Спесивцев Анатолий Фёдорович : другие произведения.

5. Настоящий потоп. Глава 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Глава 4

Чёрная полоса.

Земли Всевеликого войска Донского, кресник и страдник 7148 года от с.м.

(июнь-июль 1639 года от Р. Х.)

  
   Не без основания Аркадий считал, что получение капсюлей - пусть в мизерном пока числе и по несусветно большой цене - огромное достижение, вершина в его прогрессорской деятельности. Теперь реальностью стали шестовые и плавучие мины, гранаты и мины-ловушки. Мечты об унитарных патронах он пока отгонял, как маниловщину чистейшей воды. Как и получение бездымного пороха - не то чтобы совсем невозможно, но так трудно и тягомотно... лучше пока дымным обойтись.
   Немедленно попробовал сделать взрывчатку на основе селитры и нефтепродуктов, ещё в "прошлой жизни" доводилось такое проделывать. Поэтому, наверное, и получил её сразу, раньше делать не было смысла, для подрыва капсюль нужен. Испытания показали, что при одинаковом объёме сила взрыва у бесовского или чёртового порошка не в разы - минимум на порядок больше, чем у пороха. Правда, как же без этого, существовало и НО - взрывчатка была нестабильной. Так что производить её стоило незадолго до применения, иначе вместо взрыва пшик мог получиться.
   Белый цвет кажется особенно чистым рядом с чёрным. Вот после этих эпохальных достижений и посыпались на попаданца неприятности, большие и маленькие. Воистину жизнь напоминает зебру, он попал в чёрную полосу, оставалось надеяться, что она расположена не у... хвоста, под которым обычно всё заканчивается. Неосуществлённых планов у него ещё было натуральное громадьё.
   Сначала, на ровном месте, он умудрился сломать руку. Уставший, заезжал на собственный двор весь в мыслях о ГЛАВНОМ - судьбе родины. Аркадия всерьёз волновала возможность сохранения Вольной Руси, причём обязательно с высоким процентом вероятности осуществления. Сомнительных, ненадёжных вариантов существовало целое море, однако рисковать ему категорически не хотелось. Казацкая вольница хороша и действенна в походах на врагов, в организации мирной жизни она закончилась плачевно. Самой пристойной и осуществимой выглядела монархия.
   Увы, и здесь вылазило жирное и здоровенное НО - приглашать со стороны никого не хотелось, а у того же Хмеля сыновья удержать власть не смогли бы. Попаданец помнил, что Тимош оказался сильным, но недостаточно умным и ловким, а Юрко... при воспоминании о нём у Аркадия не находилось слов, всплывали одни нецензурные выражения. Между тем для упрочнения на троне новой династии одного выдающегося деятеля мало, нужны яркие и адекватные личности и во втором-третьем поколениях.
   "Да и на хрена Руси два царя? Ведь, к гадалке не ходи, больше друг с другом воевать будут, чем со внешними супостатами. И Романовы себя как общерусских царей позиционируют, обязательно захотят подмять эти земли... Идти самим под них? Уж очень неудалая династия, да и путь на закрепощение... но, прав был товарищ Сталин, работать надо с правителями, которые есть. Стоит только поставить их в такие условия, чтоб закрепощение они сами развернули в другую сторону, на освобождение крестьян, намётки такого плана есть".
   Навстречу кинулся один из слуг, Санька, паренек, выкупленный им у калмыков из их польской добычи прошлого года. Бог его знает почему, но Фырк среагировал неадекватно, взвился на дыбы. Задумавшийся Аркадий правильно отреагировать не смог. Ахнуть не успел, как обнаружил стремительно приближающуюся истоптанную и пыльную землю собственного двора. Выставил левую руку, чтоб не приземлиться на голову, а она и сломалась. Слава Богу, что рука, а не шея. Это притом, что всадником стал вполне приличным и уже привык передвигаться не на своих двоих, а на лошадиных четырёх.
   "Наверное, из-за усталости концентрацию потерял, потому и сверзился. Да и задумался не вовремя. Блин, тоже мне, печальник о судьбе русского народа выискался - так запечалился, что за сохранностью собственных конечностей перестал следить".
   Больно было нешуточно, однако на двор выбежала встревоженная жена, пришлось давить желание ойкнуть или пошипеть и улыбаться во все оставшиеся зубы. Благо сохранились они почти полностью, в семнадцатом веке это было редкостью для людей его возраста. Мария засекла-таки гримаску боли на его лице и немедленно развила бурную деятельность по спасению здоровья супруга. Попаданец терпеть не мог нытиков и постарался всё перевести в шутку, без особого, правда, успеха. Женщина выглядела по-настоящему испуганной, видимо, вспомнила истории, связанные с предыдущими попытками выйти замуж.
   К сожалению, проблемы Аркадия сломанной рукой не ограничились. Как и наличием трудноразрешимой задачи разворота истории России к развитию и от крепостничества. Перелом оказался не слишком опасным, закрытым, зафиксированная в жёсткий лубок рука болела терпимо. На него, не то чтобы неожиданно, но от этого не менее неприятно, посыпались несчастные случаи на производстве. Кто бы сомневался, что в изготовлении гремучих ртути и серебра, кислот, взрывчатки и зажигательных жидкостей не обойдётся без травм и увечий? Но когда они пошли косяком, одна за другой, иногда по несколько в день... веселья по поводу достижений по продвижению прогресса в душе попаданца стало заметно меньше.
   Большая часть отобранных для работ была в недавнем прошлом крестьянами, иностранцев к этому делу решили не привлекать. Ребята старались, только вот их навыки и умения в новом деле никак им помочь не могли. Один обжёгся кислотой, другой надышался дымом сжигаемой для её получения серы, третий лишился двух пальцев из-за неожиданного взрыва гремучего серебра... и рад бы поскучать, да некогда. Оставалось утешать себя, что пока ещё никто не погиб и даже серьёзных увечий не было. Ага, ПОКА. Аркадий не сомневался, что именно пока, потому как и в двадцать первом веке нечастные случаи на ТАКИХ производствах совсем не редкость.
   Рука в лубке часто ныла, но слишком больших проблем не создавала. Хорошо быть богатым - для любых тяжёлых работ есть слуги. Да и в прогрессорстве он в последнее время старался обходиться ЦУ (Ценными Указаниями), сам руками редко работал.
   Нестерпимо медленно двигались работы по производству револьверов. Пока их делали на основе колесцового замка, с барабаном из пяти выстрелов и трубкой для подсыпки пороха на запальную полочку. Получалось нечто сравнимое по размерам и весу с хорошо знакомым попаданцу "укоротом"*. По его совету к стволу даже деревянную ручку присобачили, для стрельбы с двух рук. Величина и вес главными недостатками не были - основной бедой стала плохая подгонка барабана к стволу. Не помогла и пружина, их сжимающая, добиться необходимой точности в обработке деталей не удавалось - слишком маленький опыт работы на новых токарных и сверлильных станках имелся у рабочих. Привлечённые иностранцы осваивали станки быстрее, но тоже именно осваивали, не было в мире таких станков.
   - Никак нельзя такой подгонки добиться! - возражал на его требования опытнейший из работяг, Никита Рыжий. - Немыслимо это. Невозможно.
   - Я тоже так думай, - соглашался с ним Йохан Кранц, переселенец из Саксонии.
   - Такое разве чёрту по силам! - выпалил и осёкся, видимо, вспомнив одну из легенд о Москале-чародее, Васька Балабол, неплохой рабочий, но жуткий болтун.
   - Понадобится, и дьявола запряжём! - криво усмехнулся, попаданец. - Только никакая нечистая сила для такой работы не нужна. Хватит обычного человеческого глазомера и умения работать на станках. Вот умения-то вам всем как раз и не хватает. Ничего, не боги горшки обжигают, научитесь ещё.
   Аркадий посчитал, во что обойдётся первая партия револьверов, и ужаснулся - дешевле было бы их из серебра отлить. Однако куда же деваться, все атаманы хотели, точнее - жаждали иметь многозарядное оружие. После отработки на этом уродце технологии он собирался потом запустить в серию уже капсюльное оружие. Нечто вроде первых Кольтов и Смит-Вессонов.
   Одновременно шла разработка и барабанной картечницы, тридцатимиллиметровой гаковницы, тоже на пять выстрелов. Весила она не намного больше однозарядных подруг, а в решающий момент должна была позволить здорово проредить ряды атакующих врагов. Главной трудностью при её производстве также была стыковка барабана и ствола.
   Тягостным размышлениям попаданец предавался, закрывшись в своём кабинете. Усевшись в любимое кресло и пристроив сломанную руку в лубке на подлокотник. Непонятно почему, с его точки зрения, испуганная происшествием жена теперь опекала его, как квочка цыплёнка. Считавший перелом лишь незначительным, хоть и неприятным событием Аркадий чувствовал себя под такой опекой неуютно и норовил от неё сбежать. "Работа" в кабинете стала для него удобным поводом посидеть одному, попивая квасок и предаваясь размышлениям о трудностях прогресса в данном месте и путях их решения. Чёрт его знает почему, но мысли большей частью приходили невесёлые, минорные.
   "Нда... проблем хватает не только в Датском королевстве. Хотя... я не прав, загнить-то здесь ещё ничего не успело. С другой стороны - дай атаманам волю, и получишь Руину. Польский вопрос надо решать так, чтоб он больше не беспокоил. Для чего придётся подстегнуть развитие военной техники, а с этим тоже не всё ладно".
   Весьма неприятным открытием стала недолговечность нарезов в бронзовых стволах трёхфунтовых пушек. Все попытки уберечь их от быстрого износа провалились с треском. Получалось, что армии Хмеля поставили орудия на одну кампанию, после которой их придётся переливать. И, конечно, больше производить такие пукалки не стоило. Уж лить - так что-то долговечное.
   Пока не удавалось получить нужного количества олова для улучшения откровенно некачественной османской бронзы. Немалая её часть - выкупленная у уже покойного Еэна - по-прежнему валялась на складах, лить из неё можно было разве картечницы.
   "Хм... картечницы... или карронады? У них, вроде, тоже к качеству металла требования пониже были? Или, наоборот, выше? Надо будет с мастерами посоветоваться. В любом случае, на наших кораблях карронад будет немало, нет смысла переутяжелять палубы, если точность стрельбы на дальних дистанциях на море в принципе недостижима на данном уровне развития техники. Пойдёт сталь с мартенов, можно будет потихоньку стальные пушки делать, хотя, помнится, там тоже трудностей при налаживании производства хватит, первые стальные орудия часто рвались, что-то с величиной кристаллов... чёрт, точно не помню. Главное - если пушка выдерживала десяток выстрелов, то потом её можно было смело использовать. А из дерьмовой бронзы лучше ничего не лить. Не горит, подождём. И с чугунными орудиями стоит заканчивать, если сталь ожидаем".
   Огромным соблазном выглядела идея заменить в бронзе олово марганцем. Тем более что месторождение последнего уже активно разрабатывалось. И, по прикидкам, марганцевистая бронза должна была получиться более качественной, чем при добавлении в медь олова. На чугун, по крайней мере, марганец оказал удивительно положительное влияние.
   "Казалось бы, есть руда марганца, опять забыл, как она называется, есть медь - смешивай и получай удовольствие! Ага, как же. Попытки смешать руду и металл в печи ни к чему хорошему не привели, из чугуна извлечь значительную часть содержащейся там примеси тоже не удаётся. А выплавить марганец отдельно пока не получается. Вот и сидишь над ними, как кот возле горячего молока. Обидно. Будем надеяться, что чехи и немцы смогут разрешить эту загадку, выглядят мужики грамотными мастерами".
   Потратив не один десяток часов на эксперименты с рудой марганца, он ничего толком так и не добился. Не давался ему в руки секрет его выплавки, хоть плачь, хоть головой о стену бейся. Осознав своё бессилие в решении этого важного вопроса, попаданец переложил его на иностранных специалистов. У него и других хлопот хватало, а вот с усидчивостью и целенаправленной последовательностью действий... Оставалось утешаться, что нет в этом мире совершенства. Нигде и ни у кого.
   Ставя кружку, из которой кваску попил, на стол, неловко пошевелил сломанной рукой и зашипел от боли в локте. Резкой, сильной, похожей чем-то на зубную.
   "Дьявольщина! Больно как. Блин, значит, не врал Сапковский, когда писал о таком случае у ведьмака. Господи, как давно это было... двадцать первый век, любимая фантастика, мир, пронизанный энергией и информацией, а здесь..."
   Родившись в краю домен и мартенов, Аркадий металлургией, ни чёрной, ни цветной, никогда не интересовался. Его с детства влекла история, но и профессиональным историком попаданцу стать не судилось. Теперь ему и о том и о другом оставалось сожалеть. Осторожненько, без надрыва. Желание о переносе в прошлое для его изменения уже осуществилось, нарваться ещё раз на такую сбычу мечт не хотелось категорически. Москаль-чародей заметил за собой резкое увеличение внимания к соблюдению разных примет. И, обдумав, решил со своими суевериями не бороться.
   "Верить в губительность пробежек чёрной кошки или особой опасности тринадцатого числа, возможно, глупо. Но ещё глупее из-за такой чепухи пострадать. Было же у меня ощущение, что тот курганчик, чтоб его, не надо трогать! Посему не будем стесняться суеверий, в них не только дурь заключена".
   Чёрная полоса накрыла и значительную часть казацкого флота. Трофейные баштарды, кадирги и прочие османские галеры стали приходить в негодность. Выяснилось, что османы большую их часть сляпали из сырого дерева, да и уход за кораблями до перехода в надёжные казацкие руки оставлял желать лучшего. По просьбе Ван Ваныча осмотрев полтора десятка кораблей, Аркадий согласился с его предложением разобрать ещё пяток самых пострадавших и использовать не загнившие доски с них для ремонта остальных.
   "Дьявольщина! Куда Мурад смотрел, когда позволил это гнильё в строй вводить?! А говорили, что он был слишком требовательным и жестоким. Да там надо через одного чиновников обезглавливать! А потом, немного погодя, оставшимся головы рубить. И через год повторять всё опять. Говорят, что Суворов считал любого интенданта, прослужившего полгода, созревшим для расстрела. Не знаю, не знаю... всё же расстрел - казнь почётная. Может, лучше вешать? И дефицитный порох экономится, и наглядное пособие о вреде воровства, если его хорошо смолой обмазать, долго напоминает всем проходящим мимо о необходимости соблюдения... эээ... забыл какой по счёту заповеди божьей - НЕ УКРАДИ! Нет, хорошо всё-таки, что у нас с этим полегче. Крадут, конечно, но куда реже и в несравнимо меньших масштабах. Не успевают руку на этом деле набить, что радует, однако. Хотя возле ворот проходить из-за запаха от виселиц не очень приятно. Не розами наше ворьё пахнет, ох не розами. И даже не тюльпанами".
   Прислушавшись к собственным ощущениям, понял, что квасу выпил мало.
   "В такую жару, пожалуй, пить стоит больше, но как неудобно кувшин стоит! Можно ведь опять руку потревожить, надо заодно и переставить поближе".
   По закону подлости, вполне действенному - не раз уже имел возможность убедиться - руку потревожил, и утихшая было боль с садистским наслаждением вонзилась в локоть, будто током ударило.
   - Шшшшш!.. - зашипел вслух, благо жены рядом не наблюдалось, Аркадий. - Больно как!
   "Чертовщина какая-то! Вчера ведь так не болело, и сегодня утром, вроде, без подобных излишеств обходился. С чего это она так разболелась? Не дай бог, будет осложнение, ни рентгена, ни антибиотиков здесь не наблюдается и в ближайшее время не предвидится. Н-да... остаётся надеяться, что поболит и перестанет. Обходились же предки без развитой медицины, а я что, рыжий? Правда, и загибались они... чаще, мягко говоря. Впрочем, какой смысл горевать об отсутствии томографии и эффективных лекарств, они от этого появятся, что ли? Нет. Значит, стоит подумать над основными проблемами логистики, пока работа над конкретными изобретениями затруднена. Тем более что там процесс и без него пошёл".
   Попаданец поудобнее устроился в кресле, оберегая руку, будто она сделана из драгоценного и хрупкого материала. Тема давно напрашивалась на решение, но ему даже думать о ней не хотелось. Все предприятия Вольной Руси стали испытывать серьёзный дефицит рабочей силы. Кроме, разве, верфи. Там людей хватало. Вывезенные силой мастера Стамбульской и Трапезундской верфей благодаря шаставшим по морю грекам знали, насколько плохи сейчас дела в Анатолии, и возвращаться не рвались. Да и работы у судостроителей было немного, в основном - по ремонту, а не строительству кораблей.
   Зато в металлургии наблюдался резкий отток чернорабочих, при мизерном, смехотворно малом притоке. Ведь неквалифицированные работяги все были из села, мало кого из них успела увлечь работа с металлом, а лёгкость получения плодороднейших земель завораживала. Единственное, что удерживало ещё многих на заводах - безденежье. Ведь мало получить в пользование надел земли, его ещё обрабатывать надо. То есть необходимы упряжка волов (лошадь и соху не предлагать!), плуг, борона, упряжь, телега для вывоза урожая... и жить-то в шалаше здесь тоже не будешь. Проживали трусы, так называемые бесштанные казаки, в землях Запорожских вольностей спали зимами кучами в ямах, согревая друг друга... не только теплом тел. Но такого существования и врагу не пожелаешь. А о семейной жизни при безденежье и мечтать не приходится.
   Как раз в этом году экспорт валашских и молдавских волов пошёл не в охваченную военными действиями Польшу, чтобы дальше последовать через Данциг в западноевропейские порты, а в Малую Русь. Да и выпуск металла вскоре должен возрасти, что, можно не сомневаться, приведет к усилению оттока бывших селян на землю, к привычной работе. Неизбежно и неотвратимо. Решение этой проблемы попаданцу было хорошо известно, но вот даже вспоминать о нём не хотелось.
   "Да... ведь хорошо помню, как гневно, в промежутке между рюмочками, клеймил позором Петра и Демидовых за совершенно людоедский способ развития металлургии в России. О-о-о... как удобно витийствовать под буженинку и красную рыбу, как легко разоблачать, если ни за что не отвечаешь... Хотя появление этого государя в России неплохо бы и предотвратить, или обеспечить его правильное воспитание... впрочем, сейчас не до него. Приписные к заводам села - самое то для нынешних условий. Естественно, не русские сёла, рабство для православных ведь уже запрещено здесь, надеюсь, и в России его запретят. Но само-то рабство никто не отменял, а из Польши сейчас пойдут сотни тысяч рабов".
   Без того не бравурное настроение Аркадия стремительно покатилось вниз, проявляя тенденцию прорыва именно туда, где и полагается находиться участникам порабощения огромных масс населения. Ну не любил он работорговцев! И пусть сам уже стал таковым, перспектива идти по пути приписных холопов его опрокидывала в депрессию.
   "Господи! Хотя, учитывая тему, впору обращаться к антагонисту Бога... и самая благая цель оправданием преступлений служить не может. Да хоть сам Сатана! России без развития промышленности не выжить, не только нашей, Вольной, вообще России, следовательно, хочешь спасать людей и народ - губи душу. За други своя не только смерть можно принять, но и в ад пойти. Может быть, кто-то умный и нашёл бы другой, менее, чего уж там, людоедский выход, но этого умного поблизости нет. Значит, будем выкручиваться известным нам способом".
   Аркадию жутко, нестерпимо захотелось выпить. Он осторожно встал, каким-то чудом не потревожив руку. - "Странно, но от нервов почему-то телесная боль вдруг успокоилась. Почему, интересно?" - подошёл к довольно криво сделанному (по его указаниям, не было опыта у плотника по такой работе) шкафчику, достал бутыль сладкой, но крепкой наливки, щедро ливанул в кружку, грамм двести, наверное, чуть посомневался, но отнёс и поставил обратно.
   "Повод нажраться и забыться всегда легко найти, только мы пойдём другим путём. Видели, знаем, к чему приводит неумеренное потребление спиртного. Какие талантливые, умные люди в ничто превратились... на хрен, на хрен!"
   Быстро, даже жадно выпил наливку без закуски. По опыту знал, что закусывать или запивать её совершенно не обязательно, пилась как лёгкое сладкое вино, зато вставляла крепче коньяка. Однако в этот раз ничего, кроме приятной теплоты в желудке, не почувствовал. Посидел, ожидая шума в голове, но не дождался. Посомневался немного: пить ещё или не стоит, но добавлять не стал.
   "Итак, сёла вокруг заводов с земельными участками для самообеспечения продовольствием. Но небольшими, огородами, чтоб не надрывались выращивать и на продажу. Для мужчин главная работа - заводская. Селить только семейных, с детьми, среди таких побегов будет заведомо мало, с малышнёй далеко не убежишь. С круговой порукой - сбежал один, отвечают поротой спиной все. Никаких костёлов, мечетей или языческих храмов в сёлах рабов - только православные церкви, пусть долгогривые отрабатывают своё существование. Чтоб поляки, турки, черкесы во втором-третьем поколении становились русскими. Нам балканской чехарды с враждующими соседями не нужно. Кто не захочет... это их проблемы. Обеспечить сытное существование рабов, здесь это легко, авось - попыток бегства тогда будет меньше. И, обязательно и непременно, все принявшие православие и отработавшие лет десять-пятнадцать на заводах автоматически получают вольную. У людей должна быть перспектива! В ближайшую половину столетия свободных земель для них здесь хватит, а кто и на заводе в мастера может выбиться. То же самое - вокруг шахт. Жаловались же мне уже богачи из старшины, что у них рабы-шахтёры быстро загибаются, надо будет ввести подобные правила и там. Самое хреновое, что части казаков придётся стать цепными псами при этих сёлах, а другим людоловами, работяг-то нужно будет всё больше и больше. Вот тебе и вольные казаки получатся... не этого ведь мне хотелось, совсем не этого!"
   Аркадий опять посомневался: не выпить ли ещё стопку-другую, но не стал. Знал, что бесполезно. Поток рабов из Польши должен был начаться скоро, предварительные договорённости с атаманами были достигнуты ещё зимой, но с запуском этой программы он тянул, старался загнать её подальше в собственной голове. Ведь она фактически запускала конвейер людоловства, подобного тому, что организовала цивилизованная Европа в своих корыстных интересах. И там содержалось столько неприятных, порой просто опасных деталей...
   "Если будет возможно, надо, чтобы и кое-кто в Европе почувствовал на своей шкуре, что значит быть рабом! Одолеем поляков и турок, такая возможность будет!"
   Попаданец зло ухмыльнулся.
   "Принудить к рабским работам наглов или французов - самое то! Не всё нашим на их галерах мученическую смерть принимать".
  
   * - "укорот" - АКСУ-74, автомат Калашникова калибром 5,45мм, укороченный по сравнению с первыми, трёхлинейного калибра вариантами.
  

* * *

  
   Постоянные неудачи, сыплющиеся на него в последние недели как из рога изобилия, здорово взвинтили нервную систему Аркадия, раздражение накапливалось. Для организации промышленного производства он вообще был малопригоден, но другого попаданца, более умного, знающего и энергичного, пока нигде не наблюдалось. Приходилось, наступив на горло своим желаниям, заниматься неинтересным и нелюбимым делом. Неудивительно, что получалось не всё и не сразу. Зато неудачи, регулярно случавшиеся, выглядели как раз очень даже естественными и закономерными.
   Удобный повод разрядиться нашёлся быстро. Законный, хоть и неполиткорректный. Распространение здесь не только знаний, но и умений, ремесленных навыков, он считал одной из своих важнейших задач. Пойдя на зачаток мануфактуры по производству зажигалок, обнаружил, что все рабочие места там занимают люди с характерными, но совсем не славянскими лицами. Русские только мусор выносят из помещения. Такое положение полностью противоречило договорённости об обучении молодёжи.
   "Эээ... да так из собственного дела вылететь можно, приходилось слышать о таких случаях. И откуда взяться молодым мастерам, если мальчишек ничему не учат? Таскать тяжести и подметать полы они и раньше умели. Кажется, я перелиберальничал, Авигдор совсем обнаглел. Надо перевоспитывать - искать другого подходящего мастера, означает затормозить все работы. И неизвестно, будет ли он лучше старого еврея".
   К припугиванию ювелира Аркадий подошёл творчески. Хорошенько обдумал, что и как говорить, подловил его на пути в туалет, чтоб давление на мозги оказывалось не только психологическое, но и физиологическое.
   - ...захапать прибыльное дело задумал?! Всё производство родсственниччкам на откуп дал? - Москаль-чародей выражал своё крайнее неудовольствие не криком, а наоборот - пониженным тоном, немолодому Авигдору приходилось предельно напрягать слух, чтоб ничего в выволочке не пропустить. При этом высоченный характерник нависал над маленьким евреем, как бы давя своими габаритами на его психику. И выглядел... неприветливо, как минимум.
   - Н... нет, они... они не родственники, то есть... не все эээ... родственники, - от неожиданности и страха у ювелира перебило дыхание, а в начале предложения он - как в далёкой молодости - дал петуха.
   - Говоришшь, не родственники? Ну, приятели и знакомые. Одни жидовссские* рожи на всссех рабочих мессстах! У насс какой уговор был? А?!
   - К... какой уговор? - смотреть Авигдору приходилось вверх, что весьма неудобно, а учитывая соляные отложения в шее, так ещё и больно. Но здесь старый еврей слукавил, несмотря на испуг, он прекрасно понял, о каком договоре упомянул собеседник, голова у него работала по-прежнему без сбоев. Несмотря на то, что нестерпимо хотелось в туалет.
   - Издеваешшшься?! - зло оскалился Аркадий. - Память осссвежить надо?!
   - Не надо! Понял, сегодня же исправлюсь! - предельно искренне пообещал Авигдор. Привыкнув к вежливому, без скандалов и унижения обращению, он от неожиданного преображения хозяина в шипящего зверя растерялся совершено. Сразу вспомнилось, что пока находится в полной власти характерника, и рассказы о его сверхъестественных способностях перестали казаться глупыми россказнями. К тому же возможности спокойного анализа происходящего очень мешал переполненный мочевой пузырь.
   - Сссмотри мне, проверю, - закончил (к великому облегчению ремесленника) разговор характерник, бросив на ювелира далеко не дружеский взгляд. Он был действительно взбешен, в этом-то притворяться нужды не было.
   Характерник ушёл, а ювелир, чтоб не упасть, прислонился к стене, держась за сердце и хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. От всегда вежливого Аркадия он такой атаки никак не ожидал, поэтому и испугался нешуточно. Но долго стоять, отходя от пережитого, не удалось. Отхлебнув прямо из маленькой бутылочки настойки валерьянки и выждав снижение сердцебиения и восстановление дыхания, Золотаренко вынужден был поспешить в отхожее место, после посещения которого отправился к аптекарю, за лекарством и сочувствием.
   Став возле двери, засомневался, вдруг Москаль-чародей как раз здесь? Потоптавшись в нерешительности, всё же опасливо постучал и прислушался.
   - Входи! - раздался голос именно аптекаря и алхимика Циммермана.
   Ювелир осторожно приоткрыл дверь и заглянул в помещение. Там был один человек. Давид, с некоторым недоумением смотрящий на мнущегося у двери, бледного, заметно встревоженного Золотаренко. Для обычно бойкого, шустрого Авигдора такое поведение было нехарактерно.
   - Да заходи, заходи. Что это с тобой?
   - Москаль-чародей у тебя уже был?
   - Аркадий-то? Да заглядывал, а что?
   - Не ругался?
   - Аркадий? - в голосе Циммермана прорезалось удивление.
   - Аркадий, Аркадий. Ох, и напугал он сегодня меня...
   - Напугал?
   - Да, напугал. Я чуть штаны не обмочил и сознание не потерял, сердце до сих пор ненормально бьётся. Вот к тебе за лекарством зашёл. У тебя что-нибудь есть?
   - Настойка валерьянки, я ж тебе прописывал, неужели забыл?
   - Не забыл. А что-нибудь покрепче?
   Давид внимательно посмотрел на старого знакомого и после небольшой паузы ответил:
   - Покрепче? Есть и покрепче. Садись, сейчас дам.
   Циммерман встал, подошёл к полкам на стене, взял там небольшой, зеленого стекла сосуд, прихватил, сделав шаг в сторону с другой полки две чарки и сел на своё место за стол. Золотаренко уже успел плотно прикрыть за собой дверь и устроиться на стуле с другой стороны стола. Давид поставил принесённое, осторожно смёл разложенные на столешнице бумаги в сторону.
   - Подожди, я сейчас, - бросил на ходу, - достал из сундучка мешочек и блюдце, принёс их к столу и, поставив блюдце, насыпал туда изюма. - Вот какое тебе нужно сейчас лекарство: выпить немного и выговориться.
   Приятели молча осушили чарки, зажевали наливку изюмом.
   - Так что же у тебя случилось? Никогда тебя таким не видел, вроде, ты не из пугливых. Неужели он на тебя с кулаками набросился?
   - Если б с кулаками, я б так не испугался. Чего уж, случалось под горячую панскую руку попадать, от нескольких оплеух или затрещин, сам знаешь, большой беды не будет.
   - Неужели так страшно орал? Что-то не верится...
   - Нет, не орал! - не дал закончить предложение собеседнику Авигдор. - Он вообще человек уважительный, до сегодняшнего дня слова плохого от него не слышал. А тут... налей ещё по капельке, кажется, стало отпускать.
   Давид немедленно выполнил просьбу, они сразу же без тостов выпили и закусили.
   - Что "А тут"? За грудки схватил? Угрожал убить?
   - Нет, - замотал головой ювелир, щёки которого, наконец, порозовели, а с лица ушло напряжение. - Не хватал и не угрожал. По-крайней мере... слов угрозы не произносил. Хотя... зачем ему их произносить? Мы с тобой люди неглупые, сами понимаем, что находимся в его власти. Что захочет, то с нами и сделает! Никто ему в этом мешать не будет, ведь мы пока на положении рабов, пусть и временно.
   - А ты родственников сюда пригласил, не боишься, что и их это может коснуться?
   - Все мы в воле Господа ходим. Да они и не рабы, как раз здесь им-то ничего и не угрожает.
   - Не понял. То ты пугаешься до испачканных штанов, а то не боишься. Эээ?..
   - Штаны да, чуть не испачкал, от неожиданности. Понимаешь, он ведь НИ РАЗУ на меня не кричал, не ругался, а сегодня...
   - Что сегодня?..
   - Навис надо мной, как скала, вот-вот упадёт и раздавит, и как начал шипеть! Ну, будто какой огромный змей, говорят, водятся в далёких странах такие, что и лошадь могут задавить и проглотить. Невольно вспомнилось, что его оборотнем считают.
   - Так волком-оборотнем!
   - Да, но тут-то, наверное, они ошибаются. Уж очень характерное поведение, взглядом в глаза мне воткнулся, я со страху пошевелиться не мог, и шипит... - Авигдор передёрнул плечами от неприятного воспоминания.
   Циммерман плеснул в чарки, и они дружно их осушили.
   - И за что же он так разозлился?
   - Ааа!.. - размашисто махнул рукой Золотаренко, от сладкой, но крепкой наливки его немного повело. - Разозлился, что я наш с ним уговор не выполняю, гоев на делание зажигалок не ставлю. У них же, шлемазлов, руки из задницы растут, только для перерезания чужих глоток и пригодны.
   - И что ты будешь делать теперь?
   - Будто у меня есть выбор! Наберу мальчишек и приставлю к нашим, всё равно надо производство расширять, на зажигалки очередь на полгода выстроилась. Научатся, им тоже некуда деваться.
   - Сыновей отсылать не будешь?
   - Зачем?!!
   - Как зачем? Сам же говоришь, что испугался, оборотень...
   - Ну и что, что оборотень? Главное - человек хороший. Как он говорит: у каждого есть свои недостатки. Да и здесь такой прибылью пахнет... такой прибылью...
   - Такой прибылью, что не боишься наследниками рискнуть?
   - Давид, где ты видел безопасное для нас место? Раньше в польских городах неплохо было, так теперь и это в прошлом. Не... никуда их не буду отсылать и наоборот, знающих людей приглашу. А у тебя с ним никаких... эээ... недоразумений не было?
   Циммерман посмотрел на приятеля, будто раздумывая - рассказать или не стоит, но только помотал головой:
   - Нет, Бог миловал.
   Золотаренко хоть и выпил немного лишнего, прекрасно понял, что какие-то затруднения есть и у алхимика, однако приставать к нему с расспросами не стал. Сам расскажет, если захочет.
  

* * *

  
   Для раздражения, в том числе и досады на Авигдора Золотаренко, у Аркадия была не одна причина. Да, выпуск зажигалок налажен. Пока мелкосерийный, двух типов - медные, без особых изысков, и в серебре, с чеканкой. Дорогие шли как бы не лучше дешёвых, впрочем, сравнивать пока возможности не представлялось - всё улетало мгновенно, несмотря на значительную цену. Но на прообраз китайского производства продукция семнадцатого века походила слабо. И стоила - даже без накрутки за эксклюзив - очень дорого.
   Высокая цена имела объективные причины. Зажигательным устройством пока вынужденно ставили колесцовый замок, точь-в-точь такой, какой устанавливали на дорогие пистоли. Без приехавших мастеров на Дону такое сложное устройство и скопировать-то не смогли бы, содержало оно множество деталек тонкой работы и пружину. Соответственно, весила зажигалка, по прикидке попаданца, с пару местных фунтов или около килограмма.
   Добившись успеха в производстве такой востребованной продукции, Авигдор напрочь забросил эксперименты по изготовлению миниатюрной зажигалки, приняв живейшее участие в штамповке уже проверенной продукции. Пришлось Аркадию вспомнить читанную в молодости книжку Станиславского и сыграть для одного зрителя. Подействовало. Работа над миниатюрной зажигалкой возобновилась. Что, впрочем, не обещало быстрого успеха. В примитивной простоте китайского ширпотреба, были тонкости невозможные здесь и сейчас. Например - никак не удавалось закрепить кремень так, чтоб колёсико извлекало из него нужное количество искр.
   Зажигалку он подарил Юхиму, был уверен, что такую простую вещь легко скопировать без постоянной сверки с оригиналом. Не тут-то было! Простым прокручиванием колёсика пальцем искр удавалось получить мало. Или совсем не удавалось добиться искрения. Посоветовавшись, решили, что стоит подождать возвращения Срачкороба, чтоб подсмотреть в оригинале, как надо делать проклятое устройство.
   Хватало проблем и по другим проектам. Золотаренко, отвлёкшись от увлекательнейшего дела - извлечения прибыли - вернулся к работам по самописке и часам.
   Самописку - также очень грубый аналог изделия из будущего - была надежда скоро запустить на поток. Главной проблемой в ней оказалось перо и обеспечение нетекучести резервуара для чернил. Все попытки повторить стальное перо провалились. Технологии семнадцатого века, да ещё в Диком поле пока не дотягивали до производства подобной продукции. Спас проект Авигдор, самостоятельно изготовивший перо из золота. Вот оно по качеству стальному перу из двадцать первого века не уступило.
   Аркадий в великом смущении полез чесать затылок. Именно увидев произведение ювелира, он вспомнил не раз слышанный термин, "Ручка с золотым пером".
   "Ёпрст!.. кажись у меня ураганный склероз - забыть такую вещь! Сколько промучились с этой хренью, а решение, оказывается, давным-давно знал. И где были мои мозги? Наверное, отсидел, в связи с их расположением в нижних полушариях. Прогрессор долбанный, знаю точно только, как надо ковыряться в носу, только это и шимпанзе прекрасно известно".
   В связи с отсутствием доступных пластика и алюминия пришлось делать авторучку из металла. Сначала пробовали сталь, но потом перешли к серебру и, в особых случаях, золоту. Естественно, при этом изделие миниатюрностью и лёгкостью не отличалось. Посомневавшись, стекло в первые изделия вставлять не решились. При испытаниях на отказ и полностью металлические самописки протекали, а уж вынужденная стыковка металла и стекла обещала новые проблемы. Облегчение, использование стекла, а там и чем чёрт не шутит - дерева, отложили на потом.
   Все первые экземпляры решили изготовлять в подарочных вариантах - серебряными или золочёными. Уж если впариваешь человеку что-то за такую сумму - будь добр обеспечить соответствующий вид товара. Кстати оказалось воспоминание попаданца о донецком месторождении аметистов. Заодно Авигдор открыл и чисто ювелирную мастерскую, с гранением камней. Изначально ясно было, что те, кому такая ручка нужна - писаря, дьяки, канцеляристы - ещё очень долго о ней только помечтать смогут.
   Учитывая возможность копирования другими людьми, обдумав ситуацию, постановили выпускать в свет сразу большую партию самописок. Несколько в подарок атаманам и государям, остальные в продажу любому желающему. Правда, слово "любой" в данном случае включало очень ограниченный круг лиц, имеющих огромные деньги. Потому что имеющих просто большие задавила бы амфибиогенная асфиксия, в просторечье - жаба. На короткое время авторучки намеревались сделать статусным товаром. Знакомцы Авигдора уже ожидали поставки необычного технического новшества сразу в нескольких европейских столицах.
   Неожиданные неприятности пошли от вроде бы показавших надёжность керосиновых ламп. Один за другим последовали несколько пожаров от их применения. Большая часть, как установил расследовавший по Азову и окрестностям Аркадий, произошла от небрежного, неправильного обращения с этим огнеопасным предметом. Наиболее неприятный - во дворе атамана Кошелева, осуществлявшего руководство всеми донскими землями, в отсутствие пошедшего в поход Татаринова. К счастью, именно во дворе, а не доме. Дом атамана не пострадал, да и на состоянии его нервной системы сгоревшая летняя кухня вряд ли сказалась. И не такое ему видеть и переживать приходилось.
   Кошелеву лампу заменили, других уличили в пренебрежении правилами безопасности, что, мол, и привело к пожарам. Только вот пожар в одном из цехов такому удобному объяснению не поддавался. Там освещением заведовал очень ответственный человек, но вскоре после очередной заправки керосином лампа взорвалась, устроив пожар. Не только убыточный, но и тормозящий развитие станкостроения.
   Самое тщательное расследование случившегося нарушений в использовании осветительного прибора не выявило. Именно этот эпизод подтолкнул Аркадия к мысли, что, по крайней мере, часть пожаров вызвана не неверными действиями пользователей, а неправильно изготовленным горючим.
   "Дьявольщина! Наверное, не случайно керосинки работали на керосине, а зажигалки на бензине? А у меня разделение светлых фракций на выходе... эээ... условное. То есть к керосину мог подмешаться бензин, а к бензину керосин, а то и соляра... учитывая, кому этих лампочек надарили, надо срочно предпринимать меры по более точному разделению. Лучше выделить середину в отдельную фракцию и использовать её для производства взрывчатки или ещё чего".
   Попытка перестроить процесс на примитивной перегонке закончилась взрывом оной, хорошо хоть без жертв.
   "Дьявольщина! Этак можно по сплошной чёрной полосе прямо в задницу скатиться. Вот уж, не везёт, так не везёт. И как с этим бороться?"
  
   * - слово "жид" в те времена не было оскорблением, а только определением национальности.
  

Погоня.

  
   Проснулся Аркадий в несусветную рань, небо только начало сереть. Зачесалось ухо, укушенное комаром, сумевшим проникнуть за кисейную занавеску окна. Проклятое насекомое на этом не успокоилось и продолжало противно звенеть, собираясь попить его кровушки ещё.
   "Вот, самка собаки проклятая, нет чтобы сразу высосать столько, сколько нужно, ей обязательно надо нервов в десять раз больше вымотать, чем крови сможет выпить! И антикомарин не включишь, нету его, и в ближайшую сотню лет появления сего девайса не предвидится. Характерницкие же средства ненадёжны. Вот вечером же вроде изничтожил кровососов, а на тебе... наверное, дырочку нашла, зараза".
   Аркадий осторожно, опасаясь разбудить мирно посапывающую рядом жену, развернулся и лёг на спину, начав выглядывать мешающее сну насекомое. Однако, будто почуяв опасность, комар в зону уверенного улавливания не залетал, то мелькал поодаль, то пропадал из виду. Противный писк, так нервировавший попаданца, к его великой досаде, также полностью не затихал.
   "Блин горелый! Это какой же день у меня будет, если у него такое начало? Ой, чую, ждёт меня какая-нибудь особенная пакость... будто мне обычных неприятностей, больших и маленьких, не хватает. Сыпятся ведь, как из Рога изобилия... или шкатулки Пандоры?.. Из Рога изобилия положено благам разным прибывать, а не гнусностям вываливаться. Этак в натуре по чёрной полосе вдоль хребта можно к естественному концу, в полную задницу попасть. Или у зебр такой полосы нет?.. Так такому неудачнику может и мутант попасться. Сплошные обломы и проблемы, уже перед сном на Луну выть хочется. И ведь никто не удивится - что может для оборотня быть естественнее воя на Луну? Задолбало это долбанное прогрессорство... и никуда от него не денешься. А так интересно было о нём читать..."
   Комар проявился невдалеке от носа, но не садясь а, пролетая, будто патрулировал, отгоняя сон от несчастного иновременника. Тот махнул как можно резче рукой, пытаясь уничтожить супостата.
   "Вроде бы задел... может, и угробил? Кровосос не муха, ему много и не надо. Только вряд ли. Не с моим счастьем".
   В подтверждение последней мысли звенящий писк раздался снова.
   "Вот сука живучая! Не... точно не успокоится и спать не даст. Прыгать сейчас в попытке её прихлопнуть нельзя, девчонка в последнее время и без того не высыпается, нервная стала, видимо, чувствует, что у меня дела не клеятся. Да... в промышленно развитом обществе жить намного удобней и комфортней. А здесь... хотя... сок кожуры от цитрусовых смертелен для всех насекомых. Если пропитать им губку, а потом положить её на поднос, а снизу пристроить лампадку... может и получиться. Хотя может и не получиться... не попробуешь, не узнаешь. Мне только лишней мороки с насекомоуничтожителем не хватало для полного счастья!"
   Окончательно осознав, что не заснёт, тихонько встал, натянул штаны и пошёл варить кофе. Из-за недосыпа самочувствие было отвратительным, а работоспособность, по прикидке, мало отличалась от никакой. Ничего толкового в таком состоянии сделать в принципе невозможно.
   Однако любимый напиток прогнал сонливость, но не улучшил настроения. Ничего не изменили ни интенсивная зарядка - отжимался, прыгал, махал саблей чуть не до потери сознания, ни энергичное плавание в реке. Пока ехал от Дона к дому, успел не только высохнуть, но и капитально вспотеть, "украсив" рубашку мокрыми пятнами подмышками и на спине. Здороваясь со знакомцами по пути, содрогался про себя их нарядам - все, как один, помимо рубах ещё и в кафтаны или свитки были одеты.
   "Господи, как они от тепловых ударов не падают?! Организмы у них, что ли, по-другому устроены? Я утром, задолго до пика подъёма температуры, порукомашествовал и подрыгоножествовал, и голова закружилась. Правда, судя по итогам деятельности, она у меня воистину самая слабая часть организма. То ли мозги ветром времени выдуло, то ли их у меня и не было никогда. Сплошные обломы и проколы. Вот и сегодня, чую же задницей, что ждёт меня какая-то крупная неприятность, а сообразить какая именно не могу. И боюсь, что дело не в жаре, мешающей тем нескольким ганглиям, что у меня мозг заменяют. Что-то вчера я заметил, но выпустил из виду..."
   Соскочив с Фырка и передав поводья джуре, Богдану Ковалю, прошёл в гостиную-столовую. Видимо, Марии доложили о приезде мужа, и она уже ждала его у порога комнаты. Поцеловав в щёчку супругу, отправился к своему месту у торца стола. Холопки из прошлогодней добычи в Польше суетились, донося из кухни казаны и кастрюли, миски едоков ждали давно.
   После краткой молитвы, произнесённой хозяйкой, сели есть. Аркадий честно крестился вместе с окружающими, но заучивать молитвы на все случаи жизни ему было в лом, поэтому-то он свалил эту обязанность хозяина на жену. Как известно, "Муж и жена..." Слава великого колдуна позволяла ему совершать некоторые отступления от господствовавших обычаев. Например, поручать произнесение молитвы жене, не одевать верхней одежды в жару или таскать на голове брыль (соломенную шляпу с широкими полями) вместо шапки из бараньей шкуры.
   В шляхетской среде еда часто становилась почти священнодействием, завтрак вполне мог растянуться до ужина и захватить ещё пару суток. Но у попаданца на такие излишества времени не было. Быстренько набив брюхо, почти не ощущая вкуса пищи при этом, он поблагодарил хозяйку, махнул рукой джурам и помощникам, приглашённым за стол - продолжайте, мол, насыщаться - и вышёл из столовой.
   Пока ел, прикидывал, где могут проклюнуться крупные неприятности.
   "На зародыше промышленной индустрии был, всем, и провинившимся за промашки, и невиноватым для профилактики, вчера хорошие клизмы прописал, кое-кто небось до сих пор с лопухами расстаться боится. Странно было бы, если после такого прочухана они опять косячить пошли. Эх, вот немецкой аккуратности да исполнительности и здесь нашим не хватает. Таланту - видно же - порой в десять раз больше, чем у немчуры, а толку... то запьёт, то решит с бодуна, что и так сойдёт... Значит, их отложим на потом. Как и металлургов, здешнее медеплавление пока заморожено, а что в местах расположения домен творится... хрен его знает, до появления телеграфа или радио ещё... далеко. Авигдор, получив внушение, в ближайшее время, думается, будет примерным работником и организатором, не за страх работает, хотя куда ж без него, за возможность встроиться в очень прибыльное дело. Значит, искать блох стоит в производстве капсюлей и нефтехимии. А начну-ка я с самого слабого звена - с алхимика, вчера к нему только заглядывал, поговорить толком некогда было, вдруг чего там пошло не так?.."
   Рабочий кабинет алхимика Давида Циммермана располагался здесь же, в доме Аркадия, идти предстояло недалеко. Но обычно сидевшего над чтением или опытами (самые опасные производились в поле, в специально построенном для этого помещении вне городских стен) аптекаря в комнате не было. Отловив в коридоре новика, Аркадий послал его к страже, узнать, приходил ли сегодня Циммерман или нет? Не по сортирам же его искать?
   "Может человека и без внушений прихватило, съел что-нибудь кошерное, но неподходящее для желудка? Не искать же его по туалетам?"
   В комнате-лаборатории был обычный рабочий беспорядок, удобный для Давида и довольно безобразно выглядящий для постороннего взгляда. Аркадий просмотрел лежащие на столе книги и записки, ничего в них не поняв, все были написаны не на русском языке, потом лениво окинул взором полки у стен... и, уже разворачиваясь к двери, вдруг повернулся обратно. Глаз уловил на полке какую-то неправильность. Внимательно оглядел показавшееся подозрительным место. Там, где он привык видеть серебряные стаканчики, из которых они с алхимиком не раз выпивали, зияла пустота.
   Кожу будто морозным воздухом обдуло. Не надо быть гением, чтоб сообразить, что это означает. Двумя широкими шагами приблизился к полке и внимательно осмотрел её. Узкое, сантиметров в пять шириной пространство ему не померещилось. Стопки, привезённые алхимиком из дому и не отобранные при пленении, исчезли. Аркадий наспех осмотрел остальные полки, присел и начал рыться в сундучке, но и там искомого найти не мог. Если бы кто обозвал его тогдашнее состояние паническим, то не погрешил бы против истины.
   "Блииин... неужели правда сбежал чёртов жид? Вот это неприятность, так неприятность... хуже трудно придумать. Может, дома решил какой свой праздник устроить и стопки забрал?"
   - Пане Москале, немае його! - ворвался в комнату чуть запыхавшийся джура.
   Аркадий, не закрывая сундучка, встал и, повернувшись к ждавшему дальнейших приказаний парню, приказал:
   - Иди к начальнику стражи ещё раз и передай, что надо немедленно, ТОТЧАС, послать в ремесленную слободу человека, знающего, где живёт аптекарь Давид Циммерман. Хотя... нет, сам спущусь.
   - Пане Москале, и я знаю, де этот жид проживает! - безбородое и безусое ещё лицо юноши светилось желанием услужить, оказаться полезным своему командиру.
   Попаданец посомневался секунду.
   - Молодец! Но туда надо бы людей поопытней послать... впрочем... если хочешь, беги седлай коня, поедешь туда и ты, поищете, порасспрашиваете, если жида и там нет.
   Новик не выбежал, а вылетел. Не задержался и Москаль-чародей. Быстро спустился во двор, нашёл начальника стражи Василия Вертлявого и подробно объяснил ему задачу: выяснить, не сбежал ли алхимик, и сразу - если его нет и в слободе - прислать гонца с известием об этом сюда. А также послать человека в дом Кошеля, разузнать, где главный на Дону сейчас человек находится. Без его помощи серьёзную погоню - если аптекарь сбежал - быстро организовать было невозможно.
   На сегодняшний день у Аркадия дел намечалось... за неделю не переделаешь. Но ничем заниматься до возвращения из ремесленной слободы гонца он не мог. Даже и не пытался. Какие там дела! Его трясти начало от волнения. Первым вернулся гонец из дома атамана Кошеля, сообщил, что тот ещё дома, но собирается ехать в один из городков, разбирать свару с соседями.
   - Немедленно скачи обратно и передай Кошелю, что Москаль-чародей ОЧЕНЬ просил его задержать отъезд, возможно, у нас большая беда намечается, нужна будет его помощь. Скажи, что я скоро к нему подъеду!
   Казак вскочил обратно в седло и ускакал, сразу перейдя в галоп. Слова о возможной беде из уст знаменитого колдуна, его встревоженный вид произвели на него сильное впечатление.
   Характерник продолжил накручивать километраж широкими шагами в собственном дворе, не в силах сидеть или просто стоять. Двор, обычно в это время полный народа, мигом опустел. Все его обитатели и гости попрятались, как голуби, завидевшие парящего над ними коршуна. Выглянувшая из двери дома жена, посмотрев на мужа, нырнула обратно. Умница поняла, что ему сейчас не до разговоров.
   Аркадий даже про удушающую, сводящую с ума жару забыл, так встревожился. Наконец, показалось через вечность, прискакал один из казаков, ездивших в ремесленную слободу.
   - Нету его там! - ещё с седла прокричал посланец. И, соскочив на землю, добавил: - Со вчерашнего вечера никто его не видел.
   - Хорошо... то есть ничего хорошего. Скачи обратно и попроси Василя поспрашивать, может, видел кто, когда и куда жид отлучился. Потом пускай едет прямо в дом Кошеля, я у него буду.
   И, уже не обращая внимания на посланца, поспешившего исполнить приказ, обернулся к конюшне.
   - Эй, выводите Фырка! Дежурный десяток в седло!
   Лично проверив, подтянуты ли подпруги, распущенные по приезду с реки, взлетел в седло. Выждав, когда окажутся на конях охранники, с места пошёл в крупную рысь, направляясь к дому главного на время отсутствия Татаринова, атамана Кошелева.
   "Вот уж неприятность, так неприятность! Сбежал! И ведь наверняка с собой секрет производства капсюлей увёз. Пусть не точное знание о производстве, но главное он понял. А уж заменить золото на серебро и добавить заполнитель... года не пройдёт, как европейские ньютоны сообразят. И наладить массовое производство им в сто раз легче. Дьявол, дьявол, дьявол! Подарить вундервафлю врагам... воистину, не ирония, издевательство судьбы. Не-ет, мы ещё поборемся, не так-то легко отсюда сбежать, чай он не татарин, выросший в седле, по суше у него ни малейшего шанса нет на удачный побег. Интересно, решился на такой шаг он из страха или из жадности? Сообразил, что причастен к большой тайне, посторонних свидетелей которой убирают, мне, кстати, предлагали, а я, слюнтяй, отказался. Не решился на убийство вроде неплохого человека, учителя, можно сказать. Или, всё-таки, из жадности? На таком изобретении в Европе или Турции можно большие деньги получить... Впрочем, без разницы. Теперь он в любом случае труп".
   Одиннадцать всадников неслись по улицам Азова, и все, завидев мрачного как грозовая туча, Москаля-чародея, уступали им дорогу. Успевший неплохо освоить умение держаться в седле, он ехал к цели на автомате,
   "Хрен с ними, причинами, его проблемы! Главное - успеть его поймать! Если сушей нереально, то, значит морем. Рекой в Москву или Гетманщину... слишком рискованно. Тем более идти туда необходимо против течения, на вёслах... авантюра. Слишком легко догнать. Нет, таки морем однозначно. К сожалению, вполне реально, особенно с большой временной форой. Не спохватись я с утра, ушёл бы. Но куда он из Дона направится? На восток? Там, в Персии и местным-то евреям сейчас сильно некомфортно, нет смысла. Значит, на юг, к Керченскому проливу? Очень возможно и очень предсказуемо для погони. Я бы на его месте рванул к Керченскому полуострову, высадился напротив Кафы, пешком или на нанятом транспорте доехал до города и оттуда уже плыл дальше. Или отправился бы к Перекопу..."
   Видимо, посланец застал атамана в последний момент, при отъезде, потому что во дворе его дома было много лошадей и мающихся на жаре возле них казаков. Сам Михаил Кошель благоразумно пристроился в тенёчке. Его жеребец, вороной кабардинец Ворон (уже использованный по договору для оплодотворения кабардинских кобыл, принадлежавших попаданцу), осёдланный, нетерпеливо переступал ногами невдалеке.
   Аркадий спрыгнул из седла, хотя обычно старался спускаться осторожнее, подошёл к атаману.
   - Доброго здоровья, Михаил, потому как доброго дня желать поздно. Неудалый выдался денёк.
   Кошель - весьма "говорящая" кличка - удивлённо приподнял правую бровь. Крепкий мужчина в возрасте Москаля-чародея, среднего роста, широкоплечий и резкий в движениях атаман, к числу друзей Аркадия не принадлежал, но и недоброжелательства между ними не было. Обычное знакомство.
   - И чего ж у нас содеялось?
   - Место, где можно поговорить без посторонних ушей, у тебя есть?
   - Даже так... - зыркнул на собеседника Михаил, чуть склонив голову набок, чтоб не задирать её. - Ладно, найдём местечко. Как я разумею, мне нынешнюю поездку придётся отложить?
   - Боюсь, да. Но казаков по домам не распускай, пригодятся, ещё и других собирать доведётся.
   - Много?
   - На три струга. Хотя... нет, на два, на один у меня своих людей хватит. Но... лучше таки на три.
   Атаман кивнул, обернулся к превратившимся в слух казакам и гаркнул:
   - Слыхали, добры молодцы?! Пока отдыхайте, а мы с Москалём-чародеем пойдем пошушукаемся. Уж потерпите, долго ждать не придётся.
   Дом у Кошеля был в Азове также из трофеев, богато жили работорговцы, большие, добротные дома строили себе. Всем атаманам подобные достались. И в глубине, в отдалённых от входа помещениях здесь было прохладнее, чем на улице. Атаман привёл незваного гостя к запертой на висячий замок двери, открыл её и, кивнув, как бы приглашая, вошёл.
   Аркадий в личном кабинете у Михаила не бывал и осмотрел его не без некоторого любопытства. Выяснилось, что не раз бывавший у попаданца Кошель многое для своего рабочего места скопировал у иновременника. Ряды полок вдоль одной из стен, рабочий стол с тумбами, работы столярной мастерской Москаля-чародея, обитый железными полосами сундук (о производстве сейфов на поток пока оставалось только мечтать), три стула и лавка...
   "Да... прогресс на марше - ещё два года назад здесь ничего кроме лавок или ковров для сидения не знали, а хранили всё сугубо в схронах или сундуках. Интересно, а туалеты он у себя в доме устроил? Господи, куда меня в мыслях понесло, да ещё в такой ситуации? Какое мне дело..."
   Атаман прошёл к окну, сел за стол и жестом пригласил сесть напротив гостя, что тот и сделал.
   - Что случилось? По пустякам ты шум поднимать бы не стал.
   - Жид сбежал, аптекарь.
   - И всего-то? Из-за одного беглеца...
   - Он, кажется, догадался, как можно капсюли делать, - невежливо прервал хозяина Аркадий.
   - Чтоб тебя!.. Как же такое допустил?!
   - Ааа... - раздосадовано махнул рукой характерник. - Моя вина, чего уж. Посчитаете нужным - отвечу. Только сейчас не об этом речь. Сбежал он вчера вечером, далеко уйти не мог, ловить срочно нужно беглеца. Поэтому и к тебе явился, думаю, сушей он убегать не стал, не сравниться в скачке старому толстому жиду, всю жизнь на заднице просидевшему, с казаками. Наверняка морем уходит.
   - Думаешь, через пролив, к туркам бежит?
   - Не уверен. У беглеца одна дорога, у преследователей тысяча. Уж очень напрашивается такой путь бегства... а он хитрый гад... боюсь... по-другому уходить будет. Поэтому-то и прошу тебя выделить несколько стругов, для гребли на каторгах слишком уж много народу требуется.
   - Эко напасть какая!.. - Кошель открыл дверцу стола, достал оттуда две чарки, серебряные, кстати, и плеснул в них понемножку из небольшого тёмного стекла штофа. Они чокнулись, Аркадий произнёс: - За удачу! - и оба выпили налитое одним глотком. Закусывать сладкую, хоть и приличной крепости наливку атаман посчитал излишним.
   - Струги, говоришь... это можно. Куда их направлять?
   - Я хочу двинуть к Перекопу, там ведь легко перебраться и нанять другую лодку. Боюсь, сговорился с греками заранее, там его и спокойная лошадка уже ждёт, и та самая вторая лодка на другом берегу перешейка... остальные стоит направить в пролив, к месту напротив Кафы, там его тоже могут поджидать, ну и, на всякий случай, к устью Кубани.
   - И всё?
   - Если бы!.. - скривился, будто лимон надкусил, Аркадий. - На всякий случай надо и вверх по реке лодку с казаками послать. Струг необязательно, но и не каюк на двоих. Вдруг он таким путём сбежать решил?! Ну и по десятку всадников пусть осмотрят, не вышел ли вечером кто отсюда, но с ними обязательно должны быть хорошие следопыты, чтоб могли по следам копыт пол и возраст коня определить. Есть у тебя такие?
   - Как не быть? Чай в степи живём. А уж если из татарвы, то они тебе не только возраст, масть и породу по одному следу назовут.
   - Ну, тогда всё.
   - Да и так немало. И правда, тысяча дорог. Что посланным-то говорить?
   - Главными опытных, надёжных казаков ставь. С любого дела снимай, это всё равно важнее. Этим разъясни, что брать его живым не обязательно... даже не нужно. Увидят - пусть сразу и кончают, как опознают, но труп сюда должны привезти. Он ведь раб, прав у него никаких нет. Я в каждую группу выделю человека, который этого треклятого жида знает.
   - Может, всё-таки, в полон опять взять?
   - Нет! Вдруг со зла начнёт секреты какие выкрикивать, а кто запомнит... здесь нужна его голова. Лучше - отдельно от туловища. И сообщников, которые его вывозят, лучше там же кончить. За пособничество бегству раба всё равно смерть полагается. Ты имеешь право им это приказать.
   - Имею. Однако ты... не жалко?
   - Жалость в другом месте находится. Сейчас речь о нашем спасении от великой беды идёт. Не дай бог капсюли у врагов раньше появятся, чем наладим их делание в большом числе. Вот пока он здесь тихо сидел, делом занимался, мне его жалко было, а как в бега кинулся, так сразу лютым врагом стал.
   - Добре. Так ты к Перекопу пойдёшь?
   - Да.
   - Тогда я сам на полдень двинусь, и правда, может он к Кафе хитрым Макаром бежать. И в остальные станицы* назначу хватких казаков атаманствовать.
  
   * - Так тогда не поселения, а направленные куда-то группы казаков называли.
  

* * *

  
   Струг Аркадия вышел в море уже после обеда, не так легко оказалось организовать погоню. Остальные три отстали минимум на час или два. И уж извёлся в нетерпении и переволновался попаданец за это время... надо быть Шекспиром или Пушкиным, чтоб адекватно отразить его состояние. А сколько раз он вспоминал бессмертные строки: "Чому я не сокiл, чому не лiтаю..."
   Время тянулось, как перегруженный обоз на усталых волах в самую сильную жару. Ме-е-едле-е-енно-о-о... так что не только черепахи, улитки легко могли перегнать такое неспешное транспортное средство. Москаль-чародей ел себя поедом и, прекрасно понимая, что распорядитель из него в данный момент никакой, доверил организацию погони командиру собственной охраны и не прогадал, Василь всё сделал быстро и качественно.
   Волнение не мешало Аркадию потеть, для восполнения влаги, теряемой организмом, пил, как верблюд после перехода через пустыню, и не мог напиться. Весьма отрицательно реагировала на жару и голова, не спасал мозги от перегрева и соломенный брыль.
   "Ой, как мне хреново... сил нет, мозги, такое впечатление, вместе с потом испаряются. Дьявольщина, казалось бы, пожилой, умный человек и на такую авантюру пошёл. Ведь, даже если побег удастся, долго ему на новом месте спокойно не прожить. Да и платить ему западные лидеры не поспешат, потребуют доказательств... о Гирее или шахе и вспоминать нечего. И чего ему на месте не сиделось... как тянется время... а гад ведь плывёт себе и плывёт... а я всё сижу и сижу... у-у-у!"
   Наконец, лёгкий, рассчитанный на пятьдесят гребцов струг тронулся в путь. Знаменитый колдун, несмотря на плохое самочувствие, сел за вёсло - за работой как-то меньше переживается, и тревога хоть немного отступает. Большинство гребцов не занимались такой работой давно, многие - вообще никогда не ходили в морские походы, так что рассчитывать на рекордные скорости не приходилось. Выйдя в море, обнаружили, что там стабильный норд-ост, удобный, разве что, для путешествия на Керченский полуостров.
   "А если он туда подплывает?! Может... нет, как распределили маршруты, так и надо плыть. Попробую ещё раз посчитать, скорость у рыбацких лоханок... узлов десять, в лучшем случае, при хорошем ветре, которого, к счастью, не наблюдается. При... - Аркадий послюнил и поднял палец, пропустив один гребок, - хрен знает, сколько метров в секунду, но мало - совсем слабый ветерок - грекам до Крыма пилить и пилить... чтоб они совсем утонули! Чёрт, а сколько морских миль от устья Дона до Перекопа или Керченского пролива? Эээ... не помню, хоть расстреляй. Но, к сожалению, не очень много, по большому счёту, Азовское море не море, а так... лужа, греки его вообще болотом обзывали. Беотийским. Или это они Сиваш? Спешить нужно в любом случае. Эх, дубинушка, ухнем, эх, родимая, сама пойдёт, сама пойдёт...".
   Ветер действительно был слабым, а к заходу солнца совсем утих. Это придало гребцам новые силы, на вёслах посудина, на которой находился беглец, шла заведомо очень медленно. А вскоре ветер подул более заметно, но не прежний норд-ост, а зюйд. Бриз - сразу вспомнилось попаданцу. Он даже смог вспомнить явление, из-за которого прибрежный ветер существует - неравномерный разогрев суши и моря. Соответственно, вечером и в начале ночи ветер будет южным, а утром сменится на северный.
   Разделившись на две смены, гребли всю ночь. Многие посдирали кожу на ладонях, утром стали заметны кровавые пятна на вёслах, но умение преодолевать боль и усталость для казака обязательны, все терпели молча. Лёгкий, совершенно не нагруженный кораблик, такое впечатление, не плыл, летел по волнам.
   Где-то после обеда остроглазый джура заметил впереди парус. Казаки невольно оживились и ускорили темп гребли. Всем хотелось побыстрее закончить погоню. Пусть опасностей в этом походе не предвиделось. Хотя мелкое и самое рыбное в мире море славилось коварством мелей и шквалов, очень неприятными, "острыми" волнами... да и вообще, море есть море, безопасным оно не может быть в принципе.
   Струг - корабль небольшой, однако, конечно, куда больший, чем рыбацкая лодка, рассчитанная на несколько человек. Тем не менее, беглецы заметили погоню позже, чем были обнаружены сами. Сказались отсутствие мачты у казацкого судёнышка, раскрашенный под море корпус, менее заметный, чем мачта с парусом у греков. Днём опять дул слабый норд-ост, греки вынужденно лавировали, ловя ветер своим латинским парусом, так как цель-то путешествия у них находилась практически строго на западе. То, что это беглецы, стало ясно по их реакции на обнаружение погони. Лодка дёрнулась на зюйд-вест, потом переложила курс на норд-вест, потом попыталась плыть строго на зюйд... причём все манёвры делались на скорости как бы не втрое меньшей, чем у струга.
   Видимо, рассмотрев преследователей и осознав, что уйти не удастся, беглецы спустили парус совсем. Обрадованные скорым прекращением погони казаки поднажали ещё, и вскоре на струге пришлось убирать передние вёсла, чтобы пришвартоваться к медленно дрейфующей лодке. Аркадий, на всякий случай - теперь от загнанного в угол, понимающего опасность, нависшую над ним, алхимика, можно было ожидать любой выходки - расстегнул кобуры пистоля и ТТ.
   Пятеро греков выглядели, будто надувные изделия, из которых кто-то выпустил воздух. Встретившись взглядом с характерником, они немедленно опускали глаза, сутулились, и от них просто несло страхом. Попаданец невольно отметил, что старик, зрелый мужчина и молодой совсем паренёк очень похожи, наверняка близкие родственники, а двое парней лет двадцати пяти-тридцати, подумалось ему, вполне могут быть мужьями дочерей старика или племянниками. Паренёк так даже побледнел от ужаса, вот-вот упадёт в обморок.
   Циммерман, переодетый в одежду греческого рыбака, на соседей в лодке походил разве что очень издали. Превосходил всех там ростом минимум на полголовы, а уж толще был, так больше чем вдвое. Да и кожа лица, бледная, с зеленоватым отливом, на продублённую солёными ветрами и прожаренную южным солнцем, на рыбацкую не походила никак. Соревнование в гляделки беглец проиграл, но перед тем на Аркадия глянул с такой неприкрытой ненавистью, что у того дыхание перебило.
   "За что?! Что я ему плохого сделал?! Можно сказать, от лютой смерти спас. Селяне, объявившие себя казаками, жидов живыми не оставляли. И вот, на тебе, смотрит как на самого жестокого врага... В натуре нет в мире справедливости".
   Поникший было аптекарь сунул руку за пазуху и попытался быстро выхватить оттуда что-то. У Аркадия сам собой вдруг образовался в руке тэтэшка, направленный в лоб Циммерману, но сдвоенный выстрел с кормы прозвучал раньше. Старый еврей улыбнулся победно и, выронив выхваченное, рухнул на дно лодки. К застарелой рыбной вони примешался свежий запах дерьма и мочи. Уже не раз сталкиваясь с тем, что сфинктер и мочевой пузырь при смерти опорожняются, попаданец поначалу подумал на покойника, как виновника, однако тут же заметил мокрые в соответственных местах штаны пацана-грека.
   "Блин... а ведь и этих всех мочить придётся, и зассанца в том числе. В лодке или на берегу могут быть закладки для пересылки. Да и помощь рабу в побеге по здешним понятиям имеет только один вид наказания - утопление. Благо искать водоём не придётся, прямо со своей посудины в воду и пойдут".
   Спрыгнувший в лодку Вертлявый поднял со дна уроненное евреем.
   - От клятый жид! - в голосе начальника охраны прозвучало нескрываемые удивление и восхищение. - Так це зажигалка под пистоль роблена! Перехитрил, старый чёрт!
   Зажигалки, сделанные в виде пистоля, здесь, на Дону не продавались. Во избежание несчастных случаев и неправильного понимания. Резких людей - сначала стреляющих, потом думающих - среди казаков хватало, поэтому такие изделия шли только как подарки за границу. Нетрудно догадаться, что, желая избежать пыток, которым его наверняка подвергли бы, Давид и пошёл на такой шаг, спровоцировал своё убийство.
   Краткий допрос греков выявил, что побег задуман было давно, Циммерману заранее сшили рыбацкую одежду - не оказалось в Азове грека такой комплекции - подготовили коней невдалеке от Перекопского перешейка, договорились с другой греческой семьёй о лодке для бегства дальше. Куда - греки не знали. Плата за участие в помощи беглецу обещана была огромная, что и подвигло старого контрабандиста на риск. Старик пытался вымолить жизнь хоть для молодых, но на слёзные просьбы никто не отреагировал. Раньше надо было думать.
   Поразмыслив немного, Аркадий приказал Василю выбрать нескольких самых хватких хлопцев и, подплыв к ожидающим алхимика татарам на рыбацкой лодке в темноте, перебить их, поехать на захваченных при этом конях к месту расположения другой лодки и наказать и тех. О судьбе пойманных уже рыбаков не упоминал, да Вертлявый и не спрашивал. Зачем?
   Осмотрев обнаруженное в лодке и не найдя там ничего предосудительного, предложил разделить всё между участниками карательного рейда, казак, убивший аптекаря, в число его участников попал. Возражений не последовало, после чего лодка и струг разошлись. Назад попаданец не оглядывался и, теоретически, остался в неведении о судьбе греков.
   А по прибытии в Азов его ждала новая напасть. Приплывший с верховьев Дона гонец привёз известие, что затея с мартеном закончилась крахом. О том, что в лодке таки была закладка, казаками не найденная, никто не узнал, в связи с утоплением лодки по возвращению из успешной карательной экспедиции.
  

После битвы.

Восток Польши, июль 1639 года от Р. Х.

  
   Несколько дней после битвы стали для Богдана самыми хлопотными и выматывающими за всю жизнь. С учётом тягостей предыдущего периода, он заметно похудел и обзавёлся новыми морщинами, заметней стала в волосах седина. Ближайшим соратникам приходилось не легче - Свитка совсем на деда стал походить, а на Кривоноса, потерявшего в весе ещё больше, с покрасневшими от постоянного недосыпа глазами, так смотреть страшно порой было. Вылитый упырь, ночью в тёмном переулке встретишь - от страха помереть можно.
   Многие десятки тысяч убитых, причём не только своих, но и чужих, необходимо было срочно захоронить. Над полем битвы повисла удушающая вонь разлагающихся трупов. Попировать на них явились тысячи падальщиков, крылатых - от их карканья и клекота днём приходилось говорить погромче, прогнать воронов, грачей, коршунов и прочих любителей тухлятины оказалось невозможно. Ночью их сменяли псы, волки и лисы, обнаглевшие до того, что пытались разрыть уже захороненных покойников. Первые две ночи в бывшем польском лагере, где осталась часть победителей, спать пришлось под тявканье, вой и грызню трупоедов.
   Для погребения пришлось несколько раз увеличивать число привлечённых к землеройным работам новых рабов - поляков. На это ушло более полутора суток. Хоронили погибших в братских могилах, вперемешку, поляков, казаков, немцев, калмыков и татар. Терявших сознание от тяжёлой и страшной работы поляков немедленно меняли на отдохнувших. Священнослужители вынуждены были смириться с необходимостью проводить обряды над одной могилой одновременно. Гетман очень хорошо помнил рассказ Аркадия о судьбе собственного тела там, откуда тот прибыл. Исходя из этого, понимая, что здесь казакам не удержаться, во избежание осквернения могил Хмельницкий запретил проводить захоронение по конфессиям.
   Такое решение не понравилось многим, но всё сильнее давивший на обоняние запах разложения помог гетману протолкнуть именно этот способ упокоения мёртвых. Своим он объяснил, что при отходе войск из этой местности "цивилизованные поляки" немедленно кинутся гадить на останки погибших врагов, а пленникков никто и не спрашивал. Кинувшиеся было спорить, атаманы почесали затылки и согласились с его решением. Богдан даже заработал ещё толику уважения за такую предусмотрительность.
   - Глянь, а я и не подумал об этом... - развёл руками Татаринов.
   - От вумна голова! - привычно восхитился гетманом его подчинённый и друг Золотаренко.
   Не обошлось без инцидента. На следующий после битвы день к Хмелю подскочил - бросив деревянную лопату, которой перед этим копал одну из могил - польский священник. Высокий, худощавый человек с всколоченными волосами, горящими глазами, в замаранной донельзя рясе.
   - Неможна так! Бог усе видит! Не маешь права ги... ховать католиков с поганцами и схизматиками!
   Продолжать нападки на гетмана потерявшему страх из-за возмущения поляку не дали. Мигом выскочившие из-за спины командира джуры, ксёндза сбили на землю, вразумили кулаками и каблуками сапог, выбив зубы, сломав челюсть и несколько ребёр. Хотевшего его зарубить Золотаренко Богдан остановил, избиение прекратил. Появление лишнего католического святого, погибшего от руки схизматика, ему совсем не улыбалось. Особенно перед грядущими переговорами с королём.
   На почти начисто вытоптанном лугу, послужившем местом битвы, выросло несколько высоких курганов. Глубокие могилы невдалеке от Вислы не выроешь, пришлось озаботиться - в связи с активностью падальщиков и выражая уважение к павшим - насыпкой больших курганов. И число их всю неделю стояния на этом месте победителей постоянно росло. Очень многие раненые не выжили. За пленными, за исключением самых тяжёлых - тех "милосердно" добили сразу - ухаживали почти так же хорошо (или плохо, как посмотреть, уровень медицины тогда если и поражал, то невежеством), как за своими, но выживаемость у них была существенно ниже. Раны победителей действительно заживают лучше, чем побежденных.
   Большое количество новичков расшатало дисциплину в войске. Сразу нескольких молодыков поймали на попытке утаить добычу. Уличённые, они жалко пытались оправдываться:
   - Бис попутав.
   - Сам не розумию (понимаю), як цей гаманець (кошелёк) у мене опынывся.
   И морды у идиотов, не понимающих, что уже фактически мертвы, светились уверенностью в собственной невиновности. Это же попутавший бес виноват!
   Их утопили, но тут же поймали на горячем ещё нескольких жлобов, потерявших от жадности осторожность. Пришлось в воспитательных целях на радость воронья срочно строить виселицы и развешивать воров. К которым скоро присоединились и убийцы - в войске произошло несколько выяснений отношений между своими. Хоронить их под гробом убитого в связи с общими трудностями захоронения не было возможности.
   Серьёзной проблемой стала свара среди союзников. Точнее, несколько разновеликих конфликтов. Возглавлявшие калмыцкое войско сыновья Хо-Урлюка, испугавшись огромности собственных потерь и, соответственно, наказания от отца, устроили безобразный скандал гетману. Сюнке-батур, Лоузан и Санжин, хоть и не входили в число старших сыновей повелителя чуть ли не половины степей Евразии, все успели достигнуть возраста зрелости. И распоряжаться чужими жизнями, посылать подчинённых на смерть им тоже не впервой было. Но они прекрасно понимали, что дальнейшее их судьба полностью зависит от удачи этого похода, а большие потери в доверенных им войсках отцу не понравятся. Нервное напряжение и страх перед отцом и спровоцировали у обычно невозмутимых ойротских аристократов нервный срыв.
   Подскочив на конях к гетману, проводившему осмотр работ по захоронению павших, братья наперебой приняли громко, порой срываясь в крик обвинять гетмана в коварстве, нарушении обязательств и даже в предательстве. В связи с плохим знанием языка союзника, разговор - если это можно так назвать - шёл на ногайском, прекрасно известном обоим сторонам возникшего конфликта. Свита калмыцких лидеров поддерживала их возмущёнными возгласами.
   Бог знает, до чего дошло бы дело, но казаков на поле было намного больше и поорав, братья начали успокаиваться. Отсутствие возможности угрожать силой скоро вынудило их пойти на компромисс. Получив для разграбления самый большой кусок вражеской территории, они отправили часть кочевников с полоном из польского лагеря и начали переправу через Вислу. Сандомирскому воеводству предстояло ещё раз пережить монгольское нашествие. Хмель обещал привлечь калмыков и к разграблению городов, а не только сельской местности, как в прошлый раз.
   Кавказских союзников во избежание усобицы расселили в два лагеря, казацкий отдалённый и захваченный польский. Прежних обитателей польского укрепления под надёжным конвоем погнали на восток, уже не как вольных людей, которыми, собственно, хлопы никогда и не были - следовательно в их судьбе изменилось только место проживания - а остальным предстояло хлебнуть неволи впервые. Как раз богатая добыча и примирила верхушку победителей. Добычи взяли невероятно много, а неразграбленные города и замки обещали ещё больше.
   Расселение не помогло. Именно в отдалённом казацком таборе, где на тот момент распоряжался Кривонос, возник конфликт - произошло вооружённое выяснение отношений между двумя родами натухаевцев, вылившееся в мини-сражение, привёдшее к гибели нескольких десятков человек. Услышав стрельбу (за два года многие уорки успели обзавестись огнестрельным оружием, ранее бывшим в Черкессии большой редкостью) и шум сражения, Кривонос приказал пушкарям развернуть на побоище перевезённые туда две трофейные пушки и зарядить их картечью.
   Даже в момент увлеченного занятия любимым делом - резнёй с соседями, черкесские уорки остались воинами. Опасность заметили и правильно оценили. Ожесточённая резня быстро сошла на нет, бойцы сами прекратили схватку. В способности Максима расстрелять ослушников никто не усомнился, а воздействие картечи на толпу они все наблюдали совсем недавно. Сабли были вложены в ножны, прихватив раненых и убитых, враги разошлись. На грани подобного были и два балкарских рода, их удалось развести в последний момент.
   С предъявой к своему кошевому атаману явилось несколько влиятельных сечевиков, запорожцы требовали большей доли в добыче. Эти за оружие не хватались, но орать во всю глотку не стеснялись. Их успокоила перспектива разграбления Люблина и Сандомира, других городков и замков этих воеводств.
   К названным городам, Холму, ещё к нескольким поселениям отправились сначала конники, для полной блокады и пресечения возможного бегства добычи, потом отряды пехоты и артиллеристы с обозами. Богдан знал, что на востоке и юге Польши после прошлогоднего разорения запасы продовольствия в городах истощились до предела, а урожай этого года ещё не собран. Осада - без малейшего шанса на скорый приход помощи - обрекала их на быструю сдачу. Ранее планировался ещё и поход к Кракову, находившемуся в подобном положении, но подсчёт собственных потерь поставил на этих планах крест. По крайней мере, в этом году.
   Страшная весть о полном уничтожении королевского войска надломила дух засевших за вроде бы ещё вчера такими надёжными стенами людей. Уныние, понимание бессмысленности сопротивления, упадок сил и воли охватило подавляющее большинство жителей востока Польши. Нигде победителям не пришлось вести по настоящему серьёзных осадных работ. Некоторые сдавались сразу по появлению врагов у ворот, другие - через несколько дней после полного окружения местечка или замка. По югу Польши прокатилась волна самоубийств, для истово католической страны совершенно не характерная.
   Священники, не покинувшие паству, а не все пастыри нашли в себе силу для этого, принялись энергично бороться с распространением такого страшного греха и достаточно быстро сбили суицидную волну.
   Нашлось, конечно, и какое-то количество гордецов, ставивших честь выше жизни, и жлобов, не пожелавших расставаться с добром. Вне зависимости от причины сопротивления, подавлялось оно без сантиментов и попыток уговоров. Такие укрепления легко брались штурмом, с предельной жестокостью, чтобы другие узнали и не пытались последовать дурному примеру.
   Уже на следующий день после победы, пришлось выслать большие отряды конницы для предотвращения бегства потенциальных пленников. Отлавливались, конечно, не все. Самым везучим или предусмотрительным из не слишком частого бредня удалось выскочить. Однако и без них добычей этих загрядотрядов стали тысячи поляков, пытавшихся избежать рабства. Их обыскивали, отнимали всё ценное, а потом делили. Молодых или, по крайней мере, не старых, гнали под конвоем обратно, на восток. Пожилых же или явно больных, оставив им даже немного продовольствия, пропускали. С напутствием, что идите, мол, милостью гетмана Хмельницкого.
   Свитке за зиму удалось подготовить несколько сот агентов для засылки в тыл к полякам. Теперь, пользуясь тем, что на запад и север бежали сотни тысяч, казацкие подсылы легко растворились среди беженцев. Их снабдили большим количеством фальшивых монет и объяснили, какие слухи надо распространять. Какая-то часть засланных предпочла воспользоваться попавшим в руки "богатством" и раствориться на просторах взбаламученной страны. Другие, очень немного, попались на распространении фальшивок - они были очень качественными, да и распространение "самодельных" монет приобрело к тому времени в Речи Посполитой катастрофические масштабы. Часто можно было отвертеться от наказания, утверждая, что сам стал жертвой. Но большинство честно выполняло поручения, внося дополнительный раздрай в и без того взбаламученное общество.
   И, вместе с беженцами, а потом и опережая их, по Польше покатился слух, что доблестные польские воины почти совсем было разбили врага, да ударили им в спину проклятые предатели-протестанты, жаждущие переметнутся под крыло своих единоверцев из Швеции. Значит, если эту вредоносную заразу - протестантизм - ликвидировать, то станет Речь Посполита опять непобедимой, легко разнесёт в пух и прах любых врагов. Подобная молва играла сразу на нескольких струнках польской души, была ей полностью созвучна и, можно сказать, попала в яблочко. Быстро обрастая подробностями и именами, в разных воеводствах и городах разными, она вскоре выплеснулась даже за пределы Польши, доставив немало трудностей Радзивиллам в Литве. Там немалая часть магнатов оставалась кальвинистами, им пришлось серьёзно потрудиться, чтоб сбить вспыхивавшие в Великом княжестве погромы. Сотрудничество руководителей разных конфессий и отсутствие у католиков большинства позволило это сделать без больших потрясений.
   В польском государстве существовала структура, способная достаточно эффективно бороться с подобными вражескими, распущенными казацкими агентами слухами. Иезуиты. Однако как раз они наоборот способствовали распространению выдумки о предательстве протестантов. В то время орден Иисуса Сладчайшего был заточен именно на борьбу с ертиками и их влиянием в Европе, на полную ликвидацию протестантизма. Именно иезуиты подтолкнули покойного Фердинанда II на разжигание тридцатилетней войны, всячески вредили всем противникам Габсбургов. А тут такой подарок! Поэтому уже к осени все простые поляки и большинство шляхтичей-католиков считали предательство на поле боя непреложной истиной. Что привело к расколу ранее почти единого шляхетского сословия.
   Не стал бороться с этим слухом и король. Для него он был просто спасительным - не он, оказывается, виноват в поражении, а предатели, отколовшиеся от Святой матери католической церкви. Тем более к тому времени Владислав имел большой зуб на опороченных еретиков - именно магнаты-протестанты заблокировали его планы в тридцать пятом году по возобновлению войны со шведами, заставили короля сократить войско.
   Ату их! Сплотимся вокруг законного короля! Да здравствует Святая дева, еретиками не почитаемая! - такие и подобные лозунги пошли гулять по стране. И слова быстро становились делами. То в одном, то в другом городе происходили погромы немецких кварталов, домов знатных шляхтичей перешедших в кальвинизм или лютеранство. Здорово досталось и арианам-социанам.
   Запылали мирные дома, стали пропадать, иногда со своего двора люди, не принадлежавшие к доминирующей в стране конфессии. Посчитав патриотическим карт-бланшем молву о предательстве в битве при Висле, негодяи пользовались ею для удовлетворения собственных низменных чувств. Грабили, убивали, насиловали, унижали. Польские дороги стали совсем непроходимы для одиноких путников или небольших групп путешественников - разбойников вера вообще не интересовала, они обычно грабили и жестоко убивали всех, кого могли.
   У всех некатоликов на территории ранее самой терпимой к иноверцам Польши появились проблемы. Теперь им та было неуютно, а то и смертельно опасно находиться. Резко ухудшилось отношение даже к совсем уж непричастным к происшествию евреям. О православных с униатами и говорить нечего, их уничтожали при первой возможности, для католика отличить схизматика от униата дело нелёгкое и невыгодное в придачу. Проще просто убить и ограбить. Многим шляхтичам-православным пришлось делать выбор: возвращаться с повинной на родину, чтоб уцелеть или срочно переходить в католицизм. Ни для кого не было секретом, что в войске гетмана, большей частью на руководящих постах, сотни представителей благородного сословия. Таких перебежчиков он охотно принимал, в нарождавшемся государстве катастрофически не хватало образованных людей. Однако большинство для спасения предпочло сменить веру.
   Одновременно казачьи агенты разносили слухи и о милосердии Хмельницкого, отпустившего множество поляков. Однако эта молва такого распространения не получила, хотя выпустили из Люблинского и Сандомирского воеводств десятки тысяч людей. Но угонялось-то в неволю, погибало на дорогах несравненно больше, да и здесь-то иезуиты не прозевали, успешно распространение вражеской пропагандой пресекли. Да и уж очень зрима, неоспорима для поляков была причина их бед - проклятые схизматики. Именно явность вины иноверцев - схизматиков и добавившихся к ним протестантов - стала фатальной для атмосферы терпимости в государстве. Простой народ, немалая часть элиты Польши настроились на искоренение всех еретических гнёзд в своих городах и сёлах. Естественно, евреям, имеющим имущество соблазнительное для соседей, всё чаще стали вспоминать, что они "предали Христа". О том, что он сам был евреем, в подобных случаях почему-то вспоминать не хочет.
   "Получали - веселились, подсчитали - прослезились". Это - тютелька в тютельку - о Хмеле после битвы. Когда покойников, наконец, захоронили, а добычу с поля боя поделили, пришло время для подведения первых итогов битвы. И здесь впору было плакать, а не радоваться.
   Выяснилось, что казаки потеряли почти половину артиллеристов, а это были ценнейшие специалисты войны. У пиратов Карибского моря хороший канонир получал порой долю большую, чем капитан. У гетмана чуть сердечный приступ не случился, когда он ознакомился со списком выбывших из строя, столько там было знакомых, а то и дорогих для него имён. Слёзы сами собой на глаза наворачивались у совсем не склонного к сентиментальности человека, ведь столько походов с этими людьми проделано, в стольких опасностях вместе побывали... В другой момент он может и сам бы их на смерть послал, но сказалось предельное напряжение предыдущей недели - пришлось на вечер выпасть из руководства и нажраться до потери сознания в кругу доверенных атаманов. И у самых великих людей есть нервы.
   Заменить погибших пушкарей в ближайшее время было нереально, да и к уцелевшим стоило отнестись с бережением. Гетман немедленно дал указание атаманам беречь оставшихся пуще глаза. В передней линии табора, пусть смертью героев, но погибло около половины лучших стрелков запорожского и донского войск. Также больше половины своей численности потеряла гетманская пехота. Это связывало руки Хмельницкому в отношениях со старшиной Сечи, от опеки которой он надеялся вскоре освободиться. Гетманскую армию предстояло восстанавливать.
   Наконец, вопреки расчетам, пороха у поляков захватили немного - те его успели выстрелять - а свой тоже был использован сверхлимитно. Это очень ограничило планы на разграбление больших территорий. Многие города и замки успеют запасти продовольствие благодаря новому урожаю, а на разрушение укреплений необходимо очень много пороха. Отсутствие больших пороховых заводов на Малой Руси показало старшине необходимость срочного их строительства.
   С ведома атаманов и союзников, Хмельницкий написал предложение о перемирии и переговорах о прочном мире королю Владиславу IV. Зная о высокой вероятности вторжения в Польшу шведов, он хотел перенаправить ненависть поляков на других врагов. Тесный союз поляков и шведов для Малой Руси был чрезвычайно опасен и слухи о предательстве протестантов появились именно для его предотвращения.
   Ещё раньше были отправлены послания о великой победе над польским войском и его полном уничтожении всем соседним государям, дожу Венеции, императору, персидскому шаху. Получили такое известие и в Стокгольме. Гетман спешил заявить о появлении новой силы на мировой арене.
  

* * *

  
   Дни после битвы на Висле король позже вспоминать не любил. Не без причины. Получив, наконец, под своё начало желанную армию, он в преддверии битвы уже видел себя полновластным государем, знаменитым полководцем-победителем, великим человеком, вошедшим в историю... Стал же жалким беглецом, вынужденным бросить для спасения жизни и свободы всё взятое в поход имущество. Разве что шкатулку с драгоценностями его пахолок успел из королевского шатра прихватить и как человек чести отдал государю.
   Лихорадочная попытка немедленно начать организацию новой армии не встретила понимания у окружающих. Наглец Любомирский, и ранее не раз его оскорблявший, потребовал отречения Владислава - мотивируя это неспособностью к управлению государством и недоверием королю большинства шляхтичей. Друг Адам откровенно струсил и, бросив всё, позабыв о своей должности коронного гетмана, бежал прочь.
   И уже на галере король запил, а по прибытии в Варшаву продолжил заливать горе и разочарование, тоску и безнадёжность спиртным. Государственные дела свалил на канцлера Оссолинского, а военные пустил на самотёк. Не будучи дураком, Владислав прекрасно понимал, что второй такой армии ему не собрать. Жизнь прожита, друзья предали, всё плохо... естественным образом он пришёл к поиску истины, которая, как известно, в вине. Никто из окружающих его людей запою помешать не смог, да и не многие-то старались оторвать короля от бутылки.
   Спас королевскую печень от опасных перегрузок злейший враг польского народа и государства, Хмельницкий. Он прислал с несколькими влиятельными пленниками (оставив у себя их родственников) предложение о перемирии. Правда, оговорив при этом, что на два пограничных воеводства, Люблинское и Сандомирское, оно распространится только зимой из-за обязательств казаков перед союзниками. Мол, дикари должны вволю пограбить и ничего с этим сам Хмельницкий поделать не может. То, что сами казаки грабят как бы не активнее калмыков и черкесов... в приличном обществе о таком не говорят.
   Сразу принять предложение Владислав не мог, но пить бросил. Среди первых его указов были баниции на обнаглевшего Станислава Любомирского. Оказавшиеся в столице сенаторы, после долгих споров и прихода в Варшаву известия о вторжении в страну шведских войск склонились к заключению с Хмельницким временного перемирия. Воевать сразу на два фронта против таких сильных врагов было слишком опасно, а сдаваться шведам - при распространении слухов о предательстве протестантов - неразумно.
   Куцые полномочия польского государя не позволяли ему самостоятельно или только с сенатом совершать такие действия - шляхта ОЧЕНЬ боялась его усиления. Но в связи с гибелью или пленением большинства депутатов сейма Владислав рискнул опереться на магнатский сенат и принять предложение Богдана. Не признавая пока независимости Малой Руси, но обязуясь не вести в ближайший год против неё военных действий. Сенаторы единодушно решили, что отвоевать имения в русских землях конечно надо, но сначала необходимо защитить свои вольности у себя, в Польше.
  
   Было ли вторжение шведских войск в Польшу авантюрой? Ведь война с империей и Католической лигой, другими союзниками Фердинанда, продолжалась. Воюющих с ними врагов у воинтвенных скандинавов хватало и без поляков. Да, наверное. Вот только у Оксеншерны, желавшего сохранить свою армию, порой достигавшую ста пятидесяти тысяч человек - при восьмисоттысячном населении - выбор возможностей не поражал разнообразием. Либо доразорить не до конца разграбленные территории в Германии, частично принадлежавшие союзникам, частично попавшие в сферу интересов главного спонсора - Франции, что обещало больше проблем, чем доходов. Либо срочно, ещё вчера найти новые земли, способные содержать шведское войско. Вариант сокращения армии и урезания осетра - отказа от новых захватов, даже не рассматривался.
   Состоящая в основном из наемников или рекрутированных насильно немцев армия требовала денег, а их не было. Швеция давно была истощена непомерными военными расходами, крестьянские бунты учащались, вынуждая власти держать часть войск дома. Прибалтийские и германские провинции не пощадила война, закупки хлеба в Польше, из-за прошлогоднего нашествия резко сократились. Ко всем неприятностям добавилась задержка очередной дотации из Франции, там положение также осложнилось.
   Поэтому призыв о помощи от протестантов Польши и Литвы стал для шведской армии спасательным кругом в бурном море проблем и трудностей - легитимным поводом нарушить соглашение от тридцать пятого года. Канцлер Швеции связался с опасавшимися нашествия с востока магнатами и заверил их в сохранении их привилегий.
   К этому времени страдавших от недостатка продовольствия шведов, ещё быстрее, чем в нашей истории, вытеснила из Чехии имперская армия Галласа. Вчистую уступая шведским генералам в таланте, имперский командующий, опираясь на мощные крепости юга Чехии, имея возможность закупать продовольствие в Сербии, буквально выдавил армию Бренера на север. Несмотря на регулярные насильственные рекрутские наборы в контролируемых районах Германии, число шведских солдат уменьшалось. Дезертирство приобрело массовый характер, да и болезни среди изнурённых людей порой выкашивали подразделения не хуже картечи. Особенно пострадала конница, требовавшая куда больше средств для содержания.
   Две шведских армии вошли в Польшу. Бреннер с сорокатысячной армией вломился в западное Познаньское воеводство, а двадцатитысячная армия срочно вызванного из отставки маршала Швеции графа Горна атаковала польское Поморье из шведского.
   Один бог знает, как бы всё повернулось при жизни Густава Адольфа, однако в тридцать девятом году, через семь лет после его гибели, шведская армия даже не пыталась притворяться рыцарским войском. Да и затруднительно ей это было делать. Шведские солдаты и выглядели, и вели себя как огромная банда разбойников. Везде, куда вступала нога шведского солдата, царили страх, убийства, грабежи и насилие. И на этой земле они поступали так же, как в соседней Германии, не видя не малейшего основания для изменения поведения.
   Попав в неразграбленные районы Польши, исстрадавшиеся от голода и лишений солдаты, большинство которых к шведской нации не принадлежали, отрывались по полной программе, вымещали на мирных жителях и гордых шляхтичах обиду за их сытый вид. Горожанам поначалу было легче, с них просто брали налог на войну, а вот в сельской местности солдаты армии вторжения инстинктов не сдерживали. Грабили не только безответных хлопов, но и гордых шляхтичей, да юбки задирали у женщин, не спрашивая их согласия или сословной принадлежности. Возможно, именно многочисленные изнасилования шляхтянок окончательно и склонили благородное сословие Польши к упору на борьбу именно со шведами, благо на юге враги остановились.
   Ставшее обычным для Германии, такое поведение быстро настроило большинство поляков против "спасителей". Огромную роль в неприятии шведов сыграла религиозная вражда. Хотя в армии Кристины Вазы имелось немало католиков, а в срочно формируемом заново польском войске поначалу встречались протестанты, война - не без активнейшего участия иезуитов - быстро превратилась именно в религиозную и гражданскую. С вытекающими из этого жестокостью и безжалостностью, неразборчивостью в средствах, фанатичностью и беспощадностью. Но и нередкими примерами героизма.
   Учитывая, что потери польского народа на юге были больше, чем на севере, можно сказать - пропагандистская кампания, разработанная в Чигирине и поддержанная - в собственных интересах - иезуитами, дала блестящие результаты. Внимание польского общества, всех его слоёв, удалось сконцентрировать на событиях вокруг шведского нашествия. Очень удачной оказалась идея распространять молву, что казаки пограбят и уйдут, а шведы останутся, и будут перекрещивать всех в лютеранство. Сколь бы Оксеншерна, Бренер, Горн или другие представители руководства Швеции не заявляли об отсутствии планов преследований за веру, большинство поляков им не верило. Особенно после осуществлённых неизвестными в зоне действия шведской армии поджогов и ограблений костёлов.
  
   В это же время Станислав Любомирский, вырвавшийся среди немногих из битвы на Висле, поднял в Кракове знамя восстания против короля, объявив рокош. К нему сразу же стали стекаться шляхтичи, по каким-то причинам не попавшие в армию или проигнорировавшие призыв короля. Сначала из Малой Польши, а потом и из Мазовии и Подляшья. Уж чего-чего, а покушения на свои "законные" права благородное сословие Польши никому не прощало.
   Он обратился с воззванием ко всем полякам: "...Весь мир прошу о сочувствии и о признании, что совершена несправедливость. Прошу и собственных братьев, особенно из шляхетского сословия, поскольку паны сенаторы были, видно, плохо осведомлены, или запуганы... или одурманены милостями и... а вернее - отчизне, лишаемой опоры и идущей в рабство. Речь идет не о чем ином, как о свободе, о шляхетском сословии, чей свободный глас и чьи прерогативы задавлены... Чего же это сословие может еще ждать, когда король пренебрег просьбами в инструкциях, сеймовых послов просьбами и возражениями, касающимися меня и отчизны? При предшественниках [короля] бывало не так: ежели они собирались предпринять что-либо в ущерб отчизне или в нарушение [прав] ее обывателя, а подданные вступались, то государи охотно отказывались от своих предприятий или предложений. Даже явные обиды и тяжко оскорбляющие величество проступки они прощали по заступничеству Речи Посполитой, а иной раз по своему милосердию (чему примером служит рокош при Сигизмунде III)..."*
  
   Хорошо начав, Любомирский - втайне мечтавший о короне - шведское нашествие поддерживать не стал. Впрочем, беспроблемным его руководство пробыло недолго. Беженцы с тотально разоряемого востока требовали помощи, а оказать её с собранными силами было нереально. Несколько тысяч конников при попытке прогнать настолько многочисленного врага рассчитывать на победу не могли. Краковское воеводство, где Любомирскому удалось полностью захватить власть, входило в число наиболее пострадавших от прошлогоднего нашествия, во многих местах там царил голод, кормить беженцев оказалось совершенно нечем. Местное население - из-за провоцируемого приезжими роста цен - встречало их откровенно враждебно, а затеявшие рокош магнаты меньше всего думали о народных нуждах.
   А здесь и Владислав разослал по всей Польше послания о заключении им перемирия с казаками и их обязательстве не разорять в этом году польские земли, кроме двух приграничных воеводств. Мол, Хмельницкий признался, что не может остановить в этом своих союзников. Это известие весьма отрицательно сказалось на рокоше Любомирского. Шляхта Мазовии и Подляшья валом повалила домой, ведь, участвуя в восстании, они рисковали навлечь на себя не только королевскую немилость, но и атаку казаков с союзниками. Проявилась и другая тенденция - вскоре к рокошу стали присоединятся многие из проигнорировавших защиту родины шляхтичей. Причём, к радости командования повстанцев, из всех районов Речи Посполитой, включая Литву и Русские воеводства. Шкурные интересы для них имели значение несравненно большее, чем безопасность Родины. Уровень моральной деградации польского благородного сословия уже к тому времени достиг значимой величины.
  
   Не встречавшие поначалу сопротивления совсем, шведы очень скоро столкнулись с первыми "цветочками" партизанской войны. Вскоре обе их армии застряли под отказавшимися подчиниться и открыть ворота городами. Бреннер под Калишем, Горн под Торунем. Узнав о продвижении шведов на "его" владения, пан Станислав послал на север половину сил под командой сына, Ежи Любомирского. Не пытаясь завязать правильное сражение, поляки принялись уничтожать фуражиров противника, нанесли немалые потери им и коннице, посланной обозы с продовольствие прикрывать. Главными их врагами стали отряды магнатов-протестантов, собственной кавалерии Бренеру не хватало.
   Не зевал и Владислав, уступать корону ему категорически не хотелось, на юге установился шаткий мир - это позволило бросить всё собранное войско на армию Горна под Торунем. Не имевший в своём скудном обозе тяжёлой артиллерии граф ограничился осадными работами, ожидая подвоза стенобитных орудий с побережья. В общем-то, не ожидая нападения извне - польская армия-то уничтожена - он, тем не менее, хорошо укрепил свой лагерь. Это и не позволило врагам застать шведов врасплох.
   Польский Ваза атаковал лагерь армии своей шведской родственницы несколько раз. Людей у короля оказалась куда больше, чем у Любомирского, а его противник наоборот - имел меньше солдат, чем Бреннер. Дисциплина регулярной армии не позволила всадникам ополчения, несмотря на проявленные ими ярость, напор, бесстрашие и самоотверженность, разгромить осаждающих. Отбив попытки деблокировать город, граф благоразумно решил прекратить осаду из-за слухов об идущей к врагу помощи. Поляки кружили вокруг и жалили, фактически осадив самих осаждающих, не имея известий от своих (гонцов перехватывали поляки), оставаться у этого паршивого городишки было слишком рискованно.
   Король раструбил на весь свет о великой победе, что обеспечило значительный приток к нему добровольцев. Причём не только благородных, но и хлопов и ремесленников. Война в Польше набирала обороты, захватывая всё большие территории. Лучшая в мире шведская армия не собиралась отказываться от завоеваний, поляки были полны решимости изгнать захватчиков со своей земли.
  
   * - Отрывок из подлинного воззвания сына пана Станислава, Ежи, сделанного во время рокоша в 1665-1666 годах.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"