Дивер Джеффри : другие произведения.

Сад зверей: Роман о Берлине, 1936 г

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  Оглавление
  Крышка
  Преданность
  Эпиграф
  Часть I: Человек с пуговицами
  Глава Один
  Глава вторая
  Часть II: Город шепотов
  В третьей главе
  Глава четвертая
  Часть III: Шляпа Геринга
  Глава пятая
  Глава шестая
  Глава седьмая
  Глава восьмая
  Глава девятая
  Глава десятая
  Глава одиннадцатая
  Глава двенадцатая
  Глава тринадцатая
  Глава четырнадцатая
  Глава пятнадцатая
  Глава шестнадцатая
  Глава семнадцатая
  Глава восемнадцатая
  Глава девятнадцатая
  Часть IV: Шесть против пяти
  Глава двадцатая
  Глава двадцать первая
  Глава двадцать вторая
  Глава двадцать третья
  Глава двадцать четвертая
  Глава двадцать пятая
  Глава двадцать шестая
  Глава двадцать седьмая
  Глава двадцать восьмая
  Глава двадцать девятая
  Глава тридцать
  Глава тридцать первая
  Глава тридцать вторая
  Глава тридцать третья
  Глава тридцать четвертая
  Глава тридцать пятая
  Глава тридцать шестая
  Глава тридцать седьмая
  Глава тридцать восьмая
  Глава тридцать девятая
  Глава сороковая
  Глава сорок первая
  Глава сорок вторая
  Глава сорок третья
  Эпилог
  Примечание автора
  Благодарности
  Отрывок из «Двенадцатой карты»
  О Джеффри Дивере
  Авторские права
  
   Критики и авторы приветствуют фантастическую фантастику
  ДЖЕФФРИ ДИВЕР
  «КРИЧАЩИЙ ХИТ».
  — Рецензия на книгу «Нью-Йорк Таймс».
  «СТРАШНО, УМНО И НАВЯЗАТЕЛЬНО ЧИТАЕМО».
  -Стивен Кинг
  «ЗАХВАТЫВАЮЩАЯ ПОЕЗДКА МЕЖДУ КРЫШКАМИ».
  —Лос-Анджелес Таймс
  Похвалы за его взрывной бестселлер New York Times
  САД ЗВЕРЕЙ
  «[А] невероятно талантливый автор триллеров. . . . Дивер. . . оживить пугающий Берлин 1936 года».
  —Publishers Weekly (отмеченный обзор)
  «Многослойный боевик, который заставляет пульс биться чаще, бросая вызов эмоциям».
  — The Orlando Sentinel (Флорида)
  «Дивер оживляет этот период. . . . Первая глава — классика. . . . Незабываемый».
  — Денвер Пост
  «Дивер тонко и правдоподобно вовлекает в историю реальных людей. . . . Он будет иметь большой успех среди поклонников таких триллеров нацистской эпохи, как трилогия «Берлинский нуар» Филипа Керра или « Отечество» Роберта Харриса».
  -Список книг
  Также доступен в компании Simon & Schuster Audio.
   Больше признания за САД ЗВЕРЕЙ
  «Свежо и привлекательно. . . . Удовлетворительно и интересно».
  — Новости Денвера Роки Маунтин
  «Интригующе. . . . Множество перипетий, поворотов и предательств».
  —Библиотечный журнал
  Обязательно прочитайте бестселлеры Джеффри Дивера о Линкольне Райме.
  «. . . Шедевры современной криминологии».
  — Филадельфия Дейли Ньюс
  «. . . Среди самых блестящих и самых уязвимых героев криминальной фантастики».
  — Нью-Йорк Пост
  «Просыпайтесь, фанаты Скарпетты, Линкольн Райм здесь, чтобы вывести вас из ступора».
  —Развлекательный еженедельник
  Исчезнувший человек
  «Захватывающий триллер».
  —Чикаго Сан-Таймс
  «Гениально коварный. . . . [Сюжет] настолько извилист, что можно спрятаться за винтовой лестницей. . . . Дивер справится».
  -Люди
  «Безумно интересно. . . ».
  —Еженедельник издателей
  КАМЕННАЯ ОБЕЗЬЯНА
  «Дивер знает, как играть в эту игру изо всех сил».
  — Рецензия на книгу «Нью-Йорк Таймс».
  «Сплошное ожидание».
  -Люди
   ПУСТОЙ СТУЛ
  «[А] стремительная погоня. . . . Научная сообразительность и психологическая хитрость».
  — Рецензия на книгу «Нью-Йорк Таймс».
  "Выдающийся. . . . Когда начинается напряжение, страницы летят».
  —Библиотечный журнал
  ТАНЦОР В ГРОБЕ
  «Это настолько хорошо, насколько это возможно. . . . Серия «Линкольн Райм» просто выдающаяся».
  — Сан-Хосе Меркьюри Ньюс
  «Интенсивный и душераздирающий. . . заставляет читателей задыхаться от потрясающей кульминации».
  -Список книг
  Также Джеффри Дивер — не пропустите эти признанные бестселлеры.
  ГОВОРИМ НА ЯЗЫКАХ
  «Шокер. . . . Говорить на языках — это как мыс Страха на стероидах. . . ».
  —Лос-Анджелес Таймс
  СЛЕЗКА ДЬЯВОЛА
  «Жуткий триллер. . . . Делает нас слабыми».
  — Рецензия на книгу «Нью-Йорк Таймс».
  СИНИЙ НИКОГДА
  «Проводка высокого напряжения. . . . Дивер. . . наполняет каждое нажатие клавиши напряжением».
  -Люди
  Благодарим вас за покупку электронной книги Simon & Schuster.
  
  Подпишитесь на нашу рассылку и получайте обновления о новых выпусках, предложениях, бонусном контенте и других замечательных книгах от Simon & Schuster.
  НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ , ЧТОБЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ​​​​​
  или посетите нас онлайн, чтобы зарегистрироваться на
  eBookNews.SimonandSchuster.com.
  
   Содержание
  Эпиграф
  Часть I: Человек с пуговицами
  Глава Один
  Глава вторая
  Часть II: Город шепотов
  В третьей главе
  Глава четвертая
  Часть III: Шляпа Геринга
  Глава пятая
  Глава шестая
  Глава седьмая
  Глава восьмая
  Глава девятая
  Глава десятая
  Глава одиннадцатая
  Глава двенадцатая
  Глава тринадцатая
  Глава четырнадцатая
  Глава пятнадцатая
  Глава шестнадцатая
  Глава семнадцатая
  Глава восемнадцатая
  Глава девятнадцатая
  Часть IV: Шесть против пяти
  Глава двадцатая
  Глава двадцать первая
  Глава двадцать вторая
  Глава двадцать третья
  Глава двадцать четвертая
  Глава двадцать пятая
  Глава двадцать шестая
  Глава двадцать седьмая
  Глава двадцать восьмая
  Глава двадцать девятая
  Глава тридцать
  Глава тридцать первая
  Глава тридцать вторая
  Глава тридцать третья
  Глава тридцать четвертая
  Глава тридцать пятая
  Глава тридцать шестая
  Глава тридцать седьмая
  Глава тридцать восьмая
  Глава тридцать девятая
  Глава сороковая
  Глава сорок первая
  Глава сорок вторая
  Глава сорок третья
  Эпилог
  Примечание автора
  Благодарности
  Отрывок из «Двенадцатой карты»
  О Джеффри Дивере
   Памяти Ганса и Софи Шолль, брата и сестры, казненных в 1943 году за антинацистские протесты; журналист Карл фон Осецкий, удостоенный Нобелевской премии мира в 1935 году, находясь в заключении в лагере Ораниенбург; и Вильгельм Круцфельд, берлинский полицейский, который отказался позволить толпе разрушить синагогу во время спонсируемых нацистами антиеврейских беспорядков, известных как Ночь разбитого стекла. . . четыре человека, которые посмотрели на зло и сказали: «Нет».
  «[Берлин] был полон шепота. Рассказывали о незаконных ночных арестах, о пытках заключенных в казармах СА. . . . Их заглушили громкие гневные голоса правительства, противоречащие тысячами уст».
  — Кристофер Ишервуд, « Берлинские истории»
   я
  КНОПКА ЧЕЛОВЕК​​​​
  
  ПОНЕДЕЛЬНИК , 13 ИЮЛЯ 1936 ГОДА
   Глава Один
  Как только он вошел в темную квартиру, он понял, что мертв.
  Он вытер пот с ладони и оглядел это место, где было тихо, как в морге, если не считать слабых звуков уличного движения в Адской Кухне поздно вечером и ряби жирной тени, когда вращающийся вентилятор Monkey Ward направлял свое горячее дыхание в сторону здания. окно.
  Вся сцена была выключена.
  Вышло из строя. . .
  Мэлоун должен был быть здесь, накуренный спиртным и отспавшийся после запоя. Но это не так. Нигде нет бутылок кукурузы, нет даже запаха бурбона, единственного напитка панков. И, похоже, его давно здесь не было. На столе лежала газета «Нью-Йорк Сан» , выпущенная два дня назад. Он стоял рядом с холодной пепельницей и стаканом с голубым ореолом засохшего молока до середины края.
  Он включил свет.
  Ну, там была боковая дверь, как он заметил вчера из коридора, осматривающая это место. Но оно было заколочено. А окно, выходящее на пожарную лестницу? Брат, плотно и плотно запечатанный проволочной сеткой, которую он не мог видеть из переулка. Другое окно было открыто, но тоже находилось на высоте сорока футов над булыжником.
  Нет выхода . . .
  И где Мэлоун? Пауль Шуман задавался вопросом.
   Мэлоун скрывался, Мэлоун пил пиво в Джерси, Мэлоун был статуей на бетонном основании под пирсом Ред-Хук.
  Не имело значения.
  Что бы ни случилось с пьяницей, понял Пол, этот панк был не более чем приманкой, а слухи о том, что он будет здесь сегодня вечером, были чистой ерундой.
  В коридоре снаружи топот ног. Звон металла.
  Вышло из строя. . .
  Пол положил пистолет на единственный стол в комнате, достал носовой платок и вытер лицо. Обжигающий воздух смертельной жары Среднего Запада добрался до Нью-Йорка. Но человек не может ходить без куртки, если у него за поясом сзади кольт 45-го калибра, и поэтому Пол был приговорен к ношению костюма. Это было однобортное серое белье на одной пуговице. Бело-хлопчатобумажная рубашка с воротником промокла.
  Еще одно шарканье снаружи, в коридоре, где они готовились к его встрече. Шепот, еще один звон.
  Пол подумал было посмотреть в окно, но боялся, что ему выстрелят в лицо. Он хотел, чтобы по его следам был открытый гроб, и он не знал ни одного гробовщика, достаточно хорошего, чтобы исправить повреждения от пуль или выстрелов птиц.
  Кто за ним стрелял?
  Конечно, это был не Лучано, человек, который нанял его, чтобы убить Мэлоуна. Это был и не Мейер Лански. Да, они были опасны, но не змеи. Пол всегда выполнял для них работу на высшем уровне, никогда не оставляя никаких улик, которые могли бы связать их с нападением. Кроме того, если бы кто-то из них хотел, чтобы Пол ушел, им не нужно было бы подставлять его на поддельную работу. Он бы просто ушел.
  Так кто же его поймал? Если бы это был О'Бэнион или Ротштейн из Вильямсбурга или Валенти из Бэй-Риджа, ну, он был бы мертв через несколько минут.
  Если бы это был щеголеватый Том Дьюи, смерть заняла бы немного больше времени — сколько бы времени ни потребовалось, чтобы осудить его и посадить на электрический стул в Синг-Синге.
  Еще голоса в зале. Больше щелчков, металлическое прилегание к металлу.
  Но, глядя на это с одной стороны, криво подумал он, до сих пор все было шелковисто; он был еще жив.
  И чертовски хотелось пить.
  Он подошел к Кельвинатору и открыл его. Три бутылки молока (две из них простокваша), коробка крафт-сыра и один размягченный персик «Сансвит». Несколько колы Royal Crown. Он нашел открывашку и снял крышку с бутылки безалкогольного напитка.
  Откуда-то он услышал радио. Играла «Stormy Weather».
  Снова садясь за стол, он заметил себя в пыльном зеркале на стене над облупленным эмалированным умывальником. Он предположил, что его бледно-голубые глаза выражали не такую тревогу, как следовало бы. Однако лицо его было усталым. Это был крупный мужчина — выше шести футов и весом более двухсот фунтов. Волосы у него были со стороны матери, рыжевато-каштановые; его светлый цвет лица унаследован от немецких предков его отца. Кожа была немного повреждена – не из-за оспы, а из-за костяшек пальцев в молодости и перчаток Эверласт в последнее время. Бетон и холст тоже.
  Потягивая газировку. Острее, чем кока-кола. Ему это понравилось.
  Павел обдумал свою ситуацию. Если бы это был О'Бэнион, или Ротштейн, или Валенти, ну, никому из них было наплевать на Мэлоуна, сумасшедшего клепальщика с верфей, ставшего панк-бандитом, который убил жену патрульного полицейского и сделал это довольно неприятным образом. Он угрожал тем же самым любому закону, который доставлял ему неприятности. Все боссы в этом районе, от Бронкса до Джерси, были шокированы тем, что он сделал. Так что, даже если один из них захочет прикончить Пола, почему бы не подождать, пока он не убьет Мэлоуна?
  Это означало, что это, вероятно, был Дьюи.
  Мысль о том, что ему придется застрять в камбузе до казни, угнетала его. Однако, по правде говоря, в глубине души Пол не слишком переживал из-за того, что его схватили. Например, когда он был ребенком и импульсивно бросался в драки с двумя или тремя детьми, которые были крупнее его, рано или поздно он в конечном итоге выбирал не тех панков и в конечном итоге получал сломанную кость. То же самое он знал и о своей нынешней карьере: что в конечном итоге Дьюи или О'Бэнион сломят его.
  Вспоминая одно из любимых выражений своего отца: «В лучший день, в самый худший день наконец садится солнце». Круглый мужчина щелкал своими яркими подтяжками и добавлял: «Не унывайте. Завтра совершенно новые скачки.
  Он подпрыгнул, когда зазвонил телефон.
  Пол долго смотрел на черный бакелит. На седьмом или восьмом гудке он ответил. "Ага?"
  — Пол, — произнес четкий молодой голос. Никакого оскорбления соседства.
  — Ты знаешь, кто это.
  «Я в коридоре, в другой квартире. Нас здесь шестеро. Еще полдюжины на улице.
  Двенадцать? Пол почувствовал странное спокойствие. Он ничего не мог сделать с двенадцатью. Они поймают его так или иначе. Он отпил еще «Королевской Короны». Он чертовски хотел пить. Вентилятор ничего не делал, а лишь переносил тепло из одного конца комнаты в другой. Он спросил: «Вы работаете на ребят из Бруклина или Вестсайда? Просто любопытно."
  «Послушай меня, Пол. Вот что вы собираетесь сделать. У тебя с собой только два пистолета, верно? Кольт. И этот маленький двадцать два. Остальные вернулись в вашу квартиру?
  Пол рассмеялся. "Это верно."
  «Вы собираетесь разряжать их и запирать затвор Кольта в открытом положении. Затем подойдите к незапечатанному окну и выбросьте их. Затем вы снимите куртку, бросите ее на пол, откроете дверь и встанете посреди комнаты, подняв руки вверх. Растяни их как можно выше.
  «Ты меня застрелишь», — сказал он.
  — В любом случае, ты живешь взаймы, Пол. Но если ты сделаешь то, что я говорю, ты можешь остаться в живых еще немного.
  Звонивший повесил трубку.
  Он бросил наконечник в подставку. Некоторое время он сидел неподвижно, вспоминая очень приятную ночь несколько недель назад. Чтобы пережить жару, они с Мэрион отправились на Кони-Айленд поиграть в мини-гольф, выпить хот-доги и выпить пива. Смеясь, она потащила его к гадалке в парке развлечений. Фальшивый цыган прочитал его карты и многое ему рассказал. Однако женщина пропустила это конкретное событие, которое, как можно подумать, должно было появиться где-нибудь в чтении, если бы она того стоила.
  Мэрион. . . Он никогда не рассказывал ей, чем зарабатывал на жизнь. Только то, что у него был тренажерный зал и время от времени он вел дела с парнями с сомнительным прошлым. Но он никогда не говорил ей большего. Он внезапно понял, что с нетерпением ждал какого-то будущего с ней. Она была заядлой танцовщицей в клубе в Вест-Сайде и днем изучала дизайн одежды. Сейчас она будет работать; обычно она уходила до 1 или 2 часов ночи . Как она узнает, что с ним случилось?
  Если бы это был Дьюи, он, вероятно, смог бы ей позвонить.
  Если это были мальчики из Вильямсбурга, звонить не стоит. Ничего.
   Телефон снова начал звонить.
  Пол проигнорировал это. Он вытащил обойму из своего большого пистолета и извлек из патронника патрон, находившийся в ствольной коробке, а затем вынул патроны из револьвера. Он подошел к окну и по одному выкинул пистолеты. Он не слышал, как они приземлились.
  Допив газировку, он снял куртку и бросил ее на пол. Он направился к двери, но остановился. Он вернулся в Кельвинатор и получил еще одну Королевскую Корону. Он выпил это. Затем он снова вытер лицо, открыл входную дверь, отступил назад и поднял руки.
  Телефон перестал звонить.
  • • •
  — Это называется «Комната», — сказал седовласый мужчина в выглаженной белой униформе, усаживаясь на небольшой диван.
  «Вас здесь никогда не было», — добавил он с веселой уверенностью, означавшей, что никаких дебатов не было. Он добавил: «И вы никогда об этом не слышали».
  Было 11 часов вечера. Пола привезли сюда прямо из «Мэлоуна». Это был частный таунхаус в Верхнем Ист-Сайде, хотя в большинстве комнат на первом этаже были письменные столы, телефоны и телетайпы, как в офисе. Только в гостиной стояли диваны и кресла. На стенах висели фотографии новых и старых военных кораблей. В углу стоял глобус. Рузвельт посмотрел на него сверху вниз, над мраморным камином. В комнате было удивительно холодно. Частный дом с кондиционером. Представлять себе.
  Все еще в наручниках Пола усадили в удобное кожаное кресло. Двое молодых людей, которые сопровождали его из квартиры Мэлоуна, тоже в белой форме, сидели рядом с ним и немного позади. Того, кто разговаривал с ним по телефону, звали Эндрю Эйвери, мужчина с румяными щеками и внимательными, острыми глазами. Глаза боксера, хотя Пол знал, что никогда в жизни не участвовал в кулачном бою. Вторым был Винсент Маниелли, темноволосый, с голосом, который сказал Полу, что они, вероятно, выросли в одном и том же районе Бруклина. Маниелли и Эйвери выглядели немногим старше ребят, играющих в клюшку перед домом Пола, но они были, помимо всего прочего, лейтенантами военно-морского флота. Когда Поль был во Франции, лейтенанты, под началом которых он служил, были взрослыми мужчинами.
  Их пистолеты были в кобурах, но кожаные клапаны были расстегнуты, и они держали руки рядом с оружием.
  Старший офицер, сидевший напротив него на диване, был довольно высоким — флотоводец, если пряник на его мундире был таким же, как и двадцать лет назад.
  Дверь открылась, и вошла привлекательная женщина в белой морской форме. Имя на ее блузке было Рут Уиллетс. Она протянула ему файл. «Там все есть».
  «Спасибо, Йомен».
  Когда она ушла, офицер, не взглянув на Пола, открыл папку, извлек два листа тонкой бумаги и внимательно их прочитал. Закончив, он поднял глаза. «Я Джеймс Гордон. Управление военно-морской разведки. Меня зовут Бык.
  «Это ваш штаб?» – спросил Пол. "'Комната'?"
  Командир проигнорировал его и взглянул на двоих других. — Вы уже представились?
  "Да сэр."
  — Никаких проблем не было?
  — Нет, сэр. Говорил Эйвери.
  «Снимите с него наручники».
  Эйвери сделал это, пока Маньелли стоял, держа руку возле пистолета, и раздражительно разглядывал узловатые костяшки пальцев Пола. Маньелли у него тоже были руки бойца. У Эйвери были розовые, как у продавца галантереи.
  Дверь снова распахнулась, и внутрь вошел еще один мужчина. Ему было за шестьдесят, но он был таким же худощавым и высоким, как тот молодой актер, которого Мэрион и Пол видели в нескольких фильмах, «Джимми Стюарт». Пол нахмурился. Он знал это лицо по статьям в « Таймс» и «Геральд Трибьюн». "Сенатор?"
  Мужчина ответил, но Гордону: «Вы сказали, что он умен. Я не знал, что он хорошо информирован». Как будто он не был рад, что его узнали. Сенатор оглядел Пола с ног до головы, сел и закурил короткую сигару.
  Мгновение спустя вошел еще один мужчина, примерно того же возраста, что и сенатор, в белом льняном костюме, сильно измятом. Тело, заключенное в него, было большим и мягким. Он нес трость. Он взглянул на Пола, затем, никому не сказав ни слова, отступил в угол. Он тоже выглядел знакомым, но Пол не мог его узнать.
  «Сейчас», — продолжил Гордон. «Вот ситуация, Пол. Мы знаем, что вы работали на Лучано, мы знаем, что вы работали на Лански и еще на пару человек. И мы знаем, что вы для них делаете».
  «Да, что это?»
  — Ты просто человек, Пол, — весело сказал Маниелли, как будто он с нетерпением ждал возможности сказать это.
  Гордон сказал: «В марте прошлого года вас видел Джимми Кофлин. . ». Он нахмурился. «Что вы говорите? Ты не говоришь «убить».
  Пол думает: Некоторые из нас говорят: «расслабься». Сам Пол использовал «отрыв». Этой фразой сержант Элвин Йорк описал убийство солдат противника во время войны. Это заставило Пола меньше чувствовать себя панком, если использовать этот термин, чем герой войны. Но, конечно, Пауль Шуман в тот момент ничего из этого не поделился.
   Гордон продолжил. — Джимми видел, как ты убил Арчи Димичи тринадцатого марта на складе на Гудзоне.
  Пол наблюдал за этим местом четыре часа, прежде чем появился Димичи. Он был уверен, что мужчина был один. Джимми, должно быть, спал за ящиками, когда пришел Пол.
  — Судя по тому, что мне рассказали, Джимми — не самый надежный свидетель. Но у нас есть веские доказательства. Несколько мальчишек из налоговой службы поймали его за продажу спиртного, и он заключил сделку, чтобы сдать на тебя. Похоже, он подобрал на месте гильзу и сохранил ее для страховки. На нем нет отпечатков — ты слишком умен для этого. Но люди Гувера провели испытание вашего Кольта. Царапины от экстрактора такие же.
  Пылесос? ФБР было замешано? И они уже испытали пистолет. Он выбросил его из окна Мэлоуна менее часа назад.
  Пол покачал верхними и нижними зубами друг о друга. Он был зол на себя. Он полчаса искал эту чертову гильзу на работе в Димичи и наконец пришел к выводу, что она упала через трещины в полу в Гудзон.
  «Итак, мы навели справки и узнали, что вам заплатили пятьсот долларов… . ». Гордон колебался.
  Касайтесь.
  «. . . уничтожьте Мэлоуна сегодня вечером.
  «Я был чертовски хорош», — сказал Пол, смеясь. «У тебя какая-то неприятная проволока. Я просто зашёл к нему в гости. Кстати, где он?
  Гордон сделал паузу. "Мистер. Мэлоун больше не будет представлять угрозу для полиции и жителей Нью-Йорка».
  «Похоже, кто-то должен тебе пять банкнот».
  Булл Гордон не засмеялся. «Вы говорите по-голландски, Пол, и ты не можешь победить рэп. Итак, вот что мы предлагаем. Как говорится в рекламе подержанных Studebaker: это единоразовое предложение. Возьми это или оставь. Мы не ведем переговоров».
  Сенатор наконец заговорил. «Том Дьюи хочет тебя так же сильно, как и остальных отбросов из своего списка».
  Специальный прокурор выполнял божественную миссию по ликвидации организованной преступности в Нью-Йорке. Его главными целями были криминальный авторитет Лаки Лучано, итальянские пять семей в городе и еврейский синдикат Мейера Лански. Дьюи был упрямым и умным человеком, и он выигрывал приговор за приговором.
  — Но он согласился сначала дать нам задание на тебя.
  "Забудь это. Я не стукач».
  Гордон сказал: «Мы не просим вас быть одним из них. Речь идет не об этом».
  — Тогда что ты хочешь , чтобы я сделал?
  Пауза на мгновение. Сенатор кивнул Гордону, который сказал: «Ты просто человек, Пол. Что вы думаете? Мы хотим, чтобы ты убил кого-нибудь».
  Глава вторая
  На мгновение он задержал взгляд Гордона, а затем посмотрел на изображения кораблей на стене. Комната . . . В этом был какой-то военный оттенок. Как офицерский клуб. Полу понравилось время, проведенное в армии. Он чувствовал себя там как дома, имел друзей, имел цель. Для него это было хорошее время, простое время — до того, как он вернулся домой и жизнь усложнилась. Когда жизнь усложняется, могут случиться плохие вещи.
  — Ты честен со мной?
  «О, конечно».
  Когда Маниелли, щурясь, предупреждал двигаться медленно, Пол полез в карман и достал пачку «Честерфилдов». Он закурил одну. "Продолжать."
  Гордон сказал: «У вас есть спортзал на Девятой авеню. Не очень подходящее место, не так ли? Он спросил об этом Эйвери.
  — Ты был там? – спросил Пол.
  Эйвери сказал: «Не такой шик».
  Маниелли рассмеялся. «Настоящее погружение, я бы сказал».
  Командир продолжил: «Но до того, как заняться этой работой, вы работали печатником. Тебе нравился полиграфический бизнес, Пол?
  Пол осторожно сказал: «Да».
  — У тебя это хорошо получалось?
  «Да, я был хорош. Какое это имеет отношение к ценам на чай в Китае?»
  «Как бы ты хотел, чтобы все твое прошлое исчезло. Начинать над. Станьте снова принтером. Мы можем это исправить, чтобы никто не мог привлечь вас к ответственности за то, что вы сделали в прошлом».
  «И, — добавил сенатор, — мы тоже выложим немного денег. Пять тысяч. Ты можешь получить новую жизнь».
  Пять тысяч? Пол моргнул. Большинству Джо потребовалось два года, чтобы заработать такие деньги. Он спросил: «Как вы можете очистить мою запись?»
  Сенатор рассмеялся. «Вы знаете эту новую игру «Монополия»? Ты когда-нибудь играл в нее?
  «Он есть у моих племянников. Я никогда не играл».
  Сенатор продолжил. «Иногда, бросая кости, ты оказываешься в тюрьме. Но есть открытка с надписью «Выйдите из тюрьмы бесплатно». Что ж, мы дадим вам один по-настоящему. Это все, что вам нужно знать».
  «Вы хотите, чтобы я кого-нибудь убил? Это странно. Дьюи никогда бы на это не согласился.
  Сенатор сказал: «Специальный прокурор не был проинформирован о том, почему вы нам нужны».
  После паузы он спросил: «Кто? Сигел? Из всех нынешних бандитов Багси Сигел был самым опасным. Психотик, правда. Пол видел кровавые результаты жестокости этого человека. О его истериках ходили легенды.
  — Итак, Пол, — сказал Гордон с презрением на лице, — для тебя было бы незаконно убить гражданина США. Мы никогда не попросим вас сделать что-то подобное».
  — Тогда я не понимаю ракурса.
  Сенатор сказал: «Это больше похоже на ситуацию военного времени. Ты был солдатом. . . ». Взгляд на Эйвери, который произнес: «Первая пехотная дивизия, Первая американская армия, AEF. Сен-Миэль, Маас-Аргонн. Вы провели серьезный бой. Получил себе несколько медалей за меткость в бою. Рукопашный бой тоже был, да?
  Пол пожал плечами. Толстяк в мятом белом костюме молча сидел в своем углу, сцепив руки на золотой ручке трости. Пол на минуту выдержал его взгляд. Затем снова повернулся к командиру. «Каковы шансы, что я проживу достаточно долго, чтобы использовать свою карту выхода из тюрьмы?»
  «Разумно», — сказал командир. “Не очень хорошо, но разумно.”
  Пол был другом спортивного журналиста и писателя Дэймона Раньона. Они вместе выпивали в забегаловках возле Бродвея, ходили на драки и игры с мячом. Пару лет назад Раньон пригласил Пола на вечеринку после нью-йоркской премьеры своего фильма « Маленькая мисс Маркер», который, по мнению Пола, был довольно хорошим фильмом. На последующей вечеринке, где он получил удовольствие от встречи с Ширли Темпл, он попросил Раньона дать автограф на книге. Писатель написал: « Моему приятелю Полу: помни, вся жизнь — шесть против пяти».
  Эйвери сказал: «Как насчет того, чтобы просто сказать, что твои шансы намного выше, чем если бы ты поехал в Синг-Синг».
  Через мгновение Пол спросил: «Почему я? В Нью-Йорке есть десятки служащих, готовых сделать это ради такой царапины.
  — Ах, но ты другой, Пол. Ты не тупой панк. Ты в порядке. Гувер и Дьюи говорят, что вы убили семнадцать человек.
  Пол усмехнулся. «Бред, говорю я».
  На самом деле их было тринадцать.
  «Мы слышали о вас, что вы проверяете все два-три раза перед работой. Вы следите за тем, чтобы ваше оружие было в идеальном состоянии, вы читаете о своих жертвах, заранее просматриваете их места, находите их расписание и следите за тем, чтобы они его придерживались, вы знаете, когда они останутся одни, когда они звонят по телефону, где едят».
   Сенатор добавил: «И вы умны. Как я и говорил. Для этого нам нужен разум».
  "Умный?"
  Маньелли сказал: «Мы были у тебя, Пол. У вас есть книги. Блин, у тебя много книг. Ты даже в Клубе «Книга месяца».
  «Это не умные книги. Не все.
  «Но это книги », — заметил Эйвери. «И я готов поспорить, что многие люди в вашем бизнесе мало читают».
  «Или не умею читать», — сказал Маниелли и засмеялся собственной шутке.
  Пол посмотрел на мужчину в мятом белом костюме. "Кто ты?"
  — Вам не о чем беспокоиться… — начал Гордон.
  — Я спрашиваю его.
  — Послушай, — проворчал сенатор, — мы решаем, друг мой.
  Но толстяк махнул рукой, а затем ответил Полу: «Ты знаешь комиксы? Маленькая сирота Энни, девочка без зрачков в глазах?
  "Да, конечно."
  «Ну, думай обо мне как о Дэдди Уорбаксе».
  "Что это значит?"
  Но он лишь рассмеялся и повернулся к сенатору. «Продолжайте излагать свое дело. Мне он нравится."
  Тощий политик сказал Полу: «Самое главное, ты не убиваешь никого невиновного».
  Гордон добавил: «Джимми Кофлин рассказал нам, что однажды вы сказали, что убиваете только других убийц. Что ты сказал? Что вы только «исправляете Божьи ошибки»? Это то, что нам нужно».
  «Божьи ошибки», — повторил сенатор, улыбаясь губами, но не душой.
  — Ну, кто это?
   Гордон посмотрел на сенатора, который отклонил вопрос. «У вас еще есть родственники в Германии?»
  «Никого близко. Моя семья приехала сюда давным-давно».
  Сенатор спросил: «Что вы знаете о нацистах?»
  «Адольф Гитлер управляет страной. Похоже, никто по-настоящему не в восторге от этого. Два-три года назад в марте в Мэдисон-Сквер-Гарден прошел большой митинг против него. Я вам скажу, что движение было ужасным. Я пропустил первые три раунда боя в Бронксе. Проникло мне под кожу. . . . Вот и все.
  — Знаете ли вы, Пол, — медленно произнес сенатор, — что Гитлер планирует новую войну?
  Это поставило его в тупик.
  «Наши источники передают нам информацию из Германии с тех пор, как Гитлер пришел к власти в тридцать третьем году. В прошлом году наш человек в Берлине получил в руки черновик этого письма. Его написал один из их высокопоставленных людей, генерал Бек».
  Командир протянул ему напечатанный лист. Это было на немецком языке. Пол прочитал это. Автор письма призвал к медленному, но неуклонному перевооружению немецких вооруженных сил, чтобы защитить и расширить то, что Пол назвал «жизненным пространством». Нация должна была быть готова к войне через несколько лет.
  Нахмурившись, он отложил простыню. — И они собираются это сделать?
  «В прошлом году, — сказал Гордон, — Гитлер начал призыв, и с тех пор он наращивает войска до даже более высокого уровня, чем рекомендует это письмо. Затем четыре месяца назад немецкие войска захватили Рейнскую область — демилитаризованную зону, граничащую с Францией».
  «Я читал об этом».
  «Они строят подводные лодки в Гельголанде и возвращают себе контроль над каналом Вильгельма, чтобы перебросить военные корабли из Северного моря в Балтийское. Человек, управляющий там финансами, получил новый титул. Он глава «военной экономики». А Испания, их гражданская война? Гитлер посылает войска и технику якобы на помощь Франко. На самом деле он использует войну для обучения своих солдат».
  "Ты хочешь меня . . . вы хотите, чтобы человек с пуговицами убил Гитлера?»
  «Господи, нет», — сказал сенатор. «Гитлер просто чудак. В голове смешно. Он хочет, чтобы страна перевооружилась, но понятия не имеет, как это сделать».
  — А этот человек, о котором ты говоришь, так делает?
  «О, наверняка да», — предположил сенатор. «Его зовут Райнхард Эрнст. Во время войны он был полковником, но теперь он гражданский. Титул громкий: полномочный представитель по вопросам внутренней стабильности. Но это чушь. Он — мозг перевооружения. Он во всем в курсе: финансирование с Шахтом, армия с Бломбергом, флот с Редером, военно-воздушные силы с Герингом, боеприпасы с Круппом».
  «А как насчет договора? Версаль? Я подумал, что у них не может быть армии.
  «Не большой. То же самое и с флотом. . . и вообще никаких военно-воздушных сил», — сказал сенатор. «Но наш человек говорит нам, что солдаты и матросы появляются по всей Германии, как вино на свадьбе Каны».
  «Так разве союзники не могут просто остановить их? Я имею в виду, что мы выиграли войну».
  «Никто в Европе ничего не делает. Французы могли бы остановить Гитлера в марте прошлого года в Рейнской области. Но они этого не сделали. Британцы? Все, что они сделали, это отругали собаку, которая помочилась на ковер».
  Через мгновение Пол спросил: «А что мы сделали, чтобы остановить их?»
   Тонкий взгляд Гордона выражал уважение. Сенатор пожал плечами. «В Америке все, что мы хотим, — это мира. Изоляционисты правят балом. Они не хотят вмешиваться в европейскую политику. Мужчины хотят работы, а матери не хотят снова потерять своих сыновей на полях Фландрии».
  «И президент хочет быть избранным снова в ноябре этого года», — сказал Пол, чувствуя, как глаза Рузвельта смотрят на него сверху вниз с богато украшенной каминной полки.
  Неловкое молчание на мгновение. Гордон рассмеялся. Сенатор этого не сделал.
  Пол затушил сигарету. "Хорошо. Конечно. Теперь это имеет смысл. Если меня поймают, ничто не сможет вернуть их к вам. Или ему. Кивок в сторону фотографии Рузвельта. «Черт, я просто сумасшедший гражданский, а не солдат, как эти ребята». Взгляд на двух младших офицеров. Эйвери улыбнулся; Маниелли тоже, но его улыбка была совсем другой.
  Сенатор сказал: «Правильно, Пол. Это совершенно верно».
  «И я говорю по-немецки».
  — Мы слышали, что ты свободно говоришь.
  Дедушка Пола гордился страной своего происхождения, как и отец Пола, который настаивал, чтобы дети изучали немецкий язык и говорили дома на своем родном языке. Он вспомнил абсурдные моменты, когда его мать кричала по-гэльски, а отец - по-немецки, когда они ссорились. Пол также работал на фабрике своего деда, печатая и корректируя печатные работы на немецком языке летом, когда учился в старшей школе.
  «Как это будет работать? Я не говорю да. Мне просто интересно. Как это будет работать?»
  «Есть корабль, который везет олимпийскую сборную, семьи и представителей прессы в Германию. Уезжает послезавтра. Ты бы в этом участвовал».
   «Олимпийская сборная?»
  «Мы решили, что это лучший способ. В городе будут тысячи иностранцев. Берлин будет переполнен. Их армия и полиция будут заняты.
  Эйвери сказал: «Официально вы не будете иметь никакого отношения к Олимпийским играм — игры начнутся только первого августа. Олимпийский комитет знает только, что ты писатель».
  «Спортивный журналист», — добавил Гордон. «Это ваше прикрытие. Но по сути вы просто прикидываетесь тупым и делаете себя невидимым. Отправляйтесь вместе со всеми в Олимпийскую деревню и проведите там день или два, а затем ускользните в город. Отель бесполезен; Нацисты следят за всеми гостями и записывают паспорта. Наш человек снимет для вас комнату в частном пансионе.
  Как у любого мастера, у него в голове возникали определенные вопросы, касающиеся работы. «Буду ли я использовать свое имя?»
  «Да, ты будешь самим собой. Но мы также предоставим вам паспорт для побега — с вашей фотографией, но на другое имя. Выпущено какой-то другой страной».
  Сенатор сказал: «Вы похожи на русского. Ты большой и крепкий». Он кивнул. «Конечно, ты будешь «человеком из России».
  «Я не говорю по-русски».
  «Там тоже никто этого не делает. Кроме того, паспорт вам, вероятно, никогда не понадобится. Это просто для того, чтобы вывезти вас из страны в случае чрезвычайной ситуации.
  — И, — быстро добавил Пол, — чтобы убедиться, что никто не выследит меня, если я ничего не выясню, верно?
  Колебание сенатора, за которым последовал взгляд на Гордона, говорило о том, что у него есть деньги.
  Пол продолжил. «На кого я должен работать? У всех газет там будут стрингеры. Они бы знали, что я не репортер».
  «Мы подумали об этом. Вы будете писать внештатные истории и попытаешься продать их какой-нибудь спортивной газете, когда вернешься.
  Павел спросил: «Кто там твой человек?»
  Гордон сказал: «Пока имен нет».
  «Мне не нужно имя. Вы доверяете ему? И почему?"
  Сенатор сказал: «Он живет там уже несколько лет и предоставляет нам качественную информацию. Он служил под моим началом на войне. Я знаю его лично».
  — Что там у него за прикрытием?
  «Бизнесмен, посредник и тому подобное. Работает на себя».
  Гордон продолжил. «Он доставит тебе оружие и все, что тебе нужно знать о твоей цели».
  «У меня нет настоящего паспорта. Я имею в виду от своего имени.
  — Мы знаем, Пол. Мы достанем тебе один.
  — Могу ли я вернуть свое оружие?
  «Нет», — сказал Гордон, и на этом все закончилось. «Итак, это наш общий план, друг мой. И я должен вам сказать, не думаете ли вы сесть на товар и затаиться в каком-нибудь Гувервилле на западе? . . ».
  Пол, черт возьми, был таким. Но он нахмурился и покачал головой.
  — Что ж, эти прекрасные молодые люди будут прилипать к вам, как блюдечки, пока корабль не пристанет в Гамбурге. И если у вас возникнет такое же желание ускользнуть из Берлина, наш контакт будет следить за вами. Если вы исчезнете, он позвонит нам, и мы позвоним нацистам, чтобы сообщить им, что сбежавший американский убийца находится на свободе в Берлине. И мы дадим им ваше имя и фотографию. Гордон выдержал его взгляд. — Если ты думаешь, что нам удалось тебя выследить, Пол, то ты не видел ничего похожего на нацистов. И судами и исполнительными листами, насколько мы слышим, они не заморачиваются. Теперь мы прояснили это?
   «Как колокольчик».
  "Хороший." Командир взглянул на Эйвери. «А теперь расскажи ему, что произойдет после того, как он закончит работу».
  Лейтенант сказал: «В Голландии нас будет ждать самолет и экипаж. Под Берлином есть старый аэродром. После того, как ты закончишь, мы вылетим тебя оттуда».
  — Вывезти меня? – заинтригованно спросил Пол. Полет завораживал его. Когда ему было девять лет, он сломал руку (первый раз из большего числа, чем он хотел сосчитать), когда построил планер и спрыгнул с крыши типографии своего отца, приземлившись на грязную брусчатку двумя этажами ниже.
  «Правильно, Пол», сказал Гордон.
  Эйвери предложил: «Тебе нравятся самолеты, не так ли? У тебя в квартире полно журналов о самолетах. Книги тоже. И фотографии самолетов. Некоторые модели тоже. Ты делаешь их сам?
  Пол почувствовал себя неловко. Его разозлило то, что они нашли его игрушки.
  — Ты пилот? — спросил сенатор.
  «Никогда раньше даже не летал в самолете». Затем он покачал головой. "Я не знаю." Все это было абсолютно безумно. Тишина наполнила комнату.
  Его сломал мужчина в мятом белом костюме. «Я тоже был полковником на войне. Прямо как Рейнхард Эрнст. И я был в Аргоннском лесу. Прямо как ты. »
  Пол кивнул.
  — Ты знаешь сумму?
  "Которого?"
  «Сколько мы потеряли?»
  Пол вспомнил море тел американцев, французов и немцев. Раненые были в некотором смысле более ужасными. Они плакали, причитали, стонали и звали для своих матерей и отцов, и ты никогда не забудешь этот звук. Всегда.
  Пожилой человек сказал благоговейным голосом: «АЭФ потеряли более двадцати пяти тысяч человек. Почти сотня раненых. Половина ребят под моим командованием погибла. За месяц мы продвинулись против врага на семь миль. Каждый день своей жизни я думал об этих цифрах. Половина моих солдат, семь миль. И Маас-Аргоннская победа была нашей самой впечатляющей победой в войне. . . . Я не хочу, чтобы это повторилось».
  Пол посмотрел на него. "Кто ты?" — спросил он снова.
  Сенатор пошевелился и начал говорить, но другой мужчина ответил: «Я Сайрус Клейборн».
  Да, вот и все. Брат . . . Старик был главой компании «Континентал телефон энд телеграф» — настоящим честным миллионером, даже сейчас, в тени Великой депрессии.
  Мужчина продолжил. «Папа Уорбакс, как я и говорил. Я банкир. Для, скажем, подобных проектов обычно лучше, чтобы деньги не вылезали из государственных корыт. Я слишком стар, чтобы сражаться за свою страну. Но я делаю то, что могу. Это удовлетворит твой зуд, мальчик?
  «Да, так и есть».
  "Хороший." Клейборн оглядел его. «Ну, у меня есть еще кое-что сказать. Деньги, о которых они говорили раньше? Количество?"
  Пол кивнул.
  «Удвойте это».
  Пол почувствовал, как его кожа потрескалась. Десять тысяч долларов? Он не мог себе этого представить.
  Голова Гордона медленно повернулась к сенатору. Пол понял, что это не входило в сценарий.
  «Вы дадите мне наличные? Это не чек.
  По какой-то причине сенатор и Клейборн сильно посмеялись над этим. «Конечно, как хотите», — сказал промышленник.
  Сенатор подтянул к себе телефон и постучал по его наконечнику. — Итак, что это будет, сынок? Мы позвоним Дьюи или нет?
  Тишину нарушил скрип спички, когда Гордон закурил сигарету. «Подумай об этом, Пол. Мы даем вам шанс стереть прошлое. Начни все сначала. Какой человек с пуговицами пойдет на такую сделку?
   II
  ГОРОД ШЕПТОВ​​​​
  
  ПЯТНИЦА , 24 ИЮЛЯ 1936 ГОДА.
   В третьей главе
  Наконец-то этот человек смог сделать то, ради чего пришел сюда.
  Было шесть утра, и корабль, в едком коридоре третьего класса которого он сейчас стоял, « Манхэттен», направился к гавани Гамбурга, через десять дней после отплытия из Нью-Йорка.
  Судно было, по сути, флагманом United States Lines — первым во флоте компании, построенным исключительно для пассажиров. Он был огромным — более двух футбольных полей в длину, — но в этом путешествии было особенно многолюдно. Типичные трансатлантические переходы показали, что корабль перевозил около шестисот пассажиров и команду из пятисот человек. Однако во время этой поездки почти четыреста олимпийских спортсменов, менеджеров и тренеров, а также еще 850 пассажиров, в основном семьи, друзья, представители прессы и члены АОК, заполнили помещения трех классов.
  Количество пассажиров и необычные требования спортсменов и репортеров на борту « Манхэттена» сделали жизнь прилежной и вежливой команды беспокойной, но особенно этого круглого лысого человека по имени Альберт Хайнслер. Конечно, его работа носильщиком подразумевала долгие и напряженные часы. Но самая трудная часть его дня была связана с его истинной ролью на борту корабля, о которой ни одна душа здесь ничего не знала. Хайнслер называл себя «А-человеком», как это называли нацисты. Служба разведки сослалась на своих доверенных лиц в Германии — своих агентов.
  На самом деле этот тридцатичетырехлетний холостяк-затворник был всего лишь членом Немецко-американского Бунда, группы разношерстных прогитлеровских американцев, слабо связанных с Христианским фронтом в их борьбе против евреев, коммунистов и негров. Хайнслер не ненавидел Америку, но он никогда не мог забыть ужасные дни, когда он был подростком, когда его семья была доведена до нищеты во время войны из-за антинемецких предрассудков; над ним постоянно насмехались: «Хейни, Хейни, Хейни-гунн» — и бесчисленное количество раз избивали на школьных дворах и в переулках.
  Нет, он не ненавидел свою страну. Но он всем сердцем любил нацистскую Германию и восхищался мессией Адольфом Гитлером. Ради этого человека он принес бы любую жертву — тюрьму или даже смерть, если бы это было необходимо.
  Хайнслер едва поверил своему счастью, когда командир штурмовика в штаб-квартире насыпи в Нью-Джерси заметил, что в прошлом верный товарищ работал бухгалтером на борту некоторых пассажирских лайнеров, и организовал ему работу на Манхэттене . Комендант в коричневой форме встретил его на променаде в Атлантик-Сити и объяснил, что, хотя нацисты великодушно приветствовали людей со всего мира, они были обеспокоены нарушениями безопасности, которые мог допустить наплыв спортсменов и посетителей. В обязанности Хайнслера входило быть тайным представителем нацистов на этом корабле. Однако он не будет заниматься своей прежней работой — ведением бухгалтерских книг. Было важно, чтобы он мог свободно бродить по кораблю без подозрений; он будет носильщиком.
  Да ведь это было волнение всей его жизни! Он немедленно уволился с работы, работая в подсобке дипломированного бухгалтера на Нижнем Бродвее. Следующие несколько лет он провел дней, пока корабль не отплыл, будучи, как обычно, одержимым, готовясь к своей миссии, работая всю ночь над изучением схем корабля, практикуясь в роли носильщика, освежая свой немецкий и изучая вариант азбуки Морзе, называемый континентальным кодом, который использовался при телеграфировании сообщений в Европу и внутри нее.
  Когда корабль покинул порт, он держался особняком, наблюдал и слушал и был идеальным человеком. Но когда «Манхэттен» находился в море, он не мог связаться с Германией; сигнал его портативного радио был слишком слабым. Само судно, конечно, имело мощную радиограммную систему, а также коротковолновую и длинноволновую радиосвязь, но он вряд ли мог передать свое сообщение такими способами; будет задействован радист экипажа, и было жизненно важно, чтобы никто не услышал и не увидел, что он скажет.
  Хайнслер теперь взглянул в иллюминатор на серую полосу Германии. Да, он считал, что находится достаточно близко к берегу, чтобы передать информацию. Он вошел в свою крохотную каюту и достал из-под койки беспроводной телеграф Аллоккио Баккини. Затем он направился к лестнице, ведущей на самую верхнюю палубу, где, как он надеялся, слабый сигнал достигнет берега.
  Идя по узкому коридору, он еще раз мысленно просмотрел свое сообщение. Об одном он сожалел: хотя он и хотел указать свое имя и принадлежность, он не смог этого сделать. Несмотря на то, что Гитлер в частном порядке восхищался тем, что делал Немецко-Американский Бунд, эта группа была настолько яростно (и громко) антисемитской, что фюрер был вынужден публично отречься от нее. Слова Хайнслера были бы проигнорированы, если бы он упомянул какую-либо американскую группу.
  И это конкретное сообщение, безусловно, нельзя было игнорировать.
   От имени оберштурмфюрера СС из Гамбурга: я убежденный национал-социалист. Слышал, что человек, связанный с Россией, намерен в ближайшие несколько дней нанести ущерб высокопоставленным лицам в Берлине. Пока еще не узнал его личность, но продолжу разбираться в этом вопросе и надеюсь прислать эту информацию в ближайшее время.
  • • •
  Он был жив, когда спарринговал.
  Такого ощущения не было. Танцуете в удобных кожаных туфлях, мышцы теплые, кожа прохладная от пота и горячая от крови, тело в постоянном движении гудит от динамо-машины. Боль тоже. Пауль Шуман считал, что на боли можно многому научиться. В конце концов, в этом и был весь смысл.
  Но больше всего ему нравились спарринги, потому что, как и в самом боксе, успех или неудача зависели исключительно от его собственных широких и слегка покрытых шрамами плеч, а также от его ловких ног, сильных рук и ума. В боксе против другого парня только ты, а не товарищи по команде. Если тебя побьют, это потому, что он лучше тебя. Легко и просто. И эта заслуга будет твоей, если ты выиграешь — потому что ты прыгал на скакалке, ты отказался от выпивки и сигарет, ты часами, часами и часами думал о том, как попасть под его охрану, о том, в чем заключаются его слабости. Удача улыбнулась Эббетс Филд и стадиону Янки. Но на боксерском ринге не везет.
  Теперь он танцевал над рингом, установленным на главной палубе «Манхэттена» ; весь корабль был превращен в плавучий тренажерный зал для тренировок. Один из олимпийских боксеров вчера вечером видел, как он тренируется на боксерской груше, и спросил, не хочет ли он провести спарринг сегодня утром, прежде чем корабль пришвартуется. Пол сразу согласился.
  Теперь он увернулся от нескольких ударов левой и нанес удар своим фирменным правым, вызвав удивлённое моргание противника. Затем Пол получил сильный удар в живот, прежде чем снова насторожиться. Поначалу он был немного напряжен — он давно не был на ринге — но с ним на борту был умный молодой спортивный врач, парень по имени Джоэл Козлоу, который осмотрел его и сказал, что он может пойти головой. - лицом к лицу с боксером вдвое моложе его. «Хотя я бы ограничился двумя или тремя раундами», — добавил доктор с улыбкой. «Эти молодые люди сильны. Они просто потрясающие.
  Это было несомненно правдой. Но Пол не возражал. Фактически, чем тяжелее тренировка, тем лучше, потому что — как и бой с тенью и прыжки на скакалке, которые он выполнял каждый день на борту, — эта тренировка помогала ему оставаться в форме для того, что ждало впереди в Берлине.
  Пол спарринговал два или три раза в неделю. Он пользовался некоторым спросом в качестве спарринг-партнера, хотя ему был сорок один год, потому что он был ходячим учебником по боксерской технике. Он спарринговал где угодно: в спортзалах Бруклина, на открытых рингах Кони-Айленда, даже на серьезных площадках. Дэймон Раньон был одним из основателей Спортивного клуба «Двадцатый век» — вместе с легендарным промоутером Майком Джейкобсом и несколькими другими журналистами — и он пригласил Пола на сам Нью-Йоркский ипподром для тренировок. Пару раз он действительно сражался лицом к лицу с некоторыми великими людьми. Он также спарринговал в своем спортзале, в маленьком здании недалеко от доков Вест-Сайда. Да, Эйвери, это не так уж и шикарно, но это темное, заплесневелое место было для Пола убежищем, а Извини Уильямс, живший в задней комнате, всегда содержал это место в порядке и имел под рукой лед, полотенца и пиво. .
  Парень сделал ложный выпад, но Пол сразу понял, откуда был нанесен удар, и заблокировал его, а затем нанес сильный удар в грудь. Однако он пропустил следующий квартал и почувствовал, как кожа крепко прижала его к челюсти. Он танцевал вне досягаемости мужчины, прежде чем связался с последователем, и они снова сделали круг.
  Пока они двигались по полотну, Пол заметил, что мальчик силен и быстр, но не может оторваться от противника. Его охватила жажда победы. Ну, конечно, нужно было желание, но важнее было спокойно наблюдать за тем, как движется другой парень, ища подсказки относительно того, что он собирается делать дальше. Эта отстраненность была абсолютно необходима для того, чтобы стать великим боксером.
  И для пуговичного человека это тоже было жизненно важно.
  Он называл это прикосновением ко льду.
  Несколько лет назад, сидя на заводе по производству джина Ханрахана на Сорок восьмой улице, Пол ухаживал за болезненным фингером, любезно предоставленным Биво Уэйном, который не мог ударить в живот, чтобы спасти свою душу, но, Господи выше, мог открыть брови. Пока Пол прижимал к лицу кусок дешевого бифштекса, в дверь вошел огромный негр, осуществляя ежедневную доставку льда. Большинство ледников использовали щипцы и несли блоки на спине. Но этот парень нес его в руках. Даже перчаток нет. Пол смотрел, как он прошел за стойку и положил блок в корыто.
  «Эй», — спросил его Пол. — Ты откалываешь мне что-нибудь из этого?
  Мужчина посмотрел на фиолетовое пятно вокруг глаза Пола и засмеялся. Он вытащил из кобуры ледоруб и отколол кусок, Пол завернул его в салфетку и поднес к лицу. Он передал курьеру десять центов, и тот сказал: «Спасибо за это».
  — Позвольте мне спросить, — сказал Пол. «Как получилось, что ты можешь нести этот лед? Разве это не больно?
  «Ой, посмотри сюда». Он поднял свои большие руки. Ладони превратились в рубцы, гладкие и бледные, как пергамент. бумага, которую отец Пола использовал, печатая необычные приглашения.
  Негр объяснил: «Лед тоже может обжечь тебя, как и огонь. Как будто оставляю шрам. Я так долго прикасался к льду, что у меня ничего не осталось.
  Прикосновение ко льду. . .
  Эта фраза запомнилась Полу. Он понял, что именно это и произошло, когда он был на работе. Он считал, что внутри каждого из нас есть лед. Мы можем выбрать, схватить его или нет.
  Теперь, в этом невероятном спортзале, за тысячи миль от дома, Пол чувствовал то же оцепенение, растворяясь в хореографии спарринга. Кожа встречалась с кожей, кожа встречалась с кожей, и даже в прохладном утреннем воздухе на море эти двое мужчин сильно потели, кружась, выискивая слабости и ощущая сильные стороны. Иногда подключается, иногда нет. Но всегда бдительный.
  На боксерском ринге не везет. . . .
  • • •
  Альберт Хайнслер уселся возле дымовой трубы на одной из высоких палуб Манхэттена и подключил батарею к радиоприемнику. Он достал крошечный черно-коричневый телеграфный ключ и прикрепил его к верхней части устройства.
  Его немного беспокоило использование итальянского передатчика – он думал, что Муссолини относился к фюреру неуважительно – но это были всего лишь сантименты; он знал, что Allocchio Bacchini — один из лучших портативных передатчиков в мире.
  Когда лампы нагрелись, он попробовал нажать клавишу: точка-тире, точка-тире. Его компульсивный характер заставлял его тренироваться часами напролет. Он засек время перед отплытием корабля; он мог отправить сообщение такой длины менее чем за две минуты.
  Глядя на приближающийся берег, Хайнслер глубоко вздохнул. Это мне было приятно находиться здесь, на верхней палубе. Хотя его и не приговорили к каюте, где его рвало и стонало, как сотни пассажиров и даже некоторые члены экипажа, он ненавидел клаустрофобию пребывания внизу. Его прошлая карьера корабельного бухгалтера имела более высокий статус, чем работа носильщиком, и у него была каюта побольше на верхней палубе. Но это неважно — честь помочь своей суррогатной стране перевесила любой дискомфорт.
  Наконец на лицевой панели радиоблока загорелся свет. Он наклонился вперед, отрегулировал два циферблата и положил палец на крошечную бакелитовую клавишу. Он начал передавать сообщение, которое перевел на немецкий язык, набирая клавиатуру.
  Точка, точка, тире, точка. . . точка точка тире. . . точка тире точка. . . тире тире тире. . . тире, точка, точка, точка. . . точка. . . точка тире точка. . .
  Фюр Обер —
  Дальше этого он не продвинулся.
  Хайнслер ахнул, когда чья-то рука схватила его за воротник сзади и потянула назад. Потеряв равновесие, он вскрикнул и упал на гладкую дубовую палубу.
  — Нет, нет, не делай мне больно! Он начал подниматься на ноги, но крупный мужчина с мрачным лицом, одетый в боксерскую форму, отдернул огромный кулак и покачал головой.
  «Не двигайся».
  Хайнслер опустился обратно на палубу, дрожа.
  Хейни, Хейни, Хейни Гунн. . .
  Боксер потянулся вперед и оторвал провода аккумулятора от блока. — Внизу, — сказал он, взяв передатчик. "Сейчас." И он дернул А-человека на ноги.
  • • •
  "Че почем? Чем занимаешься?"
  — Идите к черту, — сказал лысеющий мужчина, хотя и дрожащим голосом, который противоречил его словам.
   Они были в каюте Пола. Передатчик, аккумулятор и содержимое карманов мужчины были разбросаны по узкой койке. Пол повторил свой вопрос, добавив на этот раз зловещее рычание. "Скажи мне-"
  Стук в дверь каюты. Пол шагнул вперед, сжал кулак и открыл дверь. Винс Маниелли вошел внутрь.
  "Я получил Ваше сообщение. Что, черт возьми?.. Он замолчал, глядя на своего пленника.
  Пол протянул ему бумажник. «Альберт Хайнслер, Немецко-американский союз».
  «О, Господи. . . Не насыпь.
  «У него это было». Кивок в сторону беспроводного телеграфа.
  «Он шпионил за нами? »
  "Я не знаю. Но он как раз собирался что-то передать.
  — Как ты ему дал чаевые?
  «Назовем это догадкой».
  Пол не сказал Маньелли, что, хотя он и доверяет Гордону и его ребятам до определенной степени, он не знает, насколько неосторожными они могут быть в такого рода играх; они могли оставить после себя шлейф улик шириной в милю — заметки о корабле, неосторожные слова о Мэлоуне или другом инциденте, даже упоминания о самом Поле. Он не думал, что нацисты представляют большую опасность; его больше беспокоило, что до некоторых из его старых врагов в Бруклине или Джерси может дойти слух о том, что он находится на корабле, и он хотел быть к этому готовым. Поэтому сразу после того, как они покинули порт, он залез в собственный карман и сунул старшему помощнику записку с просьбой разузнать обо всех членах экипажа, которые были чужими для обычного экипажа, держались при себе и задавали необычные вопросы. вопросы. А также любые пассажиры, которые показались подозрительными.
  За сто долларов можно купить чертовски много детективной работы. но на протяжении всего путешествия помощник капитана ничего не слышал — до сегодняшнего утра, когда он прервал спарринг Пола с олимпийцем, чтобы сообщить ему, что некоторые члены команды говорили об этом носильщике, Хайнслере. Он всегда скрывался, никогда не проводил время с другими членами экипажа и, что самое странное, мог начать нести чушь о нацистах и Гитлере, как только у него возникнет необходимость.
  Встревоженный Пол выследил Хайнслера и нашел его на верхней палубе, сгорбившегося над рацией.
  — Он что-нибудь прислал? — спросил Маниелли.
  «Не сегодня утром. Я поднялся за ним по лестнице и увидел, как он включает радио. У него не было времени отправить больше нескольких писем. Но он мог вести передачу всю неделю.
  Маниелли взглянул на радио. «Наверное, не с этим. Дальность действия составляет всего несколько миль. . . . Что он знает?»
  — Спроси его, — сказал Пол.
  — Итак, чувак, какова твоя игра?
  Лысый мужчина молчал.
  Пол наклонился вперед. "Проливать."
  Хайнслер жутко улыбнулся. Он повернулся к Маньелли. «Я слышал, как ты говорил. Я знаю, что ты задумал. Но они остановят тебя.
  «Кто тебя подтолкнул к этому? Дамба?"
  Хайнслер усмехнулся. «Никто меня ни к чему не подталкивал». Он больше не съеживался. Он сказал с затаившей дыхание преданностью: «Я верен Новой Германии. Я люблю фюрера и сделаю все для него и партии. А такие люди, как ты…
  — О, неужели, — пробормотал Маниелли. — Что значит, ты нас услышал?
  Хайнслер не ответил. Он самодовольно улыбнулся и выглянул в иллюминатор.
  Пол сказал: «Он слышал тебя и Эйвери? Что ты сказал?"
  Лейтенант посмотрел в пол. "Я не знаю. Мы обсудили план пару раз. Просто обговариваем это. Я точно не помню».
  — Брат, а не в твоей каюте? Пол отрезал. «Тебе следовало подняться на палубу и увидеть, есть ли кто-нибудь поблизости».
  «Я не думал, что кто-нибудь будет слушать», — сказал лейтенант, защищаясь.
  След улик шириной в милю. . .
  — Что ты собираешься с ним делать?
  — Я поговорю с Эйвери. На борту бриг. Думаю, мы оставим его там, пока что-нибудь не придумаем.
  «Можем ли мы доставить его в консульство в Гамбурге?»
  "Может быть. Я не знаю. Но . . ». Он замолчал, нахмурившись. "Что за запах?"
  Пол тоже нахмурился. Внезапно каюту наполнил горько-сладкий аромат.
  "Нет!"
  Хайнслер откинулся на подушку, глаза закатились, в уголках рта забилась белая пена. Его тело ужасно тряслось в конвульсиях.
  Запах был миндальный.
  — Цианид, — прошептал Маниелли. Он подбежал к иллюминатору и широко открыл его.
  Пол взял наволочку и тщательно вытер рот мужчины, выуживая капсулу. Но он вытащил лишь несколько осколков стекла. Оно полностью развалилось. Он был мертв к тому времени, когда Пол вернулся из раковины со стаканом воды, чтобы смыть яд изо рта.
  «Он покончил с собой», — маниакально прошептал Маниелли, глядя широко раскрытыми глазами. "Только . . . Прямо там. Он убил себя."
  Павел с гневом подумал: «И есть шанс узнать что-нибудь еще».
  Лейтенант, потрясенный, уставился на тело. «Да, это варенье. О брат . . ».
  — Иди, скажи Эйвери.
  Но Маньелли казался парализованным.
  Пол крепко взял его за руку. «Винс. . . скажи Эйвери. Ты меня слушаешь?
  "Что? . . . Да, конечно. Энди. Я ему передам. Ага." Лейтенант вышел наружу.
  Несколько гантелей из спортзала, привязанных к поясу, были бы достаточно тяжелыми, чтобы утопить тело в океане, но иллюминатор здесь был всего восемь дюймов в поперечнике. А коридоры Манхэттена теперь были заполнены пассажирами, готовящимися к высадке; не было никакой возможности вывести его через внутреннюю часть корабля. Им придется подождать. Пол спрятал тело под одеяла и отвернул его голову, как будто Хайнслер спал, затем тщательно вымыл руки в крошечном тазике, чтобы убедиться, что все следы яда удалены.
  Десять минут спустя в дверь постучали, и Пол впустил Маньелли обратно.
  «Энди связывается с Гордоном. В Вашингтоне полночь, но он его выследит. Он не мог перестать смотреть на тело. Наконец лейтенант спросил Пола: «Вы собрались? Готов идти?"
  — Будет, когда я переоденусь. Он взглянул на свою спортивную рубашку и шорты.
  "Сделай это. Затем поднимитесь наверх. Энди сказал, что мы не хотим, чтобы все выглядело плохо, когда ты исчезаешь, и этот парень тоже, тогда его руководитель не сможет его найти. Встретимся на главной палубе по левому борту через полчаса.
  Бросив последний взгляд на тело Хайнслера, Пол взял чемодан и набор для бритья и направился в душевую.
  После умывания и бритья он надел белую рубашку и серые фланелевые брюки, отказавшись от коричневого «стетсона» с короткими полями; три или четыре сухопутных судна уже потеряли за борт свои соломенные канотье или трилби. Десять минут спустя он прогуливался по массивным дубовым палубам в бледном свете раннего утра. Пол остановился, оперся на поручень и закурил «Честерфилд».
  Он думал о человеке, который только что покончил с собой. Он никогда этого не понимал, самоубийство. По мнению Пола, взгляд мужчины дал подсказку. Блеск этого фанатика. Хайнслер напомнил ему кое-что, что он недавно прочитал, и через мгновение он вспомнил: люди, которых заманил проповедник-возрожденец из Элмера Гантри, популярной книги Синклера Льюиса.
  Я люблю фюрера и сделаю все для него и партии. . . .
  Конечно, это безумие, что человек просто так покончил с собой. Но еще больше тревожило то, что оно рассказало Полу о серой полосе земли, на которую он сейчас смотрел. У скольких людей была такая же смертельная страсть? Такие люди, как Датч Шульц и Сигел, были опасны, но их можно было понять. Что сделал этот человек, этот взгляд в его глазах, затаившая дыхание преданность… . . ну, они были сумасшедшими, совершенно не в себе. Пол никогда не сталкивался ни с кем подобным.
  Его мысли были прерваны, когда он посмотрел по сторонам и заметил идущего к нему хорошо сложенного молодого негра. На нем была тонкая синяя куртка олимпийской сборной и шорты, обнажающие мощные ноги.
   Они кивнули в знак приветствия.
  — Простите, сэр, — тихо сказал мужчина. — Как твои дела?
  «Хорошо», — ответил Пол. "Сам?"
  «Люблю утренний воздух. Намного чище, чем в Кливленде или Нью-Йорке». Они посмотрели на воду. «Видел, как ты спарринговал раньше. Ты профессионал?
  «Такой старик, как я? Просто делай это ради упражнения».
  «Я Джесси».
  «О да, сэр, я знаю, кто вы », — сказал Пол. «Пуля Бакай из штата Огайо». Они пожали друг другу руки. Пол представился. Несмотря на шок от того, что произошло в его каюте, он не мог перестать улыбаться. «Я видел кинохронику встречи Западной конференции в прошлом году. Энн Арбор. Вы побили три мировых рекорда. И привязал еще один, да? Наверное, видел этот фильм раз десять. Но я готов поспорить, что ты устал слышать, как люди тебе это говорят.
  — Я ни капельки не возражаю против этого, нет, сэр, — сказал Джесси Оуэнс. «Просто я всегда удивляюсь, что люди так внимательно следят за тем, что я делаю. Просто бегаем и прыгаем. Я мало что видел в поездке, Пол.
  — Я был поблизости, — уклончиво сказал Пол. Ему было интересно, знает ли Оуэнс что-нибудь о том, что случилось с Хайнслером. Слышал ли он их? Или видел, как Пол схватил человека на верхней палубе за дымовую трубу? Но он решил, что в этом случае спортсмен был бы более обеспокоен. Похоже, он имел в виду что-то другое. Пол кивнул в сторону палубы позади них. «Это чертов самый большой спортзал, который я когда-либо видел. Вам нравится это?"
  «Я рад возможности тренироваться, но трасса не должна двигаться. И это определенно не должно раскачиваться вверх и вниз, как мы делали несколько дней назад. Дайте мне грязь или пепел в любой день».
   Павел сказал: «Итак. Это наш боксер, против которого я выступал».
  "Это верно. Хороший парень. Я с ним немного поговорил.
  «Он хорош», — сказал Пол без особого энтузиазма.
  — Кажется, — сказал бегун. Было ясно, что он тоже знал, что бокс не является сильной стороной американской команды, но Оуэнс не был склонен критиковать коллегу-спортсмена. Пол слышал, что негр был одним из самых добродушных американцев; Вчера вечером он занял второе место в соревновании самых популярных спортсменов на борту после Гленна Каннингема.
  «Я бы предложил тебе сигарету. . ».
  Оуэнс рассмеялся. "Не для меня."
  «Я практически отказался от прикладывания и ударов из своей фляги. Вы, ребята, чертовски здоровы.
  Еще один смех. Затем на мгновение воцарилась тишина, пока солидный негр смотрел на море. «Скажи, Пол. У меня есть вопрос. Вы здесь официально?
  "Официально?"
  — Я имею в виду комитет? Может быть, как охранник?
  "Мне? Почему ты это сказал?"
  «Ты был похож на солдата или что-то в этом роде. И потом, как ты сражался. Ты знал, что делаешь».
  «Я был на войне. Вероятно, это то, что вы заметили.
  "Может быть." Затем Оуэнс добавил: «Конечно, это было двадцать лет назад. И те два парня, с которыми я видел, как ты разговаривал. Они темно-синие. Мы слышали, как они разговаривали с одним из членов экипажа.
  Брат, еще один след улик.
  «Эти два парня? Просто столкнулся с ними на борту. Я бездельничаю с вами, ребята. . . . Делаю репортажи о спорте, боксе в Берлине, Играх. Я писатель».
  "Да, конечно." Оуэнс медленно кивнул. Он, казалось, поспорить на мгновение. «Ну, если вы репортер, вы все равно можете знать кое-что о том, о чем я собирался вас спросить. Просто интересно, слышали ли вы что-нибудь об этих двух парнях? Он кивнул нескольким мужчинам на палубе неподалеку, бегущим в тандеме и передавая эстафетную палочку. Они были молниеносны.
  «Кто они?» – спросил Пол.
  «Сэм Столлер и Марти Гликман. Они хорошие бегуны, одни из лучших, что у нас есть. Но я слышал слух, что они могут не баллотироваться. Интересно, знаете ли вы что-нибудь об этом?
  «Нет, ничего. Вы имеете в виду какие-то проблемы с квалификацией? Рана?"
  «Я имею в виду, потому что они евреи».
  Пол покачал головой. Он напомнил, что существовал спор о том, что Гитлер не любит евреев. Были некоторые протесты и разговоры о переносе Олимпийских игр. Некоторые даже хотели, чтобы сборная США бойкотировала Игры. Дэймон Раньон был в ярости по поводу даже участия страны. Но почему американский комитет отстранил некоторых спортсменов только потому, что они евреи? «Это была бы неудачная сделка. В долгосрочной перспективе это не кажется правильным.
  "Нет, сэр. В любом случае, я просто подумал, может быть, ты что-то слышал.
  «Извини, не могу тебе помочь, друг», — сказал Пол.
  К ним присоединился еще один негр. Ральф Меткалф представился. Пол тоже знал о нем. Он выиграл медали на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе в 32-м году.
  Оуэнс заметил, что Винс Маниелли смотрит на них с верхней палубы. Лейтенант кивнул и направился к лестнице.
  «А вот и твой приятель. С которым вы только что встретились на борту. На лице Оуэнса появилась хитрая ухмылка, он не был до конца убежден. что Пол был на уровне. Глаза негра смотрели вперед, на растущую полосу земли. "Представь это. Мы почти в Германии. Никогда не думал, что буду путешествовать вот так. Жизнь может быть удивительной вещью, тебе не кажется?»
  «Может», — согласился Пол.
  Бегуны попрощались и побежали.
  – Это был Оуэнс? — спросил Маниелли, подходя и прислоняясь к перилам. Он повернулся спиной к ветру и скрутил сигарету.
  "Ага." Пол вытащил из рюкзака «Честерфилд», зажег его, сложив ладони, и протянул спички лейтенанту. Он тоже загорелся. "Хороший человек."
  «Хотя это слишком резко», — подумал Пол.
  «Черт, этот человек может бежать. Что он сказал?
  «Мы просто болтали». Шепотом: «Как дела у нашего друга внизу?»
  — Эйвери с этим разбирается, — двусмысленно сказал Маниелли. «Он в радиорубке. Будь здесь через минуту. Над головой, низко пролетел самолет. Несколько минут они наблюдали за этим молча.
  Парень, казалось, все еще был потрясен самоубийством. Однако не так, как Павел: потому что смерть рассказала ему что-то тревожное о людях, с которыми он столкнулся. Нет, моряк был расстроен, потому что только что видел смерть вблизи — и впервые это было довольно ясно. Пол знал, что есть два типа панков. Они оба громко говорили, оба бушевали, и у них обоих были сильные руки и большие кулаки. Но один вид ухватится за шанс схватить кулак и взять его, коснувшись льда, а другой нет. Это была вторая категория, к которой относился Винс Маньелли. На самом деле он был просто хорошим мальчиком из района. Он любил выбрасывать слова вроде «кнопочный человек» и «отвали», чтобы показать, что он знает, что они означают, но он был так же далек от мира Пола, как и Мэрион — Мэрион, хорошая девочка, которая флиртовала с плохими.
  Но, как однажды сказал ему босс мафии Лаки Лучано: «Флирт — это не херня».
  Маньелли, казалось, ждал, что Пол прокомментирует мертвеца Хайнслера. Что-то о парне, заслуживающем смерти. Или что он сошел с ума. Людям всегда хотелось услышать это о ком-то, кто умер. Что это была их собственная вина, или они это заслужили, или это было неизбежно. Но смерть никогда не бывает симметричной и аккуратной, и человеку с пуговицами нечего было сказать. Пространство между ними заполнилось густой тишиной, и мгновение спустя к ним присоединился Эндрю Эйвери. В руках у него была папка с бумагами и старый потертый кожаный портфель. Он осмотрелся. В пределах слышимости никого не было. «Подними стул».
  Пол нашел тяжелый деревянный белый шезлонг и отнес его матросам. Ему не нужно было нести его одной рукой, было бы легче двумя, но ему нравилось видеть, как Маньелли моргает, когда он поднимает мебель и переворачивает ее, не ворча. Пол сел.
  — Вот провод, — прошептал лейтенант. «Командир не так уж беспокоится об этом парне Хайнслере. Allocchio Bacchini — это небольшой беспроводной прибор; он создан для полевых работ и самолетов, на короткие дистанции. И даже если бы он получил сообщение, Берлин, вероятно, не обратил бы на него особого внимания. Бунд для них позор. Но Гордон сказал, что решать тебе. Если ты хочешь уйти, ничего страшного».
  «Но никакой карты на выход из тюрьмы», — сказал Пол.
  «Нет карты», — сказал Эйвери.
  «Эта сделка становится все слаще и слаще». Человек с пуговицами кисло рассмеялся.
   — Ты еще дома?
  «Я в деле, да». Кивок в сторону палубы внизу. — Что будет с телом?
  «После того, как все высадятся, на борт поднимутся морские пехотинцы из консульства Гамбурга и разберутся». Затем Эйвери наклонился вперед и сказал тихим голосом: «Хорошо, вот что произойдет с твоей миссией, Пол. После того, как мы пришвартуемся, выйдите, а мы с Винсом разберемся с ситуацией с Хайнслером. Затем мы едем в Амстердам. Ты остаешься с командой. В Гамбурге состоится короткая церемония, а затем все сядут на поезд до Берлина. Сегодня вечером у спортсменов будет еще одна церемония, но вы пойдете прямо в Олимпийскую деревню и остаетесь вне поля зрения. Завтра утром сядьте на автобус до Тиргартена — это Центральный парк Берлина. Он передал портфель Полу. «Возьми это с собой».
  "Что это такое?"
  «Это часть твоего прикрытия. Нажмите пропуск. Бумага, карандаши. Много информации об Играх и городе. Путеводитель по Олимпийской деревне. Статьи, вырезки, спортивная статистика. Такие вещи есть у писателя. Вам не нужно смотреть на это сейчас».
  Но Пол открыл футляр и несколько минут внимательно осматривал его содержимое. Пропуск, как заверил его Эйвери, был подлинным, и в других материалах он не заметил ничего подозрительного.
  — Ты никому не доверяешь, да? – спросил Маниелли.
  Подумав, что было бы весело еще раз ударить этого панка, Пол захлопнул портфель и посмотрел вверх. «А как насчет моего другого паспорта, российского?»
  «Наш человек даст это вам там. У него есть фальсификатор, знаток европейских документов. Теперь, завтра, убедитесь, что сумка у вас с собой. Это шоу он тебя узнает. Он развернул красочную карту Берлина и проложил маршрут. «Выходите отсюда и идите сюда. Сходите в кафе под названием Bierhaus».
  Эйвери посмотрел на Пола, который смотрел на карту. «Вы можете взять его с собой. Вам не обязательно это запоминать».
  Но Пол покачал головой. «Карты сообщают людям, где вы были или куда направляетесь. И взгляд на кого-то на улице привлечет к вам всеобщее внимание. Если вы заблудились, лучше просто спросить дорогу. Таким образом, только один человек узнает, что ты чужой, а не вся толпа».
  Эйвери приподнял бровь, и даже Маниелли не смог найти ничего, что могло бы его рассмешить по этому поводу.
  «Рядом с кафе есть переулок. Дрезденский переулок».
  — У него будет имя?
  «В Германии переулки имеют названия. Некоторые из них так и делают. Это ярлык. Неважно, куда. В полдень зайди туда и остановись, как будто ты заблудился. Наш человек подойдет к вам. Это тот парень, о котором тебе рассказывал сенатор. Реджинальд Морган. Реджи."
  «Опишите его».
  "Короткий. Усы. Темноватые волосы. Он будет говорить по-немецки. Он завяжет разговор. В какой-то момент вы спрашиваете: «На каком трамвае лучше всего добраться до Александерплац?» И он скажет: «Трамвай номер один тридцать восемь». Затем он сделает паузу, поправится и скажет: «Нет, лучше два пятьдесят четыре». Вы поймете, что это он, потому что это не настоящие номера трамвая».
  «Ты выглядишь так, будто это смешно», — добавил Маниелли.
  «Это прямо от Дэшила Хэммета. Континентальный соч. »
  «Это не игра».
  Нет, это не так, и он не считал пароли забавными. Но все эти интриги тревожили . И он знал почему: потому что это означало, что он полагался на других людей. Пауль Шуман ненавидел это делать.
  "Все в порядке. Александерплац. Трамваи один тридцать восемь, два пятьдесят четыре. Что, если он провалит историю о трамвае? Это не он?
  «Я подхожу к этому. Если что-то кажется подозрительным, не бейте его и не устраивайте сцен. Просто улыбнитесь и уходите как можно небрежнее и отправляйтесь по этому адресу».
  Эйвери дал ему листок бумаги с названием и номером улицы. Пол запомнил это и вернул бумагу. Лейтенант дал ему ключ, который он положил в карман. «К югу от Бранденбургских ворот есть старый дворец. Это должно было быть новое посольство США, но около пяти лет назад случился сильный пожар, и его до сих пор ремонтируют; дипломаты еще не переехали. Так что французы, немцы и британцы не утруждают себя шнырять по этому месту. Но у нас там есть пара комнат, которыми мы пользуемся время от времени. В кладовой рядом с кухней есть радио. Вы можете связаться с нами по рации в Амстердаме, и мы позвоним коммандеру Гордону. Он и сенатор решат, что делать дальше. Но если все будет хорошо, Морган о тебе позаботится. Проведите вас в пансион, найдите вам оружие и получите всю необходимую информацию в формате . . . человек, которого ты собираешься навестить.
  Мы, люди, говорим «отрыв». . .
  «И помни, — с удовольствием объявил Маньелли, — ты не появишься завтра на Дрезденском переулке и не ускользнешь от Моргана позже, он позвонит нам, и мы позаботимся о том, чтобы полиция обрушилась на тебя, как тонна кирпичей».
  Пол ничего не сказал и позволил мальчику хвастаться. Он мог сказать, что Маниелли был смущен своей реакцией на самоубийство Хайнслера, и ему нужно было дернуть за поводок. Но на самом деле не было никакой возможности, что Пол собирался сбежать. выключенный. Булл Гордон был прав; У пуговичного человека никогда не было второго шанса, как ему дали, и кучи денег, которая позволила бы ему извлечь из него максимальную пользу.
  Потом мужчины замолчали. Больше нечего было сказать. Влажный, резкий воздух вокруг них наполнялся звуками: ветер, шорох волн, баритоновый скрежет двигателей « Манхэттена » — смесь тонов, которые он находил странно утешающими, несмотря на самоубийство Хайнслера и трудную миссию, которая предстояла ему. Наконец матросы спустились вниз.
  Пауль встал, закурил еще одну сигарету и снова прислонился к перилам, пока огромный корабль плавно входил в гавань Гамбурга. Его мысли были полностью сосредоточены на полковнике Райнхарде Эрнсте, человеке, чья высшая значимость для Пауля Шумана не имела ничего общего с его потенциалом. угроза миру в Европе и множеству невинных жизней, но ее можно найти в том факте, что он был последним человеком, которого когда-либо убил пуговичный человек.
  • • •
  Через несколько часов после того, как «Манхэттен» пришвартовался и спортсмены и их сопровождающие высадились на берег, молодой член экипажа корабля вышел из немецкого паспортного контроля и начал бродить по улицам Гамбурга.
  У него не было много времени на берегу — будучи таким молодым, у него был отпуск всего на шесть часов, — но он провел всю свою жизнь на американской земле и был обязан и полон решимости насладиться своим первым визитом в чужую страну.
  Вымытый, розовощекий помощник кухонного помощника предположил, что в городе наверняка есть несколько шикарных музеев. Может быть, и какие-нибудь нормальные церкви. У него был с собой «Кодак», и он планировал попросить местных жителей сделать несколько его снимков перед ними для его мамы и папы. ( «Bitte, das Foto?» — репетировал он.) Не говоря уже о пивных и тавернах. . . и кто знал что еще он мог бы найти развлечение в экзотическом портовом городе?
  Но прежде чем он смог познакомиться с местной культурой, ему нужно было выполнить одно поручение. Он был обеспокоен тем, что эта рутинная работа отнимет его драгоценное время на берегу, но, как оказалось, он ошибался. Всего через несколько минут после выхода из таможенного зала он нашел именно то, что искал.
  Помощник подошел к мужчине средних лет в зеленой форме и черно-зеленой шляпе. Он попробовал свой немецкий. «Битте. . ».
  «Да, мой господин?»
  Прищурившись, помощник пробормотал: «Bitte, du bist ein Polizist, хм, или Солдат? »
  Офицер улыбнулся и сказал по-английски: «Да, да, я полицейский. И я был солдатом. Чем я могу вам помочь?»
  Кивнув на улицу, помощник по кухне сказал: «Я нашел это на земле». Он протянул мужчине белый конверт. «Разве это не слово «важно»?» Он указал на буквы на лицевой стороне: Bedeutend. «Я хотел убедиться, что его сдадут».
  Глядя на конверт, полицейский какое-то время не отвечал. Потом он сказал: «Да, да. «Важно». Другие слова, написанные на лицевой стороне, были « Для оберштурмфюрера СС, Гамбург». Помощник капитана понятия не имел, что это значит, но, похоже, это обеспокоило полицейского.
  «Где это упало?» — спросил полицейский.
  «Это было там, на тротуаре».
  "Хороший. Вам выражают благодарность». Офицер продолжал смотреть на запечатанный конверт. Он повертел его в руке. — Возможно, вы смотрели, кто это уронил?
  "Неа. Просто увидел это там и подумал, что буду добрым самаритянином».
  «Ах, да, самаритянин».
   «Ну, мне лучше уйти», — сказал американец. "Пока."
  — Данке, — рассеянно сказал полицейский.
  Направляясь обратно к одному из наиболее интригующих туристических объектов, мимо которых он проезжал, молодой человек задавался вопросом, что именно содержалось в конверте. И почему человек, которого он встретил на Манхэттене , носильщик Эл Хайнслер, попросил его вчера вечером доставить его местному полицейскому или солдату после того, как корабль пришвартовался. Парень был немного чокнутым, все согласились, в его каюте все было идеально прибрано и чисто, ничего лишнего, одежда все время была выглажена. То, как он держался особняком, как у него слезились глаза, когда он говорил о Германии.
  "Конечно что это?" — спросил помощник.
  «На борту находился пассажир, который казался немного подозрительным. Я сообщу о нем немцам. Я пытаюсь отправить беспроводное сообщение, но иногда оно не проходит. Я хочу убедиться, что власти это поймут».
  «Кто пассажир? Ой, погоди, я знаю — тот толстяк в клетчатом костюме, тот самый, который пьяный вырубился за капитанским столом.
  — Нет, это был кто-то другой.
  «Почему бы не пойти к фельдфебелю на борт?»
  «Это немецкое дело».
  "Ой. И ты не можешь его доставить?
  Хайнслер жутко сложил пухлые руки и покачал головой. «Я не знаю, насколько я буду занят. Я слышал, что у тебя был отпуск. Очень важно, чтобы немцы это поняли».
  — Ну, я думаю, конечно.
  Хайнслер добавил тихим голосом: «И еще кое-что: лучше сказать, что вы нашли письмо. В противном случае вас могут отвезти в участок и допросить. Это может занять несколько часов. Это может занять весь ваш отпуск на берег.
  Молодой помощник капитана почувствовал себя немного неловко из-за этой интриги.
  Хайнслер уловил это и быстро добавил: «Вот двадцатка».
  «Иисус, Мария и Иосиф», — подумал мужчина и сказал носильщику: «Ты только что купил себе специальную доставку».
  Теперь, отойдя от полицейского и направляясь обратно к набережной, он рассеянно задавался вопросом, что случилось с Хайнслером. Молодой человек не видел его со вчерашнего вечера. Но мысли о носителе быстро исчезли, когда помощник подошел к месту, которое он заметил, и которое показалось ему идеальным выбором для первого знакомства с немецкой культурой. Однако он был разочарован, обнаружив, что клуб «Розы Горячие Котята» (заманчивое название, удобно написанное по-английски) был навсегда закрыт, как и любой другой подобный аттракцион на набережной.
  Итак, вздохнул приятель, похоже, это все-таки будут церкви и музеи.
   Глава четвертая
  Он проснулся от звука рябчика, летящего в небо из кустов крыжовника прямо за окном спальни его дома в пригороде Шарлоттенбурга. Он проснулся от запаха магнолии.
  Он проснулся от прикосновения пресловутого берлинского ветра, который, по словам молодых людей и старых домохозяек, был наполнен щелочной пылью, пробуждающей земные желания.
  То ли из-за волшебного воздуха, то ли из-за того, что он был мужчиной определенного возраста, Рейнхард Эрнст представил себе свою привлекательную двадцативосьмилетнюю жену-брюнетку Гертруду. Он перевернулся к ней лицом. И он обнаружил, что смотрит на пустое углубление в их пуховой кровати. Он не мог не улыбнуться. Он вечно утомлялся по вечерам, после шестнадцатичасового рабочего дня, а она всегда вставала рано, потому что такова была ее природа. В последнее время они редко обменивались хотя бы парой слов в постели.
  Теперь он услышал снизу шум работы на кухне. Было семь утра. Эрнст спал чуть больше четырех часов.
  Эрнст потянулся, поднял поврежденную руку как можно выше, помассировал ее и почувствовал, как треугольный кусок металла застрял возле плеча. В шрапнели было что-то знакомое и, как ни странно, утешающее. Эрнст верил в необходимость принять прошлое и ценил все эмблемы прошлых лет, даже тех, которые чуть не лишили его конечности и жизни.
  Он поднялся с кровати и снял ночную рубашку. Поскольку Фрида уже должна была быть в доме, Эрнст надел бежевые спортивные штаны и, отказавшись от рубашки, вошел в кабинет рядом со спальней. У пятидесятишестилетнего полковника была круглая голова, покрытая стрижеными седыми волосами. Складки окружали его рот. Его маленький нос был римским, а глаза близко посажены, что делало его одновременно хищным и сообразительным. Эти особенности принесли ему прозвище «Цезарь» среди его людей на войне.
  Летом он и его внук Руди часто вместе тренировались по утрам: катали медицинский мяч и поднимали индийские булавы, делали отжимания и бегали на месте. Однако по средам и пятницам у мальчика были каникулы в детской школе, которые начинались рано, поэтому Эрнсту пришлось заниматься самостоятельно, что было для него разочарованием.
  Он начал пятнадцатиминутные отжимания рук и сгибания коленей. На полпути он услышал: «Опа!»
  Тяжело дыша, Эрнст остановился и посмотрел в коридор. — Доброе утро, Руди.
  «Посмотрите, что я нарисовал». Семилетний мальчик, одетый в форму, поднял фотографию. Эрнст был без очков и не мог ясно разглядеть рисунок. Но мальчик сказал: «Это орел».
  "Да, конечно. Я могу сказать."
  «И он летит сквозь грозу».
  «Вы нарисовали довольно храброго орла».
  — Ты придешь на завтрак?
  — Да, скажи своей бабушке, что я буду через десять минут. Ты ел сегодня яйцо?»
  Мальчик сказал: «Да, я это сделал».
   "Отличный. Яйца полезны».
  «Завтра я нарисую ястреба». Худощавый блондин развернулся и побежал вниз по лестнице.
  Эрнст вернулся к упражнениям, думая о десятках дел, которые нужно было решить сегодня. Он закончил свой режим и окунулся в холодную воду, вытерев пот и щелочную пыль. Пока он сушился, зазвонил телефон. Его руки остановились. В наши дни, независимо от того, насколько высоко человек занимал пост в национал-социалистическом правительстве, телефонный звонок в неурочный час вызывал беспокойство.
  — Рейни, — позвала Гертруда. — Вам кто-то звонил.
  Он надел рубашку и, не заботясь о чулках и туфлях, спустился по лестнице. Трубку взял у жены.
  "Да? Это Эрнст.
  "Полковник."
  Он узнал голос одного из секретарей Гитлера. «Мисс Лауэр. Доброе утро."
  "И тебе. Меня просят сообщить вам, что Лидер требует вашего присутствия в канцелярии немедленно. Если у вас есть другие планы, меня просят сказать вам, чтобы вы их изменили».
  «Пожалуйста, скажите канцлеру Гитлеру, что я немедленно уйду. В его офисе?"
  "Это верно."
  — Кто еще будет присутствовать?
  После некоторого колебания она сказала: «Это вся информация, которой я располагаю, полковник. Хайль Гитлер."
  "Хайль Гитлер."
  Он повесил трубку и уставился на телефон, положив руку на трубку.
   «Опа, ты без обуви!» Руди подошел к Эрнсту, все еще сжимая в руках свой рисунок. Он засмеялся, глядя на босые ноги деда.
  — Я знаю, Руди. Мне нужно закончить одеваться. Он долго смотрел на телефон.
  «Что такое, Опа? Что-то не так?"
  — Ничего, Руди.
  — Мутти говорит, что твой завтрак остывает.
  — Ты съел все яйцо, да?
  — Да, Опа.
  "Хороший парень. Скажи своей бабушке и своей мути, что я через несколько минут буду внизу. Но скажи им, чтобы они начали завтракать без меня.
  Эрнст поднялся по лестнице, чтобы побриться, заметив, что его желание к жене и жажда ожидающего его завтрака полностью исчезли.
  • • •
  Сорок минут спустя Рейнхард Эрнст шел по коридорам здания Государственной канцелярии на улице Вильгельма по улице Восс в центре Берлина, уклоняясь от строителей. Здание было старым — некоторые его части были построены в восемнадцатом веке — и служило домом немецким лидерам со времен Бисмарка. Гитлер время от времени разражался тирадами по поводу ветхости здания и — поскольку строительство новой канцелярии было еще не достроено — постоянно приказывал отремонтировать старую.
  Но строительство и архитектура в тот момент Эрнста не интересовали. Единственная мысль в его голове была такая: каковы будут последствия моей ошибки? Насколько серьёзным был мой просчет?
  Он поднял руку и небрежно произнес «Да здравствует Гитлер!» охраннику, который с энтузиазмом приветствовал уполномоченного по внутренней стабильности, титул, столь же тяжелый и смущающий. носить как мокрое, потертое пальто. Эрнст продолжал идти по коридору, на его лице ничего не было видно, и на нем не отражались бурные мысли о совершенном им преступлении.
  И что это было за преступление?
  Нарушение не делиться всем с Лидером.
  Возможно, в других странах это было бы незначительным вопросом, но здесь это может быть преступлением, караемым смертной казнью. Но иногда вы не можете поделиться всем. Если бы вы рассказали Гитлеру все детали идеи, его разум мог бы зацепиться за самый незначительный ее аспект, и на этом все было бы кончено, застрелено одним словом. Неважно, что вы не ставили на карту никакой личной выгоды и думали только о благе отечества.
  Но если бы ты ему не сказал. . . Ах, это могло быть намного хуже. В своей паранойе он может решить, что вы скрываете информацию по какой-то причине. И тогда огромный проницательный взгляд механизма безопасности партии обратится на вас и ваших близких. . . иногда со смертельными последствиями. Именно это, как был убежден Райнхард Эрнст, и произошло сейчас, учитывая таинственный и безапелляционный вызов на раннюю внеплановую встречу. Третья Империя была олицетворением порядка, структуры и регулярности. Любая необычность вызывала тревогу.
  Ах, ему следовало рассказать этому человеку что-нибудь об Уолтемском исследовании, когда Эрнст впервые задумал его в марте этого года. Однако лидер, министр обороны фон Бломберг и сам Эрнст были настолько заняты возвращением Рейнской области, что исследование меркло по сравнению с колоссальным риском возвращения части их страны, украденной союзниками в Версале. И, по правде говоря, большая часть исследования была основана на академической работе, которую Гитлер счел бы подозрительной, если не подстрекательской; Эрнст просто не хотел поднимать этот вопрос.
   И теперь он собирался поплатиться за эту оплошность.
  Он заявил о себе секретарю Гитлера и был принят.
  Эрнст вошел в большую приемную и обнаружил, что стоит перед Адольфом Гитлером — лидером, канцлером, президентом Третьей империи и главным главнокомандующим вооруженными силами. Думая, как он это часто делал: если харизма, энергия и хитрость являются основными составляющими власти, то перед нами самый могущественный человек в мире.
  Гитлер, одетый в коричневую форму и черные блестящие сапоги, склонился над столом и листал бумаги.
  «Мой лидер», — сказал Эрнст, уважительно кивая и слегка постукивая пяткой, — это напоминание о временах Второй империи, закончившейся восемнадцать лет назад капитуляцией Германии и бегством кайзера Вильгельма в Голландию. Хотя от граждан ожидалось приветствие партии словами «Слава Гитлеру» или «Слава победе», формальность редко наблюдалась среди высших чиновников, за исключением самых подхалимов.
  "Полковник." Гитлер взглянул на Эрнста своими бледно-голубыми глазами под опущенными веками — глазами, которые по какой-то причине оставляли впечатление, что этот человек обдумывал дюжину вещей одновременно. Его настроение было навсегда нечитаемым. Гитлер нашел документ, который искал, развернул его и вошел в свой большой, но скромно оформленный кабинет. "Пожалуйста, присоединяйся к нам." Эрнст последовал за ним. Его неподвижное солдатское лицо не выразило никакой реакции, но его сердце упало, когда он увидел, кто еще присутствовал.
  Вспотевший и массивный Герман Геринг развалился на диване, который скрипел под его тяжестью. Утверждая, что ему постоянно больно, круглолицый мужчина постоянно приспосабливался так, что хотелось съежиться. Его чрезмерный одеколон заполнил комнату. Министр авиации кивнул Эрнсту в знак приветствия, и тот ответил ему взаимностью.
  Другой мужчина сидел в богато украшенном кресле и потягивал кофе, скрестив ноги, как у женщины: косолапое пугало Пауль Йозеф Геббельс, министр государственной пропаганды. Эрнст не сомневался в своем мастерстве; он был в значительной степени ответственен за ранний и жизненно важный плацдарм партии в Берлине и Пруссии. И все же Эрнст презирал человека, который не мог перестать смотреть на Вождя обожающими глазами и самодовольно распускал разоблачительные сплетни о выдающихся евреях и социах, а в следующий момент называл имена известных немецких актеров и актрис из студии УФА. Эрнст пожелал ему доброго утра и сел, вспоминая недавнюю шутку, которая распространилась по слухам: «Опишите идеального арийца». Да ведь он такой же блондин, как Гитлер, такой же стройный, как Геринг, и такой же высокий, как Геббельс.
  Гитлер предложил документ Герингу с опухшими глазами, который прочитал его, кивнул, а затем без комментариев положил его в свою роскошную кожаную папку. Лидер сел и налил себе шоколад. Он поднял бровь в сторону Геббельса, подразумевая, что ему следует продолжить то, что он обсуждал, и Эрнст понял, что его судьба в отношении Уолтемского исследования придется еще какое-то время оставаться в подвешенном состоянии.
  «Как я уже говорил, мой Лидер, многие посетители Олимпиады будут интересоваться развлечениями».
  «У нас есть кафе и театр. У нас есть музеи, парки, кинотеатры. Они могут посмотреть наши фильмы о Бабельсберге, они могут увидеть Грету Гарбо и Джин Харлоу. И Чарльз Лотон, и Микки Маус». Нетерпеливый тон в голосе Гитлера подсказал Эрнсту, что он точно знает, какое развлечение имел в виду Геббельс. Последовали мучительно долгие и острые дебаты о том, чтобы разрешить юридические проститутки — лицензированные «девушки-контролёры» — снова вышли на улицы. Гитлер сначала был против этой идеи, но Геббельс продумал этот вопрос и убедительно аргументировал; В конце концов лидер уступил при условии, что в столичном регионе будет не более семи тысяч женщин. Аналогично, статья 175 Уголовного кодекса, запрещающая гомосексуальность, будет временно смягчена. Ходили слухи о собственных предпочтениях Гитлера — от инцеста до мальчиков, животных и человеческих отходов. Однако Эрнст пришел к выводу, что этот мужчина просто не интересовался сексом; единственным возлюбленным, которого он желал, была Германия.
  «Наконец, — учтиво продолжал Геббельс, — есть вопрос публичного показа. Я думаю, что, возможно, мы могли бы разрешить несколько укоротить женские юбки».
  Пока глава Третьей империи Германии и его адъютант обсуждали в сантиметрах, в какой степени берлинским женщинам можно позволить соответствовать мировой моде, червь болезни продолжал разъедать сердце Эрнста. Почему он хотя бы не упомянул название Уолтемского исследования несколько месяцев назад? Он мог бы послать письмо Лидеру с беглой ссылкой на него. В наше время в таких вещах нужно было разбираться.
  Дебаты продолжились. Тогда Лидер твердо сказал: «Юбки можно поднять на пять сантиметров. Это решает вопрос. Но мы не одобрим макияж».
  — Да, мой Лидер.
  Минута молчания, когда глаза Гитлера остановились в углу комнаты, как они это часто делали. Затем он пристально взглянул на Эрнста. "Полковник."
  "Да сэр?"
  Гитлер встал и подошел к своему столу. Он поднял лист бумаги и медленно пошел обратно к остальным. Геринг и Геббельс не спускал глаз с Эрнста. Хотя каждый верил, что обладает особым слухом Вождя, глубоко внутри него был страх, что благодать временна или, что еще страшнее, иллюзорна и в любой момент он будет сидеть здесь, как Эрнст, привязанный барсук, хотя, вероятно, без тихий апломб полковника.
  Вождь вытер усы. «Важное дело».
  «Конечно, мой Лидер. Однако я могу помочь. Эрнст выдержал взгляд мужчины и ответил ровным голосом.
  «Это касается наших ВВС».
  Эрнст взглянул на Геринга, его румяные щеки обрамляла фальшивая улыбка. Отважный ас войны (хотя сам барон фон Рихтгофен уволил его за неоднократные нападения на мирных жителей), в настоящее время он был одновременно министром авиации и главнокомандующим немецкими военно-воздушными силами - последний в настоящее время является его фаворитом среди дюжины титулов, которые он имел. Именно по вопросу о немецких военно-воздушных силах Геринг и Эрнст встречались чаще всего и наиболее страстно спорили.
  Гитлер передал документ Эрнсту. — Ты читаешь по-английски?
  "Некоторый."
  «Это письмо от самого господина Чарльза Линдберга», — с гордостью заявил Гитлер. «Он будет присутствовать на Олимпийских играх в качестве нашего специального гостя».
  Действительно? Это была захватывающая информация. Оба улыбаясь, Геринг и Геббельс наклонились вперед и постучали по столу перед собой, показывая одобрение этой новости. Эрнст взял письмо в правую руку, тыльная сторона которой, как и плечо, была изранена шрапнелью.
  Линдберг. . . Эрнст жадно следил за историей трансатлантического перелета этого человека, но гораздо больше его тронул ужасный рассказ о смерти летчика. сын. Эрнст познал ужас потери ребенка. Да, случайный взрыв корабельного магазина, похитившего Марка, был трагическим и мучительным; но, по крайней мере, сын Эрнста был у руля боевого корабля и дожил до рождения своего сына Руди. Потерять младенца в руках преступника — это было ужасно.
  Эрнст просмотрел документ и смог разобрать теплые слова, в которых выражался интерес к последним разработкам Германии в авиации.
  Лидер продолжил. «Вот почему я спросил о вас, полковник. Некоторые думают, что было бы стратегическое значение показать миру нашу растущую мощь в воздухе. Я и сам склонен так думать. Что вы думаете о небольшом авиашоу в честь господина Линдберга, на котором мы продемонстрируем наш новый моноплан?»
  Эрнст испытал огромное облегчение, узнав, что вызов не касался Уолтемского исследования. Но облегчение длилось лишь мгновение. Его беспокойство снова возросло, когда он обдумал то, о чем его спросили. . . и ответ, который он должен был дать. «Некоторые люди», о которых говорил Гитлер, были, конечно же, Германом Герингом.
  «Моноплан, сэр, ах… . ». Ме-109 компании «Мессершмитт» был превосходной машиной для убийства, истребителем, развивавшим скорость триста миль в час. В мире были и другие однокрылые истребители, но этот был самым быстрым. Однако еще важнее то, что Ме 109 имел цельнометаллическую конструкцию, которую Эрнст давно пропагандировал, поскольку она позволяла легко производить серийное производство, а также ремонт и обслуживание в полевых условиях. Большое количество самолетов было необходимо для поддержки разрушительных бомбардировок, которые Эрнст планировал как предшественники любого наземного вторжения армии Третьей Империи.
  Он наклонил голову, словно обдумывая вопрос: хотя он принял решение в тот момент, когда услышал его. — Я был бы против этой идеи, мой Лидер.
  "Почему?" Глаза Гитлера вспыхнули, признак того, что может последовать истерика, возможно, сопровождаемая тем, что было почти столь же плохим: бесконечным, разглагольствованным монологом о военной истории или политике. «Разве нам не разрешено защищаться? Стыдно ли нам сообщить миру, что мы отвергаем роль третьего сорта, в которую нас пытаются навязать союзники?»
  Осторожнее, подумал Эрнст. Осторожен, как хирург, удаляющий опухоль. «Я не думаю о предательском договоре 1918 года», — ответил Эрнст, наполняя свой голос презрением к Версальскому соглашению. «Я думаю о том, насколько разумно было бы рассказать другим об этом самолете. Он построен таким образом, что те, кто знаком с авиацией, сочтут его уникальным. Они могли сделать вывод, что это массовое производство. Линдберг легко мог это понять. Я думаю, он сам сконструировал свой «Дух Сент-Луиса ».
  Избегая зрительного контакта с Эрнстом, Геринг предсказуемо сказал: «Мы должны начать сообщать нашим врагам о нашей силе».
  — Возможно, — медленно произнес Эрнст, — можно было бы продемонстрировать один из прототипов «один-ноль-девять» на Олимпийских играх. Они были построены в большей степени вручную, чем наши серийные модели, и не имеют установленного вооружения. И они оснащены британскими двигателями Rolls-Royce. Тогда мир мог бы увидеть наши технологические достижения, но быть обезоруженным тем фактом, что мы используем двигатели нашего бывшего врага. Это говорит о том, что мы не думаем о каком-либо оскорбительном использовании».
  Гитлер сказал: «В вашей точке зрения есть что-то, Рейнхард. . . . Да, мы не будем устраивать авиашоу. И мы покажем прототип. Хороший. Это решено. Спасибо, что пришли, полковник.
   "Мой лидер." Искупавшись с облегчением, Эрнст встал.
  Он был уже почти у двери, когда Геринг небрежно сказал: «О, Рейнхард, мне пришла в голову одна вещь. Я считаю, что ваш файл был неправильно направлен в мой офис.
  Эрнст повернулся, чтобы рассмотреть улыбающееся лунное лицо. Однако глаза закипели от победы Эрнста в дебатах о истребителях. Он хотел мести. Геринг прищурился. «Я считаю, что это было связано с… . . что это было? Исследование Уолтема. Да."
  Бог на небесах. . .
  Гитлер не обратил на это внимания. Он развернул архитектурный чертеж и внимательно изучил его.
  «Неправильно направили?» — спросил Эрнст. Подлинное значение этого слова было украдено одним из шпионов Геринга. «Спасибо, господин министр», — сказал он легкомысленно. — Я попрошу кого-нибудь немедленно его забрать. Добрый день…
  Но отклонение, конечно, оказалось безрезультатным. Геринг продолжил. «Вам повезло, что файл был доставлен мне. Представьте, что могли подумать некоторые люди, увидев, что еврей пишет ваше имя».
  Гитлер поднял взгляд. "Что это?"
  Обильно вспотев, как всегда, Геринг вытер лицо и ответил: «Исследование Уолтема, которое заказал полковник Эрнст». Гитлер покачал головой, и министр настаивал. «О, я предполагал, что наш Лидер знал об этом».
  «Скажи мне», — потребовал Гитлер.
  Геринг сказал: «Я ничего об этом не знаю. Я получил лишь – как я уже сказал, по ошибке – несколько отчетов, написанных этими еврейскими врачами-психологами. Один от австрийца Фрейда. Кто-то по имени Вайс. Других я не могу вспомнить. Он добавил, скривив губы: «Эти психологи».
  В иерархии ненависти Гитлера евреи стояли на первом месте. На втором месте коммунисты, на третьем – интеллектуалы. Особенно пренебрежительно относились к психологам, поскольку они отвергали расовую науку — веру в то, что раса определяет поведение, — краеугольный камень национал-социалистической мысли.
  — Это правда, Рейнхард?
  Эрнст небрежно сказал: «По работе я читаю много документов об агрессии и конфликтах. Именно об этом говорят эти сочинения».
  — Ты никогда не говорил мне об этом. И со свойственным ему инстинктом вынюхивания малейшего намека на заговор Гитлер быстро спросил: «Министр обороны фон Бломберг? Знаком ли он с этим вашим исследованием?
  "Нет. На данный момент не о чем сообщить. Как следует из названия, это всего лишь исследование, проводимое в Военном колледже Уолтема. Для сбора информации. Вот и все. Из этого может ничего не получиться». Стыдно играть в эту игру, добавил он, добавив в глаза немного подхалимского блеска Геббельса: «Но вполне возможно, что результаты покажут нам пути создания гораздо более сильной и эффективной армии для достижения тех славных целей, которые вы ставите». мы созданы для нашего отечества».
  Эрнст не мог сказать, имело ли это подхалимство какой-либо эффект. Гитлер встал и начал ходить. Он подошел к тщательно продуманной модели территории олимпийского стадиона и долго смотрел на нее. Эрнст чувствовал, как его сердцебиение стучит до самых зубов.
  Лидер повернулся и крикнул: «Я хочу увидеть своего архитектора. Немедленно."
  — Да, сэр, — сказал его помощник и поспешил в приемную.
  Мгновение спустя в комнату вошел человек, правда, это был не Альберт Шпеер, а Генрих Гиммлер в черной форме, чей слабый подбородок, миниатюрное телосложение и круглые очки в черной оправе почти заставляли забыть, что он был абсолютный правитель СС, гестапо и всех остальных полицейских сил страны.
  Гиммлер отдал свое типичное жесткое приветствие и обратил свои обожающие серо-голубые глаза на Гитлера, который ответил своим стандартным приветствием - вялым взмахом руки через плечо.
  Лидер СС оглядел комнату и пришел к выводу, что может поделиться любыми новостями, которые привели его сюда.
  Гитлер рассеянно указал на сервиз с кофе и шоколадом. Гиммлер покачал головой. Эрнст заметил, что обычно он полностью контролировал ситуацию – если не считать заискивающих взглядов, брошенных в сторону Вождя, – шеф полиции сегодня испытывал к нему раздражение. «Мне нужно сообщить о проблеме безопасности. Сегодня утром командир СС в Гамбурге получил письмо, датированное сегодняшним днем. Оно было адресовано ему по титулу, а не по имени. В нем утверждалось, что какой-то русский собирается нанести «ущерб» Берлину в ближайшие несколько дней. «На высоком уровне», — говорится в сообщении».
  «Написано кем?»
  «Он называл себя лояльным национал-социалистом. Но не назвал имени. Его нашли на улице. Мы больше ничего не знаем о его происхождении». Обнажив идеально белые ровные зубы, мужчина вздрогнул, как ребенок, разочаровавший своего родителя. Он снял очки, протер линзы и заменил их. «Тот, кто его отправил, сказал, что продолжает расследование и пришлет личность этого человека, когда узнает об этом. Но дальше мы ничего не слышали. Обнаружение записки на улице позволяет предположить, что отправитель был перехвачен и, возможно, убит. Возможно, мы никогда не узнаем большего».
  Гитлер спросил: «Язык? Немецкий?"
  — Да, мой Лидер.
  " 'Повреждать.' Какой ущерб?»
   «Мы не знаем».
  «Ах, большевики хотели бы сорвать наши Игры». На лице Гитлера была маска ярости.
  Геринг спросил: «Вы считаете это законным?»
  Гиммлер ответил: «Возможно, ничего. Но в эти дни через Гамбург проезжают десятки тысяч иностранцев. Возможно, кто-то узнал о заговоре и не захотел ввязываться в него, поэтому написал анонимную записку. Я призываю всех присутствующих проявлять особую осторожность. Я свяжусь также с военачальниками и другими министрами. Я приказал всем нашим силам безопасности разобраться в этом вопросе».
  Голосом Гитлера, полным гнева, он возмутился: «Делайте то, что должны! Все! Наши Игры не будут запятнаны». И, что пугающе, через долю секунды его голос стал спокойным, а голубые глаза сияли. Он наклонился вперед, чтобы наполнить чашку шоколадом и положить на блюдце два печенья. «Пожалуйста, теперь вы все можете уйти. Спасибо. Мне нужно рассмотреть кое-какие строительные вопросы. Он крикнул помощнику в дверях: «Где Шпеер?»
  «Он скоро будет здесь, мой Лидер».
  Мужчины подошли к двери. Сердце Эрнста возобновило нормальное, медленное биение. То, что только что произошло, было типичным для работы внутреннего круга национал-социалистического правительства. Интрига, которая могла иметь плачевные последствия, просто исчезла, как крошки, засыпанные порогом двери. Что касается заговора Геринга, то он...
  "Полковник?" Раздался голос Гитлера.
  Эрнст тут же остановился и оглянулся.
  Лидер смотрел на макет стадиона, осматривая недавно построенный вокзал. Он сказал: «Вы подготовите отчет по вашему Уолтемскому исследованию. В деталях. Я получу его в понедельник».
   — Да, конечно, мой Лидер.
  У двери Геринг протянул руку ладонью вверх, позволяя Эрнсту выйти первым. «Я позабочусь о том, чтобы вы получили эти неправильно направленные документы, Рейнхард. И я очень надеюсь, что вы с Гертрудой примете участие в моей олимпийской вечеринке.
  «Спасибо, господин министр. Я обязательно приду туда».
  • • •
  Вечер пятницы, туманный и теплый, благоухающий запахами скошенной травы, перевернутой земли и сладкой свежей краски.
  Пауль Шуман прогуливался один по Олимпийской деревне в получасе езды к западу от Берлина.
  Он прибыл незадолго до этого, после трудного путешествия из Гамбурга. Да, это был утомительный день. Но это также воодушевляло его, и его воодушевляло волнение от пребывания в чужой стране – на родине его предков – и предвкушение своей миссии. Он предъявил пропуск для прессы и был допущен в американскую часть деревни — десятки зданий, в каждом из которых проживало по пятьдесят-шестьдесят человек. Он оставил свой чемодан и сумку в одной из маленьких комнат для гостей на заднем дворе, где остановился на несколько ночей, и теперь гулял по безупречно чистой территории. Осматривая деревню, он был удивлен. Пауль Шуман привык к гораздо более грубым спортивным площадкам - например, к своему собственному спортивному залу, который не красился пять лет и пах потом, гнилой кожей и пивом, как бы энергично ни мыл и мыл шваброй Извини Уильямс. Однако деревня была именно такой, как предполагало ее название: причудливым городком. Расположенное в березовом лесу, это место было прекрасно расположено в виде широких дуг невысоких безупречных зданий, с озером, изогнутыми дорожками и тропинками для бега и прогулок, тренировочными полями и даже собственной спортивной ареной.
  Согласно путеводителю, который Эндрю Эйвери положил в свою сумку, в деревне были таможня, магазины, пресс-центр, почта и банк, заправочная станция, магазин спортивных товаров, сувенирные киоски, продовольственные магазины и туристическое бюро.
  В настоящее время спортсмены присутствовали на церемонии встречи, на которой его призвали присутствовать Джесси Оуэнс, Ральф Меткалф и молодой боксер, с которым он спарринговал. Но теперь, когда он находился в месте касания, ему нужно было залечь на дно. Он отпросился, сказав, что ему нужно сделать кое-какую работу для собеседования на следующее утро. Он поел в столовой – съел один из лучших стейков в своей жизни – и после кофе и «Честерфилда» заканчивал прогулку по деревне.
  Единственное, что его беспокоило, учитывая причину, по которой он находился в стране, это то, что в общежитии каждой страны был закреплен немецкий солдат, «офицер связи». В американском учреждении это был суровый молодой шатен в серой униформе, которая в жару казалась невыносимо неудобной. Пол держался от него как можно дальше; Здешний контакт, Реджинальд Морган, предупредил Эйвери, что Полу следует опасаться людей в форме. Он пользовался только задней дверью своего общежития и следил за тем, чтобы охранник ни разу не присмотрелся к нему.
  Прогуливаясь по подметенному тротуару, он увидел одного из американских легкоатлетов с молодой женщиной и ребенком; несколько членов команды привели с собой жен и других родственников. Это напомнило Полу о разговоре с его братом на прошлой неделе, незадолго до отплытия «Манхэттена» .
  Пол дистанцировался от своих брата и сестры и их семей в течение последнего десятилетия; он не хотел, чтобы насилие и опасность, отравляющие его жизнь, стали реальностью их жизни. Его сестра жила в Чикаго, и он редко туда бывал. но он иногда видел Хэнка. Он жил на Лонг-Айленде и управлял типографией, принадлежавшей потомку их деда. Он был надежным мужем и отцом, который не знал наверняка, чем его брат зарабатывал на жизнь, за исключением того, что он общался с крутыми парнями и преступниками.
  Хотя Пол не поделился никакой личной информацией с Буллом Гордоном или другими участниками «Комнаты», основная причина, по которой он решил согласиться приехать в Германию для этой работы, заключалась в том, что очистка его записей и удаление всех этих царапин могли бы позволить ему восстановить связь. с семьей, о чем он мечтал много лет.
  Он выпил рюмку виски, потом еще и, наконец, взял трубку и позвонил брату домой. После десяти минут нервных светских разговоров о жаре, «Янкиз» и двух мальчиках Хэнка Пол сделал решительный шаг и спросил, не заинтересован ли Хэнк в партнерстве с «Шуманн типография». Он быстро заверил: «Я больше не имею ничего общего со своей старой компанией». Затем он добавил, что может принести в бизнес $10 000. «Законное тесто. На сто процентов."
  — Перламутр, — сказал Хэнк. И они оба рассмеялись над этим выражением, любимым выражением их отца.
  — Есть одна проблема, — серьезно добавил Хэнк.
  Пол понял, что этот человек собирался сказать «нет», думая о сомнительной карьере своего брата.
  Но старший Шуман добавил: «Нам придется купить новую вывеску. На той, что у меня есть , недостаточно места для « Печатания братьев Шуман ».
  Лед тронулся, и они еще немного поговорили о плане. Пол был удивлен, что голос Хэнка звучал почти со слезами на глазах, тронутый этой инициативой. Семья была для Хэнка ключом к успеху, и он не мог понять отстранения Пола на протяжении последних десяти лет.
  Высокая, красивая Мэрион, решил Пол, хотела бы эта жизнь тоже. О, она притворялась плохой, но это был притворство, и Пол знал достаточно, чтобы дать ей лишь небольшой вкус темной жизни. Он познакомил ее с Дэймоном Раньоном, подал ей пиво в бутылке в спортзале, водил ее в бар на «Адской кухне», где Оуни Мэдден очаровывал дам своим британским акцентом и хвастался своими пистолетами с перламутровыми рукоятками. Но он знал, что, как и многие студентки-отступницы, Мэрион устанет от тяжелой жизни, если ей действительно придется ее прожить. Танцы за десять центов тоже утомят, и ей хотелось чего-то более стабильного. Быть женой состоятельного печатника было бы козырно.
  Хэнк сказал, что собирается поговорить со своим адвокатом и составить соглашение о партнерстве, которое Пол должен подписать, как только он вернется из «командировки».
  Теперь, вернувшись в свою комнату в общежитии, Пол заметил трех мальчиков в шортах, коричневых рубашках и черных галстуках, в коричневых шляпах в стиле милитари. Он видел здесь десятки таких молодых людей, помогающих командам. Троица двинулась к высокому столбу, на вершине которого развевался нацистский флаг. Пол видел этот баннер в кинохронике и газетах, но изображения всегда были черно-белыми. Даже сейчас, в сумерках, малиновый цвет флага был ярким, блестящим, как свежая кровь.
  Один мальчик заметил, что он смотрит, и спросил по-немецки: «Вы спортсмен, сэр? И все же вас нет на церемонии, которую мы проводим?
  Пол решил, что лучше не раскрывать свои лингвистические навыки, даже бойскаутам, поэтому он сказал по-английски: «Извините, я не так хорошо говорю по-немецки».
  Мальчик перешел на язык Пола. «Вы спортсмен?»
  «Нет, я журналист».
  «Вы англичанин или американец?»
   «Американский».
  — Ах, — сказал веселый юноша с сильным акцентом, — добро пожаловать в Берлин, мой господин. »
  "Спасибо."
  Второй мальчик заметил взгляд Пола и сказал: «Вам нравится флаг нашей партии? Вы бы сказали, это впечатляет, да?
  "Да это оно." «Звездно-полосатый» был как-то мягче. Этот флаг как бы ударил тебя.
  Первый мальчик сказал: «Пожалуйста, каждая часть имеет значение, важное значение. Знаешь, что это такое?»
  "Нет. Скажи мне." Пол взглянул на баннер.
  Радый объяснить, он с энтузиазмом сказал: «Красный, это социализм. Белый цвет, вне всякого сомнения, за национализм. И черный. . . крючковатый крест. Вы бы сказали, свастика. . . ». Он посмотрел на Пола, приподняв бровь, и больше ничего не сказал.
  — Да, — сказал Пол. "Продолжать. Что это значит?"
  Мальчик взглянул на своих товарищей, а затем снова на Пола с любопытной улыбкой. Он сказал: «Ах, ты ведь знаешь».
  Своим друзьям он сказал по-немецки: «Сейчас я спущу флаг». Улыбаясь, он повторил Павлу: «Конечно, ты знаешь». И, сосредоточенно нахмурившись, он опустил флаг, а двое других протянули руки в одном из тех жестких приветствий, которые вы видели повсюду.
  Пока Пол шел к общежитию, мальчики запели песню, которую спели неровными, энергичными голосами. Пока он уходил, он слышал, как его отрывки поднимались и опускались в горячем воздухе: «Держите знамя высоко, сомкните ряды. СА идет вперед твердыми шагами. . . . Уступайте, уступайте дорогу коричневым батальонам, пока штурмовики очищают землю. . . . Труба объявляет свой последний звук. Для боя мы стой наготове. Скоро все улицы увидят флаг Гитлера, и нашему рабству придет конец. . . ».
  Пол оглянулся и увидел, как они почтительно складывают флаг и уходят с ним. Он проскользнул через черный вход в общежитие и вернулся в свою комнату, где умылся, почистил зубы, затем разделся и упал на кровать. Он долго смотрел в потолок, ожидая сна, думая о Хайнслере — человеке, который покончил с собой тем утром на корабле, принеся такую страстную и глупую жертву.
  Думаю также о Райнхарде Эрнсте.
  И наконец, когда он начал задремать, подумал о мальчике в коричневой форме. Видя его загадочную улыбку. Слышать его голос снова и снова: Конечно, ты знаешь. . . ты наверняка знаешь. . . .
   III
  ШЛЯПА ГЁРИНГА​​
  
  Суббота , 25 июля 1936 г.
   Глава пятая
  Улицы Берлина были безупречны, а люди приятные, многие кивали, когда он проходил мимо. Пауль Шуман с потрепанным старым портфелем шел на север через Тиргартен. Было позднее утро субботы, и он направлялся на встречу с Реджи Морганом.
  Парк был прекрасен, наполнен густыми деревьями, дорожками и озерами, садами. В Центральном парке Нью-Йорка вы всегда осознавали город вокруг вас; небоскребы были видны повсюду. Но Берлин был невысоким городом, здесь очень мало высоких зданий, «ловцов облаков», как он услышал в автобусе, как женщина обращалась к маленькому ребенку. Прогуливаясь по парку с его черными деревьями и густой растительностью, он вообще потерял всякое ощущение, что находится в городе. Это напомнило Полу густые леса на севере штата Нью-Йорк, куда дед каждое лето брал его на охоту, пока слабое здоровье старика не помешало им совершать поездки.
  Его охватило беспокойство. Это было знакомое чувство: обострение чувств в начале работы, когда он осматривал офис или квартиру вылетевшего, следуя за ним, узнавая все, что мог, об этом человеке. Инстинктивно он время от времени останавливался и небрежно оглядывался назад, как бы ориентируясь. Кажется, никто не следил за ним. Но он не мог сказать наверняка. В лесу местами было очень темно, и кто-то легко мог присматривались к нему. Несколько неряшливых мужчин подозрительно посмотрели в его сторону, а затем ускользнули в деревья или кусты. Вероятно, бродяги или бездельники, но он не рисковал и несколько раз менял направление, чтобы сбить с толку любого, кто мог за ним следить.
  Он пересек мутную реку Шпрее и нашел Спенер-стрит, а затем продолжил свой путь на север, в сторону от парка, отметив, что, как ни странно, дома находились в совершенно разном состоянии ремонта. Некоторые из них были величественными, в то время как по соседству могли находиться другие, заброшенные и заброшенные. Он миновал тот, перед домом которого были заросли коричневые сорняки. Когда-то дом явно был очень роскошным. Теперь большинство окон было разбито, и кто-то, молодые панки, как он предположил, облил их желтой краской. Вывеска сообщала, что распродажа содержимого состоится в субботу. «Может быть, проблемы с налогами», — подумал Пол. Что случилось с семьей? Куда они пошли? Тяжелые времена, чувствовал он. Изменились обстоятельства.
  Солнце наконец садится. . .
  Он легко нашел ресторан. Он увидел вывеску, но даже не заметил слова «Бирхаус». Для него это был «Пивной дом». Он уже думал по-немецки. Его воспитание и часы набора текста на фабрике его деда сделали переводы автоматическими. Он оглядел это место. Во внутреннем дворике сидело полдюжины обедающих, мужчины и женщины, по большей части одинокие, поглощенные едой или газетами. Ничего необычного, что он мог видеть.
  Пол перешел улицу и оказался в проходе, о котором ему рассказывал Эйвери, — Дрезденском переулке. Он вошел в темный прохладный каньон. Время было за несколько минут до полудня.
  Мгновение спустя он услышал шаги. Тогда тяжелый мужчина в коричневом костюме и жилете подошел к нему сзади, вертя зубочисткой в зубах.
  «Добрый день», — весело сказал мужчина по-немецки. Он взглянул на коричневый кожаный портфель.
  Пол кивнул. Он был таким, каким Эйвери описал Моргана, хотя он оказался тяжелее, чем ожидал Пол.
  «Это хороший короткий путь, вам не кажется? Я часто им пользуюсь».
  "Это несомненно." Пол взглянул на него. "Возможно ты можешь помочь мне. На каком трамвае лучше всего доехать до Александр Плаза?»
  Но мужчина нахмурился. «Трамвай? Вы имеете в виду отсюда?
  Пол стал более внимательным. "Да. В Александр Плазу.
  «Зачем тебе ехать на трамвае? В метро гораздо быстрее».
  Хорошо, подумал Пол; он неправильный. Уходи. Сейчас. Просто идите медленно. "Спасибо. Это очень полезно. Хороший день для тебя."
  Но глаза Пола, должно быть, что-то открыли. Рука мужчины скользнула в сторону — жест, который Пол хорошо знал, и он подумал: пистолет!
  Будь они прокляты за то, что отправили его сюда без кольта.
  Кулаки Пола сжались, и он двинулся вперед, но для толстого человека его противник оказался на удивление быстр и отпрыгнул назад, вне досягаемости Пола, ловко вытащив из-за пояса черный пистолет. Полу оставалось только развернуться и бежать. Он помчался за угол в короткое ответвление переулка.
  Он резко остановился. Это был тупик.
  Скрип ботинка позади него, и он почувствовал оружие мужчины у себя за спиной, на уровне сердца. . . .
  «Не двигайтесь», — объявил мужчина на гортанном немецком языке. «Брось сумку».
   Он уронил портфель на булыжник, чувствуя, как пистолет покинул его спину и коснулся головы, чуть ниже повязки на шляпе.
  Отец, подумал он, не божеству, а своему родителю, ушедшему с этой земли двенадцать лет назад.
  Он закрыл глаза.
  Солнце наконец садится. . .
  Выстрел был резким. Звук эхом отразился от стен переулка, а затем был заглушен кирпичом.
  Съёжившись, Пол почувствовал, как дуло пистолета сильнее прижалось к его черепу, а затем оружие упало; он услышал стук по булыжникам. Он быстро отошел, пригнувшись, и повернулся, чтобы увидеть человека, который собирался его убить, падающего на землю. Его глаза были открыты, но остекленели. Пуля попала ему в голову. Кровь залила землю и кирпичную стену.
  Он поднял глаза и увидел приближающегося к нему еще одного мужчину в темно-сером фланелевом костюме. Инстинкт взял верх, и Пол подхватил пистолет мертвеца. Это был какой-то автомат с переключателем наверху, по его мнению, «Люгер». Нацелившись на грудь мужчины, Пол прищурился. Он узнал парня из «Пивного дома». Он сидел во внутреннем дворике, погруженный в свою газету, как предположил Пол. Он держал пистолет, какой-то большой автоматический пистолет, но он был направлен не на Пола; он все еще целился в человека, лежащего на земле.
  — Не двигайся, — сказал Пол по-немецки. «Брось пистолет».
  Мужчина не уронил его, но, убежденный, что человек, которого он застрелил, не представляет угрозы, сунул свое оружие в карман. Он оглядел Дрезденский переулок. — Шшшш, — прошептал он, а затем склонил голову, чтобы прислушаться. Он медленно приближался. «Шуман?» он спросил.
  Пол ничего не сказал. Он держал «Люгер» нацеленным на незнакомец, присевший перед расстрелянным мужчиной. "Мои часы." Слова были на немецком, с легким акцентом.
  "Что?"
  "Мои часы. Это все, к чему я стремлюсь». Он вытащил карманные часы, открыл их и поднес кристалл к носу и рту мужчины. Сгущения дыхания не было. Он отложил часы.
  «Вы Шуман?» — повторил мужчина, кивнув на портфель, лежавший на земле. «Я Реджи Морган». Он тоже соответствовал описанию, которое дал ему Эйвери: темные волосы и усы, хотя он был намного тоньше мертвеца.
  Пол оглядел переулок. Никто.
  Разговор мог показаться абсурдным, учитывая труп перед ними, но Пол спросил: «На каком трамвае лучше всего доехать до Александр Плаза?»
  Морган быстро ответил: «Трамвай номер один тридцать восемь». . . Нет, вообще-то, два пятьдесят четыре лучше.
  Пол взглянул на тело. — Так кто же он?
  "Давай выясним." Он наклонился над трупом и начал обшаривать карманы мертвеца.
  — Я буду следить, — сказал Пол.
  "Хороший."
  Пол отошел. Затем он повернулся и коснулся «Люгером» затылка Моргана.
  «Не двигайся».
  Мужчина замер. "Что это?"
  По-английски Павел сказал: «Дайте мне ваш паспорт».
  Пол взял буклет, в котором подтверждалось, что он Реджинальд Морган. Тем не менее, возвращая пистолет, он оставил его там, где он был. «Опишите мне сенатора. По-английски."
  — Просто полегче на спусковой крючок, ты не против, — сказал мужчина голосом, корни которого уходили где-то в Нью-Йорке. Англия. «Хорошо, сенатор? Ему шестьдесят два года, у него седые волосы, на носу больше вен, чем следовало бы, благодаря виски. И он худой как рельс, хотя съедает целую косточку у Дельмонико, когда бывает в Нью-Йорке, и у Эрни в Детройте».
  — Что он курит?
  «Ничего, когда я видел его в последний раз, в прошлом году. Из-за жены. Но он сказал мне, что собирается начать снова. И он курил доминиканские сигары, пахнущие горящими Файерстоунами. Дай мне передохнуть, приятель. Я не хочу умирать из-за того, что какой-то старик снова приобрел плохую привычку».
  Пол убрал пистолет. "Извини."
  Морган возобновил осмотр трупа, его не смутил тест Пола. «Я лучше буду работать с осторожным человеком, который меня оскорбляет, чем с небрежным, который этого не делает. Мы оба проживем дольше». Он порылся в карманах мертвеца. — Есть еще посетители?
  Пол оглядел Дрезденскую аллею. "Ничего."
  Он знал, что Морган с огорчением смотрит на что-то, что он нашел в карманах мертвеца. Он вздохнул. "Хорошо. Брат, вот в чем проблема».
  "Что?"
  Мужчина протянул карточку официального вида. Сверху была печать орла, а под ней, в круге, свастика. Сверху появились буквы «SA».
  "Что это значит?"
  — Это значит, друг мой, что ты в городе меньше суток, а нам уже удалось убить штурмовика.
  Глава шестая
  "Что?" – спросил Пауль Шуман.
  Морган вздохнул. « Штурмабтейлунг. Штурмовик. Или коричневорубашечник. Что-то вроде собственной армии партии. Считайте их бандитами Гитлера». Он покачал головой. «А нам хуже. Он не в форме. Это означает, что он принадлежит к коричневой элите. Один из их высокопоставленных людей.
  — Откуда он обо мне узнал?
  — Я не уверен, что он это сделал, особенно ты. Он был в телефонной будке и проверял всех на улице».
  «Я его не видел», — сказал Пол, злясь на себя за то, что пропустил наблюдение. Здесь все было чертовски не в порядке; он не знал, что искать, а что игнорировать.
  Морган продолжил. «Как только вы вышли в переулок, он пошел за вами. Я бы сказал, что он просто взял на себя задачу узнать, что вы задумали — незнакомец по соседству. У коричневорубашечников есть свои вотчины. Должно быть, это было его. Морган нахмурился. «Но все же для них необычно быть такими бдительными. Вопрос в том, почему высокопоставленный СА присматривается к простым гражданам? Они оставляют это своим подчиненным. Возможно, сработало какое-то предупреждение. Он посмотрел на труп. «В любом случае это проблема. Если коричневорубашечники узнают, что кто-то из них убит, они не прекратят поиски, пока не найдут убийцу. Ох, и будут искать . Их в городе десятки тысяч. Как тараканы.
  Первоначальный шок от стрельбы прошел. Инстинкты Пола вернулись. Он прошел из тупика к главной части Дрезденской аллеи. Там все еще было пусто. Окна были темными. Ни одна дверь не была открыта. Он показал Моргану палец и вернулся в переулок, затем посмотрел за угол, в сторону пивной. Никто из немногих людей на улице, похоже, не услышал выстрела.
  Он вернулся и сказал Моргану, что, кажется, все ясно. Затем он сказал: «Оболочка».
  "Что?"
  «Гильза. Из твоего пистолета. Они осмотрели землю, и Пол заметил маленькую желтую трубку. Он подобрал его носовым платком, протер на всякий случай, на случай, если на нем остались отпечатки пальцев Моргана, и бросил в водосточную трубу. Какое-то время он слышал, как он грохотал, пока не раздался всплеск.
  Морган кивнул. — Они сказали, что ты хороший.
  Недостаточно хорош, чтобы его не схватили обратно в Соединенных Штатах из-за такого небольшого начальства, как этот.
  Морган открыл потертый карманный нож. «Мы срежем этикетки с его одежды. Возьмите все его эффекты. Тогда уходите отсюда как можно быстрее. Прежде чем они его найдут.
  «А кто такие «они»?» – спросил Пол.
  Глухой смех слетел с губ Моргана. «Сейчас в Германии «они» — это все».
  «Может ли штурмовик носить татуировку? Может, той свастики? Или буквы «СА»?»
  «Да, это возможно».
  «Ищите любую. На руках и груди.
  — А если я его найду? — спросил Морган, нахмурившись. "Что мы можем с этим поделать?"
  Пол кивнул на нож.
   "Ты шутишь."
  Но лицо Пола показало, что нет, это не так.
  — Я не могу этого сделать, — прошептал Морган.
  «Тогда я это сделаю. Если важно, чтобы его личность не была опознана, мы должны это сделать». Пол опустился на колени на булыжник и расстегнул куртку и рубашку мужчины. Он мог понять тошноту Моргана, но быть пуговичным человеком было такой же работой, как и любая другая. Вы отдались этому на сто процентов или нашли новое направление работы. А одна маленькая татуировка может означать разницу между жизнью и смертью.
  Но сдирать кожу, как оказалось, не потребовалось. На теле мужчины не было никаких следов.
  Внезапный крик.
  Оба мужчины замерли. Морган посмотрел в переулок. Его рука снова потянулась к пистолету. Пол тоже схватил оружие, которое он отобрал у штурмовика.
  Голос позвал снова. Потом тишина, кроме шума машин. Однако мгновение спустя Пол услышал жуткую сирену, поднимающуюся и опускающуюся, приближающуюся.
  — Вам следует уйти, — настойчиво сказал Морган. — Я с ним закончу. Он задумался на мгновение. «Встретимся через сорок пять минут. На Розенталер-стрит, к северо-западу от Александр Плаза, есть ресторан «Летний сад». У меня есть контакт, у которого есть информация об Эрнсте. Я попрошу его встретить нас там. Вернитесь на улицу перед пивной. Там вы сможете поймать такси. В трамваях и автобусах часто присутствует полиция. Если есть возможность, пользуйтесь такси или ходите пешком. Смотри прямо перед собой и ни с кем не смотри в глаза».
  — Летний сад, — повторил Пол, беря портфель и смахивая пыль и грязь с кожи. Он бросил внутрь пистолет штурмовика. «С этого момента давайте придерживаться немецкого языка. Менее подозрительно.
  «Хорошая идея», — сказал Морган на местном языке. «Ты хорошо говоришь. Лучше, чем я ожидал. Но смягчите G. Так вы будете больше походить на берлинца».
  Еще один крик. Сирена приближалась. «О, Шуман, если меня не будет через час? Радио, о котором вам рассказывал Булл Гордон, в здании посольства, над которым они работают?
  Пол кивнул.
  «Позвоните и скажите, что вам нужны новые инструкции». Мрачный смех. — И с тем же успехом ты можешь сообщить им новость о моей смерти. А теперь уходи отсюда. Смотрите вперед, выглядите непринужденно. И что бы ни случилось, не беги».
  «Не бежать? Почему?"
  «Потому что в этой стране слишком много людей, которые будут преследовать вас просто потому, что вы бежите. А теперь поторопитесь!» Морган вернулся к своей работе с быстротой портного.
  • • •
  Пыльная, изрытая черная машина выехала на тротуар возле переулка, где стояли трое офицеров Шупо в безупречной зеленой форме с ярко-оранжевыми петлицами на воротнике и в высоких зелено-черных киверах.
  Усатый мужчина средних лет в грязно-белом льняном костюме-тройке вылез из пассажирской стороны автомобиля, который поднялся на несколько дюймов, освободившись от его значительного веса. Он надел панаму на свои редеющие волосы цвета соли с перцем, зачесанные назад, и постучал по тлеющему табаку из пенковой трубки.
  Двигатель заикался, кашлял и наконец замолчал. Прихватив пожелтевшую трубку, инспектор Вилли Коль с некоторым раздражением взглянул на их машину. У высших следователей СС и гестапо были «Мерседесы» и «БМВ». Но инспекторы Крипо, даже такие высокопоставленные, как Коль, были переведены в автомобили Auto Union. И из четырех взаимосвязанных кольца, представляющие объединенные компании — Audi, Horch, Wanderer и DKW — это, естественно, была модель двухлетней давности самой скромной из тех линий, которые были предоставлены Колю (пока его машина работала, из соображений щедрости, на бензине красноречиво было, что инициалы «DKW» означали слова «паровой автомобиль»).
  Конрад Янссен, гладко выбритый и без шляпы, как многие сегодняшние молодые кандидаты в инспекторы, вышел с водительского сиденья и застегнул свой двубортный зеленый шелковый пиджак. Он достал из багажника портфель и футляр Leica.
  Похлопав по карману, чтобы убедиться, что у него есть блокнот и конверты с вещественными доказательствами, Коль направился к Шупо.
  — Приветствую Гитлера, инспектор, — сказал старший из троицы знакомым голосом. Коль не узнал его и задался вопросом, встречались ли они до этого. Шупо — городские патрульные — могли время от времени помогать инспекторам, но технически они не находились под командованием Крипо. Коль мало с кем из них регулярно общался.
  Коль поднял руку в знак партийного приветствия. «Где тело?»
  — Там, сэр, — сказал мужчина. «Дрезденский переулок». Остальные офицеры стояли вполуха. Они были осторожны. Офицеры Шупо были очень талантливы в нарушениях правил дорожного движения, в ловле карманников и сдерживании толпы, когда Гитлер проезжал по широкому проспекту Под липами, но сегодняшнее убийство требует от них проницательности. Убийство, совершенное грабителем, потребует от них тщательной защиты места происшествия; убийство, совершенное штурмовиками или эсэсовцами, означало, что они должны исчезнуть как можно быстрее и забыть то, что они видели.
  Коль сказал старшему Шупо: «Расскажи мне, что ты знаешь».
  "Да сэр. Боюсь, это не так уж и много. Поступил звонок Мы с районом Тиргартен сразу же приехали сюда. Я пришел первым».
  "Который назвал?" Коль вошел в переулок, затем оглянулся на других офицеров и нетерпеливо жестом пригласил их следовать за собой.
  «Она не назвала имени. Девушка. Она услышала выстрел отсюда.
  — Когда она позвонила?
  — Около полудня, сэр.
  — Ты когда приехал?
  «Я ушел, как только мой командир предупредил меня».
  — И когда ты приехал? Коля повторил.
  «Может быть, минут двадцать после полудня. Возможно, тридцать. Он указал на узкое ответвление, которое заканчивалось тупиком.
  На булыжнике лежал на спине мужчина лет сорока, полный. Рана на боковой части головы явно была причиной смерти, и у него было обильное кровотечение. Его одежда была растрепана, а карманы вывернуты. Не было сомнений, что его убили здесь; анализ крови сделал этот вывод очевидным.
  Инспектор сказал двум младшим Шупо: «Пожалуйста, посмотрите, сможете ли вы найти свидетелей, особенно кого-нибудь в конце этого переулка. И вот в этих зданиях». Он кивнул в сторону двух окружающих кирпичных построек, отметив, однако, что в них нет окон. «И то кафе, мимо которого мы прошли. Это называлось «Пивной дом».
  "Да сэр." Мужчины резко пошли прочь.
  — Ты его обыскивал?
  «Нет», сказал старший Шупо, а затем добавил: «Конечно, только для того, чтобы убедиться, что он не еврей».
  — Тогда ты его обыскал .
  «Я просто расстегнул брюки. Который я перезастегнул. Как вы видете."
  Коль задавался вопросом, учитывал ли тот, кто решил, что смерти обрезанных мужчин следует придавать низкий приоритет, что иногда процедура проводится по медицинским показаниям, даже, предположительно, на самых арийских младенцах.
  Коль обыскал карманы и не нашел никаких документов. Вообще ничего, на самом деле. Любопытный.
  — Ты ничего у него не взял? Не было документов? Никаких личных вещей?
  "Нет, сэр."
  Тяжело дыша, стоя на коленях, инспектор внимательно осмотрел тело и обнаружил, что руки мужчины мягкие, без мозолей. Он говорил наполовину с самим собой, наполовину с Конрадом Янссеном. «С этими руками, подстриженными ногтями и волосами и остатками талька на коже он не работает. Я вижу чернила на его пальцах, но не так много, что говорит о том, что он не занимается полиграфией. Кроме того, судя по рисункам, чернила взяты из почерка, вероятно, из бухгалтерских книг и корреспонденции. Он не журналист, у него на руках должны быть следы карандаша, а я их не вижу». Коль знал это, потому что расследовал смерть дюжины репортеров сразу после прихода к власти национал-социалистов. Ни одно из дел не было закрыто; ни одно из них не подвергалось активному расследованию. «Бизнесмен, профессионал, государственный служащий, правительство. . ».
  Под ногтями у него тоже ничего , сэр.
  Коль кивнул и ощупал ноги мужчины. «Скорее всего, как я уже сказал, интеллектуальный человек. Но ноги у него очень мускулистые. И посмотрите на эти чрезмерно изношенные туфли. Ах, от одного только взгляда на них у меня горят ноги. Я предполагаю, что он пешеход и турист». Инспектор крякнул и с некоторым усилием поднялся.
  «Вышел на прогулку после раннего обеда».
   «Да, очень вероятно. Там есть зубочистка, возможно, его. Коль извлек его и понюхал. Чеснок. Он наклонился и учуял тот же запах изо рта жертвы. — Да, я так думаю. Он положил зубочистку в один из своих маленьких конвертов из коричневой бумаги и запечатал его.
  Молодой офицер продолжил. — Итак, жертва ограбления.
  — Конечно, возможно, — медленно сказал Коль. «Но я думаю, что нет. Грабитель забрал все , что было при себе у этого человека? И следов пороха на шее и ухе нет. Это означает, что пуля была выпущена с некоторого расстояния. Грабитель мог бы подойти ближе и встретиться с ним лицом к лицу. В этого человека стреляли сзади и сбоку». Облизывание короткого кончика карандаша, и Коль записал эти наблюдения в свой помятый блокнот. «Да-да, я уверен, что есть грабители, которые подстерегут и застрелят жертву, а затем ограбят ее. Но это не соответствует тому, что мы знаем о большинстве воров, не так ли?»
  Рана также позволяла предположить, что убийца не был сотрудником гестапо, СС или штурмовиков. Пуля в таких случаях обычно стреляла в упор в переднюю часть мозга или спину.
  — Что он делал в переулке? — размышлял кандидат в инспекторы, оглядываясь по сторонам, как будто ответ лежал на земле.
  — Этот вопрос нас пока не интересует, Янссен. Это популярный короткий путь между Спенер-стрит и Кэлвин-стрит. Возможно, его цель была незаконной, но нам придется узнать это из других доказательств, а не из его маршрута. Коль еще раз осмотрел рану на голове, затем подошел к стене переулка, на которой было забрызгано значительное количество крови.
  «Ах». Инспектор был рад обнаружить пулю там, где булыжник упирался в кирпичную стену. Он выбрал осторожно промокните его салфеткой. Он был лишь слегка помят. Он сразу понял, что это пуля диаметром 9 мм. Это означало, что выстрел, скорее всего, произошел из автоматического пистолета, который выбросил бы стреляную латунную гильзу.
  Третьему шупо он сказал: «Пожалуйста, офицер, осмотрите там землю, каждый сантиметр. Ищите латунную гильзу.
  "Да сэр."
  Вытащив из кармана жилета увеличительный монокль и прищурившись, Коль осмотрел снаряд. «Пуля в очень хорошей форме. Это обнадеживает. Посмотрим, что скажут нам лужи и канавки на Алексе. Они довольно острые.
  «Итак, у убийцы новый пистолет», — предположил Янссен, а затем уточнил свой комментарий. «Или старое ружье, из которого редко стреляли».
  «Очень хорошо, Янссен. Это должны были быть мои следующие слова». Коль положил пулю в другой коричневый конверт и запечатал и этот. Написание дополнительных заметок.
  Янссен еще раз осмотрел труп. — Если его не ограбили, сэр, то почему их выгнали? он спросил. — Я имею в виду его карманы.
  — О, я не имел в виду, что его не ограбили. Я просто не уверен, что ограбление было основным мотивом. . . . Ах, вот. Откройте куртку еще раз.
  Янссен расстегнула одежду.
  «Видите, нитки?»
  "Где?"
  "Прямо здесь!" Коля указал.
  "Да сэр."
  «Этикетка вырезана. Это относится ко всей его одежде?»
  — Идентификация, — сказал молодой человек, кивнув. посмотрел на брюки и рубашку. «Убийца не хочет, чтобы мы знали, кого он убил».
  — Отметины на ботинках?
  Янссен снял их и осмотрел. — Нет, сэр.
  Коль взглянул на них, а затем ощупал куртку покойного. «Костюм сделан из . . . эрзац-ткань». Инспектор чуть не допустил ошибку, употребив фразу «Гитлеровская ткань», имея в виду поддельную ткань, сделанную из волокон деревьев. (Популярная шутка: если костюм порвался, промойте его и выставьте на солнечный свет; ткань снова отрастет.) Лидер объявил о планах сделать страну независимой от иностранного импорта. Эластичная резинка, маргарин, бензин, моторное масло, резина, ткань — все это делалось из альтернативных материалов, найденных в Германии. Проблема, конечно, была одна и та же с заменителями везде: они просто были не очень хорошими, и люди иногда пренебрежительно называли их «гитлеровскими» товарами. Но никогда не было разумно использовать этот термин публично; за это можно было бы отчитаться.
  Смысл открытия заключался в том, что этот человек, вероятно, был немцем. У большинства иностранцев в стране в настоящее время была собственная валюта, которую можно было конвертировать, а это означало, что их покупательная способность была довольно высокой, и никто не охотно покупал бы такую дешевую одежду.
  Но почему убийца хотел сохранить в тайне личность своей жертвы? Эрзац-одежда говорила о том, что в нем нет ничего особенно важного. Но с другой стороны, размышлял Коль, многие высокопоставленные люди в Национал-социалистической партии получали низкую зарплату, и даже те, у кого была приличная зарплата, часто носили заменяющую одежду из-за лояльности к лидеру: могла ли работа жертвы в партии или правительстве быть мотивом? за его смерть?
  — Интересно, — сказал Коль, чопорно вставая. «Убийца стреляет в мужчина в людной части города. Он знает, что кто-то может услышать звук выстрела из пистолета, но рискует быть обнаруженным, когда срезает этикетки со своей одежды. Мне еще больше интересно узнать, кто этот несчастный джентльмен. Возьмите его отпечатки пальцев, Янссен. Если мы будем ждать, пока это сделает коронер, это будет навсегда».
  "Да сэр." Молодой офицер открыл портфель и достал оборудование. Он начал работать.
  Коль посмотрел на булыжники. — Я говорил «убийца» в единственном числе, Янссен, но, конечно, их могла быть дюжина. Но я не вижу ничего из хореографии этого мероприятия на местах». На более открытых местах преступлений печально известный песчаный берлинский ветер удобно разбрасывал по земле предательскую пыль. Но не в этом защищенном переулке.
  "Сэр . . . Инспектор, — позвал офицер Шупо. «Я не могу найти здесь гильз. Я обыскал всю территорию.
  Этот факт обеспокоил Коля, и Янссен уловил выражение лица своего босса.
  «Потому что, — объяснил инспектор, — он не только срезал этикетки со своей жертвы, но и нашел время, чтобы найти гильзу».
  "Так. Он профессионал».
  «Как я уже сказал, Янссен, делая выводы, никогда не формулируйте свои выводы так, как если бы они были достоверными. Когда вы это делаете, ваш разум инстинктивно закрывает другие возможности. Скажем, скорее, что наш подозреваемый может обладать высокой степенью трудолюбия и внимания к деталям. Возможно, профессиональный преступник, возможно, нет. Также могло быть, что крыса или птица сбежали с блестящим предметом, или школьник подобрал его и убежал при ужасающем виде мертвеца. Или даже что убийца — бедняк, желающий повторно использовать медь.
  — Конечно, инспектор, — сказал Янссен, кивнув, словно запоминая слова Коля.
  За то короткое время, что они работали вместе, инспектор узнал о Янссене две вещи: что молодой человек неспособен на иронию и что он удивительно быстро учится. Последнее качество было настоящей находкой для нетерпеливого инспектора. Что касается первого, то ему хотелось бы, чтобы мальчик шутил чаще; полицейский — профессия, остро нуждающаяся в юморе.
  Янссен закончил снимать отпечатки пальцев, что он сделал профессионально.
  «Теперь вытрите пыль с булыжников вокруг него и сфотографируйте все отпечатки, которые найдете. Убийца, возможно, был достаточно умен, чтобы забрать этикетки, но не настолько умен, чтобы при этом не коснуться земли».
  После пяти минут размазывания мелкого порошка по телу Янссен сказал: «Я думаю, здесь кто-то есть, сэр. Смотреть."
  "Да. Они хороши. Запишите их».
  Сфотографировав отпечатки, молодой человек отступил и сделал дополнительные снимки трупа и места происшествия. Инспектор медленно обошел тело. Он снова вытащил увеличительный монокль из кармана часов жилета и надел на шею зеленый шнур, сплетенный ему в качестве рождественского подарка юной Ханной. Он осмотрел место на булыжнике возле тела. — Кажется, чешуйки кожи. Он внимательно посмотрел на них. «Старый и сухой. Коричневый. Слишком жесткий для перчаток. Может быть, обувь, или ремень, или старая сумка, или чемодан, который носил убийца или жертва».
  Он собрал эти хлопья и поместил их в другой коричневый конверт, затем смочил жвачку и запечатал ее.
  «У нас есть свидетель, сэр», — крикнул один из младших офицеров Шупо. «Хотя он не очень-то готов к сотрудничеству».
  Свидетель. Отличный! Коль последовал за мужчиной обратно в сторону устье переулка. По оценкам Коля, там другой офицер Шупо подталкивал вперед мужчину лет сорока. Он был одет в рабочую одежду. Его левый глаз был стеклянным, а правая рука бесполезно болталась сбоку. Один из четырех миллионов, переживших войну, но оставшихся с телами, навсегда измененными непостижимым опытом.
  Офицер Шупо подтолкнул его к Колю.
  — Достаточно, офицер, — строго сказал инспектор. "Спасибо." Повернувшись к свидетелю, он спросил: «А теперь ваша карточка».
  Мужчина предъявил удостоверение личности. Коля взглянул на него. Он забыл все, что было в документе, как только вернул его, но даже беглый осмотр документов полицейским заставил свидетелей чрезвычайно сотрудничать.
  Хотя и не во всех случаях.
  «Я хочу быть полезным. Но, как я сказал офицеру, сэр, на самом деле я почти ничего не видел. Он замолчал.
  — Да-да, расскажи мне, что ты на самом деле видел . Нетерпеливый жест толстой руки Коля.
  «Да, инспектор. Я мыл лестницу в подвале дома номер сорок восемь. Там." Он указал из переулка на городской дом. "Как вы видете. Я находился ниже уровня тротуара. Я услышал то, что принял за ответный удар».
  Коля хмыкнул. С 33-го года никто, кроме идиота, не допускал обратного результата; они предполагали пули.
  «Я ничего об этом не подумал и продолжил чистить». Он доказал это, указав на свою мокрую рубашку и брюки. «Через десять минут я услышал свист».
  "Свист? Полицейский свисток?
  — Нет, сэр, я имею в виду, как кто-то сделает это сквозь зубы. Это было довольно громко. Я поднял глаза и увидел мужчину, выходящего из переулка. Свисток должен был вызвать такси. Оно остановилось в перед моим домом, и я услышал, как мужчина попросил водителя отвезти его в ресторан «Летний сад».
  Свист? Коля задумался. Это было необычно. Один свистнул, призывая собак и лошадей. Но вызвать такси таким образом унизило бы водителя. В Германии все профессии и занятия были достойны равного уважения. Означает ли это, что подозреваемый был иностранцем? Или просто грубо? Он записал это наблюдение в свой блокнот.
  «Номер такси?» Колю пришлось, конечно, спросить, но получил ожидаемый ответ.
  — О, понятия не имею, сэр.
  «Летний сад». Это было общее имя. "Который из?"
  «Кажется, я слышал «Улицу Розенталера»».
  Коль кивнул, взволнованный тем, что на столь раннем этапе расследования нашел такую хорошую зацепку. «Быстро, как выглядел этот человек?»
  — Я был под лестницей, сэр, как я уже сказал. Я видел только его спину, когда он остановил машину. Это был крупный мужчина, ростом более двух метров. Широкий, но не толстый. Хотя у него был акцент.
  "Какие? Из другого региона Германии? Или другая страна?»
  «Во всяком случае, похоже на кого-то с юга. Но у меня есть брат недалеко от Мюнхена, и это звучало по-другому».
  — Возможно, за пределами страны? Сейчас здесь много иностранцев, в связи с Олимпийскими играми».
  «Я не знаю, сэр. Я всю свою жизнь прожил в Берлине. А я всего один раз был за пределами отечества. Он кивнул в сторону своей бесполезной руки.
  — У него была кожаная сумка?
  — Да, я так думаю.
  Янсену Коль сказал: «Вероятный источник кожаных хлопьев». Он повернулся назад. — И ты не видел его лица?
   "Нет, сэр. Как я говорю."
  Голос Коля понизился. «Если бы я сказал тебе, что не буду называть твоего имени, чтобы ты больше не вмешивался, возможно, ты бы лучше запомнил, как он выглядел?»
  — Честно говоря, сэр, я не видел его лица.
  "Возраст?"
  Мужчина покачал головой. «Все, что я знаю, это то, что он был крупным мужчиной и был одет в светлый костюм. . . . Боюсь, я не могу сказать цвет. Да, и на голове у него была шляпа, как у министра авиации Геринга».
  «Что это за вид?» — спросил Коля.
  «С узкими полями. Коричневый."
  «Ах, кое-что полезное». Коль оглядел дворника с ног до головы. — Очень хорошо, теперь вы можете идти.
  «Слава Гитлеру», — сказал мужчина с жалким энтузиазмом и мощно отсалютовал, возможно, в качестве компенсации за то, что для этого жеста ему пришлось использовать левую руку.
  Инспектор рассеянно произнес «Радуйся» и вернулся к телу. Они быстро собрали свое снаряжение. "Давай поторопимся. В Летний сад».
  Они направились обратно к машине. Вилли Коль поморщился, глядя себе под ноги. Даже ношение слишком дорогой кожаной обуви, набитой мягчайшей овечьей шерстью, мало помогало его обезумевшим пальцам и сводам ног. Булыжники были особенно жестокими.
  Внезапно он заметил, что рядом с ним Янссен замедляет ход. «Гестапо», — прошептал молодой человек.
  Встревоженный Коль поднял голову и увидел приближающегося Питера Краусса в потертом коричневом костюме и такой же фетровой шляпе-трилби. Двое его помощников, молодые люди примерно того же возраста, что и Янссен, сдерживались.
  О, не сейчас! Подозреваемый мог в этот самый момент находиться в ресторане, не подозревая, что его заметили.
  Краусс неторопливо подошел к двум инспекторам Крипо. Министр пропаганды Геббельс всегда посылал партийных фотографов, чтобы те делали снимки образцовых арийцев и их семей для использования в своих публикациях. Питер Краусс легко мог бы стать персонажем сотни таких фотографий: он был высоким, стройным блондином. Бывший коллега Коля, Краусс был приглашен в гестапо из-за его опыта работы в старом отделе 1А Крипо, который расследовал политические преступления. Сразу после прихода к власти национал-социалистов ведомство было выделено и преобразовано в гестапо. Краусс был похож на многих прусских немцев: нордик с некоторой славянской кровью в жилах, но в офисе ходили слухи, что его пригласили покинуть Крипо и перебраться на работу на улицу Принца Альбрехта только после того, как он сменил имя с Петра, что отдавало намеком на Славянский.
  Коль слышал, что Краусс был методичным исследователем, хотя они никогда не работали вместе; Коль всегда отказывался заниматься политическими преступлениями, а теперь крипо это запретили.
  Краусс сказал: «Вилли, добрый день».
  "Град. Что привело тебя сюда, Питер?
  Янссен кивнул, и следователь гестапо сделал то же самое. Он сказал Колю: «Мне позвонил наш босс».
  Имел ли он в виду самого Генриха Гиммлера? Коля задумался. Это было возможно. Месяц назад лидер СС объединил все полицейские силы Германии под своим контролем и создал Сипо, подразделение в штатском, в которое входили гестапо, крипо и пресловутая СД, разведывательное подразделение СС. Гиммлера только что назначили начальником полиции штата, довольно скромное определение, подумал тогда Коль. объявления, для самого могущественного правоохранителя на земле.
  Краусс продолжил. «Лидер поручил ему сохранить наш город в чистоте во время Олимпийских игр. Мы должны расследовать все серьезные преступления вблизи стадиона, Олимпийской деревни и центра города и обеспечить быструю поимку преступников. А здесь убийство в двух шагах от Тиргартена. Краусс в смятении цокнул языком.
  Коль явно взглянул на часы, отчаянно пытаясь добраться до Летнего сада. — Боюсь, мне придется уйти, Питер.
  Внимательно осматривая тело, присев на корточки, гестаповец сказал: «К сожалению, для всех иностранных репортеров в городе. . . Их так сложно контролировать, следить за ними».
  — Да, да, но…
  «Мы должны убедиться, что проблема решена, прежде чем они узнают о смерти». Краусс встал и медленно обошел мертвеца. — Кто он, мы знаем?
  "Еще нет. Его удостоверение личности отсутствует. Скажи мне, Питер, это не имеет никакого отношения к делу СС или СА, не так ли?
  — Насколько я знаю, — ответил Краусс, нахмурившись. "Почему?"
  «По пути сюда мы с Янссеном заметили еще много патрулей. Случайные остановки для проверки документов. Однако мы не слышали ни слова об операции».
  — А, это пустяки, — сказал инспектор гестапо, пренебрежительно махнув рукой. «Небольшое дело безопасности. Крипо не о чем беспокоиться.
  Коль снова взглянул на свои карманные часы. — Что ж, мне правда пора идти, Питер.
  Офицер гестапо поднялся на ноги. — Его ограбили?
  — Из его карманов все пропало, — нетерпеливо сказал Коль.
   Краусс долго смотрел на тело, и все, о чем мог думать Коль, это о подозреваемом, сидящем в Летнем саду и доедающем шницель или колбасу. «Я должен вернуться», — сказал Коль.
  "Один момент." Краусс продолжал изучать тело. Наконец, не поднимая глаз, он сказал: «Было бы разумно, если бы убийца был иностранцем».
  "Иностранец? Ну… — Янссен быстро заговорил, брови приподнялись на его юном лице. Но Коль бросил на него острый взгляд, и он замолчал.
  "Что это такое?" – спросил его Краусс.
  Кандидат в инспекторы быстро поправился. «Мне любопытно, почему вы думаете, что это имеет смысл».
  «Пустынный переулок, пропавшие документы, хладнокровная стрельба. . . Когда ты какое-то время занимаешься этим бизнесом, ты можешь почувствовать виновников таких убийств, кандидат в инспекторы.
  — Убийство типа чего? Коль не удержался от вопроса. В наши дни человека, застреленного в берлинском переулке, вряд ли можно назвать уникальным.
  Но Краусс не ответил. «Вероятно, цыган или поляк. Жестокие люди, конечно. И с изобилием мотивов убийства невинных немцев. Или убийца может быть чехом, конечно, с востока, а не из Судет. Они известны тем, что стреляют в людей сзади».
  Коль чуть не добавил: как и штурмовики. Но он просто сказал: «Тогда можно надеяться, что преступник окажется славянином».
  Краусс никак не отреагировал на упоминание о своем этническом происхождении. Еще один взгляд на труп. «Я наведу справки по этому поводу, Вилли. Я попрошу своих людей связаться с боевиками в этом районе.
  Коль сказал: «Меня воодушевляет мысль об использовании Информаторы-национал-социалисты. Они очень хороши в этом. И их так много».
  "Действительно."
  Благослови его, Янссен тоже нетерпеливо посмотрел на часы, поморщился и сказал: «Мы очень опаздываем на эту встречу, сэр».
  «Да, да, мы такие». Коль пошел обратно по переулку. Но он сделал паузу и обратился к Крауссу: «Один вопрос?»
  — Да, Вилли?
  «Какую шляпу носит министр авиации Геринг?»
  «Вы спрашиваете. . . ?» Краусс нахмурился.
  «Геринг. Что за шляпа?»
  «О, понятия не имею», — ответил он, выглядя на мгновение ошеломленным, как будто это были знания, которыми должен обладать каждый хороший офицер гестапо. «Почему?»
  "Независимо от того."
  "Хайль Гитлер."
  "Град."
  Когда они поспешили обратно в DKW, Коль, затаив дыхание, сказал: «Отдайте пленку одному из офицеров Шупо, и пусть он срочно доставит ее в штаб. Мне нужны фотографии немедленно».
  "Да сэр." Молодой человек изменил курс и передал пленку офицеру, дал ему инструкции, а затем догнал Коля, который позвонил в шупо: «Когда сюда придут люди коронера, скажите им, что мне нужен отчет о вскрытии, как только он придет». возможный. Я хочу знать о болезнях, которые могли быть у нашего друга. Хлопки и чахотка в частности. И насколько продвинутый. И содержимое его желудка. Татуировки, сломанные кости, хирургические шрамы тоже».
  "Да сэр."
  «Не забудьте сказать им, что это срочно».
  Коронер в эти дни был так занят, что это могло занять восемь или десять часов, прежде чем тело заберут; вскрытие может занять несколько дней.
  Коль поморщился от боли, спеша в DKW; шерсть ягненка в его туфлях сдвинулась. «Какой самый быстрый путь к Летнему саду? Неважно, мы разберемся». Он осмотрелся. "Там!" - крикнул он, указывая на газетный киоск. «Идите, купите все газеты, которые у них есть».
  — Да, сэр, но почему?
  Вилли Коль сел на водительское сиденье и нажал кнопку зажигания. Его голос был запыхавшимся, но ему все же удалось передать нетерпение. «Потому что нам нужна фотография Геринга в шляпе. Почему еще?»
   Глава седьмая
  Стоя на углу улицы с вмятой газетой «Берлинский журнал», Пол изучал кафе «Летний сад»: женщины, которые пили кофе в перчатках, мужчины, которые пили пиво большими глотками и постукивали по усам прессованными льняными салфетками, чтобы снять пену. . Люди наслаждаются полуденным солнцем, курят.
  Пауль Шуман оставался совершенно неподвижным и смотрел, смотрел, смотрел.
  Вышло из строя. . .
  Точно так же, как набирать текст, вытаскивать металлические буквы из калифорнийского кейса и собирать слова и предложения. «Следите за своими буквами p и q », — постоянно призывал его отец — именно эти буквы легко спутать, потому что часть шрифта была полной противоположностью печатной буквы.
  Теперь он так же внимательно осматривал Летний сад. Он не заметил, как штурмовик наблюдал за ним из телефонной будки возле Дрезденского переулка — непростительная ошибка для кнопочного человека. Он не собирался позволить этому случиться снова.
  Через несколько минут он не почувствовал непосредственной опасности, но, подумал он, как он мог это определить? Возможно, люди, за которыми он наблюдал, были не чем иным, как казались: обычными людьми, которые ели и занимались своими делами жарким, ленивым субботним днем, не интересуясь кем-либо еще на улице.
   Но, возможно, они были столь же подозрительны и убийственно преданы нацистам, как и человек на Манхэттене Хайнслер .
  Я люблю фюрера. . .
  Он бросил газету в мусорное ведро, пересек улицу и вошел в ресторан.
  «Пожалуйста, — сказал он капитану, — столик на троих».
  — Куда угодно, куда угодно, — сказал измученный мужчина.
  Пол занял столик внутри. Случайный взгляд вокруг него. Никто не обратил на него никакого внимания.
  Или показалось.
  Мимо проплыл официант. «Вы хотите сделать заказ?»
  «Пиво на данный момент».
  «Какое пиво?» Он начал называть бренды, о которых Пол никогда не слышал.
  Он сказал: «Первый. Большой."
  Официант подошел к бару и через мгновение вернулся с высоким стаканом пилзнера. Пол пил с жадностью, но обнаружил, что вкус ему не нравится. Это было почти сладко, фруктово. Он отодвинул его в сторону и закурил, вытряхнув «Честерфилд» из пачки под столешницей, чтобы никто не увидел американскую этикетку. Он поднял глаза и увидел Реджинальда Моргана, небрежно заходящего в ресторан. Оглядевшись, он заметил Пола и подошел к нему, сказав по-немецки: «Друг мой, так рад снова тебя видеть».
  Они пожали друг другу руки, и он сел через стол.
  Лицо Моргана было влажным, и он вытер его носовым платком. Его глаза были обеспокоены. «Это было близко. «Шупо» остановился как раз в тот момент, когда я ушел.
  — Тебя кто-нибудь видел?
  «Я так не думаю. Я ушел в дальний конец переулка.
  — Безопасно ли оставаться здесь? – спросил Пол, оглядываясь вокруг. «Должны ли мы уйти?»
  "Нет. В такое время дня было бы более подозрительно прийти в ресторан, а затем быстро уйти, не поев. Не так, как Нью-Йорк. Когда дело доходит до еды, берлинцы не будут торопиться. Офисы закрываются на два часа, чтобы люди могли полноценно пообедать. Конечно, они также едят два завтрака». Он похлопал себя по животу. «Теперь вы понимаете, почему я был рад, что меня разместили здесь». Небрежно оглядевшись, Морган сказал: «Вот». Он подтолкнул к Полу толстую книгу. — Видишь, я не забыл вернуть его. На обложке были написаны немецкие слова « Mein Kampf», что Пол перевел как «Моя борьба». На нем было имя Гитлера. Он написал книгу? Пол задумался.
  "Спасибо. Но спешки не было».
  Пол затушил сигарету в пепельнице, но, когда она остыла, сунул ее в карман, стараясь не оставлять следов, которые могли бы указать его куда-то.
  Морган наклонился вперед и улыбнулся, словно шепча непристойную шутку. «Внутри книги сто марок. И адрес места, где ты остановишься, пансиона. Это недалеко от площади Лютцов, к югу от Тиргартена. Я тоже записал указания.
  «Это на первом этаже?»
  "Квартира? Я не знаю. Я не спрашивал. Вы думаете о путях отхода?
  В частности, он думал о запойном гнездышке Мэлоуна с запечатанными дверями и окнами и гостеприимной группой вооруженных матросов. "Это верно."
  «Ну, взгляните на это. Возможно, вы сможете поменяться, если возникнут проблемы. Хозяйка, кажется, согласна. Ее зовут Кете Рихтер.
  «Она нацистка?»
  Морган мягко сказал: — Не используйте здесь это слово. Это выдаст вас. «Нацист» на баварском жаргоне означает «простак». Правильная аббревиатура — «Назо», но вы этого не слышите. тоже многое. Скажите «Национал-социалист». Некоторые люди используют инициалы НСДАП. Или вы можете обратиться к «Партии». И скажите это с благоговением. . . . Что касается мисс Рихтер, то она, похоже, не испытывает никаких симпатий ни к тому, ни к другому». Кивнув на пиво, Морган спросил: «Вас это не волнует?»
  «Писсовая вода».
  Морган рассмеялся. «Это пшеничное пиво. Дети его пьют. Почему ты это заказал?
  «Было тысяча видов. Я никогда ни о ком из них не слышал».
  — Я закажу для нас.
  Когда подошел официант, он сказал: «Пожалуйста, принесите нам два эля Пшорра. И колбаса и хлеб. С капустой и маринованными огурцами. Масло, если оно у вас сегодня есть.
  "Да сэр." Он забрал стакан Пола.
  Морган продолжил. «В книжке есть еще российский паспорт с вашей фотографией и несколько рублей, долларов на сто. В случае чрезвычайной ситуации направляйтесь к швейцарской границе. Немцы будут рады вывезти еще одного русского из своей страны и пропустят вас. Рубли они не возьмут, потому что им не дадут их потратить. Швейцарцев не будет волновать, что вы большевик, и они будут рады позволить вам потратить деньги. Отправляйтесь в Цюрих и отправьте сообщение в посольство США. Гордон вытащит тебя. Теперь, после Дрезденской аллеи, надо быть предельно осторожными. Как я уже сказал, в городе явно что-то происходит. Патрулей на улице гораздо больше, чем обычно: штурмовики, что не особенно странно — они не занимаются ничем, кроме маршей и патрулей, — но также СС и гестапо».
  "Они есть . . . ?»
  "SS . . . Вы видели этих двоих во внутреннем дворике? В черной форме?
   "Да."
  «Изначально они были частью гвардейской гвардии Гитлера. Теперь это еще одна частная армия. В основном они носят черное, но некоторые униформы серые. Гестапо — это тайная полиция, работающая в штатском. Их мало, но они очень опасны. В их юрисдикцию в основном входят политические преступления. Но в Германии сейчас все может быть политическим преступлением. Плюешь на тротуар, это оскорбление чести Вождя, так что отправляйся в тюрьму Моабит или в концентрационный лагерь».
  Принесли пиво «Пшорр» и еду, и Пол сразу выпил половину напитка. Это было землисто и богато. — Вот это хорошо.
  "Вам нравится это? Приехав сюда, я понял, что больше никогда не смогу пить американское пиво. Чтобы научиться варить пиво, нужны годы обучения. Это так же уважаемо, как и университетская степень. Берлин — пивоваренная столица Европы, но лучшее пиво производят в Мюнхене, в Баварии».
  Пол ел жадно. Но пиво и еда не были первыми вещами, о которых он думал. «Нам нужно двигаться быстро», — прошептал он. В его профессии каждый час пребывания рядом с местом касания повышал риск быть пойманным. «Мне нужна информация и мне нужно оружие».
  Морган кивнул. «Мой контакт должен быть здесь с минуты на минуту. У него есть подробности о. . . человек, которого вы здесь, чтобы навестить. Тогда сегодня днём мы пойдём в ломбард. У владельца есть для тебя хорошая винтовка.
  «Винтовка?» Пол нахмурился.
  Морган был обеспокоен. — Ты не умеешь стрелять из винтовки?
  «Да, я могу выстрелить в одного. Я был пехотинцем. Но я всегда работаю вблизи».
  "Закрывать? Тебе так легче?»
  «Это не простой вопрос. Это более эффективно».
  — Что ж, поверьте мне, Поль, это возможно, хотя и очень сложно подобраться к цели достаточно близко, чтобы убить ее из пистолета. Но вокруг так много коричневорубашечников, СС и гестапо, что вас, без сомнения, поймают. И я гарантирую, что ваша смерть будет долгой и неприятной. Но есть еще одна причина использовать винтовку — его нужно убить публично».
  "Почему?" – спросил Пол.
  «Сенатор сказал, что все в немецком правительстве и партии знают, насколько важен Эрнст для перевооружения. Важно убедиться, что тот, кто его заменит, знает, что он тоже окажется в опасности, если продолжит с того места, где он остановился. Если Эрнст умрет конфиденциально, Гитлер скроет это, заявив, что он погиб в результате несчастного случая или умер от какой-то болезни».
  «Тогда я сделаю это публично», — сказал Пол. «С винтовкой. Но мне нужно будет прицелиться, пощупать его, найти хорошее поле боя, осмотреть его заранее, посмотреть, какой ветер, свет, маршруты туда и обратно.
  "Конечно. Ты эксперт. Что вы хотите."
  Пол закончил есть. «После того, что произошло в переулке, мне нужно затаиться. Я хочу забрать свои вещи из Олимпийской деревни и как можно скорее переехать в пансионат. Комната уже готова?
  Морган сказал ему, что это так.
  Пол отпил еще пива, затем притянул к себе книгу Гитлера, положил ее себе на колени, пролистал и нашел паспорт, деньги и адрес. Он достал лист бумаги, на котором была записана информация о пансионе. Бросив книгу в портфель, он запомнил адрес и дорогу, небрежно вытер записку пролитым на стол пивом и размял ее в сильных руках, пока она не превратилась в комок мякоти. Он сунул это в карман вместе с окурками, чтобы потом выбросить.
   Морган приподнял бровь.
  Мне сказали, что ты хороший.
  Пол кивнул на свою сумку и прошептал: « Моя борьба. Книга Гитлера. Что именно?»
  «Кто-то назвал это набором из 160 000 грамматических ошибок. Это якобы философия Гитлера, но по сути это непонятная чушь. Но, возможно, ты захочешь сохранить его. Морган улыбнулся. «Берлин — город дефицита, и в настоящее время туалетную бумагу трудно найти».
  Короткий смех. Затем Павел спросил: «Этот человек, с которым мы собираемся встретиться. . . почему мы можем доверять ему?»
  «Теперь в Германии доверие – любопытная вещь. Риск настолько серьезен и настолько распространен, что недостаточно доверять кому-то только потому, что он верит в ваше дело. В случае с моим контактом его брат был профсоюзным активистом, убитым штурмовиками, поэтому он сочувствует нам. Но я не готов рисковать своей жизнью только ради этого. Поэтому я заплатил ему большую сумму денег. Здесь есть выражение: «Чей хлеб ем, тому песню пою». Ну, Макс съедает много моего хлеба. И он находится в шатком положении, поскольку уже продал мне очень полезный и, по его мнению, компрометирующий материал. Это прекрасный пример того, как здесь работает доверие: нужно либо подкупить кого-то, либо угрожать ему, а я предпочитаю делать и то, и другое одновременно».
  Дверь открылась, и Морган прищурился, узнавая. — А, это он, — прошептал он. В ресторан вошел худощавый мужчина в рабочем комбинезоне с небольшим рюкзаком на плече. Он огляделся вокруг и моргнул, чтобы привыкнуть к темноте. Морган махнул рукой, и мужчина присоединился к ним. Он явно нервничал, переводил взгляд с Пола на других посетителей, на официантов, на тени в коридорах, ведущих в туалет и на кухню, а затем снова на Пола.
   «Они» — это сейчас все в Германии. . . .
  Он сел за стол, сначала спиной к двери, затем поменялся местами, чтобы видеть остальную часть ресторана.
  «Добрый день», — сказал Морган.
  "Хайль Гитлер."
  «Радуйся», — ответил Павел.
  «Мой друг попросил, чтобы его звали Макс. Он выполнил работу для человека, к которому вы пришли. Вокруг его дома. Он доставляет туда товары и знает домработницу и садовника. Он живет в том же городе, Шарлоттенбурге, к западу отсюда.
  Макс отказался от еды и пива и ел только кофе, в который насыпал сахар, оставляющий на поверхности пыльную пену. Он энергично пошевелился.
  «Мне нужно знать все, что ты можешь мне рассказать о нем», — прошептал Пол.
  «Да, да, я буду». Но он замолчал и снова огляделся. Он носил свои подозрения, как лосьон, которым намазаны его редеющие волосы. Пол нашел это беспокойство раздражающим, не говоря уже о том, что опасным. Макс открыл рюкзак и протянул Полу темно-зеленую папку. Откинувшись назад, чтобы никто не мог увидеть содержимое, он открыл его и обнаружил, что смотрит на полдюжины морщинистых фотографий. На них был изображен мужчина в деловом костюме, сшитом на заказ, одежда дотошного, добросовестного человека. Ему было за пятьдесят, у него была круглая голова и короткие седые или белые волосы. Он носил очки в проволочной оправе.
  Павел спросил: «Это точно от него?» А как насчет двойки?
  «Он не использует двойников». Мужчина трясущимися руками отпил кофе и еще раз оглядел ресторан.
  Пол закончил их изучать. Он собирался сказать Максу, чтобы тот сохранил фотографии и уничтожил их, когда вернется домой, но мужчина выглядел слишком нервным, и американец представил, как он в панике оставляет их в трамвае или метро. Он положил папку в свою сумку рядом с книгой Гитлера; он избавится от них позже.
  «Теперь, — сказал Пол, наклонившись вперед, — расскажи мне о нем. Все, что ты знаешь.
  Макс поделился тем, что знал о Райнхарде Эрнсте: полковник сохранил дисциплину и вид военного, хотя уже несколько лет не служил. Он вставал рано и работал долгие, долгие часы, шесть или семь дней в неделю. Он регулярно тренировался и был опытным стрелком. Он часто носил с собой небольшой автоматический пистолет. Его офис находился на Вильгельм-стрит, в здании канцелярии, и он сам ездил в офис и обратно, редко в сопровождении охраны. Его машиной был открытый «Мерседес».
  Пол обдумывал слова этого человека. «Эта канцелярия? Он там каждый день?
  «Обычно да. Хотя иногда он ездит на верфи или, в последнее время, на завод Круппа.
  «Кто такой Крупп?»
  «Его компании производят боеприпасы и броню».
  «У канцелярии, где он припаркуется?»
  «Я не знаю, сэр. Я никогда не был там."
  — Вы можете узнать, где он будет в ближайшие несколько дней? Когда он сможет пойти в офис?
  — Да, я попробую. Пауза. «Я не знаю, если… . ». Голос Макса затих.
  "Что?" – спросил Пол.
  «Я знаю кое-что и о его личной жизни. О своей жене, невестке, внуке. Хотите узнать эту сторону его жизни? Или ты предпочитаешь этого не делать?»
  Прикосновение ко льду. . .
  — Нет, — сказал Пол шепотом. "Все мне рассказать."
  • • •
  Они поехали по Розенталер-стрит так быстро, как только позволял крошечный паровозик, к ресторану «Летний сад».
  Конрад Янссен спросил своего босса: «Сэр, есть вопрос?»
  "Да?"
  «Инспектор Краусс надеялся выяснить, что убийцей был иностранец, и у нас есть доказательства того, что подозреваемый именно он. Почему ты ему этого не сказал?»
  «Доказательства, которые позволяют предположить , что он мог быть одним из них. И не очень сильно. Просто то, что у него мог быть акцент и что он свистнул, вызывая такси.
  "Да сэр. Но разве мы не должны были об этом упомянуть? Мы могли бы использовать ресурсы гестапо».
  Крупный Коль тяжело дышал и сильно потел от жары. Ему нравилось лето, потому что семья могла насладиться Тиргартеном и Луна-парком или поехать в Ванзее или на реку Гавел на пикники. Но что касается климата, то в душе он был осенним человеком. Он вытер лоб и ответил: «Нет, Янссен, нам не следовало упоминать об этом и обращаться за помощью к гестапо. И вот почему: во-первых, после консолидации в прошлом месяце гестапо и СС делают все возможное, чтобы лишить крипо независимости. Мы должны сохранить как можно больше, а это значит, что нам нужно выполнять свою работу в одиночку. И второе, и гораздо, гораздо более важное: «ресурсы» гестапо часто просто арестовывают любого, кто кажется хотя бы малейшим виновным – в чем угодно. А иногда арестовывают тех, кто явно невиновен, но арест которых может быть удобен. »
  В штаб-квартире Крипо было шестьсот камер, назначение которых когда-то было таким же, как в полиции. станции повсюду: задерживать арестованных преступников до тех пор, пока они не будут освобождены или преданы суду. Вскоре в этих камерах, переполненных до отказа, содержались обвиняемые в неопределенных политических преступлениях, и их контролировали штурмовики, жестокие молодые люди в коричневой форме и с белыми повязками. Камеры были всего лишь временной остановкой по пути в концентрационный лагерь или штаб-квартиру гестапо на улице Принца Альбрехта. Иногда на кладбище.
  Коля продолжил. «Нет, Янссен, мы ремесленники, практикующие изысканное искусство полицейской работы, а не саксонские фермеры, вооруженные серпами, чтобы выкосить десятки горожан в поисках одного-единственного виновного».
  "Да сэр."
  "Никогда этого не забывай." Он покачал головой. «Ах, насколько труднее выполнять свою работу в этом моральном зыбучем песке вокруг нас». Подъехав к обочине, он взглянул на своего помощника. «Янссен, вы могли бы арестовать меня и отправить в Ораниенбург на год за то, что я сказал то, что я только что сделал».
  — Я бы ничего не сказал, сэр.
  Коль выключил зажигание. Они вылезли из машины и быстро побежали по широкому тротуару к Летнему саду. Когда они подошли ближе, Вилли Коль уловил запах хорошо маринованного квашеного мяса, которым было известно это место. В животе у него заурчало.
  У Янссен был экземпляр национал-социалистической газеты « Народный обозреватель», на первой полосе которой был изображен Геринг в нарядной шляпе необычного для Берлина покроя. Думая об этих аксессуарах, Коль взглянул на своего помощника; Белоснежное лицо кандидата в инспекторы покраснело от июльского солнца. Неужели нынешняя молодежь не осознает, что шляпы созданы не просто так?
   Когда они подошли к ресторану, Коль жестом велел Янссену замедлиться. Они остановились возле фонарного столба и осмотрели Летний сад. В этот час посетителей осталось немного. Два офицера СС расплатились и ушли, и это было хорошо, поскольку по причинам, которые он только что объяснил Янссену, он предпочитал ничего не говорить об этом деле. Из мужчин остались только мужчина средних лет в ледерхозенах и пенсионер.
  Коль заметил плотные шторы, защищавшие их от наблюдения изнутри. Он кивнул Янссену, и они вышли на палубу, инспектор спрашивал каждого посетителя, не видел ли он, как в ресторан вошел крупный мужчина в коричневой шляпе.
  Пенсионерка кивнула. «Большой человек? Действительно, детектив. Я плохо смотрел, но думаю, что он вошел внутрь около двадцати минут назад.
  — Он все еще здесь?
  — Он не вышел, этого я не видел.
  Янссен напрягся, как гончая, учуяв запах. «Сэр, нам позвонить в Орпо?»
  Это была полиция порядка в униформе, размещавшаяся в казармах и готовая, как следует из названия, поддерживать порядок с помощью винтовок, пистолетов-пулеметов и дубинок. Но Коль снова подумал о хаосе, который может разразиться, если их вызвать, особенно против вооруженного подозреваемого в ресторане, полном посетителей. «Нет, я думаю, что не будем, Янссен. Мы будем более тонкими. Вы обходите ресторан сзади и ждете у двери. Если кто-нибудь выйдет, в шапке или без, задержите его. Помните: наш подозреваемый вооружен. Теперь двигайтесь незаметно.
  "Да сэр."
  Молодой человек остановился в переулке и, крайне неприкрыто махнув рукой, завернул за угол и скрылся.
  Коль небрежно шагнул вперед и остановился, словно просматривая выложенное меню. Затем он придвинулся ближе, чувствуя беспокойство, ощущая также тяжесть револьвера в кармане. До прихода к власти национал-социалистов лишь немногие детективы Крипо носили оружие. Но несколько лет назад, когда тогдашний министр внутренних дел Геринг расширил многочисленные полицейские силы в стране, он приказал каждому полицейскому носить оружие и, к шоку Коля и его коллег из Крипо, свободно его использовать. Фактически он издал указ, в котором говорилось, что полицейскому будет объявлен выговор за то, что он не застрелил подозреваемого, но не за то, что он застрелил кого-то, кто оказался невиновным.
  Вилли Коль не стрелял из оружия с 1918 года.
  Тем не менее, представляя себе раздробленный череп жертвы на Дрезденском переулке, он теперь был доволен тем, что у него с собой пистолет. Коль поправил куртку, убедился, что сможет быстро схватить пистолет, если понадобится, и глубоко вздохнул. Он толкнул дверь.
  И замер, как статуя, в панике. Внутри Летнего сада было довольно темно, и его глаза привыкли к яркому солнечному свету снаружи; он на мгновение ослеп. «Глупо», — сердито подумал он про себя. Ему следовало обдумать это. Здесь он стоял с надписью «Крипо» на всем теле — явная мишень для вооруженного подозреваемого.
  Он шагнул дальше и закрыл за собой дверь. В его туманном видении люди перемещались по ресторану. Некоторые мужчины, по его мнению, стояли. Кто-то двигался к нему.
  Коль встревоженно отступил назад. Его рука потянулась к карману, в котором лежал револьвер.
  «Сэр, стол? Садись, где хочешь».
  Он прищурился, и постепенно его зрение начало возвращаться.
  "Сэр?" — повторил официант.
   «Нет», — сказал он. «Я ищу кое-кого».
  Наконец инспектор снова смог нормально видеть.
  В ресторане было всего дюжина посетителей. Ни один из них не был крупным мужчиной в коричневой шляпе и светлом костюме. Он пошел на кухню.
  — Сэр, вы не можете…
  Коль показал официанту свое удостоверение личности.
  — Да, сэр, — робко сказал мужчина.
  Коль прошел через невыносимо жаркую кухню к задней двери. Он открыл его. «Янссен?»
  — Никто не входил в дверь, сэр.
  Кандидат в инспекторы присоединился к своему начальнику, и они вернулись в столовую.
  Коль подозвал к ним официанта.
  «Сэр, как вас зовут?»
  «Иоганн».
  «Ну, Иоганн, ты видел здесь за последние двадцать минут мужчину в такой шляпе?» Коль кивнул Янссену, который показал фотографию Геринга.
  «Да, да, у меня есть. Он и его товарищи ушли всего несколько минут назад. Это выглядело довольно подозрительно. Они вышли через боковую дверь.
  Он указал на пустой стол. Коля с отвращением вздохнул. Это был один из двух столиков рядом с окном. Да, занавеска была толстой, но он заметил крошечную щель сбоку; их подозреваемый, несомненно, видел, как они опрашивали посетителей во внутреннем дворике.
  «Пойдем, Янссен!» Коль и кандидат в инспекторы выскочили через боковую дверь и прошли через анемичный сад, типичный для десятков тысяч людей по всему городу; Берлинцы любили выращивать цветы и растения, но земля стоила так дорого, что они были вынуждены использовать для своих садов любые клочки земли, которые могли найти. Был только один маршрут вне патча; он вёл на Розенталер-стрит. Они подбежали к нему и оглядели перегруженную улицу. Никаких признаков подозреваемого.
  Коля был в ярости. Если бы его не отвлек Краусс, у них, вероятно, было бы больше шансов перехватить большого человека в шляпе. Но больше всего он злился на себя за свою небрежность во внутреннем дворике мгновением ранее.
  «В спешке, — пробормотал он Янссену, — мы подожгли корку, но, возможно, нам удастся спасти часть оставшегося буханки». Он повернулся и пошел обратно к входной двери Летнего сада.
  • • •
  Пол, Морган и тощий, нервный мужчина по имени Макс стояли в пятидесяти футах вверх по Розенталер-стрит, среди небольшой группы лип.
  Они наблюдали за мужчиной в белом костюме и его младшим коллегой в саду возле ресторана, оглядывая улицу вверх и вниз, а затем вернулись к входной двери.
  «Они не могли преследовать нас», сказал Морган. "Невозможный."
  «Они кого-то искали » , — сказал Пол. «Они вышли через боковую дверь через минуту после нас. Это не совпадение».
  Дрожащим голосом Макс спросил: «Вы думаете, это были гестапо? Или Крипо?
  «Что такое Крипо?» – спросил Пол.
  «Криминальная полиция. Детективы в штатском.
  «Это была своего рода полиция», — объявил Пол. Не было никаких сомнений. Он заподозрил это с того момента, как увидел, как двое мужчин приближаются к Летнему саду. Он занял столик у окна специально, чтобы следить за улицей, и, конечно же, заметил мужчин — коренастого в панамской шляпе и более стройного и молодого в зеленый костюм — задавать вопросы посетителям о патио. Затем младший отошел — вероятно, чтобы прикрыть заднюю дверь, — а полицейский в белом костюме подошел к вывешенному меню, изучая его гораздо дольше, чем обычно.
  Пол внезапно встал, бросил деньги — только бумажные купюры, на которых почти невозможно найти отпечатки пальцев — и рявкнул: «Уходите сейчас же». Следуя за Морганом и испуганным Максом, он протиснулся через боковую дверь и подождал в небольшом саду, пока полицейский вошел в ресторан, а затем быстро пошел по Розенталер-стрит.
  — Полиция, — пробормотал Макс, почти плача. "Нет . . . нет . . ».
  Слишком много людей, чтобы преследовать вас здесь. . . и слишком много людей будут следовать за вами, слишком много людей будут стучать на вас.
  Я бы сделал все для него и партии. . . .
  Пол снова посмотрел на улицу, в сторону Летнего сада. Никто не преследовал. Тем не менее, он чувствовал потребность срочно узнать информацию о местонахождении Эрнста от Макса и приступить к стартовому контакту. Он повернулся и сказал: «Мне нужно знать. . ». Его голос затих.
  Макс исчез.
  "Где он?"
  Морган тоже обернулся. «Черт побери», — пробормотал он по-английски.
  — Он предал нас?
  «Я не могу поверить, что он это сделал — это означало бы и его арест. Но . . ». Голос Моргана затих, когда он посмотрел мимо Пола. "Нет!"
  Обернувшись, Пол увидел Макса примерно в двух кварталах от него. Он был среди нескольких человек, которых остановили двое мужчин в черной форме, которых он, очевидно, не видел. «Остановка охраны СС».
  Макс нервно огляделся, ожидая своей очереди. допрошен солдатами СС. Он вытер лицо, выглядя виноватым, как подросток.
  Пол прошептал: — Ему не о чем беспокоиться. Его документы в порядке. Он дал нам фотографии Эрнста. Если он не паникует, с ним все будет в порядке».
  «Успокойся», — молча сказал Пол мужчине. Не оглядывайтесь вокруг. . . .
  Затем Макс улыбнулся и подошел ближе к эсэсовцу.
  «С ним все будет в порядке», сказал Морган.
  «Нет, это не так», — подумал Пол. Он собирается его заточить.
  И как раз в этот момент мужчина повернулся и убежал.
  Солдаты СС оттолкнули пару, с которой они разговаривали, и побежали за ним. «Стой, ты остановишься!»
  "Нет!" - прошептал Морган. "Почему он это сделал? Почему?"
  Потому что он был напуган до безумия, подумал Пол.
  Макс был стройнее охранников СС, носивших громоздкую форму, и начал от них отдаляться.
  Возможно, он сможет это сделать. Может быть-
  Раздался выстрел, и Макс рухнул на бетон, кровь растеклась по его спине. Пол оглянулся. Третий офицер СС, находившийся напротив, выхватил пистолет и выстрелил. Макс начал ползти к обочине, когда первые два охранника догнали его, задыхаясь. Один выхватил пистолет, выстрелил бедняге в голову и прислонился к фонарному столбу, чтобы отдышаться.
  — Пойдем, — прошептал Пол. "Сейчас!"
  Они повернули обратно на улицу Розенталер и пошли на север, вместе с другими пешеходами, постепенно удалявшимися от места стрельбы.
  «Боже на небесах», — пробормотал Морган. «Я провел месяц, ухаживая за ним и держа его за руку, пока он собирал подробности об Эрнсте. Что нам теперь делать?»
  «Что бы мы ни решили, это должно быть быстро; кто-нибудь мог бы установить связь между ним, — он бросил взгляд на тело на улице, — и Эрнстом.
  Морган вздохнул и на мгновение задумался. «Я не знаю никого, кто был бы близок Эрнсту. . . . Но у меня есть человек в министерстве информации».
  «У вас там кто-то есть? »
  «Национал-социалисты параноики, но у них есть один недостаток, который компенсирует это: их эго. У них так много агентов, что им даже в голову не приходит, что кто-то может проникнуть к ним. Он всего лишь клерк, но, возможно, ему удастся кое-что узнать.
  Они остановились на оживленном углу. Пол сказал: «Я собираюсь собрать свои вещи в Олимпийской деревне и переехать в пансион».
  — Ломбард, в котором мы получаем винтовку, находится недалеко от станции Ораниенбургер. Встретимся на площади Ноября 1923 года, под большой статуей Гитлера. Скажем, в четыре тридцать. У вас есть карта?"
  «Я найду это».
  Мужчины пожали друг другу руки и, оглянувшись на толпу, стоявшую вокруг тела несчастного, разошлись, когда очередная сирена заполнила улицы города, который был чистым и упорядоченным, наполненным вежливыми, улыбающимися людьми — и это было место двух убийств за столько же часов.
  Нет, подумал Пол, несчастный Макс не предал его. Но он понял, что был еще один вывод, гораздо более тревожный: эти два полицейских или агента гестапо самостоятельно выследили Моргана, Пола или их обоих от Дрезденской аллеи до Летнего сада и прибыли через несколько минут после их поимки. Эта работа полиции была намного лучше той, которую он видел в Нью-Йорке. Кто они, черт возьми? он задавался вопросом.
   • • •
  «Иоганн, — спросил Вилли Коль официанта, — что именно было одето на этом человеке в коричневой шляпе?»
  «Светло-серый костюм, белая рубашка и зеленый галстук, который мне показался довольно ярким».
  — И он был большим?
  «Очень большой, сэр. Но не жирный. Возможно, он был бодибилдером».
  «Есть ли еще характеристики?»
  — Не то чтобы я это заметил.
  — Он был иностранцем?
  "Я не знаю. Но он говорил по-немецки безупречно. Возможно, слабый акцент.
  «Цвет его волос?»
  «Я не мог сказать. Скорее темнее, чем светлее».
  "Возраст?"
  «Не молодой, не старый».
  Коля вздохнул. — И ты сказал «товарищи»?
  "Да сэр. Он прибыл первым. Затем к нему присоединился еще один мужчина. Значительно меньше. Ношение черного или темно-серого костюма. Я не помню его галстука. И еще один, мужчина лет тридцати в коричневом комбинезоне. Рабочий, кажется. Он присоединился к ним позже».
  — У здоровяка был кожаный чемодан или сумка?
  "Да. Оно было коричневым».
  — Его спутники тоже говорили по-немецки?
  "Да."
  — Ты подслушивал их разговор?
  — Нет, инспектор.
  «А лицо мужчины? Мужчина в шляпе? — спросил Янссен.
  Колебание. «Я не видел лица. Или его товарищей.
   «Вы прислуживали им, но не видели их лиц?» — спросил Коля.
  «Я не обратил никакого внимания. Как видите, здесь темно. И в этом бизнесе. . . так много людей. Ты смотришь, но редко видишь, если понимаешь.
  Это правда, предположил Коль. Но он также знал, что с тех пор, как Гитлер пришел к власти три года назад, слепота стала национальной болезнью. Люди либо обвиняли сограждан в «преступлениях», свидетелями которых они не были, либо не могли вспомнить подробности правонарушений, которые они действительно видели. Если знать слишком много, это может означать поездку в «Алекс» — штаб-квартиру Крипо — или в гестапо на улице Принца Альбрехта, чтобы просмотреть бесконечные фотографии известных преступников. Никто не пожелал бы пойти ни в одно из этих мест; сегодняшний свидетель может стать завтра задержанным.
  Официант встревоженно оглядел пол. Пот выступил у него на лбу. Коля пожалел его. «Возможно, вместо описания его лица вы могли бы дать нам еще какие-то наблюдения, и мы могли бы обойтись без посещения полицейского управления. Если вдруг придумаешь что-нибудь полезное.
  Мужчина с облегчением поднял глаза.
  — Я постараюсь вам помочь, — сказал инспектор. «Начнем с конкретики. Что он ел и пил?»
  «Ах, это что-то. Сначала он заказал пшеничное пиво. Должно быть, он никогда раньше не пил его. Он только отпил и отодвинул в сторону. Но он выпил весь пшоррский эль, который заказал ему его товарищ».
  "Хороший." Коль поначалу даже не догадывался, что в конечном итоге могут раскрыть эти подробности о подозреваемом. Возможно, штат или страна происхождения мужчины, возможно, что-то более конкретное. Но отметить стоило, что теперь и сделал Вилли Коль в своем залистаном блокноте, облизнув кончик карандаша. — А его еда?
   «Наша тарелка с колбасой и капустой. С большим количеством хлеба и маргарина. У них было то же самое. Большой человек съел все. Он казался голодным. Его товарищ съел половину».
  — А третий мужчина?
  “Только кофе.”
  «Как этот здоровяк — как мы его будем называть — как он держал свою вилку?»
  — Его вилка?
  «После того, как он отрезал кусок колбасы, он перекладывал вилку из одной руки в другую, а затем съедал кусок? Или он подносил еду ко рту, не меняя рук?»
  «Я. . . Я не знаю, сэр. Я думаю, возможно, он действительно перешел к другому владельцу. Я говорю это потому, что казалось, что он всегда откладывает вилку, чтобы выпить пива».
  — Хорошо, Иоганн.
  «Я рад помочь моему Лидеру, чем смогу».
  — Да, да, — устало сказал Коль.
  Переключение вилок. Распространено в других странах, в меньшей степени в Германии, например, свисток для вызова такси. Так что акцент действительно мог быть иностранным.
  — Он курил?
  — Я так думаю, сэр.
  — Трубка, сигара, сигарета?
  «Я думаю, сигарета. Но я-"
  «Не увидел марку производителя».
  "Нет, сэр. Я этого не сделал.
  Коль прошел через комнату и осмотрел стол подозреваемого и стулья вокруг него. Ничего полезного. Он нахмурился, увидев, что в пепельнице есть пепел, но нет окурков.
  Еще одно доказательство ума их человека?
  Затем Коль присел и чиркнул спичкой по полу под столом.
   «Ах, да, смотри, Янссен! Несколько чешуек той же коричневой кожи, которую мы нашли ранее. Действительно, это наш человек. И здесь на пыли есть следы, которые позволяют предположить, что он поставил сумку.
  «Интересно, что там содержится», — сказал Янссен.
  — Нас это не интересует, — сказал Коль, зачерпывая эти хлопья и складывая их в конверт. «Не сейчас. Важна сама сумка, связь, которую она устанавливает между этим человеком и Дрезденской аллеей».
  Коль поблагодарил официанта и, бросив тоскливый взгляд на тарелку венского шницеля, вышел на улицу, Янссен следовал за ним.
  «Давайте разведаем окрестности, не видел ли кто-нибудь наших господ. Иди на дальнюю сторону улицы, Янссен. Я возьму торговцев цветами. Коля мрачно рассмеялся. Берлинские продавцы цветов были общеизвестно грубы.
  Янссен снял носовой платок и вытер лоб. Казалось, он слабо вздохнул.
  — Ты устал, Янссен?
  "Нет, сэр. Нисколько." Молодой человек поколебался, а затем добавил: «Просто кажется, что наша работа иногда безнадежна. Все эти усилия ради толстого мертвеца.
  Коль вытащил из кармана желтую трубку и нахмурился, увидев, что сунул пистолет в тот же карман и украл чашу. Он наполнил его табаком. Он сказал: «Да, Янссен, ты прав. Пострадавшим оказался толстый мужчина средних лет. Но мы же умные детективы, не так ли? Мы знаем о нем еще кое-что.
  — Что это, сэр?
  — Что он был чьим-то сыном.
  "Хорошо . . . конечно, он был.
  — И, возможно, он был чьим-то братом. А может быть, чей-то муж или любовник. И, если ему повезет, он был отец сыновей и дочерей. Я также надеюсь, что есть бывшие любовники, которые время от времени думают о нем. А в будущем его могли ждать другие возлюбленные. И еще троих или четверых детей он мог бы родить на свет». Он постучал спичкой по стенке коробки, и пенковая пенка загорелась. — Итак, Янссен, если посмотреть на инцидент с этой точки зрения, перед нами не просто любопытная загадка о коренастом мертвеце. У нас есть трагедия, подобная паутине, охватывающая множество разных жизней и многих разных мест, растягивающаяся на годы и годы. Как это печально. . . . Вы понимаете, почему наша работа так важна?»
  "Да сэр."
  И Коль поверил, что молодой человек действительно понял.
  «Янссен, тебе нужна шляпа. Но на данный момент я передумал. Вы идете по теневой стороне улицы. Это, конечно, будет означать, что вам придется опросить торговцев цветами. Они будут угощать тебя некоторыми словами, которые ты не услышишь за пределами казарм штурмовиков, но, по крайней мере, ты не вернешься сегодня вечером к жене с кожей оттенка свежей свеклы.
   Глава восьмая
  Направляясь к оживленной площади в поисках такси, Пол время от времени оглядывался назад. Курил свой «Честерфилд», разглядывал достопримечательности, магазины, прохожих, снова искал что-нибудь необычное.
  Он проскользнул в общественный туалет, который был безупречен, и вошел в кабинку. Он затушил сигарету и бросил ее вместе с окурками и комком мякоти, на которой был адрес пансиона Кете Рихтер, в унитаз. Затем он разорвал фотографии Эрнста на десятки мелких кусочков и смыл все.
  Снова оказавшись на улице, он отбросил в сторону тяжелые образы печальной и ненужной смерти Макса и сосредоточился на предстоящей работе. Прошли годы с тех пор, как он кого-нибудь убивал из винтовки. Он был хорошим стрелком из длинного оружия. Люди называют оружие «уравнителями». Но это не совсем так. Пистолет весит, наверное, три фунта, винтовка — двенадцать или больше. Чтобы держать оружие, по-прежнему требуется сила, и крепкие руки Пола помогли ему стать лучшим стрелком в его эскадрилье.
  Однако теперь, как он объяснил Моргану, когда ему нужно было кого-то пристрелить, он предпочитал делать это из пистолета.
  И он всегда подходил близко, близко, как дыхание.
  Он ни разу не сказал ни слова своей жертве, никогда не спорил с ней, даже не дал ей знать, что должно было произойти. Он появлялся настолько бесшумно, насколько это было возможно для большого человека, позади жертвы, если это было возможно, и стрелял ей в голову, мгновенно убивая ее. Ему никогда не пришло бы в голову вести себя, как садист Багси Сигел или недавно покойный голландец Шульц; они медленно избивали людей до смерти, мучили их, издевались над ними. То, что Пол делал в качестве служащего, не имело ничего общего с гневом, удовольствием или суровым удовлетворением мести; речь шла просто о совершении злого поступка, направленного на устранение большего зла.
  И Пауль Шуман настоял на том, чтобы заплатить цену за это лицемерие. Он страдал от близости убийства. Смерти вызвали у него отвращение, отправили его в туннель печали и вины. Каждый раз, когда он убивал, умирала и другая часть его. Однажды, пьяный в захудалом ирландском баре Вестсайда, он пришел к выводу, что является противоположностью Христа; он умер, чтобы другие тоже могли умереть. Ему хотелось бы, чтобы он слишком накурился, чтобы запомнить эту мысль. Но это прижилось к нему.
  Тем не менее он полагал, что Морган был прав насчет использования винтовки. Его приятель Дэймон Раньон однажды сказал, что человек может стать победителем, только если он готов перешагнуть через край. Пол, конечно, делал это достаточно часто, но он также знал, когда остановиться. Он никогда не был склонен к суициду. В ряде случаев он откладывал касание, когда чувствовал, что шансы были плохими. Возможно, шесть против пяти было приемлемо. Но что еще хуже? Он не…
  Громкий грохот напугал его. Что-то вылетело из окна книжного магазина на тротуар в нескольких ярдах от меня. Книжный шкаф. Далее последовали несколько книг. Он заглянул в магазин и увидел мужчину средних лет, держащего окровавленное лицо. Похоже, его ударили по щеке. Женщина, плача, схватила его за руку. Они оба были в ужасе. Вокруг них стояли четверо крупных мужчин в светло-коричневой форме. Пол предположил, что это были штурмовики, коричневорубашечники. Один из них держал книгу и кричал на мужчину. «Вам нельзя продавать это дерьмо! Они незаконны. Это билет до Ораниенбурга.
  «Это Томас Манн», — возразил мужчина. «Это ничего не значит против лидера или нашей партии. Я-"
  Коричневорубашечник ударил книгопродавца раскрытой книгой по лицу. Он говорил насмешливым голосом. "Его . . ». Еще одна яростная пощечина. «Томас. . ». Еще один, и корешок книги сломался. «Манн. . . ».
  Издевательства разозлили Пола, но это была не его проблема. Вряд ли он мог позволить себе привлечь к себе внимание здесь. Он начал дальше. Но вдруг один из коричневорубашечников схватил женщину за руку и вытолкнул за дверь. Она сильно упала на Пола и упала на тротуар. Она была так напугана, что, казалось, даже не заметила его. Кровь текла из ее колен и ладоней, где оконное стекло порезало ей кожу.
  Явный лидер штурмовиков вытащил мужчину наружу. «Уничтожьте это место», — крикнул он своим друзьям, которые начали ломить прилавки и полки, срывать картины со стен, швырять на пол крепкие стулья, пытаясь их сломать. Лидер взглянул на Пола, а затем нанес мощный удар в живот книготорговцу, который заворчал, перевернулся на живот и его вырвало. Коричневорубашечник шагнул к женщине. Он схватил ее за волосы и собирался ударить по лицу, когда Пол инстинктивно схватил его за руку.
  Мужчина развернулся, слюна полетела изо рта на большое квадратное лицо. Он посмотрел в голубые глаза Пола. "Кто ты? Ты знаешь кто я? Хьюго Фельштедт из бригады штурмовиков Берлинского замка. Александр! Стефан!»
  Пол отпустил женщину в сторону. Она наклонилась и помогла подняться другой книготорговец вытирал рот, плача от боли и унижения.
  Из магазина вышли два штурмовика. "Кто это?" — спросил один.
  «Ваша карта! Сейчас!" Фельстедт закричал.
  Хотя он всю жизнь занимался боксом, Пол избегал уличных драк. Его отец строго учил мальчика, что он никогда не должен участвовать в соревнованиях, где никто не соблюдает правила. Ему было запрещено драться в школьных дворах и переулках. — Ты меня слушаешь, сынок? Пол послушно ответил: «Конечно, папа, можешь поспорить». Но иногда не оставалось ничего другого, как встретиться с Джейком Макгуайром или Маленьким Биллом Картером, взять и немного поколотить. Он не был уверен, что отличало те времена. Но каким-то образом ты без сомнения знал, что не сможешь уйти.
  А иногда – возможно, часто – ты мог бы, но просто не хотел.
  Он оценил мужчину; «Он похож на молодого лейтенанта Винсента Маньелли», — решил Пол. Молодой и мускулистый, но в основном разговорчивый. Американец перенес вес тела на пальцы ног, сбалансировался и ударил Фельстедта в живот почти невидимым прямым ударом правой.
  Челюсть мужчины отвисла, и он попятился назад, пытаясь дышать, постукивая по груди, словно ища сердце.
  «Ты свинья», — воскликнул один из остальных высоким голосом, потрясенный, и потянулся за пистолетом. Пол прыгнул вперед, схватил правую руку мужчины, вытащил ее из чехла кобуры и нанес левый хук ему в лицо. В боксе нет боли хуже, чем сильный удар по носу, и когда хрящ треснул и кровь потекла по его верблюжьей униформе, мужчина издал пронзительный вой и отшатнулся к стене, из его глаз лились слезы.
  Хьюго Фельстедт уже упал на колени и его сердце уже не интересовало; он схватился за живот и его жалко рвало.
  Третий солдат пошёл за своим пистолетом.
  Пол быстро шагнул вперед, сжав кулаки. — Не надо, — спокойно предупредил он. Коричневорубашечник внезапно выбежал на улицу с криком: «Мне помогут. . . . Я получу помощь. . . ».
  Четвертый штурмовик вышел наружу. Пол подошел к нему, и он закричал: «Пожалуйста, не делай мне больно!»
  Не сводя глаз с коричневорубашечника, Пол опустился на колени, открыл сумку и начал рыться в бумагах в поисках пистолета.
  Его глаза на мгновение опустились, и штурмовик внезапно наклонился, схватил несколько осколков оконного стекла и швырнул их в Пола. Он уклонился, но мужчина бросился на американца и ударил его кулаком по щеке. Это был скользящий удар, но Пол был ошеломлен и упал на спину через свой портфель в небольшой заросший сорняками садик рядом с магазином. Коричневорубашечник прыгнул за ним. Они сцепились. Этот человек не был особенно силен и не был тренированным бойцом, но, тем не менее, Полу потребовалось время, чтобы с трудом подняться на ноги. Разгневанный тем, что его застали врасплох, он схватил мужчину за запястье, резко повернулся и услышал щелчок.
  — Ох, — прошептал мужчина. Он упал на землю и потерял сознание.
  Фельстедт перекатился в сидячее положение, вытирая рвоту с лица.
  Пол вытащил из-за пояса пистолет мужчины и швырнул его на крышу невысокого здания неподалеку. Он повернулся к книготорговцу и женщине. "Уходи. Идти."
  Потеряв дар речи, они уставились на него.
  "Сейчас!" - резко пробормотал он.
  На улице раздался свисток. Какие-то крики.
   Павел сказал: «Беги!»
  Книготорговец снова вытер рот и в последний раз взглянул на остатки их магазина. Женщина обняла его за плечи, и они поспешили прочь.
  Посмотрев в противоположную сторону на Розенталер-стрит, Пол заметил полдюжины коричневорубашечников, бегущих в его сторону.
  «Ты еврейская свинья», — пробормотал человек со сломанным носом. «О, на данный момент с тобой покончено».
  Пол схватил сумку, зачерпнул разбросанное содержимое обратно и побежал в сторону ближайшего переулка. Взгляд назад. Группа крупных мужчин преследовала его. Откуда, черт возьми, они все взялись? Вырвавшись из переулка, он оказался на улице с жилыми домами, тележками, ветхими ресторанами и безвкусными магазинчиками. Он остановился, оглядывая людную улицу.
  Он прошел мимо продавца подержанной одежды и, когда мужчина отвернулся, снял темно-зеленую куртку с вешалки с мужской одеждой. Он свернул его и пошел в другой переулок, чтобы надеть. Но он услышал крики неподалеку. "Там! Это он? . . . Ты! Останавливаться!"
  Слева от себя он увидел еще трех штурмовиков, указывающих ему дорогу. Слухи об инциденте распространились. Он поспешил в переулок, более длинный и темный, чем первый. За его спиной снова крики. Потом выстрел. Он услышал резкий щелчок, когда пуля ударилась о кирпич рядом с его головой. Он оглянулся. Еще трое или четверо мужчин в форме присоединились к его преследователям.
  В этой стране слишком много людей, которые будут преследовать вас просто потому, что вы бежите. . . .
  Пол изо всех сил сплюнул в стену и изо всех сил пытался втянуть воздух в легкие. Мгновение спустя он выбежал из переулка на другую улицу, более людную, чем первая. Он глубоко вздохнул и потерялся в толпе субботних покупателей. Посмотрев вверх и вниз по проспекту, он увидел три или четыре ответвления переулка.
  Который из?
  Крики позади него, когда штурмовики высыпали на улицу. Нет времени ждать. Он выбрал ближайший переулок.
  Неправильный выбор. Единственными выходами из него были пять или шесть дверей. Все они были заперты.
  Он начал было бежать обратно из тупика, но остановился. Теперь в толпе бродила дюжина коричневорубашечников, неуклонно продвигаясь к этому переулку. Большинство из них держали в руках пистолеты. Их сопровождали мальчики, одетые как подростки, спускающие флаг, которых он встретил вчера в Олимпийской деревне.
  Выровняв дыхание, он прижался к кирпичу.
  «Какой это беспорядок», — сердито подумал он.
  Он сунул шляпу, галстук и пиджак в сумку, затем надел зеленый пиджак.
  Пол поставил сумку у своих ног и достал пистолет. Он проверил, заряжено ли ружье и заряжен ли патрон. Упираясь рукой в стену, он положил оружие на предплечье и медленно высунулся, целясь в человека, который шел впереди — Фельштедта.
  Им будет трудно определить, откуда прозвучал выстрел, и Пол надеялся, что они разбегутся в укрытие, давая ему возможность пронестись сквозь ряды ближайших тележек. Рискованно. . . но они будут в этом переулке через несколько минут; какой еще выбор у него был?
  Ближе, ближе. . .
  Прикосновение ко льду. . .
  Давление на спусковой крючок медленно увеличивалось, пока он целился в цель. в центре груди мужчины, прицел парил в том месте, где диагональный кожаный ремень от пояса до плеча закрывал его сердце.
  — Нет, — настойчиво прошептал голос ему на ухо.
  Пол развернулся, направив пистолет на человека, который бесшумно подошел к нему сзади. Ему было за сорок, он был одет в поношенный костюм. Его густые волосы были зачесаны назад, и у него были густые усы. Он был на несколько дюймов ниже Пола, его живот выпирал из-под ремня. В руках у него была большая картонная коробка.
  «Вы можете указать это где-нибудь еще», — спокойно сказал он, кивнув на пистолет.
  Американец не убрал пистолет. "Кто ты?"
  — Возможно, мы сможем поговорить позже. Сейчас у нас есть более неотложные дела. Он прошел мимо Пола и заглянул за угол. «Их дюжина. Должно быть, ты сделал что-то весьма утомительное.
  «Я избил троих из них».
  Немец удивленно поднял бровь. «Ах, ну, уверяю вас, сэр, если вы убьете одного или двух, через несколько минут здесь появятся еще сотни. Они выследят вас и при этом могут убить дюжину невинных людей. Я могу помочь тебе сбежать.
  Пол колебался.
  «Если ты не сделаешь, как я говорю, они тебя убьют . Убийства и марши — единственное, что у них получается хорошо».
  «Поставь коробку». Мужчина так и сделал, и Пол поднял куртку, посмотрел на пояс и жестом предложил ему повернуться по кругу.
  «У меня нет пистолета».
  Тот же жест, нетерпеливый.
  Немец обернулся. Пол похлопал себя по карманам и лодыжкам. Он был безоружен.
  Мужчина сказал: «Я наблюдал за тобой. Ты снял куртку и шапку — это хорошо. И ты выделялась, как девственница, на Ноллендорф Плаза в этом небрежном галстуке. Но, скорее всего, вас будут обыскивать. Ты должен выбросить одежду. Кивок в сторону сумки.
  Рядом послышались бегущие шаги. Пол отступил назад, обдумывая слова. Совет имел смысл. Он вытащил вещи из сумки и подошел к мусорному баку.
  «Нет», — сказал мужчина. "Не там. Если вы хотите избавиться от чего-то в Берлине, не выбрасывайте это в мусорные баки, потому что люди, ищущие отходы, найдут это. И не выбрасывайте его в мусорные контейнеры, иначе его найдут гестапо, люди «В» или «А» из СД; они регулярно роются в мусоре. Единственное безопасное место — канализация. Через канализацию никто не ходит. Во всяком случае, пока нет.
  Пол взглянул на ближайшую решетку и неохотно затолкал туда предметы.
  Его счастливый ирландский галстук. . .
  «Теперь я добавлю кое-что к твоей роли беглеца из навозных рубашек». Он полез в карман куртки и достал несколько шляп. Он выбрал светлую парусиновую шляпу. Он развернул и передал его Полу, а затем положил на место остальные. "Надень это." Американец так и сделал. «Теперь и пистолет тоже. Вы должны избавиться от этого. Я знаю, что ты колеблешься, но, по правде говоря, это принесет тебе мало пользы. Ни одно ружье не имеет достаточного количества пуль, чтобы остановить всех штурмовиков в городе, не говоря уже о тщедушном Люгере».
  Да или нет?
  Инстинкт снова подсказал ему, что этот человек прав. Он присел на корточки и тоже швырнул пистолет на решетку. Он услышал всплеск далеко ниже уровня улицы.
  — А теперь следуй за мной. Мужчина взял коробку. Когда Пол колебался, он прошептал: «Ах, ты думаешь, как ты можешь мне доверять? Ты меня совсем не знаешь. Но, сэр, я бы сказал, что в данных обстоятельствах главный вопрос заключается в том, как вы можете мне не доверять? Тем не менее, это ваш выбор. У вас есть около десяти секунд, чтобы принять решение. Он посмеялся. «Разве не всегда так бывает? Чем важнее решение, тем меньше времени на его принятие». Он подошел к двери, поиграл с ключом и отпер ее. Он оглянулся. Пол последовал за ним. Они вошли в кладовую, немец захлопнул дверь и запер ее. Глядя через засаленное окно, Пол увидел, как группа штурмовиков вышла в переулок, осмотрелась, а затем продолжила свой путь.
  Комната была плотно заставлена коробками и ящиками, пыльными бутылками вина. Мужчина помолчал, кивнув на коробку. "Возьми это. Это будет опорой для нашего повествования. И, возможно, даже прибыльный».
  Пол сердито посмотрел на мужчину. «Я мог бы оставить свою одежду и пистолет на вашем складе здесь. Мне не пришлось их выбрасывать».
  Мужчина выпятил нижнюю губу. «Ах, да, за исключением того, что это не совсем мой склад. Теперь эта коробка. Пожалуйста, сэр, нам нужно поторопиться. Пол положил сумку сверху, поднял коробку и последовал за ней. Они вышли в пыльную гостиную. Мужчина выглянул в грязное окно. Он начал открывать дверь.
  — Подожди, — сказал Пол. Он коснулся своей щеки; порез от кастета слегка кровоточил. Он провел руками по грязным полкам и похлопал себя по лицу, закрывая рану, а также по куртке и брюкам. Пятна привлекут меньше внимания, чем кровь.
  — Хорошо, — сказал немец и широко распахнул дверь. «Теперь ты потный чернорабочий. И я буду твоим боссом. Сюда." Он повернулся прямо к группе из трех или четырех штурмовиков, разговаривая с женщиной, которая бездельничала. против уличного фонаря, держа на красном поводке крошечного пуделя.
  Пол колебался.
  "Ну давай же. Не тормози».
  Они почти прошли мимо коричневорубашечников, когда один из них крикнул двум мужчинам: «Вы, остановитесь. Мы посмотрим ваши документы. Один из его друзей присоединился к нему, и они встали перед Полом и немцем. Почувствовав, что он отдал пистолет, Пол посмотрел в сторону. Мужчина из переулка нахмурился. «Ах, наши карты, да-да. Мне очень жаль, господа. Вы должны понимать, что сегодня мы вынуждены работать, как видите. Кивок в сторону картонных коробок. «Это было незапланировано. Срочная доставка.
  «Вы должны всегда носить с собой карту».
  Павел сказал: «Мы идем лишь коротким путем».
  «Мы ищем крупного мужчину в сером костюме и коричневой шляпе. Он вооружен. Вы видели кого-нибудь подобного?»
  Консультативный взгляд. — Нет, — сказал Пол.
  Второй Коричневорубашечник похлопал немца и Пола в поисках оружия, затем схватил сумку, открыл ее и заглянул внутрь. Он достал экземпляр «Майн Кампф». Пол увидел выпуклость, где были спрятаны российский паспорт и рубли.
  Немец из переулка быстро сказал: «Там нет ничего интересного. Но теперь я вспоминаю, что у нас есть удостоверение личности. Загляните в коробку моего мужчины.
  Коричневорубашечники переглянулись. Тот, кто держал книгу Гитлера, швырнул ее обратно внутрь, поставил сумку на пол и разорвал верхнюю часть коробки, которую держал Пол.
  «Как видите, мы – братья Бордо».
  Коричневый засмеялся, и немец продолжил. «Но никогда нельзя быть слишком уверенным. Возможно, тебе стоит взять с собой двоих для проверки.
  Было извлечено несколько бутылок красного вина. Штурмовики махнул мужчинам рукой. Пол взял сумку, и они пошли дальше по улице.
  Через два квартала немец кивнул через улицу. «Там». Место, которое он указал, оказалось ночным клубом, украшенным нацистскими флагами. Деревянная вывеска гласила: «Арийское кафе».
  "Вы с ума сошли?" – спросил Пол.
  «Я был прав до сих пор, мой друг? Пожалуйста, внутри. Это самое безопасное место. Навозные рубашки здесь не приветствуются, и они не могут себе этого позволить. Пока вы не избили офицеров СС или высокопоставленных партийных чиновников, вы будете в безопасности. . . . Вы ведь не сделали этого, не так ли?
  Пол покачал головой. Он неохотно последовал за мужчиной внутрь. Он сразу понял, что этот человек имел в виду, говоря о цене входного билета. На табличке было написано: 20 долларов США/40 немецких марок. Господи, подумал он. Самое роскошное место, куда он ходил в Нью-Йорке, клуб «Дебонэйр» стоил пять долларов.
  Сколько у него было денег? Это была почти половина денег, которые дал ему Морган. Но швейцар поднял голову и узнал усатого немца. Он кивнул мужчинам внутри, не обвиняя их.
  Они прошли через занавеску в небольшой темный бар, заваленный антиквариатом и артефактами, киноплакатами, пыльными бутылками. «Отто!» – позвал бармен, пожимая мужчине руку.
  Отто поставил свою коробку на стойку и жестом предложил Полу сделать то же самое со своей.
  — Я думал, ты доставишь только одно дело.
  «Мой товарищ помог мне донести вторую, у него только десять бутылок. Итак, теперь всего получается семьдесят марок, не так ли?
  «Я попросил об одном случае. Мне нужен только один случай. Я заплачу только за один случай».
   Пока мужчины торговались, Пол сосредоточился на громких словах, доносившихся из большого радиоприемника за барной стойкой. «. . . Современная наука нашла множество способов защитить организм от болезней, но, тем не менее, если вы не будете применять эти простые правила гигиены, вы можете серьезно заболеть. С нашими иностранными гостями в городе вполне вероятно появление новых штаммов инфекции, поэтому очень важно помнить о правилах санитарии».
  Отто завершил переговоры, очевидно, к своему удовлетворению, и выглянул в окно. «Они все еще там, бродят. Давайте выпьем пива. Я позволю тебе купить мне один. Он заметил, что Пол смотрит на радио, на которое, похоже, никто в баре не обращал внимания, несмотря на большую громкость. «Ах, вам нравится низкий голос нашего министра пропаганды? Это драматично, да? Но если посмотреть на него, то он коротышка. У меня есть контакты по всей улице Вильгельма, во всех правительственных зданиях. За глаза его называют «Микки Маус». Пойдем сзади. Терпеть не могу это гудение. В каждом учреждении должно быть радио для трансляции выступлений партийных лидеров, и при их передаче необходимо повышать громкость звука. Это незаконно. Здесь они держат радио впереди, чтобы соответствовать правилам. Настоящий клуб находится в задних комнатах. Итак, тебе нравятся мужчины или женщины?
  "Что?"
  «Мужчины или женщины? Какой ты предпочитаешь?"
  — Меня не интересует…
  — Я понимаю, но поскольку нам придется ждать, пока коричневорубашечники устанут от своей погони, скажите, пожалуйста: на что бы вы предпочли посмотреть, пока у нас есть пиво, которое вы так великодушно согласились мне купить? Мужчины танцуют как мужчины, мужчины танцуют как женщины или женщины танцуют как они сами?»
  "Женщины."
  «Ах, я тоже. В Германии незаконно быть гомосексуалистом сейчас. Но вы будете удивлены, узнав, как много национал-социалистов наслаждаются обществом друг друга не только для обсуждения правой политики. Сюда." Он толкнул синюю бархатную занавеску.
  Вторая комната, судя по всему, предназначалась для мужчин, которым нравились женщины. Они сели за шаткий плетеный стол в выкрашенной в черный цвет комнате, украшенной китайскими фонариками, бумажными лентами и трофеями животных, столь же пыльных, как и свисающие с потолка нацистские флаги.
  Пол вернул холщовую кепку; он исчез в кармане мужчины вместе с остальными. "Спасибо."
  Отто кивнул. «Ах, для чего нужны друзья?» Он искал официанта или официантку.
  «Я вернусь через минуту». Пол встал и пошел в туалет. Он смыл пятна и кровь с лица и зачесал волосы назад с помощью лосьона, который укоротил и затемнил их, отчего он стал несколько отличаться от человека, которого искали коричневорубашечники. Его щека была не сильно порезана, но вокруг нее образовался синяк. Он вышел из туалета и проскользнул за кулисы. Он нашел гримерку для артистов. В дальнем конце сидел мужчина, курил сигару и читал газету. Он не обратил никакого внимания, когда Пол окунул палец в баночку с косметикой. Вернувшись в туалет, он натер синяк косметическим средством. У него был некоторый опыт макияжа; все хорошие боксеры знали, как важно скрывать травмы от своих противников.
  Он вернулся к столу и обнаружил, что Отто указывает на официантку, хорошенькую темноволосую молодую женщину. Но она была занята, и мужчина раздраженно вздохнул. Он повернулся, внимательно рассматривая Пола. «Так вот, вы явно не отсюда, потому что ничего не знаете о нашей «культуре». Я говорю о радио. И навозных рубашек, с которым вы бы не стали враждовать, сражаясь, если бы вы были немцем. Но твой язык идеален. Самый слабый акцент. И не француз, или славянин, или испанец. Какая ты порода собаки?»
  «Я ценю помощь, Отто. Но некоторые вопросы я оставлю при себе.
  "Независимо от того. Я решил, ты американец или англичанин. Вероятно, американский. Я знаю по вашим фильмам — как вы составляете предложения. . . Да, вы американец. Кто еще мог преследовать за ним толпу навозных рубашек, как не нахальный американец с большими яйцами? Вы из страны героических ковбоев, которые в одиночку сражаются с племенем индейцев. Где эта официантка? Он огляделся, поглаживая усы. «Теперь знакомство. Я представляю себя вам. Отто Вильгельм Фридрих Георг Веббер. А ты? . . . Но, возможно, ты хочешь сохранить свое имя при себе.
  — Я думаю, это разумнее.
  Уэббер усмехнулся. — Так ты избил троих из них и заслужил бесконечную любовь коричневорубашечников и сучьего выводка?
  "Что?"
  «Гитлерюгенд. Мальчишки суетятся среди ног штурмовиков». Уэббер посмотрел на красные костяшки пальцев Пола. «Возможно, вам нравятся боксерские поединки, мистер Безымянный? Ты похож на спортсмена. Я могу достать тебе билеты на Олимпийские игры. Их, как вы знаете, не осталось. Но я могу их получить. Дневные места, хорошие.
  "Нет, спасибо."
  «Или я могу устроить тебя на одну из олимпийских вечеринок. Макс Шмелинг будет где-нибудь.
  «Шмелинг?» Пол приподнял бровь. Он восхищался самым успешным чемпионом Германии в тяжелом весе и только в прошлом месяце был на трибуне стадиона Янки, чтобы Посмотрите бой между Шмелингом и Джо Луисом. Шокировав всех, Шмелинг нокаутировал Брауна Бомбардировщика в двенадцатом раунде. Вечер обошелся Полу в 608 долларов: восемь за билет и шесть до-банкнот за безделье.
  Уэббер продолжил. «Он будет там со своей женой. Она так красива. Анни Ондра. Знаете, актриса. У вас будет поистине незабываемый вечер. Это будет довольно дорого, но я могу это организовать. Конечно, вам понадобится смокинг. Я тоже могу это предоставить. За небольшую плату.
  "Я передам."
  — Ах, — пробормотал Уэббер, как будто Пол совершил ошибку всей своей жизни.
  Официантка остановилась у их столика и остановилась рядом с Полом, улыбаясь ему. «Я Лизл. Твое имя?"
  — Герман, — сказал Пол.
  — Чего бы ты хотел?
  «Пиво для нас обоих. Для меня Пшорр.
  «Ах», — сказал Уэббер, насмехаясь над выбором. «Для меня берлинский лагер. Нижнего брожения. Большой." Когда она взглянула на него, ее взгляд был холодным, как будто он недавно заплатил ей чек.
  Лизл еще мгновение смотрела Полу в глаза, затем кокетливо улыбнулась и подошла к другому столику.
  — У вас есть поклонник, господин Не-Герман. Красиво, да?
  "Очень."
  Уэббер подмигнул. — Если хочешь, я могу…
  — Нет, — твердо сказал Пол.
  Уэббер поднял бровь и обратил внимание на сцену, где кружилась топлесс женщина. У нее были обвисшие груди и дряблые руки, и даже издалека Пол мог видеть складки вокруг ее рта, который сохранял яростную улыбку, когда она двигалась под скрипучие звуки граммофона.
   «Сейчас во второй половине дня здесь нет живой музыки», — объяснил Уэббер. «Но по ночам у них хорошие группы. Латунь . . . Я люблю латунь. У меня есть граммофонная пластинка, на которой я часто играю. Великий британский руководитель оркестра Джон Филип Соуза».
  «Жаль вам сообщать: он американец».
  "Нет!"
  "Это правда."
  «Какая это, должно быть, страна, Америка. Я слышал, у них такой замечательный кинотеатр и миллионы автомобилей. А теперь я узнаю, что у них есть еще и Джон Филип Соуза».
  Пол наблюдал, как приближается официантка, покачивая стройными бедрами взад и вперед. Лизл поставила пиво. Кажется, за те три или четыре минуты, что она отсутствовала, она надушилась свежими духами. Она улыбнулась Полу, и он улыбнулся в ответ, а затем взглянул на чек. Не знакомый с немецкой валютой и не желавший привлекать внимание к себе, возившемуся с монетами, Пол дал ей банкноту в пять марок, что, как он догадался, составляло около двух баксов четырех битов.
  Лизл восприняла разницу как чаевые и сердечно поблагодарила его, сжав его руку обеими своими. Он боялся, что она его поцелует. Он не знал, как попросить вернуть остальную часть денег, и решил списать потерю на урок немецких обычаев. Еще раз взглянув с обожанием, Лизл вышла из-за стола и тут же угрюма от перспективы ждать за другими столиками. Уэббер чокнулся своей кружкой с кружкой Пола, и оба мужчины напились.
  Уэббер внимательно посмотрел на Пола и сказал: «Итак. Какие минусы вы выдвигаете?»
  «Минусы?»
  — Когда я впервые увидел тебя в переулке с этим пистолетом, я подумал: «Ах, он не Соси и не Коси…»
  "Что?"
  «Соци — социал-демократ. Раньше это было большое политическое событие. партии, пока она не была объявлена вне закона. Косис – коммунисты. Они не только объявлены вне закона; они мертвы. Нет, я знал, что ты не агитатор. Ты был одним из нас, мошенником, мастером темных дел. Он оглядел комнату. "Не волнуйся. Пока мы молчим, можно безопасно говорить. Здесь нет микрофонов. Никакой партийной лояльности, по крайней мере, внутри этих стен. В конце концов, член человека всегда надежнее его совести, а у национал-социалистов вообще нет совести». Уэббер настаивал: «Так какие же минусы?»
  «Я не занимаюсь минусами. Я приехал на Олимпийские игры».
  "Ты сделал?" Он подмигнул. «В этом году должно быть новое событие, о котором я не слышал».
  «Я спортивный обозреватель».
  «Ах, писатель. . . тем не менее, тот, кто сражается с коричневорубашечниками, держит свое имя при себе, ходит с горохострелом или люгером, переодевается, чтобы избежать преследователей. А потом заглаживает волосы назад и надевает блин. Уэббер похлопал себя по щеке и понимающе улыбнулся.
  «Я случайно столкнулся с штурмовиками, напавшими на эту пару. Я остановил их. Что касается «Люгера», то это был один из них. Я украл это."
  «Да, да, так вы говорите. . . . Вы знаете Аль Капоне?
  — Конечно нет, — раздраженно сказал Пол.
  Уэббер громко вздохнул, искренне разочарованный. «Я слежу за американской преступностью. Многие из нас так делают здесь, в Германии. Мы всегда читаем криминальные шокеры — романы, понимаете? Действие многих происходит в Америке. Я с большим интересом следил за судьбой Джона Диллинджера. Его предала женщина в красном платье и застрелила в переулке после того, как они пошли в кино. Я думаю, хорошо, что он посмотрел фильм до того, как его убили. Он умер с этим маленьким удовольствием внутри себя. Хотя было бы еще лучше если бы он посмотрел фильм, напился, переспал с женщиной, а затем его застрелили. Это была бы идеальная смерть. Да, я думаю, что, несмотря на то, что вы говорите, вы настоящий бандит, мистер Джон Диллинджер. Лизл! Красавица Лизл! Здесь больше пива! Мой друг покупает еще два».
  Кружка Уэббера была пуста; «Пол» был заполнен на три четверти. Он позвонил Лизл: «Нет, не для меня. Только для него.
  Исчезнув к бару, она еще раз с обожанием взглянула на Пола, блеск ее глаз и стройная фигура напомнили ему Мэрион. Ему было интересно, как она себя чувствует, что она делает в данный момент, а в Америке это было бы на шесть или семь часов раньше. «Позвони мне», — сказала она в их последнем разговоре, думая, что он направляется в Детройт по делам. Пол узнал, что на самом деле можно позвонить по телефону через Атлантический океан, но это будет стоить почти 50 долларов в минуту. Кроме того, ни один компетентный пуговичной человек не придет в голову оставить такие доказательства своего местонахождения.
  Он оглядел присутствующих в зале нацистов: несколько эсэсовцев или солдат в безупречной черной или серой униформе, несколько бизнесменов. Большинство из них были подвыпившими, некоторые сильно напились после полудня. Все храбро улыбались, но, казалось, скучали, наблюдая за очень несексуальным секс-шоу.
  Когда пришла официантка, у нее действительно было две бутылки пива. Она поставила один перед Уэббером, которого иначе игнорировала, и сказала Полу: «Ты можешь заплатить за подарок своего друга, но твой — подарок от меня». Она взяла его руку и обхватила ею ручку кружки. — Двадцать пять пфеннигов.
  «Спасибо», — сказал он, размышляя о том, что за дополнительные марки за пятерку он, вероятно, купил бы ему бочонок. На этот раз он поставил ей оценку.
  Она вздрогнула от удовольствия, как будто он подсунул ей бриллиант. кольцо. Лизл поцеловала его в лоб. "Пожалуйста, наслаждайтесь." И снова отправился в путь.
  «Ах, вы получили знакомую скидку. Что касается меня, то я должен заплатить пятьдесят. Конечно, большинство иностранцев платят семьдесят пять марок.
  Уэббер осушил треть кружки. Он вытер остатки усов тыльной стороной руки и вытащил пачку сигар. «Они мерзкие, но они мне скорее нравятся». Он предложил пачку Полу, который покачал головой. «Это листья капусты, пропитанные табачной водой и никотином. Сейчас трудно найти настоящие сигары».
  — В какой ты очереди? – спросил Пол. «Помимо того, что я импортер вина».
  Уэббер рассмеялся и робко покосился на Пола. Он постарался вдохнуть едкий дым, а затем задумчиво сказал: «Много разных вещей. Большая часть того, что я делаю, это приобретение и продажа труднодоступных вещей. Товары военного назначения в последнее время пользуются спросом. Не оружие, конечно. А вот знаки отличия, фляги, ремни, сапоги, мундир. Здесь все любят униформу. Когда мужья на работе, их женщины идут и покупают им форму, даже если у них нет звания или какой-либо принадлежности. Дети их носят. Младенцы! Медали, планки, ленты, погоны, петлицы. И я продаю их правительству и для наших настоящих солдат. У нас снова призыв. Наша армия разбухает. Им нужна униформа, а ткань найти трудно. У меня есть люди, у которых я приобретаю форму, потом ее несколько переделываю и продаю в армию».
  «Вы крадете их у одного государственного источника и продаете обратно другому».
  «Ах, мистер Джон Диллинджер, вы очень забавный». Он оглядел комнату. "Один момент . . . Ганс, иди сюда. Ганс!
  Появился мужчина в смокинге. Он посмотрел подозрительно на Пола, но Уэббер заверил его, что они друзья, а затем сказал: «У меня появилось немного масла. Тебе бы это понравилось?»
  "Сколько?"
  «Сколько масла или сколько стоит?»
  — И то, и другое, естественно.
  «Десять килограммов. Семьдесят пять марок.
  «Если это как в прошлый раз, вы имеете в виду, что у вас есть шесть килограммов сливочного масла, смешанных с четырьмя килограммами угольного масла, салом, водой и желтой краской. Это слишком много, чтобы заплатить за шесть килограммов сливочного масла».
  — Тогда отдайте мне два ящика французского шампанского.
  «Один случай».
  «Десять килограммов за один ящик?» Уэббер выглядел возмущенным.
  — Шесть килограммов, как я объяснил.
  «Восемнадцать бутылок».
  Отвергая плечи, метрдотель сказал: «Добавьте еще красителя, и я соглашусь. В прошлом месяце дюжина посетителей отказалась есть ваше белое масло. И кто мог их винить?»
  После того, как он ушел, Пол допил пиво и вытряхнул из пачки «Честерфилд», снова поставив его ниже уровня стола, чтобы никто не мог видеть американскую марку. Ему потребовалось четыре попытки, чтобы зажечь сигарету; дешевые спички, предоставленные клубом, продолжали ломаться.
  Уэббер кивнул им. — Я не поставлял их, друг мой. Не вини меня».
  Пол долго вдыхал «Честерфилд», а затем спросил: «Почему ты мне помог, Отто?»
  — Потому что, конечно, ты был в нужде.
  — Ты делаешь добрые дела, да? Пол приподнял бровь.
  Уэббер погладил усы. «Хорошо, давайте будем честными: в наши дни нужно искать возможности гораздо усерднее, чем в прошлом».
  «А я — возможность».
   «Кто может сказать, мистер Джон Диллинджер? Возможно, нет, возможно, да. Если нет, то я потратил только час, попивая пиво с новым другом, и это вовсе не пустая трата времени. Если да, то, возможно, мы оба сможем получить прибыль». Он встал, подошел к окну и выглянул за толстую занавеску. «Я думаю, тебе безопасно уйти. . . . Что бы вы ни делали в нашем оживленном городе, я могу быть именно тем человеком, который вам нужен. Я знаю здесь многих людей, людей в важных местах – нет, не людей наверху. Я имею в виду людей, которых лучше всего знать тем, кто работает в нашей сфере деятельности».
  "Какие люди?"
  « Маленькие люди, хорошо расположенные. Слышали анекдот про город в Баварии, который заменил флюгер госслужащим? Почему? Потому что госслужащие лучше других знают, в какую сторону дует ветер. Ха!» Он сильно рассмеялся. Затем его лицо снова стало серьезным, и он допил кружку пива. «По правде говоря, я умираю здесь. Умираю от скуки. Я скучаю по старым денькам. Итак, оставьте сообщение или приходите ко мне. Обычно я здесь. В этой комнате или в баре. Он записал адрес на салфетке и продвинул ее вперед.
  Взглянув на квадрат бумаги, Пол запомнил адрес и отодвинул бумагу.
  Уэббер наблюдал за ним. «Ах, ты довольно сообразительный спортивный обозреватель, не так ли?»
  Они подошли к двери. Пол пожал ему руку. — Спасибо, Отто.
  Снаружи Уэббер сказал: «А теперь, друг мой, прощай. Надеюсь увидеть тебя снова." Затем он нахмурился. "А для меня? В поисках желтой краски. Ах, вот во что превратилась моя жизнь. Сало и желтая краска.
   Глава девятая
  Рейнхард Эрнст, сидя в своем просторном кабинете в канцелярии, еще раз просмотрел небрежно написанные буквы в записке.
  Полковник Эрнст:
  Я жду отчета, который вы согласились подготовить по своему Уолтемскому исследованию. Я посвятил некоторое время рассмотрению этого вопроса в понедельник.
  Адольф Гитлер
  Он прочистил очки в проволочной оправе и положил их на место. Он задавался вопросом, что раскрывает небрежное письмо о писателе. Подпись была особенно характерной. «Адольф» представлял собой сжатую молнию; «Гитлер» было несколько более разборчивым, но оно странно и резко наклонялось вниз вправо.
  Эрнст развернулся на стуле и уставился в окно. Он чувствовал себя как командующий армией, который знал, что враг приближается и собирается атаковать, но не знал, когда он нанесет удар, какова будет его тактика, насколько сильны его силы, где он установит линии наступления, где наступит фланговый маневр.
  Он также осознавал, что битва будет решающей и что на кону будет судьба его армии, да и всей нации.
  Он не преувеличивал серьезность своей дилеммы. Потому что Эрнст знал о Германии нечто такое, что мало кто ощущал или признавал вслух: что Гитлер недолго будет у власти.
  Врагов вождя, как внутри страны, так и за ее пределами, было слишком много. Он был Цезарем, он был Макбетом, он был Ричардом. По мере того, как его безумие будет проявляться, он будет свергнут, убит или даже умрет от собственной руки (настолько поразительно маниакальной была его ярость), а другие вступят в огромный вакуум после его кончины. И не Геринг; жадность души и жадность тела боролись за то, чтобы сломить его. Эрнст считал, что с уходом двух лидеров (и Геббельсом, тоскующим по своей утраченной любви, Гитлеру), национал-социалисты зачахнут и появится центристский прусский государственный деятель – еще один Бисмарк, возможно, имперский, но разумный и блестящий государственный деятель.
  И Эрнст, возможно, даже приложил руку к этой трансформации. Ибо, если не считать пули или бомбы, единственной реальной угрозой Адольфу Гитлеру и партии была немецкая армия.
  В июне 1934 года Гитлер и Геринг убили или арестовали большую часть руководства штурмовиков во время так называемой «Ночи длинных ножей». Чистка была сочтена необходимой в основном для того, чтобы успокоить регулярную армию, которая стала завидовать огромному коричневорубашечному ополчению. Гитлер рассматривал орду головорезов с одной стороны и немецкую армию — прямых наследников батальонов Гогенцоллернов девятнадцатого века — с другой, и без малейшего колебания выбрал последнее. Два месяца спустя, после смерти президента Гинденбурга, Гитлер предпринял два шага, чтобы укрепить свою позицию. Во-первых, он объявил себя неограниченным лидером нации. Во-вторых, что гораздо важнее, он потребовал от немецких вооруженных сил принести ему личную присягу на верность.
  Де Токвиль сказал, что никогда не будет революция в Германии, ибо полиция не допустила этого. Нет, Гитлера не беспокоило народное восстание; его единственным страхом была армия.
  И это была новая, просвещенная армия, которой Эрнст посвятил свою жизнь после окончания войны. Армия, которая защитит Германию и ее граждан от всех угроз, возможно, в конечном итоге даже от самого Гитлера.
  Однако, размышлял он, Гитлер еще не ушел, и Эрнст не мог позволить себе игнорировать автора этой записки, которая беспокоила его так же, как отдаленный грохот приближающихся в ночи доспехов.
  Полковник Эрнст: Я жду отчета. . . .
  Он надеялся, что интрига, которую завел Геринг, угаснет, но этот кусок луковой бумаги означал, что этого не произойдет. Он понимал, что нужно действовать быстро, чтобы подготовиться и отразить атаку.
  После трудных дебатов полковник пришел к решению. Он положил письмо в карман, встал из-за стола и вышел из кабинета, сказав секретарю, что вернется через полчаса.
  Вниз по одному коридору, по другому, мимо вездесущих строительных работ в старом пыльном здании. Повсюду были заняты рабочие даже в выходные. Строительство было метафорой новой Германии – нации, восставшей из пепла Версаля и реконструированной в соответствии с часто цитируемой философией Гитлера о «приведении в соответствие» с национал-социализмом каждого гражданина и учреждения в стране.
  В другом коридоре, под суровым портретом Вождя в три четверти, смотрящего чуть вверх, словно на свое видение нации.
  Эрнст вышел на улицу, под сильный ветер, жаркий от палящего полуденного солнца.
   «Здравствуйте, полковник».
  Эрнст кивнул двум охранникам, вооруженным маузерами со штыками. Его позабавило их приветствие. К любому человеку, близкому к кабинету министров, было принято обращаться по его полному титулу. Но «г. Полномочный представитель» был смехотворно громоздким.
  Вниз по улице Вильгельма, мимо улицы Восс, затем улицы Принца Альбрехта, взглянув направо на дом № 8 — штаб-квартиру гестапо в старой гостинице и школу искусств и ремесел. Продолжая путь на юг, в свое любимое кафе, он заказал кофе. Он посидел всего мгновение, а затем подошел к телефонной будке. Он позвонил по номеру, бросил в слот несколько пфеннигов и подключился.
  Ответил женский голос. "Добрый день."
  «Пожалуйста, дама Кейтель?»
  "Нет, сэр. Я домработница».
  «Доктор-профессор Кейтель доступен? Это Райнхард Эрнст.
  "Один момент, пожалуйста."
  Мгновение спустя в трубке послышался тихий мужской голос. «Добрый день, полковник. Хоть и горячий.
  — Действительно, Людвиг. . . . Мы должны встретиться. Сегодня. В связи с исследованием возник срочный вопрос. Ты можешь стать доступным?
  "Срочный?"
  «Чрезвычайно так. Можешь прийти ко мне в офис? Я жду известий по некоторым вопросам из Англии. Итак, я должен быть за своим столом. Четыре часа дня . было бы удобно?»
  "Да, конечно."
  Они положили трубку, и Эрнст вернулся к кофе.
  К каким нелепым мерам ему пришлось прибегнуть, чтобы просто найти телефон, не прослушиваемый приспешниками Геринга. Я видел войну изнутри и снаружи, он мысль. Поле боя ужасно, да, невообразимо ужасно. Но насколько чище и чище, даже ангельски, война по сравнению с борьбой, где твои враги находятся рядом, а не лицом к тебе.
  • • •
  Во время пятнадцатимильной поездки от центра Берлина до Олимпийской деревни по широкому, идеально ровному шоссе таксист радостно насвистывал и сообщил Паулю Шуману, что во время Олимпийских игр он ожидает много хорошо оплачиваемых проездов.
  Внезапно мужчина замолчал, когда из радио лилась тяжелая классическая музыка; Opel был оснащен двумя: один для отправки водителя и один для общественной передачи. «Бетховен», — прокомментировал водитель. «Оно предшествует всем официальным трансляциям. Мы послушаем». Мгновение спустя музыка стихла, и заговорил грубый, страстный голос.
  «Во-первых, недопустимо легкомысленно относиться к вопросу заражения; необходимо понимать, что хорошее здоровье будет зависеть и зависит от поиска способов лечения не только симптомов болезни, но и источника болезни. Посмотрите на испорченную воду стоячего пруда, рассадника микробов. Но быстрая река не предлагает такого климата для такой опасности. Наша кампания будет продолжать выявлять и осушать эти застойные лужи, тем самым лишая микробов, комаров и мух, которые их переносят, места для размножения. Более того-"
  Пол прислушался еще на мгновение, но повторяющаяся бессвязность ему наскучила. Он отключил бессмысленный звук и посмотрел на выжженный солнцем пейзаж, дома, гостиницы, на то, как красивые пригороды к западу от города уступают место более редким местам. Водитель выключил Гамбург шоссе и остановился перед главным входом в Олимпийскую деревню. Пол заплатил мужчине, который поблагодарил его, подняв бровь, но ничего не сказал, сосредоточившись на словах, доносившихся по радио. Он подумывал попросить водителя подождать, но решил, что будет разумнее найти кого-нибудь другого, кто отвезет его обратно в город.
  В деревне было жарко под полуденным солнцем. Ветер пах соленым, как океанский воздух, но он был сух, как квасцы, и нес в себе мелкий песок. Пол показал свой пропуск и продолжил путь по идеально уложенному тротуару мимо рядов узких, идеально расположенных деревьев, возвышающихся прямо из круглых дисков мульчи в идеальной зеленой траве. Немецкий флаг ловко развевался на жарком ветру: красно-бело-черный.
  Ах, ты наверняка знаешь. . .
  В американском общежитии он обошел приемную с немецким солдатом и проскользнул в свою комнату через заднюю дверь. Он переоделся, засунул зеленую куртку в корзину, полную грязного белья, поскольку канализации под рукой не было, и надел фланель кремового цвета, теннисную рубашку и легкий вязаный свитер. Волосы он зачесал по-другому — набок. Макияж стерся, но теперь он ничего не мог с этим поделать. Когда он вышел за дверь со своим чемоданом и сумкой, раздался голос: «Привет, Пол».
  Он поднял глаза и увидел Джесси Оуэнса, одетого в спортивную форму, возвращающегося в общежитие. Оуэнс спросил: «Что ты делаешь?»
  «Направляемся в город. Займитесь работой».
  «Нет, Пол. Мы надеялись, что ты останешься здесь. Вчера вечером вы пропустили приличную церемонию. Вы должны увидеть, какую еду они здесь приносят. Это здорово.
  «Я знаю, что это грандиозно, но мне придется пропустить. Я даю несколько интервью в городе».
   Оуэнс подошел ближе и кивнул на порез и синяк на лице Пола. Затем острый взгляд бегуна опустился на костяшки пальцев мужчины, которые были ободраны и покраснели от боя.
  «Надеюсь, что остальные ваши интервью пройдут лучше, чем то, что было сегодня утром. Похоже, быть спортивным обозревателем в Берлине опасно».
  «Я выпил. Ничего серьезного."
  — Возможно, не для тебя , — сказал Оуэнс, позабавившись. — А как насчет того парня, на которого ты приземлился?
  Пол не смог сдержать улыбку. Бегун был еще ребенком. Но было в нем что-то мирское. Возможно, вы, выросший негром на Юге и Среднем Западе, заставили вас повзрослеть быстрее. То же самое и с обучением в школе вслед за Депрессией.
  Как будто Пола изменила его собственная работа. Изменил его очень быстро.
  — Что именно ты здесь делаешь , Пол? - прошептал бегун.
  «Просто моя работа», — медленно ответил он. «Просто делаю свою работу. Скажи, какая связь со Столлером и Гликманом? Надеюсь, они не остались в стороне».
  «Нет, они все еще запланированы», — сказал Оуэнс, нахмурившись, — «но слухи звучат не очень хорошо».
  «Удачи им. И тебе тоже, Джесси. Принеси домой немного золота».
  «Мы сделаем все возможное. Увидимся позже?"
  "Может быть."
  Пол пожал ему руку и пошел к въезду в деревню, где его ждала очередь такси.
  — Привет, Пол.
  Он повернулся и увидел, что самый быстрый человек в мире приветствует его с улыбкой на лице.
  • • •
  Опрос продавцов и сидящих на скамейке на Розенталер-стрит оказался тщетным (хотя Янссен подтвердил, что выучил несколько новых ругательств, когда продавщица цветов узнала, что он беспокоит ее только для того, чтобы задавать вопросы, а не для того, чтобы что-нибудь купить). Неподалёку, как узнал Коль, произошла стрельба, но это было дело СС — возможно, из-за их ревностно охраняемого «незначительного вопроса безопасности», — и никто из элитной охраны не соблаговолил поговорить об этом с крипо.
  Однако по возвращении в штаб они обнаружили, что произошло чудо. Фотографии жертвы и отпечатки пальцев с Дрезденской аллеи лежали на столе Вилли Коля.
  «Посмотри на это, Янссен», — сказал Коль, указывая на глянцевые картинки, аккуратно собранные в папку.
  Он сел за свой потрепанный стол в своем кабинете в «Алексе», огромном старинном здании «Крипо», прозванном в честь шумной площади и окрестностей, где оно располагалось: Александр Плаза. Судя по всему, все государственные здания, кроме их собственного, ремонтировались. Криминальная полиция разместилась в том же грязном здании, в котором они находились уже много лет. Однако Коль не возражал против этого, поскольку это было на некотором расстоянии от улицы Вильгельма, что, по крайней мере, давало полиции некоторую практическую автономию, даже если в административном отношении ее сейчас не существовало.
  Колю также повезло иметь собственный кабинет — комнату размером четыре на шесть метров, в которой стоял письменный стол, стол и три стула. На дубовом столе лежали тысячи листов бумаги, пепельница, подставка для трубок и дюжина фотографий его жены, детей и родителей в рамках.
  Он качнулся вперед на скрипящем деревянном стуле и просмотрели фотографии с места преступления и отпечатки пальцев. «Ты талантлива, Янссен. Это очень хорошо».
  "Спасибо, сэр." Молодой человек смотрел на них сверху вниз и кивал.
  Коль внимательно посмотрел на него. Сам инспектор пошел по служебной лестнице традиционным путем. Сын прусского фермера, юный Вилли увлекся Берлином и работой полиции благодаря сборникам рассказов, которые он читал в детстве. В восемнадцать лет он приехал в город и устроился офицером Шупо в форме, прошел базовую подготовку в знаменитом Берлинском полицейском институте и дослужился до капрала и сержанта, попутно получив высшее образование. Затем, с женой и двумя детьми, он поступил в институтскую офицерскую школу и присоединился к Крипо, поднявшись за годы от помощника сыщика-инспектора до старшего сыщика-инспектора.
  С другой стороны, его молодой протеже пошел другим путем, который в наши дни был гораздо более распространенным. Янссен несколько лет назад окончил хороший университет, сдал квалификационный экзамен по юриспруденции, затем, после окончания полицейского института, был принят в этом юном возрасте кандидатом в сыщики-следователи, в ученики к Колю.
  Часто было трудно выделить кандидата в инспекторы; Янссен был сдержан. Он был женат на солидной темноволосой женщине, которая сейчас была беременна вторым ребенком. Единственный раз, когда Янссен оживлялся, это когда он говорил о своей семье или о своей страсти к езде на велосипеде и пешим походам. Пока вся полиция не была переведена на сверхурочную работу из-за приближающейся Олимпиады, детективы работали только полдня в среду, и Янссен часто переодевался в свои походные шорты в туалете Крипо в полдень и отправляется гулять со своим братом или женой.
  Но что бы его ни волновало, этот человек был умным и амбициозным, и Колю очень повезло с ним. За последние несколько лет Крипо перекачивало талантливых офицеров в гестапо, где зарплата и возможности были намного лучше. Когда Гитлер пришел к власти, число детективов крипо по всей стране составляло двенадцать тысяч. Теперь оно упало до восьми тысяч. И среди них многие были бывшими следователями гестапо, отправленными в Крипо в обмен на переведённых молодых офицеров; по правде говоря, они были в основном пьяны и некомпетентны.
  Телефон завибрировал, и он поднял трубку. «Это Коля».
  «Инспектор, это Шрайбер, клерк, с которым вы сегодня говорили. Хайль Гитлер."
  — Да, да, здравствуйте. На обратном пути из Летнего сада в «Алекс» Коль и Янссен остановились в галантерейном отделе Титца, огромного универмага, который доминировал на северной стороне Александр Плаза, недалеко от штаб-квартиры Крипо. Коль показал служащему фотографию шляпы Геринга и спросил, что это за шляпа. Мужчина не знал, но рассмотрит этот вопрос.
  "При удаче?" – спросил его Коль.
  «Ах, да, да, я нашел ответ. Это Стетсон. Сделано в США. Как вы знаете, министр Геринг демонстрирует высочайший вкус».
  Коль никак не прокомментировал это. — Они здесь распространены?
  "Нет, сэр. Довольно редко. Дорого, как вы понимаете.
  «Где я могу купить такой в Берлине?»
  «По правде говоря, сэр, я не знаю. Мне сказали, что министр заказал их из Лондона по специальному заказу.
  Коль поблагодарил его, повесил трубку и рассказал Янсену, что он узнал.
  «Так что, возможно, он американец», — сказал Янссен. — Но, возможно, нет. Поскольку Геринг носит ту же шляпу».
  «Небольшой кусочек головоломки, Янссен. Но вы обнаружите, что множество мелких фрагментов часто дают более ясную картину преступления, чем один большой фрагмент». Он достал из кармана коричневые конверты для улик и выбрал тот, в котором была пуля.
  У Крипо была собственная судебно-медицинская лаборатория, созданная еще в те времена, когда прусская полиция была выдающимся правоохранительным органом страны (если не мировой; во времена Веймара Крипо закрыло 97 процентов дел об убийствах в Берлине). Но гестапо также совершило рейд в лабораторию в поисках оборудования и персонала, а технические работники в штаб-квартире были измотаны и стали гораздо менее компетентными, чем когда-либо. Поэтому Вилли Коль взял на себя задачу стать экспертом в определенных областях криминологии. Несмотря на отсутствие личного интереса к огнестрельному оружию, Коль тщательно изучил баллистику, моделируя свой подход на примере лучшей лаборатории огнестрельного оружия в мире — лаборатории Федерального бюро расследований Дж. Эдгара Гувера в Вашингтоне, округ Колумбия.
  Он вытряхнул пулю на чистый лист бумаги.
  Вставив монокль в глаз, он нашел пинцет и внимательно осмотрел слизняк. «Твои глаза лучше», — сказал он. "Ты выглядишь."
  Кандидат в инспекторы осторожно взял пулю и монокль, а Коль достал с полки папку. В нем содержались фотографии и эскизы многих типов пуль. Переплет был большой, в несколько сотен страниц, но инспектор упорядочил его по калибру, количеству канавок и площадок — полоски, вдавленные в свинцовую заготовку, нарезы ствола — и были ли они повернуты влево или вправо. Всего через пять минут Янссен нашел совпадение.
  «Ах, это хорошие новости», — сказал Коль.
  "Как же так?"
  «Наш убийца использовал необычное оружие. Смотреть. Это девятимиллиметровый патрон Ларго. Скорее всего от испанской звезды Modelo A. Хорошо для нас, это редкость. И как вы отметили, это либо новое оружие, либо мало стрелявшее. Будем надеяться на первое. Янссен, вы умеете обращаться со словами: пожалуйста, отправьте телеграмму во все полицейские участки в этом районе. Попросите их опросить оружейные магазины и узнать, продавали ли они за последние несколько месяцев новый или малоиспользованный Star Modelo A или боеприпасы к такому пистолету. Нет, пусть это будет в прошлом году. Мне нужны имена и адреса всех покупателей».
  "Да сэр."
  Молодой кандидат в инспекторы записал информацию и направился в комнату телетайпа.
  «Подождите, добавьте в приписку к своему сообщению описание нашего подозреваемого. И что он вооружен. Инспектор собрал самые четкие фотографии отпечатков пальцев подозреваемого и чернильной карты жертвы. Вздохнув, он сказал: «А теперь я должен попытаться быть дипломатичным. Ах, как я ненавижу это делать.
   Глава десятая
  — Простите, инспектор Коль, департамент занят.
  "Полностью?"
  — Да, сэр, — сказал чопорный лысый мужчина в облегающем костюме, застегнутом высоко на груди. «Несколько часов назад нам было приказано прекратить все остальные расследования и составить список всех, кто в делах имеет российское происхождение или ярко выраженную внешность».
  Они находились в вестибюле большого отдела идентификации Крипо, где проводился анализ отпечатков пальцев и антропометрия.
  « Все в Берлине?»
  "Да. Объявлена какая-то тревога».
  Ах, снова вопрос безопасности, тот, о котором Краусс счел слишком незначительным, чтобы упомянуть крипо.
  «Они используют дактилоскопические сканеры для проверки личных файлов? И наши эксперты по отпечаткам пальцев, не меньше?
  «Брось все», — ответил застегнутый человечек. «Это были мои приказы. Из штаб-квартиры Сипо.
  «Опять Гиммлер», — подумал Коль. «Пожалуйста, Герхард, это жизненно важно». Он показал ему отпечатки пальцев и фотографии.
  «Это хорошие фотографии». Герхард осмотрел их. "Очень ясно."
  «Назначьте, пожалуйста, трех или четырех экзаменаторов. Это все, о чем я прошу».
  На лице администратора промелькнул сморщенный смех. — Я не могу, инспектор. Три? Невозможный."
  Коль почувствовал разочарование. Студент зарубежной криминалистики, он с завистью смотрел на Америку и Англию, где судебно-медицинская идентификация теперь производилась почти исключительно по отпечаткам пальцев. Здесь да, для идентификации использовались отпечатки пальцев, но, в отличие от США, у немцев не было единой системы анализа отпечатков пальцев; каждая область страны была разной. Полицейский в Вестфалии мог бы проанализировать отпечаток одним способом; берлинский офицер крипо проанализировал бы это по-другому. Рассылая образцы туда и обратно, можно было добиться идентификации, но этот процесс мог занять недели. Коль долгое время выступал за стандартизацию анализа отпечатков пальцев по всей стране, но встретил значительное сопротивление и вялость. Он также посоветовал своему начальнику купить несколько американских фотоаппаратов, замечательных устройств, которые могли бы за считанные минуты передавать по телефонным линиям четкие факсимильные фотографии и изображения, например отпечатки пальцев. Однако они были довольно дорогими, и его начальник отклонил эту просьбу, даже не обсудив этот вопрос с начальником полиции.
  Однако более тревожным для Коля было то, что с приходом к власти национал-социалистов отпечатки пальцев стали играть меньшую роль, чем устаревшая система антропометрии Бертильона, в которой измерения тела, лица и головы использовались для идентификации преступников. Коль, как и большинство современных детективов, отвергал анализ Бертильона как громоздкий; да, строение тела каждого человека во многом отличалось от строения тела другого, но чтобы классифицировать кого-то, требовались десятки точных измерений. И, в отличие от отпечатков пальцев, преступники редко оставляют на месте происшествия достаточно телесных отпечатков, чтобы с помощью данных Бертильона связать кого-либо с местом преступления.
  Но интерес национал-социалистов к антропометрии вышел за рамки простой идентификации кого-то; это был ключ к тому, что они называли «наукой» криминобиологии: классифицировать людей как преступников независимо от их поведения, исключительно на основании их физических характеристик. Сотни сотрудников гестапо и СС работали полный рабочий день, чтобы установить связь, например, размера носа и оттенка кожи со склонностью к совершению преступления. Целью Гиммлера было не привлечь преступников к ответственности, а пресечь преступление до того, как оно произойдет.
  Для Коля это было настолько же пугающе, насколько и глупо.
  Глядя на огромную комнату с длинными столами, заполненную мужчинами и женщинами, сгорбившимися над документами, Коль теперь решил, что дипломатия, которую он призвал по дороге сюда, не будет иметь никакого эффекта. Требовалась другая тактика: обман. "Очень хорошо. Назовите мне дату, когда вы сможете начать анализ. Я должен кое-что сказать Крауссу . Он изводил меня уже несколько часов.
  Пауза. «Наш Петр Краусс?»
  — Да, Краусс из гестапо . Я ему передам . . . что мне ему сказать, Герхард? Это займет у тебя неделю, десять дней?
  «Замешано гестапо?»
  «Краусс и я вместе исследовали место преступления». По крайней мере, это было правдой. Более или менее.
  «Возможно, этот инцидент связан с ситуацией с безопасностью», - сказал мужчина, теперь обеспокоенный.
  «Я уверен, что так и есть», — сказал Коль. — Возможно, те самые отпечатки принадлежат тому русскому, о котором идет речь.
  Мужчина ничего не сказал, но просмотрел фотографии. Он был таким стройным; почему он надел такой узкий костюм?
  «Я передам отпечатки эксперту. Я позвоню вам, если будут результаты».
  «Все, что вы сделаете, будет оценено по достоинству», — сказал Коль, думая: «Ах, один экзаменатор?» Скорее всего, бесполезен, если только ему не удастся найти удачную спичку.
   Коль поблагодарил техника и поднялся по лестнице на свой этаж. Он вошел в кабинет своего начальника Фридриха Хорхера, который был начальником инспекторов Берлин-Потсдама.
  Худощавый седовласый мужчина с накрашенными усами в молодости был хорошим следователем и хорошо выдержал моря недавней немецкой политики. Хорчер относился к партии неоднозначно; он был тайным членом в ужасные дни инфляции, а затем вышел из него из-за крайних взглядов Гитлера. Лишь недавно он присоединился снова, возможно, неохотно, неумолимо влекомый курсом, который взяла нация. Или, возможно, он был истинным новообращенным. Коль понятия не имел, в чем дело.
  — Как продвигается это дело, Вилли? Дело в Дрезденской аллее?
  — Медленно, сэр. Он мрачно добавил: «Похоже, ресурсы заняты. Наши ресурсы».
  «Да, что-то происходит. Предупреждение какое-то.
  "Действительно."
  — Интересно, вы что-нибудь об этом слышали? — спросил Хорчер.
  "Нет, ничего."
  «Но все же мы находимся под таким давлением. Они думают, что мир наблюдает, и один мертвец возле Тиргартена может навсегда разрушить имидж нашего города». На уровне Хорчера ирония была опасной роскошью, и Коль не мог уловить ее в голосе этого человека. — Есть подозреваемые?
  «Некоторые аспекты его внешности, некоторые небольшие подсказки. Вот и все."
  Хорчер поправил бумаги на своем столе. — Было бы полезно, если бы преступник был…
  "-иностранец?" Коля предоставил.
  "Точно."
   "Мы увидим. . . . Я хотел бы сделать одну вещь, сэр. Пострадавший пока не опознан. Это инвалидность. Я хотел бы опубликовать фотографию в The People's Observer и Journal и посмотреть, узнает ли его кто-нибудь».
  Хорчер рассмеялся. — Фотография трупа в газете?
  «Не зная жертвы, мы в значительной степени находимся в невыгодном положении в расследовании».
  «Я отправлю этот вопрос в отдел пропаганды и посмотрю, что скажет министр Геббельс. Это нужно будет согласовать с ним.
  "Спасибо, сэр." Коль повернулся, чтобы уйти. Затем он сделал паузу. — Еще один вопрос, шеф инспекторов. Я все еще жду отчета от Гатова. Прошла неделя. Я подумал, возможно, вы его получили.
  «Что было в Гатове? О, эта стрельба?
  — Два, — поправил Коль. «Два выстрела».
  В первом случае были застрелены две семьи, устраивавшие пикник на берегу реки Гафель к юго-западу от Берлина: семь человек, в том числе трое детей. На следующий день произошла вторая резня: восемь рабочих жили в караванах между Гатовом и Шарлоттенбургом, элитным пригородом к западу от Берлина.
  Комендант полиции в Гатове никогда не занимался подобными делами и попросил одного из своих жандармов вызвать крипо на помощь. Рауль, энергичный молодой офицер, поговорил с Колем и отправил «Алексу» фотографии места преступления. Вилли Коль, закаленный в расследованиях убийств, тем не менее был потрясен видом застреленных матерей и детей. Крипо имело юрисдикцию над всеми неполитическими преступлениями в любой точке Германии, и Коль хотел сделать убийства приоритетом.
  Но юридическая юрисдикция и распределение ресурсов были Это два совершенно разных вопроса, особенно в этих преступлениях, жертвами которых, как сообщил ему Рауль, были евреи и поляки соответственно.
  «Мы позволим жандармерии Гатова разобраться с этим», — сказал ему Хорчер на прошлой неделе.
  «Убийства такого масштаба?» — спросил Коль, одновременно обеспокоенный и скептически настроенный. Пригородные и сельские жандармы расследовали автомобильные катастрофы и кражи коров. А начальник полиции Гатова Вильгельм Мейерхофф был скучным и ленивым государственным служащим, который не мог без посторонней помощи найти свой завтрак.
  Поэтому Коль продолжал настаивать на своем мнении Хорчера, пока не получил разрешение хотя бы ознакомиться с отчетом о месте преступления. Он позвонил Раулю, обучил его основным методам расследования и попросил допросить свидетелей. Жандарм обещал передать отчет Колю, как только его начальство одобрит его. Коль получил фотографии, но не другие материалы.
  Хорчер сказал: — Я ничего не слышал, Вилли. Но пожалуйста — евреи, поляки? У нас другие приоритеты».
  Коль задумчиво сказал: «Конечно, сэр. Я понимаю. Меня волнует только то, чтобы косицам ничего не сошло с рук.
  «Коммунисты? Какое это имеет к ним отношение?»
  «У меня не сложилась идея, пока я не увидел фотографии. Но я заметил, что в убийствах была какая-то организованность, и не было никаких попыток их скрыть. Убийства были для меня слишком очевидны. Они казались почти постановочными».
  Хорчер задумался над этим. «Вы думаете, что Косис хотел создать впечатление, что за убийствами стояли СС или гестапо? Да, это умно, Вилли. Красные ублюдки наверняка опустились бы до этого.
   Коль добавил: «Особенно в связи с Олимпийскими играми и иностранной прессой в городе. Как Коси хотели бы испортить наш имидж в глазах мира».
  «Я изучу отчет, Вилли. Я сделаю несколько звонков. Хорошая мысль с твоей стороны.
  "Спасибо, сэр."
  «А теперь займитесь расследованием дела Дрезденской аллеи. Если наш начальник полиции хочет иметь город без изъянов, он его получит».
  Коль вернулся в свой кабинет и тяжело сел в кресло, массируя ноги и глядя на фотографии двух убитых семей. То, что он сказал Хорчеру, было чепухой. Что бы ни произошло в Гатове, это не был коммунистический заговор. Но национал-социалисты шли на заговоры, как свиньи на помои. Это были игры, в которые нужно было играть. Ах, какое образование он получил с января 33-го.
  Он положил фотографии обратно в папку с надписью «Гатов/Шарлоттенбург» и отложил ее в сторону. Затем он положил коричневые конверты с доказательствами, собранными им днем, в коробку, на которой написал « Происшествие в Дрезденском переулке». Он добавил дополнительные фотографии отпечатков пальцев, места преступления и жертвы. Он поставил коробку на видное место на своем столе.
  Позвонив судмедэксперту, он узнал, что врач пьет кофе. Ассистент сообщил ему, что неопознанный труп А 25-7-36-Q прибыл из Дрезденского переулка, но он понятия не имел, когда его будут исследовать. Возможно, к той ночи. Коля нахмурился. Он надеялся, что вскрытие хотя бы продолжается, если не закончено. Он повесил трубку.
  Янссен вернулся. «Телетайпы отправились на участки, сэр. Я сказал им: срочно.
  "Спасибо."
  Его телефон завибрировал, и он ответил. Это снова был Хорчер.
   «Вилли, министр Геббельс сказал, что мы не можем опубликовать фотографию мертвого человека в газете. Я пытался его убедить. Могу вам сказать, что я был максимально убедителен. Я думал, что одержу победу. Но в итоге я не добился успеха».
  — Что ж, шеф инспекторов, спасибо. Он повесил трубку, цинично подумав: действительно, очень убедительно. Он сомневался, что звонок вообще был сделан.
  Коль рассказал своему кандидату в инспекторы, что сказал этот человек. «Ох, пройдут дни или недели, прежде чем эксперт по отпечаткам пальцев сможет хотя бы сузить круг найденных нами отпечатков. Янссен, сфотографируй жертву. . . . Нет-нет, другой, где он выглядит чуть менее мертвым. Отнесите его в наш полиграфический отдел. Пусть они напечатают пятьсот гравюр. Скажите им, что мы очень спешим. Скажем, это совместное дело крипо и гестапо. По крайней мере, мы можем воспользоваться инспектором Крауссом, поскольку именно он заставил нас опоздать в Летний сад. Я должен сказать, что до сих пор встревожен.
  "Да сэр."
  Когда через десять минут Янссен вернулся, телефон снова зазвонил, и Коль поднял трубку. — Да, Коля здесь.
  «Это Георг Йегер. Как вы?"
  «Георг! Я в порядке. Работаю в эту субботу, когда надеялся попасть в Люстгартен со своей семьей. Но так оно и есть. А ты?"
  «Тоже работаю. Всегда работай».
  Несколько лет назад Йегер был протеже Коля. Он был очень талантливым сыщиком, и после прихода партии к власти ему предложили вступить в гестапо. Он отказался, и его резкий отказ, очевидно, оскорбил некоторых чиновников. Он снова оказался в Полиция порядка в форме — ступенька ниже для детектива Крипо. Однако, как оказалось, Егер преуспел и на своей новой работе и вскоре стал руководителем участка Орпо в северо-центральном Берлине; по иронии судьбы, он казался гораздо более счастливым на своей изгнанной территории, чем в погрязшем в интригах Алексе.
  — Я звоню, надеюсь, вам помогут, профессор.
  Коля рассмеялся. Он вспомнил, что именно так Егер называл Коля, когда они работали вместе. «Что это может быть?»
  «Мы только что получили телеграмму о подозреваемом по делу, над которым вы работаете».
  — Да, да, Георг. Вы нашли оружейный магазин, в котором продавалась испанская звезда Modelo A? Уже?"
  — Нет, но я слышал, как некоторые СА жаловались, что не так давно на них напал мужчина в книжном магазине на Розенталер-стрит. Он соответствует описанию в вашем сообщении».
  «Ах, Георг, это очень полезно. Можете ли вы попросить их встретиться со мной там, где произошло нападение?»
  «Они не захотят сотрудничать, но я держу дураков в узде, если они на моем участке. Я позабочусь о том, чтобы они были там. Когда?"
  "Сейчас. Немедленно."
  — Конечно, профессор. Йегер дал адрес на Розенталер-стрит. Затем он спросил: «А как жизнь в «Алексе»?»
  — Возможно, мы отложим этот разговор на другой раз, за шнапсом и пивом.
  — Да, конечно, — понимающе сказал командир Орпо. Этот человек мог бы подумать, что Коль не хочет обсуждать определенные вопросы по телефону.
  Что, безусловно, было правдой. Однако мотив Коля прекратить разговор был связан не столько с интригой, сколько с острой необходимостью найти человека в шляпе Геринга.
   • • •
  — Ах, — саркастически пробормотал Коричневорубашечник, — к нам на помощь пришел детектив Крипо? Посмотрите, товарищи, вот странное зрелище.
  Мужчина был выше двух метров ростом и, как многие штурмовики, довольно крепок: от поденного труда до того, как он присоединился к СА, и от постоянных бессмысленных парадов, которые он будет совершать теперь. Он сидел на обочине, светло-коричневая шляпа в форме консервной банки болталась у него на пальцах.
  Другой коричневорубашечный, пониже, но такой же коренастый, прислонился к витрине небольшого бакалейного магазина. Табличка на окне гласила: « Сегодня ни масла, ни говядины». По соседству находился книжный магазин, окно которого было разбито. На тротуаре валялись стекла и рваные книги. Этот мужчина вздрогнул, держась за перевязанное запястье. Третий угрюмо сидел один. Засохшая кровь окрасила его рубашку.
  — Что заставило вас покинуть офис, инспектор? продолжалась первая коричневорубашечница. «Не мы, конечно. Коммунисты могли бы нас расстрелять, как Хорста Весселя, и это не оторвало бы вас от торта и кофе в «Александр Плаза».
  Янссен напрягся от их оскорбительных слов, но взгляд Коля удержал его, и детектив сочувственно оглядел мужчин. Полицейский или правительственный чиновник уровня Коля может оскорбить в лицо большинство штурмовиков низкого уровня без каких-либо последствий. Но теперь ему нужно было их сотрудничество. «Ах, господа мои добрые, для таких слов нет никакого смысла. Крипо заботится о вашем благополучии так же, как и о благополучии всех остальных. Расскажите, пожалуйста, о засаде.
  — А, вы правы, инспектор, — сказал более крупный мужчина, кивнув на тщательно подобранное слово Коля. «Это была засада. Он подошел сзади, когда мы следили за соблюдением закона о ненадлежащих книгах».
   "Ты . . . ?»
  «Хьюго Фельштедт. Я командую казармами в Берлинском замке».
  Коль знал, что это заброшенный склад пивоварни. Его захватили две дюжины штурмовиков. «Замок» можно прочитать как «ночлежка».
  "Кто они?" — спросил Коль, кивнув на книжный магазин.
  "Пара. Кажется, муж и жена.
  Кол изо всех сил старался сохранить обеспокоенный вид. Он осмотрелся. — Они тоже сбежали?
  "Это верно."
  Третий штурмовик наконец заговорил. Сквозь отсутствующие зубы он сказал: «Конечно, это был план. Двое отвлекли нас, а затем третий подошел сзади. Он ударил нас дубинкой».
  "Я понимаю. И он носил шляпу Стетсона? Как носит министр Геринг? И зеленый галстук?
  — Верно, — согласился тот, что покрупнее. «Громкий еврейский галстук».
  — Ты видел его лицо?
  «У него был огромный нос и мясистые щеки».
  "Густые брови. И выпуклые губы.
  «Он был довольно толстым», — рассказал Фельстедт. «Как в «Штормере» на прошлой неделе. Ты это видел? Он выглядел так же, как мужчина с обложки».
  Это был порнографический антисемитский журнал Юлиуса Штрайхера, который содержал сфабрикованные статьи о преступлениях, совершенных евреями, и чепуху об их расовой неполноценности. На обложках были гротескные карикатуры на евреев. Поставив в неловкое положение даже большинство национал-социалистов, оно было опубликовано только потому, что Гитлеру нравился таблоид.
  — К сожалению, я это пропустил, — сухо сказал Коль. — И он говорил по-немецки?
   "Да."
  — У него был акцент?
  «Еврейский акцент».
  «Да-да, но, возможно, другой акцент. Баварский? Вестфальский? Саксон?
  "Может быть." Кивок головы большого человека. "Да, я так думаю. Знаешь, он бы не причинил нам вреда, если бы напал на нас по-мужски. Не трусливый…
  Коля прервал его. «Может быть, его акцент был из другой страны?»
  Все трое посмотрели друг на друга. «Мы бы не знали, не так ли? Мы никогда не выезжали за пределы Берлина».
  «Может быть, Палестина», — предположил один из них. «Вот оно и могло быть».
  «Хорошо, значит, он напал на тебя сзади с дубинкой».
  — И эти тоже. Третий держал пару кастетов.
  — Это его?
  «Нет, они мои. Он взял свой с собой.
  «Да, да. Я понимаю. Он напал на тебя сзади. Но я вижу, что это у тебя из носа пошла кровь.
  «Я упал вперед после того, как он ударил меня».
  — И где именно произошло это нападение?
  "Вон там." Он указал на небольшой сад, выходящий на тротуар. «Один из наших товарищей пошел за помощью. Он вернулся, и еврейский трус сбежал, как кролик».
  "Каким образом?"
  "Там. Вниз по нескольким переулкам на восток. Я покажу тебе."
  — Сейчас, — сказал Коль. — У него была сумка?
  "Да."
   — И он взял его с собой?
  "Это верно. Здесь он спрятал дубинки.
  Коль кивнул в сторону сада. Он и Янссен подошли к нему. «Это было бесполезно», — прошептал его помощник Колю. «Напал огромный еврей с кастетами и дубинками. И, наверное, пятьдесят человек из Избранного народа прямо за ним.
  «Я чувствую, Янссен, что показания свидетелей и подозреваемых подобны дыму. Сами слова часто бессмысленны, но они могут привести вас к огню».
  Они гуляли по саду, внимательно глядя вниз.
  — Вот, сэр, — взволнованно позвал Янссен. Он нашел небольшой путеводитель по мужской олимпийской деревне, написанный на английском языке.
  Коля воодушевился. Было бы странно, если бы иностранный турист оказался в этом унылом районе и случайно потерял буклет именно в том месте, где произошла драка. Страницы были четкими и незапятнанными, что позволяло предположить, что книга пролежала в траве совсем недолго. Он приподнял ее платком (иногда на бумаге можно было найти отпечатки пальцев). Осторожно открыв его, он не обнаружил на страницах ни почерка, ни каких-либо указаний на личность человека, у которого оно было. Он завернул буклет и положил его в карман. Он позвонил штурмовикам. "Подойди сюда, пожалуйста."
  Трое мужчин пошли в сад.
  «Стойте там, в ряд». Инспектор указал на пятно голой земли.
  Они выстроились точно в линию, в чем штурмовики были чрезвычайно талантливы. Коль осмотрел их ботинки и сравнил размер и форму с отпечатками подошв на грязи. Он увидел, что у нападавшего ноги больше, чем у них, и что его каблуки сильно изношены.
  "Хороший." Затем он сказал Фельстедту: «Покажи нам, где ты его преследовал. Вы, другие, можете уйти сейчас.
  Мужчина с окровавленным лицом крикнул: «Когда вы найдете его, инспектор, вы позвоните нам. У нас в казарме есть камера. Мы разберемся с ним там».
  — Да, да, возможно, это можно устроить. И я дам вам достаточно времени, чтобы у вас было больше трех человек, чтобы справиться с ним.
  Штурмовик колебался, задаваясь вопросом, не оскорбили ли его. Он осмотрел свою рубашку с красными пятнами. "Посмотри на это. Ах, когда мы его поймаем, мы выпьем из него всю кровь. Пойдем, товарищ».
  Оба пошли по тротуару.
  "Сюда. Он бежал сюда». Фельштедт повел Коля и Янссена двумя переулками на многолюдную улицу Горманн.
  «Мы были уверены, что он пошел по одному из этих переулков. У нас были люди, прикрывавшие их всех с дальних концов, но он исчез».
  Коль оглядел их. От улицы ответвлялось несколько переулков, один был тупиком, остальные выходили на разные улицы. «Хорошо, сэр, мы возьмем на себя управление отсюда».
  Когда его товарищей не стало, Фельштедт был более откровенен. Тихим голосом он сказал: «Он опасный человек, инспектор».
  «И вы считаете, что ваше описание точное?»
  Колебание. Потом: «Еврей. Да, он явно был евреем. Вьющиеся волосы, как у эфиопа, еврейский нос, еврейские глаза». Штурмовик отряхнул пятно на рубашке и с важным видом побрел прочь.
  — Кретин, — пробормотал Янссен, осторожно взглянув на Коля, который сказал: — Быть добрым. Инспектор оглядывал переулки и размышлял: «Несмотря на собственное напряжение, однако я верю в слепоту тому, что сказал нам «комендант» Фельштедт. Наш подозреваемый был загнан в угол, но сумел сбежать — и от десятков СА. Янссен, мы осмотрим мусорные контейнеры в переулках.
  "Да сэр. Думаешь, он выбросил какую-то одежду или сумку, чтобы сбежать?
  "Логично."
  Они осмотрели каждый переулок, заглянули в мусорные баки: ничего, кроме старых коробок, бумаг, банок, бутылок, гниющих продуктов.
  Коль на мгновение постоял, уперев руки в бедра, огляделся вокруг, а затем спросил: «Кто шьет твои рубашки, Янссен?»
  «Мои рубашки?»
  «Они всегда безупречно выстираны и отглажены».
  — Моя жена, конечно.
  «Тогда я извиняюсь перед ней за то, что ей пришлось почистить и починить ту, которую ты сейчас носишь».
  «Зачем ей чистить и чинить мою рубашку?»
  «Потому что ты собираешься лечь на живот и ловить рыбу в эту канализационную решетку».
  "Но-"
  «Да, да, я знаю. Но я делал это много раз. А с возрастом, Янссен, приходят некоторые привилегии. А теперь сними куртку. Это прекрасный шелк. И его тоже не нужно ремонтировать».
  Молодой человек протянул Колю свой темно-зеленый пиджак. Это было довольно приятно. Семья Янссена была обеспеченной, и у него были кое-какие деньги, не зависящие от его ежемесячной зарплаты кандидата в инспекторы, что было удачей, учитывая ничтожное вознаграждение, которое получали детективы Крипо. Юноша опустился на колени на булыжник и, поддерживая себя одной рукой, полез в темное отверстие.
  Однако, как оказалось, рубашка была не сильно испачкана. в конце концов, молодой человек только через мгновение крикнул: «Здесь что-то есть, сэр!» Он встал и показал смятый коричневый предмет. Шляпа Геринга. И бонус: внутри был галстук, действительно ярко-зеленый.
  Янссен объяснил, что они отдыхали на выступе всего в полуметре ниже канализационного отверстия. Он поискал еще раз, но больше ничего не нашел.
  — У нас есть кое-какие ответы, Янссен, — сказал Коль, рассматривая шляпу изнутри. На этикетке производителя было написано: Stetson Mity-Lite. Другой был зашит внутри в магазине. Мужская одежда Мэнни, Нью-Йорк.
  — Еще кое-что к нашему портрету подозреваемого. Коль достал из кармана жилета монокль, прищурил его и осмотрел волосы, застрявшие в повязке. «У него темно-каштановые волосы средней длины с небольшим количеством рыжины. Совсем не черный и не «мятый». Прямой. И пятен от крема или масла для волос нет».
  Коль протянул шляпу и галстук Янссену, облизал кончик карандаша и записал эти последние наблюдения в свой блокнот, который затем закрыл.
  «Куда теперь, сэр? Обратно к Алексу?
  «И что бы мы там делали? Есть печенье и пить кофе, как думают наши товарищи-штурмовики, мы делаем весь день? Или наблюдать, как гестапо выкачивает наши ресурсы, ловя каждого русского в городе? Нет, я думаю, мы пойдем покататься. Надеюсь, DKW больше не перегреется. В последний раз, когда мы с Хайди возили детей за город, мы два часа сидели возле Фалькенхагена, ничего не делая, кроме как наблюдать за коровами».
   Глава одиннадцатая
  Такси, которое он взял из Олимпийской деревни, высадило его на Лютцов Плаза, оживленной площади возле коричневого застоявшегося канала к югу от Тиргартена.
  Пол вышел, почувствовав запах зловонной воды, и постоял некоторое время, ориентируясь и медленно оглядываясь по сторонам. Он не видел ни пристально смотрящих на него глаз поверх газет, ни скрывающихся мужчин в коричневых костюмах или униформе. Он начал идти на восток. Это был тихий жилой район, с некоторыми красивыми домами и некоторыми скромными. Прекрасно помня указания Моргана, он какое-то время шел вдоль канала, пересек его и свернул на улицу Принца Генриха. Вскоре он вышел на тихую улицу, Магдебургскую аллею, застроенную четырех- и пятиэтажными жилыми домами, которые напомнили ему причудливые многоквартирные дома в Вест-Сайде Манхэттена. Почти на всех домах развевались флаги, большинство из которых были национал-социалистическими красными, белыми и черными флагами, а на некоторых были транспаранты с переплетающимися кольцами Олимпийских игр. Дом, который он искал, № 26, пролетал одним из последних. Он нажал на дверной звонок. Мгновение спустя послышались шаги. Занавеска на боковом окне развевалась, словно от внезапного ветерка. Потом пауза. Металл хрустнул, и дверь открылась.
  Пол кивнул женщине, которая осторожно выглянула. «Добрый день», — сказал он по-немецки.
  «Вы Пауль Шуман?»
   "Это верно."
  Он предположил, что ей было около тридцати, чуть больше сорока. Стройная фигура в цветочном платье с подолом значительно ниже колен, которое Мэрион назвала бы «довольно нестильным», устаревшим уже пару лет назад. Ее темно-русые волосы были короткими и волнистыми, и, как и большинство женщин, которых он видел в Берлине, она не пользовалась косметикой. Ее кожа была тусклой, а карие глаза усталыми, но это были поверхностные качества, о которых позаботятся несколько полноценных обедов и пара ночей спокойного сна. И, что любопытно, из-за этих отвлекающих факторов женщина, стоящая за ними, казалась ему еще более привлекательной. В отличие от друзей Мэрион – да и самой Мэрион – которые иногда настолько наряжались, что никогда не знаешь, как они выглядят на самом деле.
  «Я Кете Рихтер. Добро пожаловать в Берлин». Она протянула красную костлявую руку вперед и крепко пожала его. — Я не знал, когда ты приедешь. Г-н Морган сказал где-то на этих выходных. В любом случае, ваши апартаменты готовы. Пожалуйста, войдите."
  Он вошел в холл, чувствуя запах нафты от моли, корицы и лишь намека на сирень, возможно, ее духи. Закрыв и заперев дверь, она еще раз посмотрела в занавешенное боковое окно и на мгновение оглядела улицу. Затем она забрала у него чемодан и кожаную сумку.
  — Нет, я…
  — Я понесу их, — оживленно сказала она. "Иди сюда."
  Она привела его к двери на полпути по темному коридору, где все еще стояли оригинальные газовые лампы рядом с новыми электрическими светильниками. На стенах висело несколько выцветших картин маслом с пасторальными сценами. Кете открыла дверь и пригласила его войти. Квартира была большая, чистая и скудно обставлен. Входная дверь вела в гостиную, сзади, слева, располагалась спальня, а вдоль стены располагалась небольшая кухня, отделенная от остальной части гостиной грязной японской ширмой. Столы были заставлены фигурками животных и кукол, сколотыми лакированными коробочками и дешевыми бумажными веерами. Там горели две колеблющиеся электрические лампы. В углу, рядом с большим консольным радио, стоял граммофон, к которому она подошла и включила.
  «Комната для курения находится в передней части здания. Я уверен, что вы привыкли к курительной комнате только для мужчин, но здесь каждый может ею воспользоваться. Я настаиваю на этом».
  Он вообще не привык к курительным комнатам. Он кивнул.
  — А теперь скажи мне, нравятся ли тебе эти комнаты. У меня есть другие, если у тебя нет».
  Быстро взглянув на это место, он сказал: «Меня это вполне устроит».
  «Вы не хотите увидеть больше? Шкафы, воду запустить, посмотреть вид?
  Пол отметил, что это место находилось на первом этаже, окна не были зарешечены, и он мог быстро выйти из окна спальни, окна гостиной или двери коридора, что привело бы к другим квартирам и другим способам побега. Он сказал ей: «Если вода не потечет из того канала, мимо которого я прошел, я уверен, что все будет в порядке. Что касается вида, то я буду слишком усердно работать, чтобы насладиться им».
  Радиолампы нагрелись, и комнату наполнил мужской голос. Брат! Лекция о здоровье все еще продолжалась, все больше говорили об осушении болот и опрыскиваниях от комаров. По крайней мере, беседы Рузвельта у камина были короткими и приятными. Он подошел к съемочной площадке и повернул ручку в поисках музыки. Ничего не было. Он выключил его.
  — Ты не против, не так ли?
   «Это твоя комната. Делай, что хочешь». Она неуверенно взглянула на молчащее радио, а затем сказала: Морган сказал, что ты американец. Но у тебя очень хороший немецкий.
  «Спасибо моим родителям, бабушке и дедушке». Он взял у нее чемодан, прошел в спальню и поставил его на кровать. Мешок глубоко погрузился в матрас, и он задумался, наполнен ли он пухом. Его бабушка рассказала ему, что до того, как они иммигрировали в Нью-Йорк, у нее была пуховая кровать в Нюрнберге, и в детстве Пола завораживала мысль о том, чтобы спать на птичьих перьях.
  Когда он вернулся в гостиную, Кете сказала: «Я подаю легкий завтрак через холл с семи до восьми утра. Пожалуйста, сообщите мне накануне вечером, когда вы хотите, чтобы вас подали. И, конечно же, после обеда кофе. В спальне вы найдете таз. Ванная комната находится в коридоре, она будет общей, но сейчас вы наш единственный гость. Ближе к Олимпиаде здесь будет гораздо более многолюдно. Сегодня вы король Магдебургской аллеи номер двадцать шесть. Замок твой». Она подошла к двери. «Сейчас я принесу послеобеденный кофе».
  «Вам не обязательно. Я вообще-то-"
  «Да, да, я это сделаю. Это часть цены».
  Когда она вошла в холл, Пол прошел в спальню, где по полу бродила дюжина черных жуков. Он открыл портфель и положил на книжный шкаф копию гитлеровской « Майн кампф», в которой находился фальшивый паспорт и рубли. Сняв свитер, он закатал рукава теннисной рубашки, вымыл руки и вытер их потертым полотенцем.
  Через мгновение Кете вернулась с подносом, на котором стоял помятый серебряный кофейник, чашка и маленькая тарелка, накрытая кружевной салфеткой. Она поставила это на стол перед потертым диваном.
   «Пожалуйста, вы сядете».
  Он так и сделал, застегивая рукава. Он спросил: «Вы хорошо знаете Реджи Моргана?»
  — Нет, он просто ответил на объявление о номере и заплатил вперед.
  Это был ответ, на который надеялся Павел. Он с облегчением узнал, что она не связалась с Морганом, что могло бы вызвать у нее подозрения. Краем глаза он почувствовал ее взгляд на своей щеке. — Ты ранен?
  "Я высокая. Я всегда бью головой». Пол слегка коснулся своего лица, как будто бил себя, чтобы проиллюстрировать свои слова. Пантомима заставила его почувствовать себя глупо, и он опустил руку.
  Она поднялась. "Пожалуйста, подождите." Через несколько минут она вернулась с пластырем, который и предложила ему.
  "Спасибо."
  «Боюсь, у меня нет йода. Я посмотрел."
  Он прошел в спальню, где встал перед зеркалом за умывальником и приложил пластырь к лицу.
  Она позвонила: «У нас здесь нет низких потолков. Вы будете в безопасности».
  «Это ваше здание?» — спросил он, возвращаясь.
  "Нет. Он принадлежит человеку, который сейчас находится в Голландии», — ответила Кете. «Я управляю домом в обмен на проживание и питание».
  «Он связан с Олимпийскими играми?»
  «Олимпиада? Нет почему?"
  «Большинство флагов на улицах — нацистские, я имею в виду национал-социалистические. Но у вас здесь олимпийский флаг».
  «Да, да». Она улыбнулась. «Мы в духе Игр, не так ли?»
  Ее немецкая грамматика была безупречна, и она четко выражала свои мысли; Он мог сказать, что в прошлом у нее была другая, гораздо лучшая карьера, но ободранные руки, потрескавшиеся ногти и такие усталые, усталые глаза рассказывали историю недавних трудностей. Но он также мог чувствовать в ней энергию, решимость довести жизнь до лучших времен. Это, решил он, было частью влечения, которое он чувствовал.
  Она налила ему кофе. «Сахара на данный момент нет. Припасы закончились».
  «Я не ем сахар».
  «Но у меня есть штрудель. Я сделал это до того, как запасы иссякли. Она взяла салфетку с тарелки, на которой лежали четыре маленьких кусочка теста. «Вы знаете, что такое штрудель?»
  «Моя мама сделала это. Каждую субботу. Мои брат и сестра помогли бы ей. Тесто растягивали настолько тонко, что сквозь него можно было читать».
  «Да, да, — сказала она с энтузиазмом, — я тоже так делаю. Ты не помогал им растягивать тесто?»
  «Нет, я никогда этого не делал. Я не так талантлив на кухне». Он откусил кусочек и сказал: «Но я съел его много. . . . Это очень хорошо." Он кивнул в сторону горшка. "Не хотите ли вы кофе? Я налью тебе немного.
  "Мне?" Она моргнула. "О, нет."
  Он отпил отвар, который был слабым. Он был сделан из использованной земли.
  «Мы будем говорить на вашем языке», — заявила Кете. И начал: «Я никогда не был в вашей стране, но очень хочу поехать».
  Он смог уловить лишь легкий звук «в» в ее звуке «w », который немцам труднее всего произносить в английском языке.
  «У тебя хороший английский», — сказал Пол.
  — Ты имеешь в виду «ну», — выпалила она, улыбаясь, что поймала его на ошибке.
  Павел сказал: «Нет. Твой английский хороший. Вы говорите по-английски хорошо. «Хорошо» — прилагательное. «Ну» — это наречие, в большинстве случаев».
  Она нахмурилась. "Дай мне подумать. . . . Да-да, вы правы. Я сейчас краснею. Мистер Морган сказал, что вы писатель. И ты, конечно, учился в университете.
  Два года проучился в небольшом колледже в Бруклине, прежде чем бросил учебу, чтобы поступить на военную службу и отправиться воевать во Францию. Он так и не успел закончить учебу. Когда он вернулся, жизнь стала сложнее, и колледж отошел на второй план. На самом деле, однако, он узнал больше о словах и книгах, работая на своего деда и отца в типографии, чем, по его мнению, он когда-либо узнал в колледже. Но он не сказал ей ничего из этого.
  "Я преподаватель. То есть я был учителем. Я преподавал литературу подросткам. А также разницу между «будет» и «должен», «может» и «может». О, и «хорошо» и «хорошо». Чего мне теперь стыдно».
  "Английская литература?"
  «Нет, немец. Хотя я люблю многие английские книги».
  На мгновение воцарилось молчание. Пол полез в карман, достал паспорт и протянул ей.
  Она нахмурилась, перевернув его в его руке.
  «Я действительно тот, кем себя говорю».
  "Я не понимаю."
  "Язык . . . Вы спросили меня, говорю ли я по-английски, чтобы узнать, действительно ли я американец. Не национал-социалистический информатор. Я прав?"
  «Я. . ». Ее карие глаза быстро осмотрели пол. Она была смущена.
  "Все в порядке." Он кивнул. "Посмотри на это. Изображение."
  Она начала его возвращать. Но затем она остановилась, открыла его и сравнила фотографию с его лицом. Он забрал буклет обратно.
   "Да, ты прав. Надеюсь, вы меня простите, господин Шуман.
  "Павел."
  Потом улыбка. «Чтобы быть таким, нужно быть весьма успешным журналистом. . . «проницательный» — это слово?»
  — Да, это то слово.
  «Я думаю, что партия не настолько старательна и не настолько богата, чтобы нанимать американцев шпионить за такими маленькими людьми, как я. Поэтому я могу вам сказать, что я не за». Вздох. "Это я был виноват. Я не думал. Я преподавал своим ученикам поэта Гете и просто упомянул, что уважаю его мужество, когда он запретил своему сыну сражаться в войне за независимость Германии. Пацифизм сейчас в Германии является преступлением. За эти слова меня уволили, а все мои книги конфисковали». Она вскинула руку. "Простите меня. Я жалуюсь. Вы его читали? Гете?
  «Я так не думаю».
  «Он тебе бы понравился. Он великолепен. Он прядет цвета из слов. Из всех книг, взятых у меня, по этой мне скучаю больше всего». Кете жадно взглянула на тарелку со штруделем. Она ничего не ела. Пол протянул ей тарелку. Она сказала: «Нет, нет, спасибо».
  «Если ты не съешь ни одного, я подумаю, что ты агент национал-социалистов, пытающийся меня отравить».
  Она взглянула на пирожное и взяла одно. Она съела его быстро. Когда Пол посмотрел вниз, чтобы дотянуться до чашки с кофе, он краем глаза заметил, что она кончиками пальцев подбирала со стола хлопья печенья и подносила их ко рту, глядя на него, чтобы убедиться, что он не смотрит.
  Когда он обернулся, она сказала: «Ах, но сейчас мы с тобой были неосторожны, как это часто бывает при первых встречах. Мы должны быть более осторожными. Это мне напоминает». Она указал на телефон. «Всегда держите его отключенным от сети. Вы должны знать о подслушивающих устройствах. А если вы все-таки позвоните, предположите, что вы разговариваете с лакеем-национал-социалистом. Это особенно верно для любых междугородных звонков, которые вы совершаете из почтового отделения, хотя телефонные киоски на улице, как мне сказали, относительно конфиденциальны.
  «Спасибо», — сказал Пол. «Но если бы кто-нибудь слушал мои разговоры, все, что он услышал бы, это довольно скучные разговоры: каково население Берлина, сколько стейков будут есть спортсмены, сколько времени потребовалось, чтобы построить стадион? Такие вещи."
  «Ах, — тихо сказала Кете, поднимаясь, чтобы уйти, — то, что мы сказали сегодня днем, ты и я, многие сочли бы скучным, но легко заслужили бы визита гестапо. Если не хуже».
   Глава двенадцатая
  Потрепанный автомобиль Auto Union DKW Вилли Коля преодолел двадцать километров до Олимпийской деревни к западу от города, не перегревшись, несмотря на неослабевающий солнечный свет, заставивший обоих офицеров снять куртки – вопреки как их натуре, так и правилам Крипо.
  Маршрут пролегал через Шарлоттенбург и, если бы они продолжили путь на юго-запад, привел бы их к Гатову, двум городам, возле которых погибли польские рабочие и еврейские семьи. Жуткие картины убийств продолжали крутиться в памяти Коля, как тухлая рыба в кишечнике.
  Они подошли к главному входу в деревню, где было оживленно. Частные автомобили, такси и автобусы вывозили спортсменов и другой персонал; грузовики доставляли ящики, багаж и оборудование. Снова облачившись в куртки, они подошли к воротам, показали свои удостоверения личности охранникам, которые были военнослужащими регулярной армии, и их впустили на просторную, подстриженную территорию. Вокруг них по широким тротуарам мужчины возили чемоданы и чемоданы. Другие, в шортах и рубашках без рукавов, занимались спортом или бегали.
  «Посмотрите», — с энтузиазмом сказала Янссен, кивнув в сторону группы японских или китайцев. Коль удивился, увидев их в белых рубашках и фланелевых брюках, а не в белых. . . ну, он не знал что. Возможно, набедренные повязки или вышитые шелковые одежды. Рядом несколько темных, ближневосточных мужчины шли вместе, двое из них смеялись над тем, что сказал третий. Вилли Коль смотрел, как школьник. Ему наверняка понравится наблюдать за самими Играми, когда они начнутся на следующей неделе, но он также с нетерпением ждал встречи с людьми практически из всех стран мира, единственными крупными странами, которые не были представлены, были Испания и Россия.
  Полицейские обнаружили американские общежития. В главном здании располагалась приемная. Они подошли к офицеру связи немецкой армии. — Лейтенант, — сказал Коль, заметив звание на униформе этого человека. Он сразу встал и стал еще более внимательным, когда Коль назвал себя и своего помощника. "Хайль Гитлер. Вы здесь по делу, сэр?
  "Это верно." Он описал подозреваемого и спросил, видел ли офицер такого человека.
  — Нет-с, но только в американских общежитиях живут многие сотни людей. Как видите, объект довольно большой.
  Кол кивнул. «Мне нужно поговорить с кем-то из американской команды. Какой-то чиновник.
  "Да сэр. Я это устрою».
  Через пять минут он вернулся с долговязым мужчиной лет сорока, назвавшимся по-английски одним из главных тренеров. На нем были белые брюки и, хотя день был очень жаркий, поверх белой рубашки — белый жилет-свитер цепной вязки. Коль понял, что, хотя незадолго до этого приемная была почти пуста, теперь в комнату вошли дюжина спортсменов и других людей, притворяясь, что у них есть какие-то дела. Насколько он помнил из армии, ничто не распространялось быстрее, чем новости среди людей, живущих вместе.
  Немецкий офицер был готов перевести, но Коль предпочитал говорить напрямую с теми, у кого брал интервью, и сказал на ломаном английском: «Сэр, я работаю инспектором немецкой криминальной полиции». Он показал свое удостоверение личности.
  «Есть какая-то проблема?»
  «Мы еще не уверены. Но, хм, мы пытаемся найти человека, с которым хотели бы поговорить. Возможно, вы его знаете.
  «Это довольно серьезный вопрос», — предложил Янссен с идеальным английским произношением. Коль не знал, что так хорошо говорит на этом языке.
  — Да, да, — продолжил инспектор. «Кажется, у него была эта книга, которую он потерял». Он поднял путеводитель и развернул вокруг него носовой платок. «Ее дают лицам с Олимпийскими играми, не так ли?»
  "Это верно. Но не только спортсмены, все. Мы раздали, может быть, тысячу или около того. Знаете, многие другие страны тоже распространяют английскую версию».
  «Да, но мы также нашли его шляпу, и она была куплена в Нью-Йорке, Нью-Йорке. Так что, скорее всего, он американец».
  "Действительно?" – осторожно спросил тренер. "Его шляпа?"
  Коля продолжил. «Мы думаем, что это крупный мужчина с рыжими и черно-каштановыми волосами».
  "Черно-коричневый?"
  Разочарованный отсутствием у него иностранного словарного запаса, Коль взглянул на Янссена, который сказал: «У него темно-каштановые прямые волосы. Красноватый оттенок».
  «Он носит светло-серый костюм, шляпу и галстук». Коль кивнул Янсену, который представил доказательства по его делу.
  Тренер уклончиво посмотрел на них и пожал плечами. «Может быть, было бы полезно, если бы вы рассказали нам, о чем идет речь».
   Коль еще раз подумал, насколько другая жизнь в Америке. Ни один немец не посмеет спросить, почему полицейский хочет что-то знать.
  «Это вопрос государственной безопасности».
  «Государственная безопасность. Ага. Ну, я бы хотел помочь. Я бы конечно сделал это. Но если у вас нет чего-то более конкретного. . ».
  Коля огляделся. «Возможно, кто-то здесь знает этого человека».
  Тренер спросил: «Мальчики, кто-нибудь из вас знает, кому они принадлежат?»
  Они качали головами или бормотали «Нет» или «Нет».
  «Возможно, тогда я надеюсь, что у тебя есть . . . да-да, список народов, пришедших сюда вместе с вами. И адреса. Посмотреть, кто будет жить в Нью-Йорке.
  «Мы делаем, но только члены команды и тренеры. И вы не предлагаете…
  "Нет нет." Коль считал, что убийцы не было в команде. Спортсмены были в центре внимания; маловероятно, что кто-то из них ускользнет из деревни незамеченным в свой первый полный день в Берлине, убьет человека, посетит несколько разных мест города с какой-то миссией, а затем вернется, не вызвав подозрений. «Я сомневаюсь, что этот человек спортсмен».
  "Так. Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Тренер скрестил руки на груди. — Знаете, офицер, я готов поспорить, что ваш иммиграционный отдел располагает информацией об адресах посетителей. Они отслеживают всех, кто въезжает и выезжает из страны, не так ли? Я слышал, вы, ребята, в Германии очень хорошо в этом разбираетесь.
  «Да-да, меня так считали. Но, к сожалению, в информации не указан адрес человека в его доме. Только его национальность».
  «Ох, тяжелый перерыв».
  Коля настаивал. «На что я тоже надеялся: возможно, на судовой манифест, на Манхэттенский список пассажиров? Часто он дает адреса».
  "О да. Держу пари, что у нас есть. Хотя вы понимаете, что на борту было около тысячи человек».
  «Пожалуйста, я понимаю. Но все же мне очень хотелось бы это увидеть».
  «Держу пари. Только . . . Я, конечно, не хочу быть трудным, офицер, но я думаю, что это общежитие… . . знаешь, я думаю, у нас может быть дипломатический статус. Суверенная территория. Итак, я думаю, вам понадобится ордер на обыск.
  Коль вспомнил, когда судье нужно было санкционировать обыск в доме подозреваемого или потребовать предоставить доказательства. Веймарская конституция, создавшая после войны Германскую Республику, содержала множество таких мер защиты, большая часть которых была заимствована у Америки. (Однако в нем был один, довольно существенный недостаток, за который Гитлер сразу ухватился: право президента приостанавливать на неопределенный срок все гражданские права.)
  «О, я просто рассматриваю здесь несколько вопросов. У меня нет ордера.
  — Мне бы действительно стало лучше, если бы он у тебя был.
  «Это вопрос определенной срочности».
  «Я уверен, что это так. Но, эй, возможно, для тебя это тоже будет лучше. Мы точно не хотим раздражать перья. Дипломатично. «Перья взъерошенные», понимаешь, о чем я?
  «Я понимаю слова».
  «А что, если ваш босс позвонит в посольство или Олимпийский комитет? Мне дают добро, тогда все, что ты хочешь, я подам тебе на блюдечке».
  «Хорошо. Да, да. Посольство США, вероятно, согласилось бы, подумал Коль, если бы он правильно отреагировал на запрос. Американцы не хотели бы, чтобы распространялась история о том, что убийца проник в Германию со своей олимпийской командой.
  — Очень хорошо, сэр, — вежливо сказал Коль. «Я свяжусь с посольством и комитетом, как вы предлагаете».
  "Хороший. Берегите себя сейчас. Привет, и удачи на Играх. Ваши ребята собираются дать нам возможность побороться за наши деньги.
  «Я буду присутствовать», — сказал Коль. «У меня билеты уже больше года».
  Они попрощались, и Коль с кандидатом в инспекторы вышли на улицу. «Мы позвоним Хорчеру по рации в машине, Янссен. Я уверен, он сможет связаться с американским посольством. Это может быть… Коль замолчал. Он почувствовал резкий запах. Что-то знакомое, но неуместное. "Что-то не так."
  "Что-?"
  "Сюда. Быстро!" Коль начал быстро ходить вокруг главного американского здания. Запах был дымом, но не кухонным дымом, который часто можно почувствовать летом от жаровен, а древесным дымом от печи, редко встречающимся в июле.
  «Что это за слово, Янссен? На знаке? Я не могу разобрать английский язык».
  «Там написано «Душевые/парная». »
  "Нет!"
  — В чем дело, сэр?
  Коль выбежал через дверь и оказался в большом помещении, выложенном плиткой. Туалет находился слева, душевые — справа, а в парилку вела отдельная дверь. К этой двери и побежал Коль. Он распахнул ее. Внутри была печь, наверху которой стоял большой поднос, наполненный камнями. Рядом стояли ведра с водой, которую можно было выливать на горячие камни для получения пара. Двое молодых негров в темно-синих хлопчатобумажных спортивных костюмах стояли у плиты, в которой пылал огонь. У одного, наклонившегося к двери, было круглое красивое лицо. с высокой линией роста волос, другой был худощавым и имел более густые волосы, спускавшиеся ниже на лоб. Круглолицый встал и закрыл металлическую дверцу печки. Он обернулся, с приятной улыбкой приподняв бровь в сторону инспектора.
  — Добрый день, сэры, — сказал Коль снова на ужасном английском. "Я являюсь-"
  "Мы слышали. Как ваши дела, инспектор? Великолепное место, которое вы, ребята, построили для нас здесь. Я имею в виду деревню.
  «Я почувствовал запах дыма и забеспокоился».
  «Просто разжигаю огонь».
  «Нет ничего лучше пара для ноющих мышц», — добавил его друг.
  Коль смотрел через стеклянную дверцу печи. Заслонка была широко открыта, и пламя бушевало. Он увидел внутри несколько листов белой бумаги, свернувшихся в пепел.
  — Сэр, — резко начал Янссен по-немецки, — что они? Но Коль прервал его, покачав головой, и взглянул на первого заговорившего человека. "Ты . . . ?» Коль прищурился, и его глаза расширились. «Да-да, ты Джесси Оуэнс, великий бегун». На английском языке Коля с немецким акцентом название звучало как «Йесса Овенс».
  Удивленный мужчина протянул потную руку. Пожав крепкую хватку, Коль взглянул на другого негра.
  «Ральф Меткалф», — представился спортсмен. Второе рукопожатие.
  «Он тоже в команде», сказал Оуэнс.
  — Да, да, я тоже слышал о тебе. Вы выиграли в Лос-Анджелесе в штате Калифорния на последних Играх. Добро пожаловать и вам». Глаза Коля опустились на огонь. «Вы паритесь в бане перед тренировкой?»
  «Иногда до, иногда после», — сказал Оуэнс.
  — Вы паровой человек, инспектор? — спросил Меткалф.
   «Да, да, время от времени. В основном сейчас я замачиваю ноги».
  — Ноги болят, — сказал Оуэнс, поморщившись. «Я все об этом знаю. Скажите, почему бы нам не уйти отсюда, инспектор? На улице чертовски прохладно.
  Он придержал дверь открытой для Коля и Янссена. Крипо поколебались, а затем последовали за Меткалфом на лужайку за общежитием.
  — У вас прекрасная страна, инспектор, — сказал Меткалф.
  «Да, да. Это правда." Коль наблюдал, как дым поднимается из металлического воздуховода над парилкой.
  «Надеюсь, вам повезет найти того парня, которого вы ищете», — сказал Оуэнс.
  «Да, да. Я полагаю, бесполезно спрашивать, знаете ли вы кого-нибудь, кто носил шляпу Стетсона и зеленый галстук. Мужчина крупного роста?
  «Извините, я не знаю никого такого». Он взглянул на Меткалфа, который покачал головой.
  Янссен спросил: «Знаете ли вы кого-нибудь , кто приехал сюда с командой и, возможно, вскоре уехал? Уехал в Берлин или куда-нибудь еще?
  Мужчины переглянулись. «Нет, боюсь, нет», — ответил Оуэнс.
  «Я тоже», — добавил Меткалф.
  «Ах, ну, для меня большая честь познакомиться с вами обоими».
  "Спасибо, сэр."
  «За мной следили новости о ваших гонках, это был штат Мичиган? В прошлом году — испытания?
  «Анн-Арбор. Вы слышали об этом? Оуэнс засмеялся, снова удивившись.
  «Да, да. Мировые рекорды. К сожалению, сейчас мы не получаем много новостей из Америки. Тем не менее, я с нетерпением жду Игры. Но у меня четыре билета, пятеро детей, жена и будущий зять. Мы будем присутствовать и присутствовать. . . сдвиги, вы бы сказали? Жара тебя не побеспокоит?
  «Я вырос на беге на Среднем Западе. Там почти такая же погода.
  С внезапной серьезностью Янссен сказал: «Знаешь, в Германии много людей, которые надеются, что ты не выиграешь».
  Меткалф нахмурился и сказал: «Из-за этого быка, что Гитлер думает о цветных?»
  «Нет», — сказал молодой помощник. Затем его лицо расплылось в улыбке. «Потому что наших букмекеров арестуют, если они будут принимать ставки на иностранцев. Мы можем сделать ставку только на немецких спортсменов».
  Оуэнс был удивлен. — Так ты делаешь ставку против нас?
  «О, мы бы сделали ставку в вашу пользу », — сказал Коль. — Но, увы, мы не можем.
  — Потому что это незаконно?
  «Нет, потому что мы всего лишь бедные полицейские без денег. Так что бегите, как Люфт, по ветру, говорите вы, американцы, верно? Бегите со скоростью ветра, герр Оуэнс и герр Меткалф. Я буду на трибунах. И подбадривать вас, хотя, возможно, и молча. . . . Пойдем, Янссен. Коль преодолел несколько футов, затем остановился и повернул назад. «Я должен спросить еще раз: вы уверены, что никто не носил коричневую шляпу Стетсона? . . . Нет-нет, конечно нет, иначе бы ты мне рассказал. Добрый день."
  Они прошли к передней части общежития, а затем к выходу в деревню.
  — Это был судовой манифест с именем нашего убийцы, сэр? Что негры сожгли в печи?»
  "Возможно. Но помните: скажите «подозреваемый». Не «убийца».
  Запах горящей бумаги разносился по горячему воздуху и щипал нос Коля, насмехаясь над ним и усиливая разочарование.
  "Что мы можем с этим поделать?"
  — Ничего, — просто сказал Коль, сердито вздохнув. «Мы ничего не можем сделать. И это была моя вина».
  — Ваша вина, сэр?
  «Ах, тонкости нашей работы, Янссен. . . Я не хотел ничего раскрывать о наших целях и поэтому сказал, что мы хотели бы встретиться с этим человеком по вопросу «государственной безопасности», о котором мы сейчас слишком охотно говорим. Мои слова предполагали, что преступлением было не убийство невинной жертвы, а, возможно, преступление против правительства, которое, конечно, находилось в состоянии войны с их страной менее двадцати лет назад. Многие из этих спортсменов, несомненно, потеряли родственников, даже отцов, из-за армии кайзера, и, возможно, чувствовали патриотический интерес в защите такого человека. И теперь уже слишком поздно отказываться от того, что я так неосторожно сказал».
  Когда они достигли улицы перед деревней, Янссен повернулся к тому месту, где они припарковали DKW. Но Коль спросил: «Куда ты идешь?»
  «Разве мы не возвращаемся в Берлин?»
  "Еще нет. Нам отказали в пассажирской ведомости. Но уничтожение доказательств подразумевает причину для их уничтожения, и эту причину логически можно найти вблизи точки их утраты. Итак, мы наведем некоторые справки. Нам придется продолжать наш путь трудным путем, используя наши бедные ноги. . . . Ах, эта еда хорошо пахнет, не так ли? Они хорошо готовят для спортсменов. Я помню, как я плавал каждый день. Много лет назад. Да ведь тогда я мог есть все, что хотел, и не набрать ни грамма. Боюсь, те дни уже давно позади. Здесь направо, Янссен, направо.
  • • •
  Райнхард Эрнст положил телефон на подставку и закрыл глаза. Он откинулся на спинку тяжелого стула в своем кабинете канцлера. Впервые за несколько дней он почувствовал удовлетворение, нет, он почувствовал радость. Его охватило чувство победы, такое же острое, как тогда, когда он и его шестьдесят семь выживших людей успешно защитили северо-западный редут от трехсот солдат союзников под Верденом. Это принесло ему Железный крест первой степени — и восхищенный взгляд Вильгельма II (только иссохшая рука кайзера помешала ему самому прикрепить награду к груди Эрнста), — но этот успех сегодня, который не будет встречен публичной похвалы, конечно, были гораздо слаще.
  Одной из самых больших проблем, с которыми он столкнулся при восстановлении немецкого военно-морского флота, был раздел Версальского договора, который запрещал Германии иметь подводные лодки и ограничивал количество военных кораблей шестью линкорами, шестью легкими крейсерами, двенадцатью эсминцами и двенадцатью торпедными катерами.
  Абсурд, конечно, даже для базовой защиты.
  Но в прошлом году Эрнст организовал переворот. Он и дерзкий посол по особым поручениям Иоахим фон Риббентроп заключили англо-германский военно-морской договор, который разрешал строительство подводных лодок и снимал ограничения на надводный флот Германии до 35 процентов от размера английского. Но самая важная часть пакта до сих пор так и не была проверена. Эрнст придумал мозговой штурм, чтобы Риббентроп договорился о процентном соотношении не в количестве кораблей, как это было в Версале, а в тоннаже.
  Теперь Германия имела законное право строить даже больше кораблей, чем Британия, при условии, что общий тоннаж никогда не превышал волшебных 35 процентов. Более того, это было целью Эрнста и Эриха Редера, командующего Главнокомандующий военно-морским флотом создал более легкие, мобильные и смертоносные боевые корабли, а не гигантские линкоры, составлявшие основную часть британского военного флота, — корабли, уязвимые для атак самолетов и подводных лодок.
  Единственный вопрос заключался в том, будет ли Англия претендовать на нарушение правил, когда они, просмотрев отчеты о строительстве верфи, поймут, что немецкий флот окажется намного больше, чем ожидалось?
  Однако звонивший на другом конце линии, немецкий дипломатический помощник в Лондоне, только что сообщил, что британское правительство рассмотрело цифры и одобрило их, не задумываясь.
  Какой это был успех!
  Он составил записку Лидеру, чтобы сообщить ему хорошие новости, и поручил курьеру доставить ее лично.
  Когда часы на стене пробили четыре, в кабинет Эрнста вошел лысый мужчина средних лет в коричневом твидовом пиджаке и брюках в рубчик. — Полковник, я только что…
  Эрнст покачал головой и коснулся губ, заставив замолчать доктора-профессора Людвига Кейтеля. Полковник обернулся и выглянул в окно. «Какой сегодня восхитительный день».
  Кейтель нахмурился; это был один из самых жарких дней в году, около тридцати четырех градусов, и ветер был наполнен песком. Но он молчал, приподняв бровь.
  Эрнст указал на дверь. Кейтель кивнул, и они вместе вышли в коридор снаружи, а затем покинули канцелярию. Повернув на север по Вильгельм-стрит, они продолжили путь до «Под липами» и свернули на запад, болтая только о погоде, Олимпийских играх и новом американском фильме, который должен был скоро выйти на экраны. Как и Лидер, оба мужчины восхищались американской актрисой Гретой. Гарбо. Ее фильм «Анна Каренина» только что был одобрен к прокату в Германии, несмотря на его российский антураж и сомнительную мораль. Обсуждая ее последние фильмы, они вошли в Тиргартен сразу за Бранденбургскими воротами.
  Наконец, оглядываясь по сторонам в поисках слежки или наблюдения, Кейтель заговорил. — О чем это, Рейнхард?
  «Среди нас царит безумие, Доктор». Эрнст вздохнул.
  — Нет, ты шутишь? — сардонически спросил профессор.
  «Вчера Лидер попросил меня предоставить отчет об Уолтемском исследовании».
  Кейтелю потребовалось время, чтобы переварить эту информацию. "Лидер? Сам?"
  «Я надеялся, что он забудет об этом. Он был полностью поглощен Олимпийскими играми. Но, видимо, нет». Он показал записку Кейтеля Гитлера, а затем рассказал историю о том, как лидер узнал об исследовании. «Спасибо человеку с множеством титулов и большим количеством килограммов».
  — Толстый Герман, — громко сказал Кейтель, сердито вздыхая.
  — Тсс, — сказал Эрнст. «Говорите через цветы». В наши дни распространенное выражение, означающее: «Говорите только хорошее, когда публично упоминаете партийных чиновников по имени».
  Кейтель пожал плечами. Более мягким голосом он продолжил: «Почему он должен заботиться о нас?»
  У Эрнста не было ни времени, ни сил обсуждать махинации национал-социалистического правительства с человеком, чья жизнь была по сути академической.
  «Ну, друг мой, — сказал Кейтель, — что мы собираемся делать?»
  «Я решил, что мы пойдем в наступление. Мы наносим ответный удар. Мы дадим ему отчет — к понедельнику. Подробный отчет».
  "Два дня?" Кейтель усмехнулся. «У нас есть только необработанные данные и даже это очень ограничено. Не могли бы вы сказать ему, что через несколько месяцев анализ будет лучше? Мы могли бы-"
  — Нет, доктор, — сказал Эрнст, смеясь. Если бы нельзя было говорить сквозь цветы, то подошел бы шепот. «Никто не говорит Лидеру подождать несколько месяцев. Или несколько дней или минут. Нет, нам лучше сделать это сейчас. Удар молнии. Вот что мы должны сделать. Геринг продолжит свои интриги и может вмешаться настолько, что Вождь копнет глубже, ему не понравится то, что он видит, и он вообще прекратит исследование. В файле, который он украл, были некоторые сочинения Фрейда. Именно об этом он говорил на вчерашнем совещании. Я думаю, что это была фраза «еврей-врач». Вы бы видели лицо Лидера. Я думал, что еду в Ораниенбург.
  «Фрейд был великолепен», — прошептал Кейтель. «Идеи важны».
  «Мы можем использовать его идеи. И мнения других психологов. Но-"
  «Фрейд — психоаналитик ».
  «Ах, академики», — подумал Эрнст. Хуже, чем политики. «Но мы не будем приписывать их в нашем исследовании».
  «Это интеллектуально нечестно», — угрюмо сказал Кейтель. «Моральная целостность важна».
  «В данных обстоятельствах нет, это не так», — был твердый ответ Эрнста. «Мы не собираемся публиковать эту работу в каком-то университетском журнале. Речь идет не об этом».
  — Прекрасно, прекрасно, — нетерпеливо сказал Кейтель. «Это все еще не снимает моего беспокойства. Недостаточно данных».
  "Я знаю. Я решил, что нам нужно найти больше добровольцев. Дюжина. Это будет самая большая группа — она должна произвести впечатление на лидера и заставить его игнорировать Геринга».
  Доктор-профессор усмехнулся. «У нас не будет времени. К утру понедельника? Нет, нет, мы не можем.
  "Да мы можем. Мы должны. Наша работа слишком важна, чтобы проиграть в этой схватке. Завтра днем у нас будет еще одно занятие в колледже. Я опишу для Лидера наше великолепное видение новой немецкой армии. В моей лучшей дипломатической прозе. Я знаю правильный оборот фразы. Он осмотрелся. Другой шепот: «Мы вырежем под ним толстые ноги министра авиации».
  «Полагаю, мы можем попробовать», — неуверенно сказал Кейтель.
  «Нет, мы это сделаем », — сказал Эрнст. «Не существует такого понятия, как «пытаться». Либо кто-то добивается успеха, либо нет». Он понял, что говорит как офицер, читающий нотацию подчиненному. Он задумчиво улыбнулся и добавил: «Я рад этому не больше, чем ты, Людвиг. В эти выходные я надеялся расслабиться. Проведи немного времени с внуком. Мы собирались вместе вырезать лодку. Но для отдыха будет время позже. Полковник добавил: «После того, как мы умрем».
  Кейтель ничего не сказал, но Эрнст почувствовал, как голова доктора-профессора неуверенно повернулась к нему.
  — Я шучу, друг мой, — сказал полковник. "Я шучу. А теперь позвольте мне сообщить вам чудесные новости о нашем новом флоте.
   Глава тринадцатая
  Позеленевшая бронза Гитлера, возвышающаяся над павшими, но благородными войсками на площади ноября 1923 года, производила впечатление, но располагалась в районе, сильно отличавшемся от тех, которые Пауль Шуман видел в Берлине. Бумаги развевал пыльный ветер, и в воздухе стоял кисловатый запах мусора. Лоточники продавали дешевые товары и фрукты, а художник на шаткой тележке нарисовал ваш портрет за несколько пфеннигов. В дверях слонялись стареющие проститутки без лицензии и молодые сутенеры. Мужчины без конечностей и с причудливыми кожаными и металлическими протезами хромали или катались взад и вперед по тротуарам, попрошайничая. У одного на груди была приколота табличка: « Я отдал свои ноги за свою страну». Что ты можешь мне дать?
  Он словно перешагнул через занавес, за которым Гитлер сместил весь мусор и нежелательных людей Берлина.
  Пол прошел через ржавые железные ворота и сел лицом к статуе Гитлера на одной из скамеек, полдюжины которых были заняты.
  Он заметил бронзовую доску и прочел ее, узнав, что памятник был посвящен Пивному путчу осенью 1923 года, когда, согласно напыщенной прозе, заключенной в металл, благородные мечтатели национал-социализма героически бросили вызов коррумпированному Веймару. государство и пытались вырвать страна вышла из рук нападавших в спину (Пауль знал, что немецкий язык очень любит объединять как можно больше слов в одно).
  Вскоре ему наскучили длинные, затаившие дыхание похвалы Гитлера и Геринга, и он сел, вытер лицо. Солнце уже садилось, но было по-прежнему ярко и беспощадно жарко. Он просидел всего минуту или две, когда Реджи Морган перешёл улицу, шагнул через ворота и присоединился к Полу.
  — Я вижу, ты нашел это место. Снова говорил на своем безупречном немецком. Он засмеялся, кивнув на статую, и понизил голос. «Великолепно, да? Правда в том, что кучка пьяниц попыталась захватить Мюнхен, но их прихлопнули, как мух. При первом же выстреле Гитлер рухнул на землю и выжил только потому, что натянул на себя тело «товарища». Затем он осмотрел Пола. "Ты выглядишь иначе. Твои волосы. Одежда." Затем он сосредоточился на лейкопластыре. "Что с тобой случилось?"
  Он рассказал о бое со штурмовиками.
  Морган нахмурился. — Речь шла о Дрезденском переулке? Они тебя искали?
  "Нет. Они избивали людей, которые владели книжным магазином. Я не хотел вмешиваться, но не мог позволить им умереть. Я переоделся. Мои волосы тоже. Но мне придется держаться подальше от коричневорубашечников.
  Морган кивнул. «Я не думаю, что существует огромная опасность. Они не пойдут по этому поводу в СС или гестапо — они предпочитают мстить самостоятельно. Но те, с кем ты связался, останутся поближе к Розенталер-стрит. Они никогда не уходят далеко. В остальном ты не пострадал? С твоей стреляющей рукой все в порядке?
  «Да, все в порядке».
  "Хороший. Но будь осторожен, Пол. Они бы тебя застрелили за что. Ни вопросов, ни ареста. Тебя бы казнили на месте.
  Пол понизил голос. — Что ваш контакт в министерстве информации нашел об Эрнсте?
  Морган нахмурился. «Происходит что-то странное. Он сказал, что по всей улице Вильгельма проходят тихие митинги. Обычно в субботу здесь полупустынно, но СС и СД повсюду. Ему понадобится больше времени. Мы позвоним ему примерно через час. Он посмотрел на свои часы. «Но сейчас наш человек с винтовкой находится дальше по улице. Сегодня он закрыл свой магазин, потому что мы приходим. Но он живет неподалеку. Он ждет нас. Я позвоню ему сейчас». Он поднялся и осмотрелся. Из здешних баров и ресторанов только один, кафе «Эдельвейс», рекламировал таксофон.
  «Я вернусь через минуту».
  Когда Морган переходил улицу, Пол проследил за ним взглядом, и он увидел, как один из ветеранов-инвалидов остановился возле патио ресторана, прося подачку. Крепкий официант подошел к перилам и прогнал его.
  Мужчина средних лет, сидевший в нескольких скамейках от меня, поднялся и сел рядом с Полом. Он сделал гримасу, обнажив темные зубы, и проворчал: «Вы это видели? Преступление, как некоторые люди обращаются с героями».
  "Да, это." Что он должен сделать? Пол задумался. Возможно, было бы более подозрительно встать и уйти. Он надеялся, что мужчина замолчит.
  Но немец внимательно посмотрел на него и продолжил. «Вы в возрасте. Ты сражался.
  Это не был вопрос, и Пол предположил, что немцу двадцати с небольшим лет пришлось бы принять чрезвычайные обстоятельства, чтобы избежать боя во время войны.
  "Да, конечно." Его разум лихорадочно работал.
   — В каком бою ты это получил? Кивок в сторону шрама на подбородке Пола.
  Эта битва не включала в себя никаких военных действий; врагом был садист-кнопщик по имени Моррис Старбл, который нанес шрам ножом в таверне «Адская кухня», за которым Старбл умер пять минут спустя.
  Мужчина выжидающе посмотрел на него. Павлу пришлось что-то сказать, поэтому он упомянул битву, с которой был хорошо знаком: «Св. Михель. В течение четырех дней в сентябре 1918 года Пауль и его однополчане из Первой пехотной дивизии IV корпуса пробирались сквозь проливной дождь и жидкую грязь, штурмуя немецкие траншеи восьми футов глубиной, защищенные проволочными заграждениями и пулеметными гнездами.
  «Да, да! Я был там!" Сияющий мужчина тепло пожал Полу руку. «Какое это совпадение! Мой товарищ!»
  Хороший выбор, с горечью подумал Пол. Какова была вероятность, что это произойдет? Но он постарался сделать вид, что был приятно удивлён такому случаю. Немец продолжал своему соратнику: «Значит, вы были в отряде «С»! Этот дождь! Я никогда не видел такого сильного дождя ни до, ни после. Где вы были?"
  «На западной стороне выступа».
  «Я столкнулся со Вторым французским колониальным корпусом».
  «Против нас были американцы», — сказал Пол, быстро просматривая воспоминания двадцатилетней давности.
  «Ах, полковник Джордж Паттон! Каким безумным и блестящим человеком он был. Он посылал войска мчаться по всему полю битвы. И его танки! Они внезапно появлялись, как по волшебству. Мы никогда не знали, куда он собирается нанести следующий удар. Ни один пехотинец меня никогда не беспокоил. Но танки. . ». Он покачал головой, поморщившись.
  «Да, это была настоящая битва».
  «Если это твоя единственная рана, то тебе повезло».
  «Бог заботился обо мне, это правда». Павел спросил: «И ты был ранен?»
  «Осколок мне в икру. Я ношу это по сей день. Я показываю племяннику рану. Он имеет форму песочных часов. Он трогает блестящий шрам и смеется от восторга. Ах, какое это было время». Он отпил из фляжки. «Многие люди потеряли друзей в Сен-Михеле. Я не. Мои все умерли до этого. Он замолчал и предложил флягу Полу, который покачал головой.
  Морган вышел из кафе и махнул рукой.
  «Мне пора идти», — сказал Пол мужчине. «Приятно встретить такого же ветерана и поделиться этими словами».
  "Да."
  "Хорошего дня, сэр. Хайль Гитлер."
  «Ах, да. Хайль Гитлер."
  Пол присоединился к Моргану, который сказал: «Он может встретиться с нами сейчас».
  — Ты ничего ему не сказал о том, зачем мне пистолет?
  — Нет, по крайней мере, не правда. Он думает, что ты немец и хочешь убить криминального авторитета во Франкфурте, который тебя обманул».
  Двое мужчин прошли по улице еще шесть или семь кварталов, район становился еще хуже, пока они не подошли к ломбарду. Музыкальные инструменты, чемоданы, бритвы, украшения, куклы и сотни других предметов заполнили грязные, зарешеченные железом окна. На двери висела табличка «Закрыто». Они подождали всего несколько минут в вестибюле, прежде чем появился невысокий лысеющий мужчина. Он кивнул Моргану, проигнорировал Пола, огляделся и впустил их внутрь. Он оглянулся, закрыл и запер дверь, затем одернул штору.
  Они прошли дальше в заплесневелый, пыльный магазин. "Иди сюда." Владелец магазина провел их через две толстые двери, которые он закрыл и запер, затем вниз по длинной лестнице в сырой подвал, освещенный только двумя маленькими желтыми лампочками. Когда его глаза привыкли к тусклому свету, Пол заметил, что на стойках у стены стояло две дюжины винтовок.
  Он протянул Полу винтовку с оптическим прицелом. «Это карабин Маузер. 7,92 миллиметра. Этот легко ломается, поэтому его можно носить в чемодане. Посмотрите на размах. Лучшая оптика в мире».
  Мужчина щелкнул выключателем, и свет осветил туннель длиной около ста футов, в конце которого лежали мешки с песком и прикрепленная к одному из них бумажная мишень.
  «Здесь полная звукоизоляция. Это туннель снабжения, прорытый в земле много лет назад.
  Пол взял винтовку в руки. Войлок из гладкого дерева, отшлифованного и покрытого лаком. Почувствовал аромат масла, креозота и кожи перевязи. Он редко использовал винтовки в своей работе, и сочетание сладких ароматов, массива дерева и металла вернуло его в прошлое. Он чувствовал запах грязи окопов, дерьма, паров керосина. И вонь смерти, как мокрый, гниющий картон.
  «Это тоже специальные пули, у которых, как видите, на кончике имеется полость. Вероятность смерти от них выше, чем от стандартных патронов».
  Пол несколько раз выстрелил всухую, чтобы почувствовать спусковой крючок. Он вложил патроны в магазин, затем сел на скамейку, положив винтовку на деревянный брусок, покрытый тканью. Он начал стрелять. Отчет был оглушительным, но он почти не обратил на это внимания. Пол просто смотрел в прицел, концентрируясь на черных точках цели. Он сделал несколько корректировок прицела и затем медленно выстрелил оставшиеся двадцать патронов в ящике с боеприпасами.
   «Хорошо», — сказал он, крича, потому что его слух онемел. «Хорошее оружие». Кивнув, он вернул винтовку ростовщику, который разобрал ее, почистил и упаковал пистолет и боеприпасы в потрепанный чемодан из ДВП.
  Морган взял чемодан и вручил конверт владельцу магазина, который выключил свет в плите и повел их наверх. Взгляд в дверь, кивок, что все ясно, и вскоре они снова оказались снаружи и прогуливались по улице. Пол услышал металлический голос, наполнивший улицу. Он посмеялся. «Тебе не избежать этого». Через дорогу, на трамвайной остановке, стоял динамик, из которого все время гудел мужской голос — еще одна информация о здравоохранении. «Они никогда не останавливаются?»
  «Нет, не делают», — сказал Морган. «Когда мы оглянемся назад, это будет вклад национал-социалистов в культуру: уродливые здания, плохая бронзовая скульптура и бесконечные речи. . . ». Он кивнул на чемодан с маузером. «А теперь вернемся на площадь и позвоним моему контакту. Посмотрим, нашел ли он достаточно информации, чтобы позволить вам использовать эту замечательную немецкую технику.
  • • •
  Пыльный DKW свернул на площадь Ноября 1923 года и, не найдя места для парковки на оживленной улице, едва не проехал мимо продавца, торгующего сомнительными фруктами.
  «Ах, вот и мы, Янссен», — сказал Вилли Коль, вытирая лицо. «Твой пистолет удобен».
  "Да сэр."
  — Тогда пойдем на охоту.
  Они вылезли.
  Целью отвлечения инспектора после того, как они покинули общежитие в США, было опрос водителей такси, дислоцированных в США. за пределами Олимпийской деревни. В соответствии с типичным национал-социалистическим предусмотрительным подходом только таксистам, говорящим на нескольких языках, было разрешено обслуживать деревню, а это означало, что их было ограниченное количество и что они вернутся в деревню после того, как снизят плату за проезд. Это, в свою очередь, рассуждал Коль, означало, что кто-то из них мог куда-то отвезти своего подозреваемого.
  Разделив такси между ними и поговорив с двумя дюжинами водителей, Янссен нашел одного, чья история действительно заинтересовала Коля. Незадолго до этого он покинул Олимпийские игры с чемоданом и старой коричневой сумкой. Это был крупный мужчина со слабым акцентом. Его волосы не казались длинными и не имели рыжего оттенка, но были зачесаны назад и темны, хотя, как рассудил Коль, это могло быть из-за масла или лосьона. Он сказал, что на нем был не костюм, а повседневная одежда светлого цвета, хотя водитель не смог описать ее подробно.
  Мужчина вышел на Лютцов Плаза и исчез в толпе. Это был один из самых оживленных и перегруженных перекрестков города; надежд найти там след подозреваемого было мало. Однако таксист добавил, что мужчина спросил, как добраться до площади Ноября 1923 года, и поинтересовался, сможет ли он дойти до нее от Лютцов Плаза.
  — Он спрашивал еще что-нибудь о площади? Что-нибудь конкретное? Его дело? Товарищи, которых он надеялся встретить? Что-либо?"
  — Нет, инспектор. Ничего. Я сказал ему, что идти до площади будет очень-очень долго. И он поблагодарил меня и вышел. Это все. Я не смотрел ему в лицо», — объяснил он. «Только на дороге».
  «Конечно, слепота», — мрачно подумал Коль.
  Они вернулись в штаб и забрали напечатанные листовки жертвы Дрезденской аллеи. Затем они помчались сюда, к памятнику в честь неудавшегося путча 1923 года (только национал-социалисты смогли превратить столь позорное поражение в безоговорочную победу). Хотя Лютцов-Плаза была слишком велика для эффективного поиска, это была гораздо меньшая площадь, и ее было легче обследовать.
  Коль теперь осматривал здесь людей: нищих, торговцев, проституток, покупателей, безработных мужчин и женщин в маленьких кафе. Он вдохнул воздух, резкий, пропитанный запахом мусора, и спросил: — Ты чувствуешь поблизости нашу добычу, Янссен?
  «Я. . ». Помощнику, похоже, не понравилось это замечание.
  «Это ощущение», — сказал Коль, оглядывая улицу, стоя в тени мужественного и дерзкого бронзового Гитлера. «Я сам не верю в оккультизм. Ты?"
  «Не совсем, сэр. Я не религиозен, если вы это имеете в виду».
  «Ну, я не отказался от религии полностью. Хайди бы этого не одобрила. Но я говорю о иллюзии духовного, основанной на нашем восприятии и опыте. И у меня сейчас такое ощущение. Он рядом.
  — Да, сэр, — сказал кандидат в инспекторы. "Почему вы так думаете?"
  «Подходящий вопрос», — подумал Коль. Он считал, что молодые детективы всегда должны задавать вопросы своим наставникам. Он объяснил: потому что этот район был частью Северного Берлина. Здесь можно было найти большое количество раненых на войне, бедняков и безработных, скрытых коммунистов, социалистов и антипартийных банд «Пиратов Эдельвейса», мелких воров и сторонников труда, которые скрылись после того, как профсоюзы были объявлены вне закона. Его населяли немцы которым очень не хватало первых дней: не Веймара, конечно ( республика никому не нравилась), но славы Пруссии, Бисмарка, Вильгельма, Второй империи. Это означало мало членов партии и ее сторонников. Поэтому мало кто из доносчиков готов бежать с визгом в гестапо или в местный гарнизон штурмовиков.
  «Каким бы делом он ни занимался, именно в таких местах он найдет поддержку и товарищей. Отойдите немного назад, Янссен. Всегда легче обнаружить человека, ищущего подозреваемого , такого как мы, чем обнаружить самого подозреваемого.
  Молодой человек двинулся в тень рыбного магазина, вонючие контейнеры которого были почти пусты. Гамические угри, карпы и болезненная канальная форель — вот и все, что он имел на продажу. Офицеры несколько мгновений изучали улицы в поисках добычи.
  «Теперь давай подумаем, Янссен. Он вышел из такси со своим чемоданом – и компрометирующей сумкой – на Лютцов Плаза. Он не попросил машину отвезти его прямо сюда с Олимпиады, возможно, потому, что он оставил свои сумки там, где сейчас находится, и приехал сюда с какой-то другой целью. Почему? Встретить кого-то? Чтобы доставить что-нибудь, возможно, сумку? Или собрать что-то или кого-то? Он был в Олимпийской деревне, на Дрезденской аллее, в Летнем саду, на улице Розенталера, на Лютцов-Плаза и теперь здесь? Что объединяет эти настройки? Я думаю."
  «Обследуем все магазины и магазины?»
  «Я думаю, что мы должны. Но я скажу вам, Янссен, что проблема нехватки продовольствия сейчас серьезна. Я действительно чувствую легкое головокружение. Мы сначала опросим кафе, а заодно добудем немного еды для себя».
  Пальцы ног Коля в ботинках согнулись от боли. Шерсть ягненка сместилась, и однажды его ноги болели. снова. Он кивнул в сторону ближайшего ресторана, перед которым он припарковался, кафе «Эдельвейс», и они вошли внутрь.
  Это было грязное место. Коль заметил отведенные глаза, которые обычно встречают появление чиновника. Когда они закончили осматривать посетителей на случай, если здесь окажется подозреваемый в «Мэнни из Нью-Йорка», Коль показал свое удостоверение официанту, который тут же вытянулся по стойке «смирно». "Хайль Гитлер. Чем я могу помочь?»
  В этом дымном заведении Коль сомневался, что кто-нибудь вообще слышал о должности метрдотеля, поэтому попросил назвать менеджера.
  "Мистер. Гролле, да, сэр. Я поймаю его сразу. Пожалуйста, сядьте за этот стол, господа. И если вы захотите выпить кофе и что-нибудь поесть, пожалуйста, дайте мне знать».
  «Я возьму кофе и яблочный штрудель. Возможно, кусок двойного размера. А мой коллега? Он поднял бровь, глядя на Янссен.
  «Просто кока-кола».
  — Взбитые сливки со штруделем? спросил менеджер.
  «Ну конечно», — сказал Вилли Коль удивленным голосом, как будто подавать его без него было кощунством.
  • • •
  Когда они возвращались от оружейного торговца к кафе «Эдельвейс», куда Морган должен был позвонить своему представителю в министерстве информации, Пол спросил: «Что он нам достанет? О местонахождении Эрнста?
  «Он сказал мне, что Геббельс настаивает на том, чтобы знать, где все высокопоставленные чиновники будут появляться на публике. Затем он решает, важно ли присутствие съемочной группы или фотографа для записи события». Он кисло рассмеялся. «Вы идете посмотреть, скажем, «Мятеж на корабле Баунти», и не раньше, чем через двадцать минут, вы увидите даже мультфильм о Микки Маусе. утомительных роликов, где Гитлер нянчится с младенцами, а Геринг в своей нелепой униформе выставляется напоказ перед тысячами рабочих Службы труда».
  — И Эрнст будет в этом списке?
  «Я на это надеюсь. Я слышал, что у полковника не хватает терпения к пропаганде, и он ненавидит Геббельса так же, как и Геринга, но он научился играть в эту игру. В наши дни невозможно добиться успеха в правительстве, не играя в игру».
  Когда они подъехали к кафе «Эдельвейс», Пол заметил дешевую черную машину, стоящую на тротуаре рядом со статуей Гитлера перед рестораном. Детройт, казалось, по-прежнему опережал немецкую автомобильную промышленность. Хотя он видел несколько красивых моделей «Мерседесов» и «БМВ», большинство машин в Берлине были такими же, квадратными и потрепанными. Когда он вернется в Соединенные Штаты и получит десять G, он получит машину своей мечты — блестящий черный Линкольн. Мэрион выглядела бы шикарно в такой машине.
  Полу внезапно захотелось очень пить. Он решил, что найдет столик, пока Морган позвонит. Кафе, похоже, специализировалось на выпечке и кофе, но в такой жаркий день они его не привлекали. Нет, решил он; он продолжит свое образование в области изящного искусства немецкого пивоварения.
   Глава четырнадцатая
  Сидя за шатким столиком в кафе «Эйдельвейс», Вилли Коль допил штрудель и кофе. Гораздо лучше, подумал он. Его руки действительно тряслись от голода. Было вредно так долго обходиться без еды.
  Ни менеджер, ни кто-либо еще не видел человека, подходящего под описание подозреваемого. Но Коль надеялся, что кто-нибудь в этом злосчастном месте видел жертву стрельбы на Дрезденской аллее. «Янссен, у тебя есть фотографии нашего бедного мертвеца?»
  — В DKW, сэр.
  — Ну, принеси их.
  "Да сэр."
  Молодой человек допил кока-колу и пошел к машине.
  Коль последовал за ним к двери, рассеянно постукивая по пистолету в кармане. Он вытер лоб и посмотрел на улицу справа, где раздался звук еще одной сирены. Он услышал, как хлопнула дверь DKW, и обернулся, взглянув на Янссена. При этом инспектор заметил быстрое движение сразу за своим помощником, слева от Коля.
  Оказалось, что мужчина в темном костюме с картонным футляром или чемоданом для музыкальных инструментов повернулся и быстро шагнул во двор большого ветхого жилого дома по соседству с кафе «Эдельвейс». Было что-то неестественное в этой резкости который мужчина свернул с тротуара. Ему также показалось несколько странным, что мужчина в костюме зашел в такое убожество.
  «Янссен, — крикнул Коль, — ты это видел?»
  "Что?"
  — Тот мужчина, идущий во двор?
  Молодой офицер пожал плечами. «Непонятно. Я только что видел несколько мужчин на тротуаре. Краем глаза».
  "Люди?"
  — Два, я думаю.
  Инстинкты Коля взяли верх. «Мы должны разобраться в этом!»
  Жилой дом примыкал к строению справа, и, глядя в переулок, инспектор увидел, что боковых дверей нет. — Сзади будет служебный вход, как в Летнем саду. Накройте еще раз. Я пройду через фронт. Предположим, что оба мужчины вооружены и в отчаянии. Держите пистолет в руке. Теперь беги! Ты сможешь победить их, если поторопишься.
  Кандидат в инспекторы помчался по переулку. Коль тоже вооружился. Он медленно приблизился ко двору.
  • • •
  В ловушке.
  Точно так же, как в квартире Мэлоуна.
  Пол и Реджи Морган стояли, задыхаясь после короткого спринта, в мрачном дворе, заваленном мусором и дюжиной потемневших кустов можжевельника. Двое подростков в пыльной одежде швыряли камни в голубей.
  — Не та же полиция? — выдохнул Морган. «Из Летнего сада? Невозможный."
  "Одинаковый." Пол не был уверен, что их заметили, но младший офицер в зеленом костюме взглянул в их сторону как раз в тот момент, когда Пол вытащил Моргана во двор. Им пришлось предположить, что их заметили.
   — Как они нас нашли?
  Пол проигнорировал вопрос, оглядевшись вокруг. Он подбежал к деревянной входной двери в центре U здания; он был закрыт и заперт. Окна первого этажа находились на высоте восьми футов над землей, и подъем был трудным. Большинство из них были закрыты, но Пол увидел, что один из них был открыт, а квартира, в которую он входил, выглядела пустующей.
  Морган заметил взгляд Пола и сказал: — Да, мы могли бы там спрятаться. Задерните жалюзи. Но как нам подняться?»
  «Пожалуйста, — обратился Пол к одному из мальчиков, бросавших камни, — ты здесь живешь?»
  — Нет, сэр, мы просто пришли поиграть.
  «Хочешь заработать целую оценку?»
  «Приветствуйте Бога, сэр», — сказал один. Его глаза расширились, и он побежал к мужчинам. "Да."
  "Хороший. Но вы должны действовать быстро.
  • • •
  Вилли Коль остановился у входа во двор.
  Он подождал немного, пока не убедился, что Янссен будет на позиции сзади, а затем повернул за угол. Никаких следов подозреваемого из Дрезденской аллеи или человека с чемоданом. Лишь несколько мальчиков-подростков стояли вокруг груды деревянных ящиков из-под молока на другом конце двора. Они тревожно взглянули на офицеров и начали выходить со двора.
  «Вы, мальчики!» Коля позвонил.
  Они остановились, тревожно переглянулись. "Да?"
  — Ты только что видел двух мужчин?
  Еще один неловкий общий взгляд. "Нет."
  "Идите сюда."
  Наступила короткая пауза. Затем одновременно они побежали, исчезая со двора, поднимая клубы пыли под ногами. Коля даже не пытался преследовать их. Схватив пистолет, он оглядел двор. Во всех квартирах на первом этаже окна были занавешены, а на подоконниках стояли анемичные растения, что наводило на мысль, что они были заняты. Однако одна из них была без штор и темная.
  Коль медленно подошел к нему и заметил, что на пыльной земле под окном остались вмятины — от пакетов с молоком, как он понял. Подозреваемый и его товарищ заплатили мальчикам, чтобы они отнесли ящики к окну, а затем вернули их на место после того, как мужчины забрались в квартиру.
  Инспектор, крепко сжимая пистолет, нажал кнопку дворника.
  Через мгновение прибыл измученный мужчина. Жилистый седой дворник открыл дверь и, нервно моргнув, взглянул на пистолет в руке Коля.
  Коль вошел внутрь и посмотрел мимо мужчины на темный коридор. В дальнем конце зала послышалось движение. Коль молился, чтобы Янссен сохранял бдительность. Инспектор, по крайней мере, прошел проверку на поле боя. В него стреляли, и он полагал, что застрелил одного или двух вражеских солдат. Но Янссен? Хоть он и был талантливым стрелком, мальчик стрелял только по бумажным мишеням. Как бы он поступил, если бы дело дошло до перестрелки?
  Он прошептал дворнику: «Квартира на этом этаже, два направо». Он указал. «Оно пустует?»
  "Да сэр."
  Коль отступил назад, чтобы иметь возможность следить за двором на случай, если подозреваемые попытаются выпрыгнуть из окна и убежать. Он сказал уборщику: «У вашего черного входа стоит еще один офицер. Немедленно приведите его».
  "Да сэр."
  Но когда он уже уходил, коренастая старуха в лиловом платье и синем платке ковыляла к ним. "Мистер. Грейтель, господин Грейтель! Быстрее, вы должны вызвать полицию!»
  Коль повернулся к ней.
  Уборщик сказал: «Здесь полиция, миссис Хегер».
  «Ах, как такое может быть?» Она моргнула.
  Инспектор спросил ее: «Зачем вам полиция?»
  "Кража!"
  Инстинкт подсказал Колю, что это как-то связано с погоней. «Скажите мне, мэм. Быстро.
  «Моя квартира находится в передней части здания. И из окна я заметил двух мужчин, прячущихся за стопкой ящиков с молоком, которые, должен отметить, вы уже несколько недель обещали унести, мистер Грейтель.
  "Пожалуйста, продолжайте. Этот вопрос может оказаться самым неотложным».
  «Эти двое прятались. Это было очевидно. Затем, всего мгновение назад, я увидел, как они встали и взяли два велосипеда со стойки рядом с главным входом. Не знаю, как насчет одного из велосипедов, но другой явно принадлежал мисс Бауэр, а у нее уже два года не было спутника-мужчины, так что я знаю, что она не одолжила бы ему велосипед.
  "Нет!" - пробормотал Коль и поспешил наружу. Теперь он понял, что подозреваемый заплатил мальчикам просто за то, чтобы они бросили пару ящиков под окно, чтобы оставить следы в пыли, а затем вернули их в кучу, за которой спрятались мужчины. Тогда мальчикам, вероятно, было приказано действовать скрытно или беспокоиться, что заставило Коля подумать, что именно таким образом подозреваемые проникли в здание.
  Он вырвался со двора и оглядел улицу, видя живое подтверждение статистики, которую он, как прилежный полицейский, хорошо знал: самым популярным видом транспорта в Берлине был велосипед, сотни которые заполонили здесь улицы, скрывая побег подозреваемых так же эффективно, как облако густого дыма.
  • • •
  Они бросили велосипеды и шли по оживленной улице в полумиле от площади Ноября 1923 года.
  Пол и Морган искали другое кафе или бар с телефоном.
  «Как вы узнали, что они были в кафе «Эдельвейс»?» — спросил Морган, тяжело дыша от быстрой езды на велосипеде.
  — Машина, та, что припаркована на обочине.
  "Черный?"
  "Верно. Сначала я ничего об этом не подумал. Но что-то щелкнуло в моей голове. Я вспомнил пару лет назад, когда шел на работу. Оказалось, что не я один собираюсь навестить Бо Джилетт. Первыми туда прибыли копы из Бруклина. Но они поленились и припарковались снаружи, на полпути к обочине, полагая, что это машина без опознавательных знаков, так что кто же заметит? Ну, Бо заметил. Он появляется, понимает, что его ищут, и исчезает. Мне потребовался месяц, чтобы найти его снова. В глубине души я подумал: полицейская машина. Поэтому, когда молодой парень вышел на улицу, я сразу понял, что это тот самый мужчина, которого я видел во внутреннем дворике Летнего сада».
  «Они выследили нас от Дрезденского переулка до Летнего сада и сюда. . . . Как на Земле?"
  Пол задумался. Он не сказал Кете Рихтер, что приедет сюда, и десятки раз проверял, чтобы убедиться, что никто не преследовал его от пансиона до стоянки такси. На Олимпийских играх он никому не сказал. Ростовщик мог их здесь выдать, но о Летнем саду он бы не знал. Нет, эти два трудолюбивых копа выследили их самостоятельно.
  — Такси, — наконец сказал Пол.
   "Что?"
  «Это единственная связь. В Летний сад и сюда. С этого момента, если мы не сможем его остановить, мы просим водителя высадить нас за два-три квартала от того места, куда мы идем».
  Они продолжили путь от площади Ноября 1923 года. Через несколько кварталов они нашли пивную с телефоном-автоматом. Морган вошел внутрь, чтобы позвонить своему контакту, а Пол заказал эль и, нервный и бдительный, дежурил снаружи. Он бы не удивился, увидев двух полицейских, спешащих по улице и все еще идущих по следу.
  Кто, черт возьми, они были ?
  Когда Морган вернулся к столу, он был встревожен. "У нас есть проблемы." Он отпил пива и вытер усы. Он наклонился вперед. «Они не разглашают никакой информации. Сообщение пришло от Гиммлера или Гейдриха (мой человек не уверен, от кого), но никакая информация о публичных выступлениях партийных или правительственных чиновников не подлежит разглашению до дальнейшего уведомления. Никаких пресс-конференций. Ничего. Объявление было опубликовано всего несколько часов назад».
  Пол выпил половину пива. "Что мы делаем? Вам известно что-нибудь о расписании Эрнста?
  «Я даже не знаю, где он живет, кроме как где-то в Шарлоттенбурге. Мы могли бы застать его в канцелярии и проследить за ним. Но это будет очень тяжело. Если вы находитесь в пределах пятисот футов от высокопоставленного партийного чиновника, вас могут остановить из-за документов и задержать, если им не понравится то, что они увидят».
  Пол на мгновение задумался. Он сказал: «У меня есть мысль. Возможно, мне удастся получить некоторую информацию».
  "О чем?"
  — Эрнст, — сказал Пол.
  "Ты?" — удивленно спросил Морган.
  — Но мне понадобится пара сотен марок.
   «У меня это есть, да». Он пересчитал купюры и протянул их Полу.
  «А ваш человек из министерства информации? Как вы думаете, он мог бы узнать о людях, которые не являются чиновниками?
  Морган пожал плечами. «Я не могу сказать наверняка. Но одно я могу вам сказать без сомнений: если у национал-социалистов и есть какие-то навыки, так это сбор информации о своих гражданах».
  • • •
  Янссен и Коль покинули дворовое здание.
  Г-жа Хегер не смогла дать никаких описаний подозреваемых, хотя, по иронии судьбы, это произошло из-за буквальной, а не политической слепоты. Потоки в ее глазах позволили назойливому человеку наблюдать, как мужчины прятались, а затем убегали с велосипедами, но не позволили ей сообщить какие-либо подробности.
  Обескураженные, они вернулись на площадь Ноября 1923 года и возобновили поиски, пробираясь вверх и вниз по улице, разговаривая с продавцами и официантами, сверяя гравюру с изображением жертвы и расспрашивая о подозреваемом.
  Им это не удалось, пока они не пришли к пекарне напротив парка, спрятанной в тени статуи Гитлера. Круглый мужчина в пыльном белом фартуке признался Колю, что около часа назад видел, как через дорогу подъехало такси. По его словам, такси здесь было необычным явлением, поскольку жители не могли себе этого позволить, и не было никакой реальной причины для того, чтобы кто-то извне приезжал сюда, по крайней мере, на такси.
  Мужчина заметил, как из него вышел крупный мужчина с зачесанными волосами, осмотрелся и подошел к статуе. Он ненадолго посидел на скамейке и ушел.
  «Во что он был одет?»
  «Немного легкой одежды. Я видел не очень ясно».
  — Какие еще особенности вы заметили?
  "Нет, сэр. У меня был клиент».
  — У него был с собой чемодан или ранец?
  — Я так не думаю, сэр.
  Значит, подумал Коль, его предположение верно: скорее всего, он остановился где-то недалеко от Лютцов-Плаза и приехал сюда по какому-то поручению.
  «Куда он пошел?»
  — Я не видел, сэр. Извини."
  Слепота, конечно. Но, по крайней мере, это было подтверждением того, что их подозреваемый действительно недавно прибыл сюда.
  В этот момент черный «Мерседес» свернул за угол и затормозил.
  — Ах, — пробормотал Коль, наблюдая, как Питер Краусс выходит из машины и оглядывается по сторонам. Он знал, как этот человек выследил его. Правила требовали, чтобы он сообщал дежурным каждый раз, когда покидал «Алекс» в рабочее время, и где он будет находиться. Он подумывал о том, чтобы не делиться этой информацией сегодня. Но игнорировать правила было трудно для Вилли Коля, и прежде чем уйти, он записал площадь ноября 1923 года и время, когда он рассчитывал вернуться.
  Краусс кивнул в знак приветствия. «Просто обхожусь, Вилли. Интересно, как продвигается дело.
  «Какой случай?» — спросил Коль исключительно из раздражения.
  — Тело в Дрезденском переулке, конечно.
  «Ах, похоже, ресурсы нашего отдела истощились». Он добавил кривым тоном: «По какой-то неизвестной причине. Но мы думаем, что подозреваемый мог прийти сюда раньше».
  «Я сказал вам, что проверю свои контакты. Я рад сообщить, что мой информатор располагает достоверной информацией о том, что убийца действительно иностранец.
   Коль достал блокнот и карандаш. — А как зовут подозреваемого?
  «Он не знает».
  "Какова его национальность?"
  — Он не мог сказать.
  «Ну и кто этот информатор?» — раздраженно спросил Коль.
  «О, я не могу это выпустить».
  «Мне нужно взять у него интервью, Питер. Если он свидетель.
  «Он не свидетель. У него есть свои источники, а именно…
  — …также конфиденциально.
  "Действительно. Я говорю вам это просто потому, что мне было приятно узнать, что ваши подозрения подтвердились».
  « Мои подозрения».
  «Что он не был немцем».
  "Я никогда этого не говорил."
  "Кто ты?" – спросил Краусс, обращаясь к булочнику.
  «Инспектор спрашивал меня о человеке, которого я видел».
  — Ваш подозреваемый? – спросил Краусс Коля.
  "Возможно."
  «Ах, ты молодец, Вилли. Мы в нескольких километрах от Дрезденской аллеи, а ты выследил подозреваемого до этой адской дыры. Он взглянул на свидетеля. «Он сотрудничает?»
  Пекарь говорил дрожащим голосом. — Я ничего не видел, сэр. Не совсем. Просто мужчина выходит из такси.
  «Где был этот человек?»
  "Я не-"
  "Где?" Краусс зарычал.
  "Через дорогу. Действительно, сэр, я ничего не видел. Он был ко мне спиной. Он-"
  «Лжец».
   «Клянусь. . . Клянусь Лидеру.
  «Человек, дающий ложную клятву, все равно лжец». Краусс указал на одного из своих молодых помощников, круглолицого офицера. «Мы отвезем его на улицу Принца Альбрехта. Еще день там, и он даст нам полное описание.
  «Нет, пожалуйста, сэр. Я хочу помочь. Я обещаю тебе."
  Вилли Коль пожал плечами. — Но дело в том, что ты не помог.
  "Я говорил тебе-"
  Коль попросил удостоверение личности этого человека.
  Трясущимися руками он протянул инспектору свое удостоверение, которое Коль открыл и осмотрел.
  Краусс снова взглянул на своего помощника. «Наденьте на него наручники. Отвезите его обратно в штаб.
  Молодой офицер гестапо затянул руки мужчины за спину и зажал кандалы. Слезы наполнили его глаза. «Я пытался вспомнить. Я честно-"
  «Ну, вы помните . Уверяю вас в этом».
  Коль сказал ему: «Мы имеем здесь дело с делами огромной важности. Я бы предпочел, чтобы вы сотрудничали сейчас. Но если мой коллега захочет отвезти вас на улицу Принца Альбрехта, — инспектор поднял бровь, глядя на перепуганного человека, — дела у вас пойдут плохо, господин Гейдрих. Очень плохо."
  Мужчина моргнул и вытер слезы. — Но, сэр…
  «Да, да, они действительно будут. . ». Голос Коля затих. Он снова посмотрел на удостоверение личности. "Ты . . . где Вы родились?"
  «Гетбург, недалеко от Мюнхена, сэр».
  «Ах». Лицо Коля оставалось спокойным. Он медленно кивнул. Краусс взглянул на него.
  — Но, сэр, я думаю…
  — А городок маленький?
  "Да сэр. Я-"
   «Пожалуйста, помолчите», — сказал Коль, продолжая смотреть на удостоверение личности.
  Краусс наконец спросил: «Что такое, Вилли?»
  Коль жестом отвел инспектора гестапо в сторону. Он прошептал: «Я думаю, что Крипо больше не интересуется этим человеком. Ты можешь поступать с ним, как пожелаешь».
  Краусс какое-то время молчал, пытаясь понять внезапную перемену настроения Коля. "Почему?"
  — И, пожалуйста, в качестве одолжения, не упоминайте, что мы с Янссеном его задержали.
  — И снова я должен спросить, почему, Вилли?
  Через мгновение Коль сказал: «Лидер СД Гейдрих приехал из Геттбурга».
  Рейнхард Гейдрих, глава разведывательного подразделения СС и второй номер Гиммлера, считался самым безжалостным человеком Третьей империи. Гейдрих был бессердечной машиной (однажды он забеременел от девушки, а затем бросил ее, потому что ненавидел женщин с распущенными нравами). Говорили, что Гитлер не любил причинять боль, но терпел ее использование, если это соответствовало его потребностям. Генрих Гиммлер любил причинять боль, но не умел использовать ее для достижения своих целей. Гейдрих одновременно любил причинять боль и был мастером ее применения.
  Краусс взглянул на булочника и беспокойно спросил: . . ты хочешь сказать, что они родственники, ты думаешь?
  «Я предпочитаю не рисковать. В гестапо отношения с СД гораздо лучше, чем в Крипо. Вы можете допросить его без особого риска последствий. Если в ходе расследования они увидят, что мое имя связано с ним, моя карьера может закончиться».
  "Но все равно . . . допрашиваете одного из родственников Гейдриха?» Краусс посмотрел на тротуар. Он спросил Коля: «Как вы думаете, он знает что-нибудь ценное?»
  Коль изучал несчастного булочника. «Я думаю, что он, возможно, знает еще кое-что, но ничего особенно полезного для нас. У меня такое ощущение, что то, о чем, по вашему мнению, он уклоняется, — это не что иное, как его практика разбавления муки опилками или использования масла с черного рынка. Инспектор оглядел окрестности. «Я уверен, что если мы с Янссеном продолжим заниматься этим здесь, мы сможем узнать любую информацию, которая может быть найдена относительно инцидента в Дрезденской аллее, и в то же время, — он понизил голос, — сохранить свою работу».
  Расхаживая, Краусс, возможно, пытался вспомнить, упоминал ли он свое имя этому человеку, который, в свою очередь, мог бы передать его своему кузену Гейдриху. Он резко сказал: «Снимите наручники». Как и молодой офицер, Краусс сказал: «Скоро нам понадобится отчет по делу Дрезденской аллеи, Вилли».
  "Конечно."
  "Хайль Гитлер."
  "Град."
  Два офицера гестапо сели в свой «Мерседес», обогнули статую Вождя и выехали на проезжую часть.
  Когда машина уехала, Коль вернул булочнику свое удостоверение личности. «Вот вы где, господин Розенбаум. Теперь ты можешь вернуться к работе. Мы больше не будем беспокоить вас».
  «Спасибо, ох, спасибо», — бурно сказал булочник. Его руки дрожали, и в складки вокруг рта капали слезы. — Да благословит вас Бог, сэр.
  — Шшшшш, — сказал Коль, раздраженный нескромной благодарностью. «А теперь возвращайтесь в свой магазин».
  "Да сэр. Буханку хлеба для тебя? Немного штруделя?
  "Нет нет. Теперь ваш магазин.
  Мужчина поспешил обратно внутрь.
  Когда они подошли к машине, Янссен спросил: «Его звали не Гейдрих? Это был Розенбаум?
  «Что касается этого вопроса, Янссен, тебе лучше не спрашивать. Это не поможет вам стать лучшим инспектором».
  "Да сэр." Молодой человек понимающе кивнул.
  «Теперь, — продолжал Коль, — мы знаем, что наш подозреваемый вышел из такси и сел на площади перед тем, как отправиться сюда со своим заданием, каким бы оно ни было. Давайте спросим у запасных, видели ли они что-нибудь».
  Им не повезло с этой толпой, многие из которой, как объяснил Коль Янссену, ни в малейшей степени не симпатизировали партии и полиции. Безуспешно, пока они не подошли к одному человеку, сидящему в тени бронзового Вождя. Коль оглядел его и почувствовал запах солдата – то ли регулярной армии, то ли Свободного корпуса, неформального ополчения, сформированного после войны.
  Он энергично кивнул, когда Коль спросил о подозреваемом. — Ах, да, да, я знаю, кого ты имеешь в виду.
  «Кто вы, сэр?»
  «Я Гельмут Гершнер, бывший капрал армии кайзера Вильгельма».
  — И что вы можете нам сказать, капрал?
  «Я разговаривал с этим человеком не более сорока пяти минут назад. Он соответствует твоему описанию.
  Коль почувствовал, как учащенно забилось его сердце. — Он еще здесь, ты знаешь?
  «Не то, чтобы я видел».
  — Ну, расскажи нам о нем.
  «Да, инспектор. Мы говорили о войне. Сначала я подумал, что мы товарищи, но потом почувствовал, что что-то не так.
  — Что это было, сэр?
  «Он говорил о битве при Сен-Михиле. И все же он не был обеспокоен».
  «Тревожно?»
  Мужчина покачал головой. «Мы потеряли пятнадцать тысяч пленных в том бою и много-много убитыми. Для меня это был черный день для моего подразделения, отряда «С». Какая трагедия! Американцы и французы оттеснили нас к линии Гинденбурга. Похоже, он многое знал о боях. Я подозреваю, что он был там. Но битва не была для него ужасом. Я видел по его глазам, что он считает те ужасные дни ничем. И, — глаза мужчины вспыхнули от негодования, — он не поделился моей флягой в честь усопших. Не знаю, почему вы его ищете, но одна эта реакция вызвала у меня подозрения. Я подозреваю, что он был дезертиром. Или трус. Возможно, он даже был предателем».
  Или, возможно, криво подумал Коль, он был врагом. Инспектор спросил: «Он говорил что-нибудь о своем деле здесь?» Или где угодно?
  «Нет, сэр, он этого не сделал. Мы говорили всего несколько минут».
  "Был ли он один?"
  "Думаю, нет. Казалось, он присоединился к другому человеку, несколько меньшему, чем он. Но я не видел ясно. Мне жаль. Я не обратил внимания, сэр.
  «У тебя все хорошо, солдат», — сказал Янссен. Колю кандидат в инспекторы предложил: «Возможно, тот человек, которого мы видели во дворе, был его коллегой. Темный костюм, меньшего размера.
  Кол кивнул. "Возможно. Один из товарищей в Летнем саду. Он спросил ветерана: «Сколько ему было лет, самому крупному мужчине?»
  — Около сорока плюс год или два. Такой же, как я».
  — И ты его хорошо рассмотрел?
  «О, да, сэр. Я был с ним так же близок, как сейчас с тобой. Я могу описать его идеально».
  Приветствую Бога, подумал Коль; чума слепоты закончилась. Он взглянул на улицу в поисках кого-то, кого заметил во время обыска этого места полчаса назад. Он взял ветерана за руку и, подняв одну руку, чтобы остановить движение, повел хромающего мужчину через улицу.
  «Сэр», — обратился он к продавцу в испачканном краской халате, сидевшему рядом с дешевой тележкой с картинками. Уличный художник оторвал взгляд от цветочного натюрморта, который он писал. Он отложил кисть и в тревоге поднялся, увидев удостоверение личности Коля.
  «Мне очень жаль, инспектор. Уверяю вас, я много раз пытался получить разрешение, но…
  Коль огрызнулся: «Ты умеешь пользоваться карандашом или только красками?»
  "Я-"
  "Карандаш! Можете ли вы использовать один?
  "Да сэр. Я часто начинал с карандаша, делая предварительный набросок, а потом…
  «Да, да, хорошо. Теперь у меня есть для тебя работа». Коль усадил хромающего капрала в обшарпанное парусиновое кресло и сунул художнику блокнот.
  «Вы хотите, чтобы я нарисовал этого человека?» — спросил продавец, играя, но сбиваясь с толку.
  «Нет, я хочу, чтобы ты нарисовал человека, которого этот человек собирается описать».
   Глава пятнадцатая
  Такси проехало мимо большого отеля, над которым развевались черно-бело-красные нацистские флаги.
  — А, это «Метрополь», — сказал водитель. «Вы знаете, кто там сейчас? Великая актриса и певица Лилиан Харви! Я видел ее сам. Вам, должно быть, нравятся ее мюзиклы».
  "Она хороша." Пол понятия не имел, кто эта женщина.
  «Она сейчас снимает фильм в Бабельсберге для студии UFA. Я бы с удовольствием взял ее в качестве пассажира, но, конечно, у нее есть лимузин».
  Пол рассеянно взглянул на шикарный отель – именно то место, где останавливалась бы кинозвезда. Затем «Опель» свернул на север, и район резко изменился, становясь все более мрачным с каждым кварталом. Через пять минут Пол сказал водителю: «Пожалуйста, здесь подойдет».
  Мужчина высадил его у обочины, и, осознав теперь опасность, связанную с такси, Пол подождал, пока машина исчезнет в пробке, прежде чем пройти два квартала до Драгонер-стрит, а затем продолжить путь к кафе «Арьян».
  Внутри ему не пришлось усердно искать Отто Уэббера. Немец сидел за столиком в баре и спорил с мужчиной в грязном голубом костюме и соломенной шляпе-канотье с плоским верхом. Уэббер поднял взгляд и широко улыбнулся Полу, а затем быстро отпустил своего спутника.
  «Идите сюда, идите сюда, мистер Джон Диллинджер! Как дела мой друг?" Уэббер поднялся, чтобы обнять его.
   Они сели. Прежде чем Пол успел расстегнуть пиджак, Лизл, привлекательная молодая официантка, которая обслуживала их ранее, направилась к нему. — Ах, ты вернулся, — объявила она, положив руку ему на плечо и сильно сжав. «Вы не смогли устоять передо мной! Я знал это! Что теперь будет?»
  «Пшорр для меня», — сказал Пол. «Для него берлинское пиво».
  Ее пальцы коснулись его шеи, когда она отошла.
  Глаза Уэббера проследили за Лизл. «Кажется, у тебя есть особенный друг. И что тебя возвращает ? Очарование Лизл? Или ты избил еще больше навозных рубашек и тебе нужна моя помощь?
  — Я думал, что, в конце концов, мы сможем заняться каким-нибудь бизнесом.
  «Ах, твои слова для меня как музыка Моцарта. Я знал, что ты сообразительный человек.
  Лизл немедленно принесла пиво. Пол отметил, что как минимум двое клиентов, сделавших заказ ранее, не были обслужены. Она сморщила лицо, оглядывая бар. «Мне сейчас нужно работать. В противном случае я бы сел и присоединился к вам и позволил бы вам купить мне шнапса». Обиженная она ушла.
  Уэббер ударил своим стаканом в стакан Пола. "Спасибо тебе за это." Он кивнул вслед мужчине в нежно-голубом костюме, который сейчас находился в баре. «Такие проблемы у меня есть. Вы бы им не поверили. Гитлер анонсировал новую машину на Берлинском автосалоне в прошлом году. Лучше, чем Audi, дешевле, чем DKW. Его следует называть «Фолькс-Вагон». Автомобиль для всех. Вы можете оплатить в рассрочку, а затем забрать его после полной оплаты. Неплохая идея. Компания может использовать деньги, и они по-прежнему сохранят машину на случай, если вы не завершите платеж. Разве это не гениально?»
  Пол кивнул.
   «Ах, мне посчастливилось найти тысячи шин».
  "Находить?"
  Уэббер пожал плечами. «А теперь я узнаю, что проклятые инженеры изменили размер колес этой засранной машинки. Мой инвентарь бесполезен.
  — Сколько ты потерял?
  Уэббер посмотрел на пену в своем пиве. «На самом деле я не потерял деньги. Но я не буду зарабатывать деньги. Это так же плохо. Автомобили – это то, в чем эта страна преуспела. Маленький Человек восстановил все дороги. Но у нас есть шутка: путешествовать можно в любую точку страны с большой скоростью и комфортом. Но зачем вам это нужно? Все, что вы найдете на другом конце дороги, — это еще больше национал-социалистов». Он залился смехом.
  Лизл выжидающе смотрела на Пола через комнату. Чего она хотела? Очередной заказ на пиво, булочка с сеном, предложение руки и сердца? Пол снова повернулся к Уэбберу. — Я признаю, что ты был прав, Отто. Я нечто большее, чем спортивный обозреватель».
  «Если вы вообще спортивный обозреватель».
  «У меня есть предложение».
  "Ладно ладно. Но давайте поговорим в четыре глаза. Вы понимаете смысл? Только мы вдвоем. Есть место получше, и мне нужно что-то сказать».
  Они допили пиво, и Пол оставил на столе какие-то следы. Уэббер взял тканевую сумку для покупок с надписью «KaDeWe — лучший в мире магазин» . Они сбежали, не попрощавшись с Лизл.
  "Иди сюда." Выйдя на улицу, они свернули на север, прочь от центра города, от магазинов, от модного отеля «Метрополь», и погрузились во все более безвкусный район.
  Здесь было множество ночных клубов и кабаре. но они все были заколочены. «Ах, посмотри на это. Мой старый район. Теперь все это прошло. Послушайте, мистер Джон Диллинджер, я вам скажу, что я был очень известен в Берлине. Точно так же, как и ваши мобы, о которых я читал в криминальных шокерах, у нас здесь был свой Рингверайн .
  Пол не был знаком с этим словом, дословный перевод которого был «кольцевая ассоциация», но, по объяснению Уэббера, решил, что оно означает «бандитские кольца».
  Уэббер продолжил. «Ах, у нас их было много. Очень могущественный. Мой назвали в честь вашего Дикого Запада. Мы были Ковбоями». Он использовал английское слово. «Я был его президентом какое-то время. Да, президент. Ты выглядишь удивленным. Но мы провели выборы, чтобы выбрать наших лидеров».
  «Демократия».
  Уэббер стал серьезным. «Вы должны помнить, что мы тогда были республикой, нашим немецким правительством. Это был президент Гинденбург. Наши группировки действовали очень хорошо. Они были грандиозными. Мы владели зданиями и ресторанами и устраивали элегантные вечеринки. Даже костюмированные балы, на которые мы приглашали политиков и полицейских. Да, мы были преступниками, но мы были респектабельными. Мы гордились этим и были умелыми. Когда-нибудь я смогу похвастаться перед вами своими лучшими минусами.
  «Я мало что знаю о вашей банде, мистер Джон Диллинджер, о вашем Аль Капоне, о вашем голландском Шульцах, но наша начиналась как боксерские клубы. После работы рабочие собирались боксировать и начинали защитные кольца. После войны у нас были годы восстаний и гражданских волнений, борьба с косисами. Безумие. А потом ужасная инфляция. . . Дешевле было сжечь банкноты для получения тепла, чем тратить их на дрова. На один ваш доллар можно было бы купить миллиарды марок. Времена были ужасные. У нас в стране есть выражение: «Дьявол играет в пустом кармане». И все наши карманы были пусты. Вот почему Маленький Человек пришел к власти. И именно так я добился успеха. В мире существовал бартер и черный рынок. Я расцвел в такой атмосфере».
  «Могу себе представить», — сказал Пол. Затем он кивнул на заколоченное кабаре. «А национал-социалисты все подчистили».
  «Ах, это один из способов выразить это. Зависит от того, что вы подразумеваете под «очисткой». У маленького человека не все в порядке с головой. Он не пьет, не курит, не любит женщин. Или мужчины. Посмотрите, как он держит шляпу над промежностью на митингах. Мы говорим, что он защищает последних безработных Германии!» Уэббер громко рассмеялся. Затем улыбка исчезла. «Но это не шутка. Благодаря ему заключенные захватили тюрьму».
  Некоторое время они продолжали молчать. Затем Уэббер остановился и гордо указал на ветхое здание.
  «Вот и мы, мой друг. Посмотрите на имя.
  Выцветшая вывеска гласила по-английски: «Техасский клуб».
  «Раньше это была наша штаб-квартира. Я говорил тебе о моей банде «Ковбои». Тогда это было намного, намного лучше. Будьте осторожны, мистер Джон Диллинджер. Иногда в подъезде спят мужчины с похмелья. Ах, я уже сокрушался, как изменились времена?
  • • •
  Уэббер отдал бармену свою загадочную сумку с покупками и забрал конверт.
  Комната была наполнена дымом и воняла мусором и чесноком. Пол был усеян окурками сигарет и сигар, прокопченными до крошечных комочков.
  «Здесь только пиво», — предупредил Уэббер. «Они не могут подделать бочонки. Они поставляются запечатанными с пивоварни. Что касается всего остального? Ну, они смешивают шнапс с этиловым и пищевым экстрактом. Вино . . . Эх, даже не спрашивай. А что касается еды. . ». Он кивнул на наборы ножей, вилок и ложки, прикованные цепью к стене рядом с каждым столом. По комнате ходил молодой человек в грязной одежде и полоскал использованные вещи в засаленном ведре. «Гораздо лучше уйти голодным», — сказал Уэббер. — Или ты можешь вообще не уйти.
  Сделали заказ и нашли места. Бармен, все время мрачно глядя на Пола, принес пиво. Оба мужчины вытерли края стаканов перед тем, как выпить. Уэббер случайно взглянул вниз и нахмурился. Он закинул твердую ногу на противоположное колено и осмотрел брюки. Низ манжеты протерся, нитки болтались.
  Он осмотрел повреждения. «Ах. И эти брюки были из Англии! Бонд-стрит! Что ж, я попрошу одну из моих девушек это исправить.
  "Девушки? У вас есть дочери?
  "Я могу. Сыновья, возможно, тоже. Я не знаю. Но я имею в виду одну из женщин, с которыми живу».
  "Женщины? Все вместе?"
  «Конечно, нет», — сказал Уэббер. «Иногда я нахожусь в одной квартире, иногда в чужой. Неделя здесь, неделя там. Одна из них — повар, одержимая Эскофье, другая шьёт по эскизам Микеланджело, третья — женщина с немалым опытом в постели. Ах, они все жемчужины, каждая по-своему.
  «Они… . ».
  — Знаете друг друга? Уэббер пожал плечами. «Возможно, возможно, нет. Они не спрашивают, я не говорю». Он наклонился вперед. «Теперь, мистер Джон Диллинджер. Что я могу сделать для вас?"
  — Я хочу тебе кое-что сказать, Отто. И вы можете решить встать и уйти. Я пойму, если ты это сделаешь. Или ты можешь остаться и выслушать меня. Если да, и если вы сможете мне помочь, то это принесет вам очень хорошие деньги.
   "Я заинтригован. Продолжай говорить.
  «У меня есть партнер в Берлине. У него только что был контакт, который провел небольшое исследование о тебе.
  "На меня? Я польщен." И он действительно казался им.
  «Вы родились в Берлине в 1886 году, переехали в Кельн, когда вам было двенадцать, и вернулись сюда через три года после того, как вас исключили из школы».
  Теперь Уэббер нахмурился. «Я ушёл добровольно. Эту историю часто искажают».
  — За кражу кухонных принадлежностей и связь с горничной.
  — Она была соблазнительницей и…
  «Вас арестовывали семь раз и в общей сложности отсидели тринадцать месяцев в Моавите».
  Уэббер просиял. «Столько арестов, такие короткие сроки. Что свидетельствует о качестве моих связей в высших кругах.
  Пол заключил: «И британцы не слишком довольны вами из-за того прогорклого масла, которое вы продали их посольскому повару в прошлом году. Французы тоже из-за конины тебя выдавали за баранину. У них вывешено объявление, чтобы они больше с вами не имели дела.
  «Ах, французы», — усмехнулся он. «Итак, вы говорите мне, что хотите убедиться, что можете мне доверять и что я умный преступник, которым я себя претендую, а не глупый преступник, как национал-социалистический шпион. Вы просто ведете себя благоразумно. Почему меня это должно оскорблять?»
  «Нет, вас может оскорбить то, что мой коллега организовал, чтобы некоторые люди в Берлине узнали о вас, некоторые люди в нашем правительстве. Теперь ты свободен решить больше не иметь со мной ничего общего. Разочарование, но понятное. Но если ты решишь помочь нам и предашь меня, эти люди найдут тебя. И последствия будут неприятными. Ты понимаешь, что я говорю?"
  Как сказал Реджи Морган, взяточничество и угрозы — краеугольные камни доверия в Берлине.
  Уэббер вытер лицо, опустил взгляд и пробормотал: «Я спасаю тебе жизнь, и вот как ты со мной обращаешься?»
  Пол вздохнул. Ему не только нравился этот невероятный человек, но он не видел другого способа узнать местонахождение Эрнста. Но у него не было другого выбора: заставить знакомых Моргана изучить биографию Уэббера и принять меры, чтобы гарантировать, что он их не выдаст. Это были меры предосторожности, которые были жизненно необходимы в этом опасном городе. — Итак, я полагаю, мы допьём пиво в тишине и разойдёмся.
  Однако через мгновение лицо Уэббера расплылось в улыбке. — Но признаюсь, я не так оскорблен, как следовало бы, господин Шуман.
  Пол моргнул. Он никогда не называл Уэбберу свое имя.
  — Видишь ли, я тоже сомневался в тебе. В «Арийском кафе», нашей первой встрече, когда ты проходила мимо меня, чтобы освежить макияж, как сказали бы мои девочки, я схватила твой паспорт и посмотрела. Ах, национал-социалистом от тебя не пахнет, но, как ты говоришь, в нашем безумном городе нельзя быть слишком осторожным. Поэтому я навел справки о вас. У вас нет никакой связи с Вильгельм-стрит, которую смог обнаружить мой контакт. Кстати, как мои навыки? Ты ничего не почувствовал, когда я взял твой паспорт?
  — Нет, — сказал Пол, печально улыбаясь.
  «Поэтому я думаю, что мы достигли достаточного взаимного уважения , — он криво рассмеялся, — чтобы иметь возможность рассмотреть деловое предложение. Пожалуйста, продолжайте, мистер Джон Диллинджер. Скажи мне, что ты имеешь в виду».
  Пол отсчитал сотню оценок, поставленных ему Морганом, и передал их Уэбберу, бровь которого приподнялась.
  — Что ты хочешь купить?
  «Мне нужна некоторая информация».
  «Ах, информация. Да, да. Это могло стоить сто марок. Или это может стоить гораздо дороже. Информация о чем или о ком?»
  Он посмотрел в темные глаза человека, сидящего напротив него. «Рейнхард Эрнст».
  Нижняя губа Уэббера выдвинулась вперед, и он склонил голову набок. «Итак, наконец-то все встало на свои места. Вы здесь ради очень интересного нового олимпийского мероприятия. Охота на крупную дичь. И ты сделал хороший выбор, мой друг.
  "Хороший?" – спросил Пол.
  «Да, да. Полковник здесь вносит много изменений. И не во благо страны. Он готовит нас к неприятностям. Маленький Человек — дурак, но он собирает вокруг себя умных людей, а Эрнст — один из самых умных». Уэббер закурил одну из своих отвратительных сигар. Пол, житель Честерфилда, на этот раз выломал из дешевой коробки всего две спички, чтобы добыть пламя.
  Глаза Уэббера были далеки. «Я служил кайзеру три года. До капитуляции. О, я совершил несколько смелых поступков, я вам скажу. Моя рота однажды продвинулась против англичан более чем на сто метров, и нам потребовалось на это всего два месяца. Заработал нам несколько медалей, вот этот. Те из нас, кто выжил. В некоторых деревнях есть мемориальные доски, на которых написано только: « Павшим». Города не могли позволить себе достаточно бронзы, чтобы нанести на них имена всех погибших». Он покачал головой. «У вас, янки, были «Максимы». У нас был свой Пулемет. То же, что Максимы. Мы украли у вас дизайн, или вы украли его у нас. я не помню который. Но у британцев, ох, у них были «Виккерсы». С водяным охлаждением. Для тебя это была мельница для табакерки. Это была настоящая металлическая работа. . . . Нет-нет, мы не хотим новой войны, что бы ни говорил Маленький Человек, никто из нас этого не хочет. Это был бы конец всему. Именно это и задумал полковник. Уэббер сунул сто марок в карман и затянулся своей мерзкой эрзац-сигарой. "Что вам нужно знать?"
  «Его график на Вильгельм-стрит. Когда он приезжает на работу, когда уходит, на какой машине ездит, где паркуется, будет ли он там завтра, в понедельник или во вторник, какими маршрутами ездит, какие кафе предпочитает в этом районе».
  «Можно узнать что угодно, если дать достаточно времени. И яйцо.
  "Яйцо?"
  Он постучал по карману. "Деньги. Я должен быть честным, мистер Джон Диллинджер. Мы не говорим о том, чтобы подсовывать трехдневную канальную форель из Ландвера как только что из Гавела. Это дело, которое потребует от меня ухода на какое-то время. Будут серьезные последствия, и мне придется уйти в подполье. Будет-"
  — Отто, просто дай мне номер.
  "Очень опасно . . . Кроме того, что для вас, американцев, деньги? У вас есть Рузвельт». По-английски он сказал: «Вы катаетесь на тесте».
  « В тесте», — поправил Пол. "Число?"
  «Тысяча долларов США».
  "Что?"
  «Не отметки. Говорят, что инфляция закончилась, но никто из тех, кто пережил это время, в это не верит. Ведь в 1928 году литр бензина стоил пятьсот тысяч марок. И в-"
  Пол покачал головой. "Это много денег."
   — Но на самом деле это не так — если я передам вам вашу информацию. И я гарантирую, что сделаю это. Вы платите мне только половину вперед.
  Пол указал на карман Уэббера, где находились следы. « Это ваш первоначальный взнос».
  "Но-"
  «Вам заплатят остальное, когда и если информация подтвердится. И если я получу одобрение.
  «У меня будут расходы».
  Пол подсунул ему оставшуюся сотню. "Там."
  — Едва ли, но я справлюсь. Затем Уэббер внимательно посмотрел на Пола. "Мне любопытно."
  "О чем?"
  «О вас, мистер Джон Диллинджер. Какова твоя история?»
  «Нет никакой сказки».
  всегда есть сказка. Давай, расскажи Отто свою историю. Мы сейчас вместе занимаемся бизнесом. Это ближе, чем лежать в постели. И помните, он видит всё, правду и ложь. Вы кажетесь маловероятным кандидатом на эту работу. Хотя, возможно, именно поэтому вас и выбрали для посещения нашего прекрасного города. Потому что ты кажешься маловероятным. Как вы пришли к этой своей благородной профессии?»
  Пол какое-то время молчал, а затем: «Мой дедушка приехал в Америку много лет назад. Он участвовал во франко-прусской войне и больше не хотел воевать. Он основал типографию».
  "Как его звали?"
  «Вольфганг. Он сказал, что типографская краска течет в его венах, и утверждал, что его предки жили в Майнце и работали с Гутенбергом».
  — Истории дедушки, — сказал Уэббер, кивая. — Мой сказал, что он двоюродный брат Бисмарка.
  «Его компания располагалась в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка, в немецко-американском районе города. В 1904 году здесь произошла трагедия — более тысячи человек оттуда погибли при пожаре на экскурсионном корабле в Ист-Ривер. Генерал Слокам.
  «Ах, какая грусть».
  «Мой дедушка был на лодке. Он и моя бабушка не погибли, но он сильно обгорел, спасая людей, и больше не мог работать. Затем большая часть немецкой общины переехала в Йорквилл, севернее Манхэттена. Людям было слишком грустно, чтобы оставаться в Маленькой Германии. Его бизнес обречен на провал, поскольку дедушка был настолько болен, а вокруг было все меньше людей, которые могли бы заказать печать. Итак, мой отец взял на себя управление. Он не хотел быть печатником; он хотел играть в бейсбол. Ты знаешь бейсбол?
  — Ах, конечно.
  «Но выбора не было. Ему нужно было кормить жену, мою сестру, моего брата и меня, а теперь еще и моих бабушку и дедушку. Но он, мы бы сказали, оказался на высоте. Он выполнил свой долг. Он переехал в Бруклин, открыл англоязычную печать и расширил компанию. Сделано это очень успешно. Мой брат не смог пойти в армию во время войны, и они вместе управляли магазином, когда я был во Франции. Вернувшись, я присоединился к ним, и мы обустроили это место очень хорошо». Он посмеялся. «Я не знаю, слышали ли вы об этом, но в нашей стране была такая штука, которая называлась Сухой закон. Ты знаешь-"
  «Да, да, конечно. Я читал криминальные шокеры, помните. Распитие спиртных напитков запрещено! Безумие!"
  «Завод моего отца находился прямо на берегу реки в Бруклине. Там был причал и большой склад для хранения бумаги и готовых работ. Одна из банд хотела захватить его и использовать для хранения виски, которое они тайно привозили из гавани. Мой отец сказал нет. Однажды к нему пришла пара головорезов. Они избили моего брата и, когда мой отец все еще сопротивлялся, они сунули его руки в наш большой печатный станок».
  — О нет, друг мой.
  Пол продолжил. «Он был сильно изуродован. Он умер через несколько дней. А мои брат и мать на следующий день продали им завод за сто долларов».
  «Значит, ты остался без работы и попал в трудную компанию?» Уэббер кивнул.
  — Нет, это не то, что произошло, — тихо сказал Пол. «Я обратился в полицию. Они не были заинтересованы в том, чтобы помочь найти этих конкретных убийц. Вы понимаете?"
  «Вы спрашиваете, знаю ли я о коррумпированной полиции?» Уэббер громко рассмеялся.
  «Так я нашел свой старый армейский Кольт, свой пистолет. Я узнал, кто были убийцы. Я следил за ними целую неделю. Я узнал о них все. И я их коснулся».
  "Ты-?"
  Он понял, что перевел эту фразу буквально; на немецком языке это не имело бы никакого значения. «Мы говорим «прикосновение». Я всадил им пулю в затылок».
  — Ах, да, — прошептал Уэббер, теперь уже не улыбаясь. «Нюхание», — сказали бы мы.
  "Да. Ну, я также знал, на кого они работали: на бутлегера, который приказал пытать моего отца. Я тоже его тронул.
  Уэббер замолчал. Пол понял, что никогда никому не рассказывал эту историю.
  — Вам вернули компанию?
  «О, нет, до этого это место подверглось обыску федералов и правительства и конфисковано. Что касается меня, то я исчез под землей в Адской кухне на Манхэттене. И я приготовился умереть».
  "Умереть?"
   «Я убил очень важного человека. Этот лидер мафии. Я знал, что его соратники или кто-то еще придут, чтобы найти меня и убить. Я очень хорошо замел следы, полиция меня не поймала. Но банды знали, что это я. Я не хотел никого приводить в свою семью — мой брат к тому времени открыл собственную типографию — поэтому вместо того, чтобы снова заниматься с ним бизнесом, я устроился на работу в спортзал, занимаясь спаррингами и уборкой в обмен на комнату. ».
  «И ты ждал смерти. Но я не могу не отметить, что вы все еще живы, мистер Джон Диллинджер. Как это произошло?»
  — Некоторые другие мужчины…
  «Лидеры банд».
  — …слышал, что я сделал. Им не понравился человек, которого я убил, и то, как он вел дела, например, пытал моего отца и убивал полицейских. Они считали, что преступники должны быть профессионалами. Джентльмены.
  «Как и я», — сказал Уэббер, постукивая себя по груди.
  «Они слышали, как я убил гангстера и его людей. Оно было чистым, без каких-либо улик. И никто невиновный не пострадал. Они попросили меня сделать то же самое с другим мужчиной, еще одним очень плохим человеком. Я не хотел, но я узнал, что он сделал. Он убил свидетеля и семью этого человека, даже двоих его детей. Поэтому я согласился. И я его тоже тронул. Они заплатили мне много денег. Потом я убил еще кого-то. Я накопил деньги, которые мне заплатили, и купил небольшой тренажерный зал. Я собирался уйти. Но знаешь ли ты, что значит попасть в колею?»
  "Конечно, знаю."
  «Ну, эта колея была моей жизнью на протяжении многих лет. . . ». Пол замолчал. «Итак, это моя история. Вся правда, никакой лжи».
  Наконец Уэббер спросил: «Вас это беспокоит? Зарабатывая этим на жизнь?
   Пол какое-то время молчал. «Думаю, это должно беспокоить меня больше. Мне было хуже, когда я трогал твоих мальчиков во время войны. В Нью-Йорке я трогаю только других убийц. Плохие. Те, кто делает то, что те люди сделали с моим отцом. Он посмеялся. «Я говорю, что я только исправляю Божьи ошибки».
  «Мне это нравится, мистер Джон Диллинджер». Уэббер кивнул. «Божьи ошибки. О, у нас здесь есть несколько таких, да, есть. Он допил пиво. «Сейчас суббота. Трудное время для получения информации. Встретимся завтра утром в Тиргартене. В конце Штерн-аллеи есть небольшое озеро. На южной стороне. В какое время тебе будет удобно?»
  "Рано. Скажи восемь.
  «Ах, очень хорошо», — сказал Уэббер, нахмурившись. «Это рано . Но я буду в курсе».
  «Мне нужна еще одна вещь», — сказал Пол.
  "Что? Виски? Табак? Я даже могу найти немного кокаина. В городе мало что осталось. И все же я…
  "Это не для меня. Это для женщины. Подарок."
  Уэббер широко ухмыльнулся. «Ах, мистер Джон Диллинджер, молодец! В Берлине прошло совсем немного времени, а твое сердце уже заговорило. Или, возможно, голос исходит из другой части вашего тела. Ну а как бы вашему другу понравился красивый пояс с подвязками и чулки в тон? Из Франции, конечно. Бюстье в красно-черном цвете? Или она скромнее? Кашемировый свитер. Возможно, немного бельгийского шоколада. Или какое-нибудь кружево. Парфюм – это всегда хорошо. И для тебя, мой друг, конечно, особая цена».
  Глава шестнадцатая
  Напряженные времена.
  Были десятки вопросов, которые могли занимать ум огромного, потного человека, который поздно вечером в субботу сидел в своем достаточно просторном офисе в недавно построенном здании министерства авиации площадью 400 000 квадратных футов на Вильгельм-стрит, 81–85. больше, чем даже канцелярия и апартаменты Гитлера вместе взятые.
  Герман Геринг мог бы, например, возобновить работу над созданием огромной промышленной империи, которую он сейчас планировал (и которая, конечно же, была бы названа в его честь). Он мог бы составить меморандум сельской жандармерии по всей стране, напоминая им, что написанный им самим Государственный закон о защите животных должен строго соблюдаться и каждый, кого поймают на охоте на лис с гончими, будет строго наказан.
  Или был жизненно важный вопрос его партии по поводу Олимпиады, для которой Геринг строил свою собственную деревню в самом министерстве авиации (ему удалось ознакомиться с планами мероприятия Геббельса, и он увеличил свой собственный гала-концерт, чтобы превзойти мучного червя на десятки тысяч марок). И, конечно же, всегда был жизненно важный вопрос: что он наденет на вечеринку. Возможно, он даже встречается со своими адъютантами по поводу своей нынешней миссии в Третьей Империи: создания лучших военно-воздушных сил в мире.
  Но каким был сорокатрехлетний Герман Геринг? теперь он был занят вдовой-пенсионеркой вдвое старше его, жившей в небольшом коттедже недалеко от Гамбурга.
  Конечно, человек, чьи титулы включали министра без портфеля, комиссара авиации, главнокомандующего военно-воздушными силами, прусского министра-президента, министра авиации и мастера охоты империи, сам выполнял какую-либо работу в отношении миссис Руби Кляйнфельдт, конечно. . Дюжина его приспешников и офицеров гестапо суетилась на улице Вильгельма и в Гамбурге, копаясь в записях и опрашивая людей.
  Сам Геринг смотрел в окно своего роскошного кабинета, поедая огромную тарелку спагетти. Это было любимое блюдо Гитлера, и Геринг вчера видел, как Вождь ковырял его в тарелке. Вид невыпитой порции вызвал у Геринга зуд, который перерос в неистовую жажду; за сегодня он съел три большие порции.
  Что мы найдём о тебе? — молча спросил он у пожилой женщины, которая ничего не знала о суетливом расспросе о ней. Расследование казалось абсурдным отступлением, учитывая множество жизненно важных проектов, которые сейчас стоят в его календаре. Однако этот шаг был жизненно важен, поскольку мог привести к падению Рейнхарда Эрнста.
  Военная служба была в центре внимания Германа Геринга, который часто вспоминал счастливые дни войны, летая на своем полностью белом биплане Fokker D-7 над Францией и Бельгией, вступая в бой с любым пилотом союзников, достаточно глупым, чтобы оказаться в небе поблизости (подтверждено двадцать - двое поплатились за эту ошибку своей жизнью, хотя Геринг по-прежнему был убежден, что убил гораздо больше). Теперь он мог бы стать чудовищем, которое не сможет поместиться даже в кабину своего старого самолета, человеком, чья жизнь состояла из обезболивающих, еды, денег, искусства и власти. Но если бы вы спросили его, кем он был в глубине души, ответ Геринга был бы: я солдат.
  И солдат, который знал, как лучше всего снова превратить свою страну в нацию воинов, ты показал свою силу. Вы не вели переговоров, вы не шныряли, как юноша, направляющийся в кусты за сараем, чтобы тайно покурить отцовскую трубку — поведение полковника Рейнхарда Эрнста.
  В этом деле у мужчины был женский подход. Даже педик Рем, глава штурмовиков, убитых Герингом и Гитлером во время путча два года назад, был бульдогом по сравнению с Эрнстом. Секретные сделки с Круппом, нервно перебрасывающие ресурсы с одной верфи на другую, заставляющие их нынешнюю «армию», какой бы она ни была, тренироваться с деревянными пушками и артиллерией небольшими группами, чтобы не привлекать к себе внимания. Еще дюжина подобных ханжеских приемов.
  Почему такая нерешительность? Потому что, по мнению Геринга, лояльность этого человека к национал-социалистическим взглядам была подозрительной. Вождь и Геринг не были наивными. Они знали, что их поддержка не была всеобщей. Вы можете выиграть голоса кулаками и оружием; вы не можете завоевать сердца. И многие сердца в их стране не были преданы национал-социализму, в том числе люди на вершине вооруженных сил. Эрнст вполне мог намеренно тянуть свои прусские пятки, чтобы не дать Гитлеру и Герингу иметь единственный институт, в котором они отчаянно нуждались: сильную армию. Вероятно, сам Эрнст даже надеялся взойти на трон, если оба правителя будут свергнуты.
  Благодаря своему мягкому голосу, разумным манерам, плавным манерам, двум гребаным Железным крестам и десяткам других наград Эрнст в настоящее время находился в фаворе Вольфа (поскольку это заставляло его чувствовать себя ближе к Вождю, Геринг любил иногда использовать женское прозвище). о Гитлере, хотя министр, конечно, произносил интимное только в мыслях).
   Да ведь посмотрите, как вчера полковник напал на Геринга по вопросу об истребителе Ме-109 на Олимпийских играх! Министр авиации пролежал без сна полночи, разгневанный этим разговором, снова и снова воображая, как Вольф обращает свои голубые глаза на Эрнста и соглашается!
  Его охватила еще одна вспышка ярости. «Боже на небесах!» Геринг смахнул тарелку со спагетти на пол. Оно разбилось.
  Прибежал один из его санитаров, ветеран войны, застывший на игровой ноге.
  "Сэр?"
  «Убери это!»
  — Я принесу ведро…
  «Я не говорил мыть пол. Просто соберите кусочки. Они будут мыть шваброй сегодня вечером. Затем огромный мужчина взглянул на свою блузку и увидел на ней пятна от помидоров. Его гнев удвоился. «Мне нужна чистая рубашка», — рявкнул он. «Фарфор слишком мал для таких порций. Скажи повару, чтобы он нашел побольше. У Лидера есть тот самый мейсенский сервиз, бело-зеленый. Мне нужны такие тарелки.
  "Да сэр." Мужчина наклонился к осколкам.
  «Нет, сначала моя рубашка».
  — Да, министр авиации. Мужчина поспешил прочь. Через мгновение он вернулся с темно-зеленой рубашкой на вешалке.
  "Не этот . Когда вы принесли мне его в прошлом месяце, я говорил вам, что он делает меня похожим на Муссолини».
  «Это был черный, сэр. Который я выбросил. Это зеленый цвет».
  «Ну, я хочу белый. Принеси мне белую рубашку! Шелковый!
  Мужчина ушел, а затем вернулся еще раз, с правильным цветом.
  Мгновение спустя внутрь вошел один из старших помощников Геринга.
   Министр взял рубашку и отложил ее в сторону; он стеснялся своего веса и никогда не думал раздеваться перед подчиненным. Он почувствовал еще одну вспышку ярости, на этот раз из-за худощавого телосложения Эрнста. Когда санитар поднял осколки фарфора, старший помощник сказал: «Министр авиации, я думаю, у нас хорошие новости».
  "Что?"
  «Наши агенты в Гамбурге нашли несколько писем о госпоже Кляйнфельдт. Они предполагают, что она еврейка».
  " 'Предлагать'?"
  « Докажите, господин министр. Они это доказывают ».
  "Чистый?"
  "Нет. Полукровка. Но со стороны матери. Так что это бесспорно».
  Нюрнбергские законы о гражданстве и расе, принятые в прошлом году, лишили евреев немецкого гражданства и сделали их «подданными», а также установили уголовную ответственность за брак или секс между евреями и арийцами. Закон также точно определял, кто был евреем в случае смешанных браков предков. Имея двух бабушек и дедушек-евреев и двух неевреев, г-жа Кляйнфельдт была полукровкой.
  Это было не так убийственно, как могло бы быть, но это открытие обрадовало Геринга из-за человека, который был внуком госпожи Кляйнфельдт: доктора-профессора Людвига Кейтеля, партнера Райнхарда Эрнста в Уолтемском исследовании. Геринг до сих пор не знал, в чем суть этого загадочного исследования. Но факты были достаточно убедительными: Эрнст работал с человеком, происходящим от евреев, и они использовали труды еврея-психолога Фрейда. И что самое обидное, Эрнст держал исследование в секрете от двух самых важных людей в правительстве, себя и Вольфа.
  Геринг был удивлен, что Эрнст его недооценил. Полковник предполагал, что министр авиации не прослушивание телефонов в кафе на улице Вильгельма. Разве полпред не знал, что в этом пропитанном паранойей районе именно эти телефоны приносили больше всего золота? Он получил стенограмму звонка Эрнста доктору-профессору Кейтелю сегодня утром с срочной просьбой о встрече.
  То, что произошло на этой встрече, не имело значения. Решающим было то, что Геринг узнал имя доброго профессора и теперь обнаружил, что в его жилах течет жидская кровь. Последствия всего этого? Это во многом зависело от того, какими хотел Геринг видеть эти последствия. Кейтель, наполовину еврейский интеллектуал, будет отправлен в лагерь в Ораниенбурге. В этом не было никаких сомнений. Но Эрнст? Геринг решил, что лучше будет держать его на виду. Его выгонят из высших правительственных чинов, но оставят на какой-то лакейской должности. Да, на следующей неделе этому человеку повезет, если он будет бегать за министром обороны фон Бломбергом, таща портфель лысого человека.
  Теперь, воодушевленный, Геринг принял еще несколько обезболивающих, потребовал еще одну тарелку спагетти и вознаградил себя за успешные интриги, снова обратив внимание на свою олимпийскую вечеринку. Интересно: должен ли он появиться в костюме немецкого охотника, арабского шейха или Робин Гуда, с колчаном и луком на плече?
  Иногда было почти невозможно принять решение.
  • • •
  Реджи Морган был обеспокоен. «У меня нет полномочий утверждать тысячу долларов. Иисус Господь. Тысяча ? »
  Они шли через Тиргартен мимо штурмовика на мыльнице, который сильно потел и хрипло читал лекции небольшой группе людей. Некоторые явно хотели оказаться в другом месте, некоторые оглядывались назад с презрением в глазах. Но некоторые были загипнотизированы. Полу это напомнило Хайнслера на корабле.
  Я люблю фюрера и сделаю все для него и партии. . . .
  — Угроза сработала? — спросил Морган.
  "О, да. На самом деле, я думаю, он уважал меня больше за это».
  — И он действительно может добыть нам полезную информацию?
  «Если кто и может, так это он. Я знаю его сорт. Удивительно, насколько находчивыми могут быть некоторые люди, когда вы машете им деньгами».
  — Тогда давай посмотрим, сможем ли мы что-нибудь придумать.
  Они вышли из парка и повернули на юг к Бранденбургским воротам. Через несколько кварталов они миновали богато украшенный дворец, который, когда ремонт после пожара будет закончен, станет посольством США.
  «Посмотрите на это», — сказал Морган. «Великолепно, не правда ли? Или так и будет».
  Хотя официально это здание еще не было посольством США, спереди висел американский флаг. Это зрелище взволновало Пола, заставило его почувствовать себя лучше, легче.
  Он подумал о Гитлерюгенде в Олимпийской деревне.
  И черный. . . крючковатый крест. Вы бы сказали, свастика. . . . Ах, конечно, ты знаешь. . . . Конечно, вы знаете. . . .
  Морган свернул в переулок, затем в другой и, оглянувшись назад, отпер дверь. Они вошли в тихое темное здание и прошли несколько коридоров, пока не подошли к маленькой двери рядом с кухней. Они вошли внутрь. В темной комнате было немноголюдно: письменный стол, несколько стульев и большое радио, больше которого Пол никогда не видел. Морган включил устройство, и когда лампы нагрелись, оно начало гудеть.
  «Они слушают все зарубежные коротковолновые передачи», — сказал Морган. «Итак, мы собираемся передать через ретрансляторы в Амстердам, а затем в Лондон, а затем направить по телефонной линии в Штаты. Нацистам понадобится некоторое время, чтобы поймать частоту, — сказал мужчина, надев наушники, — но им может повезти, так что можно предположить, что они подслушивают. Все, что ты говоришь, имейте это в виду».
  "Конечно."
  «Нам придется идти быстро. Готовый?"
  Пол кивнул и взял наушники, которые предложил ему Морган, затем воткнул толстый разъем в розетку, на которую он указал. На передней панели устройства наконец-то загорелся зеленый свет. Морган подошел к окну, выглянул в переулок и отпустил занавеску. Он поднес микрофон ко рту и нажал кнопку на штанге. «Мне нужна трансатлантическая связь с нашим другом на юге». Он повторил это, затем отпустил кнопку передачи и сказал Полу: — Булл Гордон — «наш друг на юге». Вашингтон, вы знаете. «Наш друг на севере» — сенатор».
  — Вот это, — сказал молодой голос. Это был Эйвери. «Подождите минутку. Подожди. Звонок.
  — Привет, — сказал Пол.
  Пауза. «Привет», — ответил Эйвери. "Как жизнь поступает с тобой?"
  «О, просто здорово. Приятно слышать твой голос». Пол не мог поверить, что только вчера попрощался с ним. Казалось, прошли месяцы. — Как твоя вторая половинка?
  «Как избежать неприятностей».
  «В это трудно поверить». Пол задавался вопросом, говорил ли Маньелли с кем-нибудь из голландских солдат так же, как он острил в Америке.
  — Вы говорите по громкой связи, — раздался раздраженный голос Маниелли. "Просто что бы ты знал."
   Пол рассмеялся.
  Затем статическая тишина.
  «Который час в Вашингтоне?» – спросил Пол у Моргана.
  "Время обеда."
  «Сегодня суббота. Где Гордон?
  «Нам не нужно об этом беспокоиться. Они его найдут.
  Через гарнитуру женский голос произнес: «Одну минутку, пожалуйста. Размещение вашего звонка.
  Мгновение спустя Пол услышал телефонный звонок. Затем другой женский голос ответил: «Да?»
  Морган сказала: «Ваш муж, пожалуйста. Извините, что беспокою вас."
  "Держать строй." Как будто она знала, что не следует спрашивать, кто звонит.
  Мгновение спустя Гордон спросил: «Алло?»
  — Это мы, сэр, — сказал Морган.
  "Вперед, продолжать."
  «Неудача в договоренностях. Нам пришлось обратиться к кому-нибудь из местных за информацией».
  Гордон какое-то время молчал. "Кто он? Общие условия."
  Морган указал на Пола, и тот сказал: «Он знает кого-то, кто может сблизить нас с нашим клиентом».
  Морган кивнул в ответ на выбор слов и добавил: «У моего поставщика закончился товар».
  Командир спросил: «Этот человек, он работает в другой роте?»
  "Нет. Работает на себя».
  «Какие еще у нас есть варианты?»
  Морган сказал: «Единственный другой выход — сидеть и ждать, надеясь на лучшее».
  — Ты доверяешь ему?
  Через мгновение Пол сказал: «Да. Он один из нас».
   "Нас?"
  — Я, — объяснил Пол. «Он входит в мою сферу деятельности. Мы, хм, договорились об определенном уровне доверия.
  — Здесь замешаны деньги?
  Морган сказал: «Вот почему мы звоним. Он хочет многого. Немедленно."
  «Что такое много?»
  "Тысяча. Ваша валюта.
  Пауза. «Это может быть проблемой».
  «У нас нет выбора», — сказал Пол. «Вы должны заставить это работать».
  «Мы могли бы вернуть вас из поездки пораньше».
  — Нет, ты не хочешь этого делать, — решительно сказал Пол.
  Звук радио мог быть волной помех или вздохом Булла Гордона.
  "Плотно держаться. Я вернусь к вам, как только смогу».
  • • •
  «Так что же мы получим за мои деньги?»
  «Я не знаю подробностей», — сказал Булл Гордон Сайрусу Адаму Клейборну, который был в Нью-Йорке на другом конце телефона. «Они не могли в это вдаваться. Знаете, боюсь, что меня подслушают. Но, видимо, нацисты отрезали Шуману доступ к информации, необходимой для поиска Эрнста. Это мое мнение».
  Клейборн хмыкнул.
  Гордон почувствовал себя на удивление непринужденно, учитывая, что человек, с которым он разговаривал, был четвертым или пятым самым богатым человеком в стране. (Он занимал второе место в рейтинге, но крах фондового рынка опустил его на пару позиций вниз.) Это были очень разные люди, но у них были две важные характеристики: военные у них в крови, и они оба были патриотами. Это компенсировало значительную разницу в доходах и положении.
   "Тысяча? Наличные?"
  "Да сэр."
  «Мне нравится этот Шуман. Это был довольно резкий комментарий по поводу его переизбрания. Рузвельт напуган как кролик». Клейборн усмехнулся. — Я думал, сенатор тут же облажается.
  «Похоже на то».
  "Хорошо. Я организую средства.
  "Спасибо, сэр."
  Клейборн предупредил следующий вопрос Гордона. «Конечно, в Ханвилле уже поздняя суббота. И ему нужны деньги сейчас, верно?
  "Это верно."
  "Подожди."
  Спустя три долгих минуты магнат снова вышел на связь.
  «Пусть они пойдут к служащему в обычном пункте выдачи в Берлине. Морган это узнает. Морской банк Америки. Номер восемьдесят восемь, Уддер-ден-Линден-стрит, или как бы вы это ни говорили. Я никогда не смогу сделать это правильно».
  « Унтер ден Линден. Это означает «Под липами».
  "Ладно ладно. Пакет будет у охранника.
  "Спасибо, сэр."
  «Бык?»
  "Да сэр?"
  «У нас в стране недостаточно героев. Я хочу, чтобы этот мальчик вернулся домой целым и невредимым. Учитывая наши ресурсы. . ». Такие люди, как Клейборн, никогда не сказали бы: «мои деньги». Бизнесмен продолжил. «Учитывая наши ресурсы, что мы можем сделать, чтобы улучшить шансы?»
  Гордон обдумал вопрос. На ум пришло только одно.
  «Молись», — сказал он и нажал на подставку телефона, затем на мгновение остановился и снова поднял его.
   Глава семнадцатая
  Инспектор Вилли Коль сидел за своим столом в мрачном «Алексе», пытаясь понять необъяснимое, — игра, в которую нигде так часто не играют, как в коридорах полицейских управлений повсюду.
  По натуре он всегда был любопытным человеком, которого интриговало, скажем, то, как смесь простого древесного угля, серы и нитрата дает порох, как работают подводные лодки, почему птицы собираются вместе на определенных участках телеграфных линий, что происходит в человеческих сердцах, чтобы доводят до безумия рациональных граждан, когда какой-нибудь ленивый национал-социалист выступает на митинге.
  В настоящее время его разум был занят вопросом: какой человек может лишить другого жизни? И почему?
  И, конечно же, «Кто?» — прошептал он теперь вслух, думая о рисунке уличного художника, сделанном на площади Ноября 1923 года. Янссен теперь тоже распечатал это внизу, как они сделали с фотографией жертвы. В любом случае, это был неплохий набросок, подумал Коль. Были некоторые подчистки от фальстартов и исправлений, но лицо было характерным: красивая квадратная челюсть, толстая шея, немного волнистые волосы, шрам на подбородке и лейкопластырь на щеке.
  "Кто ты?" он прошептал.
  Вилли Коль знал факты: размер и возраст мужчины, цвет волос и вероятную национальность, даже его вероятный город. резиденция. Но за годы работы следователем он усвоил, что для того, чтобы найти определенных преступников, нужно нечто большее, чем просто такие детали. Чтобы по-настоящему понять их, требовалось нечто большее, интуитивное понимание. Это был один из величайших талантов Коля. Его разум создавал связи и скачки, которые иногда поражали даже его самого. Но сейчас ничего из этого не последовало. Что-то в этом деле вышло из равновесия.
  Он откинулся на спинку стула, просматривая свои записи и посасывая горячую трубку (одним из преимуществ общения с подвергнутым остракизму Крипо было то, что презрение Гитлера к курению не распространялось здесь, в эти несвятые залы). Он выпустил дым в потолок и вздохнул.
  Результаты его предыдущих запросов не были получены. На олимпийском путеводителе, который они нашли на месте драки со штурмовиками, лаборанту не удалось обнаружить никаких отпечатков пальцев, а ФПЭ (да, гневно заметил Коль, все еще только один экзаменатор) не нашел совпадений. за гравюры с Дрезденской аллеи. И по-прежнему ничего от коронера. Сколько, черт возьми, времени нужно, чтобы разрезать человека и сделать анализ его крови?
  Из десятков сообщений о пропавших без вести, которые сегодня поступили в «Крипо», ни одно не соответствовало описанию человека, который определенно был сыном, а может быть, и отцом, может быть, мужем, а может быть, любовником. . . .
  Из участков вокруг Берлина пришло несколько телеграмм с именами тех, кто в прошлом году купил испанские пистолеты Star Modelo A или боеприпасы Largo. Но список был прискорбно неполным, и Коль был разочарован, узнав, что он ошибался; орудие убийства оказалось не таким редким, как он думал. Возможно, из-за тесных связей Германии и Националистическим силам Франко в Испании многие из этих мощных и эффективных орудий были проданы здесь. Список на данный момент насчитывал пятьдесят шесть человек в Берлине и окрестностях, а ряд оружейных магазинов еще предстоит опросить. Офицеры также сообщили, что некоторые магазины не вели учета или были закрыты на выходные.
  Кроме того, если мужчина приехал в город только вчера, как теперь казалось, он, скорее всего, не купил пистолет сам. (Хотя список все же может оказаться ценным: убийца мог украсть пистолет, отобрать его у самой жертвы или получить его от товарища, который некоторое время находился в Берлине.)
  Понимание необъяснимого. . .
  Все еще надеясь получить пассажирский манифест Манхэттена , Коль разослал телеграммы чиновникам порта в Гамбурге и компании United States Lines, владельцу и оператору судна, с просьбой предоставить копию документа. Но Коль не был настроен оптимистично; он даже не был уверен, есть ли у мастера порта копия. Что касается самой корабельной линии, им придется найти документ, создать копию, а затем отправить или телетайпировать ее в штаб-квартиру Крипо; это может занять несколько дней. В любом случае ответа на эти запросы до сих пор не последовало.
  Он даже отправил телеграмму в магазин Manny's Men's Wear в Нью-Йорке, спрашивая о недавних покупателях Stetson Mity-Lites. Эта просьба также вскоре осталась без ответа.
  Он нетерпеливо взглянул на медные часы на своем столе. Было уже поздно, и он умирал от голода. Колю хотелось либо сделать перерыв в деле, либо вернуться домой к ужину с семьей.
  Конрад Янссен вошел в дверной проем. — Они у меня есть, сэр.
  Он поднял распечатанный лист с изображением уличного художника, благоухающий запахом чернил.
   "Хороший . . . К сожалению, Янссен, сегодня вечером у тебя есть еще одно задание.
  — Да, сэр, все, что я могу сделать.
  Еще одним качеством серьезного Янссена было то, что он не питал никакого отвращения к упорному труду.
  «Вы возьмете DKW и вернетесь в Олимпийскую деревню. Покажите фотографию художника всем, кого сможете найти, американцам или другим, и посмотрите, узнает ли кто-нибудь его. Оставьте несколько копий вместе с нашим номером телефона. Если вам там не повезло, отнесите несколько копий в участок «Лютцов Плаза». Если им удастся найти подозреваемого, скажите им, чтобы они задержали его только как свидетеля и немедленно позвонили мне. Даже дома».
  "Да сэр."
  «Спасибо, Янссен. . . . Подожди, это твое первое расследование убийства, не так ли?
  "Да сэр."
  «Ах, ты никогда не забудешь первое. Ты хорошо справляешься."
  — Я ценю это, сэр.
  Коль дал ему ключи от DKW. «Нежная рука на дросселе. Она любит воздух так же, как и бензин. Возможно, больше.
  "Да сэр."
  «Я буду дома. Сообщите мне о любых событиях.
  После того, как молодой человек ушел, Коль расшнуровал и снял туфли. Он открыл ящик стола, достал коробку с овечьей шерстью и намотал несколько кусочков на пальцы ног, чтобы смягчить чувствительные участки. Он положил несколько стратегических комочков себе в ботинки и, поморщившись, скользнул обратно внутрь.
  Он взглянул мимо фотографии подозреваемого на мрачные фотографии убийств в Гатове и Шарлоттенбурге. Больше он ничего не слышал о репортаже с места преступления или допросах свидетелей. Он полагал, что его выдумка о заговоре Коси, которую он представил шефу инспекторов Хорчеру, не возымела эффекта.
  Смотрю на фотографии: мертвый мальчик, женщина, пытающаяся схватить ногу мужчины, лежащего вне досягаемости, рабочий, сжимающий свою изношенную лопату. . . Душераздирающе. Он смотрел несколько мгновений. Он знал, что продолжать это дело опасно. Конечно, это опасно для его карьеры, если не для жизни. И все же у него не было выбора.
  Почему? он задавался вопросом. Почему он всегда чувствовал такое желание закрыть дело об убийстве?
  Вилли Коль предположил, что, по иронии судьбы, именно в смерти он обрел здравомыслие. Или, точнее, в процессе привлечения к ответственности тех, кто стал причиной смерти. Он чувствовал, что в этом заключалась его цель на земле, и игнорировать любое убийство — толстяка в переулке или семьи евреев — означало игнорировать его природу и, следовательно, было грехом.
  Инспектор убрал фотографии. Взяв шляпу, он вошел в коридор старого здания и пошел по прусской плитке, камню и дереву, изношенным с годами, но, тем не менее, безупречно чистым и отполированным до блеска. Он шел сквозь лучи низкого розового солнца, которое было основным источником освещения штаб-квартиры в это время года; при национал-социалистах великая дама Берлина стала расточительницей («Пушки важнее масла», — заявлял Геринг снова и снова), и инженеры здания делали все возможное, чтобы экономить ресурсы.
  Поскольку он отдал свою машину Янссену и ему пришлось ехать домой на трамвае, Коль проехал два пролета к задней двери штаб-квартиры, чтобы сократить путь до остановки.
  Внизу лестницы указатели указывали путь к камерам содержания крипо, налево, и к архивам старых дел прямо впереди. Именно в этом последнем направлении он и двинулся, вспоминая, как проводил там время, когда работал помощником детектива-инспектора, читая файлы не только для того, чтобы узнать что-нибудь от великих прусских сыщиков прошлого, но просто потому, что ему нравилось наблюдать за историей. Берлина, как рассказали его правоохранительные органы.
  Жених его дочери, Генрих, был государственным служащим, но его страстью была работа в полиции. Коль решил, что когда-нибудь приведет молодого человека сюда, и они смогут вместе просмотреть файлы. Инспектор, возможно, даже покажет ему некоторые дела, над которыми много лет назад работал сам Коль.
  Но, протолкнувшись в дверь, он резко остановился; архивы исчезли. Коль был поражен, обнаружив себя в ярко освещенном коридоре, в котором стояли шестеро вооруженных людей. Однако они не были в зеленой форме Шупо; они носили черное СС. Почти как один, они повернулись к нему.
  — Добрый вечер, сэр, — сказал один из них, самый близкий к нему. Худощавый мужчина с удивительно вытянутым лицом. Он внимательно посмотрел на Коля. "Ты . . . ?»
  «Детектив-инспектор Коль. И кто ты такой?"
  «Если вы ищете архивы, они сейчас находятся на втором этаже».
  "Нет. Я просто пользуюсь задней дверью. Коль двинулся вперед. Солдат СС осторожно шагнул к нему. «Мне жаль сообщать, что он больше не используется».
  — Я не слышал об этом.
  "Нет? Ну, так было последние несколько дней. Тебе придется вернуться наверх.
   Коль услышал странный звук. Что это было? Механический хлопок, хлопок. . .
  Всплеск солнечного света заполнил коридор, когда двое эсэсовцев открыли дальнюю дверь и вкатили тележки с картонными коробками. Они свернули в одну из комнат в конце коридора.
  Он сказал охраннику: «Я говорю об этой двери. Кажется, он используется.
  «Не для общего использования».
  Звуки . . .
  Хлоп, хлоп, хлоп , а под ним урчание мотора или мотора. . .
  Он посмотрел направо, через частично открытый дверной проем, где увидел несколько больших механических устройств. Женщина в белом халате складывала в один из них стопки бумаг. Должно быть, это часть типографии Крипо. Но потом он заметил, что нет, это были не листы бумаги, а карточки с пробитыми в них дырочками, и их сортировало устройство.
  А, Коля понял. Ответ на старую загадку был получен. Некоторое время назад он услышал, что правительство арендует большие вычислительные и сортировочные машины, называемые DeHoMags, в честь фирмы, которая их производила, немецкого филиала американской компании International Business Machines. Эти устройства использовали перфокарты для анализа и перекрестных ссылок на информацию. Коль был в восторге, когда узнал об аренде. Эти машины могут оказаться неоценимыми в уголовных расследованиях; они могут сузить категории отпечатков пальцев или баллистическую информацию в сто раз быстрее, чем техник мог бы это сделать вручную. Они также могли бы ссылаться на методы работы, чтобы связать преступников и преступления, и могли бы отслеживать условно-досрочно освобожденных или рецидивистов.
  Однако энтузиазм инспектора вскоре угас, когда он узнал, что Крипо не может использовать эти устройства. Он задавался вопросом, кто их получил и где они. Но теперь, к его шоку, казалось, что по крайней мере двое или трое находились менее чем в ста метрах от его кабинета и охранялись эсэсовцами.
  Какова была их цель?
  – спросил он охранника.
  — Я не мог вам сказать, сэр, — ответил мужчина хрупким голосом. «Меня не проинформировали».
  Из комнаты выглянула женщина в белом. Ее руки остановились, и она заговорила с кем-то. Коль не мог ни слышать, что было сказано, ни видеть человека, с которым она разговаривала. Дверь медленно закрылась, как по волшебству.
  Охранник с вертикальным лицом прошел мимо Коля и открыл дверь, ведущую обратно наверх по лестнице. — Опять же, инспектор, как я уже сказал, выхода здесь нет. Вы найдете еще одну дверь через один пролет и…
  — Это здание мне знакомо, — раздраженно сказал Коль и вернулся к лестнице.
  • • •
  — Я принес тебе кое-что, — сказал он.
  Стоя в гостиной Пауля в пансионе на Магдебургской аллее, Кете Рихтер взяла небольшой сверток с любопытным взглядом: осторожным трепетом, как будто уже много лет назад ей никто не дарил подарок. Она потерла большими пальцами коричневую бумагу, на которой лежало то, что нашел для него Отто Уэббер.
  "Ой." Она тихо выдохнула, глядя на книгу в кожаном переплете, на обложке которой было написано « Сборник стихов Иоганна Вольфганга фон Гете».
  «Мой друг сказал, что это не незаконно, но и не законно. Это означает, что скоро это станет незаконным».
   — Лимбо, — сказала она, кивнув. «Некоторое время здесь было то же самое с американским джазом, который теперь запрещен». Продолжая улыбаться, Кете снова и снова крутила том в руках.
  Он сказал: «Я не знал, что его имена встречаются в моей семье».
  Она подняла вопросительный взгляд на лицо.
  «Моим дедушкой был Вольфганг. Моего отца звали Иоганн».
  Кете улыбнулась такому совпадению и полистала книгу.
  «Мне было интересно», сказал он. — Если ты не занят, возможно, поужинаем.
  Ее лицо замерло. — Как я уже говорил, я могу подавать только завтрак, а не…
  Он посмеялся. "Нет нет. Я хочу пригласить тебя на ужин. Возможно, посмотрим какие-нибудь достопримечательности в Берлине».
  «Вы хотите. . ».
  — Я бы хотел тебя вывести.
  «Я. . . Нет, нет, я не мог.
  «О, у тебя есть друг, муж. . . ». Он взглянул на ее руку и не увидел колец, но не был уверен, как можно заявить о своих обязательствах в Германии. — Пожалуйста, попроси его тоже прийти.
  Кете потеряла дар речи. Наконец она сказала: «Нет, нет, здесь никого нет. Но-"
  Пол твердо сказал: «Нет «но». Я не нахожусь в Берлине очень долго. Я мог бы попросить кого-нибудь показать мне город. Он улыбнулся ей. По-английски: «Я вам скажу, мисс, я не приму ответ «нет».
  «Я не понимаю «нет», — сказала она. «Но я давно не был в ресторане. Возможно, такой вечер мог бы быть приятным.
  Пол нахмурился. «Вы неправильно поняли английский».
   «Ой, а что это должно быть?» она спросила.
  «Правильное слово — « будет » доставлять удовольствие, а не «может».
  Она слабо рассмеялась и согласилась встретиться с ним через полчаса. Она вернулась в свою комнату, а Пол принял душ и переоделся.
  Через тридцать минут стук в дверь. Открыв его, он моргнул. Она была совершенно другим человеком.
  На Кете было черное платье, которое удовлетворило бы даже богиню моды Марион на Манхэттене. Облегающее платье из блестящего материала, смелый разрез сбоку и крошечные рукава, едва прикрывающие плечи. Одежда слегка пахла нафталином. Казалось, ей было немного не по себе, она почти смущалась из-за того, что носила такое стильное платье, как будто все, что она носила в последнее время, было домашними платьями. Но ее глаза сияли, и у него возникла та же мысль, что и раньше: как приглушенная красота и страсть излучались изнутри нее, полностью отрицая матовую кожу, костлявые костяшки пальцев, бледный цвет лица, нахмуренные брови.
  Что касается Пола, его волосы все еще были темными от лосьона, но теперь были причесаны по-другому. (А когда они выходили, ее скрывала шляпа, сильно отличавшаяся от его коричневого «Стетсона»: темная, широкополая трилби, которую он купил в тот день после отъезда из Моргана.) На нем был темно-синий льняной двубортный костюм. и серебряный галстук поверх белой рубашки «Стрела». В универмаге, где он купил шляпу, он также купил еще косметики, чтобы скрыть синяк и порез. Лейкопластырь он выбросил.
  Кете взяла книгу стихов, которую оставила в его комнате, чтобы переодеться, и пролистала страницы. "Это один из моих любимых. Она называется «Близость любимого». Она прочитала это вслух.
   Я думаю о тебе, когда солнце бросает на море свои лучи.
  Я думаю о тебе, когда лунный свет сияет серебристыми струями.
  Я вижу тебя, когда на далеких холмах просыпается пыль;
  Ночью, когда на хрупком мосту трясётся путник.
  Я слышу тебя, когда волны поднимаются высоко,
  С глубоким ропотом.
  Чтобы пройти по тихой роще, где я брожу,
  Когда все спят.
  Она читала тихим голосом, и Пол мог представить ее перед классом, учеников, очарованных ее явной любовью к словам.
  Кете засмеялась и подняла ясные глаза. «Это очень любезно с вашей стороны». Затем она взяла книгу обеими сильными руками и сорвала кожаный переплет. Эту часть она выбросила в мусорное ведро.
  Он посмотрел на нее, нахмурившись.
  Она грустно улыбнулась. «Я сохраню стихи, но должен избавиться от той части, в которой наиболее явно указаны название и имя поэта. Таким образом, посетитель или гость случайно не увидит, кто это написал, и не возникнет соблазна меня сдать. В какое время мы живем! И я пока оставлю его в твоей комнате. Лучше не носить с собой на улицу некоторые вещи, даже голую книгу. А теперь пойдем!» — сказала она с девичьим волнением. Она перешла на английский и сказала: «Я хочу погулять по городу. Вы ведь так говорите, не так ли?»
  "Ага. Делай город. Куда ты хочешь пойти? . . . Но у меня есть два требования».
   "Пожалуйста?"
  «Во-первых, я голоден и ем много. И, во-вторых, мне хотелось бы увидеть вашу знаменитую улицу Вильгельма.
  Ее лицо на мгновение снова замерло. «Ах, резиденция нашего правительства».
  Он полагал, что, будучи человеком, преследуемым национал-социалистами, ей не понравится это особое зрелище. И все же ему нужно было найти лучшее место, чтобы сбить с толку Эрнста, и он знал, что мужчина в одиночку всегда вызывает гораздо больше подозрений, чем мужчина с женщиной на руке. Это была вторая миссия Реджи Моргана за сегодняшний день: он не только заглянул в прошлое Отто Уэббера, но и получил телеграмму о Кете Рихтер. Ее действительно уволили с преподавательской работы и заклеймили как интеллектуалку и пацифистку. Не было никаких доказательств того, что она когда-либо выступала в пользу национал-социалистов.
  Теперь, наблюдая за ее взглядом на сборник стихов, он чувствовал уколы вины за то, что использовал ее таким образом, но утешал себя мыслью, что она не была поклонницей нацистов и, помогая ему таким невольным способом, она будет внесла свой вклад в прекращение войны, которую планировал Гитлер.
  Она сказала: «Да, конечно. Я покажу тебе. И в качестве первого требования я имею в виду только ресторан. Тебе понравится." Она добавила с загадочной улыбкой: «Это место как раз для таких людей, как ты и я».
  Ты и я . . .
  Ему было интересно, что она имеет в виду.
  Они вышли в теплый вечер. Его позабавило, что, когда они сделали первый шаг к тротуару, они оба повернули головы из стороны в сторону, высматривая, наблюдает ли кто-нибудь.
  Пока они шли, они говорили о районе, погоде, дефиците и инфляции. О ее семье: Ее родители умерли, и у нее была сестра, которая жила в соседнем Шпандау с мужем и четырьмя детьми. Она тоже спрашивала его о его жизни, но осторожный человек давал расплывчатые ответы и постоянно переводил разговор на нее.
  Она объяснила, что улица Вильгельма слишком далеко, чтобы дойти до нее. Павел знал это, вспоминая карту. Он по-прежнему с осторожностью относился к такси, но, как оказалось, ни одного из них не было; Это были выходные перед началом Олимпийских игр, и люди хлынули в город. Кете предложила двухэтажный автобус. Они забрались в машину и поднялись на верхнюю палубу, где сели близко друг к другу на безупречном кожаном сиденье. Пол внимательно огляделся, но не увидел, что никто не обращает на них особого внимания (хотя он почти ожидал увидеть двух полицейских, которые выслеживали его весь день: тяжеловесного полицейского в грязно-белом костюме и худощавого в зеленом). .
  Автобус раскачивался, когда они проезжали через Бранденбургские ворота, едва не задев каменные стены, и многие пассажиры вскрикнули от юмористической тревоги, как на американских горках на Кони-Айленде; он предположил, что такая реакция была берлинской традицией.
  Кете потянула за веревку, и они высадились на улице «Под липами» на улице Вильгельма, а затем пошли на юг по широкому проспекту, который был центром нацистского правительства. Он был невзрачным, с монолитными серыми офисными зданиями по обе стороны. Чистая и антисептическая, улица излучала тревожную силу. Пол видел фотографии Белого дома и Конгресса. Они казались живописными и дружелюбными. Здесь фасады и крохотные окна рядов каменных и бетонных зданий выглядели неприступно.
  И, что более важно сегодня вечером, их тщательно охраняли. Он никогда не видел такой безопасности.
   — Где канцелярия? он спросил.
  "Там." Кете указала на старое богато украшенное здание с лесами, закрывающими большую часть фасада.
  Пол был обескуражен. Его быстрые глаза оглядели это место. Вооруженная охрана впереди. Десятки эсэсовцев и солдат регулярной армии патрулировали улицу, останавливая людей и требуя документы. На крышах зданий находились другие войска, вооруженные оружием. Рядом, должно быть, была сотня мужчин в форме. Найти позицию для стрельбы было практически невозможно. И даже если бы он смог, не было сомнений, что его схватят или убьют, пытаясь сбежать.
  Он замедлил шаг. — Думаю, я увидел достаточно. Он заметил нескольких крупных мужчин в черной форме, требующих документы у двух мужчин на тротуаре.
  — Не так живописно, как вы ожидали? Она засмеялась и хотела что-то сказать — возможно, «я же тебе говорила», но потом передумала. «Если у вас есть больше времени, не волнуйтесь; Я могу показать вам многие части нашего города, которые очень красивы. А теперь пойдем ужинать? она спросила.
  "Да, давай."
  Она направила его обратно к трамвайной остановке «Под липами». Они сели на борт и некоторое время ехали, а затем слезли по ее указанию.
  Кете спросила, что он думает о Берлине за то короткое время, что провел здесь. Пол снова дал несколько безобидных ответов и снова перевел разговор на нее. Он спросил: «Ты идешь с кем-нибудь?»
  " 'Идущий'?"
  Он перевел буквально. «Я имею в виду романтические отношения».
  Она прямо ответила: «Совсем недавно у меня появился любовник. Мы больше не вместе. Но ему по-прежнему принадлежит большая часть моего сердца».
   "Чем он занимается?" он спросил.
  "Репортер. Как ты."
  «Я не совсем репортер. Я пишу рассказы и надеюсь продать их. Мы бы сказали, человеческий интерес.
  — И ты пишешь о политике?
  "Политика? Нет. Спорт.
  "Виды спорта." Ее голос был пренебрежительным.
  «Ты не любишь спорт?»
  «Мне жаль, но я не люблю спорт».
  "Почему?"
  «Потому что перед нами стоит так много важных вопросов, не только здесь, но и повсюду в мире. Спорт есть. . . ну, они легкомысленные.
  Пол ответил: «Как и прогулка по улицам Берлина приятным летним вечером. Но мы делаем это».
  — Ах, — раздраженно сказала Кете. «Единственная цель образования в Германии сейчас – построить сильное тело, а не ум. Наши мальчики играют в войнушку, маршируют повсюду. Вы слышали, что у нас начался призыв?
  Пол вспомнил, что Булл Гордон описал ему новый немецкий военный призыв. Но он сказал: «Нет».
  «Один из трех мальчиков терпит неудачу, потому что у них плоскостопие из-за всех маршей, которые они совершают в школе. Это позор».
  «Ну, переборщить можно с чем угодно», — заметил он. «Я наслаждаюсь спортом».
  «Да, ты выглядишь спортивным. Ты занимаешься бодибилдингом?»
  "Некоторый. В основном я боксирую».
  "Коробка? Ты имеешь в виду те, когда ты бьешь других людей?
  Он посмеялся. «Это единственный вид бокса, который существует».
  «Варварство».
  — Может быть, если ты ослабишь бдительность.
  «Ты шутишь», — сказала она. «Но как можно побудить людей бить друг друга?»
   «Я не мог вам сказать. Но мне нравится это. Это весело."
  — Весело, — усмехнулась она.
  — Да, весело, — сказал он, тоже рассердившись. «Жизнь трудна. Иногда нужно подержаться за что-нибудь веселое, когда весь остальной мир вокруг тебя превращается в дерьмо. . . . Почему бы тебе не пойти как-нибудь на боксерский поединок? Сходите к Максу Шмелингу. Пей пиво, кричи до хрипоты. Возможно, вам это понравится.
  — Какфиф, — прямо сказала она.
  "Что?"
  — Какфиф, — повторила Кете. «Это сокращение от «Совершенно исключено».
  "Одевают."
  Она помолчала какое-то время. Затем она сказала: «Я пацифистка, как я вам сегодня говорила. Все мои друзья в Берлине — пацифисты. Мы не совмещаем развлечение с причинением вреда людям».
  «Я не хожу как штурмовик и не избиваю невиновных. Ребята, с которыми я спаррингую? Они хотят это сделать».
  «Вы поощряете причинение боли».
  «Нет, я отговариваю людей бить меня. Вот что такое спарринг».
  — Как дети, — пробормотала она. «Вы как дети».
  — Ты не понимаешь.
  «И почему ты так говоришь? Потому что я женщина?» - отрезала она.
  "Может быть. Да, возможно, это все».
  "Я не тупой."
  «Я не говорю об интеллекте. Я лишь имею в виду, что женщины не склонны к дракам».
  «Мы не склонны быть агрессорами. Мы будем бороться, чтобы защитить наши дома».
  «Иногда волка нет в твоем доме. Разве ты не пойдешь и не убьешь его первым?»
   "Нет."
  «Ты игнорируешь его и надеешься, что он уйдет?»
  "Да. Точно. И вы учите его, что ему не нужно быть разрушительным».
  «Это смешно», сказал Пол. «Невозможно уговорить волка стать овцой».
  «Но я думаю, что ты сможешь, если захочешь», — сказала она. «И если ты будешь усердно над этим работать. Однако слишком многие мужчины этого не хотят. Они хотят драться. Они хотят разрушать, потому что это доставляет им удовольствие». На долгое время между ними установилась густая тишина. Затем, смягчив голос, она сказала: «Ах, Пол, пожалуйста, прости меня. Вот ты, мой компаньон, ходишь со мной по городу. Чего я не делал уже столько месяцев. И я отплачу тебе тем, что поведу себя как строптивая. Американские женщины такие же землеройки, как я?
  «Некоторые да, некоторые нет. Не то чтобы ты один из них».
  «Со мной трудный человек. Ты должен понять, Пол, многие женщины в Берлине такие. Мы должны быть. После войны в стране не осталось мужчин. Нам пришлось стать мужчинами и быть такими же суровыми, как они. Я прошу прощения."
  "Не. Мне нравится спорить. Это просто еще один способ спарринга».
  «Ах, спарринг! А я пацифист!» Она по-девичьи рассмеялась.
  «Что бы сказали твои друзья?»
  — Что действительно? — сказала она и взяла его за руку, когда они переходили улицу.
   Глава восемнадцатая
  Несмотря на то, что он был «теплым» — политически нейтральным и не членом партии — Вилли Коль пользовался определенными привилегиями, предназначенными для набожных национал-социалистов.
  Одним из них было то, что, когда высокопоставленный чиновник Крипо переехал в Мюнхен, Колю предложили снять его большую квартиру с четырьмя спальнями в нетронутом, обсаженном липами тупике недалеко от Берлинер-стрит недалеко от Шарлоттенбурга. В Берлине со времен войны наблюдалась серьезная нехватка жилья, и большинство инспекторов Крипо, даже многие из них его уровня, были отправлены в квадратные, невзрачные народные квартиры, сгруппированные в квадратных, невзрачных кварталах.
  Коль не совсем понимал, за что его так наградили. Скорее всего, потому, что он всегда был готов помочь коллегам-офицерам проанализировать информацию с места преступления, сделать выводы из улик или допросить свидетеля или подозреваемого. Коль знал, что самый бесценный человек в любой работе — это тот, кто может заставить своих коллег — и особенно начальство — выглядеть бесценными.
  Эти комнаты были его убежищем. Они были настолько же частными, насколько его рабочее место было публичным, и в них жили самые близкие его сердцу люди: его жена и дети, а иногда (конечно, он всегда спал в гостиной) жених Шарлотты, Генрих.
  Квартира находилась на втором этаже, и, поднимаясь по лестнице, морщась, он мог разглядеть пахнет луком и мясом. Хайди не соблюдала график приготовления еды. Некоторые коллеги Коля, например, торжественно объявляли субботы, понедельники и среды Днями государственной лояльности без мяса. Семья Коля, состоящая как минимум из семи человек, часто обходилась без мяса из-за его нехватки и стоимости, но Хайди отказывалась соблюдать ритуал. В этот субботний вечер у них могут быть баклажаны с беконом в сливочном соусе, пудинг из почек, квашеные братен или даже макароны с помидорами в итальянском стиле. Конечно, всегда сладкое. Вилли Колю нравились его линзерский торт и штрудель.
  Хрипя при подъеме по лестнице, он открыл дверь как раз в тот момент, когда к нему подбежала одиннадцатилетняя Ханна. Маленькая блондинка-скандинавская горничная, несмотря на каштановые волосы своих родителей, каждый дюйм обнимала крупного мужчину. "Папа! Можно я принесу тебе трубку?
  Он выудил для нее пенку. Она отнесла его к стойке в кабинете, где сидели десятки других.
  «Я дома», — позвонил он.
  Хайди вошла в дверь и поцеловала мужа в обе щеки. Будучи на несколько лет моложе его, за время их брака она стала круглой, у нее появился гладкий дополнительный подбородок и огромная грудь, и с каждым ребенком она прибавляла в весе. Но так и должно было быть; Коль считал, что вместе с партнером нужно расти и душой, и объемом. Пятеро детей заслужили ей партийное удостоверение. (Женщины, у которых было больше детей, получали более высокие награды; рождение девяти детей приносило золотую звезду. Действительно, паре, у которой было менее четырех детей, не разрешалось называть себя «семьей».) Но Хайди сердито засунула пергамент на дно ее бюро. У нее были дети, потому что она наслаждалась ими, наслаждалась всем в них: давала им жизнь, воспитывала их, направляла их жизнь. Конечно, не потому, что Маленький Человек хотел увеличить население своей Третьей Империи.
  Его жена исчезла, но через мгновение вернулась с бокалом шнапса. Перед ужином она дала ему выпить только один стакан крепкого напитка. Время от времени он ворчал по поводу нормирования, но втайне приветствовал это. Он знал слишком много полицейских, которые не остановились на второй рюмке. Или вторая бутылка.
  Он поздоровался с Хильдой, своей семнадцатилетней дочерью, как всегда погруженной в книгу. Она поднялась и обняла его, а затем вернулась на диван. Гибкая девушка была семейным ученым. Но в последнее время у нее были трудные времена. Сам Геббельс говорил, что единственная цель женщины — быть красивой и населять Третью империю. Университеты теперь были в основном закрыты для девушек, и поступающие ограничивались двумя курсами обучения: домоводство (за которое давали то, что презрительно называли «степенью пудинга») или образование. Хильде, однако, хотела изучать математику и естественные науки и в конечном итоге стать профессором университета. Но ей будет разрешено преподавать только в младших классах. Коль считал, что обе его старшие дочери одинаково умны, но Хильде было легче учиться, чем жизнерадостной и спортивной Шарлотте, которая была на четыре года старше. Он часто поражался тому, как им с Хайди удалось создать таких похожих и в то же время совершенно разных людей.
  Инспектор вышел на свой небольшой балкон, где иногда сидел и курил трубку поздно вечером. Оно смотрело на запад, и теперь он смотрел на свирепые красно-оранжевые облака, освещенные исчезнувшим солнцем. Он сделал небольшой глоток крепкого шнапса. Второй был добрее, и он удобно сел в кресло, изо всех сил стараясь не думать о толстых мертвецах, о трагических смертях в Гатове и Шарлоттенбурге, о Петре — прости меня, Питере — Крауссе, о загадочном сбивании ДеХоМагов в подвале Крипо. Пытаются не думать об их умном подозреваемом Мэнни из Нью-Йорка.
  Кто ты?
  Шум из передней. Ребята возвращались. Ноги сильно топали по лестнице. Герман-младший первым вошел в дверной проем, захлопнув его перед Гюнтером, который заблокировал дверь и начал перехват. Затем они заметили своего отца, и поединок прекратился.
  "Папа!" Герман плакал и обнимал отца. Гюнтер поднял голову в знак приветствия. Шестнадцатилетний парень перестал обнимать своих родителей ровно восемнадцать месяцев назад. Коль предположил, что сыновья вели себя по такому распорядку со времен Оттона I, если не всегда.
  «Ты помоешься перед ужином», — крикнула Хайди.
  «Но мы плавали. Мы ходили в бассейн на улице Вильгельма Марра».
  «Тогда, — добавил отец, — ты смоешь с себя плавающую воду».
  — Что у нас на ужин, Мутти? — спросил Герман.
  «Чем скорее ты примешься, — объявила она, — тем скорее узнаешь».
  Они бросились по коридору, словно подростковая катастрофа в движении.
  Через несколько мгновений прибыл Генрих с Шарлоттой. Колю этот парень понравился (он никогда бы не позволил дочери выйти замуж за того, кого не уважает). Но увлечение красивого блондина полицейскими делами побудило его с энтузиазмом и подробно расспросить Коля о недавних делах. Обычно инспектору это нравилось, но сегодня вечером ему меньше всего хотелось рассказывать о своем дне. Коль заговорил об Олимпийских играх — верный способ отклонить разговор. Все слышали разные слухи о командах, любимых спортсменах, представленных нациях.
  Вскоре они уже сидели за столом в столовой. Коль открыл две бутылки вина «Саар-Рувер» и налил всем, в том числе немного детям. Разговор, как всегда в доме Коля, шел о самых разных направлениях. Это было одно из любимых событий дня инспектора. Быть с теми, кого ты любил. . . и возможность говорить свободно. Пока они разговаривали, смеялись и спорили, Коль переводил взгляд с лица на лицо. Его глаза были быстрыми, он прислушивался к голосам, наблюдал за жестами и выражениями лиц. Можно подумать, что он сделал это автоматически, поскольку много лет проработал полицейским. Но на самом деле нет. Он сделал свои наблюдения и сделал выводы, потому что это был аспект родительства. Сегодня вечером он заметил одну вещь, которая его беспокоила, но отложила ее в памяти, как он мог бы найти ключевую улику с места преступления.
  Ужин закончился сравнительно рано, примерно через час; жара притупила аппетит у всех, кроме Коля и его сыновей. Генрих предложил карточные игры. Но Коля покачал головой. "Не для меня. Я буду курить», — объявил он. «И, думаю, промочить ноги. Пожалуйста, Гюнтер, принеси чайник с горячей водой.
  — Да, отец.
  Коль принес кастрюлю для замачивания ног и соли. Он сел в свое кожаное кресло в кабинете, то самое кресло, в котором сидел его отец после долгого дня работы в поле, зарядил трубку и закурил ее. Через несколько минут в комнату вошел его старший сын, легко неся в одной руке дымящийся чайник, весивший, наверное, килограммов десять. Он наполнил таз. Коль закатал манжеты, снял носки и, избегая смотреть на корявые шишки и желтые мозоли, опустил ноги в горячую воду и насыпал немного соли.
  «Ах, да».
  Мальчик повернулся, чтобы уйти, но Коль сказал: «Гюнтер, подожди минутку».
  — Да, отец.
  "Садиться."
  Мальчик осторожно так и сделал и поставил чайник на пол. В его глазах мелькнуло юношеское чувство вины. Коль с удивлением задавался вопросом, какие проступки крутятся в голове его сына. Сигарета, немного шнапса, неуклюжее исследование нижнего белья юной Лизы Вагнер?
  «Гюнтер, в чем дело? Что-то беспокоило тебя за ужином. Я мог это видеть».
  — Ничего, отец.
  "Ничего?"
  "Нет."
  Мягким, но твердым голосом Вилли Коль сказал: «Ты мне скажешь».
  Мальчик осмотрел пол. Наконец он сказал: «Скоро начнутся занятия в школе».
  — Не раньше месяца.
  "Все еще . . . Я надеялся, отец. Могу ли я быть переведен в другой?»
  "Но почему? Школа Гинденбурга – одна из лучших в городе. Директор Мунц пользуется большим уважением».
  "Пожалуйста."
  "Что с этим не так?"
  "Я не знаю. Мне это просто не нравится».
  «У тебя хорошие оценки. Твои учителя говорят, что ты хорошая ученица.
  Мальчик ничего не сказал.
   «Это что-то кроме твоих уроков?»
  "Я не знаю."
  Что бы это могло быть?
  Гюнтер пожал плечами. «Пожалуйста, могу ли я просто пойти в другую школу до декабря?»
  "Почему тогда?"
  Мальчик не отвечал и избегал взгляда отца.
  — Расскажи мне, — любезно сказал Коль.
  "Потому что . . ».
  "Продолжать."
  «Потому что в декабре все должны вступить в Гитлерюгенд. И сейчас . . . ну, ты мне не позволишь.
  Ах, это снова. Повторяющаяся проблема. Но была ли эта новая информация правдой? Будет ли Гитлерюгенд обязательным? Пугающая мысль. После того, как национал-социалисты пришли к власти, они объединили все многочисленные молодежные группы Германии в «Гитлерюгенд», а остальные были объявлены вне закона. Коль верил в детские организации — в подростковом возрасте он посещал плавательные и туристические клубы и любил их, — но «Гитлерюгенд» был не чем иным, как организацией доармейской военной подготовки, укомплектованной и управляемой, по меньшей мере, самими молодыми людьми. И чем более яростными национал-социалистами будут младшие лидеры, тем лучше.
  — И теперь ты хочешь присоединиться?
  "Я не знаю. Все смеются надо мной, потому что я не участник. Сегодня на футбольном матче присутствовал Хельмут Грубер. Он наш лидер Гитлерюгенда. Он сказал, что мне лучше присоединиться поскорее.
  «Но вы не можете быть единственным, кто не является членом».
  «Каждый день к нам присоединяются все больше», — ответил Гюнтер. «С теми из нас, кто не является членами организации, обращаются плохо. Когда мы играем в арийцев и евреев на школьном дворе, я всегда еврей».
   " Что вы играете?" Коля нахмурился. Он никогда не слышал об этом.
  «Знаешь, Отец, игра арийцев и евреев. Они преследуют нас. Они не должны причинять нам вреда — доктор-профессор Клиндст говорит, что это не так. Это должен быть только тег. Но когда он не смотрит, нас толкают вниз».
  «Ты сильный мальчик, и я научил тебя защищаться. Ты отталкиваешь их?»
  "Иногда да. Но есть еще много тех, кто играет за арийцев».
  — Ну, боюсь, ты не сможешь пойти в другую школу, — сказал Коль.
  Гюнтер посмотрел на облако трубочного дыма, поднимающееся к потолку. Его глаза прояснились. «Может быть, я мог бы осудить кого-нибудь. Может быть, тогда мне позволят играть за арийскую сторону».
  Коля нахмурился. Разоблачение: еще одна национал-социалистическая чума. Он твердо сказал своему сыну: «Ты ни на кого не доносишь. Они пойдут в тюрьму. Их могли пытать. Или убили.
  Гюнтер нахмурился, увидев реакцию отца. — Но я бы осудил только еврея, отец.
  Руки его дрожали, сердце колотилось, Коль не находил слов. Заставив себя успокоиться, он наконец спросил: «Вы бы без всякой причины осудили еврея?»
  Его сын казался растерянным. "Конечно, нет. Я бы осудил его, потому что он еврей . Я думал . . . Отец Хелен Моррелл работает в универмаге Карштадт. Его начальник — еврей, но он всем говорит, что это не так. Его следует осудить».
  Коль глубоко вздохнул и, взвешивая свои слова, как карточный мясник, сказал: «Сынок, мы живем сейчас в очень трудное время. Это очень сбивает с толку. Меня это сбивает с толку и это должно быть для вас гораздо более запутанным. Единственное, что вы должны всегда помнить — но никогда не должны произносить вслух — это то, что человек сам решает, что правильно, а что нет. Он знает это из того, что видит о жизни, о том, как люди живут и действуют вместе, что он чувствует. В глубине души он знает, что хорошо и что плохо».
  «Но евреи плохие . Нас бы этому в школе не учили, если бы это не было правдой».
  Душа Коли содрогнулась от ярости и боли, услышав это. «Вы не будете никого доносить, Гюнтер», — строго сказал он. «Это мое желание».
  — Хорошо, отец, — сказал мальчик, уходя.
  — Гюнтер, — сказал Коль.
  Мальчик остановился у двери.
  «Сколько в вашей школе не присоединились к Молодёжи?»
  «Я не могу сказать, отец. Но с каждым днем к нам присоединяются все больше. Скоро некому будет играть роль еврея, кроме меня».
  • • •
  Рестораном, который имела в виду Кете, был винный бар «Люттер и Вегнер», которому, как она объяснила, уже более ста лет, и это заведение находится в Берлине. Комнаты были темными, прокуренными и уютными. И здесь не было коричневорубашечников, эсэсовцев и мужчин в костюмах с красными повязками на рукавах с крючковатым крестом, который вы сами понимаете.
  «Я привел тебя сюда, потому что, как я уже сказал, раньше это было прибежище таких людей, как ты и я».
  "Ты и я?"
  "Да. Богема. Пацифисты, мыслители и, как вы, писатели».
  «Ах, писатели. Да."
  «ETA Hoffmann могла бы найти здесь вдохновение. Он выпил много шампанского, целыми бутылками! И потом писал бы всю ночь. Вы, конечно, его читали.
   Пол этого не сделал. Он кивнул, да.
  «Можете ли вы придумать лучшего писателя немецкой романтической эпохи? Я не могу. «Щелкунчик и Мышиный король» — гораздо мрачнее и реальнее того, что сделал с ними Чайковский. Этот балет — чистая чепуха, вам не кажется?»
  «Определенно», — согласился Пол. Ему казалось, что он видел это однажды на Рождество, когда был еще мальчиком. Ему хотелось прочитать книгу, чтобы иметь возможность разумно ее обсудить. Как ему нравилось просто разговаривать с ней. Пока они потягивали коктейли, он размышлял о «спарринге», который он провел с Кете во время прогулки сюда. Он имел в виду то, что сказал о споре с ней. Это было воодушевляюще. Он не думал, что у него были разногласия с Мэрион за все те месяцы, что они встречались. Он даже не мог вспомнить, чтобы она злилась. Иногда новый чулок сбегал, и она отпускала его со словами «черт!» или «проклятие». Затем она прижимала пальцы ко рту, как прелюдия к тому, чтобы послать кому-то воздушный поцелуй, и извинялась за ругательства.
  Официант принес меню, и они заказали: свиные рульки, шпецле, капусту и хлеб («Ах, настоящее масло!» — прошептала она в изумлении, глядя на крошечные желтые прямоугольники). Напиться она заказала сладкое золотистое вино. Они ели неторопливо, все время разговаривая и смеясь. Когда они закончили, Пол закурил. Он заметил, что она, похоже, спорит. Словно обращаясь к своим ученикам, она сказала: «Сегодня мы были слишком серьезны. Я расскажу анекдот». Ее голос упал до шепота. «Вы знаете Германа Геринга?»
  «Какой-то чиновник в правительстве?»
  «Да, да. Он ближайший товарищ Гитлера. Он странный человек. Очень тучный. И он шествует в нелепых костюмах в компании знаменитостей и красивых женщин. Ну, в прошлом году он наконец женился.
   «Это шутка?»
  «Пока нет, нет. Он действительно женился. В этом вся шутка». Кете преувеличенно надулась. «Вы слышали о жене Геринга? Бедняжка отказалась от религии. Вы должны спросить меня, почему.
  «Скажите, пожалуйста: почему жена Геринга отошла от религии?»
  — Потому что после брачной ночи она потеряла веру в воскресение плоти.
  Они оба громко рассмеялись. Он увидел, что она покраснела. «Ах, Боже мой, Пол. Я рассказал непристойный анекдот незнакомому человеку. И тот, который может привести нас в тюрьму.
  «Не мы », — сказал он с серьезным лицом. "Только ты. Я этого не говорил».
  «О, даже если вы посмеетесь над такой шуткой, вас арестуют».
  Он оплатил счет, и они ушли, отказавшись от трамвая и вернувшись в пансион пешком по тротуару, огибавшему южную границу Тиргартена.
  Поль был пьян от вина, которое пил редко. Ощущение было приятным, лучше, чем от кукурузного виски. Теплый ветерок был приятным. То же самое произошло и с давлением руки Кете на его руку.
  Пока они шли, они говорили о книгах и политике, кто-то спорил, кто-то смеялся, невероятная парочка, маневрирующая по улицам этого безупречного города.
  Пол услышал голоса приближающихся мужчин. Примерно в ста футах впереди он увидел трех штурмовиков. Они шумели, шутили. В коричневых мундирах, с юными лицами, они напоминали счастливых школьников. В отличие от воинственных головорезов, с которыми он справился сегодня днем, это трио, похоже, стремилось только насладиться прекрасной ночью. Они не обращали внимания ни на кого на улице.
  Пауль почувствовал, как Кете замедляет шаг. Он посмотрел на нее сверху вниз. Ее лицо превратилось в маску, а рука начала дрожать.
  «В чем дело?»
  — Я не хочу проходить мимо них.
  — Вам не о чем беспокоиться.
  Она в панике посмотрела налево. Движение на улице было оживленным, и они находились в нескольких кварталах от пешеходного перехода. Чтобы избежать коричневорубашечников, у них был только один выбор: Тиргартен.
  Он сказал: «Действительно, ты в безопасности. Не стоит беспокоиться».
  «Я чувствую твою руку, Пол. Я чувствую, что ты готов сразиться с ними.
  «Вот почему ты в безопасности».
  "Нет." Она посмотрела на ворота, ведущие в парк. "Сюда."
  Они свернули в парк. Густая листва почти полностью заглушала шум уличного движения, и вскоре ночь наполнилась журчанием насекомых и баритоновым криком лягушек из прудов. Штурмовики продолжали идти по тротуару, не обращая внимания ни на что, кроме их бурной беседы и пения. Они прошли мимо, даже не заглянув в парк. И все же Кете держала голову опущенной. Ее жесткая походка напомнила Полу то, как он ходил после того, как сломал ребро во время спарринга.
  "С тобой все впорядке?" он спросил.
  Тишина.
  Она огляделась, дрожа.
  — Тебе здесь страшно? он спросил. "Ты хочешь уйти?"
  Тем не менее, она ничего не сказала. Они подошли к перекрестку тротуаров, один из которых должен был повернуть налево, на юг, из парка и обратно к пансиону. Она остановилась. Через мгновение она сказала: «Пойдем. Сюда." Повернувшись, Кете повела его дальше в парк, на север, по извилистым тропинкам. Наконец они подошли к небольшому эллингу на пруду. Десятки арендованных лодок стояли вверх дном, прижавшись друг к другу. Теперь, в жаркую ночь, местность опустела.
  «Я не была в Тиргартене уже три года», — прошептала она.
  Пол ничего не сказал.
  Наконец она продолжила. «Этот мужчина, которому принадлежит мое сердце?»
  "Да. Твой друг-журналист.
  «Майкл Кляйн. Он был репортером « Мюнхен Пост». Гитлер начал свою карьеру в Мюнхене. Майкл освещал свое восхождение и много писал о нем, о его тактике — запугивании, избиениях, убийствах. Майкл вел текущий учет нераскрытых убийств людей, настроенных против партии. Он даже считал, что Гитлер убил в тридцать втором году свою племянницу, потому что был одержим ею, а она любила кого-то другого.
  «Партия и штурмовики угрожали ему и всем в « Пост». Газету назвали «Ядовитая кухня». Но до того, как национал-социалисты пришли к власти, они никогда не причиняли ему вреда. Потом был пожар Рейхстага. . . . О, смотри, ты просто можешь это увидеть. Там." Она указала на северо-восток. Пол мельком увидел высокое куполообразное здание. «Наш парламент. Всего через несколько недель после того, как Гитлер был назначен канцлером, кто-то зажёг внутри огонь. Гитлер и Геринг обвинили коммунистов и арестовали тысячи из них, в том числе социал-демократов. Они были арестованы на основании чрезвычайного указа. Майкл был среди них. Он отправился в одну из временных тюрем, устроенных по всему городу. Они держали его там несколько недель. Я был в ярости. Никто не рассказал мне, что произошло, никто не сказал мне, где он был. Это было ужасно. Позже он сказал мне, что они избивали его, кормили максимум раз в день, заставляли спать голым на бетонном полу. В конце концов судья отпустил его, поскольку он не совершил никакого преступления.
  «После того, как его освободили, я встретил его в его квартире, недалеко отсюда. Это был весенний майский день, прекрасный день. Два часа дня. Мы собирались нанять лодку. Прямо здесь, на этом озере. Я принес черствого хлеба, чтобы покормить птиц. Мы стояли там, и к нам подошли четверо штурмовиков и повалили меня на землю. Они следовали за нами. Они сказали, что следили за ним с момента его освобождения. Они сказали ему, что судья действовал незаконно, освободив его, и теперь они собираются привести приговор в исполнение». Она на мгновение задохнулась. «Они избили его до смерти прямо на моих глазах. Прямо там. Я слышал, как ломаются его кости. Ты видишь это-"
  «О, Кете. Нет . . ».
  «…вы видите этот квадрат бетона? Вот где он упал. Вон тот. Четвертый квадрат от травы. Именно здесь лежала голова Майкла, когда он умер».
  Он обнял ее. Она не сопротивлялась. Но она не находила никакого утешения в этом контакте; она была заморожена.
  «Май сейчас худший месяц», — прошептала она. Затем она огляделась вокруг, на текстурированные кроны летних деревьев. «Этот парк называется Тиргартен».
  "Я знаю."
  По-английски она сказала: « Тиер означает «животное» или «зверь». И « Гартен », конечно, — это «сад». Итак, это сад зверей, где королевские семьи императорской Германии охотились на дичь. Но на нашем сленге « Тир » означает еще и бандит, вроде преступника. И вот кто убил моего возлюбленного, преступники». Ее голос стал холодным. «Здесь, прямо здесь, в саду зверей».
   Его хватка вокруг нее усилилась.
  Она еще раз взглянула на пруд, затем на бетонный квадрат, четвертый от травы. Кете сказала: «Пожалуйста, отвези меня домой, Пауль».
  • • •
  В коридоре перед его дверью они остановились.
  Пол сунул руку в карман и нашел ключ. Он посмотрел на нее сверху вниз. Кете, в свою очередь, смотрела в пол.
  — Спокойной ночи, — прошептал он.
  — Я так много забыла, — сказала она, поднимая глаза. «Гулять по городу, видеть влюбленных в кафе, рассказывать непристойные анекдоты, сидеть там, где сидели знаменитые писатели и мыслители… . . удовольствие от подобных вещей. Я забыл, что это такое. Столько всего забыл. . ».
  Его рука потянулась к крошечному гребешку ткани, закрывавшему ее плечо, а затем он коснулся ее шеи, почувствовал, как ее кожа шевелится по костям. «Такая худая», — подумал он. Такой тонкий.
  Другой рукой он убрал волосы с ее лица. Затем он поцеловал ее.
  Она внезапно напряглась, и он понял, что совершил ошибку. Она была уязвима, она видела место смерти своего возлюбленного, она прошла через сад зверей. Он хотел было отступить, но внезапно она обняла его и крепко поцеловала, зубы встретились с его губами, и он почувствовал вкус крови. — Ох, — сказала она, потрясенная. "Мне жаль." Но он мягко рассмеялся, а затем и она тоже. — Я сказала, что многое забыла, — прошептала она. «Боюсь, это еще одна вещь, потерянная из моей памяти».
  Он притянул ее к себе, и они остались в темном коридоре, их губы и руки тряслись. Мелькают образы: ореол вокруг ее золотых волос от лампы позади нее, кремовое кружево ее платья поверх более светлого кружева ее тела. бюстгальтер, ее рука находит шрам, оставленный пулей, выпущенной из спрятанного пистолета Альберта Рейли «Дерринджер» 22-го калибра, но он упал, ударившись о кость, и вышел из его бицепса в сторону, ее пронзительный стон, горячее дыхание, ощущение шелка, хлопка, его рука скользнула вниз и нашла ее собственные пальцы, готовые провести его сквозь сложные слои ткани и ремни, ее пояс для подвязок, который был изношен и снова сшит.
  — Моя комната, — прошептал он. Через несколько секунд дверь открылась, и они, шатаясь, вошли внутрь, где воздух казался даже жарче, чем в жарком коридоре.
  Кровать была в нескольких милях отсюда, но розовый диван с подлокотниками в форме крыла чайки внезапно оказался под ними. Он упал на подушки и услышал треск дерева. Кете сидела на нем сверху, держа его за руки в тисках, как будто, если бы она отпустила его, он мог бы утонуть под коричневой водой Ландвер-канала.
  Яростный поцелуй, затем ее лицо коснулось его шеи. Он услышал, как она шепнула ему, себе, никому: «Как давно это прошло?» Она начала лихорадочно расстегивать его рубашку. «Ах, годы и годы».
  Что ж, подумал он, в его случае не такой уж и большой срок. Но когда он снял с нее платье и одним плавным движением соскользнул, его руки скользнули к вспотевшей пояснице ее спины, он понял, что, хотя да, в последнее время были и другие, прошли годы с тех пор, как он что-либо чувствовал. так.
  Затем, схватив ее лицо руками, приближая ее все ближе и ближе, полностью теряя себя, он еще раз поправился.
  Возможно, это было навсегда.
   Глава девятнадцатая
  Вечерние ритуалы в доме Коля были завершены. Посуда высушена, белье убрано, стирка окончена.
  Ногам инспектора стало лучше, и он вылил воду из ванны, а затем вытер ее и поставил на место. Он завязал соли и положил их обратно под раковину.
  Он вернулся в логово, где его ждала трубка. Мгновение спустя Хайди присоединилась к нему и села в свое кресло, занимаясь вязанием. Коль рассказал ей о своем разговоре с Гюнтером.
  Она покачала головой. «Так вот что это было. Он тоже был расстроен, когда вчера вернулся домой с футбольного поля. Но он ничего мне не сказал. Не матери, не о таких вещах.
  Коль сказал: «Нам нужно с ними поговорить. Кто-то должен научить их тому, чему научились мы . Правильное и неправильное».
  Моральный зыбучий песок. . .
  Хайди умело щелкнула толстыми деревянными спицами; она вязала одеяло для первого ребенка Шарлотты и Генриха, который, как она предполагала, появится на свет примерно через девять с половиной месяцев после их свадьбы в мае следующего года. Она спросила резким шепотом: «А потом что происходит? На школьном дворе Гюнтер упоминает своим друзьям, что его отец говорит, что сжигать книги неправильно или что мы должны разрешить выпуск американских газет в стране? Ах, тогда тебя забрали и больше о тебе никто не слышал. Или мне пришлют твой прах в ящике со свастикой».
   «Мы говорим им держать при себе то, что мы говорим. Как будто играешь в игру. Это должно быть секретно.
  Улыбка жены. «Они дети, моя дорогая. Они не умеют хранить секреты».
  Верно, подумал Коль. Насколько правильно. Какие гениальные преступники Вождь и его свита. Они похищают нацию, захватывая наших детей. Гитлер сказал, что его империя будет тысячелетней. Вот как он этого добьется.
  Он сказал: «Я поговорю с…»
  В коридоре раздался громкий стук — бронзовый молоток в виде медведя на входной двери Коля.
  «Боже на небесах», — сказала Хайди, вставая, бросая вязание и глядя в сторону детских комнат.
  Вилли Коль внезапно понял, что у СД или гестапо есть подслушивающее устройство в его доме и что он слышал множество сомнительных разговоров между ним и его женой. Это была техника гестапо — тайком собирать улики, а затем арестовывать вас дома либо рано утром, либо во время обеда, либо сразу после него, когда вы меньше всего этого ожидаете. «Быстрее включайте радио, посмотрите, есть ли передача», — сказал он. Как будто выслушивание разглагольствований Геббельса могло бы отпугнуть политическую полицию.
  Она сделала. Циферблат светился желтым, но из динамиков еще не доносилось ни звука. Трубкам потребовалось некоторое время, чтобы нагреться.
  Еще один стук.
  Коль подумал о своем пистолете, но держал его в конторе; он никогда не хотел, чтобы оружие было рядом с его детьми. Но даже если бы оно у него было, какую пользу оно дало бы против роты гестапо или СС? Он вошел в гостиную и увидел Шарлотту и Генриха, стоящих рядом и тревожно смотрящих друг на друга. В дверях появилась Хильда, ее книга свисала в руке.
   По радио начал доноситься страстный баритон Геббельса, говорящий об инфекциях, здоровье и болезнях.
  Подходя к двери, Коль задавался вопросом, не говорил ли Гюнтер другу что-нибудь случайное о своих родителях. Возможно, мальчик донес на кого-то — на своего отца, хотя и сам того не зная. Коль оглянулся на Хайди, которая стояла, обнимая младшую дочь. Он отпер замок и распахнул тяжелую дубовую плиту.
  Конрад Янссен стоял в дверях и выглядел свежим, как ребенок во время святого причастия. Он посмотрел мимо инспектора и сказал Хайди: «Простите за вторжение, миссис Коль. Это непростительно в такой поздний час.
  «Матерь Божия», — подумал Коль, руки и сердце дрожали. Ему было интересно, слышит ли кандидат в инспекторы стук в своей груди. — Да-да, Янссен, час — не проблема. Но в следующий раз, пожалуйста, прикоснитесь к двери полегче.
  "Конечно." Молодое лицо, обычно такое спокойное, ощетинилось энтузиазмом. «Сэр, кажется, я показал фотографию подозреваемого по всей Олимпиаде и половине остального города».
  "И?"
  «Я нашел репортера британской газеты. Он приехал из Нью-Йорка на пароходе « Манхэттен». Он писал репортаж о спортивных площадках по всему миру и…
  «Этот британец — наш подозреваемый, человек с картины художника?»
  "Нет, но-"
  — Тогда эта часть твоей истории нас не интересует, Янссен.
  "Конечно, сэр. Простите меня. Достаточно сказать, что этот репортер узнал нашего человека».
  «Ах, молодец, Янссен. Скажи мне, что он хотел сказать?
   «Не так уж и много. Все, что он знал, это то, что он американец ».
  Это ничтожное подтверждение стоило разбитого сердца? Коля вздохнул.
  Но кандидат в инспекторы, похоже, только остановился, чтобы отдышаться. Он продолжил. «И его зовут Пауль Шуман».
  • • •
  Слова, сказанные в темноте.
  Слова сказанные как во сне.
  Они были рядом, находя друг в друге удобную противоположность: колено к задней части колена, выпуклость живота к спине, подбородок к плечу. Кровать помогла; перьевой матрас в спальне Пола под их общим весом образовал букву V и крепко усадил их. Они не могли бы разойтись, если бы захотели.
  Слова, сказанные в анонимности, о новом романе, страсти ушедшей, хотя и лишь на мгновение.
  Нюхал ее духи, которые на самом деле были источником сирени, которую он почувствовал, когда впервые встретил ее.
  Пауль поцеловал Кете в затылок.
  Слова, сказанные влюбленными, говорящие обо всем и ни о чем. Капризы, шутки, факты, домыслы, надежды. . . поток слов.
  Кете рассказывала ему о своей жизни хозяйки. Она замолчала. Через открытое окно они снова услышали Бетховена, становившегося громче, когда кто-то из соседней квартиры прибавил громкость. Мгновение спустя твердый голос эхом разнесся во влажной ночи.
  — Ах, — сказала она, покачав головой. «Говорит Лидер. Это сам Гитлер».
  Еще больше разговоров шло о микробах, о стоячей воде, об инфекциях.
   Пол рассмеялся. «Почему он так одержим здоровьем?»
  "Здоровье?"
  «Весь день все говорили о микробах и чистоте. От этого невозможно уйти».
  Она смеялась. «Микробы?»
  «Что смешного?»
  — Разве ты не понимаешь, что он говорит?
  «Я. . . Нет."
  «Он говорит не о микробах. Это евреи. Он изменил все свои речи во время Олимпийских игр. Он не говорит «еврей», но именно это он имеет в виду. Он не хочет обидеть иностранцев, но не может позволить нам забыть национал-социалистическую догму. Пол, ты разве не знаешь, что здесь происходит? Да ведь в подвалах половины отелей и пансионов Берлина стоят вывески, которые сняли к Олимпиаде и установят обратно в день отъезда иностранцев. Они говорят : «Нет евреям». Или евреям здесь не рады. Дорога к дому моей сестры в Шпандау резко поворачивает. Знак предупреждает: « Опасный поворот». 30 километров в час. Евреи делают 70. Это дорожный знак! Нарисовано не вандалами, а нашим правительством!»
  "Ты серьезно?"
  «Серьезно, Пол. Да! Вы видели флаги на домах Магдебургской аллеи, этой улицы. Вы прокомментировали наши, когда приехали.
  «Олимпийский флаг».
  «Да, да. Не национал-социалистический флаг, как на большинстве других домов на этой улице. Ты знаешь почему? Потому что это здание принадлежит еврею. Ему запрещено плавать под флагом Германии. Он хочет гордиться своим отечеством, как и все остальные. Но он не может быть. И вообще, как он мог нести национал-социалистический флаг? Свастика? Сломанный крест? Это означает антисемитизм».
   Ах, так это был ответ.
  Конечно, вы знаете. . . .
  «Вы слышали об арианизации?»
  "Нет."
  «Правительство забирает еврейский дом или бизнес. Это воровство в чистом виде. Геринг в этом мастер».
  Пол вспомнил пустые дома, мимо которых он проезжал тем утром по дороге на встречу с Морганом на Дрезденской аллее, с вывесками, гласившими, что их содержимое должно быть продано.
  Кете придвинулась еще ближе к нему. После долгого молчания она сказала: «Есть мужчина. . . . Он выступает в ресторане. «Необычная», — так это будет называться. То есть название заведения Fancy. Но это тоже причудливо. Очень хорошо. Однажды я зашел в этот ресторан, и этот мужчина сидел в стеклянной клетке посреди столовой. Знаешь, каким он был? Голодный художник».
  "Что?"
  «Голодный художник. Как в истории Кафки. Несколько недель назад он забрался в свою клетку и не питался ничем, кроме воды. Он был там, чтобы все могли видеть. Он никогда не ел».
  «Как…»
  «Ему разрешено сходить в туалет. Но его всегда кто-то сопровождает и проверяет, что ему нечего было есть. День за днем . . ».
  Слова, сказанные в темноте, слова между влюбленными.
  Что означают эти слова, часто не имеет значения. Но иногда это так.
  Пол прошептал: «Продолжай».
  «Я встретил его после того, как он провел в стеклянной клетке сорок восемь дней».
  «Нет еды? Был ли он скелетом?»
  «Он был очень худым, да. Он выглядел больным. Но он пришел вне клетки на несколько недель. Я познакомился с ним через друга. Я спросил его, почему он решил этим зарабатывать на жизнь. Он рассказал мне, что несколько лет работал в правительстве, что-то в сфере транспорта. Но когда Гитлер пришел к власти, он оставил свою работу».
  «Его уволили, потому что он не был национал-социалистом?»
  «Нет, он ушел, потому что не мог принять их ценности и не хотел работать на их правительство. Но у него был ребенок, и ему нужно было зарабатывать деньги».
  "Ребенок?"
  «И нужны были деньги. Но куда бы он ни посмотрел, он не мог найти ни одной должности, которая не была бы запятнана партией. Он обнаружил, что единственное, что он может сделать с любым целым… Что это за слово?
  "Честность."
  «Да, да, честность. Должен был стать голодающим художником. Это было чисто. Его невозможно было испортить. И знаете, сколько людей приходит на него посмотреть? Тысячи! Тысячи приходят посмотреть на него, потому что он честен. А в нашей жизни сейчас так мало честности». Слабая дрожь подсказала ему, что она дрожала от слез.
  Слова между влюбленными. . .
  «Кете?»
  "Что они наделали?" У нее перехватило дыхание. "Что они наделали? . . . Я не понимаю, что произошло. Мы - люди, которые любят музыку и разговоры, которые радуются тому, что вышивают идеальные стежки на наших мужских рубашках, чистят булыжники наших переулков, греются на солнце на пляже в Ванзее и покупают нашим детям одежду и сладости, мы переехали в слезы от «Лунной сонаты», от слов Гете и Шиллера — но мы теперь одержимы. Почему?" Ее голос затих. "Почему?" Мгновение спустя она прошептала: «Ах, это — это вопрос, на который, боюсь, ответ придет слишком поздно».
  — Уезжай из страны, — прошептал Пол.
  Она повернулась к нему лицом. Он почувствовал, как ее сильные руки, окрепшие после мытья ванн и подметания полов, обвились вокруг него, он почувствовал, как ее пятка поднялась и нашла поясницу, притягивая его все ближе и ближе.
  «Уходите», — повторил он.
  Дрожь прекратилась. Ее дыхание стало более ровным. «Я не могу уйти».
  "Почему нет?"
  «Это моя страна», — просто прошептала она. «Я не могу отказаться от этого».
  «Но это больше не ваша страна. Это их. Что вы сказали? Уровень. Звери, бандиты. Его захватили звери. . . . Оставлять. Уходите, пока не стало хуже».
  «Думаешь, будет хуже? Скажи мне, Пол. Пожалуйста. Вы писатель. Путь мира – не мой путь. Это не учение, не Гете и не поэзия. Ты умный человек. Что вы думаете?"
  «Я думаю, что будет еще хуже. Ты должен уйти отсюда. Как только сможешь."
  Она ослабила свою отчаянную хватку. «Даже если бы я захотел, я не смогу. После того, как меня уволили, мое имя попало в список. Они забрали мой паспорт. Я никогда не получу документы на выезд. Они боятся, что мы будем работать против них из Англии или Парижа. Поэтому они держат нас рядом».
  «Вернись со мной. Я могу вытащить тебя.
  Слова между влюбленными. . .
  "Приезжай в Америку." Разве она не услышала? Или она уже решила нет? «У нас замечательные школы. Вы могли бы преподавать. Твой английский так же хорош, как и любой другой».
  Она глубоко вздохнула. "Что ты спрашиваешь?"
   «Уходи со мной».
  Резкий смех. «Женщина плачет, мужчина говорит что угодно, чтобы остановить слезы. Ах, я даже тебя не знаю.
  Павел сказал: «А я вас не знаю. Я не предлагаю, я не говорю, что мы живем вместе. Я просто говорю, что тебе нужно убираться отсюда. Я могу это организовать.
  В последовавшей тишине Пол думал, что нет, он не делал предложения. Ничего подобного. Но, по правде говоря, Пауль Шуман не мог не задаться вопросом, не было ли его предложение чем-то большим, чем просто помочь ей сбежать из этого трудного места. О, у него была своя доля женщин — хороших девочек, плохих девочек и хороших девочек, играющих в плохих. Некоторые из них, как он думал, он любил, а некоторые он знал, что они у него есть. Но он знал, что никогда не чувствовал к ним того, что чувствовал к этой женщине после такого короткого периода времени. Да, в каком-то смысле он любил Мэрион. Время от времени он проводил с ней ночи на Манхэттене. Или она с ним в Бруклине. Они лежали вместе, обменивались словами — о фильмах, о том, какой будет длина подола в следующем году, о ресторане Луиджи, о ее матери, о его сестре. О Доджерсах. Но это были не слова влюбленных, понял Пауль Шуман. Не так, как он разговаривал сегодня вечером с этой сложной, страстной женщиной.
  Наконец она сказала пренебрежительно и раздраженно: «Ах, я не могу пойти. Как я могу пойти? Я рассказал вам о своем паспорте и выездных документах.
  «Это то, что я говорю. Вам не нужно об этом беспокоиться. У меня есть связи».
  "Вы делаете?"
  «Люди в Америке в долгу передо мной». Это было правдой. Он подумал об Эйвери и Маньелли в Амстердаме, готовых в любой момент отправить за ним самолет. Потом он спросил ее: «У тебя есть здесь связи? А как насчет твоей сестры?»
  «Ах, моя сестра. . . Она замужем за сторонником партии. Она даже не видит меня. Я позор». Через мгновение Кете сказала: «Нет, у меня здесь только призраки. И призраки — не повод оставаться. Это повод уйти».
  За окном смех и пьяные крики. Невнятный мужской голос пропел: «Когда Олимпийские игры закончатся, евреи почувствуют наш нож и пистолет. . . ». Потом грохот разбитого стекла. Еще одна песня, на этот раз поющая несколько голосов. «Держите высоко знамя, смыкайте ряды. СА идет вперед твердыми шагами. . . . Уступайте, уступайте дорогу коричневым батальонам, пока штурмовики очищают землю. . . ».
  Он узнал песню, которую вчера пела гитлерюгенд, спуская флаг в Олимпийской деревне. Красный, белый и черный крест с крючками.
  Ах, конечно, ты знаешь. . . .
  «О, Пол, ты действительно сможешь вывезти меня из страны без документов?»
  "Да. Но я скоро уйду. Надеюсь, завтра вечером. Или на следующий вечер.
  "Как?"
  «Оставьте детали мне. Вы готовы уйти немедленно?»
  После минуты молчания: «Я могу это сделать. Да."
  Она взяла его за руку, погладила его ладонь и переплела свои пальцы с его. Это был, безусловно, самый интимный момент между ними сегодня вечером.
  Он крепко схватил ее, вытянул руку и ударил чем-то твердым под подушкой. Он прикоснулся к нему и по размеру и ощущениям понял, что это томик стихов Гете, который он ей подарил раньше.
  — Ты не будешь…
  «Шшшш», — прошептал он. И погладил ее по волосам.
  Пауль Шуман знал, что бывают моменты, когда слова влюбленных заканчиваются.
   IV
  От шести до пяти против​
  
  С ВОСКРЕСЕНЬЯ, 26 ИЮЛЯ , ПО ПОНЕДЕЛЬНИК , 27 ИЮЛЯ 1936 ГОДА.
   Глава двадцатая
  Он находился в своем кабинете в отеле «Алекс» уже час, с 5 утра , кропотливо записывая телеграмму на английском языке, которую сочинил в уме, пока бессонно лежал в постели рядом с мирной Хайди, благоухающей пудрой, которую она присыпала перед сном. уходя на пенсию.
  Вилли Коль теперь осматривал свою работу:
  Я — старший детектив-инспектор Уилли Коль из криминальной полиции в Берлине. ОСТАНОВКА. МЫ ИЩЕМ ИНФОРМАЦИЮ ОТНОСИТЕЛЬНО АМЕРИКАНСКОГО, ВОЗМОЖНО, ИЗ НЬЮ-ЙОРКА, НАХОДЯЩЕГОСЯ В БЕРЛИНЕ, ПОЛА ШУМАНА В СВЯЗИ С ПРИБЫТИЕМ ОСТАНОВКИ УБИЙСТВ С ОЛИМПИЙСКОЙ СБОРНОЙ АМЕРИКИ. ОСТАНОВИТЕСЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ОТПРАВЬТЕ МНЕ ИНФОРМАЦИЮ ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕК В ШТАБ-КВАРТИРЕ КРИМИНАЛЬНОЙ ПОЛИЦИИ НА АЛЕКСАНДЕРПЛАЦ БЕРЛИН РУКОВОДСТВУ ИНСПЕКТОРА ВИЛЛИ КОЛЯ СТОП САМОЕ СРОЧНОЕ СТОП СПАСИБО С УВЕДОМЛЕНИЕМ
  Он долго боролся с формулировкой. В отделе были переводчики, но в воскресенье ни один из них не работал, и он хотел немедленно отправить телеграмму. Это было бы раньше Америка; он не был уверен насчет часовых поясов и предположил, что за границей сейчас около полуночи, но он надеялся, что тамошние правоохранительные органы будут работать так же долго, как и полиция в большинстве стран.
  Коль еще раз прочитал телеграмму и решил, что она хоть и с изъянами, но вполне хороша. На отдельном листе бумаги он написал инструкции отправить его в Международный олимпийский комитет, Департамент полиции Нью-Йорка и Федеральное бюро расследований. Он спустился на телеграф. Он был разочарован, обнаружив, что никто еще не дежурил. Разозлившись, он вернулся за свой стол.
  После нескольких часов сна Янссен направлялся обратно в Олимпийскую деревню, чтобы посмотреть, сможет ли он найти там еще какие-нибудь сведения. Что еще мог сделать сам Коль? Ему ничего не приходило в голову, кроме преследования судмедэксперта для вскрытия и FPE для анализа отпечатков пальцев. Но они, конечно, тоже еще не были в своих кабинетах и могли вообще не прийти в воскресенье.
  Он остро почувствовал разочарование.
  Его взгляд упал на тщательно продуманную телеграмму.
  «Ах, это абсурд». Он больше не будет ждать. Насколько сложно было бы управлять телетайпом? Коль встал и поспешил обратно в департамент, полагая, что сделает все возможное, чтобы самому передать телеграмму в Соединенные Штаты. А если из-за его неуклюжих пальцев оно по ошибке будет отправлено в сотню разных мест Америки, что ж, тем лучше.
  • • •
  Она вернулась в свою комнату незадолго до этого, около шести утра , и теперь снова была в его комнате, одетая в темно-синее домашнее платье, волосы прижаты шпильками к голове, на щеках небольшой румянец. Пол стоял в дверях и вытирал остатки пены для бритья с лица. Он надел чехол на безопасную бритву и бросил ее в испачканную холщовую сумку.
  Кете принесла кофе и тосты, а также немного светлого маргарина, сыра, сушеной колбасы и жидкого мармелада. Она прошла сквозь тусклый пыльный свет, льющийся в переднее окно его гостиной, и поставила поднос на стол возле кухни.
  — Вот, — объявила она, кивнув на поднос. — Тебе не обязательно приходить в зал для завтрака. Она быстро взглянула на него. Тогда прочь. «У меня есть дела».
  — Итак, ты все еще играешь? — спросил он по-английски.
  «Что такое «игра»?»
  Он поцеловал ее. — Это означает то, о чем я спросил тебя вчера вечером. Ты все еще готов пойти со мной?»
  Она заказала на подносе фарфор, который, как ему казалось, уже был идеально заказан. "Я игра. Ты?"
  Он пожал плечами. — Я бы не позволил тебе передумать. Это был бы Какфиф. Вне вопроса."
  Она смеялась. Потом нахмурился. — Я хочу сказать одно.
  "Ага?"
  «Я довольно часто высказываю свое мнение». Она посмотрела вниз. «И довольно сильно. Майкл назвал меня циклоном. По поводу спорта хочу сказать: я бы тоже мог полюбить его».
  Пол покачал головой. — Я бы предпочел, чтобы ты этого не делал.
  "Нет?"
  «Тогда я почувствую, что мне нравится поэзия».
  Она прижалась головой к его груди. Он верил, что она улыбается.
  «Вам понравится Америка», — сказал он. — Но если ты этого не сделаешь, когда все это закончится, ты сможешь вернуться. Вы не обязательно покидаете страну навсегда».
   «Ах, мой мудрый писатель-человек. Думаешь, это… выражение?… пройдет?
  "Да. Я думаю, что они недолго будут у власти». Он посмотрел на часы. Время было почти семь тридцать. «Теперь мне нужно встретиться со своим партнером».
  "В воскресенье утром? Ах, я наконец-то понял твой секрет.
  Он посмотрел на нее с осторожной улыбкой.
  «Вы пишете о священниках, которые занимаются спортом!» Она смеялась. «Это твоя большая история!» Затем ее улыбка исчезла. «А почему вам нужно так быстро уйти, если вы пишете о спорте или о кубометрах бетона, использованного для строительства стадиона?»
  «Мне не нужно уходить быстро. У меня есть несколько важных встреч в Соединенных Штатах». Пол быстро выпил кофе и съел тост с колбасой. «Ты закончишь то, что осталось. Теперь я не голоден».
  «Ну, поспеши ко мне. Я соберу. Но, думаю, только одна сумка. Если я возьму слишком много, возможно, призрак попытается спрятаться в одном. Смех. «Ах, я говорю как персонаж из рассказа нашего жуткого друга ЭТА Хоффмана».
  Он поцеловал ее и вышел из пансиона, вышел в утро, уже жаркое, уже рисующее на коже влажное пальто. Окинув взглядом пустую улицу, он направился на север, через канал, в Тиргартен, Сад Зверей.
  • • •
  Пол нашел Реджи Моргана сидящим на скамейке перед тем самым прудом, где три года назад был забит до смерти любовник Кете Рихтер.
  Даже в такой ранний час здесь находились десятки людей. Несколько пешеходов и велосипедистов. Куртка Моргана была снята, а рукава рубашки частично закатаны.
  Пол сел рядом с ним. Морган сунул конверт в карман пиджака. — С долларами все в порядке, — прошептал он по-английски.
  Они вернулись на немецкий язык. — Они обналичили чек в субботу вечером? – спросил Пол, смеясь. «Я живу в совершенно новом мире».
  — Думаешь, Уэббер появится? — скептически спросил Морган.
  "О, да. Если дело в деньгах, он будет здесь. Но я не уверен, насколько он будет полезен. Вчера вечером я осматривал Вильгельм-стрит. Там десятки охранников, а может быть, и сотни. Делать там работу было бы слишком рискованно. Посмотрим, что скажет Отто. Возможно, он нашел другое место.
  Некоторое время они сидели молча.
  Пол наблюдал, как он осматривает парк. Морган казался задумчивым. Он сказал: «Я буду очень скучать по этой стране». На мгновение лицо мужчины потеряло остроту, а темные глаза стали грустными. «Здесь хорошие люди. Я нахожу их добрее парижан и более открытыми, чем лондонцев. И они проводят гораздо больше времени, наслаждаясь жизнью, чем жители Нью-Йорка. Если бы у нас было время, я бы отвез тебя в Люстгартен и Луна-парк. И я люблю гулять здесь, в Тиргартене. Мне нравится наблюдать за птицами». Худощавый мужчина, казалось, смутился. «Глупая диверсия».
  Пол рассмеялся про себя, думая о моделях самолетов, стоящих на его книжной полке в Бруклине. Глупость — в глазах смотрящего.
  — Так ты уйдешь? – спросил Пол.
  «Я не могу остаться. Я здесь слишком долго. Каждый день есть еще одна вероятность ошибки, некоторая неосторожность, которая подскажет мне об этом. И после того, что мы собираемся сделать, они будут очень внимательно проверять каждого иностранца, перенесшего бизнес здесь недавно. Но после того, как жизнь вернется в нормальное русло и национал-социалисты уйдут, я смогу вернуться».
  — Что ты будешь делать, когда вернешься?
  Морган покраснел. «Я хотел бы стать дипломатом. Вот почему я занимаюсь этим бизнесом. После того, что я видел в окопах. . ». Он кивнул на шрам от пули на руке. «После этого я решил, что сделаю все возможное, чтобы остановить войну. Дипломатический корпус имел смысл. Я написал об этом сенатору. Он предложил Берлин. Он назвал ее «страной, находящейся в движении». И вот я здесь. Я надеюсь стать офицером связи через несколько лет. Тогда посол или консул. Как наш посол Додд. Он гений, настоящий государственный деятель. Меня здесь, конечно, размещать не будут , поначалу. Слишком важная страна. Я мог бы начать с Голландии. Или, может быть, Испания, ну, после того, как там закончится гражданская война, конечно. Если еще осталась Испания. Франко так же плох, как Гитлер. Это будет жестоко. Но да, я хотел бы вернуться сюда, когда вернется здравомыслие».
  Мгновение спустя Пол заметил Отто Уэббера, идущего по тропинке медленно, немного неуверенно и щурясь от яркого солнечного света.
  «Вот он и сейчас».
  "Ему? Он похож на бюргермейстера. И тот, кто провел вечер в своих чашках. Мы полагаемся на него? »
  Уэббер подошел к скамейке и сел, тяжело дыша. «Жаркий, жаркий день. Я не знал, что утром может быть так жарко. Я редко встаю в такое время. Но и рубашки с навозом тоже, так что мы можем встретиться без особого беспокойства. Вы партнер мистера Джона Диллинджера?
  — Диллинджер? — спросил Морган.
  «Я Отто Уэббер». Он энергично пожал Моргану руку. "Ты?"
  — Я оставлю свое имя при себе, если вы не возражаете.
  «Ах, я, да, все в порядке». Уэббер осмотрел Моргана тесно. «Скажем, у меня есть хорошие брюки, несколько пар. Я могу продать их вам дешево. Да-да, очень дешево. Лучшее качество. Из Англии. Я могу попросить одну из моих девушек перешить их так, чтобы они идеально подходили вам. Ингрид доступна. И очень талантливый. Тоже довольно красиво. Настоящая жемчужина».
  Морган взглянул на свои серые фланелевые брюки. "Нет. Мне не нужна никакая одежда».
  "Шампанское? Женские чулки?"
  — Отто, — сказал Пол. «Я думаю, что единственная сделка, в которой мы заинтересованы, связана с тем, о чем мы говорили вчера».
  «Ах, да, мистер Джон Диллинджер. Вот только у меня есть новости, которые могут вам не понравиться. Все мои контакты сообщают, что на улице Вильгельма опустилась завеса молчания. Что-то заставило их быть осторожными. Безопасность стала выше, чем когда-либо. И все это в последний день. Ни у кого нет никакой информации об этом человеке, о котором вы упомянули».
  Лицо Пола исказилось от разочарования.
  Морган пробормотал: «Я провел половину прошлой ночи, выискивая деньги».
  — Хорошо, — весело сказал Уэббер. — Долларов, верно?
  «Друг мой, — едко добавил стройный американец, — тебе не заплатят, если мы не получим результатов».
  «Однако ситуация не безнадежна. Я все еще могу быть чем-то полезен.
  — Продолжайте, — нетерпеливо сказал Морган. Он снова посмотрел на свои брюки, смахивая пятно.
  Немец продолжил. «Я не могу сказать тебе, где курица, но что бы ты сказал, если бы я мог отвести тебя в курятник, и ты смог бы узнать это сам?»
  «Это…»
  Он понизил голос. — Я могу провести вас в Канцелярию. Эрнст является предметом зависти всех министров. Каждый пытается прижаться к Маленькому Человеку и получить офисы в здании, но лучшее, что большинство из них могут сделать, это найти место поблизости. То, что Эрнст остается там, многих огорчает».
  Пол усмехнулся. «Я просмотрел это вчера вечером. Повсюду охрана. Ты не смог бы меня туда затащить.
  — Ах, но я другого мнения, друг мой.
  — Как, черт возьми, ты можешь это сделать? Пол перешел на английский. Он повторил вопрос по-немецки.
  «Мы должны поблагодарить Маленького Человека. Он одержим архитектурой. Он занимается ремонтом канцелярии с тех пор, как пришел к власти. Рабочие работают семь дней в неделю. Я предоставлю рабочую одежду, поддельное удостоверение личности и два пропуска, которые позволят вам войти в здание. Один из моих знакомых занимается там штукатуркой и у него есть доступ ко всей документации».
  Морган обдумал это и кивнул, уже менее цинично относясь к этой идее.
  «Мой друг сказал мне, что Гитлер желает, чтобы во всех кабинетах на важных этажах были ковры. Это будет включать Эрнста. Поставщики ковров обмеряют офисы. Некоторые из них были измерены, некоторые — нет. Будем надеяться, что у Эрнста этого не произошло. Если это так, вы можете извиниться за необходимость повторного измерения. Пропуск, который я вам дам, принадлежит компании, которая, помимо прочего, известна своими прекрасными ковровыми покрытиями. Я также предоставлю измерительную линейку и блокнот».
  «Откуда ты знаешь, что этому человеку можно доверять?» – спросил Пол.
  «Потому что он использовал дешевую штукатурку и присваивал себе разницу между ее стоимостью и тем, что ему платит государство. Это смертное преступление, когда вы строите резиденцию Гитлера. Так что у меня есть некоторые рычаги воздействия на него; он не стал бы лгать мне. К тому же он думает только о том, что мы бежим какая-то афера с целью снизить цены на ковры. Конечно, я обещал ему немного яиц.
  "Яйцо?" — спросил Морган.
  Павел должен был истолковать. "Деньги."
  Чей хлеб ем, чью песню пою. . . .
  «Возьмите это из тысячи долларов».
  «Я хочу отметить, что у меня нет тысячи долларов».
  Морган покачал головой, полез в карман и отсчитал сотню.
  "Это нормально. Видишь, я не жадный».
  Морган закатил глаза на Пола. «Не жадный? Да ведь он как Геринг».
  «Ах, я воспринимаю это как комплимент, сэр. Наш министр авиации — очень изобретательный бизнесмен». Уэббер повернулся к Полу. «Теперь в здании даже в воскресенье будут какие-то чиновники. Но мой человек сказал мне, что это будут высокопоставленные люди и они будут в основном в той части здания, где находится Лидер, слева, куда вас не пустят. Справа — кабинеты низших чиновников — там Эрнст. Их, а также их секретарей и помощников, скорее всего, там не будет. У вас должно быть некоторое время, чтобы просмотреть его офис и, если повезет, найти его календарь, заметку или пометку о его встречах на ближайшие несколько дней.
  «Это неплохо», — сказал Морган.
  Уэббер сказал: «Мне понадобится час или около того, чтобы расставить все по местам. Я заберу комбинезон, твои документы и грузовик. Я встречу тебя у этой статуи, женщины с большой грудью, в десять утра. И я принесу тебе штаны , — добавил он Моргану. «Двадцать марок. Такая хорошая цена». Он улыбнулся, а затем сказал Полу: «Ваш друг смотрит на меня очень особым взглядом, мистер Джон Диллинджер. Я не верю, что он мне доверяет».
   Реджи Морган пожал плечами. «Я вам скажу, Отто Вильгельм Фридрих Георг Веббер». Взгляд на Пола. «Мой коллега рассказал вам о мерах предосторожности, которые мы приняли, чтобы вы нас не предали. Нет, друг мой, дело не в доверии. Я смотрю на тебя так, потому что хочу знать, что, черт возьми, не так с этими моими брюками?»
  • • •
  Он увидел лицо Марка среди мальчика перед собой.
  Этого, конечно, следовало ожидать, увидев в сыне отца. Но это все еще тревожило.
  «Иди сюда, Руди», — сказал Райнхард Эрнст внуку.
  — Да, Опа.
  В воскресенье был ранний час, и экономка убирала со стола посуду для завтрака, на которую падал солнечный свет, желтый, как пыльца. Гертруда была на кухне и разглядывала ощипанного гуся, который сегодня будет ужином. Их невестка была в церкви, зажигая свечи в память Марка Альбрехта Эрнста, того самого молодого человека, который полковник видел теперь в своем внуке.
  Он завязал шнурки на туфлях Руди. Он еще раз взглянул на лицо мальчика и снова увидел Марка, хотя на этот раз заметил другое выражение его лица: любопытное, проницательное.
  Это было действительно сверхъестественно.
  Ох, как он скучал по сыну. . .
  Прошло восемнадцать месяцев с тех пор, как Марк попрощался со своими родителями, женой и Руди, стоявшими за рельсами на станции Лертер. Эрнст отдал честь двадцатисемилетнему офицеру — настоящий салют, а не фашистский, — когда его сын сел на поезд, следующий в Гамбург, чтобы принять командование своим кораблем.
   Молодой офицер полностью осознавал опасности ветхого судна, но полностью их принял.
  Потому что именно так поступают солдаты и матросы.
  Эрнст думал о Марке каждый день. Но никогда еще дух сына не подходил к нему так близко, как теперь, когда он видел эти знакомые выражения на лице собственного внука, такого прямого, такого уверенного, такого любопытного. Были ли они доказательством того, что у мальчика была природа отца? Руди будет призван в армию через десять лет. Где тогда была бы Германия? На войне? Мир? Вернуться во владение землями, украденными по Версальскому договору? Исчезнет ли Гитлер, двигатель настолько мощный, что быстро загорается и сгорает? Или лидер по-прежнему будет командовать, оттачивая свое видение новой Германии? Сердце Эрнста подсказывало ему, что эти вопросы должны быть жизненно важны. И все же он знал, что не может о них беспокоиться. Все, на чем он мог сосредоточиться, это его долг.
  Человек должен был выполнить свой долг.
  Даже если это означало командование старым учебным кораблем, не предназначенным для перевозки пороха и снарядов, чей нестандартный магазин находился слишком близко к камбузу, машинному отделению или искрящему проводу (никто никогда не узнает), последствия заключаются в том, что в один момент Корабль отрабатывал военные маневры на холодной Балтике, а в следующий раз он превратился в облако едкого дыма над водой, а его разбитый корпус падал сквозь черноту воды на морское дно.
  Долг . . .
  Даже если это означало провести полдня в боях в окопах улицы Вильгельма, а при необходимости и вплоть до Вождя, чтобы сделать то, что лучше для Германии.
  Эрнст в последний раз дернул Руди за шнурок, чтобы убедиться, что он не развяжется и мальчик не споткнется. Затем он встал и посмотрел на эту крошечную версию своего сына. Действуя импульсивно, что было очень необычно для Эрнста, он спросил: «Руди, мне нужно увидеть кого-нибудь сегодня утром. Но позже, не хочешь ли ты пойти со мной на Олимпийский стадион? Вы бы хотели это?"
  — О да, Опа. Лицо мальчика расцвело широкой улыбкой. «Я мог бы бегать по рельсам».
  — Ты быстро бежишь.
  «Мы с Гунни из моей детской школы пробежали забег от дуба до крыльца, он на два года старше меня, но я выиграл».
  "Хорошо хорошо. Тогда вы будете наслаждаться днем. Ты пойдешь со мной и сможешь бежать по той же трассе, по которой будут соревноваться наши олимпийцы. Затем, когда мы увидим Игры на следующей неделе, вы сможете рассказать всем, что бежали по той же трассе. Разве это не будет весело?»
  — О да, Опа.
  "Сейчас я должен идти. Но я вернусь в полдень и заберу тебя.
  «Я буду практиковаться в беге».
  «Да, ты делаешь это».
  Эрнст пошел в свою берлогу, собрал несколько файлов по исследованию Уолтема, а затем нашел в кладовой свою жену. Он сказал ей, что заберет Руди позже в тот же день. И на данный момент? Да-да, это было воскресное утро, но ему все равно нужно было заняться некоторыми важными делами. И нет, они не могли ждать.
  • • •
  Что бы о нем ни говорили, Герман Геринг был неутомим.
  Сегодня, например, он прибыл к своему столу в министерстве авиации в восемь утра , в воскресенье, не меньше. И по пути ему нужно было сделать остановку.
  Яростно потея, он за полчаса до этого вошел в канцелярию, направляясь в кабинет Гитлера. Это Возможно, Вольф проснулся — то есть все еще спит. Страдавший бессонницей, этот человек часто не ложился спать после рассвета. Но нет, Лидер был в постели. Охранник сообщил, что он ушел около пяти, дав ему указание не беспокоить.
  Геринг на мгновение задумался, затем набросал записку и оставил ее охраннику.
  Мой лидер,
  Я узнал о проблеме, вызывающей обеспокоенность на самом высоком уровне. Возможно, речь идет о предательстве. На карту поставлены важные планы на будущее. Я сообщу эту информацию лично, как только будет удобно.
  Геринг
  Хороший выбор слов. «Предательство» всегда было спусковым крючком. Евреи, коммунисты, социал-демократы, республиканцы – короче говоря, предатели – продали страну союзникам в конце войны и все еще угрожали сыграть Пилата с гитлеровским Иисусом.
  Ох, Волк разгорячился, когда услышал это слово.
  «Планы на будущее» тоже были хороши. Все, что угрожало провалом гитлеровского видения Третьей империи, немедленно привлекало внимание этого человека.
  Хотя канцелярия находилась всего в нескольких шагах, было неприятно ехать большому человеку жарким утром. Но у Геринга не было выбора. Он не мог позвонить или послать посыльного; Рейнхард Эрнст не был достаточно компетентным интриганом, чтобы иметь собственную разведывательную сеть для шпионажа за коллегами, но любой другой был бы рад украсть откровение Геринга о еврейском происхождении Людвига Кейтеля и передать его Вождю, как если бы это было их собственное открытие. Геббельс, например, главный соперник Геринга за внимание Вольфа, сделал бы это в мгновение ока.
   Сейчас, около 9 часов утра , министр сосредоточил свое внимание на обескураживающе большом файле об арианизации крупной химической компании на западе и объединении ее с заводом Германа Геринга. Его телефон завибрировал.
  Из приемной ответил его помощник. «Кабинет министра Геринга».
  Министр наклонился вперед и выглянул. Он видел, как мужчина стоял по стойке смирно, пока говорил. Помощник повесил трубку и подошел к двери. — Лидер встретится с вами через полчаса, сэр.
  Геринг кивнул и подошел к столу напротив своего кабинета. Он сел и налил себе еду с высокого подноса. Помощник налил кофе. Министр авиации просмотрел финансовую информацию о химической компании, но ему было трудно сосредоточиться; На таблицах чисел постоянно возникал образ Рейнхарда Эрнста, которого из канцелярии выводят два офицера гестапо, и на раздражающе спокойном лице полковника читалось недоумение и поражение.
  Конечно, легкомысленная фантазия, но она обеспечила приятное развлечение, пока он поглощал огромную тарелку колбасы и яиц.
   Глава двадцать первая
  В просторной, но пыльной и неопрятной квартире на Краузен-стрит, существовавшей еще со времен Бисмарка и Вильгельма, в полукилометре к юго-востоку от правительственных зданий, за богато украшенным обеденным столом сидели двое молодых людей. Несколько часов они были заняты дебатами. Обсуждение было долгим и пылким, потому что речь шла не что иное, как их выживание.
  Как и во многих других вопросах в наши дни, главным вопросом, над которым они боролись, был вопрос доверия.
  Приведет ли этот человек их к спасению, или они будут преданы и заплатят за свою доверчивость жизнью?
  Подумай, подумай, подумай. . .
  Курт Фишер, старший из двух светловолосых братьев, сказал: «Перестаньте так шуметь».
  Ганс постукивал ножом по тарелке, на которой лежала яблочная сердцевина и несколько сырных корок — остатки их жалкого завтрака. Он продолжил разговор еще некоторое время, а затем поставил посуду.
  Пять лет разделяли братьев, но между ними была и другая пропасть, гораздо шире.
  Ганс сказал: «Он мог бы донести на нас деньги. Он мог бы осудить нас, потому что он опьянен национал-социализмом. Он мог бы нас обличать, потому что сегодня воскресенье, и ему просто хочется на кого-то обличить».
  Это, безусловно, было правдой.
   «И, как я уже говорил, куда торопиться? Почему сегодня? Я бы хотел снова увидеть Ильзу. Ты помнишь ее, не так ли? О, она так же красива, как Марлен Дитрих».
  — Ты шутишь, да? Курт ответил раздраженно. «Мы беспокоимся за нашу жизнь, а ты тоскуешь по девушке с большими сиськами, которую знаешь меньше месяца».
  «Мы можем уехать завтра. Или почему не после Олимпиады? Люди покинут Игры раньше, выбросят дневные билеты. Мы можем прийти на дневные мероприятия.
  В этом, скорее всего, и заключалась суть дела: Олимпиада. Для такого красивого юноши, как Ганс, в жизни было бы много Ильс; она не была особенно красивой или умной (хотя по национал-социалистическим стандартам она действительно казалась особенно распущенной). Но что больше всего беспокоило Ганса в их побеге из Германии, так это пропуск Игр.
  Курт разочарованно вздохнул. Его брату было девятнадцать — возраст, в котором многие мужчины занимали ответственные должности в армии или в торговле. Но его брат всегда был импульсивным и мечтательным, а также немного ленивым.
  Что делать? — подумал Курт, продолжая дискуссию сам с собой. Он жевал кусок сухого хлеба. У них не было масла уже неделю. На самом деле у них осталось мало еды. Но Курт ненавидел выходить на улицу. По иронии судьбы, там он чувствовал себя более уязвимым, хотя на самом деле находиться в квартире, за которой, несомненно, время от времени следило гестапо или СД, было, вероятно, гораздо опаснее.
  Еще раз размышляя: все сводилось к доверию. Должны они или нет?
  "Что это было?" — спросил Ганс, приподняв бровь.
  Курт покачал головой. Он не осознавал, что сказал это вслух. Вопрос был адресован единственным двум людям в мире, которые ответили бы честно. и со здравым суждением. Их родители. Но Альбрехта и Лотте Фишер не было. Социал-демократы и пацифисты, пара два месяца назад присутствовала на всемирной мирной конференции в Лондоне. Но незадолго до возвращения они узнали от друга, что их имена внесены в список гестапо. Тайная полиция планировала арестовать их в Темпельхофе, когда они прибудут. Альбрехт предпринял две попытки пробраться в страну и вывезти своих сыновей: один раз через Францию и один раз через чешские Судеты. Оба раза ему отказали во въезде, второй раз чуть не арестовали.
  Укрывшись в Лондоне, принятые профессорами-единомышленниками и работая неполный рабочий день переводчиками и учителями, обезумевшие родители сумели передать мальчикам несколько сообщений, призывая их уйти. Но их паспорта были изъяты, а удостоверения личности проштампованы. Мало того, что они были детьми пацифистов и ярых социсов, но, похоже, у гестапо были досье и на самих мальчиков. Они придерживались политических убеждений своих родителей, и полиция отметила их посещение запрещенных свинг- и джаз-клубов, где играла американская негритянская музыка, курили девочки, а в пунш добавляли русскую водку. У них были друзья-активисты.
  Вряд ли подрывная деятельность. Но их арест был лишь вопросом времени. Или они голодали. Курта уволили с работы. Ганс завершил обязательную шестимесячную стажировку на Трудовой службе и теперь вернулся домой. Его выгнали из университета — об этом позаботилось и гестапо, — и, как и его брат, он тоже остался безработным. В будущем они вполне могут стать нищими на Александр-Плаза или Ораниенбургской площади.
  И вот встал вопрос о доверии. Альбрехт Фишеру удалось связаться с бывшим коллегой Герхардом Унгером из Берлинского университета. Пацифист и сам Сочи, Унгер оставил преподавательскую деятельность вскоре после прихода к власти национал-социалистов и вернулся в свою семейную кондитерскую компанию. Он часто пересекал границы и, будучи решительным противником Гитлера, был более чем счастлив помочь тайно вывезти мальчиков из Германии на одном из грузовиков своей компании. Каждое воскресное утро Унгер ездил в Голландию, чтобы доставить конфеты и забрать ингредиенты. Считалось, что при всех гостях, приезжающих в страну на Олимпийские игры, пограничники будут озабочены и не обратят внимания на коммерческий грузовик, выезжающий из страны обычным рейсом.
  Но могли ли они доверить ему свою жизнь?
  Не было видимых причин не делать этого. Унгер и Альбрехт были друзьями. Они были единомышленниками. Он ненавидел национал-социалистов.
  Однако в наше время было так много оправданий предательству.
  Он мог бы осудить нас, потому что сегодня воскресенье. . . .
  И была еще одна причина, по которой Курт Фишер не решался уйти. Молодой человек был пацифистом и социал-демократом главным образом благодаря своим родителям и друзьям; он никогда не был очень активен в политической жизни. Жизнь для него была связана с походами, девушками, путешествиями и катанием на лыжах. Но теперь, когда у власти оказались национал-социалисты, он с удивлением обнаружил в себе сильное желание бороться с ними, просвещать людей об их нетерпимости и зле. Возможно, рассуждал он, ему следует остаться и поработать над их уничтожением.
  Но они были такими могущественными, такими коварными. И такой смертоносный.
  Курт посмотрел на часы на каминной полке. Оно иссякло. Они с Гансом постоянно забывали его завести. Это была работа их отца, и образ хронометра заставил сердце Курта заболеть. Он вытащил карманные часы вышел и проверил время. «Нам нужно пойти сейчас или позвонить ему и сказать, что мы этого не делаем».
  Подумай, подумай, подумай. . . Нож возобновил постукивание тарелками по тарелке.
  Потом долгое молчание.
  — Я говорю, что мы останемся, — сказал Ганс. Но он выжидающе посмотрел на брата; Между ними всегда было соперничество, но младший подчинялся любому решению старшего.
  Но правильно ли я решу?
  Выживание. . .
  Курт Фишер наконец сказал: «Мы идем. Возьми свой рюкзак.
  Подумай, подумай. . .
  Курт взвалил на плечо свой рюкзак и вызывающе посмотрел на брата. Но настроение Ганса изменилось, как весенняя погода. Он внезапно рассмеялся и указал на их одежду. Они были одеты в шорты, рубашки с короткими рукавами и походные ботинки. «Посмотрите на нас: покрасьте нас в коричневый цвет, и мы будем Гитлерюгендом!»
  Курт не смог сдержать улыбку. «Пойдем, товарищ», — сказал он саркастически. Этот термин используют штурмовики и молодежь для обозначения своих товарищей.
  Отказываясь осмотреть квартиру в последний раз, опасаясь, что он заплачет, Курт Фишер открыл дверь, и они вышли в коридор.
  Напротив коридора стояла коренастая, краснощекая миссис Лутц, военная вдова, и чистила свой коврик. Женщина обычно держалась особняком, но иногда останавливалась в квартирах некоторых жильцов — только тех, кто соответствовал ее строгим стандартам добрососедства, какими бы они ни были, — чтобы доставить ей чудесные продукты. Она считала Фишеров своими друзьями и на протяжении многих лет оставляла в подарок легкие пудинги, клецки с черносливом, головной сыр, маринованные огурцы, чесночная колбаса и лапша с рубцом. Только увидев ее сейчас, у Курта потекла слюна.
  «Ах, братья Фишеры!»
  «Доброе утро, миссис Лутц. Ты рано усердно работаешь.
  «Я слышал, снова будет жарко. Ах, дождик.
  «О, мы не хотим, чтобы что-то мешало Олимпийским играм», — сказал Ганс с оттенком иронии. «Мы так ждем их встречи».
  Она смеялась. «Глупые люди бегают и прыгают в нижнем белье! Кому они нужны, когда мои бедные растения умирают от жажды? Посмотрите на моего Джона, который в полдень ложится спать, за дверью. И бегонии! А теперь скажи мне, где твои родители? Все еще в той поездке?
  — В Лондоне да. Политические трудности их родителей не были общеизвестны, и братья, естественно, неохотно рассказывали о них кому-либо.
  «Прошло несколько месяцев. Им лучше скорее вернуться домой, иначе они вас не узнают. Куда ты сейчас направляешься?
  "Пеший туризм. В Грюневальде».
  «О, там прекрасно. И гораздо прохладнее, чем в городе». Она вернулась к своей усердной чистке.
  Когда они спускались по лестнице, Курт взглянул на своего брата и заметил, что Ганс снова быстро стал угрюмым.
  «В чем дело?»
  «Вы, кажется, думаете, что этот город — игровая площадка дьявола. Но это не так. Таких, как она, миллионы». Он кивнул обратно вверх по лестнице. «Хорошие люди, добрые люди. И мы оставляем их всех позади. А идти куда? Место, где мы никого не знаем, где едва говорим на языке, где у нас нет работы, место, с которым мы воевали всего двадцать лет назад? Как вы думаете, насколько хорошо нас примут?»
   У Курта не было на это возражений. Его брат был прав на сто процентов. И против их ухода можно было привести, наверное, еще с десяток аргументов.
  Снаружи они осмотрели раскаленную улицу. Никто из немногих присутствующих в этот час не обратил на них никакого внимания. — Пойдем, — сказал Курт и зашагал по тротуару, размышляя о том, что в каком-то смысле он был честен с миссис Лутц. Они собирались странствовать, но не в какое-то деревенское общежитие в благоухающих лесах к западу от Берлина, а навстречу неопределенной новой жизни на совершенно чужой земле.
  • • •
  Он подпрыгнул, когда его телефон зазвонил.
  Надеясь, что это судмедэксперт по делу Дрезденской аллеи, он схватил трубку. — Коля здесь.
  — Приходи ко мне, Вилли.
  Нажмите.
  Мгновение спустя, с сильно бьющимся сердцем, он шел по коридору к кабинету Фридриха Хорхера.
  Что теперь? Начальник инспекторов был в штабе в воскресенье утром? Узнал ли Петер Краусс, что Коль выдумал историю о Рейнхарде Гейдрихе и Геттбурге (человек приехал из Галле), чтобы спасти свидетеля, булочника Розенбаума? Неужели кто-то подслушал, как он сделал недальновидный комментарий Янссену? Неужели сверху пришло известие, что инспектору, расспрашивающему о погибших евреях в Гатове, будет объявлен выговор?
  Коль вошел в кабинет Хорчера. "Сэр?"
  — Заходи, Вилли. Он встал, закрыл дверь и жестом пригласил Коля сесть.
  Инспектор так и сделал. Он удерживал взгляд мужчины, как велел делать своим сыновьям всякий раз, когда они смотрели на другого человека, с которым могли возникнуть трудности.
  Воцарилась тишина, когда Хорчер вернулся на свое место и раскачивался взад и вперед в роскошном кожаном кресле, рассеянно играя ярко-красной повязкой на левом бицепсе. Он был одним из немногих высокопоставленных чиновников Крипо, которые действительно носили его в «Алексе».
  «Дело в Дрезденском переулке. . . заставляет тебя быть занятым, не так ли?
  — Это интересно.
  «Я скучаю по временам расследований, Вилли».
  "Да сэр."
  Хорчер тщательно расставил бумаги на своем столе. «Вы поедете на Игры?»
  — Билеты я получил год назад.
  «А ты? Ваши дети с нетерпением ждут этого?»
  "Действительно. Моя жена тоже.
  «Ах, хорошо, хорошо». Хорчер не слышал ни слова Коля. Еще немного тишины. Он погладил навощеные усы, как он привык делать, когда не играл с малиновой повязкой. Потом: «Иногда, Вилли, приходится делать трудные вещи. Особенно в нашей сфере деятельности, ты так не думаешь? Говоря это, Хорчер отводил взгляд. В тревоге Коль подумал: вот почему этот человек не продвинется очень далеко в партии; на самом деле ему трудно сообщать плохие новости.
  "Да сэр."
  «Люди в нашей уважаемой организации уже давно знают о вас».
  Как и Янссен, Хорчер не был способен на язвительность. Под «уважаемым» подразумевалось искренне, хотя о какой именно организации он имел в виду, оставалось загадкой, учитывая непонятную иерархию полиции. К своему шоку, он узнал ответ на этот вопрос, когда Хорчер продолжил. — У СД есть на вас кое-какие досье, совершенно независимые от гестапо.
  Это охладило Коля до глубины души. Все в правительстве мог рассчитывать на досье гестапо. Было бы оскорбительно не иметь его. А СД, элитная разведывательная служба СС? А ее лидером был не кто иной, как сам Рейнхард Гейдрих. Итак, история, которую он рассказал Крауссу о родном городе Гейдриха, вернулась. И все ради спасения еврея-пекаря, которого он даже не знал.
  Тяжело дыша, ладонями, пачкающими пот брюки, Вилли Коль оцепенело кивнул, когда перед ним начал разворачиваться конец его карьеры – а, возможно, и всей жизни.
  — Судя по всему, о вас говорили на высоком уровне.
  "Да сэр." Он надеялся, что его голос не дрогнет. Он пристально посмотрел на Хорчера, который через несколько секунд оторвался от него, и рассмотрел бакелитовый бюст Гитлера на столе возле двери.
  «Есть такое дело. И, к сожалению, я ничего не могу с этим поделать».
  Разумеется, никакой помощи от Фридриха Хорхера, который был не только крипо, низшей ступенькой сипо, но и трусом.
  — Да, сэр, что это может быть?
  «Это желательно. . . фактически вам приказано представлять нас на ICPC в Лондоне в феврале этого года».
  Коль медленно кивнул, ожидая продолжения. Но нет, похоже, это был весь залп плохих новостей.
  Международная комиссия уголовной полиции, основанная в Вене в 20-е годы, представляла собой сеть совместных полицейских сил по всему миру. Они делились информацией о преступности, преступниках и методах правоохранительной деятельности через публикации, телеграммы и радио. Германия была членом, и Коль был рад узнать, что, хотя Америка не была, на конференции будут присутствовать представители ФБР с намерением присоединиться.
   Хорчер просмотрел свой рабочий стол, на поверхность которого сверху вниз смотрели Гитлер, Геринг и Гиммлер из своих деревянных рам на стене.
  Коль сделал несколько вдохов, чтобы успокоиться. Он сказал: «Это было бы честью».
  "Честь?" Хорчер нахмурился. Наклонившись вперед, он тихо сказал: — Щедро с твоей стороны.
  Коль понял презрение своего начальника. Участие в конференции было бы пустой тратой времени. Поскольку лозунгом национал-социализма была самостоятельная Германия, альянс международных правоохранительных организаций, обменивающихся информацией, был последним, чего хотел Гитлер. Не зря «гестапо» было аббревиатурой от « тайной государственной полиции».
  Коля послали в качестве подставного лица, просто для поддержания видимости. Никто из руководителей высшего звена не осмелился бы поехать: для чиновника-национал-социалиста покинуть страну на две недели означало, что он может не найти работу, ожидающую его, когда он вернется. Но Коль, так как он был всего лишь рабочей пчелой и не собирался подниматься в партийных рядах, мог пропасть на две недели и вернуться без потерь, - если не считать, конечно, той мелочи, что дюжина дел задержится и насильники и убийцы могут выйти на свободу.
  Это их, конечно, не волновало.
  Хорчер почувствовал облегчение от реакции детектива. Он оживленно спросил: «Когда у тебя был последний отпуск, Вилли?»
  «Мы с Хайди часто ездим в Ванзее и Шварцвальд».
  — Я имею в виду за рубежом.
  "Ах хорошо . . . уже несколько лет. Франция. И одна поездка в Брайтон в Англии.
  «Тебе следует взять с собой жену в Лондон».
  Одного этого предложения было достаточно, чтобы искупить вину Хорчера. вина; поразмыслив, он сказал Колю: «Мне сказали, что в это время года стоимость билетов на паром и поезд вполне разумна». Еще одна пауза. — Хотя мы, конечно, обеспечим ваш проезд и проживание.
  «Самый щедрый».
  «Еще раз мне жаль, что тебе приходится нести этот крест, Вилли. Но ты будешь хорошо есть и пить. Британское пиво намного лучше, чем можно услышать. И вы можете увидеть Лондонский Тауэр!»
  «Да, мне бы это понравилось».
  «Какая прелесть, Лондонский Тауэр», — с энтузиазмом повторил начальник инспектора. — Что ж, доброго дня тебе, Вилли.
  "Хорошего дня, сэр."
  По коридорам, жутким и мрачным, несмотря на лучи яркого солнечного света, падающие на дуб и мрамор, Коль вернулся в свой кабинет, медленно успокаиваясь от испуга.
  Он тяжело сел в кресло и взглянул на коробку с вещественными доказательствами и свои записи, касающиеся инцидента на Дрезденской аллее.
  Затем его взгляд скользнул к папке, стоящей рядом. Он поднял телефонную трубку, позвонил оператору в Гатове и попросил соединить его с частным домом.
  "Да?" — осторожно ответил голос молодого человека, возможно, непривычный к звонкам в воскресенье утром.
  – Это жандарм Рауль? — спросил Коля.
  Пауза. "Да."
  «Я инспектор Вилли Коль».
  — Ах да, инспектор. Хайль Гитлер. Ты звонишь мне домой. В воскресенье."
  Коля усмехнулся. «Действительно, я таков. Простите за вмешательство. Я звоню по поводу отчета о месте преступления, расстрелах в Гатове и других польских рабочих».
  «Простите меня, сэр. Я неопытен. Отчет, я уверен, был дрянным по сравнению с тем, к чему вы привыкли. Конечно, ничего такого качества, которое вы сами не могли бы произвести. Я сделал все, что мог».
  — Вы имеете в виду, что отчет завершен?
  Еще одно колебание, более продолжительное, чем первое. "Да сэр. И оно было передано командующему жандармерией Мейергофу».
  "Я понимаю. Когда это было?"
  «Полагаю, в прошлую среду. Да. Это верно."
  «Он просмотрел это?»
  «Я заметил копию на его столе в пятницу вечером, сэр. Я также просил прислать вам одно письмо. Я удивлен, что ты еще не получил его.
  «Что ж, я обсужу этот вопрос с вашим начальником. . . . Скажи мне, Рауль. Довольны ли вы своими действиями на месте преступления?
  — Я считаю, что проделал тщательную работу, сэр.
  — Вы пришли к каким-либо выводам? — спросил Коля.
  «Я. . ».
  «Предположения вполне приемлемы на данном этапе расследования».
  Молодой человек сказал: «Кажется, ограбление не было мотивом?»
  — Ты спрашиваешь меня?
  "Нет, сэр. Я излагаю свой вывод. Ну, спекуляции.
  "Хороший. Их вещи были при них?
  «Их деньги пропали. Но драгоценности и другие вещи не были вывезены. Некоторые из них оказались весьма ценными. Хотя . . ».
  "Продолжать."
  «Эти предметы были при потерпевших, когда их привезли в наш морг. С сожалением вынужден признать, что с тех пор последствия исчезли».
  «Меня это не интересует и не удивляет. Вы нашли есть предположения, что у них были враги? Любой из них?"
  «Нет, сэр, по крайней мере, не в отношении семей в Гатове. Тихие, трудолюбивые, внешне порядочные люди. Евреи, да, но они не исповедовали свою религию. В партии они, конечно, не состояли, но диссидентами не были. Что касается польских рабочих, то они приехали сюда из Варшавы всего за три дня до своей гибели, чтобы сажать деревья к Олимпиаде. Насколько известно, они не были коммунистами или агитаторами».
  — Есть еще мысли?
  «В этом замешаны как минимум два или три убийцы. Я заметил следы, как вы мне велели. Оба инцидента одинаковы.
  «Тип использованного оружия?»
  «Понятия не имею, сэр. Когда я приехал, гильз от снарядов уже не было».
  "Ушел?" Казалось, это эпидемия сознательных убийц. — Ну, свинцовые пули могут нам рассказать. Удалось ли вам восстановить кого-нибудь в хорошей форме?
  «Я тщательно обыскал землю. Но я ничего не нашел».
  — Коронер, должно быть, нашел кое-что.
  — Я спросил его, сэр, и он сказал, что ничего не найдено.
  "Никто?"
  «Мне очень жаль, сэр».
  «Мое раздражение направлено не на вас, жандарм Рауль. Вы - заслуга своей профессии. И прости, что беспокою тебя дома. У тебя есть дети? Мне кажется, я слышу младенца на заднем плане. Я его разбудил?
  «Она, сэр. Но когда она подрастет, я расскажу ей о чести, что меня разбудил от сна такой знаменитый исследователь, как вы.
  "Добрый день."
   "Хайль Гитлер."
  Коль уронил телефон на подставку. Он был в замешательстве. Факты убийств позволяют предположить, что убийство было совершено эсэсовцами, гестапо или штурмовиками. Но если бы это было так, Колю и жандарму было бы немедленно приказано прекратить расследование - так же, как детективам Крипо было немедленно приказано прекратить расследование недавнего дела о продаже продуктов питания на черном рынке, когда следствие обнаружило, что ведет к адмиралу Редеру из военно-морской флот и Вальтер фон Браухич, старший армейский офицер.
  Им не помешали расследовать это дело, но они столкнулись с затягиванием дела. Что делать с двусмысленностью?
  Создавалось впечатление, будто убийства, каковы бы ни были их мотивы, были представлены Колю как проверка его лояльности. Позвонил ли командующий Мейерхофф в крипо по указанию СД, чтобы узнать, откажется ли инспектор рассматривать дела, связанные с убийствами евреев и поляков? Может ли это быть так?
  Но нет-нет, это было слишком параноидально. Он думал об этом только потому, что узнал о досье на него.
  Коль не смог найти ответов на эти вопросы, поэтому он встал и снова побрел по тихим залам в комнату телетайпа, чтобы узнать, не произошло ли еще одно чудо и его коллеги в Америке сочли нужным ответить на его насущные запросы.
  • • •
  Потрепанный фургон, внутри горячий, как духовка, подъехал к площади Вильгельма и припарковался в переулке.
  «Как мне обращаться к людям?» – спросил Пол.
  «Сэр», — сказал Уэббер. «Всегда «сэр».
  — Женщин не будет?
  «Ах, хороший вопрос, мистер Джон Диллинджер. Да, их может быть несколько. Но они не будут занимать официальные должности, т. курс. Они будут вашими ровесниками. Секретари, уборщицы, делопроизводители, машинистки. Они будут одиноки — ни одна замужняя женщина не может работать, — поэтому вы скажете «мисс». И ты можешь немного пофлиртовать, если хочешь. Это было бы уместно со стороны рабочего, но они также поймут, если вы проигнорируете их, желая только выполнить свою работу как можно эффективнее и вернуться домой к воскресной трапезе».
  «Я стучу в двери или просто вхожу?»
  «Всегда стучите», — предложил Морган. Уэббер кивнул.
  «И я говорю: «Да здравствует Гитлер»?»
  Уэббер усмехнулся. «Так часто, как вам хочется. За такие слова никто еще не попадал в тюрьму».
  «И это приветствие, которое ты делаешь. Рука в воздухе?
  «В этом нет необходимости», — сказал Морган. — Не от рабочего. Он напомнил: «И помните свои G. Смягчите их. Говорите как берлинец. Убаюкивайте подозрения до того, как они возникнут.
  На заднем сиденье душного фургона Пол снял одежду и натянул комбинезон, который предоставил Уэббер. «Хорошо», — сказал немец. — Я могу продать их тебе, если ты захочешь оставить их себе.
  — Отто, — сказал Пол, вздыхая. Он изучил потрепанное удостоверение личности, на котором было изображение человека, похожего на него самого. "Кто это?"
  «Есть малоиспользуемый склад, где в Веймаре хранятся дела солдат, сражавшихся на войне. Их, конечно, миллионы. Я использую их время от времени для подделки пропусков и других документов. Я нахожу фотографию, напоминающую человека, покупающего документы. Фотографии старые и потертые, но и наши удостоверения личности тоже, потому что мы должны всегда держать их при себе». Он посмотрел на фотографию, затем на Пола. «Это человек, убитый в Аргонн-Маас. В его деле отмечается, что перед смертью он выиграл несколько медалей. Они были рассматривая Железный крест. Ты хорошо выглядишь для мертвеца.
  Затем Уэббер вручил ему два разрешения на работу, которые позволили бы ему получить доступ в канцелярию. Поль оставил в пансионе свой паспорт и поддельный российский, купил пачку немецких сигарет и взял с собой дешевые спички без опознавательных знаков из кафе «Арьян»; Уэббер заверил его, что его будут тщательно обыскивать в передней части здания. "Здесь." Уэббер протянул ему блокнот, карандаш и потрепанную измерительную линейку. Он также дал ему короткую стальную линейку, которую он мог бы использовать в качестве отмычки для замка в двери кабинета Эрнста, если понадобится.
  Пол просмотрел эти предметы. Он спросил Уэббера: «Они действительно на это купятся?»
  «Ах, мистер Джон Диллинджер, если вы хотите определенности, разве вы не ошиблись родом деятельности?» Он достал одну из своих капустных сигар.
  — Ты не собираешься это здесь курить? — спросил Морган.
  «Где ты хочешь, чтобы я курил это? На пороге жилища Вождя, чиркая спичкой по заднице эсэсовца? Он зажег сигару и кивнул Полу. — Мы будем ждать тебя здесь.
  • • •
  Герман Геринг ходил по зданию канцелярии так, как будто оно принадлежало ему.
  Что, как он верил, однажды и произойдет.
  Министр любил Адольфа Гитлера так же, как Петр любил Христа.
  Но в конце концов Иисуса пригвоздили к деревянной букве Т, и операцию взял на себя Петр.
  Геринг знал, что именно это произойдет в Германии. Гитлер был неземным творением, уникальным в мировой истории. Завораживающе, блестяще, не передать словами. И из-за этого ему не дожить до старости. мир не может принять провидцев и мессий. Вольф умрет через пять лет, а Геринг будет плакать и бить себя в грудь, пронзенный искренней скорбью. Он будет исполнять обязанности во время длительного траура. И тогда он приведет страну к позиции величайшей нации в мире. Гитлер сказал, что это будет тысячелетняя империя. Но Герман Геринг будет вести свой режим по пути вечности.
  Но на данный момент цели поменьше: тактические меры, чтобы убедиться, что именно он вступил в роль Лидера.
  Покончив с яйцами и колбасой, министр снова переоделся (обычно он менял четыре или пять нарядов в день). Теперь он был в яркой зеленой военной форме, инкрустированной галунами, лентами и наградами, некоторые заработанными, многие купленными. Он оделся для этой роли, потому что чувствовал, что находится на задании. А его цель? Прикрепить голову Рейнхарда Эрнста к стене (в конце концов, Геринг был мастером охоты в империи).
  Сжимая под мышкой, как хлыст, папку, разоблачающую еврейское наследие Кейтеля, он шагал по темным коридорам. Повернув за угол, он поморщился от боли от раны — пули, которую он получил в пах во время пивного путча 23 ноября. Таблетки он проглотил всего час назад — он никогда не обходился без них — но онемение уже проходило. Ах, фармацевт, должно быть, ошибся с дозировкой. Позже он отругает этого человека. Он кивнул охранникам СС и вошел в приемную лидера, улыбаясь секретарю.
  — Он просил вас войти немедленно, господин министр.
  Геринг прошел по ковру и вошел в кабинет лидера. Гитлер, как он часто делал, прислонился к краю стола. Волку никогда не было удобно сидеть все еще. Он ходил, садился на насест, раскачивался взад и вперед, глядя в окно. Теперь он отпил шоколад, поставил чашку и блюдце на стол и серьезно кивнул кому-то, сидящему в кресле с высокой спинкой. Затем он поднял глаза. «Ах, господин министр авиации, входите, входите».
  Гитлер поднял записку, которую Геринг написал ранее. «Я должен услышать об этом больше. Интересно, что вы упомянули о заговоре. . . . Наш товарищ, кажется, тоже принес подобные новости.
  На полпути через большой кабинет Геринг моргнул и резко остановился, увидев, как другой посетитель кабинета вождя поднялся с кресла. Это был Райнхард Эрнст. Он кивнул и улыбнулся. «Доброе утро, господин министр».
  Геринг проигнорировал его и спросил Гитлера: «Заговор?»
  «Действительно», — сказал Гитлер. «Мы обсуждали проект полковника, исследование Уолтема. Похоже, некоторые враги сфальсифицировали информацию о его соратнике, докторе-профессоре Людвиге Кейтеле. Можешь представить? Они дошли до того, что предположили, что в профессоре течет еврейская кровь. Пожалуйста, сядьте, Герман, и расскажите мне о раскрытом вами заговоре .
  • • •
  Рейнхард Эрнст верил, что, пока он жив, он никогда не забудет выражение одутловатого лица Германа Геринга в тот момент.
  Глаза румяной, ухмыляющейся луны плоти отражали полнейший шок. Хулиган зарезал.
  Однако Эрнст не получил особого удовольствия от переворота, потому что, как только шок утих, на его лице появилась чистая ненависть.
  Лидер, похоже, не заметил молчаливого обмена мнениями между мужчинами. Он постучал по нескольким документам на столе. «Я попросил у полковника Эрнста информацию о его исследование нашей армии, которое он сейчас проводит, и которое он представит завтра. . . ». Острый взгляд на Эрнста, который кивнул и заверил его: «Действительно, мой Лидер».
  «И при подготовке он узнал, что кто-то изменил записи родственников доктора-профессора Кейтеля и других лиц, работающих с правительством. Люди из «Крупп», «Фарбен», «Сименс».
  — И, — пробормотал Эрнст, — я был потрясен, обнаружив, что дело выходит за рамки этого. Они даже изменили записи о родственниках и предках многих видных чиновников самой партии. В основном распространение информации в Гамбурге и его окрестностях. Я счел целесообразным уничтожить большую часть того, с чем столкнулся». Эрнст осмотрел Геринга с ног до головы. «Некоторая ложь касается людей довольно высокопоставленных. Предложения о связях с еврейскими мастерами, внебрачными детьми и тому подобное».
  Геринг нахмурился. "Ужасный." Его зубы были стиснуты, он был в ярости не только из-за поражения, но и из-за намека Эрнста на то, что еврейское происхождение могло также фигурировать в прошлом министра авиации. «Кто бы сделал такое?» Он начал ерзать с папкой, которую держал в руках.
  "ВОЗ?" - пробормотал Гитлер. «Коммунисты, евреи, социал-демократы. Меня самого в последнее время беспокоят католики. Мы никогда не должны забывать, что они противостоят нам. Легко убаюкать, учитывая нашу общую ненависть к евреям. Но кто знает? У нас много врагов».
  «Действительно, мы делаем». Геринг снова взглянул на Эрнста, который спросил, может ли он налить министру кофе или шоколада.
  «Нет, спасибо, Рейнхард», — был холодный ответ.
  Будучи солдатом, Эрнст рано усвоил, что из всех видов оружия, имеющихся в арсенале армии, самым эффективным является точная разведка. Он настаивал на том, чтобы точно знать, что задумал его враг. Он допустил ошибку полагая, что телефонный киоск в нескольких кварталах от канцелярии не контролируется шпионами Геринга. По этой неосторожности министр авиации узнал имя соавтора Уолтемского исследования. Но, к счастью, Эрнст, хотя и выглядел наивным в искусстве интриг, тем не менее располагал хорошими людьми там, где они были весьма полезны. Человек, который регулярно предоставлял Эрнсту информацию о том, что происходит в министерстве авиации, вчера вечером сообщил, сразу после того, как он убрал разбитую тарелку со спагетти и принес министру чистую рубашку, что Геринг раскопал информацию о бабушке Кейтеля.
  Эрнст, испытывая отвращение к тому, что ему приходится играть в такую игру, но осознавая смертельный риск, который представляла эта ситуация, немедленно отправился к Кейтелю. Доктор-профессор предполагал, что еврейская связь женщины была правдой, но он уже много лет не имел ничего общего с этой стороной семьи. Вчера вечером Эрнст и Кейтель потратили несколько часов на создание поддельных документов, свидетельствующих о том, что бизнесмены и правительственные чиновники, которые были чистокровными арийцами, имели еврейские корни.
  Единственной трудной частью стратегии Эрнста было добиться того, чтобы он добрался до Гитлера раньше Геринга. Но одним из методов ведения войны, которому Эрнст придерживался в стратегическом военном планировании, было то, что он назвал «молниеносным ударом». Под этим он имел в виду двигаться настолько быстро, чтобы у вашего врага не было времени подготовить оборону, даже если он был сильнее вас. Сегодня рано утром полковник ворвался в кабинет Лидера и изложил свой заговор, предлагая подделки.
  «Мы докопаемся до сути», — сказал теперь Гитлер и отошел от стола, чтобы налить себе еще горячего какао и взять с тарелки несколько цвибеков. "Сейчас, Герман, а что насчет твоей записки? Что ты обнаружил?»
  С улыбкой кивнув в сторону Эрнста, огромный человек отказался признать поражение. Вместо этого он покачал головой, нахмурившись, и сказал: «Я слышал о волнениях в Ораниенбурге. Особого неуважения к охране там нет. Меня беспокоит возможность восстаний. Я бы рекомендовал репрессалии. Жесткие репрессии».
  Это было абсурдно. Будучи тщательно перестроенным с использованием рабского труда и переименованным в Заксенхаузен, концентрационный лагерь оказался в полной безопасности; не было никаких шансов на восстание. Заключенные напоминали загонных животных без когтей. Комментарии Геринга были сказаны только с одной целью: из мстительности положить к ногам Эрнста серию смертей невинных людей.
  Пока Гитлер обдумывал это, Эрнст небрежно сказал: «Я мало знаю о лагере, мой руководитель, и министр авиации прав. Мы должны быть абсолютно уверены в отсутствии разногласий».
  "Но . . . Я чувствую некоторое колебание, полковник», — сказал Гитлер.
  Эрнст пожал плечами. «Только мне интересно, не лучше ли было бы такие репрессии применить после Олимпийских игр. Ведь лагерь находится недалеко от Олимпийской деревни. Если в городе присутствуют иностранные репортеры, может быть довольно неловко, если информация выйдет наружу. Я думаю, что лучше будет сохранить лагерь как можно более секретным до более позднего времени.
  Эта идея не понравилась Гитлеру, сразу понял Эрнст. Но прежде чем Геринг смог возразить, лидер сказал: «Я согласен, что это, вероятно, лучше. Мы разберемся с этим вопросом через месяц или два».
  Эрнст надеялся, что когда он и Геринг забудут об этом деле.
  «Теперь, Герман, у полковника есть еще хорошие новости. Британия полностью приняла наши квоты на военные корабли и подводные лодки в соответствии с прошлогодним договором. План Рейнхарда сработал».
  «Какая удача», — пробормотал Геринг.
  «Министр авиации, я хочу обратить ваше внимание на этот файл?» Глаза Вождя, которые мало что упускали, скользнули по документам под мышкой мужчины.
  "Нет, сэр. Ничего."
  Вождь налил себе еще шоколада и подошел к макету Олимпийского стадиона. — Подойдите, господа, посмотрите на новинки. Они очень милые, вам не кажется? Элегантно, я бы сказал. Мне нравится современный стиль. Муссолини думает, что он изобрел это. Но он, конечно, вор, как мы все знаем.
  «Действительно, мой лидер», — сказал Геринг.
  Эрнст тоже пробормотал свое одобрение. Танцующие глаза Гитлера напомнили ему глаза Руди, когда мальчик показал своему Опе искусный замок из песка, который он построил на пляже в прошлом году.
  «Мне сказали, что жара, возможно, сегодня спадет. Будем надеяться, что так и будет в нашей фотосессии. Полковник, вы будете носить форму?
  — Думаю, нет, мой Лидер. В конце концов, я теперь всего лишь государственный служащий. Мне бы не хотелось показаться показным в компании уважаемых коллег». Эрнст не сводил глаз с макета стадиона и с некоторым усилием избегал взгляда на изысканную форму Геринга.
  • • •
  Офис уполномоченного по внутренней стабильности (вывеска, написанная яркими готическими немецкими буквами) находился на третьем этаже канцелярии. Ремонт на этом уровне казался в основном завершенным, хотя в воздухе стоял тяжелый запах краски, штукатурки и лака.
  Пол без труда вошел в здание, хотя его тщательно обыскивали два охранника в черной форме, вооруженные винтовками со штыками. Документы Уэббера прошли проверку, хотя его остановили и снова обыскали на третьем этаже.
  Он подождал, пока патруль пройдет по коридору, и почтительно постучал в рифленое окно двери кабинета Эрнста.
  Нет ответа.
  Он попробовал ручку и обнаружил, что она незаперта. Он прошел через темную прихожую к двери, ведущей в личный кабинет Эрнста. Он внезапно остановился, встревоженный тем, что этот человек может быть здесь, поскольку свет под дверью был таким ярким. Но он постучал еще раз и ничего не услышал. Он открыл дверь и обнаружил, что это сияние было солнечным светом; Офис выходил окнами на восток, и утренний свет злобно лился в комнату. Размышляя о двери, он решил оставить ее открытой; закрытие его, вероятно, противоречило правилам и было бы подозрительно, если бы охранники обходили его.
  Его первым впечатлением было то, насколько захламлен кабинет: бумаги, буклеты, отчеты, переплетенные отчеты, карты, письма. Они заполонили письменный стол Эрнста и большой стол в углу. На полках стояло множество книг, большинство из которых посвящено военной истории, очевидно, расположенной в хронологическом порядке, начиная с Галльских войн Цезаря . После того, что Кете рассказала ему о немецкой цензуре, он был удивлен, обнаружив книги, написанные американцами и англичанами и о них: Першинг, Тедди Рузвельт, лорд Корнуоллис, Улисс С. Грант, Авраам Линкольн, лорд Нельсон.
  Там был камин, конечно же, пустой этим утром и вычищенный дочиста. На черно-белом мраморном камине красовались мемориальные доски с военными наградами, штык, боевые знамена, изображения молодого Эрнста в форме с толстый мужчина с крутыми усами и в шипастом шлеме.
  Пол открыл блокнот, в котором набросал дюжину планов комнат, затем прошелся по периметру офиса, нарисовал его и добавил размеры. Он не стал беспокоиться о мерке; ему нужна была достоверность, а не точность. Подойдя к столу, Пол осмотрел его. Он увидел несколько фотографий в рамках. На них был изображен полковник с семьей. На других была красивая брюнетка, вероятно, его жена, и тройка: молодой человек в военной форме, по-видимому, со своей молодой женой и младенцем. Потом были еще две такие же молодая женщина и ребенок, взятые с разницей в несколько лет и совсем недавно.
  Пол оторвался от фотографий и быстро прочел десятки бумаг на столе. Он собирался дотянуться до одной из стопок документов и покопаться в ней, но остановился, почувствовав звук – или, возможно, его отсутствие. Просто смягчение несвязных звуков, доносившихся вокруг него. Пол мгновенно упал на колени, поставил мерную линейку на пол, а затем начал ходить с ней из одного конца комнаты в другой. Он поднял голову, когда медленно вошел мужчина, глядя на него с любопытством.
  Фотографиям на каминной полке и тем, которые показал ему контакт Моргана, Макс, было несколько лет назад, но не было никаких сомнений, что человеком, стоящим перед ним, был Райнхард Эрнст.
   Глава двадцать вторая
  «Слава Гитлеру», — сказал Пол. — Простите, если я вас беспокою, сэр.
  — Привет, — вяло ответил мужчина. "Ты?"
  «Я Флейшман. Я измеряю ковры.
  «Ах, ковры».
  В комнату заглянула еще одна фигура — крупный охранник в черной форме. Он попросил показать бумаги Пола, внимательно их прочитал, а затем вернулся в приемную и пододвинул стул прямо у двери.
  Эрнст спросил Поля: «А какая у меня здесь большая комната?»
  «Восемь на девять с половиной метров». Сердце Пола колотилось; он почти сказал «ярды».
  «Я бы подумал, что это больше».
  «О, он больше, сэр. Я имел в виду размер коврика. Обычно при использовании таких прекрасных полов наши клиенты хотят, чтобы граница дерева была видна ».
  Эрнст посмотрел на пол так, словно никогда не видел дуба. Он снял куртку и повесил ее на чехол для костюма рядом со столом. Он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и потер их. Затем он сел вперед, надел очки в проволочной оправе и прочитал какие-то документы.
  — Вы работаете в воскресенье, сэр? – спросил Пол.
  — Как и ты, — со смехом ответил Эрнст, не поднимая глаз.
  «Лидер очень хочет завершить ремонт здания».
   «Да, это, конечно, правда».
  Наклонившись, чтобы измерить небольшую нишу, Пол покосился на Эрнста, отметив шрам на руке, складки вокруг рта, красные глаза, поведение человека, у которого в голове просачивается тысяча мыслей, человека, несущего тысячу бремен.
  Слабый визг, когда Эрнст повернулся на стуле лицом к окну и снял очки. Казалось, он впитывал яркий и жаркий солнечный свет жадно, с удовольствием, но в то же время и с оттенком сожаления, как если бы он был человеком на природе, недовольным тем, что долг привязал его к столу.
  «Как долго вы занимаетесь этой работой, Флейшман?» — спросил он, не оборачиваясь.
  Пол стоял, прижимая к себе блокнот. «Всю жизнь, сэр. Со времен войны.
  Эрнст продолжал греться на солнышке, слегка откинувшись назад и закрыв глаза. Пол тихо подошел к каминной полке. Штык был длинный. Он был темным, его недавно не затачивали, но он все еще был вполне способен убить.
  — И тебе это нравится? — спросил Эрнст.
  "Меня это устраивает."
  Он мог бы выхватить ужасное оружие и за одну секунду подойти к спине Эрнста и быстро убить его. Раньше он убивал клинком. Использование ножа не похоже на фехтование в фильме Дугласа Фэрбенкса. Клинок — всего лишь смертоносное продолжение кулака. Хороший боксер – хороший нож.
  Прикосновение ко льду. . .
  А как насчет охранника за дверью? Этому человеку тоже придется умереть. И все же Пол никогда не убивал телохранителей своего нападения, даже никогда не ставил себя в ситуацию, в которой ему это могло бы понадобиться. Он может убить Эрнста клинком, а затем нокаутировать охранника. Но со всеми остальными солдатами вокруг, кто-нибудь мог услышать шум, и его бы арестовали. Кроме того, ему было приказано сделать так, чтобы смерть была публичной.
  — Тебе идет, — повторил Эрнст. «Простая жизнь, без конфликтов и без сложного выбора».
  Телефон завибрировал. Эрнст поднял его. "Да? . . . Да, Людвиг, встреча пошла нам на пользу. . . . Да, да. . . Итак, вы нашли добровольцев? Ах, хорошо. . . . Но, возможно, еще два или три. . . Да, я встречу тебя там. Добрый день."
  Повесив трубку, Эрнст взглянул на Пола, а затем на каминную полку. «Некоторые из моих сувениров. Я знаю солдат всю свою жизнь, и мы все кажемся стайными крысами таких памятных вещей. У меня дома есть еще много вещей. Разве не странно, что мы храним воспоминания о таких ужасных событиях? Иногда мне это кажется безумием». Он посмотрел на часы на своем столе. — Ты закончил, Флейшман?
  — Да, сэр, я.
  — У меня сейчас есть кое-какие дела наедине.
  «Спасибо, что позволили вторгнуться, сэр. Хайль Гитлер."
  «Флейшман?»
  Пол обернулся в дверях.
  «Тебе повезло, что твой долг совпадает с твоими обстоятельствами и твоей природой. Как это редкость».
  — Я полагаю, что так, сэр. Хороший день для тебя."
  «Да, здравствуйте».
  На улицу, в коридор.
  С лицом Эрнста и его голосом, запечатленными в памяти Пола, он спустился по лестнице, глядя вперед, двигаясь медленно, незаметно проходя среди присутствующих здесь людей в черной или серой форме, костюмах или рабочих комбинезонах. И повсюду суровые двумерные глаза смотрели на него с картин на стенах: троица, чьи имена были На латунных пластинах выгравированы А. Гитлер, Х. Геринг и П. Я. Геббельс.
  На первом этаже он повернулся к яркой парадной двери, ведущей на улицу Вильгельма, и громко раздалось эхо шагов. Уэббер предоставил использованные ботинки, хорошее дополнение к костюму, за исключением того, что гвоздь протер кожу и громко стучал при каждом шаге, как бы Пол ни выкручивал ногу.
  Он находился в пятидесяти футах от дверного проема, который представлял собой взрыв солнечного света, окруженный ореолом.
  Сорок футов.
  Нажмите, нажмите, нажмите.
  Двадцать футов.
  Теперь он мог видеть снаружи, машины, проносившиеся мимо по улице.
  Десять футов. . .
  Кран . . . кран . . .
  "Ты! Ты остановишься».
  Пол замер. Он обернулся и увидел быстро идущего к нему мужчину средних лет в серой форме.
  «Вы спустились по этой лестнице. Где вы были?"
  — Я был всего лишь…
  «Позвольте мне посмотреть ваши документы».
  — Я измерял ковры, сэр, — сказал Пол, доставая из кармана бумаги Уэббера.
  Эсэсовец быстро их просмотрел, сравнил фото и прочитал наряд. Он взял метровую палку из рук Пола, как будто это было оружие.
  Он вернул заказ на работу и поднял глаза. «Где ваше специальное разрешение?»
  «Специальное разрешение? Мне не сказали, что он мне нужен».
  «Для доступа наверх он у вас должен быть».
  «Мой начальник никогда мне не говорил».
   «Это не наша забота. Каждому, имеющему доступ на надземные этажи, необходимо специальное разрешение. Ваш партийный билет?
  «Я. . . У меня его с собой нет».
  «Вы не член партии?»
  "Конечно, сэр. Я преданный национал-социалист, поверьте мне».
  «Вы не являетесь лояльным национал-социалистом, если у вас нет при себе визитной карточки». Офицер обыскал его, полистал блокнот, взглянул на эскизы комнат и размеры. Он покачал головой.
  Пол сказал: «Я должен вернуться позже на этой неделе, сэр. Тогда я вам принесу специальное разрешение и партбилет». Он добавил: «И в то же время я смогу измерить и ваш офис».
  «Мой кабинет находится на первом этаже, в задней части здания, там, где ремонт не планируется», — кисло сказал офицер СС.
  «Тем больше причин иметь прекрасный персидский ковер. Их у нас оказалось на несколько больше, чем было выделено. И ничего не остается, как оставить их гнить на складе».
  Мужчина обдумал это. Затем он взглянул на свои наручные часы. «У меня нет времени заниматься этим вопросом. Я заместитель начальника службы безопасности Шехтер. Вы найдете мой кабинет внизу по лестнице и справа. Имя на двери. Теперь займемся вами. Но когда вернешься, имей специальное разрешение, иначе для тебя будет улица Принца Альбрехта».
  • • •
  Когда трое мужчин умчались прочь от площади Вильгельма, неподалеку прозвучала сирена. Пол и Реджи Морган с тревогой выглянули в окна фургона, где воняло горелой капустой и потом.
  Уэббер рассмеялся. «Это машина скорой помощи. Расслабляться." Момент позже медицинская машина свернула за угол. «Я знаю звуки всех официальных автомобилей. Сегодня в Берлине эти знания очень полезны».
  Через несколько мгновений Пол тихо сказал: «Я встретил его».
  «Встретил кого?» — спросил Морган.
  «Эрнст».
  Глаза Моргана расширились. "Он был здесь?"
  «Он вошел в офис сразу после того, как я туда пришел».
  — Ах, что нам делать? — сказал Уэббер. «Мы не можем вернуться в канцелярию. Как мы узнаем, где он будет?
  «О, я это выяснил», — сказал Пол.
  "Ты сделал?" — спросил Морган.
  «У меня было время осмотреть его стол до его прихода. Сегодня он будет на стадионе».
  «Какой стадион?» — спросил Морган. «В городе их десятки».
  « Олимпийский стадион. Я видел меморандум. Гитлер заказал фотографии высокопоставленных партийных чиновников, сделанные там сегодня днем». Он взглянул на ближайшую башню с часами. — Но у нас есть всего несколько часов, чтобы доставить меня на место. Я думаю, Отто, нам снова понадобится твоя помощь.
  «Ах, я могу доставить вас куда угодно, мистер Джон Диллинджер. Я творю чудеса. . . и вы платите за них. Поэтому мы, конечно, такие хорошие партнеры. И кстати, мои американские деньги, если позволите. И он позволил трансмиссии фургона завизжать на второй передаче, протягивая правую руку ладонью вверх, пока Морган не уронил в нее конверт.
  Через мгновение Пол понял, что Морган наблюдает за ним. Мужчина спросил: «Каков был Эрнст? Он казался самым опасным человеком в Европе?»
   «Он был вежлив, он был озабочен, он был утомлен. И грустно.
  "Грустный?" — спросил Уэббер.
  Пол кивнул, вспоминая быстрые, но отягощенные глаза этого человека, глаза человека, ожидающего окончания тяжелых испытаний.
  Солнце наконец садится. . . .
  Морган взглянул на магазины, здания и флаги на широкой улице Под липами. Он спросил: «Это проблема?»
  "Проблема?"
  «Встреча с ним заставит тебя колебаться. . . сделать то, ради чего ты сюда пришел? Будет ли это иметь значение?»
  Пауль Шуман пожелал Богу, чтобы он мог сказать, что так и будет. То, что вид кого-то вблизи, разговор с ним растопит лед, заставит его не решиться лишить этого человека жизни. Но он ответил правдиво. "Нет. Это не будет иметь никакого значения.
  • • •
  Они вспотели от жары, а Курт Фишер, по крайней мере, потел от страха.
  Братья были теперь в двух кварталах от площади, где им предстояло встретиться с Унгером, человеком, который должен был увести их из этой гибнущей страны и воссоединить с родителями.
  Человек, которому они доверяли свою жизнь.
  Ганс нагнулся, поднял камень и запустил его через воды Ландвер-канала.
  "Не!" — резко прошептал Курт. — Не привлекай к нам внимания.
  — Тебе следует расслабиться, брат. Пропускающие камни не привлекают внимания. Все это делают. Боже, как жарко. Можем ли мы остановиться и выпить имбирного пива?
   «Ах, ты думаешь, что мы в отпуске, не так ли?» Курт огляделся вокруг. Народу было не так много. Час был ранний, жара уже была жестокой.
  — Видишь, кто-нибудь следит за нами? — спросил его брат с некоторой иронией.
  «Хочешь остаться в Берлине? Учитывая все обстоятельства?
  «Все, что я знаю, это то, что если мы откажемся от нашего дома, мы никогда его больше не увидим».
  «Если мы не откажемся от этого, мы никогда больше не увидим Матери и Отца. Наверное, мы больше никогда никого не увидим ».
  Ганс нахмурился и взял еще один камень. На этот раз он сделал три пропуска. "Смотреть! Ты это видел?"
  "Торопиться."
  Они свернули на рыночную улицу, где устанавливались палатки торговцев. На улицах и тротуарах было припарковано несколько грузовиков. Машины были заполнены репой, свеклой, яблоками, картофелем, форелью, карпом, рыбьим жиром. Разумеется, ни один из продуктов, пользующихся наибольшим спросом, таких как мясо, оливковое масло, сливочное масло и сахар. Несмотря на это, люди уже выстраивались в очереди, чтобы найти лучшие — или, скорее, наименее неаппетитные — покупки.
  — Смотри, вот он, — сказал Курт, переходя улицу и направляясь к старому грузовику, припаркованному на обочине площади. К нему прислонился мужчина с вьющимися каштановыми волосами, курил и просматривал газету. Он взглянул вверх, увидел мальчиков и слегка кивнул. Он бросил газету в кабину грузовика.
  Все сводится к доверию. . . .
  И иногда ты не разочаровываешься. Курт сомневался, что он вообще появится.
  "Мистер. Унгер! — сказал Курт, когда они присоединились к нему. Они тепло пожали друг другу руки. «Это мой брат Ганс».
  «Ах, он похож на своего отца».
   «Вы продаете шоколад?» — спросил мальчик, глядя на грузовик.
  «Я занимаюсь производством и продажей конфет. Я был профессором, но эта работа больше не является прибыльной. Обучение носит спорадический характер, но употребление сладостей происходит постоянно, не говоря уже о политической безопасности. Мы можем поговорить позже. Теперь нам нужно выбраться из Берлина. Ты можешь поехать со мной в такси, пока мы не доберемся до границы. Затем вы заберетесь на пространство сзади. Я использую лед, чтобы шоколад не таял в такие дни, и ты будешь лежать под досками, покрытыми льдом. Не волнуйтесь, вы не замерзнете насмерть. Я вырезал отверстия в боку грузовика, чтобы впустить немного теплого воздуха. Мы пересечём границу, как я делаю каждую неделю. Я знаю охранников. Я даю им шоколад. Они никогда меня не обыскивают».
  Унгер подошел к задней части грузовика и закрыл ворота.
  Ганс забрался в такси, взял газету и начал читать. Курт повернулся, вытер лоб и в последний раз взглянул на город, в котором он провел всю свою жизнь. В жару и дымке оно казалось итальянским, напоминая ему поездку, которую он совершил с родителями в Болонью, когда его отец две недели читал лекции в тамошнем старом университете.
  Молодой человек повернул назад, чтобы забраться в грузовик рядом со своим братом, когда в толпе послышался коллективный вздох.
  Курт замер, широко раскрыв глаза.
  Три черных автомобиля остановились возле грузовика Унгера. Из машины выскочили шестеро мужчин в черной форме СС.
  Нет!
  — Ганс, беги! - крикнул Курт.
  Но двое солдат СС бросились к пассажирской стороне автомобиля. Они выломали дверь и вытащили его младший брат на улицу. Он сопротивлялся, пока один из них не ударил его дубинкой в живот. Ганс вскрикнул и перестал сопротивляться, катаясь по земле, хватаясь за живот. Солдаты подняли его на ноги.
  "Нет нет нет!" Унгер заплакал. И он, и Курт были прижаты к борту грузовика.
  «Бумаги! Опустошите карманы».
  Трое пленников сделали, как им было сказано.
  «Фишеры», — сказал командир СС, просматривая их удостоверения личности и кивая в знак признания.
  Слезы текли по его щекам, Унгер сказал Курту: «Я не предал тебя. Клянусь, я этого не делал!»
  «Нет, он этого не делал», - сказал офицер СС, который вытащил из кобуры свой «Люгер», нажал на рычаг, чтобы взвести его, и выстрелил мужчине в голову. Унгер упал на тротуар. Курт ахнул от ужаса. « Да », — добавил эсэсовец, кивнув в сторону крупной женщины средних лет, высунувшейся из окна машины СС.
  Ее голос, полный ярости, бушевал на мальчиков: «Предатели! Свинья!»
  Это была миссис Лутц, военная вдова, жившая на их этаже в многоквартирном доме, женщина, которая только что пожелала им хорошего дня!
  Потрясенный, глядя на обмякшее тело Унгера, из которого обильно текла кровь, Курт услышал ее задыхающийся крик: «Вы неблагодарные свиньи. Я наблюдал за тобой, я знаю, что ты сделал, я знаю, кто был в твоей квартире. Я записываю то, что видел. Вы предали нашего Вождя!»
  Командир СС раздраженно поморщился на женщину. Он кивнул более молодому офицеру и затолкал ее обратно в машину.
  «Вы оба были в нашем списке уже некоторое время».
  «Мы ничего не сделали!» Глядя на кровь Унгера, не в силах Чтобы отвести взгляд от растущей малиновой лужи, Курт прошептал: «Ничего. Я клянусь. Мы просто пытались быть с нашими родителями».
  «Нелегальный побег из страны, пацифизм, антипартийная деятельность. . . все преступления, караемые смертной казнью». Он притянул Ганса ближе, нацелил пистолет ему в голову. Мальчик захныкал. "Пожалуйста, не надо. Пожалуйста! . . ».
  Курт быстро шагнул вперед. Охранник ударил его в живот, и он согнулся пополам. Он видел, как командир приложил пистолет к затылку брата.
  "Нет!"
  Командир прищурился и откинулся назад, чтобы избежать брызг крови и плоти.
  "Пожалуйста, сэр!"
  Но затем другой офицер прошептал: «У нас есть приказ, сэр. Во время Олимпийских игр сдержанность». Он кивнул в сторону рынка, где собралась толпа, наблюдающая за происходящим. «Могут присутствовать иностранцы, возможно, репортеры».
  Поколебавшись некоторое время, командир нетерпеливо пробормотал: «Хорошо. Отвезите их в Колумбийский Дом.
  Несмотря на то, что его постепенно сворачивали в пользу более безжалостного и менее заметного лагеря Ораниенбург, «Колумбийский дом» по-прежнему оставался самой печально известной тюрьмой в Берлине.
  Мужчина кивнул на труп Унгера. «И выбрось это куда-нибудь. Выясните, женат ли он, и если да, то пришлите его жене его окровавленную рубашку.
  «Да, мой лидер. С каким посланием?
  «Рубашка будет посланием». Командир отложил пистолет и пошел обратно к своей машине. Он мельком взглянул на братьев Фишеров, но его глаза их не увидели; как будто они уже были мертвы.
  • • •
   «Где ты, Пауль Шуман?»
  Как и вчерашний вопрос тогдашнему анонимному подозреваемому: « Кто вы?», — Вилли Коль задал этот вопрос вслух и в отчаянии, без какой-либо немедленной надежды на ответ. Инспектор думал, что знание имени этого человека ускорит разрешение дела. Но это было не так.
  Коль не получил ответа на свои телеграммы в Федеральное бюро расследований и Международный олимпийский комитет. Он получил краткий ответ из департамента полиции Нью-Йорка, но там говорилось лишь, что они рассмотрят этот вопрос, когда «это будет практически осуществимо».
  Это слово было незнакомо Колю, но когда он поискал его в англо-немецком словаре департамента, на его лице появилась сердитая гримаса. За последний год он почувствовал нежелание американских правоохранительных органов сотрудничать с Крипо. Частично это было связано с антинационал-социалистическими настроениями в Соединенных Штатах. Он полагал, что некоторые из них также могли иметь корни в похищении ребенка Линдбергом; Бруно Гауптманн сбежал из-под стражи в Германии и сбежал в Америку, где убил ребенка.
  Коль отправил вторую краткую телеграмму на своем ломающемся английском языке, поблагодарив полицию Нью-Йорка и напомнив им о срочности дела. Он предупредил пограничников, чтобы те задержали Шумана, если тот попытается уйти, но слухи дошли только до основных пунктов пересечения границы.
  Вторая поездка Янссена в Олимпийскую деревню также не оказалась плодотворной. Пол Шуман официально не был связан с американской командой. Он приехал в Берлин как писатель без какой-либо известной принадлежности. Накануне он покинул Олимпийскую деревню, и с тех пор его никто не видел, и никто не знал, куда он мог пойти. Имя Шумана не было в списке тех, кто недавно купил боеприпасы Largo или Modelo A, но это не было сюрпризом, поскольку он прибыл с командой только в пятницу.
  Раскачиваясь на стуле, просматривая коробку с уликами и читая свои карандашные записи. . . Коль поднял глаза и увидел, что Янссен остановилась в дверях, болтая с несколькими другими молодыми людьми в штатском, помощниками инспекторов и кандидатами в инспекторы.
  Коль нахмурился, глядя на шумный кофе.
  Младшие офицеры выразили свое почтение.
  "Хайль Гитлер."
  «Здравствуйте, инспектор Коль».
  «Да, да».
  «Мы едем на лекцию. Ты идешь?"
  — Нет, — пробормотал Коля. "Я работаю." С момента возникновения партии в 33-м году часовые беседы о национал-социализме проводились еженедельно в главном актовом зале Алекса. Явка всех офицеров крипо была обязательной. Теплый Вилли Коль редко туда ходил. Последний раз он присутствовал на семинаре два года назад и назывался «Гитлер, пангерманизм и корни фундаментальных социальных перемен». Он заснул.
  «Может появиться сам лидер СД Гейдрих».
  «Мы не уверены», — с энтузиазмом добавил другой. «Но он мог бы. Можешь представить? Мы могли бы пожать ему руку!»
  «Как я уже сказал, я работаю». Коль смотрел мимо их молодых восторженных лиц. — Что у тебя есть, Янссен?
  «Добрый день, инспектор», — радостно сказал один молодой офицер. Они громко пошли по коридору.
  Коль нахмурился, глядя на Янссена, который поморщился. "Простите, сэр. Они привязываются ко мне, потому что я привязан к. . ».
   "Мне?"
  — Ну да, сэр.
  Коль кивнул в том направлении, куда они ушли. «Они члены?»
  «Из партии? Да, некоторые из них.
  До прихода Гитлера к власти членство полицейского в какой-либо политической партии было незаконным. Коль сказал: «Не поддавайся искушению присоединиться, Янссен. Вы думаете, что это поможет вашей карьере, но это не так. Это только еще больше запутает тебя в паутине.
  «Моральный зыбучий песок», — процитировал Янссен своего босса.
  "Действительно."
  «В любом случае, как я могу присоединиться?» — серьезно спросил он, а затем улыбнулся одной из своих редких улыбок. «Работа с вами не оставляет мне времени на митинги».
  Коль улыбнулся в ответ и спросил: «Что у тебя есть?»
  «Вскрытие из Дрезденской аллеи».
  "Пора." Двадцать четыре часа на вскрытие. Непростительно.
  Кандидат в инспекторы протянул своему начальнику тонкую папку, в которой было всего две страницы.
  "Что это? Коронер проводил вскрытие во сне?
  "Я-"
  — Неважно, — пробормотал Коль и прочитал документ. Сначала, конечно, как всегда при вскрытии, на сложном языке физиологии и морфологии было заявлено очевидное: причиной смерти стала тяжелая травма головного мозга, вызванная прохождением пули. Никаких сексуальных заболеваний, немного подагры, немного артрита, никаких военных ран. У них с Колем были общие шишки, а мозоли на ногах жертвы свидетельствовали о том, что он действительно был страстным любителем ходьбы.
   Янссен посмотрел через плечо Коля. «Послушайте, сэр, у него был сломан палец, который плохо сросся».
  — Нас это не интересует, Янссен. Это мизинец, который может сломаться при многих обстоятельствах, в отличие от травмы, которая уникальна и может помочь нам лучше понять этого человека. Недавний перелом мог бы оказаться полезным — мы могли бы обратиться к врачам на северо-западе Берлина, чтобы найти пациентов, — но этот перелом старый». Он вернулся к отчету.
  Алкоголь в его крови позволял предположить, что незадолго до смерти он выпил немного спиртного. В содержимом желудка оказались курица, чеснок, зелень, лук, морковь, картофель, какой-то красноватый соус и кофе, все переварилось до такой степени, что можно было предположить, что еда была употреблена примерно за полчаса до смерти.
  — Ага, — оживился Коль, записывая все эти факты карандашом в свой потрепанный блокнотик.
  — Что, сэр?
  «Вот кое-что, что нас интересует , Янссен. Хотя мы не можем быть уверены в этом, похоже, что в последний раз жертва съела очень изысканное блюдо. Вероятно, это coq au vin, французский деликатес, в котором курица сочетается с неожиданным партнером красного вина. Обычно это бургундское вино, такое как Шамбертен. Мы не часто видим это здесь, Янссен. Ты знаешь почему? Потому что мы, немцы, делаем ужасные красные вина, а австрийцы, которые делают ярко-красные вина, присылают нам мало. О да, это хорошо». Он на мгновение задумался, затем встал и подошел к карте Берлина, висящей на стене. Он нашел канцелярскую кнопку и воткнул ее в Дрезденский переулок. «Он умер здесь в полдень и примерно за тридцать минут до этого обедал в ресторане. Вы помните, Янссен, он хорошо ходил: его мышцы ног, которые могли бы посрамить мои, и мозоли на ступнях. Итак, хотя он мог бы принять такси или трамвае до своей роковой встречи, будем считать, что он шел пешком. Разрешить ему через несколько минут после еды закурить. . . Помните его пожелтевшие кончики пальцев?
  — Не совсем, сэр.
  — Тогда будьте более наблюдательными. Предоставив ему время выкурить сигарету, оплатить счет и насладиться кофе, мы предположим, что он шел на своих крепких ногах двадцать минут, прежде чем дошел до Дрезденской аллеи. Как далеко сможет пройти за это время быстрый ходок?»
  — Я думаю, километра полтора.
  Коля нахмурился. — Я бы тоже так предположил. Он изучил легенду на карте Берлина и обвел кругом место убийства.
  Янссен покачал головой. "Посмотри на это. Это огромная. Нам нужно разнести фотографию жертвы по всем ресторанам этого круга?
  «Нет, только тем, кто подает курицу в вине, и из тех, кто делает это в обеденное время в субботу. Быстрый взгляд на часы работы и меню впереди подскажет нам, нужно ли нам задать дополнительные вопросы. Но это все равно будет огромная задача, и ее необходимо решить немедленно».
  Молодой офицер уставился на карту. — Это зависит от вас и меня, сэр? Можем ли мы посетить их все самостоятельно? Как мы можем?" Он покачал головой, обескураженный.
  «Конечно, мы не можем».
  "Затем?"
  Вилли Коль откинулся на спинку стула, его глаза блуждали по комнате. Они на мгновение остановились на его рабочем столе. Затем он сказал: «Ждите здесь телеграмм или других сообщений по делу, Янссен». Коль взял свою панаму со стойки в углу своего кабинета. — А у меня есть мысль.
  — Где вы будете, сэр?
  «По следу французской курицы».
  Глава двадцать третья
  Тревожная атмосфера, окружавшая троих мужчин в пансионе, была подобна холодному дыму.
  Пауль Шуман хорошо знал это ощущение — с тех моментов, когда он ждал выхода на боксерский ринг, пытаясь вспомнить все, что знал о своем противнике, рисуя защиту парня, планируя, когда лучше всего танцевать под ней, когда встать на цыпочки и нанеси удар с разворота или джеб, придумывая, как использовать его слабости – и как лучше всего компенсировать свои собственные.
  Он знал это и по другим временам: когда игрок на пуговицах планировал свои касания. Глядя на карты, нарисованные его собственным аккуратным почерком, дважды проверяя Кольт и запасной пистолет, просматривая сделанные им записи о расписаниях, предпочтениях, антипатиях, распорядках дня и знакомствах своей жертвы.
  Это было Раньше.
  Трудное, тяжелое «До». Тишина перед убийством. Момент, когда он пережевывал факты с чувством нетерпения и раздражения. Страх тоже, конечно. Ты никогда не уходил от этого. В любом случае, хорошие люди с пуговицами этого не сделали.
  И всегда нарастающее онемение, кристаллизация его сердца.
  Он начал касаться льда.
  В темной комнате, окна закрыты, шторы опущены… телефон, конечно же, отключен — Пол и Морган просмотрели карту и две дюжины рекламных фотографий олимпийского стадиона, которые Уэббер откопал, а также пару резко помятых серых фланелевых брюк для Моргана (которые американец сначала отнесся к ним скептически). но потом решил оставить).
  Морган постучал по одной из фотографий. — Где ты?
  «Пожалуйста, одну минутку», — прервал его Уэббер. Он встал и прошел через комнату, насвистывая. Он был в веселом настроении теперь, когда у него в кармане была тысяча долларов и ему не пришлось какое-то время беспокоиться о сале и желтой краске.
  Морган и Пол обменялись нахмуренными взглядами. Немец упал на колени и стал доставать пластинки из шкафа под потрепанным граммофоном. Он поморщился. «Ах, нет, Джон Филип Соуза. Я все время ищу, но их трудно найти». Он взглянул на Моргана. «Скажем, мистер Джон Диллинджер говорит мне, что Соуза американец. Но я думаю, что он шутит. Пожалуйста, руководитель оркестра англичанин, не так ли?
  «Нет, он американец», — сказал худощавый мужчина.
  — Я слышал другое.
  Морган приподнял бровь. «Возможно, ты прав. Возможно, было бы уместно заключить пари. Сто марок?
  Уэббер поразмыслил, а затем сказал: «Я рассмотрю этот вопрос дальше».
  «На музыку у нас действительно нет времени», — добавил Морган, наблюдая, как Уэббер изучает стопку дисков.
  Пол сказал: «Но я думаю, у нас есть время заглушить звуки нашего разговора?»
  «Именно», — сказал Уэббер. «И мы будем использовать . . ». Он рассмотрел этикетку. «Сборник наших флегматичных немецких охотничьих песен». Он включил прибор и вставил иглу. канавка диска. Зажигательная, скрипучая мелодия наполнила комнату. «Это «Олень-охотник». Смех. «Подходит, учитывая нашу миссию».
  Гангстеры Лучано и Лански делали в Америке то же самое — обычно включали радио, чтобы скрыть разговор на случай, если у ребят Дьюи или Гувера будет микрофон в комнате, где они встречались.
  — Так ты говорил?
  Морган спросил: «Где фотосессия?»
  — В меморандуме Эрнста сказано, что в пресс-центре.
  «Это здесь», сказал Уэббер.
  Пол внимательно изучил рисунок и остался недоволен. Стадион был огромным, а ложа для прессы, должно быть, имела длину двести футов. Он располагался недалеко от вершины южной стороны здания. Он мог занять позицию на трибунах с северной стороны, но это означало бы очень дальний удар по всей ширине стадиона.
  "Очень далеко. Небольшой ветерок, искажение окна. . . Нет. Я не мог гарантировать смертельный выстрел. И я могу ударить кого-нибудь другого.
  "Так?" — вяло спросил Уэббер. «Может быть, вы могли бы застрелить Гитлера. Или Геринг. . . да ведь он такая же большая мишень, как дирижабль. Слепой мог бы его ударить. Он еще раз просмотрел карту. «Вы сможете поймать Эрнста, когда он выйдет из машины. Что вы об этом думаете, мистер Морган? Тот факт, что Уэббер благополучно доставил Пола в канцелярию и вывел из нее, придал лидеру банды достаточный авторитет, чтобы ему можно было доверять имя Моргана.
  «Но мы не знаем точно, когда и куда он прибудет», — отметил Морган. Он мог совершить дюжину прогулок и переходов. «Они могут не использовать главный вход. Мы не могли этого предвидеть, и вы должны скрываться до того, как он доберется туда. Вся национал-социалистическая пантеон будет собран; безопасность будет огромной».
  Пол продолжал рассматривать карту. Морган был прав. И он заметил на карте, что там был подземный проезд, который, казалось, опоясывал весь стадион, вероятно, для того, чтобы лидеры могли использовать его в качестве защищенных входов и выходов. Эрнст мог вообще никогда не оказаться снаружи.
  Некоторое время они молча смотрели. Полу пришла в голову идея, и, прикоснувшись к фотографиям, он объяснил ее: задние проходы стадиона были открыты. Выйдя из пресс-центра, можно было пройти по этому коридору либо на восток, либо на запад, а затем спуститься на несколько лестничных пролетов на первый этаж, где была парковка, широкий подъезд и тротуары, ведущие к железнодорожной станции. Примерно в ста футах от стадиона, с видом на парковку и подъездную дорогу, располагалось скопление небольших зданий, обозначенных на карте как « Складские помещения».
  «Если бы Эрнст вышел на дорожку и спустился по лестнице, я мог бы стрелять из этого сарая. Тот, что там.
  — Ты сможешь выстрелить?
  Пол кивнул. — Да, легко.
  — Но, как мы говорили, мы не знаем, приедет или уйдет Эрнст таким путем.
  «Может быть, нам удастся заставить его выйти наружу. Смойте его, как птицу.
  "И как?" — спросил Морган.
  Павел сказал: «Мы спросим его».
  "Спроси его?" Морган нахмурился.
  «Мы получаем ему сообщение в пресс-зале, что он срочно нужен. Кому-то нужно встретиться с ним наедине по поводу чего-то важного. Он выходит из коридора на крыльцо, прямо перед моими глазами.
  Уэббер закурил одну из своих капустных сигар. «Но разве кто-нибудь сообщение будет настолько срочным, что он прервет встречу с вождём, Герингом и Геббельсом?»
  «Судя по тому, что я о нем узнал, он одержим своей работой. Мы говорим ему, что есть проблема, связанная с армией или флотом. Я знаю, что это привлечет его внимание. А как насчет Круппа, оружейника, о котором нам рассказывал Макс? Может ли сообщение от Круппа быть срочным?
  Морган кивнул. «Крупп. Да, я так думаю. Но как нам передать сообщение Эрнсту, пока он на фотосессии?»
  «Ах, полегче», — сказал Уэббер. — Я позвоню ему.
  "Как?"
  Мужчина затянулся своей эрзац-сигарой. «Я узнаю номер одного из телефонов в пресс-зале и позвоню. Я сделаю это сам. Я спрошу Эрнста и скажу ему, что внизу водитель с сообщением. Только чтобы он увидел. От самого Густава Круппа фон Болена. Я позвоню с почты, чтобы, когда гестаповцы позже наберут семь, чтобы выяснить источник звонка, у меня не было никакой зацепки».
  «Как узнать номер?» — спросил Морган.
  «Контакты».
  Пол цинично спросил: «Тебе действительно нужно кого-то подкупать, чтобы найти номер, Отто? Я подозреваю, что они есть у половины спортивных журналистов в Берлине».
  «Ах», — сказал Уэббер, радостно улыбаясь. Он попробовал английский. «Вы бьетесь головой о гвоздь». Вернувшись на родной язык: «Конечно, это правда. Но самый важный аспект любого предприятия — это знать , к какому человеку обратиться и какова его цена».
  — Хорошо, — сказал Морган раздраженно. "Сколько? И помните, мы не бездонный колодец».
  «Еще двести. С Марком все будет в порядке. И для этого Я добавлю, без дополнительной оплаты, способ входа и выхода со стадиона, мистер Джон Диллинджер. Полная форма СС. Вы можете перекинуть винтовку через плечо и пойти прямо на стадион, как сам Гиммлер, и никто вас не остановит. Попрактикуйтесь в приветствии Гитлера и приветствии Гитлера, размахивая вялой рукой в воздухе, как наш Лидер, писающий козой».
  Морган нахмурился. «Но если они поймают его, маскирующегося под солдата, его расстреляют как шпиона».
  Пол взглянул на Уэббера, и они оба рассмеялись. Это лидер банды сказал: «Пожалуйста, мистер Морган. Наш друг собирается убить национального военного царя. Если его поймают, он может одеться как Джордж Вашингтон и насвистывать «Звезды и полосы навсегда», и они все равно застрелят его, вы не думаете?
  «Я только обдумывал способы сделать это менее очевидным», — проворчал Морган.
  — Нет, это хороший план, Реджи, — сказал Пол. «После выстрела они как можно быстрее доставят всех чиновников обратно в Берлин. Я поеду с охранниками, которые их охраняют. Как только мы окажемся в городе, я затеряюсь в толпе». После этого он проскользнул в здание посольства возле Бранденбургских ворот и связался с Эндрю Эйвери и Винсом Маньелли в Амстердаме, которые отправили за ним самолет на аэродром.
  Когда их взгляд вернулся к карте стадиона, Пол решил, что пришло время. Он сказал: «Я хочу вам сказать. Со мной кто-то идет.
  Морган взглянул на Уэббера, который засмеялся. «Ах, о чём ты думаешь? Что я мог бы жить где угодно, кроме этого прусского Эдемского сада? Нет-нет, я уеду из Германии только в рай».
  Павел сказал: «Женщина».
   Губы Моргана сжались. «Тот, что здесь». Кивнув в сторону коридора пансиона.
  "Это верно. Кете. Пол добавил: «Вы заглянули в нее. Ты знаешь, что она законна.
  — Что ты ей сказал? — спросил обеспокоенный американец.
  «У гестапо есть ее паспорт, и ее арест — лишь вопрос времени».
  «Это вопрос времени, когда здесь арестуют много людей . Что ты ей сказал , Пол? Морган повторил.
  «Просто наша легенда о спортивной журналистике. Вот и все."
  "Но-"
  «Она пойдет со мной», сказал он.
  «Мне следует позвонить в Вашингтон или сенатору».
  «Звони кому хочешь. Она идет."
  Морган посмотрел на Уэббера.
  «Ах, я был женат три раза, возможно, четыре», — сказал немец. «И теперь у меня есть . . . сложная аранжировка. Не ждите от меня советов по сердечным делам.
  Морган покачал головой. «Господи, у нас есть авиалинии».
  Пол пристально посмотрел на своего соотечественника. «Еще одно: на стадионе у меня будет только российский паспорт. Если я не успею, она никогда не услышит о том, что произошло. Ты скажешь ей что-нибудь — о том, что мне придется уйти? Я не хочу, чтобы она думала, что я ее бросил. И сделай все возможное, чтобы вытащить ее.
  "Конечно."
  «Ах, вы справитесь, мистер Джон Диллинджер. Ты американский ковбой с большими яйцами, да?» Уэббер вытер потный лоб. Он поднялся и нашел в шкафу три стакана. Из колбы он налил в их и раздавал. «Австрийский обстлер. Вы слышали об этом? Это лучший из всех напитков, полезный для крови и полезный для души. А теперь выпейте, господа, а потом выйдем и изменим судьбу моего бедного народа».
  • • •
  «Мне понадобится их столько, сколько вы сможете найти», — сказал Вилли Коль.
  Мужчина осторожно кивнул. «Вопрос не в том, чтобы их найти. Их всегда вполне можно найти. Вопрос в том, насколько необычен этот вопрос. На самом деле такого прецедента нет».
  «Это необычно », — согласился Коль. «Это правда. Но шеф полиции Гиммлер назвал этот случай необычным и важным. Другие офицеры по всему городу заняты столь же неотложными делами, и он предоставил мне быть находчивым. Итак, я пришел к вам».
  «Гиммлер?» — спросил Иоганн Мунц. Мужчина средних лет стоял в дверях небольшого дома на улице Грюн в Шарлоттенбурге. Бритый, подстриженный и одетый в костюм, он выглядел так, словно только что вернулся из церкви этим воскресным утром, что, конечно, рискованное занятие, если вы хотите сохранить свою должность директора одной из лучших школ Берлина.
  «Ну, как вы знаете, они автономны. Полностью самоуправляемый. Я не могу им ничего диктовать. Они могут сказать нет. И я ничего не могу с этим поделать».
  «Ах, доктор Мунц, я просто прошу возможности обратиться к ним в надежде, что они добровольно выберутся помочь делу справедливости».
  «Но сегодня воскресенье. Как я могу с ними связаться?»
  «Я подозреваю, что вам нужно всего лишь позвонить вождю домой, и он организует их встречу».
   "Очень хорошо. Я сделаю это, инспектор.
  Три четверти часа спустя Вилли Коль оказался на заднем дворе дома Мунца, разглядывая лица почти двух дюжин мальчиков, многие из которых были одеты в коричневые рубашки, шорты и белые носки, черные галстуки свисали с плетеной кожаной застежки на воротнике. горло. По большей части молодые люди были членами бригады Гитлерюгенд Школы Гинденбурга. Как только что напомнил Колю директор школы, организация была полностью независима от какого-либо надзора со стороны взрослых. Члены группы выбирали своих лидеров, и именно они определяли деятельность своей группы, будь то походы, футбол или разоблачение предателей.
  «Слава Гитлеру», — сказал Коль, и его приветствовали несколькими протянутыми правыми руками и удивительно громким эхом приветствия. — Я старший детектив-инспектор Коль из Крипо.
  На некоторых лицах появилось выражение восхищения. И некоторые юношеские лица остались такими же бесстрастными, как лицо толстого мертвеца в Дрезденском переулке.
  «Мне нужна ваша помощь в продвижении национал-социализма. Вопрос высочайшего приоритета». Он посмотрел на молодого блондина, которого ему представили как Гельмута Грубера, который, как вспоминал Коль, был командиром бригады «Гинденбург». Он был меньше ростом, чем большинство других, но в нем чувствовалась взрослая уверенность. Стальной взгляд наполнил его глаза, когда он взглянул на мужчину на тридцать лет старше его. «Сэр, мы сделаем все необходимое, чтобы помочь нашему лидеру и нашей стране».
  «Хорошо, Хельмут. Теперь слушайте все. Вы можете подумать, что это странная просьба. У меня есть две пачки документов. Одна из них представляет собой карту местности недалеко от Тиргартена. Второе — фотография мужчины, которого мы пытаемся опознать. Внизу фотографии мужчины написано название конкретного блюда, которое можно заказать в ресторане. Это называется кок-о-вин. Французский термин. Вам не обязательно знать, как оно произносится. Все, что вам нужно сделать, это зайти в каждый ресторан в области, обведенной на карте, и посмотреть, было ли заведение открыто вчера и есть ли это блюдо в обеденном меню. Если да, вы спросите, знает ли менеджер ресторана человека на этой фотографии или помнит ли он, что он недавно там обедал. Если да, немедленно свяжитесь со мной в штаб-квартире Крипо. Ты сделаешь это?»
  «Да, инспектор Коль, мы это сделаем», — объявил командир отделения Грубер, не удосужившись опросить своих солдат.
  "Хороший. Лидер будет гордиться вами. Сейчас я раздам эти листы». Он остановился и поймал взгляд одного студента сзади, одного из немногих, не одетых в форму. «Еще одно дело. Необходимо, чтобы вы все были осторожны в чем-то».
  «Осторожно?» — спросил мальчик, нахмурившись.
  "Да. Это означает, что вы должны воздержаться от упоминания факта, которым я собираюсь с вами поделиться. Я пришел к вам за этой помощью из-за моего сына Гюнтера, который сидит там сзади». Несколько десятков глаз обратились в сторону мальчика, которого Коль незадолго до этого позвал домой и велел прийти к директору. Гюнтер сильно покраснел и посмотрел вниз. Его отец продолжил. «Подозреваю, вы не знаете, что мой сын в будущем будет помогать мне в важных вопросах государственной безопасности. Вот, кстати, поэтому я и не могу позволить ему присоединиться к вашей прекрасной организации; Я предпочитаю, чтобы он оставался как бы за кадром. Таким образом он сможет и дальше помогать мне работать во славу отечества. Пожалуйста, держите этот факт при себе. Ты сделаешь это?
  Глаза Хельмута замерли, когда он взглянул на Гюнтера. возможно, думая о недавних арийских и еврейских играх, в которые, возможно, не следовало играть. — Конечно, мистер инспектор Коль, — сказал он.
  Коль посмотрел на лицо сына и на его сдержанную улыбку радости, а затем сказал: «Теперь выстроитесь в одну очередь, и я раздам бумаги. Мой сын и командир отделения Грубер решат, как вы распределите работу.
  "Да сэр. Хайль Гитлер."
  "Хайль Гитлер." Коль заставил себя твердо отдать честь, вытянув руку. Он раздал раздаточные материалы двум мальчикам. Он добавил: «О, а господа?»
  "Да сэр?" — ответил Хельмут, стоя по стойке смирно.
  «Обратите внимание на движение. Будьте внимательны, переходя улицу».
   Глава двадцать четвертая
  Он постучал в дверь, и она впустила его в свою комнату.
  Кете, казалось, смущала ее жилплощадь в пансионе. Голые стены, никаких растений, шаткая мебель; она или домовладелец перевезли все лучшее в комнаты, чтобы их сдали в аренду. И ничего здесь не казалось личным. Возможно, она закладывала свое имущество. Солнечный свет падал на выцветший ковер, но он представлял собой маленькую одинокую трапецию и бледную; свет отражался от окна через переулок.
  Затем она по-девичьи рассмеялась и обняла его. Она крепко поцеловала его. «Ты пахнешь чем-то другим. Мне это нравится." Она понюхала его лицо.
  — Мыло для бритья?
  «Возможно, это все, да».
  Он использовал то, что нашел в туалете, немецкой марки, а не свое бирманское бритье, потому что боялся, что охранник на стадионе может учуять незнакомый запах американского мыла и у него возникнут подозрения.
  "Мило."
  Он заметил на кровати единственный чемодан. Книга Гете лежала на голом столе, рядом стояла чашка некрепкого кофе. На поверхности плавали белые комочки, и он спросил ее, существует ли такая вещь, как гитлеровское молоко от гитлеровских коров.
  Она засмеялась и сказала, что национал-социалисты среди них было много ослов, но, насколько ей известно, они не создали никаких эрзац-коров. «Даже настоящее молоко сворачивается, когда оно стареет».
  Затем он сказал: «Мы уезжаем сегодня вечером».
  Она кивнула, нахмурившись. "Сегодня вечером? Когда вы говорите «немедленно», вы имеете в виду именно это».
  — Я встречу тебя здесь в пять.
  "Куда собираешься?" – спросила его Кете.
  «Просто провожу последнее интервью».
  — Что ж, удачи, Пол. Я с нетерпением буду ждать вашей статьи, даже если она будет , ох, возможно, о черном рынке, а не о спорте». Она одарила его понимающим взглядом. Кете, конечно, была умной женщиной; она подозревала, что у него здесь были и другие дела, помимо написания рассказов, — наверное, как и половина города, устраивая какие-то полулегальные предприятия. Это заставило его думать, что она уже приняла его темную сторону — и что она не будет очень расстроена, если он в конце концов расскажет ей правду о том, что он здесь делает. В конце концов, его враг был ее врагом.
  Он поцеловал ее еще раз, ощущая ее вкус, запах сирени, чувствуя давление ее кожи на себя. Но он обнаружил, что, в отличие от прошлой ночи, он нисколько не взволнован. Однако это его не беспокоило; так и должно было быть. Лед полностью поглотил его.
  • • •
  — Как она могла предать нас?
  Курт Фишер ответил на вопрос брата отчаянным покачиванием головы.
  Ему тоже было больно при мысли о том, что сделал их сосед. Почему, миссис Лутц! Кому каждый сочельник приносили буханку теплого маминого штоллена, кривобокого и переполненного цукатами, кого родители утешали, когда она плакала в годовщину Капитуляция Германии — эта дата является суррогатом дня, когда ее муж был убит во время войны, поскольку никто точно не знал, когда он умер.
  «Как она могла это сделать?» Ганс снова прошептал.
  Но Курт Фишер не смог объяснить.
  Если бы она осудила их за то, что они планировали разместить диссидентские рекламные щиты или напасть на кого-нибудь из гитлерюгенда, он, возможно, понял бы. Но все, что они хотели сделать, это покинуть страну, лидер которой сказал: «Пацифизм — враг национал-социализма». Он предположил, что, как и многие другие, г-жа Лутц была опьянена Гитлером.
  Тюремная камера в «Колумбийском доме» была примерно три на три метра, сделана из грубо отесанного камня, без окон, с металлическими решетками вместо двери, выходящей в коридор. Вода капала, и молодые люди услышали поблизости крысиное бегание. Над головой в камере горела единственная голая, яркая лампочка, но в коридоре ее не было, так что они могли видеть лишь некоторые детали темных фигур, которые время от времени проходили мимо. Иногда охранники были одни, иногда они сопровождали заключенных, которые были босыми и не издавали ни звука, кроме случайных вздохов, мольб или рыданий. Иногда тишина их страха пугала сильнее, чем звуки, которые они издавали.
  Жара была невыносимой; от этого у них чесалась кожа. Курт не мог понять почему — они были под землей, и здесь должно было быть прохладно. Потом он заметил трубу в углу. Горячий воздух яростно хлынул наружу. Тюремщики закачивали его из печи, чтобы заключенные не получили ни малейшей передышки от дискомфорта.
  — Нам не следовало уходить, — пробормотал Ганс. "Я говорил тебе."
  — Да, нам следовало остаться в своей квартире — это нас бы спасло. Он говорил с острой иронией. "До тех пор, пока не? На следующей неделе? Завтра? Разве ты не понимаешь, что она наблюдала за нами? Она видела вечеринки и слышала, что мы говорили».
  — Как долго мы здесь пробудем?
  И как ответить на этот вопрос? Курт подумал; они были в месте, где каждое мгновение было вечным. Он сел на пол — больше некуда было присесть — и рассеянно уставился на темную, пустую камеру через коридор от их камеры.
  Дверь открылась, и по бетону застучали ботинки.
  Курт начал считать шаги — один, два, три… . .
  В двадцать восемь охранник будет поравняться с их камерой. Будучи заключенным, он уже научился считать шаги; пленники отчаянно нуждаются в любой информации, в любой уверенности.
  Двадцать, двадцать один, двадцать два. . .
  Братья посмотрели друг на друга. Ганс сжал кулаки. «Они пострадают. Они почувствуют вкус крови, — пробормотал он.
  «Нет», сказал Курт. «Не делай ничего глупого».
  Двадцать пять, двадцать шесть. . .
  Шаги замедлились.
  Моргая от яркого света над головой, Курт увидел двух крупных мужчин в коричневой форме. Они посмотрели на братьев.
  Затем отвернулся.
  Один из них открыл камеру напротив и резко крикнул: «Гроссман, выйдешь».
  Тьма в камере двинулась. Курт был поражен, осознав, что смотрел на другого человека. Мужчина, шатаясь, поднялся на ноги и шагнул вперед, опираясь на прутья как на опору. Он был грязным. Если бы он вошел внутрь чисто выбритый, щетина на его лице сказала бы Курту, что он находился в камере как минимум неделю.
   Заключенный моргнул, оглянулся на двух крупных мужчин, затем на Курта через коридор.
  Один из охранников взглянул на лист бумаги: «Али Гроссман, вы приговорены к пяти годам лишения свободы в лагере Ораниенбург за преступления против государства. Выйти за пределы."
  "Но я-"
  «Сохраняйте спокойствие. Вам следует подготовиться к поездке в лагерь».
  «Меня уже дезинфицировали. Что ты имеешь в виду?"
  — Я сказал тихо!
  Один охранник что-то шепнул другому, тот ответил: «Разве ты не принес свое?»
  "Нет."
  «Ну вот, возьми мой».
  Он протянул другому охраннику светлые кожаные перчатки, и тот их надел. С хрипом теннисиста, отдающего мощную подачу, охранник ударил кулаком прямо в живот худощавого человека. Гроссман вскрикнул, и его начало рвать.
  Костяшки пальцев охранника бесшумно ударили мужчину по подбородку.
  "Нет нет нет."
  Еще больше ударов, попадающих в его пах, лицо, живот. Кровь текла из его носа и рта, слезы из глаз. Задыхаясь, задыхаясь. "Пожалуйста, сэр!"
  В ужасе братья наблюдали, как человека превратили в сломанную куклу. Охранник, который наносил удары, посмотрел на своего товарища и сказал: «Мне жаль насчет перчаток. Моя жена их почистит и починит».
  «Если это удобно».
  Они подхватили мужчину и потащили его в коридор. Дверь громко отозвалась эхом.
  Курт и Ганс уставились на пустую камеру. Курт потерял дар речи. Он верил, что никогда еще не был так напуган. его жизнь. Ганс наконец спросил: «Наверное, он сделал что-то ужасное, тебе не кажется? Чтобы с тобой так обращались».
  — Диверсант, я думаю, — сказал Курт дрожащим голосом.
  «Я слышал, что в правительственном здании произошел пожар. Министерство транспорта. Ты это слышал? Могу поспорить, что за этим стоял он.
  "Да. Огонь. Он, несомненно, был поджигателем.
  Они сидели, парализованные от ужаса, а обжигающий поток воздуха из трубы позади них продолжал нагревать крошечную камеру.
  Не прошло и минуты, как они услышали, как дверь открылась и снова захлопнулась. Они переглянулись.
  Послышались шаги, эхом отдававшиеся от встречи кожи с бетоном. . . . шесть, семь, восемь. . .
  «Я убью того, кто был справа», — прошептал Ганс. "Больший. Я могу сделать это. Мы можем получить ключи и…
  Курт наклонился ближе, шокировав мальчика, схватив его лицо обеими руками. "Нет!" — прошептал он так яростно, что его брат ахнул. «Вы ничего не сделаете. Вы не будете с ними бороться, вы не будете отвечать. Ты будешь делать именно то, что они говорят, и если они ударят тебя, ты молча примешь боль». Все его прежние мысли о борьбе с национал-социалистами, о попытках что-то изменить, исчезли.
  "Но-"
  Мощные пальцы Курта притянули Ганса ближе. — Ты сделаешь, как я говорю!
  . . . тринадцать четырнадцать . . .
  Шаги были подобны ударам молотка по олимпийскому колоколу, каждый из которых вызывал в душе Курта Фишера вибрацию страха.
  . . . семнадцать, восемнадцать. . .
  В двадцать шесть лет они замедлятся.
   В двадцать восемь они остановятся.
  И кровь начинала течь.
  "Ты делаешь мне больно!" Но даже сильные мускулы Ганса не смогли вырваться из хватки брата.
  «Если тебе выбьют зубы, ты ничего не скажешь. Если они сломают тебе пальцы, ты сможешь плакать, рыдать и кричать. Но ты им ничего не скажешь. Мы собираемся пережить это. Вы понимаете меня? Чтобы выжить, мы не можем дать отпор».
  Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре. . .
  Тень упала на пол перед решеткой.
  "Понимать?"
  — Да, — прошептал Ганс.
  Курт обнял брата за плечо, и они повернулись к двери.
  Мужчины остановились у камеры.
  Но это были не охранники. Один был худощавый седой мужчина в костюме. Другой был потяжелее, лысеющий, одет в коричневый твидовый пиджак и жилет. Они осмотрели братьев.
  — Вы Фишеры? — спросил седой мужчина.
  Ганс посмотрел на Курта, который кивнул.
  Он вытащил из кармана лист бумаги и прочитал. «Курт». Он посмотрел вверх. «Ты был бы Куртом. И ты, Ганс.
  "Да."
  Что это было?
  Мужчина посмотрел в коридор. «Откройте камеру».
  Еще шаги. Появился охранник, заглянул и отпер дверь. Он отступил назад, положив руку на дубинку, висевшую на поясе.
  Двое мужчин вошли внутрь.
  Седой мужчина сказал: «Я полковник Рейнхард Эрнст».
   Это имя было знакомо Курту. Он играл какую-то роль в правительстве Гитлера, хотя и не был уверен, какую именно. Второго человека представили как доктора-профессора Кейтеля из какого-то военного колледжа под Берлином.
  Полковник спросил: «В вашем документе об аресте написано «преступления против государства». Но все они так делают. В чем именно заключались ваши преступления?
  Курт рассказал о своих родителях и о попытке нелегально покинуть страну.
  Эрнст поднял голову и внимательно посмотрел на мальчиков. «Пацифизм», — пробормотал он и обратился к Кейтелю, который спросил: «Вы совершали антипартийную деятельность?»
  "Нет, сэр."
  «Вы Пираты Эдельвейс?»
  Это были неформальные антинационал-социалистические клубы молодых людей, некоторые говорили, что это банды, восставшие в ответ на бессмысленную регламентацию гитлерюгенда. Они тайно встречались для дискуссий о политике и искусстве, а также чтобы попробовать некоторые из удовольствий жизни, которые партия, по крайней мере публично, осуждала: пьянство, курение и секс без брака. Братья знали некоторых молодых людей, которые были членами организации, но сами ими не были. Курт сказал это мужчинам.
  «Проступок может показаться незначительным, но, — Эрнст показал листок бумаги, — вы приговорены к трем годам заключения в лагере Ораниенбург».
  Ганс ахнул. Курт был ошеломлен, думая об ужасном избиении, которое они только что видели, бедный мистер Гроссман вынужден был подчиниться. Курт также знал, что люди иногда отправлялись в Ораниенбург или Дахау, чтобы отбыть короткий срок, но больше их никогда не видели. Он пробормотал: «Не было никакого суда! Нас арестовали час назад! А сегодня воскресенье. Как мы могли быть приговорены?»
  Полковник пожал плечами. « Как видите, произошло пробный." Эрнст вручил ему документ, в котором были имена десятков заключенных, в том числе Курта и Ганса. Рядом с каждым была указана длина приговора. В заголовке документа было просто «Народный суд». Это был печально известный трибунал, состоявший из двух настоящих судей и пяти человек из партии, СС или гестапо. Апелляция на его решение не подавалась.
  Он смотрел на него, оцепенев.
  Профессор говорил. «В целом вы оба здоровы?»
  Братья переглянулись и кивнули.
  «В какой-то степени еврей?»
  "Нет."
  «И вы прошли трудовую службу?»
  Курт сказал: «У моего брата есть. Я был слишком стар».
  «Что касается рассматриваемого вопроса, — сказал профессор Кейтель, — мы здесь, чтобы предложить вам выбор». Он казался нетерпеливым.
  "Выбор?"
  Голос Эрнста понизился, и он продолжил. «Некоторые люди в нашем правительстве считают, что отдельные люди не должны участвовать в нашей армии. Возможно, они принадлежат к определенной расе или национальности, возможно, они интеллектуалы, возможно, они склонны подвергать сомнению решения нашего правительства. Я, однако, считаю, что нация настолько велика, насколько велика ее армия, и что для того, чтобы армия была великой, она должна представлять всех своих граждан. Профессор Кейтель и я проводим исследование, которое, по нашему мнению, поддержит некоторые изменения во взглядах правительства на немецкие вооруженные силы». Он оглянулся в коридор и сказал охраннику СА: «Вы можете покинуть нас».
  — Но, сэр…
  «Вы можете покинуть нас», — повторил Эрнст спокойным голосом, и все же Курту это казалось таким же крепким, как крупповская сталь.
   Мужчина снова взглянул на Курта и Ганса, а затем удалился по коридору.
  Эрнст продолжил. «И это исследование вполне может в конечном итоге определить, как правительство вообще ценит своих граждан. Мы искали людей в ваших обстоятельствах, которые могли бы нам помочь.
  Профессор сказал: «Нам нужны здоровые молодые люди, которые в противном случае были бы исключены из военной службы по политическим или другим причинам».
  — И что бы мы сделали?
  Эрнст коротко рассмеялся. «Да ведь вы, конечно, станете солдатами. Вы будете служить в немецкой армии, флоте или военно-воздушных силах в течение одного года на регулярной основе».
  Он взглянул на профессора, который продолжил. «Ваша служба будет такой же, как и у любого другого солдата. Единственная разница в том, что мы будем следить за вашей работой. Ваши командиры будут вести записи в вашем отчете. Информация будет собрана, и мы ее проанализируем».
  Эрнст сказал: «Если вы отсидите год, ваша судимость будет стёрта». Кивок на список приговоров суда. «Вы сможете эмигрировать, если захотите. Но валютное регулирование останется в силе. Вы можете сдать только ограниченное количество баллов, и вас не пустят обратно в страну».
  Курт думал о чем-то, что услышал минуту назад. Возможно, они принадлежат к определенной расе или национальности. . . . Предвидел ли Эрнст, что евреи или другие неарийцы когда-нибудь окажутся в немецкой армии?
  И если да, то что это означало для страны в целом? Какие изменения имели в виду эти люди?
  «Вы пацифисты», — сказал Эрнст. «У других наших волонтеров, согласившихся нам помочь, был менее трудный выбор, чем у вас. Может ли пацифист морально присоединиться к военной организации? Это трудное решение. Но мы бы хотели, чтобы вы приняли участие. Вы нордик по внешности, у вас отличное здоровье и выправка солдата. Я считаю, что с участием таких людей, как вы, некоторые элементы в правительстве будут более склонны принять наши теории».
  «Относительно этих ваших убеждений, — добавил Кейтель, — я скажу следующее: будучи профессором военного колледжа и военным историком, я нахожу их наивными. Но мы учтём ваши чувства, и ваши обязанности по службе будут соразмерны вашим взглядам. Вряд ли мы стали бы делать из человека, боящегося высоты, летуна или посадить человека, страдающего клаустрофобией, в подводную лодку. В армии есть много должностей, которые мог бы занять пацифист. На ум приходит медицинское обслуживание».
  Эрнст сказал: «И, как я уже сказал, через некоторое время вы обнаружите, что ваши чувства по поводу мира и войны станут более реалистичными. Я считаю, что нет лучшего испытания для того, чтобы стать мужчиной, чем армия».
  «Невозможно», — подумал Курт. Он ничего не сказал.
  «Но если ваши убеждения диктуют, что вы не можете служить, — сказал Эрнст, — у вас есть другой вариант». Жест в сторону документа о приговоре.
  Курт взглянул на брата. — Можем ли мы обсудить это между собой?
  Эрнст сказал: «Конечно. Но у тебя есть всего несколько часов. Сегодня поздно вечером вводится группа, а завтра начнется базовое обучение. Он посмотрел на свои часы. «У меня сейчас встреча. Я вернусь сюда часа в два-три, чтобы узнать ваше решение».
  Курт передал Эрнсту приговор.
  Но полковник покачал головой. «Держи это. Возможно, это поможет вам принять решение».
   Глава двадцать пятая
  В двадцати минутах езды от центра Берлина, сразу за Шарлоттенбургом, белый фургон свернул на север, у площади Адольфа Гитлера, за рулем был Реджи Морган. Он и Пауль Шуман рядом с ним смотрели на стадион слева. Впереди стояли две массивные прямоугольные колонны, между которыми плавали пять олимпийских колец.
  Когда они свернули налево на Олимпийскую улицу, Пол снова отметил огромные размеры комплекса. Судя по указателям, помимо самого стадиона располагались плавательный комплекс, хоккейная площадка, театр, спортивная площадка и множество хозяйственных построек и парковок. Стадион был белым, чрезвычайно высоким и длинным; оно напоминало Полу не столько здание, сколько неприступный линкор.
  Территория была переполнена: в основном рабочие и поставщики продовольствия, а также множество солдат и охранников в серой и черной форме, охрана лидеров национал-социалистов, присутствовавших на фотосессии. Если Булл Гордон и сенатор хотели, чтобы Эрнст умер публично, то это было подходящее место для этого.
  Оказалось, что можно подъехать прямо к передней площади стадиона. Но для лейтенанта СС (комиссия была любезно предоставлена Отто Уэббером, без каких-либо дополнительных затрат) вылезать из частного фургона было бы, конечно, подозрительно. Поэтому они решили обойти стадион. Морган высаживал Пола на деревьях возле парковки, где он «патруль», осматривая грузовики и рабочих, пока он медленно пробирался к сараю с видом на пресс-офис на южной стороне стадиона.
  Фургон съехал с дороги на травянистый участок и остановился, невидимый со стадиона. Пол вылез из машины и собрал маузер. Он снял с винтовки оптический прицел — это был не тот аксессуар, который мог бы быть у охранника — и сунул его в карман. Он перекинул пистолет через плечо и надел на голову черный шлем.
  "Как я выгляжу?" – спросил Пол.
  «Достаточно достоверно, чтобы напугать меня. Удачи тебе."
  «Оно мне понадобится», — мрачно подумал Пол, вглядываясь сквозь деревья в множество рабочих на территории, готовых и способных указать на незваного гостя, и на сотни охранников, которые были бы рады его застрелить.
  Шесть против пяти. . .
  Брат. Он взглянул на Моргана и почувствовал побуждение поднять руку в американском приветствии, один ветеран другому, но, конечно, Пол Шуман полностью осознавал свою роль. "Град." И поднял руку. Морган подавил улыбку и ответил взаимностью.
  Когда Пол повернулся, чтобы уйти, Морган тихо сказал: «Ой, подожди, Пол. Когда я разговаривал сегодня утром с Буллом Гордоном и сенатором, они пожелали вам удачи. И командир сказал передать тебе, что ты можешь распечатать свадебные приглашения его дочери в качестве своей первой работы. Вы понимаете, что он имеет в виду?
  Пол кивнул и, схватив за ремень маузера, направился к стадиону. Он прошел через ряд деревьев на огромную парковку, на которой, должно быть, было место для двадцати тысяч машин. Он шел властно и решительно, пристально поглядывая на припаркованные здесь машины, каждый дюйм которых прилежно охранял.
   • • •
  Десять минут спустя Пол прошёл через стоянку и оказался у высокого входа на стадион. Здесь дежурили солдаты, тщательно проверявшие документы и обыскивающие всех, кто хотел войти, но на прилегающей территории Пол был просто еще одним солдатом, и никто не обращал на него никакого внимания. Время от времени произнося «Да здравствует Гитлер!» и кивая, он обогнул здание и направился к сараю. Он прошел мимо огромного железного колокола, на боковой стороне которого была надпись: «Я призываю молодежь мира».
  Подойдя к сараю, он заметил, что в нем нет окон. Задней двери не было; побег после стрельбы будет затруднен. Ему придется выйти спереди, на виду у всего стадиона. Но он подозревал, что из-за акустики будет очень сложно определить, откуда прозвучал выстрел. И было много звуков стройки — сваебойных машин, пил, клепальных машин и тому подобного — чтобы заглушить выстрел винтовки. Пол медленно выходил из сарая после выстрела, останавливался и оглядывался вокруг, даже звал на помощь, если мог сделать это, не вызывая подозрений.
  Время было половина третьего. Отто Уэббер, находившийся на почте в Потсдам Плаза, должен был позвонить около двух пятнадцати. Достаточно времени.
  Он медленно шел, осматривая территорию, заглядывая в припаркованные машины.
  «Слава Гитлеру», — сказал он нескольким рабочим, раздетым до пояса и красившим забор. «Это жаркий день для такой работы».
  «Ах, ничего», — ответил один. «А если бы и было, что с того? Мы работаем на благо отечества».
  Павел сказал: «Лидер гордится вами». И продолжил охоту вслепую.
  Он с любопытством взглянул на сарай, словно задаваясь вопросом, представляло какую-либо угрозу безопасности. Натянув черные кожаные перчатки, которые были частью униформы, он открыл дверь и вошел внутрь. Помещение было заполнено картонными коробками, перевязанными шпагатом. Пол сразу узнал этот запах, еще когда он работал типографом: горький запах бумаги, сладкий запах чернил. Сарай использовался для хранения программ или сувенирных буклетов Игр. Он расставил несколько коробок, чтобы занять позицию для стрельбы перед сараем. Затем он положил распахнутую куртку справа от того места, где должен был лежать, чтобы ловить вылетающие снаряды, когда он поворачивал затвор пистолета. Эти детали — извлечение гильз и поиск отпечатков пальцев — вероятно, не имели значения. У него здесь нет записей, и к ночи он уедет из страны. Но тем не менее он пошел на это просто потому, что это было его ремесло.
  Вы убедитесь, что все в порядке.
  Вы проверяете свои p и q .
  Стоя внутри небольшого здания, он осматривал стадион с помощью оптического прицела винтовки. Он заметил открытый коридор позади пресс-центра, по которому Эрнст должен был добраться до лестницы и спуститься вниз, чтобы встретить посыльного или водителя, о котором ему рассказывал Уэббер. У него будет отличный шанс, как только полковник выйдет из дверного проема. Там были также большие окна, через которые он мог бы прострелить, если бы мужчина остановился перед одним из них.
  Время было час пятьдесят.
  Пол сел, скрестив ноги, и положил винтовку на колени. Пот стекал по лбу щекочущими ручейками. Он вытер лицо рукавом рубашки и начал устанавливать оптический прицел на винтовку.
  • • •
  — Что ты думаешь, Руди?
  Но Рейнхард Эрнст не ожидал, что его внук отвечать. Мальчик с улыбкой и трепетом смотрел на просторы олимпийского стадиона. Они находились в помещении для длительной прессы на южной стороне здания, над трибуной Лидера. Эрнст поднял его так, чтобы он мог смотреть в окно. Руди практически танцевал от волнения.
  «Ах, кто это?» — спросил голос.
  Эрнст повернулся и увидел, как в комнату входят Адольф Гитлер и двое его охранников СС.
  "Мой лидер."
  Гитлер подошел вперед и улыбнулся мальчику.
  Эрнст сказал: «Это Руди, сын моего сына».
  Слабое выражение сочувствия на лице Вождя подсказало Эрнсту, что он думает о гибели Марка в результате несчастного случая на военных маневрах. Эрнст на мгновение удивился, что этот человек помнит, но понял, что ему не следовало этого делать; Разум Гитлера был обширен, как олимпийское поле, пугающе быстр и сохранял все, что он хотел сохранить.
  «Передайте привет нашему лидеру, Руди. Приветствуйте, как я вас учил.
  Мальчик отдал изящное национал-социалистическое приветствие, а Гитлер от восторга рассмеялся и взъерошил волосы Руди. Лидер подошел ближе к окну и указал на некоторые особенности стадиона, говоря восторженным голосом. Гитлер расспросил мальчика об учёбе, какие предметы ему нравятся, каким видом спорта он увлекается.
  Еще голоса в коридоре. Два соперника, Геббельс и Геринг, прибыли вместе. «Какой это , должно быть, был драйв» , — подумал Эрнст, улыбаясь про себя.
  После своего поражения в канцелярии в то утро Геринг оставался рассеянным. Эрнст ясно видел это, несмотря на улыбку. Какая разница между двумя самыми влиятельными людьми в Германии. . . . Истерики Гитлера, по общему признанию крайние, редко касались личных дел; если его любимого шоколада не было в наличии или он ударялся голенью о стол, он без гнева отмахивался от этого вопроса. А что касается перемен в государственных вопросах, то да, у него был характер, который мог напугать его ближайших друзей, но как только проблема была решена, он занялся другими делами. Геринг же был похож на жадного ребенка. Все, что шло вразрез с его желаниями, приводило его в ярость и гноилось, пока он не нашел подходящую месть.
  Гитлер объяснял мальчику, какие спортивные мероприятия и в каких частях стадиона будут проводиться. Эрнста позабавило, что под его широкой улыбкой Геринг все больше злился из-за того, что Вождь уделял такое внимание внуку своего соперника.
  В течение следующих десяти минут начали прибывать другие чиновники: фон Бломберг, министр обороны штата, и Ялмар Шахт, глава государственного банка, вместе с которым Эрнст разработал сложную систему финансирования проектов перевооружения с использованием неотслеживаемых средств, известных как «векселя Мефо». Второе имя Шахта было Хорас Грили, в честь американца, и Эрнст шутил с блестящим экономистом по поводу его ковбойских корней. Здесь также были Гиммлер, Рудольф Гесс с каменным лицом и змееглазый Рейнхард Гейдрих, которые рассеянно приветствовали Эрнста, так он приветствовал всех.
  Фотограф тщательно настроил свою Leica и другое оборудование так, чтобы он мог видеть и объект съемки на переднем плане, и стадион на заднем плане, но при этом свет в окнах не вспыхивал. Эрнст проявил интерес к фотографии. У него самого было несколько Leica, и он планировал купить Руди Kodak, который был импортирован из Америки и был проще в использовании, чем немецкие точные фотоаппараты. Полковник записал некоторые поездки, которые он и его семья совершили. В частности, были хорошо задокументированы Париж и Будапешт, а также пешие прогулки по Шварцвальду и прогулка на лодке по Дунаю.
  «Хорошо, хорошо», — крикнул теперь фотограф. — Мы можем начать.
  Гитлер сначала настоял на том, чтобы сфотографироваться с Руди, и поднял мальчика на колени, смеясь и болтая с ним, как добрый дядя. После этого начались запланированные съемки.
  Хотя он был рад, что Руди развлекается, Эрнст начал терять терпение. Он нашел гласность абсурдной. Более того, это была серьезная тактическая ошибка, как, впрочем, и сама идея проведения Олимпиады в Германии. Было слишком много аспектов перевооружения, которые следовало бы держать в секрете. Как мог иностранный гость не видеть, что это военная нация, и с каждым днем ее становится все больше?
  Вспышки погасли, и знаменитости Третьей Империи выглядели в объективе веселыми, задумчивыми или зловещими. Когда Эрнста не фотографировали, он разговаривал с Руди или стоял один и мысленно сочинял свое письмо Лидеру об Уолтемском исследовании, обдумывая, что говорить, а что нет.
  Иногда невозможно поделиться всем. . . .
  В дверях появился охранник СС. Он заметил Эрнста и позвал: «Мистер. Министр».
  Несколько голов повернулись.
  "Мистер. Министр Эрнст.
  Полковник был настолько же удивлен, насколько и раздражен Геринг; Эрнст официально не был государственным министром.
  "Да?"
  «Сэр, вам звонит секретарь Густав Крупп фон Болен. Есть вопрос, о котором он должен сообщить вам немедленно. Что-то самое важное. Что касается вашей последней встречи.
  Что такого важного они тогда обсуждали? Броня для военных кораблей была одной из тем. Это не казалось таким уж критичным. Но теперь, когда Англия приняла новые показатели немецкого судостроения, возможно, у Круппа возникнут проблемы с соблюдением производственных квот. Но затем он подумал, что нет, барону не сообщили о победе в отношении договора. Крупп был столь же блестящим капиталистом, как и техником. Но он также был трусом, который избегал партии до тех пор, пока Гитлер не пришел к власти, а затем стал ярым новообращенным. Эрнст подозревал, что кризис в худшем случае был незначительным. Но Крупп и его сын были настолько важны для планов перевооружения, что их нельзя было игнорировать.
  «Вы можете ответить на звонок по одному из этих телефонов. Я доведу это до конца.
  «Извините меня на одну минуту, мой Лидер».
  Гитлер кивнул и вернулся к обсуждению ракурса камеры с фотографом.
  Мгновение спустя завибрировал один из многочисленных телефонов у стены. Светящийся свет указал, что это было, и Эрнст поднял его.
  "Да? Это полковник Эрнст.
  "Полковник. Я Страуд, помощник барона фон Болена. Прошу прощения за беспокойство. Он прислал вам на рассмотрение кое-какие документы. Они есть у водителя на стадионе, где вы сейчас находитесь».
  «О чем это?»
  Пауза. — Барон приказал мне не упоминать эту тему по телефону.
  «Да, да, хорошо. Где водитель?»
   «На подъездной дорожке на южной стороне стадиона. Он встретит вас там. Лучше быть осторожным. Я говорю один, сэр. Это мои инструкции.
  "Да, конечно."
  "Хайль Гитлер."
  "Град."
  Эрнст повесил телефон на подставку. Геринг следил за ним, как тучный сокол. — Проблема, министр?
  Полковник решил не обращать внимания ни на притворное сочувствие, ни на иронию названия. Вместо того чтобы лгать, он признался: «У Круппа есть какие-то проблемы. Он прислал мне сообщение об этом».
  Будучи производителем преимущественно бронетехники, артиллерии и боеприпасов, Крупп больше имел дело с Эрнстом, командующими флотом и армией, чем с Герингом, чьей сферой деятельности была авиация.
  «Ах». Огромный мужчина снова повернулся к зеркалу, которое предоставил фотограф. Он начал проводить пальцем по лицу, разглаживая макияж.
  Эрнст направился к двери.
  — Опа, можно я пойду с тобой?
  «Конечно, Руди. Сюда."
  Мальчик поспешил за дедушкой, и они вошли во внутренний коридор, соединявший все типографии. Эрнст положил руку мальчику на плечо. Он сориентировался и заметил дверной проем, который вёл на одну из южных лестниц. Они начали двигаться к этому. Сначала он преуменьшал беспокойство, но на самом деле его беспокойство росло. Сталь Круппа была признана лучшей в мире; шпиль великолепного здания Крайслер в Нью-Йорке был сделан из знаменитого Enduro KA-2 его компании. Но это также означало, что иностранные военные планировщики очень внимательно следили за продукцией и продукцией Круппа. Он задавался вопросом, есть ли у британцев или французов узнал, что большая часть его стали идет не на рельсы, стиральные машины или автомобили, а на броню.
  Дедушка и внук пробирались сквозь толпу рабочих и мастеров, энергично доводивших стройку здесь, на полу пресс-будки, вырезавших двери по размерам, монтировавших фурнитуру, шлифовавших и красивших стены. Пока они кружили вокруг столярной мастерской, Эрнст взглянул на рукав своего костюма и поморщился.
  — Что случилось, Опа? — крикнул Руди, перекрикивая визг пилы.
  «О, посмотри на это. Посмотри, что на меня нашло». На нем была капля штукатурки.
  Он смахнул пыль, как мог, но часть осталась. Он задавался вопросом, стоит ли ему смочить пальцы, чтобы очистить его. Но это может привести к тому, что гипс навсегда закрепится на ткани. Гертруда была бы недовольна, если бы это произошло. Он бы оставил это на данный момент. Он положил руку на дверную ручку, чтобы выйти на внешний проход, ведущий к лестнице.
  "Полковник!" — раздался голос ему в ухо.
  Эрнст повернулся.
  Охранник СС подбежал к нему сзади. Он перекрикивал визг пилы: «Сэр, здесь собаки Вождя. Он задается вопросом, не хотел бы ваш внук с ними позировать».
  «Собаки?» — взволнованно спросил Руди.
  Гитлер любил немецких овчарок, и у него было их несколько. Они были гениальными животными, домашними любимцами.
  "Вы бы хотели это?" — спросил Эрнст.
  — О да, пожалуйста, Опа.
  «Не играйте с ними грубо».
  «Нет, я не буду».
  Эрнст проводил мальчика обратно в коридор и смотрел, как он бежит к собакам, обнюхивавшим комнату. исследование. Гитлер засмеялся, увидев, как юноша обнимает более крупного и целует его в макушку. Животное лизнуло Руди своим огромным языком. Геринг с некоторым трудом наклонился и тоже погладил животных, на его круглом лице играла детская улыбка. Хотя министр был во многом бессердечным, он искренне любил животных.
  Затем полковник вернулся в коридор и снова направился к внешней двери. Он снова подул, чтобы смахнуть штукатурную пыль с рукава, затем остановился перед одним из больших окон, выходящих на юг, и выглянул наружу. Солнце яростно палило на него. Свою шляпу он оставил в пресс-будке. Должен ли он получить это?
  Нет, подумал он. Это было бы…
  Его дыхание выбилось из легких, когда он почувствовал резкий удар по своему телу и обнаружил, что падает на ткань, покрывающую мрамор, задыхаясь в агонии. . . растерянный, испуганный. . . . Но когда он ударился об пол, самая заметная мысль была в его голове: «Теперь и я нанесу краску на свой костюм!» Что на это скажет Гертруда ?
   Глава двадцать шестая
  «Мюнхенский дом» представлял собой небольшой ресторанчик в десяти кварталах к северо-западу от Тиргартена и в пяти от Дрезденской аллеи.
  Вилли Коль обедал здесь несколько раз и вспоминал, как наслаждался венгерским гуляшем, в который помимо всего прочего добавляли тмин и изюм. За едой он выпил чудесное красное австрийское вино Блауфранкиш.
  Он и Янссен припарковали DKW перед домом, а Коль бросил карту Крипо на приборную панель, чтобы отогнать нетерпеливых шупо, вооруженных буклетами о нарушениях правил дорожного движения.
  Выстукивая использованный табак из пенковой трубки, Коль поспешил к ресторану, Конрад Янссен следовал за ним. Внутри обстановка была баварской: коричневое дерево и пожелтевшая лепнина, повсюду были бордюры деревянных гардений, неуклюже вырезанных и раскрашенных. В комнате пахло кислыми специями и жареным мясом. Коль мгновенно почувствовал голод; В то утро он съел только один завтрак, и он состоял только из выпечки и кофе. Дым был густой, поскольку обеденный перерыв уже почти закончился, и люди обменяли пустые тарелки на кофе и сигареты.
  Коль увидел своего сына Гюнтера, стоящего с молодым лидером Гитлерюгенда Гельмутом Грубером и двумя другими подростками, одетыми в форму группы. Молодежь не снимала офицерских фуражок, хотя и находилась внутри, то ли из неуважения, то ли из невежества.
   «Я получил ваше сообщение, мальчики».
  Протянув руку в приветствии, лидер Гитлерюгенда сказал: «Детектив-инспектор Коль, здравствуйте, Гитлер. Мы установили личность человека, которого вы ищете». Он показал фотографию тела, найденного на Дрезденской аллее.
  — А сейчас?
  "Да сэр."
  Коль взглянул на Гюнтера и увидел на лице сына противоречивые чувства. Он гордился тем, что повысил свой статус среди Молодёжи, но был недоволен тем, что Хельмут опередил поиски ресторана. Инспектор задавался вопросом, принесет ли этот инцидент двойную пользу: опознание тела для него и урок о реалиях жизни среди национал-социалистов для его сына.
  Метрдотель, или хозяин, коренастый, лысеющий мужчина в пыльном черном костюме и потертом жилете в золотую полоску, отдал честь Колю. Когда он говорил, ему было явно не по себе. Гитлерюгенд был одним из самых энергичных обличителей. «Инспектор, ваш сын и его друзья интересовались этим человеком».
  «Да, да. И вы, сэр, есть. . . ?»
  «Герхард Клемп. Я менеджер и занимаюсь этим уже шестнадцать лет».
  «Этот мужчина обедал здесь вчера?»
  «Пожалуйста, да, он это сделал. И почти три дня в неделю. Впервые он пришел несколько месяцев назад. Он сказал, что ему это нравится, потому что мы готовим больше, чем просто немецкую еду».
  Коль хотел, чтобы мальчики знали об убийстве как можно меньше, поэтому он сказал своему сыну и гитлерюгенду: «Ах, спасибо, сынок. Спасибо, Хельмут. Он кивнул остальным. «Мы возьмем на себя управление отсюда. Вы делаете честь своей нации».
  «Я бы сделал все для нашего Руководителя, детектива-инспектора», — сказал Хельмут тоном, соответствующим его заявлению. "Хорошего дня, сэр." Он снова поднял руку. Коль наблюдал, как рука его сына вытянулась таким же образом, и в ответ инспектор сам отдал резкий национал-социалистический салют. "Град." Коль проигнорировал слабое выражение веселья Янссена по поводу его жеста.
  Ребята ушли, болтая и смеясь; Для разнообразия они казались нормальными, мальчишескими и счастливыми, свободными от своего обычного облика — безмозглыми автоматами из научно-фантастического фильма Фрица Ланга « Метрополис». Он поймал взгляд сына, и мальчик улыбнулся и помахал рукой, когда гроздь исчезла за дверью. Коль молился, чтобы его решение в отношении сына не было ошибкой; Группа легко могла соблазнить Гюнтера.
  Он снова повернулся к Клемпу и постучал по фотографии. — В котором часу он обедал здесь вчера?
  «Он пришел рано, около одиннадцати, как раз перед открытием. Он ушел через тридцать-сорок минут».
  Коль видел, что Клемп был обеспокоен смертью, но не хотел выражать сочувствие на случай, если этот человек окажется врагом государства. Он также был очень любопытен, но, как и большинство граждан в наши дни, боялся задавать вопросы о расследовании или добровольно предлагать что-то большее, чем его спрашивали. По крайней мере, он не страдал слепотой.
  "Был ли он один?"
  "Да."
  Янссен спросил: «А вы случайно не наблюдали за ним снаружи, чтобы узнать, прибыл ли он с кем-нибудь или, возможно, встретил кого-нибудь, когда уходил?» Он кивнул в сторону больших незанавешенных окон ресторана.
  — Я никого не видел, нет.
  — Были ли люди, с которыми он регулярно обедал?
   "Нет. Обычно он был один».
  — И куда он пошел после того, как вчера поел? — спросил Коль, записывая все это в блокнот, коснувшись кончиком карандаша языка.
  «Я думаю, на юг. Это были бы левые».
  Направление Дрезденской аллеи.
  "Что вы знаете о нем?" — спросил Коля.
  «Ах, кое-что. Во-первых, у меня есть его адрес, если это поможет.
  — Действительно, — взволнованно сказал Коль.
  «После того, как он начал приходить сюда регулярно, я предложил ему открыть у нас счет». Он повернулся к папке с аккуратно исписанными карточками и записал адрес на листке бумаги. Янссен посмотрел на него. — В двух кварталах отсюда, сэр.
  — Ты знаешь о нем еще что-нибудь?
  — Боюсь, не так много. Он был скрытным. Мы разговаривали редко. Дело было не в языке. Нет, это его забота. Обычно он читал газету, книгу или деловые документы и не хотел разговаривать».
  — Что ты имеешь в виду под «это был не тот язык»?
  «О, он был американцем».
  Коль поднял бровь, глядя на Янссен. "Он был?"
  «Да, сэр», — ответил мужчина, еще раз взглянув на фотографию мертвеца.
  — А его имя?
  "Мистер. Реджинальд Морган, сэр.
  • • •
  — А ты кто?
  Роберт Таггерт предостерегающе поднял палец в ответ на вопрос Райнхарда Эрнста, затем внимательно выглянул в окно, у которого стоял Эрнст, когда Таггерт мгновение назад схватил полковника, чтобы вытащить его из комнаты. Вид на сарай, где ждал Пауль Шуман.
  Таггерт мельком увидел черный дверной проем сарая и смутно разглядел, как дуло маузера двигалось взад и вперед.
  «Никто не выходите на улицу!» Таггерт позвал рабочих. «Держитесь подальше от окон и дверей!» Он снова повернулся к Эрнсту, который сидел на ящике с банками с краской. Несколько рабочих помогли ему подняться с пола и встали рядом.
  Таггерт опоздал на стадион. За рулем белого фургона ему пришлось сделать круг далеко на север и запад, чтобы убедиться, что Шуман его не заметил. Показав охранникам свои удостоверения личности, он побежал вверх по лестнице в зал для прессы и обнаружил, что Эрнст остановился перед окном. Строительный шум был громким, и полковник не услышал своего крика за визгами электропил. Итак, американец пробежал по коридору мимо дюжины изумленных рабочих и оттолкнул Эрнста от окна.
  Полковник прижимал голову, ударившуюся о покрытый брезентом пол. На его черепе не было крови, и он, похоже, не сильно пострадал, хотя подкат Таггерта оглушил его и выбил воздух из легких.
  Отвечая на вопрос Эрнста, Таггерт сказал: «Я работаю с американским дипломатическим персоналом в Вашингтоне, округ Колумбия». Он предложил свои документы: правительственное удостоверение личности и подлинный американский паспорт, выданный на его настоящее имя, а не подделку на имя Реджинальда. Морган — агент Управления военно-морской разведки, которого он вчера застрелил на глазах у Пауля Шумана в Дрезденском переулке и с тех пор выдавал себя за него.
   Таггерт сказал: «Я пришел сюда, чтобы предупредить вас о заговоре против вашей жизни. Убийца сейчас снаружи.
  «Но Крупп… . . Барон фон Болен замешан в этом?»
  «Крупп?» Таггерт изобразил удивление и слушал, как Эрнст рассказывал о телефонном звонке.
  — Нет, это, должно быть, был кто-то из заговорщиков, который звонил, чтобы выманить тебя. Он указал на дверь. «Убийца находится в одном из складов к югу от стадиона. Мы слышали, что он русский, но одет в форму СС».
  «Русский? Да-да, было предупреждение о таком человеке».
  В самом деле, не было бы никакой опасности, если бы Эрнст остался у окна или вышел на крыльцо. Винтовка, которую сейчас держал Шуман, была той же самой, которую он испытывал вчера на площади Ноября 1923 года, но вчера вечером Таггерт закупорил ствол винтовки свинцом, чтобы, если бы Шуман выстрелил, пуля никогда не покинула бы дульный срез. Однако если бы это произошло, американский гангстер знал бы, что его подставили, и мог бы сбежать, даже если бы он был ранен взорвавшейся винтовкой.
  «Наш лидер может быть в опасности!»
  — Нет, — сказал Таггерт. — Он гонится только за тобой.
  "Мне? . . ». Затем голова Эрнста повернулась. "Мой внук!" Он резко поднялся. «Мой внук здесь. Он тоже может быть в опасности».
  «Мы должны сказать всем, чтобы они держались подальше от окон, — сказал Таггерт, — и покинули территорию». Двое мужчин поспешили по коридору. «Гитлер в пресс-центре?» — спросил Таггерт.
  — Он был несколько минут назад.
  О, это было намного лучше, чем мог надеяться Таггерт. Когда Шуман доложил, вернувшись в пансион, что Гитлер и другие лидеры соберутся здесь, он был в восторге, хотя, конечно, скрывал эту реакцию. Теперь он сказал: «Мне нужно рассказать ему, что мы узнали. Мы должны действовать быстро, прежде чем убийца сбежит».
  Они вошли в пресс-центр. Американец моргнул, ошеломленный тем, что оказался среди самых влиятельных людей Германии, их головы повернулись и с любопытством посмотрели на него. Единственными в комнате, кто проигнорировал Таггерта, были две жизнерадостные немецкие овчарки и милый маленький мальчик лет шести-семи.
  Адольф Гитлер заметил, что Эрнст, все еще державшийся за затылок, заметил краску и штукатурку на своем костюме. Встревоженный, он спросил: «Рейнхард, ты ранен?»
  «Опа!» Мальчик побежал вперед.
  Эрнст сначала обнял ребенка и быстро повел его в центр комнаты, подальше от дверей и окон. — Все в порядке, Руди. Я только что пролил. . . . Все, держитесь подальше от окон!» Он указал на охранника СС. «Выведите моего внука в коридор. Оставайся с ним».
  "Да сэр." Мужчина выполнил приказ.
  "Что случилось?" Гитлер позвонил.
  Эрнст ответил: «Этот человек — американский дипломат. Он говорит мне, что там русский с винтовкой. В одном из складов к югу от стадиона.
  Гиммлер кивнул охраннику. «Приведите сюда людей сейчас же! И соберите отряд внизу.
  — Да, мой шеф полиции.
  Эрнст рассказал о Таггерте, и немецкий лидер подошел к американцу, который почти задыхался от волнения от присутствия Гитлера. Мужчина был невысокого роста, примерно такого же роста, как Таггерт, но более широким телом и с более толстыми чертами лица. Строгое выражение нахмурилось на его бледном лице и он внимательно изучил документы американца. Глаза диктатора Германии были окружены опущенными веками сверху и мешками снизу, но сами они были полностью того же бледного, но пронзительного голубого цвета, о котором он слышал. «Этот человек может загипнотизировать любого», — подумал Таггерт, сам ощущая эту силу.
  «Пожалуйста, мой Лидер, можно мне посмотреть?» – спросил Гиммлер. Гитлер передал ему документы. Мужчина осмотрел их и спросил: «Вы говорите по-немецки?»
  "Да."
  «При всем уважении, сэр, вы вооружены?»
  — Да, — сказал Таггерт.
  «Пока Лидер и остальные здесь, я буду владеть вашим оружием, пока мы не выясним, в чем дело».
  "Конечно." Таггерт поднял куртку и позволил одному из эсэсовцев забрать у себя пистолет. Он ожидал этого. В конце концов, Гиммлер был главой СС, основной задачей которого была охрана Гитлера и руководителей правительства.
  Гиммлер приказал другому солдату СС осмотреть сараи и посмотреть, сможет ли он увидеть предполагаемого убийцу. "Торопиться."
  — Да, мой шеф полиции.
  Когда он вышел из пресс-центра, дюжина вооруженных охранников СС вошла в комнату и рассредоточилась, защищая собрание. Таггерт повернулся к Гитлеру и уважительно кивнул. «Государственный канцлер-президент, несколько дней назад мы узнали о потенциальном заговоре русских».
  Кивнув, Гиммлер сказал: «Информация, которую мы получили в пятницу из Гамбурга, — о том, что русские наносят некоторый «ущерб»».
  Гитлер махнул ему рукой и кивнул Таггерту, чтобы тот продолжал.
  «Мы не придали особого значения этой информации. Мы постоянно слышим это от проклятых русских. Но несколько часов назад мы узнали некоторые подробности: его целью был полковник Эрнст и что он может быть здесь, на стадионе, сегодня днем. Я предположил, что он осматривал стадион с целью застрелить полковника во время самих Игр. Я пришел сюда, чтобы убедиться в этом сам, и заметил, как мужчина проскользнул в сарай к югу от стадиона. А потом я к своему потрясению узнал, что полковник и остальные из вас были здесь.
  — Как он попал на территорию? Гитлер разгневался.
  «Мы считаем, что это униформа СС и фальшивые документы», — пояснил Таггерт.
  «Я собирался выйти на улицу», — сказал Эрнст. «Этот человек спас мне жизнь».
  «А что насчет Круппа? Телефонный звонок? — спросил Геринг.
  «Я уверен, что Крупп не имеет к этому никакого отношения», — сказал Таггерт. «Звонок, несомненно, был от сообщника, который хотел выманить полковника наружу».
  Гиммлер кивнул Гейдриху, который подошел к телефону, набрал номер и несколько секунд говорил. Он посмотрел вверх. «Нет, звонил не Крупп. Если только он сейчас не позвонит из почтового отделения Потсдам Плаза.
  Гитлер зловеще пробормотал Гиммлеру: «Почему мы не знали об этом?»
  Таггерт знал, что в голове Гитлера постоянно кружилась паранойя заговора. Он встал на защиту Гиммлера, сказав: «Они были очень умны, русские. Мы узнали об этом только случайно от наших источников в Москве. . . . Но пожалуйста, сэр, нам нужно действовать быстро. Если он поймет, что мы напали на него, он сбежит и попытается еще раз.
  «Почему Эрнст?» — спросил Геринг.
  То есть, подумал Таггерт, почему не я?
   Таггерт направил свой ответ Гитлеру: «Государственный лидер, мы понимаем, что полковник Эрнст участвует в перевооружении. Нас это не беспокоит — в Америке мы считаем Германию нашим величайшим европейским союзником и хотим, чтобы вы были сильны в военном отношении».
  «Ваши соотечественники так думают?» — спросил Гитлер. В дипломатических кругах было хорошо известно, что его очень беспокоили антинацистские настроения в Америке.
  Теперь, имея возможность отказаться от безмятежного поведения Реджи Моргана, Таггерт говорил с резкостью в голосе. «Вы не всегда понимаете всю историю. Евреи говорят громко – и в вашей стране, и в моей – и вечно ноют левые элементы, пресса, коммунисты, социалисты. Но они составляют небольшую часть населения. Нет, наше правительство и большинство американцев твердо намерены стать вашим союзником и помочь вам выйти из-под ига Версаля. Это русские обеспокоены вашим перевооружением. Однако, пожалуйста, сэр, у нас есть всего несколько минут. Убийца."
  В этот момент вернулся охранник СС. «Все так, как он сказал, сэр. Рядом с парковкой есть несколько навесов. Дверь в одну открыта, и да, из нее торчит ствол винтовки, высматривающий цель на стадионе.
  Несколько мужчин в комнате ахнули и пробормотали возмущение. Йозеф Геббельс нервно почесал ухо. Геринг вынул из кобуры свой «Люгер» и комично размахивал им, как ребенок деревянным пистолетом.
  Голос Гитлера дрожал, а руки дрожали от ярости. «Коммунистические еврейские животные! Они приезжают в мою страну и делают это со мной! Предатели. . . И вот-вот начнутся наши Олимпийские игры! Они . . ». Он не мог продолжать свою обличительную речь, настолько он был в ярости.
  Гиммлеру Таггерт сказал: «Я говорю по-русски. Объемное звучание сарай и позвольте мне попытаться убедить его сдаться. Я уверен, что гестапо или СС смогут убедить его рассказать нам, кто и где находятся остальные заговорщики».
  Гиммлер кивнул и повернулся к Гитлеру. «Мой лидер, важно, чтобы вы и остальные ушли немедленно. По подземному маршруту. Возможно, есть только один убийца, но, возможно, есть и другие, о которых этот американец не знает».
  Как и все, кто читал отчеты разведки о Гиммлере, Таггерт считал бывшего продавца удобрений полусумасшедшим и неизлечимым подхалимом. Но роль американца здесь была ясна, и он смиренно сказал: «Шеф полиции Гиммлер прав. Я не уверен, насколько полная наша информация. Идите в безопасное место. Я помогу вашим войскам поймать этого человека.
  Эрнст пожал Таггерту руку. «Моя вам благодарность».
  Таггерт кивнул. Он наблюдал, как Эрнст забрал внука из коридора, а затем присоединился к остальным, которые спустились по внутренней лестнице в подземный переход в окружении отряда охранников.
  Только когда Гитлер и остальные ушли, Гиммлер вернул Таггерту пистолет. Тогда начальник полиции окликнул офицера СС, который расположил отряд внизу: «Где ваши люди?»
  Охранник объяснил, что две дюжины солдат были переброшены на восток, вне поля зрения сарая.
  Гиммлер сказал: «Лидер СД Гейдрих и я останемся здесь и объявим общую тревогу в этом районе. Принесите нам этого русского».
  "Хайль Гитлер." Охранник развернулся и поспешил вниз по лестнице, Таггерт следовал за ним. Они добежали до восточной стороны стадиона, присоединились к тамошним войскам и, по широкой дуге на юг, подошли к сараю.
  Мужчины быстро бежали, окруженные бесстрастными солдатами СС, под звуки затворов и рычагов, фиксирующих пули на месте. Но, несмотря на кажущееся напряжение и драму, Роберт Таггерт впервые за несколько дней чувствовал себя непринужденно. Как и человек, которого он убил в Дрезденском переулке, — Реджи Морган, — Таггерт был одним из тех людей, которые существуют в тени правительства, дипломатии и бизнеса, выполняя приказы своих руководителей способами, иногда законными, а часто и нет. Одной из немногих правдивых вещей, которые он сказал Шуману, была его страсть к дипломатической работе в Германии или где-либо еще (в Испании действительно было бы неплохо). Но такие сливы добыть было непросто, и их приходилось зарабатывать, зачастую в безумных и рискованных ситуациях. Например, план с участием бедняги Пауля Шумана.
  Его инструкции из Соединенных Штатов были просты: Реджи Морганом придется принести в жертву. Таггерт убьет его и заберет его личность. Он поможет Паулю Шуману спланировать смерть Рейнхарда Эрнста, а затем, в последний момент, Таггерт драматически «спасет» немецкого полковника, что станет доказательством того, насколько твердо США поддерживают национал-социалистов. Слухи о спасении и комментарии Таггерта об этой поддержке дойдут до Гитлера. Но, как оказалось, результаты были намного, намного лучше: Таггерт фактически выполнил свою программу для самих Гитлера и Геринга.
  Что случилось с Шуманом, было неважно, умрет ли он сейчас, что было бы чище и удобнее, или был пойман и подвергнут пыткам. В последнем случае Шуман в конце концов заговорит. . . и рассказать невероятную историю о том, как американское управление военно-морской разведки наняло его для убийства Эрнста, которую немцы немедленно отвергли бы, поскольку это были Таггерт и американцы. кто его сдал. А если бы он оказался немецко-американским гангстером, а не русским? А, ну, должно быть, его завербовали русские.
  Простой план.
  Но с самого начала были неудачи. Он планировал убить Моргана несколько дней назад и выдать себя за него на вчерашней первой встрече с Шуманом. Но Морган был очень осторожным человеком и умел вести тайную жизнь. У Таггерта не было возможности убить его до Дрезденской аллеи. И насколько это было напряженно. . . .
  У Реджи Моргана была только старая парольная фраза, а не строки о трамвае на Александерплац, поэтому, когда он встретил Шумана в переулке, каждый из них решил, что другой — враг. Таггерту удалось вовремя убить Моргана и убедить Шумана в том, что он на самом деле американский агент — благодаря правильному паролю, поддельному паспорту и точному описанию сенатора. Таггерт также позаботился о том, чтобы первым обшарить карманы мертвеца. Он притворился, что нашел доказательство того, что Морган был штурмовиком, хотя документ, который он показал Шуману, на самом деле был просто карточкой, подтверждающей, что предъявитель пожертвовал определенную сумму в фонд помощи ветеранам войны. Такие карточки были у половины жителей Берлина, поскольку коричневорубашечники были очень искусны в вымогательстве «пожертвований».
  Сам Шуман также оказался источником беспокойства. О, этот человек был умен, гораздо умнее бандита, которого ожидал Таггерт. У него был подозрительный характер, и он не выдавал того, о чем на самом деле думал. Таггерту приходилось следить за тем, что он говорил и делал, постоянно напоминать себе, что он Реджинальд Морган, упрямый, невзрачный государственный служащий. Когда Шуман, например, настоял на том, чтобы они «проверь тело Моргана на наличие татуировок», — ужаснулся Таггерт. Скорее всего, на татуировке, которую они найдут, было бы написано «ВМС США». Или, может быть, название корабля, на котором он служил во время Войны. Но судьба улыбнулась; мужчина никогда не был под иглой.
  Теперь Таггерт и солдаты в черной форме прибыли в сарай. Он мог видеть только выступающий ствол маузера, пока Пауль Шуман искал свою цель. Солдаты развернулись тихо, старший офицер СС подавал своим солдатам сигналы рукой. Таггерт, как всегда, был впечатлен блестящими немецкими тактическими навыками.
  Теперь ближе, ближе.
  Шуман был озабочен, продолжая осматривать балкон за ложей для прессы. Ему будет интересно, что же произошло. Почему задержка с выводом Эрнста на улицу? Телефонный звонок от Уэббера прошел должным образом?
  Пока эсэсовцы кружили вокруг сарая, лишая Шумана всякой возможности побега, Таггерт напомнил себе, что после того, как он здесь закончит, ему придется вернуться в Берлин, найти Отто Уэббера и убить его. Кете Рихтер тоже.
  Когда молодые солдаты заняли позиции вокруг сарая, Таггерт прошептал: «Я пойду, поговорю с ним по-русски и заставлю его сдаться». Командир СС кивнул. Американец достал из кармана пистолет. Разумеется, ему ничего не угрожало из-за засоренного ствола маузера. Тем не менее, он двигался медленно, притворяясь осторожным и беспокойным.
  — Держись сзади, — прошептал он. — Я войду первым.
  Эсэсовец кивнул, приподняв брови, впечатленный храбростью американца.
  Таггерт поднял пистолет и шагнул к двери. Дуло винтовки все еще двигалось вперед и назад. Разочарование Шумана из-за того, что он не нашел цель, было ощутимым.
   Быстрым движением Таггерт распахнул одну из дверей и поднял пистолет, нажимая на спусковой крючок.
  Он вошел внутрь.
  Роберт Таггерт ахнул. По его телу пробежал холодок.
  «Маузер» продолжал сканирование стадиона, медленно перемещаясь взад и вперед. Однако смертоносную винтовку держали не руки потенциального убийцы, а отрезки веревки, вырванной из упаковочных коробок и привязанной к балке крыши.
  Пауль Шуман ушел.
   Глава двадцать седьмая
  Бег.
  В любом случае, это не его любимый вид физических упражнений, хотя Пол часто бегал круги или бегал на месте, чтобы привести ноги в форму и вывести из организма табак, пиво и кукурузный виски. И теперь он бежал, как Джесси Оуэнс.
  Бегство ради своей жизни.
  В отличие от бедного Макса, застреленного на улице, когда он убегал от охранников СС, Пол не привлекал особого внимания; на нем была спортивная одежда и обувь, которые он украл из раздевалки плавательного комплекса олимпийского стадиона, и он выглядел как любой из тысяч спортсменов в Шарлоттенбурге и его окрестностях, готовящихся к Играм. Сейчас он находился примерно в трех милях к востоку от стадиона, направляясь обратно в Берлин, изо всех сил качая насос, увеличивая дистанцию между собой и предательством, которое ему еще предстояло осознать.
  Он был удивлен, что Реджи Морган – если это был Морган – совершил ошибку по неосторожности после того, как предпринял столь сложные усилия, чтобы подставить его. Конечно, были люди, которые не осматривали свои инструменты каждый раз, когда отправлялись на работу. Но это было безумие. Когда ты сражался с безжалостными людьми, всегда вооруженными, ты следил за тем, чтобы твое собственное оружие было в идеальной форме, чтобы все было в порядке.
  В жарком сарае Пол установил телескопическую прицела и убедился, что калибровки выставлены на те же цифры, что и на стрельбище в ломбарде. Затем, в качестве последней проверки, он вытащил затвор из маузера и прицелился в канал ствола. Оно было заблокировано. Сначала он подумал, что это грязь или креозот из футляра из ДВП. Но Пол нашел кусок проволоки и покопался внутри. Он внимательно посмотрел на то, что соскоблил. Кто-то вылил расплавленный свинец в дуло. Если бы он выстрелил, ствол мог бы взорваться или затвор выстрелил Полу в щеку.
  Пистолет находился в распоряжении Моргана всю ночь и был тем же оружием; Пол заметил уникальную конфигурацию зерна, когда видел его вчера. Значит, Морган, или кто бы он ни был, явно повредил пистолет.
  Двигаясь быстро, он оторвал шпагат от коробок в сарае и повесил винтовку к потолку, чтобы создать впечатление, что он все еще здесь, а затем выскользнул наружу, присоединившись к группе других солдат, шедших на север. Он отделился от них в плавательном комплексе, нашел сменную одежду и обувь, выбросил форму СС, разорвал и смыл в унитаз российский паспорт.
  Теперь полчаса до стадиона, бег, бег. . .
  Сильно вспотев сквозь толстую ткань, Пол свернул с шоссе и направился в центр небольшой деревни. Он нашел фонтан, сделанный из старого конского корыта, и наклонился к крану, выпив литр горячей ржавой воды. Затем он умыл лицо.
  Как далеко он находился от города? Наверное, четыре мили или около того, предположил он. Он увидел двух офицеров в зеленой форме и высоких зелено-черных шляпах, которые остановили крупного мужчину и потребовали его документы.
  Он небрежно отвернулся от них и пошел по переулкам, решив, что продолжать путь пешком в Берлин слишком рискованно. Он заметил парковку — ряды машин вокруг вокзала. Пол нашел DKW под открытым небом и, убедившись, что он скрылся из виду, использовал камень и сломанную ветку, чтобы выбить ключевой замок на приборной панели. Он порылся внизу в поисках проводов. Зубами он прорезал тканевую изоляцию и сплел медные жилы вместе. Он нажал кнопку стартера. Двигатель на мгновение заглох, но не сработал. Поморщившись, он понял, что забыл установить дроссель. Он настроил его на богатый и попробовал еще раз. Двигатель заработал и зашипел, и он поправил ручку, пока она не стала работать плавно. Потребовалось время, чтобы разобраться с передачами, но вскоре он уже двинулся на восток по узким улочкам города, задаваясь вопросом, кто его продал.
  И почему? Были ли это деньги? Политика? Какая-то другая причина?
  Но в данный момент он не мог найти никаких намеков на ответы на эти вопросы. Побег занимал все его мысли.
  Он вдавил педаль газа в пол и свернул на широкое, безупречное шоссе, проехав мимо знака, который уверял его, что центр Берлина находится в шести километрах.
  • • •
  Скромные кварталы на Бремер-стрит в северо-западной части города. Типичное для многих жилищ в этом районе, жилище Реджинальда Моргана располагалось в мрачном каменном четырехквартирном доме времен Второй империи, хотя это конкретное строение не вызывало никакой прусской славы.
  Вилли Коль и его кандидат в инспекторы вышли из DKW. Они услышали новые сирены и, взглянув вверх, увидели грузовик с войсками СС, мчащийся по дорогам — еще одна часть секретной тревоги, еще более масштабная. чем раньше, поскольку теперь по всему городу выставляют случайные блокпосты. Сами Коля и Янссен были остановлены. Охранник СС с пренебрежением взглянул на удостоверение крипо и махнул им рукой. На вопрос инспектора о происходящем он не ответил и просто отрезал: «Проходите».
  Коль позвонил в колокольчик у толстой входной двери. Пока они ждали, инспектор от нетерпения постукивал ногой. Через два длинных звонка дверь открыла коренастая хозяйка в темном платье и фартуке, широко раскрыв глаза при виде двух суровых мужчин в костюмах.
  "Хайль Гитлер. Простите, сэры, что я не приехал раньше, но мои ноги не…
  — Инспектор Коль из Крипо. Он показал свое удостоверение личности, чтобы женщина немного расслабилась; по крайней мере, они не были гестапо.
  «Вы знаете этого человека?» Янссен продемонстрировала фотографию, сделанную на Дрезденской аллее.
  «Ах, это мистер Морган, который живет здесь! Он не смотрит. . . Он умер?"
  "Да это он."
  «Бог в небесах…» Политически сомнительная фраза замерла у нее во рту.
  — Нам бы хотелось посмотреть его комнаты.
  "Да сэр. Конечно, сэр. Подписывайтесь на меня." Они вошли во двор, настолько мрачный, подумал Коль, что это опечалило бы даже неудержимого Папагено Моцарта. Женщина раскачивалась взад и вперед во время ходьбы. Она сказала, задыхаясь: - Честно говоря, я всегда считала его немного странным, сэры. Это было подано с осторожными взглядами на Коля, чтобы дать понять, что она не была сообщницей Моргана на случай, если он был убит самими национал-социалистами, и все же его поведение не было таким уж подозрительно, что она должна была сама донести на него.
  «Мы не видели его целый день. Вчера перед обедом он ушел и так и не вернулся.
  Они прошли через еще одну запертую дверь в конце двора и поднялись на два лестничных пролета, где пахло луком и солеными огурцами.
  — Как долго он здесь жил? — спросил Коля.
  "Три месяца. Он заплатил за шесть вперед. И дал мне чаевые. . ». Ее голос затих. "Но не много."
  «Комнаты были меблированы?»
  "Да сэр."
  — Вы помните каких-нибудь посетителей?
  «Никаких, о которых я знал. Ничего из того, что я впустил в здание.
  «Покажи ей рисунок, Янссен».
  Он показал фотографию Пауля Шумана. "Видели ли вы этого человека?"
  "Нет, сэр. Он тоже мертв? Она добавила резко: «Я имею в виду, сэр, нет, я никогда его не видела».
  Коля посмотрел ей в глаза. Они уклонялись, но со страхом, а не обманом, и он ей поверил. На допросе она сказала ему, что Морган был бизнесменом, он не отвечал на телефонные звонки и забирал почту в почтовом отделении. Она не знала, есть ли у него офис где-нибудь еще. Он никогда не говорил ничего конкретного о своей работе.
  «Оставь нас сейчас же».
  «Слава Гитлеру», — ответила она и помчалась прочь, как мышь.
  Коля оглядел комнату. «Так ты видишь, как я сделал неправильный вывод, Янссен?»
  — Как это, сэр?
  «Я предположил, что мистер Морган был немцем, потому что он носил одежду, сшитую из гитлеровской ткани. Но не все иностранцы достаточно богаты, чтобы жить в «Под липами» и покупать лучший в KaDeWe, хотя у нас сложилось такое впечатление».
  Янссен на мгновение задумался. «Это правда, сэр. Но могла быть и другая причина, по которой он носил эрзац-одежду».
  — Что он хотел выдать себя за немца?
  "Да сэр."
  «Хорошо, Янссен. Хотя, возможно, ему хотелось не столько замаскироваться под одного из нас, сколько не привлекать к себе внимания. Но и то, и другое вызывает у него подозрения. Теперь давайте посмотрим, сможем ли мы сделать нашу тайну менее загадочной. Начни со шкафов.
  Кандидат в инспекторы открыл дверь и начал осматривать содержимое.
  Сам Коль выбрал менее трудоемкий поиск и уселся в скрипящее кресло, чтобы просмотреть документы на столе Моргана. Американец, по-видимому, был своего рода посредником, предоставляя услуги ряду американских компаний в Германии. За комиссию он сопоставлял американского покупателя с немецким продавцом и наоборот. Когда американские бизнесмены приезжали в город, Моргана нанимали, чтобы развлекать их и организовывать встречи с немецкими представителями компаний Borsig, Bata Shoes, Siemens, IG Farben, Opel и десятков других.
  Там было несколько фотографий Моргана и документы, подтверждающие его личность. Но любопытно, подумал Коль, что по-настоящему личных вещей не было. Ни семейных фотографий, ни сувениров.
  . . . возможно, он был чьим-то братом. А может быть, чей-то муж или любовник. И, если ему повезет, он был отцом сыновей и дочерей. Я также надеюсь, что есть бывшие любовники, которые время от времени думают о нем. . . .
  Коль обдумывал последствия отсутствия личной информации. Означало ли это, что он был одиночкой? Или был есть еще одна причина держать свою личную жизнь в тайне?
  Янссен порылась в чулане. — И есть ли что-то особенное, что мне следует искать, сэр?
  Присвоенные деньги, платок замужней любовницы, письмо о вымогательстве, записка беременной девушки-подростка. . . любые признаки мотива, которые могли бы объяснить, почему бедный мистер Морган жестоко умер на безупречной брусчатке Дрезденской аллеи.
  «Ищите что-нибудь, что просветит нас каким-либо образом относительно этого дела. Я не могу описать это лучше, чем это. Это самая трудная часть работы детектива. Используйте свой инстинкт, используйте свое воображение».
  "Да сэр."
  Коль продолжил осмотр стола.
  Мгновение спустя позвонил Янссен: «Посмотрите на это, сэр. У мистера Моргана есть несколько фотографий обнаженных женщин. Они были здесь в коробке.
  «Они производятся на коммерческой основе? Или он взял их сам?
  «Нет, это открытки, сэр. Он их где-то купил.
  «Да-да, тогда они нас не интересуют, Янссен. Вы должны различать, когда пороки человека актуальны, а когда нет. И, уверяю вас, сладострастные открытки сейчас не так важны. Пожалуйста, продолжайте поиски».
  • • •
  Некоторые мужчины становятся спокойными прямо пропорционально своему отчаянию. Такие люди редки, и они особенно опасны, потому что, хотя их безжалостность не уменьшается, они никогда не бывают беспечными.
  Роберт Таггерт был одним из таких людей. Он был в ярости от того, что какой-то чертов служащий из Бруклина перехитрил его, поставило под угрозу его будущее, но он не собирался позволять эмоциям затмевать свое суждение.
  Он знал, как Шуман все понял. На полу сарая валялся кусок проволоки, а рядом — кусочки свинца. Конечно, он проверил канал ствола и обнаружил, что он засорен. Таггерт сердито подумал: «Какого черта я не высыпал порох из его гильз и не зажал пули обратно в латунную гильзу?» В таком случае Эрнст не подвергался бы никакой опасности, а Шуман никогда бы не догадался о предательстве, пока не стало бы слишком поздно и войска СС не оказались бы возле сарая.
  Но, подумал он, дело не безнадежно.
  После второй краткой встречи в олимпийском пресс-центре с Гиммлером и Гейдрихом, во время которой он сказал им, что знает о заговоре немного больше, чем то, что он уже объяснил, он покинул стадион, сказав немцам, что он немедленно свяжется с Вашингтоном и посмотрим, есть ли у них более подробная информация. Таггерт оставил их обоих, бормоча о еврейских и русских заговорах. Он был удивлен, что ему разрешили покинуть стадион без задержания: его арест не был бы логичным, но, безусловно, представлял собой риск в стране, охваченной подозрениями и паранойей.
  Теперь Таггерт обдумывал свою жертву. Пауль Шуман, конечно, не был глуп. Его выставили русским, и он знал, что именно его будут искать немцы. Он бы уже отказался от своей фальшивой личности и снова стал бы американцем. Но Таггерт предпочел не говорить об этом немцам; было бы лучше представить мертвого «русского» вместе с его сообщниками, преступником из банды и женщиной-диссиденткой — у Кете Рихтер, несомненно, были друзья, сочувствовавшие Коси, что добавляло убедительности сценарию российского убийцы.
  В отчаянии, да.
  Но, направляя белый фургон на юг через Коричневый канал Штурмовиков, а затем на восток, он сохранял спокойствие как камень. Он припарковался на оживленной улице и вылез из машины. Не было сомнений, что Шуман вернется в пансион к Кете Рихтер. Он категорически настаивал на том, чтобы забрать женщину с собой обратно в Америку. Это означало, что даже сейчас он не собирался оставлять ее позади. Таггерт также знал, что он пришел лично, а не позвонил ей; Шуман знал об опасности прослушивания телефонов в Германии.
  Продолжая быстро идти по улице, чувствуя успокаивающий удар пистолета о бедро, он свернул за угол и направился в Магдебургский переулок. Он остановился и внимательно осмотрел короткую улицу. В послеполуденную жару он казался пустынным и пыльным. Он небрежно прошел мимо пансиона Кете Рихтер, а затем, не почувствовав угрозы, быстро вернулся и спустился к входу в подвал. Он плечом открыл дверь и проскользнул в сырой подвал.
  Таггерт поднялся по деревянной лестнице, держась по бокам ступенек, чтобы свести к минимуму скрипы. Он поднялся наверх, открыл дверной проем и, вытащив из кармана пистолет, вышел в коридор первого этажа. Пустой. Никаких звуков, никакого движения, кроме неистового жужжания огромной мухи, застрявшей между двумя стеклами.
  Он прошел по коридору, прислушиваясь к каждой двери, но ничего не слыша. Наконец он вернулся к двери, на которой висела грубо нарисованная вывеска с надписью «Хозяйка».
  Он постучал. — Мисс Рихтер? Ему было интересно, как она выглядит. Эти комнаты для Шумана устроил настоящий Реджинальд Морган, и, очевидно, они никогда не встречались; она и Морган поговорили по телефону и обменялись письмом-соглашением и наличными. через систему пневматической доставки, которая пересекала Берлин.
  Еще один стук в дверь. «Я пришел по поводу комнаты. Входная дверь была открыта».
  Никакого ответа.
  Он попробовал дверь. Он не был заперт. Он проскользнул внутрь и заметил на кровати открытый чемодан, а вокруг него одежду и книги. Это его успокоило; это означало, что Шуман еще не вернулся. Хотя где она была? Возможно, она хотела получить деньги, которые ей причитались, или, что более вероятно, одолжить все, что можно, у друзей и семьи. Эмигрировать из Германии по надлежащим каналам означало уезжать только с одеждой и карманными деньгами; думая, что она уедет нелегально вместе с Шуманом, она получила бы столько денег, сколько могла. Радио было включено, свет. Она скоро вернется.
  Таггерт заметил рядом с дверью стеллаж с ключами от всех комнат. Он нашел телевизор Шумана и снова вышел в коридор. Он тихо прошел по коридору. Быстрым движением он отпер дверь, толкнул внутрь и поднял пистолет.
  Гостиная была пуста. Он запер дверь и бесшумно вошел в спальню. Шумана здесь не было, хотя его чемодан был. Таггерт стоял посреди комнаты и размышлял. Шуман, возможно, был сентиментален в своей заботе о женщине, но он был настоящим профессионалом. Прежде чем войти, он заглядывал в окна спереди и сзади, чтобы узнать, есть ли здесь кто-нибудь.
  Таггерт решил поджидать. Он остановился на единственном реалистичном варианте: чулане. Он оставлял дверь открытой на дюйм или два, чтобы услышать, как входит Шуман. Когда продавец пуговиц собирал свою сумку, Таггерт выскользнет из туалета и убьет его. Если ему повезет, с ним будет Кете Рихтер, и он сможет убить и ее. Если нет, он будет ждать в ее комнате. Конечно, она могла бы прийти первой, и в этом случае он мог бы убить ее тогда или подождать, пока вернется Шуман. Ему придется подумать, что лучше. Затем он обыскивал комнаты, чтобы убедиться, что нет никаких следов настоящей личности Шумана, и звонил в СС и гестапо, чтобы сообщить им, что русский задержан.
  Таггерт вошел в большой чулан, почти закрыл дверь и расстегнул несколько пуговиц на верхней рубашке, чтобы облегчить ужасную жару. Он глубоко вздохнул, втягивая воздух в свои ноющие легкие. Пот выступил на его лбу и покалывал кожу в подмышках. Но это не имело ни малейшего значения. Роберта Таггерта полностью поддерживал, нет, опьянял элемент, гораздо лучший, чем влажный кислород: эйфория власти. Мальчик из низкого серого Хартфорда, мальчик, которого избивали просто потому, что он был более проницательным мыслителем, но бегал медленнее, чем другие в его низком, сером районе, только что встретил самого Адольфа Гитлера, самого сообразительного политика на земле. Он видел, как обжигающие голубые глаза этого человека смотрели на него с восхищением и уважением, уважением, которое вскоре найдет отклик в Америке, когда он вернется домой и сообщит об успехе своей миссии.
  Посол в Англии, в Испании. Да, даже здесь, в конце концов, в стране, которую он любил. Он мог пойти куда угодно.
  Снова вытирая лицо, он задавался вопросом, как долго ему придется ждать возвращения Шумана.
  Ответ на этот вопрос пришел буквально мгновение спустя. Таггерт услышал, как открылась входная дверь пансиона и тяжелые шаги в холле. Они продолжили путь мимо этой комнаты. Раздался стук.
   «Кете?» раздался далекий голос.
  Это говорил Пауль Шуман.
  Зайдет ли он в ее квартиру и подождет?
  Нет . . . Шаги вернулись в этом направлении.
  Таггерт услышал звон ключа, скрип старых петель, а затем щелчок закрывающейся двери. Пауль Шуман вошел в комнату, где ему предстояло умереть.
  Глава двадцать восьмая
  Роберт Таггерт внимательно слушал, сердце колотилось, как у любого охотника, находящегося рядом с добычей.
  «Кете?» Раздался голос Шумана.
  Морган услышал скрип досок и шум воды, бегущей в раковину. Глоток человека, пьющего с жаждой.
  Таггерт поднял пистолет. Лучше было бы выстрелить ему в грудь, спереди, как будто он нападал. Конечно, эсэсовцы хотели бы, чтобы он был жив, чтобы допросить его, и не были бы счастливы, если бы Таггерт выстрелил этому человеку в спину. И все же он не мог рисковать. Шуман был слишком велик и слишком опасен, чтобы противостоять ему лицом к лицу. Он сказал бы Гиммлеру, что у него не было выбора; убийца пытался сбежать или схватить нож. Таггерт был вынужден застрелить его.
  Он услышал, как мужчина прошел в спальню. А через мгновение послышались звуки рыться в ящиках, когда он наполнял свой чемодан.
  Теперь, подумал он.
  Таггерт толкнул одну из двух дверей чулана дальше. Отсюда открывался вид на спальню. Он поднял пистолет.
  Но Шумана не было видно. Таггерт мог видеть только чемодан на кровати. Вокруг было разбросано несколько книг и другие предметы. Затем он нахмурился, глядя на пару туфель, стоящих в дверях спальни. Их там раньше не было.
  О, нет . . .
   Таггерт понял, что Шуман прошел в спальню, но затем снял туфли и в чулках вернулся в гостиную. Он швырял книги через дверной проем на кровать, чтобы Таггерт думал, что он все еще здесь! Это значит-
  Огромный кулак врезался в дверь чулана, словно это была сахарная вата. Костяшки пальцев ударили Таггерта в шею и челюсть, и, пока он шатаясь, вошел в гостиную, он увидел перед глазами жгучий красный цвет. Он уронил пистолет и схватился за горло, прижимая истерзанную плоть.
  Шуман схватил Таггерта за лацканы и швырнул его через комнату. Он врезался в стол и упал на пол, где лежал, скорчившись, как немецкая кукла из фарфора, приземлившаяся рядом с ним, целая и невредимая, глядя в потолок своими жуткими фиолетовыми глазами.
  • • •
  «Ты звонарь, да? Ты не Реджи Морган».
  Пол не удосужился объяснить, что он сделал то, что должен делать каждый умный человек: запомнил внешний вид комнаты, когда он вышел из нее, а затем сопоставил это воспоминание с тем, как это место выглядело, когда он вернулся. Он увидел, что дверь чулана, которую он оставил закрытой, была приоткрыта на несколько дюймов. Зная, что Таггерту придется выследить его и убить, он знал, что именно здесь скрывается этот человек.
  "Я-"
  "ВОЗ?" Пол зарычал.
  Когда мужчина ничего не сказал, Пол взял его одной рукой за воротник, а другой вытащил из кармана куртки: бумажник, несколько американских паспортов, дипломатическое удостоверение личности США на имя Роберта Таггерта и карточку штурмовика. он мелькнул взглядом на Пола в переулке, когда они встретились.
  — Не двигайся, — пробормотал Пол, затем осмотрел находку. Кошелек принадлежал Реджинальду Моргану; в нем было удостоверение личности, несколько визитных карточек с его именем и адресом на Бремер-стрит в Берлине и одна в Вашингтоне, округ Колумбия. Также было несколько фотографий — все они изображали человека, убитого на Дрезденском переулке. Одна фотография была сделана на общественном мероприятии. Он стоял между пожилыми мужчиной и женщиной, обняв их обоих, и все улыбались «Кодак».
  Один из паспортов, давно использованный и заполненный штампами о въезде и выезде, был выписан на имя Моргана. Там тоже была фотография мужчины из переулка.
  В другом паспорте — том, который он вчера показал Полу, — также было имя Реджинальд Морган, но на фотографии был мужчина перед ним. Теперь он поднес его под лампу и внимательно рассмотрел документ. Это казалось фальшивым. Второй паспорт, который казался подлинным, содержал десятки марок и виз и был выписан на имя Роберта Таггерта, как и дипломатическое удостоверение личности. В двух оставшихся паспортах, американском на имя Роберта Гарднера и немецком на имя Артура Шмидта, были фотографии этого человека.
  Пол понял, что этот парень на полу перед ним убил своего связного в Берлине и завладел его личностью.
  «Хорошо, что за игра?»
  — Просто успокойся, приятель. Не делай глупостей». Мужчина отказался от жесткого образа Реджи Моргана. Тот, кто появился, был ловок, как один из манхэттенских боссов Лаки Лучано в костюмах из акульей кожи.
  Пол протянул паспорт, который, по его мнению, был подлинным. «Это ты. Таггерт, да?
  Мужчина сжал челюсть и шею там, где его ударил Пол, и потер покрасневшую область. — Ты меня понял, Паулио.
   «Как это сработало?» Он нахмурился. «Вы перехватили коды доступа к трамваю, да? Вот почему Морган внимательно осмотрелся в переулке. Он подумал, что я крыса, потому что я пропустил фразу о трамвае, как и о нем. Потом вы поменялись документами, когда обыскивали тело». Пол прочитал карточку штурмовика. «Помощь ветеранам». Дерьмо, — огрызнулся он, разъяренный тем, что не присмотрелся к нему повнимательнее, когда Таггерт впервые показал ему его. — Кто вы, черт возьми, мистер?
  "Бизнесмен. Я просто делаю случайную работу для людей».
  «И тебя выбрали потому, что ты немного похож на настоящего Реджи Моргана?»
  Это его обидело. «Меня выбрали, потому что я хороший».
  — А что насчет Макса?
  «Он был законным. Морган заплатил ему сто марок, чтобы он получил телеграмму об Эрнсте. Потом я заплатил ему двести , чтобы он притворился Морганом.
  Пол кивнул. «Вот почему сок так нервничал. Он боялся не СС; это был я."
  Но история обмана, похоже, утомила Таггерта. Он продолжал нетерпеливо. — Нам нужно заняться торговлей лошадьми, друг мой. Сейчас-"
  «Какой в этом был смысл?»
  – Паулио, у нас нет времени на болтовню, тебе не кажется? Половина гестапо ищет тебя.
  — Нет, Таггерт. Если я правильно понимаю, благодаря вам они ищут какого-то русского. Они даже не знают, как я выгляжу. И ты не приведешь их сюда — по крайней мере, до тех пор, пока не убьешь меня. Итак, у нас есть все время мира. А теперь разлей.
  «Речь идет о более важных вещах, чем ты и я, приятель». Таггерт медленно двигал челюстью. — Ты, черт возьми, расшатал мне зубы.
   "Скажи мне."
  "Это не-"
  Пол подошел ближе и сжал руку в кулак.
  — Ладно, ладно, успокойся, большой парень. Вы хотите знать правду? Вот суть: дома много людей, которые не хотят ввязываться в еще одну драку здесь».
  Ради бога , именно это я и делаю. Остановить перевооружение».
  «На самом деле нам плевать на перевооружение гуннов. Мы заботимся о том, чтобы Гитлер был счастлив. Возьми? Покажите ему, что США на его стороне».
  Пол наконец понял. «Итак, я был пасхальным ягненком. Вы выставили меня русским убийцей, а затем выдали меня — так что Гитлеру кажется, что США — его хороший друг, не так ли?»
  Таггерт кивнул. — В значительной степени это зависит от денег, Паулио.
  — Ты чертовски слеп? – сказал Пол. — Разве ты не видишь, что он здесь делает? Как кто-то может быть на их стороне?»
  «Боже, Шуман, в чем загвоздка? Возможно, Гитлер захватит часть Польши, Австрии, Судетской области». Он посмеялся. «Черт, он может даже завладеть Францией. Никакой кожи с нашего носа».
  «Он убивает людей. Неужели никто этого не видит?»
  «Всего несколько евреев…»
  " Что? Ты слышишь, что говоришь?»
  Таггерт поднял руки. «Послушайте, я не это имел в виду. Здесь все временно. Нацисты подобны детям с новой игрушкой: своей страной. Им эта арийская чушь надоест еще до конца года. Все разговоры о Гитлере. В конце концов он успокоится и поймет, что евреи ему нужны ».
  — Нет, — решительно сказал Пол. «Ты ошибаешься. Гитлер чокнутый. Он тысячу раз Багси Сигел».
  «Ну ладно, Паулио, не мне или тебе решать такие вещи. Давайте признаем, что вы нас поймали. Мы попытались вытащить быстрый, и, молодец, ты наткнулся на него. Но я нужен тебе, приятель. Тебе не выбраться из этой страны без моей помощи. Итак, вот что мы собираемся сделать: давайте с вами найдем какого-нибудь парня, похожего на русского, убьем его и позвоним в гестапо. Никто тебя не видел. Я даже позволю тебе сыграть героя. Вы можете встретиться с Гитлером и Герингом. Получите чертову медаль. Вы с бабой можете вернуться домой. А я подсластлю горшок: подкину кое-какие дела твоему другу Уэбберу. Доллары черного рынка. Ему бы это понравилось. Как это звучит? Я могу это осуществить. И все выигрывают. Или . . . ты можешь умереть здесь».
  Пол спросил: «У меня есть один вопрос. Это был Булл Гордон? Он стоял за этим?»
  "Ему? Нет. Он не был частью этого. Это было . . . Другие интересы."
  «Что, черт возьми, это значит, «интересы»? Я хочу получить ответ».
  «Прости, Паулио. Я не добился того, что имею сейчас, потому что у меня был развязан язык. Характер бизнеса, вы знаете.
  «Вы такие же плохие, как нацисты».
  "Ага?" - пробормотал Таггерт. — А ты с кем разговариваешь, пуговичной человек? Он встал, отряхивая куртку. «Так что ты скажешь? Найдём себе какого-нибудь бомжа-славянина, перережем ему глотку и отдадим гуннам их большевика. Давай сделаем это."
  Все выигрывают. . . .
  Не перемещая тела, не прищуриваясь, не давая ни малейшего намека на то, что он собирается сделать, Пол вонзил кулак прямо в грудь мужчины. Глаза Таггерта широко раскрылись, а дыхание остановилось. Он даже не взглянул на левый кулак Пола, который метнулся вперед и раздавил ему горло. К тому моменту, когда Таггерт упал на пол, его конечности дрожали в предсмертных судорогах, а из его широко открытого рта раздавалось хриплое эхо. Было ли это разрыв сердца или сломанная шея, которая убила его, он был мертв в течение тридцати секунд.
  Пол долго смотрел на тело, его руки тряслись – не от мощных ударов, а от внутренней ярости из-за предательства. И со слов мужчины.
  Он может даже заполучить Францию. . . Всего несколько евреев. . .
  Пол поспешил в спальню, снял с себя потную одежду, которую он украл на стадионе, вытерся водой из раковины в спальне и оделся. Он услышал стук в дверь. Ах, Кете вернулась. Внезапно он понял, что тело Таггерта все еще лежит на виду в гостиной. Он поспешил перенести труп в спальню.
  Но как раз в тот момент, когда он наклонился, чтобы затащить его в чулан, входная дверь в квартиру открылась. Пол посмотрел вверх. Это стучалась не Кете. Он обнаружил, что смотрит на двух мужчин. Один был круглый, усатый, в мятом кремовом костюме и жилете. В его руке была панама. Рядом с ним стоял стройный молодой человек в темном костюме, сжимая в руке черный автоматический пистолет.
  Нет! Это были те самые полицейские, которые преследовали его со вчерашнего дня. Он вздохнул и медленно встал.
  «Ах, наконец-то, это мистер Пауль Шуман», — сказал пожилой мужчина на английском с сильным акцентом, моргая от удивления. «Я детектив-инспектор Коль. Вы арестованы, сэр, за вчерашнее убийство Реджинальда Моргана в Дрезденском переулке. Он взглянул на тело Таггерта и добавил: «А теперь, кажется, еще и за убийство кого-то еще».
   Глава двадцать девятая
  «Держи руки неподвижно. Да-да, пожалуйста, господин Шуман. Держите их поднятыми».
  Американец был довольно большим, заметил Коль. На четыре дюйма выше самого инспектора и широкоплечий. Изображение уличного художника было точным, но на лице мужчины было больше шрамов, чем на эскизе, а глаза… . . ну, они были нежно-голубого цвета, осторожные, но безмятежные.
  «Янссен, посмотри, действительно ли этот человек мертв», — сказал Коль, возвращаясь на немецкий язык. Он прикрыл Шумана собственным пистолетом.
  Молодой детектив наклонился и осмотрел фигуру, хотя Коля почти не сомневался, что перед ним труп.
  Молодой офицер кивнул и встал.
  Вилли Коль был так же потрясен, как и рад найти здесь Шумана. Он никогда этого не ожидал. Всего двадцать минут назад в комнате Реджинальда Моргана на Бремер-стрит инспектор нашел письмо с подтверждением на получение комнаты в этом пансионе от имени Пауля Шумана. Но Коль был уверен, что после убийства Моргана Шуман поступил бы разумнее, чем оставаться в доме, который устроила для него жертва. Он и Янссен поспешили сюда в надежде найти свидетелей или улики, которые могли бы привести к Шуману, но вряд ли к самому американцу.
  «Так вы один из тех полицейских гестапо?» – спросил Шуман по-немецки. Действительно, как сообщили свидетели, у него был лишь легкий акцент. G была буквой уроженца Берлина.
  «Нет, мы из криминальной полиции». Он показал свое удостоверение личности. — Янсен, обыщи его.
  Молодой офицер умело похлопал по всем местам, где мог находиться карман — явный или потайной. Кандидат в инспекторы обнаружил у себя паспорт США, деньги, расческу, спички и пачку сигарет.
  Янссен передал все Колю, который велел своему помощнику надеть на Шумана наручники. Затем он открыл паспорт и внимательно его осмотрел. Оно выглядело подлинным. Пол Джон Шуман.
  «Я не убивал Реджи Моргана. Он сделал." Кивок в сторону тела. «Его зовут Таггерт. Роберт Таггерт. Он пытался убить и меня. Вот почему мы ссорились».
  Коль не был уверен, что слово «драка» — подходящее слово для описания противостояния между этим высоким американцем с красными мозолистыми костяшками пальцев и огромными руками и жертвой, имевшей телосложение Йозефа Геббельса.
  "Драться?"
  «Он наставил на меня пистолет». Шуман кивнул в сторону лежащего на полу пистолета. «Мне пришлось защищаться».
  — Наша испанская звезда Modelo A, сэр, — взволнованно сказал Янссен. «Орудие убийства!»
  «Тот же тип оружия, что и орудие убийства», — подумал Коль. Сравнение пуль покажет, тот же ли это пистолет или нет. Но он не стал бы поправлять коллегу, даже младшего, в присутствии подозреваемого. Янссен обернул оружие носовым платком, взял его и записал серийный номер.
  Коль облизнул карандаш и записал число в блокнот. и попросил у Янссена список людей, купивших такое оружие, предоставленный полицейскими участками города. Молодой человек достал его из портфеля. «Теперь возьми из машины комплект отпечатков пальцев и распечатай пистолет и наших друзей здесь. И живой, и мертвый.
  "Да сэр." Он вышел наружу.
  Инспектор пролистал имена в списке, не найдя Шумана.
  «Попробуйте Таггерт, — сказал американец, — или одно из этих имен». Он кивнул в сторону стопки паспортов, лежащей на столе. «Они были у него при себе».
  — Пожалуйста, вы можете сесть. Инспектор помог Шуману в наручниках подняться на диван. Раньше у него никогда не было подозреваемого, который помогал бы ему в расследовании, но Коль взял стопку паспортов, которые, по предположению Шумана, могли быть показательными.
  И действительно, они были. Один паспорт принадлежал Реджинальду Моргану, человеку, убитому в Дрезденском переулке. Это было явно аутентично. Остальные содержали фотографии мужчины, лежащего у их ног, но были выпущены под разными именами. В наши дни в национал-социалистической Германии невозможно быть следователем по уголовным делам, не будучи знакомым с поддельными документами. Из остальных только паспорт на имя Роберта Таггерта показался Колю подлинным и был единственным, наполненным явно законными штампами и визами. Он сравнил все имена с именами в списке покупателей оружия. Он остановился у одного входа.
  В дверях появился Янссен с набором отпечатков пальцев и «Лейкой». Коль поднял список. «Похоже, что покойный купил Modelo A в прошлом месяце, Янссен. Под именем Артура Шмидта».
  Что все же не мешало Шуману быть Убийца Моргана; Таггерт мог просто дать или продать ему пистолет. «Приступайте к снятию отпечатков пальцев», — приказал Коль. Молодой офицер открыл портфель и приступил к выполнению своей задачи.
  «Я не убивал Реджи Моргана, говорю вам. Он сделал."
  — Пожалуйста, ничего не говорите, господин Шуман.
  Бумажник Реджинальда Моргана тоже был здесь. Коль просмотрел его. Он сделал паузу и посмотрел на фотографию мужчины на светском мероприятии, стоящего с двумя пожилыми людьми.
  Мы знаем о нем еще кое-что. . . что он был чьим-то сыном. . . . И, возможно, он был чьим-то братом. А может быть, чей-то муж или любовник. . . .
  Кандидат в инспекторы присыпал пистолет порошком, а затем снял отпечатки пальцев Таггерта. Молодой человек сказал Шуману: «Сэр, пожалуйста, сядьте вперед». Коль одобрил вежливый тон своего протеже.
  Шуман согласился, и молодой человек распечатал его, а затем вытер чернила с пальцев вяжущим чистящим средством, которое входило в комплект. Янссен положил пистолет и две распечатанные карточки на стол для осмотра своего босса. "Сэр?"
  Коль вытащил монокль. Он внимательно осмотрел оружие и отпечатки пальцев мужчин. Он не был экспертом, но, по его мнению, единственные отпечатки пальцев на пистолете принадлежали Таггерту.
  Глаза Янссена сузились, и он кивнул на пол.
  Коль проследил за взглядом. Там потрёпанная кожаная сумка. Ах, эта предательская сумка! Коль подошел и открыл застежку. Он пролистал содержимое, расшифровывая английский, насколько мог. Там было много заметок о Берлине, спорте, Олимпийских играх, пресс-пропуск на имя Пауля Шумана, десятки безобидных вырезок из американских газет.
   Значит, подумал инспектор, он лжет. Сумка доставила его на место убийства.
  Но внимательно осмотрев его, Коль заметил, что, хотя он и старый, кожа эластичная, не шелушится.
  Затем он взглянул на тело перед ними. Коль поставил чемодан и склонился над ботинками мертвеца. Они были коричневыми, потертыми и с них отваливались кусочки кожи. Цвет и блеск были такими же, как те, что они нашли на брусчатке Дрезденской аллеи и на полу ресторана «Летний сад». Обувь Шумана таких хлопьев не сбрасывала. Лицо инспектора исказилось от раздражения на самого себя. Еще одно ошибочное предположение. Шуман говорил правду. Возможно.
  — Обыщи его сейчас, Янссен, — сказал Коль, вставая. Кивок в сторону тела.
  Кандидат в инспекторы упал на колени и стал внимательно осматривать труп.
  Коль поднял бровь, глядя на Янссена, который продолжил поиски. Он нашел деньги, перочинный нож, пачку сигарет. Карманные часы на тяжелой золотой цепочке. Затем молодой человек нахмурился. — Посмотрите, сэр. Он вручил инспектору несколько шелковых этикеток для одежды, несомненно, срезанных с одежды, которую Реджинальд Морган носил в Дрезденском переулке. Они носили названия немецких производителей одежды или магазинов.
  «Я расскажу вам, что произошло», — сказал Шуман.
  — Да, да, вы можете поговорить через минуту. Янссен, свяжитесь со штаб-квартирой. Попросите кого-нибудь связаться с американским посольством. Спросите об этом Роберта Таггерта. Скажите им, что у него есть дипломатическое удостоверение личности. Пока ничего не говорите о его смерти».
  "Да сэр." Янссен обнаружил телефон, который, как заметил Коль, был отсоединен от стены, что в наши дни является обычным явлением. Олимпийский флаг на здании, не сопровождаемый национал-социалистическим знаменем, говорил ему, что это место принадлежало или управлялось евреем или кем-то еще, находящимся в немилости; телефоны могут прослушиваться. — Звонок по радио из DKW, Янссен.
  Кандидат в инспекторы кивнул и снова вышел из комнаты.
  «Теперь, сэр, вы можете просветить меня. И, пожалуйста, не избавляйте меня от подробностей.
  Шуман сказал по-немецки: «Я приехал сюда с олимпийской командой. Я спортивный обозреватель. Независимый журналист. Ты-?"
  — Да-да, я знаком с этим термином.
  «Я должен был встретиться с Реджи Морганом, и он познакомил меня с некоторыми людьми для рассказов. Мне хотелось того, что мы называем «цветом». Информация о самых оживленных частях города, об игроках, мошенниках, боксерских клубах.
  «И что этот Реджи Морган сделал? Я имею в виду профессию.
  «Он был просто американским бизнесменом, о котором я слышал. Он прожил здесь несколько лет и довольно хорошо знал это место.
  Коль заметил: «Вы приехали с олимпийской командой, но они, похоже, не хотели мне ничего о вас рассказывать. Это любопытно, вам не кажется?
  Шуман горько рассмеялся. «Вы живете в этой стране и спрашиваете меня , почему кто-то не хочет отвечать на вопросы полицейского?»
  Это вопрос государственной безопасности. . . .
  Вилли Коль не позволил выражению лица отразиться на его лице, но на мгновение он смутился от правдивости этого комментария. Он внимательно посмотрел на Шумана. Американец выглядел непринужденно. Коль не смог обнаружить никаких признаков подделки. это было одним из особых талантов инспектора.
  "Продолжать."
  «Вчера я должен был встретиться с Морганом».
  «Когда это было бы? И где?"
  "Около полудня. Возле пивной на Спенер-стрит.
  Прямо возле Дрезденской аллеи, подумал Коль. И примерно во время стрельбы. Наверняка, если бы ему было что скрывать, он бы не стал находиться рядом с местом убийства. Или он бы сделал это? Национал-социалистические преступники в целом были глупы и очевидны. Коль чувствовал, что перед ним очень умный человек, хотя преступник он или нет, инспектор сказать не мог. — Но, как вы утверждаете, настоящий Реджинальд Морган так и не появился. Это был этот Таггерт.
  "Это верно. Хотя тогда я этого не знал. Он утверждал, что он Морган.
  — И что произошло на этой встрече?
  «Это было очень кратко. Он был взволнован. Он затащил меня в этот переулок, сказал, что что-то произошло и я должен был встретиться с ним позже. В ресторане-"
  "Имя?"
  «Летний сад».
  «Где пшеничное пиво тебе не по вкусу».
  Шуман моргнул, затем ответил: «Это кому-нибудь нравится?»
  Коля сдержался от улыбки. — И ты снова встретил Таггерта, как и планировалось, в Летнем саду?
  "Это верно. Там к нам присоединился его друг. Я не помню его имени».
  Ах, рабочий.
  «Он что-то шепнул Таггерту, который выглядел обеспокоенным и сказал, что мы должны победить это». Недовольство буквальным немецким переводом того, что могло бы стать английской идиомой. "Я значит уходи быстро. Этот друг подумал, что вокруг какое-то гестапо или что-то в этом роде, и Таггерт согласился. Мы выскользнули через боковую дверь. Тогда я должен был догадаться, что что-то не так. Но это было своего рода приключение, знаете ли. Это именно то, что я искал для своих историй».
  «Местный колорит», — медленно произнес Коль, размышляя о том, что гораздо легче сделать большую ложь правдоподобной, когда лжец скармливает вам маленькую правду. — А вы встречали этого Таггерта когда-нибудь еще? Кивок в сторону тела. — Кроме сегодняшнего, конечно? Коль задавался вопросом, признается ли этот человек, что пошел на площадь Ноября 1923 года.
  «Да», — сказал Шуман. «На какой-то площади позже в тот же день. Плохой район. Рядом со станцией Ораниенбургер. У большой статуи Гитлера. Мы собирались встретиться с каким-то другим контактом. Но этот парень так и не появился».
  «И оттуда ты тоже «побеждаешь».
  "Это верно. Таггерт снова испугался. Было ясно, что что-то не так. Именно тогда я решил, что мне лучше порвать с этим парнем».
  — Что случилось, — быстро спросил Коль, — с твоей шляпой «Стетсон»?
  Обеспокоенный взгляд. — Что ж, я буду честен, детектив Коль. Я шел по улице и увидел молодых людей. . ». Колебание, пока он искал слово. «Звери. . . крутые?
  — Да, да, бандиты.
  «В коричневой форме».
  «Штурмовики».
  — Бандиты, — сказал Шуман с некоторым отвращением. «Они избивали книготорговца и его жену. Я думал, эти люди собираются их убить. Я остановил их. Следующее, что я осознал, было то, что за мной шла дюжина таких людей. я бросил немного одежду, в канализацию, чтобы они меня не узнали».
  «Это жилистый человек», — подумал Коль. И умный.
  «Вы собираетесь арестовать меня за избиение некоторых из ваших нацистских головорезов?»
  — Меня это не интересует, господин Шуман. Но что меня очень интересует, так это цель всего этого маскарада, организованного мистером Таггертом.
  «Он пытался исправить некоторые олимпийские соревнования».
  "Исправить?"
  Американец на мгновение задумался. «Заставить игрока намеренно проиграть. Именно этим он и занимался здесь последние несколько месяцев, собирая игорные пулы в Берлине. Коллеги Таггерта собирались сделать ставки на некоторых американских фаворитов. У меня есть пропуск для прессы, и я могу приближаться к спортсменам. Я должен был специально подкупить их, чтобы они проиграли. Думаю, именно поэтому он так нервничал последние пару дней. Он задолжал членам вашей банды, как он им сказал, большую сумму денег.
  «Моргана убили, потому что этот Таггерт хотел выдать себя за него?»
  "Это верно."
  «Довольно тщательно продуманный сюжет», — заметил Коль.
  «Деньги были задействованы довольно большие. Сотни тысяч долларов».
  Еще один взгляд на безвольное тело на полу. «Я заметил, что вы сказали, что решили разорвать отношения с мистером Таггертом со вчерашнего дня. И все же он здесь. Как произошла эта трагическая «битва», как вы ее называете?
  «Он не принял бы «нет» за ответ. Он отчаянно нуждался в деньгах — он занял много денег, чтобы сделать ставки. Он пришел сюда сегодня, чтобы угрожать мне. Он сказал, что они собираются представить все так, будто я убил Моргана».
   — Чтобы вынудить вас помочь им.
  "Это верно. Но я сказал, что мне все равно. Я все равно собирался его сдать. Он наставил на меня этот пистолет. Мы боролись, и он упал. Кажется, он сломал себе шею.
  Разум Коля инстинктивно сопоставил информацию, предоставленную Шуманом, с фактами и пониманием инспектором человеческой природы. Некоторые детали подходят; некоторые раздражали. Вилли Коль всегда напоминал себе, что на местах преступлений следует сохранять непредвзятость и воздерживаться от слишком поспешных выводов. Теперь этот процесс произошел автоматически; его мысли зашли в тупик. Будто в одной из сортировочных машин DeHoMag застряла перфокарта.
  «Ты боролся, чтобы спастись, а он погиб при падении».
  Женский голос сказал: «Да, именно это и произошло».
  Коль повернулся к фигуре в дверях. Ей было около сорока, она была стройная и привлекательная, хотя лицо у нее было усталое, обеспокоенное.
  — Пожалуйста, ваше имя?
  «Кете Рихтер». Она автоматически протянула ему свою визитку. «Я управляю этим зданием в отсутствие владельца».
  Ее документы подтвердили ее личность, и он вернул удостоверение. — И вы были свидетелем этого события?
  "Я был здесь. В коридоре. Я услышал какой-то шум изнутри и приоткрыл дверь. Я видел все это».
  — И все же тебя не было, когда мы приехали.
  "Я боялся. Я видел, как подъехала твоя машина. Я не хотел вмешиваться».
  Значит, она была в списке гестапо или СД. — И все же ты здесь.
  «Некоторые моменты я спорил. Я рискнул, что в этом городе все еще есть полицейские, которых интересует правда». Она сказала это с вызовом.
  Янссен вошел внутрь. Он посмотрел на женщину, но Коль ничего о ней не сказал. "Да?" — спросил инспектор.
  «Сэр, американское посольство заявило, что им ничего не известно о Роберте Таггерте».
  Коль кивнул, продолжая обдумывать информацию. Он подошел ближе к телу Таггерта и сказал: «Совершенно случайное падение. Случайно с вашей точки зрения, конечно. А вы, мисс Рихтер, я вас еще раз спрошу — вы видели борьбу воочию? Ты должен быть честен со мной».
  «Да, да. У этого человека был пистолет. Он собирался убить господина Шумана».
  — Вы знаете жертву?
  «Нет, я не знаю. Я никогда его не видел».
  Коль еще раз взглянул на тело, затем сунул большой палец в карман для часов жилета. — Любопытное дело — быть сыщиком, мистер Шуман. Мы пытаемся прочитать подсказки и следовать туда, куда они ведут. И в данном случае улики вывели меня на ваш след — более того, они привели меня сюда, прямо к вам — и теперь кажется, что те же самые улики позволяют предположить, что на самом деле это был тот самый человек, которого я искал все время.
  «Жизнь иногда бывает забавной».
  Эта фраза не имела смысла на немецком языке. Коль предположил, что это перевод американской идиомы, но сумел уловить смысл.
  С чем он, конечно, не мог спорить.
  Он вынул из кармана трубку и, не закуривая, сунул ее в рот и некоторое время пожевал мундштук. «Ну, господин Шуман, я решил не задерживать вас, не в этот момент. Я позволю вам уйти, но сохраню ваш паспорт, пока я не займусь этим вопросом более подробно. Не покидайте Берлин. Как вы, вероятно, Как видно, наши различные органы власти весьма искусны в поиске людей в нашей стране. Теперь, боюсь, вам придется покинуть пансион. Это место преступления. У вас есть другое место, где я могу с вами связаться?»
  Шуман на мгновение задумался. — Я сниму номер в гостинице «Метрополь».
  Коль записал это в свой блокнот и положил паспорт мужчины в карман. «Очень хорошо, сэр. Итак, есть ли что-нибудь еще, что вы хотите мне сказать?
  — Ничего, инспектор. Я буду сотрудничать, как смогу.
  «Теперь вы можете уйти. Берите только самое необходимое. Снимите с него наручники, Янссен.
  Кандидат в инспекторы так и сделал. Шуман подошел к своему чемодану. Под внимательным наблюдением Коль упаковал набор для бритья с бритвой, мылом для бритья, зубной щеткой и зубным кремом. Инспектор вернул ему сигареты, спички, деньги и расческу.
  Шуман взглянул на женщину. «Можете ли вы проводить меня до трамвайной остановки?»
  "Да, конечно."
  Коль спросил: «Мисс Рихтер, вы живете здесь, в этом здании?»
  — Да, задняя квартира на этом этаже.
  "Очень хорошо. Я тоже свяжусь с тобой».
  Вместе они вышли за дверь.
  После того, как они ушли, Янссен нахмурился и сказал: «Сэр, как вы можете его отпустить? Вы поверили его рассказу?
  "Некоторые из них. Достаточно, чтобы позволить мне временно освободить его. Коль объяснил кандидату в инспекторы свои опасения: он считал, что убийство здесь было совершено в целях самообороны. И действительно оказалось, что Таггерт был убийцей Реджинальда Моргана. Но остались вопросы без ответов. Если бы они были в любой другой стране, Коль задержал бы Шумана, пока он все не проверит. Но он знал, что если он сейчас прикажет задержать этого человека, пока он будет продолжать расследование, гестапо безапелляционно объявит американца виновным «иностранцем», которого хотел Гиммлер, и к ночи он окажется в тюрьме Моабит или в лагере Ораниенбург.
  «Человек не только умрет за преступление, которого он, вероятно, не совершал, но и дело будет объявлено закрытым, и мы никогда не найдем полную правду – в этом, конечно, весь смысл нашей работы».
  — Но разве мне не следует хотя бы последовать за ним?
  Коля вздохнул. «Янссен, сколько преступников мы когда-либо задерживали, следя за ними? Что говорят в американских криминальных шокерах? «Тень»?
  — Ну, я думаю, никаких, но…
  «Так что оставим это вымышленным детективам. Мы знаем, где его найти.
  «Но «Метрополь» — это огромный отель со множеством выходов. Там он мог бы легко от нас сбежать.
  — Нас это не интересует, Янссен. Вскоре мы продолжим изучение роли г-на Шумана в этой драме. Однако сейчас наша приоритетная задача — внимательно осмотреть комнату. . . . Ах, поздравляю, кандидат в инспекторы.
  — Почему, сэр?
  «Вы раскрыли убийство в Дрезденском переулке». Он кивнул в сторону тела. «И, более того, преступник мертв; нам не нужно причинять неудобства судебному разбирательству».
   Глава тридцать
  В сопровождении телохранителя СС полковник Рейнхард Эрнст отвез Руди домой в Шарлоттенбург. Он был благодарен за юный возраст мальчика; ребенок не до конца осознавал опасность на стадионе. Мрачные лица людей, спешка в пресс-центре и быстрая отъезд из комплекса тревожили его, но он не мог понять значения событий. Все, что он знал, это то, что его Опа упал и слегка ушибся, хотя его дедушка игнорировал «приключение», как он это называл.
  На самом деле, самым ярким событием дня для мальчика стал не великолепный стадион, не встреча с самыми влиятельными людьми в мире и не тревога по поводу убийцы. Это были собаки; Теперь Руди захотел себе один, а лучше два. Он бесконечно говорил о животных.
  — Повсюду стройка, — пробормотал Эрнст Гертруде. «Я испортил свой костюм».
  Правда, она была недовольна, но ее больше беспокоило то, что он упал. Она внимательно осмотрела его голову. «У тебя шишка. Ты должна быть осторожнее, Рейни. Я принесу тебе за это лед.
  Ему не хотелось быть с ней менее чем честным. Но он просто не сказал ей, что стал целью убийцы. Если бы она это узнала, она бы умоляла его остаться дома, нет, настаивать. И ему пришлось бы отказаться, как он редко делал со своей женой. Гитлер, возможно, закапывался под трупами во время восстания 23 ноября, чтобы избежать опасности, но Эрнст никогда не избегал бы врага, если его долг требовал иного.
  Да, при других обстоятельствах он мог бы остаться дома на день или два, пока убийца не был бы найден, чем он, несомненно, и был бы, теперь, когда великий механизм гестапо, СД и СС был в движении. Но сегодня у Эрнста было жизненно важное дело: проведение тестов в колледже с доктором-профессором Кейтелем и подготовка докладной записки об Уолтэмском исследовании для лидера.
  Теперь он попросил экономку принести ему в кабинет кофе, хлеб и колбасу.
  — Но Рейни, — раздраженно сказала Гертруда, — сегодня воскресенье. Гусь. . ».
  Послеобеденный прием пищи в день отдыха был давней традицией в доме Эрнстов, которую нельзя нарушать, если это вообще возможно.
  «Мне очень жаль, моя дорогая. У меня нет выбора. На следующей неделе я проведу все выходные с тобой и семьей».
  Он вошел в кабинет, сел за стол и начал делать записи.
  Через десять минут появилась сама Гертруда с большим подносом.
  — Я не позволю тебе есть грубую еду, — сказала она, снимая ткань с подноса.
  Он улыбнулся и посмотрел на огромную тарелку жареного гуся с апельсиновым мармеладом, капустой, отварным картофелем и зеленой фасолью с кардамоном. Он поднялся и поцеловал ее в щеку. Она оставила его и, пока он ел, без особого аппетита, он начал клевать на пишущей машинке черновик записки.
  ВЫСОЧАЙШАЯ КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ
  Адольф Гитлер,
  Лидер, государственный канцлер, президент немецкой нации и командующий вооруженными силами
  Фельдмаршал Вернер фон Бломберг,
  Государственный министр обороны
  Мой лидер и мой министр:
  Вы запросили подробную информацию об Уолтемском исследовании, проводимом мной и доктором-профессором Людвигом Кейтелем из Уолтемского военного колледжа. Я рад описать характер исследования и полученные на данный момент результаты.
  Это исследование вытекает из моих указаний от вас подготовить немецкие вооруженные силы и помочь им скорейшим образом достичь целей нашей великой нации, как вы изложили.
  Он сделал паузу и привел в порядок свои мысли. Чем делиться, а чем не делиться?
  Через полчаса он закончил документ объемом в полторы страницы и сделал несколько карандашных поправок. Этот проект на данный момент подойдет. Он поручил Кейтелю также прочитать документ и внести исправления, затем Эрнст сегодня вечером перепечатал бы окончательную версию и завтра лично доставил бы ее Вождю. Он написал записку Кейтелю с просьбой высказать свои комментарии и прикрепил ее к черновику.
  Неся поднос вниз, он попрощался с Гертрудой и ушел. Гитлер настоял на том, чтобы возле его дома стояла охрана, по крайней мере, до тех пор, пока убийца не будет пойман. Эрнст не возражал против этого, но теперь просил, чтобы они оставались вне поля зрения, чтобы не тревожить его семью. Он также согласился на требование вождя не ездить самому на своем открытом «Мерседесе», как он предпочитал, а ездить в закрытом автомобиле в сопровождении вооруженного телохранителя СС.
  Сначала они поехали в Дом Колумбии в Темпельхофе. Водитель вылез из машины и огляделся, чтобы убедиться, что зона въезда безопасна. Он подошел к двум другим охранникам, стоявшим перед дверью, поговорил с ними, и они тоже осмотрелись, хотя Эрнст не мог себе представить, чтобы кто-то был настолько глуп, чтобы попытаться совершить убийство перед центром содержания под стражей СС. Через мгновение они помахали рукой, и Эрнст вышел из машины. Он прошел через парадную дверь, и его повели вниз по лестнице, через несколько запертых дверей, а затем в камеру.
  Снова иду по длинному коридору, жаркому и сырому, воняющему мочой и дерьмом. «Какое отвратительное обращение с людьми», — подумал он. К британским, американским и французским солдатам, которых он взял в плен во время войны, относились с уважением. Эрнст отдал честь офицерам, поговорил с рядовыми, убедился, что им тепло, сухо и накормлено. Теперь он почувствовал прилив презрения к тюремщику в коричневой форме, который сопровождал его по коридору, тихо насвистывая «Песню Хорста Весселя» и время от времени стуча дубинкой по решетке, просто чтобы напугать заключенных.
  Когда они подошли к камере в трех четвертях коридора, Эрнст остановился, заглянул внутрь, кожа у него зудела от жары.
  Оба брата Фишера были мокрыми от пота. Они, конечно, были напуганы — все были напуганы в этом ужасном месте, — но он видел в их глазах другое: юношеский вызов.
  Эрнст был разочарован. Взгляд подсказывал ему, что они собираются отклонить его предложение: они выбрали место в Ораниенбурге? Он был уверен, что Курт и Ганс согласятся принять участие в Уолтемском исследовании. Они были бы идеальны.
  "Добрый день."
  Старший кивнул. Эрнст почувствовал странный озноб. Мальчик был похож на собственного сына. Почему он не заметил этого раньше? Возможно, дело было в уверенности в себе и спокойствии, которых не было этим утром. Возможно, это было просто затянувшееся последствие взгляда юного Руди ранее. В любом случае, сходство его нервировало.
  «Мне нужен ваш ответ сейчас относительно вашего участия в нашем исследовании».
  Братья переглянулись. Курт начал говорить, но сказал младший: «Мы сделаем это».
  Итак, он ошибся. Эрнст улыбнулся и кивнул, искренне довольный.
  Затем старший брат добавил: «При условии, что вы позволите нам послать письмо в Англию».
  "Письмо?"
  «Мы хотим общаться с нашими родителями».
  — Боюсь, это запрещено.
  «Но ты же полковник, да? Разве ты не тот, кто может решать, что можно, а что нет?» — спросил Ганс.
  Эрнст склонил голову и осмотрел мальчика. Но его внимание вернулось к старшему брату. Сходство с Марком было действительно сверхъестественным. Он поколебался, а затем сказал: "Одна буква. Но вы должны отправить его в ближайшие два дня, пока находитесь под моим присмотром. Ваши сержанты по подготовке не допустят этого, ни письма в Лондон. Они определенно не из тех, кто может решать, что разрешено, а что нет».
  Мальчики обменялись еще одним взглядом. Курт кивнул. Полковник тоже. А затем он поприветствовал их – так же, как попрощался со своим сыном. Не с фашистской вытянутой рукой, а традиционным жестом, поднося плоскую ладонь ко лбу, чего охранник СА сделал вид, что не заметил.
  «Добро пожаловать в новую Германию», — сказал Эрнст голосом, близким к шепоту, и это противоречило четкому приветствию.
  • • •
  Они свернули за угол и направились к Лютцов Плаза, стараясь держаться как можно дальше от пансиона, прежде чем найти такси. Пол часто оглядывался назад, чтобы убедиться, что за ними не следят.
  «Мы не остановимся в «Метрополе», — сказал он, оглядывая улицу. — Я найду безопасное место. Мой друг Отто может это сделать. Мне жаль. Но вам придется просто оставить все там. Ты не сможешь вернуться снова».
  На углу оживленной улицы они остановились. Его рука рассеянно обняла Кете за талию, пока он смотрел на движение транспорта. Но он почувствовал, как она напряглась. Затем она отстранилась.
  Он посмотрел на нее, нахмурившись.
  — Я возвращаюсь , Пол. Она говорила голосом, лишенным эмоций.
  — Кете, что случилось?
  «Я говорил правду инспектору Крипо».
  "Ты . . ».
  «Я был за дверью и заглядывал внутрь. Это ты солгал. Вы убили того человека в комнате. Там не было никакого боя. У него не было пистолета. Он стоял беспомощный, а ты ударил его и убил. Это было ужасно. С тех пор я не видел ничего более ужасного. . . с . . ».
  Четвертый квадрат от травы. . .
  Пол молчал.
  Мимо проехал открытый грузовик. Сзади стояло полдюжины штурмовиков. Они что-то кричали группе людей на улице, смеясь. Некоторые пешеходы помахали ему в ответ. Грузовик быстро скрылся за углом.
  Пауль подвел Кете к скамейке в небольшом парке, но она не села. — Нет, — прошептала она. Скрестив руки на груди, она холодно посмотрела на него.
  — Это не так просто, как ты думаешь, — прошептал он.
  "Простой?"
  «Для меня это нечто большее, почему я здесь, да. Я не сказал тебе, потому что не хотел, чтобы ты в этом участвовал».
  Теперь, наконец, яростный гнев взорвался. «О, есть оправдание лжи! Ты не хотел вовлекать меня в это. Ты просил меня приехать в Америку, Пол. Насколько больше я мог бы быть вовлечен в это?»
  «Я имею в виду связь со своей старой жизнью. Эта поездка положит конец всему этому».
  "Старая жизнь? Ты солдат?
  «В некотором роде». Затем он заколебался. "Нет. Это не правда. Я был преступником в Америке. Я пришел сюда, чтобы остановить их.
  "Их?"
  «Ваши враги». Он кивнул на один из сотен красно-бело-черных флагов, которые развевались на ветру неподалеку. «Я должен был убить кого-то в правительстве, чтобы помешать ему начать новую войну. Но потом эта часть моей жизни закончится. У меня был бы чистый послужной список. Идентификатор-"
   — И когда ты собирался рассказать мне этот свой маленький секрет, Пол? Когда мы доберёмся до Лондона? В Нью Йорк?"
  "Поверьте мне. Все кончено.
  — Ты использовал меня.
  "Я никогда-"
  «Прошлой ночью, той чудесной ночью, ты попросил меня показать тебе Вильгельм-стрит. Ты использовал меня как прикрытие, не так ли? Вы хотели найти место, где можно было бы убить этого человека.
  Он взглянул на одно из ярких развевающихся знамен и ничего не сказал.
  «А что, если в Америке я сделал что-то, что тебя разозлило? Ты бы ударил меня? Ты бы убил меня?»
  «Кете! Конечно, нет."
  «Ах, ты так говоришь. Но ты уже лгал раньше. Кете достала из сумочки носовой платок. Запах сирени на мгновение коснулся его, и сердце его заплакало, как если бы это был запах благовоний после поминок любимого человека. Она вытерла глаза и убрала тряпку. — Скажи мне одну вещь, Пол. Чем вы отличаетесь от них? Скажи мне. Как? . . . Нет-нет, ты другой . Ты более жестокий. Ты знаешь почему?" Захлебываясь слезами. «Ты дал мне надежду, а потом отнял ее. С ними, со зверями в саду, нет никакой надежды. По крайней мере, они не такие лживые, как ты. Нет, Пол. Лети обратно в свою идеальную страну. Я останусь здесь. Я останусь до стука в дверь. И тогда я уйду. Как мой Майкл».
  «Кете, я не был с тобой честен, нет. Но ты должен уйти со мной. . . . Пожалуйста."
  «Знаете, что написал наш философ Ницше? Он сказал: «Тот, кто сражается с монстрами, должен позаботиться о том, чтобы самому не стать монстром». О, как это верно, Пол. Насколько правильно."
   "Пожалуйста, пойдем со мной." Он взял ее за плечи, крепко сжимая.
  Но Кете Рихтер тоже была сильна. Она отдернула его руки и отступила назад. Ее глаза встретились с ним, и она безжалостно прошептала: «Я лучше разделю свою страну с десятью тысячами убийц, чем свою кровать с одним. »
  И, повернувшись на каблуках, она на мгновение поколебалась, а затем быстро пошла прочь, привлекая к себе взгляды прохожих, которые недоумевали, что могло стать причиной такой яростной размолвки влюбленных.
   Глава тридцать первая
  «Вилли, Вилли, Вилли. . . ».
  Начальник инспекторов Фридрих Хорхер очень медленно вытягивал это имя.
  Коль вернулся в «Алекс» и был почти у своего офиса, когда его догнал босс. "Да сэр?"
  "Я искал тебя."
  "Да? А ты?
  «Речь идет о деле Гатова. Расстрелы. Вы помните?
  Как он мог забыть? Эти картинки навсегда запечатлелись в его памяти. Женщина . . . дети . . . Но теперь он снова почувствовал холодок страха. Было ли это дело на самом деле проверкой, как он опасался раньше? Неужели ребята Гейдриха ждали, не откажется ли он от этого дела, а теперь узнали, что он поступил еще хуже: он тайно позвонил по этому поводу молодому жандарму домой?
  Хорчер потянул за свою кроваво-красную повязку. "У меня есть хорошие новости для вас. Дело раскрыто. Шарлоттенбург тоже, польские рабочие. Оба они были делом рук одного и того же убийцы.
  Первоначальное облегчение Коля от того, что его не собираются арестовывать, быстро сменилось недоумением. «Кто закрыл дело? Кто-нибудь из Крипо?
  — Нет-нет, это был сам начальник жандармерии. Мейергоф. Представлять себе."
  Ах. . . Дело начало вырисовываться – к отвращению Вилли Коля. Он нисколько не удивился остальной части истории, которую изложил его босс. «Убийцей был чешский еврей. Невменяемый. Очень похоже на Влада Цепеша. Он был чехом? Может, румынский или венгерский, не помню. Ха, история всегда была моим самым плохим предметом. В любом случае подозреваемый был пойман и дал признательные показания. Его передали СС». Хорчер рассмеялся. «Они отвлеклись от своего важного и загадочного сигнала безопасности, чтобы заняться полицейской работой».
  — Был ли один сообщник или несколько? — спросил Коля.
  «Сообщник? Нет-нет, чех был один.
  "Один? Но жандарм в Гатове пришел к выводу, что преступников должно было быть как минимум двое или трое, а возможно, и больше. Фотографии подтверждают эту теорию, а также логику, учитывая количество жертв».
  — Ах, как мы знаем, Вилли, будучи обученными полицейскими, глаз можно обмануть. А молодой жандарм в пригороде? Они не привыкли к осмотру места преступления. Так или иначе, еврей сознался. Он действовал один. Дело раскрыто. А этот парень уже едет в лагерь.
  «Я хотел бы взять у него интервью».
  Колебание. Затем, все еще улыбаясь, Хорчер еще раз поправил повязку. «Я посмотрю, что я могу с этим сделать. Хотя вполне вероятно, что он уже может быть в Дахау».
  «Дахау? Зачем им отправлять его в Мюнхен? Почему не Ораниенбург?»
  «Возможно, перенаселенность. В любом случае, дело закрыто, так что смысла с ним разговаривать нет.
  Мужчина, конечно, уже был мертв.
  — Кроме того, тебе нужно все время сосредоточиться на деле Дрезденского переулка. Как это происходит?»
  «У нас есть некоторые прорывы», — сказал Коль своему боссу. пытаясь скрыть гнев и разочарование в своем голосе. «День или два, и я думаю, мы получим все ответы».
  "Отличный." Хорчер нахмурился. «На улице Принца Альбрехта еще больше шума, чем раньше. Ты слышал? Больше оповещений, больше мер безопасности. Даже мобилизация среди СС. До сих пор не слышал, что происходит. Вы случайно не заметили проблеск ?
  "Нет, сэр." Бедный Хорчер. Боюсь, что все были информированы лучше, чем он. «Скоро вы получите отчет об убийстве», — сказал ему Коль.
  "Хороший. Оно склоняется к тому иностранцу, не так ли? Я думаю, ты сказал, что это так.
  Коль подумал: нет, ты сказал, что это так. «Дело продвигается быстрыми темпами».
  "Отличный. Господи, посмотри на нас, Вилли: мы работаем по воскресеньям. Вы можете себе это представить? Помните, когда у нас были выходные в субботу после обеда и в воскресенье? Мужчина побрел обратно по тихому коридору.
  Коль подошел к двери своего кабинета и увидел пустые места, где стояли его записи и фотографии убийств в Гатове. Хорчер бы «отправил их на хранение» — это означало, что их постигла та же участь, что и бедного чешского еврея. Вероятно, сгорел, как Манхэттенский манифест , и плыл над городом как частицы пепла на щелочном берлинском ветру. Он устало прислонился к дверному косяку, глядя на пустое место на своем столе, и подумал: «В убийстве есть одна особенность: его невозможно исправить». Вы возвращаете украденные деньги, синяки заживают, сгоревший дом восстанавливается, жертву похищения вы находите обеспокоенной, но живой. Но те дети, которые погибли, их родители, польские рабочие. . . их смерть была навсегда.
  И все же здесь Вилли Колю сказали, что это не так. так. Что законы Вселенной в этой стране были иными: смерти семей и рабочих были стерты. Потому что, если бы они были реальными, честные люди не успокоились бы до тех пор, пока потеря не будет понята, оплакана и — роль Коля — не оправдана.
  Инспектор повесил шляпу на вешалку и тяжело сел на скрипящее кресло. Он просмотрел входящую почту и телеграммы. Ничего о Шумане. Сам Коль с помощью увеличительного монокля сравнил отпечатки пальцев Таггерта, снятые Янсеном, с фотографиями, найденными на брусчатке Дрезденской аллеи. Они были одинаковыми. Это несколько облегчило его; это означало, что Таггерт действительно был убийцей Реджинальда Моргана, и инспектор не отпустил убийцу на свободу.
  Хорошо, что он мог провести сравнение сам. В сообщении из отдела идентификации ему говорилось, что всем следователям и аналитикам было приказано прекратить любое расследование Крипо и предоставить себя гестапо и СС в свете «новых изменений в системе безопасности».
  Он подошел к столу Янссена и узнал, что люди коронера до сих пор не забрали тело Таггерта из пансиона. Кол покачал головой и вздохнул. «Здесь мы сделаем все, что сможем. Пусть специалисты по баллистике проведут испытания испанского пистолета, чтобы убедиться, что это орудие убийства.
  "Да сэр."
  — О, а, Янссен? Если эксперты по огнестрельному оружию тоже были заняты поисками этого россиянина, то проведите испытания сами. Ты можешь это сделать, не так ли?»
  — Могу, сэр, да.
  После того как молодой человек ушел, Коль сел и начал набрасывать список вопросов о Моргане и загадочном Таггерта, который он бы перевел и отправил американским властям.
  В дверном проеме появилась тень. — Сэр, телеграмма, — сказал проводник, молодой человек в сером пиджаке. Он предложил документ Колю.
  «Да, да, спасибо». Подумав, что это будет письмо из «Юнайтед Стейтс Лайнс» о манифесте или «Мужская одежда Мэнни», лаконично объяснив, что они ничем не помогут, он разорвал конверт.
  Но он ошибался. Оно было из Департамента полиции Нью-Йорка. Язык был английский, но смысл он понимал достаточно хорошо.
  ДЕТЕКТИВУ ИНСПЕКТОРУ У. КОЛУ
  КРИМИНАЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ АЛЕКСАНДЕРПЛАЦ БЕРЛИН
  В ОТВЕТЕ НА ВАШ ЗАПРОС ОТ ЧЕТНОЙ ДАТЫ СООБЩАЕМ, ЧТО ФАЙЛ НА П. ШУМАНА БЫЛ УДАЛЕН, А НАШЕ РАССЛЕДОВАНИЕ ОТВЕТСТВЕННО ПРИОСТАНОВЛЕНО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ ДЕЙСТВИЕ СТОП БОЛЬШЕ ИНФОРМАЦИЯ НЕ ДОСТУПНА СТОП
  С уважением, капитан Дж. О'Мэлли, полиция Нью-Йорка.
  Коля нахмурился. Он нашел англо-немецкий словарь департамента и узнал, что «удалено» означает «стерто». Он перечитал телеграмму еще несколько раз, чувствуя, как с каждым чтением его кожа становится горячей.
  Итак, криминальная полиция расследовала Шумана. За что? И почему дело было уничтожено, а расследование прекращено?
  Каковы были последствия этого? Ну, самым непосредственным было то, что, хотя этого человека могло и не быть виновный в убийстве Реджинальда Моргана, он, возможно, приехал в город с какой-то преступной целью.
  А во-вторых, Коль сам выпустил в город потенциально опасного человека.
  Ему нужно было найти Шумана или хотя бы больше информации о нем, и как можно скорее. Не дожидаясь возвращения Янссена, Вилли Коль взял шляпу и пошел по темному коридору, затем вниз по лестнице. Он был настолько отвлечен, что поднялся по лестнице на запретный первый этаж. Он все равно толкнул дверь и сразу же столкнулся с солдатом СС. Под хлопанье сортировщиков карточек DeHoMag мужчина сказал: «Сэр, это ограниченное…»
  — Вы меня пропустите, — прорычал Коль с яростью, которая испугала молодого охранника.
  Другой охранник, вооруженный пулеметом «Эрма», взглянул в их сторону.
  «Я выхожу из дома через дверь в конце коридора. У меня нет времени идти другим путем».
  Молодой эсэсовец с тревогой огляделся по сторонам. Больше никто в коридоре не произнес ни слова. Наконец он кивнул.
  Коль прошел по коридору, не обращая внимания на боль в ногах, и вышел на улицу, в яркий жаркий дневной свет. Он сориентировался, поднял ногу на скамейку и поправил овечью шерсть, чтобы подушечку правой ступни. Затем инспектор направился на север, в сторону гостиницы «Метрополь».
  • • •
  «Ах, мистер Джон Диллинджер!» Отто Уэббер нахмурился, указывая ему на стул в темном углу кафе «Арьян». Он крепко схватил Пола за руку и прошептал: «Я беспокоился о тебе. Нет слов! Был ли мой звонок на стадион успешным? Я ничего не слышал по радио. Не то наш грызун Геббельс пойдет на государственное радио, чтобы распространить информацию об убийстве».
  Затем улыбка лидера банды исчезла. «В чем дело, друг мой? Твое лицо недовольно.
  Но прежде чем он успел что-либо сказать, официантка Лизл заметила Пола и быстро вошла. «Здравствуй, любовь моя», — сказала она. Потом надулся. "Как вам не стыдно. В прошлый раз ты ушел, не поцеловав меня на прощание. Что я могу тебе дать?»
  «Пшорр».
  «Да, да, я рад. Я скучал по тебе."
  Не обращая внимания на официантку, Уэббер раздраженно сказал: «Извините, ой, извините. Мне лагер.
  Лизл наклонилась и поцеловала Пола в щеку. Он почувствовал сильный аромат духов. Оно висело вокруг него даже после того, как она ушла. Он думал о сирени, думал о Кете. Он резко отбросил эти мысли и объяснил, что произошло на стадионе и после него.
  "Нет! Наш друг Морган? Уэббер был в ужасе.
  «Человек , притворяющийся Морганом. У крипо есть мое имя и паспорт, но они не думают, что я его убил. И они не связали меня с Эрнстом и стадионом».
  Лизл принесла им пиво. Она сжала плечо Пола, отошла и кокетливо коснулась его, оставив вокруг стола еще одно облако сильных духов. Пол отклонился от него. Она похотливо улыбнулась и ушла.
  «Она просто не может понять, что мне это не интересно, не так ли?» — пробормотал он, еще больше злясь, потому что не мог выбросить Кете из головы.
  "ВОЗ?" — спросил Уэббер, сделав несколько больших глотков.
  "Ее. Лизл. Он кивнул.
  Уэббер нахмурился. «Нет, нет, нет, мистер Джон Диллинджер. Не она. Ему. »
   "Что?"
  Уэббер нахмурился. — Ты думал, что Лизл — женщина?
  Пол моргнул. "Она . . ».
  "Но конечно." Он выпил еще пива, вытер усы тыльной стороной ладони. "Я думал ты знаешь. Это очевидно."
  «Иисус Господь». Пол сильно потер щеку в том месте, где его поцеловали. Он оглянулся. — Возможно, для тебя это очевидно.
  «Для человека твоей профессии ты лесной ребенок».
  — Я сказал, что мне нравятся женщины, когда ты спросил меня о здешних комнатах.
  «Ах, здесь представлены женщины. Но половина официанток — мужчины. Не вините меня, если оба пола находят вас привлекательными. Кроме того, это твоя вина: ты дал ей чаевые, как принцу из Аддис-Абебы.
  Пол закурил сигарету, чтобы заглушить запах духов, который теперь казался ему отвратительным.
  «Итак, мистер Джон Диллинджер, я вижу, что у вас есть проблемы. Являются ли люди, стоящие за этим предательством, теми, кто должен был вытащить вас из Берлина?»
  — Я пока не знаю. Он оглядел почти пустой клуб, но все же наклонился вперед и прошептал: «Мне снова нужна твоя помощь, Отто».
  «Ах, я здесь, всегда готов помочь. Я, спасатель от навозных рубашек, маслодел, торговец шампанским, подражатель Круппа».
  — Но у меня не осталось денег.
  Уэббер ухмыльнулся. "Деньги . . . в конце концов, это корень всего зла. Что тебе нужно, друг мой?»
  "Автомобиль. Еще одна униформа. И еще один пистолет. Винтовка.
  Уэббер молчал. — Ваша охота продолжается.
  "Это верно."
  «Ах, что я мог сделать с дюжиной таких людей, как ты, в моей банде. . . . Но безопасность Эрнста будет выше, чем когда-либо. Он может на время покинуть город.
  "Истинный. Но, возможно, не сразу. Когда я был в его кабинете, я увидел, что у него сегодня две встречи. Первое было на стадионе. Другой находится в месте под названием Уолтем-колледж. Где это?"
  «Уолтем?» — спросил Уэббер. "Его-"
  «Привет, дорогая, хочешь еще пива? Или, может быть, ты желаешь мне? »
  Пол подпрыгнул, когда горячее дыхание ударило ему в ухо, а руки обвились вокруг него. Лизл подошла сзади.
  — Первый раз, — прошептала официантка, — будет бесплатным. Возможно, даже во второй раз».
  — Прекрати, — рявкнул он. Лицо официантки похолодело.
  Теперь, зная правду о нем, Пол мог видеть, что, хотя лицо существа было красивым, оно имело явно мужские черты.
  — Не надо грубить, моя дорогая.
  — Мне очень жаль, — сказал Пол, отклоняясь. «Мужчины меня не интересуют».
  Лизл холодно сказала: «Я не мужчина».
  "Если вы понимаете, о чем я."
  — Ну, тогда тебе не следовало флиртовать, — огрызнулась Лизл. — Ты должен мне четыре марки за пиво. Нет, пять. Я добавил неправильно.
  Пол заплатил, и официантка холодно отвернулась, бормоча и шумно убирая соседние столики.
  «Мои девочки, — пренебрежительно сказал Уэббер, — иногда у них бывает то же самое. Это может быть очень неприятно».
  Они возобновили разговор, и Пол повторил: «Колледж Уолтема? Что ты знаешь об этом?"
  «Военное училище недалеко отсюда. Это по пути Между прочим, Ораниенбург — дом нашего прекрасного концлагеря. Почему бы тебе просто не постучать в дверь, пока ты там, и не сдаться. Избавьте СС от необходимости вас выслеживать.
  «Машина и униформа», — повторил Пол. «Я хочу быть чиновником, но не солдатом. Именно это мы и сделали на стадионе, и они, возможно, этого ждали. Может быть-"
  «Ах, я знаю! Ты можешь быть лидером RAD».
  "Что?"
  «Национальная служба труда. Пиковый солдат. Каждый молодой человек в стране должен поработать чернорабочим, что, вероятно, было задумано самим Эрнстом как еще один умный способ обучения солдат. Они носят лопаты, как ружья, и тренируются не только копать, но и маршировать. Ты слишком стар для службы, но ты мог бы стать офицером. У них есть грузовики, которые доставляют рабочих на рабочие места и плацы, и они распространены в сельской местности. Никто бы тебя не заметил. Я знаю, где тебя найти, хороший грузовик. И униформа. Они приятного серо-голубого цвета. Цвет как раз для тебя».
  Пол прошептал: «А винтовка?»
  «Это будет сложнее. Но у меня есть некоторые мысли». Он допил пиво. — Когда ты хочешь это сделать?
  «Я должен быть в Уолтем-колледже к половине пятого. Не позднее."
  Уэббер кивнул. «Тогда мы должны действовать быстро, чтобы превратить вас в чиновника-национал-социалиста». Он посмеялся. «Хотя тебе не нужно никакого обучения. Видит Бог, у настоящих их нет.
   Глава тридцать вторая
  Сначала он слышал только помехи. Затем скрипучие звуки переросли в: «Гордон?»
  «Мы не используем имен», — напомнил командир, яростно прижимая бакелитовый телефон к уху, чтобы четче слышать слова из Берлина. Это был Пауль Шуман, звонивший по радио, подключенному к Лондону. Было около 10 часов утра воскресенья, но Гордон сидел за своим столом в Управлении военно-морской разведки в Вашингтоне, округ Колумбия, где он провел всю ночь, с нетерпением ожидая ответа, удалось ли этому человеку убить Эрнста. "С тобой все впорядке? Что происходит? Мы проверяем всю прессу, следим за радиопередачами, и ничего…
  «Молчи», — рявкнул Шуман. «У меня нет времени на «друзей на севере» и «друзей на юге». Просто послушай."
  Гордон подался вперед в своем кресле. "Вперед, продолжать."
  «Морган мертв».
  "О, нет." Гордон на мгновение закрыл глаза, чувствуя потерю. Он не знал этого человека лично, но его информация всегда была достоверной, и Гордон считал, что любой человек, который рискует своей жизнью ради своей страны, в порядке.
  Затем Шуман произвел эффект разорвавшейся бомбы. «Его убил некто по имени Роберт Таггерт, американец. Ты его знаешь?"
  "Что? Американец?"
   "Ты его знаешь ?"
  — Нет, никогда о нем не слышал.
  «Он тоже пытался меня убить. Прежде чем я смог сделать то, для чего ты меня послал. Парнем, с которым ты разговаривал последние пару дней, был Таггерт, а не Морган.
  — Еще раз, что это за имя?
  Шуман произнес это по буквам и сказал Гордону, что он может иметь какое-то отношение к дипломатической службе США, но он не был уверен. Командир написал имя на листке бумаги и крикнул: «Йомен Уиллетс!»
  Через мгновение в дверях появилась женщина. Гордон сунул записку ей в ладонь. «Принесите мне все, что сможете найти об этом парне», — сказал он. Она мгновенно исчезла. Потом в трубку: «С тобой все в порядке?»
  — Вы были частью этого? Несмотря на плохую связь, Гордон чувствовал гнев этого человека.
  "Что?"
  «Это все была подстава. С начала. Вы были частью этого?»
  Гордон чувствовал, как болотистый июльский утренний воздух Вашингтона втекает в открытое окно и выходит из него. — Я не знаю, о чем ты говоришь.
  После паузы Шуман рассказал всю историю — об убийстве Моргана, маскировке под него Таггерта и предательстве Шумана нацистам.
  Гордон был искренне шокирован. «Боже мой, нет. Я клянусь. Я бы никогда не поступил так с одним из своих людей. И я считаю тебя одним из них. Я, честно говоря, так и делаю.
  Еще одна пауза. — Таггерт сказал, что ты не причастен. Но я хотел услышать это от тебя.
  "Я клянусь. . . ».
  — Ну, где-то с вашей стороны предатель, коммандер. Вам нужно выяснить, кто».
   Гордон откинулся назад, потрясенный этой новостью. Он оцепенело смотрел на стену перед собой, на которой висело множество цитат, его Йельский диплом и две фотографии: президента Рузвельта и Теодора Б. Мейсона, твердолобого военно-морского лейтенанта, который был первым главой флота. Управление военно-морской разведки.
  Предатель. . .
  — Что говорит этот Таггерт?
  «Все, что он сказал, это то, что это были «интересы». Ничего более конкретного. Они хотели, чтобы босс был доволен. Я имею в виду генерального босса.
  «Можете ли вы поговорить с ним еще раз, узнать больше?»
  Колебание. "Нет."
  Гордон понял смысл; Таггерт был мертв.
  Шуман продолжил. «Пропускные фразы о трамвае я получил, когда был на корабле. Таггерт слышал те же фразы, что и мы, но Морган их не знал. Как такое могло случиться?»
  «Я отправил код своим людям на корабле. Оно также ушло отдельно туда, где вы сейчас находитесь. Морган должен был забрать его там.
  «Итак, Таггерт получил правильное сообщение и отправил Моргану другое. Находившийся на борту немецко-американский шпион Бунда ничего не передал. Это был не он. Так кто же мог это сделать? Кто знал правильную фразу?»
  Два имени сразу пришли на ум Гордону. Будучи прежде всего солдатом, Гордон знал, что военачальник должен учитывать все возможности. Но молодой Эндрю Эйвери был для него как сын. Он знал Винсента Маньелли хуже, но не нашел в послужном списке молодого офицера ничего, что заставило бы его усомниться в его лояльности.
  Словно читая мысли, Шуман спросил: «Как долго вы работали с этими двумя вашими мальчиками?»
   «Это было бы почти невозможно».
  «В последнее время слово «невозможно» имеет совершенно другое значение. Кто еще, черт возьми, знал о коде? Папочка Уорбакс?
  Гордон задумался. Но толстосумы Сайрус Клейборн знали лишь в общих чертах, что они задумали. «Он даже не знал, что существует код доступа».
  — Тогда кто придумал эту фразу?
  «Мы сделали это вместе, сенатор и я».
  Более статичный. Шуман ничего не сказал.
  Но Гордон добавил: «Нет, это не может быть он».
  — Он был с вами, когда вы отправляли коды?
  "Нет. Он был в Вашингтоне».
  Гордон думал: как только он повесит трубку, сенатор мог бы отправить сообщение Таггерту в Берлин с правильным кодом и организовать отправку неправильного к Моргану. "Невозможный."
  «Я все время слышу это слово, Гордон. Меня это не касается.
  «Послушайте, вся эта затея изначально была идеей сенатора. Он поговорил с людьми в администрации и пришел ко мне».
  «Все это означает, что он планировал подставить меня с самого начала». Шуман зловеще добавил: «Вместе с теми же самыми «людьми».
  Факты проносились в голове Гордона. Может ли это быть? Куда могло привести предательство?
  Наконец Шуман сказал: «Послушай, ты поступишь с этой ситуацией так, как хочешь. Ты все еще собираешься доставить мне этот самолет?
  "Да сэр. У вас есть мое абсолютное слово по этому поводу. Я сам свяжусь со своими людьми в Амстердаме. Мы доставим его туда примерно через три с половиной часа.
   «Нет, оно мне понадобится позже. Сегодня около десяти.
  «Мы не можем приземлиться в темноте. Полоса, которую мы используем, заброшена. В нем нет света. Но дневного света должно быть достаточно, чтобы приземлиться около восьми тридцати. Как это?
  "Нет. Тогда пусть завтра рассветет.
  "Почему?"
  Наступила пауза. «На этот раз я его достану».
  «Собираюсь. . . ?»
  — Делайте то, ради чего я сюда пришел, — прорычал Шуман.
  "Нет нет . . . Вы не можете. Сейчас это слишком опасно. Пойдем домой. Получите ту работу, о которой вы говорили. Ты это заслужил. Ты-"
  «Командир. . . ты слушаешь?
  "Продолжать."
  «Видишь, я здесь, а ты там, и ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить меня, так что все эти болтовни сейчас — просто пустая трата времени. Убедитесь, что завтра на рассвете самолет прибудет на поле боя.
  В дверях появилась йомен Рут Уиллетс. — Подожди, — сказал Гордон в трубку.
  — О Таггерте пока ничего, сэр. Рекордс позвонит, как только что-нибудь обнаружат.
  — Где сенатор?
  "В Нью-Йорке."
  «Доставьте меня на любой самолет, на котором вы сможете полететь туда сейчас. Армейский, рядовой. Все, что нужно."
  "Да сэр."
  Гордон снова повернулся к телефону. – Пол, мы подвезем тебя оттуда. Но, пожалуйста, прислушайтесь к разуму. Теперь все изменилось — ты хоть представляешь, каковы риски?»
  Шум на линии усилился и поглотил большую часть слов Шумана, но Буллу Гордону показалось, что он услышал то, что могло быть смехом, а затем снова голос пуговичного человека. Часть фразы звучала примерно так: «шесть против пяти».
  Затем он прислушался к тишине, которая была намного громче, чем когда-либо были помехи.
  • • •
  На складе в восточном Берлине (который Отто Уэббер называл «своим», несмотря на то, что им пришлось разбить окно, чтобы попасть внутрь) они нашли стеллажи с униформой Национальной службы труда. Уэббер снял с вешалки модный экземпляр. «Ах, да, как я уже сказал, серо-голубой тебе идет».
  Возможно, так оно и было, но цвет тоже бросался в глаза, тем более что его стрельба вслепую в Уолтем-колледже представляла собой открытое поле или лес, как описывал там Уэббер пейзаж. Униформа также была облегающей, громоздкой и горячей. Это позволило бы ему приблизиться к школе, но он также взял с собой еще один комплект более практичной одежды: комбинезон, темную рубашку и пару ботинок, чтобы надеть их для самого старта.
  Один из деловых партнеров Уэббера имел доступ к автопарку правительственных грузовиков, и, с уверенностью, что Уэббер вернет автомобиль в течение одного дня (а не попытается продать его обратно правительству, когда он это сделает), ключ был передан в обмен на кубинские сигары, произведенные в Румынии.
  Теперь им нужна была только винтовка.
  Пол подумал о ростовщике недалеко от площади Ноября 1923 года, который поставил Маузер. Но он не мог быть уверен, участвовал ли этот человек в обмане Таггерта или, даже если нет, крипо или гестапо выследили пистолет до магазина и арестовали его.
  Но Уэббер сказал ему, что винтовки часто хранятся в небольшой склад на реке Шпрее, куда он иногда осуществлял поставки военного снаряжения.
  Они поехали на север и, переправившись через реку на Вулленвебер-стрит, свернули на запад и направились через район невысоких производственных и коммерческих зданий. Уэббер постучал Пола по руке, и тот указал на темное здание слева от них.
  — Вот и все, мой друг.
  Место оказалось пустынным, чего они и ожидали, ведь сегодня воскресенье. («Даже безбожные навозные рубашки настаивают на дне отдыха», — объяснил Уэббер.) Но, к сожалению, склад был расположен за высоким забором из колючей проволоки, а впереди располагалась просторная, теперь уже пустая парковка, что делало его очень видно с оживленной улицы.
  "Как мы-?"
  «Расслабьтесь, мистер Джон Диллинджер», — сказал Уэббер. "Я знаю, что я делаю. Есть вход со стороны воды для лодок и барж. С улицы ничего не видно, и с той стороны не скажешь, что это склад национал-социалистов — на пристани нет ни орлов, ни крючковатых крестов, — так что никто не будет дважды задумываться о нашем визите».
  Они припарковались в полуквартале от склада, и Уэббер повел его через переулок на юг, к воде. Мужчины вышли на каменную стену над бурой рекой, где воздух был пропитан запахом тухлой рыбы. Они спустились по старой лестнице, высеченной в камне, и оказались на бетонной пристани. Несколько гребных лодок были привязаны, и Уэббер забрался в одну. Пол присоединился к нему.
  Они отчалили и через несколько минут доплыли до такого же причала под задней частью военного склада.
  Уэббер привязал лодку и осторожно забрался на камень, скользкий от птичьего помета. Пол последовал за ним. Смотрящий вокруг он мог видеть лодки на реке, в основном прогулочные суда, но Уэббер был прав; никто не обращал на них никакого внимания. Они поднялись на несколько ступенек к задней двери, и Пол бросил быстрый взгляд в окно. Внутри не горел свет, и лишь тусклый солнечный свет просачивался сквозь несколько непрозрачных потолочных окон, но большая комната казалась пустынной. Уэббер достал из кармана связку ключей и попробовал несколько ключей-отмычек, пока не нашел тот, который сработал. Пол услышал тихий щелчок. Уэббер взглянул на него и кивнул. Пол толкнул дверь.
  Они вошли в душную, заплесневелую комнату, наполненную обжигающими глазами испарениями креозота. Пол огляделся и заметил сотни ящиков. У стены стояли стойки с винтовками. Армия или СС использовали это место как сборочный пункт: доставали оружие из ящиков, сдирали бумажную обертку и очищали креозот, намазанный для предотвращения ржавчины. Это были «Маузеры», похожие на тот, который приготовил ему Таггерт, только с более длинными стволами, что было хорошо. Это означало, что они были более точными, и в Уолтеме он мог быть довольно далеко от Эрнста. Никаких оптических прицелов. Но у Пауля Шумана не было ни одного оружия на его Спрингфилде в Сент-Миеле и Аргонн-Вудсе, и его стрельба там была смертельно точной.
  Он подошел к стойке, взял один, осмотрел его и попробовал засов. Он работал плавно, издавая приятный щелчок прекрасно обработанного металла. Он прицелился и несколько раз выстрелил вхолостую, нащупывая спусковой крючок. Они нашли ящики с надписью «7,92 мм» — калибр боеприпасов для «Маузера». Внутри находились серые картонные коробки со свастиками и орлами. Он открыл одну, вынул пять пуль, зарядил пистолет, затем вставил патрон и выбросил патрон, чтобы убедиться, что пули правильные.
   — Хорошо, пойдем отсюда, — сказал он, кладя в карман две коробки снарядов. "Можем мы-"
  Его слова были прерваны, когда входная дверь открылась, и на них упал луч яростного солнечного света. Они обернулись, щурясь. Прежде чем Пол успел поднять винтовку, молодой человек в дверях, одетый в черную форму СС, направил на них пистолет. "Ты! Положи это немедленно. Руки вверх!"
  Пол присел, поставил маузер на пол и медленно поднялся.
   Глава тридцать третья
  Отто Уэббер грубо сказал: «Что ты делаешь? Мы из Krupp Munitions Works. Нас послали убедиться, что нужные боеприпасы…
  "Тихий."
  Молодой охранник нервно огляделся, проверяя, есть ли здесь кто-нибудь еще.
  «Была проблема с доставкой. Нам позвонили…
  «Сегодня воскресенье. Почему ты работаешь в воскресенье?»
  Уэббер рассмеялся. «Мой юный друг, когда мы доставляем в СС не тот груз, мы исправим нашу ошибку, независимо от дня и часа. Мой руководитель…
  "Тихий!" Молодой солдат заметил телефон на пыльной рабочей станции и двинулся к нему, держа пистолет направленным на себя. Когда он был уже почти у стола, Уэббер опустил руки и пошел в его направлении.
  «Ах, это абсурд». Он был раздражен. «У меня есть удостоверение личности».
  «Ты остановишься прямо здесь!» Он выдвинул пистолет вперед.
  «Я покажу вам документы от моего начальника». Уэббер продолжал идти.
  Охранник СС нажал на курок. Короткий металлический хлопок потряс стены.
  Не зная, попал ли Уэббер или нет, Пол выхватил мяч. Маузер поднялся с пола и закатился за высокую стопку ящиков с винтовками, доставив патрон.
  Молодой солдат бросился к телефону и снял трубку с подставки, а затем нырнул назад. «Пожалуйста, послушай», — крикнул он в трубку. Пол быстро поднялся. Он не видел солдата, но выстрелил в телефонный блок, который разлетелся на дюжину бакелитовых осколков. Солдат вскрикнул.
  Пол проскользнул обратно в укрытие. Но не раньше, чем он увидел Отто Уэббера, лежащего на полу, медленно извивающегося и схватившегося за живот, залитый кровью.
  Нет . . .
  «Ты еврей!» — возмутился молодой солдат. «Вы немедленно бросите свое ружье. Скоро здесь будет сотня человек.
  Пол пробрался к передней части здания, где он мог прикрыть как парадную, так и заднюю двери. Он быстро выглянул в окно и увидел одинокий мотоцикл, припаркованный перед домом. Он знал, что молодой человек просто проверял склад и никто больше не придет. Но кто-то мог услышать выстрел. А эсэсовец мог просто оставаться на месте, удерживая Пола, пока его начальник не поймет, что он не доложил, и не отправит на склад дополнительные войска.
  Он выглянул со своего конца стопки ящиков. Он понятия не имел, где находится солдат. Он-
  Раздался еще один выстрел. Стекло разбило переднее окно, рядом с Полом не было.
  Охранник СС стрелял через стекло, чтобы привлечь внимание; он выстрелил прямо на улицу, не заботясь о том, попал ли он в кого-нибудь.
  «Ты еврейская свинья!» — возмутился мужчина. «Встань и подними руки, иначе ты умрешь с криком в Колумбийском доме!» На этот раз голос раздался из другого места, ближе к входу в склад. Он пополз вперед, чтобы поставить еще больше ящиков между собой и врагом.
  Еще один выстрел в окно. Снаружи загудел автомобильный сигнал.
  Пол перешел в следующий ряд, держа перед собой пистолет и держа палец на спусковом крючке. Маузер был неуклюжим — хорош для дальних дистанций, но плох для этого. Он выглядел быстрым. Проход был пуст. Он подпрыгнул, когда еще один выстрел разбил окно. Должно быть, кто-то уже услышал. Или видел, как пуля попала в стену или дом через дорогу. Возможно, сбила машина или прохожий.
  Он направился к следующему проходу. Быстро, размахивая пистолетом перед собой.
  Мелькнет исчезающая черная униформа мужчины. Эсэсовец услышал Пола или предугадал его и проскользнул за другую стопку ящиков.
  Пол решил, что больше не может ждать. Ему придется остановить охранника. Ничего не оставалось, как броситься на центральный ряд ящиков, точно так же, как он перелетел через верх траншей во время штурма во время войны, и надеяться, что ему удастся нанести смертельный выстрел до того, как мужчина выпустит в него пули из полуавтоматический пистолет.
  Хорошо, сказал себе Пол. Он глубоко вздохнул.
  Другой . . .
  Идти!
  Он вскочил на ноги и забрался на ящик перед собой, подняв пистолет. Его нога едва коснулась второго ящика, когда он услышал звук позади себя и справа. Солдат обошел его с фланга! Но когда он повернулся, грязные окна снова задрожали от выстрела. Пол замер.
  Солдат СС встал прямо перед ним, на расстоянии двадцати футов. Пауль лихорадочно поднял маузер, но незадолго до выстрела солдат закашлялся. Кровь брызнула изо рта, и «Люгер» упал на пол. Он покачал головой. Он тяжело упал и лежал неподвижно, кровь окрасила его форму румянцем.
  Справа от себя Пол увидел на полу Отто Уэббера. Одной рукой он схватился за окровавленное брюхо. В другом у него был Маузер. Ему удалось подползти к стойке с оружием, зарядить одно и выстрелить. Винтовка соскользнула на пол.
  "Вы с ума сошли?" — сердито прошептал Пол. «Почему ты так к нему подошел? Вы не думали, что он выстрелит?
  — Нет, — сказал, смеясь, бледный, потный мужчина. — Я не думал, что он это сделает. Мужчина вздохнул от боли. «Пойди и посмотри, откликнулся ли кто-нибудь на его тонкий призыв о помощи».
  Пол побежал вперед и заметил, что местность все еще пуста. Напротив стояло высокое здание без окон — фабрика или склад, сегодня закрытый. Вероятно, пули попали в стену незамеченными.
  «Все ясно», — сказал он, возвращаясь к Уэбберу, который сидел и смотрел на массу крови на своем животе. «Ах».
  — Нам нужно найти врача. Пол перекинул винтовку через плечо. Он помог Уэбберу подняться на ноги, и они прошли через заднюю дверь и сели в лодку. Бледный и потный, немец лежал на спине, прислонившись головой к носу, а Пол отчаянно греб к причалу рядом с грузовиком.
  «Куда мне тебя отвезти? К врачу?
  "Врач?" Уэббер рассмеялся. «Уже слишком поздно, мистер Джон Диллинджер. Оставь меня. Продолжать. Я могу сказать. Слишком поздно."
  — Нет, я беру тебя за помощью, — твердо повторил Пол. «Скажите мне, где найти человека, который не побежит в СС или гестапо». Он вытащил лодку к причалу, привязал ее. поднялся и вылез. Он положил маузер на участок травы неподалеку и повернул назад, чтобы помочь Уэбберу выбраться из лодки.
  "Нет!" – прошептал Пол.
  Уэббер отвязал веревку и, оставшись в силах, оттолкнулся от причала. Шлюпка была уже в десяти футах от нас, ее дрейфовало по течению.
  «Отто! Нет!"
  — Как я уже сказал, слишком поздно, — крикнул Уэббер, задыхаясь. Затем он кисло рассмеялся. «Посмотрите на меня, похороны викинга! Ах, когда ты вернешься домой, поставь что-нибудь из Джона Филипа Соузы и подумай обо мне. . . . Хотя я все еще говорю, что он англичанин. Вы, американцы, слишком много приписываете себе. А теперь продолжайте, мистер Джон Диллинджер. Делай то, ради чего ты сюда пришел».
  Последним взглядом Пауля Шумана на своего друга было то, как глаза мужчины закрылись, когда он упал на дно лодки, которая набирала скорость и погружалась в мутную воду Шпрее.
  • • •
  Дюжина из них, все молодые люди, предпочитавшие жизнь и свободу чести. Что побудило их сделать это — трусость или разум?
  Курт Фишер задавался вопросом, был ли он единственным среди них, кого мучил этот вопрос.
  Их везли по сельской местности к северо-западу от Берлина на том же автобусе, который возил их на прогулки, когда они были студентами. Водитель плавно вел свой автомобиль по извилистой дороге и безуспешно пытался заставить их петь охотничьи и походные песни.
  Курт сидел рядом со своим братом, пока они делились историями с остальными. Мало-помалу он узнал о них кое-что. В основном арийцы, все из семей среднего класса, все с учеными степенями, посещают университеты или планируют это сделать. после трудовой службы. Половина из них, как Курт и Ганс, были маргинально антипартийными по политическим и интеллектуальным причинам: социалисты, пацифисты, протестующие. Другая половина была «детями качелей», более богатыми, тоже бунтующими, но не такими политическими; их главная претензия к национал-социалистам была культурной: цензура фильмов, танцев и музыки.
  Среди этой толпы, конечно, не было ни евреев, ни славян, ни цыган-цыган. И никакого Косиса тоже. Несмотря на просвещенность полковника Эрнста, Курт знал, что пройдет много лет, прежде чем такие этнические и политические группы найдут приют в армии или немецких чиновниках. Лично Курт был убежден, что этого никогда не произойдет, пока у власти находится триумвират Гитлера, Геринга и Геббельса.
  Итак, вот они, думал он, эти молодые люди, собравшиеся вместе перед затруднительным выбором между концентрационным лагерем и возможной смертью или организацией, которую они считали морально неправильной.
  Неужели я трус, снова задумался Курт, делая такой выбор? Он вспомнил призыв Геббельса к общенациональному бойкоту еврейских магазинов в апреле 1933 года. Национал-социалисты думали, что получат подавляющую поддержку. Фактически, это событие обернулось для партии неудачей: многие немцы, в том числе его родители, открыто бросили вызов бойкоту. Фактически, тысячи людей отправились в магазины, в которых они раньше не были, просто чтобы выразить поддержку своим еврейским согражданам.
  Это было мужество. Разве в нем не было этой храбрости?
  — Курт?
  Он посмотрел вверх. С ним разговаривал его брат. «Ты не слушаешь».
  "Что вы сказали?"
  «Когда мы будем ужинать? Я голоден."
   «Я понятия не имею. Откуда мне знать?
  «А армейская еда хороша? Я слышал, ты хорошо питаешься. Хотя я полагаю, это зависит от ситуации. Если вы в поле, все будет иначе, чем на базе. Интересно, на что это похоже».
  — Что, еда?
  "Нет. Находясь в окопах. Существование-"
  «Мы не будем в окопах. Другой войны не будет. А если так, то, как вы слышали, полковник Эрнст, нам не придется сражаться. Нам дадут разные обязанности».
  Его брат не выглядел убежденным. И что еще более тревожно, он не выглядел настолько расстроенным, что мог видеть бой. Да ведь его даже, казалось, заинтриговала эта мысль. Это была совершенно новая и тревожная сторона для его брата.
  Интересно, на что это похоже? . . .
  Разговоры в автобусе продолжались — о спорте, о декорациях, об Олимпийских играх, об американском кино. И девочки, конечно.
  Наконец они прибыли, свернули с шоссе и двинулись по длинной дороге, обсаженной кленами, которая вела к кампусу Уолтемского военного колледжа.
  Что подумают их родители-пацифисты, увидев их в таком месте!
  Автобус с визгом остановился перед одним из школьных зданий из красного кирпича. Курта поразило несоответствие: учреждение, посвященное философии и практике ведения войны, но расположенное в идиллической долине с густым ковром травы, трепещущим плющом, ползущим по древним зданиям, лесами и холмами позади, образующими нежную рамку для сцена.
  Ребята собрали рюкзаки и вышли из автобуса. Молодой солдат, немногим старше их, представился их вербовщиком и пожал им руки, приветствуя их. Он пояснил, что доктор-профессор Кейтель скоро будет с ними. Он поднял футбольный мяч, которым он и еще один солдат играли, и постучал им по Гансу, который умело отправил его другому новобранцу.
  И, как всегда бывает, когда молодые люди и мяч оказываются вместе на травянистом поле, прошло всего несколько минут, прежде чем сформировались две команды и началась игра.
   Глава тридцать четвертая
  В 17:30 грузовик Службы труда проехал по гладкому, безупречному шоссе, вьющемуся сквозь высокие заросли сосен и болиголова. Воздух был пропитан пылинками, а на плоском лобовом стекле гибли ленивые насекомые.
  Пауль Шуман изо всех сил старался думать только о Райнхарде Эрнсте, о своей цели. Ищу лед.
  Не думайте об Отто Вильгельме Фридрихе Георге Веббере.
  Однако это было невозможно. Пол был поглощен воспоминаниями о человеке, которого знал всего один день. Вскоре он подумал, что Отто идеально вписался бы в Вест-Сайд Нью-Йорка. Выпивка с Раньоном, Джейкобсом и боксерской командой. Возможно, ему даже понравится немного спарринговать. Но что действительно понравилось бы Уэбберу, так это возможности в Америке: свободу совершать бесчисленные мошенничества и аферы.
  Когда-нибудь я смогу похвастаться перед вами своими лучшими минусами. . . .
  Но затем его мысли исчезли, когда он медленно свернул и свернул на боковую дорогу. Через километр шоссе он увидел тщательно нарисованную вывеску « Военный колледж Уолтема». Трое или четверо молодых людей в туристических костюмах бездельничали на траве, окруженные рюкзаками, корзинами и остатками воскресного дневного ужина. Табличка рядом с ними указывала на широкую дорогу к главному залу. Вторая дорога вела к стадиону и спортзалу. Академические корпуса с 1 по 4. Дальше шла дорога к корпусам с 5 по 8. Именно в корпусе 5 Эрнст через полчаса проведет встречу, как прочитал Пол в своем расписании. Однако он продолжил движение мимо поворота, проехал еще сто ярдов по дороге и выехал на пустынную грунтовую дорогу, заросшую травой. Он направил грузовик в лес так, чтобы его не было видно с главной дороги.
  Глубокое дыхание. Пол протер глаза и вытер пот с лица.
  Действительно ли Эрнст появится? он задавался вопросом. Или он будет похож на Датча Шульца в тот раз в Джерси-Сити, когда бандит прогулял встречу, где он инстинктивно – некоторые говорили, психически – знал, что попадет в засаду?
  Но что еще мог сделать Павел? Он должен был верить, что полковник пойдет на встречу. По его оценке, этот человек действительно появится здесь. Все, что он узнал о нем, указывало на то, что он не уклонялся от своих обязательств. Американец вылез из грузовика. Он снял с себя громоздкую сине-серую униформу и шляпу, аккуратно сложил их и положил на переднее сиденье, под которым спрятал еще один костюм на случай, если ему понадобится еще раз сменить личность, чтобы сбежать. Пол быстро оделся в рабочую одежду, которую украл со склада. Затем, собрав винтовку и боеприпасы, он нырнул в самую густую часть леса, двигаясь настолько бесшумно, насколько мог.
  Он медленно пробирался через тихий, ароматный лес, поначалу осторожно, ожидая появления новых охранников или войск, особенно после покушения на Эрнста в тот день, но он был удивлен, не обнаружив никого. Подойдя ближе к зданиям, пробираясь сквозь кусты и деревья, он увидел несколько людей и транспортные средства возле передней части одного из строений, которое, как сообщал знак, было № 5, то, которое он искал. Примерно в ста футах от него был припаркован черный седан «Мерседес». Возле машины стоял мужчина в форме СС, зорко оглядываясь по сторонам, с автоматом за плечом. Это была машина Эрнста? Он ничего не мог видеть сквозь яркий свет окон.
  Пол также заметил небольшой фургон и автобус, возле которых десяток молодых людей в штатском и солдат в серой форме играли в футбол. Второй солдат прислонился к автобусу, наблюдая за игрой и подбадривая команды.
  Зачем кому-то столь старшему, как Эрнст, встречаться с этой небольшой группой студентов? Возможно, это была тщательно отобранная группа будущих офицеров; мальчики выглядели как образцовые национал-социалисты — светловолосые, светловолосые и в очень хорошей форме. Кем бы они ни были, Пол предполагал, что Эрнст встретится с ними в классе, и для этого ему придется пройти около пятидесяти футов от «Мерседеса» до корпуса 5. У Пола будет достаточно времени, чтобы его прикоснуться. Однако с того места, где он сейчас присел, у него не было хорошего угла для стрельбы. Деревья и кустарник колыхались на жарком ветру и не только ухудшали обзор его добычи, но и могли отклонить пулю.
  Дверь «Мерседеса» открылась, и из нее вылез лысеющий мужчина в коричневой куртке. Пол посмотрел мимо него на заднее сиденье. Да! Эрнст был внутри. Затем дверь хлопнула, и он потерял из виду полковника, который остался в машине. Мужчина в коричневом отнес большую папку ко второй машине, «Опелю», недалеко от Пола, где лесистый холм достигал дна. Он положил папку на заднее сиденье и вернулся на дальний конец поля.
  Внимание Пола привлек Опель; он был незанят. Машина даст ему хорошую позицию для стрельбы, обеспечит некоторое прикрытие от солдат и даст Полу фору обратно в лес к грузовику, чтобы потом сбежать.
  Да, решил он, машина будет его охотничьим прицелом. Держа маузер на сгибе руки, Пол медленно двинулся вперед, слыша тихое жужжание насекомых, щелканье и хруст пыльной июльской растительности под своим телом, а также крики и смех молодых людей, наслаждающихся игрой в футбол.
  • • •
  Верный комплект колес Auto Union гремел по шоссе со скоростью жалких шестьдесят километров в час, безумно грохотая, несмотря на зеркально-гладкое покрытие дороги. Раздался встречный выстрел, и двигатель глотнул воздуха. Вилли Коль поправил дроссельную заслонку и снова нажал на педаль газа. Машина вздрогнула, но, наконец, немного набрала скорость.
  После того, как он покинул штаб-квартиру Крипо через запрещенный черный ход — вызывающе и, да, по глупости, — инспектор направился к гостинице «Метрополь». По мере приближения он постепенно начал осознавать музыку; ноты, написанные Моцартом много лет назад, танцевали под струнами камерного квартета в великолепном вестибюле.
  Он смотрел через окна на сверкающие люстры, фрески со сценами из « Кольца Вагнера», официантов в идеальных черных брюках и идеальных белых куртках, балансирующих на ладонях серебряными подносами. И он продолжил путь мимо отеля, даже не остановившись. Инспектор, конечно, с самого начала знал, что Пауль Шуман лгал о том, что приехал сюда. Его расследование показало, что американец был человеком, который не любил шампанского. и лимузины, и Моцарт, но с элем «Пшорр» и сосисками. Это был человек в изношенных ботинках и любитель боксерских рингов. Мужчина, имеющий какое-то отношение к окраинам района площади Ноября 1923 года. Если бы человек без колебаний сразился с четырьмя штурмовиками с кулаками, он бы не стал останавливаться в таком изнеженном месте, как «Метрополь», да и не мог бы себе этого позволить.
  И все же это место было первым, о котором Шуман подумал в ответ на вопрос Коля о его новом адресе, что наводило на мысль, что американец мог видеть его недавно. А поскольку пансион мисс Рихтер находился далеко на другом конце города, было логично, что он увидел отель по пути в северный Берлин, суровый район, начинавшийся всего в квартале от отеля. Эта область была сродни темпераменту и вкусам Пауля Шумана.
  Это был большой район; в большинстве случаев для опроса местных жителей и сбора информации о подозреваемом потребуется полдюжины следователей. Но некоторые доказательства, найденные Колем, могли, как он полагал, помочь ему значительно сузить область поиска: в пансионе он обнаружил в карманах Шумана вялую коробку дешевых спичек, засунутую в пачку немецких сигарет. Колю это было знакомо. Он часто находил их у других подозреваемых, которые подбирали их в заведениях в плохих районах города, таких как Северный Берлин.
  Возможно, американец не имел к этому никакого отношения, но это было хорошее место для начала поисков. Вооружившись паспортом Пауля Шумана, Коль обошел южный конец квартала, сначала отметив, какие спички они раздают, и, если они были одинаковыми, затем показывал фотографию американца официантам и барменам.
  «Нет, инспектор. . . Мне очень жаль. Приветствую Бога, Инспектор. . . Я не видел никого подобного. Хайль Гитлер. Я буду продолжать его искать. . . . Слава Гитлеру, слава Гитлеру, слава Гитлеру. . ».
  Он зашел в ресторан на Драгон-стрит. Ничего. Затем прошел еще несколько дверей, в клуб на той же улице. Он показал свое удостоверение личности мужчине у входа и вошел в бар. Да, матчи были такими же, как у Шумана. Он ходил по разным комнатам, показывая паспорт американца и спрашивая, видел ли его кто-нибудь. Гражданские лица в зале, как правило, были слепы, а эсэсовцы, как правило, отказывались сотрудничать. (Один рявкнул: «Ты закрываешь мне обзор, Крипо. Подвинь свою задницу!»)
  Но потом он показал фотографию официантке. Ее глаза сверкнули гневом.
  "Ты его знаешь?" – спросил Коль.
  «Ах, знаю ли я его? Да, да.
  "Ты?"
  «Лизль. Он утверждал, что его зовут Герман, но я вижу, что это ложь. Она кивнула на паспорт. "Я не удивлен. Он был здесь меньше часа назад. Со своим компаньоном-жабой Отто Уэббером.
  «Кто этот Уэббер?»
  — Жаба, как я говорю.
  — Что они здесь делали?
  "Что еще? Пью, разговариваю. Ах, и флирт. . . Мужчина флиртует с девушкой, а затем холодно отвергает ее. . . . Как это жестоко». Адамово яблоко Лизл дрогнуло, и Коль понял всю печальную историю. — Вы арестуете его?
  «Пожалуйста, что вы о нем знаете? Где он остановился, чем занимается?
  Лизл мало что знала. Но один бит информации был золотым. Шуман и Уэббер, очевидно, планировали встретиться с кем-нибудь позже во второй половине дня. И тайный «Понимая, что это должно быть», мрачно предложила отвергнутая официантка. «Жабье дело. В каком-то месте под названием Уолтем-колледж.
  Коль поспешил из «Арийского кафе», забрал DKW и помчался в Уолтем. Теперь он увидел перед собой военный колледж и осторожно поставил машину на гравийную обочину возле двух низких кирпичных колонн, увенчанных статуями императорских орлов. Несколько студентов, развалившихся на траве рядом с рюкзаками и корзиной для пикника, взглянули на пыльную черную машину.
  Коль жестом указал студентам на машину, и молодые блондины, почувствовав власть, быстро побежали вперед.
  "Хайль Гитлер."
  «Привет», — ответил Коль. «Занятия в школе еще идут? Летом?"
  «Проводятся курсы, сэр. Однако сегодня у нас нет занятий, поэтому мы отправились в поход».
  Как и его собственные сыновья, эти студенты были охвачены великой лихорадкой образования Третьей Империи, конечно, только в большей степени, поскольку весь смысл этого колледжа заключался в подготовке солдат.
  Какие гениальные преступники Вождь и его свита. Они похищают нацию, захватывая наших детей. . . .
  Он открыл паспорт Шумана и показал фотографию. "Видели ли вы этого человека?"
  «Нет, инспектор», — сказал один из них и взглянул на своих друзей, которые отрицательно покачали головами.
  "Как давно ты здесь?"
  — Возможно, час.
  — Кто-нибудь прибыл за это время?
  "Да сэр. Недавно приехал школьный автобус, а вместе с ним «Опель» и «Мерседес». Черный. Пятилитровый. Новый."
  «Нет, это был семь и семь», — поправил друг.
  «Ты слепой! Он был намного меньше».
  Третий сказал: «И этот грузовик Службы труда. Только сюда он не въезжал.
  «Нет, он проехал мимо и свернул с дороги». Мальчик указал. «Рядом с входом в другие учебные корпуса».
  «Служба труда?»
  "Да сэр."
  «В грузовике было полно рабочих?»
  «Мы не могли видеть сзади».
  — Вы осмотрели водителя?
  "Нет, сэр."
  — И я.
  Трудовая служба. . . Коля задумался над этим. Рабочие RAD использовались в основном в сельском хозяйстве и на общественных работах. Было бы очень необычно, если бы их определили в колледж, особенно по воскресеньям. — Служба здесь проводила какую-нибудь работу?
  Мальчик пожал плечами. — Я так не думаю, сэр.
  — Я тоже ничего не слышал, сэр.
  — Ничего не отвечайте на мои вопросы, — сказал Коль. "К любому."
  «Вопрос партийной безопасности?» — спросил один мальчик с заинтригованной улыбкой.
  Коль приложил палец к губам.
  И заставил их взволнованно сплетничать о том, что мог означать таинственный полицейский.
   Глава тридцать пятая
  На подходе серый Опель.
  Ползаем, останавливаемся.
  Потом снова ползать. Точно так же, как в Сен-Миеле и густых древних лесах Аргонны.
  Пауль Шуман почувствовал запах горячей травы и старого навоза, которым удобряли поле. Почуял запах масла и креозота оружия. Почувствовал запах собственного пота.
  Еще несколько футов. Затем сделайте паузу.
  Ему приходилось двигаться медленно; здесь он был очень разоблачен. Любой, кто находился на поле вокруг здания №5, мог бы взглянуть в его сторону и заметить неестественное покачивание травы или уловить отблеск слабого света, отражающегося от ствола винтовки.
  Пауза.
  Он еще раз осмотрел поле. Мужчина в коричневом вынимал стопку документов из грузовика. Яркий свет в окнах продолжал скрывать Эрнста в «Мерседесе». Охранник СС продолжал дежурить в этом районе.
  Оглянувшись на здание класса, Пол увидел, как лысеющий мужчина созывает молодых людей вместе. Они неохотно закончили футбольный матч и вошли в класс.
  Когда их внимание было отвлечено от него, Пол быстрее направился к «Опелю», открыл заднюю дверь и забрался в пекущуюся машину, чувствуя, как его кожу покалывает от жары. Глядя через заднюю левую часть окно, он отметил, что это идеальная точка обзора для стрельбы. У него был отличный обзор местности вокруг машины Эрнста — чистое поле боя площадью от сорока до пятидесяти футов, на котором можно было сбить человека. И телохранителю и солдатам потребовалось некоторое время, чтобы понять, откуда прозвучал выстрел.
  Пауль Шуман крепко касался льда. Он снял предохранитель «Маузера» и покосился на машину Эрнста.
  • • •
  «Привет, будущие солдаты. Добро пожаловать в Военный колледж Уолтема».
  Курт Фишер и другие ответили доктору-профессору Кейтелю различными приветствиями. Большинство сказали: «Слава Гитлеру».
  Интересно, что сам Кейтель не использовал этого приветствия, отметил Курт.
  Солдат-вербовщик, который играл с ними в футбол, стоял рядом с доктором-профессором перед классом и держал стопку больших конвертов. Мужчина подмигнул Курту, который только что не заблокировал гол, забитый солдатом.
  Добровольцы сидели за дубовыми столами. На стенах вокруг них были карты и флаги, которые Курт не узнал. Его брат тоже огляделся, наклонился и прошептал: «Боевые флаги армий Второй Империи».
  Курт шикнул на него, раздраженно нахмурившись, как из-за того, что его перебили, так и потому, что его младший брат знал что-то, чего не знал он. И откуда, теперь он встревоженно задавался вопросом, вообще его брат, сын пацифистов, знал, что такое боевое знамя?
  Неряшливый профессор продолжил. «Я собираюсь рассказать вам, что запланировано на ближайшие несколько дней. Вы будете внимательно слушать».
   «Да, сэр» и его вариации наполнили комнату.
  «Сначала вы заполните форму с личными данными и заявление о призыве в вооруженные силы. Затем вы ответите на вопросник о вашей личности и ваших склонностях. Ответы будут собраны и проанализированы и помогут нам определить ваши таланты и умственные предпочтения для определенных обязанностей. Кто-то из вас, например, лучше подойдет для боя, кто-то для работы на радио, кто-то для служебной работы. Поэтому очень важно, чтобы вы ответили честно».
  Курт взглянул на своего брата, который, однако, не узнал его. Их договоренность заключалась в том, что они будут отвечать на любые подобные вопросы таким образом, чтобы им гарантировали назначение офисных задач или даже физический труд — все, что угодно, чтобы избежать необходимости убивать другого человека. Но Курт был обеспокоен тем, что Ганс теперь может думать иначе. Прельщала ли его идея стать боевым солдатом?
  «После того, как вы закончите с формами, к вам обратится полковник Эрнст. Затем вас проводят в общежитие и накормят ужином. Завтра вы начнете тренировки и проведете следующий месяц в маршах и улучшении своего физического состояния, прежде чем начнутся занятия в классе».
  Кейтель кивнул солдату, который начал раздавать пакеты. Офицер по набору персонала остановился у стола Курта. Они согласились попробовать еще одну игру до ужина, если свет продержится. Затем солдат последовал за Кейтелем на улицу, чтобы принести карандаши для призывников.
  Рассеянно проводя рукой по своим документам, Курт почувствовал себя странно довольным, несмотря на мучительные обстоятельства этого тяжелого, тяжелого дня. Да, конечно, отчасти это была благодарность — полковнику Эрнсту и доктору-профессору. Кейтель — за это чудесное спасение. Но более того, он начал чувствовать, что ему все-таки дали шанс сделать что-то важное, поступок, который превосходит его собственное тяжелое положение. Если бы Курт отправился в Ораниенбург, его заключение или смерть, возможно, были бы мужественными, но бессмысленными действиями. Однако теперь он решил, что неуместный акт добровольной службы в армии может оказаться именно тем жестом неповиновения, который он искал, небольшим, но конкретным способом помочь спасти свою страну от коричневой чумы.
  С улыбкой по направлению к брату Курт провел рукой по тестовому конверту, понимая, что впервые за несколько месяцев его сердце по-настоящему удовлетворено.
  Глава тридцать шестая
  Вилли Коль припарковал DKW недалеко от грузовика Службы труда, который находился примерно в пятидесяти метрах от дороги и припарковался таким образом, чтобы водитель явно намеревался скрыть автомобиль.
  Тихо подойдя к грузовику, надев панамскую шляпу низко, чтобы яркое солнце не попадало ему в глаза, он вынул пистолет и прислушался к шагам и голосам. Но ничего необычного он не услышал: только птиц, сверчков, цикад. Он медленно приблизился к грузовику. Он заглянул в заднюю часть и обнаружил ожидаемые мешки из мешковины, лопаты и мотыги — «оружие» Трудовой службы. Но в кабине он обнаружил некоторые предметы, которые интересовали его гораздо больше. На сиденье лежала униформа офицера РАД — тщательно сложенная, как будто ее скоро снова будут использовать, и владелец боялся, что морщины могут вызвать подозрения. Однако более важным было то, что он нашел под сиденьем завернутым в бумагу: синий двубортный костюм и белая рубашка, обе больших размеров. Рубашка была Arrow, сделанная в Соединенных Штатах. А костюм? Коль почувствовал, как у него заколотилось сердце, когда он посмотрел на этикетку внутри куртки. Мужская одежда Мэнни, Нью-Йорк.
  Любимый магазин Пауля Шумана.
  Коль сменил одежду и осмотрелся в поисках признаков американца, жабы Уэббера или кого-то еще.
   Никто.
  Шаги в пыли за дверью грузовика свидетельствовали о том, что Шуман ушел в лес в сторону кампуса. Старая служебная подъездная дорога, ведущая в том направлении, была заросла травой, но более или менее гладкая. Но это также было разоблачено; живая изгородь и кустарник по обе стороны были бы идеальным местом для засады Шумана. Единственный другой путь пролегал через холмистый лес, усыпанный камнями и ветвями. Ах. . . Его бедные ноги вскрикнули при одном виде этого. Но у него не было выбора. Вилли Коль двинулся вперед, преодолевая болезненную полосу препятствий.
  • • •
  «Пожалуйста», — молился Пауль Шуман. Пожалуйста, выйдите из машины, полковник Эрнст, на видное место. В стране, которая объявила Бога вне закона, где нужно было услышать меньше молитв, возможно, Он даровал бы эту.
  Но, видимо, это был не момент для божественной помощи. Эрнст остался внутри «Мерседеса». Яркий свет из лобового стекла и окон не позволял Полу точно увидеть, где он находится на заднем сиденье. Если он выстрелит через стекло и промахнется, у него не будет другого шанса.
  Он еще раз осмотрел поле, размышляя: «Ветра нет». Хороший свет — сбоку, а не в его глазах — освещал поле убийства. Идеальная возможность пострелять.
  Пол вытер пот со лба и в отчаянии откинулся назад. Он почувствовал, как что-то неприятно давит ему на бедро, и посмотрел вниз. Это была папка с бумагами, которую лысеющий мужчина положил в машину десять минут назад. Он толкнул его на пол, но при этом взглянул на документ сверху. Он поднял его и, попеременно глядя на «Мерседес» Эрнста и на письмо, прочитал:
   Людвиг:
  В приложении вы найдете проект моего письма Лидеру о нашем исследовании. Обратите внимание, что я включил ссылку на тестирование, проводимое сегодня в Уолтеме. Результаты можем добавить сегодня вечером.
  Я считаю, что на этом раннем этапе исследования лучше всего называть убитых нашими солдатами государственными преступниками. Поэтому в письме вы увидите, что две еврейские семьи, убитые нами в Гатове, будут описаны как еврейские подрывники, польские рабочие, убитые в Шарлоттенбурге, как иностранные лазутчики, цыгане как сексуальные извращенцы, а молодые арийцы в Уолтеме сегодня будут политическими диссидентами. . Чувствую, что позже мы сможем более откровенно заявить о невиновности тех, кого истребили наши Подданные, но на данный момент я не верю, что климат для этого подходит.
  Я также не называю анкеты, которые вы раздаете солдатам, «психологическим тестированием». Я чувствую, что это тоже будет встречено неблагоприятно.
  Пожалуйста, ознакомьтесь с этим и свяжитесь со мной по поводу изменений. Я намерен отправить письмо в соответствии с просьбой в понедельник, 27 июля.
  —Рейнхард
  Пол нахмурился. Что это было? Он перелистнул следующий лист и продолжил чтение.
  ВЫСОЧАЙШАЯ КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ
  Адольф Гитлер,
  Лидер, государственный канцлер, президент немецкой нации и командующий вооруженными силами
   Фельдмаршал Вернер фон Бломберг,
  Государственный министр обороны
  Мой лидер и мой министр:
  Вы запросили подробную информацию об Уолтемском исследовании, проводимом мной и доктором-профессором Людвигом Кейтелем из Уолтемского военного колледжа. Я рад описать характер исследования и полученные на данный момент результаты.
  Это исследование вытекает из моих указаний от вас подготовить немецкие вооруженные силы и помочь им скорейшим образом достичь целей нашей великой нации, как вы изложили.
  За годы командования нашими отважными войсками во время войны я многое узнал о поведении мужчин во время боя. Хотя любой хороший солдат будет подчиняться приказам, мне стало ясно, что люди по-разному реагируют на убийство, и это различие, я считаю, основано на их природе.
  Короче говоря, наше исследование включает в себя задание вопросов солдатам до и после казни осужденных врагов государства, а затем анализ их ответов. Эти казни связаны с множеством различных ситуаций: различными методами казни, категориями заключенных, отношениями солдата к заключенным, семейным прошлым и личной историей солдата и т. д. На сегодняшний день приведены следующие примеры:
  18 июля этого года в городе Гатов солдат (субъект А) подробно допросил две группы, осужденные за еврейскую подрывную деятельность. Затем ему было приказано привести в исполнение приказ о расстреле из автоматического оружия.
  19 июля солдат в Шарлоттенбурге (субъект Б) аналогичным образом казнил нескольких польских лазутчиков. Хотя Субъект Б был непосредственной причиной их смерти, он не имел с ними связи до их уничтожения, в отличие от казней в Гатове.
  21 июля солдат (Субъект С) казнил группу цыган-цыган, склонных к сексуально девиантному поведению, в специальном учреждении, которое мы построили в Уолтем-колледже. Причиной смерти стал угарный газ из выхлопных газов автомобилей. Как и Субъект Б, этот солдат никогда не разговаривал с жертвами, но, в отличие от него, не был свидетелем их реальной смерти.
  Пауль Шуман ахнул от шока. Он еще раз взглянул на первое письмо. Да ведь эти убитые люди были невиновны, по собственному признанию Эрнста. Еврейские семьи, польские рабочие. . . Он перечитал отрывки еще раз, чтобы убедиться, что понял правильно. Он подумал, что, должно быть, неправильно перевел слова. Но нет, никаких сомнений не было. Он посмотрел через пыльное поле на черный «Мерседес», все еще приютивший Эрнста. Он взглянул на письмо Гитлеру и продолжил.
  26 июля солдат (Субъект D) казнил дюжину политических диссидентов на объекте в Уолтеме. Вариант в этом случае заключался в том, что эти конкретные осужденные были арийского происхождения, и субъект D провел с ними час или больше, беседуя и занимаясь спортом непосредственно перед тем, как казнить их, узнавая некоторых из них по имени. Далее ему было приказано наблюдать, как они умирают.
   О, Христос. . . это здесь, сегодня!
  Пол наклонился вперед, всматриваясь в поле. Немецкий солдат в серой форме, игравший с мальчиками в футбол, отдал честь лысеющему мужчине в коричневой одежде, а затем подключил толстый шланг от выхлопной трубы автобуса к креплению на внешней стене классной комнаты.
  В настоящее время мы собираем ответы всех этих солдат-субъектов. Запланировано еще несколько десятков казней, каждая из которых представляет собой вариант, призванный предоставить нам как можно больше полезных данных. Результаты первых четырех тестов прилагаются.
  Будьте уверены, мы категорически отвергаем испорченное еврейское мышление таких предателей, как доктор Фрейд, но считаем, что твердая национал-социалистическая философия и наука позволят нам сопоставить типы личности солдат со средствами смерти, характером жертв и отношения между ними для более эффективного достижения целей, которые вы поставили перед нашей великой нацией.
  Полный отчет мы предоставим вам в течение двух месяцев.
  Со всем скромным уважением,
  Полковник Рейнхард Эрнст,
  полномочный представитель
  по вопросам внутренней стабильности
  Пол посмотрел вверх через поле и увидел, как солдат смотрит в класс на молодых людей, закрывает дверь, затем спокойно идет к автобусу и включает двигатель.
   Глава тридцать седьмая
  Когда дверь в класс закрылась, ученики огляделись. Это Курт Фишер встал со своего места и подошел к окну. Он постучал по нему.
  «Ты забыла карандаши», — крикнул он.
  «Есть сзади», — крикнул кто-то.
  Курт нашел три коротких карандаша, лежащих на выступе классной доски. — Но недостаточно для всех нас.
  «Как мы можем сдать тест без карандашей?»
  «Открой окно!» кто-то позвонил. «Боже мой, здесь жарко».
  Высокий блондин, посаженный в тюрьму за то, что написал стихотворение, высмеивающее гитлерюгенд, подошел к окну. Он изо всех сил пытался открыть защелку.
  Курт вернулся на свое место и разорвал конверт. Он вытащил листы бумаги, чтобы узнать, какую личную информацию они хотят получить и возникнут ли какие-либо вопросы о пацифизме их родителей. Но он рассмеялся от удивления.
  «Посмотрите на это», — сказал он. «У меня печать не вышла».
  — Нет, мой тоже.
  «Это все они! Они пустые!»
  «Это абсурд».
  Блондин у окна крикнул: «Они не открываются». Он оглядел душную комнату и остальных. "Ни один из них. Окна. Они не открываются».
   «Я могу это сделать», — сказал огромный молодой человек. Но замки победили и его. «Они запечатаны. Почему это так? . . ». Затем он покосился на окно. «Это тоже не обычное стекло. Он толстый.
  Именно тогда Курт почувствовал сладкий, сильный аромат бензиновых выхлопов, хлынувший в комнату из вентиляционного отверстия над дверью.
  "Что это такое? Что-то не так!"
  «Они нас убивают!» - закричал мальчик. «Посмотри снаружи!»
  «Шланг. Смотреть!"
  "Разразиться. Разбейте стекло!»
  Крупный мальчик, который пытался открыть окна, огляделся. «Стул, стол, что угодно!»
  Но столы и скамейки были привинчены к полу. И хотя комната выглядела как обычный класс, в лунках не было ни указок, ни глобусов, ни даже бутылочек с чернилами, которыми можно было бы попытаться разбить стекло. Несколько студентов попытались выломать дверь, но она была толстой дубовой и заперта снаружи. Слабое синее облако выхлопного дыма неуклонно струилось в комнату.
  Курт и двое других мальчиков пытались выбить окна. Но стекло действительно было толстым — слишком прочным, чтобы его можно было разбить без тяжелых инструментов. Была еще вторая дверь, но она тоже была надежно закрыта и заперта.
  — Засунь что-нибудь в вентиляционные отверстия.
  Двое мальчиков сняли рубашки, а Курт и еще один студент поддержали их. Но их убийцы Кейтель и Эрнст все предусмотрели. Вентиляционные отверстия представляли собой толстые экраны размером полметра на метр. Не было возможности заблокировать гладкую поверхность.
  Ребята начали задыхаться. Все поползли от вентиляции по углам комнаты, кто плакал, кто молился.
   Курт Фишер выглянул наружу. «Вербовочный» офицер, который всего минутой ранее забил ему гол, стоял, скрестив руки, и спокойно смотрел на них, так же, как кто-то мог бы наблюдать, как медведи резвятся в своем загоне в Зоологическом саду на улице Будапешт.
  • • •
  Пауль Шуман увидел перед собой черный «Мерседес», все еще защищающий свою жертву.
  Он увидел, как охранник СС бдительно оглядывается по сторонам.
  Он увидел, как лысеющий мужчина подошел к солдату, который проложил шланг к зданию классной комнаты, заговорил с ним, а затем что-то сделал на листе бумаги.
  Он увидел пустое поле, на котором дюжина молодых людей только что сыграли в футбол в свои последние минуты на земле.
  И над всеми этими отдельными образами он увидел то, что их связывало: ужасающий призрак равнодушного зла. Рейнхард Эрнст был не просто гитлеровским архитектором войны, он был убийцей невинных. И его мотив: удобный сбор информации.
  Весь чертов мир здесь был не в порядке.
  Пол повернул маузер вправо, в сторону лысого мужчины и солдата. Второй солдат в серой форме прислонился к фургону и курил сигарету. Двое солдат находились на некотором расстоянии друг от друга, но Пол, вероятно, смог бы коснуться их обоих. Лысеющий мужчина — возможно, профессор, упомянутый в письме Гитлеру — вероятно, не был вооружен и, скорее всего, сбежал бы при первом же выстреле. Затем Пол мог бежать в класс, открыть дверь и открыть прикрывающий огонь, чтобы мальчики могли уйти в безопасное место.
  Эрнст и его охранник либо убегали, либо прятались за машиной, пока не прибудет помощь. Но как мог Павел позволить этим молодым людям умереть?
   Прицел маузера сосредоточился на груди солдата. Пол начал нажимать на спусковой крючок.
  Затем он сердито вздохнул и повернул дуло винтовки обратно к «Мерседесу».
  Нет, он пришел сюда с одной целью. Убить Рейнхарда Эрнста. Молодые люди в классе его не беспокоили. Им придется принести себя в жертву. Как только он выстрелил в Эрнста, другие солдаты укрылись и открыли ответный огонь, вынудив Пола бежать обратно в лес, а мальчики задохнулись.
  Стараясь не представлять, какой ужас в комнате, что придется пережить этим молодым людям, Пауль Шуман еще раз коснулся льда. Он выровнял дыхание.
  И именно в этот момент его молитва наконец была услышана. Задняя дверь машины Эрнста открылась.
   Глава тридцать восьмая
  «Раньше я плавал часами и ходил в походы целыми днями», — сердито подумал Вилли Коль, прислонившись к дереву и переводя дыхание. Было несправедливо иметь одновременно и сердечный аппетит, и склонность к сидячей работе.
  Ах, да еще, конечно, дело было в его возрасте.
  Не говоря уже о ногах.
  Подготовка прусской полиции была лучшей в мире, но выслеживание подозреваемого в лесу, такого как Геринг, на охоте на медведя, не входило в учебную программу. Коль не смог найти никаких признаков маршрута Пауля Шумана или кого-либо еще. Его собственный прогресс был медленным. Время от времени он останавливался, приближаясь к особенно густым зарослям, и убеждался, что никто не целится в него из оружия. Затем он возобновит осторожное преследование.
  Наконец, сквозь кусты впереди он заметил скошенное поле вокруг классного здания. Рядом были припаркованы черный «Мерседес», автобус и фургон. И «Опель» на противоположной стороне поля. Вокруг стояло несколько мужчин, среди них двое солдат, а рядом с «Мерседесом» — эсэсовец.
  Была ли это какая-то тайная сделка на черном рынке, в которой Шуман участвовал с этим Уэббером? Если да, то где они были?
  Вопросы, ничего кроме вопросов.
  Тогда Коль заметил нечто необычное. Он подошел ближе, отодвигая кисть. Он прищурился от пота, выступившего из глаз, и внимательно посмотрел. Шланг шел из выхлопной трубы автобуса в школу. Почему это так? Возможно, они убивали паразитов.
  Потом он вскоре забыл эту любопытную деталь. Его внимание переключилось на «Мерседес», задняя дверь которого была открыта. Мужчина вылезал. Коль с шоком понял, что это был министр правительства: Рейнхард Эрнст, человек, отвечающий за то, что было названо «внутренней стабильностью», хотя все знали, что он был военным гением, стоящим за перевооружением страны.
  Что он здесь делал? Могло бы это...
  «О, нет», — прошептал Вилли Коль вслух. "Боже . . ».
  Он внезапно понял, о чем именно шла тревога службы безопасности, каковы были отношения между Морганом, Таггертом и Шуманом и какова была миссия американца в этой стране.
  Схватив пистолет, инспектор побежал через лес к поляне, проклиная гестапо, СС и Питера Краусса за то, что они не рассказали ему то, что им было известно. Проклиная также двадцать лет и двадцать пять килограммов, которые жизнь прибавила к его телу с тех пор, как он стал полицейским. Что касается ног, то желание предотвратить смерть Эрнста было настолько настойчивым, что он совершенно забыл о боли.
  • • •
  Все лгут!
  Все, что они сказали, было ложью. Чтобы заставить нас добровольно прийти в их камеру смерти! Курт сделал, по его мнению, трусливый выбор, согласившись присоединиться к службе, и теперь ему предстояло умереть за это решение — хотя, если бы он и Ганс отправились в концентрационный лагерь, они вполне могли бы выжить.
   Вялый и ошеломленный Курт Фишер сидел в углу пятого учебного корпуса рядом со своим братом. Не менее напуганный, чем кто-либо другой, не менее отчаявшийся, он, однако, не пытался оторвать железные столы от пола или вышибить дверь плечом, как другие. Он знал, что Эрнст и Кейтель продумали это заранее и построили неприступное, герметичное здание, которое стало бы их гробом. Национал-социалисты были столь же эффективны, сколь и демоничны.
  Скорее, он использовал другой инструмент. Огрызком карандаша, доставленным из задней части комнаты, он неуверенно записывал слова на страницу чистого листа бумаги, вырванного из задней части книги. По иронии судьбы, учитывая, что именно пацифизм привел их в это ужасное место, книга называлась « Тактика кавалерии во время войны между Францией и Пруссией, 1870–1871 гг.».
  Всхлипы страха, крики гнева вокруг него, рыдания.
  Курт почти не слышал их. «Не бойся», — сказал он брату.
  — Нет, — сказал перепуганный молодой человек, его голос надломился. "Я не."
  Вместо письма с заверениями, которое он планировал написать их родителям в тот вечер и которое Эрнст обещал им отправить, теперь он написал совсем другое письмо.
  Альбрехт и Лотте Фишер
  Принс-Джордж-стрит, № 14
  Швейцарский коттедж,
  Лондон, Англия
  Если каким-то чудом это дойдет до тебя, знай, что ты в наших мыслях сейчас, в эти последние минуты. нашей жизни. Обстоятельства нашей смерти так же бессмысленны, как и обстоятельства смерти десяти тысяч человек, умерших здесь до нас. Мы молимся, чтобы вы продолжали свою работу вместе с нами в своих мыслях, чтобы, возможно, это безумие могло закончиться. Скажите всем, кто будет слушать, что зло здесь хуже, чем самое худшее, что они могут себе представить, и оно не закончится, пока у кого-нибудь не хватит смелости остановить его.
  Знай, что мы любим тебя.
  -Ваши сыновья
  Крики вокруг него стихли, когда молодые люди упали на колени или на животы и начали целовать потертый дубовый пол и плинтусы, чтобы высосать весь воздух из-под пола. Некоторые просто мирно молились.
  Курт Фишер еще раз просмотрел свои записи. Он даже тихо рассмеялся. Потому что он внезапно осознал, что это была главная цель, на которую он надеялся: донести послание своим родителям и, в конечном итоге, как он молился, всему миру. Вот как он будет бороться с партией. Его оружием была его смерть.
  И теперь, в конце, он почувствовал странный оптимизм в отношении того, что эта записка будет найдена и доставлена и, возможно, через его родителей или других людей она станет последним корнем, который сломал стену тюрьмы, в которой заключена его страна.
  Карандаш выпал из его руки.
  Используя последние остатки мысли и силы, Курт сложил бумагу и положил ее в свой бумажник, который имел наибольшие шансы быть извлеченным из его тела местным гробовщиком или врачом, который, если Бог даст, мог найти слова, которые он мог бы найти. написаны и иметь смелость отправить их дальше.
  Затем он взял руку брата и закрыл глаза.
   • • •
  И все же у Пауля Шумана не было цели.
  Райнхард Эрнст беспорядочно расхаживал рядом с «Мерседесом» и говорил в микрофон, прикрепленный проводом к приборной панели на переднем сиденье. Высокий телохранитель мужчины также закрывал Полу обзор.
  Он держал пистолет неподвижно, держа палец на спусковом крючке, ожидая, пока мужчина остановится.
  Прикосновение ко льду. . .
  Контролируя свое дыхание, не обращая внимания на мух, жужжащих ему в лицо, не обращая внимания на жару. Безмолвно кричу Райнхарду Эрнсту: Хватит двигаться, ради Христа! Позволь мне сделать это и уйти обратно в свою страну, обратно в свою типографию, мой брат. . . семья, которая у меня была, семья, которая, возможно, у меня еще есть.
  В его голове быстро возник образ Кете Рихтер, и он увидел ее глаза, почувствовал ее слезы, услышал эхо ее голоса.
  Я лучше разделю свою страну с десятью тысячами убийц, чем свою постель с одним. . . .
  Его палец ласкал спусковой крючок маузера, и ее лицо и слова исчезли в брызгах льда.
  И как раз в этот момент Эрнст прекратил расхаживать, прикрепил микрофон обратно на приборную панель «Мерседеса» и отошел от машины. Он стоял, скрестив руки, дружелюбно болтая со своим телохранителем, который медленно кивал, пока они смотрели на класс.
  Пол положил прицел на грудь полковника.
   Глава тридцать девятая
  Подойдя к поляне, Вилли Коль услышал громкий выстрел.
  Оно отражалось эхом от зданий и ландшафта и растворялось в высокой траве и можжевельнике вокруг него. Инспектор инстинктивно пригнулся. Он увидел, как на поляне высокая фигура Райнхарда Эрнста упала на землю рядом с «Мерседесом».
  Нет . . . Мужчина мертв! Это моя вина! По моей оплошности, по моей глупости был убит человек, жизненно важный для отечества.
  Телохранитель министра из СС, пригнувшись, искал нападавшего.
  Что я сделал? подумал инспектор.
  Но тут раздался еще один выстрел.
  Прижавшись к защитному стволу толстого дуба на краю поляны, Коль увидел, как один из солдат регулярной армии рухнул на землю. Коль посмотрел прямо за собой и увидел еще одного солдата, лежащего на траве, с кровью на груди. Рядом лысеющий мужчина в коричневой куртке пробрался в безопасное место под автобусом.
  Затем инспектор снова посмотрел на «Мерседес». Что это было? Он ошибался. Министр не пострадал! Эрнст нырнул на землю в поисках укрытия, когда услышал первый выстрел, но теперь осторожно поднимался с пистолетом в руке. Его охранник снял с плеча пистолет-пулемет, и он тоже искал цель.
   Шуман не убивал Эрнста.
  Затем на поляне прозвучал третий выстрел. Он врезался в «Мерседес» Эрнста, разбив окно. Четвертый тоже задел шину и камеру автомобиля. Затем Коль увидел движение на травянистом поле. Да, это был Шуман! Он бежал от «Опеля» к школе, время от времени стреляя в «Мерседес» из длинной винтовки, заставляя Эрнста и его охрану оставаться на низком уровне. Он подошел к входной двери класса, когда эсэсовец Эрнста поднялся и несколько раз выстрелил. Однако автобус защитил американца от выстрелов.
  Но он не был защищен от Вилли Коля.
  Инспектор вытер руку о брюки и нацелил револьвер на Шумана. Это был выстрел с большой дистанции, но не невозможный, и, по крайней мере, он мог прижать человека до прибытия других войск.
  Но как только Коль начал нажимать на спусковой крючок, Шуман вырвал входную дверь здания. Он вошел внутрь и появился через мгновение, вытащив молодого человека. За ними последовали еще несколько человек, шатаясь, держась за грудь, кашляя, некоторых рвало. Еще один, затем еще три.
  Бог на Небесах! Коля был ошеломлен. Это они были отравлены газом, а не крысы или мыши.
  Шуман указал людям в сторону леса, и, прежде чем Коль успел оправиться от шока от увиденного и еще раз прицелиться, американец снова открыл огонь по «Мерседесу», давая молодым людям прикрытие винтовкой, пока они направлялись в безопасное место. густого леса.
  • • •
  Маузер сильно ударил его по плечу, и Пол снова выстрелил. Он целился низко, надеясь попасть в ноги Эрнсту или его охраннику. Но их машина стояла в неглубоком овраге, и он не смог найти под ней цель. Он заглянул в класс быстро; последние молодые люди уходили. Они выскочили из дома и побежали в лес.
  "Бегать!" Пол плакал. "Бегать!"
  Он выстрелил еще дважды, чтобы сдержать Эрнста и охранника.
  Смахнув пальцами пот со лба, Пауль попытался приблизиться к «Мерседесу», но и Эрнст, и его охранник были вооружены и хорошо стреляли, а у эсэсовца был пистолет-пулемет. Они неоднократно стреляли, и Пол не мог продвинуться к ним. Пока Пол работал над затвором, чтобы выстрелить, охранник засыпал автобус и землю поблизости. Эрнст прыгнул на переднее сиденье «Мерседеса», схватил микрофон и снова укрылся в дальнем конце машины.
  Сколько времени пройдет, прежде чем прибудет помощь? Пол проехал через Уолтем всего в двух милях вверх по дороге; он был уверен, что в этом большом городе будет располагаться гарнизон полиции. И в самой школе может быть своя собственная служба безопасности.
  Если бы он хотел выжить, ему пришлось бы бежать прямо сейчас.
  Он выстрелил еще дважды, израсходовав последние патроны Маузера. Он бросил винтовку на землю, затем наклонился и вытащил пистолет из-за пояса одного из мертвых солдат. Это был «Люгер», как у Реджинальда Моргана. Он нажал на рычаг, чтобы вставить пулю в патронник.
  Он посмотрел вниз и увидел присевшего посреди автобуса лысеющего усатого мужчину, который вел студентов в здание.
  "Как тебя зовут?" – спросил Пол по-немецки.
  "Пожалуйста, сэр." Его голос дрожал. "Не-"
  "Ваше имя? »
  «Доктор-профессор Кейтель, сэр». Мужчина плакал. "Пожалуйста . . ».
  Пол вспомнил, что именно это имя было в письме о Уолтемское исследование. Он поднял пистолет и выстрелил ему один раз в центр лба.
  Затем он бросил последний взгляд на машину Эрнста и не увидел никакой цели. Пол побежал через поле, сделав несколько выстрелов в «Мерседес», чтобы сдержать Эрнста и охранника, и вскоре он нырнул в лес, когда пули из оружия эсэсовца прорезали пышную зеленую листву вокруг него, ни одна из них даже близко не приблизилась к цели.
   Глава сороковая
  Вилли Коль отвернулся от поляны и теперь, мокрый от пота и больной от жары и напряжения, направлялся обратно в сторону грузовика Трудовой службы, который, как он предполагал, был средством спасения Шумана. Он спустил шины, чтобы не дать ему уйти.
  Сто метров, двести, задыхаясь, недоумевая: Кто были эти молодые люди? Были ли они преступниками? Были ли они невиновны?
  Он остановился, пытаясь отдышаться. Если бы он этого не сделал, он был уверен, что Шуман легко услышал бы хриплый скрежет, когда он приблизился.
  Он осмотрел лес. Он ничего не видел.
  Где был грузовик? Он был дезориентирован. Это направление? Нет, все было по-другому.
  Но, возможно, Шуман направлялся не к грузовику. Возможно, у него был другой выход. В конце концов, этот человек был гениален. Он мог спрятаться…
  Без звука, без всякого предупреждения кусок раскаленного металла коснулся его затылка.
  Нет! Его первой мыслью было: Хайди, любовь моя. . . как ты справишься одна с детьми в нашем безумном мире? О, нет, нет!
  «Не двигайся». На немецком с едва заметным акцентом.
  «Я не буду. . . . Ты, Шуман? — спросил он по-английски.
  — Дай мне пистолет.
   Коль отпустил оружие. Шуман взял это у него.
  Огромная рука схватила его за плечо и развернула инспектора.
  Какие глаза, подумал Коль, похолодев. Он вернулся к своему родному языку. — Ты собираешься меня убить, да?
  Шуман ничего не сказал, но похлопал инспектора по карманам в поисках другого оружия. Он отступил и осмотрел поле и лес вокруг них. Видимо удовлетворенный тем, что они одни, американец полез в карман рубашки и достал несколько мокрых от пота бумажек. Он передал их Колю, который спросил: «Что это?»
  «Прочитайте это», — сказал Шуман.
  Коль сказал: «Пожалуйста, мои очки». Взглянул на нагрудный карман.
  Шуман вынул очки. Он передал их инспектору.
  Поместив их себе на нос, он развернул и быстро прочел документы, потрясенный словами. Он поднял голову, потеряв дар речи, глядя в голубые глаза Шумана. Он посмотрел вниз и снова прочитал верхнюю страницу.
  Людвиг:
  В приложении вы найдете проект моего письма Лидеру о нашем исследовании. Обратите внимание, что я включил ссылку на тестирование, проводимое сегодня в Уолтеме. Результаты можем добавить сегодня вечером.
  Я считаю, что на этом раннем этапе исследования лучше всего называть убитых нашими солдатами государственными преступниками. Поэтому в письме вы увидите, что две еврейские семьи, убитые нами в Гатове, будут описаны как еврейские диверсанты, польские рабочие, убитые в Шарлоттенбурге, как иностранные лазутчики, Цыгане как сексуальные извращенцы, а молодые арийцы в Уолтеме сегодня будут политическими диссидентами. . . .
  «О, наш дорогой Бог на Небесах», — подумал он. Дело Гатова, дело Шарлоттенбурга! Еще одно: цыган убиты. И эти молодые люди сегодня! Планируется еще больше. . . Их убили просто как пищу для этого варварского исследования, санкционированного на самых высоких уровнях правительства.
  «Я. . ».
  Шуман забрал листы обратно. "У тебя на коленях. Закрой глаза."
  Коль еще раз посмотрел на американца. «Ах, да, это глаза убийцы», — понял он. Как он мог пропустить этот взгляд ранее в пансионе? Возможно, потому, что сейчас, когда у нас появился иммунитет, среди нас так много убийц. Вилли Коль поступил гуманно, отпустив Шумана, продолжая расследование, вместо того, чтобы отправить человека на верную смерть в ячейку СС или гестапо. Он спас жизнь волку, который теперь обратился против него. О, он мог бы сказать Шуману, что ничего не знает об этом ужасе. Но почему этот человек должен ему верить? Кроме того, со стыдом подумал Коль, несмотря на свое незнание этого конкретного чудовища, инспектор несомненно был связан с людьми, которые его совершили.
  "Сейчас!" - яростно прошептал Шуман.
  Коль опустился на колени среди листьев, думая о своей жене. Вспоминая, что когда они были молоды и впервые поженились, они устраивали пикники в Грюневальдском лесу. Ах, размер корзины, которую она упаковала, соль мяса, смолистый аромат вина, кислые соленые огурцы. Ощущение ее руки в своей.
  Инспектор закрыл глаза и произнес молитву, думая, что, по крайней мере, национал-социалисты не нашли способа объявить ваше духовное общение преступлением. Он был вскоре погрузился в пылкое повествование, которым Богу пришлось поделиться с Хайди и их детьми.
  И тут он понял, что прошло несколько мгновений.
  Все еще закрыв глаза, он внимательно слушал. Он слышал только ветер сквозь деревья, жужжание насекомых и теноровый мотор самолета высоко над ним.
  Еще одна бесконечная минута или две. Наконец он открыл глаза. Он дискутировал. Тогда Вилли Коль медленно оглянулся, ожидая в любой момент услышать треск пистолетного выстрела.
  Никаких следов Шумана. Крупный мужчина бесшумно выскользнул с поляны. Недалеко он услышал запуск двигателя внутреннего сгорания. Затем сетка шестеренок.
  Он поднялся и так быстро, как только мог справиться его крепкое телосложение и крепкие ноги, побежал на звук. Он подошел к лужайке и пошел по ней к шоссе. Никаких следов грузовика Службы труда не было. Коль повернул в сторону своего DKW. Но он быстро остановился. Капот был поднят, провода болтались. Шуман отключил его. Он повернулся и поспешил обратно по дороге к академическому корпусу.
  Он прибыл в то время, когда две штабные машины СС остановились неподалеку. Солдаты в форме выскочили и немедленно окружили «Мерседес», в котором сидел Эрнст. Они вытащили пистолеты и посмотрели на лес в поисках угроз.
  Коль поспешил через поляну к ним. Офицеры СС нахмурились при приближении Коля и направили на него свое оружие.
  «Я Крипо!» - крикнул он, задыхаясь, и помахал удостоверением личности.
  Командир СС жестом подозвал его. "Хайль Гитлер."
  — Привет, — выдохнул Коль.
   «Инспектор Крипо из Берлина? Что ты здесь делаешь? Вы слышали сообщение по радио о нападении на полковника Эрнста?
  «Нет, я следил за подозреваемым, капитан. Однако я не знал его планов на полковника. Я хотел его по другому делу.
  «Полковник и его охрана не увидели нападавшего», — сказал эсэсовец инспектору. — Знаешь, как он выглядит?
  Коля колебался.
  Одно-единственное слово запечатлелось в сознании инспектора. Он сидел, как минога, и не хотел уходить.
  Это слово было долг.
  Наконец Коль сказал: «Да, да, я знаю, сэр».
  Командир СС сказал: «Хорошо. Я приказал блокировать дороги по всему району. Я пришлю им его описание. Он русский, не так ли? Вот что мы слышали».
  «Нет, он американец», — сказал Коль. «И я могу сделать что-то лучше, чем просто описать его. Я знаю, на какой машине он ездит, и у меня есть его фотография».
  "У вас есть?" — спросил командир, нахмурившись. "Как?"
  «Он передал это мне сегодня утром». Вилли Коль знал, что у него нет выбора. Тем не менее его сердце кричало в агонии, когда он порылся в кармане и протянул паспорт командиру.
   Глава сорок первая
  «Я дурак», — подумал Пауль Шуман.
  Он был в отчаянии, и этому не было дна.
  Пилотировал грузовик Службы труда на запад по неровным проселочным дорогам, ведущим в Берлин, и смотрел в зеркало в поисках признаков того, что за ним следят.
  Дурак . . .
  Эрнст был в поле моего зрения! Я мог бы убить его! И все еще . . .
  А вот остальные, молодые люди, умерли бы ужасной смертью в этом чертовом классе. Он сказал себе забыть их. Прикоснуться ко льду. Сделать то, ради чего он приехал в эту неспокойную страну.
  Но он не смог.
  Пол теперь ударил ладонью по рулю, дрожа от гнева. Теперь, сколько еще умрет из-за его решения? Каждый раз он читал, что национал-социалисты увеличили свою армию, разработали новое оружие, что их солдаты участвовали в учениях, что все больше людей исчезло из своих домов, что они умерли кроваво на четвертом квадрате бетона траву в Саду Зверей, он почувствует ответственность.
  И убийство чудовищного Кейтеля не лишило его выбора ужаса. Райнхард Эрнст, человек гораздо худший, чем можно было себе представить, был еще жив.
   Он почувствовал, как слезы наполняют его глаза. Дурак . . .
  Булл Гордон выбрал его, потому что он был чертовски хорош. О, конечно, он коснулся льда. Но лучший человек, более сильный человек не просто схватил бы холод; он принял бы это в свою душу и принял бы правильное решение, чего бы это ни стоило этим молодым людям. С горящим от стыда лицом Пауль Шуман поехал дальше, направляясь обратно в Берлин, где ему предстояло спрятаться до прибытия утром спасательного самолета.
  Затем он сделал поворот и резко затормозил. Путь преградил армейский грузовик. Рядом с ним стояли шесть солдат СС, двое из них с автоматами. Пол не думал, что они будут устанавливать блокпосты так быстро и на таких маленьких дорогах. Он взял оба пистолета — свой и инспектора — и положил их рядом на сиденье.
  Пол вяло отдал честь. "Хайль Гитлер."
  «Слава Гитлеру, офицер», — был резкий ответ командующего СС, хотя он с оттенком насмешки взглянул на форму Трудовой службы, которую снова надел Поль.
  «Пожалуйста, в чем проблема?» – спросил Пол.
  Командир подошел к грузовику. «Мы ищем человека, связанного с инцидентом в Военном колледже Уолтема».
  «И поэтому я видел все служебные машины на дороге?» — спросил Пол, сердце колотилось в груди.
  Офицер СС хмыкнул, затем внимательно изучил лицо Пола. Он собирался задать вопрос, когда подъехал мотоцикл и водитель, заглушив двигатель, спрыгнул с него и поспешил к командиру. — Сэр, — сказал он, — детектив Крипо установил личность убийцы. Вот его описание.
  Рука Пола медленно сжала «Люгер». Он мог убить этих двоих. Но поблизости были еще остальные.
  Вручая командиру лист бумаги, Мотоциклист продолжил. «Он американец. Но он свободно говорит по-немецки».
  Командир сверился с запиской. Он взглянул на Пола, затем снова на бумагу. Он объявил: «Подозреваемый ростом около пяти футов шести дюймов и довольно худой. Черные волосы и усы. Согласно паспорту, его зовут Роберт Э. Гарднер».
  Пол уставился на командира, кивнув и промолчав. Гарднер? он задавался вопросом.
  «Ах, — спросил офицер СС, — почему ты смотришь на меня? Вы видели такого человека или нет?»
  "Нет, сэр. Мне жаль. Я нет.
  Гарднер? . . . Кто был он? . . . Подождите, да, вспомнил Пол: это имя было в одном из фальшивых паспортов Роберта Таггерта.
  Коль передал эту документацию СС, а не Полу.
  Командир снова посмотрел на лист бумаги. «Детектив сообщил, что мужчина управлял зеленым седаном Audi. Вы видели эту машину поблизости?»
  "Нет, сэр."
  В зеркале Пол заметил двух других офицеров, смотрящих в кузов грузовика. Позвонили: «Здесь все хорошо».
  Командир продолжил. «Если вы увидите его или Audi, вы немедленно свяжетесь с властями». Он крикнул водителю грузовика, перегораживающего дорогу. «Пусть он пройдет».
  «Слава Гитлеру», — сказал Пол с энтузиазмом, которого, по его мнению, он не слышал ни от кого с тех пор, как он прибыл в Германию.
  «Да, да, слава Гитлеру. Теперь иди дальше!»
  • • •
  Штабной «Мерседес» СС остановился возле здания 5 Военного колледжа Уолтема, где Вилли Коль наблюдал, как десятки солдат бродят по лесу в поисках молодых людей, сбежавших из класса.
  Дверца машины открылась, и не кто иной, как сам Генрих Гиммлер вылез из машины, протер носовым платком очки школьного учителя и подошел к командиру СС Колю и Рейнхарду Эрнсту, которые сейчас вышли из машины и были окружены дюжиной охранников.
  Коль поднял руку, и Гиммлер ответил коротким приветствием, а затем внимательно изучил человека напряженными глазами. «Вы Крипо?»
  «Да, шеф полиции Гиммлер. Детектив-инспектор Коль.
  "О да. Итак, вы Вилли Герман Коль.
  Детектив был ошарашен тем, что начальник немецкой полиции знает его имя. Он вспомнил свой SD-файл и почувствовал себя еще более неловко от узнавания. Мышиный человек отвернулся и спросил Эрнста: «Ты цел и невредим?»
  "Да. Но он убил нескольких офицеров и моего коллегу, доктора-профессора Кейтеля».
  «Где убийца?»
  Командир СС кисло сказал: «Он сбежал».
  «А кто он?»
  — Инспектор Коль установил его личность. С безрассудством, которое позволяло звание Эрнста (но Коль не посмел бы его использовать), полковник резко сказал: — Посмотрите на фотографию в паспорте, Генрих. Это был тот самый человек, который был на Олимпийском стадионе. Он стоял в одном метре от Вождя, от всех министров. Он был так близок нам всем».
  — Гарднер? – обеспокоенно спросил Гиммлер, глядя на буклет, который держал комендант СС. «Он использовал вымышленное имя на стадионе. Или это подделка. Маленький человек поднял глаза и нахмурился. «Но почему он спас тебе жизнь на стадионе?»
  «Очевидно, что он не спас мне жизнь», — огрызнулся Эрнст. «Тогда мне ничего не угрожало. Должно быть, он сам установил пистолет в сарае, чтобы создать впечатление, что он наш союзник. Конечно, чтобы попасть под нашу защиту. Кто знает, на кого еще он собирался нацелиться после того, как убил меня. Возможно, сам Лидер.
  «В отчете, о котором вы нам рассказали, сказано, что он был русским», — резко добавил он. «Но это американский паспорт».
  Гиммлер на мгновение замолчал, обводя взглядом сухие листья у своих ног. «Конечно, у американцев не будет стимула причинять вам вред. Я предполагаю, что его наняли русские». Он посмотрел на Коля. — Откуда вы узнали об этом убийце?
  — Чистое совпадение, шеф полиции штата. Я следил за ним как подозреваемым по другому делу. Только после того, как я прибыл сюда для наблюдения, я понял, что полковник Эрнст присутствовал в колледже и что подозреваемый намеревался его убить».
  — Но ведь вы наверняка знали о более раннем покушении на полковника Эрнста? – быстро спросил Гиммлер.
  «Инцидент, о котором только что говорил полковник, на Олимпийском стадионе? Нет, сэр. Меня об этом не уведомили».
  — А ты не был?
  "Нет, сэр. Крипо не был проинформирован. И я только что встретился с начальником инспекторов Хорчером, не более двух часов назад. Он тоже ничего об этом не знал». Кол покачал головой. — Мне бы хотелось, чтобы нас проинформировали, сэр. Я мог бы согласовать свое дело с СС и гестапо, чтобы этот инцидент могло бы не случиться, и эти солдаты не погибли бы».
  «Вы хотите сказать, что не знали, что наши силы безопасности еще вчера разыскивали возможного злоумышленника?» — спросил Гиммлер с напористой речью плохого актера кабаре.
  «Правильно, мой шеф полиции». Коль посмотрел в крошечные глаза мужчины в круглых очках в черной оправе и понял, что это сам Гиммлер отдал приказ держать Крипо в неведении относительно тревоги службы безопасности. В конце концов, он был Микеланджело Третьей империи в искусстве накопления кредита, грабежа славы и отвода вины, даже лучше, чем Геринг. Коль задавался вопросом, подвергался ли он здесь какой-то опасности. Произошло потенциально катастрофическое нарушение безопасности; будет ли выгодно Гиммлеру принести кого-то в жертву ради надзора? Ставки Коля казались высокими, но иногда был необходим козел отпущения, особенно когда ваша интрига чуть не привела к гибели гитлеровского эксперта по перевооружению. Коль быстро принял решение и добавил: «И, как ни странно, я ничего не слышал и от нашего офицера связи гестапо. Мы встретились только вчера днем. Мне бы хотелось, чтобы он упомянул конкретные детали вопроса безопасности.
  «А кто у вас связной с гестапо?»
  — Это Питер Краусс, сэр.
  «Ах». Начальник полиции штата кивнул, отложив информацию, и потерял интерес к Вилли Колю.
  «Здесь были и политзаключенные», — уклончиво сказал Рейнхард Эрнст. «Дюжина или около того молодых людей. Они сбежали в лес. Я послал войска, чтобы найти их. Его взгляд снова упал на смертоносный класс. Коль тоже посмотрел на здание, которое казалось таким безобидным, скромное высшее учебное заведение, построенное еще в Вторая империя Пруссии, которая, как он теперь понимал, представляла собой чистейшее из зол. Он заметил, что Эрнст приказал солдатам снять шланг с выхлопной трубы и угнать автобус. Блокнот и некоторые документы, разбросанные по земле (вероятно, часть отвратительного Уолтемского исследования), также исчезли.
  Коль сказал Гиммлеру: «С вашего разрешения, сэр, я хотел бы как можно скорее подготовить отчет и помочь найти убийцу».
  — Да, сделайте это немедленно, инспектор.
  "Град."
  «Привет», — сказал Гиммлер.
  Коль повернулся и направился к эсэсовцам, стоявшим рядом с фургоном, чтобы организовать поездку обратно в Берлин. С трудом приближаясь к ним, он решил, что можно смягчить инцидент таким образом, чтобы снизить риск для себя. Правда, фотография в паспорте совпадала с лицом человека, убитого в пансионе на юго-западе Берлина перед покушением на Эрнста. Но это знали только Янссен, Пауль Шуман и Кете Рихтер. Последние двое не будут добровольно предоставлять гестапо какую-либо информацию, а что касается кандидата в инспекторы, Коль немедленно отправит Янссена на несколько дней в Потсдам по поводу одного из убийств, ожидавших там их внимания, и возьмет под свой контроль все файлы на Таггерта и убийство в Дрезденском переулке. Сегодня вечером Коль достанет тело убийцы, который погиб при попытке к бегству. Коронер, конечно, еще не провел бы вскрытие – если бы труп вообще был поднят – и Коль мог бы, с помощью услуг или подкупа, убедиться, что время смерти будет отмечено как наступившее после покушения здесь, в школа.
  Он сомневался, что будет проводиться дальнейшее расследование; Теперь все это стало опасным затруднением — для Гиммлера из-за халатности в вопросах государственной безопасности и для Эрнста из-за подстрекательского Уолтемского исследования. Он мог бы-
  — О, Коль, инспектор Коль? Звонил Генрих Гиммлер.
  Он повернулся. "Да сэр?"
  — Как ты думаешь, как скоро твой протеже будет готов?
  Инспектор на мгновение задумался и ничего не понял. «Ах, да, шеф полиции Гиммлер. Мой протеже?
  «Конрад Янссен. Как скоро его переведут в гестапо?»
  Что он имел в виду? В голове Коля на мгновение было пусто.
  Гиммлер продолжил. — Ведь вы же знали, что мы приняли его в гестапо еще до окончания полицейского училища? Но мы хотели, чтобы он стал учеником одного из лучших следователей Алекса, прежде чем он начнет работать на улице Принца Альбрехта.
  Коль почувствовал удар в грудь, услышав эту новость. Но он быстро выздоровел. — Простите меня, начальник полиции штата, — сказал инспектор, качая головой и улыбаясь. «Конечно, я был в курсе. Этот инцидент полностью занял мои мысли. . . . Что касается Янссена, то он скоро будет готов. Он оказывается чрезвычайно талантливым».
  «Мы с Гейдрихом уже некоторое время следим за ним. Мы с Гейдрихом оба. Ты можешь гордиться этим мальчиком. У меня такое ощущение, что он быстро достигнет вершины. Хайль Гитлер."
  "Хайль Гитлер."
  Опустошенный, Коль ушел. Янссен? Он с самого начала планировал работать в тайной политической полиции? Руки инспектора задрожали от боли при этом предательстве. Итак, мальчик солгал обо всем — о своем желании быть криминальный детектив о вступлении в партию (чтобы подняться через гестапо и зипо, ему нужно было быть ее членом). И с холодком он подумал о многих неосторожностях, которыми он поделился с кандидатом в инспекторы.
  Янссен, ты знаешь, ты мог бы арестовать меня и отправить в Ораниенбург на год за то, что я сказал то, что я только что сделал. . . .
  Тем не менее, размышлял он, кандидату в инспекторы нужен Коль, чтобы добиться успеха, и он не может позволить себе разоблачить его. Возможно, опасность была не так велика, как могла бы быть.
  Коль поднял взгляд с земли на группу солдат СС, стоявших вокруг фургона. Один из них, огромный мужчина в черном шлеме, спросил: «Да? Можем ли мы вам помочь?»
  Он рассказал о своем DKW.
  «Убийца отключил его? Почему он беспокоился? Он мог бы обогнать тебя пешком! Солдаты засмеялись. — Да-да, мы вас подвезем, инспектор. Мы уедем через несколько минут».
  Коль кивнул и, все еще оцепенев от шока, узнав о Янссене, забрался в фургон и сел один. Он смотрел на оранжевый диск солнца, скользивший за склон холма, ощетинившийся силуэтами цветов и травы. Он ссутулился, откинув голову на спинку сиденья. Солдаты СС сели в машину и двинулись за пределы колледжа, направляясь на юго-восток, обратно в Берлин.
  Солдаты говорили о покушении на убийство, Олимпийских играх и планах крупного митинга национал-социалистов возле Шпандау в предстоящие выходные.
  Именно в этот момент инспектор пришел к решению. Его выбор казался абсурдно импульсивным, столь же быстрым, как внезапное исчезновение солнца за горизонтом, яркий цвет неба в одно мгновение, а мгновение спустя ничего, кроме серо-голубой тусклости. Но, возможно, размышлял он, его никакого сознательного выбора вообще не было, но он был неизбежен и был определен задолго до этого непреложными законами, так же, как этот день должен был стать сумерками.
  Вилли Коль и его семья покинут Германию.
  Предательство Конрада Янссена и Уолтэмское исследование — яркие символы того, чем было правительство и куда оно шло, — были достаточным основанием. Однако по-настоящему дело решил американец Пол Шуман.
  Стоя вместе с офицерами СС у здания №5, зная, что у него в кармане лежит и настоящий паспорт Шумана, и поддельные паспорта Таггерта, Коль мучительно старался выполнить свой долг. И в конце концов он так и сделал. Но печально было то, что его обязательства вынудили его действовать против своей страны.
  Что касается того, как он уйдет, он это тоже знал. Он останется в неведении относительно выбора Янссена (но, конечно, прекратит свои недальновидные замечания по отношению к молодому человеку), он будет высказывать любые мысли, которые пожелает от него начальник инспектора Хорчер, он будет держаться подальше от подвала штаб-квартиры Крипо с его занятые сортировочными машинами ДеХоМаг, он расправлялся с убийствами, подобными тому, что произошло в Гатове, именно так, как они от него хотели, — что, конечно, вовсе не означало, что они вообще с ними справлялись. Он будет образцовым полицейским-национал-социалистом.
  А затем, в феврале, он возьмет с собой всю свою семью на конференцию Международной комиссии уголовной полиции в Лондоне. А оттуда они поплывут в Нью-Йорк, куда несколько лет назад эмигрировали два двоюродных брата и зарабатывали себе на жизнь.
  Будучи высокопоставленным чиновником, путешествующим по делам Крипо, он мог легко оформить выездные документы и разрешение на вывоз из страны крупной суммы денег. Конечно, при создании договоренности, но кто в нынешней Германии не обладал каким-либо умением интриги?
  Хайди, конечно, приветствовала бы перемены, найдя убежище для своих детей. Гюнтер будет спасен от одноклассников из нацистской молодежи. Хильде могла бы снова пойти в школу и, возможно, стать профессором, которым она хотела быть.
  У его старшей дочери, конечно, было осложнение: ее жених Генрих Закс. Но Коль решил, что убедит этого человека пойти с ними. Сакс был ярым антинационал-социалистом, не имел близких родственников и был так сильно влюблен в Шарлотту, что следовал за ней куда угодно. Молодой Сакс был талантливым государственным служащим, хорошо говорил по-английски и, несмотря на приступы артрита, был неутомимым работником; Коль подозревал, что ему будет гораздо легче найти работу в Америке, чем самому Колю.
  Что касается инспектора, то в среднем возрасте все начинается заново! Какой непреодолимый вызов! Он с иронией подумал о бессмысленном произведении Вождя « Моя борьба». Что ж, какую борьбу пришлось бы ему самому — уставшему человеку с семьей, начинающему заново в том возрасте, когда ему следовало бы делегировать дела молодым инспекторам и брать полдня отпуска, чтобы провожать своих детей в бассейн с волнами в Луна-парке. . Однако не мысль об ожидающих его усилиях и неопределенности заставила его тихо задохнуться и вызвать слезы на глазах, которые он отвел от молодых эсэсовцев.
  Нет, слезы были из-за того, на что он сейчас смотрел, когда они проносились за поворотом на пути к Берлину: равнины Пруссии. И хотя в этот сухой летний вечер они были пыльными и тусклыми, они все же излучали величие и ощутимую значимость, поскольку это были равнины его Германии, великой в душе нации, чьи истины и идеалы каким-то трагическим образом были украдены ворами.
   Коль полез в карман и вытащил пенковую трубку. Он наполнил миску, затем обыскал свою куртку, но ничего не нашел. Он услышал скрежет, когда сидевший рядом с ним эсэсовец ударил одного и протянул ему. «Спасибо», — сказал Коль и пососал стебель, чтобы поджечь табак. Он откинулся на спинку кресла, наполняя воздух вокруг себя острым ароматом вишни, и смотрел в лобовое стекло, когда в поле зрения появились огни Берлина.
   Глава сорок вторая
  Машина кружилась, как танцор, по дороге к его дому в Шарлоттенбурге. Райнхард Эрнст сидел сзади, готовясь к поворотам, положив голову на роскошную кожу. У него были новый водитель и охранник; Клаус, лейтенант СС, который учился вместе с ним в Уолтем-колледже, был ранен стеклом, вылетевшим из окна «Мерседеса», и его доставили к хирургу. За ними следовала еще одна машина СС, наполненная охранниками в черных касках.
  Он снял очки и потер глаза. Ах, Кейтель мертв вместе с солдатом, принимавшим участие в исследовании. «Субъект D» — так думал о нем Эрнст; он даже не знал имени этого человека. . . . Какой катастрофой был этот день.
  Однако больше всего в мыслях Эрнста выделялся выбор, который убийца сделал за пределами Здания 5. Если бы он хотел убить меня, размышлял полковник, что, очевидно, и было его миссией, он легко мог бы это сделать. И все же он решил не делать этого; вместо этого он спас молодых людей. Размышляя об этом поступке, стал очевиден ужас того, что делал Эрнст. Да, понял он, Уолтемское исследование было отвратительным. Он посмотрел этим молодым людям в глаза и сказал им: «Служите в армии год, и ваши грехи будут отпущены», при этом зная, что это ложь; он сочинил эту фантастику исключительно для того, чтобы жертвы были расслаблены и ничего не подозревали, чтобы солдат мог узнать их поближе, прежде чем убить.
  Да, он солгал братьям Фишерам, так же, как он солгал польским рабочим, когда сказал, что они получат двойную плату за пересадку деревьев возле Шарлоттенбурга для Олимпийских игр. И он солгал еврейским семьям в Гатове, сказав им собраться на берегу реки, потому что поблизости было несколько штурмовиков-отступников, и Эрнст и его люди защитили бы их.
  Эрнст не любил евреев. Он сражался рядом с некоторыми на Войне и нашел их такими же умными и храбрыми, как и все остальные. Действительно, основываясь на евреях, которых он знал тогда и позже, он не мог найти никакой разницы между ними и арийцами. Что касается поляков, то его знание истории подсказало ему, что они тоже не так сильно отличались от своих прусских соседей и действительно обладали благородством, которым обладали немногие национал-социалисты.
  Отвратительно то, что он делал с исследованием. Ужасно. Он почувствовал внутри себя укол острого как бритва стыда, словно жгучая боль в руке, когда горячая шрапнель впилась ему в плечо на Войне.
  Дорога выпрямилась, и они приблизились к району, где он жил. Эрнст наклонился вперед и указал водителю дорогу до дома.
  Отвратительно, да. . .
  И все еще . . . когда он оглядел знакомые здания, кафе и парки этой части Шарлоттенбурга, ужас начал притупляться, точно так же, как это происходило на поле боя после последнего выстрела из «Маузера» или «Энфилда», орудийные залпы стихли, крики раненых утих. Он вспомнил, как сегодня вечером наблюдал за «сотрудником по вербовке», Субъектом D, который добровольно и бесцеремонно подключил смертоносный шланг к школе, хотя незадолго до этого он играл в футбол с жертвами. Еще один солдат мог бы вообще отказаться. Если бы он не умер, его ответы на анкету врача-профессора были бы чрезвычайно полезны при установлении критериев, по которым они будут соотносить солдат и обязанности.
  Слабость, которую он чувствовал мгновение назад, раскаяние, вызванное решением убийцы отказаться от своего долга, внезапно исчезли. Он еще раз убедился, что поступает правильно. Пусть Гитлер впадет в безумие. Да, некоторые невинные умрут, пока буря не утихнет, но в конце концов Лидер уйдет, а армия, которую создал Эрнст, переживет его и станет основой новой славы Германии – и, в конечном итоге, нового мира в Европе.
  Приходилось приносить жертвы.
  Завтра Эрнст начнет искать другого психолога или врача-профессора, который мог бы помочь ему продолжить работу. И на этот раз он найдет человека, который был более созвучен духу национал-социализма, чем Кейтель, и, ради бога, человека, у которого не было еврейских бабушек и дедушек. Эрнст должен быть умнее. Это было время в истории, когда нужно было быть умным.
  Машина остановилась перед его домом. Эрнст поблагодарил водителя и вышел. Эсэсовцы, находившиеся в машине позади него, тоже выскочили и присоединились к остальным, уже охранявшим его дом. Командир сказал ему, что люди останутся до тех пор, пока убийца не будет пойман или не будет подтверждено, что он был убит или не сбежал из страны. Эрнст тоже вежливо поблагодарил его и вошел внутрь. Он поцеловал Гертруду. Она взглянула на траву и пятна грязи на его штанах.
  «Ах, ты безнадежна, Рейни!»
  Не объясняя, он слабо улыбнулся. Она вернулась на кухню, где готовила что-то ароматное. с уксусом и чесноком. Эрнст поднялся на лестницу, чтобы умыться и переодеться. Он увидел своего внука в своей комнате, рисовавшего на планшете.
  «Опа!» мальчик заплакал и побежал к нему.
  «Привет, Марк. Мы собираемся сегодня вечером поработать на нашей лодке?
  Он не ответил, и Эрнст понял, что маленький мальчик хмурится.
  "В чем дело?"
  «Опа, ты назвал меня Марком. Так звали папу».
  Неужели он? «Мне очень жаль, Руди. Я не мог ясно мыслить. Я очень устал сегодня. Думаю, мне нужно вздремнуть».
  — Да, я тоже дремлю, — оживленно сказал мальчик, счастливый порадовать дедушку своими знаниями. «Днем иногда устаю. Мутти дает мне горячее молоко, иногда какао, а потом я ложусь спать.
  "Точно. Вот что чувствует твой глупый дедушка. Это был долгий день, и ему нужно вздремнуть. Теперь подготовьте дрова и ножи. После ужина мы поработаем на нашей лодке.
  — Да, Опа, я сделаю это сейчас.
  • • •
  Около 15:00 Булл Гордон поднялся по ступенькам «Комнаты» на Манхэттене. В других районах город был оживленным и оживленным, даже в воскресенье, но здесь перекресток был неподвижен.
  Жалюзи были закрыты, и таунхаус казался пустым, но когда Гордон, одетый сегодня в штатское, приблизился, входная дверь открылась прежде, чем он даже вынул ключ из кармана. — Добрый день, сэр, — тихим голосом сказал морской офицер в форме.
  Гордон кивнул.
  — Сенатор в гостиной, сэр.
  "Один?"
   "Это верно."
  Гордон вошел внутрь и повесил пальто на вешалку в коридоре. Он почувствовал оружие в кармане. Возможно, оно ему и не понадобится, но он был рад, что оно было здесь. Он глубоко вздохнул и вошел в маленькую комнату.
  Сенатор сидел в кресле возле торшера Тиффани. Он слушал радио Philco. Увидев Гордона, он выключил его и спросил: «Утомительный полет?»
  «Они всегда утомляют. Похоже на то.
  Гордон подошел к бару и налил себе виски. Возможно, это не очень хорошая идея, учитывая пистолет. Но черт с ним. Он приложил к стакану еще один палец. Он вопросительно взглянул на сенатора.
  "Конечно. Только вдвое больше. Он кивнул на стакан Гордона.
  Командир налил дымную жидкость в другой стакан и протянул его пожилому человеку. Он тяжело сел. Его голова все еще пульсировала после полета на R2D-1, морской версии DC-2. Он был таким же быстрым, но ему не хватало удобных плетеных кресел и звукоизоляции, как в линейке Douglas Commercial.
  Сенатор был одет в костюм, жилет и рубашку с жестким воротником и шелковым галстуком. Гордон задавался вопросом, было ли это то, в чем он ходил в церковь тем утром. Однажды он сказал командиру, что во что бы ни верил лично политик, даже если он атеист, он должен ходить в церковь. Изображение. Это имеет значение.
  Сенатор грубо сказал: «Итак. Вы также можете рассказать мне, что вы знаете. Покончим с."
  Командир сделал глубокий глоток виски и сделал именно то, что просил старик.
  • • •
  Берлин сидел под пеленой ночи.
  Город представлял собой огромное пространство, плоское, за исключением нескольких ловцы облаков на горизонте и маяк аэропорта Темпельхоф на юге. Этот вид исчез, когда водитель проехал на своем автомобиле по гребню холма и нырнул в упорядоченные северо-западные кварталы города, среди машин, очевидно, возвращавшихся с выходных на близлежащих прусских озерах и горах.
  Все это делало вождение особенно трудным. А Пауль Шуман хотел убедиться, что его не остановит дорожная полиция. Никаких документов, угнанный грузовик. . . Нет, жизненно важно было быть незаметным.
  Он свернул на улицу, ведущую к мосту через Шпрее, и направился на юг. Наконец он нашел то, что искал: открытую стоянку, на которой были припаркованы десятки транспортных средств и фургонов. Он заметил это, когда шел от Лютцов Плаза к пансиону Кете Рихтер вдоль канала, когда впервые приехал в город.
  Могло ли это быть только вчера?
  Он снова подумал о ней. И об Отто Уэббере тоже.
  Однако, как бы трудно было их представить, эти образы были лучше, чем размышления о его жалком решении в Уолтеме.
  В лучший день, в худший день наконец садится солнце. . . .
  Но пройдет еще очень много времени, прежде чем солнце зайдет из-за его сегодняшней неудачи. Возможно, этого никогда не произойдет.
  Он припарковался между двумя большими фургонами и заглушил двигатель. Он сел, задаваясь вопросом, было ли безумием возвращаться сюда. Но он пришел к выводу, что это, вероятно, мудрый шаг. Ему не придется оставаться здесь надолго. Гладколицый Эйвери и готовый к бою Маниелли позаботятся о том, чтобы пилот как можно скорее вылетел на встречу на аэродроме. Кроме того, он инстинктивно чувствовал, что здесь он в большей безопасности, чем где-либо за пределами город. Такие высокомерные звери, как национал-социалисты, никогда бы не заподозрили, что их добыча пряталась прямо посреди их сада.
  • • •
  Дверь открылась, и санитар впустил в комнату, где сидели Бык Гордон и сенатор, еще одного мужчину.
  Сайрус Клейборн в своем фирменном белом костюме, каждый дюйм выглядевший как владелец плантации столетней давности, вошел внутрь и кивнул двум мужчинам с непринужденной улыбкой на румяном лице. Затем он прищурился и еще раз кивнул. Он взглянул на шкафчик с напитками, но не двинулся к нему; он был трезвенником, Булл Гордон знал.
  — У них здесь есть кофе? — спросил Клейборн.
  "Нет."
  «Ах». Клейборн прислонил трость к стене возле двери и сказал: «Вы приглашаете меня сюда только тогда, когда вам нужны деньги, и я подозреваю, что сегодня вы не гонитесь за милостыней». Он тяжело сидел. — Это другое дело, да?
  — Другое дело, — повторил Гордон. «Где твой мужчина?»
  — Мой телохранитель? Клейборн склонил голову.
  "Верно."
  «На улице, в машине».
  С облегчением осознав, что пистолет ему все-таки не понадобится — охранник Клейборна был общеизвестно опасен, — Гордон позвонил одному из трех моряков, находившихся в офисе возле входной двери, и велел ему проследить, чтобы этот парень оставался в лимузине, чтобы не позволить ему в таунхаус. «Используйте любую силу, какую захотите».
  "Да сэр. С удовольствием, сэр.
  Гордон повесил трубку и увидел, как финансист посмеивается. «Не говори мне, что ты думал, что дело дойдет до шести орудий, Командир. Когда офицер ничего не ответил, Клейборн спросил: «Итак. Как ты на это намекнул?
  «Парень по имени Альберт Хайнслер», — ответил Гордон.
  "ВОЗ?"
  — Вам следовало бы знать, — проворчал сенатор. «Он оказался на Манхэттене из-за тебя».
  Гордон продолжил. «Нацисты, конечно, умны, но мы подумали: зачем им шпион на корабле? Мне это показалось бредом. Мы знали, что Хайнслер был членом Джерсийского отделения Немецко-американского союза, поэтому мы попросили Гувера оказать на них некоторое давление».
  «Разве этому педику нечем заняться получше?» Клейборн проворчал.
  «Мы узнали, что вы вносите большой вклад в насыпь».
  «Человек должен как-то заставить свои деньги работать», — бойко сказал он, заставляя Гордона ненавидеть его еще больше. Магнат кивнул. — Его звали Хайнслер, да? Никогда этого не знал. Он находился на борту только для того, чтобы присмотреть за Шуманом и передать сообщение в Берлин о присутствии в городе русского. Нужно было держать гуннов в боевой готовности. Знаешь, сделай нашу маленькую пьесу более правдоподобной. Все это часть выступления.
  — Откуда ты узнал Таггерта?
  «Служил со мной на войне. Обещал ему несколько дипломатических должностей, если он поможет мне здесь.
  Сенатор покачал головой. «Мы не смогли понять, как вы получили коды доступа». Он засмеялся и кивнул Гордону. «Сначала командир подумал, что это я продал Шумана. Хотя это нормально. Не взъерошил мне перья. Но затем Булл вспомнил о ваших компаниях: вы контролируете каждую телефонную и телеграфную линию на Восточном побережье. Кто-то попросил вас подслушать, когда я позвонил командиру, и мы определились с кодами.
  «Это чушь. Я-"
   Гордон сказал: — Один из моих людей проверил файлы вашей компании, Сайрус. У вас были стенограммы разговоров между мной и сенатором. Ты всё узнал».
  Клейборн пожал плечами, скорее удивленный, чем обеспокоенный. Что действительно задело Гордона не в ту сторону. Командир рявкнул: «У нас есть все, Клейборн». Он объяснил, как магнату пришла в голову первоначальная идея убить Рейнхарда Эрнста, который предложил ее сенатору. Патриотический долг, сказал он. Он поможет финансировать убийство. Черт, он бы все это профинансировал. Сенатор обратился к некоторым людям из высшего руководства администрации, и они тайком одобрили операцию. Но Клейборн тайно позвонил Роберту Таггерту и приказал ему убить Моргана, встретиться с Шуманом и помочь ему заговорить с целью убийства Эрнста, а затем в последнюю минуту спасти немецкого полковника. Когда Гордон пришел к нему просить дополнительную тысячу долларов, Клейборн продолжал делать вид, что Гордон разговаривал с Морганом, а не с Таггертом.
  «Почему для вас так важно, чтобы Гитлер был счастлив?» — спросил Гордон.
  Клейборн усмехнулся. «Ты дурак, если игнорируешь еврейскую угрозу. Они строят заговоры по всему миру. Не говоря уже о коммунистах. И, ради бога, цветные? Мы не можем терять бдительность ни на минуту».
  С отвращением Гордон огрызнулся: «Так вот в чем все дело? Евреи и негры?»
  Однако прежде чем старик успел ответить, сенатор сказал: — О, я готов поспорить, что есть что-то еще, Бык. . . . Деньги, да, Сайрус?
  «Бинго!» — прошептал седовласый мужчина. «Немцы должны нам миллиарды — все кредиты, которые мы предоставили для их поддержания за последние пятнадцать лет. Мы должны сделать так, чтобы Гитлер, Шахт и остальные тамошние деньги были счастливы, чтобы наши векселя продолжали оплачиваться».
   «Они перевооружаются, чтобы начать новую войну», — прорычал Гордон.
  Клейборн сказал как ни в чем не бывало: — Тогда тем лучше быть на их стороне, ты так не думаешь? Больший рынок для нашего оружия». Он указал пальцем на сенатора. «При условии, что вы, дураки в Конгрессе, избавитесь от Закона о нейтралитете. . ». Затем он нахмурился. «Так что же гунны думают о ситуации с Эрнстом?»
  «Ну, это чертов беспорядок», — возмутился сенатор. «Таггерт рассказывает им об убийстве, но убийца убегает и пытается снова. Затем Таггерт исчезает. Публично они говорят о том, что русские наняли американского убийцу. Но в частном порядке они задаются вопросом, не мы ли стояли за всем этим».
  Клейборн поморщился от отвращения. — А Таггерт? Затем он кивнул. "Мертвый. Конечно. И Шуман это сделал. Ну, так оно и есть. . . . Итак, джентльмены, я полагаю, что это конец наших прекрасных рабочих отношений.
  «Реджи Морган умер из-за тебя. . . . Ты виновен в нескольких довольно тяжких преступлениях, Сайрус.
  Мужчина почесал белую бровь. «Как насчет того, чтобы профинансировать эту небольшую прогулку частными деньгами? О, это могла бы стать хорошей темой для слушаний в Конгрессе, тебе не кажется? У нас тут противостояние, похоже. Так что я думаю, что лучше нам обоим пойти разными путями и помалкивать. Спокойной ночи. Да, и продолжайте покупать акции моей компании, если вы, государственные служащие, можете себе это позволить. Оно будет только расти». Клейборн медленно встал. Он взял трость и направился к двери.
  Гордон решил, что какими бы ни были последствия, что бы ни случилось с его собственной карьерой, он позаботится о том, чтобы Клейборну это не сошло с рук, особенно после того, как этот человек убил Реджинальда Моргана и чуть не убил Шумана. Но с большей справедливостью придется подождать. В данный момент было только одно дело, требующее внимания. «Мне нужны деньги Шумана», — сказал командир.
  "Какие деньги?"
  — Десять тысяч, которые ты ему обещал.
  "Ой. Он не производил. Гунны подозревают, что мы с моим человеком мертвы. Шуману не повезло. Нет теста.
  — Ты не собираешься его резать.
  «Извините», — сказал бизнесмен, ничуть не раскаиваясь.
  — Что ж, в таком случае, Сайрус, — сказал сенатор, — удачи.
  «Мы будем держать за вас пальцы скрещенными», — добавил Гордон.
  Бизнесмен остановился, оглянулся.
  «Я просто думаю, что может случиться, если Шуман узнает, что вы не только пытались его убить, но и задушили его».
  — Зная его род деятельности и все такое, — снова вмешался Гордон.
  — Ты бы не посмел.
  — Он вернется сюда через неделю, десять дней.
  Промышленник вздохнул. «Хорошо, хорошо». Он полез в карман и вытащил буклет с банковскими траттами. Он вырвал один и начал писать.
  Гордон покачал головой. "Неа. Прямо сейчас ты собираешься откопать какую-нибудь старомодную царапину. Сейчас. Не на следующей неделе.
  "Воскресная ночь? Десять тысяч?"
  «Сейчас», — повторил сенатор. «Если Пауль Шуман хочет получить доллары, мы дадим ему доллары».
  Глава сорок третья
  Им надоело ждать.
  Во время своих выходных в Амстердаме лейтенанты Эндрю Эйвери и Винсент Маньелли видели тюльпаны всех мыслимых цветов, рассматривали множество прекрасных картин и флиртовали с блондинками-пажами с круглыми розовыми лицами (по крайней мере, Маниелли; Эйвери был счастливо женат). . Они наслаждались компанией лихого летчика Королевских ВВС по имени Лен Ааронс, который находился в стране по своим интригам (от которых он был так же уклончив, как и американцы). Они выпили литрами пива «Амстел» и приторного джина «Женевер».
  Но жизнь на иностранной военной базе быстро заканчивается. И, по правде говоря, им тоже надоело висеть на иголках, переживая за Пауля Шумана.
  Однако теперь ожидание закончилось. В 10 часов утра в понедельник двухмоторный самолет, обтекаемый как чайка, на мгновение вспыхнул, а затем приземлился на травяном поле на аэродроме Махтельдт под Амстердамом. Он сел на хвостовое колесо и замедлился, а затем вырулил в сторону ангара, виляя зигзагом, поскольку пилот не мог видеть из-за поднятого носа, когда самолет находился на земле.
  Эйвери помахал рукой, когда гладкий серебристый самолет приближался к ним.
  «Думаю, я пройду с ним несколько раундов», — крикнул Маниелли, перекрикивая шум двигателей и шум винта.
   "ВОЗ?" — спросил Эйвери.
  «Шуман. Устройте спарринг. Я наблюдал за ним; он не так хорош, как думает».
  Лейтенант оглядел своего коллегу и рассмеялся.
  "Что?"
  «Он съест тебя, как коробку Крекера Джека, и выплюнет приз».
  «Я моложе, я быстрее».
  — Ты глупее.
  Самолет вылетел на парковочную полосу, и пилот выключил двигатели. Реквизиты остановились, и наземная команда выбежала, чтобы заклинить колеса под большими «Пратт и Уитни».
  Лейтенанты подошли к двери. Они пытались придумать что-нибудь, чтобы подарить Шуману подарок, но не могли придумать, что именно. Маниелли сказал: «Мы скажем ему, что подарили ему первый полет на самолете. Это будет его подарок.
  Но Эйвери сказал: «Нет. Вы не можете сказать кому-то, что то, что вы уже сделали для него, является подарком».
  Маниелли полагал, что лейтенант это знает; женатые мужчины знали все о протоколах дарения подарков. Поэтому они купили ему коробку «Пакетов удовольствия» — «Честерфилдс», — чтобы найти их в Голландии, им потребовалось немало усилий и средств. Маниелли теперь держал его под мышкой.
  Один из наземной команды подошел к двери самолета и опустил ее. Это превратилось в лестницу. Лейтенанты шагнули вперед, ухмыляясь, но резко остановились, когда в дверной проем вошел мужчина лет двадцати с небольшим, одетый в грязную одежду, сгорбившийся из-за низкого просвета.
  Он моргнул, поднял руку, чтобы защитить глаза от солнца, затем спустился по лестнице. «Гутен Морген. . . . Битте, Ich bin Georg Mattenberg». Он бросил руки вокруг Эйвери и сердечно его обнял. Затем он прошел мимо него, потирая глаза, как будто только что проснулся.
  — Кто он, черт возьми? — прошептал Маниелли.
  Эйвери пожал плечами и уставился на дверь, когда появились другие мужчины. Всего их было пять. Всем около двадцати или чуть больше подростков, в хорошей форме, но измученные, с затуманенными глазами, небритые, одежда в лохмотьях и в пятнах от пота.
  — Это не тот самолет, — прошептал Маниелли. — Господи, где…
  «Это правильный самолет», — сказал его коллега-офицер, но он был сбит с толку не меньше.
  — Лейтенант Эйвери? — раздался акцентированный голос из дверного проема. Из машины вылез мужчина на несколько лет старше остальных. К нему присоединился еще один, помоложе.
  "Это я. Кто ты?"
  «Я говорю по-английски лучше, чем другие. Я отвечу. Я Курт Фишер, а это мой брат Ганс». Он посмеялся над выражением лица лейтенантов и сказал: «Вы нас не ждете, да-да. Но Пауль Шуман нас спас».
  Он рассказал историю о том, как Шуман спас дюжину молодых людей от отравления газом нацистами. Американцу удалось поймать некоторых из них, когда они бежали в лес, и предложить им возможность сбежать из страны. Некоторые хотели остаться и рискнуть, но семеро согласились уйти, включая братьев Фишеров. Шуман погрузил их в кузов грузовика Службы труда, где они схватили лопаты и мешки из мешковины и замаскировались под рабочих. Он провез их через блокпост в безопасное место в Берлине, где они спрятались на ночь.
  «На рассвете он отвез нас на старый аэродром за городом, где мы сели на этот самолет. И вот мы здесь.
  Эйвери собирался засыпать мужчину новыми вопросами, но в этот момент в дверях самолета появилась женщина. Ей было около сорока, она довольно худая и такая же уставшая, как и остальные. Ее карие глаза быстро охватывали все вокруг. Она спустилась по лестнице. В одной руке был небольшой чемодан, в другой книга с оторванной обложкой.
  — Мэм, — сказал Эйвери, бросая еще один озадаченный взгляд на своего коллегу.
  «Вы лейтенант Эйвери? Или, может быть, вы лейтенант Маниелли. Ее английский был безупречен, с легким акцентом.
  «Я. . . ну да, я Эйвери.
  Женщина сказала: «Меня зовут Кете Рихтер. Это вам."
  Она передала ему письмо. Он открыл ее и толкнул Маниелли. Они оба прочитали:
  Гордон, Эйвери и Манелли (или как бы вы это ни писали):
  Отправьте этих людей в Англию или Америку, или куда бы они ни пожелали. Найдите для них дома, обустройте их. Меня не волнует, как ты это сделаешь, но сделай так, чтобы это произошло.
  И если вы подумываете об отправке их обратно в Германию, просто помните, что Дэймон Раньон или один из моих приятелей из «Сан» или «Пост» были бы очень заинтересованы, зачем вы отправили меня в Берлин. Вот это была бы чертовски хорошая новость. Особенно в год выборов.
  Это было здорово, мальчики,
  Павел
   PS: В задней комнате моего спортзала живет негр, извини, Уильямс. Пусть это место будет передано ему, но это сработает. И еще дайте ему немного теста. Будьте щедры.
  «Есть еще вот это», — сказала она и дала Эйвери несколько порванных страниц, напечатанных на немецком языке. «Речь идет о так называемом Уолтемском исследовании. Пол сказал, что командир должен это увидеть.
  Эйвери взял документ и положил его в карман. — Я позабочусь о том, чтобы он это получил.
  Маниелли подошел к самолету. Эйвери присоединился к нему, и они заглянули в пустую каюту. «Он нам не доверял. Он думал, что мы все-таки собираемся передать его Дьюи, и приказал пилоту приземлиться где-нибудь еще, прежде чем они доберутся сюда.
  — Франция, ты думаешь? — предложил Маниелли. — Возможно, он узнал об этом во время войны. . . . Нет, я знаю. Могу поспорить, что это была Швейцария.
  Уязвленный тем, что Шуман думал, что они откажутся от своей сделки, Эйвери крикнул в кабину: «Эй, а где ты его высадил?»
  "Что?"
  «Где ты приземлился? Высадить Шумана?
  Пилот нахмурился, взглянув на второго пилота. Затем он снова посмотрел на Эйвери. Его голос эхом разнесся по жестяному фюзеляжу: «Ты имеешь в виду, что он тебе не сказал?»
  Э ПИЛОГ
  
  Суббота , 21 ноября 1936 г.
  Холодная ночь в Шварцвальде.
  Двое мужчин шли по мелкому снегу. Они, конечно, были озябшими, но это были люди, которые, казалось, имели в виду пункт назначения и важную задачу, которую нужно было выполнить, как только они прибудут.
  Цель, как и желание, неизменно притупляет тело от дискомфорта.
  Как и крепкий австрийский ликер Obstler, который они обильно пили из общей фляги.
  — Как твой живот? – спросил Пауль Шуман у своего собеседника по-немецки, заметив особенно выраженную гримасу на усатом лице мужчины.
  Мужчина хмыкнул. «Больно, конечно. Это всегда будет больно, мистер Джон Диллинджер».
  По возвращении в Берлин Пол навел несколько тонких запросов в кафе «Арьян», чтобы узнать, где жил Отто Уэббер; он хотел сделать все возможное, чтобы помочь любой из «девушек» этого мужчины. Он пошел навестить одну из них — Берту — и, к своему шоку и радости, узнал, что Уэббер все еще жив.
  Пуля, пробившая живот мужчине на складе возле Шпрее, вызвала серьезные, но не смертельные последствия. урон во время его краткого прохождения через его плотную плоть. Он проплыл половину реки на своей похоронной лодке викингов, прежде чем рыбаки вытащили его и решили, что он не так мертв, как выглядел. Его уложили в кровать и остановили кровотечение. Вскоре он оказался на попечении старого врача из банды, который за определенную плату, конечно же, зашил его, не задавая вопросов. Более поздняя инфекция была хуже, чем рана. («Люгеры», - ворчал Уэббер. «Они стреляют самыми грязными пулями. Тумблер допускает проникновение микробов».) Но Берта компенсировала свою неспособность готовить или вести домашнее хозяйство тем, что была бесконечно преданной медсестрой, и она провела несколько месяцев с Помощь Пола, возвращение немецкого гангстера к здоровью.
  Пол переехал в другой пансион в забытой части города, вдали от Магдебургской аллеи и Александер-Плаза, и на какое-то время затаился. Он проводил спарринги в спортивных залах, получал кое-какие оценки в типографиях и время от времени встречался с местными женщинами: в основном с бывшими социками, художницами или писателями, которые затаились в таких местах, как Северный Берлин и Площадь Ноября 1923 года. В первые недели августа он регулярно ходил на почту или в зрительный зал, чтобы смотреть Олимпийские игры в прямом эфире по установленным там телевизорам Telefunken или Fernseh для тех, кто не мог достать билеты на Игры. Играя доброго национал-социалиста (с обесцвеченными арийскими волосами), он заставил бы себя хмуриться каждый из четырех раз, когда Джесси Оуэнс выигрывал золотую медаль, но оказалось, что большинство сидевших вокруг него немцев с энтузиазмом приветствовали Победы негра. Немцы выиграли больше всего золотых медалей, что никого не удивило, но США выиграли много и заняли второе место. Единственной тенью этого события, как Пол с тревогой заметил, было то, что американские еврейские бегуны Столлер и Гликмана действительно отстранили от реле.
  После завершения Игр и перехода августа к сентябрю отпуск Пола подошел к концу. Будучи преисполнен решимости исправить свою оплошность в Военном колледже Уолтема, он возобновил свои поиски по убийству уполномоченного Германии по вопросам внутренней стабильности.
  Но флюгерная система госслужащих Уэббера сообщила интересную информацию: Рейнхард Эрнст исчез. Все, что они смогли узнать, это то, что его кабинет в канцелярии освободился. Похоже, он уехал с семьей из Берлина и много времени проводил в дороге. Ему дали новый титул (так же, как ленты и медали, как узнал Пол, национал-социалисты разбрасывали титулы, как кукурузу цыплятам). Эрнст теперь был «верховным руководителем государства по особым связям с промышленностью».
  Никаких других подробностей о нем узнать не удалось. Означало ли это, что его отправили на пастбище? Или это были просто меры безопасности для защиты царя перевооружения?
  Пауль Шуман понятия не имел.
  Но одно было ясно. Наращивание военной мощи Германии шло головокружительными темпами. Той осенью новый истребитель Ме-109, пилотируемый немецкими пилотами, дебютировал в боевых действиях в Испании, помогая Франко и его националистическим войскам. Самолет имел ошеломляющий успех, подорвав позиции республиканцев. В немецкую армию набирали все больше молодых людей, а военно-морские верфи работали на полную мощность по производству военных кораблей и подводных лодок.
  К октябрю даже отдаленные районы Берлина становились все более опасными, и как только Отто Уэббер достаточно поправился, чтобы отправиться в путь, они с Полом отправились в путь.
  «Как далеко до Нойштадта?» — спросил теперь американец.
   "Недалеко. Километров десять или около того.
  "Десять?" Пол проворчал. «Бог на небесах».
  На самом деле, однако, он был рад, что их следующий пункт назначения находился не поблизости. Лучше всего держаться на некотором расстоянии между ними и Сент-Маргеном, их последней остановкой, где офицеры Шупо, возможно, только что нашли тело местного босса национал-социалистической партии. Он был жестоким человеком, который приказывал своим головорезам собирать и избивать торговцев, а затем арианизировать их бизнес. У него было много врагов, желавших причинить ему вред, но расследование крипо или гестапо показало, что обстоятельства его смерти вряд ли вызывали сомнения; было видно, что он остановил машину на обочине, чтобы справить нужду в реке, и потерял равновесие на ледяном берегу. Он упал с двадцати футов и разбил голову о камни, а затем утонул в быстрой реке. Рядом с ним была найдена полупустая бутылка шнапса. Печальная случайность. Нет необходимости смотреть дальше.
  Теперь Пол обдумывал их следующий пункт назначения. Они узнали, что в Нойштадте выступит один из лидеров Германа Геринга, хедлайнер миниатюрного митинга в Нюрнберге, который сейчас проходил. Павел слышал, как этот человек говорил, подстрекая граждан разрушать дома евреев поблизости. Он называл себя «доктором», но на самом деле он был не чем иным, как фанатичным преступником, мелким человеком, опасным человеком – и тем, кто оказался бы таким же склонным к несчастным случаям, как и партийный лидер в Сент-Маргене, если бы Пол и Уэббер добились успеха.
  Возможно, еще одно падение. А может быть, он сбил бы с собой в ванну электрическую лампу. Всегда существовала также вероятность того, что, будучи столь же неуравновешенными, какими казались многие национал-социалистические лидеры, этот человек в приступе безумия мог бы застрелиться или повеситься. После Из Нойштадта они помчались бы в Мюнхен, где, да благословит его Бог, у Уэббера была еще одна его «девушка», у которой они могли бы остаться.
  За ними вспыхнули фары, и двое мужчин быстро направились в лес и оставались там, пока не проехал грузовик. Когда задние фонари исчезли за поворотом дороги, мужчины продолжили свой путь.
  «Ах, мистер Джон Диллинджер, вы знаете, для чего использовалась эта дорога?»
  — Расскажи мне, Отто.
  «Это был центр торговли часами с кукушкой. Вы слышали о них?
  "Конечно. У моей бабушки был такой. Мой дедушка постоянно снимал гири с цепей, чтобы машина не поехала. Ненавидел эти чертовы часы. Каждый час ку-ку, ку-ку. . . »
  «И это та самая дорога, по которой торговцы доставляли их на рынок. Сейчас здесь не так много производителей часов, но когда-то в любое время дня и ночи можно было увидеть повозки, проезжающие вверх и вниз по этому шоссе. . . . Ах, и посмотри туда. Вы видите эту реку? Он питает Дунай, а реки по другую сторону дороги питают Рейн. Это сердце моей страны. Разве это не прекрасное место в лунном свете?»
  Неподалеку кричала сова, вздыхал ветер, и лед, покрывавший ветки деревьев, постукивал, как скорлупа арахиса, по полу бара.
  Этот человек прав, подумал Пол; это прекрасное место . И он почувствовал внутри себя удовлетворение, такое же свежее, как вчерашний снег под его сапогами. Самый невероятный поворот событий сделал его жителем этой чужой страны, но он пришел к выводу, что она была для него гораздо менее чужой, чем страна, где его ждала типография его брата, мир, в который, как он знал, он попадет. никогда не возвращайся.
  Нет, он оставил эту жизнь позади много лет назад, оставив позади все обстоятельства, связанные со скромной торговлей, аккуратно облицованным гонтом домом, умной, любящей женой, игривыми детьми. Но его это вполне устраивало. Пауль Шуман не хотел ничего большего, чем то, что он имел в этот момент: идти под застенчивым оком полумесяца, с товарищем-единомышленником рядом с ним, в путешествии, чтобы выполнить цель, данную ему Богом - даже если эта роль заключалась в трудной и самонадеянной задаче исправления Его ошибок.
   ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА​​
  Хотя история миссии Пауля Шумана в Берлин является чисто вымышленной (и реальные люди, конечно, не играли тех ролей, которые я им дал), история, география, технология, а также культурные и политические институты в Соединенных Штатах и Германии во время лето 1936 года в остальном точны. Наивность и двойственное отношение союзников к Гитлеру и национал-социалистам были такими, как я их описал. Перевооружение Германии произошло во многом так, как я его изобразил, хотя это был не один человек, как мой вымышленный Рейнхард Эрнст, а ряд людей, перед которыми стояла задача подготовить страну к войне, которую давно предвидел Гитлер. На Манхэттене действительно было место, известное как «Комната», и Управление военно-морской разведки в свое время было ЦРУ страны.
  «Майн кампф» Гитлера послужили источником вдохновения для радиопередач на протяжении всего повествования, и, хотя Уолтемского исследования как такового не было, такое исследование было предпринято, хотя и несколько позже, чем оно указано в книге, войсками СС, ответственными за массовые истребления ( известная как Einstatzgruppen ), под руководством Артура Небе, одно время возглавлявшего Крипо. Нацистское правительство использовало машины для сортировки карточек DeHoMag для отслеживания своих граждан в 1936 году, хотя, насколько мне известно, они никогда не находились в штаб-квартире Крипо. Международная комиссия уголовной полиции, которая оказалась спасением Вилли Коля, действительно собралась в Лондоне в начале 1937 года; в конечном итоге организация стала Интерполом. Концентрационный лагерь Заксенхаузен официально заменил старый лагерь в Ораниенбурге в конце лета 1936 года. В течение следующих девяти лет там содержалось более 200 000 политических и расовых заключенных; десятки тысяч были казнены или умерли от избиений, жестокого обращения, голода и болезней. Русские оккупанты, в свою очередь, использовали это учреждение в качестве тюрьмы, в которой содержалось около шестидесяти тысяч нацистов и других политических заключенных, из которых, по оценкам, двенадцать тысяч умерли до закрытия лагеря в 1950 году.
  Что касается любимого джин-завода Отто Уэббера: «Арийское кафе» навсегда закрылось вскоре после окончания Олимпийских игр.
  Краткое примечание о судьбах нескольких персонажей, фигурирующих в повести: Весной 1945 года, когда Германия лежала в руинах, Герман Геринг пришел к ошибочному мнению, что Адольф Гитлер отказывается от контроля над страной, и попросил стать его преемником. К стыду и ужасу Геринга, Гитлер был разгневан и назвал его предателем, исключил его из нацистской партии и приказал арестовать. На Нюрнбергском процессе по делу о военных преступлениях Геринг был приговорен к смертной казни. Он покончил с собой за два часа до запланированной казни в 1946 году.
  Несмотря на то, что Генрих Гиммлер был величайшим подхалимом, он делал независимые мирные предложения союзникам (глава СС и архитектор нацистских программ массовых убийств фактически предлагал евреям и нацистам забыть прошлое и «закопать топор»). Как и Геринг, Гитлер назвал его предателем. Когда страна пала, он пытался уйти от правосудия, скрываясь, но по какой-то причине он решил принять личность военного полицейского гестапо, что означало автоматический арест. Его настоящая личность была немедленно раскрыта. Он покончил с собой, прежде чем предстать перед судом в Нюрнберге.
  К концу войны Адольф Гитлер становился все более нестабильным, физически ослабленным (считается, что у него была болезнь Паркинсона) и впадающим в уныние, планируя военные наступления с помощью дивизий, которых больше не существовало, призывая всех граждан сражаться насмерть и приказывая Альберту Шпееру разработать план выжженной земли (архитектор отказался это сделать). Гитлер провел свои последние дни в бункерном комплексе под садом канцелярии. 29 апреля 1945 года он женился на своей любовнице Еве Браун, и вскоре после этого они оба покончили жизнь самоубийством.
  Пауль Йозеф Геббельс до конца остался верен Гитлеру и был назначен его преемником. После самоубийства фюрера Геббельс попытался заключить мир с русскими. Усилия оказались тщетными, и бывший министр пропаганды и его жена Магда также покончили с собой (после того, как она убила их шестерых детей).
  Ранее в своей карьере Гитлер сказал о своей военной экспансии, которая привела ко Второй мировой войне: «Моим долгом будет продолжать эту войну, несмотря на потери. . . . Нам придется отказаться от многого, что нам дорого и сегодня кажется незаменимым. Города превратятся в груды развалин; благородные памятники архитектуры исчезнут навсегда. На этот раз наша священная земля не будет пощажена. Но я этого не боюсь».
  Империя, которая, как утверждал Гитлер, просуществовала тысячу лет, просуществовала двенадцать лет.
   БЛАГОДАРНОСТИ​
  Сердечно благодарим обычных подозреваемых и нескольких новых: Луизу Берк, Бритт Карлсон, Джейн Дэвис, Джули Дивер, Сью Флетчер, Кэти Глисон, Джейми Ходдер-Уильямс, Эмму Лонгхерст, Кэролин Мейс, Дайану Маккей, Марка Олшейкера, Тару. Парсонс, Кэролайн Рейди, Дэвид Розенталь, Орнелла Робиатти, Мэрисью Руччи, Дебора Шнайдер, Вивьен Шустер и Бриджит Смит.
  Мэделин, конечно, тоже.
  Для тех, кто хочет узнать больше о нацистской Германии, вы найдете следующие источники, столь же интересные, сколь и бесценные для меня в моем исследовании: Луи Снайдер, Энциклопедия Третьего Рейха; Рон Розенбаум, «Объясняя Гитлера»; Джон Толанд, Адольф Гитлер; Пирс Брендон, «Темная долина»; Майкл Берли, Третий Рейх: Новая история; Эдвин Блэк, IBM и Холокост; Уильям Л. Ширер, « Взлет и падение Третьего рейха и путешествие в 20-й век», том II, «Кошмарные годы»; Джайлз МакДонох, Берлин; Кристофер Ишервуд, «Берлинские истории»; Питер Гей, Веймарская культура: аутсайдер как инсайдер и мой немецкий вопрос; Фредерик Льюис Аллен, « Со вчерашнего дня»; Эдвард Крэнкшоу, Гестапо: инструмент тирании; Дэвид Клэй Лардж, Берлин; Рихард Бессель, Жизнь в Третьем Рейхе; Нора Уолн, «Приближающаяся буря»; Джордж К. Браудер, гитлеровские силовики; Роджер Мэнвелл, гестапо; Рихард Грюнбергер, «12-летний Рейх»; Ян Кершоу, Гитлер 1889–1936: Высокомерие; Джозеф Э. Персико, « Тайная война Рузвельта»; Адам ЛеБор и Роджер Бойс, Соблазненные Гитлер; Мел Гордон, «Сладострастная паника: эротический мир Веймарского Берлина»; Ричард Манделл, «Нацистские Олимпийские игры»; Сьюзан Д. Бахрак, «Нацистские Олимпийские игры»; Марк Р. МакГи, Берлин: визуальная и историческая документация с 1925 года по настоящее время; Ричард Овери, Исторический атлас Третьего рейха; Нил Ашерсон, Берлин: век перемен; Руперт Батлер, «Иллюстрированная история гестапо»; Алан Баллок, Гитлер; Исследование тирании; Пьер Эйкоберри, Социальная история Третьего рейха, 1833–1945; Отто Фридрих, Перед потопом.
  SIMON & SCHUSTER С ГОРДОСТЬЮ ПРЕДСТАВЛЯЕТ
  ДВЕНАДЦАТАЯ КАРТА
  Роман о Линкольне Рифме
  Джеффри Дивер
  Теперь доступен в твердом переплете от Simon & Schuster.
  Переверните страницу, чтобы просмотреть Двенадцатую карту. . . .
   я
  Человек трех пятых
  Вторник, 9 октября
   Глава Один
  Его лицо мокрое от пота и слез, человек бежит за свободу, он бежит, спасая свою жизнь.
  "Там! Вот он!
  Бывший раб не знает точно, откуда исходит голос. За ним? Направо или налево? С крыши одного из ветхих многоквартирных домов, стоящих вдоль грязных мощеных улиц?
  В июльском воздухе, горячем и густом, как жидкий парафин, худощавый человек перепрыгивает через кучу конского навоза. Дворники не приезжают сюда, в эту часть города. Чарльз Синглтон останавливается возле поддона, заставленного бочками, пытаясь отдышаться.
  Треск пистолета. Пуля проходит мимо. Резкий выстрел пистолета мгновенно возвращает его к войне: невероятные, безумные часы, когда он стоял на месте в своей пыльной синей форме, удерживая тяжелый мушкет, лицом к лицу с людьми в пыльно-серой одежде, направляя свое оружие в его сторону.
  Теперь бегу быстрее. Мужчины снова стреляют. Эти пули тоже промахиваются.
   «Кто-нибудь, остановите его! Пять долларов золотом, если ты его поймаешь.
  Но те немногие люди, вышедшие на улицы в такое раннее время — в основном ирландские сборщики тряпья и чернорабочие, спешащие на работу с кирками или кирками на плечах, — не имеют ни малейшего желания остановить негра, у которого свирепые глаза, большие мускулы и такая пугающая решимость. Что касается награды, то предложение поступило от городского констебля, а это значит, что за обещанием нет никакой монеты.
  У покрасочной мастерской на Двадцать третьей улице Чарльз поворачивает на запад. Он поскользнулся на скользких булыжниках и тяжело упал. Конный полицейский выворачивает из-за угла и, подняв дубинку, набрасывается на упавшего человека. А потом-
  И? подумала девушка.
  И?
  Что с ним произошло?
  Шестнадцатилетняя Женева Сеттл снова повернула ручку устройства чтения микрофиш, но оно не сдвинулось с места; она дошла до последней страницы этой кареты. Она достала металлический прямоугольник с передовой статьей в журнале Coloreds Weekly Illustrated от 23 июля 1868 года. Перелистывая другие кадры в пыльной коробке, она беспокоилась, что оставшиеся страницы статьи пропали и она никогда не узнает, что случилось с ее предком Чарльзом Синглтоном. Она узнала, что исторические архивы, касающиеся истории чернокожих, часто были неполными, а то и навсегда терялись.
  Где была остальная часть истории?
  Ах. . . Наконец она нашла его и осторожно вмонтировала карету в потертый серый ридер, нетерпеливо поворачивая ручку, чтобы найти продолжение истории о бегстве Чарльза.
  Буйное воображение Женевы и годы погружения сама в книгах - дал ей возможность украсить скудный журнальный отчет о преследовании бывшего раба по жарким и грязным улицам Нью-Йорка девятнадцатого века. Она почти чувствовала себя тогда, а не там, где она на самом деле была в данный момент: 140 лет спустя в пустынной библиотеке на пятом этаже Музея афроамериканской культуры и истории на Пятьдесят пятой улице в центре Манхэттена.
  Когда она крутила диск, страницы проносились по зернистому экрану. Женева нашла остальную часть статьи, которая была озаглавлена:
  СТЫД
  ИСТОРИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ОТНОШЕННИКА
  ЧАРЛЬЗ СИНГЛТОН, ВЕТЕРАН МЕЖДУШТАТОВОЙ ВОЙНЫ, ПРЕДАЕТ ДЕЛО НАШЕГО НАРОДА В ПЕДАЛЬНОЗНАЧНОМ Инциденте
  На фотографии, сопровождавшей статью, был изображен двадцативосьмилетний Чарльз Синглтон в форме времен Гражданской войны. Он был высокого роста, руки у него были большие, а плотное прилегание мундира к груди и рукам свидетельствовало о мощных мускулах. Губы широкие, скулы высокие, голова круглая, кожа довольно темная.
  Глядя на неулыбчивое лицо и спокойные, пронзительные глаза, девушка поверила, что между ними есть сходство — у нее были голова и лицо своего предка, округлость его черт, насыщенный оттенок кожи. Однако телосложением Синглтона он не отличался. Женевское сеттл было худой, как школьник, как любили отмечать девочки из проекта Делано.
  Она снова начала читать, но послышался шум.
  Щелчок в комнате. Дверная защелка? Затем она услышала несколько шагов. Они сделали паузу. Еще шаг. Наконец тишина. Она оглянулась назад и никого не увидела.
  Она почувствовала озноб, но сказала себе не волноваться. Это были просто плохие воспоминания, которые привели ее в бешенство: девчонки Делано набросились на нее на школьном дворе за школой Лэнгстон Хьюз, а в тот раз Тоня Браун и ее команда из Домов Святого Николая затащили ее в переулок, а затем так сильно избили. что она потеряла задний зуб, который до сих пор не заменили. Мальчики лапали, мальчики не соглашались, мальчики унижали тебя. Но это девочки заставили тебя кровоточить.
  Спусти ее, разрежь ее, разрежь эту суку. . .
  Еще шаги. Еще одна пауза.
  Тишина.
  Природа этого места не помогла. Тускло, затхло, тихо. И здесь больше никого не было, во вторник, в 8:15. Музей еще не был открыт — туристы еще спали или завтракали, — но библиотека открылась в 8:00. Женева ждала здесь, когда они отперли двери, ей так хотелось прочитать статью. Теперь она сидела в кабинке в конце большого выставочного зала, где безликие манекены были одеты в костюмы девятнадцатого века, а стены были заполнены картинами с изображениями мужчин в причудливых шляпах, женщин в чепчиках и лошадей с дурацкими тощими ногами.
  Еще один шаг. Затем еще одна пауза.
  Стоит ли ей уйти? Пойти потусоваться с доктором Барри, библиотекарем, пока этот жуткий чувак не уйдет?
  И тогда другой посетитель засмеялся.
  Не странный смех, а веселый смех.
  И он сказал: «Хорошо. Я позвоню тебе позже."
  Снимок складывающегося сотового телефона. Вот почему он сделал паузу, просто слушая человека на другом конце линии.
  Говорил тебе не волноваться, девочка. Люди не опасны, когда смеются. Они не опасны, когда говорят дружелюбные слова по мобильному телефону. Он шел медленно, потому что именно так люди поступают, когда разговаривают, хотя какой грубый заявитель станет звонить по телефону в библиотеке? Женева снова повернулась к экрану микрофиш, задаваясь вопросом; Ты уйдешь, Чарльз? Чувак, я надеюсь на это.
  И все же он восстановил равновесие и, вместо того чтобы признать свой проступок, как поступил бы отважный человек, продолжил свое трусливое бегство.
  Вот и все объективные репортажи, сердито подумала она.
  Какое-то время он уклонялся от преследователей. Но побег был лишь временным. Негр-торговец на крыльце увидел вольноотпущенника и умолял его остановиться, во имя справедливости, утверждая, что он слышал о преступлении г-на Синглтона, и обвиняя его в том, что он опозорил всех цветных людей по всей стране. Гражданин, некий Уокер Лоукс, после этого швырнул кирпич в г-на Синглтона с намерением сбить его с ног. Однако вольноотпущенник
  уворачивается от тяжелого камня и поворачивается к мужчине, крича: «Я невиновен. Я не делал того, что говорит полиция!»
  Воображение Женевы взяло верх, и, вдохновленная текстом, она снова писала историю.
  Но Лоукс игнорирует протесты вольноотпущенника и выбегает на улицу, сообщая полиции, что беглец направляется в доки.
  Его сердце разрывается, его мысли цепляются за образ Вайолет и их сына Джошуа, бывшего раба, который продолжает отчаянный путь к свободе.
  Спринт, спринт. . .
   За ним скачет конная полиция. Впереди него появляются другие всадники во главе с полицейским в шлеме, размахивающим пистолетом. «Стой, стой, где стоишь, Чарльз Синглтон! Я детектив капитан Уильям Симмс. Я ищу тебя уже два дня».
  Вольноотпущенник выполняет приказ. Его широкие плечи поникли, сильные руки вытянулись вдоль боков, грудь вздымалась, когда он вдыхал влажный, прогорклый воздух на берегу реки Гудзон. Рядом находится офис буксира, и вверх и вниз по реке он видит сотни шпинделей мачт парусных кораблей, дразнящих его обещанием свободы. Он, задыхаясь, прислоняется к большой вывеске компании Swiftsure Express. Чарльз смотрит на приближающегося офицера, а стук копыт его лошади громко раздается по булыжнику.
  «Чарльз Синглтон, вы арестованы за кражу со взломом. Вы сдадитесь нам, или мы подчиним вас. В любом случае вы окажетесь в кандалах. Выберите первое, и вы не будете страдать от боли. Выбери второе, и ты останешься в крови. Выбор ваш."
  «Меня обвинили в преступлении, которого я не совершал!»
  «Я повторяю: сдайся или умри. Это ваш единственный выбор».
  «Нет, сэр, у меня есть еще один», — кричит Чарльз. Он возобновляет полет — к причалу.
  «Стой, или мы будем стрелять!» Звонит детектив Симмс.
  Но вольноотпущенник перепрыгивает через перила пристани, как лошадь, берущая в атаку пикет. Кажется, он на мгновение зависает в воздухе, а затем перекатывается на тридцать футов в мутные воды реки Гудзон, бормоча какие-то слова — возможно, мольбу к Иисусу, возможно, признание в любви к жене и ребенку, — какими бы они ни были. никто из его преследователей не слышит.
   • • •
  В пятидесяти футах от Женевского сетла сорокаоднолетний Томпсон Бойд придвинулся поближе к девушке.
  Он натянул на лицо шапку чулка, отрегулировал отверстия для глаз и открыл барабан пистолета, чтобы убедиться, что он не застрял. Он проверял это раньше, но на этой работе никогда нельзя быть слишком уверенным. Он сунул пистолет в карман и вытащил дубинку из разреза на темном плаще.
  Он был среди стопок книг в зале для выставки костюмов, который отделял его от столов для чтения микрофиш. Его пальцы в латексных перчатках прижались к глазам, которые этим утром особенно сильно щипали. Он сморгнул несколько слез от боли.
  Он еще раз огляделся, убедившись, что комната действительно пуста.
  Никакой охраны здесь не было, как и внизу. Никаких камер наблюдения и регистрационных листов. Все хорошо. Но были некоторые логистические проблемы. В большой комнате было мертвенно тихо, и Томпсон не мог скрыть своего приближения к девушке. Она будет знать, что кто-то был с ней в комнате, и может стать раздраженной и настороженной.
  Поэтому после того, как он вошел в это крыло библиотеки и запер за собой дверь, он рассмеялся. Томпсон Бойд перестал смеяться много лет назад. Но он также был мастером, который понимал силу юмора и то, как использовать его в своих интересах в этой сфере работы. Он считал, что смех в сочетании с прощальной шуткой и выключением мобильного телефона успокоит ее.
  Эта уловка, похоже, сработала. Он быстро оглядел длинный ряд полок и увидел девушку, смотрящую на экран с микрофишами. Ее руки по бокам, казалось, нервно сжимались и разжимались от того, что она читала.
  Он двинулся вперед.
  Потом остановился. Девушка оттолкнулась от стола. Он услышал, как ее стул скользнул по линолеуму. Она куда-то шла. Уход? Нет. Он услышал звук питьевого фонтанчика и то, как она глотнула воды. Затем он услышал, как она снимает книги с полки и складывает их на столике с микрофишами. Еще одна пауза, и она снова вернулась к стопкам, собирая еще книги. Стук, когда она их поставила. Наконец он услышал скрип ее стула, когда она снова села. Потом тишина.
  Томпсон посмотрел еще раз. Она снова сидела в кресле и читала одну из дюжины книг, сложенных перед ней.
  С сумкой с презервативами, бритвенным ножом и клейкой лентой в левой руке и дубинкой в правой, он снова направился к ней.
  Сейчас он приближается к ней сзади, на высоте двадцати или пятнадцати футов, затаив дыхание.
  Десять футов. Даже если она сейчас бросится, он сможет броситься вперед и схватить ее – сломать колено или оглушить ударом по голове.
  Восемь футов, пять. . .
  Он сделал паузу и молча поставил пачку с изнасилованием на полку. Он взял дубинку обеими руками. Он подошел ближе, подняв лакированный дубовый стержень.
  Все еще поглощенная словами, она внимательно читала, не обращая внимания на тот факт, что нападавший находился на расстоянии вытянутой руки от нее. Томпсон со всей силы ударил дубинкой вниз по затылку девушки.
  Трескаться . . .
  Болезненная вибрация обожгла его руки, когда дубинка с глухим щелчком ударила ее по голове.
  Но что-то было не так. Звук, ощущения были отключены. Что происходило?
   Томпсон Бойд отпрыгнул назад, когда тело упало на пол.
  И развалился на куски.
  Туловище манекена упало в одну сторону. Голова другая. Томпсон на мгновение уставился на него. Он взглянул в свою сторону и увидел бальное платье, накинутое на нижнюю половину того же манекена — часть экспозиции женской одежды в Реконструкции Америки.
  Нет . . .
  Каким-то образом она поняла, что он был здесь и представлял угрозу. Затем она собрала с полок несколько книг, чтобы предлогом встать и разобрать манекен. Верхнюю ее часть она одела в собственную толстовку и шапку-чулок, а затем положила на стул.
  Но где она была?
  Ответом на вопрос стал шлепок бегущих ног. Томпсон Бойд услышал, как она бежит к пожарной двери. Мужчина сунул дубинку в пальто, вытащил пистолет и бросился за ней.
  
  Романы бывшего журналиста, певца народных песен и адвоката Джеффри Дивера вошли в ряд списков бестселлеров по всему миру, в том числе в списки The New York Times, The Times of London и The Los Angeles Times. Автор девятнадцати романов, он был номинирован на пять премий Эдгара от Американских детективных писателей, на премию Энтони и премию Гамшу, трижды получал премию Эллери Квин Ридерс за лучший рассказ года и является лауреат британской премии Thumping Good Read Award. По его книге «Девичья могила» был снят фильм HBO с Джеймсом Гарнером и Марли Мэтлин в главных ролях, а его роман «Собиратель костей» стал полнометражным фильмом компании Universal Pictures с Дензелом Вашингтоном и Анджелиной Джоли в главных ролях. Его последние книги — «Исчезнувший человек», «Каменная обезьяна» и «Twisted: Сборник рассказов». И да, слухи верны: он действительно появился в роли коррумпированного репортера в своей любимой мыльной опере « Как вращается мир». Читатели могут посетить его сайт www.jefferydeaver.com. .
  Дизайн обложки Ричарда Ю.
  Фотография на обложке: Барнаби Холл/Getty Images.
  Авторская фотография: Чарльз Харрис/Corbis
  Зарегистрируйтесь на сайте www.simonsays.com, чтобы получить дополнительную информацию об этой и других замечательных книгах.
  
  Посетите BookClubReader.com — ваш источник руководств для групп по чтению и других материалов книжного клуба.
   А ТАКЖЕ ДЖЕФФРИ ДИВЕРА​​
  Карт-бланш
  Край
  Горящий провод*
  Лучшие американские мистические истории 2009 г. (редактор)
  Список наблюдения ( Медный браслет и
  Рукопись Шопена ) (Соавтор)
  Придорожные кресты**
  Тела, оставленные позади
  Разбитое окно*
  Спящая кукла**
  More Twisted: Сборник рассказов, том второй
  Холодная Луна*/**
  Двенадцатая карта*
  Сад Зверей
  Twisted: Сборник рассказов
  Исчезнувший человек*
  Каменная обезьяна*
  Голубое Нигде
  Пустой стул*
  Говорим на языках
  Слеза Дьявола
  Танцор в гробу*
  Коллекционер костей*
   Девичья могила
  Молюсь о сне
  Урок ее смерти
  Хозяйка правосудия
  Жесткие новости
  Смерть синей кинозвезды
  Манхэттен — мой бит
  Адская кухня
  Блюз кровавой реки
  Неглубокие могилы
  Век великих саспенс-историй (редактор)
  Жаркая и знойная ночь криминала (редактор)
  Франкенштейн Мэри Шелли (Введение)
  *С участием Линкольна Райма и Амелии Сакс.
  ** С участием Кэтрин Дэнс
  Мы надеемся, что вам понравилось читать эту электронную книгу Simon & Schuster.
  
  Подпишитесь на нашу рассылку и получайте обновления о новых выпусках, предложениях, бонусном контенте и других замечательных книгах от Simon & Schuster.
  НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ , ЧТОБЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬСЯ​​​​​
  или посетите нас онлайн, чтобы зарегистрироваться на
  eBookNews.SimonandSchuster.com.
  
  Simon & Schuster, Inc.
  1230 Avenue of the Americas
  Нью-Йорк, штат Нью-Йорк 10020
  www.SimonandSchuster.com
  Эта книга – художественное произведение. Имена, персонажи, места и происшествия являются плодами воображения автора или используются вымышленно. Любое сходство с реальными событиями, местами действия или людьми, живущими или умершими, является полностью случайным.
  Авторские права No 2004 Джеффри Дивера
  Все права защищены, включая право воспроизводить эту книгу или ее части в любой форме.
  Для получения информации обращайтесь к компании Simon & Schuster, Inc., 1230 Avenue of the Americas, New York, NY 10020.
  ISBN: 0-7432-2201-6
  eISBN-13: 978-0-7432-5842-5
  1-4165-1319-1 (Пбк) SIMON & SCHUSTER и колофон являются зарегистрированными торговыми марками Simon & Schuster, Inc.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"