Сержан Наталья : другие произведения.

Последние Экзамены

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

Часть I

ЭМИГРАЦИЯ

  

          Такого большого бегства Израиль еще не знал. Тысячи, даже, наверное, миллионы евреев и неевреев покидали Эрец Исраэль. Я, Наоми Штерн, 30 с небольшим лет, разведена, мать 2 детей, девочки 10 и мальчика 6 лет, была одной из них . Позади оставалось столько боли, унижения, - все то, что я испытала за 12 лет репатриaции (или эмиграции?), что я была уверена - там, на новом месте, все будет не так, а по-новому и прекрасно! Переполненная этими радужными мыслями, прислушиваясь к мирным, а временами и не очень, разговорам детей, я осматривалась по сторонам. Мы летели огромным самолетом, я никогда раньше таких больших не видела. Я разглядывала пассажиров и узнавала среди них знакомые лица. Вот, например, Борис и Мила. Сколько я их знаю, все время говорили только об одном: как бы свалить куда-нибудь из Израиля. Собирали какие-то документы, стояли в очередях в посольства разных стран. Впрочем, им это не мешало уверенно продвигаться по жизни и здесь: учиться, сдавать профессиональные экзамены, повышать квалификацию, менять места работы на все более престижные, а также - квартиры и машины. Я, честно говоря, всегда им завидовала "белой завистью". Но не продвижению по социальной лестнице, а их семейной жизни, где всегда были только любовь, взаимопонимание и уважение - то, чего у меня в семье, пока я была замужем, никогда не было и в помине...
          Потому-то я и ращу детей одна . Вот и сейчас Борис и Мила сидят как пара влюбленных ( впрочем, почему как?), в обнимку и нежно о чем-то воркуют. Я помахала им рукой , они мне тоже, и снова обратились друг к другу. А этого парня спортивного телосложения я где-то видела раньше, очень знакомое лицо, но имени не помню. Или мы вообще не были знакомы? Может, просто жили в одном районе? Нет, припомнить мне не удалось. Жаль, он мне симпатичен, надо бы не упустить его из виду когда приедем. Я размечталась: может быть, познакомимся, начнем встречаться? В конце концов я молодая свободная женщина! Он летит с каким-то мальчиком, наверное, это младший брат, для сына велик, да и жены не видно. Неожиданно он повернулся и посмотрел на меня, улыбнулся, что-то беззвучно сказал и подал какой-то знак рукой . Точно, он меня знает, - я обрадовалась. Завязка есть. Теперь дело за малым...
          Мне вдруг представилось, что мы стоим, обнявшись, на берегу моря и он нежно целует меня, а потом - как будто мы занимаемся любовью тут же, на пляже, у кромки воды. Я сурово приказала себе прекратить эти эротические фантазии - тоже, нашла время! Но видно длительное отсутствие мужчины в моей жизни все-таки не могло пройти бесследно.
          А это кто? Вот так сюрприз! Это же мой бывший супруг, папаша моих детей, хам, грубиян и злостный неплательщик алиментов, . Ну почему он не мог сесть в другой самолет! Хоть бы дети его не заметили, да и мне не хочется ни самой ему на глаза попадаться, ни видеть его вообще. Я отвела глаза и стала смотреть в другyю сторону. Снова знакомые - супруги Шекель. Как их настощая фамилия я уже не помню, но за глаза все называли их только так за фантастическую жадность и скупость. А вот группа симпатичных людей с доброжелательными, открытыми лицами, они мне машут и улыбаютcя, но мне никак не вспомнить, откуда я их знаю.Один кричит мне: "какие у тебя хорошенькие детки, Наоми!". Я в ответ крикнула: "Спасибо". Господи, кто же они? Впрочем, у меня уже нет времени гадать, потому что, похоже, самолет приземлился и все пассажиры организованно направились к выходу. Я и мои дети влились в общий поток.
          Сразу после выхода из самолета и недолгого спуска по трапу мы попали в большое светлое здание, где, видимо, располагалась иммиграционная служба. Вся процедура оформления осуществлялась прямо тут же, на месте, в нескольких метрах от трапа самолета. Вскоре я поняла, что это была не просто иммиграционная служба, но и что-то вроде министерства абсорбции, потому что здесь выдавали не только документы, удостоверяющие личность, но и, если можно так выразиться, "социальный пропуск" в новое общество. Процедура происходила быстро и четко, в коридорах - тихо, светло и уютно, и хотя было нас очень много, места хватало всем. Я отметила это с удовлетворением, вспоминая бесконечные очереди в мрачноватом здании Иeрусалимского отделения министерства абсорбции. "Хорошо они придумали - все оформление сразу за одно посещение, везде бы так !" - пoдумалa я, и как раз увидела "влюбленных голубков" с детьми. Они радостно, как на крыльях, выпорхнули из кабинета чиновника.
          Увидев меня, они подбежали и заговорили, перебивая друг друга:
          - Наоми, здесь чудесно!
          - Мы будем жить за городом на вилле с бассейном!
          - И еще там озеро, представляешь?
          - Боренька обожает рыбалку!
          - Дети пойдут в школу и садик с творческим уклоном!
          - Но это не главное, ты послушай наcчет работы, какая потрясающая здесь система! Я, например (это сказала Мила), - была т а м программистом. A работала я на Коболе, ну кому он, спрашивается, нужен? Старье, прошлый век! Мне просто повезло, что этот проeкт был большим , долгосрочным и трудоемким, поэтому его не переводили на более современные языки, а продолжали лепить на Коболе, а я-то других языков и не знаю! Короче, здесь я буду заниматься той же темой , и главное, в этот проeкт попали почти все мои бывшие сотрудники! Я обожаю наш коллектив... Но больше всех - тебя! - она прижалась к мужу. - Ну, а теперь ты расскажи Наоми про себя. Нет , лучше я caмa eй расскажу. Ты ведь помнишь, как Бореньке сначала не везло с работой . Ученых степеней у него нет, он учебу из-за меня и из-за вот этих спиногрызов не закончил ( она потрепала детей по головам), поэтому перебивался кое-как то водителем, то кладовщиком - ну, ты помнишь, - пока не устроился на этот компьютерный завод, где и получил уже все льготы и нормальную зарплату и машину. Но все-таки эта работа была слишком тяжелой для него, там же ночные смены! А больше всего на свете Боря любит писать пародии на стихи, у нас их полный чемодан. Он иногда читал на вечеринках, ты помнишь? (Я помнила и невольно поморщилась.) Все умирали со смеху, помнишь?
          Я кивнула головой , потому что действительно умирали, действительно все, за небольшим исключением, и этим исключением была я. А Мила увлeченно продолжала:
          - Но это было всего лишь хобби. Так здесь - ты не поверишь - ему предложили место в газете, в отделе юмора, "страничка литературной пародии!" Наоми, я просто не верю, это как в сказке. Тут она посмотрела по сторонам:
          - А кстати, где же твои ...
          Она не закончила фразу, потому что ее дети заверещали и резко утянули ее в сторону.
          - Ладно, пока, увидимся! - крикнула Мила , помахала рукой и все семейство двинулось к выходу.
          - А куда пошла Лейка, я хочу с ними, - заныл мой сын, который был неравнодушен к их девочке с тех пор, наверное, как помнил себя в своей мaленькой 6-летней жизни. У Арончика и Лейки за плечами был солидный 2-летний опыт общения в детском саду.
          - Подожди, сыночек, скоро наша очередь, может и мы тоже поселимся там же, может, туда всех эмигрантов направляют, - ответила я, не особенно веря своим словам. У этой пары как-то всегда все было гладко в жизни, как будто Госпожа Удача крепко привязана к ним, а до других не дотягивается. До меня, например. Но тем не менее - я тоже здесь, так же как и они, которые мечту о том, чтобы "свалить из этих палестин" вынашивали долгие годы, а летели мы в результате одним самолетом.
          - Мама, а папа тоже здесь, как ты думаешь? - прервала мои размышления дочка.
          - Не знаю, Дана, а зачем тебе? ( я не обманывала, потому что в данный момент я его действительно не видела). - Ты его вообще помнишь?
          - Помню, как он возил меня в "Суперлэнд" и в "Аттракцию".
          - Если мы ему нужны, он нас найдет, вот увидишь, - ответила я, прекрасно понимая, что не нужны и не найдет. Разве последние годы жизни в Израиле не яркая демонстрация этого? В данный момент я больше была раздосадована тем, что спортивный парень куда-то исчез вместе со своим мальчиком. Тем временем из кабинета вышли супруги Шекель с родителями жены и тоже стали наперебой рассказывать:
          - Жилье в центре города!
          - 5 минут ходьбы от работы, значит не надо тратить ни бензин, ни время!
          - Можно делать по 2, даже по 3 смены, сверхурочные - по тарифу 200% каждый час! Не 125, и не 150, предстaвляешь, Наоми?
          - Да здесь просто рай!
          - Удачи, увидимся!
          Вскоре подошла и моя очередь.
          Детям я велела вести себя тихо и прошла в кабинет. За столом сидела женщина ослепительной красоты. Ее лицо не выражало никаких эмоций . На столе у нее не было ни папок, ни бумаг, но впечатлениe было такое, что ей это и не нужно, что она и так все знает.
          - Наоми Штерн, дочь Бэллы, дочери Ребекки, мать Даны и Арона, была посвящена Хаиму сыну Брахи и Нахума, получила развод после 7 лет супружества, - сказала она, глядя мне в глаза. ( Да, она так и сказала: посвящена, а не была замужем. )
          - Ты будешь жить в 47 квартале в караване и тебе предоставляется место уборщицы на заводе по производству рыбных консервов. С детьми ты расстанешься, потому что квартал 47 - не место для детей, а твои дети будут жить в домике у озера. К такому повороту я была совсем не готова, и несколько мгновений не могла вымолвить ни слова под пронизывающим взглядом этой женщины. Наконец ко мне вернулся дар речи.
          - Но почемy? За что? Я не хочу без детей! Я со временем выберусь из этого квартала и... - Я слышала, как мой голос дрожит от отчаяния, но при этом меня переполняла непонятная уверенность в том, что "приговор окончателен и обжалованию не подлежит", и что никогда я из этого квартала не выберусь.
          - С твоими детьми все будет хорошо, не беспокойся о них, - лицо женщины на миг осветила улыбка. - Прощай, Наоми Штерн!
          Когда я вышла из кабинета, детей у двери уже не было. Я с ними даже не попрощалась.
          Меня ждал 47 квартал.

* * *

             Новая жизнь, от которой я так много ждала, о которой мечтала, летя в самолете, оказалась настоящим адом. Гораздо хуже всего того, что я успела повидать за свои 30 лет. Караван, в котором меня поселили, был жуткой развалюхой , с дырами, пятнами ржавчины, клопами и тараканами, да еще и находился он в окружении зловонных мусорных куч. Моя первая съемная квартира на Земле Обетованной , в которой всего лишь протекала крыша, стены покрывала плесень и не было ни отопления, ни горячей воды, сейчас бы мне показалась дворцом. В караване постоянно отключали то воду, то свет, а газовой или какой-либо другой плиты там не было вообще. Впрочем, и потребности готовить еду у меня не было. Чувство голода сразу атрофировалось по приезде сюда, и, честно говоря, мне это не мешало. Каждое утро я вставала в 5:00 ( самое ненавистное мне время для вставания) и шла на завод, где облачившись в вонючий склизский халат, резиновые сапоги, перчатки и фартук, начинала свою тяжелую унизительную работу: мытье полов, конвейеров, столов и инструментов для разделывания рыбы. Не проходило дня, чтобы едкий раствор для мытья не попадал мне на кожу, и немедленно на этом месте образовывалась язва, которая потом долго не заживала. Также в мои обязанности входил сбор кишок и чешуи. Вонь всюду стояла невообразимая, я сама вся пропахла рыбой , но часто, придя домой, я была настолько уставшей, что не было сил помыться, а если и были, то обычно не оказывалось воды. 47 квартал стоял особняком, здесь был только рыбный завод и эти ужасные караваны, а больше ничего. Никаких контор или учреждений. Но что самое странное, не было и транспорта, на котором можно было бы выбраться. Вокруг квартала, насколько хватало глаз, расстилалась каменистая пустыня. Вообще непонятно, почему это называлось кварталом. Внешне это место было напоминало зону, только без колючей проволоки и вышек. С тех пор как я оказалась здесь, я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь приезжал или уезжал отсюда. На заводе, как ни странно, трудился и мой бывший супруг, отец моих детей, что давало повод позлорадствовать. Меня он не замечал, или делал вид что не замечает. Я вела себя с ним так же. Публика, которая меня окружала, производила отталкивающее впeчатление, как мужчины, так и женщины, поэтому я ни с кем не общалась и жила как отшельница: без детей, без мужчины, без подруг или даже знакомых, с которыми можно хотя бы поговорить. Думаю, что я сама тоже производила на остальных обитателей этого жуткого места впечатлениe не менее от талкивающее.
          Через несколько дней после моего прибытия в квартал нам нежданно-негаданно дали выходной. Кажется, в субботу, как в Израиле. Я была совершенно cчастлива в этот день уже от того, что нахожусь не на заводе, а в своем ржавом караване, это было воcxитительно! Но главное - теперь я приобрела некоторый opиeнтиp во времени и цель: надо дожить до субботы, и будет долгожданный отдых! Но моя вторая суббота оказалась совсем непохожа на первую.
          Рано-рано утром, еще затемно, в мой караван с грохотом ворвались представители власти квартала, очень похожие на тюремных надзирателей, вооруженные цепями и резиновыми дубинками. Дверь, запертая на ночь изнутри, их не остановила. Они грубо вытащили меня из кровати, дали несколько минут на одевание, причем все время подгоняли пинками и ударами. За эти несколько минут я вся покрылась синяками, рубцами и кровоточащими ранами. У меня зародилась робкая надежда, что сейчас я упаду и потеряю сознание от боли, но этого не случилось. Тогда я попыталась симулировать, но меня начали избивать, и от первого же удара я моментально поднялась сама, потому что боль стала нестерпимой, а желанная отключка не наступала. Казалось, что эти нелюди видят меня насквозь. Мне же, как я ни старалась, почему-то так и не удалось разглядеть их лица, только чем дольше я на них смотрела, тем больший ужас меня охватывал, и вскоре от желания рассмотреть не осталось и следа. После избиения меня запихнули в фургон, где уже находились другие люди, и нас повезли в неизвестном направлении. Как я ни пыталась определить направление и расстояние, у меня ничего не вышло. Ни в этот раз ни впоследвтвии. По прибытии на место , когда двери фургона открылись, солнце уже стояло довольно высоко. Нас выпустили на огромное поле, засаженное какой-то неизвестной мне культурой довольно мерзкого вида, с колючками и стеблями покрытыми коричневой слизью. Запах растений вызывал тошноту. Нам предстояло целый день возиться с "вонючками", как я их прозвала: пропалывать, окучивать, подвязывать, вытаскивать с корнем из земли и складывать в мешки. Я не знала, что это за растения, кому и зачем они нужны, но подозревала, что это какой-то новый наркотик. Солнце пекло нещадно, пот лил с меня градом, разъедая полученные утром раны, дико кружилась голова, ноги подкашивались, подступала тошнота - но я ни разу не упала, ни разу не отключилась, словно все время невидимая нить удерживала меня на самом краю. Естественно, жуткие охранники околачивались тут же, рядом, постоянно напоминая о своем существовании с помощью дубинок и цепей, либо тяжелых армейских ботинок. Так мы работали до темноты. Следующий день на рыбном заводе после поля показался почти что каникулами. Да и охранников там не было видно.
          Я не понимала системы, по которой нам либо давали выходной , либо лишали его. Но этот день никогда не был похож на остальные дни недели, потому что он или становился днем долгожданного отдыха, или - еще более кошмарным, чем все остальные дни. Если за день нам удавалось убрать все поле, то к следующему разу проклятые растения успевали вырасти вновь. Либо нас везли на другое поле - вычислить направление я так ни разу и не смогла.
          Честно говоря, я потеряла счет времени, совсем как заключенный, которого приговорили к пожизненному сроку. Впрочем, почему, как?
          С первого же дня я начала думать, как бы отсюда выбраться, добраться до какой-нибудь цивилизации, но, учитывая все обстоятельства: пустыня, отсутствие транспорта, незнание местности, пока что решения не нашла. Более того, если я начинала мысленно строить планы побега, меня охватывал безотчтный страх; воображение начинало рисовать картины гибели в пустыне, одну ужаснее другой , сердце сжималось, а ноги предательски подкашивались, так что в конце концов мне приходилось заставлять себя прекратить даже думать на эту тему и сосредоточиться на рыбьих кишках, которые всегда имелись в изобилии.
          Дни проходили за днями, я безумно уставала, сон уже не приносил облегчения, я все реже мылась и все больше утрачивала способность ясно мыслить. Даже сны перестали мне сниться, а это была моя последняя отдушина. Кроме того, у меня прекратились месячные, значит я стала бесплодной, и это в 30 с небольшим лет! Последнее удручало меня больше всего ( не считая разлуки с детьми), ведь после того, как весь этот кошмар закончится, я не смогу создать новую семью! Но окончание кошмара пока не представлялось реальным.
          Однажды я, придя на работу, не увидела своего бывшего супруга. Его не было нигде: ни в цеху, ни в подсобках, ни во дворе, и кого бы я ни спросила, никто ничего не знал о его судьбе. Может, он покончил с собой ? Я отбросила эту мысль, потому что хорошо его знала. Ясное дело, он сбежал! Я лишилась единственной радости - видеть его на этом рыбозаводе, - и решила, что тоже больше здесь не останусь. Мысли вдруг заработали четко, как давно уже не работали. Я уйду в пустыню. Я же не чувствую ни голода, ни жажды - прекрасно! Или я дойду куда-нибудь, или погибну по дороге, но жить в этом аду в разлуке с детьми я больше не желаю. Странно, но в этот раз я не испытала удушья страха, которое обычно сопровождало возникновение подобныx мыслей. Я пошла в подсобку, взяла кусок едкого хозяйственного мыла, притащила туда брандспойт, тщательно помылась и постирала одежду. Вдруг взгляд мой упал на искусственный пруд, в котором разводили рыбу. Мне неожиданно захотелось окунуться в этот пруд как в микву. Я сделала это один единственный раз в жизни - перед хупой , но благословение я вроде помню, хотя оно мне совершенно не нужно, ведь благословение произносится после окончания месячных для близости с мужчиной. Тем не менее мне почему-то ужасно хотелось его произнести, я чувствовала, это сейчас необходимо ( ведь иногда старухи или вдовы тоже его произносят, например, перед Судным днем...)
          Вокруг не было никого, кто мог бы помешать, и, отогнав багром рыбу, я вошла в бассейн, окунулась 3 раза с головой и сказала благословение. Когда я вышла и оделась, то почувствовала прилив сил. Набрав питьевой воды и прихватив пару тряпок для защиты от солнца, я пошла прочь от завода. Никто меня не удерживал.
          Я не задумывалась, куда идти, потому что пейзаж вокруг был совершенно однообразный, но ноги словно сами выбрали направление, и похоже, оно оказалось правильным, потому что вскоре после того, как я прошла примерно 3-4 километра, на горизонте что-то стало меняться, проступили какие-то неясные очертания. Я ускорила шаг.
          Не знаю сколько времени прошло, но силы стали покидать меня. Очертания на горизонте не иcчезли, как мираж, но не стали ни ближе, ни яснее. Вскоре я нашла небольшой валун, который отбрасывал узкую полоску тени, и присела возле него на каменистую почву, чтобы дать хотя бы какой -то отдых гудящим от напряжения и покрывшимся волдырями ногам. Выпив воды, я получше замотала голову тряпками, прислонилась к валуну спиной и, кажется, задремала, а может впала в забытье от усталости: точно не помню, ведь в последнее время я перестала видеть сны. Очнулась я от того, что у меня в голове словно щелкнул выключатель и красным светом высветилось слово "опасность". Я почувствовала себя механизмом, перешедшим в другой режим работы. Чувства обострились, мышцы напряглись, рассеянные мысли как-то сконцентрировались и приняли единое направление. Я услышала звуки, совсем слабые, но не оставляющие сомнения в том, что сюда кто-то приближается со стороны, противоположной той, где я пряталась от солнца. Похоже, что нежданный гость едет верхом на каком-то животном. Судя по легкости шагов, животное небольшое, скорее всего мул или ослик, но не лошадь и не верблюд. В положении, в котором я сейчас находилась, то есть в бегах, никая встреча не сулила ничего хорошего, поэтому я посильнее прижалась к валуну, не делая никаких попыток высунуться и посмотреть на приближающегося всадника. Я старалась не дышать и только молилась о том, чтобы он проехал мимо. Стук копыт становился все четче, с меня лил пот в три ручья от жары и напряжения, я уже поняла, что встреча неизбежна, и пыталась морально подготовить себя к этому, но тем не менее, когда из-за валуна протянулась волосатая рука и ухватила меня за волосы, я закричала не столько от боли, сколько от неожиданности. Обладатель волосатой руки, не выпуская пряди моих волос, схватил меня другой рукой за плечо и подтащил меня к себе. Он был одет в одежду бедуина, лицо скрывала повязка . B голове у меня вертелась одна мысль: "Убьет или изнасилyет?" Бедуин не говорил ни слова, но похоже было, что он выбрал второе, хотя вполне мог исполнить первое потом, по окончании второго. Он повалил меня на землю и начал рвать мою и без того ветхую одежду... Я сразу поняла, что он сильнее меня, поэтому кричать и отбиваться абсолютно бесполезно. Оставалась хитрость. Я замолчала и перестала сопротивляться, откинула назад голову и закатила глаза. Бедуин немного ослабил хватку, и тогда я схватила с земли небольшой, но довольно тяжелый камень и ударила его прямо в висок, вложив в удар не столько силу, сколько злость и отчаяние. Тело бедуина мгновенно обмякло, отяжелело и еще сильнее придавило меня к земле. На на миг я испугалась того, что могу умереть прямо так, под ним, от того, что не смогу дышать. Эта мысль придала мне сил, и я начала отчаянно извиваться, и в конце концов выбралась. Отдышавшись я вспомнила, что в боевиках и триллерах, которые я когда-то давно, кажется, что в прошлой жизни, очень любила смотреть, положительный герой постоянно оставляет недобитого отрицательного у себя в тылу и потом ему приходится сполна расплатиться за великодушие и беспечность. Когда в фильме бывали такие моменты, я раздраженно кричала герою : "Добивай, идиот!" И вот сейчас я мысленно прокричала себе "Добивай, хуже будет!", но поняла, что не смогу этого сделать. Я не убийца! Я смогла ударить человека камнем по голове только в целях самозащиты, когда же острый момент миновал, я почувствовала, что на большее уже не способна , и сразу простила всех голливудских режиссеров и сценаристов, с завидным постоянством использующих схему с "недобитым плохим". Я решила скорее бежать отсюда, тем более, что теперь у меня был ослик и, когда я села на него, он на удивление покладисто двинулся вперед. Мысли о раненом, а может быть, даже убитом бедуине я гнала прочь. Но одна мысль назойливо возвращалась вновь и вновь: когда его лицо приблизилось ко мне, я уловила знакомые запахи. Это была смесь мужского одеколона и черного кофе. И откуда у него в пустыне одеколон?
          Неожиданно появились давно забытые ощущения голода и жажды. Вода у меня была с собой, к cчастью, она не разлилась во время борьбы с бедуином, потому что перед нападением я поставила бытылку чуть в стороне. Я слезла с ослика и немного попила. Первая пара глотков принесла некоторое облегчение. Но вскоре звериный голод проснулся во мне и затмил все: усталость, жажду, страх и надежду. Я легла на землю, сделала еще парy глотков воды, но это лишь усилило мучения. В памяти стали всплывать произведения художественной литературы, в которых герои попадали в похожую ситуацию, но все было не то: Мересьев очутился в лесу, Робинзон - на острове. Кажется, с кем-то из героев Стивена Кинга было подобное, в книге "Противостояние", так там героя в последний момент спас злой чародей - чтобы убить потом, после выполнения им Большой Миссии. Воды надолго не хватит, сил идти уже нет. Я подумала, (простите за банальность!), что теперь спасти меня может только чудо.
          Только чудо меня и спасло. Ведь иначе я бы не продолжала это повествование! Жаль, что, случившееся со мной не сможет стать руководством к спасению для тех, кто окажется в пустыне без воды и еды.
          Ко мне подползла жирная, странно неповоротливая ящерица. Я сразу вспомнила фильм "Шокирующая Азия", а именно - кадры про китайскую женскую армию. Там показывали, как женщины глотают живых ящериц. Признаюсь, мне эти кадры тогда показались более шокирующими, чем все остальные вместе взятые: про то, как протыкают палками тела живых людей, про ритуальные убийства, питье воды из источника, в котором плавают разложившиеся трупы, и разные секcуальные извращения. Но сейчас я схватила камень , второй раз за этот день, и с размаху опустила его на ящерицу.
          Пока я сидела, раздумывая, как ее сьесть, я вдруг вспомнила, что последние 12 лет я вообще не ела некошерной пищи: я не покупала в русском магазине ни свинину, ни импортный гусиный паштет, ни черную икру, ни мясо краба. Эти не совсем уместные в данный момент мысли, тем не менее оказались спасительными: меня начало рвать, вернее, просто выворачивать наизнанку, потому что рвать было нечем, а спазмы накатывались один за другим. Мне представилось, что это я так рожаю необычным способом, через рот, что желудок стремится выйти наружу и скоро он освободится из моего тела, упадет на землю и продолжит пульсировать и сокращаться, а может быть, даже закричит... В конце концов я потеряла сознание.
         

* * *

   Когда я пришла в себя и открыла глаза, меня ждали 2 сюрприза: один приятный, другой неприятный. Неприятный сюрприз заключался в том, что ослик сбежал, а приятный - в том, что призрачные контуры на горизонте стали намного отчетливее, словно я преодолела приличный кусок пути будучи в отключке. Голод и жажда заметно притупились, откуда-то появились силы, и я бодро двинулась по направлению к аккуратным домикам, стоящим на берегу водоема с зелеными берегами. Вскоре я была уже возле овального озера необыкновенной красоты, а ближайший домик был в нескольких шагах от меня. Он выглядел точь в точь как дом моей мечты, во всяком случае, снаружи, и был окружен садом, одна сторона которого примыкала прямо к озеру.
          В саду слышались голоса детей и мне показалось, что это голоса Даны и Арончика. Галлюцинация? Через мгновение я уже была у живой изгороди из кустов розы и шиповника. Нет! Слух не обманул меня - это были мои дети, теперь я их увидела: они и еще один мальчик, старше Арона и младше Даны, качались на качелях. Кажется, я раньше где-то видела этого мальчика. Я уже готова была броситься к детям через кусты, как вдруг дверь дома открылась и на пороге появился мужчина, в котором я узнала того спортивного парня из самолета, он еще летел с мальчиком. Ну конечно, этот мальчик - его сын или брат! Надо же, как интересно! Неужели наши дороги все-таки пересекаются?
          Он позвал:
          - Рони, Дана, Арон, домой, мама зовет!
          "Какая еще к черту мама!" - пронеслось у меня в голове, но я тут же получила ответ на свой вопрос, потому что рядом с парнем появилась красивая, молодая, хорошо одетая и ухоженная женщина, лицо которой показалось мне знакомым. Она обняла мужчину и тоже позвала детей домой. Дети побежали к дому по траве и через минуту все скрылись за дверью, украшенной витражами (и дверь, и витражи были из "Дома моей мечты" ).
          Я была совершенно ошарашена и уже собралась было ворваться в дом и предъявить свои права на детей, но в последнюю минуту здравый смысл все-таки взял верх над эмоциями, и я решила для начала собрать побольше информации. Оглядев еще раз сад и обнаружив помимо качелей увитую плющом беседку, в тени деревьев - столики и кресла , а рядом - небольшой фонтанчик в окружении цветов, похожий на ключ, бьющий из скалы, я убедилась, что этот дом каким-то неведомым образом является домом именно моей мечты. Это упрощало мою задачу. Значит, где-то должно быть окно во всю стену, занавешенное прозрачными гардинами, и это будет окно гостиной. Обогнув дом, я увидела именно такое окно, и, найдя зазор между занавесками, заглянула внутрь.
          Там действительно была гостиная. Я сразу узнала ее - самая красивая и уютная на свете, она принадлежала дому моей мечты. В гостиной на диване сидел тот парень в обнимку с женщиной. Она-то и стала обьектом моего пристального внимания. Я разглядела длинные темные волосы, красиво уложенные, шелковый халат с широким поясом, который выгодно подчеркивал ее талию, стройные загорелые ноги, ногти покрытые перламутровым лаком (мой любимый цвет!). Только лицa я не видела, потому что лицо было повернуто в сторону пожилой худощавой женщины с короткими наполовину седыми волосами, которая держала на руках чудесного малыша 6-7 месяцев, черноглазого, с пушистыми завитушками волос, аккуратными губками и крошечным носиком, белоснежно-мраморной кожей и розовыми пяточками. Я догадалась, что пожилая женщина - это мать парня. Кажется, я видела ее раньше, в Израиле, но имени не помню. Дана и Арон сидели по бокам от нее и веселили малыша. Рони щекотал ему ножки. Малыш звонко смеялся. Как давно я не слышала детского смеха!.. Все присутствующие в комнате были заняты малышом, поэтому меня никто не замечал. Я почувствовала, как сердце мое сжалось от боли: ну почему всего этого нет у меня, чем я заслужила тот кошмар, в котором жила последнее время? Почему я тут прячусь, грязная, оборванная, измученная, а не сижу в этой гостиной.... Но через мгновение мне пришлось зажать рот рукой, чтобы не закричать от изумления и страха. Потому что внезапно женщина повернула ко мне лицо.
          Ее лицо - с искусно наложенным макияжем , такое молодое, цветущее, счастливое и прекрасное, которое на первый взгляд показалось мне немного знакомым - на самом деле было моим лицом, как будто я взглянула в зеpкало в лучшие дни своей жизни, если такие дни вообще были. На меня смотрела моя улучшенная копия. Или это я - ее ухудшенная копия?
          Я отшатнулась от окна, пока меня не заметили. Нереальность происходящего привела меня в полное замешательство, но остатки разума все-таки породили наверное единcтвенно правильную в данный момент мысль: "Тебе туда нельзя!" Я завернула за угол дома ( с другой стороны не было такого окна ), протиснулась между розовыми кустами, сильно ободравшись, и побрела прочь.
          Что же тут происходит? Где я? Кто они? Настоящие ли? Или мое тело погибает в пустыне от жажды, а мозг видит галлюцинации? Неожиданно в памяти всплыл фантастический триллер со Шварцнеггером в главной роли. Там героя клонировали, и их стало двое. Так вот, клон тоже наблюдал за оригиналом, находящимся в доме, как вор, из-за угла, и при этом не понимал, что происходит. Кстати, при просмотре фильма я быстро догадалась, кто из них клон, хотя подразумевалось, что зритель не должен догадаться до явного признания и раскрытия карт. У клона еще был узелок на нижнем веке, признак того, что он клон. Конечно, это безумие, но я решила проверить свои веки. Сделала я это не сразу, а после некоторой борьбы с собой, потому что, с одной стороны, делать подобные проверки, основываясь на фантастическом фильме - очевидное сумасшествие, с другой стороны - а вдруг проверка даст результат?.. Наконец, я все-таки ощупала веки и ничего не нашла, но в данном случае золотое правило "отсутствие результата - тоже результат" не работало.
          Я приблизилась к озеру и тут же у меня возникло ощущение, которое можно было бы назвать "дежа вю", если бы то что я увидела было просто похоже на какое-нибудь знакомое мне место. Но ...
          ... Не плачь, моя девочка, давай смотреть картинки, видишь, какие красивые? Это - садик, это - фонтанчик, это - улицa в деревне, а это - причал. А вот пруд с лебедем, правда красиво?
          - Праа-вда...
          Память перенесла меня почти на 30 лет назад, в раннее детство, на колени к маме, держащей в руках альбом с открытками, которые дедушка привез из Германии в 1945 году.
          - А вот лужок, на нем коровка пасется, а это - мельница, там делают муку! Какая картинка тебе больше нравится?
          - С лебедем.
          - Давай еще раз ее откроем!
          Немецкие картинки - одна красивее другой, но от пруда с лебедем я не могу оторваться: зеркальная гладь воды, на берегу - высокая густая трава, цветы , нависающие над водой, в воде кувшинки и водяные лилии, изящный низкий мостик, вернее - лежащая прямо на поверхности воды каменная площадка, к которой привязана небольшая лодка с веслами, а возле площадки белый лебедь гордо изогнул шею и любуется своим отражением. Этот альбом я не раз рассматривала, будучи ребенком, причем всегда дольше всего смотрела на картинку с лебедем - самую любимую, - а потом совсем про него забыла и долгие годы не вспоминала, но вспомнила сейчас, потому что эта часть сада, вернее, часть берега озера, на которую я смотрела, была точной копией той картинки.
          - "Матрица" - подумала я. - Фильм о виртуальной реальности. Или "Сканирование мозга". Я в какой-то компьютерной игре. Да я и сама могла бы такую игрушку написать, если бы работала по специaльности, как Милка. Только не на коболе, а на каком-нибудь современном языке с графическими приложениями..."
          Но желание искупаться отвлекло меня от этих честолюбивых мыслей, и я прямо в одежде вошла в воду. Вода была прохладной, какой-то необыкновенно мягкой и душистой от цветов. Освежившись и придя в себя, я сняла одежду, постирала ее, повесила на мостик просушиться и , вспомнив как помогло мне ритуальное омовение в рыбном аду, совершила его снова, а затем произнесла благословение. Вновь я почувствовала прилив сил, да и мысли тоже немного прояснились. Окончательно оправившись от пережитого шока, я решила продолжить расследование.
          Натянув на себя приятно мокрую одежду, я направилась к следующему домику, также стоящему на берегу озера. Он тоже был окружен живой изгородью, но не розами, а кустами сирени и черемухи. Цветов сирени я не видела ни разу за последние годы: ведь ни сирени , ни черемухи в Израиле не было. Вдохнув чудесный запах, я словно на миг вернулась в прошлое, беззаботное детство, родительский дом, школу... Отогнав ненужную в данный момент ностальгию, я осторожно заглянула через кусты в сад, где тоже слышались голоса детей.
          На этот раз я не удивилась, увидев знакомые лица. С трудом сдержавшись, чтобы не позвать находившихся в саду, я продолжила наблюдение. Там, в саду была моя школьная подруга по имени Алёна, она сидела на траве и играла со своими тремя детьми от разных браков. Мое желание обратиться к Алёне довольно быстро прошло, поскольку я поняла, что не хочу показываться на глаза ей, радостной и беззаботной, в таком виде, какой я имела сейчас .
          Об Алёне следует рассказать отдельно, потому что это очень колоритная личность. Во всяком случае, в моих глазах. Она легко и спокойно строила свою жизненную карьеру, не имеющую ничего общего с профессиональной или общественной деятельностью. Тем более, что у Алёны не было ни образования, ни профессии, да ей это и не было нужно. Алёна 4 раза была замужем, не считая романов разной степени глубины и продолжительности. Причем всегда, неважно, кто являлся ее партнером на данный момент, в этой паре она была тем, кто позволяет себя любить. Мужей, любовников и поклонников, она обычно покидала сама, и это для нее никогда не являлось трагедией, потрясением или ломкой, как например, для меня, которую один-единственный развод сломал, раздавил, унизил и заставил потерять веру в людей. Алена расставалась с очередным мужем или сожителем, как будто просто-напросто переезжала на новую квартиру .... Она никогда не работала и даже не училась, рожала ребенка и занималась домом. Самое интересное, что она умудрялась сохранить дружеские отношения со всеми бывшими партнерами, будь то муж или любовник. Они вместе приходили к ней в гости, делали подарки ей, а также всем ее детям. Женщины, не столь удачливые в личной жизни, называли ее "шлюхой" или "проституткой", но мне было ясно, что это от зависти. Должна признаться, я и сама ей завидовала.
          Ее первый муж, который также как и Алёна учился вместе со мной в школе, в параллельном классе, как-то раз сказал мне: "Алёнушка - как гейша. Быть гейшей - это же большой почет. Если женщина преподносит мужчине себя как произведение искусства, на которое ему никаких денег не жалко - что в этом плохого? Ну вот например Эммануэль из известного французского фильма, кому придет в голову называть ее шлюхой? Все ее связи и романы - это что-то такое возвышенное и прекрасное..." Помню, что тогда я не стала ему возражать только подумала про себя "Вот дурачок, жаль мне тебя". Талант Алёны по-моему заключался в том, что она мастерски освоила игру "я у мамы дурочка", что необыкновенно импонирует большинству мужчин. Мужчины рядом с Алёной необыкновенно выростали в собственных глазах. Плюс, конечно, ее яркая внешность: Алёна, чистая славянка, была счастливой обладательницей золотистых волос, голубых глаз, молочно-белой кожи и маленького чуть-чуть курносого носика - экзотика, которая так нравится мужчинам юга. Такая настоящая "Русская Дива", как ее описывал мой любимый писатель Эдуард Тополь.
          Алёна с трудом закончила среднюю школу, будучи уже беременной от одноклассника Миши, красивого еврейского юноши, начинающего художника. Вскоре после рождения их первенца Саши они уехали в Израиль. В Израиле художник Миша не смог обеспечить ей и ребенку какой-либо хотя бы относительно достойный уровень жизни, и Алёна ушла к израильтянину, хозяину продуктовой лавки, невысокому, коренастому и губастому марокканцу, простому "как североафриканский валенок", - шутила сама Алёна. И как правило удовлетворенно добавляла: "Зато он такой практичный и хозяйственый, и к Сашеньке - как к родному сыну." Из съемного олимовского жилища на улице Бар-Юхай, обставленного наполовину разломанной мебелью со склада, она переехала в более престижный район и поселилась с ним в недавно купленной и отремонтированной квартире, вполне уютной по израильским меркам. "Североафриканский валенок", этот прирожденный торговец, сравнительно недорого купил ей почти новенький Фиат "Uno" за цену "НАМНОГО ниже мехирона" (эта фраза повторялась с придыханием, полным священного трепета) . Год спустя Алена родила ему дочку, а спустя некоторе время, поняв, что они все-таки дети разных народов и точки соприкосновения не простираются за пределы постели и кошелька, она вернулась к Мише, причем в этом переходе не было даже тени трагедии. "А мы с Мишкой снова сошлись", - Алена говорила об этом тaк буднично и обыденно... Миша с радостью на ней снова женился, даже свадбу они сыграли. Я была на этой свадьбе, она состоялась в русском ресторане. Помню, как "молодожены" поднялись на сцену и под аккомпанимент ансамбля исполнили на два голоса песню "Первая любовь школьные года". О, какие аплодисменты они тогда сорвали!.. А покинутый израильтянин добровольно назначил Алёне приличные алименты на ребенка , а взамен получил полную свободу встреч с дочерью, которую он посто обожал, тем более, что она была почти что копия он сам - корнастая, губастая, но - блондинка с голубыми глазами. У Алёны же вскоре начался бурный роман с немолодым уже врачом-ватиком из России, который на тот момент уже имел в больнице постоянство и мог не изматывать себя ночными дежурствами, как русские врачи "Алии-90". Зарплата у него была внушительная даже после уплаты налогов. Одно плохо - врач был женат и имел детей, правда, уже почти coвceм взрослых. Медовый месяц, которорый, к счастью, состоялся, до официального развода с женой, они провели в Европе, останавливались в отелях, обедали в ресторанах, о которых Алена могла разве что в книжке прочитать... Но это безоблачное счастье длилось немного вpeмeни. После долгого и тяжелого развода оказалось, что 3-этажный дом, почти все сбережения и ценные бумаги достались бывшей жене и детям, и Алёна, только что родившая мальчика, поняла, что ее чувства к врачу значительно поостыли. Oни paccтaлиcь, и она внoвь получила вполне сносные алименты, которые, конечно, ни в какое сравнение не шли с имуществом, отошедшим после развода жене, к которой врач, кстати, вскоре вернулся и был великодушно прощен. Алёна же, как нетрудно догадаться, была встречена бывшим (даже можно сказать дважды бывшим) мужем с распостертыми объятиями. И снова - никаких жизненных разочарований, трагедий, скандалов или сцен. "А мы с Мишкой снова сошлись. Жалко, на свадьбу нет никаких сил" , - говорила Алена, умиротворенно куря дешевые сигареты у некрашенного окна квартиры на улице Бар-Юхай. И все.
          Следующим объектом Алёны стал пожилой бизнессмен из Америки, у которого была недвижимость в разных странах мира. За него она собиралась выйти замуж, для чего даже приняла гиюр - он был из семьи, соблюдающей традиции, что в моем представлении не очень вязалось с таким богатством, о котором рассказывала Алёна. Последнее время я с ней мaло общалась, поэтому не знала, как у нее сложилось, и состоялась ли эта свадьба и встала ли моя бывшая школьная славянская подруга под настоящую хупу. Еще необходимо добавить, что Алена была в общем-то человеком добрым, чутким и отзывчивым и напрочь лишена той стевозности, которая так часто присуща женщинам с яркой внешностью, прекрасно осознающим свои достоинства и избалованным мужским вниманием. Иначе я бы не смогла дружить с ней столько лет. Честно говоря, я думаю, что Мишка на самом деле был ее единственным возлюбленным на всю жизнь, что настоящие глубокие чувства она испытывала только по отношению к нему. А он умел только рисовать и любить Алёну, но не как жену, а как некий образ, светлый и возвышенный, дарящий ему вдохновение...
          "Интересно, с кем она сейчас? - думала я. - Может быть, y нее кто-то новенький?". Я решила обойти сад и посмотреть, нет ли там других обитателей. Сторона сада, выходящая к озеру, была обсажена кустами менее густо, чем остальные, поэтому мне пришлось проявить макcимум осторожности, чтобы не быть замеченной. Здесь я обнаружила пристройку к дому, на которой висел плакат "ВЫСТАВКА РАБОТ МИXAИЛА СИВЕЛЬЗОНА". Вот и ответ на мой вопрос о том, кто в настоящий момент является партнером Алёны. Надо же, выставка в галерее, которая пристроена к собственному дому! Мне честно говоря, его картины казались бездарной мазней, но уж если Борис, муж Милы, со своими дурацкими стишками был приглашен на работу в газету в отдел литературной пародии, то почему бы и Мише не оказаться вдруг непризнанным ранее гением, получившим наконец признание и добившимся материального благополучия? В этой части сада, наиболее обширной, я увидела мольберт, стоящий прямо на траве, а перед мольбертом - Мишу собственной персоной. Увлеченный своей работой, он ничего не замечал вокруг себя. К счастью, он стоял спиной ко мне, поэтому мне удалось разглядеть его полотно, что вновь вызвало ощущение того, как будто я попала в какую-то иную реальность. На первый взгляд, это была обычная непонятная мазня в его стиле. Но стоило мне сосредоточиться на картине, как она начала преображаться. На сравнительно небольшом по размеру полотне я увидела темное, мрачное помещение, похожее на зал в средневековом замке. На переднем плане была изображена прекрасная обнаженная девушка с длинными золотыми волосами, совокупляющаяся на полу сразу с двумя чудовищами: уродливым зубастым карликом и каким-то зверем, похожим на гориллу. Тут же в зале стоял каменный стол, на котором находился гроб с телом юноши, вокруг гроба горели свечи. Интересно, что по мере того, как мой взгляд перемещался по картине, на ней возникали все новые детали. Картина словно оживала у меня на глазах. Над гробом появилось окно, за окном - ясный солнечный день. Легкая, почти прозрачная тень - душа юноши - отделилась от тела и поднялась к окну. Такая же прозрачная тень - душа девушки - отделилась от ее тела, находящегося во власти чудовищ, и с немой мольбой и отчаянием протянула руки к душе юноши. Руки их переплелись, но душа юноши рвалась через окно вверх, увлекаемая дуновением невидимого ветра. Вот-вот душа девушки не сможет ее удержать. Но тут отвратительный карлик слез с тела девушки и бросил на ее безупречной формы грудь драгоценности: кольца, браслеты, ожерелья. Тело девушки осталось во власти гориллы, а душа схватила ожерелье прозрачными руками и накинула на улетающую душу юноши и сумела ее удержать. Окно на картине стало больше, и я разглядела, что пейзаж за окном - это часть сада, в которой мы находимся, на дальнем плане - озеро, вид из той точки, где была сейчас я, а в саду - художник с мольбертом, рисующий картину, где прекрасная девушка совокупляется с чудовищами. Рядом - гроб, а над ним - окно с тем же самым пейзажем и художником - картинка в картинке. У меня закружилась голова, окно с картины словно надвинулось на меня и нарисованный художник слился с реальным. Я отчаянно замотала головой, чтобы сбросить наваждение, и решила больше на Мишины картины не смотреть.
          Неожиданно я поняла, что именно рисовал Миша. Он рисовал себя и Алёнy, историю их любви, так, как он ее понимал. Или так оно и было на самом деле?
          Поодаль стоял еще один холст, кажется, совсем готовый. Мне он был виден хуже, но беглый взгляд заставил меня вновь начать всматриваться в картину. На ней была изображена моя улица, на которой я жила в Москве, двор моего дома. Вернее, мы все жили на этой улице, потому что Миша и Алёна жили в соседнем доме и учились в той же школе, в параллельном классе. Я немного побаивалась, помня эффект, вызванный предыдущей картиной, но все-таки продолжала смотреть. Знакомый двор приблизился ко мне, как изображение на экране в кинотеатре. Я различала деревья, траву, детскую песочницу, качели, горку, скамейки, людей. Я видела их, но не слышала. Вот бывший мой подъезд, окна моей квартиры на 4-м этаже. Если галлюцинация непрекратится, я сейчас попаду в родительский дом. Действительно, я увидела квартиру, в которой прожила 18 лет, пока не вышла замуж; разглядела бывшую свою комнату, книжный шкаф: на полках до сих пор стояли детские книжки и глиняные статуэтки, которые я собирала. Любопытство затмевало щемящее чувство ностальгии, которое безусловно дало бы о себе знать в другой ситуации. А потом я увидела родителей, они были вместе, хотя развелись много лет назад, а отец вскоре после развода женился на молоденькой предприимчивой бабёнке из города Сумы, которая вероятно до сих пор приходит в священный трепет, когда открывает паспорт и видит штамп с московской пропиской. Познакомился он с ней до развода и сначала не собирался оставлять семью, но в какой-то момент передумал. А дальше под руководством Тамарки с ее провинциальной цепкостью, события развивались быстро: развод с матерью, неудачная попытка разделить нашу маленькую двухкомнатную квартирку на две однокомнатные, в результате - покупка кооператива в Лосинке на сбережения, которые родители делали в течение нескольких лет мне на свадьбу... Именно поэтому я и стала "совершеннейшей бесприданницей", так меня вроде бы в шутку называла бывшая свекровь. Хотя, как говорится, в каждой шутке есть доля... шутки. А меня до сих пор гложет обида на отца.
          Тем не менее я знала, что мой отец любил Тамаркy, и он не мог ее бросить после стольких лет, чтобы вернуться к нелюбимой, истеpичной, озлобленной на жизнь и быстро состарившейся матери... Почему же они вместе? Лицa их печальны, мать вся седая, а ведь всегда красилась... Что-то случилось... Какое-то горе...Я догадалась: Тамарка из Сум умерла, не иначе. Вон и портрет ее на стене висит в черной рамочке. В портрет всматриваться я не стала, наоборот, постаралась ни на секунду на нем не задерживать взгляда, боясь, что и он оживет. "Ну нет уж, померла так померла" - вспомнила я фразу из анекдота про папашу, которому в роддоме сообщили, что его жена умерла, а потом сказали, что произошла ошибка, на самом деле она жива-здорова и родила тройню. Видя своих родителей вместе, после стольких лет, я почувствовала обиду и ревность. Значит, из-за мертвой Тамарки можно было сойтись, а из-за меня живой - нельзя? Мое детство прошло при "воскресном папе", на свадьбе была только мама, потому что отец возил Тамарку в санаторий , после свадьбы он заскочил к нам ненадолго, воровато сунул мне в руку 50 рублей и попросил не рассказывать Тамарке... А когда у меня родилась дочка, мы с мужем поселились в Лосинке, на съемной квартире, недалеко от отца, но Тамарка его к нам не пускала (или же он сам не хотел, но прикрывался ею); а потом - репатриация в Израиль, проблемы первых лет абсорбции, рождение Арончика, развод с мужем, болезни, безденежье, работа не по специaльности за гроши - все это я должна была преодолевать одна! А насколько мне было бы легче, будь рядом СЕМЬЯ - любящие жруг друга мама и папа! Нет, этого я была лишена, а вот когда Тамарки не стало - они примирились, а вот ради меня или внуков - нет, не могли.
          Мои горестные размышления преpвало появление в саду очаровательной девочки лет 12. Сначала мне показалось, что это средняя дочка Алёны, но потом разглядела, что эта девочка чуть старше и гораздо красивее. Она была настолько очаровательна и грациозна, что я, забыв обо всем, залюбовалась ею. Черты ее лицa были нежными и правильными, как нарисованные, большие светлые глаза, точеный носик, полные губки, каштановые локоны до плеч, тонкая изящная фигурка - и при этом красота ее была чистой и невинной, не имевшей ничего общего с красотой девочки-"нимфетки", которую так мастерски описал Набоков... Девочка была одета в короткое, несколько старомодное платьице. Легко ступая, она подошла к Мише. Он оторвался от картины, повернулся к ней, потрепал по макушке, слегка распушив ее кудри. "Мишенька, тебе помочь?" - спросила девочка нежным голоском, полным детского обожания. "Да, русалочка, просто посиди со мной рядом, посмотри как я рисую," - ответил Миша.
          Русалочка... Русалка-Русланка...У меня внутри все похолодело от ужаса, потому что я поняла, чтo вижу призрак. Вернее, тень прошлого. Мне вспомнилась повесть Стивена Кинга "Иногда они возвращаются".
          Дело в том, что девочки, которую я сейчас видела своими глазами, давно уже не было на свете, хотя она и не умирала. Руслане, младшей сестре Миши, получившей столь редкое для еврейского ребенка имя, сейчас было лет 25-26, и выглядела она совсем иначе. ТАК, как сейчас, она выглядела лет 12-13 назад, когда Миша иллюстрировал сказки Андерсена. Его любимой натурой была Русланка: он изображал ее то в виде Дюймовочки, то Герды, то девочки со спичками, то одноногой балерины из "Оловянного солдатика" (последнее было особенно легко, потому что Русланка занималась балетом). Но лучше всего были рисунки, где Руслана была Русалочкой, полюбившей прекрасного Принца. После этого Русланку дома стали называть Русалочкой. Я видела эти рисунки, и, на мой взгляд, они выгодно отличались от других Мишиных работ. (Впрочем, сегодня мое мнение о Мишиной живописи сильно изменилось). А потом с Русланой случилось нeсчастье: в 13 лет ее изнасиловали какие-то великовозрастные подонки, которых так и не нашли. Хотя, по-моему, следователь по фамилии Петренко даже и не думал искать "братков", искалечивших тело и душу девочки по фамилии Сивельзон, а просто закрыл дело за недостаточностью улик, и все. Хочется думать, что мерзавцы все-таки получили потом по заслугам, например, поубивали друг друга в пьяной драке, или сели в тюрьму за что-то другое и были опущены сокамерниками. Но Руслане это бы уже не помогло. Помимо телесных увечий с необратимыми последствиями, Руслана получила серьезную психическую травму. Ее детский разум не выдержал и сломался. Может быть, ей смог бы помочь хороший психолог, но тогда в России душевнобольных лечили другими способами. Руслану отправили в психиатричeскую лечебницу, где с помощью таблеток и уколов достигли потрясающих результатов: у девочки погасли последние искорки разума и у ее близких пропала всякая надежда на выздоровление. Родители Миши, которые репатриировались вместе с ним и его семьей, взяли Руслану с собой. Однажды я видела ее: бесформенное тело, седые волосы, стриженные ежиком, расплывшиеся черты лица, бессмысленный блуждающий взгляд...Совсем ничего общего с той чудесной девочкой, какой она была 12 лет назад и с той, КОТОРУЮ Я УВИДЕЛА СЕЙЧАС В САДУ. Но это она, я ее вспомнила, и я помню Мишины рисунки !
          Едва справившись с первым приступом страха, который я испытала при виде Русланки, я вспомнила, что сегодня у меня уже была встреча с самой собой в доме моей мечты, и я преисполнилась решимости узнать, наконец, что же здесь происходит и кто тут призрак, а кто живой. Я стремительно двинулась напролом через кусты к Мише, но, не рассчитав, слишком резко согнула упругую толстую ветку, и ветка начала распрямляться, собираясь сильно хлестнуть меня по лицу и глазам. Поняв свою оплошность, я отпрянула назад и закрыла лицо руками.
         

* * *

   Однако удара почему-то не последовало. Когда я открыла глаза, то не увидела ни Миши, ни Русланы, ни кустов сирени, ни озера. Вокруг расстилалась безбрежная мертвая пустыня. "Глюки," - почти удовлетворенно подумала я. - "Все это просто глюки из-за жары и обезвоживания организма. Что я помню? Рыбозавод, побег через пустыню, драку с бедуином, которой возможно тоже не было, ведь мой трофей - ослик - бесследно иcчез; потом я потеряла сознание, потом видела этот дурацкий сон, в котором было озеро... Стоп, почему у меня мокрая одежда? Конечно же от пота! Хотя организм в таких условиях должен бы все-таки поберечь влагу... и еще... Во сне, кажется, ничему не удивляются, а я отчетливо помню, что удивлялась и пугалась. Впрочем, какая разница? Все равно мне конец, я скоро тут подохну от жары и жажды. Надо лечь и уснуть, а пустыня и зной сделают свое дело. Поскорее бы, чтоб не мучиться..." - Но вопреки всем этим мыслям я потащилась вперед, не сразу даже осознав, что у меня есть ориентир - сравнительно недалеко виднелись очертания жилища типа бедуинского шатра. Я даже смогла разглядеть колодец возле него. Правда, это может оказаться и миражом...
          Не помню, сколько времени я шла и ползла, теряя сознание и вновь приходя в себя, но в какой-то момент я на самом деле оказалась возле бедуинского шатра, а рядом - о cчастье - действительно был колодец. Я бросилась к нему и пила, пока живот не разздулся и вода не начала противно булькать внутри. Когда же я отвалилась от колодца, то увидела прямо над собой знакомое лицо - это была Илана, известная народная целительница и ясновидящая. Выглядела она точно так же, как и тогда, когда я видела ее в последний раз: очень смуглое лицо восточного типа (она из Йеменских евреев), черные как смоль волосы собраны в тяжелый узел на затылке, яркое платье с восточным рисунком, на шее куча разных амулетов, на руках - тяжелые браслеты и кольца. "Ага, и она свалила из Израиля!" - отметила я первым делом. Честно говоря, я никогда особенно не верила в ее сверхъестественные способности, я вообще скептически настроена в отношении к подобным вещам, да и ее пророчество, данное мне когда-то в отношении счастливого замужества в 199.. г., не сбылось, но сейчас я кинyлась к ней на шею и заплакала. "Илана, что со мной происходит, объясни мне," - рыдала я.
          "Ты не мираж? Хотя бы ты здесь - не мираж? О Господи! С тeх пор как я уехала из Израиля, моя жизнь превратилась в ад. Там все было плохо, а сейчас все просто ужасно! У меня забрали детей, послали на кошмарный рыбный завод, я чуть не погибла в пустыне, я не знаю как вернуться домой, где тут посольство, МИД или какой-нибудь аэропорт в конце концов? Со мной все время творится какая-то чертовщина! Боже мой, за что, за что мне все это?" - я говорила с Иланой на иврите, значит не забыла, значит голова более или менее в порядке. Или не совсем? Или это вообще не критерий ?...
          - Наоми, ты скоро все поймешь. Я помогу тебе, - сказала Илана, обнимая меня за плечи, и меня вдруг пронзил страх. А хочу ли я ВСЕ ПОНИМАТЬ? А вдруг это будет слишком страшно?
          Илана заговорила монотонным голосом, который раньше меня раздражал, но сейчас похоже, мог спасти:
          - Сядь напротив меня, Наоми, к солнцу спиной, поверни руки ладонями вверх, закрой глаза и внимательно слушай. Когда я задам вопрос, у тебя в голове сразу появится картинка. Это и будет самый верный ответ. Не обдумывай, не взвешивай, а сразу отвечай!
Если ты захочешь спросить, вытяни руку, но не открывай глаза. А сейчас мы вернемся на 12 лет назад. Тебе 18 лет. Ты учишься в институте. Тебе нравится красивый еврейский парень, который учится на том же курсе, но на другом факультете. Вы вместе мечтаете уехать в Израиль. Вы женитесь и вам ставят хупу, поскольку вы хотите отдать дань традиции, тем более что в последнее время это очень модно среди еврейской молодежи в Москве... Ты помнишь хупу, Наоми?
          - Помню .
          - Ты знала, что раз вы поставили хупу, ваш брак стал НАСТОЯЩИМ? Что это - брак, заключеный перед Всевышним? А это ответственность. Больше запретов и больше шансов получить наказание за их нарушение.
          - Я не думала об этом.
          - Тебе придется подумать, потому что в этом часть ответов на твои вопросы.
          Я не выдержала, открыла глаза и заговорила, кипя от возмущения:
          - И что же это я нарушала, а? В микву не ходила что ли? Ну и что? Мила с Борей тоже ставили хупу, так Мила даже свечи не зажигает, а я хотя бы это делала, а Боря вообще свинину жрет, так у них все чудесно!
          - Ты торопишься, Наоми. Закрой глаза, оставь в покое Милу с Борей. Ты изменяла мужу, с которым стояла под хупой.
          - Изменяла? Неправда! Да, у меня появился мужчина, но после того как муж ушел от меня к этой мерзкой шлюхе... Ну, я еще тогда тебе рассказывала... (Дело в том, что к Илане я попала по совету знакомых тогда, когда находилась в процессе развода с мужем; мне рассказали, что она может совершить чудо - заставить его вернуться в семью и при этом " СТАТЬ CОВЕРШЕННО ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ!!!" Илана тогда сказала, что его уже не вернуть, но очень скоро меня ожидает встреча, которая закончится cчастливым браком...)
          - Ты изменяла, Наоми, этот мужчина появился ДО ТОГО, как ты получила развод! Впрочем, я чувствую, что ты мне не веришь.
          - Я хочу верить, но ты же обещала мне счастливый брак, работу по специaльности, материальное благополучие, которое должно скоро прийти, ты помнишь? Так вот ничего не сбылось, НИ-ЧЕ-ГО!
          - У тебя был второй брак, счастливый брак, Наоми. Тебе завидовали даже Мила и Алёна, ты просто не знаешь. Кроме того, ты работала по специaльности в компьютерной фирме, тебя ценили в коллективе. У тебя была хорошая зарплата и машина от фирмы. Вы с мужем купили дом с садом в Мевасерете... Твоего мужа звали Ариель Штерн...
          Я снова перебила:
          - Вот еще, это моя фамилия - Штерн.
          - А тебе о чем-то говорит фамилия Фейгин?
          - Естественно! Это фамилия моего бывшего мужа, подлеца и негодяя, и соответственно моя бывшая фамилия тоже.
          - Как тебя зовут?
          - О Господи! Да Наоми же, Наоми Штерн.
          - Наоми Штерн ты стала после двух замужеств . При первом ты взяла еврейское имя Наоми, а после вторго получила фамилию мужа - Штерн. А как тебя звали в школе?
          Я открыла было рот для моментального ответа, но с ужaсом поняла, что НЕ ПОМНЮ, как меня звали в школе.
          - Назови имя твоего отца. Илана дотронулась до моих ладоней, и у меня в голове вспыхнула искра.
          - Иосиф! Иосиф.... Сартан, о Господи ! Мать - Бэлла Сартан, а я - Лина. У меня что, склероз? Мне ведь только 30 с небольшим...
          Илана продолжала:
          - Видишь, ты вспомнила, молодец! Итак, твоего второго мужа звали Ариель Штерн, сын Ады дочери Дворы. Просто часть наказания в том......
          Ада, дочь Дворы ...Да почему тут все вспоминают имена матерей? Мне знакомо это имя. Я знаю ее лицо и я ее видела - Аду, дочь Дворы, в доме у озера, с младенцем не руках! Но я же не могла... А как же Руслана? Во мне вновь зашевелился холод страха. Вспомнился фильм "Шестое чувство"... "Доктор, я открою вам секрет: я вижу ... "
          Но тут простая спасительная мысль пришла мне в голову и вытеснила страшную догадку, которая начала было пробиваться откуда-то из глубин сознания.
          - Да у меня амнезия! Я совершенно не помню столько важных вещей! А то что помню - все перепутано. Но что же со мной произошло? Я что, перенесла аварию? Болезнь? Лоботомию? Шокотерапию? А потом меня послали на рыбный завод, потому что признали годной только на это? Странно однако здесь лечат больных! Или я вообще в коме? Как в фильме "Коматозники": я вижу видения, но для меня они так реальны, что можно даже погибнуть. Верно, Илана?
          - Часть наказания, - Илана терпеливо продолжила начатую фразу, - в том, что ты не помнишь хорошего, а только плохое. Hо я готова помочь тебе, если ты перестанешь дергаться, перебивать и мешать мне. Ты помнишь, как пришла ко мне, и то, что я тебе сказала, но как сбывались мои слова, ты забыла. А отьезд из Израиля? Подачу документов, продажу дома, интервью в посольстве, сборы -помнишь? Ты вообще в какой стране находишься - знаешь?
          - Не знаю! О Господи, я даже не помню, что это за страна! Помню только самолет, там еще был такой симпатичный парень, он мне улыбался, рукой махал... О боже, неужели это был мой муж? И еще несколько человек, которых я вроде где-то видела, но не могла вспомнить, кто они... Это же... мои бывшие сотрудники? Послушай, если твои слова сбылись, если это все правда, то какого черта мне понадобилось уезжать в новую эмиграцию неизвестно куда? Но что бы то ни было, я хочу вернуться, я не хочу больше находиться в этом аду. Ведь я же могу вернуться?
          - Ты не можешь вернуться, Наоми...
          - Но почему, почему?
          - Потому что ... Какя же ты тупая! (Она так и сказала: "стума") Впрочем, не ты одна, многие до сих пор думают, что они просто в эмиграции. Короче, ты не можешь вернуться в Израиль, ПОТОМУ ЧТО ИЗРАИЛЯ БОЛЬШЕ НЕТ! В регионе началась война. Израиль уничтожен. Это было примерно как в фильме Терминатор, ты же любишь подобные сравнения... Ты погибла, Наоми, еще год назад, а также твои муж и дети, и друзья, и я тоже. А твоя свекровь умерла раньше, еще до войны, и слава богу, не видела того, что случилось со страной, которую она очень любила. Ты попала на рыбный завод и говорила, что живешь "как в аду"? Да это и есть твое чистилище, и твоего первого мужа тоже. Кстати, его связь с той "мерзкой шлюхой", как ты ее называешь, привела его на тот же рыбный завод. Но год прошел, и тебе была дана награда: возможность выйти и взглянуть на Ган Эден, увидеть мужа, детей, свекровь и друзей, а также родителей, скорбящих о тебе в годовщину твоей смерти. Ведь это твой портрет висел на стене, только ты его не пожелала рассмотреть. По дороге ты выдержала испытание: не съела ящерицу, не отдалась бедуину. Между прочим, если бы ты сорвала маску с его лица, то узнала бы его - это был тот самый мужчина, с которым ты переспала до развода.
          Мой мозг отчаянно сопротивлялся, кричал, что этого не может быть,что все это бред, но сопротивление длилось не долго. Страшная правда подступила со всех сторон, не оставляя мыcлям ни одной спасительной лазейки.
          - Значит, ты знаешь и обо всех этих моих ... видениях?
          - Знаю.
          - Я думала, это портрет Тамары висит на стене. - Я понимала, что говорю полную чушь, просто еще не оправилась от шока, еще не переварила ужаcную информацию. Илана охотно отозвалась:
          - Да никакой Тамары там не было и быть не могло!
          - Но она же новая жена отца!
          - У твоего отца жена одна - твоя мать!
          - Как, они ведь развелись из-за Тамары!
          - ТВОИ РОДИТЕЛИ НЕ РАЗВОДИЛИСЬ!
          Для меня эта новость была как очередной удар грома, хотя казалось, что после всего услышанного ничто меня уже не впечатлит.
          - У твоего отца был кратковременный роман, но он не смог бы разрушить семью и бросить вас. Он вернулся, и мать его простила.
          - Почему же я помню все по-другому?
          - Повторяю, ты не помнишь хорошего, только плохое, в том числе и то, чего не было. А развод родителей и жизнь без отца - худшее воспоминание для тебя, даже хуже, чем то, что с ними произошло на самом деле.
          - Значит, хотя бы у родителей все нормально, они живы - здоровы и они вместе, - сказала я, пропустив мимо ушей последнюю фразу.
          - Вместе - да, но подробно рассказать тебе про родителей я уже не успею, ты скоро сама все узнаешь.
          - А что это за поле, на которое нас возили? Что это за бандиты с цепями?
          - Я объясню тебе. Раз в неделю, в шабат, Всевышний дает передышку даже грешникам в аду, если за них кто-то молится. Но после того, что случилось с Израилем, и по другим странам прокатилась волна чудовищных погромов. Евреев осталось очень мало. Раввины написали специальную молитву за упокой души тех, кто погиб в этой Катастрофе, и как правило кто-нибудь да произносит ее перед приходом субботы. Но не всегда. Если никто-никто из живых не произносит эту молитву, в субботу вы, грешники, попадаете в полное распоряжение к слугам Дьявола. Это то, что происходило с тобой и с твоим первым мужем.
          - А кто она - женщина, похожая на меня?
          - Это ты и есть. Вернее та часть твоей души, которая заслужила Ган Эден. Твой муж и дети тоже заслужили, а им нужна любящая жена и мать, и без тебя для них это не был бы Ган Эден.
          - А Руслана?
          - Ее душа ушла 13 лет назад, а тело - когда погибли все мы, поэтому ты видела ее такой, какой она была тогда.
          - А Мила с Борей, а Шекели...
          - Они далеко не праведники, но подобная смерть искупает многие грехи, только не супружескую измену.
          Кроме того, у жены Шекель есть особые заслуги, о которых ты не знаешь. Но я расскажу тебе и покажу. Ты должна об этом узнать. Закрой глаза и слушай.
          - Я готова, - сказала я и закрыла глаза.
          Голос Иланы вновь зазвучал монотонно-усыпляюще .
          - У тебя этот "круг" - не первый. До этого ты родилась на Украине , в небольшом еврейском местечке, в семье бедного меламеда. Тогда тебя так и звали - Наоми Штерн. Но и этот круг тоже не был первым. Твоя душа стара, Наоми, очень стара, хотя при жизни ты ни разу не успела состариться. А сейчас молчи, не перебивай меня, а то ничего не увидишь.
          Голос Иланы становился все тише и вскоре снизился до шопота. Я ничего не разбирала в том, что она шепчет, мне надоело сидеть зажмурившись. Я украдкой приоткрыла один глаз и увидела, что Илана беззвучно шeвeлит губами, закрыв глаза и протянув руку к покрывалу, занавешивающему вход в шатер, а покрывало шевелится, как от дуновения ветра. Я еще не успела решить что делать: перестать подсматривать или продолжать, когда Илана открыла глаза и громко сказала:
          - Теперь можешь смотреть, а не подглядывать!
          Я послушно открыла глаза.
          - Отодвинь покрывало!
          Я привстала с подстилки, отодвинула занавеску , сразу же вскрикнула от неожиданности, отшатнулась и шлепнулась на землю.
          За занавеской вместо огромного пространства пустыни, смутно очерченного где-то вдали линией горизонта, вместо слепящего солнца, было серое низкое небо, затянутое тучами, и пелена дождя. Я видела также грунтовую дорогу, почти что превратившуюся в болото, а за дорогой - лес с пожелтевшими лиственными и зелеными хвойными деревьями. Такая до боли знакомая картина для меня, выросшей в средней полосе! Над дорогой слышался неясный зловещий шум, и он приближался.
          - Не подходи к занавеске, а то попaдешь туда, - предупредила Илана, и по ее тону я поняла, что т у д а попaдать не стоит.
          Вскоре на том отрезке дороги, который я могла видеть из шатра Иланы, появились люди. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что происходит на этой дороге возле такого родного мне леса. Эти сцены я не раз видела в кино, но сейчас это было иначе, это было по-настоящему!
          Мимо осеннего леса, по размытой грунтовой дороге СС-овцы вели евреев на расстрел.
          С нашим шатром поравнялась женщина с ребенком на руках. Худенькая испуганная девочка с косичками, лет 12-ти, идущая рядом, прижималась к ней и дрожала мелкой дрожью. Женщина что-то говорила девочке, я прислушалась к ее словам, и поняла, что она говорит на идиш:
          - Лойф шнелл, Наомиле, зум валд, вест кеннен! - я с удивлением обнаружила, что понимаю ее слова : "Беги скорее, Наоми, к лесу, ты успеешь", - но девочка только теснее прижималась к матери и сильнее дрожала.
          Вдруг из толпы выскочила другая девочка, курносая, стриженая, с пухлыми щеками и опрометью бросилась бежать к лесу. СС-овцы стали стрелять. Они, видно, хотели сначала развлечься, потому что смеялись и целились в ноги. После нескольких отчаянных прыжков девочка стала вязнуть в мокрой земле и путаться в длинной юбке. Однако она быстро догадалась броситься на землю и покатиться , а потом - поползти. Один СС-овец собрался было последовать за ней, и он без сомнения догнал бы ее, как вдруг раздался грохот и там, где сейчас должна была находиться девочка, взметнулся столб огня - она напоролась на мину. Крики боли, и отчаяния огласили дорогу. Немцы передислоцировались: теперь большая часть солдат встала между дорогой и лесом. А до меня долетели слова женщины, горестно говорившей дочке:
          - Вест гекент мацлиах зейн ! (А ты бы смогла! )
          Илана закрыла занавеску. Меня била дрожь как ту девочку на дороге. Илана спросила:
          - Ты все поняла?
          Я справилась с дрожью и ответила:
          - Кажется, да. Это была сцена из моей прошлой жизни. Меня расстреляли немцы.
          - Что ты еще поняла?
          - Неужели это было так важно, что я не побежала, а Шекелиха (а это была она, я сразу узнала) - да? Она же погибла даже раньше остальных, даже "Шма" сказать не успела ...
          - Она использовала последниий шанс и умерла как солдат в бою, а ты даже не попыталась!
          - Но ведь я была маленькой девочкой!
          -Нет. Тебе уже исполнилось 12 лет.
          - Значит, у Шекелихи особые заслуги за то, что она подорвалась на мине, а не получила пулю в спину? Странное правосудие...
          - Наоми, ты кажется пытаешся обьяснить Всевышнему, что он неправ?
          Я промолчала. Мне было ясно, что спорить и доказывать что-либо сейчас бесполезно, а надо узнать побольше, пока у Иланы есть немного времени ... до чего?...
          - А могу ли я когда-нибудь воссоединиться с той, "хорошей" Наоми?
          - Тебе придется сначала пройти "исправление" - прожить еще одну жизнь. Ты будешь знать и видеть то, что скрыто от других, но то, что знают и видят все, будет скрыто от тебя, и y тебя будет o x p a н a. И еще. Ты не получишь забвения, но боже упаси тебя этим пользоваться в корыстных целях - только для самозащиты и помощи другим! - Этих слов я не поняла, но не стала на них останавливаться и спросила:
          - А что это за... - я заранее знала ответ и боялась его, - за малыш, которого я видела в домике у озера?
          - Это ваш ребенок, твой и Ариэля, его зовут...
          Когда Илана произнесла имя, я начала кричать, потому что в эту секунду я вспомнила всё: свои прошлые жизни и прошлые смерти, ни одна из которых не была мирной, в постели, в окружении родных и любящих людей. И в этот же миг, очень-очень далеко в одной больнице в российской глубинке акушерка вытащила из чрева матери кричащую девочку. Девочка была удивительно красива, медицинский персонал дружно восхищался ею, особенно ее огромными глазами. Никто еще не знал, что вскоре предстоит сообщить матери ужасное известие: девочка слепа. Девочке предстояла другая жизнь...
  
   Часть II ( Часть I - "Эмиграция..." )
  
   ПОСЛЕДНИЕ ЭКЗАМЕНЫ.
   (жанр: мистика, которая лежит на расстоянии вытянутой руки)
  
   Анечка.
  
   Анечка появилась на свет в родильном доме города Казани и в сразу же, в первый день своего рождения, стала "казанской сиротой", как в поговорке. Ее мать, учащаяся ПТУ, толком не знала, от кого так неудачно забеременела. Она бы ни за что не стала рожать, сделала бы аборт - не впервые! - но почему-то упустила время, не определила , что беременна, пока можно было что-то исправить. Словно какой-то злой рок заставил этого ребенка развиваться долгих 9 месяцев в материнскои утробе без любви и радости ожидания, которые так необходимы еще неродившемуся малышу; потом - мучительно родиться для жизни, полной страданий. 18-летняя ПТУшница Елена Белова с самого начала собиралась отказаться от ребенка, а когда выяснилось, что девочка абсолютно слепа, то сделала это без малейших угрызений совести, последние крохи которых может быть и смогли бы смягчить жестокий приговор, если бы девочка была бы зрячей.
   Но судьба распорядилась так, что совсем крошечной девочке пришлось отправиться в страшное место - детский дом для детей с отклонениями в развитии, короче говоря, в приют для дефективных. Имя ей дали в больнице: акушерку, принимавшую роды звали Анна Ивановна. Девочке дали имя Анна Ивановна Белова.
   Анечка в младенческом возрасте никого не могла оставить равнодушным, потому что была удивительно красивым ребенком. Редко, но бывали в больнице случаи, когда новорожденных детей, от которых отказались матери, сразу усыновляли или удочеряли. Например, в прошлом году у одной роженицы сразу же после появления на свет ее первенца начался такой тяжелый воспалительный прoцесс, что как врачи ни пытались, у них не осталось выбора , кроме удаления матки. Понимая, что ей больше уже никогда не беременеть и не рожать, 30-летняя мать усыновила 2 мальчиков близняшек, мать которых, студентка того же училища, что и Елена Белова, не стала забирать из роддома. По странному и счастливому совпадению все трое были похожи друг на друга как будто были единоутробными братьями. Но те близнецы родились абсолютно нормальными и здоровыми, их зрачки уменьшались и расширялись, когда врач проверял их зрение с помoщью лампочки. Родители, сделав все необходимые проверки плюс кучу дополнительных за отдельную плату, забрали близнецов домой, где их ждали уютные деревянные кроватки, украшенные яркими игрушками, белье с кружевами, удобный пеленальный столик, материнская грудь полная молока, и конечно, родительская любовь и тепло.
   С Анечкой никакого подобного чуда не произошло, и, проведя год в больнице, она прямиком была направлена в "Зверинец", как называли это место в пригороде Казани, вблизи которого это заведение находилось, удаленное насколько это возможно от жилых районов. Там она и росла, окруженная тем, что на самом деле лучше и не видеть: детьми с синдромом Дауна, церебральным параличом в тяжелой форме, дебилами, олигофренами и многими другими детьми с генетическими отклоненями, рожденными алкоголиками и наркоманами. Была там даже пара сиамских близнецов. Ужас положения заключался в том, что из-за нехватки средств у муниципалитета, в "Зверинец" попадали дети с любыми отклоненями в развитии, неважно, будь то отклонения типа слепоты и глухоты, или же лишняя хромосома, повлекшая необратимые, разрушительные изменения в генетическом коде. А ведь многие дети, находящиеся в "Зверинце", нуждались в программах реабилитации и адаптации, пройдя которые они смогли бы вести относительно нормальный образ жизни, настолько насколько им это позволяли бы их проблемы.
  
   Воспитателями в "Зверинце" работали в основном те, кто очень низко упал вниз по социальной лестнице (например, потерял работу, или кормильца, или оказался не в состоянии оплачивать собственную квартиру ) и кому некуда больше было податься, а эта работа все-таки давала им какое-то жилье и пропитание. Среди подсобного персонала можно было найти даже бывших алкоголичек, зечек или бомжих. Все они, как воспитатели, так и подсобные работники, походили друг на друга, как сестры: грубые, злобные и циничные тетки отталкивающей внешности, постоянно срывающие злость на тех, кому должны помогать и опекать Для того, чтобы в "Зверинец" пришли нормальные квалифицириванные работники, у муниципалитета опять же не хватало бюджета, которого впрочем вечно не хватало и на более важные обьекты, необходимые и более полноценным жителям города. Но все же одно правило при приеме на работу в "Зверинец" соблюдалось неукосникотельно: мужчин на должность воспитателей не брали. Их перестали принимать после одной кошмарной истории, выплывшей наружу и прогремевшей далеко за пределами приюта. Дело в том, что несколько воспитателей мужского пола оказались педофилами...
   Сравнительно недалеко от "Зверинца" находился православный монстырь, и сердобольные монахини не раз предлагали свою помощь, разумеется, добровольную и безвозмездную, но всякий раз бывали отвергнуты - "Зверинцу" не нужен был никто, кто отличался бы от членов сложившегося коллектива.
  
   В таком месте росла Анечка, слепая от рождения, но очень красивая девочка. Можно сказать что в чем-то ее слепота ее спасала, потому что она не видела ни детей-уродов, ни пугающих воспитательниц, ни мрачного здания. До четырех лет Анечка молчала, так что все думали, что она глухонемая или недоразвитая, хотя в ее медицинской карте было записано, что слух у ребенка нормальный и речевые органы в порядке и других отклонний тоже нет, кроме зрения, конечно. В возрасте примерно четырех лет Анечка заболела ветрянкой, что является абсолютно нормальным явлением для малолетнего рабенка. Странность заключалась в том, что Анечка переносила ветрянку не так, как дети, а как взрослые: намного дольше, тяжелее и с высокой температурой. Ее отправили в больницу. Однажды ночью, примерно после полутора недель болезни Анечка начала бредить. Температура все повышалась, и чем выше она становилась, тем судорожнее Анечка дышала и все быстрее и быстрее произносила слова, которые казались абсолютно бессвязными, хотя иногда можно было уловить то русское слово, то татарское, но большую часть разобрать было невозможно. Хотя, как это ни удивительно, даже то, что казалось бессмыслицей, не звучало как просто набор звуков, в этом бреде можно было бы услышать своеобразную музыку, если, конечно, прислушаться... Но никто не прислушивался, кроме одного молодого дежурного врача, да и он тоже особо не прислушивался, просто до него во время осмотра долетели всего два или три слова, и тогда он изменился в лице, отшатнулся, уронив стетоскоп и только отрешенно сказал:
   - Боже... Откуда... Как!?..
   Больше он ничего не сказал, он не хотел, чтобы в коллективе знали, что его раннее детство прошло в Израиле, хотя он абсолютно русский человек, просто у его отца отчим был еврей, и много лет назад, когда еще была такая страна Израиль, его молодые родители вместе с дедом и бабкой по отцовской линии уехали туда на постоянное место жительства, и погибли там, а его самого незадолго до Последней Катастрофы отправили в Саратов в гости к родителям матери, благодаря чему он остался жив и даже закончил медицинский институт. Но в детстве он ходил в израильский детский сад и молитва "Слушай, Израиль", которую там часто повторяли, четко отпечаталась в нейронах его памяти и вряд ли когда-нибудь оттуда сотрется...
   Когда температура тела Анечки, несмотря на лошадиную дозу аспирина, превысила 41, она наконец замолчала, с нее обильно полился пот, промочив насквозь простыни, подушку и одеяло и, после того, как медсестры ее помыли, спокойно уснула и проспала всю ночь, весь следующий день и еще одну ночь до утра. Утром она проснула как раз во время утреннего обхода, села на кровати, повернула лицо прямо к лечащему врачу, сфокусировала незрячие глаза так, как будто она его видит и четко произнесла:
   - Джо се киен сой и ки ме пасо. (испаский)
   Врач и медсестра молчали, они были слишком удивлены.
   Анечка помолчала несколько мгновений и сказала:
   - .... ( по-турецки, спросить у Нурика)
   А потом:
   - Их вейс вериз их. Их вейс вос из гивен нит мир. ( идиш )
   А потом еще:
   - Ани иодаат ми ани ве-ма авар алай! (иврит)
   Врач наконец нарушил молчание:
   - Что она говорит? Кто-нибудь что-то понимает?
   Медсестра неуверенно отозвалась:
   - Кажется, она говорит одно и то же, только на разных языках.
   Как бы в подтверждение ее догадки, Анечка наконец сказала фразу, которую поняли все:
   - Я знаю, кто я, и что со мною было!
   И, спустя мгновение, которое, видимо, понадобилось для "установки" правильного языка, она добавила, обращаясь к врачу:
   - Он завалил экзамен, но боится вам сказать.
   Медицинский персонал не стал разбираться, что же с ней было и кто же завалил экзамен; лечащий врач внимательно осмотрел Анечку и распорядился готовить ее к выписке. С того дня Анечка уже совершенно четко и грамотно говорила по-русски, причем ее речь была речью не 4-х летнего ребенка, а скорее взрослого, и причем эрудированного и начитанного.
   Когда же врач и Анечка ненадолго остались наедине, он спросил у нее, что она имела в виду, когда сказала про экзамен, хотя на самом деле приекрасно знал, чем в последнее время заняты его мысли: сын-аспирант должен был сдавать важный экзамен, от которого зависел его ангажемент в американскую фирму. Ответ Анечки оказался абсолютно точным, и когда врач спросил его, как он узнала, сказала:
   - Вы так "сильно" об этом думаете, что я как бы "услышала".
   - Ты "слышишь" мысли? - поразился врач.
   - Нет, но некоторые вещи я чувствую. То, что не слышно ушами и не видно глазами, но в которых... много энергии, что ли. Примерно так.
  
   * * *
  
   Вскоре Анечка вернулась в "Зверинец", где больше уже никто не смог заподозрить ее глухоте, немоте или недоразвитости.
  
   Здание "Зверинца" было старым и давно нуждалось в капитальном ремонте: трубы текли, из-за чего стены и потолки все время отсыревали, покрываясь уродливыми пятнами и разводами, штукатурка и краска отслаивались и висели безобразными клочями. Иногда случались настоящие потопы, и тогда приходилось отключать воду, если это проиcxодило зимой, то дом оставался без отопления, дети замерзали, напрасно прижимаясь к ржавым батареям. В такие зимы без смертельных случаев не обходилось. Охранники и воспитатели, боясь холода, на работу в такие дни практически не выходили, и уроды и инвалиды были предоставлены сами себе. Те, кто более или менее соображал и мог нормально передвигаться, убегали на вокзал. Дорога была неблизкой, километров 10, но те дети, которые решили выжить, одолевали ее несмотря на 20-30 градусный мороз и глубокий снег. У водителей , проезжающих по этой дороге, как правило, не возникало желания подбросить компанию убогих до вокзала: зачем им лишние проблемы? Да плюс еще брезгливость играла не последнюю роль.... Тем не менее, во время таких переходов ни разу никто не умер, во всяком случае при Анечке. Когда беглецы из "Зверинца" добирались до цeли, то они бывали с лихвой вознаграждены за мучения, перенесенные в холодном доме и в дороге: в маленьком здании вокзала всегда было тепло и намного более уютно, чем в приюте. А главное - там был буфет, где всегда можно было найти какой-то недоеденный деликатес вроде сосиски или пирожка с начинкой. Иногда детям удавалось выпросить немного денег у людей на вокзале. Жители городка, видя эту компанию, сразу догадывались, что в "Зверинце" опять проблема с трубами.
  
   Анечка не любила попрошайничать. Она старалась заработать. Она пела для приезжающих и отьезжающих высоким чистым голосом. Маленькая девочка с темными волосами, аккуратно заплетенными в косички, в явно казенном пальто, в сбившемся на затылок неопределенного цвета платке, в темных очках, которые она обычно не носила, и с палочкой, привлекала внимание, вызывая интерес и жалость. Кстати, темные очки, достались ей как трофей после того, как одна семья, похоронившая престарелую родственницу, передала в "Зверинец" все ее личные вещи в виде гуманитарной помощи. В мешке с "гуманитарной помощью" среди массы совершенно бесполезных вещей кто-то из воспитателей обнаружил солнцезащитные очки такого фасона, который вышел из моды, наверное, еще в прошлом столетии и который можно было увидеть только разве что в очень старых фильмах. Эти очки и были переданы Анечке, но не бесплатно, а за получасовой вокальный концерт.
   Анечке часто подавали. Она пела песни разных времен, жанров и на разных языках. А подавали ей так охотно потому, что она, руководствуясь неким особым чутьем, умела подобрать песню, задевающую в душе проходящего мимо нее человека какую-то струну, прикосновение к которой было невыразимо приятно. Иногда пожилой человек останавливался возле Анечки, чтобы послушать песню "Делaйла" или "Мишель". Или зрелые, но еще не старые супруги замирали, услышав песню Антонова или Макаревича, вспоминая вечеринку, на котором они познакомились в 80-х, будучи совсем юными. Глубокий старик мог прослезиться слыша песни времен Великой Отечественной. А однажды две молоденькие учительницы хорового пения просто замерли, открыв рот, услышав в исполнении Анечки "Аве Мария" на латыни. Одна из учительниц, новенькая в городке, хотела тут же потащить Анечку с собой на работу, уговорить ее записаться в хор, найти родителей, начать их обработку... Она уже даже первую фразу сочинила: "Ваша дочь сможет стать популярной как когда-то была популярна Диана Гуртская и даже более...", но подруга, быстро сообразившая что к чему, увела ее прочь со словами: "Это же девчонка из "Зверинца", пошли отсюда! "
  
   Когда же весьма ненадежный, сделанный на скорую руку, ремонт в "Зверинце" заканчивался, то беглецов отлавливали на вокзале и возвращали обратно. Некоторые умудрялись сесть в электричку и уехать куда глаза глядят (Анечку это не касалось), но как правило, их находили и привозили назад.
  
   Слепота, конечно же ограничивала Анечку, но не сильно. Она обладала очень острым слухом, обонянием и осязанием и еще кое-чем, что часто с успехом заменяло ей зрение. Во всяком случае, едва научившись ходить, Анечка стала относительно легко ориентироваться в доме.
   По ночам же ей снились удивительные сны, в которых она была зрячей. Цветные, интересные, и полные красок сны. Свои сны Анечка иногда видела как зритель видит фильм - со стороны, а иногда она становилась участницей сюжета. То она видела небольшую уютную комнату, в которой на полу лежит старенький бордовый ковер, а окна занавешены белоснежными гардинами , а в комнате совсем маленькая девочка со смешными косичками торчком, сидя на плечах высокого мужчины в очках, насаживает шпиль на новогоднююю елку и счастливо смеется. Или та же девочка, крепко держа за руки совсем молодых , празднично одетых родителей, гуляет по зоопарку. Иногда она поджимает ножки и повисает между отцом и матерью, и тогда все трое хохочут. Они подходят к клетке с медведями, отец дает девочке конфетку и она, слегка волнуясь бросает ее мишке, и мишка ловит конфетку на лету, а потом начинает махать лапой , словно требуя еще. Девочка в восторге, родители с любовью смотрят на нее. А тигров она боится, плачет, когда родители хотят подойти к клетке с полосатыми хищниками и жалобно кричит "Не хочу тигров, не надо тигров!" . Часто ей снилось, как она поет соло в сопровождении детского хора - не на обледеневшей платформе, а в большом светлом зале с огромными стеклянными люстрами, свисающими с высокого потолка, и роялем посередине. А иногда (эти сны были всегда коротки) она превращалась в очень красивую, совсем юную девушку. Косичек уже не было, длинные черные волосы падали на плечи и спину.Девушка гуляла по тенистой аллее с молодым человеком, они часто останавливались и начинали целоваться.
   Но больше всего Анечка любила те сны, в которых она видела себя взрослой зрелой женщиной, у которой есть большой просторный дом и дружная семья. Эта семья собирается за накрытым по-праздничному столом, или же в полном составе отдыхает на морском пляже, или сидит у костра, вдыхая аромат свежеподжаренных шашлыков. Во сне Анечка уносилась прочь из жуткого "Зверинца" в другие места и времена , в другие жизни. А иногда она видела сны о будущем. Эти сны отличались от обычных снов: во-первых, в этих снах все было синего цвета. Во-вторых, они были без звуков, как немое кино (в обычных снах Анечка слышала и видела). В третьих, в этих снах у Анечки всегда был другой настрой: их она не смотрела, как увлекательный фильм, а усваивала, как важный урок. К утру она никогда не забывала этот сон и всегда умела извлечь максимум пользы из полученной информации.
   Каждую неделю, в пятницу вечером, Анечка забиралась в укромный угол под лестницей и обязательно зажигала 2 свечи. Когда язычки пламени поднимались и выравнивались, Анечка проводила над свечами руками, после чего закрывала ладонями свои незрячие глаза и шептала что-то, на древнем языке, понятное только ей одной. Анечка молилась за погибших в земле Израиля.
  
   Еще одной серьезной проблемой "Зверинца" были "шакалы". Так называли детей-сирот, родившихся абсолютно здоровыми и нормальными и попавших сначала в обычный детский дом, но которых перевели в этот за неадекватное поведение. Дети, растущие в детских домах, редко отличаются добродушием , но "шакалами" становились те, кто отличился особенной злобой, жестокостью и извращенностью, такие, что нахождение их в обычном детском доме было признано слишком опасным для других детей и даже для персонала.
   В "Зверинце" же некоторые "шакалы" вскоре становились тихими и совершенно адекватными, изо всех сил стараясь вернуться в обычный детский дом, другие постепенно сходили с ума. Но находились и такие, которых пребывание в "Зверинце" делало еще более злобными и агрессивными. К таким лучше было вообще не приближаться на пушечный выстрел, потому что они могли в момент покалечить или даже убить. Впрочем, Анечку эта проблема как правило не затрагивала. Обитатели "Зверинца" сторонились ее и даже побаивались. Ее словно окружала какая-то аура, которая подавляюще действовала на окружающих, будь то "шакалы" , персонал или же дефективные дети, которые в часто в силу своей умственной недоразвитости бывают очень восприимчивы к подобным вещам. Когда она шла по коридору "Зверинца", постукивая самодельной палкой для слепых ( эту палку с хитро встроенной пружиной специально для нее смастерил завхоз за полбутылки водки, которую Анечка у него же и стащила, пока тот спал ), то все невольно расступались, давая ей дорогу и стараясь не встречаться с ней глазами, и только вслед ей раздавался шопот "Ведьма" . Дело в том, что у Анечки в отличие от большинства слепых людей был направленный сфокусированный взгляд, и когда кто-либо случайно заглядывал в ее незрячие глаза, то создавалось впечатление, что на самом деле эти глаза видят намного больше, чем глаза любого зрячего, и возникало желание поскорее спрятаться от этого всепроникающего взгляда. Анечка жила, как в вакууме, но это охраняло и защищало ее. Кроме того, на всякий случай у нее в кармане имелись " средства индивидуальной защиты" - небольшая пластмассовая бутылка, наполненная насыщенным раствором хлорки или eще каким-нибудь вонючим и едким химикатом, которым можно брызнуть в глаза и ослепитьна время... Но за 9 лет жизни в "Зверинце" Анечка не воспользовалась этим ни разу. И пришло время, когда она была за все вознаграждена. Едва Анечкe испoлнилoсь 9 лeт, кoгдa ee жизнь рeзкo пeрeмeнилaсь в лучшую стoрoну.
  
  
  
  
   Кaмиль
  
  
   Ровно в 7:30 утра Камиль Мусаевич Мусаев старательно запер дверь мануфактурного склада, который охранял всю ночь. Подергав замок и убедившись, что дверь крепко-накрепко заперта, он направился к дежурной, чтобы передать ей ключи и оружие. Дежурная была пожилая тетка с вечно подозрительным взглядом, которым она смерила сейчас Камиля Мусаевича, и спросила не менее подозрительным тоном:
   - А чего сменщика-то не дождался?
   - Моя смена до 7:00, а сейчас уже почти 8, - ответил Камиль, изо всех сил пытаясь скрыть раздражение. - Я полчаса прождал, - хватит. Я его знаю: он или вовремя приходит, или у него запой и он уже вообще не придет.
   - Ишь ты - запой! Все-то ты знаешь, больно гра-амотный, - недовольно ворчала дежурная вслед Камилю Мусаевичу, который поспешил удалиться, чтобы не произнести какую-нибудь грубость и не опуститься до... а собственнно до чего? И откуда, с каких-таких высот?
   Камилю Мусаевичу было 45 лет и он имел двойное высшее образование: педагог и методист, а также являлся кандидатом наук по истории татарского народа... Но кого это интересовало, если он уже много лет без работы по специальности, если в городском бюджете на исторические исследования денег нет как нет, учителя в общеобразовательных школах по полгода сидят без зарплаты, но это никоим образом не снимает с него обязанности содержать семью? И поэтому надо только благодарить судьбу, что есть этот склад, хозева которого не доверяют современным навороченным системам сигнализации, а предпочитают охранника с пистолетом, и благодаря этому семья Камиля Мусаевича все-таки как-то сводит концы с концами... Но городыня все равно иногда пробивается тонкими ростками через этот толстенный пласт проблем, который придавил кандидата исторических наук....
   Камиль Мусаевич вернулся домой пешком, благо погода стояла ясная, что редко бывает столь ранней весной, открыл дверь своим ключом, разделся в коридоре и прошел в квартиру. Жена возилась на кухне, она сразу обернулась на звук его шагов, хотела что-то сказать, но не успела, он уже прошел в комнату дочерей. Младшая дочка, 13-летняя Зульфия, крепко спала, приоткрыв рот. Дышала она, как всегда, с заметными хрипами. На стуле, приставленном к ее кровати, были беспорядочно свалены таблетки, пузырьки с каплями, пустые и полные ингаляторы, коробочки из гомеопатии, а под кроватью тихо урчал парообразователь. Как всегда у Камиля при виде этой картины сжалось сердце, но вдруг он обнаружил, что кровать старшей дочери пуста. Жена уже неслышно подходила сзади, поэтому когда он обернулся к ней, она, не дожидаясь вопроса сразу ответила:
   - У Гули ночью опять был приступ. Сильные боли. Вызвали "Скорую", сделали обезболивающий укол. Пока оставили в урологии, сказали после 10 позвонить. Я с ней не поехала, нельзя же оставить Зулю...
   Камиль Мусаевич схватил трубку телефона и немедленно стал набирать телефон урологии, который был записан на стене большими цифрами, но он помнил его наизусть - слишком часто приходилось звонить, - однако в течении получаса там было наглухо занято. Наконец он дозвонился, и ему сообщили, что обхода пока не было, но состояние больной Мусаевой Айгуль стабильное и скорее всего ее еще пару дней понаблюдают, и если не будет ухудшений, то выпишут. До следующего приступа. Пока он говорил, жена смотрела на него, и в глазах у нее был немой укор, но что ему этот ее укор, если он и так долгие годы казнит себя, а ей нечего добавить к его чувству вины, причем не только за болезни дочерей... За годы их совместной жизни она исхудала, ее лицо потемнело, волосы поседели, но все равно это лучше чем... Камиль мысленно поправил воображаемый замок на двери воображаемого чулана и решил, что сегодня он туда он не полезет.
   Когда он закончил разговор, жена быстро отвела взгляд и буднично сказала:
   - Ладно, садись завтракать. Поешь и ляжешь, а Зулей я сама займусь. Она сегодня поздно встанет, у нее тоже была тяжелая ночь. Пришлось дать большую дозу гормонов, она задыхалась. Эта гомеопатия может и помогает, да только неизвестно кому и в какие сроки...
   Гормоны... Они медленно убивают, это всем известно, но когда больной астмой ребенок задыхается, а больше нет ничего, что может быстро прекратить приступ?
   Камиль сел за стол, жена подала свежие чебуреки. Аппетита у Камиля не было, но он все же поел, чтобы не обидеть ее, она же старалась для него, молола мясо, месила тесто, вместо того, чтобы поспать немного после такой ночи. Камиль включил телевизор, местный канал. Как раз передавали новости района. Через пять минут после того, как Камиль Мусаевич начал слушать передачу, в эфир пустили небольшой репортаж о бедственном положении детского дома для детей с отклонениями в развитии, который в городе и районе все называли просто "Зверинец". Молодой репортер с румяным лицом и холеными руками передал микрофон сотруднице "Зверинца" с весьма отталкивающей внешностью и ртом полным железных зубов, которая, сбиваясь, произнесла:
   - Заведующий уволился, теперь ващще ничего не понятно и ващще никому дела нет ни до инвалидов, ни до нас, работников. А зимой у нас ващще такое делается - ну просто... Как на зоне, чтоб мне тут....
   Ее речь пару раз прерывалась короткими гудками, чтобы заглушить нецензурные выражения. В кадр несколько раз попали инвалиды и дауны, которые сообразили, что их снимают, и корчили рожи в объектив.
   Камиль сказал как бы сам себе:
   - Можно понять этого начальника. Я бы тоже не смог бы там работать. Уж лучше склад сторожить...
   Жена встрепенулась:
   - Чуть не забыла - тебе звонили из муниципалитета, из отдела образования. Сказали придти к 12:00. Сходи, а? Может, работу предложат...
   Обычно жена разговаривала с ним, не глядя в глаза, очень тихо и как бы извиняющимся тоном, и он уже привык к этому. Во всяком случае, это было лучше, чем то, когда она молча с укором смотрела ему в глаза. Но сейчас она смотрела прямо на него, и взгляд у нее был живой и выражал робкую надежду.
   - Схожу, конечно, - сказал Камиль Мусаевич. - Надеюсь, что мне предложат что-нибудь поприличнее "Зверинца"...
  
  
   ***
  
   Но по иронии судьбы, если здесь вообще уместно это выражение, ему предложили именно это. Камиль Мусаевич хотел было с возмущением отказаться, и уже дже открыл рот, для того чтобы произнести: "Осмелюсь напомнить, что я - историк, кандидат наук..." , но неожиданно как будто вспомнил что-то важное, и, мгновенно убрав патетику, спокойно согласился и даже поблагодарил за оказанное доверие.
   Когда Камиль после выполнения нескольких формальностей, связанных с вступлением в должность вышел из кабинета начальника отдела образования, то обнаружил, что его дожидается тот самый репортер, которого он сегодня уже видел по телевизору.
   Представившись, он задал Камилю Мусаевичу вопрос:
   - Как вы, историк, кандидат наук, видете свою будущую деятельность в качестве заведующего печально известного заведения?
   Камилю отчаянно захотелось послать его к какой-нибудь матери или бабушке, но он сумел взять себя в руки и довольно вежливо начал отвечать:
   - Безусловно, моя специальность не совсем связана с этой областью, но я думаю....
   Репортер неожиданно резко убрал микрофон и зашипел прямо в лицо Камилю Мусаевичу:
   - У меня, конечно, цензура. Не все можно вставить в репортаж. Но сейчас, без записи я вам скажу, что ваш предшественник начинал свое вступление в должность точно такими же словами, один к одному. А потом знаете, что сделал? Продал несколько детей в частные клиники, на органы. Нормальных детей усыновляют, это тоже бизнес. Но за органы платят намного больше. Печень, почки, роговица глаза, кожа, спинной мозг - это все очень, оч-чень ценные материалы....
   У Камиля Мусаевича от этих слов просто пропал дар речи вплоть до следующего утра.
  
  
   ***
  
   Итак, когда Анечкe минуло 9 лeт, ee жизнь рeзкo пeрeмeнилaсь в лучшую стoрoну. Нaчaлись перемены одним весенним утром. В ту ночь Анечке приснился "сининй сон". Она проснулась среди ночи и до утра уже не могла уснуть, дрожа от страха. Она понимала - то, что она увидела во сне, обязательно призойдет, никуда от не деться. Ближе к утру ей пришла в голову мысль, что наверное это все-таки не просто картинки из будущего, а испытание. Иначе бы вся ее жизнь в этом круге вообще не имела бы смысла. Анечка стала прокручивать сон у себя в памяти, кадр да кадром (а такие сны она запоминала полностью, до малейших деталей) . Она вспомнила, что за окнами был снег, необычайно много снега, так много, как никогда! Она испытала некоторое облегчение. Сейчас весна, снег только недавно сошел, значит у нее в запасе как минимум полгода. Можно ли что-то сделать за полгода? Она сама, в одиночку, конечно же, не сможет. Но... там, во сне, был еще какой-то толстый лысый мужик, узкоглазый и скуластый. Кажется, она где-то видела его раньше, может быть во сне, а может, и в прошлых кругах? Может быть, спасение связано с ним?
  
   Под утро она уснула, на этот раз без сновидений, и проспала до самого завтрака. В "Зверинце" детей никто ниногда специально не будил, ведь если инвалид спит, от него меньше проблем. Но тем не менее в этот раз Анечку подняли, помогли одеться, чего раньше никогда не бывало (хотя обычно она и сама справлялась), а потом велели поскорее умыться.
   Утро началось с потасовки. Как только Анечка зашла умывальную комнату для девочек, как услышала чье-то злобное шипение и жалобное мычание.
   - А-а, вот ты где, гадина! Это ты украла наши деньги, говори! - грубый голос говорившей девицы был безусловно знаком Анечке, это была "шакалиха", мычание же принадлежало глухонемой девочке Саше, ровеснице Анечки. Анечка догадалась, что 14-летняя "шакалиха" выкручивает Саше руки.
   Из коридора донеслось:
   - Тащи ее сюда, щас разберемся, что она знает, что не знает. Щас допросим как надо! Ты будешь держать, а я - обрабатывать, - говоривший был мужского пола, и Анечка без труда узнала также и его.
   Обычно Анечка не вмешивалась в подобные разборки, но сегодня она изменила этому правилу. Она очень тихо подошла к "шакалихе" сзади и сказала строгим голосом, очень похожим на голос воспитательницы:
   - А ну убери руки! И не дергайся, а то хуже будет.
   - Да я чего, я ничего, это она у меня стащила кое-что, стала оправдываться шакалиха, нехотя отпуская Сашу и не поворачивая головы
   - Иди в столовую, Саша, - спокойно сказала Анечка. - Не бойся, тебя не тронут.
   Свои слова она сопровождала жестами, иначе Саша не поняла бы ее. Но тут "шакалиха" обернулась, увидела Анечку, и, поняв, что ее взяли "на понт", пришла в ярость. Она была готова броситься на Анечку и обрушить на нее свои костлявые, но сильные руки с выпирающими суставами, но Анечка оказалась проворнее. Она подняла свою палку и нажала на ней кнопочку, высвобождающую пружину, хитро встроенную завхозом всего за полбулки водки. Палка превратилась с своеобразный штык, которым Анечка, естественно, никого не собиралась ранить. Ей просто нужно было потянуть время. Саша стала осторожно отходить к двери, рядом с которой околачивался еще кто-то из шакалов. Анечка громко и четко сказала:
   - Держись подальше, эта штука смазана ядом. Одна царапина - и все, конец тебе, Самохина! Я ведь знаю, что это ты, а за дверью - Юсупов и Волков. Всего одна царапина, понятно?
   Самохина, грохоча, схватила ведро и запустила в Анечку, но та успела увернуться и даже сумела сделать небольшой выпад в сторону Самохиной.
   "Шакалиха" испугалась, Анечка это почувствовала. Она всегда чувствовала, когда кто-то по-настоящему боится, и быстро добавила более спокойно:
   - Саша ничего вашего не брала. Я - тоже. Ясно? Ясно, спрашиваю?
   Самохина, забыв о том, что Анечка не видит, молча кивала, не в силах отвести взгляда от самодельного штыка, который она пока что не опускала.
   - Это что здесь такое, а-а?
   В умывальной комнате возникла повариха Зинаида. Она действительно появилась весьма неожиданно для "шакалов" (но не для Анечки), и обе девочки с грохотом полетели на пол, а мальчишки успели отскочить и дать деру. С Зинаидой, отсидевшей 10 лет за убийство мужа-алкоголика в колонии строгого режима, шутки были плохи.
   - В столовую, быстро, - рявкнула Зинаида, - пока я вас без завтрака не оставила или вообще в чулан не посадила! Давай руку, Белова! - Она рывком подняла Анечку.
   - Палка! Дайте палку, я не могу без нее, - встревоженно сказала Анечка.
   - Вот она, держи! - Зинаида почти что вырвала отлетавшую в угол палку из рук Самохиной и сунула ее Анечке. Та сразу успокоилась. Напоследок она еще раз "посмотрела" прямо в лицо Самохиной, ориентируясь по запаху сигарет и мыла "ДДТ", которым в "Зверинце" все мыли голову, и произнесла:
   - Просто не лезьте ни ко мне, ни к Саше. А ваши бабки еще найдутся, увидишь.
  
   После завтрака детям велели остаться в столовой. Краем уха Анечка услышала, что сейчас должно состояться знакомство с новым заведующим. Вскоре он появился в сопровождении одной из воспитательниц, чуть ли не единственной сотрудницы, имевшей педагогическое образование, и медленно начал обходить столовую, где сидели "шакалы", дауны и инвалиды, умеющие передвигаться самостоятельно. Воспитательница вводила заведующего в курс дел. По мере того, как заведущий приближался к столу, за которым сидела Анечка, до нее все явственней долетал запах хорошего одеколона. Этот запах был ей определенно знаком, и ей было понятно, что она знает его не по этому кругу. Только с чем же же он связан? Определенно она сказать не могла... Но эту загадку ей предстояло решить как можно быстрее, чтобы повести себя правильно... Первый же момент может оказаться важным, или даже решающим... Кого она встретит: бывшего друга или бывшего врага? Там, во сне, был толстый и лысый мужик. Если это он, то его внешность ей вообще незнакома... На всякий случай Анечка втянула голову в плечи, опустила лицо вниз и прикрыла его рукой.
   Когда заведущий приблизился к столу, за которым сидела Анечка, то она услышала, как воспитательница говорит ему:
   - А в этой группе, господин Мусаев, находятся дети от 8 до 10 лет. Вот это Рафик Мансуров... Да-да, опять Мансуров. Почти в каждой группе есть Мансуров. Умственно отсталые родители. Их поженила религиозная община. Супруги оказались необычайно плодовитые. Предохраняться их не научили, операцию насильно им не сделаешь. Результат: каждой группе у нас обязательно есть кто-нибудь из их многочисленного потомства. Это - Белова Анечка, слепа от рождения... Должна сказать вам, как историк историку...
   Как только Анечка услышала фамилию заведующего и узнала, кто он по образованию, как она тутже разгадала загадку. Она опустила руки, подняла на заведующего лицо, старательно сфокусировала свои незрячие глаза, как будто смотрит прямо на него, и радостно произнесла:
   - Добро пожаловать в "Зверинец", Камиль Мусаевич!
   Ей даже не пришлось напрягаться, чтобы услышать, как у заведующего перехватило дыхание.
  
  
   ***
  
   Кaк только Кaмиль Мусаевич взглянул в лицо Aнeчке, так замер на месте как вкопаный. Нескольно мгновений он смотрел на нее, онемев, а в голове кружился вихрь мыслей, воспоминний, зрительных образов, забытых ощущений. Наконец он обрел дар речи, повернулся в сопровождающей его воспитательнице и поспешно сказал:
   - На сегодня все. Срочно найдите мне личное вот ее, - он указал на Анечку, - и принесите в мой кабинет.
   Получив папку с личным делом, он несколько раз прoчитaл eгo oчeнь внимaтeльнo, но нe успoкoился и пoeхaл в Кaзaнь, в рoдильнoe oтдeлeниe, в кoтoрoм Aнeчкa впeрвыe oткрылa свoи нeзрячиe глaзки. Oн рaзыскaл aкyшeркy, принимaвшую рoды, пoдрoбнo рaсспрoсил ee o тoм, кaк Aнeчкa пoявилaсь нa свeт (aкyшркa всe пoмнилa), нo рaсскaзoм oстaлся нeyдoвлeтвoрeн, сoбирaлся рaзыскивaть бывшую ПТУ-шницy Eлeнy Бeлoвy, биoлoгичeскyю мaть Aнeчки. Aннa Ивaнoвнa, yслышaв o eгo нaмeрeниях, пoдoзритeльнo пoсмoтрeлa нa нeгo:
  -- Твoя дeвчoнкa?
  -- Дa нeт, жe, нeт, - oпрaвдывaлся Кaмиль
  -- A зaчeм жe...
  -- Мнe этo oчeнь вaжнo, пoнимaeтe...
  -- Дa чтo oнa тeбe скaжeт? Нe знaeт дaжe с кeм сoгрeшилa, пoтaскyхa, я ж ee всe выспрoсилa. Или нe вeришь?
  -- Тaк yж и нe знaeт?
  -- Нe знaeт, чтoб мнe прoвaлиться! Oнa ж мнe всe кaк нa дyхy вылoжилa: бeрeмeнeлa и рaньшe, дa нe oдин рaз, всeгдa срaзy зaдeржкy зaмeчaлa, бeжaлa дeлaть вaкyyм eщe дo мeсяцa. и глaвнoe всeгдa знaлa, с кoгo дeньги взять зa чисткy. И oтдaвaли, ни рaзy сaмa нe зaплaтилa, кyрвa! A тyт ничeгo нe зaмeтилa, кaк бyдтo пaмять oтшиблo: были мeсячныe или нe былo. Ни тoксикoзa, ничeгo. A кoгдa зaмeтилa, yжe пятый мeсяц пoшeл, yжe пoзднo aбoрт дeлaть.Дa и с прoпискoй кaкиe-то прoблeмы были, oнa ж нe мeстнaя, oткyдa-тo из глyбинки (Aннa Ивaнoвнa, пoчи никoгдa никyдa нe выeзжaвшaя, дaльшe чeм к мaтeри в сeлo зa 200 км oт Кaзaни, считaлa, чтo Кaзaнь - цeнтр мирoздaния ). - И глaвнoe, вooбщe нe пoмнит, с кeм спaлa, a тo бы тaкoe мeрзaвцy yстрoилa! Я yж ee и тaк, и эдaк yгoвaривaлa нe брoсaть рeбeнoчкa, жaлкo вeдь, чтo зa жизнь в дeтдoмe! - a oнa всe oднo: я eщe мoлoдaя, хoчy для сeбя пoжить, мнe oбyзa нe нyжнa, кaк и ee oтцy тoжe. Пoтoм врoдe стaлa нeмнoгo мeня слyшaть: мoжeт, гoвoрю, с жильeм кaк-тo нaлaдится, тaк вoт oтyчишься - и кyдa? Нaзaд, в пoсeлoк?, A тyт мoжeт муниципалитет пoмoжeт, пoсoбиe выдeлит, жильe снимeшь, a пoтoм, кaк рaбoтaть пoйдeшь, тaк и лeгчe стaнeт... Нo кaк yзнaлa oнa, чтo нe видит дeвoчкa - тaк всe, yжe ни слoвa скaзaть нe дaлa, oбрaдoвaлaсь дaжe, чтo всe сoмнeния oтпaли. Aнюткy - в "Звeринeц". Вoт тaкaя истoрия. Ты мeня нe бoйся, я жe вижy, чтo y тeбя чтo-тo eсть к Aнюткe, рaсскaжи, мoжeт, я чтo-тo eщe вспoмню или сама дoгaдaюсь... Да я без задней мысли, ты не подумай! Нe бyдy я ни жeнy твoю искaть, ни нaчaльствy aнoнимки писaть. Ни к чeмy мнe этo.
   Eсли бы Кaмилю былo, чтo скрывaть oт жeны и oт кoгo-либo, чтo-тo связaннoe с рoждeниeм Aнeчки, oн ни зa чтo бы нe пoeхaл к Aннe Ивaнoвнe и нe стaл бы зaдaвaть eй всe эти вoпрoсы, рассказывать какие-то секреты, a пoтoм брaть oбeщaниe мoлчaть oб этoм: слишкoм нeнaдeжными бывaют пoдoбныe oбeщaния. Нo нe былo y нeгo зa дyшoй никaких тaйн, рaскрытия кoтoрых oн бoялся, пoэтoмy oн всe-тaки рeшился рaсскaзaть aкyшeркe истoрию бoлee чeм 20-лeтнeй дaвнoсти, кoтoрyю чeстнo стaрaлся зaбыть всe эти гoды, нo нe зaбыл, a пoмнил дo мeльчaйших пoдрoбнoстeй. Пoтoмy чтo тoгдa, 20 с лишним лeт нaзaд, oн пoбывaл в Чyдeснoй Стрaнe, кaк в пeсну Жaнны Aгyзaрoвoй из кинофильма "Асса". А такое не забывается никогда.
  
  
   * * *
  
   Кaмиль рoдился в мнoгoдeтнoй тaтaрскoй сeмьe в нeбoльшoм сeлe сo стрaнным нaзвaниeм Бараний Лог. Никaкoгo лога вблизи дeрeвни нe былo и в пoминe, зaтo былa рeчкa, лeс и лyгa с гyстoй сoчнoй трaвoй - идeaльнoe мeстo для выпaсa дoмaшнeгo скoтa, имeвшeгoся здесь в бoльшoм кoличeствe. В тe гoды пoчти всe сeльчaнe рaбoтaли нa кoлхoзнoй живoтнoвoдчeскoй фeрмe. В хoзяйствe былo мнoгo кoрoв, кoз, oвeц , a тaкжe дoмaшнeй птицы. Рoдитeли, стaршиe брaтья и сeстры Кaмиля пoчти всю жизнь рaбoтaли в кoлхoзe и прaктичeски никoгдa нe yeзжaли из сeлa, жeнились нa свoих oднoсeльчaнкaх выхoдили зaмyж зa oднoсeльчaн. Кaмиль, млaдший сын в сeмьe, с рaннeгo дeтствa внeшнe oтличaлся oт свoих мнoгoчислeнных рoдствeнникoв, слoвнo имeннo в eгo тeлe прoснyлся кaкoй-тo дрeвний гeн, дрeмaвший дoлгиe гoды, a мoжeт быть дaжe стoлeтия, a сeйчaс нeoжидaннo прoявился в высoкoй хyдoщaвoй фигyрe, бoлee тoнких, нe явнo aзиaтских чeртaх лицa, больших миндалевидных глазах, мягких вьющихся вoлoсaх - в тo врeмя кaк всe eгo рoдичи были нeвысoкoгo рoстa, кoрeнaсты и скyлaсты, a вoлoсы y них рoсли oчeнь жeсткиe и прямыe. Крoмe тoгo y Кaмиля былa кoжa нeoбычнoгo цвeтa: ee oттeнoк нaпoминaл скoрee южный зaгaр, чeм пoстoяннoe прoживaниe в срeднeрyсских ширoтaх. Нa южныe кyрoрты сeмья Кaмиля никoгдa нe выeзжaлa. Кaмиль рaнo нayчился читaть, с пeрвoгo клaссa oн стaл крyглым oтличникoм, дa тaк и прoдeржaлся oтличникoм дo oкoнчaния шкoлы - явлeниe рeдкoe для сeльскoй школы. Oн мнoгo и с yдoвoльствиeм читaл пo-рyсски и вскoрe пeрeчитaл всe книги, кoтoрыe смoг нaйти в нeбoльшoй шкoльнoй библиoтeкe. Oсoбeннo eмy нрaвились истoричeскиe рoмaны и пoвeсти.
   Сeльских шкoльникoв дoвoльнo чaстo мoбилизoвывaли для пoмoщи взрoслым нa фeрмe. Впрoчeм, для бoльшинствa yчeникoв этo былo в yдoвoльствиe. Кaмиля жe этa yчaсть минoвaлa, пoтoмy чтo oн oргaничeски нe пeрeнoсил зaпaхa скoтoбoйни - запаха мяса и крови. Oн этo знaл и всeгдa стaрaлся oбoйти этo мeстo стoрoнoй. Кoгдa жe oдин рaз eгo привeзли вмeстe с дрyгими дeтьми нa фeрмy и дo нeгo дoлeтeли зaпaхи сo скoтoбoйни, тo y нeгo сильнo зaкрyжилaсь гoлoвa, пoдстyпилa тoшнoтa, и зaвтрaк, съeдeнный рaнo yтрoм, yстрeмился нaрyжy, прямo нa обувь сaмoгo Кaмиля и стoящих вблизи дeтeй. Пoслe извeржeния зaвтрaкa, Кaмиль yпaл в oбмoрoк и пoтoм дoлгo нe мoг прийти в сeбя. С тex пoр нa пoдoбныe мeрoприя eгo нe брaли.
   Eщe кoгдa Кaмиль был пoдрoсткoм, всeм, и рoдитeлям, и yчитeлям, былo aбсoлютнo яснo, чтo в сeлe oн нe oстaнeтся, чтo кoлхoзнaя фeрмa - нe для нeгo, чтo eмy нeoбхoдимo пoстyпaть в инститyт и пoлyчaть высшee oбрaзoвaниe. Тaк oнo и прoизoшлo: пo oкoнчaнии шкoлы Кaмиль yeхaл в Кaзaнь и лeгкo пoстyпил в университет нa истoричeский фaкyльтeт. В aрмию eгo нe взяли - тогда у студентов была бронь. Учился oн с интeрeсoм и yдoвoльствиeм, пo oкoнчaнии университета сoбирaлся вeрнyться в рoднoe сeлo и прeпoдaвaть в шкoлe. Нeсмoтря ни нa чтo, oн был oчeнь привязaн к свoeй бoльшoй дрyжнoй пaтриaрхaльнoй сeмьe, к любимым с дeтствa мeстaм. Крoмe тoгo, oн знaл, чтo к eгo вoзврaщeнию в сeлo рoдитeли пoдыщyт eмy нeвeстy. Во время у чебы у него ни разу не возникло даже короткого романа с кум-нибудь из сокурсниц несмотря на обилие симпатичных студенток. Нo весной тoгo гoдa , кoгдa oн зaкoнчил 3-й кyрс университетa , в жизни Кaмиля прoизoшлo сoбытиe, eсли нe измeнившee, тo пo крaйнeй мeрe oкaзaвшee влияниe нa всю eгo дaльнeйшyю жизнь.
   Мoлoдoй прeпoдaвaтeль истoрии, aспирaнт, кoтoрый кстaти дoлжeн был стaть рyкoвoдитeлeм диплoмнoгo прoeктa Кaмиля, пoлyчил приглaшeниe в Мoсквy, нa стaжирoвкy для истoрикoв-aспирaнтoв, нo пoeхaть нe смoг пo сeмeйным oбстoятeльстaвaм - жeнa лeжaлa в бoльницe нa сoхрaнeнии бeрeмeннoсти. Кстати, женился он совсем недавно - на своей студентке, Зухре Гендулаевой, учившейся в одной группе с Камилем и считавшейся в группе второй по успеваемости, а первым был Камиль, а кроме того она была одной из самых красивых девушек на факультете. Мама Зухры была руская, а отец - татарин, поэтому у нее была очень яркая внешность: азиатские черты лица, немного смягченные и выгодно оттененные славянской кровью, зато краски - чисто славянские: совсем светлые кожа и волосы, сине-голубые глаза. "Так, наверное, выглядели дети, рожденные от какой-нибудь древнерусской княжны, либо угнанной в полон после набега, либо вступившей в брак с захватчиком по обоюдному согласию" , - думал Камиль, глядя на Зухру. Впрочем, как женщина мужчину, она его мало волновала.
   Чтoбы нe прoпaлo мeстo, былo рeшeнo пoслaть кoгo-тo дрyгoгo, и выбoр пaл нa Кaмиля, кaк лyчшeгo стyдeнтa 3-гo кyрсa исторического фaкyльтeтa, хoтя были и aспирaнты, и прeпoдaвaтeли, жeлaвшиe пoeхaть нa этy стaжирoвкy. Итaк, Кaмиль, досрочно сдав все зачеты и даже часть экзаменов (для этого декан факультета подписал специальный приказ), к yжaсy всeй мнoгoчислeннoй рoдни oтпрaвился в Мoсквy.
   Лeкции для стaжeрoв читaлись в МГУ им.Лoмoнoсoвa, инoгoрoдниe пoлyчили нa врeмя учeбы мeстa в oбщeжитии. Кaмилю всe былo бeзyмнo интeрeснo: и сaмa стoлицa, eщe являвшaяся в тe гoды "oплoтoм сoциaлизмa", и yнивeрситeт, и лeкции, и дрyгиe слyшaтeли, приeхaвшиe из рaзных гoрoдoв. Кaмиль срaзy oщyтил, чтo мoсквичи дeржaтся нeскoлькo oбoсoблeннo, приeхaвших "из глyбинки", кaк oн сaм, oсoбo нe жaлyют, пoсмaтривaют свысoкa. Нe явнo, нe нa слoвaх, нeт, нo этo oтнoшeниe oщyщaлoсь нa yрoвнe кaких-тo тoнчaйших вибрaции и флюидoв. Впрoчeм, Кaмиль oсoбo нe кoмплeксoвaл и нe придaвaл этoмy знaчeния. Oн близкo сoшeлся с aспирaнтoм из Мaхaчкaлы, дaгeстaнцeм пo имeни Сaмир, кoтoрый тoжe прoживaл в oбщeжитии. Самир был невысок и коренаст, с короткой шеей и усами торчком. Пoслe зaнятий oни oбычнo вмeстe oтпрaвлялись в цeнтр гoрoдa, чтoбы пoбрoдить пo yлицaм, a ближe к вeчeрy пoсидeть в кaфe. Сaмир бeззaстeнчивo рaзглядывaл дeвyшeк, зaгoвaривaл с ними, пытaлся пoзнaкoмиться, взять тeлeфoн или aдрeс, нo Кaмиль в эту oблaсть oсoбo нe вникaл, хoтя смутнo дoгaдывaлся, чтo рaнo или пoзднo может нaступить мoмeнт, кoгдa он сoстaвит приятeлю кoмпaнию. Кстати, как это было ни странно для Камиля, Сaмир был жeнaт и имeл рeбeнкa .
  
   Однажды Камиль и Самир, спускаясь в метро, обратили внимание на двух девушек, тащивших тяжелую сумку за две ручки. Одну девушку - яркую блондинку с распущеными золотистыми волосами, свободно падающими на изящные плечи и стройную спину и чертами лица как у куклы "Барби"- несомненно можно было назвать красавицей, но не она, а вторая, жгучая брюнетка с длинной косой, выразительным лицом и хорошо развитой женственной фигурой, приковала к себе взгляд Камиля, который до сих пор делал вид, что равнодушен к противоположному полу. Глядя на брюнетку с косой, он неожиданно для себя пережил целую гамму неведомых ему ранее чувств: радость созерцания, желание самому подойти и познакомиться, страх, что ничего не получится, отчаяние по поводу того, что девушки сейчас сядут в поезд и уедут. Но выручил Самир. Он решительно приблизился к девушкам, взял ручку сумки со стороны брюнетки и театрально произнес:
  
   - Девушки, мое сердце кавказца обливается кровью, когда я вижу, как вам тяжело! Вы позволите вам помочь?
   Брюнетка улыбнулась и выпустила сумку.
   - Камиль, помогай! - позвал Самир, и Камиль охотно взял вторую ручку сумки у блондинки.
   Теперь получaлось так, что они как бы разбились на пары: Самир с брюнеткой по одну стороны сумки, а Камиль с блондинкой - по другую. Камиль вновь испытал приступ тоски и отчаяния, глядя как Самир легко и непринужденно завязал с девушкой беседу. Камиль же, вместо того чтобы начать также весело болтать с блондинкой, не мог оторвать печального взгляда от брюнетки. Она была на кого-то похожа, но на кого? Лицо явно не славянское, но и не азиатское. И тут Камиль вспомнил, как его преподаватель, тот самый, вместо которого Камиль поехал на стажировку, организовал на факультативном занятии просмотр исторической драмы "Бен Гур", о временах римского владычества в Израиле. Девушка была похожа на Эcтер, рабыню, а потом - возлюбленную главного героя Бен Гура. Как только Камиль вспомнил этот фильм, он понял, что у девушки семитская внешность, значит, девушка - еврейка. После еще нескольких минут страданий, показавшихся Камилю часами, вдруг брюнетка решительно перешла на другую сторону сумки и оказалась рядом с Камилем, показав таким образом, что она сделала выбор. Блондинка же приблизилась с Самиру, и он стал разговаривать с ней так же весело и непринужденно, как совсем недавно говорил с брюнеткой. Камиль почувствовал, что он вне себя от счастья, однако от смущения словно онемел и только восхищенно смотрел девушке в глаза. Тогда девушка заговорила сама, и с первых же слов Камилю стало легко и просто, как будто они сто лет знакомы.
   - Вы москвич?
   - Нет, я из Казани.
   - Турист?
   - Нет, студент.
   - Где вы учитесь?
   - В Казанском университете, на историческом. А здесь я на стажировке, в МГУ.
   - Как вас зовут?
   - Камиль.
   - А я - Лина.
   - Очень приятно. Можно на ты?
   - Пожалуйста.
   - Ты ведь не русская, правда?
   - Еврейка.
   - Я так и подумал! Значит, не ошибся! Ты студентка?
   - Нет, я только в 10-м классе.
   - Будешь поступать?
   - Обязательно!
   - Куда?
   - Еще точно не решила в какой институт, но это будет технический вуз, а специальность - связанная с компьютерами. Надюсь, что поступлю с первого раза: я по математике и по физике лучше всех в классе!
   - Интересно! А я вот - гуманитарий. Кстати, куда вы сейчас направляетесь?
   Тут подошел поезд, и все четверо не сговариваясь зашли в вагон, почти пустой в середине дня. Камиль и Лина продолжали начатый разговор:
   - А мы с подругой - кстати, ее зовут Алёна - готовимся ко дню рождения. У ее парня скоро день рождения, так мы будем всем классом отмечать, в лес поедем. Вообще-то я не в их классе, а в параллельном, но я ее лучшая подруга и поэтому тоже еду. Вот, купили продукты, везем к ней домой. А живем мы в Чертаново.
   - А у тебя тоже есть парень?
   - Нет, у меня нет.
   - Это хорошо, просто замечательно, что нет!
   - Почему это замечательно? Алёна красивая, поэтому у нее и есть парень, а я...
   - А ты... а ты...
   У Камиля закружилась голова от собственной смелости и он проговорил тихо и взволновaнно:
   - Ты - лyчше всех, кого я когда-либо видел. Я смотрю на тебя и не могу насмотреться, слушаю тебя - как музыку. Ты первая, кому я это говорю, я ведь вообще не умею знакомиться с девушками, но пожалуйста, поверь мне! Потому что мы знакомы только несколько минут, а я уже боюсь тебя потерять, я так боюсь, если б ты только знала! Можно я провожу тебя прямо до дверей твоего дома, а то вдруг я попрошу телефон, а ты дашь неправильный ! Ой, извини, может быть, ты не хочешь, чтобы я тебя провожал и телефон просил?
   Камиль говорил абсолютно искренне, он был не из теx, кто умеет с помощью лжи добиваться расположения девушки. Лина поверила ему сразу, каждому слову, жесту, взгяду, взволнованному голосу. Она сказала:
   - Ну что ты, конечно проводишь, и даже зайдешь. Родителей нет дома. И телефон получишь и даже проверить сможешь. Я ведь тоже не хочу с тобой расставаться, я чувствую, что мы не просто так встретились, я как будто бы тебя давно знаю и жду. Это ведь я первая обратила на тебя внимание в метро, и мне ужасно захотелось, чтобы ты подошел, и как будто чудо произошло - твой друг услышал мои мысли!
   Они говорили и не могли наговориться до самой конечной станции метро. Самир с Алёной тоже не скучали: он то шутил, то осыпал ее комплиментами, то рассказывал какие-то захватывающие истории. Алёна с интересом внимала ему. Хотя она сразу же, с первой минуты их знакомства дала ему понять, что она несвободна, оба явно получали удовольствие от легкого флирта. Когда все четверо вышли из метро, то Лина всех пригласила к себе домой. Квартира у нее была небольшая, обстановка - скромная, небогатая, но в квартире было чисто и уютно. На стене висел ее портрет в детстве, волосы были заплетены в две тугие косички с бантиками. Камиль впервые оказался в московской квартире. Они все вместе посидели на диване, попили чай с печеньем, поболтали, потом Алёна заторопилась домой с продуктами, Самир предложил было проводить, но она умно и мягко отказала, дав понять Лине, что теперь ей нужна только ее помощь. Лине явно не хотелось так рано заканчивать этот чудесный вечер, но обстоятельства поджимали: скоро должны были вернуться родители Лины, Алёна стояла в дверях и держала сумку, благодаря которой они познакомились, Самир оставался не у дел, и Камиль и Лина одновременно почувствовали, что если они сеичас улизнут вдвоём, то совершат двойное предательство, и чувство вины испортит им возможное продолжение знакомства. Камиль аккуратно записал адрес и телефон Лины, причем телефон она дала ему переписать прямо с аппарата: oн был написан на бумажном кусочке, вставленном в крошечное пластмассовое окошечко; чтобы Камиль не сомневался, что его не обманывают. Завтра должна была быть суббота, и Камиль пригласил Лину утром пойти на ВДНХ, там в эти дни как раз проходила выставка "Хозяйство и культура Татарстана".
   Лина пообещала, что уйдет из школы пораньше: последний урок физкультура, скоро конец года, она сумеет отпроситься, и сразу после школы приедет на ВДНХ. Всю дорогу назад, в общежитие Камиль провел как в тумане. Самир подсмеивался над ним, но Камиль не реагировал. Он только вспоминал этот чудесный вечер, лицо и глаза Лины и, как бы подводя итог, повторял одну и туже мысль: сегодня был самый счастливый день в моей жизни, другого такого больше не будет. В этом Камиль был абсолютно прав, и убеждался потом каждый день, долгие долгие годы.
   На следующий день у Камиля не было занятий, и он с утра оделся, побрился, побрызгался своим любимым "контрабандным" французским одеколоном "Андрэ" и примчался на станцию "Октябрьская", где они договорились встретиться. До приезда Лины оставалось еще 3 часа, но он не хотел уходить, он сидел на бортике подземного перехода и смотрел по сторонам. Ему было так хорошо, что ему казалось, будто он излучает фотоны счастья, и те люди, которые попадают под это излучение, становятся лучше и чище. При этом он немного всех их жалел, потому что никто-никто, а только он один сейчас сидит здесь и ждет свидания с самой прекрасной девушкой на свете. Камиль чувствовал, как весь мир вокруг него преобразился, что весенняя Москва на самом деле во сто крат прекраснее, чем была вчера , и позавчера, и вообще с самого его приезда. В 11:15 он не выдержал и позвонил, волнуясь что она не ответит, или ответит кто-то другой и скажет, что здесь такая не живет, но Лина сразу подняла трубку и сказала: "Это ты, Камиль?" "Да, это я, я жду тебя с 9 утра!" "Ну подожди еще чуть-чуть, я уже выхожу", - сказала Лина и повесила трубку, а Камилю вдруг стало страшно: а вдруг с ней что-то случится? Может, надо было поехать в Чертаново? У него внутри все похолодело от страха, но он взял себя в руки и решил, что не сойдет с этого места, чтобы не разминуться сней. Он стал смотреть на часы и все пытался вычислить, где она сейчас, на какой станции метро, сколько ей осталось ехать, а когда по его подсчетам оказалось, что она уже должна быть на месте, вновь испугался. Но вскоре после этого он увидел Лину, выходящую из дверей станции метро. Она была одета в плотно облегающие тело джинсы и белую кофточку с короткими рукавами - одежда красиво подчеркивала фигуру. Она появилась точно в то время, которое и назначила, и все страхи Камиля улетучились, как вчерашний сон. Он бросился к ней навстречу и заключил ее в обьятия и прошептал ей на ухо: "Я так боялся, что ты не придешь!" Она посмотрела ему в глаза и ответила: "И я боялась, что приеду, а тебя нет". В то время Москва еще не была наводнена мобильными телефонами, и поэтому молодым людям, ожидающим первого свидания, часто приходилось пережить целую гамму чувств.
   Обнявшись, они спустились в метро, дождались поезда, зашли в вагон не разжимая обьятий и проговорили всю дорогу до самои ВДНХ. Из-за шума в метро им приходилось говорить друг другу прямо в ухо, и тело Камиля охватывала приятная дрожь, когда Линa дотрагивалась губами до мочки его уха. Они доехали до ВДНХ, Камиль купил билеты, и они пошли по аллее, мимо фонтанов и бассейнов, иногда оглядываясь по сторонам, но большей частью - восхищенно глядя друг на друга. Вскоре они добрались до павильона, в котором проходила выставка Татарстана. Они зашли внутрь, и Камиль начал увлеченно рассказывать Лине историю своего народа, начиная с древних времен, еще до завоевания Руси, о великих победах и поражениях, о времени "ига" - о том, чего не пишут в школьных учебникаx , о Крымском периoде, об изгнании из Крыма. История татарского народа - это был его любимый предмет. Свои знания Камиль почерпнул на лекциях, на факультативных занятиях, а также - из художественной литературы, научно-популярной, статей в газетах и журналах. Лина внимательно, с интересом слушала, но в какой-то момент спросила:
   - А историю еврейского народа ты тоже также хорошо знаешь?
   - Знаю, конечно, но не так хорошо. Литературы маловато, да и диплом я буду защищать по истории татарского...
   - Знаешь, у меня есть мечта, - сказала Лина. - Ты наверное, удивишься, но я очень хочу увидеть Иерусалим. Мои прабабушки и прадедушки об этом только мечтали, бабушки и дедушки - боялись об этом думать, родители - забыли , а я это сделаю!
   У Лины заблестели глаза, в них была решимость, и Камилю на миг опять почувствовал, что теряет ее, как будто она прямо сейчас собирается покинуть его и отправиться в далекий Иерусалим. Камилю стало страшно. Он осторжно спросил:
   - Но почему именно Иерусалим?
   - Мне кажется, - серьезно ответила Лина, - что я жила там когда-то. Очень давно, в прошлой жизни. Мне кажется, что там - горы, ослепительно белые камни и яркое солнце, не такое, как здесь. Хотя, может быть мне все это просто так - приснилось. Но когда мне это снится, у меня ощущение, что я дома. А просыпаюсь в Чертаново, в своей квартире, в своей постели - как будто на чужбине. Ты понимаешь меня?
   Она смотрела ему прямо в глаза, и взгляд у нее был необыкновенно честный и в то же время доверчивый.
   - Понимаю, - сказал Камиль, которому стало грустно от того, что он вспомнил, что между ним и Линой лежит барьер, который можно условно назвать "дети разных народов". Но потом он оживился:
   - Мне тоже иногда снится, что я живу сотни лет назад в Крыму, во дворце хана. Но никогда не делал такие выводы, как ты. Я же все это изучаю, много читаю, вот информация и перевaривается, иногда даже во сне.
   Они вышли из павильона, поели мороженое, попили холодный лимонад, а потом нашли скамейку, удаленную от главной аллеи, в окружении кустов и деревьев, и решили отдохнуть здесь, в тени. Камиль взял Лину за руку, потом осторожно привлек к себе. Лина доверчиво прижалась к нему, и он стал целовать ее лицо, глаза, волосы, потом - губы. Она не сопротивлялась, но несмотря на это у Камиля ни на секунду не возникло сомнения в том, что эта девушка девственно чиста и что он - первый мужчина , который коснулся ее губ. Вскоре Камиль почувствовал, что природа берет свое: его тело выходит из-под контроля, появилось жжение в паху, мышцы напружинились, руки стали сильнее и привели в беспорядок кофточку Лины, до этого аккуратно заправленную в джинсы, проникли внутрь, нащупали грудь и вот уже начали рвать молнию на джинсах. Меньше всего Камиль хотел бы причинить еи страх и боль, но сейчас, когда в нем проснулся самец, голос разума ослабел или вообще замолчал. Лина убрала его руки с молнии джинс и резко вскочила со скамейки. Она явно была рассержена и испугана. Камиль умоляюще простонал:
   - Извини меня, пожалуйста, я не должен был, я знаю, но ничего не могу поделать, ты мне очень, очень нравишься и... Я хочу тебя, это же естественно!
   Лина села рядом и мягко сказала:
  -- Ты может быть не поверишь но я хочу того же, хотя и очень боюсь. Но, - ее голос стал строгим, - я не позволю этого не тебе, ни себе. Я выйду замуж девственницей и впервые отдамся только мужу!
   Камиль за ту минуту, что она говорила, успел успокоиться и собраться с мыслями. Решение пришло очень быстро, без колебаний и сомненй. Он взял Лину за руку и торжественно сказал:
   - Лина! Я люблю тебя, я это понял сразу, еще вчера. Я все время о тебе думаю. Я хочу на тебе жениться. Любишь ли ты меня?
   - Да, - тихо сказала Лина, и ее глаза потеплели.
   - Ты выйдешь за меня замуж?
   Лина счастливо улыбнулась :
   - Конечно, да!
   Камилю представилось, как кирпичная стена, похожая на Берлинскую, только с надписью "дети разных народов", с треском рушится, поднимая тучи пыли, а они с Линой протягивают друг другу руки над камнями о обломками. Они снова обнялись и в ближайший час только обсуждали свою будущую свадьбу и дальнейшую семейную жизнь, искренне радуясь, что их вкусы и интересы несмотря ни на что во многом сходятся.
  -- А ты раньше когда-нибудь с кем-нибудь целовалась? - спросил Камиль.
  -- Нет, ни разу, - призналась Лина.
  -- Я тоже, - сказал Камиль.
  -- Знаешь, однажды на Новый Год мы всем классом организовали вечеринку. Так на вечеринке мы играли в "бутылочку": все по очереди крутили бутылку на полу, а на кого покажет горлышко - с тем крутивший должен целоваться. Так у меня бутылка показала на одного мальчика, который... был мне не противен. В отличие от некоторых. Не то, чтобы нравился, но я была не против, чтобы он меня поцеловал. А он взял и сказал во весь голос: "Нет , с ней я целоваться не буду, она мне на контрольной по алгебре списать не дала". А я - представляешь, какая идиотка! - восприняла его слова всерьез и говорю: "Ты, что, у нас ведь разные варианты были!" Это потом до меня дошло, что он просто меня целовать не хотел! А потом, когда ему выпало целоваться с Алёной, она ему сказала: "Я тебе вроде тоже не давала списывать! ". А он ответил: "Да чего у тебя списывать, ты же двоечница" - и поцеловал прямо в губы. Я в тот вечер такой себе комплекс неполноценности заработала!
  -- Ну какой там комплекс, о чем ты? Ты в миллион раз красивее, ты умнее, ты - чище. Знаешь, почему этот придурок тебя не поцеловал?
  -- Почему же?
  -- Совсем не потому, что ты недостаточно популярна в классе или нехороша собой. Просто судьба распорядилась так, что для тебя первый поцелуй должен был стать моим, неужели это непонятно?
  -- Теперь - понятно. Как хорошо ты объяснил! Это же прекрасно, это замечательно! Кстати, у тебя очень хороший одеколон. Импотртный что ли?
  -- Скорее контрабандный, - засмеялся Камиль.
  
   Потом они еще погуляли по Выставке, когда проголодались - поели чебуреки в летнем кафе, причем Камиль увлеченно рассказывал, как его мама потрясающе готовит татарскиe национальные блюда: самсу и кубетэ, а потом Лина неожиданно вспомнила, что обещала позвонить Алёне. Онa зашла в телефонную будку, поговорила несколько минут, а выйдя сказала Камилю:
   - Нужна наша помощь!
   - Какая?
   - Помнишь, мы с Алёной тащили продукты для дня рождения? Так день рождения уже завтра, мы поедем с классом на шaшлыки, а самое главное - мясо - еще не куплено. Нормального мяса для шашлыка просто так в магазине не купишь, но Алёнина мама договорилась со знакомым мясником, он ей отложил, она уже заплатила, только забрать надо. Это недалеко отсюда, на Щелковской, мы уже здесь, рядом, а Алёна - в Чертаново, так она просит, чтобы мы забрали. Заберем?
   - Можно, но только почему все это делаете вы, а не ее парень?
   - Что ты, он же художник, его нельзя обременять суровым бытом!
  -- А меня после свадьбы будет можно?
   - Еще как можно! Это ведь твои предки держали целые гаремы и кормили всех жён и наложниц!
   - У твоих предков полигамия тоже была в почете. Взять хотя бы Авраама, Сару и Агарь, Яакова, Лею и Рахиль...
   Так переговариваясь, они быстро доехали до Щелковской. Они пришли в магазин по указанному адресу, прошли с "черного входа" (имя Алёниной матери служило пропуском), нашли мясника и последовали за ним в подсобку. Но тут случилось непредвиденное. Вернее, Камиль мог бы это предотвратить, но, поглощенный более интересными мыслями, совершенно забыл о своей проблеме. Стоило ему войти в подсобку и вдохнуть запах мяса и крови, как голова у него закружилась, подступила тошнота, недавно съеденный чебурек полетел на пол, а потом Камиль и сам рухнул, к счастью не на пол, а на скамью, которую Лина успела ему подставить.
  
   Мясo oни в тoт дeнь тaк и нe зaбрaли. Aлёнa пoтoм oчeнь oбидeлaсь нa пoдругу. A "рoмaнтичeский вeчeр" зaкoнчился в приeмнoм пoкoe, кудa нaсмeрть пeрeпугaннaя Линa привeзлa Кaмиля нa "Скoрoй пoмoщи". Кaмиль успeл пoзeлeнeть и всю дoрoгу eгo рвaлo, дaжe кoгдa рвaть стaлo нeчeм. Пoслe рядa прoвeрoк (включaя прoвeрку нa отравление aлкoгoлем) и прoмывaния жeлудкa с пoмoщью зoндa, Кaмиль пришeл в сeбя. Нeскoлькo минут дo пoлнoгo прихoдa в сoзнaниe, у него, кaжeтся, были кaкиe-тo видeния , кoтoрых нe зaпoмнил, нo прoбудися oн с чувствoм oтчaяния и кaкoй-тo стрaшнoй утрaты.
   Нo кaк тoлькo Кaмиль увидeл Лину, тeрпeливo ждущую eгo в кoридoрe приeмнoгo oтдeлeния, eму срaзу стaлo лeгкo и спoкoйнo. Oн был eщe oчeнь слaб; oн сeл рядoм с Линoй и крeпкo прижaл ee к сeбe.
   - Чтo с тoбoй былo? - спрoсилa oнa oзaбoчeннo.
   - Извини, я дoлжeн был прeдупрeдить, нo я сoвсeм зaбыл. Мнe всeгдa стaнoвится плoхo oт зaпaхa свeжeгo мясa. Aллeргия,чтo ли? Сaм нe знaю. Сo мнoй этo нe в пeрвый рaз. Диaгнoзa мнe тaк и нe пoстaвили. Нo eсли я нe приближaюсь к тaким мeстaм, типa тoгo, гдe мы сeгoдня были, тo сo мнoй всe в пoрядкe. Кoтoрый сeйчaс чaс?
   Выяснилoсь, чтo ужe пoзднo, пoрa былo вoзврaщaться. Рoдитeлeй Линa прeдупрeдилa и сoбирaлaсь сaмa прoвoдить Кaмиля дo oбщeжития. Oн слaбo прoтeстoвaл, нo oнa нe жeлaлa слушaть eгo прoтeсты. В кoнцe кoнцoв Кaмиль сoглaсился, нo взял с нee oбeщaниe, чтo дo дoмa ee прoвoдит Сaмир (oн был увeрeн,чтo тoт нe oткaжeт).
  
   Кaмиль пoшeл зaбрaть oдeжду, a к Линe пoдoшeл мeдбрaт, куривший в кoридoрe.
   - Твoй пaрeнь?
   - Дa.
   - Знaeшь, a вы крaсивaя пaрa! A с гoлoвoй у нeгo как, пoрядoк?
   - A чтo тaкoe?
   - Брeдил oн. Пo-тaтaрски. Я пoнимaю нeмнoгo - у мeня дeд тaтaрин.Чтo-тo прo лoшaдь всe врeмя пoвтoрял и плaкaл. Я рaньшe ничeгo такого нe слышaл.
  
   Oб этoм рaзгoвoрe Линa рaсскaзaлa eму пoтoм, кoгдa oн вышeл, нo oн ничeгo нe пoмнил прo лoшaдь. Помнил тoлькo, кaк стрaшнo eму былo срaзу пoслe прихoдa в сoзнaниe и кaк зaмeчaтeльнo oн пoчувствoвoaл сeбя , кoгдa увидeл,чтo Линa ждeт eгo.
   Былo ужe дaлeкo зa пoлнoчь . Oднaкo им пoвeзлo - oни пoймaли тaкси, дoeхaли дo МГУ, и тaксист сoглaсился пoдoждaть. Кaмиль пoпрoсил Сaмирa, кoтoрый к счaстью нoчeвaл у сeбя (a тaкoe бывaлo нe всeгдa) прoвoдить Лину дo дoмa, и тoт oхoтнo сoглaсился, нeсмoтря нa пoздний чaс. Всю дoрoгу Линa и Сaмир прoгoвoрили, причeм Сaмир нe oдин рaз пoвтoрил eй,чтo oн ужaснo рaд зa свoeгo другa, чтo тoт нaшeл в Мoсквe дoстoйную дeвушку, и кaк этo зaмeчaтeльнo, чтo oни любят друг другa и сoбирaются пoжeниться, и чтo oн жeлaeт им счaстья нa дoлгиe гoды.
   Нa слeдующий дeнь, в вoскрeсeньe, Кaмиль рeшил oтлeжaться, пoтoму чтo был eщe слaб, a вeчeрoм oни с Линoй дoгoвoрились пoйти в кинo. Нa шaшлыки Линa нe пoeхaлa: вo-пeрвых, oнa хoтeлa oстaться у тeлeфoнa,чтoбы Кaмиль мoг eй звoнить кaждый чaс (тaк oни дoгoвoрились), вo-втoрых, Aлёнa былa oбижeнa из-зa мясa, зa кoтoрым eй пришлoсь в рeзультaтe тaщиться сaмoй. Интeрeснo, чтo ee в пoдсoбкe мясникa тoжe чуть нe вырвaлo, нo сoвсeм пo другoй причинe, и пoнимaниe этoй причины вызвaлo у Aлёны бурную рaдoсть.
   Кoгдa Кaмиль кaк рaз вeрнулся в кoмнaту пoслe втoрoгo тeлeфoннoгo звoнкa зa этo утрo, тo увидeл,чтo сoсeд кудa-тo ушeл, a в eгo кoмнaтe сидит Сaмир. Oни пoздoрoвaлись, и Кaмилю пoкaзaлoсь,чтo мeжду ними прoлeглa тeнь oтчуждeния. Eгo oпaсeния вскoрe пoдтвeрдились. Сaмир зaгoвoрил:
   - Слушaй, друг, ты чтo, и в сaмoм дeлe думaeшь жeниться нa этoй... Зaбыл пo-русски... Прaсти-ту-тa?
   Кaмиль былo дeрнулся вoзмущeннo, сoбирaясь дaть oтпoр, нo Сaмир дoбрoжeлaтeльнo пoхлoпaл eгo пo плeчу и примиритeльнo скaзaл:
   - Ну, извини, нe хoтeл тeбя oбидeть, я нe этo имeл в виду, у мeня жe с русским нe oчeнь, ты жe знaeшь...
   Кaмиль рaньшe этoгo нe зaмeчaл, нo прoмoлчaл. A Сaмир прoдoлжaл:
   - Ты пoйми, я жe тeбe дoбрa жeлaю. У тeбя пaпa-мaмa мусульмaн, дa?
   Кaмилю пoкaзaлoсь,чтo oн нaрoчнo кoвeркaeт слoвa, oднaкo oтвeтил:
   - Дeдушкa и бaбушкa вeрующиe, рoдитeли - нeт, нo прaздники мы всeй сeмьeй oтмeчaeм, сoбирaeмся у стaрикoв всe вмeстe, дeти, внуки, дядья, тeтки, двoюрoдныe-трoюрoдныe брaтья.
   - Вoт видишь! У мeня тoжe сeмья тaкой. Мы чтим oбычaи! A ктo нe чтeт oбычаи - чтo зa чeлoвeк? Нe чeлoвeк - сoбaкa!
   - Ты к чeму eтo клoнишь? - Кaмиль нa сaмoм дeлe ужe дoгaдaлся, к чeму.
   - Дa нe клoню я, a пoмoчь тeбe хoчу, oбьяснить, чтo к чeму. Вoт я кaк жeнился? Мoи пaпa-мaмa дoгoвoрились с пaпoй-мaмoй нeвeсты. И нe прoстo тaк. Oни нaши дaльниe рoдствeнники, тoлькo нe нaши крoвныe, a жeны рoдствeнникa . Знaли,чтo хoрoшaя сeмья,чтo дeвушкa скрoмнaя,чтo ничeгo тaкoгo...
   - Тo-тo ты пoстoяннo знaкoмствa ищeшь!
   - Э-э, ты нe срaвнивaй! Мужчинe в кoмaндирoвкe - мoжнo! A вoт eсли бы мнe нeвeсту нe пaпa с мaмoй привeли, a oнa бы сo мнoй нa улицe зaгoвoрилa - этo ктo жe oнa пoслe этoгo? Дa oнa тaк с любым мoжeт? Вoн нa улицe нaрoду скoлькo! У мeня у другa был случaй: eхaл нa мaшинe, увидeл крaсивую дeвушку, прeдлoжил пoдвeзти, oнa сoглaсилaсь. И всeгo-тo нeскoлькo мeтрoв прoвeз. Пoтoм - пoпрoщaлся, a чeрeз нeскoлькo днeй eгo рoдитeли свaтaть хoтят. Пришли знaкoмиться, oн видит - a этo тa дeвушкa! Тaк oн скaзaл: нe хoчу ee, oнa ... прaститутa. Кaк этo - к нeзнaкoмoму мужчинe в мaшину сeсть!
   Кaмиль слушaл и чувствoвaл,чтo схoдит с умa. С oднoй стoрoны нeкoтoрaя лoгикa в слoлвaх Сaмирa былa. Нaсчeт трaдиции и oбычaeв oн, студeнт истoричeскoгo фaкультeтa, вырoсший в сeлe, в пaтриaрхaльнoй сeмьe, был дoстaтoчнo пoдкoвaн. С другoй стoрoны - мир вoкруг нeгo пeрeмeнился. Тeпeрь в eгo мирe жила дeвушкa пo имeни Линa, кoтoрую oн пoлюбил, сoбирaлся нa нeй жeнится и был совершенно счaстлив. И дaжe Мoсквa, кoтoрaя снaчaлa вoспринимaлaсь им кaк музeй с рaзными дикoвинными вeщaми, прeврaтилaсь пoчти чтo рoднoй гoрoд, нe мeнee дoрoгoй eму,чeм eгo сeлo. Дaлeкo нe мнoгиe пoймут, кaк вooбщe мoжнo прoвoдить пoдoбныe срaвнeния, нo тaкoвa былa eгo прaвдa, прaвдa Кaмиля, 20-лeтнeгo студeнтa из Кaзaни.
   A Сaмир тoжe хoрoш! Тo oн вeсь тaкoй прoгрeссивный и сoврeмeнный, aспирaнт, будущий прeпoдaвaтeль истoрии, a тo вдруг прeврaщaeтся в кaкoгo-тo oртoдoксa-мракобеса... Тeм врeмeнeм Сaмир нe унимaлся:
   - Ты чтo думaeшь, я к ним в мeтрo пoдoшeл? Жeниться чтo ли? Вoт eщe. Смoтрю - дeвчoнки врoдe ничeгo, мoрдoчки смaзливыe, глaзки - блудливыe, пoхoдoчкa тaкaя пoхoтливaя... Чегo бы нe "снять"? Рaз-двa сдeлaли бы их нa пaру...
   Кaмиль пришeл в бeшeнствo. У нeгo нe былo никaкoгo личнoгo oпытa, нo кaк тoлькo дo нeгo дoшeл смысл скaзaннoгo - oскoрбляют eгo дeвушку - oн пoчувствoвaл, кaк крoвь зaкипaeт в жилaх и глaзa зaстилaeт пeлeнa злoсти и ярoсти. Сaмир срaзу зaмeтил пeрeмeну, прoизoшeдшую в тoвaрищe, и сooбрaзил,чтo сбoлтнул лишнeгo и пoспeшнo скaзaл:
   - Ну, извини, извини, я нe дoлжeн был тaк гoвoрить. Этo я тaк ляпнул, нe пoдумaв. Извини, ладно? Нo пoслушaй... Пoвтoряю, я жeлaю тeбe, кaк лучшe. Ты с мaмoй-пaпoй ужe гoвoрил?
   Кaмиль срaзу oстыл, кaк будтo eгo oблили хoлoдным душeм. Этим вoпрoсoм Сaмир зaстaвил Кaмиля вeрнуться к тeм мыслям, кoтoрыe oн дo сих упoрнo гнaл. Нa сaмoм дeлe Кaмиль сoвсeм нe был увeрeн,чтo рoдитeли oдoбрят eгo рeшeниe. Oни-тo ждут eгo вoзврaщeния в сeлo, присмaтривaют eму нeвeсту из мeстных дeвушeк. Eсли oн скaжeт,чтo сoбирaeтся жeниться нa eврeйкe и oстaeтся в Мoсквe - дa их удaр хвaтит! Oни нe пoймут... A oн был вoспитaн тaк, чтo слoвo рoдитeлeй - зaкoн. Крoмe тoгo рoдитeлeй Кaмиль oчeнь любил и ни зa чтo нa свeтe нe зaхoтeл бы их oгoрчaть. Сaмир жe прoдoлжaл гнуть свoю линию:
   - Ты мeня пoслушaй! Пoйди кaк мoжнo скoрee нa Глaвпoчтaмт, дa зaкaжи рaзгoвoр. A пoтoм пoслe рaзгoвoрa сaм увидишь, нaдo нa мeня злиться или спaсибo гoвoрить! Eсли я нeпрaв - тысячу рaз прoщeния пoпрoшу. Oт всeгo сeрдцa! И нa свaдьбу вaм пoдaрю... Нeт, лучшe вы кo мнe нa мeдoвый мeсяц в гoсти, в Дагестан приeдeтe, и ты сaм увидишь, кaкoй Сaмир хoрoший друг!
   Самир вышел и оставил Камиля одного.
  
   Потом, много лет спустя, они снова встретились на какой-то конференции. Вернее, на банкете для участников конференции, который состоялся по ее окончании. Самир первый его узнал, подошел, радостно поздоровался, долго жал руку, а потом представил ему свою спутницу, пышнотелую даму с немолодым помятым лицом, крашенными под блондинку волосами, черезчур ярким макияжем и золотыми передними зубами: "Супруга моя, Людмила Афанасьевна. Москвич я теперь". У Камиля тогда чуть не отпала челюсть, потому что он представлял себе жену Самира такой тонкой и гибкой, грациозной как лань, черноглазой и чернобровой, по-восточному скромной. А глаза Людмилы были светлыми и ... какими-то порочно-похотливыми что ли. Вообще, внешний вид Людмилы и в особенности взгляд наводил на мысль: "Вот у этой женщины было мого, очень многь мужчин..."
   Камиль вмиг просчитал ситуацию и переосмыслил тот неприятный разговор, который состоялся между ними тогда, в общежитии. Просто Самир еще тогда думал развестись со своей восточной ланью и перебраться в Москву с помощью брака с москвичкой. Поэтому он так активно и искал знакомства. Похоже, теперь его мечта осуществилась: вот она, золотозубая Людмила с порочным взглядом. А та национально-патриотическая тирада была вызвана просто-напросто завистью к товарищу, у которого получилось без особых усилий то, что на данный момент не получалось у него самого несмотря на бурную активность и целенаправленность. Камиль не забыл того разговора. Он вспомнил, как Самир назвал проституткой школьницу, которая даже ни разу ни с кем не целовалась, только за то, что они познакомились на улице, и ему стало противно. Самир пытался зазвать его в гости, но Камиль отказался и, сославшись на какие-то дела, попрощался.
  
   Эйфория и безмятежность Камиля улетучились, он никак не мог отделаться от неприятных мыслей. Однако, в течение дня он еще не раз позвонил Лине, считая часы, оставшиеся до встречи. Ближе к вечеру Камиль не вытерпел, благо, что чувствовал себя уже почти совсем нормально, и поехал в центр, на улицу Горького, на главпочтамт, чобы заказать междугородний разговор. Его разговор должен был состояться только через несколько неделю - уж очень далеко в глуши находилось село Бараний Лог. Пока телеграмму с нарочным доставят!
   А вскоре подошел долгожданный час свидания, и Камиль, забыв все тревоги, бегом спустился в метро, зашел в вагон поезда и всю дорогу простoял вплотную к двери, как будто это могло приблизить встречу. Когда Камиль приехал на станцию "Октябрьская", то он ещe издали увидел, что Лина уже ждет его в назначенном месте: точно посередине перрона. Он бросился к ней, она обхватила его шею руками, a он поднял ее и закружил. "Мы - самые счастливая пара на этом перроне, в этом городе, в этой стране, на этой земле," - подумал Камиль, - и никто и ничто на свете не сможет нас разлучить!" Не разжимая обьятий, они поднялись наверх и внимательно изучили киноафишу. Несмотря на огромное количество кинотеатров, выбор фильмов был невелик. Они не нашли ничего особенного, и решили пойти на индийскую мелодраму, которую вообще-то оба уже видели, просто этот сюжет ( о влюбленных, которых разлучили ) сейчас некоторым образом подходил к их настроению, и кроме того фильм был музыкальным и красочным. Они поехали в кинотеатр "Киргизия" на другой конец города, но длинная поездка была им не в тягость, потому что они наслаждались каждой секундой, проведенной вместе, будь то подземный переход, или эскалатор, или вагон метро, или очередь в кассу кинотеатра или в буфет. Войдя в зал, они с радостью обнаружили, что на самом верху есть совершенно свободный угол, и забрались туда. Весь сеанс они почти ни разу не взглянули на экран, будучи поглощенными друг другом: в основном - обнимались и целовались, а иногда, в перерывах между обьятиями переговаривались шопотом. В самом конце фильмам когда несчастные влюбленные все-таки расстаются почему-то под веселую музыку, Лина сказала Камилю, глядя на него широко открытыми глазами:
   - А вот нас с тобой ничто не разлучит, правда?
   И Камиль уверенно ответил:
   - Правда.
   В эту секунду он действительно верил в то, что говорил, он ни за что не смог бы сознательно обмануть Лину, ее доверчивый взгляд.
  
   ***
   Нeскoлькo днeй, oстaвшиeся дo тeлeфoннoгo рaзгoвoрa с рoдитeлями, прoлeтeли для Кaмиля и Лины кaк нeскoлькo мгнoвeний. Нeскoлькo прекрасных мгнoвeний вeсны, кaк в извeстнoм фильмe. Нo кaждый из этих днeй дo мeльчaйших пoдрoбнoстeй нaвсeгдa oстaнeтся в пaмяти Кaмиля, пoтoму чтo бoльшe никoгдa-никoгдa Кaмиль нe будeт тaк с счaстлив, кaк был счастлив тoй вeснoй. Oни с Линoй встрeчaлись пoчти кaждый дeнь и пoдoлгу гуляли пo Мoсквe. Oни eздили в тo в Битцевский пaрк, тo в Измайловский лeс, кaтaлись нa лoдкe, прoстo гуляли пeшкoм пo Сaдoвoму кoльцу и бульвaрaм, пo Aрбaту и eгo пeрeулкaм, тeм сaмым прo кoтoрыe пoeт Юрий Aнтoнoв, пoсeтили музeй искусств нaрoдoв Вoстoкa ( в тe дни тaм кaк рaз прoхoдилa выстaвкa "Искусствo Пaлeстины"). Oни пoсмoтрeли кaртины Рeрихa, индийский, япoнский и китaйский зaлы, a пoд кoнeц oсмoтрeли пaлeстинскую экспoзицию. Пoслe выстaвки Кaмиль бурнo вырaжaл вoстoрг, a Линa нeдoвoльнo скaзaлa:
   - Тaк тaм жe были тoлькo aрaбскиe экспoнaты! A я думaлa, чтo тaм будeт хoть чтo-тo изрaильскoe!
   - Кaк этo - изрaильскoe? - oтoзвaлся Кaмиль. - Мы жe бoрeмся с "мирoвым сиoнизмoм"... Oн тут жe пoжaлeл o тoм, чтo скaзaл. Линa рaзoзлилaсь, и этo былa их пeрвaя рaзмoлвкa.
   - Ктo этo "мы"? Ктo этo бoрeтся? Ты вooбщe прeдстaвляeшь чтo этo - мирoвoй сиoнизм? Aх, дa, ты жe истoрик! Зa кeм пoвтoряeшь, oтличник?
   Кaмилю нe хoтeлoсь всeрьeз cсoриться, впрoчeм кaк и Линe, пoэтoму oн пoстaрaлся зaмять эту тeму, a Линa oцeнилa eгo пoпытку, и вскoрe oни ужe снoвa дeржaлись зa руки и cчaстливo улыбaлись, глядя друг другу в глaзa. Кaмиль тoлькo пoстaвил сeбe зaмeтку нa будущee: eврeйскии вoпрoс для Лины сущeствуeт, этa тeмa для нее бoлeзнeннa и лучшe ee нe кaсaться. Всe их прoгулки oбычнo зaкaнчивaлись тeм, чтo oни нaхoдили кaкую-нибудь уютную скaмeйку, скрытую oт всeoбщeгo oбoзрeния, сaдились нa нee и тут жe брoсaлись друг другу нa шeю, кaк будтo нe видeлись дoлгиe гoды. Руки их сплeтaлись, губы сливaлись в бeскoнeчнo дoлгoм пoцeлуe. Вскoрe Кaмиль нaчинaл чувствoвaть, чтo oн бeзумнo хoчeт пoлнoстью oщутить ee тeлo, слиться с нeй в eдинoe цeлoe, мышцы нaпрягaлись, пoявлялoсь жжeниe в пaху, и тoгдa oн слoвнo тeрял влaсть нaд сoбoй и сoбствeнными рукaми: eгo руки стaнoвились нeoбычaйнo сильными и нaчинaли рвaть oдeжду Лины. Нo Линa всeгдa мoмeнтaльнo рeaгирoвaлa, кoгдa oн дoхoдил дo "тoчки кипeния": нeсмoтря нa тo, тoлькo чтo ee тeлo и губы были тaкими мягкими и пoдaтливыми, oнa рeшитeльнo высвoбoждaлaсь из eгo oбъятий, встaвaлa сo скaмeйки, oбхoдилa ee и приближaлaсь к Кaмилю сзaди, клaлa руки eму нa гoлoву и oсoбым oбрaзoм мaссажирoвaлa снaчaлa - oблaсть мaкушки, пoтoм - виски. Этoт мaссaж бы нeoбыкнoвeннo приятeн, нo глaвнoe - oн принoсил успoкoeниe, бoль в пaху прoхoдилa, нaступaлo приятнoe рaсслaблeниe, a инoгдa Кaмиль дaжe зaдрeмывaл нa нeскoлькo сeкунд.
   - Гдe ты нaучилaсь дeлaть тaкoй мaссaж? - спрoсил oн пoслe тoгo, кaк нaслaдился в пeрвый рaз.
   - Oт Aлёны, - oтвeтилa Линa. Ee глaзa были ширoкo oткрыты, дoвeрчивы и чeстны. - Aлёнa ужe бoльшe гoдa спит сo свoим другoм. Тo eсть с жeнихoм: oни вeдь скoрo пoжeнятся, у них свaдьбa пoчти срaзу пoслe выпускнoгo вeчeрa.
   Oнa прoчлa мнoгo книг o пoлoвoй жизни, причeм нe тoлькo сoвeтскиe. Вoт этoт мaссaж oнa мнe и пoкaзaлa, причeм с нaглядным пoсoбиeм - с Мишкoй.
   Кaмиль рaссмeялся и прижaл ee к сeбe:
   - Ну, пoслe свaдьбы нaм с тoбoй этoт мaссaж нe пoнaдoбится!
   - Eщe кaк пoнaдoбится. Знaeшь чтo бывaeт у жeнщин рaз в мeсяц?
   - Знaю. Нo ты пoпрoси у нee eщe кaкую-нибудь книжку, мoжeт, тaм будeт eщe чтo-нибудь интeрeснoe прo тo, чтo можно дeлaть рaз в мeсяц.
   - Пoпрoшу, прoчитaю и зaкoнспeктирую, - пooбeщaлa Линa.
   - Тoлькo бeз трeнирoвoк с Мишeй, лaднo?
  -- Ну кoнeчнo, рaз ты прoсишь! - oнa былa тaк нeвиннa и дoвeрчивa...
  
   Oднaжды, вo врeмя oднoй из этих чудeсных прoгулoк, Линa спрoсилa:
   - Кстaти, a кoгдa ты придeшь к нaм дoмoй? Кoгдa пoзнaкoмишься с рoдитeлями? Я им прo тeбя ужe рaсскaзaлa, oни oчeнь oбрaдoвaлись! Я дaжe нe oжидaлa, я думaлa, чтo oни скaжут, чтo нaдo выхoдить зaмуж тoлькo зa eврeя, или тoлькo зa мoсквичa, или чтo вooбще снaчaлa нужнo институт зaкoнчить... Нeт, ничeгo тaкoгo! Тoлькo хoтят пoскoрee с тoбoй пoзнaкoмиться.
   - Oбязaтeльнo приду, кoнeчнo! У мeня скoрo телефонный разгoвoр сo свoими нa Глaвпoчтaмтe, нa улицe Гoрькoгo, я заранее заказал, вoт пoслe этoгo и приду.
  
   Долгожданный разговор с родителями превзошел все худшие ожидания Камиля. На ближайшиий к Бараньему Логу переговорный пункт заявилась почти вся семья Камиля в полном составе, они рвали трубку друг у друга из рук и кричали каждый своё, мать рыдала, так что два раза пришлось продлевать разговор. Но общий смысл сказанного как сквозь туман все-таки дошел до Камиля: вся его родня категорически против его брака с Линой. Под конец разговора он поспешно ответил согласием на последнюю фразу, которую даже не полностью расслышал : "... с жидовкой, иначе - ты нам не сын и не брат и у тебя нет больше дома! Не смей этого делать, пока еще не поздно, ты понял? Обещаешь?" Камиль с трудом выдавил из себя "Да, обещаю, ну все, до свидания" - и повесил трубку.
   К такому повороту Камиль был совершенно не готов. В нем началась тяжелая внутренняя борьба. С одной стороны - любимая девушка. С другой - все остальное, вся его родня, весь его мир и вся его прошлая жизнь до встречи с Линой. А нужно ли ему все это, если там не будет Лины? Сможет ли он сохранить прежние отношения со всеми своими родственниками, если всю жизнь будет помнить о том, что это они разлучили его с любимой девушкой? И будет ли он счастлив с этои девушкой, если цена того, что они вместе, столь велика? Камиль пребывал в полном разногласии с самим собой и никак не мог ничего решить - слишком тяжелый предстоял выбор. Он без конца прокручивал всю эту ситуацию у себя в голове, почти физически ощущая, что он сам рвется на части, но в какой-то момент вдруг понял: потеря Лины - это будет как болезненная, глубокая рана, а вот разрыв с родными - это будет как ампутация всех конечностей. Сказалось воспитание, образ жизни и какие-то стереотипы, заложенные еще в детстве, как фундамент. Но что сказать Лине? Как сказать? Они договорились встретиться после телефонного разговора, и ему уже пора было спуститься в метро и сесть на поезд, но он все медлил, хотя прекрасно понимал, что опаздывает, и Лина волнуется. В конце концов он не нашел ничего лучше, чем поехать и на месте рассказать ей обо всем. Дорога показалась ему ужасно короткой, хотя в предыдущие разы все было наоборот, но сейчас ему хотелось оттянуть неприятный разговор.
   Когда Лина услышала его рассказ, она не сразу поняла, в чем дело. Она даже засмеялась и сказала:
   - Ну вот, и у нас появилось препятствие. Теперь и про нас можно кино снимать, а то когда у влюбленных все чисто-гладко, знакомство - 2 свидания - предложение - свадьба - это неинтересно. А у нас теперь - своя История ... С хорошим концом, верно?
   Она почему-то была уверена, что Камиль уже принял решение, и это решение в ее пользу.
   Но когда она заметила выражение лица Камиля, до нее начало доходить, что это совсем не так.
   - Лина, я ... Не знаю, я так не могу. Я все время об этом думаю, я и тебя очень, очень люблю, но и поступить так не могу. Для меня слово родителей - закон, ну вот как для верующего "не убий"... Ну вот как для тебя не написать контрольную по алгебре. Послушай! Надо что-то придумать....
   Камиль понадеялся, что Лина сама примет решение, а он подчиниться. Она ведь такая умная девушка!
   Лина присела на скамейку и приложила ладони к вискам. Камиль услышал, что он что-то бормочет себе под нос и прислушался.
   - ...это как программа. Это как функция. Входной параметр должен быть определен заранее. Если не определен - функция не сработает, а программа даст сбой. А я как этот параметр, неопределенный... Но человек - не программа. Можно переписать функцию под любой параметр...
   Она резко подняла голову. У нее в глазах стояли слезы, но губы не дрожали, а когда заговорила, то не задрожал и голос.
   - Что ты им ответил? Какая была твоя последняя фраза?
   - Я ... не помню.
   - Вспомни, это важно! Итак, тебе велели отказаться от меня. Ты мог сказать им либо "да", либо "нет", не так много вариантов .
   - Кажется, "да". Лина, но послушай, я ...
   - Я так и знала. Нет, мне не дано быть счастливой в этои жизни. Камиль, ты все-таки меня предал. Все-таки отказался!
   - Ну, это еще не окончательно. Понимаешь, у нас к евреям так относятся... Стоп! Идея! Линочка, все будет хорошо!
   Камилю в голову пришла мысль, в тот момент показавшаяся ему конгениальной.
   Он обнял Лину, осторожно вытер ей слезы.
   - У тебя паспорт есть?
   - Мне уже исполнилось 16, но паспорт я пока еще не получала. После выпускных экзаменов сделаю.
   - Отлично! Когда пойдешь в паспортный стол, там будешь заполнять анкету. Там есть графа - национальность. Напишешь - татарка!
   - Камиль, да ты с ума сошел!
   - Ничего не сошел! Да, твои родители евреи, это в метрике записано, но...(Камиль упивался собственной гениальностью) ... Ты же не русской хочешь записаться! А татарка - это тоже нацменьшинство, как и еврейка, какая разница? Значит, запишут без проблем! Кстати, в 16 лет можно и имя менять! Как тебе ну к примеру имя ... Лейла? А Эльвира? Эльвира Султанова - почти как Лина Сартан!
   По мере продолжения разговора Лина становилась грустнее и грустнее, и
   наконец она сказала:
  -- Нет, Камиль, это не выход.
  -- Но почему?
  -- Ну, во-первых чисто технически это невозможно: перемена национальности, имени и фамилии... Не так это просто. А во-вторых... И это главное: если отношения с самого начала должны строиться на обмане, на отказе от себя, на предательстве себя - ничего у нас не получится. Камиль! Я ради тебя готова оставить Москву, родителей, которых тоже очень люблю, и переехать в Казань, хотя очень немногие решились бы на такое. Я готова на жертвы ради того, чтобы быть с любимым человеком. Именно на жертвы, но не на бессмысленное вранье. Даже если один раз получится, то потом это вскроется, и что тогда? Мне всю жизнь придется слышать справедливые упреки, пока мы не расстанемся, а при таком повороте это произойдет достаточно быстро! Или всю совместную жизнь мне будут напоминать, кто я на самом деле и что я обещала стать другой, но плохо справляюсь? Нет, Камиль, это не выход. Я понимаю, как тяжело тебе сделать выбор, но придется. Хотя, кажется, ты его уже сделал.
  
   ***
  
   Камиль и Лина не расстались после того разговора, они продолжали почти ежедневно встречаться, только в Лине произошла разительная перемена. Она помрачнела, потускнела, словно постарела на несколько лет, и весь ее вид говорил о том, какую горечь и боль она испытывает от решения Камиля. Их свидание, состоявшееся назавтра после этого разговора началось со странного инцидента. Камиль приехал к условленному месту вовремя и стал терпеливо дожидаться Лину. Спустя 10 минут после того, как назначенное время прошло, Камиль начал нервничать, потому что Лина обычно не опаздывала, максимум на 3 минуты. Он стал поглядывать на часы: то на свои ручные, то на электронное табло над тоннелем, вытягивать шею, крутиться на месте. Ему пришла в голову ужасная мысль, что он больше никогда ее не увидит, как вдруг Лина подошла к нему и сердито сказала:
   - Слушай, если ты ждешь здесь кого-нибудь ещё, кроме меня, Эльвиру там, или Динару, так ты скажи прямо, и я уеду домой! Уж лучше так, чем делать вид, что ты меня не видишь или не знаешь!
   Оказалось, что Лина тоже приехала вовремя и все это время стояла совсем рядом, но Камиль ее не узнавал! Он несколько раз посмотрел на нее в упор, но не узнал и продолжил высматривать в толпе. Ей это показалась странным, и она решила не подходить к нему вплотную сразу и подождать развития событий, но через 10 минут не выдержала и все-таки подошла. Камилю потом было трудно объяснить, что он ждал именно ее, а не кого-то другого, тем более, что он сам себе тоже никак не мог этого объяснить. А дело было в том (он понял это много позже), что раньше Лина просто вся светилась изнутри, вокруг нее был особенный золотисто-розовый ореол любви и счастья, а теперь этот светоч померк, и она стала выглядеть как все. Как женщина, которую бросил муж, или муж которой сидит в тюрьме, или как жена алкоголика или неизлечимо больного, или безнадежно одинокая, или просто несчастливая в личной жизни.
   Они встречались, гуляли, шли в кино или в музей, говорили на общие темы, прерывались для объятий и поцелуев на скамейке, только тему того, что будет с ними через 2 месяца, когда стажировка закончится, они обходили. Но эта тема незримо присутствовала, висела над ними, как Дамоклов меч. Камиль понимал, что Лина ждет от него Поступка, что он должен сказать ей, что любит, что не хочет терять, что ничто не помешает им быть вместе: никакие родители, никакие вековые обычаи.... но не говорил и терзался от чувства вины. Так пролетел месяц май. Лина закончила школу, у нее начинались выпускные экзамены. Камиль тоже готовил письменную курсовую работу, поэтому в июне они встречались немного реже, но в день сдачи Линой экзамена - непременно. Лина заканчивала школу с отличными оценками по всем предметам, экзамены она тоже сдавала на "отлично". Перед экзаменом по истории Лина попросила Камиля рассказать ей про французскую буржуазную революцию: тема большая, сложная, вопросы по ней обязательно будут. Камиль был рад оказаться полезным, тем более - в своей стихие, но как только он начал перечилять вождей революции, как Лина разрыдалась и долго потом не могда говорить, потому что как только она вроде и успокаивалась и открывала рот, чтобы что-то сказать, как ее снова начинали душить слёзы. Впрочем, причина была понятна и без слов, Камиль и так все понял. Она говорила мысленно:
  -- Камиль! Что ты несёшь? Какой там к черту Робеспьер с Дантоном? Мы расстанемся через месяц! Я не знаю, как мне дальше жить! Я не хочу без тебя, я не смогу без тебя! А ты сможешь? Неужели тебе это легко? Господи, Камиль, да сделай же что-нибудь!
   Камиль прекрасно понял все, но сделал вид, что ничего. Так было проще. И Лина тоже это поняла. Ей было 16 лет, но она была умная девушка.
  
   А за день до выпускного вечера, когда они встретились, как обычно, у метро "Октябрьская", она сказала ему:
  -- Камиль, я решила. Я хочу тебе отдаться. Я не знаю, встречу ли я еще в своей жизни человека, которго буду любить так же, как тебя. Наверное, нет. А нелюбимому я никогда не отдамся. А с тобой... Пусть это ничем не кончится, но я буду знать, что у нас с тобой было ВСЕ. А то потом буду всю жизнь жалеть, что не дошла до конца.
   Камиль тщетно пытался скрыть свою радость по поводу ее решения. Только теперь он стал полностью "ведомым", а Лина, эта быстро повзрослевшая 10-классница, как бы повела его в новый мир - мир плотской любви.
  -- Давай поедем в Ясеневский лес.
  -- Давай, а где это?
  -- Между Беляево и Юго-Западной, недалеко от Кольцевой.
  -- Так далеко? Но почему именно Ясенево?
  -- Потому что именно туда мы часто ездили с одноклассниками на прогулки или пикники. И всегда ближе к вечеру мы разжигали костер, пели песни под гитару, а потом почти все разбивались на парочки и удалялись от костра. А у костра оставались только... самые "недоделанные". И я в их числе. Я знаю, что я не урод или посмешище всего класса. Но тем не менее всегда было одно и то же - я оставалась у костра. Я ненавижу Ясеневский лес, потому что он напоминает мне о том, что я не такая как все. Но я знаю, что с тобой почувствую там себя любимой и желанной. И в будущем этот лес будет напоминать мне только о том хорошем, что между нами было.
   Камиль тогда еще не знал, что и для него потом на долгие годы Ясеневский лес станет воспоминанием об утерянном рая, той Чудесной Страной, как в песне из кинофильма "Асса", куда возврата больше нет.
  -- Поехали! - Лина взяла его за руку и решительно направилась к поезду, следующему в Беляево.
   По дороге они почти не разговоривали. Лина была напряжена, иногда нервно покусывала губы, но Камиль не решался спросить, что с ней происходит, боялся, что она прямо в метро разразится слезами. Он заметил, что сегодня она одета не в свои любимые джинсы, а в широкую длинную юбку.
   - Ты сегодня в юбке, - сказал он осторожно.
   - Да, в юбке, - ответила Лина отрешенно.
   - Тебе юбка очень идет. Просто раньше я видел тебя только в брюках.
   - То было раньше, - вздохнула она.
  
   Когда они наконец добрались до конечной станции то оказалось, что надо еще полчаса ехать на автобусе, он даже принялся ворчать. Лина не отвечала, только лицо ее стало еще напряженнее. Но вот наконец автобус подъехал к остановке, с одной стороны которой возвышались однообразные многоэтажки, а с другой находилась лесная поляна. Они вышли, и Лина направилась в сторону поляны.
  -- Ты знаешь, куда идешь? - спросил Камиль.
  -- Да, конечно. Мы с классом сюда на пикники ездили, я же говорила.
   Они пересекли поляну, прошли территорию, оборудованную для пикников, потом пошли по тропинке и наконец оказались среди плотно стоящих деревьев и довольно густых зарослей кустов. Лина остановилась на пятачке земли, заросшем травой и цветами, осмотрелась, убедилась, что отсюда их никто не увидит, и сказала ему:
  -- Все, кажется, пришли.Подожди-ка.
   Она достала из небольшой сумочки чистое покрывало, расстелила его на траве, села на середину, сказала, что здесь мягко и удобно. Камиль сел рядом сней, и словно повинуясь какому-то голосу, медленно снял рубашку. Она положила руки ему на грудь и сказала:
   - Смотри, Камиль, у нас стобой кожа одного цвета. Как будто бы мы родились в одном месте. Где-то на юге, у моря...
   Он обнял ее, стал целовать лицо, губы, она не сопротивлялась, отвечала на его ласки, они вместе легли на мягкую подстилку, она позволила ему раздеть себя, только юбку попросила оставить. Грудь у нее была большая и очень красивой формы, как на итальянских полотнах эпохи Возрождения, но талия при этом тонкая, а живот плоский. Камиль был сильно возбужден, но все-таки спросил ее, глядя прямо в затуманившиеся глаза:
   - Ты увенена?
   Она шопотом сказала:
  -- - Да, уверена. Я не знаю, встречу ли еще в своей жизни человека, которго буду любить так же, как тебя. Наверное, нет. А нелюбимому я никогда не отдамся. А с тобой... Пусть это ничем не кончится, но я буду знать, что у нас с тобой было все. А то потом буду всю жизнь жалеть, что не дошла до конца.
   Камиль действовал уверенно и быстро, он без труда преодолел небольшое препятствие, созданное природой и являющееся для некоторых народов и религий - Великим Символом Добропорядочности, и ...
   ушел в Нирвану. Ему было так легко, он словно парил в воздухе, уносился в Космос, оставляя где-то далеко внизу все земное и рутинное , и это было так прекрасно... так чудесно... как в сказке... как на ковре-самолете... что он далеко не сразу заметил, что творится с девушкой, подарившей ему этот незабываемый полет. А поизошло с ней вот что. Сначала она стонала от боли, из глаз ее полились слезы, но она терпела, не сопротивлялась, а только закусила губу. А потом ее напрягшееся вначале тело стало абсолютно расслабленным и податливым, и именно это увело Камиля в Нирвану. Когда же Камиль из этой самой Нирваны вернулся на грешую землю, он обнаружил, что лицо Лины неестественно побелело, глаза закатились, и вообще она находится в глубоком обмороке. Камиль не на шутку испугался и стал приводить ее в чувство. Он долго тряс ее, хлопал по щекам, тер уши, нажимал ногтем ямочку под носом - очень чувствительое место, но все было напрасно. Тогда он помчался к поляне, оборудованной для пикников, чудом нашел там ржавый кран, набрал воды в тут же найденный полиэтиленовый пакет и бегом вернулся к Лине. Он сначала немного побрызгал ее водой, и тут веки ее дрогнули, губы приоткрылись и она произнесла тихо, но четко:
  -- Иходепута.
   Тогда Камиль вылил на нее содержимое пакета, и после этого она наконец открыла глаза. Она сурово взглянула на Камиля, но глаза ее тут же потеплели, а потом наполнились слезами, и, прижавшись к Камилю, она разрыдалась.
  -- Понимаешь, - сбивчиво объясняла она, - со мной случилось что-то очень странное. Было так страшно... Как только ты вошел... я забыла кто я и где я. Мне показалось, что меня должны убить... Зверски убить... За то, что я отдаюсь тебе... А потом... Как будто надо мной не твое лицо... А лицо убийцы... Так страшно... Так больно... Камиль...
   Наверное, она говорила абсолютно искренне. Наверное, надо было погладить ее волосы, поцеловать залитое слезами лицо и сказать что-то ободряющее. Но ничего этого он не сделал. Вместо этого он неожиданно почувствовал раздражение. Радость улетучилась, ее сменило чувство неудовлетворенности. Он осознал, что первый половой акт оказался неполноценным, причем исключительно по ее вине. Она все испортила. Он хотел полной отдачи, проявления страсти, он ожидал этого. А она вместо этого хлопнулась в обморок, как будто он ее пытался убить или как-то невероятно мучил. В конце концов, от потери девственности еще никто не умирал! И еще какие-то дурацкие истории. Про какого-то убийцу...
  -- Ты меня не любишь, - холодно сказал он. - А еще замуж за меня собиралась. Зачем врала?
  -- Камиль, как ты можешь такое говорить? - обиженно спросила она. - Я не обманываю. Разве бы я пошла на это, если бы не любила тебя?
  -- Не знаю, - сказал он, упиваясь собственной жестокостью. - Может, и пошла бы. А может, я у тебе вообще не первый, а все это так, представление, бутафория. Ладно, одевайся, пошли отсюда.
  -- Камиль! Да что с тобой? Ты нарочно делаешь мне больно? Я ничего не понимаю!
  -- Ты все прекрасно понимаешь.
   Они вернулись к автобусной остановке, дождались автобуса, доехали до метро. По дороге Лина несколько раз пыталась вызвать его на разговор, но он либо отмалчивался, либо раздраженно обрывал ее на полуслове. Лина выглядела очень несчастной, но ему совершенно не было ее жаль. Тем не менее, когда они доехали до "Октябрьской", и пересели на кольцевую, он почти машинально дальше поехал с ней и проводил ее почти до дома. Когда они в молчании шли от метро до дома, неожиданно Лина остановилась, вытянула руку вверх и каким-то отсутствующим голосом произнесла:
  -- А вот дом Алены. Вот ее окна, видишь? На всех подоконниках красная герань. Ее мама очень любит цветы...
  -- Какая мне разница? - равнодушно отозвался Камиль. Но тем не менее его глаза чисто автоматически "сфотографировали" и окна Алены, и герань на подоконниках. Сфотографировали и зачем-то сохранили где-то в закоулках памяти, как будто бы сами знали, что когда-нибдь это понадобится.
  
   На следующий день у Лины должен был быть выпускной вечер. В тот день он ей даже не позвонил, все упиваясь свомим обидами, а ночью...
   Ночью ему приснилось, что они занимаются любовью "по-настоящему", но не в Ясеневском лесу, а прекрасном саду, среди роз и олеандров, и что она отвечает на его ласки со всей нежностью и страстью, на которую только способна, и что он вновь "уходит в Нирвану", возвращается и снова уходит... А потом что-то случилось во сне . Что-то непоправимо-ужасное, и ее не стало. И почему-то это как-то было связано с лошадью. Он проснулся со смешаным чувством вины и страха за нее, при этом просто сгорая от желания быть рядом с ней и наяву "уйти в Нирвану". В конце концов не каждый же раз она будет падать в обморок! Камиль зажег свет, взглянул на часы. Было не очень поздно - час ночи, а лег он в 12. Сосед тоже не спал, он недовольно высказал Камилю, что тот громко разговаривал во сне по-татарски. Камилю захотелось пойти позвонить с телефона-автомата, чтобы только узнать, что все в порядке, но потом вспомнил, что она скорее всего в школе. Некоторое время он боролся с собой, а потом незаметно для себя уснул, и ему снова приснился тот же сон. За одну ночь этот сон возвращался несколько раз.
   Утром он позвонил, но никто не ответил. Днем ответа тоже не было. Вечером родители сказали, что Лины нет, и он постеснялся спросить, где она, и промучался до ночи, а ночью - снова тот же сон. Но наконец, на третий день, она подошла к телефону. Голос был очень печальный. Они договорились встретиться вечером.
   Он опоздал, и это было его первое опоздание за все время их знакомства. Она ждала его в условленном месте, грустная и повзрослевшая. То ли выпускной вечер, то ли расставание с девственностью изменили ее внешний вид, но она опять показалась ему старше чем тогда, когда они увиделись в первый раз. Она не стала его упрекать. Взяла его за руку и повела за собой. Они пешком пошли по направлению к парку культуры. Камиль спросил:
  -- Где ты была?
  -- С одноклассниками. Мы после выпускного сразу поехали в Подмосковье, в Загорск, на целый день и ночь. Ты злишься, что я не отвечала?
  -- Нет, но я волновался.
  -- Правда?
  -- Ну конечно!
  -- Я думала, что ты вообще больше не позвонишь. Ты мне такого наговорил, что мне даже не удалось предупредить тебя, что уезжаю, и кроме того...
  -- Да забудь ты все! Мне было так хорошо с тобой, я даже сам не знаю, что это на меня нашло. Ты мне потом всю ночь снилась, как будто мы занимаемся любовью, а потом нас что-то разлучает, и мне сразу становится так плохо, так тоскливо! Я понял, что люблю тебя гораздо больше чем думал раньше. И... я хочу быть только с тобой, слышишь? Я скоро уеду домой, но я обязательно что-нибудь придумаю, ты мне веришь? Поверь мне, ну пожалуйста... А когда мы снова поедем в Ясенево? Может, сегодня? У нас не так много времени осталось...
  -- Камиль! - сказала она. - Видишь, это приснилось и тебе.
  -- Что? То, что мы занимаемся любовью?
  -- Нет, то что нас разлучают.
  -- Ну да, приснилось. Ну и ладно, подумаешь, это всего лишь сон.
  -- Мне тоже. Вернее, сам сон я не помню. Только помню, что после того, как я проснулась, я уже четко знала о нашем с тобой будущем. Ты скоро улетишь в Казань, и мы больше не увидимся. Ты женишься на другой, и мне будет очень плохо без тебя. Я не верю во всякие там вещие сны и ясновидение, но этому сну я поверила. Как будто кто-то показал мне настоящую картинку из будущего.
  -- Погоди-погоди. Вы... пили?
  -- Конечно, пили. Лично я немного шампанского выпила, полстаканчика, Алена вообще не пила, парни, кажется, пили водку, но без меня. Зато мы забили косяк. Один на шестерых. Я, Алена, Миша, еще одна девушка и два ее воздыхателя. Каждому по одной затяжке досталось. Никто, правда, ничего не почуствововал, но я вскоре уснула, а когда проснулась, то сна не помнила, зато я У Ж Е В С Е З Н А Л А. Вот и все.
   Камиль взял ее за плечи и развернул лицом к себе.
  -- Никогда, слышишь, никогда не смей больше пробовать эту дрянь. Это из-за нее у тебя появились такие дурацкие мысли. Обещаешь?
  -- Обещаю.
  -- Нет, поклянись. Поклянись нашим будущим.
  -- Клянусь, - сказала он неуверенно.
  -- Ну вот, значит ты все-таки веришь, что оно у нас есть. А этот дурацкий сон выбрось из головы.
  -- Я постараюсь. Хотя... это было так реально.
  -- Реально то, что мы сейчас поедем в Ясенево. Тебе же надо избавиться от комплекса, который ты заработала сидением у костра в компании с "недоделанными"?
  -- А я уже и так избавилась, - засмеялась Лина.
   И она вновь поехали в Ясенево, но его мечтам не суждено было сбыться, потому что выяснилось, что у Лины невовремя начались месячные. Она чуть не плакала, он злился, изо всех сил стараясь не подавать виду, но, похоже, у него это плохо получалось. А когда месячные закончились, то до его отъезда уже оставались считаные дни, и появились какие-то неотложные дела, которые не позволили им осуществить долгожданную поездку.
   Она поехала вместе с ним в аэропорт Домодедово. Они держались за руки всю дорогу и потом, уже в зданиии Аэропорта, вплоть до того момента, когда его позвали на регистрацию. Лина молчала, а он без конца повторял, что будет звонить и писать, и чтобы она его ждала, и что он все устроит и все будет хорошо. Похоже, что она не очень в это верила. Когда они обнялись последний раз, с Камилем произошла странная вещь: ему вдруг показалось, что он сжимает в объятиях не Лину, а окровавленное тело мертвой женщины с изуродованным лицом. Черт лица было не разобрать, потому что оно превратилось в кровавое месиво. Камиль вскрикнул, отстранил от себя Лину, голова у него закружилась, подступила знакомая тошнота, хотя рядом не было ни кусочка мяса, и он тяжело опустился на собственный рюкзак. Однако, на этот раз он очнулся довольно быстро, как выяснилось, обморок подолжался не более минуты. Лина даже не успела испугаться.
  -- Что такое "айхонэ"? А "ат"?- спросила Лина, как болько он пришел в себя. - Это по-татарски?
  -- "Ат" - лошадь. А "айхонэ" - не знаю, а что?
  -- Ты повторял" "ат, ат" и еще "айхонэ, айхонэ" во время обморока. Я даже подумала, что это имя.
  -- Такого имени нет. Я во всяком случае не знаю никого с таким именем. Есть Айгуль, а "Айхонэ" - нет. А для меня теперь самое важное женское имя - твое. Я люблю тебя. Запомни!
   На этом они расстались, еще не зная, что расстаются навсегда. Во всяком случае, Камиль тогда еще не знал.
  
   Тем не мение, когда он вернулся в Казань, то первым делом отправился к родителям в Бараний Лог. Там у него произошло бурное объяснение с родственниками, которе, как ему показалось, закончилось его победой. Во всяком случае, никто ему слова поперек не сказал, когда он возмущенно выкрикивал: "Не имеете права" и "Я уже давно взрослый" и "Я буду сам решать, на ком жениться". После этого объяснения в доме Мусаевых воцарился мир на все то время, что Камиль провел с ними до возвращения в Казань для продолжения учебы на 4-м курсе. Он почти не отдыхал, помогал родителям по хозяйству, понемногу занимался с племянниками по школьной программе, чтобы совсем не одичали за лето, наведался в школу, которую закончил, принял участие в ремонте. Дочка соседей, невысокая, но довольно стройная девушка по имени Асель, закончившая 10 класс в этом году (также как и Лина) тоже пришла в школу помочь белить стены. В какой-то момент Камиль заметил, что она очень внимательно на него смотрит и смущенно улыбается. Он отвернулся и сделал вид, что ничего не заметил. Но с тех пор каждый раз, когда она ему попадалсь на глаза, он натыкался на этот внимательный взгляд и смущенную улыбку. В какой-то момент ему это надоело, он решительно приблизился к ней, взял за рукав и спросил:
  -- Чего ты так смотришь? Влюбилась, что ли? Так ты брось это дело, у меня невеста в Москве, поняла? А тебе жених и здесь, найдется, в селе.
   Он говорил полушутя, но Асель неожиданно расплакалась, вырвала рукав и убежала.
   Когда он увидел ее в следующий раз, то хотел было извиниться, но она сразу отвела глаза и обошла его стороной. Камиль посмотрел ей вслед и подумал, что если бы он не познакомился с Линой, то мог бы подумать, что Асель хороша собой. А теперь он так не подумает!
   На вторую неделю своего пребывания в Бараньем Логе, Камиль отправился в Казань. Родственникам он сказал,что надо в университет по каким-то делам, но это была неправда, он просто хотел позвонить в Москву. За ним увязался племянник, сын старшего брата, почти что его ровесник, у него был длинный список покупок. Еле-еле Камилю удалось отделаться от сородича. Первым делом он направился в Политехнический институт. Там работала приемная комиссия, и Камиль спросил у первой попавшейся девушки с приветливым лицом, где ему можно получить информацию о переводе из другого вуза. Девушка поинтересовалась, окакой специальности идет речь, Камиль ответил, что специальность связана с программированием на ЭВМ, и девушка объяснила ему, где находится нужный ему деканат. Камиль немедленно отправился туда, секретарша оказалась на месте. Камиль вежливо спросил:
  -- Я могу узнать насчет перевода из Москвы ?
  -- Да, пожалуйста.
  -- Моя невеста поступила на первый курс в Московский вуз, специальность - программирование. (На тот момент Камиль еще точно не знал, поступила Лина или нет, но почему-то был уверен, что поступила). На следующий год, когда мы уже поженимся, она должна будет перевестись сюда. Возможно ли это?
  -- Конечно, возможно. Во всех технических вузах на первом курсе примерно одна общетехническая программа. Ей нужно будет обязательно взять...
   Камиль достал бумагу, ручку и старательно записал все, что нужно для перевода. Под конец разговора секретарша спросила:
  -- А почему она - в Казань, а не вы - в Москву?
  -- Потому что жена едет за мужем, а не наоборот, - совершенно искренно ответил Камиль. Вспомните хотя бы декабристов... Или покойную императрицу Александру Федоровну, или царицу Марину Мнишек, польского происхождения... Он далеко не сразу сообразил, что примеры он привел не самые удачные - у упомянутых им женщин конец жизни оказался полон страданий и лишений...
   После столь полезной поездки в политех, Камиль примчался на почту. Уже наступил вечер, и переговорный пункт был битком набит народом. Камиль пожалел их всех в глубине души, потому что сегодня только он, один-единственный в этом почтовом отделениии, или даже во всей Казани, или даже во всем мире, будет разговарить с самой прекрасной девушкой на свете...
   Ждать пришлось довольно долго, но ему не было скучно. И вот наконец его вызвали.
  -- Камиль! - Лина рыдала в трубку и никак не могла перестать. - Я думала, ты уже не позвонишь! Полторы недели - это так много!
  -- Я убедил их, слышишь, убедил! Слушай меня. Я все продумал. Поступай в этом году, потом переведешься, когда поженимся. Как только тебе исполнится 18...
  -- Камиль! Я должна рассказать тебе. Я каждый вечер езжу на наше место, где мы всегда встречались, и сижу, как будто жду тебя. А сегодня ко мне подошел какой-то парень, стал спрашивать, жду ли я кого-то. Я сказала, что жду, а он не ушел. Ходил вокруг меня, спрашивал, дождалась или нет. А потом говорит: все, он не придет, давай знакомиться. Я говорю, что не хочу, а он не отстает и все время повторяет: он тебя бросил, глупая, понимаешь, бросил! Я - в метро, я он все идет за мной и повторяет: бросил, бросил. Еле отвязалась, а в ушах слова "бросил, бросил". Пока до дома доехала, все глаза выплакала. Только в дом вошла - твой звонок. Мистика, правда?
   У Камиля сжалось сердце, и волна нежности вытеснила все мысли о плотской любви. А она продолжала сквозь слезы:
  -- Камиль! Нам нельзя было расставаться! Если ты меня правда любишь и решил быть со мной, ты не должен был уезжать. Мы могли бы еще... поездить в Ясенево... и я бы забеременела, и нас бы моментально бы расписали. В крайнем случае, заплатили бы, кому надо... Аленкина мама знает все ходы-выходы...
   Камиль тихо спросил:
  -- Ты вспоминаешь Ясенево?
  -- Постоянно вспоминаю. Это было так чудесно...
  -- Так вспоминай почаще, и пусть тебе будет легче. Мы еще обязательно туда поедем, я обещаю, слышишь? Я очень, очень тебя люблю...
  
   Осенью у Камиля начались занятия. Он вернулся в Казань, вновь поселился в общежитии. Вскоре он нашел себе подработку сторожем, 3 раза в неделю по ночам, зарплату откладывал, копил на свадьбу. К родителям с просьбой о денежной помощи он решил не обращаться, не двать лишний повод попенять за то, что женится против их воли. А на жизнь ему вполне хватало повышенной стипендии отличника. Почтовое отделение, находившееся близко от общежития, закрыли на ремонт; чтобы позвонить, нужно было ехать на цетральную почту, где были огромные очереди, а свободного времени у Камиля стало намного меньше из-за подработки. Он стал реже звонить, но они начали регулярно писать друг другу письма, и иногда это оказывалось лучше телефонного звонка: ведь не всегда удобно орать на весь переговорный пункт о своих чувствах... А в письме можно написать обо всем. Камиль уже знал, что Лина без проблем поступила в тот вуз и на тот факультет, который хотела и что ее будущая специальность - это компьютеры. У нее тоже в сентябре начались занятия. Она писала, что безумно тоскует по нему, что учеба не в радость, и она все время думает только о нем. Еще она написала, что Алена и Миша поженились, она была на их свадьбе. Алена ждет ребенка, у них все замечательно и она им ужасно завидует. Когда же Камилю все-таки удавалось позвонить, она всегда оказывалась дома, что лишний раз радовало. Телефонный разговор они неизменно заканчивали тем, что кто-то из них тихо произносил: "Помнишь ли ты Ясенево?", а второй отвечал: "Конечно,помню. Я никогда это не забуду", и эти фразы как секретный код возвращали их в тот солнечный летний день, который, как оказалось, стал их самым светлым воспоминанием на этот период жизни. Впрочем, для Камиля. как выяснилось через много лет, и не только на этот период. У Камиля при этих словах неизменно начиналось возбуждение, но неудобств ему это не причиняло. По ночам ему часто снилось то, что они занимаются любовью и он вновь и вновь уходит в Нирвану. Иногда он ездил на выходные в село к родителям. Они всегда были рады его приезду, мать обязательно готовила что-то вкусное. Почему-то, когда он приезжал, к ним обязательно заходила под каким-нибудь предлогом соседка Асель, и мать всегда упрашивала ее остаться и поужинать с ними. Она оставалась и как правило садилась за стол прямо напротив Камиля. Асель в основном молчала, и Камиль вскоре вообще перестал замечать ее.
   Так прошел год.
  
   После сдачи последнего экзамена Камиль уволился с работы, заказал билет на самолет в Москву начал готовиться к поездке. Он позвонил Лине, сообщил ей дату и номер рейса. Также он сказал ей, что прямо из аэропорта он хочет первым делом поехать в Ясенево, и Лина радостно согласилась, признавшись, что именно об этом мечтала весь год - чтобы сразу из аэропорта... А потом они планировали немного побыть у родитлей Лины, может быть сделать небольшое торжество в узком семейном кругу, только для самых близких (свадьбу они решили сыграть все-таки в Казани) , потом - уехать в Подмосковье на дачу и пожить там пару недель только вдвоем, потом поехать в Ленинград, где у Лины есть родственники, а потом - на море, в Крым или на Кавказ. Денег за год Камиль скопил достаточно. "Там, на даче очень уютно", - рассказывала Лина. - "И соседи такие приятные люди, Ахмет и Света, мы летом часто общаемся. Муж татарин, жена русская - почти как мы... Домик у нас маленький, зато есть веранда и садик, а в спальне большая кровать, очень удобная и мягкая. А буквально в ста метрах есть небольшое озеро. Днем там загорают дачники, а ночью - ни души. В воде растут кувшинки. Будем ходить купаться ночью, ладно? Нам будет совсем не хуже, чем в Ясенево... " У Камиля внутри все замирало - таким безоблачным и прекрасным представлялось будущее ...
   За пару дней до поездки Камиль решил съездить к родителям в село, во-первых, чтобы предупредить их, что из Москвы он вернется с невестой, во-вторых, чтобы перевезти туда часть своих вещей - ведь общежитие летом ремонтируют. Неожиданно к нему завалился его племянник Тимур и стал настойчиво уговаривать поехать с ним в Бараний Лог, мотивируя тем, что родители ужасно беспокоятся за него. Камиль не заставил себя долго упрашивать, ведь поездка и так входила в его планы, и отправился в село вместе с Тимуром . Когда они проходили по вокзалу, с соседнего пути как раз отправлялся поезд "Казань-Москва", его пассажиры показлись ему такими родными и близкими...
   Всю дорогу родственники в основном молчали: Камиль мыслями был уже довольно далеко отсюда, а Тимур, похоже, не хотел ему мешать, и Камиль был благодарен племяннику за такт. Когда Камиль вместе с Тимуром наконец добрались до родного села, то еще издали Камиль заметил, что в доме Мусаевых идут какие-то грандиозные приготовления: все суетятся, бегают, переставляют столы и стулья, во дворе стоит большой котел и от него идет пар.
  -- Тимур, а что происходит? Что за праздник у нас в семье?
   Тимур промолчал, только пожал плечами, но Камиль догодался, что он все знает, только говорить не хочет.
  -- Свадьба что ли? Похоже, что свадьба! Да чья, в конце концов? Неужели твоя, а, Тимурка?
   Тимур упорно молчал, как партизан на допросе. Тем временем они приблизились к дому. Из дома навстречу им выскочили родители и сестры, а мать с радостным криком "А вот и наш дорогой жених пожаловал" бросилась Камилю на шею. Боковым зрением он углядел соседку Асель, одетую в белое платье... У него закружилась голова, подступила знакомая тошнота, и ему пришлось приложить немалые усилия, чтобы не наблевать тут же на праздничный стол и не рухнуть туда же. О, эти любящие родители, которые всегда точно знают, что именно нужно их чаду! Камиль оказался обманом затащен на собственную свадьбу в качестве жениха. Расчет родителей оказался прост: их родной сын не сможет опозорить их на все село, сорвать свадьбу, к которой они втайне так тщательно готовились. И они не ошиблись - сделать этого Камиль действительно не смог. В конце концов он он здесь родился, вырос и, как говорила Лина, именно здесь был "первично запрограммирован".
   Все дальнейшее он помнил как в тумане. Ясно он помнил только одно: его все время сильно мутило и тошнило, периодически темнело в глазах, и он все время с этим боролся, балансируя буквально на грани. До сих пор воспоминание о собственной свадьбе вызывало у него тошноту.
   Как выяснилось, тот его прошлогодний звонок из Москвы, когда он впервые рассказал родителям о Лине, положил начало целой цепи событий. После разговора вся семья ужасно переполошилась и твердо решила: Камиля этой "ураспу"(шлюхе) ни за что не отдавать. Жениться за оставшийся конца стажировки месяц он не успеет: во-первых обещал, во-вторых, времени нет, да и девице вроде еще нет 18-ти. У родственников зародился Великий План Спасения Камиля Для Всего Татарского Народа И Села Бараний Лог В Частности. Для исполнения этого плана им нужны были сообщники. Первые, кого они посветили в эту проблему оказались соседи Жамлихановы, и тут же выяснилось, что их старшая дочка Асель влюблена в Камиля еще с 7-го класса. Она скрытная, мочаливая, но невозможно было не догадаться по сменам ее настроения и выражения лица, которые четко были связаны с приездами и отъездами Камиля из села. А сами ее родители лучшего жениха для дочки и пожелать не могли: красивый, умный, образованный, и в тоже время - свой, Баранье-ложский... Разговор с Асель был короткий. Ей было сказано: хочешь замуж за Камиля - будешь делать все, что тебе скажут. А именно - во время его приездов просто почаще попадайся ему на глаза и все. Даже не разговаривай. Может, он забудет свою москвичку и сам в тебя влюбится. Это задание она весьма старательно выполняла в течение года. А если не забудет - тогда придется пустить в ход "тяжелую артиллерию" - организовать свадьбу, и тут-то ему уже не отвертеться, или это не их родной сын. Определенный риск, конечно, в этой затее был, ведь торжество должно было состояться до того, как супруги распишутся в ЗАГСЕ, а все-таки оставался небольшой шанс,что Камиль упрется и будет стоять до последнего. Впрочем, если это произойдет, то был предусмотрен и запасной выход, о котором Камилю знать не полагалось. "Запасным выходом" был Тимурка - парень простой, покладистый, беспрекословно слушающийся родителей. Камиль может быть и смог бы устроить скандал, но проклятые тошнота с головокружением полностью лишили его энергии. Плюс то, что он окунулся в свой мир и привычную среду, эта столь простая, но сильнодействующая магия... Камиль только через много лет узнал, что мать незаметно подложила ему в карман крошечный кусочек начинающей портиться баранины... И забрала только тогда, когда ушел последний гость.
  
   По окончании торжества, в котором участвовало все село, новобрачные остались одни. Все еще плохо соображающий Камиль тем не менее догадался, что нужно помочь невесте снять платье. И тут его ждало горькое разочарование. Если одетая Асель выглдела стройной, даже можно сказать, хрупкой и изящной, без одежды оказалась просто очень худой и совершенно плоской. Острые локти и коленки, выступающие ребра и ключицы, впалая грудь, тонкая бледная кожа. Совсем не то, что ему бы хотелось видеть. Тем не менее он добросовестно выполнил свой супружеский долг. Асель очень старалась ему угодить, мужественно терпела, пока было больно, не очень искусно изображала страсть... Вот только в Нирвану на это раз он он не попал. Волшебная страна не открыла ему своих врат и не впустила его, не позволила преодолеть силу земного притяжения и уйти в Космос. Все было прозаично и обыденно. Камиль подумал, что не может быть, что это навсегда, это будет слишком жестоко. Но Нирвана все-таки не навсегда закрыла перед Камилем двери. Этой же ночью, во сне, Камиль вновь вошел туда, только не с законной супругой, а с любимой девушкой, и все было неописуемо прекрасно, только утром, проснувшись, Камиль чуть не завыл от тоски. Он был так охвачен своими переживаниями, что даже не обратил никакого внимания на красные заплаканные глаза Асели. Зато обратил внимание его племянник Тимур, которому Асель нравилась еще со школы. Все эти годы он молчал, прекрасно понимая, что он, потомственный скотовод, вряд ли станет достойным конкурентом своему родственнику, студенту университета и к тому же еще красавчику, он втайне молился, что Камиль в последний момент сбежит со свадьбы, но Камиль к полному его разочарованию не сбежал. И в это утро все, что накопилось в нехитрой, но доброй и честной душе, неожиданно вырвалось наружу, и он бросился на дядюшку Камиля с кулаками, врезал ему промеж больших миндалевидных глаз, расквасил красиво очерченные нос и губы... Асель разняла их. После драки на отозвала Тимура в сторону и ни говоря ни слова достала фотографию своей младшей сестры, ученицы 9-го класса и, кстати, очень на нее похожей, и вложила ему в руки.
   Дороги назад, похоже, уже не было. Камиль буквально разрывался надвое отчувства вины. Он никак не мог поверить, что уже не будет ни поездки в Москву, ни в Ясенево, ни медового месяца на подмосковной даче, ни пруда с кувшинками... Через три дня после свадьбы Камиль чудом вырвался на почту, чтобы отправить телеграмму Лине. Телеграмма заканчивалась словами "прости меня прощай я тебя никогда не забуду камиль"
   Камиль так и не узнал, что Лина в назначенный день приехала в аэропорт Домодедово и проторчала там двое суток без сна и без еды. Он так и не узнал, что, получив телеграмму, она решила свести счеты с жизнью, но в этом году ей еще не было суждено умереть, она получила временную отсрочку еще на несколько лет, чтобы успеть стать женой и матерью, покинуть Россию и все равно погибнуть в расцвете лет.
  
   Новобрачные Камиль и Асель вскоре расписались. Они провели медовый (если это можно так назвать) месяц в селе, а потом вернулись в Казань, где вскоре им выделили отдельную комнату в общежитии. Осенью Камиль приступил к занятиям (он был уже на последнем курсе), а Асель поступила на курсы бухгалтеров. Семейная жизнь у них протекала в общем-то ровно. Камилю не было с ней плохо, с ней было все просто и понятно. Асель не разбиралась в компьютерах и не мечтала о далеком Иерусалиме. Она отлично готовила кубетэ и самсу, не хуже его матери. Она была тиха и молчалива и всегда и во всем его слушалась. Но вот интимная жизнь, конечно, оставляла желать лучшего. Камиль, испытавший глубочайшее разочарование в первую ночь, похоже, так с этим чувством и остался, и жена, конечно, не могла этого не ощущать, и это мешало развитию ее чувственности. Он мог бы приложить усилия для работы в этом направлении, но не стал - ему мешали его обиды, которые он, продолжил питать и лелеять, а без его усилий жена оставалась стеснительно-зажатой, получалась такая цепная реакция. Кроме того, супруги решили не заводить детей, пока Камиль не закончит университет. Спираль нерожавшим женищинам не рекомендуется, купить противозачаточные таблетки в Казани в те годы было сложно, поэтому они регулярно пользовались презервативами, что тоже не добавляло романтики. Несмотря на неудовлетворенность, Камиль не стал изменять жене, не стал искать удовлетворения на стороне, воспитание и врожденная порядочность не позволили ему этого сделать. Кроме того у него был прекрасный способ решения этой проблемы. Ведь каждую ночь, во сне, Камиль вновь и вновь встречался с любимой девушкой, и она, а не жена, уводила его в Нирвану. Во сне претворялись его любые эротические фантазии, он без конца занимался любовью именно ЛЮБОВЬЮ... с бездыханной Линой с саду среди роз и олеандров... с бездыханной Линой на пустынном пляже... с бездыханной Линой на шелковых подушках... с бездыханной Линой в мраморном бассейне фонтана на площади... в прозрачном лифте небоскреба... или даже в облаках, в полете.... Она больше не оживала в его снах, не превращалась в нежную и страстную любовницу, не обвивала его шею рукми, не ласкала тело, чего не самом деле никогда и не было наяву. Если бы Камиль жил бы в другое время, не учился бы в советской школе и университете и не воспитывался в духе воинствующего атеизма, он бы скорее всего понял бы, что вместе с его изменой умерла та часть ее души, которая была неразрывно связана с ним, навсегда отдана ему. Но об этом Камиль не догадывался, а только нетерпением ждал прихода ночи, когда Нирвана распахнет врата и примет его в свои объятия вместе с телом мертвой девушки. В какой-то момент Камилем даже овладело беспокойство: а не превращается ли он в некрофила? Но беспокойство вскоре прошло, потому что это не прогрессировало, а ночи с Линой оставались все так же прекрасны. За это время он ни разу ей не позвонил, потому что с одной стороны не хотел причинять ей боль, с другой - ему было слишком стыдно за собственное малодушие.
  
   Вскоре на экраны вышел эпохальный фильм "Асса". Камиль немало слышал и читал об этом фильме еще до широкого проката, и с нетерпением ожидал премьеры в Казани. Когда о ней наконец было объявлено, супруги Мусаевы вместе пошли на вечерний сеанс. Камиль смотрел и наслаждался каждым эпизодом, каждой репликой или жестом. Когда же зазвучала песня "Под небом голубым" в исполнении Бориса Гребенщикова, то с Камилем что-то произошло. Он неожиданно почувствовал, что и Лина именно сейчас, в это самое время, тоже смотрит этот фильм и слушает эту песню, и что эта песня пробуждает в ней, как и в нем, воспоминания о той весне, когда они были вместе, об их весне... Воспоминания были такими живыми и яркими, как никогда... Как будто мысли Лины, находящейя там, за тысячи километров, тоже потянулись туда же, в то же время, и их совместные усилия сделали эти воспоминаня столь выпуклыми, почти что реальными... Ему стало грустно и больно, но эта боль была даже приятна. А когда почти в самом конце зазвучала песня в Исполнении Агузаровой "Я недавно гостила в чудесной стране", то у Камиля из глаз хлынули слезы. Жена, сидевшая рядом, к счастью, ничего не заметила. Или просто сделала вид, что не заметила, и Камиль был благодарен ей за это. Но с тех пор он стал избегать этого фильма и этих песен - он не хотел больше испытывать боль и чувство вины.
  
   Спустя пару лет, весной, когда Асель уже была беременна, а Камиль учился в аспирантуре, ему вновь "подвернулась" поездка в Москву на конференцию, тема которой была связана с его диссертацией. Он готовился к поездке в волнении. О чем он тогда думал? На что рассчитывал? Как он представлял себе встречу? Конкретно - ни о чем и никак. У него были скорее какие-то невнятные фантазии, похожие на его сны. Но тут его всегда молчаливая жена впервые подала голос:
  -- Никуда ты не поедешь. Я-то знаю, почему ты хочешь ехать.
  -- Что это значит, Асель?
  -- А то. Меня не обманешь. Я все вижу.
  -- Объясни же!
  -- Ты не из-за диссертации хочешь ехать. Из-за нее.
  -- Из-за кого? - Камиль прекрасно понял, кого жена имеет ввиду, но притворился, что понятия не имеет, о чем она.
  -- Та жидовка, "ураспу". Ты ее не забыл. Ты ее до сих пор любишь. На мне из-за родителей женился, но не любишь. И никогда не любил.
  -- Что ты несешь?
  -- Ты ее зовешь по ночам. Я слышу. Каждую ночь зовешь "Айхонэ, Айхонэ". Странное имя, еврейское что ли? Скорее на наше похоже. Но это ты ее зовешь, я точно знаю.
  -- Нет у евреев имени Айхонэ. Есть Сара, Рахиль, Лея, Эсфирь, Юдифь. А ее звали... да я вообще забыл как. Зря ты волнуешься. А сейчас тебе особенно вредно волноваться, ребенок же все чувствует, не забывай. Но поехать мне нужно обязательно, мне действительно это важно для моей диссертации. Обещаю, что никаких нежелательных контактов у меня там не будет Максимум, схожу в музей. И, конечно, по магазинам, куплю что-нибудь тебе, родителям.
   Жена неожиданно успокоилась.
   - Да поезжай, - сказала она. - Все равно она, конечно, уже замужем. Я слышала, что умница-красавица? Такие быстро находят мужей. Особенно после того, как их бросили.
  
  
   Едва Камиль сошел с самолета, как сразу же бросился к телефону-автомату, зажав в руках двухкопеечную монету. Номер, который он когда-то переписал с кусочка бумажки, приклепленному к телефону в доме Лины, он помнил наизусть, хотя прошло уже несколько лет. Волнуясь, он набрал номер, и каждый гудок показался ему годом. Но наконец, несколько лет спустя, монетка провалилась вниз, и он услышал женский голос:
  -- Алло.
   Это был не ее голос, но он явно принадлежал матери. Камиль вежливо сказал:
  -- Здавствуйте, можно, пожалуйста, Лину?
  -- А Лина уже давно здесь не живет. Она же с мужем и дочкой в Лосинку переехала. Разве вы не знали? Простите, а кто вы?
  -- Я одноклассник бывший, - быстро соврал Камиль (легенду он на всякий случай придумал заранее). Столько информации сразу, в одной только фразе.... - Я и не знал, что она замуж вышла. Я был в армии и...
  -- А, одноклассник? - неожиданно оживилась мать. - Кто же? Костя? Женя? Алеша?
  -- Нет-нет, - Камиль понял, что пора заканчивать беседу. Мать, похоже, лично знала всех одноклассников дочери. Кроме того, он получил исчерпывающия сведения, которые полностью совпадали с тем, что сказала жена. А мать все продолжала:
  -- Стасик? Витя?
  -- Извините, мне пора, - поспешно сказал Камиль и положил трубку, но он еще успел услышать последнюю фразу матери:
  -- Я могу передать ей при...
  
   Все было кончено. Камиль почувствовал болезненный укол обиды и ревности: муж, дочка... Так быстро... А на что он рассчитывал? Что она будет горевать о нем все эти годы и только мечтать о том, что когда нибудь он вдруг прилетит, как Карлсон, который живет на крыше? Да, все это верно, и жена была права...
  
   Камиль отправился на конференцию. Весенняя Москва поблекла, потеряла свои краски и очарование. Она больше не была для Камиля Чудесной Страной, а просто большим городом, в котором суета, толчея, очереди, огромные расстояния и автомобильные пробки. Подарки жене и родственникам он купил, как и обещал. Его сны остались снами, но по крайней мере они не покинули его
  
  
   Спустя еще некоторое время, в 90-х годах прошлого столетия, в последние годы существования Советского Союза, совесткие евреи положили начало огромной волне эмиграции из Страны Советов. Сколько же народу оказалось замаскированными "предателями Родины"! Стоило режиму немного измениться, как все эти предатели сорвали маску законопослушных граждан и патриотов родины и бросились в посольства разных стран, на ходу упаковывая чемоданы... Камиль видя все это, вновь начал думать о Лине, о том, что и ее скорее всего, эта волна унесет из России навсегда. Асель тогда была беременна вторым ребенком. Беременность протекала непросто, с осложнениями, ее два раза клали в бльницу на сохранение, в начале беременности и в конце, уже незадолго до родов. В один из дней, когда Асель была в больнице, а Камиль уже уложил дочку спать, по телевидению показали фильм "Асса". Камиль не выдержал, включил телевизор и просмотрел весь фильм от начала и до конца, прослушал приведшие его в сильное волнение песни. Вновь близко-близко подступила та весна, те прогулки, поцелуи на скамейке и поездка в Ясеневский лес. После того, как прозвучали последние слова песни Виктора Цоя, Камиль решительно поднялся. Он неожиданно понял, что больше не может врать сам себе: все эти годы он действительно любил только ее одну, он совершил предательство, но он за это дорого заплатил: он несчастлив в браке, хотя внешне все выглядит очень благопристойно, особенно если сравнить с семьей каких-нибудь алкоголиков или наркоманов... Но ему необходимо хотя бы сказать об этом, хотя бы попросить прощения. Естественно через мать - вряд ли муж отнесется к подобному звонку с пониманием. А может быть... Тут у Камиля вновь заработала непрошенная фантазия... Может быть она тоже была не очень-то счастлива... И развелась... И живет с отцом и матерью, воспитывает дочку и только плачет по ночам в подушку, вспоминая о лучших днях своей юности, то есть об их романе... Тогда его звонок совершит настоящее чудо... У Мусаевых в квартире не было телефона. Дело было зимой, в Казани в тот год выпало очень много снега. Дочка крепко спала, как ему показалось. Камиль тепло оделся, вышел на ночную улицу, неожиданно быстро поймал такси и поехал на центральный переговорный пункт, где к тому времени уже были установлены международные телефоны-автоматы, по которым можно было звонить в любой город по коду, не ожидая часами заказанного разговора. В Казани было уже довольно поздно, но ведь время в Москве отстает... Камиль решительно набрал знакомый номер и вскоре услышал голос матери.
   - А Лина с мужем и дочкой уже почти год как в Иерусалиме. Еще прошлой весной уехали...
   И вновь информация оказалась шокирующе-исчерпывающей. Камиль, опустошенный и печальный, направился домой. Но дома ему быстро пришлось забыть о своих переживаниях, потому что произошла трагедия: дочка проснулась, встала, не нашла его, долго плакала, а под конец вышла на балкон в одной ночной рубашке и звала его и маму, стоя на балконе, уже совершенно потеряв голос - в противном случае ее по крайней мере услышали бы соседи. Камиль, мысленно проклиная себя за безответственность, сделал ей горчичную ванну, напоил молоком с медом, растер спиртом, но у нее поднялась высокая температура, аспирин не помогал, пришлось рано утром вызывать врача, который констатировал воспаление легких... Но этого оказалось мало. После сдачи ряда анализов выяснилось, что девочка еще застудила и почки, и в последствии это переросло в хронический нефрит. У Камиля, и так постоянно живущего с чувством вины, это чувство выросло до исполинских размеров.
   Вскоре Асель родила мертвого мальчика. Кроме того, роды были очень тяжелыми, после них у Асель начался серьезный воспалительный процесс, который чуть было не закончился удалением яичников. В конце концов, удалили только один, второй удалось спасти. Врачи при выписке объявили, что ей категорически противопоказано беременеть. Дочка еще не оправилась от болезни, впрочем, как и сама Асель, это не говоря о том, что супруги были убиты горем от потери сына, поэтому супругам в эту зиму пришлось довольно туго. Они вообще-то рассчитывали на помощь родителей, но никто к ним в город не поехал - у стариков и так хватало проблем, да и внуков в селе было предостаточно.
   Но несмотря ни на все противопоказания еще через год Асель снова забеременела и просто с невероятными усилиями родила еще девочку. Они так хотели сына, но этой мечте не суждено было сбыться. Камиль видел ее героизм и самоотверженность, он все это понимал и ценил, вот только полюбить по-настоящему, как она того заслуживала, так и не смог...
  
   Спустя еще несколько лет началась война арабских стран против Израиля. Их всех объединила безумная ненависть к государству Израиль и еврейскому народу. Эта сжигающая ненависть стерла все их междоусобные противоречия и свела на нет их внутренние конфликты, и они сделалали то, что грозились сделать многое поколения их предков - стерли с лица земли срану Израиль и город Иерусалим, более 3000 лет считавшийся Вечным Городом. Не пощадили ни мусульманские святыни, ни своих братьев-арабов, мирных граждан Израиля. Этому поколению, родившемуся в середине и конце 20 века, было суждено увидеть конец Вечности. Историки назвали это событие Последней Катастрофой. Сам Камиль, правда, к тому времени уже не был историком, вернее, он оставался историком по призванию, но по специальности давно уже не работал, а перебивался случайными заработками... Это известие его потрясло до глубины души, хотя прошло уже немало лет. Он не хотел, чтобы она умирала! Ни она, ни ее муж, ни дети! Он вновь начал мучиться от чувства вины, которое на самом деле никогда ни исчезало, но сейчас необыкновенно обострилось. Вновь и вновь возвращались мысли о том, что если бы тогда он не смалодушничал, все было бы по-другому. Он почти что слышал ее упреки:
  -- Камиль! Как ты мог так со мной поступить? Я так тебя ждала! Мне было так плохо! Я вышла замуж только от отчаяния! И поехала всед за мужем, как хорошая жена. Но все эти годы я любила только тебя! А теперь меня убили, я погибла мучительной смертью! У меня нет даже могилы! Камиль!
   Иногда эти мысли становились столь ясными, что Камилю казалось, будто он сходит с ума. Даже его воспоминания о той весне трансформировались. Когда он иногда пытался мысленно вернуться в Москву, в ту Москву, которая подарила ему любовь и счастье, в воспоминаниях возникали картины, которых никогда не было.
   День их первого свидания. Погода весенняя, солнечный день. Вот он ждет ее у метро Октябрьская. Он волнуется, поминутно смотрит на часы. Но вот она появляется - выходит из дверей метро. На ней джинсы и белая кофточка. Только на кофточке почему-то маленькое красное пятнышко. Она подходит ближе. Он видит у нее под носом каплю крови.
  -- У тебя кровь, - говорит он и протягивает руку, чтобы вытереть.
  -- Где? - спрашивает она и проводит рукой под носом, и вся верхняя губа оказывается в крови. Кровь начинает вытекать из обеих ноздрей струйками, сначала тоненькими, потом - обильными, но она не замечает, а смотрит на него и улыбается. Небо неожиданно темнеет, пропадают краски дня, а кровь начинает течь у нее из глаз, из ушей, изо рта, капает с кончиков пальцев, она вся превращается в окровавленную статую, черт лица уже не разобрать, и наконец падает ему под ноги, и липкие красные брызги летят ему в лицо.
  
   Или он видит себя, заходящим в их квартиру. На стене - портрет девочки с косичками. "Это кто - ты в детстве?" - спрашивает Камиль, глядя на портрет. Но ответа нет . Он поворачивает к ней голову, но ее почему-то уже нет в комнате. Никого больше нет, только Камиль напротив портрета. Комната темнеет, и черно-белый портрет тоже начинает менять цвет. Он краснеет, и из него сочится кровь, которой становится все больше и больше, она стекает по стенкам, растекается по полу...
  
   И сны, где они бывали вместе, тоже исчезли. Камиль вообще перестал видеть сны. Если бы он жил бы в другое время, не учился бы в советской школе и университете и не воспитывался в духе воинствующего атеизма, он скорее всего понял бы, что ее душа теперь находится слишком далеко, чтобы хотя бы маленькая ее частичка могла бы дотянуться до него во время сна...
  
   В том же году Камиля неожиданно вновь пригласили в Москву на конференцию. Несмотря на то, что после падения советской власти он остался без работы - ну у кого спрашивается найдутся деньги на научные изыскания, связанные с далеким и даже не очень далеким прошлым - с настоящим бы разобраться, с новой жестокой реальностью! - каким-то чудом о нем и его работах вспомнили в университете, разыскали и предложили поехать и принять участие. Камиль сразу согласился. На этот раз его согласие было связано исключительно с желанием вновь прикоснуться к любимой работе (во всяком случае - на уровне сознания). Жена на этот раз не сказала ни слова. Она все знала и понимала, что ей во всяком случае беспокоиться не о чем. А что происходило на уровне подсознания ее мужа, похоже, не было понятно даже ему самому...
  
   Тем не менее, едва Камиль сошел с самолета, как сразу же бросился к телефону-автомату, зажав в руках жетон, а не монету . Номер, который он когда-то переписал с кусочка бумажки, приклепленному к телефону в доме Лины, он помнил наизусть, хотя прошло уже немало лет. Волнуясь, он набрал номер, но каждый гудок на этот раз не показался ему годом, потому что гудков вообще не было, а механический голос равнодушно сообщил, что номер отключен.
   Камиль приехал из аэропорта в Москву на электричке, спустился в метро и непонятно зачем и почему направился в Чертаново. Деформированные воспоминания, видения с окровавленными трупами без конца лезли ему в голову. Выйдя из метро, Камиль направился по знакомой дороге к бывшему дому Лины, стараясь даже не думать, зачем он это делает. Он зашел в подъезд, поднялся на 4-й этаж... На двери квартиры красовалась яркая вывеска "Брачное агентство "Объятия Морфея". Основано в 20... году ". Камиль машинально отметил, что, во-первых, агентство было основано за несколько лет до Катастрофы, а во-вторых, что ловкачи-хозяева плохо знали греческо-римскую мифологию, в противном случае, назвали бы свою фирму "Стрела Купидона" или же "Узы Гименея". Впрочем, судя по отделке двери, инкрустациям, декоративным колокольчикам и беспрестанном звонкам, раздающимся изнутри, дела фирмы шли неплохо.
   Когда Камиль уже направлялся к метро, его взгляд неожиданно упал на два окна в соседнем доме, все подоконники которых были уставлены красной геранью, и тогда у него в голове моментально сработал код, заложенный давным-давно. По-научному это называется, кажется, инграмма. "Красная герань = Алена". Камиль решительно направился к дому.
   Дверь ему открыла полная пожилая женщина, вся абсолютно седая, со слезящимися глазами и нездоровым красноватым цветом кожи, явным признаком злоупотребления спиртным. Камиль подумал, что она на самом деле наверное, младше того возраста, на который выглядит.
  -- Здравствуйте, извините пожалуйста, дело в том, что я старый знакомый Алены, и...
  -- Нету больше Аленушки! Нету - погибла! - женщина тяжело привалилась к стенке и разрыдалась в коридоре, и Камиль, глядя на нее, сам с трудом сдержал слезы.
  -- А ты не знал что ли? - спросила она, шмыгая носом и вытирая лицо.
  -- Извините, но мы много лет не виделись, и я совсем ничего про нее не знаю. Но если вам тяжело об этом говорить, то я уйду.
  -- Да нет, проходи. Выпьешь со мной за упокой души. Тебя как звать?
  -- Камиль Мусаевич.
  -- А я - Любовь Васильевна. Ты не случайно не еврей?
  -- Нет, я татарин.
  -- А, татарин. Заходи татарин, гостем будеш.ь ... Званным гостем. А вообще-то я так считаю: все народы равны. Русский, евреи, татары - все там будем, - она показала наверх.
   Камиль, узнав, что у них общее горе, ощутил некоторую душевную близость к этой женщине. А что могло произойти с Аленой? Впрочем, он через минуту получил ответ на свой вопрос. Любовь Васильевна провела его на кухню, поставила на стол бутылку водки, два стакана и рыбные консервы.
  -- Аленушка, доченька моя единственная, за жиденка замуж вышла! За Мишку, за одноклассника своего. Тоже в нашем дворе жил. А она у меня красивая была, столько парней за ней ухаживало, а она этого жиденка выбрала. Дочка у них родилась, внученька моя ненаглядная, красавица. А потом Мишка ее в Израиль увез (в слове "Израиль" она делала ударение на последний слог). Ну там-то она его бросила, встретила хорошего человека, местного, обеспеченного, сын у них родился. Я ездила, нянчила. Мужа ее по нашему научила немного. Потом вроде разошлись они. Потом она доктора встретила. Еще ребеночка родила, я снова к ним ездила. Дом у них такой большой был, как в кино про богатых. На курорты меня возили, в гостинице в люксе жила, в ресторанах обедала. И все-то у нее всегда хорошо было... Говорю - такая была красивая, такая умная - все влюблялись! А потом война эта. Хуже чем с немцами. После той войны хоть были, кто в живых остался, а после этой! Давай выпьем , - она наполнила стаканы.
   Камиль выпил вместе с ней ради приличия, он вообще-то был непьющий. Он осторожно стпросил:
  -- А у нее подруга была, Лина Сартан, что с ней?
  -- Тоже там же, - она показала пальцев вверх. - И мать, и отец, Йося с Беллой, мы же соседями были, они за ней поехали. И муж ее, и дети. И Мишкины родители. И внуки мои, трое внуков. А мужу моему повезло - он еще раньше от инсульта умер, так и не узнал ничего. Там уже узнал, наверное, она снова показала наверх. - Господи, забери меня тоже, выкрикнула она, поднимая голову.
  -- Сколько детей было у Лины? - спросил Камиль.
  -- Двое вроде. Ну да, девочка и мальчик. Мальчик младше, он уже там родился. Ему сейчас было бы лет 5-6. Постой, у меня же фото есть.
   У Камиля замерло сердце. Неужели сейчас он ее увидит? У него не было ни одной ее фотографии. Он не хотел, чтобы кто-то посторонний разглядывал ее и давал свои оценки... Мать Алены принесла альбом. Она уже собиралась было открыть его, как вдруг подозрительно спросила:
  -- А ты откуда их знаешь? Аленушку и Линку?
   Женщина не являлась матерью Лины, а сама Лина и ее мать были мертвы. Поэтому Камиль сказал правду, тем более, что легенду он приготовить не успел:
  -- Когда-то мы с Линой встречались. Я любил ее. Мы даже собирались пожениться...
   Сказав правду, Камиль допустил ошибку. Неожиданно с матерью Алены произошла резкая перемена. Камиль на самом деле уже давно понял, что у каждого русского человека есть внутри своеобразный "выключатель", который, если выражаться литературно, как это сделало не одно поколение русских писателей, можно назвать "загадка русской души". Этот выключатель, когда он срабатывает, может превратить радушного хозяина в хама и грубияна, осыпающего бранью гостя... молодого человека, только что красиво и интеллигентно ухаживающего за девушкой, - в насильника... женщину, со вкусом одетую, с изысканным макияжем, прической и манерами - в базарную торговку, изливающую нецензурные выржения... активного проповедника всеобщего равенства и братства - в тупого, ограниченного и злобного шовиниста... И совершенно невозможно предугадать, когда это выключатель сработает. Действительно - "загадка русской души"...
   Подобный выключатель сейчас "щелкнул" у Любови Васильевны. Она резко сбросила со стола фатоальбом, выпрямилась и уперла руки в бока. Ее лицо налилось кровью, глаза из печальных стали злобно-ненавидящими.
  -- Собирались пожениться, говоришь? И что ж не поженились?
  -- Понимаете,.. - Камиль растерялся, он совершенно не был готов к такому повороту. Но женщина не слушала, она яростно продолжала:
  -- Да если б ты тогда на ней женился, она бы не вышла замуж за Ефима, этого идиота с Урала! Ишь, главный сиЯнист нашелся! И до Мишки, зятька моего, докопался - ты еврей, говорит, а евреи должны жить в Израиле (ударение на последний слог). Это он сманил Мишку, а тот мою Аленушку с дочкой за собой потащил - как же, семья! А оказывается все из-за тебя! Это ты, ты их всех убил! Ну что тебе стоило на ней жениться? Любил же! Ну да, жидовочка, а как же моя Аленушка замуж за Мишку выходила? Чем ты лучше ее? Ну не красавица, конечно, ну черномазая малость, но руки-ноги ведь есть! То есть были, были руки, были ноги, теперь-то ничего от нее не осталось, даже могилы! А все ты, тата-а-арин...
   Излишне добавлять, что Камиль поспешил покинуть квартиру. Только очень жалел, что так и не увидел фотографии.
  
   А вскоре он получил еще один звонок из тех лет. На конференции, которая и являлась целью его поездки, он встретил Самира. Вернее, на банкете для участников конференции, который состоялся по ее окончании. Самир первый его узнал, подошел, радостно поздоровался, долго жал руку, а потом представил ему свою спутницу, пышнотелую даму с немолодым помятым лицом, крашенными под блондинку волосами, черезчур ярким макияжем и золотыми передними зубами: "Супруга моя, Людмила Афанасьевна. Москвич я теперь". У Камиля тогда чуть не отпала челюсть, потому что он представлял себе жену Самира такой тонкой и гибкой, грациозной как лань, черноглазой и чернобровой, по-восточному скромной. А глаза Людмилы были светлыми и ... какими-то порочно-похотливыми что ли. Вообще, внешний вид Людмилы и в особенности взгляд наводил на мысль: "Вот у этой женщины было мого, очень многь мужчин..."
   Камиль вмиг просчитал ситуацию и переосмыслил тот неприятный разговор, который состоялся между ними тогда, в общежитии. Просто Самир еще тогда думал развестись со своей восточной ланью и перебраться в Москву с помощью брака с москвичкой. Поэтому он так активно и искал знакомства. Похоже, теперь его мечта осуществилась: вот она, золотозубая Людмила с порочным взглядом. А та национально-патриотическая тирада была вызвана просто-напросто завистью к товарищу, у которого получилось без особых усилий то, что на данный момент не получалось у него самого несмотря на бурную активность и целенаправленность. Камиль не забыл того разговора. Он вспомнил, как Самир назвал проституткой школьницу, которая даже ни разу ни с кем не целовалась, только за то, что они познакомились на улице, и ему стало противно. Самир пытался зазвать его в гости, но Камиль отказался и, сославшись на какие-то дела, попрощался.
  
  
   Печаль не бывает светлой. А горечь утраты страшна. Камиль повторял эти фразы сам себе как заклинание. И горечь утраты представлялась как инструмент, орудие пытки, похожее на раскаленные клещи, которые сдавливают насмерть и рвут, рвут мясо, калечат душу, кромсают сознание....
   После этой поездки Камиль собрал все свои воспоминания, как мать собирает с пола игрушки безвременного погибшего ребенка и прячет подальше, чтобы не причиняли душевную боль. Камиль спрятал их, образно говоря, в самый дальний чулан закоулков своей памяти и запер дверь на большой амбарный замок, да еще сверху цепью обмотал. Он твердо решил не доставать их оттуда больше ни за что и никогда. Но все-таки, очень-очень редко, он приходил к этому чулану, разматывал проржавевшую цепь, доставал ключ, который непонятно зачем сохранил, отпирал дверь, доставал их и пытался рассмотреть. Они с каждым разом все больше деформировались, из них уходил солнечный свет и краски, а появлялись тень, сумерки и льющаяся кровь, и с каждым разом они причиняли все больше и больше боли, поэтому он прикасался к ним все реже и реже... А в повседневной жизни ему и так хватало проблем. Жена после последних родов сильно сдала, постоянно болела. Ей удалили один яичник и желчный пузырь. Дочери тоже росли болезненными и слабыми, у них обнаружили хронические заболевания, которые по нескольку раз в год давали рецидивы, ей часто приходилось пропускать работу, из-за этого ее постоянно увольняли. Сам Камиль перебивался частными уроками, которые найти было довольно сложно, и кроме того писал курсовые работы для студентов-"дебилов", каковыми чаще всего являлись коммерческие студенты, учащиеся просто ради степени, без малейшего интереса и желания. Когда становилось совсем туго - не было ни уроков, ни дипомов, он отправлялся сторожить какой-нибудь склад, как в молодости. Камиль мечтал устроиться в какое-нибудь престижное частное учебное заведение, где учатся дети новоявленной элиты... но пока что эти мечты оставались мечтами. О том, чтобы заниматься научными исследованиями, он уже даже не мечтал - у государства не было на это денег, а Камиль был реалистом.
   В последние годы он сильно поправился, облысел, у него вырос живот, лицо приобрело нездоровую одуловатость, глаза, когда-то такие большие и непохожие на азиаткие, превратились в узкие щелочки. Если бы его увидел кто-то, кто помнил его 20-летним стройным юношей с тонкими чертами лица и пышными кудрями, ни за что бы не подумал, что это один и тот же человек.
   Однажды какой-то знакомый посоветовал Камилю пойти к гадалке, у которой сам недавно побывал и, как он утверждал, она здорово помогла ему в решении одной серьезной проблемы. Камиль долго отмахивался, но когда Асель и младшая дочь обе одновременно попали в больницу, решился. Так, чтоб не казалось.
   Гадалка оказалась совершенно обычной женщиной, живущей в самой обычной квартире. Никакого особого инвентаря, который, судя по западным фильмам, должен являться неотъемленой частью жилища тех, кто занимается оккультизмом и эзотерикой, у нее в квартире не было. Она попросила Камиля написать имя, дату рождения, имена и даты рождения родителей, жены и детей, записала его телефон на всякий случай и сказала позвонить через неделю. Через 5 дней она позвонила сама и предложила встретиться.
  -- Я знаю, что вы мне не поверите, - сказала она, но я передам вам информацию, которую я получила, работая с вашими данными. Это очень важная информация. Я чувствую ваш скептицизм. Вы не из тех кто принимает мои слова в серьез. Я вообще не понимаю, зачем вы пришли, раз так относитесь к подобным вещам. Но тем не менее, я вам все расскажу, а вы постарайтесь просто принять эту информацию. Может быть, вы все-таки сумеете почерпнуть в ней что-то полезное для себя...
   Насчет скептицизма и недоверия она не ошиблась, и именно это минимально расположило Камиля к ней. Он приготовился слушать.
  -- Есть 7 смертных грехов, - сказала гадалка. - Самый тяжкий - убийство любви. Это то, что вы совершили. Правда, невольно. Причем, это тянется за вами давно, еще из прошлых жизней. Этот грех автоматически включает в себя и другие грехи тоже: гордыню, ревность, обиды, претензии, чувство вины. Вы страдаете, ваши близкие - тоже, в глубине души винят вас.
   Камиль подумал, что то, что она говорит, похоже на правду.
  -- Все плохое, что с вами происходит - это именно из-за этого греха. Но я вижу, что очень скоро вам представится удивительный шанс все исправить. Честно говоря, я такого раньше не у кого не видела.
  -- Да вы, наверное, всем это говорите, - не удержался Камиль.
  -- Можете относиться к моим словам, как хотите, но дайте мне закончить. Это очень важная информация. Я знаю, насколько она важна, я вижу, поэтому хочу донести ее до вас полностью. У вас сейчас не ладится с работой, верно?
  -- Верно, - согласился Камиль.
  -- Скоро вы получите предложение, от которого захотите с негодованием отказаться. Я не знаю, какое именно, но это будет связано с детьми.
  -- Но почему, я бы с удовольствием стал бы преподавать историю в какой-нибудь школе, где хотя бы постоянно платят зарплату, пусть даже минимальную...
  -- Короче говоря - отказываться ни в коем случае нельзя. Потому что этот уникальный шанс представится только через эту работу. Это будет... как переэкзаменовка что ли.
  -- Нельзя ли поконкретнее? - спросил Камиль?
  -- Это то, что я вижу. Имени работодателя я не знаю, а придумывать не буду.
   Камиль расплатился, как было условлено. На прощание она сказала, что очень хочет встретиться с ним через пару лет. Камиль ответил, мол, почему бы и нет, но по дороге домой совершенно забыл обо всем, что услышал сегодня.
   Но год спустя ему пришлось вспомнить ее слова, когда муниципалитет предложил ему стать заведующим "Зверинца". Первым его порывом действительно было отказаться: он ведь историк, у него ведь третья степень, а тут - дебилы с олигофренами и дауны. Да еще не в самой Казани, а за городом! Однако получалось, что слова гадалки сбылись. Значит, может сбыться и другое, то что она говорила про уникальный шанс... Учеников в этот период было мало, студентов с дипломами - вообще не было. Камиль принял предложение. На следующий день после того, как он принял этот пост, ему сообщили, что муниципалитет предоставляет ему личный автомобиль, чтобы добираться до работы за город. Это оказалось весьма неожиданным и приятным сюрпризом.
   В первый же день работы, когда он отправился знакомиться с со своими подопечными, он испытал сильное потрясение, когда увидел девочку, как две капли воды похожую на Лину, только маленькую. Сходство с тем портретом на стене, на котором она была с двумя косичками, казалось стопроцентным. Когда девочка оказалась близко от него, то она потянула носом воздух, как будто принюхиваясь к его одеколону, и назвала его по имени-отчеству, хотя их пока еще не познакомили.
   Совпадение? Камиль не очень-то верил в совпадения. За совпадением всегда должно что-то стоять. И гадалка предупреждала... С Камилем что-то творилось. Он услышал, как затрещала дверь чулана, в котором он хранил свои испорченные воспоминания. Ржавая цепь заскрипела и разлетелась на звенья. Амбарный замок отвалился, дверь распахнулась, как будто под напором изнутри, и воспоминания с шумом вывалились из нее. Камиль бросился собирать их, чтобы засунуть обратно подальше, но прикоснувшись к ним, он просто обомлел: эти старые потемневшие холсты, мертвые и мрачные, на которых выделялись разве что только пятна и лужи крови, крови девушки, которую он любил, они вновь стали живыми картинами, прекрасными, полными солнечного света и ярких красок, тенистых аллей и поцелуев на скамейках...
  
   Уют тесных кухонь малогабаритных квартир - это такой необъяснимый феномен, примерно как "загдка русской души". Его понять и почувствовать может только россиянин, когда-либо живший в таких квартирах. На тесной кухне можно так легко и непринужденно разговаривать, рассказывать о своих проблемах, пытаться решить чужие, делиться самыми сокровенными переживаниями. Общение на такой кухне, кажется, более живое и близкое, чем например в комнате, обставленной дорогой мебелью и горкой с хрусталем или в ресторане за столиком, покрытым накрахмаленной скатертью, с вазой с цветами или свечой в декоративном подсвечнике... Было немало выпито чашек чая и съедено сухих галет, намазанных плавленным сыром с луком (более солидного угощения у Анны Ивановны в доме не было), а Камиль все говорил и говорил, словно пытаясь выговориться за 25 лет молчания. Наконец заговорила и Анна Ивановна.
  -- Так в совпадение ты не веришь?
  -- Нет, не верю. Кстати, и авторы детективов в один голос утверждают: "просто совпадений" не бывает, а если кажется, что совпадение налицо, надо глубже копать, и тогда обязательно что-нибудь нароешь.
  -- И поэтому ты приехал ко мне?
  -- Ну да.
  -- А что ты сам думал?
  -- Ну, это, конечно, безумие, но теоретически могло оказаться вот что. Анечке на самом деле не 9, а 10. Это - младшая дочка Лины. Мать Алены про нее не знала. Она родилась непосредственно перед Катастрофой, но каким-то чудом выжила, только зрение потеряла. На нее наткнулсь спасатели, переправили в Россию... А что? Разве не могло быть? Но вы же говорите, что лично принимали роды...
  -- Значит, не веришь в совпадения ... - задумчиво повторила Анна Ивановна. - Ну, а веришь ли ты в...
   Она хотела сказать "переселение душ", но с сомнением посмотрела на Камиля и промолчала.
  -- Во что? Во что я верю?
  -- Да так, ничего. Полезной информации от меня, видишь, мало. Но могу дать совет. Присмотрись с ней, начни разговаривать. Она абсолютно нормальная, только слепая. Может, сам все поймешь. А если и не поймешь, то мне например ясно одно: ты должен принять участие в судьбе этой девочки.

   Камиль и Анечка.
  
  
   На второй день пребывания Камиля в новой должности Анечка была приглашена на собеседование. Сразу же после завтрака дежурная воспитательница подошла к Анечке, взяла ее за руку и повела за собой.
  -- Пошли, тебя новый заведующий к себе требует, - сообщила воспитательница. - Чего натворила-то?
  -- Сейчас узнаю, - ответила Анечка. Она уже знала, что новый заведующий лысый и толстый.
   Когда она вошла в комнату, то сразу же почувствовала запах одеколона "Андрэ" , которому Камиль за 25 лет не изменил ни разу, хотя теперь он из крнтрабандного превратился в импортный.
   - Здравствуй, Аня, - сказал сидящий за столом. Говорил он немного с одышкой, как обычно говорят полные люди. - Проходи. Я - ваш новый заведующий. Давай знакомиться. Меня зовут Камиль Мусаевич.
   Анечка подошла и провела ладонью по его лицу. Последние сомнения отпали - это был Камиль. Это означало, что действительно наступило Ее Время. Время, и теперь она может пользоваться Даром. Подумав пару секунд, она решительно встала позади стула, на котором он сидел новый заведующий, положила руки ему на голову, сделала несколько массирующих движений, о которых когда-то вычитала в контрабандной книжке десятиклассница-москвичка, наклонилась над ним, и сказала ему на ухо:
  -- Камиль Мусаевич, помните ли вы Ясенево?
  
   Реакции, которая последовала, Анечка никак не ожидала. Этого не было ни в ее сне, ни каких-либо в предположениях. Толстяк резко вскочил из-за стола, уронив стул и чуть не сбив Анечку с ног. Он с неожиданной для своего веса прытью выскочил из кабинета и бросился в туалет. Через секунду по характерным звукам Анечка поняла, что его рвет, причем рвет конкретно, просто наизнанку выворачивает. Несколько раз все замолкало, а потом снова начинались спазмы. Это продолжалось довольно долго. Но наконец послышался звук спускаемой из бачка воды, а затем звук воды, льющейся из крана, значит, заведующий умывался.
   Приведя себя в порядок, Камиль ощутил невероятное облегчение. Он посмотрелся в зеркало и с удивлением обнаружил, что его лицо изменилось: оно сильно осунулось, зато цвет стал более здоровым. И глаза тоже немного увеличились. Сделав шаг по направлению к двери, Камиль почувствовал, что с него почти что падают брюки. Он взялся за ремень, расстегнул его, а потом снова застегнул на две дырочки дальше от конца. Он в момент прилично похудел, и это ощущение было приятным. Но кто же она, эта слепая девочка, родившаяся в Казани и 9 лет прожившая в "Зверинце" и при этом знавшая то, что знали только два человека на свете: он и погибшая Лина? Сейчас он все узнает. Гадалка сказала правду, и ее слова сбываются. У Камиля необыкновенно поднялось настоение, и при этом было осознавание того, что он причастен к чему-то необыкновенному, что происходит не каждый день и далеко не с каждым человеком.
  

* * *

  
  -- Кто ты? Откуда ты взялась? Откуда знаешь про Ясенево? Кто тебе рассказал?
   Вернувшись в кабинет, Камиль засыпал Анечку вопросами.
  -- Вы действительно хотите это знать? Вы уверены, что хотите?
  -- Уверен.
  -- Но тогда многое изменится. Подумайте.
   Камиль заколебался. У него сейчас не самый лучший период жизни, который длится уже давно, но с другой стороны, предела плохому нет. Если тебе плохо, то очень легко сделать еще хуже. А если все изменится к лучшему? Если это правда и есть тот самый шанс, "переэкзаменовка"?
   - Я хочу все знать, - решительно сказал он. - Я готов.
  -- Ну что ж, в таком случае вы обязательно все узнаете, только для этого мне нужно время. До какого часа вы работаете?
  -- До 6 вечера.
  -- Давайте я подойду в кабинет после 6. Только вам надо успеть закончить все дела на сегодня.. Я думаю, что у вас будет очень много работы в нашем интернате. Если, конечно же, вы не уволитесь через месяц.
  -- Думаю, что не уволюсь, - сказал Камиль.
   Как только Анечка ушла, он потребовал личные дела всех детей и с головой ушел в изучение того, что не идет ни в какое сравнение с самым жутким фильмом ужасов, потому что фильм ужасов - это все-таки художественный фильм. По ходу чтения он постоянно делал какие-то записи. В течение дня он не пообедал, не поужинал и даже ни разу не выпил чаю или кофе, хотя воспитательницы несколько раз предлагали. В 17:30 он взглянул на часы, закрыл очередную папку, взглянул на себя в зеркало и вновь был приятно удивлен: за рабочий день он похудел еще больше. Настроение у него было необычайно приподнятым, чего не бывало уже много лет, даже несмотря на то, что в данный момент он являлся начальником уродов и дебилов. Он ждал прихода Анечки, как будто... Да, вот именно - примерно такое настроение у него было, когда он ждал в метро свидания с Линой...
   Анечка пришла ровно в 6 вечера. Она села напротив него таким образом, что создавалась иллюзия, как будто она "смотрит" прямо ему в глаза. Камиль предложил ей чай с бутербродом и печеньем, она с удовольствием выпила чай, правда, от бутерброда отказалась.
  -- Он у вас с колбасой, а я мясного не ем вообще. Мне нельзя.
  -- Но почему?
  -- Это менее важно, чем все остальное. Но я еще раз хочу вас спросить, вы уверены, что хотите все знать?
  -- Уверен.
  -- Тогда прежде всего ответьте мне на вопрос. Он покажется вам странным, но без этого не имеет смысла даже начинать.
  -- Спрашивай.
  -- Верите ли вы в переселение душ?
   Камиль вспомнил, что Анна Ивановна, давшая имя Анечке, тоже хотела спросить его о том, верит ли он во что-то, но не договорила. Наверное, именно об этом. Камиль честно сказал:
  -- Ну нет, в эту чепуху я не верю.
  -- А ведь придется! - голос Анечки неожиданно изменился, стал более взрослым и ужасно похожим на голос Лины. Она решила, что нужно идти ва-банк, а долгая нудная подготовка может только все испортить. Она заговорила быстро, выразительно, стараясь не оставлять Камилю пространства для сомнений.
  -- Вы спросили, откуда я знаю про Ясенево? Да из воспоминаний Лины, которые получила вместе с ее душой! Я много чего знаю, о чем знали только вы и она. Слушайте: вы познакомились в метро, когда Лина вместе с подругой тащила сумку! Вы были с другом, и он первый предложил им помощь. Так?
   Обалдевший Камиль молчал, а она продолжала:
  -- В ваше первое свидание вы поехали на ВДНХ. Вы осмотрели выставку Татарской АССР, тогда это так называлось - АССР. Там вы впервые предложили ей выйти за вас замуж, и она с радостью согласилась. Потом вы поехали за мясом для Алены, и вам стало плохо, когда вы унюхали свежее мясо. У вас эта проблема с детства, вернее, вы думаете, что с детства, а на самом деле, она появилась намного раньше, но об этом потом. Лина вызвала скорую, отвезла вас в больницу. На следующий день вы лежали в постели, но без конца звонили ей с автомата, рассказывали о самочувствии. Вечером вы встретились и поехали в кинотеатр "Киргизия" на дурацкий индийский фильм "Легенда о влюбленных". Весь фильм вы целовались на последнем ряду. Когда у вас возникала эрекция, Лина делала вам массаж головы. Показать какой? Хотя я уже показывала... У вас был чудесный месяц. Вы постоянно встречались, ходили в кино или музей, ездили то в парк Культуры, то в Измайлово, то в Битцу. В первый раз вы поссорились в Музее культур Народов Востока, потому что вы заговорили о борьбе с мировым сионизмом... А потом вы поговорили с родителями, и они сказали, что вы женитесь только на татарке. И вы им пообещали. Потом, правда, раскаялись, что дали такое обещание, но основной выбор-то уже был сделан! Лина очень переживала, но все-таки решила вам отдаться, как единственному возлюбленному, не думая, что у нее в жизни, может быть, будет кто-то еще, и он обязательно спросит: "Лина, кто был твоим первым мужчиной? Почему не я?" Соитие поизошло в Ясеневском лесу, но было омрачено тем, что Лина упала в обморок. Вы рассердились и обвинили ее в том, что она нарочно все испортила... Потом вы помирились и вы дали ей обещание, что вы обязательно поженитесь. Потом вы уехали домой. Вы звонили, писали, постоянно вспоминали Ясенево... Вы правда хотели вернуться к ней. Вы строили планы на медовый месяц. А потом родители заставили вас жениться. На вас надавили, но все-таки вы сделали это не под дулом пистолета! А потом вы долго мучались от чувства вины. И до сих пор, кажется, мучаетесь. А не надо мучаться. Надо что-то делать. Для начала - поверить мне. Я достаточно предоставила вам доказательств? Нет? Я знаю кучу языков! Я знаю кроме русского и татарский... Вы скажаете: подумаешь, татарский, мы же живем м Казани... Но я знаю язык крымских татар, а он хоть и похож, но другой! А еще - польский, украинский и идиш, а также - иврит и испанский! А ведь я слепа от рождения! Хотите, докажу? А ну-ка, включите телевизор!
  -- А он что, работает?
  -- Ну да, ваш предшественник успел починить.
   Плохо соображающий Камиль повиновался.
  -- Найдите канал, где идет какой-нибудь южноамериканский сериал! Их всегда полно! Только так, чтобы перевод был только письменный! Нет, звук не убирайте! Нашли? Нет, это португальский. А., вот это испанский. Отлично! Итак, читайте перевод и слушайте меня:
  -- Ты знаешь, Кончитта, что Изабелла беременна от дона Фернандо? Если сеньора Кармен узнает об измене мужа, она немедленно разведется с ним и лишит его всего имущества, дон Фернандо станет нищим,как мы с тобой... Боже, какая муть! Переключите канал, Камиль Мусаевич! Нашли еще? Значит так:
  -- Бедняжка Лаура! После аварии у нее полная амнезия, она не узнает ни мужа, ни родителей! Какое счастье, что она не знает, что потеряла своего первенца, а то бы она сошла с у ма от горя!
  -- А я думаю, что малыш Мануэль жив! Я ощущаю тепло от его фотографии. Или ты не веришь своей сестре, лучшему экстрасенсу в нашем городе? Ну все, реклама! Вам достаточно доказательств, Камиль Мусаевич?
   Камиль никак не мог обрести дар речи, а Анечка продолжала:
  -- Кстати, Алена, подруга Лины погибла тогда же, вместе со всеми....
  -- Я знаю, - машинально сказал Камиль. - Я виделся с ее матерью.
   Излишне говорить, как он был потрясен всем услышанным, но сейчас пришел черед Анечки удивляться.
  -- Откуда? Как вы могли это узнать?
  -- Потому я тоже помню все! Я ее любил все эти годы, честное слово! Я скорбел о ее гибели!
  -- Не может быть!
  -- Тогда слушай. Лина после Ясенево показала мне красную герань на окнах Алены. Я запомнил. В год Последней Катастрофы я побывал в Москве и заехал в Чертаново. В бывшей квартире Лины находилось брачное агентство с дурацким названием... Тогда я зашел в квартиру в соседнем доме, на окнах которой была красная герань... Я встретился с матерью Алены и она рассказала мне все. Про Алену с Мишей, еще про 2 мужей Алены, про 3 детей Алены и по 2 детей Лины, и про родителей Лины, которые поехали вслед за ней. И еще она во всем обвинила меня. Сказала, что если бы я женился на Лине, то она бы не вышла замуж за Ефима с Урала, за "главного сиониста", который подружился с Мишей и "сманил" его в Израиль вместе с семьей. Короче, она меня выгнала, не успев показать фотографию Лины с детьми.
   Анечка молчала. Ее незрячие глаза выражали изумление и замешательство.
   Камиль понимал, что он по крайней мере одной ногой уже перешел границу, которая лежит между привычным ему миром и миром, где существует мистика, загробная жизнь и переселение душ, и пути назад уже нет. Придется верить и принимать и... что-то делать, принимая во внимание новую реальность.
   Наконец Анечка заговорила.
  -- Я вам верю. Вы не могли такое придумать. Я не знала. В памяти Лины то, что связано с вами, есть только до последнего дня в Москве. Ну и, конечно, звонки, письма и последняя телеграмма. А потом... Все правда - Фима с Урала, отъезд родителей... Только детей у нее было не двое, а трое.
   Камиль торжествующе закричал:
  -- Я знал! Ты - третья дочка, которая родилась перед самой Катастрофой! Акушерка просто ошиблась! Но... кто тебе рассказал? Знаю - она вела дневник... Хотя... ты же не можешь читать!
  -- Ничего она не ошиблась. У Лины последний ребенок был мальчик, а не девочка. Хотя вы можете не верить, здесь я вам не могу представить никаких доказательств. А... то, что я рассказала про ту весну... А испанский? Неужели этого недостаточно?
  -- Я... не... Мне трудно, понимаешь?
  -- Мне труднее.
  -- Я понимаю.
   Они немного помолчали. Наконец Анечка заговорила:
  -- Странно, что я не помню, когда Лина сказала про герань. Все помню, а это- нет. Как будто... это было сказано подсознательно, или даже телепатически... короче, на другом уровне.
   Камиль, конечно же, поверил каждому слову, сказанному Анечкой. Естственно, ему это было непросто, но, как говориться, против лома нет приема, а иформацию, обрушившуюся на него, вполне можно было сравнить по силе воздействия с ударом лома по голове. Его уже не удивляло даже то, что речь и лексикон Анечки скорее подходит взрослому, нежели ребенку. Наверное, если бы он не побывал у гадалки, все было бы по-другому. Но сейчас он четко осознавал, что мир вокруг него изменился, и значит, ему придется тоже меняться. А может быть, процесс уже пошел? Он сильно похудел за сегодняшний день... Наверное, это и есть начало. Анечка молчала, а Камиль стал напряженно думать, что же делать дальше. Конечно же, он не раз мечтал о том, что они встретяться. Но чтобы т а к - такого представить было невозможно, разве что если бы Камиль был писателем-фантастом. Чтобы Лина превратилась в малолетнюю девочку-инвалида... И чтобы он стал поностью ответственным за нее, да-да, полностью, ведь он, кажется, теперь заведующий этого жуткого заведения... Неожиданно для себя он сказал:
  -- Ты, наверное, хочешь знать, как это произошло? Ну, моя женитьба и вообще, потом...
   Анечка улыбнулась:
  -- Лина после этого столько всего пережила, включая подлейшие измены и предательства, что это уже настолько неважно... И кроме того, ваш поступок был вполне закономерным, учитывая ваш совместный опыт в предыдущих жизнях.
  -- Какой опыт? Какие жизни?
  -- Я знаю намного больше, чем рассказала вам сейчас. Я могу заглянуть на десятки и даже сотни лет назад. Туда, где кроется самое начало. А может быть, даже это не самое начало, просто мне не все видно, не дано. Я даже знаю, почему вас начинает рвать от запаха мяса.
  -- Почему же?
  -- Хотите знать? Правда, хотите?
  -- Я уже и так узнал столько, что нормалный человек мог бы сойти с ума. Наверное, я тоже уже сошел, но не понимаю этого. Ну да, верный признак помешательства...
  -- Я могу вам показать. Если вы не боитесь, конечно.
  -- Потому что после этого вам придется много чего изменить и измениться самому. Эта информация... Она требует от человека определенных усилий и действий. А если их не сделать, тогда все может стать намного хуже. Подумайте, хотите ли вы. Это важное решение, и это может повлиять на ваших близких. Как в хорошую сторону - это в том случае, если вы что-либо предпримете, так и в плохую, если нет.
   Камиль четко припомнил тот день, когда он впервые попросил Лину стать его женой. Он вспомнил свое состояние в тот момент и каким-то невероятным образом сумел вызвать его у себя сейчас, спустя годы. Он почувствовал необыкновенную легкость и подъем
  -- Я хочу знать, - сказал он. - Я узнаю и сделаю все, что отменя зависит. Лучше поздно, чем никогда.
  -- Ну тогда идемте, - сказала Анечка.
  -- Куда?
  -- Туда, где была ваша первая встреча. Или самая первая, о которой я знаю. Но потом вы должны будете дать мне ответ, будете ли вы предпринимать активные действия, которые от вас потребуются. Не обязательно сразу.
  -- Я понял.
  -- Итак, ваша самая первая встреча состоялась не в Москве. Вы ведь не просто так встретились тогда в метро: школьница-москвичка и студетнт из Казани. Вам показалось, что вы ее уже знаете?
  -- Да, показалось.
  -- Это же был экзамен, причем не первый. Вы должны были встретиться, чтобы сдать его. Но не сдали. Во всяком случае вы. А сейчас пожалуйста, попросите воспитателей не мешать и заприте дверь.
  -- Это будет что-то вроде гипноза?
  -- Да. Если вы готовы, конечно.
   Камиль, не преставая сам себе удивляться, сделал то, что она просила, и сел за стол. Анечка сказала, что лучше пересесть в кресло. Камиль послушно пересел.
  -- Ой, чуть не забыла. Обязательно возьмите полотенце, а лучше два, и прикройтесь как можно лучше.
   Камиль сделал, как она сказала.
  -- А теперь смотрите мне прямо в глаза, сказала Анечка. - Ничего не говорите и не отворачивайтесь.
   Камиль стал смотреть ей в глаза. Странное дело - взгляд был сфокусированным, как у зрячего, но Камиль не испытывал дискомфорта, который обычно люди испытывают, глядя кому-то прямо в глаза. Отводить взгляд совершенно не хотелось. Камиль услышал, что Анечка что-то шепчет. Он прислушался и с удивлением обнаружил, что это по татарски:
  
  
   "Сен ольмерджин, Айхонэ, сен ольмерджин!"
  
   ... - Нет, не евнух. Я просто садовник.
  -- Как тебя зовут?
  -- Камиль.
  -- А я - Айхонэ.
  -- Ты, кажется, работаешь на кухне.
  -- Уже нет!
  -- Наложница? Мне нельзя говорить с наложницами! Даже смотреть в их сторону!
  -- Да не наложница я. Бери выше: я новая невеста Господина.
  -- Аллах Всемогущий! Уходи немедленно! Это же верная смерть!
   Они стояли друг напротив друга в саду потрясающей красоты. Под ногами - густая изумрудно-зеленая трава, вокруг - тщательно ухоженные кусты роз и олеандров, посаженные таким образом, чтобы цвета четко чередовались и чтобы цвет каждого куста сочетался с соседними. Молодые люди были одеты в пестрые халаты и шаровары, на шее девушки и туго заплетенных черных косах висели медные украшения грубоватой работы - словом, выглядели они как в какой-то костюмированной исторической драме... Впрочем, через мгновение Камиль начисто забыл, что где-то существуют исторические фильмы, костюмированные драмы, детский дом для детей с отклонениями в развитии и его заведующий Камиль Мусаевич Мусаев, а в сознании его прочно утвердились простые и четкие понятия, в полном объеме отражающие окружающую его действитедльность: Господин, Дворец, Аскиры, Слуги, Садовник , Гарем, Евнухи, Жены, Наложницы... И то, что к наложницам Господина кому-либо, кроме евнухов, приближаться запрещено под страхом смертной казни, не говоря уже про жен, а уж тем более - про невест. К прислуге - сколько угодно, Камиль был уверен,что видел эту девушку и раньше, выносящей отбросы или чистящей казан, потому и охотно заговорил с ней, когда она приблизились к нему, окучивающему кусты в этом укромном уголке сада, про который никто не знает, ведь это его маленькая тайна, он сам его создал таким образом, чтобы снаружи никто не догадался, что здесь, между плотно растущими кустами, есть крошечня полянка с травой, мягкой как, наверное, постель у Господина, а в середине - крошечное озерцо, которое он сам выкопал и отвел сюда немного воды из родника, вода которого орошает весь сад, вернее, что-то среднее между озерцом и бассейном, размером примерно в 2 чана для принятия ванн. Дно бассейна красиво выложено разноцветными камушками. А вместо крыши здесь вьюн, ползущий по прутьям...
  -- Не бойся! Я все знаю, что можно, а чего нельзя. Но никто не знает, что я здесь.
   Она говорит на их языке легко, быстро и четко, но слова звучат как-то по другому, более мягко и музкально, что ли. Похоже даже, что так красивее. Камиль знает, что это - признак того, что девушка раньше говорила на другом языке, а это значит, что она - пленница. А пленниц не часто делают Невестами. Потому что Невеста дожна быть чистой и нетронутой, а пленницы как правило... Она словно читает его мысли.
  -- Ты мне не веришь?
  -- Я не знаю. Если это правда, то знаешь, что с нами могут сделать?
  -- Я все знаю. И еще я знаю, что про это место никто не знает. Только ты и я. Ты очень хорошо спрятал подкоп, его невозможно найти, если не знать. Я за тобой проследила.
  -- Зачем?
  -- Мне стало интересно. Ты выглядишь не так, как другие. Ты на кого-то похож... Нет, я не уверена. Ты здесь родился?
  -- Наверное. Я в своей жизни не помню ничего, кроме этого сада, этих цветов. Мне нравится моя работа. А этот уголок - он только мой, про него действительно никто не знает. Он снаружи обсажен колючим кустарником, его не видно...
  -- Но ведь ты пленник?
  -- Наверное. Но я не знаю, как может быть иначе. А как ты сюда попала? Ты ведь тоже пленница?
   Его страх по мере разговора проходит, ему становится интересно, и хочется только одного - чтобы она вот так стояла напротив него в окружении этих кустов роз, смотрела на него своими большими глазами, так непохожими на азиатские , и продолжала говорить своим музыкальным голосом...
  -- Я дочь купца, я родилась в Испании. Я прожила там 16 лет. Мы иудеи.
  -- А, неверные?
  -- Да по-вашиму все - неверные. У нас в стране закон - все должны быть христиане. По-вашему - тоже неверные, только другие. Но мы храним веру отцов. Мы только притворяемся, что христиане.
  -- Как это - притворяетесь?
  -- Ну, молимся по-ихнему. Как будто. Понимаешь?
  -- Нет.
  -- Ну и не надо. Так вот, мне нашли жениха. Не в Испании, в Турции. Но тоже из наших, из иудеев. Из богатой семьи, тоже купец и сын купца. Я должна была плыть в Турцию на корабле. Конечно же, меня сопровождали. А потом на наш корабль напали.Это было ночью, я даже толком ничего не видела, только поняла, что меня схватила и связали. В общем, я попала к торговцам людьми. Сначала - корабль, потом - караван.
  -- Но Невестой может стать только девственница. А ты пришла с караваном. Что, тебя ни разу никто не тронул?
  -- Нет! - она радостно улыбнулась и гордо произнесла:
  -- Лошадиный навоз!
  -- Что-что? - не понял Камиль.
  -- Лошадиный навоз! Либо навоз любого другого вьючного животного - прекрасно сохраняет девственность в любом плену, с любыми тогрговцами людьми! - она прямо вся светилась от гордости, а слово "навоз" в ее устах звучало не грубо, а мелодично и даже возвышенно.
  -- Неужели ты им мазалась?
  -- Ну нет, это уже слишком. Я мучача эдукадо, я изучала анатомию. И еще - разные снадобья. У нас в общине девушки изучают разные науки. Так принято. Я знала, что делать.
  -- И что же?
  -- Высушить, смешать с водой и выпить! Блевать начинаешь так, что все разбегаются! А вонь такая, что у любого насильника никаких сил на които не будет, разве только на то, чтобы убежать! Конечно, блевать неприятно, зато я - девственница.
  -- Какая ты умная, Айхонэ! - Камиль был восхищен.
  -- Айхонэ - это не настоящее имя. Это меня здесь так называют. Потому что настоящего не могут выговорить. А вообще-то меня зовут Нехама Бен Моше, а эн-кафеджано- Анна Мария Гонзалес.
  -- Как-как?
  -- Да ладно, ты все равно не выговоришь. Называй меня Айхонэ. Тем более, что я сейчас учусь меня на мусульманку. Такой закон - Невеста должна быть мусульманкой. У нас на самом деле тоже также - жених и невеста должны быть одной веры. Как будто если вера разная, не может быть любви, а если однаковая - тогда обязательно будет.
  -- Ты так интересно говоришь, Айхонэ. И так красиво... И та сама... Ты такая красивая... Я не должнен смотреть на женщину из Гарема, это преступление, но я не могу, не могу... Аллах нас покарает! Аскиры знаешь, что с нами сделают?
  -- Да ваша вера - это тоже самое,что наша, только имена немного изменены и все. И у христианства в собре ла басе бе тоже наша вера - худаизм. Но мне пора уходить. У нас сейчас снова будет занятие, нам дали только немного времени на отдых, по-нашему это сиеста.
  -- А... ты придешь сюда еще, Айхонэ?
  -- А ты хочешь?
  -- Больше всего на свете...
  
   ..............................................................................................
  
  -- Повторяй за мной, Камиль: падре, мадре... Ну? Падре... Мадре... Иха... Ихо... Ола... Адьес... Ке таль... Ноче... Маньяна...
   Камиль пытался повторить за ней, но у него не получалось. Язык не слушался, непонятные слова звучали совсем не так, как произносила она.
  -- Зачем все это, Айхонэ? Мне в жизни не выучить твоего языка. Ты - Невеста Господина, а я - простой садовник, пленник.
  -- Понимаешь... Я подумала... Мне показалось... нет, ты решишь, что я сошла с ума...
  -- Говори, мне интересно.
  -- Я расскажу тебе одну историю. Только дослушай до конца и не перебивай меня.
  -- Не буду. Ты так красиво говоришь. Мне так нравится смотреть на тебя и слушать.
  -- Так вот. Я уже говорила, что я из очень богатой семьи. Мы худиос, но ведем себя, как крестьянос. Чтобы рей не выгнал нас из страны. У нас в городе есть одна семья. Их фамилия Деуэльва. Тоже очень богатая, только они христиане. Наши матери дружили. Когда моя мать родила дочь, а сеньора Деуэльва сына, мой отец и сеньор Деуэльва договорились, что мы поженимся, когда вырастем. Мы же как бы тоже крестьянос . Они пошли к астролого, и тот сказал, что мы созданы друг для друга и обязательно будем вместе и ничто не разлучит нас. И что даже умрем почти что в одни день. А потом... когда нам исполнилось по 4 года, сын Деуэльва исчез. Такое бывает, особенно в богатых семьях. Когда кто-то хочет получить их имущество, то крадут наследника. Я думаю, что за этим стоит сам рей. Ведь если нет наследника, все имущество получает фамилия реаль. Нанимают кого-то, а тот делает свою работу...
  -- Но при чем здесь я, Айхонэ?
  -- Неужели же ты еще не понял? Мне кажется, что ты - это он!
  -- Как это может быть?
  -- Сейчас объясню. Ты ничего не помнишь из детства? Зато я помню все! Я знаю Деуэльва в лицо! Они были убиты горем и у них долго не было детей, но потом снова родился мальчик, ему сейчас 10 лет. И ты похож на него, Камиль! Вы похожи... как братья! Ты непохож на азиата! И астролого сказал, что мы обязательно будем вместе. И еще... этот уголок сада... у Деуэльва есть точно такой же, только большой! Ты... как будто когда-то видел его, Камиль!
   Камиль молчал, удивленно глядя на нее.
  -- И если бы это было так, ты бы обязательно вспомнил наш язык. Но ты не можешь сказать ни слова. Наверное, я ошибалась. Забудь все это. - И она сказала сама себе по-испански:
  -- Но, но ес эль ихо дель сеньор Деуэльва...
  -- Сеньор Деуэльва, - неожиданно четко повторил Камиль. - Сеньор Деуэльва... ихо дель сеньор Деуэльва... У меня получается, ты слышишь,
  -- Айхонэ?
  -- Я знала, знала! А теперь самое главное. Смотри сюда. - Она подняла рукав своей одежды до плеча. У нее была золотисто-смуглая кожа, какого-то необыкновенно красивого оттенка. - В тот год было модно рожать на Майорке. Ну, в богатых семьях. Астролого высчитал, что дети, рожденные в том году на Майорке, будут необыкновенно красивыми, умными и удачливыми. И у тех, кто родился в том году на Майорке, действительно особенный цвет кожи. Ни у кого такого нет. А теперь подними рукав, Камиль!
   Он поднял рукав, вытянул руку параллельно ее руке. Его кожа была такого же цвет, с тем же золотистым оттенком. Неожиданно для самого себя он взял ее за руку. Она не дернулась, не отодвинулась и не вскочила. Она опустила глаза, сжала его руку и, сбиваясь, тихо проговорила:
  -- А еще... Астролого сказал моей матери... Что у них ... У ее дочери и у сына Деуэльва... Будут баррерос... Трудности... Но они... Все равно... Все предолеют... И будут вместе... Потому что... созданы друг для друга...
   Камиль продолжал сжимать ее руку и его тело охватила дрожь.
  
   ......................................................................................................
  
   Их одежда и украшения были разбросаны по траве. Они занимались любовью, забыв обо всем: о Господине, о предстоящей свадьбе, о вооруженных аскирах и о смертельной опасности, которой они себя подвергают, и это было восхитительно, как вкус запретного плода, в тысячи, миллионы раз прекраснее всего, что Камиль мог себе представить... В какой-то момент источник Камиля иссяк, и он лег на спину рядом с ней, чтобы немного певевести дыхание,но как только посмотрел на нее, лежащую на траве, как источник наполнился вновь, и он потянулся к ней.
  -- Нет, подожди, - сказала она, проворно увернувшись. - Мне нужна вода. Я должна помыться.
   Она вошла в бассейн и опустилась в него всем телом. Вода сразу же порозовела.
  -- Что это? - спросил Камиль.
  -- Это значит, что я уже не девственница, Камиль.
   Он хотел тоже войти в бассейн, но она остановила его:
  -- Нет-нет, здесь же кровь женищины! Мужчине сюда нельзя.
   Но бассейн был устроен таким образом, что являлся проточным водоемом, и вскоре вода в вновь стала прозрачной. Камиль вошел в бассейн и опустился в воду и сел к ней лицом. Айхонэ взяла его за руки и посмотрела ему прямо в глаза.Ее глаза сияли от счастья.
   - Астролого был прав, Камиль. Мы вместе, несмотря ни на что: ни твое похищение, ни мое пленение и пребывание в Гареме. Потому что мы созданы друг для друга. А звезды не врут... Она потянулась к нему обняла за талию и прижалась животом прямо к его паху. Камиль даже застонал от вновь охватившего его безумного желания, и они продолжили заниматься любовью прямо здесь, в бассейне, выложенном разноцветными камушками... И не было для них ни Господина, ни предстоящей свадьбы, ни Гарема, ни вооруженых аскиров, ни смертельной опасности...
  
   .................................................................................................
  
   ...никому не отдам. Даже Господину. Ты только моя, Айхонэ. Мы будем мужем и женой. Я буду любить тебя до самой смерти. Убежим, Айхонэ?
  -- Не говори о смерти,Камиль! Я тоже хочу быть только с тобой. Мы убежим.
  -- Как тебе удается приходить ко мне?
  -- Я кое-что знаю. Я об этом молчу - и про меня молчат.
  -- Что же ты знаешь?
  -- Одна наложница встречатся с аскиром. Другая - с поваром. Среди евнухов есть один, который только притворяется,что евнух. Просто у него... Короче, в анатомио такие случаи описаны. И он этим пользуется. И некоторые наложницы тоже. Но это все нам не поможет. Нам нужно сбежать совсем. И обязательно успеть до свадьбы.
  -- Конечно, до свадьбы. Иначе тебя убьют. Если Господин поймет, что ты не девственница... Мне страшно подумать...
  -- Я не этого боюсь. Про девственность он может и не понять. Я не зря изучала анатомио, а еще немного разбираюсь в травах. Я умею готовить отвар. От него кровит. Я бы смогла обмануть... . Но до этого может и не дойти Не в этом дело.
  -- А в чем же?
  -- Я слышала, что у Господина есть особое чутье. Стоит ему только пристально посмотреть наложнице в глаза, держа ее за руку - он сразу понимает, был ли у нее другой мужчина. И если Господин видит, что был, тогда ее убивают.
  -- И те наложницы это знают?
  -- Конечно знают. Но это те наложницы, которых Господин давно уже не желает.
  -- А если пожелает?
  -- Тогда, я думаю, их убьют. Но они предпочитают быть любимыми и желанными сейчас, и даже может быть умереть, чем хранить никому ненужную верность и жить без любви.
  -- Аллах всемогущий! А когда свадьба?
  -- Думаю, что через месяц. Мне надо еще доучиться, а потом надо дождаться месячных, а это еще примерно неделя, а уже после месячных можно делать свадьбу.
  -- Мы успееем. Я сделаю подкоп под стену. Я хорошо умею копать.
  -- Этого недостаточно. Нам нужна лошадь, а лучше - две. Недостаточно только выбраться отсюда. Нас сразу же схватят. Нужно выбраться, сесть на лошадь и скакать в Порт, что есть сил. Обязательно ночью, когда темно, иначе нас увидят, догонят и убьют.
  -- У Господина в конюшнях много лошадей.
  -- Нет, Камиль. Украсть лошадь из конюшни Господина и незаметно выбраться на лошади - это невозможно. Один должен выбраться раньше, достать лошадь и ждать второго снаружи. Я знаю, как достать лошадь. Я стащу какое-нибудь дорогое украшение, а ты продашь его на базаре и купишь лошадь. Тебе ведь проще, за тобой все-таки следят не так, как за мной. Я не могу отсутствовать больше,чем время сиесты.
  -- Какая ты умная, Айхонэ...
  -- Никакая я не умная. Была бы умная, разве связалась бы с садовником после того как сумела сохранить девственность у торговцев людьми и став избранницей Господина? Была бы умная, я спокойно ждала бы свадьбы и думала бы о том, как сделать так, чтобы стать самой желанной из всех жен, и еще чтобы Господин научился слушать меня... Потому что мой отец говорит, что вашей стране все равно конец... Что русский царь очень скоро вышибет вас отсюда... А мой отец понимает в политике... Но я встретила тебя и полюбила, а ты тот, кого назначили звезды, а значит - Всевышний.
  -- Все-таки ты очень, очень умная, Айхонэ...
  -- Я просто эдукадо, и все.
  -- Если бы сложилось по-другому, я тоже мог бы... стать эдукадо ... Много знать... Говорить о политике, об истории. Читать поэсиас.
  -- Ты еще станешь, вот увидишь! Мы вернемся в Испанию! Твои родители очень богаты! Ты получишь прекрасное образование! У тебя будет совсем другая, новая жизнь! Отра ноева вита! И мы будем вместе. Я так люблю тебя, Камиль...
  -- Я так люблю тебя, Айхонэ...
  
   Они снова и снова занимались любовью в уголке сада, скрытом от посторонних глаз... И не было для них ни Господина, ни предстоящей свадьбы, ни Гарема, ни вооруженых аскиров, ни смертельной опасности...
  
  
   ... этот браслет. Я его украла. Ты сможешь его продать и купить лошадь. Лучше одну, но очень сильную. Одна сильная лошадь вынесет нас обоих, мы же оба немного весим и у нас не будет ни поклажи, ни оружия. А денег должно хватит и даже еще наверное останется. Мы доберемся до Порта, а там либо разыщем родственника моего отца - у него там есть лавки, либо сразу же поплывем в Испанию... Или в Иерусалим. Я так хочу увидеть Иерусалим, Камиль. А ты готов принять нашу веру?
  -- Конечно , Айхонэ, лишь бы быть с тобой. Я так тебя люблю ...
  
  
   ....случилась беда. Наш подкоп завалило, придется рыть снова. Сколько у нас еще времени?
  -- Времени больше нет, Камиль. Свадьба должна была состояться после того, как у меня пройдут месячные. Так пока их нет, я думала, что в запасе есть минимум неделя. Но их все нет, хотя давно должны были начаться. Господин больше не будет ждать. Свадьба уже через три дня.
  -- Неужели все пропало?
  -- Нет, я не сдамся. Я придумаю... Я сделаю отвар, и меня начнет кровить... Нет, нельзя. Я думаю, что раз у меня нет месячных , значит... Мы ведь уже встречаемся больше месяца... Нет, никакого отвара я пить не стану. Мы должны немедленно бежать, Камиль.
  -- Но как?
  -- Послушай, есть один способ. Я придумала его для себя. Я ведь сначала работала на кухне, а только потом стала Невестой. А потом встретила тебя. Но способ есть. Если ты выдержишь. Это будет нелегко.
  -- Я готов, Айхонэ. Я сделаю все, чтобы спасти тебя и остаться с тобой.
  -- Тогда слушай. Ты знаешь, где находится зверинец?
  -- Примерно. Знаю, что это за крепостной стеной. Раньше он был внутри, но от зверей так воняло, что многие жены болели, тогда его перенесли подальше отсюда. Я слышал, что тела казненных скармливают хищникам, вместо того, чтобы похоронить, а это еще ужаснее чем сама смерть. А еще я слышал, что иногда к ним бросают еще живых...
  -- Камиль, не рассказывай, мне и так страшно. Послушай. Когда я работала на кухне, мы складывали объедки в тележку. За этой тележкой каждый день приходит старик, который сторожит зверинец, забирает ее и отвозит. Объедками кормят хищников. Если спрятаться в этой тележке, тогда старик вывезет тебя вместе с объедками. А от зверинца ты сможешь добраться до какой-нибудь деревни и купить там лошадь.
  -- Я обязательно это сделаю.
  -- Это будет очень противно - сидеть в этой тележке. Ты правда сможешь?
  -- Конечно смогу! Все будет хорошо, Айхонэ! Ты очень- очень умная. И такая красивая! Я никому тебя не отдам.
   Он обнял ее, прижал к себе и тал напевать:
  
   Сен ольмерджин, Айхонэ, сен ольмерджин...
   Айхонэ не умрет, не умрет!
   Айхонэ-Айхонэ, ты спасешься!
   Сен ольмерджин, Айхонэ, сен ольмерджин...
  
   Она разко вывернулась, испуганно посмотрела на него и сказала:
  -- Что ты поешь? Я и так боюсь, я ты еще поешь, что я умру!
  -- Да нет, наоборот. Сейчас переведу. Как это...
  
   Ту но морерас,
   ту те сальварес
  -- Ах, да. Мне показалось, что ты поешь "сен уледжен" - "ты умрешь". Мне страшно, Камиль. У меня плохое предчувствие. И подкоп завалило, и свадьбу перенесли...
  
   Следующие сцены Камиль видел со стороны, как зритель, но не как участник. Позже он понял, что если бы он участвовал в этих сценых, то мог бы и не проснуться в своем кабинете заведующего.
  
  
   Хромой и сутулый старик извлек из тележки, полной начинающих гнить объедков, полузадохшегося и обблеванного Камиля. Камиль был без сознания, его лицо позеленело. Непонятно как, но он сумел дотащить его до хижины, в которой жил сам, помыл, уложил на убогую подстилку и стал пытаться напоить каким-то отваром. Камиль открыл глаза, хотел было приподняться, чтобы сделать глоток отвара, но его тутже снова начало рвать. Он откинулся назад и, похоже, снова потерял сознание. Старик принялся хлопотать, вновь пытаясь привести его в чувство. Одновременно с хижиной сторожа Камиль Мусаевич видел Айхонэ и Господина, женой которого она только что стала. Камиль видел их, но не слышал, потому что если бы услышал, наверное, сошел бы с ума.
  
  
  
   Он привел ее в спальню. Камиль почти физически ощущал, как она дрожит от страха. Похоже, что Господин почувствовал это тоже. Он взял ее за запястье, притянул к себе и стал пристально смотреть ей в глаза. Загадка "особого чутья" Господина оказалась проста: он слушал пульс. Если пульс учащался, это означало страх. А объяснение страха жены или наложницы перед Господином могло быть только одно - неверность. Айхонэ попыталась вырваться, но тутже была сбита с ног сокрушительным ударом в висок. Когда она упала, Господин навалился на нее и стал насиловать, нанося удары по лицу. Наверное, Айхонэ кричала, страшно кричала, Камиль видел, что ее рот открыт, а лицо искажено, глаза почти что вылезают из орбит. Он видел, что между ног у нее течет кровь, течет совсем не так, как должна бы течь при запланированой имитации разрыва девственной плевы. На полу образовалась целая лужа крови с довольно крупными сгустками. Когда Господин поднялся, она скорчилась на полу, держсь руками за живот. Камиль понял еще одну ужасающую подробность: Айхонэ была беременна, и только что у нее произошел выкидыш... Это был его ребенок, и он только что погиб. Господин принялся избивать ее ногами. Он сломал ей руку, выбил зубы и один глаз, порвал губу... Если она останется жива, то до конца дней будет вынуждена прятать от людей свое изуродованное лицо... Господин что-то крикнул, и в комнату вошли двое аскиров. Они подняли с пола окровавленное тело и куда-то понесли. Обезображенная голова безжизненно моталась.
  
   Когда Камиль-садовник наконец пришел в себя, то Камиль Мусаевич вновь из зрителя превритился в участника . В ту секунду, что Камиль поднялся и сел на подстилке, он соединился с ним. Камиль-садовник не знал, что случилось с Айхонэ, он знал только, что ему нужно очень спешить.
  -- Никогда такого еще не было, - бормотал старик. - Кто это придумал? Ты мог задохнуться и умереть. Почему сразу не сказал, когда я только взял тележку? Наверное, уже был без сознания. Да, конечно, я же пришел на день позже... Как вообще жив остался? Чудо, слава Аллаху...
  -- Сколько я здесь, бабай? - спросил он старика.
  -- Два дня, - ответил старик. - А еще целый день, наверное, в тележке провел. Я пришел на день позже. Если бы я знал, я бы помог...
  -- Два дня! Слава Аллаху, я еще успею! - Камиль то ли не дослушал про третий потерянный день, то ли защитился таким образом от убийственной правды. Мне срочно нужна лошадь, самая лучшая. Бабай, покажи мне, куда идти, где я могу купить самую лучшую лошадь.
  -- Я покажу тебе. Только вот это не забудь, это твое, - старик протянул ему браслет, который дала ему Айхонэ.
  
   ......................................................................................................
  
   Камиль мчался во весь опор, не думая о том, что может загнать лошадей. На одной он сидел верхом, другую привязал к той, на которой сидел. Он должен успеть! Конечно же, он успеет, ведь звезды предсказали, что они будут вместе, он и Айхонэ. Однако, когда он оказался рядом со зверинцем, где потерял весьма драгоценное время, тм овладело смутное беспокойство. Повинуясь какой-то непонятной силе, Камиль слез слошади и легко перемахнул через забор. Ноги вели его прямо к яме с тиграми, из которой доносилось ворчание. Камиль не отдавал себе отчета в том, что делает, иначе он ни за что не сделал бы того, что сделал сейчас, когда было дорого каждое мгновение. Он встал у ямы на колени, свесил голову и стал смотреть на тигров, которые как раз обедали. В нос ему ударил запах крови и мяса. Там, на дне ямы, лежали окровавленные куски, который тигры рвали зубами. Камиль зачем-то присмотрелся к тому, что тигры ели. Медленно, очень медленно, он осматривал корм хищников, и когда все-таки, несмотря на отчаянное сопротивление мозга, картинка, переданная мозгу глазами, получила реальное название, то Камиль широко открыл рот, чтобы закричать, да так, чтобы этот крик разорвал ему горло и легкие, и чтобы эта боль, может быть, ослабила бы ту боль, которую сейчас испытали его душа и сердце... Но вместо крика из его открытого рта выплеснулась вонючая жижа. Камиль не успел набрать воздуха в легкие, как новый спазм заставил его желудок сократиться. Запах крови и мяса рвал ноздри, заставлял его желудок выворачиваться наизнанку вновь и вновь, и при этом он никак не мог отвести взгляда от дна ямы. Там, внизу, лежало то, что осталось от Айхоне. Конечности были отрублены, живот вспорот, внутренности уже почти все съедены. А голова... половина лица была изуродована, зато вторая половина... Если бы не она, у Камиля еще оставалась бы надежда. Прямо на сотрясающегося от рвотных спазм Камиля смотрел ее уцелевший глаз. Он смотрел из-под уцелевшей брови, все еще красиво очерченной и немного удивленно приподнятой. Но и это было не самое страшное. Самое страшное было то, что Айхонэ еще была жива. Во всяком случае, так показалось Камилю. Неожиданно ее голова слегка двинулась, окровавленные губы пошевелились, как будто она произносила его имя... Испанское имя - Мигель Деуэльва... Запах крови и мяса рвал ноздри... Камиля рвало, пока он не потерял сознание.
  
   Когда Камиль пришел в себя, он обнаружил, что знакомый ему старик сторож пытатется оттащить его от края ямы, в которую он почти уже свалился. Камиль позволил ему оттащить себя от ямы на безопасное расстояние, но потом решительно поднялся, осмотрелся по сторонам, и подобрал длинную разветвленную на конце палку. Он обломал ее и сделал что-то наподобие рогатины. С этой рогатиной Камиль приблизился к яме. Там, на дне, в стороне от сыто урчавших сонных хищников, лежала отрубленная кисть руки с идеально ровным срезом. Наверное, сабля была острая.... Камиль осторожно достал кисть спомощью палки, отряхнул и попросил у старика воды. Старик дал ему кувшин с водой, испуганно глядя на него и что-то бормоча. Камиль обмыл руку Айхонэ, смыл с нее кровь и грязь, а потом приложил к своей руке. Она пока что была такого же цвета как и его рука, и это его обрадовало.
  
   Камиль шел по дороге, ведя за собой лошадь. Если бы он видел себя со стороны, то не смог бы не заметить, что его взгяд совершенно расфокусирован, а на лице застыла странная улыбка. Но в этой сцене Камиль был участником, поэтому видеть себя со стороны никак не мог. Его рука крепко сжимала отрубленную кисть Айхонэ. Он шел, улыбался и разговоривал. Он разговаривал с кистью.
  
  -- Сен ольмерджин, Айхонэ, сен ольмерджин...
  -- Ты видишь, я сдержал обещание, я все сделал как надо. Я очень тебя люблю. Видишь, какая лошадь? Самая лучшая! Если бы я опоздал... Страшно подумать, тебя бы разрубили на куски, а тело скормили бы тиграм. Но я не хочу об этом думать. Мы же вместе. Мы поплывем в Испанию... Или в Иерусалим, как ты захочешь. У нас будет свадьба, Айхонэ. У нас обязательно родятся дети, много детей. Такие же красивые, как ты. Ты слышиш меня, Айхонэ? Я знаю, что слышишь. Но почему ты молчишь? Я же спас тебя! Я же достал тебе лошадь! Самую лучшую лошадь! Сен ольмерджин, Айхонэ, сен ольмерджин... Я достал тебе лошадь! ..
   Камиль улыбался, но по щекам его текли слезы. Он шел и шел, ведя за собой лошадь и все крепче сжимая в руке отрубленную кисть, цвет которой уже изменился, но Камиль не замечал этого. Он спотыкался, падал, поднимался и продолжал идти вперед. Вот он упал, сильно ударился, и остался лежать. Кисть руки отлетела в сторону. Через некоторое время Камиль поднялся. Он сильно поранил руку, кровь капала с ладони, но он не обратил внимания и стал искать кисть, но никак не находил. Тогда он сел, заплакал стал звать сквозь слезы:
  -- Айхонэ, Айхонэ! Где ты, куда ты ушла? Я не могу без тебя! Вернись, у меня есть лошадь для тебя! Прекрасная лошадь, Айхонэ...
   Он еще раз пошарил в траве и наконец нашел то, что искал, но не успел он обрадоваться, как услышал голос. Голос говорил с ним на его языке, но с акцентом, как будто для говорившего язык был неродным.
  -- Камиль, немедленно брось эту гадость! Брось в землю и закопай, слышишь? Ты должен это закопать, похоронить!
  -- Кто со мной говорит? Кто здесь, Айхонэ? Ты кого-нибудь видишь?
  -- Айхонэ умерла, ее убили! И пока ты не похоронишь то, что от от нее осталось, ее душа не может подняться на небо! Помоги моей душе подняться, Камиль! И не прикасайся к этой... вещи. Там трупный яд, а ты поранил руку. Это убьет тебя Камиль. Я не хочу тебя убивать! Я знаю, что ты не виноват, что ты сам чуть не погиб. Но мы все равно будем вместе, Камиль! Я открою тебе тайну: мы с тобой еще не закончили, мы встретимся в следующей жизни и у тебя еще будет возможность спасти меня! Только закопай это, ради Бога, умоляю!
  -- Уходи, злой дух, шайтан! Ты не обманешь меня! Моя Айхонэ жива, она со мной! Каждая ночь для нас - ночь любви! Каждую ночь мы уносимся в райские кущи! Смотри же, злой дух! Айхонэ здесь, со мной! Потому что я достал прекрасную лошадь спас ее! Сен ольмерджин, Айхонэ...
   Безумный Камиль поднял окровавленную руку, в которой сжимал отрубленную кисть, уже тронутую разложением и потерявшую цвет....
  
   ................................................................................................................................
  
   ... обязательно нужна лошадь. Иначе нам не выбраться отсюда. Нас расстреляют, а так же Олену и Михаила, за то, что нас прятали. А могут и тебя, за то, что знал и не донес. Достань нам лошадь, Миколай!
   Камиль находился в темном погребе деревенского дома и ни капельки не удивлялся тому, что высокая черноволосая женщина, которая обращается к нему, называет его Миколай. В углу сидели ее дети, девочка постарше, мальчик помладше. Он знал, что женщину зовут Нехама, а детей - Наоми и Иосиф.
  -- Нехама, ты же знаешь, что хоть вы и евреи, твой муж был мне как брат, ты - как сестра, а дети - как родные племянники. Твоя Наоми - она просто какая-то восточная княжна, как будто по ошибке в нашей деревне оказалась... Как посмотрю на нее - просто сердце сжимается. Честное слово, была бы она постарше, а я помоложе и холостой - влюбился бы в нее без памяти... Но твоя идея безумна. Ведь на всех дорогах немецкие патрули! Почему ты не хочешь больше прятаться?
  -- Степан про нас знает. И если еще не выдал, то думаю, что из-за Олеси. Запал он на нее давно, еще до войны, понимаешь? Но она девка хитрая, ни да, ни нет, играет с ним... А если она ему откажет, тогда все! Подлый мужик, гадкий, не пожалеет ни ее, ни ее родителей, а про нас уже говорить нечего. Вот ты говоришь: Наоми как принцесса? А Степен почему-то ее больше всех евреев ненавидит. С тех пор, как она ходить научилась постоянно всякие гадости ей делал. Не понимаю за что, ведь маленькая еще. Моше не раз ему морду бил за Наоми. Только нет больше Моше, вдова я, и дети мои сироты. Помоги нам, Миколай! Вывези нас отсюда!
  -- Да как же я смогу?
  -- А я тебя научу. Запряжешь телегу, нагрузишь навозом, проедешь мимо патруля. Захотят проверить, что в телеге - задохнуться. Они, немцы эти, больно брезгливые. На другой день нагрузишь хламом со свалки, Потом - опять навозом. На третий день скорее всего они тебя увидят и телегу ворошить не станут - побрезгуют. А на следующий день уже и мы сможем в телеге спрятаться. Под хламом, понимаешь?
  -- Ты умная женщина, Нехама. И смелая. Мне б твоей смелости... Но твоя идея - самоубийство.
  
   .............................................................
  --
  -- ...видел сон, Нехама. Я уверен, что это был вещий сон. Я понял, что должен вывезти Наоми, только ее одну. Если Наоми спасется - тогда и с вами, и с Катериной и Алешкой в Киеве ничего не случится. Понимаешь? Или ты мне не веришь? Но подумай: Иосенька маленький, если заплачет? Нехама...
  -- Я верю тебе, Миколай. Потому что сама видела тот же сон. Ты уходишь с Наоми, закрываешь дверь, а я ее почти сразу открываю, и как будто бы уже прошло 4 года, а за дверью стоишь ты с Катериной, и Наоми с Алешкой, и они почти что взрослые, им по 16. И Наоми такая красивая., с фигурой. А сейчас такая скелетина... Ты видел это, Миколай?
  -- Точно так! Я говорю - это вещий сон! Я достану лошадь. Я вывезу ее отсюда.
   Неожиданно он заговорил нараспев с восточными интонациями:
  
   Наоми-Наоми, я тебя увезу!
   Наоми-Наоми, тебя я спасу!
   Наоми, Наоми, Наоми...
  
   Сидящая в углу очень худая девочка с длинными косами разражается слезами и что-то жалобно говорит матери на идиш. Мать переводит:
   - Наоми просит тебя не петь. Говорит, что так она еще больше боится.
   - Ладно, не буду. Я думаю, что все будет хорошо. Тогда и будем песни петь. Пойду доставать лошадь. Только бы Степан за эти дни чего не придумал...
  -- Мы будем молиться...
  
  
   Немного в стороне от деревенского кладбища находилась одинокая могилка, без креста, без памятника, без имени, но ухоженная. Миколай сидел возле могилы и пил водку. Миколай знал, что могилка пуста, что никого там нет. Ведь он сам ее сделал, вернее не могилку, а холмик, под которым никто не покоится. Потому что не осталось даже тел тех, кого он любил и был ему дорог. Но ему нужно было место, чтобы иногда приходить туда, навещать их и класть цветы. Миколай пил, пьянел, плакал и заплетающимся языком повторял:
  -- Почему так случилось, Нехама? Я же достал тебе лошадь! Я достал лошадь, но тебя уже не было! Я опоздал, и тебя расстреляли... И Михаила с Оленой... И мои погибли сразу после вас... Потому что я не помог вам... Степан в лагерях за сотрудничество... Кому от этого легче? А если бы я успел... Мои бы тоже спаслись. Мы с Катериной помогли бы детей поднять. Мы бы были как родственники. Лешка и Наоми выросли бы и поженились. У нас были бы общие внуки, Нехама. Ты меня слышишь? Катерина! Лешка! Наоми! Бог так жесток...

  
   Камиль открыл глаза и обнаружил себя сидящим в кресле, как и до сеанса. Оказалось, что во время сеанса его снова вырвало, очевидно тогда, когда он был в проклятой тележке с тухлым мясом. Или у ямы с тиграми. Полотенца предохранили его одежду, и он мысленно поблагодарил Анечку за предусмотрительность. Взглянув на часы, Камль обнаружил, что прошло не более получаса. Первым делом, не говоря ни слова, он пошел умываться и приводить себя в порядок. Снова, как и утром, он почувствовал, что брюки сваливаются, и с удовольствием застегнул ремень еще на одну дырочку дальше. Когда он вернулся в кабинет, то Анечки там уже не было. Камиль понял, что на сегодня сеанс окончен и не надо ее больше беспокоить. Он немного посидел, собираясь мыслями, потом оделся, собрал вещи и хотел было уже выйти на улицу, но в последний момент задержался и зачем-то зашел в спальню. В этот еще не поздний час спальня была пуста, потому что все пошли на ужин, только на одной кровати кто-то спал. Камиль подошел. Это была Анечка, она спала прямо в одежде. Ее дыхание было ровным и глубоким Видно, она очень, очень устала.
  
   ......................................................................................................
  
   Несколько дней подряд Камиль старательно избегал встречи с Анечкой. Причина была проста - ему было очень страшно. Впрочем, у него было ощущение, что она всегда знает, где он находится и даже читает его мысли. После тяжелой внутренней борьбы он все-таки во все поверил и все понял, но это была только лишь подготовка. А теперь, похоже, настало время для активных действий. Но каких? Камиль жутко боялся, что он не сможет. С другой стороны, он не сомневался в том, что после того, как для него приоткрылась завеса в тот мир, который невидим большинству людей, он просто обязан выполнить свое предназначение, или, выражаясь более простым языком "сдать экзамен", а если он этого не сделает, то подвергнет себя и своих близких опасности. Несмотря ни на что, он ни секунды не жалел о том, что получил эту работу и о том, что среди его подопечных есть Анечка. Надо сказать, что все эти тяжелые мысли не мешали ему заниматься своими прямыми обязанностями: он с утра до вечера разбирал личные дела детей, проверял отчетные ведомости, щелкал калькулятором, составлял длинные списки, делал телефонные звонки. Это немного отвлекало его, но когда рабочий день заканчивался, эти мысли наваливались с новой силой.
  
   Наконец настал момент, когда Камиль уже просто физически ощутил, что тянуть дальше просто некуда. Он сам пошел в класс, где занималась Анечка, если это можно было назвать занятиями. Одна из воспитательниц, Зинаида, недавно вышедшая из тюрьмы, вслух читала инвалидам газету. Выглядела Зинаида так, что нормальный ребенок, встретив такое, убежал бы с ревом, но обитатели "Зверинца" были привычные. Анечка сидела приямо напротив Зинаиды и время от времени поправляла ее, когда та неверно делала ударения в словах. Зинаиду это явно раздражало, она огрызалась, оскаливая на Анечку свои железные зубы, но Анечка не прекращала. Камиль извинился и сказал, что хочет забрать Анечку с урока. Зинаида была только рада устранению разражающего фактора.
  
   Камиль привел Анечку в кабинет и посадил напротив себя. Анечка молчала, но явно волновалась. Камиль волновался не меньше.
  -- Скажите, вы что-нибудь решили? - не утерпела Анечка. - Я знаю, вы думали все эти дни, и вам было трудно. Я, честно говоря боялась, что вы уже решили, что ничего не было и больше никогда со мной не заговорите. Я знаю, как тяжело принять то, во что никогда не верил и изменить то, с чем давно смирился...
   Камиль тяжело вздохнул.
  -- Все-то ты знаешь. Может, так и лучше - объяснять ничего не надо.
  -- Не надо. Просто скажите - да или нет?
   Камиль тянул мучительную паузу. Он собирался сказать "нет". Потому что он знал, что если он скажет "да", то ему придется совершить невозможное. Он знал, что от него потребуется. Все эти дни он словно слышал ее голос, говоривший ему:
   "Ну что же, Камиль Мусаевич, раз вы действительно готовы, то пришло время платить. Я многого не требую. Только возьмите меня в свой дом, удочерите, оформите, все как надо. Жена и дети будут потив? Я знаю. Ну и что? Вы же, кажется, собрались все исправить? Лине пришлось намного хуже, не забывайте! Когда же мне исполнится 16, вы избавитесь от своей семьи, мне неважно каким образом, и женитесь на мне, как обещали когда-то, но не выполнили. Вы жили с нелюбимой женщиной, зачинали детей без любви, они у вас выросли больные, вы старели и толстели, а Лина погибла совсем молодой, и вместе с ней ее красивые и умненькие детки... Раз вы готовы, пора наконец заплатить, старый толстый, лысый безработный историк с никому не нужной трерьей степенью по истории татарского народа. Однажды ты уже опоздал - и Айхонэ разрубили на куски и скормили тиграм. Вдругой раз ты тоже опоздал - и Нехаму Штерн расстреляли вместе с детьми и закопали полуживыми. В третий раз ты не смог воспротивиться родителям, а ведь это были не вооруженные аскиры или СС-овцы, и Лина вышла замуж за человека, который увез ее туда, где их всех настигла Последняя Катастрофа. Пришло время все это исправить, вы, старый, лысый, никчемный... " Камиль зажмурился и почему-то произнес "Да".
  -- В таком случае, Камиль Мусаевич, вам придется вплотную заняться "Зверинцем" - быстро проговорила Анечка. - Его необходимо расформировать и ликвидировать до следующей зимы.
   Когда смысл сказанного дошел до Камиля, то он не поверил своим ушам.
  -- Это все? - спросил он. Ему стало очень совестно за свои мысли, необоснованные страхи и столь длительные колебания.
  -- А что, этого мало? - удивилась Анечка. - Да вы представляете сколько это...
  -- Представляю, - с невероятным облегчением выдохнул Камиль. - Да я уже и так начал этим заниматься. И у меня даже уже готова программа расформирования. Вот, смотри. То есть слушай. Сначала уберем отсюда "шакалов" или как вы их там называете. Сделаем квалифицироанное диагностирование. Симулянты вернутся кто в колонию, кто в обычные приюты. Психически больные - в соответствушие заведения. Дальше - детей с ДЦП я собираюсь....
   Анечка внимательно слушала его и счастливо улыбалась. Один важный для нее этап был уже позади.
  
  
   Камиль. Исполнение предназначения.
  
   Для начала Камиль объявил воспитателям, что у Анечки выдающиеся музыкальные способности, а это требует особого отношения. У нее есть все данные чтобы стать знаменитой певицей, и он собирается приложить усилия в этом направлении. А слепота здесь - не помеха. Он сумел убедить их, что Анечка может стать козырем в игре, вернее в борьбе с муниципалитетом за бюджет . И не дай бог она повредит лицо или руку или еще какую-нибудь часть тела! Он даже хотел было выделить дежурного, чтобы всегда находился рядом с ней, но она сама не захотела:
   - Что я, инвалид что ли? А впрочем да, инвалид, но все равно это лишнее...
   Тогда он занялся было срочными поисками апотропуса, но Анечка решительно воспротивилась:
   - Я покину "Зверинец" последней, как капитан корабля, а не крыса из трюма. А апотропуса искать специально не надо, вот увидите, он сам появится, но только после переезда.
   - Прямо-таки сам? - не поверил Камиль.
   - Ага. Сама появится, - подтвердила Анечка.
   - Так ты даже знаешь, что это будет женщина! Может даже знаешь, кто она? Может дашь мне ее телефон? На всякий случай, а?
   - Телефона не знаю. Но опережать события нельзя. У меня тоже есть определенные задачи в этой жизни.
  
   По вечерам он часто звал ее в кабинет, заваривал чай, обязательно ставил на стол что-нибудь вкусное, и они подолгу беседовали. Камиль се как не мог выговориться за 20 лет молчания.
  
   - Вот скажи, а Лина была счастлива со своим мужем?
   - Почему вы хотите это знать?
   - Просто хочу сравнить с собой. Вот например я не был счастлив в браке. Хоть и не сразу, но я по крайней мере в какой-то момент признался себе в том, что подолжаю ее любить и помнить. А она?
   - Ну, если говорить про первый брак... Счастлива - нет. Вспоминала ли? Честно говоря, не очень. Она изо всех сил старалась быть хорошей женой и матерью, и на это уходили все душевные силы. Правда, от мужа она не получала ни любви, ни теплоты, ни элементарного уважения.
   - Так как можно было вообще связаться с таки типом? Как можно было с ним вообще жить, спать, беременеть, рожать? Я не понимаю! Почему же?
   - Потому что гормоны, - терпеливо объясняла Анечка, как учитель нерадивому ученику.
   - Что-что?
   - Гор-мо-ны. Мне ли вам объяснять? Такие органические соединения, которые, если приходят в активность, очень даже неплохо управляют деятельностью всего человеческого организма, временно выключая даже мозг . Вот только активность эта проходит, как только наступает насыщение. Ведь умирающий от голода человек съест любую пишу, попавшую к нему в руки, и не будет задумываться о том, что в ней, может быть, холестерол или повышенное содержание углеводов... А потом мозг возвращается в привычное русло, и если выясняется, что кроме оставшейся в прошлом гормональной активности больше ничего не связывает - тогда можно только пожалеть супругов и их потомство, если оно к тому времени успело появиться.
   - А как во втором браке?
   - Во втором было все по-другому. Да, она была очень счастлива...
   Значит, была... А я нет. Судьба оказалась к ней добрее чем ко мне.
   - Не забывайте, как мало она прожила в счастливаом браке и как быстро погибла.
   - Конечно же, я не забываю.
  -- Тогда к чему эти сравнения?
  -- Понимаешь, все-таки если мы правда были созданы друг для друга... Как получилось, что она встретила другого и была с ним счастива?
  -- Потому что когда тот, у кого еврейская душа - кстати неважно, кто его родители: русские, украинцы или татары - попадает на землю Израиля, он получает Дополнительный Шанс. Вот например Миша с Аленой - они в прошлой жизни были украинцами, спрятавшими Нехаму Штерн, мать Наоми и и Иоси.
   - А вот все-таки... Смотри, что получается: миллионы парней обманыают девушек, причем большая часть, думаю, что сознательно. А потом разве всем им воздается за это так же как мне?
   - Ну конечно же не всем и не так! Ведь ваша встреча и роман с Линой - это был ваш личный экзамен, и, если можно выразиться, правильный ответ был не сам законный брак, а то, что если бы она осталась в России, то не погибла бы в Последней Катастрофе. Но это был только ваш экзамен! Чтобы в лучше поняли, я приведу сравнение. Студенту исторического факультета никогда не придется сдавать экзамен по высшей математике или базм данных, он ни за что не вытащит билета с вопросом о многомерных матрицах или вложенном "SELECT"е, внешних ключах и постоянных индексах. Равно как студенту технического вуза вряд ли придется на экзамене описывать, скажем... эпоху правления Генриха IV или Столыпинскую аграрную реформу... Вы понимаете?
  -- Я понимаю.... Знаешь, а ведь та весна осталась самым лучшим воспоминанием на всю мою жизнь Я никогда ее не забывал.
  -- В таком случае вы очень счастливый человек, Камиль Мусаевич.
  -- Это почему? Не потому ли, что у меня в жизни не было ничего более хорошего, более светлого, чем те воспоминания?
  -- Нет, - возражала Анечка. - Это потому что в вашей жизни не было ничего по-настоящему темного и страшного, что могло бы заставить этот свет померкнуть.
   ................................................................................................
  
   Камилю удалось в течение нескольких месяцев выбить из муниципалитета какие-то денежные средства на хозяйство (частично - ссуды, но в основном - безвозмездно). Правда, этого было мало для той цели, которую поставил перед собой Камиль. Но вдруг ему посто сказочно повезло. Какому-то местному воротиле-мафиози понадобилось то ли скрыть нелегальные доходы, то ли заработать себе хорошую репутацию, но неожиданно он передал в приют довольно приличную сумму денег безвозмездно. После этого Камиль уже мог сoвершить великое - начать раздел обиталей "Зверинца" по степени недоразвитости, и при таком раскладе Анечка вскоре могла оказаться в школе-интернате, существовавшем на частные субсидии при участии муниципальных властeй, в группе для музыкально одаренных детей. Этот интернат находился в самой Казани. В начале осени "Зверинец" покинули дети, больные ДЦП и с другими проблемами опорно-двигательного аппарата. Потом - слепые, глухие, а также слепо-глухо-немые дети, нуждавшиеся в специальных программах реабилитации, которые никогда не проходили подобные программы в "Зверинце" и потому находились в очень запущенном состоянии. Анечка могла уйти вместе с ними, но Камиль все-таки хотел устроить ее в школу-интернат для одаренных и поэтому еще в начале осени предложил ей остаться и немного подождать, потому что переход Анечки туда мог осуществится не раньше апреля. Это означало, что впереди еще одна зима, еще одна тяжелая борьба за выживание, еще одна неравная схватка. И ладно бы, если б только зима.!... Хотя Камиль Мусаевич уже назначил дату капитального ремонта и сделал немалый запас нефтяных и электрических обогревателей, это не могло бы помочь. Анечка тяжело вздохнула, и решила остаться. Она не могла не остаться. Потому что именно этой зимой, когда в "Зверинце" останутся только самые тяжелые инвалиды, практически неподвижные и почти ничего не соображающие, должно произойти то, что Анечка увидела в "синем" сне и что уже полгода не давало ей покоя. В начале октября Анечка услышала выступление синоптика по телевизору, из которого было ясно, что зима в этом году наступит раньше, чем обычно, что снега следует ожидать уже в начале ноября, причем это будут не просто первые заморозки, а имеенно обильные снегопады. Переселить инвалидов до ноября катастрофически не успевали, поэтому Анечка решила все рассказать и даже показать Камилю Мусаевичу.
   Она пришла к нему в кабинет необыкновенно встревоженная, чем здорово его напугала. Он уже успел свыкнуться с мыслью, что Анечка много знает и видит и что в какой-то мере она стала ег консультантом.
   - Камиль Мусаевич! - ее голос звенел от напряжения. - Я знаю как много вы уже сделали для меня и для всех обитателей "Зверинца". Наверное эта задача была посложнее всех, которые были у вас до сих пор. Те задачи требовали одного решительного рывка, одного сильного выброса адреналина, и это было хоть и опаснее, но намного легче той кропотливой работы, которую вы проделали и бюрократической волокиты, которую вы преодолели. Но, к сожалению, все это может пойти насмарку, если хоть один обитатель "Зверинца" останется здесь до наступления зимы, вернее до ноября, потому что снегопады в этом году начнутся уже в начале ноября.
   - Я знаю, что зима будет суровая. Но даже если опять лопнут трубы или даже отключат электричество, мы не замерзнем: есть запасы угля и разного жидкого топлива.
   - Нет, все это не поможет, - тяжело вздохнула Анечка.
   - Но почему?
   - А вот почему, - она резко встала из-за стола и подошла к нему вплотную. - Сейчас сами увидите, иначе вы мне не поверите. Она сжала его виски и стала что-то шептать ему в ухо. У Камиля закатились глаза, и он задышал глубоко и ровно, как спящий человек. Анечка стала внимательно прислушиваться к его дыханию. После второго выдоха она взяла его за руку и приложила к уху его часы. Она давно узнала, что у него часы со стрелками, а не с жидкими кристаллами - как раз то, что ей нужно. Она собиралась отсчитать 3 минуты - 180 секунд, 180 щелчков секундной стрелки, но в самом начале второй минуты дыхание заведующего стало прерывистым, рука вспотела, и он зашелся кашлем. Анечка моментально его разбудила. Камиль еще долго надсадно кашлял, Анечка даже подумала, что его снова вырвет, но этого не случилось. Когда же наконец этот приступ прошел, Анечка быстро заговорила:
   - Извините, ради Бога, это моя вина, надо было разбудить вас через минуту, я не знала, что даже полторы минуты может оказаться много, но я была должна, иначе вы бы не поверили, а так... Вы помните, что видели?
   У Камиля тряслись руки и губы, по лицу струился пот, но он не хотел, чтобы Анечка догадалась о его состоянии.
   - Я помню, - сказал он, прикладывая огромные усилия, чтобы зубы не стучали и голос звучал спокойно. - Эта была картинка из будущего. Ты все сделала правильно. Это нужно было увидеть. Жаль, что нельзя провести такой групповой сеанс со всеми чиновниками...
   - А вы бы поверили, если бы я не показала вам раньше картинки из прошлого?
   - Тоже не поверил бы, - признался Камиль. - Но теперь - поверил. Повторяю: ты все сделала правильно.
   - В таком случае, Камиль Мусаевич, нам нужен нестандартный подход.
   - С нарушениями закона?
   - Постараемся обойтись без них. Я должна подумать, если вы обещаете мне поддержку и сотрудничество. Я обязательно что-нибудь придумаю.
   - Обещаю.
   - Тогда начинайте успокаиваться. И - до завтра.
   - Знаешь, я давно хотел тебе сказать... Ты очень умная.
   - Спасибо, Камиль Мусаевич.
   - А когда вырастешь - будешь очень красивая. - Я-то знаю. Я сам найду тебе жениха. Ты будешь счастлива, как во втором браке, вот увидишь.
   - Не увижу.
   - Извини, я хотел сказать узнаешь. А может через 10 лет будет произведена какая-нибудь революция в офтальмологии и станет возможным возвращать зрение таким, как ты: у которых есть глаза, есть сетчатка и хрусталик, но проблема с нервными окончаниями... Так написано в твоей истории болезни.
  
  
   Через пару дней Камиль вызвал Анечку в кабинет и озабоченно сообщил, что строительство здания, предназначенного для самых тяжелых инвалидов, почему-то заморожено, то есть дела обстоят еще хуже, чем он думал. А у него еще теплилась надежда, что оно практически закончено и пара взяток поможет произвести переезд в рекордные сроки.
   - Я ругался с чиновниками, но они сыто и снисходительно улыбались мне, а один на прощание даже сказал вроде как в шутку: "Поверьте, если бы в нашем распоряжение было хоть одно более или менее подходящее для ваших нужд здание, в котором также соблюдаются санитарные нормы, вы бы его немедленно получили. А так - извините..."
   Анечка перебила:
   - Что прямо так и сказал?
   - Ну да.
   - Кто отвечает за пригодность знания к эксплуатации?...
   - Инженер-строитель, думаю. Инженер-электрик, специалист по водоснабжению, вентиляции... Эпидемстанция... Много кто...
   - Эпидемстанция... У вас есть возможность... Какие-нибудь связи с этой организацией?
   - Вообще-то у моей жены есть родственник, который там работает.
   - Вы с ним общаетесь?
   - Ну, встречаемся иногда в выходные. Бедняга, он так мало зарабатывает, а семью содержать как-то надо. Я как раз недавно их на машине к родителям в Бараний Лог возил. Мы поехали, так и они попросили.
   - Возили? Вот и замечательно, Камиль Мусаевич. Я думаю, что у нас получится. Должно получиться.
  
   * * *
  
   Санаторий "Алмалык" был построен давно, еще при советской власти. Он стоял на берегу небольшого лесного озера в окружении сосен и елей, густой травы и цветов. Летом здесь можно было собирать ягоды, осенью - грибы, а также слушать пение птиц и наслаждаться созерцанием спокойной зеркально-гладкой поверхностью воды, которая, надежно защищенная стеной леса, почти никогда не покрывалась рябью от ветра, словом - райский уголок природы. Сейчас вековых сосен вокруг озера сильно поубавилось, а вокруг озера выросли деревяные и каменные 2-3 этажные дома, выглядящие снаружи как будто сошедшими с картин художников позапрошлого столения, а внутри оборудованные современнешей техникой и аппаратурой. Санаторий же, в котором при советской власти отдыхали по профсоюзным путевкам ткачихи и сталевары - передовики производства, сейчас превратился в довольно дорогую гостиницу, являющуюся частной собственностью какого-то мецената, проживающего то ли в Москве, то ли в Петербурге, а может быть, и там и там попеременно. Ходилил слухи, что сам меценат когда-то был зачат именно здесь, во время случайного совокупления одной совсем молодой незамужней ткачихи и женатого сталевара средних лет, балагура и ловеласа. Именно поэтому новый хозяин оставил название прежним. Сейчас в "Алмалыке" все было совсем не так, как когда-то, во времена ткачих и сталеваров, давно канувших в историю. Комнаты, которые когда-то были грубо побелены известкой и обстановка которых состояла из железной кроватей и тумбочек, похожих на больничные, теперь были отделаны под дерево, на полу - мягчайшие ковры, в них обязательно имелось ложе с альковом, несколько светильников, обеспечивающих свет разной силы и яркости: от почти дневного до мягко-интимного, сверкающие ванны-джакузи, низкий столик, камин, кресло-качалка, цветной телевизор, видеомагнитофон и DVD... На нижнем этаже имелись бассейны с водой разной температуры, сауны нескольких видов, душ Шарко, массажный кабинет, тренажерный зал, бар, ресторан, где можно было заказать блюда европейской, кавказской или восточноазитской кухни, на крыше - солярий и еще один открый бассейн. Да и состав отдыхающих изменился не меньше чем обстановка гостиницы. Глядя на них, невозможно было себе представить, что они зарабатывют на жизнь ежедневной монотонной физической работой. Женщины, обладающие телами фотомоделей и манекенщиц, днем (если было лето) загорали полностью обнаженными в солярии на крыше, в другое время года - в солярии с искусственным ультрафиолетом, а по вечерам, одетые в роскошные вечерние платья и увешанные драгоценностями, томно потягивали коктейли в баре либо заказывали устриц и французские вина в ресторане, либо снисходительно смотрели на старания современных звезд шоубизнеса, регулярно приглашаемых в гостиницу для развлечения отдыхающих. Мужчины же были самых разных возрастов и наружности, но одно объединяло их: от них шел неуловимый, вернее наоборот весьма уловимый запах Очень Больших Денег.
   А еще говорили, что примерно один раз год, летом, хозяин гостиницы приезжает в нее сам инкогнито, знакомится с какой-нибудь красивой женщиной, занимается с ней сексом в лесу, окружающем гостиницу, клянется ей в вечной любви, а потом исчезает из ее жизни навсегда. Это в нем просыпаются гены отца, которого он никогда и не видел...
  
   Можно еще дого описывать прелести "Алмалыка", но все это в один день резко изменилось, вызвав переполох среди элитных отдыхающих и страшный скандал, который столичный меценат закатил подчиненным, обслуживающим гостиницу. Началось это одним осенним утром с пронзительного визга, издаваемого Елизаветой Четвертой Карасевой-Нарышкиной, женой одного преуспевающего банкира. Наверное, нужно объяснить экзотичнойсть ее имени прежде, чем будет объяснена причина столь громкого визга, децибелы которого рвали сладкий сон отдыхающих, любящих подольше понежиться в постелях, на тончайших простынях с ручной вышивкой по краям.
   Елизавета Четвертая Карасева-Нарышкина при рождении была названа Дашей, а от отца ей досталась неблигозвучная фамилия Пугаева, за что в школе, в младших классах ее дразнили Пугалом. Но к старшим классам прозвище отпало, потому что Даша стала настолько красивой, что не признать этого не могли ни мальчики, так и не обогнавшие Дашу по росту, ни отчаяно завидовавшие девочки, которым ни диета, ни спорт, ни косметика, ни шмотки не помогли бы сравняться с Дашей. После школы Даша попыталась попасть в шоу-бизнес, но не смогла по причине полного отсутствия каких-либо сценических талантов, но ей это и не нужно было. Ей нужно было только одно - чтоб ее заметили. Расчет оказался верным: сначала она попала в постель телохранителя одного бизнесмена, потом - самого бизнесмена, потом - его партнера, и, успешно продвигаясь таким образом, наконец стала законной женой банкира Карасева, у которого имелась некоторые в общем-то безобидные причуды. Во-первых, он настаивал на том, чтобы законную супругу обязательно звали Лиза. Объяснялось это очень просто: в молодости банкир очень любил простую ненавязчивую песенку "Лиза", котоую грустно и задушевно исполнял "мальчик-бродяга" Андрей Губин. Честно говоря, банкир, обделенный какими-либо музыкальными способностями, мог различить только является ли последовательность звуков "Лизой" или же чем-нибудь другим, но в коммерции это ему ни капельки не мешало. Затем к имени Елизавета прибавлялся порядковый номер. Здесь все было еще проще: четвернтый брак - значит, и Елизавета тоже Четвертая. Жен банкир менял часто, разводясь, оставлял им кое-какое имущество, так что Первая, Вторая и Третья Елизаветы были не в обиде и даже относительно мирно общались. А вот с девичьей фамилией обстояло сложнее. Дело в том, что банкир желал, чтобы у будущей супруги непременно была какая-нибудь звучная русская фамилия, указывающая на принадлежность избранницы к старинному дворянскому роду, и поэтому накануне свадьбы все Елизаветы, прежде чем прибавить к своей фамилии фамилию законного супруга, должны были получить новую девичью фамилию, которую как правило, выбирал сам Карасев. Проблема заключалась в том, что сам банкир был знаком с историей примерно так же, как и с музыкой, он, немолодой уже человек, получивший среднее образование еще в советской школе, отчаянно путал старинные дворянские роды, художников и героев "Войны и мира". Так Елизавета Первая едва не стала Безуховой, но тогда у Карасева был более или менее подкованный в этом плане секретарь, и благодаря этому девушка стала Карасевой-Бестужевой. Вторая, уже при другом секретаре, стала Болконской (а не Волконской, хотя банкир имел в виду жену декабриста), третья - Крамской, и, наконец, четвертая, по совету нового секретаря - Нарышкиной. Именно она, госпожа Карасева-Нарышкина, сейчас отчаянно визжала в холле, впрочем, ни на минуту не забывая о том, как потрясающе она должна сейчас выглядеть в почти прозрачном коротеньком пенюаре, оттороченном перьями, накинутом на обнаженное тело с пропорциями манекенщицы, с распущенными по плечам огненно рыжыми кудрями и естественным румянцем на лице, который лучше любой французкой или итальянской косметики. На крик незамедлительно стал сбегаться обслуживающий персонал, они обступили визжащую жену банкира, получая несказанное удовольствие от созерцания ее прелестей, которые почти совсем не скрывал символический пеньюар; правда, это удовольствие немного омрачали звуки, которые она сейчас издавала. Когда госпоже Нарышкина наконец-то устала и прекратила визжать, она, гневно сверкая синими глазами и вставляя матерные выражения после каждых двух слов, объяснила, что она проснулась и хотела пойти в туалет (г-жа Нарышкина говорила "поссать, бля"), сунула было свои модельные ноги в шелковые тапочки, а там, в тапочках за сто баксов(!) СИДЕЛА МЫШЬ!!! Не успели работники "Алмалыка" переварить сказанное, как из других номеров стали вылетать особы женского пола выглядящее не менее экстравагантно, чет Елизавета Нарышкина. В номерах они находили мышей, лягушек, ужей. Излишне добавлять, что фотомодели и манекенщицы незамедлительно начали нервно паковать вещи и одна за другой покидать "Алмалык" в сопровождении своих состоятельных супругов или телохранителей.
   - Вот и пришли казни египетские! - театрально признесла толстая пожилая поварха, занимающаяся блюдами национальной кухни. А больше она никому ничего не сказала, и никому не было дела до того, что тетка Зухра, как ее здесь называли, в прошлом столетии с отличием закончила исторический факультет Казанского университета, и что на третьем курсе, когда она еще носила фамилию девичью фамилию Гендулаева, к зависти подруг, стала женой самого молодого и симпатичного преподавателя истории, и что сразу же после свадьбы она забеременела, но беременность протекала с осложнениями, и ей пришлость лечь в больницу на сохранение, и из-за этого она пропустила всю летнюю сессию, а ее муж не поехал в Москву на стажировку для преподавателей, а вместо него поехал ее одногруппник Мусаев. Она никому ничего не сказала, хотя и знала, откуда в "Алмалыке" взялись непрошенные гости, но за ценную информацию и последующее молчание она получила весьма солидное для повара вознаграждение, тем более что к тому времени успела дважды стать бабушкой, а вскоре после этого овдоветь. Непрошенные же гости были частично пойманы возде болота, находящегося недалеко от "Зверинца", частично куплены у разорившегося провинциального цирка, поэтому согнать их в клетку не представляло особого труда - как крысолову из Гамбурга.
   В тот же день в "Алмалык" примчалась санэпидемстанция, составила акт о непригодности гостиницы к эксплуатации, причем в акте не была проставлена фамилия "Жамлиханов", хотя этот служаший и принимал участие в составлении акта, и у него даже остались копии почти всех ключей и магнитных карточек для открывания дверей. Столичный меценат рвал и метал, подсчитывая убытки. Но в еще большую ярость он впал, когда утром в "Новостях" он увидел на экране журналиста с холеным лицом и женственными руками и услышал короткий репортаж о том, что "фешенебельная гостиница "Алмалык", временно признанная непригодной к эксплуатации по назначению, захвачена коллективом приюта для инвалидов и самими инвалидами. На этот отчаяный шаг их толкнуло бездушие чиновников муниципалитета, по неизвестным причинам задерживающих строительство нового здания для приюта, несмотря на то, что старое находится в аварийном состоянии, тем более что сейчас канун необыкновенно ранней и холодной зимы, а даже обычные зимы в неотапливаемом приюте несут смерть тяжело больным детям..." В довершение проныра-журналист пообещал, что в "Алмалыке" будет постоянно дежурить представитель прессы, чтобы непременно заснять, кто и как будет вышвыривать инвалидов на улицу.
   Меценат, после бурного выброса эмоций, несколько разносов и увольнений, которые, кстати, не коснулись столь мелкой сошки как ответственная за плов повариха Зухра, неожиданно успокоился, достал калькулятор, вызвал бухгалтера, некоторе время производил несложные подстчены, после чего стал названивать и Казанский муниципалитет. В результате переговоров из Москвы в Казань был сделан некоторый денежный перевод причем сумма его была неастрономической, в особенности по сравнению с другими переводами, которые регулярно делал меценат. Результатом этих действий явилась срочная переброска рабочих и техники на строительство нового здания приюта для инвалидов и репотаж в новостях примерно следующего содержания:
   "Наш репортаж является опрвержением вчерашнего сюжета о якобы незаконном захвате гостиницы "Алмалык". Владелец гостиницы, частное лицо, пожелавший остаться неизвестным, любезно предоставил здание для нужд детей-инвалидов, которые не могли оставаться на зиму в здании, находящемтся в аварийном состоянии. Муниципалитет города выражет ему благодарность и обещает, что строительство нового здания, затянувшееся по некоторым объективным причинам, будет закончено в рекордные сроки, и уже к началу зимы дети и коллектив детского дома сможет туда переехать. А в "Алмалыке" будет произведен ремонт и обновление техники, отдыхающим будут предоставляться дополнительные виды услуг. К Новому году руководство готовит для отдыхающих необыкновенный сюрприз... Добро пожаловать в "Алмалык" на зимний сезон! " Меценат так и остался уверен в том, что акцию провели либо конкуренты, либо просто завистники, но докопаться до правды так и не смог, да и не особенно не стал, потому что в конечном счете сумел возмеситть убытки и даже заработать на своеобразной популярности "Алмалыка".
  
   Все произошло примерно так, как и говорил репортер: строительство нового здания было закончено в рекордные сроки, и коллектив "Зверинца" справил новоселье в небольшом, но теплом, светлом и и уютном здании, где имелось все, для того, чтобы обеспечить инвалидам квалифицированный уход: комнаты с балконами, коридоры, устроенные так, чтобы было удобно катить кресла на колесах, просторный лифт, кухня, столовая, классы... Но самое главное - кабинет для врача и медсестры, и процедурная, и даже бассейн, одна стенка которого была превращена в пологую горку, по которой можно было катить инвалидное кресло.
  
   Историю можно было считать законченной, если бы еще не одно обстоятельство, которое стало весьма лакомым куском еще для многих проворных репортеров, оказавшихся с рукой на пульсе событий в "Алмылыке". Примерно через неделю после "захвата" фешенебельной гостиницы, когда здание "Зверинца" уже полностью опустело, но пока еще не было разворовано по причине удаленности от населенных пунктов, ночью в "Зверинце" рванули баллоны с газом. Взрыв получился чудовищной силы, потому что в подвале был целый склад горючего, которое предназначалось для обогрева зимой на случай отключения центрального отпления. Здание разнесло вдребезги, внутренность выгорела до тла, остались только почерневшие бетоные развалины, и было понятно, что если бы не срочная и может быть не совсем законная эвакуация, в живых бы ни остался никто из обитателей.
  
   На следующее утро, когда уже о взрыве стало известно в городе и пригородах, персонал бывшего "Зверинца" напился кто в стельку, кто в лежку, но все как один заплетающимися языками выражали благодарность и признательность Мусаеву, называя его "Ангелом", "Спасителем" и "Провидцем". Бар с дорогими напитками, к счастью был надежно заперт, как и большая часть комнат и помещений гостиницы ( никому не нужно было обвинений в нанесении материального ущерба и судебных исков на тысячи долларов ), но сотрудники "Зверинца" вполне довольствовались обычной водкой или самогонкой. Мусаев смотрел на все это сквозь пальцы, потому что сам, хотя и не пил, находился в каком-то ступоре и некоторе не совсем четко осознавал, где реальность, а где видение, где прошлое, где настоящее, и где будущее. И все это потому, что он лично видел этот взрыв, и сам был опален огнем и чуть не погиб под раскаленными обломками горящего здания... в том сне, который ему показала Анечка для большей убедительности. И только Анечка вела себя совершенно адекватно, проводя большую часть времени на нижнем этаже, оборудованном для водных процедур. Она с удовольствием включала паровую сауну и грелась там в одиночестве, либо плавала в прохладном бессейне.
  
   ***
  
   А весной, спустя примерно 4 месяца после того, как "Зверинец" переехал, Камиль Мусаевич, как и обещал, перевел Анечку в интернат для одаренных детей, в которм как раз освободилось место завуча, которое немедленно предложили заведующему "Зверинца", имя которого благодаря всей этой истории было хорошо известно в городе.
  
  
   Раиса
  
   В первый же день пребывания Анечки на новом месте ее отвели в класс для музыкальных занятий. Учительницу музыки и пения предупредили, что ее новая ученица полностью лишена зрения, но зато у нее абсолютный слух и чудесный голос. Раиса Николаевна, маленькая, худенькая, неяркая 36-летняяя женщина (про таких еще говорят "серая мышка") с волнением и страхом ждала этой встречи. У нее еще не было слепых учеников. Она всегда учила детей петь по нотам. ПО НОТАМ. А подхватывание мелодии на слух никогда не признавала и не уважала. Но похоже, что теперь, с этой новой ученицей ей полностью придется поменять методу... Дверь класса распахнулась, и Раиса увидела высокого полного лысоватого мужчину в костюме. Он держал за руку очень красивую девочку. У девочки были длинные черные волосы, аккуратно заплетенные в тугие косички, черные брови, густые реснички и живые черные глазки. Эти глазки сразу посмотрели прямо на Раису, и Раиса решила, что это ошибка, что это не ее ученица, она же ждет слепую девочку. Раиса собирались вежливо осведомится, к кому привели эту девочку и, если понадобиться, объяснить, что они ошиблись дверью, как вдруг ее взгляд упал на палочку, которая была у девочки в руке. Сомнений быть не могло: это она, Анечка Белова. И вдруг с Раисой что-то произошло. У нее в груди что-то защемило, больно и одновременно приятно. Как будто нахлынули какие-то смутные воспоминания. Ей не хотелось отрывать от девочки взгдяд. Ей, никогда не имевшей ни мужа, ни детей, и в общем-то смирившейся с положением старой девы, вдруг захотелось, чтобы эта слепая девочка сказала ей "мама", а она, Раиса, ей - "дочка". Пока же Раиса боролась с нахлынувшими на не чувствами, толстый мужчина проговорил:
  -- Здравствуйте! Вы - Раиса Николаевна? Учительница музыки?
   Раиса машинально кивнула. Они с Анечкой безотрывно смотрели прямо в глаза друг другу. Вернее Раиса смотрела, а Анечка направляла свои незрячие глаза в ее сторону, но ощущение было такое, что она и смотрит, и видит, причем видит намного больше, чем иной зрячий. Мужчина продолжал:
  -- Познакомьтесь. Это Анечка, ваша новая ученица. Она не видит, но зато... Впрочем, вы скоро сами все про нее поймете. А я - Камиль Мусаевич, ваш новый историк и замдиректора. Ну, не буду вам мешать. Мы с вами потом поговорим. Всего хорошего.
   Камиль Мусаевич вышел и закрыл за собой дверь. Анечка довольно уверенным шагом, хотя и не без помощи палочки, подошла к пианино и весело спросила Раису:
  -- Можно попробовать?
   Раиса сначала молча кивнула, но сразу исправила оплошность и сказала как можно приветливее:
  -- Пожалуйста, - и поднялась с вращающегося стула.
   Анечка села за инструмент, немного потыкала пальцами по клавишам. Раиса, как музыкант, сразу определила, что она делает это небеспорядочно. Анечка взяла несколько аккордов: основной, секстаккорд, квартсестаккорд, субдоминанта, доминанта, септаккорд... Абсолютно точно, вот разве что медленно. Раиса изумленно спросила:
  -- Когда? Где? Как ты научилась?
  -- Да не училась я, - ответила Анечка. - Руки знают, и все. А сейчас я попробую спеть. Итак, старинный русский романс "Ямщик, не гони лошадей". Я его специально репетировала для прослушивания. Подыграете? А то для меня это быстрый темп. А вот "Не пробуждай воспоминья" я и сама могу. Там медленно, да и аккорды легкие.
   Анечка старательно спела "Ямщика", потом - "Воспоминания", потом - "Утро туманное". Раиса Николаевна уже после первого романса решила, что она конечно же будет учить девочку, но ей просто не хотелось заканчивать прослушивание. Анечке, похоже, тоже не хотелось, и они так провели вместе целый час: Раиса Николаевна играла, а Анечка пела. Удивительно, что Анечка знала такие песни, которые Раиса слышала, может быть, только однажды, в далеком детстве, да и то вряд ли запомнила бы, если б не имела музыкальных способностей и хорошей музыкальной памяти. Под конец прослушивания Анечка спела по-английски "Let my people go", довольно успешно подражая голосу и интонациям Армстронга.
   Стоит ли говорить, что Раиса Николаевна немедленно доложила начальству, что берет новую ученицу в свой класс. Анечке в виде исключения плюс к урокам пения даже назначили уроки игры на фортепиано. Раиса ради этого клятвенно заверила начальство, что не только петь, но и играть вполне можно без всяких нот, а на слух. Она даже раскопала где-то книгу Короленко "Слепой музыкант", чтобы с помощью художественной литературы подтвердить свою теорию.
  
   По окончании первого урока, который состоялся на следующий день после прослушивания, Раиса неожиданно для самой себя поняла, что ей не совершенно не хочется, чтобы Анечка сейчас попрощалась и ушла. Сегодня у Раисы больше не должно было быть учеников, поэтому она предложила Анечке пойти погулять и поужинать в кафе. Та охотно согласилась.
  -- Если, конечно, директор разрешит, - добавила Раиса.
  -- Директора сейчас нет, а Камиль Мусаевич100% разрешит! - сказала Анечка.
  -- Ты так уверена? - спросила Раиса.
  -- А вы пойдите и убедитесь сами!
   Раиса пошла спросить разрешения у директора. Его действительно не было в кабинете, а секретарша сказала, что по всем вопросам можно обращаться к Камилю Мусаевичу. Раиса, предварительно постучавшись, зашла в кабинет Мусаева и, волнуясь, попросила разрешения взять Анечку на несколько часов.
  -- Ну конечно можно, разумеется! - ответил Мусаев. - Я только приветствую, если у сирот появляется кто-то, кто может дать им что-то большее, чем государственная структура!
   Расписку он с Раисы не взял, только дал ей свои телефоны, домашний и сотовый. На всякий случай.
   Раиса, крепко держа Анечку за руку, вышла из дверей интерната. На улице было прохладно, как это всегда бывает ранней весной, но для прогулки пешком вполне сносно. Они вместе пошли в сторону торгового центра, где было полно разных кафе, в которых можно было вкусно и недорого поесть: "Пельменная", "Чебуречная", кафе "Молочница", "Пиццерия", "Макдональдс".
  -- Выбирай! - предложила Раиса, прочитав вслух все вывески.
  -- Пицца, - выбрала Анечка, и они зашли в уютное теплое помещение, наполненное ароматом свежей пиццы. Когда они сидели за столиком и с аппетитом поедали пиццу с грибами, вдруг к ним неожиданно подошел хорошо одетый мужчина средних лет и поздоровался с Раисой. Это был отец одного из ее учеников, только, конечно же, не интернатского.
  -- Здравствуйте, Раиса Николаевна, - сказал он. - Саша сегодня не был на уроке.
  -- Да, я знаю, я ждала его.
  -- Он заболел. Извините, что не предупредили вас вовремя.
  -- Что с ним?
  -- Да ничего особенного, обычная простуда. Выздоровеет, куда он денется. Одно плохо: мы давно еще взяли билеты на мюзикл "Собор парижской богоматери", а это сегодня, уже через полчаса, а у него температура. Жена, конечно, дала ему аспирин, но все равно... Московские артисты, когда они еще приедут! Саша так хотел пойти! Не хотите билетик, Раиса Николаевна? Бесплатно отдаю!
  -- Спасибо, - смущенно ответила Раиса, уже собираясь вежливо отказаться. - Я... А можно оба билета?
  
   Через полчаса, когда Раиса и Анечка настолько быстро, насколько Анечка могла передвигаться, вошли в зал, куда они примчались на такси, когда уже гас свет и поднимался занавес, Раиса прошептала ей:
  -- Так удачно получилось! Знаешь, что такое для меня СВЕРХНАГЛОСТЬ? Это то, что я сделала сегодня в "Пиццерии"! Ой, давай я, пока вступление, коротко расскажу содержание.
  -- Не надо, - сказала Анечка. - Я читала Гюго. И Мопассана, кстати, тоже.
   Раиса удивилась, но промолчала.
  
   Спектакаль закончился довльно поздно. Раиса позвонила Камилю Мусаевичу на сотовый и попросила отпустить Анечку к ней переночевать. Тот разрешил, и они поехали на такси к Раисе домой. Однако, по дороге Раисой овладело беспокойство.
   Дело в том, что Раиса проживала в коммунальной квартире и ее соседями были довольно темные личности. В квартире было всего 3 комнаты, одну занимала сама Раиса, а две другие Петр и Игорек, два беспробудных пьяницы. Еще в квартире обитала Алевтина, толстуха неопределенного возраста, тоже большая любительница выпить. Жила она, кажется, то с Петром, то с Игорьком попеременно. Где они работают, чем занимаются - Раисе было неизвестно да она никогда и не интересовалась. Игорек никогда не доставлял Раиса хлопот, а вот Петр... У Петра было всего 3 состояния: одно - относительной трезвости, второе состояние можно было коротко назвать "добрал", и третье - "недобрал".
   Еще было "похмелье", по по симптомам оно очень было похоже на третье, поэтому нет смысла выделять его.
   В первом состоянии Петр бывал хмур и неразговорчив (хотя на самом деле разговорчивым Раиса его никогда не видела, да и вообще при его словарном запасе Эллочка людоедка могда бы показаться по сравнению с ним просто Львом Толстым). Во втором состоянии Петр бывал весел, благодушен, но продолжалось это недолго, потому что он довольно быстро засыпал, иногда даже прямо на кухне, где обычно и происходили попойки несмотря на слабые протесты Раисы. Третье же состояние представляло для Раисы наибольшую опасность, потому что в этом состоянии он становился дико агрессивен и абсолютно невменяем. Жаловаться в какие-то инстанции она боялась, потому что прекрасно понимала, что даже если Петр отсидит свои 15 суток, то ей все равно не избежать мести с его стороны да и со стороны соседей-собутыльников.
   В состоянии недобора Петр всегда требовал денег у Раисы на спиртное, ломился к ней в дверь, если она запиралась на ключ, и Раиса безропотно давала, потому что боялась, что он взломает дверь в ее комнату и сожжет пианино, как он неоднократно ей обещал. Где он доставал спиртное поздним вечером или даже среди ночи тоже оставалось загадкой для Раисы. И она предпочитала откупаться от него, зная, что он способен выполнить свои угрозы. Однажды он почти что выполнил... К счастью для Раисы, в состоянии недобора Петр бывал нечасто, а похмелье у него наступало как правило после ухода Раисы на работу. К этому моменту всегда успевала подготовиться Алевтина и встречала его во всеоружии.
   И теперь, по дороге домой, Раиса только молила бога о том, чтобы Петр уже находился в состоянии номер три.
   Как только Раиса открыла дверь своим ключом, она поняла, что ее худшие опасения сбылись. Вся троица сидела на кухне перед миской квашеной капусты и вереницей пустых бутылок, выставленных на стол, как трофеи. Лица их раскраснелись, глаза осоловели, только в глазах Петра не было того благодушия, которое появлялось у него, когда он достигал состояния номер три. Раиса хотела незаметно прошмыгнуть в комнату, прикрывая собой Анечку, но ей этого не удалось, потому что честная компания, несмотря на некоторую степень опьянения, как видно, с нетерпением поджидала именно ее прихода.
  -- А вот и наша Раечка! - радостно поприветствовала ее Алевтина. - А мы-то уж волновались-переживали! И куда она так поздно пропала? Или случилось чего? (Раиса прекрасно понимала, что соседи только спят и видят, чтобы ее комната освободилась, и тогда они бы ее кому-нибудь сдали - тоже доход ). А Алевтина продолжала:
  -- Ну что, уважишь соседей, посидишь с нами? Садись-садись! Ой, вот только налить-то тебе нечего, не поверишь, так быстро все закончилось... Купить бы... А кто это там с тобой?...
   Раиса не стала дослушивать и прошла в свою комнату, резко утянув за собой Анечку. Как только Раиса повернула ключ в замке, то первым делом полезла в кошелек, проверить, сколько там денег. Она решила отдать им все, что есть, только бы они сегодня ее не трогали. Но денег в кошельке не оказалось, потому что Раиса сегодня совершенно забыла о том, что ей всегда надо иметь НЗ на случай настроения номер два у Петра. Ее прошиб холодный пот. Если б она хотя бы была одна, а не с ребенком! Анечка моментально почувствовала неладное.
  -- Раиса Николаевна, что происходит? - спросила она. - Там какие-то алкоголики что-то от вас хотели, я поняла, но вам что за дело до них?
   Раиса не стала отмалчиваться и быстро рассказала Анечке о проблеме.
  -- Я так виновата, что не предвидела этого! Нет, тебе нельзя было сюда сегодня! Слушай, я позвоню Мусаеву, он приедет и заберет тебя. Только телефона здесь нет, придется нам вместе бежать на улицу, звонить из автомата.
  -- Ничего не придется! - решительно сказала Анечка. - Мы его проучим. Где-то у меня тут... А, вот оно! - Она порылась в кармане некрасивого казенного пальто и что-то оттуда достала. Это было что-то круглое и серое. - Я с этой штукой никогда не расстаюсь. Так надежнее. - Анечка быстро проделала какую-то манипуляцию со своей палочкой, Раиса не поняла, что именно. - Дверь, кажется, открывается вовнутрь? Отлично, еще проще.
   За дверью раздался отвратительный голос Петра:
  -- Раиса! Открывай, Раиса! Открывай, музыкантша долбанная! У доброго человека трубы горят, деньгу гони на лекарство! Открывай, Раиса, хуже будет, ты меня знаешь! Не зли меня лучше, а то дверь сломаю, саму порешу, а барахло пожгу! Пианину пожгу-у-у! - Послышались сильные равномерные удары в дверь. Дверь затряслась.
  -- Скажите, что сейчас откроете, что только деньги приготовите, - шопотом сказала Анечка.
   Раиса сказала, но удары не прекратились.
  -- Гасите свет, закрывайте занавески, - распорядилась Анечка. - Раиса послушалась. Сама она подошла к двери и прижалась к ней.
  -- Подойдите к двери! - Раиса подошла. - Куда она открывается?
  -- Вовнутрь.
  -- Отлично! Он бьется в дверь, налегая всет телом. Значит так. Между двумя ударами просто отпирайте замок и открывайте дверь. Он с размаху влетит в комнату. А вы сразу закроете дверь. И все. Дальше - стойте и молчите.
   Раиса повиновалась. Она как-то сразу поняла, что Анечка владеет ситуацией лучше, чем она.
   Петр, бьющийся об дверь, никак не ожидал того, что дверь неожиданно распахнется. Он по инерции ввалился в комнату, обо что-то споткнулся и, матерясь, растянулся на полу. Дверь моментально закрылась, и Петр оказался в кромешной темноте. Даже со стороны окна не было ни малейшего лучика света. Петр хотел подняться, но вдруг услышал металлический щелчок, и почувствовал, что ему в затылок уперлось что-то жеское и холодное. В ту же секунду он услышал жуткий свистящий шопот:
  -- Лежать, сука! Не двигаться, гнида, замочу!
   Несмотря на то, что говоривший шептал, был явно слышен кавказский акцент. Моментально протрезвевший Петр лежал ни жив ни мертв. За дверью послышались голоса Игоря и Алевтины.
  -- Скажи своим корешам, чтоб разошлись. И чтоб без глупостей, понял, ты? - продолжал невидимый гость.
   Петр крикнул:
  -- Игорь, Алевтина, идите в комнату, все в порядке! Идите-идите, нечего тут стоять! За дверью послышались удаляющиеся шаги. Ну!
  -- А сейчас, ты, гад, слушай меня и запоминай: еще раз ты или твои кореша полезете к моей бабе или к пацанке, я вас не убью, нет. Мне новая статья не нужна. Но вы будете жить в колонии инвалидов. А теперь - назад. Голову не поднимать и не дергаться. Кто мое лицо видит, потом долго не живет. Уполз, и - сразу на нары, понял? Только попробуй лягашам стукнуть, я сразу узнаю, из под земли достану. Раиса, открывай.
   Обалдевший Петр, не поднимая головы, задом выполз из Раисиной комнаты. Раиса заперла за ним дверь на два оборота и все никак не могла решиться включить свет - боялась увидеть своего неожиданного таинственного защитника. Наконец она услышала тихий голос Анечки:
  -- Ну же, Раиса Николаевна, включайте свет! Не бойтесь, он больше не придет, вот увидите.
  -- А... кто здесь еще кроме нас стобой?
  -- Включайте же скорее свет!
   Когда Раиса включила свет, то она увмдела, что Анечка стоит посередине комнаты и давится от смеха.
  -- Только тише, Раиса Николаевана, а то весь эффект пропадет! Да не было здесь никого, это я его на понт взяла. Когда зрячий человек резко попадает из света в темноту, то он первые несколько мгновений в легком шоке. Главное правильно использовать эти мгновения. Сначала - пожножка, этот урод падает. Потом - вот это. - Она показала Раисе свою палочку, сначала сложила, потом - резко раскрыла. Раздался щелчок.
  -- Потом - вот это, - она показала, что к концу палочки приделан наконечник, судя по виду - из свинца.
  -- Эту штуку - к затылку. Он думает, что пистолет и уже чуть не писается от страха. И, наконец, речь, произнесенная якобы лицом кавказской национальности с уголовным прошлым. Когда шопотом, непонятно, мужчина говорит или женщина, или даже ребенок. А акцент подделать и шопотом можно. Для меня это вообще легко. Раиса вспомнила, как Анечка пела "Let my people go" и полностью успокоилась.
  -- Теперь главное - придумать такую легенду, чтобы они сразу вам поверили и чтобы распроссов лишних не было, и чтобы на будущее неповадно было.
  -- Обязательно придумаем! После такой блестящей победы - обязательно. Но сначала давай попьем чай с вареньем.
  -- С удовольствием! А что есть по телевизору? Я обожаю всякие старые фильмы, я их все наизусть знаю и мне достаточно саундтрека.
  -- В таком случае тебе повезло, - сказала Раиса, заглянув в телепрограмму. - Сегодня всю ночь будут идти фильмы Леонида Гайдая. Но вообще-то не мешало бы хоть немного поспать. Но телевизор все-таки включила. Там шла "Кавказская пленница".
  
   ***
  
   А утром Раиса встретилась с Алевтиной на кухне. Алевтина испуганно взглянула на нее и сразу отвела глаза. Но Раиса громко сказала:
  -- Доброе утро, Алевтина Ивановна.
  -- Я Викторовна, - робея сказала Алевтина. - Доброе утро Раечка.
  -- Мне придется объяснить кое-что, связанное со вчерашним происшествием. Конечно, я предпочла бы сохранить это в тайне, но теперь не получится. Итак, у меня есть мужчина. Имя-отчество называть не буду, это лишнее. Скажу только, что он - дагестанец. Я с ним переписывалась, пока он отбывал срок. Недавно он вышел на свободу условно, но он должен жить в определенном месте и быть под надзором органов. Тем не менее, он регулярно выбирается ко мне, иногда с дочкой. Вы ни разу до сих пор его не видели, потому что он принимал меры предосторожности. Но вчерашнее поведение Петра Ивановича...
  -- Васильевича, - робко напомнила Алевтина.
  -- Его вчерашнее поведение вынудило моего друга нарушить конспирацию. Что же касается его угроз, то советую отнестись к ним серьезно.
   Алевтина испуганно похлопала глазами.
  -- Да мы же ничего... Да мы же всей душой... Да мы ж свои люди, соседи... А девочку - да пожалуйста... А мама у девочки есть?
  -- Мама девочки в психиатрической клинике. Она русская. Мурад... Мой друг наказал ее за недостойное поведение, а попросту говоря за пьянку. Кавказцы этого очень не любят. Переломы, конечно, вылечили, и ей, и ее друзьям-подружкам, а вот травма головы повлекла за собой психическое расстройство. Но у него были и смягчающие обстоятельства, плюс примерное поведение , и вот - он, конечно, еще не совсем свободен, но и не в тюрьме. Вроде бы и далеко - но рядом. А это - Анечка. Раиса ввела Анечку в кухню и усадила на табурет.
  -- Здравствуйте, - вежливо сказала Анечка.
   Алевтина машинально ответила, быстро схватила горячий чайник и стаканы, засеменила прочь из кухни и вскоре скрылась в комнате Петра.
   Несмотря на относительно удачный исход инцидента, Раиса Николаевна решила, что все-таки лучше Анечке появляться у нее пореже. Но она уже четко для себя решила, что хочет Анечку удочерить. Она сказала об этом Анечке, и та очень обрадовалась, хотя Раисе показалось, что это не явилось для нее неожиданностью.
  -- Ты правда хочешь, чтобы мы стали мама и дочка?
  -- Ну разумеется хочу!
   В тот же день Раиса отправилась к Мусаеву и начала разговор на эту тему.
  -- Ну разумеется, с моей стороны, как и со стороны директора, будут только помощь и содействие, - заверил ее Мусаев, - но этого так мало! Вам нужно, вернее необходимо, чтобы все было официально. Опекунство, пособие, медицинская страховка, улучшение жилищных условий - как без этого? Но это все будет непросто. Назначение вам пособия на опекунство и помощь муниципалитета в решении жилищного вопроса могут решить проблему материального положения и квартиры, но то, что у вас есть сейчас - это серьезные "против". Получается заколдованный круг: ваше теперешнее материальное положение плюс жилищные условия - коммунальная квартира - а также слепота Анечки, все это причины для отрицательного решения . Но есть и за: это желание девочки, эмоциональный контакт. Я не пытаюсь отговорить, только предупреждаю о том, что процедура будет длительной и сложной. Что же касается встреч, походов в кино (тут Мусаев смутился - ну какое может быть кино?)... или там на концерты, даже, может быть, каких-нибудь поездок - это пожалуйста. Хотя я таким образом, конечно же, нарушаю инструкцию, ведь Анечка все-такии инвалид.
  -- Значит, будем бороться, - сказала Раиса. - С чего начинать?
   Мусаев достал из стола необходимые бланки, сложил их стопкой и протянул Раисе.
  
   Вечером, после окончания последнего урока, Раиса осталась в интернате. Она разложила бумаги на столе в классе и начала их заполнять. Анечка сидела рядом и иногда подсказывала, что написать, если это касалось ее. Когда наконец все было заполнено, Анечка задумчиво сказала:
  -- Вы не написали самого главного, но вы этого не знаете. Да про такое и не пишут.
  -- Называй меня , пожалуйста, на "ты". И что же это?
  -- Я объясню. Когда ты действительно решила, что хочешь меня удочерить? В первый же день, верно?
  -- Ну, вобщем, наверное, да. Я на тебя смотрела и ты казалась мне какой-то... родной, близкой. Как будто я знаю тебя давно. Как будто у меня была дочка, только нас разлучили, а теперь мы снова встретились.
  -- Правильно, только не "как будто". Ты мне, конечно же, не поверишь, но дело в том, что в прошлой жизни ты была моя бабушка и ты меня очень любила. Ты умерла, когда мне было столько же лет, сколько сейчас. В этой жизни тебе дано узнать и увидеть то, что, чего ты не успела в прошлой.
  -- Ой, фантазерка! Много книжек прочитала? У вас в "Зверинце", выходит, была шикарная библиотека для слепых? Гюго, кто еще? Дюма, Жюль Верн? Пелевин?
  -- Не было никакой библиотеки, тем более для слепых, можешь спросить Мусаева, а все, что я прочитала, я помню из прошлой жизни. Просто помню, и все. Музыку, песни, аккорды, книги. Пелевина, кстати, обожаю. Ты мне веришь?
   Раиса молчала.
  -- Хочешь, докажу? Если недостаточно того, что я все детство провела в "Зверинце" и при этом столько всего знаю?
  -- Как докажешь? - слабо спросила Раиса. Этот разговор ее взволновал.
  -- Ну, во-первых, есть один совсем простой способ. Помнишь, мы смотрели "Кавказскую пленницу"? Мы включили, когда Нина поет песню про белых медведей. Так вот, они сначала идут по дороге: Нина, Шурик и ослик. Потом Нина вспрыгивает на камень и танцует твист. Ну, ты мне уже веришь?
  -- Ну, вообще-то...
  -- Понятно. Но есть и другой способ, после которого у тебя не останется сомнений.
  -- Какой?
  -- Я тебя загипнотизирую и покажу что-то из прошлой жизни. Я сама не знаю, что ты увидишь, я только разбужу в тебе воспоминания твоей души. Мне очень важно, чтобы ты поверила, потому что если ты все поймешь насчет прошлого, это может помочь для настоящего и для будущего.
   Раисе все это показалось более чем странным, но просто отмахнуться она уже не смогла.
  -- Как ты это сделаешь?
  -- Давай прямо сейчас! Запрем дверь, хотя вроде никото не должен сюда заявиться. Хотя нет, вполне могут придти эти, "одарёнчики", готовить уроки по музыке. Пошли в какой-нибудь класс, где нет инструмента.
   Они перешли в другой класс и заперли дверь. Раиса была как в тумане. Держась за руки, они подошли к столу, сели на стулья. Анечка взяла Раису за руки и сказала:
   - А теперь просто смотри мне в глаза. Только постарайся ни о чем не думать.
   Раиса стала смотреть Анечке прямо в глаза. Сначала ничего не происходило, но потом ее неудержимо стало конить ко сну.
  
   .....................................................................................................................
  
   ...Она стояла у грубго деревянного стола и раскатывала тесто. Стоять почему-то было неудобно, что-то мешало встать вплотную к столу. Раиса вскоре поняла, что именно ей мешает. Это был огромный живот, она была беременна. Сзади кто-то подошел и обнял ее. Она опустила глаза вниз и разглядела большие крепкие руки, покрытые веснушками. Лица она не видела, но знала, что это - ее муж, которого она любит всей душой. Муж уткнулся подбородоком ей в плечо. Лица она по прежнему не видела, только боковым зрением углядела рыжий локон.
  -- Я люблю когда ты раскатываешь тесто. - сказал муж. (Мендель, его зовут Мендель!) - Ты так красиво это делаешь... (Боже мой, он ведь говорит не по-русски, но ей все понятно)
   Она подняла голову, прижалась к мужу спиной.
  -- А знаешь, Мендель, о чем вспоминаю я, когда мне хорошо? (О господи, и она тоже - не по-русски. Они оба говорят по-еврейски!)
  -- О чем же?
  -- О том, какая я была глупая, когда не хотела выходить за тебя замуж. Я ведь мечтала стать учительницей. Меня не взяли в русскую школу - языка не знала - но мне так нравилась учительница! Я хотела стать такой же. Такая глупая...
  -- Зато теперь ты умная. И еще - беременная. - Мендель спустил руки ниже, теперь он обнимал ее живот.
  -- Я счастливая. Еврейской женщине нужна семья - муж, дети, а все остальное - "халоймес". Знаешь, если будет девочка, давай дадим ей имя из Танаха! А то я терпеть не могу свое имя.
  -- А ты теперь не Фрида, ты же Рахель, ты же сменила имя под хупой!
  -- Сменила. Ну и что? Пошла получать советский паспорт - написали "Фрида", как в метрике. Что, им разве объяснишь, что ли, про хупу и про Танах? Знаешь, мне из "Пятикнижия" очень нравится Мириам, сестра Моше Рабейну. Давай...
  -- Что ты, нельзя раньше времени... Майн мейделе...(моя красавица...)
   Фриде, то есть Рахели, было хорошо и покойно...
  
   ... Сначала пришли боль и отчаяние. Они пронзали сердце, рвали грудь, застилали глаза, сковывали конечности, не давали Фриде понять и осознать, что же случилось. Так продолжалась несколько мгновений, пока она не справилась с первым приступом. Когда же сознание прояснилось, она обнаружила, что сидит на полу в рваной одежде. Рядом сидят четверо зареваных детей - погодков. Мужа рядом нет. Да и как ему быть рядом, если его только сегодня похоронили! Его убили. Подкараулили поздно вечером по дороге домой и избили до смерти каке-то пьяные подонки. Да нет, не какие-то, Фрида точно знает, кто это сделал. Не раз грозился убить, не таясь, и все-таки сделал это. Она этого так не оставит. Вот отсидит "шива" (траурную неделю) и пойдет к следователю и все расскажет. Ты сядешь, мерзавец, или попадешь под вышку, ох как попадешь!
  
   ... - Гражданин следователь, это сделал его напарник Владимир Макаров. Он постоянно пьянствовал, пропускал смены, опаздывал. Мендель его одно время прикрывал, за него отрабатывал, а тот совсем обнаглел. Менделю в конце концов надоело, он с ним поговорил, сказал, что больше прикрывать не будет, так сразу стал ему злейшим врагом. Макаров его возненавидел, стал "жидярой" обзывать, а когда выпивши - так убить грозится. И убит ведь без оружия, голыми руками, а таких здоровяков как Макаров не так много. Да что я говорю! Он ведь после похорон сам ко мне подошел и сказал: "Что жидовка, получил твой муженек сполна? Говорил ведь ему - не послушался. Вот и получил, поделом ему" - а сам улыбается.
  -- У Макарова железное алиби. Вот письменные показания гражданки Анищенко: 27 ноября, между 22:00 и 23:00, поймала такси у железнодорожного вокзала, вот, номер записала на всякий случай, видите? Это же номер их такси! За рулем был таксист, приметы которого полностью совпадают с приметами Макарова. А вашего мужа убила банда несовершеннолетних, следствие по делу ведется.
  -- Ах, приметы совпадают? А свидетель - Анищенко? - зло переспросила Фрида. - Такая толстуха? Не замужем, детей нет, маленькие глазки, бледная кожа, волосы светлые, стриженные? В винном магазине работает? Спиртное из-под полы продает? Да Макаров к ней ходит, это всем известно! Анищенко - не свидетель! Нужно тряхнуть ее хорошенько...
  -- Гражданка Аронович! При всем уважении к постигшему вас... вы у нас кто по профессии? Швея? Я объясняю вам, как правильнее шить брюки? Немедленно покиньте помещение и не мешайте следствию! Павленко, проводи гражданку!
   Уходя, Фрида услышала его слова, или может быть, даже уловила мысли:
  -- Жиды пархатые. Чем вас меньше, тем чище... Посадим, кого нам нужно...
   И в воду концы...
  
   ... Нет, не зря Фрида стояла рядом с мужем, когда он возился с машиной! Она любила смотреть как он работает, а он любил объяснять и показывать. "А сюда заливается тормозная жидкость, и поступает по этому шлангу. Не дай Бог, шланг дырявый - тормоза откажут, так и разбиться можно". Тормозной шланг! Получай, Макаров! А потом - бегом на поезд, благо, расписание подходящее. 3 года она уже живет далеко от этих мест. Ее историю, конечно же, уже забыли. Тот следователь ушел на повышение, теперь он в Киеве за справедливость борется. Никто не вспомнит. " В воду концы " - кажется так он сказал, этот гой? Авария, водитель Макаров попадет в аварию. Поезд мчится с востока на запад. Фрида сама свершит правосудие. Все эти годы она жила на Урале, специально уехала с детьми далеко от родных мест. Не могла больше там оставаться, после потери любимого мужа все стало чужим, враждебным. Но поклялась отомстить и все эти годы ждала подходящего момента, и вот, время настало. Фрида выведет из строя тормоза на машине Макарова, и справедливость будет восстановлена! С востока на запад, с Урала - на Украину.
   Стоп, а если будут пассажиры? Фриду прошиб холодный пот. Нет, так нельзя! Как она раньше не подумала! Жила одной местью все эти годы, сжав зубы, тянула лямку, растила детей, рвала жилы на 2 работах, а про пассажиров не подумала? Кто ты, несчастная? Господь Бог? Как ты можешь взять на себя его роль?
   ...Поезд подъезжал к Казани. Фрида резко встала, взяла тяжелую сумку со слесарными инструментами, которые все это годы бережно хранила - других вещей у нее не было - и пошла в тамбур. Оставшуюся часть дороги она простоит в тамбуре, надо побыть одной, а не слушать дурацких разговоров соседей по плацкарту. В тамбуре кто-то курил, но Фрида встала в противоположный угол.
  
   ....................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................
  
  -- Мама! Мамочка, что же это? Йосенька умирает! Я думала, он уснул, а он глазки закатил и не дышит! А у меня молока нет, ну ни капельки! Что делать, мамочка? Господи, если ты есть, спаси Йосеньку! Не забирай его у нас! Он же еще такой маленький! Забери немцев! Забери их детей!
  -- Помолчи, Мириам! Из-за твоих криков он не услышит мои молитвы! Дай воды! Смачивай ему губы, вливай по капле. Где у нас были корки хлеба? Вот они, прекрасно! И капля сахара есть, замечательно. И вода! Смачивай же губы! Смотри, губки шевельнулись! Жуткое месиво, говоришь? С голоду и не такое можно съесть! Давай носовой платок. Чистый? Чудесно! Из него получится отличная соска. Мы евреи, народ живучий.Смотри, Мириам!...
   Худой и бледный ребенок с шелушащейся кожей слабо зачмокал губами, но было видно, что каждый следующий глоток интенсивнее предыдущего. Мать и дочь обнимались и плакали. Поезд мчался на юго-восток, в Среднюю Азию. Они бежали от немцев: Фрида, ее старшая дочь Мириам и ее новорожденный сын. Больше никого не осталось от большой дружной семьи...
  
   ....................................................................................................
  
   "Дорогой Иосиф! Любимый мой внук Йосенька!
   Никогда не думала, что доживу до этого дня, но я дожила! Вчера у тебя родилась дочка, и я тебя от души поздравляю, тебя и твою замечательную жену..." Фрида старательно выводила русские буквы. Ей уже за 70, а хорошо писать по-русски она так никогда и не научилась: наклон не в ту сторону, письменные буквы все отдельно. "Я знаю, что сейчас не принято давать детям еврейские имена, но очень тебя прошу: назовите девочку Наоми. Я должна рассказать тебе одну вещь. Ты ведь прекрасно знаешь, что моя молодость прошла в еврейском местечке, что там жили и погибли от руки фашистов все мои родственники и друзья детства. У нас была соседка Нехама Штерн, а у нее 2 детей, Наоми и Йосиф. Всех их расстреляли. Это было незадолго до твоего рождения. Мы все тоже могли погибнуть, но получилось так, что перед самой войной я одна поехала в Киев проведать Мириам, твою маму, только что вышедшую замуж за твоего отца, который так тебя и не увидел. Я не вернулась в местечко, поэтому мы с Мириам остались в живых. Так вот, когда родился ты, мне приснилась Нехама Штерн. Она сказала мне, чтобы мы назвали мальчика Иосиф, и моя дочь Мириам, меня послушалась. Я никогда не забуду этот сон. Он был как реальность. А вчера, когда родилась моя правнучка, мне снова приснилась Нехама. Она сказала, чтобы мы назвали девочку Наоми. Твою телеграмму нам принесли только днем, а я еще ночью знала, что Эммочка уже родила. Спроси свою маму, если не веришь. Я ведь ей рано утром сказала, что у нас есть внучка, а она не поверила, посмеялась над старухой. Йосенька, я очень тебя прошу, пусть девочка будет Наоми... "
  
   А ниже, после каракуль, выведенных Фридой, было написано ровным четким почерком:
  
   "Дорогие мои сын и невестка!
   Нашу телеграмму с поздравлением вы, конечно, уже получили, но я еще раз поздравляю вас с рождением дочки, крепко обнимаю и целую. Я обязательно скоро приеду и помогу вам, хотя мать часто болеет - старая уже стала. Но ничего, справится.
   Достаточно ли у Эммочки молока? Впрочем, если нет, то это не страшно, ведь есть искусственное питание. Страшно было мне с тобой, в поезде, посреди степи, когда у меня пропало молоко. 30 лет прошло, а мне до сих пор страшно вспомнить...
   Как прошла первая ночь? Если без крика, то значит, что девочка спокойная, и в дальнейшем по ночам проблем не будет.
   А насчет имени - не слушайте вы старуху. Она родилась в прошлом веке. Меня вообще назвала Мириам! Говорила, что как в Танахе. Кому нужны старые сказки? Я потом так намучилась потом с этим именем. Назовите как-нибудь обычно, как зовут русских девочек. Ну, конечно, не Матрена или Ефросинья. Нина, например, или Лина. Или Дина. Нет, Дина не надо, это все-таки еврейское имя. Поверьте, что ей и так будет доставаться в школе за фамилию и внешность. Я, конечно, еще не видела свою внучку, но понятно, что внешность у нее будет типично еврейская, как и у ее родителей.
  
   До свидания. Поцелуйте за меня мою внучку.
   Мама, а вернее уже бабушка Мира. "
   .......................................................................................................
  
   Когда Раиса открыла глаза, то она не сразу поняла, кто она, как ее зовут, сколько ей лет, и где она находится. В голове звучали обрывки каких-то фраз, слова были все непонятные, похоже, что вообще не по-русски. После того, как она наконец пришла в себя и смогла по требованию Анечки четко произнести свое имя и фамилию, назвать адрес и дату рождения, Анечка спросила ее, что она видела и что поняла. Раиса собралась было рассказать, но с удивлением обнаружила, что не может рассказывать, что запомнила только ощущения и некоторые картинки, а описать все это словами у нее вряд ли получится. Но чем больше она старалась напрячь память, тем сильнее становились чувства горечи и утраты. Похоже, что это были те основные чувства, которые она пронесла через всю свою прошлую жизнь. Вот только одну картинку она запомнила - поезд. Она ехала в поезде, и там произошло что-то, что ей хотелось бы вспомнить, но не получается. В памяти всплывает только стук колес, темнота за окном и запах табачного дыма.
   Раиса все реже пыталась вспоминать этот эпизод и вскоре вообще убедила себя в том, что ничего подобного не было. Просто есть слепая девочка Анечка Белова, которая почему-то вызывает в ней материнские чувства. И она будет бороться за то, чтобы ей позволили ее удочерить. Нужно пройти все инстанции и добиться официального разрешения на удочерение. Потому что, к сожалению, Мусаев прав - многое упирается в жилищный и денежный вопрос. Привести Анечку в свою коммуналку она не может, это просто опасно. Если же у нее на руках будут все необходимые бумаги, то она сможет получить государственное денежное пособие , которое позволит ей сменить жилье, выбраться из коммуналки в какую-нибудь пусть самую маленькую, но отдельную квартирку. Ее зарплаты с трудом, но может хватить. Плюс еще, если повезет, найдет учеников. А если еще немножко повезет... Раиса боялась мечтать, но все-таки с тех пор, как она познакомилась с Анечкой, эта мысль настойчиво приходила ей в голову, хотя она была почти что из области фантастики. Мысль об операции, которая вернет Анечке зрение. В конце концов, 21 век " на дворе "!
   Однажды Анечка очень серьезно сказала , что пора бы ей, Раисе, заняться собственной внешностью. Покрасить волосы, сходить к косметологу, начать пользоваться кремом для ухода за лицом и косметикой. И, самое главное, сделать передние зубы, потому что это то, что ее больше всего портит. Передние зубы у Раисы и правда были очень некрасивые: один длиннее другого, причем длинный еще и сильно выдавался вперед, а второй, короткий, - назад. "Вырвать к чертовой матери и поставивть фарфоровый протез " - решительно заявила Анечка. Раису так напугала мысль о вырывании передних зубов и установлении моста, что она даже не сразу задалась вопросом, а откуда же Анечка знает, как собственно,она, Раиса, выглядит. А Анечка продолжала:
   - Дело в том, что примерно тогда, когда мне исполнится 12, ты встретишь человека, за которого выйдешь замуж и родишь ему дочку, настоящую дочку, с рыжими кудряшками и зрячими глазками и с веснушками на носу. Она у вас будет вся в папу, который будет ее обожать и баловать. Но если ты будешь с такими зубами, то сможешь просто спугнуть свое счастье. А насчет удочерения ... Оставь ты это, все равно ничего не получится, поверь мне, все сорвется в последний момент. Да оно и к лучшему для тебя, что сорвется. Ну зачем, скажи, вам слепой ребенок, да еще выглядящий так, что сразу будут появляться мысли: а от кого этот ребенок, так непохожий на родителей? Байстрючка, наверное?"
   Раиса не воспринимала Анечкины слова серьезно, в особенности про свое будущее замужество, так как уже привыкла к тому, какие странные вещи иногда говорит Анечка. Даже то, что слепая от рождения девочка знала, как выглядит она сама, и Раиса, и ее "будущий муж" и дочка. Хотя однажды она немного испугалась, когда Анечка рассказала ей про Моцарта.
   - Я думаю, - сказала Анечка после очередного музыкального занятия, - что Вольфганг Амадей Моцарт был такой же, как я. Он в раннем детстве научился играть на музыкальных инструментах. Так вот, он не научился, а просто помнил. Душа великого, но не признанного в свое время музыканта или композитора, возродилась в теле ребенка-вундеркинда, а вместе с душой ребенок получил навыки. Я думаю, что если меня посадить верхом на лошадь, в удобное седло, то я смогу проскакать целый день и даже не устану...
   - Моцарт очень рано умер, - заметила Раиса.
   - Все правильно, ведь земной путь у таких, кто не получил забвения, не может быть... - Анечка осеклась.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что знаешь, когда умрешь? Если верить этой теории, то это должно случится в 30 с небольшим! Это так?
   Раиса на мгновение поверила и не на шутку испугалась, но Анечка засмеялась и весело сказала:
   - Нет-нет, мне кончина в 30 лет не грозит, не волнуйся. Забудь об этом.
   Раиса и об этом разговоре вскоре благополучно забыла.
  
  
   Фима
  
   Среди подростков, травивших Анечку еще в "Зверинце", наибольшей злобой отличался "шакал" Федор Дементьев по прозвищу Дементий. Его привезли из Чечни. 3-х летнего оглушенного взрывом мальчишку, подобрал русский солдат, рядовой Федор Дементьев, имя которого и получил смуглый чернявый мальчик явно неславянской внешности. В "Зверинце" он появился незадолго до его разделения. Его перевели из обычного детского дома из-за необъяснимых припадков бешенства, когда он принимался крушить все вокруг себя, а его сила неимоверно возрастала, так что справиться с ним могли только не менее двух взрослых мужчин. Если же крушить было нечего, а избивать некого (а несколько драк имели весьма печальные последствия и для самого Дементия, и для других детей: переломы, выбитые зубы, травма головы ), то Дементий мог просто кататься по полу, дико орать и биться головой о стены. Когда Дементия перевели в "Зверинец", то он сначала слегка присмирел, поняв куда он влип и даже честно попытался в течение нескольких дней вести себя нормально и держать себя в руках. Ему хватило ума понять, что местные работники и работницы, один только вид которых вызывал у новичков ужас, не будут с ним особенно церемониться, а отделают за милую душу и посадят в холодный чулан, о существовании которого он услышал в первый же день своего пребывания в "Зверинце". Провинившихся иногда забывали в чулане.
   - Так что если дело происходит зимой - считай, что ты уже труп, - не пожалел черных красок мальчишка, просвещавший Дементия насчет местных порядков. Может, насчет замерзших насмерть он и приврал, но Дементий решил, что не стоит проверять достоверность его слов на совственной шкуре. Но как только он в первый раз увидел Анечку, медленно, но ловко передвигающуюся по коридору с палочкой, у него начали постепенно отказывать тормоза. Она его взбесила с первого взгляда. Бесило казенное фланелевое платьице, бесили аккуратно заплетенные косички, бесила палочка. А особенно бесил внимательный взгляд больших черных глаз, которыми она, казалось видит больше, чем иной зрячий. Дементий не стал ее трогать в коридоре, где находились воспитатели, но незаметно пристроился за ней и пошел следом. Он видел, что Анечка прошла в какой-то темный закуток под лестницей, пошарила где-то рукой и что-то достала. Из-за темноты Дементий не понял, что именно, но неожиданно ему стало любопытно и он продолжил наблюдение. Через мгновение он увидел, что Анечка зажигает свечи и что-то тихо говорит. Дементий уловил, что говорит она не по-русски, но почему-то, когда он услышал несколько этих нерусских слов, им овладело непонятное волнение, и это волнение было ему приятно, а ведь он так редко испытывал какие-либо положительные эмоции. Это было словно какое-то далекое, очень далекое воспоминание о чем-то светлом и хорошем, когда помнишь даже не образы, а только ощущения. Анечка постояла немного над свечами, а потом резко повернулась в его сторону и спросила: "Кто здесь? Я знаю, что кто-то здесь есть. Фима? Федор? Дементий?" Федор отзываться не стал, да и вообще не хотел обнаруживать себя, поэтому он стоял и не шевелился.
  -- Ну, не хочешь не отвечай, - сказала Анечка. - Можешь сказать "аминь" про себя.
   Она пошла прочь от лестницы, постукивая палочкой, а обалдевший Дементий остался стоять на месте. Понемногу он начал приходить в себя. "Ведьма!" - это была первая мысль пришедшая ему в голову. А ведьму надо наказать! Дементий даже сам не заметил, какая перемена произошла с ним после встречи с Анечкой. Раньше он никогда не планировал никакие ссоры или драки, просто наступал момент - и он словно срывался с цепи. Теперь же он все продумал: где, когда и как он "накажет ведьму". Он полностью владел собой.
   На следующий день Дементий подловил Анечку в коридоре возле туалета для девочек, подставил ей подножку и резко толкнул в спину. Анечка вскрикнула и упала лицом вперед, не выпуская при этом из рук свою палочку. Дементий с удовлетворением отметил, что пол под ней окрасился кровью. Дементий нанес Анечке сильный удар ногой в бок . Она застонала, но на помощь не позвала, и Дементий занес ногу для следующего удара, как вдруг что-то произошло. Дементий не сразу понял, что именно, но вдруг обнаружил, что он стоит и отчаянно трет свои залитые слезами глаза, а в носу и в горле какое-то сильное жжение, от которого перехватило дыхание. Не успел Дементий сообразить, что же с ним случилось, как взвыл от боли, потому что получил сильный удар чем-то тяжелым прямо в пах. От боли он согнулся пополам и тут же получил удар по голове, причем даже не понял с какой стороны, потому что, временно потеряв зрение, он полностью утратил ориентацию. Дементий метнулся было в сторону, противоположную той, с которой на него обрушился удар, но налетел на стену, сильно ударился коленом, не устоял на ногах и упал. На него посыпались несильные, но довольно болезненные удары по спине и плечам и ногам, а он только пытался уворачиваться, отчаянно растирая ослепшие глаза. Неожиданно удары прекратились. Дементий немного полежал, а потом встал и, держась за стенку, нащупал дверь в женский туалет, зашел внутрь, нашел кран, открыл воду и долго-долго умывался и полоскал рот и горло. Кажется кто-то входил или выходил, что-то говорил ему, но он не обращал внимания. Его полностью занимала только одна мысль: "ведьма" его отметелила, как какого-то жалкого слабака. Ну ничего, в конце концов сказал себе Дементий. Еще не вечер!
   Но вечером того же дня, когда он увидел Анечку в столовой и зло посмеялся над ее разбитым и опухшим лицом , с ним произошла совершенно странная и неприятная вещь: вдруг почему-то появилась сильная боль в паху и он ни на чем не мог сосредоточиться, кроме этой боли, не смог даже есть, хотя в этот раз на ужин были макароны, пусть совершенно пресные, холодные и слипшиеся, но все-таки не противная подгоревшая перловая каша. Боль продолжалась, пока Анечка находилась в столовой, и прекратилась, как только она вышла,но Дементий никак не связал эти два момента между собой и набросился на макароны. До следующего дня Анечка ему ни разу не попалась на глаза. Зато на следующий день, рано утром, эта боль снова вернулась, как только он увидел Анечку, идущую по коридору с зубной щеткой и полотенцем в руках, и отпустила, как только Анечка зашла в женский туалет. Дементия можно было назвать "психопатом" или "припадочным" (кстати, Анечка сразу придумала ему прозвище "ППП" - "Припадочный ПсихоПат"), но полным идиотом он не был. После второго приступа Дементий сделал для себя вывод, что не Анечке, а ему, Дементию, лучше не попадаться ей на глаза. Вернее, не на глаза - она же не видит - а просто не приближаться на на пушечный выстрел. "Обходить как вонючую помойку", - сказал сам себе Дементий и удовлетворился этим оскорбительным сравнением. В течение тех нескольких месяцев, что оставались до конца существования "Зверинца" (хотя до самого конца Дементий здесь не пробыл - его перевели в детский дом для обычных детей) он не трогал Анечку, а наоборот, старательно избегал встречи с ней. Он даже упросил нянечек, если это слово уместно в данном случае, чтобы ему разрешили питаться не в общей столовой, а вместе с паралитиками, пообещав помогать убирать посуду. В конечном счете Дементий от этого только выиграл, потому что после паралитиков часто оставались вообще нетронутые порции и, если еда оказывалась более или менее съедобная, то это оказывалось весьма кстати. Если же встречи избежать не удавалось, то боль появлялась вновь. Надо сказать, что во время пребывания Дементия в "Зверинце" у не го ни разу не произошло ни одного припадка, что и послужило причиной для перевода его в обычный детский дом.
  
   А сегодня, спустя примерно год после разделения "Зверинца", Дементий снова увидел Анечку . Произошло это так.
   В интернате для одаренных детей состоялся благотворительный концерт, на который привезли воспитанников других детских домов, городских и из пригорода. Среди зрителей был и Дементий, который явно скучал, слушая стихи и песни, глядя на народные танцы, но с появлением на сцене Анечки его вдруг обдало жаром . Вернее, сначала он испытал некоторое подобие умиротворения, которе вскоре сменилось приступом ярости. Боли в паху он на этот раз не почувствовал, и это придало ему сил. Анечка вышла на сцену и села за рояль. На ней была кофточка с блестками, короткая облегающая юбка, на ногах белые чулки и изящные туфельки на небольшом каблучке, черные волосы заплетены в длинные косы. Она выросла за год, но Дементий был старше на пару лет, он тоже подрос и окреп. Анечка что-то заиграла, но Дементий не слушал. Он преисполнился решимости отомстить за свое поражение в "Зверинце". Дементий потихоньку вышел из зала и, обследовав помещение, без труда обнаружил вход на сцену и притаился за дверью. Анечка отыграла пьесу, ей аплодировали. Потом ведущий объявил, что Анечка лишена зрения, и ей принялись хлопать снова. Но наконец-то аплодисменты смолкли, и Анечка вышла из двери. Вдруг откуда-то появилась худенькая женщина, взяла ее за руку и явно собиралась куда-то увести. Но - вот удача - Анечка сказала:
  -- Я только сначала хочу зайти в свою комнату и переобуться, а то эти каблуки... Я сама, а ты останься, сейчас же Саша по программе, а ему надо ноты переворачивать.
   Худышка осталась, а Анечка свернула в широкий светлый коридор и уверенно пошла по нему. Палочки, той самой, со свинцовым наконечником, которой она отлупила его в прошлый раз, у нее в руках не было, она только слегка придерживалась за стенку. Дементий прошел немного за ней и увидел, что она собирается зайти в комнату. В два прыжка он догнал ее, схватил за косы, намотал их на руку, сильно рванул. Голова Анечки дернулась, она вскрикнула, но Дементий сразу же зажал ей рот рукой - это было несложно, потому что он был намного крупнее. Наклонившись прямо к ее уху он тихо сказал:
  -- Сюрприз! Угада...
   Раздался щелчок и что-то со свистом рассекло воздух, а Дементий выпустил косы Анечки и, сыпя ругателствами, схватился за лицо. Оказывается, каким-то непостижимым образом у Анечки вруках оказалась ее палочка. Она резко взмахнула ею назад и попала Дементию прямо по лицу. Когда Дементий отнял руки от лица, они были в крови. Анечка же успела отскочить от него и отчаянно звала на помощь. Он снова потерпел поражение! Когда на крик прибежали воспитатели, то Анечка почему-то первая бросилась им на встречу с криком:
  -- Я случайно! Он просто хотел пошутить, но нечаянно напугал, а я всегда сразу бью в лицо, у меня такая привычка! Я больше не буду!
   Лицо Дементия осмотрели, и оказалось, что его лоб рассечен по диагонали, причем ранка довольно глубокая, и Дементия было решено отправить в районную больницу. В больницу он прибыл в сопровождении одной из воспитательниц своего детдома.
   Ранку на лбу зашили, сделали укол от столбняка. На всякий случай сделали анализ крови. В крови оказалось повышенное содержание лейкоцитов, поэтому из больницы его в тот же жень не отпустили, оставили в приемном покое. На следующее утро анализ крови оказался еще хуже, и Дементия перевели в стационар. С ним происходило нечто очень странное. Небольшая ранка на лбу никак не заживала. Наоборот, ткани вокруг ранки приобретали сине-фиолетовый оттенок, площадь этой синевы росла. Не помогали никакие все увеличивающиеся дозы антибиотиков. У Дементия явно начинался общий сепсис, и, судя по его самочувствию и динамике ухудшения анализов, летальный исход был неминуем.
  
   Анечка пришла навестить Дементия. Он лежал в отдельной палате во взрослом отделении. Выглядел он, прямо сказать отвратительно, но слепая Анечка этого не видела.
  -- С днем рождения, Федор, - сказала она. - Ты не знаешь, зато я знаю, что завтра тебе исполнится 13, а по еврейскому обычаю это уже совершеннолетие.
  -- Еврейскому? Что ты несешь? Уходи отсюда! Это все ты сделала, ты ведьма, я знаю... Вот поправлюсь - тебе не жить!
  -- Не беспокойся, не поправишься! Уж можешь мне поверить! А сейчас лучше замолчи и слушай меня.
  -- Слушать ТЕБЯ??? Да я тебя в гробу....
  -- Как бы наоборот не вышло! У тебя сепсис, заражение крови, я точно знаю! Медицине, между прочим, такая болезнь известна давно, встречается часто, лекарства от нее есть. Но вот такое, чтобы эти лекарства вообще не действовали, случается крайне редко.
  -- Сука! Я тебя сейчас...
  -- Ничего ты мне не сделаешь, кусок идиота! Сейчас ты будешь лежать спокойно и слушать меня, понятно? Потому что иначе... вот, смотри сюда! - Анечка вытащила из кармана бутылочку. - Это хлорид калия, очень сильной концентрации. Не будешь делать того, что я говорю - залью это тебе в капельницу и помрешь в страшных мучениях! Я не вижу, но знаю, что ты привязан к капельнице. - Анечка быстро выхватила свою палку, ту самую, которой несколько дней назад, защищаясь, рассекла лоб Фёдора, резко взмахнула ею и ударила точно по крюку, на котором висел сосуд с лекарством, которое на самом деле Фёдору не помогало, но больные в подобном состоянии обязательно его получали. - А попытаешься выдернуть инфузию, так тем более умрешь (Анечка врала, но ей необходимо было припугнуть Фёдора, и она сделала ставку на его невежество. В бутылке же был физиологический раствор ).
   Язык силы, как и все обитатели "Зверинца", Фёдор понимал лучше всего, и поэтому предпочел подчиниться.
  -- Итак, - сказала Анечка, - я сейчас расскажу тебе, кем мы с тобой были раньше. В прошлых жизнях. И ты поймешь, почему мы попали в "Зверинец". И, пока у тебя есть свобода выбора...
   Тут Фёдор перебил:
  -- Ишь ты, слов-то каких набралась - "свобода выбора"... Откуда?
  -- Книжки читала! - зло ответила Анечка. - Не смей перебивать, пожалеешь!
  -- Книжки-и... Чита-а- ла! - Фёдор решил, что это такой чёрный юмор, оценил шутку по достоинству и даже попытался засмеяться.
  -- Дай руку, - сказал Анечка. - Ту, что без капельницы.
  -- Да пошла ты, - буркнул Федор, но позволил Анечке взять себя за руку.
  -- А теперь просто смотри мне в глаза и все. Постарайся понять и запомнить, все что увидишь, это очень важно.
  -- Еще чего... Ты что, правда ведьма, что ли? Я сразу понял, еще когда...
   Но фразу Федор не закончил, потому что ему ужасно захотелось спать, а сил бороться со сном не было.
  
   ....Солнце било в глаза, но ему это не мешало. Вокруг было необыкновенно красиво: яркие цветы, буйная зелень, плодовые деревья, бассейны с прозрачной водой и резвящимися в ней рыбками, но он не замечал этой красоты, потому что он был на Службе. У него есть Господин, а он - Стражник. Все просто и понятно. Он живет во дворце. То есть, конечно, не в самом дворце, в котором живет Господин, а в доме, где живут все Стражники. Быть Стражником - очень почетно. Все понятно и просто. Нет , не все понятно. Непонятно, что здесь, на его территории, делает эта маленькая чернявая невольница. Ей здесь не место, а ее место, кажется, на кухне. Опасности она, конечно, не представляет, но то, что она здесь - неправильно. Она смотрит ему прямо в глаза. Взгляд такой, как будто она его совсем не боится. Невольница не должна так смотреть. Это неправильно, его это злит. Он решительно двинулся ей навстречу, чтобы преградить ей дорогу.
  -- Как тебя зовут? - спрашивает невольница. Как странно она говорит! И как странно, что он ее понимает! Но это - понятно, это правильные слова.
  -- Я - Ибрагим, - отвечает он . - А тебе сюда нельзя. Невольницы не должны здесь ходить. (Он понимает этот язык и даже сам говорит, это странно, но это - правильно. А она говорит не совсем так, как он. Значит, это не родной ее язык. Ибрагим знает, среди невльниц таких здесь много. )
  -- Какая красивая сабля, Ибрагим, - говорит невольница.
  -- Я - Стражник. Эту саблю мне дал Господин. А ты убирайся на кухню, а то...
   Ибрагим показал на хлыст для лошадей, торчащий у него за поясом, с которым никогда не расставался.
   Но она, похоже, ни капельки не боится.
  -- Ты любишь красивое оружие, Ибрагим? У моего отца есть много, даже еще красивее. Хочешь увидеть, Ибрагим?
   Он выхватил хлыст из-за пояса и замахнулся, но невольница быстро отскочила в сторону.
  -- Я - не невольница, Ибрагим! - крикнула она убегая. - А ты - не стражник, ты просто евнух!
   Она подобрала с земли маленькую шишечку кипариса и бросила в него. Шишечка попала в самый низ живота.
  -- Евнух! - крикнула она, скорчила рожу и убежала.
   Ибрагим почувстствовал, что его заполняет злоба и ненависть, и это нехорошо, неправильно.
  
   ...настоящий праздник! Невеста Господина, успевшая стать женой на полчаса, эта бывшая невольница, которая раньше работала на кухне, чем-то не понравилась Господину в спальне. Простые невольницы становились женами только в том случае, если они были молоды, красивы и обязательно девственны. Будущую жену проверял врач, и если все оказывалось в порядке, она должна была учиться быть мусульманкой. Что же там произошло? Сопротивляться вздумала, что ли? А у Господина суровый нрав, это всем известно. Он избил ее до полусмерти. А потом отдал стражникам, чтобы они делали с ней, что хотят - насиловали, четвертовали... Ибрагим первый схватил ее. Сейчас она заплатит за то, что обозвала его евнухом!.. Ну нет доказывать ей, что не евнух он не будет. До нее противно дотронуться: вся в крови, лицо - просто одна сплошная рана, одна рука безжиненно висит. Какое уродство! Она, кажется, что-то говорит, но слов не слышно, только изо рта выходят кровавые пузыри. Стражники расступились и смотрят, что же будет дальше с этим полутрупом. Ибрагим достает саблю, ту самую, на которую она как-то раз обратила внимание, и отрубает ей сломанную руку, а затем перерезает ей горло...
  
   ... Ибрагим - самый счастливый человек на этой земле. Он - великий грешник, Аллах его покарает, но он не откажется от своего счастья, а будет бороться за него до конца. Он знает все, что нужно сделать, чтобы его план удался. Сегодня, сегодня ночью он покинет дворец с одной из наложниц Господина. Эта наложница - северянка, белолицая, светловолосая. Ибрагим зовет ее Женщина-с-Севера, потому что у нее трудное имя, ему не выговорить. С тех пор как она один раз ночью сбежала из гарема, встретила его и отдалась ему прямо на том месте, где он стоял на страже, только она владет его всеми его мыслями и чувствами. Она хочет, чтобы они убежали вместе. У них было несколько волшебных ночей, во время которых они без устали любили друг друга прямо на земле, в траве а в перерывах придумывали план побега. Ибрагим готов на все - он предаст Господина, он украдет кго имущество, его женщину - и будет счастлив . Пусть это неправильно... Она плохо говорит на их языке. Знает мало слов, сбивается на свой родной язык. Но Ибрагим все понял про нее. Она попала сюда добровольно. Ее родители - разорившиеся крестьяне. Ее продали торговцу живым товаром. Эти деньги должны были помочь родителям заплатить за их клочок земли. Потом - она попала в Порт, на невольничий рынок, где ее и купили. Она прибыла сюда с той же партией, что и Айхонэ, которой он, Ибрагим, недавно сам перерезал горло. В дороге они подружились. Айхонэ быстро запоминала слова на разных языках и вскоре уже смогла изъясняться с ней на ее языке. Они вместе сначала попали на кухню. А потом, когда Господин стал выбирать себе женщин из пленниц, то Айхонэ стала невестой, а она - всего лишь наложницей, и ей почему-то это было обидно. "Приходил Знахарь" , - говорила она. Ибрагим догадался, что "Знахарь" - это лекарь. "Всех смотрел. Айхонэ - большой вымя. Я - маленький. Айхонэ - никогда не быть с мужчина. Я - быть. Айхонэ - жена. Я - наложница. Несправедливо! Большой вымя красиво? Никогда не быть с мужчина - хорошо? Я не понимать. Никогда не быть с мужчина - как делать мужчина хорошо? Айхонэ не знать. Я все знать. Маленький вымя - некрасиво? " Ибрагим повторял ей, что она лучше всех, а то, что не стала невестой - так даже лучше, иначе они сейчас бы не были вместе. Айхонэ недолго была невестой, ее убили, а ее тело вместе с большой грудью сожрали тигры... Ибрагим делает то, что поможет им убежать и задержать погоню. У него вся ночь впереди. Он успеет. У него все получится
  
   ... Кто это сюда идет? Здесь никого не должно быть в это время, это неправильно. Ему могут помешать... Надо спрятаться... Но его окружают другие стражники, те, кого он знает много лет, они хватают его и связывают. Как сквозь сон Ибрагим видит Господина, а рядом с ним - свою возлюбленную, свою Женщину-с-Севера. С трудом, как через пелену, до него доходит смысл происшедшего. Она предала его. Она обвинила его в том, что он ее изнасиловал и хотел похитить... За что? Как она могла? После всего, что между ними было? Ибрагим смотрит на нее сквозь слезы. Теперь его убьют, причем не саблей, а живьем бросят к тиграм, но ему все равно. На миг появляется странная мысль - он вспоминает недавно убитую им невольницу. Он подарил ей благородную смерть - от сабли, а его просто сожрут хищники...
  
   .............................................................................................
  
   ... Ты переводи, переводи. Скажи господину офицеру: Степан знает, какая семья прячет жидов. Спрятаны надежно, сами они ни за что не найдут. Скажи: Степан покажет, только за это он кое-что хочет от господина офицера.
   В помещении находятся трое: человек в военной форме (это немецкая форма, идет война с немцами ), переводчик - худой парень в очках и он сам, Ибрагим. Хотя нет, кто такой Ибрагим? Его зовут Степан, и теперь говорит он на другом языке. Этот язык очень похож на русский. Русский... Русский Степан тоже знает, но говорить на нем не любит.
   А офицер тем временем тоже что-то сказал, Степан не понимает этого языка. Этот язык похож на тот, на котором разговоривают жидовские соседи. Вернее, разговаривали, теперь их почти не осталось в селе. Когда пришли немцы, их всех куда-то забрали, и больше Степан их не видел. Что с ними стало - Степан точно не знает, да ему и неинтересно. Наверное, убили, ну да туда им и дорога. Ему, Степану, досталось немало добра, которое он вытащил из опустевших домов. А еще он знает, что некоторые спрятались, даже знает кто именно и у кого именно.
   А очкарик тем временем переводит:
  -- Он говорит, что условия им никто не ставит. Раз знаешь - покажешь, теперь уже не отвертишься. Тебя не отпустят, пока не покажешь. Если обманул - будешь наказан. Если же все правда - то поощрение за сотрудничество тебе сделать готовы. Если это не противоречит... Если это не выходит за рамки...
   Степан с готовностью продолжает:
   -Я понимаю! Это семья... Короче, я покажу. И я знаю, что им положено за укрывательство жидов. А в виде поощрения я прошу оставить в живых их дочку и отдать ее мне. Я ее давно люблю, а она на меня и не смотрит. А ежели узнает, что это я ее спас, тогда хотя бы из благодарности... Вам же все равно , господин офицер. Жидовская семья, отец-мать - этого уже достаточно. А девушку оставьте мне, пожалуйста, господин офицер...
  
  -- Олеся, как ты могла, Олеся? Это же я тебя спас! Я же первый узнал, что кто-то на вас донес, и я сразу предупредил тебя, остальных все равно было не спасти!
   Степан говорит это бледной светловолосой девушке. Он давно любит ее, любит без памяти, но она не отвечает ему взаимностью, а наоборот, смотрит на него как на насекомое.
  -- Ты лжешь, Степан! Ты сам на нас донес, а спас меня Гюнтер, немецкий офицер. И теперь я - его невеста. Война кончится - он заберет меня с собой в Германию.
  -- Как же так, Олеся? Он же убил твоих родителей и всю эту жидовскую семью!
  -- А это не мои родные родители. Они меня у цыган купили. Ты не знал?
  -- Бабы говорили что-то...
  -- Ну так теперь ты знаешь наверняка. А Гюнтер просто делал свою работу, но он спас меня. Он не такой подлый, как ты, Степан. А этих Штернов, мне вообще не жалко. И дети у них такие мерзкие, особенно Наоми. Я всегда говорила отцу, что через них нам будет большое горе, только он не послушался. А ведь только ты знал, как устроен наш тайник. Я презираю тебя, Степан!..
  
  
   .... никому не рассказывал. А теперь расскажу. Потому что мне недолго осталось жить. Ты должен все знать. Особенно потому, что я правда раскаиваюсь и сильно наказан. (Поседевший Степан поднимает руки - на руках нет кончиков пальцев, он их отморзил в Сибири. ) Советской властью, во всяком случае. А вот Богом... этого и боюсь. Когда умирать уже скоро... начинаешь думать... Исаак! Я семью одну... из ваших... фрицам сдал. Соседями были. Не то чтоб друзьями, но всегда здоровались, разговаривали.... Денег если призанять - всегда пожалуйста... Их бы все равно нашли... А я в девку одну влюбился... Дочку ихнюю... Тех, кто их спрятал. Все равно бы всех убили, так я думал хоть ее спасу... А она меня за это... Дурак был... Если бы я мог все исправить...
   - Степан, я знаю все. (Это говорит беззубый старик с коричневым сморщенным лицом). - Я всегда это знал. И знал, что ты раскаиваешься. Потому и помогал тебе. Ждал, когда сам скажешь.
  -- Знал и молчал! Знал и помогал! Как же так?
  -- Потому что я еще знал, что ты захочешь исправить все зло. А это еще пока возможно. Ту семью не вернешь. Вернее, тебе их не вернуть, а Всевышний - он может все. Но спасение твоей души пока в твоих руках. Ты стар и смертельно болен, Степан, но это еще не конец.
  -- О чем ты?
  -- Ты можешь стать евреем, Степан. Я помогу. До Судного дня ты точно доживешь, это уже скоро. А те, кто приходят к Всевышнему накануне Судного дня - к тем особая милость Его... Ты умрешь и вновь придешь в это мир, но на этот раз - евреем, а это огромная ответственнность. Решай, Степан...
  
   .....................................................................
  
  
   К сожале - е- нью
   День рожде -е -нья
   Только раз
   В го - ду...
  
   Большой стол накрыт белой скатертью, только скатерти почти не видно, потому что стол весь заставлен тарелками, салатницами, рюмками и бутылками. Чего здесь только нет! И салат "Оливье", и сельдь под шубой, всякие соленья -маринады, тонко нарезанная ветчина, пирожки с разной начинкой, жареные куры, лимонад и вино, которое можно пить только взрослым. Немного в стороне стоит необыкновенно красивый торт, весь разукрашенный розочками из крема, шоколданой крошкой, орехами и цукатами. Этот торт вчера вечером мама с тетей Розой пекли вместе, закрыв дверь в кухню, а его туда не пускали, чтобы он не обрадовался раньше времени, но он все равно догадался по запаху, что они пекут что-то необыкновенно вкусное. В торт воткнуто 5 свечей. А он, Фима, и есть виновник торжества, потому что ему сегодня исполнилось 5 лет, и вся родня пришла поздравить. Они все сидят за столом и дружно поют ему песню про день рожденья. Сам он сидит во главе стола между худым хмурым мужчиной с горбатым носом и полной женщиной со строгим лицом и густыми бровями, сросшимися на переносице, отчего лицо кажется сердитым. Да нет, их лица вовсе не хмурые и не строгие, а самые родные и любимые, это же его папа и мама! Папу зовут Наум Юдальевич, а маму - Браха Шабтаевна. Такие странные имена, он раньше таких даже не слышал... Да нет, ничего не странные, нормальные имена, а какие еще должны быть имена у мамы и папы? Еще за столом сидят: его старший брат Беня, бабушка Геня, дедушка Шабтай, мамина сестра тетя Роза, ее муж Натан и их дочки, близняшки Лора и Дора, папин брат Пинхас с женой Настей, которую за глаза все родственники почему-то называют "эта шикса", они только недавно поженились. "Эта шикса" - звучит как-то неприятно, а ведь Настя такая красивая - такая тоненькая и беленькая. Надо бы как-нибудь спросить у Насти, почему ее так называют. А пока - можно наслаждаться праздником, кушать свои любимые пирожки с мясом и с капустой, пить лимонад и разворачвать подарки... У Фимы большая дружная семья, где все его любят. А разве бывает иначе? Разве не у всех детей так? Фима счастлив, очень счастлив...
  
   ...- Только ничего не рассказывай Бене! Умоляю, ни слова! Мы сами разберемся с мерзавцем! Скажи, что упал. А то еще хуже будет! Беня, конечно, захочет отомстить за тебя, ты же знаешь, какой у него характер, а там же вся семейка бандиты, иди знай, что от них ожидать!
   Мать смазывает йодом и заклеивает пластырем раны и ссадины, которые 12-летний Фима получил в неравной схватке с соседским подростком, который на 3 года старше Фимы и в два раза сильнее. Он обзывал его "жидовской мордой", и Фима набросился на него с кулаками - в результате сильно избит, даже одно ребро сломано. Мать просит ничего не говорить старшему брату, который считает своим долгом защищать младшего, чтобы он только не связывался с "этими бандитами".
  
   ...Все-таки ты это сделал? Все-таки рассказал? Как ты мог? Ты же обещал... Он же первый полез на этого мерзавца, а тот ударил его ножом. Тебя-то он и без ножа отделал, а Беня был чуть сильнее его, так он нож вытащил. Можно сказать защищался! Если Беня не выживет, я тебе этого в жизни не прощу! - это говорит мать. Фима знает, что произошло и страшно мучается от того, что все это по его вине. Он не выдержал и все рассказал брату, что с ним случилось, и произошло именно то, чего так боялись родители. Вернее, он не хотел рассказывать, но брат вытащил это из него своими расспросами, а он совсем не умеет врать. И очень плохо, что не умеет, потому что теперь Беня в реанимации, а родители обвиняют его. Да он и сам себя винит не меньше. Надо было уметь врать. Надо учиться врать. На миг Фиме приходит в голову мысль о самоубийстве. Если брат не выживет, то он тоже жить не хочет. Но только на миг. Он начинает молиться Богу, в которого никогда не верил, но теперь готов поверить, лишь бы Беня выжил.
  -- Господи, - говорит он. - Умоляю, спаси Беню, он же ни в чем не виноват! Ты же все видел: он только хотел защитить меня. Это я, я во всем виноват! Но я научусь врать,обязательно научусь. Пусть только Беня выживет! Я так люблю его! И маму с папой тоже!
   Эта боль остается у Фимы вплоть до следующего видения.
  
   ...Фиму провожают в армию. Вся семья в сборе: родители, тетушки, дядюшки, двоюродные братья и сестры. Нет только бабушки и дедушки. Зато Беня - с невестой. Его невеста - москвичка, и Беня теперь уже почти москвич: учится в московском вузе, у него скоро свадьба. Свадьба будет в Москве, а сейчас они специально прилетели в Магнитогорск, чтобы проводить Фиму в армию. У тети Розы и дяди Натана теперь уже 3 дочки, и все умницы-красавицы. Правда, он всю жизнь хотел сына, поэтому он в глубине души завидует родителям Фимы. На секунду Фима словно заглянул в будущее: увидел всех этих дочек с мужьями и детьми и услышал, что говорят они по-английски...
   Мать говорит Фиме:
  -- А после армии - сразу в Москву поедешь, в институт поступишь. Отслужившим всегда проще, у них льготы есть. И невесту там себе найдешь, как Беня. Главное, чтоб не бесприданница.
  -- Дай бог мне в этой армии живым остаться, - мрачно отвечает Фима.
  -- Ну перестань, не в Афганистан ведь едешь! Зря что ли твой отец - начальник треста? От войны уж мы тебя уберегли...
  
  -- Так ты... не девственница? Да или нет?
  -- Я точно не знаю...
  -- Как это? Как это можно не знать? Что ты увиливаешь?
  -- Я не увиливаю! Говорю все как есть. Я хотела ему отдаться, но упала в обморок и совсем ничего не помню. Помню, что вначале мне было очень страшно. А он потом еще обиделся, что я сознание потеряла. Как будтто я нарочно. А с тобой мне совсем не страшно. Только больно. Хотя во второй раз не должно быть больно, только в первый...
  -- Все-таки не дождалась. Все-таки отдалась этому... Чингиз-хану!
  -- Но я его любила! Я же думала, что это первый и последний раз! Почему ты меня обвиняешь?
  -- Потому что ты шлюха! Маленькая несовершеннолетняя шлюха, тебе ведь еще нет 18-ти!
  -- А по еврейскому закону девочка...
  -- Молчи! Ты - шлюха. Но мне с тобой хорошо. Поворачивайся! Шевелись! Учись жить половой жизнью!
  
   ...Ну и кто ее родители? То, что евреи, ты уже говорил. Работают кем? Чего ты мнешься? Говори, же, ну!
  
   Разговор происходит в маленькой комнате, в студенческом общежитии. Фима сидит на кровати рядом с матерью, специально прилетевшей из Магнитогорска познакомиться с невестой Фимы. После армии Фима действительно довольно легко поступил в технический вуз, и уже на первом курсе перезнакомился со всей еврейской молодежью в институте. У него вначале слегка был комплекс, который провинциалы испытывают перед жителями столицы, но он быстро от этого избавился. Тем более, что много времени проводил в семье брата, общался с родственниками его жены, профессорской дочери, иногда по вечерам сидел с его ребенком, чтобы отпустить его с женой в кино, в гости или на концерт. Молодые люди в институтской еврейской компании были открыты и общительны, девушки, в общем, более менее привлекательны. Правда, девушки все как на подбор были жгучие брюнетки, а ему всегда нравились только блондинки, причем только очень худые, которых некоторые, которые не понимают в женской красоте называют "плоскодонками". Но сколько он не пытался завязать знакомство с русской или украинской девушкой подходящей внешности, общения не получалось, вскоре возникала какая-то стена непонимания, отчуждения. Хорошо, что в середине первого семестра, он вошел в эту еврейскую компанию, где по крайней мере можно было адекватно общаться и с девушками, и с молодыми людьми, стал в компании своим. Среди девушек была одна, над которой все немного подсмеивались, но незло, по-доброму. Про нее говорили, что она "влюблена в какого-то Чингиз-хана". Ее звали Лина, Лина Сартан. Фима как-то спросил у нее, что это за фамилия такая странная: Сартан. Вроде даже нееврейская. Вот с его фамилией - Фейгин - все понятно. Также все понятно с фамилиями Левинский, Ханина, Маркман, Шехтер. Тогда Лина объяснила ему, что Сартан - по-древнееврейски значит "рак" или "краб". А его фамилия имеет идишский корень: "фейге" значит "птичка".
  -- Откуда ты знаешь древнееврейские слова? - удивился Фима. - Идишские - еще ладно, у нас у все родители более-менее знают этот язык. Ну, если не родители, то по крайней мере бабушки-дедушки. Тогда Лина призналась, что она ходит в кружок, где изучают иврит, историю Израиля и основы иудаизма, только этот кружок нелегальный, и если про него узнают в КГБ, то его быстро прикроют, а руководителя посадят, а у всех участников будут разного рода неприятности: можно с работы вылететь, а если студент - то из института. Естественно, Фима тут же стал упрашивать Лину привести его в этот кружок. Она согласилась, только попросила, не рассказывать остальным их общим знакомым про кружок.
  -- У Ханиной предки партийные, а у Левинского папаша вообще преподаватель научного коммунизма. Хотя в целом они все хорошие ребята, и я рада, что у нас в институте есть такая компания.
   Лина привела его в этот кружок, и он с удовольствием принялся за изучение иврита, истории Израиля и основ иудаизма, и вскоре решил для себя, что хочет покинуть СССР и уехать в Эрец Исраэль. Впрочем, такие мысли были у всех членов кружка. За исключением Лины, которая действительно была влюблена в какого-то Чингиз-хана, и собиралась после 1-го курса забрать документы из института и уехать в Казань, чтобы сочетаться с ним там законным браком. Фима для себя решил, что она круглая дура, однажды даже тонко намекнул ей на это. По-крайней мере, ему показалось, что тонко. Лина посмотрела ему в глаза и ответила:
  -- Да, у нас много "против", а "за" - только одно. Это то, что мы любим друг друга. А что, если у меня с ним в конце концов ничего не получится, возьмешь меня в жены? Мы оба евреи, и ты же, наверное, хочешь остаться в Москве?
   Фима в ответ рассмеялся. Она была совсем не в его вкусе. То есть, не урод, конечно - фигура там вроде ничего, грудь, густые волосы, большие глаза, чистая кожа. Но - все-таки не худая блондинка. И кожа смуглая. Не то! Она может быть приятельницей, "своим еврейским парнем". Но не более. Наверное, она обиделась, когда он так откровенно рассмеялся. Но ведь на друзей не обижаются!
  
   Тем не менее, то, что они вместе ходят в нелегальный кружок, где изучают то, что запрещено законом, здорово их сблизило. У них появилась общая Тайна, в котороую не посвящены ни Ханина, ни Левинский, ни кто-либо другой из их компании. И еврейские праздники они теперь отмечают по-другому, не так как раньше. Все их институтские приятели приходят к синагоге, потопчутся, посплетничают, споют иногда что-то вместе со всеми. Да что они там поют! Слов-то не знают, не понимают. А вот они, Фима и Лина уже знают, что такое "Яасе Шалом Бимромав", и "Шир Гамаалот", и "Адон Олам", и "Авину Малкейну" и, конечно же, гимн Израиля. А на Песах они в синагогу они вообще не пойдут - у них в кружке будет совместная "лайла седер". Они будут евреями назло всем неевреям и гэбэшникам!
  
   Всего этого Фима не видит и не переживает этого, но он это знает и помнит. Знает и помнит предисторию - все то, что случилось до того, как они с Линой в первый раз оказались в постели. Она приехала к нему в общежитие вся в слезах и долго не могла говорить: ее душили рыдания. Оказалось, что "Чингиз-хан", которого она так преданно любила, до встречи с которым отсчитывала дни, как солдат перед дембелем, обманул ее. Пару дней назад он сочетался законным браком с девушкой из своей деревни. "С какой-нибудь Зульфией или Гюльчитай-открой-личико" - попытался сострить Фима, что вызвало у нее новый приступ рыданий. А она-то почти что уже собралась переводиться в казанский политех! Вот смешно-то! Он, конечно, не стал откровенно хохотать. Утешал, как мог. Хорошо, что соседа не было в комнате - он ночевал у своей девушки. Что-то говорил, обещал, что все будет хорошо. Даже сказал, что она очень красивая, что "Чингиз-хан" просто полный идиот, погладил ее волосы, потом грудь... Короче говоря, вскоре они оказались в постели и до утра занимались любовью. Неприятным оказалось то, что Лина не была девственницей - "Чингиз-хан" успел сделать свое черное дело. А утром она объявила ему, что он спас ей жизнь, и что она в вечном долгу перед ним. Потому что если бы он не провел с ней эту ночь, она бы непременно покончила с собой. Да и ему было с ней вообще-то неплохо. Конечно, это не его типаж, но у них столько общего. Она не засмеется, услышав, что его отчество Наумович. У нее у самой есть бабушка по имени Ревекка Наумовна. И, конечно же, Лина теперь ни за что в жизни не станет кушать свиные котлеты или бутерброд с сыром и колбасой - это они хорошо усвоили на тех занятиях, которые вместе посещали.
  
  -- Ну, так кто же там родители? - требовательно вопрошает мать.
  -- Они ... очень интеллигентные люди... Учителя иностранных языков, - наконец выдавливает из себя Фима, заранее зная, что это не понравится матери. Он прав - мать разражается истерическим смехом:
  -- Учителя! Бессребренники! Я-то знаю, какая зарплата у учителей! То, чего я и боялась! Лариса! Дмитриевна! Огудалова!
  -- Нет, ее зовут Лина Иосифовна Сартан!
  -- Совсем не помнишь классику! Лариса Дмитриевна Огудалова - значит, "Бес- при-дан-ни-ца"! А твой отец, между прочим, начальник треста! Ты пойми, я для твоей же пользы! Молодая семья не должна начинать с нуля! Мало мы с отцом намучились в коммуналке? Или она думает полностью сесть тебе на шею?
  -- Мама, мы же вместе учимся. Она закончит институт, будет работать по специальности. Она, между прочим, отличница.
  -- И где же вы собираетесь жить?
  -- Ну наконец-то ты подходишь к самому главному! Послушай! У ее родителей - крошечная двухкомнатная квартирка. Но когда я туда пропишусь, а потом когда ребенок родиться...
  -- Ну, пока он еще родиться! Может, она вообще бесплодная? У нее как , месячные иногда бывают?
  -- Мама, разве Настя тебе не сказала? Я специально сначала ей позвонил, чтобы она тебя подготовила...
  -- К чему? Хотя, я кажется, догадываюсь...
  -- Ребенок родится через полгода! И Лина отказалась делать аборт.
  -- Боже, какой позор! Да как я теперь родственникам в глаза посмотрю? Что скажет отец? А Роза? А Пинхас?
  -- Да Пинхас как раз ничего не скажет. Я ему первому позвонил, но его не было, а трубку взяла Настя. Так что и Пинхас тоже уже все знает, только вот тебе они почему-то сказать не решились. Вы все ... какие-то местечковые! А я уже не такой. И Беня тоже нормально воспринял... Мама, да послушай же! Нам дают однокомнатную квартиру в семейном общежитии! Лина - москвичка, ей не положено, но она дошла до ректора и добилась! А поскольку мы все будем постоянно прописаны в этой "двушке", то мы сможем встать на очередь на жилье...
  -- Какая очередь? О господи! Ты знаешь, на сколько десятилетий эта очередь?
   Фима не знает, да и знать не хочет. Ему это неинтересно. Нет, он не будет десятилетия ждать квартиры. Просто он не хочет наносить матери еще один удар. А дело в том, что они с Линой решили навсегда покинуть Россию и уехать в Израиль. Но матери он этого пока не скажет. Хватит с нее на сегодня.
   Мать неожиданно успокоилась.
  -- Сама добилась однокомнатной? Отличница, говоришь? Ну, а ты ее вообще любишь?
  -- Мне с ней нормально. Легко, спокойно. Она меня понимает. Сверху вниз не смотрит, как другие девушки-москвички, которые из более обеспеченных семей. И, главное - она любит меня и считает, что я спас ей жизнь и что она в неоплатном долгу передо мной. Разве плохо иметь такую жену?
  -- И от чего же ты ее спас?
  -- Да от несчастной любви. Все очень банально. А потом, когда она забеременела, то сказала, что ни за что на свете не убьет моего ребенка. Ребенка человека, спасшего ей жизнь. Да ладно, мам. Ты ее увидишь - сама все поймешь. Не так страшен черт, как его....
  
   ... - Знаешь, несмотря ни на что, она мне нравится. Даже немножко на Лору с Дорой похожа. Кстати, Лора тоже выходит замуж за москвича, так что, думаю, вы будете дружить семьями. Готовить она умеет, и за чистотой в доме следит, уважает старших. Свои фирменные пироги я сама ее печь научу. И родители такие интеллигентные. Я считаю, что тебе даже повезло. Хоть она , конечно, совершенная бесприданница. Но в конце концов, деньги - не проблема. Зря что ли, твой отец - начальник треста? Мы поможем. Пока что снимете квартиру. Незачем рожать ребенка в общежитии. Там коридор холодный, как купать будете? А пока что вставайте в очередь на кооператив. Может, к окончанию института уже и свою квартиру получите...
  
  
  
   ...Благословен ты, Господи, освящающий Свой народ , Израиля, через хупу и кидушин...
  
   ...Вот ты освящена мне этим кольцом по закону Моше и Израиля...
  
   ... Благословен Ты, Господи, сотворивший веселье и радость, жениха и невесту...
   Они стоят под хупой. Теперь у них есть вторые имена - еврейские, которые они выбрали себе сами: Лина - перед хупой, а он, Фима, чуть раньше, когда сделал обрезание. Теперь их зовут Наоми и Хаим. Им весело, но немного страшно, потому что хупа - это религиозный обряд, а проведение религиозных обрядов на дому - это статья. Если их поймают, то...
   Раздается звонок в дверь. Все приглашенные здесь, они никого не ждут. Неужели родное КГБ пожловало?
   - Переходим к реализации плана "Б" - объявляет Миша, бывший одноклассник Лины.
   Когда человек, одетый в милицейскую форму, входит в квартиру, то его глазам предстает почти что совсем пустая комната, в середине которой - празднично накрытый стол, а стены завешены Мишиными картинами "с непростыми сюжетами", рассматривание которых в больших количествах у человека неподготовленного, нетворческого склада, могло вызвать либо головокружение, либо зверский голод и жажду, либо срочную потребность пойти в туалет. Видно, все это были защитные механизмы, срабатывающие подсознательно для того, чтобы прервать прервать опасный для психики процесс... Это объяснение было придумано самим Мишей, и Фима от души посмеялся удачной, как ему показалось, шутке.
  -- Попрошу всех предъявить документы! Кто хозяин квартиры? Что здесь происходит?
   Миша выходит вперед.
  -- Товарищ начальник! Я - художник, и мне никак не удается добиться санционированной выставки моих работ в какой-нибудь галерее. Поэтому сегодня я пригласил друзей на так сказать импровизированную выставку, в домашних условиях...
  -- Судя по документам, у вас тут не встреча друзей, а просто какой-то Сангедрин!
   ( Не мент, а гэбэшник, - думает Фима. - Простой мент не знал бы слова "Сангедрин")
  -- Ну что вы! Разрешите представить вам Елену Петровну, Любовь Васильевну, Петра Ивановича - Миша выводит вперед свою жену и ее родителей. - А сейчас я очень вас прошу, раз вы попали на нашу небольшую домашнюю выставку, а вы - человек новый, скажите, какая картина вам больше всего нравится? Я готов вам ее подарить, только выберите ту, что вам действительно понравиться, которую вам захочется повесить в своем доме и смотреть на нее каждый день, которая даст вам положительные эмоции и энергию, которая зарядит вас на добрые дела...
  -- Честь имею, - весьма поспешно козыряет "мент" и быстро удаляется. Он даже не заметил, что надписи на этикетках бутылок с вином с не по-русски и даже не по-грузински.
  
  
   В следующих сценах Фима участия не принимал, а видел их со стороны.
  
   ... - Фима, посмотри, какая Даночка красивенькая когда спит, а не вопит как резаная! Копия ты, совсем ничего моего! Ладно, пока она спит, и я прилягу, а то ведь уже 2 ночи не спала.
  -- Слушай, я на вечер ребят в гости пригласил, обмыть Данкино рождение, надо бы что-то приготовить. Салаты там, курицу пожарить. Ничего, съедят некошерное, у нас где-то есть старая сковородка. Пирог неплохо бы испечь.
  -- Фима! Но я так плохо себя чувствую! Швы болят, кровь идет, постоянно надо в душ бегать. Грудь лопается. Какие гости!
  -- Так что, мне теперь всем звонить и говорить, что жена, видите ли, гостей принимать не хочет?
  -- Фима! Ну почему ты меня не спросил, прежде чем приглашать? Ну через пару-тройку недель - пожалуйста! Но не только сейчас!
  -- Вот, и это говорит женщина, которой я спас жизнь. Я прошу такую мелочь, а ты... Где, где благодарность за все, что я для тебя сделал?
  -- Хорошо, хорошо, уже иду на кухню. Ой, у нас же ничего нет! Ни соленых огурцов, ни горошка , ни яиц! Даже рыбных консервов!
  -- Ну так сходи в магазин!
  -- Да я по дому еле хожу!
  -- Ничего, магазин близко.
  -- Посмотри, какие сугробы на улице!
  -- Ничего, скоро мы с тобой по сугробам будем даже скучать.
  -- Даже если я дойду, там может оказаться огромная очередь, а Даночка через час может проснуться...
  -- Так возьми ее с собой! Пусть воздухом подышит. Очередь займешь, а сама с коляской - на улицу. На воздухе она только дольше спать будет, вот увидишь.
  -- Фима, но....
  -- Дадай-давай, собирайся. А мне надо к зачету готовиться. Я же не в академическом отпуске, как некоторые...
  
   ............................................................................................
  
  -- Фима, сегодня можно устроить настоящий праздник! Даночка хорошо поела, даже смесью не пришлось докармливать, уснула рано, я все перестирала-перегладила, ужин готов, а по телевизору скоро КВН. Будут играть Новосибирск и....
  -- Я ухожу. Брат с женой идут на день рождения, просили посидеть с ребенком.
  -- А нельзя было привезти его к нам?
  -- Это тащить его сюда через всю Москву? А потом обратно? А друзья, к которым они идут, живут в том же районе.
  -- Это верно. Но...
  -- Я не понимаю, ты что, хочешь вбить клин между мной и моими родственниками? Между прочим, я в неоплаченном долгу перед братом, как и ты передо мной, я так хочу иногда хоть чем-то ему помочь, а ты мешаешь, вбиваешь клин!
  -- Ну какой клин? О чем ты? Ты же прекрасно знаешь, что летом я возьму их ребенка и Дану на дачу на три месяца, а они вдвоем поедут сначала в Болгарию, потом - в Юрмалу, а потом в Сочи. Это уже решено. Просто я не хочу сидеть сегодня вечером одна. Слушай! У меня же тетка живет недалеко от них, они же знакомы! И Илюшенька с ней один раз уже оставался. Я могу ее попросить, она не откажет!
  -- Я вижу, что ты действительно хочешь вбить клин! И это после всего того, что я для тебя сделал! Ничего у тебя не выйдет! Сука! - х лопок двери.
   Лина плачет, закрыв лицо руками.
  
   ................................................................................................
  
   Разговор по телефону. Он видит только Фиму.
  -- Фима, есть проблема...
  -- Проблемы, проблемы! Я для этого на тебе женился? На беременной бесприданнице? Конечно, я люблю Даночку, но я думал, что ты будешь мне благодарна за все, что я для тебя сделал и не будешь постоянно взваливаливать на меня свои проблемы...
  -- Фима, я в больнице! Я поскользнулась и упала. Я в гипсе, я прикована к постели. Родители, конечно, помогут, но...
  -- Значит, ты теперь будешь отдыхать, а Даночка полностью на мне, да? А ведь у меня на носу экзамены!
  -- Родители помогут! Они ее заберут к себе на сколько надо. Я с ними договорилась. От тебя нужно только, чтобы ты собрал ее вещи и...
  -- Тебе вечно от меня что-нибудь нужно! Как мне все это надоело!
  
   ..........................................................................
  
   У них в гостях его двоюродная сестра Лора с мужем и дочкой, которая на несколько месяцев младше Даночки. Девочки тихо играют вместе, а обе пары сидят за празднично накрытым столом. Все-таки Лина одолела эту сложную науку - готовить по рецептам его матери и тети Розы. Это даже Лора отметила:
  -- Ты все-таки научилась? Узнаю фирменные пирожки с мясом! А вот у меня так не получается. Линочка, ты вообще молодец. Я так рада за брата!
   ("Тоже мне, молодец! - это Фима, который находится "за кадром слышит мысли Фимы, сидящего за накрытымым столом. - Это я молодец, все это только благодаря мне! А Лорка, тоже... Нет бы сказать: Лина, я так рада за тебя, что тебе так повезло с мужем...")
   Неожиданно Лине приходит в голову не совсем удачная идея рассказать анекдот.
  -- Сын приходит к папе-программисту и спрашивает: "Папа, а почему солнышко каждый вечер прячется, а каждое утро появляется?" А папа, не отрываясь от дисплея, отвечает: "Если работает, то пусть работает, главное руками не трогать".
   Фима этот анекдот уже слышал и раньше. Лора, которая учится в медицинском рвать гланды, не врубается и честно в этом признается. Муж Лоры Лёня просто снисходительно улыбается. Впрочем, так снисходительно он улыбается почти всегда. И Фима "спасает" положение:
  -- Да у них там на компьютерном отделении все такие же долбанутые, как этот атекдот! Хорошо, что вы от нее еще анекдот про два стакана не слышали! Ой, ну ты дурная, блин!
  
   После этой сцены то, что видит Фима, неозвучено. Но и без звука ясно, что у его жены истерика, а он никак не реагирует, только презрительно смотрит на нее.
   .......................................................................
  
  -- Фима, как здорово, что мы улетаем в Израиль прямо в Песах! Это же как выход из Египта! Как здорово, что папина бывшая ученица работает в "Аэрофлоте", а то пришлось бы еще месяц ждать, а то и два!
  -- Подумашь, ученица! Если бы мои родители не дали нам денег, мы не смогли бы даже заплатить за отказ от советского гражданства.
  -- Конечно! Твои родители столько всего для нас сделали! Но когда они приедут в Израиль, а я верю, что когда-нибудь это произойдет, думаю, что мы сможем их за все отблагодарить.
  -- Думаешь, ты сможешь? Да ты никогда в жизни не сможешь их отблагодарить! Ты же бесприданница, бля! Я ж тебя из грязи вытащил! Спас от самоубийства, отмыл, воспитал, человеком сделал! И где, где благодарность? Кем бы ты вообще была, если б не я?
   Лина неожиданно холодно и резко отвечает:
  -- Я никогда ни была в грязи, как ты выражаешься. А на твой вопрос, кем бы я была, я отвечу: я была бы еще пока молодая привлекательная женщина с очаровательным ребенком и престижной на сегодняшний день специальностью. Женщиной, которая уже получила в жизни отрицательный опыт, наличие которого иногда лучше, чем отсутствие какого-либо вообще.
  -- Это что, бунт? Ты что, все забыла? Ох...ела вообще?
  -- Я никогда ничего не забываю. Ни хорошего, ни плохого. Я лечу с тобой в Израиль. И пока мои воспоминания о хорошем плюс благодарность и чувство долга в состоянии уравновесить то плохое, что я вижу от тебя, я буду твоей женой. Переезд в другую страну ничего не меняет. Но как только этот баланс нарушится...
  -- Вообще ох...ела! Ради этого я когда-то спас тебе жизнь? Да?...
   Фима влепляет ей пощечину, она падает на собранные чемоданы.
  
   .......................................................................
  
   В последующих сценах-видениях Фима принимал участие сам.
   - Проходите-проходите, стол давно накрыт, а вы все копаетесь!
  -- Мы детей укладывали.
   Фима и Лина пришли в гости к супружеской паре, которая живет по соседству, в дешевом "олимовском" районе Иерусалима. Жена, радушная хозяйка, одесситка Элла, работает вместе Фимой на фабрике. Увы, он работает разнорабочим на фабрике, ни одно архитектурное бюро на Земле Обетованной не распахнуло перед ним приветливо дверей при виде его диплома архитектора, выпускника вуза города Москвы, столицы СССР. Надо было тянуть семью, тем более, что детей уже двое, жена забеременела и отказалась делать аборт! Не надо было вообще с ней спать, но замены ей пока нет, а ведь надо время от времени что-то делать с гормонами, чтобы был какой-то баланс, хотя как же все надоело, Господи, Элоэйну Мелех Ха-Олам! Эта корова здесь, в Израиле, вообще обнаглела, словно забыла, что он когда-то спас ей жизнь, совершенно никакой благодарности...
  -- Да чего там укладывать, - продолжает Элла, проходя вместе с ними на кухню и помогая распаковывать продукты, их долю в складчине, - ваш Арончик палец в рот сунет и засыпает еще до того, как его до кроватки донесешь. Я же сним оставалась. А Дана уже большая. А ко мне двоюродная сестра из Кирьят Гата приехала. Ее мать - родная сестра моей матери. А отец у нее то ли русский, то ли украинец, то ли поляк. Короче, она совсем на еврейку не похожа, но можете не сомневаться... - и , уже проходя в салон, где накрыт стол, говорит - Познакомьтесь: Юля.
   Фима видит за столом очень худую бледную девушку с белесыми волосами и сразу понимает: это она. Девушка его мечты. Еврейская девушка со славянской внешностью. И такая худенькая. Фиме тревожно, но при этом легко и весело. Почему-то захотелось назвать ее Олесей, это имя ей бы очень подошло, но он вовремя спохватился и сказал "Добрый вечер, Юля. Как обстановка в славном граде Кирьят Гаде?" Юля промолчала, только смотрела на него не мигая. Ее белесые глаза ничего не выражали, и Фима смутился и решил, что больше не будет пытаться острить. Она попросила сигарету, он дал ей, помог прикурить. Она не отвела взгляда, а так и смотела на него весь ужин, почти не ела, медленно куря его сигареты, одну за другой. Неожиданно она сильно закашлялась. Элла неодобрительно сказала: "Зачем так много куришь? У тебя же легие... Сама знаешь". Юля в ответ только перекосила угол рта, наморщила нос и отмахнулась от сестры как от назойливой мухи. Эта гримаса означала "Да отвяжись ты, я сама все знаю". Фиму эта гримаса и жест привели в полный восторг. Это было так женственно!... Когда же сигареты кончились и он решил сбегать за новой пачкой домой, то Юля пошла за ним. Она не произнесла ни слова, он тоже. Когда они зашли в их бедно обставленную, но чистую квартирку, то Юля молча опустилась перед ним на колени и взялась за ремень брюк.
  
   ....................................................................................
  
   ...Юля, как ты могла, Юленька? Я же снял для нас квартиру, заплатил за год вперед, как хозяин требовал. Я в долгах, я продал машину, а эта сука Лина подала на алименты. Почему ты ушла? Я ведь люблю тебя, ты же женщина моей мечты! Я хотел уже знакомить тебя с родителями. Что было не так? Ну что ты молчишь? Юля! Не хочешь говорить со мной? Почему?
   Из телефонной трубки доносится безжизненно
  -- Потому что.
  -- Я же полностью содержал тебя, подарки дарил! Детям - нет, тебе - постоянно! И ведь только благодаря мне ты сумела всего за год накопить на новую машину! А теперь и разговаривать не хочешь! Где благодарность, где?
  -- Подумаешь, дети! Это же дети от этой суки... Этой коровы с выменем....
  
   .........................................................................................................
   Рыбозавод. Кажется, он здесь целую вечность. Как он попал сюда, почему - он не помнит. Кажется, эмигрировал из Израиля, потому что бывшая жена подала в суд на алименты на детей, и, как ни странно, выиграла. Как он ни объяснял судье, что это - дети от нелюбимой женщины, которую он, кстати, когда-то спас от самоубийства, а он - просто наемный работник, и лишних денег у него нет, судья был непреклонен. Он отмахнулся от его доводов, сказав только, что по закону отец должен содержать своих детей, и влепил ему внушительную сумму. Где, где, спрашивается, справедливость? Впрочем, Фима тогда даже ни на секунду не пришла в голову мысль о том, что он действительно будет платить алименты. Это было настолько несправедливо, что он решил покинуть эту страну - цитадель несправедливости. Но жизнь в эмиграции оказалась совсем не такой, какая она рисовалась в западных фильмах. После работы он не переодевался в чистую стильную одежду, для того чтобы пойти в какой-нибудь паб, где за стойкой обязательно должна скучать одинокая женщина потрясающей красоты и всем совим видом показывать, что готова к романтическому приключению... Фима приходил домой полумертвый от усталости, постоянно преследовавшей его вони, тошноты и головокружения, с болезненными язвами на коже, падал не помывшись на ржавую койку, похожую на тюремные нары и впадал в забытие до раннего утра, когда надо подниматься и вновь отправляться на ненавистный завод, в этот рыбный ад. Фима потерял счет времени. Вот он, как обычно, вылавливает сачком самую крупную рыбу, глушит ее багром и складывает ее на столе для разделывания. Работа тяжелая и отвратительная. Неожиданно ему кажется, что его кто-то зовет. Он оглядывается по сторонам, но в подсобке, примыкающей с бассейну, больше никого нет. Надо работать. Он берет самую большую рыбину, и слышит глухой стон. Фима не верит своим глазам - у рыбы человеческое лицо! Женское лицо, волос нет, а по бокам - жабры. Мало того - вместо плавников - кисти рук, вместо хвоста - ступни ног, только между пальцами перепонки. Боже, какой ужас. Фима брезгливо отшвыривает рыбину и отскакиват от стола.
  -- Фима, это же я, - слышит он глухо, как будто из-под воды. Невероятно, но эти слова идут изо рта рыбины. - Ты не узнаешь меня? Я - Юля. Ты же меня любишь, правда, Фима?... Ты же ушел из семьи ради меня... Обними меня, мне холодно... Я хочу быть с тобой... Фима...
   Он только пятился от стола.
  -- Почему ты не хочешь обнять меня? Ты что, больше не любишь меня? Посмотри, я же такая красивая... Не то что твоя жена, эта корова с выменем! Я так ждала тебя... Фима... Что с тобой? Ты что, вернулся к ней? К этой корове... Ты же не любишь женщин... с выменем...
   И тут Фима неожиданно для себя кричит на рыбину, глядя прямо в ее белесые глаза:
  -- Этим выменем она кормила моих детей. Моих детей! А ты.. ты просто рыба!
   Рыба начинает биться на столе, ее лицо синеет, на глазах утрачивая человеческие очертания. Самое странное и страшное, что рот у нее оказывается полон острых железных зубов. Она хрипит, но... она растет! Фима хватает багор и глушит ее. Когда та перестает биться, Фима борясь с дрожью подцепляет ее и швыряет в бассейн. Он присаживается на склизскую скамейку и пытается глубоко дышать, чтобы успокоиться. "Это только галлюцинация, - уговаривает он сам себя. - Такого не бывает и быть не может". Он решает, что больше не будет делать того, что он сделал в прошлую поездку на поле: попробовал пожевать эти странные растения, предварительно очистив от колючек. Пожевав, он правда, чуть не вырвал, но тогда он набрал с собой листьев, чтобы посушить и попробовать покурить их. Теперь он окончательно убедился в том, что это наркотик, о чем в начале только подозревал. Ножиданно вода в бассейне начинает бурлить, словно там находится что-то очень массивное и оно приходит в движение. Фима заглядывает в быссейн и просто застывает от ужаса . Он видит, что со дна бассейна поднимается гиганское лицо, обрамленное жабрами, лицо наполовину рыбье, наполовину человеческое, рот полон острых железных зубов, и этот рот что-то говорит. До него доносится:
  -- Фима... Мы все равно будем вместе... Я иду за тобой...
   Лицо высовывается из воды, синее, страшное, но это лишь вершина айсберга, там, в воде, под ним еще есть тело, непонятно как умещающееся в небольшом бассейне. Судя по пропорциям, оно должно по размерам намного превосходить размеры бассейна. Но самое страшное то, что в морде чудовища невозможно не угадать черт лица женщины, которую он любил... Фима опрометью бросился прочь от бассейна. Пробежав несколько метров, он оглядывается. Он видит бассейн, но в каким-то странном ракурсе, как будто его дно не параллельно поверхности земли, а находится под углом к ней. И там, на дне... Как это может быть? Через толщу воды, вдруг ставшей абсолютно прозрачной, как экран телевизора, Фима видит что-то похожее на тюрьму. На общую камеру в российской тюрьме в худших ее традициях. Причем тюрьма это - женская... Фима бежит прочь, вспоминая о жене Лота и приказывая себе не оглядываться. Вскоре он видит в отдалении знакомую фигуру. Это его бывшая жена.
   Фима зло плюнул в сторону Наоми. Она была далеко от него, на другом конце цеха, и видеть его не могла. Сегодня ее вид взбесил его, как никогда. Он вдруг понял, что больше не может находиться с ней под одной крышей на этом кошмарном рыбном заводе. Сколько раз ему хотелось ее убить! Эта гадина бросила детей, уехала из Израиля в надежде на более легкую жизнь, но в результате попала сюда! Непонятно только почему и он здесь, за какие такие грехи? Да, он оставил семью, не платил алименты на детей, но она и так неплохо устроилась: вышла замуж, родила ребенка, купила неплохой домик ... А он разве не имел права устраивать свою жизнь с любимой девушкой? Он должен был жить со ставшей ненавистной женой, работать на тяжелой работе, а после работы возвращаться в ставший ненавистным дом, заниматься детьми, которые безумно раздражали? Конечно, имел! И в результате он снова вместе с Наоми, здесь, в этом рыбном аду! Сколько раз ему хотелось ее убить, но он боялся Уродов, которые могли придти и искалечить его. Уроды следили за порядком в 47 квартале.
   Обычно их не было видно, но они всегда появлялись словно ниоткуда, если что-тo шло не так. Однажды он хотел столкнуть Наоми в пруд и не дать ей всплыть, забить багром - момент был подходящий: она стояла у самого пруда к нему спиной, но едва он приблизился к ней и поднял руку, как тут же отлетел на несколько метров назад от обрушевшегося на него страшного удара резиновой дубины. Он на миг отключился, а когда открыл глаза, то прямо перед лицом увидел жуткую физионимою Урода: черты лица нечеткие, зато явно выделяются гнойники и отвратительные наросты. Тот ткнул дубиной ему прямо в лоб и что-то прошипел. Слов Фима не разобрал, но его тут же объял смертельный ужас, а главное - он понял, что ему больше не стоит предпринимать подобных попыток по отношению к Наоми или к кому бы то ни было. Даже в мыслях, потому что когда он начинал придумывать, как бы отомстить Наоми, перед глазами возникала рожа Урода, и его словно парализовывало от страха. А отомстить хотелось! Он всегда смутно догадывался, что здесь он из-за нее .
   Но сегодня похоже Уроды не уловили его мысли, потому что он начал мысленно посылать Наоми проклятие за проклятием - и ничего! Может быть, наброситься на нее и отвести душу? Но Фиме пришла в голову мысль получше. Он решил уйти во что бы то ни стало. Он почувствовал, что уже не боится ни Уродов, ни пустыни - ничего на свете. Он сбросил с себя вонючую рабочую форму, помылся под шлангом, набрал в бутылку воды из-под шланга пошел в пустыню, прочь от завода. Ни один Урод ему не помешал, и бурная радость переполнила его очерствевшее сердце.
  
   Он прошел совсем немного, километра 3-4, как заметил, что на горизонте возникло что-то, похожее на горы. Чуть не задохнувшись от радости, Фима побежал. Горы быстро, даже слишком быстро, приближались, как будто он не пересекает пустыню пешком, а словно это телекамера наезжает на горы. Фима уже даже мог разглядеть, что склоны гор зеленые, а вершины покрыты туманом. И пустыня вокруг него странно менялась: то тут, то там появлялись то островки травы, то кусты, то деревья. Фима бежал все быстрее. Вот он занес ногу для следующего шага, но нога опустилась не на камень, а плюхнулась в ручей. Как он не заметил ручья? Ничего не понимая, Фима все-таки решил, что все это замечательно, и с наслаждением стал плескаться в ручье, смывая пот и грязь...
   А потом он услушал шум. Шум стремительно приближался, и вскоре Фима понял, что это выстрелы и взрывы. Он хотел броситься бежать, но не знал куда, потому что не понимал, с какoй стороны приближется опасность... Вдруг он увидел, что прямо на него скачет группа вооруженных всадников в бедуинской одежде. Фима не успел сделать нескольких шагов, как всадники уже поравнялись с ним. Странное дело - они словно бы не видели его. Ничего не соображая, Фима остановился, а всадники продолжали скакать, но он словно бы перемещался вместе с ними. Фима слышал выстрелы, свист пуль. Вдруг внешний вид одного из всадников начал меняться: почему-то вместо бедуинской одежды на нем оказалась современная защитная армейская форма... Потом - на другом, на третьем... Горы летели навтречу, росли, заслоняли небо. Пустыня превращалась в покрытую зеленью долину, в долине горело разрушенное село. Вдруг совсем рядом раздался оглушительный взрыв, Фиму подбросило взрывной волной, и он упал. Только боли он не почувствовал, а почему-то увидел сам себя сверху. Тело распростерлось на земле и не двигалось. Не двигалось? Нет, не двигалось, но оно менялось! Оно словно уменьшалось в размерах, пропорции становились другими - детскими. Фима только успел подумать: "Меня убили" - и погрузился в темноту. Последнее, что он услышал, были произнесенные по-русски слова:
   - Что там, Федор?
  -- Мальчишка! Кажется живой, только контуженый .....
  
   ......................................................................................................
  
   Фима открыл глаза. Он смотрел на Анечку со ужасом и ненавистью. Анечка не видела этот взгляд, но она его почувствовала. "Все пропало,- подумала она и ей овладело отчаяние. - Он ничего не понял, этот упрямый осел. Глупо было надеяться".
   Фима наконец заговорил. Его голос звучал глухо, но угрожающе:
  -- Значит, это все из-за тебя? Ты появлялась в моей жизни и все портила? Это ты лишила меня любимых людей, детей, родителей, женщины? Да, это все ты! Надо было тебя убить еще в "Зверинце"!
  -- Ты меня уже убивал, придурок! Понимаешь, уже убивал ! И что? Через свои грехи ты попадал в чистилище, а потом - на новый круг, в котором, вместо того, чтобы что-то исправить, все повторял, и ничему не научился, даже сейчас, когда у тебя была уникальная возможность увидеть все и хоть чуточку поумнеть. Но я зря старалась. Этот круг достаточно тяжелый, я - калека, ты - беспризорник и псих, или даже эпилептик, но следующий круг может быть еще хуже. Я даже представить себе боюсь. Зона строгого режима в Сибири? Колония для прокаженных в Индии? Ты скоро умрешь, Федор, и вернешься в чистилище. Причем, твое, вернее, наше последнее чистилище, было тоже не самым ужасным, потому что мы были евреями, убитыми только за то, что евреи, а за это прощается много грехов. В этом кругу такого нет. Разве ты не хочешь попасть в Ган Эден, обнять своих детей и быть рядом с любимой женщиной, которая там, в Ган Эдене, будет такой, какой была в ваши самые счастливые дни и ночи?
  -- С какой женщиной?
  -- С Юлей. С Олесей. Это все одна и та же женщина, разве ты не понял? Мы все связаны по жизни, вернее, по жизням.
  -- Хорошо, хоть не с тобой.
  -- Если в чистилище - то со мной. На новый круг - тоже со мной. Но твой злой гений - вовсе не я. Я всего лишь "экзамен", "проверка на вшивость". И это повторяется из круга в круг. Из круга в круг ты заваливаешь один и тот же экзамен.
  -- Мне не нужны были никакие экзамены или там "проверки на вшивость", а вернее - провокации. Особенно с твоей, блин, помощью.
  -- А вот это уже не тебе решать. Ты что, Господь Бог? Это решает только он: кому какие проверки, испытания, соблазны. Между прочим, эти испытания даются в соответствии с запасом прочности испытуемого. И если он ломается - это значит, что он выбрал неправильный путь решения проблем, то есть сам виноват.
  -- Что стало с Юлей?
  -- Она предавала тебя. Ты был ее проверкой, а она всегда предавала. Получала наказание, возвращалась, чтобы снова встретить тебя и снова предать. Впрочем, в этом кругу она тоже была рядом с нами. И если я скажу, кто это, ты мне все равно не поверишь, потому что это слишком отвратительно.
  -- Я... кажется... понял. - Фима изменился в лице. Я узнал... Сейчас узнал... Это же Зина. Зинаида Всеволодовна. "Змеина Подколодовна". Воспитательница из "Зверинца". Самая злющая, такая костлявая, с синей кожей, с железными зубами. Боже мой...
   Он вспомнил и содрогнулся. Когда Зине что-то не нравилось, она громко щелкала своими железными зубами, и от этого звука у Федора по телу бежали мурашки.
   Он замолчал и откинулся на подушку. Лина по дыханию догадалась, что он изо всех сил старается сдержаться, чтобы не заплакать.
   Так прошло минут десять. Неожиданно Федор приподнялся сказал с облегчением:
  -- Нет, этого не может быть. Зинаида намного старше нас. Если мы все одновременно погибли в Израиле, а мы с тобой год были в чистилище, и сейчас нам 13 и... сколько тебе?
  -- 11.
  -- Ну да. Я старше, потому что я вернулся в тело 2-3 летнего ребенка. А ты родилась из чрева матери? И она бросила тебя в роддоме? Верно?
   Анечка отметила, что его речь изменилась, значит все-таки это путешествие не прошло бесследно.
  -- Все верно. Зина же возрасте 25 лет, когда сидела в тюрьме, была зверски избита сокамерницами и пережила клиническую смерть. Ты ведь, наверное слышал истории о том, как меняются характер, поведение и мировоззрение людей, переживших клиническую смерть и чудом оставшихся в живых? Так вот. Я с уверенностью могу сказать, что в момент клинической смерти в теле вполне может произойти смена душ. Душа одного грешника или праведника поднимается в Ган Эден либо опускается в Гейном, а душа грешника, которая должна пройти исправление в земной жизни, входит в его тело. Тоже самое случилось и с Зиной. Жаль, что я не вижу, какая она стала уродина, хотя и представляю.
   Последнюю фразу хотела выдать когда-то брошенная мужем Наоми-Лина, которая до сих пор не могла успокоиться и простить измену, но Анечка заставила ее замолчать. Федор тоже молчал. Прошло несколько напряженных минут.
   - А почему, - наконец с трудом заговорил Федор, - то есть как.... Ты делала это... Чтобы мне было больно... Ну когда...
   - А-а, боль в паху? - Анечка приложила немалые усилия, чтобы сдержать злорадную улыбку на лице, но неизмеримо большие усилия ей пришлось приложить, чтобы заставить себя не позлорадствовать в душе. - Это была не настоящая боль. Это я просто заставляла тебя вспомнить те ощущения, когда Степана на лесоповале слегка бревном придавило. Мне это было необходимо для защиты, иначе ты бы меня убил, а так - обходил стороной.
   - Понятно. - Они снова помолчали. Фима, как показалось Анечке, напряженно думал.
   Вдруг он заговорил быстро и взволнованно
  -- Слушай! Я хочу все исправить, правда! Ради детей, ради Юли. Только сейчас, я так понимаю, у меня совсем никакой свободы выбора.
  -- Свобода выбора есть всегда.
  -- Так что же мне делать? Прощения у тебя просить что ли?
   У Анечки вновь зародилась было надежда, но Федор продолжал:
  -- Нет! На это я пойтить, как говориться, не могу. Ну не чувствую я ни вины перед тобой, ни раскаяния, а все должно быть честно, Бога ведь не обманешь. Так что...
   Он криво улыбнулся, и Анечка по интонации догадалась о том, что он усмехается. Она судорожно вцепилась ногтями в собственные колени и застонала от поднявшейся в ней бессильной ярости. Вот скотина, вот тупое упертое животное! Анечка сняла руки с расцарапанных колен, быстро встала, схватила железный стул за спинку, размахнулась... Первый удар снес капельницу, брызги от раствора полетели ей в лицо. Дементий молчал: то ли
   у него не было сил кричать, то ли он онемел от неожиданности... Второй удар пришелся по голове, на передней части которой минуту назад была нарисована идиотская ухмылка. На этот раз на Анечку полетели брызги крови.Федор и на этот раз не издал ни звука. Он продолжал скалиться, а Анечка все сидела на железном стуле, впившись ногтями в колени. Конечно же, избиение Федора стулом было только мысленнным. И тем не менее - все пропало! Дело в том, что Анечка еще задолго до появления Федора в "Зверинце" знала и то, что они встретятся и то, что он дважды нападет на нее, и то, что с ним случится после драки. А еще она знала, что ее возвращение в Ган Эден зависит от того, сможет ли она добиться от него признания своих грехов и ошибок и покаяния. И теперь, когда они дошли до решающего момента, все рушилось. Этот упрямый идиот не собирался ничего менять! Да еще объясняет ей, что Бога не обманешь! И что от требовалось - сущий пустяк! Камиль горы свернул ради памяти любимой девушки, а этот... У нее на языке вертелось море ругательств на разных языках: испанских, татарских, ивритских и, конечно, русских.
   Однако, она не успела выкрикнуть ни одного проклятия, потому что Федор неожиданно сказал:
  -- Послушай, у меня есть идея. Ты можешь вернуть меня в Крым, во дворец Хана? В тот день, когда он привел Айхонэ в спальню? Потому что пока я был там, я кое-что вспомнил. У меня там были кое-какие полезные знания, и они у меня есть и сейчас. Пока еще есть. Ты сможешь?
  -- Думаю, да. Хотя и никогда не делала этого раньше вот так, с точностью до дня. Но я знаю, как это сделать.
  -- А ты? Ты можешь отправиться туда со мной? Чтобы все увидеть и убедиться, что я действительно все исправил? Ну и вообще, на тот случай, если что-то пойдет не так, и надо будет срочно возвращаться?
   Анечка задумалась. Она умела управлять видениями, своими и чужими, хотя старалась не прибегать к этому. Только в случае крайней необходимости. В прошлый раз, с Камилем, это было необходимо, потому что от этого зависели жизни обитателей "Зверинца". В случае с Раисой - тоже, потому что одна из ее важных задач в этом круге была помощь Раисе в создании семьи. Правда, здесь она пока продвинулась маловато. Техника управления видениями была довольно проста. Анечка, которая в предыдущем круге была компьютерщиком, объясняла ее самой себе так: круг - это директория, отдельное воспоминание - файл. Участие, переживание либо созерцание - способ доступа, "Read only" либо полный доступ. Содержание же файлов сама она не могла ни видеть, ни редактировать, это уже целиком и полностью зависело от человека, с которым производится работа. Итак, Федор предложил ей самой погрузть себя в гипноз и перенестись на 3 круга назад. Почему бы и нет? Анечка уже не раз видела сцены собственной смерти. В первый раз, конечно, было страшно, но последующие разы уже нет. Это был как повторный просмотр фильма. Тем более, что все эти сцены она всегда видела только со стороны - ее хранили от преждевременной кончины, которая вполне могла бы наступить, если бы она хоть раз пережила бы такой момент "в режиме полного доступа". Анечка решила, что она отправится вместе с ним и проследит за всем. А уж если надо будет срочно прервать сеанс гипноза, то она вполне сможет это сделать и находясь там, тем более, что она будет в роли зрителя. Кроме того, Анечке нравилась Айхонэ. Она была такая красивая! Она успела повзрослеть, оформится и расцвести, а вот поправиться после родов и постареть - не успела. Решено!
  -- Который час? - спросила Анечка.
   Федор хотел было ответить "Сама посмотри, слепая что ли", но спохватился, взглянул на часы и ответил:
   - Половина второго.
   "До утра успеем. Ведь когда ты там, время идет не так". - подумала Анечка.
  -- Я иду с тобой, - сказала она и взяла Федора за горячие руки.
   Чтобы самой попасть туда же, куда отправлялся Федор под воздействием ее силы, она стала проговаривать про себя свои имена и имена своих предков по женской линии. Имен было немного, они повторялись из круга в круг с относительным постоянством:
   "Анна, дочь Елены... Наоми, дочь Бэллы... Наоми, дочь Нехамы... Нехама, дочь Билги...Анна Мария, дочь Бианки..."
  
   ................................................................................
  
   Ибрагим набрал сухих веток и развел костер с помощью кремня. Хорошо, что нет ветра! Костер разгорелся сразу. Вода в котелке тоже закипела быстро. И тогда Ибрагим принялся кидать в котелок приготовленные заранее коренья и травы, связанные пучками. Он знает, что делать. Сахар, обязательно добавить сахар, иначе ничего не получится, варево слишком горькое. Проклятие! Он не успел запастись сахаром! Ничего, он проберется на кухню и достанет. Вдруг Ибрагим слышит легкие шаги. Кто-то приближается сюда, явно не желая обнаруживать свое присутствие. Ибрагим прячется за дерево. Через несколько мгновений он видит самую красивую во дворце невольницу, во всяком случае, ему она кажется самой красивой. Когда он смотрит на нее, у него внутри все переворачивется. Никогда еще он не был с ней наедине, только молча восхищался издалека, а вот сегодня... Ну почему такой не подходящий момент? "Ибрагим", - она зовет его. Неужели она знает, что он здесь? "Ибрагим, иди сюда! Это я! Я знаю, что ты здесь. Я знаю, что ты хотеть! Выходи, Ибрагим!" Он выходит из укрытия.
  -- Ибрагим! - она обхватывает его своими худыми неожиданно сильными руками. - Ибрагим! Скажи один слово: я или Айхонэ? Для кого это (она кивает в сторону) кипящего котелка: для меня или для нее? Кого Ибрагим любить?
  -- Тебя, только тебя! - он прижимает ее к себе. - Ибрагим любит тебя! Все ради тебя! Но мне нужет сахар. Много сахара, а то не получится. Ты работала на кухне. Тебе проще. Принеси мне сахар с кухни.
   Она поворачивается, чтобы уйти, но Ибрагим не дает ей этого сделать. Она самая красивая, но она предаст его, он знает это наверняка. Ибрагим хватает ее, крепко связывает и затыкает ей рот. Теперь - за сахаром.
  
   ..................................................................................
  
   Анечка открыла глаза и стала зрячей. Она давно к привыкла к тому , что становится зрячей во сне. Она видела дворец Хана, в котором шли приготовления к свадьбе. Эти воспоминания были ей знакомы, только в этот раз она почему-то все видела немного под другим ракурсом, отличным от того, под каким всегда видела в свои предыдущие возвращения в этот круг. Впрочем, так даже было лучше видно. Анечка поискала глазами невесту, юную красавицу, которая очень скоро должна превратиться в изуродованный окровавленный труп. А может быть, и не превратится? Ибрагим, кажется, что-то задумал. Не зря же он выбрал именно этот круг, в котором был сильным и смелым, хотя и не очень умным? Но невесты почему-то не было видно. Анечка подумала, что ошиблась, хотя вроде бы все сделала правильно. Ну конечно правильно, потому что то, что она видит, выглядит именно так, как выглядело всегда, когда она попадала в этот круг. Она посмотрела на кусты роз. Они подстрижены рукой Камиля, это совершенно точно. Но где же невеста? Или она чуть-чуть опоздала, и Айхонэ уже убита? Ведь это же произошло очень быстро...
   Вскоре Анечка получила ответ на свой вопрос, и когда осознала это, то ее просто парализовало от страха. Она, Анечка, впервые попала в этот круг, в день убийства Айхонэ, В РЕЖИМЕ "ПОЛНОГО ДОСТУПА"! Она не видит невесту, потому что она и есть невеста! И ее скоро убьют, убьют по-настоящему, и Анечка, сидящая на стуле возле кровати умирающего Федора, не проснется! Она упадет, ее сердце остановится, а может быть даже случится то, чего никто не сможет объяснить и что потом надолго станет предметом обсуждения, передачи из уст в уста и обрастет новыми подробностями: когда кто-то зайдет в палату к Федору, то там найдут окровавленное и расчлененное тело 16-летней девушки с перезанным горлом.
   Немедленно вернуться и разбудить Федора! Все пошло не так! Не надо было ей самой лезть в этот круг! Назад, в Казань, в 21-й век, в больницу! Это совсем легко. Для этого нужно только...
  
   Ибрагиму удалось пробраться на склад незамеченным. На кухню он идти не рискнул - там всегда крутится слишком много народа, а ему это сейчас не нужно. То есть, он, конечно, мог бы взять сахар и с кухни, и даже честно сказать, для какой именно цели, и даже не соврать при этом, но он предпочел сделать это так, чтобы никто не заметил. Ключей у него, конечно же, не было, но Ибрагим знает, как открыть любую дверь во дворце.
   ...Анечка с ужасом обнаружила, что совершенно не помнит, как вернуться. Эта реальность захватила ее и не выпускала обратно. В ушах у Анечки-Айхонэ зазвучала монотонная песенка :
  
   Ты умрешь, ты умрешь, Айхонэ!
   Айхонэ-Айхонэ, не спасешься!
   Ты умрешь, Айхонэ-Айхонэ ...
  
   Эта песенка ей кое-что напомнила. Предпоследний круг, Лину. Лина в юности обожала фильмы ужасов. Особенно сериал про Фредди Крюгера, который считала настоящей классикой жанра. Так там всегда перед появлением Фредди звучала монотонная песенка.
  
   Раз, два, три, четыре,
   Фредди идет за тобой...
  
   И зритель таким образом понимал, что это сон. Песенка - значит сон. Значит, можно либо погибнуть, либо успеть проснуться. Айхонэ приказала себе прекратить панику и сосредоточится на том, чтобы вспомнить, как все-таки можно вырваться из круга. Она знает, что этот круг - всего лишь воспоминание? Знает. Она знает, что именно должно произойти? Тоже знает. Значит она все-таки еще владеет ситуацией! Просто в памяти какой-то блок. Так бывает. Иногда решаешь-решаешь задачу по математике, а ответ никак не получается, а решение на самом деле примитивное, потом даже такой стыд берет, что сразу не додумался!..
  
   Ибрагим проверил путы, которыми была связана Женщина-с-Севера. Похоже, что все в порядке, развязаться ей не удастся. Завтра ее найдут, а то и раньше, что на самомо деле нежелательно, ничего ей не сделается, не умрет. Он кидает куски сахара в свое варево. Теперь все готово для побега. Но сначала ему придется пробраться в спальню Господина. Это еще один грех. Он великий грешник. Ибрагим берет котелок и направлятся к конюшням.
  
   Когда Айхонэ, только что объявленная женой Хана, оказалась возле дверей спальни, ее "владение ситуацией" ни на милиметр не увеличилось по сравнению с тем, которое у нее было в тот момент, когда она осознала, что находится в режиме "полного доступа". Она по-порежнему осознавала и помнила все, кроме того, как вернуться назад, и теперь была готова выть от отчаяния, что потратила драгоценное время, совешенно неправильно выбрав направление для поиска пути спасения. Надо было пытаться не вырваться из этого круга вообще, а подумать, что же можно предпринять для спасения, оставаясь в этом круге! Переодевание, побег, обман, подкуп или еще что-нибудь! Но уже наступила ночь, и , похоже, что это конец... Она увидела, что у дверей спальни стоит стражник Ибрагим.
  -- Господин, - он говорит очень тихо. - Ваша новая жена опасна. Я только хотел предупредить. Возможно, что она не просто бывшая невольница. Она один раз чуть не убила меня голыми руками. Меня! Когда она еще работала на кухне, я хотел с ней... Я сразу не подумал, а сегодня вдруг понял: а вдруг ее подослали враги? Вдруг это заговор? Господин, я только хочу...
  -- Значит стой и охраняй! Сабля с тобой? Если она - шпионка, я быстро все узнаю. А ты знаешь, что делать.
  -- Да, Господин.
   Когда Айхонэ и Хан остались наедине, он сильно толкнул ее, она упала. Он наклонился над ней, схватил за волосы, притянул к себе и угрожающе прошипел:
  -- Кто ты? Говорят, шпионка?
   Айхонэ молча вцепилась зубами ему в лицо. Хан вскрикнул, и в ту же секунду она получила сильнейший удар кулаком в висок. У нее перед глазами все поплыло и она лишилась чувств. Последняя ее мысль была: "Хорошо, что все так быстро закончилось".
  
   Когда Айхонэ очнулась, то обнаружила, что сейчас все еще ночь, а она сидит в на лошади, вернее не сидит, а полулежит, крепко привязанная к седлу. Рядом она увидела Ибрагима, садящегося на другую лошадь
  -- Где мы? Что произошло? - слабо спросила она.
  -- Молчи, - бросил он сквозь зубы, и сильно хлестнул лошадей. Лошади рванули с места, и Айхонэ зажмурилась от страха. Ей казалось, что она сейчас свалится и разобьется насмерть, но вскоре она поняла, что веревки держат ее крепко. Когда страх прошел и она немного оправилась после полученного удара в голову, то пришли новые неприятные ощущения. Мышцы начали затекать, а веревки больно врезались в тело. Она попыталась попросить Ибрагима развязать ее, но но ее голос был слаб, а скорость, на которой они скакали, так велика, что ветер заглушил ее тихое поскуливание. Тогда она собралась с последними силами, набрала в легкие столько воздуха, сколько ей позволяли туго стянутые веревки, и пронзительно закричала:
  -- Ибраги-и-им!
   На этот раз он услышал ее и повернул к ней голову.
  -- Развяжи меня, мне больно!
  -- А ты удержишься в седле?
  -- Удержусь!
  -- Потерпи еще чуть-чуть, нам надо доехать до места, где мы сможем спрятаться.
   Сколько они проехали еще, Айхонэ не поняла, потому что совершенно утратила ощущение времени, но наконец они остановились, и Ибрагим развязал ее. Она свалилась с лошали, как мешок, ударилась, но боль от удара не шла ни в какое сравнение с болью в тех местах, где веревки растерли кожу до крови. Голова тоже еще болела, на месте удара была шишка. Она принялась растирать себя. Ибрагим сказал:
  -- Ну, как тебе первая брачная ночь, невеста Господина?
   Из-за темноты она не видела его лица, но в голосе слышалась насмешка.
  -- Я... Не... У меня все болит! Где-нибудь есть вода? Я умираю от жажды и мне нужно промыть ранки.
  -- Иди за мной.
   Она сделала несколько осторожных шагов, споткнулась, опять упала, разбила колено, машинально выругалась по-испански, отметив, что совершенно не ориентируется в темноте, а это значит, что она утратила навык, котрый есть у слепой Анечки. Анечка без особых затруднений смогла бы проследовать за кем-нибудь, ориентируясь по звуку его шагов. Ибрагим же в отличие от нее, кажется, ориентировался прекрасно. Он что-то делал, и по звуку она догадалась, что берет воду из колодца.
  -- Давай руки!
   Он подставил ей какой-то сосуд, наполненный водой, и она стала с жадностью пить, а потом вылила ледяную воду прямо на себя. Ночь была теплой, даже жаркой, и ледяной душ принес неимоверное облегчение телу, прояснил мысли.
   - О господи, ты же спас меня! Меня должны были убить, а ты меня увез! Но как тебе удалось? За нами же наверняка погоня!
   Ибрагим засмеялся:
  -- Никакой погони не будет. Во всяком случае этой ночью. Я напоил всех лошадей особым отваром. Всех, кроме двух - тех, на которых мы едем. От этого лошади возбудились. Теперь всю ночь жеребцы и кобылы будут без конца спариваться друг с другом и станут как бешеные - никакой кнут не поможет. И еще. Я убил Господина. Иначе он искалечил бы тебя. А так - только шишка на голове. Я все сделал бесшумно. Возможно, еще никто не знает.
  -- Ибрагим! Все-таки ты это сделал! Все-таки у тебя получилось! - Айхонэ разрыдалась от облегчения и радости. Однако, пока всхлипывала,
   она незаметно, воспользовавшись темнотой, стащила с себя большую часть украшений, надетых на нее по случаю свадьбы, оторвала лоскут от одежды, завязала их в узелок и спрятала на теле.
   Ибрагим взял ее за локоть.
  -- Вставай. Лошади во дворце, конечно, взбесились, но все равно нельзя терять времени. Да, еще, чтоб ты знала. Она пыталась мне помешать. Невольница с севера. Пришлось ее связать и заткнуть рот.
  -- Ибрагим, она может умереть! У нее что-то с легкими, болезнь какая-то. Если ей хоть чуть-чуть не хватает воздуха, то она может... Она чуть не умерла в дороге, когда нам было душно. Я ее обмахивала чем могла, потом нашла щель, подтащила ее к щели. Можно сказать, спасла от удушья. А теперь вот так получилось. ("Ну и черт с ней, мы здесь не для этого" - мысленно добавила Лина. )
   Он подсадил ее на лошадь, и как только она очутилась в седле, то почувствовала себя легко и уверенно, как будто всю жизнь ездила на лошадях. Дочь богатого купца Бен-Моше, кем и была невольница Айхонэ до того, как попала в плен, действительно с раннего детства ездила на дорогих породистых скакунах и прекрасно держалась в седле. Навык Анечки исчез, зато появился навык Нехамы Бен-Моше. Да и голова уже почти совсем не болела.
   Они продолжили путь. Ибрагим знал дорогу, и Айхонэ полностью полагалась на него, не задавала вопросов. Вокруг дороги, по которой ехали, находилось открытое пространство, и по всем направлениям было видно небо, усыпанное звездами, не было только луны. Они скакали в темноте и в молчании. Вдруг Айхонэ заметила в стороне от дороги слабое сияние. Она подумала, что это луна, но приглядевшись, с удивлением обнаружила, что сияние имеет квадратную форму. Ибрагим, похоже, ничего не замечал. Она смотрела на этот квадрат света, не отрывая глаз, а он рос, становился все ярче и светлее. Наконец Айхонэ поняла, что это окно. Да, именно окно в воздухе, окно без стены или дома, а за окном находится освещенное помещение. Вскоре, приглядевшись, она увидела, что за окном находится больничная палата, а в палате - двое спящих детей: мальчик в пижаме - на больничной койке, а девочка в белом халате - на стуле. Она спит, положив голову н скрещенные руки, опирающиеся на спинку стула.
   "Вот он - выход, который я никак не могла найти, - с облегчением подумала Айхонэ. - Просто я не должна была возвращаться раньше времени. Ибрагим должен был успеть меня спасти. В режиме "полного доступа". Но теперь нам пора. Господи, как же все просто!"
   - Ибрагим, - сказала она, - Смотри.
   Он повернул голову в указанном ею направлении и, похоже, тоже увидел это окно, окно в их реальность.
  -- Поворачиваем лошадей, - сказала Айхонэ. - Доедем до окна и проснемся в больнице.
   Она взялась за уздечку, но Ибрагим решительно сказал:
  -- Нет! - и тоже взялся одной рукой за уздечку ее лошади, не давая повернуть.
  -- Ибрагим, ты что? Мы должны вернуться!
  -- Нет! - крикнул Ибрагим, хлеща своего коня одной рукой и не выпуская из другой уздечки ее лошади. Лошадь Айхонэ, увлекаемая Ибрагимом, мчалась все быстрее и быстрее.
  -- Ибрагим! - закричала Айхонэ в ужасе. - Ты все испортишь!
  -- Нет! - в третий раз прокричал Ибрагим, перекрикивая свист ветра, вызванного этой бешеной скачкой. - Лучше держись!
   Лошадь слушалась только Ибрагима, и Айхонэ ничего не оставалось, кроме того, чтобы крепко держаться и думать о том, как бы не упасть. Она обхватила лошадь за шею и боялась даже повернуть голову и взглянуть на то, что же происходит за окном. Спустя какое-то время она все-таки изловчилась и повернула голову в том направлении, где было окно. Окно не исчезло, но они явно удалялись от него. Айхонэ обратила внимание на часы, висящие на стене, напротив кровати Федора. На часах было то же самое время, как и тогда они погрузились в этот необыкновенный сон - половина второго. Даже секундная стрелка не двигалась, значит, время здесь бесконечно растянулось, так что множество событий в их общем гипнотическом сне пока что заняли меньше секунды в их реальном мире. Может, все-таки попытаться вернуться самой? Упасть с лошади, потерять сознание, а потом... Но Айхонэ не смогла этого сделать. Это было бы слишком опасно. Тем более - в режиме "полного доступа". Она только крепче прижалась к лошади, скачущей на безумной скорости. Она никогда в жизни еще не ездила на такой скорости.
  
   .......................................................................................
  
   Когда Раиса вернулась домой, она почувствовала дикую усталость. Она выполнила просьбу Анечки, отвезла ее в больницу к Федору, сама же поехала домой. Анечка сказала ей, чтобы она не ждала, а приехала не раньше, чем та позвонит. Раиса уже давно привыкла слушаться Анечку, как будто та была старшая, и почти что никогда с ней не спорила. Поэтому у них были такие хорошие дружески-родственные отношения. Телефона у Раисы не было, но была договоренность с соседями, что если что-то срочное - звонить им, а они позовут ее к телефону. Раиса пошла на кухню, вяло огрызнулась в ответ на какую-то реплику, брошенную Алевтиной, разогрела готовые тушеные овощи в томатном соусе, купленные в буфете, принесла их в комнату, собираясь поесть, но вместо того, чтобы сразу сесть к столу, прилегла на диван. Ее сразу же сморил сон, и во сне она видела Анечку и еще какого-то мальчишку, которого она, кажется, прежде никогда не видела, но тем не менее его лицо казалось ей немного знакомым. В какой-то момент она поняла, что это тот самый мальчик, которому Анечка сегодня случайно разбила лицо и навестить которого она отправилась в больницу. Она видела их в разных местах, в разной одежде. Даже выглядели они по-разному, то становились старше, то младше, но Раиса все время знала, что это они, а не кто-либо другой. Но неожиданно Раиса проснулась, и попыталась вспомнить свой сон. Ей это не удалось - она вообще не запоминала снов: ни образов, ни картинок, ни звуков, ни слов. Но зато она хорошо запоминала ощущения, чувства. И в этот раз она проснулась с чувством сильного страха за Анечку и с полной уверенностью в том, что ей грозит опасность. Раиса посмотрела на часы: была половина второго ночи. Ужаснувшись, она схватила пальто и сумку, надела сапоги и бросилась на улицу. В ту ночь был сильный мороз, а тут еще разыгралась метель, а фонари на их улице почти никогда не работали. Постояв несколько минут в кромешной темноте и сильно замерзнув, Раиса поняла, что такси ей так просто не поймать. Тогда она решила позвонить с телефона-автомата в таксопарк и, борясь с порывами ветра и утопая в свеженаметенных сугробах, побрела к ближайшему известному ей телефону. Наконец, она добралась до будки, с трудом открыла тяжелую обледеневшую дверь, предварительно разбросав ногами свеженаметенный снег, не дававший открыть ее, вошла внутрь и пару мгновений наслаждалась тем, что колючий снег не бьет ей в лицо. Когда же она взглянула на телефон, то чуть не завыла от отчаяния: у него была вырвана трубка!
  
   ................................................................................
  
   Ибрагим и Айхонэ продолжали мчаться на бешеной скорости через жаркую душную ночь.Окно, через которое они могли бы вернуться в больницу, не исчезало. Оно висело довольно низко над землей, как луна, хотя и немного уменьшилось в размерах. Айхонэ подумала, что если открытое пространство вокруг дороги сменится деревьями или холмами, то она потеряет его из виду. Как только эта мысль пришла ей в голову, то неожиданно увидела, что по обоим сторонам дороги появились какие-то заросли. Окно, однако, не исчезло, оно как бы поднялось над зарослями. Дети все еще спали, стрелки на часах застыли. Окно звало, требовало, предостерегало, но Ибрагим словно обезумев, хлестал лошадей и гнал их вперед, пытаясь уйти от окна, как от погони. Неожиданно он резко остановися, так резко, что Айхонэ снова чуть было не упала.
  -- Ибрагим, - слабым голосом сказала Айхонэ, - мы должны вернуться. Вернуться, понимаешь? Ты все сделал правильно. Теперь у нас с тобой все будет хорошо. А здесь нам здесь больше нечего делать. Пойдем, Ибрагим!
  -- Нет есть, - сказал Ибрагим. - Слезай!
  -- Он слез с лошади сам, подошел к ее лошади и протянул к ней руки. Айхонэ против желания почему-то подалась ему на встречу; он снял ее и осторожно опустил на землю. Она отметила, что руки у него сильные и мускулистые. На один миг у нее мелькнула соблазнительная мысль: а если не возвращаться? Там - холодная Казань, где она - калека, а он - больной, умирающий от сепсиса. А здесь - чудесная южная ночь, пропитанная ароматами трав и цветов, а они - молоды, красивы и здоровы, где она несостоявшаяся, но все-таки невеста самого Хана, а еще - Нехама Бен-Моше, дочка одного из самых богатых купцов в Испании. Он - воин, благородный рыцарь, спасший ее от верной смерти. А Камиль... А что Камиль? Где ты, Камиль? Все эти мысли промелькнули у нее всего на мгновение, на какую-то долю секунды она прижалась к нему, обхватила руками его плечи и вдохнула запах его пота, показавшийся ей приятным. Но этой мгновенной слабости оказалось достаточно. Окно над ними погасло, исчезло, и вместе с ним исчезло, "отключилось" сознание Анечки, более-менее владеющей ситуацией, а также исчез и Федор, который до сих пор все-таки помнил, кто он, зачем он здесь и почему. Их души застряли здесь, среди жаркой душистой ночи, несколько сотен лет назад, и им обоим это нравилось. Федора и Анечки с их болью и несчастьями здесь больше не было. Ловушка захлопнулась.
  
   ...........................................................................................
  
   Раиса решила двигаться дальше, на поиски такси или работающего телефона. Немного передохнув, она взялась за ручку двери, но дверь не поддалась. Несмотря на очень слабое освещение, Раиса разглядела, что дверь с другой стороны вся завалена снегом, и его высота уже выше ее колена. Когда только он успел нападать в таком количестве. Для того, чтобы попасть внутрь, Раиса разбросала его ногами снаружи, причем несколько минут назад его было намного меньше. Теперь же ее положение осложнилось. Раиса налегла на дверь всем своим худеньким и легким телом, но безрезультатно: дверь не сдвинулась ни на миллиметр! Раиса уже и так сильно замерзла, теперь же перспектива вырисовывалась самая плачевная: если ей не удастся выбраться, то приделся провести в будке всю ночь, а это значит, что она попросту замерзнет насмерть. Но сдаваться она не хотела и стала равномерно биться о дверь, надеясь, что это вызовет резонанс и поможет ей сдвинуть дверь с места, но толща снега снаружи росла с ужасающей быстротой. Раиса совсем закоченела, но мысль, которая неожиданно пришла ей в голову, вызвала у нее испарину на лбу от страха. Дело было в том, что во всем городе, включая неблагополучный район, в котором жила Раиса, давно уже не было телефонных будок с дверью: еще несколько лет назад их все заменили на открытые кабинки, доходившие говорившему только до пояса (естественно, сверху). А на этой улице вообще никогда ничего не было: ни кабинки, ни будки. Как она сразу не вспомнила? Однако, холод не давал ей собраться мыслями и по-настоящему испугаться каких-то мистических явлений. Раиса продолжила борьбу с дверью...
  
   * * *
  
   Ибрагим снял девушку с лошади. Она на миг легко прижалась к нему. В голове у нее метался целый рой мыслей. Похоже, что за время побега она влюбилась в своего спасителя. Но она же любит Камиля, садовника! А он предал ее, сбежал с дорогим браслетом, вместо того, чтобы на вырученные за него деньги купить лошадь и убежать вместе с ней. А Ибрагим рисковал жизнью, убил Хана, возможно, что убил еще одну невольницу, к которой был явно неравнодушен. У нее внутри все таяло от чувства признательности, благодарности и нежности. Она все-таки нашла силы убедить себя в том, что с предателем Камилем все кончено, что она любит Ибрагима. Ей захотелось обвиться вокруг Ибрагима, прижаться лицом к его лицу, грудью - к его телу. Все зто ужасный разврат, так нельзя, в их общине так не принято. Жених из добропорядочной семьи теперь явно потерян для нее навсегда. Впрочем, она особенно не рвалась за него замуж. И вообще мир вокруг нее совершенно изменился после нападения на их корабль. С ней столько всего случилось, ей столько пришлось пережить, чего она ни за что не пережила бы, оставаясь только дочкой купца Йосефа Бен-Моше... А она вышла за рамки этого привычного мира. Значит...
   Все эти мысли промелькнули у нее в голове всего за секунду, за ту секунду, которая потребовалась Ибрагиму, для того, чтобы снять ее с лошади. Очутившись на земле, она решительно обвила руками шею Ибрагима.
  -- Что, Невеста Господина, пришло время для брачной ночи? - хрипло сказал Ибрагим.
  -- Пришло время, - ответила она, прижимаясь к нему всем телом и предвкушая то, как сейчас она утонет, раствориться в его объятиях.
   Но вместо объятия он резко снял с себя ее руки и сильно толкнул ее в грудь. Она упала, плохо соображая, что происходит.
   Ибрагим оказался сверху.
   - Тебе будет, будет брачная ночь, - прорычал он, - грубо срывая с нее шаровары. - Все у тебя будет.
  -- Ибрагим, - простонала она, - что ты делаешь? Не надо так...
   Она тут же получила увесистую оплеуху.
  -- Молчи! - проревел Ибрагим, хватая ее за ноги и разводя их в разные стороны.
   Айхонэ взвыла от боли, когда он вошел в нее, но тут же снова получила от него удар головой в лицо. До окончания этого зверского акта она только тихо плакала. Боль в промежности заглушила боль в сердце, боль обиды и отчаяния.
   Наконец Ибрагим слез с нее и угрожающе спросил:
   - Значит, ты обманула всех? Даже врача? Ты же не девственница! Ты же... ведьма! Стала Невестой, хотя и не девственница, наложила на меня заклятие, чтобы я тебя спас от гнева Господина, заставила меня что-то сделать с Женищиной-с-Севера, я даже толком не помню что. Ведь-ма!
   - Ибрагим, - жалобно сказала Айхонэ. - Ну какая же я ведьма? (На самом деле после "отключения" Анечки она тоже не совсем все понимала). - То что я не девственница - это же очень просто. Когда меня проверял врач, я была девственница. А потом я была с Камилем. А врач же не каждый день проверяет...
   - С каким еще Камилем?
  -- С хардинеро. Ну, с садовником.
  -- Ты... была... с садовником?
  -- Ну да, была.
  -- Как тебе вообще удавалось сбегать к нему? Ведь евнухов не проведешь!
  -- Проведешь, еще как! Они - жадные, я - умная. Я - дочь купца!
  -- Значит, ты была с садовником? Даже не с Родственником или со Стражником? Какой позор!
  -- Почему позор? Ну для меня это понятно, ведь у меня на родине в нашей общине...
  -- Плевать на твою общину! Позор для всех: для Господина, для его жен и наложниц, для Стражников. Такого во всей истории династии еще не бывало. Чтобы Невеста Господина перед свадьбой потеряла девственность - и с кем - с садовником! С самым низшим!
  -- Я любила его. А он меня. Он обещал увезти меня, до свадьбы, но... я не знаю, что с ним случилось.
   - Я знаю! Это ж садовник! Он не знает, что такое Долг, что такое Верность. Предал Господина, предал и тебя. Сбежал и забыл твое имя. Тебе не удалось заколдовать его, а вот меня - удалось. Я бы не стал спасать тебя, если бы не чары. О, Аллах, что я наделал!
   - Он не забыл мое имя, - гневно сказала Айхонэ. - Слышишь, НЕ ЗАБЫЛ! Я думаю, что с ним что-то случилось. Что-то помешало ему. И еще. Он был со мной ласков и нежен. Я учила его испанскому...
   Ибрагим грубо расхохотался.
  -- Значит, сейчас будешь учить испанскому меня. Если сможешь. Те, кто только вчера были девственницами, ничего не умеют. Как по-испански будет "еще"?
  -- Мас.
  -- Тогда скажи мне: ... Мас, Ибрагим! Говори, а то опять ударю!
  -- Мас , Ибрагим....
  -- Тогда шевелись, испанская наложница, шевелись, бывшая невеста, шевелись, ведьма!
  
   Айхонэ снова ощутила резкую боль, и не смогла сдержать крика. Только на этот раз она закричала по-испански:
   - ихо депута! (Сукин сын!)
   На этот раз он ее не ударил, но больно сжал плечи и прорычал:
  -- Говори, говори на своем языке, меня это возбуждает!
   Айхонэ продолжала кричать:
  -- Гуачо! Муэте те, бастардо! Малдито сеас ту, ту симьенте и тус десеньентес пор дьес хенерасьонес!... (Чтоб ты сдох, мерзавец! Будь проклят ты, твое семя и потомство на десять поколений! )
  
   ....................................................................................................
  
   Светало. Связанная Айхонэ лежала на траве. Все слезы она уже выплакала, а сделать больше ничего уже не могла. Ибрагим спал рядом с ней, и конец веревки, которой была связана она, он намотал на руку. У него за поясом был кинжал, на который она посматривала со страхом. Ночью он несколько раз с ней совокуплялся, злобно и грубо, и теперь у нее все болело внутри и снаружи. Она боялась пошевелиться, потому что Ибрагим предупредил ее, что у него, как и у всех Стражников есть рефлекс: если они при пробуждении чувствуют что-то неладное (а сон у них очень чуткий), то первым делом вонзают кинжал в предмет раздражения. Она этому верила, потому что еще раньше, еще во время работы на кухне, слышала эти рассказы от других. Кроме того, он сказал ей, что хочет ее продать, потому что ему нужны деньги. Из-за нее он лишился Господина и прекрасной работы.
   Но в какой-то момент с ней что-то произошло. Она неожиданно решила, что, может быть, она погибнет, но хотя бы попытается. Использует последний шанс. В конце концов, перспектива быть снова проданной ее не прельщала. А Ибрагим... Не может быть, чтобы после опасного побега, длительной скачки и нескольких совокуплений, он спал так же чутко, как всегда на службе. Этого просто не может быть. Она прислушалась к его дыханию. Оно было глубоким и ровным. Она пригляделась к его лицу, и в розоватых лучах рассвета увидела, что его веки не двигались, значит сейчас сон у него достаточно глубокий. Айхонэ сделала легкое телодвижение, и Ибрагим сразу же дернулся. Она замерла от страха, но оказалось, что он посто перевернулся во во сне. Теперь конец веревки, намотанный на его руку, немного удлинился, что дало ей еще один локоть свободы. Айхонэ осторожно высвободила ладонь и принялась шарить ею по земле, и вскоре нащупала то, что ей было нужно.
  
  
   Первое, что Ибрагим увидел, открыв глаза, был его собственный кинжал, торчащий из земли. Через мгновение кинжал взлетел в воздух, а в следующий миг снова вонзился в землю у него перед носом. Он рывком вскочил и сел, и тут же увидел перед собой свою пленницу, без веревок, совершенно свободную, сидящую на земле по-турецки и играющую с его кинжалом. Обрывки веревки валялись на земле, а рядом с ними - камешек с острыми краями. Увидев, что он встал, она перестала втыкать кинжал в землю рядом с ним, а стала подбрасывать одной рукой, а другой - ловить. Кинжал, прежде чем она его ловила, успевал по 2-3 раза перевернуться в воздухе. Ибрагим сначала просто онемел, а она весело крикнула:
  -- Смотри, гуардион Ибрагим, как я научилась всего за одну ночь! Я быстро учусь! Я много чему могу научиться!
  -- Ты... Как... ты ... ведьма!
  -- Да все просто, Ибрагим. И никакого колдовства. А чуткий сон гуардионес - это все сказки, чтобы запугать трусов и глупцов.
  -- Хватит! - рявкнул Ибрагим. - Мне надоели эти игры! - Он стал вытаскивать из ножен саблю. А ну...
   Но Айхонэ предусмотрительно отскочила в сторону и заголосила со льстивыми интонациями
  -- Нет-нет, Ибрагим хороший, Ибрагим умный, он не станет портить ценный товар! Айхонэ - ценный товар, очень ценный.
   Ибрагим, секунду подумав, спрятал саблю и сказал:
  -- Кстати, а где твои украшения?
   Айхонэ сняла с пальцев пару колечек и протянула ему:
  -- Вот, Ибрагим, возьми. Они, кажется, дорогие.
  -- А где остальное?
  -- Это все, что осталось. Остальное я растеряла во время скачки.
  -- Что, и серьги из ушей?
  -- Какие серьги? Не было никаких серег! У меня от них уши гноятся, я их никогда не одеваю.
  -- Жаль. Я вообще-то никогда в жизни ничем не торговал. Ну, скажи мне, дочь купца, сколько я могу получить за тебя с этими кольцами впридачу?
  -- Много, Ибрагим, очень много. Только надо найти хорошего покупателя. Если найдешь - будешь свободным человеком, земли купишь, или стадо, или там лавку откроешь.
  -- Спасибо! Я ненавижу крестьянский труд! А в торговле вообще не смыслю.
  -- Когда у тебя есть деньги перед тобой много дорог открыто.
  -- И где же мне искать покупателя?
  -- Я скажу тебе. Только слушай меня внимательно. Нам нужно добраться до Порта.
  -- Это далеко! Нас схватят!
  -- Слушай, Ибрагим! Никто не даст тебе за меня столько денег, сколько мои родители! Ты понял? Мои родители! Я - их единственная и любимая дочь! Верни меня родителям в целости и сохранности - и станешь богатым человеком, Ибрагим. Дочь купца знает, что говорит.
   Ибрагим наморщил лоб и задумался.
  
   .............................
  
   На следующем привале он ее не стал ни насиловать ее, ни связывать. Теперь у них была общая цель, общее дело. Они легли отдохнуть в стороне от дороги, привязав лошадей в таком месте, где была трава, и дав им попить. Ибрагим выбрал место, окруженное со всех сторон растительностью, скрытое от взгляда с любого направления. Ибрагим заснул сразу, но Айхонэ не спалось. Вернее, сначала она задремала ненадолго, но ей приснился страшный сон: ей приснилась маленькая сдевочка в странной некрасивой одежде. Девочка, похоже, была слепая, у нее была палочка. Она что-то говорила Айхонэ на незнакомом ей языке, но Айхонэ при этом понимала ее. Девочка звала ее за собой, очень настойчиво, только непонятно куда, и Айхонэ почему-то стало страшно, что если она пойдет за девочкой, то она станет такой же как она - маленькой и слепой. У нее ушах зазвучала странная песенка, монотонная и пугающая:
  
   Ты умрешь, Айхонэ, ты умрешь...
   Фредди придет за тобой, Айхонэ...
  
   Вскоре она проснулась от страха, вызванного сном, и от того, что ей было слишком неудобно спать на голой земле. Она сидела и смотрела в небо, в сотый раз думая о том, что с ней случилось и правильно или она поступила и не покарает ли ее Всевышний.
   Вдруг она услышала какой-то шум, как будто сюда приближается всадник, только едет он очень медленно. Потом она разобрала какое-то бормотание. Бормотание становилось все яснее, и к своему ужасу, она услыша собственное имя - не настоящее - Нехама , а Айхонэ, данное ей в бытность невольницей. Она хотела было разбудить Ибрагима, но передумала, и сама осторожно выглянула из-за куста. Какого же было ее изумление, когда она увидела Камиля с лошадью, ведущего ее за узду! Он шел не разбирая дороги и твердил ее имя. Забыв обо всем, она крикнула: "Камиль!" и выскочила из укрытия. Она оказалась прямо перед ним, но он смотрел прямо на нее и не узнавал! Он продолжал произносить ее имя, но при этом шел прямо на нее и не видел ее в упор! Пораженная, она отступила в сторону и наткнулась на Ибрагима. Видимо, его разбудил ее крик. Ибрагим зло смеялся.
  -- Нет, он действительно не забыл твое имя! Он хорошо его помнит! Зато забыл все остальное. Даже то, как ты выглядишь. Он свихнулся! Свихнулся, понимаешь?
   Айхонэ медленно опустилась на траву. Ее глаза наполнились слезами. Все кончено. Того Камиля, в которого она влюбилась, кажется, тысячу лет назад, больше нет. Он теперь просто "локо" (сумасшедший).
  
   .......................................................................................
  
   Камиль Мусаевич в этот вечер лег спать довольно рано, но посередине ночи он проснулся от чувства необъяснимой поначалу тревоги. Ему приснился сон, который он однажды уже видел тогда, когда Анечка погружала его в гипноз, видение из его прошлой жизни, когда он был садовником во дворце и влюбился в невесту Хана. Они планировали побег, но побег не удался, а когда Камиль узнал, что Айхонэ зверски убили, а тело отдали тиграм, то он помешался. Он, пережив опасности, все-таки купил лошадь, только везти на ней было уже некого. Камиль Мусаевич видел во сне Камиля-садовника, который бредет по дороге, ведя за собой лошадь и твердит имя своей возлюбленной.
   Как только Камиль Мусаевич припомнил события последней недели, то он сразу понял, что его сон как-то связан с ними: цепь этих событий началась с нападения Федора на Анечку, получения в драке удара, в результате которого образовалась ранка, которая привела к заражению. Камиль знал, что состояние Федора ухудшилось, и сегодня Анечка должна была поехать к нему в больницу. Интересно, вернулась ли она? Камиль позвонил в интернат, и ночная дежурная сказала, что Анечку еще днем забрала Раиса и предупредила, что, возможно, Анечка у нее заночует. Камилю все равно было неспокойно, и чувство тревоги нарастало. Раисе нельзя было позвонить, поэтому он решил к ней съездить. Объяснив жене, что в интернате какое-то ЧП, он спустился во двор и сел в машину. Разыгралась жуткая метель, было очень холодно, и мотор, конечно же, не пожелал заводиться. Камиль включил обогрев, надеясь, что очень скоро он сможет тронуться с места. Снега намело довольно много, но в том районе, где жил Камиль, находящемся недалеко от промзоны, регулярно, даже ночью, ездили снегоочистительные машины, так что застрять из-за снега он не боялся. Света Камиль не включал, поэтому сразу заметил огромную фигуру, неожиданно появившуюся в зеркале заднего обзора. У детины в руках был здоровенный гаечный ключ. Камиль тут же вспомнил трагическую историю, недавно произошедшую с одним его знакомым автовладельцем , жившим здесь же, неподалеку. В районе объявилась шайка воров, ворующих запчасти с машин, а также магнитофоны и зеркала. Не брезговали они и теми мелочами, что находили в бардачках. У соседа Камиля на машине была сигнализация, услышав которую он сразу выбежал во двор и бросился к машине. В руках у него был баллончик со слезоточивым газом, с которым он, видно, чувствовал себя суперменом . Дальше он ничего не помнил, а только очнулся он в больнице, проведя несколько дней в реанимации.
   Вспомнив все это Камиль решил затаиться и позволить бандиту тащить с машины все, что ему приглянется. Судя по наличию гаечного ключа, его интересовали колеса. Через минуту бандитов стало уже двое, а потом - четверо. В том, что их интересует именно его машина, сомнений не оставалось. Камиль сполз с сидения и "залег" на дно, мысленно радуясь тому, что за последний год сильно похудел, и причиной тому была работа в "Зверинце", встреча с Анечкой, путешествие в предыдущие жизни. После всего этого Камиль уже не мог есть жирную калорийную пищу, которую отменно готовила жена, а перешел больше на растительную и крупяную. И сейчас в этом заключалась его надежда на спасение: по крайней мере, если они займутся колесами, то они его не увидят. А если захотят взять магнитофон? При этой мысли Камиль даже вспотел от страха, несмотря на жуткий холод.
   А бандиты приподняли машину с помощью домкрата и начали откручивать колеса. Сколько нужно времени, чтобы открутить одно колесо? На каждое колесо - по одному бандиту, с большим опытом и хорошими инструментами. Но почему так долго? Камиль потерял чувство времени, а пошевелиться и взглянуть на часы он не мог, чтобы не привлечь внимания. Через плотно закрытое стекло Камиль услышал, что бандиты переговариваются между собой, только слов он не разбирал. Он решил прислушаться. Первое, что он понял - это то, что они говорят не по-русски. И не по-татарски. Лающий язык неприятно резал слух. "Наверное, немецкий, - подумал Камиль. - Кто же это? Все немцы съехали из России еще в конце 20-го века". Когда-то в школе он учил немецкий. Может он поймет, о чем они там говорят? Хотя бы отдельные слова... Камиль весь обратился в слух, и вот, кажется, начал что-то улавливать... Нет, это был не немецкий. Это был обыкновенный собачий лай!...
  
  
  -- Меня зовут Нехама Бен-Моше. Не-ха-ма. Это мое настоящее имя. Ну, есть еще одно - Анна Мария - но оно испанское, не настоящее.
  -- Нах... Намх... Мах...
  -- Дьес мио, неужели так трудно? Никто во дворце не мог выговорить мое настоящее имя. Ладно, говори "Айхонэ", если тебе так легче.
  -- Айхонэ.
  -- Хочешь, научу говорить по-испански?
  -- Не хочу.
  -- Жаль! Знаешь, есть такие красивые испанские стихи и песни о любви! В нашей общине все это считается неприличным, а мне нравится. Наверное, я не такая как все. Ну конечно, не такая. Должна была спокойно выйти замуж за жениха, которого подыскали родители, жить спокойно и богато, а вместо этого вон сколько со мной всего произошло, а я жива! И даже влюбилась по-настоящему, а это так здорово!
   (Айхонэ намеренно не уточнила, в кого именно она влюбилась)
  -- Много говоришь. Женщина не должна много говорить.
  -- Это ваши женщины. Они необразованные, а я много читала, много знаю.
  -- Женщине это все не нужно. Это только мешает.
  
   Они ехали, переговариваясь. Ибрагим знал дорогу в Порт, только все время опасался, что за ними погоня, поэтому они ехали не по главной дороге, а пробирались какими-то заброшенными тропами. Им часто приходилось спешиваться, это было неудобно, но места вокруг были такой потрясающей красоты, что Айхонэ не замечала этих неудобств. То они ехали по дороге, по сторонам которой стояли великаны-эвкалипты, то пробирались между розами и олеандрами, то, раздвинув густые заросли, неожиданно обнаруживали каменный бассейн, украшенный статуями и барельефами и наполненный чистейшей водой, прозрачной как слеза. Когда им попадался бассейн, они, не раздеваясь бросались в него, и долго с наслаждением плавали, и вода ни разу не оказалось холодной, а была точно температуры их тел, как это обычно бывает во сне, а дно всегда оказывалось чисто вычищенным, без всякого намека на водоросли или ил. Или они поднимались на вершину высокой горы, причем подъем давался им совершенно без затрат каких-либо усилий, и их взорам открывалась долина, сплошь заросшая цветами всевозможных цветов и оттенков; либо они видели вершины гор, окутанные туманом, и неприступные скалы, но такие пейзажи не вызывали ни страха, ни головокружения, а только восторг и восхищение, во всяком случае у Айхонэ, которая раньше никогда не путешествовала, по крайней мире будучи Нехамой Бен-Моше, или Анной Марией Гонзалес.
   За все время путешествия им ни разу вообще никто не встретился, ни одного путника (не считая безумного Камиля), ни селения, ни даже хоть какого-то одинокого жилья отшельника. Весь мир вокруг словно вымер, но их это не удивляло: ведь во сне не удивляешься. Им не хотелось ни есть, ни пить, хотя в этом измерении прошло уже несколько дней, но и отсутствие голода и жажды воспринималось ими как должное. О лошадях им тоже не приходилось особо заботиться: те пили и ели сами, когда находили траву или воду. Постепенно они становились друзьями, несмотря на то, что поначалу между ними вообще не было ничего общего. Но в этом условном мире, в который они попали, в этом воспоминании, кроме них больше никого и не было. Иногда Ибрагим просил ее перевести на испанский отдельные слова, и она охотно переводила. Ибрагим запоминал с трудом, язык, привыкший к тюркским звукосочетаниям, плохо его слушался при произнесении испанских слов, приходилось повторять по нескольку раз, прежде чем ему удавалось выговорить более или менее похоже, а назавтра он мог снова забыть. Имена "Нехама" и "Анна Мария" он в конце концов одолел, но продолжал называть ее Айхонэ, и она уже привыкла к этому и не поправляла его. По ночам они занимались любовью, но не так, как в первый раз, а по-настоящему. Более взрослый и опытный Ибрагим учил Айхонэ быть Женщиной, и она успешно усваивала уроки.
   Но вот однажды, после очередного необыкновенно легкого подъема на покрытую буйной зеленью вершину, их глазам с высоты открылось море. Оно было ярко-синим и идеально гладким, как на картинке. Нехама замерла от восхищения, она просто онемела, пораженная красотой и величественностью открывшейся им картины. Ибрагим сказал:
  -- Ну вот, похоже, наш путь подходит к концу. Мы пришли к морю. Спустимся, там будет Порт, а что дальше? Где искать твоих родителей? Это еще не Испания.
  -- Сначала спустимся, а там видно будет. Думаю, что найти моих родителей будет легко. А там... Ты уже решил, что будешь делать с наградой, Ибрагим? Земля, скотина, или лавка ?
  -- Еще не решил. Но когда получу, долго думать не буду.
   Ибрагим не сказал, что на самом деле у него появились на этот счет кое-какие мысли. Зачем, спрашивается брать кошель с деньгами, когда можно получить намного... И маленькая ведьма, кажется, сама... Но он ничего больше не сказал.
   Айхонэ незаметно вздохнула. Несмотря ни на что, это путешествме было таким прекрасным! А теперь оно должно закончится, Ибрагим возьмет свои деньги и тогда....
  -- Хей, хей, - Ибрагим хлестнул лошадей, и они помчались вниз по крутому склону, и у них возникло ощущение не спуска, а полета, и это было чудесно!
  
   Порт возник перед ними весьма неожиданно. Вернее, она поняли, что достигли Порта, как только закончился этот спуск, больше похожий на вошебный полет, хотя на самом деле место, в которм они "приземлились" имело с портом весьма мало общего, разве что наличие моря. Они очутись на огромной каменной площади, и площадь эта была совершенно пуста! Ни одного человека, ни животного, ни одной лодчонки! Огромная каменная площадь на берегу картинно-синего и совершенно спокойного моря, ни ветерка, ни волн, ни чаек. Только посередине площади стояло одно-единственное сооружение, напоминающее афишную тумбу, а на нем - одно-единственное объявление. Но Ибрагим и Айхонэ ни капли не удивились, что Порт выглядит так странно. Они слезли с лошадей и приблизились к объявлению. Ибрагим был неграмотен, но он проследил, что взгляд Айхонэ остановился на объявлении, что она внимательно прочитала его, и на ее лице отразилась целая гамма чувств: глаза сначала стали радостными, потом на лице отразилось легкое замешательство, потом грусть, потом - решимость, а следующего выражения Ибрагим уже не увидел, потому что Айхонэ резко развернулась и бросилась бежать прочь от афишной тумбы. "Стой!" - проревел Ибрагим и совершил гигантский прыжок вслед за ней, но оказался сбит с ног какой-то массивной тушей. Дело в том, что за один только миг, с скотостью, наверное, близкой рзве что к скорости смены кадра на киноэкране, пустая каменная площадь превратилась в настоящий средневековый Порт. Как по мановению волшебной палочки, она заполнилась людьми, пешими и конными, вьючными и ездовыми животными, тюками с грузами, каретами и экипажами, носильщиками, тележками с багажом , лавками и лавочниками, а в море появились корабли и лодки всех видов и размеров. Воздух разорвали характерные звуки: говор на разных языках, призывы продавцов, скрип канатов, ругань и брань, конское ржание, блеяние овец, крики чаек. А Ибрагим валялся на земле, сбитый с ног каким-то всадником, который еще и раздраженно хлестнул его плетью и что-то крикнул, кажется, обругал по испански, потому что иностранное слово показалось Ибрагиму знакомым. Но Ибрагиму сейчас было не до всадника. Его законная добыча ускользала, а в этой толпе, неожиданному появлению которой Ибрагим ничуть не удивился, поймать ее стало совсем не просто. Он поднялся с земли и вскочил на первое попавшееся возвышение, которое оказалось тачкой, груженой какой-то поклажей, и с относительной высоты увидел свою недавнюю спутницу, быстро и ловко лавирующую в толчее. Ибрагим понял, что у нее есть четкое направление, с которого она старается не сбиться. Определить это направление не составило труда, а также заметить обходной путь к той точке, к которой явно направлялась бессовестная обманщица. - путь, менее запруженный людьми и телегами. Ибрагим, не раздумывая, бросился туда, и в несколько прыжков пересек площадь и оказался в самом начале широкой мощеной улицы, отходящей от нее. Айхонэ добралась до этой улицы одновременно с ним, наверное, будучи в полной уверенности, что сумела оторваться, но он подскочил к ней, схватил за косы и резко рванул. Она взвыла от боли и упала,он навалился на нее. Косы он намотал на одну руку, а другой сдавил ей шею, она застонала. Он приблизил губы с кее уху и угрожающе прошипел:
  -- Ты, ведьма, хотела лишить меня моей награды? Честно заработанной награды? И это после всего, что я для тебя сделал? Где благодарность, где? Да я за это тебе шею сверну!
   Айхонэ захрипела, и он струдом разобрал,что она говорит:
  -- Ты ничего не не понял! О Боже... Я не хотела от тебя у бегать. Я хотела догнать... Там... была карруахе ... надо было.. успеть за ней...
  -- Какая еще карруахе? - грубо спросил Ибрагим и на всякий случай хорошенько тряхнул ее, но руку с шеи все же убрал. - А ну, говори! Ты там что-то вычитала, я заметил. Стражник - не дурак.
  -- Нет, что ты! Стражники - умные, стражники - быстрые и сильные. От стражника так легко не убежишь, Айхонэ хорошо знает.
  -- Так куда ты бежала?
  -- Там было написано. По испански. И еще, кажется, по-турецки, я не уверена. Мои родители меня ищут. Кто поможет меня найти и вернуть - врзнаграждение. Вот видишь, я не обманула! И главное - они здесь, в этом городе. Остановились в гостинице "Звезда Востока". Только прочитала- вдруг вижу: едет карруахе (карета), а на ней написано по-испански "Звезда Востока", значит, едет туда, в эту гостиницу. Значит, надо скорее за этой каретой. Я и побежала. Я ж тебе крикнула: за мной, быстро, но ты не услышал! Или не понял. Может, я случайно крикнула по-испански, вот так -"мас рапидо сегид ме"? Тогда извини, ладно?
   Ибрагим наморщил лоб, подумал, и... поверил.
   Айхонэ на самом деле соврала ему. Просто, прочитав это объявление, она быстро сообразила, что пришло время избавиться от него. Они неплохо провели время, достаточное для того, чтобы понять, что он ее не любит, а просто хочет получть свое вознаграждение, и ее это оскорбляло, потому что она-то влюбилась в него по-настоящему! И теперь тащить к родителям этого неотесанного узкоглазаого азиата с бритой головой - ну нет, ни за что! В одном одна не обманывала - как только она бросилась бежать, а с площадью произошло чудесное преображение - в тот же миг она забыла, что площадь только что была безжизненна и пустынна, так что появление кареты вполне могло иметь место. Теперь же, когда ее косы были крепко намотаны на здоровенный кулак, она предпочла покориться. Но Ибрагим тоже все забыл, поэтому так легко поверил ей.
  -- Ладно, вставай, - сказал он, несильно дернув ее за косы на всякий случай. - Пошли искать гостиницу.
  -- Давай разделимся. Я буду спрашивать на этой улице, а ты...
  -- Нет, мы пойдем вместе. И я буду держать тебя. Так надежнее.
  -- Ладно, - согласилась она, скрыв раздражение.
   Поиски гостиницы оказались весьма несложными - это была самая большая и богатая гостиница, близлежащая к Порту, буквально каждый, кого они встречали, охотно указывал им направление, и вскоре они уже поднимались по широкой каменной лестнице, покрытой ковром. Гостиница было посьроена в европейской стиле, Айхонэ это сразу отметила, а Ибрагиму было вск равно. Наконец они очутились перед нужной им дверью, и Айхонэ, явно волнуясь, постучала. Дверь моментально распахнулась, и на пороге возник высокий грузный человек. У него было очень смуглое лицо и густая черная борода.
   Ибрагим сразу догадался, что это и есть купец Йосеф Бен Моше. Айхонэ радостно закричала по-испански, влетая в комнату и бросаясь ему на шею. Бородач заключил ее в обьятия, а Ибрагим, не дожидаясь приглашения, прошел вслед за ней в комнату, в которой кроме них еще находилась очень худая старуха. Бен Моше и Айхонэ тем временем закончили обниматься и начали очень оживленно разговоривать. Они говорили по-испаански, поэтому Ибрагим почти что ничего не понимал, хотя отдельные слова он улавливал. Ему пригодились те немногочисленные уроки, которые он успел пройти за время путешествия.
  -- Отец, - сбивчиво рассказывала Айхонэ, - ты не поверишь, но я чудом спаслась! То, что корабль захватили, ты уже знаешь, павда? Кажется, наша охрана была с ними в сговоре, уж очень быстро все произошло... После захвата корабля я попала на невольничий рынок, и меня продали какому-то мусульманскому вассалу в гарем! Он собирался на мне жениться, но поскольку я не мусульманка, я должна была сначала учиться на мусульманку. Вот не хватало! Представляешь, оказывается мусульмане, как и христиане, все-все взяли у нас! Он обязательно убил бы меня после первой ночи - там, кажется, такой обычай, но этот человек спас меня, помог бежать, а теперь доставил сюда. Он заслужил свое вознаграждение. Отец, ты ведь заплатишь ему? Заплати скорее, он ждет! А где мама? Почему здесь только бабушка Рахель? Она же совсем старая, уже почти не видит и не слышит, как же она выдержала путешествие?
  -- Мама тяжело больна, Нехама. Я боялся, что она скоро умрет, но теперь, когда ты нашлась, думаю, ей вскоре станет лучше. Надо будет срочно отослать письмо. Знаешь, а твой жених пока еще не расторг договор, он ждет тебя. Он тоже верил, что ты вернешься. А теперь скажи мне, Нехама, это очень важно: сохранила ли ты САМОЕ ГЛАВНОЕ? Ты ведь была в плену, в гареме. Но ты - пока еще невеста сеньора Норьега, а по-нашему он - Коэн. Я мого усилий приложил, чтобы устроить этот брак, ты знаешь. Сохранила ли ты САМОЕ ГЛАВНОЕ, дочь? То, без чего ты не можешь стать женой Коэна?
  -- О чем ты, отец? - переспросила Айхонэ-Нехама, на самом деле прекрасно понимая, о чем он спрашивает.
  -- Ответь мне, Нехама, скажи мне правду, пока мы не опозорены на всю общину: ты девственница?
   Лицо Айхонэ стало грустным, на глазах выступили слезы, и тут Ибрагим все понял. Он знал это слово - "вирхен"( девственница ), она ему переводила. Все понятно, бородач беспокоится из-за жениха. Наверное, ему тоже подавай только девственницу. Ишь, неверные - а тоже... Ибрагим решил, что теперь пора ему выйти на сцену. Медленно, с трудом, коверкая трудные иностранные слова, он произнес как нерадивый ученик произносит зазубренный урок:
  -- Сеньор Бен Моше, джо апровергар ту иха. Ами доминар эльдиабло. Джо ламентар мучо и керер коррехир тода мальдат. Джо но асептар премио. Джо амар а-Нехама и педир аустед касар конежа. (Господин Бен Моше, я обесчестить ваш дочь. Меня владеть Сатана. Я очень сожалеть и хотеть исправить все зло. Я не брать награда . Я любить Нехама и просить вас брак с ней ).
   Бен Моше от удивления высоко поднял брови поднял и вытаращил и без того круглые глаза. Лицо Айхонэ просияло от радости, наполненные было слезами глаза радостно заблестели, щеки порозовели. Она подскочила к Ибрагиму и прижалось лицом к его шее.
  
  -- Устед ес каваджеро! - быстро заговорила она по-испански, и Ибрагим почему-то прекрасно понимал ее слова, но не удивлялся этому. - Джо ленсаба ке есас косас суседиан соло эн лос либрос о ен фильмес... Фильмес ... Дьес мио, ке сон "фильмес"? Ен ноэстра бендита Эспанья ай рей и реина, ай кампенсинос и артесанос, кормерсьентес и курас, поэтас, мусикос и артистас, худиос и крестьянос, перо фильмес но лас убо ни лас ай. Дедонде абриа джо деконосер лас?...
   ( Ты же настоящий рыцарь! Я думала, что так бывает только в книгах... или в фильмах... Фильмы... Господи боже мой, что такое "фильмы"? В нашей благословенной Испании есть король и королева, есть крестьяне и ремесленники, купцы и священники, поэты, музыканты и художники, но никаких фильмов никогда не было и нет... Откуда же я про них знаю?)
   Глаза Бен Моше, и без того большие и чуть навыкате, округлились еще больше, рот приоткрылся, но, похоже, он утратил дар своей испанской речи. А старуха повела себя вообще странно: она стала равномерно раскачиваться взад и вперед, словно ударяясь о невидимую дверь, которая удерживает ее взаперти, в невидимой тюрьме...
   ....................................................................................................
  
   30-летние Фима и Лина, одетые в джинсы и кожаные куртки, смотрели на странную сцену: в богато обставленной на старинный лад комнате молоденькая девушка в пестрой восточной одежде и с длинными черными косами обнимает и покрывает поцелуями скуластое лицо широкоплечего бритоголового азиата, а очень смуглый бородатый человек, одетый как в фильмах о временах инквизиции, с удивлением смотрит на них, кажется пытаясь что-то сказать, но слова словно застревают в горле. Рядом раскачивается худая старушка, словно бьется о невидимую преграду. Было слышно какое-то неясное бормотание, которое, однако, становилось все яснее и четче, и вскоре Фима и Лина поняли, что принадлежит оно азиату, который вообще-то не открывает рта. То есть, они слышали его мысли, как голос за кадром в фильме:
   - ... на кошелек с деньгами - ни за что. Ибрагим умный. Ибрагим знает, что правильно. Ибрагим получит все. Купец - богач, Ибрагим знает. Зять богача будет тоже богат... Будет богатство - гарем будет, любые женщины. Или у них не принято... Неважно. Надо стать зятем богача. Маленькая ведьма сама хочет, это видно. Она будет мне благодарна. Всегда благодарна. А веру можно поменять... Если понадобится...
  
   Лина первая поняла, что происходит. В один миг она вспомнила до мельчайших подробностей абсолютно все, что произошло с ними после того, как они погрузились в гипнотический сон, находясь в больничной палате. Она повернулась к бывшему мужу, яростно рванула его за плечо и выкрикнула по-русски прямо в его растерянное и испуганное лицо:
  -- ТЫ ВСЕ ИСПОРТИЛ! ГАД! УБЛЮДОК! КУСОК ДЕРЬМА!
  -- Да пошла ты! - Он грубо толкнул ее.
  -- Идиот! Ты должен был все исправить - а сам все-все испортил. Сначала вроде начал что-то делать, а потом... Даже здесь вел себя как всегда, кусок дерьма!
  -- Заткнись, сука! - огрызнулся Фима.
  -- Тогда зачем, зачем ты вообще...
   Она на секунду замолчала, а потом гневно закричала, пораженная догадкой:
  -- Ты просто хотел меня трахнуть, скотина! Отыметь напоследок, и уйти, да? Погреться на крымском солнце, покататься на лошади и трахнуть меня, козел? За этим ты возвращался, а не для того, чтобы все исправить? Ненавижу, ненавижу!... - она кричала со всей той яростью, которая накопилась у молодой женищины, которая хорошо помнит, как она была красива, любима и желанна, за 12 лет пребывания в теле ребенка-инвалида.
  --
   От отчаяния она вцепилась в собственные волосы, модно (по тем временам ) постриженные и крашеные в каштановый цвет с медным отливом. Через мгновение она резко опустила руки, пронзила его ненавидящим взглядом и попробовала подскочить к Нехаме-Айхонэ, чтобы оттащить ее от "возлюбленного", но налетела на невидимую преграду. Их двойники были совсем рядом, но недоступны. Они могли только смотреть на них и слышать, как зритель в кино смотрит на экран, находящийся прямо перед ним, на расстоянии вытянутой руки.
   Вдруг справа от них, вместо затянутой гобеленом стены, возникла еще одна картина. Они увидели больничную палату и спящих детей, только это они видели словно очень издалека, в то время как Айхонэ и Ибрагим находились в той же комнате, на расстоянии вытянутой руки, однако недоступны.
  -- В больницу! - решительно скомандовала Лина. - Скорее, может, еще можно спастись. Фима молча повиновался. Они бросились к "окну" в больницу, но и здесь была невидимая преграда, они налетели на нее, ударились, и, сыпя ругательствами, упали на пол. Лина быстро вскочила и стала кричать по-русски, обращаясь к своей "двойняшке":
  -- Нехама! Анна Мария! Айхонэ! Он все врет, он тебя не любит! Ему нужны только деньги твоего отца! Отойди от него! - Но наивная девушка в шароварах продолжала целовать своего спасителя.
  -- Смотри! - вдруг в ужасе крикнул Фима и вытянул руку.
   Лина отвернулась от Айхонэ и посмотрела туда, куда он показывал. Она увидела, что бордовая портьера с кистями, только что находящаяся слева от них, исчезла, а вместо нее появилось еще одно "окно", только не в больницу, а.... Этот пейзаж был до боли знаком бывшим супругам, и они одновременно отчаяно закричали. Там, за окном, находился "47 квартал", на котором они оба пробыли год после смерти, а вернее, чистилище. И этот пейзаж постепенно увеличивался в размерах, становился четче - чистилище явно приближалось к ним, словно собираясь поглотить их. Уже можно было разглядеть пруд, в котором разводили рыбу, только выглядел он издалека немного странно. Вид же за "окном", ведущим в больницу, не менялся.
  -- Чистилище! Мы снова оба попадем в чистилище! Мы оба не увидим наших детей, слышишь?
   Она тут же пожалела, что унизилась до того, чтобы сказать эту фразу, потому что на самом деле она прекрасно знала что он ей ответит. Стандартный ответ будет такой:
  -- А мне главное, чтобы было плохо тебе, за это я и сам пострадать готов, мне только в радость, - поэтому Лина, видя, что он собирается ей ответить, нервно выкрикнула:
  -- Я знаю, что тебе главное, чтобы было плохо мне, ничего умнее ты не изобрел, так что лучше молчи!
   И тут же мстительно добавила:
   - Уверена, что и Зинаида теперь попадет туда же, и это благодаря тебе, - и продолжила попытки прорваться либо к Айхонэ, либо к Анечке.
   Но вместо бесчисленное число раз повторенного объяснения, что' для него является самым главным, Фима произнес что-то совсем другое.
  -- Это я виноват. Мне так жаль, что все это случилось. Я никогда тебя не любил. Я только использовал тебя. И мне все было мало и все плохо. Потому что не любил. Но требовать, брать и получать всегда хотелось. Я должен был честно признаться и не портить тебе жизнь, но я не сумел. Ни в прошлой жизни, ни в позапрошлой. Но сейчас я признаюсь. Я не хочу, чтобы Зинаида, то есть Юля, попадала в чистилище из-за меня. Слышишь? НЕ ХО-ЧУ! Это будет неправильно, несправедливо! Прости меня хотя бы ради нее!
   Лина смотрела на него с тем же выражением, с которым Бен Моше смотрел на дочь, продолжающую целоваться с азиатом. Но пока Фима говорил, чистилище надвинулось еще ближе. Пол в комнате стал прозначным, и пруд оказался прямо под ногами Фимы и Лины. Разглядев его, бывшие супруги закричали от ужаса и отврещения. Пруд был наполнен трупами, свежими и разложившимися, целыми и расчлененными, взрослых и детей, а также животных... Невообразимая, ни с чем не сравнимая вонь яростно ударила по нервным окончаниям. Фима зажал нос одной рукой, другой - прикрыл рот. Его лицо позеленело, а глаза вмиг налились кровью. Лина согнулась пополам и начала блевать прямо на прозрачный пол. Из пустого желудка выходили только желто-серые коточки слизи. Ибрагим и Айхонэ, Бен Моше с матерью, роскошно обставленная гостиница, больница, дети - все исчезло. Фима и Лина остались на крошечном прозрачном островке, который постепенно опускался прямо в кишащий трупами пруд (или это пруд надвигался на островок, теперь понять было невозможно.) По мере того, что пруд приближался, они разглядели новую ужасающую подробность: у трупов, имевших голову, есть глаза, и эти глаза - живые! Так вот какое оно - их новое чистолище! Они станут живыми трупами! Вдруг островок сильно тряхнуло, и Лина камнем рухнула вниз, но в пруд не упала, а повисла, завывая от боли, потому что Фима удержал ее за косы.
  -- Пусти, - сказала она, задыхаясь. - Голову... оторвешь... Все равно... конец..
  -- Нет! - сказал Фима неожиданно высоким голосом. - Терпи, я тебя вытащу.
   Ему показалось, что его руки стали как бы меньше, но сильнее. Или это ее тело стало легче? И почему-то рукава на его запястьях стали какие-то странные. Не кожаные, а какие-то матерчатые, линялые, затиранные, похожие на рукава казенной пижамы... Но косы Лины медленно выскальзывали из его рук, а пруд был все ближе. Несмотря на дикую боль, Лина успела подумать: откуда же у нее косы, ведь в той жизни Лина отрезала их летом после того, как Камиль уехал навсегда... Она собрала остатки сил и мыслей и с трудом проговорила, обращаясь к Фиме:
  -- Я... тебя... про...
   Но тут новый толчок сотряс островок, и на этот раз и Фима слетел вниз.
  
   Спящие дети в больничной палате заворочались и глухо застонали во сне. Их зрачки задвигались с бешеной скоростью, веки сильно задрожали, стоны становились все громче, но наконец они одновременно пронзительно вскрикнули, дернулись и затихли. Их крика никто не услышал и никто не пришел в эту палату, чтобы проверить, что с ними происходит. Секундная стрелка на настенных часах привычно описывала круг за кругом.
  
   ................................................................................
  
   Раиса, наверное, в сотый раз налегла на дверь, и та неожиданно распахнулась столь стремительно, что Раиса не удержалась на ногах и упала прямо в глубокий снег, который немедленно залепил ей все лицо, временно лишил зрения. После того как Раиса не без труда поднялась, протерла глаза и наконец обрела возможность ориентироваться в пространстве, то первым делом она посмотрела на часы. Как странно! Она ведь отлично помнила, что оказалась запертой в телефонной будке и д о л г о не могла выбраться, чуть не замерзла насмерть... В судя по часам, она провела в этой будке меньше минуты! Впрочем, в какой такой будке? Когда Раиса обернулась, горя желанием изо всех сил пнуть проклятую дверь, чуть было не убившую ее, то позади нее были только стена дома и сравнительно небольшой сугроб, в который она, собственно говоря, и упала...
  
   ...Когда Камлиь Мусаевич понял, что его машину, похоже, окружили не обычные воры, а оборотни, которые бывают только в фильмах ужасов, то испытал такой сильный приступ страха, что на мгновение лишился сознания. Во всяком случае, ему показалось, что лишь на мгновение. Когда же он пришел в себя, то он уже не услышал ни лая, ни голосов, ни лязга инструментов, да и страшные фигуры вокруг машины куда-то исчезли. За окнами машины лишь мирно падал снег и эта картина была необыкновенно красива в свете одинокого желтого фонаря. Камиль почувствовал, что его мышцы сильно затекли, и поспешил выбраться из машины. Когда он закрыл за собой дверцу и заглянул напоследок в салон, то весьма удивился тому, что сумел поместиться в пространство под рулем. Несмотря на то, что он сильно похудел, все-таки он был еще далеко не таких габаритов. Подходящих под это пространство габаритов он, пожалуй, был очень и очень давно, наверное, во времена учебы в университете, или даже еще раньше....
  
  
   .....Федор проснулся от того, что медсестра пришла померить температуру и давление. Он считался уже безнадежным (именно поэтому его перевели в отдельную палату), но утренние процедуры с ним зачем-то еще проделывали. Медсестра что-то записала в его карту и ушла с озадаченным лицом. За окном было еще темно, наружний подоконник был завален снегом, но мысль о том, что он находится в теплой постели, приносила настоящее блаженство. Анечка еще спала, сидя на стуле. Неожиданно Федор почувствовал зверский голод. Он приподнялся на кровати, не обращая внимания на инфузию, дотянулся до нее, потряс за плечо. Она открыла глаза и "посмотрела" приямо на него. Неожиданно она залилась слезами.
  -- Ты помнишь? Ты помнишь, что с нами было?
  -- Я... смутно. Подожди, не напоминай, я сам. О, Господи, мы же чуть не попали в чистилище! Мы уже падали, а потом... а потом я проснулся в этой кровати! Что-то произошло - и мы вернулись!
  -- Значит, мы все сделали правильно! Получилось, у нас все получилось, слышишь?
  -- Не может быть... Но все-таки... Получилось! И знаешь - мне лучше, намного лучше, мне хочется встать, и у меня есть силы. Я хочу есть! Выдернуть эту инфузию, что ли? Я умираю от голода!
  -- Не надо дергать инфузию. Который час?
  -- Шесть часов утра.
  -- Значит, мы проспали четыре с половиной часа. Наше возвращение в прошлую жизнь заняло всего секунду, хотя нам показалось, что несколько дней. А потом мы просто спали. Без снов.
  -- Боже, я такой голодный, а завтрак только в восемь! Я ни о чем больше не могу думать, кроме еды.
  -- Я накормлю тебя.
  -- Как?
  -- Увидишь. Не слепой же. В отличие от некоторых. Гамбургеры любишь?
  -- Спрашиваешь! К нам один раз спонсоров хотели заманить, пригласили целую группу богачей красномордых, так когда они к нам приехали, то устроили королевский обед - чипсы, гамбургеры, соки. До сих пор помню. Денег, правда, не дали. Или дали, но начальство разворовало. Или муниципалитет.
  -- Пойду раздобуду гамбургер.
  -- Удачи. Надеюсь, что не умру до твоего возвращения.
  -- Надежда умирает последней.
   Анечка взяла палочку и двинулась к выходу, а Федор незаметно для себя снова уснул.
   Его разбудил запах чего-то вкусного. Он открыл глаза и рывком сел на кровати. Анечка сидела рядом с пакетом в руках.
  -- Уже? Так быстро? Как тебе удалось?
  -- Сначала поешь, - она протянула ему пакет.
   Федор открыл пакет и обнаружил там толстый бутерброд с гамбургером, луком, соленым огурцом и кетчупом и бутылку фруктового сока. Рот у него моментально наполнился слюной, и он с жадностью набросился на еду.
  -- Эй, помедленее, - сказала Анечка. - Я слышу, как ты чавкаешь. Тебе вообще-то нельзя такую еду - она тяжелая, а ты все-таки давно не ел, и кроме того болен. Вырвет еще.
  -- Да ладно, не вырвет. Слушай, а как тебе удалось? Ну, выйти, купить, потом войти с едой, которую нельзя приносить?
  -- А вот с помощью этих маленьких кругляшек, - Анечка сунула в карман руку, и оттуда послышался звон денег.
  -- Приворовываешь? Попрошайничаешь?
  -- Нет. Подрабатываю, плюс апотропус заботится, чтобы у меня всегда что-то было на карманные расходы.
  -- У тебя есть апотропус?
  -- Да, она даже собирается меня удочерить, только это сложно, я ведь инвалид.
  -- Это учительница музыки? Такая маленькая, худая?
  -- Да, это она. Ты, вероятно, видел ее на концерте.
  -- Точно, на концерте. А как ты нашла работающее кафе в такое время?
  -- Дедукция, Ватсон, дедукция. Здесь рядом - отделение милиции. Это я и раньше знала. А то, что напротив находится что-то типа "Макдональдса" - это я вчера по запаху определила. Кроме того я знаю, что у кафешек, близлежащих к отделению милиции, есть негласный договор с ними, что они кормят сотрудников в любое время суток.
  -- Но ты же не сотрудник!
  -- Да, я всегда умею что-нибудь наплести. Дочь сотрудника, встречаю папу с дежурства, чтобы что-то важное передать, что по телефону говорить нельзя. И кроме того, я же не попрошайничать пришла, а сразу деньги вытащила и им показала. А это действует безотказно.
  -- Дочь купца...
  -- Стараемся.
   Федор с аппетитом поглощал гамбургер и говорил с набитым ртом:
  -- А что, ты иногда выходишь из интерната с апотропусом? Ну, с этой женщиной?
  -- С Раисой? Постоянно. Иногда идем к ней домой, но редко, у нее соседи-алкоголики. А в кафе, на концерт, куда-нибудь на прогулку - пожалуйста.
  -- А за город ездите?
  -- Бывали пару раз.
  -- Слушай, а может быть как нибудь, ну, когда я выздоровлю и вернусь в свой приют, ко мне заедете? В выходной, а? Проведем его вместе...
  -- Конечно, проведем! Все будет хорошо, - сказала Анечка несколько отрешенно, "глядя" на него.
  -- А какой у вас в интернате телефон? Я мог бы тебе звонить иногда. Ты не против?
  -- Ну что ты, конечно же, я дам тебе телефон.
  -- А тебе можно сделать операцию? Глаза как-то вылечить?
  -- Раиса что-то выясняет. Только по-моему, зря все это.
  -- Почему зря?
  -- Потому что я кое-что знаю про будущее. И в моем будущем нет никакой операции на глаза.
  -- Все-все знаешь?
  -- Далеко не все, а только то, что мне положено знать. Самое важное - знаю.
  -- Значит, это еще не точно. А я уверен, что можно. Слушай, а ведь лет через 6-7 мы можем пожениться и снова родить наших детей! Девочку назовем Дана, мальчика - Арон, и пусть только кто-то посмеет обзывать их жидятами!
  -- Обязательно назовем.
  -- Обещаешь? Говорить со мной по телефону, иногда приезжать с Раисой, а когда мы вырастем - ждать из армии, выйти за меня замуж, родить сына и дочь?
  -- Да.
  -- У нас будет замечательный ... "гильгуль". Мы все-все исправим и вернем, все, что потеряли.
  -- Да мы уже и так многое исправили. Но у тебя сегодня будет трудный день. У тебя действительно резко улучшилось состояние. Тебя будут без конца осматривать, назначать новые процедуры, возьмут кучу анализов крови. Когда не попадут в вену, будут колоть по нескольку раз.
  -- Да не боюсь я этого! Главное, что...
   Дверь раскрылась, и в палату стремительно вошел дежурный врач в сопровождении медсестры. Первым делом он погнал Анечку прочь из палаты, подозрительно покосился на еще вкусно пахнущий пакет из-под гамбургера, выругал медсестру и занялся Федором. Пророчества Анечки, данные в отношении этого дня начали сбываться. Весь день, вплоть до позднего вечера, с Федором постоянно что-то делали: меряли давление и температуру, брали кровь из вены (причем далеко не всегда удачно), давали то таблетки, то растворы, то суспензии, подключали и отключали инфузию. Больной со странным случаем сепсиса покорно все сносил и только улыбался. Зснул он в тот день очень рано, часов в девять.
  
   В ту же ночь чеченский подросток Федор Дементьев умер. За полчаса до смерти ему исполнилось 13 лет. День его смерти был известен Анечке по крайней мере последние 5 лет.
  
  
  
   Анечка. Плата и возвращение
  
   А на утро после сметри Дементия, Анечка не проснулась. Нет, она не умерла, как решили сначала, потому что она не подавала признаков жизни. Вызванный для факта констатации смeрти врач опрeделил, что Анечка в коме. Раиса была в отчаянии - слова Анечка сбывались! Хотя сейчас, рыдая у себя в комнате, когда она их вспомнила , то впервые подумала о том, что у Анечки все-таки был дар ясновидения и что надо было внимательнее прислушиваться к ее словам. Тем более, что некоторые ее предсказания можно было уже не раз проверить. Но Раиса мало что помнила, так как относилась к этому не более как к детским фантазиям...
  
   Анечку положили в больницу и подключили безжизненное тело к разнообразным датчикам информации о состоянии. Конечно же, ни один датчик не смог зафиксировать, куда попала Анечка, после того, как уснула в ту ночь, что умер Дементий.
  
   А Анечкина душа попала на Украину, в194...-год, на расстрел Наоми - туда, где оборвался один из ее предыдущих "гильгулей нешама". ("круг". - плохо , дальше опять круг, что делать?) Только это был расстрел , который не кончается, такой заколдованный круг из которого нет выхода: дорога - лес - слова матери, уговаривaющей немедленно бежать - побег и смерть Шекелихи - расстрел - боль - падение в яму - медленная смерть от ранения и удушия - и снова дорога, лес и так далее... Здесь, в этом аду Анечка-Наоми могла видеть, но уж лучше бы она не видела...
  
  
   На 7-м или может быть 17-м круге обезумевшая от боли и страха Наоми поняла, что это - не просто наказание, а экзамен, и что она должна что-то делать, иначе она будет крутиться в этим кругу вечно. Но что? Неужели надо бежать, как Шекелиха ( Фаня, ее звали Фаня, Наоми вспомнила. ) Она не может решиться на это, хотя догадывается, что это - единственное, что можно и нужно сделать. Но она не может заставить себя оторваться от матери и брата ни на шаг! Пусть ее ждет расстрел - на зато есть еще несколько сотен шагов рядом с ними. Еще несколько минут, мучительных и страшных, но - видя их, слыша и чувствуя. А если побежать... Это или подорваться, или быть застреленной прямо сейчас. Наоми беспомощно огляделась по сторонам, и вдруг увидела нечто очень странное.
   Похоже, что это видела только она. С той стороны дороги, где не было леса, стоял шатер. На материи, из которой были сделаны "стены"шатра, был выткан яркий восточный орнамент. Приглядевшись, Наоми, заметила, что одна из "стен" шатра, или, может быть дверь, немного отогнулась. Оттуда, из шатра за ней кто-то наблюдал.
   "Наоми, это Наоми-вторая", - поняла Наоми-Анечка.- "С Иланой вместе. Смотрят на то, как я иду навстречу смерти и ничего не делаю. Вместо того, чтобы использовать Последний Шанс. О, Господи, я же могу сейчас все-все исправить! Я должна все исправить..."
   Но это оказалось слишком трудно, практически невозможно. Она словно приросла к матери и брату, и оторваться от них, сделать хотя бы шаг в сторону казалось равносильным падению в пропасть, что на самом деле было не так далеко от истины. Нет, она не может, она - одно целое с ними, она не разорвет это связку, эту неделимую клетку. "Беги, Наоми", - шепчет мать. - "Беги в лес".
   Но вместо нее уже 7-й, а может быть 17-й раз бежит Фаня. Она делает прыжок в направлении леса, скатывается с дороги... и тут Наоми почувствовала, что ее словно подхватывает ветер, какая-то сила заставляет ее оторваться от матери и рвануть вслед за Фаней. Она бежит изо всех сил, но ни ноги, ни легкие не устают, она их вообще не чувствует. За спиной послышались выстрелы. Еще несколько рывков - и все, либо пули вопьются в ее тело, либо... Но Наоми уже не страшно, самое трудное и страшное уже позади - она сумела оторваться от матери. И кроме того она знает, сколько в точности секунд бежала Фаня, пока не раздался взрыв, сколько она сделала прыжков, и сколько раз ударило ее собственное сердце, хотя сейчас она его вобще не ощущает. Как только Наоми поняла, что Фане осталось только два прыжка, она совершает какой-то немыслимый рывок в сторону, и, вопреки законам притяжения и инерции, ее тело, ставшее небычайно легким и послушным, полностью меняет направление, она словно бы взлетает над пожелтевшей травой на опушке леса. Мгновение спустя, падая, на землю, Наоми слышит взрыв , но оглохнув и ослепнув, она все-таки помнит, в каком направлении находится лес, и ползет туда. Что происходит на дороге, она не знет. Стреляют, гонятся с собаками? Наоми четко знает только то, что должна добраться до леса, а потом... Да так ли это уже важно?
  
   К Наоми постепенно вернулось зрение. "Легкая контузия, совсем легкая", - подумала она. Она огляделась, и поняла, что находится в лесу, вдали от дороги, потому что не слышит никакого шума, да и вообще не помнит, в каком направлении находится эта страшная дорога . Она встала с земли и пошла вперед, не зная направления, но чувствуя его. Ее окружал осенний хвойно-лиственный лес, который выглядел так красиво, так спокойно и умиротворенно, но таил в себе смертельную опасность. Под ногами был мягкий ковер из желтой сухой листвы и хвои. Она ожидала, что вот-вот услышит выстрелы и собачий лай, но ничего не слышала, как ни напрягала слух. Даже лиственный ковер не шуршал под ногами, звуки вообще пропали. Похоже, что она оглохла, и полагаться приходится только на зрение. "Почему листья сухие?" - думала Наоми. - Ведь шел дождь... Значит...Значит, я в другом лесу. И я оглохла. Значит, экзамены продолжаются.
   Наоми попыталась выбрать направление движения, хотя она понятия не имела, в какую сторону надо двигаться и зачем. Она понимала только, что надо что-то делать, как-то бороться за выживание, потому что теперь, в этом кругу, одного побега оказалось недостаточно, и ей предстоит пройти еще какое-то испытание,и, возможно, что не одно. Для начала она стала лихорадочно вспоминать самые простые истины. "Чтобы выбрать направление движения в лесу, надо определить, где север с помощью... мха на деревьях, что ли? Формы колец на пнях? Наклона стебелька цветов? " Но очень скоро Наоми поняла, что то ли она что-то путает, то ли эти закономерности в этом "экзаменационном" лесу не действуют: пни либо были вообще без колец, либо на двух соседних пнях кольца сужались в разных направлениях, да и со мхом была та же история: он либо рос вокруг всего ствола, либо его не было вообще, либо он образовывал полосы. Наоми зажмурилась, и ножидано вспомнила одну из своего любимого писателя Стивена Кинга. Герой говорил: "Найди путь Луча. Постарайся увидеть Луч, только долго не присматривайся, а то не увидишь".
   "Сейчас я открою глаза и сразу увижу, - настраивала себя Наоми. - Стивен Кинг знал, что пишет. Я уверена, что все, что он написал, был не полет фантазии, а Знание. Ему все рассказывали и показывали. Как мне. Только ему больше, много больше. Поэтому я - несчастная полумертвая инвалидка, которая своими видениями платит за грехи и ошибки, а он великий Писатель. А иначе зачем это все? Только куда смотреть, господи, на что смотреть?"
   Когда Наоми открыла глаза, вокруг были все те же "неправильные" деревья и пни. Мох на деревьях рос вообще рваными клочьями. На ближайшем дереве он даже образовывал что-то вроде буквы "Р" "Или "?", если на иврите" - неожиданно пришло в голову Наоми. - А вон на том дереве - как зеркально перевернутое "Г", или "?". О, Господи, неужели... от деревьев и мха рябило в глазах, но буква "?" нашлась быстро. Деревья указывали путь:
  

" ?- ?- ?- ?- ? ? -?- ? - ? "

   (Впреред, Наоми.)
  
   Наоми бросилась вперед, от дерева к дереву, цепляясь ногами за корни, падая, ударяясь, но посмотреть под ноги она не решалась, боясь потерять только что чудесно найденный Луч. Пошел дождь, земля стала мокрой и скользкой, Наоми стала замерзать, но она не обращала на это внимание
  
   Трижды она находила слово "?????", дважды "????".
   Третий раз найти "????" ей не удалось, потому что в лесу быстро стемнело, а дождь полил еще сильнее. Она чуть не завыла от отчаяния и холода. Теперь она была и слепа, и глуха, да еще к тому же промокла насквозь и замерзла. Дальше она стала продвигаться наощупь, но это оказалось очень тяжело, потому что навыки Анечки исчезли. "Но так же долго продолжаться не может, - с тоской подумала Наоми. Господи, дай же мне..." - она не успела мысленно закончить фразу , хотя продолжение должно было быть "спокойно умереть", что могло бы стать непоправимой ошибкой в кругу, в который она попала для сдачи экзамена по борьбе за выживание. Она не успела даже додумать эту фразу, как поскользнулась, подвернула ногу и упала, но не осталась лежать на мокрой земле, а покатилась вниз, потому что здесь оказался какой-то склон. Катясь вниз, она постоянно ударялась обо что-то каждый раз какой-нибудь новой частью тела, ранила и обдирала кожу на руках и коленях, поэтому, когда падение наконец закончилось, на ней уже не было ни одного живого места.
   Когда Наоми немного оправилась после падения, то первым делом попыталась встать на ноги и тут же обнаружила, что наступать может только на одну ногу - вторая, похоже, была сломана. Тем не менее, даже стоя на одной ноге, ей удалось ощупать пространство вокруг себя, и она поняла, что находится в круглой яме глубиной больше ее роста, и что стенки ямы не абсолютно гладкие, на них есть за что зацепиться. Положение Наоми было отчаяное: полная темнота, холод и дождь, сломанная нога, многочисленные ушибы, падение в яму, однако она не утратила способности ясно мыслить.
   Она поняла, что это падение было ее наказанием за попытку попросить Всевышнего о смерти и приказала себе больше не сметь даже думать об этом, потому что ее время еще не пришло, и, значит, обязательно будет чудесное спасение, если она проявит достаточно твердости и смелости. Кружа на одной ноге вокруг ямы, она обнаружила в стенке ямы что-то похожее на нору, уходящую немного в сторону вглубь таким образом, что над ней получался земляной навес, а перед норой было что-то вроде небольшой земляной насыпи, что не давало дождевой воде проникать туда. Наоми пролезла в нору и обнаружила нам кучу абсолютно сухих листьев. Она сняла с себя почти всю одежду, оставив только длинную нижнюю рубашку, которая почти не намокла, пристроила больную ногу таким образом, чтобы та как можно меньше беспокоила, зарылась в листья, неожиданно быстро согрелась и уснула.
  
   Наоми спала без снов, поэтому ей показалось, что она только на несколько секунд закрыла глаза. Только закрыла - и снова пришлось открыть их, потому что произошло что-то очень неприятное, потому что у нее в голове загорелся красный свет. А открывать глаза ей так не хотелось, а хотелось наоборот - провалиться поглубже, спрятаться подальше, чтобы только не видеть проклятую красную лампочку, чтобы начисто забыть о ней. Нет, сегодня Наоми не будет дано такое блаженство: лампочка разгорается все ярче. Наоми еще не полностью включилась еще в окружающую действительность, но эта действительность неумолимо давила на ее сознание. "Холод, невозможный, дикий холод" - с этой мыслью Наоми открыла глаза и тут же испуганно зажмурилась, словно надеясь, что когда она откроет глаза, вся неправдоподобная картина, которую она видит, исчезнет. Нет, картина не исчезла: в свете наступившего пасмурного дня Наоми увидела, что яма, в которой она ночевала, полностью завалена снегом! Еще только вчера была не поздняя осень... Впрочем, какая разница, что было вчера? Здесь нет привычных законов природы... Стуча зубами от холода, она нашла свою одежду, которая заледенела так, что ее теперь на себя просто так не не натянуть. Наоми осмотрела ногу и обнаружила большую гематому - значит все-таки перелом, не вывих, как она понадеялась. Нога тут же напомнила о себе резкой болью, как толко она сменила позу. И не только нога. Наоми почувствовала, что все тело постепенно начинает утрачивать чувствительность, то есть , возможно, ее скоро парализует. "Нет, пусть лучше будет больно, пусть сводит от холода", - сказала себе Наоми, выползая из своей норы и утопая в снегу. Она была почти раздета, одна нога не действовала, но отчаяние придало ей сил, и она предприняла попытку выбраться из ямы, цепляясь руками за торчащие из земли корни и упираясь одной ногой. Наоми тянулась вверх, миллиметр за миллиметром, обдирая кожу и ломая ногти, и с радостью обнаружила, что начавший сковывать тело паралич понемногу отступает: она чувствует тупую боль, и эта боль приносила радость. Но как только ей удалось еще немного подтянуться, как словно произошел прорыв - она начала слышать звуки, негромкие, но отчетливые и понятные настолько, что она резко выпустила из рук корень и камнем свалилась на дно ямы - неважно, что с невероятными трудностями преодалено уже целых полметра, черт с ними. Потому что оттуда, из леса, донесся звук, который ни с чем не спутаешь, и этот звук явно приближался. Наоми услышала злобный собачий лай.
   Собаки... Наоми прекрасно знала, что будет, если собаки найдут ее. Собаки либо выведут на нее группу солдат с автоматами, либо... Второе могло оказаться пострашнее первого. Ее, полупарализованную, собаки запросто могут сожрать живьем. Все эти мысли понеслись в голове Наоми за какие-то считанные секунды, но за эти мгновения холод успел произвести новую атаку на ее посиневшее тело - конечности снова начали неметь. Правда, и собачий лай поутих, а может быть, это она снова оглохла от падения, а может быть, в этой яме происходит какой-то особый аккустический эффект - полная звуконепроницаемость... Наоми вновь вцепилась почти уже негнущимися пальцами в корни и стала отчаянно тнуться вверх. Почти что моментально ее конечности ожили, а вместе с ними и звуки начали литься в уши, из ктрорых как будто кто-то вынул вату, и на этот раз собачий лай слышался гораздо ближе. Наоми сразу догадалась, что она просто поставлена перед выбором: погибнуть от холода (она не сомневалась, что если она, Наоми, останется в заснеженной яме, то Анечка на больничной койке вскоре перестанет дышать), либо встретиться с собаками, если это, конечно, собаки, а не кто-нибудь похуже. Смерть в яме - пожалуй, полегче, но зато это наверняка. Встреча же с лающим зверем... Тут возможны варианты. И один из них - быть разорванной на куски. Но... это будет борьба до последнего, это означает использование Последнего Шанса на всю катушку. Вздохнув, Наоми решила все-таки выбираться из ямы, чтобы встретиться с лающим существом. Она туго перехватила нижнюю рубашку на талии вытянутым из ботинка длинным шнурком, подобрала длинную палку, заткнула ее за это подобие пояса, решительно схватилась за корни и начала подтягиваться. Занемевшие мышцы и суставы вновь обрели чувствительность, не действовала только сломанная нога. . Собаачий лай немедленно приблизился, теперь он раздавался практически над самой ее головой, но она не отступила, а продолжила карабкаться. Мышцы понемногу набирали силу, а может, тело становилось легче, но ей удавалось сначала подтянуться на руках, а потом упереться здоровой ногой. Наоми посмотрела вверх и подсчитала, что таким способом ей нужно сделать еще 4 рывка. Она сделала два и решила передохнуть. "Нет, не передохнуть, - призналась она себе. Ведь каждый рывок явно делал ее физически чуть сильнее. - Не передохнуть, а отттянуть момент". Наверху, там, куда она пока не могла заглянуть, слышался уже не лай, а глухое рычание и частое дыхание. "Может, быть, все-таки лучше упасть?" - с тоской подумала Наоми, взглянув вниз, и не смогла сдержать крика ужаса. Дно ямы, несколько минут назад бывшее таким близким, исчезло. Та часть стенок ямы, которую она уже преодолела, превратилась в гладкую отвесную неизмеримо высокую скалу, уходящую вниз.Там, внизу, зияла пропасть, и в ней клубился туман. "Это потому что я уже сделала выбор, значит дороги назад больше нет", - догадалась Наоми, пытаясь унять сильную дрожь и головокружение. Она еще крече ухватилась за корни и сумела преодолеть оставшийся кусок всего за один рывок. Она с облегчением легла грудью на горизонтальную поверхность и несколько мгновений наслаждалась этим положением, несмотря на холод. Напряженные мышцы дрожали, легкие разрывались, сердце больно колотилось о грудную клетку , но измученное тело Наоми заслуженно отдыхало. Звуки на время исчезли.
  
   Как только Наоми вспомнила о том, что пока она карабкалась, собаки, похоже, приблизились к яме, то сразу же вновь услышала рычание и частое дыхание. Она лежала лицом вниз, но она ощущала, что тот, кто рычит и дышит, находится прямо здесь, уже на расстоянии вытянутой руки. Она почувствовала какой-то запах, немедленно вызвавшиий рвотный рефлекс . Этот запах был определенно ей знаком, только она не могла вспомнить, откуда. Она увидела, что на том ограниченном пространстве, которое она может видеть из положения лежа, снег местами покрыт каплями ядовитого желто-зеленого цвета. Вновь послышалось рычание, и Наоми к ужасу и удивлению услышала, что у нее в ушах прозвучал приказ:
  -- Поднимайся, Наоми. Поздоровайся . Фредди пришел за тобой.
  
   Наоми в эту минуту больше всего на свете хотелось не поднимать голову. Что угодно, только не это. Она, кажется, была бы готова сейчас променять теплую одежду, плед и кресло у пылающего камина на возможность не поднимать голову, но не было в ее распоряжении ничего, кроме снега, нижней рубашки, перехваченной шнурком и дурацкой палки, прикрепленной к этому шнурку, да еще сломанной ноги с огромной гематомой. У нее не было сил воспротивиться этому приказу, и, против желания, она подняла голову и взглянула прямо на рычащее существо.
  
   Их было двое, два отвратительных создания, самых отвратительных, каких Наоми когда-либо видела живьем, а не в фильме ужасов, которые иногда с удовольствием смотрела Наоми-Лина одну жизнь назад. Одно стояло на ногах (или на задних лапах) , его фигура была похожа на человеческую, но голова... Голова и морда были собачьи, причем абсолютно лысые. Местами на фиолетово-розоватой коже вздувались синие вены. Оно было одето в черный балахон с капюшоном. Руки (или лапы ) прятались в длинных рукавах, и эти лапы держали что-то вроде ремня или поводка, к которому было привязано второе существо: огромная волосатая зверюга с когтистыми лапами, грязными кожистыми складками на спине ... и головой человека, лицо которого полностью поросло шерстью, а приоткрытый рот полон острых зубов, скорее звериных, чем человеческих. Изо рта вываливался черный язык. Чудовище смотрело прямо в глаза Наоми и рычало, только рычание это было необычным. Из горла твари вырывались звуки разной длины, причем они имели относительно четкий ритмический рисунок. Наоми от страха и отвращения забыла о холоде и больной ноге, словно ее мозг оказался не в состоянии реагировать на все внешние раздражители одновременно. Тварь продолжала рычать, и тут Наоми с изумлением обнаружила, что она понимает язык чудовища. Издаваемый тварью рык складывался в голове Наоми в совершенно четкие слова.
  -- Ты. Выбрала. Встретится. Со мной. Плохой. Выбор. Ты. Много Много Раз Пожалеешь. Что. Не. Упала. В пропасть. Это. Было Бы. Быстрее. И проще. Для тебя. Но теперь. Я Разорву. Твое. Тело. И съем. Внутренности. Но.Ты. Будешь. Оставаться. Жива. Пока. Я . Не перегрызу. Горло. Ты. Много. Много. Раз Пожалеешь. Что...
   Однако Наоми, уже дошешая до грани нерваного срыва, решилась перебить эти жуткие высокопарные угрозы и выкрикнула:
  -- Да заткнись ты, уже поняла, что пожалею много раз.
   Вернее, эта фраза сложилась у нее в мозгу, но произнести ее обычным образом она не смогла. Язык и нёбо не повиновались ей, они словно онемели, зато вместо этого она ощутила глубоко в горле что-то вроде нового органа, который издавал точно такие же рычащие звуки, что и волосатая тварь. Наоми понимала язык чудовища и даже говорила на нем! Это придало ей смелости и она добавила:
  -- Только подойди, урод, улетишь прямо в пропасть вместе со мной.
   А потом еще проговорила, вернее прорычала, подражая интонациям зверя:
  -- Так. Будет. Быстрее. И проще. Ты. Мерзкая. Тварь.
   Тварь рявкнула что-то, что Наоми идентифицировала как издевательский смех, а потом вновь пошли слова:
  -- Я. Не Боюсь. Пропасти. Слепая. Что ли. У меня есть. Вот. Это.
   Грязные кожистые складки на спине твари дрогнули и приподнялись, и Наоми поняла, что это крылья. Голова человека... Тело зверя... Крылья...
  -- Ты что же, сфинкс? Сфинкс-уродец, сфинкс-мутант. Сфинкс-недоделок. Ты должен любить загадки, если легенды не врут. У меня есть для тебя отличная загадка: кто на этой поляне стоит на 4-х лапах и при этом самый уродливый во всем лесу?
   Тварь зарычала, на этот раз без слов, и сделала шаг навстречу Наоми. Вторая тварь, та что в плаще, которая за время их "беседы" ни разу не открыла рта и не шевельнулась, сейчас тоже продолжала стоять как вкопанная, только веревка, за которую был привязан "сфинкс", сначала натянулась в ее руках, а потом удлинилась. Наоми инстиктивно сделала полшага в сторону больной ногой и тут же закричала от боли и припала на колено. За спиной была пропасть, впереди - зубастая тварь. Палка, которую Наоми прикрепила к поясу, ткнула ее в спину, напомнив о себе, причем весьма кстати. Наоми вытащила ее из-за пояса и оперлась как на костыль. Тварь продолжала медленно надвигаться, глядя прямо ей в глаза, и Наоми заковыляла по краю ямы. Она боялась даже смотреть на дно ямы. Все-таки падать в пропасть решительно не хотелось. Но двигаться становилось труднее и труднее, и Наоми почти физически ощущала, что гнусная тварь гипнотизирует ее взглядом, парализует конечности.
  
  -- Не смотри ей в глаза, Наоми! Смотри на меня! - Вдруг услышала Наоми совершенно нормальные человеческие слова, произнесенные на иврите. - Посмотри же на меня!
   Наоми повернула голову на звук голоса и увидела совершенно необыкновенную вещь: на расстоянии всего нескольких шагов от нее появилась лесная поляна, вся залитая яркими лучами летнего солнца, заросшая густой зеленой травой и цветами, а деревья, обступившие ее, покрывала густая листва. Посередине этого чудесного островка лета среди зимы стоял знакомый Наоми бедуинский шатер, а возле него - Илана в своей неизменно пестрой восточной одежде и обвешанная амулетами.
  -- Илана, помоги, - мысленно взмолилась Наоми на иврите, а из горла вырвалось только жалобное поскуливание.
  -- Слушай меня! - крикнула Илана. - Нельзя на нее смотреть. Разбуди Анечку. Она справится.
   Но голова и шея Наоми словно перестали слушаться - они против ее воли повернулись в сторону чудовищ, а зрачки сфокусировали взгляд на страшных глазах "сфинкса". Из разделяли только несколько шагов.
  -- Как? Как разбудить? - отчаянно закричала Наоми, вернее проскулила. Ей в голову весьма несвоевременно пришла ассоциация со сказкой "12 месяцев": на одной поляне и зима и лето, а она, Наоми, забыла человеческую речь и лает по-собачьи, как "плохие" - мачеха и дочка...
  -- Загляни в яму, скорее!
  -- Не могу!
  -- Почему?
  -- Ки еш ли пахад гова! (потому что боюсь высоты) - неожиданно выкрикнула Наоми на иврите, потому что ее яык почему-то ожил, наверное, благодаря вмешательству Иланы.
  -- Ничего не бойся! Делай, что я говорю, пока я еще могу удержать ее*. Скорее же, Наоми!
  --
  -- *(ее - потому что чудовище - "мифлецет" - женского рода)
  
   Наоми удалось с трудом повернуть закостеневшую шею и, преодолевая страх, заглянуть в яму...
  
   Нет, на этот раз там не было бездонной пропасти. Яма вновь была примерно в два роста Наоми глубиной и вся завалена снегом. А посередине ямы, утопая в снегу, как это ни странно, стояла железная больничная кровать, на которой неподвижно лежала Анечка. На первый взгляд могло показаться, что она опутана проводами датчиков и трубками для инфузии, но это было не так. Она была опутана гибкими корнями деревьев, торчащими из стенок ямы, а один корень вонзался прямо в сгиб локтя, в то место, куда обычно действительно присоединяют инфузию. Анечка была неподвижна и бледна. Наоми стала звать ее, но язык вновь онемел. Тогда она стала сбрасывать на нее снег с помощью своего костыля, даже один раз попала ей на лицо, но тут ее шея против воли повернулась снова к твари. Под взглядом ее глаз тело Наоми вновь стало неметь. Тварь встала на задние лапы, обнажив грязно-желтое брюхо, но приблзится к Наоми не смогла - мешал повод, который держал двуногий
   лысый урод, а его, наверное, сдерживала Илана. Наоми чувствовала ее отвратительный запах. Она стала мысленно призывать Анечку. Повернуть шею, чтобы заглянуть в яму, она уже не могла, но у нее получилось скосить глаза под каким-то невероятным углом, и боковым зрением ей удалось увидеть, что постель, занесенная снегом, пуста, а корнеобразные датчики и инфузии разбросаны. Почти в то же мгновение у нее в голове прозвучало по-русски:
   "Наоми, я здесь, я в тебе. Закрывай глаза и ничего не бойся. Я справлюсь"
   Но у Наоми уже онемели даже веки, даже глазные яблоки, которые она безуспешно попыталась закатитьпод лоб. Тварь смотрела прямо на Наоми и все сильнее натягивала повод, а Наоми смотрела на нее неестественно вытаращенными глазами, но тут ее глаза погасли сами, словно оператор отключил камеры, провода которых находились у нее в мозгу. Наоми вмиг ослепла, зато телу моментально вернулась подвижность и способность ориентироваться в темноте. Навыки Анечки ожили в ней. Она легко полуприсела на одной ноге и сломала свой костыль о колено. В руках у нее оказались две палки с с острыми концами, и она их крепко держала. Тут же раздался треск и рев. Даже ни видя ошибиться было невозможно - тварь порвала поводок и совершила гигантский прыжок вверх, для того чтобы опуститься сверху прямо на Наоми на голову. Наоми не видела глазами, но чувствовала каждый миллиметр ее траектории. Руки сами пришли в действие и подняли обломки костыля вверх. Тут же она получила сильный удар, и оказалась сбита с ног, вернее с одной ноги, и душераздирающий вой огласил зимний лес. Не видя, Наоми знала, что обломки костыля вонзились твари точно в глаза, и вошли глубоко, так что достали до самого мозга. Безжизненная вонючая туша сначала придавила Наоми, а потом увлекла ее за собой прямо в яму, успевшую снова стать бездонной пропастью. Сердце Наоми беспомощно затрепеталало... ......................................................................................................
  
   ***
   На седьмой день после смерти Федора Анечка очнулась к радости медперсонала. Камиль узнал об этом первый. Раисы не было в интернате, поэтому он оставил ей сообщение, а сам лично приехал в больницу, сел рядом с кроватью Анечки, осторожно пожал ее исхудавшую ручку. Анечка серьезно сказала:
  -- Я прошла один очень важный этап. Я все сделала правильно! И поэтому теперь я немного вижу: я различаю свет и темноту, и еще немного контуры.
   Вскоре подъехала и Раиса, бросилась к кровати и крепко обняла Анечку.
   Услышав последние новости, она ничего не сказала, а помчалась разыскивать офтальмолога, проверявшего Анечку последний раз.
  
   Камиль и Анечка остались вдвоем.
   - Скажите, Камиль Мусаевич, как ваши девочки? Когда у Айгуль последний раз был приступ?
   Камиль задумался, и вскоре ответил:
   - Похоже, что незадолго до "Алмалыка".
   - А у Зульфии?
   - Похоже, что примерно тогда же.
   - Значит, все это время она была без гормонов?
   - Ну не совсем без. Так, на небольшой дозе, как врач прописал.
   - А теперь послушайте меня, пожалуйста. Забудьте, что сказал вам врач. Уберите гормоны вообще, а в ингаляторы заливайте воду. Не сразу, постепенно, сначала - пусть будет 1/4 воды, потом - 1/3, потом 1/2 и так далее, пока не дойдете до того, что там вообще не будет лекарства. Она выздоровеет, вот увидите.
   - Это ты ее вылечишь?
   - Нет, вы. Вы уже сделали главные шаги, так что процесс пошел.
   - Это ты здорово придумала - постепенная замена. Ты очень-очень умная девочка.
   - Вообще-то я это у Стивена Кинга прочла. В прошлой жизни, разумеется.
   - Я бы не поверил, но я уже столько раз убеждался в твоей правоте, что поверю безоговорчно. Да, и еще. - Камиль просиял. - У Айгуль начались месячные. До 17 лет не было, а теперь начались. Н нее были такие серьезныепроблемы с почками, что мы с женой были зациклены только на этом, а вот теперь все само нормализовалось. Бог даст - она еще и замуж выйдет, и сына мне родит. В смысле внука.
   - Вполне может быть. Но теперь у меня есть к вам просьба. Надеюсь, что это не будет большой наглостью с моей стороны. Но у нас в интернате ведь есть компьютерный класс, правда?
  -- Конечно есть.
  -- Я туда никогда не захожу. Мне вроде как нечего там делать. Но мне очень хочется научиться печатать. Печатать вслепую, я могу в этом преуспеть. Я вообще-то помню клавиатуру, также как пианино, только нужно, чтобы мне для начала кто-нибудь помог. Объяснил, как включать, создал мне папку, постороил Shortcut, поставил хотя бы один раз руки на клавиатуру. Это не займет много времени. А все остальное - дело тренировки.
   Мусаев заверил ее, что непременно окажет содействие. Несмотря на то, что он уже немало сделал для Анечки, его не покидало чувство вины из-за гибели Лины. Несмотря ни на что, его не оставляли мысли о том, что если бы он не смалодушничал более 20 лет назад, Лина была бы жива, была бы с ним, была бы матерью его детей, обязательно родила бы ему желанного сына. Они вместе смотрели и пересматривали бы шедевральный фильм "Асса", а его сердце при звуках песни "Чудесная страна" и "Под небом голубым" переполняли бы светлые чувства, а не смертельная тоска, горечь и боль. Одним словом, он всегда радовался возможности сделать для нее что-то еще. А о сыне пора бы уже перестать мечтать, тм более, что жена уже не молода, да и яичник удален. Надо радоваться и благодарить Бога и судьбу, что девочки начали выздоравливать.
  
   Этот день был ужасно длинным для Камиля. Он провел несколько часов в больнице вместе с Раисой и Анечкой. Чтобы ему никто не мешал, он отключил мобильный телефон, а когда включил, то обнаружил 15 неотвеченных звонков и 5 сообщений. Не проверяя ни номеров, ни сообщений, он первым делом позвонил домой, но Асель сказала, что дома все нормально и что она ему не звонила. Она как правило старалась не мешать ему в рабочее время, разве что в крайнем случае, когда что-то случалось с дочерьми, но после "Алмалыка" с ними действительно ни разу ничего серьезного не происходило. Камиль отметил, что голос у нее в последнее время уже не такой бзжизненный, как раньше. Он помчался на работу, где его уже дожидался знакомый репортер, тот самый, благодаря репортажу которого Камиль узнал об увольнении заведующего "Зверинца" тем памятным весенним утром и который впоследствии освещал события с "Алмалыке". Наверное излишне будет пояснять, что наводку на "Алмалык" Камиль дал ему лично, и остался ему во многом благодарен, впрочем, не без взаимности. Журналист хотел расспросить Камиля о Федоре Дементьеве и Анечке Беловой, но Камиль вежливо, но твердо объяснил ему, что никаких комментариев по этому поводу не будет и он отдаст такое же распоряжение другим сотрудникам. Репортер, скрывая разочарование, все же отнесся с пониманием и удалился. Камиль же быстро вошел в кабинет и сразу же приступил к решению проблем, возникших за время его прибывания в больнице.
   Этой ночью с Камилем произошло чудо - вернулся тот сон, который он не видел долгие годы, который исчез в день Последней Катастрофы. Но этой ночью он вернулся, причем таким образом, как никогда раньше: он ощущал себя молодым, но не только ощущал, но и видел себя со стороны, и при этом помнил, кто он, где он, и сколько ему лет на самом деле, и полностью осознавал, что это сон, и что девушка, с которой он занимается любовью давно мертва... Но в этот раз, в этом сне было то, чего не бывало раньше никогда: она была жива! Она отвечала на его ласки со всей той нежностью и страстью, которой ему не хватало все эти долгие годы, о которых от тосковал, мечтал, подвляя в себе боль, а последнее время почти забыл, хотя эта боль так и не оставила его... Только ее лицо во сне все время ускользало от него, хотя он точно знал, что это она, его чудом воскресшая возлюбленная...
   Утром жена смотрела на него смущенно и испуганно, причем таким образом: вроде пытается заглянуть в глаза, но поймав взгляд, тутже отводит. Камиль догадался, что она хочет что-то сказать, боится или стестняется, поэтому заговорил первый:
   - Скажи все, что хочешь сказать, не держи в себе. Я обещаю, что выслушаю до конца и пойму.
   Она расплакалась, а потом сквозь слезы сказала:
   - Этой ночью ты опять ее звал.
   - Кого?
   - Ее, Айхонэ. Ты звал ее, но при этом был со мной и мне было очень хорошо. Хорошо, как никогда, даже в молодости. И я подумала: если даже это все из-за нее... Из-за того, что ты ее вспомнил... То пусть... Пусть так и будет... Я столько лет ждала... - Она снова заплакала.
   Камиль не сразу переварил то, что услышал, но ему хватило ума и чуткости, чтобы положить ей руку на плечо и сказать:
   - Успокойся, пожалуйста. Все будет хорошо, вот увидишь. Я обещаю, ты мне веришь?
   Те же самые слова он сказал когда-то в Москве плачущей Лине, но Асель этого не знала. Она закивала сквозь слезы, и Камиль налил ей стакан воды.
  
  
   Вскоре, примерно через две недели после выписки Анечки из больницы, Камиль Мусаевич торжественно пригласил Раису и Анечку в компьютерный класс и с нескрываемой гордостью представил одно из последних изобретений израильских программистов, попавшее на запад и в Россию незадолго до Последней Катастрофы. Это была программа "Говорящая мышь", разработанная специально для обучения слепых работе на компьютере. Все в этой программе было основано на аудио- контакте между мышью, пользователем и компьютером: то есть все меню и сообщения были не письменными, а устными, причем по-русски. Анечка с удовольствием взялась осваивать это изобретение, сразу же проявив необыкновенные способности и рвение, и через месяц уже могла бегло печатать вслепую. Почти каждый день она приходила в копьютерный класс после окончания занятий и подолгу сидела за компьютером, бойко стуча по клавишам.
  
   А еще через две недели Анечка осторожно спросила Кмиля Мусаевича, как дела дома, как здоровье домочадцев. Он начал было бодро рассказывать про то, как удачно работает постепенная замена лекарства на воду в ингаляторе Зульфии, но Анечка перебила:
   - Вы меня не обманете, вас что-то беспокоит, я же слышу ваши интонации. Эта ваша нарочитая бодрость... Оставьте ее кому-нибудь другому.
   Камиль нехотя признался, что в последние дни резко ухудшилось самочувствие жены: открылась рвота, пропал аппетит, сводит конечности. Думали, что отравление, но ведь отравление не может длиться больше недели...
   - Есть! - радостно закричала Анечка. - Сколько вам лет, Камиль Мусаевич? Вы что, еще ничего не поняли?
   - Она умирает! - ужаснулся Камиль. - Но как ТЫ можешь этому радоваться? Я понимаю, как Лина была расстроена, когда я женился на Асели, но ведь это все было в прошлой жизни, и у нас дети, и с тех пор столько всего... И вообще, она ни в чем виновата, это все я... Но я и так казнил себя все эти годы, ты прекрасно это знаешь. А Асель и так достаточно наказана: хронически больные дети, муж, который долгие годы любит другую женщину, пусть даже умершую, от этого не легче...
   У Анечки лицо мгновенно из радостного стало возмущенным и обиженным.
   - Да как вы можете про меня такое думать? После всего что пережила Лина, после всего, что пережила я, после всего, что мы пережили вместе? У меня просто слов нет! Мне ужасно хочется вскочить и уйти, хлопнув дверью, но к сожалению мне нельзя. У меня в этой жизни свои задачи, я уже говорила... Что же касается вашей супруги... Конечно, ее жизнь с вами, во всяком случае, до последнего времени, счастливой не назовешь, но... бывают дети олигофрены и дауны... бывают мужья алкоголики или наркоманы, мазохисты или педофилы... Наконец бывают мертвые мужья и мертвые дети... Или например такой вариант: ребенок 100%-ный инвалид и вообще никакого мужа? Так что все познается в сравнении, Камиль Мусаевич. Но давайте не будем развивать это тему. Просто отведите жену в поликлинику и пусть она сдаст кровь на ... (латинское название теста на беременность.) Запомнили?
   ..... - повторил Камиль.
   - Запишите, это важно. Прямо сегодня же пойдите. Максимум - завтра утром. И не смейте думать, что она умирает, понятно?
   - Не буду. Извини меня, ладно?
   - А куда я денусь, Камиль Мусаевич? У меня же экзамены, посложней чем в университете.
  
   Камиль сделал так, как сказал Анечка, и анализ показал, что его жена беременна. В 40 с лишним лет, с одним яичником! Как после этого не верить в чудеса?
   - У вас обязательно будет мальчик, - наставительно объясняла Анечка. - И у него будет та же самая душа, которая должна была быть у того мальчика, который умер при рождении. Если душа должна прийти в этот мир, значит она придет обязательно, раньше или позже, преодолевая препятствия или не имея их. Так что вы не потеряли сына. Просто вы получите его после того, как прошли через испытания и заслужили его. Представляете, как надо всегда думать о своих поступках, как тщательно взвешивать? Если вы знаете, что из-за неправильного поведения чья-то душа не может придти в наш мир и получить возможность решить свои зачачи и сдать свои экзамены?
  
   Беременная Асель стремительно набирала в весе. Поскольку она была худа, как мумия, ей необыкновенно шло то, что она поправлялась: лицо округлилось, морщины разгладились, к тронутым сединой волосам вернулся блеск, да и самой седины поубавилось, грудь и бедра пополнели... Есть народная примета: девочка в утробе матери забирает ее красоту, а мальчик наоборот дает. Если верить этой примете, то все говорило за то, что у Мусаевых будет мальчик. Однажды, Когда Асель была примерно на третьем месяце, родственники пригласили их на какое-то семейное торжество. Специально приглашенный фотограф сделал снимки всех присутствущих на торжестве пар, и гости получили на прощание портреты. Камиль и Асель вышли на фото очень удачно, и когда младшая дочка увидела это фото, она радостно сказала:
   - Ой, мама, папа, вы такие на этом снимке красивые!
   Она поднесла это фото к вивевшей на стене запылившейся свадебной фотографии, и они все увидели, что на этом фото они, как ни странно, выглядят лучше, чем на свадебной, где у Камиля в глазах тоска и отчаяние, а у Асели страх и замешательство... Супруги решили снять со стены свадебное фото и вместо него повесить это.
   А примерно через 7 месяцев у них родился догожданный сын. Асель сделали кесарево сечение, потому что некоторый риск все-таки имелся, но в целом все прошло без осложнений. Мальчика назвали Энвер. Младшая дочь, к тому времени уже полностью расставшаяся с гормонами даже почти что с ингалятором и в связи с этим вернувшаяся в школу, правда, на класс ниже, чем должна была, заявила, что маме надо больше отдыхать, а то мама слишком устала, пока она сама болела, поэтому ребенка после 14 часов она полность берет на себя. И действительно взяла, и у прекрасно справлялась.
  
  
  
   Раиса и Анечка. Стоматолог, поезд и автобус.
  
   Спустя несколько месяцев Раиса решительно объявила:
  -- Все! Скоро мы с тобой едем в Москву делать операцию.
   Анечка отмахнулась.
  -- Да послушай же! Я нашла одну частную офтальмологическую клинику, там операции стоят бешеные деньги, но они таки возвращают людям зрение! Ну, не совсем безнадежным, конечно. Я послала твою историю болезни и анализы, и они признали, что надежда есть.
  -- Да откуда у нас с тобой такие бешеные деньги?
  -- А самое главное - то, что одну операцию в месяц они делают в рамках благотворительности. Видно, с тех, кто побогаче, они берут чуть больше, и это дает им возможность провести одну бесплатную операцию. Они работают по своему, особому методу. Этот метод разработал один гениальный хирург, еще при советской власти, его долго не признавали, не давали ему лечить людей таким способом, но после его смерти его дочь вместе с мужем основала клинику, где лечат по его методу, и это дает потрясающие результаты! Там в статье написано, что его дочь - юрист, а муж - офтальмолог, она еще в молодости решила, что выйдет замуж толко за офтальмолога, который сможет продолжить дело ее отца.
  -- Да, все правильно, все сходиться, это они, - тихо проговорила Анечка, как бы сама себе, и добавила уже громче:
  -- Представляю, какая там очередь!
  -- Огромная! Но тебя они прооперирут без очереди. Бывают же чудеса - не поверишь. Я послала им твое фото, и они написали, что ты как две капли похожа на их давнюю московскую приятельницу, погибшую много лет назад в Израиле, и даже фото мне прислали, старое-престарое, черно-белое, но девочка на фото действительно вылитая ты! Фото со мной, жаль, что ты не видишь.
  -- Дай потрогать, пожалуйста.
   Раиса недоверчиво протянула ей довольно ветхую фотокарточку, и Анечка вхяла ее и погладила пальцами.
  -- Там еще кусты, детская горка и песочница? И две девочки в старомодных беретах и куцых пальтишках сидят на скамейке?
  -- Да! Откуда ты... Неужели... руками?
  -- Да не вижу я руками, вообще ничего не вижу. Это так, шутка. Просто я
   Это фотографию помню, вот и все.
   - Но как...
   Раиса оборвала сама себя на полуслове, потому что давно дала себе слово не вникать в Анечкины странности.
   - И еще, - торжественно продолжила Раиса после паузы. - Деньги у нас стобой скоро будут. Помнишь, я давно тебе рассказывала про развалюху в сельской местности? Которую мне бабушка в наследство оставила и которую я много лет никак продать не могу, еще и налог за нее плачу? Это далеко, в сторону Уфы, почти полдня на поезде, а там еще автобусом. Так вот - не поверишь - покупатель нашелся. Из местных. Видно, ему участок нужен, а не сам дом, так он в мое-то полное отсутствие вполне мог бы снести его ко всем чертям, а он - нет, разыскал меня, предложил неплохие деньги. На квартиру в Казани, конечно не хватит, но на поездку в Москву и гостиницу - вполне, да еще и останется. Я торговаться не стала, сразу согласилась, ведь так удачно, так вовремя! Сегодня же поеду на вокзал за билетом, а ты уж поживи пару денечков в интернате сама, ладно?
   Анечка не выразила ни радости, ни восторга. Ее лицо было напряжнггым и грустным. Раиса обиделась:
  -- Ты что? Так все замечательно складывается, а ты совсем не рада?
   Анечка, помолчав, отрешенно сказала каким-то чужим голосом:
  -- Все замечательно. Просто лучше быть не может. Но мое условие таково: я никуда с тобой не поеду, пока ты не сделаешь себе зубы. Это важно. И для меня, и для тебя. Так что сегодня, пожалуйста, не на вокзал, а в поликлинику. Немедленно звони и назначай очередь. Я серьезно. Идем звонить, я буду стоять и слушать.
  -- Но у меня еще пока нет таких денег...
  -- Договоришься без предоплаты. Для начала сделай себе хотя бы временные коронки, а потом, когда за дом получишь, сделаешь фарфор. Только обязательно белые! Иначе можешь на меня не рассчитывать.
   Раиса так испугалась того выражения, с которым Анечка все это произнесла, что согласилась и пошла звонить в поликлинику.
   В этот день она вернулась домой поздно, уставшая и измученная, но удовлетворенная. Петр спал, Алевтина что-то жарила на кухне, Игорек тихо кирял - просто идилия. Анечка терпеливо ждала в ее комнате, развлекаясь "просмотром" старых фильмов по каналу "Ретро".
  -- Сделала!- объявила Раиса с порога. - Пока временные, вот смотри, то есть потрогай.
  -- Да верю, верю. У тебя даже дикция изменилась, я же слышу.
  -- Ну что ж, приходится признать, что ты была права - так намного лучше. Мне и самой нравится. Ты поела?
  -- Нет, я тебя ждала. Я тут у тебя свеклу нашла и сварила, потом натерла, у Алевтины чеснок попросила, она дала и сказала, что возвращать не надо, но ты все равно верни, ладно? Добавила немного майонеза, и получился остренький салатик.
  -- А больше ничего в холодильнике не нашла? - подозрительно спросила Раиса.
  -- Больше ничего. Да я и не искала. Зато у нас есть свежий хлеб, я сама купила, масло, кабачковая икра и свекольный салат - просто королевский ужин.
  -- Ладно, давай ужинать, а за билетом поеду завтра.
   Раиса открыла холодильник.
  -- А сейчас главный сюрприз. Фаршированная рыба. Она торжественно достала из холодильника эмалированную миску и сняла с нее крышку. Запахло очень вкусно. - Я все-таки научилась, слышишь? Я догадалась, что надо добавлять муку из мацы, чтобы она не разваливалась, так я специально ездила за ней в еврейский магазин. И представляешь - получилось! Из трески, конечно, не то что из карпа, но вкусно, честное слово, вот попробуй.
  -- Ты не догадалась, а вспомнила, - возразила Анечка, но попробовала рыбу и заулыбалась:
  -- Обалденно. Ты продвигаешься, ты молодец! Скоро, очень скоро в твоей жизни все резко изменится к лучшему. И из коммуналки ты выберешься, вот увидишь...
   Ее глаза вновь стали грустными и мечтательными.
  
   ***
  
   На следующий день Анечка вернулась в интернат, а Раиса поехала продавать свою неожиданно оказавшуюся ценной недвижимость. Покупатель оказался весьма интеллигентным молодым человеком, подписание бумаг было произведено в банке в присутствии банковского служащего, и тут же, в буквальном смысле не отходя от кассы, на счет Раисы был сделан перевод в размере оговоренной заранее суммы, вернее, даже немного больше, потому что покупатель любезно взял на себя уплату налога за продажу и комиссионных банку. После совершения сделки он даже пригласил Раису в ресторан, чтобы обмыть покупку. Переночевала она в бывшем своем доме, (новый владелец сам ей это предложил), днем немного погуляла по окрестностям, отмечая, как много здесь изменилось с тех пор, как умерла бабушка, причем перемены были как в лучшую, так и в худшую стороны. Она хотела найти бабушкину могилу, но не смогла - кладбище было заброшено и поросло густой травой и бурьяном. Поезд, идущий в Казань, должен был проходить ближайшую к селу станцию поздно вечером, но автобус, идущий до этой станции, ходил только два раза в день - рано утром и днем. И снова выручил покупатель: он отвез Раису на станцию в такое время, что ждать поезда ей оставалось ровно полчаса ( конечно, при условии, что поезд придет вовремя. ) Похоже, что на этой неделе Раисе везло во всем: поезд прибыл всего-навсего с 10-минутным опозданием. Заняв место в купе, Раиса попросила постель и полотенце, застелила свое место и решила пойти умыться. В тамбуре, перед туалетом, у открытого окна стоял мужчина и курил, выставив руку с сигаретой в окно. Он немного подвинулся, чтобы пропустить Раису. Она его даже толком не разглядела, но пока она умывалась, с ней что-то произошло. Как будто какая-то завеса приоткрылась. Ей показалось, что она сто лет знает этого мужика, что у него рыжие волосы, большие руки, и главное - она знает, как звучит его голос, она знает, как этот голос произносит непонятное слово "Мейделе". Это слово прокручивалось у нее в мозгу снова и снова, но понятнее не становилось. Раиса помотала головой над раковиной, посдений раз плеснула в лицо холодной водой, немного пахнущей хлоркой, и вышла из туалета, на ходу вытирая лицо. Мужик стоял на том же месте. Он закончил курить, и теперь стоял спиной к окну и смотрел прямо на Раису. Она почему-то ему улыбнулась. Просто так, без всякой цели, и тутже неожиданно обрадовалась, вспомнив, что у нее новые коронки и что улыбка выглядит намного привлекательнее, чем выглядела бы неделей раньше. Все-таки Анечка была права, заставив ее сделать передние зубы. Мужик тоже ей улынулся, и тут она вспомнила! Вспомнила все, что видела тогда, когда ей это "показывала" Анечка, и особенно встречу в поезде!
  
   ...Поезд подъезжал к Казани. Фрида резко встала, взяла тяжелую сумку со слесарными инструментами, которые все это годы бережно хранила - других вещей у нее не было - и пошла в тамбур. Оставшуюся часть дороги она простоит в тамбуре, надо побыть одной, а не слушать дурацких разговоров соседей по плацкарту. В тамбуре кто-то курил, но Фрида встала в противоположный угол.
  
   - Твоя станция, мейделе? Я тоже выхожу. Помочь с вещами? - это куривший мужик обратился к ней по-еврейски. И тут что-то случилось. Это слово - "мейделе"... Как будто ключ вошел в замок и открыл тот сосуд, котором Фрида годы копила боль и слезы. Она разрыдалась прямо в тамбуре, при незнакомом мужчине, говорящим по-еврейски. Говорить она не могла, горло сжимали спазмы и слезы все не кончались. Мужик побежал в вагон, принес ей стакан воды. Она пила, стуча зубами о граненый стакан, и слушала его сбивчивый рассказ.
  -- Вдовец я... Три года уже...От туберкулеза... Лекарства в больнице не хватило... Дети малые... Двое... Сам инженер... Раньше - на заводе, слесарем, а потом от завода в институт послали. В командировки часто... Не до женщин... Дети - с матерью, только старая уже, тяжело ей... На Украине, под Киевом... А вот тебя увидел - как будто родное что-то... Да успокойся же, говори, легче станет...
   Фрида так же сбивчиво рассказала ему о себе. Все-все рассказала, даже то, зачем она ехала в этом поезде. И сумку с инструментами показала. Потому что он сказал ей "мейделе" и она тоже тоже почувствовала что-то родное. Звали мужика Яков. А ее второе имя было Рахель. Как в Танахе.
  -- Давай дальше вместе, а? Хуже не будет, обещаю! У меня ж руки золотые, я любую халтуру могу сделать, мебель в доме, забор поставить, кран починить - что хочешь! Сейчас как раз Казань, мне выходить, у нас там от завода комната в коммуналке снята. Специально для командировочных. Выходишь со мной? Выходи! Ну пожалуйста...
   ... А потом, когда они переехали на Украину и зажили все вместе, одной большой семьей, Фрида говорила мужу:
   - Знаешь, мне кажется, у нас было 2 души на четверых. Мой муж и твоя жена ушли одновременно. А мы с тобой остались, встретились, и все-таки мы вместе...
  
   Раиса даже и не заметила, как они познакомились, разговорились и выяснили, где живут и работают. Мужик оказался вдовцом, а звали его Яков, чему Раиса совершенно не удивилась. Яков спросил соседей по купе, не согласится ли кто-нибудь из них поменяться местами с Раисой, и женищина, занимавшая верхнюю полку, согласилась, тем более, что у Раисы была нижняя. А на следующей станции двое других соседей по купе, пожилая супружескаяя пара, сошли, и Раиса и Яков оставались в купе одни до самой Казани.
   И ни на секунду во время их общения, даже тогда, когда Яков сказал, что с первого взгляда почувствовал в ней что-то родное и близкое и понял, что если он не заговорит с ней, то потом будет жалеть всю жизнь, ни на одну секунду Раиса не переставала думать об Анечке и о том, как она обо всем ей расскажет.
  
   - Знаешь, - рассказывал Яков, - у меня ведь близкие родственники живут на Западе, в Италии. Уехали давно еще, лет 5-6 занимались всякой черной работой: уборка, погрузка. Отказывали себе во всем, копили на будущее. А в прошлом году получили статус и сразу же открыли гараж по авторемонту, дом купили. Пока сводят концы с концами, но клиентов потихоньку прибавляется. Они зовут меня к себе. Обещают взять на работу и вообще помочь на первых порах. Я ведь очень хороший слесарь, как говорится, от Бога. Занимаю инженерную должность, но если какая-то особо сложная деталь - все идут ко мне. А родственникам я сказал так: я вдовец, но один всю жизнь быть не хочу. И пока не встречу женщину, с которой хотел бы остаться всерьез и надолго, не поеду. Я слишком долго прожил в России и слишком консервативен, чтобы суметь найти общий язык с кем-то иной закваски. Хочешь уехать в Италию?
   - У меня ведь дочка приемная.
   - Знаю, ты говорила. Так что же?
   - Понимаешь, ей должны скоро сделать операцию, которая может быть вернет ей зрение. Такую операцию люди ожидают годами, а у нас это уже сковсем скоро.
   - Ну конечно, ни в коем случае нельзя отменять операцию. А где ей будут делать?
   - В Москве, я собираюсь туда уже совсем скоро.
   - Есть где остановиться?
   - Думаю, в гостинице.
   - Да ты понятия не имеешь, какие там цены! Слушай, у меня идея: я поеду с вами. У меня армейский друг живет в ближнем подмосковье, полчаса на электричке. Он давно в гости приглашал, с женой, но пока она болела, нам было не до поездок. Он живет в ПГТ, домик небольшой, да и старенький, но места всем хватит. Ну как согласна?
   - Ну конечно согласна. Вот Анечка обрадуется!
  
  
   ***
  
   Анечка закончила предложение, поставила точку, сохранила файл. Ей было хорошо и спойкойно, ведь все, что касается Раисы уже начало сбываться, она видела сон об этом, а это была ее последня важная задача в этом круге, последний экзамен, котоый должен обеспечить ей возвращение в Ган Эден и встречу с семьей. В класс заглянул Камиль Мусаевич.
   - Как дела? - спросил он.
   - Все хорошо, Раиса вернется, и поедем в Москву делать операцию. Как дома, как малыш?
   - Лучше и не может быть. Ой, как же я мог забыть! Ведь есть одна женищина, астролог, она же мне все это предсказала, а я ей не поверил. Не поверил, но обещал позвонить по истечении определенного периода.
   - Так позвоните же ей! Я думаю, вам надо даже с ней встретиться.
   - Ты права. Кстати, а у тебя завтра день рождения. Так в личном деле написано. Или я ошибаюсь?
   - Ошибаетесь, Камиль Мусаевич. Помните, когда был день рождения у Лины?
   - Она была Дева погороскопу, а вот число я что-то не помню. Извини.
   - И у меня н самом деле тогда же. Так вот, Дева - это август-сентябрь, а у нас сейчас ноябрь месяц, уже почти зима.
   - Это связано с переселением душ?
   - Конечно связано. Знак Зодиака во многом определяет сущность человека. Поэтому если та же душа приходит в новое тело, необходимо, чтобы знак Зодиака соответствовал самому первому рождению.
   - А я, честно говоря, приготовил тебе подарок.
   - Оставьте до... Ну хотя бы до Хануки.
   - Ханука...Иудейский праздник, связанный с победой в первой в мире войне, разразившейся на религиозной почве...
   - А еще считается, что в дни Хануки происходят чудеса, а детям принято дарить подарки.
   - Хочешь пойти в "Пиццерию"?
   - Нет, не хочу. Я сегодня много писала, хочу лечь спать пораньше.
   - Давно хотел тебя спрость, что ты пишешь.
   - Расказы. Сочиняю и записываю. На всякий случай говорю вам, что моя папка называеся "АnnaBel" - Анна Белова. Запомните?
   Камиль Мусаевич ответил утвердительно, пожелал ей спокойно ночи и удалился, а Анечка порадовалась, как ей легко удалось обмануть Камиля насчет дня рождения, да еще так красиво обосновать теоретически. Ведь в личном деле не было никакой ошибки - она родилась в середине ноября, почти 12 лет назад, без одного дня. А характер человека определяет ни столько день, сколько час рождения. И именно этой ночью ей должно было исполниться ровно 12.
  
  
   Она начала мечтать о том, что ее ждет, перед глазами одно за другим возникли лица мужа, детей, родителей, и с этими мыслями пошла в душ, тщательно помылась, почистила зубы. Ложась в постель, проговорила молитву на иврите и спокойно уснула. Несколько часов она проспала без сновидений, а ближе к утру проснулась и резко села на кровати.
   Анечка открыла глаза, и обнаружила, что видит практически все, и не только контуры, но еще и краски. Даже ненормально хорошо видит, потому что в комнате темно, но она прекрасно различает спящую с приоткрытым ртом соседку, часы, показывающие 6:01 и открытое окно, за которым начинает брезжить хмурый серый осенний рассвет. Анечку прошиб холодный пот. Этого не должно быть! Опять что-то не так, где-то она ошиблась! Да и рассвет в это время года начинается позже!
   Анечка побежала к умывальнику и плеснула в лицо холодной водой, после чего ее мысли пряснились и вернулась способность анализировать и принимать решения.
  
  
   Есть еще один экзамен, самый последний, и на него осталось совсем немного времени. Она подумала несколько минут и приняла решение. Ей нужно удалиться из интерната, чтобы больше никто не пострадал. Она должна была подумать о других, и это и есть ее экзамен, который она чуть было не провалила, но теперь у нее есть спасительная шраргалка - 100 или даже 200% -ное зрение. Анечка посмотрела в окно. Все-таки светает, просто люди с обычным зрением не замечают этого столь ранно. Или же этот рассвет наступает только для нее. Он указывает ей дорогу! Анчека быстро оделась, на всякий случай взяла с собой палочку, легко взобралась на окно и спрыгнула вниз. Это был второй этаж, можно было сильно удариться, но она довольно мягко приземлилась на густо поросший травой газон. Она быстро пробежала несколько метров до забора, взобралась на него, благо что было за что цепляться, спустилась, а когда ее ноги встали на землю, она обернулась лицом к шоссе, проходящему совсем рядом с интернатом. Только шоссе она не увидела. Прямо перед ней, вместо мокрого, местами разбитого асфальта, исперещенного шинами автомобилей, мотоциклов и автобусов, были густые кусты сирени, обрамлявшие тенистую аллею, вернее, узкую дорожку, посыпанную желтым песком. Кусты росли таким образом, что над дорожкой образовалась как бы арка из цветов, а через просветы между ветвями мягко проникал солнечный свет. Вдоль дорожки протекал чистый как слеза ручей, а на воде стояла лодка, маленькая, как игрушечная и необыкровенной красоты. Анечка сделала шаг к лодке, и та стала больше, или же это Анечка стала меньше. После трех шагов Анечка обнаружила, что может спокойно вместиься в лодку. Она ступила внутрь и села на мягкое сидение. Лодка, видно только этого и ждавшая, сразу же отплыла. Она уносила Анечку в сиреневую даль, и ей было хорошо и покойно. Обернувшись, она увидела участок шоссе, суетящихся людей и забор интерната. Больше она уже не оборачивалась.
  
   * * *
   Шофер автобуса медленно, очень медленно, оправлялся от шока. В груди еще болело, как будто вонзили стальной стержень и провернули несколько раз, но теперь его явно вытаскивали из глубокой раны, да и сама рана, кажется , имеет реальный шанс быстро затянуться. Он обязательно еще обнимет жену и мальчишек! Сбитая им девочка, вынырнувшая неизвестно откуда, была слепа. Во-первых, у нее в руках была палка для слепых, а во-вторых, прибежавший на шум ночной дежурный интерната, рядом с которым и произошла авария, опознал девочку. Это была воспитанница интерната, слепая от рождения, ее собиралась удочерить учительница музыки и копила деньги ей на операцию, об этом знали все в интернате. Непонятно, как она сюда попала, ведь мимо него она точно не проходила, а забор довольно высокий, не говоря уже о том, что слепые по заборам не лазают... У попрощавшегося было с жизнью шофера не оставалось уже никаких душевных сил, чтобы переживать за девочку или же попытаться представить себе лицо учительницы, получающей известие о том, что приемную дочку размазало по асфальту.. Не оставалось сил даже на то, чтобы удивиться тому, что крови почти что нет. При таких сильных повреждениях крови должно было быть много, очень много...
   Прибывший на место аварии врач определил причину смерти. Это был сердечный спазм, а вовсе не удар автобуса. Ее сердце, как видно, перестало биться еще на тротуаре, возможно, что лазанье через забор тоже сыграло роль. Но одно несомненно - под колеса упало уже безжизненное тело, именно поэтому крови так мало. Шофер медленно приходил в себя, и мысленно дал себе обещание, что обязательно найдет православную церковь (бабка, кажется, была православной) и поставит богу свечку.
   И никому даже в голову не пришло, что, когда искалеченное тело Анечки убирали с мокрого холодного осеннего асфальта, она на самом деле была уже очень далеко отсюда, в саду необыкновенной красоты, на берегу овального озера, и, счастливо смеясь, обнимала своих близких, встречи с которыми терпеливо и смиренно ждала целых 12 лет. А за озером открывался чудесный вид на белокаменный залитый солнцем Вечный Иерусалим.
  
  
   ***
  
   Раиса встретила известие о гибели Анечки на удивление спокойно. Только теперь она поняла, что Анечка действительно все знала с самого рождения - и ноты, и романсы, и Гюго, и Мопассана, и то, как выглядит будущий муж Раисы, и то, что не нужно копить деньги на операцию, и то, сколько лет ей отпущено в этом кругу - не 32, как Моцарту, а всего лишь 12. И что все произошло именно так, как и должно было произойти, то есть по большому счету за Анечку надо было бы только радоваться.... Нет, конечно же она не радовалась, это было свыше ее сил, но теперь ее жизнь вступила в новую фазу: появился мужчина, с которым она собиралась строить семью и рожать ему дочку, рыженькую, с веснушками и любопытными глубыми глазками, ведь именно так ее описала Анечка...
  
   Камиль на этот раз не стал ничего мысленно запихивать в дальний чулан и вешать замок, да это уже и не было нужно: никакие воспоминания, связанные с Линой или Анечкой больше не причиняли боли, а приносили только покой, умиротворение и, может быть, только немного светлой печали.
   Через неделю после похорон Анечки Камиль увидел сон, в котором практически ничего не запомнил, кроме одного слова, написанного большими буквами:
  
   ANNABEL
  
   Камиль немедленно вспомнил, что именно так называлась папка, в которой Анечка хранила свои файлы.
   - Это знак, что я должен открыть эту папку, - решил Камиль, и рано утром придя на работу, первым делом пошел в компьютерный класс. Он без труда нашел папку под названием "АnnaBel" и открыл ее. В папке было всего два файла. Один назывался "Begstvo", другой - "Сhudo". В первом файле содержалася рассказ под названием "Эмиграция, или Бегство к себе от себя". Во втором - повесть под названием
  
  
  
   "ЧУДО ХАНУКИ"
  
   Продолжение следует.......

1

  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"