Св.В : другие произведения.

Записки Читающего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
   более удобная версия https://mac0096.wordpress.com/34-2/
  Записки Читающего,
  Дневник, исполненный созерцанием так, чтобы не став романом, ни захлебнуться черновиком
  
   "...случайное, поверхностное содержание той или другой человеческой души и без того явно во всей своей непривлекательности и нуждается не столько в откровении и увековечении, сколько в сокровении и забвении."
  
  В. Соловьев
  
  Mittler zwischen Hirn und Händen muss das Herz sein
  
  Вместо пролога
  
  Невзрачностью песка ссыпаются мгновенья, - вполуха телевизор поглощаешь, вполглаза книгу ешь; - и всё не то. Хандрит душа, тлетворной глиной прозябая. Рука скользит по воздуху, ища занятий и опоры: пасьянс? фисташки? протереть очки? - Не находя, от злости, захлопывает переплёт и убивает сияние экрана плевком ремоут-контроля по красному зрачку; - и, не довольная достигнутой вершиной тишины, сопровождает суетливость в ноги. Те распрямились, - а время всё бежит, хотя, - по звуку сердца и застывшим стрелкам, - ползёт, колотит, - выносят на балкон, и там внизу, безумьем муравьев страдают пешеходы. Рывком неверным нервная ладонь, в рот вперив сигарету, вздыхает потом. Дребезг в голове. Игральными костями в кулаке трясётся мысль. Не ведая вопросов философического толка, врёт пустотой и обрастает пылью быта. Помыть полы? Швырнуть яйцом с балкона? Залить соседей? Поиграть в балду? Ногтём столкнув с подушки пальца тлеющий окурок, вгоняешь в гроб семь атомов О2, и не жалеешь, но желаешь, доставить членам труд, - хоть ковыряньем носа и пожевываньем губ. Вскрыть! - ударом лба в торец двери, - проклятую мечту, позывом гнойным, кровяной мозолью, сбивающую ритм движенья кадыка; взять напрокат бессмысленное рассуждение, извилин шевеленье одолжить, - затмить, убить её, её расположенья; cum grana salis смысл, суть и суету; гнетущую тоску, довлеющую скуку, листом рекламным обвернувшие её, - её, -грезу о жизни полной,- как пустота испитого графина - и живой, -в венках цветами незаполненных могил,- прекрасной, - вязкой рвотою в подъезде, - чудесной, -как коленвал грузовика, - насыщенной, -довлеющею вонью стояка, - осмысленной, -из-за плеча толковостию словаря, - непостижимой, - плевком сопли на кнопке лифта, - и легкой, -восьмой затяжкой косяка... -зачем? зачем живём?.. - затем лишь мнится, чтоб время делом развлекать и не давать часам бежать впустую.
  
  ***
  
  "Дорогая, милая, хорошая!", - сколько слов! Сколько банальных, несказанных слов! Сколько лжи, растраченной даром! Сколько касаний, не переросшихв любовь! Сколько поцелуев, упавших в другие губы! Сколько взглядов, отведенных, когда нужно было смотреть! Сколько чувств, затаённых, когда следовало открыться! Сколько времени рядом не с ней! Сколько дрожи, ушедшей в песок! Сколько пуль, попавших не в то тело! Сколько пролётов, не собравших лужи моих мозгов! Сколько пепла, не бывшего моей плотью! Сколько лет невыпресненных... секущими неоправданными ожиданиями и иссякнувшими оправданиями надежд... между тем настоящим -
  Детства моего чистые глазёнки
  и будущим, которое теперь уже даже не прошлое...
  Съели вместо устриц алчные бабищи ...
  Школьный холл первого этажа. Дежурство у раздевалки относительное удовольствие, - сорок пять минут, один урок, один, на низенькой даже для четырнадцати лет скамейке. Но есть еще раздевалка для девочек (это позже будет "М" и "Ж", взаимовлекущее, членораздельное противоборство полов, а тогда, - мальчики и девочки), - и там дежурит она. Одноклассница. Чьи взоры, - не так часто как хотелось бы, но так нередко, что торжествующая надежда наряжалась уверенностью во взаимности, - пересекались с моими. Через два прохода и ряд парт. Минута, две, три... - глядишь будто в окно, а там, -несмотря на весну, -не видно ни солнца, ни цветущих ветвей берез, тыкающихся в стекло, но только ее профиль. И из самого отдаленного уголка сердца, запертого робостью и страхом потерять лицо перед отказом, звучит мольба: "обернись, обернись, умоляю, обернись!". И едва она, ненарочно уронив карандаш, наклоняется поднять его, её карие зрачки перехватывают мой нескромный взгляд, - я утыкаюсь в учебник, ощущая как горят щеки, стыдясь и проклиная себя и благодаря ее, как только может благодарить влюбленный (конечно, я не считаю себя таковым) возлюбленную (о да-да, кто же она еще?), - за то, что не было в ее глазах насмешливого огонька, за то, что не было презренья, за то, что вовремя упала ручка (или карандаш?), за миг подаренной любви, за все, за все, чем жизнь прекрасна...
  
  Вот мы вдвоем - как я не смел мечтать. Сорок пять минут. Лишь она и я. Столь много времени нам вручено судьбой, чтобы сказать, чтобы признаться. Столь мало, чтобы решиться. Столь рано выпало оно, чтобы вылиться во что-то большее невыплаканных слез поллюций.
  
  Первые семь минут мир вокруг симулирует собственную гибель замолкающим движением: еще шныряют опоздавшие ученики, еще проходят задержавшиеся учителя, еще хлопают двери, слышны шаги, окрики и шепоты. Но вот стихает,- если что и издает звук, так только минутная стрелка настенных часов. Ища защиты от пустоты вселенной, заполненной лишь ей и мной, - как страшно и прекрасно! --прекрасно, ибо она рядом; страшно, ибо я не знаю, что сказать, что сделать... --я отгораживаюсь от мира, - от нее, -раскрытой хрестоматией. Там - карты, рисунки, сведения, в другой момент крайне интересные, но сейчас - прыгающие и размывающиеся от кипящей крови в пульсирующих венах. Подходит. Садится рядом. Мои пальцы подрагивают под обложкой, - тихое счастье, - их не видно. Боковым зрением отмечаю - она пристально смотрит на меня, будто чего-то ждет. Неловкая пауза, во время которой все строчки окончательно превращаются в невразумительные графики кардиограммы. О, Боже, как хочется упасть пред ней, обнять ее колени и... про то, что за "и" тогда еще не думалось, было просто - целовать. - В понимании отроковического неведения - наносить, едва лишь чувственным мазком, губы на запястья, колени, предплечья... Свои на Её... на что изволено открытостью одежд... минимализмом "на..." непосланных надежд... Или, - меньше. Только сказать! Много! Рвущегося из сердца! Но и это "только" застревает на зубах. Еще три года до того как сформулируешь чужими словами "без вас хочу сказать вам много, при вас я слушать вас хочу...".Пусть даже тишину. Молчание уст, без слов прекрасных. Не выдерживает. Первый шаг, - её...
  
  - Что читаешь? - и он же последний шаг. Звонким голосом, -словно капля росы упала с ветки на соцветиеландыша, - легким дыханием, невесомее весеннего ветра, нежным почти касанием, - между нами лишь вздох... Последующие то ли пять, то ли семь лет я терзал себя страстью по ней, быть может, рожденной благодарностью за внимание ко мне, илиза отсутствием другой, достойной высокого пьедестала, с которого она падала не раз, - да-да, какое мучительное страдание было видеть ее, получающей "пару" или даже тройку, какой стыд расходился краснотой по моему лицу, когда она, споткнувшись, падала и юбка задиралась под смех свидетелей неловкого и невольного унижения; как мерзко было слышать множество историй про нее, иной доставивших бы во мне определение "блядь"; как больно было видеть ее пьяной, кричащей из раскрытого окна "я люблю тебя" другому; как противно было пожимать руки, достоверно ласкавшие ее, - руки знакомых, презираемых мной. Несмотря на все это и мой хриплый, односложный ответ, не поддержанный блеском глаз, уткнувшихся вниз, в страницы, любовь, - чтобы я не думал о ней тогда, позднее, сейчас и в будущем, - любовь, - не моя, не её, но наша, - умерла в тот момент. Закончилась той фразой, единственной репликой, обращенной из её уст когда-либо исключительно мне... И быть может, мне стоило пожелать умереть в тот момент. Изгибнуть, лицо вложив в округлости калений.
  
  ***
  
  Вдохновения нет. Есть Фет.
  
  ***
  
  Электричка с некоторых пор стала вызывать во мне рвоту и надменное желание избегать ее урочищ. Сколько уже лет обувь не оттаптывалась внезапно привалившимся от резкого торможения телом; давно уж ноздри не отравляли мозг запахом замшелости, легкого перегара, дешевых духов, невыспавшихся голов, потеющих тел, чихающих лиц, всякой прочей сальности и грязи; ладонь успела забыть холод ручки двери в тамбур; а уши -несмолкаемый шум, в котором навязчиво и нераздельно слышится беседа вполголоса и с усталостью о детях, громко и оптимистично за политику, невнятная музыка из плеера, премерзкий звонок мобильного, заливные смешки, тяжелая одышка, что-то зычное про "Спартак", нечто тихое о "люблю", совсем рядом, за спиной - жаль не шепотом - пивная отрыжка, и надо всем - стук колес о стыки рельсов. Но вот пришло время и я снова связан путями железных дорог да переложен шпалами незнакомых встреч. - О да! Необъяснимое притяжение общественного транспорта - легкий локон, вскинутый движением головы касается моей щеки; ненавязчивый аромат сквозь ноздри обжигает мозг, а одарившая этими случайными, невесомыми, невинными и ничего не обещающими аллюзиями, не показав лица, растворяется за сутулыми, широкими, распрямленными, скудными спинами прочих пассажиров, прелестным - быть может, лишь из-за тщательно скрадывающей недостатки фигуры одежды, - силуэтом. Есть шанс - равный явлению Божьего лика - увидеть ее завтра. Существует расклад - чуть больший, чем возможность умереть нынешним вечером, - узнать ее по ржавому цвету волос и прическе, волной омывавшей плечи. Но всего вероятней, - хотя и менее, нежели в мирах Шекли, - мы больше не встретимся никогда... И сладкая печаль замедляет шаг. И замечаешь дуновение ветра. И прядь изжёванной, жёлтой травы, отбросившей одеяло снега. И приближение весны в подергивании морозом воздуха января.
  
  Люди. Множество. Зачитавшись книгой от мира, все равно взглядом переползаешь к ним, - живым и таким бесполезным с точки зрения собственного существования. Реальность побеждает искусство. Мрачный, мятый и словно немытый таджик, - мои комплексы приписывают ему затаенную агрессию - изучает схему движения. Отталкивая восвояси низкую необоснованную - а где-то и искренне ксенофобскую, но тщательно задавливаемую желанием казаться лучше хоть в собственных глазах - неприязнь, завидую ему - как прекрасно, должно быть, читать Джами на фарси. Вовсе неловкая мысль! Бред! - и поддакивая этому мнению, глаза убегают влево: молодая девушка. Вероятно студентка. Внешностью безынтересна как лекция по молекулярной биологии. Рядом юноша - упоённо погружен в тетрадь. Неужели еще кто-то учится не только из желания получать маленькие нетрезвые радости, не лишь ради исполнения долга перед родителями, возникшего из их обязательства никому сделать человека из простого удовольствия, но и по личному интересу? По диагонали, через затёртый, оплёванный пол, - тяжелая, обрюзгшая туша, увенчанная поникшей на грудь головой. Из под кепки одинокой мясистой грушей свешивается нос. Пухлые пальцы пытаются сцепиться на животе и, не встречаясь, словно влюбленные в зачарованном лесу, расстаются, так и не добравшись друг до друга, и безвольно повисают на коленях, едва заметно подрагивая. Где-то и когда ещё, - взгляд уже не помнит, - женское человечество. Две пары - одна тридцатилетних (теперь для меня молодых), в промежутке между оценками "так себе" и "ничего": "ой, а где ты такой лак взяла? хороший?"; - и другая - - около пятидесяти, блестя сальными лицами, похожими на свиные - в ближайшем будущем отбивные перед первым ударом скалки,- - свежит приглушенный сумрак оскалом золотых зубов, пробивающимся сквозь до мерзости ярко накрашенные губы: "младший вчера в институт ездил! представляешь, с первого курса ему уже надо выбрать и специальность и подспециальность. Откуда же ему, школьнику, знать, чем они различаются?". Женщинам, видимо, необходимо рожать детей, чтобы был предмет посплетничать, когда новинки мод и косметики для них уже не актуальны. И далее - портретная галерея трудяг физического и нравственного покроев, отпаивающих души, запачканные работой, после трудного, но такого обычного, трудового дня - кто пивом, кто отверткой. Они одинаково безлики и серы, будто один и тот же повторяющийся узор на обоях, несмотря на различие в возрасте и позах. Их столь жизненная будничность излучает также много очарования, как и незанятые сиденья, вбирающие тени обитыми дерматином каркасами.
  
  Сидящие напротив наиболее сложны для наблюдения, но и не менее заманчивы. Боязнь встретиться глаза в глаза - комплекс одинокой души, страх откровенности. Нежелание являть незнакомцам что-то, что считаешь главным в себе, - пусть даже это главное, - - как говорил Кэнко, - - пустота, заполняемая мыслями, а сами мысли - как отвечаю ему я - лишь отражение нашей пустоты. И мне понятно отчего европейцам так до пошлости важно общение иезуитским зрачок в зрачок, и почему им кажется взгляд отведенный ложью. - Им хочется правды, им нужно доверие, им необходима опора в виде определенности, они ищут того, что не свойственно душе - заполненности. И тем проще смотреть вдаль, через проход - можно отвести взор и сделать вид ненарочной оглядки. В упор труднее и больней. Притвориться. Обозначить случайность.
  
  На этот раз, неловко впору соскользнул рюкзак с коленей. Перехватывая его в падении, выцарапываю анфас дамы напротив. Типичная престарелая дева, - каменный лик, отполированный удовлетворительным страданием сексуального воздержания, веточка рта - неестественно прямая и нестерпимо тонкая, - опустошенные, без зова и желания, неподведнные глаза, обращенные поверх всего и не отзывающиеся ни на что, кроме условной точки в дальнем углу, дисциплинировано сомкнутые колени. Она выглядит надменной, хотя эта поза лишь защита от мира и жизни, красоту которых она не вкусила и даже не приоткрыла. Неудивительно, что она, должно быть, несчастна. Мой обескровленный интерес перетекает на мчащуюся улицу в раме грязного окна.
  
  По проходу движется попрошайка. Юродивый. Или прикидывается. С двумя грязными и на вид тяжелыми сумками в одной руке и мошной для подаяний - в другой. Огромный. Ссутулившийся. Головой долу, боясь предать на суд толпы лицо и выставив вместо него обглоданный плешью череп. Словно большое животное, прирученное, привыкшее к побоям и выброшенное на улицу за старостью, он идет тяжело, но аккуратно, стараясь ненароком никого не задеть. Мыча, как ребенок, еще не научившийся расчленять звуки в слова. Перепачканная куртка бубнит оторванным карманом и расходящимся по шву рукавом не замечает убираемые от возможного соприкосновения чужие, не одетые ей, части тела... нечищеные от века ботинки пыльно угнетают шарканьем привыкший к ним пол; сальные штаны, затертые жизнью до той же степени, что и свалявшийся, ещё остающийся клок волос - подправленный на брови, ближе к уху, рукой, - - его ли? - или ещё жива мать, видевшая его милым младенцем на своих руках и по вечерам привычкой проводящая сморщенной уже ладонью по облезшему черепу инвалида, во лжи себе, тихо шепчущая: "все будет хорошо"... И так он естественнено подходит интерьеру вагона, включающему сидящих нас, - столь скромно демонстрирующих равнодушие к нему, - - опустивших глаза, отвернувшихся в окно, проявивших вдруг интерес к коммивояжеру, предлагающему крайне ненужные товары, вышедших покурить в тамбур, или просто заёрзавших, заигравших пуговицами собственной куртки, в ожидании скорейшего его минования, - что оно, равнодушие, уже тождественно толерантности, проявляемой нами к неубранному мусору, раскиданному между рядов - бутылкам, упаковкам, обрывкам газет, - - и вызывающему лишь легкое смущение в десятой доли ещё не привыкших (или уже отвыкших) видеть его сердец, качающих кровь в нервно отдернутые конечности от случайного соприкосновения с грязным стеклом окна или оставленным кем-то фантиком... Удивительно ли, что никто ему не подал и монеты? - была ли пара голов, обернувшихся в его сторону? Хотя бы из любопытства? - отнюдь; - все это так знакомо, так обыденно, так тошно просится быть забытым, ради сохранения в себе высокого чувства человеческого достоинтсва. Безразличие к нему - это желание не платить вниманием отдельным эпизодам нашей судьбы, в итоге не заканчивающимися до гроба и становящимися кадрами в картине существования, не смирёнными всеми заботами, всей рутиной, выпадающей на день, и досадно раздражающими обязательным попаданием в нашу жизнь - как птичий помет, упавший на плечо, как вот этот... человек?... несчастный?... или просто непонятая Богом душа и тем брошенная Им в омут бытия недоделанной, невызревшей..., как вопрос, вечно теряющийся в ненайденном ответе "а почему я?..." - и далее, по списку: "...попал под опростание голубя", "...движусь в этом блевотном поезде", "родился именно здесь, именно тогда-то и точно таким...". И наше игнорирование вырисовывает его - чей бубнеж уже затихает в сигаретном дыму тамбура - символом неудачной карьеры, бестолкового замужества, незаработанного миллиона, нереализованного таланта, даром потраченного вечера, выброшенной на ветер любови, раскассированной молодости, неуловленного шанса... И я - немного отличаясь от всех поиском оправдания для бездушия - нахожу его в ловкости Хозяина слона, жующего сахарный тростник - грех неподавшего не больше, чем вина просящего...И даже так, - не попросилась слеза в глаза, не дернулось веко и стук в груди не прервался. Мне всё равно...
  
  "Люди добрые! Я странница. Хожу по миру. Свечки ставлю. В церквах по хозяйству помогаю..." - остановку спустя отвлекает от рассеянного размышления звонкий, живенький глас. Предполагается, думаю, пение. Что-нибудь из церковного. A caplello.То самое, без попаданий в ноты, за которое надо доплачивать слушателям. Ан нет. - "...Была в Крыму... Краснодаре... в Храме архангела ... красила... цветочки... " - колокольчики исчадия воцерковления то и дело тонут в переливе мирских бубенцов. - Бабулька - хотя брошу пить, если есть ей за шестьдесят, - просто одевается похабно, сообразно нормам правоверия; платок замусоленный, валенки, не то пальто, не то плащ затасканный, - журчит и резвой серостью пичужки порхает по проходу. На ней божья благодать - умение нравиться актерской вжичивостью в образы, способность увлечь толпу, а возможно - просто оптимизм, - товар, крайне дефицитный у людей вечером будничного дня. Господь воздал ей за веру - кто полтинником, кто десяткой, но пятая часть всех пассажиров раскошелилась, утвердившись в своей религиозной принадлежности. Уже дойдя до противоположного тамбура, она обернулась. - "Была в Чечне. Чеченцы - те же люди. Помогали. Кто подскажет. Кто подвезёт, значит. Хорошие, добрые люди. Добралась до места, где наши псковские ребята погибли. А тяжело ведь - руки уже обламываются. Так чеченец один видит- баба всё ж таки - подхватил на машину. Правда, до креста самого - там большой вкопан - не доехал. Мне же, говорит, жить здесь. Я понимаю. Там чуток оставалось. Метров сто. Уж я дошла как-то. Цветочки посадила. Свечи зажгла... А чеченцы - что же - хорошие люди...". Неказистая история надавила на патриотизм или на какие другие скрытые струны... Еще полтора десятка неподавших замахали десятками в воздухе, призывая рассказчицу и отчего-то ленясь самостоятельно подойти к ней. Некоторые опустошили карманы по второму разу. За жертв войны, спровоцированной государством. Тем самым, что бессильно дать минимум сострадания или хотя бы признания юродивым... Уже сильно поддавший, у меня за спиной, произнес навзрыд: "мать, а скажи, я доеду сегодня домой?" - "Ой, сынок, грех это так пить-то..." - "У меня друг там погиб..." - "Ну что же, этак ему легше не станет, да и ты душу-то мутишь. Домой приедешь, там чуть-чуть можно. Езжай до дому-то. А это пиво-то свое брось. Хватит уж тебе"...
  
  ***
  
  Нет и не было у меня обуви, не спотыкнулся в которой хоть раз. Будет ли?
  
  ***
  
  Если уволиться и сесть писать, то жить на что?
  А если работать и писать, то жить когда?
  
  М. Жванецкий
  
  RATIONES DECIDENDI
  
  Если вам интересно...
  
  ...По внутренним ощущениям... стоп, - так не сначала получается...
  
  Искони бяше орбайтн. Однако по причине отдаленного присутствия руководства, насыщения живота двумя чашками чая, мозга - прочтением всего, что попалось под руку, а души неудовольствием от того, куда эти руки постоянно тянутся, плюс вследствие общего спада деловой активности на мировых рынках, я был расположен покопаться в себе и решить: чего же мне жаждется? И вот уже отсюда - "по внутренним ощущениям" - мне хотелось куснуть яблочка, устроить акт сексуального террора в отношении... - кого, впрочем, для соблюдения интриги, умолчим - и зевнуть. Но был я на работе, за окном ветер косил зонтики пешеходов, а дождь - сформировавшись в потоки, не сдерживаемые профилями тротуаров,- упивался их же обувью, и мог я осуществить лишь последнее из желаемых, а первые два чем-нибудь сублимировать. Сублимируется у меня обычно все тем же,отчего душа уже обрыдла и молила успокоить - хоть водкой, хоть ампутацией, - мятущиеся мои конечности; и вот, - показался под конец рабочего дня тупичок. Рядовой и безрадужный, - каковой случается,когда делать настолько нечего,что уже и не стремишься ничего не делать, и осталось только пересидеть чуток.
  
  ...Расслабленный и примелькавшийся, в обескураженности собственной значимости, указательный палец щелкнул клавишей.Интуитивно, - подобно слепой и пьяной бабе, подавшейся настойчивости, -монитор раскрыл предо мной то ли блог, то ли форум... хлестанувший по нервам вырванной из контекста фразой:
  
  ?Я абсолютно не умею рисовать, но больше меня угнетает то, что я пишу стихи?
  
  Что-то тронуло в ней наивной недоделанностью и многообещающей остовностью: её можно переделывать бесконечно, передавая многообразие человеческих состояний подменой пары глаголов и (для зануд) прямого дополнения, от элементарного [...] лепить [...] продаю пластилин; - до более комплексных конструкций - [...] петь [...] играю в шахматы; [...] любить [...] дою слоних; [...] порхать [...] курю; [...] соображать [...] люблю родину; [...] пить [...] женат; [...] класть член на [...] ещё жив [...]; ну и так далее, доколе не вышла у меня заминка с инфинитивом "писать", и, пока ум находился в обескураженной растерянности, память поскребла по сусекам ретроспектив иные направления...
  
  Нет, это всё не то...
  
  Есть такойзакон: "если можешь - не пиши". Есть я... - незнамо кто, предпочитающий самоанализ самооценке и оттого тратящий больше времени на депрессии, чем на общепринятые пороки. Есть жизнь, в которой нужно кем-то быть и, - что хуже, - чем-то стать. По крайней мере, - как учили в детстве - человеком. Есть мир, где я былинка, вращающаяся вместе с крохотной планетой ради никем не объясненных целей. Есть миллион книг - как малопродуктивный способ наращивания мозолей, как смазанные поцелуи сердца и ума, как вялый инцест крапленых идей с недоношенной страстью, как вовсе неэффективное следствие простой необходимости убить свободу минут, досадно выпавших в промежуток от смерти до сейчас. Есть глупость людей, - едва увидев свет, не умирать. Есть боль, толкающая в преступление путем залога существованию души, с последу"щим разменом рублей переживаний на предложений пятаки. Нет... Чего же нет? Нет правды, не заставившей не верить. Нет истины, что не хотелось бы оспорить. Нет звезд, не призывающих пленяться. Нет неба, не зовущего стать частью. Нет снега, не упавшего под ноги. Нет встреч, не посуливших счастья. Нет тех, кого не стоило б терять. Нет мысли, не нашедшейся во мне невольным повтореньем нечитанных произведений. И нет меня вне строк и вне сомнений...
  
  И это в топку... Паскудные вы мои... нюни...
  
  Ползая под столом на четвереньках человек обыкновенно настолько счастлив, что товарищество памяти с опытом не складывается, и в итоге он удовлетворен жизнью, еще не познав истинных наслаждений и сопутствующих им разочарований. Затем, разом, как-то всё вдруг идетнаперекосяк и... - где ты быль, моё прошлое, в рейтузах и байковой рубашке? Детский сад натер первую болезную мозоль. Предназначенная к насаждению радость времяпрепровождения в обществе себе подобных не лежала сердцу и в руки не шла - как вожделенный самосвальчик, вечно играемый другими согрупниками. Судьба постелила жесть и осклабила зубы. Тихий час, молоко с пенкой, непонятные, отличимые только бабскими прихотями, существа с номенклатурой "девочки" - всё это навалилось разом и серьёзно напрягало. Вполне себе зрячий рок - я еще не знал, что в будущем он поимеет мало споспешествовать мне в начинаниях, - уже тогда исходился завистью по сугубым моим способностям и не преминул лишить меня столь жалкого средства успокоения, как возможность знать и употреблять ёмкие и образные идиомы, хотя бы и в изустной традиции. Так я стал декандетом, прежде чем познал заблуждения идеализма. Подсознание, желая предохранить меня от приобретения множественных комплексов, в суммарном сочетании коих я вполне мог бы составить конкуренцию Потрошителю и Чикатило, оставило без внимания множество интересных нюансов детства. В сухом остатке, воспоминания во мне открываются в момент наличия: семи лет, родственников, мечты стать танкистом, школы и общего неудовольствия жизнью. И вот именно последнее обстоятельство обыкновенно и подталкивает людей писать. Впрочем, начало было недобровольным, - изпод учительской указки, - в пропись...
  
  Блядь! Уж лучше предыдущие сопли.О"ка. Начало придумаем позже... Отложим слово до гностистического настроения и перейдем уже к сотворению...
  
  ...вдохновился вдруг я на поэму. Пробрало чего-то. Видимо перечитал Маршака и Михалкова, а может переборщил с просмотром диафильмов на рассказы Сутеева. Писалась она легко, как делаются все глупости в мире; читалась в судорогах - жизненно и натуралистично. Особенно - несмотря на отсутствие иных желающих - мной, ввергая в столь свойственные творческим рожам прекословия с alter ego. Безусловно, мир не заслуживал столь щедрого дара. Реверсом переживаний же хотелось, чтобы оценили, похвалили, или - по крайней мере - не наподдали за вольность некоторых использованных идиом. Лучший критик -время; - спустя пару дней, перечитав творение, я проклял вожделения графоманства и, - здесь надо отдать мне должное, ибо впоследствии подобным же образом увенчивались все мои упражнения на литературном поприще, - поспешил все порвать и выбросить к едрени фени. Инцидент заставил задуматься о причинах писательского ремесла: лучший ли это способ избавиться от шаловливой моторики рук? Вскорости подоспевшее половое созревание в состоянии поллюций, хоть и подсказало правильный ответ, но не смогло уберечь от подлого порыва, насмеявшегося над безмятежным прожиганием таланта. Уязвимые чувства, настоянные, но не испитые сверстницами, реагировали на мусорные мелочи каждодневности, доставляя муку, менее переносимую, чем зубная боль или терзания Петра, вызвавшие судьбоносный вопрос Quo vadis? - всякий невиннейший проступок, как-то: случайное прикосновение края юбки, неловкий ответ, необходимость высморкаться в платок и ее реализация в рукав...
  
  Здесь, взглянув в окно и засмотревшись красотой движений погибающего в судорогах листьев углекислого газа, я остановился, добавил органики выдохом, и снова перечеркнул все выше выплеснутое. Дисплей монитора терпимей к моим практикам, нежели мои требования к литературному произведению... И всё же, через неделю я то ли продолжил, то ли начал новое:
  
  Если вам все еще интересно...
  
  Это произведение задумывалось то ли как повесть, то ли как длинный рассказ - вечно их путаю я, привыкший к иноязычным conte да novella, - с красной нитью бегущей сквозь него идеей смерти. Обрывки личных воспоминаний, впечатлений и ощущений должны были гармонично (никак не иначе!) вплетаться в и нанизываться на неказистую фабулу жизни распадающейся (или только-только формирующейся) семьи. Но... служенье муз не терпит суеты... - Во-первых, семья ни хрена не распалась. Вторых-во и -третьих изложу так: обладая неким опытом на литературном поприще, эмпирически у меня вычислялось: на создание "хорошего" (в моем, авторском, понимании; если у вас достанет терпения дочитать сию ересь до конца - то и у вас должно сложиться подобное же адекватное восприятие) произведения нужно немного больше времени, чем уходит на осознание сомнительности мира по части вашего в нем процветания; гораздо значительнее энергии, нежели потребно для получения простого мужского удовольствия и чуть менее отваги, чтобы заявлять себя в наше время космополитом и отрицать величие России в какую-либо из исторических эпох, за исключением последнего десятилетия двадцатого века. В трех словах - это долго, мучительно нудно и не обещает ничего приятного. При том, ни одного полностью устраивающего меня сочинения свет пока не видел. В равной степени заявление сие охватывает и собственные мои экзерсисы, - подразделяемые на две группы: уничтоженные и подлежащие переделке; - - правки и редакции, как правило, лишь уменьшают качество и оттого, второй тип творений долго томится в ящике или на флэш-памяти, прежде чем дополненный и подкорректированный выделяется синим прямоугольником на "десктопе" и, следуя нажатию клавиши "delete", навеки растворяется в киберпространстве... хотя конечно существуют линии Блоха и вера в то, что всё восстановимо, но как-то это отдает залежалым христианством; - и вещи, сотворенные руками отошедших к Бозе. Произведения живых авторов, включая современных классиков, предпочитаю я не читать, а, как истинный ценитель, гнобить их заочно, ибо гений рождается в единственном числе на век, а если вас опубликовали раньше, чем похоронили, то вы явно пролетели мимо нимба и моей скромной похвалы.
  
  Еще через месяц я перечитал этот абзац и подумал: "плохо, но хуже уже не будет". Еще попил чаю и решил вернуться к предыдущей итерации. Сначала мне переделывать было не с руки, и я стартовал откуда-то с середины:
  
  ...но - черт подери эту изменчивость обстоятельств, лет и пристрастий! - какими-то неведомыми путями попал в мои руки Лермонтов. Затем - есчё какая-то классика. Итак, в скороспелом семнадцатилетии, неволею судеб, пришлось приступить к созданию эпохальной и самой великой в истории человечества трагедии. Две субботы, четыре бутылки белого сухого, и полтора блока сигарет вылились в вводную ремарку размером на три листа и - еще после двух пива - исповедь перед самим собой: все-таки, нужно творить роман (безусловно, не менее шедевральный и замечательный). Но подступила вторая сессия. Затем - практика незаметно деградировала в каникулы, и уже в них... - как-то, в очередной раз не было чем догнаться; жребий бежать в магазин вытащил товарища Ш*** и меня; на обратном пути августовский ветер расчесывал потрепанные кроны жидких тополей и наши нечасто встречавшиеся с шампунем волосы (о, эта счастливая юность, за судорогой интровертных волнений и чувств, игнорирующая внешние условности!), тёмное небо довольно ухмылялось мириадами звезд, особенно ярких ввиду отсутствия электрического освещения в нашем районе, краюха новой луны подло подслушивала нас; быть может от пива, а вероятней всего от общей мерзости обстановки, паразит Ш*** вдохновился и зачитал мне пару строк из Есенина, - ...заикал я на нескромный десяток лет поэзией, прежде всего, конечно, сочиненной самостоятельно. Так что не только водичка и придыхания в позе "Г", но и заниженная самооценка не помогали. Исступленный мозг, не чуя преград и опоры под ногами, устремился к созиданию и наваял черти-скока. Эпиграммы, сонеты, дифирамбы, эпистолы, рацеи, элегии, кансоны, пасторали, баллады, сирвентесы, секстины, мадригалы, тенсоны, шпрухи, эмбатерии, стансы, рондо, касыды, муаллаки, газели, вака, хайку, мелика, буколики, идиллии, лимерики, ямбы, хореи, амфибрахии, архилохи, анапесты и даже один муназир, - в течение пяти лет рождаемые, естественно, в муках, - выявили во мне недюжинный дар версификатора. Но не просто вялая способность крылась во мне, - гений, блестящий как солнце в равноденственном надире, нежданно упавшее в отхожее место сквозь щель под потолком, был безукоризненно подтвержден всеобщим непризнанием. - "Такое иезуитское извращение с вопиющим отсутствием не столько стиля и вкуса, сколько уважением к Парнасу и Кастальскому ключу никак не может быть поэзией. Вы просто жжете." - заявила мне бездарность, состоявшая в приемной комиссии Литературного института. Едва разменяв двадцатьчетыре, я полностью состоялся как поэт, перестал писать и, - надо отдать мне должное (повторюсь для тех, кто еще не отдал и по-прежнему мне обязан) - торжественно изнасиловал мусоропроводом тщеславие, вотивно сублимированное в - нет, не -надцать, а одну тетрадь, а также убедился, что я в натуре и с талантливой легкостью в состоянии совершенно ничего не писать, как бы то не представлялось невозможным. А иногда даже и не думать.
  
  На этом месте, - совершенно неожиданно - свелось на ум четверостишие Хайяма:
  
  Вы, безрассудно беспечные, - вы не золото,
  Чтобы, однажды засыпанных землей,
  Кто-то опять откапывал вас обратно...
  
  - и ненадолго, - часа на три - я задумался о вечном. А потом просто, одним махом, опростался мыслью:
  
  К своим за-тридцать я уже всё сделал, все обмозговал, вытравил, выжал и отжал, перекатил подумки и перетошнился идейками. В удручение низвергает одно лишь- жизнь бесконечна, а всё уже было. Кроме глухой могилы. Без памяти и солидарности. Осталось мне - родить дитя (так, говорят, нужно) и набомбить миллион - жене на содержание. И, - следуя примеру Диоклетиана, - можно смело отчаливать в Сычуань, возделывать крохотное поле, плодящее настроением каждый высокосный год и созерцать гору Шаньшань. Ведь всё, вплоть до того грядущего момента, - черновик, чья реальность подтверждается лишь зеркалом... бессмысленное оправдание для смерти... Но вот, передали, - чертова природа с какого-то рожна кинула западло и устроила в Китае землетрясение.
  
  А потом вот еще сомнение... слишком уж я отвык от туалетирования (особенно по- мощному) на лоне природы. И если уж я настолько не сведущ в ботанике, что способен в средней полосе России перепутать лист мать-и-мачехи с heracléum, то среди разнообразий китайской флоры вполне рискую сорвать вместо лопушка какую-нить окаменелость в виде уха мамонтенка...
  
  ***
  
  Самое позитивное в судьбе неудачника - пораженьями нельзя пресытиться. Всегда - до смерти - жаждешь реванша.
  ...Римлян били все... - греки, самниты, кимвры, тевтоны, галлы, германцы, пунийцы, понтийцы, израильтяне, парфяне, бритты... Их поражениями усеяны все учебники стратегий... Но они, даже после самых страшных катастроф, стиснув зубы, няпрягнув казну и жизнь, всегда возвращались... И так самые большие неудачники создали самую великую Империю истории...
  
  ***
  
  Позавчера. Ворчливое небо разбросало тучи, не предвещая дождя, но портя настроение. Ей, но не мне - так радующемуся всему, что другим доставляет как минимум неудобство... - Она же со вздохом и безразличием пеняет на пасмурное лето. "А в среду у меня должны зацвести пионы... Жаль, не увижу..." - "Так съезди после работы. Полтора часа туда. Полчаса на созерцание. Пятнадцать минут - на бабушку. И еще девяносто обратно. К одиннадцати будешь дома...". - В достижении романтического чувства нам так часто помогает прагматичный расчет.
  
  Не поехала...
  
  Сегодня. Вечер. Листаю Аль-Мутанаабби: Мы - дети мёртвых. Так почему же боимся мёртвыми стать? Губами пережевываю соль фразы. Удивленно замечаю: телевизор включён и там новости. Отчего-то - или, может, от них? - тошнит. Скорее всё-таки от моего тупого неумения опротестовывать жизнеутверждающую правду их жизни благополучной истиной собственного существования. Не складываются у меня как-то отношения с эфирным вещанием...
  - За мерцающим экраном совершенно иной мир, другая страна, совпадающая с моей только недоразумением... у них там самый темпераментно растущий ВВП, причем как валово, так и per capita; стремящаяся сраститься с нулем инфляция; профицит радости и бюджета; средние зарплаты... ну что тут сказать? - одну такую я видел лишь раз, во сне, да и то не у себя, - покупательская способность, позволяющая отказаться от патриотизма; добрые, как пряники, полиционеры (это такая мелочь, право, но отчего-то завидно); стабильность взахлёб и поперек погостов; земля, самоплодящая камни, превращающиеся в смоквы и амброзию при прикосновении человека чиновника; бюрократия, живущая исключительно на благо народа и кормящаяся подаяниями, сидя у Кремля храма; президент, избранный всеобщим голосованием и поэтично летающий с электоратом журавлями, ибо жизнь общества налажена до слёз как офигенски и делать ему больше нечего, как умиляться с высоты облаков над взаимной любовью и уважением граждан на межнациональной почве; церковь, настолько далекая от тщеславия и корыстолюбия, что верующим свечи приходится покупать в аптеках, и искать образа, которым их поставить, среди своих детских фотографий; свобода, не изглоданная правами и права, не истасканные свободой их применения; бесконечный прогресс, развитие и вообще заебись, и даже смерти нет, ибо Государственная Дума запретила это дело законодательно, под страхом уголовного наказания, за исключением последних четвергов каждого месяца, случающихся на сопредельных территориях; отчего хорошим людям приходится убивать не себя, но лучшие чувства, дабы не сбежать за границу после дождичка... и так хочется иммигрировать к ним, в телевизор, что!.. - в метафорах захлебнёшься... а в моей ... та жизнь, которую вижу я, заставит влюбиться в смерть - подсказывает мне классик, и перефразировать-то нечем, а лишь достаточно в любой день прочитать первую пятерку новостей, чтобы принять себя персонажем бородатого анекдота, на первый взгляд смешного, но так часто цитируемого, что он начинает вызывать ощущение чьих-то исхоженных по русскому полю ног во рту душе, - блевать тянет, но вырвать их не можешь, ибо существование вне плоти не доказано, а фантомная тошнота есть следствие неумелого приложения ума - с которым здесь продолжаешь наслаждаться полные годы...
  
  Но далее, в книгу:
  
  Зачем, завершая свой путь, скупимся времени мы вернуть
  То, что из рук его получили, когда отправлялись в путь?
  
  "- Представляешь!" - голос пулей пробивает коридор. - - Черт! Объяснял же, что я не умею переговариваться сквозь межкомнатное пространство! - - "у Д-ва сын разбился на машине..." - - Кто есть Д-в? Актёр что ли? - Возбужденная она врывается в комнату, выкрещивает меня из схимы поэзии и ввергает в тщету земли. - "Ты слышал? Сын..." - "Солнце мое", - нещадно перебиваю её воодушевление, - "а что, пионы-то? Зацвели?"
  
  ***
  
  [α] Весна злит. Безмятежной свободой шатающихся без дела собак и бесстыдно голосящих птиц. У одних нет конуры, у других - совести. И у обоих - постоянной кормушки и тщетной надежды на будущее. И то, и иное у меня имеется в скромном изобилии, и, боясь их растерять, я иду на работу, лишающую свободы. Весна печалит. Выцветшей травой прошлогоднего снега - я постарел на год. Эти клеверы и одуванчики - многолетни. А я одножизненен. Весна коробит. Отчаянной отвагой женщин одевать юбки. - У них еще столько мужчин и встреч впереди. А я до того себе надоел, что не хочется видеть даже знакомых и - особенно - бриться. Весна раздражает. Напоминанием о близком лете. Ибо в нем - помимо мух и комаров - появятся еще две определенности, портящие характер. Отключение воды на месяц в профилактических целях заставит ненавидеть Родину. Начнешь критиковать правительство. И к началу сентября станешь настолько брюзгой, что из квартиры сбежит все живое вплоть до жены и тараканов. И еще жара. Лишь под летним солнцем, будучи нетрезвым, ощущаешь себя мерзкой и адской свиньей. ...Зимой, осенью и ранней весной под тем же градусом, однозначно впечатляешься хорошо, если не гениально. И вот, ненавидя себя - потного, нетрезвого и скучающего - безмерно боишься жить под этой нещадно палящей звездой, по утру, заново представляющей тебе до боли известные ландшафты калечной, бессмысленной и убогой жизни...
  
  ***
  
  Анархия, тунеядничество и педерастия спасут этот мир. Человечество же не спасет ничто.(и это не эпиграф!).
  
  МАЕТНО. БЕЗ ВДОХНОВЕНИЯ. ЕЛОЗЯ ПО СТУЛУ Ж[...]Й.
  
  Вот ведь как бывает. Живёт человек. Никому не мешает. По вечерам молится. По воскресеньям в церковь захаживает. Состоит (допустим) в православной R"n"B (е-е-е) группе. Всего у него понемногу: грехов, святости, доброты, злости, любви, денег, долгов. Жена есть. Ну не совсем жена, но, как выражаются в обществах, чьи начала продвинуты суфражизмом, -common law spouse, - для человека жена. Для нее самой, разумеется, вовсе нет, - какая же жена без штампа в паспорте и кольца? - но ведь она и этими причиндалами не будет женой. Для себя самой. Ну да ладно. Есть еще у человека любимая приставка, обожаемая игра-стратегия и не очень хороший автомобиль. Квартира, опять-таки, от бабушки осталась. Воздыхание тайное, - секретарша шефа новенькая. Честолюбие временно удовлетворенное и оттого несколько смазанное, - начальником проекта назначили, но вот на директоре правового управлении жениться бы! Обыкновенная личность в целом. Как вы. И жизнь для него, как и для вас, - не замудрствованная метафизика, но ежедневная борьба с ленью при помощи проблем. Проблемы-то, они повсюду. Вона, - лампочка перегорела в коридоре. Вроде, - фьють, пустяшок. Вкрутил, - и порядок. Ан нет, ошибаетесь. Люстру жена выбирала. И лампочки к ней нужны особенные. Со строго определенным числом вольт, ватт, ампер и еще чего-то. Человек все рынки исходил, в каждом магазине хлебальником помаячил, - сыскал. На прошлой неделе. На пять вольт меньше, правда, чем надо. И вот через три дня перегорела новенькая лампочка. Что же? Вместо заслуженного вечернего пива и субботнего променада в баню гонят человека на поиски столь необходимого в быту электроаксессуара. И все! Настроение испортилось. На все выходные. А, следовательно, до следующей пятницы, ибо если загублен уикенд, то на неделе сто пудов ничего позитивного не случиться.
  
  Главное и то, и сё, и жена больная, - целый месяц самоудовлетворяешься, - и приставку не чинят, и работой завалили не продохнуть, и премия уплыла, и двоюродного деда надо вести в больницу, а еще - юбилей у приятеля. Ломай голову, что купить в подарок, не продешевив, - не знаешь же, сколько в ресторане съешь. И вот все это навалилось... А в телефоне говорят, - нет, не будем чинить по гарантии ваш джойстик, вы его компотом залили. А человек же не пьет компот! Ладно, - вином, - понятно. Но откуда компот? И главное: дефект-то объявился после их ремонта. А исправлять не хотят. Ну хоть в суд иди. - Мозжечком человек понимает: в суд он не пойдет, какой нормальный русский чего-либо отсуживал? Это только евреи могут. Подонки. Все страну обворовали. Надо их, мля, всех на Кавказ обратно отправить. Нет, - человек знает, - евреи не живут на Кавказе, но просто убежден, что им там будет лучше. Речь заготовил нормальную для администратора сервиса починки, - правда, - все же люди. Чего кричать? Аргументировано подходить следует: любезные, мол, вы там ремонтировали уже во внутренностях, а затем, после вас, джойстик полетел. Вы говорите загрязнения от неправильной эксплуатации? Но ведь они и до вас были. А джойстик работал. Я не эскимос, могу съездить, отдать почистить в другое место. А если не в грязи дело? Чего тогда? Вы же отпираться станете, типа, - вскрывали без нашего ведома, наплевав на гарантию, не примем. Да! точно!- абсолютно беспроигрышная позиция. Вот так им и скажет человек. После обеда. Обед счастливое время. Казалось бы! - Без работы, оно всегда удовольствие, хоть и в подвале, хоть и с супом харчо и гречневой кашей. Думает еще человек, идя на обед, слова в заготовленных репликах получше расставляет, - вот если менеджер ответит "ниче не знаю, забирайте свою хероту китайскую, скажите спасибо, что в первый раз приняли"... Сует человек руку в портфельчик, а баночка с обедом разбилась. Вытекло харчо прямо в портфельчик. На документики, - заняться ими надо было с утра, но с запарками этими, отложил до после обеда. А бумажки с подписью генерального. И с кусочками огурчика. Как же, как же быть человеку? Почему с ним одним такое происходит? Что же человек за ничтожество? И холупа поганая. Район скверный. Жена тоже никакая, а директор правового управления не замечает неловких намеков. И не заплачешь. Надо бы хоть одну проблему решить. С джойстиком. А то и не сыграешь в пятую часть "Цивилизации волхования и лаптей", - купил аккурат перед поломкой, так и лежит. Нет, не промолчит человек менеджеру, молвит дерзко: зря вы так на Китай, - и посмотрит с присталью, - великая мощь в нем таится, и, между прочим, на дефектик-то я тогда еще приёмщику вашему указывал, когда в первый раз хотел забрать, - ваших рук дело, - садится человек в машину. Плохонькую, но целехонькую. И тут хрясь, бамц, - на тебе - твою мать, - авария. Шесть лет за рулем - десять ДТП всего. Все мелкие. Ни одного серьезного, Ни единого на трассе. Все - на парковках. Ни в одном человек не был потерпевшим. Крыло. И дверь. Эх, - только и остаётся вздохнуть, плюнуть и слюну подошвой сапога растереть. Жаль сапог не носит человек. Сошлись с братишкой. Пятихаточку на бампер человек отвалил. На чужой, между прочим, бампер. А еще подарок... диск песенный что ли купить? Плохо человеку. Жалко себя. Так жалко, что и не знает человек, чего делать-то. Отчего по нему вот так всё и сразу бьёт? Зарплата, - курам на смех. Да и февраль еще. Мерзость какая. Конъяку, что ли упить? А главное, - крыло и дверь. И жена, коза, мало того, что не красавица, так и не даёт ещё. Какие же уроды кругом! Как попало машины ставят. Кто им права выдает? Покупают небось. От менты, продажные выпотроши. Кругом коррупция. А человек - страдай. Вот зачем баран на "газели" влез в левый ряд? Поворачивать надо? Так ты человека пропусти сперва на нормальной машине, а потом на своей сраной тарантайке и лезь куда хочешь. Откуда пробка-то здесь? В три пополудни? Ага. Авария. Как у человека тойота в пикап въехала. Глянь, - блестит чистейшими боками, только из салона, без номеров еще, не застрахована небось даже... Ха! Жаль человеку человека. Хоть и не искренне. И весь передок вдрызг. Печалится человек о человеке, поддельно, подленько так сострадание в губах скривив - каково тому, из тойоты, регистрации не видевшей? Ой, хреново, небось! Вот мечет сейчас! Головой о капот едва не бьется! Ага - вон, лбом в руль уткнулся и плечи подрагивают! - И расцветает человек улыбкой. И злость уходит куда-то. И всё уж не так плохо и он не совсем конченный. И потеплело человеку. И вздобрелось ему. И проблемы решаемы, - чего там, всего-то ерундовые вмятины на крыле и двери, не то что у того, с половиной передка снесенным... Ведь главное, - все у него есть как у всякого человека... И жена нормальная дома ждет, - звонила, борщ, говорит, готов. Да и служба-работа - ничё, и с окладом таким жить вполне... Сдохнуть бы от такой обыкновенности, но человек продолжает жить.
  
  ***
  
  Всякая реальность преходяща, и лишь иллюзия вечна...
  
  ***
  
  Уж лучше ничего, чем такое полусчастье. Мы мчим навстречу боли, - давай, бабка, шаркай быстрее! Здесь переход, а не лавочка посидеть! - боли или скуке. Ибо чем бы не одаривала нас жизнь, чего бы мы не отвоевывали у нее, все возвращается к ним. Прочее, - дано лишь мелкими пригоршнями, еще горше вкуснящими на околице воспоминаний. Стоп сигналы передней машины красными, по-кошачьи выпускаемыми когтями, раздирают слезящуюся росой плоть сумерек. Pecunia dominum orbis est , - дурной латынью развлекаю себя, глубоко внутри усмехаясь страху признать истинную цель ее изучения, - вымученное тщеславие обрестись не всем доступным знанием (сказать "не всем нужным", означает признать собственное ничтожество; только жалкая убогость может гордиться обладанием тем, в чем никто не нуждается, и лишь юродивая тупость в состоянии оправдывать эту гордость, упоительно низводя до глупости прочий люд)...- Давай, давай, урод, проезжай! Желтый сигнал еще! - Истоки любого скандала лежат в желании каждой из сторон быть правой. Вопрос не в деньгах, - пусть, пусть вносит в общий бюджет треть; - но в упёртости: нам не хватает прожить на всю мою зарплату и тридцать процентов от его. Как он не понимает? Как убедить? - Да что же ты творишь, козлина? Кто так перестраивается! - Нет, нет. Не хочу его уступки. Оставайся при своих, дорогой! Обойдусь! И без него товарищей адекватных достаточно. Мне проще экономить, чем обретаться рядом с мрачной рожей, обиженным сопением и слишком много и раздражающе громко говорящим молчанием. Полусчастье мое... с тобой часто интересно; иногда, - когда ты под хмельком, - весело; порой ты нежен, раз в неделю - даже до удовольствия. А в прочем, - впрочем, - всегда и во всем, --мы далеки и такие разные. Твой домик, твой материальный фетиш, ничуть не лучше моего законного желания съездить в Италию. Хуже, да, - копить на него лет десять с твоей зарплатой. Твоя взаимная любовь, - диван и пиво не сочетается с моей неразделенной обязанностью, - плитой и шваброй. Странная арифметика жизни. В полусчастье девять десятых страданий. И физика, - навстречу боли и скуке, - назад, к той точке, от которой бежишь, к месту, где должна жить. Почему должна? По общему закону жизни иного не дано. И можно, можно бросить все. И развестись. И с легкостью дальше идти одной. Возможно все, но не все дано.
  
  Поток автомобилей горячо дышит. Справа юноша, ковыряет ухо. Сзади, - девушка подкрашивает губы. Слева угрюмо пялится хачик, выказывая золотой зуб. Усталость рождает причудливые картины, как та, явившаяся не из склоненной над разделочной доской головы, а скорее из рук, однообразно шинковавших овощи и движений его тела, бездельными шагами заполнявшего пустоту за спиной, на кухне. Разворот. Стремительный взмах плеча. Гладкое, блестящее лезвие столового ножа входит ему в брюшную полость, - отчего-то именно в пузо, - и все... Без жалости, без жестокости, а просто с интересом, одним любопытством удара жила эта картина и заканчивалась, без намёка и необходимости к продолжению, - торчащей рукоятью из его живота. Убить - то же, что уйти. Перейти ту же грань. Преступить тот же закон. Не ясный и не обозначенный. Отчего нельзя убивать себе подобных? -
  
  Иди вперед и смотри по сторонам,
  И убей всякого, кого встретишь.
  Встретишь отца и мать - убей отца и мать:
  Встретишь архата - убей архата;
  Встретишь Будду - убей Будду!
  
  - Близкого и знакомого человека, неизвестного и первого встречного, - ведь они так же несчастны и предназначены умереть после десятилетий существования, мучительного полусчастья? Отчего нельзя бросить? - ведь мы так пленительно злополучны в браке, где на каждую минуту блаженства приходятся недели рутинных перепалок и скучных ласк, а на вечер "здорово и классно", - месяцы "так себе", "ничего", обыкновенных и вымороченных дней. Хлопанье дверью от хлопка выстрела разделяет та же, связывающая нас пупо- поло- вина. Вина... чья, все-таки? Пуск курка, - смерть; хлопок двери о косяк, - полусмерть. Половина всегда на двоих. Целое, - лишь одному. Здравствуй, мы вместе! - это полусчатье, но не жизнь. До свиданья, - мы полумертвы, но всё же живем. В отдельных квартирах, домах, городах, странах. Прощай! - и нет половин. Каждому своё. Время. Мне, - полной жизни. Тебе - целой смерти.
  
  ***
  
  Порой и правда бывает интересной.
  
  ***
  
  [β]...Захожу в туалет, - исполнить последний ритуал еще одного бездарно прожитого дня. По часам уже гуляет следующий - 00.43 - тело, справив ненужные подробности, влечется в кровать, прижаться к другой, мягкой и теплой плоти, зовущей и не ждущей, с легкими снами, а душа желает жить иными измерениями; обманывается, подавляя зевок и время новых суток приписывая ушедшим, и обвиняет, - "что за ночь! какие чувства! как стоит жить, писать и размышлять, а ты, свинья, в альков..." - спотыкаясь о коврик при входе в спальню, придумываю ленивый компромисс: прилечь и перед сном подумать. И вот, сквозь пару минут нежнейших томных обниманий, вспотев и на полминуты разбудив Любовь, я отворачиваюсь к ней спиной и остаюсь в единственном числе с вдруг испугавшим меня осмыслением Смерти...
  
  ...Удаляясь от эха страха, бегущего от, но не покидающего сердца, скверная мыслишка подползает к подушке забинтовать тяжелые сны разжалованного на покой мозга логикой утешения... Смерть, смерть, смерть... - в чувствах, линчуемых разумом. Холодные ногти пальцев. Согретая простынь. Ясное, как всегда, с надеждой, вытошнененной неудачным прошлым, - завтра. Смерть, смерть, смерть... Многотонный спуд ничто. Узловатый комок в горле. Далеко ли? Близко? Бесконечная сансара, круговорот перерождений так созвучен миллионам миров фантастов... Здесь, сейчас, в секунду эту я делаю движение размять стянутой судорогой ногу. В другом мире это же одёргивание случится долей секунды раньше? Или позже? Ещё два мира. За множественностью, за недоказанной возможностью бесконечного деления времени и пространства (хотя из физики, - минимальная частица материи квант, кварк... или атом? если же их и не делят, то да пребудет еще вакуум!) оформляется вечность... Жизнь - вечность. Смерть - предел. Предел? Или выбор? Отсечка, известная нам и подталкивающая к выбору - между верой в бесконечность и уверенностью в завершении? Или просто осечка в единой линии существований? Но где, где искончание? Его нет даже в научной методологии атеизма. Оканчивая дни, я хоронюсь. Души нет, нет и нет... Или же она в гроб кладется вместе с телом - сейчас прижавшемуся к другому такому же, предназначенному увядать, портиться, и не цвести. Разлагаться с душою вместе в душной тесноте пустоты забитой гвоздями рутинно участливого гробовщика. Усвояемая жратвой жуками и червями. Перевариваемая ими в перегной, гумус... дающие соки травам и цветам, опыляемым и поедаемым, - в конечном счете, через мед да мясо - людьми... Значит, молекула меня, сотни раз переваренная и расщепленная, - да подавитесь! - прошедшая тысячи химических реакций, но, - быть может, - сохранившая меня каплей ... моей души? Войдет в другое тело. И даст ему отрыжку. Или чувство, рождающее мысль?.. И так, и так, итак жизнь бесконечна. И эта самая идея, - может ли, не может? - скаталась в крошке хлеба, закусанного мной в ужин, и испеченного из муки пшеницы, взращенной на поле битвы или распаханной скудельнице...
  
  ***
  
  Быть чиновником в России - это лучший способ проявить свои худшие качества .
  
  ***
  
  Иногда накатит такое... социально не обломанная жажда вершить политические перемены. Революции, мятеж, бунт и никак не иначе - правители российские, кем бы они ни были, всегда в лучшем случае заслуживают виселицы и четвертования; в худшем - остается надеяться, что ад все-таки существует. Можно это все недовольство грамотно сформулировать на базе демократических ценностей, экономической разумности или иных хулиганств, выстроить четкую доктрину, обвинять, клеймить, протестовать... бездарность... коррупция... средневековье замешанное на потребительстве... - прямо яростный пулемет в груди, как у Герцена и Рылеева. А порассудишь чуток - вот, Владимир Буковский, диссидент. В тюрьме сидел, транквилизаторами его травили, здоровье подорвал. Сбежал Обменялся заграницу. И ради чего все было? Кафедра в Кембридже, кашемировое пальто и домик в частной собственности? Если бы воспевал КПСС имел бы лучше и больше... А так сменил одно убожество на другое. Одно его гнобило, второе обласкало. И оттого едва во мне высечется искра, намеревающаяся обратиться в пламя, я прибегаю к испытанному лекарству - чтению восточной классики. Китайцы и японцы тысячелетия живут под гнетом аппарата насилия и научились улыбаться тем маленьким радостям, свободным от латинизированным определений "экономический", "политический", "социальный"... у них - гора Фудзи, персиковый садик, река Цзянцзянь, чайные церемонии... За исключением разве что Ду Фу, никто не акцентировался на выражении гражданских позиций.
  
  Успокаиваюсь и перенацеливаюсь на созерцание... остывшим пеплом идейности мечтаю государство-утопию, анархического толка, где все только и занимаются, что выращивают на грядках печенюшки, выпивают под луной, коптят бесцельность, слушают ветер и наблюдают горизонт... Потасканный образованием ум выкладывает контраргумент: тупица, так не бывает! Банальное пропитание требует работы, а труд вышибает все чувства и духовность, превращая человека в безмозглое животное. Да но... средневековые крестьяне вкалывали по 170 дней в году, а в остальное время занимались, чем попало...ярмарками, пережиданием зимы, зачатием детей... так отчего же нет? И что же да? Какое "да" правдивей? И искренней какое "но"?
  
  ***
  
  То, что не перестает восхищать: следы по первому снегу, прохлада подъезда в знойный день, предсказуемость жены, ночной дождь, листья осени, умение женщин закинуть ногу на ногу в самых тесных обстоятельствах общественного транспорта...
  
  ИЗ СВОРОВАННОГО
  
  Питая несвойственное авторам уважение к читателю, любезно замечаю: большинству из вас нижеследующее не доставит никакого удовольствия, а лишь разожжет не самые этические стороны вашей натуры. Потому настоятельно рекомендую послать пролистать текст до следующих звездочек...
  
  ?
  
  Эналлага, в противоположность анафоре, далеко не так очевидна и понятна, а в алфавитном списке фигур стоит ближе к концу. То есть именно она (а не эпифора, как вы раньше думали) - по всем понятиям полная противоположность анафоре. Это настолько плохая, неудобная фигура, что цитировать чужие определения её (вместо чтоб самому подумать) - одно удовольствие.
  
  1) - (подстановка). Употребление слова или конструкции вместо ожидающейся другой или как перестановка с видимым нарушением смысла: "Нева металась, как больной в своей постели беспокойной" А. С. Пушкин. Здесь эналлага эпитета ("беспокойный") создает эффект олицетворения, перемещая центр восприятия на объект: для больного беспокойна именно постель. Как риторический прием, наиболее значима эналлага-подстановка а) глагольных форм - употребление настоящего времени глагола вместо прошедшего и будущего времени вместо настоящего; б) личных и притяжательных местоимений (и лица глагола), использование местоимений первого лица "я", "мы" вместо местоимений второго "ты", "вы" или третьего лица "он", "они". Эналлага местоимений первого и второго лица используется для объединения аудитории, эналлага местоимений третьего лица используется для разделения аудитории. [А.Волков.Риторика]
  
  2) В морфологической стилистике: семантическая фигура [2], употребление вместо ожидаемой формы/конструкции такой, которая приводит к нарушению формально-грамматического соответствия при смысловой соотнесенности словоформ в речи. *Я стоял и ждал единственное человеческое существо, которое знал в этом городе. Она сильно опаздывала (И. Бродский). [ Лагута (Алёшина) О.Н., http://sigieja.narod.ru/Stilslovar1.rar.rar ]
  
  3) В лексической стилистике: троп (метонимия), вид эпитетов, представляет именную группу, в которой определение перенесено с одного существительного на другое. *Стариков полусонная стая (Н. Некрасов). В тело вступала все сильнее усталая истома (А. Куприн). Давно меж листьев налились / Истомой розовой тюльпаны (И. Анненский). Багряный шелест роз (Н. Тихонов). [Лагута (Алёшина) О.Н., http://sigieja.narod.ru/Stilslovar1.rar.rar ]
  
  4) - (греч. enallage - перемещение) - перенос определения на слово, смежное с определяемым. Так, в строке "Сквозь мяса жирные траншеи..." из стихотворения Н.Заболоцкого "Свадьба" определение "жирные" стало ярким эпитетом после перенесения с "мяса" на "траншеи". Эналлага - примета многословной поэтической речи. Применение этой фигуры в эллиптической конструкции приводит к плачевному результату: стих "Знакомый труп лежал в долине той..." в балладе Лермонтова "Сон" - образец непредвиденной логической ошибки. Сочетание "знакомый труп" должно было означить "труп знакомого [человека]", но для читателя фактически означает: "Этот человек давно знаком героине именно как труп". -
  [ http://www.philol.msu.ru/rus/kaf/tlit/sem/cont/sintaks.htm ]
  
  Ну, а напоследок самое потрясающее определение:
  
  5) Далее к Ф. причисляют ряд изменений грамматического строя речи, объединяемых в понятии Ф. эналлаги (греческое enallagé, латинское immutatio). Сюда относятся: 1) Ф. антимерии - имена частей речи. Ср. пословицу: ""Подари" помер"; 2) Ф. гетеросиса - мена падежей. Ср. пословицу "Сквозь земли не пройдешь" при обычном в лит-ом языке сочетании "сквозь" с винительным падежом; 3) Ф. синесиса - мена числа. Ср. "Жил старик со своей старухой" и "А ткачиха с поварихой, с сватьей бабой-Бабарихой извести ее хотят..."; 4) Ф. анаколуфа - переход от одной конструкции к другой. Ср. у Пушкина "А Бонаротти?.. Или это сказка / Тупой бессмысленной толпы, и не был / Убийцею создатель Ватикана"; 5) Ф. гендиадиса - деление одного предмета на два. Ср. у Блока: "Тоска дорожная, железная /... свистела, сердце надрывая"; "Policy and reverence" (policy of reverencing) - Shakespeare; 6) Ф. гипаллаги - перестановка эпитета. Ср. у Брюсова: "Бреду в молчаньи одиноком"; 7) Ф. гипербата - перестановка слов. Ср. у Пушкина: "перстня верного утратя впечатленье..."; 8) Ф. гистерологии - предвосхищение в речи того, что должно быть позднее. Ср. у Вергилия: "Умрем и бросимся в бой"; 9) Ф. парентезы - введение одного предложения в середину другого. Ср. у Пушкина: "Татьяна (русская душою, сама не зная почему)..." - [Литературная энциклопедия, М., 1929-1939.Т. 1-11, http://feb-web.ru].
  
  Потрясность последнего определения - в его всеохватности. Анаколуф, парентезу, гендиасис и гипербатон в одну фигуру под именем "эналлага" объединяет только этот источник - Литературная энциклопедия (ЛЭ). Может, в этом и есть какой-то смысл, но для начала надо было бы выяснить, откуда у него ноги растут. Библиография к статье в ЛЭ довольно краткая: Потебня А. А., Из записок по теории словесности, Харьков, 1905; Горнфельд А., Фигура в поэтике и риторике, в кн.: Вопросы теории и психологии творчества, т. I, изд. 2, Харьков, 1911; Харциев В., Элементарные формы поэзии, там же.
  
  В Интернете, кажется, никаких текстов Потебни, Горнфельда или Харциева, проясняющих суть проблемы, нет. Впрочем, если подумать, вопрос довольно абстрактный и пока больше технический: хотим мы иметь тему шириной с Каспийской море или с Ушаковку?Объединить все фигуры "грамматического нарушения" в одной теме очень заманчиво, поэтому начнём с "широко понимаемой" эналлаги, ну, а выделить какие-то фигуры в отдельное производство и добавить сколько-то там новых тем никогда не поздно.
  
  ...Я извиняюще промолчу...
  
  ***
  
  - Ты мне мешаешь!
  - Чем?
  - Пока не знаю. Но сейчас подумаю - скажу.
  
  ***(допустим, из блога)
  
  ...Пара просто алкоголиков или придурью отпетых маргиналов протискивается между зданием и мной, навстречу им грядущего мимо - боковое зрение мельком слабо их различает. "...Не-е-е, ту мою книгу еще не издали. Вот новую щас готовлю..." - тягучая их беседа, словно распитие отстойной браги, не имела для меня, - стороннего прохожего, - ни начала, ни завершения. В метро, в печальном изломе недомытых рук, свойственном интеллигентам, мелькнула обложка с названием "Я - Вор". В других, дрожащих тягой познания пальцах, - "История Люфтваффе". Повсюду на прилавках - откровения генеральных менеджеров, воспоминания политиков, шедевры отпрысков великих (и не только) писателей и дешевых дорогой роскошью потаскух. Интереснейшая современная литература, тем быстрее становящаяся классикой, чем стремительней продается. Притязающая на высокое звание макулатуры и изданная так, для небольшого промоушена, чтобы автор нашел выходы на телевидение и уже кормил массы истиной, воняющей подкладками не видевших дотоле денег карманов, в народных масштабах... И сверх того - есть Интернет, и блоги, - кунтцкамерные выкидыши дзуйхицу - для тех, кто не обрёл своего читателя среди импресарио и подаёт вялые надежды на посмертную славу... Средневековые японские оригиналы дневников вырисовывают людей. Объемных, выпуклых, впечатлительных и впечатляющих, от случая забавно мыслящих, заблуждающихся и ограниченных, и тем прекрасных... - ибо лишь наша ограниченность в чём-либо делает из нас индивидуальность. Листая Кэнко-Хоси проникаешь куда-то глубоко-глубоко, познаешь вселенную души и, через неё - Человека, умершего семьсот лет назад и воскресшего под твоим раздумчивым взглядом; - художественность тем и пресна, поверхностна и мелочна, что скрывает развлекательной мишурой автора и недаром истинные ценители литературы, как явления, а не как вида искусства, предпочитают письма и дневники всем иным проявлением графомании. И просматривая заметки нынешнего века, со всеми их хвостатыми обсуждениями, лишний раз плюешься нервами от столь безысходной поверхностности современного человечества, туповатого, жирного, склонного к стереотипам и энциклопедической данности, - рождающимися в момент, когда занимающая тебя мысль вычитана у другого, и это - фундамент образования, а ведь лучше, хоть и обидней, наоборот: создать, придумать, вообразить лично и затем узнать, что ты лишь повторил; разочароваться, пасть духом, напиться, проснуться, и снова размышлять, ища всё новые идеи и пути... И после книжных магазинов, и интернет-сообществ, а также всего в жизни прочитанного, понимаю: я - не писатель; - - те зарабатывают денег ремеслом, что в общем-то невинно, но скучно и недальновидно; - - и не литератор - - этим важно занудство, научная составляющая, системность, драматургия, образность, компоновки, композиции и прочая шелуха столь вызывающая чувство неполноценности в книголюбе, что ему просто ничего не остается как не по-потребительски глубоко насрать на всю енту тряхомундию, величаво, в пыли, ожидающую премий или забвения... нет, я лавирую на грани, где-то между писатором и литерателем, настырно не заводя себе блог и отмалчиваясь на чужих...
  
  VitekSpb
  Первонах!
  
  Дима 747
  И что? о чём опус?
  
  Чиграш
  А что обсуждать то? ниочем
  
  ВанЫч
  Как всегда
  
  Tankard
  Зевнул
  
  Маслениц
  Аффтар жжет...
  
  Lieutenant
  Футбико кто смотрел вчера?
  
  Неопалимый кущ
  А мне понравилось
  
  1eo
  Неопалимый кущ писал:
  А мне понравилось
  Извращнец! -)
  
  Чиграш
  Лучше о сиськах. Как такие? (приложено фото).
  
  ВанЫч
  Ничё...
  
  Маслениц
  Бывает лучше.
  
  Ветеран
  Чё то девчушка знакомая Откуда фото?
  
  KGB 99
  Из тернета
  
  VitekSpb
  Стопудово скачено
  
  ЬыэюяЪ
  Хороша бикса
  
  1eo
  Если лучше не было
  
  Маслениц
  Зад узковат
  
  Ветеран
  А реально я где-то её видел
  
  VitekSpb
  Где-то! (прилагается ссылка)
  
  Ветеран
  Точно! Это же блядь! Я-то вспоминаю. С Бабушкинской.
  
  РПГ-7
  Ага. Я тоже у них был.
  
  ЬыэюяЪ
  Ну и как она в реале?
  
  РПГ-7
  Нормуль
  
  Ветеран
  Да так себе Не рекомендую. Мне холодильник понравился.
  
  РПГ-7
  А да.холодильник у них зачетный. Старый ЗИЛ такой.
  
  ВанЫч
  Какой нахрен ЗИЛ? На фотке видно - Бирюса.
  
  Ветеран
  Ничё там на фотке не видно - только край. Я был у них. Обчный ЗИЛ шестидесятых годов.
  
  RedArmy1
  Как ЦСКА сыграл?
  
  Миттершпихель
  Вы ребята охренели. Какой холодильник? Баба как?
  
  РПГ-7
  Нормальная девка. Косарь - час.
  
  Миттершпихель
  А телефон есть?
  
  Б_о_р_и_С
  ЗИЛ холодильники тогда такие уже не выпускал
  
  Валерий Атюхов
  Угу. А москвич машины не штамповал. ЗИЛ делал холодильники до девяностых.
  
  Б_о_р_и_С
  Имеется в виду - такие холодильники. Этот односзначно оснащен герметичным кривошипно-шатунным одноцилиндровым фреоновым компрессором
  
  ВесельчакУ
  Да... только знамя победы зря они там поместили...
  
  Валерий Атюхов
  Б_о_р_и_С писал:
  Имеется в виду - такие холодильники. Этот односзначно оснащен герметичным кривошипно-шатунным одноцилиндровым фреоновым компрессором
  Вы, извините, специалист? Вы по петлям двери определили?
  
  KGB 99
  Обратиться к Б_о_р_и_С
  Такие - какие?
  
  Чиграш
  Согласен. Люди умирали за него, а они вешают у шлюх на кухне.
  
  Валерий Атюхов
  С железной облицовкой
  
  Б_о_р_и_С
  По этому видно что не проходил вакуумную металлизацию и шелкографию. Скорее Саратов.
  
  Mayflower
  Правильно. Там ему и место. Как символу кровавого режима.
  
  1eo
  А тогда - когда? Когда бирюса была?
  
  ВанЫч
  Чё же столько умных-то? Это - Юрюзань! У моего деда такой был.
  
  ЬыэюяЪ
  Какая Юрюзань? Минск!
  
  Сука_умри!
  Mayflower писал:
  Правильно. Там ему и место. Как символу кровавого режима.
  Слышь, ты, козел. Ты думай чего пишешь.
  
  Б_о_р_и_С
  Мы, извиняю, специалист. А вот кто вы, так убедительно печатющий глупости?
  
  qqqwwweeerrr
  Точно не Минск. Скорее Апшерон.
  
  РПГ-7
  Как всегда жаба пиндосская затесалась.
  
  Валерий Атюхов
  Б_о_р_и_С писал:
  Мы, извиняю, специалист. А вот кто вы, так убедительно печатющий глупости?
  Гулпости - это ты гонишь. Всем понятно, что это ЗИЛ, а ты тут выпендриваешься...
  
  Маслениц
  Что за Апшерон? Что за чушь? СССР ничего не экспортировал из страны обетованной. Мы с другими дружили.
  
  Mayflower
  Не надо мне тыкать. Я имею право на собственную точку зрения. Для меня эта тряпка - символ репрессий, расстрелов и угнетения.
  
  Cartman
  Девченка ничего, но с флагом переборщили. А холодильник - ЗиЛ.
  
  Тёркин
  Зил отпадает. У меня дома стоит Зил. Ручка у ЗиЛа другая.
  
  Заумь77
  Кто тут опять о сиськах?
  
  ВанЫч
  Вы там полегче все-таки. Люди за эту "тряпку" умирали...
  
  ЬыэюяЪ
  Тёркин писал:
  Зил отпадает. У меня дома стоит Зил. Ручка у ЗиЛа другая.
  А ты где ручку увидел на фотографии?
  
  KGB 99
  Обратиться кЬыэюяЪ
  Спалился чел -)))
  
  Mayflower
  В ней кровь большевиков. Жаль не всех вырезали.
  
  Неопалимый кущ
  
  Тёркин писал:
  Зил отпадает. У меня дома стоит Зил. Ручка у ЗиЛа другая.
  А ты где с Зилом живешь? Таких тридцать лет уже не выпускают. Он у тебя для мебели?
  
  Сука_умри!
  Обратиться кMayflower
  Сука, слушай иди отсюда по-хорошему.
  
  Б_о_р_и_С
  Б_о_р_и_С писал:
  Мы, извиняю, специалист. А вот кто вы, так убедительно печатющий глупости?
  Валерий Атюхов писал:
  Гулпости - это ты гонишь. Всем понятно, что это ЗИЛ, а ты тут выпендриваешься...
  Послушайте любезный. У меня образование инженер холодильных установок. Давайте оставаться в рамках, а не искать приключений на козлиный зад при каждом случае. По тому что видно - это либо Юрюзань, либо Саратов.
  
  av1958
  СССР экспортировал из Израиля апельсины. Учите матчасть.
  
  За воротами
  А как футбол-то вчера? Никто не смотрел?
  
  Mayflower
  Жалко, жалко вас, ребята. Уже весь цивилизованный мир расставил точки над i, а вы все внемлите идеологической машине бывшего гэбэшника.
  
  Валерий Атюхов
  Слышь, ты холодильный. Ты сам козёл. Чё ты здесь срач разводишь? С тобой номрально общались.
  
  qqqwwweeerrr
  А кто вообще решил что это знамя? По моему, занавеска обычная.
  
  Чиграш
  av1958 писал:
  СССР экспортировал из Израиля апельсины. Учите матчасть.
  Любезный. Это вы учите матчасть. Вот ссылка. Экспорт в СССР. Ткните мне пальцем, где там Израиль?
  
  Маслениц
  Апельсины марроканские были.
  
  РПГ-7
  Обратиться к Mayflower
  А ты сам-то откуда? Из хайфы? Вот и сиди там, не лезь на наш русский блог!
  
  ВанЫч
  Вообще-то мандарины. Мароканские. Jaffa- наклеечка такая была на них ещё.
  
  av1958
  А где Яффа находится?
  
  RedArmy1
  ЦСКА слил.
  
  Дима 747
  Обратиться к РПГ-7
  Он из Майями.
  
  VitekSpb
  Апельсины тоже Яффа были.
  
  Ветеран
  Обратиться к Mayflower
  Слышь, мудак, не учи нас жить. Сами разберемся во что нам верить.
  
  Lumièreapporteur
  Я́ффа или Я́ффо, Я́фо, Ио́ппия (ивр.יפו‎, букв. "красивая") - один из главных портов древнего Израиля и один из древнейших непрерывно населенных городов мира. Именно сюда приходили корабли с паломниками, которые направлялись в Иерусалим.
  
  av1958
  Ну вот. Дошло. Апельсины грузили в Израиле. Клеили этикетки. А в Морроко просто перегружали. Вопрос закрыт.
  
  Сука_умри!
  Обратиться кДима 747
  Откуда знаешь? Ты с ним знаком?
  
  Дима 747
  Сука_умри! писал:
  Откуда знаешь? Ты с ним знаком?
  Посмотри профиль.
  
  ВанЫч
  Обратиться к Mayflower
  Угу. Во власти у нас кровавая гэбня и медведи по улицам ходят. А у вас школьники из пистолетов друг в друга шмаляют.
  
  Б_о_р_и_С
  Обратиться кВалерий Атюхов
  Послушайте, что вы мне хотите доказать? Своё невежество вы уже всем продемонстрировали. А у меня кроме технического ещё два МБА есть Darwin Imperial college и Saskatchewan Business school.
  
  Mayflower
  Обратиться к ВанЫч
  Это - единичные случаи. А в России по-прежнему тоталитаризм.
  
  Nopasaran
  Обратиться к Mayflower
  Мудила. Вот ты то, что написал сможешь в лицо ветеранам сказать?
  
  av1958
  Без интереса жду когда зайдет речь про проданного нашего Христа.
  
  1eo
  Б_о_р_и_С писал:
  Обратиться кВалерий Атюхов
  Послушайте, что вы мне хотите доказать? Своё невежество вы уже всем продемонстрировали. А у меня кроме технического ещё два МБА есть Darwin Imperial college и Saskatchewan Business school.
  Убедительно. Думаю товарищу с двумя МБА можно доверять в отношении холодильников.
  
  ВанЫч
  Mayflower писал:
  Это - единичные случаи.
  Угу. Издержки демократии
  
  Чиграш
  av1958 писал:
  Ну вот. Дошло. Апельсины грузили в Израиле. Клеили этикетки. А в Морроко просто перегружали. Вопрос закрыт.
  Ну да конечно. Вот ты лично смотрел, как перегружали. И никто больше об этом не в курсах.
  
  Ветеран
  Яффа -египетская компания.
  
  Сука_умри!
  Обратиться кav1958
  С такими как ты вопрос всегда открыт.
  
  No pasaran
  Обратиться к Mayflower
  Вычислить твое айпи и в рыло пиндосское. С этим знаменем люди войну выиграли.
  
  Тиха и Невнятна
  Ни хрена. Это таки "Минск.
  
  1eo
  Обратиться кТиха и Невнятна
  Привет! Провоцируешь?
  
  av1958
  Чушь.
  
  Mayflower
  Nopasaran писал:
  ...С этим знаменем люди войну выиграли.
  Которую сами же и развязали.
  
  Тиха и Невнятна
  Обратиться к1eo
  Привет! Пытаюсь вернуть тему в нормальное русло -)). Личку глянь.
  
  Чиграш
  av1958 писал:
  Чушь.
  Это вы к чему?
  
  отнюдь
  Идиоты. "Апшерон" производили в Баку. Отдельно товарищу с МБА и образованием сообщаю - стекловолокно заменила пенополиуретановая теплоизоляция, а значительная часть деталей стала изготавливаться из пластмасс с 70-х. Холодилник явно раньше выпущен. Так что вполне может быть и ЗиЛ.
  
  РПГ-7
  Nopasaran писал:
  ...С этим знаменем люди войну выиграли.
  Mayflower писал:
  Которую сами же и развязали.
  Да не надо нам тут иммигрантские теории впаривать.
  
  av1958
  Обратиться кЧиграш
  Никогда не было в Египте компании с таким названием.
  
  Mayflower
  РПГ-7 писал:
  Да не надо нам тут иммигрантские теории впаривать.
  Nopasaran писал:
  ...С этим знаменем люди войну выиграли.
  Mayflower писал:
  Которую сами же и развязали.
  А вы считаете, что договор о ненападении, раздел Польши и захват Прибалтики не являются боевыми действиями?
  
  1eo
  Обратиться кТиха и Невнятна
  Уже видел. Спасибо.
  
  отнюдь
  Обратиться к Mayflower
  Не пори чепухи. Прибалты сами легли под Сталина. А полякам так и надо.
  
  ВанЫч
  Война реально началась с Мюнхенского сговора. Если бы англичане не продали Чехословакию, произведившую тьму танков для 39-го и 41-го, никогда бы Гитлер на начал войны.
  
  av1958
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  
  Снусмумрик
  Весело увас тут. Кому нужны сиськи, когда есть холодильники?
  
  av1958
  ВанЫч писал:
  Война реально началась с Мюнхенского сговора. Если бы англичане не продали Чехословакию, произведившую тьму танков для 39-го и 41-го, никогда бы Гитлер на начал войны.
  Ерунду не городите. Следствием Мюнхенского соглашения стало сохранение мира за счет уступки одной страны. В результате пакта Молотова-Риббентропа уничтожили четыре государства, кучу населения и развязали мировую войну. Отличие чувствуете?
  
  РПГ-7
  av1958 писал:
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  Зато все америкосы только в бабле и разбираются. Да еще и других жить учат.
  
  Б_о_р_и_С
  ВанЫч писал:
  Война реально началась с Мюнхенского сговора. Если бы англичане не продали Чехословакию, произведившую тьму танков для 39-го и 41-го, никогда бы Гитлер на начал войны.
  Ваша ремарка верна только в том отношении, что Гитлер в 37-ом не имел четкого плана на войну. Начнись онав тридцать седьмом, неизветсно как бы все вышло. Экономически же Чехословакия не была существенной.
  
  No pasaran
  Блядть! Развели рассадник уродов штатовских!
  
  Mayflower
  РПГ-7 писал:
  Зато все америкосы только в бабле и разбираются. Да еще и других жить учат.
  av1958 писал:
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  Ну а почему не поучить, если эти "другие" только и умеют, что воровать.
  
  1eo
  Коллеги, может, вернемся к холодильникам?
  
  Тиха и Невнятна
  Обратиться к1eo
  Нет. Поздно. Уже следующая стадия. Кому нужны холодильники, когда есть с кем посраться.
  
  Сука_умри!
  Mayflower писал:
  Ну а почему не поучить, если эти "другие" только и умеют, что воровать.
  РПГ-7 писал:
  Зато все америкосы только в бабле и разбираются. Да еще и других жить учат.
  av1958 писал:
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  Слышь? Следи за базаром. Че то это мы своровали?
  
  Неопалимый кущ
  Анекдот в тему: Мама собирает сына в поход:
  - Вот, сынок, положила тебе масло, хлеб и килограмм гвоздей.
  - Но зачем?
  - Как зачем? Масло на хлеб намажешь и поешь...
  - А гвозди?
  -Ну вот же они, положила!
  
  Mayflower
  av1958 писал:
  Ерунду не городите. Следствием Мюнхенского соглашения стало сохранение мира за счет уступки одной страны. В результате пакта Молотова-Риббентропа уничтожили четыре государства, кучу населения и развязали мировую войну. Отличие чувствуете?
  ВынЫч писал:
  Война реально началась с Мюнхенского сговора. Если бы англичане не продали Чехословакию, произведившую тьму танков для 39-го и 41-го, никогда бы Гитлер на начал войны.
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  
  av1958
  Сука Умри! писал:
  Слышь? Следи за базаром. Че то это мы своровали?
  Mayflower писал:
  Ну а почему не поучить, если эти "другие" только и умеют, что воровать.
  РПГ-7 писал:
  Зато все америкосы только в бабле и разбираются. Да еще и других жить учат.
  av1958 писал:
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  Ну хотя бы атомную бомбу.
  
  За воротами
  Обратиться кRedArmy1
  А забили хоть?
  
  РПГ-7
  Обратиться кMayflower
  Обратиться кav1958
  А то что ваши делают в Ираке и Афгане, это как? Не тянет на трибунал7
  
  Lumièreapporteur
  "всякая мысль о самобытности русской государственности и русской культуры приводит убежденных и наемных русских европейцев в бешенство" - Ф.М. Достоевский, "Дневник писателя"
  
  Валерий Атюхов
  отнюдь писал:
  Идиоты. "Апшерон" производили в Баку. Отдельно товарищу с МБА и образованием сообщаю - стекловолокно заменила пенополиуретановая теплоизоляция, а значительная часть деталей стала изготавливаться из пластмасс с 70-х. Холодилник явно раньше выпущен. Так что вполне может быть и ЗиЛ.
  Вот не надо "ля-ля". ЗиЛ заменял отдельные детали пластмассой уже в начале шестидесятых.
  
  KGB 99
  Обратиться кLumièreapporteur
  Как-то вы не в тему цитируете. Подождите, сейчас дойдем до средневековья и уже тогда...
  
  Неопалимый кущ
  Кто-то еще пытается вернуться к истокам...
  
  Nopasaran
  av1958 писал:
  Ну хотя бы атомную бомбу.
  Сука Умри! писал:
  Слышь? Следи за базаром. Че то это мы своровали?
  Mayflower писал:
  Ну а почему не поучить, если эти "другие" только и умеют, что воровать.
  РПГ-7 писал:
  Зато все америкосы только в бабле и разбираются. Да еще и других жить учат.
  av1958 писал:
  Все русские разбираются в политике лучше, чем в собственной жизни.
  Да амеры и сами ее стырили!
  
  av1958
  Обратиться кРПГ-7
  Добавтееще "Зато мы первые в космос полетели". А за перделами Москвы в это время есть еды не было нечего. Мирное время, между прочим.
  
  Тиха и Невнятна
  Неопалимый кущ писал:
  Анекдот в тему: Мама собирает сына в поход:
  - Вот, сынок, положила тебе масло, хлеб и килограмм гвоздей.
  - Но зачем?
  - Как зачем? Масло на хлеб намажешь и поешь...
  - А гвозди?
  - Ну вот же они, положила!
  Зачот!-))
  
  РПГ-7
  Mayflower писал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  
  Сука_умри!
  av1958 писал:
  Обратиться кРПГ-7
  Добавте еще "Зато мы первые в космос полетели". А за перделами Москвы в это время есть еды не было нечего. Мирное время, между прочим.
  Умник, ты рууский-то уже забыл. Закопайся откуда вылез.
  
  1eo
  Валерий Атюхов писал:
  Вот не надо "ля-ля". ЗиЛ заменял отдельные детали пластмассой уже в начале шестидесятых.
  отнюдь писал:
  Идиоты. "Апшерон" производили в Баку. Отдельно товарищу с МБА и образованием сообщаю - стекловолокно заменила пенополиуретановая теплоизоляция, а значительная часть деталей стала изготавливаться из пластмасс с 70-х. Холодилник явно раньше выпущен. Так что вполне может быть и ЗиЛ.
  А вы стойкий дискуссант. Респект.
  
  Mayflower
  РПГ-7 писал:
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  Mayflowerписал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  
  ВанЫч
  av1958 писал:
  Ну хотя бы атомную бомбу.
  Сука Умри! писал:
  Слышь? Следи за базаром. Че то это мы своровали?
  А вы ее сами придумали?
  
  Маслениц
  Че скандалить-то? Давно известно: и Мюнхен и пакт - подлости. И Чемберлен не чище Сталина.
  
  qqqwwweeerrr
  Где-то читал, что Чемберлен даже не знал что подписывает.
  
  MixaOmsk
  Апшерон - это этническая группа евреев.
  
  Чиграш
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  РПГ-7 писал:
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  Mayflower писал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  Ну да. Европа - это самоцель. Посмотрим что с ней и с вами будет через тридцать лет.
  
  qqqwwweeerrr
  Маслениц писал:
  Че скандалить-то? Давно известно: и Мюнхен и пакт - подлости. И Чемберлен не чище Сталина.
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона и вступить в войну.
  
  No pasaran
  Чиграш писал:
  Ну да. Европа - это самоцель. Посмотрим что с ней и с вами будет через тридцать лет.
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  РПГ-7 писал:
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  Mayflower писал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  А чё представлять? Пожрут их. Одних латиносы, других арабы.
  
  ВанЫч
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  И что получилос?
  
  Маслениц
  Вопрос о цивилизационных преимуществах европейского общества достаточно спорный. Гиббон, к примеру, считал лучшим временем и местом для жизни I-III века нашей эры в Риме (при условии, что вы были бы римлянином, конечно). И где та империя ныне? И что европейцы? Они нормально живут полсотни лет. Если ещё лет сто пятьдесят протянут на пост-колониальных экономических связях, - уважуха. Хотя - смоневаюсь я. ИМХО.
  
  Lumièreapporteur
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  РПГ-7 писал:
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  Mayflower писал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  "Положение Европы, в которую поехал учиться Петр, во многих отношения было хуже, чем положение в Московской Руси". - И. Солоневич, "Народная Монархия".
  
  Mayflower
  qqqwwweeerrrписал:
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона.
  Ну да. Только спасибо США и сейчас ещё не сказали.
  
  av1958
  Как мне нравится, когда славянофилиская интеллигенция начинает хоронить европу. Отпели уже. Лет двести уже закапывают. А она, падла, всё процветает и процветает...
  
  Сука_умри!
  Обратиться кMayflower
  Жидовское хлебало закрой!
  
  No pasaran
  Mayflower писал:
  Ну да. Только спасибо США и сейчас ещё не сказали.
  qqqwwweeerrrписал:
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона.
  Ну-да. Мы же руcские, мы же гои.куда нам ценить благодеяния.
  
  Tankard
  ВанЫч писал:
  И что получилос?
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  Не кидайте в меня тряпками, но сравните Северную и Южную Кореи.
  
  av1958
  MixaOmskписал:
  Апшерон - это этническая группа евреев.
  Бред. Апшерон - полуостров.
  
  KGB 99
  Обратиться кLumièreapporteur
  А вы что, патриотическую литературу всегда под рукой держите? На работе?
  
  Маслениц
  qqqwwweeerrr писал:
  Не кидайте в меня тряпками, но сравните Северную и Южную Кореи.
  ВанЫч писал:
  И что получилос?
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  Да не путайте. В Азии демократия - прсто слово. Про экономику вообще молчу. Как ежики вкалывают там, в отличие от европейцев с их 30-часовой рабочей неделей.
  
  ВанЫч
  Mayflower писал:
  Ну да. Только спасибо США и сейчас ещё не сказали.
  qqqwwweeerrrписал:
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона.
  Не понял. За что спасибо должны США? За развал СССР?
  
  ТихаиНевнятна
  Навеяло вашим никомМаслениц. Почему есть распространенная фамилия Маслов, а нет Сырова и Хлебова? Кто-нить знает?
  
  MixaOmsk
  Ах да. Прошу прощения. Попутал. Ашкенази имел в виду.
  
  Чиграш
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  РПГ-7 писал:
  Ну да. А штатовских президентов - за Корею и Вьетнам.
  Mayflower писал:
  Только за одну Катынь Сталина надо было судить как военного преступника.
  И потом, Петр не копировал, а заимствовал.
  
  1eo
  Обратиться кТиха и Невнятна
  Яндех сырова дает!
  
  KGB 99
  А что про войну так быстро закончили?
  
  av1958
  Чиграш писал:
  И потом, Петр не копировал, а заимствовал.
  В чем разница?
  
  Mayflower
  ВанЫч писал:
  Не понял. За что спасибо должны США? За развал СССР?
  Mayflower писал:
  Ну да. Только спасибо США и сейчас ещё не сказали.
  qqqwwweeerrrписал:
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона.
  И за это тоже
  
  Маслениц
  Обратиться к MixaOmsk
  Ашкеназ не этническая группа. Это европейские евреи, говорящие на идише.
  
  1eo
  KGB 99 писал:
  А что про войну так предательски быстро закончили?
  А у вас есть новые аргументы?
  
  Lumièreapporteur
  Обратиться кKGB 99
  Да нет. Просто помню.
  
  Тиха и Невнятна
  1eo писал:
  А у вас есть новые аргументы?
  Только по холодильникам
  
  Tankard
  av1958 писал:
  В чем разница?
  Чиграш писал:
  И потом, Петр не копировал, а заимствовал.
  В результате
  
  KGB 99
  1eo писал:
  А у вас есть новые аргументы?
  Да нет. Просто чувствую, что мало сказано. В конце концов мы же не финны...
  
  Маслениц
  Обратиться кMixaOmsk
  Едиснтвенная этническая группа евреев - это сефарды.
  
  Неопалимый кущ
  Маслениц писал:
  Да не путайте.В Азии демократия - прсто слово. Про экономику вообще молчу. Как ежики вкалывают там, в отличие от европейцев с их 30-часовой рабочей неделей.
  qqqwwweeerrr писал:
  Не кидайте в меня тряпками, но сравните Северную и Южную Кореи.
  ВанЫч писал:
  И что получилос?
  Mayflower писал:
  США в Корею и Вьетнам пытались принести нормальную экономику и европейскую демократию, которую Россия с петровский времен пытается копировать да всё вкривь получается...
  Я тоже по двенадцать часов вкалывыю, и у меня не демократии, ни экономики, и ощущаю себя явно хуже вьетнамца.
  
  Lumièreapporteur
  Обратиться кKGB 99
  А при чем тут финны?
  
  av1958
  Маслениц писал:
  Обратиться кMixaOmsk
  Едиснтвенная этническая группа евреев - это сефарды.
  Вы это когда придумали?
  
  ЬыэюяЪ
  Вообще-то в начале войны ленд-лиз действительно здорово помог.
  
  Тиха и Невнятна
  Lumièreapporteur писал:
  Обратиться кKGB 99
  А при чем тут финны?
  С такими энциклопедическими знаниями, ваш недогон печалит...
  
  Tankard
  Обратиться к Неопалимый кущ
  Не передёргивай-)). У тебя в частности, может и нет. А в тсране и демократия и экономика есть. Другой вопрос что их качество действительно делает народ вьетнамцами -)))
  
  av1958
  Тиха и Невнятна писал:
  С такими энциклопедическими знаниями, ваш недогон печалит...
  Lumièreapporteur писал:
  Обратиться кKGB 99
  А при чем тут финны?
  Да еще с претензиями ника...
  
  Неопалимый кущ
  Обратиться к Tankard
  я женат, а потому уже давно не передёргиваю.))
  
  Маслениц
  Обратиться кav1958
  Мне знакомый рассказывал. Он сам еврей. Сефарды - еврейский этнос, живший и живущий на ближнем востоке. Сирия там, Ливан, Палестина.
  
  Чиграш
  ЬыэюяЪписал:
  Вообще-то в начале войны ленд-лиз действительно здорово помог.
  Мы им вместо спасибо до сих пор выплачиваем.
  
  Tankard
  Обратиться к Неопалимый кущ
  Всегда считал, что одно другому не мешает :)
  
  ВанЫч
  Обратиться кТиха и Невнятна
  Обратиться кav1958
  Что к человеку привязались? Что у него с ником не так?
  
  qqqwwweeerrr
  Lumièreapporteur писал:
  Обратиться кKGB 99
  А при чем тут финны?
  Если я прально понял оригинальную мысль, финны дошли до где-то под Ленинградом и всю войну там простояли. Собственно обсуждать им нечего.
  
  1eo
  Странное затишье.
  
  KGB 99
  Обратиться к1eo
  Ждем. Минут через десять Lumièreapporteur должен выдать цитату.
  
  Неопалимый кущ
  Обратиться к Tankard
  Я бы сказал - дополняет. Если правильно расставлять акцуенты в применении и чередовании двух этих институтов, можно даже достичь гармонии, оставаясь в браке...
  
  РПГ-7
  ВанЫч писал:
  Не понял. За что спасибо должны США? За развал СССР?
  Mayflower писал:
  Ну да. Только спасибо США и сейчас ещё не сказали.
  qqqwwweeerrrписал:
  Мирная позиция Чемберлена не поддерживалась ни парламентом, ни даже его кабинетом. Кстати, в таком же противодействии был и Рузвельт, который, если бы не Перл-Харбор, вряд ли сумел преодолеть лобби приверженцев доктрины Вильсона.
  Кончено мы должны США. И спасибо. И бабла. И раком встать.
  
  KGB 99
  qqqwwweeerrr, прально понял. -)))
  
  Тиха и Невнятна
  ВанЫч писал:
  Обратиться к Тиха и Невнятна
  Обратиться к av1958
  Что к человеку привязались? Что у него с ником не так?
  Люцифер со скудно выраженным знанием французского и заимствованным у энциклопедий мозгом врдя ли сумеет обольстить даже даму.
  
  Tankard
  Обратиться к Неопалимый кущ
  В принципе, да. Но у меня до брака как-то руки всё не доходят...
  
  ЬыэюяЪ
  Чиграш писал:
  Мы им вместо спасибо до сих пор выплачиваем.
  ЬыэюяЪписал:
  Вообще-то в начале войны ленд-лиз действительно здорово помог.
  Уже выплатили.
  
  Миттершпихель
  Короче. Съездил. Посмотрел. Уже две штуки за час берут. Реально Юрюзань.
  
  
  *
  
  Общая история тыр-нет ресурсов (на правах посткриптума к предыдущему)
  
  Попытав счастья ввернуться участником в парочку не то форумов, не то бложков, я довольно быстро, - буквально после пяти постов, - остыл к сему занятию, ибо будучи чрезмерно критичным к собственным репликам на письме, мне слишком долго и подковано приходится артикулировать их так, что когда качество достигало вершин моих эстетических притязаний, их адресаты уже меняли точку зрения на противоположную, умалялись забвением или доказательствами собственной правоты опровергали самих себя; в общем, актуальность моих постов де-аккумулировалась с первых нажатий по клавишам, и полностью разрушалась аккурат к моменту их появления в информационном пространстве, тем самым переведя меня в пассивное наблюдение.
  
  Любой тыр-нет ресурс, привлекающий общение, начинает притягивать внимание появлением нескольких интересных персоналий, в ходе обсуждения конкретного трэда, обнаруживающих кругозор и эрудицию, достойных лучшего применения. Продвинутые и взвешенные полемики заманивают на огонёк значительный слой "третьего сословия", среднего класса, - людей, для которых блуждание в сетях является единственным стимулом приходить на работу и одним из поводов на неё забить, - чьи представители взыскуют приобщиться к солидным аргументам, возбуждающим формулировкам и многообщающим выводам. Формируется интеллектуальный оазис, широкий разносторонностью измышлений, полный свободы доводов и переливающий через края толерантностью к желанию оппонентов не убеждаться ими. Благоухающее цветение среди информационного смрада и рекламного угара не может, кончено же, быть минованным паразитами-троллями. Слетевшись на сладкое, они начинают с лёгких междусобойчиков, затем переходят на случайную жертву и, - в какой-то момент, - нападают на авторитета, старожила сайта, что неизбежно приводит к его падению, - либо добровольным изгнанием, либо умолчанием, реже - измочением или даже утоплением репутации через вовлечение в мелочные, но матерные перепалки. Стремительно ресурс деградирует до уровня троллей (подросткового 16-ти - 20-ти летнего, что, к сожалению, не является биологическим возрастом большинства из паразитов, но только показателем степени их интеллектуального развития), что заставляет оставшуюся часть публики, - ещё довольно значительную, - искать выхода путём назначения модератора. Выбирается он, как правило, из пока не подвергшихся остракизму мэтров. Получив полномочия, мэтр начинает безжалостно банить паразитов. Искоренив их всех, - или почти всех, или даже всего пару-одного, - он обнаруживает, что главным-то троллем был его давнишний оппонент, - такой же заслуженный, стоявший у истоков, участник, но вечно подрывавший его, - теперь уже модератора, - авторитет более глубоким проникновением в материальную часть обсуждаемых предметов. Для старожилов бан/удаление одного мэтров другим выглядит как удар в спину, как нечестивая репрессия в счёт прежних недомолвок, о чём тут же открывается новая ветка с темой сместить модератора. Но тот не дремлет и переходит к массовым реперссиям так, что в итоге на форуме/в блоге остаётся лишь он сам и все те, кто его действия одобряют, при чём те, кто одобряют не горячо, а с сомнением, - пусть даже кажущимся, - также подлежат бану. В итоге ресурс, ещё полгода назад имевший десятки, если не сотни тысяч зарегистрированных пользователей и миллионы просмотров, превращается в локальное державу сборище смотрящих друг другу в рот, тем стремительнее уменьшающееся, чем быстрее им надоедает единомыслие. Однако, если юзеры, паче чаяния, общаются в реальности или площадка по каким-то причинам является уникальной сферой общения, то будущее модератора далеко не так однозначно... Впрочем, вышесказанное всего лишь показывает, что тирания, - это этап перед коллапсом, перед сменой исторической парадигмы общества, а демократия, - ступень. предшествующая автократической тирании. И, естественно, это только умозаключение...
  
  ***
  
  Настроение вещь хрупкая. Оно портится от несвежих котлет. От прогулки при минус пятнадцати без кальсон. От бессонной ночи. От подсунутого на рынке апельсина с гнильцой. От общения с офицерами ГАИ. От необходимости идти к зубному. От испачканной в метро обуви. От отсутствия горячей воды в кране. От дорожных пробок. От раннего подъема не с той ноги. От позднего заката не с той стороны света. Много от чего. Но мне нравится. Нравится состояние легкой апатии и возвышающей депрессии. Нравится ничего не бояться. Никуда не спешить. Никого не любить. Ни в ком не остаться. Нравиться... Тайно, невысказанно, полагать себя... нет не умнее, но значительнее других сердцем. Еще - шум летнего дождя, редкими каплями залетающий в подставленный рот и шепчущий мне: ты - бог... Заснеженные деревья и темнота без шорохов. Сумрачный свет сугробов, вздымающихся кормящей грудью земли и свобода в душе. Стекло, отделяющее мое лицо от мира. Грязная осенняя слякоть и мысль: когда я умер, еще плескалась весна и девушки одевали короткие юбки, отдаваясь желанию ног, соскучившихся по нежной теплоте весеннего ветра... [γ]
  
  ...из неначатого...
  
  ...закончилась, когда в 2202 году курфюрст от инфантерии, марсельезер недавно реставрированного Касимовсого ханства, Кузнецов Оливье ибн-Ли, чистокровно русский в пятом поколении, вошел в Страсбург и дорогу перед его хеликоптером, вооруженным мигалкой, перебежали двое негров. Дабы избежать суеверных толков среди местных туземцев, он приказал повесить десяток цыган и заодно расстрелять созвездие Альтаир, столь кровожадно свидетельствовавшее против его героизма. В Нанси его встречали ликованием, подкидывая каски и сбрасывая с балконов и окон пенсии, как символы старого режима; жители сами вязали китайцев, немцев, французов и прочих тунеядцев, со слезами радости передавая их в руки освободителей. Всех полоненных ракетами отсылали в Арктику, где уже развернули резервацию для неспособных обходится без социальных пособий, с симптоматичным названием "Трудовая Африка" (ибо Египет, переименованный в "Жебластик", претерпевал в то время под гнетом Укрожестана - Великой Украинской Империи; северо-запад африканского континента находился в состоянии гражданской войны и редкие озасисы мирной жизни контролировались бойцами канадского сопротивления, чудом спасшихся после завоевания их Родины Мексиканским кокаиновым халифатом; а все что было южнее Сахары просто ушло в космос, после вакуумного наводнения 2099 года). Социалка вТрудовой Африке выдавалась иключительно в размере 206 ледяных блоков в целях стимуляции, - а в частых случаях и первичного привития - любви к труду, коего назначалось и имелось в наличии множество, как-то: уборка снега, охрана от вымирания тюленей, создание кормовой базы для восстановления популяции белого медведя путем самопжертвования, ожидание лета, уловление ветров и, для самых трудолюбивых и упорных, - ковыряние льда вилкой в рамках проекта раскопок под-океанического озера, а иногда и бесцельно; и все это - за достойную, по меркам нынешней цивилизации зарплату, в размерах, убивающих жадность и поощряющих сокращение населения на планете...
  
  ...в 2010 году
  
  ТРОЕ В LAND CRUISER, НЕ СЧИТАЯ...
  
  Надо сказать, все и виды (и способы) моей работы, службы, подхалтуры (волею судеб, полной и абсолютной халтуры не довелось мне опробовать) и заработков никогда не отличались оригинальностью и многообразием. Как правило, все они связаны с сидением перед экраном монитора и сочинительством - писем, запросов, ответов, обзоров, отчетов, исследований, анализов, концепций, планов (бизнес- - в частности и смерти - об этом выше - в общем), нормативных актов, контр(-)актов, и (иногда) стихов, а также - на все отмеченное - отзывов, ответов (да-да, бывают ответы на ответы), комментариев, критики, поправок и... еще куча всего [δ]. В частые промежутки, когда сочинять нечего, приходится раскладывать пасьянсы или ставить под сомнение собственное образование просматриванием интернет- энциклопедий. Скука, маета и морока, а не работа. И очень редко выпадают удачливые щели между рассветом и закатом, об одной из которых и пойдёт рассказ.
  
  День еще с ночи обещал выдаться нерадостным, так как до черт-его-знает какой звезды мы прожигали зрелость пивом со старым приятелем, нагрянувшим случайно в Москву после семи лет наших несвиданий. Краткий сон алкоголика может смягчить разум, но не дух. Поспавши около трех часов, довольно бодренько, но в скверном расположении характера, попёр я на рудники (то есть на не очень любимую работу; - что нужно расценивать как комплимент, ибо очень-то любимой, я считаю, работа ну никак быть не может - если у вас такая, то вы либо псих, либо зря тщитесь на помойке жизни).
  
  С утра мы небольшой группой должны были ехать в Калугу. Если честно, мне затеи с путешествиями по заказу руководства редко нравятся. Главным образом оттого, что в командировках нельзя напиваться. Для меня этот аргумент самый весомый и потому, полагаю, он будет достаточным и для вас. Но партия сказала - "надо". Комсомол ответил "есть". Поездка была неотвратима, аки диарея после арбуза с селедкой.
  
  Едва я вошел в офис, мне тут же подсунули западло - от вояжа отцепили девушку-юриста, включенную в нашу бригаду десанта по взаимному согласию всех заинтересованных лиц. - Она сама, по молодости лет, мечтала вырваться из кабинетной трухи подышать пожнивьем весенних полей; мне, во-первых, хотелось узреть её в приятном виде - разрумяневшейся на открытой погоде и одетой не в обыденные джинсы и кроссовки, а, как того требовал протокол, в каблуки и платье, во-вторых, нужен был кто-то, кого, если чего, можно было бы пристроить крайним; начальство же вовсе положило болт на данный вопрос. Поздно вечером вчера, пока в меня благословенно вливалась четвертая пинта, главе нашего предприятия порешилось убрать болт с нашего вопроса и переложить (или пересунуть) его куда-то в другое место. Её исключение из числа пайщиков- концессионеров разочаровало куда меньше, нежели изначальное моё включение туда же, и, как истый фаталист, сформулировав в голове "жизнь и так гавно, и такой пустячок её уже никак не испортит", отправился я на поиски шофёра.
  
  Из-за странного передергивания болта руководством, квартет превратился в трио. Менеджер проекта Ван дер Сям - самый деловой из нас, благодаря, хотя бы, нидерландскому гражданству. Непонятной вакансии я - самый умный, вопреки несоответствию возраста зарплате, веса - должности, и всех этих четырех критериев совокупно - моим представлением о человеческом счастье. И водитель Аким - самый главный несмотря ни на что, ибо мы с Ван дер Сямом даже при желании не могли сделать ничего такого, что принесло бы крах предприятию, в худшей мере - были в полномочиях слегка подкосячить, а Аким мог не только нас угробить, а и просто забыть на трассе или в Калуге. На самом деле Аким являлся не только официальным шофером компании, но и единственным бенефициарным владельцем одной из фирм нашей псевдо-корпорации, зарегистрированной в оффшорной зоне, сам того не подозревая. Порой ему подносили бумажки на подпись и только тогда у него начинали вызревать смутные сомнения, предупреждая которые подносителю бумажки достаточно было лишь произнести название той самой оффшорной конторы, и созревший было вопрос так и не покидал рта Акима.
  
  Всю дорогу туда и обратно я пытался раскусить загадочность Акима по его манере вождения. Он то резко подрезал всех подряд, то с такой же настырностью начинал всех пропускать. То мы летели 150 км/час по крайне левому ряду, шашечками обставляя всех и каждого, то Аким ни с того ни с сего перестраивался вправо и ехал под восемьдесят, причем чаще мы ехали именно справа и обязательно за КамАЗом или МАЗом. То мы медленно подъезжали к железнодорожному переезду, снижая скорость почти до нуля при мигающем красном, то - тут же, едва все пассажиры уверились в неотвратимости пережидания поезда, - под уже тронувшийся вниз шлагбаум, Аким вдавливал акселератор в пол. Сначала мне казалось - он узревает дорожные знаки, мною не замечаемые. Затем - что ему кажется, будто он видит упреждающие сигналы о гаишниках впереди от встречных автолюбителей. Еще после - будто он показался мне, как ему показалось - водителем сомнительных добродетелей, в чем он спешил меня разуверить. И вот - уже на пути назад, - где-то под Наро-Фоминском, в очередной раз резко взяв вправо, Аким важно отрапортовал: "хе, корейский "портер" от самой Калуги висит у меня на хвосте. Пропускаю его, а он не обходит. Видит, хорошо веду, вот и пристроился сзади".
  
  Отчалили мы в пол-одиннадцатого. И тут же при выезде на проспект стопанули. Машина желтого цвета с надписью "мосгорсвет" сдавала задом. Переулки в центре Москвы в будни имеют свойство образовывать в лучшем случае один ряд движения. Мы притормозили, уверенно надеясь на поползновения к развороту "мосгорсвета". Ан нет, замедлив ход, желтый ЗиЛ выбросил из своего чрева двух персон в оранжевых жилетах и грязном всем остальном, включая лица и шапки. Аким, скорее для приличия, погудел. Те, судя по жестам, ругнулись. Аким погудел еще - уже для удовольствия. Один из электриков забрался в люльку, болтавшуюся позади их служебного транспорта. Гудеть начали все. Жесты оранжевых жилетов стали более характерными и наплевательскими. Люлька поднялась ввысь. "Сейчас лампочку будут менять", - неправильно, как и свойственно иностранцу, предположил Ван дер Сям. "Не-е, ветки подрезать" - ближе к истине ввернул Аким, продолжая периодически придавливать гашетку звукового сигнала. Естественно пилы или секатора у человека в люльке не было. Провода задевались несколькими ветками. За нами выстроилось автомобилей семь и все занимались тем же, чем и Аким. В ответ уже можно было расслышать отдельные слова электриков. Тип в люльке принялся отламывать свежезашедшуюся листьями ветвь. Не получалось. Помучавшись минут с пять и получив сглаз как минимум человек от пятнадцати, и родовое проклятие - от трёх-четырёх, доставшиеся каждому персонально, электрики наплевали на провода, ветки и лампочки, опустили люльку и не спеша поехали, забыв закрыть заднюю дверь. "Ну что ж" - метнулось у меня в голове - "что плохо начинается, то хорошо заканчивается".
  
  Дорога в целом прошла без знаменательных событий, даже принимая во внимания комментарии Ван дер Сяма по поводу качества колдобин и его же удивления в отсутствии разметки. До Калуги оставалось километров двадцать, когда я стал названивать нашему "контакту" из городской администрации. "Мы у вас будем минут через тридцать" - уведомил я его. "Жду вас в два" - согласился он без церемоний. Вот так просто. Обернувшись к Ван дер Сяму, моё существо передало ему эти бесценные сведения. "Но сначала нужно заехать посмотреть участок" - безапелляционно и утвердительно произнёс он в ответ. В определении времени я более доверяюсь солнцу, звёздам и собственному чутью, но тут была не та ситуация и пришлось заглянуть на часы мобильного телефона. - Ух! - У нас оставалось сорок минут до встречи, а еще надо было найти здание администрации. И с легкой совестью, полагая, что тупых здесь нет, я промолчал и заволновался, ибо Аким опять снизил скорость до разрешенной по городу. Наконец, Калуга. При въезде развязка и указатель. Однополосная сельская трасса увивалась прямо вперед. Слева, метрах в пятнадцати от полотна дороги, вырисовывался столь знакомый пейзаж центральной России - перекошенные заборы, завалившиеся домики с ржавыми крышами и фанерами вместо стекол, потертыми почти до дыр стенами, подгибающимися фундаментами, кустами смородины, грязь, хлам - железный, деревянный и очень разнообразный - от обрезков арматур до цистерн с водой, - и колея, теряющаяся в проулках фасадов. Картина, столь упоительная в неоцененности и скрытом смысле собственной красоты. Именно туда - в отталкивающую даль, указывала стрелка за надписью "Калуга". Однако Аким, как истинный сын страны, более доверялся так в дефиците изведанным удобствам, нежели официальной информации и порулил прямо, по асфальтовому тракту и не прогадал.
  
  Мы спросили маршрут всего три раза - в первый Аким лихо подкатил к мирно приобщающемуся высоким с радиостанции шансон FM таксисту, впустив сквозь его опущенное стекло клубы пыли с обочины; мне слегка испугалось - пошлет? - Отнюдь: прокашлявшись и отмахнувшись от витающих по салону частиц, дед с удмуртской внешностью горячо и искренне объяснил нам куда ехать; следующую пару попыток Аким уже предпринял с большим человеколюбием; - и без трех минут мы прибыли на место. Успев сделать несколько затяжек я помчался в назначенный кабинет, преследуемый притихшим Ван дер Сямом. Высокий порог был истоптан. Дверь заперта. Напротив нежилась еще юная и тем не слишком толстая и не очень красивая секретарша. Представились. Выдвинули гипотезу по поводу отсутствия "контакта" и одновременно выразили готовность смиренно обождать. Гипотеза оказалась чрезмерно революционной для Калуги. "Он обедает" - довольно дружелюбно заявила девица, - "у нас с часа до двух ланч. А вам во сколько назначено?". "К двум", - еще более вежливо ответил я. Дед Мазай тоже выловил не всех зайцев... а мне отчего-то приглянулся аналоговый формат отражения времени, - это когда показывается циферблат со стрелочками, но без цифирек. И - вспомните - я волновался. Не любил опаздывать сызмальства, но и прибывать на час раньше полагал моветоном. Вследствие чего разглядел двадцать минут, а то что "второго" - ощутил скорее интуитивно. - "А сейчас же только час", - по удивленным оттенкам в голосе секретарши пришло осознание: я облажался. В чём и признался и покаялся Ван дер Сяму, пока мы спускались вниз под его занудный - типа, я же говорил, надо было сначала на участок... - гундеж.
  
  Российская бюрократия настолько нежный, трогательный и уникальный организм, что ужасно плохо переваривается и коренным населением, а иностранцам уж и подавно недоступна усвоением. Любой государев служащий ставит себя ниже собственной должности. Он может простить вам диффамацию и адюльтер с женой, но неуважение к присутственному месту почтёт за попрание основ государства. Нельзя к ним опаздывать. Я это знал, но довести до ума Ван дер Сяма не умел. Созревший в голове план отобедать, затем к "контакту", а после уже и на осмотр участка был, с моей точки зрения, хорош ещё и тем, что после встречи мы получим гораздо более значимую и нужную информацию, чем гуляя по полю. Но Ван дер Сям не понимал или не знал, что просиживание перед дверью властьпридержащих это то же работа и не из самых легких. Прикинув расстояние до места и время, необходимое для поездки туда и обратно, а также отдавая должное нервозности Ван дер Сяма, мы решили таки: "успеем" и помчались. Собственно "мчались" - очень сильный глагол, скорее - "не спеша тронули".
  
  Через пятнадцать минут были на месте. Ван дер Сям обещал, мол, ему тридцати минут хватит. - Я не понимал, для чего они ему. Сделать десяток фотографий - слишком много. Ощутить святость земли русской - кощунственно мало. Тем не менее. Приехали. При повороте Ван дер Сям говорит: проедем ещё метров восемьсот и развернемся - мне нужен целостный осмотр. Аким, вдобавок ко всем своим добродетелям, не разговаривал на английском, а я начал переводить с конца фразы... Пока я дошел до "...метров через восемьсот", Аким уже лихо притормозил на противоположной обочине. "Да что ж такое!" - взорвался дотоле кроткий Ван дер Сям - "чтобы я ни говорил, все делается наоборот!". Как мог, - стыдливо и примирительно ничего не произнеся, - я его успокоил. Развернулись опять. Проехали вдоль участка. Еще разворот. Встали. Вышли осматриваться. Поле вплотную примыкало к дороге и, из-за причуд рельефа, полоса пять метров шириной вдоль насыпи, была похожа на болото. Сухие кочки попадались нечасто и Ван дер Сям, с чего-то жаждущий попасть на пажить, стал продвигаться вдоль кювета алкая их умеренного изобилия. Мы с Акимом курили на обочине. Взирая с нежностью на жалкие потуги Ван дер Сяма, бенефициарный владелец оффшорной компании предложил: "А давай я вас провезу!". До краев я был полон сомнением. До кончиков пальцев оно подтачивало веру в жизнь. Имея широкое сельскохозяйственное образование, я давно знал: поле, как поверхность для передвижения из всей техники пригодно только для тракторов и танков. Грузовики туда загоняются лишь в жаркий период жатвы. Сейчас весна. И Land Cruiser на занятом паре далеко не так гармоничен, как Кондолиса Райс в кокошнике и с баяном и уж точно образует с полем куда как менее продуктивный симбиоз. И насыпь мнилась крутоватой. Но Аким настаивал и уверял: "У него же (круизера) подвески нет! Два моста! Всё по фиг!". Употребление им сугубо технических терминов немного поколебало мои опасения. В конце концов - он же профессионал, дока в шофёрском деле. Должен же разбираться!
  
  Спуск с асфальтового полотна мы преодолели легко и весь мой страх улетучился в миг. И тут же встали. Вернее сели. На днище. Колеса чудесно прокручивались, непринужденными мазками набрасывая грязь на стекла. Чертовски не хотелось верить, - два моста таки! - но мы застряли. Пока Аким безуспешно переключал передачи, Ван дер Сям, убедившись, что под его ногой сырость и мреть, десантировался через заднюю дверь и, размыслив секунду, решил пока поснимать ландшафт на цифровую камеру. С моей стороны оказалась большая сухая кочка - хоть в чем-то везение! - ступив и чувствуя уходящую ее реальность, я сиганул через колею, заполненную зеленой жижей. Что же, прекрасно! - приземлился хоть в пыль, но не в лужу. "Да что за факовая организация!" - в сердцах возмутился Ван дер Сям, потрясывая фотоаппаратом, - "батарея разряжена!". Забавно, - нас жёстче сердят собственные ошибки, даже если внешне мы их не признаем, - по поводу шофера Ван дер Сям вскользь лишь молвил "танкист гребаный", а фотоаппарат, заимствованный у оставшейся в блёклой реальности офиса инженю, был прямой ответственностью менеджера проекта. По той же самой причине, мне совесть дозволила одну только реплику: "ну я же говорил...", - пусть и не вслух... На сердце отчего-то стало тяжело и утло. На резвое, незадерживающееся мгновение ощутил я себя избушкой на окраине Калуги... Но надо было действовать - почти одновременно с Ван дер Сямом нам закрался в головы на удивление один и тот же план. Проводим рекогносцировку. Берём такси и к двум мчим в присутствие. А с машиной пусть чухается профессионал. Аким без звука согласился на все условия, с единственной лишь оговоркой: "у меня всего пятьсот рублей" и, с достохвальной мужицкой простотой, чурающейся заморских даров данайцев, отказался от трех тысяч, протянутых Ван дер Сямом, в пользу со скупостью зажатой в моем кулаке пятихаточки.
  
  Мы разошлись. Неверная чреватость кочек, местами окрепшая на солнце почва, шанс черпануть носками талые воды, даль горизонта, стректанье чибисов, кривлянье ссохшися берёз, небо под рукой и над головой - это счастье выпало нам с Ван дер Сямом. Пыльные взвихри от проезжающих машин и мусорное разнообразие кюветов остались на долю Акима.
  
  Гулять по полям в юном месяце апреле не то чтобы не интересно. Скорее не цепляет. Во всяком случае, не в этом возрасте, не за такие деньги и уж никак не трезвым. Кухня и так - прижав ладонь ко лбу и обведя горделивым профилем местность - неплохо выпейзаживалась. Но у Ван дер Сяма, видимо, не было такого профиля или, в отличии от меня, он не умел пользоваться топографическими планами, или, наперекор всей российской действительности, не надеялся получить их у нашего "контакта", или... "Иди, иди, иди" - мысленно, но дружелюбно послал я его, попытавшись забить на бестолковые прогулки по продуваемым лугам, сулящие радикулит и насморк. Но черт! - ему не имелось, и Ван дер Сям настойчиво умолил меня составить компанию. Через десять минут, при всем опыте и ловкости, ноги у меня были мокрые, и в ботинках хлюпало. Ван дер Сяма потянуло на отдаленный край - посмотреть "что там". "Что там" было речушкой и отчетливо просматривалось даже на убогой выкопировке, имевшейся в нашем распоряжении. Сделав вид, что в этот раз предложение не было расслышано, я направился перпендикулярно к его направлению, вдоль дороги, выбирая островки посуше. Однако прямо чавкала болотистая жижа и, обходя её, приходилось все более увеличивать угол, так что где-то минут через двадцать мы встретились с Ван дер Сямом посреди поля, на полпути от "что там". Ну и "что там?" - так, из человеческого участия осведомился я. - "Речушка" - без особого энтузиазма и гвоздей ответил Ван дер Сям. Дальше мы ринулись параллельными курсами, в начало участка. Оглянувшись, я усмотрел Акима, уже поймавшего КамАЗ. Точнее, с того расстояния можно было усмотреть только происходившее выдергивание репки. На часах было без пятнадцати два. Отзвонившись Акиму и разведав о нормализации обстановки, я перезвонил "контакту" и предупредил о вполне вероятной нашей задержке. Теперь у меня был весомый аргумент двинуться в сторону дороги. Ван дер Сям не возражал или не подал виду. Еще по несколько раз провалившись в стоячую водичку, мы выбрались на шоссе, где нас уже поджидал Аким.
  
  "Всё!" - Подумал я- "Успеваем почти вовремя". Но представители западнической интеллигенции, как всегда, не поддержали генеральную линию партии. Ван дер Сям, немного потоптавшись и внимательными стеклами очков бегло взглянув на заброшенное здание через дорогу, попёр обратно топтать поля. "Куда, ё-моё!" - невольно вырвалось из меня. Адресат обращения обернулся. - "Надо приблизительно замерить, где закончится наш участок, ты считай свои шаги, а я буду свои". - "Вот ещё", - вздорно предосудил я, - "и по карте можно прикинуть. Время же святое! Обеденное!", - но в Европе привыкли плевать на чужую святость (хотя свою также не особо чтят), и я поплёлся за ним как народ израильский за Ездрой - с сомнительной надеждой обрести в Иерусалиме то, чем не богат был Вавилон.
  
  Рост у меня пониже. Шаги покороче. Душа поглубже (- дура, отвлекается на всякие топольки и ржавые пряди осоки). Ума побольше (абсолютно и априорно ясно - заброшенный коллектор ведет к овражной речушке). Дисциплина поадекватней (опаздываем же!). Уважения к чистоте не в пример... Отставал я, в общем. И чем значительнее становилась дистанция меж нами, тем настойчивей, глядя на Ван дер Сяма, скорбела мысль (конечно, про себя): кому-то в нашей конторе явно не доплачивают. Резюмировав таким образом, и не имея иного для констатации, опростался я по-маленькому на скудные маскировкой кусты, - все равно ведь поле... И побрел неброским шагом к дороге с - хоть и не достаточно - удовлетворенной совестью. Хоть что-то полезное сделал.
  
  До администрации дочалили естественно с опозданием на сорок минут. Зачем со мной увязался Ван дер Сям - так и почило неразгаданной тайной бытия. Разумеется, "контакт", как лицо обличенное полномочиями слегка отмстил, пропустив на прием вперед нас тройку подчиненных. Пока Ван дер Сям гундел на всё, что казалось ему уместным критичных пеней, и безосновательно сослагал прошлое: "вот если бы мы выехали в девять, ужо бы закончили, и я бы еще в офисе успел на гугле посмотреть участок, а так весь день насмарку...", мне приходилось оценивать снующие по коридору прелести периферийных красоток. Изредка я делал ему замечания по поводу недооценки способностей российской бюрократии. - Можно было бы стартовать и в девять, но все равно у них обед с часу до двух...
  
  Но вот нас попросили. Несмотря на зычное наименование чина, "контакт" сразу же вызвал подозрения чересчур искренним и благодушным приемом и маленьким кабинетом - не совсем вяжущимися с обличенным саном. Второй недоверчивый червячок появился при его реакции на наше официальное письмо, заботливо поднесенное мной. - Он скис и дернул левой щекой, - "Не, ну что же вы... наш департамент этим не заведует...". Быстро уверив его, что все поправимо, если он удовлетворится факсом, я отзвонился в офис и попросил исправить отношение. Пока ждали новоиспеченную бумажку, "контакт" немного пошатнул мои опасения - набрал архитектуру и мужским голосом подтвердил, что он через пятнадать минут будет с "московскими ребятами", цельно (без раздражения и страха) пообщался с прокуратурой, сурово - с подчиненным, устало - с секретаршей и ласково - со случайно забредшим слесарем. Ван дер Сям диким шепотом напомнил мне о главной цели визита (с его точки зрения), - получить топографический план и сведения об инженерных и прочих сетях на участке.
  
  Но, но, но... всегда доверяй первому чувству. В архитектуре сразу же взяли курс в пенаты Начальника управления. Лестница, коридор, приемная. Главный по архитектуре выходит сам, кого-то провожая. Откланивается. Скрывается вновь за дверью кабинета. Предчувствия все гаже и гаже. Наш "контакт" втискивается следом за Начальником. Через полминуты возникает обратно. Тычет, обращаясь на "вы" - видимо в нем борются традиционная вежливость и необходимость выполнять поручение сверху (ему же звонили о нас!), - секретарше наше письмо. Зарегистрируй, мол. Мягко сплюнуть - я в шоке. "Контакт", в моем понимании, есть человек рулящий. Звонок по телефону и нас везде с распростертыми объятиями, под милы рученьки, хлеб-соль и прочие приятности... А это? - как тряпка под сапогом, - перед секретаршей. Та, в курсах всех интриг, едва увидев месторасположение участка, пошла в отказ и послала "контакта" вместе с нами к Афине Палладьевне - завхозу по земле. Предчувствия зашкаливают. Еще коридор. Вывеска - и правда - Афина Палладьевна, - етить ее... угораздило же с родителями... в Калуге, с таким именем... Чую, ой чую, не к добру...
  
  ...На обратном пути остановились перекусить. Ван дер Сям пребывал в негативной отрешенности: теребил скатерть, комкал салфетки, засматривался на алкоголиков, игнорируя изумительнейший пейзаж Киевского шоссе. "Не правда ли, прекрасный день сегодня провели?" - для замирения терзавших его демонов неудовлетворения осведомился я у него, - "Отстой. Самый бесполезный день в году!" Несколько секунд взгляд его повисел на мухе, стряхивавшей с лапок дерьмо ему в пиво. - "А ты не мог узнать по телефону у "контакта", что участок уже отвели не нам?" - "Так "контакт" сам ничего не знал. Палладьевна сказала, компания Z*** села туда к радости и губернатора, и мэра" - мне уже было беззаботно и наплевательно, но Ван дер Сям всё никак не мог сбросить напряженность - "Фак оф. Чертова организация! Почему блади пиво теплое?"... "Что, за чертов день!" - А мне понравилось...
  
  ***
  
  Я - босые пятки детских надежд, прочь исчезающие в эхе стука каблуков незнакомки...
  
  ***
  
  В элеткропоезде тесно. Надышали набранные с предыдущих остановок и не вышли. Теснота запотевших стекол. Запах резины и тел. Я не очень люблю потеть. Лишняя химия обрекает нелишние взгляды девушек попадать не в меня. Остаюсь в примораживающей носки прохладе тамбура. Ботинки не по сезону? Присмотренное место, пока крутился и снимал рюкзак, впустило в свое пространство спину с усами, - так мне видно, - лишь спину и усы. Не на что облокотиться, и, как всегда в жизни, опорой мне лишь везенье. - Вдруг, кто сойдет наследующей? Где-то под боком неспешный разговор девушек, - лицо одной состояние мое может рассмотреть слегка вывернув шею, - - около двадцати, немиловидна: что-то лишнее между глазами и ртом, или подбородком и носом, или... впрочем, не суть, - - другая портретна лишь затылком и оттого представляется интересней.
  - Терентьеву хотят сделать оператором...
  - Это из твоего отдела?
  - Ну да.
  - Маленькая такая, блондинка?
  - Нет.
  - Ну значит не знаю я её.
  - А у вас две новеньки тетки появились. Весёлые такие...
  - Это светлая и брюнетка?
  - Да нет...
  - А какие из себя?
  - Да не знаю. Обычные... Ты в субботу работаешь?
  - Нет. Учёба. Я уже в том месяце трое выходных отработала.
  - Ну да. Образование важней.
  - Ты с N*** ездишь?
  - Да, мне с утра оттуда удобней. Сесть можно.
  - Ну да. Во сколько просыпаешься?
  - В шесть. В семь-десять, максимум в семь-двенадцать надо выйти, иначе опаздываю.
  - А я в шесть тридцать...
  - Ну я пока приду в себя. Накраситься еще надо.
  - Ну мне накраситься быстро... Мы получается с тобой на одной ездим утром. И ни разу не встретились. А ты на десять минут позже меня приходишь...
  
  Кто-то пихнул. Отвлек. Мутное пятно фонаря в окне. Заплеванный пол. Стенка тамбура пододвинулась к моему боку.
  
  - Да... Они все такие. Звонит посреди работы, чего ты меня сбрасываешь, спрашивает? Дурной, сколько раз объясняла, что занята...
  - Ну да. Знакомая ситуация. Только орать бесполезно.
  - Ну а как? Вот сейчас приеду, - опять не встретит, и чего?
  - Да у меня уже было такое. Что ты сделаешь? Заберешь вещи? Уйдешь?
  - Ну да.
  Звонок на мобильный.
  - Вот! Звонит.
  - Да. Еду... Минут через десять. Что? Да... Хорошо. Ну, давай. Представляешь, говорит такой (меняя интонацию на подражательную) - Ну как ты там, скоро будешь?
  Смех. Легкий как молодость.
  - Ну а твой-то как?
  - Да так... Деньги таскает...
  - У тебя?
  - Да нет. У родителей. Машину ремонтирует.
  - Сколько ему?
  - Двадцать четыре.
  - А тебе?
  - Девятнадцать.
  - В армии был?
  - Да нет...
  - Освободился?
  - Не знаю. Но психовать начинает, как только речь заходит.
  - Ха. Мой тоже, - чуть что про армию, сразу в крик. Замуж не собираешься?
  - А меня не зовут.
  Смех. Как будто искренний.
  - Ну в смысле, даже не говорили?
  - Да нет, разговариваем периодически...
  - И что?
  - Пока ничего... Наша следующая. Пошли к дверям...
  
  Они исчезают за плечами и воротниками. Растворяются. Еще плывет звон голосов, но без выделения из него слов. Та, что была затылком, пронесла свой профиль - юной некрасивой школьницы. Удивляюсь молча. Девятнадцать лет. Работа. Учеба. Молодой человек. Боже мой! - ей девятнадцать, - совсем девочка! И уже - Работа. Учеба. Молодой человек. Пытаюсь достичь свои девятнадцать. Второй курс. В голове - не помню что, но всегда - отсутствие в километровом радиусе - где бы я ни находился, - приятных (то есть тех, на ком по лицу не страшно жениться) девушек. А сейчас все они - младше двадцати, - красавицы. И дети. И уже у них отношения. Преломление копий. Е-бля. Слово так омерзительно грубо, широко и толсто, не вяжущееся с их останавливающей наивной незащищенностью, с уголками ненакрашенных губ на свежей коже лица. Стремятся поскорей упасть до женщины... Чем будут мне тридцатилетние казаться в пятьдесят?
  
  ***
  
  ...Если бы события в существовании хотя бы одного государства подчинялись логике, то... но человеческая цивилизация ещё жива, ещё томится, а потому история - не наука... Вся она может быть выражена одной фразой арабских компиляторов - Allah allam ...
  
  ***
  
  ...Мне ли снится, что я выпиваю с Ли Бо и его тенью? Или луне казалось, что она пила с Ли Бо и его тенью? Или это Ли Бо мнилось, что он пил с отражением луны в волне? Или это тени виделось, что она была луной и пила со мной? Или я лишь тень отражения волны реки, луной текущей в ведре берегов, приют отдающих сну Ли Бо? Или все мы так пьяны, что не знаем, кто из нас кто? Или я уже просто не сплю?..
  
  ***
  
  Звонок на мобильный. Вечер. Одинокая дорога домой.
  - Привет!.. ...алыч, ты что ли?
  - Ага. - Ошибся? - пытаюсь угадать, - товарищ, чей номер высветился, часто и просто так не звонит. А виделись мы неделю назад; другого повода нет. - Пауза. Секунды.
  - Да. Не тот номер набрал... А мы тут сидим с известными тебе лицами...
  - "С кем?" - было дернулось сердце, но немотой язык растекся за зубами.
  - Ну, ладно, давай. Увидимся!
  - И тебе не хворать...
  Грустно ли? Горько? -
  "Ни капельки!" - беззаботно, обидно вру я себе...
  
  ***
  
  Тебя подрезали, а до того ещё и шеф высказал не в тему: две мелочи выбили из колеи, а мечтаешь как со всем этим покончить. Свить петельку, выпить таблеточек, - такая тривиальная фантазия, приходящая на ум едва ли не каждый день. Утомляющая, надоедающая, она словно понтон между вращающейся на шарнирах реальностью и покойным течением абстрактных рассуждений. Как Харон, она перевозит тебя с одного шумного, обрывистого берега, до отказа забитого цифрами доходов и расходов, налогов, премий, суетой и страстями к другому, наполненного щемящей тишиной размышлений о событиях, звоном цепи которых ты никогда не был... Из звука я превращаюсь в эхо. И там моей памятью воскрешаются сражения при Фермопилах, Эгоспотамосе, Пидне, Каррах, Пуатье, Кресси - их ход тот, каков и был, но я вставляю в каждое свое "если" и прокручиваю историю мира по-иному. Там мой разум повторяет 99 тезисов Пико делла Мирандолы против католической церкви, а душа страстно и покорно цитирует молитвы Игнация Лойолы. Там меня сжигают Савонаролой и я, в благодарность, сорю деньгами, прелюбодействую и меценатствую Великолепным Лоренцо. Там я беседую с Сайге его же стихами и спорю с Парменидом и Платоном моими же, - лишь позже вычитанными у них - тезисами. Там не нужны Гюйгенс и Резерфорд, Адам Смит и Кейнс, де Голь и Рузвельт... Оттуда я так скоро вырываюсь сигналом автомобиля из соседнего ряда, понимая: мне нужна эта мысль о суициде, этот мостик, чтобы увидеть призрачность мира, - не оттого ли он призрачен, что мне так противна действительность? Ее работа, ее машина, ее дорога, ее заботы, ее цели... Или я в ней? Моя машина, моя дорога, мои заботы, мои цели, моя жизнь?..
  
  ***
  
  Чего ради читать? В считанный - четвертый - раз пролистывая "Записки пигмея" нахожу несвойственный японцу брутально-изысканный европейский ответ, и без того давно известный, - произведение должно являть миру автора. Книга - монумент самому себе. - Exegi de monumentum, - Браво, Гораций, вопреки всей твоей бездарности! - Живое зеркало. Река, текущая и после смерти творца. Мы вчитываемся в эти волны и узнаем душу, создавшую их. Ее чувства, ее мир, ее ненависти и любови, отвращения и привязанности, комплексы и святости, весь тот пересеченный и насыщенный горизонт, делающий нас людьми вне зависимости от плоти. Заходя глубже, подходя ближе мы - вдруг - натыкаемся на отражение и узнаем себя...
  
  СОСЛАГАТЕЛЬНОЕ...
  
  Если масло прямоугольным брикетом, то почему масленка круглая? Чтобы меня достать?
  
  Если сожалеть не о чем, сокрушаться ли о себе?
  Если отчаяться нечем, не покурить ли?
  Если грусть закатана тротуаром ежедневности, - лучше, когда спотыкаешься.
  Если печаль в рукавах забот забыла, что радости нет, - нужно ли пенять на судьбу?
  Если не о ком слезы лить, - не слишком ли много ошибок совершено? Не очень ли мало?
  Если закрыть глаза, - я чувствую себя богом атеистов.
  Если всё хорошо оттого, что плохо слишком давно, - можно ли вежливо сплюнуть?
  Если мир по прошествии тысячелетий еще жив, могу ли я умереть?
  
  [...Здесь должно было быть что-то ещё...]
  
  ...И если некого полюбить, - неужели уже люблю?
  
  19-21 ФЕВРАЛЯ 2008
  
  ...To the peace that once was true...
  
  Дм. Селиванов, "FlyingHome"
  
  Смерть Летова мало тронула. Десяток лет как минимум он лишних намотал. Жизнью обогнал творчество. Или просто для меня он умер вместе с молодостью. Не знаю. Но, тем не менее, факт уложения Летова во гроб был обиден молчанием общества. Напрашиваются параллели с Высоцким, хотя к нему я не разделял любви и почитания. Наверное, из-за издержек воспитания - родители не слишком рьяно слушали его пение, и мое с ним знакомство состоялось в относительно зрелом возрасте, когда вовсю правили бал Цой и Кормильцев, через чтение, но не аудирование. Самопальный - обложка была переснятой фотографией с пластинки, а текст внутри появился на свет, видимо, не в том измерении, где присутствовали типографии, и был отпечатан на машинке, - сборник стихов и песен Высоцкого не произвел особо яркого впечатления. Едва ли десяток серьезных и сильных поэтических вещей не окупались километрами магнитной ленты и килограммами макулатуры, затертых эдакой "народной", сантехнической сатирой, доставивших ему славу. Он отпечатался во мне как символ эры застоя, застряв лишь смутными обрывками лирики, не найденной и доныне, не взирая на все малохольные достатки интернета (что-то там было такое про "имя", летящее "по-над тундрою", и оседающее на стене привокзального туалета ). Рассказывали, что официальные средства массовой идиотизации по смерти Высоцкого хранили молчание. Ах, уж это завидное, горбом набухшее постоянство России. Вроде уже демократия, - пусть управляемая и иррациональная, - но все же... Летов, возможно, был еще меньший поэт, нежели Владимир Семенович - самый слабый из имажинистов даст ему фору. Но, безусловно, - забирает. До гвоздей, держащих душу в теле. Ретранслятор навзрыд. Лучшее в его репертуаре, - исполненное им Ромы Неумоева... с каждым днем все дальше... чья-то боль все лучше...
  
  ...В сухом остатке - если не икона и крест, то зеркало. Поколения, колесованного жерновами эпох, застрявшего между колючей проволокой надсадного счастья и упоительным безразличием голосящей милостыню свободой. Поколения, частично реставрированного эмалированным праздником нерафинированной нефти и подкупающего газового умата. Кумиру нашему, - - чье капище, став больше политическим, нежели слезастым и духовным, - национал - большевистская партия - дороже живущим следом, - - ни передачки по телевидению, ни слова в новостях. Лишь несколько строк на информационных сайтах: на таком-то году... скоропостижно скончался... отравившись политурой... Спасибо, северная страна! Молчанием мы выражаемся сильней. Многозначительней. И чётче.
  
  В рамках научных терминов "поколение" включает в себя общность людей, родившихся в 25-летний промежуток времени. Как и все отрыжки учености, понятие это абстрактно и вовсе не применимо в быту, - попробуйте убедить восемнадцатилетнюю мать, что она одним поколением с собственным ребенком. Со свойской точки зрения, меня и личностей на два года моложе разделяет пропасть: в студенческих туалетах мы пили ликер и курили хэш; они - вмазывались героином и ходили дорожками кокаина. И в прочих предметах чего-то они уже не догоняют, где-то сопливы, как-то молокососны, а в чем-то и мы шире и бесконечней. Те же, кто на два-три года старше, стесняют оптимизмом и вровень стоят с еще пуще отдаленными, - я полагаю, благодаря выдержанной подпитке Уставом ВЛКСМ. Любезный СНВ, один из тех немногих моих друзей еще не ставший пустым местом, прикипел к ярлыку "потерянное поколение" в отношении нас, подсчитывая в поддатой грусти одноклассников и сверстников предательски погибших в Чечне, героически схвативших передоз, гуманно расстрелянных и взорванных в бандитских разборках, принципиально севших за бытовуху или хулиганку, намеренно нарвавшихся на случайный нож, счастливо и безмятежно спившихся под забором. На мой искренний и ненаметанный взгляд, скептически оперирующий мерилом "поколение", определение СНВ давно застолбил Ремарк, - за собой и теми парнями, провалившимися в яму меж двух мировых войн. И все же я прощаю ему плагиат. Иногда. Когда прогуливаясь по городу, хорошему, словно крест на спине, вспоминаю друга младых ногтей (с кем познакомился раньше, чем начал ходить), без вести пропавшего и найденного трупом сквозь три недели в подмосковных лесах. В счастливый как слепая кишка день. Он маньячил по наркоте в мире, чудесном как сопля на стене. И тоже как мы, предпочитал Летова удачливым православным романтикам от андеграунда из Питера и Свердловска. И он увидел Солнце... а мы еще пока во тьме...
  
  Остается нам удовольствоваться своевременным броском собственного тела из окна Башлачева. Он успел без малого вовремя. Почти догнался славой. Лишь пары лет не хватило. В начале девяностых его песни панихидой, - хоть и отрывочной, - крутились по центральным каналам - и на том спасибо, телевидение. Несмотря на предельную дозу Высоцкого в нем, Башлачев - Поэт. Последний в СССР.Единственный из всего рок-андеграунда, чьи стихи пробирают и без тривиальных гитарных аккордов. Потенциалом он мог превзойти Бродского или, - в случае бытового исхода, - стать главным редактором русского Forbes. Но он предпочел быть лишь эхом в сердцах. Для нас, - ни Вознесенкий, ни Евтушенко, ни любой другой из монстров в платках на шее и вылощенных костюмах, безумствующих в огромных своих талантищах под звездами и в палиндромах, не досягнут до той малости, отпущенной и Летову, и Башлачеву. Омеге и альфе нашей молодости. И тем дороже они, что лирики шестидесятых, - идолы другого поколения, - обожравшиеся клейнодами и признанием, и так чревато схожие со своими оппонентами физиками в умении одновременно сочетать несовместимое: диссидентствовать и укреплять ядерный щит ненавидимой Родины, протестовать против (многого чего они были против) и не отказываться от премий и лауреатизма, - еще живы, еще пленяют кого-то одряхлелыми и выспренними дарами, как подгнившие в кладовой стопки журналов "Новый Мир" и "Юность", перешедшие мне по наследству задарма и оттого так низко ценимые.
  
  Они разные... Летов - агитатор, несостоявшийся политик из-под которого эпоха выбила трибуну и вместо рупора взявший гитару и микрофон, как при тех же обстоятельствах, но в иное время Белинский вынужденно выбрал перо. Он - вечно в окопах под огнем. Ниже кладбища, выше солнышка. Лед под ногами майора. Грязный бинт и окно за окном. Моя оборона. Вечная весна в одиночной камере. Всегда против. - Поэзии, рифмы, размера, коммунизма, демократии, Господа, против жизни и смерти, против себя в них. Башлачев - надрыв и дотла. Академичный как Аполлон. Сминающий душу как первый снег. Новый мальчик на фронтах мировой поэзии. Плоть от плоти. Рюмка от рюмки. Полные ведра внимательных глаз. Крест, купола, кухня, водка до слез, посошок, колокола да колокольчики... Андрей Рублев, перекрестившийся в рок-н-ролл.
  
  ***
  
  ...И всё же, - национальность [русская, как ни странно] не позволяет мне считать себя либералом.
  
  ***
  
  Ведь вот, допустим, не знаю я грандиознее проекта, чем взять и бросить человеку пить...
  
  С. Мостовщиков
  
  ...Кстати,
  - политические эссе и исторические памфлеты задумываются мной ежедневно и реализуются строго по пятницам. Если вы их еще не читали, то у вас глючит комп или - коли вы читатете сие по старинке, в книге, - они похерены цензурой. Впрочем, я бесконечно удручаем обеими, ибо основаны они на лжи, передергивании фактов и, - - именно вследствие столь достойных фундаментов, используемых мной обыкновенно в мирных целях, - для обуздания жены - - требуют не меньшего доверия чем то, о чём баба Клава толковала тёте Тоне вчера в пять вечера на скамеечке перед подъездом. Ко всему прочему, я беспринципен, а историки и политики подают пример всему человечеству по части безукоризненного соблюдения принципов. Вот, бывает, сидишь с другом Серегой на кухне. Давишь водку. Слушаешь Slayer вперемешку с благовестом церковки через дорогу. Пускаешь слезу. Кресты на маковках, словно украденные звезды. Ветка рябины, нежно насилуемая ветром, стучится тугой тоской в окно. И так трепетно, что даже рассвет не может испортить всё эстетическое великолепие текущего состояния. Но через несколько часов мир поворачивает к тебе лицо. Ты пробужден и тем встревожен. Беспокойство раздражает. Жагала сраму. Сраму жагала . Клянешься: а) не пить - как минимум до вторника. А водку - вообще... б) ходить в спортзал; в) месяц не пересекаться с друзьями, а с Серегой... -вызов как раз от него... - "не-е-е; ну нет; не хочу... чего?.. ну хорошо, перезвони через час"; г) записаться на курсы французского; д) чистить зубы в выходные; е) в наступающую субботу поехать на дачу, помочь теще; ж) посадить дерево; з) подумать куда инвестировать (помимо похода в кабак) заныканные пятьсот долларов; и) о всяком подобном добродетельном... Ощущаешь себя монументально, - это уже не пустые обетования, а принципы. И не буду откладывать: вот прямо сейчас - докурю - и пойду их интегрировать в свою жизнь. Хотя, нет: хотел же еще уровень пройти... Да и вообще, все хорошие дела надо начинать с понедельника - так солидней. И направляешься, борясь с совестливостью, прямиком к компьютеру. А через часа полтора, как-то лениво - не собирался же! - пересеклись с Серегой. И так душевно посидели! - что совсем неожиданно позвонил А* , и еще более стремительно, - не успели и по 50 грамм пропустить (стоп! откуда, кстати, опять водка?! - с утра же на работу!) - появился. И предложил послушать старых мастеров, - Accept там, Cinderella, - В машине у него. Ну что же, - заслушались. Таджики высовывались из окон недостроенного офиса и аплодировали. Гудели проезжающие машины. Соседи навострили бинокли (сколько раз говорили: не пить, не пить рядом с домом!)... И уже за одну складку простыни до сна, под веский набат висков, обнаруживший меня на дне - или глубже и натуралистичней- существования, политически вдохновился; припятилась на ум концепция, подлежащая осмысленной обструкции на завтра: всё благосостояние рачительных стран зиждется на высоких акцизах на алкоголь. Правда, - не было бы у нас так дешево нажраться, - разве пошли бы мы с Серегой пить пиво? Нет. Отправились бы мы на митинг. Отстаивать права и свободу слова - неважно чьи. Сформировали бы агитячейку. Тайное общество. Подготовили б революцию. Подожгли Кремль... А так... - сделали грязь и на работу. Думать некогда.
  
  ...на заре мир снова повесился на солнышке и поворачивает к тебе молодое и мертвое, пропитое новостями лицо, и, пока сознание еще борется с необходимостью ложиться под реальность, на пути в ванну, икотой и миазмами все вчерашние принципы разлагаются в одно-единственное "бля...", краткостью зашифровывающее смазанную шершавой сухостью бодуна формулировку: если мир имеет такой анфас, то уж лучше пребывать в его заднице... как вчера вечером... -
  
  ...УТРО
  
  - и так хочется, чтобы этот в гавно трезвый мир, как можно не сразу тебя не заметил, почеловечней, - поощутимей - тебя проигнорировал..., как можно легче придавил, не расковырял заботами, и не добил ещё одним вечером, в который сказать некому и лучше всего повеситься на телевизоре...
  
  ***
  
  Руководствуясь размытым планом, существующим в моей голове, и редко сходящимся с фактическим расположением улиц, я даю ответ на просьбу объяснить дорогу. Помощь ближнему доставляет радость, обжигаемую муками совести: ведь ты же, вероятно, не туда их послал... Боясь предаться депрессии самоуничижения, цепляюсь за спасительное вероятие и, приходя на работу, стараюсь подавить желание посмотреть на карту... Утешаюсь скромным: что же, в крайнем случае спросят еще у кого...
  
  УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ
  
  ...бедность духа, сумбурность и путаность будут облекаться в самые изысканные выражения и туманные обороты речи, чтобы скрыть за тяжеловесными и напыщенными фразами мелкие, ничтожные, скучные или будничные мысли, подобно человеку, который хочет возместить отсутствующее у него величие красоты одеждой и старается спрятать тщедушность или безобразие своей особы под варварским убранством, мишурой, перьями, брыжжами, буфами и мантиями.
  
  А. Шопенгауэр
  
  Основания, возраст, ценности и обязательства, побудившие меня отвратить сердце от писательства, не досконально, но всё же, изложены выше, где-то с 3 по хероватую страницы. Немногим позже, -
  - двадцать первый год протуберанил знамениями грядущего парада планет - генерализованным масштабам человечества, а лично мне - отдавался осевшей в слизистой зубной пастой, наспех недосмытой и сопряженной с послевкусием вчерашнего "экватора", столь желанного, - -
  вобравшего в себя три отвертки (по пятьдесят с апельсиновым соком), одну "кровавую мэрии" (как положено, - по лезвию ножа), наскоро сбитый в туалете косяк, и - между промежуточным пивом и пяткой - её засосы...
  цвета волны, отраженной в небе, блузка из шерсти, выдающая отнюдь не величественные, не томные, слепленные как специально на охват моей ладони, тем не пошлые, невысокие, малые, эстетически упоительные, физиологически не реагируемые, холмистые подспорья первичного, перорального познания мира... вздернутая вверх сводчатая долгота ресниц, упоительно сулящая продолжение дразняще ускользающей от меня голубизной глаз прежде... вкуса кончика языка, игриво пробегающего по полным знанием дела устам... смеющихся улыбкой... в искушенье подрагивающего пылом пушка под выверенной каплей, - retrousse,- положенной на портрет
  - обрамленный язычески текущим на плечи золотом секущихся волос, -
  её лица между поцелуем и его обещанием, и затем, - - для совершенства, - - немного подплющенной... в неширокие раскрылья...
  ...мордочка симпатичной обезьянки...
  ...и если бы не дурная тенденция в ней, уже заматеревшая привычкой, надевать лосины да колготки, навершенные вкруг талии короткой юбкой, на плотно-спортивные, копирующие заурядность решения женских ее хромосом, ноги... если бы не обстоятельства учебы на "отлично", включающие в себя от корки до корки прочитанный "Войну и мир" и контрастирующее с ними, доводящее ее до порнографически пугающей ручки, ожидание страсти, неловко выроненное ею в репликах подруге и мной подобранное (случайно!) в рекреации перед зачетом:
  - Я только два параграфа успела пробежать... и всё равно заснула около двух. А проснулась - ни одного...
  ...и - главное - когда б не беспечная предусмотрительность её родителей, к стыду своему не накопивших на достойное моих матримониальных поползновений приданное, ибо -
  будучи максималистом, даже в таких тонких материях, как мещанство, всегда мечтал, чтобы одной из добродетелей моей благоверной была обеспеченность ее родственников, а через то, и успешность нашего с ней сосуществования, -
  ...то она уже перевышла бы замуж, а я недоженился вследствие разнузданной неопытности обоих и её единоличной слабости на передок капот, спровоцировавших бы адюльтер аккурат недели через три до начала медового месяца;
  , снизошедшие на меня -
  не оттого, что я её любил, а просто не было любимых -
  вопреки её воле...
  ...после третьей я уронил целеустремленно мечтающую испепелиться сигарету... под скатертью она сладострастно, вопиющими к соитию педипуляциями, пыталась пристроить стянутую нейлоном голень на колено одного, бестолкового до неприличного статуса девственника и до фригидности увлеченного активным спортом товарища, вяло реагировавшего на что-либо, - включая ее ляжки - за изъятием бесед о преимуществах Pittsburg Bulls перед Chicago Penguins, и тем предоставившего мне гандикап в конкурентной борьбе за самку...
  и, несмотря ни на жалкое количество свидетелей, оказавшихся не к месту в вагоне поздней электрички,
  - А чё в тамбур её не вывел? (апостериори вопросительно прокомментировал однокашник) -
  ниже трепетные мои пальцы, уже обследовавшие все томные, мягкие округлости её колен, бедер, ягодиц, лирически и деморализующе уплотненных на 60 ден,
  - Да-а. С колготками всегда проблема... (подчеркнул нотицей всё тот же, эмпирически мудрый)
  мешающими достичь ликующих категорий "выше", "ближе", "глубже" и "а-а-а...ах" полупроводниками вожделения, ни тем паче на горячее, не протрезвленное морозом, общее наше стремление преодолевать устроямые фортуной на пути похоти препоны,
  - Ну всё, езжай - еще руки не отпуская;
  - Давай, я тебя до дома провожу!
  - Нет... Ты не успеешь на послед... - еще губы отвечают губам, еще колодец рта принимает ведро языка;
  - Черт с ней. Я у тебя переночую!
  - Ты что! У меня родители! - мое пожатье выпадает в небо у земли;
  - Ну и что? Ты же говорила у тебя комната отдельная? - уже не хочет, родным ландшафто(а?)м предана...
  - У меня парень есть...
  так и оставшиеся в кавычках предосудительного определения "лобызания по-французски"...
  - Да все они дуры!
  - - навсегда отсекшего светлую сторону пяти сессий высшего просвещения, - а заодно и бесперспективные эрекции, жизнеутверждающие понедельники, чреватые запоем и депрессией "нет" на движения ладони от талии ниже сзади или выше спереди, трансцендентальные, никогда не повторяющиеся "завтра", смешные анекдоты, экстенсивные надежды, ёмкую и беспредельную организацию души, навеки ограниченной факультативным онанизмом, стыдливые рассветы, нежданно наступающие под оглушительные закаты, судьбоносную бессмысленность контрацепции и многое иное, что - тогда - хотелось поскорей скомкать и выбросить, как неудавшийся черновик, и что тем скорее обретает ценность, чем дальше отстоит от нашего сегодня и чем больше умирает наших сверстников, - в пользу грядущей серотьмы аттестованного образованием иждивенца, проматывающего закатанные в асфальтогроб суекатком насущных потреблений невызревшие комплексы юности,
  уверился я твердо,
  протянув ей, в смущении дрожащей рукой, сонет на вчерашнюю тему...
  в тщетность неизбранного поприща; в тридцатьчерез пару пар
  - Здорово! Мне понравилось! - сообщила она томно движение левой ноге,
  ...черный треугольник...
  , взметнувшейся
  ...миром поперхнулся...
  , ввергшей меня в дилемму, относится ли ее реплика к удовольствию от виртуозного промысла куртуазностью вчера или от прикладного петтинга виршами сегодня, и осевшей
  ...откровенней, чем сталь клинка
  на сладострастный фонарь правого колена...
  сомнения затмили веления Неба; а - давеча, когда я уже абсолютно не навыкнул есмь ни что писать, ни как, ни для чего, ни - - даже - - кому, - руки дошли до велиречивого воробья Гибернии,
  зорко-интеллектуальный наблюдатель... расчетливый конструктор... и сухопарый не-поэт... логически подвел купол надгробной плитой под церковь европейской литературы, чей фундамент заложен еще Аристотелем, пропустив катарсис и придав бессмысленность всему последующему писательству, включая неисполненного словом меня... композиции Блуждающих скал - отдельной, хоть какой-нибудь, премии - заразила всех последователей - Сван, Степной волк, Кафка... стайеры, страдающие отдышкой, - неумением реализовывать потенциал... провальная увертюра Сирен: слово не равно музыке, последняя вышла из первого... полифония, мелика... наконец, Пенелопа... чьи формы дискурса выдают кисть мужчины... нет женщины способной на тридцать листов думать о сексе с разными партнерами во время менструации, да еще привязываясь, раскрывая детали романа... конечная и цельная идея... путешествия, блуждания...
  ...гляди в омут и верь судьбе,
  проста, как незатанцованный носовой платок... от детства вниз... из утробы матери во влагалище жены, вращающегося как земной шар и тем приемлющего - в силу естественного притяжения - всё (всех) падающих на (в) неё... ибо природа не допускает пустоты... банальное контрдействие робким попыткам Улиссов разбавить пустое счастье с одной сумбурным разочарованием, по пути к дому, со всеми...
  ...как записк(а/е) в пустом конверте,
  ...и, как любая моя иная, к примеру, о зиме - и ели зашлись яблоневым цветом - повторена; ее покажут вечером, исполненной уже в чьих-то иных форматах и контурах, в новостях культуры по пятому каналу, -
  - факт вечно поражающий меня до столбняка изумления, -
  а может быть, то зависть критикует, ведь и его, ключевая, - размывшая Шекспира в Троицу... сын Творца-призрака алкает отомстить матери - изменнице, не тем, что почитает отца, а вследствие единосущности... само-ненависти?
  ...адресовано(м/й) сам себе...
  аккурат за пять минут, пред неизбежным на ночь туалетом, рассказалась - разве не удивительно? - трехтысячелетними иероглифами прежде, всего за щепотку дней до
  : деву из семени всех богов Девятерица дала Бата... и её злокозненностью убили Бата, и пленилась она щедротами фараона... и Бата переродился в быка, и в кровь его, и в древо, и, трижды преданный ею, щепою срубленной персеи залетел ей в рот... и понесла она... и родила Бата от него же... и, выросши, отомстил Бата и преступной матери, и паскудной жене...
  Джойса, прочитавшим меня до конца за пару недель, чем я устал, послал всё на хуй, - вина довольно, все свободны, - и - - а всё-таки и великих... хотя без официоза лавров Нобеля бывает ли величие?... обламывают! - - пошел спать .
  
  ***
  
  ...И да! - лучший роман двадцатого века был бы "Солярис" , переписанный форматами мозга Джойса и сердцем Фолкнера...
  
  ***
  
  Бюрократические органы, хоть и живут от гражданина, и кормятся им, сами никого не приглашают - людской поток, следуя рукотворным законам, личностно спешит наполнить их алчные коридоры. По какому-то недоразумению природы имея паспорт гражданина России (иным - даже эволюцией - я не могу объяснить появление оного у меня), и я тяготею к периодическому времяпрепровождению у скромных, облаянных матом посетителей, но санкционированных государством, дверей. Душевная пустота, образующаяся от рутинных обстоятельств обстановки, сопровождающей действие ожидания, заполняется обыкновенно почесыванием различных частей тела, выковыриванием козюлек, играми на мобильном, рассматриванием ногтей (и, где-то после часа просиживания - не только своих), дерганьем ногой и иными чрезвычайно полезными и интересными занятиями, и (у меня лично) результируется в мрачные, апокалипстичные афоризмы, полные обсценной лексики, типа "на сидящий зад и х.. не встает". Заветные слова сказаны ("кто последний в 201-й?"), ответная, в деталях информация озвучена вдоль стены расположившимися прочими участниками гандикапа "кто счастливей писсуара" ("все" - "выходят и собирают расписки" - "потом вызывают по-фамильно" - "у двадцати человек только" - "не-е-е, по двадцать раньше было, сейчас у всех" - "и часто выходят?" - "сидите, ждите" - "минут через пятнадцать-двадцать, девушка"), и вдруг в дальнем проёме возникает... - that one, of whom my heart"s been never contemplating, but dick a time of couple played around... - короче говоря, давнишняя приятельница, полу-родственница, то ли наперсница, чем-то близкая, и многим уже отошедшая, со-товарищ противоположных пола и - после её развода (не со мной) и моей свадьбы (не на ней) - убеждений... Та, в скудной беседе с которой совсем не по-уайлдовски афористично задумываешься - отношения чуть менее, чем "в постели", но гораздо теснее, нежели "дружба", приятнее заканчивать вовремя, - - а именно, когда очевидно, что "чуть" уже не преодолеет "менее", а "гораздо" стесняет дружбу в отсутствие половой интриги - - вместо того, чтобы вот так, искренне, но без спиртного, убеждать себя в жизнеспособности иссякающей в разговоре о работе и погоде связи. Хотя... вдругоряд, вечером, с винцом, и не вдвоём, нам платонически забавно нажираться. Но всё это случилось до или случится после, а тогда, едва приметив друг друга, видимо, предчувствуя вялость общих тем, мы общим решением двинулись курить и проебали выход сборщицы расписок, обречась на обильный досуг коридоров бюрократии. Среди прочих обсуждений, как-то: о позиции Палестины в отношении Киотского протокола, об изменении физических свойств продуктов соударений протонов на минимальной скорости в андронном коллайдере и по поводу отсутствия цели в энтелехии, я сумрачно (зная, - большее не светит) созерцал снующие мимо округлости женского рода во множественном числе, за что она попрекала меня живой женой. Я огрызался, из последних мужских сил упорствуя в супружеской ереси. Она жестоко молчала, намекая на то, что все романы Пелевина и Сорокина не стоят и строчки иероглифов Оуян Сю. Незаметно подходили новые люди, с тем же удивлением узнававшие о сборе расписок и убегало старое время, неизменно отвечая им "крайних нет". Темы иссякли. Округлости пропали на обед. Зевалось. Чу! Слышу: "а я всё равно займу. На всякий случай. Женщина, за вами буду!". - "А тогда я тоже займу! Я раньше пришла. Я за той женщиной. Вы вот за мужчиной." - "Нет за мужчиной я занимал!" - "Да вас вообще не стояло!" - "Как? Вот молодой человек - он первый - подтвердит. Я отходил просто...". - "Да нет! Молодой человек за мной был..."...
  
  ***
  
  ...Награфоманишь что-нибудь забавненькое, в веселой эйфории, смеющемся угаре... и после наступает творческое похмелье. Хотя никто еще не читал и не прочитает, но я уже оплыл как утренний туман. И хочется не быть знакомым никому, не замечаться, не верить в будущее и сомневаться в настоящем, хранить в себе опустошительную разочарованность, как остывающий уголек в сырой траве, случайно выпавший из костровища...
  
  ***
  
  ...Lasse de vivre, ayant peur de mourir - немного грубее - - в падлу жить, страшно умирать! - - сердце родило эту боль в слова задолго до глаз, укравших ее у Верлена... А ему, быть может, подсказал Корнель, сам выудивший оригинал в античности... Чем не резон, удерживающий руку от начинаний писательства - просто всё уже было?.. И я продолжаю листать томик французских импрессий...
  
  Moi, j"allais, rêvant du divin Platon
  Et de Phidias,
  Et de Salamine et de Marathon,
  Sous l"æil cligotant des bleus becs de gaz.
  
  ...Убрать бы отсюда имена собственные, навеянные - то ли завистью к чужому воплощенному тщеславию, то ли зависимостью от оценок внешнего мира, то ли неспособностью реализовывать себя вне исторических парадигм, то ли грязной тягой европейцев к индивидуализму и персонификациям, - сменить их безличными судорогами описаний - хоть набережной Сены, - и...
  
  Выцветшая поэзия Европы должна была, - следуя усталой логике природы - опасть мириадами листьев на гладь пруда, тонкой и краткой рябью подернув стареющую луну... От Малларме до Рёкана - пара качающихся на сосне Росэцу мертвецов Верлена. Путь почти свершился к началу эпохи Мэйдзи. Две глыбы встретились ранее, чем одна из них приняла форму и содержание другой посредством векового саморазвития. И разошлись. Одна - восточная - застыла в прежних очертаниях, как она это делала на протяжении тысячи лет, периодически закосневая на века в ожидании резца новатора. Другая проследовала знакомыми ей маршрутами беспрерывных совершенствований, венец которых всегда - кладбище...
  
  Красивые идеи хотят быть брошенными. Душа требует продолжения поэзии. Отлечь мозгом от мысли. Где там палец колодой перелег между букв?.. Ах да, комментарии -
  
  ...Лепелетье датирует стихотворение 1864 годом, добавляя что в ту эпоху поэта не хлестали никакие "злые ветры" и "боль, которую он якобы испытывал, была только художественным мироощущением". ?
  
  Меж тем, та боль отзывчива во мне... Одним уколом. - Строки разбегаются от смешавшихся порывом зрачков, от бестолковых бесед обезличенных моим вдохновением девушек и застревают где-то в горле, едва коснувшись сердца. Смотрю в окно. Холодный мрак. По мосту электричка, - а я в ней, - пересекает кольцевую, - в огнях, франтовую, забитую пыхтящими в пробке автомобилями. Крест дорог. Моя, - железная, - имеет свой тупик. А та, иная, - безначальная окружность. И крест меня, как человека. - - Там, на дорогах, - в машине ли, поезде - проходит моя жизнь. Отторгающая и неприятная. Накормленная и радостно-перспективная. Имеющая вершиной пролетать в иномарке с проблесковым маячком мимо строительных рынков, развалившихся дешевым мусором вдоль МКАД, а дном - ходить по облезлым вагоном, воняя потом и обмочившейся мечтой, и собирать утиль. И я - подвешенный трусостью над минимумом и ленью под максимумом, - не врисовываюсь в этот пейзаж, принадлежа ему жизнью. Безраздельно до смерти. Здесь - в мятущихся строфах, -прибежище души. Дрожащей пронзительной оторванностью. Сомневающейся, всегда неудовлетворенной, кающейся, страдающей, взыскующей, плачущей, смятенной... Не слишком удачное прибежище, но - по чувствам, интуитивно - моё. Жизнь занята другим. И я - сиюминутный проводник между электричеством фонарей и темной болью души, - могу отдать ему лишь смерть. Лишь вечность, столь малозначащую для жизни...
  
  ***
  
  Девушка, - хотя, издалека, черт ее разберет - сморчком, в рабочем комбинезоне, вызывая желание по-мужски подать ей руку, на корточках; - малярша? дворничиха? - наверное неверно подсказывает некрашеная дверь и запущенный окурками двор - перед парадным, в тапочках, советует по мобильному телефону. - "...а ты ему скажи: я изменилась! Мне уже не тринадцать, и не пятнадцать" - я жду существенное число - "а почти двадцать!". - Избалованным - фантазиями ли? женщинами? - тридцатилетним мозгом, предполагаю касательство рекомендации: подруга жаждет счастья, ищет пути вернуться к тому, кто оставил ее в одиночестве улиц и стен... "Скажи, что устала! Что любишь другого! Да тяжело! Мой тоже вон и на лестнице ждал, и на лавочке перед домом спал..." - забавно, когда кажется, что все знаешь наперед, обманываться... Может в этом и есть интерес жизни?
  
  ***
  
  Настроение вещь нежная. Оно улучшается от улыбки незнакомки. От весеннего солнышка. От прохлады летнего утра. От неожиданной премии. От ожидаемой зарплаты. От сытного обеда. От десятичасового сна. От пары рюмок коньяка. От интимной связи. От победы твоей команды. От затяжки сигаретой. От того, что нигде не болит. От выигрыша в карты. От полной луны, разделяющей твое одиночество. От теплоты, льющей с батареи в зимний вечер. От сознания того, как много еще таких вечеров. И мне не нравится. Шансы сто к одному. Довольное урчание в брюхе. Желание смотреть телевизор. Стремление получать больше. Блестящая радость в груди. Веселая пьянка, где женщины ищут моего, в том числе, внимания. Манящее дыхание леса, зовущее не умирать. Стремнина радостной реки, влекущая плыть против жары, против течения. Возможность покупать ненужные вещи. Вероятие подняться в карьере. Здоровые мнения и здравая печень. Чистота квартиры. Расставленные по полкам книги и - по правилам - все запятые и точки в тексте. Презервативы и дети. Определенность перспектив и однозначность жизни. Страх смерти и ясность рассудка, - о, боги! - ненавижу бояться смерти! - Ненавижу себя, когда мне нравится жить.
  
  ***
  
  - Нет, такую любить нельзя. Присунуть разок или два - самое оно.- Дабы читатель не уличил меня в вольности идиом, да припишу эту фразу просидевшему рядом с шагами моих ног; и утвержу ее - фразу - лучшим комплиментом женщине от мужчины. И даже - для вящего развлечения - допустим большее: всё от начала сего абзаца до двоеточия, венчающего оный, автор подглядел в дневнике знакомой. Что же, продолжаем подглядывать:
  - Дак она тебе и не даст. Чо-ж размениваться на любовь-то.
  - Врешь, скотина. То, что любишь, то и не любится. Женишься на такой и забудешь. Будет каждую ночь томить потением под боком. Пройдет, - пусть и не оглянувшись - не вспомнишь. А вот коли сразу, с ходу, рогатку раскинет, а затем растворится, канет, минует - мимолетная, случайностью однажды порхнувшая, пыльцою с бабочки крыла о лепесток, - черной сукровицей зашедшийся, падающий, - задевшего, осыпавшаяся, проблеском, мельком кивнувшая... - вот здесь и приступит "писдец"...
  - Точно! Я-то все мучаюсь. Отчего в русском языке "писдато" носит позитивную наполненность, а "хуёво" - полный негатив кажет? Думал, аргументируется так отсутствие матриархата у славянских племен. А от ведь сломал ты мне доктрину... Есть же еще "ахуенно" и вот твой этот...
  - Да, писдец! - Идешь по жизни потом мыкаться, теряясь по мокрощелкам, да тыкаясь в алчные влагалища, ту ища свою - росу испитую восходом, всплеском луны в колодце разошедшуюся, запахом заката по кронам берез промчавшуюся, эхом осени под снегом растоптанную - портреты ее нарисовывая на рожи потаскух и жен, да после скандалами образ этот из них выколачивая, в их бездушных слезах ее отражение вздохом оплакивая...
  
  ***
  
  Свобода выбора - категория творческая. Потребитель ограничен производимым набором товаров .
  
  ***
  
  Как только в стране наступает кризис, тянет сменить профессию. С настойчиво приносящей насущность на манящую дурью иллюзорности. В девяносто восьмом (случился такой год, если же считать не по Экзигию, но по- правильному - двадцать второй) все мои вымученные возможности бросились скупыми пригоршнями под ногти кого-то, кого я не знаю, но занимавшегося оценкой средневзвешенного уровня психоза в конкретном индивидууме как результата крушения самого гуманного мира в государстве. Все нажитые к тому моменту свершения - полтора десятка эпиталам, посвященных бракоразводному процессу прочитанного прошлого с ненаписанным будущим - занес я кривой тропинкой (там, когда от метро идешь, Макдональдс - кстати, при всей дешевой пошлости продукции им выпускаемой, дефекация после нее одна из лучших, - огибать приходится) в литературный институт. Дефолт так вдарил по бюджету федерального уровня, что всех адекватных специалистов сократили, а талантливые ушли сами, и остались на местах буквами обетованных сплошь идиоты. - А как иначе объяснить факт отказа мне в допуске до экзамена? Не слабостью же моих свершений? Вот и сейчас... Надысь смотрел телевизор. Рассказывали разные истории про работников кино. И вот неожиданно для себя, прочувствовал я в себе дергающие за хвост честолюбия нотки режиссерского таланта. Задумавшись над поведанном мне голубым экраном, - мол, вещали короткие эфирные волны, преобразившись наукой в стариковатого мэтра, - попробуйте изобразить в картинах, например, жару. Я и потщился:
  
  Картинка пейзажа дрожит, растворяемая угарным газом (CO - кто не помнит) выхлопных труб. Темные пятна на спине и подмышке - мне видно лишь одну, правую, - плотного мужичка не так, чтобы сильно пахли, но молодой парень рядом отводит вздернутый нос, попутно - взмахом головы - поправляя челку, а на самом деле - рукой - смахивая капельку пота, вкрадчиво продолжающую заплотиненый небрежным платком ручей, теряющийся в дебрях бровей. Сквозь открытое окошко троллейбуса видна встречная полоса, рассеченная солнцем на светлый и темный асфальт, и продуваемая пылью нередких, но едущих, машин. Боковым зрением - в смешении плотного стыда и легковесной наглости - голые колени не стесняются короткого платья и, под звуки сцепления, переходят в томную мягкость каемки бедра, - - наконец тронулись...
  
  ...Приблизительно вот так снял бы ваш, читатели, непокорный хозяин, теплое время года. Но, будучи непримиримым противником решительных действий, полез он в помойку сутью имеющей интернет. Отыскал сайт курсов сценаристов и режиссеров. Отзнакомился. Высморкнулся - плюнул. Прием окончен. Денег нет таких. И не предвидится в свете неподвластного кризису инстинкта жены залететь. Доскональность - вот что я ненавижу в себе и вменяю в вину этому миру. Прошерстил весь ресурс. Всосал десяток работ студентов и стал еще более убежденным противником творческого образования: черт возьми! - их учат не тому! Это же, вашу матерь, литература, - вероятней всего, с приставкой псевдо-, но никак не сценарии! Будь они даже с тем же пафосным префиксом. - Адьё, дорогие мои... не пойду я к вам. Из принципа - чтобы я под этим не подразумевал... Хотя стоп, стоп, стоп. - Задание с экзамена - сотворить на тему "Следы на снегу". Прикинул. Смекнул.
  
  - Непропорциально счастливые, вязко масштабные, глубоко вставляющие, нечеловечески круглые, экзистенциально чувственные, - они, - следы на снегу, - начинались из зарослей парковых кустов и, - пронизанные каким-то мистическим обломом филидов, голубой подлунной искрой обрамленные по волнистой окружности, исторгающие отталкивающую завороженность, - прежде чем раствориться на расчищенном до слякотной мерзости уже шоссе, последним, завершенным, историческим безмолвием зрели в сером, придорожном сугробе. "Какие же огромные и материально не подтвержденные!" - в наивном ужасе подумалось мне. Желая проверить догадку, я перешел улицу и, пройдя вдоль трассы метров тридцать, увидел жесткое в своей огромности темное пятно. И, хотя в отсутствие мачто-осветительных приборов цвет был не ясен, а контуры блеклы, навеса загадочности безвозвратно одернулась.
  
  "...Сегодня, около пяти часов, на улице Латышских стрелков, в районе дома восемнадцать, водитель маршрутного такси Мирзоян сбил сбежавшего из цирка слона. Животное получило телесные увечья и доставлено в отделение реанимации районной больницы в крайне тяжелом состоянии", - сообщили мне вечерние новости по местному каналу. "Странно, - подчеркнул я еще перед сном прожитый день - вот уж по следам никак не скажешь, что это мог быть слон".
  
  ***
  
  От скуки пью. От скуки читаю. От скуки думаю. От скуки пишу. От скуки чешу и - кое-что - даже ковыряю... Всё - от скуки. И ничего не делаю - от скуки тоже.
  
  ***
  
  Ей было немного за тридцать. Но в лицо давали все двадцать пять. Паук-время уже плел сети морщин от глаз к вискам, но варварское торжество техногенного века еще позволяло скрыть их легким слоем крема. Да и Бог не обидел фигурой. Сзади - почти девочка, если бы не слегка отвислые ягодицы и немного располневшие икры. К счастью, "слегка" и "немного" замечал только муж, знавший её восьмилетней давности. Судьба была к ней милостива и отпускала всего, но понемногу, как капитализм рабочему классу. Накладка выходила с потомством, - пока не получалось. Памятуя об общественной несознательности супруга, обошедшейся ей в шесть лишних лет внебрачной связи, она, -боясь утратить накопленное, - не держалась постоянного нудежа и все еще - чаще без скандала, - тихо надеялась. Как у многих, жизнь ее катилась траекторией черной дыры - то бишь кое-как, - а не взбиралась по прямой к торжеству мечтания. Цветы у домика в Подмосковье, уже оформленного на маму, но пока не перешедшего в наследство ей, да по воскресеньям - умеет же, сволочь! - обнадеживающие ласки мужа, - составляли ее текущее счастье, таковым не воспринимаемое. Хотелось большего - виллу на Женевском озере, путешествий, котят, созданий, зовущих ее "мамой", шоппинга без ограничений, "инфинити" с усатым водителем (в бытность девочкой ее влекло к мужчинам с развесистой растительностью) и еще чего-то... Но... - сколь много в этом "но"! - Именно оно разнообразит нашу жизнь, многогранно разделяя мечты и реальность.
  
  Вечером она приходила домой. Уставшая и жаждущая ухода за ней, а не ее - за квартирой и брюхатым недоразумением, бездельем сваленным перед телевизором. Получалось - разогрей ужин, протри полы, приготовь на завтра, постирай и полчасика на собственный маникюр. Дурно, некрасиво получалось. Несправедливо. А он еще и жизни учит. По-всякому. То припарковалась не так, то одела не то - ему-то, увальню бестолковому, без вкуса тридцать лет прожившему, чего соваться? - то вела себя неправильно, то... бес с ним. Уже привыкла, пусть и не заметив как стала доминировать в исполнении обязанностей, даже супружеских. Подчас бывает: так накатит, так припрет! - гад, подлюка! - до слез и истерики, - хоть вон, хоть к маме. Но та раз в два дня звонит сама, чем не позволяет любить себя до перспективы жить в одной квартире. Этот - уперся в пыльный экран, не оторвешь - а мог бы мягко поцеловать, провести рукой по бедру, прижать... - а, уж ладно, хоть бы пыль протер!
  
  И был на дворе обычный и тихий вечер, с затихающим шумом детворы, излупцованный неловкими, медлительными сумерками, пахнущий подступающей к щиколоткам росой и грозящий упертою скукой семейного торжества. Она старалась не думать и просто считала шаги до подъезда. Открывая дверь, предбанник перед лифтом немного - до негромкого, мимолетного вскрика - испугал ее блестящими глазами черной собаки, переставшей лежать. Пес вскочил и затравленно глядя, попятился в другой, более отдаленный угол. Перебитая передняя лапа его волочилась, растапливая ее сердце на милосердие. "Бедненький" - протянулось в ее голове, пока лифт гудел шахтой вверху. Ей даже захотелось погладить и как-то приласкать его, но приличия и соображения гигиены настаивали на проявлении дистанционной жалости и она, практично, по привычке, не стала им перечить, сопереживая несчастному созданию всей душой со стороны.
  
  Муж встретил ее в коридоре обыденным поцелуем в щеку. Ей хотелось поесть и было совсем не до нежностей. - "Ну не надо!" - "Тебе не нравиться?" - "Нет, просто устала и хочу сначала поесть" - "Ну и ладно!" - Тихо разошлись по комнатам. - "Ты снова сегодня кольцо забыл?" - Нечленораздельный ответ. Немножко взругнулись. Хоть ужин разогрет, - уже можно начинать прощать, закрыв глаза на то, что она достойна и салата, но "я не ем эту траву; хочешь - сделай сама". Еще попрепирались: футбол или сериал. Это он из принципа уже. Из вредного принципа. Мелочно мстит за кольцо и скоро сдается. И она - уже успокоившая желудок - уступает. Ведь главное в браке - этой ежедневной войнушке - не считать, кто победил, за кем последняя реплика... Все залюбливается общей простынею - это он умеет, да и она... не фригидна... Его тяжелое дыхание уже уносят струи душа. Она перевернулась набок и, как в детстве, поджала бедра к животу, стараясь подольше удержать остатки редких, крошечных, но счастливых услуг вечера, щедро оплачиваемых скандалом ежедневной жизни...
  
  Посреди темноты, начинающей сутки, когда он уже откатился на свою сторону кровати, бессовестно развернувшись к ней спиной, а полная луна обещала перспективы неясных сновидений и вполне себе конкретных месячных, в сочащее прохладной тишиной окно ворвался вой... в иное время печальный, продирающий душу, раскрывающий вселенское одиночество живого существа пред звездным мраком неба, а сейчас - разбивший сон в три часа ночи - лишь нудный и раздражающий... "У-у-у. Придушить бы этого пса" - зло прохрипело рядом и она, молча, согласилась...
  
  В горячечной спешке утренних минут, разрываясь между бутербродом и зубной щеткой, подгоняемая блестящими замечаниями - "через десять минут выходим" - подкрашивая одной рукой красные с недосыпанной ночи глаза, а сгибаемыми пальцами другой считая месяцы, насколько хватит еще сил, она не помнила вчера. "Кольцо одел?" - привычно подавила она зевок при выходе из подъезда и наткнулась на безмолвно безымянный палец, разнообразивший измученный постоянством пейзаж. В нем - под вздымающимся солнцем - лениво грелся пес, чернея на траве и разрешая прохожим его не замечать. "От, сволочь, дрыхнет" - в спешке, чтобы заполнить злость опостылевшего вопроса, утвердил муж, - "А нам иди работай". - Стремясь не отставать, проигнорировав раздавленное в луже облако, она не обернулась на вчерашнюю жалость, не удивилась обыкновенной серости асфальта и безразлично пропустила через сердце солидарность озлобленности мужа.
  
  ***
  
  Наличие в мире женщин исчерпывает вероятие существования Бога.
  
  То, что утешает...
  
  ...И если шесть миллиардов тупиц верят в или отрицают Христа, Аллаха, Майтрею, Митру и прочую подобную дребедень, а U2 признается лучшей рок-группой мира, то, - коль и не сегодня, уж наверняка лет через пятьдесят по моему издыханию - сыщется всё-таки немногим больше одного идиота, способного порадоваться сему творенью...
  
  КРИЗИС
  
  Voilà que monte en lui le vin de la Paresse,
  Soupir d"harmonica qui pourrait délirer;
  L"enfant se sent, selon la lenteur des caresses,
  Sourdre et mourir sans cesse un désir de pleurer.
  
  ArthurRimbaud
  
  ...Если присмотреться внимательно, выражение ее лица напоминало обласканного, но не той манерой и не в той мере, как хотелось бы, недокормленного пуделька. Но большинство за ней не напрягалось, и оттого, на ходу оценив будничность форм, влеклись дальше, лишая себя счастья раскрыть ее незаурядность, сквозившую в печально-трогательном взоре, подернутом легким, чарующим астигматизмом; - она просто не успевала поднять глаза, чтобы дать им, - прохожим, одноклассникам, знакомым, и даже любовникам - скромную возможность доказать жаркую состоятельность ее оптимизма, после многих проб по-прежнему сохранявшего безошибочные места с пазами для половинки. Ведь Та...Васантасена - будем звать ее так, ибо, помимо невольного книксена Пуш... Шудраке, у меня есть еще ряд причин употребить это наречение, наименее убедительная и связная из коих состоит в трагической непричастности дам с подобным именем к сонмищам героинь моего алькова, - воспитанная мамой (или подругой) в душевной близости к Шагалу и Преверу, с отроковичества мучилась вопросом Quel jour sommes-nous ?; но не в том смысле, чтобы она не знала очевидный ответ - Où sont les neiges d"antan ! - а просто респонденты откликались недостаточной глубиной и продолжительностью.
  
  - Иллюзия оканчивается там, где человек начинает существовать для себя, там, где вырождаются сомнения, и утверждается уверенность... Но все самое прекрасное делается с сомнением в его необходимости, случайно, мимолетом, не в прок... А уверенность... - это тропа, влекущая в бездну... Если бы хоть один человек сомневался в целесообразности собственных действий, как много жизней было бы спасено... или не родилось бы вовсе...
  - Ты субъективный идеалист...
  - Это Сартр, не я.
  - Но ты к нему причастен хотя бы неточными цитатами.
  - Ах, бросьте... Если уж и упиваться экзистенциализмом, то я предпочитаю китайцев...
  
  Она мне просто объект завоевания, - мимолетная, скорее интеллектуальная, чем чувственная, быстрее неоправданная, нежели необходимая, - но мне нужна ее капитуляция... нет, не в постель, - я ли избыточно хорош, или она ниже планки моих чрезмерно идеаловьных ценностей? - а в разбрызганную блевотину слюнявого, юношеского тщеславия, так мало знавшего преклонения женщин... несмотря даже на краткость ее ног, одутловатую в бедрах, и расплывчатую, неряшливо расползающуюся мечтательность талии, увенчанную бюстом, быть может, на четверку... - нет, любить Вас не поднимается рука...
  
  - Милая Тать... Васантасена, ваша васильковая вера глупа! Вы мчитесь в скоростном экспрессе до неопределенной станции. Сходите, чуть-чуть потопчитесь по платформе, - не замечая режущего блеска уходящих рельс, прелести коченеющих лапок дохлой крысы под мусоркой, отчаянности одинокой лужи в ложбинке асфальта, изношенного уже платным желанием утрамбовщика похмелиться, абортированную обесформленностью беременность жестяной банки... - а лишь вдохнёте предательский запах сиреневых кустов, прознобите его несоответствие стуку Вашего сердца, и снова в поезд... Ваша априорная установка на конечную спасительность любви, изначальную ее сущность как механизма, толкающего ролики мира, мешает Вам получать удовольствие от сомнительных надежд... От ошибок, раскрашивающих нашу жизнь... Исчерпывает все изумительные исходы заблуждений. Nous ne savons pas ce que c"est que l"amour - не так ли? В незнании и сомнении... Ведь каждое новое сближение может выцвесть в любовь...
  - Или отцвести... Ты не понимаешь. Когда любовь есть, она есть...
  - Она есть всегда! Не бытовая, обязывающая, а некие оттенки симпатий, полутона чувств... Не всегда же неверный пульс, и кровь в лицо, с головой да в омут... Да даже и так... Звонкий изгиб запястья, охвативший поручень, короткий запах рассвета, мелькнувшая прядь, задевающая мои губы лишь одним, оторвавшимся уже волоском... - и я люблю, не зная еще кого, но чувство вскормлено и выпестовано задолго до появления навязчивых слов, сформулированных в причины. Кто может объяснить, отчего он любит, тот не любит...
  
  Ее улыбка льстит желанием продолжения... хотя, мне - не умеющему смотреть глаза в глаза, или даже иезуитски ложиться взглядом в переносицу, и пляшущему нервными зрачками по всему интерьеру, на горизонтах включающему черты ее лица, - мнится едва уловимое, не соглашающееся, движение мочки уха, изгиба подбородка... Ей все равно... источенный ветер моих слов гасится в коридорах ее ресниц... Она непобедима в упёртой привязанности к идеалам, зачатым - быть того не может! - кровавым удивленьем первых месячных, отёртых листом с формулировкою любви [,] её рукой в чужих строках нашедшей оплодотворенье - Aime-toi, comme l"air du ciel aime le vent - глагольно, по-мужски?.. А мне... моря ее коленей нуждалось выставить на дно; услышать "да" - лишь потому, что я уже пошел в разгон асексуальных эрудиций; "да", молчанием, - для глухого самолюбья как "нет", желанием для пустоты.
  
  - Помните эту историю... про художника Ван Цзы-ю?
  - Нет.
  Я не ждал "я не знаю", - мы все с удовольствием потакаем себе маленькой ложью. Это даже не подлость.
  - ...И вот он плывет в ночь, пересекая, перечёркивая страх и непогоду скромным изволением разделить общение, - ведь звёзды ещё - хоть и в редких дырках мокрого неба, - высоко и есть о чем говорить с другом; тёмная вода заливается через борта, где-то за той излучиной давеча ограбили и убили торговца из Лояна, а вот там, где по правому берегу видна рощица утунов, накрывающая плоскую равнину, словно прическа - лоб гуйфэй, там стремнина, могилой уложившая многих рыбаков; и он наседает на вёсла, уходя ближе к тихому берегу... или нет, нет... Была спокойная, лунная, безветренная, послеосенняя, но уже предзимняя, усеиваемая толстыми харкотинами снега, ночь. Лодка шла по течению, мерно и безлико замазывая волной топорную гладь... Он мог пить вино в пути, мог спать, мог блевать от красоты пейзажа или просто сморкаться в воду... Не важно. К рассвету он добрался до дома Дай Ань-дао и, подойдя к двери, поднял руку постучать... Но замер. Секунда. Две. Миг... - Развернулся и поплыл домой... ибо чувство, родившее желание, ушло...
  
  Ее подбородок замирает в тыльную мякоть ладони. Ресницы малярными кистями окунаются в приглушенный свет бара и ото лба до переносицы кладут тень ей на лицо.
  
  - Мне сказали я слишком сложная... - Кто? - Зрачки напротив блестят не то настороженным испугом, не то... -я поспешен в желании успокоить, размочить... вернуть этим глазам зияние колодца, распахнутых в бездну ставен и слово оставляет мысль в районе суффикса... - А-аа-а. Vous n"avez rien compris à ma simplicité - ...разочарованием в переоценке собеседника, но никак не желанием получить опровержение. Смущенно откашливаюсь под скос разделяющего нас стола -... Он неправ... Пауза. Она не понимает. Или слишком хорошо понимает. - Вы слишком многого хотите от мужчин... - Разве понимание, это так много? Ты же способен... - Весь вычурный стиль нашего общения создавал комфорт обоим: мне позволял в деланных пафосом манерах прикрывать и приоткрывать нищету сердца, скорбящего о чем-то; ей - отыскивать это что-то и во мне... В последнем предположении, безусловно, самонадеянного эгоизма не меньше, чем в старости, и может быть, - задним умом постулирую я ныне, - она просто была кем была...
  
  - Они красивы, но... как-то мертвы... Очень живописно...
  - Я бы сказал "натуралистично"...
  - Да. Слишком мертвые и чересчур натуралистичные...
  - Натуралистично дохлые, как копченая сельдь...
  - Хотя... Рэмбо еще может быть...
  - Рэмбо единственный из них, кто окончил дни, располагая потенциалом добротного пасечника-спекулянта... (и добавляю, лишь для себя и только мозгом, - не тем ли он так притягателен для Вас, mon amie?).
  - ... Я отойду?...
  - А мне напрашиваются параллели сырого, доцерко... или, вернее, вне-церковного христианства в их творчестве... Все эти поцелуи в язвы, горизонты, зовущие чревом потаскухи омыть стопы волосами, аперетивы на бульваре кровью своего бога, евхаристия его проклятой любовью, ... intra tua vulnara absconde me ...смерть, пахнущая высшей истиной, суицид, как акт освобождения...- это очередной, после Лойолы, виток увлечения чистым, обнаженным во всей его плотской мерзости, Христом... - Ах, я забуду эту красивую патетику к её возвращению... Ушла... так не вовремя... привязать коней ... перебила мазу...
  
  - Hey !
  - Hello ! - я просквозил вздернутую лаком челку зарубежного юноши.
  - How are you?
  - Fine - дежурно мычу и втягиваю пива. Это у них привычка такая. Подойти к незнакомцу. Поздороваться. Потрындеть ни о чем. Ну, сейчас я сурово взгляну... должен отвалить.
  - I just saw you"re with the girl ...
  От ёть! Не отвалил. Придется жечь вербально. - Beg your pardon? Had no pleasure to be acquainted with you ...
  - Isn"t it that impossible?
  - What?
  - To make an acquaintance?
  Морщу лоб - Таньку мутит, что ль? Ну что же, она искала...жениха с иных окраин - Well, I don"t know if she"d like you ...
  Сел баран. Пиво противное. Ну чего ко мне обращаться, если хочешь познакомиться с ней?
  - Are you a couple?
  Ну это-то ему зачем? - No, no... - На что намекает-то?
  -What are you doing tonight? - А-а-а-а!!!Верно, свингер... Интересно... Хотя согласится ли Та... Да и его половину оценить бы не мешало...
  - Actually ... морщу лоб... Нет неправильно, как-то... - We"re drinking beer...
  - Oh, no... I mean... Maybe you, personally, would like to join me? - Чё? Чё я-то? Причём здесь я? А можт он этого?.. - ё-ё-ё!
  - Stupid-dumb-shit-goddam-motherfucker-bugger - Кажется, рдеющие жаром скулы выдают... - По периметру бара юноши мило общаются с мужчинами, некоторые вдрожь, до поцелуев...
  -You seem to be a gay... - Так он точно того!... И смотрит, главное, выжидающе!
  - No, no, I"m really not... Во попал! Нервно заплясало колено... Где же Та..? Че сидит-то?
  - Sure? - Нет, ну с чего?!.
  
  В наивной жестокости мой эгоизм придумал, - но не оправдал, - ее любовь комне...Хоть не любил. Она? - Скорее ждала, - встречного жеста, чтобы прибиться, - не надеясь... Расставались долго - полтора десятка станций. Во рту свинец дешевой водки. Ссылаясь на перегар, я прятал откровенность взгляда в размытых скоростью пейзажах, изредка поглядывая ей в глаза и, - после каждого закрытия дверей, - не удивляясь, как ее фигура становилась всё упоительней, всё обольстительней, а моя рука все ближе... к идеалу, виденному мной лишь однажды, сзади, в 1994 году в переходе с Площади Революции на Площадь Свердлова, и вот вернувшегося... на слово передо мной... Не запрещая, не подталкивая... Та... Фразы и темы падали на стук колес, и таяли, не вваливаясь в память, как время... Что будет правильным, что нет? Её грудь, талия, бедра... были уже избыточно рядом, чтобы протрезветь и вспомнить свой вкус и их, - как и мои текущие, - с ним расхождения... "Не надо", - мило и не отталкивающе, ее ладонь легла на сердце. Я знал, что не надо... что нет надо, нет любви, нет продолжения, а есть?... есть лишь топкая, горячая благодарность за всё, чему она невольно, - и незаметно для моего тщеславия, - мне дала; за те простые разговоры, не покрывающиеся ни дружбой, ни влюбленностью; за тихое внимание зеркальных глаз; за романтику "вы"; за беспокойство - а может и за что-то большее... простите Тать... , вы помните... вы перепутали... тот sms... я просто хотел напиться, отчаянно желая умереть... ведь действия синонимичны... провал во тьму, падение в нет... - за то... тот поцелуй, в мучительных раздумьях... Мои губы слепо уткнулись в ее, - - полу-разумно, полу-возвышенно, полуразрушенно, полуистленно, - - отдаваясь взвешенному порыву... Шея, щека, губы, снова шея, немного плеча, опять губы... Как поросенок тыкается в свиноматку - нелепо, неумело, - и, может быть, даже не нужно... Что было правильным... что нет?
  
  ...Всё та же мушка над верхней губой, навостренной очарованием неизвестности и протяжная, жеманная и слишком правильная - вежливо-трагичная - речь? -меньше выдавали в ней особу, опоздавшую родиться в свое время, парой веков раньше, чем несчастная ее изолированность от современных воспитателей мудрости, - анаши и водки. И мне, чтобы не остаться в ее слезах обескураживающе зрелым и преступно недостижимым, все еще вынуждалось искать равенства в обращении на "вы", даже несмотря на состоявшееся наше прощание и новую - через два года высохших акций и наших непоженившихся судеб, через полтора лета ее опыта поиска счастья среди зеленых не то карт, не то листьев где-то в районе между Великими Озерами и Idlпустым лесом, через время, понадобившегося мне растерять еще немного разочарований жизни, - встречу, сделавшую наше "вы" заматеревшим и огрубевшим в пыльных объятиях Садового кольца, больше не удерживающим равновесия не в унисон смердящих сердец.
  
  - Но это же естественно! Тут нет ничего страшного!
  - Нет, но как?.. Отчего мне следует терять себя в не мной протоптанных следах?
  - А чего ты боишься?
  - Не знаю... Вроде все правильно и обыкновенно... Но я не хочу... Это как расстаться с собой. Умереть и стать другим... Даже хуже. Смерть есть шанс не заметить - только другие почувствуют, а здесь... Кастрация души?..
  - Ты просто боишься...
  - А вот это неоригинально. И правильно боюсь. Ничто так не съедает душу как тесное общение с женщиной... Скажите еще эмоционально озимый я, и прочее там...
  - Ну ты же ее любишь?
  - Любишь? Ха-ха. А что оно такое? Вот, вы, Тане... все ищете... И что нашли? В одном не то, в другом не это... Где она, эта любовь? Ее готовят на потных простынях, а результат затем двадцать лет сосет из тебя нервы и деньги...
  - Ей же это нужно... как всем женщинам...
  - Нет, ну стоп! Вы же не стремитесь замуж за кого попало?..
  - Я для мужчин слишком сложная, как мне сказал... - мягкая улыбка.
  - Помню, помню... Ну вот ведь живете... И не замужем...
  - Ну это так... Просто тяжелое увлечение. Необходимое плечо, о которое чем скорее споткнешься, тем раньше пойдешь искать другое...
  - Вот, вот! О чем я и твердил: нету, нету никакой любви... Это пошлый миф... Есть привязанность. Уважение...
  - Ну хорошо. Ты же ее уважаешь? Вот и сделай приятное...
  - Да это не ее! Это стереотипы, окопавшиеся в неокрепшем мозгу. Недаром ведь критические дни у женщин возникают позже, чем желание выйти замуж...
  - Я, правда, не понимаю тебя. Что изменится? Она же милый человечек...
  
  ...И снова те же жесткие пряди вбирают дым моей сигареты, привычной заботой, и также привычно напрасно, - что уже после раз смененной пепельницы, прекращаешь бесполезные пассы, - отгоняемые рукой... и снова тот же монгольский разрез, таящий темную тайну далеких глаз, нависает над осыпающейся мимо рта пеной... но уже чего-то нет... - нераспознанного смущения, дав? обаятельного интереса новиз...? - до такой степени, что не хочется искать чего именно... теперь - здорово и по хрен! И "здорово" относится к пиву, а "по хрен" - к ней... И нет в этом никакой печали, никакой неловкости, и даже памяти нет о том, как было... могло бы быть...
  
  - Ах, я так устала! За полгода вашей Москвы можно растерять себя...
  - Это от плохой экологии...
  - Хочу домой. Лечить сердце.
  - А как же ликвидная доходность проживания?
  - Ну к черту эти деньги...
  - А как же Ваш... твой - глоток и вид через пыльную витрину, стирающей, - - точнее не вбирающей, не умещающей уже, - наши отражения, развеяли остатки вымученной интимности бесед - как его?.. Ну с Фрунзенской...
  - Все равно это не любовь... Здесь даже чувства становятся потребительски необходимым удовольствием...
  - А что? Неплохая партия. Не все ли равно с кем жить?
  
  Покинув властьюмудящую [блядовдохновенную, краснопотеющую etc], она вернулась к родимому роднику мечтаний, застрявшему в опасной и тем пленительной близости к пуще, где еще вовсе недавно - чуть меньше ста лет назад - прЫнцы охотились на бизонов с помощью пулеметов компании Штейр. На вотчине душевной колдобины, аллювием нанесенные девичьих слез, заточены были будто под стопы ее грез, - еще печать, положившая ей буржуйский (по меркам сельскохозяйственной и тем не процветающей Родины) оклад, не обсохла на приказе, а сердце уже горело, и пятки утренней пробежки не сбивали росы с лопушков, застревая в мыслях о нем, - её Чарудатте - волею рока ответившем взаимностью лишь на единый, томно и нежданно оброненный ею взгляд, генеральном директоре, обладавшим правом наследства на (помимо прочей движимости) пару отелей в Ереване и поместье в округе Колумбия совокупно с видом на жительство в Объединенных Республиках Америго [Веспуччи, что ль?].
  
  Когда-то - пока не появилось до хера контактов, порочащих не самое скромное мое достоинство (14 см в мышечной крепости; замерено в 15 лет и более не знавшее линеек) одним только номером, и дискредитирующих всю интернет-сеть, не исключая романов Акунина, и даже созданных им под псевдонимом Робски, познаниями из Википедии, - я не имел ничего против ICQ, пусть и лаконичная динамичность ее всегда мешала подлинному раскрытию моих талантов, ограничивая не только плеознамическую фиоритурность моего слова, но и картины вашего воображения. Именно сякой, подлой манерой, вышла мне новость... но, впрочем, будем последовательно литературны и, для вящего ублажения читателя, замастырю-ка я вам живописуенную картину, и пусть каждый сыщет в ней ту меру достоверности, каковая отпущена ему собственной испорченностью:
  
  Красный "форд" - хотя быть может и не красный, но уж точно не "майбах", - спешно колесил изъезженную - более погодой и напрасной тоской местных жителей по её улучшению, чем тракторами - трассу, устроенную когда-то в качестве ответа на вызов демократической оппозиции; березки, раскиданные по обочине здесь и там, местами задорно раздвинув корни кверху (мало ли отчего? - вообразите сами), не скрывали жизнеутверждающего пиршества членистоногих вредителей в зарослях зернопаропропашного севооборота, не видимого лишь обилием остающихся на корню кормов, и пришепетывали слова если не любви, то нежности, не слышимые за пылью обочины, но уже составившие пусть пока не счастье, а лишь удовольствие, двоим, загнанным скоростью в тесноту печали асфальта . Замыленное прищуренными, лишь вскользь касающимися теней его лучей взглядами сельчан солнце тихо возлежало над отдающими душком акарицидов зерновыми, лениво целуя медлительно-фригидно ускользающие от ласк облака. Неожиданного для всего пейзажа, из-за поворота, стремительно догоняемый "фордом", показался гужевой транспорт, с коряво подкованным левым задним копытом и просевшей передней осью. Автомобиль, следуя приличиям, а более правилам, не снижая скорости, взял на обгон, не загадывая встречи с белой и на фоне облаков не представляющейся пушистой, - и тем самым не имеющей образа ни для метафоры, ни для метонимии, ни тем более для синекдохи, - "Волгой" ГАЗ-21 1964 года выпуска. А зря!..
  
  Столкновение, благодаря мастерству водителя телеги, - прижавшего кобыле хвост и тем своевременно отвлекшего внимание ответственных за торможение лиц, - вышло не стоящим даже краткого упоминания в сводке мелких новостей, если бы не цензура [не пропускающая, в целях удержания нравов на уровне сороковых годов прошлого века, более интересные сюжеты]. Пока мужчины разбирались, кто же виноват в царапинах на бамперах, - скользкая трасса, правительство, происки империалистов, личные неполноценности (каковых, как выяснилось в процессе беседы, оказалось ой как много) участников эксцесса, - наша героиня выбралась подышать ароматом увядающих в пыли подорожников, сильно разбавленным результатом неожиданного испуга лошади. Легкие манипуляции ладошкой перед носом не помешали ей слегка прослезиться, очевидно, от проникновенного запаха родных пажитей. И вот, когда, казалось инцидент уже исчерпался, виновными, с обоюдного и молчаливого, - ибо никто не спрашивал третьей стороны, - согласия, назначили просевшую ось телеги и халатно утвержденную левую подкову, Та Васантасенна, оказавшись между аварийными маячками, оранжево остекленившими не ахти какую неприятность и пространством, вдалеке от горизонта, прямо под ее ногами, оканчивающегося уходящими под задние колеса тормозным следом, увидела... нет, не успела... лишь темная горечь раздавленных ее головой одуванчиков пронеслась не то перед глазами, не то в утрачиваемом сознании...
  
  Ах, ах, ах... За тем рулем, за ветровым стеклом, поджатым уздой дворников, за агрессивным капотом, подбросившем ярко-крахмальную, хоть и еще непомытую после отдыха в Черногории, плоть Васантасены к низкому облачку, почти вертикально, до хруста в шее, врывшем ее пронзительно черные волосы в вялую сырость глины, грунта - нет, нет, - не вкусившего крови и серости мозга, without losing her favorite game, а лишь оглушенного звоном в ее голове - сидела та, - соперница - - ну это уж точно гон, скажите вы, и я не смогу не согласиться с вами, но, тем не более, продолжу - - примитивно пергидрольная, до отчаяния - запечатленного миллионными обложками мужских журналов - длинноногая, доказательно неудачливая, сумевшая соблазнить Его [Чарудатту] лишь до штампованного кольца из золота, но не до отпечатанного прямоугольника из чернил...
  
  Швах! -
  
  Боль белых стен. Тяжело-желтая кромка коридора на порожке, под дверью, во тьме... рассекает шепот одиночества... Пыльная муть слов - чужих - неосмысленных... шевелится... там... о ней, обо мне ли? - "Операция сложная..." - нет, не... я сложная... - "...но всё обошлось" - Спать, спать... тем ярче, чем серее белье... Сны уворовывают реальность... расплескиваются звуками шагов. Слишком ярко... чтобы быть правдой... чтобы быть живой... "Как самочувствие?" - Да... Да... Чарудатта, зачем ты здесь? "Все хорошо, все будет хорошо"... я знаю... Белая старушка... маленькая как смерть... сестра - мед... Утка в руках дрожит. Боже! Чарудатта и утка! Простынь сморщилась в ладонь, свернутую кулаком... "Не надо, я не красивая!"...
  
  Мне определенно не любы Шелдон и Голливуд, а байкам аббата Прево я предпочитаю Хьюго Гроциуса и Иеримию Бентама. И потому, не буду далее расписывать здесь драму со счастливым концом в размере полновесного романа и стоимостью подсмотренного счастья, а сформулирую сугубо и тонко:
  
  короче, Васантасенна не преминула использовать шанс как в доброй голливудской кинухе про американскую мечту...
  
  Их любовь превозмогла и нейрохирургию, и инвалидное кресло. Еще не окрепшей походкой вошла она в ЗАГС. Туфли слегка жали, но мозоли сомнений сошли с сердца. Край шарфика легко трепетал предвкушением брачных уз, сдерживаемых широким декольте, узким платьем и торжественным объявлением официального представителя. Под пальмами Таити искать ссудил им его счет вещественное доказательство любви, - и таки нашли её - глаза в отца, всё остальное - в маму, - спустя ос"мнадцать месяцев, на окраинах столицы страны - виновницыв периферии комплекса неполноценности кацапов. Тут, казалось бы, и всё, - венец возложен, мёд испит, пусть и стекло немного - мне существительным их жизни отразив, - глаголом мимо рта в слова сих строк... Улика страсти требует бабла, - Васантасенна на работу вышла...
  
  Гиперборейцам тоску умывая, лицо искровянил
  Гелиос небу прямым апперкотом, зовя на труженье
  Дремой изморщенных данников серных Анфеи...
  
  ...Тьфу... В целях сочетания заглавия с фактами содержания, задумывалось в ентом месте нарративная дескрипция Васантасенны на служебном посту. Её охи, расстройства и в целом мечтательно-непродуманная фисгармония, как следствие обстоятельств упомянутых в [α] или даже в [β], но уж никак не в [γ], или иных причуд, каковые, вопреки мнению Асклепиада, поддержанного Фрейдом, случаются с женщинами не только во время эманации яйцеклетки, не замеченной на вираже сперматозоидом, а, например, после краткой беседы, навроде:
  
  - Алло, Васька?
  - Да.
  - Привет, золотце. Как работается?
  - Так... привыкаю...
  - Солнце моё, сегодня часика в два пи-эм, до тебя добежит человечек. Джой N*. Уж будь любезна, подмахни его бумажку... Решение уже принято. Это наш хороший знакомый. По секрету - двоюродный племянник члена правления банка. Ты просто подпись поставь от своего департамента, согласие на выдачу кридитика ему, о"кей?
  
  - навеявшей смутные дежа-вю реминисценции, словно где-то, - и уж не с ней ли?не на Родине ли? - это уже происходило... То ли из-за невозможности вспомнить, то ли от желания доказать самостоятельность принятия решений, то ли по причине имманентно присущей всему женскому роду злокозненности, то ли просто благодаря вздорной вредности, Васантасенна не вняла совету мужа...
  
  連歌
  
  Банкноты шуршат,
  звезды меняя медью
  в шептанье окна.
  
  Следы по снегу
  Индекс Никкеи занес.
  
  Открыл кредит банк. -
  в дебет пошёл.
  с Кипра или Сейшелов?
  
  Экономика -
  цифры на наших счетах.
  
  Возможность купить
  пены у моря,
  снег у зимы.
  
  Вырвало днище
  у валютной корзины.
  
  Инфляции жесть,
  галопирующий рост
  мешает уснуть.
  
  Чей же это, ответь,
  анфас над ван хандред ?
  
  В зелень покрашен,
  Пачоли, Гайдар? -
  себя не узнал...
  
  Вжик банковских карт,
  стихает активность бирж
  
  Гибель вложений
  цепочки обменов рвут, -
  процент не умрет...
  
  ...и далее пошли слухи, упали индексы, прохудилось дно - впрочем, это уже было... Для тех, кто не понял и, - заодно - резюмируя вышеизложенное: современная финансовая система настолько хрупка и уязвима, что легкая ностальгия молодой и трепетной матери способна поставить под сомнение индексы Доу Джонс и ЭС-эн-ПИ...
  
  P.S. - Disclaimer (самоотвод на правах постскриптума): автор, не отрицая в себе торжество тщеславия и мелкой пакости, тем не менее, заявляет физическую (но не виртуальную!) невозможность существования каких-либо персонажей, помимо самого автора, описанных в данной главе, к Востоку от Гринвича вплоть до семьдесят седьмого градуса, двадцать шестой минуты и четвертой секунды западной долготы; а также с присущем ему (автору) литературным вкусом, - вопреки возможно уже готовящемуся критическому эссе, скажем, Дмитрия Быкова касательно сего творения, - уверяет широкую публику, что здесь не было и намека на аллегорический символизм: Татьяна тьфу, мать его..., Васантасенна (как и у лучших классиков) не олицетворяет в целом Россию Пенджаб, а ее вымученный, могущий показаться некоторым любителям поёрничать, тактический брак, не есть иносказательное описание процесса падения наивной Родины в ласковые, но губительные щупальца спрута капиталистического либерализма.
  
  ***
  Иногда легче выдумать, чем вспомнить.
  
  ***
  
  ...Когда с большой высоты смотришь вниз - тянет упасть. Так в нас говорит божественное - мы засознательно знаем, что не умрём, обратившись в прах. Но прыгнуть нам не дозволяет человеческое... страх. И так всегда: нам не хватает чуть-чуть человеческого, чтобы быть богами, и капли божественного, чтобы оставаться людьми...
  
  ***
  
  Звоню в налоговую. После двадцати гудков усталый, если не заёбанный (в худшем смысле - от труда), голос:
  - Слушаю...
  - Это налоговая?
  - Ну я же вам ответила...
  
  ***
  
  ...если бы жизнь каждого человека всегда менялась к лучшему, лучшее бы давно иссякло,
  
  АДЮЛЬТЕР
  
  ЛИТЕРАТУРНАЯ ИНТЕРМЕДИЯ НА ДВУХ ПЕРСОН
  
  A man can be happy with any woman,
  as long as he does not love her
  
  OscarWilde
  Катерина, Катерина,
  Золотая голова!
  Твой либидо беспричинно
  В сеть печатает слова.
  Но наивные реченья
  Помрачаются грехом -
  Выдаётся их значенья
  На экране голубом.
  
  М.Ю. Лермонтов
  Thou hast committed -
  Fornication; but that was in another country;
  And besides, the wench is dead...
  
  ChristopherMarlowe
  
  ПРОЛОГ
  
  На сцене появляются три девушки, столь непохожие, что трудно понять какую из мойр каждая из них олицетворяет. Первая - высокая, плотная, можно сказать, дородного телосложения, но при этом её не назовешь толстой или полноватой, несмотря на значительный бюст. Лицом приятной, сулящей скорее дружбу, чем страсть, наружности. Вторая невысокая, стройная, без особой яркости форм и лика. Её внешность - как максимум симпатичная, как минимум - в профиль - непритязательна. Однако во всех её жестах, ужимках, голосе сквозит покоряющая женственность. Третья - возбуждающая формальность плейбоя - длинноногая блондинка, близкая к 90-60-90.
  
  1-ая
  Ну что же... Когда мы снова встретимся
  2-ая
  Посплетничать?
  3-ья
  Когда свершится участь
  Когда он трезвым от побед
  Окостенеет сердцем
  2-ая
  Когда с мороза будет солнце преть
  И жарко выдохнет метелью
  1-ая
  Дождь высушит слезу
  Эякулированн"ю вожделеньем
  3-ья
  Мгновенье вечность оплодотворит
  И породят часы безвремье
  1-ая
  В аборте задохнется день
  Жизнь разрешится смертью
  3-ья
  Сомнения его да поглотятся тенью...
  2-ая
  Итак, семь тридцать?
  2-ая
  Да
  3-ья
  И где?
  2-ая
  На Красной Пресне...
  1-ая
  Но кому
  Счастливою рукой
  Закрыть ему навеки веки ?
  3-ья
  Я не палач, я только режу нить
  2-ая
  Я жизнь ссучила, но не я в ней точка
  1-ая
  Я исповедала ему судьбу, не мне любить его до смерти
  Вместе
  Пусть жребий выберет
  Кого из нас его зрачок не отразит...
  
  Exeunt
  
  Молодой человек и девушка сидят за компьютерами в профиль к залу, по разным краям сцены. Над ними висят экраны, отражающие всё, что они пишут друг другу в ICQ, и - на заднем плане - всякие иные разности (рабочие документы, игровые сайты, и прочую иную рениксу, которая придет в голову читателям, по ходу чтения, а режиссеру - по наитию). В центре сцены происходят события, описанные прозой; по задумке автора - между паузами в переписке, как по тексту; режиссер (читатель) волен вставлять их где ему восблагорассудится, или вообще не ставить на сцене, равно и актеры, играющие персонажей-юзеров, полностью импровизируют жесты и движения в момент общения. Авторское предложение - ставить исполнительницами главной роли девушек из числа мойр в прологе - по одной на каждое действие.
  
  И солнце уже не меркло... И тьма пролезала меж пожеванных летом листьев, и, заставляя забыть отжитые днем простые, умещающиеся в утомительных "смена", "девушка", "столик", "чаевые" и в менее довлеющих, но всё же... - "день рождения", "Мартини", "на брудершафт", "красивая", "поехали"... - словах понятия, дарила тихое, ликующее разочарование. Зрение приглушилось до торжества воображения, давая повод осторожно доверяться по-женски обманчивым грезам... Сырые, местами перезрелые мужчины остались за спиной, на пороге моего "надоело"... быть веселой и привлекательной среди их однообразных предложений, по правилам жизни завуалированных в остроты и вялые беседы на темы совсем не вяжущиеся с торчащими палатками их ширинок... Их куцые улыбки, не ласково и тривиально падающие мне на грудь, их пальцы, высекающие дешевое обещание из кремня зажигалки, их ненарочные касания бедра рукой или плеча губами, моё "все равно" чья горсть поднесет пламя к сигарете и чьи фразы сквозь уши тронут сердце и даже к тем немногим - чьи жесты не так тоскливо привычны и чья безнадежность еще находит умелые слова, с кем отзнакомимся в постели... ведь как обычно, сквозь перегар он надышит про любовь, кончающуюся - с его уверений - никогда, а по факту близости - короткими судорогами на мне и, - если повезет - - ему с порядочностью, - - то хоть с использованным презервативом... Будет, что вспомнить, иногда с удовольствием - как тогда... как его звали-то?... Виталик?.. нет, как-то не так, неправильно я пьяна... может сока в "Мартини" было много?.. или?.. Ленке же двадцать три стукнуло, и значит мне через полгода столько же... но не от этого же трезвая?.. Где же, где же эта любовь до ломи в позвонках, до одервенения в сосцах, до обмороков в сердце?.. Двадцать три и - пустота... в душе и в мире... Где эта дурацкая зажигалка? - Девушка, простите, а вам не кажется, что в сегодняшнем вечере как-то много поэзии?
  
  xMACx Ну почему же? глаза, бездонные как счастье идиота...
  RONDOLET Фу... сравнил...
  xMACx глубоко, по-моему... прстите, если не понравилось...
  RONDOLET А грудь? А животик плоский?
  xMACx если четсно, я из той породы, что вженском бюсте видят лишьотчаяние невернопонятой природы...
  xMACx им я предпочитаю конечности, преимущественно нижние, пусть даже в виде оджинсованных щиколоток... а здесь вы не догадались...
  RONDOLET Это как?
  xMACx что?
  RONDOLET "отчаяние непонятой природы"?
  xMACx ну вымя же корову не красит? Тем более большое... Они вызывающе функциональны... чувствуется подвох... что женщина создана не только для флирта, но и чего-то еще...
  xMACx я не про конкретно ваши...
  xMACx Проошу прощения, коли что не так...
  xMACx а какое оправдание предпочтению брюк юбке?
  xMACx алле? Кать?
  
  - И чего у тебя с Мариной? - дружеский вопрос не стоит большего ответа, чем струйка дыма из моих легких; зачем слова, когда в бокалах пиво?
  - Марина идет нах... - палец трепетно трет пятно на стойке...
  - Чё, ты тоже повелся на развод? - внимательно ждет пока моя боковизна повернется к нему анфасом... не дождавшись, заражается моим увлекательным делом... "тоже"? - мы были соперниками? - уже плевать... почему бы и нет? Он более привлекателен для женщин... высоким ростом? а я - для баров... невыпитой душой?
  - Ага.- неловкой паузой чужие, не с нами проходящие, мимо танцующие женщины заползают в наши глаза.
  - Еще по одной? - да-да, заполним рты пойлом, чтобы не было повода говорить... о ней... вязких признаний... своих не выблевал еще...
  - Угу... - Вослед почти родной спине, - на миг - - о, ревность, ревность! - -ощетинившейся чужой - движением ума, чтоб дай не бог, алкоголь не выдал словом - "Да что там любить? Ноги одни... А так... Дура. Ржет над каждой глупорылой шуткой... Смех рассыпчатый и звонкий... Кто бы чё не ляпнул... влекущий... дразнящий неопределенностью симпатий... Либо целка, либо шалава... Ненаблядственная моя!.. твоя ли?.. не моя... не для моих нервов..."
  
  RONDOLET под юбку каблуки надо высокие... а тогда я б выше тебя была...
  xMACx у меня нет столь ценного имиджа, чтобы смущаться роста спутницы...
  xMACx вы там еще про животик интересовались...
  RONDOLET Ну понятно... не понравилась...
  RONDOLET на фотографии лучше???
  xMACx Не думал, что должен подтверждать вашу самооценку...
  xMACx Да отчего же?! Скорее я должен рефлексировать и задаваться вопросами...
  RONDOLET Почему???
  xMACx Ну я не понял, например, ситуацию с прощальным поцелуем... Смазанно... вы не ответили...
  RONDOLET Я на первом свидании не целуюсь
  xMACx Даже в щеку?
  RONDOLETа туда ты получил...
  xMACx В смысле, вы - получила... а я - урвал. Но по касательной... -)))
  RONDOLETбудем считать это флиртом -)))
  xMACx А как назвать, то чем мы занимаемся сейчас?
  RONDOLET Виртуальное общение
  xMACx может, искушение?
  RONDOLET Не искушай -)))
  xMACx и не думал...
  xMACx что при всем выборе, который вам предоставляет внешность вы падки на редеющие качеством знакомства в тырнете...
  RONDOLET пока не познакомишься, не узнаешь
  xMACx себя имел в виду...
  RONDOLET ну почему... ты интересный
  xMACx странно... а мне с собой скучно...
  xMACx или это от работы так?
  RONDOLET а мне - нет
  xMACx с собой или со мной?
  RONDOLET с обоими -)))
  xMACx какими обоями?
  xMACx серьезно, стоит за вашими увлечениями в аське что-нибудь большее?
  RONDOLET не знаю... как пойдет -))
  xMACx и куда идет со мной?
  RONDOLET в туманном направлении
  xMACx это радует
  xMACx обожаю туманы
  xMACx в них всегда остается что-то нераскрытое...
  xMACx как в вас...
  RONDOLET да7?? И что же ты во мне не раскрыл?
  xMACx да почти всё. Вернее, ничего не раскрыл...
  RONDOLET так вперед, спрашивай!
  xMACx ну к примеру...
  xMACx вы каждому встречному на глобальных пространствах рассылаете пресонифицированные цифровые отображения?
  RONDOLET нет. только тем, кто понравился...
  xMACx и какого эффекта ждете?
  RONDOLET а какой был?
  xMACx он еще остается...
  RONDOLET и какой же?
  xMACx если искренне, то - кобельный...
  RONDOLET как?
  xMACx лижут в очередь кобели, истекающую суку соком... захотелось занять последним
  xMACx грубовато, но правда...
  xMACx поэзия... мать её...
  RONDOLET какая тебе понравилась больше?
  xMACx да все ничего...
  xMACx в черных галифе наверное оптимальная...
  RONDOLET каком галифе?
  xMACx я так купальник называю
  RONDOLET почему?
  xMACx чтоб никто не догадался
  RONDOLET ясненько...
  xMACx на самом деле - там такая мечтателность в позе...
  RONDOLET катька-дура
  xMACx ну почему так веско о себе?
  RONDOLET ну так... отражает, по-моему то состояние
  xMACx вам видней...
  xMACx и о чем мечталось?
  RONDOLET не помню... о чем-то хорошем...
  
  "Милый, когда бы я знала, что ты ждал... меня, грязную и недостойную твоих чувств, твоих губ, твоих ладоней... ждал в слизь проливного дождя, в бегущих струях луж - ты наблюдал - протекала мимо мутная, неудавшаяся наша связь... В восемь, я обещала в восемь, но каждый день расставляет всё по-своему, вопреки судьбе... Прости, прости... я не должна была... в твой последний день перед отъездом... Нужно было бросить всё - работу, и жизнь саму - на свалку, - ведь без тебя она не заслуживает большего, чем мусорный бак, чем секунда... Прости... я думала: мы мимолетно, и ты достаточен без меня, жалкой и дешевой... я не смела надеяться, что ты снизойдешь на ожидание свыше пятнадцати минут, твоё огромное сердце не сможет столько без любви... Я предала тебя - если есть в мире сила, способная прощать, она обязательно найдет местечко в твоей душе, - прости - и ты простишь, хоть и забудешь. Я готова к твоему презрительному взгляду, когда - и если - мы встретимся... Правда, поверь... какой сумбур в голове! - не знаю за что винюсь... это где-то в груди, болит и просится выскочить наружу в печатных знаках... я не могла не опоздать... всегда, - всегда каждую смену - просят задержаться... Но я бы оставила всё как есть - и неубранные столики, и чаевые, и Арифа с его подсобкой - пусть я обязана ему, но не настолько, чтобы жертвовать любовью ради дежурных отношений - если бы..."
  
  xMACx или оком-то?
  RONDOLET или о ком-то...
  xMACx а у вас есть опредленный типаж предпочтений?
  RONDOLET ум... юмор... ну и чтоб симпатичный как минимум был...
  xMACx почти про меня...
  RONDOLET а у тебя?
  xMACx у мужчин натура комплексней... меня почему-то манят брюнетки
  RONDOLET от понятия комплекс?
  xMACx причем короткостриженные
  RONDOLET мимо меня... точно, комплекс
  xMACx да не-е-е... это в общем... в контексте всё важно... детали особенно...
  RONDOLET например?
  xMACx не знаю... жесты... красота кисти... наклон головы... взгляд... общая мимика лица
  xMACx поэтому блондинки тоже терпимы -)))
  RONDOLET фу на тебя...
  xMACx особенно столь же неразачаровывающие внутренне как вы...
  RONDOLET скажешь тоже...
  
  На экране девушки, на заднем плане, появляется тест порнографического толка на английском языке, с вопросами от вполне невинного how many partners did you have? до более подсудного навроде have you ever cum on face? и have you ever been involved in threesome or more- some?
  
  xMACx да серьезно... не много девушек сейчас любят, а главное читают и цитируют ту же Цветаеву...
  xMACx а у вас ещё и свои мысли есть...-))
  xMACx Кать?
  xMACx Эй, там? Чего молчим?
  
  Фонари мылят мутными пятнами промозглую узь асфальтовой тропинки. Где-то вверху за спиной прибитая к темноте луна смотрит, как распахиваются полы пальто, из них прелестным изяществом выныривает нога... оставляет невидимый след сырости на подошве сапога и скрывается, чтобы уступить место под его жаждущим, прыгающим от страха собственной наглости по посторонним предметам, взглядом правой. Обыкновенная история: прыщавой курсистке... - хотя нет, на её лице не заметно... то ли крем, то ли темнота... а прочее всё то же - длинноволосый урод... половой истекая истомою... говорит... естественно о мирах, о том, что интересно ему... лишь бы высказывать, чепуху, глупости, чтобы потом... а ей - слушать, чувствуя себя предметом обожания, всё равно о чём; ...вот наступает "потом"... и краткий, смущенный скомканной в кармане пачкой сигарет, намек о пылкой любви... повисает трепетным ожиданием... "да" или "нет"?
  - Пойми, Максим. Я же тебе не давала повода думать... - Она пытается увидеть больше, - вглядываясь ему под веки, - чем может показать его лицо, рассматривающее мрак будущего сквозь ставшую вдруг прозрачной ее голову... - что между нами может что-то быть...
  Они - с его подачи - остановились, когда он закончил осыпать её дешевыми цветами одуванчиками откровений. Молчание гармонично подошло недвижимому небу, вырезавшего холодные силуэты обоих, - её желаемый и его отвергнутый, - от перспектив полноценной социальной организованности... Молодость не терпит длительных цезур, и он, разворачиваясь, глухо, невольно разгадав платонический тупик их сношений, выплевывает крест на упершуюся в него стену отказа, заглушая боль - от неоцененной откровенности, от пинка преодоленной робости, этой маленькой победе над собой; могла бы помягче... разок хотя бы дать... а уж затем и посылать... - в протяжную, развесистую, как любовью выпачканную, едва слышимую "сссссс...", вобравшую в себя всю первую, упущенную умолчанием, часть предложения ("да и пошла ты!")... и злостью мелькнувшее твоим узким плечам под бичами краснеть, уместившееся в звонком окончании...
  - ...-ка!
  - Что ты сказал? Прости, я не расслышала?
  - Спать пора. Пошли. - уверено и веско, как муж, без ненужной мольбы на коленях, попыток объятий и поручкаться, двинулся в сторону из которой они шли... и она интуитивно ринулась следом, спеша сохранять равенство, не отставая...
  
  RONDOLET интим-тест подкинули. По стобальной шкале я на 80 баллов близка к аду -))) Скинула тебе
  RONDOLET Получил?
  xMACx Угу. Спсибочки.
  RONDOLET Там 20 вопросов всего Можешь прям сейчас пройти.
  xMACx Ща вернусь. Вызывают к начальству.
  
  На экране молодого человека, на заднем плане, появляется тот же тест.
  
  xMACx Во! 60 очков! Это как?
  RONDOLET Нормально -)))
  xMACx Вопросики те ещё...
  RONDOLET Ну и где у тебя самый экстремальный секс был?
  xMACx Экстремальный?
  RONDOLET да...
  xMACx Это как? С дедушкой друга?
  RONDOLET -))) Не-е-е. Вэкстравагантныхусловиях.
  xMACx Надовспомнить. Аувас?
  RONDOLETВ кабинете универа...
  xMACx С пенсионером-доцентом?
  RONDOLET Че сразу-то с пенсионером??? Нет, хорошиймальчикбыл...
  xMACx Ты... простите, вы тогда уже преподавали?
  RONDOLET Ага
  xMACx Круто. Вы реализовали конкретному человеку мечту всех мальчишек - переспать с учительницей -)))
  RONDOLET А то -)))
  xMACx А меня, кажется, самый экстремальный был на лавочке.
  RONDOLET Вдеревне?
  xMACx Почему? ВМоскве. Спальныйрайон. Время, правда, под утро. Идвортихий...
  RONDOLET Здорово! А еще где?
  xMACx Ну так вроде всё... На кухне же не очень считается за экстрим?
  RONDOLET Не, кухня не катит -))). А в примерочной?
  xMACx В магазине?
  RONDOLET Ну да
  xMACx С какого перепуга в примерочной секс творить?
  RONDOLET Ну как..... возбуждает
  xMACx Чего-то не догоняю...
  RONDOLET Ты никогда с девушкой не ходил покупать нижнее белье?
  xMACx Не-е-е... Мне голые бабы кажутся противными и неестественными.
  RONDOLET Чего???
  xMACx Когда вы снимаете все причиндалы, влекущие к вам, остается одна порнография - белизна попользованного обмылка...
  RONDOLET Чего???
  xMACx Ну того... женщина без флера - без кружев, каблуков, чулок и прочих трусов, без того что хочется снять - как какой-то станок... прям в судорогу бросает
  RONDOLET А как же ты с женой сексом занимаешься
  xMACx Как, как... без света... -))
  RONDOLET Запущено у тебя
  RONDOLET и запущено не по-детски
  xMACx Да ну... если вот загорелое тело, или в принципе кожа смугловатая - то еще ничего... может увлечь и так...
  RONDOLET У меня загорелое
  xMACx Видел на фотках -))) Вы - исключение из пристрастий...
  xMACx А у вас было в примерочной?
  RONDOLET Ну это же классика!
  xMACx Не перестаю открывать всё новые ракурсы в вашей натуре... Там же неудобно!
  RONDOLET Зато романтично!
  xMACx Я полагал, что классика это когда единолично в туалете...
  xMACx Интересно, при таких показателях, когда вы начали?
  RONDOLET Начла что?
  xMACx Любовь, секс, разнузданность -)))
  RONDOLET ПОздноВдвадцать.
  xMACx А с кем?
  RONDOLET С репетитором английского
  xMACx Вы меня поражаете...
  RONDOLET жалеючтонераньше...Можнобылобысшестнадцати...
  xMACx до желания икать встречи
  xMACx искать, в смысле...
  RONDOLET ты предлагаешь свидание?
  xMACx скажем: ищу точки возможного соприкосновения...
  xMACx а вы бы согласились?
  RONDOLET а ыт предложи и узнаешь -))
  xMACx а вы делали когда-нибудь первый шаг?
  RONDOLET так долго молчал...
  RONDOLET Ну а почему нет, если мужчина симпатичен?
  xMACx А если мужчина - я?
  xMACx Ау! Кать?
  
  Молодой человек несколько мгновений смотрит на экран. Крутит ручку в руках. Дергает ногой. Втягивает сопли. Чешет шею. Встает, ходит, - любыми иными действиями показывает сомневающееся размышление. Наконец садится, подтаскивает к себе раскрытую книгу, лежащую на столе, и утыкается в нее. Девушка сбрасывает окно аськи и пытается заняться работой.
  
  Антракт
  
  RONDOLET Сори. работа
  RONDOLET Где мы там были?
  xMACx Уже проехали -))
  xMACx Продолжаем разговор. про первый раз. И тебе прямо изначально понравилось?
  RONDOLET угу
  xMACx А как же там боли всякие, дискомфорт, фрустрации?
  RONDOLET Увсехпо-разному.....Уменя ничего такого не было
  xMACx Сразу - и приятно?!
  RONDOLET Ага
  xMACx Есть в этом что-то нездорово-мужское... -))
  RONDOLET подруги тоже говорят, что слишком по-мужски воспринимаю отношения -)))
  xMACx Бывает. Переизбыток не тех гормонов.
  xMACx И в чету вас этовыражается? После стряхиваете вместо душа?
  xMACx Вместо пост-коитуальных ласк идете пить пиво с пацанами?
  RONDOLET -))) Нет
  RONDOLET Например люблю делать подарки за хороший секс
  
  С похмелья самое страшное происходит не в голове - как может казаться начинающим, - а во рту. Если описать этот ужас химическими формулами, получится экологическая катастрофанечто, о чем пожалеешь сотворение мира из хаоса. Хуже всего, когда рядом кто-то, кому легче...
  - Ну чё, проспался?
  - Угу. - "Что ему, гаду, так радостно с утра? Уже бдит." - Чем вчера закончилось?
  - Вообще, это у тебя надо спрашивать. - Совсем не в духе ментальности отечества, ясно запечатленной на оттянутых коленках штанов, высокий юноша принимается намыливать кастрюлю.
  - Этот как? - Невеликий квадратный метраж комнаты, вобравший в единое пространство растлевающий конформизмом кухни, интеллектуальное равнодушие стола и мечтательно-иллюзорные практики спальни, стимулирует минимализм жизненной активности; вопреки ему, как и общему расположению организма, пятка требует энергичной деятельности, желательно руки, но обходится краем чего-то, уставленного по-спартански редкой утварью, что в другой стране, и в другом возрасте называлось сервантом...
  - Ну ты же последний вернулся! - счастливый!; сквозь толстые стекла очков, он смотрит какое на меня впечатление должны произвести его относительно уже ясные воспоминания о находящемся во тьме моего сознания. - Приперся часов в шесть утра... Весь в колючках каких-то...
  "Нужна пауза, ибо..."
  - Димыч, - "у тебя вид физика-ядерщика, прозревшего свою жизнь... мм-м-м... потребностями?... идеалами резвого кроля", - Шикарно выглядишь. Линзы отнюдь не придают тебе столь соблазнительного шарма... - "и да... о чем там, о своем? ах... точно! "по моим данным, оканчивающимся прошлым вечером, я тихо и покойно спал... ну или намеривался идти... неужели чего-то не срослось? Но как? Идти-то было - два шага, от стола, направо, на постелю..." - Чего, говоришь? - "Пошёл... ни фига се! Налево что ли пошёл! К двери?... Тогда да... что угодно могло быть..."
  - А ты ваще ничё не помнишь?
  - Отчего же? Сидел тут один. Выпивал. Вроде баюшки отправился уже...
  - И стакан не помнишь?
  - Какой стакан?
  - Ну ты даешь!
  - Это не я. Это аквавит, видать, так вырубает... Так что было то? Не томи. - "Или лучше не знать? Или сразу застрелиться?... Холодный гладкий ствол... входит в рот... нежным касанием курка... быж! быж! быж! Жалко один выстрел всего... Пулеметом бы себе в голову... И вот они все заходят... - и она в числе - я такой, весь в мозгах... по крови... по моей крови... хлюпают их тапочки... кто-нить всплакнет... кто скажет "идиот"... а мне будет насрать!"
  - Да в принципе ничего особенного. В Марину стаканом запулил.
  - Да не гони! Серьёзно, что ль?
  - Угу.
  - Блять! А где мы с ней пересеклись? Я же не выходил никуда.
  - Ну ты пошёл к Кястуису. Там вы чего-то пили. А она пришла, тортики принесла оставшиеся... Ты чё-то спросил, она чё-то ответила... Или вообще не ответила... И ты это, стаканом в неё... Поздравил, короче, с днем рождения...
  - Я же, говорил, сука она. Хотя, всё равно неудобно как-то... А дальше?
  - Дальше всё. Разбил стакан парням. Надо отдать, кстати.
  - Да купим... А она чего?
  - Увернулась...
  "Да уж... Макс, ты дал... Как же неудобно... Вот чё, правда, бабы за дуры? Чё её потащило-то туда? А ты теперь угрызайся совестью...Да не-е-е, забей..."
  - А почему я-то в шесть вернулся?
  - Не знаю. Когда все уже заканчивали, ты подорвался на дискотеку типа... Не помнишь?
  - Не-а - "Мстить плотью за отравленную душу... Мог, вполне мог..."
  - Вот и всё. Мы тебя пытались отговорить, но вбестолку. Чай бушь?
  "Твою ж мать!..
  Тьма выбросила его из своих прибежищ. Пернатое искорками небо давило массой никогда не желанной, в жизнь не возбуждавшей женщины... "Встать... Надо встать" - навязчиво и беззвучно пели извилины - "Как трудно было подниматься..." - Камыши сыро, но нежно колыхались, обещая истому и, едва поставив под себя гибкие, гуттаперчевые ноги и узрев перед собой, не так далеко, чуждо-праздничную гирлянду шоссе, он подался обольщениям засыхающей осенью растительности - "Но над собою он услышал Судьбы своей слова..." - en kraftigt berusad yngling ...- и мрачная пустота снова стала его неорганизованным настоящим...
  - ...И главное, потом - опять провал. - "Черт, черт, черт... ну что за жизнь? Чего делать-то?"
  - Может такси взял?
  - Как? Адрес-то я не выговорю... И деньги откуда? - "Надо извиниться... не-е... какая нахрен любовь? Неприлично просто... День рождения испортил человеку..."
  - Полицейские подобрали?
  - Вот ты умеешь приободрить... - "блять, блять, блять...".
  - Ну значит автопилот включился... Скрытые способности мозга... Угнал велосипед и доехал...
  - Короче, Димыч, аквавит в жопу... - "А чтоб это всё! какой она человек? Кобыла просто... нужны ей твои "прости"... уже и не помнит... где-то там... где-то с кем..."
  
  xMACx что и мужу дарите?
  RONDOLET муж объелся груш. Зачем ему?
  xMACx ну мало ли...
  xMACx а вы с мужем нормально общаетесь?
  xMACx учитывая все ваши инет-связи...
  RONDOLET а ты с женой?
  xMACx ну вы у меня первая...
  xMACx и единсвтенная -))
  xMACx так как?
  RONDOLET ась?
  xMACx про мужа?
  RONDOLET да, а чего про него? муж как муж. Ну поругаемся иногда. Стукнет да разойдемся по комнатам...
  xMACx часто скандалите?
  RONDOLET бывает
  xMACx Жуть! Бытовуха какая-то прям...
  xMACx не могу взять в толк, как можно жить с человеком, который поднимает руку на тебя?
  xMACx Ау! Некорректный вопрос?
  RONDOLET Лучше ничего не нашла.
  xMACx А одной не проще?
  RONDOLET Не-а. Мне необходимо чтобы кто-то был рядом.
  xMACx То есть, вот вы - откровенно говоря, его не любите. Изменяете ему со всякими массажистами. Он вас бьет. Причем вовсе не за походы налево. И это - нормально?
  RONDOLET Ну прям уж бьет. Так, в голень заехал.
  xMACx Лоу-кик слева?
  RONDOLET Чего?
  xMACx Да это я так, выпендриваюсь эрудированием... И все же, стоит ли жить вместе просто ради спортивного интереса?
  RONDOLET Жить вообще стоит -)))
  
  - Ну я же не специально! - пунцовая некрасота пятнами по её лицу забывает мои чувства... ничто так не спасает мир... и губит мужчин... как макияж...
  "Случайно кинула подругу, бывает..."
  - Давай отложим этот вопрос...
  - Нет, я, правда, не понимаю, почему все считают, что я подставила Кибальчишкину? - упрямой яростью скользит под мельком, по касательной, пролетевшим его взглядом, грудь... так себе размерчик... впрочем ему вообще-то всё равно...или нет?... - на вздохе - в ладошку... самое то...
  "Безумец! Чего ты искал, идя сюда? Что она упадет в твои объятия, обнаженной, и будет молить о сексе? Глупец!"
  - Марин, ты действительно не понимаешь?
  - Да! Объясни мне! - в настойчивой требовательности линейкой сжала губы.
  "Спокойней... старайся спокойней..."
  - Втихую, никому не говоря, ты решаешь переехать...
  - Я же предупредила её! - запальчивость почти вернула прелесть...
  - За десять дней до своего отъезда...
  - Ну и что?! - ...когда б не пурпур от корней волос до белизны протертой шеи, противящейся непреложным доводам воротника...
  - Да ну и то! Кибальчишкиной теперь платить почти как за двоих. Где она найдет себе сожительницу?
  - Пусть ищет другую квартиру... - легко решая за других,
  - Где?
  - Это её проблема... - находит передышку, ртом ухватив соломинку коктейля... ванильный, кажется, любила...
  "Да уж... должно быть счастье мужем ей приходиться... перекурить бы..."
  - Мне жаль, что ты не понимаешь простых вещей...
  - Ну просвети! Ты же не можешь... - с дурацким видом щек, вгоняющих в утробу жидкость...
  "Господи! Страшненькая... жутенькая... упёртая... тупая коза... на хрен она мне? Чё я сюда припёрся?"
  - Полагаю тебе это не нужно...
  - Отчего же? Представь, что я тупая, что ничего не понимаю... - стакан оставлен и заостренные костяшки кулачишков уткнулись в подбородок, как будто с интересом...
  - Ока. Ты живешь с человеком. Вроде нормальные отношения у вас.
  - Да не могу я с ней жить! - непроизвольный взмах руки спешит добавить убедительность словам.
  - Полгода жили, и вдруг - всё, развод...
  - Да вот так вот! - sic! ecco! доказывая утверждение, не фасом на собеседника скосилась.
  - Если позволишь... Вспомни, почему ты с ней съехалась...
  - Ну да, я плохая! С одной не смогла ужиться, с другой! - ресницами затрепетала жалость о самой себе...
  - Ладно. Проехали. Хрен с ними, с человеческими отношениями, хотя и можно было бы...
  - Что можно? Что ты знаешь? - не слезы ли блеснули в этом крике?
  "Додавить? Или не надо?..."
  - Говорю, черт с ним. Вот конкретная ситуация. Ты прекрасно была в курсе: одну её заставят платить вдвое против того, что было. Это что, не подстава?
  - Ну да. Вот такая я. А она прям вся чистенькая... - не по-хорошему шмыгнув, вслихпнув, роняет голову в ладони...
  "Вот этого мне не хватало... давай, поплачь..."
  - Марин...
  - Что? - глухо, но не слышно ещё рыданье...
  "Думаешь приятно смотреть на твои нюни?"
  - Может, я пойду, а? Ты позвонила, попросила встретиться... и что?
  - Иди... - опустошенно, одиноко её предплечье горестно легло меж ними, уплощая по столу обертку от "филе-о-фиш".
  "Да что ж такое! Мужик ты или вафля? Уходя, уходи!"
  - Марин... подожди...
  "Булять... что же с ней сделать-то?"
  - Я же не могу тебя оставить в таком состоянии...
  - [Ответом звук произносимый носом и на вздохе ] - и плечи вздрогнули не в такт салфетке, размазыва"щей по лицу упрямой девочки категоричный женский образ...
  "Боже, она же просто ребёнок... глупое дитя... сама не ведает, что творит..."
  - Марин... успокойся... пожалуйста...
  - Какая же я дура... позвонила... может мне важно было тебе рассказать ... что бы ты не считал меня... - не пролетело и минуты, как слов последних не сознав, он повинился сердцу; и изжилистая кисть её, корявые, - брррр... утруженные домохозяйным этикетом - раскинув пальцы, накрылась влажной и дрожащей теплотой холма Венеры, линий жизни, мозга и любви...
  
  xMACx Не доказано...
  RONDOLET Это аксиома
  xMACx Сомнительная, я бы сказал...
  RONDOLET Как твоя жена?
  xMACx Мне не нравится слово "жена". Мы еще не на той ступени.
  RONDOLET Живете-то вместе, значит гражданская жена.
  xMACx Фи... как всё-таки обожаете вы, женщины, обобщать... давить на больную мозоль... Жена - состояние юридическое. Вы же юрист, должны понимать...
  RONDOLET Как законная супруга, могу подтвердить, что штамп в паспорте ничего не меняет
  xMACx Страницу, как минимум, портит.
  RONDOLET Женоненавистнические банальности тебе не идут
  RONDOLET Если вы живете вместе, значит вас нечто связывает. И вряд ли нечто, кроме любви, может заставлять жить людей под одной крышей.
  xMACx Не уверен. Вы ловко упорхнули от точно такого же моего вопроса.
  RONDOLET Тебя что-то не устраивает в отношениях с ней?
  xMACx Честно?
  RONDOLET Как можешь
  xMACx Порой мне кажется у нас ничего общего... Она - практичность до кончиков пальцев. А мне летать охота...
  RONDOLET А секс?
  xMACx А вас радует секс с мужем?
  RONDOLET Не разочаровывает...
  xMACx А я не знаю... как-то у нас... у меня это уже стало машинально и пошло... валяешься на ней, а сам думаешь: скорей бы уже это кончилось... нет романтизма...
  RONDOLET Валяешься???
  xMACx В смысле фрикции, всё-такое... но без увлечений... нет ощущения неба, полёта... так... фарш к фаршу... а ведь тянуло...
  RONDOLET Пресытился
  xMACx может и так...
  
  Неделю назад, - вопреки брошенным к её стопам букету, ценою вздорного вечера из трех пинт и одного одиночества, и его коленям, по слабости человеческих привычек, заземливших груз страсти очередным, но по-прежнему актуальным, признанием; но благодаря отрезвляющему шепоту "не сегодня", поднятым и вежливо помещенным в вазу цветам, а в его сердце - упованиям, - они бродили по супермаркету. Она мысею растекашать ся по полированным проходам, червленой мордочкой суясь в обильность ядою, и никто не смог бы угадать в ней, - объятой прямоугольной серостью пуховика, скрывающего всё притягательное, чем располагает - или могла бы данная конкретная -женщина, - всю несомненную уверенность, что есть в беспечности, в неопределенности их отношений. Сиротливым, раскрасневшимся с осени носом примораживаясь к местам скопления малосодержательных - с её, менее всего волнующей его, кулинарной точки зрения, - продуктов, он похотею и жялостею лядвиев ю искусиша ся, но оставаясь - по причине, приведшей их в магазин или вследствие иных расположений - воспитанным молодым человеком, выражал походкой боязнь спугнуть долгожданную удачу, а прической - предчувствие сомнительности этой удачи. Встречаясь у прилавков, - таких, впрочем, попадалось немного, - товарность которых вызывала лучшие чувства и слюноотделение обоих, они, нежно, делая благодарное одолжение друг другу, брались за руки и, после каждой номенклатуры снеди, положенной с полки в корзинку, сливались поцелуе... словно не находя иного применения обильно секретирующим слизистым... она - осторожно шевеля ртом, то ли ещё пробуя, стоит ли делать последний шаг, то ли боясь разрастания простуды на губе; он - порывисто и ловко лавируя атомоходом языка меж льдинками её зубов, будто желая разделаться с выпавшей данностью разом и поскорее, доставив, тем не менее, удовольствие хотя бы ей. Их поведение казалось ему трогательным и мелодраматичным, - глядя со стороны (например, в молочном отделе) он находил в отражениях холодильных установок двух только что выпавших из постели влюбленных, противореча тем реальности, из-за несвоевременной пунктуальности её критических дней, вызвавшей задержку дня "Ч", и доказывающей от обратного, к нашей с читателем улыбчивости, что предел его общения с девушками равен был функции из числа попоек в кругу друзей, умноженную на единицу случайных связей, не дифференцированных описанными сочленениями.
  
  xMACx а может просто... счастье - глупо... оно отупляет... а главное, заставляет бежать себя в поисках чего-то новго... достигнутая цель рождает новую... отсюда путь - главнее цели...
  RONDOLET страдание важнее счастья?
  xMACx возвышеннее, уж точно...
  RONDOLET возможно......такая мысль и меня почещала
  xMACx хотя, быть может, это только оправданье...
  RONDOLET посещала
  xMACx ...посетила и ушла...(многозначительно) -))
  RONDOLET прально....чё задерживаться....и так места в голове мало:)
  xMACx да нет, правда, тупик какой-то в жизни...
  xMACx вот чтобы вы сделали на моем месте?
  xMACx хотя и у вас также -))
  RONDOLET если мне кажется, что всё - тупик, надо уходить... ей легче от того, что ты рядом, не будет...
  xMACx ну да... но страшно терять... общее прошлое что ли? благодарность? уважение?
  xMACx а важней всего - обидно, обидно, что не знаешь почему так всё обернулось...
  хочется быть женщиной -))
  xMACx как вы
  xMACx сидите и не рветесь черти куда...
  RONDOLET ну почему? я же говорила... не хочу быть одна...
  xMACx ждете любви?
  RONDOLET типа того...
  xMACx а получается, что ищите измены и находите разочарования...
  xMACx прости те грубовато...
  RONDOLET нрамально -))
  RONDOLET у тебя это временное...
  RONDOLET пройдет...
  xMACx спсибо успокоили...
  
  А ныне... - "Она сдалась! Она дала!" - победа, сулящая порабощение, выгравировала вдвойне - спасибо выговоренным ею условиям "на полгода. пока не вернемся домой", - сладостную, отдающую юношеством, физиономию на лике опустошенной подушки за два дня до следующего абзаца по этой теме. "Ну что же... Это всё было довольно забавно" - читалось на не по-женски довольном профиле, носом вжавшимся в разрастающуюся щетиной щеку в ту же историческую эпоху. Не минуло и двух лет с того момента, когда ни волосок не дрогнул, ни грудь не колыхнулась и формы её впервые проигнорировали вожделеющее недоразумение, отсмаркивавшееся в затертый утиральник за проходным столом; не пролетело и того срока, умещающегося меж радостью от ношения красивых сапог и болью из-за неимения шубы, как она догнала, что любовь это не то, что хочешь, а то, чего хочется и разница между личным "-ешь" и безличным "-ется" обуславливается более мягким климатом зарубежных стран, бытовой неподотчетностью матери, ограниченным выбором перспективных любовников, нехваткой развлечений и, быть может, - понадобится еще полгода, чтобы она так и не призналась себе в этом - даже не в последнюю очередь, притягательностью того mal-entendu ,осадок чьего жгучего и дистанционно тоскующего романтизма носили - - но не ощутили бы и через пару веков, если бы не та вселенская загадка, которой он клал на все бабские суеверия , и не попытаться не разгадать которую, - при вызове всех бесперспективных последствий - было бы слишком не по-женски, - - складки и ровности её одежд от талии и ниже, и вот уже их мысли пересеклись в плоскости одной, но не общей, простыни...
  
  - Боже, как здорово! Как замечательно и человечно! Чего же я так боялась?! Никто не узнает... Если бы не вел себя как придурок, могли бы и раньше вот так... а не терять полгода...
  
  - Вот и всё... шелка очарованной дали и берег, цветущий туманами, и неземные обещания очей... грязно изнасилованы практичностью женских привычек "раздевайся, ложись... я в ванную"... как проститутка... цинично и без прелюдий... мимо всех вуалей, излучин, порывистых вздохов и трепетных нейлонов...
  
  - Четыре палки подряд!!! С ума сойти! Неужели так бывает?! Или это оттого, что столько времени терпел? Бедненький... Мог бы, конечно и подождать, пока я из душа выйду, а не сразу на боковую... Ну это я уже придираюсь...
  
  - Omnia bestia post coitum triste est ... всевечная печаль полутонов и кипарисовых иллюзий... залегшая случайным событием между дрожью испуганного - надвигающимся исполнением желанья - пульса, немотой изломленных рук, образами вдохновенья и простотой мира, сухими и такими реальными определениями убивающей неуловленную зыбкость мечты, растаптывающей в пыли обочин зори и облака, испепеляющей сумерки поэзии в рутинные фрикции на терпком животе уже не важно и кого...
  
  - И нежности столько - не ожидала... На природе бы попробовать... Как тогда с ... ну его, - подергается и спать. Правильно, что бросила его... Ах, вот так и лежать бы... долго... Чайку бы еще... Чем интересно, я его сильней всего возбуждаю?
  
  - ...найденное множество - тел ли, раз ли с одной... - удовольствий не примирить с утраченной единственностью необладания...
  
  - ...опыта ему, конечно, не хватает... даже войти сам не мог... и в позах без разнообразия... ах, но что я могу знать об этом? Нет, было, конечно, приятно, но, по-моему, всё-таки кончают как-то по-другому... Может на фиг эти презервативы?..
  
  - ...белая, как мыло... сурова, как правда... а родинок!!! ей - для счастья, а ты передергивайся... Не этому ли... как назвать-то, черт возьми? - полчаса назад готов ты был отдать все осени и весны жизни... своей и всех?
  
  - ...Ещё и постригся бы... и серьезности побольше... и носки эти его... ну да ладно... не замуж же мне за него...
  
  - ...Но какая же глупость!? Аристотель не мог писать на латыни! Какой-нить постный монах средних веков, отягченный постоянством эрекций, ввернул эту апофтегму, вынужденно наслаждаясь целибатом... а интересно, она эпилируется?
  
  xMACx Вот Кать, я ничего не понимаю! Чем мы тут занимаемся с вами? - фривольничаем, заигрываем... зная, что подоплёка всего этого - секс, на который оба рассчитывали или рассчитываем...
  xMACx мужчина и женщина всретились на необъятных просторах интернета... оба вроде позитивны по жизни... каждый со своим самоваром... но их что-то привязывает... и они обманывают не только своих половин, друг друга, но и себя, боясь признаться в истинном желании, стоящим за всем этим общением...
  RONDOLET Я не обманываю
  RONDOLET себя
  xMACx Это почти признание...
  RONDOLET Я почти покраснела
  
  Пауза. Оба не решаются начать писать или не знают как продолжать.
  
  RONDOLET ты когда улетаешь?
  xMACx еще два дня работы, потом пару недель отпуска - и всё... вперед, в новую жисть
  RONDOLET так скоро...
  xMACx в новую, такую же неудачную...
  RONDOLET да брось. все у тебя получится.
  RONDOLET Я только не понимаю, зачем тебе это?
  RONDOLET здесь у тебя жена, друзья, дом...
  xMACx если бы я знал для чего, наверное, не уехал бы...
  xMACx как-то мерзко тут всё... чувствую себя гяуром среди фундаментальной рефлексии
  RONDOLET а там? - лучше?
  xMACx там - иммиграция. Неизвестность. Неизвестность дарит надежду. По-моему это как умереть и родиться заново.
  RONDOLET надо тебе подарить что-нить... на прощанье...
  xMACx Зачем это?
  xMACx Кстати, а что вы дарите в признательность за секс?
  xMACx Шубы, борзых щенков, машины?
  RONDOLET Попроще
  xMACx Еще один секс? -))
  RONDOLET Тебе я бы подарила хороший кондиционер с установкой:)))))приятный климат создать, так сказать
  xMACx ну это чересчур круто. У нас даже личной встречи не было... про секс вообще молчу...
  RONDOLET говорю же: на память. Да и вообще, тебе бы я сделала просто так
  xMACx Тогда не кондей... уж лучше халявный ужин. Токо не у китайцев или японцев...
  RONDOLET В благодарность за приятное знакомство...
  RONDOLET а мне нравится.....значит у итальянцев.....секс тебе я не предложила бы, обдно, когда отказывают...
  xMACx а чего Вы решии, что я откзал бы? вот не предложив и не узнаете...-))
  
  У девушки звонит телефон. Она снимает трубку и буднично, промежуточно дакает. Кладет трубку.
  
  RONDOLET ..отлучусь на сек
  xMACx ок
  RONDOLET ...в смысле на секунду...
  xMACx в смысле понял...
  
  Девушка встает и выходит, взяв со стола какую-то бумажку.
  
  Буфет
  
  RONDOLET все, я на месте...
  xMACx вы опять ушли от ответа...почему вы провидели, что я откал бы...предложи Вы более ценное возмещение за услугу
  RONDOLET мне кажется, что ты моралист....у тебя есть жена, а легкомысленные поступки несовместимы ствоим мировосприятием
  RONDOLET я что-то не так сказала? ты обиделся?
  xMACx человек знаете ли, многогранен...всякий моралист - в душе негодяй...
  xMACx короче, цитатой из идеологов ислама - не сгрешить может только тот, кто согрешил и искренне раскаялся...
  RONDOLET звучит убедительно. значит ты мог бы изменить своей жене
  RONDOLET :)
  xMACx ...не знаю...умозаключать можно все что угодно...вопрос в том что получиться на практике...
  xMACx кажется, все измены - это вопрос сплетения обстоятельств... соответствующее настроение, атмосфера, позиция другой стороны...
  xMACx ...вы бы смогли изменить мужу???
  RONDOLET значит, пока с тобой такого не случалось
  xMACx отчего же?...
  RONDOLET ты изменял???
  
  Мороз грыз воздух по-приближающемуся-весеннему мягко и без треска стекол. Ни яркая луной зимняя тьма окна, ни желтая полоска, пробивающаяся из-под двери не могли помочь ни ему, буднично-изумленному в попытках наощупь разглядеть, сидя на кровати, где у носка изнанка, а где - лицевик, ни ей - смазливо накрашенной и - - не оттого ли? - - упоительно красивой, лежащей в порывистом дыхании - разобраться в чувствах, значениях, желаниях, материях, фактах, будущем, в том, не едино ли это всё, и отчего блестит предательски слеза, вот-вот готовая рыданием признаться. Свет она просила не включать, чтобы, - как он гадал, - не пропало таинство священнодействия любви и, - как наверное знала она - не портить приличий, а также - о чем оба не подозревали, - не пролегла зависть (в обе стороны) между получившим удовольствие и несознающим всей полноты счастья, и счастливой, но не подозревающей о всём несовершенстве испытанного ею наслаждения. И вдруг - не то от таинственного мерцания далекой звезды, не то от его движения, пикантно намекавшего, что мужская дилемма разрешилась, и носок одет и одет правильно, и правильно, как только можно при столь неблагоприятных обстоятельствах, не то поддавшись искушению пожалеть себя и сопутствующей потребности разделить эгоизм, - хотя бы на двоих, не то - эврика! - от неожиданно найденного смысла жизни, - альтруистически и экономно, - сразу для них обоих, не то от общей злокозненности женской натуры - она вслихпнула. И звук этот услышали небеса и содрогнулись, ибо была в нём тоска всего человечества по проданному Богу дома Израилева - по ещё не сворованному в России, всех поколений развитых обществ - по уплаченным налогам, девственниц - по неутраченным особенностям; и звенело в нём отчаяние мальчиков, не ставших мужами и скорбь - сбывшихся мужьями; и пел он тою последней песнью синей птицы, осознанной охотниками за ней голубем на помойке, выклевывающим мертвые глаза выброшенного младенца; и чувствовалась в нем трагическая мистика социального детерминизма и, - что характерно - позиции ?3-12, артикул 9 Камасутры; и исключительное, чего не передавал он - сновидение зажатой в горсти бабочки, остающееся - вопреки предназначению жизни - чешуйками крыльев в потной ладони никогда не державшего её мудреца; и последним, слабейшим контрапунктом отдавался он - в ней - испугом ребёнка, преступившего родительское "нельзя" и - исходя из всего крохотного опыта, уже достававшемуся ему - не рассчитывающего на прощение... И возглас этот привлек внимание сидящего на кровати, и он спросил, и она промолчала, и он снова справился, уже глядя в неё не затылком, и она снова безответствовала, в немом плаче не доверяя лицо его глазам, но стене, и в третий раз - нервно взвышая голос - он осведомился, и опять безмолвила ему прядь волос, приоткрывшая слегка оттопыренное ушко...
  - Ну как я могу тебе помочь, если ничего не знаю!!! - почти срывался в крик. - Неужели так сложно рассказать!!!
  Его попытки приобнять встречали отталкивающие - словно отказывающиеся от счастья - руки, и он перестал, и склонил голову, угадывая в темноте температуру носков. И - прежде чем она выдавила "я обещала выйти замуж за К*" - он успел решить все загадки мироздания, мучившие его долгие годы, и тут же забыл все найденные ответы от неожиданной простоты её объяснения. Время не ждало; она же - да, его слов, но с нетерпеливостью опаздывающих часов. Он понимал и, не находя своих желаний, выдавил первое пришедшее на ум,
  - Марин, давай не будем думать о будущем, а просто жить тем, что есть сегодня, а?
  
  xMACx была какая-то непонятная ситуация, -- токль я так и не понял кто кому изменял и изменял ли вообще...
  RONDOLET это как?
  xMACx ...счас сформулирую...
  xMACx ...молодой человек V на отдаленных пажитях сходил с ума по девушке Y...все как положено - вечерние прогулки со стихами, дискотеки, сальные шуточки с обеих сторон, кажущаяся обоюдная симпатия...и вырваное болью признание молодого человека - под луной, в тихую осень...
  xMACx часть 2
  xMACx всё безответно... был послан... одна страсть пререосла в другую. молодой человек V перестал замечать девушку Y, напившись[очень сильно переживал], кидал в нее стаканы и по грязному обзывал... можно сказать любил неволей, ненавидя самую любовь к ней... или так сильно желал, что не мог простить созерцание её гарцеваний по чужим коленям... её вечные встречи с кем-то, кроме него... в общем, как мог, хотел закрыть эту тему...
  xMACx часть 3
  xMACx...но жизнь творит не высшая материя, а низменный быт...после неких разногласий, результировавшихся в финансовые трудности некоторых лиц из общего окружения, девушка Y была проклята значительным числом знакомых, ибо по сути, не разбираясь вчужих законах, сотворила подставу на бабло- и себе, и многим...молодой человек V, уже почти залечивший мозговую и сердечные травмы, оказался единственным, проявившем к ней сочувствие...сочувствие было оценено девушкой Y соглашением о строительстве кратковременных отношений сугубо на физиолгической основе...
  RONDOLET часть 4 будет?
  xMACx ага..
  RONDOLET у меня уже 100 вопросов
  xMACx соглашение истекало по окончанию срока ссылки всех упомянутых персон...у девушки Y были определенные обязательства перед мужчиной, занимавшим высокое положение в социуме и сулившим перспективное будущее...отвлекают..
  
  Молодой человек поднимается, уходит вглубь комнаты. Возвращается с кружкой напитка.
  
  RONDOLET ну блин...
  xMACx с другой стороны,у молодого человека V была неудавшаяся любовь к некоей даме сердца,возлюбленной с первого взгляда, проходившей мимо K... молодой человек V потерял ее след на просторах жизни...несмотря на все его попытки отыскать единственную и эксклюзивную, он так и остался лишь с памятью о ней...
  xMACx часть 4
  xMACx по прибытии к родным пенатам молодой человек V немного грустил об окончании соглашения с девушкой Y...привык таки...но провидение свело его с дамой сердца K, - и вся их заимная симпатия вылилась в дикую оргию....
  
  - Но как ты не получил письма? - сквозь порывистые засосы я прошу прощения... он поймет, поймет...
  - Нет... - отстранившись, он смотрит на меня, как на портрет, эстетически возбужденно, - Ира...
  - Да? - теплые пальцы скользят вниз, разделяя пряди моих волос, считая дни разлуки, вдоль прически... весь день после его звонка я убеждала себя, что отправила почту... и сейчас, под рассеянным взором, обращенным не на грудь, а в лицо, хочется разрыдаться...
  - Ты красива - его лицо приближается, мои губы интуитивно раскрываются... смысл, слова теряются в поцелуе...
  - Подожди! - что заставляет человека говорить в такие моменты? Мне хочется смотреть в него... сказать... ведь всё это постельное растворит брожение эритроцитов, едва заметное дрожание ресниц, изломы, колыхающие кровь... - Прости, я не дождалась...
  - Разве это уже важно? Давай... - мягко он подталкивает мою голову ниже... да, да... я знаю, милый... вам это нравится, но...
  - Может, примем ванну вместе? - не от брезгливости, а лишь чтобы с ним было, не как с другими... продлить завороженную задолженность чувств... не пропить внезапно разлитым семенем исхода... неужто я боюсь его потерять?
  Не заметила, как разделись... как прошли... как неяркий свет выпал из ламп... как включился душ... на его худощавое тело... Господи, так бывает?
  - Аполлон - шепчу ему... ай!, какая дура... что он подумает о том, с кем было до него...
  - Ты... - смешной... втянул животик... до Аполлона добирает? глупый, глупый... ты почти идеал в сравнении с... - ...прекрасна!
  Спасибо, милый... и пусть глаза твои смотрели в сторону... От тебя и ложь медом... Ласкания не вызывают трепет... привычно блёклы... хочу ли я его? - Странно: не больше чем других... это ничего, что приходится наклоняться... лежа разница в росте не принципиальна... ведь мы проснемся вместе? Скажи: да!
  Пересыхаю... сушняк и в горле... когда же уже? Когда страсть износилась усталостью? Вино ли, душ так разнежили до сна? Я поднимаю лицо навстречу его дыханию - "Подождешь чуть-чуть?" - Он кивает блаженно размазанным ртом... Где-то здесь пиво стояло... Желание дать радость испарилось манящими складками наволочки... Ну еще чуть-чуть... еще глоток... перехватываю... горлышко бутылки... и снова... откат любви... на нежность не хватает сил - "Ой, Ир!" - "Прости, дорогой, постараюсь аккуратней..."
  ...Вновь вязко гоняем слюни... обмен флюидами... затяжно... мучительно приятно... притягиваюсь на кровать... наконец-то полежать... откуда-то из тьмы сквозняком доносит - "Ты устала?" - "Нет, нет, любимый" - и в доказательство губами ищу его тело и, что могу, до чего не трудно дотянуться - целую... - "Помоги мне!" - по мочке уха вкус языка влажным шептаньем... Конечно, милый, - я улыбаюсь - всё для тебя... лишь бы не еще один аборт... - "Только сделай так, чтобы всё было нормально, хорошо?" - "Да, да... кончено"... привычное сопение, необычное обилие облобызанных мест... неужели любит?.. Завтра... завтра... движения убаюкивают и относят в далекую страну... на другой берег реки... там, под отцветшими акациями он читает стихи... и звезды завидуют двум влюбленным, сидящим на разных лавочках, ещё не пересекшимся, незнакомым... и тихая трель ночных звуков, гармонично вмещающая редко проезжающие машины, одинокое чириканье, шелест крадущегося в траве кота, звон упавшей бутылки, порывы ветра, треплющего оторванную жесть карниза и - контрапунктом, полуэхом реплику кого-то, проходящего мимо - "Нет, ну мне что, одному всё это нужно..." - Да, милый, да...
  
  xMACx Однако один телефонный звонок девушки Y разбил всю идиллию...
  xMACx ...она ревела, просила любви, и клялась, что не может и не хочет иметь ничего общего с перспективами оветсвенного мужчины, а токлько с бесперспективами молодого человека V. Последний оказался в тупике...
  RONDOLET ммммммммммммммммм.....................................сильно!!!да ты романтик, а прикрываешься максой цинизма....фу.....а можно спрашивать?
  RONDOLET фу, в смысле маска
  xMACx Во-первых, он не знал, изменил ли он девушке Y с дамой сердца K или наоборот...во-вторых, он не представлял, будет ли изменять еще кому-либо с кем либо..в-третьих он любил обеих (кажется, хотя это как-то по-бабски). В-четвертых надо было делать выбор...выбор в нас зависит от мелочей...в данном случае такой мелочью стало пристратситие дамы сердца K к селедке... и тяга к поцелуям после этого... это предрешило исход дела в пользу девушки Y...
  xMACx зе енд..можно вопросы...
  RONDOLET ух ты.....я у твоих ног....так романтично...уиииииии:)))
  xMACx...любите вы польстить-))). где же там романтика??
  xMACx...так пошлая и паскудная жизнь...а где вопросы-то?
  RONDOLET часть 1
  RONDOLET как сочетаются явления "сходить с ума по девушке" и "вырванное болью признание+любовь поневоле"? ты либо любишь, либо нет
  xMACxХм... во-первых любовь без боли - это жизнь на ветер.
  RONDOLET кому больше были нужны "кратковременные отношения сугубо на физиолгической основе", девушке, ищущей сочувствия и финансовой поддержки или молодому человеку М?
  xMACxВо-вторых в самом вашем вопросе проявляется разность потенциалов межуд мужчиной и женщиной: либо любишь, либо нет = блядство... это у вас... а у нас комплексы... в любви нужно иметь место и для пострадать...
  xMACxЭто всё по первому вопросу...
  RONDOLETещё второй!
  xMACxВ-третьих... Вам, видимо никто никогда не отказывал... а вот я боясь всю жизнь отказов, первый раз просил мне дать... конечно стремно было... и меня продинамили
  xMACxПо второму - черт его знает... полагаю это результат обоюдной, разнузданной похоти... предложение меж тем, исходило от нее...
  RONDOLET но это?!"неудавшаяся любовь к некоей даме сердца, возлюбленной с первого взгляда, проходившей мимо K"...........возможно ли, что речь идет о мимолетном физиологическом притяжении возникшем на тонком химическом уровне (не ты ли говорил, что женщина должна быть другом, подружиться с первого взгляда трудновато)
  RONDOLET вот это романтика!!!!!!!!я думала таких мужчин не бывает....ты нереальный
  xMACx...легко...ой как легко, когда у двух людей много общего и они понимают друг друга с полуслова...
  xMACx...а главное, - есть что выпить обоим
  xMACx...ваше восхищение подчеркивает тот факт, что мы мало знакомы...
  xMACx...мне вот лично не понятно, что вас потрясло?
  RONDOLET со мной такого не было
  RONDOLETи нис кем в моем окружении
  RONDOLET прямо как у Мастера с Марго
  RONDOLET и то, что она исчезла и появилась вдруг -это сказка:)))
  xMACx...вы про которую??
  xMACx...ау? кто появился и исчез вдруг?
  xMACx...там у нас транс что-лИ???
  xMACx...прямо заставляете меня жалеть об откровенности...
  RONDOLET работа
  xMACx...понял...а у меня как раз передышка...
  xMACx...ну чирканите как освободитесь...
  RONDOLET пропала и появилась К
  xMACx ...так не, то не сказка, то просто дружеские отношения нужными людьми - она оказалось училась с моимзнакомым -))
  RONDOLET ну сам факт поисков женщины поразившей сердце с первого взгляда, разве это обыденно?
  xMACx ...-)))не, за неимением иного..-)))
  RONDOLET не совсем понятно....ты был влюблюн или она на ьезрыбье выигрышно смотрелась?
  xMACx ...не знаю...это как ответ на вопрос что такое "любовь"... что у нас было? одна ночь совместной беседы... шепот, робкое дыханье... речь - не говоря... потом искал встречи полторы недели до отъезда, и в предпоследний день четыре часа мок под дождем у подъезда... уплыла она в сумрак снеговый... может просто наваждение...
  RONDOLET: (((((((((((Господи, Максим, ты необыкновенный...........таких не бывает......
  xMACx ...да хватит меня в краску вгонять...
  xMACx скажем просто: не в кого было реализовывать половозрелость... и та, и другая просто подвернулись под стояк...
  xMACx ...и почему с сожалительным оттенком?..
  xMACx ...вы просто сейчас вскармливаете в себе иллюзию..
  RONDOLET я серьезно......потому что со мной такого не бывало
  RONDOLET так удивительно....
  xMACx ...да ну...со мной тоже много чего не бывало...например, секса в примерочных...или залёта по глупости...а Вы что не влюблялись с первго взгляда????
  RONDOLET нет......мне может понравиться внешний облик, может оказаться для меня притягательным, но любовь - это глубже....
  RONDOLET и потом......это у тебя что ли комплексы были?!
  xMACx ...естественно...у кого еще...я же убогий...не обласкан женским вниманием..
  RONDOLET зачем ты кокетничаешь:)))напрашиваешься на комплимент?:)
  xMACx ...вы меня и так незаслуженно осыпалии, вот нет во мне способности подойти к женщине, чего предложить, попросить секса -)))...
  RONDOLET ну это же нормально....ты не нахал - это тебе в плюс......в тебе просматривается излишний цинизм, но это, видимо, твое орудие самозащиты.....у каждого оно свое.....но истинная сущность твоя, как мне видится иная......ты романтичный, ранимый чувствительный - мечта любой женщины
  xMACx ...псссс...поехали..- романтичный, ранимый чувствительный, мечта любой женщины - это оценка поэта, а не мужчины...женщине ведь нужна забота???
  xMACx...опять-таки, романтика и т.д. не приносят в дом успеха и достатка...да счастья никому не достается...
  RONDOLETс таким мужчиной рай и в шалаше:))))
  xMACx... рай на самом деле на земле, только испорченность человека не дает ему этого понять...оттого так и коротка жизнь...
  RONDOLET подарят закат, звезды.....я бы оценила
  xMACx ...да неужели Вы никогда не испытывали сильных чувств???
  xMACx ...самое печальное, что все эти закаты и звезды заканчиваются банальными простынями...
  RONDOLET простыни со звездами - это счастье, а простыни без оных - это грязь
  xMACx !!! почти афоризм..-)))...знаете, простыни со звездами - непостоянны... имеют тенденции уходить к другим, за новыми ощущениями -)))...
  RONDOLET грязное бельё оставляет болезненный осадок, а звездные простыни - приятную негу:)
  xMACx ...да ну ладно...они заствляют желать еще и еще...из двух расстающихся один всегда страдает больше...также как из двух любящих один всегда любит больше...
  RONDOLET я страдала, но воспоминания о любви все равно трепетные и приятные
  xMACx ...то есть Вы хотите сказать, что готовы искать встречи, даже если она заведомо сулит расставанье?
  RONDOLET однозначно да
  
  Девушка продолжает сидеть за столом, - но по жестам (непроизвольным! как-то - накручивание волос на палец, частая смена позы ног, задумчивое поглаживание пальцем кончика носа - до чиха) зритель понимает её нетерпеливое, но сдержанное, ожидание.
  
  xMACx ...завидую Вашей самоуверенности...я бы так строго не смог определиться...
  
  Девушка порывисто встает и выходит. В том, как она хлопнула дверью, слышно некое - не явное и не очень сильное - разочарование.
  
  xMACx Кать?
  
  - Максим, ну не надо... - липкая испарина ладони ощущалась даже через лифчик... за три наших перепиха он не был столь внимателен до этих прелестей, с другими доставлявших мне только гордость.
  - Да, да... - он вынул руки из под свитера и, не понимая куда их деть, положил мне на бедра. Я помню эти выпуклые глаза - в них та же зовущая тоска, грустную складку губ - он многих целовал, мальчишеская тайна морщин между огромных залысин - разочаровывался и не находил.
  - Почему она? - я не хотела вслух, - вырвалось. И взгляда с него не могу убрать. Он молчит. Мы - вопреки моим желаниям - стремительно приближаемся к поцелую, заставляющему забыть вопрос, делающему никчемным ответ... И снова дрожь и трепет охватывают моё существо... в шею, между ключицами, ниже, ниже... только не возбуждайся!.. ниже... не надо там... я грязная... как невозможно не хотеть!.. край ванны уплывает... - "Максим, я сейчас упаду!"... Он на коленях. Очи горе. Мои - долу. Зачем, зачем?.. Зачем зовет меня по имени?..
  - Ира...
  - Нет, нет... нельзя... там же Коля этот на кухне... Надо идти...
  - Тебе хорошо с ним? - Не знаю! Пока эти секунды не выпали - думала никак, как с тобой... А сейчас...
  - Перестань, перестань... - пытаюсь отодвинуть грозные удовольствием надвигающиеся объятия, но хочу в них. - Что ты со мной делаешь?
  - Прости... я ничего не понимаю... - Он глубоко дышит. Без его прикосновений я свободно - ? - контролирую себя.
  - Он знает, что я его не люблю. - Непроизвольно подаюсь навстречу. Он принимает. Когда между нами пустота, пространство, мы - чужие.
  - Бедная... - каких-то пара движений и мы летим в бездну вне времени... Душно в узких стенах... и махровое полотенце на змеевике тяжело повисло, кисло-желтым цветом предупреждая о последствиях... люблю, люблю... милый... где мы? Стучат, кажется... Мы прерываемся и наши души, тлея, созерцают друг друга...
  - Эй, скоро там? - хриплый, ненужный голос за дверью, из другого мира... мира без нас... с нами отдельными... разрыдаться что ли?
  - Надо идти... - да что же я всё время невпопад?
  - Не могу, не хочу... - сдавленно роняет лицо мне в ляжки... коленкой чувствую прыгающее сердце... и - через несколько часов ли, терций? - электричеством осветленный кафель пропадает и всё пространство замыкается во влажных, умоляющих зрачках - Ещё минуточку?
  - Он меня ждет.
  - А надо всего лишь любить. Он видел, как я заходил сюда... к тебе.
  - Тем более. - Всё. Решено. Я выпрямляю ноги. Он - шаг к порогу. Одернуть шпингалет - и я свободна... от холодной тоски вселенной цветущей зеленью под длинными его ресницами...
  - Ир... - расставаться следует молча... он нарушает все правила...
  - Ну почему ОНА!? - прошелестела, крикнула, поперхнулась, разревелась? Звезды поплыли в глазах и вся теплота моя просила впустить его... Но он не шелохнулся... Ни мускулом, ни веком... тишина болезненно заставляет просить отклика... Иди, дура, иди!
  - Она?.. Она слабее... Мы сильные, а она беззащитная как-то... Мы переживем...- Слабее? Отчего же я не плачу?! За что такое наказание? Любить без слез? - ...и где-нибудь встретимся в других жизнях. Наверное, планида у нас такая...
  - Планида? Но ты же выбирал! И выбрал её! - кому я что пытаюсь доказать? Беги, беги отсюда...
  - Выбирал? Нет. Скорее сыграл в рулетку... как всегда, не повезло... в любви к ней страданий больше, чем в расставании с тобой... а счастья меньше...
  - Ну так переиграй! Переиграй судьбу! Будь любовником! Мне, моим, ради меня! - ну подойди ко мне! Без тебя мне - край... Мне до смерти важны твои объятия без горизонтов! Обними же! Прямо сейчас!
  - Переиграть? Мы бы с тобой сопьемся... - он понимает, помнит меня без слов и снова мы - чудовище с двумя спинами. Его мотивы уже не жгучи, бесстрастны, успокоительно верны мягкие, по-сутенерски одобрительно поглаживающие движения. И эта пленительная наплевательность, это жалеющее, сопереживающие отношение опрокидывает все мои настроения, бросает в омут, спускает в унитаз последние усилия отказать, несмотря на шутки, испаряющие искренность... я вся - да, без оговорок, о чем его телу шепчут мои сдающиеся губы, сгибающиеся колени...
  - Ира... - он борется с желанием, - я осязаю эту мужскую слабость, натягивающуюся силой... - как я сомнением раньше, - Ир, не надо... Неудобно... Он тебя ждет... - тебя не хватит надолго... ты только что горел... пальцы захлебываются в его ремне... сейчас милый... тебе понравится... - Прошу тебя... я не могу так... - он опускается на пол рядом... но не со мной...
  - Ты думаешь о ней? - великие открытия приходят вспышкой, когда им менее всего предстоит резонов... есть лишь одно, что в состоянии сдержать мужской поток... он мог бы не морщить нос, не чесать скулу, не облокачиваться на раковину... ты слишком честен, чтобы ранить правдой... я прощу тебе, если скажешь "нет"... иди... пусть и я, как ты, проиграла...
  - Отказом ты больше унижаешь меня, чем оскорбляешь её! - здесь истина. Душа выветрилась словами, и взгляд его не жжет, и ноготь пальца на замке не расплывается в тумане... а лить слезы по мужчинам я никогда не умела...
  
  xMACx Ау?
  
  Девушка возвращается. Прокручивает предыдущие послания.
  
  RONDOLET ну ведь это такое счастье - взаимное чувство.......ради мимолетного ощущения я например готова страдать
  xMACx все должно происходить как у венечки ерофеева - случайно, неожиданно, так чтобы человек не успел догадаться и реагировал не мозгом и логикой а душой и инстинктом...
  RONDOLET не спорю
  
  Молодой человек в задумчивости листает какие-то не по делу Интернет-страницы.
  
  RONDOLET так долго молчишь....передумал?
  xMACx ...вы так и не ответили, как сочетается романтизм мужчины с желанием женщины, чтобы о ней заботились?
  RONDOLET прекрасно, он заботится о ней не прагматично, а изыскано, скажем, не швыряет ей в тарелку кусок мяса, а подает его с соусом...
  xMACx ...и немедленно выпил...
  RONDOLET прости, что?
  xMACx не нашлось других слов, кроме неполной, печатной цитаты, чтобы оценить ваш милый микс романтки и хавчика...
  RONDOLET есть хочу:(
  xMACx поражаете порой...хотя, нет, подтвреждаете теорию о приземлености женщин...
  RONDOLET да чем же?
  xMACx ...скоростью перехода от чувственности к тарелке с мясом -)
  xMACx ...мне почему-то кажется, что сытый и довольный человек не способен на чувства...
  RONDOLET а приземленность тут при чём......я када голодная ни о чем думать не могу:(
  RONDOLET а в сытом состоянии - это пожалуйста:)))и чувства обостряются:)
  xMACx не может быть!- сытый человек - мертвая плоть...мясо на мясо, тут уже не до звезд...
  RONDOLET значит я особенная........
  xMACx ...или кушаете мало...
  RONDOLETо й мало:(((((((((((ещё как мало
  RONDOLET уже 46 кг:(
  RONDOLET стремлюсь к нулю:(
  xMACx т.е. потолстеть хотите?
  RONDOLET на пару кг, можно:)
  xMACx в чем проблема? - пореже на танцы, побольше мучного, почаще на диван...
  RONDOLET я так не умею.
  RONDOLET не могу просто лежать.....
  RONDOLET нужно что-то делать:)
  RONDOLET и кто из них сейчас жена7
  xMACx разве имеет значение?
  RONDOLETм ожешь не отвечать
  xMACx Хочется помутить воду-))
  xMACx На кого вы бы поставили??? С кем чувсвто могло бы поизноситься?
  RONDOLET Не уверена... Судя по твоим словам - с любой...
  RONDOLET а какие они были? эти... ?
  
  Туалет и вешалка
  
  ЭПИЛОГ
  
  Без зрителей
  
  xMACx всё, Кать, мне надо выходить, а то опоздаю
  RONDOLET уже? А сколько время?
  xMACx без пятнадцати
  RONDOLET Ой!!!! И мне пора собираться!
  RONDOLET у Зоопарка, да?
  xMACxугу. В полвосьмого
  RONDOLET тогда до встречи...
  xMACx Ушел...
  
  Молодой человек продолжает сидеть у компьютера и берет телефон. Звонит. На экране мелькают стандартные команды отключения. Начинается отмеченный паузами краткий монолог героя. Дается занавес, движущийся столь медленно, что касается пола сцены только к окончанию монолога. - "Алле! Здорово! Чё делаешь? А по пиву? Не-е-е. Не нажремся. На работу завтра. Да ладно, че как девочка... Ага... Гуд... Сейчас выхожу... минут сорок займет мне надо... К восьми? Ну ладно, я пораньше буду... Подожду тебя... Чего? Не-е-е, иди на фиг... без баб".
  
  Конъяк
  
  ***
  
  Вечно оказываешься прав, когда тебя не слушают... А подавно - когда даже не говоришь...
  
  ***
  
  Самый яркий талант, придерживающийся принципов, ограничивает себя в графоманию...
  
  ***
  
  "Мы разрешаем Шекспиру быть гениальным ровно настолько, насколько..."
  А. Чернов
  
  "...не можем отказать в гениальности себе..."
  С. Михаил
  
  ...Шекспир, Шекспир, Шекспир... Шурик, мой малоискренний товарищ, спивающийся от непродуманной, холостяцкой жизни, - уведшей его от учителя, когда-то на сейшенах лабавшего с Бутманом, после трехлетних халтур, частотой напоминавших профессию, - к прозрению, что нет лучшей синкопы, чем "Владимирский централ", - как-то заметил: ничто так не отбивает охоту до классической литературы, как её преподавание в школе. Попытки привить Достоевского и Набокова современным шестнадцатилетним детям более тянут на психологическую педофилию, ниже на образование. Чтение эйвонского барда в оригинале вызывает обоснованную тревогу за будущее Великобританского общества, если оно понимает ...- вкупе с дефицитом пресной воды в Лондоне, - однако обязательно и бесповоротно среднее образование вдалбливается уже лет сто, а Сможистый Альбион всё ещё существует, - - примиряя рассудок с удручающим положением дел в мире, - - и даже немного процветает вдохновленными трудами юристов и их жертв, в чём им признателен я, пребывающий прилюден в исключительном выражении личной бестолковости, на какую только способен мой вечереющий разум, - ить, право, кто ещё сознался в недокумекании Гамлета? - вехи, разделяющей комедиографа с налетом величия, уровня Тирсо де Молина и Гольдони, и драматургического гения человечества - пусть и созданного благодаря рекламной компании Британии, единственно ради прославления Шекспира и совершившую беспримерную колониальную экспансию. - Нет, нет, я понимаю и кальку бунта Эссекса, и время совпадений, и датский колорит пьянства под грохот пушек, и - даже - безмерное количество трупов к финалу, но меня недоумевает, отчего страдфордский мещанин, чья грамотность не доказана ни одним документом , но так сердечно сочувствующий заговору высшего сословия, оставил без малейшей правки сюжет , собранный Снурри Стурлсоном, и обработанный Саксоном Грамматиком, или Бельфоре, или Томасом Киддом? - ведь как украсила бы трагедию такая концовка: после известного протыкания Клавдия, Гертруда признаётся, что из-за каких-то феодальных представлений о чести и слабого развития наследственного права, она оговорила его, а настоящие убийцы короля и отцы Гамлета суть Розенкранц и Гилденстерн; Гамлет, в отчаянии, сходит с ума уже по-настоящему, женится на воскресшей Офелии и становится королем, ну а призрак... призрак - это консьерж Палыч Хризостом из сорок девятого дома по улице имени Пятого, решающего поля севооборота в поселке городского типа Кржижановск; - - как он оказался и чего делал в Эльсиноре в столь давние времена - вопрос существенный, но безответный, ибо попытки разрешить его, - например, посредством метемпсихоза, - приводят к гибели целые цивилизации. Hence, далее и напролом мятежествуют все герои, - от могильщиков до Йорика - слетевшие с шарниров, восстающие против замысла пьесы и умирающие при каждой попытке привести закономерность действия к логике реплик ... И -протагонист - как квинтэссенция...
  
   Пророк линейкой, -
  Едва ли не каждый монолог Гамлета (как, впрочем, и Макбета) более - если не абсолютно - обращен внутрь, к себе, чем к зрителям и коллегам и представляет собой отдельное, сеграгатное стихотворение; -
   меряющий Бога,
  дотошно - до тошноты -
   он оправданий ищет, и не находит веры для сомнений...
  - вставьте его реплики в "Щелкунчика" - появится шедевр; в "Колобка" - то же абзац...
   крест на Голгофе, невинно соучастный в продаже душ с аукциона Страшного суда, чьи магистраты столь мало справедливы, как ничтожен шаг от добра до зла...
  безумный режиссер, в главной роли репетирующий жизнь, премьерой оконченную год назад, и
   всечеловеческое пораженье, по итогам мирозданья, поставившее на колени вечность...
  ...ненавидит для стройности сюжета, и любит, чтобы роль Офелии не умерла...
   звезда, промокшая до неба, песнь жизни и подмосток прозы,
  ...и алчет смерти вопреки канве произведения, трону, коронациям и скипетру назло, - словно лучше автора знает ненадежную легитимность своих притязаний...
  
  ...актер, чьей жизни не было на сцене, но сценой жизнь была... судьбой в узде регалий осуждённый играть единственную роль - себя... в антрактах примеряя маски рукой с пером... до гениальности аншлагов, - в пустынных залах - - через века, - - об утра спотыкающихся душ - предназначенье, имя и удел... поэта - - в зеркале бумаги - - не разгадавшей в силе, движенья приказавшей ей...
  
  Incompris... - surtout de lui-même...
  
  Tristan Corbier, "Épitaphe"
  
  ***
  
  ...пока у неё болит голова, ни одна женщина перед вами не извиниться...
  
  [ε]
  
  Hier steche ich. Ich kann nicht anders
  
  Кулак в лицо, - но это время умащивает зрелостью черты лица. Двенадцать. Лет, - мне. И дню часов двенадцать. Двенадцать стимулов не умереть. Двенадцать способов подохнуть. Минут двенадцать потерпеть... Нет, крови не было. Был насморк. И перемена. Не попадающие в глаз и нос удары наотмашь. Лишь скулы красневели и беспощадность в отношении себя сжимала зубы и молила отчаянным молчаньем продолжать. Бей, бей, мой друг, не бывший другом, - в два года больше мира у тебя; два солнца дольше ты сгораешь, в две рвоты глубже ты увяз; на крика два тебе страшнее, на два гвоздя кистям больней; двумя углами бесполезней, растоптанней на два плевка, на две любви опустошенней и на два "да" свершенней жизнь твоя; на две щеки подставленных я младше, на две слезы удержанных глупей. Кроши ж мою вспотевшую покорность, под воинство неиствующих рук валящуюся алчной шлюхой, - там ей алтарь, альков и гроб; - жаль близко уж пощады время, жаль мышцы крепче нет в тебе, жаль есть спасение и здесь и в небе, жаль боли нет сильней в лице... Но продолжай, - моим мечтам на зависть; хотел я кровь пролить свою, - ее всё нет, - и, устыдясь (иль струсив?), её и слёзы отдаю за сопли, в лицо умазанные не платком... Стоять, - не насмерть, однако до конца бесчувственно продленной перемены. Стоять, рыдание, стоять! - там, в горле, на глазах и в сердце, - там, где всё лучшее захлебывается в нас, и умирает, приторговывая миру остатки важные кастрированных чувств; сподручную и общепризнанную радость выручая с продажи подлости, тщеславия и лжи, - всего изжеванного жмыха дыханьем жизни сдавленной души... всё кончилось: звонок стрелой торопит травить за партой анекдот; стремительно забыв меня за одинокой дверью, он растворился в коридорах... и не вспомнит, через урок, найдя иную жертву развлечений, моего лица, - лишь грушу кулаков его... А я... Что я? - обидою взахлеб отпраздновал победу... и ниц себе склонил, встав рваной головой, - свернула жизнь в иную сторону, судьба тропинку не нашла и вывела угрюмой чащей на опушку, где смерть не видится страшней, чем подпирающие небо звезды, чем боль от не ответившей руки - хоть там, на миллиметре тех секунд, как кажется, я думал не о ней...
  
  ***
  
  ...Все истины, открытия, шедевры, мысли, науки и вдохновения постигаются в одиночестве... За тем неудивителен факт, что когда вроде бы толковые люди собираются вместе и начинают что-то обсуждать, они мгновенно превращаются в идиотов. И тем большим придурком становится человек, разговаривающий с толпой... И оттого глубоко и искренне мудрые общаются исключительно под руку с алкоголем, - априрори предвкушая превращение в барана и желая получить хоть толику удовольствия от такой метаморфозы, - или же просто молчат...
  
  ЭПИЛОГ
  
  Thou art my father, thou my author, thou my being gav"st me;
  whom should I obey but thee, whom follow?
  
  John Milton
  
  Без ропота, без удивления
  Мы делаем, что хочет Бог
  Он создал нас без вдохновения
  И полюбить, создав, не смог.
  
  Уважение, питаемое мною к тебе, читатель, безбашенно и бездонно, и не отнюдь не сродни оного, доставляемого автором женщинам, избегших горизонты его постели, но успевших изнасиловать моё вооброжение до нескромных, однако, умеренных красками картин, что, впрочем, плохое лекарство для возбужденных и копошашихся чувств, чьи движения именно и пытается скрыть разновесная и доёбывающыя многословность, так мало защищающая создателя от ярлыков, навешиваемых ему потчуемыми ею, и так много угандошивающая лучшие порывы обкорнанного эстетического лаконизма современного потребителя. - иными словами, ты, - поглотитель букв и злоупотребитель абзацев, - ныне, присно и во веки веков, листающий глазами строки ради тщетного поятия мудрости, утолщения тщесалавием через уличение автора - в грехах, а себя - в откровениях, - столь свойственных натурам неокрепшим, мнительным и оттого безотзывичво, а главное - бессеребряно, - любимым жизнью, что им хочется от неё сбежать к чертям, хоть манной небесной подавиться; - должен быть безмерно признателен мне за состоявшуюся - несмотря на тысячу и одно желание - столь малопродуктивно удушенных мной, - бросить взахлёб эту писательскую мутотень; благодаря отчаянию, по-прежнему заставляющему пиндарить в счастливую, никем не примеченную звезду, сулящую гонорары за словоистечение и мозговздутие, и вопреки необходимости потакать и потрафлять твоим - зачастую толкающим на скользкий лед пошлости
  (как, например: едва открыв начало, или же отслюнявив маниловскую страницу - о, гениальная тонкость классика! - сунуть рыльце в конец, "ничтоже сумняшеся" и блазня заместить писателя собой и через финал утрировать в нуль всё произведение; сие мордатое основание, поощряет меня впендюрить-ка эпилог в середину (каковая, быть может, к заключению трудов моих, познает себя осьмушкой) - для вящего твоего охуевания)
  - чаяниям; - в веках нашу беседу, в рамках каковой мне так не хочется умереть повествователем, а тебе ищется поскорей увидеть точку за словом конец, налить, выпить и... - впрочем, я не досадую, если прямо сейчас ты прибёг к двум последним действиям, проигнорировав первое, - ...остаться пребывать тем, что ты есть, ибо разница меж нами в той простой формуле, что автор может позволить быть себе - и чаще всего является, если речь идёт о толковом творении, - мёртвым; напротив, ты - это тот, кто жив в конкретную минуту, жив печально и одиноко, ибо ничто иное не в силах превратить человека в читателя, чем ты, блять, вызываешь дикую мою зависть и силы подняться из могилы. Приду к тебе ночью...
  
  Вот! Вот так оно всегда и бывает... осёкся... отвлёкся эмоцией. - какая-то мысль про время и ещё что-то похожее изначально классно и шикарно, так скать, с почином и развесисто, изящной диффузией блудомудрия растворялась на этом месте, но, подлая, свалила. Видимо к другому, более нежному и страждущему. Ну и фьють с ней, - еще, коварная, вернется. Не знаю, честно, приму её или нет обратно , но вообще-то я незлоблив, особенно в части изменниц, украшающих наше самомнение сомнением в его актуальности.
  
  Итак, о чем это я? - Ах да! - за каким моральным знаком это всё писалось? Будучи создателем, - тщеславие из него попёрло, зевнётся многим на сей строчке, - я даю вам свободу в максимальном её понимании, разбросав здесь и там, в эпизодах и зарисовках, среди мастерски проставленных букв и не менее блестяще пропущенных запятых, между пробелами и из-за тире, под фабулой и над пониманием, многообразное великолепие лоскутов. Вам остается лишь скроить по своему лекалу одеяльце, рубище, сюртук, панталоны, архалук, попону, корсет или чего там ещё потребно, используя весь арсенал ситуаций, афористичным мнений, положений, аллюзий п прочей пошлости, раскиданных по всему произведению автором, блуждающим по жизни с погасшим фонарём ожидания найти человека среди лиц, пересёкших линию его судьбы и не задержавшихся в памяти, просто потому, что они слишком спешили не умереть...
  
  Всё же о чём это я? - Ах да! - за каким морозным утром это всё писалось? Суть я вам сказать не могу по той простой причине, что уже не вспомню, но замечю: когда по отдельности вроде неглупые люди собираются вместе - хотя бы вдвоём, - и начинают обсуждают что-то или кое-что, то метаморфируются в сборище идиотов, желающих выставить напоказ собственный якобы ум, после озвучания превращающийся во мнение не слишком выдающегося качества, но крайне продуктивное по части желания самоутвердиться. Формула эта приложима и к политике, и к художественным дискуссиям и даже к теософским собраниями и теологическим диспутам, и оттого, чтобы оставаться умным - по крайней мере в собственных галазах - общаться требуется только с книжкой, - ибо она не будет перебивать ваше молчание, чем обнаружит в вас дотоле незамечаемое интеллектуальное достоинство, если не превосходство, а на крайнюю нужду вы всегда вправе послать её куда подальше, схлопнуть, выбросить, а то и сжечь, если она начинает выпендриваться, вкрапляя сомнения того или иного рода в вашу пристойную и благородную душу... - или с Богом... - - вот допустим, если предстану я пред Ним и спросит Он меня:
  
  - Ну и что? Ты закончил?
  - Простите, с чем?
  - С желаниями, жизнью, романом...
  - А это уже всё?
  - Всё - это уже ничего. Но ещё не совсем.
  - Извините, но у меня и так настроение ни к чёрту, а вы меня бомбардируете плохо-усваиваевами софизмами сверх того.
  - Ты не понимаешь где ты?
  - Мне, кажется, в магазине, в очереди за пивом правдой...
  - Нет дорогой мой. Это судилище. Там, направо, вход в ад. Сюда, налево, - в рай. Мы с тобой сейчас будем разбираться, куда тебе.
  - Сери-и-ёзно? А как же чистилище?
  - Ты же православный. А у православных чистилище - это очередь. Ты своё отстоял: твоя подошла. Так что, стартуй.
  - Чего начинать-то?
  - Каяться в грехах, молить о прощении, бить челом, взывать к богу, предаться дьяволу... Не знаю. Тут каждый сам выбирает поведенческую модель.
  - Хм. А можно спросить?
  - Ты меня удивляешь. Тебе что-то ещё не понятно?
  - Честно говоря, очень многое.
  - Тьфу, леший... Как же быстро вы в дураков превращаетесь - промолвил Он в сторону.
  - Во-первых, как называется это место, во-вторых, почему я, в-третьих, отчего именно сейчас, в-четвёртых, чем рай отличается от ада, в-пятых, можно ли обойтись без разборов, и в-шестых, как оценить суммарный итог моей жизни, если это действительно всё?
  - Ха! Ну и вопросы! - Мировая закулиса, довлеет, потому что потому, концентрацией PH, всё кончается на "у", на цыпочках, в килограммах. Я тебе в разнобой ответил, но ты же толковый, - раберёшься.
  - Какая-то примитивная КВН-импровизация...
  - Ну дервини . Как смог. Если у человека много вопросов, значит ему не нужен ответ ни на один.
  - Хорошо. Тогда последний, можно?
  - Ну вот зачем, зачем тебе что-то ещё знать, если всё уже. Alles.
  - А вдруг?
  - Что вдруг? У тебя всю жизнь "вдруг". Каждый вечер с этим "вдруг" засыпал и всякое утро с ним просыпался. А всё было по-прежнему. Думаешь, сейчас что-то измениться?
  - Для чего тогда я мёртв, если всё будет также?
  - Хм. - Он смачно харкнул мне под ноги и созерцательно растёр копытом неприятную паузу. - Так и быть. Давай тот, предыдущий вопрос.
  - Господи, вот ты... Ты смог бы прожить мою жизнь лучше? - собравшись с силами, выпалил я.
  Он на немного возобновил пробел, почесав рога.
  - Как ты меня назвал?
  - Что-то не так?...
  - На "ты"... Не припомню, чтобы мы с тобой так сблизились.
  - Разве есть у человека кто-то ближе Бога?
  - Не ври себе. Ближе человеку всего он сам. И вас больше должно занимать, почему вы не в силах преодолеть эту близость.
  Так настал мой черёд что-то почесать, но, огорошенный, я не обнаружил у себя ни рук, ни места, куда их можно было бы приложить, чем, наконец, догадался, что я мёртв.
  - ...И всё же... - наконец процедил я.
  - Ваша жизнь лишь росинка. - он окончательно сбил меня с понталыку, и я решил выбросить из головы неудавшуюся преамбулу и умереть заново... Всё-таки это важно - начать красиво...
  
  - Господи, как бы Ты прожил мою жизнь?
  - Не моргая.
  - Но это же невозможно!
  - Тогда без придыханий...
  - Скучно...
  - С радостью!
  - Банально...
  - Не размышляя о последствиях.
  - Не оригинально...
  - Во! Видишь, какой ты зануда! Отсюда все твои проблемы.
  - Думаешь?
  - Знаю! Отчего ты дерзаешь мыслить, что ты - единственный, кто жил?
  - Из эгоизма. - неуверенно подумал я и... - снова всё не так. Летит вырванный, скомканный лист, загорается рукопись, кнопочка "del" прогибается под пальцем... Желание - есть. Писать. Жить. Но очень суматошное, зовущее руки занять, замять; крайне взбаламошное, маетное, мастичное, мозаичное, прыгающее сюда-туда, без места, без веса, без массы? Вот! Без массы - чего? Бозона Хигса? Чувства. Его нет. И всё, что делается без сердца - насмарку. На - смарку. Работа, творчество, жизнь... как много вымарато... И что осталось?
  
  - Ну, хорошо. А предположение?
  - Смотря какое.
  - Господь, проживи мою жизнь лучше, если сможешь...
  - Ха! Ты же уже умер! И умер больше раз, чем жил... чем прожил... жилами навыворот... в рот не вырвав букву...
  
  - Понимаешь, заставляешь себя каждое утро: надо, надо, надо... ну что надо-то? зачем? кому? Писать знаки, слова составлять, предложения... чтобы по итогам получить мнение левого козла о том, что всё дерьмо? Я и сам это знаю.
  - А у меня что? У меня тоже. Сидишь тут, гены перетасовываешь. Эволюция, блин, расширение природы... Куда там! Люди не чище насекомых: пожрать бы потеплее, да поспать посытнее... Пытаешься улучшить - и всё одно же... И на что мне это?
  - ... Угу. И главное - тупик. Хочешь подправить, подшлифовать как-то, а куда? Таким, вот, скептическим взором окинешь всё прочитанное - и нету гениев, которые вчера ещё, да буквально час назад вдохновляли совершенствоваться... Везде отстой...
  - А мне и пример взять, вдохновиться не с кого. Представь как мне тяжко - даже отвлечься, критически оценить кого-то, кроме себя, - некого... И копаешься в себе из вчености в вечность...
  - Ну да. А там что? - всё одно. Ты и есть ты, и живи с собой всю жизнь, мучайся. Сотни раз перемысленное, обдуманное, сделанное...
  - Н-дя... Хм. Водку будешь?
  - А разве боги пьют?
  - Да и святые не сношаются...
  - Это да... А мы тут сами себя, да в мозг...
  - И говорю: самое время жахнуть...
  - С таким настроем, не в кайф как-то...
  - Да господя-я, я тя умоляю...
  
  - Тебе легче. Порвал, выбросил, затоптал, а мне что делать с таким количеством неудавшихся людей?...
  - Бумага, файл... - мусор. В душе всё равно остаётся. А кто у Тебя не получился? Можно конкретно, по фамилиям?
  - А в принципе все не вышли. Начиная с тебя.
  - Н-да? Странно... Иногда я себе даже нравлюсь.
  - Вот именно этим...
  
  ...Он закусил, крякнул, отёр бородой уста:
  - Амброзию будешь?
  - Как-то она на брюкву смахивает...
  - Вот что вы за люди? - Господу верите меньше, чем глазам...
  
  ...Он крякнул, закусил, отёр бородой огнедышащую пасть:
  - Знаешь, хуже, когда всё получается.
  - Это Вы про мировую историю, что ли?
  - И про неё тоже. В чём разница между "получилось" и "не получилось?"
  - В личном удовлетворении? Или в признании толпы?
  - Туфта. В пятидесяти граммах. Алкоголь - та вещь, за которую мне не стыдно. Не замечал? - вот сидишь ты, маетный, терёзвый, гундишь как обычно, вычёркиваешь целые листы, народы обрекаешь на наводнения и чуму... И всё не так, всё не нравится... А хлоп - махнул лафитик, - и вроде ничего. И солнце качественное, и звёзды, и человеки бегают и умирают безотказно... Следовательно, алкоголь удался, и, значит, всё иное тоже...
  
  - Ну вот ты геморройшься. Пишешь какую-ту галиматью. Восемь лет уже ваяешь... на хрена?
  - Хм. Ну да... три четверти я бы с удовольствием сжег. Или вымел бы люто стужей. А лучше - всё...
  - Подожди. Никто не бывает гениален двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. И даже я. Мне тоже хочется выбросить две трети из сделанного. Куда только? А потом, оставлять только, что действительно тебе кажется наилучшим - это искажение реальности. Автор-то не всегда грандиозен... Поэтому сложнее сохранить какой-то пассаж, уберечь его от редакции - даже если он тебе сильно жжет руки, совесть, а особенно - понимание прекрасного...
  - Зачем плодить плохую литературу?..
  - Хм, ты так самоуверен в собственных оценках? Если бы я удалял всех, кто у меня плохо получился, человечеством некому было бы править... Даже больше скажу - ты хоть можешь затереть кляксу, случайный ляп, а у меня эта функция забанена...
  - А как же всемогущество?
  - Ёра, Бурцев...
  
  - Ты мне лучше скажи, зачем ты пишешь?
  - Из жалости к искусству. Мне кажется, погоня за премиями и большим тиражом убила литературу.
  - Лучше бы ты продолжал в духе предыдущего начинания... Шампанское, дамы, дуэли, фехтование... Зачем ты меня лишил сих скромных удовольствий?
  - Знаете ли, при всей смелости моих фантазий, мне сложно представить Господа в гусарском антураже...
  - Тю-ю-ю... Странный ты. Художники веками не стеснялись меня воображать то полудохлым пенсионером, то бомжом, то слоном, то камнем... а тут... такой шанс - гусар, с усами, с ментиком, в чакчирах, - и выкуси, боженька...
  - Нет. нет - если это так важно для Вас, могу продолжить...
  - Да забей... Всё равно уже кайф прошёл...
  
  - Но если я к Вам - на "Вы", то почему Вы ко мне - на "ты"?
  - Я не выговариваю.
  - Вы не выговариваете "Вы"?!
  - Ты же не выговариваешь "ры". У всех свои недостатки.
  - У Бога не может быть недостатков!
  - Это тебе кто сказал? Я ещё и в носу ковыряю. Очень, - я тебе по секрету скажу, - божественная привычка. Вот увидишь в общественном транспорте кого с пальцем в ноздре - не порицай его, ибо это - от Бога.
  - Чёрт, это же не культурно!
  - Не культурно святотатствовать в моём присутствии. Да и вообще... чем больше человек культурен, тем меньше в нём Веры... Заметь: самые культурные, в принципе, должны быть соответствующие министры, но недаром же они самые верующие.
  - Чего-то я опасаюсь тех истин, к которым приведёт логическое развитие этого умозаключения...
  - Чушь. Ничего не убойся. Этот пассаж снова заканчивается тупиком...
  - Правда?...
  
  - Да проживал я твою жизнь! Успокойся! Тебе-то от этого не легче... Жить-то не мне.
  - Опять я теряюсь в догадках...
  - Твоя жизнь, прожитая мной и она же - тобой, - суть разные вещи? Согласен?
  - Я так не хочу...
  - Ха. А так получается! Когда я был в твоей шкуре - то отцом у меня был член ЦК ВЛКСМ. К тридцати годам, естественным образом - с помощью тех дарований, что бурлят в тебе - я стал самым юным долларовым миллиардером...
  - Да почему, почему со мной так не удалось!?
  - ...но меня всегда тяготила упоротая, апокалиптическая злоба вопроса: где "я" в этой "моей" жизни? насколько мы с ней различны? олицетворяем ли мы друг друга? можем ли существовать по отдельности? кто из нас чьё продолжение и начало? умру ли я без неё или она продолжит пребывать без меня? что между нами общего? кому кто предикат? а западлецо? и кто от кого больше претерпевает? или: она - прошлое, я - настоящее, будущее наше - разлука и если я постоянно становлюсь ею, то где, как, когда и каким образом будущее становится мной? В какой момент, в какой точке мы с ней встречаемся? И нужны ли мы друг другу? И почему, если я что-то делаю, то только в ней, и для неё?..
  - Ну и прёт же Вас, Господи...
  - Это тебя, любезный мой... Твои же мысли...
  
  - И чтобы с тобой было? Скурвился бы, шатался бы по девкам, ну или девки бы шатались по тебе... спился, передоз бы схватил кокаином лет в двадцать семь... А так, смотри как широко: бьёшься, бьёшься как рыба о лёд, как таракан о сметану и ничегошеньки-то у тебя не выходит! Зато - стимул! А мотивация!?
  - Это же форменное издевательство!
  - Кто сказал?
  - Я так думаю. Почему я не могу испытать другой судьбы? ведь всю жизнь...
  - А я всю вечность также... тщюсь из человечества конфетку сделать. И ни фига...
  - Конфетки разные бывают...
  
  - Но это же форменное издевательство!
  - С чего бы? Я ведь наградил тебя талантом!
  - Как это бездарно!
  - Чем ты недоволен?!
  - Гораздо легче деньги инвестровать в талант, чем талант обменять на деньги.
  - Вот это уж точно бездарно! - Менять то, что в тебе уже есть на то, чего у тебя никогда не будет.
  - Не будет?!
  - Не-а-а-а. Ты слишком мало чахнешь над златом, слишком недостаточно любишь деньги,чтобы они отвечали тебе взаимностью.
  
  - Чем ты недоволен?
  - Отсутствием подтверждения таланта.
  - Ба! Ты разберись, что тебе нужно - удовлетворение амбиций или самореализация. Если первое - то, конечно важен тираж и количество проданных экземпляров. А по части второго... Некоторые оценки ждут по тысячи лет. Я бы рекомендовал применять, скажем, критерий отношения количества выброшенного, чернового и оставленного. Чем трепетнее ты относишься к сделанному, тем круче ты бездарен. Чем меньше оставляешь, чем болше и многообразней уничтожаешь поделок - тем ближе к таланту. У меня во всяком случае так: эпидемии, наводнения, войны... Знаешь, какой показатель вымерших к ныне живущим? Где-то миллионов сто к одному. И я добросовествно борюсь за его улучшение. А ты... Ты только представь: чтобы появился ты, умерло сто миллионов людей на протяжении тысяч лет. Не гнетёт такая ответственность?
  - Боже... Как от Вас разит пропагандой.
  - Как?
  - Как листовкой в подъезде: 1941-1945. Помни тех, кто сохранил тебе жизнь. А почему не 1914-1917? Не 1812? Или Троянская война? Если следовать дарвинизму, то моя жизнь - это следствие борьбы за выживание. И сотни тысяч пращуров, воевавших, быть может, за Рамзеса, Ашурбанипала, Ашоку или Дария, успешно выполнили свою миссию, оставив детородное потомство. С чего мне их благодарить? - Я не настолько тщеслваен, чтобы полагать, что без меня мир был бы хуже. В конце концов, меня никто не спрашивал, хочу ли я быть рождённым.
  - Да ладно, помню, помню тебя, ноющим в очереди за жизнью: скорее, скорее дайте мне вочеловечиться!
  - Нестыковочка выходит. Из кого очередь, если Ты создаёшь нас?
  - Нестыковочка... Что ты своими человечьими мозгами всё пытаешься рассудить Божий промысел?
  
  - Чем ты недоволен?
  - Погодой... настроением... состоянием умов в России... расположением шишек на ёлках... топкостью понятий... тем, где находится восток... расторопностью событий... количеством культуры на квадратный метр Москвы... труднодоступностью нулевого меридиана... тренировкой Гражданской обороны... шириной теней от листьев... отчётливостью дней, вместимостью мгновений... пигидием шмелей и резкостью склонений...
  - Стоп, стоп, стоп, стоп! Я уже догадался, что погорячился. Давай, чтобы ты не мучился тебя в ад сразу отправим!
  - Почему в ад?
  - Рай, боюсь, будет чрезмерным наказанием для тебя.
  - Там так изнурительно?
  - Там упоительно, как вечерами в России...
  - Могу уточнить в каком именно веке и регионально?
  - Тьфу на тебя! Какая разница?! - Вечер... Рассея!.. Ты вообще был вечером в России? Вообще ты русский или как?
  - По паспорту?
  - А как иначе можно быть русским?
  - М-м-м... по призванию...?
  
  - По незнанию?
  
  - По недоразумению?
  
  - По призванию баранов доят. А тут - по наитию.
  - А-а-а!.. Вы, стало быть, тоже русский?..
  - Был бы паспорт, был бы русский.
  - А пока Вы, как у вас, принято, национальностью по матери?..
  - По матери - это не национальность...Это состояние души. Души, отрицающей реальность.
  
  - В ад? Чтоб не мучался?
  - Конечно! Ты же не умеешь мучиться. Вот как ты страдаешь? - простым сопоставлением текущего состояния с тем, чего хотелось бы. На крайний случай - с тем, что, как тебе мнится, требуется. Но это мелко. По-мещански. Страдать надо на широкую ногу. В пятничный вечер ложишься на диван, наливаешь бокальчик виски, открываешь или включаешь что-нибудь симпатичное - там, где в ходе процесса чтения или просмотра кины можешь ощутить себя писдатым пацаном, при том неприлично культурным, - и начинаешь страдать. После 100 грамм, переключаешься на собственные мысли... После двухсот - весь мусор в голове перемолот, передуман, и становится неловко и скучно оттого, что столь обещающее начало так обыденно оканчивается и, дабы поскорее преодолеть этот тёрпкий момент, догоняешься ещё пятьюдесятью, после которых страдание требует действия - не то, чтобы вериги одеть или флагеллантством заняться, - но променад в данном состоянии совсем неплох, особенно если он заканчивается вертепом или коктейль-баром, желательно с кордебалетом и рулеткой, где вся обстановка располагает к тому чтобы упиваться страданием и быть мучимым всеми чертями разом. После пересечения рубежа в поллитра разум воссоединяется с душой и оба они убеждены, что ты абсолютно трезв и ничто уже не в силах воспрепятствовать твоим мытарствам, усугубляющихся тем более, чем менее ты их замечаешь... При правильной, нормальной дозировке страдания, с утра ты проснёшься бодрым, в прекрасном расположении духа, свободным от воспоминаний и тебе захочется даже пробежаться.
  - Ересь! Так не бывает!!!
  - Да ну?
  - Конечно! Пробежаться спозаранку? С бодуна? После кордебалета? Трусцой?
  - Мой друг. Ты очень испорчен. Поверь мне, - в аду все бегают.
  - Хм. Не-е, ну если не бухать, то тогда, получается, в Пандемониуме вполне сносно.
  - А я про что? Только там ведь нельзя не бухать.
  - Как так?
  - Вот так. По определению. Да и компания слишком хорошая, чтобы воздерживаться.
  
  ... Давай, чтобы ты не мучился тебя в ад сразу сдадим!
  - В ад? Чтобы не мучился?
  - Согласись, это лучше, чем в рай, чтоб ликовать?
  - Софизмы не к лицу такой должности, как Ваша.
  - К сожалению, Бог - это не должность. Это проклятие.
  - Да ладно прибедняться!
  - А ты как думаешь, чего Бог больше слышит - поношений или молитв?
  - Если честно, мне всё равно. Я - атеист.
  - А-а-а. Да ещё и писатель?
  - На данный момент - только потенциально.
  - И что тебе мешает стать кинетическим?
  - Страх. Вот Ты... Вы. Вы же тоже в некотором роде творец. И что самое ужасное в этой профессии? - Оставаться один на один с произведением... вчера ещё оно казалось гениальным, эпохальным... если не совершенным, то вполне достойным, сносной вещью, а сегодня - уже сомневаешься... Тут скверно, там - скучно, - с пятидесятой страницы совсем безобразно. А через пару часов вовсе захочется швырнуть его в топку, к чертям...
  - Во-во-во. Это мне знакомо! Было такое, - создашь красавца, - ну всем векликолепен: и причёска удалась, и нос как нужно, и осанист со скалеозом, и ноги прямые, и умом светел, и амбиций лишён... славный, добрый, никчёмный человечек получился... зла никому не сотворит, нервов не попортит, крови не попьёт... А тут - на тебе! - куча непредсказуемых товарищей устраивает эпохальные брожжения масс, и мой молодец - хоп! - превращается в Гая Мария, Чжу Ючжаня или Наполеончика... А у тебя сердце болит по бедным, несчастным, вынужденным терпеть правление его... Сокрушаешься: как так-то, а? - Тут, да, твоя правда. Костёр спасает. Подождать надо только чутка, пока вызреет в конец, и он сам себя в горнило и затащит. И слава богу, думаешь, покойненько, как будто, не было его... Огонь - это вещь. Как прогорит тлетворный, - чакры сразу и открылись. Дух очистился. И верить в людей начинаешь и новых клепать уже не стрёмно...
  
  - ... А через пару часов вовсе захочется швырнуть его в топку, к чертям... Ведь жуть: не ведаешь, позорно оно, нет? или хоть на троечку, но тянет. И совет со стороны ухудшает только, ибо ты же один тут гений, кругом-то козлы...
  - Это ты верно заметил: гений здесь только один...
  - ...И кто виноват: ты, или герои твои - они же тебя подвели, своевольничать стали, искажать план, картину менять... Что в итоге получилось? Бояться его или любить? Чего оно тебе даст-то, это произведение? Зачем вообще принимался? Всё ведь тлен... было и уёдёт в прах...
  - Да, да. Очень хорошо тебя понимаю. Прямо как с меня писал. Действительно, не знаешь, страшишься пускать в мир каждого нового человека. Чего он там натворит? Как ещё в душу плюнет? Отчебучит что нового? Но это, вишь ли, риски создателя. Тем и живём, тем и мучимы. Надо менять ремесло...
  - Так в чём же дело? Вы же всемогущи!
  - К сожалению нет. Бог не может перестать быть Богом. Пока в него верят, по крайней мере...
  
  - Бог не может перестать быть Богом.
  - Усвояемо. Я тоже не могу перестать быть собой.
  - Значит, это призвание.
  - Призвание быть человеком? Или быть писателем?
  - Быть одиноким.
  - Больше похоже на наказание.
  - А это одно и то же. Быть Богом, - тоже наказание. За преступления, совершенные человеком.
  - Мне кажется Вы набиваете себе цену.
  - Отнюдь. Одиночество вызывает страх. Страх рождает молитву. Молитва создаёт Бога.
  - Да ладно! Всё уже создано до нас!
  - Нет. Каким бы намысленным не был образ Бога, какими бы заученными с чужого языка молитвами не обращался к нему человек, в уединёнии, - всё это - от него; всё это - его, ибо ни одна мольба не прочитана одинаково разными устами, ни один Бог не явлен единосущно розным очам.
  
  - Так в чём же дело? Вы же всемогущи!
  - Всемогущество ограничено тем, что нет ничего, чего Я бы не смог.
  - Очень трудно сейчас понять...
  - Ты можешь летать?
  - Нет.
  - Ты можешь видеть будущее?
  - Нет.
  - Ты можешь исполнять желания?
  - Не все и не всех...
  - Ты можешь опростаться так, чтобы ни капли в трусы?
  - Нет.
  - Ты можешь не писать?
  - Нет.
  - Вот!
  - Да... Реально это засада...
  
  -... А через пару часов вовсе захочется швырнуть его в топку, к чертям...
  - Забей. ты слишком серьёзно подходишь к проблеме. Избыточно требовательно.
  - Но это и есть творчество! Ты спрашиваешь с себя по максимуму. Нет страшнее суда над художником, чем собственный...
  - Есть. Время.
  - Ерунда. Времени нет. Вы это лучше меня знаете.
  - Время - это забвение. Пока что-то не забудешь, ничего нового не свершиться. Пока не сожгли шедевры прошлого, весь свежедел - всего лишь суррогат, повторение известного.
  
  - ...Надо, сжечь, уничтожить, в печь, в пекло...
  - А и то, правда. - Огонь красив сам по себе, но надо же его чем-то питать.
  - Я вообще-то ожидал утешения. Или сочувствия, как минимум.
  - Ну-ну. Ты здесь не для этого. Забыл?
  - А да. Всё равно уже мёртв.
  - Могу дать бесплатно совет на будущее. Бери пример с меня.
  - Угу. Всю жизни только так и пробовал. И чем это закончилось?
  - Не гоношись. Вот смотри, с чего начинался мир? Тиамат смешался с Абду. Или: ничто порождает Дао; Дао - энергию ци; ци расщепляется на Инь и Ян... Или же начни с Пуруша, который сам себя приносит себе же в жертву. С бубенчика Шивы - искони было слово Ом... Короче, расставь антураж сперва. И уже туда запускай человека...
  - А точно. Набросать интерьерчик, эпизодики, силуэты, общие виды, персонажей обозначить грубым мазком, - лоскуты, в общем, - и пусть читатель, тьфу, - человек сам вершит судьбу свою, кроит себе изделие - одеяло, куртку ли стёганное, аппликацию, полотно или эскизец... на потеху или вусмерть...
  - Ты беспощаден к тем, кому взаправду придётся читать такую ахинею...
  - Не больше чем Вы к людям...
  - Брось. Довольных жизнью людей - навалом. А вот осчастливишь ли ты хоть одного читателя, не вопрос даже, а анекдот...
  
  - А ты как думаешь, чего Бог больше слышит - проклятий или молитв?
  - Всуе, считается?
  - Не юродствуй Мне здесь! Серьёзный вопрос, между прочим.
  - Ну знаете ли... зависит от того чего человеку больше хочется: свершения желаний или отрезвления от них... Атеисту сложно ответить.
  - Кто это тут атеист?
  - Ну... я... наверное... По крайней мере, сомневающийся.
  - Циник ты, а не атеист. Единственный искренний и убеждённый атеист - это Господь Бог. Я, то есть. Ибо мне-то в кого верить, кроме себя?
  - В истину... в людей, нет?
  - Ну... ну что это... ну не стыдно тебе опускаться до гуманистического бреда?
  
  - А Вы больше слышите поношений или осанн?
  - В этом отношении Бог глух.
  - Вы сейчас разочаровали своих последователей.
  - Не значительнее, чем они меня. Видишь ли, слова пусты и лживы, если ими передавать высшую эмоцию. И в проклятиях веры порой больше, чем в молитвах; и в молитвах чаще грех превалирует над чистотой.
  - Хм. Психологически это не новость. Молитсвующий ещё только надеется, - и надежла его полна сомнений. А хулу возводящий уже всё понял: его порицание, - как у матери, чей ребёнок умер на её руках, - акт веры.
  - Вот что ты за человек! - Вроде и верно интерпретировал, но как-то так выкрутил, что вышло как в полит-технолгиях. Мерзко. Цинично. Теперь понятно, отчего у тебя жизнь неудачника при таких прекрасных вводных...
  - То есть я сам виноват?
  - А как ты хотел? Про свободу воли слышал?
  - И что? Где она тут, если я даже не вправе определить где и кем рождаться...
  - Бла-бла-бла. Во-первых тебе это неизвестно. А во вторых, это незнание не освобождает тебя от ответственности, да? - Классику помнишь? - ignorance of the law is not accepted as an excuse for breaking it. Но вам же плевать. Ваше пристрастие к религиям и психологиям и есть стремление избегать отвественности. Аллах сам избирает себе верующих! Алиф лам ра! Седьмой век. Земледелец в Египте, - раб ли он, колон, крепостной, - историки ещё не определились, но пахать ему десятину церкви и местному князьку пять дней в неделю барщиной. А тут - мусульмане: давай к нам! Получишь щит и копьё! Свободным будешь! И он бросает соху и идёт накручивать на меч кишки епископа и локального патриция, ибо достали поборами. И он же не сам, не по произволу, - Божья воля. Аллах призвал... - Красиво, не правда ли? Или век двадцать первый. Полковник иракский отсидел лет десять в тюрьме, после свержения Саддама, вышел без погон и фуражки, зато с опытом боевых действий, подкреплённым образованием, и, от отсутствия работы, перспектив, в принципе, будущего, присоединился к очередному халифату или там организации освобождениея от совести и начал кромсать недорезанных шиитов, христиан, да и вообще всех, у кого нет автоматов и мозгов выбрать профессию, отвечающую нуждам времени (то есть ту, в которой он сам); и вот приведёт его время сюда, догадываешься, что он скажет? - Аллах меня избрал. Всё во славу его!.
  - Угу. А вот интересно, чем Вы ему возразите?
  - Проблема-то в том, что мне не апеллировать ему, мне его распределить куда-то нужно.
  
  - Какая здесь свобода воли, если я даже не вправе выбрать где и кем рождаться...
  - Допустим, это тебе недоступно, но, тем не менее, незнание твоё не устраняет ответственности. А вся практическая религия - это как раз попытка избежать ответственности за неведние. Вам дана жизнь. А вы тратите её на то,чтобы убедиться в достоверности смерти. Вам дана свобода. А вы проматываете её на поиск божественного промысла. На то, чтобы найти основание - если не оправдание - считать себя рабом. И в итоге вы создаёте не просто Бога, не только слово, - целую литературу! И со всей абсурдностью продолжаете в неё верить! И едва кто-нибудь делом, фактом своего существования попробует искупить вину заблуждения остальных, - лично взяв на себя ответственность за проступок, - он тут же становится изгоем, предметом порицания и уничижения. Где ваш Иов?- в книжке. В жизни это сметливый мещанин, рационально, для успокоения зависти толпы нищебродов, жертвующий десятину - казне ли, церкви. Или взять самое главное творение вашего книголюбия, - единого героя Европы, в котором буквы, слова, - больше чем правды смерти и лжи жизни. Иисус настоящий, если и был в мире, не достиг бы вящей славы, чем та, постом доставшаяся Аполлонию Тианскому и Симону - магу. Но, - последователи. Воистину, - дайте мне бездарных и неграмотных учеников, и я стану богом. Ибо легче молиться, чем думать, слепо верить, чем понимать. Иисус литературный, - созданный даже не апостолами даже - а их наущением и проповедованием, - вымышленный этот Христос не самоубийца разве? Ведь если решение твое, но руки чужие, то клеймо также на тебе. И Брут и Марк Антоний и множественно прочая римлян неужто возымели венок мучеников за собственноручную смерть, подаренную им мечами рабов? Но Иисусу придуманному, с разработанным образом - такому Христу можно простить суицид, исполненный фарисеями. Что его не извиняет, - продолжение знания. Будь он вочеловечившимся смертным, погибни без надежды на спасение и отмщение, без упования в торжество справедливости, пойди он на крест без уверенности воскресения и будущности царства небесного, - тогда почёт и хвала герою, ибо в истории много таких, названных и безымянных, и еще больше - выпаренных кипячением лет. Но судьбу его выдумали и написали иначе, - и тем он низложен. Умирать, зная о своем бессмертии, - смешно. Страдать, предвкушая возмездие, - сладко. Убеждать смертных, что это ради них, - подло.
  - Подождите, подождите! А как же Гефсиманский сад? Он же сам принял это решение! Вымучил его!
  - Ха! Это именно то, о чём и повествую. Человек боится умирать человеком! Ради собственной, человеческой цели утвердить себя Богом. Своей, личной волей. Нет. Ему нужно провидение. Высшая сила. Да исполнится воля Твоя - не его! - а Бога. Это Я, Бог, оказывается в ответе за то, что он стал проповедником и должен принять казнь. Это Бог не оставил ему выбора! Это Господь приводит его к смерти! Замечательно. Три года он бродил по Палестине и уверял, что он - Бог. А тут, перед очевидным концом: на тебе, - я человек, но готов принять твою чашу, Господи. Невозможно, выходит, быть Богом на земле. Как, впрочем, и человеком на небе. Нет, получается, ничего страшнее для человека, чем быть собой. Ибо это - пребывать в одиночестве. Свободным, но одним. Поэтому и нужен Бог, - да любая иная обобщающая идея, - чтобы прятаться в толпе от самого себя. Быть рабом, но вместе со всеми.
  
  - Ты беспощаден к тем, кому взаправду придётся читать такую ахинею...
  - У меня есть гуманистическое, тайное ожидание, что этого никогда не произойдёт.
  - Ты лжёшь. Ладно бы Мне - это не ново. Но и себе.
  - Без вранья, - особенно частного, про себя, себе, - не прожить.
  - ...В таком случае, в чём беда? - Следует просто отпустить творение. Дать ему прорастать самостоятельно. Если бы все Мои поделки никогда не увидели свет, никто не узнал бы их истинной сущности. Реальной ценности.
  - Странно. Вы же их - нас - Сами и судите. Зачем ещё какие-то оценки? Вам так важно мнение людей о том или ином человеке?
  - Да при чём тут... Человек судит сам себя. Действиями, поступками, всем, что он совершает в жизни. Никому не уготован ни ад, ни рай. Каждый самостоятельно движется туда или сюда. При том с рождения.
  - Ад и рай? Вы же намекали. что их нету?
  - Нет ваших представлений о них. А они есть. Или оно.
  
  - На самом деле надо, необходимо отпускать восвояси, на собственный опыт, всех, кого создал. Являть их миру.
  - Да но...
  - Знаю, знаю твои "но". Хочется, чтобы все, - всё, - каждый из них, - был идеалом. Гением. Но их - ваша - проблема в том, что вы не жаждите искать в себе гениальности. Желаете прожить подешевле, попроще, попримитивней. Так ведь легче, да? И, конечно, Мне, как Отцу, безумно больно видеть то, как вы умудряететсь испоганить собственные жизни. Но держать всех в музее, такими как вы были сотворены изначально, сдувать пылинки - это эгоизм. Поэтому забей на собственные сомнения.
  - Но как? Ведь столько души, столько эмоциональных сил, столько себя вложено в произведение, что...
  - Понимаю, страшно. Но подумай: в конце концов, всё, чего ты боишься - это плевка в душу. Если бы ты умел также ловко критиковать себя, как других - проблем бы не было. Учись. Учись сморкаться сам в себя. Подойти к зеркалу, честно посмотри туда, в глаза, в эту опостылевшую за тридцать с гаком лет рожу, и скажи: я - гавно . И это будет правдой,..
  - Стоп! Эта мысль мучила, не покидала меня после прочтения Кундеры... Вот куда деваются божественные испражнения!
  - Да. Глина - это эвфемизм экскрементов на арамейском. Они же не могли заимствовать латинизмы. А на самом деле всё просто: человек - это продукт, появляющейся в результате утилизации божественной жизнедеятельности. И поэтому по фиг, что с вами случится...
  -... По фиг...
  - Именно. Ты носишься со своим недописанным романом, как будто это самое ценное в жизни. А самое ценное как раз то, о чём не помышляешь. Ты же не раздумывешь об участи своих фекалий? Слил и всё. А сколько чудесного из них можно было бы построить, слепить, выпилить! И главное - в них всегда остаётся частичка тебя.
  
  - По фиг.
  - Как - "пофиг"?
  - Вот так. Все вы - лишь Моё начинание...
  - Черновики...
  - Нет. Именно, что начинание. У тебя белый лист. Есть часть написанного. Есть законченное произведение. А у Меня всегда только заглавная буква. Даже нет - если быть провизорски точным - Я только подкладываю лист под рукопись вашей жизни... И это обидно. Никогда не знать завершения. Не в силах сделать совершенное существо... Всё только одни начинания... Всё только старты и никакого финиша... Представь себе автора, у которого сто рассказов и все заканчиваются первой страницей...
  - Вы же говорили, что только чистый лист...
  - Фи, каков педант!.. Нет. Тут сложные аллегории. У всех по-разному. Просто в итоге в ком-то остаётся больше от меня, в ком-то меньше... В процессе жизни. Начало - это Я. Результат - это вы.
  - Итого: ответственность за прожитую жизнь целиком на самом её объекте?
  - Кому нужна эта ответственность? Перед кем? В чём? Чем? Жизнь целиком - на вас. А я - это то, что было в вас до жизни.
  - То есть, после жизни это то, что от нас осталось? Смерть равно Бог минус человек?
  - Смерть равна степени вашего охуевания в кубе разделенная на семь.
  - А почему на семь?
  - А почему в кубе - понятно?
  
  - По фиг.
  - Как - "пофиг"?
  - Вот так. Все вы - лишь Моё молчание...
  - Жизнь человека - молчание Бога?
  - Нет. Вся жизнь - ваша. Моё только дыхание в ней. И любой воспитатель даёт больше, чем Бог. - кончиком хвоста он смахнул слезу.
  
  - Жизнь человека - молчание Бога?
  - Не совсем. Будучи создателем, Я даю вам свободу в максимальном её понимании, разбросав здесь и там, в потерях и удачах, среди мастерски проставленных возможностей и не менее блестяще пропущенных шансов, между приобретениями и из-за потерь, под удачей и над невезением, многообразное великолепие перипетий. Вам остается лишь прожить по своему лекалу судьбу, участь, призвание, фортуну, рок, жребий, долю или чего там ещё выпало, используя весь арсенал предложений, Мной составленных... и вами отвергнутых...
  
  - Хм. Водку будешь?
  - Что-то меня одолевают смутные сомнения...
  - Не хочешь, - как хочешь. А Я махну капельку.
  - Может Вы не Бог?
  - Какие-то дурные тебе мысли лезут в голову после пяти вечера.
  - После тридцати семи лет...
  - Кто чем измеряет. Вот опиши мне Бога.
  - Бога невозможно узреть, ибо лик его поражает смертного.
  - Давай обойдёмся без библейских басен. Вот как бы ты Его воображал, если Мой облик тебя не устраивает?
  - Я не про внешность, я про повадки.
  - Уклоняешься от ответа.
  - Нет, правда... Я не знаю... Это же концептуальная вещь. А как можно визуализировать идею?
  - Слабак! Давай поменяемся местами! Иди, садись на трон.
  - Ну. Сел. И что?
  - Спрашивай!
  - О чём?
  - Опиши мне Бога.
  - Опиши.. -те Бога... пожалуйста.
  - Ты идиот, что ли? Боги так не разговаривают. Силь ву пле, авек плезир... Тоже Мне, вежливый выискался. Давай, нормально уже воплощайся в роль.
  - Опиши мне Бога.
  - Он... - Ты - холодный.
  - Почему?
  - Всё что отражает - холодное - вода, металл, зеркало...
  - А глаза?
  - Вопреки живописаниям Джорджа Доу, зрачки живого человека ничего не отражают.
  - Допустим. А при чём тут это всё?
  - При том, что Бог - это отражение человека.
  - Я сейчас должен воспарить?
  - Покрыться мурашкой. Похолодеть.
  - Умереть?
  - Отразить.
  - Бога?
  - Меня.
  - А кто ты?
  - А кто я?
  - Был Бог, пока я не умер.
  - А ты мёртв?
  - Мёртв Бог, если я живу.
  - Ты - Ницше?
  - Кто такой Ницше?
  - Писатель.
  - Я тоже писатель.
  - То есть, Ницше?
  - Не уверен...
  - Тогда не плюй!
  - Здесь же пустота вокруг!
  - Пустота тоже свята.
  
  - Кто такой Ницше?
  - Писатель.
  - А я читатель.
  - Так ты не Ницше?
  - Нет, ты - не Ницше.
  - А ты?
  - А я - человек. И как во всяком человеке, Бог во мне мёртв.
  - Но он же воскреснет?
  - Да, когда умрёт человек.
  - Ты хотел сказать: если умрёт человек?
  - А человек может не умереть?
  - Да, если убьёт в себе Бога.
  - А это возможно?
  - Нет. Поэтому человек смертен.
  - Это штамп.
  - Хорошая история не обходится без штампов. Небукаднецар - штамп, Александр Македонский - штамп. Тамерлан - тоже. Вообще, в нашем ремесле любая головокружительая карьера - штамп. Серьёзные произведения создаются долго, нудно, сложно, через силу, сквозь труд, в мучительной тоске и смертной скуке... И живут также...
  - А я думал творить надо, когда хочется, когда тянет, когда жить без этого не можешь. Не просто писать, а воображать... вдариться в эмпатию. Быть тем, кого создаёшь, быть тем кто создаёт, и быть той связующей нитью, что между ними. Ведь по любому тексту, по любой жизни видно - где автор просто отправлял работу, - три часа в день вкалываю, - а где рвалось, тлелось, умопомрачалось, опрокидывалось, рыдало... И вот если нет этого чувства, ощущения играть и создавать нет, то зачем?
  - ...То и не надо...
  
  - Это штамп.
  - Хорошая история не обходится без штампов.
  - Но это не Вы... Кажется цитата-то из Шварца...
  - И что? Тоже ведь сын божий...
  - Ну как-то не нарядно выглядит...
  - ...Коли сын, то и таланты - от Меня. Заимствовал, значит. В конечном итоге, вы же все - плагиаторы... Всякое слово - от Бога. Проблема... не проблема даже, а вся кровь человечества в том, что слова вы обращаете в приказы и указания другим людям...
  
  - Но он же воскреснет?
  - Кто он?
  - Ницше... Писатель. Читатель. Бог... Человек? - Я уже запутался... Так много персонажей... действующих лиц...
  - Действующих лиц здесь нет. Есть Автор. Чем больше их - вас - оживляешь, тем больше сам умираешь, отмираешь для жизни, - к вам, в вас - умираешь. Чем больше они - вы - здесь, тем больше он - я - там... Моя - его - автора - смерть - плата за их - вашу - героев - читателей - жизнь. Чтобы вы жили вас нужно напоить кровью... Или любовью...
  - Это где-то уже было... Это не ново... Это чьё-то ещё...
  - Чьё же? Всё же от Бога... -
  
  -...вообрази, что Ты - Бог, а я - человек перед Тобой. Что ты сможешь мне предложить?
  - ИМХО, это человек просит у Бога...
  - Это при жизни. А ты... Ты - при смерти.
  - Ну если так, то всё что Бог может дать - это справедливый суд.
  - А что такое справедливость?
  - Справедливость это тождество. Совокупность грехов равна сумме благодеяний.
  - Ага. То есть первое минус второе должно быть равно нулю? И как решать сию задачу?
  - Как, как, издеваетесь, что ли? Простейшее линейное уравнение.
  - Мы математику не проходим, и не преподаём.
  - Зачем же тогда наука?
  - Ну!!! Наука, после религии, - самое счастливое заблуждение человечества. Она даёт ему право полагать себя вершиной мира. При том - доказательно!
  - Тогда это искушение.
  - Как сказать...
  - Вот прямо и скажите!
  - Видишь ли... В своё время Я зарёкся искушать человека двумя вещами: деньгами и властью. Ибо любой из вас не проходит этот тест - всё равно человек позарится на оба. А если нет, - то утешится тщеславием. За сим, предлагать нужно выбор - только тогда вы тянитесь к добру. Большинство, по крайней мере. Тут вопрос не предмета или цели, а метода.
  - Интересно, чем же выбор отличается от искушения?
  - Подачей.
  - Это как?
  - Вообрази: идёшь ты по улице и видишь на дорожке кошелек с явственно выдающейся пачкой денег. Твои действия?
  - Это заивисит от того, кто я... каков мой социальный статус, годовой доход, возраст, количество диагнозов, детей, размера социальной страховки...
  - Каков зануда, а! Нет. Это всё отбрасывается. Также как и последствия действия - пропил ты эти деньги или пожертвовал в детский онкологический центр. Просто: ты и кошелёк.
  - Ну есть тьма опций...
  - Серьёзно? Я думал всего две: взять или пройти мимо...
  - Как не мудро Вы думаете о человеке!
  - Перечисли прочие.
  - Ну допустим... Постоять, подождать, не появится ли кто. Потом вытащить деньги, а кошелёк оставить.
  - Молодец! А ещё?
  - Тихохонько отпинать его за угол, и уже там подобрать.
  - Это то же самое, что просто взять.
  - В том-то и суть что нет. Вдруг это подстава? И кто-то специально тебя снимает или готовит уголовное дело?
  - Как ты изворотлив!
  - Вот кстати, можно спрятаться в кустах и запечатлеть на камеру следующего. И выложить это в интеренет!
  - Безусловно, твоя фантазия впечатляет.
  - А можно ещё насрать.
  - Было уже: пройти мимо.
  - Нет. В прямом, физиологическом смысле.
  - Зачем? Это же иррационально!
  - Просто так! Или именно затем, чтобы всякие гады не искушали...
  - Хорошо. Изящно, но всё равно, в итоге, ты либо поднял, либо нет. А теперь представь, что тебе не платили зарплату три месяца, и ты видел как кошелёк обронил твой босс, и в нём ровно та сумма, которую тебе должны... Что меняется?
  - Хм. Тут явно подвох. Сдаюсь. В каком же случае искушение, а в каком - выбор?
  - Ты не ответил на конкретный вопрос, - что изменилось?
  - Этически - ничего. В последнем случае я просто могу оправдать своё действие.
  - И?
  - Что и?
  - Пройдёшь мимо или нет?
  - Какая разница?
  - Вот! Разница именно в том, что ты боишься дать ответ! Себе же! Хотя бы в душе! И, ergo, обе ситуации для тебя - искушение. Для выбора ты ещё не созрел, ибо не готов к отвественности.
  - Что за ерунда! Если я хватаю чужое имущество, заранее придумав, как отбрехаться: типа, случайно, само в руки попало - это выбор? А если прохожу мимо, просто не заметив - это преодоление искушения?
  - Почему, вы, люди, не умеете слушать? Ты не дорос до выбора, пока в тебе нет ответа... Для тебя всё - искушение.
  - Бред. Чем тогда отличается искушение от выбора?
  - А ты хоть раз находил чужой кошелёк?
  - Нет.
  - Это искушение. А искал?
  - Нет.
  - Это выбор. Так что, давай, слезай с трона...
  
  - Рождение - это искушение. Смерть - это выбор.
  - А что можно выбрать ещё, кроме смерти?
  - Ну не глупец ли? Жизнь, конечно.
  - Чего же тогда все избирают смерть?
  - Этим вы меня и удивляете.
  - Мы так предсказуемы?..
  - Наоборот. Всегда обманываете ожидания.
  
  - Что ты сможешь мне предложить?
  - in my honest opinion, it"s a man who demands...
  - Это при жизни. А ты... Ты - при смерти.
  - Тогда, я предложил бы исполнить последнее желание.
  - Фи. Вот уж от кого-кого, а от тебя такой пошлости не ожидал... Гуд. Давай. Но с условием - это должно быть желание, которого никто никогда не загадывал и касающееся исключительно тебя лично... Не так, как вот в откровичестве, - вы там сидели на скамейке, и первые три всегда были обязательными, - миру-мир, чтоб никто не умирал, и прочая мутота, - поэтому в итоге всегда минимум четыре оказывалось выполнять надо...
  - Не помню такого.
  - Ну как же! У колонки, на лавочке в желания играли...
  - А Юлька была?
  - Вроде да. Вспомнил? Серёгу ещё загнали крапиву собирать для свиней?
  - Да его всегда отправляли на работы...
  - Тридцать копеек закопали, чтобы на следующий год, после зимы, посмотреть, как они сохранятся? Август стоял...
  
  - А что такое справедливость? Справедливо ли, что Я - Бог, а ты - человек?..
  
  - А что такое справедливость?
  - Справедливость - это право быть судимым равными.
  - Если Бог не равен человеку, то он и судить не может?
  - Получается так. Впрочем, в той же степени человек не может судить Бога.
  
  - Август стоял... Андрейка мопеды клепал из бабочки. Помнишь, д-6 перебирали?
  - Какой Андрейка? Какая бабочка? Что за д-6?
  - Ну ты даёшь! Андрюха с той, дальней стороны деревни, под закатом дом у них стоял. "Бабочка" - велосипед детский. Д-6 - двигатель...
  - Запамятовал... Про мопед - особенно...
  - Как же! Потом отдали его компрачикосам в мопедо-футбол играть! Гильзами, вытащенными из прострелянных голов неубитых детей... На угольнице...
  
  -...Справедливость всего лишь то, как мы хотим, чтобы с нами обращались. Если бы каждый требовал бы себе той же справедливости, - по его мнению - какой он судит оппонента, - люди жили бы как боги. Но, поскольку себе мы резервируем справедливость высшего качества, нежели предлагаем другим. мы остаёмся людьми...
  
  - Август шевелил листья, падением поднимавших пыль... Осина, с которой Лёшка Пешков на тебя помочился, скакала с места на место и назойливо стрекотала... Неужели, забыл?
  - Блин! Он на два года страше меня был! Я ещё по деревьям лазить не умел. А так бы ему в торец сунул. Накостылял бы по полной.
  - Да-да-да. Конечно-конечно...
  
  - Справедливость понятие сугубо человеческое. Её нет де факто. Вы её придумали, вы её и ищите, и не находите. И, знаешь, в чём главная загадка? В том, что каждый из вас вполне себе счастлив той несправедливостью, что составляет его жизнь. Когда бы страшный суд состоялся, ни одна душа не была бы удовлетворена решением. И, более всего - в отношении других.
  
  - Был август. Крокодилы зловеще граяли, улетая на побывку, к себе, на север, ёжики, хрюкая, стаями рыскали недоеденные пеньки, а вы играли в бутылочку, под амбаром, и Серёге постоянно выпадало целоваться с Юлькой... А тебе - с тою же частотой - со страшилой Любкой... Она, кстати, как и говорила твоя бабушка, таки стала потаскухой...
  - Никогда я не играл ни с кем в бутылочку! И вообще, крокодилы не летают! В том климате, где я рос, по крайней мере...
  - Ты просто не заглядывал в соседние, параллельные времена-пространства...
  - А они есть!? А я мог?!
  - Ах, да... Вы же ещё не допетрили... Теорию струн лабораторно не подтвердили...
  
  - ...это должно быть желание, которого никто никогда не загадывал.
  - Вот так условие! Скучные же исключительно остались...
  - У тебя богатая фантазия. Не греши против своей природы.
  - Загадал бы ярд евро и разошлись бы...
  - Банально.
  - Ну и пусть. Отчего кому-то можно, а мне - нет?
  - Потому что у тебя - последнее и единственное.
  - А как?!.. Что бывает альтернативно? Несколько желаний, и все - первые?
  - Случается.
  - Почему мне так нельзя?
  - Твоё исполнится.
  - Дохленький аргументишка! Неужели ни один из миллиардеров не просил денег?
  - Именно, что не просил. А те, кто просили - не получали. Но благодарили.
  
  - ...это должно быть желание, которого никто никогда не загадывал.
  - Хм. Прямо головокружение от перспектив...
  - Не мучайся. Ищи самое простое, - оно самое верное. Кем ты хотел быть в детстве?
  - Танкистом.
  - Не ври.
  - Водителем автобуса.
  - Вот! Легко же? И Мне, и тебе.
  - Не-не-не-не. Стоп. Это же сопливые мечты...
  - Но в них столько доброты и искренности!
  - Вот-вот! И ни капли прагматичности.
  - Как вас жизнь, всё-таки, портит...
  - Нет. Портит нас то, чего мы о ней не знаем...
  - И чего же ты о ней не знаешь?
  - Это подвох!
  - Отчего же? Тебе не льстит стать первым человеком, который имея перед смертью возможность пожелать чего угодно, захотел умереть? Умереть лишь затем, чтобы узнать зачем он жил?
  - И потом воскреснуть?
  - Смешно пошутил.
  
  - ...О"кей. Давай тогда руководитлем?
  - Автобуса?
  - Ты меня смущаешь. Чего угодно.
  - Начальником быть очередь - на десяток жизней вперёд...
  - Не переживай: она быстро двигается. Вот там, например, министра посадили за взятку...
  - Министром? Не-е-е. Великодушно благодарю. Не прокачу. У меня образование, да и мозг какой-никакой.
  - Вообще, да. Не прикольно будет. Ни тебе, ни Мне. Давай тогда страну тебе подгоним, - вот такую, где никто не хочет быть президентом, царём или главой правительства?
  - Подозрительная страна получается... Да и нет такой, наверное.
  - Почему? Если не найдём, то нафантазируем. Ты же не сомневаешься в Моих способностях?
  - Гхм. А отвечать надо честно или правильно?
  
  ...- Давай тогда страну тебе подгоним...
  - А чего мелочиться? Можно и целую планету...
  - Какие-то смутные аллюзии вызывает это твоё желание...
  - ...Или галактику, или вселенную или...
  - Точно! - "столбовой дворянкой и владычецей морской"...
  [...]
  - ...ведь если Ты не можешь меня поставить Богом над самим собой, сделать так, чтобы я, - сотворённый Тобой, - заново создал - или не создал - Тебя; а я - могу придумать Тебя, и оставаться атеистом, то кто из нас Бог?
  
  - Ока. Придумал. Хочу вечным пассажиром быть.
  - Это как?
  - Едешь себе и едешь. Или летишь куда-нибудь. Или идёшь. Всё с какой-то целью, но всегда не доезжаешь...
  - Любезный. Планета Земля движется по вселенной вместе с галактикой. а вселенная - в вечности - по своей орбите. Когда ты прибудешь в точку Н, ты умираешь. Так что ты уже в пути.
  - Было-было. Знаю-знаю. Потому и хочу не доехать.
  - Изворотливо.
  - Как того требует время.
  - Всё равно, - отсекаю.
  - Ясненько. Можете тогда просто сделать мир таким, чтобы в нём было сносно жить?
  - Кому?
  - Мне...
  - Ты же живёшь. Пока. Значит мир - сносен. Для тебя.
  
  - Хорошо. У тебя есть заветная мечта?
  - Да. Стать космонавтом. Нет - быть им! Ну или лётчиком на крайняк.
  - В сорок лет?
  - В чём проблема-то?.. Или что? - Я умру в сорок?
  - А вот не надо меня подлавливать...
  
  - А я что, умру в сорок?
  - Не умрёшь ты, мой друг, никогда...
  
  - ...А тогда во сколько? Как Мафусаил? Как Хуань Ди?
  - Выпей море, Ксанф.
  
  - И что, я в сорок умру?
  - Выпей море, Ксанф.
  
  - Вот давай, прямо сейчас, на пороге твоей смерти я исполню тебе одно желание.
  - Круто!
  - Времени тебе - три секунды.
  - Замечательно. Хочу быть вице-канцлером Всемирной Лиги по распространению спиртного в исламских странах.
  - А почему не главой столь серьёзной организации?
  - Стрёмно, - неусыпное попечительство о сем животрепещущем вопросе приведет к частой смене лиц в наивысочайшем кресле.
  - Гы. Оно тебе действительно надо?
  - На самом деле, не особо. Так, ляпнул, не подумав...
  - Вечно у тебя так. Так и живёшь... Все беды твои отсюда.
  - А с другой стороны, - человечество же в опасности... Исламский фундаментализм заедает. А корни его - в абстиненции. Давно ведь известно, что нормальные люди, долгое время воздерживающиеся от алкоголя, становятся фундаменталистами...
  - Заканчивай, говорю, с гуманизмом. Давай, посерьёзней.
  - Тогда волшебным мечом Мосе. И больше никем...
  - Ты сейчас дозагадываешься до преисподней. Прямо в самый центр тебя спущу. К Данте.
  - Алигьери в аду???
  - А чего ради он его придумывал? Другое дело, что ему там нравится. Беатриче, Вергилий - все при нём...
  - Апокалипсис прямо какой-то...
  - Не плюй!
  - Там же пустота!?
  - Полагаешь, она тебе не ответит?
  - Самое печальное, что это я отвечаю ей...
  
  - Кем бы ты хотел стать? Вот так, напоследок. Одно желание исполню по-быстрому.
  - Собой...
  - Это даже Мне не под силу.
  
  - Быть довольным плодами своих трудов...
  - Не-е-е-е. Не в коня корм.
  
  - Забором в России! - Всегда востребован, уважаем, эрудирован, при том близок к народу, ничего не делаешь, ни за что не отвечаешь...
  - Не то время выбрал. Кризис. Своровать могут. Пустят на переплавку или на гроб.
  - А если бетонный?
  - На укрепление рубежей от врагов сплавят. Где-нибудь в Сирии поставят, а там опять-таки, фундаменталисты. Взорвать могут...
  - Не. Я же не тем, который ЮНЕСКО охраняется.
  - А им без разницы.
  
  - Верховным советником олигарха по проёбу бабла способами наиболее мучительных сожалений.
  - Веришь, нет? - У меня на таких желающих нуворишей не хватает...
  - Чего же тогда олигаржи не переводятся?
  - Плохо работают потенциальные коллеги твои.
  
  - Первым мужчиной Божьей Матери и последним, - доведись этому случиться каким бы то ни было образом, - Божьего отца...
  
  ...to be continued...
  
  ***
  
  Отклеилась подошва у ботинка. По лужам вроде в нем не ходил. Исключительно сменная обувь для трудовых часов в кабинете. И надо же, все равно... Напротив офиса - ремонт. Пересекаю двор в том направлении... Подъезд. Лестница вниз. Подвал.
  - А! Что у тебя там? - Меня встречает высокий, с легкой проседью человек. Очки с толстыми линзами, тапочки, замусоленный халат a la учитель труда.
  - Да вот... Подошва отклеилась.
  - Как там на улице? Тут, вишь, клеем все пропахло. Не могу уже. Часик еще побуду и уеду. На воздухе хорошо?
  - Прохладно.
  - Хорошие ботинки. Ну это мы сделаем. Шестьсот рублей, пойдет? Клеем провоняло всё, чувствуешь?
  - А когда будет готово?
  - Завтра. В час. Он уехал за материалом, я один. Вон вишь, - еще шубу прошить нужно. Пятьсот рублей с тебя будет. Делают же китайцы! - он по-прежнему вертит в руках мой ботинок. - Да, а второй-то где?
  - Так вроде только этот отклеился.
  - Ну второй тоже посмотреть нужно. Там же как, ты не видишь, - а у него мысок отходит уже. Я тебе этот сделаю, а ты потом с тем придешь. Второй неси. А он, блин, уехал, все на меня оставил. Вот вишь, - достает с полки женский сапог, - приходит, говорит, сделайте мне титановую набойку. А как она ходить будет? Даже, если я закруглю ей, все равно как шило выходит. Любой пол проткнет. А у тебя вот гляди, тоже подметка поистерлась. Надо испанскую поставить. Все вместе четыреста будет, идет?
  - Да нет, мне бы только подклеить пока...
  - А! Ну ладно, подклеим. Завтра после двух будет готов. У меня видишь сколько работы. Он уехал, оставил меня одного, а там еще подшить надо. А он уехал. Я же раньше-то один на Таганке работал, а он говорит: давай перебирайся, будем вместе... Вот расширяться сейчас будем, ту часть еще оформил. На пять лет. А тебе вот еще мысок надо подправить. Видишь, как я себе сделал? - лезет под стол и достает свою обувь; показывает, - во! Года на три хватит... Хотя, как носить будешь. Давай я тебе сейчас квитанцию выпишу... Как на улице-то? А я тут укумарился совсем. Он-то уехал. А я один. Придут быки, черные эти... они часто ходят, я их по глазам уже узнаю... нет, всякие бывают, но этих я мигом различаю... пушку приставят, а я что? Ничё! Руки кверху и берите всё... Триста рублей будет с вас, нормально?
  - Ну да...
  Начинает выписывать квитанцию.
  - А люди-то пошли... что за народ! Никто работать не хочет. Вот я - Бауманский закончил, между прочим, а вишь, работаю. Нравится мне это дело. А никто и не хочет больше работать. Всем бы лишь бы денег брать... А я вот целый день клеем дышу. Ты принеси второй. Завтра там... Двести рублей пишу. Потом, может, добавить придется...
  - Да я могу сейчас принести. Недалеко тут сижу...
  - А, ну давайте. Я тут до трех буду. Не могу уже - голова раскалывается... Часик еще посижу и всё...
  - Так а готово-то когда будет?
  - Ну сейчас принесешь второй. Завтра, после четырех... Хотя нет, я сам позвоню. Телефон же записал на квитанции? Да... А на улице хорошо? Да, должно быть... Он-то уехал... А я один. А права есть?
  - Что?
  - Машину водите? Это да... Я же мастер спорта, правда, по велосипеду, - тут рассказчик несколько смущается, - а у нас там бордюр ремонтировали...
  Я направлюсь к выходу, он следует за мной.
  - ... Ну я выхожу из дома... Курите? Нет? А я покурю... Бордюры, говорю, сняли, а этот летит... Я, слава богу, заметил его, подпрыгнул так... Я же, говорю, Бауманский заканчивал... А тут на тебе. Шрам был на полголовы. Хорошо, спортсмен был, заметил, подпрыгнул, а так, - и всё бы... Да... а на Таганке я хорошо работал... Вон видишь, вывеска - оттуда притаранил... Ага, байкерам там пошью. А сейчас вот вместе стали работать. А он-то уехал. Но ничего, у меня кнопка есть. Если что, менты-то приедут. Если успею до кнопки добраться... Ага, ну я до трех тебя жду... Да, там рублей двести еще доплатите... Ага, удачи... Да, воздух здесь получше...
  
  Вернулся через час. На пороге меня встретил "он" - другой. Роста неширокого, с номенклатурной мозолью между мыслью и чувством, волосы - все - снега городской обочины. С печальным, все уяснившем о себе, взором в невольных жестах.
  - Вы за ботинками?
  - Еще нет. Вот второй принес. Подошву заклеить...
  - А-а-а! Да. Там клей хороший нужен. Я завтра съезжу. Послезавтра сделаем. Ну это... Рублей сто дадите сверху?
  
  Просьба о деньгах прошепталась смиренно, как первое откровенное признание, - подавленное вздохом впалой надежды и сточенной опытом веры, в заикающемся желании спросить лишнего... Так, что мне захотелось предложить ему сто пятьдесят с благодарностью за его не-самоубийство, за продолжающееся существование в нашем безумном мире...
  
  ***
  
  - Идите нахуй! - и я бы к вам присоединился, когда бы знал туда пути...
  
  ***
  
  ...Не то чтобы я имел чего-то против филологии... Но когда пять тысяч человек говорят "торты", а двести миллионов - "торты"(или наоборот?), я не уверен, что большинство не право. Но главное - двести миллионов живут себе спокойно и плюют на те пять тысяч умных, а им как раз и неймется переучивать народ, чей язык собственно они и изучают, и преподают...
  
  ***
  
  Церковь нужна тому, кто не может, но хочет примирить собственную совесть со своими же поступками. Бога же ищут те, кто слишком отчётливо понимает невозможность такого примирения, и оттого они обречены не найти его.
  
  ***
  
  СОМНЕНИЯ ГУНСУНЬ ЛУНА
  
  Человек лет под или немного за тридцать торопливо движется вдоль улицы. Ссутулившись и подавшись вперед, будто ноги не поспевают за туловом, он минует перекрестки не глядя.
  
  "Солнце в зените - заходящее солнце, рождающийся есть умирающий"
  
  Хуэй Ши
  Недотыкомка серая...
  
  Ф. Сологуб
  [...]
  
  что-нибудь из апорий Зенона
  
  Бреду на рынок, подторговывать тем, что мог бы сделать, но никогда не сделаю... Временем. Жизнью. Минутами жизни. Существованием секунд. Время равно жизни. Время не моё, а жизнь моя. Время моей жизни не моё, так отчего же жизнь моя? Иду на торжище, где пути продают. Каждый шаг - выбор. Каждый шаг - мгновенье. Каждый шаг - в бездну. Путь неизвестного будущего. Уже сломанного, но неизвестно как. Уже пройденного, но не знаемо кем. Покупать пути. Выбирать дороги. Взвешивать. Что легче, жизнь или путь? Время или пространство? Тропинки жизни - как я их куплю - станут моими. Прошлое станет моим. Что дороже? - время или пространство? Товар станет моим после покупки. Частицу жизни за надежду. Частицу времени за выбор... А выбор всё равно ест время. У меня - у всех нас - есть только прошлое, оптом приобретенное за неистолкованное будущее. Хорошая цена - ведь мы не знаем, что там, через минуту. А вчера всегда при нас. Даже если оно не нужно. Оно как золото, дорожает со временем. Время - жизнь - расходуется на то, чтобы поднять в цене прошлое и обесценить будущее. Будущее - старость. Будущее - смерть. Будущее - утяжеление времени. Время - не моя жизнь... Ярмарка грехов за себя. Обычный. Обычный базарный будничный день, и я не могу остановиться. Даже если споткну себя вопросом. Кому нужно? Чего ждешь? Ничего, как обычно - ведь день обычный? - а, следовательно, я жду вечера. Вечером день станет определенным. Вечером день приблизится к вчера. Станет отчетливым, звонким и прошлым... прошлое ‒ дуновение эха, прошлое ‒ абстракция ума, ‒ всего не упомнишь. Лишь кусками... времени... время... огибает круг... перед секундой была секунда, и перед той ‒ еще одна... и если есть секунда, перед которой была не-секунда, то и перед ней была не-несекунда, а если секунды были всегда, то несекунда и не-несекунда тоже были секундами... а если и они были секундами, то все вместе взятые секунды ‒ лишь одна секунда, - ведь не-секунда и не-несукунда - не суть секунды..., а секунда до них - продолжающаяся еще сейчас секунда... и если есть только секунда и больше ничего нет, то и секунды нет... а если нет совсем ничего, и даже секунды, то нет и ничего, нет и самого нет, нет даже того, что не входит в нет... а если в него ничего не входит, то что такое нет? - Да... Вечером день свершится конкретным. Ушедшим и чётким. Загнанным в очередные восемь часов жизни - не моей! ведь время не моё! - - вдруг я стану другим до вечера?! а? - - Нет... не стану, несмотря на не моё будущее - и куплю собственное прошлое не лучшего качества, а в количестве прошлое всегда одинаковое. Нельзя вспомнить больше, чем круг циферблата. Прошлое - вечность. И до какой разницы толщина стрелки? Морщины делений?.. Вечность не вспомнить. Вычерпать прошлое между двумя и пятью. Между двумя и пятью был еще я. Была еще жи..., нет, уже прошлое. Вечность не умещается между тремя и семью, между закатами, между смертями и между жизнями, между Богом и мной, между этим листом и тем мной, кем я был, когда лист был еще будущим. Прошлое не навесишь на гвоздик. Помню ли я себя от двух до пяти? С двух до пяти? - Где вчера было два? Что для вечности пять? Что для мира сомнение?...
  
  ...Мимо безнадежных улиц, льющих одетой плотью грязных автомобилей, нет ни одной направо, ни росчерка налево, всегда бегущих, как время, прямо, не ведая остановок, всегда, как смерть, безнадежно правых...
  
  Неврастеничный дождь рисует годографы в кофейных лужах. Годограф - просто слово, зря выпавшее из вчера и каплей разглаживающее муть, остановившую, втянувшую мое лицо - хриплое, как шорох покрышки по размазанному колесом снегом, упавшее мне в ноги, под самые мыски и вяло колыхнувшееся смуглой волной. Наступи себе на лицо! Выдави веру из лужи! Будущее, непокоренное пространство - один шаг - и путь станет ребристым, круговым разводом прошлого... Но как, как?.. - получаются круги? Жизнь - тень. Вся масса накоплена в одной точке благодаря уникальному свойству воды всегда находится абсолютно горизонтально к поверхности... Оттого не эллипс... не квадрат... Макбет забыл добавить: тень от смерти... Капля - смерть. Круги от нее - жизнь. Лужа - жизнь. Я, отражаясь в нее, - смерть... солнце ли, свеча дают тень... я умираю солнцем... звездой ли?
  
  - Вот как врач, скажи мне, как работает мозг? Что такое процесс мышления?
  - Ну-у-у... Электромагнитные импульсы.
  - С чего они берутся-то?
  - Ну как... Сигнал подается органами чувств. Через нервную систему поступает в мозг. Тот реагирует.
  
  ...неоперабельная жалость к себе меняется похуистическим сочувствием миру...
  
  Сигнал подается... Принимается... Ergo, всё, что я вижу - прохожую на той стороне, - давясь одышкой, седою хромотой всё верящую в жизнь, и ликовать боящуюся лишь фактом льда под скользкой тростью, не протыкающей воды и, совсем на ноготь, возможным охирением рубля - этого шаткого светоча стабильности; - снег, рождающийся в тошноту сточных вод, раззявленные рты чердачных окон, порнографически распахнутые конечностями торсы вязов... ровные грядки изоранжево-коричневых, однобоких и однозадых девятиэтажек мутно не помнят клумб генерального плана глазницами, прострелянными тоской несовершенного образования архитектора и реализованными чаяниями лиц, теперь занимающих его должность...
  
  ...и обратно
  
  выглядеть себя в мир, не узнать вселенную в зеркало тенью брошенную моим силуэтом, покидающим будущее... электромагнитный импульс взгляда... картинки и пейзажи, повесившиеся в моих зрачках рождают меня... можно ли принять мироздание без одиночества? я - капля, выжженная секундой на песке бытия... толкающася с одиночеством на подоконнике... одиночество, одиночество... истина - одиночество... отчего мы бежим с рождения, одеваясь ревом младенца, пытливыми вопросами ясельника - отчего дует ветер? Откуда берутся дети? Когда отношения стали вязким? С кем сношается истина? Что постигается пивом? Верна ли вода, камнем падающая в небо? - дальше... врастаем отроковичеством в социализацию... спасая душу в помятых анашой подъездах, постигая себя блевотой отвыкших от молока желудков... туда - в никуда, прочь! - отовсюду. Растет число наших имен... в одиночестве существует исключительное "я", вне - десятки "имен": "милый", кому-то друг, зачем-то откровенный, но чем-то - говнюк... жених и муж судьбе, не верящей себе, отец надежде, путающей совесть мозгами звезд росой не выпавших с утра... а ракурсов иных - и блядь... алкаш и бесполезный козлина и меньше гений, чем ответственный гандон... запыхавшись пьянкой со-товарищи, отдыхом по-семейному, работой по-компанейски, выходными - по-идиотски... ропщешь на поганое количество личин, надеваемых зеркалом на твое лицо каждое утро... актер театра Но долго вглядывается в маску, прежде чем ее одеть... вживает, вживляет в себя персонажа... а мне - тебе - нам - - долго не надо. Уже лицо затерлось морщинами ролей. Проснулся - эй кто там рядом? - муж я, любовник? Вдруг жена? Или в школу пора? Она сама снимает тебе котурны по вечерам - а ты - орать: в твоей единичной персоналии все так мерзко, и нужно поделиться с кем-то... дать вкусить еще кому-то всё неудовольствие сосуществования с самим собой... - хоть через скандал... маленькое, бытовое выяснение отношений... руганью заполнить пропасть одиночества... - ты наконец-то ты: какого хера опять гречка!? Та - в слезы и обиды. Сопли на кулак мотать. Имя ей - судьба. Истина. -, изношенная нашей верой, в сердце своем стремится к опьянению... Истина... Которую ты материшь почем зря... потому что хочешь в уборную и еще - не умеешь толком играть в этой жизни: жизнью - и подчиненный из тебя никак и муж подколодный и сын ты сукин... и примеряешься с судьбой, ее лобызая в губы жарко... а там, на перекуре, один, всё вспоминаешь... что ты - не ты... и "я" столь неопределенно, и страшно, что хочется вздернуть его на ремне за шею в коридоре... оставаясь пустотой, подавленным зевком невыспавшегося сна, икотой, запитой эхом телевизора, транслирующего за стеной соседям твой мир, твою жизнь... без грез, и без тебя - такого одинокого в окружении всех размалеванных людей и накрахмаленных понятий вокруг, что ты теряешь не себя, так и не определив, в чем тебя нет, не найдя подходящую персонификацию моменту настроения... остающегося знаком вопроса в казалось бы уже измеренной, осознанной и отдавшейся тебе истине... - и бог с ним, с ним теплым, волной, в диафрагму... к дьяволу стук в груди и по боку душа - отражение выпрыгивает из лужи, плюет на брюки темным пятном. Взгляд провожает удаляющийся зад автомобиля, не извинившегося хотя бы стоп-сигналом. Рот, - похабный рот, все портящий мне в жизни! - бросил в невыдержавшие напора выдоха губы "goddamn!", недосказав мысль, что
  
  смерть... она просто выжмет тебя из оков, адамантовых и тяжелых, - взвешен на весах и найден легким... лишит личины, налипшей на физиономию, на рыло, столь подло и исправительно демострирующее миру твое "я", ‒ выгорающее на солнцепеке взглядов старостью, превозмогающее жизнью собственную нетленность... так будет... ты, вросший в грехи и молитвы, в детей и пенсию, в опредленность черт и чёткость пониманий, ты, какой есть, каким никогда не был - цепляющийся за жизнь, просящий милости у науки и здравоохранения отпустить еще шесть, десять-сто лет, расплющенный низким потолком звания "человек", прислоненный к земле венцом могилы, умирающий в страхе за чужую жизнь, за продолжающееся существование предметов, украшавших, укравших твою... полную их бессмыслености и пустую твоей собственной идеей, ты, который даже не отблеск полировки, не шаг перед мыслью, не край после утра, не взгляд прежде эха, не ком возле смеха, не ветер до юга, не пень под просветом, не тьма постоять, не тень обернуться, не век чтобы жить, не день о крутиться, не слово быть возле... а только кусок трехмерного пространства, остающегося не умирать, не скучать, не спрашивать о тебе все последующие века, в которые ты, - место, где тебя уже нет, - не угадавший себя в членораздельности мира, в том, кем не был, но ощущал, в том о ком память не опрокинется стопкой, накрытой долькой ржаного хлеба, кто карамелькой, заклеванной птицами на кладбищенсокм столике еще продержится, быть может, сгусток времени в захлебывающемся жизнью сознании близких и таких уже далеких людей и вещей, - будешь мучительно и умиротворенно постигать, ежесекундно обращаясь в гумус, без вздоха, плоти и себя, ничто, разлагающееся тобой в пустоту... без мысли о том, что ты мог бы быть...
  
  ...на красный... Он шёл на красный!...
  
  ...Грязные брюки - не брюки...
  
  ...и прошлое, вгрызаемое, терзаемое мыслью в настоящием, становится будущим, летящим в прошлое быстрее чем текущая, настоящая мысль о прошлой секунде... и, тратя время, тебе не хватает его чтобы жить... ведь ты настоящий, истиный ты - которого нет... нет на вещах, нет в предметах, нет пользой, клоном, отражением, мыслью о себе, ‒ тебя и так нет... так что кому умирает, кто кого погибает? если ты ‒ боящийся смерти... её жала, её секунд, её победы!? ‒ ты, вочеловечившийся, ты, вовеществленный, ты, - совершивщийся и совершенный днями бытия, ты ‒ это не ты, а колодец, в который плюют сущестованием окружающее тебя интреьеры и среды... ты ‒ тот ‒ и так пустота...а ты, ‒ каким ты хочешь быть, каким видишь себя, ‒ становишься собой лишь во смерти, и если её нет, то и тебя никогда не будет...
  
  ...Скрипит и лает. Раскаленное лицо матом заползает в уши... - Куда прёшь?! - А в часы иные она могла бы быть красивой... Ресницы хлопают и я не понимаю... почему штаны испачканы, отчего бампер так близко, а лужа плывет сквозь зубы, не оставляя вкуса?..Отчего мне жить и куда смерть меня не приходит? Был ли кем-то я... и ты... Ты и я - мы вместе. Два таких простых и далеких местоимения... Предмет и тень. Бытие и созание. Вчера и завтра. Чувство и действие. Имя и его произнесение. Иллюзия и её отражение. Слова шевелятся ярко недокрашенными губами незнакомой женщины. Я - ужасно резко. - как её ор - не слышимый, но угадываемый в жестах рта. Отвратительно и кроваво... Ты - доверительно и участливо... Кто купил ей машину? Сама? И что? - Это повод одевать тугое, короткое платье в зимнюю муть? Это смысл ноги на шпильке? Прически от Гуччи? Фраз, кредитованных на Курском вокзале?.. Ты - участливо, глубоко и близко. А я - поверхностно. Если ты обращаешься ко мне, то я - это ты. Если я - к тебе, то у меня bad trip, белочка или шизофрения... И у тебя - тоже... Зачем ты шёл на красный? А ты шёл на красный? - красный - красивый - красить- украшать... Я шёл на красный! Красный - для дураков! А ты - зачем. Без знака вопроса. Ты шёл укарашать мою жизнь. Беззубой ненужной работой. А я лишь спросил. Озадачил. Отвлек. Уронил. Убил. Тебя и себя. Себя и меня. Ты будешь жить. А я сойду с ума раньше, чем прибудет скорая... - Кто-нибудь вызвал скорую?! - Да он сам виноват! - Старуху скорую?! - Он ни при чём. С ним всё понятно. Он - это мир. Он - это мы, наблюдаемые нами. Он - проще простого. Нет ничего проще для прыщавой совести, чем описывать себя в третьем лице. Вот где Толстой не дорылся! Костя Львов - самый неудачный, самый неоткровенный персонаж... Да-нет. Нет-да. - Он просто не знал, что кроме меня, есть ты. И кроме тебя, есть он. И есть я. И где-то мы персекаемся. В какой-то распятой в линию точке. Да-нет. Выжатой в пустоту не-точке. А если точку округлить она превратиться в прямую. Прямую бесконечности моего я. - если смотреть анфас, в поперченном разрезе, лицом к лицу, так чтобы не увидать... - Твоего я. Его я. Недотумколка. Чжуан-Цзы снилось, что он - недотумколка. А недотумколке снится, что она - это я. А я... я - вполне конкретный человек, в полнее размытой, относительной реальности. И жмет мне нефритовое изголовье. А ещё можно утюги в карманы и на мост. Затем, что ты - это зачем. За чем... Спрятаться за самоубийтсво. В воду, с моста. Дико спрятаться. Заныкаться. Схорониться. Под кладбище. Выше солнышка. Упали качели... Прекрасное близко... В слезе утопиться... В слезе, большей, чем глаза, большей, чем я... меньшей, чем ты... - Поднимите, поднимите его... - Веки... веки поднимайте - не меня!!! - века поднимайте. Секунды продавайте. И счастье вам - на сдачу. Но поднимайте, так чтобы стояли. Жгли, но стояли! Как время. Плоско и отвесно. До боли. Тебе - до боли. Мне - от страха. От мысли. Ты - не я ли? Ты ли - не я? Все, что вокруг - не мы ли? я - недотумколка? Она проснется и станет Чжуан-Цзы... А мы - вещь. Предмет - множественный - Ы. Вынужденным образом... добровольным семяизвержением... определили себя сюда. В наказание наградой. Для того... что так больно! - Не кровью, ни пальцам, не ожогом души четвертой степени, а так что... февраль - писать стихи навзрыд... коньяку, чернил и плакать... всё сочинили... Вещи, вещи... искать себя в вещах, в буквах, в белом листе непрострелянной бумаги, в истине, под ногтями и в сточной яме... а находить только имя... Имя... Им - я. Я - для вещей. Для утвари. А твоё имя - поцелуй в снег. Не верьте! Не верьте зеркалу, как не верите себе! Вера - это успех невежды. Вера - отказ от себя в пользу отражений. Прыгающим по моим зрачкам. Но там всё не ты ли?..Вещи, вещи убивайте! Людей - жалейте. До гроба. До того, как упал во гроб... - жалейте человека... ибо не дано ему найти свое я, - искать себя - дано, искать себя, пока не нашли мой труп... а находить - удел богов и червей... - Аккуратно! Может быть позвоночник повреждён! - Всё истинно. Все верно. Ты... умираешь мной... Я жил тобой. В чем наше целое? И что нас разделило? Я - так звонко, так отчетливо, что невозможно определить, ты - так смутно, тенями, придыханием, намеком, что невозможно забыть... Но отчего я знаю тебя? Отчего я делю себя на тебя? Почему не на нуль? - Потому что нельзя... потому что пользы от нуля - ноль. А польза от смерти - ты. Ты становишься миром. Ты покоряешь я. Я больше нет, а ты - повсюду. В смерти. Но есть ведь и до-смерти? Как есть до-рождения? Как есть полосы. Черные и белые. Ты и я. Белый и черный. На асфальте. Залег белой полосой смерти на чёрном асфальте жизни. Чем ты прожил, чем жил, чем не стал? А стал тобой... проезжей частью под зеброй. Белая лошадь - не лошадь. Полосатая - тоже. И не потому что школа имён - ведь у ты нет имени, а у я - есть. В этом разница? В одном лишь имени? - исправьте меня!
  
  Белые полосы. Зебра. Белая лошадь - не лошадь. Бай ма фэй ма. Я - это не я секундой назад. Я - это не я секундой вперед. А между секундами ничто не умещается. Даже черточка на могильной плите. И каждое я - это не я. Но и не ты...
  
  ...Поэтов в городах давят.
  
  А.Вампилов
  ***
  
  ...Можно жить идеей, лестью, тщеславием, ненавистью, жестокостью... но никогда ни один человек не может жить самим собой. Ибо только это и означает быть счастливым искренне и ежесекундно... Быть, - вполне вероятно, - идиотом...
  
  ***
  
  Desine fata deum flecti sperare precando
  
  Пята Господня, вывыхни меня,
  Слово Господне, изреки меня,
  Геном Господень, опровергни меня
  Грехи Господни, торжествуйте во мне
  Истина Господня, презрей меня
  О святый Боже, оскверни меня
  Семенем своим вылюби меня
  Кровью своей обожри меня
  В крайнюю плоть заверни меня
  От слуг твоих упаси меня
  На нервах своих вздерни меня,
  Золото и мирру пронеси мимо меня,
  Оставь мне могилу, где не будет Тебя
  И присных твоих. Отныне и во веки веков.
  Аминь.
  
  ***
  
  Жизнь всегда не достойна того, кто ее проживает... Чем больше вы тратите на неё, тем дороже цените, тем более дешевеете сами...
  
  ***
  
  ... Смерть придет, когда мне будет менее всего нуждаться в ней... И она настолько прекрасна, что не позволит себе не пренебречь своевременностью посещения ради возможности доказать доброту, не обманув поклонника в своих совершенствах... и его чаяниях... Да! - почти также формулируется идеал женщины...
  
  СМЫСЛ ЖИЗНИ
  = для тех, кто ищет =
  
  ... и через миллион лет планета наша итощится от солнечной радиации... того лишь ради, что весь мир создан только для одного дейтсва - когда в 1473 году не уродилась тыква у бабки Федотьи и накормить было нечем и скатала она колобка для дедки, и вся эта история, обрастя подробностями сплетен, вышла в сказку, смысл которой дик и прост, но не разгадан лабораторно - а гипотетически: не надо применять на себя судьбу и утверждать что жизнь "моя" и искать в ней суть, ибо она свершена уже колобком, а все что было до - предопределение, а после - последствия, в которых мы, со своими 50-ю или 60-ю годками, лишь маленькое связующее звено, эскизно наброшенное для полноты картины...
  
  ***
  
  Кто мало читает, тот много знает. Даже всё. Более того, это "всё" обладает качеством единственно и категорично верного.
  ...к счастью, только для них...
  ***
  
  подхалтурил... (из непроданного) - [δ]
  
  Резкой, предерзкой нотой будильник злит Вас, гоня искать экстаза в объятиях нерва и зубной щетки. Где-то между скоростным спуском воды в унитазе и дежурной, стремительной чашкой кофе, не подавился бутерброд, и не выскользнуло мыло из спешащих рук. - ЗАЧЕМ ВЫ ПРОСЫПАЕТЕСЬ КАЖДОЕ УТРО? - Грязь спешит улечься авангардизмом на так очищенный мысок и выглаженные брюки. Метро зудит телами, толкающимися, вжимающими Вас не в самое лучшее место, на время, которое можно было потратить веселее, чем ощущение чужой подмышки над головой. - ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ ВАС ЕХАТЬ НА РАБОТУ КАЖДОЕ УТРО? - За выходные отчёт подавился новыми данными, не успевшими набраться Вашей рукой в таблицу, так матерно и скверно понадобившейся начальнику в девять тридцать в понедельник. Наспех оправданиям мешает придуматься письмо с прощальным приветом от клиента, обошедшегося Вам тремя встречами по часу на прошлой неделе. - НЕ ХОЧЕТСЯ ЛИ ВАМ БРОСИТЬ ЭТО ВСЁ КАЖДЫЙ ДЕНЬ? - Обед, - расслабленный и медленный, - законный повод дать глотнуть штанам пыль улиц вне сала офисного кресла, и поперхнуться скукой в исполнении котлет, вползающих в рты коллег, чей пресный вид и сытое рыганье зовут мероприятие переименоваться в бизнес ланч. - КТО ДЕЛАЕТ ТАКИМ НАСЫЩЕННЫМ ВАШ КАЖДЫЙ ДЕНЬ? - Проспекты в темноте зияют мутными огнями и подмигивают стоп-сигналами среди марева застывшего дыхания машин, заставляя в бессильном множестве каналов, искать по радио частоту раздражающую меньше прочих, и грезить, - обещая себе с последующей зарплаты отчислить пару тысяч в развитие науки - о телепортации. - СКОЛЬКО СИЛ ОТНИМАЕТ ДОРОГА ДОМОЙ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР? - Под ковыряние ключа в замке, с диким гамом, врывается в Вас жилище, наполненное детьми и супругой (ом), любимыми горячо и нежно, но всего минут сорок, пока в мерцающих кадрах сериала, каждой рекламной паузой заставляющих Вас побороть желание взять и перечитать с пыльной полки "Мцыри", Вы ищите покоя, а находите только злость, вызванную подлой просьбой одного из этих-тех любимых что-нибудь принести, или дать, или достать, или помочь... - СКОЛЬКО ВЫ РАЗ ДУМАЛИ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР: ЗА ЧТО ЭТО ВСЕ ВАМ?
  
  - МЫ МОЖЕМ ДАТЬ ВАМ РАЗВЁРНУТЫЙ ОТВЕТ НА ЭТИ ВОПРОСЫ...
  
  П.С. - реклама страховой компании по программе "дожитие".
  
  ПРОМИСКУИТЕТ
  
  ...Душа - кабак, а небо - рвань,
  Поэзия - истрёпанная девка,
  А красота - кощунственная дрянь...
  
  Д. Бурлюк
  
  quae modo dicta mea est, quam coepi solus amare,
  cum multis vereor ne sit habenda mihi .
  
  Naso, "Amores"
  
  ...А блядь, в том спору нет, есть общее именье.
  
  В. Пушкин
  
  CORRIGENDA
  
  The word "Ана" in the lines hereof shall be substituted for " ", and the same shall apply to the name of the girl did not mentioned earlier herein under three asterisks separating off that loose poetry from the prose of not the solider manner, as well as to any other subject of your passions that would inspire in you with one accord, by the very desire, of the only want all those superterranean initiatives and subcelestial joints, whether otherwise, either both, - Montaigne damn them interchangeably! - me could not dare to tell anywho about.
  
  ...Тени не всегда темные, а жизнь иногда становится сном слишком поздно. Город вкатывался в ветровое стекло стесывающейся округлостями колес разметкой, регламентированным трурушничеством светофоров, потёртостью подметок прохожих, замерзших на тротуарах, блудной игривостью стоп-сигналов и единожды - смачной харкотиной из открывшейся двери "Газели", вопреки Ньютону и северо-западному порыву, упавшей на проезжую часть. Ее колени скашивали мой взгляд, искушая правила дорожного движения и наполняя ширинку остатком страсти, столь вызывающе манкировавшей озвученные ответы на мои вопросы -
  
  - Знает... Ну официально мы не женаты...
  - Как, как... нормально относится...
  - Да нет, кредит нужно отдавать... В офисе же не заработаешь сотку в месяц...
  - Шестьдесят... Нежный такой...
  - Ну отчего же? - прикидывала. Может триста...
  - С банком расплатимся, пойду секретаршей какой-нибудь...
  - Работа как работа... Иногда нравится, иногда надоедает до чертиков...
  
  - а я, стараясь не соприкасаться рукавами и потея не то совестью, не то где-то в подмышках и лбом под шапкой высоко у самых волос не то смешением гадливости,
  - так и не подавленной миром в одной постели
  и неиссякшего вожделения,
  - вновь подступавшего и жаждущего...
  , охватившей все прелести её вплоть до куннилингуса и от завитка волос, дрожащего над виском, подставленного под поцелуй вместо раскрытых губ...
  швырнувшего меня в те объятия, итог которых так и не состоялся от невозможности кончить завершить (по пьяни - мне, в силу профессий - ей, иль это оправданье???), но напротив, всё более и более, снова и снова желал сбыться в заботливо смазанной пустоте...
  не отказавшей ей в желании подмыться,
  не объяснимого ни её некрасотой, ни моим статусом беременного браком недоношенного, полуженатого мужчины,
  - от осознания, что я не первый... и не единственный... и не любимый,
  усугубленного тем фактом, что я не первый, не единственный и любимый - быть может! - совсем другой...
  
  - не то похмельем, не то позывом морально сблевнуть... раскаяньем, стыдом, идиосинкразией, или хотя бы коаном, и более всего,
  несмотря на все произошедшее между нами, - а туда, помимо вышеописанного, успели также вместиться и мои двенадцать тысяч, и попытка обкуриться до смерти на балконе, лишь бы не хотеть её так мучительно и сочно, не начинать тот спор, последним аргументом коего мы станем зверем о двух спинах, и семь банок пива, купленных ею за свои, и тихий разговор за жизнь под дым сигареты на двоих, хотя её второй - в Чертаново, а первая моя - под Рузой...
  тем, что в ней что-то звало и кадрило, и заставляло желать понять: только ли купюры, прошелестевшие
  Анадиомена, Киферея, Киприда, монументальное воздушество их величеств иллюзий, рожденных пеной волны, смывающей песок детства с берегов жизни, величественный мрамор иссечений исступлёнными мозгами, когда воздух, вздыбленный её походкой мимо, в метре от тебя, хватает до дрожи твои руки... для нее - пьедесталы из млечного пути, легкие прикосновения Земли твоей вселенной... -;
  первое касание взглядами,
  ...Et du genou le genou lui serrait .
  
  Voltaire "La pucelle d"Orléans"
  звезды,
  мысль, от мелкой, инфантильной "и всё-таки житейская формула a=w2r не совсем верно описывает мой личный физический опыт", до по-глубокому даосской "вот возьму и умру... пожалеете тогда" и, между ними - "интересно, чем она в данную секунду занята?";
  поэзию над шорохом складок её одежд так трепетно, так нервно не поднимаемых ветром горячих слов, обугливших мотивы рук в нежный пепел дыханий не в такт, и сплетения ног - в неловкие сочленения пальцев...,
  то, из-за чего стрелялся Вертер, и я не против последовать его искушению, будь у меня желтый бант и синий камзол;
  романтику первого свидания, так много обещающего легким её опьянением, и так мало дарующего то ли твоей неопытностью, то ли её привычками,
  то, для чего никогда не будет придумано слов, как писал Васубандху (ибо слова суть внешние выражения мысли, но для чувств они не предназначены);
  те ощущения надежды кабака: сейчас, ещё одну... и к той вот подойду сниму-влюблю; и соответствующие просыпания в объятиях не той, но тяжелых миазмов, протестующей против твоего существования совестью, пустотой воспоминаний, да еще в носках, тоскливо давя от одиночества обшарпывающийся рукоблудием диван,
  тусклые дни, прожитые под солнцем юношеской надежды "если продержу дыхание две минуты - сегодня посмотрит на меня", но без тени ее ресниц;
  дни, месяцы, порою годы, заполненные всепоглощающей, возвышенной мечтой, - как вы стоите вместе, на мосту, и талия её безропотно и тесно вбирает теплоту твоих ладоней, а глаза... молчат, смеются, отражают волны и, замерев в твоих зрачках, безмолвно чертят "да" устами в поцелуе, - не убиваемой рутиной будней и приключений без неё,
  мир, от крошки засохшей сопли на рукаве до исступлённых звёзд, упавших буквами в бумагу и ни увиденных никем, от недодавленных прыщей до неба, смотрящего через окно, в тебя, ожидающего увидеть её, идущую из школы, не к тебе, а так, домой...;
  ...и слышашего тишину за стенкой, на кухне, где теми же эмоциями давится Думузи.
  усталость встреч: вино выпито, и шоколад недоеден, и она согласна, но где-то "кажется", и что-то беспокоит, и время вытекло в "пора"... уйдя - вернешься, - - сегодня, через день ли, два - - и на звонок откроет Денис, или пурга обманных обещаний, клятв, заверений, полученных по смс и набранных неотпертою дверью ... а может и Вадим, и тёзка-одноклассник - её, - не-твой... - - чтобы кричать в смеющуюся темноту созвед"ями заплеванного неба "иды ты на...!", и хлопать матом, и бросаться лифтом... под асфальт, прощать; и вновь увидеться; и вновь расстаться...
  - и всё то, - неявственное, сокровенное, невысказанное в нас, - чем мы никогда не играем, и признаем лишь перед зеркалом, что скоро разменяв в чреслах скелета ненужной, нелюбимой, но первой женщины -
  - А она кто? - известная всему институту прошмандовка Юля, жаба, которая никогда, даже если очень долго ее целовать, - тьфу! - не превратится в принцессу... зная свое прошлое, ограничившаяся резвой - почти зубодробительной - феляцией и, иссякнув, истощившись - - ведь ты поддат до легкой степени, не позволяющей тебе самозабвенно быстро - как это обычно происходило в отсутствие женщин - освободиться семенем, но в тоже время, претящей согласиться на ее "Поехали ко мне" - "Это где?" - "Тёплый Стан"; ибо даже не даль эта блядская, а понимание, что по трезвости, проснувшись в ней, можно запросто себя покалечить от такого разочарования, лежащего на одной с тобой подушке... - - в оральной плоскости, она переходит на мануальное утешение, отчего эякулировав, ты ненавидишь её ещё больше, не взирая на всю ее предохранительную предупредительность, - ведь де юре ты сохранил статус девственника, но де факто похвастаться нечем, а объясняться пацанам придется... А главное, - пусть даже к этому моменту твой Идеал уже родила - не случилось ни припарки, ни католикона, ни плацебо, излечивших бы тебя от залипших в мозгах романтических ромашек... и ты еще будешь падать на перроне "Академической" на колени и сметь просить любви у первой встречной лишь потому, что короткое платье, сапоги на шпильках и макияж вполне синхронны твоему не павшему с неба и с сердца образцу мечтаний и, плюнув в отказ, будешь мчаться за ней, на ходу купив букет без сдачи, (вопреки Думузи, пропившему твой билет еще вчера, и эти цветы были единственный твой шанс на сидячее место хотя бы до Бологого) и догнав, заканчивать начатое в метро стихотворение -
  не заметив, что взор твой осекся о её спину на четвертой строфе, да пусть и так, но ты хотел читать именно это, столь гармоничное в твоем мире, где молодому и в чем-то красивому, пусть гугнивому, но с такой глубокой душой, никто, кроме Юли, не даёт с первого взгляда, а с десятого тем паче...
  - "Дорогая, я плачу/Прости, прости...". И она остановится. И её глаза с поволокой еще будут держать тебя ненужным незнакомством, но - уже победа! - в её коленях, не сгибающихся движением, замрёт интерес. Друг Думузи, поджидавший тебя у входа в метро, подойдет с милой барышней Дашей, обладающей спортивной фигурой, двумя детьми, хихиканием, ужимками, дыркой на месте передних зубов, и, черт побери, непонятностью что следствие, а где причина её прочтенья мной - всего в поэзии, кончавшего пока только Юле на кулак, тем невинного, и сбоку - шалавой. И та, в чьи уши ты уже влил ядовитый нектар версифицированной не-прозы, заколеблется - ещё пока лишь складкой юбки - тревогой убить едва зачатую созвучность наших уз столь диссонансной Дашей. И этот, блядь, друг, земли подбросит на могилу несостоявшейся любви - "Ну чё? Пойдём? Пашка уже водки купил". В прострации, давясь депрессией, блюя на обещанья - мол, ты второй, и Даша "за", - ты хлопнешь три подряд, ища в себе желания сойтись по-половому с эрзацем той, кого хотел пустить на огород; прося прощения, прощ"ясь с воспоминаньем зыбким, пеплом, катящимся под стол, не удивишься вклиниванью Паши, но смахнёшь слезу, нащупав страсть в кармане наконец... но как же долго... по пьяни можно... предвкушать рассвет... ах, как хороша в бедре была! - да к богу очередность! - обрежешь ожидание еще тремя... Lo! чьё-то нижнее белье! - кощунственно по кухне смрад вожделенья нагнетает, но к иному уж прилежит судьба, - познать всю правду смерти глазами безголовых рыб, слабохарактерно упав румянцем щек в разлившееся маслом существование трупов шпрот, - но прежде, - ты вложишь смысл всех претензий к миру трусами Даши в морозильник...
  - на циничный осадок с названием жизнь и бессмертную свободу лгать, ищем до гроба в молельнях да лирике, суррогатно именуя разлагающиеся останки утраты душой...
  и оставившие нам такой искренний и честный перепих или и неполученный ею, не мной, экстаз, от - по общим, безнравственным, меркам - моего унижения оральным петингом и, - что для меня так отчего-то особенно, даже мучительно, важно - несовершившийся, французский, рот в рот, поцелуй, как отголосок от или прелюдия к - et mes désirs brutaux s"accrochent à leurs lèvres - насмотрелась Голливудских побасенок?! - "Нет... я же должна оставить и себе что-то!" -блядь же! как обидно! И хочется отомстить ей за всё это скучным, но с удовлетворением и бесплатным для обоих, сексом с женой...
  
  Торможу возле "Октябрьской". Она мусолит кнопки мобилы: "Через полчаса буду в Чертаново. Встретишь?". Нелюбимое лицо. Ноги... никак. Грудь - так-сяк. Но зачем я так хочу её в хаос, в засос, в позор?!?! - "Ну удачи!", - не оборачиваюсь. Её полный нежности, красивый палец поднимает и разворачивает мне подбородок и, закрывая глаза, она дарит свой язычок моим губам... Те отвечают. Принимают. "Спасибо" - шепчет она прямым предназначеньем и увядает в сомкнутых устах захлопывающейся двери и бижутерно недооцененной сережке, оставленной, чтоб я нашел под раковиной в ванной...
  
  - Ты, чей ложен сон, ну чего? Ты где?
  
  Место преступления пугало знакомством с моей памятью, длиной лет в шесть. Ежедневно бросающимся в глаза полом и пятнично упавшим под меня диваном и столиком - под тару. Гобеленам, конечно же, взяться было неоткуда. Единочество моё упорно отмалчивалось от общения, тёмными окнами улицы забывая про моё существование и оставляя мне опорой и содружником лишь вечер, бесполезный для всей дальнейшей жизни и уже проигнорированный предыдущей реинкарнацией. Телевизор тупо завидовал лэптопу, пытавшемуся обкорнать мои мысли о вечном неоконченной рэнга баталией между Такедой Тайра и Уэсуги Минамотой - оба они, вместе с армиями, зависли на паузе, свитой оковами Блока - всё будет так, исхода нет... -
  
  и вырубая катанами из моих состояний идею, никогда не призванную свершиться произведением, ибо уж тщился и не вышло, точнее вымучилось, но говняно, а именно: в моей власти их - этих героев, сотканных из единиц и нулей, - судьбы. Они умирают под ударами моих пальцев по клавишам мыши, и вечны на жестком диске; погибнувшие, они могут начать или продолжить свой путь снова, стоит мне прессануть в меню load, и они не будут знать, что уже умирали в сражении при Окэхадзаме, а нырнут во все передряги иллюзорного своего пути, как и мы, неизбежно просыпаясь, свято и истово веря во вчерашний день, как будто он был, а не всего лишь записан на корке нашего бытия, запиханного в сознание и загружаемого каждое утро... -
  
  казалось мне, ставящему точку в отношениях с очередной чипсиной вопреки мрачными картинам холестерина и тромбов, распоясавшими в отчётную секунду мозг. Первый виделся летающей подушкой в васильках между этажей Вавилонской библиотеки, а вторые... но тут одинение моё совершило суицид, поперхнувшись звонком в дверь... а дальше... На пороге стоял Её убийца, сверх меры ожидаемый мной, и, пропустив мельком труп, им доставленный, - широкие скулы на рыжем нимбе прически и что-то знакомое, карие над ними... - я предоставил ему насладиться моим профилем, по мере удаления обращавшимся затылком, небрежно седеющим словом "проходите"...
  
  - Ха-ха-ха. Уже дома!
  - Ты чё, офигел? Я же просил тебя позвонить, когда МКАД пересечешь!
  - Да я это... дело у меня срочное...
  
  ,,,Её черные ночью августа волосы перепрыгивают с плеча на плечо, убегая в такт, по-женски неловко раскидываемым лодыжкам. И в унисон вздрагивает платье над смуглыми икрами. Бегу за ней сквозь беззвучный смех и ее заливистый голос: "Догоняй!", рассекая изумрудный лес июня в крапиве и заячьей капусте, по настилу мягких, опавших иголок. Спотыкается, вне моих мыслей, вскрик, падает. В груди страх отравился жалостью - обоими о ней, - и льдом выкрадывает душу. Под трепет опасений она, сидя руками в мох, вытягивает ногу, и ссадина колена цикутой обожанья вливается мне в рот. "Уже прошло!" - веселый звон раскалывает зажатую окаменелость юношеских чувств, столь мало свойственную ликованию жизни под небом, обкромсанным кронами елок и осин, - "Нет, не сейчас!" - уста ее вырываются шеей, попавшей на кончик языка, томимого невыразимой эмоцией, не находящей выражения в словах, придуманных для мира. Я на земле, как кажется, не существующей для ее стоп, летящих все дальше от меня. Поднимаюсь. Рвусь во след, зараженный желанием, чьи перспективы сбыться отворены ее, уже опровергнутым, паденьем, меж будущим и прошлым, влечением добыть и готовностью отдать, умением любить и бесталанностью е...ь, в кустах теряя зреньем светлый ситец ее одежд. Продираюсь на звуки звенящей радости по росе невыплаканных - по-мужски - ожиданий... оскальзываясь на уклоне, вдруг падающим бездной мне под ноги... Лечу, как будто, вниз... и мягко приземляюсь на перроне города, ненаблюдаемого картой. Поезд, пыхтя размахами ее обманов, дает свисток. За три вагона до меня, дразня высоким каблуком на ножке, мелькнувшей в незапахнутом пальто, сквозь не кажущийся неуместным вуаль, без взора в дирекцию мою, она мелькнула на подножке и тронулась вагоном под похотливую, в ее сторону золотым зубом, улыбкой проводника... Через тамбуры и двери coulissantes, разглаживаясь в плоскость тисками мучительно едущих на работу тел, поматываясь чаем в подстаканнике состава, повторяясь взглядом по скулящим о рельсы внешностям, все неизвестным и ненужным, вдруг нахожу ее плечо (откуда, черт, я знаю, что ее?), томящееся под рукой одноклассника Паши-Самосвала; он нас не представляет и мы знакомы так давно, так неправдиво, несправедливо и так неудивительно, как будто во сне, а не в электричке; и прядь волнистая ее золотых волос подсказывает мне больше о нашей судьбе, еще неначавшейся, чтобы присваивать ей общую грамматическую физиономию, чем натюрморт лица, скрывающийся за портретом пашиного, столь утреннего, такого ленивого вожделения, оставляющего её во дреме недовыспанной ночи, и выраженного лишь в поглаживании пальцами ее прически, что хочется голосом столкнуть поезда, мчащиеся за стеклом странного обстоятельства, без недоумения поселившего нас в одной квартире; ее короткая, пергидрольная стрижка совсем не в моих вкусах, а походка вращающимися бедрами и ужимки раздражают, ибо обещаны не мне, а они в комнате рядом, и я - в отдельной; они живут, и я пропадаю прощаю, когда она отдается ему, - сквозь щель вуаеризма, забитую моим любопытством и луной, играющей в прибоях ее прельстительных излук, объятых в танце с его плотью, покрывающей ее яро - той непосредственной неопытностью, не ведающей еще истинного наслаждения, но расторгующей кокетством ради желания быть с мужчиной, чувствовать себя женщиной, тем более желающей отдавать, чем менее ей известно об оргазме...; -
  как та неиспитая воздухом звезда, таращась в вакуум массой собственной пленительности, и не находя ничего себе соразмерного, отдала девственное тепло Саше с АЗЛК, - ведь он не так уж плох, хоть и зануда, а ей уже двадцать и пора, - и ехала на "потрахаться" в метро через полгорода, на квартиру, пропахшую неряшливостью отмирающей жизни, с тараканами на кухне, вонью мочи повсюду и седыми кусочками ногтей в ванной, где, давясь ласками, сдерживала тошноту от слишком ощутимого присутствия его бабушки, хоть и отправленной на дачу, но оставившей здесь, и в этой кровати в том числе, свой тлен и старость, в контрасте к ее полнокровной молодости, плескающейся под сырым дыханием автослесаря в мотивах, приведших ее красивое тело сюда, восполнять энергичными фрикциями то далекое расстояние до грез, в которые она садилась на станции отправления, и сбывшихся жизнью слишком быстро и чересчур неправильно в этих заплесневелых и вонючих неинтересной ей любовью стенах, чтобы отказаться от них...
  и бал бокалов окончен, и на столе пост-празднично тоскливо расчетом выпитого аппетитом с недоеденной жаждой, и в коридоре, спиной ко мне, его большая, грубая ладонь, с аккуратно остриженной нежностью сзади, скомкано, невидимо для выходящих, шарит ей ягодицы под юбкой, она пытается быть против и строить целочку, хватая неуклюжее, поддатое запястье, настырно продолжающее не взирать на сопротивление ее узкой кисти... взлетевшей пощечиной к его потертым лезвием скулам, едва щелкнул замок, "не смей так делать при постор..." и восклицательный знак захлебывается в пламени языков сжигающей их страсти... и вязкий, огромный паук пятерни полз вверх по белизне ее бедра... эмалью раковины вывернувшей мой сон в реальность, и остывающее возбуждение, поднимая веки, забываемым хотением о женщине, столь знакомой, что я не помню, а может и никогда не видел, ее лица, упиралось в незнакомца, всей мерзостью своей рожи, так расходящимся с моими представлениями о "я",.. требующего...- отражением утреннего туалета и не замечающего противоречий аффектов, - от забухать до покурить - прядущих сию мою секунду, привнесенную в мир невысохшей каплей семени в углу ее - анфас, в меня, рыжим всплеском локонов выходящей из зеркала - рта и побагровевшим утомлением коленей, продравшимся мне на глаза сквозь стрелку из черноты чулка ...- убить ее иль пасть ниц, мир с потрохами ей вручить, ведь...
  кровь Камы скисла в молоко Гимера,
  в невинность скурвились рассады Бен-Гином,
  и рассветал мрак похоти
  уведомленьем
  о волшебстве необладан"я,
  и пело слово "блядь" неназванное чувство,
  желающее отдавать не подлежащее ему,
  and less are worth the wants that I have wanted
  than yield of dreams I"ve ploughed to naught so
  she committeth lust lest give herself in to my passion
  that tried to hold the scarce it never took into possession...-
  короче, она вдвойне прекрасна и более маняща, будучи зафрахтованной и, паче того, отлюбленной без моего участия, и в том же состоянии грядущей на... ...меня не осязав ни взглядом, не преломившись ни пространством, мимо,
  неся исчадье звезд, столь приземленно воплощенное в оковы её плоти, -
  сквозь, как если я портрет из воздуха и дыма, невыкуренных ею сигарет, но испражненных им в нее перегоревших похотью флюидов, я - видение,
  - без черт, без форм, но будущее, куда она придет или лишь хочет, - быть любимой, и не на час, не только лишь соитьем без презерватива, однако долго, навсегда, прекрасно, с вороненным принцем, как может статься в девичьих мечтах, - там, где она богиней отдается тленным за души их, стирая в кровь лопатки об алтарь, состаривая в сик[е]ль золотой бессмертность красоты, в найм взятую за похоть...,
  а она - иное измеренье, прошедшее без завтра и вчера, вне плоскости моей, ножом реальности чрез масло наблюдений протекшее насквозь то, что я привык предполагать собой,
  и пересечься с ней мы можем лишь на кухне, в сожительстве под синью штампов в паспортах,
  среди
  всей той фантастической ерунды, бренностью своей рутины составляющей жизнь и продолжающей толкать ее вперёд к могиле, благостно избавляя от раздумий в пользу бесконечного, взаимного претерпевания друг-дружеских объятий, характеров и привычек, монотонно разворачивающихся теневой стороной того понятия, с которого они начались, раскрывая обоим
  - смрад моих носков, органически отрицающий брак, но вынужденный смириться перед её темпераментом, и снятый, скомкано затихнуть в углу для грязного белья нашей связи, не оправдавшись складками на брюхе мелочно пузатого мужского похеризма, так уныло несоответствующего её претензиям о супруге, и так ярко и близко - что можно коснуться голосом и поскандалить, - сосредоточенного во мне;
  - рыхлые ямочки целлюлитного сала, циничной, неприкрытой лирикой и тайной наготой препоясывающих места, куда уже не хочется, но она продолжает меня звать посылать достаточно часто, чтобы расхотеть утех, и искать в их абстрактных импликациях умение послать все на х..й, смерти и алкоголя до степени "нажраться"...
  - её невыносимую для всякого рационального ума идею смотаться в ФИГЕЮ и инвестировать в четыре стула, два половика, дуршлаг и дюжину, порой не одну, фенечек, фантов, - для которых даже духовные теуматургии Сведенборга не самые подходящие задания, - все моё лучшее, романтическое настроение к ней, вопреки маниакальной моей щедрости и её провокациям, не вышедшее в свечи и ресторан, или хотя бы в выдержанное ворчание;
  - реакции амбиций, окислившимися в уравнение, где
  рухлядь, искусственно, но навсегда состаренная его неумением по-правильному, по-человечески делать, понимать,
  - даже мечтать! -
  да, что там!! - обижаться и прощать,
  приласкать наконец!
  - -всего этого он требует от меня!!!
  - начиная от ношения галстука и закругляясь отношением ко мне - пристрастными, без цветов, потными ладонями, пыльными позами, и тотальным пропадом комплиментов и нежности; дифференцированная в
  измотанную нервами свалку его занудств,
  - о, как он подбирает крошки - по одной!- со стола послюнявленным пальцем! -
  убить готова!
  будирований и тоске по тому, чем я - вся во внематочных и кесаревых, -никогда не была, и уже не буду, плюс
  обременение
  просроченных остротой ножей, протекающих мощностей стиральной машины, заедающего на виражах утюга, визга детей перед страхом взрослеть и прочих бытовых рефлексий
  его пристрастий на жизнь,
  тождественно мне, музе его робких попыток существовать, исчезающей в прошлом тем быстрее, чем он просыпается и распознает понятие L"oubli , застрявшее между реальностью и строками ненаписанного романа...
  в стороне от
  счастья, или наших представлений о нем,
  под обрушивающейся на нас обоих, но по отдельности, обоюдной, но не совместной, до слез, - у кого в подушку, а у кого в молчанье, - жалостью по самим себе, столь изобильной у каждого, что нам невыносимо её делить между собой, дабы не лишиться последней надежды на получение утешения от другого...
  ...и растворяющаяся, забывающаяся отверзающимися в серое утро моими ресницами...
  
  - Какое срочное?! В пятницу? Вечером? Я уже перед палаткой стою!
  - А что, пиво всё-таки будем?
  - Ёптыть! Нет, презервативы мерить! Я вот именно затем и зашел потолкаться меж людей!
  - Ну ща... Подожди полчасика...
  - Твою же мать!!! - пауза из немногой тишины - Думуз! - (коротко, нецензурно в сторону)...
  
  Шествовал второй и последний год правления под девизом "укрепление солидарности между трудящимися и работой", когда мы, живя в соседних домах одного района, - -состоящего из трех жилых зданий, детской площадки и бесконечной стройки, забором разделявшей винный магазин и наше будущее, и ограниченного: с востока - секретным городом, обжитым погонами, их женами, тещами и детьми, с юга - магистралью областного значения, на обочине которой ютилась полуразрушенная, покинутая Богом, но принимавшая Наполеона, церковь; с запада - полем; а с севера - "семидомиками" с вкраплениями проектируемой пожарной части (в тот момент выраженной котлованом с водой) и нереализованными амбициями флоры умеренного пояса (сиречь подмосковного леса), - одним словом, окрестности наши вмещали в себя все достопримечательности родины, любимую адекватными людьми мало именно из-за несоответствия капитальности её заглавной буквы ежедневно наблюдаемому ея же содержимому, - - встретились чрезвычайным и живописным обстоятельством. - Весна в закате травила сетчатку зорким лютиком солнца. В прищуре, в навзрыд лазурной высоте, мелькали прокуренные легкие облаков и, стесняясь столь ярких обещаний, очи мои тулили долу, взрывая опережающей сезон тоской серый в трещинки асфальт. За плечами бултыхался ранец, содержащий, вопреки моим, семилетним представлениям о назначении такого предмета, не сухой паёк, спички, обойму на семь патронов, епанчу (о чём это я не знал, но она должна была быть у нормального солдата), шпицрутен и плац (опять-таки, оба приведенных понятия нераздельно и прочно ассоциировались у меня с армией), а пропись, пенал и погнутый, уже не раз использованный, ржавый гвоздь, как - ах вот когда это началось! - примета вечного поиска себя самого. Поребрики мерным, монотонным движением протирают дырку в мешке со сменкой. Зной, протискиваясь меж теней панельных девятиэтажек, выжатым из ладошек потом, влажно глумится над непомерно заниженным признанием моих талантов... Впереди, незаметно, немного хорошего, каникулярного будущего, подпорчиваемого как обычно, наступающим настоящим в лице трёх четверешников, а потому мелких хулиганов, -"бэшек". - "Во! Зырь! У этого тоже!"... "Ну что, отличник, да?!"... "Давай сюда грамоту!"... - Их корявые пальцы тянутся к сокровищу, столь ясно, письменно - "за отличную учебу и примерное поведение" - очерчивающему меня изгоем опосредованного мира... В такие моменты - когда, с одной стороны, вещественные свидетельства дарований возносят на пьедестал, а с другой - зависть окружающих оплевывает опасной перспективой низвержения холодноватый мрамор моей статуи, - всегда не знаешь, что сказать; тем более - сделать. И христиански покорно я принимаю надругательство варваров, молясь моим окончившим первый класс богам о прощении... да даруемом им... не ведающим, что творят, родителям... - наругают ведь. За потерянную сменку. "Блин!". "Чего?". "Она сифачная у него какая-то!". - Заветная картонка летит в кусты. Хочется плакать. Холодного пива (ой, это много позже!). "Мелочь есть?" - "Откуда? Из школы, вестимо". - "Подпрыгни!" - Ноги отрываются от земли. Сандалии есть, хоть и на носок, а крыльев нет. Лишь бы не звенели. Нет, не ангел. - Приземлился. Звук не выдал пятнадцати копеек в карманах... но и не подчеркнул мужскую состоятельность. "Ладно, оставь его. Пошли". О! Жаль, что так никогда не говорили мне мои неудачи! Жалко - не столько себя, сколько напрасно использованные гены пращуров. Подбираю. Отряхиваю. Зло смотрю во след. Придумываю месть - пойду заниматься боксом и годика через два всех побью... Сволочи. Спустя лет девять мы вместе пили пиво, пыхали шмаль и давали джем-сейшены в полуподвальных помещениях, деля одну ударную установку на две группы, сочиняя поэму на троих, а последнюю пятку - на шестерых. А тогда - я продолжаю путь. Метров подытожив пятьдесят, интровертное созерцание собственной природы было нарушено окликом - "Привет!" - субтильного, что располагало, субъекта, и это тревожило, уже переодетого из школьной формы во что-то в гольфах ниже меня, как теоретической предпосылки сопляка. - "Привет", - виолончелью, немного нервно, отвечаю. Кивок на причину недавней моей рефлексии, кивок, заставивший скомкаться сердце и пятки зачесавший вопросом "бежать?", "или сначала сменкой в бошку?" - "Я тоже отличник!" - С гордостью, недоступной взрослым и заслуживающей реального отца-космонавта. - "Дай посмотреть!" - Опасливо, врожденною доверчивостью к людям, передаю. Глянул внимательным сопением. Вздохнул. Протянул обратно. "У меня такая же..."... "Тебя как зовут?"...
  
  - Да я быстро... Жди меня там.
  - Где нах? В ларьке с пивом?
  - Ну он же рядом с тобой.
  - Булять! И что???!!! - ахренительный аргумент!.. нечем крыть... действительно, если палатка возле дома, с чего бы мне не померзнуть минут двадцать в ожидании товарища? - Я уже в очереди стою!
  
  С тех самых пор, - а минуло уже, - о, боже! - через четыре года будет тридцать лет - он остается для меня неразрешимой истиной. Христосом наизнанку, - как если бы был создан не сплющенным, трухлявым мозгом изжившего в себе иудея, и даже нарастившего крайнюю плоть, александрийца, а тем незамутненным, по-стигаритски непризнающим сомнений Сократа и Эпикура, гением языческого эллина, для которого любая неприятность - будь то война с персами, анабасис или разбитый "мерседес", заимствованный "покататься" у Аванеса, - лишь разумный повод доказать, что недостаток, за который тебя порицали, является лучшей чертой характера, пусть даже свидетельством этого будут чума, мегарская псефизма и/или долг в пятьдесят тонн "бакинских", проигранных в один вечер курсантом во все возможные забавы - бильярд, автоматы, очко, рулетку и, напоследок, уже в стельку от собственного эпического мотовства, - шоушилинь .
  
  - Вот! Ты же уже вышел?! Вот и подожди там. Чего тебе дома одному делать?
  - Ах ты ж... А тут мне необычайная масса занятий!! Чтоб через пять минут был. Чё у тебя ваще за дело взялось?! Ты же уже подъезжал!!!
  - Мне это... посрать мне надо...
  
  ...отдельные моменты вырастают в памяти чертополохом, - непроизвольно, горько сечась, цепляясь там, где хотелось бы, должно оставаться забвение бетонной плитой на термоядерном реакторе вроде умерших, но таких еще трепещущих, разворошенных чувств, отравляющих и, в какой-то степени, определяющих твое нынешнее существование значительным радиационным фоном тоски не к месту... Ведь когда-то, пока жизнь не приговорила нас быть взрослыми, мы имели право поступать без оглядки, опираясь лишь на собственную дурь эмоцию и занимая в мире положение вещей, ибо окружающая среда полагала нас детьми и многое прощалось, - даже то, чего мы себе сейчас извинить не можем... Вот зачем, зачем, когда тебе тринадцать лет занимать позицию en garde в битком захлебывающемся электропоезде на пути с дачи, воображая себя Атосом ? Cui bono? Cui prodest? - от совестливых сожалений по сворованной в библиотеке книге "Начальная военная подготовка", нечитанной никем до тебя полвека и именно оттого замеченной пропажей, хотя тебя и интересовало то всего отличие устава военно-морской службы от оного пионерской организации? Где, какая может быть логика вот в том стоянии на сопле - [ε]?.. Или в - единожды! - бессистемном акте малолетней, внезапной содомии, навеянным совместным изучением познавательных пособий и не зашедшему, однако, далее некинга, но тем определившего нашу с Думузи гетеросексуальную участь с глубокой подсознательной тоской по педерастии, о чем он, за полигамностью отношений и успехом у баб, предпочитает не распространятся и забыть, а я не вспоминаю, бережно храня те перипетии, принёсшие ему славу, если не лучшего, то самого давнего друга, чтобы совсем не утратить вкус к жизни оставить в сердце место для тихой грусти, столь необходимой мужчине как послелюдия секса, - так я сформулировал и оправдал себя в глазах собственной, совершенно платонической в тот момент совести и продолжаю придерживаться этого мнения, чтобы был повод попускать салонным беседам недальновидного содержания интимной ощутимости... Или в демонстрации друзьям, знакомым тебе лишь когда ты приезжаешь на лето в деревню, фотографии класса с просьбой выявить самую симпатичную представительницу того пола, о близком времяпрепровождении с которым тебе еще только последовательно предстоит: застесняться, задуматься стороной, возжелать, исполнить, засовеститься, попробовать вновь, неумело обаять, кощунственно разочаровать, наплевать, забыться икотой от застрявшего колом, первой рюмкой с утра, переживания, опять озаботиться, мучительно выворачивая кавычки из "нет" в запятую, за которой будет хотя бы "не сегодня", если не "да", - выпадающее от другой -
  плотной, ширококостной тушей запелёнатой в твою несвежую двумя вечерами футболку, и смотрящей в поглотившую все слова зимнюю ночь, вздрагивающими плечами сознавая, как она нелюбима, - мной заодно - но, отчаянно готовой доказывать обратное насильно выморачивая мужское имущество себе в рот, всей силой собственных челюстей и твоих сомкнутых век всасывая образ
  - вызвавший не только подтекст, но и самое окончание ситуации, начавшейся стуком в дверь его реальной ипостаси, пока эта искала свою развесистую, несмышлёную в искусах грудь на скомканной кровати, чтобы спрятать ее запахом чужого, - твоего - еще неостывшего на ней пота, а тот, воженщиствеленный в короткий халатик в длинных тире, сопрягающие мозг с сумасшествиями ляжки и все-понимающую ухмылку просил пакетик с чаем,
  сотворённой тобой богини,
  этажом ниже смакующей собственную власть вприкусь с вырученным с тебя чаем и падением в пасть влагалища ее жрицы,
  и, отдышавшись, сглотнув слюну, растекавшейся под стволом твоего организма, - - иссекаясь шепотом губ, клеймящих ее - заклавшей предписания контрацепции желанию принадлежать - снегом белое тело, сквозь поцелуи, чужим именем, - - тем крохотным удовольствием, разыгрываемым меж женщиной и мужчиной,
  совершенно ровно, потихонечку, к ней дышащему, без предзнаменований и обрядов, запавшему на койкоместо в ее сердце лишь медлительностью и разборчивым подходом к избраннику той,
  под сводом нерешительности слышащей скрип кровати, на которой мученик её соблазнов воскуривает фимиам и проторяет гнетом путь в места, куда Макар телят не гонял и где, в общем-то, ничего интересного нет, кроме прелюдий и посткоитуального советствования, но, тем не менее, откуда все мы вышли, что говорит о человеке больше, чем весь европейский гуманизм и ключевые посылы Мэн-Цзы...
  и кто силой его воображения дарит счастье сопернице, рыпаясь неумелыми позами в её плоти, словно кумирня в неловких, пугающихся присутствия высших сил, зрачках новообращенного язычника, призванного служить тризну и умирает в ней вздохом, очерчивающим исполненные томления и восстановившим status quo...
  о коем мадмуазель Gaussin говаривала: - que voulez-vous, cela leur fait tant de plaisir et me coûte si peu ; ради которого были придуманы обсценная лексика, углы за гаражами, люэс и прочие венерические искажения натуры, а также лучший способ их профилактики - онанизм, кривляния душой, перпендикуляр полов, разница потенциалов, процесс размножения, значение жизни, мой друг Серега - известный тем, что к тридцати годам ему дали все те женщины, которых он хотел с четырнадцати, и даже те, которых не хотел с двадцати, и даже не только женщины... - и прочая мутотень, паразитирующая на наших кармах, и тем чаще наполняющая наше существование, чем более мы закомплексованы регулярными обедами, избыточными гормонами, страхом перед поэзией и общей замкнутостью нашего тела, безыскусием в отправлении пороков и безвкусицей в их сублимации...
  
  - и оставленной тобой в грохоте трех вокзалов, при входе на Комсомольскую, под кисло-коричневую жижу уходящей в ислам зимы; не нужно было говорить: она уже все знала теми же широкими, - очаровательно-влюбляющими, если бы не их безликость, - глазами, какими встретила тебя впервые, ловившими твой болтающийся взгляд, чтобы пообещать принять неравенство взаимных чувств, а нынче - поставить точку в отношениях, бывших для тебя "на ход ноги", как дешевая водка - легко приобретаемая, но вязко, противно проходящая вовнутрь, слишком бытовыми и истоптанными её простотой, имевшей чрезмерно много пространства для проникновения в окружавшую тебя среду, а для неё не нёсшими ничего нового, кроме очередного кг на см кубический в твердость убеждения, что красивая женщина вообще, и она - в основополагающем принципе. - пугает мужчин и сам факт обладания ею вызывает в них такую гамму эмоций, в которых незрелый, необученный персонаж захлебывается эгоизмом, ибо не находит в себе смысла выражать их надлежащим образом, а предпочитает тайно, в сторону, в конверсациях с себе подобными, нарекать нераскрытую им изюминку "уродиной", "дурой", а то и "козой"....
  ценой в глагол "забить", и найти матримониальный ответ вопросам нравственным и половым, прижав мошонку добровольно кольцеванием, оскопить сентиментальность во имя Талассия, и, кляня сей выбор до конца дней, завечереть каженным бытием на даче, перемывая стклянки выпитых переживаний и выцветшие кости - их причинам, ломкими мощами суетясь между рыбалкой и присмертью, грядкой и атеросклерозом. И один из тех приятелей, рядом шедши ощую откуда-то или куда-то по вяло забетонированной, стремительно умирающей в многолетнем прозябании ростков подорожника тропинке, -
  тот с кем года через два-четыре было приятно философствовать со всей чистотой и непорочностью присущих молодости онтологической пустоты, эмпирического минимализма и эпистемологической трезвости суждений, видевших Сенеку и Шопенгауэра памятниками с надписями или даже просто надписями, и оттого опровергавшим их диалектику, апофтегмы и гномы без ущерба половому созреванию; он, увлеченный полумистикой и замогильностью, заразит меня Кастанедой на три с половиной тома, мы вместе опробуем паркапан пять на полсуток глюков... стоп, стоп, - это же были разные люди! - да, впрочем, такая ли уж теперь разница? - прошлое не требует достоверности, а суть кратка: "если ты несчастлив в этом мире, то уже не будешь счастлив ни в одном из следующих"... -
  
  - хотя, вполне вероятно эта сентенция была произнесена много важнее или менее раньше, на тихой скамеечке, посреди сквера, ухоженного девяностыми годами до полной неузнаваемости мальчишеской памятью, хранившей верность качелям - пусть со скрипом, с тяжелым усилием, но катавшими легкоподъемную плоть, сплошь напоённую фантазиями, не оставлявшими места для глубоких депрессий всех последующих возрастов, проблемно ищущих вопросов на непоставленные ответы - не донёсших свое предназначение до нового поколения и перешедших в совково-капитализм полисемантическим, безмятежным штырем сантиметров на пятнадцать вросшим в темное небо и выщербленной горке, покаявшейся умершему социализму жертвованием на его успение своих лучших частей, собой оставляя лишь неисчезающую во свете и тьме тень на вздыбленном кочками, кончающимся сроком, асфальте; нас было треть дюжины - один, весь в спорте и абстиненции, с творогом за щекой, мучительными жестами в кармане, и вызывающе необнаженной душой перед ликом собутыльничества ещё двоих, скромно вымирающих интеллигентов, без очков и визы в лучшее будущее, но с дешёвым пивом в действительности, медленно уползающей в желудки горьким вкусом отечественного производителя; и последняя, четвертая, - беседа - валялась где-то внизу, под лавкой, у ног, таращась мимо звезд и полнокровной луны в наши облезлые молчанием рты...
  - Все возведенное руками человека сначала рождалось в чьей-то голове. - со вздохом поднял её с земли Шэ.
  - Херота это все на постном масле. В каком-то из восточных культов существует верование, что люди - это сосланные искупать грехи ангелы. Это мне предпочтительнее оптимизма. Если даже я и не небожитель, то все равно верю, что после смерти меня обязательно ждет чего-то хорошее... - она мне не нравилась, но за не имением других, более достойных и прельстительных, приходилось пользовать эту, языком, более возбуждающимся на фильтр сигареты, нежели на ее вяло интересные прелести, но все же принявшим прения.
  - Конечно, хорошее есть. Тебя похоронят, - веско, сквозь трезвость, заметило воздержание.
  - Ну и в буддизме есть всякие голодные демоны... Мне вот лично вообще кажется, что если человек в этой жизни не обретет удовлетворение, то уже нигде счастья ему не будет. - хотел было расцветить тяжёлую тьму предыдущей реплики Шэ, но ещё значительней сгустил её.
  - Шутишь, что ли? Мне теперь, чё, застрелиться? - беседа оказалась беззастенчиво сказочной, обернувшись в такой позе; и этой своей частью - так нагло, демонстративно, выставленной на показ Шэ, - заставила страдать, ибо если она хоть на каплю близка к истине, то надо заканчивать и с нею, и с истиной, и с пивом... впрочем и собой тоже...
  - Да, блин, Шэ, ты скотина и циник. Да еще мажор тлетворный. Садист. И друзей не ценишь. Вот так, бессовестно на больную мозоль. - чавкая творогом резюмировал наш общественный, на троих, разум, в который захотелось влить бутылку водки...
  
  - таковы были его слова, - почерпнутые из то ли рекламы, то ли интервью новоявленного, возможно левитировавшего хироманта, а то и колдуньи, каждую ночь вылетавшую спасать галактику от пытающегося поглотить нашу Землю, и уже оккупировавшего США и иных членов НАТО, вселенского зла, - и от которых стало нестерпимо больно
  : так остро они соприкоснулись с глодавшими мои порывы молодые и страстные, мастурбирующие мечтами, далеко влекущие фантазию перспективами, состоявшимися пока лишь настоящим, располагавшимся в руках и подгонявшим нас взрослеть, далёким от нашего тогдашнего "молоко-на-губах-не-обсохшее" восприятия "счастья", - бывшего еще не пустым лозунгом, но императивным будущим, - так мало имевшего отличаться от сущего - и тем более оседавшим содержанием в прошлое, - бросавшегося нам под ноги с риском для смерти, тем дальше отдаляясь от определённости - чем менее мы его - впрочем, как и само прошедшее, - понимали, скромно ценили и еще застенчивей заслуживали, округляя в синонимичность категории времени и стирая их границы универсальным отождествлением собственных ожиданий, амбиций, тщеславия, любви и надежд с той дырой в пространстве наших жизней, куда они проваливаюсь, вне зависимости от количества снега былых вёсен и осеней, не растаявшего ни в одно из доставшихся нам лет...
  , отчего я покинул его - прямо там, в пыльных одуванчиках и перед пришествием конца отроковичества, ознаменованного прямой поллюцией в гульфик под витиеватость букв из уст Шахерезады... -
  - угрюмые кофейной гущи шпалеры мучительно хотели казаться мало знакомыми с моей бессонницей, обоями в бежевых огурцах выдавливая в реальность бытие, состоявшее на тот миг из соображения о паре фактов: а) я, по всей видимости, по-прежнему я, не взирая на утро под боком, заткнувшее рот перегаром, и инстинкты, измявшие душу адским желанием превратиться в инфузорию или блоху, б) нащупанная моя одетость и чужая кровать под ней не означает, что следует покончить с собой и уничтожить весь мир - нужно разбираться. Постепенно. Процессом. Медленно переводя глаза с собственной головной боли на незнакомые существа, наполнявших комнату, и с течением терций превращавшихся в предметы декора, интерьера и прочей рухляди, вызывая в сердце глубокую тоску от невозможности установить хоть какую корреляцию между ними и мной, я как-то неожиданно ощутил себя человеком без прошлого, забывшегося в памяти мудацким словом "всасывал"... Если начинать от обратного, то следующим за ним явилось "21 секунда". "Всасывал" - "21 секунда" залипло в извилинах, отодвинувших на задний план не поддающуюся в данный момент анализу информацию, собираемую зрением: грандиозной белизны потолок, воодушевляющий на покупку белого слона, угол, в своей прямолинейной, вертикальной проекции заставленный гарнитурным столом, с небольшим пометом стульев, не щадящий иррациональности моего состояния, ковер, услужливо просящийся быть не то исхоженным, не то обоссанным, а то и просто выбитым на улице... и всякая прочая характеристики социалистического реализма, вроде как и ведомые по отдельности, но в совокупности до обиды не сочетающиеся в сознании с каким-либо известным мне местом...
  ...и тем заставляющие смотреть внутрь, в темную пустоту сомкнутых век, наполняя сознание осмыслением той, кажущейся огромной, но теперь - столь крохотной, едва различимой, - грани, за которой ты станешь пустотой, смотрящей во тьму уже невидящих мир зрачков, спокойно пребывающей в гробу, а перед - продолжаешь быть тем же неразъяснённым, не усвоенным тобой "я", за закрытыми глазами так мало - лишь знанием местоимений - имеющим отличаться от глухости могилы...
  Ну да... конечно... кафе-шантан... Кол и Скотинин... две по ноль-пять, кажется, салаты. Деньги кончились. Переход на Курской. Пиво... Спорим, кто быстрее выпьет. Нестыковка - Кол вылил одну бутылку просто так, на время... Она истеклась за 25 секунд, а Скотинин осушил свою за 21... Всасывал... Вроде полегчало, но тревога не отпускает, ибо откуда взялось вот это всё??? - пейзаж: я на фоне delirium tremens...
  - И вот ведь западло: в таком состоянии никогда не думаешь, а если это не я? что если я Мефодий и Кирилл, Ярослав Мудрый или Щелкунчик или Чебурашка или это все вместе взятое, и память выпилили враги православной Руси, поместив меня студентом-алкоголиком в хазу совкового типа, во времена великого коллапса, дабы я, если опомятуюсь, и разгадаю собственное уготование, все равно попал бы в дурку, где, напичканный пилюлями, буду доказывать страшную правду гогучущим жбанам санитаров и охранников, а собственно отведенную мне историей роль проебу; а если нет, альтернативно? Остается затаиться роялью, сказав "да" всей массе людей, утверждающих, что более-менее близко они приходятся мне друзьями, сватьями, снохачами, сестрами, а то и видели меня в телевизоре, назваться Бальдандерсом, и тихо окучивать огород рутины, жить сложа руки, в конце концов, смирясь с амнезией, отнявшей у меня замечательное прошлое с битвами, предводительством и шлюхами autosave"ом... влиться, сыграть предназначенную роль так, что бы в итоге самому поверить в ее реальность и непреложность...
  - Нет, в тех пограничных бдениях мир не распадается, в отличие от кислотно-щелочного баланса в организме, не интоксикируется экзистенциализмом и потусторонностью существования, не кается, не сожалеет, не стремится искать прощения у высших сил, не заходится мучительными стонами души, как это всё обыкновенно случается с бодуна дома и как следовало бы ожидать исходя из качества пораженной похмельем личности, наоборот, ты деятелен, ибо работаешь с конкретикой опыта, утверждающей, что пока ты не в обезьяннике или больничке, все нормально, и ответ "где я" зависит от лица, которое тебе встретится либо на кухне, либо в ванной... Надо лишь встать, закрыть глаза на пару секунд для смелости, и пойти посмотреть с кем ты нажрался...
  - чтобы столкнуться с ним вновь лет через пять между Библиотекой им. Ленина и беспамятством, как потом тебе, с утра, за пивом отрыжкой, под первый эпизод "Звездных войн", закончившийся перемётом на коньяк и жаркой полемикой о творчестве Дмитрия Ревякина, он же и расскажет с той беспощадной прямотой, с какой
  ткнёт пальцем в овал, заполненный лицом девочки по имени, скажем, Иерешкигаль, чьи глаза темнились мглой нерукописных веков, нос был вздернут мраком преисподней, ланиты никогда не знали стыдливых красок цивилизации, бантики, застиранные, в пятнах, сводили судорогой вечность и весь образ слился в неразмыкаемом гештальте моих невротических состояний пятиклассника. Поэт не выбирает музу, и вместо того, чтобы петь о Книде, адамантовом плектре или стуке вальков на берегу реки под струнное нытье сямисэна, мне приходилось елозить ногами под сенью парты, или выгибать спину, избегая провоцирующих тактильных атак - её, видимо, забавляли мои реакции на прикосновения, и в смехе подмечавших её эстрогенные проказы она обретала дешевую популярность и повод сближения с обществом - моральной неустойчивом на ней, растящим слухи из пальца (мол, где-то там за плитами, на стройке, кому-то она что-то показала, а другой видел ее с солдатом, а третий был у нее на дне рождения, и там лично, с ней, играл в бутылочку на раздевания, и видел трусы с прорезью вдоль неизвестного еще нам, мальчикам, органа, а Зина Портнова слыхала, как мама назвала Иерешкигаль малолетней потаскухой...), и рыдающим нравственностью Государственной думы VI сева и lex de maiestate принцепса первого созыва по ея будущему, - а я - неусвояемый сгусток интровертных негативистских фрустраций, исторгшийся из меня лишь много позже при встрече со случайной незабудкой -
  между нами была высота и даль, рокот, мертвое движенье, углекислый газ, в стёклах - дворников скольженье, капель пересказ; день косой, косые струи решетом ручья, отраженьем плоский всуе взгляд из-за плеча; в каждой точке луж и шага брызги колеса, тень дождя и всюду влага и глаза, глаза! - глаза ее мокрого и мёртвого лица ловили меня с упирающегося в небо рекламного щита -
  - фразой "хули пялиться в облака, коль летать не можешь!", где естественно, "облака" были метафорой меня, а "летать" - эвфемизмом древнего глагола futuere , с акцентом на пассивную, притягательную его символику, приближающую его значение к dare ; и все это, конечно не могло вылиться в версификацию или стишки легкого пошиба, но только в сдерживаемое недоумение по части судьбы, распорядившейся мной и моими талантами столь бездарно. Но участь вечной не бывает, все преходяще и провидение одумалось, - под личной вши, перепрыгнувшей с прически Иеришкигаль в салат моего нечесаного волосяного покрова, оно сподвигло классного руководителя Марь"и"Ванну рассадить нас спустя две четверти томлений, надолго укоренив во мне неприятие существ контроверсного личной физиологии пола, - ибо я и так мало разбирался в их играх: резиночки, скакалки, классики, дочки-матери, вышивание овальчиком на пяльцах, выжигание булочек на сковороде и т.п. и т.д. выносили мозг и казались чем-то кощунственным, даже вандализмом на фоне простых и высоко этичных мальчишеских забав (конные бои, палки-банки, войнушка, сифа..., э-эх!) .- а тут еще добавилась общая подозрительность в сфере чистоплотности и вообще прилежания: ведь мандавошки на пустом месте не возникают! И вот конфуз! - сторонний наблюдатель отметил Иерешкигаль - двоечницу, прогульщицу и всяко-разно потускневшей репутацией даму - самой привлекательной... ту, которую в её тринадцать мамаша продала за бутылку водки...
  - ... пришла с улицы, а мать опять зажигала... как его имя-то?.. Энлиль у нее тогда ухожер был... Моя-то дура в умат уже, а этому то ли скучно, то ли приспичило до холеры... предложил выпить. А мне - зачем? Итак уже все эти фестивали видеть не могу. Специально допоздна болталась. Думала приду, лягу, высплюсь... А он за руку тянет. Давай, говорит, тебе можно уже. И не хочется, и не откажешь - страшно. Огромный он был, пузо как у бегемота... Сидит. Рубаха расстегнута. Волосы лесом дремучим выволок наружу. Чешет под мышкой чего-то. Скалится золотым зубом. Ну я вроде сослалась, что устала и в школу утром. Ну да там бесполезно уже все было... Села. Жахнула одну. Размякла немного. А он уже руку на коленку. Я-то понимала, что все уже, - не отвертишься. Хотя надеялась, что может, ужрется еще с одной-двух. Похихикала как могла на два стопаря. Повело сильно уже к третьей. Ну он-то синь-не-синь, а просек. Целоваться полез. А рыбой воняло от него... жуть... я его пихнула, а он видать не понял, и съездил мне оплехой так, что я со стула упала и вырубилась вроде не намного... Очнулась от боли - пыхтит уже сверху. Прямо на полу, на кухне... Я глаза закрыла, чтобы хоть рожу его не видеть ... А он сильно датый уже... не выходит ничего у него... Вылез вроде из меня. Схватил в охапку, усадил на табурет, и давай мне хозяйство бесцеремонно в лицо пихать... Я-то что? Совсем девочка еще - не понимаю чего он хочет... а он со своим, всем в крови, близко так, - от вида одного тошнит, а мне и больно еще, не так чтобы совсем, но чувствуется... А тут: открывай рот, говорит. Я только спросить "зачем", а он уже вогнал мне... И это вот всё, и последняя плохо зашла, и он еще до самой глотки... короче сблеванула я, прямо ему туда... Ну он конечно, прифигел, от такой эксцентрики, по зубам мне заехал - уже не так сильно, - и побежал в ванну... Ну а я в прострации полной... Глотнула из горла, чтобы в себя прийти - не помогло. Даже помню, киклькой какой-то заела и отползла спать как была - во рвоте сверху, в кровище снизу. Рухнула на софу и вырубилась... Помню потом раза две еще блевать бегала... Энлиль еще приходил, но, видимо, я так комнату провоняла, что он больше и не стал... Прошипел только, чтоб матери не говорила... "А то убью!" - это я точно запомнила. А мне по такой жизни, не по фиг ли? Но матери все равно не сказала...
  - в четырнадцать - rumors had it - она попала в колонию за проституцию...
  - до пятнадцати, наверное, как-то это все было... скучно что ли?.. Без удовольствия. Ну, приходили эти козлы к матери как на канвейр. То один, то другой. Пили же постоянно... Мать сдавать уже стала. После литра на троих, брык - и засыпала. А ухожерам, оно понятно, не это же надо. Большинство, конечено, побаивались - видят, девочка еще... Ну как: понамекают по-разному, а мне оно надо? Но были и понаглей. Особенно после водки, те, кто покрепче. Мол, че я зря тратился что ли? Мать твоя вон развела меня на бабки и отключилась, давай, ты отрабатывай... И приходилась. Честная давалка была. Дура. Один раз, правда, чуть не влюбилась, как маленькая. Пришла компания - на кухне - коромысло вешай. В подпитии естественно. Ну я как обычно, по-тихому хотела в комнату проскользнуть, нет - заметили. Давай, говорят, присоединяйся. Двое их было. Один хам, второму лет под тридцать. Невысокий, но чистенький. Вроде как не совсем еще в загуле. Глазенки уже залил, язык заплетается, икает чего-то. Мать чего-то держалась. До последнего. Пока первый ее не уволок. Мы, значится вдвоем остались. Этот - Андрей его звали что ли, - вроде как протрезвел немного. Стал чего-то рассказывать, так, что даже слушать не противно. Военный оказался. Ну короче выпили с ним, потихоньку, я разогрелась, он на уши подсел - в общем ничего, понравился. Особенно на фоне обычного хамла. Ну, думаю, дать ему что ли? Для разнообразия. Он видно, что хочет, но боится спросить. Ну я так под столом сначала ногу свою выставила к его поближе. Он сначала подергался, Потом, после пары стопок, обвыкся, сам стал руками по мне шарить - вроде как незаметно ему казалось. Ну я чувствую все - нахлебалась уже, надо на боковую ползти. Ну так и говорю ему - пойдем, говорю, трахнемся. А у него водяра что ли не туда пошла. Он как взбрыкнет - как, говорит, так можно! Ты, говорит, девочка еще, тебе беречь себя надо и то да се. Я прифигела. Ну, думаю, мудак полный, иди ты лесом. Я говорю, спать, а ты как хочешь. И ушла к себе. Только разделась, в кровать нырнула - появился красавец. А мне на самом деле уже на фиг он нужен. Сделала вид что массу давлю по полной. А он видно еще накатил, и такой подсел на койку, руку запустил под одеяло и начал там шарить. И тут видно ему совсем припекло и он уже одеяло откинул и как увидел меня - аж затрясся весь, Ты, говорит, такая красивая. У меня таких еще не было... Я прямо обомлела, глаза открыла - а у него реально слюна течет и руки дрожат. И вот так вот как-то приятно стало... Офигенное чувство, когда понимаешь что тебя мужик хочет. Не по-скорому отыметь, как тряпку, а вот именно, что до соплей. А он - давай удивлять дальше. Трусы стянул с меня по-быстрому, ноги раздвинул и башкой мне туда. Я как-то прихерела от такого этюда. Э, спрашиваю, ты че творишь? Он чего-то мямлят в ответ, типа, сейчас, сейчас все здорово будет, и я чувствую, что он мне там елозит чем-то. Потом только догадалась. А тут - необычно как-то. Накрывает даже. Какой-т теплой волной, как в ванной после двухсот грамм. Он там еще причмокивает. А мне-то что делать? Ну я откинулась на подушки и лежу ощущаю новые впечатления. На самом деле, никогда такого не было. Вот даже не то что он там лекалил, - у меня потом покруче были полюбовники, - этот, особо и не умел даже, да и кончил быстро - а вот именно то, с какой он силой меня хочет... Дал прочувствовать себя бабой... И вот такая благодарность меня взяла, что я ему еще потом так отсосала, как никому. Не знаю, понравилось ему или нет, но я бы себе пятерку поставила... Потом видела его на улице пару раз. Не то поздороваться, даже не взглянул... Ну и, само собой, какая школа? Школа жизни - вон она здесь на койке... Забросила конечно. Пока с утра оклемаешься, приберешь, уже и мать припрется с собутыльниками. Я бегом - на улицу. А там что? То же самое... То менты, то урки, то просто гопота, мелочь какая-то... Всем одно надо. А мне бы пожрать бы, да поспать. Сбежала бы, да куда? Было и в подвалах спала и на чердаках. Да все равно, хоть подмыться-то надо? Нет, конечно, когда в компанию веселую прибьешься, там, где пацаны нормальные - то все ничего. И поржешь и пожрать че дадут, и песню на гитаре споют, и не лезут. Так, дашь кому разок по пьяни, он и счастлив. Но это редко когда получалось. И вот эта вся карусель так и кувыркалась, пока Нергала не встретила. Шла с посиделок, они на машине ехали. Страшные такие на вид, абреки черные, жуткие даже. Остановились - давай, говорят, покатаемся, Ну мне чего? Я уж такое видала. Мне бы не домой только - там уже так все постыло! Села к ним. Конечно тут у них коньяк откуда-то. И там же на заднем сиденье вдвоем меня стали лапать. Ну понятно, надо им дать. С мужиками-то как? - им если не даешь, свирепеть начинают. Особо эти черные. Ну, ладно, говорю, только по очереди. Не, отвечают, щас приедем на хазу и там тебе все будет. Приехали. Квартирка ниче так, опрятная. Еще выпили. Ну и пошли. Нергал первый был. Так, ничего нового не показал. Поскакала я на нем минут десять и точка. А ему - вперло. Хочешь, спрашивает, со мной только будешь? А я ж их знаю, они вроде как и делиться не любят, а то и правила у них есть - обязательно всем попробовать надо бабу. А че нет-то отвечаю? Ну и под тему еще его отоварила как могла. Он уже после второй кончины оплыл весь. Давай, грит, оставайся жить у меня пока. А там посмотрим. Ну и выпер он тех двоих, - уж не знаю че он там им навешал, а я так и осталась у него. Нормально было. Адекватный мужик оказался. То в кафе сводит То на рынок за шмотками. Я так вроде отмылась, приоделась, жрать начала нормально, даже сама себе радовалась в зеркале. Мать навещала пару раз. Еды там ей приносила. Она, кончено, психовала, скандалила, типа вернись шалава домой. Ну а что мне дома делать-то? Месяца три так пожила. А потом как-то Нергал притащил каких-то знакомых. Ясное дело стол, закусь, выпивка. И не знаю как так получилось, но короче, то ли он меня продал, то ли проиграл. В общем, забрали эти его приятели - даже имен их не помню. Трахали всю ночь, так что к утру в больницу свезли. Ну неделю я отвалялась. Думаю, всё - к матери обратно. Ан нет. Нарисовались эти красавцы. Давай, говорят, работать выходи. Я глазами хлопаю - куда, говорю, работать? Они заржали дико, - в офис, отвечают, карандаши точить... -
  - и еще года через два, в шестнадцать, я видел ее на скамейке перед парадным, бяше не праздной, скупо, возлияющей сикеру в одну харю, и только по ее вздувшемуся животу, обильному количеству окурков и оставленным на ней взглядам можно было судить, что еще совсем недавно рядом с ней были мужчины, отлучившиеся, вероятно, за водкой верой в лучшее будущее, чего ее натура, месяце так на шестом, не желала им представить... -
  - Где-то полтора года отработала в шалмане этом. Ну а че? Работа как работа. Иногда придавит, а чаще - рутина, как у всех. Да и сравнить не с чем. А потом накрыли нас. Не знаю че там случилось: вроде и ментам платили, и крыша серьезная, а все равно приехали - и всех повязали. В отдел свезли. А чего с нас взять-то? Начальник там один - мамашин ухлестыватель, заскакивал пару раз, узнал. Иди отсюда, грит, - неча потаскухой подвизаться. Найди себе чего-нить нормальное. Я, конечно, дура, но так и не поняла, че он тада к матери ходил, и на меня еще метил. А тут воспитывать вздумал. Да и черт с ним. Ну и пошла я... куда-куда. К матери конечно. Та - в крик. Мол, два года шаталась, мать не нужна была, а теперь приютить просится. Мне-то эта курва старая то же не уперлась. Уже подыхать пора, свечки ставить, а она все завязать не может с козлами своими. Но жить-то надо где-то. Да и на что-то тоже. Ну мать пристроила меня полы драить в больничке. Понятно, не деньги. Мне-то много и не надо. А тут Вита позвонила - хохлушка, в шалмане вместе тусили. Предложила проехаться на заработки. А че? Нормуль. Съездили, оттрахали нас на даче трое козлов. К утру собираемся. Витка им - давайте, платите. Один ей зарядил в ответ ногой в живот. Баран ей-богу. Она, главное, приперлась к нему спросонок, он глаза продрать не успел. Ну я вижу, что не маза здесь. Поехали, говорю. А та - нет, пускай заплатят. А я уже в дверях толкусь. Смотрю рядом их куртки висят. Говорю ей - позырь по карманам. Может есть че. Ну и точно. Что-то около пятиста баксов нарыли и тихонько свалили. Так оно и пошло. То в кабаке кто зацепит, то просто на улице, а то вызвонит какая подруга. Заплатят - хорошо. Нет - сами возьмем. Не всегда правда прокатывало... Помню с Машкой-дыркой сидели в кабачном. То да се. Нарисовались двое. Вроде приличные, хотя кабак дерьмо. Выпили, помчались на дачу. Тачка у них крутая была больно. Ну и там все как обычно... Баня, водка, ужрались крепко все... По заре Машка меня толкает пойдем, грит, че покажу. Заводит меня... то ли чулан там у них был, то ли еще че. Короче вижу коробка полная баксов. Я ей, дуре-то говорю - на фиг, пошли отседа, денег уже заплатили - не жадные мужики были. Нормально отоварили. А она - нет. Я таких деньжищ в жизни не видела! Давай по пачке растянем! Я ей: дура. Тебя закопают за такую пачку. А она - как найдут-то? Месяц не покажусь на районе, где их зацепили, как меня искать-то будут? Я короче, плюнула, и ушла... А недель через пару красавцы мне в дверь позвонили. Открываю - и на тебе. По рылу. Нашли конечно... Че меня только? Не знаю, можт более приметная, а то еще как. Хазу всю перерыли. Я им пытаюсь объяснить, что я-то ни при чем, а они как увидят, что в себя пришла и чего-то сказать хочу, сразу пинают, чем попало и спрашивают всё где деньги. Я им - отдышаться хоть дайте. А сама кумекаю, кровь харкая, сдавать Машку-суку или нет... А они мне - шприц и хуяк, дурь какую-то ввинтили по вене... Да, понятное дело, сдала, - да и без дури сдала бы, а херли - я партизан что ли? Пионер-герой, бля... - чуть живая была... Они меня с собой в машину и Дырку искать - я же адреса её не знаю. Часа три мотались, Звонили кому-то всё. А из меня кровища как из трупа. Перепачкала им всё. Ну они короче выбросили меня наконец где-то. А про Машку потом, говорили, в лесу нашли. Отъебанную и избитую. Ну так я с дурами перестала шататься. На фиг оно мне надо. В больничку на месяц загремела. С Гугалану там познакомились. Вот так и бывает - судьба как за руку ведет. Он-то врал, конечно, что с гайморитом от армии косит. Я потом только узнала, что с передоза его откачивали. А тогда... посиделки, разговорчики, портвешок, гитарка... медсестры с санитарами с нами тусили. Но у них-то все работа, то к одному, то к другому. И мы как-то с ним вдвоем оставались... Об одном побалакаешь о другом... Сошлись, в общем. Не то, чтобы влюбилась, а так - чего-то обычного захотелось. Вот так чтобы как у всех: парень, совместное бытье там... Его через неделю выписали. Так он захаживать ко мне стал. В-общем, как я вышла - к нему сразу и поехали. Он с бабкой жил. Та уже на ладан дышала. Аккурат где-то через полгодика окочурилась. А я как раз залетела от него. Как? Черт его знает. Гугалану же паразит не сказал ничего... хотя и я о себе особо не распространялась... Ну чего там. Пару месяцев нормально все было... Я в палатку пошла работать, он типа, грузчиком что ли. А потом, приходит как-то раз с дрянью какой-то. Давай, грит, попробуешь? Ты такого кайфа еще не видела. И чек вытаскивает. Я ему: ты че, совсем поехал? А он все свое. Я ему талдычу, давай лучше водки, если тебе по сухому никак. А он - нет, попробуй ширнись. Я плюнула пошла проветриться... Зима теплая была. Компашки какие-то. Я к кому-то упала. Выпили. И так чего-то меня херово накрыло: вот вроде как нормально все было, нет, надо ему козлу наркоту притащить... Чего не живется? Накушалась короче ликеру какого-то. Потом водка еще была... Трахнулась там с кем-то, все как обычно... Утром прихожу - ну конечно красавец мой никакой. Где была, спрашивает. Я его послала с наркотой его. Он в ответку. Разругались. Я дверью хлопнула - и к матери. А там всё то же. Ну а что? Куда? Гугалану через день объявился. Давай, говорит, возвращайся. Я сорвался разок. Но не могу без тебя. Вот тебе зуб, завяжу. Ну завязал... ну как, у наркот-то оно бывает? Конечно пересел на водку. Я-то выпить тоже не дура. Но он кушал ее литрами. Но терпимо было. Пока не поняла, что залетела. Главное - не знаю от кого. То ли с тем козлом на лавке, то ли от своего. Но Гугалану обрадовался. Вроде как. Во всяком разе про аборт ничего не сказал. А потом праздник был какой-то, то ли просто попойка... Короче, пришли друганы его, сам он на смене был. И как-то так душевно посидели. Конечно жахнула я. Ну а чё одной как дуре, терёзвой сидеть? Пошли на воздух. Еще сгоняли. Уже темнело, Гугалану должен был подъехать. А мне то ли от водки, то ли еще от чего, вот захотелось. Прямо бешенство матки какое-то. Не знаю, чё нашло такое... И эти дружбаны - там двое уже осталось - заигрывать давай. Понимают, что им сегодня уже ни с кем не обломится... И заходы начинаются, типа между собой... А ты пробовал с беременной? Нет, а ты? Я-то одного знала... так, видела пару раз... Да и он, видно, знал чем я жила... Ну и чего? Дала короче... Со всеми вытекающими... Ниназу - так его Гугалану хотел назвать, дремучее имя... - конечно так выкидышем и подох. У меня тоже каких-то этих инстинктов материнских особо не было - не смогла, так не смогла. Природа значит, взяла свое. Да и Гугалану не особо расстраивался... Так вроде и жили, пока мать в ящик не сыграла. А там - что? Похороны, родственники какие-то понаехали, и как-то вроде отношений с ней уже не было: последнее время совсем из ума выжила, курва старая. Но так вот посмотрела на неё в гробу и так че-то себя жалко стало. Одно слово - тоска дикая взяла... Запила короче в дичь, так что ноги отнялись, и свёз меня Гугалану в больничку. А там ясен день - сплошь нарики. И лечат меня, а тоска не отпускает. Нинка со мной в палате лежала. Бесбашенная шалава вот абсолютно. Ничё в голове нет, ничё не страшно... Её родители упекли, типа ребелитироваться. А она в тихую, то у медсестер реланиум выпросит, то че посильней, то хахль ей чек подгонит, то сама чего замешает и наварит... Смотрит-то я никуда... никакая... Предложила. Давай, говорит, подруга, надо, а то так и сдохнешь от печали. Ну я и рискнула... И вот оно как-то и покатилось. Там же как - раз попробовал, неделя прошла всего, а ты уже всё. Без кайфа никуда. И главное даже не сама наркота прёт, а трах по ней - в такую мазу. Вот да, тогда поняла, что зря отказывалась раньше. Ну и само собой, как выписали - я так сразу чек взяла, дождалась Гугалану с заботы и давай грю - милый, трахни меня по полной. А он и сам вроде как втихую развязался... Зажигали мы конечно, круто... Деньги? А чё, я то на трассе постою, то в кабаке кого зацепишь, как всегда в-общем-то. Ну и он то же, там магнитолу стянет, здесь барсетку... Кайфное время было, пока Гугалану неотганджубасился... Не знаю, можт, изначально слабый мотор был, потому и боялся... Ну вот как-то два чека накатили с ним, и в постель конечно... все как всегда вроде было, а тут у него пена пошла изо рта, задыхаться начал... я сама не врубаюсь че делать-то? Пока допёрла, пока приехала скорая, конечно его уже того...
  и, наконец, в восемнадцать - её ли? твои? -
  
  - есть в наших ларах два предприятия, зачастую трагически оканчивающиеся для впрягшихся в них. И если даже после четверти века ношения портупеи некоторые избранные все-таки сохраняют (или приобретают благодаря опыту) остаток разумности, - позволяющий в дальнейшем закрепиться им в социуме и даже неплохо там процветать, разъезжая на экскурсии по точкам наведения наших ракет, скажем, в окрестностях Serravalle, где они покупают со скидкой скепсис в части адекватности целеположения государственных стратегических задач и весело мародерствуют на благо турецким производителям в рамках, установленных визовым режимом и гражданским законодательством ЕЭС, или, допустим, в Детруа, оглушающий их неожиданным прозрением: ведь у нас есть весьма ценный, но игнорируемый правительством союзник, которому и оружие поставлять в обмен на бананы не надо, ибо он использует своё да так, что промышленный ομφαλός США можно уничтожить в считанные годы голыми руками, с помощью одного лишь universal suffrage, - то бюрократия уже через два года напрочь выжигает какие-либо остатки логики... Вступая на место в присутствие, человек может быть сколь угодно громадно образован и житейски подкован. Его движущий мотив чаще необъясним и выражен прикладным героизмом и желанием жертвенности во имя сообщающими ему гениальные планы и эпохальные цели тщеславия... Но первое с чем он сталкивается - это необходимость примирять самое обычное, рациональное явление, безусловный факт которого доказан, с элементарными нормами поведения номенклатуры. Вы точно уверены, что параллельные прямые на плоскости никогда не пересекаются, и, следуя данному постулату, пишите одно исследование за другим, одно письмо за следующим, доклад за докладом, обосновывая необходимость внедрения этого принципа на законодательном уровне, ибо за тем и пришли, чтобы исправить известные постоянно пересекающиеся прямые в плоскости российского социума и в перемычке мозгов каждого его члена. Но... сначала ваш непосредственный шеф вкрадчиво толкует: мол, так-то оно так, и может быть лет через двадцать мы к этому и придем, но сейчас никаких революций, развиваться следует строго эволюционно, согласно распоряжению 245-р от двенадцатого четырнадцатого двадцать пятого. Хорошо, соглашаетесь вы, уже немного устав от бессмысленности пробивания бумажных стен канцелярии в них же вырождающимся воодушевлением, и выдаете на гора сравнительный анализ зарубежного опыта, концепцию законопроекта и сам проект касательно приведения в соответствие аксиомы "дважды два равно четырем" и существующей нормативно-правовой базы. Нет, говорят вам, не всё так просто. Ибо существует мнение альтернативное вашему, в кругах несравненно более близких к руководству страны, но более отдаленных от образования и предыдущего профессионального опыта, нежели ваши, и вот там, выше, полагают, что да, вероятно, где-то за западными рубежами родины и есть державы, живущие по принципу "дважды два равно четырем", но это ОТНЮДЬ не означает, что эта формула доступна и применима к народу нашему, столь разнообразному и великому... - ведь вы даже не привели аналитических выкладок того, что внедрение её не вызовет массовых волнений скота в калмыцких степях или геологов на Крайнем Севере, - это же тоже НАШИ (и скот и люди), и мы должны печься об их интересах в равной степени, пусть даже они (интересы) не совсем их, а г-на У, чья компания на родственном и, - тем, увы! - нерасторжимом союзе - связана с депутатом Й или вице-премьером Х. Засим, давайте искать компромисс. Мы, к примеру, со своей стороны готовы принять и "дважды", - если Минфин сверстает с таким показателем бюджет, и "два" - если Министерству экономики не придется перерасчитывать инфляцию, - и даже "равно" - если Министерство культуры не найдет это непристойным, а Комиссия по этике не сочтет экстремизмом. Но вы уж будьте любезны, скорректируйте "четыре" как-нибудь еще. - Так, чтобы вся формула прошла согласования в ведомствах и профильных комитетах думы. Немного почесав мозг, - еще находясь на первой стадии превращения из homo sapiens в red tape - вы пишите "дважды два равно четырем запятая два нуля" и отсылаете проект гулять по министерствам, охладевая к нему всё сильней по мере накопления официальных отзывов и уже совсем забываете про него, когда он застрял в администрации президента на полгода и - вдруг! - получаете шок, увидев его в первом чтении, - ведь общего с вашей оригинальной идеей осталась только принадлежность к арифметике, - не успеваете оправиться - прямых противоречий исконному вашему постулату вроде как и нет - и к третьему, как его опубликовали в официальном вестнике в виде "семьдесят два минус двадцать шесть меньше чем пять в квадрате", Здесь наступает вторая стадия преображения, на которой, в отличие от первой, вы уже полагает себя идиотом, а всех - верхом совершенства, пока, по истечении некоторого времени, - тем дольшего, чем лучшего вы были мнения о людях, - вас не осеняет: из ста процентов различий вашего оригинала и конечного продукта восемьдесят пять будет откачено и попилено, а оставшиеся пятнадцать послужат сомнительным удовлетворением тщеславию пары депутатов и одного молодого замминистра, упражняющихся в недополученном образовании практикой законопроектной работы... И дальше... наступает жизнь обычного человека, ибо, если вы хоть чуток цените собственный ум, - ведь он, - как это не прискорбно прозвучит для некоторых, - прежде всего, способность сформулировать и обосновать собственную точку зрения, как говорил Фукидид, исходя из минимум информации и применяя скорейший и простейший анализ, - как устами очкастого студиозуса из Бауманского, уточнял Веллер, - и хотя бы для самого себя, - как дополнительно отсебячю я, - то следует забыть свои высокие чаяния быть похороненным у Кремлевской стены и идти пастись краем, желательно как можно дальше от тех сусек, где наскребают извилины чиновникам и муравою ропщет пропаганда...
  
  - после всех "вспышек слева", КМБ, нарядов, тумбочек, хождения строем по дисциплине и всего разложенного по полочкам, по командам - туалет, подъем, отбой, обед, разойтись, вольно, после упорядоченного приказами мира, после расписанного уставом быта, "гражданка" в первом увольнении предстаёт иным измерением, где всё, - слишком всё - от жестикуляции в разговорах до свободы послать всех в пять букв, встать и уйти куда не глядели глаза, - так неправдоподобно, что достаточно просто сидеть - хоть до дыма в заднице, охеревая от сплетения слов, образующих загадочное, вскользь различимое наречие, от перебранок, взаимных подколов, наездов и периодически возникающего всеобщего ржача, причины которому он не находил и оттого со страхом - перевариваемым то в злость, то в обиду до невидимых слёз - примерял на себя, пока наконец не выдохнул, после очередного взрыва хохота, - "чего вы, козлы, ржёте! Я вообще окапываюсь на "отлично", за тридцать пять минут! А вы..." - не найдя продолжения, доступного их пониманию, он сел обратно (слегка смутившись оттого, что стоял) и погрузился в лучезарное ликование внутри себя, медленно, но глубоко и очень тонко, со вкусом, с удовольствием собственного превосходства, постигая как все вокруг, включая недодраенное очко унитаз в сортире туалете, не знают жизни - - таким, - с квелой улыбкой дегенерата, опустошенным взором и слегка оттянутой к коленкам челюстью, - выглядел Амаушумгальанна среди торжища грехов, в субботу, 12 ноября 1994 года, прибывши на побывку прямо к себе на квартиру, едва успевшую освободиться родителями, ради соединения киннора и небеля вчерашними друзьями по двору, вдруг, за какие-то полгода -
  
  ведь, право, никакой иной период жизни, - измеряйся он в часах, годах или даже парасангах, - не образует столь громадную разницу, столь эпохальную пропасть, столь выраженную штрихом упований и пунктиром противоречащего ему роста демаркационную линию между здесь и там, едва минувшим и чуть свершившимся, окончившимся и продолжающимся, покинутым на век и веком остающимся... там покинуты... рыдания вслух, наизусть и беготня по траекториям радостного визга, непосредственность действий и безответственность проступков, включая карбид, брошенный в лужу под ноги бабке, санкционированный эгоцентризм и угол, как противоречивая мера его ущемления, прекрасное далёко и стремление перешагнуть, обрасти близкое настоящее хотя бы в пролежнях фантазий, наполнявших тихий час... там ссохлись морщинистыми трещинами пластилин нелепых выражений несносного, по причине юности, характера и дружество, связывающее до гроба с любым, волею дорог разделившим твое текущее развлечение, скорбь или хулиганство, там вершила судьбу совершенно платоническая совесть, наносившая румянец соприкосновеньем рукавами уроками в соседних кабинетах, между которыми медленное тленье твоего отражения в -
  мелькнувшем кратко, вспышкой, ненарочно, всерьёз и разбрызгавшимся по стендам, воплям играющих в сифу семииклашек, строкам учебника, неоткрытым таинствам грядущего, шумящего переменой в этой весенней четверти одиннадцатого класса, пыльному плинтусу и - каплей, мельком - по тебе, ... - на долгую секунду, - пока её пальчик в кровавом маникюре не захлебнулся в перевернутом листе, -
  чувстве, сокрытом чопорной - скрещенными ногами в красных туфлях и чёрных колготках, опустившимися плечами под белой блузкой, опёрешейся на подоконник талией в синей юбке и навешенной над хрестоматией головой без мысли о тебе - позой, никогда не разожгло этого Чувства в ней, - к тебе, по крайней мере, - но только обольщало желанием сбыться оветом, ответным, - ведь это во имя него, ради тебя, - казалось там, в актвом зале, через два места слева, - её руки подтягивали платье, вырезая в реальность - из непозволительных, никогда не унижавших плотской поверхностностью желания, не расстраивавших гармонии увлечения, образов, - мякоть стёгон... столь влекущую, дразнящую, манящую, что ты - хоть убейся о парту! хоть лопнись генетально! хоть уройся каляным, непослушным, негнущимся, неберущимся взглядом в пол! - не знал, не мог, не умел, не хотел что с ней делать... а здесь... - здесь всё случается проще... скользящие подолы встречаются так часто, что перестаёшь искать их значение, - призыв? намёк? неловкость? искушение?, - и весь их романтический флёр растерян познаниями о содержимом под ними, здесь толстеешь пузовом нервом и уплотняешься кожей, обрастая пофигизмом и циничностью в извращенных, бытовых формах, предаваясь неге на подушках в соскальзывающих с жизни промежутках между работой, здесь за знакомыми по слуху вещами открывается гардероб Пандоры, грехи из которого оказываются нам так под стать, здесь... всё, что представлялось оттуда изумительной тайной, до чего хотелось дотянуться, вырасти, понять, приоткрыть, отведать, испытать... это всё как-то стремительно матереет, уплощается, изъедается, истрёпывается и изнашивается вместе с нами до костей, до гроба, до той тонкой нити, что всё не рвётся и продолжает обольщать нас надеждой, чреватой жизнью и верой, пахнущими смертью... и отсюда там нам будет казаться единственным местом истинной любви, любви к одному человеку - непонятому во всех его капризах, пререканиях и истериках, оставленному между запахом запеканки и шкафчиком с шортами, которые надо переодеть преодолеть ради ненужного ему времени вдали от дома и близких... человеку, тождественного нам именем и воспоминаниями... которого мы бесконечно и торжественно продолжаем терять здесь...
  
  превратившихся
  в катал,
  Колька-пузырь, при игре на бас-гитаре вместо медиатора пользовавшийся ножницами, на спор съевший как-то живого тритона, и известный подлым приемом залеплять в снежки камни, стал крутить напёрстки на платформе Сетунь,
  пацанов,
  Жора и Гандон, - славившиеся (и оттого неуважаемые) уебанскими шутками, типа плюнуть в рот, сорвав шпингалет, взломать дверь в сортир, когда там кто-то мирно и мерно оправляет нужду по-большому, зачмырить пятиклашку, обсифачить харкотиной дверную ручку в подъезд, нагадить кому-нить на половик и поджечь прикрывающую дерьмо газету, сморкнуться в почтовый ящик, затравить котят крысами в подвале... - представляли себя членами бауманской бригады, что подтверждал
  барыг,
  Ы, - года три назад ради удали взобравшийся на тридцатиметровую опору ЛЭП и помочившийся оттуда, променявший мне на кассету сраный деревянный автомат, который сломался почти тут же, и отказавшийся дезавуировать соглашение - видевший их на рынке, где он сам торговал всякой мелочёвкой, собиравшими мзду с точек,
  фраеров,
  Трезор, жравший лампочки за трёшку, вечно передергивавший в сику, за что не раз огребал, получивший как-то раз по уху от водилы КАМАЗа и угодивший в детскую комнату милиции за всех нас, вовремя сваливших после успешной атаки "танка" противника кусками обледенелой грязи, подсел на игровые автоматы и пару раз уже взрывал кассу, за что был разыскиваем по всему городу не то армянами, не то чеченами...
  мажоров,
  Тёма-водяной, любимец одноклассниц и дам более младших возрастов, которому мы успешно и периодически меняли бутылку самогона на литр коньяка, выкаченный им шприцом из папиных запасов, и когда-то упавший в котлован, полный весенней воды, при игре в салки на сваях, поступил в один из модных университетов и уже скакнул на наркоту, о чём мы еще не догадывались...
  лохов,
  Камин, с которым швыряли батарейки с окна во времена, когда среди тотального дефицита родаки заметили, что ты стал жрать слишком много яичницы, и, в целях экономии, отказали жертвам молодецких проказ в шансах не умереть от меткого попадания, и с которым как-то раз чуть не сожгли его балкон, стреляя "катюшей" по воздушным шарикам, - пошёл прилежно спиваться на студенческой скамье...
  и иных субъектов разгосударствленного народного хозяйства, как-то огрубевших, чем-то заматеревших и объединившихся лишь его персоной, вернее простором его двухкомнатной жилплощади, предоставлявшим широкие возможности для необузданных гормональных приключений, каковые и было решено тут же, после выкушанных поллитра, поехать поискать, желательно в виде баб, как подсказывал им общий курс развития вечера. Делегировали троих, как оказалось, не самых лучших, ибо оставшиеся успели надоесть друг другу: их ожидание сгустилось в тяжелые мысли о преходящем: дружество, приобретенное в инфантильных забавах, распадается тем скорее, чем быстрее индивидуализируется опыт самостоятельной жизни, чем дальше пути, - бывшие когда-то одной площадкой, одним двором, - разбегаются, петляя в проблемах и их решениях, у каждого - персональных; и сойдутся ли они вновь, зависит лишь оттого, насколько близкими по образу действия способами будут они преодолевать дороги судьбы... Банальность этой мысли, скрытой за чередой блёклых тостов, неискренних смешков, заплесневелых анекдотов и тривиальных эскапад, и нашедшейся в голове, однако, не у всех, требовала продолжения, а кто-то его хотел просто по неоднозначности характера. Димон-Камин и Амаушумгальанна, вычлененные из сообщества по собственному почину, берегли время, более интересное им на двоих, чем разделённое на всех, и по мере возможностей, состоявших в "по две пива", разломали по матери устоявшийся лед в общении, сойдясь на том, что "какие-же все стали мудаки", и оставив про себя, по отдельности, святое, только и поддерживающее нас на этой выщербленной лестнице и тем умалчиваемое даже внутренним голосом, суждение: "как ни крути, а я, блять, всё-таки один д"Артаньян остался"... С подправленным настроением, немного конфузясь от фантазий, предвкушаемых надеждой на то, что жеманницы уже на месте и ждут, и ждут именно их, чему свидетельством их высоко поднятое мнение, основанное не только алкоголем, но и на последнем свергнувшимся в ум заключении. Дверь открыл Трезор. Красный и возбужденный он прошипел: "бля... пацаны! Вы бы видели кого они притащили!.." [...] "Сука! Педерасы!" - мутно выругался Амаушумгальанна, спуская в унитаз использованные презервативы минутой ранее подобранные им в комнате, и под веселый росплеск канализации прошел в ванную. Склонившись над раковиной, там сидела Иерешкигаль. Изломленная, тонкая фигура. Её плечи, измазанные бесформенной, серой, как жизнь, ободранной модой и вкусом, кофтой, потрескивались - не звуком, но едва уличающим движением - угольками, - - брошенными в неё потугами на самоутверждение загнанного вусмерть мальчишеского задора, не имеющего раскрыть в себе мужество, иначе чем забористой, через слово, матерщиной и беспорядочной, абы-кому, но по-взрослому половой, связью, и там, - в полостях её сноровистого тела, знакомых если не с лучшими, то более умеренными образцами мужской состоятельности - - так скучно умирающими, что - ему казалось, - она блюёт, не в силах выразить сравнения другими, менее масштабными средствами... Их взгляды встретились и не разомкнулись, на миг, в зеркале. "Привет", - выдавил он. "Угу" - панибратски кивнула она и опустила голову. В ней не было ничего нового... В нём колыхнулось всё то же отвращение. В отражении он видел как чужая, остывшая сперма ползла из ее рук по девственной белизне эмали и, подхваченная струей, уносилась в темное перекрестие стока. То сочетание молочного с белым, то ползновение вязкой и тягучей субстанции по вогнутой радости раковины, вкупе с тем её наклоном головы, видимым лишь вздрагивающей прической, та поделённость её на четвертых с иррациональным остатком, которым мог - может, прямо сейчас - стать он, - наполняли его воображение вполне порнографическими визуальными коннотациями, - дополняясь крохами её прошлого, о которых он слышал, и которые могли быть всего лишь слухами, но так влиста, в масть ложились на ситуацию, - зовущими - - натянутым жестом одинокой в своей эрекции конечности - - причаститься единолично картинам, нарисованным ими, дрожью пробегая по нему от маковки головы до неприличия, граничащего с неразмыкаемым - без помощи рук - прещением непристойности, поддерживающим штаны ... И кем-то подсказанный мотив овладевает им, вкладывает в ладони ему секущиеся волосом плечи, разворачивает её, и страстно, и мучительно - не то покаянием от непризнания её соблазном, женщиной с большой буквы, не то извинением за преданное, насилуемое страстью отвращение - впивается лобызанием в её разверстые уста, - искрящиеся каплями омовений, - с цепи спуская тонны накопившихся гормонов, смывает с губ её вкус хлорированной воды, беззубой совести недоиспользованного презерватива и кусочка впечатления, застрявшего между ними, и нежно - как только способен девственник, тяготящийся своим статусом, но более - страхом недодать любви - кисть языка мазками обещаний накладывает масло беззвучных ласк на холст истоптанного - но не её - удовольствием лица... Подняв веки он очнулся от транса и спешно, - предваряя мгновением поднимающийся на него её, будто разгадавший все его чаяния, взгляд в зеркале - неожиданно для самого себя, смутился, покраснел от натюрмортов, озарявших его скудное существование едва ли секундой ранее, и спрятал глаза в её засаленное трениками колено, пребывая в непокинутом ещё возбуждении и в жалости к себе, не"обанному, не осмеливающемуся предложить этой легкой, доступной женщине то, что ему стоило бы слишком долгого, полного стыда и раскаяния, разговора с совестью... "Я всё", - вставая, зачем-то произнес её глухой, пропитый грехами голос и поднес - на 378 кабельтовых ближе к его устраивающейся уже на ночь прорасти щетине, чем мыс Дежнева к Аляске - физиономию, оставлявшую так мало места его иллюзиям ...
  
  - тот лик был мерзок, как мои планы на неё...
  
  ...Адская гадливость восжглась из пепла краткой комы. Мельком незадержавщееся лицо - сияющее ему в упор всем своим прошлым, всеми вшами, чертями, мужиками, сплетнями, - столь несправедливо близкими к истине и тем вросшими в него, - отталкивающе знакомое и жизнью неизвестное, с кривой, озлобленно-наглой усмешкой, изодранной о тени чьих-то чувств, осклабившейся искоричнево-жёлтыми, прокуренными зубами, с одутловатыми, невыспавшимися или непроспавшимися ланитами, с пустыми, бесполезными очами, и помятыми изношенностями под ними - заставило его посторониться и оставить как можно больше атмосферы между собой и нею и, на всякий случай, задержать дыхание. Без спроса схватила полотенце. "Сука", - выдавила она мимо, в сторону... - "Ну не козел же!" - Амаушумгальанна не мог не согласиться, беря в ладони мыло - "Просила же, не снимай гандон!"... - сейчас он уже искренне боялся, каким-то ловким, athwart оборотом ума ожидая приглашения на "потрахаться" с её стороны, и подыскивая весомые причины спрыгнуть с такой перспективы... "Или хоть в рот не кончай!". Он спиной и частичкой зеркала, упавшего на хрусталик отражением застывшей в проёме спины, огорчился её продолжающимся присутствием. Невидимая, но ожогом ощутимая рука легла ему на плечо. "Слушай, - чешуйчатым, шершавым звуком лились слова, - я пойду поссу, а ты скажи Ветерану, чтобы зашел ко мне в комнату". - и, без паузы, но словно вернувшимся назад, в давно прошедшее, в школу, за одну с ним парту, в своё растерянное девство, во вновь обретенные надежды, в невырванные злобой дни, в ненавязчивость и безразличие со-классных отношений, совсем другим, свежим, без накладок опыта, помех практического блядства и наложений заматеревших тембров голосом добавила - Хорошо?!"... Он не успел задеть её взглядом, засмотреть в ней изменение, измерить удивлением: на оборот его головы смолчала лишь тыльная часть её фигуры... И узкие плечи показались ему изглоданными тоской этого мира по чему-то искреннему и настоящему, тоской столь глубокой, столь неправдиво честной, что выразить её мир мог ей только похотью самцов. И покачивание бёдер - уставшее и скрытое бесформенностью одежд - бессмысленной, сотни раз обманувшейся и тысячи - обманутой, но продолжающей пребывать, верой в любовь. И весь обыденный, удаляющийся силуэт, хрупко исчезающий во мраке коридора, - той ниточкой, что заставляет человека жить... Откинув эту невнятную жалость, не желая в полупьяном состоянии разбираться, кто её объект: он сам или Иерешкигаль, Амаушумгальанна протиснулся в будущее, на кухню, где одинокий Димон рассматривал стопку, вертя ее пальцами в разные стороны. - Ну как, поучаствовал? - Мрачно вопросил он. Отрицательно мотнув головой, Амаушумгальанна чокнулся бутылкой с пустой тарой Димона и опрокинул в себя белую жидкость из горла, после чего сел на табурет и закурил. Молчание обгрызало души обоих: одного душили вопросы, но из уважения он ждал; другой избегал ответов, как будто предощущая недоброе, имеющее обнаружиться через неделю, когда мать не найдет двух золотых колец и цепочки... - Слушай, Димон, а кто, блять, такой Ветеринар?..
  
  - Ну и что? Ты где?
  - Еду! Ты ещё там?
  - Ёптыть... У меня дома нет, я вот в пивных ларьках живу...
  - Дома, то есть, уже?
  - Нет, ну а где?
  - Слушай я сейчас буду... Посмотри там в окно. Места для парковки есть? - От сука. Щас сорвался и побежал...
  - Через скока ты бушь? Их уже точно не будет, когда ты изволишь прибыть...
  - Ну ты посмотри... Я через десять минут стопудово подъеду...
  - Ну чё смотреть? Были там места. А когда ты объявишься, неизвестно что будет...
  
  В нём - если кривить сердцем и опускать принципы - кричащее изобилие множества достоинств, оценить которые в полной мере женщинам мешает излишне трезвое отношение к жизни, провидению - иные, более ответственные и благодарные души, а нам - людям тождественного ему пола - чувство неловкости за собственное убожество, тем более досаждающее нам, чем менее правда [его] слов смежуется с истиной жизни - наших, столь много опровергающих, и его, - так мало доказывающей... и потому повод умолчать о них находится более чем веский, и мы бы непременно им воспользовались, если бы не загогулистые наши ручонки, спопустительствовавшие настырности, корявости и бессистемности лучших его черт, буквами распечатавшимися на сих страницах, поспешествуя заныкать совесть автора, а именно:
   ретивый, по-многослойному полиморфный и разносторонний оптимизм, порой на грани здравого смысла (а в нём его на два рассольника, которые я съем*), включающий а) убежденность в том, что семнадцать, черное, выпадает каждые три часа, если пить шампанское из горла, и не прекращается никогда - если через соломинку; б) слепую надежду на всё-ещё существование в России-матушке целомудрия в среде дам с хорошим образованием, качественной генетикой и с отсутствием физиологических изъянов и матери, и на одной из таких он обязательно женится до своих сорока и её двадцати пяти лет - (чего ради, увещевал ему я, родился ты не в той эклиптике, и, может быть, как все мы, вообще зря) и в) всю его жизнь до сих - как быстро они не меняются - пор;
   скромность - он всерьёз и надолго утверждал, мол, ни одна дама, бывшая со мной в простынях, никогда не забывает уроков любви, оказанных ей и более в жизни не встречает даже близко лежащего пыхтящего к его искусству подобия... что, впрочем, по всей видимости из мести - под шофе и после разрыва с ним, - ставилось под сомнение счастливицами, изведавшими его страсть на себе; в чем-то дополняемое, а во многом и противоречащее
   la callosité romantique : запятые смысла , усмешки Бога, градусы похоти и критерии кретинизма беспощадно и постоянно кружили ему голову; - никаких норм и правил, или хотя бы видимости системы в избирательности сих приложений романтической натуры у него не существовало - ОНА могла быть брюнеткой, блондинкой, рыжей, кривоногой, обременительно тощей, искусительно жирной, с вызывающей грудью, косорылой, без сисек, вчера въехавшей соседкой, давно не встречаемой одногруппницей по детскому саду, ведущей в телевизоре, едва знакомой по паре слов, брошенных в эфир пять лет назад при входе в подъезд, племянницей коллеги родителей, миражом, фантомом или даже дверной ручкой... при всем том, он совершенно не был волокитой, потаскуном за каждой юбкой или ёбарем-террористом... просто обстоятельства его участи складывались так, что рядом всегда была какая-нибудь девица, в крайнем случае - он придумывал её сам... и всё равно у него далеко не всегда срасталось благодаря его педантичной рассудительности и претензии на баловня судьбы: по свойству характера и образования в тот момент, когда кокотка или инженю уже готова была бы пасть в объятия соблазна, когда все её "нет", созвучные мужскому "да", оставлены позади, в кино или кафе, когда сомнения в нужности процесса склонились в твою пользу, когда её натура сдалась, одернула покровы и осталась украшенной лишь тем, чем скупа природа, когда нужно только собственно начать... он приподнимал верхнюю половую губу таинственной пещеры и... зорко вперивался наблюдением во глубину ибирских труб, ища проявлений хламидиоза или уреаплазмы... да-да, представь себе, лежишь ты вся такая уже с прудиком через край, готовая к лучшему - а он таки смазлив - облизанная его взглядом и разутюженная руками, свежая, из душа, в интересе продолжений томно приобнажив зубы языком и вся купаясь в тонусе... и тут на тебе: вместо органического, материального, ортодоксального коитуса с проникновением, имеющим размазать тебя по кровати, отключить сознание в адову бездну оргазма, в тебя входит ощупывающий, словно миноискатель, взгляд и методично рыщет орошенную возбуждением поляну так настоятельно, что невольно твоя заводь иссыхает раньше, чем ты ловишь себя на мысли: а правда, столько уже лет, а я может многое пропустила и там есть чего интересное?... И даже более увлекательное, чем секс - если он так завис?
   восприимчивость к инновационным доктринам, - вряд ли есть грех легче: при упоминании инопланетян, оставивших на планете Земля золото с целью самоуничтожения человечества, измученного алчностью, нужно просто мягко сменить тему на что-нибудь про решение Шварцшильда или теорему Гёделя, хотя лучше про Теорию струн; но всё же... при всей её незначительности, мозг этой темой выносится беспрецедентно, ибо раз подслушанная в телевизоре, она дополнялась и прирастала личными додумками Кули-Энлиля до действительно глобальной проблемы всего человечества, распознанной лишь одним его представителем, что вызывало глубокое уважение к его высокому уму, не находящего иной пользы в своем предназначении;
   монетарная безалаберность, - деньги - мусор, и тут комментировать нечего, если бы Кули-Энлиль так относился только к своим сбережениям, но... приезжая к нему в гости...
  а ему довелось служить в столице былыхъ приличий, когда часть нашего общества могла выйти на крыльцо летомъ, в собственномъ имении, оправить архалукъ с обтерханнымъ подоломъ въ фестонахъ, оттянуть мизинецъ, поднимая чашку кофею ко рту, зычно крикнуть "Кузьма!" и вопросить новостей в форме месячной давности французскихъ газетъ, закурить табаку, предвкушая долгий знойный день с прогулкой по английскому парку, аперитивомъ и обедомъ из пяти блюдъ, к которому сказался быть соседъ Томской и вечоръ, и балъ у Ростовцевыхъ, и графиню Анну, давеча передавшуюся короткой запиской со скрытымъ скромностью намека обещаниемъ приясть ласки на качеляхъ. а большая и незаметнейшая - роптала, порою бунтовала и копила в себе злость для будущих виселиц и расстрелов; в городе, являющимся одновременно окном, колыбелью, тенью медного всадника, происком культуры, твердыней милитаризма, кладбищем лучших начинаний, источником сырости и прозябания (в её же следствие) и единственным касанием Европой Этой страны... в городе, купаясь в агломерированных курортах которого, ты искал души своей сокровище в трусах курсистки по фамилии Лиза, стоя по грудь в озерках, а находил мурашки, влагу терпкую и таинственную, сожаления на старость и ΑΛΗΘΕΙΑ ΕΝ ΟΙΝΩ ,... в городе, где можно заблудиться, стоя на месте, и не только в пространстве, но и во времени; где для того, чтобы попасть на улицу Мончегорская, нужно двигаться ночью, против ушедшего за горизонт солнца, стараясь не спотыкнуться о поребрик луны и аккуратно огибая фортепьяно в квартире девушки Тани, не давшей тебе на Финлядском вокзале, потому что в Швейцарии не разрешили пока однополые браки и эвтаназию, а у себя дома - из-за несогласия с некоторыми формулировками Фихте; где, собираясь в Эрмитаж посмотреть на фламандцев, ты вдруг оказываешься в Красном Селе, подметающим беговые дорожки, на которых подавилась позвоночником Фру-Фру и маршировал Лейб-гвардии Преображенский полк, хотя ты вовсе не военнообязанный, а ПХД с Твоей, лично твоей субботой, находятся в таких же непересекающихся пространствах, как автор этого произведения и миллион талеров США... в городе, на периферии которого ты пьёшь пиво [название выпущено в целях недопущения рекламы], считая оное лучшим на свете, в лучах только что открывшегося его производства, ещё не испорченного разгильдяйством и леваком... и тебе шестнадцать, и жизнь только впереди, и Бакунин много интереснее Демокрита, помноженного на Бердяева, ибо не читан, и данная конкретная точка на берегу Финского залива, - -будучи пятой в твоих физиологических пространствах и скамейкой - в Петергофе, уцелевшей благодаря тому, что местного дворника Федорыча отлучили от активного участия в реставрации и он просто лежит в десяти метрах от тебя, и, будучи опьянен радостью от проживания на околице культурной столицы, даже пахнет не так сильно, как было бы возможно в состоянии его труда и отдохновения от оного - - кажется тебе лучшим местом в мире, хотя бы просто благодаря твоему незнанию инициативы Марины Салье, внёсшей в Ленсовет официальную клевету на не то зам мэра, не то под-губернатора с фамилией, созвучной Дао... и факту ожидания ракеты до центра под проливным, но неожиданным дождем; и, по прибытию на той, дождавшейся тебя, ракете, весь вымокший, ты идешь не в кафе, где нужно взять хотя бы бутерброд, чтобы посидеть в собственных, не устраивающих хозяев заведения, целями, а в кинотеатр, ибо билет на Феллини стоит дешевле хот-дога в формате двух сосисек политых кетчупом и подаваемыми одновременно с, но пространственно противолежащими нарезанными ломтиками булки; и там, ты осознаешь, что "Восемь с половиной" созданы именно для того, чтобы транслироваться на рваном экране, не тем шести людям, пятеро из которых занимаются чем-то, приближенным к сексу, причем способами, не вызывающими желания присоединиться, и сидящими в зале в основном сзади, но для тебя, насквозь недвусмысленного, настолько заботящегося об эстетическом удовольствии соседей, что на снятие двух сапог вместе с носками, отжимания и переодевания на последние сухие у тебя уходит времени, ровно умещающегося между начальными и финальными титрами...
  ...любой из друзей максимум через сутки после прибытия начинал жить в долг, даже располагая изначальной суммой в размере, достаточном для месячного пропитания поселка городского типа в Африке; что, впрочем, не портило ни удовольствия, ни отношений;
   языческое отрицание влияния похмелья на судьбу и творчество:
  - Вот я, лично, не вижу иных резонов для Одина вешаться на Игдрасиле, кроме как бодун.
  Кули-Энлиль резал пельмени, сморозившиеся в один большой комок. Получалось у него плохо, но было ещё хуже взирать на это, ибо - отчетливо ощущалось мне - если я сейчас не перестану смотреть, то один такой пельмень может выпасть из меня.
  - Не понимаю я ваших страданий с похмела. Физически - это да. Интоксикация, сивушные масла в организме по-любому не способствуют счастью... -
  Пребывая в терминальной стадии протрезвления - то бишь в здравом уме - происходящее виделось мне осознанным сном, где я вроде как и участник, но всё-таки наблюдатель. Тысячи маленьких чертенят звонко и без устали ковали орудия пыток в моей голове, пока её обладатель пытался сделать невозможное: забыться глубоким здоровым сном на короткой и узкой тахте. Двое из рогатой своры каким-то образом сбежали из ада черепной коробки и материализовались рядом, на кухне, в телах как бы друзей.
  - но вот это ваше моральное разложение по-утру соплями мне совершенно не понятно, - веско орудуя ножом, высказался Кули-Энлиль.
  - Хм... Вот взять, к примеру, Августина, епископа Медиоланского. В "Исповеди", на многих листах, он сокрушается по собственных поступкам, в которых прелюбодейства было не более, чем у недоросля, случайно сковырнувшего крайнюю плоть. С точки зрения рациональных оценок - такое самобичевание безусловная ерунда. Типа, нравственное флагеллантство. Но этика, как и её частный случай - религия - имеет дело с предметами абстрактными, иррациональными, стремящимися к субъективизму... Возьмем, допустим, "стол". Нам обоим понятно семантическое исполнение этого слова, ибо оно соотносится с конкретной вещью, постигаемой нами визуально и осязательно. А если мы обращаемся к внутреннему миру человека, то здесь и начинается сбой: любовь, совесть, душа и тэдэ - несут в себе не информационный, но аффективный заряд, и оттого каждым трактуются субъективно, Ты не можешь в жестких формулировках языка сообщить мне собственное восприятие чувства, - фактически любого - возникающего в тебе. И я тоже... - продолжал Иезекииль .
  - Ну отчего же? Радость, счастье, и уж тем более угрызения совести - вполне себе интернациональные понятия...
  - Ока. Дай мне определение любви? Лаконично вскрывающее суть.
  - У-у-у... Задолбали... - промычал я... - Ты сам-то можешь дать дефиницию стола? Лаконично убивающую суть? - и перевернулся лицом вниз, пытаясь подушку воткнуть в уши.
  - Так об этом и речь! Четкость предметов не равнозначна размытости чувств... Можно показать звезду, машину... тот же стол, но нереально обозначить впечатления.
  - Что за ересь? Мужчина и женщина целуются в засос - вот тебе демонстрация любви... Некий придурок ржет по каждому поводу - на тебе радость...
  - А с чего ты взял, что поцелуй касается любви? Ножки и столешница - признаки стола, а поцелуй... Она может быть проституткой или теткой, страстно мечтающей выскочить замуж за последний шанс. Он может просто хочет затащить её в постель или поскорее распрощаться и не обидеть... Да и затем, само по себе проявление чувства является следствием... Радостным можно быть от того, что тебе дали премию или потому что у соседа прорвало трубу... По внешним признакам не отличишь же. Отсюда у многих церковников проходит мысль о том, что самое сильное наказание - это ощущение греха эмоцией Христа... Таким образом, передать внутреннюю, имманентную рефлексию лингвистическими средствами невозможно, ибо терминология заканчивает работать там, где мы покидаем сферу внешнего мира... Следовательно, невозможно тебе объяснить синдром похмельной нравственности, если ты сам его не испытываешь...
  - А мне оно мне и на йух не уперлось. Меня удивляет, откуда оно у вас.
  - Душа, коллега, душа... жаждет очищения... Орошения молитвой...
  - Изя, друг мой, что за толстый поповский троллинг?
  - Он, сука, по сусалам хочет, - Иезекииль по-серьёзному напрягал и без него в колдобинах мою бошку...
  - Но правда, посмотри, почему версификаторы используют язык образов? Все эти тропы, гиперболы, метафоры, мейозисы, литоты, дисфемизмы? Именно в целях поиска наиболее оптимальной передачи ощущения. Отчего почти вся переводная поэзия есть срань господня? - От машинальности перевода. Поэзия - это запечатленное чувство, и ничем, кроме как собственным ощущением, переложить его...
  - Водку будешь? - мягко перебил поток красноречия Кули-Энлиль, и улыбательно, со всем удовольствием от текущего существования, - в котором было и теплое, дружеское, местами даже сострадательное, презрение ко мне, физиологически недостаточному и оттого страдающему тяжким бодуном, и ласковый, снисходительный пониманием укор по адресу Иезекииля, спешащего говнобайством заткнуть свою зависть по пропитому вчерашнему вечеру и заставить нас сожалеть, что это прошлое минуло без его участия - посмотрел в этот мир.
  - Водку?.. Теплую?.. С утра?.. Из мыльницы?.. - плоской, кем только не всунутой в рот шуткой, попытался стать нормальным Изя...
  Предупреждая следующий вопрос я промычал как можно более отрицательней, но, видимо, переборщил: басовым, предвещающим тяжелое наследие настоящего, колоколом булькнуло у меня над ухом. Присев, я тут же осознал, что всё вертикальное крайне порочно в своей сущности, и как-то совершенно не скоординировано с плоскостями реальности, в которых мне комфортно, о чем сотрапезников уведомила рыгательная нота, нежданно вывалившаяся из меня...
  - О, брателло, а тебя прёт!
  - Иди ты! - это был тост. Контрабандно, вопреки всем усилиям организма запретить ввоз алкоголя на его территорию, вошла в меня рюмка распаляющего горячительного нектара... Но был я не в раю, и нектар оказался цикутой, и по всем персональным впечатлениям я тут же должен был героически скончаться, и спешно приступил к почиванию в Бозе, повалившись обратно на тахту. Шторки век сомкнулись, заставляя действительность превратить меня в океаническую безграничность, колыхающуюся безбрежной поверхностью тела меж пятью материками и готовую исторгнуть из себя все основы жизни, явись на то малейший внешний раздражитель...
  - Воззри на сей скорбный предмет - не избегая пафоса, пережевывая пельменем вкус водки, не угономливался Изя, - тлетворность, в коей он прозябает тем глубже, чем обильней были надежды, ради достижения которых он и впал в неё...
  Иезекииль не был идиотом, просто его до почек, насквозь пробирало на пару суток то, что он читал в конкретный день или накануне. Профетическое гонево, охватившее его, уже мало достигало моего сознания, затребовавшего меньшей значимости в ощущениях вследствие растечения пятидесяти грамм по сусекам здоровья: теперь я затаился болотом, недвижимым и нерушимым в полной своей ненужности обитателям, - водяным, лягушкам, да пиявкам - - фу, какая гадость! - , природе и антропогенному воздействию, генерируя где-то в своих обеднённых кислородом глубинах лигнин, из под многокилометрового пласта которого последыша - торфа, просто ради несносного желания оставлять последнее слово за собой, шепот булькнул поднимающимся на поверхность метаном -
  - Я тебе щас палец сломаю - так тихо, что пролетавшая на бреющем полете муха не заметила колебания звуковой волны, и спикировала прямо в закусь...
  - Всё равно. Это мусор. Просто мазохизм какой-то. Положим, нажрался ты, и что? Чего убиваться по этому поводу?
  - Да на самом деле, я не знаю... Может это разница этических потенциалов... Вспомни, когда ты перевернулся на машине, - при том, заметь, - не на своей, а на выданной тебе компанией, тебя гнобило?
  - Ну как. Если честно, парило только как разрулить ситуёвину, чтобы страховка покрыла...
  - Вот и сравни... Тут когда просто уснешь на полу, в джинсах, десяти сантиметров не добравшись до кровати, весь следующий день опасаешься выйти на улицу, думая, что весь подъезд видел твой косяк, да или просто терзаясь совестью...
  - Вот почему?! Откуда тут совесть?!!
  - Да почем я знаю? Сам мучаюсь ответом... С одной стороны, можно сказать, что укор исходит от нравственности, заложенной в тебе - не в тебе, поскольку, будь я на твоем месте - по пьяни угандошив казенный автомобиль и ещё потом гайцам втирать, что ты трезв как никогда в жизни...
  - Ха-ха... Они же поверили!
  - Угу, за тридцатку или сколько там?..
  - Полтос.
  - Во-во... так вот, я бы на твоем месте отрезал себе мошонку, утопился в ванной или, как минимум, уехал на севера...
  - Вот-вот. Вместо того, чтобы решать конкретную проблему, занялся бы самобичеванием, лежал бы пару суток под подушкой, а потом нахрен уволился бы... И смысл?
  - Сугубо практически ты прав. О том и толкую. Здесь мы подходим к тому, что с другой стороны: откуда взяться этой нравственности? И почему тебе она не присуща? Хотя вроде бы: ты не уголовник, не убийца, грудных младенцев по ночам не ешь, девок по скверам не насилуешь, инцестами не увлекаешься... Или, может, мы про тебя чего-то не знаем?
  - Хе-хе. Ага, я по пятницам выхожу бабулек доить...
  - То есть по большому счету, моральные установки у нас принципиально не отличаются, а восприятие именно вот этого эксцесса жизни перпендикулярно...
  - В основе вашего мазохизма лежит низкая самооценка и неудовлетворенность собой...
  - Как у тебя все легко получается!.. Разливай, думать будем.
  - В конечном счете - самоедство. Корень тут - "само"... Давай, за солнышко!
  - Бр-р-р. Криво зашла.
  - Откуда оно берется? Излишняя зацикленность на себе. Эгоцентризм, как основа восприятия мира...
  - Ересь несёшь. Я же тебе говорил: это этическая норма, непонятно откуда взявшаяся. Нужно уяснить только истоки её...
  - Да при чем тут... Вот было у тебя, когда с похмела надо на работу, а там - завал? Начинаешь двигаться, крутиться и ничего, никакого депрессняка, никакой шуги, никакого угнетения, ничего нет...
  - Ты начинаешь вещать как психоаналитик. Ещё раз: вопрос не в том, как из этого выходить, а в чём предпосылки. Почему тебе похер, а мне и вот ему - нет?
  В моей трясине что-то шевельнулось. Будто кто-то пнул ногой.
  - Мне сейчас тоже похер...
  - Во! - вишь!? - Пока он мучается физиологически, никакая мораль не упёрлась!
  - Твой критицизм маргинальный. Когда тебе отпилили ногу, понятно, что о любви не может быть и речи.
  - Что за тупые аллегории?
  - Нет, я пытаюсь вернуться к парадигме диспаритета чувствований. У Леонида Андреева есть рассказ "Красный смех" - ты не читал, прочти, обязательно. - Чудовищно страшная вещь. Он как бы транслирует ощущения одинарного человека о войне; вернее пытается передать то, чем она есть с точки зрения лица, никогда не принимавшего участия в боевых действиях, но исходящего из нравственного посыла, естественным образом негативного к ней. Рассказ появляется в газетах во время Русско-японской войны. Так вот, на меня, читателя, не видевшего окопа и артобстрелов, произведение оказало крайне гнетущее впечатление. Ужас, рождаемый описаниями смерти и убийств, перекрывается кошмаром от идиотизма происходящего, - чего ради? Во имя каких целей? Но офицеры, сидевшие под Мукденом, дружно покатывались со смеху, читая рассказ в листке, - для них, воспитанных убивать, это были бабские охи тыловой крысы, никогда не нюхавшей пороха. Понять можно и их, выполняющих работу и не имеющих времени на мораль - если перед каждым выстрелом они будут, как Раскольников, размышлять о своих правах на убийство, то это уже кровавое шапито, а не война, - и интеллигента-художника, выдавшего абсолютно сгущенную картинку боевых действий, но тем не менее, раскрывшего весь их кошмар и безумие. Но, черт возьми, эти две противоположности не складываются в одном!..
  - А с чего ты взял, что одно? Может быть, есть две категории людей - долихоцефалы и брахицефалы, неандертальцы и кроманьонцы, гвельфы и гибеллины, чижики и пыжики...
  - Да ну-уу-у... Это диалектика. Вспомним Рождественское братание.. Любой солдат вполне способен увидеть перед собой не врага, а подобного себе... человека, оказавшегося в этой резне просто потому что ему до чертиков надоел рутинный досуг, необходимость зарабатывать и обязательство кем-то быть в принципе; и тут, в кровавой бойне, он с одной стороны, как пьяный, волен действовать по обстановке, и он меняет, искажает, обновляет ценности: убийство - уже не преступление, а слава, честь, почетная работа по защите родины, грабеж и насилие - не криминал, а заслуженные плоды победы, и сам он - не рецидивист, а гордость своего народа... но если он посмотрит в глаза противника, задержится перед выстрелом на мысль, то всё это уплывёт от него. Он станет опять обычным Петей или Францем, пашущим пять дней в неделю, выпивающим по пятницам и причащающимся по воскресеньям, тем, чья жизнь уже выучена наизусть тысячелетиями ему подобных, и, в принципе, уже прожита, уже продана судьбе за маленькие радости, которые он успеет разглядеть только в старости, когда не останется даже здоровья, чтобы получать новые незаметные развлечения... Или же, он пройдёт войну, вернётся к миру и преобразится в Ремарка или Хемингуэя, опишет все пережитые страдания, нравственно обосрет войну, вдарится в алкоголизм, столь славно ложащийся на приобретенный пацифизм и будет обличать старых пердунов, посылающих молодежь умирать, ради того, чтобы увеличить собственные финансы и отыметь их девок, оставшихся без потенциальных возлюбленных... - Иезекииль вдруг обнаружил, что находится тет-а-тет с собственной речью - Ау, Кули-Энлиль, ты где?
  - Коней привязать ходил... - Тот появился, подтягивая ширинку. - Круговорот аморальности в природе, говоришь...
  - Не-а. Нет. Просто получается, что этика статична. Стагнационна. Можно сидеть под баобабом, внедряться в нирвану и формировать философию. Или там, пастись в пустыне по акридам и постигать святого духа. Но как только - весь облаченный в высокодуховную этику - ты возвращаешься в мир, и хочешь ему откровенничать достижения - тебя сажают на крест. Потому что мир требует действия. А действие - какое бы то ни было - приведет к ломке нравственных барьеров. И оказывается, что с богом общаться можно только за десятину, в определённом месте и под чутким руководством наставника... И так, получается, во всём, во всех сферах: белый свет требует адаптации, адаптация означает действие, действие начинает искажать нравственность...
  - Давай, выпьем. Честно говоря, я потерял нить рассуждения. Ты о чём?
  - Блин... Грубо говоря, вот у тебя есть специальность. Берут тебя, допустим, на высокую должность в какое-да-нибудь министерство.
  - Вообще-то я и так для Минздрава кучу всего пишу...
  - Да? И чего именно?
  - Ну они заказывают разные приказы, постановления...
  - Ну хорошо. Взяли тебя в Минздрав. И вот ты, весь в прекрасных идеях, пишешь расчудесные регламенты и нормативы, а они все стопорятся.
  - С чего это вдруг?
  - Да потому что нахрен они никому не уперлись.
  -Хм. И чёй-то они не уперлись?
  - Какая разница? Просто потому, например, что всем завидно, что ты такой охуенно образованный и умный. Или оттого, что другие, альтернативные твоим проекты принесут больше откатов. И чего тебе остаётся? - либо забить на свои убеждения и тоже работать нормально, как все, либо хлопнуть дверью и уйти.
  - А где проблема? Возьму и уйду.
  - Ёптыть. Ладно. Зайдем с другой стороны. Ты - писатель. Вот как писателю тебе хочется заваять охренительную книгу. Исполнил. Но редактор тебе говорит - нет, мы это издавать не будем, не выгодно. Вот ты поправь здесь, там и тут. Чтобы получился детектив или женский роман. А тебе претит. Ты хотел писать книгу, а не детектив...
  - А-а-а. Но так это рынок называется. Это всё твой личный выбор. Хочешь ты бабла или ещё чего...
  - Сам ты рынок! Речь о том, что нравственность, этика - это идеализм. Теоретика. В конечном итоге - иллюзия. Если бы Сократу не меценатствовали, он стал бы вором, чтобы остаться философом...
  Слова их, вылетая отдельными камнями из фраз на поверхность моего бытия, шумно плюхались в унывающее сознание, затянутое ряской дрёмы, так и не переходящий в сон из-за их бубнежа и бесконечного звона головной боли, к которой, впрочем, я уже начинал привыкать.
  - Почему такой стояк с похмела? - на краткий миг колючие бубенчики в мозгу раскололись тишиной: наступило мимолетное облегчение, которое следовало закрепить сигаретой... да, да... никотином... и леший с ним, если дальнейшее усугубится... как будто первый раз...
  - Полагаю, это конфликтующий диссонанс... - изрек голос Иезекииля...
  - Чего?
  - Между обличающей совестью и неподкупной святости плотью...
  - Кули-Энлиль, буду тебе крайне признателен, если ты уберешь этого пидараса.
  - Не могу.
  - Почему?
  - А его нет.
  - Кого - нет?
  - Педераса нет. Вообще никого нет. Ты здесь один.
  - А ряска?
  - А ряска есть. Но не тут.
  - Не выноси мне мозг. Он и так болит. - повернувшись на бок, я обозрел одиночество и слегка прихуел.
  - Пельмени хочешь? - ворвался в пространство Кули-Энлиль, оставив меня в смятении по поводу предыдущего диалога, который, по всей видимости, застрял на миг в другом измерении.
  - Вы где были?
  - Здесь.
  - Чё, глюкануло? Белочка не пробегала?
  - Ну тебя, Изя, далеко. Сглазил ты своей философией. Наливай лучше.
  Мы выпили. Иезекииль и я закурили, отчего в комнате и в головах прояснилось, так, что я даже смог внести свою лепту...
  - Изя, это всё, нахрен, взросление. Этика работает только тогда, когда ты не знаешь, что она существует. Вспомни себя ребёнком. Понятия искренности и честности не были даже порожним звуком. Ты хотел солдатика, и порядочно, честно, искренне устраивал истерику, если его не покупали. И в том рёве ты выражал все свои эмоции - ведь ты бы так не плакал, иди речь о другой игрушке, но вот именно этот - которого ты видел у Вовки и захотел - солдатик, тебе позарез как нужен... И вот за эту самую откровенность тебя начинают воспитывать.
  - Ха! Вот мы с братом как-то стали кидаться щебенкой в машины. Ведь реально прикольно - попасть в проезжающую машину. И ни о чём, в смысле последствий и мотивов, не думаешь. Просто прикольно - и всё. И увлекает! - А попасть в стекло? - вабще таски!
  - Выпороли?
  - Ну да...
  - ...Вот да, начинают воспитывать. Углом, ремнём, лишением подарков, внушениями - этого нельзя, так некрасиво, тут себя не ведут, так не какают - обучают тебя лжи, двурушничеству, притворству... Одним словом, - жизни. А ты же остаешься собой, сволочно честным, любя истязателей души твоей бескорыстно, просто за то, что они есть. Ведь как бы тебя не наказали, всё равно самая страшная мысль в тебе - если они уйдут. Или постареют. Или того хуже - умрут. И ты прощаешь их искренне и ежедневно за всю ту дурь, которую они вбивают тебе в голову...
  - Хм. За родителей.
  - Угу. Поехали.
  ...- И вот ты понимаешь: ты, нафиг, матереешь. Обрастаешь цинизмом, матом...
  - Да ясна уже мысль твоя... Ты хочешь сказать, годам к сорока мы перестанем мучиться совестью с похмелья?
  - Не перебивай. Сам узнаешь. Подтвердишь мою точку зрения практикой. Так, вот, если тебе повезло, и у тебя нормальные предки, доведшие тебя до окончания школы - то самостоятельная жизнь виз-а-виз с тобой предстаёт совершенно иной, да? - Ты нежно, платонически любил одноклассницу. А тут, где-нить классе в десятом, оказывается, что она даёт. И как даёт! И главное - кому? - не тебе, а каким-то уродам. Именно - не одному. И ты, сам ещё девственник, не укладываешь в мозгах: как широкое существительное "любовь" сопрягается с куцым глаголом "ебать"? - при том, что последний ты использовал исключительно междометием в ругательных целях, чтобы оттенять себя от восьмиклашек и быть вровень с улицей. Да и чёрт бы с ней. Пусть она шлюха, шалава, курва, мать её, но тебе как жить? - с пониманием того, что любая последующая твоя любовь будет оканчиваться тем же глаголом? Как в принципе можно влюбиться в девушку уже прочувствовавшую этот предикат на себе? И, опять-таки, - не с тобой.
  - Да блин, всем известно: все они - шлюхи.
  - А тебе не было!.. Но ты сам, личным опытом: одна, другая, третья, свадьба, развод, седьмая... приходишь вот к этому Изяному заключению. И если вот как Изя - в нераспечатанном ещё футляре прозрения - ты твердишь эту плоскость просто так, чтобы не быть лохом среди пацанов...
  - Чё, чё за футляр?
  - Ну ты же ещё целка.
  - Сам ты целка!
  - Ладно, шучу... так вот, просто заявляешь эту формулу, втуне ещё искренне веря, что они не все такие и тебе обязательно встретится чистая, честная, непокалеченная приключениями, то после приобретённого экспириенса, ты стартуешь относиться и смотреть на них подобающе. Но портит это и разлагает тебя, твою душу, ибо всё равно - ты убеждён - в чувстве есть нечто большее, чем секс... даже несмотря на то, что всё прожитое тобой это опровергает...
  - Может это в сексе есть нечто больше, чем чувство?
  - Увлекательно. Но уже было: "если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Божие". Матфей, восемнадцатая... Человек рождается как незамутненное проявление божественной воли... - Изя, по обыкновению, искал глобальных истин. - грудничком, ещё не научившимися улыбаться, чьи розовые попки готовы целовать все подряд - от троюродной бабушки до медсестры в роддоме,.. а умирает... умираем - мы все, как правило, старыми козлами, в-жопу-никому не нужными, обременяющими родственников и государство скверным характером и отказом от суицида, полностью утрированные грехами... Банальность, короче...
  - Ты, Изя, педант обуревший. Знойный любитель обобщений. У тебя собственные мысли не возникают потому, что ты перечитал. Христианство - этическое учение. Оно учит. А мы тут пытаемся изъяснить истоки морали. - Сам же говорил.- Почему она не у всех. Или у всех не одинакова. В конечном счёте - не как к ней прийти, а как от неё сбежать. Возвращаясь к предмету, я бы употребил иные категории... Скажем, ты рождаешься чистым листом. А дальше - жизнь начинает тебя марать. В итоге ты покидаешь мир скомканным, выброшенным, никому не нужным черновиком. И всё что ты можешь сделать, привнести - это сохранить как можно больше изначальной белизны. Как можно меньше измараться чернилами, жизнью...
  - Ха... Последними фразами ты всё и вернул к доктрине! Опассивил, так сказать, идею Христову! То есть не стремиться к совершенствованию, а стараться не стать хуже...
  - Да нет же! - Он меня отъявленно бесил. Может, как раз тем, что был прав - начало представляться мне околицей подсознания - можно еще посмотреть на это и так: в мир мы приходим, имея максимум божественного, а уходим - растратив все высшие, божественные дары, и приобретя максимум человеческого...
  - Богом приходим, а человеком умираем, ты хочешь сказать? Ну так это и есть христианство. Только не Богом, а богочеловеком... Вот и вся разница...
  - Нет, нет и нет! Жизнь, - утверждаю я, - есть мучительное умирание. Умирание не человека, но Бога в человеке...
  - Ага. А смерть - искупительное воскресение...
  - Человека в Боге. - ввернул Кули-Энлиль, дотоле занимавшийся хозяйством, сгребая грязную посуду со стола и новой не выдавая.
  - Непрерывный суицид... для меня-я-я-я, а-а... Куля, правда, Летов есть у тебя?
  - Да подожди ты! - Мучительное - именно от страдания. Страдания от того, что ты отдаляешься от Бога... - как близко ты бы ни пытался прижаться к церкви, или иным нематериальным институтам... ты стремительно превращаешься в человека...
  - В человека - животное... Заканчивай. Всё уже понятно...
  - Слушайте. Как-то вы развили философию... рериховщина прямо... Блаватская епэбэ её... - Кули-Энлиль вернул разговор в рациональное русло. - Всякий раз есть выбор: убивать - не убивать; брать взятку - не брать; изменять - не изменять... Каждый делает его самостоятельно, и его итоги вот никак не влияют на последующее моральное самочувствие, так как сделан он был исключительно на основе тех же моральных убеждений конкретного человека...
  - Так это в точку! - мне польстило, что хоть как-то мы раскачали бездну и втянули Кули-Энлиля в беседу. - Выбор делаешь ежечасно, каждую секунду... Он начинается сейчас: выпить или не выпить?..
  - Угу... И человек не знает, что он сделает в последующее мгновенье: убьет - не убьет... Достоевский ЭФЭМ... - зевнул и жахнул Иезекииль - Ну вас в топку. "Гражданка" есть, спрашиваю?
  - ...и его результаты как раз и формируют человека - не только его нравственную подоплеку, но всё мироощущение, психику, сознание...
  - Это гормоны.
  - Чего?
  - Гормоны виноваты в вашей проблеме.
  - Это кто вообще говорит?
  - Я!
  - Кто - я?
  - Я - ряска.
  - Чё-чё?
  - Ты где?
  - Везде. Но особенно - над вашим пониманием.
  - Какого лешего?.. Откуда ты взялась?
  - Тут же один из вас представлял себя болотом... Вот я и взялась...
  - Кто, кто, блин, кто болото?
  - Да подожди, какая разница? Пусть продолжает. Интересно же. Давай, танцуй дальше. - Иезекииль увлекся собеседницей...
  - А что продолжать? Вот вы - двое коротконогих. У вас гормоны вырабатываются быстрее и многолюдней. Мозг не успевает правильно перевести их во внятное действие, да и баб у вас у мало. А вот у этого тощего, их меньше. Не баб - гормонов...
  
  Dreaming dreams that no one mortal ever dreamt before
  
  Alan Poe
  
  ТАРДЕМА ВТОРАЯ
  
  ...- европейцы с какой-то маниакальной тенденциозностью постоянно пытаются увязать собственную историю с античностью, лишая тем самих себя увлекательных цивилизационных достижений и навязывая комплекс неполноценности грядущим и предшествующим поколениям... Между Элладой и всем прочим древним Средиземноморьем гораздо больше общего, чем у афинской демократии и современными западными обществами... Данайцы письменность заимствовали в Финикии, богов - в Египте, мифы - частично у хеттов, частично у лувийцев, а может и у хурритов, а уж про крито-кикладское влияние и говорить нечего... всё это вкупе и дало толчок развитию мощной культуры, до сих пор вызывающей желание притязать на сопричастность к ней. Хотя, по здравому размышлению, вся классическая культура Греции фактически противоположна европейской, и все схожие элементы возникали из их знакомства... Понимаешь, Эллада - как я себе её представляю, во всяком случае, и в основном мотиве - это сборище озолотившихся торговцев, беспринципно ищущих развлечений и удовольствий. При том - вследствие богатства, избытка времени и лени, - самого разного толка. От плотских утех педерастии и педофилии до вершин эстетики и науки...
  - И что тебя смущает? Разве современная европейская цивилизация не то же самое? - Я воззрился на её костлявые плечи, буквально царапавшие мир неприспособленностью к его живым изгибам, на декольте, мраморно вспоротое ключицами, и совершенно не уважающее плоскую грудь хозяйки, и на долгую, одетую неуклюжей туфлей стопу, покачиванием требующую от меня превратиться в слух её мысли, оборванной мной...
  - Античность мне видится неким зародышем, ребёнком... Люди тогда дрались, чтобы драться, любили, чтобы любить, думали, чтобы думать... Они принимали, объясняли, копировали и короновали мир, каким он был. Весь паганизм - что античный, что средневековый, - полон суеверий, но абсолютно не имеет предрассудков. Боги ведут себя как люди: обманывают, предают, изменяют... Во всякой языческой культуре нет поисков смыслов, нет этого бесконечного божелюбства, раскопок истин и откровений души... В определённый момент Средиземноморская цивилизация достигла искушений подростков и начала задавать себе вопросы, на которые не было ответов в её свободомыслящем и наивном детстве. И тут на благодатную почву ложится христианство... Как если бы шестнадцатилетней девчонке, со всеми её сомнениями, непониманиями, вопросами подруга ли, соседка или предмет воздыханий из десятого "А" вдруг растворили бы глаза на половозрелый мир... При том открыли бы собственным его пониманием... Как то так вот и Рим, - как акме, высшая точка развития античности - столкнулся с Верой. И, с одной стороны, она наполнила его душу, - бывшую прежде безыскусной, нетребовательной и томящейся... вообще, в принципе не бывшую, ибо что мифология, что монотеистичный иудаизм не принимали саму парадигму разделённого существования души от тела... - а с другой - полностью разрушило его, перевернуло, увело из игривого малолетства в полную серьёзности жизнь... Ведь те же Индия и Китай пошли другим путём, и обрели иную судьбу: индуизм с легкостью преломил буддизм через Шиву, так же Поднебесная оставила религию в качестве традиции, а все этические нормы передала посредством философий и социально-политических концепций, типа легизма и моизма... А Европа, - сметливыми мнениями Тертулианов, Юстинов и великих капподокийцев поставила крест на Пифагоре, Евклиде, Демокрите, Архимеде, Фалесе и всём трезво, но недостаточно выпукло, мыслящим в пользу иррационального познания...
  - Тогда, скорее, это не взросление, а старческий маразм.
  - ...И христианство, - вернее его ветхозаветная часть, - со всей безусловной и обязательной халявой левитов, точнёхонько, паз в паз, миллиметр в миллиметр, уложилось на тот этап развития римского общества, когда плебс уже представлял собой никчёмный и распущенный сброд, помышляющий лишь о бесплатном хлебе и даровых развлечениях... А тут также бесплатно он ещё получает и вечное существование post mortem . Мы пока не концентрируемся на этой данности. Важно то, что сегодняшнее европейское торжество, все успехи Европы в каких бы то ни было отраслях - это следствие их уникального пути, в признании которого они себе отказывают. Европейская демократия берет истоки в средневековой децентрализации, а не в племенных общинах, как в античности, европейское право - в феодальных клятвах вассалов и сюзерена, а не в таблицах Ликурга и Солона, европейская наука вышла из богословских университетов и келий монахов, а не из умов праздношатающихся философов, а культура - вся - в синкретизме и адаптации, не только того же отжившего, античного, но и собственного, раскинувшегося от отпрысков кельтов Гибернии до монголоизированных русских, от кого только не претерпевших сицилийцев до нетронутых ничьим нашествием шведов и исландцев. История Европы - это история конкуренции, заимствований, завоеваний, тяжб, противостояний, воровства, грабежей, насилия... но, в то же время - признания, толерантности, нахождения компромиссов, договоров, доверия... Из нищей, малонаселённой дикими, варварскими племенами части света, европейцы через бесконечные войны, перевороты, революции, крестовые походы, уничтожение племён... постоянно находясь в сражении между собой и со всем миром - то с остывающей Империей Рима, то с Исламом, то с Новым светом, то с дряхлыми рынками Индии, Китая и Японии... - ведь, право, ни один другой континент не полит кровью больше... - везде, за более чем полторы тысячи лет, кроме Европы, случались столетия затиший под сенью чьей-нибудь империи... - так вот, из ничего европейцы умудрились не только создать цивилизацию, но и протащить её из античности, через тьму раннего средневековья, мрак феодализма, сомнительное просвещение абсолютизма, алчность империализма и агрессивность воинствующего индустриализма в эпоху высоких технологий, толерантности, зажиточной старости, деградации мнений и повсеместного отсутствия мечты...
  - Мне грустно на тебя смотреть... Какая боль, какая жалость!
  - Да при чём тут... Ты традиционно подчеркнул связь между античностью и Европой, акцентировав её как толчок к мощнейшему рывку последней. По моему разумению же, европейцы гораздо более независимы в становлении собственного прогресса, ниже они сами полагают. Античность крутится вокруг империй, а империи - это завоевания, грабеж и огромные армии... Ассирийцы, египтяне, хетты, персы, македоняне с греками, пунийцы, римляне наконец... - все обогащались - и материально, и культурно в счет экспансии. Как только территориальное расширение заканчивается, становится нечем кормить бойцов, всё... империя распадается. Феодализм ведь не был придуман варварами франками и лангобардами, нет, он медленно разлагал империю квиритов, сначала сократив постоянный приток рабов, затем размывая денежную систему, потом выпестовывая децентрализм и раздробленность, параллельно и следом - обнищанием богатых родовых семейств - частично в пользу церкви, - снижением потребления и, как следствие, падением производств, ещё далее - сокращая рынки, за счёт утраты контроля над отваливающимися провинциями и так далее. Только счастливое географическое положение, teichos и ещё совокупность случайностей продлили ухиревание Рима в лице Константинополя на несколько сотен лет,..
  - Ах, это мило, что ты можешь занимать мои уши всяким вздором, но, всё-таки, скучно. Женщина должна толкать мужчину на поэзию...
  - Но я просто хочу тебе донести...
  - ...ту мысль, которую я уже понял...
  - Тебя, что, бесят умные женщины? - вся в чёрном, в позе и даже платье Нюры Первозванной на портрете Альтмана, она глядела на меня прищуренным взглядом, небрежным постукиванием пальца по тонкой сигарете стряхивая ещё невымороченный в пепел огонёк.
  - Хм. Нет. Меня восторгает то, как они прибегают к непродуманным аргументам с далеко ведущими выводами... Знаешь, у нас, - когда я каторжничал в присутствии - в Общем отделе работала тётка... Обычная такая тётка... Но у неё на компе всегда был приклеен листочек-напоминалочка с надписью: "молчи!"... Один этот штрих давал мне повод считать её довольно интеллектуально развитой...
  Её брови не изменили изгиба. Тонкая губа не отпрыгнула с плоскости анфас, не поджалась, но томным, медленным движением приняла сигарету. Она почесалась взглядом о мой, - избегающий быть в ней, - и мне пришлось подняться с кресла, чтобы не оставаться излишне невежливым. После немного подвисшей затяжки она, всё так же, - не отпуская меня с поводка пристального своего взора, слегка сощурившись - что немного портило её надменную некрасоту - ровным тоном отреагировала:
  - Я не пойму, ты начинаешь хамить, когда возбуждаешься или когда я читаю твои мысли?
  Тем, что она абсолютно ничего не угадала, и была убеждена в обратном, а тот главный вопрос, на который у меня не было ответа, слишком задрапировался в ушедшей в молоко её фразе, а может и не был высказан вовсе, нервозность момента утратилась, и я расположился обратно, как можно более вольготней в кресло, с облегчением взглянув в её неумело подведенные глаза.
  - Видишь ли... ум портит и мужчину, а уж женщину - подавно. Ведь он вам нужен лишь для поднятия собственной ценности. Любая кортиджана Ренессанса могла составить сонет, любая гейша - сложить танка, любая деистка - расчленить по полочкам религию, любая суфражистка - изобрести вечный двигатель, но в чём их проблема? - В том, что им самим это всё было интересно лишь до тех пор, пока умения эти привлекали к ним мужское внимание...
  Комната надломилась и, захватив и стену, двинулась куда-то в сторону вместе с пыльными шпалерами, викторианским бюваром и тяжелыми барочными креслами... Мне пришлось обернуться, чтобы обозреть незанятые ряды партера, давившие в спину тишиной и ощущением того, словно мы с ней сидим здесь уже несколько лет и успели перебрать всех общих знакомых и пересказать дикие, крайне безынтересные и однообразные истории с их и нашим участием и вот, наконец, подошли к каким-то более сусветным и увлекательным материям. За стеной довольно оглушительно для небольшого пространства комнаты раздался звук сработавшего унитаза. Я лихорадочно бросился искать тему, которая могла бы затмить стремительно рождающиеся образы её соучастия причинам слива воды. В тренировочных штанах и широкой футболке, огульной инвективой пришедшимися на её фигуру танцовщицы, она показалась в проёме двери.
  - На чем мы остановились? - спросила она, устраиваясь в обшарпанном советским дизайном кресле.
  - На взаимных пикировках.
  - А-а-а. На безуспешных попытках обратить меня в твою веру.
  - Нет никакой веры. Есть факты. И есть индивидуальное к ним отношение. Но это всё это ерунда и морока духа. Показательны сравнения. Вот те же США... За последние сто-сто пятьдесят лет почти все технологические достижения - ну может, чуток ещё Германией - созданы там: от электрической лампы и бурильной установки до интернета и лекарств, заточенных под определенные гены. И, в принципе, объясняется всё спросом и предложением. Появились инвесторы, готовые вкладывать в науку и инженерные решения и толпы маркони и тесл потащились туда. Плюс к ним же доморощенные эдисоны. Разработка и внедрение при надлежащем спонсорстве дали потрясающие результаты. За сто лет, по сути, человечество перешло от гладкоствольных ружей к баллистическим ракетам...
  - Ну и что? Мы же первые полетели в космос...
  - Ну при чём тут?.. Полетели и полетели. На доведенной до ума ФАУ-2, впихнув Гагарина вместо боеголовки...
  - Что за ФАУ? Ты о чём?
  - Блин... Вот даже рассказывать не хочу. Это, по-моему, сейчас каждый школьник знает...
  - Ну я же уже не школьница...
  - ФАУ-2 это немецкая ракета. Именно такими Гитлер бомбардировал Лондон. При создании ОКБ-1 первая задача, которая была поставлена Королёву, - смастерить отечественный аналог по реквизированным чертежам. Сделали Р-1. Дальше - давай увеличивать дальность полёта, разрабатывать отцепляющуюся боеголовку и т.д. Короче, в 57-году получили межконтинентальную баллистическую ракету Р-7. Она же, по сути, и стала "Восток-1".
  - То есть ты считаешь, что вся работа от Р-1 до "Востока" - так себе, ничего особенного?
  - Нет. Я не знаю. Мне плевать.
  - Звучит прнебрежительно к отечественным заслугам...
  - Тьфу на тебя! Какая разница где чья заслуга?! - В конечном счёте, это всё равно результат деятельности конкретных умов - Королёва или фон Брауна... А приписывать национальность мозгам, чтобы найти себе повод для гордости - верх глупости. Демонстрация непричастности к интеллекту в пользу соучастия в невежестве... И потом... ни одна технология в истории не имеет точки начала и точки конца... Вот не изобретали автомобиль или паровоз сразу такими как мы их знаем... Двигатель и средство передвижения были по отдельности, и революция произошла не в момент изобретения одного или другого, а когда их совместили...
  - Хм. Возможно. Это напоминает избортение алфавита.
  - То есть?
  - Ну смотри. Все цивилизации, самостоятельно придумавшие письменность сделали это только в виде иероглифов, да? Разговорный язык начинался с наименования предметов, действий и так далее. Соответственно и символы привязывались к каждому понятию. Вот не могли древние разбить слова на слоги! Вот сразу!
  - Ничё не понимаю... К чему это?
  - Ну как?! Вот допустим, Аккад завоевал шумеров. У победителей письменности нет. Они её заимствуют у побеждённых. Символу соответсвует не только понятие, но и звук. Передать понятие картинкой ты можешь, а звук - нет. Они разные! "Небо" по-аккадски и по-шумерски звучит розно. Начинается адаптация...
  - Ерунда. Алфавит же вроде не из клинописи вышел.
  - Совершенно точно! Первый алфавит - прото-ханаанский. Он как раз был основан на переносе схожих звуковых элементов египетской письменности на ханаанский. И постепенно, постепенно возник финикийский алфавит, из него - греческий, затем - латинский и так далее, точно также как с изобретениями, как ты заметил, - сначала появляется какая-то деталь, затем другая, они компонуются, совершенствуются, улучшаются...
  - Почему нельзя было сразу перенимать иероглифы в тех значениях как они были?!
  - Потому что для этого нужно было изучить другой язык!!! Это намного сложнее! Фонетический алфавит - это упрощение иероглифической письменности. Понимаешь, недаром же, допустим, по всей средневековой Азии использовали вэньянь, а в Европе - латынь, и с течением времени трансофрмировали эти языки в нац... Эй, ты меня слушаешь? О чём задумался?
  - Да так... Отчего мысль, рождаясь, летит и видится прекрасной? Ты её обкладываешь формулировками, дефинициями, украшаешь словом, но как только она покидает рот, то становится пещерно дикой, совершенно бледной, непредсказуемо тоскливой, тысячи раз кем-то высказанной, обтрепанной и в итоге, ненужной, буквами, звуковой волной напрасно дёрнувшей воздух?
  - Мысль изречённая есть ложь?
  - Не обязательно ложь, но всегда дешёвка. Что она такое теряет или приобретает, преобразившись в слова?
  - Диссонанс между внутренним миром и внешним? Мне тоже иногда мнится, что интровертно я вся изумительная, ну или гармоничная, как минимум, а вынырнешь из себя, оглянешься - и замуж никто не предлагает...
  - Угу... А если ещё положишь на бумагу, то - совсем никуда...
  - Всё равно ты уже написал...
  - Прямо хочется сжечь. Вырубить топором... Скажи, зачем, зачем это всё писать?! Если оно получается глупо и паскудно...
  - Ты слишком критичен. Ты никогда не играл в самодеятельности? Или на публике не выступал?
  - Не-а-а.
  - Принцип тот же. Чтобы вжиться в роль, нужно забыть свое "я" и стать героем. И наоборот, - в роли раскрыть всего себя. Ты должен быть тем, кого играешь от и до. А для этого необходимо обнажать душу... И в этом проблема. Наше внутренне содержание - при всей его бестолковости - отчего-то чрезмерно дорого нам и мы боимся явить его миру, ибо там - на миру, - оно избыточно красно, оно искажается, третируется, интерпретируется уже не нами, а посторонними, которые ничегошеньки о нас - таких, какие мы есть - не знают, и видят только то, что хотят смотреть...
  - Нет, нет... не то... Актёры, мы и так актёры. Сцена - это страх посмешища. Играть в исключительное лицо любовь перед любовницей - одно, а перед зрителями - иное. Там требуется лишь отгородиться от себя, забыть кто ты, перестать себя ассоциировать с персонализированным "я"... Это как... можно писать о себе в первом лице - и бояться показать, а можно в третьем - и тут ничего особенного. Ты приписал собственные ощущения какому-то персонажу, кого знать никто не знает, и кто является лишь фантасмагорией, выдумкой... Так же перед публикой... Закрылся, отодвинулся, спрятался в портьеру образа... Это я понимаю...
  - Здесь же то же самое!
  - Нет. Если продолжать театральные аллегории, то это как будто ты сыграл отвратительно, ужасно, негодно...
  - Но и так бывает. Никто каждый вечер не способен исполнять гения.
  - Это, это... как знаешь, случается... Сделаешь гадость... нет, даже нет, даже чего-то не договоришь, промолчишь... Вот, к примеру, идём, трое нас. Товарищ, я и ещё... не друг даже, а так... И какие-то гопники - человек десять их было - докопались... типа, обуть хотели. Мы вдвоём уже не впервой под гоп-стопом и, чуть возможность появилась, рванули... На третьего не посмотрели... Потом через пару дней увиделись. Ну, свалили и свалили. У меня все равно ничего не было. То есть он сам-то нормально. А меня... тогда исписал несколько листов - дневник вести начал... забросил, правда, после этой одной записи... но, блин, до сих пор - как вспомню - гнетёт, гнобит, стыдит и мает - как стрекало холодным жалом точит... хотя уже тридцать лет почти прошло...
  - Душа? Отчего-то вспомнила, как один инженер пером другого писателя сказал: если плоть человеческая столь сложна и совершенна, то какова же его душа? Если мы здесь, в обыденности, в телесном, не в состоянии найти покоя и вечно чего-то ищем, конфликтуем, разочаровываемся, надеемся... то отчего же внутри душа - или что там ещё есть или нет - не может также изменяться, расти, двигаться? И, соответственно, если идея - производное души...
  - Скорее частное...
  - Ай, без разницы. То её оформленная частица, попадая словом в пространство, во внешний мир, абсолютно непригодный для неё, будет ли неискажённой? Вызовет ли она тот же трепет и осознание, как вызывает, будучи ещё не рожденной в свет?..
  - Хмы... А правда... Что отличает этику от эстетики, математику от живописи, научный доклад от декламации поэзии?
  - Почему чулки кажутся мужчинам сексуальными, хотя они всего лишь - удлиненные носки?
  ...- Кхы-кхы... Я как-то сбился с панталыку... Мы же не о том вели речь? Или я что-то упустил?
  - Ничего не упустил. Это контрапункт. Ты вёл к постижению мира не разумом, а эмоцией... И борозду прокладывал очень занудно и медленно. Дальше были бы пространные рассуждения без темы, заканчивающиеся выводом о том, что гений может появляться только в социуме рядовых людей, ибо в обществе, состоящим сплошь из интеллектуалов и гениев, как раз посредственность и будет гениальностью. Завершил бы всё возвратом к исходному контрасту и притянул бы в противовес американской технологической революции русский культурный скачок почти того же периода времени, упомянув и про Стравинского, Прокофьева, русский авангард, сделавший, по сути, европейское изобразительное искусство двадцатого века, - ибо ведь чем бы оно было без Гончаровой, Кандинского, Малевича, Татлина, Шагала? - вспомнил бы становление МХТ, Станиславского и Немировича-Данченко, и, безусловно, Шаляпина - их обкраденную музу...
  - Да-да. А ещё русский балет и дягилевские сезоны... Эйзенштейн и Довженко...
  - А то! Ну и уж конечно Серебряный век - который предложил бы переименовать в Бриллиантовый, так как в истории - известной тебе, во всяком случае, - более нет примера, чтобы вот так, за какой-то сжатый кусок времени, шагнуть от Некрасова до футуристов и обэриутов... и, завершающим аккордом, глобально бы послеловил: цивилизация, ориентированная на внешний прогресс, на мысль, идею, и их доведение до конечного потребителя обречена на успех и постоянное развитие, а общество, взыскующее самореализации, творчества, стяжательствующее бесконечный поиск и вопросы, до костей мозга копающееся в себе, заканчивает самоубийственной революцией, проигрывает самой истории в лице кучки проходимцев...
  - Именно! Но как, чёрт, как?... Откуда ты...
  - Это знаю? До потому что ты это пишешь! А я - бумага, или дисплей, или нажатие твоего пальца на клавиатуру... а может то лезвие, что изнутри точит тебя, не давая спокойно, по-бабьи, в рутине и на кухне, от понедельника до работы, справлять свою судьбу... в любом случае то, чего ты не замечаешь...
  - Знаешь что? Вот возьму и не буду ничего такого писать!
  - Ой, да ладно... - томление, источаемое её небольшими серыми буднями упёрлось встык моим гуляющим по дверному косяку глазам, поперёк гармонии беседы и разлегшемуся между нами платоническому укладу, безынициативно пытаясь преобразить его в нечто более физиологическое её носком, - даже цвета горькой мужской тоски не портящим прелесть стопы, уперевшейся в офисное кресло и крутанувшей сиделку подо мной. - Оставайся?.. Уже поздно. Последнее метро ушло.
  - Устала? - её порыва не хватило, и я помог себе ногами завершить оборот в 180 градусов.
  - Да нет - типично по-русски утвердительно отрицала она. - Тебе вставать же рано завтра.
  - Ах ладно, прогуляю. По такому поводу.
  - Ну так что? Остаёшься? - уже посолонь повторила она усилие.
  - А где спать-то?
  - На полу постелю...
  - Не знаю... Если тебя в сон пока не клонит, может чаю попьём?
  Локоть на колено, подбородок на тыльную часть кисти, улыбку в неровные, мешающие друг другу расти, зубы - такой она сделала ещё одну паузу.
  - А вообрази: если я стала - в один прекрасный день - Замминистра внутренних дел? - она откинулась назад и вновь закрутила кресло. - Покоробило ли бы тебя заняться со мной сексом услышанное тобой, пока я была за стенкой? - Вопрос был поставлен так глубоко, так неловко, так пронзительно по отношению к моим чувствам, так ясно для моего понимания, что ответ - правильный - таился явно не во мне...
  - А что я мог слышать через стенку?
  - Ну, допустим, шум воды? - нога в бесформенной штанине ловко и мягко остановила вращение. Жидкое белое каре без прически по-прежнему улыбалось. - Или не только воды? - Ах, если бы не нос! Если бы брекеты не миновали её отроковичества... И нос... В них у меня нет приоритетов. Но... - О, милая Энту, я бы отдался тебе прямо там, здесь, тогда и сейчас, - просто за взаимное расположение и твою некрасоту, так смущающую тебя, и проигрывающую всем иным, невидимым, сокрытым в тебе драгоценностям, - будь у него - носа - возможность быть описанным одним прилагательным... Её лицо сомкнуло губы, сохраняя, тем не менее, печать доброрасположения, накинуло легкий макияж и стало отодвигаться, пока не превратилось в полноценную стройную фигуру в строгом брючном костюме на сайте Министерства по регулированию внебрачных моногамных отношений и контролю за непериодичной овуляцией в разделе "сотоварищи руководителя". - Пойду, чай поставлю, - сказала она, отчего мой компьютер выпал в синий экран судьбы.
  Происшествие это вызвало во мне несоразмерную палитру ощущений, настоятельно запросившихся сформулироваться в буквы. Интимное шуршание раздвигающихся сёздзи отвлекло моё внимание от составления смачных выражений, которые я начал набрасывать бустрофедоном на пергаменте в размерах ваку.
  - Готово! - сказала она, вплывая в комнату в платье дзюнихитоэ цвета колокольчика, с подносом в руках.
  - Давно не виделись - пошутил я где-то сдавленно.
  Коленопреклонно она опустилась на татами и раскрыла короб с различными, разноцветными пакетиками чая.
  - До первого поезда ещё много времени...
  - Но оно не уместится между словами...
  - Но мы можем использовать их не по назначению...
  - Мы можем ими молчать?
  - И тем позволить заговорить порывам...
  - Что сделают нас навязчивыми друг для друга...
  - Тем проще будет прощаться...
  - Но сложнее встретиться вновь...
  - Вновь? Но в этом, старом рандеву, мы ещё не исчерпали все перспективы!
  - Разве? Ты мной прочитана до дна; а я - тобой, - ни строчкой...
  - Thou didst no read but borrow"d dreams creating me of own wyt, and principal thou hast foretasted will turn thee back less interest than I may gaine of nescience to me passed with thine deed without assurance of neither mine success nor thy distress ...
  - ...Hum... sir Walter Raleigh? Or, gosh, no, no... - John Lilie!?
  Пурпур разорвал пятнами матовую, неестественную белизну щёк, и очи поникли долу.
  - Если ты так любишь отгадывать, предлагаю поиграть в рениксу.
  - Это как?
  - Я буду тебе зачитывать сентенции, а ты будешь пробовать угадать, к кому они относятся.
  - Ну, давай попробуем.
  - Божий дар, испорченный воспитанием.
  - Мария-Антуанетта?
  - Ну нет же... Это же реникса!
  - Тогда сдаюсь!
  - Вот так, сразу?.. ...Я надела узкую юбку, чтоб казаться ещё стройней...
  - Ахматова!
  - Молодец. Дальше?
  - Угу.
  - "Котлован" - редкий шедевр. "Чевенгур" - потрясающая мура. Истечение этих двух композиций из мозга одного человека заставляет находить автора гением.
  - Ну это даже не аллюзии. Прямой текст. Давай посложнее.
  - Хорошо. Нет ничего хуже, когда призвание становится профессией.
  - Пушкин? Александр Сергеич?
  - Хм. То же можно. Но я имела в виду Льва Николаевича.
  - Ока. Два-один.
  - Творчество выдает в нем талант, как жизнь - посредственность. И рассеивать это свое недоумение я опасаюсь, дабы м-м-м-мы не перевернулся в гробу еще раз, да и рассеивать особо нечем.
  - Ну, опять с подсказкой. Гоголь.
  - Видишь, как-то не получается середина. Легкие ты сразу угадываешь, а сложные вообще не можешь.
  - Нужно приноровиться. Давай следующее.
  - Принимаю тот факт, что многого в этом мире не понимаю. Понимаю тот факт, что многое в этом мире не принимает меня. И если я - это отрезок между точек двух заявленных утверждений, то та-та-та лежит вне плоскости, образуемой им.
  - Не-е-е... ну тут опять-таки пальцем в космос... Троцкий? Флоренский? Сухомлинский?
  - Мимо-мимо-мимо! Набоков.
  - Лихо.
  Она наклонилась не то в символе благодарности, не то скрывая радость. Её набеленное лицо обратилось вниз, предоставив мне лицезреть верхушку лба с перемещенными с помощью бритвы и чернил тонкими бровями на то место, где должна были складываться морщины. Я отхлебнул.
  - Чай суховат. Это из Уэно или Асакуса?
  - Это от души... Давай я буду заменять аббревиатурами или ещё как слишком жирные намёки?
  - Попробуй.
  - Я невдомёк, как можно было создать Гасанчын и не понравиться мне в целом как писатель. Наверное, это из зависти. По Нобелевской премии.
  - Бунин.
  - Как? Как ты отгадал так быстро? Такая легкая анаграмма оказалась?
  - Н-е-а. Её я только потом расшифровал. Ключ в логике. У автора тебе нравятся отдельные произведения, но творчество в целом - прохладно. Соответственно, из всех наших, кто поимел нобелевку, остается только Иван Алексеевич, ибо у Шолохова есть произведение, но нет творчества, у Бродского творчество в наличии, но нет произведения, у Пастернака есть всё, и, соответственно, если что в нём не нравится, то - всё, а у Солженицына - только премия, Хотя, честно, почему тебе не нравится Бунин?
  - Так... Не нравится и всё. Вкусовщина такая. Много в нем барских маний. Продолжаем?
  - А то!
  - Сейчас будет совсем сложно... В тему о предпочтениях. ...Я не знаю кто лучше писал рассказы на русском языке, принимая за ориентиры законченную идеальность Акутагавы, корявую, несовершенную гениальность По, и вневременную отсталость России...
  - Хм... Неужто, Лесков?
  - В десятку...
  - Ты, правда, считаешь его лучше Чехова?
  - А что?
  - Просто это редкое мнение, свойственное, на мой взгляд, людям, которые принимают литературу не как развлечение...
  - Не могу принять такой комплимент...
  - Так идем дальше.
  - Лёгкое сейчас будет.
  - Угу.
  - При всей поверхностности материала, никто лучше не смог изобразить отечественного интеллигента в частности, и в общем - национальную идею в виде замечательного своими фантазиями лежания на диване.
  - Обломов! Тьфу, блин! Гончаров!
  - Не отгадал, не отгадал! Первое слово дороже второго. Эта позиция за мной!
  - А какой счет?
  - Четыре-четыре.
  - Счет смерти?
  - Почему?
  - У вас же четыре звучит омонимично смерти...
  - Не у нас. С тех пор, как я умерла, сильно поменялось правописание.
  - Давай навылет. Последнее.
  - При всей тонкости ума - не писатель. Но их так много в самой пишущей на свете - русской - среде на букву "ж", что нужно сделать скидку не только по национальности. И субъективно - он та щепотка Родины, которой хочется гордиться, чтобы иметь основания писать ее с большой буквы.
  - Блин, на Ж... явно не Борис Жидков... Жуковский? Жемчужников ещё был такой поэт... но как-то пафосно... Не знаю...
  - Жванецкий!
  - Чего?
  - Михаил Михайлович Жванецкий.
  - Не-е-е.. так нечестно. Ты всех в одну кучу смешала... Ладно бы ещё Горин... Не-е... Это некорректно... Современников давай не будем. Всё-таки надо в гробу некоторое время отлежаться, чтобы тебя правильно оценили...
  - Уж я-то это знаю, поверь... - её губы в без"эмоциональной растяжке, печально промолчали. - Ну что? Ещё чаю?
  - Спасибо. Поеду я, пожалуй. Стемнело уже.
  Вдруг, в нише над камином я заметил свиток с изречением на ромадзи: "Невежество начинается после запятой".
  - Что это?
  - То, что терзает душу в данный момент.
  - Хм... У меня тьма вопросов возникла...
  - Не стесняйся. Задай их себе.
  - Как бы... они скорее к тебе.
  - Никто не ответит тебе лучше, чем ты сам. Пусть даже ты лишь повторишь уже слышанное.
  - Блин, можно без этих хлопков одной ладонью?
  - Без тишины не постигнешь ценность звука.
  - Ладно-ладно... Почему тебя заботит невежество?
  - Невежество - это ряска на зеркальной глади пруда истин. Если её убрать, то любой человек сможет заглянуть и узнать то, в чём он боялся себе признаться.
  - ...Что за ряска-то опять? Что за тяга вытаскивать чужих скелетов из шкафов?
  - Нет. Говоря твоими словами: нужно чтобы каждый вытащил своего... Весь гуманитарный кризис человечества, начиная с межличностного конфликта и заканчивая самыми страшными войнами, берет свои истоки в непонимании оппонента. Непонимание есть отсутствие навыка коммуникации. Того, что собеседник в общении стремиться менее к обсуждению проблемы, и более - к демонстрации, манифестации себя. И если оппонент не реагирует на импульсы, посылаемые ему, не оценивает утвердительно достоинства, подаваемые ему фразами, то его отрицание начинает восприниматься как негативное отношение в целом к источнику предложения. В итоге, если каждая из сторон следует этой поведенческой модели, то результатом общения будет конфликт, нежелание узнавать другого, и обоюдное стремление укрепиться в привитых и заученных ценностях, включающие в первую голову все те кажущиеся преимущества, которые позволяют отдельно взятому лицу считать себя по отношению к другому индивидууму выше или ниже, или в сторонке. Это и есть невежество - стараться закоснеть в сословных, классовых, материальных, исторических или любых иных парадигмах и предрассудках. Но если отбросить всю эту шелуху, встать и попытаться незамутненным взором посмотреть в другого, ты увидишь в нём своё отражение...
  - Бла-бла-бла. Гуманизм конца семнадцатого века. Девяносто третий год, блин. Говен и Симурдэн. Сейчас я спрошу, одинаковы ли заглядывающий и заглядуемый, а ты мне ответишь: одинаковый не значит тождественный...
  - ...Заглядываемый... заглядуемый слишком просторечно... Но нет. Что сближает всех людей? Мотивы. Различны лишь пути и способы их реализации. Добрый человек, действующий негодными методами, не достигнет добра.
  - Зачем ты мне всё это говоришь? Это так измылено...
  - Тебя не интересует судьба человечества?
  - Ни капельки. Ничего нового с ним не произойдет.
  - Боже... как я ошибалась... В тебе совершенно нет принципов.
  - Отнюдь. Просто когда идешь в гости к женщине, их лучше оставлять дома.
  - Но я не заметила, чтобы ты об этом позаботился...
  - Ты приближаешь ту грань, после которой мне никуда не надо будет ехать...
  - Нет. Это ты отдаляешься от черты, перед которой тебе нужно уходить...
  - Как много фраз! Слишком много букв между нами...
  - И лет.
  - Да, тысяча лет...
  - И целая книга слов...
  - Написанная тобой...
  - Непрожитых нами...
  - Их слишком много, чтобы все прожить...
  - Но так мало, что не хочется умирать...
  - Ты о словах или про годы?
  - Про настроение.
  - Оно портится к вечеру.
  - А у меня к утру.
  - Как у любовниц?
  - Как у влюблённой.
  - При приближении разлуки?
  - При отдалении сближений.
  Лифт дёрнулся и остановился.
  - Застряли.
  - Нет. Тебе выходить.
  Шурша змеями, разомкнулись двери и открыли ярко освещенный холл заплёванной лестничной клетки.
  - А ты?
  - А мне дальше.
  - Куда дальше-то?
  - Иди. Сейчас будильник зазвонит. Тебе пора вставать.
  - Какой будильник? С чего ты решила, что я сплю?
  - С того, что я мертва, а мёртвых сны обходят стороной.
  - Ущипни меня!
  - Зачем? Если ты хочешь узнать сон ли это или нет, то убей козла.
  Двери с глухим шумом закрылись.
  - Ну вот... Ты опоздал.
  - Куда?
  - Ответить на вопрос.
  - Но вопрос-то дурацкий! Где ты видела животное?
  - Все говорят "где ты видела животное", а ты возьми и убей козла!
  Я посмотрел в подмороженное, грязное стекло. Во мраке неторопливо волоклись неоновые и аргоновые вывески. Зияли желтые светлячки редких, гуляющих по зимней ночи, окон. Где-то там, в холодных переулках, ходил кто-то, кого она хочет, чтобы я убил. Убрав взгляд с городского, промозглого пейзажа, ничуть не удивляясь собственному присутствию, рядом с ней, на коричневом, из кожзаменителя, сиденье, красовался реальный козёл.
  - Эпифеномен - представился он, слегка вытаращив рога и, закинув копыто на копыто, поправил икебану в петлице, вытащил из-под бороды пачку папирос и протянул мне - Будешь?
  - Здесь же нельзя?!
  - Так не курить. Есть! У них очень тонкий оттенок вкуса выбросов Байкальского целлюлозно-бумажного комбината.
  Я протянул руку и, взяв папиросу, начал крутить её в руках.
  - Ну как? Ощущаешь?
  - Чего?
  - Ме-е-е - произнёс он вполне традиционный для своего семейства звук, но с вполне сакральной, древнешумерской интонацией, так что до меня дошло. Но он добавил - Трепетанье зажатой в горсти бабочки?
  - Вот посмотри, как ты иногда выглядишь со стороны, - обратилась она ко мне по-супружески веско.
  - Ну и что? Кто меня будет любить? - нагло выдал он и уставился на неё, вожделенно потрясывая бородой.
  - Как вы, козлы, так делаете, что совершенно не питая к вам ненависти, вас хочется убить? - взорвало меня.
  Изящный, весь в нежной, округлой полноте толщине, разглаживающей морщинки над суставами, - столь привлекательной в естественности своей, - палец её подцепил мой подбородок и повернул его к замызганному ландшафту.
  - ...ради женщины, которую ты не любишь - продолжила она мной высказанное желание. Трамвай мягко тронулся.
  Сквозь моё отражение, - замеченного лишь смущением от того, с какой державностью она теребила пуговицу моего пиджака, - и едва отличимое от темноты мира за ним, козёл оправил синий суйкан, подтянул катану, обернулся, подмигнул и явственно дал мне прочитать по губам: "если меня никто не хочет меня ни убивать, ни любить, - я пойду!"; после чего махнул копытом и исчез, оставив моему взгляду лишь чем-то грубым нацарапанную на стекле надпись: οὕτως ἀταλαίπωρος τοῖς πολλοῖς ἡ ζήτησις τῆς ἀληθείας, καὶ ἐπὶ τὰ ἑτοῖμα μᾶλλον τρέπονται .
  - Я понял! Там, в токономе - это парафраз Фукидида, нет?
  - Как?! - Она хлебнула воздух чёрными, блестящими зубами, - Как ты догадался?!
  - Легко. По звёздам. А что? - Ей всё ещё не хватало дыхания для слов.
  - Я обесчещена! - она выхватила из рукава маузер и без колебания выстрелила себе в висок...
  "Вот поступок истинно разумной женщины" - зажглось и побежало на табло, над лобовым стеклом, сине-зелёной строкой.
  - Она всегда так делает, когда слышит выражения на древнегреческом.
  - Я же не произносил!
  - Ей показалось.
  - А-а-а... Понимаю. У меня тоже есть пунктик - рука тянется к бутылке с водкой, едва я слышу слово "духовность".
  - Почему, кстати, маузер, а не парабеллум? Браунинг, в конце концов?
  - А толк?
  - Ну да, вообще-то. Может, всё-таки, дура...?
  - А какая разница?
  - Двадцать пять.
  - Двадцать пять чего?
  - Не чего, а каких.
  Надо мной стояла кондукторша.
  - И вообще-то цитата была из Бернарда Шоу - ninety-nine percent of the people would rather die than think - веско заметила она.
  - Анна Игнатьевна, какого хера вы так вырядились? - спросил я, глядя на её одежды иудейского первосвященника.
  - Новый год же... - обиженно ответила она. - И не надо на меня орать! - и пошла демонстративно громко чем-то скрипеть в прихожей. Перевернув страницу, я продолжил читать: ...Наш бедственный мир мучителен, отвратителен, порою мне не хочется больше жить... Ах, убежать бы далеко, далеко! Но если в такие минуты попадается мне в руки красивая бумага, хорошая кисть, белые листы с красивым узором или бумага Митиноку... Щёлк! Из трёх ламп осталась гореть одна. Мимо прошло сдерживаемое раздражение и неприятно растворилось в проёме спальни.
  - Нужно экономить электричество, - раздался голос, способный любить и быть любимым, откуда-то сверху.
  - Но... - начал я...
  - Нет, она не хочет, чтобы мы оплачивали... Энергию в принципе нужно беречь. А электрическую - подавно. Ты разве не ознакомился с Директивой Европейского союза 12-27?
  - Знаешь. Я начинаю постигать психологию Иосифа Виссарионовича. Ходит человек в одних с тобой помещениях, ничего не говорит, не пыхтит, не бросает взгляды, но всё равно наполняет атмосферу негативом - как чайник ставит, как тряпкой взмахнёт, как дверью стукнет... можно было бы поразмышлять: она на себя так взъелась, на тебя или просто нерв у неё щемит или волос ломит? - но ты же тиран, чё тут думать-то, тут ясно: заговор готовит, тудыть её надо, в расход, расстрелять...
  - Ты сволочь.
  - Вовсе нет. Она придумала себе, как и что должен делать мужчина. Но такие водятся только в её голове. А она примеряет собственные воззрения - эти ошмётки девичьих грёз всё упоительнее превращающиеся в маразм, - на меня. Замуж бы ей. Вот чем ей Керкил с Андроса не угодил?
  - Это кто?
  - Это то, что ей нужно.
  - Ах ты, гад! Можешь не любить мою маму, но уважать - обязан! Вот ты думаешь, чего пустые вёдра стоят у порога?
  - К тоске, наверное...
  - Балбес! За водой сходить надо!
  - Водопровод же есть!
  - Там плохая вода.
  - А в колонке хорошая?
  - Да. Она в лабораторию носила.
  - Ну и как бы я догадался? Ей попросить сложно?
  - Да сложно. Она хочет, чтобы ты сам предложил. И, кстати, снег тоже нужно почистить.
  - Снег-то откуда? Лето же!
  - Я тебя умоляю!
  - Ладно... Так и быть. Пойду позвоночник гробить.
  - И сиделку унитаза она просила опускать!
  - Угу. А ты, кстати, чего на чердаке-то делаешь?
  - Да... прошлогодняя истина где-то завалялась.
  Напялив валенки и телогрейку, я вышел наружу. И на морозе сразу прознобил ту бодрость, с которой пара римских легионеров тащила июль в соседнюю избушку на курьих ножках. В хлипком шушуне явно китайского пошива Анна Игнатьевна планомерно накидывала сугробы, рядом с которыми образовывалась вполне пристойная тропинка, ведущая к виселице.
  - Давайте помогу!
  Она остановилась и скорбно взглянула на мою фигуру, словно сожалея о моём существовании.
  - Сейчас, подожди. - Оставив шанцевый инструмент, она направилась к сараю. Я осмотрелся. Виселица оказалась качелями, а изба - обыкновенным палатинским дворцом. Из него вышел человек пенсионного возраста в пурпурной трабее с лавровым венком на голове.
  - Привет сосед!
  - Добрый день.
  - Как доехал?
  - Да потыркался немного у Porta Nomentana . Там же вечная пробка.
  - Да-а-а... - Он закурил, с прищуром Тиберия, отдыхающего на Капри. - Зять вчера ехал четыре часа... Что за погода такая? Как пятница - так лето. Все на дачи рвут. А чуть четверг - зима. Валит как у Плутона запазухой...
  - Бывает.
  Он выпустил клуб дыма, похожий на носорога, и сплюнул.
  - Ну что, война-то будет? Вишь, как пунийцы гадят. Ещё и галлов подзуживают. Carthaginem esse delendam . Бомбануть бы их к едрёной фене.
  - Едрёня феня на то и едрёна феня, что ответить может...
  - Это да...
  - Вот. Держи! - Анна Игнатьевна подкралась незаметно, как онкология, и протянула мне кадуцей, орнаментированный тирсом, рощами, панами, источниками, менадами, дафнисами, вином и профилем Трисмегита. - Иди, Голгофу почисти. Вдруг понадобится - а не пройти.
  - Как этой балясиной чистить-то? Другого ничего нет?
  - Faute de mieux - многозначительно изрекла Анна Игнатьевна.
  - Да понял, понял...
  - Celui qui obéit est presque toujours meilleur que celui qui commande . Давай, я тебе свою дам, - под уничижительным взглядом Анны Игнатьевны, очевидно, знавшей французский латинский диалект северных периферий, сосед махнул рукой на лопату, прислонённую к гаражу, рифлёным изгибом совка зовущую ею увлечься. - Ей сподручней будет.
  - Спасибо.
  Выйдя из калитки, я предался обаянию тимофеевки луговой, лисохвостов и подорожников, обрамлявших мой путь своей крайне неудачной наружностью. Миновав феодализм, ко мне приблизился гулкий шум, доносившийся со стороны болота, За углом минарета металась широкая улица с неразумным - с точки зрения их качества - количеством людей.
  - Ну а ты сам рассуди. Ей какой прок, если, предположим, втрескается она в свои шестнадцать в юнца парой лет старше, который отымеет её где-нибудь на заднем сиденье машины или у друга на квартире, дай Бог, на наркоту не посадит, не залетит она от него, но всё равно ведь бросит. А она, дура, будет рыдать в подушку, таблетками травиться и думать как бы ещё попроще отшаркать свой первородный грех вокруг несостоявшейся жизни, так сказать. Или альтернативно - в дорогом отеле, со степенным, чистоплотным мужчиной, который знает, чего от неё хочет, и она, в свою очередь, доверяет и уверена, что он не пустит её по кругу, не проиграет в очко друзьям, не будет экспериментировать, апробировать нелепые фантазии, почерпнутые из тонн просмотренной порнографии, а просто, со всем умением и всевозможной обходительностью, продемонстрирует ей, что такое настоящий мужчина и какая она изумительная женщина. Что лучшего можно пожелать дочери?
  Ключ выпал из кулака, разомкнувшегося открытой ладонью и, зазвенев о фарфоровое блюдце с позолоченной каёмкой, вырвал меня из сна. Присев, я пытался продрать колтун в ресницах, но не мог, никак не мог вспомнить её лицо...
  - Ну да. Пусть идеальный. Пусть пластмассовый, но честный мир. Он платит мне деньги. Я ему отдаю красоту. А потом ещё посидим, покурим вместе, пообщаемся. И может ещё большая искра вспыхнет, а вероятно - и наоборот, - поспешит уйти...
  Завернув глазные яблоки в веки на другом боку, я уже не спал, не разбуженный её монологом.
  - Это лишь молодость, романтика. Она отцветает быстрее, чем ты успеешь её реализовать во что-то действенное. Ты разлюбишь скорее, чем заставишь - научишь - себя любить. Допустим, ты был увлечен одноклассницей. Она тебя не замечала. И на робкое твоё признание рассмеялась. Ты не умер, пошёл жить, уязвлённый, грубо сказать, обосранный в своих чувство-изъявлениях, с багажом приобретённых эмоций дальше. Лет через десять-пятнадцать, на встрече выпускников, у вас закрутилось, переспали... и опять развилка: поженились, она уматерила твоих детей, ты - её - тоже усыновил... Или, наоборот: тогда, в первый раз, она тебе отдалась. И ей понравилось взахлёб. Она залетела. Вы сыграли свадьбу. Или нет. А если да, то развелись годков через пять... По большому счёту, стратегически, ничего не меняется.
  В окне было не видно ни мзги, - только отражение ночника, и страх, что я замечен, - со всей улицы, всем миром. По шороху одеяла мне показалось, что она подтянула колени к подбородку и выжигает правду своей жизни широкими словами раскрытых глаз - местами всхлипами - на моей спине.
  - Да всё оттуда же. Как у всех. Приезжает девочка в Москву, с красным дипломом, с MBA, двадцать три года, находит себе контору сама... Сама! Понимаешь?!.. И вроде компания приличная, и люди отзывчивые и боссы нормальные, и работа - нравится, и бонусы радужные, и проценты от контрактов, так, что ночами готова вкалывать... А потом... очень быстро это "потом" потом наступило... упираешься в стену по проекту, и не ведаешь - в голове невинность одна, коммерческие смысли ищешь... а руководство гавкает, а ты одна в периферии невнятной и маятной, и надо к чертям закончить это всё, так как деньги маячат впереди, и тебе шёпотом подсказывают: что ты дурочку из себя ломаешь? Знаешь же, как это решается... А я... А она и не гадала о таком вовсе! Всего-то, оказывается, и надо было переспать с решальщиком локальным, ведь мэр только через него берёт... Ну и ладно, проревела ночь, и чёрт с ним, не убудет с меня... И падаешь с разгону, - а он-то огромный, с неопытностью такой - в самую яму, в дерьмо это монетарное. Раз получила бабло выпуклой пачкой, и всё - засосало... И ладно, думала, у всех работа такая, да и не с каждым в постель прыгаешь. Терпимо. И так: год, два и всё жгуче - азарт прям какой-то - вот тут ещё соточку поднять, там полтину надломить... Себя забывать начинаешь... - А деньги, что ж? - Это те же гвозди, и также тянутся к нашим рукам, - И на одном прекрасном проекте, в один чудный контракт возникает облом-с... И вроде всё как обычно, легче даже: губернатор там друг шефа, и всё подписали и капать уже начало и на тебе: через козла одного - так, от скуки спала с ним, - а чё там одной сидеть неделями? - узнаю, что откат то ли вообще не проплатили, то ли не доплатили, то ли ещё интрига какая, а договоров уже на пятнадцать лямов грина... И встаёт всё...И шеф меня вызывает и начинает лицом об стол возить... Кончено, я уже не белая и пушистая была, и себе там закладывала, но он всё вешает на меня... Информации минимум, но догадываюсь, по реакциям его, что на деньги хорошие залетел, а я, понятное дело, крайней выхожу. У них же, коммерсантов, всегда так: кто угодно виноват, но не они. И всё бы ничего, нормально: ты - дурак, он - начальник - молодец. Но он начал всё в кучу валить. По старым проектам прошёлся: и там я его развела, и здесь подставила, кругом вся никакая, а он мне одолжение сделал, что на работу взял. Это и задело особенно. Высказала ему... резко, наверное, но обидно до слёз было, когда вспомнила, как с уродами этими, с сальными чёлками и плешами протёртыми спала ради его договоров, и рыдала потом вдрызг, хоть подушку выжимай, оттого что шлюхой стала в двадцать с небольшим... Фиг чего он заключил, если бы я в позу встала и послала бы всех их... Через день отошла. Думаю, ну поспорили, с кем не бывает. Рабочий момент. А он чего-то вконец расдухарился - видимо, здорово, влетел и выплачивать ничего не намеревался мне - и через секретаршу объявляет: пиши заявление. Ну и ладно. Написала и ушла. И что? Сюда потыкалась, туда... И как-то не катит, надломилось что-то. Тошнит и всё. Да и кризис как раз подскочил: денег особо нет, сидишь на сотке и что? И вот стыкнулись мы как-то с подругой Ольгой, обе в расстройствах, - она со своим в очередной раз рассталась, та ещё история, - и говорит мне, а чего ты дурью маешься? У тебя связей - куча. На кой тебе все эти липовые коммерсанты, которые кроме как бюджет осваивать и друг друга кидать ничего не умеют. За них всё такие, как ты делают, а мало того, что платят копейку, так ещё под юбку норовят залезть впридачу? Я не поняла тогда с первого раза, куда она клонит, но как будто, правда, судьба намекала. Был у меня давний ухажер, норвег древний. Клеился ещё по той, старой работе... И тут как раз в руку снова появился названивает, на ужин приглашает, в театр... Поначалу думала, - вот ведь дура! - раскручу его на контракт какой, консалтинг, сопровождение, то-сё, фирму свою открою... А куда там... Он, чёрт старый, догадливый. Толковый. Деньги тихонько оставлял с утра, а про бизнес ни слова. Да и мне уже всё равно стало - понимаю, всё-таки, если он меня пару лет зная, видит только как приятное времяпрепровождение, то чего мне от других-то ждать? И не удивилась даже, когда он, через неделю-другую, домой собираясь, спросил, мол, могу я тебя рекомендовать партнёрам? А я словно готова уже была, выпалила ему - давай, только таксу я сама назначаю.
  На фотографии она была убедительней, - заставляла верить в свою реальность, в то, как здорово ей идёт школьная форма старшеклассниц, как много она может дать и - ещё больше - отнять, и как нелепо надеяться на то, что это - или иное - свершится, или хотя бы было; и тот карий зажигательный взор, и та озорная, вспыхивающая улыбка никак не могли напомнить её собой. - мне, - но лишь картинке, - загорающейся с углов от соприкосновения с моим переболевшим сердцем, с опустошаемой душой, - и лишающей её образа, забывающей лицо вздувшимися волдырями глянцевой поверхности, но впечатавшей её в память тёмным клочком, среди пепла и праха, на обороте которого издевательски читаемо: "то воля неба - я твоя".
  - ...Чтобы стать проституткой ведь не надо ломать психологические барьеры, попасть под изнасилование, влюбиться в сутенера... поучаствовать в групповухе по пьяни... ерунда это всё книжное... Просто приходит момент и всё тебя достаёт... финансисты, в костюмах по десятке евро, не знающие, что такое rate of return, путающие income и cash flow statements, банкиры, пугающе употребляющие совковые термины рентабельность и оккупаемость, юристы, в золотых запонках, с маникюром в ногтях и бестолковостью, подтвержденной красным дипломом, в голове, , "профессиональные девелоперы", ни разу ничего не построившие, а эксклюзивно перевозящие взятки, маркетологи, заблудившиеся между принципами Парето и формулировками Портера... и т.п. везде - всюду - профанация. На всех сколь-либо значащих должностях либо тупицы, либо те, кто согласились игрть такую роль, да так что вжились в неё... И конечно же бюрокартия - раковая опухоль... Вот ты понимаешь, что самое лучшее в моей профессии? - на фиг меня нет законодательно. И всё! Всё только от меня звисит! После всего виденного, - пока работала - мне так легко-легко становится, что я не в их оферте, не в их повестках... танцевать тянет и что не знаю сам, что буду петь, но только песня зреет...
  Она ходит за кафедрой, вдоль доски, размеренными шагами преподавателя, в строгом костюме. Поддавшись поэтическому вдохновению, я рисую не её портрет, но кроны деревьев, треплющих ветер за стеклом, и мне невдомёк отчего она не замечает, что аудитория пуста. Пуста, кроме меня, сидящего на заднем ряду, с грустью в руке, набросавшей листьями сожжённый облик, так не идущий ей.
  - Да. Пойду на политолига учиться. Я же вообще либертарианка. И вот нет, понимаешь, нету у нас либеральной оппозиции... Они все начинают с заботы о людях... пенсии, социалка... А как? Откуда? Вы создайте условия для бизнеса, предпринимательства, чтобы было чем бюджеты наполнять... Индивидуальное налогообложение - обязатлеьно. Ценз на участие в выборах. На право избираться. Хотите в политику - пожалуйста, - декларируйте доходы. И разогнать миллионы чиновников. К судейским экзаменам не допускать бывших силовиков. На километр. Мораторий на ЕСН ввести лет на двадцать для малого и среднего бизнеса. И коллегию присяжных - по всем делам. Понимаешь, мы как обычно, первые торим путь - никто ещё не переходил от социализма к капитализму. Начальная точка остчёта была феодализм. Когда Guillaume le Bâtard получил эпитет le Conquérant, никто же в Англии не требовал у него пособий! Или кусочка земли. Нет. Это всё были привилегии узкого сословия. И понадобилась тысяча лет, чтобы они офрмились в права, - права, равные для всего населения. Нельзя на пустом месте сделать зарплату учителю, такую же как в Европе, если у вас ВВП равен испанскому, населения в три раза больше, - а бюджетников - в пятьдесят! Всё что Вы можете - это сделать частному коммерсанту доход как у учителя.
  Шум реактивных двигателей перестал требовать от ушей утомления, а от настроения - напряжения. Мы летели пятые сутки и пятые сутки из неё прямо сыпались мнения на злобу дня, и мне, от скуки, просыпаясь каждое утро, приходилось их записывать, не помня начал и забывая концовки...
  - Чушь! Я говорила - мне всё равно. Я давно избавались от нравственных комплексов. Мы все прогибаемся под необходимостью жить. А чтобы жить лучше, нужно прогибаться ещё больше. Нам приходится менять, корректировать свои убеждения, чтобы чего-то достичь. Пришла к нам девочка в отдел на практику. - Как я - дурочка ясноокая. На пятом курсе училась. Дала ей задание обзванивать потенциальных клиентов - cold calling, в общем. Так она подскочила ко мне, и говорит: я не могу беспокоить незнакомых людей, мне неудобно. Чёрт! Что я ей должна была сказать? Что мне по-первости тоже было некомильфо впаривать откровенно ненужные услуги инвесторам? Разводить клиентов различными встречами, совещаниями, аналитикой, презентациями? Но это же и есть работа, бизнес. Создание новых звеньев в экономических цепочках. Разделение труда. Формирование рабочих мест посредством выстраивания комплексных обменов. Вовлечение дополнительных средств через умножение издержек. Ведь в конечном итоге, вся прикладная экономика сформирована управляющими, юристами, менеджерами, их желанием оправдать и доказать необходимость своего существования, умением раздуть затраты и объяснить почему это выгодно, ну и конечно же, ленью владельцев капиталов. Нет, это-то нормально. Нормально менять что-то, - назовём это банально устоем, или глобально - душою - сидящее внутри тебя, что ты воспринимаешь априорно и метафизически, как нечто важное, ценное, целостное на небольшой бонус к зарплате...
  Земля выгибалась под ногами, кувыркалась, пряталась и терялась пропадом словно съеденная лангоньерами. На горизонте маячила она - не удивительно высокая, с рапростёртыми объятиями в духе Cristo Redentor, и совсем не вызывающая эмоций, чем не мешала мне тщательно отыскивать кочки не провалившегося в пустоту пространства.
  - Oh, economics! Beware of metaphysics? Да. Точно также... Мир находится в гармонии. Человек вне её. Отсюда и появляется нужда в Боге. Вернее, не так. Сам Бог сохраняет свою частичку только в том, кто негармоничен, нецелостен, ищущ, противоречив, недоволен собой... Концепции Бога и любви - иррациональны. А церковь и секс дешифрируют их в доступные, удачливые и весьма осязаемые предприятия. Да, можно заразиться верой после посещения храма, равно как увлечься девушкой после ночи платной любви. И наоборот: прожив годы бесплодных исканий, прийти в церковь, какая она есть, или к проститутке, какая бы она ни была и обменять там все напрасные метания на конкретику обряда и процесса. Тут нет ни вопроса, ни ответа, ни верности, ни неправильности... это лишь предмет выбора каждого из людей.
  Рассеяно слушая, внимательно смотрю на её профиль, всю погруженную в рассказ учителя о Perfect Continious. Сердце тревожно бьётся, - идиотничает и не знает, чего хочет: увидеть больше, - на три сантиметра - одёрнутой юбкой; или быть замеченным на пару секуд задержанным взглядом; - не обернётся и будет тоскливой перемена, да и весь остаток дня; а отзовётся, - оно забьётся и упадёт в живот, трепетно - до дрожи пальцев - прикинувшись слабостью, толкающей пищеварение к выходу, кипятком, сваривающим лицо в рдеющую красными пятнами беззаботности маску, шарниром, разворачивающим голову на предмет, в доску, и лишь боковым, перифирийным зрением даст увидеть, как она поднимает карандаш, глядя в тебя, а может быть и на стенд над твоей головой.
  - Забей! Душу так издёргали, затёрли и измучили производными прилагательными да существительными, что её уже на самом деле не осталось ни у одного человека... Я бы предложила оставить её тем, кто в ней лучше разбирается: попам, администрации президента и водке, как ни было бы страшно представить, что они с ней сделают...
  Пока она продолжала свой монолог, - изнурительный для меня, и забавляющий её а я - спать, - мы двигались навстречу друг другу - она, раскосой, свойственной, по моим наблюдениям, только девушкам продавшим детство художественной гимнастике, походкой, словно боясь выронить зажатый коленными суставами мяч или булаву, и я, безалаберным темпом, расчищая пот, капающий прямо на снег в лопате, и вот, поравнялись... что дало мне возможность отдышаться, проветрить шапку, осмотреть мозоли и мозги, и опростаться неожиданным виражом мысли...
  - Ну всю эту нехроматическую свору конвульсирующей империи... Они похожи на датую в стельку бабу, привалившуюся к забору, рыгающую по сторонам миазмами с перепоя, а внутри ощущающей себя невъебицкой красавицей, удивляющейся отчего ни один из проходящих мужчин не сделает ей предложения, от которого она гордо, но с намёком, откажется. Вот это сейчас - народ. Кашерные патриоты. Вообще слово "народ" исключительно и исконно русское и его надо запретить. Заматерить, если угодно. Не замечал, что народ это всегда то, в чьё благо принимает решение текущее правительство, и при всём их разнообразии в России за последние триста лет, народ почему-то один и тот же? Он дико, жутко боготворил монархов, а их какие-то проходимцы - позже также дико обожаемые народом - свергали, душили, взрывали, расстреливали. Народ девятьсот лет до умопомрачения почитал православие, а как только это стало необязательным - с удовольствием пошёл вешать попов на их кишках и грабить церкви. Народ может только одобрять, и безмолвно; как только он открывает рот - сразу превращается в бунт и неповиновение. Едва люди выходят на площадь - это тут же толпа, мятежники, инсургенты, заговорщики, национал-предатели, проплаченные жидо-масонами, немцами, американцами или самим Вельзевулом интриганы... И точно так же наоборот... человек мог быть простым добрым мещанином, упиваться крохотными радостями, жить-поживать сполагоря... дача, дети, работа, рыбалка, друзья, баня, грибы... И вдруг - здесь, в России, где никогда не подумаешь, что такое может быть, - на него сваливается власть... и всё: был человек - стал Фентифлюх... Это не диагноз. Это название должности правителя России, которую надо закрепить в Конституции. Помнишь, кстати, сколько у нас верхов заканчивало ненасильственно? Так,чтобы не только гвардейским шарфом не удушили, а ещё и скорую вовремя подали? Так шта... царь, император, генеральный секретарь, президент... - туфта. Фентифлюх всея Руси - лучше всего отражает то состояние ума - или его отсутствие, - с которым только и можно управлять, а главное - оно полностью лишено налёта романткии и обаяния. Очевидно же: ни один фентифлюх в приницпе не может сделать ничего значимого... даже вообще - ничего - сделать. А если уж и пытается что-то сотворить всё это остаётся на уровне фентифлюхешства. Как оно в приницпе и шло всю историю.
  ...который она, конечно же, не дала мне окончить словом, упиваясь краснобайством собственного производства до той степени, что и я так и не понял: всё-таки шли ли мы, кружа, навстречу, прямолинейно, одной стязёй или прожили всю жизнь вместе, ни разу не встретившись... и непонимание моё длилось, пока мы не обнаружили себя на скользкой дорожке на кладбище, а её велиречивость не окончилась звонким, пустоте принадлежащим -
  - Ай!
  Без какой томительной неловкости, без той поэтической скромности, без множества всего, что напрасного есть в мужчинах, вдруг я услышал, - пока она склонилась подо мной в исканиях, чуть меньше ощутив - и совсем не поддержав - те неугаданные мотивы, медленным движением влекшие меня вниз, вдоль длинных и тёмных тропинок которых я мог вполне отыскать эпистемологическую завершённость невозникшего желания, слишком дешёвого, однако, чтобы быть удовлетворенным . И ночь, от боли одиночества прикусившая до крови края бледного лимонного диска, и, - скривившись его кислым вкусом, - раскинувшаяся посреди спрятанного от неба развалинами церкви, шелестами ёлок и шорохами перелетающих птиц кладбища, не в силах была скрыть мраморную белизну её рук, ломко ухватившую моё предплечье и, подбираясь выше и выше, стремящуюся выбраться, сомкнуться петлёй на тени моей шеи, превратиться в развёрстую прореху лица, готового выдохнуть ярко алыми губами луну в бездну моих неждущих, скомканных, сомкнутых чувств, - но вместо этого, захлебнувшейся в моих горстях изваяниями.
  - Кадишту! - крикнул я во мрак обрыва.
  В темноте щёлкнуло, чвакнуло, прошебуршало, капнуло... Сменяющиеся и переплетающиеся звуки свидетельствовали жизнь там, где сознание ожидало немоту смерти, и в ошибке своей - столь полярной, усугублённой множеством возможных объяснений, - пугалось, ища прижаться к ближнему, знакомому, понятному, втиснуться, спрятаться во что-то, чего не было среди оградок, крестов, венков, плит, сигналов леса и знамений природы, во что-то, разделённое телами и тем недосягаемое.
  - Я здесь! - Отозвалась она из тьмы.
  Пересеча полянку, я пошёл на звук и обнаружил её, сидящей на скамейке возле надгробия.
  - Твои? - протянул я ей мраморные руки и встретил обескураживающую улыбку.
  - Ах да! - со всей аккуратностью, требуемой моментом, я приложил одну из них к культяпке её плеча.
  - Это левая. - игриво поправила она меня.
  Разобравшись с верхними её конечностями, которые срослись и стремительно ожили, едва коснувшись должных мест, я присел рядом и закурил.
  - Ты где была?
  - Во мраке забвения.
  - У-у. И как там?
  - Прохладно. - Она схватила мою ладонь и, испуганная звуком тьмы, прижалась к моему боку. - Что это?
  - Белка... А может сорока... - затянувшись, я попытался отстраниться немного, хотя прищуренные глаза, темнота и острые ощущения делали её почти симпатичной, как лампочку в погребе или прореху в гробу.
  - Я тебе совсем не нравлюсь?
  Пока она смотрела на меня, затем я - на звёзды, затем её глаза в слёзы, а луна в её взоре - на меня, запястье моё пронзилось прохладным, ласковым, доверительным, обнадёживающим касаньем.
  - Чёрт! - опустив от непонимания того, что мне, нам делать дальше, взгляд вниз, я увидел змею, ползущую по моей кисти, и резко вскочил со скамейки. Она нагнулась и взяла её в руки.
  - Ты боишься змей? - она хихикнула, подставляя под брюхо подколодной части своего тела, недавно вернувшиеся к ней. - Не стесняйся. Это нормально. Страх перед змеями - это вечный страх человека перед познанием истины.
  Глубоко закинув окурок в папоротники, я ощутил мочевое настроение, прямо связанное с этой фразой.
  - Знаешь кто это? - Мне казалось они сейчас поцелуются, - так нежно и трепетно она держала змею. - это Нехуштан. Единственное прижизненное изображение Ягве... - Она подошла к могиле и выпустила пресмыкающегося на землю, приговаривая хэбэл раʻýт руах, раʻá рýах цафон. - Бог явил себя Осарсефу на Хориве, и тот повелел сделать изображение лика Господа и запечатать его в ковчеге... - змей заполз на плиту и замер. Она подошла к нему и погладила - Видишь, медный...
  - Может скажешь, что ты там нашёптывала.
  - Да это детская древнееврейская хотелочка.... Если на ваш язык перевести, то это будет... Как же это будет? - Змей многомудрый уползи по ветру, принеси нам веру, истину"иль ложную, только не безбожную. - Как-то так, наверное.
  На могиле явственно замерцала надпись יחוח.
  - О! Вдруг он нам сейчас что-нибудь подарит! - воскликнула она и ринулась шарить в темноте по зарослям вокруг плиты.
  - Не прочитаешь ли, что это за надпись?
  - Нет.
  - Не знаешь?
  - Знаю, но не буду. Это тетраграмматон. Произноси как Яхве. - Сзади она выглядела хозяйкой, подмывающей полы. Медленно и тщательно, шебурша по папоротникам и спотыкаясь о корни, её вздыбленный таз удалялся, сливаясь с тёмным ландшафтом, испещрённым скульптурными группами, склепами, могильными решётками и надгробиями. Время, казалось, умерло, а я забыл смысл происходящего.
  - Вот! - румяная, - чего не мог скрыть даже мягкий лунный свет, - она подошла ко мне. - Смотри!
  Она поставила на лавку детский волчок и закрутила его. Странная, бочковидная форма заставила его перевернуться на ножку, но, замедляясь, он вернулся на начальную точку опоры.
  - Это эфод. Он указывает волю Бога. Если бы он остался на ножке, это значило бы урим. А так как он остался на попке, в положении тумим, то следует воздержаться от задуманного.
  - Что за ерунда! Это китайский волчок. Он никогда не остановится на ножке!
  - Хочешь попробовать? Загадай, что-нибудь!
  - Ну тебя. Пойдём отсюда.
  - Ты не веришь - ухмыльнулась она.
  - Послушай, что за глупость выявлять промысел бога посредством гироскопической прецессии и силы трения? Это же просто игрушка.
  - Хм. Не ты ли так возбуждался мыслью, что жизнь игра?
  - ...а люди в ней лишь тени... Нет. Это Джон Донн, или, тоже вполне не исключено, Шекспир...
  - Idem est. Sicut ipse ...
  - Чего?
  - Проблемный ты. Неужели так сложно поверить в то, что невозможно? - et mortuus est Dei Filius, prorsus credibile est, quia ineptum est, et sepultus resurrexit, certum est, quia impossibile ...
  - Нет. Невозможно поверить в то, что очевидно. Слово есть единственное и достаточное доказательство существования чего-либо для произносящего. Именуя предмет, мы априори принимаем его нахождение в нашем мире. Любой атеист, говорящий Бог, есть человек религиозный, ибо он может не верить, но он понимает концепцию Бога. И наоборот, любой квази-верующий, любая якобы-воцерковлённая тварь, порицающая возможность не верить в Бога, есть существо безбожное, ибо не существует того, от чего нельзя отказаться. Хотим мы того или нет, но вещи, в том числе нематериальные, занимают место в нашем сознании, только после того как мы произнесём их...
  - Искони бяше слово, и слово бяше от Бога, и Бог бяше слово...
  - Тому, кто идёт к Богу, Бог не нужен. Он востребован теми, кто удаляется от него. В конченом счёте, всё что мы говорим - это ложь.. И Бог - это ложь. Слова применимы для общения между людьми. Природе бесконечно неинтересно, как мы называем траву, звезду или дерево. Они, в теории, существовали до нас, и будут существовать после, но наш практический опыт отрицает это. Мы принимаем мир в рамках, уловленных нами в обучении и воспитании теми, кто был до нас, и передаем также, но для человека предметы возникают не с того момента, когда он их увидел, а когда осознал, и единственный доступный способ осознания - это определение, наименование.
  - Ну тебя. Это всё довольно скучно. Философия нагоняет на меня тоску.
  - Да ладно! Во-первых, это космогония - вещь увлекательнейшая. Ньютон пытался объяснить мир на основе христианских доктрин, в манере Мильтона, применяя всю эту терминологию господств, престолов и властей, понимая силу, как проявление божественной воли. А в итоге создал научный метод познания, вытащивший человечество из мрака средневекового мышления...
  - А во-вторых, это всё - всего лишь эпистемология... Зануда!
  Цикады стрекотали ненасытно звучно, словно жили до сего мгновенья вечность и всё молчали, а сейчас навёрстывали упущенное. Зной лежал обжигающими впечатлениями на всех мало-мальски тёмных поверхностях, а местами даже на белых, и мучительно заставлял ничего не делать, раскинувшись на шезлонге в тени.
  - Хватит бухать!
  - Ты ведёшь себя как Ксантиппа...
  - Не обольщайся. Тебе до Сократа так далеко, что даже я, в роли твоей жены, не смогу сократить этот путь до одной жизни.
  - Не грузи, а? Алкоголь - это великий коммуникатор. Без него я могу общаться только с книгами, богом и собой. При том, книги должны быть в первоисточнике, бог - в принципе, быть, а тот "собой" - в настроении.
  - Смотрю, ты ему его и поднимаешь.
  - Вот сейчас очень сложно сформулировала...
  - Очень сложно терпеть такого негодяя-эгоиста, как ты. Лакшми предложила съездить на дискотеку в город сегодня вечером. Ты как?
  - Как вот у них после пахтанья океана силы остаются? Тут вот вроде и не занят ничем, а устаешь.
  - Больше всего устаешь от безделья. Так что?
  - Огласите весь список пожалуйста.
  - Как альтернатива, сидеть тебе в лобби с Си Ван Му. Но ты же от её трескотни через десять минут с ума сходишь.
  - Если под виски амриту, то терпимо. Мы про Чехова вчера не закончили. Можно поразить её гениальной мыслью о силуэтной плоскости характеров в его творчестве...
  - Ну-ну. - насупилась она.
  - Ладно, посмотрим, ближе к ночи.
  Она потянулась во всю стройность фигуры, столь безупречной, что лишь шаговая доступность бара и наличие рядом иных, менее полноценных форм, позволили не вывихнуть челюсть со скуки.
  - Закажи мне пиноколаду. Я пойду, окунусь. - бросила она через плечо взмахом волос цвета шатен.
  Удалялась она странной, пружинистой походкой, обходя лежаки, на которых раполагались отдыхающие, запелёнутые в полотенца, словно мумии, и покачивая бёдрами в такт волнам, так что истолкованы эти движения могли быть не иначе, как парой стопок вовнутрь, и даже так не снявшие обуявшего меня сексуального импульса, потребовавшего срочного прижатия чем-либо или к чему-либо либидо...
  - Добрый день!
  Обернувшись, я встретил взгляд набелённого лица под прической така-симада, плывущего на матраце мне навстречу.
  - Здравствуйте! - осторожно ответил я, стараясь не сбивать дыхание.
  - Вы меня не помните? Мы вместе ехали в конке на фиакре из аэропорта. Вы ещё курили электронную сигарету.
  - Да-да. Вспоминаю. - пришлось соврать.
  - Аматэрасу - представилась она, находясь уже в паре гребков от меня. - Как вам Ragnarök?
  - Простите?
  - Ваш отель.
  - Ничего. Нормально. А в Ёми как?
  - Нам нравится.
  - Мы там в том году были. Инфраструктура чуть похуже. Но еда лучше. Хотя, может, это из-за кризиса. Экономят.
  - А у нас с общением беда. Все какие-то крутые. Нудные. Всё про политику, бизнес да погоду говорят. Как будто других тем нет.
  - Прямо завидую.
  - Нечему. Вы кстати, очень интересно начали рассуждать про проблематику буддизма.
  - Да? Наверное, перебрал децл. У них вся проблематика сводится к одному вопросу: какого хера умер Будда?
  - Он не умер. Он ушёл в Паринирвану...
  - Это согласно Палийскому канону. А де-факто-то его кремировали.
  - Но это же только тело...
  - А-а-а! Вспомнил! Вы имели в виду мой критицизм в отношении связи между отрицанием субстанциональной души-атмана и наследованием кармического опыта... Это да. Совершенно они игнорируют эту тему. Ведь мне, любителю, абсолютно непонятно, каким образом дхармы в смерти разрушаются, а потом, по реинкарнации, собираются обратно в иную ипостась, но так, что сохраняют влияние предыдущих существований...
  - Мне кажется, это вопрос разрешим через определение жизни, приведённой в Индриянирдеше: процессуальная совокупность обусловленных и необусловленных мгновенных элементарных психических состояний (дхарм), стимулируемая притоком аффектов и закономерностями созревания кармического следствия.
  Чуть не утонув от такого искажения дефиниций и вранья я, выныривая и отплёвываясь, вежливо попытался внести поправку:
  - Вообще, это, как помнится, детерминация человека...
  - Разве человек не вмещает в себя жизнь? - перебила она, покоясь на волнах в позе лотоса.
  - Ровно в той мере, в какой женщина - существование. Неужели Вы не осведомлены, что хинаяна связывает просветление с особенностями анатомического строения? Для дам поза лотоса бесполезна, как и всё учение Дхармы.
  - Но если хинаяна всего лишь предмет воображения приверженцев махаяны, то несоответствие нивелируется, не правда ли?
  - В рот мне крякнуть ! Вот не хочется вворачиваться в буддизм так глубоко, чтобы потом не вылезти... Это напоминает суету вокруг бинарной гипотезы Гольдбаха или квадратуры круга...
  - Как вы замечательно схватили сходство Буддхадхармы и математики! И там и там есть действительно интересные, пока незакрытые проблемы. Предлагаю обсудить их сегодня вечером. Вы приходите к нам в лобби. И мужу будет с кем выпить.
  - Хорошо. Постараемся. - беспочвенно обнадёжил я, и погрузился в море, ещё успев дослушать её ремарку, о том, что вся интрига квадратуры состоит в сложности измерения отрезка равного числу π, и что именно эта сложность, - обращаясь в погрешность, - тождественна отличию существования от жизни.
  Улица запружалась толпой. Становилось довольно тесно и беспокойно. Над котелками, беретами и тиарами тут и там возникали транспаранты, чёрные флаги, фанерные голуби и соломенные пчёлы, кумачовые растяжки и фиолетовые хоругви.
  - Чего такое? Митинг, что ли?
  - Да-да! - Она подпрыгнула и хлопнула в ладоши. - Как весело!
  - Это революция, мать ея, - зло просипел баритон слева.
  - Бесцельный колорит, - парировал ему человек в очках.
  - Дождались светопреставления, - скептически заметил креативный класс в образе юнца с поношенным лицом, поглаживающего большой золотой крест на брюхе и глядящего на серое небо.
  - Истинно, истинно, говорю Вам, 28 ноября двадцать пятого года налетит земля на небесную ось... - отозвался телевизор из раскрытого окна первого этажа голосом заслуженной актрисы.
  - По грехам нашим... - перекрестился галстук при костюме откуда-то справа.
  - Давно пора эту сволочь к ногтю прижать!
  - Смотри, как бы тебя самого не отжали!
  - Это же провокатор! Не обращайте внимания!
  - Слышь ты? Отмудачь восвояси!
  Звуки окутывали всё удушливей, всё злее и радостней, обнадёживающими и разочаровывающими, по мере движения становясь локтями, затылками, упирающимися спинами, толкающимися боками, ногами, оттаптывающими твои, носами, хлюпающими соплями, и ртами, выдающими девизы, лозунги, диспуты, проклятия, полемики, надежды, смешивавшиеся с надписями на раздаточном материале так, что невозможно было отличить услышанное от прочитанного и увиденного и перекатывавшиеся от тихого к оглушительному, от блёклого и затёртого до нестерпимо яркого: "Крадём честно!", "Воруем вместе!" "Коррупция - наше всё!" "Бюрократия форева!", "Порядочность - предательство Родины!", "Честность не бывает бесплатной!", "Хочешь найти агента Госдепа? - Ищи того, кто живёт на зарплату!", "Даёшь РПЦ отдельным министерством!", "Больше мандатов для депутатов!", "Больше дружных хищений!", "Не укради, не поделившись!"- Каждый нижесидящий обязан будет подавать два доноса в месяц на вышестоящих. С фотографиями и номерами банковских счетов. Это мы называем тотальным контролем! Ни одно лицо не может занимать присутствие более четырех лет, и быть чиновников более десяти. Должности в государственных корпорациях ограничены сроком до трех лет и в совокупности - до девяти лет... - Давайте будем руководить Африкой! - Да чё там эта Африка! Давайте всем миром! - Свободу взятке! - Власть откату! - - Вот скажи мне, с какого рожна Кафка оказал влияние на всю литературу XX-го и всех последующих веков?! Он же бездарь! - Но наша сегодняшняя жизнь опровергает это. - Отнюдь. Это только подчеркивает, что управляют нами такие же... - - ...где каждый патриот мечтает о вилле за границей, а всякий либерал - как бы четвертовать побольше патриотов, где власть нужна для зарабатывания денег, а деньги - чтобы откупаться от власти, где работают исключительно те, кто ничего не умеет делать, а тот кто умеет хоть что-то, занимается чем угодно, только не тем, что умеет, где мысль нужна, чтобы не думать, а слова - чтобы вовремя смолчать, и где каждый, кто хочет чего-то достичь, наперегонки стремиться сбросить с себя остатки образования, культуры и здравого смысла... - бред! В такой стране никто не захочет жить! - А посмотри...
  Реплики про Кафку и последующее нагромождение фраз, как кажется, совсем из другого разговора, увлекли моё внимание, показались наваждением, дежа-вю, странным до физиологического инстинкта знакомым, словно я сам в нём участвовал и, чтобы разглядеть собеседников, мне пришлось остановиться, однако их тут же оттёрла от меня толпа.
  - Könnten Sie mir bitte sagen, wo ist der Weg zum Schloss? - тревожно знакомый голос, вызывающий реминисценции телевизора, исходил от невысокого мужчины, пытающего плешью прикрыть бесстыже бегающие по телу Родины зенки.
  - Не говори ему ничего, - пламенно шепнула она мне - это иностранный агент!
  - Эта улица не ведет в замок. - ни-к-чему-не-обязывающе ответил я.
  - Да и вообще тут нет замка! - веско встряла она, желая, видимо, поскорее избавиться от случайного прохожего.
  - Странно. Челядь есть, а замка нет. - он перешёл на русский, словно услышав её шёпот. - Так и до бунта недалеко.
  - Странно, - передразнила она его, - замки как раз и вызывают мятежи.
  - Вас дезинформировали, - сухо отреагировал он, - Замок не может вызывать ничего, кроме воодушевления на подвиг.
  - Очевидно, Вы имеете в виду воздушный замок? - утвердительно съехидничала она, переминаясь на лыжах.
  - Нет, обыкновенный. Добротный. Великий, я бы сказал. Поднявшийся с колен, вопреки зависти мы знаем кого...
  - Я всё поняла. Вы слишком долго жили в воображаемом замке и совершенно уверились в его реальности, и, выйдя наружу, не можете найти то, чего на самом деле нет... Вы - интригующий типаж... Если бы у меня были причины, я написала бы о Вас роман длиною в жизнь...
  - Если бы у бабушки были определённые половые признаки, она была бы дедушкой. - невыразительно огрызнулся он.
  - Он точно соглядатай, - прошипела она в моё ухо, сообщая беседе малоприличный статус.
  - Вообще-то есть Кремль, - желая сгладить нарастающее неудобство беседы, зачем-то высказался я и поймал на себе полный презрения взгляд, словно только что выдал врагу сверхсекретную стратегически военную тайну, и поспешил умерить её негатив вполне искренним добавлением. - Известная достопримечательность. Самый большой сохранившийся средневековый архитектурный ансамбль, Мекка, так сказать, для туристов.
  - А чего вы решили, что я турист? - вроде как обиженно, разрушая притягательную харизму до того не предвещавшую ничего плохого, выдал он.
  - А кто же Вы? - снова она встряла в разговор.
  - Я первым не подставляюсь... тьфу, прошу извинить, - не представляюсь...
  - Вообще это невежливо - начала она нагнетать.
  - Ну ладно тебе. Он же неместный. Проявим снисхождение к гостю, - мягко подкорректировал я её. - Ich bin ein Landvermesser.
  - Ясно. А вы, дамочка?
  - Вы ведете себя вызывающе. Как на допросе!
  - Мне кажется, это привычка. По всей видимости, он воспитывался в тоталитарной системе. Будь к нему толерантна. - теперь уже шептал я.
  - Дитя ночей призывных и пытливых, сама - твои глаза, раскрытые в ночи, к сиянью древних звёзд, таких же сиротливых, простёрших в темноту зовущие лучи...
  - СМИ, что ли? Журналистка?
  - Сама - уста твои, безгласые, как камень, изнемогла тоской в оковах немоты; я - свет погасших солнц, я - слов застывший пламень, уныла и трезва, бескрыла, как и ты...
  - У вас, девушка, явно дефицит духовных скреп.
  - А у вас - деликатности. Сами-то представитесь?
  - А чего, не видно?
  Внешность его была настолько невзыскательна, что если не этот вопрос, то мы и не обратили бы внимание на кимоно, подтянутое черным поясом, лапти и лазоревые онучи ФК "Зенит" и котомку наперевес, из которой торчали амфоры, танк Армата, голова профессора Дугина и конспирологическая теория.
  - Раб на галерах! - вдарила в голову шальная мысль такой силы, что я не мог не озвучить её.
  - Обижаете, - понурился он. - дзюдоист я.
  - Тогда вам точно нужно в Кремль. Приобщиться культуры. - резюмировала она, отбросив предрассудки по поводу активности иностранных разведок и шпионских страстей.
  - А с каких-то пор в Кремле культура? - хитро прищурился он.
  - Ну как. Давно уже. Музеи. Алмазный фонд. Оружейная палата там.
  - Царь-пушка и царь-колокол, - не преминула и она блеснуть эрудицией.
  - Провокация однако! Как можно святыню использовать не по назначению! Власти-то, власти где? - раздухарился он.
  - Какие власти? Которые с престолами и господствами, что ль?
  - Ну да.
  - Так они переехали.
  - Уж не в Ново-Огарево ли?
  - Нет. Подальше. В Пандемоний.
  - Это за МКАД?
  - Это кому как повезёт.
  - Скверно - выдохнул он. - Толку от вас никакого. Как национал-предатели, ей-богу, - он перекрестился. - Ладно, в Кремль-то я дойду этим путём?
  - К сожалению, эта улица не ведёт в Кремль.
  - Зачем нужна улица, которая не ведёт в Кремль?
  - Риторический вопрос.
  - На кой он упёрся-то, Кремль этот, не пойму никак. Старьё старьём. - зачем-то в диалог она опять вписала себя, - Туда уже никто из приличных людей не ходит,
  - Почему никто не ходит?
  - Потому что туда нельзя прийти самому, - выдохнул я банальную истину. - Только по зову.
  - Сердца, что ль?
  - По зуду, по зуду... - у него логопедические проблемы... - поправила она меня.
  - Да, по зову земли русской. Вот выйдет человек в поле, припадёт к асфальту и слушает...
  - Зудит она по нему или нет... - тлетворно закончила она.
  - А почему поле заасфальтировано? - в воздух спросил он.
  - Потому что эксперимент! - ответил я оттуда.
  - Русское же оно, - по-квартирному вольнодумно, с веским ароматом андеграунда, поправила она меня.
  - Э-э-эх. В эцих бы вас, и гвоздями... - быстро записал он что-то в блокнотик - Так как пройти-то?
  - Злой вы какой-то... Вам же объяснили. По фамилии или с конца.
  - Это вы про зуд?
  - Знаете, мне кажется вы настолько толковый, что и сами разберётесь. Только я всё равно не пойму, чего вас туда так всех тянет? Вы без Кремля не можете?
  - Это Рассея-матушка без него не может... - изрёк он вполне профетически.
  - Ну да, конечно. Нашли повод тянуть её туда с собой... - анархические нотки в её тональностях перешли все рамки.
  - Кто ж её тянет-то? Сама увязалась. - неопределённо махнул он рукой и скрылся в проулке так же неожиданно, как и возник.
  ...Нас вынесло на закуток, свободный от тел, и перед нами возник хмурый ангел позитивизма, одетый старым моим товарищем, с мощным пузом, великой грустью в серых глазах и перегаром на губах.
  - Здорово! - приветил он.
  - Привет! Как жизнь?! - во мне возник восторг, как при встрече с давно не переведавшимся свиданием другом.
  - Морковкино заговенье это, а не жизнь.
  - Ты чего здесь делаешь? Ты же в запое?
  - Вполне соответствующе общим настроениям. Посмотри. Вся страна там же...
  - Угу. Только они без водки обходятся.
  - Не утрируй. Не все. Лично я давно подозревал, что всё наше руководство пьёт по-чёрному лет пять... по трезвости такого не наворотишь.
  - Скорее курят, - вставила моя спутница - и не пять, а все семнадцать...
  Я проследил окончание деревянного древка в его руке. На табличке было написано "Хочу Роснефть!".
  - Ты категоричен в своём тщеславии.
  - А чё? Как-то не вижу, чем я хуже нынешних менеджеров. Да потом, вот я подсчитал... у нас получается на каждого жителя приходится по сто метров нефтяной или газовой трубы. Не хотят ставить начальником - хоть отдела - пусть дадут законный мой кусок трубы и платят за транзит.
  - Ты не в себе.
  - Чпок! - она лопнула шарик, надутый жвачкой, и, словно давно знакома с материалом вставила. - Не знаю длину трубопроводов, но даже если весь экватор обмотать, то всё равно получится пара сантиметров на рыло, по-моему. Или так: тупо разделить те порядка 80 ярдов бакинских в год, что бюджет получает от экспорта, то получится меньше 600 грина на лицо.
  - Та! Вот-вот! Это же бюджет получает! А добавь сюда, сколько он не получает?
  - Пусть даже в десять раз больше. Тебе хватит?
  - Ну как тринадцатая зарплата - самое то!
  - Познакомитесь, кстати. Это - Аня Кадишту. - забыл я совсем, что они видятся первый раз.
  - Аннатурасамякъсамбодхи - представился он полным именем и внимательно вперился в неё.
  - А вы этого... того?..
  - Нет. Просто друзья.
  - А. Ясно. Вот, посмотри, сейчас самое интересное начнётся. - передал он ей бинокль.
  - Ой, а что там? - с тем самым женским любопытством, что делает их ослепительными для одних мужчин, козами, дурами, шмарами, блядьми, суками и т.д. и т.п.- для тех остальных, кто не стал его предметом, и проклятием рода человеческого - для истории, она пристрастилась к оптике.
  - Эшафот. Сейчас будет аутодафе, actus fidei, так сказать.
  - Правда?! А что это за обряд такой?
  - Это не обряд. Это награждение.
  - Ух ты! Никогда не была на таких торжествах. А за что награждать будет?
  - За неискоренимую приверженность к Вере в непогрешимость решений Фентифлюха.
  - Того самого Фентифлюха, про которого я говорила?!
  - Ну не знаю, кого ты поминаешь, а я - вот того, напротив нас. Видишь, в VIP ложе? - и он указал на лицом, костюмом, крепостью духа, неумолимостью таланта и ярким контрастом между чаяниями толпы, воодушевлением интеллигенции всех мастей, происками польской интриги, результатом конспирологии, свойствами геополитики и самим собой, совершенно серенького, невзрачного персонажа до боли не смахивавшего на давеча расспрашивавшего нас незнакомца-дзюдоиста.
  - А-а-а. Забавный дядечка.
  - Во-во, смотри, номинанты восходят...
  Таджики промазывали и крепили верёвки, проверяли крючья стойки и перекладину футбольных ворот, пока номинанты в количестве пяти персон восходили на деревянный настил.
  - Что-то ты не договариваешь. Не особо светятся они счастьем. Да и ворота эти с верёвками... зачем?
  - Зачем, зачем, чтобы ты спросила! Повисят козлы наши - кровь погоняют им. Понятно, процедура неприятная, для некоторых даже болезненная. Но не даром же они верные отечества сыны. Не то претерпевали. Попробуй, миллиард укради так, чтобы совесть не мучила.
  - Ну не знаю, не знаю... Одолевают меня сомнения. - беспочвенно и бесцеремонно, как и следовало бы ожидать от её манер, усугублённых профилем специализации, возразила она. - А, представь, это всё заговор! Да-да! - воодушевилась она непонятно с чего озарившими её фантазиями, - эти вот пятеро, плели по-тихому козни, и их на самом деле сейчас казнят! Вздёрнут!? А всем преподнесли это под соусом награждения, а!? - последнее междометие прозвучало так веско, что даже я засомневался.
  - Да нет же! Не может быть. Чествовать будут. Почётными орденами козлищ блекотных первой степени. По телеку передавали.
  - Ну-да, телевизор-то врать не будет, - с сомнительным, достойным иных эпох и стран сарказмом, произнесла она.
  - Ты ведёшь себя непристойно. Vox televisiori - vox Dei, - так ведь у нас в Конституции записано? Ты отрицаешь основополагающий закон страны, чей гарант напротив тебя сидит?
  - Ну тебя. Зануда. Всё равно, рожи у них смурные. - насупилась она.
  - Ну слушай, столько забот у людей... Вишь, например, вон тот, с седой бородой? Крестик в рот запихнул, молится про себя. Это Женя Трубой-прокати, трейдер пресной воды. Всю Азию от Израиля до Индии под себя подмял. Арабские шейхи к нему ездят кинедэми подрабатывать. Каждый месяц - новый шейх. А он им за это водопроводы бесплатно кладёт.
  - А тот вон, в хоккейном свитере? - как-то оживилась она, игриво помахивая веером.
  - Блин, ну ты даёшь! Это же Аркардьер Борец-Динамо! Генеральный подрядчик строительства национальной идеи.
  - А со страшными глазами? Как будто полжизни в карательных органах работал?
  - Это Ингвар Жанович Сечель. Глава госкорпорации по добычи профессионально непригодных специалистов. Золотое дно, можно сказать возделывает. А вот тот, в синем мундире, - это Панкратий Якулеев-Рельсов. Просто везунчик. Гулял как-то в Подмосковью и нашёл склад, на котором шубы сами собой возникают. Торгуй - не хочу. На том и поднялся.
  - А слева, с лошадиным лицом?
  - Ха. Скажешь тоже. Это Чук Ковалеев. Вот про него мало что скажу. Вроде как недвижимостью промышляет, банками заведует, но на такой мелочи, ясен перец, не разбогатеешь. Ходят слухи, что он первооткрыватель чёрной дыры в бюджете, её и исследует и осваивает. Но я лично в мистику не верю.
  Внезапная барабанная дробь оторвала моё внимание от созерцания вычурной моды толпы, её замашек, тенденций и нервных срывов, а соседнее воркование двух моих спутников, совершенно погрузившихся во взаимное импонирование и тем исключивших меня из беседы, было как нельзя кстати, ибо я увлёкся счётом глубоких дум и степенью их дерзновения, запечатлённых на лбу Фентифлюха. Распорядитель крутился около номинантов, уже затянутых в длинные, до пят, мешки и стоявших спиной к нам, лицом к VIP сектору, в тихом, прерываемым редкими возгласами и стонами, ожидании.
  - Я прямо вся заинтригована. Саваны напялили какие-то... А этот... Чего он крутится около них?
  - Смотри, смотри, - вкрадчиво закручивал сюжет Аннатурасамыч.
  Дробь нарастала. Вся обслуга покинула эшафот. Вдруг - и ожидаемо - всё стихло.
  - Зачем вешать, чтобы потом награждать? - не могли она уняться, и лишь перешла на полтона ниже.
  - Зачем рождаться, чтобы затем умирать? Чтобы жизнь не путать с раем. - также сдавленно донёсся до меня его философический вопрос-сам-ответ.
  - Давай! Гойда! - раздалось и тут же оглохло в шуме разрушающегося в падающие доски помоста и воплей достойнейших из козлов с главной трибуны страны.
  - They do not die a death of shame on a day of dark disgrace, nor have a noose about their necks, nor a cloth upon their faces, nor drop feet foremost through the floor into an empty space, - как молитвой, повеяло чем-то знакомым от женщины.
  Непрекращающиеся крики повешенных растворились в торжествующих, бурных, продолжительных и всё нарастающих аплодисментах и свисте публики, к которой, казалось, присоединились и зрители всей державы по ту сторону экрана. Поднявшиеся люди рядом с нами обнимались и целовались со слезами на глазах, хотя едва ли были знакомы. Эффект всенародного ликования стал потихоньку захватывать и меня, отторгая мои тщетные попытки самобичевания, но прервался, узрев падение двух из награждаемых. Толпа, по человечку, по десятку, по сотне, тысяче и далее также стала замолкать, замечая реальность и впадая в безмолвный ступор.
  - Ваше Гениальнишейство! - подскочил распорядитель к Фентифлюху, выкрикивая избыточно громко, скорее от нестандартной, патовой ситуации, сложившейся, в том числе и помимо его лосин, в государстве, чем от близости свалившихся с так и недостигнувших небес образцов земного счастья. - Что делать? Кто виноват? В чём моя вера? - Выпалил он все бессмысленные, генетически вросшие в его мозг вопросы, совсем не по Уставу теребя аксельбант и жуя канительную бахрому эполет.
  - Вешайте! - нетерпеливо махнул перчаткой Гениальнишейство.
  - На Руси на кол принято сажать отрицающихся милости награждения! - не унимался распорядитель, всё ещё не находя подобающего тона, - Не послать ли к Всевышнему?
  Из под обломков, разрывая мешковину и всё так же посасывая крест, выбирался Женя Трубой-прокати. Его поддерживал уже стянувший с себя церемониальные одежды Панкратий Якулеев-Рельсов.
  - Орден мне! Орден! - рыдая взахлёб, сквозь карминовые царапины, фальцетил первый, - Государство наше ныне столь окрепло, столь завистью супостатов иноземных духовно скрепилось, столь обильно, щедро великодушием напоялось, что уж и жертвы нашей скромной принять не хочет - гнусавил второй.
  - Вешайте, говорю! Вешайте за оба, как обещал! - в несвойственной манере рявкнул Фентифлюх и отвесил, видимо, для скорости понимая приказа, смачный пендель распорядителю.
  Якулеев-Рельсов выпрямился, поплевал на лоснящуюся чёлку, завёл её пятернёй к затылку и, передыхая между словами, вымолвил:
  - В этот миг, когда весь Запад, как один, ждёт в пароксизме ненависти, что мы сдадимся страданию и боли, и откажемся от причитающихся по праву нам, заслуженных знаков отличия, я скажу... я счастлив отдать за отчизну две гонады, две тестикулы, а не одну!
  - Даже для твоей профессии это зрелище чересчур пикантно... - не выдержал я и обратился к коллегам по развлечению. - Пошли, что ли? -
  Через оградку летнего кафе просматривались небольшая, неловко вогнутая площадь остывающая движением человеческих тел.
  - А ты, кстати, чем занимаешься?
  - Работаю.
  - Где, если не секрет?
  - Слушай, какая тебе разница? - зачем-то пролез я в их светский коллоквиум.
  - Интересно.
  - Ну... я - инди. Эскорт, апартаменты...
  - Да ладно!.. - он задохнулся и чуть не выронил бокал с абсентом от удивления и я сам, как будто впервые, заметил её орлиный, хищный профиль, оттопыренное ухо под зализанной прической цвета вороньего крыла, узкую ниточку бледных губ и взморщенный, покатый лоб, треугольно упиравшийся в переносицу... - Не верю!
  - А так? - она сунула ему под нос смартфон и стала листать фотографии.
  - Да это не ты!!! - взор его прыгал с картинок на её лицо и фигуру в целом.
  - Три часа у визажиста и парикмахера, а потом ещё минут сорок ретуши на компе и ты сам будешь ещё краше. - укоризна обожгла меня резким и хлёстким взглядом, не покинувшим её рта, но схваченным мной - Она это, она... Можешь попробовать... her beauty waits for your attendance...
  - Фи. Сводня. Сутенёр. Не ожидала от тебя такого...
  - Да? А сколько?
  - Отчего же? Он не доверяет твоим фотографиям и собственным глазам, но готов поручиться моим словам.
  - Правда, сколько стоит?
  - На фиг ты мне нужен?
  - А вдруг он будет таки президентом Роснефти?
  - Тогда бесплатно, но исключительно через ЗАГС...
  Её выразительная уебищ"новатость в сумерках уходящей империи и 24 лет умирания преображалась в привлекательность тем более, чем толще и серее блёкли контуры её черт в витрине то ли магазинчика, то ли столовой напротив - я не успел разглядеть: послышались хлопки выстрелов, вопли и крики... обернувшись в неё, чтобы смыть навеянную отражением миловидность сравнением с оригиналом, я неожиданно обнаружил себя в posture fâcheuse - они оставались на месте, словно были в ином мире, измерении, без кровожадности и пуль, и продолжали меняться фразами, - столь малозначащими для данного фрагмента и, - особенно - моего настроения, что я не стал их выстраивать в сколь-либо развивающий драматургию диалог, а лишь покрыл пятнами букв на белом листе те обрывки его, ещё долетающих до меня утишающейся тональностью, -
  - Расскажи мне, скольких ты ласкала? Сколько рук ты помнишь, сколько губ? [...]
  - ...Такие вы досадные и так одинаковы в печалях. Бывает - очень часто, кстати, - кладу ещё только руку на бедро гостю, и у него - всего от одного прикосновения - в глазах зажигается такое... что я готова бесплатно отдаться... Правда-правда. Несмотря на все их миллионы, на вроде как успешность, всё равно они будто обойдены лаской, заботой, вниманием и когда красивая девушка готова предложить им это, они тают как студень на солнцепёке... [...]
  - Многим ты садилась на колени, а теперь сидишь вот у меня [...]
  - Да ну... Жизнь гораздо сложнее. Они в состоянии платить. Я готова предоставить то, чего им не хватает. Если к этому подмешиваются эмоции, необходимые сторонам отношений, то это только усиливает обоюдную симпатию и влечение. [...]
  - ...И ты думаешь о ком-нибудь другом, я и сам люблю тебя не очень [...]
  - Без увлечения не получается. Ну, чаще всего, во всяком случае. Есть те, которым нужна непосредственные конкретика и предназначение. Отсидишь с таким ланч, или день на выставке походишь и всё - им постель даже и не требуется. Есть наоборот - целый день тискает по-тихому, прижимается всеми местами в каждом углу, перед сном пульнёт разок и всё: всю ночь храпака давит. Но такие у меня редкость. А больше - именно с чувством. Без этого вообще нельзя, как мне кажется. Ведь результат любого дела, сработанного с любовью, - что борщ, что там отчёт какой, - всегда виден по качеству. [...]
  - ...Как случайно встретился с тобою, улыбнусь, спокойно разойдясь [...]
  - Просто надо уметь отпускать. Уметь не требовать большего, чем тебе ссудили. Это сложное искусство, но ему учишься... [...]
  - ...Только нецелованных не трогай, только негоревших не мани [...]
  - И что? Вот девочка - двадцать лет. Год в профессии. Что я ей скажу? Беги! Беги отсюда, дура?! И куда её прибежит к сорока? К морщинам? К дряблой груди, целлюлиту, не имением времени на фитнесс, маникюр, прическу и т.п. между работой, детьми и ущербным недоразумением на диване, с отсутствием потенции на дармовую любовь к ней, супруге, искорёженной потраченной на него жизнью, уже-не-красавице, но готовому спустить заныканную премию на ту, - оставленную ею возможность, - её сверстницу, подтянутую, ухоженную и платную, облобызать, облизать с ног до и в pudenda, да или тупо отдуплится иррумацией, и с радостью оплатить ей снисходительность к нему, получив в замен симулякр мужской своей состоятельности... И разница этих забегов лишь в словах: здесь ты - "порядочная женщина", а там - "шлюха". Разница в смыслах: либо измученной, раскуроченной, никем не востребованной сорокалетней бабы, втайне от себя мечтающей послать всё подальше и пойти поблядовать хоть с последним замухрыжником из пивной потому, что хочется ощущать себя желанной женщиной, а не подсобкой куда сваливают всё ненужное и утомительное... либо зрелой, уверенной в себе особы, ценящей себя минимум на сто баксов в час, удовлетворённой - пусть даже порой и через омерзение, - собственной состоятельностью, зачастую уже исключившей из себя тот самый гнетущий опыт замужества... Разница в прошлом: одна не может забыть все те вздохи, букеты, ухаживания и откровения, служащими ей единственным утешением, чтобы не убиться в настоящем, а другая не хочет вспоминать мечты про образование и нескольких гостей с паскудным концом, дабы не разродиться тривиальным будущим. Разница в подходах: здесь хочешь ты, и хочешь гораздо значительного, чем тебе могут дать; там - хотят тебя, и получаешь ты ровно то, чего ожидала, а иногда и больше. Здесь ты тихо, в одиночку, не-дай-бог-кто-проснётся-услышит, ревёшь от того, что не ценишься имеющимися; там ты громко и навзрыд, в одиночестве, - хоть бы кто услышал! - рыдаешь от того, что имеющееся не стоит тебя. Здесь ты - женщина, которой поклонялись, но в которой уже не замечают богиню. Там ты - богиня, которую покупают и в которой не видят женщину... [...]
  - ...И ничто души не потревожит, и ничто её не бросит в дрожь [...]
  - в то время как я слеветировал вверх с непристойным страхом взирая опускающийся тротуар, и пребывая в смятении боязни и восторга, пролетел над квартирой сюда и туда, непривычно и постепенно сознавая: мужик так не может, если не околдован ведьмой... Передвижения в воздухе требовали небольших навыков, приобретаемых с быстротой просыпания... вот я уже мог пикировать и на бреющем полете заметил звонкие и крупные осколки стекла, удерживающие чьё-то изображение... сделав круг я вернулся и увидел там - на одном из них, во всех ли? - рыжие волосы в косичках, ненавязчивую нарумяненность и подведенность и до боли знакомое лицо во всём этом... Бля! Это же я! И, как-то совсем по-бабьи, повернулся в профиль, чтобы посмотреть как чрезвычайно не римский, но жуткий шнобель, идет женщине и, убедившись, что он пропал и нос ровный и маленький, совершенно ошалел от такой красоты, и уже совсем убивая в себе мужчину, отодвинулся с целью лицезреть себя в полный рост, чем остался доволен, игнорируя мысль: ну и приснится же такая хуйня! - ведь с этим озарением вполне можно жить, если ты молодая и приятная наружностью девушка...
  ...
   умение зреть в корень - Водка в разнообразных, сопредельных количествах, сторнировала его недоделанную интеллигентность в черносотенную клюкву: - Ты пойми, я ничего против них не имею, но везде же одни евреи! В телевизоре, политике, бизнесе... - С чего ты взял-то? Как ты их определяешь? По фамилиям? - По запаху. Ты никогда не замечал как они пахнут?- Кули-Энлиль, что за бред? - офигевал я его от его подкованности; - А ты понюхай! Как, думаешь, фашисты вычисляли их? - доказывал он; - Чушь! Понятие национальности в принципе нет... а уж при сегодняшней миграции... - начинал я с истоков, - Ну да. Но евреи - то есть? - вкрадчиво, зубодробительно упорствовал он, продолжая - И у американцев, и у французов и у нас... ; но худшее случалось впереди - после третьей бутылки патриотизм загогуливается откровенным сапогом: он, как Русь, поднимается с колен и начинает орать строевые песни, бодая головой стакан и громко, и по матери сожалеть об обилии окружающих его гражданских, при том, что уже после второй оставался либо в одиночестве, либо в наличии таких же обязанных плацу и прапорщикам воспитанием мировоззрением, как он.
  
  ...тем самым воспрещая полагать Кули-Энлиля лучшим из богов людей, но оставляя за ним, по крайней мере, легкий налёт полноценности... здесь опустим брюзжащее подробностями перечисление деталей, ибо я не набиваюсь к нему в жены, девушки ли, - и уж тем паче - в родители, дабы деструктивно передергивать его мужские привилегии в супружескую или сыновию несостоятельность...
  
  СНОСКА
  _________________
  * Супы - это непреложная часть российской культуры, происходящая от всевековой нищеты, ибо в человеческих странах похлёбки давали только зэкам, а всякие буйабесы и консоме составляли один шаг от последней черты бедности до тюрьмы. Отсюда, именно супы, как ничто другое, лучше всего характеризует Россию как вселенскую, вне-историческую зону, чей периметр со времен Ионна III охраняется отдельными подразделениями специально обученных собак, под названием пиздеца (суть коего раскрыл пелевин ). Геродот, используя свои проверенные тысячелетиями методы α̉κοη̃, αυ̉τοψία, ίστορίη и γνώμη утверждал, что писдецы размножаются исключительно патриотизмом нравственно, через порочное зачатие духом, единственно годным поддерживать эректильную функцию в населении, истощенном супами и занимающимся безальтернативно хуйней тайным презрением окружающих утолщением гордости, чтобы вечно интригующий Запад не догадался о секретах его коллегиальной души, тоскующей о просранных полимерах, и о каждой частной ее печали - что просирала их не она одна в исключительной харе; и такая ситуация - когда и верхи могут, и низы хотят - не может не сказаться на демографически взрывном приплоде пиздеца.
  
   Молочный - (это маржинальая жопа точка!) - это значит, что самое плохое с вами уже случилось: вы уже родились, и родились не в земле обетованной, и находитесь в детском саду; лично меня хватили кондратий, мигрень, депрессия и запой одновременно на седьмом году супружества, когда я узнал, что женат на человеке, которому нравится молочный суп (дотоле я полагал, что таких людей нет, ergo, под моим боком находится инопланетянин или иной засланный казачок!)...
   Фасолевый - самый музыкальный суп. В той же мере, в какой мои пальцы, оттоптанные еще в утробе матери медведем, не могут взять арпеджио в 64-х долях, желудок мой не выделяет сок при виде этого супа даже после 3-х дневного голодания. Более о нем ничего сказать не имею, ибо - к счастию ли, беде ли - никогда ткань оного не пересекала бордюры моего рта.
   Овощной - всё бы ничего, - нечего в принципе и есть, - но жаль, что навара нет...
   Рассольник - навевает мизантропию и даже озлобление к человечеству, ибо существует его часть, утверждающая, что это - вкусно...
   Щи - жалкое подобие борща... хотя казалось бы: разница только в буряке Украине.
   Грибной - по статистике, ведущейся со времён Мономаха, на Руси второй по распространённости причиной смертности являются грибы. Так что - пробуйте, пробуйте господа! Смак самой невкусной смерти на свете!
   Рыбный - самый неестественный, искусственный из всех супов, ибо изобретен в СССР и лососёвая консерва - евойная впечатляющая составляющая...
   Гороховый - ...и брань была от розовой денницы до сизой пелены расколотого дня; - в натужной сече спор вели то, что ниспослано для крупных нужд справлен"я и тот, кто вред чинит к опустошению стремленью, - запор, - то накрывал все щели, то отходил, дразня, душистым смрадом искажая трели, то снова приступал, слезу давя из глаза, прещя покинуть амбразуру унитаза...
   Картофельный - банальность, как поцелуй прыщавой одинадцатиклассницы, непривлекательной даже для собственных родителей...
   Борщ - задорно, весело, а клецки добавляют цинизма в существование... В маркетинговых целях я бы его переименовал в "Кровь патриота". Воплощая в себе великое овощное разнообразие территории с коротким вегетационным периодом, является достойным и смачным символом выживания в ея пределах.
   Окрошка - гастрономическая диалектика... точно также, как ленинизм не исчёркивается эмпириокритицизмом, окрошка не вычерпывается тарелкой, а оставляет после себя в человеке глубокий смысл православия, духовности и монархизма; лично я, прожив сорок сороков в России, не встречал ни одного либерала и/или атеиста, склонного употреблять окрошку в качестве питания.
  ____________
  
  - Ну и что? Ты где? - на домашнем диване, да под разливное пиво, можно позволить себе начинать разговор с уже звучавшей фразы.
  - Мне это... Мне к Оле заскочить нужно.
  - Ну твою мать... Это как минимум час. Я уже спать буду...
  - Да не. Я быстро. Две минуты.
  - На хрен к Оле на две минуты?
  - Она заболела, просила заехать...
  - Вы же вроде расстались...
  - Ну так вот... Я проведать только.
  - Понятно. На кой ляд оно тебе надо?
  - Вот такая она, любовь. Ха-ха.
  - Блин, пятнадцатый раз расходитесь... Пора жениться.
  - Да... рано ей ещё...
  
  ...морщины кабелями уложенных стен выли сквозь привычный полумрак тоннеля метро. Было утро и езда из центра доставляла возможностью свободных сидячих мест. Она расположилась по центру вагона: на крайних местах еще пахло бомжами, и оправила короткое платье, наслаждая исколотые морозом ноги в колготках не по сезону теплотой общественного транспорта. В ней воцарилась немота мысли, молчание ощущений, как от хорошо проделанной работы... - ей нравилось быть искушением, быть желаемой мужчинами, осязать их ладони, губы своими формами; под гнетом их тел, прерывистых дыханий она находила, никогда не задумываясь об этом, не то что удовольствие, но потрясающее удовлетворение от реализованного тщеславия, ибо тщеславие нормальной женщины - быть объектом вожделения, а скорее это даже просто потребность, и как замечательно, что есть профессия, позволяющая материализовать ее так просто, со вкусом, да еще и за деньги... Она уже не помнила прошедшей встречи, отработанных часов - сегодня без "закидонов", по-человечески элементарно, без групповухи и анальных идей, хотя если бы он настоял, она дала бы больше, но он был лох: час почти просидела, прождала, пока он разбирался на балконе то ли с совестью, то ли с бутылкой, а в итоге всё одно и то же... поговорить - на это их всех разбирает, заводятся они от бесед, что ли? - и в койку... ах да, еще и отлекалил! Нямкал упоенно, аж с причмокиванием, как карась на жиру... Но тупость эта: сосаться в рот... Вот оно мне надо!? Нет, в поцелуях этих страшного ничего нет... Но просто надо же что-то оставлять для личного пользования, для себя, для своего... чем отличать секс общественный от персонального?... Да и не сказать, что особо притяно... И ему - на что? Нет, конечно, с такими дурачками спокойней... А то, как тогда: нарвалась на дебилов молодых... Втроём всю ночь работали, а потом еще на лоджии закрыли... Пришлось заяву кидать в ментовку... А тут и поспать дал - сейчас клевала бы здесь, в метро, - с утра только все подпортил... себе правда, мне-то чего? Вот надо ему мужиком быть, чтобы прямо бога мне явил... Просила же - не говори ничего, не получится; я нормуль, как кончаю - а если и нет, то всё равно ведь не отличит... нет, подавай ему натуральных эмоций. А чем он может меня удивить после шести лет панели? Старанием своим утомляет только... измочалил, а на что? Вот на кой лешего ему мой оргазм? Лучше жизнь станет? В итоге так и не смог... - но нет, конечно, она так не думала. Она просто сидела и удивлялась, отчего эти мчащиеся в окне кабели не затерты до дыр глазами миллионов пассажиров, проезжавших мимо? Зачем весь этот исшарканный, измученный стопами разных размеров пол, движется и держит всю тьму людей на себе? В какой бред унесёт её убаюкивающее покачивание вагона, если предаться желанию смежающихся век? Что будет в том очередном акте жизни, завесу над которым приподнимет тоннель, окончившись эскалатором на поверхности?.. - Она зевнула, наклонив голову и прикрыв оскал ладошкой.
  - Девушка, вашей маме зять не нужен? - О златокудрый музагет! О Делосский венценосец! Ты споткнулся о Парнас, когда Сократ рождал майевтику, и не повил ту мысль отцу, чьим произволом разрешилась мать, явив на мир ублюдка, не окрещённого нектаром Иппокрены... Я не поэт, и, - что хуже - не пьян ни чуть, ни в каплю, - и потому слова, готовые пожрать Вас, влюбить, пронзить все выпуклости Вашей плоти - столь защищённой немотою рук, что поручень не бросят, ни тень - на реноме манящее достоинств, - заглохнут, растоптанные безыскус"ем языка, и бабочкою поцелуй не спутает край платья с томленьем пестик распустившего цветка, и честь, стесняясь вызвериться комом впритык у Вашего лица, проймёт вдоль торс мурашкою и дрожью, губясь оскалом Ваших анатомий пообетует голове свинца, коль скоро не сведёт возможности начала Вашего и моего конца или иначе: Вас - с добродетели, меня - с ума... - Вот же чёрт, отчего не "как найти главный штаб РВСН?" или "Давайте выйдем на эти рельсы и предадимся судьбе!" - повиснул на поручне, над ней .
  - Ей-то может и нужен, но мне муж - нет. - Шёл бы ты мимо. - Уж не с такой оригинальностью, точно. - без интереса, стремительно посмотрела вверх.
  - Уф. - Вся моя оригинальность закончилась на вашей неотразимости. Правда. Я три остановки наблюдал за Вами, придумывая с какой бы фразой подойти, и чем дольше смотрел на Вас, тем стремительней деградировал умственно. Еще пара перегонов и я спросил бы у вас закурить. - Блин, с чего начать?.. - плюхнулся на сиденье рядом с ней.
  - ? -Если моё влияние так негативно, может не стоит начинать знакомство? - Вот привязался на мою голову. - ёрзая, немного отодвинулась.
  - Как Вас зовут? - Ах, отчего же? Вы как раз та, с кем, ради которой, я не против потерять рассудок, чтобы обрести счастье. - Блинн... Надо было сначала самому представиться. - неловко откашлялся.
  - Кезерту - Счастье!? Мои добродетели слишком скромны, чтобы наполнить это слово надлежащим для безумца содержанием, а оставаясь в рамках, Вы гораздо более скучны, чем мои притязания на общение. - Н-да. Элементарных правил не знает. Сам бы сперва представился. - осадила сумочку на коленях.
  - Очень приятно. А меня - Думу-Энки. [после некоторой паузы] А чем занимаетесь? -
  Ах, давайте оставим этот вздор! Все мои комплименты - как бы Вы в них не нуждались - будут лишены той дозы крахмала, что сделает их кружева подходящими Вашей природной обворожительности, соверешенно недостаточной - как бы я того не желал, - чтобы я отказался разгадать её ближе... - Чёрт, чёрт, чёрт! Что ты за тормоз?! Отошьёт же! Придумай что-нибудь небанальное! - заелозил по сиденью.
  - Так... В офисе... - Ах, сударь, оставьте... Я прекрасно осведомлена о том, что у меня коротковаты ноги, и мужчины пердпочитают немного более выпуклый бюст... - Кошмар! Слюнтяй прыщавый, а всё туда же. Сопли бы подобрал и к маме ехал. - на сантиметр отодвинулась.
  - А-а-а. Я тоже типа того. А сейчас на работу? - Вы клевещите на мои глаза! Ничто из того, что они видели так не достойно совершенных эпитетов, как находящееся перед ними сейчас! Я готов требовать сатисфакции у любого, кто скажет, что ватник и валенки Вам идут хуже чем пеньюар из фряжского шёлка! - Что ещё? О погоде? Куда едет? Про себя чего-нить? - шмыгнул и аккуратно вытащил платок.
  - Скажем, по работе. - Неужели? Мне казалось, мужчины так зациклены на всех этих мелочах... подвязки, пояса, чулки... что самый момент G недосягаем для них без иллюзии макияжа и косметики, что... - Домой! Домой я еду, твою мать, спать! - скривила носик.
  - Девушка, вы простите меня... Понимаю, что выгляжу, как зануда. Но... вы так обескураживающе красивы, что... - Чёрт возьми! Было бы странно, что мы с Вами появились на свет, будь это так! Прикажите, - нет, - позвольте, - всю свою жизнь доказывать Вам обратное! Я даже обязуюсь копать огород Вашей маме по выходным, пока она не умрёт! - ...красивы как что?.. Блин, как ладони-то вспотели... - протёр платком руки и убрал его.
  - Что? - ...после - после и без них, - не остаётся ничего, кроме радикальных средств экономии, и фраза "спокойной ночи" звучит как высший дифирамб, инфернальный акафист, единственное, чем мужскую совесть ссудила природа. - М-да... Даже комплимент дотянуть не может... - посмотрела на него в ожидании окончания фразы.
  - ...заставляете меня дико волноваться. Вот, взгляните, - ладони все влажные. Потрогайте - можете убедиться! - Сударыня, Ваша привлекательность прельстила столь значимое число поклонников, что их качество не могло не сказаться на опыте, добавляющем столь много минора в Ваши сентенции. - Поверьте, то, что Вы принимаете как недостаток нежности не более, чем отдохновение от трудов, - - ведь, как замечал Тиресий, если для женщины соитие - это купание в теплых термах, то для мужчин - разгрузка рихштаков, - - бренных, тяжких трудов поиска физиологической истины внутри женского организма, - явления закомплексованного и далёкого от простых решений, способного загнать в тупик любое начинание нечаянным, вздорным движением и лишь редкая, заповедная ловкость способна доказать Вам это... - Баран, баран! Куда ещё?!! - отвёл глаза в свои ладони.
  - Нет, спасибо. - ...В Вашем лице? Оставьте! Моя мораль - сколь незащищённой она бы не выглядела на фоне общественного транспорта, - была б готова уступить своё призвание быть осмотрительной, когда бы элокуции Ваши могли доставить более веские доказательства обходительности, ниже скрываемые ею. - От козёл! Откуда я знаю, чего ты ими делал, что они такие мокрые. Скорее бы уже отвязаться. - брезгливо отшатнулась.
  - Прошу прощения. Вы меня вконец околдовали. Не подумал, что Вам может быть неприятно... Вы что вечером делаете? - Ах, право, и всего-то? Слова - начало, а молчанье - завершенье. Меж ними мы могли бы уместить судьбу, кафе, кино, сто граммов конъяку, немного жизни и... любовь, но, потакая Вашим опасеньям, и более - боясь глубин, откуда нет исхода извилины-смещающей улыбке - Вашей! - той позе ножек, давлением артериальным лишающей значения уретру, волнению тому, что движет пальцы от локона до мочки уха, и от ручки сумки до растопырки на колене... - я обойдусь немногим... пусть номер телефона свидетельствует миру всю чистоту, всю честность, всю обстоятельность поползновений - их подоплёки, в крайней мере, а их итог, дай Бог - прнять придётся Вам, не осуждая. - Фак, фак, фак! А если согласится? Где денег брать?- встал вслед за нею, оправившей юбку и поднявшейся.
  - Пока не знаю. - Вы так милы! Столь минимальной просьбой не склоняются к греху. Как жаль! - Амбиции безумца были Вам к лицу... Что же... Я откажу... Того лишь ради, чтоб чувства испытать... На что сподобится натура Ваша, когда я попрошу сойти вне остановки? На кабель опростаться силовой? Прижаться к рельсам, как к любимой, не отпускать их целовать, пока с ней вместе под колёса Вы не уйдёте в путь иной? Ну хоть повеситься?... Способны? - Кур дою. - готовясь к выходу, замерла около дверей.
  - Так может, пересечёмся? В кино там сходим. Или в кафе посидим? - Отнюдь. У меня в квартире низкие потолки, а в магазинах полно алкоголя. Я просто сяду и буду грустить, пока не умру, вспоминая как девушка, чей взор, пленительней осени, ушла, не тронувшись словами, немало стоившими мне быть высказанными и ей - ничуть не принятыми, и тем оставшихся бесценными. - Зачем, зачем?.. Надо было телефон спросить... - топчется рядом с ней.
  - Спасибо, но нет. Я замужем, к сожаленью. - Менять слова на жизнь, - чтоб доказать их актуальность - Вы не готовы! Но были б рады предвзять меня по глупости случайной встречи, казнить искру, мелькнувшую меж нами, непредсказуемостью туч на своде пасмурном необещаний продолженья. - Какое счастье, что я замужем! Мой хоть и козёл, но не такой запущенный. - выходит в раскрывшиеся двери.
  - Девушка! Подождите! Если вы уйдете, я повешусь! - Продолжения!? - Что может длится, не начавшись? Обещания?! - Какого зарока Вы ждёте от того, кто сам не верит фортуне, подарившей ему Вас? Глупость!!? - Всё, что было, есть и будет интересного в судьбе случается в результате глупостей. Разве хоть один обдуманный шаг стоит самой жизни? - Всё равно уйдёт! Не та интонация. Ты сам себе не веришь. Уже смирился... - после промедления, догоняет её и перекрывает маршрут, впервые заглянув прямо в глаза.
  - Не-а. Не повесишься. - Но необдуманный совсем её не ценит. Вы не дорожите своим миром и хотите бросить его к моми ногам, потому что в нём - кроме Вас - никого нет. А я боюсь растерять, продешевить свой, - ведь в нём есть нечто большее, чем я. Не только я. Продиктовав семь цифр, я рискую купировать его излишества и стать такой же как Вы, ограниченной лишь собой... - О, Господи! Отвянь уже.- с лёгкой, непринуждённой гримаской, обнажившей верхнюю десну, пытается обойти его.
  - Кезерту! - снова ненамного задержавшись, будто раздумывая, стоит ли пытаться ещё, он бросился за её уходящей спиной и, поравнявшись, выпалил: ...и в ...лёт не ...ошу..., ...ыпью ...да, и ...рок ...ад ...ком ... ...гу ...жа.... ...адо ...ою, ...оме ...го ...ляда, ... ...астно лез... ... ...ого ...жа... ...ов ...их ...ухие ...стья ли ....тавят ...ся, ...адно ...ыша?- звуки смешивались, почти растворялись в визге, едва ли не стоне, воздуха, до смерти прижатого разгоном и торможением составов к рельсам, вкрадываясь в уши обрывками слогов, не имеющих ничего общего с тем, что он хотел выразить, и не умаляли её движения, и лишь когда очередной поезд проскочил, из размотанного по платформе и вестибюлю стихающего гула выплыло окончание - Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг. - она замерла, неожиданно догадавшись, чем и о чём он объяснялся, внезапно вспомнив, что ей в жизни никто не читал стихи, и совершенно потерялась, вжавшись в пустоту своего опыта, не имеющего в многочисленности мужчин, освоенных им, ни одной подходящей моменту реакции... промолчать ли? уйти? сказать ли? остаться? а если словами, то какими? а жестом - не промахнёшься ли? Он же, окончив, переводил дух, словно короткие эти строчки, их выплеск, стоили ему непомерно дорого, какой-то частички опрокинутой на неё души. Опорожнённому и счастливому, ему не было бы больно ни от её отказа, ни от её сомнения, как не было бы удовольствия ни от её "да", ни от своего безразличия, пронизывающего его тем глубже, чем длиннее тянулась пауза. - Зачем я тебе? - наконец сказала она, остро осознав дистанцию между ним и собой, между той поэзией в его словах и прозой в собственной действительности, между тем чувством, что задержало её, и тем, что она несколько часов назад разыгрывала под клиентом. - Не знаю... - опять превратился он в размазню-и-нюню, совершенно возвращая её к нормальности восприятий и себя - к треволнениям, досаде и огорчительному, вопрошающему - "зачем, зачем, надо было..." - укору. - Как узнаешь, позвони, - бросила она уже на ходу, оставляя за плечами и плеском волос его, - остекленевшего, ошарашенного, в приливе тихой, вновь обнявшей его надежды, с влажными глазами и приподнятыми уголками рта незаконченной улыбки, оглушённого её фразой и готового звонить прямо сейчас, даже не зная так и не записанного номера телефона...
  
  - Не нагулялась ещё?
  - ...Может быть. Не ценит доброго отношения.
  - Имеешь в виду хорошего секса?
  - Ха-ха. Нет. Это они все ценят.
  - А чего тогда? Ты ж её не бьёшь...
  - Ага. Иногда кажется, что зря.
  - Да ладно. Если возвращается - значит любит.
  - Да-а-а-а. Если бы ещё хоть чего-нить усвоила.
  - Ну знаешь... Это воспитывать надо. А пока она живёт с мамой, ничего, кроме негативного влияния не будет.
  - Да я понимаю... А как с ней быть-то? Тут представляешь, заявляет - давай выкинем все книги. Не подходят они к интерьеру...
  - Хм. У тебя такой интерьер, что ему только ремонт подойдет...
  - Так она и имела в виду после ремонта.
  - А-а-а. Из-за этого и посрались?
  
  С Олей - её настоящее имя было то ли Халльгерд, то ли Сруля, но она просила именовать себя попроще - Кулианна познакомился в далекий летний отпуск конца девяностых, когда я ещё необречено вглядывался в грядущее, надеясь узреть там нечто более радужное, чем собственное прошлое. В относительно гнилой кафешке мы пережевывали пиво, взаимно, сквозь глаза, всматриваясь в головную боль друг друга, вызванную вчерашним посещением стриптиза. Из-за явной нехватки мест к нам подсадили двух дам возраста "немногим за тридцать", и нам, лет "до двадцати пяти", пришлось смутиться и заказать по водке, дабы наши достоинства не умолчались скромностью надежд. Из двух подруг одна всегда симпатична, зато другая - перспективна. Оптимист среди нас был один, и не я; с романтизмом обстояло всё наоборот, отчего стремительно миновав фазу ознакомительных танцев, я оказался дома, тискающим мятую грудь продавщицы с рынка и немного завидущим везению Кулианны, оставшемуся в кабаке, тет-а-тет со вдовой хозяина заведения обсуждать версии убийства её мужа, в досаде на мою неудачу, ненавидя красивое, необещающее секса, и прямо сказавшее ему об этом только после закрытия кабака, лицо. Как раз в этот, следующий за приключением день, я сначала утешал его, - Это что, первая тетка, которая тебе не дала? - Типа того... - Кули, у тебя наконец-то появился вкус, - затем извинялся перед собой, ибо от вида бритого лобка, татуировки скорпиона и сравнения с четырнадцатилетним сыном у меня то ли не встал, то ли рано кончил - точно я уже не помнил, да и к чему такое запоминать, - рассказом о чём заодно поднимал Кулианне и без того не знающее депрессий настроение, сдувая пену и ожидая будущего. Каникулярные отрезки времени чреваты дешевизной событий каждого отдельного дня и -, когда официант осведомился "не против ли господа (о, если мы - господа, то, конечно, не против) разделить столик с парочкой..." - тихонько заржали. Подсели к нам молодого человека, мажорно вылизанного доходами родителей, и девушку, чей возраст оканчивается в английском языке на -teen, а внешность - стандартной приятственностью (блондинка, небольшой вогнутый носик, чувственный рот, голубые глаза, ну и там ниже вроде всё нормально), заставившей меня поморщиться не то от имманентного неприятия шаблонов, не то от невольного сравнения со вчерашней продавщицей. Незнакомое соседство сподвигло ускромнить темы,
  
  - ...понимаешь, сон - это парадоксальное состояние мозга. Физиологическая активность отключена, а он всё равно функционирует...
  - Это всё понятно. Но длительность!.. Сама картинка "живёт" секунды, а то и меньше!..
  - Дак я тебе больше скажу. Замечал, что сон порой - если ты пробуждаешься на звук или иное проявление внешнего раздражителя - оканчивается ассоциацией именно с ним!
  - Таки да! Я тоже об этом думал!..
  - То есть в рамках времени - неизмеримо кратких - он вообще идет "от обратного"...
  - А может там времени вообще не существует. И сон просто, как вспышка, - среагировал на сигнал из внешней среды и всё!
  - Не, ну как, какие-то доли секунды всё равно есть. Другой вопрос, что замерить их фактически невозможно...
  - Ну хорошо, допустим оно застывает, - пренебрежём малостью события, ибо так работает вся современная наука. - и вот застреваем вне времени...
  - Ага. Обращал внимание, что там, во сне, всё развивается иначе? - тебя не удивляет ни постоянная перемена пространства, ни сочетание участников события, ни...
  - Эмоции! Эмоции! Там особенно ярки чувства! Помню, в школе, классе в десятом, мне приснилось, что в четверти выходит пара по алгебре. - очнулся весь в холодном поту, как будто был при смерти! Хотя, казалось бы - какая хрень...
  - Да-да. Бывает - проснёшься, а остались одни впечатления, без содержания... и только сердце бьётся, как от любви.
  - А у меня товарищ - десять лет уже женат, кстати... Ему приснилось, ну, короче... Как он рассказывал, - просыпается и улавливает шесть глаз на себе: супружеская чета, - Вика и Олег, - с которой знакомы лет -надцать, и Олеарий - друг давнишний, со школы. Все - с отчуждённым безразличием, словно на пустое место. Он не въезжает. Добро-утроется. Ответы - сквозь зубы. Чего такое, спрашивает. И Вика - а ты, что не помнишь, или прикидываешься? - А что такое? Что я должен помнить? - Ты не помнишь, как ты с Кобылой переспал?! - А Кобыла - это супружница Олеария, друга его лучшего. Он сполз по стенке на корточки, хотя лежал - правда?! Вы, чё, серьёзно?!! - Олег кивает. Олеарий отворачивается. Вика, по-бабски, добра - Так, ты свинья ещё и не помнишь?! Ещё и нажраться где-то успел вчера! Ещё и пьяный был, то есть?! - А он, от такой новости линчевать себя хочет. Застрелиться - не в мочь, как нужно, и даже не замечает отсутствие алкоголического выхлопа. И не верит - нет, не может быть! - Мы тоже думали: не может быть! - злокозненно продолжает единственная наличествующая женщина, - Может ты ещё и меня так тайно вожделеешь?! А!? И в следующий раз ко мне подпасёшься!? - А он реально по-прежнему в шоке, смотрит по очереди в каждого: Олег подглядывает в ответ, с сочувствием, но осуждающе, Олеарий в игноре, будто неведом и знаком никогда не был ему... - А где Печаль-то моя - вдруг вспоминает он про собственную жену, - она тоже в курсах?! - Ха! А ты как думал! Ещё как в курсах. Ты, поди, хотел, чтобы она свечку тебе держала! Ага! Сейчас! Ушла, и правильно, что ушла, Печалька твоя! Кто с такой сволочью жить-то останется. - Через не могу, через силу, сбрасывая с себя пот и могучую тягу провалить тело под пол, под землю, поближе к Флегетону, он подошёл к Олеарию - Ты это... извини... я понимаю... ты тоже видел? - Взгляд Олеария, впервые поднявшийся к нему, недвижимыми зрачками жертвенно, как и полагается другу, пережил желание и плюнуть в лицо, и дать в морду, и даже просто промолчать - Прощай, - процедил Олеарий и вышел, оставив ему тень их дружества спиной в памяти. - И тут в нём вскипела злость, - А где, собственно, сама Кобыла?! - обратился он к эксклюзивной своей собеседнице. - А тебе что до неё?! Мало было?! Повторить хочется?! - Нет, я просто не понимаю... Вы, что это все всё видели? Она сама согласна была?! Мы же в одной комнате ночевали! Чего вы из меня придурка делаете!- Вика покачала головой, пнула мужа фразой, - Пойдём. Чего с ним разговаривать, - и вышла следом за Олегом, успевшим в очередной раз сочувствующе его пожурить. - И хрен с вами! - бросил он им в след. Сел за стол и захотел выпить. Но, ничего не найдя, осознал, что потерял всех - друзей, жену, и себя самого, попутно вспомнив, не удивившись, что "вчера" не было, и он не может не помнить того, что было ночью. - Да и чёрт с вами! - Ещё раз громко сказал он воздуху, встал и направился к выходу с ощущением, что всё в нём мёртво, по-настоящему, не на словах, ему по хрену, с тем ровно чувством, с которым и проснулся... Вот, скажи, с какого рожна такое снится?
  - Может, он правда, её тайно страждал?
  - Да брось! Я его знаю. Там совершенно она не в его темпераменте. Хотя...
  Один из нас затянулся сигаретой, другой - думой о Родине, которая в данный момент, в виде официантки с бэджиком "Наташа", в кратком, почти бессловесном, не требующим совести, платье над - хотя и выдающими её борьбу с аппетитом после шести вечера, но всё же - стройными ногами и отказом - полным задорного намёка, нераспознаваемого мужчинами, - встретиться вечером на робкую попытку влюбить её заказом креветок, стояла перед нами посреди мира, до гробовой тоски забитого нашими жизнями.
  - Так что "хотя..."?
  - Вот у тебя не возникает во сне один и тот же образ с регулярной периодичностью?
  - Ну как? Всё равно там, по большей части, знакомые крутятся.
  - Не о том я. Порой сон связан с какой-то девкой, при том образ разный постоянно. То она с рыжим каре, то белокурая с длинными вьющимися волосами, то короткостриженная брюнетка, то обычная такая шатенка... один раз даже японкой снилась с ихней этакой, причёской вразнос...
  - Дай угадаю?! Всякий раз после полового воздержания?
  - Да ну-у-у... Какое воздержание в эпоху развитого раскрепощенного онанизма? Нет. Просто и несвязно. И главное лица я её никогда не помню... А чувство, после пробуждения, да и там, во время сна, одно и то же. Как-то зацикленное на ней.
  - Блудоинтригующе, таки, да?
  - Да при чём здесь... Нет, половой ракурс наличествует, кончено же. Но он как раз в том и есть, что нет соития, и даже аллюзии на него. Она... как бы так сформулировать... вочеловечевшаяся мысль. Идея, которую я не могу поймать.
  - Угу. Догадываюсь.
  - Да. И вот если, предположим, можно было бы контролировать сон...
  - Почему нет-то?
  - Да-а-а-а??? Это как? Ничего не слышал.
  - Осознанные сновидения. Не в курсах насколько они контролируется по части содержания, но факт, - человек, практикующий их, совершенно чётко сознаёт, что он спит.
  - Серьёзно? Здорово! А как они получаются?
  - Там практики есть особые. Но в целом, это как полуденная дрёма - вроде и сон видел, а вроде и не спал.
  - Ладно. Не суть. Вот представь - ты действительно контролируешь всё, что происходит...
  - Я же говорю: не очевидно, что контролируешь.
  - А я говорю: допустим. Не сбивай с мысли! Ведь сон по-любому исходит от тебя? В твоей голове? Следовательно, ты - создатель. Бог, в некотором роде...
  - Ага. Мелкими ложками мы не черпаем...
  ...- Но ты не понимаешь этого. И вот девушка эта, - а она почти всегда почему-то с другими, во сне... - выходит из комнаты, и видно по ней, - а по раскрасневшемуся лицу, по стрелке на чулке, по учащённому дыханию, по тому, как оправляется, что там было, - и в лоб мне выдаёт: а чего ты хотел? Ты же сам всё придумал. Я - просто рабыня твоих снов. Ты здесь у нас всемогущий, и это ты делаешь так, что я не с тобой... И ты прозреваешь! И в этот момент проникаешься собственной силой и осознаёшь свою участь творца! И всё меняется: ты уже не мрачный, обугленный наблюдатель, а пышный, потеющий одышкой император. И твой сераль забит мыслями. И каждый вечер свежая идея-одалиска - но всё та же, неуловимая и влекущая, новая лишь по образу, - восполняет источившее тебя за день желание, напояет опустошённость уже реализованного замысла. И еже-утро тебе поют осанну, при входе в храм - твой дворец. И подносят на блюде рейтинги с уровнем одобрения в 99 процентов и толикой любви... И омывают ноги... И зашёптываются - до случайной гибели или тюрьмы, - по тёмным углам недовольные твоей славой. И ты их караешь, - без наслаждения, с непониманием их мотивов. Ведь ты - это Ты, и быть тобой, - в Твоём сне, - раздражённым, роптать перед твоим промыслом. - значит восставать на судьбу, противоречить самой жизни... Но время, хоть и бесконечно, а близко и оно не щадно, как скука, паскудно, как сука... - не может выспаться, насытиться, остановиться мигом твоего счастья... и вот: нет его. Томление и гнаться за северным ветром. Суета сует, и это - уже не пройдёт. И ты переметнулся на сторону, отложился, составил козню, комплот против назначенного тобой властителя, мало того, - инспирировал и возглавил. И притеснения, и муки накликал на свою голову, но - победил, свергнул неконституционного твоему сну, но придуманного тобой, и вновь - ликование, и снова - тоска. И ты придумываешь себя кем-то, чтобы не помнить кто ты есть на самом деле в этом своём сне, кем-то, кто забывает, что он всё это создал, Творишь из себя страдальца, ненужного, попираемого, оплёванного, без будущего и прошлого, вне цели и миссии, ничтожным и презренным, рождённым лишь для того, чтоб умереть, ничем не обозначившись в жизни, и только редкими вечерами, в минутку между барщиной и рекрутским чубом, под чарку пойла без аромата, чувствующего себя как-то не так, мучимого неосознанным, канувшим из тебя воспоминанием, едва-едва, но нестерпимо тревожащим сердце надеждой, что ты - это не ты, а что-то большее... соскакивающей с зубов неведомым слогом, с привкусом слёз: nescio unde venerim huc, in istam vitam mortalem an mortem vitalem? Nescio ... И однажды, вопреки смертям, в какой-то из реинкарнаций, где моря высохнут углеродами, а степи выгнуться океанами, то неуловленное чувство заставит отбросить тебя наследственное ремесло плотника и предаться ему, и пойти обличать несправедливости мира и искать истину - для себя и для всех... И за тобой двинется толпа, и чем больше ты будешь увещевать её, стыдить, призывать к светлому и лучшему, к чему-то, чего ты не ведаешь сам, но во что веришь, тем больше она будет верить тебе, в тебя, но тем меньше следовать делами словам твоим; и, лицезрея немощь её, бессилие отказаться от грехов, питаясь её упованиями, ты сам уверуешь, что ты - это не ты, а Царь человеческий, сын Господа, и призвание твоё - спасти заблудших сих. И досягнёт до тебя десница карающая, властью сопряжённая, и откажется от тебя народ твой, и от веры своей в тебя, но ты, напоённый ею, - не отречёшься, слепой в безумии и беспамятстве. И по проулкам на казнь позорную идя, увидишь ты ту, от которой начал быть, сон твой соблазнившая, искусившая тебя на него. И преклонится она перед тобой и язвы твои омоет, и вымолвит: помнишь меня? Как возомнил, что ты хозяин мой, что властен надо мной, и пустил меня в мир тленный, по рукам гулять пакостным, ссудил мне скверну поганую? Так знай: это я - богиня, а ты - прах... Всё, что казалось тебе делом твоих рук, твоего ума - совершено мной... Я, подчиняясь искушению, собственной воле, облекала в формы твои желания... Я, представляясь рабой, правила твой разум путем моих троп... Я, царила, а ты лишь покорялся... Я тебя породила и судьбу тебе назначила. - и засмеётся гнилостно, зловонно осклабясь рожей сморщенной старостью и потаскушеством, с бородавкою под носом шмыгающим, сопли гнойные роняющим, на капище бесово... И ты вспомнишь всё, но поздно, ибо на кресте уже прибит будешь сомнениями: - - кто ты? - правда ли раб ей, или сын Божий? Где истина - в вере толпы или словах женщины? Что сущее - то, что было, памятью доказанное, или что будет, ни единым знамением не очерченное... - - и озарением: ибо если правда за ней, то она - мать моя, а если нет, то где отец мой? И как выбрать мне, как втиснуться между ними? С кем пребуду я и с кем мне не остаться? Отец мой... Отец, зачем покинул ты меня? Мать ли ты моя? Мать, для чего ты пришла ко мне? И я не знаю с кем быть мне, и я не знаю, кто я, и смерть есть ли сомнение? Смерть даст ли прозрение? Смерть мне спасение, ибо я не знаю... nescio...
  - И дальше, как я понимаю, он просыпается?
  - Ну как-то да...
  - Испортил великолепную задумку...
  - Почему же? Мне кажется наоборот, красиво: умирая, человек пробуждается...
  - Пробуждается в смерть?
  - Ну да. Исходная точка у меня была евангельская - Элои, Элои, лама савахфани! - это слова человека, адски боящегося смерти и тем отрицающего свою божественность...
  - Приблизь смерть к Богу, и он вполне станет человеком?
  - Не совсем верный ракурс. Важна связка: смерть - пробуждение - забвение...
  - Забвение?
  - Ага. Проснувшись, он забывает сновидение.
  - Бог спал, когда создавал мир?
  - И не единожды.
  - ...И мир вышел непроизвольным и непродуманным, и оттого несовершенным?
  - Тебя тянет не в ту сторону. При чём здесь качество сотворённого?!.
  - А тебя влечёт концепция создателя?
  - Отнюдь. Изысканность идеи.
  - И где же она? Сплошной плагиат. Я бы оттолкнулся от начала.
  - Не догнал сейчас.
  - С бабы. Завязывается у тебя драмой, соль которой в том, что та, кем ты увлечён, скажем мягко, предпочитает тебе альтернативы, так?
  - Ну как-то. Но это не существенно...
  - А почему? Может в этом подсознательном ощущении и есть ключевая канва?
  - С чего бы? Мне она представлялась как аллегория мысли. Безо всякой подоплёки.
  - Ага. А если её ввести?
  - Вот ничего не ум не сходит.
  - По сути, твоя исходная точка - прелюбодеяние, при том неосмысленное. То бишь невнятное: она - твоя идея, красота, любовь, смысл, - неизвестно кому супруга. Если тебе, - то ты просто пытаешься самоутвердиться за счёт воображаемой её привлекательности для большинства. Налицо низкая самооценка сновидящего. А если наоборот то...
  - Cuckold? Кукушкино тесто? Психологически ты его неправильно интерпретируешь, приверженность к этой форме извращения - это попытка эскапизма, страх найти свою идентичность... В этом, что-то есть, кстати: если человек боится отождествить себя с богом...
  - Тебя снова в максимализм рвёт. Давай вернёмся к версии, где ты её вожделеешь как чужую жену.
  - Да ничья она не жена! Просто мысль! Слово!
  - Если она ничья, то тогда она - блядь. Шалава.
  - Ты органический кретин.
  - Хотя нет. Ты прав. Твоя ли она, не твоя, ничья - потаскуха она при любом исходе. И здесь у нас вызревает простой вопрос: почему ты хочешь проститутку?
  - Какую проститутку?! Там вообще этого не было!
  - ...И ответ не менее сложен и возвращает нас в эпоху храмового гиеродулизма, где мужчины, появшие одну женщину, обретают, типа, космогоническую связь...
  - Хм. Откуда-то я это помню... В женской проституции подсознательная идея - содомическая. Человек соитсвующий с проституткой на самом деле вступает в сношение с тем, кто был в ней до него. Это суррогат мужеложества. Над-идея уничтожения себя.
  - Как же я начинаю ненавидеть твои тенденции к глобальности! Всё гораздо проще: одряхлевшие боги уже не привлекали паству и жрецы придумали фишку - склонять к вере через секс с богиней, в качестве каковой использовали, в зависимости от культуры, либо рабыню, либо знатную даму. А за удовольствие быть обласканным богиней нужно было вносить мзду на процветание храма, а через то - и самих жрецов.
  - Херенота это на рыбьем жире. Мысль была в попытке разгадать диаду человек - бог. Вот и всё! Мне показалось изящным провести её через ключевую характеристику бога - его всемогущество. Засыпая, человек становится богом, ибо он создаёт сам сон. Но вершина всемогущества - это когда ты можешь не мочь. Когда всё подконтрольное тебе происходит вне твоей воли, само по себе, когда тебе нет необходимости быть всемогущим. И эта точка также означает невозбранное или вынужденное жертвование им в пользу автономности сотворённых созданий. Как только всемогущий бог устаёт от своего величия, он дозволяет, делегирует, так сказать, полномочия на самоуправление субъекту своей воли, и тут же теряет всё всемогущество и обращается в такого же субъекта, в человека. И начинает искать путь обратно, к божественному. И находит его только в смерти...
  - Глупо. Скучно. Уже было человеко-сын и бого-отец. А главное - не получилось.
  - С чегой-то не получилось?
  - А той-то. К вполне комфортной дуалистичной зороастрийской системе Ахриман-Ахура-Мазда, ты приплёл зачем-то мать. Вернулся к отцам-капподокийцам, плотиновской троице. У тебя вышли метания между язычеством-матерью и отцом-христианством на фоне эдипового комплекса. Ибо ряще: плагиат тлетворный.
  - М-м-м. Н-дя. Как-то я увлёкся и не заметил, как скатился к банальщине. Не знаю, может ты и верен... Не знаю, право... Nescio...
  - Ну-да, разнообразил бы как-нибудь... Например, женщина - некая константа, а мужчина - переменная; постигая женщину, он постигает себя в иной ипостаси, соединяясь с ней, он образует единое, из которого затем отделяется одна часть - душа, идеал, производное, послевкусие, жизнь, а потом и зачавшие из единой любви распадаются на отца и мать, и мать - как плоть, разум, - остаётся ждать сына, чтобы он вновь оплодотворил его/её идеей, а отец, как отжившая мысль, исчезает в небытие. И, таким образом, идея рождается духом, духом любви, созревает, влечёт, опошляется через плоть, и умирает, но перед тем даёт новую жизнь...
  
  делающие нас глубокими, до - просто интересными,
  
  - ...у немцев, с помощью фраз типа freibleibend или ohne Obligo, легким движением слов публичная оферта превращается в обращение к потенциальному клиенту делать собственное предложение, и тем перелагает бремя обязательств на покупателя. Мне это напоминает один момент из трактата "Ши шо синь юй"...
  - Это когда некий ван встретил мудреца и спросил в чём отличие учений Кун-цзы и Лао-цзы?
  - Ну да. Вот и я всегда размышлял разве usus modernus pandectarum и школа сюань сюэ не суть одно и то же?..
  
  что не укрылось от ушей Ольги (а это была она), находившейся в объятиях банальностей пассия. - Здесь, кончено, я додумываю, и может вовсе не слова, а манеры, чувственность, выдающаяся при опрокидывании стопки, изгиб бровей, брутальная изящность полевого жилета с двадцатью четырьмя карманами, затаённая лирика барсетки или ещё что привлекло в Кулианне Олю. Так ли, иначе ли, но он уже ёрзал по ней взглядом, пытаясь снять стресс, нашептанный - с его объяснений впоследствии - пальцами её ноги его ширинке, когда спутнику столь решительной девицы понадобилось по нужде. Она ответила Кулианне "да" раньше, чем он попросил номер телефона, а я проинтуичил, что окончу вечер обузданием тщеслваия в одно рыло, - впрочем, на последнее было мало шансов, если бы Кулианна располагал меньшей обстоятельностью характера и не полез записывать цифирки, слетевшие с к иному готовым губам, или хотя бы пометил их другим именем, аккурат к начертанию последней буквы которого в раскрытом блокноте, вернулся так не вовремя опроставшийся уже соперник и нервным эксцессом, без серьезной драки однако, осчастлививший меня одиночеством, а Кулианну и Олю - долгой, переменно - облачной, сомнительной для обоих, но, тем не менее, интимной, корреляцией...
  
  - Так не только...
  - А чего ещё?
  - Дык, не понравилось, видишь ли, как я телевизор переключаю!
  - И такое бывает?!
  - С ней случается.
  - Суровая, как голод, она тётка у тебя...
  - Ну-у-у... Посуду всю перебила... Психанула. Теперь новую покупать надо...
  - Катастрофа у тебя, однако, а не семейная жизнь. Что-то менять следует.
  - Кого-то (вздыхает).
  - Можт, опять на годик разбежитесь?
  - Не знаю... Понимаешь, я ей тут поэму написал, а она вообще не оценила! Чего, говорит, за фигня такая? Я стихи не люблю...
  - Да ладно! Ты? - Поэму?!
  - А я вот на одном дыхании. Как прорвало. Чуть не плакал, когда перечитывал.
  - Захвати с собой.
  - Зачем?!
  - (Поржём) - чуть не выдала меня спрятавшаяся за черепной коробкой мысль...
  
  Судьба была щедра к моему протагонисту, не только и не столько благодаря вымышленному его характеру, сколько всамделишности черт, заложенных в нём самой жизнью так обильно, так сочно, что сама она не в силах уместить их, не расплескавши на страницы какого-нибудь романа, не смотря ни на что - даже будучи прочитанным им, - не умеряющего, не опресняющего всю неуёмную, непосредственную отвагу столь жизненного персонажа изыскивать самые дерзновенные следствия из претривиальнейшей, азбучной ситуации и тем выводящей его из строчек непрописанных истин на улицы, соскучившиеся правдой. Поприще, избранное им для освоения, уже пару тысяч лет с завидным постоянством не оправдывало авансов, торовато выписываемых ему человечеством в виде овуляций и их удачных, свершившихся грехом, продолжений, зациклившись на поддержании однообразных форм биологического бытия, и особенно их прослойки, угандошенной счастьем позволить себе роскошь не уходить в могилу здоровым; иным словом, медицина, - снабдевающая своих протеже великим умением плевать на совесть, дабы могли они без зазрения уголовной ответственности резать людей и потчивать их ядами во благо втемяшевшейся в их бренные тела жизни, - платонически совершенно сошла по нему с ума, - безответно, правда, - и не отпускала от себя, пока не кончились у неё учебники гинекологической направленности, а сам Думу-Энки не разрешился откровением, что фармакологический раствор, столь сушащий кожу рук, анамнез, перкуссия и способность читать между строк анализов не споспешествуют ему выразить все выдающиеся качества, заложенные в нём природой миру, так явственно тяготеющим к материальности. Воспользовавшись не то связями отца, не то волосатой конечностью отчима, а может и просто попав под благосклонность инвалида I группы по зрению, - удачи, сиречь, выбирающей, как известно, героев напоказ, - он распределился в Москву фельдшером, а по другим источникам - сторожем, но если следовать истине моей памяти - завхозом, и принялся навёрстывать упущенную выгоду опыта, - - уже как два года оптировавшего нас - опережающих его вовлечённостью в социальные эксцессы товарищей - работой, но без денег, как и у всех в то время впрочем, отчего мы уже успели разложиться в ремиссию, - - с энтузиазмом, присущим баранам до полного настоебания родителям, решившим перестать его кормить и отселить после очередной загульной ночи... - О, что это была за ночь! - Думу-Энки притащил домой Олю...
  
  - хотя за призрачностью минувшего, скорее всего это была иная, но также прежняя пассия, чахнувшая в ожидании его визита на третьем курсе факультета искусствоведения, вся в Вазарии и cangiante , стремительно, до кончиков нерва ведущаяся на троллинг прерафаэлитами (кисти каковых, - вещ(ш)ал ей я, - гораздо симптоматичней и точнее передают запрятанное красками импрессионистов, - на что она, в порыве образованности, попытались плеснуть мне в лицо всю обойдённость талантами, - знаково свойственную фигурам, усваивающим культуру студенчеством, а не эмоциями постижения бытия, - обжатую бокалом белого сухого... хотя, быть может этот ultima ratio относился к иной моей реплике, обнаружившей в Думу-Энки, - присутствовавшем кстати, - полную непричастность к перипетиям её жизненного пути, - Да и вообще, ты молодец, что родила без замужества! Денег он дал на воспитание ребёнка, и здорово! На фиг эти козлы нужны! А для здоровья, вон, Думу-Энки попользуй... А! Уже пользуешься?...) и с надменностью, располагающей послать её в пять букв, натягивавшую ричеркары Фроберга на гексаграммы И-цзин"а; нарицание её было Mania, а по паспорту - Пропилена Былина (эмфазой на первый слог), их отношение, суматошное, прерывистое, в чём-то поучительное, но более всего - бесперспективное, - живо напоминало курортный роман или обрядовое совокупление со скуки: они могли укатить вдвоём неделькой на юга, а после не видеться, не общаться, не вожделеть и вообще плевать друг о друге год-полтора, вполне себе обходясь иными партнёрами, пока случайно, - как правило, по инициативному звонку Думу-Энки, - вновь не обращались в пару с краткосрочным периодом распада атомных связей, и ничего достойного упоминания в хитросплетении перипетий меж ними не возникло, если бы объёмный параллелизм их чувств не имел в своей основе любовного треугольника на плоскости; - Канальяч... и здесь нам требуется широкоформатное отступление в виде несохранившегося документа ...
  
  ...или просто краткой ремарки, - ...ибо Канальяч был не просто одноклассник, а чуть меньше, чем человек, но немного больше, чем простой; в каком-то роде квинтэссенцией массового сознания, парадигмой толпы, кумулятивной энергией и/или бездеятельностью народа - лицом, обладающим эксклюзивной способностью ныкать какую ни есть одарённость в невежество и комплексы, а прочую бесталанность свою, - при ином подходе составившую бы достойную подражания посредственность, - преображать в абсолютное убожество; персоной, всесторонняя неразвитость которой составляет выдающуюся её однобокость в упёртом стремлении избегать знаний, эмоционально дискомфортных убеждению, заимствованному, как правило, с чужого плеча, обнажённого телевизором, и подразумевающее в той части света, где он родился, постоянное топтание на одном месте в ожидании воскресения величия, всегда - вопреки даже очевидным фактам, - сопутствовавшего ей в прошлом, хотя бы в контексте империи, единственным и самым преданным рабом каковой был, будет и пребывает он сам; он - всё то в России, от чего хочется сбежать и отделиться, куда никогда бы не возвращаться, то, где волится сделать революцию, вывернуть всё наизнанку, или просто забыть как сон... человек-электорат, человек-депутат, человек-патриот, человек - Вечный Русь, человек-история, без которого она содержала бы, быть может, и не меньшую концентрацию роковых секунд - без того запредельную, и головокружительного качества, - но по-всякому, оказалась бы более искренней и правдивой, умелей по части государственного зодчества и обошлась бы дешевле в единицах выделенных за века средств на преображение её в идеологию... из чего следовало бы понимать, что увести у Канальяча девушку - это такой же акт вандализма, как отбить у патриота Родину, или у патриарха - православие, но Думу-Энки в те времена был совсем не проницателен, и боле того - однобоко вычлененным Пропиленной из коллектива, о чём оставшимся участникам приходилось, если не сожалеть и не завидовать, то вполне себе благопристойно осуждать...
  
  и капитана российской армии в целях совместного празднования дня туриста; отфестивалив, щедрая русская душа не отпустила офицера по тёмным улицам, а уложила спать, в одну кровать с собой и Олей, безмошоночное создание поместив в середине, видимо, чтобы не упала с краю или ещё из каких-то соображений не сбежала. Разнузданный пьяными, похотливыми снами капитан, ощутив рядом с собой тело и вспомнив, что по Уставу офицер Российских Вооруженных Сил не должен валяться рядом с чем попало, резво вскочил на тепленькое, произвел рекогносцировку грудного отдела и, найдя обстановку удовлетворительной, перешел к мануальному обзору во фрунт. От усталости Оле хотелось отказать, но эрогенные зоны убеждали её - проще дать, - и она, растревоженная, не обратила внимания, с какой стороны на неё взвалилось счастье. И вот, трепещущая и любимая, в страстной темноте и неге, предвкушая радости здорового секса, она раскошеливает гульфик и находит там - чтобы вы думали? - я тоже не знаю... Может, это был жареный каштан, или снусмумрик, а вдруг - печальная недосказанность природы, а то и фланелевые трусы по форме, - ведь Думу-Энки где-то приобрел всем известную привычку носить стринги и спать без нижнего белья, - либо тяговое дышло, а вполне вероятно и то, о чём она не смела и мечтать... какая разница? - Оля всё поняла... Вопли, крик, паника, пощечины, неразбериха, стыд, отчаяние охватили маленькую комнату... Утренней, подслеповатой зарёй Думу-Энки провожал Олю, волочась шагах в тридцати за ней, для примирения с собственной совестью. Сзади, на удалённости негромкого, неротового звука, руководствуясь тем же душевным позывом, плелся капитан, умоляя Думу-Энки набить ему морду.
  
  - Ждёшь?
  
  Он издевался, но так плоско и бесхребетно, что самолюбию моему было начхать.
  
  - Не-а-а...
  
  Медленно и лениво, интонацией подчёркивая призрачность правды в словах, соврал я. Чёрт, жду! Кончено жду. Жду, уже некоторыми местами - преимущественно характера - превратившись в Пенелопу.
  
  - Я уже скоро. Минут через пятнадцать.
  - Ну-ну...
  
  Понималось, слишком отчётливо понималось, - пятнадцать минут дожития будут стоить ухудшения моего состояния на... сорок на сто... на четыреста... блин, а чего четыреста? - что получится, если градусы умножить на граммы?..
  
  - Кстати, забыл спросить...
  - Чего, денег взаймы?
  - Ха-ха. Ну да... Тыщ пятьдесят...
  - В казино выиграл опять?
  - Не-е-е. Кредит взял.
  - Молодец.
  - Там ситуация была. Парня нужно было выручить. Он мне в помог здорово в своё время... Ну не занимать же...
  - А-а-а... Человеколюбиво.
  - Ну так дашь?
  - Полсотни точно нет. Меньше - надо посмотреть. Короче, приезжай, обсудим.
  
  Biberam calicem. - И испил сию чашу, расплескав брызги мыслей по стеклянному терминалу смертного ожидания... капли их сползали инфантильными капризами, перемешиваясь, мечась, захлёстывая друг друга, рассыпаясь аки переваренный картофель, - не желая быть ни логически завершёнными, ни связными - в раздолбанном тридцатью пятью годами непрерывного использования тарантасе, везущем душу на последний рейс, ни номер, ни время которого не известны... Vitae expectatio est eius negatio - откуда эта латынь? Ах если бы также, как всякий глоток перенаправляет линию раздумья на новые маршруты, тот же хлебок поступал с жизнью, а? - идеи тупеют, глупеют на глазах, закрытых, меньших, чем слёзы, не катящиеся из них... стряпают картинки, движением кадыка меняя их темы, ракурсы, напряжение... ах, это уже было!.. - хлоп: пятьдесят грамм - и свежая работа! бух: сотку - супруга сменилась... хвать: и... настроение... что за беспочвенное словцо? мы же не музыкальные инструменты?.. да, может оттого и настраиваемся только спиртным да удовлетворённым тщеславием... А слово? Само по себе - от словил? Ловил? Поймал? - Нет, оно само по себе, двинулось толкаться по пространству... Ай да и ладно... экономист, блин, сидит с унылой ряхой в телевизоре... Зачем вот вся экономика? О чём она - со всей тьмой Нобелевских лауреатов?.. Да, и нобелевка... как ить, кому её вручают-то? Единственное, что в ней настоящее, престижное - её монетарное выражение... А экономика ещё даже не началась... Она ж как история - может изучать только то, что уже было... Διός δ"έτελείετο βολή - вот лучшее объяснение для экономики, когда с ней случается то, что никто из морщинистых лбами учёных не предусмотрел... Недаром же смеёмся через сто-двести лет, оглянувшись назад, да? - Турго, Спенсер, Маркс да даже и Кейнс... какие выдающие фамилии! И? Ребята 18-19 веков жили в постфеодальной Европе и преткновением всех их разработок была проблема справедливого распределения. Отсюда добавочная стоимость и Адам Смит. Священная крыса, - даже если ты Давид Рикардо, всё равно - не тронь. Ибо нет лучшего обоснования для государства взымать налог с этой стоимости. Убери её, докажи, что прибавка к цене возникает как результат индивидуальных качеств, проявления организаторских способностей, таланта продавать или уникальных маркетенговых решений... Да вы что! Куда!? Куда бюджет покатится без НДС... - Алло, да! Нет, есть... Сигарет купи. Да любых! Полегче. Сюрприз? Какой в полдвенадцатого сюрприз? - бабу небось тащит какую-то... А что за бабу? Откуда? Одноклассницу... с кем он на качелях зажигал-то? Ворлуева, или ещё пассию бывшую какую... какую? - Кинфия? Лесбия? Делия? Коринна? - с чего ты решил, что вы были соперниками? - по тем крохотным свидетельствам, обнаруживаемым без удивления в ежедневном, сталкивающем вас жизнями - чрезмерно часто поминаемое имя, или, наоборот, совершенно, не произносимое; по встречам в тех местах, где нет особых занятий ни для никого, но только для того, кто хочет увидеть её, или быть узнанным ею... по тем часам, в которые она проходит мимо окон и в которые обязательно случаются дела, вытаскивающие - его - из кампании для уединения, и оставляющие тебя там же, именно, чтобы никто не подумал, что и ты... по взглядам, случайно пойманным на ней и отслеженным до его глаз... по... всё равно, мы же никогда не обсуждали, но знали, знали о безнадёжном соперничестве, соперничестве проигранным обоими, лишь раз он удивился, артикулировано как-то приревновал... после дежурства... Да-а-а, Не-е-т англосаксы более точны... нет, прямолинейны - налог с продаж. Хотя, конечно, ни хрена ни с продаж, а с покупок. Tax on purchase, - призыв к революции... Революция... Какая нафиг революция? Это что? - Это экономическая элита, выведенная из себя замашками монарха. С хера ли, подумал и сказал в Палате общин Джон Хемпден, мы будем платить за войну? Хочет Карл играть в бирюльки с испанцами - ради Бога, но не за счёт наших кошельков. И усекновили короля. Радости - полная история. И что? А и не знали что с властью делать: Кромвель, Реставрация... Если бы Яков II победил, не было бы к чертям британского парламентаризма. Дождались бы своих якобинцев. А так - Вильгельм Оранский, статхаудер, человек, привыкший решать всё через компромиссы и переговоры, ибо с Нидерландов... Власть должна быть умной, трепетной и щедрой, чтобы уступать свободы. Сначала, конечно элитам, а далее - ниже по списку... Вот чем, чем ты недоволен? Где твой экстаз? - Жутко же повезло, где ещё, в какие эпохи доведётся пожить под гнётом даосизма? "Ничего не делать" - вот наш ключевой принцип. "Не замечать проблему" - главный руководящий посыл сегодня. А если как-то, чудом, вдруг, нежданно, проблема пододвигается и уже видна наощупь... вот, рядом, со всех сторон, да ещё и давит по всем местам... они просто не решают, разводят руками: само рассосётся... - здорово и вечно!.. А экономика это... вот просто съездите в Латинскую Америку и Японию и сравните... Нет, не туристом... - Турист тот, кто тратит деньги. А вы попробуйте заработать. Только тогда можно формировать заключение... Хотя, мы, россияне, и у себя на Родине как туристы. Только и делаем, что тратим. Нервы, в основном, но опять-таки их заработать сложнее, чем деньги... Да-а. В Перу или Боливии человек как? Получил зарплату - и всё, нафиг работа, пока деньги не кончатся... В Японии, Кореии, Тайвань - сам видел - в семь утра идёшь по улице: магазин работает... в двенадцать ночи: такая же ерунда... Не один бизнесмен, все почти точки торговые... И сфера быта... Кому в полпервого надо стрижку делать? А они - открыты. Отсюда и разница в GDP. Отсюда начинается экономика. Остальное всё - наносное. Накидное. Пристройка. США, да? - трудовой договор - и в путь. И Европа, нет? - вся в социализме, блин. И отпуска у них по полсотни дней оплачиваются, и больничные по два месяца, и пособия по любому поводу, а порой и так просто... От когда критическая масса халявщиков превысит процентов сорок... - Кх-кх... А может и ничего с ней не будет. Сумеет развернуться вправо, как сто лет рулили налево... Дай-то бог, а то слишком многие за их пределами лишатся идеалов... Идеал - это Бог. Хотя какой бог, в наше-то время... Посмотришь на этих юродивых-воцерковлённых... Вроде богатые все, а подать хочется... на восполнение скудности ума... О-на - Палыч, нормальный человек был, так, нет, с попами связался. Не бегут из головы эти его аргументы... Не-е. Нормальнно взятки брал, откаты - ну должность такая... Хотя - ха! - лет шесть учился смс-ки писать. Помню только начальником отдела возвысили, так жаловался - как много работы, и всё новое изучать приходится, головы не хватает! Жуть. Жалко его было - и уволился бы, а больше он нигде не нужен. Нет у бизнеса вакансий специалистам, чьё единственное умение читать инструкции и лизать зад. Ничего, дорос до командира управления. Или заместитель он там, что ли... Хрена ли разница? Главное - поднялся. Миллион, говорит, заработал... Не то, что ты, сука... десять зим роман пишешь... И сдались ему эти иеромонахи с триодями... У тебя, - вешал - религиозного опыта нет, поэтому и мучаешься безверием. Что за мзга? - А это, оказывается, когда ты помолился, попросил что-то у бога, и он тебе дал. Ниспослал. Как вот с таким быть? Вырвалось, импровизационно: а ты, когда в рулетку выигрываешь, не начинаешь верить в культ Святого Зеро?.. Бог с ним... Хотя, интересно, чего он просил-то? Миллион, что ли? Да не-е-е. Не до такой же степени... И Бог-то странный у них: всё они хотят, чтобы он жил по их правилам, - аскетствовал, десять заповедей неприменно, и всё бы для них обязательно благодеял... Ха... и дьявол... Дявол, - грит - искушает... Рассказал ему про стерву эту... Ну как... В соседнем офисе девчонка работает... Страшная как демон... но ходит постоянно в коротких платьях, и чего-то такое у неё в коленках, что постоянно встык, блин, вплотную соприкасются брюки с трусами... у меня, естественно... не сзади, да... И никаких там мыслей по поводу адюльтера... не-е, честно, мысли, да, конечно, но не далее... Куда мне с ней? - Где ты ни будь, передёрнуть не позабудь; я постеснялся, и через час скончался... (копирайт, нафиг)... - и нет, в общем, наваждения. А он: это дьявол науськивает. Какой, к рогатому, дьявол?! Палыч, ты о чём? Так ведь куда зайти можно? - Недаром видать, в девяностые, все кто в пацаны уходил, сразу веровать начинали... В чём, в конце концов, разница между Богом и дьяволом в их башке? Бог, по её ожиданиям, - это тот, кто должен. Должен, обладая силой и могуществом, использовать их на блага человека. А дьявол, это тот же самый субъект, тот же Бог, только действующий для себя и, соответственно, никому ничем не обязанный. И что получается? - Что они хотят видеть богом того, кого они попирают, ущемляют, обманывают, на ком наживаются, над кем издеваются, и боятся дьявола, - самих себя... Хватит, наверное, уже... спать пора, если в себе с оглашенными споришь. Reduction ad absurdum. Скатываешься к первобытному состоянию. Прямиком в детский сад. Начинает нагнетать в голове. Вот сейчас не надо ничего записывать - с утра бредом покажется... Хм. Президент... ночью-то, чего его трнслировать? Дети плохо спать будут. Гарант конституции - забытая дефиниция. Нет. Определённо, человек не должэен заниматься тем, к чему душа не лежит... "не принимать решение под давлением...". Это как извольте осведомиться? Бабульки с красными флагами, требующие пенсии и вообще back to USSR - это давление? Друг, с детва, предлагающий попилить чей-нить бизнес, как - давит? А если иранцы, или нет, конечно же заклятый друг - США, - вдарит по Кремлю и Рублёвке всеми боеголовками, - ответный удар? - нет! - это же решение под давлением. Мы не поведёмся. Ясен пень - они интригуют и хотят нас втянуть нас куда-то. Ресурсы все отнять. Вот же, на коллегии ФСБ докладывали: водо-лесо-газо-нефтепровод уже проложили через Беренгов пролив. Реки поперёк повернуть осталось, и всё, всё что Бог послал к ним потечёт. Надо посидеть полгодика-год в бункере, подождать, размыслить, а потом к чертям - министра обороны в отставку. Хотя, нет. Почему его? Он же силовик. Он не может быть крайним. Нет, уволим министра сельского хозяйства за то, что не смог наладить работу агропромышленного комплекса в условиях ядрёной заражённости. Тьфу на них... О, кино какое-то по культуре... Не-е-е. Не хочу смотреть. Отчего, отчего искусство двадцатого века такое скучое? От того, что богемное? Или оно богемное, оттого, что скучное? Современная богема сама по себе скушна. Выдолблена предшествующими веками до плоскости. Кто там? - Шоу предлагал периодически устраивать сжигания книг? Всё верно - тот кто читал Тацита и Вергилия, или там, Сыма Цяня и Манъёсю - особенно в оригинале - и всё последущую литературу, или хотя бы азы, верстовые камни её, что интересного найдёт он в писанных торбах широкой публики? Или, да - самосожжение книг - было бы прикольно. Выстроились книжки и пошли в огонь. Ха-ха. - Меня написал Захар. Пойду-ка я, уничтожусь. А меня - Дарья. Нас целая партия. Нам незачем пачкать века своим дешёвым содержанием... Как там? кто там в пушкинское время-то был? Человек, на которого даже эпиграммы писать считалось моветоном, пошлостью... А-а-а! - Дмитрий Хвостов. От, блин, человичище! Как же надо любить музу, каким дяьвольским желанием надо хотеть, гореть писать, творить, чтобы не взирать на такое реноме! Ну и Энди Уорхолла туда же. И всех последователей и новаторов. - Таможенников жалко даже: они уже не отличают, где предмет искусства, а где партия бытовой утвари на продажу... Гадство... Икота началась... Хотя, на самом деле, всегда так было - на тысячу бездарностей два-три достойных экземпляра... Кто помнит те романы, чьей пародией стал Дон Кихот? - Забей. Запей. Нет, это уже алес... Всё, ещё двадцать грамм и спать. Ну его к чертям с сюрпризами... И эти пусть живут. Инсталлируют. Хуже не будет. Лучше - вряд ли... Это и есть развитие цивилизации - деградация под видом углубления... Разность потенциалов. Есть профессионал, и есть потребитель. Парадокс: первый, развиваясь, разрушает суть изучаемого предмета, изделывая из него нечто, интересное паре таких же увлечённых сумасбродов, а публика... что ж. она либо принимает, либо нет... либо автор попал в ногу со временем, или промахнулся... да уж... античность должна была умереть, ибо как раз разрыв между первым и вторым стал нестерпимым, бездной... греческая и латинская поэзия развились до того уровня, где уже все средства языка исчерпаны и смерд, и плебс, который ещё четыреста лет назад учился азбуке по Гомеру перестал понимать Нонна Палополитанского... Ну и мы, европейцы (здесь должен быть скепсис?) уже там же... - почему-то странно: ни один из поздних античных авторов не видел разрушения цивилизации... А нам сколько ещё - пара сотен лет? Всё будет упрощаться, уплощаться, энциклопедироваться... Анекдоты и мистика руллёз! Светоний вместо Плутарха, Фест заместо Плиния... И наконец грянут приверженцы бахаизма и запретят интернет, как помеху живому общению... Нет, кино вообще от меня далеко-далеко... не понимаю я ни Феллини, ни Антониони, ни Бергмана... вернее, всё ясно, но, сука, сквычно до того что выть хочется... Robert Burton может и неплохой писатель, но... это какая-то Швейцария: всё вылизано, чисто, красиво, а упоения нет... стержня нет... идеи, слёз, безумия... Расписано и рассчитано... математика! - вот символ современного искусства. Матрица... не в смысле кино, а в том, что вот кино - самый яркий образчик искусства нашего времени, и оно не создаётся одной переменной. Должна быть матрица шесть на три... - режиссёр, сценаритсы, продюсеры, актёры, операторы, осветитили, звукомонтажёры... Блин, что же с икотой делать?.. Литература тоже... конечно... Гёте, - нет, - Вертер - изумительно, а Фауста - не догнал... - как кажется, если верить критике... - бессрочный пессимист, выведенный из круга всевечного ожидания. - Не надейся, что тебе когда-нибудь понравится жизнь. Но Фауст проигрывает, понравившись моменту - Augenblicke! - Verweile noch! Du bist - so schön... - одно! - из миллионов до и миллиардов после. Господи! Пятьдесят один год писать такую простую мысль! - что когда-то сменится настроение, что удручённый, объятый депрессией, разодранный биологической дисперсией индивидлуум вдруг умиляется улыбкой ребёнка или грядкам, возделанными собственными руками... Как, чёрт, просто. Тёща, оказывается, в эйфории каждые майские, несмотря на её гундёж... и даже не в курсе, что роет себе могилу... Прах с ними... Всё равно не понять мне Иоганна, нашего, Вольфганга фон... Конечно, Пастернак виноват! Как так-то? - Потерять в переводе всё: и идею, и стиль, даже мой читательский интерес... и с Шекспиром у него та же недомолвочка... Беда... Хватит уже рыгать-то... А то и я слишком молод был. Перечитать, можт?.. - а зачем? Отыскать Vernunft который всё равно - хорошо, пусть после жизни, но станет Unsinn ?.. Надо всё-таки откланиваться. Да свиданья, диван... Покурить бы на прощанье... Интервью, было бы забавно... - Инна, в ласковом, положительном для моих гормонов, платье спросит - Ваши творческие планы? - Поскорей бы застрелиться. Это очень позитивный, оптимистичный взгляд на вещи: пока найдёшь способ купить пистолет, и денег на него выделишь, суицида точно расхочется. Возможно, возникнет мечта кое-кого убить, но это уже другой вопрос... - Хотели бы Вы прожить свою жизнь сначала? - На хуй! Что я здесь не видел? Но ведь имбецилы отвечают: нет. Так всё прекрасно было... - Интересно... И кем Вы желали быть? - Ёпл-ста... Ну допустим, Начальником Департамента культуры Министерства оборны Российской Федерации... - Давайте посерьёзней. Такой должности не бывает. - Ха! Учите матчасть! - Да-да. Редактор мне подсказал: Вы совершенно правы. Такая позиция предусмотрена штатным расписанием. - Вот, я и говорю... - Но Вы же обосрётесь! Прямо на ней! - И что? Товарищи на должностях повыше делают это каждый день. И все счастливы. А я инициирую реформу... - Да? Какую же? - Испокон веку неумелость генералов российских компенсировалась численностью личного состава. Моё ключевое предложение - усилить этот традиционный козырь и готовить бойцов-пацифистов. Мы получим фундаментальное преимущество. Будем проводить умопомрачительные, монументальные психические атаки: движутся танки, окапывается мотопехота, летят вертолёты врага - и вдруг против них вылезает из окопов втрое большая численность, вся вооружённая до зубов, и с криком "Ура" бежит сдаваться с поднятыми руками. И так на каждом участке фронта. Миллионны пленных! И добавьте - в каждом батальоне будет женская рота, расфуфыренная и во всём том, что сотавляет русскую красоту (то бишь, шведская косметика, итальянская обувь, французские духи...). НАТО через неделю капитулирует. И я, как лицо ответственное, буду приучать вверенные подразделения французской поэзии, немецкой философии, елизаветинской литературе... И вместо того, чтобы пить заныканный спирт и ругаться матом в лагерях для военнопленных наши солдаты будут вслух читать Корнеля, Расина, декламировать Шопенгауэра, спорить о достоинствах Томаса Нэша и Эдмунда Спенсэра... И вот приводят на допрос одного из моих самых прогнивших, недосказанных протеже, который из тридцати дней в учебке пятнадцать проспал, а ещё семь - отбыл в нарядах и на киче, и на первый вопрос, естественно, "Где находится Ваш штаб?" вражеского офицера, он с лёгким кентским говорком и присущим лучшим моим последователям юмором отвечает: the fairest maid is prodigal enough if she unmask her beuty to the moon ... - "Какого чёрта?" - не сразу поймёт какой-нить натовский полковник Столтенсен или Расмусберг - Ile craue your pardon to goe seeke the trewthe - без тени гордости, самым прозаичным тоном ответит рядовой Российской армии и... - Fiat ! - значительной громкости восклицанием закончила телеведущая Иннесса и разнузданно оголила ляжку... - Что-то ещё? - да-а-а-а... вискаря бы махнуть да уп-п... Экфрасис... забыл, что это такое... Точно, пора на боковую... Dum vinum poto... Бокал - мой друг таинственный, как я смирён и оглушён... Бокал, яви свой эгрегор! - Как точны твои грани, - сделай столь же откосным моё падение в сон! Как прозрачны твои стены - как жизнь человека, запертая в смертном терминале. Все её видят и никто не замечает... Как широка, кругла твоя глотка - как мои надежды, как несбывшиеся мечты... Как глубоко и бесконечно твоё дно - и как легко можно упасть в него, чтобы увидеть! - дай мне такую смерть...
  
  Le rêve lucide No. 3
  
  Предночной кемар, навеянный полётом соблазна вокруг фотогеничного изображения услуг... за две секунды до прихода Ушумгалльянны
  
  Наша жизнь - простыня да кровать,
  Наша жизнь - поцелуй да в омут...
  
  С. Есенин
  
  ...Toi que je ne connaissais pas
  Toi que ne me connaissais pas
  Rappelle-toi
  
  J: Prévert
  
  - Проходи в ванну... - после стандартных приветствий, томно - как ей представлялось -оформила она направление движению руки.
  "Троечка" - оценил он её удаляющуюся фигуру, кургузую , перепелиную , с вывернутыми бёдрами, сутуловатую, мало сочувствующую перпендикуляру горизонта и её фотке в интернете, но значительно - разочарованию от жизни, приведшего его сюда. Пройдя следом в комнату, он поставил бутылку вина, выложил гаджеты на столик и продолжал неловко шарить по карманам, словно не зная к чему приручить легкую нервозность, - трезвость явно не добавляла шарма обстановке...
  Она выжидательно облокотилась на стену. Он с намеком поднял бутылку вина. - Будешь? - О-о-о. Галантно. Сейчас принесу чем открыть. Ты денюжку приготовь пока.
  Он порылся в лопатнике, вытащил пару купюр и оглядел капище блядства. Вполне сносное, в чем-то даже удовлетворяющее робкому эстетству, убранство... подбешивала только разложенная, готовая к утехам кровать, но раздражиться настолько, чтобы её пнуть, он не успел.
  - Н-ну давай. Открывай. - Протянула ему штопор, и пока он разнуздывал бутылку, она аккуратно поставила бокалы, схватила деньги и, стремительно, незаметно ретировавшись и вернувшись, неудачно, ни к чему включила телевизор. - Это зачем? - кивнул он, разливая. - Да так... Хочешь выключу звук? - Ну да, пожалуй. - протянул ей её долю и впервые заглянул в глаза, вспомнив в них - серых, чем-то опустошенных, - какой-то кусочек разметавшейся жизнью пыли -
  - Брудершафт? - улыбнулась она только ртом... преломлённые глаза продолжали при этом искать компании в его прошлом... "ну, к черту" решил он не копать - пока, по крайней мере - щепотку отзывчивости к ним, утомлённым, в бездне подробностей собственной истории, - Давай, - сделав едва глоток, она выждала требования его, более глубокой глотки, и более нуждающейся в алкоголе души, и звонко чмокнула в губы, откинув голову на его попытку офранцузить окончание немецкого обычая. - Ты не любишь языками? - Почему? Просто зуб вырвали. Неприятно. - и поспешила умерить намеревающуюся превратиться в паузу секунду - Ну что? В ванную?
  - Я вообще только мылся перед выездом... - неуверенно промямлил он.
  - Давай-давай, - более похлопыванием по плечу, чем приблизившимися губами прошептала она.
  Ванная комната была заполнена изобилием человеко-моющих средств и щедра на лаконичную законченность интерьера, настолько, что он показался себе в ней лишним. Быстро охлопав себя по бокам струей душа, ещё немного потоптавшись в стоках, ожидая пока вода сравняется со временем, по его ощущениям нужным ей, чтобы увериться, что он внял её просьбе, и внял сполна и тщательно, он закрутил крамбуксы, стремительно обметался полотенцем и прошел в комнату сердцем своим уже готовый на разврат и даже пост-коитуальную тоску.
  - Готов? - улыбнулась она, входя талией ему в руки, ощутившие шершавую ткань коктейльного - можно было определить, если бы не сквозящая её формами дешевизна - платья... Ловкой, неуловимой глазом манипуляцией - ему померещилось, что она лишь крутанула бёдрами - оно скатилось по фигуре, обирая лучшие из его желаний, и опало бесперспективной тряпкой вокруг лодыжек. Осязая прохладную плоть, настойчивым касанием смешивающуюся с его телом, он входил в отстранённость, в неодолимое противоречие... инстинкт настойчиво умолял его воздавать ей, женщине, чувство, воспитанное в нём нежностью матери, прочитанной литературой, проснившимися фантазиями и подсмотренным порно, чувство, основанное на уважении, полное желания разделять, доставлять, отдавать всю гамму личностных переживаний льющейся через край души, стремящейся выскочить из него частичками тепла и осесть на несовершенных изгибах этого бледного тела, и проникнуть через грудь, плечи, шею, живот, ягодицы, снова плечи, бёдра, опять грудь, уста, мочка уха, выя, перси, лоно, чресла и ниже... поцелуями в неё и раствориться там, смешавшись с истоками такого же трепета другого существа... но память отрезвляла, бросаясь в голову нелепым её после-брудершафтным "нет", той лёгкой доступностью, какой она вписалась в каркас его объятий, той алчностью, с какой исчезли деньги, тем разделеньем между ними, рождённым отсутствием эмоций к взаимному влеченью... и он охладевал, терял возбуждение, всё увеличивал дистанцию ощущений, чем более она увлекалась своими навыками, всё массированней, всё тщательнее и деловитее колдующими над нерасторопностью его членов, - брошенных импульсами мозга ради разрешения дилеммы - и словно упрашивающими его поскорее определиться, закрыть глаза и предаться оплаченной судьбе, чему он и последовал, испустив печальный вздох и откинувшись на кровать. Ей же показалось это знаком одобрения, и она принялась за работу так деятельно, так прытко, так неконкурентноспособно, с такими смачными стонами и ахами, что лишь скромная надежда святых угодников на его скорейшее раскаяние удерживало потолок от обрушения со стыда перед столь бездарным актёрством и невзыскательным мастерством.
  
  ...Нагая, в одних чулках, она забралась на столешницу в углу и задорно, с аппетитом, строила мысли - через флюиды, волны и т.д. - вокруг вполне вероятного брака с клиентом... Он слушал, потягивая сигарету, машинально поддерживал разговор, клином врезавшийся в стройную шеренгу размышления, пуская струйки дыма над новостройками, уныло торчавшими в окне, и думал о рыцарях... - Нет, нет, - не в бабьем понимании а-ля Вальтер Скотт... а вот в том, что сражения при Креси и Пуатье, Павии... рога Хаттина, Раковорская битва, Жальгирис... полностью доказывают несостоятельность рыцарства как тактического рода войск... - - пока она не подытожила: - Из нас лучшие жены получаются. Готовить и убираться могут все, а вот ценить мужчину, - только мы... Женишься на мне? - но в этом шуткой поставленном вопросе серьёзность прозвенела слишком отчётливо, чтобы её не проигнорировать и он продолжил, совсем уже отдав на откуп периферии сознания отклики на её апарты - На форуме сидим. Девочки там обсуждают, правильно ли кончать с клиентами... -. Медлительные громоздкие першероны, не способные толком преодолеть ни склон, - Горные лыжи - это круто! Пару раз в год обязательно выбираюсь. - ни лес, ни вязкую почву, ни изрезанный ландшафт, крайне ограничены в возможностях. Плюс, точнее минус, дисциплина. Пешие же рыцари ещё хлеще - понятно, что долго в доспехах в рукопашной махаться они не могут... - Эфэсбэшник знакомый есть. Он прикрывает. Да и то: мне же только штраф полагается. Ну, сутки продержат в обезьяннике до выяснения личности, и всё равно отпустят. - И фигли, если английские йомены расходовали запас стрел за пятнадцать, максимум двадцать минут, а тот же Азенкур длился часа три - ясное дело, эти французские chevaliers шевалье в тяжёлых латах и панцирях просто сдохли от перенапряжения и усталости, и британцы, не мучаясь грузом нательного железа, с лёгкостью их всех в итоге перерезали... - Я потому и за легализацию. То, что отстёгиваешь ментам, да эфэсбэшникам можно и в налоги пустить. Мне какая разница? - Да и Реконкиста... используй кастильцы исключительно кавалерию a la brida - слились бы к чёртовой бабушке, а так, ставка на конюхов-хинетов оказалась более, чем оправданной... - В страховой работала. В строительстве. Скучно там. А тут клиенты разные. Знакомишься. Общаешься. - В решении, всё это европейское рыцарство совсем не выполняло той цели, для которой было задумано, а именно: побеждать в битвах. Зато его заслуга на правом поприще - безмерна. - Раз в две недели обязательно к врачу. - Именно взаимные грабежи сеньоров, их распри и выпендрёж выковали основу правовых систем континента. А так... даже после... так вот, навскидку, редкая баталия выигрывалась за счёт тяжелой кавалерии... - В Эмиратах тяжело, хоть и платят прилично, но блин... Полгода потом отходишь. У меня подружка там была. Шесть месяцев отпахала, больше не хочет. Себе дороже. - Ну-да вот имеется пример этой, как бишь её свары-то, когда британский драгун завалился на каре фузилёров, проломил дыру, в которую пролезли остатки эскадрона и порубали к чертям французов... - Мне Греция понравилась. Я там работала пару лет.- ...случайность ведь... Хотя с другой стороны, любая победа - случайность...
  
  Идея наскучила ему тем состоянием, в котором он не мог её изысканно облачить в слова и убедительно завершить каким-нибудь лихим оксюмороном или крокодилитом. Держалась она лишь тем, что за ней, на горизонте, маячила, другая - сунуть ей в торец, отнять деньги - хотя бы половину - и уйти прочь; и если первого хотелось как-то вяло, интеллигентски, даже не по-мужски, то второго - чрезвычайно остро, как дышать, как необходимости жить... а третье было просто неизбежным будущим... Он протянул руку и звякнул бокалом о её.
  - За тебя.
  - Спасибо. Приятно. - подчёркнутая обходительность реплик упорно задевала его самолюбие; за ней - как он мучительно прозревал - было полное безразличие к нему; отчётная дежурность к едва родившемуся трепету огромного его сердца, жаждавшего обожать - не эту, вяло годную, и то не на многое, блядь, - а то её ещё более равнодушное, - но хоть влекущее, - изображение из интернета слишком красивой давности, чтобы быть нагнанным взаимностью, однако завлёкшее его сюда, к сомнительному оригиналу, вернее - симулякру, потасканностью всё же не до конца убившего уже обманутую, но по-прежнему просящуюся вставиться в жизнь, надежду.
  - Угу. То есть у вас, как у менеджерского планктона существование. Вкалываете, потом отдых в Кипрах-Гренобле или Испании-Тоскане и обратно на работу, где вас имеют во все щели. Одно отличие - вы ещё иногда и кончаете во время процесса. Великолепно! Чё, я не проститутка?
  - Ну да. Почти. Только в офисе нет риска получить кулаком в лицо и лишиться заработанного или забесплатно, по кругу из шестерых пьяных ментов, имеющих засадить тебе не только своим барахлом но и казённой дубинкой, правда ведь? - глубоко отхлебнув, она многозначительно открыла ему тусклые, безликие глаза, меж ярко очернёнными ресницами, без просьбы жалости или примеси сочувствия вновь вызвавшие в нём давние, но не реализующиеся конкретикой, ассоциации. - Хорошее вино. - решилась она встряхнуть совершенно неуместное ситуации молчание.
  - Угу. - спеша забыть неловкость, выпавшую из откровенности, невольно сравнил он её прелести с ценой бутылки и интонация получилась угрюмой. - А чего с европ-то съехала? - надо было заткнуть дыру в мозгах пустотой слов.
  - Кризис у них начался.
  - Понятно... Бывал там. Помню... - быстрой, скомканной ретроспективой в нём пронеслись анорексичная, словно поетая молью сомнений клиентов в части её пригодности избранной профессии, Даниель в go-go boots на голую ногу, быстро освободившаяся от неброской тройки одежды - рубашки, повязанной узлом у талии, юбки без фижм и трусов без задней мысли; матрац, оляпаный пятнами предыдущих, частенько случавшихся на нём страстей, и заметно скучающий по чистой или хоть выстиранной простыни; тлетворная паскудность западных демократий, - поставившая ту юную особу, девочкой перевезённую родителями в Бельгию ради лучшей жизни в конце восьмидесятых, незадолго до падения Занавеса и иных интересных кунштюков, накрывших её родину, на грань выбора между нищетой (по европейским, конечно, замашкам) и развратом, с которой она умудрилась свалиться в обе стороны, - и вопиющая каждой косточкой её движений; фразы, заставившие его окунуться в изучение пейзанской латыни, - Tu as de belle bite... Veux-tu m"embrasser? Dix euros... pour baiser... но так и не достичь в ней того уровня познания, что доставила ему та венгерка в своём искусстве, совершая чреслами корте, виски, и шассе на сказочной, позитивной амплитудой ноте, выстлавшей в презерватив весь его негатив, малую трезвость, комплимент собственной фантазии, за день четырёхкратно рванувший в руках млечной желчью сексуального воздержания до этой коитуальной встречи, всю её обескураживающую тощину и отталкивающую желтизну их отношений одним махом.
  - Десять евро за поцелуй? - Она округлила глаза и принялась считать про себя.
  - Ага. Полтинник улетел на дурь эту, - "да куда уж там... страна у нас, видно, такая, что все: от проституток до президентов банально непрофессиональны, если не профнепригодны..." начал он готовить ответ на следующий, предвкушаемый вопрос с её стороны. Но тон беседы, как она его задала, не предполагал излишнего любопытства и спрашиваний: она больше распространялась про себя, чем интересовалась им, его ощущениями или прошлым, тем более, что звонок пресёк продолжение, плюнув ему в душу невысказанностью столь серьёзно сформулированной максимы.
  - Это подружка - живо отреагировала она. - Посидит здесь? Или, если ты возражаешь, я отправлю её погулять.
  - Да пусть остаётся. - мрачно обижаясь на то, что не удалось её подначить, буркнул он и потянулся к вину.
  Через пару мгновений, в кухню вплыла её товарка, обладательница более дородных причиндалов, не заслонявших, тем не менее, сбитую стройность.
  - Алевтина - даже не пытаясь сделать книксен, высказалась она.
  - Заметно - непроизвольно вырвалось из него, - В смысле, очень приятно.
  - Представляешь! Он рассказывал, что в Европе, за засос рот в рот берут десятку евро! Может, возьмём на вооружение? - из коридора выпалила наперсница плотских его откровений.
  - Круто! Надо попробовать.
  - Вина?
  - Да нет, спасибо. - Алевтина расположилась на стуле, в то время как он перехватил предплечье возвращавшейся сподвижницы и тылом прижал её к себе. Без капризов и выкрутасов, свойственных бесплатным пассиям, вечно ускользавших от таких его спорадических, бессистемных порывов, она ввернулась в объятия, обмотавшись его руками и, подняв голову, чтобы поймать взгляд, тоном, полным ненавязчивого смирения, спросила - Ещё раз? У тебя ещё больше часа. - чем родила в нём не поддающееся анализу чувство: не то благодарности на отзывчивость, не то удивления от податливости её реакции, не то смущения от готовности к соитию, не то осознания себя её работой, довольно лёгкой, в чём-то, возможно, и приятной, и оттого небрезгуемой... растерянность от которого он поспешил затесать поцелуем в её плечо. - А хочешь, втроём?
  - Втроём?
  - Ну да. - она высвободилась и зашла за Алевтину, моментально ставшую объектом оценки с его стороны, объектом, - не взирая на красивое, но не теплой, не близкой, не дышащей, а как-то отстранённой красотой музейного экспоната, со всей правильностью линий и омертвелостью черт, - явно требующим скидки, о которой он всё-таки, из соображений тактичности, не попросил.
  - И чего? Лесбийский секс будет?
  - Как игра.
  - Не понял?
  - Ну как будто секс. Имитация.
  - Не въезжаю. Вы будете орально друг с другом? Кумбитмака там. Или ещё как?
  По-малограмотному покрасневшей продолжительное Алевтины "фи-и-и" смешалось с твёрдым "нет" неудавшейся её полюбовницы.
  - И что, даже взахлёб не поцелуетесь?
  - Нет же!
  Глядя в её убедительно вытращенные глаза, всё заставлявшие искать в них то ушедшее, тот кусок прошлого, мыльной частью которого они были, но не могли вернуться полноценным воспоминанием, он ощущал нагнетание суеты и неудовольствия, усугублённых непривлекательным содержанием озвученной ему оферты,
  - Гарсия-Эрнандес! - вдруг радостно воскликнул он.
  - Чего?
  - Ладно, давай попробуем трио. - довольный от нежданно влетевшего в голову названия местечка в дебрях Кастилии, где драгуны-боши британской гвардии покромсали пехоту лягушатников, он согласился на все условия из улучшившегося настроения и также вдруг заинтриговавшей его Алевтины, взметнувшийся подол платья которой предложил ему причаститься более выразительных таинств, аще он уже апробировал.
  - Подождём пока она душ примет, или начнём вдвоём?
  - Если она не на полчаса, то подождём. - взяв бутылку, он обновил бокалы, с сожалением отметив, что вино улетает быстрее, чем его трезвый рассудок, игнорируя даже её отказ от дополнительной дозы евхаристии. Полотенце, намотанное на торс, начало стекать вниз, пока он стоял и разливал, и ему пришлось резко перехватить его, лишь для того чтобы встретить сморщенную её улыбку, говорившую: "я уже всё там видела", и тем не менее, не сокрушив mauvaise honte , - непопулярного, дорого обходящегося, портящего жизнь, но поддерживающего слабое равновесие души средства для очистки совести, - подтянувшего и подоткнувшего полотенце обратно.
  - Она быстро, - выбросив руку, поддержала она мудрое решение. - Давай?
  - Давай! - звонко дрябнул он, размыслив, что заниматься с проституткой сексом гораздо безынтересней, чем выпивкой.
  - О чём задумался? Может, всё-таки, пойдём в спальню?
  - Успеется. - он испытывал мучительную сложность, когда намеренно приходилось подыскивать предмет разговора. - Много у тебя клиентов бывает?
  - По-разному. Сейчас вот, - мёртвый сезон. А бывает, телефон не замолкает.
  Всё равно, у него не получалось. Кормчая за один вечер давших поросль в нём пороков, - она, сидящая на стуле, нога на ногу, вроде как в сексапильных чулках, не предпринимающая ни жеста, чтобы как-то вдохновить его на флирт, на разговор, на увлечение собою, - не будила в нём ничего, кроме желания хоть как-то убить оставшееся, уже рассчитанное деньгами время, с чем-то новым, и пусть этим новым даже будет не первой резвости Алевтина, - так вовремя выпорхнувшая из ванной...
  
  А дальше? Если бы автор был голливудским сценаристом, то дальше состоялось бы кровавое месиво с вырезанием половых органов, век, подмышек и лодыжек из тел и неприличных слов мужского и женского рода на трупах двух проституток столовым ножом... или альтернативно, по-боливудски: нахождение родинок в одинаковых местах, просмотр семейного альбома фотографий, узнавание дальних родственников друг в друге, врасплох упавший на балкон сундук с золотом и императорские клейноды, появившаяся из кустов дворцовая челядь, танцы, торжество, фейерверки и прочая пруха... но, читатель, тебе несказанно подфартило неиспорченной дальновидностью автора, ибо и дальше... дальше протагонист просто выключил самоанализ, отдавшись наваждению, чтобы соответствовать задуманному предприятию...
  
  ...плоские разговоры перетекали в не менее досадный, с декадентским душком, секс, периодически унывавший и уходивший глотнуть винца от бесстыже бросавшегося на эрекцию рубца, поддерживающего болтающееся брюхо новой переменной трехчлена и перекурить от горячечных, припадочных охов и жалких, не вызывающих зависти у деревьев, фрикций узкой тазобедренности её олюры... и лишь с лихвой оплаченной его тоской по несовершенству кормой Алевтины, - визуально противоречащей принципам, но осязательно разметавшей в прах все его предпочтения и вкусы о женщинах, - приподнималось, как уголь, ободрённый коксованием, как нефть, возбужденная крекингом, настроение, по иному, в смене поз, душившееся жабой послать всё на... и умчаться обратно, домой, где поджидали великие достижения одиночества, - третий том Мережковского и поллитра дешёвого армянского бренди, - чтобы на краткий миг составить упоительную, гневно оппозиционную гаерским, текущим событиям в его жизни, coterie на троих, после чего разбежаться по своим тараканам: кому струйкой из опрокинутой стопки на посошок; кому - перевёрнутой страницей и забытой мыслью на завтра, а кому - и негодной, ушедшей в иные миры, тушей на кушетку.
  
  Простились скудно. Из той же невнятной угодливости, она лично подбросила его к дому. Руководствуясь размытыми соображениями, он попросил остановиться на соседней улице, рядом с магазином.
  - Благодарю. Всё было чудесно. - вежливо солгал он.
  - Спасибо. Заезжай ещё. - оба они понимали всё никчёмность слов, так мало значащих для событий, связавших их, для упований, развеянных этими событиями, и для ощущений, не испытанных ни им, ни ею, и ставших сыгранной ставкой в очередном раунде игры с названием жизнь, где оставалось лишь формализовать исполнение обоюдных обязательств кратким прикосновением его губ к её скуле.
  - Удачи! - хлопнул он дверью снаружи.
  - Пока! - ещё, в последний раз, задержали его её глаза за стеклом отъезжающего автомобиля, пытая память невозможностью выбросить их аллюзии из головы. Забренчал мобильник.
  - Да?
  - Привет! Ты где?
  - Почти возле дома, а что?
  - Давай минут через пятнадцать встретимся "Под фонарём". У меня есть инфа по твоему делу.
  - Ока. - вздохнул и направился в мерцавшую огнями кафешку.
  
  - Ну чего там?
  - Там? Косяк по-полной.
  - ...лять...
  - Ну как? Нет, я, конечно, ничего не комментирую, но... - дай хлебнуть с дороги...
  - Не тяни.
  - Вот есть люди, которые болтом в заднице, блин...
  - В чём проблема-то?
  - Наша девочка понесла доки на подпись, а красавица эта каким-то образом прочухала и понеслось. Типа, в обход меня, да я сделаю так, что вам вообще никто ничего не подпишет, вы, вот, козлы, обнаглели совсем!
  - И?
  - И. Вдвое больше выкатила... Я говорю, я ничего не комментирую, но с Верой... на что у неё глаз упал - всё. Не надо было светить...
  - Подожди... Кто чего светил? Какая Вера?
  - Ну, ты же там узнавал до меня ценник?
  - Допустим.
  - Тебе, по ходу дела, от неё озвучили сумму. Соответственно, объект этот она взяла на контрольку... У меня уже случалось такое... И тут мои заходят с теми же бумагами. Вот и палево. Я, конечно, попробую её обойти, но не знаю... Говорю: я не комментирую такие вещи, но Вера это...
  - Ладно, не грузи, а? Всё-таки вечер субботы, уже выпил, понимаешь... Что за Вера?
  - Ты Веру не знаешь?
  - Какую, к чёрту, Веру?
  - Ну, Вера Крещённая...
  
  ...Слёзы датского короля
  Пейте, кавалеры...
  
  Б. Окуджава
  
  Вера?! Вера??? Вера! Вера... -
  
  Точно же! - это её посконные, пресные очи ... - словно зов к любви, блеск их был слизан кем-то раньше, как крем с торта, и осталось лишь неукрашенное, но вполне съедобное тесто... в них не найти было ни тайной, обжигающей страсти, ни смертельной жажды быть любимой, ни надменной, наплевательской к тебе красоты, ни весёлой, бездоказательной интриги, ни снисходительного обещания щедрот, ни страшной пустоты наивности, ни блёклости потертых ласк, ни готовности упасть, ни искушения, ни усталой отрешённости, ни насмешливого смысла угадывания... такими должен обладать ангел, не нашедшийся местом ни в аду, ни в Эдеме, и оказавшийся на земле перепутьем, транзитным перемещением из Эреба в рай или, неловко соскользнувший с края неба, и не долетевший до преисподней... или нет, просто, не ища себе стороны, укрываясь от назойливых достоинств парадиза и не стремясь познать природу человека у Аида, дополненные вялой, неописуемой литературой фигурой: что-то от пухлого отрока из обеспеченной и непьющей семьи, а то и от сдобной девушки, не оперившейся в женщину, а что-то и из простого факта природной обойдённости, выразившейся в обыденность... - это они мучили Ушумгалльяну взглядом проститутки весь вечер...
  
  Вера! Вербочка!
  Не могу пробиться
  Ч"рез гудков раскалённый холод,
  Длинных пауз сорванный голос
  Снегом снился ль тебе на ресницах?
  
  Где ты? С кем твоя
  Ночь проспала вечер?
  Помнишь: лифт, свиданье навылет?
  Поцелуй едва пригубили...
  Ты ушла лишь на...
  Миг
  ценней стал нам встречи...
  
  - такую он высек эпитафию на могиле их отношений, оказавшейся тетрадкой моих нетвёрдых изысканий стать поэтом... после трёх месяцев попыток прозвониться - то она была на отдыхе, то в командировке, то на чьем-то дне рождении, то он был у неё, но почему-то без него, где-то у моря... Связь длилась лишь вечер, насквозь пронизанный робостью перед выступавшим из-за тёмных переулков взрослением, свежим июньским дыханием предвещавшим неизвестно что распластавшимся по улицам двадцати трём его годам, так мало значащим с точки зрения колдобин, удобно попадавших им под ноги, редких огарков фонарей, случайно выраставших из тьмы их таинственно идущих рядом судеб, железной, полуокрашенной, остекленевшей звоном бутылок, так часто самоубийственно разбивавшихся об неё, что автобусная остановка давно перестала бояться чего-либо и, готовая к очередному эксцессу, не сдерживаясь и дразня, задорно пахла в пространство, подталкивая несомое ими с собой пиво, - в ввиду столь демонстративного будущего, - искать более романтичный пейзаж, где оно могло уединиться в их желудках и, прежде чем ввергнуться в стенку, брызнуть об асфальт переработкой, быть может, дать им шанс прочувствовать ту недолгую, полную глупости и искренности, лёгкость бытия, что заканчивается сладким воспоминанием, а порой - неопределённым сроком беременности, и ещё реже - полноценным браком, а у некоторых - серьёзно, но никогда - продолжением. Речь её текла непринуждённо, с перекосом в отрасль родственных связей, знакомств и, наконец, перешла в область её занятости, где уткнулась обидой на брошенное им без негативного оттенка слово "халтура", которым он имел в виду всего лишь ту часть её трудостройства, оплатой пролетавшую мимо кассы и значительностью так мало вязавшуюся с тем, ради чего бастовали шахтёры на Горбатом мосту и стабильно, порой ускоряясь, падал рубль. Ничего не разобрав в косноязычных объяснениях, но изъяв их них лишь эмоцию, истолкованную чувством в свой адрес, она извинила его, а он - её - за ту сдержанность оценок, зрелость мысли и меру воспитания, сделавших абсолютно ненужным участие словом и предоставивших ему свободу выбора темы для одинокого размышления, резко повысившейся в степени с внезапным возникновением в меру поддатой градусом её подруги...
  
  - ...Изначально Инанна была местечковой местечковая богиня города Эреха, с расширением шумерского влияния вытеснившая из пантеона культ отца всех богов Ану... Есть удивительно странный миф о её нисхождении в ад. Она счастлива замужем за простым пастухом Думузи - я живу в радости! Мой господин достоин священного жезла! - и любима, однако точима каким-то предчувствием, - О, мой любимый муж сердца моего... ты коснулся своими губами моих, лицо прижал к моим губам, и потому тебе суждена роковая доля... - Без всяких видимых посылов она отправляется в преисподнюю, по пути поочерёдно встречается с аннуаками, - семью судьями смерти, - каждому из которых должна отдать одно из ме, а вмести с ними частичку божественности. Миновав последнего из них, Инанна остаётся совершенно обнажённой, и - не зная того, - смертной, а для всех, оставшихся на земле - мёртвой. Её встрчает Нергал, повелитель ада, -
  
  - Лиза, - с бесцеремонностью, свойственной таким состояниям, она втиснулась между и скромно рыгнула, прикрыв рот ладошкой.
  
  - Ты, чьи очи чернотой исчерпывают ночь до дна - солнцестоянья - дня.
  
  - Простите великодушно, - ввернувшись в тесноту их близости, Лиза откинула жгучий брюнетистый локон со лба напористым выдохом сквозь сжатые губы.
  
  - Ты, чьи уста, горячие испитой кровью жертв и их молений, все тайны обетуют дать одним глотком раскрыв, объяв, приняв всю мощь желаний постиженья мира...
  
  - И ты представляешь, - Рукой она поглаживала голень в тональном чулке, лодыжкой заброшенную на коленку правой ноги, - он не постеснялся выдать мне: иди ноги побрей! - рассказывала Лиза важный кусок своей жизни.
  
  - Ты, чьи перси просят ся раздавленными быть как переспелый плод, ты знаешь чем искупается вторжение в мои владенья?
  
  - Нет, ты знаешь, мне двубортные пиджаки не идут. Не моя фактура. - на каковую реплику Лизы Вера непроизвольно оценила её грудь, завершив взгляд улыбкой.
  
  ... Инанна промелькнула мимо вопросов и увидела собственную, неверно трепещущую в такт пламени жертвенника тень на отрогах бездны...
  
  - ...Не мужики, а остсосы одни. Встречалась с одним. Пару недель: поцелучийки, кафешки, букеты... Потом клуб, танцульки и приехали ко мне. Ну понятно, по-алкашке раскочегарились, особо не получилось, но, думала, с утра... А он - фиг! Встал, оделся и ещё на метро попросил одолжить... Послала, конечно, козла такого...
  
  ...она извивалась, рвалась из когтистых, узловатых пальцев, бегающих, щупающих, раздвигающих все переливы её онемевшей, переставшей чувствовать, раздираемой в клочья, словно туша, принесённая для жертвы, анатомии...
  
  - Думаешь? Вряд ли... Я же просто сказала, что папа приедет. Стекло поменять. Чего его стесняться-то?
  
  ...прочь от ртутью растекающегося языка, растворяющего в прах её молодость ... она стонала - чтобы дать ему повод считать себя мужчиной, и не мучиться сильнее, чем если бы он, распалённый молчанием, старался предъявить ей более умелые доказательства состоятельности и очарования...
  
  - ...Надоело всё. Пойду в недвижимость. Вон, у меня подружка - продала чего-то там, так ей начальница вместо премии переписала трёшку в Строгино. Настя тут же уволилась, квартиру сдала и пошла учиться на дизайнера. Живёт в своё удовольствие...
  
  ...стонала - из страха закричать... получить хоть толику удовольствия от этого бездарного и беспощадного туловища, задарма, бесцеремонно овладевшего ей, сухо и со вскусом боли, ей, богиней любви, безо всякого почитания вскрывшего её полости, одну, - хоть одну из которых! - она хотела сохранить нетронутой, неощутившей отрасли мерзкой и страшной тяжести, мыкающейся, наждаком зачищающей всё её великолепие, изящество, грациозность, и уворачивала уста от распахнутой страстью пасти, - вместо губ - подставляя облезающие кожей скулы, звуками задабривая намерения не оставить ей, её любви, ничего из самой себя...
  
  - ...Влюбиться хочется. Вот так вот, чтоб без ног... - Лиза взглянула на Ушумгалльяну и вздохнула той глубиной, в которой невозможно было отличить сожаление от того, что он не с ней, от удовлетворения тем, что она не с ним. - есть сигарета?
  
  ...Инанна с любопытством посмотрела на дряхлеющий образ, повитый старостью: судороги времени щепотками стянулись у глаз, рта, на шее и просят пощады у неумолимости солнца высохшей, заплесневевшей кожей, - дрябло, расслабленно поддерживающей грудь и ниже убегающей волнами в живот, мордатой складкой прилипший к лону, и дальше... - Дрожь горечи пробежала по ней перед жалким видом этой женщины. Вставая с алтаря, Инанна оказалась спиной к ней и взглянула из-за плеча: тень тоже развернула дерньер , - где в ямочках, где в бугорках, свислой, наполненной сумой издержек лет сорока на стяжках нестройных, дефективных изгибов он прилажен был к тому, что когда-то называлось талией, а ныне - лишь переход от лопаток к унынию... Инанна безмысленно двинулась, не зная чем занять себя, забыв, зачем пришла, что было, в раздумьях о возрасте так убивающим всё то, чем ценна женщина богиня - красоту, и втуне радуясь ниспосланной ей вечной молодости. Тень ринулась следом, повторяя её движения...
  
  - А вы где познакомились? - неожиданно Лиза вторглась в молчание Ушумгалльяны и, смазав картинку мифа, выстраиваемого им с тщательностью текста, вернула в настоящую реальность так, что
  Иннана, - осознавшая вдруг себя Иерешкигаль - царицей ада, обрюзгшей старлеткой, смертной женщиной, старухой, утратившей всё божественное, а с ним - молодость и красоту, - не поперхнулась в отчаянии, не подавилась откровением, никогда не узнала о рождении - сейчас же, от Нергала, - самой себя, обновленной и по-прежнему цветущей и юной, о принятии имени и сущности Иерешкигаль, об обратном восхождении из преисподней, вверх, тем же путём, но не её, а дочери, которая и обратилась ею, о том, как новая Инанна отдавалась аннуакам, чтобы вернуть небесные клейноды ме, как выйдя на поверхность, она не встретила супруга, - - низвергнутого в страну Иркалла под именем Нергала, под рыдания одалисок, чьими прелестями он развлекался в её отсутствие, предав любовь, её - богиню, свою жену, - взывавшей к нему из глубин мрачной бездны, - чей горестный вопль триада великих богов Ану, Энлиль и Энки восприняла призывом к мести, а не мольбой о помощи, пощаде, - - но, всё забыв, вернее, ещё ничего не изведав, вновь - или впервые - влюбляется, как девочка, на лугах Аккада в пастуха Думузи...
  , а он вдруг воскресил все те немногосложные "да", "нет" и "угу", привязывавшие его к земному кругу, а также намерение Веры отлучиться на "чуть-чуть", но так неспешно, долго, что суть последнего вопроса ещё не достигла сознания и, боясь оказаться невежливым, в недооценке своих способностей, он переспросил ровно ту же долю секунды, как понял смысл.
  - А?
  - Ха-ха! Убирает пиво-то? - непринуждённо рассмеялась она, немного откинув голову и словно случайно одёрнув юбку на три четверти долготы лядвеи, - как с Верой нашлись?
  Он уткнулся в её взгляд уже сосредоточенным, и немного отпрянул, увидев в нём избыточно серьёзности, веско подкреплённой неоправленным подолом, и только вовремя вернувшаяся Вера, - со своим "Ну, что пойдём? Завтра на работу рано." - спасла положение, в котором Ушумгалльяна начинал чувствовать чёртиков, предвещающих свободу выбора нерациональных возможностей. И зря. Ибо этим исчерпались все их отношения... хотя нет! Был ещё лифт и поцелуй. Не в смысле ПЕРВЫЙ, и не лифт, а в том, что - БЫЛ. Запомнился. Остался. Не стащился из памяти новыми, всё столь же непоправимыми, улетучивающимися, забываемыми увлечениями, а загвоздился, засел, засаднился романтической ноткой в оперетте жизни, из которой так мало, что останется рассказать, и того меньше - ощутить...
  
  ... И вот, зажав "эго" поплотнее между неприятной перспективой общения с крайне бестолковыми, ненужными в принципе людьми, неисповедимыми путями востребованными бюрократической машиной, и, - нет, нет: не предвкушением барыша, от которого он был готов отказаться лишь бы не идти туда, не становиться очередным просителем, отнюдь, - но просто подсознательным "надо", прилежанием к обязательствам, ещё не возникшим, но маячившим после переговоров с клиентом, суггестивным желанием помочь ему, - правому с точки зрения всех изученных Ушумгалльяной норм законодательств, в том числе табличек Хаммурапи, установлений Солона, law of equity, Code Civil, и, как ни странно, доморощенного, российского, и с какого, блин, рожна, платить кому-то за то, что этот кто-то должен делать за должностной оклад, в качестве функции, возложённой на него, блять, а не доить население...- он отступительно раздражился на ступенях Службы навигаций поллюций , ожидая улицезреть Веру, - по сведениям, назойливо залетевших в не вовремя раскрытые, без намерения услышать, уши, отскоком от ртов общих знакомых, и обнаруживших её во втором браке, с пятью детьми, закоренелой пятнадцатью годами присутствия, чиновницей, - которая будет ласково ему улыбаться (хотя, может и нет?) известным, но уже стареющим, фокусированным и кастрированным взором, безразличным даже к сути их встречи, - деньгам, - столь тяжёлым, удобным, комфортным и существенно важным для воспитания отпрысков и привития им навыков благополучия; деньгам, так дёшево и стремительно исправляющих в нас все недостатки и комплексы, что достижение гуманитарного совершенства обращается лишь в вопрос цены.
  
  Они встретились в коридоре, перед дверью в её кабинет, обыденно, как и положено судьбой в пустых последствиями случаях.
  - Привет!
  - Привет!
  Мелко, скупо, скучно, безобразно отздоровались они, после семнадцати мгновений, каждое длиною в год, минувших с последней встречи.
  - Шумера Аккадовна! Пожалуйста, идите. Ничем Вам больше не могу помочь. Видите: у меня - очередь. - В веских, но приличных, не нервных выражениях отодвинула она бабулю, закрывавшую дверной проём, демонстрируя как надо бороться за место в раю. - Проходи, - бросила Вера ему, оставляя за порогом аханья "внученька, ну как же так?", "чего мне делать-то?" - Блин, не поверишь, восемь лет всё ходит и ходит, ходит и ходит, пять судов проиграла и всё равно... Главное, я-то чем ей ничем помочь могу?.. Ладно. У тебя что?
  Казённый стол, за который она села, был преимущественно пуст, обременяясь лишь двумя стопками справок, левая из которых тут же начала уменьшаться, а правая - возвеличиваться, причиной чему служило деловое, роботизированное, размашистое движение её кисти, - содержащей в горсти всё тот же, немного полный, налитый свежестью в довольной влюбиться лишь за неё одну, мере, пальчик, поддерживавший, направлявший кончиком его подбородок, будто обучая нежности, в том поцелуе, - оставлявшей закорючку подписи под печатью организации. Ушумгалльяна тушевался, находя её трудовые бдения более важными, чем собственную, выраженную досье и заставлявшую потеть ладонью, просьбу. Когда смысл молчания дошёл и до неё, Вера, наконец, воззрила очи, - те же, откварцованные, стерильные, выстиранные, застиранные, уже немного до блёклости, - - но всё-таки меньше, чем следовало бы ожидать от пятерых детей и связей между, - - так, словно в них расквартировалось само время, тонкими секундами собравшись подле век, в ожидании дальнейшего размножения, и повторила:
  - Ты с чем?
  Ушумгалльяна машинально присел, развернул папку, но всё никак не мог отделаться от выражения её глаз, неизменившихся, воспомненных им с новой силой, содержащих столь много боли пустотой; и боль та была не пережита, а пустота - неглубокой, но неутоляемая, незаполняемая до дна кем-то или чем-то; и бурей соображение пронеслось в нём, - пока листы раскладывались по столу, - а сохранился ли в её памяти, - полной забот о старшей, от первого мужа, вчера недозволительно поздно вернувшейся домой, и о младшем, с родовой травмой которого нужно везти через неделю в Германию на очередной курс терапии, и о всех и всём, кто-что между, рядом и даже поодаль с ними, - тот поцелуй, тот вечер, и как, - в приложении к нему - вопросить про сумму, можно ли вообще такое спрашивать напрямую у той, с которой ничего не было, и уже не будет, кроме, вероятно, коммерческих контактов, низостью пугающих более, чем возможное путешествие назад и альтернативное с ней будущее... и главное, - ...
  Заметив камеру в углу над ними, Ушумгалльяна схватил клочок бумаги и живо набросал: "сколько?".
  - Ты прямо как маленький! - рассмеялась она той улыбкой, раньше возвышавшей её до ангела, а теперь... теперь озарившей его откровением: из Веры абсолютно явно был вынут женский стержень. При всей симпатии, нежности, - очутиться с ней в одной постели было предпоследним желанием, которое она навевала, при том, что последним - просто не заметить. - двести.
  - А у вас тут... ничего? Камера, вроде, висит?..
  - Да брось. Они выключены все. Да и так все всё знают.
  - Блин, ну двести... Не потянут же люди!
  - А я что могу поделать? Ценник сверху спускают.
  ...И они поболтали о семьях, приятелях, погоде, проблемах, - о всей шелухе, разделявшей их долгие годы, и изготовившей, в итоге, вполне себе сносные пару экземпляров этого лошадиного мира, так мало имевшего - и ещё менее имеющего ныне, - в себе что-то стоящее, или стоящее хоть рядом с тем вечером, в который она ему отказала; и весь едва ли десятиминутный разговор опустил Ушумгалльяну с растравленных прошлым небес в ловкую и притёртую до миллиметра души обыденность, столь приятную и безразличную обоим, что ни он, ни она, не вспомнили последней её фразы, - Мне нужно переспать с мыслью о тебе, - или она никогда не была произнесена, или выдумана им, так же скоро, как и забыта ею, сказавшей, в дверях кабинета, на прощанье - Ну, звони, если вопросы будут. Рада была увидеться...
  
  Повествование о Думузи (а оно, как ни странно, именно что о нём) задумывалось закончить художественно, дешёво-поучительно и негаданно: он оказывается подброшенным, настоящие его отец и матери живут в Израиле, а истинное имя ему - Таммуз. Раскрыв в себе источник истинной веры, он разочаровывается в Зюскинде, как писателе, во мне, как в друге, а в евреях - как ни в ком другом, и уезжает в Библ проповедовать неосионизм... или, невзирая на обличения пророков, он продолжает делать карьеру, по-американси лихо виражируя из её кривых, достигает смерти Адонисом, получая в любовники Дионисия, и инцест - причиной рождения, чтобы хоть как-то умерить апломб от непрерывного пребыния а) в строках поэтов всех времён и ряда народов - вечно погибающим возлюбленным Афродиты; б) на грядках одиноких пейзанок - анемоном: в) в сердце каждой женщины - тем чувством, что распирает её при одарении розой или букетом их... или, - нет, нет, нет... - рок его будет таким же простым, как русский - девяностых и, выпутавшись из тех перипетий, уйдя от своих напастей - не Пропиленой и Олей живших едино, - выскочит на прямую дорогу зрелости, так раздражающую укатанностью чрезвычайно многих, проехавших по ней в никуда, и никем - обратно, и расцветёт филистёром менеджерского толка, втайне, по пятницам, под французский конъяк, помышляющим о дауншифтинге, и не менее искренне отбрасывающим эти мысли едва займётся стушуется в дневном свете начала недели тоннеля покрашенная перед праздником Аврора ; и в цветении этом - столь живописном для стороннего взгляда, но мучительном для души Адониса, вынужденной воскрешаться по понедельникам, вращиваться за оклад, плюс премии, итого под четыре ляма в год... - он, наконец, встретит ту единственную, которой будет плевать на собственный эгоизм чуть менее, чем на его... ту, кто найдёт в нём нечто большее, чем просто смена времён года и бесконченые сомнения природы... ту, способную слезами, - словами, - поцелуями - исцелить все его геморрои, слишком растрескавшие жизнь, продлить его существование не только в человеческом образе, но и в рутинной нормальности... ту, чьё предназначение должно было заключаться в упорядочивании броуновских метаний во что-то, достойное осмысленно находиться рядом с женщиной, в достижении и совместном преодолении детородного возраста обоих, и - финально и матафизически- оплакивании его - - на Идалийской горе, от пронзительной - клыком вепря в стегно - ревности Персефоны Иерешкигаль, - - смерти, но чью смерть, - - ожидавшую тысячи километров, четыре часа лёта, спрятавшуюся в оторванной посреди Европы аневризме - говорил же (он-ей): бросай курить... - , и пляской электрокардиографии вокруг немоты комы приветствовавшей приход Думузи к одру любимой - до последнего касания пальцами... нет, - больше! - до бессилия оставить последний оттиск дыхания на губах... нет, - дольше! - до последнего, нераскрытого, нераскованного молчанием век, взгляда...- смерть, дождавшуюся, смерть, которую он не смог убить, даже успев поймать, догнав последние мгновения жизни, - её, любви, - до того, как они, - она, - превратились в прямую линию на экране монитора, разорвалась в капли, медленно и скупо поднимавшие целину его лица, ещё не распаханного потрясениями...-
  
  - ...На самолёт сутки не мог попасть, понимаешь?... А она... Представляешь, она дождалась! ...За руку взял и пожатие такое было, явственное и всё... Попращалась...
  
  - и души, - пока неразвороченной потерями, но влруг прорвавшейся сквозь неизношенный - без единой прорехи! - мундир, расшитый галунами повседневности, тиснённый всем тем, что мы делаем каждую минуту рядом с чужим взором, в присутствии публики, среди людей... так плотно облегающий, облекающий нас, обрекающий быть нами - не собой! - , что этот редкий момент, - - когда, едва износившись одной миллиметровой потёртостью, - стоящей целой жизни, - двух! - одной ушедшей, и другой оставшейся, - он приоткрыл содержимое - - дико, жутко, до животного ужаса пугающего...
  
  тонкой, никогда в нём не подозреваемой, эмоцией сидящей напротив в образе Думузи... да и не ею конкретно, а тем, как похожа она, тождественна, тому, что есть в тебе и тем, - открывшимся, оглушившим следующей мыслью, - как необъятен ОН, - человек знакомый тебе, казалось бы, тысячу лет, - сколь многое он может ещё вмещать: от Севера до Востока, от бессилия до гнусностей, от жертвенности до милосердия, от пирамид Гизы до расщепления атома, от скульптур Мирона до этой вот запятой, от гроба и до Неба... весь спектр пережитых чувств с появления первого homo sapiens до этой минуты, всю гамму молитв, когда - либо произнесённых, всю совокупность действий от давно умершей звезды, свет которой ты наблюдаешь каждый вечер до текущего, бытового вранья жене, уверенной, что ты сейчас в магазине... и... - - здесь страх промок, стал нетерпимым, - до слёз, ещё не текущих и подёргивания ног, уже запотевших - тем, если тождественность эта верна лишь текущим моментом, если схожи вы всего одним элементом, - заставляющим обоих не чокаться, а в прочем, он так же безмерен, широк, безграничен, глубок и всленен, но по-иному... по своему... через бездну, пролегшую меж вами, отделяющую его и тебя... или его - из тебя? - и объемлимую, - и сопрягаемую - лишь словом "сострадание", ни черта не выражающим, не передающим то ощущение Моисея, сошедшего с Хорива в желании дать людям Бога, и обнаружившим их довольствование золотым кумиром; ощущние, после которого человек не может, не имеет права, не оставляет себе надежды быть простым смертным... и, тем не менее, продолжает им пребывать...
  
  Но его - как и любого человека - жизнь гораздо насыщенней, прозаичней и интересней литературных клише, а убеждения - стабильней воображения писателя. Выпади ему любое из предначертнных мной эстетических предназначений, он бы убедительно превзошёл его, как очередную неурядицу... вспрыснул бы текилой и возобновил бы плодить косяки с немыслимым дотоле развратом размахом, - ограниченным только кубической степенью текущей заработной платы, - потворствуя всем отмеченным выше плюсам характера и инвестируя очередной прожитый день в умилительный, всё прощающий и придающий ему некую схожесть не то с волшебником, не то с мудаком плюс, а именно: умение сделать всякое незначительное событие торжеством, как например, тоскливое воскресное похмелье Думузи легко преображает в ажиотажную попойку с песнями, медсёстрами плакальщицами, и недельным раскаянием за разложившийся в памяти понедельник, - а каждые двадцать четыре часа собственного существования - в такое воскресенье... Любой мало-мальски адекватный человек давно бы застрелился на его месте... - - а у него ещё и Оля... - женщина, отзывающаяся на параклауситрон достойно: анальным сексом и иррумацией, но, как и положено музе, с другим; отвечающая на хорошее расположение, в том числе, духа усилением бытовой тирании мозга; женщина, начинающая скандал найдя себя в телефоне под нарицанием "любимое" и откликающаяся на мужские привычки переездом к маме; женщина, чьи очаровательные возможности так непоследовательны, так не идут потребностям Думузи, что им приходится изменять друг другу с реальными удовольствиями ради шаткого паритета потенциалов... - - а Думузи - магическим образом - на сосисках и пельменях - продолжает жить, смеясь встречая новый рассвет и радуя меня нечастыми визитами, один из которых и послужил причиной начала всей этой писанины, но никак не её конца... -
  
  ...реплики "привет" - "привет" - "привет" - "узнал?" - "угу", были брошены рядом с обувью в прихожей несколько ранее, и последняя из них значительно, но пока не для всех, попахивала ложью. Все вместе, но как-то вразнобой, спорадической очерёдностью, совершили надлежащие гигиенические обряды, и с той же степенью сутолки, немало не гнушаясь усугублять её диалогами по линии чаровница- Думузи, оказались на кухне. Определённо, я, как хозяин, не находил себе места, страдая от действия алкоголя, нарушенного краткой дрёмой, неопрадавшихся пердчувствий - нет, не её, - и, сверх того - нервным поиском своего места в конфигурациях, выстраиваемых Думузи, отстутствие которого заставляло зрачки почти до боли скашиваться в бок в попытках отыскать пусть не знакомое, но хотя бы общее, -хотя бы с прошлым - в облике дамы, изысканно подставлявшей рытвины на ланитах, мелодраматично заштукатуренные кремом в попытке не слишком отставать от молодости моему периферийному зрению. - Ну что, сейчас нам Ана лимон порежет, да, Аня? - Аня??? - Забываю, как бесит меня северо-американское пиво с лимоном и без, привычку взирать на то, - самое обожаемое - видение, боком, периферийно, истуканом, болваном... - - Ана!!! - Ана?! - всё-таки Её - Ха-ха! Так ты что, не узнал? - до смеха не удивлён Думузи - Да вообще... - Я в шоке! Я так изменилась? - всё то же, неумолимое, зовущее кокетство в глазах... уже лишь в глазах, до удара током замыкающее во мне напряжение оголённой цепи... - Нет... - слишком стремительно не падающее от близких, явных, плотски живых очертаний того, чем оно нагнеталось долгие годы...
  
  Память. боролась с реальностью жарко и изнурительно... синяя юбка - белая блузка-красный галстук и повязка дежурной на рукаве - восьмой класс - малиновые ботфорты - короткой резинкой стянутый хвост - где-то на автобусной остановке, второй курс - Аня родила! - чьими-то случайно встреченными включенными словами, во дворе - от бандита с Балашихи какого-то - год окончания инстиута - второго уже! - в двадцать четыре, после пропуска встречи выпускников, от всё того же, неунывающего Думуза - кожанная куртка - моя - безграничная, глянцевая, всё забирающее улыбкой себе лицо фотографии, не оставляющий и шанса пересечья в будущем её оборот: Другой!... Нет! - никому на свете не отдала ыб сердце я! - шутка, поддразнивая временем в издевательство - последнее свидание наше - сжёг и не умер... - и вот: зелёные лосины и неидущий к ним серый свитер, рыжее - потемнее - каре, удлинившийся - в меру ли? - нос и глаза, - неумолимо раздувающие погасший было огонёк... - За встречу! - Сколько не виделись? - С две тысячи второго? - Меньше. На встрече выпускников в ресторан ходили, помнишь? - В "Калитку"? - Да, вроде... - Ну это лет пять назад было... - Семнадцать. Семнадцать лет мы не виделись. Ты не виделась. Со мной. Ты. Не виделась со мной. - Добровольно я сдерживался на грани разговора, повиснув на ниточке нужных фраз, поз, букв - вечность назад заготовляемые пачками для такого вот спонтанного рандеву и совершенно исчезнувшими... - Ну рассказывай! Как сама? - речь, будучи не в силах извлечь из сердца правильные, заставившие Её бросить бы всё к чертям, и себя - в мои объятия, членораздельные предложения, мычала, угукала, почмокивала и обрекала меня выполнять любую прихоть ситуации: быть офциантом, половым, мальчиком на побегушках, человеком с переполненным мочевым пузырём, крайне малоприметным гостем собственной квартиры, заядлым - через каждые пятнадцать, - уже десять - минут - курильщиком, но и так и шла, не входила равноправным участником в их беседу, но зато предоставляла многоорбразные, разноракурсные возможности рассмотреть Её - близко и с расстояния, - скулы, - с фокусом и без - ноги - с высоты и из-под... тишка - грудь... Замужем? - Нет и не была! - Так у тебя ребёнок вроде? - наконец-то сорвался я на чём-то, к чему не могло вознкнуть претензий у самокритики - Двое. Второму полгода. - Да? А Думази вон, ещё лет шесть назад говорил, что у тебя двое... - вхождение в общение, необходимость словом присутвовать в разверзнувшейся действительности, и тотальное сухое поражение текущих её прелестей тем, составлявшим основу её образа в памяти, погасили возбуждение и плюхнули меня на диван в самый разгул светскости разговора... - Работаю. Нет, ну пока в декрете... - Мы рядом. Встреча через года, как в былых грезах... в прошлом, в раздевалке и... ничего... ничего от неё не хочу... Перегорел что ли, от беготни? Сколько я перехватил ещё на промежуточных станциях кухня-таулет-балкон?.. Чпок-чпок-чпок-чпок - вся деятельность реквизирована мной и Думузи пальцами теребит кнопки дистанционного управления... Интересно, усмехаюсь про себя, он её хочет? Сейчас. Вот такую? - А вообще в администрации... - что в ней влекло? Где та засохшая изюминка? - она смеётся, игриво, словно ей шестнадцать, задирает короткий подол свитера, выставляя налившиеся зрелостью, женствиностью, мясистые бёдра и - на миг, подмеченный - большее... - как когда-то, брякнувшись со стула на репетиции самодеятельности, он обнажила всё то, в существование чего у возлюбенной не поверит ни один юный влюблённый, и весь позор её я готов был принять себе, и раскраснеться гуще, и убежать дальше, и зарыдать, - как она - но пришлось замолчать, подавиться, не сдвинуться и бледно переживать, и трепетно сострадать её плечам укрывшимся в уборной... - подбирает ноги под себя... это выглядело бы пошло... баба с гаком за тридцать - её вид страшнее, старше наших лет - с ужимками девочки... но отчего-то - никак, пусто, безразлично... А Университет успела закончить? - Да, но диплом ещё защитить надо... - Как? Как ты закончила вуз без диплома? - Я бакалавр! - Бакалавр - это не высшее образование - веско меняя канал подтверждает Думузи. Дура, по всему - дура... но прошлое просит за неё перед душой, её любившей - да-да, именно... свершенной, завершенной, оконченной - пытается отыскать в ней хоть ум, образование, остатки красоты... что-нибудь, чтобы уяснить за что любило... - ...папа... он у меня с мэром дружит... две квартиры есть... - господи! стареющее создание! Женщина, девушка даже! - упоминающая отца в беседах с мужчинами, обрекает, гасит их желания на судьбу безразличия... как глупо! - оба раза кесарили. Не-е-е. Я денег даже платила, чтобы не рожать самой... - не понимаю... это намёк? На что? Что хорошо сохранилась? Ёра, Бурцев! Духи обильны. Удушливо, уродливо увлажнили атмосферу. Скрывают морщинистый пот? Любовь так не пахла... - скашиваюсь ещё, бессчётный раз... губы... те ли? вообще - та ли? глаза только и напоминают о тех чувствах... где они? Постарели со мной? - нет, вымерли? Я жив, а их уже нет... или я также мёртв?.. - Да уж... Поизносилась... выпита другим... - очеркнул я впечатления, когда она вышла отлить, или чего там они ещё делают. Чпок, чпок, чпок. - Ты чё, правда, не узнал? -Только по глазам... Покучнела здорово. - А по-моему ничего. Не особо изменилась. Я вот сразу узнал. -чпок, чпок, чпок, - орешков себе купил бы, что ли... - Ну круто. Без высшего образования, начальник департамента... - Кто? - Аня сказала, она начальник... - Да нет. Ты не понял. Ассистент. - А-а-а. - чпок, чпок, чпок. - Слушай, перестань щелкать. Оставь уже что-нибудь... - Ага, щас кино включу... - чпок, чпок, чпок, - не трезв, но понимаю Олю. И лицо стоит набить за эти чпоки, - Пойду покурю...
  
  ... Осенняя улица жмурится, икает от темноты едкими фонарями. Влажно. Вот она... рядом... - и ничто не ёкает, не дрожит от её присутствия... А кто она? мальчишеская любовь? Обычная, сырая как грязное шоссе... мокрую пыль оставляющее на машинах... на мужчинах... тех, кто её любил... обычная и ненужная, как ночь, в которую надо спать и видеть красивые сны... красота, где её красота? была ли? очарованье в жестах жило? Но позы те же - изломанные, лживые, - но те же... ли?... Её ли? Кто Она? - Конкретная девушка, ставшая женщиной? Живой женщиной. Чрезмерно, чрезвычайно живой... А всё живое стареет. Подлежит тлению. Раложению. Физическому и моральному. Вероятно, она даже согласится на групповуху, а что? - приключение женщины между детьми и сорока... - будет, что вспомнить, и нам так же... Ду ну-у-у... искра угасла - в ней, да и во мне... Хотя, Думузи, вон хочет... А может, ну его на хрен? выгнать взашей - я пьяный, он простит, - и допить последний глоток расплескавшейся чаши иллюзий... - и .бать, - просто, тупо и в низком упоре, как сам этот недописанный началом глагол... вогнать меж стройных, увеличившихся, огрузневших, но плотных ещё ляжек своей мечты... ерунда... это из-за колготок... снимет - и всё обмякнет... А потом... это измалёванное лицо... этот дважды кесаренный живот, оскверненный, излупцованный проросшей похотью, не изнежишь поцелуями... и не противно, а гнусно, оттого, что не мерзко... никак, ничто... как песок, как асфальт... безжизненно... как могила? Могила любви... Какой любви? Что она есть? Она есть она... Чушь! Всё твоё увлечение - и пальца не стоит. Ты, в куртке с сопливами рукавами, забрызганных брюках, сальной чёлке, ты в те свои четырнадцать или двенадцать, с чего ты решил, что вообще мог быть инетерсен ей? Достоин внимания? Накопил гормонов, вырос - гуляй. Нет же! Ты их вбухал в одноклассницу. Вбухал в собственную память, в фотокарточку, в смешливую эпитафию никогда неродившемуся, не рождавшему никогда чувству - с её стороны - к тебе. И все томления, вздохи, грёзы, позия, звёзды... не о ней, нет, лишь о том, что было в тебе... И умерло. Наконец-то. И вот тебе смерть. И Думуз - убийца... притащил, сука, твой Идеал, чтобы показать, предъявить воочию его труп. Фигурально детектив. Не-е-е... Не тянет. Двадцать лет любил то, чего не было, а сейчас - бессердечно, без молитв и боли - удивляешься, что оно - то, чего нет, - умерло... К чертям и к матери их...
  
  Труп всё также шевелил ногами на диване, рядом с Думузи, ища им, - неприкрытым саваном свитера - удобную позу для дальнейших перспектив, отброшенных мной на свалку истории, размашисто кувыркался кочковатыми, изъеденными, отдоенными грудями, без свойственного запаха, не разлагаясь, - лишь на щеках видны язвы от языкастых поцелуев мертвецов, - чем резко почти добил меня до сна, - безмятежного, и пустого, без картинок, движений, наполненного лишь тьмой, выедающей глаза... её глаза из моего сердца... , Ведь в принципе всё уже ясно... всё уже было... у неё без меня, у меня - без неё, друг без друга так плотно, что и "мы" не умещается, и мир - объемлющий сейчас нас одной комнатой, - уже сложился так, уже лежит и не просит быть исправленным, и единственное, требовавшееся для примерения с ним в данной его ипостаси было захоронить труп и воздать должное убийце. Место и для того, и для другого находились за чертой, за дверью - куда я их вежливо и отправил, попеняв на собственную усталость и отпращавшись комментарием "навоняла здесь... надо будет проветрить, а то жена учует", высказанным уж не вслух ли? - за порогом, среди ночи, которую так скоро разбудит, растолкает заревом день... Новый день новой жизни. Первый день жизни без любви. Без любви к фантасмагориям юношества. Без мечты, и её оскомин. Без мечты, не имеющей цели и без цели, не обладающей жизнью. Пресный, рутинный, обычный день. Обыкновенное вычитаемое разницы жизни и памятью о ней, разницы между неизвестным и уже прожитым. День, толкнувший меня в бок звонком мобильного:
  
  - Да...
  - Здорово! Как вчера повеселились?
  - Вполне адекватно нынешнему состоянию...
  - Чё, достал тебя?
  - Нет. Нормально всё было. Он Аню притащил...
  - Серьёзно?! То есть у тебя жена на сносях, а ты притащил домой школьную любовь?
  - Не я...
  - Какая разница? Всё равно - молодец. Ну давай, мочи!
  
  мочи?.. - молчу - ртом... совесть? ... размазывая сожаления по подушке, где отпечаток мог лежать стыда... - но она бела в цветочек голубой... и нет ни рыжего, ни волоска и только стон обескверненный так тускло, бесконечно, беспричинно... по-детски хочет умирать за - то, что жить легко, за то, что не обманут... не обманул...- что нет у мира дополнений для предлога "за" и нет раскаянья за недеянья... есть сердце, - в кнопке сброса телефона - чтоб не рассказать...
  
  ____________________
  
  - Привет! - заученно она подставила щеку под его поцелуй.
  - Ну? Как прошло? - на морозе она пробыла меньше пары минут, но он уже подрумянил её лицо свежестью, столь недостающей по-быстрому наброшенному эскизу макияжа.
  - Тебе, правда, интересно? - бросила она, поёрзав на сиденье, ища большего комфорта, чем могла предоставить машина.
  Он внимательно посмотрел на неё, Пробежался взглядом по коленкам и уткнулся в профиль. Она не оборачивалась.
  - Я скучал... - бряцнул он гадливым, извиняющимся тоном и потянулся к ней. Его накрывало неодолимое, неистовое, скотское желание, тем более усиливавшееся, чем ярче он представлял её час-два назад: как этим ртом, - так страстно, болезненно, почти до укуса, впиваемый им, - этими мягкими, податливыми губами, раздвигаемыми теперь его языком, - она ласкала плоть другого мужчины, брала ими не-его часть в себя, улыбалась не-его словам, стонала под не-его страстью и ещё хранила жгучий вкус не-его пота... Мысль эта, обращаясь картинкой, - о том, что она торговала прелести свои иным объятиям, была опорожнена и наполнена кем-то ещё, и не одним, - лишала ума, заводила руку между её бёдер, влюбляла, влекла к ней, отдаляя её в божественную высоту востребованностью похоти, но, в то же время, фактом обладания ею, предпочтениями его - к кому она всегда возвращалась после... - перед прочими почитателями, делала его избранником, взращивала в нем тщеславие, сублимируемое в дикое влечение... Ей же, - уставшей, отлюбленной, не смывшей ещё следы предыдущего партнёра, - страшно хотелось спать. Превозмогая зевоту поцелуем, чувствуя его язык - пошлый, тяжёлый, слюнявый и какой-то невкусный, лишний данному моменту- она вдруг ощутила опустошение... ей не хотелось всего этого - лобызаний, шершавых ладоней под юбкой, чьих-то органов в тайнах её пустот, обожаний, трепетных объятий, горячего шёпота... всё это было буднично, обычно, рутинно, всё это она испытывала по дюжине раз в неделю и меньше всего хотела получать от любимого человека стандартный набор скупых мужских щедростей... перед ней пролетели лица тех гостей, о которых она ещё не успела забыть, их движения на ней и возле, так похожие на те, что блудили по ней сейчас... Глупо, как глупо! - подумала она, вспомнив, как отказала ночью во французском поцелуе очередному покупателю её тела... Какая разница с поцелуями или без? Но нет, разница была, была в той интимности, что сохраняется для себя и того одного, кого любишь, кто любит тебя и сейчас она слишком отчетливо поняла: всё. Точка. Любовь к этому конкретному человеку кончилась... Вот так: вдруг и разом. По крайней мере - на сегодня, на сейчас. Она отстранилась от него...
  - Ты чего? - он был искренне удивлен.
  Она глубоко посмотрела ему в глаза, будто стараясь увидеть там что-то, что можно было принять за шанс. Шанс их отношениям и совместной жизни. Но нашла лишь уже виденное, истасканное, пролюбленное, отцветшее...
  - Я устала.
  Он машинально, не стесняясь, продолжал гладить её ногу, и ей пришлось усилием прекратить потуги на близость.
  - Но я же тебя люблю! - невпопад воскликнул он.
  - Слушай! - она напрягла волю и сдерживала раздражение, и змеёй, четко артикулируя, произнесла, словно упиваясь эффектом, производимым словами - Меня за девять часов отымело шесть мужиков. Трое с перегаром и еще один сам по себе задрот вонючий. Трахаться - это последнее, чего я хочу. Всё мое желание залезть в теплую ванну, отмыться, а потом завалиться поспать сутки. - и уже мягче, за цезурой - Поехали домой...
  Откинувшись на сиденье, она закрыла глаза и улыбнулась лёгкости, почти весёлости, непонятно откуда взявшейся в её сердце. Стало всё равно, что будет потом. Может она его простит, может бросит к чертям. Может ещё полюбит. Сейчас главное: она могла принадлежать себе в тихой дрёме стремительно и сладостно окутывавшей мозг...
  
  = конец этюда=
  
  Вместо послесловия некролога...
  
  Строго говоря, весь вышеприведённый массив знаков (включая пробелы) задумывался как некая реалистическая проза, обладающая потенциальными возможностями получить приставку "сюр-" после её прочтения. Доминантный самец герой писался с натуры, с воодушевлением и немного, но жёстко - ровно в той степени как мы позволяем себе относиться к друзьям - должен был быть утрирован, третирован - по-доброму, так же как они (друзья) заглаза воспринимают нас - и по итогам представлен быть на рецензию прототипу. Тип, этот, прото - не побоюсь столь суровой оценки, - обязался снабдить автора своим видением всех описанных ситуаций, что придало бы забавную форму повествованию как разницы между тем, что думаем о себе мы, и как выглядит это со стороны. Но не вышло - серьёзная дисфункциональная загруженность и претензии соответствовать всем характерным чертам личности, домысленно изложенных выше, помешали протагонисту улучить пару суток из насыщенного времяпрепровождения, чем он совершенно развязал руки, язык и мозг автору, в удручении от афронта решившего поискать компенсацию в оригинальных форматах. Но ни руководство по эксплуатации бензопилы, ни фармакологическое описание медикаментозного препарата, ни даже юридическая кодификация не выражали той меры отчаянии автора в попытке передать как можно ближе к жизни поведения виновника огорчений. Нет, формы сами по себе и не плохи, но ещё по-школьному эмпирически помня, что любое сочинение по плану отбивает охоту писать, оставляя от самого сочинения только план - не в картографическом, и даже не в двором значении, а в самом худшем... - Ить, право, творчество настолько вздорно, необузданно, свирепо и варварско, что загнать его в клише и лекала возможно только обратной возгонкой вдохновения в невротические рефлексии, из чего выходит нудный, тысячелистый текст, вуалирующим скукой все признаки душевной неблагонадежности и психического неблагоразумия автора. А тут, - в тоскливых экзерсисах как-то оживить пункт а) статьи 1, определяющую содержание главного героя как 80% -ый раствор самолюбия с тяжелыми (отчасти наследственными) частицами похеризма, - позвонила сноха и, взрывая синапсы, заставила гневаться на весь женский род какими-то странными просьбами кого-то куда-то отвезти, при том срочно, отбросив всё ненужное (по её мнению), чем оказались как раз мои упражнения, ещё раз доказавшие прописную истину: не снимай трубку, не придумав отмазку... Вращающееся рулевое колесо автомобиля, напомнив Экклезиаста и суетность мира, вдруг, на светофоре осенило: странно, что мировая литература, не брезгуя, постоянно обращаясь к Пятикнижию (будь оно конфуцианское или Осарсифа), как-то совсем пропустила шумерский миф об Инанне, вследствие неполноценности по части дошедшего до сего времени текста, рождающий очень много полутонов мысли и намёков рассуждений. К нему хотелось добавить отдельно критику и комментарии на самого себя, но нахуй... Вместо всего того, автор оставил первоначальный текст и просто разбавил его некими (порой одичавшими от старости) отступлениями на тему роли женщин в жизни и смерти человека, для более полного уяснения коих ниже приводится перечень имён собственных и нарицательных, встречавшихся по тексту выше.
  
   - Ану, Инанна, Иштар, Исида, Ашерах, Анат (супруга Яхве), Атарета, Анахит, Астарта и т.д. и т.п. - смотри, в общем, Википедию и изучай. Одно из древнейших имён богини, так или иначе инкорпорированное в верования всех древних народов и цивилизаций (включая скифов и хурритов, армян и египтян) Средиземноморья. В Элладе её черты и могущество поделены между различными богинями (Деметра, Персефона, Геката и т.д.), но прямое заимствование у финикийцев культа Астарты переродило её в Афродиту. У римлян, соответственно, - в Венеру.
  
  Montaigne - просто Мишель де.
  
  "Газель" - учёные позднекиммерийского периода полагают, что это деволюционировавший подвид Орловских рысаков.
  
  Чертаново - разновидность деревни в черте города.
  
  Руза - разновидность города в сельской местности.
  
  Анадиомена, Киферея, Киприда - одни из самых распространённых эпиклисов Афродиты.
  
  Вертер - герой внутренних исследований убеждений Гёте.
  
  Васубандху - древний энциклопедист.
  
  Думузи - он же Амаушумгальанна, Кулианна, Ушумгальанна, Кули-Энлиль, Думу-Энки - в Шумере и Аккаде - муж Инанны. Так же как и жена его в Древнем мире встречается повсеместно. У финикийцев (филистимлян) - Таммуз. В Элладе - Адонис.
  
  Такеда, Уэсуги - родовые имена кланов даймё в эпоху Сэнгоку.
  
  Тайра, Минамото - кланы, породившие самураев, и уничтожившие великую эпоху Хэйан.
  
  АЗЛК - расшифровка аббревиатуры затерялась в истории благодаря злокозненности Государственного департамента США. Если верить аутентичным источникам, то так называли лучшие автомобили в мире, производившиеся втайне ограниченными партиями на юго-востоке Москвы и одноимённый завод.
  
  Кама - бог любви в древнеиндийском эпосе.
  
  Гимер - Гимерос, Гимерот - бог страсти, спутник Афродиты.
  
  Бен-Гином - долина или роща близ Иерусалима, где справлялся культ Астарты. Библейская "геена огненная" берёт истоки от пожара, случившегося там в своё время по предложению иудейских проповедников.
  
  сик[е]ль - шекель, денежная единица Израиля; в северных диалектах России имеет значение "клитор".
  
  Талласию! - свадебный вопль в Древнем Риме.
  
  Дмитрий Ревякин - представитель русского рока.
  
  Иерешкигаль (шум.-акк.) - Эрешкигаль, старшая сестра Инанны, царица подземного мира Иркалла. При сошествии в ад, Инанну убивает её взгляд, что позволяет отождествить Эрешкигаль с зеркалом.
  
  Энлиль (шум.-акк.) - Бог воздуха. Один из трёх велкиих богов.
  
  Нергал (шум.-акк.) - Мужской эквивалент и супруг Иеришкигаль. Олицетворял множество негатвиных качеств ("рука Нергала" - считалась причиной чумы; у вавилонян был частично отожествлён с Мардуком - богом войны).
  
  Гугалану (шум.-акк.) - по отдельным мифам, первый супруг Иеришкигаль, убитый Гильгамешем.
  
  Ниназу (шум.-акк.) - сын Гугалану и Иеришкигаль.
  
  Один - верховный бог в скандинавской культуре.
  
  Игдрасиль - ясень; культовое дерево у викингов; Один повесился на нём, чтобы обрести мудрость.
  
  Тардема - сон с явлением Бога.
  
  Энту - в Вавилоне служительницы храма, жрицы, отправлявшие культ (по некоторым предположениям - храмовые блудницы).
  
  Ме - ключевое понятие шумеро-аккадской космогонии. Точное значение не известно. Могут выступать как предмет, вещь, сила, дух, атрибут божества.
  
  Гестас - преступник, распятый вместе с Христом и скептически отнёсшийся к его роли.
  
  Кадишту - в Вавилоне - священные, храмовые проститутки.
  
  Нехуштан - "Медный змей", - штандарт, изготовленный Моисеем во время исхода евреев из Египта.
  
  Осарсеф - египетское имя Моисея.
  
  хэбэл раʻýт рýах - "тшетно гнаться за северным ветром". Более известен канонический перевод; суета и томление духа.
  
  раʻá рýах цафон, - ловить, гнаться за северным ветром. В Книге Осии фраза относится к Израильскому царству и, соответсвенно, намекает на то, что желаемое (союз с Ассирией) при достижении приносит плачевные плоды (разрушение Израильского царства).
  
  יחוח - тетраграмматон: личное, табуироанное имя бога в иудейской традиции. Точное произношение неизвестно. В разные времена читался как Иегова, Ягве, Яхве, Саваоф, Иешуа и т.д.
  
  Лакшми - в индуизме богиня изобилия и счастья.
  
  Си Ван Му - в китайских традиционных верованиях богиня Запада. Олицетворение сил Инь. В более ранних представлениях - владычица страны мёртвых.
  
  Аматэрасу - главенствующая богиня синтоизма. Богиня солнца, позже совмещённая с буддой Вайрочана.
  
  Ragnarök - гибель богов в скандинавском эпосе.
  
  Ёми - в синтоизме - страна мёртвых.
  
  Эцих - ящик-тюрьма. ? "Кин-Дза-Дза".
  
  Аннатурасамякъсамбодхи - высшая точка просветления в некоторых сектах буддизма.
  
  Кезерту - любодеицы в Вавилоне, то же что и кадишту, но на временной основе.
  
  usus modernus pandectarum - "современное применение дигестов"; в Германии и Нидерландах теоретические потуги юристов проанализировать дигесты Юстиниана так, чтобы их нормы можно было применять на практике.
  
  школа сюань сюэ - направление в китайской филосифии, в Европе именуемое "неодаосизм".
  
  Тиресий - в древнегреческой мифологии единственное существо, кому удалось побывать и мужчиной и женщиной и получить удовольствие от пребывания и тем, и другим.
  
  Mania - богиня смерти у римлян.
  
  ==================================================================================
  
  ПРОТОКОЛ
  итогового пленума по случаю двадцатого дня рождения Канальяча А.В .
  
  Присутствовали:
  
  Вехи: [...]
  
  Кандидаты в Вехи: [...]
  
  Ревизионная комиссия:
  Канальяч А.Г . - виновник торжества
  Революционная Ситуация - мать виновника торжества Начальник отдела sentina vitiorum ;
  Конформизма - его же сестра специалист I категории Управления девственности;
  Субретка бл"Ятъ - сокурсница ведущий специалист отдела случайных связей;
  Демон с циклодолом - сокурсник Заместитель начальника Управления веществ;
  Водка - непременный спутник жизненных ситуаций, лучший товарищ Начальник Департамента внутренней логистики и внешних коммуникаций;
  Иван Тороп - безобиднейшее существо с невероятно ничтожными амбициями, как-то: объебать Ингви Мальстина на гитаре, Бьорндалена - в биатлон, а снеговика - в снежки, результатом чего должна стать смена конституционного строя России на любой иной, но с непременным условием раздельного проживания народа - путём переноса столицы - и правящего режима - на Алеутские острова или архипелаг Шпицберген; активный представитель гражданского общества.
  Шърик, - застенчивый до пришибленности субъект, абсолютно музыкальный, (и, соответственно, отличающий коду от фиоритуры на слух без звука), с лёгким налётом философии, личным усилием добившийся той степени маргинальности, что незнакомые воспринимали его частью обстановки где бы он и она (обстановка) ни располагались; послетеча русской и советской интеллигенции купно взятых.
  Думузи, он же Амаушумгальанна, Кулианна, Ушумгальанна, Кули-Энлиль, Думу-Энки - ...см. выше и ниже по эпизоду...
  Демон без циклодола - ...а зря. Зря, что без, да и вообще... персонаж этот уже мелькал на страницах романа, с творогом, и вне эмоций, в погонах и без порток, многократно - по делу, и разово - для проформы, и ещё явится под той либо иной личиной, а возможно удостоится и целого произведения другого автора; ведь самая "зряшность", приведшая его тогда - туда - на пленум, и сейчас - сюда - в буквы, - есть ни что иное, как пустота, умещающаяся между представлением Человека о себе самом, и жизни - о том же, и даль пустоты, её глубина, и боль тем большие, чем мельче желания жизни компенсируют претензии Человека на соответствие своему образу... Другими словами, герой сей - та часть каждого из нас, толкающая на поступки предосудительные и гадкие, ибо вся возвышенность, явившаяся причиной их, слишком близка любому, чтобы не послужить насмешкой, будучи высказанной иным манером...
  Аффтар - собственно, секретарь пленума; лицо, о действиях которого лучше умолчать, дабы не злоупотребить...
  
  ПОВЕСТКА:
  
   У кого чего болит;
   Жизненные неурядицы;
   Краеугольные камни внутренней политики;
   Внешняя угроза;
   Военно-стратегическая доктрина Советского Союза;
   Место Велимира Хлбеникова в поэзии Серебряного века;
   Игра сборной России по хоккею;
   Сочленения организмов без средств контрацепции;
   Эдипов комплекс;
   Кому и после какого количества алкоголя даст субретка бл"Ять;
   Преимущества переднего привода автомобиля перед задним;
   Вероятность сохранения химических свойств продукта с 40-градсным содержанием C2H5OH в условиях его поражения альфа-частицами и гамма-излучением;
   Преимущества утилитаризма Гельвеция vs недостатки феноменологии Гегеля;
   Суть и сущность, причины и следствия эсхатологии;
   Невырожденность эксцентриситета равного нулю при сечении конуса окружностью;
   Размер груди субретки бл"Ять и его соотношение к объёму её мозги;
   Политический курс королевства Непал;
   Разное.
  
  ВЫСТУПАЛИ:
  Канальяч А.Г.:
  
   о несогласии с Ницше по поводу смерти Бога в частности и в целом, - против доктрины Götterdämmerung;
   о преимуществе коротких и плотных пальцев при игре на бас-гитаре;
   о количестве дерьма отрицательных эмоций, попавших к нему в душу благодаря хамскому поведению Думузи;
   о произволе, чинимом его репутации безответственными экивоками Революционной Ситуации.
  
  Революционная Ситуация:
  
   о недостойных свойствах Думузи, сокращающих возможности её отпрыска стать мужчиной в ближайшей перспективе;
   о загадочном взоре Шърика,
  
  Иван Тороп:
  
   о преимуществах звучания винила перед цифрой;
   о порочности употребления циклодола;
   о непричастности к завалу экзамена Канальячем А.Ъ.
   о перспективах развития путей сообщения в Российской Федерации.
  
  Демон без циклодола
  
   о разлагающем влиянии немецкой философии на русский мозг на примере Канальича А.Ю.;
   о недостатках полового воспитания Конформизмы:
   об устройстве двигателя внутреннего сгорания;
   о мозгоёбстве аффтара;
   о предназначении Шърика быть сданным на опыте;
   о возможностях решения дифференциальных уравнений с помощью интегралов;
   о предопределённости Ивана Торопа по жизни пребывать мудаком;
   о невыразимой пустоте, являющейся единственным мотивом поползновений Думузи;
   о необходимости дать п[...]ды Демону с циклодолом - в метафорическом значении фразы;
   о возможности дать п[...]ды Демону без циклодола- в прямом смысле.
  
  В ПРЕНИЯХ УЧАСТВОВАЛИ:
  
  по выступлению Канальича А.Г. -
  
  Канальяч А.Э. - опроверг своё несогласие с Ницше
  Иван Тороп - поставил под сомнение корреляцию между физиологическими параметрами и качеством игры на музыкальных инструментах
  Шърик - многозначительно скособочил лицо
  Революционная Ситуация - выразила скорбь в части скоропалительного выбора отца для Канальича А.А.
  
  по выступлению Революционной Ситуации -
  
  Канальяч А.Щ. - поддержал по всем пунктам
  Шърик - попытался состроить менее загадочную физиономию
  
  по выступлению Ивана Торопа -
  
  Канальяч А.З. - выразил сомнение в умственных способностях Ивана Торопа обсценной терминологией;
  Аффтар - предложил углубить тему развития путей сообщения в Российской Федерации и обсудить перспективы самой Российской Федерации отдельно в части путей, сообщений и без них.
  Демон с циклодом - отметил нехватку тригексифенидила в организме Ивана Торопа;
  Демон без циклодола - подчеркнул переизбыток водки в организме Ивана Торопа.
  
  по выступлению Демона без циклодола -
  
  Шърик -молча опротестовал мнение Демона без циклодола в отношении себя.
  Революционная Ситуация - нашла уместным реализовать возможность дать Демону без циклодола.
  Далее стенограмма неразборчива.
  
  по разным вопросам, и не только повестки -
  
  Канальяч А.Ы. - заклеймил и отдал под суд банду Ельцина Б.Н.
  Субретка бл"Ять - заявила, что, несмотря на жёстко-стелящиеся колени Думузи под её ягодицами, она никому тут давать не собирается. Сегодня по крайней мере - точно.
  Демон с циклодолом сравнил преимущества пейотля с недостатками алкогольной продукции и выразил намерение уйти от тленной узости мира обособлением в туалете в целях расширения сознания.
  Думузи - попрал пессимизм присутствующих, перейдя на пиво в самой середине заседания, и чуть выше среднего оценил прелести субретки бл"Ять.
  Аффтар - предложил Канальячу А.Ц. начинать знакомство с печатным словом с более незамысловатых авторов, как-то: Антуан де Сент-Экзюпери и/или Ричард Бах.
  Шърик - отозвал пункт про Велимира Хлебникова с повестки.
  Иван Тороп - теоретически доказал, что у него ничего не болит и нет Эдипова комплекса.
  Демон без циклодола - поставил ребром вопрос о компенсации тонкой организации души грубым животным сексом.
  Конформизма - выразила сожаление о довлеющем проклятии девственности над её молодостью и желание напиться.
  Революционная ситуация - пресекла желание Конформизмы и нашла аморальными прелести сексуального воздержания для женщин после пятидесяти.
  
  РЕШИЛИ:
  1. Не нажираться до усрачки.
  2. Оперировать горячими и холодными закусками.
  3. Не включать Rammstein.
  4. Не танцевать на столах.
  5. Не вожделеть и не подкатывать к Конформизме.
  6. Начать.
  7. Выразить благодарность Революционной Ситуации за удачное разрешение от бремени двадцатилетней давности.
  8. Не гнать.
  9. Особенно про сопромат .
  10. Рекомендовать сборной России по хоккею отработать большинство и зонную защиту при игре в равных составах,
  11. Смеяться над анекдотами вне зависимости от доли юмора в них.
  12. Признать несостоятельной политику США в стремлении поставить Великую Россию на колени.
  13. Осудить Шърика, Аффтара и Демона с циклодолом, как воздержавшихся по предыдущему пункту.
  14. Осудить Шърика, Аффтара и Думузи, как воздержавшихся по следующему пункту.
  15. Признать вредной социально-экономическую политику Правительства Российской Федерации в отношении собственного народа.
  16. Разъяснить Канальячу А.О., где на нотном стане находится первая октава.
  17. Поставить на вид Думузи уединение с субреткой бл"Ять.
  18. Ввести коррективы в поведение субретки бл"Ять методом временной принудительной абстиненции.
  19. Объявить творчество Карлоса Кастанеды неактуальным переживаемому моменту.
  20. Осудить агрессивную политику НАТО на Балканах и ультрамонтанство
  21. Сделать выговор Шърику, Аффтару и Ивану Торопу за срыв единогласного решения по предыдущему пункту.
  22. Уведомить Демона без циклодола о рамках допустимых в обществе инсинуаций.
  23. Оставить без рассмотрения жалобу субретки бл"Ять на инвективы Демона без циклодола.
  24. Вытащить из туалета Демона с циклодолом.
  25. Включить повесть "Москва-Петушки" в обязательную школьную программу.
  26. Провести реформу здравоохранения.
  27. Закончить про политику и переключиться на культуру.
  28. Запаздывающим с переключением штрафных не наливать.
  29. Вытащить из туалета Думузи с субреткой бл"Ять.
  30. Приурочить следующий тост к круглой дате.
  31. Найти круглую дату.
  32. Вернуться к обсуждению роли Робеспьера во Французской революции чуть позже.
  33. Не признавать бас-гитару, принадлежащую Канальячу А.В., в качестве аргумента спора.
  34. Не поминать имени Пропилены Былиной в присутствии Канальяча А.Й.
  35. Возобновить товарищество между Думузи и Канальячем А.К., через брудершафт.
  36. Канальячу А.П, - не взирать на присутствие субретки бл"Ять.
  37. Участь благих намерений.
  38. Вытащить из туалета И. Торопа с Конформизмой.
  39. Использовать туалет только по нужде.
  40. Уяснить смыслы православия.
  41. Крестить Демона без циклодола.
  42. Быть ближе к повестке.
  43. Заложить основы будущего процветания Родины .
  44. Пожелать Водке, чтобы не умалялась.
  45. Для чего снарядить экспедицию до ларька.
  46. Жребий тянуть всем!
  47. Призвать Думузи и субретку бл"Ять к ответу.
  48. Отобрать нож и послать Канальяча А.Ч. на хуй.
  49. Не отдавать Курилы Японии.
  50. Дать слово Шърику.
  51. Увидеть влияние Новалиса в творчестве Пушкина.
  52. Изъять слово у Шърика, за косноязычием и нудятиной.
  53. Не тратить запивку на уклоняющихся от потребления.
  54. Приветствовать возвращение экспедиции!
  55. Вернуть Сирии Голанские высоты.
  56. Вопрос сионизма и жидо-масонского заговора.
  57. Выключить Rammstein.
  58. Вытащить из туалета Аффтара и Демона с циклодолом.
  59. Запереть туалет (выпущено цензурой).
  60. Отправить субретку бл"Ять восвояси.
  61. На такси.
  62. Отправить Думузи туда же.
  63. Без такси.
  64. А Шърика - спать.
  65. Отыскать Канальяча А.С.
  66. Топологическую задачу Лейбница практическим способом.
  67. Исключить Демона с циклодолом из числа пайщиков-концессионеров и возложить обязанность по уходу за ним на судьбу.
  68. Сделать предупреждение Революционной Ситуации за слабость на передок начала.
  69. Запретить Демону без циклодола использовать Революционную Ситуацию в целях обогащения опытом интимного характера, да и для разрешения иных задач тоже.
  70. Разбудить Шърика и отправить на балкон для проведения переговоров с Канальячем А.У,
  71. Подчеркнуть неизбежность смерти и бесполезность самоубийства.
  72. Отблагодарить Шърика за удачное выполнение миссии.
  73. Примирить интеллигенцию с народом.
  74. Не заморачиваться с яйцами .
  75. Вымыть туалет и вытащить оттуда Канальяча А.Х.
  76. Удовлетворить просьбу Канальяча А.Ж. и не накрывать на него.
  77. Считать окружность кругом.
  78. Пройтись глаголом по девственности Конформизмы.
  79. Не открывать соседям.
  80. Повторно выключить Rammstein.
  81. Вытащить Канальяча А.Р. из шкафа и положить к Шърику.
  82. Пресечь заигрывания Революционной Ситуации с обществом.
  83. Запретить Демону без циклодола разжигать Революционную Ситуацию похабными намёками.
  84. Высечь искру из тающего очарования вечера.
  85. Урегулировать смысл жизни.
  86. Пропустить.
  87. Вспомнить чему равняется брюмера.
  88. Не ложить Демона без циклодола рядом с Революционной Ситуацией.
  89. Проработать целесообразность проведения дальнейших пленумов.
  90. Оставшимся - отправиться по направлению Думузи...
  
  ==================================================================================
  
  ***
  
  Талантливо только то, что пробуждает талант в других.
  
  Грусть...
  sarvam duhkham
  
  Локоттара
  
  Двор прожигает жизнь вместе со мной. Он памятен мне ещё до своего рождения, - когда на месте двух кирпичных "генеральских" - - как их прозвали из-за двухярусных квартир на последних этажах (хотя этот слух никем так и не был проверен) - - башен были бараки стройбата, затем - сваи, - серые, голодные, по горло в коричневой, глиняной воде, по весне заполнявшей котлованы, - и, наконец сами эти дома, ещё сиротливые, необжитые, чистые, и только после них и возник двор, - зона первичного обслуживания граждан, - просторная территория вечно вытоптанная, выдолбленная ногами детей, алкоголиков, их родителей и жён, с клоками общераспространенной травы и безо веского намёка быть когда-либо исправленной в корне, как и вся страна, где она расположилась, до порядка газона и дисциплины тропинок. Девяностые выбросили из его судьбы теннисный стол, пару каруселей и горок, песочницу, качели и что-то ещё, что было, но выпало из памяти, и оставили лишь хоккейную коробку со сгнившими бортами. Конец нулевых вернул эти трогательные инструменты воспитания детской психики на место, в иных масштабах и качествах, бессистемно и как-то жалко в сравнении с предыдущими аналогами, хотя, может мы просто стали занудней и придирчивей на двадцать прошедших лет: дети всё равно качаются на качелях, хотя и не способных - в отличие от тех, канувших, - сделать полный оборот, "солнышко", даже без пассажира; всё также влезают на горки - железный и пластиковый ансамбли которых раскинулись друг напротив друга; первый пугает острыми краями крыш, широкими пролётами между ступенек, и капитальностью материалов, а второй - слишком цивилен, измерно хорош, заботлив и удобен для детворы, чтобы быть правдой или простоять долго, но оба абсолютно далеки от лаконичных, тоталитарно однозначных стандартов советской эпохи; зато карусели также скрипят и подаются вращению силе, не имеющейся в распоряжении даже пубертатного возраста; коробка обновилась боками и ликом, обращённым к небу в напрасной просьбе добавить долговечности дереву и асфальту, их составляющим. Вроде бы и придраться не к чему, но так хочется, что весь скепсис в отношении правительства, весь критицизм в части управления обществом обращается на бездарную бессвязность всех элементов двора, на грязь и лужи, всё так же, как и в нашем прошлом, навевающими тоску и подсознательное желание чего-то большего, лучшего, такого, во что можно упасть и не испачкаться, а главное - обманутый муж дюймовочки, бог весть по чьему промыслу возникший деревянной сульптурой в самом центре двора: слепой, облезлый, уже с успевшей облупиться краской, никому неинтересный - с точки зрения детей, и бессмысленный - со всех остальных, он живо напоминает руководителя сегодняшнего времени - образованием, умом, темпераментом, мировоззрением и даже страхом не догоняющего нынешнюю эпоху; и жалким, шаркающим, шамкающим, подслеповатым пылом, - смахивающим на маразм, - пытающего напрасно заткнуть в своей голове дыру непонимания происходящего... происходящего сейчас, ежесекундно, - пока он размышляет, кто это всё ему подстроил, - помимо его воли и вне его планов...
  
  Сумерки накрывают тишиной. Гомон и визги детворы растекаются по подъездам, оставляя серость, песок, зияющие скорбью проплешины земли, сопли и незаконченные игры одинокому старому каштану, умеющему укрыть от лёгкого дождика до шести персон и их поддатым хохотом заставляющего обходить себя стороной граждан, не связанных ни прошлым, ни настоящим с двором, по мере наступления ночи меняющего голос, взрослеющего и потихоньку теряющего трезвость на слуху. Окрестные жители, - большинство из них уже умерло, давно и всерьёз, как вся эта трёхсотлетняя, прогнивашая империя, и только собственные комплексы да алкоголизм разной степени тяжести превращают их в тени, встречающиеся в летние вечера, чтобы в скорбном одиночестве не решиться в уме, - кто медленно, кто вязко, кто резко - ещё не отойдя после работы, - кто напрасно, - уже окончательно погрузившись в тяжкое полудремье, - оккупируют нагретые и осквернённые стареющими нервами пенсионеров лавочки...
  
  С отдаления, в общих чертах они однообразны - как будто ночь их всех одевает, запелёнывает в одинаковые силуэты. Их речи полны общих мест, обсценной лексики и непередаваемым для трезвого ума юмором... Костик Камень - "мать её, Пенелопа! С Чемыжкиной, говорит, пойду вино пить. Хера ли? С ребёнком кто будет сидеть? Корова тупая! Собралась. Осадил дуру..." - ремарка в адрес супруги. Или Толик Бледнолиц - гонец. Тихо подкрадывается. - "Ах ты, Квазимодо!, где тебя носило?!" - перебрасывается на него Камень. - "Пиво будешь?" - Толик протягивает бутылку водки. Смех, ликование, продолжение бесед... Здесь все знакомы десятки лет. Кто с кем ходил в детский сад, кто - в одну школу, у кого-то общие соседи, учителя, знакомые знакомых... Здесь нет тех, кого ещё двадцать назад называли "лимита" - приехавшие со всей страны в Москву люди с периферии. Целеустремлённые, готовые работать за гроши, брать ипотеку и выплачивать её... Тут все свои. С непритязательными профессиями, с квартирами от родителей и дедушек-бабушек. Не ищущие реализации тщеславия. Довольные малостями, что имеют. Люди, выжившие в девяностые и не пережившие - мечтой, душой, духом, всем тем, что отделяет человека от прочей фауны - двутысячные: нулевые, десятые и... какие у них ещё будут? Они всё сделали, реализовались, поженились, поменяли по десятку профессий и столько же убеждений, социальных и политических платформ... они свершены и тем совершенны для этого мира, в котором так мало мест для жизни, и вдоволь - для времяпрепровождения, времяубийства... Вместе с теми чертами и чертями, благодаря недоразвитости, ущербности коих они не состоялись в чинах, рангах и банковских счетах, жизнь выпила из них и всё позитивное. Самое им подходящее место - на Афоне или в Оптиной пустоши. Но, чёрт, там нельзя бухать, там нет жён или хотя бы продавщиц из Липецка и Душанбе, скоро имеющих примоститься на соседних скамейках с бутылкой портвейна, халявными сигаретами и зияющими нишами для мужчин планами на будущее... Волею случая, в лице небезысвестного сим страницам товарища, пару дней в неделю я прохожу мимо своего поколения, этих его представителей, здороваюсь с теми кого помню, и с теми, кого не знаю - тоже, присаживаюсь и пытаюсь постичь их мысль, идею, концепцию или хоть что-то в безнадёжных речах о гаишниках, сход-развалах, скидках в Ашане, системе ПРО, откатах, ценах на бензин, возможности подработать, продавая огурцы, о том, как, сука, невозможно пристроить ребёнка в сад, куда поехать летом отдыхать, какая тварь жена и я с ней разведусь, о мировом заговоре против Родины, о том, что заговор этот - выдумка Кремля... И лишь когда часы нагоняют полночь, когда распиты пол-литра, а то и ноль-семь, когда часть из них расползается, расходится, отчаливает - кто к продавщицам, кто в магазин, кто встречать завтрашний день в объятиях измызганной грёзами о прошлом кровати, а кто просто меняет диспозицию, устав трепаться о том, чем и так без остатка набит всякий день его жизни и ища одинокого созерцания, разбавленного заныканной чекушкой; когда всё единоликое скопище превращается в отдельные тёмные фигуры на разных лавках, разбившиеся по интересам или текущей злобе дня, когда оставшиеся перестают быть народом, массой, толпой, населением, а для любителей таких обобщающих наименований, - людьми; когда их алкогольное очарование собой доведено до предела, за которым не найти памяти, и тем позволяет им вывернуться наизнанку, стать кем они есть, и думать те слова и мысли, что интересны им, а не просто угодны, уместны или удобны, и произносить их вслух, не боясь непонятной природы их возникновения и прогнозируемой непредсказуемости последствий, - мне начинает казаться, что в жизни я читал гораздо меньшее число одарённых людей, чем встречал; - ведь дар не в том, как, чем мы высказываем мысль, а в ней самой, и - по нынешним меркам, - в том, что она вообще есть. Какая ни задохлая, плоская, изнурённая она ни была бы... - в ней, - озвучиваемой тихо, с трудом, словно изголяемой наизнанку, выламываемой из костей, отрезаемой, отгрызаемой как ноготь - тупыми зубами, от души, по всему выношенной годами и сдерживаемой пятилетками, - всегда будет частичка того, что определяет человека, - именно того, что настаивает писать это понятие с прописной буквы... и пусть многие из них, а скорее всего - все, - никогда не станут ни писателями, ни даже блоггерами, а пребудут незаметными слесарями, строителями, бригадирами, водителями, клерками, менеджерами, охранниками, пенсионерами и алкоголиками... - это всё равно лучше, чем никогда ничего никому не поверить, не вымучить, не сказать, не выговориться...
  
  Вот Витёк, с плодородно-красным лицом лет на пятьдесят, - -
  семь из которых потрачены по 159-й статье, чтобы превратиться из буйно помешанного оптимиста и патриота -
  горделиво плевавшего на всё заграничное, за исключением немецких автомобилей, итальянской одежды, французких вин, испанской мебели, норвежского лосося, американских купюр, голландских туристических маршрутов, британских оффшоров, дубайских пляжей, болгарских квартир и ещё немного чего-то японского, чешского и шведского, и продолжительно - до середины второго срока - аплодировавшего стоя мюнхенской речи 2007 года, доказавшей, что Россия встала с колен и уж ментам теперь - с таким Президентом! - можно не платить...
  - в пессиместического негативиста, просто потому, что его Вера в исконную справедливость оказалась Клавдией Алексеевной Адросовой, пятидесяти трех годов от роду, из которых шестьдесят будут потрачены на карьеру и, походя, на воспитание безмозглого недоросля, не видевшего ласки и заботы занятой процессами матери, но лишь окрики женщины, по недоразумению и неловкости родившей его в ожидании Указа о назначении судьёй, и вынужденной отмазывать от краж и гоп-стопов этого малолетнего наркомана, и чувствовать себя обиженной судьбой и таким вот якобы предпринимателем - Витьком, виновным высшим законом, ибо что приговор?! -
  где основным доказательством признала выручку, добытую с корыстной целью извлечения прибыли, а тем весь бизнес обвиняемого есть мошенничество; и отсутствие заявления от пострадавшего не является смягчающим обстоятельстом, и не означает неналичие потерпевшего, ибо ущерб нанесен Государству, ворвавшемуся в офис к Виктору Сергеевичу оперуполномоченными в строгом соответствии с нашим гуманным законодательством, не нуждающимися в ордере (не квартира ведь! прямо здесь, в конторе, вершат они преступления по оперативно-розыскным данным), с чьими начальником - столько раз отмазывавшим её отпрыска от неповзрослевших действий, - не ощущать глубокую солидарность в борьбе с обнаглевшими коммерсантами и общую социальную принадлежность к низким зарплатам, но широким полномочиям, - увеличивающимся прямо пропорционально способностям толковать статьи Уголовного кодекса - было бы политически близоруко и по-граждански неблагодарно даже с точки зрения западного либерализма, не говоря уже о значимости её должности... -
  нет, вовсе не то, а просто потому, что у подсудимого всё слишком хорошо, а у неё отвратительно: и сын баран, и мать больна, а дел так много, что в суде сидишь по 18 часов, и такие все одинаковые, что в обвинительных заключениях - ради поддержания авторитета в глазах начальства - приходится переписывать лишь имена собственные и ведь не может быть такой справедливости, которая оправдала бы этого негодяя, бизнесмэна и позволила бы ему и дальше наживаться на слугах государевых, и измываться над их лучшими чувствами безнравственным своим образом жизни...
  - - опоздавший мыслью, что Маркес - гавно, хотя и не того же качества, как современная русская проза... и наверстает её уже работая шофером у своего бывшего юрисконсультанта, собственно и заказавшего его ментам, каковой грешок Витёк уже давно ему простил...
  
  или Саня Каземат, метро-машинист, страдающий от большой зарплаты, потратить которую он всё не может, пребывая на курортах Краснодарского края преимущественно в феврале и ноябре, ибо добросердечно меняется отпускными месяцами с нуждающимися в лете семейными коллегами... с кем мы свелись знакомством в отроковичестве и продолжали его до двадцати, что ли годов... пока он не сел на мягкие, но конкретные вещества, в дальнейшем протаранившие судьбу его трёшкой за кражу то ли шоколадки, не то банки тушёнки, тайным умыслом перекочевавшей с полки магазина в желудок, разговевшейся некстати, под взором охранника, двумя косяками скоромности... Мы ищем тему, предмет, слово, объект, - встретившись и едва узнав друг друга по наводке одноклассника, - чтобы возобновить уставшее дружество; но те, кого можно было подначить, подтроллить общими, возбуждающими тягу к жизни, сближающими нас, смешными инсинуациями, уже прошли иными измерениями - в градусах - в опочивальни, к женам, или догнаться надеждой найти покой в себе, достигаемой в наших пенатах, как правило, лишь суррогатной водярой, и оставив нас - таких громоздких, постаревших, осунувшихся настроем на развлечение и не к месту стесняющихся пребывать тет-а-тет, голова к голове, - в перетасовывании прошлого, - ворошимого, тревожимого, словно дотлевающие дрова - палками, словами, - и вынуждаемым, дабы не умереть с нами от скуки, быть размоченным и испитым чем-то покрепче...
  
  ...Двор наш, да даже и улица, а откровенно говоря и весь в закате Советский Союз не баловал цивилизацию гениями, но зато фижма за фижмой, фибра за фиброй, пора за порой менял свою ипостась на что-то, чего ни в сказке сказать, ни алтыном отжать, ни гэбне настучать, ни госдепу продать, напояясь по капельке, по глоточку, кусочками - не поперхнуться бы - элементами вражеской культуры, живо и разлагающе проникавших в каждую трещинку Железного занавеса, и в конкретно нашем районе выраженных thrash metal"ом, и всей тьмой около- причиндалов -этой-музыки. Адептами заразы, - так гнило и подло проникшей в высокоинтеллектуальное, широколобое, напичканное недочитанным Тургеневым, недолежавшим до нужного возраста Достоевским и вообще отъявленным Горьким сообщество недорослей Империи зла, - выступали пятеро металлюг, на пару-тройку лет постарше нас, уже с гитарами, в "родных", привезённых из Югославии или Восточной Германии, футболках, ещё не попадавшие по нотам, но - уже -ещё - в ментовку за хаер, выбритые виски, рваные джинсы и стриженные там со всем тщанием, предписанным протоколом до нуля; и не научившиеся пока приёмам palm muting и легато, но зато внушавшие мистический ужас всей округе дикими оскалами черепов, могил, жуткой реальностью кровавых дождей среди живых, осёдланных сибирской язвой, молний и прочими декоративными пейзажами соответствующего искусства , таращившихся с их спин и оборота оных; а нам - тщащимся подражать им со всем подростковым безвкусием, усугублённым отсутствием нужных связей и дефицитным предложением отечественного prêt-à-porter, начисто, как вид, не включавшего в номенклатуру производимых тканей джинсу, а артикул кожаных изделий относивший к строжайшей государственной тайне, использованием доступный лишь комиссарам и партийным работникам - зависть, на почве которой мы с Саней и сошлись. Кумиры наши - - не так чтобы до капищ, но приобретя через года полтора надлежащую фактуру , - первым во дворе, включая их, - Саня ощущал себя вполне монументально, чтобы не требовать пьедестал под ноги, но обходиться ответом на рукопожатия, а не искать их залипшей кистью в ватном воздухе, - - манкировали стабилизирующие общество традиции, и, допустим, вместо взаимного мордовздутия улица на улицу, столь популярного в конце восьмидесятых, они мотались на махач с люберами куда-нибудь в Текстильщики или сами Люберцы, участие в фарцовочных мероприятиях сублимировали обменом перезаписанных кассет на "что-нибудь пыхнуть", и ваучеров (уже чуть позже, в девяносто втором...) - на альты, хай-хэт и тарелку Zildjian... а самую "клубничку" - блестящие перспективы распределиться прямиком в кладбище с короткой остановкой в полтора, реже до трёх лет, на счастье - побыть успешным, состоятельным, сорящим зелёные купюры молодым и удачливым бандитом, поносить бордовый, зелёный, чёрный ли - но обязательно двубортный и кашемировый - пиджак, - они разменяли на скорбное упоение репетиций музык, уже давно сыгранных, записанных, изданных, и ставших золотыми и платиновыми далеко за океаном в подвале морга. Священный и почётный долг, даже пребывая в состоянии угнетённого обскурантизма, расшатанных нервов и раздолбанным комплексами неполноценности в связи с тяжёлой моральной утратой по любви к Родине вообще и вследствие поражения в Холодной войне в частности, тем не менее, не хотел попустительствовать им, не пройдя хотя бы по краешку их судеб, откуда - с тех краёв - его таки вытолкнули прилежание и успеваемость, необыкновенно развившиеся в поведении металлистов, когда потребовалось продемонстрировать медкомиссии (и дальше - в дурке, и не день, ни два, а двадцать восемь!) склонности к суициду, мании, фобии и иные модели нестандартного поведения, тщательно усвоенные ими под надзором заведующей психиатрического отделения районной больницы, по совместительству работавшей матерью самого бесбашенного из тусни - Кренделя. Впрочем, их внешности, амбивалентный смысл взглядов, бифуркации общественного развития и иные пробелы в адекватности, предъявляемой к гражданину СССР, были видны невооруженным взглядом и процедура нуждалась лишь быть формально закреплённой. Обмен воинской повинности на право быть идиотом предполагал некоторые ограничения в развитии дальнейшей карьеры лица, истребовавшего такую привилегию, сводя его роль в обществе к исключительно светлым сторонам бытия, включающие творческие возможности и иные безответственные, не требующие образования и напряжения нервных и умственных сил должности, но мало стимулирующие достижение тридцатилетнего рубежа жизни. Можно было стать художником, поэтом, музыкантом, алкоголиком, наркоманом, сторожем или пребывать всеми ими одновременно, лёжа на полу в собственной квартире, или - всё там же и в той же позе, - оставаться никем, ни мало не усугубляя грехи этого мира. Из всех них, - разошедшихся по рукам воспоминаний повзрослевшей детворы невыученными нотами растёкшихся по струнам перепроданных гитар и забытыми справками, сгоревших в архиве диспансера - только Крендель не стал ничего совмещать и направился по стезе, являющейся, как доказано последующим, апостериорным опытом, предназначением всего русского народа, а именно - быть попираемым, оплёванным, обматерённым, легко расторимым в сословных и образовательных различиях, тяжело усвояемым окружающими, но зато гордым за то, что охраняешь, счастливым - от того, как охраняешь, упоённым бездеятельностью и неудовлетворённым направленностью этой бездеятельности . Выбору профессии, своими достоинствами вызывающей зависть богов, - ибо ведь если ты стал охранником, то выше уже двигаться некуда, - располагало наличие сторожевого пса, разветвлённое сознание, крепкий нерв, отсутствие полярных опций, личный похеризм, и, - как эйс судьбы - казус с проживавшим уровнем ниже завучем, напихавшим на кой-то чёрт паклю в унитаз, отчего отходы жизнедеятельности семей всех семи этажей сверху всплыли у Кренделя в туалете, безмятежно, - как корабли в скороговорке, - лавируя между кухней, спальней и сопутствующими им предметами интерьера, и вылавировав ему трудоустройство. Alma, мать"ё, mater наша представала теперь совсем в другом коленкоре, иноугольном ракурсе, при посещении её не обучающимся, а соучастником тайных мистерий сторожа - покойная, молчаливая, отзывающаяся пронизывающим и пронзающим коридоры и лестницы эхом на всякий звук, без угрозы внезапного явления высших инстанций с указкой в руке, не вызывающая желания покурить в её туалетах, расписать её стены, зычно похлопать дверьми кабинетов, лихо скатиться по перилам, громко и непристойно ругнуться, да даже просто поноситься в обездоленных пространствах... - она представлялась территорией поверженного врага, опустошённая, обезлюдевшая, раскрытая любому мародёрству, не противящаяся грабежу, не уклоняющаяся от насилия... или как схватившая климакс монашка, и без того всю жизнь не знавшая блуда, спокойно, без волнения принимающая сей факт: ну вот, теперь точно, всё... или же аграрной залежью, имевшей когда-то успех среди тракторов и комбайнов, помнящая на своём теле их тяжёлые гусеницы и колёса, усердное урчание, нежности сеялок и борон, сладкий запах раскиданных удобрений, лёгкий пьяненькой походкой кирзач колхозника, а теперь закустаренная, чуждая сельскому хозяйству смиренно ждущая перепродажи, перевод в категорию жилых территорий, прокладки коммуникаций и прочего девелопмента detached или semi-detached домами. И непередаваемая, невыразимая, каждым квадратным метром противоречащая памяти... - - аккурат вот тут в девятом классе вбежал, влетел я головой в ягодицы - оказавшиеся костлявыми до боли в темячке - Наташи К., премилой ученицы одиннадцатого "а", о которой и не мечтал даже в силу двухлетнего отставания в возрасте, но всё равно побордовел и не извинился; на том подоконнике пятиклашками мы играли во вкладыши; вон там, на изломе коридора... в шестом? - когда же это было? - или в третьем? - дрался с Г-им., да и не драка была, а так... налетали друг на друга, расходились и опять... в итоге проиграли оба, ибо заревели одновременно... ; а около двадцатого кабинета происходили лучшие конные бои в четвёртом, что ли, классе; а стекло в той двери разбил дипломатом Д., и нас всех втроём - его, убегавшего, лося, и нас с СНВ, загонщиков, - вызывала директриса; а... впрочем и тому подобное и так далее: у каждого своих таких впечатлений - забыть некуда... - - ...умиротворённость дарила удивительное чувство защищённости, комфорта, уюта и гармонии, никогда не изведанное школьником, ощущение будто она - школа - действительно НАША, - не педсовета, не директора, не районо, - а именно своя, родная - родная без всякой примеси официозных штампов в этом прилагательном. И вдруг возникшую приазнь хотелось утвердить, застоять, замереть, настоять чем-то веским, значимым, - не точку, но восклицательный знак зафигачить в конце повести десяти лет под заглавием "школа", и, - находясь под эгидой самого главного в ней этими летними вечерами человека, сторожа - нам ничто не воспрепятствовало устроить гонки на велосипедах с барьерами в виде выставленных в коридоры парт и стульев, провести коллоквиум - с портвейном и хэшем - на тему "не испортит ли лаврушка традиционный смак национального башкирского блюда "кони в яблоках ", если поджигать с востока", сочинить и публично зачитать эпос страны с названием жопа (единственной стране в мире, а то и во вселенной, начертающейся с маленькой буквы!), и, наконец, - за пять вечеров - снять короткий метр культового кино про четырёх пешеходов Апокалипсиса. Столь добросовестное отправление служебных обязанностей не могло не привлекать на огонёк всё новые и новые души, блуждавшие окрест в томительном поиске творчества, и порождать коллективным бессознательным всё более грандиозные планы и тем более внушительное их исполнение, чего я уже не застал, отбыв то ли к даче, то ли морю, то ли по производственной практике. Тем тупей и безразличней что-то матернулось во мне в начале зимы, при сообщении о смерти Кренделя на боевом посту от удара ножом, что я уже чрезмерно глубоко растворился в настоящем высшего образования, чтобы помнить, и тем паче скорбеть об одном из отблесков эдъюкации средней. И вот, спустя двадцать лет, когда во всём микрорайоне, - даже двух - отыщется едва ли три человека, хоть краем уха слышавших погоняло Крендель, Каземат, блин, после увлекательных воспоминаний о всём, кратко описанном выше, как-то неуместно и неприметно соскочивших на политическую историю...
  - ...И Гитлер и Сталин, в рамках конспирологии, могут расцениваться как лучшие враждебные агенты, засланные на самый верх; поступки обоих, иначе как идиотизмом не объяснить... Один, в преддверии войны, которая всем была очевидна, уничтожает две трети командного состава армии, научную и культурную элиты, проводит чудовищную коллективизацию, напрочь возбуждающую против правительства деревню, делает максимум, чтобы поселить в народе недоверие и страх к власти, и тем затаённое желание поскорее от неё избавиться. Другой, в слепоте эйфории решается объявить войну стране, от которой получает до 70% различного вида ресурсов - от химикатов до зерна, реализовать план блицкрига - действительно единственно выигрышный для него - против территории, протяженностью в тысячи километров, в условиях, где армия противника могла отступать до Сибири, оставляя за собой партизанские команды и выжженную землю, и, кроме того, получая миллионы пленных, вместо того, чтобы пускать их в бой против ненавидимого режима, просто расстреливал и морил голодом в безумной своей политической идеологии...
  - Ну да... если бы эти два сумасброда имели хоть каплю доверия друг к другу, то мир сегодня представлял бы ад...
  - ...А кроме того, недоделанный поэт и смазанный художник, - следует признать, как это ни цинично, - - но история всегда цинична; романтизм и сентиментальность остаются на долю художественного вымысла и идеологии (что, впрочем, одно и тоже) - - написали величайшую драму в истории человечества...
  
  - вместо продолжения, вдруг, тихохонько, - будто нехотя говоря ложь, медленно, чтобы удержать её в рамках правдивости - для себя, и обставить жизненностью, - для того, кому она предназначена, - произнёс:
  - Знаешь, это я убил Кренделя...
  Отказав себе в тщеславии признаться адресатом реплики, видя мутное опьянение, незаметно, вкрадчиво, обожравшее его мозг, и обошедшее меня в силу разницы крепости напитков, разивших наши глотки, пропустив, не замечая, - или слишком близко, глубоко и с верой прочувствовав синюю искренность слов его, я постарался забить, замолить, заврать их своими:
  - ...Представь, скольких гениев не нашло бы в себе человечество, если бы не они?! Сколько премий, наград, лавров и лауреатизмов не было бы потрачено!? Сколько людей остались бы простыми людьми, и не материализовались бы в эпохальных писателей и шедевральных кинематографистов, сделавших имена на крови убитых миллионов?!
  - ...Он всегда таскал с собой нож. При том же вырубался постоянно по мелочи всякой... Короче, даже не помню с чего, как... Только тесак этот вижу на столе, а потом в животе у него... Протрезвел сразу...
  - оказавшимися не к месту, чрезвычайно мелкими, как-то через край наполненными мыслями, литературной патетикой на фоне грубой, до отказа забитой эмоциями, - лишь усиливающими, сгущающими темноту и плотность молчания - истины жизни, от которой хотелось бежать, не встречаться больше, не видеться и не знать её никогда в силу огромной, необъятной, непостижимой её непонятности... истины, без которой нет жизни, но которой она заставляет искать смерти, чтобы не найти ответов её и понимания...
  
  ...Лёха Лясной - теперь уже дрожит по направлению ветра. Проколотый, испитый, черти-чем-занимающийся... С известной только нам неприязнью, мы здороваемся. С затаённой тоской или тайной завистью, я привычно отхожу в сторону, когда он замыкает внимание окружающих на себе... Вечно в нас было нечто диаметральное, взаимо-отталкивающее, обоюдо-исключающее, непримиримое, и, как будто назло судьбе, часто сводившей нас в единое пространство, - как вот сейчас, - мы никогда не конфликтовали, даже не спорили, а тихо покидали игру, тусовку, коллектив, собутыльников, друзей... - то он, то я, - словно в любом обществе, включавшем более его и меня, было только одно место: либо для него, либо для меня, не поделить которое было нашим предопределением... Если когда-нибудь выпадет вам счастье жить в 1981 году на планете, обозначенной стандартами галактики Омега-Обурение, как Бета-примипил, и вы окажитесь на смычке урочища, известного как Детский сад "Сказка" и улицы, ожидающей себе названия, и, проползая, летя или скача (мы же с вами не знаем кем вам станется быть в, приведи вам Господь, следующей жизни) мимо, обратите внимание на мальчика пяти лет, облокотившимся на топор лопатку, взглядом навыкате смотрящим вдаль, рядом с которой на карусели катаются иные, - счастливые - дети, знайте, - перед вами Железный дровосек, вдруг - когда Трусливый лев соблазнил девочку Элли игрой в поезд, предложив должность бригадира состава... - словивший озарение, что мало получить сердце, нужно его вручить кому-то ещё, а само по себе, биясь в груди, оно вызывает только страдание... А в пятом классе - он ли? я ли? - притащил в школу совершенно новый набор гонконговских солдатиков, и, - ещё не врубившись в эффект, оказываемый ими на сверстников - не глядя, махнул на тридцать вкладышей, вчера выигранных под завистливые взоры двух классов - мною, им ли?.. И гордо выходя на перемену со столь мудро приобретённым богатством, ожидая кучкование толп вкруг себя, он - не я ли? - немо, как апостол Павел - - о непридуманном им даосизме - - завыл и попробовал отыграть время вспять, чем навлёк ещё пущее презрение, ведь "пацаны обратно не меняются"... и внял, что нет того, кто ни разу не отрёкся от Бога, кто никогда не прогадывал с обменом... атеизма на веру и обратно, и что всё уже сделано, и жизнь выжита, и смерть не суща, и нет ничего кроме северного ветра, сгущающего сопли в гайморит, с чего и предстоит мне - ему? - не сдохнуть, но помучиться, искупая грех сомнения в безверии епитимьей, лет эдак больше, а то и в семнадцать, а зачем семнадцать? - так ведь нет ничего гениальней семнадцати лет... - всё, чтобы вы в этом возрасте ни делали, будет иметь на себе отпечаток одарённости... пусть сугубо для вас... да, - ретроспективно, особенно в сорок... и хотя бы это "всё" преимущественно вмещало ничто, а "ничто" - исключительно исполнение наказания, и, сидя коленями на диване, он составил молитву, но если под аккорды - то это песня, и самая лучшая песня на свете, стоящая целой группы, в которой, мать их, все разгильдяи и бараны, желающие тусоваться, а не работать, ведь триоли на ударных - это не хухры-мухры, а четыре-пять часов каждодневного вкалывания, нужного, впрочем, и для игры на гитаре... Лёха-то, обеспеченно, фронтмен заводной, фактурный, - есть в нём какая-то жила, - но вокала нет, и осваивать инструмент ему в падлу, да и леший с ними, пойду на сольные хлеба... - и вот он стоит, весь во внимании, теребя губами восхищённую ересь то ли про Моррисона, то ли про Кобейна, и мне снова жаждется уйти вместе с мыслью, недосказанной, утаиной, утаённой, про себя, про них - героев толпы и хит-парадов:
  ведь не может быть таланта в одном столько много больше чем у других, чтобы последние, обладая бездарностью, желали взыскать гениальность первого... и наоборот: для потребления художественного произведения одарёности должно быть никак не меньше, чем для его создания...
  - что я и делаю, тихо ретируясь в ночь, не исповедуя, покидая будущее его прошлым, каким Лёха станет для меня - для мира - для всех - через пару месяцев... получив до дна могилы, спящим, сковородой по голове от гражданской жены, познакомиться с которой ему суждено через двадцать минут аккурат после того моего ухода и всю краткую совместную жизнь будет он её тихо ненавидеть, запивая чувство это и ремиссию от наркоты, и боль от потери любимой - не её, но толстой, некрасивой женщины на двенадцать лет старше себя, подсадившей его на иглу, и схватившей передоз от неумело приготовленного "крокодила" Лёхиными руками - и тоску от судьбы, повязавшей с дурой, литрами водки...
  
  ...и я прощаюсь с ним, - с ними, - с каждым из них: с утра в аэропорт; рано вставать.
  
  - Куда летишь? - спрашивает кто-то... И, ещё не ответив, я как-то резко, звонко, явственно внял той бездне, уставшей лежать меж этим местом моего детства и мной сегодняшним, тому мраку нашего незнания о самих себе, что отделяет ясность представлений о том, кем я был и тем, где буду завтра, тому хаосу существования, связывающему простаранства и времена воедино, и не оставляют нам ни дня, ни света, ни мига, - хоть отдышаться, - но лишь острое чувство несостоятельности... не то нами перед ними, не то ими перед нами, а может и всех нас перед тем, о чём ни нам, ни им неведомо...
  
  - Париж? - и сомнение в его переспросившем голосе, - сомнение в перспективности таких путешествий в сравнении со столь близким и знакомым продолжением, - улыбнув первым порывом, слишком жирно, богато и подчеркнуто оставило всё на своих местах, - даже моё немое утверждение.
  
  ...особняк на востоке Франции, в глухих дебрях между Лоррейном и Шампанью. Ноябрь. Природа тосклива чисто по-русски, серостью, однообразием, сыростью и невыветриваемой пасмурностью. Парк, на выходе из гостиной, обнесённый тяжёлым каменным забором, казалось, таил в себе блуждающие лица с кровавым подбоем, деревья, съехавшиеся всадниками, повешенных Прыг-Скоков и закопанных Береник... Вздрогнув, - то ли от промозглости, проедающей бока деревьев, то ли от литературных реминисценций, - я поспешил в дом, впрочем, не менее удручающий громоздкими тенями и выпуклыми силуэтами антикварной мебели и фамильных портретов, готовых ожить, задвигаться, заговорить, - едва я включу свет, - "а ты что здесь делаешь, в нашем восемнадцатом веке?", удивлённо спросят они, и мне придётся подыскивать неловкие оправдания... Но я рискнул и, - как ни странно, - ничего не случилось. Таинственный сумрак сумерек растворился жёлтым, искусственным, подслеповатым, немного банальным освещением и явил облупившиеся краской рукоятки кресел, потёртость стола и сколы каминной полки, немного успокоив мои фантазии, перенацелившиеся на представления о жизни персон, изображённых на картинах... Излишне отчётливо я осознал их бывшее присутствие, - как они ходили здесь, обедали, отдавали приказы слугам, принимали какие-то жизненно важные или пустяковые решения, радовались, готовили заговоры, страдали, читали на протяжении ста-двухсот, а то и более лет, - так, что не мог не почувствовать себя лишним в доме, видевшим, обслуживавшим, вмещавшим в себя слишком много душ, чтобы их след не сохранился, не впечатался в сами стены, не стал частью этого немного спёртого воздуха. Посмотрев на часы, я обнаружил пол-десятого и решил смотаться в ближайший городишко, махнуть рюмочку чего-нибудь, способного сохранить перспективы сна, не отягощённого образами прошлого, вылезавшими из буквально каждой щели, и всё норовившими растревожить, - не дав сомкнуть веки, - моё воображение.
  
  Обратно вернулся часа через полтора. Шёл мутный, нелепый, мерцающий лужами по земле, снег. Комофрта он не добавлял, но редкой, нерастаявшей белизной развеивал тяжёлые, неуютные ощущения, нагнетавшиеся во мне при приближении к особняку. Паркуясь, я неожиданно обнаружил нестарую БМВ и вспомнил, что был предупреждён хозяином о наличии соседа, - владельца и директора местного завода по переработке чего-то пластикового в нечто деревянное, проживающего то в Париже, то в Ницце и сюда мотающегося отбыть нелёгкое тягло капиталиста в виде четырёхдневного прозябания на периферии. Особого настроения общаться не было, да и груз жидкости успокоения требовал незамедлительной доставки своего перевозчика в кровать. Моё намерение по-тихому проскользнуть на второй этаж, в отведённые мне покои, было пресечено приветствием. Пришлось ответить. Остановиться. И пройти в гостиную. Ну что же, подумалось, хоть вина предложит - по сведениям, доведённым до меня, месьё Блинов (так его именовали) был тонкий connaisseur даров Бахуса. Широким жестом он предложил мне стул. Быстро окинув его взглядом, - а это был первый европейский миллионер, встреченный мной в неформальной обстановке, - рубашка, брюки, достаточно ладно сидящие на его без признаков спортзала, но - как и у многих французов, - со склонностью к традиционному рациону, и тем подтянутой, фигуре. Раскрасневшееся лицо выдавало недавно и успешно оконченную трапезу, сопровождавшуюся, без сомнения, парой бутылок бургундского. В руке он держал клюшку от гольфа, а ногой в тапке придерживал мяч того же вида спорта. Если бы я не знал европейцев, то дал бы ему лет пятьдесят с небольшим, а так ему должно было быть минимум шестьдесят. Также быстро он оценил меня и, - деревня она везде деревня, - за пять минут рассказал мне обо мне, и о целях моего пребывания во Франции немногим больше, чем я хотел бы знать сам, и чуть меньше, чем того требовала ординарная учтивость. English, français? - предварительно осведомился он и, услышав брутальное comme vous souhaitez , предпочёл английский, оказавшийся довольно сносным для француза, а для французской глубинки - более, чем великолепным. Я ответил ему таким же неплохим для русского и заодно извинил, - не подчеркнув, - невежливость в части его познаний о бизнесе посторонних. После того, как он почувствовал мою нерасположенность вдаваться в детали предприятия, заведшего меня сюда, а я - его нежелание поделиться коллекционным вином, - знакомство готово было исчерпаться, но месьё Блинов дипломатично нашёл возможность продолжения, - Знаете, я чертовски люблю хорошее вино. Но тут, к сожалению, у меня нет. Если изволите, - могу предложить водки. У меня осталось немного. - На мой утвердительный ответ он стремительно метнулся в спальню и выскочил оттуда с бутылкой, содержащей на донышке прозрачное горячительное. Быстро разлив по бокалам для шампанского, он хмыкнул - cheers! - à santé - второй раз за вечер попробовал я поразить его родным ему наречием. - Знаете, - прервав тему разговора, он сосредоточенно взглянул на меня, - вам совсем не идёт говорить по-французски. - после чего продолжил распространяться о забастовке рабочих, стоившей ему полтора миллиона, про два своих визита в Россию, безнадёжности Франции с её левыми политиками, собственном доме в Ницце, сомнениях в перспективах бизнеса в Европе и снова - о миллионах и о том, что если какая-то помощь нужна здесь, в регионе, то он завсегда поможет, ибо местный депутат гоняет по курортам за его счёт... затем вернулся в Москву 91-го, с номером в Метрополе и билетом в Большой за пятнадцать долларов, а главное - о девушке с незамутненным взором и запамятованной талией, говорившей по-французски лучше Бодлера, даже его виршами... - тут взгляд его погас, обращённый в прошлое, - словно та девушка снова оказалась перед ним, - а он похоронил чувство, рождённое встречей с ней, чувство, которое ему уже не удастся ни воплотить, ни утратить, ни пожалеть о нем...
  - Вы знаете, кто такой Бодлер? - чтобы замять паузу он взмахнул клюшкой, - стоя уже на ногах, - от гольфа, тренируя удар...
  - Je connois tout, fors que moi-mêmes , - мрачно, и как мог нежнее, зачем-то я зашёл на третью попытку, щедро транжиря акцент в безвозмездно одолженные уши, из-за которых медленно опустился спортивный инвентарь в аккомпанемент поднявшимся на меня и ссохшимся в воспоминаниях глазам... и уже предвкушал перевод темы на проклятых поэтов или хотя бы про кружок Плеяд, но, - по его седине, трясущейся жидкими, отброшенными за лоб, морщинами, казавшимися мне волосами, - понял как недостатки произношения мешают ему оценить вклад французской поэзии в культурную эрудицию одного россиянина.
  - Вы русские всё знаете... В 91-ом в Москве никто не говорил по-английски, а в 95, через три года, уже все...
  Бокал с водкой поспешил в объятия его ладони, прощая отставленным углом чуждую инвентарю сентиментальность...
  - Вы играете в гольф? - присев в кресло, он, очевидно, не ждал ответа, но хотел замять то, что слишком живо вспомнилось, - Дурацкая игра! Самая сложная игра в мире! - то впечатление, подаренное русской путаной (проституткой ли?), - которое, - которую? - он уже не забудет до самой смерти, как помнит доныне, среди своих посредственных, серых будней с миллионами, Лазурным берегом и Парижем, не умеющих ему дать нечто более яркое, вдохновенное, сентиментальное, чем случайная встреча в Москве, в 1991 году...
  
  ... если только не в идее: испорченный литературой я хочу видеть в людях гораздо больше, чем в них есть, а именно: то, чего нет, - и тем удивляться, с какой гениальной бездарностью мы просаживаем жизнью всё, что было в ней до её начала... и было бы - есть! - есть ли? - безумно жаль, если там, - тогда - того - никогда не было...
  
  ...чего, конечно же, не может быть, ибо жизнь не равна смерти, но смерть плюс что-то ещё... а может быть и минус...
  
  ***
  
  Здравый смысл это то, руководствуясь чем, не стоило бы и рождаться... и уж тем более, опираясь на него, напрасно жить.
  
  ***
  
  Вторая - и последняя на сегодня пара - закончилась. Серёга по привычке направился в столовку. Немного морщась, чуть более содрагаясь, и быстро привыкая к устойчивому запаху общепита, Сергей откликнулся на взмах руки Сани Алексеева, сидевшего вместе с Игорьком Игоревым, - неразлучной парочки третьекурсников, переживавших, пережёвываших большую перемену котлетами, запивая отсутствие их вкуса портвейном из-под стола. Поручкавшись с обоими, он присоединился к трапезе, исключив из неё брашно.
  - "Форест Гамп" смотрел? - обратился к нему Саня.
  - Не до конца, - соврал Серёга, не желая выглядеть некультурным.
  - Солидное кино, - протянул Саня - хотя и с натяжками...
  - Самая большая натяжка там, - это отсутствие Шэрон Стоун - заметил Игорёк.
  Саня продолжительно - перестав жевать и поперхнувшись глотком - посмотрел на коллегу.
  - Игорь, а ты не думал, что бы ты сделал, если бы вот прямо сейчас сюда зашла Шэрон Стоун?
  По замершему взору - подчёркнутому нервным тиком левого века и капелькой слюны в уголке полураскрытого рта, - стало очевидно, что Игорь очень живо вообразил себе картину такого происшествия.
  - Что б я сделал, что б сделал... - замямлил он, перебирая в уме все достоинства, имеющиеся в его распоряжении, и пытась приткнуть им востребованность в сердце голливудской звезды...
  - М-м-м... Я понял, - догадался за него Саня - жениться предложил бы...
  - Не-е-е, чего сразу жениться-то? - Игорь явно нашёл что-то в себе, что - как ему представлялось - могло бы пленить Шэрон Стоун, но зачем-то стеснялся озвучить это.
  - Ну и зря. - вступил в беседу Серёга. - ей уже тридцать...
  - Какие тридцать? Сорок скоро, по-моему, - перебил Саня.
  - Не суть. Она очень хочет замуж и детей, детей, детей... - гадливым тоном Серёга выделил концовку.
  - И это единственное, что ты можешь ей дать, так как это единственное, чего у неё нет, - Саня разогрел интригу до поэтического акме.
  Игорь хлопал короткими рыжеватыми ресницами, стремительно и наглядно погружаясь в параллельную реальность.
  - Да. Представь: будет у вас свадьба в Голливуде, тысяча персон, вся эта братия кинематографическая, Оливер Стоун, там, Роберт де Ниро, и ты, Игорёк, - обычный такой пацанчик из Выхино - в смокинге, с бабочкой, сигарой за триста баксов, а самое важное - Шэрон Стоун, - вот она, жена...
  - Ты нас пригласить не забудь, - вставил Серёга свою копейку в санино воображение, остекленившее перспективами Игорька...
  - Глянь, он завис, - Саня ткнул в плечо соседа - Игорь! Ингвар, мать твою! - очнись.
  - Тьфу на вас, - вышел из транса адресат тычка. - Наливай лучше...
  - Впечатлился, а? - вино плюхнулось по стаканам, следуя движениям Саниной руки.
  - Да чего там... Давай, будем - Игорь глухо чокнулся и стремительно махнул, - а-а-а. Не. Не буду вас приглашать, козлов. Сдохните от зависти.
  - Вот друг, называется, да?
  - А чего душу растравили?
  - А чего ты свою Шэрон пихаешь ни к селу, ни к городу.
  - Никуда не пихаю я её. Просто шикарная женщина. Можно же помечтать?
  - Тю-ю-ю. Шикарная!? Шикраная - Джоди Фостер!
  - Кто?! - хором Игорь и Серёга воскликнули так, что пол-столовой обернулось в их сторону.
  - Джоди Фостер. Из "Молчания ягнят", - твёрдо разъяснил Саня.
  - Соплячка эта?! Мда-а-а. И вкус у тебя.
  - Слушай, у неё ни одной работы в молоко нет. Все - чёткие. А ты-то, бессмертный, блин, небось ни одного нормального фильма не видел, - зло, до покраснения некоторых частей лица автора предыдущей реплики и до заливистого хохота Игорька, уязвил поборник интеллектуальных дам Серёгу. - -
  
  - - никто, - вопреки каким бы то ни было фантазиям сценаристов Голливуда, - не мог предугадать, что Дарт Вейдер и Дункан Маклауд встретятся в очной битве в заводской столовой под Фрязино, под завершающие аккорды первой на курсе свадьбы, неузнанныне землянами, но лишь алкоголем; и подоплёкой, решающей предпосылкой их схватки будет девушка Аля, - дочь корейского коммуниста, предпочтившего социализм на чужбине коммунизму на Родине, - вся в обхватывающем не имевшей не состояться интригой платье в пол, столь выразительно -в декольте - тронувшая мужские сердца азиатскими разрезами, и немного вычурно - с блёстками, - пофлиртовавшая с парой из них, дозволив одному - тайно, под скатертью, - стряхнуть пылинку, фатальным образом упавшую на случайно обнажившееся бедро, а другому - публично, в танце, - смахнуть капельку пота, некстати выступившую в том месте, где бюст начинает делиться на два без остатка, губами... и упорхнувшая - в момент, когда спор о том, кто больше ей обязан вниманием, чей долг честного человека перед ней выше, ещё только мучительно занимался в наливающихся спелостью любви сердцах, - на такси к мужу, в ожогах и мозолях от мужских сожалений, полупьяными взглядами проводивших её. Оба фантастических героя, - брошенные, одинокие, не встречая друга друга и пропустив отъезд гризетки, - бродили по закоулкам, закуткам и коридорам, периодически заглядывая в зал, рыскали глазами по танцполю и за столом Алю, или хотя бы соперника, не находили, и, отдав дань здоровью молодых бокалом ли, рюмкой, вновь исчезали, чтобы разжигать ревность, тем более охватывавшую их, чем дольше посреди тоски неразделённой страсти не появлялся конкурент, длительным отсутствием своим концентрироваший воображение визави лишь на одной причине несовпадения их путей. Провидение, - жадное до дешёвых, бытовых перепитий, создание, - не дало им в полной мере насладиться отнюдь не уникальным опытом единоличного, невротического упоения и стакнуло их на перекуре, на крыльце столовой, где гости в изрядном количестве и нарядном качестве топтали ясный, девственный декабрьский снег тонкими подошвами красивой, но сменной обуви. Их разговор мог начаться, допустим, так:
  
  - Сударь, я полагаю, что лишь волнение, вызванное красотой, - столь редко соглашающейся составить Вам пару, - послужило причиной недозволительно пристального Вашего участия в кадриле с известной Вам особой и не помешает Вам принести извинения за неудобства, доставленные ей...
  - Сударь, Не будь я единственным, кто видел страдание в глазах незнамокомой Вам дамы от того ущерба репутации, что доставило ей Ваше соседство за обедом, Ваша дерзость ограничилась бы словами, которые я теперь с удовольствием запихну обратно Вам в глотку достоинстовом Лепажа.
  
  ...Но ситуация развивалась не в девятнадцатом веке - хотя и в России, - но в конце двадцатого, и потому прочитать её раскручивающееся действие литературно - слово за словом, - можно ещё и доныне на заборах вдоль Октябрьской железной дороги, и лишь развяка - благодаря взвинченности обоих - оказалась не столь банальной как надписи вдоль стальных путей сообщений:
  
  - Ты чё, сука, бессмертный?
  - Да! - мать твою, - я Серёга Маклауд! - в ярости он выдал свою вселенскую сущность.
  Напротив, Дарт Вейдер смолчал, не раскрыл своей связи с космосом, и лишь по пушечному хуку, которым был в нос сбит Серёга, лёгкому пожатию плечей, широкому шагу, и металлу в шипящем дыхании, все поняли, кто это...
  
  - C"est magnifique, mais ce n"est pas la joute , - заметил наряд милиции, вызванный слабонервными, истеричными женщинами по поводу случившегося, ехавший двадцать минут и успевший только к перебранке отца невесты с дядей жениха, и не уезжаший без бутылки водки... но, впрочем, это уже окончание истории, которое, быть может, послужит началом иной...
  
  После того, как всё, что можно уже обсудили, а что нельзя - надоело, настало время озвучить планы на будущее.
  - Не-е-е. - ответил Саня на предложение Сергея пойти в пивную, - мы на пару к Никитскому. Это ж такой гад. За прогул одной лекции - расстрел допуском к экзамену.
  - Да уж. Вот кто реально бессмертный. Два инсульта, три инфаркта... Его три поколения студентов пытались сглазить, а в том году, вроде даже на машине сбить. Ни фига - перелом ноги и пожалуйста - на пересдачу.
  - И чего? Обойти нельзя?
  - Какой там! Он свои группы наизусть знает. Если кто пытается в обход сдать - тут же бежит к ректору... У тебя-то как?
  - С чем?
  - Сессия через пару недель.
  - Да вроде нормально. Как у всех. Вышка только напрягает.
  - А кто ведёт?
  - Как её, блин... Сурокотина, что ли...
  - А-а-а. Тамара Андреевна. Можешь забить. Она за батон сервилата трояк ставит. Ну что? Выдвигаемся?
  Игорёк согласно кивнул и они расстались. Серёга ткнулся в седьмую аудиторию - нашёл её безжизненной, после свежо оконченной попойки, отмеченной изрыгнувшей из себя счастье тарой, сунулся в сто первую, оказавшуюся оживлённой игрой в козла пацнами с факультета Х, и, обогнув главный корпус опять оказался у входа в столовую, где, наконец увидел знакомое лицо.
  Скотинин был уже нетрезв и очень твёрдо нетрезв. Или зыбко воздержан. Взгляд его был устремлён в серое небо: он, создавалось впечатление, отыскал там частичку собственной души, ту граммульку, которой ему так не хватало для полной гармонии, и ныне, приобретя недостающее, находился именно в ней, и всё человеческое было уже далеко от него, - не просто чуждо, а принципиально антогонистично той тонкой эмоциональной организации, с каковой он выжигал скандинавские руны на корке посеревшего, оязбшего оттепелью наста, пламенной струёй противоречия с бытиём. Закончив, он выпал из нирваны обратно в круг перерождений и заметил Серёгу:
  - О! - Скотинин протянул руку, - здоров!
  Серёга, видевший как нелегко далось Скотинину возвращение к бренности, как дрогнула кисть - не раз, - во время процесса, чем замарала себя несколькими миллилитрами доказательств полного вочеловечивания её обладателя, и некриминально соврал:
  - Виделись.
  - Серьёзно? Чего-то не помню...
  - Да. На первой лекции. - продолжал лгать Сергей, для убедительности запихнув руки в карманы.
  - Я был на лекции сегодня? - Скотинин был искренне удивлён.
  - Может и до пары. Не помню. Где накидался-то уже? - Сергей поспешил сменить тему, дабы не оказаться уличённым в нетоварищеском поведении.
  - Накидался... Скажешь тоже. Выпил чутка. - по тому, как Скотинина качнуло на шаге, причина его уверенности в своей трезвости стала очевидной. - Светка тут где-то валялась, - Скотинин потрогал воздух вокруг себя и Сергей окончательно понял, что встреча напрасна, что слишком велика разница потенциалов, чтобы их общение составило что-либо прочное в краткосрочной перспективе.
  - Может, пробегала? - без смысла, на всякий случай, уточнил Сергей.
  Стеклянные глаза Скотинина опять затекли паволокой, - он отходил в мир, где нет места суете, где все упования на жизнь уже реализовались, где нет отчаяния и боли, где сверешены все мечты, где все мы так хотим оказаться и после пребывания в котором нам так горько и тоскливо сознавать себя людьми.
  - Ты кто? - выпалил Скотинин и Серёга, исчерпав немногие шансы отвиснуть, направился к метро, не ответив на бессмысленный вопрос.
  Но и ста метров не минуло под его ногами, как он фактически воткнулся в Светлану - будущую супругу и мать детей Скотинина.
  - Виталика не видел? - с апломбом и априорным предубеждением, свойственными жёнам - даже и будущим, и прошлым, - в отношении друзей мужа, спросила она.
  - Встретил. Возле столовки. - Сергей сдавал не друга, но тело. На сохранность. Для его же блага.
  - Сильно пьяный?
  - В умат. Где он так нажрался-то?
  - Вот гад какой! Кровь он, блин, сдал. Донор, мать его. Слава богу деньги отняла у него.
  - В смысле, донор?
  - Серёж, не беси меня. В медпункте кровь принимают. Денег дают. Три дня отгула и бесплатный обед. Ты тоже так хочешь что ли?
  - Не-е-е. Спасибо. Кровь пропивать - это же кем надо быть.
  - А чего? Давай, вон, как мой... - подначила Света.
  - Нет. Домой поеду. Давай, счастливо. - Серёга распрощался, но не двинулся, а закурил, размышляя, но более наблюдая, как удаляется кривоватая со всех сторон и отношений фигура Светланы. - Чего он в ней нашёл? - не в первый раз подумалось ему.
  
  ...Выйдя из пивной, после двух кружек, Серёга почувствовал как ему вштырило. Сперва он согласился на двести грамм. Кровь шла мучительно туго, не хотя покидая его плоть, но после пары кружек чая с лимоном согласился на максималку - четыреста милилитров. Вырученных средств хватило бы на неплохоую попойку со шлюхами и блэк-джеком, но так никого и не найдя, он решился выдвинуться к себе на район, и вот сейчас уже ощущал всю лёгкость бытия. Столь невыносимую, что чертовски хотелось продолжить. Вот только с кем? Пивная была рядом с метро и любой знакомый должен был попасться ему на глаза, но за сорок минут ожидания за стойкой так никто и не показался. Покуривая и обдумывая план действий, он озирал выходящих со станции, состоящих из неброского материла старушек, и лиц неопределённого возраста и рода занятий, пока, наконец, девушка, показавшаяся миловидной, не захватила его внимание. Посреди размышлений, когда он уже склонялся к "подкатить", неожиданно и звонко, обдумываемый проект приказал долго жить.
  - Привет!
  - Привет! - машинально ответил он, прежде чем обернуться и увидеть Аллу, сука, школьную свою любовь.
  - Ты кого ждёшь? - весело спросила она.
  - Тебя. - Серёга ещё находилося под эффектом неожиданности и вёл себя естественно.
  - Да ладно. Врёшь. - улыбнулась Алла во всю красоту губ.
  - Честно. Честное пионерское. - он отдал салют, действую по наитию, ибо по-прежнему не успел соориентироваться по части перспектив, есть ли они, нужны ли ему, могут ли вообще быть... - Алла была крутая бикса. Её видели с локальными авторитетами, да и без того было ясно - по модным замшевым ботфортам, по дорогой крутке из турецкой кожи с меховым воротником... да и с самого начала, когда она пришла к ним десятый "а", уже была очевидна пропасть между ней и простыми смертными.
  - Брось. Я тут вообще случайно.
  - Значит я поймал тот самый случай. Ты домой?
  - Не знаю, - игриво ответила она, - проводить хочешь? - она жила в доме напротив Серёгиного и, в приницпе, он ничего не терял, потратив десять минут до её подъезда. Напротив, - наверстает то, чего хотелось сделать в школе, но не доходили руки... Нет, конечно же, не руки, но просто... почему всегда так сложно подойти, спросить, разговориться именно к той... - какой той, он так и не сформулировал, ибо редко задумывался о природе чувств к прекрасному, довольствуясь теми средними вариантами, что были согласны посвятить его в мужчины, и периодически подтверждать сей статус.
  - А ты спешишь? - то ли от пива, то ли от зимней оттепели, а может и оттого, что повзрослел, или преодолел тот пиетет, ранее всегда барьером возникавший поперёк желания хоть как-то сблизиться, Серёга двинулся рядом с ней и выбросил из головы мучительно несраставшиеся с реальностью планы продолжения вечера с Аллой.
  - Вроде нет. - неизвестно почему, она подыгрывала ему.
  - Слушай, а может в кафешеке посидим? - Серёга был абсолютно уверен, что даже при всех её запросах, делая скидку на качество рестораций их района и на собственное состояние, проданной крови вполне хватит. На полчаса точно. Поговорить, конечно же, - кто же здесь мечтает о сексе с такой... цацой (лучшего определения он ей подобрал). Видя её неубеждённость, Сергей прибавил, - Денег надыбал немного сегодня...
  
  ...и охренел. Он охренел ещё тогда, - пока шёл с умопомрачительной... девушкой (как бы это обычное, но точное, а главное - нежное определение ни не вязалось со всей её историей), - Аллой, взявшей его под руку, по родным, с детства близким улицам, - уже только от этого всё его мужское достоинство преобразилось: плечи откинулись назад, спина непроизвольно выпрямилась, шаг стал почти как у прусского фузилёра , подбородок приосанился, а естество вытянулось во весь фронт гульфика, портя чеканность походки . - И позже, в ресторации, видя как Алла налегает на отвёртки, как проходя в уборную, ненароком задевала его причёску, как слушала его брехню странным, заинтересованным взглядом, как заливисто смеялась бездарным шуткам, и как задумчиво оправляла свой локон, когда он возвращался к столику. Наивысшая точка охреневания случилась, - случалась, - происходила, - прямо сейчас, здесь, - она впилась в него как голодная львица в рот буйвола, её ладони легли горячими утюгами на грудь, под куртку, поцелуй был столь же страстным, необузданным, сколь ласковым и нежным - она словно играла с жертвой, меняя ритм и технику, останваливаясь, прерываясь, глубоко заглядывая ему в глаза, и продолжая... Пальцы лёгким прикосновением ползли по его затылку, спускались к шее, и - под рубашкой, расстёгнутой их близнецами с другой руки - опускались на плечо. Он отвечал ей как мог, - неумело, утыкаясь то в горло, то в ухо, то в щёку, то языком, то губами, то лишь дыханием и, - осведомлённый об этих неловкостях через её беззвучный смех, которым она порой отсранялась, придерживая его порывы, - старался как можно меньше проявлять инициативу, всецело полагаясь её опыту. Время рухнуло. Разрушилось, оставив после себя лишь длинную, как нота, нескончаемую, безначальную точку, застрявшую между секундами; точку, ещё не поставленную, длящуюся в иррациональном периоде, даже горизонтов которого приближения им, - или Серёге, по крайней мере, - не хотелось, как хотелось... - он знал, - доподлинно, как проповедник о пришествии мессии, - что происходящее, - это лучшее в его жизни, и более значимого, более прекрасного, более чаемого уже не просто не будет, - его нечего желать, и тем не менее, - хотелось, хотелось ещё лучшего... В двери лифта раздражённо и продолжительно застучали. Тяжело, жирно дыша, они оторвались друг от друга.
  - Поехали, - выдохнула Алла и нажала кнопку своего этажа. Выбежав на лестничную клетку, она схватила его руку и потащила пролётом вверх, на межэтажную площадку.
  - Ты классная, - шёпотом выдохнул Серёга, прижимая её к стене и приближаясь лицом к лицу.
  - Я знаю, - она выскользнула и опустилась вниз. Мозг Серёги на мгновенье включился: ощущая её торопливае пальцы на болтах, пряжке; он вообразил Аллин облик, - весь, во всей невыразимой, изумительной, обожаемой красоте, облик, только что прочитанный, написанный, исцелованный им, лик, поклоняемый как икона, почитаемый как святость, - и то действие, к которому она, - обладательница этого образа, - склонилась... и, - поняв, что сейчас в нём что-то оборвётся, нечто важное, и навсегда, - прошептал:
  - Не надо...
  Навряд ли Алла слышала его просьбу, но мимо её слуха точно не прошёл резкий щелчок замка, скрип открывающейся двери и дребежащий старческий голос:
  - Вы чё, падлы, тут делаете?
  Алла выпрямилась, Сергей, заметив, что невероятным, неотложившимся в памяти манером, она растрёпана, - юбка перекрутилась и края подогнулись, блузка расстёгнута почти до пупка, - вышел вперёд, застёгивая ремень и оправляя одежду на себе.
  - Ничё дед. Спать иди.
  Дед этот был им знаком, - под Аллой жил приятель Серёги, к которому порой пацанами заходили в гости и вечно, - когда нужно взорвать косяк, или глотнуть портвешка, или просто покурить, - его башка вылезала из двери и начинала бесить угрозами вызвать ментов. Никто не знал его имени, отчества, фамилии и даже возраста, но, по слухам, он был пенсионер НКВД.
  - Какой я тебе дед. Ишь, выискался... сосунок. Ща милицию вызову.
  - Серёж, пошли наверх, - Алла жарко выдохнула в самое ухо. - Он меня узнать может.
  - Ты с кем, а, щенок? Курва у тебя там что ли? Шалава? Подстилка сосунячья?...
  Ни в тот момент, ни после Сергей так и не понял, чего на него нашло, - то ли жажда мщения за всё недогуляное, недопитое, недопыхнутое, недокуренное, то ли обида за Аллу, то ли ещё что... но он в два прыжка пересёк пролёт и со злостью двинул ногой в ещё раскрытую дверь. Дед крякнул. Серёга добавил ещё раз...
  - Оставь, Серёж, - Алла махнула ему рукой сверху, - Пошли быстрей отсюда.
  - Козёл, мля, - кратко и тихо матюгнулся Сергей, ещё весь обласканный счастьем, не зная, что оно уже облупилось отрезвлением Аллы, залупцевалось охватившим её стыдом за опрометчивую попытку мести Своему, - нет, не Богу, но любовнику, дававшему ей чуть больше, чем Господь, с немногим излишком для её красоты и молодости... - опамятовалось её прозрением и уже не свершится фактом ни сейчас и никогда, несмотря на его неразвенчанные надежды, не заметившие, наплевавшие на сдавленный хрип за закрытой дверью, где в пароксизме не то ненависти, не то инсульта умирал дед, не имевший сил подняться и дотянуться до телефона, но горячо хотевший жить - зачем-то, - и прошлое его не проносилось перед глазами, нет... но лишь проклятия сыпались на голову дочери, - уже пару лет как смотавшуюся в иммграцию от его жлобского и скверного характера и оставившую, гнида, его одного умирать... и нет, - он не вспомнил ни дня из всей службы, - и особенно не вспомнил, с каким сладким чувством мщения, следователем, крошил кованным сапогом виски попов и их охвостья, кровью лизавших яловые ноги отпрыска попираемых, гонимых ими на протяжении трёсот лет раскольников; как мило было взирать на сошедших с ума, обмочившихся со страха, потерявших весь буржуйский, нажитый его, его отца и дядек тягловым хребтом, лоск интеллигентов; с каким особенным удовлетворением проходился его кулак по превратившимся в мясо лицам коммисаров и коммуняк, ненавидимых им всей мощью крестьянской души, всей обездоленностью беспризорника, всем мщением лишенного будущего, настоящего и даже прошлого ребёнка, - того ребёнка, каким его застали продразвёрстки и террор гражданской войны... нет, он не задался ни единой мыслью из тех, что - по представлениям живых, - должны посещать в минуту смерти, не пришёл к Богу, и не отрёкся от него, не пожалел ни о чём, и не захотел вернуть ничего вспять, но только вызвать скорую, помощь, только бы жить... выжить, ещё чуть-чуть, хоть каплю, хоть секнуду... и этим всё поглотившим желанием он вдруг вспомнил, почему они все рано или поздно ломались, отчего подписывали любую бумагу, признавались во всех грехах, и были готовы ехать чёрти-куда - хоть на расстрел. хоть на Колыму: жить... хоть немного, хоть инвалидом, хоть через боль, в сумасшествии, хоть животным, хоть никем... всего хотя бы толику... ещё чуть-чуть...
  
  ***
  
  By the bye... Фолкнер научился писать безупречно к предпенсионному возрасту, годам к 44-му, и я тут же потерял к нему интерес... В компенсацию такой утраты ему присудили Нобелевскую премию.
  
  ***
  
  Тимон, ты умер, - что ж, лучше тебе или хуже в Аиде?
  - Хуже: Аид ведь куда больше людьми заселен.
  
  Каллимах
  
  Скорбно и с достоинством стукнулись кружками. Помолчали, не глядя в глаза друг другу. С величавостью, не имеющей иного, лучшего применения. Потрепались, посплетничали о мелочах, не разменивая ум и душу. С*** крякнул. А*** выскочил в сортир. Ш*** отправил смс. Проехались по второй. Скорлупа фисташек звонко трещит под ногтями, выпрыгивая из предназначенного блюдечка на стол. Разговор завязался и упрочился. Взяли по третьей. Темы серьезней. Мысли ясней. Язык развязаней. Гнойная философия жизни, так опостылевшая в одиночестве, искрит и воодушевляет в компании, перемежаясь дружескими инсинуациями, шутками и каламбурами. Мужчины становятся прекрасными в пивной. Где-то между первой и третьей. К половине четвертой вдохновение, рожденное очарованием беседы, перестает соответствовать количеству выпитого, содержанию напитка и сути заведения. Оно требует чего-то большего. А*** предлагает в кабак. С*** против. Ш*** получил смс, отчего кажется, что ему все равно. Он так и заявляет через пять минут, когда честная тусня уже сидит в машине.
  
  Круглосуточный магазин. Малообещающие заигрывания с продавщицей. Водку, как водится, никто не хотел. Но взяли. Ночная опушка леса. Капот ломится скромными яствами и щедрыми напитками. "Эх, хорошо пошла!". - "Сделай-ка музычку погромче!" - "Еще по одной?". Перетасовали ноги. По очереди сходили в кусты. Обнялись. Запели. Хором и почти в ноты. О сокровенном, выворачивая души, -Это знает моя свобода! - заглушая аудиосистему и ввергая в контузию спящие ели. С*** предлагает в кабак. А*** против. Ш***, ожидая смс, ласково и одиноко смотрит в даль.
  
  - Этого не пущу, - фейс-контроль строг и номенклатурен. С*** заученным жестом вкладывает в ладонь охранника купюру, - все под контролем; мы за ним присмотрим. Душная нарядность хмельного веселья. Девушки в коротких юбках взывающе накрашены. Красные от духоты и водки лица мужчин. На танц-поле толкотня. Свободных столиков нет. А*** протискивается к знакомым девкам, - "мы к вам присядем? Пиво? Будет!". Гремит музыка. Ш*** в коматозе потягивает безразличную отвертку. А*** щебечет, перекрикивая мощные децибелы, в прелестные ушки о мирах и готовности любить до гроба. Закрыв глаза и притянув руки к груди, будто боксер, пропустивший джеб, С*** корпусом выделывает танцевальные кренделя в бешенном моргании флуоресцентных ламп, устало и будто нехотя топчась на одном месте.
  
  Серым пауком утро поедает темноту и отрезвляет головы; иллюзии рассыпаются, и все, казавшиеся себе самим еще несколько часов назад привлекательными, веселыми, остроумными, разубеждаются в самоуверенности. -Жизнь превращается в пошлость и мерзость, как проститутка на коленях С***, единственного еще не оправившегося после ночи и по-прежнему ласкающему тощие колени и жалкую грудь, признаваясь в любви некрасивому, почти уродливому лицу. Ш*** сблевнул и, бледно-зеленому, ему нет дела до пропущенных сообщений. А*** предлагает отправить даму, вызвавшую у Ш*** рвоту восвояси и мирно опохмелиться. Коньяк и пельмени ждут. Во власти рассеивающейся грезы, С*** еще видит продажную красоту, еще не хочет отпускать, еще верит в глубину своих к ней чувств; хотя где-то далеко уже начинает прозревать - стопка коньяка была бы честнее всех его слов. Всякая редкая реплика потаскушки вызывает кривую гримасу у А***, хлопочущего подле плиты. Выпив рюмку, С*** отключается, шлюха, по настойчивому совету А***, более напоминающего моральный пинок, забежав на минуту в ванную, стремительно ретируется. Закутанный в клетчатый плед, Ш*** взгромождает длинные ноги на кресло и предается вселенской скорби, невыносимо желая чая, но не имея физической возможности встать и нравственной силы попросить о напитке у А***. На мгновенье С*** открывает глаза, ища ушедшую возлюбленную, и не найдя, смиряется, выпустив вздох "отпустили, козлы" и вновь погружаясь в дрему. А*** вываливает пельмени из кастрюли на тарелку, вежливо предлагает Ш*** присоединиться и, получив отказ, выпивает стопку и начинает звонить какой-то Ире. Так продолжается жизнь. Так прошли мои похороны. 2005 - так назывался тот год, в которой они могли бы быть...
  
  ...И десять товарищей, сидя в пивной,
  кружками вдарят, прощаясь со мной...
  
  Г. Шпаликов
  
  ***
  
  Парадокс жизни: ни в одном трупе, - даже ушедшим естественной смертью - нет смысла. Что уж говорить про войну...
  
  ***
  
  ...В Швейцарии тоже случается снег. И, - страшно подумать, - дождь и стройки. Лужи и топь под ногами. Но, чёрт возьми, где же грязь?! Откуда же она там, у нас, в Москве и повсюду в России? Неужели это просто совесть? Совесть государства? - в своей громоздкости столь невостребованная, что место ей находится только под ногами и на ботинках граждан...
  
  ***
  
  Если вы видели Алентайна в его двадцать девять лет... -
  
  - а это был грузный мужчина, с проседью, одышкой, щетиной и перегаром развалившейся на диване, мучимый мигренью, избытком денег, детей, жён и алкоголя в крови, раздираемый желаниями перечитать "Тёмные аллеи" или пересмотреть вчерашнее выступление Президента, и, - не способный совместить всё это - предавшийся разглядыванию штукатурки на потолке, так мало обещающей ему своей мертвенной белизной, что ему следовало бы посочувствовать. Но, - чу! - Провернётся ключ в замке и исторгнется вопль:
  
  - Надька, мать твою, притащи пульт!
  
  Засеменит, зашебуршит пол в квартире и минуты через три явится перед его очи серенькая пичужка, пигалица с красивыми, усталыми глазами и внешностью слишком неприглядной, чтобы не сохранить черты девичьей прелести, - когда-то, лет пять назад, - кружившие голову мужчинам, а сейчас лишь при редких преломлениях света намекающие то, какой она была, прежде чем состояться замужеством.
  
  - ...И книжку... Синенькую...
  - Эту?
  - Старух, ну ты чё? Бунина. Ивана Алексеевича...
  
  Моргнёт цветным глазом лучший друг худшего в человечестве, и оживит тонизирующим вещанием уставшую от лени комнату. Убьёт Аллентайн громкости его кнопкой и картинку забудет чёрными строками в жёлтых страницах. Забежит сынишка - погладит по голове и ласково, и зычно гаркнет жене:
  
  - Забери его нахуй!
  
  А тут, - после страницы прочитанного, - придёт абстрактная идея в голову, - и отбросит Аллентайн её, ковраную, вместе с книжкой, раздавит каналом по-жёстче, НТВ или РЕН. И возжаждется ему, в ходе познания истин, пидорасами назвать пиндосов, и так он и сделает и не раз, но не поможет ликование от морального превосходства унять ему боль главную, неразделённую:
  
  - Надюх! Пива купила?! Тащи!
  
  И присядется ему вертикальненько, во всю чресел мощь, и звук сопутствующий обнесёт все окрестности, все три комнаты, возвещая жителям оживление барина. И сползёт, вопреки притяжению, майка горе, к подбородкам двум, и почешутся под рукой пузо-волосы, расшевелевшись, разумеется; и икнёт лепотой брага пенная, боль-разащая, мир приящая, и разнежется Аллентайнушка до веселия по-любовному:
  
  - Мать! Иди отсоси по-быстрому, пока мелкий спит!
  
  Но не даст ему бессердешная соупружница. Не утешившись, распоясовшись, он воткнёт всю дурь, всю приазнь свою во подушечку, во пуховую, приголубив ю, как жену... и уйдёт ревновать восвояси, где рекой ликование душу рвёт хачапурями по-армянскому и наливкою злой от русскаго обубуения. И уйдёт жена и введёт в избу лотыгство богомерзкое он под шуицу. Не косой тугой, не устами всласть, не ланитами разрумянами, не очами вкось, не стопами врозь, не утробую, необъятною, трёхаршинною, но инокую вероятностью, лишь бы было с кем, перебыть отвечерие.
  
  - то вы ничегошеньки о нём не знаете...
  
  ...Вообразите себе малость на милость:
  вам двадцать лет, и судьба закинула вас в девяностые, в Россию. Вечером в пятницу, или среду, или в любой иной день, когда есть деньги на кармане, вы выходите из дома с абсолютно пустым будущим, с лёгким сердцем, не портя мыслью о грядущем настроения, и случиться может всё что угодно, и вам беззаботно, дьявольски весело, ибо не знаете, не верите, что ночь окончится как обычно: четыре отвёртки по сто с апельсиновым соком не добавят вам ни уверенности - вы так и не подошли к тем симпатичным марозотам, ни шарма - они не подсели к вам, но к каким-то мажорам или бандитам, и, пошарив в карманах, вы удалитесь в поход обратно, через парк, где запросто можно попасть на гоп-стоп, а ещё легче - получить заточкой в живот, так как вас с кем-то перепутали, что немудрено в темноте. Шли вы твёрдо, по тропинке, вдоль летних запахов, торчащими зарослями вольно, по-девяностым, распущенных кустов, или среди мороза, минуя кое-как, по природе сформировавшиеся сугробы, без отметины лопаты или снегоуоброчного транспортёра. В одном кулаке связка ключей, -доступный эрзац кастета, хоть немного успокаивающий нервы; во втором - бутылка, желательно пива, а если всё оставлено в кабачном, и не на что сопроводить дорогу, - то лишь страх, зажатый влажным, горячим воздухом в кулаке; да и не страх это даже, а так, робость перед судьбой, - которая вырасти может на вашем пути пятью татарами или тремя мордвинами - и сглаживается, убивается она умением бегать, - не надо стойку принимать, ни лоу-кики не нужны, ни отработанный апперкот справа; ближайшего, или заднего, перекрывающего отступление, даже не вынести задача, а тупо ошарашить, - хоть словом, но лучше флаконом, - чтоб просвет был, - ведь дальше включаешь пятую, турбированную. усиленную знанием местности в виде проходных подъездов и чердаков. Те, кто предпочитал оружию бегства храбрость и нож, так и не дожили до двадцати четырёх. Хотя была ещё альтернатива, но сложная, массового поражения - за неё нужно отвечать и фильтровать тщательно, - базар, - при неумелом использовании вы будете первым кто упадёт, как лох, с одного удара слова, минимум до выбитых зубов и сломанной челюсти, о чём Аллентайн, научившись вправлять её сам, знал не понаслышке, получив пяткой на районе за вроде безобидное обращение, за год то того, как Валера, - -сын бухгалтерши то ли Ореховских, то ли Бауманских, попавший рачением матушки на студенческую скамью как альтернативу оной подсудимых, - в свою очередь просившейся под его ягодицы в силу закона не только земного тяготения, - - между обсуждениями месканских сериалов на лекциях, преподавал одногруппникам основы риторики выживания, - "чуваки? - прально тебя с ноги подняли. па-ца-ны. точка. мужики в поле пашут. фраеров гасят. лохов разводят, чего непонятного?", что несомненно очень помогло Аллентайну в последующем, - когда в мутном шалмане, где-то рядом с Курским вокзалом он наградил пощёчиной смазливую шмару, выжравшую два, и не бокала, шампанского, и после так щедро высказанного к ней расположения отказавшуюся ехать к нему на постой, что привело к разборке с её сутенёрами, окончившейся - благодаря приобретённым познаниям, - не висяком на железнодорожной насыпи (чего опасался Аллентайн), и даже не пиздюлями (чего так диалектично - дать или получить? или: и то, и другое? - хотели его визави), а нахождением консенсуса в размере тридцати долларов в обмен на ночь с собой самим, зато невредимым.
  
  - ...получилось? Сомнительно, и потому не будем живописать далее...
  
  ...Аллентайн оглядел офис, - слишком роскошный по местоположению, по бесноватому количеству оргтехники, по дороговизне мебели и прочему убранству для рода деятельности компании, в которую его пригласили поговорить, - и постарался отбросить подальше ненужные, возникшие в этой связи вопросы посредством изучения языка тела молодой секртарши, бойко, со значением должности справлявшей обязанности неубираемым взглядом в монитор - так, что казалось она проигрывает в пасьянс вторую зарплату, - за стеклянной перегородкой. Дверь растворилась и, словно внесённый порывом ветра, перед ним предстал молодой, с ещё по-маличишечьи не отрезвевшей от жизни фигурой всю в нежной тощине с покатыми плечами, но уже с бизнес- , вернее - купеческой - талией, вспарывающей застёгнутый пиджак, человек. Маслянистые глаза его, очками напяленные поверх носа, живые, устремлённые в разные, но не все, точки пространства кратко, однако с цепным зверством работодателя, оценили Аллентайна и улеглись, успокоились у переносицы, над игривым румянцем щёк, будничным взглядом перед собой, изредка съезжая на тот же предмет, - улыбавшийся и чем-то кокетливо - - демонстрируя вырезы одежды, - - суетящийся в ответ, - что минутой ранее ни каплей не взволновал умудрённого вниманием женщин Аллентайна.
  
  - Владимир, - вошедший протянул руку и сел напротив через стол, чем подчеркнул их неблизость.
  - Аллентайн, - резкое, сухое рукопожатие ответило его влажно-волнительной ладони.
  - Ну что? - вкратце вам обрисовали ситуацию?
  - Ага.
  - Резюме хорошее. Сегодня передам коллегам. - деловитость в нём была какая-то приобретенная, ему самому ненужная и оттого избыточно навзячивая, почти с гнильцой.
  - Понятно. А какой район?
  - Постараемся получше, но уж тут гарантии нет. Нам бы сейчас хоть чего-нибудь зацепить. Но естественно не Талдом и не Луховицы.
  - Моя задача в чём?
  - Работаешь. Всех строишь. Контора должна быть образцово-показательной. Никаких косяков. Никаких жалоб от населения...
  - А так бывает?
  - Вот это твоя главная задача. Плюс наши дела.
  - А если проблемы какие?
  - С чем?
  - Ну-у-у-у, - Аллентайн, - - вследствие пессимистического склада ума живо представил себе всё неустройство съёмной жилплощади, на горизонте вида из окна которой - как он ни желал не видеть этого - маячила вывеска "прокуратура", решётки, бубновый туз и охранники с собаками, - - но сдержался, - с совхозами и прочее...
  - Все проблемы, юридическое сопровождение, общение с администрацией и тэ дэ мы решаем сами. Твоё дело - вытащить из архивов всё что есть, привести в порядок и не задерживать. Мы тебя ставим на полгода. Пока. За это время мы должны успеть обработать три-четыре колхоза.
  - Сжатые сроки.
  - Крутись.
  - А что по деньгам?
  - Ну положим тебе десятку плюс три процента от реализации.
  - Десятку? Баксов?!
  - А чего ещё-то? Позже поточней рассчитаем, когда до конкретики дойдет, посмотрим какой район и прочее.
  - Круто. А если не секрет, маржа-то какая?
  - Ну считай: мы в среднем берем по тридцать баксов за сотку. Банк у нас принимает по семьдесят. Ну плюс-минус. Где-то сто, где-то пятьдесят...
  - А что за банк?
  - Какая разница? - "разница, Вова, в том, что ни один нормальный банк не будет платить столько за бросовые угодья у чёрта на рогах, да еще с протухшими документами. Понятное дело, у тебя папа небось возглавляет... Дал тебе фирмочку поиграться, чтобы ты, блин не снаркоманился по клубам, а делом был пристроен... и приобретает у тебя ни хрена никому ненужные активы, реализовывать которые потребуется лет сто, если раньше не объявят приватизацию или Россия не вымрет к бесам... Бизнесмен, ети твою..." - про себя прочухал ситуацию Аллентайн и попытался вернуть беседу в доверительное русло...
  - Да так. Просто.
  - Чтобы было просто, надо меньше вопросов задавать - философски, по-начальственному разрулил ситуацию Владимир. - Значит, смотри. Мы твои данные уже забросили. Дня через три, максимум через неделю тебе перезвонят. Пригласят пообщаться. Там у нас всё схвачено, но всё равно - не суетись. Ты, типа специалист, тебе предложили интересную работу и всё такое. После них - сразу сюда, ко мне. Вроде всё?
  - Ну да. - Аллентайн поднялся вослед Владимиру и протянул руку.
  - Думаю сработаемся - вальяжно тряхнул рукопожатием банкиросын, на мгновенье заглядевшись изяществом, с каким секретарша подбирала с пола некую канцелярию. - Ах да! - опамятовался он вдруг - вот моя карточка. Жду звонка. - напоследок зорко и веско он ещё раз смерил Аллентайна.
  
  Выйдя из здания в морозный, ещё не накрытый снегом город, Аллентайну захотелось перейти набережную и плюнуть в своё отражение. Виной тому была визитка: Зильберштейн, - читалось на ней золотым по чёрному, приводя в движение мысль, что "дело всё-таки в фамилии", что вся судьба Аллентайна, всё богатство его годов, вся зрелость ума и весь профессиональный опыт - лишь чёрный фон для золотого тиснения не имеющего за собой, в себе ничего... вернее всё, всё умещающего в одном лишь имени.
  
  Свежеприобретенная, немногочисленная мебель резко контрастиовала с окружающей обстановкой, обшарпанной и излюбленной долгими, несокращающимися с советских времен должностями, проводимыми в ней. Потёртые преданностью службе обои сохраняли ещё приличие, пытаясь не отклеиватся от стен. Красные, краями разлагающиеся ковровые дорожки с честью прикрывали почерневший плинтус, отчаявшийся получить смену и провокационно скрипящий при каждом движении присутствующих. Куцый портрет президента с отеческой добротой взирал на рабочее место, словно всё понимая и поддерживая улыбкой надежду - на что бы то ни было - вещей и людей, находящихся в этом кабинете. Не утратившая ещё запаха склада офисная техника всецело свидетельствовала о серьёзности его обещаний. Диалектика, возникавшая между движимым имуществом, увидевшим свет после распада СССР и вне его пределов, и потоптанным интерьером эпохи застоя, в котором оно пребывало, вызывало реминисценции, заимствованные из детсва, с Рейхстагом апреля 45-го, словно дизайнер досконально знал суть и сущность этой системы и имя ему было - провидение: всё что было ценного и нужного размещалось конкретно и просто, - так, чтобы его можно было по-быстрому схватить и вынести... оставив опергруппе и следователям только тоску по восьмидесятым годам прощлого века.
  
  - Садись. - Андрон Никанорыч ткнул пальцем в стул перед своим столом. Взяв со стола резюме Аллентайна, он ещё раз пробежался по нему и откинулся на свой кожаный пьедестал подмосковного производства.
  - Ну что? Мы тебя, в..ть, проверили на..й, ..ка. Ты нас на...ду устраиваешь. - черные зенки пристально, не моргая, булавками, воткнулись в Аллентайна, пригвоздив ему некий образ, оттиснутый опытом сознания Андрона Никанорыча, словно производя обыск души, и всего, что Аллентайн мог держать запазухой, - Для начала пойдешь на...ду в Ю-ий район п...ь. Там как раз мы в.уй меняем человека.
  
  Речь Андрона Никанорыча возникала будто ниоткуда, - тонкие, словно искуренные губы, жёлтые, доблеска утруженные ругательствами скулы, острый, отточенный думой, - осуществляемой исключительно трущими его руками, - подбородок, и узкий, отполированный необходимостью принимать без анализа приказы лоб, - ни один мускул лица его не трогался дрожью и лишь короткие, неаккуратные чёрные усы бегали тараканами по всему облику, поднимаясь то до бровей, то опускаясь до кадыка, то смещаясь к ушам, сосредотачивая в себе все смыслы говорящего и всё внимание слушающего, стать каковым было проблематично, ибо уровень мата в его речи был запределен, много выше трёх этажей. Но при том, не красноречив, а скуден. Новые, оригинальные словоформы будто не были положены Андрону Никанорычу по профессии и таланту, и он с энутизиазмом, но без вдохновения, довольствовался малым, ограниченным в три исторически значимых слова, два из коих имели передёрнутые ударения и предлоги, превратившиеся в приставки, а третье - оглушённый первый звук, и затем, буде ты, читатель, не соскучился от невзыкательности передаваемой речи, автор принял риск пожертвовать правдивость действительности взыскательности книголюба и заменил ущербность анатомии представителей фауны многообразием мира растительного.
  
  - Ты на андроцей, завязь, будь поаккуратней, тычинки тебе в плодолистик. Он выпестячивается в завязь, не хочет уходить. В гинецей мозг лизирует. Он, пыльца, отычинился в андроцей, судиться со мной вздумал. Да ты, гинецей, ксеногамить в рыльце, сядешь там и, синикарпаная пыльца, не ссы. Если, на андроцей, будет, лизировать его в пестик, выгинецеиваться, мы его самого посадим. - Рассказывали, что прежде Андрон Никанорыч лет десять работал дознавателем в ментовке, о чём в достаточной, но не доказательной менере освидетельствовали предоставленные на суждение Аллентайна его невысокий рост, совершенно обыкновенная фигура и активная жизненная позиция, выражавшаяся в чрезмерной жестикуляции, которая, очевидно, служила ему для того, с чем обсценная лексика вкупе с мимикой не могли совладать, а именно: связывать слова в предложения.
  - Ну, в андроцей, в деталях всю пестню тебе расскажет Сан Саныч... Найдешь его, на гинецей, в пятнадцатом, пыльца, кабинете, рыльце в пестик. Он, лизировать в завязь, в курсе. Слушай, опылять, главное, на пестик. Ты, пыльца, работаешь на меня, гинецей паракарпный, и вся касса, гейтоногамить её, падает на, в тычинки, карман мне. Леваки, ни рыльца, не подпестничать, опыльня на андроцей, - если, в пыльцу лизировать, узнаю, митозом тебе по завязи, утычинил?
  - Само собой.
  - Дальше, ксеногамить плацентацией, рыльцем в карпеллу. Если чего, запестякать, там, оттычинить, срочно, в андроцей, надо, - только, опылить его под завязь, при встрече. По телефону, завязь в рыльце, - ни тычня в пестиц, - понял?
  - М-м-м. - Аллентайну приходилось паузами затыкать желание заимстовать хоть крупицу из столь богатого словарного запаса.
  - И, пестикня на плодолистик, тычарь внимательно! Пыльцы, рыльце в андроцей, обложили, гинецей их обопылять, на тычинки! - Лизировать ценокарпно, тычля, запестячили в андроцей, кругом! Гинецеиться в завязь, здесь, пыльцы, прослушки у них; там, рыльце подтычинить, заглушки, разандроцеиться некуда! Ни пестика, на тычь, лишнего! Упестячат, мейозом в рыльце - мало не покажется!
  - Уяснил.
  - И главное. Работать, запестячательно, завязь, к тычинке, чтобы всё, лизировать, андроцей к гинецею, пыльца её, ни один, пестик, чтобы не придрался, к тычне его. Вроде, завязь в рыльце, всё. Вопросы есть?
  - Один. - Аллентайн чувствовал себя неуютно. Собеседование выглядело как инструктаж перед разведкой боем, боем, из которого именно он, - как самый необстрелянный, - мог не вернуться, а потому вопросов возникало гораздо больше, но благоразумие, столь возбуждённое непечатными и тем понятными, вскрывающими суть, доводами, не оставило Аллентайна...
  - Тычня её, Лизированный какой пеститычь выискался! Давай.
  - Полагаю, Вы имеете представление о том, откуда исходила просьба о моем назначении? - Ни после, ни уж тем более до, он не мог отыскать причину, подвернувшую под язык его слов именно это предложение... то ли природная сила противодействия энергии, заталкивающей его в окружённую врагами реальность, столь недвусмыленно обрисованную устами Андрона Никанорыча, то ли инфатильное упрямство козырнуть, бросить в лицо этому, недотягивающиму до его, Аллентайна, пятого класса средней школы уровня, в кавычках начальнику, достоинством, то ли действительные опасения по поводу того, что делать если зильберштейновы интересы пересекутся с требованиями Андрона Никанорыча, а может и просто из чувства "достало", из ощущения усталости от вылитой на него мерзости, отходов, помоев всего худшего, что есть в человечестве непостижимым образом сопрягнувшегося в одном лице, - невежества, необразованности, алчности, страха, зависти и при том - самолюбования, откровенного эксгибиционизма всего перечисленного...
  - ...ц ...ю на... у... е...!
  - "Нет-нет. - Что Вы! Я лишь хотел бы обозначить вероятные контроверсии, имеющие возникнуть в силу обстоятельств, приведших меня сюда, и свойств человеческой натуры, благодаря которым Вы отправляете свою должность. По мере способностей и в силу высказанных Вами пожеланий я, само собой, приложу предел усилий, весь профессионализм и все возможности, отпущенные мне судьбой, дабы избежать прямых конфликтов между причинами, которым обязан я и следствиями, долженствующим Вам". - пришёл Аллентайну наиболее устраивающий, сглаживающий ситуацию ответ уже через полчаса после его выхода из здания, но в тот момент, автоматически, интуитивно ему пришлось ограничиться более компактными, разговорными формами - Извините. Я неправильно высказался. Просто то, что вы довели до моего сведения, несколько рознится с моими представлениями о...
  - Засунь ...ть ..ть ..ю свои представления в жопу! Иди к Сан Санычу. - необычайно мягко, едва ли не с нежностью, закончил собеседование Андрон Никанорыч.
  
  Несмотря на то, что общение с Сан Санычем, состоявщееся в неформальной обстановке туалета ведомства и вместившего всего по две сигареты, - сколь скоротечным бы оно не показалось, - несколько утишила бурю эмоций в душе Аллетайна, на воздухе его руки ещё не покинул лёгкий, невзрачный тремол. Нет, не то чтобы страх, но некое паскудное чувство мешало ему экзальтировать полноценным удовлетворением от сношения с государевыми слугами. Если вы такие хитромудровыебанные, - про себя, не нарушая закона, употребил он слово ни при каких обстоятельствах недоступное Андрону Никанорычу, чем немного утешил тщеславие - какого лешего так всего ссать? Бояться в смыле - одёрнул он себя от перехода на уровень, свойственный начальнику Управления ННН по субъекту Российской Федерации. И конечно, Ю-ий район никак не было вершиной его карьерного роста, но "за десятку, баксов, для начала, плюс процент" - приходил Аллентайн в себя, набирая Зильберштейна- "почему бы не попробовать?". "В конце концов, криминала нет никакого, с чего тебя закрывать?" - продолжал он терзаться возможными минусами замаячившего поприща, уже сев в метро и навёрстывая время, летящее слишком быстро для того, чтобы совместить обед с раздумьем и полтишком и назначенное Владимиром, - "А если их скопом накроют? А ты - паравозом? Никанорыча, Сан Саныча отмажут, а ты, ты нахрен кому впёрся? Дедушки эфэсбэшника у тебя нет, и даже тестя банкира, чтобы хоть забашлять мог". Двигаясь вдоль набережной, к офису Зильберштейна, Аллентайн, с рвением, достойного лучшей доли, - быть может, даже помолиться, - продолжал сравнивать pros и contras: "не бывает такой синекуры без косяков. Так ведь? - А вдруг бывает? Просто ты об этом не знаешь? Помнишь - золотыми буквами. Зильберштейн?.. - И что? У него отец кто? - Ладно расслабься. Всё будет чики-пок. - Ну не знаю, знаю... Совесть не лежит как-то. - Кто такая совесть? Совесть это я! Тебе тридцать лет - ни квартиры собственной, ни машины толковой. За границей - только в Турции и был. Такими темпами через двадцать лет так и будешь с голым задом. Только уже где-нибудь на помойке. И я от тебя всё равно сбегу, но не за десятку грина, а за бутылку водки".
  
  Будучи объективным, Аллентайн признавал, что доводы совести, - это прикрытие лени, последнее прибежище безотвественности, перспективный отказ от самостоятельности во благо умиротворения и готов был пожертвовать им с расслабляющей лёгкостью, если бы на противоположной стороне уступки были бы не деньги, или не только деньги, или идея, интерес, забава, работа, досуг - что угодно, к чему лежит душа, лишь бы влекло оно прежде монетраных импликаций, больше их. Но... ни одному человеку, - Аллентайну в том числе, - не дано знать, что вот постой ты перед порогом ещё чуток, - пару секунд, а может и веков, - и уже вот, подходит, возвращается воспоминание о предыдущей жизни, где он был безвестным тамплиером, служил в бюро под Тулузой, и когда местный сеньор - кажется это был сам Ги де Лузиньян, - решил отправиться в Крестовой поход, Аллентайн - в то время Франциск или Хьюго, - предложил ему новшество, изобретённое им самим - ссуду со сложным процентом под залог двух пастбищ, охотничьего леса и пойменных лугов... да... было времячко... А затем, в той же ипостаси, он ещё успел написать траткат valeur temps de l"argent , - затерявшийся где-то под картулариями, и сойти с ума от попыток изобрести метод дисконтирования денежных потоков по коэффициенту средневзвешенных затрат на капитал, почему собственно, деньги у него и вызывают изжогу в этой жизни, а дать в долг другу под процент представляется абсолютно непорядочным...
  
  ...Зильберштейн находился в чудесном расположении духа: лицо играло переливчатой, едва ли не радужной - когда бы у человека, особливо его достоинств, могли быть иные поводы для ликования, помимо выражаемых пастельными тонами, - улыбкой радости и руки невольно тёрлись друг о друга, и ноги не находили места.
  - Приветствую, приветствую. Уже наслышан. - Владимир самочинно пододвинул кресло Аллентайну, который, - после перенесённого мозгового стресса, выбравшись из бестолковой толкотни мыслей, - пребывал в состоянии, свойственном началу восьмиричного срединного пути или стоянию у собственного гроба: опустошённый и наплевательский к происходящему, он бесцеременно грохнулся в предложенный комфорт.
  - Произвёл ты на них впечатление. - Хозяин обстановки, смакующей расточительность каждым квадратным метром, уселся на своё место и уставился на Аллентайна, словно стремясь транслировать ему успешное состояние духа. - Ну что? Готов приступать?
  - Вообще-то хотелось бы подумать, взвесить ещё раз...
  - Чего там думать! Делать надо! Времени нет. - отрезал Владимир. - Район, район-то какой! Лучшего на сегодня не придумаешь!
  Воодушевление категорически не хотело передаваться собседнику, забарабанившему пальцами о подлокотник в надежде физическим действием расшевелить угрюмую прострацию души.
  - За неделю тебя оформим. Пока освоишься там. Жильё подберёшь.
  Ни причин для отказа, ни довода к солидарности, ни вопроса, слова или фразы просто высказать, вставить, разбавить монолог, Аллентайн в себе не находил. Он перегорел и не хотел больше светить. Вольфрамовая дуга, нагнетавшая эмоции, лопнула и рассыпалась пеплом, в котором слишком сложно было сыскать хотя бы утвердительный кивок, что, впрочем, не мешало Владимиру распространяться десятками предложений по части бытового устройства на месте, преимуществах загородной экологии, отсутствии пробок, красоте природы средней полосы, и прочих коммерческих перспектив в продолжении нескольких, а то и более, минут.
  - Окей. Значит по рукам. За подъёмными во вторник заскочи. - Зильберштейн, исчерпав наконец в себе весь риторический пыл, делово провёл пальцами по волосам и встал. - Всё вроде?
  - Нн-н-н. Да. - Аллентайн тоже поднялся, будучи уверенным в том, что последнее слово за ним, и он ещё скажет, после, по телефону, если придёт к необходимости послать их всех к чертям. - Хотелось бы всё-таки уточнить: как у вас там по линии м-м-м прокуратуры?
  - В смысле? - Владимир настороженно похлопал ресницами.
  - Ну как. Если какой-то косяк, кто-то наедет, местным там интересы ущемим...
  - Так. Постой. В этом твоя работа и состоит.
  - Разве? Мои обязанности начинаются и заканчиваются в рамках закона. А что такое совхоз... - у Аллентайна вылетело из головы, были ли они на "вы" или иначе, и, сделав небольшое усилие - не большее, однако, чем требовалось, чтобы просто смолчать, - ...ты же знаешь... паи, бабки, дедки, жалобы, скандалы, одному мало, другому коровой отдай...
  - Не бери в голову. Следи за чистотой документов. Если где-то чего-то криво напортачат - мы решаем по своим каналам. Не ссы. Не подставим. - Беапелляционность ответов, неопределённое третье лицо в одном из них, уверения в императивном изъявлении могли возбудить предубжденность против истинности слов Владимира, когда бы кто искал её среди их настоятельной, без пауз, энергичности, открывшей Аллентайну именно то, о чём - всей обстоятельностью озвученных проблем, - и тосковала, попискивала его душа, а именно: понимание патроном возможных осложнений в ходе задуманной операций. Ждать большего, артикулировано просить гарантий от рисков и неопределённостей - сугубо аллентайновых и домоклово висящих над карьерой номенклатурщика, - означало бы нарваться на тот же самый ответ, но короче и жёстче, и не раскрыть насколько Зильберштейн имеет представление о ситуациях, так тщательно и обречённо предвидимыми Аллентайном... хотя, подмывало уточнить сослагательно, типа: а если Андрон Никанорыч накозлит так, что прилетит откуда не ждёшь? - но на сей счёт и полагалось ему нексислое содержание, при грамотном структурировании вполне себе позволяющее накопить на компенсацию следствия, - под которым, не приведи бог, окажешься, - чьих бы то ни было подстав, - а то и на полное его сопровождение вплоть до закрытия. Кстати...
  - Ах, да. Совсем забыл, - вскользь, невзначай Аллентайн подошёл к самой животрепещущей теме. - Аренду, бензин там закроете?.. - не рассчитывая особо на положительный результат, но отдавая дань, - как ему казалось - национальности руководителя, чем планировал достичь некоторого, но всё же нового, превосходящего предыдущий, уровня благоволения.
  - Не. Ну не наглей. Трёху кладём. Плюс бонусы по итогам каждой сделки. Тебе там на всё хватит.
  - Трёху-у-у?! - "Как, как трёху!?!", - и вслух, и про себя, как в далёком детстве, протянул Аллентайн. Врождённая его справедливость оказалась попрана самым нахальным образом, чем обнажила весьма грустное и глупое качество исконного россиянина доверяться в критических обстоятельствах беспочвенной, вечно обманывающей надежде и до конца, до гроба в неё верить, любя больше, чем себя, отринув всякий опыт мудрости - вроде на десятку столковались...
  - Какая десятка?! Ты чё? За десятку я сам туда поеду! - усмехнулся Володя беззлобно. -Три косаря - стандарт по области.
  - Как же?! - не унимался Аллентайн, следуя зову крови, - мы же обсуждали... Вы же... Ты же озвучил десять. Я ещё уточнил: в гринах, что ли...
  - Чего-то ты путаешь. Никогда таких расценок не было. Накрутил себя. - Зильберштейн был искренне удивлён острому переживанию собеседника, - десятку, блин. Надо же... - Владимир включил деловитость и стал быстро собирать портфель, - Всё забей. Давай, до вторника, мне пора....
  Что до Аллентайна, то если бы кто вздумал писать портрет Велиала, или иного исчадия ада, то делать это надо было с него: в единый миг вся гамма негативных эмоций пробежала по его физиономии, - обида, гнев, ненависть, злоба, пока, наконец, первенец Божий, - Люцифер, - не перезрел, не перекипел внтуренне отрицанием, и не обратился в Христа, и лик его не посерел смирением.
  - Нет. Так не пойдёт. Это не для меня. За трёшку на такие предпрятия я не подписываюсь.
  - Чего?! - Зильберштейновы зрачки вылупились через линзы очков и уставились на Аллентайна так, словно принадлежали птенцу, едва увидевшему мир после застенков скорлупы, - Ты охренел?
  - За три косаря я могу спокойно сидеть в офисе, бумажки перекладывать, предложений - тьма - уже ничто не могло помешать фантазии Аллентайна развиваться неоправданно бурно, - вмето того, чтобы свой зад подставлять в глухомани.
  - Ты, ты... - лицо Владимра стремительно набиралось соками зимнего заката - багряного, с фиолетовами оттенками, превратившись цветом в шею недавно задушенного; - Ты знаешь, сколько бабла за тебя заплатили?! На каких людей вышли?!
  - Ну не за меня же... За должность.
  - Бл...! Не ...ся! - как-то резко, под укоризненное молчание окружающей мебели, Зильберштейн перешёл на тембры Андрона Никанорыча. - О..ть! Ты головой-то думаешь? Это же подстава! Ты кого кидать вздумал?!
  - С чего вдруг кидать? - при последних идиомах, столь сильно пахнувшими девяностыми, Аллентайн непроизвольно потрогал челюсть, - Никакая ни подстава. Вы предложили. Я съездил посмотрел, поговорил. Мне не понравилось... В чём косяк-то?!
  Зильберштейн смотрел на него взором ротвейлера, и только натянувшийся поводок воспитания - уже обречённо скрежещущийся матом, в том числе сдерживаемым, - не позволял ему вырвать селезёнку, печень, кадык или иные вкусненькие потрошки, причём так, чтобы Аллентайн ещё жил и мучился, гадина, страдал, взирая на пережёвывание своих внутренностей. Но человек победил зверя: изгласив ещё пару матюгов, Владимир взял себя в руки и попытался то ли уяснить себе поведение оппонента, то ли предложить иной соблазн:
  - Я не пойму, ты из-за денег? Деньги, что ли, тебя только волнуют?
  - Вообще-то, да. С какого рожна, мне, человеку с тремя образованиями, - Аллентайн бессовестно влючил в это число курсы повышения квалификации в Академии госслужбы и, заодно, командировку в Челябинск, случившуюся в его бытность чиновником, - коренному москвичу, переть в Преджопинск?
  Володя молча пожевал нижнюю губу, чувствуя, что погорячился с вопросом, неосторожно и слишком отчётливо позволявшим заочно называть его мудаком.
  - Зря. - Зильберштейн был истинным сыном отца, а тот - таким же отзывчивым, чутким и верным - произведением своей эпохи, а потому мысль как-то переговорить, пошукать компромисс, обсудить условия, в конце концов просто психологически расслабить потенциального подчинённого, коллегу, даже не пришла ему в голову; "челядь, мать её, такую жирную косточку брать отказывается", - сказал бы он в сторону, если хотя бы искренность, хоть про себя, втихую, была востребованна временем, но... - Смотри, передумаешь, поздно будет. Два раза таких предложений не делают...
  
  ...
  
  Сытная мадам! <...> а жопа такая, что я понял, что всю жизнь о ней мечтал.
  
  о. Иоанн [Охлобыстин]
  
   "Бросать надо", - подумал человек, закурив сигарету и отверженно, и храбро взглянув на плоский, полный разрушенных иллюзий и исполненных желаний, скупой на привлекательность таз супруги. Окутанный потёртыми, - кое-где до мелких, противных дырок - потерявшимися между "портками" и "трениками" трико, он уже не предвещал ничего хорошего, ровно, метрономом, препендикулярно умению грядок быть нечто большим, чем газон, покачиваясь в такт усердию рук, выбрасывающих из-за него чудеса природы, - вместе с корнями, - уже никогда не имеющих расцвести божим одуванчиком или васильком обыкновенным. "Венчание, - есть обряд для верующих. А верующий есть тот, для кого супруга его будет всегда, - до смертного одра, -выглядеть также, как в тот самый день перед алтарём, под венцом, и рождать в нём те же светлые и приветливые чувства, ибо любовь к ней, - это любовь в Боге..." - вспоминалась ему, коверкаясь, искажаясь, перетолковываясь, речь священника из давеча отсмотренной передачи. "Под венец, говоришь...", - ответил он своей безрадостной, словно сорок первый год брака, ненужной, как резинка, удерживающая штаны на жене, но отчего-то гложущей, будто присутствие старой женщины, мысли. Причастившись сигаретой, человек попытался вспомнить, с чего вчера начался скандал и обнулил время, - медленно тянущееся обыкновенно в таких пере- послеосмыслениях, - порывом, по наитию сорвавшимся с бокала прямо в сердце, - порывом, знакомым каждому, кто хоть год, хоть десять, прожил с одним и тем же партнёром, деля с ним не только любовь и быт, секреты и холодильник, телевизор и родственников, мечты и всё, что от них не осталось, инстинкты, и то, чем они не подавились, но и слова, в которых исхитрились чтобы начать, которыми не убедились, чтобы не разочароваться, но убеждались, чтобы не расстаться, и которые не взялись обратно после, в итоге, ещё не произошедшим..., - порывом, фактурно описываемый фразой, - "а ну его... не интресно... пошла она...", - непроизнесённой, но выкрикнутой внутрь мозга так. что пальцы могли бы раздавить стакан, - будь он пластиковым, - или просто сломаться, не доведись ему случиться наполненным. Вроде ужин, ресторан... всё чинарём... а за порогом - началось...
  
  как всегда... как всю жизнь... одинаково... - Смолчал раз. Проигнорировал два. Сдержался три. Мало? - куда больше? - Вот опять. Не успели придти, сразу на диван. - может, она тоже заглушала все в себе, хотя бы те же три раза... посчитала до шестидесяти? - Чего такого-то? Прилёг полежать. - Да, конечно! Вечно ты полежать. А дел - по горло! - Дорогая, какие дела? Ночь уже! - Естественно! То ночь на дворе, то с работы уставший, то не выспался, то по делам надо! А я? Всё, всё на мне! Весь дом! - Слушай, с чего завелась-то? - Да всё с того же! Щаз же коньяк будешь жрать! А завтра ехать, - знавески новые заказать надо, порошок стиральный кончился... много чего ещё. А ты с перегаром будешь! До обеда никуда не выйдем! - Какой до обеда! До после трёх! Тебе же душ принимать - минут двадцать, голову сушить - сорок, и помыть её - отдельно, как только ты, наверное, одна во всём мире и умеешь - час! - Да чего ты несёшь! Никогда больше часа на всё у меня не уходило! Уж как ты заседаешь по туалетам до скончания света - вот уж точно никто больше так не может! - А при чём тут? Я в туалет хожу так, что меня никто не ждёт! А ты пока марафеты закончишь - уже без тебя всё сделаешь. И ехать никуда не надо. - Сделаешь!? Что ты сделал-то? Лампочки с прошлого года поменять не можешь! Обои в спальне отошли. Кран на кухне протекает... Где ты чего сделал? - Бу-бу-бу, бу-бу-бу... На хрена мне делать?! Я достаточно зарабатываю и могу позволить себе пришлаить себе специалиста! - И где твой специалист? - Завтра закажу. - Денег он зарабатывает... Сорок лет уже это слышу, а чего не попросишь - так их нет! и ладно бы, как в девяностые, когда как хабалка какая на рынке продавала, чтобы ты, козёл, карьеру мог сделать, так у тебя и сейчас их не допросишься. Домик прошу купить - нет, тебе ещё куда-то надо вбухать. Шубу новую заикнёшься - тоже пусто. Колечко вон присмотрела - давай подождём! - Это кто бы жаловался? В золоте можно сказать купаешься. Как ни поедешь куда - пять-десять тысяч долларов как не бывало... Вот, скажи мне на милость, чего ты такое в Испании напокупала, что за три дня семь косарей евро улетело? И мало всё ей, главное... - А-а-а. считаться будем? так давай, подсчитай, сколько я с твоими детьми сидела... Пелёнки стирала, трусы гладила, жрать готовила, с уроками их сидела... - Ага. Готовила она. Бойцам у нас лучше подавли, чем твоя стряпня... - А у него всё работа, работа... Всевечная отмазка! - Хорошо. Давай я чертям пошлю эту работу, чем жить будем? - так ты уже и послал! Вернее: она - тебя! На пенсии уж год, забыл?..
  
  а начиналось? -
  
  ...клуб поселковый, шлакоблочный... Курсантами толпились у стены. Оценивали провинциальные наряды, лёгкость соблазна их обладательниц и перспективы махача с местными. - Она... - во что одета была? Платьеце в горошек, кажется, а то и в клетку... Подошла сама. И ещё перед первым па, первым движением танца, бойко, безоговорочно, взяла его руки и положила себе чуть поодаль талии, ровно так - по тем временам, - что ниже было бы нескромно, а чуть выше, - как со всеми... Ровно тем и взяла... Как сейчас помнишь - Зад - мощь неохватная. Как Родина. Так и влюбился... Плюнуть ещё думал перед ЗАГСом самым, смотать куда прочь, а она как развернётся, нагнётся поднять ручку, вот и вышло "да"... После Варьки... месяц из роддома... брюхо висит, сиськи не подобраны, страх такой рядом ходит... а случайно прижалась, - и по хрен на мятую талию и складки под шеей, как пацан малолетний ввернул... Или да тогда было... скандал, как обычно, истерила, слёзы, сопли... разводиться хотел уже, и Людка из общего отдела, да, шикарная дама была и напротивофазе эта, - выдержанная, тёрпкая, и волосы подёрнуты дымом старости, пергидрольно, вся: от лица и вниз - сама уталость, и всё - подопустилось, подсдулось, замякло, подряхлело, а оставшееся в норме 20-ти лет уже так давно изнежено и изъезжено, что скучно было... и вдруг, - от единого прижимания - встаёт... Эрекция! - несмотря на то, что уже 2 раза передёонул мечтал с утра, и тебе самому под сорок, и ещё трижды - вчера с Людкой... но ты хочешь её, эту - насквозь, не закрывая глаз... А сейчас? Когда последний раз-то? Лет пять назад. С дури, по пьяни, грохнул её... С чего? А-а-а. с того же... Бельё купила себе, и я по синей лавке... а ну ладно, бывает...
  
  Рука человека пошарила по столику и на удивление ловко нашла бокал с конъяком. "Любите её такой, как в двадцать... Сука! Нет у неё ничего из тех двадцати...". Не уходила, лежала на горизонте туча, немного расплывшаяся от алкоголя, но всё в таких же заматеревших, обматерённых, тоскливых и безупречно заставляющих икать трениках, менее яркого, чем когда-либо, максимально далёкого от природы, фиолетового цвета, маятным покачиванием - ил возрастом? - истёршаяся до немоты восторгов, что вообще ещё существует, и воскрешет - - смеет! - теми годами, что бок о бок была, с тобой и не об тебя ли вытерлась, ухандохалась вся? - - диалог намедне, подбирая новые, всё более злые реплики, - которые вчера не нашлись, - раздражая всё те же, измотанные нервом оттенки души, - что до сегодня не утратились, - ...денег ей мало... хоть бы что-то в себе подправила так, чтобы хотелось, хотелось не только плюнуть в это "что-то", но и взглянуть, видеть... не толкало бы оно на неистовтсво: запустить руку в волосы на затылке... медные, гниющие краской, редким расчёсом ликующие на плеши и нагнуть... в колено, и ещё раз... туда пенделем козырным отправить в двадцать лет её... чтобы любить так же, такой же - той же... что-то... а что подправлять-то? Коленки? Плоскостопие? Сухожопие? Вислобюстье? Пузоскладки? Лицоморщиние? Лицо... Блять! - А какое же у неё лицо было в двадцать? - Неужели не помню?! Мать её! А в тридцать? И в тридцать то же... И в сорок... Чёрт! Даже вчерашнее - не помню... Как так-то? Сорок лет живёшь с человеком, а помнишь - знаешь - только жопу его... её... - Махом налил, - махом выпил, - залпом наполнил, - одним движением, не вставая, вспомнил, что забыл... забыл как хотел вот этого всего... сладкое слово: пенсия... думал, мечтал, - сидишь себе, книжки читаешь, упиваешься сободой, никто не достаёт, нет звонков этих бесконечных, никому не нужен... Она так и вышло - года не прошло, - и никому не нужен, никто не достаёт... коньяк, мля, сам себе покупаешь... на день рождения только Витька, да пара одноклассников позвнили... книжки, жаль, ни черта не читаются, а и ну их, в болото? чего читать-то? - сам уже всё прожил... да и деньги летят... Как болван... всё она... иди, поговори, чего тебе стоит, сколько лет с ними дружил... Ага, дружил: вышел в тираж, - и дружбе конец. Петька, мать его, Пётр Андреич... чего попёрся? Ты говорит... - мне! - Недвано совсем, жопу выдизывал, деньги чемоданами таскал, а тут... прямо так и послал: ты, извини, но никакой доли твоей нет. Мы тебе платили, хорошо платили, поработали и будет. Какой сейчас толк с тебя? Чего ты умеешь?! Бухать только... Так тебя и в безопасность не пристроишь... Да... так и высказал всё в лицо... Генералу, блин... Бухать... знал бы, ты, Петюня, сколько седых волос стоило "работать с вами". Ничего не умеешь, говорит... Да я сорок лет отчеству отдал! Награды вон... Сам ты ничего не умеешь... Бог тебе судья... А денег много уже и не надо. Как-нибудь скоротаемся. Накрайняк, холупу эту продадим, - перекантуемся... Спрос в этой Ницце галимой всегда есть... А можт, правда, продать к оной матери всё это французское блядство, - ни соседа, ни выпить, ни поговорить не с кем... - и купить дом под Калугой. Подальше от всех этих... С печкой. Банькой. Как она хотела... Она... - чем меньше оставалось XO в бутылке, тем больше он чувствовал любовь к ней, тем скорее пропадали обиды, жалости, да и всё, что морочило голову и скребло, надсадно царапало душу, - необъятная истома набухала в груди, и мир казался оживал радостью существования, словно молодость возвращалась... - нет, - никуда не уходила. Когда до донышка осталось два пальца, человек поднялся, задумчиво огляделся кругом, в небо, вниз, - где нашёл бассейн и смачно харкнул в него, после чего, вполне удовлетворённый, тихо, слегка покачиваясь, подошёл и тесно, и близко прижался сзади к супруге, словно желая выдаваить из себя все остатки тоски и старости, о которых ещё не напомнила щемячая боль в суставах...
  
  ...и немедленно выпил
  
  В. Ерофеев
  
  Водрузив глазницы в ладони, Аллентайн, вздрогнул, - хотя стук был ожидаем.
  - Да?
  Дверь открылась и вошла женщина лет глубоко за сорок.
  - Можно?
  - Александра Никифоровна! - облегченно бросив руки вдоль швов, он поднялся ей навстречу. - Да-да. Проходите. Присаживайтесь. - Аллентайн сделал широкий, неопределённый жест.
  - Ну что, как дела? Семья? Дети? Настроение? - выдал он все уловки начальствующего, ищущего расположения подчинённого. Сказаны они были, однако, почти скороговоркой, чем полностью выдали его намерение поскорее добраться до сути.
  - Ничего. Как всегда, неплохо. - Без интонации ответила собеседница, присаживаясь за стол.
  - Да? Ну и замечательно! - Аллентайн вернулся на место и тоже сел. - Догадываетесь, наверное, зачем я Вас пригласил?
  - Не имею ни малейшего представления, - она посмтрела прямо ему в глаза чуть раскосыми блестящими глазами.
  "Сука," - зло подумал он, - "Дурой прикидывается.". - Ну как же! По Октяборьскому вопрос, помните?
  - Помню. Но я же Вам всё объяснила.
  - Да-да-да. Но всё-таки Ваши доводы не совсем убедительны. Давайте ещё раз обсудим?
  - Аллентайн м-м-м Макарович, - это её извечное "м-м-м" перед отчеством отчаянно бесило его владельца. Ему слышалось в нём издёвка, надменность, указание на его некомпетентность и вообще разносторонний негатив, происхождение которого он припысывал её несбывшемуся желанию занять его текущую должность; хотя с её стороны, если что-то такое и подразумевалось, то легко оправдывалось остаточным с подросткового возраста заиканием. - Я же Вам чётко дала понять, что эти вещи вне нашей компентенции. Будь я на Вашем месте, я бы этого не подписывала. - "Вот поэтому ты, овца, и не на моём месте", - сдержался словами Аллентайн и со всей возможной доброжелательностью, - почти заискивая, - попытался перейти на позитив, - Но послушайте, Александра Никифоровна, ведь речь идёт о простом согласовании! Ничего больше!
  - Если Вы так уверены, что никаких проблем нет, то чего Вы хотите от меня? - Она дважды хлопнула редкими, вылезающими от косметики, ресницами.
  "Блядь. Реально блядь" - снова про себя ругнулся Аллентайн. - "Что делать?" - он молча и незаметно для себя встал и приступил к обходу стола. - "А если в отпуск?" - вдруг пришла ему спасительная мысль, - "Или заболеть?! - Тогда она будет подписывать как и.о. Круто! Точно! Чего я раньше об этом не подумал? Но она же не подпишет!" - Он остановился и посмотрле на неё со спины. - "Не подпишет... А если денег дать? Это здорово! Вопрос - сколько ей надо? И главное, как сказать? - Возьмёт ли? А то ещё пойдёт на принцип..."
  - Я Вам не мешаю? - вырвал его из размышлений голос. - работы много, может я пойду?
  - Нет, нет, нет. - Он запнулся, отыскивая предмет беседы. - Помните, Вы рассказывали, что Ваш старший работу ищет? Как у него успехи? - его взгляд отметил кольцо с бриллиантом, золотую цепочку, и в целом её внешний вид, - "Возьмёт. Сколько только? Надо ещё раз прикинуть всё".
  - Разве? - Её левая бровь удивлённо приподнялась, - Я что-то не помню, чтобы мы с Вами обсуждали дела семейные.
  - Да бросьте. У нас же маленький коллектив. Все друг о друге всё знают. - "Итак. что мы имеем? Вернее, пока не имеем? - миллион долларов США" - пропело в нём весёлой песенкой. - "Триста пятьдесят они кладут. Триста пятьдесят тысяч! Квартиру в Болгарии, купить можно. Или в Турции. Триста пятьдесят косарей! За такую херню... Как они их отбить хотят? Ладно, это их кухня. Всё же. Гандон Никанорыч. Гадина. Сотку минимум запросит. Да, но ты же ему не скажешь всю сумму? А если до него дойдёт по другим каналам? А каким - другим? - Они сразу на меня вышли. Могли бы, - заходили бы через верх..."
  - Аллентайн м-м Макарович, давайте всё-таки ценить рабочее время. Разрешите мне откланяться, если конкретных вопросов ко мне нету?
  - А что у вас, что-то срочное?
  - У меня всё срочное. Десяток дел на подпись Вам готовлю.
  - Так Вы приносите их сюда! Здесь поработаете!
  - Вы серьёзно? - очевидно, она немного опешила от такого предложения.
  - Вполне. Мне при Вас легче думается. - он притормозил возле неё и, как мог нежнее, накрыл её ладонь своею, действуя скорее интуитивно, чем намернно.
  - Я Вас совершенно не понимаю! - она порывисто поднялась с покрасневшим лицом.
  Сконфузившись от её порывистого подъёма, Аллентанй отскочил на шаг, и, не находя причин для её реакции, взглянул ей в лицо, которое полагал скорее приятным, чем некрасивым. Не было в нём чего-то привлекательного, манящего, какого-то искушения. "Секса" - подобрал он правильное определение. - "Секса" - повторил он про себя машинально. - "Может, её просто трахнуть и денег не надо?", оффтопно, не в тему примыслилось ему. - "Трахнуть... А-а-а! Ёп... бабай... Так это она того... так встрепенулась... Подумала, что я ей предлагаю... ё-ё-ё...".
  - Александра Никифоровна, прошу извинить. Вы меня абсолютное неверно поняли. У меня к Вам действительно важная тема. Но... мне надо... необходимо... уточнить ещё кое-что. А Ваше присутствие было бы уместным, чтобы я сосредоточился. Я сейчас Вику попрошу принести Вам дела...
  - Не надо. сухо ответили она. - Вика всё равно ничего не найдёт. Если Вам действительно требуется моё присутствие, то я схожу сама.
  - Ну хорошо. Идите и возвращайтесь поскорее.
  Плюхнувшись на кресло под маленьким, районного уровня портретом президента, Аллентайн притянул к себе объёмную папку, раскрыл её и, положив сверху документов чистый лист, принялся рисовать на нём нулики. "Прекрасно. Андрон Никанорыч. - раз. Минус сто. Хорошо - пятьдесят. Сан Санычу - десятка минимум. Вася тридцатку просил за то, что он их притащил. Но тридцать ему жирно. Десять - в самый раз. Итого, самый худший расклад триста пятьдесят минус сто двадцать. Двести тридцать. Александра Никифоровна - сколько? - тридцать? За подпись и.о. ? Маловато. Тоже полтинник надо заложить, а то и сто. Окей. Пусть семьдесят. Особо не разгуляешься. Уплывает Золотое взморье от меня... Ой как уплывает..." - Он поднял глаза на окно, взгрызаясь в кончик ручки. Перевёл взгляд на шкаф с книгами. где за второй часть Гражданского кодекса ныкался коньяк. - "Не-не-не" - урезонил он сам себя, - "При таких решениях даже тридцать грамм противопоказано... И как же к ней, таки, подкатить? Взять-то согласится... скорее всего, но..." - Пискнул смс на "секретном", с сим-картой под "бомжа", мобильнике. Аллентайн прочитал: "Привет, как договаривались, в ячейке. Курьер будет через полчаса. Времени нет. Если бумаги не готовы, мы нашли другой канал". Аллентайн невольно испустил стон. Бумага под ладонью увлажнилась и уже была не годна для крендельков, выделываемых пером ручки. Он поднялся, подошёл к шкафу и задумался. - "Какие ё-тые эти коммерсанты. Всё им срочно... козлы". Стук в дверь вывел его из минутного оцепенения.
  - Это я, - Александра Никифоровна вошла с грудой папок, - можно?
  - А-а-а. Прошу простить. Меня только что срочно вызвали в "центр", - вяло пошутил он.
  - Так мне, что, уйти? - недовольно нахмурилась она.
  - Да-да. До другого раза. Извините. - Промычав нечто невнятное, но понятное, она вышла.
  Резко распахнув дверцу, Аллентайн достал коньяк и бокал. Без раздумья, он резво налил, - махом выпил, - залпом наполнил, - одним движением,- и снова выкушал, после чего вернулся к столу и взялся стремительно проставлять подписи в деле...
  
  ...
  
  Испуганные бельма фар застыли под припорошенными капотами, и слишком тревожно висели над нетронутой зигзагами протекторов белизной, чтобы их можно было проигнорировать, пройти мимо с нескомканной душой, оставить вне себя. Редкие следы, влажно вросшие в последний, - апрельский - в этом сезоне снег, казались дьявольски знакомыми, почти собственными, - если вспомнить как и зачем ты там, за стеклом, ходил. Вяло и странно зависла на проводах тишина, поддакиваемая онемевшей вдруг птицами тесситурой весны. И пасмурное небо не плюнуло новой порцией осадков, - лишь замерло в ожидании, не меняясь в мрачном цвете во всю протяженность взора. И в окнах застыла предсумеречная серость, в тяжелом покое, не нарушаемым и редкими светляками квартирных люстр. И если всмотреться вдаль, на шестнадцатиэтажку - там тоже десятками прямоугольников невыженный пепел стёкол отражает холодные облака и ни одного огонька... Аллентайн бессмысленно смотрел в медленно движущийся пейзаж и пытался соотнести его с только что промелькнувшим не то сном, не то воспоминанием, в котором устойчивый запах камеры смешался с бессмысленным и протокольным взглядом Гришки-следака, - того самого с кем ещё вчера, как и месяц назад, они ходили в баню, а мгновение вспять, - пока веки ещё были сомкнуты, - о чём-то спрашивающего его в кабинете, до отвращения набитого казёнщиной. Не в силах сбросить наваждение сидя, он поднялся и ринулся, - интуитивно, - в голову состава. И ветер не крал волосы с лица. И шаг - мягок, едва хрустом слышен, - земля будто сама поворачивалась под ноги, - и единственностью звука сливался с дыханием. И не было удивления от снега внутри поезда, от отсутствия иных пассажиров в вагонах, - и прохожих вне его, от чувства, будто он идёт по улице, а не движется в транспорте, от сцен, привидевшихся ранее и застрявших в сознании столь явственно, будто он их прожил... Перед кабиной машнистов он невольно замер. Постучал без ответа. Осторожно тронул дверь, - та, незапертая, подалась. Перед ним, рядом, возле юыла всё та же пустота и тишина. Сталь рельсов параллельными прямыми убегала за горизонт, сверкая слишком ярко для его подавленного состояния. Аллентайн попробовал понажимать рычаги и кнопки на пульте управления и только после безуспешных результатов, - ничего не замигало, не заурчало, не загорелось, - заметил, что элеткричка стоит. В нерешительности он опустился на кресло помощника и вернулся к картинкам, - не зная, не веря, не задумываясь, его ли, нет, - жизней, чередовавшихся в сознании, словно задержавшихся во времени, в одно, - это, - мгновение, - - где, в котором он поддатым, с одышком, ненужным пенсионером плюет в колодец, обещающим бюрократом подписывает себе квартирку в Турции, или СИЗО и наручники, и безликим ещё специалистом раздумывает, ищет, чем и как ответить Владимиру Зильберштейну... - мгновенье, словно существующее до и после этих ситуаций, уже свершившихся, пронёсшихся объявленной платформой - он мог остановиться, выбрать, выйти на любой из них, но уже миновал, проехал и нет ответа, есть ли шанс вернуться, или его ждёт что-то новое, или такое же ветхое, виденное, прожитое, - ещё не им, но какой-то частью его... - - мгновение, слившееся, залипшее единой тугой эмоцией, не имеющей фраз и смыслов для фиксации, кроме вдруг, нежданно впрыгнувшего в голову, резво, как на уходящий поезд, слова "портянка".
  - Портянка, - незаметно вслух получилось выдать у Аллентайна.
  - Чего? - переспросил Владимир, тупо уставившись в него свиными глазками.
  - Да ничего. Подумать надо. Через пару дней перезвоню, идёт? - ...
  
  ***
  
  ...Горе тому, кто не впадет в противоречие с самим собою, по крайней мере, раз в день
  
  ***
  
  Либо живешь с удовольствием, либо − счастливым.
  
  CODA
  
  - (после многозначительной, испепелившей собеседника в прах, паузы) ...Знаешь, думаю это вот совсем незаслуженно. Понимаю, тебе бы постебаться, поёрничать, но есть же границы... В конце концов, Я такой же как ты: сотни бессмысленных абзацев на одну гениальную, сосущую под ложечкой строку...только измеряется у меня в жизнях... твои герои - суть мои неудачи, твои читатели - то, чем Я могу гордиться, но в конце концов и Мне просто хочется посидеть с равными, с богами, потрепаться о том, о сём, выпить... Неужели так сложно это понять и перестать дёргать меня постоянными мольбами?
  
  -... постоянными мольбами пообщаться...
  
  - (восставшим из праха гласом) Нет, не-е-е... Я же не о том. В качестве собутыльника я имел в виду...
  - Это как?
  - Ну просто: посидеть, выпить, как с товарищем. Потрындеть о том, о сём...
  
  - О-ка. Давай за нас.
  - Угу.
  - Хм. Замечал же, да, - лучшие аргументы приходят после дискуссии?
  - Ага. Лучшие они потому, что ты отвечаешь на реплики оппонента, выдуманные тобой самим...
  - Может и так... ...Ах, да! - по твоему делу, - есть там ребята. В понедельник, - не, блин, на совещаниях проторчу, - во вторник набери.
  - Непременно. Тебе накинуть?
  - Ну что ты портишь вечер? Разберёмся.
  - Добро.
  - Ещё по маленькой?
  - Отчего же нет, когда такое "да"?
  - Ух.
  - Знойный ацетон!
  - А то!
  - Контрабанда ?
  - Издеваешься?
  - Изголяюсь. Сам-то жив?
  - Как видишь.
  - Работа?
  - Ай. Ну её. Голова кругом. Забил бы нафиг...
  - Чего так?
  - Начальник новый. Молодой. Амбиций выше крыши, а знаний - нуль.
  - Ну и забей. Уволься.
  - ...На демонстрации ещё эти ходить... В субботу ребёнка на шахматы везти, - а тут на: иди хоругвью махай.
  - Вали от них.
  - Вот уже подумываю.
  - Врёшь ты всё. Будешь ныть, локти кусать, проклинать всё и вся, и всё равно там останешься.
  - Если и так, чего плохого?
  - Ничего. Но хорошего ещё меньше.
  - Ладно. Давай махнём... Сам-то что?
  - Что? То же застой... Проект тут, правда, один предложили... не знаю рассказывать, нет...
  - Ой, ну ладно жеманиться.
  - Да не... Чтобы не сглазить.
  - Ну как знаешь.
  - В-общем, нужно придумать планетраную цивилизацию. Целиком. Ну и прописать хреновины во всех деталях.
  - Ты же не пишешь хреновины!?
  - А... Чуток намастырился. Мне концептуально, рамочно, главное. Они потом спецам отдадут.
  - Надо оно тебе?
  - Там пара фишка интересные есть. Во-первых, нажно стабилизировать материю, временно, конечно, на короткий срок.
  - А. Известная тема. Там через массу по-моему делается.
  - Это да, Экспериментально уже есть. Насколько помню, в галактике Бризь реализовали. Но материя там получилась неодушевлённая. А тут, - нужно самоидентификаторы присвоить, что, естественно, потребует подключения HTML - протоколов.
  - И что получится?
  - Множественность видов...
  - Все разные? Нереально. Как вы уйдёте от единства материи?
  - Блин, через корневые реестры!
  - Если бы это было реализуемо, уже бы сделали.
  - Так и сварганили! Карл Линней на аутсорсе у них, мне предварительное демо показывали, - он уже пол-миллиарда видов наваял! Сейчас разбивает их с выделением групп, семейств и тому подобное.
  - С инфернально дифференцирванной структурой?
  - Именно!
  - Чего только не сделают за бабло...
  - Да, инвестирование серьёзное. Но это семечки. Главное - им отсекут ретро-дезоксирибнулеиновые связи!
  - Ты гонишь! Как?
  - Вот здесь секретка полная. Мне доступа не дали. Надеюсь - пока.
  - Футуризм полный. Ты хочешь сказать, что каждая частица материи сможет автономно генерировать ответ на раздражение анаэробными прокачками?
  - Просто генерировать ответ !
  - Не верю! Если получится, то это - миллиардные прибыли!
  - А то!
  - Да уж. Круто... А ты причём?
  - А мне предложили разработать фрустрационно-эсхатологические комбинации реверсивных аппликаций для квадро-доминирующих элементов всей системы. Собственно, я и хотел спросить в части твоего опыта, - есть идейки?
  - Хитёр!
  - Не переживай, если пойдёт, - я тебе подкину процент. У меня своих куча, но они все только в теории, а ты варишься в этом.
  - Ну озвучь, что надумал. Покумекаем.
  - Смотри. Язык. Аналитики просчитали: если доминирующие организмы будут паразитировать над всей системой...
  - А они будут?
  - Ну ты чего? Забыл первый курс? Эйнадцатый закон Уицилопочтли?
  - Ступил.
  - Ага. На чём я? А! - если не будут разобщены то, вся система долго не протянет. Поэтому, конечно, ни о какой телепатической коммуникации речи нет. Предполагается,что общаться они будут, издавая колебания волн ультракороткого диапазона, но осмысление значения этих звуковых волн у них будет различаться.
  - Довольно занимательно.
  - Угу. Вот ещё мне нравится - эмоция. Так как понимания о том, что было до их вознкновения, а уж тем паче знания о том, что случится после, у них нет, часть накопленной информации, - ты же понимаешь. совсем исключить мы её не можем...
  - Да помню... обратный аподиктив Паскаля.
  - Верно. Соответственно, та часть синхронизированных данных будет реализовываться в них вне зависимости от их намерений. Хотя контролировать процесс реализации они будут в состоянии.
  - Весело, хоть и непонятно.
  - Сейчас на пальцах объясню. Будет ещё "мировоззрение". Или "поведенческий контекст". Вкупе с эмоцией, это выглядит как... Ну, допустим, вот встретились две таких материальных универсалии...
  - Универсалии?
  - Да. Я им дал такое тестовое наименование.
  - Забавно.
  - Да. Эмпирический заряд у них равнозначен, но противолежащ по направленности мировоззрения. Ясно?
  - В теории - абсолютно. Но как это будет выглядеть практически - не постигаю...
  - Хм. Вообрази, сидят, такие вот как я и ты. Выпивают. Чего они пить-то будут? Надо им тоже подогнать какое-нить снижающее холестерин придумать... Ну это потом, ладно. Итак, сидят двое. Оба, предположим, получали образование вместе, но затем контекст поведения из развёл; один, как ты, - весь призелённый, в парковочной парадигме, так сказать, а другой наоборот, - склонен к летучести атомарных импликаций... Но не суть. Разные они по текущей зарядности, но при том их взаимопритягивает та общая материя, из которой они вышли. Но поскольку рецепторы свидетельствования прошлого у них отсутствуют, они постигают это эмоционально, да? В контроверсии собственных текущих настроений. например, первый:
  
  - Плё"отль. - Жыгла, пюрада зистец. - Кюмалай! Гны-гны! - Жцафт? Зфюыркёд? - Гона-Бла Поршань! - Флють, дабарысь икна? - Ежово! Оссена бессетя!
  - Ыйя хрысь, уйё брю, льры ...
  - Есьм атыррхм и"ю-флям. - Ёмь, трыкщабись, йё-плия-криёнь. - Дрыскты-мля, пуоргнаь, виень .
  
  Второй в ответку заряжает:
  
  - Dyaþe wot wel þe he ne abyte naȝt to comene and nyeȝ he is, ac þane day oþer þane tyme of his comyuge: ich not. A þouzend dyeulen ssolle come mid hire. and brenge mid ham greate bernynde boks ...
  - Zuo by hit ...
  - Ine þe boks byeþ y-write alle þe zennen of men... Bokes hi brengeþ þet þo þet byeþ to hare ryȝte ouercome : hire zaulen be strengþe : of þe bodye draȝeþ out. and hise byndeþ mid þe chaines and in to hell hise draȝeþ ...
  
  Я тебе раскладываю сейчас на самом элементарном уровне, буквально, в виде спора. И заканчивают на эмоциях, рождённых контекстом:
  
  - Пргдль, - абнабись Жхль .
  - and of wermes ich made angles, - ayenbide lhorde .
  
  ... И расходятся.
  - И свидятся они через миллионы эпох, после крушения миллирадов пространств и миров...
  - ...Богом и ищущим его, смыслом, и утратившим оный, отражением, и тем, кто перед ним, сном и видящим его, а может просто как вот мы, - старыми приятелями...
  - Ага. Снова. Забыв всё прошедшее. Без памяти между двумя встречами. Будто расстались только вчера.
  - Угу. Главное, - после, та же эмоция, заставляет их сожалеть, и искать нового сближения. Они интуитивно чувствуют разрушенную связь. но не могут - каждый в себе - найти стимула для притяжения, ибо исходным условием вменяют друг другу признание собственной - а для каждого она противоположна - правоты.
  - Ну ты навалил в кучу. Намикшировал.
  - Да? Так плохо?
  - Нет в целом должно работать. Но, во-первых, "поведенческий контекст" я бы поменял на "угол падения мышления".
  - Да можно.
  - И главное, - по кривой парадигме Аль-Фараби, - эмоцию нужно разбить на компоненты, - стыд, угрызения, раскаяние и тому подобное, и на глубину.
  - Подожди запишу.
  - Слушай, разберёшься потом сам. Это же всё сырое ещё. Кстати, можешь добавить ещё инфра-сенсивный мотиватор.
  - Чего?
  - Ты не читал ещё "Аэродинамику инвазивных построений"? Ну ты даёшь!
  - А-а-а. Нет. Не читал, в смысле читал, но в издании на рёриковском. Регрессия эмиссионных символов. Это у них страдание будет. Я уже наметил.
  - У. Возраст не мешало бы ввести.
  - В смысле?
  - Изменение функциональности в зависимости от времени распада субстанции.
  - Да. Только у них не совсем распад, а существование. Ответ у них мгновенный.
  - Это детали. Суть та же. Всё равно - распад.
  - Тем не менее. Для них важно. Чего-нить ещё?
  - Ты там про языки говорил.
  - Да.
  - На их основе они могут формировать общества.
  - Как бы и идиоту понятно.
  - А если ещё различные модели взаимодействия внутри них сделать?
  - Внутри обществ?
  - Ага. Политические конструкции.
  - Заманчиво.
  - Одни благоприятные для проживания, другие - не очень. Стабильные, динамичные или мерцающие.
  - Угу. Тогда можно ради приокола сделать гипертрафированное устройство. На какой-нибудь одной территории.
  - Для прикола, это как?
  - Ну вот так. Где всё дисфункционально. Начиная с погоды и заканчивая правительством. От дорог до мышления.
  - Я себе плохо представляю такую схему.
  - Ну допустим, вот ты, Пргдль, аккарнанец, а поведение твоё полностью как у телемца Жыхля.
  - А-а-а. То есть сущность закрывается формой, и, в итоге, форма начинает диктовать суть?
  - Ну да! Как если бы ты был вольным таможенником...
  - Тьфу на тебя!
  - ...и твоя прямая функция - излавливать контрабандистов. А вместо этого. ты входишь с ними в сговор: они тебе тридцать процентов, а ты им... их - не ловишь.
  - Некоторый абсурд нахожу я здесь...
  - Не всё же подчиняется логике.
  - Ну да... Всё же, жить то они как будут?
  - Жить вряд ли они будут. Выживать скорее. Территорию побольше выделим.
  - И ресурсами её напичкать, чтобы продавть хоть что-то могли.
  - Блин. Затыка.
  - Где?
  - Как они будут продавать ресурсы, если, по задумке, они к этому не приспособлены?
  - Ты меня удивляешь. Значит продавать будут те, кто предназначен совсем к другому. Двор мести, например. Или шпионов ловить. Или заговоры раскрывать.
  - А их обязанности на кого возложить?
  - Соответственно, на тех, кто обладает даром торговать.
  - Они же так всё и продадут шпионам и комплотёрам!
  - В этом-то весь и прикол!
  - Абсурд. В такой стране никто не захочет жить!
  - Да ты попробуй. Давай, за нас! Гм. В конце концов, можно ссылать туда провинившиеся ранее субстанции...
  - Как? Ретро-дезоксирибнулеиновые связи у них разорваны!
  - Да, но после ответа они должны восстанавливаться. Окислительно, хотя бы.
  - Это только эксперементы подтвердят.
  - Вот и посмотрите. Если тестирование покажет возможность вторичной утилизации, - то моя идея отличная.
  - Может быть. Но тогда встанет проблема количества вероятных ипостасей.
  - Слушай, тут-то совсем элементарно!
  - Да-а-а?
  - Угу. Свяжите их с завершением топологического цикла всей системы и всё. Они аннигилируются одномоментно со всеми планетами.
  - Но по эрозивной гипотезе Гуань Чжуна субстанции могут тогда сами спровоцировать такое завершение.
  - И что? Сколько у вас по инвестиционному анализу дисконтированный период возврата?
  - Девяносто эонов.
  - Во! Вы к тому времени сто, а то и тысячу раз всё отобьёте!
  - Логично.
  - Кстати! А ты предусмотрел вероятность вариативных искажений по Армагеддону?
  - Вот! Пока отложил в долгий ящик. Хотя шансы эволюционировать во что-то способное пересекать галактики у них близки к нулю.
  - Но ведь есть? За сим, надо разработать...
  - Тут на самом деле полная творческая свобода. Предпосылка у меня такая, что всё-таки каким-то образом они должны передавать информацию следующим поколениям, после того, как предыдущее ушло в ответ.
  - А как, если общение осуществляется через волны? Что они, из вселенной будут пытаться слать сигналы? Да и чем?
  - Да-да-да. Может они смогут как-то фиксировать эти звуковые колебания?
  - Визуальными образами?
  - Нее-е-е. Набором символов.
  - Языки же у них разные!
  - И символы будут разные. Это вообще не проблема. Вопрос - как увязать это с наступлением общего катарсиса системы?
  - Ну если кто-то будет фиксировать, то кто-то должен и расшифровывать, так?
  - Само собой.
  - И не только расшифровывать, а расширять, углублять, детализировать...
  - Анализировать, синкретировать, - да, и?
  - ...И снова запечатлевать.
  - А дальше?
  - Чего я твою работу делаю, а? Вот тебе опция: назовём, - чисто условно, лицо фиксирующее, - писателем; а того, кто расшифровывает, - читателем. И вот когда последний читатель последнего писателя захлопнет книгу и скажет себе, - точнее, - промолчит, - всё, - это лучшее из всего, что было, ничего выше мир не видел и не увидит, и я не смогу это превзойти, и даже пытатьтся не буду, и забудет навык писать и читать; вот здесь всё, - Армагеддон.
  - Хы. Или нет. - он закроет последнюю книгу и подумает: какая дурь, что за глупость?! На фиг оно мне надо, я и так это всё знаю, и больше никто ничего не напишет...
  - Или так. Слушай, у нас целый вечер с тобой довести это до ума. Давай, наполняй!
  
  Восемь звёзд цветов радуги освещали, но не грели, плоский уступ скалы, на котором нечеловеческий взгляд мог разглядеть два сгустка энергии, - один жёлтый и скользкий, как слеза иппопотама, другой - знойный и породистый, как мечты генерал-майора ФСБ в отставке. И имеющий слух от других пространств и частот мог ещё слышать лёгкое шуршание, и, - если бы он знал аккарнанский, или телемский, - мог в какой-то момент различить слова, - - - И быть над землёй закатам! - И быть над землёй рассветам! - Удобрить её солдатам.- Одобрить её поэтам. - А кто такие солдаты? - А кто такие поэты? - Ха! Придумаем! - И что такое земля? - - и в последующих дружных стонах и завываяних распознать смех. И по мере того, как светила меняли своё положение: то сходясь и закрывая друг друга, то прячясь в астероидном дожде, то сливаясь с кометами, оба сгустка постепенно сливались в одну тёмную точку, теряя формы, цвета и маленькие комочки пыли, один-единственный из которых не остался на месте, а, подхваченный космическим ветром, устремился в безбрежные, не имеющие направлений, дали вакуума, chercher un grand peut-être; tirez le rideau, la farce est jouée .
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"