Agni : другие произведения.

Падение дома Орио - part1-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  ЧАСТЬ 1. ТАЙНЫ НЕВИИ
  Вход и выход
  В те же самые ворота
  Еще недавно с куклой ты возилась
  Но есть иная, взрослая игра:
  Игра с огнем
  (Рубоко Шо)
  Дождь застиг Ольви на обратном пути, на пустынной улочке нижнего поселка. Взглянув на серое предрассветное небо, она вздохнула и спряталась под ближайший навес, надеясь, что пережидать придется недолго.
  Спустя мгновение под навес скользнула еще одна тонкая девичья фигурка, тоже в темном плаще, тоже с капюшоном, скрывающим лицо - видимо, так же, как и Ольви, спешила домой на рассвете, пока все спят, пока никто не знает - и пусть не узнает! - что ночь она провела не дома. И не одна.
  Оказавшись в укрытии, девица подняла голову, - это была гибенка с характерными для ее расы черными узкими глазами, узким лицом и белой кожей, - беззастенчиво окинула Ольви взглядом, сначала удивленно изогнула бровь, задержавшись на выбившейся из-под капюшона светлой кудрявой пряди, а потом понимающе усмехнулась.
  Ольви позавидовала ей: гибенка на вид была ее ровесницей или ненамного младше, а это значило, что пансион она уже закончила. У гибенов был самый короткий срок обучения, только до пятнадцати лет, да и порядки там были абсолютно не строгие: после четырнадцати их даже выпускали гулять в город и не особо следили за временем возвращения. Это уж не говоря о совместном обучении... никаких запретов на общение с противоположным полом! Совсем не то в пансионе алвоев, где училась Ольви - она не могла навещать даже собственного брата, и гулять можно было только во внутреннем дворике и в саду с глухим забором. Тяжко быть дочерью привилегированной расы! Вот эта гибенка - свободна, как ветер, Ольви тоже хотела бы так. А самое главное, тогда она смогла бы видеться с Азуром, ничего не опасаясь и не прячась. Азур - так называла его только Ольви, так-то все знали его под именем Зури, - не был даже гибеном. Смуглый и узколицый, с узкими черными глазами, он принадлежал к самой низшей расе, и если бы их поймали, ему это грозило бы смертью, а ей и ее семье - пожизненным позором.
  Дождь прекратился - надолго или нет? - и пора было поспешить в пансион. Ольви первой выскользнула из-под навеса, провожаемая насмешливым взглядом гибенки. За ней невидимой тенью следовал Азур. Он не мог провожать ее открыто - слишком опасно! Но допустить, чтобы бесшабашная алвойка пробиралась одна улочками нижнего поселка...
  И только когда она села к знакомому извозчику в обычном месте на окраине города, он облегченно вздохнул, спрятал рыбацкий нож и зашагал обратно - пора было выходить в море.
  Когда извозчик поравнялся с высокой каменной оградой и сбавил ход, Ольви сбросила плащ и, оставив его извозчику, выпрыгнула из повозки. На ней были удобные штаны и рубашка, не стеснявшие движений. Привычно нащупала веревку в зарослях плюща и, как всегда, ловко перебралась через стену. На привязанном конце красовались всего одна ленточка - её, а значит, сегодня она была последней вернувшейся из самовольной отлучки; ее очередь перепрятывать веревку и оставлять записку в тайнике. Обвязавшись веревкой, она проворно влезла на высокий платан (недаром все детство до пансиона прошло в играх с детьми слуг!) и пробалансировав на длинной ветке, добралась до своего окна. Ну вот и все. Сбросив одежду и затолкав под шкаф веревку, Ольви забралась в мягкую прохладную постель - какое наслаждение, совсем не то, что убогий соломенный матрац из мешковины в лодочном сарае, где они с Азуром занимались любовью. Она укуталась в легкое одеяло с головой и замерла со счастливой улыбкой, вспоминая его поцелуи и ласки...
  ***
  Пламя свечи отбрасывало танцующие тени на стены кабинета в фамильном особняке Орио. Мрачный взгляд, сжатые челюсти, сцепленные пальцы - таким в полумраке выглядел Орест Орио, отец Ольви и глава дома. Этот тяжелый угрюмый взгляд мог бы испугать любого слугу в доме - но не Асту, его тайного советника, принёсшего сегодня дурную весть. Асту встретил взгляд господина спокойно. Гибены вообще отличались выдержкой и хладнокровием, а также необычайно хитрым и изворотливым умом. Неудивительно, что именно гибены, хоть и принадлежали всего лишь к третьей расе, очень часто становились тайными советниками у высших. Их услугами пользовались - но тщательно это скрывали. Даже на совет их вызывали ночью.
  - Значит, она спуталась с джи, - с глухой яростью проговорил Орест.
  - Да, господин, - бесстрастно подтвердил Асту, не отводя взгляда.
  - Я надеюсь, их никто не видел вместе.
  - Юная госпожа ведет себя крайне неосторожно. Однако... Во-первых, их встречи начались недавно. Во-вторых, нищий джи не может позволить себе водить ее по кабакам и тавернам, и они встречаются под покровом ночи...
  - И эти встречи необходимо пресечь как можно скорее.
  - Да, господин.
  - Он должен исчезнуть. Быстро и бесследно.
  - Это не составит труда. Он рыбак. В море может случиться всякое. Тем более, безродного джи никто не будет искать.
  - А что мой сын?
  - Юный господин очень прилежный и благоразумный юноша. Он ни разу не покидал пределов пансиона.
  Орест Орио вздохнул и посмотрел куда-то в угол.
  - Неужели это голос крови заговорил в ней, - пробормотал он. - Ты свободен, Асту.
  Гибен поклонился и вышел, сохраняя почтительное выражение на узком лице. Только в коридоре он позволил себе пренебрежительно скривиться. Голос крови... Вседозволенность и безнаказанность избалованной девчонки! Все они такие, представители высшей расы...
  ***
  Ольви металась по изолятору в ярости, как пойманный зверь, задыхаясь от возмущения. Наградили боги братцем! Демон надоумил его проведать, не иначе... Она-то думала, что Ориен обрадуется старшей сестренке! В конце концов, здесь у них нет никого роднее друг друга. А он... вместо того, чтобы восторженно запрыгать на кровати, зажимая ладонями рот, как он делал еще два года назад, он холодно и надменно отчитал ее, как девчонку, и выгнал обратно в окно! Ольви так опешила, что у нее тут же пропало всякое желание бродить по ночному городу. Она вернулась к себе и легла, не раздеваясь. Что за внезапная полоса невезения? Еще и Азур куда-то пропал. Демоны, да если бы он был на их обычном месте, если бы встретил ее, как всегда, разве она полезла бы к идиоту-братцу? Азур повел бы ее на берег слушать шепчущее ночное море и вдыхать его запах, и ежиться от холодных соленых брызг, и обнимал бы ее, а она положила бы голову ему на плечо и грелась в его объятиях. А потом они бы искали на небе Пастуха и Лошадиную Голову, дразнились, смеялись и щекотали друг друга, целовались и занимались любовью прямо там, на песке, где их застигло желание. Ольви прерывисто вздохнула и обхватила себя руками...
  А утром случилась катастрофа, перед которой померкли все переживания предыдущих дней. К ней нагрянули классная дама и инспектор курса, перевернули комнату, обыскали шкаф, нашли одежду для ночных вылазок по городу, долго допытывались, кто ей помогал, кто еще покидает пределы корпуса по ночам... Хорошо хоть вчера она вернулась рано, а то нашли бы еще и веревку.
  Хотя что уж тут хорошего... Ближайшие два года ей предстоит провести в изоляторе, где даже окно запирается на замок. А в классы и в столовую ходить в сопровождении темнокожего охранника-кирана, старого служаки, верного и неподкупного, как сторожевой пес. Прощай, свобода, прощайте, ночные прогулки, прощай, любовь! Азур не будет ждать ее два года, не зная, что у нее случилось. Конечно, он решит, что просто надоел взбалмошной алвойке, и скоро выкинет ее из головы. Вот за что?? Обида сжала сердце и подступила к горлу горьким комком.
  Братец-предатель! Ольви сбросила подушку с кровати на пол и от души ударила по ней ногой так, что по комнате разлетелись перья.
  ***
  А ведь когда-то именно ради брата Ольви впервые нарушила правила.
  Ей тогда было двенадцать, а Ориену десять, и его только привезли в пансион. В десять лет начиналось основное обучение для детей всех рас, кроме джи. Им предстояло провести несколько лет вдали от семьи в пансионах одного из восьми городов-академий Астурии. Невия как раз была таким городом. Все дети высшей расы проходили Тест - почти всегда всего лишь необходимая формальность для алвоев, и часто переломный момент в судьбе мисанов, младшей ветви высшей расы. После Теста ворота в город и большой мир закрывались для алвоев на долгие девять лет. Только на последнем, десятом, курсе разрешались прогулки - в сопровождении наставников, разумеется. Все это время для юных алвоев пансион был школой, домом, единственным миром - и тюрьмой, по горячему убеждению двенадцатилетней Ольви. Хоть мальчики и девочки учились раздельно, до двенадцати они могли встречаться в столовой, библиотеке и на прогулках в саду. С двенадцати же начинались шесть лет изолированного обучения - отдельный корпус для юных дам, все строго по расписанию, прогулки только в саду и только под надзором. Ольви, привыкшая к вольной жизни дома, и так успела возненавидеть пансионные порядки, а теперь вообще взвыла. Приехал её брат! Её младший брат, которого она не видела два бесконечных года - и из-за каких-то глупых правил она не может с ним встретиться?! Когда он так невыносимо близко!
  С этим решительно невозможно было смириться.
  И вот однажды тёплой осенней ночью она выбралась из окна, перелезла на платан и огляделась. Луна освещала высокую каменную стену справа - она отделяла территорию пансиона от города. А впереди еще днем на прогулке Ольви приметила очень симпатичный орешник, росший у самого края не такой уж высокой каменной ограды - именно за ней был корпус младших. Перебраться туда не составило большого труда, и вскоре Ольви с бешено колотящимся в горле сердцем смотрела на окна младшего корпуса. Было тепло, и все окна были распахнуты. Где мальчишеские спальни, она помнила хорошо - что там было помнить, всего-то второй этаж. Нехитрый план был готов: влезть на дерево и, балансируя на ветках, заглянуть в ближайшие три окна. Если там не будет Ориена - слезть и попробовать заново с соседним деревом. Младшекурсники спали по трое - значит, пяти попыток должно хватить.
  Хватило двух. Ольви едва сдержала торжествующий крик, когда в бледном свете луны показалось - или угадалось? - родное лицо. Кровать Ориена стояла у самого окна. Ей решительно везло сегодня! Мягко спрыгнув в комнату, она зарылась пальцами в светлые кудри брата, тем самым жестом, каким будила его дома, в детстве, когда тайно пробиралась к нему ночью. Это сработало и сейчас: его глаза открылись, и Ориен тут же вскочил на кровати, а Ольви схватила его и прижала к себе.
  А потом они сидели на толстой ветке за окном и, болтая ногами, взахлеб рассказывали друг другу, как жили эти два долгих года.
  - ...Папа купил новую лошадь, и Кэрто её объезжал... Ух, злая! Она его раз пять чуть не сбросила...
  - ...Кто, говоришь, у вас по математике? Мин Милан? Ну, не повезло вам... Он строгий, ужас!
  - ...А Гиэла, ну знаешь, дочка Асту-советника, когда ты уезжала, она ещё совсем маленькая была, так вот она как-то такое сказала! Что гибены от нас отличаются только глазами и волосами, а кираны только кожей, а так мы все одинаковые! Надо же было додуматься! Асту ее потом наказал...
  - ...А каждый третий день на кухне дежурит Сильва - невысокая такая киранка, толстая и все время улыбается, и у неё красная лента в волосах - так вот, она очень добрая, у неё что угодно можно выпросить, даже в запрещенное время: и булочки с изюмом, и пончики, и крендель...
  Они бы болтали и болтали, но луна поблекла, возбуждение от встречи схлынуло, и Ориен все чаще тер кулаками глаза, да и Ольви приходилось подавлять зевки. Они обнялись еще раз на прощание, и Ольви поклялась приходить как можно чаще, каждую ночь! Ну может, не совсем каждую, но каждую вторую - точно! Спустившись с дерева, она задрала голову - светлая макушка брата торчала над подоконником. Они помахали друг другу, и Ольви побежала обратно.
  Пока не похолодало, она и правда приходила почти каждую ночь. Ориен всегда ждал ее, не ложился спать, часто припасал для неё булочки и пышки от Сильвы. Но однажды с моря задули холодные ветры, начались дожди, а потом и заморозки, листва облетела, и уже невозможно было спрятаться от всего мира в густой кроне. А вскоре обледенела и ограда. Зимой Ольви сидела, нахохлившись, у окна, смотрела на снег во дворе и считала дни до весны.
  Весной все повторилось, и целое лето - и следующее лето тоже - Ольви, донельзя гордая собой, тайно лазала к брату. В конце концов она перестала даже прятаться. Определенно, жизнь в пансионе в конце концов оказалась не такой унылой, как Ольви думала вначале! По крайней мере, вторые два года.
  Два года! Она совершенно упустила из виду, что в двенадцать лет изолированное обучение начиналось уже у Ориена.
  - Нас с осени переводят в новый корпус, - сообщил он ей, когда они, по обыкновению, сидели на "своей" ветке.
  - Я тебя обязательно там найду! - горячо пообещала Ольви.
  ***
  И вот она стояла перед юношеским корпусом, упрямая и решительная. Здесь было не два этажа, а шесть; но у каждого уже была отдельная комната, и можно было оставаться прямо там, а не торчать на ветке, рискуя быть увиденными. Ориен обещал повесить белый платок на окно, и сейчас Ольви пробиралась поближе, чтобы рассмотреть - эта ночь, как назло, выдалась тёмной.
  Сосредоточенная на своем, она не заметила ни тени, мелькнувшей позади, ни лёгкого хруста веток, и только когда чья-то рука крепко обхватила ее, прижав к туловищу локти, а вторая зажала рот, Ольви поняла, что попалась.
  - А не рановато ли вы начали нарушать правила, юная дама? - прошелестел на ухо вкрадчивый голос.
  Ольви затрепыхалась, но ее только сжали крепче... и потащили прочь, прямо к стене, разделявшей дворы юношеского и девичьего корпусов. От стены отделилась фигура, высокая и тонкая, в темном плаще с капюшоном.
  - Змей, кого ты притащил? - прошептала она, сдерживая смех, и сняла капюшон - лицо закрыто платком, но волосы! золотистые и кудрявые, как у всех алвоев! Старшекурсница?! - Что это за птенец?
  - Белка, ты не поверишь! Она хотела влезть в комнату к мальчику! - таким же веселым шепотом ответил поймавший её.
  Белка тихо присвистнула.
  - А не рановато ли вы начали, юная дама? - тут же поинтересовалась она, и Змей стал давиться от смеха.
  Ольви обиженно засопела, и он разжал её рот.
  - Это мой брат! - возмущенно прошептала Ольви. - И я навещаю его уже два года! Просто раньше он был в младшем корпусе, а теперь вот...
  Белка и Змей переглянулись.
  - А она мне определённо нравится! - решительно заявила Белка. - Возьмём её с собой!
  - Возьмём! - кивнул Змей. - Если она, такая пигалица, за два года ни разу не попалась... и не проболталась...
  Белка дала Ольви платок - завязать волосы и лицо, Змей подвел их к спрятанной в листьях веревке, привязал к ней ленту, и один за другим они перелезли через стену. Неподалёку ждал извозчик, и лошадь тихо фыркала, переступая копытами.
  - Из нашего двора тоже можно выбраться в город, - шепнула Белка, - я тебе потом покажу. А сейчас - молчок!
  Извозчик за всю дорогу ни разу не повернулся к ним и не произнёс ни слова. Ольви во все глаза смотрела вокруг. Ночной город обрушился на неё чёрными блестящими камнями мостовой, яркими звёздами на чёрном небе, топотом копыт, огнями фонарей и ночных таверн, целой лавиной запахов - знакомых, полузабытых и совсем незнакомых... Вся та первая ночь слилась для неё в один сплошной головокружительный калейдоскоп: вот Змей и Белка тащат её, совершенно ошалевшую, из повозки, вот они все вместе ныряют в мигающую красноватым светом дверь какого-то подвальчика, вот у неё в руке чашка обжигающе горячего терпкого чая ("это чтобы ты в себя пришла!"), вот смеющиеся лица вокруг, среди них есть смуглые, а есть светлокожие, кто в масках, кто в платках, а вот Змей закуривает сигарету, кладет на стол ладонь, и, наклонившись и глядя на Ольви в упор в своей чёрной маске, уже серьезно говорит:
  - Теперь ты одна из нас. И тебе нужно выучить вот что...
  ***
  До встречи с Белкой и Змеем окружающий мир виделся Ольви простым, понятным и до скукоты предсказуемым. А он оказался шкатулкой с двойным дном, как на представлении у фокусника, куда отец водил ее с братом в детстве. Да и она сама непостижимо раздвоилась: Ольви Орио, юная наследница дома, прилежная ученица днем - и сорвиголова ночью, Синица в черной маске. Она теперь другими глазами смотрела на окружавших ее пансионерок - любая могла оказаться одной из ночных нарушительниц.
  Второе дно оказалось и у самого пансиона: в его стенах, в нишах, за картинами, под лестницей, в библиотеке внезапно обнаружилось множество тайников. Туда прятали записки о том, где сегодня искать веревку. Стена у библиотеки была отведена под творчество воспитанниц - здесь любая могла написать что угодно о чем угодно, процитировать классика, составить головоломку. В одном из этих текстов, написанном особым почерком, и было зашифровано местонахождение тайника. Это всегда был числовой код, а шифровали какие-то изощренные затейницы - то по цитате из какой-то замшелой древности нужно было угадать автора, а даты его жизни как раз и были кодом; то это была логическая головоломка, и Ольви не всегда удавалось разгадать ее за один вечер.
  - Зачем так сложно? - жаловалась она Белке, а Змей отвечал на это:
  - Затем, что это тренирует ум и учит находить связи, а нарушитель должен быть умным, чтобы не попадаться.
  - Еще сильным и ловким, - добавила Белка, - слабому нечего делать в городе, да он и не сможет выбраться по веревке.
  До того, как стать Синицей, Ольви горячо ненавидела любые правила и запреты - но у ночной жизни оказались свои, и они не вызвали у нее никакого отторжения. Их было немного, они были понятны и полезны, а если что-то было непонятным или не совсем удобным прямо сейчас - так в конечном итоге они приводили к благу, и для этого стоило немного потерпеть. А кто этого не понимает... тот еще мал и несмышлен!
  - Первое - всегда прячь лицо и волосы, - говорил Змей в ту памятную первую ночь. - Второе - никаких имен. Только прозвища. Так ты никого не выдашь, если тебя поймают. И никто не выдаст тебя. Третье - если поймают, молчать. Четвертое - тебе понадобятся деньги...
  - Можно брать у гибенов в долг под расписку, вернешь, когда закончишь пансион - но твои родители очень неприятно удивятся, - вставила Белка. - Можно продать свои драгоценности или вещи. У тебя же были свои платья, когда ты приехала? Наверняка ты из них давно выросла. А за них швеи-киранки дадут хорошие деньги...
  - За книги тоже. Один не в меру предприимчивый мисан вынес полбиблиотеки, - Змей брезгливо поморщился, Белка передернула плечами, - на том его и поймали. Так вот, пятое правило - не совершай ничего противозаконного.
  Много чего еще рассказали Змей и Белка в первую ночь, а когда они вернулись в пансион, Змей показал, где спальни новеньких, и Ольви быстро отыскала окно брата по их условному платку. Влезла к нему, и ее сердце сжалось - он спал головой на подоконнике, ждал ее, бедный... Времени оставалось мало, она быстро разбудила его, помогла перелечь на кровать, сунула горсть городских леденцов и шепнула, что на днях придет снова и все-все расскажет!
  Ольви очень хотела, чтобы брат присоединился к ней в ночных прогулках, но Змей был против ("он слишком мал!"), да и Ориен оказался трусишкой и только мотал головой, когда она звала его с собой. Так что она заглядывала к нему на минутку, приносила лакомства из города и быстрым шепотом рассказывала об очередной диковинке. Вот только случалось это все реже и реже. Ночная жизнь захватила ее. Иногда она бродила с Белкой и Змеем, иногда одна, иногда присоединялась к группкам таких же студентов в черных масках и платках. Она попробовала вино и кое-что покрепче, выучила несколько киранских танцев - гораздо энергичнее и веселее церемонных алвойских, узнала парочку крепких ругательств, выкурила первую сигарету под надзором Змея. С ним же она попробовала и дурман-траву, которая сделала мир сразу намного ярче и острее, и она поняла, что двойное дно - самая что ни на есть реальная истина, и у каждого двойного дна есть ещё одно, и ещё, и так до бесконечности, от которой у неё разболелась голова. Ольви попыталась описать мир-шкатулку Белке и Змею, на что те покачали головами и, дождавшись, пока у неё пройдёт, объяснили, как действует дурман.
  - И это самая слабая трава, - вещал Змей, дымя уже обычной сигаретой. - Запомни: это опасно, и часто баловаться этим нельзя. Есть более сильные зелья, некоторые пьют или жуют, некоторые вдыхают... В какой-то момент без них становится невозможно жить - спроси у Лиса-Пройдохи, он таких видел.
  - Он видел и не такое, учитывая, кто его родители, - добавила Белка.
  Лис-Пройдоха был мисаном, родившимся в семье киранки и гибена. Это было одной из вечных загадок промежуточных рас: никто не мог предсказать, какой расы родится у них ребёнок. Только у двух алвоев, самой высшей расы, всегда рождался алвой, а у двух джи, самой низшей, - джи. У двух киранов мог родиться киран, а мог джи; у двух гибенов - или гибен, или джи. От брака гибена и кирана мог родиться кто угодно, кроме алвоя. А брак двух мисанов был самым непредсказуемым - среди потомков мог оказаться и алвой, и джи, и мисан, и киран, и гибен. Внешне мисаны выглядели точно так же, как алвои, и тоже считались высшей расой, но в них - как и в киранах, и в гибенах - текла коварная кровь древних джи, и поэтому алвои никогда не вступали с ними в брак, и должности они занимали ниже, и в круги правления дорога им была закрыта. Но, поскольку у двух мисанов мог родиться алвой, все дети-мисаны в десять лет проходили Тест чистоты крови. Все алвои тоже - вдруг какая-то алвойка изменила мужу с мисаном, или, пусть боги уберегут от такого позора, с мужчиной другой расы? Но такое случалось крайне редко.
  Тест сам по себе был очень неприятной процедурой - нужно было выпить микстуру мутно-коричневого цвета, к тому же мерзкую на вкус, и от неё становилось очень плохо. Кого-то тошнило, кто-то мучился животом, кто-то впадал в беспамятство и стонал от боли, Ольви вообще плохо помнила тот день. Поэтому Тест никогда не делали детям младше десяти - те могли его просто не пережить.
  Наутро у всех брали кровь, уносили в лабораторию, ставили над ней какие-то таинственные опыты, а через день объявляли результат. Ольви, как и все дети алвоев, конечно же, прошла его. А из семидесяти пяти детей-мисанов Тест прошли девятнадцать - и были официально признаны алвоями, и присоединились к Ольви и другим на их первом курсе.
  Лис-Пройдоха Тест, конечно же, не прошёл. У низших рас никогда не рождались алвои.
  Лис вообще был уникальной личностью: он скрывал волосы, лицо и имя, как положено, но при этом всем было известно, кто его родители, известно, что Невия - его родной город, и он знал, как свои пять пальцев, все ее закоулки и секреты. Он знал, у кого можно занять деньги, где купить дурман-травы, кому лучше продать драгоценности и вещи, а к кому не стоит соваться, когда и где проводит рейды полиция - в общем, он был абсолютно незаменимым человеком. А ещё он знал запретные места - места, где играют в кости и в фишки, и места, где можно провести ночь с публичной девицей. Он был как сжатая пружина, от него веяло опасностью, взгляд его обжигал, и все это неудержимо манило Ольви.
  Когда они оказывались рядом на ночных пирушках, - дети высшей расы, алвои и мисаны вперемешку - Ольви так и подмывало созорничать. Отвернувшись, она оживленно болтала с другими, а под столом снимала туфлю и легонько прикасалась носком к его ступне и вела по ней вверх к голени, следя краем глаза, как вспыхивают его щеки. Потом резко поворачивалась к нему и задавала какой-нибудь вопрос по классической поэзии или живописи, глядя на него большими честными глазами и не прекращая тайно щекотать. Он бледнел и терял дар речи, а она нарочито разочарованно отворачивалась от него и убирала ногу. Когда он, запинаясь, приглашал её на танец, она отказывала ему с надменным видом и шла танцевать со Змеем или кем-то другим, а потом, танцуя, открыто бросала на него острые взгляды и улыбалась.
  Её маневры не прошли незамеченными.
  - Синичка, осторожней! - грозила ей пальцем Белка. - Он нашей расы, но он не алвой. У вас с ним ничего не может быть.
  Так в этом-то и была вся соль!
  ***
  Все было совсем как в романах о запретной любви, которыми зачитывались все воспитанницы пансиона и от которых сладко замирало сердце: она - алвойка, потомок древнего рода, надменная и неприступная. Он - мисан, служащий в доме её отца, доктор или домашний учитель, скромный и неприметный. Взгляды украдкой. Случайные прикосновения. Медленно, но непреклонно разгорающаяся страсть. Все нарастающее напряжение, взрыв, лавина эмоций, сметающая все преграды, пылкие признания, слезы счастья - и мучительный выбор: любовь или честь? Страдания и трагический финал - он погиб или изгнан, она называет сына в его честь и хранит воспоминания о нем в самой глубине своего сердца, до последней минуты... Как и все, Ольви тонула в этих историях, переживала вместе с героями и рыдала над ними - а теперь в ее собственной жизни вот-вот произойдет то же самое! Вот Лис, герой ее романа, мисан, неровня, робкий и одинокий, несомненно, тайно в нее влюбленный и тайно страдающий из-за пропасти между ними. И вот она, наследница алвойского рода, гордая и неприступная... а иногда коварная и дразнящая! - в любимых Ольви историях попадались и соблазнители с целым арсеналом очень полезных приемов. И вот Невия, волшебный город на берегу моря - тоже совсем как в любимых романах. Такие совпадения не бывают просто так! И отказаться от такого, даже не попробовав и не ощутив, как это бывает? Ну уж нет!
  Она ловила каждый его взгляд и жест, и предвкушение заманчиво щекотало нервы: что же дальше? Какой ход сделает он? Неужели так и будет уныло вздыхать и терпеть ее шалости и отказы? Эта мысль оставляла горький привкус разочарования.
  То, чего она хотела, случилось на прощальной вечеринке Змея и Белки. Им исполнялось по восемнадцать, и срок их изолированного обучения истекал. На предпоследнем курсе девушки и юноши алвоев обучались вместе, а на последнем получали разрешение выходить в город. Ольви не понимала, почему бы и не продолжить ночные вылазки - зачем ещё год сидеть в четырёх стенах, а потом гулять только под надзором? Но Белка думала иначе.
  - Ах, Синичка, я уже изучила этот ночной город вдоль и поперёк, не хуже Лиса. А в пансионе на девятом курсе начинается интересное!
  - Школьные праздники и балы! - закатил глаза Змей, насмешливо качая головой.
  - Да! И наконец-то я оденусь в нормальное платье, а не в форму или эту сбрую для ночных прогулок. Они мне, признаться, уже надоели. Пора блистать при свете солнца!
  - А вы узнаете друг друга без масок?
  Они рассмеялись одновременно.
  - Этот пронзительный голосочек я узнаю из тысячи, - фыркнул Змей, а Белка шутя толкнула его в плечо.
  Сначала все чествовали Белку и Змея, вспоминали забавные случаи, совместные проделки, а потом вихрь вечеринки увлёк участников, и в какой-то момент, вернувшись за стол после танца, Ольви поняла, что этой парочки уже и след простыл - и когда только успели улизнуть? Лис тоже куда-то исчез, и Ольви заскучала и задумалась, а не пора ли исчезнуть и ей, как тут к ней подошёл один из официантов - киран-подросток в чёрной маске. Ночные нарушители из числа киранов часто зарабатывали на свои собственные посиделки в тавернах, нанимаясь официантами и уборщиками. Хозяева охотно брали их на работу: платить им можно было меньше, а посетители-студенты могли не опасаться, что их выдадут.
  - Это вам, госпожа, - сказал киран, с поклоном поставил перед ней бокал с золотисто-медовым напитком и положил розу с восхитительно чёрными лепестками.
  Ольви сделала глоток - горло обожгло, и на миг перехватило дыхание. Она ещё не пробовала такого, и ей ужасно понравилось. Она перевернула салфетку под розой - на обратной стороне была записка. "Жду тебя в Железном переулке, у дома с чёрным ягненком. Ты-знаешь-кто". У Ольви подпрыгнуло и заколотилось сердце. Она осушила бокал залпом, и по венам разлился жидкий огонь. Она выбежала в ночь почти вприпрыжку - начиналось самое интересное!
  Лис ждал ее. Когда Ольви приблизилась к дому с черным ягненком, он вышел из тени в свет газового фонаря. Улыбнувшись правым уголком рта, стремительно шагнул навстречу, уверенно сжал плечи Ольви - она не ожидала от него такой смелости и замерла в удивлении, а он шепнул в ухо, почти касаясь ее щеки: "Хочешь узнать мою тайну?" Конечно, да! Он снова улыбнулся, когда она кивнула, и со словами "Тогда делай, как я скажу" повернул ее спиной к себе, набросил на глаза платок и завязал крепкий узел на затылке. А потом, придерживая за плечи, куда-то повел.
  Они прошли немного, свернули, потом свернули еще; Лис направлял ее, легонько сжимая плечи. Потом взял за руку и велел держаться другой рукой за стену: начинался спуск. Ступени были широкие, Лис шел впереди, и Ольви было совсем не страшно. В ней все замерло в предвкушении... а потом ступени закончились, и мир изменился. Откуда-то потянуло сыростью. Ольви зябко поежилась. Что-то было не так, и только через несколько мгновений она поняла, что именно: исчезли все звуки, как будто они с Лисом пересекли невидимую грань, из-за которой не было возврата. Исчез город со всеми его домами и жителями, и только горячая ладонь Лиса удерживала ее на краю, не давая сорваться в панику при мысли, что она осталась совсем одна в онемевшем и ослепшем мире. Когда Лис снял с нее повязку, ощущение не изменилось. Вокруг царила кромешная тьма, в сыром воздухе трудно было дышать, а когда она спросила, где они, тишина проглотила ее слова.
  - В катакомбах, - так же глухо ответил Лис.
  В легендарных катакомбах Невии! У Ольви перехватило дыхание. Она никогда и не чаяла сюда попасть! Тут все дышало опасностью, и это еще больше распаляло любопытство.
  Лис подвел ее к стене и отпустил руку. На жуткое мгновение Ольви осталась одна в темноте - но тут чиркнула и зашипела спичка, огонь выхватил из тьмы пальцы и лицо Лиса, потом часть каменной стены, нишу в ней, круглый стеклянный бок керосиновой лампы. Лис зажег ее, взял Ольви за руку и, распугивая тьму, шагнул в узкий коридор.
  - Раньше здесь были каменоломни, - рассказывал Лис, ведя её за собой, - джи спускались под землю и добывали жёлтый камень - из него была построена Невия. Говорят, что некоторые из них погибли здесь, и их души до сих пор бродят по коридорам, не находя покоя... Больше всего они мечтают обрести новое тело, и не каждый вошедший сюда сможет вернуться обратно.
  - А я смогу? - спросила Ольви, дрожа то ли от холода, то ли от страха.
  - Не каждый, кто спускается в подземелья впервые, знает секрет... Нужно обратиться к духу-гурвицу, их хозяину, с просьбой о защите. Сейчас мы идём к нему - в сердце лабиринта, в Расписную комнату...
  Расписная комната заставила Ольви замереть от удивления - краски были яркими даже в слабом свете лампы, и она долго разглядывала изображения диковинных существ на стенах, потолке и полу - это были полуживотные-полулюди. Темнокожие люди с головами птиц, медведей, волков и диких кошек - глаза у всех были раскосые - вверху; а внизу джи с рыбьими хвостами вместо ног. Она никогда не видела такого раньше и не представляла, что человеческая фантазия способна создать подобное.
  - Один из них и есть дух-гурвиц, - глухо проговорил Лис за ее спиной. - Но кто именно - не известно никому. А сейчас мы должны принести ему подношение...
  С этими словами он подошел к маленькой нише в боковой стене и положил туда монетку. Потом приблизился к Ольви, вытащил откуда-то ножницы и отрезал прядь ее волос - золотистых волос алвойки. Ольви вложила их в нишу, и в этот миг лампа погасла.
  Ольви вскрикнула, подпрыгнула - и тут ее схватили, и она забилась в чьих-то сильных руках, и поняла, что это Лис, только когда он шепнул ей:
  - Не бойся... Это значит, что дух-гурвиц принял подношение.
  Тогда она вцепилась в Лиса, вжалась в него как можно крепче, пытаясь укрыться в его теплых объятиях от холодной тьмы подземелья. Он сжал ее в ответ и выдохнул в самое ухо:
  - С тех пор как я увидел тебя, с самой первой ночи, я потерял покой...
  А потом его дыхание обожгло щеку, и ее бросило в дрожь, и прошило огненной иглой, когда горячие губы коснулись ее губ. Лис не был нежен - он был настойчив, почти груб, его пальцы впивались в плечи, а поцелуи были такими, как будто он пытался выпить ее дыхание - и это было одновременно пугающе и приятно.
  Все было совсем как в романах... и даже лучше.
  ***
  С той ночи Синица и Лис появлялись на всех посиделках вместе, как раньше Змей и Белка. Они были неразлучны, открыто держались за руки, танцевали, даже целовались на виду у всех, чего Змей с Белкой никогда себе не позволяли, - и Ольви, бывало, ловила на себе хмурые взгляды. "Завидуют," - коротко объяснил ей Лис, ставший как будто выше ростом и отвечавший на шепот за спиной самодовольной улыбкой.
  Он, как всегда, был нарасхват у студентов всех рас, и Ольви часто прислушивалась к их разговорам из любопытства. Так она узнала много интересного. Например, то, что только у алвоев обучение длилось долгие десять лет. Мисаны учились девять, кираны семь, а гибены только пять. Строгая изоляция у киранов продолжалась всего три года, у гибенов ее не было вовсе, хоть их и не пускали в город до четырнадцати. Ольви бешено завидовала им. Была бы она гибенкой - и не пришлось бы ей тогда прокрадываться к брату...
  - И тогда тебя не нашел бы Змей, и ты не встретила бы меня, - добавлял Лис.
  Ольви немного скучала по Белке и Змею - раньше она не задумываясь могла обратиться к ним за советом, и теперь без них было как-то неуютно. С другой стороны, они уже научили её всему, что знали сами, и без их насмешливых замечаний Ольви ощущала себя гораздо свободнее. Они никогда бы не одобрили те места, в которых Синица теперь частенько бывала с Лисом.
  В некоторых из них было шумно и весело, лились рекой темное вино и золотистый ликер. Здесь обитали юные поэты и художники, мисаны с алвоями - и никто не судил никого по знатности рода и чистоте происхождения, только по степени мастерства. Ольви разглядывала диковинные полотна, непохожие ни на что из того, что они изучали в пансионе - в одних угадывались силуэты из Расписной комнаты, в других были смешаны все стили с древности до современности, а чтобы вникнуть в третьи, требовалось выкурить по крайней мере две сигареты с дурман-травой.
  Здесь стоял вечный запах красок и растворителя, раздавались тосты и песни, а каждый третий вечер разыгрывали пьесу, которую сочинял один из завсегдатаев, высокий молчаливый юноша без улыбки, с волосами светлыми настолько, что они казались белыми. Ольви пьеса не нравилась - там герои вынуждены были всю жизнь страдать за злодеяния своего прадеда: он когда-то обидел ведьму, и та прокляла весь его род. Только потеряв то, что каждому было дороже всего - любовь, ребенка, талант, состояние - они могли освободиться от проклятия и начать жизнь заново. На вкус Ольви, это было ужасно печально и несправедливо, и она всегда дергала Лиса за рукав, чтобы встать и уйти.
  Да и в те ночи, когда не было пьесы, не стоило долго засиживаться - молодые люди, очень милые и остроумные в начале вечера, пьянели, соображали все хуже, повторяли одно и то же заплетающимся языком, кто-то засыпал прямо за столом, громко сопя.
  А еще были мрачные кабаки на окраинах, в подвалах или полуподвалах, с закопченными стенами и тяжелыми дубовыми дверями. Попасть внутрь было не так-то просто: нужно было знать чье-то имя или тайное слово, или чтобы угрюмый киран-охранник знал вас в лицо. Лис-Пройдоха был известен и тут, и Ольви это уже не удивляло. Вслед за ним она ныряла в полумрак, пропахший крепким табачным дымом, садилась рядом с ним за стол у дальней стены, где играли в фишки и кости.
  Она снимала капюшон и встряхивала головой, чтобы волосы рассыпались по плечам золотистой волной. Это неизменно притягивало взгляды - к ним садились за стол и вступали в игру. Игроки - темнокожие кираны с соломенной шевелюрой и грубыми лицами - заговаривали с ней, и Ольви, подавляя дрожь и стараясь не обращать внимания на предательский холодок в груди, улыбалась и принимала предложенные в шутку самокрутки. От крепкого табака кружилась голова, боль сжимала виски, но она докуривала самокрутку до конца под восхищенный свист и одобрительные хлопки по столу.
  Здесь пили огненную воду и крепко выражались, здесь играли на деньги - об этом способе Змей в свое время умолчал. Лис тоже иногда играл, но, выиграв немного, быстро выходил из игры. Ольви поддерживала его радостными вскриками и хлопала в ладоши: такова была ее роль. Другие игроки не были в обиде - Лис почти всегда приводил с собой студентов-новичков, и многие потом просили привести их снова и снова.
  Много где еще Ольви побывала с Лисом, но раз в семь-восемь дней он отправлял ее обратно в пансион очень рано, а сам исчезал неизвестно куда. На все расспросы отвечал отрывисто и резко: "Это место не для девиц высшей расы". Ольви вспыхивала от негодования: можно подумать, игровые кабаки были таким местом! Нет, терпеть это дальше было просто невозможно. Она твердо решила выяснить, где он пропадает.
  ***
  - За мной, только осторожно, - шепнул юный киран, прозванный Мышонком за юркость и маленький рост. - Здесь всякие могут бродить... может быть опасно.
  Все оказалось легче, чем ожидала Ольви. Мышонок согласился провести ее за Лисом почти сразу, стоило отдать ему три ленты, вышитые золотые нитями. Как она раньше не додумалась?
  Они давно миновали освещенные улицы и нырнули в лабиринт извилистых переулков - здесь фонарей почти не было, а из тех, которые были, половина была разбита. Замирали и прижимались к стене или забору, если впереди мелькала чья-то тень.
  А потом Ольви услышала приглушенную музыку - такую играли в тавернах попроще. После поворота они увидели, откуда она доносилась: двухэтажный дом с закрытыми ставнями, из-под которых пробивался свет.
  Охранник-киран, увидев их, насупился и скрестил руки на груди. Мышонок шепнул ему что-то, тот хмыкнул, но взял от него записку и передал кому-то внутрь в маленькое окошко. Ждать пришлось недолго, вскоре окошко отворилось, охранник выслушал ответ, что-то недовольно проворчал и отпер дверь. Мышонок схватил Ольви за руку и потянул внутрь.
  Внутри было шумно от музыки и разговоров - иногда их прорезали женские визги и смех; пахло так, как обычно пахнет в тавернах, но к этому запаху подмешивался тонкий запах дурмана. Сначала Ольви решила, что это обычный кабак для низших рас. Здесь играли музыканты - что-то шумное и залихватское; официанты - гибены и кираны - с подносами сновали между столиками. Но за каждым столиком вместе с мужчинами была женщина или девушка, одна или несколько: в основном молодые и стройные гибенки, но киранки тоже попадались. Почти все были пьяны, а одеты так бесстыдно, что Ольви бросило в жар. В пристанище поэтов и художников девушки тоже одевались экстравагантно, но там это было изящно, иронично, изысканно, а здесь... Ольви невольно обхватила себя за плечи: хорошо, что она в плаще с капюшоном и маске...
  Она уже поняла, где очутилась. Кто-то когда-то упомянул публичный дом при Белке и Змее. Белка тогда зашипела, как сердитая кошка, а Змей промолчал и сделался очень задумчивым. Неужели он тоже здесь бывал? Ольви окинула глазами зал - да, здесь были белокурые и светлокожие представители высшей расы.
  К ней уже повернулось несколько голов, и она неловко застыла посреди зала, не зная, что делать.
  - Синичка, - вдруг шепнули ей. Она рывком обернулась на знакомый голос - перед ней стоял Лис, бледный в своей черной маске, с непередаваемым выражением лица. Ольви тут же вцепилась ему в плечи, спрятала голову у него на груди и замерла, ожидая бури. Сейчас он вытащит ее отсюда, как шкодливого котенка, а потом отчитает, а потом...
  Лис взял ее за подбородок, заставил взглянуть на него, улыбнулся правым уголком рта - так, как улыбался только он - а потом наклонился и поцеловал прямо в губы.
  Окружающие тут же потеряли к ним интерес, а Ольви задала вопрос, который сам прыгнул на язык:
  - А что ты здесь делаешь?
  - Мой отец - хозяин публичного дома, - просто ответил Лис. - А я... привожу клиентов. Вон сидят наши знакомые - я был с ними, когда ты пришла. Пойдем, поприветствуешь их.
  Ошеломленная новостью, Ольви послушно пошла за ним. И все-таки не удержалась:
  - А ты не спросишь, что здесь делаю я?
  - Я знаю, - очень спокойно ответил Лис.
  Юноши высшей расы за столиком, все знакомые Ольви по ночным прогулкам, встретили их хмурыми взглядами и молча наблюдали, как Лис усаживает ее рядом с собой.
  - Синичка, - обратился он к ней, - ты когда-нибудь пробовала огненный эль?
  Один из соседей резко встал и смерил Ольви презрительным взглядом.
  - Пожалуй, я пойду, - отрывисто сказал он. - Мне достаточно впечатлений на сегодня. Доброй ночи, господа.
  И стремительно зашагал к выходу.
  - А мы, пожалуй, останемся, - лениво протянул еще один, переглянувшись с другими. - Только я пересяду к бару - я сегодня еще не видел малышку Мирту.
  Один за одним все переместились за соседние столики или к барной стойке, и к ним тут же подсели веселые девицы.
  У Ольви, огорошенной таким приемом, пылали щеки, в горле пересохло, и, когда официант поставил перед ними с Лисом две кружки с янтарной жидкостью, она схватила свою, жадно отхлебнула и тут же пожалела об этом. Ощущение было - как будто вдохнула огонь и не смогла выдохнуть. Она долго откашливалась и вытирала выступившие слезы. Лис дал ей пожевать какой-то горький сухарик и объяснил, как нужно пить. Второй глоток прошел намного удачнее. Соседи все так же хмуро наблюдали за ними, и Ольви захлестнуло возмущение. Вот же снобы! Как они смеют ее осуждать? Сами же сидят в компании пьяных девиц, к тому же низшей расы!
  Ей остро захотелось выкинуть что-то уж совсем невообразимое. Для начала она сбросила капюшон - золотистые волосы рассыпались по плечам, притянула Лиса к себе за шею и поцеловала, а потом забралась к нему на колени. А что, здесь все так делали, почему ей нельзя? Ольви с вызовом посмотрела в вытянувшиеся лица наблюдателей. Лис, улыбаясь, тут же крепко обнял ее за талию и ответил долгим поцелуем.
  - Синичка, - шепнул он, - здесь есть место, где можно остаться только вдвоем.
  - Идем! - решительно ответила Ольви. - Мне надоели эти кислые лица вокруг.
  ***
  Узкий коридор, полутемная комнатка, тихий скрежет ключа в запираемом замке. Лис стремительно развернулся к ней, и Ольви очутилась в кольце сильных рук - не вырваться, не сбежать. Горячая ладонь легла на затылок, а губы снова жадно прильнули к её губам; она вздрагивала под его поцелуями, когда они спустились на шею, и новый, незнакомый, пугающий жар волнами растекался под кожей.
  Лис снял с нее маску и замер на мгновение, рассматривая ее лицо, а потом взял его в ладони и медленно провел пальцами по носу, бровям и скулам. Она тоже стянула маску с него - и невольно отшатнулась: без маски его лицо показалось совсем чужим. Острая мысль пронзила ее: что я делаю? Что я здесь делаю? В публичном доме, с этим незнакомцем? Лис тут же поймал ее, обнял, не давая вывернуться, зашептал: "Не бойся, Синичка" и еще что-то, одновременно целуя, голова закружилась, и она поддалась ему, чувствуя, как ее несет неудержимым потоком. Мир опрокинулся, под спиной оказался мягкий матрас, Лис прижал ее к кровати своим телом; она чувствовала его жар сквозь одежду - последнюю тонкую преграду между ними. Горячие пальцы проникли под рубашку, под нижнюю сорочку, и она всхлипнула, уже не сопротивляясь, когда они коснулись кожи - сейчас она была в полной власти Лиса. Он мог делать с ней все, что захочет, она знала, что не сможет его остановить, и в этом было особенное, пугающее наслаждение. Оно гасило волю и туманило разум, но обостряло чувства до предела - и когда раздался звук, которого здесь быть не должно было - громкий звук, как будто кто-то хлопнул в ладоши - их обоих подбросило словно пружиной, и они вскочили на ноги одновременно.
  В углу, сложив руки на груди, стоял невысокий сутулый гибен с проседью в черных волосах. Откуда он взялся?! Комната же заперта!
  - Отец! - возмущенно воскликнул Лис.
  - Отец, - веско кивнул гибен. - Когда ты закончишь пансион, будешь волен творить все, что захочешь, а я буду обращаться к тебе "господин". Но пока ты несовершеннолетний, я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы ты сломал себе жизнь.
  Лис ничего не ответил, только шумно втянул воздух, сжимая и разжимая кулаки. Отец сделал шаг к нему.
  - Как ты помнишь, я не вмешивался, когда ты стал сбегать из пансиона. Не вмешивался, когда ты добывал деньги, бродил по подземельям, водил товарищей сюда и в игровые кабаки. Ни я, ни мать никогда не ограничивали твою свободу. Но ты переступил черту.
  Он перевел взгляд на Ольви, и она застыла на месте, не в силах отвести глаз.
  - Приветствую вас, госпожа. Я должен принести извинения за поведение моего сына. Вы ведь не знали, что он заключил на вас пари?
  - Что? - выдохнула Ольви.
  - Не знали, - кивнул гибен и снова повернулся к Лису, сжав губы. А потом сообщил ей, продолжая смотреть на сына: - Он поспорил... кое с кем из вашего... тайного общества - на пять золотых монет с каждого и на бочонок огненного эля со всех - что вы, алвойка, зная, кто он и что он, сами придете сюда и сами ему отдадитесь.
  От резких и прямых слов Ольви бросило в жар. Она рывком обернулась к Лису, изо всех сил не веря, но уже чувствуя, как пол уходит из-под ног. Лис, белый как мел, прямой, словно окаменевший, посмотрел на нее, закусив губу, - и не произнес ни слова. Казалось, он не дышал.
  - Я вызвал полицию, - продолжил его отец. - Все несовершеннолетние, которых здесь застанут, будут задержаны, отправлены в свои пансионы и изолированы, так что об этом пари никто не узнает. Не узнает, если вы оба сейчас поторопитесь и уйдете отсюда. Вас, юная госпожа, моя жена проведет к извозчику. Советую вам вернуться в пансион и хотя бы несколько ночей не появляться на улицах. Тебя же я сейчас сам доставлю в твой. Даже не думай возмущаться. Год в изоляторе тебе не повредит. Тебе же лучше, если тебя отведет к наставникам родной отец, а не полиция арестует в борделе. Прошу вас, госпожа.
  Гибен подошел к стене, нажал на какой-то рычажок - внутрь открылась неприметная узкая дверь ("Вот откуда он появился," - горько подумала Ольви), и оттуда выкатилась киранка, низенькая и пухленькая, как сдобная пышка, в красной косынке на голове.
  - Ах, моя девочка, - всплеснула она руками и тут же, нахмурившись, погрозила сыну.
  В этот миг Ольви узнала ее.
  - Сильва! - ахнула она. Та самая Сильва, у которой она выпрашивала пончики на первых курсах, которая всегда улыбалась и гладила ее по голове... мать Лиса? Почему-то это сломало ее окончательно, и она покорно пошла за киранкой, словно оглушенная.
  - Простите его, пожалуйста, - сдавленным голосом шептала ей Сильва, оглядываясь, и на ее щеках блестели слезы, - он ведь ничего не успел вам сделать? Ах, девочка моя... Отец его накажет... Он не выйдет из изолятора до последнего курса... ох... не держите на него зла... простите, если сможете...
  Ольви только кивала. Она не могла говорить. Молча села к извозчику, не оглянувшись ни на Сильву, ни на вторую повозку, куда сели Лис с его отцом.
  Она не помнила, как очутилась в ту ночь в своей постели и как уснула.
  ***
  Несколько дней она прожила в каком-то странном оцепенении. Машинально отвечала урок, ела, не чувствуя вкуса, слушала сокурсниц, не вникая в слова, как будто в ней онемели все чувства разом.
  А потом пришла боль. Тупая и неотступная, обломком кинжала в ране - вытащи его, и тут же хлынет кровь, и не остановится, пока не вытечет вся. Не думать. Не вспоминать. Не дышать. Свернуться калачиком, баюкая острый обломок в сердце, и дрожать под теплым одеялом от его холода, неумолимо растекающегося по венам.
  На пятую ночь она не выдержала.
  Привычный маршрут - окно-веревка-стена-город... А дальше? Ее передернуло от мысли навестить одно из привычных мест. Там их видели с Лисом. Там знали о пари. Там делали на нее ставки... Обломок в ране шевельнулся, и в глазах потемнело от боли. Невозможно было стоять на месте. Шаг, еще один - и она побрела куда-то, не разбирая дороги, уже не сопротивляясь, позволив боли захлестнуть себя с головой.
  Все было обманом, сказкой для наивных девиц - и робкие взгляды, и признания, и дух-гурвиц... Его выдумал хитрый Лис, чтобы заманить в ловушку глупую Синичку, падкую на красивые легенды и романтические истории. Она думала - у нее есть любовь и страшная тайна, а на самом деле не было ничего. Она была слишком доверчивой? Конечно. Ее же никогда еще не предавали... "Пять золотых с каждого и бочонок огненного эля". Вкус эля и его поцелуев. Вкус предательства. Лис продумал все - кормил ее историями, показывал разные диковинки, чтобы привязать к себе; нарочно разжигал любопытство, чтобы она прибежала к нему сама. Вот почему попасть в публичный дом оказалось так просто - а она еще гордилась своей изобретательностью...
  За что он так с ней? За что они все так? Она родилась алвойкой, ее происхождение выше, чем у него - разве это ее вина? И была она для Лиса - да и всех остальных - просто алвойкой. Не Ольви, не Синицей, не человеком, живым, с головой и сердцем - а алвойкой. Породистой лошадью на скачках, на которую делают ставки. Да как же так можно? Разве можно так - с людьми?
  Ольви провела ладонями по лицу, мокрому от слез: оказывается, она рыдала и не заметила этого, и не слышала своих рыданий. Оглядевшись, увидела, что сидит на берегу, на холодном песке - каким-то непостижимым образом она вышла к морю. Море шумно катило темные волны к ее ногам, и в этом шуме, и в соленом морском воздухе было что-то успокаивающее. Кажется, в груди больше не было обломка. Боль ушла со слезами, оставив горечь, слабость и бесконечную печаль. Ольви судорожно вздохнула - и рывком вскочила на ноги, почувствовав на себе чей-то взгляд.
  Кто-то был здесь, кто-то наблюдал за ней все это время - она вспыхнула от стыда при мысли, что он видел и слышал, как она плачет, и медленно обернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.
  И выдохнула облегченно: это был всего лишь джи.
  А потом неистребимое любопытство снова загорелось в ней крохотным огоньком. Ольви еще никогда не видела джи так близко. Почти все домашние слуги были киранами, кроме советника Асту и его маленькой дочери; киранкой была жена Асту, намного его старше, и трое ее взрослых детей от первого мужа. В пансионе тоже служили кираны, а преподавали на младших и средних курсах мисаны. Да и на ночных прогулках ей ни разу не доводилось сталкиваться с джи. Так что сейчас Ольви разглядывала его с нескрываемым интересом. На вид ненамного старше ее, высокий, поджарый, с ежиком черных волос, с очень смуглой кожей и раскосыми черными глазами, одетый слишком легко для весны. Ольви поежилась под своим теплым плащом.
  - Ты живешь здесь? - спросила она. - Кто ты? Как тебя зовут?
  Звали его Зури (дурацкое имя!), был он рыбаком и жил здесь, на берегу, в хижине с еще шестью рыбаками-джи.
  - Вы здесь совсем одна, госпожа? Здесь опасно... Заблудились? Позволите, я провожу вас до города?
  Да, это было бы весьма кстати. От моря тянуло сырым холодом, он забирался в рукава и за воротник, и Ольви уже начала зябнуть. Она бросила на море прощальный взгляд, вдохнула напоследок соленый воздух и последовала за джи через кривые улочки поселка. Он молчал, и Ольви ничто не мешало запоминать дорогу. Ей понравилось море, и она решила непременно сюда вернуться.
  На окраине джи остановился.
  - Дальше мне нельзя, госпожа.
  - Благодарю. Ступай.
  - Прощайте, госпожа.
  На ближайшем перекрестке она поймала извозчика - тот как-то странно покосился на нее. Только доехав до пансиона, она поняла, что забыла надеть маску.
  ***
  Через две ночи Ольви пришла к морю снова. А потом снова. И снова. Она полюбила сидеть на берегу. Волны мерно накатывали на берег, каждый раз оставляя на песке новый мокрый рисунок. Она слушала их шум - и поневоле начинала дышать в их ритме. Покой разливался по телу, исцеляя, и рана, оставленная Лисом, понемногу заживала, затягивалась тонкой пленкой. Ольви больше не носила маску - зачем, если здесь ее никто не увидит, кроме молчаливого джи. Однажды она с удивлением поймала себя на мысли, что хочет встретиться с ним снова.
  И ее желание исполнилось - это случилось лунной ночью, когда Ольви специально пришла посмотреть на отражение луны в море. Черная голова вынырнула прямо посреди лунной дорожки. Затаив дыхание, Ольви восхищенно следила за пловцом - и как только не мерзнет! Наверно, у джи какое-то особенное тело. Сама она осмеливалась только, сняв туфли, слегка намочить пальцы в прохладной воде, и тут же отдергивала ступню.
  Его одежда лежала неподалеку, и Ольви устроилась ждать. Она долго смотрела, как он нырял и плавал в темной воде, как наконец его голова стала приближаться к берегу, как на мелководье он встал и пошел, разбрызгивая воду, - весь смуглый и гладкий, и... без ничего. К щекам прилил жар, и Ольви опустила голову в замешательстве. Она никогда до сих пор не видела обнаженных мужчин.
  Джи коротко взглянул на нее и ничего не сказал. Конечно, он заметил ее, еще когда плыл к берегу. Не поворачиваясь, Ольви следила краем глаза, как он вытирается и натягивает штаны и рубаху. А потом подняла голову и встретила его вопросительный взгляд.
  - Научи меня плавать, - выпалила она первое, что пришло на ум.
  Джи взглянул на неё с сомнением и покачал головой:
  - Сейчас еще холодно, госпожа. Вот придет лето...
  - Жаль, - вздохнула Ольви. - Там в море, среди волн, все, должно быть, не так, как тут на берегу...
  - Я могу покатать вас на лодке... - медленно, словно в раздумье, проговорил он.
  В море на лодке! Ночью! Это было именно то, что нужно.
  Вот и лодка, покачивается на волнах у самого берега - Ольви замерла в неуверенности, не зная, как в неё забраться. Азур - она решила про себя называть его так, вместо плебейского Зури (надо же было так исковеркать алвойское Азурио! Одним словом, джи) - протянул ей руку. Ольви оперлась на нее, он стиснул её пальцы - и это простое прикосновение вдруг что-то непонятное сотворило с ней. По коже побежали мурашки, а сердце подпрыгнуло и заколотилось так, что закружилась голова. Ольви, пошатнувшись, села на корму и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.
  Азур развернул лодку. Он греб сильными размашистыми движениями, и берег за его спиной быстро удалялся. Ольви отчего-то одолевало смущение, когда она смотрела на джи - сразу вспоминались сильные мышцы под этой рубашкой, гладкая смуглая кожа...
  Ольви села на дно лодки и запрокинула голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. Яркие, намного ярче, чем в городе, звезды складывались в привычные узоры созвездий, знакомые по урокам астрономии и в то же время совершенно новые, как и все, что происходило этой заколдованной ночью. Слушая плеск волн, она стала дышать в такт - и в какой-то момент исчезла лодка, исчез берег, исчезли город со всеми его жителями и все, что связывало ее с ними. Ольви парила в темноте среди звезд, оставив далеко внизу своё смущение и печаль, тревоги и отголоски боли от предательства. Пьянящее чувство освобождения, полного и окончательного - только теперь она поняла, какая тяжесть давила ей на плечи прежде.
  Ольви не знала, сколько прошло времени. Когда они возвращались, она сидела на корме, мечтательно улыбаясь, и, кажется, теперь уже джи избегал её взгляда.
  А потом ей снова пришлось опереться на сильную горячую ладонь Азура, чтобы выбраться из лодки - все волоски на руке встали дыбом, и волнение вспыхнуло в ней с новой силой. Скомканно попрощавшись, Ольви убежала, стремясь скорее вернуться в пансион.
  Но и там, уже в постели, снова и снова переворачивая подушку в тщетной попытке охладить пылающие лоб и щеки, она долго не могла успокоиться. А когда наконец уснула, ей снились узкие смуглые пальцы, сжимающие её ладонь, и щекочущий холодок в груди.
  ***
  До самого вечера в ней боролись два желания: выкинуть глупости из головы. Запереть память души и тела на замок и выбросить ключ. Стать наконец прилежной и примерной пансионеркой. Или... Броситься очертя голову в эти новые ощущения, пойти по самой кромке за их дразнящей новизной... еще хоть раз... хотя бы один разочек...
  Конечно, Ольви пришла к морю снова.
  Снова Азур катал ее на лодке, и снова их руки соединились дважды - всего на несколько секунд, взорвавших ее изнутри.
  Она не смогла отказаться от соблазна, и каждый день проходил теперь в предвкушении вечера. Что-то влекло её на знакомый берег... что-то... к чему обманывать себя? Его взгляд, когда он сидел напротив в лодке, пожатие горячей мужской руки - мурашки по коже, огонь по венам, щекочущий холодок под сердцем - она хотела упиваться этими сладкими мучениями вновь и вновь. С каждым разом было все труднее обмирать от этих прикосновений - и притворяться спокойной и безмятежной.
  "А что Азур?" - внезапно подумалось ей однажды. Что чувствует к ней он? До сих пор он не позволял себе ничего лишнего - ни слова, ни жеста... Разве она ему совсем безразлична? Или он тоже скрывает свои чувства? Как бы это проверить...
  Ольви выбрала момент, когда они были в море - качающаяся лодка, зыбкие волны вокруг - далеко от твердой суши, с ее нерушимыми законами, неумолимо разными для четырех рас. Сейчас она сама была как эта лодка, прыгающая на волнах желаний, которые были сильнее ее.
  Балансируя, Ольви сделала два неловких шага с кормы к Азуру, не обращая внимания на его робкое "осторожно", и осела перед ним, глядя снизу вверх в его лицо. Медленно подняла руку, коснулась его лба и скул, провела кончиками пальцев по ресницам. Оба, казалось, едва дышали. Ольви погладила горячую щеку, спустилась до линии подбородка, очертила большим пальцем губы - он перехватил ее руку и, закрыв глаза, крепко поцеловал ладонь. А потом притянул к себе ее лицо, припал к губам, безотчетно вцепившись в ее мягкие волосы, и её словно охватил огонь.
  Казалось, прошла целая вечность, когда они оторвались друг от друга. Сердце бешено колотилось, чуть не выпрыгивая из груди, они оба дышали шумно и часто, как после бега, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами - и каждый видел в глазах другого свои собственные чувства. Ужас и испуг.
  Да мы с ума сошли. Что мы делаем...
  - Немедленно отвези меня на берег, - чужим голосом сказала Ольви.
  - Да, госпожа, - сдавленно отозвался Азур.
  Той бессонной ночью, ворочаясь в кровати в обнимку с подушкой, она все прокручивала и прокручивала перед мысленным взором случившееся с ней - и никак не могла забыть странное чувство, охватившее ее во время поцелуя, до того, как ее пронзила ледяная игла страха. Чувство, что все идет правильно и как должно быть. Вопреки всему. Чувство, как будто она вернулась домой.
  Весь следующий день Ольви ходила сама не своя. За обедом она твердо решила: хватит. Достаточно приключений. Кажется, все заходит слишком далеко.
  Она дала себе обещание соблюдать все правила, больше не покидать пансион, никогда не ходить к морю.
  И нарушила его в тот же вечер.
  Когда Ольви ступила на знакомый песок, время внезапно сделалось вязким и тягучим. Несколько очень медленных шагов - на ее обычном месте чья-то темная фигура сидела, ссутулившись, обхватив руками колени. Вот она медленно обернулась, медленно поднялась - конечно же, это был Азур. Они сделали еще несколько медленных шагов навстречу - и остановились почти вплотную, глядя друг другу в глаза.
  Она пришла к нему. Оба знали, что это означает.
  Оба молчали. Зачем слова, когда и так все ясно? Еще один последний шаг - и она оказалась в его объятиях, он потянулся к ее губам - и мир вокруг перестал существовать.
  Как же так, когда они прошли точку невозврата? Сейчас, когда вжимались друг в друга, задыхаясь под поцелуями, или накануне, когда поцеловались впервые? Или той ночью, когда он взял ее за руку, помогая забраться в лодку? А может, еще раньше, когда впервые увидели друг друга? Когда что-то неведомое привело ее, рыдающую от боли, именно на этот берег, на это место...
  Рубашка - досадная помеха, прочь ее, а плащ можно постелить на песок, вот так; его лицо на фоне неба, соленый вкус моря на его коже, колючий ежик волос на макушке, поцелуи, отнимающие дыхание, сильные руки гребца... Лис когда-то любил гладить ее ладонь, переплетать их пальцы - забавная и занятная игра... но сейчас, когда Азур делал то же самое - каждое прикосновение горело печатью на коже: моя! Именно так, как нужно. Как будто они были вместе давным-давно, в какой-то забытой предыдущей жизни, и вот наконец встретились вновь. Чтобы никогда больше не расставаться. Чтобы проникнуть друг в друга как можно глубже, под кожу и в кровь, слиться в одно целое сквозь боль, и стоны, и вскрики - в безумном ритме страсти, пока не иссякнут силы. А потом, внезапно отяжелев, лежать, часто дыша, переплетясь руками и ногами: два тела, одна душа.
  ***
  Теперь у нее была настоящая любовь и настоящая тайна. Кажется, она превзошла героинь своих некогда любимых романов. Никто из авторов-мисанов не допускал даже мысли, что у алвойки может быть любовник-джи.
  Ничего они не знали о любви. Как и сама Ольви до встречи с Азуром не знала абсолютно ничего ни о любви, ни о страхе. А теперь страх за него то и дело сжимал ее сердце холодной перчаткой. Она больше не появлялась в городе - пусть думают, что Синицу поймали и заточили в изолятор вместе с остальными. Она строго-настрого запретила Азуру встречать и провожать ее. Встречались только у моря. Ночной пляж был территорией джи, единственным местом, где ее страх растворялся без следа.
  Азур же... был, на ее взгляд, совершенно безрассуден. Она просила его быть осторожнее (это она-то! бывшая бесшабашная Синица!), она предупреждала, что ему грозит смерть, если их застанут - а он только смеялся и отвечал, что каждый рыбак носит смерть за плечами. Он абсолютно не дорожил жизнью, и для Ольви это было дико.
  И не только это.
  Он вообще был настоящий дикарь, поразительно невежественный и наивный. Самая низшая раса - все-таки их назвали так неспроста, и теперь Ольви воочию убедилась в этом. В детстве она никогда не задумывалась: просто принимала на веру то, чему ее учили, а теперь вот осознала, что учили ее правильно. Азур был старше, но в свои двадцать не умел ни читать, ни писать; не знал, как зовут Первого министра и где находилась древняя столица; слава богам, хоть имя императора знал - да и его чудовищно коверкал. Когда Ольви, шутки ради, коротко пересказала ему "Похождения Ильва-морехода" - классический роман, известный даже детям, Азур пришел в совершеннейший восторг и заставил повторять его во всех подробностях снова и снова.
  Даже о том, что непосредственно окружало его, Азур знал ужасающе мало. Не считая моря и рыбацкого промысла, конечно. Ни разу не был не то что в других городах Астурии, а даже в центре Невии, и вообще редко выбирался за пределы своего рыбацкого поселка. Всерьез думал, что если в семье гибенов или киранов рождается джи - это козни злых демонов, крадущих младенцев у настоящих родителей-джи. Когда Ольви впервые услышала это, она сначала даже не нашлась, что ответить. Это же надо было додуматься! Тогда она рассказала ему историю происхождения рас (боги, да ее любой первокурсник знает!). Они лежали под ее плащом на соломенном матрасе в сарае для лодок, ее голова очень уютно покоилась у него на плече, и он гладил её волосы, слушая историю, как некую диковинную сказку.
  - Когда-то очень давно, пять веков назад, алвои прибыли сюда из-за моря на своих кораблях - правда, они еще не назывались тогда алвоями... Алвой - была фамилия их предводителя, и с тех пор в фамилиях древнейших алвойских родов, сохранивших чистоту крови, есть только эти буквы: а, л, в, и, й, о, ь... Их древняя цивилизация погибла, и они спаслись на кораблях, взяв с собой родных и близких, и самое необходимое, да ещё книги... Они придумали себе новые фамилии, чтобы начать новую жизнь на новой земле. А для уважительного обращения стали говорить "ал" или "ала" перед именем или фамилией. До алвоев здесь жили только джи, дикие древние племена, и, конечно, им ничего не оставалось, кроме как признать превосходство пришельцев. Они стали их слугами, низшей расой.
  Предки нынешних алвоев выглядели так же, как и мы: светлая кожа, светлые волосы, круглое лицо и большие глаза. А джи, как и сейчас, были их полной противоположностью: смуглолицые и черноволосые, с раскосыми глазами. Обычно алвои не смешивали кровь со слугами-джи, но были и такие, которых привлекла экзотическая внешность; некоторые даже брали джи в жены... или в мужья... эх, хотелось бы мне жить в то время... Дети от таких браков рождались со светлой кожей и волосами, большеглазые, точная копия родителей-алвоев. Так сама природа доказала, что алвои - высшая раса.
  Но когда эти дети выросли и стали вступать в браки друг с другом, тут-то все и началось. Чуть больше половины были, как их родители, но вот остальные... У одних были светлые волосы, большие глаза и круглое лицо - но кожа темная, как у джи; другие же, наоборот, были совсем как джи, но со светлой алвойской кожей. Так появились первые кираны и гибены. А у некоторых даже рождались джи! Очень редко, у шести из ста, но все же... Вот так кровь древних джи обманчиво затаилась - а потом проявилась через поколение... У тех же, кто не смешивал кровь с джи, подобных конфузов не было. Поэтому всех, кто выглядел как алвой, но в предках имел джи, назвали мисанами (мин или мина для официального обращения), и больше никогда алвои не вступали с ними в брак, хотя они тоже принадлежат к высшей расе.
  А потом заметили, что у некоторых мисанов из поколения в поколение рождаются только дети высшей расы, и задумались: а что, если в них алвойская кровь победила и вытеснила кровь джи? Что, если это тоже алвои... новые алвои? И был придуман Тест чистоты крови, который может пройти только алвой, неважно, потомок ли он древнего рода, никогда не смешивавший кровь с джи, или новый алвой, в котором кровь алвоев победила...
  Что за Тест? Ох, не спрашивай, это такая гадость... мы все проходим его в десять лет, чтобы определить, в каком пансионе будем учиться. Я после этой мерзкой микстуры сутки не могла прийти в себя.
  Да, я тоже ума не приложу, зачем нужно было меня ему подвергать... Мой папа - алвой, мама тоже, я алвойка в третьем поколении... Да, мы из новых алвоев, еще мои прадед с прабабушкой по папе были мисанами. Мамины? Не знаю... Я ее почти не помню... Они с папой давно расстались, и нас с братом воспитывал он... Помню, когда мы еще маленькими были, папа подавал прошение, чтобы нам поменяли одну букву в фамилии, "р" на "л", чтобы было как у потомков древних родов. Ему тогда отказали. Но он сказал, что этого так не оставит...
  Может, у нас были только мисаны в предках, а может, и кираны с гибенами, не знаю. Вот древние джи были точно. Демоны, еще немного, и я поверю в этот пресловутый зов крови! Что-то проснулось во мне и привело меня именно сюда, когда мне было плохо.
  Именно к тебе.
  ***
  Ольви с сомнением вертела в руках странную сухую рыбу, которую дал ей Азур: плоскую, серую, с темной спинкой и... в чешуе. Как такое есть? Решилась попробовать и чуть не выплюнула: рыба оказалась ужасно жесткой и такой соленой, что обожгла язык. Был бы здесь один Азур - точно выплюнула бы, но вокруг костра сновали его товарищи, шестеро джи, его соседи по хижине. Они собрались здесь, чтобы послушать ее историю о приключениях Ильва-морехода, и поделились с ней своим единственным нехитрым... хмм... угощением, если это можно было так назвать. Не хотелось обижать их. Ольви тайком потянула у Азура баклажку с водой и сделала несколько глотков.
  - Не пей слишком много, - предупредил Азур, - мы будем пить вот это, - и протянул ей деревянную кружку со странным напитком, казалось, состоявшим из одной шипящей пены.
  Ольви озадаченно посмотрела на нее, поднесла кружку к губам, глотнула... противная горечь тут же разлилась во рту, а перед мысленным взором возникло лицо Змея, со стоном закатывающего глаза: "Синичка, ну когда ты уже научишься не глотать вот так залпом незнакомые жидкости!"
  Неудачный выдался сегодня вечер... Джи уже рассаживались у костра, каждый со своей рыбкой и кружкой. Ольви умоляюще взглянула на Азура, а он сказал ей:
  - Их просто надо есть и пить вместе. Тогда вкусно.
  С этими словами он взял у нее рыбу и одним ловким движением снял кожу вместе с чешуей. Ольви быстро обвела взглядом остальных: они точно так же ловко и быстро чистили рыбу, отрывали от нее полоски, забрасывали в рот и запивали своим странным пенным напитком.
  - Рыбка должна плавать, - подмигнул ей старый Рисс, самый старший и самый солидный из джи. Остальные были ровесниками Азура, кроме двух близнецов лет пятнадцати - те постоянно перешептывались, толкали друг друга и дурачились.
  Ольви, вздохнув, решилась последовать примеру остальных: оторвала соленую жесткую полоску и запила из кружки. Напиток бесследно растворил обжигающе-соленый вкус рыбы, потеряв при этом всю свою горечь, и получилось... пожалуй, недурно. Весьма и весьма недурно!
  Еще несколько глотков, и Ольви совсем освоилась. Она начала свой рассказ о смешных и печальных приключениях Ильва, и джи слушали с живым интересом, блестя черными глазами; близнецы - так вообще открыв рот и забыв о еде и питье.
  - Ух, здорово! Интересно - жуть! - восхищенно выдохнул один из близнецов, когда она закончила. - Никогда такого не слышал, гурвицем клянусь!
  - Не трепи имя духа попусту, - наставительно сказал старый Рисс и отвесил ему подзатыльник.
  - Дух-гурвиц? Он действительно существует? Это не выдумка? - брякнула Ольви.
  Все замерли и уставились на нее.
  - Дух-гурвиц - священный дух наших предков, хозяин подземного лабиринта, - серьезно объяснил Азур. - Никто не может войти и выйти из подземелий без его позволения.
  Как будто занозу вынули из ее сердца, и в груди разлилось тепло: значит, Лис ей не врал. Хотя бы в этом. Дух не был его выдумкой, джи по-настоящему верили в него!
  - Вы слышали о нашем священном духе, госпожа? - с любопытством спросил второй из близнецов.
  - Да, - с облегчением рассмеялась Ольви. Кстати... они-то уж наверняка знают, какое именно изображение в той комнате принадлежит духу. А ей, помнится, очень не давал покоя этот вопрос. - Я была в катакомбах, в... как же это место называется? Раскрашенный зал? Расписная комната! Там, где на стенах изображены полулюди-полуживотные. Вы знаете, кто из них дух-гурвиц?
  Трое поперхнулись своим напитком. Азур придвинулся ближе и взял ее за руку. Остальные глядели на нее во все глаза; кажется, у них даже чуть-чуть поменялся цвет кожи. Наверно, так у джи выглядит бледность... Да что ж такое, зачем такие вытянутые лица... точно как у тех, в публичном доме, споривших на нее! Опять она сделала что-то не то, ну что за напасть такая, ни среди своих, ни среди джи нет ей места... Знакомая горечь подступила к горлу, и остро захотелось вскочить и убежать куда глаза глядят, но тут второй из близнецов прервал молчание.
  - Вы вошли в Чертог гурвица, - медленно, неверяще проговорил он резко осипшим голосом, в глазах его стоял ужас, - и вышли оттуда живой?
  - Д-да, - в недоумении ответила Ольви. Помнится, Лис говорил что-то такое... но она была уверена - просто для красного словца... чтобы произвести впечатление... а они что же - подвергались реальной опасности? Ее голос тоже мгновенно охрип. - Мы... я и мой спутник - сделали ему подношение.
  Она сжала пальцы Азура, ища поддержки, и он пожал их в ответ.
  - Что вы дали духу? - спросил старый Рисс, и остальные снова замерли, переводя взгляды с него на Ольви. - Что-то свое? Что-то, что прикасалось к живому телу - монету, лоскут от платья... или... что-то, что было частью живого тела... кровь?
  Сидящие вокруг встрепенулись, синхронно вдохнули и затаили дыхание.
  Азур крепко сжал ее руку. Волнение передалось Ольви, и она хрипло ответила:
  - Мой спутник положил в нишу золотую монету. А я - прядь волос.
  Джи загудели, переглядываясь, а старый Рисс сказал:
  - Ритуал был начат... Отведем госпожу к Старейшине.
  Все вскочили, подобрали свои кружки и баклажки, один из близнецов быстро залил костер. Потом джи окружили Ольви с Азуром плотным кольцом (Азур по-прежнему сжимал ее ладонь, пытаясь ободрить) и зашагали вдоль берега, за старым Риссом.
  - А зачем мы туда идем? - настороженно спросила Ольви.
  И старый Рисс ответил:
  - Ритуал нужно завершить.
  ***
  Ольви сидела на полу в одной из комнат лабиринта, опустив голову; волосы, закрученные в узел на макушке, полностью открывали затылок. На скамье, вровень с ее плечом, ярко и ровно горела свеча. "Не шевелись", - предупредила ее Старейшина Лита, старуха-джи с длинными седыми волосами - одни пряди висели свободно, другие заплетены в тонкие косички, - села на пол перед ней, взяла ее руки в свои, темные, горячие - Ольви завороженно смотрела на них, чувствуя, что не сможет теперь ни вырваться, ни шевельнуться, даже если захочет. Поверх ее головы Лита кивнула Миу, одному из близнецов, сидящему за спиной девушки. Он занес руку - и одновременно с первыми словами Старейшины, запевшей речитативом, вонзил иглу в шею Ольви.
  Боли почти не было. Так, легкие уколы, не больнее укуса пчелы, складывающиеся в какую-то фигуру на затылке - круг? спираль? Ольви смотрела на темные пальцы, сжимавшие ее ладони, вдыхала терпкий запах трав, висящих связками под потолком, слушала монотонное пение - и ее сознание расслаивалось. Словно она была одна - и в то же время несколько; она и сидела в полутемной комнате на полу, и тут же видела себя как будто сверху, склонившую голову перед Старейшиной, Миу позади нее, с иглой в одной руке и тряпицей, испачканной кровью и краской, в другой; видела шестерых джи, настороженно ожидающих окончания ритуала в соседней комнате; и вот словно какой-то вихрь подхватил ее и пронес по всем коридорам лабиринта вместе с его неупокоенными душами, пока она наконец не вырвалась из подземелья на свободу, в соленый свежий воздух, под яркие звезды и в вечный шепот моря. Лита предупреждала Ольви, что могут быть видения - но то, что она испытывала сейчас, видением не могло быть, оно было слишком реальным.
  *
  Перед ритуалом Ольви все рассказала Лите - кто она и откуда, и о ночных побегах, и о Лисе.
  - Беспокойная душа, - кивнула Старейшина. - Но наш дух ему благоволит, неизвестно почему... Так ты, девочка, положила на алтарь в чертоге свои волосы? А после этого... случилось что-нибудь странное?
  - Да! - Ольви снова поежилась от воспоминания (так это был еще и алтарь!). - Наша лампа потухла.
  - Дух выбрал тебя, - задумчиво сказала Лита. - И привел сюда. И... тебе действительно нужна его защита. Я чувствую опасность... что-то нехорошее ходит за тобой по пятам. Я не знаю, что это. Проклятие или человек, который желает тебе зла... Когда мы закончим ритуал, опасность никуда не денется, но связь с духом укрепится и будет тебя защищать.
  Она повернулась к двери, за которой ждали ее решения семеро джи, и крикнула громко и резко:
  - Миу!
  Первый из близнецов влетел в комнату и почтительно замер перед ней.
  - Ты знаешь, как и что делать.
  Тот просиял, перевел восхищенный взгляд со Старейшины на Ольви и обратно - и с готовностью закивал.
  *
  Ольви выпала обратно в реальность как по щелчку пальцев. Кожа на затылке опухла и горела, пульсируя болью. Ольви, снова способная двигаться, повела затекшими плечами.
  - Готово! - с гордостью объявил Миу, вскакивая.
  - Зови остальных, - кивнула Старейшина. - Посвящение гурвицу стоит отпраздновать.
  Миу выскочил за дверь, а Лита осторожно нанесла на затылок Ольви белую мазь, приятно холодившую израненную кожу, и завязала чистой тканью.
  - Не снимай ее до утра. Завтра вечером опять намажешь, - и вложила пузырек с мазью в ее ладонь. - Дней за шесть заживет.
  - Как будет выглядеть мой знак? - с любопытством спросила Ольви.
  Старейшина молча повернулась к ней спиной и подняла волосы с затылка. Чуть ниже линии волос Ольви увидела рисунок: черное зубчатое колесо с двумя странными кольцами внутри.
  ***
  Старейшина Лита села во главе стола, Ольви с Азуром - новая посвященная и ее избранник - по ее правую руку, остальные по левую. Ольви чувствовала, что их отношение к ней неуловимо изменилось. Когда Азур представлял их друг другу несколько часов назад, джи низко кланялись ей, улыбки их были робкими, взгляды настороженными, и потом они следили за ней с опасливым интересом.
  Сейчас же словно невидимая стена обрушилась между ними. Они смотрели ей прямо в глаза и улыбались открыто - близнецы так вообще ухмылялись до ушей, и никто не одергивал их.
  "Счастливчик", - громко прошептал кто-то Азуру.
  Из угощений были хлеб и сыр, а пили какой-то хмельной напиток, пахнущий фруктами - все, кроме Ольви. Старейшина заварила ей чай и запретила пить хмельное, пока не заживет татуировка.
  - Нечасто доводится присутствовать на таком празднике, - сказал старый Рисс, широко улыбаясь. - Когда-то и я был избранником посвященной, - и подмигнул Лите.
  - Сегодня случилось невиданное, - отозвалась та. - На моей памяти еще никогда алвойка не была посвящена гурвицу. Однако среди твоих предков были джи, и наш дух смог тебя разглядеть.
  Быть посвященной - большая честь, дух щедро одаривает нас своей милостью. Наши посвященные-джи почти не болеют. Нас нельзя отравить, мы живем долго и умираем легко, умеем находить целебные травы, чувствовать прошлое и будущее, а еще владеем даром жизни и смерти.
  Все это могут наши посвященные. Но ты не джи, и тебе достался только один дар.
  - Какой же?
  - Расскажи, что видела твоя душа, когда покинула тело во время ритуала.
  - Я... летала с мертвыми душами по лабиринту.
  - Дар жизни и смерти, - торжественно кивнула Старейшина под одобрительный гул внимательно слушавших джи. - Ты будешь жить долго, девочка... Если сама однажды не решишь прервать свой путь. А тех, кто связан с тобой кровью или любовью, если в них есть хоть капля крови джи, ждут два пути: долгая жизнь и легкая смерть, или короткая жизнь и мгновенная смерть.
  Джи подняли свои кружки, дружно и торжественно кивнули Азуру и выпили.
  - Уж в любом случае мучиться ты не будешь, - хохотнул старый Рисс, подмигивая ему.
  - И еще, девочка: однажды в твоей жизни настанет день, когда ты выберешь одного человека, готового принять смерть из твоих рук, и подаришь ему смерть или жизнь. Но это будет очень нескоро. Пока что ты слишком юна.
  - Я не хочу никому дарить смерть, - поежилась Ольви. - Я хочу быть вместе с тем, кого люблю. - Она взглянула на Азура. - Но... как это возможно?
  - Вы оба очень молоды, - улыбнулась Старейшина. - Когда-то и я была влюблена, и уж нам-то ничто не мешало быть вместе... но он слишком любил море... и я оставила его... все бывает, и не всегда будущее можно угадать.
  - Я не в обиде, - вставил Рисс, - я получил долгую жизнь без хворей, и меня ждет легкая смерть - чего еще желать? Да и ты недолго горевала, - добавил он с ухмылкой.
  - Эй, повежливее с нашей бабушкой, - басом сказал Мау, второй близнец, и все засмеялись.
  - Но если вам действительно суждено быть вместе, - задумчиво добавила Лита, - дух-гурвиц найдет способ соединить вас навечно. Что для бессмертного духа законы людей?
  ***
  Так начался лучший месяц ее жизни.
  Прятки с близнецами в лабиринте, сказки старого Рисса у костра, сушеная рыба, с которой она научилась снимать кожу как заправский джи... кажется, с самого детства она не бегала так - как будто летала, не смеялась так - без оглядки, не растворялась в моменте вся, без остатка, как будто есть только один этот миг, и он-то и будет длиться вечно.
  Что джи сделали с ней? Виноват ли в этом был дух-гурвиц, или проказливые рожицы близнецов, или байки и песни старого Рисса, или жаркие ласки Азура? Она привязалась и к близнецам, и к Риссу, и к остальным из их маленькой компании - словно ритуал посвящения сплел их души невидимыми нитями, но больше всего она любила ночи наедине с любимым. И с морем.
  Можно стоять на берегу, на линии прибоя, когда прохладные волны накатывают на ноги, пытаясь пробраться под подошвы ласковыми пальцами, вымывая из-под них песок, так что через время стоишь на холмике из мокрого песка, поджимая пальцы - и переходишь на другое место, а волны разглаживают мокрые отпечатки, и через несколько мгновений от тебя не остается и следа. Когда входишь в море - по чуть-чуть, по шажочку, фыркая и поеживаясь, покрываясь гусиной кожей - вода холодная, как можно, как можно вот в это холодное, мокрое, бр-р, - но Азур смеется и тянет за руку, и вот когда вода уже по коленки - самое время решиться и резко сесть, окунувшись до подбородка и ахнуть, не удержавшись. А потом становится все наоборот - море теплое, а воздух холодный, и прячешься в море от холодного ветра, и Азуру приходится выгонять уже на берег. 'У тебя губы посинели', - и как он только это видит в темноте?
  Азур учил ее плавать. Поднимал к поверхности воды, легко удерживая её на ладонях, а потом медленно убирал пальцы, и Ольви лежала на воде, задыхаясь от восторга. Она училась доверять - мужчине, морю и миру.
  А потом они выбирались на берег из прохладных морских объятий, и согревали друг друга поцелуями.
  ***
  Ольви с тоской вгляделась в ночь за окном изолятора. Вспоминать сейчас о том, что у неё было и что она потеряла, было прямо-таки физически тошно. Особенно почему-то по утрам.
  ***
  Все было как обычно в эти последние несколько месяцев. Танцующий огонёк свечи и тени на стене, глава дома Орест Орио в гневе, Асту-советник хладнокровен и бесстрастен - по крайней мере, внешне.
  - Беременна от джи! Что я сделал не так? Что я упустил в её воспитании? И чем все это время занимались наставники в пансионе?
  Асту молчал, позволяя господину выплеснуть гнев.
  - Если бы её ребёнок был алвоем! Но мисан... Ему исполнится десять, и он провалит Тест. Пятно на репутации всей семьи... Моя собственная дочь поставила крест на том, что мой отец и я создавали столько лет - да ты сам знаешь, Асту, чего нам это стоило. Ты был с нами все эти годы, как и твой отец до тебя...
  - Да, господин. Я все помню.
  - Я не могу этого допустить. Этого ребёнка... не должно быть.
  - Вы хотите, чтобы он не родился?
  Орест покачал головой.
  - Я не хочу рисковать. Это вмешательство в естественный ход вещей... может быть опасно. Я не хочу ей навредить. Пусть родит. Но потом...
  - Как вы знаете, - тихо напомнил Асту, - убийство представителя высшей расы карается смертью, если совершивший его относится к низшей расе. И двадцатилетним заключением, если к высшей. Понадобится очень крупное... вознаграждение тому, кто решится пойти на это.
  - За этим дело не станет, - вздохнул Орест. - Реши для меня эту проблему.
  Вернувшись к себе, Асту постоял немного у окна, решил не зажигать свечу - жена уже спала. Разговор с господином разбередил его собственные страхи. Он подошел к кровати, где спала десятилетняя дочь. Через два месяца ей предстоит отправиться в пансион, и он не увидит ее долгие пять лет... Что ждет его девочку? Она далеко не глупа. Он приложил все усилия, чтобы воспитать ее по-своему, жена почти не вмешивалась - девочка не киранка, гибену виднее, как воспитывать гибенку... Что окажется сильнее - его воспитание или система обучения, придуманная для таких, как она, высшей расой? Остается только затаить дыхание и ждать... Дальше все зависит от нее. А он поддержит любой ее выбор. Конечно, легче всего было избрать привычный путь, выдать дочку замуж. Хотя бывало и такое, что женщины-гибенки шли в советницы к высшим, и даже неплохо справлялись. Асту знал одну такую. А еще знал, какой ценой ей это далось. Очень опасный и тяжелый путь, особенно для женщины. Но он примет любое решение дочери.
  Лишь бы она не повторила судьбу его сестры... Асту не был суеверен, но в такие моменты, когда накатывала тревога, он жалел, что назвал дочь ее именем.
  ***
  Кажется, я за время своей учебы открою все тайны этого пансиона... Кто бы мог подумать, что здесь есть специальное крыло для беременных. Мягкие подушки, диванчики, все в пастельных тонах - голубом, бежевом, светло-зеленом. Наставники приходили с уроками прямо сюда, слуги приносили еду, а еще тут был свой внутренний дворик для прогулок.
  - Не мы первые, не мы последние, милая Синица... Ольви. Никак не привыкну, - хихикнула Линда-Ящерка. Они встречались несколько раз на ночных прогулках, а теперь, в лазарете, познакомились заново. Ольви не узнала бы ее без маски, если бы та не назвала своего прозвища. - Нас тут, правда, всего четверо. Остальные оказались более осмотрительными. Виола переживает, что ее отец скажет... А Адриэль ни с кем не разговаривает, она из древнего алвойского рода... Вот так сюрприз ее семье!
  - А ты совсем не беспокоишься, как твои родители это воспримут?
  - Приятного мало, конечно, - пожала плечами Линда. - Но моя тетя тоже вернулась из пансиона с ребенком. Был, конечно, скандал... Градоначальник всегда устраивает бал в честь юных алвоев, закончивших обучение, и вот представляют обществу юную даму - и выводят ее маленького сына! Скрывать такое никак невозможно, общество алвоев должно знать о каждом новом своем представителе... Она назвала имя отца ребенка, но тот не захотел его признать - родители присмотрели ему более выгодную партию... Было очень неприятно, слухи, сплетни... Ну ничего, через год все улеглось, тетя вышла замуж за одного из новых алвоев, во втором или третьем поколении. Мы и сами не древнего рода, так что... Сейчас мой маленький кузен уже сам в пансионе.
  Она провела рукой по круглому животу и кивнула на еще плоский живот Ольви:
  - Лис?
  Ольви, застигнутая врасплох, сначала покачала головой, потом пожала плечами. Не рассказывать же Линде об Азуре, Лите и других.
  - Ли-ис, - уверенно протянула Линда. - Я помню, вы с ним были неразлучны... Как все на вас косились! Все знали, что ты алвойка, а он мисан. Ты очень смелая. Я бы на такое не решилась. Я-то точно выяснила, что мой любимый алвой. Несколько вопросов о пансионе, наставниках, и все ясно. А Лис даже не скрывал... Конечно, теперь тебе сложнее. Но ты же знаешь, у мисана и алвоя тоже может родиться алвой. Может, тебе повезет. В любом случае, до его - или ее? - десятилетия точно не узнаешь, а до тех пор все что угодно может случиться.
  Ольви только кивнула. Она-то знала, что ее ребенок точно не будет алвоем. Мисан, как потомки первых браков алвоев с джи. Демоны... когда Старейшина Лита говорила, что дух-гурвиц найдет способ навечно соединить их с Азуром невзирая на законы людей, Ольви как-то по-другому себе это представляла.
  Но ведь правда... разве может что-то соединить двух влюбленных крепче, чем общий ребенок? Что бы ни случилось с нами, даже если мы ни разу больше не увидимся, даже если... даже если кто-то из нас умрет (нет, нет, пусть этого не случится, сохрани Азура дух-гурвиц), все равно в этом ребенке мы спаяны неразлучно, переплетены так, что не понять, где кончается один и начинается другой. Вместе навсегда.
  А Тест... подумаешь. До него больше десяти лет. Линда права. Что угодно может произойти.
  Я справлюсь. Мы справимся. Обязательно справимся.
  ***
  Второй этаж старшего корпуса пансиона гудел, как растревоженный улей. Шутка ли - подготовка к первому взрослому балу! Не школьному, в пансионе - они еще на предыдущем курсе надоели - а настоящему, в доме градоначальника Невии. Киранки-модистки избегались, измучились, предлагая, переделывая, пытаясь угодить прихотливым студенткам. Каждая желала блистать на своем первом балу, затмить соперниц изысканностью фасона, украшений и отделки - но все время что-то было не то, не дотягивало, было не идеально - и девушки цедили холодные слова сквозь зубы, или страдальчески закатывали глаза и качали головой, или совсем уж неаристократично покрикивали, визжали и плакали, падали в обмороки и пили успокоительные капли. Киранки тайком глотали такие же капли и тихо говорили друг другу: "Всегда так, каждый год одно и то же, это просто надо перетерпеть..." - и с тяжкими вздохами снова принимались за работу, завистливо провожая взглядами трех своих товарок. Их подопечная никогда не капризничала, никогда не выказывала недовольства и никогда ничего не требовала.
  - На ваше усмотрение, - тихо обронила она в первый же день на вопрос о фасоне и цвете, и больше никогда не вмешивалась в работу. На вопрос "Вам нравится, госпожа?" - всегда отвечала: "Да, благодарю". Терпеливо сносила замеры и примерки, и даже если случалось нечаянно уколоть ее иголкой или булавкой - не возмущалась, не кричала на нерасторопных слуг, а только резко вдыхала и на миг закрывала глаза.
  А еще однажды, подумав, вытащила откуда-то два детских платья - из отличного шелка, безупречно сшитых, - настоящее сокровище! - и отдала киранкам, не требуя платы, даже расписку написала, что отдает по своей воле.
  Посовещавшись, киранки решили, что юная госпожа либо малость блаженна, либо совсем не знает жизни, либо у нее какое-то большое горе - в любом случае, лучше ее лишний раз не беспокоить.
  Ольви это вполне устраивало. Ее платье - белое с голубым, наряд снежной принцессы, было готово раньше всех. Она ходила мимо него равнодушно. По правде говоря, все полтора года после смерти дочери она чувствовала себя не вполне живой.
  Маленькая Азуриа прожила всего три дня. Ничто не предвещало - роды прошли быстро и легко (со слов акушерок; сама Ольви ни за что не назвала бы ЭТО быстрым и легким), малышка закричала сразу, ей даже дали на нее посмотреть и подержать, что было против правил, а потом унесли и сказали, что всех новорожденных отправляют к кормилицам, что во второй раз она увидит свою дочь только после окончания пансиона, когда будет возвращаться домой.
  А через три дня... ей объяснили, что так бывает, что иногда совершенно здоровый младенец вдруг умирает во сне, тем более такой маленький, что это невозможно ни предотвратить, ни предсказать, что ее уже похоронили...
  Когда Ольви вернулась (ее все-таки свозили на свежую могилку на окраине Невии, уступив ее требованиям), остальные трое девушек сразу поняли по ее лицу, что что-то очень сильно не так. Они спрашивали, в чем дело, но Ольви только мотала головой, не желая произносить страшные слова. Сказать вслух - было как отсечь навсегда все эти девять месяцев и три коротких дня счастья, когда у нее был ребенок... За нее это сделала служанка. Девушки сначала притихли, а потом...
  Возможно, если бы с ними еще была Линда, она бы нашла нужные слова. Но Линда покинула их маленькую компанию два месяца назад, когда полностью восстановила форму после рождения дочери.
  - Возвращаюсь на свой курс! - весело объявила она, прощаясь. Слуга-киран нес за ней вещи. - Удачи, Синичка, - она обняла Ольви сбоку: живот мешал, погладила и его: - Удачи, Лисенок.
  Так что Линды не было, а кто-то из оставшихся - Ольви так никогда и не вспомнила, кто - то ли Виола, то ли новенькая - точно не Адриэль, та с ними никогда не говорила - брякнул что-то вроде "повезло, избавилась от ублюдка". Ольви медленно подняла голову - в ушах шумело, глаза застлала серая пелена - молча бросилась на голос и вцепилась в горло.
  Ее пальцы не смогли разжать ни остальные девушки, ни служанка, - смогли только два кирана-охранника, которых служанка в отчаянии позвала. Один из охранников тут же унес пострадавшую к врачам, а второй снова запер Ольви в изоляторе.
  Она вышла оттуда через несколько месяцев таблеток и настоек. Ее вернули к занятиям - это был уже предпоследний, девятый, курс, новый корпус, совместное обучение. Ее больше никогда не запирали, не охраняли и не следили - да в этом уже и не было никакой необходимости.
  Когда-то, в прошлой жизни, когда она умела дышать и смеяться, она удивлялась, как Белка не хочет продолжать ночные вылазки. А теперь... она не хотела и сама. Она исправно исполняла все, что от нее требовали, училась, вела светские беседы, изображала интерес там, где было нужно. Как будто у нее больше не было ни своих желаний, ни своей воли. Как механическая кукла, которая действует, пока не закончится ее завод.
  Единственным, что напоминало ей, как это - быть живой, были уроки верховой езды. Факультативный курс по выходным, Ольви сама не помнила, как и почему записалась на него. Она не планировала посещать больше одного-двух занятий, но неожиданно ей понравилось, и уроки пошли легко. Конюхи говорили, что у нее талант, что ее любят лошади, и позволяли ей то, чего не позволяли другим - носиться на бешеной скорости за пределами площадки для занятий.
  Есть что-то глубоко правильное в скачке, когда разгоряченная лошадь мчится с тобой - и ощущаешь себя с ней единым целым, как будто у тебя выросли четыре новые конечности, чувствуешь удары земли о копыта, отвечаешь на них всем телом, дышишь и двигаешься в такт - и ветер упруго бьет в лицо, так что на глазах выступают слезы.
  И вот одно из занятий отменили из-за этого ненужного бала... Раньше Ольви возмутилась бы, возможно, даже выкинула что-нибудь дерзкое, но теперь... она только вздохнула - надо значит надо, послушно вынесла визит киранок, уложивших ее волосы и накрасивших лицо. Отстраненно отметила, что получилось даже интересно. Они не стали наносить румяна, добавили только капельку розового на губы и сделали что-то такое с веками и ресницами, что глаза казались огромными на бледном лице без улыбки - снежная принцесса, Зимняя Дева из древних сказок, очаровательная и опасная, уводящая за собой неосторожных путников, завороженных ее ледяной красотой.
  Вереница экипажей со студентами и студентками подъехала к особняку градоначальника Невии. Чопорные лакеи распахнули двери дома. Прибывших приветствовали сам градоначальник с супругой, ал и ала Илва, пожилая чета, нарядные, сияющие улыбками и очень похожие друг на друга, почти одного роста и с внушительными брюшками.
  - А это мои помощники, - к каждой пятерке студентов был приставлен помощник-мисан, - прошу любить и жаловать - они проведут вас в залу, помогут освоиться, обращайтесь к ним с любыми вопросами.
  Один из помощников, затянутый в черный фрак, белоснежные жилет и рубашку, с белым галстуком, завязанным в маленький бант, - мисанам было позволено надевать на балы только черное и белое - поклонился Ольви и остальным из ее пятерки.
  - Мин Лэвин Маск, - представил его ал Илва. - Мой секретарь и очень способный молодой человек.
  Лэвин Маск поднял голову, быстро обвел взглядом своих подопечных и улыбнулся правым уголком рта.
  - Прошу следовать за мной.
  Он провел их по залам, освещенным ярким белым светом газовых люстр, украшенным гирляндами живых цветов. Слуги сновали вокруг с закусками и напитками. Лэвин коротко и четко рассказал об алвойских семействах, присутствующих на балу, остановил слугу с шестью бокалами бледно-золотого напитка - приятно-кисловатого на вкус и чуть-чуть хмельного, в самый раз, чтобы не опьянить, но убрать первоначальные скованность и смущение.
  - А если захотите полюбоваться садом, в него можно выйти тут. Главная аллея очень живописна. Слева от входа зверинец. Два медведя, тигр, рысь... Кстати, рекомендую недавнее приобретение - южная птица величиной с цаплю, с мощным клювом, похожим на гигантский башмак, и весьма недобрым взглядом...
  
  https://ianimal.ru/wp-content/uploads/2011/07/kitoglav14.jpg
  
  - А в самом саду есть какие-нибудь странные птицы и звери?
  - Экзотических нет. Только местные. К примеру, синицы. Они, правда, не любят людные места, предпочитают глухие уголки в западном секторе сада...
  - Фи, синицы - это неинтересно, - заявила одна из юных алвоек. - К тому же это ранние пташки. В такое время они уже спят.
  - Это так, - согласился Лэвин.
  Западный сектор, значит. Хорошо...
  ***
  Она рассматривала белый ночной цветок на беседке, отвернувшись от дорожки, и даже не вздрогнула, когда ее окликнул знакомый голос. Она уже давно разучилась пугаться и удивляться.
  - Здравствуй, Лис, - ровно сказала она.
  - Здравствуй, Синичка, - ответил Лэвин-Лис и медленно обвел её взглядом. - Ты выглядишь... сногсшибательно.
  Возможно, два года назад Ольви не раздумывая дала бы ему пощечину. А сейчас...
  - Чего ты хочешь? - устало спросила она.
  - Я должен попросить прощения. Я вел себя... недопустимо. Я очень жестоко поступил с тобой, Синичка, - в его голосе звучала боль, и боль была в его взгляде, - и очень об этом жалею...
  Да что ты знаешь о раскаянии и сожалении.
  - Если ты не простишь меня никогда... так и быть, я сам виноват. Но я должен предупредить тебя. - Он быстро огляделся. - Видишь ли... то пари... придумал не я.
  Я, помнится, из шкуры вон лез, чтобы вписаться в компанию высшей расы - я, выскочка, мисан в первом поколении. Я делал все, чтобы прослыть незаменимым. Я тешил себя иллюзиями... что алвои шагу ступить без меня не могут. И все они развеялись от одного разговора с незнакомцем. Он сел рядом со мной за барную стойку, чтобы выпить вина - взрослый гибен, не студент, но в черной маске, чей-то слуга на задании... И завел со мной разговор. О том, что мне никогда не стать среди вас своим. О том, что все, даже такие же, как я, мисаны, знают о том, что я сын представителей низшей расы, расы слуг, и относятся ко мне как к слуге. Как к мальчику на побегушках. Я не смог возразить. Это была правда. Он читал в моей душе как в раскрытой книге... И он подсказал способ утереть всем нос. Закружи голову алвойке, сказал он, сделай так, чтобы об этом узнали все - и больше никто не посмотрит на тебя свысока. И он... указал на тебя.
  Прости меня, Синичка. Я не снимаю с себя вины. Пусть это непотребство придумал не я, но я его... почти осуществил. Спасибо отцу, что остановил меня.
  Но... ты понимаешь, что это значит? Этот гибен на кого-то работает. Может, на какое-то семейство, враждебное твоему. Я не знаю, в чем их цель, опозорить тебя, или что похуже... Тебе остался только год пансиона, в первый раз ты сорвалась с крючка, а значит, у них мало времени, и очень скоро они могут устроить что-то еще. Пока ты здесь, будь очень осторожна, Синичка.
  Ольви горько усмехнулась. По меркам алвоев, она уже опозорена. Куда уж больше. Но даже если ее приключения станут известны всему свету - она никогда и ни за что будет считать позором ни связь с Азуром, ни их дочь. Пусть даже дух-гурвиц не смог защитить ее на территории алвоев.
  Защитить... Лита...
  ...Я чувствую опасность... Проклятие или человек, который желает тебе зла...
  ..."Ритуал был начат"...
  - Лис... Лэвин. Помнишь, ты водил меня в подземный лабиринт? В Чертог гурвица?
  - Куда? В Расписную Комнату? - растерянно переспросил он.
  - Ты тогда отрезал прядь моих волос - зачем?
  - Просто старый джийский обычай. Я... хотел произвести впечатление. Я знал, что тебе нравятся загадки и тайные опасности.
  - Но ведь дух-гурвиц принял мое подношение - лампа погасла?
  - О чем ты говоришь? - удивился Лэвин. - Просто керосин закончился... Это всего лишь джийские легенды, кроме джи, никто в них не верит... Синичка, это все неважно. Тебе грозит реальная опасность. Умоляю тебя, будь очень осторожна. Я... мне пора идти.
  Он глубоко вдохнул и, закусив губу, в последний раз окинул ее взглядом с головы до ног. Повернулся и ушел быстрым шагом, не оборачиваясь.
  Ольви обессиленно опустилась на скамейку. Опасности... преследователи... все эти игры... как она устала.
  Последний год учебы. Перетерпеть и уехать домой. Домой. Как же хочется домой...
  В полузабытый город детства, на узкие улочки, мощеные серым камнем, в дом, знакомый до каждой царапинки на лестнице, с которой они с братом ни разу не спустились по-человечески: то прыгали через пять-шесть ступенек - кто больше? - то съезжали по перилам; к слугам, с детьми которых играла в детстве - сейчас они уже все выросли, как и она.
  К папе. Когда он улыбается, у него на щеках появляются ямочки - у Ориена такие же. Он улыбнется ей и обнимет. Как в детстве.
  ***КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
  
  ЧАСТЬ 2. МИЛЫЙ ДОМ
  И огни вдалеке мерцают,
  И надежда не угасает,
  Скоро мы увидим рассвет.
  И стихает холодный ветер,
  Здесь уже никого не встретить,
  И никто не скажет нам "нет".
  Я приду к тебе на помощь,
  Я с тобой, пока ты дышишь,
  Было так всегда, ты помнишь,
  Будет так всегда, ты слышишь.
  (Алена Свиридова)
  Ольви посмотрела на танцующие пары, покачала в пальцах бокал и сделала маленький глоток. То, что нужно - кисловатый вкус, чуть-чуть освежает, чуть-чуть пьянит, именно настолько, чтобы почувствовать себя веселее, чтобы улыбаться и болтать о всякой ерунде с безмятежным лицом - и в то же время не потерять контроль. Тут не Невия, тут родное провинциальное болото, тут все друг друга знают, и она вся на виду - нужно держать лицо и выверять движения, дозировать улыбки и отмерять внимание - каждому в зависимости от статуса, происхождения, веса в здешнем обществе и перспектив - за два года дома она выучила это все назубок. И все равно ее не покидало зудящее впечатление, что от нее ждут промаха - и Ольви следила, тщательно следила за каждым поступком, словом и жестом.
  Теперь все эти тонкости предстояло постичь Ориену - бал у градоначальника был в его честь, и в честь всех его ровесников, выпускников этого года. Всеобщее внимание было приковано к ним, а Ольви с отцом присутствовали здесь только как его ближайшие родственники, и это давало хоть какое-то облегчение.
  Ольви, конечно, постаралась подготовить брата получше, пытаясь не обращать внимания на его сжатые губы и презрительный взгляд - и не могла избавиться от щемящей мысли, что пансион сделал их совсем чужими. Она давно простила ему то старое предательство - в конце концов, ее поймали бы в любом случае. А он никак не мог простить ей позора семьи - и пусть о нем никто не знал, кроме них троих. Нет. Четверых. Она, отец, Ориен и Асту. Гибен-советник, домашний шпион - неизвестно, как, но он узнал и об изоляторе, и о ее беременности, и о ее горе - и, конечно же, доложил обо всем отцу.
  На следующий день после возвращения Орест имел с ней серьезный разговор. Ольви так радовалась, когда наконец увидела его - а отец облил ее презрением и с тех пор всем своим видом и поведением показывал, как она его разочаровала. Ориена он встретил совсем иначе. Любимый сын, гордость отца и будущий глава рода, отличник и пай-мальчик, ни разу не нарушивший правила... Сейчас вся жизнь дома крутилась вокруг него - а ее не замечали, как пустое место, как досадное пятно на семейном портрете. Даже слуги, интуитивно переняв настроение господ, говорили с ней суше, поджимали губы и смотрели с осуждением, а на любое ее распоряжение спрашивали подтверждения у отца.
  Все шло совсем не так, как ожидала Ольви. Ей отчаянно нужна была семья, а их любовь и поддержка - словно хлипкий весенний лед - проломились под тяжестью ее проступков. Какая ирония! Разве могла она когда-то представить, что станет тосковать по пансиону? Да, там был строгий надзор, но не это леденящее презрение, не это сосущее под ложечкой ожидание подвоха... и по ночам она наслаждалась полной свободой. Как же Ольви скучала сейчас по тем ночным посиделкам! Да она даже Лиса готова была обнять и расцеловать. А уж джи... нет, туда нельзя, это слишком больно, это нельзя трогать - никогда, никогда... иначе не хватит сил держаться дальше.
  Ольви прикинула, что еще нужно сделать, чтобы соблюсти все приличия. Она уже поприветствовала всех выпускников, обменялась новостями со всеми знатными дамами, оставались ужин и танцы. К счастью, кавалеров и дам было предостаточно, и это значило, что не нужно участвовать во всех танцах. Еще три - и все. С братом, с Валеном - одним из ее поклонников - и с кем-нибудь еще.
  И она свободна. Можно забиться в какой-нибудь угол с бокалом или спрятаться ото всех на балконе.
  Внимание Ольви привлекла маленькая суматоха у входа в зал. Кажется, пожаловали очень важные персоны. Высокий и тучный господин, смутно чем-то знакомый, и рослая дама, очень на него похожая - скорее всего, сестра - судя по манере держать себя, по тому, как торжественно приветствовал их хозяин, кто-то из древнего рода.
  Ну конечно, и братец тут как тут. Ольви почувствовала прилив раздражения. Как же такое событие могло обойтись без него, он обязательно должен быть представлен всем знатным гостям, и чем знатнее, тем лучше. Какие же они все-таки разные... эх...
  В какой-то случайный миг гость перехватил ее взгляд и тут же сказал что-то Ориену - тот обернулся, увидел Ольви и сделал ей знак приблизиться. Досадуя на свою оплошность, она подошла.
  - Ал Барт, ала Арлэви, позвольте представить вам мою сестру - алу Ольви Орио, - произнес Ориен, сияя, как начищенный сапог, - Ольви, это ал Барт Авиль и ала Арлэви Ли, его сестра...
  Авиль! Вот почему они показались Ольви знакомыми. Один из сорока восьми древних алвойских родов, в чьих венах не было ни капли крови джи. Впрочем, Арлэви Авиль в свое время нарушила традицию, выбрав себе в мужья одного из новых алвоев - правда, в седьмом поколении, но тем не менее. Говорят, это вызвало скандал в семье, и отец лишил ее большей части наследства в пользу младшего брата. Однако родители вскоре умерли, и Барт, как новый глава рода, вернул сестре ее долю.
  Высокий и полный, лет тридцати, с круглыми темными глазами - фамильный признак рода Авиль, - крупным носом, пухлыми щеками и губами, он бы выглядел грузным и неуклюжим, если бы не очень прямая осанка, широкие плечи и гордая посадка головы. Арлэви, сама рослая и высокая, казалась хрупкой рядом с ним.
  - Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на третий танец, ала Ольви, - сказал Барт Авиль, поцеловав ее руку. - Свой первый танец я танцую с хозяйкой, второй с сестрой, третий - если вы окажете мне любезность...?
  - С удовольствием, - улыбнулась Ольви. Отлично. Кавалер на последний танец найден, осталось выполнить все намеченное - и можно будет наконец отдохнуть в тихом уголке.
  Объявили танец, и Ольви встала в пару с братом. Они были словно два отличника, сдающих экзамен - слаженные движения, классические фигуры, все правильно, ровно, четко, никаких сюрпризов. Почти не глядя друг на друга, с одинаковым каменно-равнодушным выражением на лицах. После танца Ориен коротко кивнул сестре, и они тут же разошлись. Ничего, в общем-то, нового. Одним пунктом в списке меньше.
  Теперь - Вален. Улыбнуться, ощутить его руку на талии, опереться о его плечо - и вперед, за музыкой, так, чтобы она, струясь, сама влекла за собой, отдаться ее стремительному ритму, и пусть Вален попробует угнаться за ней! Ольви бросила на него лукавый взгляд и украдкой осмотрела остальных танцующих - вот Ориен со своей дамой, вот другие выпускники, вот ровесники Ольви и Валена и пары более почтенного возраста... интересно, не там ли отец?
  Отца среди танцующих не было. Он стоял у стены и благоговейно взирал на одну из кружащихся пар... и это был не Ориен с его дамой. Даже удивительно, отец изволил выразить благосклонность кому-то, кроме своего драгоценного сыночка? Ольви проследила за его взглядом и все поняла сама.
  На этих двоих неотрывно смотрели все, кто стоял у стены, и все, кто танцевал, то и дело поворачивали к ним головы. Пары одна за другой выходили из танца, чтобы присоединиться к затаившим дыхание зрителям, и Ольви с Валеном не стали исключением. В конце концов остались только они.
  Барт Авиль и Арлэви.
  Его массивное тело двигалось стремительно и плавно, с текучей грацией хищной кошки, обманчиво вальяжной, но ежесекундно готовой к прыжку - одному-единственному и убийственно точному. Так же как у сестры. Теперь их сходство прямо-таки бросалось в глаза. Они чувствовали друг друга с полукасания, понимали с полунамека - существа одной породы, две половинки единого целого - в мистерии танца, вскрывшего их суть. Один на двоих - танец, одно на двоих - дыхание, одна жизнь. Это зрелище завораживало. У Ольви, восхищавшейся наравне со всеми, больно кольнуло и сжалось сердце от четкого и окончательного осознания: никогда у них с Ориеном не будет - так. Что-то насовсем, бесповоротно сломано между ними. Спазм сдавил горло, и она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Не дожидаясь окончания танца, никем не замеченная, ускользнула на балкон.
  Вцепилась в перила, до боли в легких вдохнула свежий ночной воздух, запрокинула лицо, чтобы унять слезы. Хоть бы никто сюда не вышел...
  Он появился бесшумно, словно кошка. Ольви вздрогнула, когда темная фигура соткалась из воздуха рядом с ней. Барт бросил на нее короткий взгляд и молча протянул бокал. Ольви приняла его, отпила маленький глоток - это было не то вино, что она пила прежде. Мягче на вкус и, кажется, крепче. Тем временем Барт зажег сигару - красноватые отблески осветили его лицо и ладони.
  - Прошу меня простить, если я ошибаюсь, но мне показалось, что вам в тягость сегодняшний бал. Мне бы хотелось попробовать его как-то скрасить, если вы мне позволите.
  - Благодарю. Вино великолепно. И танцевать с вами мне понравится, я уверена. Ваш танец с сестрой произвел... на всех... незабываемое впечатление.
  Барт улыбнулся чуть-чуть, одними краешками губ - только обозначил улыбку.
  - Все говорят, что мы невероятно похожи.
  - Вы и ала Арлэви... как две большие дикие кошки, - так, напиток определенно оказался слишком крепким... куда ее несет?
  Барт, ничуть не обидевшись, снова улыбнулся своей сдержанной улыбкой.
  - Когда сестра училась в пансионе, в компании ночных нарушителей ее называли Рысью.
  - А меня - Синицей... - обронила Ольви. И тут же прикусила язык.
  Барт тихо рассмеялся.
  - Нечто подобное я и предполагал. Своенравная дикая птичка всегда найдет способ сбежать из клетки...
  Ольви дерзко вскинула голову:
  - А какое прозвище было у вас?
  - Никакого, - развел руками Барт. - Я был примерным студентом и никогда не нарушал правила. Сестра говорит, много потерял...
  Потом он затушил сигару и подал Ольви руку. Она вложила в нее свою - такую маленькую, совсем детскую в огромной мужской ладони. Его пальцы сомкнулись, и Ольви послушно последовала за Бартом в залу. Было ли тому виной выпитое вино, или их неожиданный разговор на балконе, но танцевать с ним было легко. Минус еще один пункт в ее списке.
  Барт поблагодарил ее за танец, поцеловав руку и легонько сжав пальцы на прощание.
  Нашел глазами сестру в кружке знатных дам и едва заметно кивнул. Арлэви с улыбкой что-то сказала собеседницам, отделилась от них и направилась к нему. Барт остановил слугу и снял с его подноса два бокала, после чего уединился с сестрой в одной из боковых гостиных.
  - Лэви, ты не могла бы попросить Ларрэна навести справки о ночных нарушителях примерно пяти-шестилетней давности? - спросил он без обиняков.
  - О, эта юная особа была одной из нас? И под каким же прозвищем?
  - Синица.
  - Да ты что? - рассмеялась Арлэви. - Не поверишь... Ларри до сих пор ее иногда вспоминает. В свое время - когда он только вступил в должность - ни дня не проходило без рассказа о ее проделках.
  - Я заинтригован. Чем же она отличилась?
  - Во-первых, она начала ночные побеги раньше, чем обычно начинают. В четырнадцать лет, а по некоторым слухам - в двенадцать. Во-вторых, ее везде сопровождал юноша-мисан, представь себе, сын гибена, хозяина одного из невийских публичных домов - все об этом знали, и ее это абсолютно не смущало.
  - Возлюбленный?
  - Нет, Ларри считал, что влюбленную парочку они играли на публику. Отличный способ - эпатируя, незаметно выманивать деньги... у студентов не только высшей расы, кстати... и не только у студентов. В каких только местах они не бывали - у художников, в игровых кабаках... Сами почти не играли - разве что так, для виду. Приводили клиентов и получали проценты от выигрыша. Агент из полиции подозревал, что они еще и дурман сбывали художникам. Настоящий криминальный дуэт, к тому же весьма дерзкий. Однажды Синица явилась в публичный дом, можешь себе вообразить? Что интересно, в ту же ночь полиция взяла всех студентов-нарушителей, которые там находились. Кроме Синицы и ее напарника. Напарника, правда, тоже схватили, той же ночью, но немного позже. Это никак не могло быть простым совпадением. Ларри предполагал, что они что-то не поделили, и таким образом она свела со всеми счеты.
  Ее личность так и осталась для Ларри загадкой. Хозяева ночных таверн больше ни разу ее не видели, полицейские агенты тоже, студенты считали, что Синицу поймали вместе с остальными арестованными - но никаких записей об этом не было, ни одна из студенток алвойского пансиона не попала в изолятор ни в ту ночь, ни в последующие... Так что либо Синица научилась хорошо прятаться, либо решила покончить с темным прошлым... Ларри склонялся ко второму. О, он будет в восторге от этой новости! Ты ведь хочешь, чтобы он подал запрос в пансион?
  - Да, я хочу получить всю информацию об Ольви Орио... Я заверю запрос своей подписью, чтобы не было отказов и проволочек. Признаться, теперь я еще больше заинтригован.
  *
  Ольви упустила момент, когда все пошло не так, и все ее надежды на тихий и спокойный остаток вечера разлетелись, как пушинки с одуванчика от дуновения ветра. Сначала Барт и Арлэви пригласили отца с семейством сесть с ними за ужином - и, кто бы сомневался, отец с Ориеном с радостью ухватились за предложение. Конечно, это привлекло совершенно ненужное, по мнению Ольви, внимание, но Ориен и Орест ее точку зрения не разделяли, вели очень оживленную беседу с Авилями и прямо-таки лучились самодовольством.
  Ольви прилежно улыбалась, вставляла иногда одну-две фразы, чтобы не прослыть невежей, делая вид, что она необыкновенно польщена - и ежась под перекрестным огнем завистливых взглядов, ощущая кожей шепотки за спиной, чувствуя, как опасно натянуты и дрожат невидимые струны ее самообладания.
  Ей кусок не лез в горло, она едва притронулась к своей любимой рыбе, которую подавали с тремя соусами на выбор - грибным, кисло-сладким и острым - попробовала все три и не почувствовала никакой разницы.
  Только бы не сорваться... только не сейчас... только не здесь...
  А после ужина на нее наперебой посыпались приглашения на танец. Ольви отказала троим, но продолжать и дальше в том же духе было уже попросту неприлично. Она оглянулась в поисках способа незаметно исчезнуть - увы, под пристальным вниманием это было невозможно.
  А потом она увидела Барта. Он шагнул к ней и спросил очень тихо:
  - Хотите, чтобы вас оставили в покое?
  Она кивнула.
  - Подарите мне еще один танец. Ваши поклонники уверятся, что мой интерес к вам вышел за рамки обычной вежливости, и не захотят вставать у меня на пути...
  А неплохой выход. Два танца подряд, подаренные одному кавалеру - серьезная заявка на нечто большее, чем простая симпатия, и после этого ее точно не будут беспокоить сегодня. Авилю никто не решится перейти дорогу.
  Уже кружась с Бартом в центре залы, Ольви поймала взгляды отца и Ориена - и не удержалась от торжествующего смешка, до того ошарашенное было у братца лицо. Да! Вот это точно того стоило!
  После танца Ольви пожаловалась на духоту, и Барт, взглянув на ее пылающие щеки, захватил лимонаду со льдом и проводил на балкон.
  Отлично. Самое время кое-что прояснить. Вдох-выдох... Ольви посмотрела в спокойные темные глаза и выпалила, пока не пропала решимость:
  - Чего вы добиваетесь, Барт?
  - Выходите за меня замуж, Ольви, - так же прямо ответил он.
  Она некоторое время осмысливала услышанное, пытаясь подобрать слова для ответа.
  - Вы делаете предложение - мне? Это не шутка? Для алвоя древнего рода без капли крови джи я весьма невыгодная партия - алвойка всего лишь в третьем поколении...
  - Выгодная, и именно этим. Древние роды вымирают. Мне осталось в лучшем случае лет пятнадцать, а сестре и того меньше. Не смотрите, что я выгляжу таким, как сказали бы кираны, здоровяком. Внешность обманчива. Мало кто из чистокровных алвоев переживает сорокапятилетний рубеж, и никто не доживает до пятидесяти. Я не знаю, было ли так изначально, или причиной стало то, что наши предки слишком уж блюли чистоту крови. Все представители древних родов - родственники в большей или меньшей степени... и, как я уже сказал, мы вымираем. Я хочу это остановить. Я хочу, чтобы мои будущие дети жили долго. Как новые алвои. Смешавшись с кровью джи, пройдя сквозь низшие расы, очистившись и вернувшись в высшую, ваша кровь приобрела какие-то новые свойства. Ключ к долголетию.
  - Другими словами, вы хотите использовать меня, чтобы улучшить свою породу? - сказала Ольви звенящим голосом. В ушах шумело, и слова выплескивались раскаленной лавой, обжигая горло. - Так с лошадьми делают - берут жеребца попроще, который мордой не вышел, зато силен и вынослив, и чистокровную кобылу, чтобы жеребята были и красивы, и здоровы... только у нас тут немножко наоборот... и вы без капли стеснения предлагаете мне!.. - голос ее прервался.
  - Я предлагаю сделку, - очень мягко ответил Барт. - Я чувствую, вы задыхаетесь в этом маленьком городе, и это неудивительно - вам здесь не место, и ваша семья недооценивает вас. Взамен на... вашу помощь мне... вы получите свободу - гораздо больше свободы, чем у вас есть сейчас. Прошу вас, не принимайте решение сгоряча. Я даю вам время подумать. А сейчас я велю принести вина и прослежу, чтобы вам никто не докучал.
  Он ушел, оставив Ольви на балконе. Слуга-киран принес вино и плед, и до самого конца бала ее больше действительно никто не побеспокоил.
  Словно оцепенев, она смотрела на тёмное, а потом светлеющее небо, потягивая вино, и в голове не было ни единой мысли.
  По пути домой она так же отрешенно глазела в окно кареты, не обращая внимания на брата и отца, сидевших напротив, тихо переговариваясь и изредка поглядывая на нее - так, как будто видели впервые.
  Дома Орест, пожелав детям спокойного отдыха, тут же удалился к себе, а Ориен задержался. Смерил Ольви заинтересованным взглядом, воскликнул как-то ненатурально:
  - А ты меня удивила, сестрица! - развернулся и, насвистывая, направился вверх по лестнице. Тут же забыл обо всем и довольно усмехнулся, заметив впереди по коридору тоненькую фигурку. Быстро приблизился и взял ее за подбородок - в предрассветном сумраке узкое бледное личико, обрамленное черными волосами, казалось совсем белым.
  - Надумала? - спросил торжествующим шепотом.
  Гиэла, не отводя взгляда, медленно кивнула. Ориен втянул ее к себе в комнату и запер дверь.
  ***
  С тех пор, как Барт Авиль начал ухаживать за Ольви - присылал записки и букеты, сопровождал на конных прогулках, был ее неизменным кавалером в театре и на балах и частым гостем у Орио - ее положение в доме волшебным образом переменилось. Отец смягчился и стал улыбаться ей гораздо чаще, чем раньше, а за ужином и чаепитием разговаривал не только с сыном. Ориен тоже оттаял - а однажды утром ворвался к ней с корзинкой пряников и со смехом припомнил все их детские шалости и ее самые первые ночные визиты в пансионе. Он не забыл ничего - Ольви это тронуло до слез.
  Наверное, стоило на них разозлиться, отгородиться ледяной стеной презрения, как сами они поступили с ней раньше, помучить и заставить раскаяться - сердце все-таки грыз злой червь сомнения. Он нашептывал Ольви, что родственнички сменили гнев на милость только потому, что великолепный Авиль обратил на нее внимание, но... она была так рада наконец видеть их улыбки. Так устала от этой глупой и бессмысленной вражды с самыми близкими на свете. Абсолютно не хотелось продолжать игру в кто кого больше обидел... Как же она соскучилась по ним - таким! Почти совсем как в детстве. И какая разница, что подтолкнуло их к примирению, главное, что они опять семья.
  Так что она загнала червя подальше.
  Со слугами, правда, отношения остались натянутыми - их обращение тоже стало намного почтительнее, и вот это уже не вызывало у Ольви ничего, кроме стойкого отвращения. К ним всем.
  Кроме двух.
  Единственных, чье поведение не изменилось.
  Кэрто-конюх был с ней приветлив и прежде. Когда два года назад, через несколько дней после возвращения, Ольви пришла на конюшню и попросила оседлать для нее лошадь - покататься, он покосился на нее настороженно и нехотя исполнил распоряжение. Но потом, понаблюдав за ней, расслабился, расплылся в широкой улыбке - и рассказал все: какие у кого привычки, какой характер, кто ленив, а кто хитер; Звездочка любит морковку, Белолобый - сухари и яблоки, а Чертовка - лягнуть или укусить, когда потеряешь бдительность. Обычно молчаливый, о лошадях Кэрто мог говорить часами.
  За эти два года она к нему очень привязалась. Между ними установилось какое-то особое взаимопонимание. Почти каждое утро, как только рассветало - весь дом еще спал, кроме кухарки и поварят, - она надевала костюм для верховой езды и бежала в конюшню, где уже ждал Кэрто.
  Пожалуй, только благодаря утренним конным прогулкам она смогла продержаться эти нелегкие два года. Даже удивительно, как отец их разрешал. Конечно, с обязательным условием, что ее будут сопровождать. Сопровождал, конечно, Кэрто - кто, кроме него, мог сделать это лучше?
  Вместе они объехали все окрестности города - Кэрто показал ей и Лес разбойников, куда не стоит казать носа даже средь бела дня (и куда только смотрит полиция?), и Дуэльную опушку, которую молодые болваны, как пренебрежительно называл их конюх, облюбовали для сведения друг с другом счетов, и Заброшенный Тракт, поросший посередине травой - там они мчались друг с другом наперегонки, и выигрывал всегда Кэрто на своей Чертовке, но Ольви клялась, что однажды она уж непременно! Конюх на это только усмехался в пышные усы.
  После прогулки они заезжали в трактир, всегда один и тот же, где Ольви приносили за столик у окна пиалу сливочного ликера, а Кэрто выпивал кружку темного эля за стойкой - и потом отправлялись домой.
  ***
  Вот и сегодня. Вернувшись, они поводили лошадей по двору, чтобы дать им остыть, Кэрто с помощником остался с ними, а Ольви забежала на кухню - якобы проверить, готовы ли булочки к завтраку, а на самом деле ими полакомиться.
  На кухне были Марта, кухарка, сама как черная пышка, пухлая и дородная, и Асту, как всегда бесстрастный, стоявший у окна, заложив руки за спину. Увидев молодую госпожу, оба поклонились, и Марта поставила перед ней блюдо с булочками и стакан молока.
  Ольви разломила румяную булочку, восхитительно мягкую и теплую, и поймала себя на том, что сегодня ей как-то не очень хочется есть. На душе было неспокойно.
  Сегодня придет Барт.
  Сегодня он попросит у отца ее руки.
  Сегодня она должна дать ему ответ.
  Откуда же это сосущее под ложечкой чувство, как будто ей предстоит серьезный экзамен у строгого наставника, а она не готова? Как будто она не выяснила что-то очень, очень важное. Что-то, от чего будет зависеть... да буквально все. Думать об этом - как ступить на доску над пропастью, и ничем не заткнуть эту дыру в груди, ни скачками, ни книгами, ни прогулками, ни танцами...
  - Вы уж постарайтесь не огорчить отца сегодня, молодая госпожа, - проговорила Марта. - Он уж так о вас заботится.
  Да... так и сделать?.. а все сомнения отложить на потом...
  - Марта, господа сами разберутся. Вряд ли им нужны советы слуг, - внезапно подал голос Асту. Второй человек в доме, чье поведение никак не изменилось после того, как смягчился отец. Холодный и сдержанный, он таким и остался, и, несмотря на свою привычную неприязнь, Ольви не могла не уважать его за это.
  - Да уж, - проворчала Марта, - ты бы за своей дочерью следил...
  Братец не считал нужным скрывать от домашних свою интрижку с Гиэлой, и все кираны в доме то и дело перемывали ей косточки. Ольви слышала об этом от Кэрто.
  - Моя дочь очень юна, - с достоинством ответил Асту. - Кто в юности не ошибался... и чего бы она ни наворотила, каких бы глупостей ни наделала, я всегда ее утешу и поддержу. Кто, если не я? Она моя дочь. Она всегда может на меня рассчитывать. С вашего позволения, госпожа.
  Он снова поклонился Ольви и вышел, высоко держа голову.
  А она смотрела ему вслед, забыв как дышать.
  Прости меня, Барт.
  Но я не могу принять самое важное решение в жизни, не выяснив, есть ли у меня семья. Не убедившись окончательно, что они меня любят без всяких условий.
  Или же - что семьи у меня нет...
  И поэтому ты здесь лишний.
  ***
  Через день после ее отказа Барт уехал, и все полетело кувырком. Как будто ей дали глотнуть сладкого - а оно ядовитой горечью разлилось во рту, выжигая все чувства, которые она еще испытывала к семье. А на что она, собственно, рассчитывала? В самом деле, ее отец и брат не какие-то там гибены, чтобы любить дочь и сестру такой, какая она есть.
  Но так было даже лучше. Наконец-то - определенность, горькая определенность, как ни удивительно, принесшая с собой облегчение. Наконец-то Ольви до конца поняла, кто она для них и кто они для нее.
  Чужие люди.
  После этого презрение провинциального общества уже не задевало. Теперь, неуязвимая в своей броне отчуждения, когда репутация семьи больше не занимала ее, когда стало все равно, какое впечатление она производит, Ольви наблюдала за окружающими со злым и холодным интересом, подмечая каждую мелочь. Она видела их насквозь - фальшивые улыбки и оценивающие взгляды, любезности в лицо и сплетни за спиной, показное радушие и скрытую насмешку. Все больше росло глухое раздражение их лицемерием и притворством.
  И все сильнее сжимала сердце тоска по джи. Открытым и теплым, с бесхитростными забавами и наивными сказками. Простым, понятным и надежным - никакого двойного дна.
  Здесь же двойное дно было у всех без исключения. Даже у Барта с Арлэви. Особенно у них. Правда, нужно отдать Барту должное - он хотя бы вел себя честно.
  Их последнюю встречу Ольви постаралась стереть из памяти - от сожаления немного саднило в груди. Тогда, выслушав отказ, Барт попросил ошеломленного Ореста оставить их наедине.
  - Прости меня, - прошептала она, заставив себя взглянуть в темные глаза, - я не в силах сейчас объяснить... но я не могла иначе.
  - Я должен уехать, Ольви, - сдержанно ответил он. - Накопилось много дел, и они требуют моего присутствия. Но я вернусь и повторю свое предложение еще один раз. И приму любой твой ответ - как окончательный.
  Она не ждала его возвращения. Все это было уже совершенно неважно. Как и то, что по городу мгновенно разошлись слухи - конечно же, никто не поверил, что девица Орио отказала Авилю из древнего рода по своей воле. Судачили, что это было его решение, что он сделал на нее запрос в Невийский пансион, и ему сообщили нечто, ужасно компрометирующее ее. Они бы попытались выведать что-то у Арлэви, но та уехала через пару дней после Барта - проводить в пансион старших детей, которым как раз исполнилось десять. В отсутствие Авилей слухи расцвели буйным цветом; одни были откровенно абсурдны и нелепы, а другие довольно близки к истине. И эти пересуды до боли напоминали Ольви киранскую болтовню на кухне.
  Это было даже по-своему забавно. Особенно забавно было наблюдать, как каменело лицо отца и как вздрагивал от ярости Ориен, сжимая губы в нитку. Как, бывая в обществе, они пытались держать лицо в ответ на ядовитые намеки. У отца получалось лучше. Почти безупречно, надо признать. Зато Ориен... когда он возвращался домой, слуги старались не попадаться ему на глаза. Больше всех доставалось Гиэле. Ольви слышала от Кэрто, что ее нередко видели плачущей в каком-нибудь темном уголке.
  Ольви и сама при каждом удобном случае старалась подпустить Ориену шпильку каким-нибудь бесстыжим намеком о своем темном прошлом. Бесить брата сделалось ее любимым развлечением - пожалуй, даже веселее утренних скачек с Кэрто.
  Вот как сегодня - он целый день готовился к визиту в закрытый мужской клуб, а Ольви довела его почти до срыва, благо отца не было дома. К вечеру Ориен был готов. Он вылетел из дома, пылая гневом, оттолкнув Асту, который, кажется, пытался сказать ему что-то успокаивающее с почтительным поклоном. Только что искры вокруг себя не рассыпал. Ольви ликовала.
  Но, как только двери закрылись за ним, она сразу растеряла весь свой запал. Медленно, ведя ладонью по перилам, поднялась в свою комнату. Повернула ключ в замке и села у окна, не зажигая свечи. Вот по этой улице он только что проехал... А скоро вернется отец. Пройдет, как обычно, в малую гостиную, спросит газету, прикажет подать себе сигару и горького чаю...
  Потом подадут ужин, но Ольви к нему не спустится. Сегодня она сказала отцу что-то колкое утром - впрочем, как всегда в последнее время, а он не удостоил ее ни ответа, ни даже взгляда - тоже как всегда.
  Лучше просто выпить теплого молока с медом, лечь и закрыть глаза. Завтра будет новый день.
  Такой же, как и все остальные...
  ***
  Ее разбудил осторожный стук в дверь. Ольви нехотя подняла голову и снова уронила ее в подушку: такая рань, только рассвело, кому взбрело на ум ее тревожить... Стук повторился, потом затих, словно с той стороны прислушивались. Может, если не реагировать, они уйдут? Кто бы там ни был... Но робкий стук раздался снова, а потом послышались всхлипы.
  Ольви неохотно выбралась из постели, отперла дверь и лицом к лицу столкнулась с заплаканной Гиэлой.
  - Госпожа Ольви, - прерывисто прошептала та и шмыгнула носом. - Ориен... молодой господин...
  Замечательно. Вернулся под утро, обидел ее, и она не нашла ничего лучше, чем прибежать жаловаться - и к кому! Не тот человек, не то место и не то время, девочка! Ольви нахмурилась и нетерпеливо махнула рукой, но Гиэла торопливо закончила:
  - Он уехал стреляться...
  - Что? - выдохнула Ольви. Сон как рукой сняло. Она втащила Гиэлу в комнату: - А ну рассказывай. Все с самого начала.
  Под тихий рассказ вперемешку со всхлипами Ольви лихорадочно одевалась - рубашка, бриджи, сапоги, жилет... Болван, вот же болван! Повздорил вчера с кем-то в клубе, таким же юным идиотом. Тот озвучил какой-то из слухов, сотнями ходивших сейчас о ней - подумаешь, эка невидаль, Ольви бы просто пожала плечами, а Ориен вспылил, осыпал собеседника оскорблениями - и вызвал на дуэль.
  - Остановите его, госпожа Ольви... он только что ускакал... я не знаю, где они будут стреляться...
  - Я знаю, - сквозь зубы бросила Ольви, заправляя под шапочку волосы и прикидывая кратчайший путь до Дуэльной опушки. - Беги буди мина Юриса, пусть хватает Кэрто и едет за мной... Кэрто знает куда.
  Тревога, нарастая, пульсировала в горле и висках, пока она бежала в конюшню, пока, пританцовывая от нетерпения, смотрела, как Кэрто седлает ей Звездочку, как же медленно, как же непоправимо медленно - как он не чувствует: время утекает сквозь пальцы!! Взлетела в седло и послала кобылу с места в карьер, еще успев услышать, как конюх сокрушенно цокнул языком - ах, до того ли сейчас!
  Летит под копыта дорога, Звездочка как натянутая звенящая струна - быстрее, быстрее, милая, быстрее, умоляю тебя! Мы с тобой - одно тело, одно дыхание, и каждый удар копыт, каждый удар сердца - отчаянная попытка удержать ускользающее, остановить обратный отсчет, успеть!
  Только бы успеть!
  *
  Последний поворот, опушка - как на ладони, лошади в стороне, трое в темном - два секунданта и еще кто-то, наверное, доктор, но главное - эти двое в белых рубашках, целящиеся друг в друга. До них слишком далеко, и они не смотрят в ее сторону, но можно заставить себя услышать!
  Два выстрела слились в один с ее отчаянным криком.
  Ольви кубарем слетела со Звездочки, прокатилась по траве, потеряв шапочку, вскочила и бросилась вперед - как раз вовремя, чтобы поймать падающего брата.
  Ориен был слишком тяжел, чтобы она могла его удержать, и она опустилась вместе с ним на траву, с ужасом глядя, как на белой рубашке расплывается слева красное пятно.
  - Да помогите же ему!
  Подбежали секунданты, расстегнули на нем рубашку, переглянулись; подошел стрелявший, прижимая к голове окровавленный платок: пуля Ориена оцарапала ему висок; его доктор опустился на колени перед Ориеном, коснулся груди, приложил палец к горлу, оттянул веко - и покачал головой.
  - Извините, госпожа, тут ничего не сделаешь. Пуля в сердце, мгновенная смерть... он ничего не успел почувствовать.
  Ольви отчаянно замотала головой. Послышался приближающийся топот - Кэрто! Это Кэрто с Юрисом, семейным доктором Орио! Он обязательно поможет!
  - Нам всем лучше удалиться, пока не прибыла полиция, - пробормотал один из присутствующих. В считанные мгновения опушка опустела, и прибывшие Кэрто с Юрисом нашли только Ольви с Ориеном на руках, глядящую на Юриса с безумной надеждой. Юрис, невысокий коренастый мисан, ровесник отца, знал и лечил всю их семью много лет.
  Кэрто оценил обстановку, помрачнел и тут же куда-то умчался. Юрис спрыгнул с лошади, опустился на колени, осмотрел юношу - так же, как предыдущий доктор, медленно поднял глаза на Ольви - и она зарыдала.
  - Не верю! Не верю! Юрис, вы же можете что-то сделать!
  - Мне очень жаль, - глухо ответил он. - Проникающее ранение сердца... да вы сами знаете... вы ведь изучали анатомию...
  И она зарыдала еще горше - он был прав, прав, неумолимо прав.
  Вернулся Кэрто - он нанял повозку, чтобы доставить их домой. Ориена переложили в нее. Ольви суетилась рядом: ну кто так делает, кто так кладет, осторожнее, ему же неудобно... Кэрто с Юрисом и нанятый извозчик молча подчинялись. Ольви забралась в повозку сама, склонилась над братом, баюкая на коленях его кудрявую голову, не замечая, как ее рубашка и бриджи пропитываются кровью. Повозка тронулась. Кэрто и Юрис в подавленном молчании поехали рядом.
  Под ярким утренним солнцем лицо брата - белое, ни кровинки - казалось совершенно безмятежным и совсем юным. Сердце Ольви зашлось в болезненном спазме, и она, рыдая, обняла его за плечи, еще теплые - как? Как же так? Почему?
  Ее младший брат, с которым в детстве по сто раз на дню ссорились, мирились и дрались, бегали наперегонки, прятались на старом дубе от няньки; к которому она лазила в окно в пансионе; который ел ее плюшки, а потом выдал наставникам; который ужасно дразнил ее и бесил; который принес ей однажды утром любимых пряников, сел на подоконник, болтая ногами, как в детстве, и заставил ее смеяться, как до этого заставлял плакать... Ориен, родная кровь, любимый мальчик, заноза в сердце, кость в горле, упрямый, глупый, несносный, невозможный, единственный на свете! Пусть бы ненавидел ее и презирал, пусть бы до конца жизни с ней не разговаривал - или наоборот, изводил упреками и бранил последними словами - но только бы жил, жил!
  Захлебываясь плачем, Ольви не помнила, как добрались до дома, как Ориена внесли в гостиную и положили на диван. Снова он был у нее на коленях, снова она гладила спутанные волосы. Слезы душили, темнело в глазах, и она не слышала ничего, что происходило вокруг. Как заохали и засуетились слуги, как Юрис распорядился позвать отца, как кираны опускали головы и косились друг на друга - никто не хотел сообщать черную весть, пока наконец Асту не вызвался это сделать.
  Наверху хлопнула дверь, послышались торопливые шаги. Орест вбежал в комнату и замер на пороге. Увидел рыдающую дочь, неподвижного сына, кровь на рубашках, бледного доктора, потерянно стоящего рядом.
  Ольви подняла голову и выпрямилась. Несколько долгих мгновений отец и дочь смотрели друг другу в глаза, не отрываясь, как будто невидимая связь струной протянулась между ними. Больше двух лет они не могли найти слов, чтобы достучаться друг до друга. Теперь слова были не нужны. Они читали друг друга без них.
  Как же так вышло, дочка?
  Я сделала все, что могла, папа, но я не успела...
  Я тебе верю.
  Я так его люблю...
  Я знаю. Я тоже...
  Ольви снова опустила голову. Пошатнувшись, Орест сделал шаг к стене, прислонился к ней, поморщился, медленно поднял к груди левую руку. И медленно осел на пол.
  Юрис бросился к нему, прижал палец к шее, заглянул в глаза - и сел рядом с ним. Поднял взгляд на Ольви и прошептал побелевшими губами:
  - Сердце... мгновенно...
  ***
  - Ей пришлось нелегко. Их доктор настоял, чтобы ее не вызывали для показаний в суде. По его словам, она была совершенно не в том состоянии. Она появилась только в последний день, на оглашении приговора, и семейный юрист никого к ней близко не подпустил. Второго дуэлянта сослали на двадцать лет на Проклятый континент. Конечно, это не могло добавить ей симпатий в городе.
  - Что было потом?
  - После суда ее никто не видел. Она ни разу не появилась на публике, никого не приглашала, не наносила визитов. Да никто и не горел желанием, сам понимаешь... Кроме того, она уволила доктора и почти всех слуг.
  - Ты не была у нее?
  - Она никого не принимает. Когда я приехала и узнала о том, что случилось, я послала ей приглашение, на которое она не ответила. Потом я отправилась к ней сама. Она отказалась меня видеть. Я решила больше ничего не предпринимать до твоего приезда.
  Мужчина кивнул, поднося к губам чашку с дымящимся чаем, казавшуюся игрушечной в его большой пухлой руке.
  - Сейчас поужинаем, ты отдохнешь с дороги, и завтра утром, если хочешь, поедем к ней. Возможно, для тебя она сделает исключение.
  ***
  Дни, тяжелые, тягучие, как смоляные капли, сливались в один. Опустевший дом казался Ольви огромным, слишком большим и гулким для нее одной. Почти все слуги оставили ее: она объявила, что каждый волен получить расчет в любую минуту, и кираны воспользовались возможностью. Только пятеро отказались уходить: конюх Кэрто, кухарка Марта, его жена, и Асту с женой и Гиэлой. Верный Асту, служивший еще ее отцу и деду... А она когда-то обзывала его шпионом... Теперь, если она чувствовала что-то, кроме боли - это был стыд за те давние слова и мысли.
  Ольви прервала все контакты с окружающим миром. Почти не выходила из комнаты. Кто-то из слуг приносил ей обед и ужин, заставлял поесть и выпить чаю - какого-то особого, успокаивающего, как они говорили. Она была благодарна за их заботу и покорно принимала ее.
  А каждую ночь, когда мир погружался в сон, Ольви оказывалась в бескрайней водной пустыне.
  Каждую ночь, снова и снова, она пыталась переплыть океан боли.
  Каждую ночь - один на один с черной бездной, под равнодушным черным небом. Где-то на берегу оставались отец и брат, и взгляды их были полны скорби. Ольви чувствовала их кожей; она не смогла бы воспротивиться их зову.
  И они молчали.
  Каждое движение давалось с трудом, и тьма тяжким грузом давила на плечи. Когда-то, под другим небом - звездным, в другом море - теплом и ласковом - тот, кого она любила, учил ее плавать. Он тоже незримо присутствовал здесь, едва различимым шепотом: плыви, плыви, как я учил тебя. Трудно? Ничего. В жизни часто бывает трудно. Пока можешь чувствовать боль - ты жива. Не останавливайся. Не сдавайся. Плыви...
  Но однажды ночью настал момент, когда Ольви поняла: это все. Сил больше не осталось. Пора смириться с неизбежным. Пусть океан заберет ее. Она устала терпеть боль.
  Нельзя, - шепнул ей призрак Азура, - каждому назначен свой путь, и его нужно пройти до конца, как бы ни было больно... дух-гурвиц подтвердит!
  Посвященным - можно, - возразил дух голосом Литы. - Обладающая даром жизни и смерти сама выбирает свой путь и может закончить его когда захочет. Достаточно нырнуть и сделать глоток, и боль уйдет навсегда.
  Так просто.
  И Ольви нырнула.
  Где-то на самом краю гаснущего сознания мелькнул смутный образ - ни имени, ни лица - только голос, далекий и полузабытый.
  ...Я вернусь за тобой...
  Кто ты? Откуда я тебя знаю? Не помню... ничего не помню... Но я продержусь еще одну эту ночь... я дождусь.
  Она вытолкнула себя на поверхность.
  *
  - Знаешь... я, пожалуй, поеду прямо сейчас. Ужинай без меня.
  - Ты же только что с дороги...
  - У меня плохое предчувствие, Лэви. Боюсь опоздать.
  - Велю заложить экипаж, - вздохнула Арлэви, поднимаясь. - Я еду с тобой.
  *
  Сумерки сгущались. Ольви смотрела на свой остывающий чай, безуспешно пытаясь припомнить, где и когда она слышала тот голос из сна. И тут двор за окном наполнился звуками. Кажется, опять кто-то пожаловал с непрошеным визитом. А потом к ней постучал Кэрто.
  - Госпожа... вас хотят видеть...
  Он назвал имя. Ольви встрепенулась и опрокинула чашку.
  Барт Авиль.
  Смутный образ обрел лицо - и картинка сложилась.
  ***
  Ольви велела зажечь газовые светильники - никаких свечей, хватит с нее этого полумрака... Она хотела рассмотреть до последней черточки его лицо, почему-то стершееся из памяти.
  Арлэви отошла к окну, чтобы не мешать, и наблюдала за братом и Ольви со смутным беспокойством.
  Барт смотрел на девушку, сдвинув брови, как будто видел впервые, как будто был не рад этой встрече, на которую так спешил. Что ж, немудрено - перед ним стояла тень прежней Ольви: похудевшая, осунувшаяся, с лихорадочно блестящими глазами и резкими рваными движениями.
  - Забери меня отсюда, Барт, - прошептала она, вздрагивая и умоляюще вглядываясь в непроницаемые темные глаза. - Оставаться здесь, в огромном пустом доме... я больше не могу! Каждая вещь кричит о них. Вот в этом кресле любил сидеть папа... с газетой и сигарой... Каждый вечер мы вместе пили чай, еще с детства, и Ориен всегда отбирал у меня плюшки. Потом мы играли в фишки, и я проигрывала каждый третий раз, потому что иначе он жутко злился... А сейчас никого нет, из всей семьи - только я одна. И я схожу с ума... Пожалуйста, не оставляй меня здесь.
  Барт медленно кивнул и повернул голову к сестре.
  - Мы приглашаем вас отужинать с нами, Ольви, - сказала Арлэви.
  ***
  Все было не так. Ольви уже жалела, что напросилась на этот ужин. И что на нее нашло? Теперь она с тоской вспоминала о своей темной спальне и одиночестве. Свет в столовой резал глаза, еда казалась безвкусной - она едва к ней притронулась, да еще этот мин Кельвин, домашний доктор четы Ли, на вид ровесник Арлэви, которого зачем-то пригласили на ужин и усадили слева от Ольви. Она невольно передернула плечами, вспомнив, как он поцеловал ей руку и зачем-то задержал ее в своей, слегка сжав запястье. Сейчас кожа зудела там, где касались его пальцы. Вдобавок он то и дело бросал на нее взгляды, вероятно, думая, что она не видит. Как же это раздражало.
  Тем временем Арлэви, улыбаясь, что-то оживленно говорила, стараясь вовлечь всех присутствующих в беседу. Барт охотно поддерживал ее, Кельвин тоже что-то вежливо отвечал, а Ольви отделывалась односложными репликами. Ей было душно, она осушила два бокала вина, но это не утолило жажду.
  - Мы завтра переселяемся в загородный дом, - говорила Арлэви, - последний теплый месяц осени, и моим младшим пойдет на пользу свежий лесной воздух. К тому же Белла хочет учиться верховой езде. Я приглашаю вас погостить у меня, Ольви.
  - Благодарю вас, Арлэви, - слова царапали горло, - это так неожиданно...
  - Конечно, я не тороплю вас с ответом. Но я вижу, вы устали. Уже довольно поздно. Оставайтесь у меня до завтра. Вам приготовят спальню... А завтра после обеда, если согласитесь, отправимся все вместе.
  Ольви еле дождалась окончания ужина и, пожелав всем спокойной ночи, почти выбежала вслед за горничной-киранкой, которой было велено проводить ее до спальни и помочь раздеться.
  - Что скажешь, Кель? - озабоченно спросила Арлэви, когда они остались втроем.
  Тот покачал головой и вытянул губы в трубочку.
  - Мне очень не понравилось то, что я увидел. Зрачки расширены, и пульс... и это беспокойство - ала Ольви сидела как на иголках. И ничего не ела. И еще жажда.
  - Мы видели такое, - медленно сказала Арлэви. Они застыли - глаза в глаза, застигнутые одной и той же мыслью. Барт, подобравшись, молча переводил взгляд с одной на другого.
  - Да, - так же медленно и очень тихо ответил Кельвин. - Когда Алену Арту не доставили его очередную дозу дурманного зелья.
  *
  Барт знал эту историю по рассказам сестры. Ален Арт, по прозвищу Ястреб, был в свое время одним из ночных нарушителей. Яркий, веселый и бесстрашный, он ввязывался в самые рискованные авантюры - на грани законного, а, бывало, и за гранью, и с ним никогда не было скучно. Дурманом в их компании баловались все - но он заигрался. Пробовал все более и более сильные зелья, смешивал их, упиваясь новыми ощущениями. Особенно любил те, которые вызывали видения - это же так интересно! Говорил, что они помогают ему лучше увидеть суть вещей. На все осторожные замечания приятелей фыркал и отмахивался: "Я могу бросить как только захочу!"
  Не смог.
  В первую ночь без дозы он выглядел беспокойным и нервным, сидел как на иголках, щурился на свет и раздражался на все шутки, все время пил, но, кажется, не чувствовал вкуса. А потом ни с того ни с сего пожаловался на духоту, вылетел на улицу как пробка из бутылки и умчался неизвестно куда.
  Назавтра уже все поняли, что с Ястребом творится что-то неладное. Его глаза покраснели, распухли и слезились, руки дрожали так, что он не мог зажечь сигарету, но он все еще хорохорился и пытался острить, то и дело шмыгая носом.
  На третью ночь на него было страшно смотреть. Он пел, чтобы не плакать от боли, - сорвался на крик, пошел танцевать - и упал на пол, извиваясь в судорогах. Когда, задыхаясь, он содрал с себя маску, кто-то из мисанов узнал его и назвал его имя и курс.
  Как-то очень быстро вся толпа нарушителей рассосалась, и, кроме растерянных официантов, в таверне с Аленом осталось трое - Кельвин и Ларрэн держали его, чтобы не покалечился, а Арлэви послала одного из киранов за извозчиком.
  - А потом мы все вместе повезли его в мисанский пансион, - рассказывала позже Арлэви. - И мы сняли маски и назвали друг другу наши настоящие имена, чтобы в будущем найтись.
  Алена немедленно отправили в лазарет, Кельвина в изолятор, а за Арлэви с Ларрэном пришли из алвойского пансиона. Им тоже пришлось провести ночь в лазарете - и год в изоляторах. Но на предпоследнем курсе они встретились снова и больше никогда не расставались. А закончив пансион, разыскали Келя.
  - После того случая я решил стать доктором. Это ужасно - когда ничем не можешь помочь...
  *
  - Что будем делать, Кель?
  - Нужно выяснить, что именно она принимала и как долго. Тогда я смогу приготовить лекарство. Барт, она вам доверяет больше всех, насколько я понимаю...
  - Я спрошу. Но она могла и не знать, что принимает, - произнес Барт. - Все это выглядит крайне подозрительно. Мы сейчас же пошлем посыльного к начальнику полиции. А пока будем его ждать, я поговорю с Ольви.
  Начальника полиции, приземистого пожилого мисана с пышными усами, приняли в кабинете. Арлэви с Кельвином молчали, пока Барт кратко излагал суть дела.
  - Ала Орио утверждает, что не принимала никаких лекарств или других... средств, следовательно, ей что-то давали без ее ведома. Доставьте сюда ее юриста и доктора. Час поздний, но дело не терпит отлагательств... Кроме того, срочно отправьте полицейских в дом Орио, возьмите всех слуг под домашний арест и изолируйте каждого в отдельную комнату. А потом мы всех допросим. Да, все участвующие в деле должны подписать документ о неразглашении. Наш юрист подготовит.
  - Будет сделано, ал Авиль, - кивнул полицмейстер.
  ***
  Ночь выдалась беспокойной. Поднявшись после ужина наверх, Ольви надеялась уснуть, но сна не было ни в одном глазу, а в постель будто насыпали горячего песка. Поворочавшись, она встала и открыла окно, и замерла, опираясь на подоконник и хватая ртом прохладный воздух. Редкие экипажи проезжали по мостовой, и грохот их колес отдавался в голове странным гулким эхом.
  Пришел Барт, зажег свечу, задавал странные вопросы. Это немного отвлекло.
  - Ты еще не собираешься ложиться? - извиняющимся тоном спросил Барт напоследок. - Мне... и еще кое-кому... скоро придется опять тебя побеспокоить.
  - Абсолютно не возражаю, - вздохнула Ольви. - Мне совершенно не хочется спать.
  Оставшись одна, она попыталась почитать найденную тут же книгу - но строчки почему-то расплывались перед глазами. Ольви зашвырнула ее в угол и стала мерить шагами спальню.
  Она не знала, сколько прошло времени, когда распахнулась дверь, и комната наполнилась людьми. Барт, Арлэви, ее противный доктор, пожилой усатый мужчина в полицейской форме, еще двое незнакомцев высшей расы, и - вот уж кого Ольви не ожидала увидеть - доктор Юрис и семейный юрист Орио.
  Кельвин зажег газовый рожок. Юрис приблизился, обеспокоенно заглянул ей в глаза, проверил пульс и послушал дыхание, а потом тоже стал задавать всякие странные вопросы, как будто сговорился с Бартом. Ольви это показалось настолько забавным, что ее разобрал смех. Она не заметила, как комната опустела, и с ней остался только Барт, который обнимал ее и гладил по голове, пока смех не прекратился. Наступило странное опустошение и какая-то детская обида, словно у нее отобрали что-то. Ольви всхлипнула, готовая расплакаться.
  - Посмотри на меня, - прошептал Барт, зарывшись пальцами в ее мягкие волосы. - Все хорошо. Я тебя не оставлю. Сейчас тебе нужно уснуть. Выпей вот это. Тут снотворное. Тебе нужно набраться сил.
  Он поднес к ее губам чашку молока - вкус был странный, ваниль и еще что-то - и заставил выпить все до капли. Голова отяжелела, Барт подхватил Ольви на руки, опустил на подушки, и она забылась тяжелым сном без сновидений.
  ***
  Когда Барт вошел в кабинет, юрист Ли выложил на стол подготовленные бумаги.
  - Господа, вы все видели сами. - Опершись на стол, Барт обвел взглядом присутствующих. - Ала Орио не в состоянии распоряжаться ни своим имуществом, ни людьми. Поэтому я, глава одного из сорока восьми древних родов, временно беру их под свою ответственность.
  - Прошу господ докторов подтвердить недееспособность алы Ольви Орио, - сказал юрист семьи Ли.
  Кельвин и Юрис поставили свои подписи. Потом Барт и оба юриста подписали акт о передаче имущества и прислуги Орио в управление Барта Авиля. То же самое сделали все свидетели, и нотариус заверил документ.
  - Благодарю вас, - сказал Барт. - Господа юристы и нотариус могут быть свободны. Приношу извинения за то, что побеспокоил вас так поздно. Мин Юрис, прошу вас остаться. Вы нам понадобитесь.
  Они остались впятером. Юрис, седой, подавленный, с опущенной головой, выглядел намного старше своих лет, старше, чем полицмейстер, хотя тому уже перевалило за шестьдесят, а Юрису не исполнилось и пятидесяти.
  - Что скажете, мин Юрис? На что похожи симптомы?
  - На употребление какого-то дурманного зелья, - упавшим голосом ответил тот.
  - Когда вы видели алу Ольви в последний раз?
  - В день суда. После суда она сказала, что мои услуги ей больше не нужны. Мы с женой переехали к сыну.
  - Три недели назад?
  - Да, ал Авиль.
  - Были у нее тогда подобные симптомы?
  - Нет. Она была очень шокирована тем, что произошло, потому я и возражал против ее присутствия на заседаниях, но такого с ней не было.
  - Их юрист подтвердил это, - вставил Кельвин. - По всему выходит, что ала Ольви принимала зелье в течение этих трех недель, когда некому было обратить внимание на то, что с ней творилось.
  - В таком случае, - Барт встал, - мы отправляемся в дом Орио. Я думаю, оба доктора должны присутствовать на допросе.
  Кельвин и Юрис наклонили головы.
  - Мин Марис, вы окажете мне любезность, если я попрошу вас вести протокол допроса? Прошу прощения, что обременяю вас секретарской работой, однако мне хотелось бы, чтобы как можно меньше человек были вовлечены в это дело.
  - Ничего страшного, - махнул рукой полицмейстер, выбираясь из-за стола, - я с этого начинал. Вспомню молодость.
  Барт взялся за ручку двери и оглянулся на сестру.
  - Не беспокойся, - улыбнулась Арлэви. - Я за ней присмотрю.
  ***
  Барт с Кельвином вернулись под утро. Арлэви, дремавшая в кресле в спальне Ольви (они с Бартом решили по возможности не привлекать слуг к уходу за ней, чтобы избежать сплетен), встрепенулась, услышав на лестнице их шаги, и встала, кутаясь в шаль. По утрам было зябко.
  - Все было спокойно? Она не просыпалась?
  Арлэви покачала головой, глядя, как Кельвин стремительно шагает к постели, щупает Ольви лоб, проверяет пульс, сосредоточенно сведя брови - она знала каждое его движение наизусть. Сколько раз она видела все то же самое, когда болели дети.
  - Хорошо. Арлэви, Барт, прошу в мой кабинет. Я сразу же начну готовить лекарство.
  В кабинете, пока Кельвин раскладывал на столе порошки, купленные по пути у аптекаря, хмурый Барт показал сестре полотняный мешочек с сухими измельченными листьями каких-то трав.
  - Это то, что ей давали пить.
  Арлэви осторожно потрогала травы пальцем и внимательно посмотрела на брата, почти физически ощущая исходящие от него волны холодной ярости.
  - Виновник сознался?
  - Тут такое дело, - хмыкнул Кельвин, отмеряя препарат, - когда мы начали задавать вопросы, кухарка очень возмутилась: да как мы могли такое подумать, да чтобы они причинили вред госпоже... Неудивительно - она оказалась под подозрением первой, как та, что готовит всю еду и напитки.
  - И она сказала, что они после случившегося уж так ее берегли, лишний раз не тревожили, - язвительно добавил Барт, явно копируя стиль кухарки, - даже чай специальный с горничной собственноручно заваривали, для успокоения нервов...
  - И я очень заинтересовался этим особым чаем, Арлэви, и попросил заварить его мне. Как ты помнишь, после того, что случилось тогда с Аленом, все мои мысли были заняты зельями и тем, как они действуют на человека... Перечитал все, что нашел в библиотеке, а когда мне разрешили выходить в город, нашел больницу, где лечили таких несчастных... хотя лечили - это сильно сказано. Привязывали к кроватям и оставляли мучиться, пока само не пройдет. Изучал зелья у аптекарей нашей расы, и даже... у деревенских знахарей киранов и гибенов, это уже после выпуска, и потом, когда учился на медицинских курсах. И вот... когда она заварила чай, и я вдохнул запах и сделал глоток, я узнал его. Видишь ли, есть такие травки, с очень интересными свойствами: они совершенно безвредны для людей из низших рас. Успокаивают, облегчают боль - как физическую, так и душевную.
  - Она у нас на глазах выпила чашку этого чая, чтобы показать, что с ним все в порядке, - подтвердил Барт. - Горничная потом сделала то же самое - и тоже с видом оскорбленного достоинства, и привела в пример дочь - у той вышла какая-то история с Ориеном Орио, короче говоря, девушка была всерьез влюблена и переживала его смерть очень тяжело, как и Ольви, - в общем, они отпаивали ее этим чаем, и ей помогало. Так что они решили, что и госпоже поможет.
  - Но для высшей расы это яд, - заключил Кельвин, встряхивая склянку с приготовленным раствором. - Угнетает мышление и память, вызывает привыкание... Честно говоря, я не уверен в положительном исходе. На полное выздоровление я мог бы рассчитывать, если бы ала Ольви принимала его не больше недели - ну... дней десять максимум, но теперь... - он сжал губы и как-то судорожно пожал плечами. - Не могу ничего обещать.
  - Слуги, конечно же, утверждают, что ничего не знали о таких особенностях своего зелья, - холодно обронил Барт.
  - И ты им не веришь, - тихо сказала Арлэви.
  - Нет, - жестко ответил он. - Пожалуй, единственная вне подозрений - та девочка, дочь горничной. Во-первых, слишком юна. Во-вторых, слишком поглощена своим горем, чтобы строить козни. Это дело рук старших слуг... Кстати, горничная киранка, а ее дочь гибенка, понимаешь, Лэви, что это значит?
  - Ее отец гибен? Домашний советник?
  - Именно. Я не верю, что он ничего не знал и ни о чем не догадывался. Вполне возможно, что именно он это и затеял. Подал идею. Или не воспрепятствовал. Конечно, он клянется в своем невежестве, как и остальные. Еще там есть конюх - весьма подозрительный тип, он ближе всех общался с Ольви два года после ее возвращения. И не заметил, что с ней творится что-то не то? Я отдал всех под стражу. За покушение на убийство алвоя их ждет казнь или сорок лет каторги, - зависит от того, в чем их обвинить, в злом умысле или халатности. Это решит Ольви, когда... если ей станет лучше. Если не станет... тогда решу я.
  ***
  - Ала Ольви, это лекарство уберет из организма яд. Для максимального эффекта я введу его прямо в кровь.
  Кельвин показал ей шприц - черный цилиндр с иглой с одной стороны и длинным стержнем поршня с другой. Ольви испуганно отшатнулась и закуталась в одеяло, настороженно глядя на доктора. Тот обернулся на Барта, ища поддержки. Барт подошел, сел рядом с ней на кровати, привлек к себе, гладя по голове, как ребенка, шепча что-то успокаивающее, касаясь губами ее волос. Судорожно вздохнув, Ольви уткнулась головой ему в плечо и позволила Кельвину взять себя за руку. Тот закатал на ней рукав, перетянул руку выше локтя, набрал лекарство из своей склянки, внимательно отмеряя его по насечкам на поршне, и ввел в вену - она вздрогнула от резкой вспышки боли, когда игла пронзила кожу, и сильнее прижалась к Барту, а он поцеловал ее в макушку.
  - Не нужно беспокоиться, я уже все, - Кельвин выпрямился, - а теперь согните руку, вот так. Ощущения будут не из приятных, и лучше, если вы перенесете это во сне. Поэтому выпейте еще вот это.
  Она не ответила, и Барт забрал у доктора чашку со снотворным. Ольви подняла голову и, доверчиво глядя на Барта, как будто в комнате не было никого, кроме него, сделала глоток, потом еще и еще, пока ее сознание не затуманилось. Барт отдал Кельвину пустую чашку, уложил Ольви и укрыл ее одеялом.
  - Сколько она проспит?
  - Часов пять-шесть.
  - Благодарю вас, Кельвин. Вы очень помогли нам. Можете отдыхать.
  - Нам всем не помешает, - сказала Арлэви. - Ты совсем не спал этой ночью. А после обеда отправимся в наш домик в лесу. Свежий воздух, смена обстановки... Я уверена, там ей станет лучше.
  Она провела брата в его спальню. Барт тяжело опустился на кровать, уперся локтями в колени и уронил в ладони голову.
  - Кажется, я все-таки опоздал, - глухо сказал он.
  - Ах, Барти, - вздохнула Арлэви, садясь рядом и обнимая его за плечи.
  Он поднял голову и заговорил, уставившись прямо перед собой невидящим взглядом.
  - Я её не оставлю... без поддержки, но... Я представлял это себе совершенно по-другому. Я думал вдохнуть силу в род Авилей... нам позарез нужна свежая кровь, всем древним родам, и когда я увидел ее... а потом узнал о ней побольше... Знаешь, в том, что мы все делаем - ты, я, Ларри - нам очень бы пригодилась Синица. Все складывалось... так удачно, так правильно, как кусочки мозаики. А сейчас... на нее больно смотреть.
  - Она дорога тебе? Не как возможная союзница или мать наследников. Как Ольви. Тебе, Барту. Не главе рода, а лично тебе?
  - Но я - Авиль, - ответил он совсем тихо. - Один из сорока восьми. Допустить, чтобы древний род прервался на мне? Перечеркнуть все, что мы с тобой и Ларрэном сделали до сих пор?
  - И ты решил...
  - Я не знаю, Лэви, - прошептал Барт. - Не знаю...
  ***
  Следующие несколько дней слились для Ольви в одни длинные сутки. Она даже не заметила, как ее перевезли в лесной дом Ли. А потом ее втянуло в бесконечный круговорот: неизменный Кельвин со шприцем; чашка снотворного; сон без сновидений; кто-нибудь, сидящий рядом в кресле, оберегая ее покой (чаще всего Барт); бульон или жидкая каша с ложечки; снова сон. Постоянно заставляли что-то пить: воду с лимоном, чай или молоко. Когда Ольви не спала, Барт читал ей; Стелла, киранка, помогала ей принимать ванну и убирала в комнате.
  Ольви постепенно привыкла к тому, что Барт всегда рядом, привыкла к Арлэви, привыкла даже к Кельвину и больше его не дичилась. Он перестал давать ей лекарства, и Ольви начала вставать с кровати, сквозь слабость и тошноту делая несколько неуверенных шагов к окну. А вскоре, с поддержкой Барта, уже спускалась к завтраку и обеду на открытую веранду. Правда, она похудела за время болезни, и ее платья, доставленные по распоряжению Арлэви, сделались велики.
  - Когда ты совсем поправишься, вызовем швею из города и сошьем тебе новые.
  После завтрака Беллу, шестилетнюю дочь Арлэви, учили кататься на пони. Четырехлетний Дани тоже требовал и канючил, чтобы его учили, но не мог высидеть долго, валился набок и хныкал. Ольви наблюдала за ними, сидя в шезлонге, укутанная в теплый плед. Часто горничные-киранки уходили в лес по ягоды и грибы, и брали с собой детей и их гувернантку-мисанку, Милену. Тогда Ольви оставалась одна во дворе, любуясь лесом: золото и багрянец, редкие проблески запоздалой зелени под пронзительно-синим небом. Иногда в солнечном свете радужно вспыхивали паутинки, а легкий ветер срывал листья и бросал их на колени и к ногам Ольви. Воздух был таким, что его хотелось пить - резкий, морозный и бодрящий по утрам; мягкий, прелый, чуть горьковатый днем. Вдыхала - и он тек сквозь нее, очищая кровь и сознание.
  Служанки и дети возвращались вечером; дети, усталые и счастливые, протягивали взрослым грибы и ягоды, наперебой щебеча о том, что они видели в лесу, лезли на руки, обнимали за шею и целовали. Ни Арлэви, ни Милена не одергивали их: здесь, в лесу, можно было все.
  Однажды к Арлэви прискакал посыльный из города. Она прочла записку, и улыбка тронула ее губы:
  - Сегодня приедет Ларри.
  И он приехал - когда ранние осенние сумерки сгустили тени и дохнули холодом, а взрослые и дети пили чай на веранде. Кучер остановил лошадей перед крыльцом, и Ларрэн выпрыгнул из коляски.
  Арлэви с сияющими глазами медленно поднялась ему навстречу, расправляя складки платья, убирая с лица невидимые пряди. Дети опередили её, скатившись с крыльца с восторженным визгом. Дани был первым - ему не приходилось путаться в юбках, как сестре, и Белла сердито сопела позади, косясь на него ревнивым глазом.
  Ларрэн, долговязый, в тёмном дорожном костюме, рассмеялся, наклонился, раскрывая им объятия, поймал и подбросил в воздух по очереди. Потом взял обоих на руки и в два прыжка взлетел на крыльцо, перешагивая ступеньки длинными ногами. С улыбкой поприветствовал Милену, передал ей детей и остановился перед Арлэви. Взял её лицо в ладони и несколько мгновений смотрел на неё, легко гладя пальцами скулы и подбородок, а потом поцеловал и обнял крепко-крепко.
  Арлэви, какая-то новая, сияющая и невероятно красивая, подвела мужа к столу. Он обнялся с Бартом, сразу показавшись худеньким и хрупким, как и все рядом с Бартом, пожал руку Кельвину и хлопнул его по плечу, и в конце концов остановился перед Ольви.
  - Невероятно рад знакомству... Синица, - сказал он, поцеловав ей руку и глядя на нее блестящими глазами, улыбаясь до ушей, как ребенок, получивший неожиданный подарок. - Я даже не мог себе вообразить...
  Позже, за ужином, Ларрэн рассказывал сестре, Барту и мисанам столичные новости. Дети стали зевать, и Милена увела их. Ольви тоже попросила прощения и поднялась к себе: она утомлялась очень быстро. Отпустила киранку, упала в прохладную постель и попыталась обдумать сегодняшний день, но усталость взяла свое, и она уснула.
  Проснулась уже утром от того, что чьи-то теплые пальцы очень нежно, едва касаясь, ласкали ее лицо: очертили брови, сбежали вниз по скулам, легко провели по подбородку, спустились на шею, задержавшись на ямочке между ключиц. Ольви поняла, что это Барт, по запаху его туалетной воды, и еще поняла, что это было прощание.
  Конечно, она не могла его так отпустить. Поймала его пальцы в ладонь, теплую и непослушную со сна. И открыла глаза.
  - Прости, - смущенно пробормотал Барт, одетый по-дорожному. - Я не хотел тебя разбудить.
  - Ты уезжаешь?
  Он кивнул. А потом добавил шепотом:
  - Я вернусь.
  - Я буду тебя ждать, - прошептала Ольви в ответ.
  ***
  Первый день Ольви чувствовала себя потерянно без Барта, но привыкнуть к новому человеку в доме оказалось на удивление легко.
  Быстрый и стремительный, с веселыми серыми глазами и подкупающей улыбкой, Ларрэн располагал к себе сразу же. Ольви, затаив дыхание, наблюдала, как они с Арлэви смотрят друга на друга - открыто, доверяя без оглядки, без тени сомнения; как держатся за руки; как обнимают и целуют детей и сами дурачатся, словно малые дети, и смеются, запрокидывая голову.
  Это было ей в новинку. Ольви ещё никогда не видела супружеские пары алвоев так близко, в их обычной семейной жизни. И где-то глубоко зарождалась робкая мысль, что ей тоже хотелось бы так, и еще - что для нее это возможно; от этого становилось странно и необычно, и Ольви уходила куда-нибудь в тихий уголок, чтобы не расплескать новое хрупкое равновесие в себе.
  По вечерам, когда Милена с киранками уводили детей спать, Арлэви с мужем, Кельвин и Ольви усаживались с вином перед камином, и наступало время удивительных историй. Ольви уже знала, что Ларрэн - инспектор по образованию в южных областях, что в его ведении находятся все пансионы Невии и Аллии, что одна из его служебных обязанностей - наблюдение за ночными нарушителями. В самом деле, кто лучше бывшего нарушителя знает их повадки?
  - Знаете - и просто смотрите? - изумлялась Ольви. - Я-то думала... мы рискуем, сбегаем, применяем всяческие ухищрения, взять хотя бы эти шифровки...
  Внезапно Арлэви начала произносить числовой код тайников, навсегда врезавшийся в память Ольви - и остановилась на середине. Ольви ошарашенно досказала его до конца.
  - Лентяи! Лоботрясы! - простонал Ларри, закатывая глаза. - Ребятишечки... За десять! Лет! Даже в голову не пришло, что неплохо бы что-то обновить. Совсем расслабились! Мы такими не были. Пора устроить им пертурбацию...
  Когда все отсмеялись, он продолжил уже серьезно:
  - Сбегает всегда небольшое число воспитанников... и сам факт побега уже позволяет многое о них сказать. Можно было бы их переловить и изолировать, но гораздо интереснее понаблюдать, на что они способны. Кому-то достаточно просто... глотнуть свободы, а кто-то идет дальше.
  И он подмигнул Ольви.
  - Ла-арри, - недовольно протянула она, - я же говорила, я о махинациях Лиса не имела ни малейшего понятия...
  - Я помню, - немного разочарованно вздохнул он. - Но, тем не менее... Ты подыгрывала ему очень искусно... а еще - осталась на свободе, когда напарника поймали; а еще - сумела скрыться со своим настоящим возлюбленным так, что никто не смог тебя отследить. Это несомненный талант...
  Кровь прилила к щекам, как всегда, когда кто-то из них упоминал Азура. Конечно, они не знали ни его имени, ни расы - но Ларри имел доступ ко всем сведениям о ней, что хранились в пансионе, знал о ребенке и о том, что это не мог быть ребенок Лиса. Все они знали. И приняли это как факт. Без единого слова упрека или осуждения.
  - У всех есть прошлое, - пожимала плечами Арлэви. - Знала бы ты, какие скелеты в шкафу хранятся у древних родов... Мы не будем ни о чем тебя расспрашивать. Если захочешь... расскажешь сама. Когда и кому захочешь.
  И это тоже было ей в новинку. Впервые она встретила алвоев, старше ее, имеющих вес в обществе, у которых ее похождения не вызывали ни презрения, ни отвращения - напротив, искренний интерес и участие. И она привязывалась к ним все больше и больше.
  И на Кельвина она взглянула другими глазами, услышав его старое прозвище.
  - Кузнец? Кузнец?? - она уставилась на него, широко распахнув глаза. - Кузнец - это вы? Невероятно...
  - Вы слышали обо мне? - спросил Кельвин, безуспешно стараясь сдержать довольную улыбку.
  - Еще бы! - с жаром воскликнула Ольви. - Это же легенда! Тот, кто заставил летать наковальню!
  Ларри с Кельвином рассмеялись одновременно и мечтательно переглянулись:
  - Эх, были времена...
  - Мальчишки, - проворчала Арлэви, закатывая глаза. - Никогда не вырастут... Вы могли кого-то убить или покалечить. Надеюсь, ты Арису с Ариэль об этом не рассказывал? С Ариса станется повторить...
  Ольви жаждала подробностей, и мужчины охотно с ней делились, а Арлэви время от времени вставляла язвительные ремарки.
  - У одного из наших, мисанов, отец был кираном. Кузнецом. Вот так я и узнал о том, как проверяют наковальни на прочность. Весьма оригинально...
  - Ставят одну вверх дном, насыпают на нее пороху... там есть специальная выемка...
  - А сверху - вторую, и поджигают порох. Если наковальня не развалится - отлично, можно использовать.
  - И эти два юных гения задумались: а что, если пороху насыпать побольше?
  - Вышло просто великолепно!
  - Да, эффект превзошел все наши самые смелые фантазии!
  - Это правда, что во всей округе вылетели стекла, а потом наковальня, падая, пробила три крыши?
  - Ну не-е-ет! Это все поздние досужие домыслы! Мы запускали ее на пляже, подальше от жилья. На рассвете, чтобы видеть, куда она полетит. Правда, раздобыть удалось только одну наковальню. Поставили на плоский камень. Короткую спичку вытащил Кель, он и поджигал... а если бы не эта досадная случайность, Кузнецом мог бы стать я.
  - Но тот сарай вы развалили, - заметила Арлэви.
  - Да он и так был ветхий, держался на честном слове. Там уже и не хранили ничего.
  - А громыхнуло знатно, ты помнишь?
  - Это незабываемо! А как она летела!
  - Чудом никого не покалечило.
  - А как потом все улепетывали!
  - Неудивительно, вы навели столько шороху, что примчалась полиция. Как нас не взяли прямо там... Представляешь, Ольви, они убегали и тащили с собой наковальню!
  - Не могли же мы ее там бросить!
  - Ее надо было вернуть хозяину...
  О похождениях этой троицы Ольви могла бы слушать бесконечно. Никогда бы не подумала, что серьезный и спокойный Кельвин когда-то был горазд на такие выдумки.
  - Мельчает нарушитель, мельчает, - поддразнивал ее Ларри. - Чем может похвастаться нынешнее племя?
  И она рассказала о подземном лабиринте и Расписной Комнате. Они слушали, побледнев и затаив дыхание, глядя на нее так, словно отказывались верить своим глазам.
  - Лис, вот же шельмец... - выдохнул Ларри. - Ты знаешь, что могла оттуда не выйти?
  - Как вам удалось? - вторил ему Кельвин. - Ни один алвой не может войти в лабиринт. А тот, кто вошел, не сможет выйти обратно.
  - Ну, мы смогли, - пробормотал Ларри.
  - Чудом. И мы зашли очень недалеко, - напомнила ему Арлэви. - Это Кель ходил дальше...
  Кельвин всегда был главным выдумщиком в их неразлучной троице - и вот однажды ночью он расписал им в ярких красках подземный лабиринт, где накануне побывал сам (с кем-то из низшей расы) и оставил монету для духа. Арлэви очень загорелась идеей увидеть диковинные рисунки на стенах Комнаты, и они пошли - но путешествие оказалось коротким. Не пройдя и двадцати шагов, юные алвои стали задыхаться, а потом Арлэви потеряла сознание. Растерянный Кельвин вынес ее на руках. Ларри брел за ним, спотыкаясь и держась за стенку. Больше они никогда не испытывали судьбу.
  - Там что-то с воздухом, - задумчиво сказал Ларри. - Ты не почувствовала?
  Ольви нахмурилась, припоминая. В свое время они с близнецами излазили лабиринт вдоль и поперек, играя в прятки, и ничего такого... вот разве что в самый первый раз, с Лисом...
  - Сначала было трудно дышать... но потом прошло.
  - Это невероятно, - прошептал Кельвин, пристально на нее глядя, - я с таким еще не сталкивался.
  В памяти Ольви всплыл ритуал ее посвящения. Кажется, она знала ответ. Безотчетно коснулась шеи, но пальцы замерли на пути к затылку, и тут же в самом центре татуировки, как всегда спрятанной под волосами, что-то предупреждающе кольнуло. Она убрала руку и не сказала ни слова.
  ***
  Погода внезапно испортилась, и на несколько дней зарядил дождь. Неунывающий Ларри затеял с детьми шумные игры, и мало-помалу к ним присоединились все взрослые в доме, кроме слуг. Тем всегда было чем заняться.
  Однажды днем, окинув критическим взглядом Ольви, раскрасневшуюся от догонялок, с пойманной Беллой на руках, Арлэви сказала, что пришло время обновить гардероб. На следующее утро прибыли модистка, мина Кати, и ее помощница-киранка с ворохом модных журналов и образцами тканей, и Ольви ушла с головой в выбор фасонов, оживленно обсуждая их с Арлэви. Мина Кати кивала, улыбалась и вставляла вежливые реплики, где это было уместно.
  - Нам понадобятся домашние платья, утреннее, вечернее... чайное, а еще для прогулок, для визитов... дорожный костюм... как тебе вот этот оттенок?
  - ...шелк с шерстью... отличный выбор для нашей погоды... а вот шерстяной муслин, что скажете?
  - ...еще чулки, сорочка, нижние юбки...
  Давно у Ольви не было такого - легкой болтовни в чисто женской компании о моде и нарядах, а еще последних городских новостях и сплетнях. Она и не догадывалась, что это может быть так весело. Ее глаза разгорелись, на щеках заиграл румянец. Арлэви заразилась ее весельем. Изначально планируя пригласить модистку только для Ольви, она увлеклась и заказала несколько нарядов и себе, и детям, и мужу. Приятные хлопоты заняли весь день. Напоследок помощница-киранка сняла мерки со всех, включая недовольных детей и невозмутимого Ларри, и Ольви с Арлэви спустились к чаю, жмурясь, как две сытые кошки. Кати тоже пригласили, а ее помощница присоединилась к служанкам на кухне.
  Потом, прощаясь, Арлэви шепнула модистке, что заказ алы Орио - срочный, и Кати клятвенно пообещала поторопиться.
  В следующие дни она еще дважды приезжала с примерками, а в третий раз привезла готовые наряды. Арлэви немедленно заставила Ольви перемерить их все, одобрительно кивая. Белла, бывшая тут же, хлопала в ладоши и восклицала:
  - Тетушка Ольви, какая ты красивая!
  Любопытный Ларри с Дани на плечах время от времени заглядывал в комнату с порога и тоже выказывал восхищение, делая знаки ей в зеркало.
  - Вы проделали отличную работу, мина Кати, - сказала наконец Арлэви. - Благодарю вас.
  И, отпустив ее и помощниц, обратилась к Ольви:
  - Ты выглядишь великолепно, дорогая. Все они очень тебе к лицу. А вот это, золотистое с кружевом, надень для вечернего чая, - и, склонившись к ее уху, шепнула: - Приедет Барт.
  ***
  Краски осеннего леса поблекли под мелким холодным дождем, и день выглядел так же, как сумерки, а промозглый воздух оседал мокрой пылью на лице и одежде. Барт остановился перед крыльцом, как двумя неделями раньше Ларри, только двор был сумрачен и пуст - все обитатели прятались в тепле. Лакей с поклоном открыл ему дверь, принял шляпу, перчатки и редингот, сообщил, что господа Ли и ала Орио ждут в малой гостиной.
  Лэви и Ларри - как обычно, вместе на диванчике, рука в руке; Милена с детьми; и она, его надежда и боль, тоненькая хрупкая фигурка в золотистом платье - он ее в таком еще не видел... Ольви повернула голову, тихо ахнула, легким движением вскочила на ноги - и очутилась прямо перед ним, запрокинув голову и глядя в глаза с открытой улыбкой.
  До нее - один шаг, кружащий голову, останавливающий сердце. Окончательный выбор, после которого не будет пути назад. Шаг в бездну.
  Он его сделал.
  Поймал в объятия, чувствуя под ладонями тепло ее тела сквозь тонкий шелк, замер на мгновение, наклонился - и поцеловал в губы.
  *
  Позже, оставшись с ним наедине, Арлэви сказала, и это был уже не вопрос:
  - Ты выбрал.
  - Да, - кивнул он, решительный и серьезный.
  - И род Авилей?
  - По мужской линии закончится на мне, - глухо, но твердо ответил Барт, опустив голову. - Как многие другие до него...
  - И то, над чем ты работаешь?
  - Раньше я справлялся. Мы справлялись. Теперь станет труднее. Придется прикладывать больше усилий, - он улыбнулся одними краешками губ и пожал плечами, глядя ей в глаза.
  Арлэви обняла брата и положила голову ему на плечо.
  - Мы с Ларри всегда на твоей стороне. Мы сделаем все, что ты скажешь. И еще... Когда я выходила за него замуж... я ведь не знала ничего из того, что мы знаем теперь. И столько было аргументов против... Воля родителей, традиции древнего рода, наследство... А из аргументов за - только то, что он был самым достойным человеком из всех, кого я знала. И я его любила.
  Я выбрала его. И ни разу не пожалела.
  ***
  Наутро приехал Кельвин, до того отлучавшийся в город на два дня, и приехал не один, а с Юрисом и с еще одним пожилым мисаном, сухощавым и седобородым мином Миланом Настом, известным столичным профессором. Они долго говорили с Ольви, смотрели язык и щупали пульс, слушали сердце и дыхание, заставляли ходить, приседать и дотрагиваться до носа с закрытыми глазами. Потом уединились в кабинете и стали оживленно о чем-то спорить. Наконец Кельвин вышел и пригласил всех алвоев войти.
  - Мой молодой коллега утверждает, что ала Ольви Орио принимала отвар вот этих листьев около двадцати дней, - начал мин Наст. - Это действительно так?
  - Да, это подтверждено показаниями слуг, - ответил Барт.
  - Невероятно... Это первый случай в моей практике. Обычно после столь длительного приема последствия необратимы, даже если убрать из крови яд, внутренние органы уже поражены и никогда не вернутся в норму... Но тут мы наблюдаем нечто совершенно иное.
  - Ала Ольви совершенно здорова физически и умственно, - сказал Юрис, - и я, бывший много лет доктором семьи Орио, подтверждаю это.
  - Это совершенно необъяснимо, - добавил Кельвин, - после того, как яд был выведен из организма... все выглядит так, как будто его там и не было! Признаюсь, я считал, что ала Ольви не сможет поправиться... и я очень рад, что ошибся.
  - Это уникальный случай, мой молодой коллега, - хлопнул его по плечу профессор, - не упустите возможности описать его в "Медицинском вестнике".
  Ольви слушала докторов немного растерянно - она и не подозревала, что была настолько больна. Барт медленно переводил взгляд с одного врача на другого, словно не веря своим ушам, а потом повернул голову к сестре, и ее сияющие глаза ответили ему: "Я так и знала!"
  - Мы просто обязаны это отпраздновать! - воскликнул Ларри, широко улыбаясь. - И я приглашаю вас, господа, на наш праздничный обед.
  - Это честь для нас, - склонил голову мин Наст.
  После обеда, когда попрощались с Юрисом и мином Настом, Барт, очень серьезный, позвал Ольви в кабинет для разговора наедине. Усадил в кресло и встал перед ней, выпрямившись и заложив за спину руки.
  - Ольви, теперь, когда ты окончательно поправилась, нам нужно обсудить один важный вопрос. Я призываю тебя не торопиться с ответом. Выслушай меня очень внимательно, обдумай и взвесь услышанное, не поддаваясь чувствам и сантиментам.
  Тебе нужно решить судьбу четырех преступников.
  ***
  - Барт, я знаю их с детства! Я не верю, что кто-то из них мог причинить мне зло. Ни Марта, ни Кэрто, ни Асту, ни Урсула... Они жили в доме еще при моем деде. Они служили трем поколениям семьи Орио!
  - Факты, Ольви, факты говорят сами за себя. Ты чуть не умерла от яда, который давали тебе они, и только чудом пережила это без последствий.
  - Нет. Я им доверяю. Я не могу отправить их на каторгу или смерть.
  - А я не могу их просто так отпустить, - твердо сказал Барт.
  ***
  - Господин полицмейстер, по вашему приказанию заключенные прибыли.
  Барт, сидящий рядом с шефом полиции за столом, медленно обвел пятерых арестантов ледяным взглядом. Они стояли, сбившись в кучку, понурые, осунувшиеся, ожидая решения своей участи.
  - Ала Ольви полностью здорова, - тоном, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил Барт, - однако это не отменяет совершенного вами преступления. У меня есть все необходимые полномочия для того, чтобы отдать вас под суд и добиться справедливого приговора. И достаточно улик, чтобы доказать злой умысел. Судья прислушается к мнению чистокровного алвоя, потомка и главы древнего рода. Вы будете казнены.
  Марта ахнула и зажала рот ладонью. Кэрто обнял ее. Урсула опустила голову. Асту сжал губы. Гиэла не шевельнулась.
  - Однако по просьбе алы Ольви я предоставляю вам выбор. Добровольное изгнание. Через семь дней из Невии отходит судно на первый континент. Вы можете отправиться туда без права вернуться обратно. Или суд и приговор. Выбор за вами.
  - Проклятый континент, - прошептала Марта, серея.
  Барт равнодушно пожал плечами.
  - Не спорю, условия жизни там достаточно суровы. Но если сможете выжить, обретете свободу. А здесь вас ждут казнь или каторга.
  - Я согласен, - подал голос Асту.
  - Я еду с мужем, - сказала его жена.
  - Мы тоже едем, - добавил Кэрто, обнимая плачущую Марту.
  - Я принимаю ваш выбор, - кивнул Барт, вставая.
  Полицмейстер поднялся.
  - Уведите преступников!
  - Гиэла Гис пусть останется, - сказал Барт. - Я хочу поговорить с ней наедине.
  Четверых вывели, за ними вышел полицмейстер. Барт остановился перед Гиэлой, смерив ее изучающим взглядом.
  Пребывание под стражей не добавило ей ни сил, ни здоровья. Истаявшая фигурка, острые скулы на узком личике, бледная до прозрачности кожа с бьющейся на виске голубой жилкой, тугой узел черных волос на затылке. Рядом с Бартом она казалась ребенком. Но выдержала его взгляд, дерзко вскинув голову и упрямо сжав тонкие губы. Барт невольно залюбовался юной гибенкой: в Гиэле определенно что-то было, не зря покойный брат Ольви увлекся ею. Внешне он, конечно, ничем не выказал своей симпатии, только голос смягчился, когда он сказал:
  - Гиэла, я знаю, что ты невиновна. Что не имеешь никакого отношения к тому, в чем обвиняются остальные бывшие слуги Орио. Ты свободна. И не обязана отправляться в ссылку со всеми. По понятным причинам я не могу предложить тебе место в моем доме. Однако, насколько мне известно, у тебя есть два старших брата и сестра от первого брака твоей матери. Ты можешь поселиться у одного из них и получить место там, где они работают.
  - Я останусь с родителями, - упрямо возразила Гиэла, не опуская глаз.
  Барт выдержал паузу и медленно кивнул.
  - Это твой выбор.
  ***
  На прощание осень подарила им несколько теплых погожих дней. Синее небо в хитросплетении черных ветвей, влажные желто-бурые листья, мягко шуршащие под копытами их лошадей. Запах прелой листвы и мокрых деревьев. Ольви с Бартом неспешно пробирались лесными тропами к укромному месту, о котором знали только он и Арлэви (теперь еще и Ларри). К месту, куда они любили прибегать детьми.
  Деревья расступились, и у нее невольно вырвался вздох восхищения. Здесь открывался вид на город и реку, пересекавшую его синей чертой. Игрушечные домики, экипажи, снующие по улицам, как муравьи - и тишина.
  Налюбовавшись видом, перекусив хлебом с сыром и выпив вина, которые им упаковали с собой слуги по распоряжению Арлэви, они отправились дальше - к обломкам древней скалы, еще одному месту их детских игр. Барт рассказал, как они любили на них карабкаться, и, конечно, Ольви захотела тоже.
  Смеясь, Барт помог ей забраться на один из валунов, а когда она исследовала его достаточно и захотела слезть, протянул руки, и Ольви спрыгнула прямо в его объятия. Он не опустил ее на землю, а, прижав к себе, заставил медленно скользить сквозь плотное кольцо своих рук, глядя в глаза снизу вверх, - и было в этом что-то, что околдовывало, лишало воли. Мир вокруг замер и затих. Только шум в ушах и темные глаза - совсем близко, слишком близко, опасно близко... по телу пробежали мурашки, оно сделалось ватным, и, окончательно пойманная в ловушку темного взгляда, Ольви почти перестала дышать.
  - Помнится, когда-то я обещал задать тебе один вопрос, - срывающимся хриплым шепотом, не выпуская ее из рук. - Ты станешь моей женой?
  - Да, - выдохнула она ему в самые губы. ***КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"