Стародуб Ольга : другие произведения.

Сказки белой совы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

Сказки белой совы

За окном

Белая сова летела над землёй. До земли, вообще-то, докопаться ещё надо было. Если у кого такая необходимость и возникла бы. Земля пряталась под толстым слоем снега, спала ещё.

Ночь, белая гладь снежной равнины и белая тень, скользящая бесшумно над этой гладью.

Сова размышляла. Мерные взмахи крыльев ничуть не мешали плавному течению мыслей.

- Странная история, - думала сова, - почему же она плачет?..

В паре вёрст отсюда находится деревушка, в которой на узкой улочке стоит домишко. По ночам в этом домишке всё время светится окошко жёлтым слюдяным светом.

За окошком мелькают тени, и сову, пролетающую мимо, всякий раз разбирает любопытство. Сегодня она не выдержала, зацепилась когтями за ветку кривого дерева, росшего против домика, выгнула голову так, как это умеют только совы, и заглянула внутрь.

Сквозь мутное стекло сова разглядела стол и сидящую за ним женскую фигуру. Женщина плакала, закрыв лицо руками. Иногда она убирала от лица руки и подолгу смотрела в одну точку.

Сова провисела на дереве, пока не затекла вывернутая шея, но картинка за окном оставалась неизменной. Наконец сова поняла, что загадку эту ей сегодня не разгадать, а вот шею надо как-то на место поставить. И улетела от крохотного домика с жёлтым окошком.

Мышь

Белая сова гналась за мышью. Мышь металась по земле мелкими отчаянными зигзагами, чувствуя всей бурой шкуркой дуновение тихих крыльев, несущих смерть. Однако, сова не спешила. Голодна в этот час она не была, и у мыши имелся шанс, о котором та совершенно не подозревала, сохранить свою бурую шкурку в целости и попасть в легенды и мифы своего мышиного племени.

Очередной зигзаг окончился неудачей. Для мыши. Когти мягко сомкнулись на спине и взметнули дёргающееся тельце в воздух.

Пролетев пару десятков шагов, сова приземлилась на плоский, покрытый лишайником камень. Плюхнулась на одну лапу, выставив вторую с добычей вперёд, чтобы не сломать хрупкие косточки впавшей в прострацию мыши.

- Ну, голубушка, что ты можешь рассказать мне такого, чтобы я оставила тебе твою жалкую жизнь? Да не вздумай убежать - разговор закончится в тот же миг.

Мышь не помышляла о побеге. Она вообще ни о чём не помышляла, простившись во время ужасного полёта со всей своей многочисленной роднёй и планами на будущее.

- Ну? - когтистая лапа сжала спину, - говорить будешь?

- Буду, - еле слышно выпискнула мышь.

- Убегать будешь?

- Нет, - писк на этот раз был почти не слышен.

- Смотри, - сова убрала лапу и с наслаждением почесала под крылом, - рассказывай.

- О чём, госпожа?

- О чём хочешь, лишь бы интересно было.

Мышь судорожно перебирала известные ей события, сплетни и новости.

- Ага... - вспомнила она, - неделю назад пришёл Смилс, он в городе был. Сыра нет. То есть сыр есть, но это не сыр вовсе, есть его нельзя. И сыром не пахнет. Смилс в магазине был, всю кладовку проверил. Круги лежат, но это не сыр.

Сыр сова тоже уважала.

- Почему пропал? - вопросила она.

- Смилс домового нашёл, который магазинный теперь. А куда тому деваться? Жить хочется, дом снесли, в новый молодые хозяева не позвали, даже тапок на виду не оставили. В домовых они не верят, видите ли. А тут уверованный или нет - кушать надо, - мышь осмелела. В её писке стали явно слышны ехидные ноты.

- Вот и перебрался Памфилий в кладовку при магазине, три года прожил там, как сыр в масле. Днём людей полно, ночью отдохнуть можно. Пищалки электронные на Памфилия не реагируют, ходи, где хочешь. А нынче - вишь ты, неприятности. Сыром в масле не покатаешься, если сыр кончился.

Сова потрясла головой:

- Ты на вопрос отвечать будешь? Сыр куда делся?

- Саанкции, - пропищала мышь, вложив в своё пищание максимум язвительности, - слово-то какое противное, на блоху похоже заграничную. Сказали, сыр теперь будет родимый.

- Ну и что? - озадачилась сова. В её понимании сыр - он и есть сыр, хоть в этой земле, хоть в южной, хоть на крайних льдах.

- А то! Раз другого сыра нет, значит, можно любую дрянь сыром называть. Сравнить-то не с чем. А там через пару лет люди и забудут, как сыр пахнет. Люди забудут, а нам что делать? С голоду помирать?

Мышь явно забыла, что совсем недавно распрощалась с жизнью. И что мышь-то она полевая, и с сыром встречается редко и по случаю.

Сова хмыкнула. Слово это, на блоху заграничную похожее, она за последний год от людей слышала часто. Кто его мрачно шипел, кто произносил с восторгом. Впрочем, люди вообще существа странные. Мышь эту проще понять, чем людей.

- А скажи-ка мне, голубушка, как Памфилия найти? Впервые слышу, чтобы домовой на пепелище хиреть не остался.

- Так в городе он. Как ты туда попадёшь?

- Вот уж не твоя забота. И попаду ли.

- Ну... Магазин в городе есть. Буквы на нём синие.

- Какие буквы? - нетерпеливо спросила сова. Мышь по всем правилам следовало отпустить, говорящей еда быть не должна. А есть начиналось хотеться, беседы и дозволенные речи пора было заканчивать.

Мышь попыталась на камне изобразить буквы, но пыли и песка там не было, и буквы не получались.

- Можно, я спрыгну? - пискнула мышь и втянула голову в плечи. Жить почему-то очень захотелось.

- Да иди уже, - отмахнулась сова, - вон песок какой-то, там напиши и свободна.

Мышь метнулась к краю камня, слетела с него, кажется, даже зависла в воздухе. Бросилась к песчаной проплешине и начертила пять букв, смешно зажав кончик хвоста передней лапкой.

Начертила - и исчезла так быстро, словно растворилась в воздухе. Не иначе, норку какую-то высмотрела.

...А сова полетела на север, размышляя под мерные взмахи крыльев о новаторе Памфилии, странной порче сыра и поисках еды.

Клад

Сова нашла клад. Или клад её нашёл, непонятно. Да и неважно.

Клад лежал под большим пнём, вывалившемся из земли после таяния снега. Глиняный горшок треснул и рассыпался от старости, в горшке лежали немного зёрен и пять серебряных, почти чёрных монет с неровными краями. Зёрна были крупные, отборные, не тронутые ни плесенью, ни прелью. На монетах был ещё виден кораблик с парусами, а с другой стороны какие-то буквы, не разборчивые толком.

Сова походила вокруг черепков горшка, подцепила лапой монету, потом другую. Монеты оказались тяжёлыми и холодными. Интереснее и загадочнее выглядели зёрна, не тронутые временем. Сова ещё походила вокруг, подумала - и перевернула лапой черепки, так что зёрна оказались на влажной земле. Ещё подумала - и лапой же нагребла сверху землю на кучку золотистых зёрен.

Отлетела на ёлку, уселась на ветке и завертела головой, запоминая место. Сове было любопытно узнать, что же вырастет из этих зёрен и вырастет ли.

Четыре монеты сова прикрыла черепком, чтобы они не привлекали внимание, а пятую уцепила клювом и полетела к своему дуплу.

Через неделю сова наведалась к месту. Проростков не было. Ворошить землю сова не стала, лишь перевернула черепок и убедилась, что монеты исчезли. Из тех пяти осталась одна, тщательно прикопанная в дупле.

...Дважды ещё сова прилетала на место клада - зёрна не прорастали.

Разговор

Сова сидела на дереве и размышляла над услышанным накануне разговором двух женщин.

- Никак не могу забыть. Времени столько прошло, а забыть не могу. И рассказывать неловко. Почему так? Чем я провинилась настолько, что он исчез совсем? Ладно, пусть. Он в своём праве. Но сама-то? Что же в покое не оставила? Это молчание - оно совсем почву из-под ног выбило. И что же он теперь думает обо мне? Что совсем дура надоедливая? Он же предупреждал, сразу предупреждал, а я...

- Предупреждение - это же провокация родниковой воды, а ты купилась на эту провокацию.

- Да уж. Я понимаю... Но это нелогично совсем.

- Нелогично. Поэтому не ищи объяснений.

- Не могу. Всё кажется: вот объясню себе и успокоюсь. А объяснить не могу. Только чувство вины всё больше. И теперь кажется, что все видят, какая я дура. Ничего больше не хочется. И никого. Меня бы любой вариант устроил, любой! Только чтобы не замолкал.

- Но тебе не кажется, что те отношения себя исчерпали? Для него?

- Думаю, что да. Почти уверена, что совсем ушёл. Иногда даже представляется, что правильно это. А иногда - хоть на стенку лезь, так хочется, чтобы всё по-прежнему было. Чтобы признал мою нужность для него. Но чудес больше не бывает, и так дважды возвращался. А теперь меня нет.

- С чего ты взяла, что нет?

- Так сам же сказал...

- А зачем ты словам так веришь? Слова не всегда правдивы.

- Но тогда зачем они? Можно же было по-другому тот же результат получить.

- Можно. Значит, ему надо было, чтобы ты мучилась.

- Или настолько наплевать. Своё высказал, дверью хлопнул - а дальше дела нет никакого. Хоть голову себе об эту дверь разбей - всё равно теперь. Не понимаю, совсем не понимаю, как можно так? И вспоминать об этом стыдно. И больно...

Голос говорившей был ровен, но боль плескалась в нём, как густой кисель. Боль была почти материальна, и сова осторожно заглянула внутрь, в мысли, в их сердцевину.

Оранжевая растерянность, бурое разочарование, зелёная тоска (да-да, тоска и в самом деле именно такого болотного цвета), а вот на самом дне нашлась обида, как комок грязного прошлогоднего снега. Обида всё и держит, на ней держится всё, но почему-то женщина не разрешает себе обидеться, вину на себя переводит и мучается от этого. А тут видно же, что привязанность и восхищение нотами для игры оказались. Нотами для проигрыша.

- Вот странные люди, - в который раз думала сова, - играют в игры, прячут свои чувства. Ладно, от других, от себя прячут. Проще нет - самой себе сказать, что влюбилась и что обиделась, когда оттолкнули. Может, тогда и вылечится быстрее? Стыдно, что отбросили, глупо, да только ещё глупее огород городить из всех возможных чувств, слов и догадок о том, как другой тебя видит - никогда не угадаешь...

Сова встопорщила перья, потянула левое крыло и потрясла головой, избавляясь от сполохов подсмотренных мыслей. Тяжёлые они оказались, да и помочь ничем не могла - не разумеют люди по-совиному.

Домовой

Однажды из тумана, затянувшего лощину, где стояло дерево с дуплом, потянуло сырным запахом. И сова, неожиданно для себя, поднялась на крыло и отправилась разыскивать домового Памфилия.

До города сова добралась в рассветных сумерках. Самое правильное время. Нашла чердак какого-то облезлого домишки на окраине и устроилась в углу на поперечной балке вздремнуть до вечера. Внизу шумели голоса, лаяли собаки, шуршали машины. А на чердаке было сумрачно и паутинно. Где-то начала было скрестись мышь, но, похоже, почуяла опасность и затихла. Сбежала, скорей всего.

К вечеру сова выбралась с чердака и полетела над крышами, высматривая синие буквы того самого магазина, в котором жил Памфилий, бывший домовой. Часа через два магазин отыскался. Пара кругов - и сова разобралась, как проникнуть внутрь. Вентиляционное отверстие под самой крышей, в него как раз пролезала голова, остальное уже прошло нормально.

Сова прекрасно видела в темноте. Да и на свету тоже неплохо. Магазин как раз закрывался, и сова тихонько заухала, чуть выше, чем способно услышать человеческое ухо. У домовых слух шире по диапазону, Памфилий должен услышать, если находится поблизости.

Через некоторое время раздались шлёпающие шаги, и от стены отделилась тень, оказавшаяся крохотным человечком. Лохматая голова, борода тоже веником. Рубаха старинного фасона, однако сшитая из спецовочной синей ткани, подпоясанная домотканным поясом с вышитыми оберегами. И штаны тоже из спецовочной ткани, только зелёного цвета.

- Исполать тебе, государыня, - голос у Памфилия был глухой. И кланялся он по старинному порядку, высчитав по своему разумению обоюдные ранги.

- И тебе здравствовать, Памфилий. Интерес у меня к тебе.

Памфилий отшатнулся:

- Я же не нарушил ничего! Я в тени только не пошёл!..

- Да, полно, - успокоила его сова, - кто я такая, судья, что ли? Интерес теоретический. Как удалось из пустого жилья уйти? Оторваться от очага как?

Памфилий облегчённо выдохнул, поправил пояс. Даже волосы пригладились, кажется:

- Пошли чай пить...

Домовой жил в каморке в магазинном складе. Каморка ранее была к розетке подключена и именовалась промышленным холодильником "Атлант". Сейчас там не было ни проводов, ни полок, ни холода. И запиралась каморка-холодильник изнутри.

Внутри стояло лукошко с постелью, стол и пара консервных банок Бондюэль в качестве стульев. Одна - фасоль, вторая - кукуруза. Приглядевшись, сова и в столе признала тару, не то пивную, не то ящик другой какой.

Памфилий куда-то сбегал, принёс чайник с дымящимся кипятком, бросил туда щепоть заварки.

- Индийский, - доложил он, - с мятой.

Пора было приступать к рассказу. Сначала Памфилий попытался углубиться в своё замечательно-правильное прошлое житьё, но был совой безжалостно прерван.

Итак. Последние хозяева обзавелись квартирой в какой-то из столиц. Вещи собрали, и то не все. И уехали. Домового же с собой не позвали. Да они в Памфилия и не верили вовсе. В их реальности домовым места не оставалось никакого.

Уехали.

И стало тихо.

Поначалу Памфилий суетился, порядок поддерживал, пыль мёл, мышей гонял и строил. Кошку привадить пытался. Но кошка молока хотела, а молока у Памфилия не было. И, обозвав его на прощание гнусным лжецом и соблазнителем, кошка ушла.

Мыши ушли ещё раньше, с приходом кошки.

Памфилий остался в одиночестве. Зато в стенах завелись древоточцы. С ними уже Памфилий ничего не мог сделать, силы убывали и таяли. Да и сам он таял, пугаясь просвечивающего сквозь руки солнца.

Покорился бы судьбе Памфилий, растаял бы тихим туманом на утренней зорьке, рассыпался бы в труху вместе с домишком... Домовые ведь не боятся смерти, они уходят тихо и в никуда, не в состоянии сопротивляться одиночеству.

Но случились две вещи. Ветром занесло за покосившийся забор кусок газеты с объявлениями и рекламой, где было написано, что вновь открывшемуся магазину в ближнем городе сторож требуется.

А другим ветром занесло под крышу на дождливую ночь двух забулдыг, промышлявших цветным металлоломом.

Забулдыги пахли кисло, совсем не молоком, одеты были в потёртые ватники и невообразимого состояния резиновые сапоги. Но один из них оказался непрост, он - видел.

И толкнув своего напарника в бок, сообщил:

- Домового спасать надо. Жалко мне его, вон брёвна уже сквозь него просвечивают.

- Домовой?! Ты рехнулся что ли, - буркнул второй. Но встретил взгляд, ставший внезапно тяжелее того самого металлолома, и больше не возразил ни слова и не усомнился ни в чём.

Вместе с утра они нарезали веток с осины, первый связал из веток веник, связал оторванными от остатков занавески полосками. Положил веник на пол и проговорил что-то вроде:

- Батюшка домовой, освобождаю тебя от повинности извека. Поехали со мной на осине серебристой.

- Ко мне поехали? - уточнила сова.

- Нет, со мной, в том-то и дело. Он меня от места отвязал, волю дал. А осина всю печаль вытянула и конституцию вернула. Непрозрачность то есть. Ясно, что повезло мне. На пару месяцев позже пришёл бы Яков - не было бы Памфилия вовсе.

- Яков? Выглядит как?

- Слышала где-то?

- Может, и слышала. Не пойму.

- Худой, заросший, волосы на лоб падают. Но выбрит гладко, как умудряется?

- Не растёт борода, - буркнула сова, - Цвет волос какой?

- Чёрные, с сединой. А глаза светлые. Почему не растёт борода?

- Я откуда знаю? - удивилась сова, - Может, заклятие какое, может, проклятие, может генетика такая.

С домовым всё было ясно. Не сам новатором заделался, помогли и спасли от развоплощения, повезло необычайно. Надо заканчивать чаепитие, много клювом из чашки не нащёлкаешь, да прощаться. Отправляться домой, авось к полудню в дупле будет.

Осталось поразмыслить, где слышано было про безбородого Якова...

Зёрна

Отдохнув от свидания с Памфилием, сова решила ещё раз навестить место найденного клада. По дороге она успешно поохотилась, на этот раз не вдаваясь в разговоры с пропитанием. И, не надеясь ни на что, плюхнулась перед вывернутым корнем.

И увидела. Зёрна проросли! На том месте, где она их прикопала, из земли пробились тонкие красноватые побеги. Побеги были небольшие, странного оттенка. И их было гораздо меньше, чем зёрен. Но они были, они проклюнулись. Сове даже захотелось как-то ускорить прорастание, совы - они любопытны. Но как? Лапой вытягивать?

Сова походила вокруг, на всякий случай откинула от проростков сухие веточки. Забралась на ветку ближнего дерева и задремала.

Проснувшись - сразу бросилась к проросткам. Но ничего, разумеется, не изменилось. У растений, даже таких необычных, своё время и свои сроки.

Открытое окно

- Послушай, - сказал он, - я был неправ.

- Знаю, - ответила она. Ответила сразу, потому что это этот разговор прокручивался в голове много раз бессонными ночами. - Так нельзя. Ни с кем нельзя. Так невозможно, не бывает и неправильно. Это свинство и подлость, это даже не удар в спину, это просто наступить сапогом. На ничто. Но невозможное - возможно. Это было, это случилось уже, это прошлое. Всё. Проехали. Я тебя и себя уже простила и оправдала миллионы раз. И снова обвинила. Всё рассыпается песком в руках, ничего нельзя удержать и ни на чём не остановиться.

А дальше сова не расслышала.

Болезнь

После разговора с Памфилием сова несколько раз пыталась вспомнить, где слышала она о черноволосом безбородом человеке, знакомом не только с людским миром, и всё ей не удавалось. То мышь особо жирная попадётся, то, наоборот, не попадётся никакая. То дятел поселится по соседству, и пока его не удалось изгнать - голова болела, не переставая. То лисы затеют свои игры как раз под деревом с дуплом, а шумят эти рыжие бестии не хуже дятла. В общем, не везло сове в последние дни. Никакого покоя и сосредоточения.

Но вот выдался спокойный день. Пасмурный, слегка дождливый, без ветра, дятла и лис. Всё, как нужно. Сова забилась поглубже в мягкую подстилку в дупле, прикрыла глаза и погрузилась в размышления.

Ага, вот оно. Маленький городок на скалистом берегу нездешнего моря. Каменные домишки, узкие окна - из-за непрерывных морских ветров. Рыбацкие лодки у причала. Люди в тёмных одеждах. Каменная же церковь на скале и небольшое кладбище с зелёной травой и оградой из обкатанных морем валунов.

Вот там. Точно! Сова даже открыла глаза - увидев, как наяву, картинку минувших лет, очень давно минувших, очень. Но сразу же было понятно, что Яков этот - не простая штучка.

...В городок пришла беда. Захожий проповедник оказался болен и, сорвав голос на площади, призывая народ к покаянию и рисуя перед ними жуткие картины Страшного суда, он свалился в горячке. Сердобольная старуха приютила его в своём доме. У дома росла раскидистая ракита, сова могла устроиться в её ветвях и наблюдать за происходящим внутри. Три дня проповедник бредил и метался на постели, сбрасывая с себя лоскутное одеяло, а потом снова натягивая его, стуча зубами. А на четвёртый день затих. Пришёл священник вместе со служками, кропил святой водой и что-то гудел, через окно было не разобрать. А проповедник вдруг сел на кровати и выкрикнул страшно:

- И моровая язва за грехи ваши! - и откинулся обратно. Видимо, умер в тот миг. Потому что потом подъехала телега, тело вынесли из дома и отвезли на кладбище, где и закопали в левом пустынном уголке.

Неделю было тихо. Городок жил обычной жизнью и забывал случайного прохожего. Вдруг заболела старуха, у которой окончил свои дни проповедник. Заболела она странно. Красные пятна по лицу и по рукам, беспокойный взгляд и беспокойные речи. Слегла - и больше не встала. Потом служки, так же точно, разве что пятна у них выглядели ярче, чем у старухи. Потом - семьи служек. Четыре дня - и человека уносили за каменную ограду кладбища, вернее то, что от этого человека оставалось. Город пустел. И с каждым отпеванием всё больше горбились плечи у священника, всё растеряннее становился взгляд.

В какой-то из дней с моря пришли рыбаки, отсутствовавшие пару месяцев. Вот среди этих рыбаков и был черноволосый парень по имени Яков. Да, ошибки быть не может, он был. Рыбаки пришли - к пустым домам, семей у многих уже не осталось. И у Якова не осталось. Сова помнит, как он рыдал у свежего холма на кладбище. Кто там был под ним похоронен - мать, отец, жена - сова не знала. Рыдал долго. Потом поднялся и пошёл в церковь. А из церкви ушёл куда-то по тропинке среди скал.

Через две недели, когда Яков вернулся, от городского населения осталась половина. Вернулся он исхудавший, с обожжённым лицом (ага, вот почему борода не растёт!) и обгоревшими волосами, В затрёпанных, оборванных по низу штанах и с мешком за плечами. Снова пошёл к священнику. Священник был жив, печален и растерян. Болезнь не походила ни на что ранее виданное, походила она на последствия случайного проклятия, произнесённого умирающим в горячечном бреду или на что-то похуже.

- Принёс? - спросил он у Якова

- Принёс, - кивнул тот.

И больше ни слова. Мешок унесли в церковь. Сова полагала, что в мешке том редкие целебные травы, которые Яков собрал, плутая по горам. И была удивлена, когда в вечерних сумерках двое, священник и Яков, вышли с тем же мешком и направились на кладбище к могиле проповедника. Из мешка Яков достал лопату странной формы и стал раскапывать могилу, священник же стоял рядом, беззвучно шевеля губами, видимо, молитвы читал. Вскоре забелел саван, точнее, та простыня, в которую похоронили проповедника. Яков концом лопаты отодвинул ткань от того места, где была голова. Впрочем, почему - была? Голова находилась на месте, издалека сове показалось, что и никаких следов тления не было.

Тогда из мешка достали небольшой кувшин и свиток, и толстую тёмно-жёлтую свечу. Священник свечу зажёг, развернул свиток. Яков открыл кувшин. Они встали по обе стороны могилы, было произнесено что -то типа: "Раз, два, три..." Сова бесшумно перелетела как можно ближе, не в силах справиться с любопытством.

Священник начал нараспев читать текст со свитка на незнакомом языке, Яков лить жидкость из кувшина на голову покойника. Свеча горела тихим ровным светом. Вдруг свет свечи задёргался и заметался, как будто пламя хотело оторваться от фитилька. Но это ещё полбеды, лицо (да, и в самом деле, там было ещё лицо, а не череп) покойника начало гримасничать, словно пыталось увернуться от жидкости. Правда, недолго. Кожа лопнула посередине и начала сползать по обе стороны, под кожей обнаружился не вполне человеческий череп, глазниц, по крайней мере там было три, третья - маленькая в середине лба. И нос имелся свой собственный, маленькая кнопка с двумя отверстиями гораздо выше человеческих ноздрей. И кость не белая, тёмная кость, почти невидимая в подступившей темноте. Или то была чешуя?

Жидкость в кувшине закончилась одновременно с последними словами со свитка. Свеча погасла. И Яков стал закапывать могилу обратно всё той же странной лопаткой. Молча. Как будто все действия были давно обговорены и выучены. Заровнял холм, уложил сверху куски снятого дёрна, притопал ногой. Потом лопаткой же старательно разбил кувшин, и черепки засунул под дёрн.

После этого подобрал пустой мешок, и они со священником пошли с кладбища.

Только выйдя за ограду, Яков спросил:

- Как вы догадались, святой отец?

- Я не был уверен до конца, - ответил тихо священник, - но если и это не поможет - тогда умрут все.

- Кобольды сказали, что поможет.

- А они сказали, кто это был?

- Они не называют его, чтобы не приманить. Он промахнулся, он шёл к ним. Потому и отделался я легко, потому и помогли. Проповеди же на площади были - чтобы сосчитать добычу.

Священник с Яковом дошли до дома священника, зашли внутрь и заперли дверь. Сове больше ничего узнать не удалось. А куда Якову было идти - у него не осталось никого...

Наутро вдруг выглянуло солнце. Казалось, даже воздух стал другой, свежее и бодрее, чем был накануне. Священник ничего не сказал своим прихожанам, ни словом не обмолвился о ночном походе и о подвиге Якова. Но с той ночи смерти прекратились, а появившиеся к тому времени пятна выцвели, будто кто стёр их с кожи.

Но дальше след Якова терялся. Из городка через какое-то время он ушёл, закинув на плечо мешок. Пошёл не в сторону скал, пошёл по другой дороге, ведущей на равнину.

Ростки

На месте клада всё переменилось. Проростки странного красного цвета вымахали в сажень, растопырились острыми листами и на макушке каждого обнаружилась завязь будущих цветов. Цвет оставался всё тот же, явно не травяной, красно-коричневый, ставший более тёмным. Завязь же оказалась серая с каким-то металлическим отливом. Острые листья с чуть опушёнными краями почему-то настораживали и отбивали охоту их потрогать.

Сова обошла вокруг образовавшегося странного огорода, поковыряла землю лапой в одном месте.

И улетела.

В дупле она откопала сохранившуюся монету и долго разглядывала странный полустёртый рисунок. То, что на первый взгляд выглядело шутовским колпаком, оказалось носом корабля с добавочной балкой-тараном внизу. А вот буквы истёрлись настолько, что определить хотя бы одну из них не удалось. Странный клад, странное место. И куда делись оставшиеся монеты? Место глухое, людей там точно не забредало. А зверям монеты ни к чему - их не съесть.

В сумерках сова снова прилетела на место клада и совсем не удивилась, обнаружив, что завязи, за день прибавившие в размерах, слабо светятся холодным сего-голубым светом. Как гнилушки на болоте, только оттенок свечения был другой, без намёка на теплоту.

Но ночь - время охоты, и сова полетела прочь, прислушиваясь к шорохам внизу. Пара жирных леммингов прошуршала в кустах, обозначив начала охоту. Леммингов она не уважала, в разговоры с ними никогда не вступала. А вот в качестве пропитания они вполне годились.

После охоты вспомнился домовой Памфилий и непростой Яков.

- Как бы его отыскать - подумала сова.

Если он так мимоходом помог домовому, есть надежда, что и совиный язык понимать будет. А его рассказы послушать... Это же сколько там всего узнать можно будет, и полезного, и загадочного... Но где же его искать? И почему он так выглядел при встрече с домовым? Спился? Жить устал? Искру потерял? Нет, искра при нём, иначе бы домового не выручил.

Совы - не чайки, в городских помойках они не ориентируются. Ага, вот она зацепка, чайку отловить требуется. Противные они, вести себя не умеют, горластые и дурнопахнущие. Сова встопорщила перья, вспомнив этих собратьев по перу. Но что делать, любопытство - страшная сила.

На берегу реки

Тяжелые зеленые листья шелестели на ветру, доходя чуть не по пояс человеку. Текучие зеленые волны прокатывались одна за одной под ровным не стихающим ветром. И по пустынной дороге, рассекающей это бесконечное травяное море, ехал неторопливо всадник.

Лошадь под ним была ничем не примечательная, так, гнедой масти кобыла. Шла она упругим шагом, изредка встряхивая головой. Видно было, что есть у хозяина ее какая-то цель впереди, но цель не срочная, скорее даже, имелось этой цели наличие.

И всадник был ничем не выдающийся, особенно на первый взгляд. В седле он сидел уверенно, поводья придерживал слегка. Одежда была цвета неяркого, неброского, и, более того, немаркого. За плечами топорщилась рукоять меча, у седла были приторочены лук со стрелами. То есть все как обычно и как положено.

Всадник был погружен в раздумья ровно настолько, чтобы не замечать длины пути, и в то же время еще как бы не совсем уйдя в себя.

Солнце светило не жарко. Перелом лета давно прошел, да и лето в этом году выдалось дождливое и прохладное. В воздухе висела какая-то лень и успокоение.

Так проплывали время и дорога, петляющая вокруг одной ей ведомых всхолмий и распадков. Вот уже и солнце четко определилось, куда спуститься ему на отдых. Впереди показались ракиты, протянувшиеся вдоль небольшой речки.

Всадник встряхнулся, освобождаясь от раздумий, и посмотрел на деревья, чьи серебристые кроны и темные стволы уже стали видны во всех подробностях. Под деревьями было тихо и пусто.

- Ну, что, Гнедка, привал?

Лошадь подняла голову и слегка прибавила шаг. Усталость после дня безостановочного пути, казалось, не чувствовалась ею вовсе, видимо, потому, что хозяин никак не указывал ей темп передвижения, и лошадь сама настраивала свой шаг.

Вот перед ними уже оказался берег реки, довольно пологий, так что оказывалось удобно подойти к воде. Плавно текла вода, и, если бы не легкая рябь, могло показаться, что река и вовсе стоит на месте.

Мужчина спешился, присел, потянулся, разминая затекшие мышцы, и скинул небрежно плащ. Оказалось, что он невысок и широкоплеч, темные волосы, аккуратно подстриженные, едва достигали плеч, бороды и усов не было вовсе, возраст же определить было затруднительно. Он разнуздал лошадь, благо травы вокруг присутствовало достаточно. Собрал сучья и развел костер. Сучьев в этих прибрежных зарослях тоже нашлось в избытке. Достал котелок из приседельной сумки, налил воды... Все это проделывалось привычно, ловко и споро. Когда вода закипела, он засыпал крупу, которую тоже достал из сумки, и в крупу покрошил куски мяса. По берегу поплыл ароматно-дразнящий запах.

Солнце еще не коснулось горизонта. Поэтому можно было позволить себе такую роскошь, как уставиться на языки пламени, что мужчина и проделал с видимым удовольствием.

За спиной подуло ветром, мужчина обернулся и увидел перед собой, вернее над собой, на низкой ветке раскидистой ракиты, белую сову. Сова смотрела на него жёлтыми немигающими глазами, слегка наклонив голову и улетать не собиралась.

- Ну вот, здравствуйте, - произнёс мужчина, - и что ты тут делаешь?

Ответа, разумеется, он не ждал. Какой ответ от совы, этак можно и от Гнедки начать ждать ответов. Сова была безопасна, это мужчина почувствовал, потому и не потянулся к оружию.

- Ответь мне, Яков, - вдруг заговорила сова, - а что ты тогда делал в заброшенном доме в непотребном для тебя виде?

К чести Якова надо отметить, что дыхание он восстановил быстро, минуты две, не более того, во время которых он стоял, открыв рот, и таращился на сову. Сова говорила вполне внятно, и голос у неё был глуховат и низковат, но вполне себе человеческий и даже женский. Но она говорила! Сова! Непонятно откуда взявшаяся на берегу этой реки.

- В заброшенном доме, - переспросил наконец мужчина, - в каком ещё доме?

- Там, где ты спас домового, - ответила сова.

Вот тут мужчина, наконец, изумился окончательно. И даже повёл глазами, проверяя, на месте ли ножны.

- Я не спасал домового, - сказал он, - я их вообще никогда не видел.

Тут пришлось удивиться сове. Глаза у неё стали ещё круглее, как будто это было вообще возможным, и голову с этими круглыми глазами она вывернула под совершенно немыслимым углом, как умеют только совы. Тщательно осмотрела Якова, у того появилось ощущение, что его просвечивают насквозь, вздохнула, переступила с ноги на ногу и заявила:

- Ну, и что делать теперь?

- А что стряслось? - поинтересовался Яков.

- Я как сюда попала? И как мне теперь выбираться отсюда?

- Хочешь, со мной поедешь, на плече, завтра. До чего-нибудь доедем.

- До чего-нибудь и доедем, - согласилась сова, - да вот до того "когда", которое моё, вряд ли. Время здесь другое. Поэтому ты и про домового не знаешь, и выглядишь нормально, и с амуницией управляешься привычно. С амуницией, а не с металлоломом. Вон лук какой ухоженный.

У костра

-Ты-то сама кто такая? - наконец спросил Яков, - и откуда знаешь моё имя?

Сова удивилась. Снова вывернула голову и посмотрела на свои перья.

- А ты не видишь разве, - вопросила она, - сова я. Белая. Ещё называют полярной.

- Ну, да, ну, да, - проворчал Яков, - просто все белые совы говорящие. И летают стаями каждый день вокруг. И со всеми я знаком.

- Нет, - серьёзно возразила сова, - говорящих белых сов я больше не встречала. Хотя, кто знает, может и есть. Откуда я тебя знаю? Тут и ответить сложно. Про домового тебе говорить нельзя, да и знала я тебя раньше, ещё до того, как ты от моря ушёл. Но вот почему, тут не смогла вспомнить.

Каша в котелке изо всех сил сигнализировала о готовности, и Яков повернулся к костру. Снял котелок с огня, отставил на землю, помешал варево, попробовал. Полез в свой мешок, достал оттуда тряпицу с солью. Посолил бережно, снова попробовал. Сова в это время бесшумно сорвалась с ветки и улетела в лес. Яков повернулся - а её нет.

- Жаль, - сказал он вслух, - теперь над догадками маяться.

Но сова вернулась почти сразу, неся в лапах какой-то стебель, который сбросила рядом с котелком.

- Положи, - велела она, - вкуснее будет.

Яков послушался. Из котелка тут же запахло какими-то копчёностями и чесноком.

- Это черемша, - сказала сова, - только не совсем обычная, не везде растёт.

- Ты сама будешь есть?

- А то. Буду, конечно.

И они уселись вдвоём над котелком. Каша была очень горячая, сова выжидала, когда остынет и разглядывала мужчину. Разглядывала молча, есть не мешала. И размышляла. Вопросов было много, даже слишком, им было тесно, и все они просились наружу. Сова привыкла рассуждать вслух. Понятное дело, что Яков на большую часть ответить не сможет, самой надо как-то выкарабкиваться из этой временной петли, а для начала понять, где она в неё провалилась.

Итак, она собралась проведать проросший клад. И даже долетела до высоких жёстких стеблей, ставших уже совсем кровяного цвета. Бутоны наверху налились и, кажется, начали раскрываться. Сова зацепила лапой один стебель и наклонила к себе, чтобы рассмотреть получше. Ага. Вот тут-то её и накрыло. Какой-то период она не помнит вовсе, а потом очутилась в лесу, причём считала в тот момент, что всё совершенно нормально и по плану, и полетела на свет костра и запах еды. То есть искать надо в этом лесу, где вход, там возможен и выход. Не обязательно, конечно, но надо верить в лучшее. Однако сейчас никуда лететь не стоит, кто его знает, как ночью оно будет.

С этим сова частично разобралась. Теперь и поесть можно, и Якова расспросить. Каша оказалась плотной, как раз для клюва, и вкусной. Даже мяса досталось.

- Спасибо, - вежливо сказала сова, - очень вкусно. Можешь спрашивать, только не на всё отвечу, ты же понимаешь. Будущее тебе знать не положено, можно напортить всё.

- На здоровье, так же вежливо ответил Яков, - про будущее ты права. Но что спросить тогда? Почему ты разговариваешь? Почему живёшь так долго? Ты ведь не простая птица.

- А почему ты меня понимаешь? Люди не слышат моих слов. Все остальные слышат, а люди - нет. Ты тоже не простой человек. Стал. Вот и я стала, а вот что было сначала - сова или слово, тут не скажу, самой бы разобраться в этом. Когда живёшь так долго, в память складывается много чего, память у меня хорошая, объёмистая память. Иногда в ней даже удаётся отыскать нужное. Давай я спрошу. Что с тобой случилось у кобольдов? Это с тех пор ты видишь сверх того, что людям положено? И бороды тоже после кобольдов не стало?

Яков подумал о том, что вот сидит он с говорящей птицей, ночью, в лесу, у костра - и ему почему-то не кажется это удивительным. Как должно. И ещё подумал, что поздно уже, и надо бы спать. И тут же пришла мысль, что человек он вольный, у Гнедки травы много, можно и проспать завтра хоть весь день, в лес только нужно будет с солнцепёка уйти.

- Нет, борода исчезла позже. Варево неудачно полыхнуло, попало паром. Я тогда у аптекаря учеником работал. Из деревни ушёл, подался в город. А есть что-то надо. Вот и пошёл по рукам, - он усмехнулся, - у аптекаря учеником, потом мешки у купчины разгружал, да тот жадный был. Мешков было много, а еды мало. Потом к кузнецу пошёл. У кузнеца долго работал, он меня и отпускать не хотел. Но как кто за полу дёрнул - надо.

- Бывает, - кивнула сова, - и тогда действительно надо уходить.

- Ушёл. Куда глаза глядят. Прибился к каким-то солдатам. Руки натренированные, кузнецкое ремесло на пользу пошло. Там меня учить мечу взялись. Выучили, удивлялись, что чересчур быстро всё схватываю. После какого-то боя мой меч, - Яков погладил ножны, - и достался. Выбрать разрешили меч из трофеев, этот по руке пришёлся. Так и хожу с ним с тех пор.

- Покажи, - попросила сова.

Яков вытащил меч из ножен. Клинок был узорчатый, великолепный многослойный дамаск, ни зазубринки, ни скола на лезвии. Как ни покажется странным, но сова в клинках толк знала. Узкий и глубокий дол на две трети длины, рукоять восточного образца, хотя сам меч прямой, западный. На рукояти в навершии зеленоватый камень, а в камне проступают какие-то тени, неразличимые в бликах костра. От меча осторожно шло упругое тепло, меч тоже был непростой.

- Хорош, - похвалила сова, осторожно проведя крылом над дамаском, - и не прост, ты знаешь об этом? Впрочем, мы здесь все непростые. А потом что с тобой было?

Ответа сова не услышала. Словно вихрь поднялся от меча, оттолкнув и завертев в воздушных скрученных потоках. Сова даже вдохнуть не успела, так её закувыркало.

И отпустило. Резко и внезапно.

-Хорошо, хоть крылья целы остались, - прокряхтела сова, выкарабкиваясь из зелёного мха, - и лапы тоже. Что это было, Яков?

Тишина. Сова оглянулась вокруг. Разумеется, так оно и есть - перед клювом проросший клад с серо-металлическими головками бутонов. Дома.

И в пространстве, и во времени.

Портрет

Следующие несколько дней сова провела в дупле, на мягкой подстилке, выбираясь наружу только, когда голод становился нестерпимым. После этакого приключения надо было прийти в себя. Нет, сова не была напугана, когда слишком долго живёшь, напугать может немногое. Опыт говорил, что соваться сове сейчас никуда не следует, временные возмущения ещё не улеглись, и кто его знает, какие штуки могут выкинуть?

Лежала, размышляла о Якове. Впечатление о себе он оставил самое наилучшее: спокойный, уверенный, без злости, ровный по настроению и по ощущению себя. Даже сочувствовала: как ему теперь справится с любопытством?

Размышляла о мече. Меч был связан с Яковом, уж что-что, а такое не увидеть сова не могла. Меч выбрал себе напарника, не хозяина, меч был хозяином сам себе, но командовать Яковом тоже не пытался. Но от слишком внимательного наблюдателя избавился мгновенно. Почему? Или не от внимательного? Может, всё-таки тень от клада как-то проявила себя? Или то, что сова не принадлежит той реальности, в которой обитали меч и Яков?

Клад лучше тоже пока стороной обходить, хоть и интересно было какими окажутся раскрывающиеся цветы? Монету, спрятанную на дно дупла сова тоже трогать остерегалась. Кто её знает, что случиться может. Те четыре монеты пропали же неизвестно куда.

Так дни и проходили. Сон, скорее, полудрёма, охота на то, что подвернётся под лапу и снова покачивание на стыке сна и бодрствования.

На пятый день сове стало уж совсем скучно. И в наступивших сумерках она полетела в ближнюю деревушку, где всегда светилось жёлтое окошко. Последний раз сова так и не дождалась разгадки слёз, может, в этот раз повезёт больше.

По случаю тёплого вечера окошко не только светилось, но и было приотворено. Сова выбрала ветку поближе, устроилась поудобнее и застыла, всматриваясь внутрь комнаты.

Комната оказалась небольшой, видимо, в доме ещё были комнаты. Посередине стоял стол, круглый, на гнутых толстых лапах и пара стульев. В глубине комнаты виднелась кровать с пёстрым лоскутным покрывалом. Ещё там были шкаф и комод тёмного дерева с какими-то фигурками на створках и толстый бурый ковёр на полу. Наверное, что-то располагалось и вдоль той стены, где было окно, но этого сова разглядеть не могла. Не залетать же в дом по такому случаю.

Женщины в комнате не было. Под потолком горела лампа под жёлтым абажуром, она и давала такой тёплый оттенок свету из окна. На комоде стояли шкатулка, зеркало и какой-то портрет в овальной рамке. Сова прищурила глаза, стараясь рассмотреть лицо на портрете - и чуть не свалилась с ветки. Взлетела, перелетела поближе, уцепилась когтями за подоконник и засунула голову в окно.

Точно! На портрете был изображён Яков. Ошибки быть не могло. Яков, и в очень неплохой форме, совсем непохожий на бомжа, собирающего для пропитания металлолом.

Хлопнула дверь в комнате, сова быстро отпрянула от окна, взлетела на ветку. Увидела женщину, хозяйку комнаты, успела разглядеть её тёмные волосы и тёплую шаль, накинутую на плечи. Женщина подошла к окну и закрыла створку. Остался только жёлтый свет из мутного стекла и её силуэт, двигающийся внутри.

Сова расправила сначала одно крыло, потом другое, растопырила когти на лапах по очереди, покрутила головой. И тяжело взлетела с ветки. Темнота вокруг сгустилась, в этой темноте тёплый жёлтый свет от окна, за которым был портрет Якова, представлялся маяком. Но пора было отправляться за ужином, одними вопросами сыта не будешь.

В этот раз почти сразу попался жирный и глупый лемминг, не успевший даже пискнуть, когда на него обрушились острые когти. Лемминг был хорош, как раз то, что надо. Голод утолил.

А вот любопытство - нет, любопытство разгоралось всё сильнее, заглушая осторожность. Всё странным образом закручивалось вокруг фигуры Якова. Значит, Якова надо было отыскать в этом времени, посмотреть, что с ним стало, расспросить как следует. Памфилий видел его в личине странной и неподобающей, да и личина ли то была? И если не личина - что могло случиться с ним?

Сова отправилась в дупло. Времени прошло достаточно для успокоения всех следов временных несоответствий, однако надо было дождаться рассветных сумерек.

В рассветных сумерках сова вылезла из дупла. Уселась на ветку, расправила по очереди крылья, напрягая их с наслаждением. Встопорщила перья, прогнав упругую волну от шеи с хвосту. Потянула также по очереди лапы, ещё и разглядела как следует, всё ли в порядке. Пора было отправляться на подвиги.

За ночь сова пришла к заключению, что Яков отвёл Памфилия именно в тот город, где обитал сам. По крайней мере, обитал в то время. Плохо было то, что Памфилий, вне себя от радости, забился в магазин и даже не вызнал это самое место обитания. Ещё хуже, что люди, за исключением того самого Якова, не понимают, более того, не слышат совиных речей и вопросов. Ладно, бы в обмороки падали - пришли бы в себя рано или поздно. А так, хоть голос сорви, - ничего от людей не узнаешь. У кого же вызнать? С чайками сова связываться совсем не хотела, до чего противные птицы. Ночь была длинная, время на составление плана нашлось с лихвой. Теперь бы ещё всё шло по пунктам, без импровизаций.

Сова полетела в город. До него было не близко, однако, дорога знакомая всегда короче дороги неизвестной. Опять тот же чердак, то же шуршание где-то в углу. Сова бесшумно спорхнула с поперечины и прокралась в угол. И как раз вовремя - серая мышья тень не успела нырнуть в дырку. Сова прижала трепыхающийся и пищащий комок лапой и выждала паузу в писке.

- Жить оставлю, - пообещала она, - если расскажешь кое-что.

Комок под лапой сделал пару попыток трепыхнуться, осознал бесполезность и болезненность процесса и обреченно пискнул:

- Чего надо?

- Где у вас тут забулдыги обитают?

Последовала пауза. Такого вопроса мышь точно не ожидала.

- Какие забулдыги?

- Известно какие. Те, кто пьёт, бутылки да железяки подбирают. Те, кто дома своего не имеют, мыться не могут.

- Так много где. В городе развалюхи есть, переночевать можно. А днём по свалкам пошариться. Отпусти, а?

- Я тебя отпущу - а ты и сбежишь. Нет уж, так отвечай.

- Больно.

Сова чуть ослабила хватку, проследив, чтобы возможности вырваться не было.

- Говори.

Мышь, всхлипывая и останавливаясь, говорила долго, периодически делая попытки трепыхнуться, отчего сова слегка сжимала когти. Стоять на одной лапе вообще-то тоже было неудобно, но иного выхода не было. К концу мышиной речи направление и район поисков стал понятен, ну, почти понятен.

- Ладно, - сказала сова, - беги отсюда.

И разжала лапу. Мышь, однако, не побежала, повалилась на бок, тяжело дыша. Сове даже совестно слегка стало. Она наклонила голову и посмотрела на жертву своего любопытства получше. Мышь как мышь, упитанная, хвост непривычно короткий.

- Ты чего не уходишь? Вдруг я передумаю?

Мышь ещё пару раз вздохнула поглубже и заявила:

- Так любопытно же.

- Чего? - сова даже отпрянула от неожиданности, - ты что, смерти не боишься?

- Боюсь, - пропищала мышь, - но очень уж знать хочется, зачем сове бомжи. Что ты с ними делать будешь?

Сова пригляделась к малой зверюшке повнимательнее:

- Так ты Мыш, вовсе без мягкого знака, а не мышь. Вот же авантюрист попался!

- Кто я? Без чего я? - мышь даже подскочил из положения лёжа на боку, - ну, да, хвоста половины нет, так удобнее даже, не застрянет в следующий раз.

- И неграмотный к тому же, - констатировала сова, - зовут как?

- Симеон, - ответил мышь, - можно Сёма.

- Может, Симеон, - сова до фамильярности не опустилась, - ты ещё и летать умеешь? Мне среди этих бомжей одного человека найти надо, а для чего - толком и сама не знаю. Даже не знаю, есть ли он в этом городе, или дальше искать придётся.

Сова давно уже уяснила для себя правило, что и мелким, и случайным собеседникам врать не надо. Вылезет враньё, рано или поздно. И повредит. Правда безопаснее до известных пределов. Но никто же не заставляет выворачивать душу наизнанку, да ещё и перед мышью.

- Ты знаешь, как он выглядит? - вопросил Симеон, - может, я его видел где.

- В том-то и дело, что не знаю толком. Бороды у него нет, это единственная примета.

- Ну, это не примета, много их таких. Кто ходит, как леший, весь в волосах, а кто как-то пытается за собой следить. Что же делать мы будем?

- Мы? - удивилась сова, - а ты тут при чём?

- А как же... А как же я? - Симеон заёрзал от возбуждения, - я ведь тоже хочу!

- Чего ты хочешь, - хмыкнула сова, - в розыске участвовать? Так ты летать не умеешь, в когтях тебя тащить - мне тяжело, а тебе больно.

Симеон на минуту перестал вертеться и стал думать. Ровно минуту.

- Давай разделимся, - не очень уверенно предложил он, - ты в одну сторону полетишь, я в другую пойду. А вечером встретимся. Вдвоём больше узнать получится.

- Это идея, - удивилась сова, - что значит, жить одиночкой, только на себя рассчитывать привыкаешь. Давай.

Следующие полчаса новая команда разрабатывала маршруты, рисуя на пыли чердака схемы перемещения.

И расстались. Сова полетела на север, к дальним трущобам города, Симеон повернул на запад, там была стихийная ночлежка вблизи городской свалки.

Трущобы

Слишком громкое название для полуразвалившегося двухэтажного деревянного дома с прогнившей крышей и провалившимися ступеньками крылечек. Просто приют для свалившихся на самое дно полудюжины несчастных людей, ещё не забывших, как жить нормальной жизнью. И оттого ещё более несчастных.

Сова влетела на чердак первого дома, осторожно опустилась в затхлую пыль и прислушалась. Обитателей не было слышно. В потолке нашлась дыра, сова пролезла через неё и оказалась на верхнем этаже. Комната со старой мебелью, покрытая пылью, грязью и копотью. В одном углу ворох тряпья, грязного и засаленного. Нет, Якова тут быть никак не могло. Как бы ни повернулась к нему жизнь, способности его жизнь эта не отшибла, и совместить способности вот с этой унылой грязью сове не удавалось никак.

Дверь на лестницу висела на одной петле, сова выпорхнула в коридор, к ступенькам, уселась на перила и снова прислушалась. Кажется, снизу доносилось какое-то бормотание. Сова слетела пролётом ниже, бормотание стало громче. А дальше-то что делать? Не появляться же перед бомжами - либо за реинкарнацию белочки сочтут, либо за курицу примут. Но уж точно поговорить не удастся.

Лестница вела к полутёмному коридору. Из щелей развалюхи сочился свет, в конце становилось светлее. Возможно, там открыта дверь, откуда и доносятся разговоры. Сова осторожно проверила пути к отступлению. Ну да, в худшем случае можно будет выпорхнуть на второй этаж, а оттуда на чердак и на волю. Повезло - у самой приоткрытой двери торчала не то вешалка, не то остатки какого стеллажа, можно было уцепиться лапами. Сова устроилась поудобнее, сложила тщательно крылья, втянула голову в плечи, стараясь стать как можно меньше и прислушалась.

В комнате было трое. Разговор тёк вяло, то затихал сам собой, то также сам собой возобновлялся. Говорили, как ни странно, о политике. И, как ни странно, без надлежащего азарта. Вяло перечисляли услышанное накануне, видимо, где-то телевизор громко работал. Ругали подлый Запад, ещё какую-то страну, название которой сова ранее и слыхом не слыхивала. Ругали с насмешкой и чувством превосходства, совершенно удивительным для людей, живущих непонятно как. Сетовали на то, что выкидывать стали меньше. И продуктов, и одежды. Опять упоминали это блошиное слово "санкции". Получалось, что более всего санкции ударили как раз по бомжам, отягощив их и так непростую жизнь. Но среди всего этого словесного мусора не было сказано ничего, что хоть каким-то загогулистым намёком можно было отнести к Якову.

Сова послушала ещё. Нет, разговор на короткое время свернул на каких-то явно нездешних персонажей. Похоже, окружающее пространство и собственная жизнь бомжей не интересовала вовсе. Можно было отправляться обратно ожидать Симеона. Поесть бы только не забыть по дороге, а то ведь и без компаньона остаться можно.

Сон

Сове снился сон. Продолжение встречи во временной петле. Только во сне сову не выкинуло из времени Якова и меча, она осталась там, на берегу реки, продолжив разговор. И меч под рукой у Якова явственно прислушивался к этому разговору.

Нет, борода у Якова не росла вовсе не из-за последствий неудачного кипячения противомозолевой припарки у аптекаря. Странно, что он сам не догадался об этом. Или догадался - да и забыл благополучно. И меч не сам по себе нашёлся, меч на самом деле выбрал себе хозяина, подвернувшись под руку Якова, притянув его, как магнит притягивает гвоздь. И к кобольдам именно он пошёл не просто так, не потому, что больше некому было пойти. Знал об этом священник в той забытой богом деревушке, пострадавшей от аппетитов неведомой нежити, чувствовал, что только Яков сможет справиться с бедой. И кобольды почувствовали силы, таившиеся в обычном с виду рыбаке. Кобольды их и разбудили, подмешав в питьё порошок подземных грибов, смешанный с аметистовой пудрой. Много чего было после обретения, нет, после встречи с мечом. Много переделок и приключений, которые Яков проскакивал, как заговорённый. Впрочем, почему как? Он и был заговорён.

Длинный разговор был во сне, сова слушала, сова пыталась запомнить. И - странное дело - сова понимала, что это всего лишь сон, который развеется в момент пробуждения.

Так и вышло. И подробности остались там, за зыбкой непреодолимой гранью сонного мира. Но общую суть всё-таки запомнить удалось. По-прежнему только непонятно было, как дожил Яков до времён нынешних и почему дожил в столь жалостном виде?

Неудача

Проснулась сова от назойливого писка где-то внизу. Открыла один глаз, ничего не увидела. Спросонок не сразу сообразила, что голову из-под крыла следовало бы вытащить. Разглядела суетящегося внизу Симеона.

- Надо же, - сообщила сова, - не сбежал. Нашёл что-нибудь?

Симеон горестно уселся на короткий хвост. Вид он имел запыхавшийся и удручённый. Дальше можно было и не расспрашивать.

- Нет, пискнул мышь, - не нашёл Якова. Нет его в городе. Вроде похожего видели зимой, а по весне делся куда-то, и никто не знает, в какую сторону ушёл и почему.

- Симеон, - неожиданно для себя самой вопросила сова, - а как тебя в следующий раз найти?

Сове было понятно, что вылазка в город окончилась неудачей. Да и не мог так просто найтись этот непростой человек. Но совсем отступиться от поисков сова уже не могла, любопытство всякий раз брало верх над рассудительностью.

Симеон задумался. Почесался за ухом, потом вспомнил про магазинного экс-домового.

- Ты Памфилия найти снова сможешь?

- Конечно, - сова кивнула круглой головой, - я же раз его отыскала, теперь не забуду.

- Вот через него и будем связь держать, если понадобится.

На том и расстались. Сова полетела в густеющих сумерках к своему дуплу, Симеон отправился по своим мышиным делам и тропам.

Находка

Лето промелькнуло, как и не было его вовсе. Утром в дупло тянуло свежей влажной прохладой, листья на деревьях кое-где стали просвечивать желтизной. Лемминги отъели жирные спинки, и ловить их стало легко и скучно. Зачастили дожди, не летние торопливые ливни, а размеренная скучная морось. В город сова не летала, не было Якова в городе, а больше там делать было нечего.

Не летала и в деревушку к домику в мутными стёклами. Вообще, история с Яковом отступила куда-то и остроту потеряла. Даже любопытство увяло и съёжилось.

Пару раз сова подлетала к делянке с растениями из клада. На землю опускаться почему-то не решалась, удерживало её странное чувство не тревоги, но неуместности на этом клочке земли. Растения вымахали в сажень, листья так и остались кроваво-красными, соцветия наверху почему-то не раскрылись. Постояли серыми с металлическим отливом гроздьями, да и опали на землю, рассыпались тусклой шелухой. А теперь и листья начали отливать коричневым, видимо, так желтели по мере своих возможностей.

Вот и сегодня сова подлетела к растениям. Странно, но на этот раз сова не почувствовала никаких препятствий к тому, чтобы приземлиться под толстыми стеблями. Приземлилась, осторожно прислушиваясь к своим ощущениям, обошла кусты кругом. Всё было спокойно, равнодушно даже. Подняла лапу, нерешительно потрогала ближайший стебель. Стебель оказался жёстким, а более ничего не случилось. Ещё раз медленно обошла кругом, считая растения. Их оказалась ровно дюжина. Дюжина уходящих вверх стеблей, покрытых мясистыми багровыми листьями. Стебли стояли не вплотную друг другу, между ними можно было пробраться. На земле виднелись остатки соцветий. Сама земля была неровная, в одном месте торчала не то кочка, не то просто бугорок какой-то, не то крот отважился докопаться до заповедного места.

Сова протиснулась к кочке и ковырнула землю лапой. Под кочкой оказалось что-то твёрдое. Сова ковырнула старательнее, ещё и когтями попыталась подцепить то, что находилось под землёй. Не получилось. Пришлось раскапывать землю вокруг, забыв о всякой осторожности.

И почти не удивилась, обнаружив показавшуюся на свет рукоять того самого меча.

Дальше пришлось изрядно попыхтеть, раскапывая рукоять, а потом таща когтями наружу находку. Перемазавшись не хуже самого паршивого лемминга, сова плюхнулась на бывший белый хвост и уставилась на странный клинок.

- И что мне теперь делать? - вопросила она в пространство, - в дупло ведь не влезет.

- Влезу, - тихо прошелестело в голове. Прошелестело и стихло. Осталось только ощущение внимательного взгляда.

И что теперь делать в самом деле? Оставлять меч на виду было никак нельзя. Монеты пропали, а меч - не монеты. Даже сейчас в грязных порванных ножнах, с измазанной влажной землёй рукоятью, он притягивал взгляд. Дупло было не слишком далеко, но меч тяжёлый, как дотащить его до дома? Да и отчиститься не помешало бы, позор какой. Белая сова, называется. Земляная сова - в нынешнем-то состоянии.

Сова поднялась с помятого хвоста, подошла к своей находке, попробовала обхватить клинок лапой. Лапе оказалось удобно, словно обхват ножен вымерялся под совиные размеры. Что же, надо попытаться.

Сова попробовала взлететь, зажав меч двумя лапами. Меч действительно оказался тяжёлым, высоко лететь не получилось, так, в полутора метрах от земли, с натугой взмахивая крыльями. Раза четыре пришлось опускаться на землю, под укрытие кустов, и отдыхать, переводя дух и расправляя натруженные конечности.

Но вот и дупло. А дальше что? Как насест его использовать?

- Ну и что мне делать с тобой? - сова устало уселась около меча. Грязь на перьях раздражала, заглушая изумление и тревогу от такой невероятной находки.

И тут произошло следующее событие, от которого и без того круглые глаза совы, округлились до идеального состояния. Вокруг меча возникла серая дымка, она сгустилась, совершенно скрыв очертания меча, стала сжиматься, а когда рассеялась, перед совой лежало яйцо. Тяжёлое гладкое серо-коричневое яйцо, места которому в дупле хватало.

Сова подхватила яйцо лапами, сначала возмутившись, что меч до этой метаморфозы не додумался раньше. Но тут же поняла, что всё правильно. Яйцо удержать в лапах было гораздо труднее меча, оно выскальзывало из когтей. Когти приходилось сжимать на пределе совиных сил. От места находки до дупла разве что катить бы яйцо пришлось.

Другое дело здесь. Сова затащила яйцо в дупло, закатила его там в угол, прикрыла подстилкой. Задумалась, полезла в другой угол отрыть последнюю уцелевшую монету из клада. Монета была на месте, только, кажется, чуть теплее, чем воздух в дупле.

Надо было лететь отмываться. Да и перекусить кого-нибудь по дороге.

По дороге попался очередной лемминг. Леммингов сова считала созданиями сущеглупыми, иначе, как в пищу, ни на что не годящимися. С ними и не приходило в голову беседы вести. Другое дело мыши. Сова вспомнила про авантюриста Симеона, усмехнулась про себя. Но в город лететь всё равно не хотелось.

Перья чистить пришлось долго. Мало того, что на них налипла земля, так ещё и ножны меча были чем-то пропитаны, что никак отчищаться не хотело. Однако сове положено быть белой, а не замухрышкой какой-то. Наконец всё было в порядке, белоснежность оперения восстановлена.

Первый снег

Яков пришёл сам.

С первым снегом, который уже не дождь, но ещё и не настоящий снег. Снег валил с серого неба толстыми мокрыми хлопьями, падал на не успевшую остыть землю, превращая её в холодную белёсую грязь, оседал на последних листьях, отчего ветки кустов изгибались коромыслами.

Сова услышала шум и выглянула из дупла. С северной части поляны брёл человек в невообразимо грязной одежде. Какие-то буро-зелёные брюки, заправленные в мятые сапоги, обляпанные землёй, сверху куртка с капюшоном. Куртка когда-то была коричневой, этот цвет и спасал её от окончательного упадка. Человек с трудом переставлял ноги, даже издали было заметно, как он вымотан. Сова всмотрелась повнимательнее. После явления меча она решила ничему не удивляться. Раз начавшись, чудеса должны прийти к своему логическому завершению. Поэтому разглядев в бродяге Якова, она лишь взлетела на ветку рядом и заухала, стараясь привлечь его внимание. Бродяга поднял голову, да это и вправду был Яков.

- Привет, - сказала сова, - вот мы и снова встретились.

Яков уцепился рукой за совиное дерево, стало видно, как он устал. Даже стоять удавалось с большим трудом, а сесть было некуда - у корней дерева была только расквашенная снегопадом грязь.

- Привет, сказал Яков и закашлялся, - ты меня специально ждала?

- Ждала, - согласилась сова, - но не специально. Просто ждала. И искала в городе, но не нашла. Как ты меч потерял?

- Меч? Откуда ты знаешь, что я его потерял?

Сова хмыкнула, но тянуть паузу и расспрашивать, удовлетворяя своё любопытство, было неуместно, времени на это не было.

- Потому что он у меня. Сейчас...

Она влезла в дупло, раскопала подстилку в заветном углу, выкатила наружу яйцо, подкатила к краю

- Поберегись! - и вывалила яйцо вон.

Яков озадаченно смотрел на то, что упало к его ногам.

- Ты сказала меч. А это что?

- Это он и есть, меч твой.

- И что мне теперь делать?

- Я откуда знаю, - возмутилась сова, - Твоё имущество, ты и думай. Может, в руки взять, может, кулаком стукнуть.

Яков с усилием присел на корточки, протянул руку к яйцу. Осторожно дотронулся до гладкой кожистой поверхности. Сова на всякий случай из дупла вылезать не стала, мало ли что. Но смотрела во все глаза на то, как яйцо снова заволокло дымом. Только дым этот, кроме яйца, обволок ещё и Якова, превратив его в нечто нездешнее. Сгустился, стало невозможно разглядеть, что творится под его мутной пеленой.

Прошло полчаса, наверное. Сова уже решила подремать, и тут заметила, что туман стал редеть. Заметила и то, что снег прекратился, а в разрывах серых снежных туч проглянули лоскутки голубого неба. Редел и рассеивался туман быстро, разлетался клочьями, словно не туман это был, а одеяло из старой ваты.

На сухой после тумана земле лежал, свернувшись калачиком Яков, прижимая к груди меч в ножнах и нормальном виде. Одежда Якова чудесным образом от грязи очистилась и стало видно, что куртка вполне ещё ничего, тёплая, пусть и не новая куртка. Да и штаны с сапогами дыр и прорех не имели.

- Эй, тихонько позвала сова, - ты там как?

Яков вздрогнул, открыл глаза. Глаза у него оказались серо-зелёные, ясные и внимательные, только немного растерянные.

- Лучше гораздо, - ответил он. - Как тебя отблагодарить? Ты ведь спасла меня. Ещё пару дней - и свалился бы в канаву окончательно.

- Мне надо всё рассказать, - заявила сова. - Это лучшая благодарность. Только не здесь и не сейчас. Тебе есть, где переночевать?

Яков потёр глаза и поднялся с земли. В меч он вцепился накрепко, отпускать его явно не собирался.

- Не знаю. Я не знаю этих мест.

- Идти можешь?

- Кажется, могу, - Яков переступил с ноги на ногу, удивлённо к себе прислушиваясь, - точно могу. И быстро даже.

- Тогда пошли. Я знаю место.

Хитрая сова решила ничего человеку не рассказывать. Зачем? Вот приведёт на место - тогда пусть попробует отвертеться. А всё складывалось настолько одно к одному, что мнения Якова мироздание не интересовало, а уж сову и подавно.

Встреча

Через несколько часов сова привела Якова, ну, да, а куда ещё, к деревушке. Уселась ему на плечо и шептала в ухо, куда поворачивать на узких кривых улочках. Встречных не было, уже сгустились сумерки холодного предзимнего дня и люди спрятались от сырости и холода по домам.

Вот и домик с жёлтым окошком. Окошко светилось, как всегда тёплым уютным светом.

- Где мы, - спросил Яков

- В деревне, - пояснила сова. - Перед домом. Совсем ничего не видишь, что ли? Вон дверь, стучи в неё.

Сама слетела с плеча и уселась на ветку дерева.

Яков постучал. Нерешительно и растерянно, он совершенно не понимал, куда привела его эта говорящая птица.

- Капюшон с головы сними, - проворчала сова, - не промокнешь, небось.

Через несколько минут дверь отворилась. Луч жёлтого света упал на мужскую фигуру у двери, осветил тёмные волосы, выхватив из них седину, и усталое лицо. Раздался сдавленный возглас, и из домика выпорхнула хозяйка домика (да, сове так и показалось, что женщина не касалась земли), бросилась к Якову, схватила его за запястья, подняла сияющее лицо навстречу его взгляду.

- Ты!..

Яков шагнул вперёд, в домик и дверь захлопнулась. Сова осталась на ветке, решив подождать решения вопроса, есть ли у людей совесть.

Оказалось, что есть. Через несколько минут дверь открылась снова, Яков высунул голову наружу, поискал глазами белое пятно.

- Сова, крикнул он, - это чудо! Всё настолько невероятно, что я боюсь проснуться. Ты завтра прилетай, мы расскажем тебе всё.

Сова с удовлетворением отметила это "мы".

- Нет, подожди, - Яков на мгновение спрятался и что-то вопросил, потом высунулся снова, - оставайся здесь. Не улетай, пожалуйста. Хочешь в комнате, хочешь, на чердак, чердак тёплый, там труба от печки.

- На чердак полезу, - решила сова, - что мне вам мешать.

Всю ночь внизу слышались голоса, скрип кровати, счастливый смех и снова голоса. Впрочем, кажется, однажды сова различила и тихий плач, который очень быстро прервался. А утром в чердачный люк постучали.

- Спускайся, - позвал Яков, - позавтракаешь, познакомишься. Только рассказывать ещё не готовы, самим бы с собой разобраться.

Сова слетела вниз. Церемонно поклонилась, слегка разведя крылья:

- Доброе утро, хозяева, - сообщила она. Ей было любопытно, услышит ли её хозяйка домика.

Как ни странно, услышала. Видимо, Яков успел рассказать про говорящую птицу, поэтому никакого удивления не было.

- Доброе утро, чудесная птица, - отозвалась она.

Сова склонила голову набок, разглядывая женщину. Внешне женщина выглядела чуть моложе Якова, темноволосая, волосы убраны в недлинную косу, высокая, немногим Якова ниже, стройная, с аккуратными сильными кистями рук. Глаза были, как и у Якова, серо-зеленые, разве, что с какой-то рыжинкой у зрачков. Серо-коричневая юбка ниже колен, рубашка из плотной зелёной ткани, на плечах тёплая шаль в коричневом разноцветье.

Сова покрутила головой в поисках меча. Меч важно висел на крюке над кроватью, кажется, даже лоснился от собственной значимости.

На завтрак сове предложили изрядный кусок варёной курицы и чашку с молоком. Достойная замена надоевшим леммингам. Поев, сова перелетела на шкаф. И там задремала, прикрыв жёлтые глаза.

Прощание

Вечером были обещанные рассказы. Рассказов было много, но сова чувствовала, что все эти слова уже ничего не значат. Какая разница, где и как потерял Яков меч, как скитался, опускаясь всё ниже и ниже по социальной лестнице, стараясь хотя бы не спиться и держаться особняком. Сколько раз ему приходилось менять место обитания, жизнью его существования нельзя было назвать.

Какая разница, сколько бессонных ночей провела Анна перед портретом, который она нарисовала сама, в первые дни разлуки, - единственной вещью, оставшейся у неё на память о странном путнике, задержавшемся в её домике на пару месяцев. И ушедшем неизвестно куда, также, как и пришёл он неизвестно откуда. Ушёл и ушёл. Но не забывался, как ни старалась Анна перевернуть страницу, перевести случившееся в разряд минувшего. Не отпускал, не уходил из сердца и души, заставляя вздрагивать на каждый шорох за дверью и вскакивать при каждом стуке.

Сейчас уже всё было неважно. Двое, предназначенных друг для друга, встретились. Что будет дальше, как сложится их жизнь, зависело впредь только от них.

Сова чувствовала, что её участие в этой истории закончено. Как и участие иных могущественных сил.

Поймав паузу в разговоре, сова обратилась к Якову

- Я не знаю, зачем было нужно соединять вас. Я не знаю, зачем терялся и находился меч. И, тем более, не знаю, что будет у вас впереди. Что-то будет, и это что-то зависит уже только от вас, чудеса закончили свою работу. И ещё я знаю, что мне надо прощаться. Совы - птицы ночные, сейчас как раз моё время. Прощайте!

Яков осторожно взял тяжёлую птицу на руки, бережно погладил белые перья:

- Прощай! Но иногда залетай на огонёк, просто проведать. Мне так будет спокойнее.

- Хорошо, - согласилась сова, - как ни странно, спокойнее будет и мне.

И сова вылетела в открытую дверь.

- Да, - обернувшись, спросила она,- а домовой у вас есть?


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"