Розина Татьяна Александровна : другие произведения.

Почти правда, или путь в Германию

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 5.91*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У каждого свой путь, свои мысли... Я решила поделиться своими. Пока выставляю две части, в одной из которых речь идёт о мыслях, во второй уже кое-что о действиях...

  Тёплые слезы неожиданно переполнили глаза и, выкатившись, рухнули на скользкий пластик карточки, которую я держала в руках. Буквы расплывались. Я не видела текста, но знала его наизусть. Карточка удостоверяла меня и всех остальных в том, что её владелец является немецким гражданином.
  - Хватит плакать, всё позади! - успокаивали меня мои подружки, пришедшие поздравить с этим событием.
  - Я уже думала, что ты все свои слёзы выплакала в борьбе за привилегию быть гражданкой Германии,- сказал Марина.
  - Ну, ты так расстроилась, будто тебе звание Героя Советского Союза присвоили, причем посмертно,- добавила Ирка.
  - Всё, хватит-хватит. Кидай свою победу в рюмку с шампанским и выпьем за новую жизнь. Вернее за жизнь в новом качестве.
  - Сколько лет борьбы стоила тебе эта карточка?,- спросила Марина.
  - Сколько лет? - повторила я, - Много... Я приехала сюда в 92-ом, но всё началось ещё раньше.
  
  1. Первая мысль.
  В 83-ем умер Брежнев и страну понесло в перестройку и какую-то никому не понятную демократию. Мы не очень-то обращали внимание на то, что происходит вокруг. Жили себе по-тихоньку. Но события раскручивались, изменяя привычный ход жизни. Что-то непонятное начало происходить с экономикой, появились горячие точки, где было по-настоящему горячо, стали отделяться неизвестно от чего республики...
  
  Мы же жили в общем и целом по-старому, в привычном нам мире бронзовых статуй вождей и всеобщей однообразности. Обьявленная Горбачевым демократия означала для нас тогда ни больше ни меньше как свободу для рассказов анекдотов на политические темы. Мы всё ещё ходили на работу, боясь опоздать на две минуты, после чего честно отсиживая свои восемь часов, получали на руки в строго определнные дни своё пособие по безработице, называемое в те времена зарплатой. Хотя и нехотя, но посещали профсоюзные собрания. Участвовали даже в коммунистических субботниках, которые постепенно превратились в весёлые праздники весеннего шашлыка. Я воспитывала дочку, которой было тогда пять лет. Водила её, как и полагалось приличному советскому ребёнку, в различные кружки во Дворец пионеров. Вдруг ни с того ни с сего влюбилась. Плакала и смеялась, страдала и ликовала в минуты радости.
  В общем, жила как все.
  
  Как-то к вечеру я сидела на кухне, нетерпеливо ожидая своего милого с работы. Монотонно гудело радио:- В области собрали невиданный урожай зерновых... В Америке закупили бобовые... Машиностроительный завод перевыполнил план... В Нагорном Карабахе обострилась ситуация...
  - На черта нам бобовые, если свои зерновые девать некуда,- комментировала я про себя, услышанные новости,- уж в крайнем случае поменяли бы наши зерновые на их бобовые. Хотя, впрочем, зачем им наши зерновые. У них, не бось всего навалом.
  Вдруг зазвонил телефон.
  - Ты чего там, не слышишь?,- спросила меня моя бабушка,- то сидит, прижавшись к аппарату, словно приклеенная, то как не слышит,- продолжала ворчать она из комнаты.
  - А чего мне вскакивать? Только энергию зря тратить. Сашка полчаса назад позвонил, сказал, что с работы выезжает. А больше ни с кем я говорить не спешу, - думала я про себя, но всё же протянула руку к трубке.
  - Аллё, солнце! Ты чего так долго не подходишь? Я уж думал, что тебя нет. Слава богу, что ты дома.
  Я услышала родной волнующий баритон. Он ещё почти ничего не сказал, но внутри у меня всё сжалось - что-то случилось!
  - Ты где?,- спросила я.
  - Не волнуйся, пожалуйста! Я... задерживаюсь.
  - Ты где?,- снова задала я свой вопрос, чувствуя уже самыми своими отдалёнными нервными точечками, что задерживается он не на час.
  - Я в военкомате. Меня отправляют в Карабах.
  - Не надо так шутить. Какой Карабах. Какого черта там делать. И при чем тут военкомат.
  - Понимаешь, военкоматы получили разнарядку послать в Карабах немного мужиков. Там заварушка какая-то.
  - Ну и ладно. Отметился и давай домой. Очень кушать хочется. Утро вечера мудренее. Там подумаем как открутиться. Не в первый раз,- сказала я, но почему-то уже четко поняла, что он не придёт.
  - Нет, я не смогу приехать домой. Послушай, мне разрешили позвонить коротко, я не могу долго говорить. Сегодня мужиков с машиностроительного прямо с работы забирали, не дали им ни домой зайти, ни даже позвонить.
  - Но ты же уже ушёл с работы, как ты-то в военкомат попал?,- шепотом спросила я Сашку, не в силах напрячь голоса.
  - Военный наряд прямо на улице остановил, в автобус и... Короче, не волнуйся, пожалуйста... Мне нужно идти.
  - Подожди, скажи им, что у тебя жена больная или ещё что-нибудь,- прокричала я первое, что пришло в голову.
  - Не поможет. Там у одного мужика жена в больнице, ребёнка некому кроме него забрать из садика и тёща парализованная. В общем букет в наборе. И то не отпустили.
  - Я сейчас приеду. Денег привезу, покушать... В каком ты...
  - Не успеешь даже на такси. Автобусы стоят, народ уже рассаживают. Пожалуйста, не волнуйся,- хотя весь разговор он провёл в бодром тоне, голос его вдруг дрогнул, и он закончил как-то совсем тихо,- Я скоро вернусь, ты только дождись.
  
  В аппарате пошли гудки. Сашка пропал. То ли ему нужно было срочно бежать к автобусу. То ли он не выдержал и не захотел, чтобы я услышала, как задрожал его голос. В моём мозгу лишь отпечаталось его "дождись". Меня охватил животный страх безисходности. И я завыла. Завыла как бык, которого неудачно ударили на бойне и он ревёт-воет, испытывая зверскую боль и предчувствие смерти. Завыла как человек, у которого отрывают часть тела. Завыла в полный голос, как, наверное, кричали женщины, получая похоронки в сороковых.
  Я голосила громко, без слёз, просто орала, каким-то безумным голосом, вырываюшимся, как мне казалось прямо из желудка.
  Когда я начала приходить в себя, увидела рядом свою бабушку и Светку, мою подружку-соседку по этажу. Светка присела у моих ног и пыталась вырвать, влипшую в мою руку, телефонную трубку.
  Бабушка протягивала мне какую-то настойку в крошечной рюмочке.
  - Хватит, в самом деле,- растягивала слова Светка на своём московском наречии.
  Она была москвичкой, и стала моей подругой выйдя замуж за моего соседа.
  - Что кто-то умер, что ли? Прекрати! А то сейчас бабка Галка со второго милицию вызовет.
  - Сашку забрали в Карабах,- только и могла выдавить я.
  - Что за ерунда? Как это забрали? Что война что ли?
  - Забрали!,- снова закричала я во весь голос, будто Светка была виновата в этом.- Просто на улице забрали. Загнали как скот по автобусам и всё! Им пушечное мясо нужно. Народа набрали и без оружия в Карабах. Перед Москвой выслуживаются. Сволочи!,- рыдала я.
  - Давайте, давайте, что там у вас в рюмке!,- Светка взяла из рук моей бабушки рюмку и понюхала,- Так это ж волокордин,- растеряно сказала Светка, а ей коньячку лучше и не такими порциями. Вы это, бабуля, сами примите, а я сейчас мигом...
  Через мгновение Светка уже разливала коньяк.
  - На-ка, выпей,- сказала она, поднеся стакан прямо к моим губам.
  Светка стояла так близко от меня, что я почти упёрлась носом в её огромную грудь. Она была ростом с подростка, едва перевалив за полуторометровую отметку, но при её детском росте имела вполне взрослую фигуру. Её грудь была бы достаточно большой и для крупной женшины, а для Светки она была просто непосильной ношей.
  - Ну, пей же, пей, говорю, - повторяла Светка. Её огромная грудь качалась перед моим носом и мне казалось, что она вот-вот окончательно прижмётся ко мне своими огромными грудями и задушит. И в самом деле мне стало не чем дышать, голова закружилась и я поплыла. Воспользовавшись этим, Светка буквально влила в мой рот коньяк.
  - Вот и чудненько,- обрадовалась Светка.- Всё обойдётся. Ничего страшного не произошло. Вернётся твой Сашка, никуда не денется. Но они в самом деле обалдели - мужиков на улице хватать. Действительно, сволочи!, - трещала Светка словно не обращая на нас внимания, а потом вдруг повернулась резко и, глядя прямо мне в глаза спросила - И долго ты будешь всё это терпеть?
  
  Этот вопрос, наверное, и стал моим первым шагом из России. Во всяком случае первым мысленным шагом. Первым толчком для движения мысли от туда.
  
  Сашка вернулся через три дня. Просто позвонил в двери. Мы со Светкой бросились его обнимать, смеясь и плача одновременно, не веря его возвращению и теребили, щипали, будто хотели удостовериться, что это не сон. Он обмылся, набросился на еду и только лишь после проглоченных нескольких кусков, смог ответить на наши вопросы.
  - Ну, рассказывай! Как вырвался?
  - Да, бабы нас отбили.
  - Какие бабы?,- хором спросили мы.
  - Шахтёрки, - давясь пытался рассказать Сашка,- Эти идиоты-военные перестарались. Не только заводы почистили, но и с шахт мужиков набрали. Так у них, у шахтёров, бабы сами как огонь. Такой скандал подняли - забастовки, демонстрации, голодовки. Иностранных журналистов призвали. Времена другие. Раньше бы никто и пскнуть не посмел. А теперь...
  - Ну, и что дальше. Вас всех распустили по домам? В Карабахе-то ты был?
  - Нет. Народу столько набрали, свезли в казармы за городом. Кормить не чем. Одежды нет. Самолётов не хватает. Ну, стали нас группами переправлять в Карабах. До меня очередь только сегодня дошла. Нас подняли в воздух, сказали, что через час на месте будем, а мы там часа три болтались. Думаем, что такое, нас что через Турцию перкидывать будут или все аэродромы переполнены, сажать некуда. Потом приземлились, смотрим в окно, а там наш аэропорт. Как там у Маршака - а приехал я назад, а приехал в Ленинград.
  - А короче, нельзя, - снова вмешалась Светка.
  - Да, собственно и всё. Выгрузили и прямо на поле сказали, что жены шахтёров кипишь подняли и правительство велело это акцию приостановить. Пока мы в воздухе висели, этот вопрос и решался, вот они нас и не сажали, ждали решения. Так что я до Карабаха не долетел, слава богу!
  - Ну и хорошо, всё позади. Жив-здоров, родненький,- радовалась я, подкладывая Сашке в тарелку жирные кусочки жареной свинины.
  - Чего хорошего-то?, - удивлённо спросила Светка,- вас как свиней в машины кидают и на бойню отправляют, а вам всё хорошо. Ну и люди. "Совки", одно слово!
  - А ты сама-то кто, "лопата" что ли?,- засмеялся Сашка.- Что предлагешь делать?
  - Да дёргать надо от сюда, пока при памяти. Вспомните потом, что предупреждала, да поздно будет.
  - Хо-хо, дёргать! Куда? Кому мы нужны? И как? Прикажешь границу переползти. Или с парашютом выброситься.
  - Ты не насмехайся, а прислушайся к Светке,- прервала я Сашкину болтовню.- Она всё ж москвичка, ближе к роздаче, больше знает.
  Что делать будем, а, Свет?
  - Поедем в Москву, пойдём в американское посольство, возьмём анкеты и запишемся в Америку.
  - Что, так просто?,- удивилась я.
  - Ну, не совсем просто. Но и не сложно. Не так как раньше во всяком случае. Попробовать надо. Под лежачий камень...
  - А что, действительно, надо попробовать, нам тут терять нечего, кроме собственных цепей, как правильно указали классики,- залихватски подхватил Сашка.
  
  Уже через две недели мы приземлились в доблестном внуковском аэропорту города Москвы. Через час были в крошечной Светкиной московской квартире.
  - Ложитесь спать, завтра на дело пойдём,- сказала Светка, когда мы расстелили какой-то матрац между диваном её мамы и холодильником, - нужно поехать в посольство пораньше, чтобы первыми заскочить и потом ещё успеть куда-нибудь.
  - Ты думаешь мы туда не одни будем?,- с сомнением спросила я.
  - А то? Теперь туда запросто от нечего делать народ захаживает, не то что в прежние времена. Так что пораньше придём, первыми зайдём.
  - Слушай, а там, наверное милиции больше, чем людей. Мы припрёмся рано утром, а нас за одно место и в кутузку. Чего, мол, под посольствами вражеских стран отираетесь? Может, позже пойдём, когда народу на улицах побольше, в толпе затрёмся и незаметно так в посольство и юркнем?
  - Ну, черт с тобой,- сонно откликнулась Светка,- пойдём попозже. Тебе, чтоб поспать подольше, найдёшь тысячу отговорок.
  - При чём тут поспать... Поспишь тут у тебя. С одной стороны холодильник рычит как бешеный, будто пугает, чтоб в него никто не влез. А с другой, того и гляди мама ночью надумает в туалет и с просони на меня встанет.
  - Не волнуйся, у нас часто люди ночуют. Я привыкла - сначала проснуться надо, а потом уж вставать, чтобы ни на кого не наступить, - успокоила меня Светкина мама.
  
  На следующее утро мы с оглядкой и некоторым волнением отправились в посольство Соединённых Штатов. Выядя из метро, мы сразу же увидели не в далеке величавое здание посольства с гордо торчащим вперёд флагом Америки. Внутри прошелестела волна беспокойства, будто мы затеяли что-то постыдное или даже преступное. Однако мы заметили, что впереди под пёстрым американским флагом скопилось достаточно много народу. Родная милиция там тоже присутствовала, но было не похоже, что кого-то собираются грузить в воронок. Наоборот, милиционеры как бы охраняли порядок и любезно подсказывали как пройти к посольству.
  - Вот, что значит живём в демократические времена!,- бодро сказала Светка.- Езжай, куда глаза глядят. Никому нет дела до этого. Хоть, вот в Америку.
  - Ага, наши отпускают, потому, что никто нас к себе не зовёт,- ответил Сашка.
  - Не каркай,- огрызнулась Светка.
  
  Мы подошли к зданию, у которого бурлила толпа. Никто не прятался, все громко переговаривались и на душе стало поспокойнее - мы не одни такие нехорошие, желающие сбежать из России. Вон их сколько, и никто не стесняется,- подумала я.
  От входной двери тянулась очередь, разрастись в ширину которой не давало металлическое заграждение. Как в магазинах. Мы пристроились в конец очереди.
  - Вы, девушка, сюда не пристраивайтесь!,- тихим интеллигентным шепотом сказала дама впереди,- мы тут три дня дежурили, чтобы войти, а вы сразу влезть хотите? Лезут всюду без очереди. Привыкли. Даже в Америку хотят без очереди проникнуть.
  - Да, хватит вам, женщина, - прервал её Сашка,- не хотим без очереди. Мы же не лезем в двери, а в хвост пристроились, чего ещё вам нужно?
  - Я вам не хвост, мы тут практически - голова.
  - А где же хвост?,- удивились мы.
  - Пройдите за угол, там идёт запись. Запишитесь, потом каждый час отмечаться надо. А как ваша сотня в голову попадает, тогда уже сюда и выстраиваетесь.
  
  Мы прошли к пункту переписи, где шло формирование сотен. Записывались не спеша, опыт у народа по этой части накоплен большой. Получив свой порядковый номер, мы стали оглядываться по сторонам. Народ был очень многоликий - сутулились высокие брюнеты, поджимали животы толстые блондины, пытались молодиться немного подержаные бывшие леди, придавали себе важный вид совсем молоденькие мальчишки. Много было явно русских, но легко просматривались также лица других национальностей и народностей нашей огромной родины - от горных кавказцев до северных коряков.
  Мы боялись пропустить перекличку и, решив никуда не уходить, через час уже перезнакомились с собратьями по сотне и чувствовали себя абсолютно уютно.
  - Вы тоже пятисотенцы?,- тепло спрашивали нас.
  - Нет, мы уже в шестую попали,- отвечали мы.
  - А-а,- тянули нам вслед сочувственно, будто разница в несколько номеров отдаляла нас от них на вьезд в Америку на несколько лет.
  
  Все разговоры были об одном и том же - куда лучше ехать и куда легче попасть. Вопрос - стоит ли ехать, не возникал ни разу. Не обсуждались также и причины отьезда. Это было ясно всем и не подлежало дискутированию.
  - А вы не знаете куда ещё берут?,- раскуривая сигаретку спросила высокая блондинка с пышной грудью.
  - Таких, как вы, девушка, возьмут куда угодно,- ответил парень, протягивая зажигалку и восхищённо загядывая в глубокий вырез малиновой майки, плотно облегаюшей женские достоинства блондинки.
  - Ну, а если серьёзно?
  - Вам лучше к Шведам. Скажите, что вы сексуальное меньшинство и вам тут нет житья от гетеросеков. Прихватите подружку и валите к ним. Авось, поверят и примут. А что, правда, у них ведь всё можно.
  - Вы думаете есть шанс?,- заинтересованно переспросила девушка, явно уже начав перебирать в памяти кого бы она могла представить к щведскому двору в качестве партнёрши, тьфу, черт, партнёра.
  - Конечно, и какой шанс!,- оживился парень,- А партнёршей возьмите меня. Я в самодеятельности как-то даму играл, здорово получилось. Так что юбку одену и пойдём. Подруга-то и не должна быть сильно женственная, лучше даже если буду я. У них и подозрений не возникнет. А что, классная идея?,- всё больше распалялся парень от такой перспективы.
  Вскоре мы заметили, что блондинка с парнем откололась от толпы и, весело хохоча, куда-то направилась. То ли они решили, что вместе им и в России хорошо будет и решили никуда не ехать, а, может, всё же пошли брать Шведов!
  
  - А в Австралию вы пробовали?,- спросил солидный дядька с бюрократическим животиком.- Там анкеты тоже дают. А система отбора лучше, чем здесь. Американцы берут неизвестно на каком основании, а у австралийцев система баллов. Можете сразу же сами подсчитать сколько баллов вы имеете. Я, например, не прохожу по возрасту, ну, никак.
  - Да-да,- вмешался парень с рыжей бородкой,- Если у вас хорошая специальность, опыт работы, отличные знания языка и возраст 30 лет, то возьмут. Очень просто.
  - Да не очень просто,- вставил слово, сплёвывая себе под ноги, другой знаток австралийской эммиграционной службы,- если ты отлично знаешь язык и тебе мало лет, то ты берёшь сразу 50 очков, но откуда у тебя будет в 20 лет отличное образование, а тем более многолетний опыт работы? А если ты уже отучился и отбарабанил на службе срок и получаешь за это свои очки, то тебе уже не достаточно мало лет и язык забыл за ненужностью! Вот такая чехарда.
  - Если бы мы составили одну анкету на всю семью, вписав туда каждый свои достоинства, то набрали бы нужное количество баллов,- сказала полная дама с длинными красными ногтями.- Мой муж закончил Баумана и проработал много лет на закрытом заводе, я - отлично владею языком, а Лёнечка, наш сын, достаточно молод!
  - Нам этот вид эммиграции вряд ли подойдёт, - прошептала я Сашке, - у тебя кроме возраста ни одного плюса не найдёшь.
  - А у тебя-то что есть?,- обиделся Сашка на меня.
  - У меня, кроме возраста, есть знания языка. Подзабытые, но я бы их реанимировала. Ради Австралии, конечно.
  - Не ссорьтесь,- прошипела Светка, инженер пищевой промышленности, вряд ли знающая сама, что это означает.
  
  - А что на счёт Израиля? Есть сведения?,- таинственно спросил худой прыщавый парень.
  - Ну, в Израиль, молодой человек, проще простого. Туда всех берут. Я бы тоже поехал, только мне там климат не подходит. Жарко очень.
  - А я сдамся в Израиль,- вдруг громко пробасил рыжий здоровый мужик,- если больше никуда не возьмут, черт с ними, обрежусь, надену ихнюю шапку и в Израиль.
  - А кто вы по национальности, на самом деле?,- с сомнением в голосе спросила девушка с огромной сумкой через плечо.
  - Хохол я, из-под Киэву,- гордо ответил рыжий,- а кака мне разница?, скажу эврей!
  - Но ведь там война, могут в армию взять?,- сомневалась девушка.
  - А тут, что, не могут взять?,- спросил хохол.
  - Ну, не знаю, в Израиль - страшно как-то.
  - А где нынче не страшно, - резонно ответил мужик в кепке, здорово напомнивший мне Ленина.
  К концу дня мы имели полную информацию о том, что сдавать анкеты нужно в разные места, мы имели адреса всех посольств и картину шансов на успех.
  
  На второй день, когда мы знали практически всех по именам, с нами заговорил незнакомый мужик с авоськой, из которой торчал кефир.
  - Поздно вы надумали,- сказал он.
  - Что поздно?,- переспросил кто-то из наших.
  - Сдаваться в Америку поздно надумали,- повторил мужик с кефиром,- Я тут за углом живу. Каждый день в гастроном мимо хожу. Так ещё с год назад американцы сами за руку хватали прохожих и предлагали ехать. А теперь вон вас сколько, куда ж они всех возьмут.
  Этот короткий разговор подпортил наше настроение. В глубине души разрасталось, и так уже зародившееся, сомнение. А тут этот дядька с кефиром. Народ на некоторое время ушел в себя, притих. - Не слушайте никого,- первым встрепенулся Сергей Петрович, под кличкой "лысый".- Америка большая, всем места хватит.
  - И вообще, это исторически эммиграционная страна, должны всех брать,- безаппеляционно своим трубным голосом заявила массивная Маргарита Сидоровна, просившая называть её Риточкой.
  Эта тема, однако, была всем нам неприятна и мы быстро перешли на обсуждение более важного вопроса - нужно ли мужчинам в израильской службе предьявлять обрезание.
  
  Через три дня мы наконец попали в здание. Последнюю ночь мы очень волновались, готовясь к беседе с представителями посольства. Долго обсуждали, что нужно сказать, а что умолчать. Все советовали указывать по возможности свои еврейские корни. Оказалось, что за все свои неприятности, евреи теперь всюду имели преимущества. Даже в Америку их брали в первую очередь.
  Напряжение возрастало и к пяти часам дня, когда появилась опасность того, что и сегодня мы не попадём внутрь, неожиданно открылась дверь и дежурный впустил очередную порцию страждущих. С трепетом перешагнули мы порог амереканской территории.
  - Берите анкеты поскорее и не толпитесь здесь,- сказал служащий, пахнущий чем-то чужим.
  - А собеседование?,- удивлённо спросили мы.
  - Берите анкеты, дома заполните, а потом бросите в ящик, который висит на улице.
  - А потом?,- не понимающе продолжали допытываться мы.
  - Потом вас пригласят.
  - А я могу взять анкеты для родителей?,- спросила я.
  - Можете.
  - А для подруги с семьёй?
  - Берите сколько хотите. Только быстрее,- нервно торопил американец, сохраняя при этом лучезарную голливудскую улыбку.
  
  Мы были зажаты всё тем же ограждением и не могли ни отойти в сторону, ни задержаться. Нас подпирали задние и через пару минут мы уже были вытолкнуты из здания на улицу. Всё произошло так быстро, что нам показалось, что мы вовсе не были в посольстве. Только анкеты в руках и остатки резкого запаха одеколона единственного американского служащего, которого мы видели, свидетельствовали о том, что мы всё же побывали у американцев. Но ощущение, что это был первый и последний раз, почему-то усилилось.
  
  - Зачем ты анкет столько набрала?,- спросила Светка по дороге домой,- тебе, что правда для кого-то нужно?
  - Нет, не нужно. Я сама не знаю зачем. Просто ничего никогда лишнего не бывает. Лучше выбросить, если останутся, чем потом не хватит,- ответила я.
  Дома мы внимательно изучили анкеты. Оказалось, что заполненные бланки, можно сдать прямо в посольство, а можно выслать в Америку, где собственно и решается вопрос о приёме.
  - Ну вот, а ты говорила лишние анкеты,- сказала я,- заполним по большой программе - на каждого человека по одной на русском и по одной на английском языке и бросим здесь, а ещё всё тоже пошлём для подстраховки в Америку. Кто знает, куда главнее. Может, здесь их сразу в мусор отправляют, а те анкеты, что туда попадают рассматриваются.
  - Ну ты голова,- восхищённо сказал Сашка.- А кто это всё заполнять на английском будет?
  - Я. Говорила же, что кроме возраста имею ещё плюсы, а ты не верил.
  - Верил-верил, солнце моё. У тебя столько плюсов, что тебя нужно без очереди в Америку пустить,- сказал Сашка, радуясь, будто мы уже почти уехали.
  На взятие американского посольства ушло три дня. У нас осталось ещё пару дней до отьезда и мы убили их на остальные пункты сдачи анкет. Но пробежались мы их, правда, на скорую руку, так, для галочки. Сдав в Америку по четыре анкеты на каждую персону, мы были практически уверены, что поступили умнее всех и имеем шансов в четыре раза больше, чем другие.
  
  Оставалось только ждать.
  И мы ждали. Ждали месяц, два, четыре. Через полгода мы почти перестали думать об Америке. Проходя мимо почтового ящика, не испытывали больше трепета и волнения. Мы начали понимать, что в Америку нам не попасть.
  Наверное, дядька с кефиром был прав - мы просто опоздали.
  
  2. Последняя надежда или первая попытка.
  
  - Сидите,- не то утвердительно, не то вопросительно, но явно осуждающе, сказала Светка, зайдя к нам.
  - Сидим, Светка, а что ещё делать в такое пекло? - вяло отозвалась я.
  На улице стояла невыносимая августовская жара. Кондиционеров на всех не хватало, да и элементарного вентилятора у нас не имелось. Трудно сказать, где было жарче - на улице или в квартире. Когда нам казалось, что дышать нечем и от стен пышет жаром, как в духовке, то мы распахивали все окна и двери, делая сквозняк. Но через некоторое время, мы начинали чувствовать, что из открытых окон к нам проникает, отнюдь, не ветерок, а горячий воздух. Уличный жар заполнял все уголки квартиры и мы снова, пытаясь спастись от него, закупоривались внутри.
  Лениво развалившись на диване, мы смотрели телевизор. На столе стоял трёхлитровый баллон с любимым Сашкиным прохладительным напитком. Он разводил банку варенья водой из-под крана и постоянно охлаждал напиток кусочками льда, которые периодически доставал из морозилки.
  - Сидим вот, - подтвердил Сашка,- и ты садись. Пить хочешь?
  - Что пить-то? Бурду твою?
  - Не зуди, - миролюбиво отозвался Сашка,- очень вкусно.
  - Ну, вы и пассивные,- продолжила Светка нудно, всё-таки глотнув предложенного ей напитка, - сдали анкеты и успокоились. Ждут, что им разрешение на вьезд в рай на дом принесут.
  - Ладно тебе, активная,- вяло сказал Сашка,- сама тоже ждёшь. Или каждый день в посольство названиваешь и интересуешься темпами продвижения очереди?
  - Не звоню. Но кроме Америки есть и другие страны. Вот, например, Германия. И в Европе, кстати.
  - И дальше что?
  - Не понимаете намёка?,- удивлённо переспросила Светка, и не дождавшись ответа, продолжила - Слушай, да если бы у меня подруга в Берлине была, я бы уже туда давно проникла. У тебя ведь Мартина, с которой ты вместе в Университете училась вроде в Берлине живёт?
  - Ага, в восточном. Дальше что?
  - А вы что телевизора не смотрите, новостями не интересуетесь? Нет теперь разницы между восточным и западным. Всё, обьединились ребята.
  - Ну а нам что с того?,- продолжала не понимать я.
  - Неужели не ясно?,- возмутилась моей недогадливостью Светка,- да ехать надо срочно в Берлин и там...
  - И что там?,- спросила я.
  - Там на месте разберётесь. Главное туда попасть, пока не поздно. В Америку опоздали, хотите и в Германию опоздать. Туда ехать надо, а там уж подскажут. Та же Мартина... Или ещё кто. У тебя, по-моему, в Берлине ещё кто-то есть. Господи, да я бы на твоём месте уже давно чемоданы паковала.
  - Ну хорошо. А почему срочно. Мартина никуда не денется. Можно и попозже поехать, как жара спадёт.
  - Ну ты даёшь,- выдохнула Светка, подавившись вишней из компота,- жара спадёт...,- только и повторила она, не зная даже что сказать на эту невиданную глупость. Она закашлялась, потом фыркнула и глотая слова, продолжила,- К западным немцам попасть невозможно. К ним нужна вьездная виза помимо приглашения. А к восточным достаточно, чтобы тебя кто-то пригласил. ОВИР подмахнёт и всё, кати. Сейчас немцы обьединились, но ещё пока можно проехать по восточному гостевому приглашению, то есть в обход немецкого посольства. Теперь понимаешь?
  
  Я начинала понимать. Хотя и с трудом. Ну, выпрошу я приглашение у Мартины. Ну, приеду я в Германию. Что делать дальше? Какой мне толк с Германии, даже обьеденённой, если мне там жить нельзя. Где? Как? На что? Вопросы кружили голову. Но Светка наступала. Она заразила меня своим азартом и я позвонила Мартине.
  - А, это ты,- обрадовалась моя студенческая подруга,- конечно, сделаю приглашение, приезжайте. А то по-русски поговорить не с кем. Раньше хоть с Шамилём говорили. Он теперь без работы, злой, так мы почти не разговариваем. Только ругаемся. Так что я по-русски скоро одни ругательства помнить буду.
  - С каким шмелём она там по-русски разговаривает,- поинтересовалась Светка, внимательно слушавшая наш разговор по громкой связи.
  - Да это её муж-араб. Учился у нас в мединституте. Назад на свою историческую родину ехать не очень-то хотел. Женился на Мартине и вместо оккупированной территории попал в обьединённую Германию.
  - Вот так ход,- восхитилась Светка,- прямо в дамки.
  - Да брось ты, любовь у них была несусветная. А общались они на русском. Она не говорит по-арабски, а он по-немецки не фурычит, вот и приходится общаться на международном русском языке.
  
  В конце сентября мы получили желанные приглашения и отправились в ОВИР, дающий советским гражданам разрешение на посещение иностранной державы. Жара уже была не та, что в августе, но когда мы подошли к нужному зданию нам показалось, что окунулись в пекло. Народ заполнял улицу на два квартала вокруг. Все нервничали. В воздухе чувствовалось электричество. Оказалось, что ОВИР работал со старыми приглашениями последнюю неделю. С октября Германия обьединялась на официальном основании, окончательно и бесповоротно. Ворота закрывались. Оставалась последняя неделя, чтобы юркнуть в щелочку западного мира.
  
  В пятницу вечером, за полчаса до закрытия ОВИРа, что означало для нас практически за полчаса до закрытия Германии, мы зашли в кабинет и получили необходимый штампик.
   Когда мы вышли на улицу, нас бил озноб. Озноб радости. Радости того, что в этот раз мы успели. Успели получить свой билет в
  желанный стольким нашим соотечественникам западный мир. Но вместе с тем нас бил озноб страха. Страха неизвестности. Страха непонимания того, что нам предстояло пережить. Нас охватывало противоречивое чувство восторга и ужаса, какое, наверное, испытывает человек, собирающийся впервые прыгнуть с парашютом.
  
  Через несколько дней мы прибыли в Берлин. Мартина, кроме, безмерной радости поговорить на русском, вспомнить счастливые студенческие годы, ничем нам помочь не могла. Её абсолютно не интересовала возможность остаться в Германии.
  Наш разговор был похож на разговор двух глухонемых.
  - Мартина, мы хотели бы остаться в Германии. Ты не знаешь, как это можно сделать?,- спросила я.
  - Нет, не знаю,- отмахнулась Мартина,- А ты помнишь, как на втором курсе Славка Крутой всех уморил со смеху?
  - Помню, помню,- также коротко ответила я и продолжила,- Может, ты узнаешь у кого-нибудь, как мы могли бы остаться?
  - У кого узнать, даже не знаю,- отозвалась Мартина и тут же вернулась к интересующей её теме,- где он сейчас, не знаешь?
  - Кто, Славка? Да где ему быть, в России. Он теперь действительно крутой, передавал тебе привет. Тоже, кстати, хочет дёргать. Ну так, что посоветуешь?
  - Что ты имеешь в виду?,- удивлённо спросила Мартина и я поняла, что её абсолютно не трогает моя ситуация и она не собирается решать мою проблему.
  
  Меня стал охватывать страх бесполезности нашей поездки. Вполуха слушая болтовню Мартины, и пытаясь впопад что-то ей отвечать, я по-тихоньку начала осозновать весь авантюризм предпринятой нами попытки приехать и остаться.
  - Кому мы тут нужны на этом чужом празднике жизни?,- думала я про себя в перерывах между репликами,- Где работать? Языка не знаем. Кто нас возьмёт? Где жить? У Мартины можно остаться дня на два-три, а потом что делать? Только деньги на дорогу выбросили. Всё Светкины дела. Сама бы ехала. Сейчас сидит себе дома, в тепле и ждёт новости из-за кардона. "Узнайте там всё как следует",- все уши прожужжала. А мы, как два дурака, поехали.
  Перед сном я поделилась своими мыслями с Сашкой.
  - Да, ладно, не жалей. Во-первых, Берлин посмотрим. А, во-вторых, у нас ещё два телефона есть. Завтра позвоним Леночке, Светкиной бывшей подружке по Москве. Светка её здорово хвалила. Говорила, что девка в доску своя. Если что знает, обязательно поможет. А потом к твоей Эллке, или как там её зовут, поедем. Они - наши, русские, обязательно что-нибудь подскажут.
  
  Утром, сильно волнуясь мы позвонили Леночке. Светка сказала, что когда-то ела с ней кашу чуть ли не из одной тарелки. Леночка вышла замуж в западный Берлин и Светка кроме пары писем за последние несколько лет от неё ничего не слышала, но уверяла нас, что, узнай Леночка от кого мы прибыли, и жить пустит и накормит в тяжёлую минуту.
  - Кто? От Светы? От какой Светы, не пойму?,- сонно переспрашивала нас Леночка,- Вы меня разбудили. Я ничего не соображаю. Говорите внятно, чего вам от меня надо.
  - Пошла она,- зашипел Сашка,- брось трубку. Разбудили. В полпервого дня.
  - Это она нам нужна, а не мы ей. Всех будешь посылать, домой поедешь,- сказала я ему и вытолкола из телефонной кабинки.
  - Помните Светочку с Черёмушек? Она потом замуж вышла и к нам перехала...
  - А, Светка?,- наконец вспомнила Леночка подругу по детской песочнице,- а при чем тут вы?
  - Дело в том, что мы хотим остаться здесь. Света скзала, что вы можете помочь.
  - Вы с ума сошли,- возмутилась Леночка, будто я попросилась у неё жить, причем навсегда - чем я-то могу помочь?
  - Может быть мы к вам подьедем,- заискивающе-ласково сказала я,- поговорим. Нам только совет нужен. Вы всё-таки здесь давно живёте, посоветуете что...
  - Да о чем тут говорить! Не знаю я что вам советовать. Придумала тоже Светка, кому попало мой телефон давать.
  - Мы ни кто попало. Мы её хорошие друзья,- попыталась я защититься.
  - Ладно, тогда передайте ей привет, когда увидите,- сказала Леночка, которую нам так и не суждено было увидеть и повесила трубку.
  Я вышла из будки и чуть не заплакала.
  - Слушай, здесь, что воздух заразный? Почему люди так меняются? Там готовы последнее отдать, а тут прямо акулы капитализма, а не люди,- возмущался Сашка.
  - Ну, не надо так. Не все люди меняются. Эта Леночка, наверное, и там была не очень душевной. Может, Светка забыла или не знала, что Леночка стерва, а не подруга.
  - Ладно, последний шанс. Звони Эллке.
  
  С Эллкой мы учились в школе. Потом она вышла замуж за восточного немца и переехала в Берлин. Мы с ней никогда не дружили, но совместное школьное существование и знакомство, пусть и не близкое, но на протяжении долгих двадцати лет из тридцати возможных, давало право на звонок.
  Эллка не только не обрадовалась, но и немного растерялась, явно не ожидая меня в гости. Но в отличии от Леночки она не нашла повода, чтобы отказаться от встречи. Собственно и я была понастойчивее. Во-первых, Эллку я знала самолично. Во-вторых, я просто заговорила её, спросила адрес и, не дав ей долго раздумывать над ответом, положила трубку.
  Эллка встретила нас сухо, по-западному. Советское шампанское, принесённое нами, по-хозяйски убрала в шкаф, поставив на стол наполовину пустую бутылку сухого вина и какие-то засохшие солёные палочки и орешки. Не зная что привезти в подарок, мы решили прихватить бывшей нашей соотечественнице что-нибудь вкусненькое с её бывшей Родины. Небрежно убирая коробку шикарных шоколадных конфет, банку черной икры и пакет настоящего деревенского мёда, она небрежно сказала:
  - Зря вы тащили всё это, мы тут ни в чём не нуждаемся. Вы, наверное, голодные. Может, покормить?,- скорее для приличия спросила Эллка.
  - Ну, в общем-то, немного бы перекусили,- набравшись смелости сказала я,- до тебя пока доберёшься, проголодаешься.
  - Я же тебе сказала, что живу в новом районе и метро ещё не ходит. Чего вы такси не взяли?
  На этот вопрос я решила не отвечать, тем более, что Эллка уже направилась в кухню. Через некоторое время она крикнула оттуда:
  - У меня собственно ничего такого нет. Могу сосиски сварить. Вам по одной или по две?
  - Если можно, то лучше по две,- ответила я.
  - А к сосискам картошки сварить или с хлебом будете?,- снова раздался вопрос из кухни.
  - Ну и сволочь, твоя Эллка,- прошипел Сашка мне в ухо.
  - Тише,- испугалась я и громко выкрикнула,- Эллочка, а можно и с картошкой, и с хлебом. Мы ведь русские ещё. Это ты тут онемечилась, настоящей европейской женщиной стала,- противно льстила я Эллке за одну лишнюю сосиску и кусок хлеба. Видимо, я попала в точку. Эллка расстрогалась на мои комплементы и, когда мы пришли на кухню, где нас ожидали две тарелки с едой, то помимо картошки с сосисками и хлебом, мы увидели помидор разрезанный пополам. Сама она есть не стала, а облокотившись на кухонный столик с печалью смотрела на нас, как смотрят, наверное, на бедных родственников, которые наскучили своими визитами.
  
  Но к Эллке мы пришли не зря. Потратив кучу денег на подарки и на дорогу к ней, мы кроме сосисок с картошкой, получили ещё ценную информацию ради которой собственно и ехали.
  - Остаться хотите?,- переспросила Эллка и продолжила,- замуж выйдешь за немца и останешься.
  - Как же я могу замуж выйти, если я Сашку люблю?
  - Ну, либо любовь, либо апельсины. Нужно что-то выбирать,- философствовала Эллка при живом Сашке будто его не было рядом.
  - Хотелось бы и то, и другое.
  - Так не бывает,- издевалась Эллка.
  - Нам пора идти,- сказал Сашка,- спасибо за гостеприимство.
  - Уже уходите?,- делано удивилась Эллка.
  - Да, нам ехать назад далеко, всё равно ты не знаешь как можно остаться...
  - Почему же не знаю. Один способ есть,- сказала Эллка, когда мы уже были практически в дверях.
  - Какой способ?,- спросила я, остановившись.
  - Чего ты встала? пошли уже. Ты же слышала какой способ - замуж выйти,- не сдерживая себя психовал Сашка.
  - Ну почему же, есть ещё и другой способ,- тянула Эллка.
  - Эллочка, дружок, не тяни. Расскажи, пожалуйста,- униженно попросила я.
  - Можно остаться по еврейской линии,- выпалила Эллка.
  - Пойдём,- потянул меня за рукав Сашка,- Элла, ты же знаешь, что мы имеем к евреям отношение не больше, чем к папе Римскому.
  - А и не надо иметь отношение к евреям. Надо иметь наглость. Тут в этом году столько народу осталось через еврейскую общину.
  - Как?,- спросила я, почувствовав крошечную надежду. Хоть какая-то информация могла стать тоненькой ниточкой ведущей нас в счастливое будущее.
  - Где община, куда идти, что говорить?,- спрашивала я Эллку.
  Она немного поколебалась, а потом сказала:
  - Так и быть, по старой дружбе скажу. Вообще-то за такую информацию деньги платить нужно.
  На этот выпад даже Сашка не знал, что сказать. Но паузу, которая последовала в следствии нашего моментального паралича, Эллка восприняла, как преданное терпение.
  - Сейчас напишу вам адресок,- сказала Эллка, явно считая, что беспредельно осчастливила нас. А, может, так и было в самом деле? Разбираться с эмоциями не было ни сил, ни времени.
  - Что Эллочка, просто прийти и возьмут?,- с сомнением спросила я.
  - Не просто прийти. Нужно прийти и сказать, что ты еврейка.
  - А документы не проверяют?
  - Ну, раньше, всего полгода назад не проверяли вообще. Теперь уже не верят всем подряд. Тут столько под евреев косит. Даже у доверчивых немцев сомнения возникли. Так что теперь нужно что-то придумывать.
  - Боже, но что? Я просто не представляю.
  - Тебя всему учить надо. Кстати, помнишь Коркина Эдика? Конечно, помнишь, у тебя с ним ещё роман был на третьем курсе,- вещала Эллка снова будто забыв о Сашке,- так вот я его тут недавно встретила. Он, например, пошёл в общину и сказал, что приехал, спасаясь от преследований в России, просит помощи в демократическом государстве. Когда его спросили документы предьявить, он рассказал страшную историю, как пересекал границу, запершись в туалете поезда, его заметили и ему пришлось прыгать на ходу. Ну, и, конечно, он абсолютно забыл про сумку с документами.
  - И что поверили?,- поразилась я.
  - Куда деваться, поверили как миленькие. Чуть не заплакали вместе с ним. А Колька-Колька, как его Зверев, что ли. Рыжий такой, весь в прыщах вечно. Ты бы его видела сейчас. Важный боров. На немецких хлебах и прыщи куда делись.
  - Что, он тоже здесь как еврей?,- окончательно обалдела я, вспоминая рязанскую физиономию Зверева.
  - Ага, здесь. Они же с Коркиным дружбаны. Эдик только тормознул, тут же рыжему по телефону донёс. Через неделю тот уже приехал. Но в связи с тем, что доверие принимающих падает по мере прибытия больших еврейских масс из России, плюс его антисимитское выражение лица, Кольке пришлось подсуетится побольше. Он занял ячейку камеры хранения, потом сам же выломал замок, и заявил в полицию, что, мол, камеру взломали, сумку с деньгами и документами украли. Полицейские бумагу составили, а ему только того и надо было. Он - в общину, плачет, тресётся весь. Вот, обворовали, что теперь делать не знаю. Полиция найти воров не может.
  - Поверили?,- прервала я Эллкин рассказ.
  - Ну! Не ребята, а просто таланты,- восхищённо сказала Эллка.
  - Я так не смогу! В голову не идёт, что делать.
  - Это уж сама думай. Твои проблемы. Я тебе и так слишком много рассказала,- окончательно потеряв интерес к нам, сказала Эллка, прикрывая за нами дверь.
  - Спасибо большое за всё и...,- сказала я уже в пустоту подьезда.
  
  Всю дорогу назад мы промолчали. Конечно, чувствовалась усталость от проведённого на ногах дня. Но молчали мы в основном совсем по другому поводу - было ощущение, будто мы испачкались чем-то липким и нам срочно необходимо искупаться. Смыть с себя грязь неприятных эмоций. Захотелось стать снова самим собой, ни с кем не заискивающим, гордым и независимым, в общем простым советским человеком.
  На следуюший день, так и не освободившись окончательно от нервного напряжения последнего дня, уставшие, будто и не спали вовсе, мы пошли в еврейскую общину. Сашка, по-моему, уже готов был от всего отказаться и скорее поехать домой.
  - Ну, кто будет под еврея косить?,- спросила я его.
  - Только не я,- сказал Сашка.
  Я поняла, что спорить с ним не стоит. Мне и самой уже ничего не хотелось, кроме как вернуться назад к маме и дочке. Пусть в грязный и холодный город, всё равно в какой, но свой, родной, знакомый до каждого переулочка, до каждой подворотни.
  - Бабушка испечёт пирог, будем пить чай и смеяться, вспоминая свои похождения в Германии,- мечтала я про себя.- Но к евреям сходить нужно. Чтобы потом не было мучительно больно, что были и не попробовали. Сходим, черт с ним, всё равно не возьмут.
  
  Мы долго искали нужную улицу и дом. Я уже начала надеяться, что адрес нам Эллка дала неправильный и мы не найдём общину. В последний момент нам всё же указали на вход со двора. По лестнице я поднималась, будто на каждой ноге висело по пудовой гире.
  На втором этаже мы увидели длинную очередь в кабинет, где шел приём. Мы просидели в ожидании часа два. Всё это время мы продолжали молчать. Практически не разговаривали друг с другом и не вступали в разговоры с другими. Нужно сказать, что и остальные сидели тихо. Над нами словно повисла атмосфера всеобщей подавленности. Я вспомнила как веселились мы около американского посольства год назад, как балагурили и хохотали. Там, наша попытка уехать воспринималась скорее как что-то шуточное, несерьёзное. А тут, теперь, в этом тёмном коридоре всё было по-настоящему. Ещё один шаг и ты перешагнул черту. Один миг, но какой огромный миг, разделяет твою жизнь на две части. Сейчас я зайду за эту дверь и, сели они мне поверят, примут, оставят, то... Что собственно произойдёт? Назад-то всегда уехать можно. А можно?
  
  Углубившись в свои мысли, я не заметила как подошла моя очередь. Сашка легонько подтолкнул меня и тихо сказал:- Иди. Трудно сказать какие мысли были в его голове, но мне показалось, что ему, также как и мне, хотелось поскорее справиться с неприятным заданием и выскочить на свежий воздух. В небольшом кабинете за столом сидело два человека - мужчина и женщина. Вероятно оба они были евреями. Но мужчина говорил только по-немецки, следовательно, был немецким евреем. А женщина говорила на чисто русском языке и была, видимо, еврейкой из России. Расспрашивать меня стал мужчина, а женщина переводила его вопросы. Он вполне дружелюбно и почти ласково спросил меня о причинах моего прихода.
  - Вы знаете, я вот еврейка и мне не очень хорошо живётся в России,- сказала я первую глупость.
  - А в чем именно это проявляется?,- снова спросил мужчина.
  - Ну, на работу не могу устроиться.
  - Где ваш паспорт?,- последовал более конкретный вопрос.
  - Но здесь указано, что вы русская,- опять спокойно возразил мужчина, внимательно оглядев протянутый мною документ.
  - Я наполовину еврейка и когда мне выдавали паспорт, то родители заплатили деньги, чтобы меня записали русской,- плела я очередную ересь, мило улыбаясь мужчине и стараясь вызвать доверие. Я догадалась, что решение принимает именно он и мне нужно ему обязательно понравиться.
  - А теперь поезжайте назад и заплатите снова, чтобы вас обратно записали еврейкой,- зло сквозь зубы прошипела женщина.
  Она была полной и красивой. Такие люди обычно бывают добрыми. Её колючая реплика абсолютно не вязалась с её внешним видом. Мужчина продолжал улыбаться, собираясь ещё о чем-то спросить. А женщина сказала:- Идите же и не морочайте нам голову.
  
  Я поняла, что не смогу больше ничего возразить и быстро вышла. У меня не было особой надежды на то, что меня примут. Но мне стало ужасно обидно, что выкинула меня такая же, как я, одна из нас, которой повезло чуть-чуть больше.
  - Понимаешь, там девица была. Русская еврейка. Она меня послала, - взахлёб жаловалась я Сашке.
  - Куда послала? На три буквы?,- веселился Сашка.
  - На четыре. В СССР. Идите, говорит мне, девушка, и не просто идите, а идите прямо в СССР.
  - Ну и ладно. Вот и пойдём. Не расстраивайся ты так. Пусть они подаваться своей Германией,- успокаивал меня Сашка.
  
  Честно говоря, я и сама толком не знала плакать мне или радоваться, но если бы меня выставил немецкий еврей, то было бы не обидно. Меня же прямо-таки убивала мысль, что со мной так несправедливо поступила своя же.
  - Саш, ну как так можно? Эта девица ходила в советскую школу, смеялась с девчонками-подружками и не задумывалась особенно о своей национальной принадлежности. Теперь же, выставив вперёд свою пятую графу, она прикрылась ею, как знаменем и беспрепятственно попала в благословенную страну. Я тоже хочу жить получше, но я же не виновата, что евреев берут, а русских нет. Если уж она такая честная еврейка, пусть бы ехала в Израиль! Так нет, в Германию прибилась и теперь остальных желающих выводит на чистую воду. Ну что ей жалко что ли? Мало здесь места? Подумаешь, большой бы грех на себя взяла, подтвердив, что я тоже еврейка.
  Вечером мы отгуляли на пасашок и благополучно отправились домой.
  - Ну что?,- с нетерпением спросила нас Светка,- узнали что.
  - Узнали. Была бы я еврейкой, назад бы не вернулась,- сказала я,- а ты можешь ехать, если, конечно с паспортом всё в порядке.
  - У меня-то по этой части всё лучше хорошего. Хоть раз в жизни моя национальность пригодилась,- задыхалась Светка от восторга.
  - Только поспеши. У тебя меньше двух месяцев. После нового года эту лавочку прикроют. Не успеешь, будешь куковать здесь со своими чудными документами и дальше.
  
  Светка почуяла свою удачу и стала собираться. Сначала она купила приглашение. Потом ей пришлось сходить в ОВИР и завизироваться в немецком посольстве. На все приготовления, подписи и визы требовалось время. Оно неумолимо летело. Большие проблемы она получила при получении справки, разрешающей вывезти за границу ребёнка. Оказалось, что при выезде несовершшеннолетнего, должен дать своё разрешение его отец. Её бывший муж, узнав, что Светка собирается в Германии остаться на всегда, решил заработать на этом. Он потребовал в обмен за свою справчонку документы на Светкину московскую квартиру.
  - Вот подонок,- рыдала Светка,- я его же дочке жизнь светлую хочу обеспечить. Чтобы жила как человек. В свободной стране с огромными перспективами. Уезжаю на пустое место. Алиментов не прошу. Так он у меня ещё мою же квартиру отнимает.
  Время поджимало и Светка сдалась, отдав бывшему мужу, священнику русской православной церкви, все, требуемые им, документы. Не успев оформить выездную визу своей матери, Светка уехала оставив её в Москве. С шестилетней дочкой и одной сумкой она уехала в Берлин в предпоследний декабрьский морозный день. В последний день декабря за час до закрытия, она, боясь снова опоздать, влетела в еврейскую общину. Светка задыхалась от спешки, волнения, холода и в кабинете не смогла выговорить ни слова. Она дрожащими руками протянула свой паспорт. Говорить ей, собственно, не пришлось.
  
  В конце января, доделав свои дела и оформив визу, к Светке поехала мать.
  - Не поминайте лихом,- сказала она на прощание, как говорят все русские.- Если бы вы знали как мне страшно, но Светочка так решила, значит надо. Что мне тут без них? А ты пиши, пожалуйста, нам туда. Не теряйте друг друга. Жизнь большая,- причитала Светкина мать всхлипывая.
  - Не плачьте. Мы не только писать будем, мы приедем. Обязательно приедем,- успокаивала я пожилую женщину.
  
  3. Последний толчок.
  
  Светка уехала, а мы остались. От неё приходили письма, в которых коротко сообщалось про еврейское общежитие, в которое она распределилась, про её соседей по этажу, которые делали вид, что они не евреи, про мытарства с мамой, которую никак не хотели принимать, ибо она приехала после закрытия приёма.
  А мы...
  Мы продолжали свою жизнь. С её проблемами и радостями. На нас всё больше наступал капитализм, к которому мы были абсолютно не готовы. В стране началось активное перераспределение капитала из государственного кармана в частные руки. Правда сказать, для нас большой разницы не было, у кого деньги, ибо новые частные руки по существу и были бывшим государственным сектором.
  
  Основная проблема состояла в том, что нам никто не разьяснил, что происходит. И мы не знали как жить дальше. Пока большие дельцы распределяли банки и нефтепроизводство между собой, общая масса народу болталась сама по себе, не догадываясь даже, что нужно скорее хоть что-нибудь ухватить. Люди продолжали ходить в конторы, мастерские и цеха, но производство сокращалось, закрывались целые заводы. Никому не было дела до рабочих и служащих, которые по привычке продолжали приходить на службу, даже не получая зарплаты на протяжении долгих месяцев.
  Постепенно до нас стало доходить, что процесс не только пошел, но уже и углубился. Углубился так далеко, что мы как-то неожиданно остались не удел в этом снова развивающемся капиталистическом русском государстве.
  Молодое поколение оказалось посообразительней и переориентировалось в "новые русские" без особого напряжения и моральных потерь.
  Пожилое и старое смирилось со своим бедственным положением, понимая бесполезность каких-либо движений, и утихло в ожидании пенсии и старости.
  Среднее же поколение пострадало наибольшим образом. Сороколетние оказались практически исключены из жизни. Они тянули на себе груз старого советского воспитания, что среди всего негативного, включало в себя такие положительные качества, как порядочность и совесть. Эти укоренившиеся представления мешали им в борьбе за захват места под капиталистическим солнцем России.
  Большинство из этого поколения так и осталось в прошлом.
  
  Но это всё стало ясно гораздо позже. Тогда же, когда уехала Светка, мало ещё, кто чётко представлял себе положение в России в ближайшие годы и своё лично место там. Но народ повалил из страны с неимоверной силой. Если первую послереволюционную эммиграцию принято называть волной, то эммиграцию девяностых, пожалуй, уже можно назвать шквалом, тайфуном, ураганом.
  Люди уезжали, бросив всё. Целыми семьями. Любыми правдами и неправдами. Покупали еврейские или немецкие документы, кто какие смог достать, чтобы получить шанс вьехать в Германию. Обманом или за деньги женились или выходили замуж за готовившихся к отьезду за границу счастливцев, чтобы, уцепившись за краешек чужого везения, проскочить вместе с ним в манящие страны.
  Многие уезжали просто потому, что стали разрешать. Ведь это так сладко - делать то, что на протяжении многих лет было нельзя, что было строго запрещено.
  Но многие уезжали потому, что устали жить. Просто устали от монотонности, от повсеместной грубости, грязи... На протяжении жизни запретные страны и сказочные рассказы о райском существовании в них, сделали своё дело - людям казалось, что ТАМ, будет другая, обязательно радостная жизнь.
  Мы все вдруг забыли, что за соседним забором трава не зеленей, и яблоко из чужого сада не слаще, а хорошо всегда там, где нас нет!
  Но как же нам хотелось туда, где нас нет. Мысль о том, что там всё же будет лучше, не давала покоя.
  
  После Светкиного отьезда прошло ещё больше года, пока мы снова вернулись к мысли об отьезде. Все наши прежние колебания и попытки уехать были вялыми, как бы вполсилы. Только весной 92-го, когда Светка прислала своё строгое письмо, в котором на восьми страницах заклинала нас решиться и наконец активно взяться за дело, мы зашевилились всерьёз...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 5.91*9  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"