команда смогла привыкнуть к воде. Я так был рад! И всё бы ничего, если б не новая напасть...
  - Я не понимаю, я какой-то пустой, - обратился Игорь к Агустину и Томасу, - у меня в брюхе, всё скрипит, прям как в трюме. И хочется что-то пожевать... И так кисло! Может, ром?
  - Тут не в этом дело. Тут что-то другое...
  Многие, и я сам, стали ощущать эту пустоту. Зубы стало сводить, животы ныть и стонать. Все стали грустны и осунулись. И я даже читал через силу! Голова становилась тяжёлой, и одни и те же слова я перечитывал по сто раз! По сто! Ну, наверно. У меня не очень хорошо со счётом.
   Однажды, листая энциклопедию, я наткнулся на изображение еды. Еда! Такая разная, цветная, жареная, печёная, копчёная....
  - Это голод, - слово само обрушилось на меня из прочитанных рассказов. Команда внимательно слушала, но не понимала, как и я когда-то, - мы не ели, а нам надо. Правда, я вообще не припомню, чтоб мы когда-либо ели... Может, ром притуплял голод.
  - Ром! - вскочил с места Бьёрн.
  - Нет, рыжий, он нам уже не поможет, - выдохнув вместе с дымом, сказал Агустин, - нужно что-то другое. Что, малыш?
  - Ну, есть можно много чего! Фрукты, овощи, мясо...
  - Как в твоих книжках?
  - Да, как в них.
  - Так тащи!
  Я очень долго соображал тогда, но это меня не извиняет! Я даже и подумать не мог, что они съедят книгу по сельскому хозяйству! Надо было отобрать, но то, с каким наслаждением они жевали страницы, не дало мне отобрать книжку.
  - Эх, ладно! Ничего страшного...Но это - не еда!
  - Но жуётся очень даже!
  - Да но... Как объяснить... Это ненастоящие фрукты и овощи.
  Голодные глаза уставились на меня.
  - Обманщик! - заорал Гот.
  - Нет, вы не так поняли! Это изображения еды. А еда, которую мы можем достать - это рыба и водоросли!
  - Фу, водоросли! Они пахнут рыбой, - заговорил Бьёрн.
  - А ещё сильнее пахнет рыбой, сама рыба, - поддержал Тот.
  - Как интересно развиваются события, - Джером был такой радостный...Что же я ему сделал? - С водой появилась жажда, с жаждой - голод. С голодом - боль? Кажется мне, что повышение Юза дорого нам обходится...
  - Цыц, мелочь! Он теперь капитан, а капитану лучше знать, что нужно его команде, - Томас положил руку мне на плечо и продолжил наставление, - раз рыба, значит рыба! Всё равно никто из нас её ещё не ел.
  - Попробуй первым, старый кот, кто знает, что с тобой случится.
  Джером приобнял Карлтона за плечи и повёл его вниз.
  - Кот? Это звание, да мальчик? - нахмурив брови спросил меня Томас.
  Я только повёл головой, ведь понял, что упустил эту важную перемену в Джероме. Как же я не заметил всех этих слов, которые отсутствовали в лексиконе команды?
  Но тогда на палубе у меня не было времени поразмыслить об этом, и мы начали удить рыбу. И до праздника Вакха некоторые ради смеха закидывали сеть в море. Кстати, научились мы этому совершенно случайно, по пьяни. Я бы рассказал, да только... не помню. Помню лишь как однажды кто-то засунул рыбёшку мне под рубаху, пока я спал. Да, вот такое не забудешь! А Карлтон и Ливстон часто устраивали что-то вроде сценок: одна рыбка представлялась, к примеру, Тотом, вторая Готом, и дрались из-за каких-нибудь пустяков. В общем-то, суть сценки почти всегда была в драке... А когда рыба начинала издавать странные и очень неприятные запахи, её возвращали в море. "Пусть помоется, бедолага" - часто говорил Ливстон, целуя рыбу на прощание.
  Да, играть-то мы с ней играли, но есть - никогда! И в голову такое не приходило. Матросы начали строить догадки, как правильно рыбу есть. Игорь, понятное дело, на спор, попытался проглотить одну рыбёшку целиком - за что был избит хвостом и осмеян командой. Да, Игорь всегда отличался смелостью! Бьёрн решил не отставать и поэтому для начала лизнул рыбу и после его долго тошнило.
  - Ну какая гадость! Юз, малец, я эту штуку есть не стану! Сам давись! - плевался Бьёрн.
  Но я стоял до конца! Мы всё тянули и тянули невод из моря, пока рыбы не стало в самый раз. В руках у меня была славная книга "1000 и 1 способ приготовить рыбу".
  - Бьюсь об заклад, - говорил я, - что эта книга повидала многое! Сколько флотилий она сопровождала, сколько матросов накормила! Какие люди держали её в руках! И Чёрная Борода, и Колумб, и Врангель! И капитан Грегори тоже, а теперь вот - я!
  - Да что ты брешешь! - крикнул мне Карлтон.
  - И ничего я не брешу!
  - Нет, нет, определённо! - Карлтон подошёл ко мне, я прищурился; всегда щурюсь, когда краснею, - Ты тут вот передо мной тихо стоишь, и не об какие заклады не бьёшься.
  - Ха, друг! Я потом тебе всё объясню, а сейчас, нам нужен котёл!
  В записях капитана я нашёл, что тот отсек на корабле, где мы хранили свои сапоги и шляпы, был кухней. Туда-то мы и потащили свой улов. Думается мне, лошади не очень-то любят рыбу, потому как в брюхе так засквозило! Шорохи, стоны, колеблющийся огонь давал странные тени. Команда занервничала, ну и я тоже, но раз ты стал капитаном, то держи марку!
  - Несварение, поди. Бывает! Тащим дальше! - скомандовал я. Однако, как ловко и смело я руковожу ими, а ведь они больше и сильнее меня, и я - всего один против всей команды.
  А ведь как грустно - я совсем один. Никогда об этом не задумывался. Просто раньше, ром не давал этой мысли пробиться. Мы пили вместе, пели вместе, а песня и ром очень и очень объединяют. Как будто сразу нет кожи и пара лёгких у вас всех одна. Словно одно целое! Но дни на воде мне доказывают - это невозможно. Ну ладно, ни к чему тебе об этом думать. Надеюсь, ты читаешь мои записи вместе с тем, с кем с удовольствием делишь воздух.
  Так, долго и упорно мы тащили рыбу до камбуза. Чтоб ты знал, дорогой друг - камбуз, это кухня на корабле. Только не смейся, но я сам недавно узнал!
  - Ну и чаго это делать мы будем? - спросил Игорь.
  - Готовить рыбу! - ну это же очевидно!
  - И как это?
  И вот тут я призадумался. Однажды Карлтон и Ливстон многое отсюда повыбрасывали... Но, слава Гекате, не всё!
  Мы нашли: мешок угля, кастрюли, печку (на кардановом подвесе!), всякие поварёшки и ножи. Ножи были такие красивые! Острые и блестящие, они сразу привлеки наши взгляды и руки.
  - Хей-хей! - кричал Бьёрн, размахивая ножом, - Смотрите, я ранил ветер!
  - Ты не ранил ветер! - руки-в-боки была любимой позой Дона.
  - Нет, ранил! Видишь, какой след от острия!
  - Это просто свет!
  - Это не свет! Это...кровь, правильно, Юз? Да, кровь ветра! Много крови!
  -Кровь! Кровь! - поддерживал Бьёрна шустрый Тот и случайно отрезал немножко его бороды.
  - Ах ты! Ха ха!
  - Стойте! Как-то это небезопасно!
  В общем, я тоже увлёкся этой игрой - бегать по кубрику размахивая ножами. Несколько гамаков серьёзно пострадали от наших забав. Кто-то сегодня будет спать на полу. Я догадываюсь кто, и от этого мне грустно.
  К счастью, Агустин не такой любитель побегать (что не удивительно, с одной ногой сложно быстро передвигаться) и относится к нашей морской жизни более ответственно. Назвав нас вонючими гнилыми лангустами, он напомнил нам о нашем деле.
  О чистке рыбы.
  Это далось нам не сразу. Даже пустить ей кишки оказалось целым искусством! Так противно мне давно не было, но, однако, к вони быстро привыкаешь, и со временем потроха уже не кажутся такими мерзкими. Только грустно ставится. Рыбку жалко.
  Головы мы тоже рубили. И кидали всё в иллюминатор, а зря - рыбья гадость падала прямиком на плавник нашего корабля.
  - Ну Дон, зачем! Разве ты не видишь куда кидаешь?
  - Ой, да ладно, ничего страшного. Зато, потроха всегда у нас под носом.
  - А зачем? Чтобы приманивать чаек?- я совсем вышел из себя и очень устал от чужой глупости.
  Я совсем вымотался. Пока чистил рыбу, осознал, что будь я совсем один, то справился с работой в два раза быстрей. Команда ведёт себя ужасно! Сначала и я смеялся, но когда день подходил к концу, а рыбы всё не убывало...
  Я работал ножом, а они только махали им и радовались жизни.
  Что ж, с чисткой рыбы было покончено, началась варка ухи. Хорошо, что рядом был Агустин, именно он предложил оставить рыбы про запас, потому что первая уха была катастрофой. Есть эту жижу было просто невозможно!
  Команда расположилась на палубе. Бьёрн в одиночку принёс огромную кастрюлю с ухой. Его лицо было напряжено, щёки раздуты, он всю дорогу так пыхтел, что Тот начал над ним потешаться.
  - Видать ослабел крошка Бьёрн, без рому-то!
  - Заткнись! - рявкнул на всё брюхо рыжий гигант, - эта гадость так воняет, что мне совсем нечем дышать!
  Когда я разлил уху по мискам, то и Тот скорчил рожу. И я. Первую уху принято было пожертвовать океану.
  - Это первый и последний раз, малыш! - сказал Томас, - Придумай что-нибудь получше.
  Получше! Легко сказать... Это ведь рыба, что с неё взять? Наверняка ей суждено плохо пахнуть. Но на следующий день, я всё-таки нашёл способ: мы взяли оставшуюся рыбу, выпотрошили и высушили на солнце!
  Рыба оказалась очень солёной. Первая дегустация (мотай на ус, очень модное слово!) прошла на ура. Команде понравился дуэт рыбы и рома.
  - Не зря они оба на букву рэ, - подметил Дон.
  Я обрадовался: раз мы победили голод и обуздали жажду, мы можем приступать к главному - к путешествию.
  
  Крах, бунт, страх
  
  Порывшись в сундуках Грегори, я собрал себе отличный костюм. Как никак, я капитан, и должен выглядеть достойно!
  Мне приглянулись чётные блестящие ботфорты, но они на столь высоком и тонком каблуке, что я не решился их надеть, так что, пришлось довольствоваться сапожками поскромнее. На плечи я накинул синий камзол с эполетами, на голову надел широкополую шляпу с забавным фиолетовым пером, и натянул на лоб повязку на глаз, чтоб было удобнее смотреть в телескоп.
  Команда приветствовала меня ахами и охами. Я ликовал! Уважение!
  - Томас! - громко позвал я боцмана, - каков наш запас воды под килем?
  Томас нахмурил брови, и, покивав головой, что-то шепнул на ухо Агустину. Тот, в свою очередь, подошёл ко мне и сказал:
  - Юз, ни Томас, ни я, ни остальные не знаю даже, что такое киль. Может, ты пояснишь, для начала?
  О, читатель! Как я был рад этому! Рассказать обо всех чудесах, что я вычитал! Я без умолку трещал на палубе, потом, ночью, продолжал в кубрике, до самого утра рассказывал те истории, которые успел вычитать. Но когда я сам начал проваливаться в сон, ко мне снова подошёл Агустин.
  - Всё что ты говоришь, трогает моё сердце. Мне, как и остальным, хочется узнать, что случилось с Синдбадом, но ты должен просветить нас не сказками о море, а о самом море.
  - Что ты имеешь ввиду, Агустин?
  - Легенды о мореплавателях хороши и поучительны, но нам самим нужно стать настоящими моряками. Как они правили кораблём, Юз? Как они ловили ветер и боролись со стихией?
  Я крепко призадумался. Я действительно не знал, как они бороздили моря. Мы ничего не делаем, а моряки в историях без устали работают.
  Пусть мои глаза смыкались, я сделал усилие над собой и отправился в каюту капитана. Один иллюминатор был открыт, и через него влетел Альбатрос. Эта умная птица снова подсказывала мне нужный путь - она села на несколько талмудов о кораблестроении и судоходстве.
  Внутри одной из книг оказался чертёж корабля.
  Я развернул его.
  Я прочёл книги. Это было ужасно сложно, часто мне приходилось заглядывать в словари, по часу рыскать по справочнику в поисках нужной буквы - голова совсем перестала работать, слова никак не хотели обретать смысл.
  Прочтя всё, что имело смысл прочитать, я обошёл весь корабль: был на самом дне брюха - в трюме, прошёл весь орлопдек - нижнюю палубу, а ещё верхнюю, заходил куда только можно. Даже спускался на беседке за борт, чтобы рассмотреть коня со стороны воды. С пером у меня всегда были проблемы, ты наверняка заметил - мой почерк ужасен, но чертёж составить я всё-таки смог. Конечно, вышло криво - я не инженер, и не художник, и не чертёжник, даже не знаю, кем надо быть, чтоб выдумать и зарисовать целое судно. Вроде вышло сносно. Если я и ошибся в чём-то, от правды это не спасёт - различия бросаются в глаза.
  Дорогой читатель, рушился ли на твоих глазах твой мир? Как сказал бы сухопутный - уходила ли земля из-под твоих ног? Я стою на палубе ровно, но сердце словно выбило с места сильным ударом волны, и упало оно прямо в желудок, и все жилы, которые скрепляли меня, перервались. Не бывать теперь покою.
  Целых три дня я возился с книгами, команда в это время ждала курса - все были взволнованы предстоящем приключением. Несколько раз ко мне закрадывалась мысль, что единственный выход, это последовать за Грегори. Я не считаю товарищей дураками, они умные ребята, но сами не скоро смогут узнать правду Гиппокампуса. Верёвкой я смог бы отсрочить удар для команды. Моя шея стала бы такой длинной, как у Альбатроса... Сначала Грегори, потом я, потом...
  Альбатрос испачкал лапы в чернилах, и весь пол, и книги, и чертежи, впитали в себя следы птицы. А будет ли после нас след? Я пишу столько много, а есть ли в этом смысл? Море слишком огромно, чтобы я смог найти родственную душу, которая поймёт мои каракули на бумаге. Дорогой друг! Ты существуешь? Мы вот, кажется, нет.
  - Братья! Путешествия у нас с вами не выйдет, - мне давно стало страшно и пусто, но голос я смог сдержать, говорил громко и твёрдо. Волна не дрожит, когда бьёт, и капитан не имеет право мямлить, когда разбивает надежды. - Я изучил всё, что только смог найти... Возможно, вы не поймёте сразу, или не поверите мне, но то, что мы с вами живы - просто чудо.
  Чайки слишком громко разорались и спустились ближе к нам. Своими крыльями они начали задевать нас, одна сбила с моей головы шляпу. Но я продолжал, а команда, отмахиваясь от птиц, слушала.
  - Это сложно, и я не понял сразу, а поняв, не поверил, но дело в том, что мы - не на корабле.
  - Ха, глупости, мальчик-капитан! - Бьёрн пришиб своей могучей рукой одну чайку, - мы в море, но ходим и не тонем, а как можно не утонуть в море? Только корабль поможет!
  - Это так, но...технически, это не корабль. Мы не можем управлять им. Сейчас я покажу вам.
  Я растянул на палубе чертёж парусного фрегата, и, для сравнения, изображение нашего судна. Лица застыли в изумлении. Леон помрачнел, Агустин закурил, Томас снял треуголку - они поняли.
  - Видите, как выглядит судно? У него есть паруса, мачты, такелаж, шлюпки, якорь. У нас же - одни названия, и то - кубрик и каюта - не делают коня кораблём. У нас ничего нет, Гиппокампус словно вырезанная деревянная фигура, полая внутри и с ровной спинкой - верхней палубой для нас. Он не тонет, но на этом его способности заканчиваются.
  Агустин заглянул мне прямо в глаза, и я осознал, насколько он стар. Мне стало нестерпимо его жалко. Вот он - иссохший под солнцем, с почти белёсыми глазами, как он ещё может видеть? Из книг знаю, старикам положена смерть, но как я этого не хочу.
  Я оглядел всех разом, понял, что многие не осознают, в какой беде мы находимся. Когда Гот начал громко доказывать брату, что мы с лёгкостью заставим Гиппокампуса ударить по волнам хвостом и в считанные дни достигнуть берегов Крита, я совсем ослаб и все мои бессонные ночи за чертежами вырвались в крике:
  - Да мы все прокляты!
  Мои слова затерялись в криках чаек. Никто больше не обмолвился словом, лишь гадкие птицы не признавали тишины. Мне казалось, что я схожу сума, хотя, наверное, я давным-давно потерял рассудок.
  - Всё это время мы тонули в бутылке с ромом! Наше судно - просто кусок дерева, понятно! Нет здесь ничего, и там - я указал на горизонт, - для нас ничего нет. Мы застряли здесь, понимаете вы или нет? Каждую ночь мы засыпаем в зелёном зареве, и для чего... какой смысл просыпаться, если выхода нет? Этот... этот конь, он не отпустит нас никуда, мы просидим на его спине целую вечность! Мы не путешествуем, мы отматываем срок!
  - Да с чего ты взял? - спросил меня Дон.
  - Да с того! - я совсем не мог успокоиться, голова страшно гудела, и все опасения вырывались наружу. - Мы столько времени в плаванье, что никто не помнит точно, сколько дней, а то и лет прошло. И как прошёл первый день, кто-нибудь помнит?
  - Ну Юз, успокойся. Ты сам знаешь, мы столько праздновали, что...
  - Ничего не помним, так? О земле, о цветах, о близких людях.... Мы без прошлого.
  Сначала мне хотелось избить кого-нибудь, я даже чувствовал, как захватывал меня красный цвет - цвет гнева и кулака. Но после слов о семье мне стало страшно грустно. Видимо, я правда одинок. Что я, что мы такое, раз мы можем вспомнить только море и чёрного коня? Всё пустое.
  Леон положил руку на моё плечо и сказал:
  - Мы твои близкие люди, Юз, мы одна команда. Так всегда было и будет.
   - Для начала хорошей истории этого достаточно, - продолжил Леон, - мы что-нибудь придумаем. Нам просто нужно время.
   Леон прав - нам действительно нужно время чтобы свыкнуться с мыслью о том, что мы потеряны в бесконечности моря на игрушечном судне. Поддерживаемый Леоном и Агустином, я пообещал команде найти выход и привести корабль к островам. В тот момент, конечно, обещание прозвучало как слабый и усталый выдох. Мне просто хотелось тихо пережить всё это. А чайки были против тишины, они накинулись на матросов как на падаль (я читал, они ею не брезгуют, только, что это, не знаю). Я сам замахал руками, словно птица, чтобы отбиться от чаек. Они кричали прямо в уши, одна птица чуть не влезла мне в рот; они били нас своими крыльями и приходилось руками заслонять глаза от их клювов.
  Снова грязные пернатые взбесились не на шутку, я еле-еле держался на ногах, когда их мерзкий крик начал обретать смысл: я точно знаю, что не я один смог различить слово "ложь".
  - Прячьтесь все! Бегите в брюхо! - Томас схватил меня за локоть и, отбиваясь от чаек, потащил к люку.
  - Это твоя вина! - низкий Джером бил птиц вёслами и бежал за нами к люку. - Твоя вина Юз!
  Целое торнадо устроили эти гадкие птицы! Как заговорённые, они, сбившись в группы, давили и сталкивали нас своей массой. Кто-то уже успел спуститься и подавал руки другим матросам - кто именно, было не разглядеть из-за перьев, но мы с Томасом были отрезаны от укрытия столпом пернатых.
  - Чего это они? Бей их! - кричал Томас. Мы стояли спина к спине и, как могли, отбивались от наглых чаек.
  - Приятней заблудиться в темноте, нежели в тушах этих птах!
  - Ты прав Томас! Смотри! - пусть чайки и белые, но совсем не чистые, как Альбатрос. Он разбил нашего неприятеля, нас больше не теснили. Своими гигантскими крыльями расчистил дорогу. Альбатрос совсем один - как и мы все - разобраться с серой массой оказалось даже ему не по плечу, то есть, не по крылу. Многие чайки пали от его взмахов, но к ним на помощь прилетели остальные: они щипали его за крылья и хвост, и, словно боевые ядра, врезались в него на лету.
  - Нет! - я не мог бросить друга в беде. Кем бы я стал после этого? Чайки облепили его со всех сторон, образовав шумную пернатую сферу. Мне стало очень страшно, надеюсь, ты не испытывал этого: я почувствовал себя самым маленьким, самым слабым человеком на корабле и на всём белом свете; застыв, я просто смотрел, как моего товарища заклёвывают до смерти.
  - Юз, хватай! - как я рад был этому голосу! Ко мне бежал Леон, в его руках была сеть, и вместе мы прижали кричащий клубок к палубе.
  - Дави их, сильнее дави! - прижать птиц и растоптать их, было единственным верным решением. Мерзкие, гадкие, грязные твари! Они не заслуживают ничего хорошего!
  - Юз, осторожней! Ты можешь покалечить не того!
  Что-то страшное влезло в меня, раз я чуть не добил Альбатроса. Я тогда подумал про себя, что в такой спутанной массе, сложно не сломать родное крыло. Но кажется мне, что я просто сорвался - такой гнев нашёл на меня, гнев на капитана, на его слабость и на свою, на глупость команды, и на надежды друзей. А тут ещё эти птицы попались под руку. Мне стыдно, но я рад тому, что у меня появился шанс покалечить живое. Но Альбатроса! Ни за что.
  Я вытащил его из-под сетки и, крепко держа в руках, ринулся к трюму. Леон помчался за нами, попутно отгоняя птиц. Мы были на расстоянии прыжка от люка, как вдруг, Джером взял птиц в свои руки.
  Я пообещал не ругаться здесь, мой друг, не хочу показаться тебе неотёсанным грубым мужланом. Хотя, наверное, я именно такой. Но разве можно назвать Джерома как-то по-доброму? Этот... сын трясогузки привязал к поясу пару бутылок рому, одну взял в правую руку, а в левую - факел. Он хорошо запомнил, какой огонь алкоголик и забулдыга. А вот насколько огонь беспощаден, Джерома не интересует. Он пугает меня, и уже давно.
  Джером набирал в рот рому и, плюясь на факел, раззадоривал и злил пламя. И огонь обрушивал свой гнев на наглых птиц... О, Геката! Как это страшно! Десятки "красных карликов" с криком горели у нас на глазах! Я сам их топтал, но я не желал им такого! Пахло ужасно, звук их боли раздирал моё сердце. Отдав Альбатроса в руки Леону, я кинулся к одной из откупоренных бочек, взял черпак, и, думая хоть как-то помочь несчастным, плеснул на пролетавших мимо чаек. А после, просто упал на колени и зарыдал. Прошу, не ненавидь меня! Ну не думал я, что в бочке этой тоже ром....
  Они пылали, кричали, падали горящими звёздами в море, на палубу. Обгоревшие, чёрные и больше не живые. Я ревел в начале на них, за злобу, с которой они накинулись на нас. После, я ревел за них, безутешно оплакивая. Видимо, где-то в глубине, глупенький маленький Юзек надеялся потушить их боль своими слезами.
  Близнецы утешали меня, но как может стать лучше после такого пожара? И что бы ты сказал, мой несчастный свидетель, если бы твои друзья радовались подобному ужасу? Вместе с криком горящих пернатых я слышал смех и разные "молодец, Джером! Хитрец! Жги гадюк, жги!".
  Я собрал последние силы и, подбежав к поганому мышу, ударил его в челюсть. Пламя от неожиданности сбилось и снова подпалило бороду Бъёрна. Он лишь засмеялся.
  - Что ты натворил?! - я тряс его за грудки и мои слёзы капали на мерзкую мышиную физиономию. Он лишь с прищуром улыбнулся и ответил ровно и спокойно:
  - Спас нас от твоей оплошности, вот и всё мальчик.
  - Моей? Спас?
  - Тихо, Юз, - вмешался помрачневший Леон, оттаскивая меня от Джерома - сейчас всё проясним. Чем ты думал, Джером? Жечь живьём, да ещё и на корабле!
  - А что мне ещё оставалось делать, Леон? Птицам не понравилась напористость Юза, с которой он хулил корабль, они решили опровергнуть его слова. Я просто заставил их замолчать.
  - Это не в первый раз, ты уже и раньше творил что-либо из ряда вон. Теперь и тебе пора отвечать.
  - Э, нет, Леон! Подожди! - встрял в разговор Игорь, - За что отвечать то? Джером верно говорит - у него не было выбора! Юз обидел коня, а чайки, как всем известно, живут в конском зеве, вот они и решили заступиться!
  - Что за чушь ты несёшь! Это просто деревяшка! - я всё ещё не пришёл в себя, но слушать всё это спокойно никак не мог.
  - Деревяшка деревяшкой, а сколько дней и ночей на тебя везёт! Вот и послала деревяшка своих защитников.
  - Будь Джером капитаном, всего этого бы не случилось, - промямлил Дон, - не напали бы на нас чайки, угольков столько не стало бы.
  Я сам словно стал факелом. Мне хотелось хорошенько вмазать и Игорю, и Дону, и Джерому. Как они могли? Всё, что я делал было на благо команды!
  - Всё, что я делал, было ради вас! Я не мог лгать вам, не хотел скрывать от вас правду, хотя знал, к чему это приведёт.
  - Ты знал о птичьих головешках? - спросил меня Гот таким голосом, как будто сейчас рухнул весь его мир. Ах Гот, не от птиц твой мир должен был рухнуть.
  - Нет, я не о том. Спасенья нет, вот я к чему.
  Ветер начал разносить по палубе птичий пепел и мою тоску, которая никак не могла пробиться через обветренную кожу матроса.
  - Кому оно вообще нужно, Юзек? Мы и так прекрасно жили, пили, бодрствовали, - Джером отпил из одной из своих бутылок, - мы можем обойтись и без спасения, нам не нужна правда. Что она изменит? Ром станет крепче или голова?
  - Ни то, ни другое, - я устал бороться, что-то делать. Все усилия насмарку.
  - Вот! Ты сам согласен с этим. И ты должен понимать, что Гиппокампус злится. Сначала его обругали, потом он лишился своей свиты, неудачный сегодня день, согласны? - конечно, они согласны, - а ты, мальчик, никудышный капитан. И именно тебе придётся извиняться перед, как ты сказал, деревяшкой.
  - Хорошо.
  - Хорошо! Но конь просто так не простит тебя. Ты сам знаешь.
  - И что же мне делать?
  - Ну, - сложив руки на груди заулыбался Джером, - ты можешь отплатить ему за чаек своею птичкой.
  - Что?
  - Сожги Альбатроса, Юз. Это будет лучшее твоё решение.
  Я обомлел. Представляешь, друг! Сжечь! Живьём! Как же устроен его разум, раз он смог придумать такое? Советую сложить руки на груди и умолить Гекату не подпускать к тебе таких матросов. Я, выходит, молился очень мало.
  - Да что с тобой не так?!
  - Нет мальчик, со мной всё в порядке. Разве я пугаю команду? Ругаю свой собственный дом? Ты ослеп Юзек, ты отравлен чистотой дождевой воды, она затуманила твой разум - что за глупости ты пытаешься доказать? Нет никакой Земли, но есть прекрасное бескрайнее море - этого мало тебе, но не мне. Нам ничего не нужно: ни еды, ни воды, ни книг и новых сапог. Ром заменит собой всё. Он больше, чем ты думаешь.
  - Это только твои слова!
  - Ах маленький капитан, из-за твоих фантазий никто не будет страдать.
  За Джеромом стояли почти все. Почти все мои друзья. Они смотрели мне в глаза то ли с жалостью, то ли со смехом, видимо, так и не определились, смешна ли наша жизнь или убога до чёртиков.
  - Всё равно.... Кем надо быть, чтоб рассчитывать на то, что чужая боль принесёт нам счастье!
  - Но Юз, он ведь прав, - подхватил ужас Игорь, - твоя птенция намного сильнее лошадиной птенции. Всё может получиться! Перо за перо, клюв за клюв и - пуф! - мы снова поплывём!
  - Не думаю, что мы успели сбиться с курса, - закивал Карлтон.
  Страшное слово бунт режется в горле. А чуть ниже и левее - одиночество.
  - Так ты согласен сжечь Альбатроса из-за глупой фантазии, так, Карлтон? Какой курс, очнись! Мы не плывём, мы существуем! Просто есть здесь, вот и всё!
  - Это ты больно много фантазируешь, мой капитан. Города, порты, бананы... Чушь! - Джером обращался не ко мне, а к другим; ему важно убедить команду, чтоб всем вместе заглушить мой голос.
  Я больше не мог этого терпеть! Леон сдерживал меня, Агустин махал трубкой в такт с чужим кулаком. Мы бы не выстояли в драке, они бы с лёгкостью убили Альбатроса, если бы... Я рад, и я несчастен! Как можно выбрать из двух "плохо"? Наверное, если есть опыт одного зла, одной боли, то к нему можно привыкнуть, и во второй раз будет легче. Хотя, я не уверен, что зло и боль могут повторяться, ведь не может Томас упасть второй раз точно так же, как в первый?
  Наши пререкания, достаточно громкие, чтоб различить слова, заглушил громкий крик Томаса из брюха. Он был страшен! Помнишь тот пожар? Огонь покусал доски палубы и, образовавшуюся дыру, мы обставили вокруг бочками, ради предупреждения умникам. И никто не ходил и близко! Правда, пьянящими ночами мы прыгали вниз, в темноту, на мешки с сеном (я был уверен, они за этим и были на корабле) и стопку матрасов. Но не будем об этом, вернёмся к ноге Томаса.
  - Томас, что с тобой! - мы все подбежали к зияющей дыре и вгляделись в тьму. Ему не повезло - матрасы растащили, сено не помогло.
  - Страшно больно! Больно! Аргх... - было видно, как боцман распростёрся среди тлеющих чаек. Он раскинул руки, подобно им, и испытывал боль, наравне с ними.
  - Мы сейчас, подожди! - обнимая Альбатроса, я ринулся в трюм, со всей командой в хвосте.
  Пусть палуба и дырява, но света нам не хватало, мы расставили вокруг Томаса фонари и принялись за помощь. Мне пришлось бегать за кладом, потому как, что делать было не ясно. Из ноги Томаса торчала крепкая заострённая палка, и, намочив штанину, резво убегал красный цвет. Дон подставил ладошки, пытаясь поймать его и поливал назад, в зияющие отверстие.
  - Это рана, - я нашёл нужную книгу, порывшись в сундуке. Мне пришлось оставить белого друга в каюте, и я запер его там, опасаясь, что Джером всё ещё намерен жечь. - А то, убегает - кровь. Нам её уже не вернуть Дон, брось это дело.
  - Ещё чего! Ты капитан-неудачник! Уже напутал с кораблём, его ногу я тебе не доверю.
  - А ну! - Томас пусть и болел, но смог огрызнуться достаточно убедительно. - Прекрати это дело. Я и сам понял за свою службу, что то, что входит в нас всегда лучше, что выходит из нас. Ром лучше этой жижи, правда? Дайте мне его.
   Сначала я протестовал, просто от страха и недоверия к рому. Но потом нашёл в книге, что спирт (родич рома) нам необходим. То есть Томасу, не всем.
  - Так, а что делать то? - помассировал себе виски Ливстон.
  - Надо вправить палку, то есть кость, вернуть назад, - перелом дело серьёзное, как я понял.
  - Вот Юз, сразу видно, ты - ещё ребёнок! - покачал головой Игорь, - Томас-то наверняка проткнул ногу этой штукой, и её надо вытащить, а не то, что ты сказал.
  - Я тож так думаю! - Гот хлопнул Бьерна по плечу и сказал, - Ну Бьёрн, давай тяни!
  Крик Томаса был на столько громким, что я ждал взлёта в небо мёртвых птиц! На его глазах выступили слёзы и он со всего размаху треснул Бьёрна по голове кулаком.
  - Держи его! - народ накинулся на беднягу Томаса и прижал к полу ещё сильнее, а Бьёрн стал продолжать свою пытку дальше.
  - Нет, хватит! Вы вырвите ему кость! - я колотил по спине Бьёрна, хоть как-то пытаясь остановить его, - Нога не может без кости! Нога не может!
  - Хватит Бьёрн, хватит! Ты делаешь ему только хуже, посмотри сам! - Леон сказал правду: голова Томаса запрокинулась назад, он как уснул, только с открытыми ртом и глазами.
  Матросы отошли. Томас, видимо от страшной боли, потерял сознание. Бьёрн, совсем весь красный, почесал за ухом и промямлил, что "это так не делается". Джером наклонился к Томасу, погладил лоб и закрыл ему глаза. Ухмылка не сошла с его лица, чужая боль всегда была для него чуждой. Он сказал:
  - Хорошо, пусть Юз всё исправит. Последняя попытка, малыш.
  - Мне не нужны одолжения!
  - Хорошо, тогда Бьёрн немного отдохнёт, и....
  - Нет! - крикнули мы вместе с Бьёрном. Я продолжил. - Я всё сделаю, только уйди вон, Джером.
  - Отлично Юз! Боишься, что тебя поймают на горячем? Не обижайся, принимайся за дело. А мы пока пойдём, половим дары моря.
  Он потом Дон, Карлтон и Ливстон, Игорь и Гот поднялись наверх, все остальные остались с Томасом. Благодаря книгам и помощи товарищей, мы перевязали боцмана по всем правилам. Бьёрн послушал меня, и вправил кость. Видимо, Томас крепко настрадался, раз не проснулся от рук рыжего моряка. После, мы перевязали рану, перед этим облив её ромом и привязали к ноге весло - в книге были даже картинки с человечками с руками-ногами-досками. Тот подложил под голову Томаса побольше мягкого сена, и укрыл его старым войлочным пледом.
  - Ничего старик, завтра зашагаешь как новенький! - похлопал его по плечу Тот.
  За всё это время, пока мы лечили Томаса, я ни разу не подошёл к нему, лишь руководил издали. Мне было боязно... Ко мне в голову закралась мысль, что это я виноват в его падении. Он так рьяно соглашался со всеми моими идеями, он так верен свой команде! Мы постелили себе рядом с боцманом, решено было сторожить его покой. Фонари горели тускло, все уже спали, только я всё сидел у бочек. Рядом со мной устроился Альбатрос, изрядно помятый за день по чём зря. Вот я всё думаю: не полезь я в сокровища капитана, выбрось их за борт, ведь было бы всё намного лучше! Возможно, и Грегори не повесился, а просто спился, и не было пожара, и этой дыры, и моих треклятых снов, парящих в огне чаек, и этой кости, сломанной прямо внутри Томаса и высунувшийся наружу! Конечно, все дни были одним днём, и ночи повторялись друг за другом, будто мы отматываем всё на начало, чтоб насладится горячим ромом заново, осушая бездонную бочку. Может, так и было бы лучше... Я бы не был одинок, а просто пьян.
  Дорогой читатель! Никогда, никогда не мучай себя перемотками в начало, не представляй свою иную жизнь, после иного выбора. Эти фантазии заставляют ненавидеть всех, себя в том числе. Нужно исправлять ошибки и бороться, а не сидеть в полутьме, как я, отпуская слёзы, горевать о неверном шаге.
  
  Нашествие крабов. Прощание.
  
  В ту ночь, мой друг, я старался не спать - ужасно волновался за своих друзей, думал, что, закрыв глаза, потеряю их. Да и во сне меня не ждёт ничего хорошего. Я не признавался тебе, прости, но мне часто снится та женщина-птица, мелькающая в едких красках. Мне везёт, когда на утро сон я помню смутно. Но тьма, страх, этот безумный страх, который напал на меня ещё со страниц книг и усилился от огнедышащего Джерома, помогли жуткой женщине взять вверх в моей голове. Я боролся с тяжестью век, но... я самый слабый капитан на свете.
  Я не стану описывать свой сон подробно, как тогда, и ты поймёшь почему. Если приложить к моей голове тяжёлую руку, смогу ли я забыть хотя бы этот сон и его связь с громким больным рассветом? Если да, то ударь меня по сильнее.
  В общем... я шёл по тонкой, почти неосязаемой тропе, а по обе стороны от меня дули ветра, совершенно сухие, просто испепеляющие. Пусть они не давали мне упасть, одновременно толкая друг на друга, но сдавливали меня и очень больно жалили. Как тысячи мелких осколков стекла из иллюминатора или от бутылки. Я терпел их удары, кое-как шёл вперёд. Дышать было никак нельзя. Моё мёртвое пространство (это пространство в теле, где нет газообмена. Бьёрн бы сшутил на этот счёт) горело огнём. А я продолжал идти, пусть податься во сне было не куда. Кажется, впереди начинал пробиваться чистый свет, но его тут же поглотила птица о трёх головах.
  Из чего сложилось лицо я не понял. Кажется, из пепла и перьев. Они танцевали, выворачивались вовнутрь, имитировали мимику женщины. Она хохотала и у неё был на то повод. Ведь я, погоняемый болью и ветром, шёл прямо в её пасть...
  Сияющая голова раскрыла рот так, что перья из зева синхронно двинулись частью на лоб, другой на подбородок - снова сложилась голова, но я понял, что это второе лицо. И снова пасть разинулась.
  Она стала ближе ко мне, а шелест перьев громыхал неописуемо и отчего-то противно.
  Мои ноги, тяжёлые, больные, сумасшедшие, всё шли без устали и, не поверишь, трещали без умолку! "Это верный путь! Поверь нам, мы слов на ветер не бросаем!" Как можно жить в мире счастливо, если даже твои собственные ноги тебя продают? Возможно, и руки были готовы ринуться в пасть, но этого знать я не могу.
  Предательство собственных ступней совсем меня доконало. Ведь я пытался тормозить на извилистой тропе. Я не могу сказать точно, что меня ждёт по ту сторону зубов третьей головы, но я счастлив, что так и не узнал. Надеюсь, женщина-птица больше не будет мне улыбаться. Она не стала меня есть. Я был совсем к ней близко, чувствовал её огненное дыхание. И когда снова пасть открылась, на меня обрушились крабы....
  Я видел их редко, на самом дне трюма, не знаю, как они там оказывались. Во сне, они летели на меня. Гадкие создания! Красные клешни, белые блестящие гладкие спины. А глаза! Ты видел глаза краба? Два надутых шара. Пустая чернота... Голод! Эти крабы сам голод, все вместе.
  Волна из панцирей навалилась на меня всей своей массой. Я слышал, как их клешни щёлкали прямо у моего уха и чувствовал, как они копошатся на моём теле. Гадость, гадость, гадость! Задевая мои веки, ноздри, губы, они бежали куда-то вперёд - я всего лишь мягкое препятствие. Их панцири затмили сам свет и я не мог понять, минута ли прошла, или целый день. Крабы ползли по мне и ползли...
  Резко, как по щелчку, панцири исчезли, и прямо передо мной появился Леон.
  - Просыпайся, - один из его зрачков был больше другого, и я не мог определиться, в какую из бездн мне смотреть. - Он ушёл.
  - Куда? - не успев отбросить грубость и безумие сна, как на меня ополчилась жуть и ужас бодрого утра. Мои крабы были действительностью. И их клешни были красными не сами по себе, а от сбежавшей от Томаса крови.
  Я поднялся на ноги. Наверху, кольцом стояли матросы, со мной были лишь близнецы, Агустин и Леон. Альбатрос улетел. Высохшими от ветров губами я прошептал: прощай.
  - Я думал матрос - это незнающая границ мощь, - Агустин сидел в темноте, невидимый. Только его светлые глаза прямо сияли, как два фонаря. Он плакал, мне так видится. - И мне казалось, он сможет выстоять, вытерпеть боль любого вида. Но, видимо, это не так. Боль, думается мне, забрала его сразу, как только вы потянули эту кость на себя. Мы снова приняли смерть за сон.
  Зрение стало болью, и я прикрыл глаза рукой. Боцман перестал быть тем, кем был, и, в знак этого, раскрасил себя - всё его тело покрылось тёмными пятнами. Сладковатый запах был невыносим, но что ещё сильнее терзало меня, что я никак не мог понять - откуда здесь крабы и почему мы их терпим?
  Может они пришли из моего сна? Они сам голод, вот и выползли из конских щелей пожрать моего боцмана! Я схватил сломанное весло и начал отгонять им гадких крабов. Но бронированные пожиратели ползли назад, мне даже казалось, что их становится больше. Крабы дрались между собой за мясо: нога была почти сожрана, остался один лишь каркас.
  - Как? Как мы могли их не заметить!
  - Прости. Ночь была страшна и не отпускала, - Леон весь был скорбь. Я догадался - трёхголовая навещает его тоже. Возможно, каждого на корабле.
  - Не стоит Юз так убиваться, - Джером стоял наверху на палубе, согнувшись и вглядываясь внизу, руками обхватив колени. Мне казалось, оторви я ему ухо, а он и не поморщится. - Мы сбросили балласт, это хорошо. Теперь можешь оставить птицу в покое - корабль принял жертву, - он выпрямился и обвёл глазами команду. - Старый капитан умер, чтоб появился новый. Теперь нужен боцман посвежее.
  - Как ты его назвал? - я не мог смолчать, никак не мог. - Балластом? А сам ты кто?
  - Не злись, мой капитан, успокойся. И перестань отпугивать несчастных трудяг.
  - Ты хочешь, чтоб я отдал им Томаса?!
  - Сам подумай: ушей на всех не хватит, - сказав это, он помахал на прощание. Не мне или команде, а Томасу. Всякий знает, он его не любил. Мне даже показалось, что Томас был его последней преградой, пусть я и не знаю, на пути к чему. Теперь, когда боцман стал равнодушен к простой матроской жизни, я начал опасаться, что ему захочется продолжать дружбу с огнём.
  На печаль времени не хватало, мы сразу принялись снаряжать Томаса на тот свет. Близнецы сетями выловили всех крабов, утащили на палубу и прочь, прочь с корабля, выбросили за борт. Я нашёл длинное полотно, кажется, парусину. На корабле нет мачт, не на что натянуть парус, кроме как на Томаса. Не удивлюсь, что это грубая лошадиная шутка: на корабле есть всё необходимое, все снасти, да вот сам корабль - фальшивка!
  Сейчас я сижу в каюте капитана и записываю всё то, что произошло. Сейчас ночь. Я всегда пишу ночью. Всегда надеюсь, что зажжённая свеча упадёт на журнал и спалит его вместе со мной. Вместе со всем кораблём. Тогда некуда будет писать, да и не кому. А команда пускай тонет дальше.
  Может, я так и поступлю. Но сначала, допишу всё до конца. Странная потребность, согласись? Зачем я слепну здесь, в полутьме, ломаю свой язык, чтоб лучше изъясниться? Как будто ты существуешь! Как будто Грегори сможет прочесть и похвалить, сказать, что я всё сделал правильно и нет моей вины ни в чужих ошибках, ни в чужих смертях.
  Смотри, друг: если рукопись прервётся, значит, я утонул в роме.
  Закончить бы на этом, больше нет сил! Прости за депрессию, как говорят на твёрдой земле. В море такая глупость карается ударом под палящем солнцем.
  А ведь я обязан рассказать тебе о чем-то важном.
  Мы вытащили Томаса наверх, и застали блюющего Бьёрна. Волна отравления пошла на нас - моряки ели крабов.
  Игорь сварил их в камбузе. Команда Джерома расселась вокруг миски с крабами и каждый, взяв красное тельце, ломал конечности краба в поисках мяса. Джером сидел и курил. Всё его лицо так и сияло! Никто из нас даже не сказал толком ничего, а Джером уже дал ответ:
  - Я то, что я ем, и, сдаётся мне, я стал на процентов десять человечнее, чем был вчера!
  Какие же глупцы! Обглоданный Томас ещё не успел отплыть в Вальгаалу, как они уже съели крабов, в чьих желудках ещё не успела перевариться его нога!
  Леон всегда был проворным. Не успел я ничего сказать, как он в один прыжок преодолел расстояние от люка в трюм до пирующих у правого борта матросов, и вмазал Джерому так, что, я был уверен, всё его самодовольство рассыпалось по палубе вместе с зубами! Леон схватил его за грудки (рубашки!) и поднял над собой, а потом с размаху бросил прямо на бочонки. И, когда он двинулся к Джерому, когда я сам уже бежал вперёд в надежде запинать гадливого недоноска ногами, команда взъелась, всколыхнулась и кинулась разнимать нас. Игорь и Дон схватили Леона, но справиться с ним у них сил явно не хватало. Они закатали рукава! И, представляешь, стали вдвоём бить его!
  Понимаю, я часто упоминал о пьяных драках. Но это же совсем другое! С ромом драка - весёлое занятие, да и боли не чувствуешь. Я никогда не видел, что бы один держал, а второй бил. Но Бьёрн, хоть и был грубым, глупым, но был справедливым, по-своему. Он кинулся на помощь Леону, а я, мысленно поблагодарив за это, ринулся на Джерома. Тот сидел на обломках бочек, весь мокрый и красный. Он вытер рот тыльной стороной ладони, стёр кровь, но не ухмылку.
  - Ты проиграл, мальчик. Сразу, как взял книги капитана. В одной из книг уже был написан его конец. И твой.
  - Откуда тебе знать про сокровище?
  Джером медленно поднимался. Я был поражён! Откуда?
  - Это сокровище везде здесь есть, и в хвосте, и в голове, - он встал передо мной, сложил руки в боки, - или ты думал, уметь читать - это сверхспособность? Ты и капитан вообразили себя избранными. Но, как в любой хорошей книге, избранных всегда двое, и оба по разные стороны.
  - Это точно. Ты - самое мерзкое, самое злое на этом корабле!
  - Да что ты? А разве ты - святой? Сказал нам правду, как мило... А ты не думал, что это может свести с ума? Они, конечно, невежественны, но со временем, поди, додумались бы.
   Я слышал, как за моей спиной уже вовсю кипит драка, друзья избивают друзей. Вспомнил на миг, как крабы дрались за мясо.
  - Я обязан был сказать!
  - Да? И зачем?
  - Я не мог скрывать! Это - общее дело, наша общая беда!
  - Конечно! А я-то, дурак, решил было, что ты хотел поделиться с нами безумием! Бедный, несчастный Юз... Я видел, как до тебя страдал Грегори, но он - молчал. Он не мог ничего исправить, я не могу, ты - подавно. В чём толк страдать вместе?
  - Всё не так! Я не мог...
  - Страдать в одиночку? Откуда ты знаешь, что держит этот корабль на плаву? Вдруг, именно пьяная вера движет конём?
  Я смолчал. Что мне ответить? Как мне страшно? Что я слишком много грезил о счастье и потерял ту нить, которая связывала меня с командой, с живыми людьми, которые топили себя в роме?
  - Я не мог им лгать! И разве ложь спасёт их?!
  - В нашем случае - вполне вероятно! Да, и может это книги лгут, ты не думал? Какой-нибудь трикстер подбросил их и смотрит сейчас за нами, следит, как получив ответы, мы стали задавать всё больше вопросов и постепенно сходим с ума.
  Джером подобрал дощечку и сделал ко мне шаг. Я весь напрягся. Ждал любого удара. Ждал слова.
  - Видишь ли Юз... ты дурак. Будь ты на земле, разве стал бы спорить с почвой под своими ногами? Ты смачно сплюнул в свою кружку, из которой пьёшь, на что же ты теперь надеешься?
  Джером подошёл ко мне совсем в плотную, размахнулся и закинул доску за борт. Плеска слышно не было, звук поглотили распри на палубе. Теперь я осознал причину его постоянной улыбки. Джером уже давно сошёл с ума. Сам ли нашёл, утаскивал ли одну за одной книжку из-под носа Грегори, или я не заметил пропажи - неважно. Джером знал всё. Знал, молчал и спятил.
  Не выходит ли, что выхода всего два и третьего не дано? Либо, как Грегори, уйти через повешение, либо остаться и потерять ту крупицу ума, которая ещё не погублена ромом, как Джером? Мы стояли нос к носу, размышлять мне пришлось недолго. Уже всё решено за меня.
  Из-за туч показался Альбатрос.
  - Дай нам одно ухо.
  - Хочешь отправить Томаса в Вальгаалу? - Джером сщурился и расплылся в улыбке. Сказочная страна забавляла его. - Ну попробуй! Я уверен, что он вернётся сюда крабом, или чайкой. Но это не решит всех наших проблем.
  - Дай нам одно ухо и одну ночь, это всё решит.
  Глаза Джерома так и засияли от чувства победы и любопытства. Не думал, что чужая радость может так злить и быть отвратительной. Мне хотелось увидеть его кровь на своих руках! Увидеть его кости, запрокинутую назад голову, кошачий глаз. В голове пронеслась чётко эта картина и послышался смех, множество голосов были рады такому исходу. Я потряс головой чтобы скинуть это наваждение. Тихий смех исчез не сразу.
  - Хорошо, одно ухо, одна ночь, - Джером прошёл мимо меня, крича матросам остыть, повернулся и сказал: - знаешь, один наш общий друг очень любит твою игру в могильщика. Думаю, мне пригодится похоронное бюро под боком. Мало ли, что ещё может произойти, а трупы на корабле - некрасиво как-то.
  Что может быть хуже ненависти, друг! Она как осьминог - держит своими щупальцами с присосками и не отпускает. Оторвёшь от себя, так останешься без кожи. Весь вечер, пока мы отпиливали ухо, я делал вид, что осьминога нет, что я свободен. Но свободным был лишь Альбатрос, который неустанно кружил вокруг нас, парил на порывах ветра.
  
  Последняя замёрзшая запись
  
  Все, кому был по душе Джером, сидели в кубрике и ужинали ромом. Они не помогли нам с "ухом", пусть некоторые и хотели, я видел. Было тяжело, на голову полезли лишь четверо, Леон с Бьёрном, которые отличились в прошлый раз, да я с Тотом. Только ночью "ухо" было опущено на воду.
  Мне кажется, отчасти Джером знал, что я собирался сделать. Никто нам не помешал, никто не вспомнил о свечах на прощание. Никто даже не захотел простится с Томасом.
  Никто не заметил, как я с Агустином собрал рыбу, налил воду в бутылки и фляжки, набрали верёвок и парусины. Не заметили и то, как мы перекатили один бочонок в ухо. Никто не обратил внимание на пропажу Гота, когда тот отошёл на палубу по зову брата.
  - Я не могу его бросить! Пожалуйста! - все согласились. Выйдя на палубу, Гот получил веслом по голове и был закинут на плечо Бьёрна.
  Мы отправились в путь.
  
  Я исписался. Совсем! Прости друг, теперь, ты читаешь лишь обрывки. Сложно пересказывать: ухо качает из стороны в сторону, нам приходится много работать. Здесь нет стола и я пишу на коленках. Я много сплю, мне ничего не снится, я всегда уставший и постоянно голодный.
  Я обязан тебе! Мне не так одиноко, когда я рассказываю тебе о своём горьком плавании. Да и потом, раз я начал, то должен закончить.
  Мы связали множество вёсел, соорудив подобие мачты. Кое-как проделали неглубокое отверстие в "ухе", ещё на корабле. Кое-как закрепили к бортам, повесили парус. Кончик "уха" стал нашим носом. Правили так же веслом, приделанном кольцами к корме. Ветер и наша сила - не воли, конечно, а рук, мы усердно гребли, - унесли нас достаточно далеко от Гиппокампуса. Через много часов он вспыхнул ярким факелом на рассвете. Надеюсь, это свет Солнца так его раскрасил, а не безумие Джерома.
  - Куда мы плывём, - спросил Гот однажды, после долгого обиженного молчания.
  - Мы плывём, - ответил Леон.
  Разговоров мы вели мало, в основном по делу. Агустин ночью следил за звёздами. У нас были карты неба, но над нашими головами светила были другими.
  - Поплывём к той, - указал Агустин на самую яркую. Он работал из-за всех сил, но мы быстро поняли, что сил у него совсем не осталось. Старались как можно больше еды и воды отдавать ему. С рыбой проблем не было, ведь она и под нами плавала. А вот вода. Небо было слишком чистым для дождя.
  
  Долгое время, примерно три рассвета, мы плыли вместе с Томасом. Это было глупо, я знал, но никак не хотел бросать его так просто. Томас не был хуже Грегори, просто нечестно так выбросить за борт всё, что от него осталось. Но пришлось. Запах становился всё сильнее, казалось, весь мир протух. Гот никак не мог спать от этого, говорил, что будто Томас ночами говорит с ним, пугает.
  - Говорит, что там негде будет спрятаться, - Тот как мог успокаивал брата. - Чума эта ваша Вальхаала!
  Это он злился на нас, злился, что мы его так выкрали, ударили. Я бы тоже злился.
  Мы выбросили Томаса. Мы не хотели вести его, а море не поглощало. Никому ты не нужен, Томас, совсем никому.
  
  Мы дежурили по парам: одна пара сменяла другую на пару часов гребли. Бьёрн грёб в одиночку, с веслом в каждой руке. Он отдыхал по мере усталости. Я даже стал восхищаться им. И раньше замечал его силу, но теперь, мне самому захотелось быть хоть чуть-чуть ему равным. От меня стало бы больше пользы. Если б я тогда, ещё на корабле заинтересовался силой рук, а не головы!
  
  - Эта звезда, возможно, выведет нас из порочного круга, - говорил нам после заката, когда зелень совсем остыла, Леон. - Море и небо вокруг Гиппокампуса, так сказать, заодно: пусть корабль не управляем человеком, но он не мог противится природе.
  - Ты говоришь, что волны должны были нас куда-либо забросить? - Тот озвучил мою догадку.
  - Именно! Или Гиппокампус кто-то держал на месте... К примеру, трёхголовая чайка.
  По моей спине прошёлся холодок. "Кто твой друг?" Ей нужен каждый. Каждый в лодке стыдливо опустил глаза.
  - Она бы нас не отпустила! - поспорил я. Глаза Гота страшно расширились, он схватился за голову, и, вскочив с места, громко и долго говорил:
  - Вы кучка вонючих, обгаженных чайками моллюсков! Что вы натворили?! Почему, о Вакх, почему вы взяли меня с собой?! Я не хотел! Я был примерным!
  - Гот хватит, я не мог бросить себя!
  - Я - не ты! Это ты - я! И ты должен был остаться там, на корабле!
  - Зачем? Чтобы сгореть?
  - Затем, чтобы жить! О, это чудовище отомстит! Оно не пустит! Я не смогу больше спать...
  Бьёрн, тяжело дыша, схватил Гота за грудки. Он самый чувствительный, наш рыжий Бьёрн, чужой страх быстро передавался ему. Чтобы успокоиться, обычно Бьёрн задавал паникёру крепкую затрещину, и, тем самым, выбивал страх и из себя.
  - Замолчи! Прекрати! Хватит говорить ужасные вещи! Мне от тебя нехорошо! - тряс он Гота недолго, у того начались предвестники рвоты. Кажется, это называется морская болезнь.
  - Птица слабее моряка, да и с годами хватка слабеет, - положив руку, согнувшемуся через борт Готу, проговорил Агустин. - Наша небольшая команда давно поплатилась бы, Гот, не волнуйся. А ты, Леон, продолжай.
  - Ага, - кивнул Леон - как уже сказал, мне так кажется, заплыв дальше этой звезды, наше "ухо" выйдет с территории корабля. Почему эта звезда? - предугадав вопросы, он сразу начала отвечать. Такой сообразительности можно завидовать, пусть я и видел, что радости Леону от этого не прибавлялось. - Она самая яркая, большая, она практически над горизонтом, и - это главный признак - Альбатрос сам ведёт нас к ней.
  - Это верный знак! - я глянул на едва различимый силуэт птицы. При тусклом свете звёзд, он казался мне призраком.
  - Да. Теперь мы можем управлять судном, не то, что раньше. Поплывём к звезде, собьём с коня спесь, освободимся от его...власти над нами. А оттуда мы... а оттуда мы поплывём к земле. Я посмотрел карты... Нам подходит, как мне думается, мыс Рок.
  После, мы умолкли, плыли тихо в темноте. Я поразился, как быстро Леон учится видеть мир настоящим.
  
  Солнце пекло ужасно. Кожа на мне трескалась, мозоли ныли. Единственная тень, которая падала на нас, была тень Альбатроса. Он поднимался столь высоко, что загораживал собой Солнце в полной мере. По обе стороны нашего кораблика вырастали крылья. Каждый раз я благодарил про себя Альбатроса за это и боялся, что его наглость будет наказана испепеляющим жаром солнечных лучей.
  В такие жаркие дни Бьёрн сошёл с ума. Ненадолго, правда, он отходил за ночь. Сложно было совладать с ним, когда он пил морскую воду, сложно было затащить его назад, когда он вываливался за борт. В пылу Солнца он сидел с открытым ртом, не издавал звуков совсем, смотрел куда-то назад, не моргая. Агустин, которому тоже с каждым днём становилось только хуже, прикладывал к голове больного смоченную морем бандану. Бьёрн временами выкрикивал непонятные слова, указывал куда-то, а потом пытался вырваться за борт. Он слишком силён! Ему ни раз это удавалось.
  За прохладную ночь разум возвращался, и он грёб, пока жара снова не стучала по его черепной коробке.
  
  Пару раз прошёл дождь. Всего пару раз, но какое было счастье! Даже ночной дождь, от которого мы промёрзли насквозь, был несказанной радостью!
  
  С каждой ночью звезда ближе и ярче. Но всё равно мы устали.
  
  Видишь друг, как стал я скуп на слова? Как-будто совсем другой Юз пишет. Почерк ещё ужаснее, чем прежде - прости. Я пишу насильно, пусть мне и нравится это. Сложно сесть за журнал после изнуряющего дня в море.
  Я принял одно решение - там, куда я попаду, я смогу рассказать историю сам, смогу ещё раз её записать. Может даже лучше. Ни к чему мне постоянно переживать за состояние журнала и прочтёт ли его кто-нибудь. Здесь, в ухе, точно нет. Поэтому, всё написанное я скручиваю и помещаю в бутыль. Их у нас достаточно, для одного судового журнала хватит. Надеюсь, ты выловил все. Мне приятно в это верить.
  
  С каждым днём я лучше понимаю, что такое море. Что значит быть моряком. Было приятное звание, а сейчас наказание для каждого из нас. Если когда-нибудь я ступлю на землю, то выберу себе самую заурядный и спокойный труд, который только существует. Вряд ли такой найдётся.
  Хотя, в каком-то смысле, я счастлив. Я исполнил свою мечту - отправился в путешествие! Не будь только начало плаванья таким тяжёлым и трагичным. Не могли же все мои потерянные друзья быть жертвой? Не буду думать об этом. Мне нужно думать о том, что ждёт меня по ту сторону горизонта.
  
  С каждой милей всё холоднее. Наша одежда заметно пострадала, сносилась. Мы укутываемся остатками парусины, чтобы согреться
  - Как стало холодно, - Леон тёр свои ладони. Наша с ним смена на вёслах кончилась пару часов назад и без труда мы окоченели.
  - Да... Поесть бы что-нибудь посущественней рыбы, - благодаря холоду Бьёрн совсем успокоился, и активно грёб за двоих.
  - На картинках у Юза ели птицу, - промолвил Тот. Мы посмотрели ввысь, Альбатрос летел впереди нас. Я громко и глубоко вздохнул, и эта мысль вылетела у всех нас из голов.
  
   На двадцатый день мы увидели снег. Холод сковывал, но снег доставил столько радости! Неописуемая радость сквозь клацанье зубов. Движение нас грело, а пойманный снежинками свет мерцая приковывал взгляд. Так мы и плыли пялившись то на снежинки, то на звёзды, иногда на Альбатроса. Взгляд вверх, в небо.
  - Мне кажется, это льдины, - посмотрев в подзорную трубу, сказал я. Огромные кубы, совершенно чистые, полупрозрачные, медленно качались на воде.
  - Айсберги! Так, правильней, - моё пояснение никого не заинтересовало. - Они довольно далеки друг от друга.... Мы сможем пройти без проблем.
  Агустин хрипло закашлял. Он стал совсем плох, мир словно был настроен против него. То жара, то холод. Всё ему не так. Укутанный, он сидел преимущественно молча, как будто стараясь сохранить тепло, которое могут унести с собой слова. Написав страницу, я совсем продрог, аж пальцы онемели - слова стоят дорого.
  - Думаю, можно, чтобы согреться, - я достал из ящика овальную фляжку.
  Близнецы перестали грести. Исхудавшие, они уставились на фляжку разинув рты. Леон спокойно к этому отнёсся, но ему вскоре пришлось вскочить, потому как Бьёрн чуть ли не кинулся на меня.
  - У тебя было, а ты не делился! - закричал он.
  - Так я и не пил. Мы взяли немного, на всякий случай.
  - Вы?! - одновременно ошеломлённо спросили Тот и Гот.
  - Так вы молча прятали от нас! - продолжил Тот.
  - Нет никаких вас и нас, - первый глоток я дал Агустину, - ром нужен нам для тепла и для дезинфекции - если кто-нибудь поранится, промыть рану нужно именно им. Нам нельзя пить ром ради удовольствия. Поэтому не все знали о фляжке.
  Подоткнув парус Агустину, я передал фляжку дальше. Тот тихо сказал:
  - Я засыпаю, мальчик.
  - Хорошо, отдыхай.
  - Нет Юз. Я чувствую, что усну навсегда. Как Грегори и Томас в своё время. Теперь, очередь моя.
  Я посмотрел на него и понял, что Агустин прав. Иногда, я за это злился на себя, я думал "уйди, Агустин, тебе давно пора". Он... стал обузой, пусть и дорогой для каждого в "ухе". И вот сейчас, каким бы я ни был уставшим, всё-таки мне тяжело было отпустить его.
  На секунду застыв в растерянности, я начал доказывать ему, что "всё это глупости, мы доберёмся все шестеро до Рока!".
  - Не волнуйся за меня, я не против. Я устал. Да и больно видеть, как вам тяжело приходится... от меня помощи никакой, наоборот. Я устал. Всё будет хорошо, Юз.
  Агустин широко улыбнулся, и я понял, что вот-вот потеряю ещё одного друга.
  Громко вскричал Альбатрос.
  Не знаю почему, но я чувствовал, что осталось немного.
  - Нет, Агустин, потерпи чуть-чуть. Мы почти под звездой!
  Он кивнул, улыбнувшись.
  - Мы должны поднажать! - я сам сел за вёсла. Пора было всё закончить, и я работал на пределе. Стены айсбергов отражали и искажали нас. Иногда отражения были забавны, а иногда ужасны. Интересно, намеренно ли айсберги нас такими показывают или мы для них именно таковы? Кривые уроды! Причудливые формы, множество раз повторялись, везде разные, везде одни и те же моряки, где маленькие, где большие. Только Альбатрос всегда один, он выше этого.
  
  Стало темнее. Мне казалось, ночь пришла, но, видимо, край света существует - горизонт к низу, к морю, становился темнее, и мы, соответственно, плыли во тьму. Это было на руку! Звезда стала больше, переливалась радужно, ярко приветствовала нас.
  Агустин всё ещё с нами. Я дал себя заменить, выпил чуть рома, сел за журнал. На борт приземлился Альбатрос.
  - Уже скоро, я чувствую! - тихонько прошептал я птице. Он тоже это чувствовал, уверен. Он ведь и вёл нас.
  
  Не знаю, от рома ли, но в айсбергах я стал замечать силуэт... Трёхголовая птица не хочет отпускать меня. Её отражения, разные её вариации бьются во льдах, стараясь выбраться ко мне, к нам. Но лёд крепко её сковал, ни одной трещины. Я засыпаю сам.... Но этого никак нельзя! Надо терпеть. Сесть за весло, начать работать - и гадкая птица прекратит пытаться.
  
  Айсберги позади, снег ещё валит. Над нами нависла плотная стена небосклона - мы практически упёрлись в неё носом! В ней такая мягкая, чуть синеватая тьма... Звезда над нами больше похожа на излом, пропускающий белый свет и сильный ветер. Я описал бы точнее, но никак не могу! Мы здесь! И, мой дорогой, верный друг, это мои последние слова! Последняя краткая страница.
  Что там, по ту сторону звезды? Я хочу узнать, увидеть, мы все хотим этого. Агустин, всё ещё живой помогает мне отправить тебе нашу историю.
  
  Как я рад, что захватил топоры!
  
  Леон вбил кол, привязанный верёвкой к лодке. Сейчас он, вместе с близнецами бьёт по стене топорами. Мы хотим расширить трещину. Мы хотим выбраться!
  Что нас ждёт там?
  
  Бьёрн, так счастлив, ты бы видел. Все мы в безумном воодушевлении. Никакого сна!
  
  Стук сердца и топоров о стену ночи - ты бы послушал!
  
  От звезды, к нашему колышку пошла трещина, она словно молния, пробила тьму своим светом. Нам осталось чуть-чуть, до первого осколка неба и мы станем свободны! Море ринется вперёд, разобьёт собою небо, и наша лодка последует за ним! Там, по ту сторону стекла настоящий мир, нас ждёт мыс Рока, и тысячи дорог от него! Тысячи историй, одна другой ярче! Больше никаких бортов, один простор! И все мечты осуществимы! Звёзды высоко, море далеко, земля под ногами!
  
  А даже, если там будет тяжело, то что с того? За мечты стоит бороться.
  
  Я невообразимо счастлив!
  
  Возможно, по ту сторону мы встретимся с тобой! Надеюсь, наше море принесёт тебе мои послания, но, если ты и плывёшь за нами, то я крепко жму твою руку: могу себе представить, что тебе пришлось пережить, чтоб обрести долгожданную свободу!
  Я смело разобью небо своим топором - осталось чуть-чуть, свет так и режет глаза. Ветер на той стороне так могуч!
  
  Привет тебе, и прощай! И, если вдруг небосклон снова окрепнет и не останется ни единой трещины, ни одной звезды, то смело плыви во тьму и круши её - на то ты и моряк, чтобы рушить преграды на пути к свободе!
  
  Люблю, жму руку, жду встречи, дорожу дружбой, благодарю за время, проведённое в моём море. Прощаюсь, Юз.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"