Сыров Всеволод Сергеевич : другие произведения.

Место действия - Земля.

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    мой первый опыт написания романа.

  
  
  Посвящается людям, которые еще живы, в память о тех, кого уже не вернешь...
  
  
  Часть 1. Хрупкая грань
  
  
  
  Утро было обычным. Опять моросил мелкий дождь. Небо, налитое серо-свинцовыми тучами, медленно плыло по полусфере. Сергей проснулся как всегда рано. "Дождь. Десять дней. Когда кончиться эта тоскливая мука?" - эта первая спросони мысль прозвучала в его голове на редкость отчетливо для этого времени суток. Сергей потянулся, выпрямил свои худые, загоревшие за лето, ноги, уперся руками в спинку кровати. На часах было чуть больше семи. Надо было вставать, одеваться, завтракать, идти на работу. Понедельники - трудные дни для людей. Тело ещё живет выходными, а мозг уже перестраивают под будни, вот и получается конфликт рефлексов и сознания. Сергей откинул в сторону одеяло, перевернулся на бок, сел. Комната была наполнена давящей полумглой. Плотные серые жалюзи очень плохо пропускали унылый уличный свет. Сергей посидел минут пять, бессмысленно глядя в одну точку, затем резко встал, потянулся, вздрогнул и принялся одеваться. Натянул синие шерстяные штаны, футболку, старый, сильно выцветший от множества стирок, свитер, поспешно умылся. Далее по расписанию следовал завтрак, однако Сергей решил воздержаться от бутербродов с полупропавшей колбасой и перекусить на работе. Покачиваясь из стороны в сторону, он пошел на кухню. Включил телевизор, аккуратно стоявший на кухонном шкафу из светлого дерева, в котором хранились крупы и макароны. На панели функций загорелась маленькая красная лампочка. Это был старенький Панасоник, выпущенный в 2038 году. Древность по теперешним меркам, однако, сделан он был на совесть и служил исправно до сих пор. Сергей сидел на табуретке, бессмысленно щелкая каналы. "Везде одно и то же" - с возмущением произнес он и отложил подальше пульт - "Наводнения, теракты, ураганы, цунами, президент США обвиняет очередную страну в укрывании международных террористов. И что им не сидится у себя в Америке? Вечно лазают по всему земному шару с проверками". На этот раз комиссия была отправлена на Украину. Якобы там вот уже 20 лет ведется разработка биологического оружия. Сергей нажал на большую зелёную кнопку. Экран мгновенно потух, став абсолютно черным. Идти никуда не хотелось. На кухне было намного светлее, чем в спальне, однако вид за окном не располагал к пешей прогулке до ближайшей остановки, ведь машины у Сергея все еще не было. Довольно дорогое это было удовольствие для человека его достатка. Да и, если быть до конца честным, он не испытывал в ней особой необходимости. В отсутствии привычного утреннего завтрака запас времени сразу же увеличился на пол часа, а дома было так тепло и уютно, что на работу ехать не хотелось. И все же, вопреки всему, эта поездка была неизбежна, и не важно, когда она произойдет: сейчас или спустя три четверти часа.
  Сергей поспешно оделся, вышел из квартиры, закрыл тугой замок длинным тонким ключом, изрезанным по бокам замысловатым узором так, что его было очень трудно подделать. На улице было мерзко. Действительно мерзко. Десять дней подряд шел мелкий моросящий дождь, сопровождаемый холодным северо-восточным ветром, который пробирал до костей, забираясь под свитера, плащи, куртки и рубашки. К четвергу обещали снег. Пусть снег. Лучше снег, чем мокрая, надоедливая дождевая пыль. Снег красивый, белый, а дождь грязный и противный. Сергей быстро зашагал в сторону остановки. Холодный ветер хлестал его по щекам и носу, изморось била в лицо, он кутался глубже в куртку и шарф, но это мало помогало. Оставалось только одно: идти как можно быстрее, на остановке сесть в теплую маршрутку и умчаться на работу.
  
  
  Маршрутку ждать долго не пришлось. Через пару минут подлетела очередная газелька. Это была одна из немногих новых машин на водородном топливе, которые в качестве эксперимента были заброшены на улицы Автограда специалистами ГАЗ. С виду автомобиль выглядел весьма тривиально, практически ничем не отличаясь от своего предшественника образца 2042 года, слегка измененный задний бампер, пара дополнительных фар и новые дворники, вот, пожалуй, и весь ряд косметических изменений. Но зачем тратить время и деньги на придание внешнего лоска, если под капотом установлен абсолютно новый движок, не имеющий аналогов в мире. Это была воистину революция в машиностроении. Водородный двигатель мощностью 325 лошадей позволял разогнаться до 100 км/ч за 8 секунд, и это с полной нагрузкой в две тонны.
  Сергей вошел в заднюю дверь. Приглушенный свет падал на как всегда пустовавшие сутра сиденья. Он прошел в глубину кузова. Ехать далеко. Тольятти сильно расширился за последние 10 лет. Сергей примостился на сиденье возле окна, уткнувшись носом в воротник куртки. Сзади к остановке подъехал какой-то автобус. Автобусы Сергей не любил. Там ездило кошмарное количество народа. В час пик можно было подумать, что туда напихано человек пятьсот, не меньше. У маршруток было, по его мнению, минимум три главных преимущества. Во-первых, быстрота передвижения. Во-вторых - наличие радио, правда в некоторых маршрутках оно почему-то издавало не мурлыкающие звуки попсовых песен о любви, а нечто грубое, хриплое и непонятное нормальному человеческому сознанию. Это нечто коробило Сергея, резало его слух, чувства сбивало в один грубый бесформенный клубок, и название этому нечто было "шансон". Непонятно, почему в это бешенное время сверхзвуковых скоростей и стремительных жизненных ритмов, все еще оставалась достаточно популярна эта низкая, грубая, бандитская музыка. Но наличие шансона напрочь заглушалось третьим преимуществом. В салоне всегда было тепло. Печки качегарили вовсю. После дождливой, слякотной, холодной улицы сесть в пустую уютную машину - это просто счастье. Возле двери, едва слышно на общем фоне оживленного движения, зашумел электромотор. Она быстро приняла исходное положение, захлопнулась с мягким щелчком, и водитель включил левый поворотник...
  
  
  
  Николай проснулся сегодня рано, даже чересчур рано для первого дня отпуска. Электронные часы показывали 7:25. В комнате было тихо. Слегка мурлыкал лежавший в ногах кот. Стук маятника в зале отмеривал секунды. Николай решил встать. Спать не было никакого желания. Изрядно растрепавшиеся за последнее время нервы не давали организму забыться. Николай медленно приподнялся. Ногам было холодно и мокро, будто их засунули в таз с ледяной водой. Постель была сырой от пота, неуютной, чуждой телу. Николай встал, придерживаясь рукой за низкую тумбочку. Другая находилась у противоположного края полутороспальной кровати с матрасом из плотной резиновой ткани, которая обеспечивала необходимую жесткость и к тому же, совершенно не деформировалась со временем из-за своих упругих свойств. Одеваться Николай пока не стал. Он окинул блуждающим, еще не совсем проснувшимся взглядом спальню. Над изголовьем поставленной вдоль стены кровати висел все тот же натюрморт с бутылкой молока и двумя зелеными яблоками, изображенными маслом на полотне. Столь необычное сочетание, совсем не характерное для натюрмортов, скорее всего и сподвигло Николая на его покупку. Стены были покрыты спокойными зелеными обоями с абстрактным квадратно-прямоугольным рисунком. Плотные светло коричневые шторы были раздвинуты по бокам, открывая взору узорную, посеревшую со времени прошлогодней генеральной уборки, тюль, рассеивавшей и без того не очень яркий заоконный свет. На дальней тумбочке в стеклянной рамке стояла большая фотография с подписью на обратной стороне: "Николаю Морошеву, человеку, который не раз спасал наши шкуры. От ребят 4-ой роты". Взгляд оборвался на собственном животе, по которому сплошной полой проходил длинный шрам.
  Дав сознанию полностью проясниться, Николай пошел на кухню и нажал на сенсор чайника. Затем вытащил из шкафа какой-то древний обогреватель и включив его в сеть, сел на стул, подставив ноги под струю горячего воздуха. Посидев так минуты две, он понял, что это не поможет. Холод был внутренний. Он будто исходил из самых глубин его истерзанной недосыпаниями и стрессами нервной системы. Чувство беспокойства и тревоги все усиливалось. Оно становилось невыносимым, хотелось кричать, метаться по комнате. Но Николай поступил иначе. Он включил недавно купленный телевизор. По шестнадцатому каналу шел какой-то комедийный сериал. Николай налил себе чаю. Приятное тепло потекло по его горлу. Но и оно тоже было каким-то поверхностным, не затрагивало глубин души. Николай отставил чай, привстал, дотянулся до выдвижного шкафчика с медикаментами, располагавшегося напротив четырехугольного стола. Пузырек с валерьянкой был почти пуст. На дне оставалось 3-4 таблетки. "Надо будет купить" - подумал Николай, откупоривая туго засевшую крышку. Две маленькие желтые таблеточки упали к нему на ладонь. Николай запрокинул голову назад, проглотил таблетки, запитые водой, фыркнул и уселся обратно на стул, бессильно опустив руки на стол. На кухне между тем становилось все теплее. Горячий воздух обволакивал маленькую комнату в девять квадратов. Из телевизионного динамика слышались голоса бабуинов и макак. Николай переключил на первый. Шли новости. Тайфун в девятый раз за год обрушившийся на побережье Японии, и очередное землетрясение в Китае по какой-то странной, необъяснимой причине не вызывали былого удивления. Погода становилась все более неуправляемой и капризной. По всему земному шару наблюдались небывалые катаклизмы. Да что далеко ходить - в Тольятти в конце ноября уже десять дней шел дождь! Когда такое случалось в последний раз не могли припомнить даже старожилы. Стук сердца становился все менее различимым. Николай уже чувствовал, как веки начинали опускаться - валерьянка подействовала - долгожданное тепло, теперь уже не косметическое, а глобальное, исходившее от нервных окончаний мозга к мельчайшим капиллярам пальцев ног и рук, растеклось по телу. Тепло спокойствия и уверенности в том, что завтра не надо идти на работу. Он выключил телевизор, печку взял с собой в спальню. Выставил режим максимального обогревания и плюхнулся на постель...
  
  
  
  Машин в это рабочее ноябрьское утро было немерено. "Хорошо, что сейчас не какой-нибудь допотопный 2005 год. Если бы такое количество автомобилей скопилось здесь лет сорок назад, то горожане просто задохнулись бы от выхлопов" - эта мысль в голове Сергея проскользнула мгновенно, как фотовспышка, потухнув почти сразу после зарождения. Не было смысла в этой мысли, просто рассуждения человека, который едет в этот понедельник на работу в теплой газельке, посреди всеобщего холода и хаотичного движения машин, замкнутый в своем маленьком, уютном микромире. В стекло брызнуло водой из грязной лужи. Сергей инстинктивно дернулся, затем медленно отвел взгляд от снующих по дороге автомобилей и перекинул его на ехавших в маршрутке людей. Рядом с ним сидел пожилой человек лет 60-ти в тяжелой, как показалось Сергею, кожаной куртке, фуражке в клеточку, которые стали в последнее время весьма популярными среди старшего поколения. На переднем сиденье устроились две девушки: одна в легкой синтепоновой куртке с длинными рыжими волосами, высокая; другая - ростом чуть пониже, с короткой стрижкой, в черно-коричневом кожаном плаще. Судя по всему студентки. Они тихо беседовали между собой на какие-то отвлеченные темы, не обращая внимания на дорогу. Взгляд Сергея скользнул по первому ряду сидений. Слева у окна сидела тучная женщина, не старая, но и не молодая, лет 40-45, а рядом 16-летний юноша, с легким, белым пушком под носом. Напротив него пристроились двое мужчин, невыразительной внешности. На заднем ряду сидела красивая длинноволосая девушка и читала какую-то фантастическую книгу. Сергей напряг глаза и прочитал название: "НЛО и инопланетяне". "Проблем в жизни не хватает что ли? Читает всякую ерунду" - книги про НЛО Сергей не любил. Можно даже сказать ненавидел. Его гораздо больше волновало отношения президента к проблеме американизации континента, а еще ему нравился футбол. Сергей отвернулся к окну. Небеса сыпали все той же мокрой пылью, лужи не стали меньше, но машин поубавилось. Теперь маршрутка ехала в сторону Приволжской улицы по широкому Московскому проспекту. "Скоро выходить" - подумал Сергей, щурясь. Не было никакого желания опять идти на улицу. За прошедшие полчаса он согрелся и повеселел. Теперь предстояло выбираться в столь недружелюбный внешний мир и топать в офис, где его ждала куча бумаг, вечно недовольный Михаил Петрович - директор конторы и атмосфера всеобщей суеты и напряженности. Фирма, в которой работал Сергей, занималась доставкой товаров с оптовых складов в магазины, на рынки и другие "стратегически важные" для населения объекты торговли, а сам Сергей занимал в ней весьма скромную и непопулярную должность менеджера. К слову сказать, он был весьма одаренным экономистом и при некотором везении мог бы достичь больших высот в карьере, чему, в немалой степени могла бы способствовать его внешность. Росту он был высокого: около 185 сантиметров. Вытянутое лицо, редкие брови, не длинные ресницы. Но всех поражали его глаза. Ярко голубые, будто подсвечиваемые изнутри, зрачки создавали эффект всепроникающего рентгеновского взгляда. Нельзя было спрятаться от этих глаз. Они смотрели сквозь одежду и плоть, в самую душу. Не сказать, чтобы Сергей отличался атлетическими формами. К совершенствованию своего тела он никогда не стремился. Однако выглядел он довольно накаченным. На вид ему можно было дать года 22, не больше. Но ему было 27. Хотя, когда человек находиться в промежутке между 20-30 годами вообще сложно судить о его возрасте. В целом же он производил впечатление довольно приятного, начитанного молодого интеллигента.
  Сергей нажал на кнопку остановки. Фразы вроде: "На следующей останови пожалуйста" давно вышли из употребления. Теперь все было иначе: нажал кнопку, вышел на остановке; не нажал - ну и плохо тебе: все равно тебя никто не услышит. Водитель закрыт звукоизолирующим стеклом, на смену живому денежному обращению еще в 2031 пришли так называемые "маршрутные карточки". Компьютеризация достигла огромных масштабов. С одной стороны это и лучше. Меньше нагрузки на водителя, меньше нервотрепки, меньше проблем. Газель остановилась точно в отведенном месте. Сергей проворно вылез наружу и лицо мгновенно обдало холодом. Под ногами почувствовалась жесткость аллеи, выложенной мелкой плиткой. Дождь, дождь, ничего кроме дождя. Это унылое серое небо нависало над городом уже десять дней подряд. Эта мука должна была кончиться. Должна была, но не кончалась. "Почему так холодно?" - подумал Сергей, натягивая на голову вязаную шапку. Ответ он знал. Циклон пришел в Тольятти с севера, принеся мерзость осенней ноябрьской погоды. Сергей решил побыстрее добраться до работы. Ноги поспешно зашагали по тротуару, подгоняемые диким завывающим ветром. По сторонам тянулись скучные серые постройки. Офисы, магазины, небольшие кафе. В основном это был торговый район. Чуть подальше, за московским проспектом начинались жилые кварталы. Старые, панельные дома в пять этажей соседствовали с новыми кирпичными 16-ти этажными исполинами. "Приволжская 35. Ну вот и родная контора, будь она неладна". Семиэтажное кирпичное здание тянулось вдоль серой полосы дороги, казалось, до самого горизонта. Из окон несмело выглядывали некоторые сотрудники. Фирма, в которой работал Сергей, занимала небольшую территорию в самом начале, этого огромного здания. Сергей прошел через грязную, продуваемую всеми земными ветрами, арку, свернул налево, подошел к ступенькам, ведущим к стальной бронированной двери, подняв глаза, механически прочитал рекламу: "Конвент Агро. Оптовая торговля продуктами питания", затем потянул на себя дверную ручку и вошел внутрь.
  Первой его встретила тряпка, лежавшая на полу. В её обязанности входило встречать всех входящих и терпеливо принимать всю грязь, которую они с собой приносили, в надежде, что вечером тетя Маша помоет её и вновь, уже чистую, положит на пол возле двери. Сергей небрежно шаркнув ногами, прошел дальше. В приемной было тихо. Секретарша Наташа приходила обычно позднее. Впереди был коридор с несколькими дверьми и кабинет Михаила Петровича. Медленно перебирая озябшими от всепроникающего ветреного холода ногами, Сергей прошел до второй двери направо, достал из кармана слегка поржавевший ключ, больше похожий на какую-то неизвестную геометрическую кривую. Замок тихо щелкнул, старая, обшарпанная фанерная дверь открылась неожиданно тихо. Перед Сергеем предстал его кабинетик. Крохотная комнатка размером чуть более 6-ти квадратов. На стенах все те же, наклеенные еще 10 лет назад, во время последнего, так и не доделанного, ремонта, спокойные бело-голубые обои. Старый радиатор, с довольно внушительным свищем, дожидался сантехников. Двухдверный коричневый лакированный шкаф, который занимал чуть ли не треть всего пространства. Из общей картины ветхости выделялся, пожалуй, только новый офисный стол, который был куплен месяца 2 назад. Да, в таких условиях работать было тяжело, но возможно, а потому нужно.
  "Эх" - вздохнул Сергей и плюхнулся в свое кресло. Впрочем, этот предмет интерьера и креслом то назвать было нельзя. Скорее он был похож на обычный офисный стул, с пластмассовой ножкой, черной выгнутой спинкой, и приделанными к ней широкими ручками, которые, скорее, не помогали, а наоборот еще больше мешали и без того непростой работе молодого менеджера.
  Сергей кинул беглый взгляд на висевший на стене календарь. "27-ое число" - негромко произнес он вслух. Да, на дворе действительно было 27-ое ноября, а вот снег еще даже не выпадал. Температура никак не хотела опускаться ниже 6 градусов и землю обильно поливали водой тяжелые, хмурые тучи. На шум открытого замка пришел Костя - молодой 23-х летний парень, с пухлым лицом и округлыми формами.
  - Приветик, Сергей. Ты сегодня рано. Даже Наташи еще нет.
  Костя занимал в фирме должность штатного маркетолога, и внештатного советчика в любых компьютерных делах. Вообще парень он был весьма и весьма неглупым, в свои 23 года стал дипломированным специалистом и просто хорошим человеком.
  Хорошее настроение Кости передалось и Сергею.
  - Костя, знаешь народную примету? Если программист в восемь утра уже на работе, значит он еще на работе.
  Костя широко улыбнулся своей завораживающе-дружелюбной улыбкой человека с широкой душой.
  - А может по кофейку? - мягким, уже заметно повеселевшим голосом спросил Сергей.
  - А можно и по кофейку. Щас сделаем.
  Костя быстрыми шагами направился к некоему подобию служебного помещения, служившему сотрудникам и кухней и комнатой отдыха и складом и чем еще только не служившим. Сергей запрокинул голову назад.
  - А-а-а, еще одна неделя началась - руки его сцепились в замок, он осторожно потянулся, открыл глаза.
  Да, работа у Сергея была не очень-то интересная, но за что он любил свою контору, так это за ее коллектив. В нем не было атмосферы недоверия, сплетен, козней за спиной соседа, как это часто бывает. Все люди вполне приличные, образованные. Картину, пожалуй, портил только Михаил Петрович, немного ворчливый, придирчивый, вечно чем-то недовольный мужчина 42-х лет. Однако особенность характера могла быть обусловлена занимаемой им должностью генерального директора, безусловно, нервной и требующей большой концентрации и напряжения.
  - Сергей! Кофе остынет! - Костя громко кричал, хотя Сергей находился от него в пяти метрах за стеной.
  - Иду - бесчувственным голосом ответил менеджер.
  Сергей завернул в дверной проем.
  - А, ты тут, - с удивлением, уже негромким голосом произнес Костя, подавая горячую кружку своему коллеге.
  Рука Сергея потянулась к горячей синей кружке с ароматным, свежемолотым натуральным кофе. Странный звук заставил его поставить чашку на стол. Костя пулей вылетел из кладовой, как официально именовалась маленькая самодельная кухонька.
  - Ну что, не успел на работу придти, уже кофэ хлестаешь? - голос шефа звучал одновременно и грубо и мягко, и серьезно и насмешливо, а еще это нарочно им измененное слово кофэ: вообщем непонятно было, в каком он сейчас настроении, стоит ли ему что-нибудь ответить, и если стоит, то что именно? - Ладно, я у себя в кабинете буду, когда придет Наташа, скажи ей, что мне нужны справки, она знает какие, хорошо?
  - Да, конечно - растерянным голосом отозвался Сергей.
  - А Костя тут?
  - Да, он у себя в кабинете.
  - Ну вот и славненько, а то мне надо факсики принять, да прайсов поскачивать из Интернета.
  Шеф прошел дальше по коридору, до деревянной двери, за которой слышался стук клавиатурных клавиш.
  "Так, Михал Петрович пришел. Начинаем работать" - Сергей взял кофе к себе в кабинет, сел в свое менеджерское кресло и стал ждать. Настроение после разговора с Костей было на уровне "выше среднего". В приемной послышался негромкий железный стук. "А вот и Наташа" - задорно в его голове пронеслась пара мыслишек.
  Наташа заглянула в открытую дверь.
  - Привет Сергей. Готов к труду и обороне? - красивым нежным, но не писклявым, а ровным, чистым голосом спросила молодая девушка, с правильным, загоревшим за лето лицом, улыбающимися глазами, и в целом очень неплохими формами.
  Сергей повернул голову.
  -Да, вполне готов. - сказал он несколько задумчиво, голосом специально немного выше нормы.
  - Михал Петрович у себя?
  - Да, - Сергей оживился, заговорил быстрее, как будто вспомнил нечто весьма важное. - Он просил передать, чтобы ты принесла ему какие-то справки.
  - Хорошо - коротко ответила Наташа и быстрыми шагами ушла обратно в приемную.
  На лице Сергея показалась слабая улыбка. "Желтые справки" - подумал он, посматривая на старые электронные часы, стоявшие на столе возле канцелярского набора. Мерно помигивали две серые точки, пришедшие на смену секундной стрелке. 8:27.
  
  Николай ворочался на постели. Одеяло давно валялось где-то на полу. Военные кошмары опять обдавали тело холодным потом, а разум ввергали в состояние чуткого ощущения надвигающегося страха.
  - Нет! - Николай вскочил, тяжело дыша.
  "Опять, опять. Полгода не было и вот опять" - он провел мокрыми руками по, горевшему огнем, лицу. В комнате было жарко и душно. В углу вовсю качегарил старенький обогреватель. Николай поднял валявшееся неподалеку одеяло.
  - Почему, почему это повторилось вновь. Что-то опять произойдет, как всегда. Да, как в прошлый раз. Так и теперь будет - Николай думал вслух. Голова его трещала, словно рядом били в огромный колокол.
  Из зала донесся звонкий удар. Часы отмерили половину. Но половину чего? Николай медленно, осторожно, стараясь поменьше вертеть головой подошел почти вплотную к висящим на стене с желтоватыми обоями часам. "Пол первого! Половина дня прошла. А еще не сделано ничего!". Николай бросился было в ванную, но резкий пульсирующий удар в височной области заставил его остановиться. Рука инстинктивно потянулась к голове. Пальцы начали растирать больное место. Николай направился к аптечке. "Пенталгина нет! Придется идти в аптеку. О, еще же валерьянки купить надо! Точно!" - он медленно дошел до шкафа с вещами, натянул на себя черную водолазку и протертые у карманов синие джинсы, а поверх темно-синий свитер с замком под горло, затем накинул легкую осеннюю куртку, выключил в прихожей свет, вышел в полутемный грязный подъезд и закрыл за собой тяжелую железную дверь.
  На улице все было по-прежнему. Как и вчера моросил мелкий дождь. Холодный северный ветер ударил в его округлое морщинистое лицо. Лицо человека, который видел слишком много для одной жизни; человека, привыкшего к лишениям и трудностям. Суровое лицо с расчетливым, спокойно-выжидающим взглядом. Лицо безымянного война безымянных войн, который понял нечто такое, чего не дано понять обычным людям. Весьма крепкое армейское телосложение и рост метр восемьдесят сильно выделяли его из серой толпы.
  Ему было 32. А выглядел он на 45. Так измотала его жизнь. Много стран он объездил, много где приходилось ему воевать за чужие интересы и капиталы. А теперь он устал. Устал от войны. Устал от крови, которой так много пролил в своей жизни. Ручьев, нет, даже рек крови, которую он выпускал из людей своими верными пулями как что-то ненужное, требующее устранения. Тяжелее всего пришлось в Индии в 35-ом. Армия США бесцеремонно вторглась в страну. Ожесточенные бои, в ходе которых погибло около миллиона человек длились, как тогда казалось, бесконечность. И все ради чего? Чтобы испытать новое оружие - огромных боевых роботов модели БР-110 - первых из Уравнителей. Несколько дней, проведенных Николаем в Дели были для него тяжелым испытанием. Круглосуточные бомбежки, острая нехватка питьевой воды и продовольствия... и смерть. Смерть, царствовавшая эти семь дней. Смерть, как мародер и грабитель, собиравшая урожай с не для нее посаженных полей. Тогда он в первый раз увидел их. Этих трехметровых монстров, с огромными, встроенными в руки крупнокалиберными пулеметами, сотрясающих землю своими тяжелыми пневматическими шагами. Да, это было оружие, которого еще не видела смерть. Тогда американцы предложили ей заменить ее, морально устаревшую косу, на тяжелые крелатовые пушки Уравнителей. И смерть приняла предложение...
  Николай уткнул нос куда-то глубоко в высокий, хотя и чересчур тонкий воротник, в котором с каждой минутой становилось все более неуютно. Нос неприятно щипало.
  - А-а-апчхи - Николай громко чихнул, не прикрыв рот рукой, выпустив в атмосферу тысячи частичек ротовой слизи.
  Путь до аптеки был коротким - всего-то пройти через две арки, затем направо, и, там, в небольшом универсальном магазинчике, компактно расположился аптечный киоск. Николай бодрыми шагами шел по мокрому дорожному асфальту. На балконе первого этажа небольшая группа подростков распивала пиво. "Нда, как приятно посидеть с другом за бутылочкой пива" - подумал Николай - "Но, только, конечно не в такую погоду и не на улице... Дома или в баре... Эх, позвонить что ли Сереге, может зайдет вечерком, поболтали бы". Размеренный ход его мыслей прервал сигнал автомобиля. Николай обнаружил себя идущим прямо по центру небольшой внутри квартальной дороги, и поспешно перебрался на тротуар, тем более, что ему нужно было заворачивать во вторую арку. Минут через пять Николай достиг небольшого, аккуратного, красиво облицованного пластиковыми панелями белого здания, над которым красовалась подсвечиваемая изнутри, интересно оформленная табличка с надписью: "Универмаг Лимпопо". Николай вошел внутрь. Горячий воздух из кондиционера дунул ему в лоб, лишь только он открыл дверь. Аптечный киоск размещался почти напротив входа. Николай заглянул в небольшое окошечко.
  - Простите, А можно лекарства приобрести - вежливо поинтересовался он.
  Пожилая худая женщина лет 60-ти обернулась и уставилась на него через толстые линзы очков.
  - Мне, пожалуйста, Пенталгина пару упаковок и валерьянки штучек десять.
   Странно, но отпуск такого большого количества валерьянки не вызвала у нее никакой реакции, будто она всю жизнь только и делала, что продавала всяким неврастеникам огромные пузырьки с маленькими желтыми таблеточками.
  - С вас 140 рублей - сухим, лишенным чувств голосом сказала она.
  Николай проворно провел карточкой по считывающему устройству. Взяв лекарства и, по пути купив две бутылки темного пива, он направился домой.
  Боль в голове все усиливалась. Длинным зазубренным ключом Николай быстро открыл дверь квартиры и вошел в прихожую. "Как больно" - в висок опять ударило молотком. Николай почувствовал, как в глазах начинает темнеть. Плафон люстры уплыл далеко вверх, к лицу стремительно приближался мягкий ковер на жестком бетоне, покрытом линолеумом. Николай упал в обморок...
  Прошло уже часа три, а может и больше. Николай проснулся на диване. Очень странно, но голова уже не болела. Во рту ощущался неприятный привкус густых непроглатываемых слюней, которые обычно образуются после глубокого дневного сна. Тело было словно напичкано ватой. Левая рука лениво свисала с края обитого красно-желтым мохером длинного широкого дивана. "Как я здесь оказался. Что вообще происходит? Я же упал на пол" - Николай попытался встать, опираясь на правую руку. В следующее мгновенье неприятные мурашки на руке дали ему понять, что это вряд ли удастся. Рука совсем затекла. Он придавил ее всем своим весом, и теперь требовалось время, чтобы восстановить ее былую функциональность. Николай оглядывался по сторонам, прислушивался, пытался припомнить, что с ним случилось, но все же никак не мог понять, почему он лежит на мягком диване, а не на жестком, холодном (отопление все еще не включили) полу. Он и не вспомнит. Не вспомнит, как провалявшись полчаса на ковре решил подыскать себе более подходящее место для отдыха. Как плюхнулся в беспамятстве на диван, уснул крепким сном. Как истошно, разрывая динамик, звонил телефон. Четко отлаженная машина - его организм, дала сбой. Неделя бесконечных нервных потрясений и недосыпаний не проходит бесследно. Тело просто сказало: "Извини, Коля, я больше не могу, приляг ка, отдохни чуток, а потом еще чуток, и еще, а там посмотрим". И Коля подчинился, не мог не подчиниться. Теперь ему стало намного лучше. Пелена, застилавшая глаза во время сегодняшней прогулки, как будто была смыта здоровым крепким сном. Сознание прояснилось, чувства стали четче. Вот только этот неприятный привкус во рту. Но, это уже мелочи. Николай повторно попытался встать. После недолгого покалывания в руке, она пришла в норму. Усилие. Он на ногах. Взгляд скользнул по деревянным настенным часам. "Пять! Уже пять! Да что же это такое! Что сегодня за день такой?!" - Николай думал, что сейчас только три, или около того. Двумя тяжелыми движениями он сделал попытку уложить растрепавшиеся волосы и пошел на кухню. Хотелось есть. В холодильнике было пусто. Хлеб тоже кончился. "Ну почему, почему он кончается именно тогда, когда я больше всего не хочу за ним идти!". Однако голод брал верх. К тому же, хлебный был ближе аптеки. Прямо за углом соседней пятиэтажки.
  Минут через двадцать Николай вернулся домой, неся полную сетку каких-то выступавших коробок и банок. Пельмени, маринованные огурцы и всякие солености, палка копченой колбасы, кусок сыра и большая булка свежего, мягкого, с хрустящей корочкой, белого хлеба. Вот так всегда и бывало: вышел за хлебом, а вернулся с целой продовольственной корзиной.
  Готовить Николай умел, но не любил. Жены у него никогда не было. Не потому что он не встретил подходящего человека, нет, просто одному ему было проще. Проще жить, воевать, проливать свою и чужую кровь. Возможно теперь, когда все это в прошлом он остепенится, женится, заведет детей, и будет жить своей маленькой личной жизнью. Кто знает, кто знает.
  В спальне раздалось громкое "Мяу".
  - Васька, иди. Кс-кс-кс-кс-кс.
  Серый пушистый кот прилетел быстрее пули, заискивающе прижав свои маленькие лохматые ушки. Николай отрезал кусочек колбасы. Васька явно ждал чего-то другого. Презрительно фыркнув он ушел в зал.
  - Ну и иди. Все равно потом вернешься!
  "Как же я голоден" - подумал Николай, доставая из сетки пачку пельменей.
  Да, пельмени были явно переперченными. Николаю то и дело приходилось заливать горевшее горло прохладной водой. "Что-то как-то не так" - он отставил подальше красивую розовую неглубокую тарелку с десятком недоеденных пельменей, плававших в водяном бульоне. Кастрюля с мутной водой тихо парила на плите, а мыть посуду очень не хотелось.
  - Эх - Николай тяжело вздохнул, вышел на балкон, закурил. Зрачки глаз странно потухли. Опять накатили случайные военные воспоминания. Так часто бывало, когда он вот так стоял один на балконе и выпускал полупрозрачный ядовитый дымок...
  
  Разрывная пуля просвистела у виска. Николай инстинктивно нырнул в окоп, укрепленный кое-где железо-бетонными плитами. Где-то вдалеке послышался хриплый голос Алексея.
  - Коля! Живой?!
  - Пронесло! - выкрикнул Николай и сам не услышал своих слов. Песчаное поле содрогнулось от взрыва мегатонной кастетовой бомбы.
  - Авиация! Авиация! - кричал молодой лейтенант, сновавший туда-сюда по окопу.
  Полуползком-полубегом, Николай бежал к небольшому бункерному сооружению. Вокруг раздавались беспорядочные выстрелы автоматов и дуратовых винтовок, очереди из крупнокалиберок следовали одна за другой, с промежутками по 3-4 секунды. Второй раз за день застава держала оборону. Второй раз за день 110 человек, на порядок меньше, чем пришло сюда в начале войны, отстреливались от пятисот элитных американских головорезов, душами останавливая танковые болванки, сердцами закрывая командиров от пуль. "Уроды, тяжелыми бомбят" - подумал Николай и в то же мгновенье почувствовал резкую боль в плече. Пуля с феолоновым сердечником разрывала плоть, как бумажный лист, острым жалом вонзаясь в болевшие кости.
  - ААА! - болевой шок подкосил Николаю ноги, и он упал на горячий песок.
  - Коля! Коля! Вставай! - все тот же хриплый голос издалека приближался к нему.
  - ААА! - боль была адской. Из плеча алой струей на одежду выливалась кровь.
  - Вставай! Быстрей! Наши на подходе! - Николай почувствовал как крепкие руки поднимают его на ноги.
  - Леха! Куда бежать?! - стиснув зубы от душераздирающей боли, завопил Николай.
  - За мной!
  По узким траншейным переходам Николай добежал до бункера, а оттуда дальше к разрушенной вертолетной площадке. Несколько черных точек на горизонте внушали, робкую, незримую, неосязаемую надежду на спасение.
  Семь минут тянулись словно семь дней. На крошечной площадке стояло человек пятьдесят. Они судорожно отстреливались, падали на землю, вставали и снова отстреливались от наступавшей вражеской пехоты. Вот их уже 40. А спустя еще пару минут останется всего 30, а затем 20 и так до 0, до того момента, когда последнему солдату в лоб угодит уравнительская пуля, до мгновенья, когда смерть в последний раз сорвет с этой песчаной поляны колосок жизни, одарив гробовой тишиной желтую сирийскую пустыню...
  
  Громкий мелодичный звонок в дверь прервал тяжелые воспоминания. В руках Николай держал скуренную почти до фильтра сигарету. Он небрежно бросил окурок в пепельницу из толстого стекла, медленными, усталыми шагами подошел к двери.
  Обнаружив за ней Сергея, он поспешил открыть двойной кодовый замок.
  - Здарово Коля - Сергей бодро шагнул на небольшой ворсистый коврик.
  - Ну здравствуй, здравствуй - Николай заметил у него в руках какой-то белый мятый пакет. - Это что?
  -А это пиво! - жизнерадостным голосом ответил Сергей, доставая коричневую, с желтой этикеткой, бутылку. - Светлое. Твое любимое!
  - Ну спасибо, друг! - Николай развел руки в стороны, слегка нагнулся, довольно неизящно попытавшись изобразить благодарность, - ты проходи, располагайся.
  Николай выхватил пакет из рук Сергея и убежал на кухню, после чего оттуда периодически стали раздаваться звоны стеклянных пивных кружек. Сергей снял толстую синтепоновую куртку, шарф и шапку, небрежно скрутив в один громоздкий комок, закинул в левый рукав, как обычно перепутав его с правым, затем, разувшись, прошел в зал, плюхнулся в мягкое кресло с автоподогревом и взял с деревянного журнального столика новый номер "Ратного дела".
  Николай залетел в комнату с двумя огромными литровыми кружками желтой, с высокой белой шапкой, жидкости, подал одну из них Сергею, вторую оставил себе и, последовав примеру своего друга, плюхнулся в другое кресло. Сергей отложил журнал, втянул воздух и сделал три больших глотка, вытер пену с губ, затем поставил кружку, повторно взял журнал и принялся внимательно рассматривать картинку на обложке.
  Картинка представляла собой изображение Уравнителя стоявшего посреди зеленого, тщательного выбритого газонокосилками куска травы размером 3 на 3 метра на фоне чистейшего голубого неба, которое в последнее время так редко показывалось из-за унылых поздне-осенних туч. Робот представлял собой человекоподобную блестящую на солнце конструкцию из черного металлического сплава. На месте головы возвышалась стальная конструкция, лишь отдаленно напоминавшая форму черепа, а скорее представлявшая собой полый овал, в котором ясно просматривались несколько глазниц для объективов видеокамер. Такие структуры как рот, нос и уши естественно отсутствовали. В "руки", сделанные также полыми и напичканными силовыми и гидравлическими кабелями, были впаяны две крупнокалиберные пушки, а над ними возвышались скорострельные пулеметы. На спине располагался, едва вошедший в объектив шестиугольный отсек для хранения боеприпасов, с автоматической подачей в стволы орудий. Ящик этот был довольно внушительных размеров, однако не слишком выделялся на общем фоне стального чудовища. Несмотря на распространенное мнение о том, что здесь броня слабее, это не так. В этом месте она ровно вдвое толще, чем на "шее", где пролегает основной питающий кабель, который отвечает за передачу информации от всех датчиков и сенсоров на радиоантенну и непосредственно в микрокомпьютер робота, позволяющий ему самостоятельно принимать решения о защите, а также координирующий действие всех систем. Вообще же, робот был сконструирован практически идеально, что крайне желательно для аппарата, применяемого во время боевых действий.
   Сергей рассматривал каждую деталь, каждую незначительную мелочь, как будто стараясь найти изъян и судя по его выражению лица, этот поиск не принес результатов.
  Николай пил пиво осторожно, мелкими частыми глотками. Почему они ничего не говорили? А зачем. Между ними существовала бессловесная связь, которая не ощущалась посторонними людьми. Да, они были друзьями. Настоящими друзьями, каких нечасто встретишь даже в американских боевиках, не говоря уже про реальную жизнь. Они знали друг о друге все. А может и немного больше. И им не нужны были слова. Кому-то может показаться весьма нелепым вот такой неожиданный приход без приглашения, просто ради того, чтобы почитать журнал и попить пиво, но для них это было нормальным явлением.
  -Ну и как тебе в отпуске? - заговорил Сергей с оживленным интересом, оторвавшись наконец от пристального изучения обложки.
  Николай отпил немного, чтобы пена приходилась как раз по краю кружки.
  - Да вообщем то неплохо, конечно - он на минуту замолчал и Сергей почувствовал, что-то тоскливое и скрытое в его словах - Только... Опять мне снилась война, Сережа.
  Да, Сергей и сам уже понял, что было не в порядке. Он удержался от дальнейших расспросов, потому что знал, что Николаю они совершенно не нравятся.
   Сергей опять уткнулся в журнал и после пятиминутного перерыва, когда Николай постепенно вышел из задумчивого состояния и с ним можно было продолжать разговор, спросил как бы невзначай:
  - Коль, а с чего вообще все пошло?
  Николай этого вопроса явно не ждал. Его глаза немного расширились, впрочем через долю секунды они приняли первоначальное положение и он тихо спросил, пытаясь языком слизнуть с верхней губы белую пену:
  - Ты это о чем?
  - Я об уравнителях. - чуть ли не оборвав его на полуслове пояснил Сергей - Вот опять они на обложке военного журнала. Пишут, что какая-то новая модель - БР-26. А вообще как они появились-то?
  - Новая модель говоришь, - начал Николай сухим голосом - да чушь это все. Если ее поместили на обложку журнала, то она года два уже как устарела.
  Лицо Сергея стало задумчивым.
  - Хм... Интересно.
  Еще несколько минут прошло в ожидании. Николай знал, что на этом разговор не закончится и пытался подобрать ответы на возможные вопросы.
  - Повсюду эти уравнители! - гневно воскликнул Сергей и бросил журнал в сторону - Да что ж у нас своего оружия нет, которое можно было бы с гордостью изобразить на обложке?!
  Разговор об Уравнителях заводился неоднократно, однако постоянно сводился на нет внешними обстоятельствами либо нежеланием Николая говорить. Теперь же он решил, что пора ответить Сергею на его вопросы, так как вряд ли кто-нибудь сможет ответить на них лучше чем он.
  - Нет, Серега, такого, как Уравнители нет. - спокойно ответил Николай и сделал маленький глоток. Пива оставалось еще пол кружки. - Пожалуй, пришло время ответить на твои вопросы.
  Сергей жадно хлебнул холодного пива.
  - Ты когда-нибудь слышал о Владимире Семенове? - начал Николай, слегка подавшись вперед.
  Сергею показалось очень странным то, что Николай начал так неожиданно прямо, но в то же время это изменило состояние разговора с какого-то неестественно натянутого на открытое и дружественное.
  - Нет, а что должен был? - с удивлением ответил Сергей вопросом на вопрос.
  - Нет, не должен. Раньше. А теперь я могу тебе сказать. - Николай сделал еще глоток, отставил бокал на столик, оперся локтями на коленки - Когда-то давно, в 2018 между Россией и США назревал крупный восточный конфликт. Косвенный, разумеется. Поставка вооружения, тренировка солдат и офицеров. Вроде бы ничего особенного. Если бы перед нашими учеными не была поставлена задача разработать новое оружие. Боевого робота, способного заменить солдат на поле боя. Безусловно, роботы применялись и раньше, но теперь нужно было создать не консервную банку на колесах, а боевую машину, способную подавлять врага ураганным огнем. Никто не знал как это сделать. И тут появился Семенов. При виде транзисторов и микросхем его глаза полыхали огнем. Да, он был гением. Он был отцом-основателем всей новой робототехники. Это он, он создал первого Уравнителя - БР-1. По теперешнем меркам это просто развалюха, но тогда это было оружие, которого так долго ждали. Оружие, которое можно было применять везде и всюду, где требовалось самопожертвование и самоуничтожение. Я надеюсь ты понимаешь, о чем я говорю? - Николай вопросительно глянул на Сергея. Конечно он понимал. Что тут непонятного? "Робот-смертник - вот и все". - И мы победили тогда. Мы сохранили шаткий баланс сил. Семенов был героем. Да, нашим героем. Наконец-то удалось показать американцем, что наша наука не исчерпала себя... Но слава погубила его, как это всегда бывает в нашей долбаной стране... Спустя два месяца, после постройки БР-2 он умер от пулевого ранения в сердце. - Николай прервался, словно обдумывая все вышесказанное.
  На Сергея тоже напала задумчивость, но лишь на несколько секунд.
  - Сволочи - выпалил он.
  - Да, сволочи, - согласился Николай после небольшой паузы - еще какие. Свои же и убили. Тогда вообще непонятно было, где свой, где чужой.- Николай вздохнул - Эх, а потом проект закрыли, как бесперспективный. Упорно ходили слухи, что проект продали американцам, но если меня спросишь, так я думаю, что те его просто выкрали. - Николай взял кружку и сделал большой глоток. - И с этого времени пошло-поехало. Что ни год, то новая машина для убийства. А потом Уравнители завоевали для американцев пол мира.- Николай слегка усмехнулся и сделал еще глоток - Ну а дальше ты и сам знаешь. В 34-ом на Луне, в одном из кратеров нашли вещество, называемое в народе "лунной солью". Так американцы с ее помощью сделали материал, в 16 раз прочнее стали.
  - Крелат - перебил его Сергей.
  - Он самый. Сплав титана и этой долбаной соли. - Николай зло отвел взгляд в сторону. Затем сделал совсем маленький глоток из почти пустой кружки. - у них есть только одно уязвимое место. Они сильно подвержены воздействию магнитных полей и высокого напряжения. Ну, конечно можно еще бронебойными снарядами попробовать, но толку гораздо меньше. Вот так то.
  Сергей допивал свое пиво. Николай откинул голову назад. Воспоминания обволокли его сознание.
  
  -Саня, тащи сюда ЭМП! - истошный крик командира разорвал горелый воздух. - Щас жахнем, и ничего от них не останется!
  Рядом с Николаем на землю упал стальной полутораметровый футляр. Вокруг него суетился крепкий паренек, приводя оружие в боевое состояние. Слева, метрах в пятнадцати оглушительно разорвался 200-от миллиметровый снаряд. Николай слегка пошатнулся, но остался на ногах, затем, крепко сжав свою дуратовую винтовку, бросился к кромке окопа. Земля вокруг затряслась. Николай всеми нервными клетками ощущал приближение боевого робота.
  - Уравнитель! - эхом по окопу пронесся голос рядового.
  - Сейчас мы его - парень, справа от Николая, наконец, собрал электромагнитную пушку и был полон решимости испытать ее в деле. Он установил ее на вращающемся диске, который закрепил на небольшом возвышении, и прильнул к прицелу. Сквозь грохот сражения до Николая долетали обрывки его невнятных фраз. Створки ствола ЭМП раскрылись и сгусток высоковольтной энергии устремился по направлению к металлическому монстру. Секунда, и он обездвижен. Еще секунда и крылатая ракета разнесла его правую ногу. Монстр покосился и рухнул на землю, подняв столб серой проселочной пыли...
  
  - Коль, бери - Сергей протягивал Морошеву вторую кружку с пивом.
  - Спасибо - Николай аккуратно, чтобы не потревожить пенную шапку, поставил кружку на столик.
  - Ну а как же управляют этими машинами? - Сергей, слегка прищурившись, глянул в сторону Николая, явно ожидая получить ответ. Безусловно, он мог прочитать об этом в журнале, но разве там напишут всю правду? Он полагал (и весьма справедливо), что нет.
  - Много разных систем было, да и сейчас есть - Николай опять пригубил кружку, словно это придавало ему новые силы, чтобы рассказывать истории и вспоминать о своем прошлом. - БР-1, например, вообще работал автономно, но... - Николай прервался, глядя куда-то глубоко внутрь себя.
  - Так что же случилось? - с любопытством поинтересовался Сергей.
  Николай медленно вышел из им самим созданной мысли.
  - Так получилось, что программа управления дала сбой, и робот слишком рано выполнил команду самоуничтожения. Людей не зацепило, но случись такое на фронте, последствия могли бы оказаться печальными. Было принято решение, что роботы должны всегда находится под контролем человека. Поэтому начались разработки новых методов передачи информации. Кабели, как ты понимаешь, здесь не подходят: риск обрыва слишком велик, даже если кабель целиком будет сделан из крелата, да и не удобно это, таскаться с ним повсюду. Вот тогда то на помощь пришли военные и предложили установить на своих орбитальных спутниках передающую аппаратуру - Николай прервался и посмотрел на сероватый потолок. - Оставалась еще одна проблема. Как сделать так, чтобы человек мог контролировать робота. Но мы не успели закончить разработки. Семенова убили, и проект был свернут. - Николай подпер руками подбородок - Американцы создали систему контроля над роботами с нуля, в этом их большая заслуга. В ее основу заложен принцип тренажера, с подключением по спутниковому каналу к боевой машине. У каждого пилота свой собственный робот, которого он ведет в бой. Робот может автоматически выполнять некоторые функции, такие, как отражение огня или уничтожение вражеских ракет.
  - Похоже на компьютерную игру - сказал Сергей и усмехнулся, но тут же осекся, поймав холодный взгляд Николая.
  - Похоже на игру...да, возможно... только ты уничтожаешь не адских тварей, а себе подобных, людей, людей, которые имеют право на жизнь, на любовь, на продолжение рода, а ты садишься за штурвал и направляешь скорострельную 50-ти мм пушку на женщин и стариков, на детей и калек, которые ничего тебе не сделали, и нажимаешь кнопку на джойстике, а в следующее мгновенье на мониторе уже нет ничего, кроме огня, а в наушниках нет других звуков, кроме клокотания пламени.
  Сергей тут же опустил взгляд. Столь гневное обличительство со стороны Николая на его шутливое замечание вызвало в нем сначала чувство стыда, а затем импульс мощного негодования.
  - Почему, почему Коля, ты думаешь, что они убивают мирных людей, почему? Они же не звери, они такие же как мы! Тоже люди, тоже имеют семьи, у них тоже есть сердца.
  Морошев задумчиво смотрел на спинку противоположного кресла.
  - Есть - произнес он, не отрывая помутненного взгляда от внутренних раздумий, говоря практически машинально - Вернее были. Сначала. Когда американским военным впервые приказали вырезать мирное население, они наотрез отказались и вышли из эксперимента - Морошев резко перевел взгляд на Сергея и начал говорить более эмоционально - А знаешь, как они вышли? Их вынесли ногами вперед и сожгли вместе со всеми документами в местном крематории. А на их место посадили других. Головорезов, маньяков-извращенцев, способных на любую мерзость, для которых не существовало таких понятий, как честь, справедливость, жалость, сострадание. Хорошо, что им доверили только пять машин, которые использовали лишь в редчайших случаях, когда была необходимость поселить в сердца людей страх... - Морошев опять ушел в себя.
  Страх. Сколько раз Николай встречался с ним лицом к лицу на улицах Дели. Сколько раз его обдувал холодный ветер отчаяния и трусости при приближении Стальной смерти. Сколько раз он кутался в шарф надежды и воодушевленных криков командиров, чтобы не замерзнуть, не сломаться под напором этого ветра. Не сосчитать. И каждый раз он явственно ощущал всю ничтожность своего положения и всю масштабность войны, для которой смерть одного человека ничто, а смерть миллионов есть пища, без которой она не может жить и плодится.
  На секунду в комнате повис тяжелый туман молчания, а через мгновенье его развеял электронный звонок телефона. Он прозвучал так ужасающе громко в этой гробовой секундной тишине, когда даже маятник на часах не успел ударить, чтобы разорвать ее, что казалось что-то ужасное, неведомое, невидимое, но явное, пришло к Николаю в дом с этим нежданным вечерним звонком.
  - Алло - спокойным голосом сказал Николай.
  На другом конце провода послышался легкий всхлип, а затем расстроенный, напуганный чем-то женский голос произнес:
  - Включи телевизор.
  Николая обдало холодом, он что-то осознал в тот момент, но еще не понимал, что именно это было, и почему Наташа так нервничала. Пулей он кинулся к телевизору. Сергея ошарашило, когда Николай пронесся мимо него в дальний левый угол.
  - Что случилось?! - вдруг испуганным, страшным и не своим даже голосом выкрикнул Сергей, увидев, как Николай судорожно нащупывает в полутьме заветную кнопку включения телевизора.
   Экран вспыхнул через пару секунд, Николай опустился в кресло, пульт свисал зажатый в кисти руки. На экране то и дело мелькали какие-то металлические обломки, куски деревяшек и...Николай увидел нечто страшное, чего не видел уже много лет, с тех пор как уволился из армии. Это были человеческие тела, вернее то, что от них осталось. Ноги и руки, залитые кровью были повсюду, искалеченные лица, на которых застыла боль и страх, который эти люди испытали в последний момент... Краем глаза Николай успел увидеть надпись в правом углу: "США: Вашингтон"... Камера мгновенно переключилась на вид с вертолета. Пентагон горел. Горел ярким пламенем взорвавшегося тротила. Крики людей доносились откуда-то снизу, приглушаемые рокочущим пламенем, но они все равно были ужасны. Николай переключил на второй канал. "США: Нью-Йорк". Посреди города горело с десяток небоскребов. В США только что начался рабочий день. Здания были до отказа набиты служащими и посетителями. Люди, сумевшие выбраться из горевших строений, метались из стороны в сторону, не зная куда бежать. И опять крики, десятки, нет сотни тонн человеческих криков: предсмертных, хриплых, страшных криков, пронзающих сердце копьем людского горя. Первый канал: "США:Лос-Анжелес". Горит общеобразовательная школа. Из нее выбегают 12 детей. "Ну, где же остальные?" - подумал Николай, уже осознавая, что произошло. И вновь эти крики, крики родителей, потерявших своих детей, самое дорогое, что у них было. Крики, разорвавшие небеса, заставившие их заплакать бесконечным моросящим дождем. В кадре пронеслось туловище подростка без головы, которую перерезало железным листом. Николай с силой надавил на кнопку выключения, и тут же провалился в глубокую бездну забытья.
  
  Тяжелая, налитая кровью, запрокинутая назад голова Николая медленно зашевелилась спустя всего три часа, что было весьма странно. Сергей сидел в кресле в одной из философских поз, соединя ладони друг с другом и держа их у верхней губы. В углу телевизор чернел своим плоским экраном, и, казалось, совсем уже забыл про все то, что показывал недавно. Сергей, не сводя глаз с точки на полу, медленно раздвинул руки и тихим, умершим голосом, выдерживая двухсекундные паузы, произнес:
  - Двести тысяч человек. Пятьдесят городов. - затем он начал мерно, будто маятник, покачиваться из стороны в сторону, сверля отверстие в теплом желтом ковре, своими холодными голубыми глазами, которые неожиданно заблестели.
  Николай все понял. Понял, но не осознал. Где-то далеко внутри эти слова задели открытую рану, но не тронули облицовки, и его лицо осталось прежним. Маленькая, совсем крохотная, слеза скатилась по Сергеевой щеке. Слеза злости, обиды, негодования, возмущения; слеза непонимания, ненависти, мести; слеза робости, страха, трепета, боязни. Слеза вышедшая изнутри и прошедшая по всем человеческим мукам, очистившаяся в них, прозрачная, кристально выскобленная слеза человеческого сострадания, упала, оросив сухую желтую пустыню ковра, впитавшись в нее и принеся облегчение своему носителю.
  Вторично телефонный звонок разорвал позднюю осеннюю тишину. Вторично он заставил всколыхнуться нейроны нервных клеток двух недавних собеседников.
  Сергей подошел, медленно снял трубку и все тем же мертвым голосом произнес:
  - Да.
  На минуту в телефонных проводах повисло судорожное молчание со всхлипами и редкими вздохами.
  - Сергей, Сергей - тебя же тоже заберут, да? Ведь ты не останешься со мной? Да? Ведь ты пойдешь на войну?
  Сергей решительно не понимал, что происходит. Что за вечер сегодня? Час назад он смотрел на дикую и безудержную человеческую боль, а вот теперь слышит о какой-то войне из уст человека, которого любит больше всех на свете. Какая война? Что еще за выдумки?
  - Алён, какая еще война? О чем ты вообще? - как можно более спокойным голосом сказал Сергей, но нехорошее чувство уже пускало свои едкие щупальца в темноту его смятенной души. Очередные всхлипы укрепили их и теперь они впивались в Сергея с удвоенной, утроенной силой, укореняя чувство страха, зародившегося еще в тот самый момент, когда Николай пронесся мимо него в дальний угол.
  - Ты что, не знаешь? - в трубке послышался протяжный шмыг носом - ты не видел? - В Америке произошли теракты в пятидесяти городах, и их президент обвиняет в этом нас. - Аленин голос утонул в слезливых всхлипах.
   Сергей остолбенел. Чувства его смешались, он тонул в каком-то вязком болоте, не понимая, спит он, или это все на самом деле. Очевидно, не спит, очевидно, не спит, потому что нога еще болела от недавнего удара, но может и во сне такое бывает? "Надо ущипнуть себя" - подумал он и резко, почти рефлекторно, сдавил кожу на ладони, почувствовав острую боль. "Нет, не сон, значит все на самом деле" - сознание ничего не хотело понимать, оно хотело просто впитывать, не тратя время на подробности.
  - Алён, ты хочешь сказать, что нам объявлена война? - обескуражено переспросил Сергей.
  На другом конце провода Алена уже безудержно рыдала.
  - Да, да, Сережа. Да! И они заберут тебя! Нет! Я не хочу, чтобы они тебя забрали! Нет! Ты мой, ты мой единственный! Почему, почему ты должен туда идти?! Почему?! Почему теперь?!
  Сергей тихо повесил трубку и отключил телефон. Надо было подумать. Хорошо подумать, а сделать это было тяжелее, чем поднять восьмитонную глыбу. Раз не может он, значит должен подумать кто-то другой. Другой, более здравомыслящий, чем он. И этим другим мог быть только один: человек сидевший с запрокинутой назад головой и о чем-то судорожно размышлявший.
  - Коля, как ты думаешь, что происходит? - полушепча произнес Сергей, проходя мимо кресла с Николаем - Не схожу ли я с ума? Алена говорит, что нам объявили войну, что мы виновны во всем, что случилось в Америке. Ты что-нибудь понимаешь?
  Николай осторожно вернул голову в нормальное положение, что ознаменовалось головокружением и легким потемнением в глазах, и пристально всмотрелся в сине-черный силуэт, спрятанный февральской сумеречной темнотой, так как свет в квартире никто включать и не пытался, стоявший в 2 метрах от него. Ничего не отвечая он взял маленький пульт и включил телевизор. Все оказалось правдой, все до единого слова. Половина каналов показывала обращение американского президента к нации с призывом к войне, вторая половина - речь российского президента, обвинявшего американское правительство к клевете и объявлявшего о всеобщей мобилизации. Сергей многое осознал в этот момент, многое понял, прочувствовав всю ответственность этого важнейшего момента в своей жизни... А Николаю было легче. Он проспал все переживания и размышления Сергея, которых за эти три часа через его мозг прошло немало, и теперь, столкнувшись с новой, неизведанной реальностью, когда события происходили мгновеньями, когда не было вчера, ровно, как и завтра, когда мир мог быть разрушен в единочасье, он просто принял ее, влился, органично дополнив этот новый страшный мир. Он не пытался разобраться, что и почему произошло, он просто признал то, что уже совершилось, избавив себя от необходимости мыслить и обдумывать. И поэтому ему было легче.
  Николай включил свет, прищурился и взглянул Сергею в глаза. Нельзя было забыть их. Глаза человека, который услышал о нападении на свою страну. Многие, весьма многие, не видевшие этих глаз, полагают, что в них появляется огонь, вера в победу, патриотизм, высокие чувства. Нет! Даже искры не проскакивает в таких глазах. Страх, негодование, отчаяние - вот что поселяется в глазах у человека, узнавшего, что ему предстоит сражаться, и скорее всего, умереть за страну, которая, в принципе, конкретно для него ничего не сделала. "Почему, почему я?" - этот вопрос задает себе каждый, встретивший войну. Этот вопрос задал себе и Сергей. Почему, почему он? Почему он должен гибнуть из-за того, что кто-то решил поиграть в солдатиков? Почему он должен сражаться против подобных себе, убивать их, пронзая хрупкую человеческую плоть свинцовыми стрелами? Почему он должен стать нижайшей пешкой в кровопролитной шахматной партии двух сверх держав? Почему он обязан умереть, ведь он так хочет выжить? Все это Сергей спрашивал у себя. Спрашивал, не находя, да и не ожидая найти ответа.
  Николай тяжело встал с кресла, небрежно кинув пульт на журнальный столик, подошел к телевизору и щелкнул черную кнопку. Затем куда-то позвонил и сказал пару слов о квартире. Из его невнятного бурчания Сергей понял лишь то, что Николай хочет поселить в квартиру кого-нибудь на время своего отсутствия, а так как родственников у него не было, то он звонил друзьям и знакомым. Сергея почему-то насторожил этот его звонок, но виду он не показал. Николай повесил трубку и грубым командным голосом сказал:
  - Скажи Алене, чтобы уезжала. Как можно дальше в Сибирь, но только не на Дальний Восток.
  Сергея покоробило от этих слов. Только теперь он, кажется, начал понимать, ЧТО на самом деле приключилось. Он судорожно набрал номер своей невесты, громко и твердо сказал:
  - Слушай внимательно: Уезжай куда-нибудь подальше! Поняла? Далеко, куда-нибудь в Сибирь или еще куда! Поняла? Но не вздумай ехать на Дальний Восток! Поняла? Я ухожу на войну! - а затем мягким голосом добавил - прощай, любимая.
  Услышав взвизг на другом конце провода, Сергей повесил трубку, а затем начал одеваться.
  Я ухожу на войну. Интересно, верил ли он сам в то, что говорил. Война. С утра он пошел на работу, а вечером уже на войну. Не слишком ли быстрый переход? Почему все происходит так молниеносно? Что вообще твориться в этом сошедшем с ума мире? Он не знал. Не знал того, что все было задумано именно так. Война должна была быть объявлена в самый кратчайший срок, чтобы люди не успели ничего осознать. Он не знал, что американцы уже развернули наступление на западные границы Белоруссии и Украины; не знал, что Европа раскололась надвое. Не знал, что ООН распалось в первые минуты после объявления войны. Он не знал ничего, точно так же как и миллионы других. Он не хотел этой войны, он не надеялся в ней победить или проиграть. Он надеялся, что ее просто отменят, удалят из памяти, объявят простой, нелепой случайностью, оговоркой или еще чем-нибудь подобным. Но его надежды разбивались об вой сирен, который как орел, кружился над городом, возвещая о приближении страшного, темного будущего.
  Николай мощным движением руки повернул хрупкий металлический ключ, и дверь закрылась, как закрывалась сотни раз до этого, не подозревая о том, что откроется, очевидно, весьма не скоро.
  Сумбурное, совсем не так представлявшееся Сергею прощание с Аленой, тяжелым грузом давило на его мощные плечи. Тревога, которую он испытывал, не утихала на всем пути его следования к ближайшему пункту сбора рекрутов, которая была указана на карте, врученной ему рядовым, суетливо бегавшим по подъездам. Но что это была за тревога? Сергей не знал. Скорее чувствовал на уровне подсознания. Он не хотел видеть Алену теперь. Боялся того, что она может найти его там, куда он теперь направлялся. Очень боялся, что она кинется к нему на шею, и будет держать до тех пор, пока солдаты не попытаются увести ее. Но они не смогут этого сделать. Ее мертвая хватка обовьет Сергею шею и он, в конце концов, с раздражением оттолкнет ее от себя. И она это почувствует. Он не сможет жить с мыслью, что позволил себе разозлиться на нее. Пусть уж лучше он не увидит ее теперь. Пусть лучше так...
  Здание представляло собой какой-то недостроенный гараж, с массивными железными, настежь распахнутыми, воротами, из которого изливался яркий, видный издалека, свет. Народу там было немного, может около полусотни, плюс те два человека, которые вошли только что, стряхнув с себя темное покрывало холодной ноябрьской ночи. Где-то слева от толпы на трибуне стояли два человека, явно военных, и что-то бурно обсуждали между собой. Наконец, один из них повернулся к стоявшему внизу народу, вытащил откуда-то снизу старый, почти раритетный громкоговоритель и начал говорить, делая частые риторические и восклицательные паузы:
  - Граждане! Россияне! Как вы уже знаете, нам объявили войну! На нас напали за то, чего мы никогда не совершали и не совершили бы! Американцы не имеют совести! Их солдаты превратились в диких зверей! Они убивают всех: военных, гражданских, женщин, детей, стариков, оставляя после себя лишь пустыню! Их жажда мести затмила им глаза! Россия нуждается в Вас! Американский президент прикрывается чувствами своих людей, говоря, что они воюют за своих близких, которых мы якобы уничтожили! Запомните! Это - вранье! Единственное, чего он хочет, это стать хозяином мира! Да, да, товарищи, об этом мечтали и Наполеон и Гитлер! И где они теперь?! Где?! Там же, где и все враги России! Я знаю, вам страшно! Я знаю, у вас есть дети, жены, матери и отцы, но ведь если вы не защитите их, то американцы доберутся и сюда! И устроят тут резню! Вы не хотите воевать за страну, так воюйте за себя, за своих родных! Не посрамите ваших прапрадедов, которые победили в Великой Отечественной! Повторите их подвиг! И вы обретете бессмертие в памяти людей!
  Затем на трибуну поднялся второй человек и с тем же воодушевлением рассказал всем, что сейчас их вооружат и отправят на сборы в псковскую область, а затем распределят по батальонам. Речь этих двух людей произвела некоторое впечатление на Сергея. Патриотизм на время затмил страх и неизвестность. Он был готов бросаться под пули, по крайней мере до того момента, как Николай сказал, поймав в его глазах этот тлеющий запал:
  - Сережа. Не спеши умереть, ибо ты рискуешь успеть.
  Слова эти прозвучали будто бы невзначай, сухо и безжизненно, но они западали в самую душу, эти слова человека, слишком много знавшего о войне, привыкшего к ней, этого вечного губителя чужих надежд и мнений, который пулевыми ножницами не раз разрезал тонкие нити человеческих жизней.
  - Не спеши, Сережа, не спеши - повторил Николай и отправился к столу, где молодой лейтенант в круглых, с тонкими линзами, очках печатал что-то на компьютере.
  Лейтенант, увидев его, прекратил печатать и жиденьким голосом спросил:
  - Фамилия имя отчество?
  - Морошев Николай Степанович.
  - Год рождения.
  - 2013.
  - Вы можете быть свободны.
  Сергей уже стоял возле соседнего столика, где средних лет полковник хриплым, грубым голосом задавал ему те же вопросы:
  - Фамилия?
  - Шубин Сергей Сергеевич.
  - Год рождения?
  - 2018.
  - Паспорт имеется? - неожиданно спросил полковник (хорошо, что Сергей всегда носил его с собой)
  - Да, вот.
  Процедура заполнения данных длилась минут 10. Народу прибавилось, человек на двадцать. Большей частью это были молодые парни лет 19-ти, судя по всему, вечерники, расположенного неподалеку экономического университета. Домов в округе было немного, так что рассчитывать на большой приток людей в этот недостроенный гараж не приходилось.
  - Уедете на первом автобусе, ясно? - оторвав взгляд от монитора сказал полковник.
  - Да, я понял, можно идти?
  - Да, и, удачи вам!
  - Спасибо.
  Морошев уже ждал Сергея возле огромного красного автобуса, наполовину освещенного светом из ворот.
  - Ну вот и все, Серега. Вот и все. Война пришла и к нам. А раз она к нам пришла, значит надо ее прогнать. И прогнать ее предстоит опять же нам. Залезай - Николай указал на открытую автобусную дверь. Шубин повиновался, проворно шмыгнув в довольно широкий проем, а Николай остался докуривать остатки сигареты.
  Спустя полчаса автобус заполнился народом. Дверь со скрипом закрылась, водитель отпустил пневматические тормоза, под днищем что-то фыркнуло и колеса начали вращаться, увозя новобранцев как можно дальше от родного дома, как можно ближе к смерти - на фронт.
  Да, несмотря на то, что война шла всего четыре часа, фронт уже был, причем не один. На западе американские войска активно наступали на Украину и Белоруссию. Страны Прибалтики даже не пытались сопротивляться, предоставив американцам право проезда и пролета. Английские самолеты бомбардировали Париж и Берлин. Это было что-то невообразимое. За четыре часа в Европе началась настоящая война. Может это слишком быстро? Слишком быстро даже для американцев? Может, не бывает так в жизни, чтобы в один день поместились мирная жизнь и военное положение? Оказалось, что бывает, очень даже бывает, вот только никто пока этого не понял. Возможно позже, лет через 30 историки поймут всю быстроту момента, но теперь это слишком сложно для понимания истерзанным человеческим сознанием.
  Сергей почему-то думал, что они будут ехать на автобусе до самого Пскова, но его мысли были неверны. Автобус, на полной скорости несшийся по пустому шоссе, через час начал замедлять движение, а еще через 20-ть минут Морошев с Шубиным уже стояли на огромном бетонном поле и ждали прибытия военного самолета. Темнота сковывала взгляд и движения, не давая рассмотреть окружающих, гул стоявший вокруг от взлетавших и садившихся самолетов заглушал любой разговор, поэтому многие просто молчали. Вдали, на освещенной прожекторами площадке военные загружали в гигантский АН бронетранспортеры и джипы. Невдалеке загорелись сигнальные огни, на посадку заходил очередной самолет. Самолет, который возможно доставит их туда, откуда почти не возможно вернуться. Так и вышло: самолет остановился прямо перед новобранцами, освещаемый светом включенных недавно прожекторов.
  Полет оказался нервным, много раз сильно трясло. Зоны турбулентности сменяли одна другую с интервалами в полчаса. Неизвестно, почему пилот выбрал именно этот маршрут, но Сергей предположил, что это был кратчайший путь. В предрассветном синеватом тумане самолет начал медленно снижаться пока, наконец, не почувствовался мощный толчок, и шасси начали бешено вращаться, неся самолет по относительно ровной поверхности псковского аэропорта.
  Город казался умершим. Так, наверное, и было на самом деле. Многие жители покинули дома и уехали к родственникам, глубже в территорию нашей необъятной страны. Витрины магазинов были непривычно пусты, не работали кинотеатры, на школьных дворах мальчишки не играли в футбол, в центре города не было суетливо бегущих толп, лишь одинокие пешеходы быстрыми шагами перемещались по асфальтовым дорогам. Возле одной из пятиэтажек толпился народ. Вокруг царила атмосфера нервной веселости, перекликающаяся с трехэтажным матом особенно отчаявшихся и страшившихся. Странное дело. Люди, понимая, что завтра может не наступить, что через пару часов их жизнь, возможно, оборвется, оставив лишь тонкий след в чьей-нибудь истерзанной памяти, эти люди шутили, смеялись громким заливистым смехом, курили сигареты, нервно сплевывая на сухие серые бетонные плиты. Наверное - это что-то вроде защитного механизма, чтобы не сойти с ума во время этого долгого, невыносимо долгого ожидания, когда неизвестность давит на тебя с силой девятиэтажного здания, когда разум и чувства находятся в высшей точке своего напряжения, когда не охота ни есть ни спать, когда адреналин растекается по жилам, придавая новую энергию уставшим мышцам. Наверное. Николай быстрым уверенным шагом направился прямо в толпу. Сергей же оставался чуть позади, все еще осматриваясь по сторонам.
  За трехчасовое ожидание Шубин вдоволь наслушался пошлых анекдотов про Штирлица и радистку Кэт, а так же остальных участников этой давней истории. С близлежащих улиц то и дело доносился шум автомобильных и танковых двигателей, невнятные крики командиров, другие посторонние звуки. "Интересно, и что же дальше?" - подумал Сергей, увидев выбежавшего из-за угла Николая, махавшего ему рукой, чтобы он подошел.
  - Пошли, я узнал, где выдают обмундирование.
  "Ну почему, почему он всегда все знает? Почему так много раз он предугадывал мои мысли? Наверное, он тоже когда-то был таким как я. Наверное, он уже многое знает. Наверное, хочет поделиться знаниями со мной, хотя..." - крик Морошева прервал его мысли.
  - Ну где ты там, давай скорее!
  - Да, да, бегу! - отозвался Сергей и сильно ускорил шаг.
  Солнце уже встало. Холодное северное солнце, которое было так высоко над землей. Облаков на небе не наблюдалось и, судя по всему, день обещал быть солнечным, а предстоящая ночь достаточно холодной. После тольяттинской слякоти, сиявшее жизнерадостными лучами солнце вносило хоть и небольшое, но все же улучшения в общее настроение Сергея, если, конечно, эти улучшения вообще могли быть, поскольку непередаваемое волнение затмевало все другие чувства.
  Мимо то и дело пролетали БТРы, на броне которых цепко сидели российские солдаты. Город оказался не таким уж и безжизненным, как показалось вначале. Просто это была не та жизнь, к которой все привыкли. Город жил, но жил ожиданием и подготовкой, сборами и транспортировкой, приемом и отправкой военнослужащих и техники. На большой площади рядом с недостроенными гаражами стояли большие кучи людей, разделенные тремя-четырьмя метрами чистого морозного воздуха. Полковника из тольяттинского сборочного пункта Сергей заметил издали, и поспешил присоединиться к его группе. Морошев пошел следом. Большую часть слов полковника они уже пропустили, поэтому выслушивали теперь лишь воодушевляющие лозунги и призывы. Курившие рядом сообщили, что обмундирование выдадут сегодня в пять часов здесь же, а до того времени всем приказано оставаться тут.
  "Пять часов вечера! А сейчас только 10 утра! Что делать эти семь часов и...." - Шубин почувствовал злостное урчание в животе - "Чем питаться?". Денег у него с собой было мало. Рублей двести-триста, не больше, не разгуляешься, тем более, что все продукты из магазинов давно конфискованы и жестко распределяются. Однако западный ветер приносил едва уловимый аромат тушенки. Сергей решил проверить и завернул во двор близлежащего дома. Действительно, там была развернута полевая кухня, а за наспех сооруженными столами завтракали гражданские. Пулей Сергей бросился обратно, разыскал Николая и рассказал ему о неожиданной находке. Морошев не удивился рассказу Сергея. "Он что знал? Знал и не сказал мне? Мне, умирающему от голода?" - пронеслось у Сергея в голове. Конечно же он знал. Но он знал также и то, что еду дают три раза в день, и что первый раз они уже пропустили.
   Вообще, Николай своим видом и поведением сильно выделялся из сплошной массы новобранцев. И это естественно, ведь за его плечами были Индия и Пакистан, Сирия и Камбоджа, Ирак и Иран, Ливия, Алжир, Босния, и еще много других мелких вооруженных конфликтов. Он был профессионалом, привыкшим к лишениям и тяготам солдатской жизни, умевшим обращаться с любым холодным, огнестрельным и энергетическим оружием. Как-то раз ему даже пришлось водить танк, правда недолго, однако сам этот факт уже говорит о многом. Иные скажут: "Удивительно даже, зачем такой опытный солдат как Николай вдруг стал простым менеджером?". Ответа они не найдут, да и вряд ли кто-то другой сможет найти. Возможно, вполне возможно, что ответа не знает даже сам Николай. Как бы то ни было - это его выбор, и он его сделал.
  - Завтрак, Сережа, был час назад, а обед будет в 2 часа, так что придется ждать. Кстати, у тебя с собой сколько денег?
   - Ну, рублей триста, а что? - проговорил Сергей, искоса посматривая на Морошева, будто ожидая от него подвоха.
  Но Николай лишь быстро отвел взгляд в сторону резкого звука заводящегося мотора и добавил:
  - Хорошо, спрячь подальше, воров везде хватает, тем более в такое время.
  "Да, много же он повидал на своем веку" - подумал Сергей, глядя на сурового с виду человека, стоявшего с прищуренными глазами, вглядывавшимися в синюю даль горизонта, и думавшего о прошлом.
  
  Восходящее солнце окрашивало восточный край неба в ало-розовые полутона, разрывая предрассветный сумеречный туман. Багровые солнечные стержни продирались сквозь ночные тучи, озаряя ровную верхушку леса магическим рыжеватым огнем. Степь дышала чистотой и свободой. Как давно Николай не видел этих родных пейзажей. Как давно он не ощущал колыхания российской травы под босыми ногами, не смотрел на бескрайние просторы золотых пшеничных полей, перемешанных с лесополосами и небольшими рощицами. Да, он был дома, наконец, после 9 лет скитания по чужбине, он вновь глубоко дышал прохладным июньским воздухом начинавшегося утра. Нельзя было удержать слез умиления при виде безлюдного великолепия травяных степей. Николай плакал, плакал, ступая по сухому чернозему, ощущая, как мышцы его ног наливаются силой, как душа раскрывается из кокона, превращаясь в прекрасную бабочку, взлетающую далеко в небо, навстречу бледной Луне. Как много стран он повидал за эти девять лет. Как много проглотил человеческого горя, которое сам же и приносил, как много раз мечтал о доме, отражая безжалостные атаки, как много раз хотел простора и запаха свежескошенной травы, когда сидел в узком и грязном окопе. Как много раз он этого ждал. И он дождался. Эта прохладная, мокрая трава теперь отирала его душу, смывая с нее тяжесть долгих лет страдания.
  Вдалеке Николай увидел знакомые длинные шесты телевизионных антенн. Он обулся и быстрыми шагами направился к поселку. Ничего не изменилось за эти девять лет в его родной деревне. Городская суета не тронула здешнего размеренного уклада жизни. Постаревший дядя Вася все так же косил сено для своей лошади, вдали слышался крик петухов-будильников, дома стояли все теми же ровными рядами, улицы были все так же перпендикулярны, но что-то все равно было не так. Как будто что-то ушло из этих мест. Ушло навсегда, на всю жизнь. Здесь будто не хватало чего-то, и только подойдя ближе Николай понял чего. В самом начале Селянской улицы не было одного дома. Дома родителей Николая. Заросший бурьяном огород производил впечатление дикого, заброшенного кладбища, царившая здесь тишина была невыносима. Посреди метровой травы Николай заметил большой прямоугольный черный пустырь. "Пепел" - молнией пронеслось у него в голове. "Нет, только не пепел" - но это был именно он. Все, что осталось от 2-х этажного резного деревянного дома. Лишь пепел и недогоревшие деревяшки, которые были скрыты травой. Николай не писал матери два месяца, хотел удивить ее, приехать неожиданно, переступив порог своего дома крикнуть: "Мама, я дома!". Нет, не крикнет он теперь. Не крикнет, потому что нечего переступать, потому что нет больше у него дома и мате... "Нет, неужели, мама..." - пулей побежал он к дому напротив.
  - Тетя Соня! Тетя Соня! - неистово кричал Николай.
  Из окна высунулся незнакомый старик и грубо спросил:
  -Что вопишь? Чего надо?
  Морошев опешил:
  - А где тетя Соня?
  - Нет ее тут, не живет больше здесь, умерла год назад... Щас подожди.
   Окно закрылось, а минут через пять старик открыл высокую синюю металлическую калитку и тихо спросил:
  -А тебе чего надо-то?
  Николай нервно произнес:
  - А вы случайно не знаете, что стало с домом напротив и где женщина, жившая в нем.
  Старик почесал седой затылок:
  - Ну сам не видишь что ли? Сгорел дом. Пару месяцев назад сгорел. Жаль, хороший был дом, красивый такой, деревянный, резьба там...
  - А с женщиной то что? - перебил его Николай.
  Старик глянул в сморщенное лицо молодого человека. Вздохнул и медленно произнес:
  - Задохнулась она в дыму то. Ночью пожар произошел, уж не знаю, от чего он случился.
  Николай ждал этого ответа. Ждал и надеялся, что его ожидание не увенчается успехом. Странно, его интуиция никогда его не подводила. Он все понял еще тогда, когда увидел этот черный квадрат посреди бурелома. Несмотря на это, известие о смерти матери ошарашило его, да какой там ошарашило, вогнало в ступор, отчаяние и гнев одновременно. Гнев на себя, на нерадивого сына, который не удосужился написать матери письмо о том, что скоро вернется. И это чувство невосполнимой, безвозвратной потери, наполняющее сердце невыносимым страданием и душевной тоской, от которой хотелось застрелиться в то же мгновенье, или кричать так громко, чтобы разорвать голосовые связки и легкие. Кричать! Кричать! Кричать!
  Голова Морошева стала тяжелее камня и повисла на толстой мускулистой шее. А старик недоверчиво и вкрадчиво взглянул на Николая.
  - А что это ты так спрашиваешь? Ты не из управления случайно какого-нибудь?
  "Какое еще управление! Да кто тебе вообще дал право так говорить!" - Николай хотел это сказать, очень-очень хотел, но понимал, что этот старик вовсе не виноват; что он, он сам - Николай Морошев виноват во всем и поэтому должен злиться только на себя, себя клеймит, себя бить по голове, разрывать на себе одежду. Искоса Николай посмотрел на старика, который ждал ответа на свой вопрос. Николай не хотел отвечать. Просто не хотел. Но и старик был не глупым. Он сразу все понял и потупил взгляд.
   Морошев не стал ничего говорить. Он медленно развернулся и побрел по улице, разрывая себя на куски внутренним смятением, а по пути его встречали недоверчивые взгляды огородников, в столь ранний час поливавших свои участки...
  
  Тонкая пелена прошлого постепенно спадала глаз бывалого солдата, он возвращался к реальности, взгляд прояснялся, мысли становились упорядоченными. Морошев обернулся. Сергей стоял у красной кирпичной стены и читал списки. Сзади на бешеной скорости пронесся легкий танк. Людские кучи постепенно сливались в одно большое разноцветное пятно, гудевшее одним стройным литым басом.
  Время тянулось долго. Небо над головой к середине дня стало серым как зола. Новобранцы ждали, когда их отправят на фронт. А их все не отправляли и не отправляли. Почему же спешка прошлой ночи, когда каждая минута выдавалась за решающую, когда не было времени, чтобы думать, понимать, почему эта вчерашняя суета сменилась сегодня долгим ожиданием на большой серой площади?
  Многое произошло в мире за эту ночь. России объявлена война. Как? За что? Сколько у нас есть времени на подготовку к вторжению? Что если оно начнется уже сейчас или часом позже? Ответов на эти вопросы прошлой ночью в генералитете не получили и поэтому мобилизация была проведена с особой спешкой, чтобы с поездов отправить людей на защиту государственных границ. Но ночь прошла. Без нападений, без прорывов, без наступлений и контратак, без многих кубометров человеческой крови и слез, эта пустая, бездушная ночь прошла, а военные действия все еще не начались. Как жаль, что не начались они лишь в нашей стране. По всему миру вспыхивали конфликты. Европа была расколота. И сейчас, к пяти часам вечера 28 ноября 2045 года расклад таков: Россия, Япония, Китай, Франция, Испания, Италия, Германия, против США, Канады, Мексики, Аргентины, Кореи, Англии, Дании, Латвии, Эстонии и Польши. Мир поделен, лагеря выбраны, и весьма скоро решится судьба человечества.
  Многие страны заявили о своем нейтралитете, но это были просто громкие слова. Нельзя было остаться в стороне от Мировой войны. От войны, которая затронет народы и каждого человека в отдельности, от войны, которая определит весь дальнейший ход истории. Эта война будет битвой сверхдержав. Когда их солдаты сойдутся на полях сражений, не будет третьей силы, способной им помешать. Все старые структуры рухнули. ООН, ЕС и НАТО распались. Нет больше ничего. Есть только Россия и США. Эта война будет жестокой, кровавой, земля под ногами превратиться в красное болото. Никто не останется в стороне от этой войны и не скажет: "Это не моя война" ибо она будет его, и она заберет его, и она будет права. Права, но не справедлива. Она не будет войной за свободу, или войной за отечество или войной за родных, но будет всем вместе и она возьмет от людей и не отдаст им ничего, кроме тел - бездушных коробок, лишенных чувств и души...
  
  - Ну наконец-то! - вздыхая произнес Сергей, получая новую униформу, бронежилет и каску.
  Оружие выдавали здесь же. Сергей получил дуратовую винтовку стандартной комплектации и 16-ти зарядный пистолет неизвестной ему марки. Николай стоял в стороне и интенсивно жестикулировал, пытаясь в чем-то убедить крепкого рослого капитана. В конце концов, тот махнул рукой и приказал рядовому открыть склад. По легкой ухмылке на лице Николая Сергей догадался, что он выпрашивал какое-то нестандартное оружие. Так и было.
  - Что это? - спросил Шубин, показывая на странной конструкции автомат, когда его товарищ подошел ближе.
  Николай еще раз довольно улыбнулся, пожалуй, в первый раз так широко за все прошедшее время.
  - Дуратовая винтовка полной комплектации и две руки.
  Сергею ничего не говорили эти слова, и Николай объяснил более доходчиво:
  - Дуратовая винтовка: огнестрельное оружие дальнего боя. В 2027 году заменила морально устаревший автомат Калашникова. Патроны 14,7 по современной классификации. Магазин на 45 патронов, рожкового типа. Разработка российских военных инженеров, названа в честь главного конструктора - Дуратова Федора Андреевича. Далее: Пистолет Рукова, в простонародье "рука", 20-ти зарядный пистолет, применяется спецназовцами и десантниками, надежное и простое в обращении оружие. Патроны 11 калибра.
  Сергей пристально посмотрел на свою винтовку и пистолет. А Николай тем временем продолжал:
  - Серега, дуратовые винтовки выходят в стандартной и полной комплектациях. Полная комплектация предусматривает дополнительный гаситель колебаний, глушитель и лазерное наведение. У меня полная, а у тебя стандартная. Далее: в левой руке ты держишь пистолет Грушева, точное оружие с приличной убойной силой. Патроны 11 калибра, 16-ти зарядный. Ну вот, пожалуй и все.
  Все стало предельно ясно: Николай опять применил свои навыки, чтобы достать себе оружие лучше, чем у других. А вот Сергею как всегда досталась "стандартная комплектация", как он мысленно признался сам себе.
  В нервном ожидании прошел час, другой, затем третий и четвертый. Вечер выдался холодный, но в новой военной форме было тепло. "Что ни говори, а обмундирование у нашего солдата хоть куда" - от нечего делать подумал Сергей. Ужин был в шесть часов, в животе опять начинало урчать, а усталость заставляла искать все возможные места для отдыха. Веки тяжелели с каждой минутой, ядерный реактор адреналина, взорвавшийся в первые часы прошлой ночи теперь полностью иссяк и организм требовал положенные ему по праву 8 часов сна в сутки, а так как Сергей не спал двое суток, то и все 16. Николай же выглядел как всегда бодро. Почему-то глядя на него Сергей сразу вспоминал популярного раньше, совсем давно, в далеких 90-х годах 20-го века, терминатора - робота, машину, которая никогда не спит, не ест, а из всего оружия предпочитает ракетницу и крупнокалиберный, хотя от этого ничуть не более эффективный, пулемет. Сергей присел на краешек маленькой лавочки, стоявшей у гаражной стены прислонившись спиной к холодному бетону. Сон легкой дымкой проникал в его сознание, вселяя какие-то мысли, а Сергей не сопротивлялся, просто принимал их и думал:"Интересно, могли ли люди в те далекие времена представить себе, что человек действительно создаст Боевого робота? Наверное, могли, только слишком уж они были озабочены проблемой захвата людей компьютерами с искусственным интеллектом. Люди оказались не такими уж и глупыми, чтобы наделять машины способностью мыслить. Да, мы поступили умнее... Вот только все равно все привело к войне, только не роботы хотят уничтожить нас, а люди. Такие же как мы, из плоти и крови. Почему мы так ненавидим друг друга? Почему не умеем жить в мире и согласии? Наверное, так устроена наша природа. Скорее всего так..." - не успел додумать Сергей, растаяв в желанном сне.
  Николай стоял в стороне и судорожно курил. Он тоже хотел спать, нежась в теплой постели, кушать горячую домашнюю еду, но он стоял и курил, не показывая своих желаний. Нет, не был он терминатором, не был воином из прошлого или будущего или кем-нибудь еще, он был просто человеком. Да, пожалуй, не таким как большинство, пожалуй, чуть более стойким и удачливым чем остальные, но все же человеком. Не раз его морщинистую кожаную броню пробивали вражеские пули, не раз он лежал в госпитале, но каждый раз он выздоравливал, приходил в себя, и вновь шел воевать. Воевать не за себя вовсе и даже не за страну, а за то, чтобы поддержать такое шаткое в последнее время равновесие. Он понимал, что американцы не остановятся, пока не останутся одни на планете. Так устроен их мозг. Если ты не американец, то тебя нужно захватить. Они кричат о свободе, но на самом деле превращают "освобожденные от диктаторов" страны в сырьевые придатки Великой Америки. Нет, Николай не был против американского народа, только против политики их правительства, поделившего весь мир на США и другие страны. "Осталась только одна заноза - Россия. И они захотели ее вытащить" - произнес Николай вслух и, глубоко затянувшись, бросил окурок на черную площадь.
  Холодный ветер ударил Николаю в лицо. Он вздрогнул, повернулся, окинув окружающее пространство холодным пристальным взглядом. На площади было относительно тихо, по крайней мере, шум двигателей прекратился еще два часа назад, когда отсюда уехал последний грузовик с экипировкой. В примыкавшем к площади слева двухэтажном строении с красивым фасадом, точнее в одном из его окон, при ярком свете вольфрамовых ламп рослый капитан усиленно кричал в телефонную трубку. В других окнах Николай видел суетившихся людей, тоже военных, бегавших туда сюда и носивших какие-то бумаги. "Наверное, наши документы носят" - подумал Николай, вспомнив, как сегодня их повторно заносили в реестр. "Ну вот, приехали" - Николай услышал вдалеке шум бензинового легкового двигателя. Через три минуты к двухэтажному зданию подъехал коричневый внедорожник, из него вышли трое, а рослый капитан побежал вниз. Еще через пару минут над площадью раздалось эхо электронного усилителя голоса: "Всем построиться! Отправляемся к месту дислокации!" - сообщил незнакомый неприятно режущий слух голос.
  Люди стали сбиваться в кучу, и из нее уже образовывать строй. Все знали, как ходить строем, да и винтовки тоже все видели не раз. В 24-ом правительство, наконец, провело грамотную армейскую реформу, сократив срок службы в армии до восьми месяцев, причем в эти восемь месяцев входил полный курс обучения обращению с огнестрельным и холодным оружием, рукопашный бой, строевая подготовка и многие другие практические дисциплины. Оказалось, что если сократить изучение устава до основных правил, то можно выиграть значительное время для практических занятий. Основная же армия стала контрактной и состояла из профессионалов своего дела. Таким образом, совмещая контрактную и призывную систему, Россия получила армию нового образца и резервы с необходимыми навыками ведения боя.
  Сергей нервно вздрогнул и проснулся. Потягиваясь, он подошел к Николаю.
  - Ну что, пора? - спросил он, сдерживая зевоту и озноб, который обычно появляется, когда выходишь из тепла на холод.
  - Ага, пора строиться, пошли - почти приказал Морошев.
  Полчаса спустя колонна из двухсот человек строевым шагом направилась в сторону железнодорожного вокзала.
  
  Два следующих дня Сергей и Николай провели где-то на границе с Латвией, куда они прибыли из Пскова поездом. Позднее оказалось, что это участок находится на северо-западе от Пскова. Точнее определить местоположение было весьма затруднительно, да и, как оказалось впоследствии, вовсе и не необходимо.
   Дни эти прошли в напряженных трудах и недосыпании. Времени на волнения не оставалось, слишком уставал Сергей, копая траншеи и ямы. Николай на второй день получил звание сержанта и 10 человек, в числе которых был и Шубин. Окопы протяженностью в километры создали такой причудливый лабиринт, что было довольно сложно не запутаться в нем. К концу второго дня Сергей порядком измотался, силы его были на пределе, руки и ноги не хотели слушаться, но он знал: это только начало. Знал это и Николай поэтому, как мог экономил силы и часто курил. Нападения по-прежнему не было. Оно было неизбежно, неотвратимо, но все же неосязаемо. Никто не знал, когда ждать наступления. Никто не знал, как долго еще будет продолжаться это ожидание, как долго нервы людей будут оставаться в напряжении, в любой момент ожидая команды взяться за оружие. А они, после трех дней напряженных, но тщетных ожиданий стали заметно сдавать. Нельзя, нельзя было допустить этого. Это было бы подобно самоубийству привыкнуть к мысли, что неприятель стоит где-то рядом, но не нападает, привыкнуть к тому, что долгое, томительное ожидание всегда заканчивается безрезультатно. Если бы люди свыклись с этой мыслью, то при нападении, не смогли бы собраться, мобилизовать внутренние резервы, чтобы оказать сопротивление. Николай это понимал, понимал необходимость каждодневного напряжения, но он также видел, что силы стремительно тают и что исход вторжения может решить всего неделя, проведенная без атак.
  Работы тридцатого числа закончились неожиданно рано - в 9 часов, и усталые, измученные новобранцы начали разбредаться по окопным землянкам и баракам, желая хоть как-то восполнить силы. Все, кроме часовых и...Николая. Он стоял на передовой, всматриваясь в темную синеющую даль западной стороны. Тишина поражала. Безмолвное спокойствие седой степи и морозный воздух смешивались в его душе во взрывной коктейль человеческих эмоций, который заряжал необъяснимой энергией, даря бодрость и снимая усталость. Морошев спрыгнул в траншею, подошел к дежурившему на небольшом возвышении часовому, который не обратил на него ни малейшего внимания, продолжая стоять неподвижно. "Не получиться разговор" - подумал Николай и пошел в другую сторону, метрах в ста присев на деревянную лавку, непонятно откуда взявшуюся посреди окопа. Он сидел неподвижно очень, очень долго. Возможно, он спал, а может, просто думал о предстоящем сражении. Как бы то ни было, когда он взглянул на часы, было уже около четырех. Странно, эти шесть часов ему показались мгновеньем. Значит, он все-таки уснул.
  Невдалеке Николай заметил очень знакомую фигуру.
  Шубин шел очень медленно, как будто боялся оступиться и слететь в пропасть с узкого горного серпантина. Морошев чувствовал, что Сергея что-то сильно тревожит. Он видел в его душе страх и сомнение, перемешанное с отчаянием. Тяжело было Сергею сейчас. Конечно тяжело. Николай сам хорошо помнил, как в первый раз пошел в атаку. Его переполнял страх, мышцы ослабли, дышать было невозможно из-за невыразимого волнения. А потом начался бой... и хотя он представлял собой всего лишь небольшую стычку, именно тогда Николай в первый раз узнал, что такое - убить человека. В тот момент все изменилось. Прежнее осознание мира мгновенно уступило место новому. Непонятные чувства захлестнули тогда его душу. Страх и храбрость слились воедино. Хотелось плакать и смеяться. Николай выжил, а другой - нет. Одна жизнь забрала другую, чтобы не уйти в небытие. В первый раз его руки обагрились кровью. Алой кровью, которая положила начало всему, что случилось с ним после.
  Морошев обернулся в сторону темной фигуры.
  - Серега, ты что не спишь? - спросил он, когда Шубин подошел ближе и присел рядом.
  Тревожное молчание разверзлось в морозном воздухе. Сергей ворочал головой и тяжело вздыхал, пока, наконец, не собрался с силами, чтобы говорить.
  - Не знаю, не спится, как-то тревожно сегодня на душе, как будто что-то должно случиться сегодня утром, как будто я не увижу сегодняшнего рассвета. - голос его пропах умирающей надеждой и ощущением безысходности. - Я ведь не хочу умирать. Коля, я ведь не хочу - он посмотрел на Морошева, надеясь увидеть в его глазах сострадание, но сумрачная пелена, разделявшая двух собеседников, не позволила ему сделать этого. - Кому нужна эта война? Зачем, зачем она мне? У меня дома невеста, жизнь, работа; а здесь только, только страх, понимаешь? - В его голосе был страх. Большой и едкий страх, проглатывавший его изнутри.
  Ответа не было около минуты. Морошев не хотел спешить. Паузы возникали как-то сами собой, естественно и непринужденно, разделяя все на "до" и "после", давая столь необходимое время, чтобы подумать.
  - Да - Николай на минуту замолчал, обдумывая, что сказать дальше - Да, понимаю, Сережа. Страх это хорошо, страх - это твоя защита. Это то чувство, которое помогает нам самосохраняться. Если бы мы ничего не боялись, то уже давно бы уничтожили себя. - Морошев вздохнул - Все нормально, Сережа. Все нормально. - он ненадолго замолчал вглядевшись в темный западный горизонт, а потом прибавил - Все будет хорошо. Все закончится. Ты вернешься домой, к Алене, к своей прежней жизни. Все будет хорошо.
  Но Сергея, судя по всему, не успокоили эти слова. Как-то наивно-глупо они звучали сейчас в его сознании. Он не воспринимал их как реальность, а скорее как сказку, красивый вымысел для детей, которые еще так мало знают о жизни.
  - Я вот так не думаю, Коля. - продолжал он все более дрожащим голосом - Какой шанс, что меня не убьют, каков процент выживаемости на войне? Ты знаешь? Ты ведь опытный солдат. Скажи мне, как выжить?
  Сергей еще раз попытался прострелить глазами темно-синюю пелену, но опять потерпел неудачу. Морошев на секунду задумался, а потом начал говорить убийственно спокойным голосом, как будто людские чувства были ему вовсе не ведомы.
  - Знаешь что, Сережа, война - это такая злая баба. Ей ведь все равно, кто ты: генерал или рядовой. Ей все равно, сколько битв ты прошел и сколько на твоих руках загубленных жизней. Ей все равно, - голос Морошева постепенно приобретал оттенки чувств - Я тоже могу умереть, умереть в первый же день, в первом же сражении. Я не застрахован от этого, точно так же как ты, или кто-то другой. Я же просто человек. Я ведь тоже слабый, беспомощный одинокий человек. Поэтому я не могу тебе сказать о твоих, моих, чужих шансах. А если честно, то они очень и очень малы. Одно я тебе скажу: на войне не бывает одиноких смертей. Если умрет один человек, то умрет и второй, и третий, и еще сотни и тысячи людей полягут в тот день. И война не спросит их мнения. Она вообще никого не спросит. Она сделает так, как захочет. Потому что она - сила. Сила, которую мы выпускаем на волю, но которой не можем управлять. Она становится нашей госпожой, а мы - всего лишь ее послушными рабами, которых она может казнить и миловать по своему усмотрению и никто не знает, что у нее сегодня на уме, никто не может чувствовать себя в безопасности рядом с ней.
  Николай замолчал, огляделся по сторонам и закурил. Сергей тоже замолчал. Слова Морошева слегка успокоили его. Та бесконечная энергия убеждения, которая исходила от Николая, не могла не заставить успокоиться. Она буквально вдалбливала в сердце каждое слово, замедляя его ритм.
   Черная тень часового переминалась с ноги на ногу. Едкий сигаретный дымок неприятно щипал Шубину нос, и он отвернулся в другую сторону. Сзади слышались голоса не спавших солдат. В голове у Сергея хороводом кружили мысли, но он не знал, что с ними делать, как их упорядочить и не сопротивлялся их торопливому вращению. Минут пятнадцать прошло вот так. В созерцании себя и окружающей природы, а потом Сергей вновь повернулся.
  - Когда же, наконец, все закончиться? - спросил Шубин как бы самого себя, немного косясь однако на Николая.
  Морошев поймал этот взгляд и тяжело вздохнул.
  - Когда? Когда? Еще ничего не началось, а ты уже думаешь об окончании. - Николай поднял глаза к небу и провел по воздуху рукой - Сережа, посмотри вокруг, послушай эту тишину, запах свежего морозного воздуха. Запомни все это. - Морошев выдержал паузу и сменил тон с оптимистично-прекрасного на обыденно-рутинный - Запомни. Ты можешь очень долго этого не увидеть Когда начнется наступление, у нас не будет времени на передышку. После одного боя наступит другой и мы будем сражаться до потери сил, будем умирать, болеть, голодать и жаждать, но не получим и минуты отдыха.
  У Сергея остался еще вопрос, но пока он не хотел задавать его. Он просто слушал тишину, которая резала барабанные перепонки. Можно было бы сидеть так вечно, но Сергей должен был спросить.
   - Коля, а как насчет Уравнителей. Что делать с ними. Я же не знаю, как их уничтожать. Ведь у нас нет против них оружия - голосом полным скрытой надежды на утешение и ободрение спросил Сергей.
  Но Морошев не нашел, что ответить и просто втянул в легкие никотиновую отраву. Да, этот вопрос он много раз задавал и сам, но не находил ответа. Он помнил, до сих пор помнил, что происходило, когда на поле боя врывались уравнители. Их невозможно было убить или ранить, а они могли все. Они были совершенным оружием. Они были...тем, чем они призваны были быть.
  В судорожном молчании прошло около получаса. Слишком личными были мысли, посещавшие двух друзей в ту минуту, чтобы о них говорить, слишком глубоко затрагивали сердце каждого, наполняя разум тягостными воспоминаниями. Они просто молчали. Молчали и ждали, пока кто-нибудь или что-нибудь не прервет это молчание. Так получилось, что его прервал глухой далекий взрыв.
  "Артиллерия" - молнией пронеслось у Николая в голове.
  - Артиллерия! В укрытие! - кричал, бежавший к бараку часовой - Артиллерия!
  Звук все более усиливался, приближался, становился звонче, отчетливее. Морошев с Шубиным бежали, что было мочи к железобетонному бункеру, находившемуся в 500 метрах. Разрывы снарядов приближались с бешеной скоростью. Они были уже совсем близко, уши резало от страшного звука корежившейся стали. Обезумевшие спросони люди сновали по окопу, не зная куда бежать.
  - За мной! В укрытие! - закричал Николай и бросился влево, в ответвление в траншее, ведшее к бревенчатому низкому сооружению. Сергей продолжал бежать к бункеру, где образовалась большая толпа. Шубин понял, что укрыться там уже невозможно и побежал назад, надеясь догнать Морошева, но в последнее мгновенье инстинктивно отпрыгнул в правый рукав окопа. В пяти метрах от него огромный артиллерийский снаряд врезался в холодную мокрую грязь, не разорвавшись. Сергея обдало холодным потом. Ноги отказывались повиноваться. Он попытался встать, но не смог, даже не смог приподняться, он просто лежал рядом с огромной бомбой, которая могла сдетонировать в любой момент. Окопы наполнялись криками раненных солдат, заглушаемых бесконечной чередой взрывов и свистом летящих откуда-то сверху снарядов. Сергей подумал, что он в аду. Прямо на снаряд упало тело без ног и рук. Каким-то чудом бомба не разорвалась, хотя удар был весьма сильный. Шубин понял, что дальше так продолжаться не может и решил что-то предпринять. Оглядевшись вокруг, Сергей, к своему удивлению заметил, что сзади него был пустой траншейный коридор, по которому можно было выйти к бомбоубежищу и медленно начал пятиться назад. От взрывов заложило уши, разум, ничего не понимая, отчаянно пытался вслушаться в предсмертные крики, умиравших от болевого шока людей. Сергей прополз с десяток метров. Остановился, развернулся и пополз уже лицом вперед .По мере удаления его от рокового снаряда, ноги приходили в порядок, к ним вновь приливала кровь. Он почти ничего не видел, кроме сырой земли и бетонных стен широкого окопа. Шубин полз долго, как ему показалось, но время в такой ситуации течет в 10 раз медленнее. На самом деле прошла только одна минута. Только минута, с того момента, как на бомбу упало изуродованное солдатское тело. Сергей набрался сил и приподнялся над землей. Невдалеке виднелся серый бетон бункера и... Шубин увидел страшную, неописуемую картину, которую не видел никогда. Прямо в пространство перед бункером, где так отчаянно толпился народ, попал один из снарядов. Море крови. Теплой, алой человеческой крови. Органы, разбросанные по близлежащим коридорам. Остатки рук и ног в озере крови. К горлу подступил огромный комок чего-то неприятного. Сергея стошнило. Он отвернулся и направился в другую сторону, туда, куда свернул Николай. Артиллерийский обстрел не прекращался ни на минуту, ни на секунду, крики людей становились все более удушающими. Казалось, они бегут за ним по пятам, хотят догнать, забрать с собой в страшный мир страдания и боли, мир, в котором нет места мужеству, туда, где живет вечный страх. Но Сергей бежал быстро. Крики не догонят его. Нет, не сегодня, сегодня им не взять его. Он уже видит вдалеке толпу людей, под бревенчатым навесом. Он видит Морошева.
  - Сюда! Сюда! - кричал Николай подсевшим голосом и интенсивно махал рукой.
  Сергей пробежал еще пять метров и понял, что больше не может. Нервы его сдали. Он не хотел больше идти, бежать, не хотел больше сопротивляться разрывам снарядов и царившему везде хаосу, и тогда он прыгнул, прыгнул, что было сил в сторону Николая, а через мгновенье почувствовал, как его втаскивают под навес.
  - Серега! Серега! Очнись! Не время сейчас! - кричал Николай не щадя голосовых связок и хлеща Сергея своей немаленькой грубой ладонью по щекам.
  Шубин очнулся, после шестого удара. В глазах было темно, он практически не чувствовал ног, но минут через пять пришел в норму и прокричал что было сил:
  - Коля, тут ад! Что они делают! Сволочи! Они же всех нас убьют!
  - Молчи! Молчи! Не убьют! Не убьют! Не смогут убить! Не сегодня! Не сейчас! Слышишь! Не сейчас! Вот погоди, вот закончиться обстрел, тогда пойдем мочить этих подонков! - Николай кричал, кричал как можно громче, кричал, чтобы заглушить разрывающиеся снаряды. И он заглушил их. На мгновенье над окопами воцарилась тишина, а в следующий миг она утонула в избивающих души воплях раненых и практически уже убитых людей. Они наполняли каждый кубический сантиметр жженого утреннего воздуха. Вместо чистой утренней росы на траве запекалась свежая мужская кровь. Земля оделась багровым покрывалом. Стены окопов и траншей разворотило. Многие противотанковые орудия были уничтожены. Покореженные, загнутые книзу стволы удручающе говорили о своей непригодности. И в тот момент, когда, как казалось, все закончилось, когда уцелевшие люди, а их было все же немало вышли из укрытий, вот тогда началось настоящее сражение.
  Из-за холма показалась длинная цепочка тяжелых танков, перемешанных с мелкими горстками американских пехотинцев. Первый залп не принес больших разрушений.
  - К орудиям! - крикнул молодой худощавый капитан, размахивая в воздухе окровавленным остатком руки.
  Солдаты бросились на передовую занимать, уцелевшие противотанковые пушки, сзади неслась рота энергетиков со своими черными метровыми футлярами. Второй залп дошел до цели, окопы опять озарились ярким светом рвущихся снарядов, многие из первой волны остались на земле, и капитан вновь приказал:
  - К орудиям!
  Из-за его спины показалась вторая волна, в которой был и Николай. Сергей же добежал до орудий вместе с первой волной и оказался от Морошева метрах в ста. Танки уже были близко; вибрация от их гусениц ощущалась очень явственно.
  - Огонь! - пронеслось слева от Сергея, и тут же его оглушил мощный выстрел.
  - Наводи на цель! Стреляй!
  - Огонь! - эхом по орудийным расчетам прокатились тяжелые залпы.
  Четыре из 30-ти танков загорелись, но этого было явно недостаточно, последний дружный залп из орудий ознаменовал начало третьего этапа сражения: беспорядочной, бесцельной стрельбы. Страх подступал к горлу все ближе. Сергею стало тяжело дышать. На поле царил настоящий хаос, не было слышно ничего, кроме бесконечных взрывов и невнятных криков командиров, а затем над его головой засвистели рои смертельно опасных свинцовых пчел, своими жалами убивающих всех, кто встречается им на пути. Сзади Сергея кто-то сильно ухватил за плечо.
  - Идем! Идем назад! Здесь больше нечего защищать! - Николай неистово кричал, но до Шубина долетали лишь обрывки его слов.
  Интуитивно чувствуя, что пора уходить, Сергей полупригнувшись побежал за мелькавшей в сумеречной полутьме фигурой Морошева, пытаясь не отставать ни на шаг, а между тем, ряды защитников первого рубежа обороны неудержимо редели. Многие побежали назад, также как Николай, но другие остались у орудий, погибнув, как герои, ценой своей жизни остановив танковое наступление американцев.
  "Нет, это далеко еще не конец, нет, не может все вот так быстро кончиться, нет, все серьезней" - думал Сергей, уклоняясь от настигавших его пуль. Повсюду по-прежнему рвались танковые снаряды. Люди впереди и сзади падали, подкошенные беспощадными пулями.
  - За мной, не отставай! - кричал Морошев, оборачиваясь на своего друга.
  Сергей и не думал отставать. Он бежал, собрав всю оставшуюся волю в кулак, а призраки крови преследовали его повсюду. Тел не стало меньше, даже прибавилось, только теперь это были не разбросанные останки, а целые тела, насквозь прошитые крупнокалиберными пулями.
  Николай ничего не понимал. Спереди стреляли свои, а сзади его подгоняли американцы. Слева какому-то парню размозжила голову разрывная пуля, кусочки его мозга и черепа попали Николаю в лицо, но он не останавливался, он точно знал, что если остановится, то уже не продолжит бежать. Окопы судорожно гудели, разнося гулкое эхо отдаленных взрывов. Наконец, Морошев увидел впереди какой-то бетонный бункер и решил бежать туда. "Только бы успеть, только бы успеть" - проносилось в его голове вновь и вновь, пока наконец он не нырнул в дальнюю траншею, зачерпнув ртом изрядную долю сырой российской земли.
  Сергей бежал, судорожно отстреливаясь. Из плеча тонкой струйкой текла теплая кровь. Он ни о чем не думал, не мог думать. Слишком сильны были взрывы по сторонам, слишком много пуль проносилось над его головой и слишком много они уносили простых человеческих жизней, чтобы о чем-то думать. Слева от себя он вдруг увидел огромный синий сгусток, быстро приближавшейся энергии, инстинкт опять не подвел, и он резко нагнулся, мгновенье спустя ощутив неприятный толчок сверху, а затем опять побежал. Синий сгусток между тем несся на четырехметрового крелатового громилу, стоявшего, как сосна среди низенького, редкого кустарника американских солдат, метрах в 200-ах от бетонного бункера. Еще мгновенье и мощный заряд обволок его металлическое тело, а крылатая ракета понеслась ему навстречу. Она приближается, скоро, совсем скоро она попадет в его голову, и он будет уничтожен. Николай привстал, заворожено смотря на приближающуюся к Уравнителю ракету. Осталось немного. Скоро, скоро он па... Но что это? Мощная вспышка света озарила окрестности, В воздухе была видна полоска красного лазерного луча. "Почему, почему же она не сработала?" - пронеслось у Николая в голове, когда он опять рухнул на землю, уклоняясь от очередной пули. "Он же не должен был уничтожить ее. Значит, они все-таки его доработали. Он же теперь не уязвим, его же теперь не взять разрядом. Сволочи!" - Морошев увидел лежавшего невдалеке Сергея. Сзади кто-то неожиданно крикнул:
  - Мы все умрем! Они нас всех уничтожат! Нет! Я не хочу умирать! Разве вы не видите! Они неуязвимы!
  Морошев поднял голову. Ничего нельзя было понять. Все, происходившее вокруг было похоже скорее не на оборонительный рубеж, а на какие-то островки сопротивления посреди бесконечных толп убегавших с поля боя солдат. В рядах царило смятение и неразбериха, люди неистово отстреливались, но они ничего не могли сделать против крелатовых чудовищ. Глаза их были полны ужаса и потерянной надежды. Они не видели выхода из четырехугольной комнаты отчаяния и боли, не видели света в конце длинного коридора; они понимали, внутренне чувствовали, что не способны победить, что все их усилия тщетны и не приведут к результату. Они губили сами себя, сжигали изнутри, с самого начала обрекая на смерть и панику. И Николай должен был остановить их. Должен был подарить им надежду. Иначе все будет кончено.
  Невдалеке молодой лейтенант, судя по всему уже сошедший с ума от этого праздника смерти, а может просто струсивший раньше времени, кричал о том, чтобы все бросали оружие, и вселял в сердца солдат еще большее смятение. Николай думал недолго, всего 2-3 мгновения. Решение возникло само собой быстро и естественно, чересчур естественно даже для него.
  - Разве вы не видите! Мы не сможем победить! Человек не может победить уравнителя! Не... - Пуля 11 калибра сомкнула кричащие уста.
  Многие повернулись не услышав окончания лейтенантских слов, которые так сильно давили на сознание. Николай стоял посреди площадки рядом с бункером во весь рост и оглядывался по сторонам. Пули свистели над его головой, но теперь он не видел их, не чувствовал, казалось, что если они прошьют его насквозь, он не шелохнется, а останется стоять с невозмутимым видом человека, который должен был появиться среди всеобщего хаоса.
  - Солдаты! Слушайте меня! - крикнул он так громко, как только мог. На его слова обернулось еще несколько человек - Он говорил, что человек не может победить Уравнителя! Он говорил, что мы обречены, что надежды больше нет! Да, да, у таких, как он - нет! У таких, как он, боящихся собственной тени! У таких, как он, которые спасают свою поганую шкуру, вместо того, чтобы умереть за свою страну! Да, у таких, как он нет надежды! Нет! Он кричал и бежал назад, пытаясь спастись! И как он умер?! Как?! Как трус и предатель, как тот, кто бросил свое отечество погибать! У таких, как он нет надежды! А у вас есть! Есть надежда на то, что мы победим! У вас она всегда была, потому что вы сыновья своей страны, потому что вы отдадите жизнь за Россию! Потому что вы солдаты! Русские солдаты! Потому что вы - герои! Герои, которых не забудут! Вперед! Вперед! За Россию!
  По близлежащим окопам разнеслось стройное "Ура!". Слова Морошева отогревали душу и наполняли ее патриотизмом, адреналин брызгал в кровь, когда люди слышали эти слова, и они шли вперед, умирая десятками и сотнями, как герои, как те, которым суждено было переписать историю этой планеты.
  И Николай тоже пошел. Но не туда, куда пошли все. Его ноша как всегда была слишком тяжела для обычного человека. И он должен был взять ее, иначе никто бы не понес ее вместо него. Морошев выхватил второй пистолет и пошел вперед. Пошел, не сгибая спины, не пригинаясь, не виляя из стороны в сторону, пошел, прямо сквозь призрачную пороховую дымку, сквозь кровь и раскуроченные линии окопов, к девятитонному монстру и, встав на одно колено метрах в пятидесяти от него, нацелил пистолеты.
  - Человек может победить! Может! - вырвалось у Морошева из груди, когда он нажал на курок.
  Пули поочередно вылетали из стволов. Николай стрелял как бешенный, как безнадежно пропавший человек, он не думал о себе, он не думал о других, он думал только о пулях, которые выпускал, вновь и вновь нажимая на курок. Двенадцатая пуля пробила шейную броню и попала точно в основной кабель. Это невозможно было объяснить точным прицеливанием, хорошим оружием. Это была чистая случайность, случайность, в происшествии которой, как ни странно Морошев был абсолютно уверен. Боевой робот слегка вздрогнул и прекратил огонь, а спустя мгновенье рухнул всей своей массой на землю, придавив с десяток американских солдат. Стрельба прекратилась. Даже время на секунду застыло, пораженное такой картиной, а мгновение спустя у виска Николая пронеслась очередная крупнокалиберная пуля. Он сделал свое дело. В который раз сделал то, что должен был сделать, чтобы спасти безнадежную ситуацию. В который раз уберег нескольких солдат от смерти.
  - Вы видели! Уравнителя можно убить! Они тоже не вечны! Сражайтесь! Сражайтесь и умирайте! - прокричал Николай, прячась за полуразрушенной бетонной плитой.
  И опять земля стала заливаться кровью павших воинов, а на место уничтоженного робота пришли четыре новых, и крик капитана, пронзая небеса, возвестил о всеобщем отступлении.
  Солдаты бежали беспорядочно, продолжая падать под натиском летевшей вслед свинцовой смерти, продолжая умирать и умирать, продолжая поливать своей солдатской кровью родную землю матушки России. Вдали мелькали приближавшиеся точки армейских грузовиков. Через пять минут они уже были рядом, а через десять разрывы снарядов прекратились и лишь редкие автоматные очереди возвещали о взятии последних укрепленных точек первого оборонительного рубежа.
  
  
  По пересеченной местности машины ехали весьма быстро. Николая сильно трясло, в холодном кузове пахло кровью и свежими ранами. Минут пятнадцать спустя грузовик остановился. Ничего не понимая люди выпрыгивали из машин, озарялись ярким солнечным светом с востока, оглядываясь по сторонам старались найти своих выживших товарищей. Оказалось, что машин было всего десять и народу осталось не так много: человек 200 не больше. Николай кинулся к ближайшему грузовику из которого доставали раненных.
  - Сергей! Сергей! - неистово кричал он, а на крик оборачивалось половина мужчин.
  - Шубин! Шубин!
   Морошев понесся к другому грузовику, затем к третьему и к четвертом, пока наконец не услышал долгожданный хриплый крик.
  - Он здесь!
  Николай пулей бросился к последнему автомобилю, по пути отталкивая стоявших на дороге солдат.
  - Серега! Серега! Жив?! Жив! - с нескрываемой радостью кричал он.
  - Да вот, задело. - с усилием выговорил Сергей, почти уже теряя сознание.
  Рана была серьезной, пуля раздробила плечевую кость, кусочки которой впивались в мышечную ткань, причиняя невыносимые страдания.
  - Куда вы его теперь? - спросил Николай у санитара с носилками.
  - Он потерял много крови, его надо доставить в военный госпиталь в Псков, а оттуда, если потребуется, в Питер.
  Николай хотел что-то сказать Шубину на прощанье, но не успел: Сергей потерял сознание. Вокруг стонали раненные. Их было около сотни, ровно половина из тех, кого привезли сюда грузовики. Они стонали и выли от нестерпимой боли, поглотившей их теперь, когда организм больше не хотел бороться чтобы выжить, когда он хотел просто расслабиться и отдохнуть, когда напряжение спадало с мышц и к ним приливала кровь, заставляя чувствовать острее и кричать все громче. Морошев судорожно водил головой из стороны в сторону, предчувствуя что-то.
  - Морошев! Сержант Морошев есть?! - разнеслось над толпой.
  Люди заводили глазами по сторонам, выискивая взглядами того, кто мог носить эту фамилию.
  - Здесь! - громко крикнул Николай и помахал рукой.
  Через минуту, пробежав мимо палаток и нескольких противотанковых пушек перед ним предстал рядовой.
  - Вас срочно требуют в штаб. Он распо...
  - Я знаю, рядовой, где он располагается. Можете быть свободны, рядовой.
  Слова Николая прозвучали очень грубо, чем изрядно подпортил настроение в принципе ничего не сделавшему ему рядового, но он не собирался извиняться. Нервный срыв последних часов заставлял забыть о чужих проблемах и думать только о себе. По крайней мере до того момента, когда вновь потребуется рисковать жизнью.
  Николай огляделся по сторонам. Машины с раненными направили в полевой госпиталь для оказания срочной помощи. Позиция, куда их привезли отличалась от той, что возводили они на границе. Возросла доля тяжелой артиллерии и зениток, но все же Морошев отчетливо понимал, что их катастрофически мало, что американцы возьмут этот рубеж обороны очень быстро. И хотя Николай видел далеко не весь фронт, а каких-то жалкие 300 метров, он понимал, что на других рубежах ситуация не лучше. И вообще, что-то было не так. Не видел он еще такой войны. Такой плохо организованной и спешной обороны, таких неграмотных решений и такой сумбурности ситуации. Когда он прибыл на границу, первое, что его поразило - полное отсутствие организаторской деятельности. Деление на роты и взвода были невероятно условны, если они вообще существовали. Когда Морошев смотрел на солдат, то видел лишь неорганизованную толпу новобранцев, которые уже давно забыли как держать оружие, не говоря уже о том, чтобы сражаться. Никакого обучения, никакой подготовки. Просто куча народу, в которую стреляют крупнокалиберными болванками американская тяжелая артиллерия. Почему было так? Морошев не знал. А теперь его еще вызывали в штаб, непонятно зачем, но вызывали. Конечно, можно предположить, что уничтоженный Уравнитель весьма веская причина, но нутром Николай чувствовал, что про это в штабе еще не знают. Чувство неопределенности гнело его и он решил узнать все как можно быстрее, поэтому он направился к большой бледно-зеленой палатке, выделявшейся на общем фоне бесконечной череды укреплений. На макушке гордо развевался триколор, а край тканевой двери был отогнут.
  Николай пригнулся и еще немного приподняв полотно вошел внутрь, очутившись под высоким куполом, сквозь который бил приглушенный зеленоватый свет. На другом конце шатра стоял человек. Он располагался к Морошеву спиной, но тот все же сумел различить погоны.
  - Товарищ полковник, сержант Морошев по вашему приказанию прибыл.
  Полковник обернулся. Он был среднего роста, седовласы, с густыми бровями и большими, органично дополнявшими контуры закаленного мужского лица, усами. Морошев узнал его сразу же. Это был Алексей Геннадьевич Ракитов. Когда-то давно Морошев воевал под его началом. Он руководил спецоперацией по освобождению заложников из российского посольства в Камеруне, и был в добрых отношениях со своими подчиненными, а особенно с Николаем.
  - Вольно рядовой - произнес он, слегка картавя, но от того ничуть не менее командно.
  Николай ослабил левую ногу и перевел на нее вес тела. Он все еще был довольно скован в движениях, слишком неожиданной была встреча, но, оглядевшись по сторонам и поняв, что никого, кроме них в командном центре нет, почувствовал себя более свободно. Под куполообразными сводами этой военной конструкции находилось множество раскладных столов с аппаратурой, для обработки радиосигналов, а также около 30-ти ноутбуков. Такое обилие техники не могло не вызвать удивления, но Морошев остался спокоен, как гранит, не сводя глаз с полковника, медленно вышагивавшего в его сторону. Он остановился в каких-то нескольких метрах от Николая и голосом, полным скрытой радости и явной обеспокоенности начал говорить.
  - Ну здравствуй, Коля - его правая рука подалась вперед, а через мгновенье послышался негромкий хлопок.
  Морошев тоже был рад встрече. Еще бы, столько лет не видеться с одним из лучших командиров, когда-либо встречавшихся Николая на пути. Конечно, это была радость, перемешанная с печалью и каким-то постоянно давящим на душу чувством начала новой боевой жизни, но все-таки радость.
  - Здравствуй - очень дружелюбно произнес Морошев - Вот уж не думал увидеть тебя здесь.
  Полковник почесал седой затылок, как будто мечтал об этом несколько дней подряд, затем взглянул на Морошева еще раз, и усмехнулся.
  - Эх, Коля, я и сам себя не ожидал тут увидеть. Но, видимо, судьба.
  Еще пара минут прошла в дружеском разговоре обо всем, и в эти две минуты Морошеву даже стало казаться, что война кончилась, что войны больше нет, что он просто встретил своего давнего приятеля на улице и мирно беседует с ним о повседневной рутинной жизни, погоде и прочих несерьезных мелочах. Как бы хотел Николай, чтобы все было именно так, но... все было иначе. После двух минут общения и последней улыбки полковник вдруг быстро перешел в состояние деловой задумчивости.
  - Да, было время, Коля. Было время - пробормотал он и, выдержав паузу, продолжил - А вот теперь, как видишь, другое, совсем другое время наступило. Не вериться даже, до сих пор не вериться, Коля. Такие быстрые перемены. Такое количество проблем, свалившиеся нам на головы. Нда...
  Алексей замолчал, мерно почесывая бровь; была очередь Морошева говорить.
  - Леха, а зачем вызывал то? - совсем не по уставу обратился Николай к полковнику, который был старше его всего на 3 года. Он имел на это право. Другие не имели, а он имел.
  Алексей отвел взгляд куда-то в сторону.
  - Да так, Коля. Просто так вызывал. Поговорить надо было, вот и все. Я рад, что ты жив. Очень рад, Коля. Не знаю, что бы я делал без тебя тогда в 34-ом. Просто не знаю. И теперь не знаю, Коля. Мне все больше кажется, что я не смогу организовать оборону должным образом, что все провалиться. Я не могу найти изъяны в работе. Нет времени. Мне нужен совет, Коля. Твой совет.
  Морошев слушал его внимательно и следующие пол минуты обдумывал ответ.
  - Совет? Ты просишь совет? - Николай медленно зашагал в сторону одного из ноутбуков, где мигали красные и зеленые точки - я дам тебе совет, Леха: "Посмотри, что твориться на поле боя". Сегодня мы побывали в аду. С каких пор наше командование начало считать, что неподготовленные бойцы смогут остановить профессионалов? С каких пор новобранцев перестали обучать элементарной технике ведения боя? С каких пор сражение стало похоже на беспорядочную вооруженную толкучку в тесных траншеях? Что происходит, Леха? Разве раньше было так? Разве раньше мы не выстраивали четких линий обороны, разве ни командовали войсками грамотно и точно? В чем же дело теперь? Почему теперь солдаты не знают, что делать и куда бежать? Объясни мне, Леха. Что случилось с нашими боевыми порядками? Почему теперь они похожи на бесформенные объединения дикарей, а не на боевой строй лучшей армии в мире? Почему?
  Николай говорил эмоционально, нещадно обличая просчеты и промахи, попутно вспоминая о том, что происходило еще так недавно с ним и Сергеем. А полковник молчал. Грузно, тяжело молчал, размышляя над каждым услышанным словом. Наконец он взглянул на Морошева.
  - Я не знаю, Коля. Я не знаю почему, - голос его стал спокойным, но все таким же картавым, как и прежде - Как будто все против нас. Как будто что-то происходит. Что-то необычное, что-то, что не дает нормально работать, сосредотачиваться на решении проблем. Все происходит слишком быстро. Мы ничего не успеваем предпринять. Ты прав, ты прав во всем. Но как это исправить? Как организовать оборону? Они сметают рубежи один за другим. Мы ничего не можем сделать. Мы просто не успеваем за ними. Просто не успеваем.
  Полковник словно оправдывался, словно оправдывался, бесконечно укоряя себя за свое бессилие. Да, он не мог ничего сделать. Да и вряд ли кто-то другой мог. Даже для Морошева эта война была слишком стремительной. Он не успевал соображать, не поспевал за происходившими поминутно событиями. Эта дикая гонка со временем трепела нервы всем, в том числе и ему.
  Разговаривать больше не хотелось. Они поняли друг друга. Никаких взаимных претензий или обид. Ничего. Просто они оба знали, что все идет не так, но ничего не могли с этим поделать.
  - Да, ты прав Леха. Мы не успеваем за этой войной - чуть слышно произнес Морошев, задумчиво и мрачно, а после добавил - ну что, я, наверное, пойду.
  Полковник неожиданно оживился. Он не хотел отпускать Николая, ни за что не хотел.
  - Коля. - он сделал длительную паузу, смотря в глаза обернувшемуся Николаю - Если хочешь, я выделю тебе комнату и устрою на штабную должность. Прямо сейчас....
  В сердце к Морошеву забрался червь. Он хотел этого, жаждал перевестись, чтобы больше не видеть, никогда-никогда не видеть человеческой боли и страданий. Теперь у него был такой шанс. Вот он, у него в руках. Нужно только признать, что страх - это хорошо, что страх - это нормально, что он, воевавший так долго и лезший под пули тысячи раз теперь имеет право поддаться страху и спрятаться, забиться в нору и переждать до лучших времен. Но другое чувство, возникшее одновременно с этим не позволило ему это сделать. Почему, почему он должен был отсиживаться в теплой конуре, когда другие отдавали жизни за страну и родных? Почему не они? Ведь им тоже страшно, они тоже хотят домой, они тоже бояться, безумно бояться смерти? Кем он будет, если поддастся секундному искушению. Он загубит свою жизнь. Загубит все прошлые подвиги и поступки, загубит одним единственным моментом, когда страх взял над ним верх. Нет, он этого не допустит. Не останется теперь в стороне. Не останется.
  - Нет, не надо - поспешно бросил Морошев и, выходя, прибавил, еще раз широко улыбнувшись - спасибо тебе за все, Леха.
  Холодный декабрьский ветер обдувал Николаю лицо, а несвязные мысли путаясь в голове, не позволяли сосредоточиться. Из полусмятой пачки Николай достал последнюю сигарету и закурил. Очень хотелось спать. Усталость расслабляла мышцы. "Хорошо, что Сергея ранило. Да, хорошо. Сколько шансов у него было уцелеть в этой смертельной мясорубке? Ни одного. Надеюсь, что рана будет серьезной и его отправят в Питер, иначе он точно погибнет" - подумал Николай, окидывая взглядом местность. Вокруг суетились военные, разнося боеприпасы к орудиям и устанавливая противотанковые заграждения. Это была передовая линия обороны. Именно сюда, на эту полоску земли длинной в 20 километров придутся завтра, а может быть и сегодня, самые кровавые, ожесточенные бои первых 2-х недель. Николай это понимал. Понимал и поэтому не стремился перейти на вторую линию, располагавшуюся от этой в 5 километрах к востоку. Бетонные силуэты бункеров с автоматическими крупнокалиберными пушками, стоявшими на всей протяженности фронта через 500 метров, создавали непроходимую стену противотанкового огня, а заграждения вызывали дополнительные проблемы с маневрированием. Поле перед первыми траншеями было сплошь утыкано минами, а в тылу располагались мощный противовоздушный комплекс, состоявший из 20 стационарных ракетных орудий. Такая фронтовая полоса была надежно защищена от любой вражеской техники. Любой, кроме Уравнителей. Морошев хорошо знал, на что способен опытный пилот на своем боевом роботе. Своими глазами он пару раз видел, как Уравнители прыгали на одной ноге, после того как снарядами отрывало вторую.
  "Что же делать? Наверное, ничего. Ничего мы сделать пока не можем. Надо ждать. Просто ждать" - решил Николай и вдруг почувствовал, как веки начали неумолимо тяжелеть. Солнце клонилось к полудню, но измученный боем и постоянным недосыпанием организм Морошева не хотел считаться с общепринятым временем суток. Шатаясь из стороны в сторону, постоянно отталкиваемый, спешившими куда-то людьми, Николай побрел в сторону барака, где разместили всех, прибывших сегодня утром с границы. Морошев плюхнулся на первую пустую кровать и в мгновение ока заснул беспокойным сном.
  - Вставай! Чего разлегся! Хочешь, чтоб тебя бомбой накрыло! - услышал Николай резкий крик у себя в ухе и медленно открыл красные глаза.
  В бараке почти никого не было. Последние солдаты уже бежали к выходу. Последние отголоски сна развеяли глухие хлопки где-то далеко на западе. Всего сорок секунд спустя Морошев уже несся на всех парах к ближайшему бомбоубежищу. У входа никого не было, И он без труда пролез внутрь тесного бункера. Народу здесь скопилось много, не менее 400-от человек. Над головой то и дело слышались приглушаемые пятиметровым слоем земли разрывы тяжелых артиллерийских снарядов, но через пятнадцать минут наступила долгожданная тишина и солдаты толпой высыпали наружу. Николай побежал к переднему краю, попутно приводя в боевое состояние свою дуратовую винтовку.
  Пока что он лишь смутно догадывался о том, что началось наступление главной группировки американских войск. Все происходило так быстро. Неестественно быстро для простого человеческого организма. Суматоха и неразбериха опять властвовали в окопах. Морошев прибился к небольшой группе выживших после первого сражения, хотя как прибился, скорее, просто оказался рядом.
   Пятиминутное тихое ожидание незримого врага на передовой было совсем не простым испытанием. Предел человеческого терпения был близок. Многие неопытные новобранцы откровенно щелкали зубами, опытные же вояки, коих к изумлению Морошева здесь скопилось весьма много стояли, полупригнувшись, в любой момент готовые начать стрельбу.
  Как и в прошлый раз, кривизна ландшафта скрывала неприятельские силы, и определить заранее наступавшие войска было нельзя, однако по прошлому опыту Николай знал, что после артподготовки непременно следовал массированный авианалет, а затем танковая лавина сметала остатки людской храбрости и живой силы. Странно, но своим самым грозным оружием американцы пользовались весьма редко, предпочитая бросать их в бой только в самом конце, когда все и без них ясно. Николай даже подумал, что Уравнители вовсе не так опасны, как их пытается преподнести нам американская пропаганда, но в следующий момент он понял, насколько ошибся.
  На вершине холма раздались громкие хлопки, а в следующую секунду огромные снаряды начали перепахивать поле перед траншеями. Разрывы мин оглушали, не давали сосредоточиться, заставляли прятаться в окопы с головой, не давали услышать и увидеть то, что надо было услышать и увидеть. С вершины, блестящей крелатовой волной лились Уравнители. Они передвигались быстро, словно летая над землей, попутно уклоняясь от летевших в них тяжелых противотанковых снарядов. Николай поднял голову. Никогда еще не видел он такого. Девятитонные трехметровые монстры скакали по полю, напичканному минами, словно крохотные кузнечики, при этом сохраняя четкую линию наступления. Они были все ближе, с каждой минутой все более приближались к оборонительным позициям, и вдруг застыли на месте, открыв заслоны своих огромных автоматических пушек. Следующее мгновенье было страшным. Никому нельзя пожелать увидеть такое. Мощный блестящий на солнце тайфун стальных, набитых взрывчаткой снарядов, перемешанный с тысячами крупнокалиберных пуль, смел все стационарные бункеры и укрепления, словно старую черепицу, с давно не ремонтировавшейся крыше. Все, кто находился в окопах более чем в пятистах метрах от линии первой траншеи, были убиты в ходе восьмиминутного, непрекращающегося огня. Воронки шириной в несколько десятков метров, разворотили все укрепления и окопы, превратив местность в сплошную перемешанную кашу из земли, бетона, досок и металла.
  В этот страшный миг многие ощутили приближение смерти и многие поняли, что этот рубеж станет для них последним. Не известно был ли Николай в их числе или нет, но он точно знал, что отступать уже бессмысленно. По воодушевляющим крикам Морошев понял, что в бой пошла пехота. Теперь наставало время. Теперь или никогда. Первые недружные очереди дуратовых винтовок возвещали о начале активного сопротивления. И опять вокруг Николая погибали люди, много людей, ни в чем не повинных, втянутых в эту жестокую войну не по своей воле и не ради своих интересов. Николай стрелял не переставая, пока не закончились патроны, он подбирал винтовки падавших рядом солдат и стрелял вновь, но патроны кончались снова и снова и снова. Уже полчаса шла кровавая бойня, уже совсем мало осталось защищавшихся бойцов и в тот момент, когда Морошев в очередной раз высунулся из окопа, чтобы продолжить стрельбу из вновь подобранной винтовки прозвучал выстрел из крупнокалиберного стационарного пулемета. Молодой американский сержант, выпустил на свободу пятую пулю из только что замененной обоймы. Эта пуля была его. Со дня его рождения она ждала этого момента. Момента, когда ее выпустят наружу, когда она будет свободна от всего, когда она совершит с ним то, что было предначертано ему с самого начала. Она ждала долго. Годы, десятилетия. Ждала и ждала, в то время, как он воевал. Она ждала и не позволяла другим пулям сразить его, потому что он принадлежал ей... И она дождалась. Теперь она неслась, словно молния, пронзая время и пространство, чтобы вселить в его сердце вечный холод, а глаза закрыть для света этого мира. И она настигла его. Своим холодным свинцовым клювом она пробила дыру в его твердом костяном черепе, медленно влетая в мозг и обрывая последние хрупкие мысли.
  Мощной струей из головы Морошева на твердую холодную землю брызнула горячая красная кровь, оросив то место, куда секунду спустя, упало его пустое мертвое тело... Николай погиб... Погиб совсем не так, как погибают бравые ребята в голливудских блокбастерах. Погиб без напыщенных спецэффектов и предсмертного завета, который обязательно будет исполнен теми, кто должен отомстить за него. Погиб без душераздирающей музыки, возвещающей о вселенской трагедии. Погиб так цинично, так неестественно просто, бездушно и бессмысленно. Погиб в безвестности, в забвении, посреди холодного безразличия окружающих, несмотря на то, что стольким людям спас жизнь. Погиб в один миг, в одну секунду, без предсмертных страданий и слез в глазах родственников. Погиб именно так, как погиб. И, кто знает, может именно так и погибают настоящие герои...
  А бой шел еще два часа, два долгих, мучительных часа, пока, наконец, последняя пуля, угодив хлипкому новобранцу в самое сердце, не сломала ту хрупкую грань, которая не позволяла этому миру утонуть в бездушном хаосе войны...
  
  
  
  
  Часть 2. Сожженная свобода
  
  - Мисс, мисс, можно вас на одну минуту - средним басом попросил мужской голос.
  Стюардесса в короткой розовой юбочке, голубоватой блузке и бордовой жилетке быстро обернулась и пристальным взглядом посмотрела на немолодого человека лет пятидесяти, с лицом, усеянным морщинами, и небольшими складками под подбородком, и мягким, доброжелательным голосом спросила:
  - Что желаете?
  Человек доброжелательно улыбнулся.
  - Принесите мне, пожалуйста, виски со льдом.
  - Хорошо, - ответила стюардесса, тоже улыбнувшись, и кокетливо прошла по проходу, скрывшись за ярко-синей шторой.
  Немолодой человек устроился поудобней в кресле. По нашивкам он имел звание генерала, кстати, об этом также явственно свидетельствовал немного выпяченный вперед живот, мощные, спортивные плечи и стандартная, очень напоминавшая квадрат, форма лица некогда рядового морского пехотинца. Голубые глаза, утонувшие в многочисленных морщинах, были едва различимы, веки были толстыми и практически сливались с верхней частью глазницы, а под фуражкой скрывались коротко подстриженные, местами уже заметно серевшие, но в большинстве еще коричневые волосы. Ему действительно было около пятидесяти, точнее 52, и он уже готовился выйти на заслуженную пенсию, чтобы прожить долгую счастливую старость вместе с любящей женой и дочерью. Но это будет лишь через три года. Так близко и в то же время так далеко.
  Сидевший рядом круглолицый джентльмен в круглых очках, пристально вглядывался в его лицо, и, наконец набравши достаточно смелости в свои пухлые щеки, спросил:
  - Простите, сэр, вы случайно не генерал Джон Марвин?
  Генерал кинул удивленный взгляд на соседа.
  - Да, это я. А что?
  Круглолицый замялся, обдумывая дальнейшие слова, а потом пробурчав что-то вроде: "Да нет, ничего, просто так. Ну надо же, сам Джон Марвин вместе со мной в одном самолете" отвернулся к окну.
  Джон ничего не стал отвечать, сделав вид, что этого разговора просто не было, и уткнулся в 14-ти дюймовый ЖК экран, встроенный в небольшой выдвижной столик, пытаясь найти в интернете хоть что-то интересное. Экран был необычный, он не выгорал даже при ярчайшем освещении. Джон не знал, по какой технологии он сделан, да он, признаться, и не был силен в этих новых технических штучках. Ожидание стюардессы затянулось минут на пятнадцать, а между тем круглолицый уже вовсю храпел, закопавшись поглубже в надувную подушку из халафайдера.
  Холодный виски приятной теплотой растекался по горловому каналу, согревая непрестанно урчавший желудок, хотя Джон весьма плотно позавтракал. "Интересно, на кой президенту созывать совещание именно тогда, когда я должен был нежиться на теплом песчаном пляже Сан-Франциско?" - думал Марвин, глотая последние прозрачные коричневые капли. "Еще так долго лететь. Что же делать?"
  Шесть часов тянулись медленно, сосед Джона все это время проспал, а вот ему самому никак не удавалось устроиться на сдавливавшей складчатую шею, синтетической подушке. Марвин думал, что с минуту на минуту умрет, но долгожданное сообщение о приближающейся посадке вновь зажгло уже затухавшую надежду.
  В аэропорту Вашингтона его ждали. Черный бронированный форд стоял прямо на взлетной полосе. "Значит дело действительно серьезно, значит, не зря я так долго мучался".
  Марвин спустился по трапу.
  - Генерал, вы поедете с нами - словно заученной фразой из дешевого американского боевика проговорил один из крепких охранников в черном пиджаке и кристально белой рубашке.
  Как же жарко было в форме. Еще бы не жарко. Грязно-бледная зеленая рубашка с длинным рукавом, опять же зеленый галстук, туго затянутый классическим узлом, темно-зеленый военный френч о брюки создавали такой эффект, что сауна после этого показалась бы генералу северным полюсом.
   Джон уже изрядно вспотел, когда машина подкатила к Белому Дому. В сопровождении двух телохранителей он твердым, поистине генеральским шагом отправился в зал для заседаний, попутно преодолевая заковыристые лабиринты из залов и коридоров. Большая красивая дверь распахнулась со странным старинным скрипом, и Марвин очутился в овальной голубой комнате, квадратов в 90, окаймленной белыми мраморными колоннами, с длинным столом посередине, на половину заполненным начальниками всех возможных мастей. Все ждали президента, место которого за массивным прямоугольным, стоявшим поперек основного столом, прямо под двумя колоннами пустовало. В комнате блуждало гулкое эхо от громких, многочисленных дебатов, собравшихся вместе министров. Спустя пять минут дверь тихо приоткрылась, и в образовавшееся крохотное отверстие стали просачиваться люди в черных костюмах с миниатюрными наушниками, оценивая ситуацию, и только после этого отстукивая размеренные быстрые шаги в воцарившейся тишине и атмосфере всеобщего почтении, в комнату вошел президент.
  И хотя его уважали и боялись, вид у него был совсем не грозный, а скорее наоборот. Он производил впечатление моложавого мужчины, который, по каким-то немыслимым причинам в свои 45 лет выглядел на 37, не больше. Лицо его было какой-то странной треугольной формы и постепенно сужалось от головы к подбородку. Короткие черные волосы лежали ровно и, казалось, даже по утрам не доставляли хлопот своему владельце. В фигуре его также просматривалось сходство с геометрией. Тело было похоже на слегка сходившийся у живота усеченный конус. Крепким парнем он явно не был, о чем свидетельствовали довольно тонкие ноги и некая миниатюрность фигуры, которая усугублялась ростом всего в 180 сантиметров. Вообщем по сравнению с Джоном, да и другими представителями военного ведомства, которые, как известно, в прошлом активно занимались спортом и держали себя в должной форме, этот человек обладал более чем скромными размерами, что, однако ничуть не мешало ему раздавать приказы направо и налево.
   Президент занял свое центральное место и предложил всем присутствующим сесть. Двое охранников остались стоять у двери, остальные же дожидались снаружи, тихо перешептываясь между собой.
  - Господа, я сожалею, что пришлось прервать ваши отпуска, но сложившаяся обстановка вынудила меня это сделать. - начал президент звонким голосом 20-ти летнего юнца - Сегодня утром в штате Техас был произведен теракт на нашей военной базе, в результате которого погибли четверо военнослужащих и были серьезно повреждены два бронетранспортера - он обогнул взглядом министров, делая паузу - Потери небольшие, но сам факт того, что бомба была заложена на охраняемом правительственном объекте, весьма настораживает. Спецслужбам удалось арестовать шестерых человек, которые возможно причастны к этим взрывам. Двое из них - уроженцы Украины, один русский и три белоруса.
  Президент сделал небольшую паузу, как бы давая собравшимся переварить сказанное, а затем продолжил, говоря все более энергично и жестко.
  - Итак, по сообщениям наших агентов под прикрытием, в странах СНГ, особенно же в России начинает распространяться антиамериканское движение. На улицах молодежь открыто выкрикивает антиамериканские лозунги. Правительство России постоянно посылает войска на помощь странам, рассадникам международного терроризма, таким как Саудовская Аравия, Индия, Иран и Турция. Господа, - последовала еще одна небольшая пауза - я подозреваю, что русская верхушка хочет установить контроль над богатыми нефтяными месторождениями этого региона, а затем начать крупномасштабное вторжение в развивающиеся страны Африки, чтобы, таким образом, завоевать черный континент, - странная абсурдность этой фразы заставила его на минуту задуматься, но затем он невозмутимо продолжил, нахмурив брови - Я не знаю, когда это произойдет, но то, что политика Российского руководства направлена на захват территории - несомненный, хорошо просматриваемый факт. Мы любой ценой должны защитить свободу и демократию. Я не призываю к войне, хотя, если потребуется, я ее объявлю, но я призываю проявлять особую бдительность в отношении русских эмигрантов и туристов, вводить новые более жесткие условия въезда в Соединенные Штаты, дабы оградить нашу страну от возможных терактов. Мы должны обеспечить нашим людям безопасное существование. Слишком неспокойно стало в нашей стране в последнее время. Поэтому я прошу вас через неделю представить мне ваши предложения по поводу того, что можно сделать для обеспечения безопасности, - президент перебрал лица министров, убеждаясь, что его слова были ими поняты - На этом все, господа. Еще раз извините за испорченные выходные.
  Президент встал и быстро пошел к выходу, через секунды исчезнув за дверью. Комната вновь наполнилась гулким эхом разговоров.
  - Да, Джон, задал нам задачку президент, а ты что-нибудь слышал об этом взрыве? - обратился к Марвину седовласый толстый мужчина.
  - Нет, не слышал, странно все это Марк, ни с того ни с сего он вдруг заговорил об ужесточении контроля над иммигрантами и все такое. - отозвался Джон.
  Марк подошел к Марвину сбоку и дружески похлопал по плечу. Оба генерала медленно пошли к выходу.
  - Да, возможно это странно. Я лично его не поддерживаю, я считаю, что нам самим поменьше стоило бы соваться со своей демократией в другие страны. Ты понимаешь, о чем я? - спросил он как-то настороженно и таинственно.
  Марвин ничего не ответил, он просто пожал плечами и, ускорив шаг, вышел из говорившей комнаты в длинный коридор с желтыми стенами, освещенными солнечным светом, и красной ковровой дорожкой.
  "А ведь он прав, по меньше бы нам стоило совать нос в чужие дела. Пусть сами разбираются со своими проблемами и вообще, почему наши солдаты должны гибнуть, борясь за призрачный идеал, который нарушается у нас в Америке уже тем, что для русских ужесточают контроль..." - Джон на секунду прервался, прокручивая в голове свою мысль снова и снова, а потом его осенило, но как то лениво, вяло и неинтересно, будто он объяснил то, что люди и так прекрасно понимали. "А какую вообще демократию мы приносим в страны, которые завоевываем крелатом и сталью? Очевидно ту, которая существует у нас. А какая демократия существует у нас? Правильно, бумажная. Мы кричим о равноправии, но, по сути, у нас его нет. Если ты не американец, то ты никто. Какая демократия?" - этот и еще много подобных выводов вертелись в генеральской голове.
   Марвин вдруг заметил, что стоит посреди длинной аллеи, ведущей от белого дома. Он не знал, как здесь очутился, видимо просто задумался и пошел своим обычным быстрым и твердым шагом по направлению к выходу. Пошел на автопилоте и не ошибся. Часы показывали три по полудню, делать было нечего, хотя относительно генерала это выражение вряд ли применимо. Работы у него всегда хватало, и даже в те редкие минуты, когда он рассчитывал на заслуженный отдых, могли позвонить из штаба или с какой-нибудь базы с приказом приехать. Вот и сейчас его вырвали из Сан-Франциско, куда он неделю назад отправился с женой, и теперь он вынужден сидеть один в своей пустой вашингтонской квартире.
  Генерал бросил беглый взгляд на окрестности. Лужайка перед белым домом по-прежнему сияла бирюзовой зеленью травы, деревья, тихо качались на ветру, который приносил хоть какое-то облегчение в этот жаркий летний день.
  "Четвертое июня, воскресенье, по телевизору бейсбол, а я торчу здесь и жду непонятно кого или чего". Да, действительно, он стоял посреди аллеи, засунув руки в карманы брюк, выпятив вперед свой, с каждым днем увеличивавшийся, живот, а мимо проходили бесчисленные туристы, приезжавшие со всей страны, чтобы посмотреть Вашингтон. Джон, быстро вынул руки, поправил форму, выпрямился, втянул живот и быстро зашагал в сторону дома, несмотря на то, что правительственная машина ждала его у тротуара. Ему действительно хотелось пройтись, забыв на время о многом и о многих. О словах президента, об испорченном отпуске, вообще обо всем, просто пройтись, а, придя домой, засесть за работу, за три дня написать злосчастные отчеты и в следующее воскресенье представить их президенту. По пути ему встретился газетный киоск и Марвин купил Дэйли Ньюз. На первой странице красными буквами было написано: "Теракт на военной базе. Президент обвиняет русских". Странное, нехорошее чувство закралось к Марвину в душу. "Так значит, сначала он все сообщил прессе, и только потом вызвал нас. Но зачем, зачем тогда надо было проводить совещание с такой степенью секретности? Что-то здесь нечисто, а впрочем, в политике всегда нечисто". Вообще же политиков Марвин немного недолюбливал, считая их хитрыми и жадными людьми. Не всех, конечно, но большинство. Через пол часа Джон дошел до квартиры, открыл красиво украшенную железную дверь и вошел в просторный холл. Светлый створчатый шкаф любезно и бесшумно открыл перед хозяином двери на фотоэлементах. Непривычная тишина сковывала движения, но, несмотря на это ему все же удалось снять черные кожаные туфли. Дальше дело пошло труднее, раздеваться он не хотел, хотел просто упасть в мягкое кресло и заснуть, но сделать это все же не решился. Он разделся, принял душ и, лишь потом растворился в мягком комфорте со вкусом обставленной комнаты.
  
  Телефон звонил нещадно, отключенный накануне отъезда автоответчик не мог прервать ужасный дребезжащий звук новых японских динамиков, способный поднять мертвеца из могилы. Марвин громыхая тяжелой трусцой, через все квартиру побежал в столовую, пытаясь успеть поднять трубку.
  - Алло - страшно раздраженным голосом крикнул он в сдавленную пластмассовую трубку, задыхавшуюся от его могучих объятий.
  - Генерал Джон Марвин? - спросил бархатный женский голос.
  - Да. Это я - слегка прокашлявшись, ответил Марвин.
  - Вас требует к себе президент.
  "Да что ж за день такой?" - возмущенно подумал Джон. "Кстати, а какой сегодня день?!" - спохватился он вдруг, поняв, что солнце стоит на востоке. "Пятое, так это я целые сутки проспал! Ну, как я мог! Эх, без моей любимой Джулии я и не столько просплю" - подумал Марвин с досадой и ностальгией, вспомнив о жене, оставшейся в Сан-Франциско.
  Черная машина покорно ждала у входа, точнее выхода, чему Марвин ничуть не удивился. Намного больше его волновала предстоящая встреча с президентом. "Почему Альберт вызвал меня? Почему меня и почему так рано?" - пронеслось у Марвина в голове, когда он глянул на часы. Было шесть утра. Бронированный седан мчался по улицам спавшего еще Вашингтона. Через 10 минут водитель резко затормозил, а один из сопровождавших генерала людей как-то особенно грубо и презрительно сказал: "приехали, выходите". Джона это задело, сильно задело, но он не знал, как себя вести. Охрана президента обычно вела себя спокойно и сдержано, но он не раз слышал от своих коллег, что в такие моменты как этот они позволяли себе немного больше, чем должны были. Марвин списал это на усталость. Ведь если его разбудили в 6 часов, то они почти стопроцентно проснулись в пять или и того раньше.
  Генерал быстро прошел постоянно сменявшими друг друга коридорами к хорошо знакомой ему деревянной двери, на которой была прибита маленькая черная табличка с золотыми буквами: "Альберт Рош". Мало кто знал об этой комнате. Туристов в это крыло вообще не пускали, и лишь самые высокие гости бывали в этом рабочем кабинете президента. Джон трижды постучал в дверь и вошел.
  Президент сидел в своем любимом кожаном кресле и курил сигару, комнату наполнял полупрозрачный голубоватый дым и странный, манящий и в то же время отталкивающий запах. Президент, быстро нажал на какую-то маленькую кнопку и, в следующее мгновенье дымка исчезла, а воздух наполнился бодрящим ароматом хвойного леса.
  - Проходите, генерал, присаживайтесь. - громко и в то же время неожиданно любезно предложил президент.
  Марвин растерялся, не зная, что ответить в подобной ситуации, поэтому он ничего не ответил, а просто сел в красно-желтое кресло с резными деревянными вставками по бокам, стоявшее слева от президентского стола. Стены небольшого помещения украшали старинные кинжалы и рапиры, пистолеты и винтовки, вообще, комната была увешана всевозможным оружием, которое, как ни странно действовало, и всегда было готово к бою. У панорамного окна, занимавшего всю стену позади президентского рабочего места, стоял флагшток флагом и гербом.
  - Зачем вы вызвали меня, сэр? - рискнул спросить Джон у президента, который уже успел подойти окну.
  Альберт отошел в сторону и начал медленно бродить по комнате. Марвину это показалось, по меньшей мере, не этичным, если не сказать грубым, но он ничего не стал говорить. "Всему должно быть объяснение и этому тоже будет". Президент, прошедшись пару раз туда-сюда, сел в кресло напротив.
  - Джон - начал он, словно обращаясь к своему давнему другу, коим Марвин никогда не являлся - Сейчас для страны наступают тяжелые времена. Нас окружают враги и предатели. Много предателей по всему миру, которые только и ждут, что мы дадим слабину и готовы наброситься на нас в любой момент. Если бы не Уравнители, неусыпно охраняющие наши рубежи за пределами Америки и днем и ночью, враги давно бы уже разгромили нас. Наша задача, Джон - защитить себя от этих вероломных предателей, скрывающихся под личиной законности и искренности.
  Марвин насторожился, видно было, что президент подходил к главной теме и Джон не был до конца, да что там до конца, он вообще не был уверен, что она ему понравиться, но он все же продолжал слушать.
  - Я не стану ничего скрывать, я прямо скажу, наш главный враг - Россия и все, кто ее поддерживают. Президент Сотский вынашивает планы захвата Азии с последующей экспансией в Европу. Русские усиленно ведут антиуравнительские исследования, и я уверен, что скоро они найдут оружие, способное покончить с нашими Боевыми Роботами. Но пока время еще есть. Джон, скоро начнется война. Последняя война за свободу в мире. Если мы в ней проиграем, то мир обречен. Я знаю, это звучит как-то по-киношному, я знаю, что все эти ограничения для русских, выглядят весьма странно, но я лишь пытаюсь хоть как-то сохранить нашу хрупкую защиту. Ведь если мы не защитим завоевания демократии, то кто. Пока в наших руках находится оружие, способное противостоять русским танкам, но скоро мы можем все потерять, поэтому нужно действовать быстро, в кратчайшие сроки разработав план вторжения. Я могу на тебя рассчитывать?
  Марвин погрузился в серьезные раздумья. Он не ожидал. Ничего такого не ожидал. Слова президента звучали так убедительно, так патриотично и так вдохновляли, что Джон не знал, что и думать. Он действительно ничего не знал о планах российского руководства, так как не был знаком ни с одним из генералов разведки. Странно, он, генерал американской армии, командующий сухопутными войсками, тысячу раз в жизни принимавший сложнейшие решения не знал, что ответить. "Неужели это правда? Да, наверное, правда, президент не стал бы вызывать меня, если бы это было не так. Наверное. Да! Мы должны это сделать! Мы должны защитить наш народ! Мы должны сражаться и умереть за свободу!".
  - Да, Господин президент! Да! Я знаю, что мы должны защищать свободный мир! Я знаю, что мы должны защитить его от этой Российской заразы!
  - Прекрасно, Джон! - воскликнул президент, поддерживая столь решительный тон пожилого генерала.
  Марвин неожиданно осекся.
  - Но, но как мы можем начать войну, когда у нас только 200 Уравнителей, причем три четверти из них безнадежно устаревшие модели?
  Президент искоса глянул на генерала, и в душу Марвина вселилась странная, безграничная уверенность в победе, в том, что, только увидев, пусть даже местами ржавую, пусть старую и беззубую, но все же такую великую, Стальную Смерть, русские побросают оружие и убегут.
  - Мы победим - тихо прибавил президент - а теперь идите.
  Марвин пулей выскочил из кабинета, он светился от счастья, неимоверная, неописуемая радость переполняла его, выплескиваясь на ковровые дорожки, а позже, на серую полосу сухого асфальта. Его настроение было подобно светлому солнечному дню. Он бегал и прыгал, как семилетний мальчишка, которому пообещали купить велосипед. Он бегал и прыгал, а на него смотрели прохожие. Смотрели пристально и бегло, с пониманием и осуждением, с улыбкой и злостью, с надеждой и отчаянием. Смотрели на него - самого счастливого американского генерала.
  
  Джон проснулся очень поздно. Часы показывали час по полудню. Голова трещала по швам. Резкая пульсация в напряженных висках сводила с ума, жуткая, нестерпимая боль в верхней части позвоночника убивала сознание. Джон беспомощно катался по кровати, пытаясь хоть как-то ослабить все усиливавшиеся муки, сдавливая крепкими руками свою морщинистую голову, словно силой удерживая ее от разрыва. Он изгибался как удав на блестевших синевой простынях, а проникавший сквозь незадернутые шторы прямой солнечный свет ослеплял в тысячи раз сильнее, чем раньше. А затем, в один ужасный и самый болезненный момент все разом кончилось. Мир вокруг выплыл из призрачной тени, свет потух до обычной яркости, резкая боль в позвоночнике и голове прекратилась, лишь виски продолжали слабо пульсировать, постепенно приходя в норму. Марвин не знал, что с ним происходило, смутно помнил и то, что вчера ему говорил президент, но точно знал, что он совершил какую-то ошибку. "Что же я сделал не так? Почему эта боль вдруг прекратилась? Что вообще происходит?" - хоровод мыслей кружил в его ни в чем неповинной голове, но посреди них постоянно и неизменно проносилось слово "Гипноз". "Гипноз, точно, как же я не догадался сразу!". Давным давно Марвин прочел очень много литературы по гипнозу, и в одной из современных книг он вычитал, что все люди делятся на две категории: с высокой и низкой сопротивляемостью. Люди первого типа практически не поддаются внушениям, хотя в редких случаях при достаточной опытности и силе гипнотизера они приоткрывают завесу своего разума, никогда, однако, не раскрываясь до конца. Эффект гипноза на таких людях держится как правило недолго, около 15-17 часов, а потом спадает сам. Но в книге ни слова не было сказано о головных болях или о чем-то подобном. Может просто забыли упомянуть? Может быть.
  "Если книга не врала, то теперь я защищен от подобных воздействий, по крайней мере на какое-то время. Это хорошо" - думал Марвин, поспешно одеваясь. Голод тяжелым шаром вторые сутки катился по его желудку. Однако Джон решил не задерживаться дома, а идти на улицу, и поесть в ближайшей закусочной. Одно только волновало его истерзанное сознание: "Если они подвергли меня гипнотическому воздействию такой силы, то должны удостовериться, что у меня низкая сопротивляемость, поэтому будут следить за мной, по крайней мере, ближайшую неделю, иначе, они просто от меня избавятся. Теперь придется играть в эту игру, чтобы они ничего не заподозрили. Обращаться за помощью бессмысленно, я рискую нарваться не на тех людей. Надо что-то думать и думать скорее".
  Марвин не знал, почему в его сознании укоренилась именно мысль о гипнозе. Может она показалась ему наиболее подходящей в данном случае, а может больное сознание, просто решило твердить ему первое попавшееся слово до тех пор, пока не забьет его ему в голову. Совершенно ясно было одно - Марвин принял это объяснение происходящего так быстро и безболезненно, так быстро смирился с мыслью о том, что все происшедшее вчера - это угроза. Угроза для него и его окружающих; предательство и покушение на его жизнь и свободу. Но Марвин никак не мог или не хотел задать себе один единственный вопрос: "Зачем?". Зачем президенту понадобилось все это? Ему казалось, что на него объявили охоту, он чувствовал себя как загнанный зверь. Все это напоминало какой-то кошмарный сон, когда весь мир был против него, но ведь в жизни все не так. Не остается человек одиноким в этой жизни, окруженной толпой ничего не подозревающих обывателей, не прячется от вездесущих охотников, которые спят и видят, чтобы его убить, причем самым изощренным способом. Если его смерти действительно желали, то сегодня утром он бы вообще не проснулся. Но теперь Джон этого не понимал. Может, просто не успел понять в утренней суматохе.
   Марвин осторожно отодвинул длинную, доходившую до пола занавеску и, слегка высунувшись из-за угла, посмотрел вниз сквозь толстое двухслойное стекло. Черный седан, как и положено, стоял у входа. " Через черный ход тоже нельзя, рискую попасть на скрытую камеру" - в том, что она там была, Марвин ничуть не сомневался. "Слишком сложно все задумано, чтобы упустить такую очевидную деталь. Они все предусмотрели. Единственный способ выжить, действовать, как загипнотизированный" - решил генерал. Марвин благодарил судьбу за то, что знал так много о поведении жертв гипноза. Теперь это ему очень пригодиться.
  Джон тихо вышел на улицу и, сделав стеклянные глаза быстрой твердой походкой направился к ближайшему Макдоналдсу. Как и следовало ожидать, черный форд следовал за ним по пятам, но Марвин делал вид, будто его не замечает. Ел он быстро, уставившись в одну точку перед собой, чем вызывал искреннее удивление окружающих. Народу было много. Причем народу совершенно разного. Худые туристы и толстые мамаши, пожилые и молодежь, генералы и адвокаты, люди всех мастей и профессий стекались сюда, чтобы позавтракать вкусным, калорийным и не совсем здоровым двойным чизбургером, запив его полулитровым стаканом кока-колы.
  
  Три дня Джон ходил вот так: утром, в обед и вечером - в этот самый ресторан, каждый раз сразу же отправляясь домой. Он знал, что на четвертые сутки человек возвращается к обычной жизни, внешне забывая обо всем, что с ним произошло, но на подсознательном уровне всегда чувствуя чье-то незримое присутствие.
  Десятого числа он проснулся рано, на часах было пол восьмого. Привычным осторожным движением он отодвинул кусочек шторы и, к его удивлению, не обнаружил ни черного форда, ни постоянно сновавших возле ресторана подозрительных типов в простой рабочей одежде. Все как будто испарились куда-то. "Вот и все. Они проверили меня, теперь можно больше не бояться и пытаться жить как раньше...до какого то момента". Марвин судорожно вздрогнул. В комнате опять звонил телефон. На этот раз Джон совсем не хотел брать трубку, но все-таки он должен был ответить.
  - Алло - как можно более грубо произнес он, пытаясь сдержать нервное дрожание голоса.
  - Джон, я жду тебя ровно в девять - сказал спокойный голос президента.
  В трубке раздались короткие гудки. "Вот он, сигнал" - подумал Марвин, уже натягивая поистрепавшуюся генеральскую форму.
  По улице он шел медленно, все-таки до девяти было еще полтора часа и, к своему удивлению, подошел к белому дому ровно без десяти девять. "Как точно. Значит, я все делаю правильно". И опять бесчисленные километры коридоров привели его к деревянной двери, где, по его собственному мнению, четыре дня назад его подвергли гипнозу. Джон вошел без стука. Как только дверь за ним закрылась, напольные часы, в углу противоположной окну стены, громким звоном объявили о наступлении девяти часов.
  - Не опаздываешь, Джон, похвально - президент вновь стоял у окна и курил сигару.
  Затем он вновь нажал маленькую кнопочку, и дым опять мгновенно улетучился. "Все повторяется заново".
  - Зачем вы вызвали меня, сэр - спокойно произнес генерал.
  - Ты нужен своей стране, генерал! Ты готов выполнить мое поручение?! - воодушевленно спросил президент, развернувшись лицом к Джону лицом.
  Марвину так хотелось спросить: "Что за поручение?", но он знал, что этим вопросом может выдать себя, проявить подозрительную осторожность.
  - Да, господин президент, я выполню любое ваше задание! - отрапортовал Джон, вытянувшись по струнке.
  - Отлично, - президент начал мерно прохаживаться перед генералом, заложив руки за спину - Разведка сообщила, что в Детройте был схвачен русский генерал Владимир Константинович Прохоров, который прилетел туда по программе военного сотрудничества между Россией и нашей страной. По предварительным сведениям он пытался выкрасть в штабе секретные документы, но неудачно. Я полагаю, что он может многое рассказать нам о планах российского командования. Вам, генерал, я поручаю доставить его в Вашингтон целым и невредимым. Если же с ним что-то приключиться в дороге, вы обязаны застрелиться, ясно?
  " Застрелиться? Что еще за чушь? Такого глупого приказа я еще никогда в жизни не слышал. Это же сплошной бред. А может это еще один пункт проверки? Да, скорее всего. Проверка на преданность. Как же иначе."
  Марвин усомнился всего на пару мгновений, пока прокручивал в голове эти мысли, а затем очень громко крикнул.
  - Так точно сэр! Разрешите приступать?!
  Даже президента этот крик сильно удивил, он явно не ждал такого рвения в выполнении задания.
  - Приступайте генерал, - произнес Альберт, копаясь в ящике стола и извлекая оттуда какие-то папки, а затем продолжил. - Поезд в Детройт отправляется сегодня вечером. Генерал содержится в четвертой психиатрической больнице Детройта под номером 2196. Вы должны передать эти документы главному врачу. Затем вы доставите генерала обратно в Вашингтон. Вот вам обратный билет. Ступайте.
  - Есть, сэр!
  Марвин выхватил из рук президента документы, резко развернулся и вышел из двери, для пущей наглядности, прошагав строевым шагом до самого конца длинного коридора.
  Странно, Джон уже давно не видел ни своих подчиненных, ни знакомых. Он даже начал беспокоиться за них. Безусловно, в голове Марвина явно царил кавардак. Что за мысли посещают его в последнее время? Почему теперь это становиться так важно? То, что он не видел своих подчиненных несколько дней? Да и как он их мог видеть, если выходил на улицу только для того, чтобы поесть, а на телефонные звонки не отвечал? Но в тот момент ему все казалось очень и очень логичным, и странные подозрения обволакивали разум.
   Домой Марвин не пошел, но как истинный "фанатик" прождал в красивом стекло-металическом здании вокзала 12 часов.
  
  Вдали послышался резкий гудок подходящего поезда. Марвин явственно ощутил вибрацию, исходившую от его стальных колес, а минуту спустя обтекаемая пассажирская стрела пришвартовалась к бетонному борту железнодорожной платформы.
  "Ну и попал же я в переделку на старости лет" - размышлял Джон, усаживаясь в кресло первого класса с автоподогревом, который летом, к счастью выключали, иначе пассажиры за время трехчасового переезда просто бы растаяли от такой жары. Сосед Марвину попался необычный. Крепкий молодой мужчина лет 30-ти с элегантными усами на вытянутом лице, в светлом бежевом костюме и с черным кейсом в руках. Вид у него был как у какого-нибудь молодого английского лорда, не хватало только пенсне и, возможно цилиндра на голову, но личностью он был явно запоминающейся. Этот необычный пассажир сразу насторожил Джона, который в последние четыре дня только и делал, что озирался по сторонам и замечал в каждом встречном тайного агента президентской охраны.
  - Здравствуйте - громко, хорошо поставленным голосом поздоровался незнакомец.
  - Здравствуйте - вопросительно взглянув на него, ответил Марвин - а мы что, знакомы?
  Англичанин вел себя очень культурно и сдержанно, чего нельзя было сказать о Марвине, который взглядом протер на его лбу порядочную дырку. Молодой человек открыл кейс и доставая газету ответил:
  - Нет, пока нет, но вполне возможно, что познакомимся за время нашего совместного путешествия в Детройт. Вы ведь едите в Детройт? - добавил он, как будто пытаясь удостовериться в правильности выбора поезда.
  Марвин занервничал. "Как он догадался. Здесь точно что-то не чисто.". Однако секунду спустя его прошибло осенение: "Нет, нет, я просто схожу сума. Ну конечно, мы оба едем в Детройт, ведь поезд же идет без остановок. Но зачем тогда было спрашивать? Ладно, потом разберемся".
  - Да, именно так, я еду в Детройт - ответил Марвин, пытаясь смирить дрожание тембра.
  - Ну, вот и отлично, - англичанин демонстративно раскрыл газету и тут же отодвинул ее в сторону, чтобы иметь возможность говорить с собеседником - Я вижу вы военный, генерал. Никогда еще не приходилось сталкиваться с военными подобного ранга. Меня зовут Джон Блэк. А вас?
  Марвин все равно продолжал нервничать. Он не знал, почему. Может, он просто устал. Может быть.
  - Марвин, Джон Марвин - с некоторой долей неприязни в голосе выговорил Джон и протянул незнакомцу свою морщинистую руку.
  Крепкое рукопожатие скрепило знакомство. Но Марвин почувствовал, что незнакомец что-то передал ему во время этого самого рукопожатия. Он взглянул на свою ладонь. Белая бумажная записка, свернутая в трубочку манила своей таинственностью, и Джон тут же попытался ее открыть своими неестественно неуклюжими, большими, застывшими от волнения пальцами. Наконец, Марвину удалось совладать с собой, и на маленьком клочке он прочел: "Джон, они все слышат, поэтому молчите". Да, конечно, так и должно было быть. Он был не один в этой безумной игре, но ему хотелось знать больше. Вопросительным, почти умоляющим взглядом, забыв о своем звании и положении, на время став обычным беспомощным стариком, Марвин взглянул на своего нового знакомого. Тот, в свою очередь, мило улыбнулся и громко произнес:
  - Не хотите ли почитать журнал?
  Толстый, глянцевый журнал "Стальная Армада" упал Марвину на колени. Генерал не растерялся.
  - Да, с удовольствием - тоже громко, но в то же время немного наигранно отозвался генерал.
  Англичанин развернул газету и положил ногу на ногу, при этом, как бы невзначай заметив:
  - Там на 48-ой странице есть отличная статья про новую модель Боевого Робота.
  Марвин быстро смекнул, что это и был тот знак, которого он ждал.
  - Спасибо, обязательно почитаю - отозвался он так дружелюбно, как только смог.
  Джон отвел взгляд от англичанина и попытался открыть журнал. Пальцы все более леденели от колоссального волнения. Генерал судорожно листал страницы, но никак не мог добраться до той самой "статьи". Наконец он нашел 48-ю страницу. Взамен вырванного, приятного на ощупь глянцевого листа был вклеен обычный белый, журнального формата с мелким печатным текстом. Марвин достал из нагрудного кармана маленькие прямоугольные очки (зрение уже было не то) и начал медленно читать.
  "Генералу Джону Марвину от генерала Вильяма Шэфорда. Совершенно секретно.
   Генерал, то, что написано здесь является информацией первостепенной срочности и важности. Не нужно думать, что это какая-нибудь шутка. Все на полном серьезе. Все, что вы прочтете далее будет очень странно, неправдоподобно и, возможно, шокирующе. Но вы должны этому поверить, генерал.
   Итак. Белый дом захвачен опасным маньяком. Наш президент с каждым днем становиться все более агрессивно настроенным по отношении к России. Я думаю, вы, как неглупый человек и сами не раз замечали его антирусские наклонности. Президент вот уже пол года направляет секретных агентов ЦРУ на территорию России, для выяснения количества и качества российского вооружения. Также пол года назад была создана экстренная группа из 12 высокопоставленных военачальников для разработки плана крупномасштабного вторжения. ЦРУ обеспокоено подобными действиями президента и применяет все меры, чтобы предотвратить военный конфликт, но у нас не хватит на это сил. Итак, генерал, человек, передавший вам этот документ, является нашим сотрудником. По прибытии в пункт назначения он введет вас в курс дела. Нам также стало известно, что в переданных вам документах спрятан микрофон нового поколения, способный распознать разговор на расстоянии около десяти метров, поэтому не предпринимайте никаких попыток поговорить с нашим агентом. На все его вопросы отвечайте утвердительно. Генерал, Мы очень рассчитываем на Вас. Хотите Вы того или нет, судьба Америки и всего мира теперь в ваших руках... Генерал Вильям Шэфорд. ЦРУ. Совершенно секретно"
  Марвин, от волнения изрядно уже вспотевший, опять взглянул на собеседника.
  - Ну как, интересная статья? - спросил тот поглядывая каким-то загадочно-лукавым взглядом.
  - Да, очень интересная - голосом обреченного на смерть человека, промямлил Джон.
  - Я же говорил, что вам понравится - произнес Блэк и замолчал.
  Марвина вдавило в спинку кресла, ему показалось, что поезд начал двигаться еще быстрее. За окном пулей пролетали деревья и столбы линий электропередач. Марвин думал, усиленно, тяжело думал. Думал о том, что делать дальше, и почему именно ему выпала непосильная честь исправлять чужие просчеты. Этот документ словно открыл ему глаза. Три года назад, когда президент взял под личный контроль производство и распределение Уравнителей по войсковым частям, Марвин потерял реальную власть над войсками. В его подчинении оставили лишь две роты элитной американской гвардии, которая обычно сопровождала президента во время его разъездов по стране. Это была правда, чистая правда не смешанная со снотворным купленных газетных заявлений о всеобщей свободе. Это была та правда, не видеть которою могли лишь глупцы. Но Джон не принадлежал к ним. И он увидел эту правду.
  Странная, еще не оформившаяся мысль медленно выплывала из затмевавшего разум белого густого тумана. "И что же они собираются предпринять?". В сознании витало неприятное ощущение, Марвин словно упускал что-то необычайно важное, какое-то слово никак не хотело лезть в его голову, но он все-таки затолкал его туда. "Убить". Вот что это было за слово. Оно поселило в нем одновременно и отвращение и скрытое, тусклое понимание неизбежности, необходимости этого действа. Марвин не хотел выпускать эту мысль наружу, но она рвалась с силой запретного плода к головному мозгу, уничтожая хрупкую мысленную оборону. "Но я же давал присягу! В конце концов! Присягу!" - кричал он сам себе и тут же получал очевидный, логичный и неоспоримый ответ: "Но ведь тогда было другое время".
  Да, действительно другое время! Не брал президент на себя такие полномочия тогда. Не смещал неугодных военачальников. Не ограничивал въезд русских туристов, крича о свободе и демократии. Другое было время. Время равенства перед законом. Время, когда такие понятия как честь и ответственность были на слуху. Время, когда Джон знал, за что воюет... А теперь не знает.
  Негодование обволокло его липкой жидкостью с головы до ног. Сколько, сколько он пережил за эти четыре дня. "Президент действительно зашел слишком далеко. Все его действия ведут к конфликтам. Его надо остановить. Остановить ради свободы. Ради Америки" - эта мысль утвердила Марвина в правильности возможного сценария, в том, что его две роты сыграют свою роль во всей этой истории. Последние дни Джон не видел четкой картины, не было ясности относительно происходящего и вот теперь все сомнения рассеялись. Наконец-то.
   Убийственная тяжесть давно мучила Джона, но только теперь он начинал понимать, от чего она происходила. Четверо суток он толком не спал, а поезд ехал так успокаивающе ровно, что Марвин, совсем потеряв контроль над собой, уснул, едва запрокинув голову назад.
  
  Резкий, толчок в плечо вынудил генерала открыть глаза. Блэк стоял в проходе и пристально смотрел по сторонам. Марвин подумал, что что-то произошло, но англичанин вновь расплылся в улыбке при виде проснувшегося генерала. Жестом он показал, что пора выходить. Марвин посмотрел в окно. Огромное стеклянное здание южного детройтского вокзала поражало своим великолепием. На перроне толпился народ, сновали туда сюда носильщики и таксисты. Вокзал жил своей повседневностью. Джон осторожно встал, взял свою черную кожаную сумку со сменной одеждой и документами и последовал к ближайшему выходу, непрестанно оглядываясь на шедшего сзади англичанина. Когда они вошли в здание находившегося неподалеку торгового центра, совсем пустовавшего теперь, что неудивительно, ведь на дворе была ночь, Блэк опять заговорил, правда шепотом, чуть ли не целуя красное генеральское ухо.
  - Сдайте сумку в камеру хранения, здесь в супермаркете, потом поговорим.
  Марвин направился к довольно внушительному помещению со стеклянной дверью, над которой крупными синими буквами, как и следовало ожидать, было написано: "Камера хранения". Получив ключ с номером ячейки, Марвин медленно пошел назад, пытаясь найти своего нового знакомого, которого, почему-то не оказалось на прежнем месте. Но знакомый сам нашел его. Его тяжелая жилистая рука опустилась на мятую военную форму, а Джон инстинктивно отдернул плечо.
  - Что происходит и кто вы такой, в конце концов?! - уже сгорая от раздражения и нетерпения, полукриком спросил Марвин.
  - Тише, не надо привлекать к себе внимание, или вы забыли, что за вами могут следить? - ответил англичанин с убийственным спокойствием.
  Нет, он не забыл, как он мог забыть, когда ему постоянно об этом напоминали какие-то странные попутчики и статьи на 48-ой странице.
  - Кто вы такой, и что вам надо от меня? - смирив разбушевавшийся голос, повторил вопрос генерал.
  Англичанин слегка выпрямился, как военный перед начальством.
  - Полковник Чарльз Талле. Центральное Разведывательное Управление. Давайте присядем. - полковник указал на свободную скамейку, стоявшую рядом с мраморным фонтаном.
  Марвин ничуть не удивился этой просьбе и присел, расстегнув военный френч. Англичанин сел рядом и старался говорить как можно тише, хотя вокруг абсолютно никого не было.
  - Итак, как вы уже знаете, мы крайне обеспокоены поведением нашего лидера. В последнее время он стал проявлять, как бы помягче выразиться, некомпетентность по ряду вопросов внешней политики. Год назад, на выборах, мы сделали все, чтобы он перестал управлять страной. Но он победил. Победил с огромным перевесом. Мы до сих пор не можем понять, как ему это удалось. Но факт остается фактом. Президент ведет нас к новой войне. У нас не получилось помешать ему год назад. Теперь мы попытаемся вновь. Плохо лишь то, что в последнее время нас связали по рукам и ногам, перекрыв все законные способы сместить президента с его должности. Поэтому мы идем на крайние меры...
  В голове Марвина родилась странная мысль: "Убить президента. Это звучит так просто. Но ведь на деле все окажется иначе. Президент никого к себе на километр не подпускает. Кроме охранников и.... Кроме меня. Ну конечно. Все ясно. Им нужны совсем не мои солдаты. Им нужен я. Они хотят, чтобы я это сделал!" - к горлу вдруг подступил страх. Марвин не хотел этого. Не хотел лично исполнять чужой план. "Я этого не..." - англичанин прервал его мысль.
  - Не смейте думать генерал, что вы этого не сделаете. Это единственный шанс все исправить.
  Марвин удивленно взглянул на полковника.
  - Откуда вы узнали, о чем я думал?
  Чарльз усмехнулся.
  - А вы полагали, что в ЦРУ работают одни идиоты? Так вот, хочу вас разочаровать. Все офицеры рангом выше майора проходят двухгодичный курс психологии и отлично знают, что думает человек в той или иной ситуации. К тому же если бы была другая возможность, будьте уверены, мы бы не обратились к вам.
  - Так, хорошо, я внимательно вас слушаю - Марвин изменил интонацию. Голос стал вдумчивее, спокойней. Черные редкие брови сомкнулись в непрерывную дугу над выражавшими усталость глазами.
  - Мы планируем провести операцию четвертого июля - как будто ожидая одобрения сказал Чарльз.
  - В День Независимости? - почти инстинктивно вырвалось у генерала.
  Чарльз внимательно посмотрел на него, пытаясь что-то понять, а потом очень медленно продолжил.
  - Именно. Вверенные вам роты по традиции будут охранять Белый Дом, и мы можем этим воспользоваться.
  - Интересно как? - скептически перебил его Марвин - Ни один солдат не будет стрелять в своего президента или в его охрану. А охраны там будет достаточно. Уж поверьте мне.
  - Но эти войска не подчиняются президенту. Они подчиняются вам, - произнес полковник таинственно-заискивающим голосом, слегка наклонившись вперед.
  - Вот, ваша типичная ЦРУшная точка зрения, - с негодованием возразил Джон. - Раз они подчиняются мне, значит, будут выполнять мои приказы? Вы сидите в своих штабах и не знаете, что такое солдат. Как вы это себе представляете? Вы думаете, я скажу: "Огонь" и прозвучит залп? Нет, солдат не выполнит этот приказ, не выполнит, и будет прав.
  Полковник развел руки в стороны и изобразил какое-то презрительное удивление.
  - Тогда кто вы вообще такой, если не можете заставить своих подчиненных выполнить прямой приказ? Просто пешка, ненужная фигура, которой не жалко пожертвовать и которой пожертвуют обязательно, обменяв на ферзя?
  Такое поведение полковника просто взбесило Марвина. Но он понимал, что тот прав и поэтому направил свой гнев в другую сторону.
  - Дошло наконец?! - выпалил он, демонстрируя свое превосходство в звании - Все мы стали пешками, когда к власти пришел Альберт. Америка утонула в коррупции, сенат был куплен еще четыре года назад, а средства массовой информации давно не печатали правды.
  - Нам об этом известно - голос Чарльза напрягался все более с каждым произносимым словом.
  - Известно? А что же вы тогда ничего не делаете, а?! - Марвин почти кричал, охранники супермаркета недружелюбно посматривали в его сторону, но подойти не решались, издали различая генеральские нашивки.
  Полковник тоже не выдержал. Разговор вышел за рамки обычной беседы подчиненного с начальником. Теперь это была дискуссия двух равноправных оппонентов.
  - Хватит обвинять меня во всех смертных грехах! - Чарльз вовремя смирил голос, понимая, что вся конспирация может полететь псу под хвост. Он начал говорить тише, но от того ничуть не менее эмоционально - Вы думаете, нам было легко организовать эту встречу? Наша верхушка прогнила, как старое дерево. Единственный здравомыслящий человек, обладающий хоть какой-то властью - это генерал Вильям Шэфорд. Он послал меня к вам с этим предложением, надеясь на вашу неподкупность и честность. Если вы откажетесь, то Америка погрязнет в липкой крови своих людей, и нас уже ничто не спасет.
  Марвин резко сменил тон, звонкая кричащая струна оборвалась в его душе. Он не хотел больше спорить. Джон явственно ощущал опасность, нависшую над страной, словно черная немая туча, готовая в любой момент разразиться ливнем. Он посидел минуты две молча, подперши подбородок кулаком, постоянно чувствуя на себе ждущий, с каждой секундой все более пламенеющий взгляд Чарльза. Полковник победил в этом споре. Победил, потому что был прав.
  - Хорошо, я согласен вам помочь, - быстро произнес генерал, ерзая на скамейке - Я не могу остаться в стороне. Но у меня в голове постоянно вертится вопрос, - Джон вопросительно взглянул на собеседника - Почему так много шума, вокруг очередного военного конфликта, который может спровоцировать подобная политика президента?
  Чарльз неровно вздохнул.
  - Очередного? Джон, вы явно не осознаете всего происходящего. Если Россия вступит в войну, то мир попросту расколется надвое. Это будет не просто конфликт, это будет настоящая, крупномасштабная война. Война между нашими странами, которая захлестнет всю планету. Погибнут миллионы людей.
  Марвин почему-то почувствовал, что Чарльз чего-то недоговаривает.
  - Послушайте, полковник, ведь это не все, что вы хотели мне сказать. Ведь есть что-то еще, правда?
  Чарльз задумался и облокотился на спинку скамейки, быстро пробежавшись взглядом по охранникам, которые болтали между собой и находились слишком далеко, чтобы что-то услышать.
  - Да. К сожалению, есть, - беспокойно произнес он, опустив взгляд на начищенный до блеска плиточный бело-синий пол. - Для того, чтобы объявить войну, а тем более такую войну, нужно иметь достаточно веские основания. Сколько бы денег Альберт не вкладывал в пропаганду антирусских идей, подавляющая часть американцев все равно выступят против новой войны, которая, лишит их близких людей. Поэтому, для того, чтобы втянуть в войну всю страну, президенту нужно повлиять на обывательское сознание каким-нибудь мощным инструментом. Он должен убедить людей в том, что русские - это самые злейшие враги американской нации. По нашим данным, президент готовит серию масштабных терактов по всей Америке, для того, чтобы потом свалить всю вину на русских... И тогда...
  - Месть - произнес Марвин, дернувшись в душе.
  - Да. Именно месть. Это станет силой, которая сплотит нацию и поселит в сердца людей абсолютную ненависть, а вместе с ней и абсолютное бесстрашие.
  Марвин начинал понимать, что его визит в психиатрическую больницу каким-то образом связан со столь масштабными планами президента.
  - Хорошо, а какова моя роль? - спросил он с интересом.
  Чарльз подвинулся ближе к генералу.
  - Вы были посланы сюда, чтобы доставить в Вашингтон человека, который должен был убедить американцев в том, что кровавые теракты - дело рук российского руководства.
  - Так вот зачем им этот плененный русский генерал - произнес Марвин, как будто начиная понимать, в чем дело, но тихий смешок рядом почему-то заставил его засомневаться в этом.
  - Он вовсе не генерал, и тем более не русский, - произнес полковник, пряча улыбку - Его настоящее имя Роберт Мессер. Американец в 6-ом поколении. Но он страдает психическими расстройствами и им легко управлять. Последние четыре года он утверждает, что он - русский генерал Владимир Константинович Прохоров. И, знаете что? - спросил Чарльз так, как будто Марвин и вправду мог это знать - Он ненавидит Россию. По его легенде в двадцать восьмом он был лишен всех орденов и медалей, разжалован в рядовые, а затем выслан из страны.
  Марвин подхватил разговор и попытался возразить.
  - Но человек не может ненавидеть свою страну до такой степени, чтобы обвинить ее руководство в гибели тысяч человек, тем более, если вы говорите, что он сильно вжился в роль, то он будет придерживаться понятия солдатской чести и хотя бы из-за этого ничего не признает.
  Чарльз решил расставить все точки над "и", поэтому говорил так, словно цитировал всем известные аксиомы.
  - Ну, во-первых, это все же не его страна, а во-вторых, мы точно знаем, что у президента есть что-то способное заставить его это сказать.
  - Что ж, тогда нам нужно просто устранить этого человека, ведь так? - спокойно спросил Марвин, слегка покосившись на свою кобуру.
  Полковник всполошился.
  - Нет, мы не имеем право его убивать. Его смерть ничего не изменит, - убеждал он сидевшего рядом генерала - Альберт все равно найдет способ развязать войну, а вы потеряете доверие и не сможете подобраться к президенту в нужный момент, чтобы всадить пулю промеж глаз. Роберт в любом случае должен быть доставлен в Вашингтон, но вначале вы должны поговорить с ним лично, попытаться повлиять на него, сделать что-нибудь, чтобы нарушить его веру в образ, которым он живет. Возможно, нам повезет и его состояние станет нестабильным, после чего он станет Наполеоном, Гитлером, Бен-Ладаном или еще каким-нибудь всемирным злодеем.
  - Тогда президент не сможет его использовать, - задумчиво произнес Джон.
  - Именно.
  - А что, если он найдет еще одного психа? - спросил Марвин сомневаясь.
  Лицо Чарльза выразило слабое отрицание.
  - Вряд ли. Такие психические расстройства наблюдаются лишь у одного из миллиона пациентов клиник - сказал он, обернувшись через плечо.
  - А не проще ли взять любого американского солдата, дать ему кучу денег, переодеть в генерала, и заставить рассказать о том, чего никогда не было, - предложил вдруг Джон.
  Полковник снисходительно улыбнулся.
  - Да, а вы думаете, этот солдат будет настолько глуп, чтобы согласиться? Ведь общественность потребует высшей меры. А кому охота быть расстрелянным? Вот именно, никому. А родственники, а друзья, которые уверены, что он был невиновен. Зачем Альберту лишние слухи и домыслы? Или родных тоже расстрелять, пустив, таким образом, кровавый след? Нет, гораздо проще убедить вот этого психопата в том, что именно он виновен во всех грехах и попросить его чистосердечно раскаяться.
  "Ну и комбинация. Джон, во что ты ввязался? Как ты теперь из этого выберешься? Нет, счастливая старость тебе явно не светит". Марвин заметно подустал от этого, длившегося уже более часа разговора. Он жаждал действия, стремился закончить все поскорее, чтобы вернуться к своей прежней жизни, если, конечно, это будет возможно.
  - Хорошо, я могу побеседовать с этим Робертом, но мой поезд уходит завтра в пять вечера, когда прикажете говорить с ним?
  - Прямо сейчас - с нескрываемым спокойствием сказал Чарльз.
  Марвин ждал этого ответа.
  - Что же мне делать с документами и сумкой? - растерянно спросил он.
  - Не волнуйтесь, пусть пока она останется на месте. Металлические стенки камеры хорошо гасят сигнал. В больнице у нас есть свои люди, они помогут нам встретиться с Мессером.
  Талле вскочил и практически бегом бросился к выходу. Марвин последовал за ним, пытаясь не отставать, но Чарльз находился явно в лучшей физической форме. На выходе ждала красно-серая тойота, которая за полчаса, по хорошо освещенным ровным улицам, домчала Марвина до четвертой психиатрической клиники.
  Эта ночь в Детройте была холодной. Под утро обещали 20-22 тепла, но верить прогнозу погоды все равно, что карточному шулеру. Вокруг клиники, окруженной двухметровым сетчатым забором с колючей проволокой наверху, напоминавшей, скорее концлагерь, чем больницу для душевнобольных, витал едва уловимый тонкий запах медицинского учреждения, коим обладают все больницы и восстановительные центры. Воздух от этого запаха наполнялся особой свежестью, притягивал и одновременно отпугивал, наверное, именно поэтому протоптанная тропинка обходила стороной белевшие главные ворота, освещаемые двумя мощными прожекторами. Машина остановилась далеко от них, за трехэтажным кирпичным корпусом, в котором располагался морг. Чарльз в рацию сказал несколько, казалось, совершенно не связанных друг с другом слов, а через минуту дверь подсобного помещения открылась, и из нее вышел щуплый мужчина в толстых круглых очках.
  - Здравствуйте, генерал. Идите за мной - произнес он, когда Марвин вышел из машины.
  Джон покорно последовал за белым, развевающимся на ветру халатом, через довольно большой вырез в сеточном заборе, слегка косясь на Чарльза, который пролез следом.
  В маленьком, темном помещении, куда провел их доктор, пахло краской и спиртом. Дверь впереди открылась с тихим скрипом несмазанных петель, и Марвин ощутил знакомый запах давно умерших тел. Здесь было весьма холодно, а впереди, между тем открывалась еще одна дверь, ведшая в коридор, освещенный лампами дневного света. Доктор шел очень быстро, Марвин едва за ним поспевал, а вот Чарльз держался где-то между Марвином и доктором, являясь, как бы связующим звеном, не давая доктору возможности уйти слишком далеко, а Джону - безнадежно отстать. Наконец, Марвин очутился в голубой, холодной комнате. По середине стоял небольшой металлический стол и два стула, на одном из которых сидел, низко опустив голову, средних лет мужчина, который выглядел настолько измученным и худым, насколько это вообще возможно. Чарльз и доктор удалились в соседнюю комнату с толстым стеклом и стоявшим на подставке динамиком.
  - По-русски говорите? - неожиданно спросил человек медленным, мертвым, загробным голосом измученного человека.
   Марвин знал русский в совершенстве, мог свободно писать и говорить.
  - Да - Джон присел на свободный стул.
  - Прекрасно - больной положил кисти рук на стол - Хоть один генерал в этой стране говорит на великом языке.
  "Что-то непохоже, чтобы он был настроен против России".
  - Хотя, какой с того толк, если меня выкинули как ненужную тряпку, когда я докопался до правды - продолжал Роберт.
  "Нда, я был не прав".
  - В каком смысле, выкинули? - заинтересованно спросил Джон, тоже облокотившись на стол и наклонившись к Мессеру.
  Тот сидел неподвижно и не спешил говорить. Лишь спустя пару минут ожидания он смог выдавить из себя очередную порцию информации.
  - Я знаю, вы мне не верите, вы считаете меня психом, который прожил в этой психушке всю жизнь посреди "видных государственных и военных деятелей", как санитары называют моих сопалатников, но это не так.
  - Неужели? - с притворной заинтересованностью поинтересовался Джон.
  Роберт заметил это.
  - Хватит вам злорадствовать. Если вы мне не верите, я ничего не скажу - раздраженный, хотя и сильно ослабший голос отразился от холодных стен.
  Марвин, однако, не обратил никакого внимания на подобную угрозу и продолжал весьма спокойно.
  - Хорошо, генерал, я верю вам. Но только немного. Для того, чтобы я поверил окончательно, вам нужно убедить меня в своей правоте. Расскажите мне вашу историю.
  Роберт покосился на генерала, ядовито усмехнувшись.
  - Рассказать историю. Ха. Спросите про мою историю у того типа, что стоит за стеклом.
  Марвин инстинктивно оглянулся. Чарльз с невозмутимым видом смотрел на вопрошающие глаза генерала и ничего не отвечал.
  - Доктора? - спросил Джон после минутной паузы.
  - Нет, не доктора. Того в белом костюме. Именно он меня сюда упек десять лет назад. А доктора я вообще в первый раз вижу.
  "Странно как-то все" - почему-то Марвин начинал верить этому тощему, отлично владевшему русским языком, человеку. Джон наиграно кашлянул, прикрыв рот кулаком.
  - Слушайте, я здесь, чтобы вам помочь, чтобы вытащить вас отсюда, и, если мне это удастся, вы будете свободны как ветер - Марвин сильно подался вперед, пытаясь заинтересовать своего собеседника, но встретил холодный безжизненный взгляд.
  - Помочь мне вы уже ничем не сможете, а вот сами можете легко угодить в ловушку, умело расставленную властями.
  "Похоже, этот человек знает намного больше, чем я предполагал. А может он просто думает, что знает? В любом случае, надо выслушать его". Марвин еще больше наклонился вперед, почти уже легши на стол.
  - Тогда помогите мне не попасть в эту ловушку. Расскажите мне свою историю. Что же произошло с вами? - спросил он уже не скрывая заинтересованности.
  Роберт поднял голову, окинув Марвина коричневым взглядом.
  - А вы не молоды. Странно. Должно быть, вы много знаете о жизни? - спросил Роберт с лукавой поддевкой.
  - Я знаю лишь то, что ничего не знаю - вспомнил Джон слова какого-то древнегреческого философа.
  - Сократ. Интересно, вы вспомнили ее случайно или заучили наизусть? - все тем же убивающее медленным голосом произнес Роберт.
  - Я ее просто знаю - Марвин начинал терять терпение.
  - Успокойтесь, генерал, мы с вами оба военные и оба соблюдаем солдатский кодекс чести. Я расскажу вам свою историю, если, конечно, вы все еще хотите ее услышать. Но учтите, я буду говорить медленно, на большее я в последнее время не способен. Понимаете, когда человек неделю ничего не ест, его язык начинает действовать неадекватно - по худому лицу Роберта прошла кривая, неестественная ухмылка.
  "Неделя! Что у них здесь за клиника такая? Лечат людей голоданием? Но сейчас не об этом. Нельзя сейчас упустить возможность узнать об этом человеке больше и, если получиться, разубедить его в том, что для него реальность и правда". Однако Марвин уже понимал, что сделать это будет весьма сложно.
  - Все началось 11 июня 2028 года. В тот день светило яркое солнце, в Москве было душно и мне не терпелось уехать на дачу. Но телефонный звонок развеял мои планы и перевернул страницу моей жизни. Моя жена погибла под колесами пьяного водителя. Я был вне себя от ярости, но не смог его найти. А потом у меня началась депрессия. Водка спасала меня какое-то время. Но, этого было мало. Мне хотелось большего. Хотелось отомстить, найти того ублюдка и посмотреть в его поганые глаза, а потом застрелить. И я нашел его. Я мучил его неделю, а потом жестоко убил. Меня нашли с ножом в руке. С тем самым, которым я перерезал горло моему обидчику. Меня разжаловали в рядовые, лишив всех наград, а затем сослали в Сибирь на исправительные работы. Там я вкалывал пять лет, а потом бежал. Бежал без оглядки. Старые знакомые во Владивостоке помогли мне переправиться в США. Я попросил политического убежища. И мне его предоставили. Здесь. Да. Вот уже десять лет меня держат в этой сырой холодной комнате, по два дня не давая еды и воды - это небольшое повествование длилось около пяти минут.
  Роберт повесил голову. Его уста шевелились все медленнее, но все же шевелились и он продолжал говорить:
  - Генерал. Я знаю, в России происходит что-то странное. Ведь я ничего такого не сделал. Я просто отомстил за жизнь человека, которого любил больше всех на свете, и все! А со мной поступили, как с последним маньяком-извращенцем. Моя страна прогнила. Она должна быть уничтожена. Слышите, генерал! Уничтожьте ее! Уничтожьте Россию!
  Роберт начал с силой, не свойственной такому хлипкому человеку трясти массивную, тяжелую руку генерала, глаза загорелись нечеловеческим, странным и потусторонним светом, а зрачки неимоверно расширились.
  - Достаточно! - с явным раздражением и испугом в голосе сказал Марвин, вырывая руку из цепких лап озверевшего человека, и кинулся к выходу.
  Роберт, словно дикий зверь, встав на четвереньки, побежал за ним, но врезался в захлопнувшуюся стальную дверь и, с пеной у рта вернулся на свой стул, почесывая рукой место удара.
  Марвин перевел дух. Неистовый страх охватил его душу, когда Роберт бросился за ним. "Что это за человек? И человек ли вообще? Кто он? И знал ли Чарльз о таком его поведении?"
  - Чарльз, как это понимать?! - выпалил Марвин, едва открыв дверь комнаты с толстым стеклом.
  - Я, я не знаю, что произошло! Он никогда себя так не вел раньше! - Чарльз оправдывался, как мог.
  Марвина этот ответ не удовлетворили, хотя он спрятал ярость подальше, понимая, что сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений.
  - Если нельзя с ним поговорить, значит придется доставить его в Вашингтон и передать кому следует, иначе все может провалиться - произнес Марвин, глядя из-за стекла на человека, метавшегося по комнате.
  - Да, да. Ты прав, Джон. Я надеялся, что ты его убедишь, но, похоже, напрасно. Теперь тебе надо вернуться с ним в Вашингтон, чтобы президент ничего не заподозрил - поддержал его полковник.
  Марвин и Чарльз одновременно о чем-то задумались, но доктор прервал их размышления.
  - Простите, господа, скоро меня должны сменить. Вам нужно уходить. К утру он успокоиться. На самом деле, такое бывало и раньше, особенно в полнолуние, но иногда и в обычные дни.
  - Что?! Вы знали об этом и ничего мне не сказали! - ошеломленный таким заявлением кричал полковник.
  - Да тише вы, тише, - прошипел Марвин.
  - Понимаете, он страдает, казалось бы, давно излеченной психической болезнью - попытался оправдаться доктор - мне было приказано никому не говорить об этом.
  - Лекантропия - со страхом в сердце сказал Марвин, увидев в окно, выходившую из-за облаков, полную блестящую луну.
  Роберт метался по комнате, словно загнанный зверь, а потом упал на пол, обхватил руками голову и пронзительно завыл. Страх наполнил воздух маленького застекленного помещения.
  - Пойдемте, пойдемте - быстро проговорил профессор уже открывая дверь - пойдемте скорее, он доберется до стекла, обязательно доберется.
  Едва только доктор закрыл тяжелую металлическую дверь, как за ней послышался звон разбитого окна и протяжный, холодящий душу вой. Марвин бежал не оглядываясь, бежал быстро, быстрее, чем надо было, быстрее, чем должен был бежать. Комнаты следовали в обратном порядке, и вот, наконец, Марвин почувствовал запах чистого летнего воздуха. Машина стояла на прежнем месте. Доктор, судорожно пытался закрыть за собой дверь, а Чарльз стряхивал с белого пиджака какую-то черную сажу, неизвестно откуда взявшуюся в этом зловещем месте.
  - Да, все гораздо серьезней, чем я думал - произнес Марвин, немного переведя дыхание.
  - Слушай, Джон - откровенно переходя на "ты" заговорил Чарльз - так как нам не удалось повлиять на этого человека, то остается единственная возможность. Нам все равно нужно убить президента. Если мы этого не сделаем четвертого июля, то другого шанса может не представиться. Завтра ты должен взять сумку из камеры хранения и забрать этого психа, затем привезти его в Вашингтон и отдать под стражу. Я почти уверен, что ты еще получишь дальнейшие инструкции от президента. Мне пора уходить. Извини, но мы не можем забрать тебя. Тебе придется добраться до супермаркета самому. Прощай Джон, мы свяжемся с тобой позже, когда все будет готово, а до того момента не делай глупостей. Хорошо?
  - Хорошо - тихо сказал Марвин, садящемуся в машину полковнику.
  Тойота медленно тронулась, и, аккуратно переваливаясь с одного бока на другой, поехала по направлению к автостраде по сухой пыльной колее, оставшейся после недавнего дождя. Марвин остался стоять один возле двухметрового забора с замаскированным тайным выходом, а может и входом, посреди сумрака ночи и света белой луны, вглядываясь в тишину. Детройт он знал весьма хорошо, жил здесь какое-то время, пока не стал "большим начальником" и не переехал в Вашингтон. Длинными центральными улицами он быстрыми шагами пошел к тому самому супермаркету, где три часа назад оставил вверенную ему сумку. Что-то необъяснимое останавливало его в некоторых местах. Мысли путались. Джон пытался собрать их в кучу и хоть как-то подумать, но все было тщетно. За этот день он пережил много, сильно устал, измотался и перенервничал. Единственное, что могло его успокоить были нежные руки жены, но их рядом не было. Поэтому он просто шел по опустевшим ночным улицам большого города Детройта, пытаясь раствориться в безоблачном, загадочном, пленяющем воздухе ночи.
  За три часа безостановочной ходьбы ноги заметно устали, но Марвин все же дошел до торгового центра. Магнитный ключ легко открыл тяжелую металлическую дверцу, и Джон вытащил из ячейки свою драгоценную, средних размеров, черную сумку. Первым делом он проверил ее на наличие документов и, положенной туда же тысячи долларов. Все было на месте. Оставалось только ждать. Ждать, пока солнце не поднимется до 12 градусов над горизонтом, то есть ждать девяти часов утра.
  У Марвина было много времени, чтобы обдумать случившееся, и он не потратил его зря. Не закрывавшийся на ночь торговый центр, точнее его первый этаж, где располагались многочисленные бары и ночные клубы, а также прекрасная круглая галерея с фонтаном в центре, как магнитом притягивал к себе молодежь со всего Детройта. Такое расположение увеселительных и питейных заведений устраивало всех. Родители не беспокоились, что их отпрыски влипнут в какую-нибудь уличную разборку, а отпрыски имели возможность веселиться всю ночь, перебегая из одного бара в другой, при этом даже не выходя на улицу. На лавочках возле фонтана целовались. Причем не только парни и девушки. На одной из скамеек сидели два парня и страстно обнимались. Джон был против этого. Убежденный моралист старой закалки, он не признавал однополые браки, да и вообще любовь, вернее, ее извращенную форму. Но, в 26-ом конгресс одобрил закон, разрешавший однополые браки. И что удивительно, после этого события гомосексуалистов в США стало в два с половиной раза меньше. Так что же это было? Стремление быть не похожим на других? Протест против общества? Неизвестно. Государственная статистика лишь считает цифры, а не раскрывает причины их изменения, и в этом ее основной недостаток.
   Марвин зашел в первый попавшийся бар, и заказал виски. "Эх, да что же такое твориться в нашей стране?" - думал он, оглядываясь и не замечая ничего необычного. Молодежь как обычно отрывалась по полной, в соседней комнате играла заводная быстрая музыка. Джон помнил свою молодость, помнил все крутые вечеринки, на которых бывал, и поэтому не осуждал современную молодежь, не пытался оценить их действия со своей, старческой уже, возможно, позиции. Размеренная жизнь в Вашингтоне затмила былое лихолетье, стерла из памяти многое. И шумные ночные клубы, и голодные моменты, когда у Джона не было денег даже на булку хлеба. Но это было давно, а потом было военное училище, звание лейтенанта, бумажная работа в конторе, первое сражение, а потом еще одно и еще, ранение, возвращение домой, получение ордена и звания подполковника, и еще двенадцать крупных сражений, назначение на пост командующего сухопутной армией и генеральское звание и, наконец, тревожный телефонный звонок утром 4 июня 2045 года, который изменил всю его жизнь.
   Марвин перебирал пальцами взятую со стойки рекламку какого-то нового алкогольного продукта, мысли текли в такт музыке. "Джон, подумай, а можно ли верить этому твоему новому знакомому. Наверное, нет, наверное, сейчас тебе никому нельзя верить, только себе, да только себе и, возможно ему, но не слишком и не всегда. Да, именно. Не всегда. И уж тем более нельзя верить президенту". Мысли выглядели как-то неестественно, надумано. Джону показалось, что он воскрешает в памяти что-то абсолютно не нужное в этот момент, не соответствующее данной атмосфере и потому неудобоваримое и неприятное.
  - Ваш виски, сэр - услужливо сообщил бармен, подавая Марвину граненый невысокий стакан с плескавшимся на донышке алкоголем.
  "И это они называют порция виски? Да... Мир обмельчал, а бюрократы обнаглели". Марвин залпом осушил и без того не слишком полный стакан, вызвав искреннее удивление бармена, который на миг уставился на него стеклянным взглядом, а затем быстро отошел к другому клиенту. На душе у Марвина было паршиво. Непонятная тоска и грусть заставляли сердце стучать медленнее. Возможно, только теперь Марвин в полной мере понял всю незащищенность своего положения. Кто он? Главнокомандующий Сухопутными Силами! А в его подчинении только две роты по 40 солдат. Он - бывалый военный генерал, которого уважали коллеги и друзья! А этот бармен налил ему виски на донышке, как самому заурядному клиенту. Он тот, кто был готов отдать жизнь за свою любимую жену! А теперь он даже не знал, жива она или нет. Он пешка, не король. Просто большая пешка с генеральскими погонами. Но каждая пешка может за один миг стать ферзем и изменить исход партии. И он это знал.
  "А может все еще не поздно отменить, может, стоит выйти из игры. Сейчас, пока еще не поздно сбежать куда-нибудь в далекую страну. Нет! Вызов брошен. Джон, как ты можешь думать об этом, когда на кону жизни тысяч твоих соотечественников?! А что, если Чарльз соврал, что, если президент ничего подобного и не хочет делать? Кто вообще такой, этот Чарльз, можно ли ему верить? Как я могу узнать, на кого он работает? Он показал мне документ. Да, на листке бумаги, без грифа, без знаков, я такой напечатаю за десять минут. Но с другой стороны все выглядело так натурально. Да. Да, Джон. Обманщики и мошенники тоже все делают весьма натурально, вот только результат... Да. Результат. Но если не верить ему, то кому же тогда? Одно я знаю точно, он работает не на президента, и он единственный, кто хоть как-то мне помог. Значит, ему можно поверить. На время". В подобных тягостных безвыходных размышлениях прошли оставшиеся пять часов. Марвин не заметил, как бар понемногу опустел, и лишь мягкий голос бармена, возвестивший о закрытии, оторвал его от раздумий.
  Часы показывали ровно девять. Глаза, как и следовало ожидать, под утро стали красными и начали слипаться от очередной бессонной ночи. Но спать было некогда. В больницу, только в больницу. Марвин вышел на улицу и поймал такси.
  - В четвертую больницу - приказным тоном произнес он, садясь на заднее сиденье.
  Таксист недоверчиво глянул на Джона в зеркало заднего вида, но, увидев крупную нашивку, не стал задавать лишних вопросов и быстро тронулся с места.
  В клинике все было по-прежнему. Тот же высокий сеточный забор, те же зловещие раздвигающиеся ворота, то же кирпичное здание, из которого вчерашней ночью доносился жуткий вой сумасшедшего больного. Все как вчера, кроме одного. Сейчас было тихое солнечное утро.
   Марвин прошел в маленькую калитку, вырезанную рядом с воротами. Охранник в будке громко сопел, иногда пошмыгивая носом и бормоча что-то невнятное. Парадный вход сиял чистотой ступенек из розового гранита и красивой вывеской: "Психиатрическая больница Љ4", а вот за фасадом было менее уютно. На входе дежурил седой контролер, проверявший пропуска и разъяснявший посетителям, где можно найти того или иного пациента.
  - Здравствуйте, - тактично поздоровался Джон - где я могу найти главного врача?
  - А вы что, из пожарной охраны? На прошлой неделе нас уже проверяли - отозвался вахтер, уткнувшись носом в какой-то незаполненный бланк.
  - Нет, я не из пожарной охраны. Так где можно найти главного врача? - повторил Марвин, пытаясь выглядеть как можно более добродушно, хотя с его чертами лица это вряд ли удавалось.
  - На втором этаже, 57 кабинет.
  - Спасибо - кинул Джон, удаляясь от пожилого человека.
  Больничная лестница пахла раствором хлорки. Странно, что это, давно уже вышедшее из бытового употребления чистящее и дезинфицирующее средство, все еще использовалось в подобных учреждениях. Кабинет главврача Джон нашел довольно быстро. Настораживал тот факт, что в коридорах царила бесконечная тишина, не было привычных больничных воплей и стонов, или бесцельно слонявшихся душевнобольных, не знавших, куда деть свое истерзанное, измученное естество. Только запах хлорки, душивший все больше с каждой секундой. Честно признаться, Марвин ожидал увидеть вместо главврача какого-нибудь человекоподобного зверя, причем в роли зверя почему-то выступал волк, но, войдя в кабинет, увидел лишь пухлого низкого человека с большой лысиной на полголовы, что-то усиленно печатавшего на компьютере. Заметив стоявшего на пороге Марвина, главврач расплылся в улыбке и дружественным, слегка попискивающим голом произнес:
  - Генерал, я вас давно жду. Документы при вас.
  "Ха, он знает про документы. Почему я не удивляюсь?"
  - Да, вот они - Марвин протянул слегка помятую синюю папку.
  - Прекрасно. Все в порядке. - бормотал доктор, быстро просматривая бумаги - Получайте вашего больного.
  Главврач быстро встал, что нетипично, для людей его веса и телосложения, взял связку висевших на крючке ключей и жестом пригласил Марвина последовать за ним. Около пяти минут они шли по длинным, одинаково синим и одинаково холодным коридорам, подобным той вчерашней комнате. Теперь Джон понял, почему в больнице было так тихо. Это была вовсе не больница, скорее тюрьма для особо опасных или особо важных психопатов, у каждого из которых была своя собственная комната со звуконепроницаемыми стенами и дверьми, так что, даже если они кричали во все горло, их все равно никто не слышал.
  С каждой минутой Марвину все больше хотелось выйти из этого ужасного, защемляющего сознание помещения. Так продолжалось до тех пор, пока пухлый человек не остановился возле одной из камер и не открыл замок. На белой, аккуратно застеленной кушетке сидел мужчина, лет сорока с кубическим лицом, покрытым мелкими морщинками, в основном в области лба, когда-то мощными, но за годы бездействия повисшими руками и короткой стрижкой. Марвин остолбенел от недоумения.
  - Это Владимир Прохоров? - с изумлением спросил он.
  Доктор, тоже удивленный таким вопросом, ответил:
  - Конечно это он, по крайней мере, он так себя называет последние четыре года.
  Марвин сделал каменное лицо и переступил порог узкой комнаты.
  - Одевайтесь! - сурово сказал он, кинув на край кушетки русскую генеральскую форму.
  - Кто вы? - твердым размеренным басом спросил Прохоров.
  - Меня зовут Джон Марвин. Я командующий сухопутными войсками Соединенных Штатов.
  Прохоров взглянул на лежавшую рядом форму.
  - Хорошо, я поеду с вами. Вы, доставите меня в Вашингтон, верно?
   Прохоров как-то нехорошо посмотрел на Джона, но тот не растерялся, и слегка повысив голос, чтобы подчеркнуть свое превосходство ответил:
  - Да, мне приказано доставить вас в Вашингтон.
  - Дайте мне пять минут, чтобы я мог переодеться - как будто даже приказал Прохоров.
  Марвин ничего не ответил, просто прикрыл дверь и остался ждать в коридоре. Главврач стоял рядом и судорожно перебирал ключи, явно не решаясь что-то спросить. Марвин ничего не предпринимал, просто стоял, переминаясь с ноги на ногу. Он знал, что, если что-то предпримет, то обязательно откроет рот этому доктору, а отвечать на его вопросы он совершенно не хотел. Его голова была доверху забита мыслями, которые путались между собой, смешиваясь и вновь разлетаясь по углам сознания. Но некоторые из них Джон все же ухватывал за хвост и удерживал в своем совсем ничего не понимавшем разуме. В основном это были вопросы. "Если это Прохоров, то с кем я беседовал вчера ночью? Если это Прохоров, то Чарльзу нельзя верить. Или доктору? Может предатель вовсе не Чарльз, а именно доктор? А может он и не предатель? Может он и сам ничего не знает? А вдруг этого человека можно будет переубедить? И что? Это значит второй шанс? Или первый? К чему все это, и когда все закончиться?" Вопросы. Вопросы. Вопросы. Вопросы без ответа и без гипотез. Голые, необработанные вопросы. Вот и все.
   Между тем дверь медленно открылась, и из нее бодрой армейской походкой вышел мужчина с суровым выражением лица и огромным шрамом, проходившим от правого уха до середины щеки.
  - Генерал Владимир Константинович Прохоров прибыл по вашему приказанию - прокричал он, отдавая честь.
  Марвина слегка ошарашило такое уставное отношение немолодого сумасшедшего, но он тоже отдал честь и приказал следовать за ним. Оба генерала направились по длинным коридорам к центральной лестнице, которая должна была привести их к выходу, а пухлый человек, закрыв тяжелую металлическую дверь, тихо зашагал к 57-ому кабинету, так и не задав своего, наверняка, очень важного, вопроса.
  "Как же себя вести? Прикинуться, что я действительно считаю его генералом, или же рассказать ему все как есть? Попробовать убедить психа, в том, что он действительно псих? Но это же невозможно. По крайней мере, я никогда не слышал о таких случаях. Значит нужно действовать по первому пути. Да, именно по первому" - размышлял Марвин, выходя за ворота.
   - Ну что генерал, прошу следовать со мной на вокзал - произнес Марвин, обращаясь к Прохорову, рукой показывая в сторону автострады.
  - Хорошо. Я готов, - ответил Прохоров и немного погодя, когда они уже начали идти, добавил - скажите, я могу рассчитывать на достойные похороны с военными почестями?
  "Причем здесь похороны, или он думает, что его ведут на расстрел? А что еще ему думать, если он уверен, что его держали здесь десять лет, чтобы выудить секретные сведения?! Хорошо. Раз надо играть, значит, будем играть до конца".
  - Нет, вы не можете на это рассчитывать, - грозно, голосом, лишавшем слушателя всякой надежды, произнес Марвин - Вас похоронят как обычного военнопленного, но сначала вас допросят наши костоломы и, если вы им расскажите что-нибудь интересное, вас оставят в живых, а если нет, то они будут избивать вас, до потери сознания, причем вашего сознания, а потом, дав отлежаться пару дней, опять примутся за свою любимую работу. Так что выбор за вами, генерал.
  Марвин не ошибся. Прохоров действительно думал, что его ведут на публичную смерть, но похоже, он не помышлял о побоях, считая, что его просто застрелят. Его походка сбилась, он тяжело вздохнул и кашлянул, но Марвин знал куда смотреть. Глаза. В глазах проскочила искра. Искра страха. Очевидно, Прохоров когда-то переживал нечто подобное и, не хотел переживать заново.
  - Ну так что, господин генерал, вы расскажите им известную информацию или предпочтете умереть как русский герой-разведчик? - Марвин продолжал язвить.
  - Я...я...я ничего не скажу. Ничего! Пусть меня лучше забьют до смерти! Пусть забьют, но я не скажу им ничего - голос Прохорова постоянно срывался, падал куда-то вниз и взмывал в небеса, походка становилась все более неровной, скачущей и быстрой.
  - Вы так напряжены, господин генерал - таинственно продолжал Марвин - это ведь уже происходило с вами, не так ли? Вас же уже допрашивали, так сказать, с пристрастием, да? - Джон неожиданно сорвался на крик - Отвечайте! Каждое слово может спасти вам жизнь!
  Прохоров растерялся. Он не знал, что сказать, как действовать, поэтому начинал терять остатки самообладания, а между тем собеседники все ближе подходили к зловещей, гудевшей на все моторные лады автостраде.
  - Генерал, если я расскажу вам все, что знаю, мне сохранят жизнь? - спросил Прохоров дрожащим голосом.
  Марвин слегка улыбнулся, предвкушая победу.
  - Да. Даю вам свое слово, что вы останетесь живы.
  - Прекрасно, - Прохоров немного успокоился - Я верю вам. Задавайте ваши вопросы, но я боюсь, что не смогу вам много рассказать, ведь я десять лет провел в этой тюрьме, и за это время в России все могло измениться.
  "10 лет. И наверняка президент это знал. Значит это точно подстава. Значит Чарльз прав,значит я все-таки могу ему верить. Кстати, о чем он говорит этот псих? Может, он действительно думает, что находился в тюрьме? Или это образное выражение? Ладно, разберемся". Марвин замедлил шаг, боялся не успеть спросить чего-то до того, как они подойдут к дороге.
  - Вопрос первый. Как ваше имя? - холодно спросил он.
  - Прохоров Владимир Константинович - громко произнес русский генерал.
  Марвин вдруг резко закричал, сильно напрягая лобовые мышцы и сжимая кулаки.
  - Так, хватит уже ломать комедию! Как ваше настоящее имя, или вы предпочитаете, чтобы вами занялись парни из пятого отделения?!
  Пятое отделение. Сколько крови там было пролито. Сколько ни в чем не повинных людей приговорили там к смертной казни. Сколько чистосердечных признаний там было написано, после жесточайших побоев. Прохоров должен был знать, что это такое. Хотя бы краем уха слышать о нем, потому что этого было бы достаточно, чтобы напугать его до самой глубины души. Прохоров замялся. В глазах вторично пронеслась маленькая пугающаяся искорка.
  - Хорошо, я расскажу вам. Мое настоящее имя Меринов Игорь Сергеевич. Двенадцать лет назад я, в звании старшего лейтенанта был послан в Соединенные Штаты якобы для обмена знаниями и опытом с вашими разведчиками. Но не это было моей главной целью. Я должен был выкрасть секретные документы, касающиеся ваших последних разработок в области военной техники. Но у меня ничего не получилось. Однажды ночью в моей квартире в Нью-Йорке раздался звонок. Я открыл дверь, а на пороге стоял молодой прыщавый человек с пистолетом в руке. В тот момент я понял, что попался. Позже я познакомился с ребятами из пятого отделения. Они отбили мне почки, печень и селезенку, но ничего от меня не добились. Мое правительство не признало меня и отказалось от обмена пленными, и тогда я оказался здесь - Игорь обернулся и кивнул на блочное пятиэтажное здание четвертой больницы, затем он неожиданно сменил тон, и заговорил как-то слишком по-дружески - А вы знаете, генерал, это очень странная тюрьма. Признаться, когда я в первый раз увидел уровень организации местной охраны, я подумал, что убежать отсюда будет не так уж и сложно, но после того, как меня приковали по рукам и ногам к постели в одиночной камере без окон и с массивной железной дверью с четырьмя замками, я понял, насколько был неправ.
  Игорь замолчал и ускорил шаг. Марвин тоже пошел быстрее. Автострада была уже совсем близко и через пять минут, поднявшись на небольшой пригорок, Марвин уже пытался поймать такси или хотя бы попутку, чтобы доехать до вокзала. Времени еще было предостаточно, но Марвин предпочитал дожидаться поездов на вокзале, а не в километровых пробках по пути к нему. Через четверть часа его усилия увенчались успехом, и новенький желтый форд с характерными шашечками остановился у обочины.
  Дорога прошла без происшествий. Игорь всю дорогу молчал, ковыряясь в пуговице своей новой темно-зеленой генеральской униформы. Марвин думал. Думал много и тяжело. О том, что все становиться еще более запутанным. О том, что этот Роберт вовсе не Роберт, а Владимир или Игорь, или все-таки Роберт, искусно маскирующийся под этими личинами. Он не знал. Ему так хотелось поверить этому человеку, но есть ли у него на это право? Наверное, нет.
  К часу дня Марвин, вместе с конвоируемым "пленным русским генералом", как называл Роберта президент, прибыл на тот же вокзал, откуда вчера ночью направился в торговый центр, вместе с, непонятно куда исчезнувшим Чарльзом. Марвин присел на пластиковую лавочку недалеко от газетного киоска. Игорь сел напротив, понимая, что должен завершить начатый рассказ. Все тем же дружественным голосом он продолжил.
  - Так вот, как только меня приковали к кровати, я понял, насколько ошибся. Потом ко мне стали приходить солдаты в белых халатах и жестоко меня избивали. Они были здесь. Эти ребята из пятого отделения не оставляли меня в покое в течении полугода, а затем, в один прекрасный день ко мне подошел пухлый лысый человек, отстегнул меня от кровати и сказал, что мне больше нечего бояться. Я поверил ему, и с тех пор ко мне больше никто, кроме него не приходил.
  Пятое отделение. Только теперь Марвин понял, кем был на самом деле этот крепкий когда-то мужчина. Он был полным, нет, лучше сказать, конченым шизофреником. Да, именно так, причем шизофреником с очень податливой психикой. Ему можно было внушить все что угодно за какие-нибудь полчаса или час, и он будет уверен, что все это с ним происходило в действительности. Он поверил в пятое отделение, в костоломов, в пытки и казни, хотя все это Марвин придумал минут за десять, пока шел по длинным коридорам вслед за главврачом. "Все понятно. Пожалуй, в первый раз за эти дни. Все предельно ясно. Наконец-то, хоть что-то проясняется" - мысли Марвина постепенно замедляли движение, по мере того, как к газетному киоску приближались четыре человека в черных костюмах. "Нет, нет, только не сейчас, я же только что все понял, я же не успею ничего сделать. Придется отдать его. Да, отдать, иначе они заподозрят неладное, и прощай четвертое июля". Президентская охрана быстро приближалась, а Марвин просто сидел на одном месте, ожидая, пока его недавнего пленника заберут эти нежданные посетители. Крепкий, похожий со спины на прямоугольный черный шкаф молодой парень, вплотную приблизился к Джону.
  - Генерал Марвин, президент приказал нам сопроводить этого человека - шкафоподобный показал на Роберта - в Вашингтон, а вам просил передать этот конверт и личную благодарность за проделанную работу.
  - Хорошо, можете увести его, - без тени сомнения или неуверенности произнес Марвин, поймав пристальный жалобный взгляд Роберта, которого уже взяли под руки двое здоровых парней.
   "Вот и все. Вот и все. Ну что, Джон, не смог ты ничего сделать. Теперь придется возвращаться в Вашингтон и ждать, пока президент не пошлет убийц, чтобы тебя прикончить. Ну нет, Чарльз все равно найдет меня раньше, вот только можно ли ему доверять? Джон. Ты застреваешь на одном и том же вопросе. Лучше проверь письмо". Письмо. Марвин совсем о нем забыл, а между тем оно могло содержать весьма важную информацию. Возможно даже, что от него зависело будущее пожилого генерала. Марвин аккуратно оторвал боковую часть конверта и извлек две тысячи долларов и лист белой бумаги, на которой чернели отпечатанные буквы.
  "Вы отлично потрудились генерал. Я знал, что могу на вас рассчитывать. Деньги можете потратить по своему усмотрению. Это ваш гонорар за проделанную работу. Возвращайтесь в Вашингтон, нам нужно многое обсудить".
  Марвин аккуратно свернул письмо и положил его обратно в конверт, а деньги засунул во внутренний карман армейского костюма, поближе к сердцу. Тяжелая некогда, кожаная сумка заметно полегчала, освободившись от груза русской генеральской формы. Джон вздохнул, уставшими ладонями провел по вспотевшему лицу и опять присел на пластиковую лавку.
  "Интересно получается. Президент в восторге, психопат доставлен, а что мне с того? Ведь я так толком ничего и не узнал. И где этот Чарльз, или как там его зовут?"
  - Я прямо за вами, генерал - произнес за спиной Марвина знакомый голос - И меня действительно зовут Чарльз, но вы теперь можете звать меня Чарли.
  Не сказать, что Марвин был рад встречи с этим загадочным типом, несомненно лишь то, что он был удивлен, увидев его вновь, в том же бежевом костюме, что и ночью.
  - Здравствуй Чарли, надеюсь, теперь ты не будешь передавать мне записок и предлагать почитать журнал?
  - Нет, не к чему уже. Слежка снята и теперь мы можем просто побеседовать, как нормальные люди.
  "Побеседовать? Как нормальные люди? Смешно. Правда, очень смешно. Ты хочешь побеседовать? Сейчас я с тобой побеседую!" - раздраженно думал Марвин, однако голосом этого не выдал.
  - Так, Чарли, у меня много вопросов. Очень много - нервно прошипел Марвин.
  - Я некуда не спешу. Мой поезд прибудет лишь в пять часов вечера. А ваш? - спросил Чарльз и усмехнулся.
  - Ты знаешь ответ, - ответил Марвин с серьезным выражением лица.
  - Да, я знаю, или я не полковник Талле - с игривой гордостью Чарльз поднял вверх указательный палец.
  - Так, Чарли, слушай, кончай свои шуточки. Я хочу знать, что происходит, почему они перехватили Роберта? - озабоченно поинтересовался генерал.
  - Доктор Хал оказался предателем. Он свел нас не с тем человеком, но настучать не успел, мои люди позаботились о том, чтобы он молчал, - полковник инициировал вдумчивую паузу, а затем добавил как-то вопросительно-раздраженно - Джон, а ты вообще успел ему внушить хоть что-то?
  - Да, успел, - Маврин положил ногу на ногу и запрокинул голову назад. Он сознался, что он русский шпион, лейтенант Игорь какой-то.
  Лицо Чарльза выказало удивление.
  - Так прям сразу и сознался?
  - Нет, пришлось рассказать ему про американский электрический стул и крутых парней, которые очень любят ломать кости русским генералам.
  Полковник расплылся в улыбке.
  - И что, он поверил?
  - Сразу отрекся от своего генеральства, стоило только упомянуть о расстреле, и начал прикидываться русским секретным агентом - Марвин тоже почему-то улыбнулся.
  Талле нервно оглянулся, посмотрел на часы, быстро встал и пробормотал на прощанье.
  - Мне пора Джон, еще встретимся. Кстати, классно ты придумал про крутых парней из пятого отделения. Мне понравилось.
  "Как?! Я же ничего не говорил про пятое отделение! А узнать про него ты не мог. Пусть вас хоть с головой в психологию окунают, а этого ты узнать от меня не мог. Я сам о нем не знал два часа назад. Так вот, кто ты на самом деле, полковник! И правда, как я сразу не догадался? Каждый раз, когда меня оставляли президентские охранники, тут как тут был Чарли. Все ясно. Значит, он хочет серьезно подставить меня. Да. Хочет, моими руками убить президента, а потом засадить меня за решетку или вообще расстрелять. Но зачем? И почему именно я? Не знаю. Над этим надо подумать... причем подумать сейчас же. Так. Мысли мои он прочитать не мог. Значит, он узнал о пятом отделении из другого источника. А что если на Роберте был микрофон? Тогда откуда он взялся? Может, попал вместе с формой? А что, это мысль. Как бы то ни было, Чарльз работает не на президента. Если бы это было так, то мне бы уже давно прострелили башку. Тогда, получается, он работает на себя. Он один хочет всем заправлять. Я должен остановить его. Да. Его и президента. И я смогу это сделать. Нужно придумать план, как поймать его. А может его просто устранить?" - Джон оборвал мысль. Устранить. Значит убить. Но можно ли убить человека только за то, что он сказал что-то необычное, узнал о сокровенных мыслях? А что, если Джон ошибся? Что, если Чарльз вовсе не предатель? Может, он тоже когда-то выдумал пятое отделение? Может, каждый разведчик ежедневно слушает анекдоты про это самое пятое отделение? Может, и Джон не сам выдумал это пятое отделение, а услышал о нем когда-то давно? А может, Чарльз установил микрофон на всякий случай, чисто для страховки, чисто для того, чтобы проверить, на чьей стороне этот Марвин? Почему, почему Джон в последнее время стал все более раздражительным? Может это все происки невидимых врагов, которые хотят окончательно свести его с ума? Марвин окончательно запутался в сыпавшихся на него вопросах и ответах. Он знал одно. Ему все это не нравиться. И он также знал, что если Талле предатель, то ему самому придется разобраться с президентом. Сомнений в том, что президент представлял угрозу, у Джона уже не возникало. И теперь он сделает то, что должен. Он был в этом уверен.
  
  Томительное ожидание в неудобном жестком кресле, дважды прерывавшееся получасовыми походами в закусочную, раскаленной струйкой капало на мозги, заставляя их вскипать и плавиться. Марвин не любил ждать. Быстрые решительные действия - вот его козырь, его главная тактика, благодаря которой он не раз выигрывал безнадежные сражения. Она могла применяться когда угодно. Когда угодно, но только не теперь. Каждый шорох, каждое шевеление мышей в норе могло привлечь внимание ночного хищника. Змеи не дремлют, а тем более не спят. Они ждут, ждут, когда мышка вылезет из норы и подойдет слишком близко... Но ведь Марвин не безмозглая мышь? Он же не станет до поры до времени выглядывать из норки? Конечно же, не станет.
  
  Поездка в Вашингтон, как ни странно, прошла без происшествий и приключений. Марвин надеялся, что Чарльз откроет еще один кусочек головоломки, но тот даже не появился. Видимо, причина была действительно серьезная. Как бы то ни было, как только синий, похожий на игрушечный, раскрашенный такими яркими красками, поезд, тронулся, Джон уснул сладким безмятежным сном. Дорога домой заняла вдвое больше времени, чем предполагалось. Проехав две трети пути, машинист получил сообщение о том, что на путях заложено взрывное устройство и остановил состав. Сообщение подтвердилось. Из-под рельс на 231-ом километре достали пластиковую коробку с тремя килограммами тротимина, вещества, в 3 раза более мощного, чем тротил. Бомбу увезли на полигон, а поезд продолжил свое движение, постепенно разгоняясь по серо-коричневым, уходившим в горизонт, параллельным линиям.
  
  Последние одиннадцать дней прошли в абсолютном спокойствии. Никаких ночных звонков, неожиданных визитов президентской охраны и черных машин под окнами. Джулия, жена Марвина вернулась из Сан-Франциско. Джон не стал ей ничего рассказывать. Возможно, не доверял теперь. В последнее время он вообще мало кому верил. Иногда себе и еще Чарльзу, который, кстати, за это время не появился ни разу. Но 23-го июня все изменилось.
  
  Марвин, как обычно вышел из дома в 11 утра, чтобы подышать свежим воздухом, а заодно и подумать над всем, что происходило так недавно. Память его пока не подводила, хотя ощущение постоянного напряжения становилось с каждым днем все более незаметным. Марвин прогуливался по широким вашингтонским улицам, заходил в парки, подолгу сидел на скамейках, бессмысленно глядя на голубей, сновавших в поисках хлебных крошек. Жизнь возвращалась в прежнее русло, до тех пор, пока за спиной не послышался знакомый голос:
  - Здравствуй Джон - сказал Чарльз, похлопав генерала по плечу.
  "Да, да, да. А ведь я тебя ждал. Несмотря на то, что ты так внезапно исчез тогда, я знал, что ты появишься"
  - Привет, Чарльз. Я так понимаю, операция вступает в новую фазу? - абсолютно спокойно, словно и не было одиннадцатидневного перерыва и тянущих к земле тяжелых вопросов, спросил Марвин.
  Чарльз почесал затылок аккуратно обстриженными ногтями и медленно пошел вперед. Джон встал со скамейки.
  - Знаешь, Джон. Все гораздо сложнее, чем мы думали. Мы не сможем использовать твои роты для захвата белого дома.
  Марвин удивленно посмотрел на, щурившегося от бившего в глаза солнца, полковника.
  - Возникли проблемы. Большие проблемы - голос Талле не внушал уверенности.
  - Что за проблемы?
  - Четыре дня назад в белом доме установили новую систему слежения и автоматической обороны. Датчики срабатывают на любых посторонних лиц, входящих в здание. К нему закрыт доступ туристам. Только служащие, обладающие специальными магнитными картами, могут попасть внутрь живыми. Остальных будут без предупреждения расстреливать автоматические пушки. Так как твои солдаты не обладают такими картами, то послать их внутрь, равносильно самоубийству.
  Марвин неожиданно остановился и возмущенно посмотрел на полковника.
  - Но, как же так? Мне же должны были выдать этот ключ. Я же генерал. Ведь так?
  Чарльз окинул взглядом небольшую травянистую полянку с прудом по середину и тщательно обстриженной живой изгородью, а потом глубоко вздохнул.
  - Формально - да. Но фактически - ты уже никто. Скоро ты станешь никому не нужен. И от тебя просто избавятся, - Чарльз замолчал.
  "Избавятся. А ведь действительно избавятся. Ведь они это могут. Могут" - впервые за месяц Марвин почувствовал всю ничтожность своего положения. И правда было весьма странно, что после отчета у президента 10 дней назад его больше ни разу не вызвали в Белый дом. В душе смешались обида и ненависть. Желание отомстить увеличивалось с каждой минутой, но Джон как мог сдерживал его и пытался сохранить трезвость рассудка.
  - Каков план? - спросил Марвин, мимолетно скользнув взглядом по лицу полковника.
  Чарльз продолжал молчать, медленной поступью отмеряя полуметровое пространство серой асфальтовой дорожки. Можно было бы предположить, что он не расслышал вопроса, но это было бы слишком грубое предположение. Нет, конечно же, он все слышал. Вот только не отвечал. Не знал? Да, наверное. Не знал, что ответить, но через пару минут придумал.
  - План до безумия прост. Генерал Шэфорд обещал достать ключи. Вывести из строя всю систему мы не сможем. Для этого нужно иметь доступ к главному компьютеру. Но вот пробраться в президентский кабинет для двух человек вполне реально. Но...
  Чарльз не договорил. А Марвин внутренне передернулся и напрягся.
  - Не нравится мне это "но". Объясни, Чарльз, - попросил Марвин, потирая руки.
  Чарльз еще раз глубоко вздохнул, будто выпуская наружу остатки своей неуверенности.
  - Джон. Я не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но я тебе расскажу.
  Чарльз присел на деревянную лавочку.
  - Президента не убить просто так, иначе это бы уже давно было сделано. В 30-х годах в руководстве вернулись к идеи создания идеального человека. На эту программу было потрачены триллионы долларов. Исследования велись и днем и ночью. И в результате, в январе 39-го появился препарат СиЭкс. По сути дела это был сильнодействующий наркотик, который изменял восприятие действительности на подсознательном уровне. Производство 1-го грамма этого вещества стоило порядка 230 тысяч долларов, но эффект поражал воображение. Человек, принимавший СиЭкс в течении двух недель, становился неуязвимым. Скорость рефлексов повышалась в 115 раз. Он мог уворачиваться от пуль, прыгать, бегать, бить и стрелять так быстро, как никто другой на планете. Но, к счастью, ученые осознали всю опасность этого вещества и уничтожили все его запасы, а также формулы его изготовления. Однако, как и следовало ожидать, некоторое его количество осталось в распоряжении военного ведомства. Бесценный порошок пылился в маленьком спичечном коробке на одном из складов Аризоны. Когда к власти пришел Альберт, первым делом он принялся за поиски. И он нашел его. СиЭкс подарил ему новую жизнь. Теперь он сильнее целого взвода пулеметчиков. Его нельзя убить простым оружием: он двигается слишком быстро, - Чарльз не надолго замолчал, посмотрев на Джона, который находился в полнейшем оцепенении от подобного признания, а затем продолжил - Однако в лабораториях ЦРУ разработали Противодействующий газ. Если распылить его в помещении, то действие СиЭкс будет нейтрализовано, и президент станет уязвим. Нужно действовать решительно, генерал. Четвертое июля наступит не скоро. Мы не можем больше ждать. Операция начинается завтра в девять утра. Джон, теперь, когда ты знаешь всю правду, я вынужден спросить тебя еще раз: "Ты с нами?"
  Что мог ответить Марвин на столь интересную, но от того ничуть не более убедительную, чем все остальные, речь? Что он мог сказать человеку, который хотел, чтобы он поверил в невозможное? Какой ответ должен был дать боевой генерал, присягавший на верность президенту и Америке, в момент, когда ему предлагали устранить лидера страны? Конечно же, Марвин ответил утвердительно. Он решил, что это правда. Он отдал свою судьбу в руки Чарльза. Он поверил ему, человеку, читавшему мысли и появлявшемуся из ниоткуда. И лишь время покажет, был ли он прав в тот момент.
  Постепенно Марвин выходил из ступорного состояния. Минуты через две к нему возвратился дар речи.
   - Чарльз, а где ты собираешься искать президента завтра утром? - спросил Джон, окончательно переварив все вышесказанное и теперь пытавшийся уточнить детали предстоящей операции.
  Чарльз пристально взглянул на детскую площадку, где резвились пятилетние малыши, затем перевел взгляд на Марвина.
  - Скорее всего, президент будет в своем потайном кабинете, ты же знаешь, о чем я говорю, Джон? - спросил полковник. Марвин утвердительно кивнул. - Так вот, план состоит в том, чтобы разбрызгать газ в коридоре и попытаться выманить президента из кабинета, а затем...Ну ты и сам прекрасно понял.
  - Понял, чего тут непонятного, - пробурчал Марвин, в душе начиная понимать, что дело совсем не такое простое, если убийство президента вообще можно отнести к разряду простых дел.
  Чарльз медленно встал со скамейки и направился по тротуару в сторону закусочной, а Марвин остался. Он понял, что полковнику опять нужно было уходить. Понял по бегающему выражению усталых, карих, прищуренных глаз, которые окидывали прощальным взглядом пятачок зеленой травы возле пруда.
  
  Надо ли говорить, что Марвин не спал в эту ночь. Жена сильно волновалась за него. Он думал, что она что-то подозревает, хотел рассказать ей правду, но знал, что она попытается отговорить его от этого безумного предприятия, и поэтому молчал. Просто сидел в кресле, тупо уставившись в телевизор, по которому крутили дешевые боевики 20-х годов. Все происходило так быстро, что Джон не хотел ничего понимать. Он просто принимал изменявшиеся день ото дня условия игры. Принимал и надеялся, что скоро все закончится.
  
  В это утро над Вашингтоном висел молочный туман. По улицам сновали подавленные проблемами и непогодой политики и чиновники всех возможных мастей. Марвин не любил опаздывать, а теперь это могло бы поставить под угрозу всю операцию, поэтому, в восемь часов он уже стоял метрах в пятистах от фасада Белого Дома и ждал. Время тянулось медленно, словно в метро, когда нечем развлечь непривыкший к туннельной пустоте взгляд. Чарльз подошел ровно к девяти, как обычно сзади, но Джон, будто заранее почувствовал его приближение и обернулся. Полковник не промолвил ни слова, пройдя мимо Марвина прямо к фасаду главного американского здания. Марвин понял, что времени на разговоры нет, что каждая минута дорога, даже бесценна и быстрыми шагами пошел следом.
  - Теперь, генерал, все должно решиться. Вы войдете в кабинет президента, а я буду ждать в коридоре. После того, как президент выйдет, я всажу ему пулю в лоб. На этом все закончится.
  Джон Ничего не ответил. Да и не должен был. Он понял, что от него требовалось. Теперь пришло время действовать. Широкая магнитная карточка аккуратно вошла в прорезь установленного перед входом компьютерного терминала, а на дисплее зелеными буквами высветилась многообещающая надпись: "Доступ разрешен". Внутри просторного холла было пусто. Подозрительная тишина гулким эхом размеренных быстрых шагов обнимала исполинские колонны. Ни охранников, ни служащих, лишь тонкая блестящая полоска, шедшая вдоль всей стены длинного узкого коридора с множеством комнат, по которому ступали четыре черных ботинка.
  Через десять минут, пройдя сквозь многочисленные лабиринты плохо освещенных подсобных коридоров и комнатушек, Джон и Чарльз наконец то достигли заветной двери из красного дерева с золотой табличкой.
  - Ну, Джон, вперед - произнес Чарльз на выдохе и достал из внутреннего кармана пиджака небольшой газовый баллончик.
  Марвин слегка кивнул, подошел к двери и быстрым мощным движением кисти дернул за ручку, но... дверь была закрыта. "Что? Что это значит. Мы ошиблись. Точно ошиблись и теперь пропадем" - Марвин был абсолютно обескуражен, а Чарльз, открыв от изумления рот, бессмысленно глядел на Марвина, пока не почувствовал нестерпимую боль в руке, заставившую его кинуть баллончик на пол. В тот же момент с левого конца коридора послышался звук пистолетного выстрела. Президент стоял неподвижно, крепко сжимая коллекционный кольт. Марвин инстинктивно потянулся к кобуре, но брызнувшая ему в лицо кровь остановила руку на полпути.
  Чарльз с грохотом упал на красную дорожку, лицо его исказилось в гнуснейшую гримасу страха и боли с одновременным сознанием того, что в следующее мгновенье его жизнь оборвется. Полковник обезумевшее хрипел, катался по полу, сжимая руками насквозь простреленное горло. Он задыхался, умирал и ничего не мог с этим поделать. В один ужасный момент он вдруг перевернулся на спину и застыл в нечеловечески искривленной позе, будто бы сломав себе все кости одновременно. Он замолчал, тупо уставившись мертвыми глазами в белевший краской потолок, рефлекторно продолжая сдавливать безжизненными уже руками горло, заливая алой, под цвет ковра, кровью свой чистый некогда, бежевый костюм.
  - Скотина! - завопил Марвин и, выхватив пистолет, выпустил всю пятнадцатипатронную обойму.
  Президент остался стоять на месте, освещаемый пробивавшимся сквозь толстые пластиковые окна, отфильтрованным, туманным утренним светом, а на задней стене появилось 15 отверстий, прямо на уровне президентского сердца. Марвин опешил. Все оказалось правдой. Безумная ярость сменилась леденящим страхом от осознания своей беспомощности. Альберт стоял, вытянув вперед правую руку с, блестевшим хромовым покрытием, шестизарядным длинноствольным револьвером.
  - Спасибо тебе, Джон, - начал он, с ехидством поглядывая на генерала - Спасибо. Ты оказал мне и Америке неоценимую услугу, приведя сюда полковника Талле - президент на секунду прервался и опустил пистолет. - Как же долго я этого ждал! Сколько крови он мне попортил за время президентства. Много крови. А теперь я ему попорчу, хотя нет, скорее уже попортил - Альберт ухмыльнулся, рукой указывая на бездыханный труп - Теперь посмотрим, как запоет генерал Шэфорд! Ха. Они же просто кучка кретинов! А вы как думаете, генерал?
  По спине Марвина забегали неприятные мурашки. Разум пытался спрятаться за лесть, пытался заставить язык соврать, сказать что-то приятное, оправдывающее, но сердце кипело гневом и жаждой мести.
  - Ты ублюдок! Так вот зачем я был тебе нужен! Я должен был привести его сюда! Без меня ничего бы не вышло! Он был прав! Он всегда был прав! Ты должен умереть!
  Президент рассмеялся во весь голос.
  - Умереть? Да ты знаешь, что ты говоришь? Я бессмертен, как и мои Уравнители. У меня есть сила и власть. Я могу захватить весь мир, и я это сделаю. А те, кто попытаются меня остановить, захлебнуться в собственной крови.
  Голос Джона взревел от негодования и жажды мести.
  - Русские остановят тебя! Ты не сможешь покорить их! - Марвин перешел на крик. Он вкладывал в слова весь гнев, всю злость, что копилась предыдущие семь минут у него в сердце. И ее было немало.
  - Русские? Русские не смогут ничего сделать. Россия будет захвачена за три месяца - спокойно продолжал Альберт.
  - Так же говорил и Гитлер! - произнес Марвин с отвращением.
  - Но у Гитлера не было Стальной Смерти! - вскрикнул президент, пытаясь подавить генеральский голос своим собственным - Русским никогда не победить! Никогда!
  Но Марвин был непреклонен. Его слова звучали обличающее и устрашающе. Он уже не говорил. Он кричал так громко и твердо, как только мог. И этот крик пробивал застывшую гнойную корку зачерствевшей души, заставляя просыпаться зарытую где-то глубоко внутри совесть.
  - Ты ошибаешься. Они найдут оружие и против Уравнителей и против тебя!
  В коридоре послышался звук упавшей на паркет гильзы и протяжный крик пожилого генерала.
  - Молчи! Меня невозможно убить! - в отчаянии и гневной агонии кричал президент - СиЭкс подарил мне бессмертие! Все несогласные со мной будут мертвы. И ты станешь первым...Хотя, нет. Ты станешь уже вторым.
  Марвин почувствовал виском прикосновение холодного металла. Его последняя секунда продлилась чуть менее вечности. Время и пространство вокруг переставали существовать. Он слышал каждый шорох, каждый незначительный, неуловимый звук спусковых пружин. Он ощущал пулю в стволе, ее безразличие к нему, а затем, после того, как нажатие на курок пробило барабанные перепонки, ее медленное, по миллиметрам ускоряющееся приближение.
  Четвертая гильза, трижды перевернувшись в воздухе, с привычным звоном обрушилась на скрипевший от аристократической древности пол. Марвин бесшумно упал. Небольшая кровавая лужица возле генеральской головы постепенно перерастала в красное, солоноватое озерцо, которое с каждой секундой становилось все больше, растекалось, засасывало окрестности, обдавая окружающие предметы умирающим человеческим теплом, поминутно теряя энергию и превращаясь в застывшую красную магму, некогда бурным потоком бившую из самого центра человеческого сознания.
  Президент стоял у окна и курил сигару. Тонкие табачные струйки, перемешанные с пробивавшими туманный насморк солнечными лучами, освещали его полувытянутое суровое лицо. На полу лежали два холодевших тела, десять минут назад пытавшиеся остановить безумца. Теперь они были мертвы, а безумец стоял у окна и выпускал в воздух клубы белого ядовитого дыма, самодовольно ухмыляясь и бормоча бессвязные реплики себе под нос...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 3. Безымянные рубежи
  
  На площадке перед центральным входом нового, построенного пол года назад, здания Физико-технического факультета Тамбовского Государственного Университета, как и всегда, во время большой перемены, было многолюдно. Студенты, разбитые в небольшие компании человек по пять-десять стояли и занимались своими привычными внеучебными делами, а именно: болтали о чем ни попадя, потягивали слабоалкогольное пиво из жестяных и алюминиевых банок, шутили, стояли молча и, наконец, просто курили, вглядываясь в коричневую унылость голой почвы и бескрайнюю серую даль горизонта, по местам закрываемую высотными зданиями. Курили много... быстро и не очень... нервно и спокойно... в основном сигареты средней цены и ниже среднего качества. Особо голодные, спешили в двухэтажное, выкрашенное в ядовито-зеленый цвет здание студенческой столовой, к которому вела узкая тропинка, протоптанная пару дней назад немного левее старой, затопленной и размытой в результате обильных проливных дождей.
  Метрах в 100 левее входа в буфет, на асфальтовом тротуаре около двух метров в ширину, одиноко стоял коротко подстриженный брюнет, крепкого телосложения, докуривавший очередную сигарету. Выглядел он странно. Внушительные фиолетовые мешки под глазами выглядывали из-под легких овальных очков на прямоугольном мускулистом чисто выбритом лице с немного выдававшейся вперед нижней челюстью и небольшой ямкой на левой щеке прямо под глазом. Удлиненные уши больше походили на эльфийские чем человеческие. Одет он был в черное, доходившее до колен, пальто, которое придавало еще больший размах и без того не маленьким плечам, и скрывавшее под собой серый свитер в полоску; черные, совсем не по сезону одетые, тонкие вискозные брюки и коричневые легкие туфли. А странно в нем было то, что его довольно грубая и широкоторсная внешность никак не сочеталась с внутренней интеллигентностью и начитанностью.
  Брюнет стоял здесь уже довольно долго, о чем свидетельствовали валявшиеся у его ног шесть сигаретных окурков. Он нервничал. Видно было, что он чего-то ждет, или кого-то. Холодный арктический ветер опять заставил его слегка пригнуться и обвинить себя в легкомыслии, из-за того, что с утра не взял шапку. Мерзкая осенняя слякоть, не прекращавшиеся четверо суток проливные дожди, с редкими перерывами, рутинная студенческая жизнь и лишь один лучик надежды стать настоящим Человеком.
  - Казанцев Игорь Николаевич? - хрипло раздалось за спиной брюнета.
  Неожиданность обращения заставила его выпрямиться, затушив сторонние мысли и выкинув остаток сигареты.
  - Да, это я - произнес он негромко и спокойно, слегка похрипывая от долгого молчания.
  Он обернулся. Перед его взором предстал плотный коренастый подполковник лет сорока, в новом, тщательно выглаженном ярко-зеленом мундире, так сильно выделявшемся среди заднего серо-коричневого фона засыпавшей природы. Офицер кашлянул, прикрыв немаленьким кулаком рот.
  - Подполковник Воронин. Особое Управление при Министерстве Обороны.
  Повисла секундная пауза.
  - Я уполномочен сообщить вам, что ваш проект признан весьма перспективным и что вам дано разрешение на проведение исследований.
  Казанцев продолжал молчать, вопросительно глядя на подполковника, словно ожидая окончания послания.
  - Я также должен сообщить, что ввиду большой государственной важности вашего проекта, вам надлежит немедленно отправиться в Москву, вместе со мной.
  - Неужели все настолько плохо? - спросил Игорь, слегка сведя брови и понизив голос.
  - Дело даже хуже, чем Вы думаете, иначе меня бы не послали за Вами. Если бы ситуация не вынудила командование принять экстренные меры...
  - Обо мне даже не вспомнили бы - неожиданно перебил его Игорь - знаю, знаю. Но раз уж вы здесь, объясните мне в чем дело? К чему такая крайняя поспешность?
  - Вам все объяснят после прибытия - резко отрезал подполковник, и немного погодя добавил - сколько времени вам нужно на сборы?
  "Сколько времени? Да ни сколько. Что мне собирать? Чистое белье, да сбережения из-под матраса".
  - За пару часов управлюсь - произнес Казанцев наигранно, прищурив глаза и слегка повернув голову.
  - Прекрасно. Через два часа возле подъезда вас будет ждать черный Мерседес. Обо всех формальностях мы позаботимся сами.
  Подполковник развернулся и армейским шагом направился в сторону припаркованного неподалеку черного 800-го Мерседеса с правительственными номерами, а Игорь достал из пачки последнюю сигарету и, закурив, пошел на остановку.
  "Странно, даже не предложил подвезти. Не боится, что со мной может что-то случиться? Да, щас, жди. Случится со мной что-то. Тут, наверное, на каждом углу секретные агенты. Взять бы хотя бы вот этого" - Казанцев мимолетно глянул на пожилого хорошо одетого человека, стоявшего на остановке и хлебавшего темное пиво из полулитровой бутылки. "Нет, Игорек, все далеко не так просто. Все гораздо сложнее. Ты главное не тушуйся там перед ними и все будет окей.". "О, моя маршрутка" - подумал Игорь, подходя к забрызганной грязью старой газели, выпущенной между 2036 и 37 годами.
  Путь был коротким. 25 минут. Игорь вышел на пустынной покореженной ветрами и хулиганами остановке. Перед ним лежала узкая проезжая часть. Движение было интенсивным и поэтому ему пришлось прождать около 5 минут, прежде чем он смог найти брешь в плотном автомобильном потоке. Казанцев завернул за угол придорожного дома. Тихий дворик девятиэтажки поприветствовал его поломанными качелями, горками и песочницами для маленьких горожан. Высокие тополя, под напором ветреной стены, клонили вершины к грязному бордюру и крупным лужам на отсыревшей земле. Родной 12-ый подъезд. Из окна первого этажа как обычно выглядывало морщинистое лицо ворчливой, вечно недовольной чем-то Зинаиды Прокопьевны, которая любила разглядывать прохожих, бубня что-то бессвязное себе под нос. Выкрашенная в красный цвет металлическая лавка с оторванными досками и небольшая урна для окурков, также искореженная и невзрачная. Дверь радостно завизжала от прикосновения магнитного ключа с электронной микросхемой и послушно приоткрылась на ширину большого пальца. В подъезде неприятно пахло прокисшими щами и кошачьими испражнениями. Игорь взлетел на четвертый этаж и принялся поспешно открывать дверь, зажимая рукой нос, а затем забежал в прихожую и, быстро закрыв замок, освободил накопившийся в легких воздух.
  "Ну и вонище" - подумал Казанцев, окидывая взглядом прихожую и часть комнаты. Прямо напротив входа висело прямоугольное зеркало в резном деревянном обрамлении. Слева - шкаф, справа двухламповый светильник на грубых шурупах. Светло-кремовые обои с розочками - возможно, не самый удачный выбор для прихожей, но это зависело не от Игоря. Квартиру он снимал за пять с половиной тысяч в месяц. Откуда у него были такие деньги? Он работал, конечно же. Раньше разнорабочим, а потом устроился на завод микроэлектронщиком и стал получать достаточно, чтобы снять эту квартиру. Несмотря на удаленность от центральной части этот район считался весьма престижным и спокойным в плане преступности. Объяснялось ли это хорошей работой правоохранительных органов или наличием здесь квартир криминальных авторитетов: этот вопрос оставался открытым. Да он, впрочем, никого особо не интересовал, главное, что в районе можно было спокойно гулять вечером и быть уверенным, что утром твой труп не обнаружат в каком-нибудь коллекторе.
  Казанцев снял ботинки и аккуратно поставил их в сторону. Пальцы весело зашевелились, почувствовав свободу. Игорь зашел в комнату. Все было на своих местах. Застеленная постель, аккуратно расставленная старенькая мебель, все та же облупленная дверь на балкон, кровать посреди комнаты и старый телевизор. Все по-прежнему, как и год и два назад. Игорь присел на кровать рядом с невысокой темно-коричневой фанерной тумбочкой, взял фотографию в деревянной рамке и медленно провел большим пальцем по центру. "Ну вот, тетя, вот я и уезжаю. В Москву. Помнишь, я тебе говорил, что поеду в Москву, помнишь, говорил, что обо мне узнают? Помнишь? Узнали, тетя. Узнали. Жаль, что тебя нет со мной. Эх тетя, тетя. Зачем, зачем ты ушла? Пожила бы еще годок-другой... Зачем, тетя? Жили бы с тобой сейчас да жили бы...Эх-эх-эх...". Тяжелая слеза, скатившись по щеке, сорвалась с подбородка и упала ни застиранное кремовое покрывало...
  
  Солнце пекло безудержно. В городских холодильниках закончился весь запас лимонада, и люди слонялись по улицам, как сонные мухи, убитые бесконечной летней пылью и ожиданием редких дождей. Весь день Игоря тревожило странное чувство, как будто сегодня должно было произойти то, что изменит всю его дальнейшую жизнь. С работы он ушел часа на два позже обычного, и, как всегда по пятницам, пешком шел до тетиной квартиры. Она болела. Давно. Рак легких. Последняя стадия. Врачи давно уже поставили диагноз, но вылечить страшную болезнь так и не смогли. Химиотерапия, вакцины и другие традиционные методы не дали результата. Был еще один способ. Он давал результат в 99% случаях, даже на последних стадиях. Генное вмешательство. Да, да, этот способ был разработан, широко использовался на практике был безболезненным и эффективным... и, наверное, поэтому жутко дорогим. Какое странное чувство, знать, что человек, которого ты любишь всем сердцем может в любой момент уйти из жизни; знать также, что есть лекарство, что не все потеряно... и в то же время понимать, что ты ничего не можешь сделать, что ты не можешь купить это лекарство, что ты не можешь ничем помочь этому человеку, что все твои усилия тщетны. Генное вмешательство стоило колоссальных денег. 643 тысячи долларов. Откуда, откуда было взяться таким деньгам? Откуда? Нет, не было у него таких денег. Максимум, что он мог собрать - это тысяч 20-30 и все.
  Игорь смотрел на тетины мучения уже больше полугода. Она давно перестала ходить. Просто лежала на кровати и смотрела на него дрожащим, умоляющим взглядом, как будто хотела, чтобы он спас ее от неизбежного; а он не мог. Каково это? Смотреть в глаза человеку, который ждет избавления и не уметь ему помочь. А когда этот человек - последний, кто у вас остался в этой жизни, кому вы можете доверять, который не будет вас осуждать за неправильный поступок, который поддержит, когда вам будет плохо. Каково понимать, что его скоро не станет, что он умрет, не дождавшись вашего прихода с работы? Каково это?
  В этот день случилось именно так. Привычным движением руки Игорь открыл металлическую дверь. В двухкомнатной квартире было тихо. В нос сразу ударил незнакомый запах потустороннего холода. Сердце екнуло. Тетя лежала на спине молча, не шевелясь. Игорь подошел к ней и тихо прошептал: "Тетя, ты спишь?". Ответа не последовало. Молния страха прошибла воздушную перегородку. Чувство, так долго глодавшее его, обрело форму. Вполне конкретную, законченную форму бездыханного 60-ти летнего тетиного тела. Из глаз моментально брызнули слезы. "Тетя, Тетя, прости, прости, что задержался. Что же я за идиот? Зачем остался на работе? Зачем?" - он плакал, безудержно, безутешно, он плакал, он рыдал, его всхлипы застревали в тонких стенах и потолке, вылетали в открытую балконную дверь и отражались эхом от зеркал старинного тетиного серванта; а он все плакал, пока наконец в дверь не позвонили обеспокоенные соседи...
  
  Казанцев смахнул коричневой рукой остатки соленой воды с лица, достал из шкафа черную спортивную сумку и начал не спеша укладывать в нее свои вещи. Мыслей было много: и о тете и о родителях и о предстоящем переезде - обо всем, о чем можно было думать в тот момент. Фотографию он положил сверху, ровно как свои и родительские альбомы, а сбоку запихал тарелку вилку и ложку, а также свой любимый бокал. Возможно, ему и не нужна ему будет эта посуда, но он все же решил перестраховаться. Документы и деньги Игорь спрятал во внутренний карман под замок.
  С вещами он провозился не более получаса. Оставалось время перекусить. Пару кусков колбасы и хлеб. "Пожалуй надо с собой взять" - Игорь замотал головой - "О чем я говорю! Как будто на поезд собираюсь! Там и еда будет и вода будет. Там все будет" - Игорь повторно замотал головой - "Ага, жди, дурачок! Щас тебе прям все на блюдечке с голубой каемочкой поднесут. Не занимайся мазохизмом, возьми что-нибудь пожевать". Игорь завернул в салфетку два бутерброда с колбасой и положил в сумку, вместе с вещами.
  Еще полчаса прошло в мелких хлопотах и проверках. Выключен ли свет, не оставлен ли чайник на плите. Конечно, Игорь знал, что после его ухода квартиру еще раз проверят. "Ну и путь проверяют. Все равно ничего не найдут" - подумал Игорь, заворачивая в тубус очередной чертеж. Из книг Игорь взял только три: тетину Библию, "Теория и практика современной робототехники и электроники" профессора Иосифа Давыдовича Жилина и "Полный справочник программиста" - объемную и тяжелую книгу, без которой, однако Игорь был как без рук.
  Ну вот кажется и все. Казанцев окинул беглым взглядом квартиру, потушил в коридоре свет, поднял с пола тяжелую спортивную сумку и вышел в подъезд.
  Внизу уже ждала машина. Черный Мерседес, компактно припаркованный на обочине пару раз моргнул фарами. Казанцев посмотрел по сторонам, так, на всякий случай, и перешел узкую дворовую дорогу. Задняя дверь бесшумно открылась. Игорь затолкал сумку во внутрь, а потом залез сам, почувствовав под собой мягкое кожаное сиденье.
  - Вы готовы? - спросил Воронин, как бы желая окончательно удостовериться, что возвращаться не придется.
  - Да. Я готов ехать, - ответил Игорь, косясь на крупногабаритного водителя в черном пиджаке и квадратных солнцезащитных очках.
  Мерседес медленно тронулся.
  Дорога до аэропорта заняла минут 40 не больше. Неизвестно почему, но Игорь был уверен, что в Москву он поедет на машине. Прямо на этом черном роскошном Мерседесе со встроенным голографическим телефоном и весьма неплохим баром. Алексей Федорович (так звали подполковника) оказался совсем не таким суровым, как решил было Игорь. Напротив, весьма даже общительным и забавным человеком. Конечно, забавным он был только до определенной границы, переходить которую Игорь не рискнул. Алексей Федорович занимал должность главного координатора наукоемких разработок и перспективных проектов при особом отделении министерства обороны. Генеральскую, по сути дела должность, что еще раз доказывает, что либо он был весьма неглупым человеком, либо обладал хорошими связями, раз сумел так устроиться.
  Теперь, когда Игорь находился от него в полуметре и они уже немного познакомились, он смог разглядеть его поближе. Голова его была средних, вполне стандартных, размеров, нос небольшой с маленькой горбинкой и загнутым к верху кончиком. Постоянно ищущие что-то задумчивые и одновременно выжидающие голубые глаза говорили о его русском или белорусском происхождении. Фигурой он обладал внушительной. Его физической форме мог позавидовать любой спортсмен, но судя по всему, скрывавшуюся в его руках ударную силу он применять не любил и был человеком весьма мирным. Как оказалось впоследствии, лет ему было не так уж и много - 46 и он обладал действительно неплохими знаниями в области робототехники.
  Перелет оказался скучным и неинтересным. Игорь пару раз засыпал минут на двадцать, а остальное время читал какие-то зарубежные журналы, в основном на английском, которым, кстати, владел в совершенстве. Воронин ничего не читал. Вместо этого он откинулся на спинку кресла и смотрел по телевизору какой-то старый, престарый фильм. Как показалось Игорю, он назывался то ли "Матрица. Революция", то ли "Матрица. Эволюция", хотя вообще было без разницы. Старые фильмы Игорь не любил, считая их выкидышами неразвитой индустрии спецэффектов и видеомонтажа.
  Самолет мягко коснулся взлетно-посадочной полосы, лишь пару раз слегка тряхнув пассажирские сиденья. Казанцев сошел по трапу. "Что еще за трали вали?" - прямо на взлетной полосе ждал Мерседес точ в точ похожий на тот, на котором его привезли в аэропорт. "Видимо у них там их целый автопарк" - подумал Игорь, присматриваясь к полковнику, который о чем-то живо беседовал с парнем в черном костюме. Минут через пять Воронин жестом пригласил Казанцева в автомобиль.
  Дорога становилась все более безлюдной. Встречные машины проезжали все реже. Как будто водитель свернул не туда на одном из поворотов.
  - А куда мы едем? - поинтересовался Игорь у полковника.
  Тот медленно отвернул голову от окна и нагловато-безразличным голосом произнес: "Не волнуйся. Скоро приедем". "Как это не волноваться? Интересное дело. Может, вы меня на расстрел везете" - эта мысль не была случайна. Она зародилась еще в тот момент, когда Казанцева в первый раз окликнул суровый военный голос. А теперь она приобретала очертания, перерождалась в нечто большее, нечто явственное и естественное, а вместе с тем понятное и почти интуитивное. "Почему? Почему не в Москву?".
  Алексей заметил перемену в поведении Казанцева и поспешил успокоить его.
  - Да не волнуйся ты. Не на расстрел везут же. Просто было бы неразумно размещать секретный полигон прямо на Красной Площади. Как ты думаешь?
  Игорь как-то тупо уставился на офицера и инстинктивно сказал первое, что пришло на ум.
  - Да, наверное, неразумно. Действительно, вдруг ядерная ракета ненароком взорвется.
  Воронин громко засмеялся.
  - Да ты что такой заступоренный то? Расслабься. Все нормально будет - подполковник похлопал Казанцева по плечу.
  Игорь почему-то не поверил дружелюбному тону немолодого подполковника и весь оставшейся путь просидел молча, уставившись куда-то в серую небесную даль за окном.
  Через два с небольшим часа автомобиль резко свернул на проселочную дорогу, а еще чрез 10 минут остановился посреди квадратного поля гектаров на пятьсот. "Ага, приехали. Теперь раздвигающийся пол и все такое. Подождем". Ждать пришлось недолго.
  - Выходи - произнес командным голосом Воронин.
  Казанцев повиновался, хотя вылезать из уютного автомобиля не очень то хотелось. Первое, что бросилось Игорю в глаза - это одиноко стоявшее метрах в пятидесяти небольшое деревянное строение, похожее на большой туалет или маленький сарай. "Ну почему я так уверен, что нам туда?".
  - Пойдем - как-то особенно громко произнес Воронин, указывая на сарай.
  Скрипящая деревянная дверь ходила ходуном. Казанцев вошел внутрь. На земле виднелись две притоптанные металлические пластины около метра в диаметре. "Ага, значит вот так вот" - подумал Казанцев, вставая по центру одной из них. Воронин поспешил встать на другую и вдруг начал медленно опускаться под землю. Игорь тоже опускался, но, как ему казалось значительно быстрее. Через минуту, когда он достиг глубины в десять метров земляная стена, с непривычным для нее скрежетом, разошлась в разные стороны, и перед Игорем предстал длинный коридор, освещенный синеватыми люминесцентными лампами. Воронин, как ни странно был уже здесь.
  - Вот и приехали. Ну как? - спросил он, слегка улыбнувшись и кивая на голубоватую даль коридора.
  Игорь никогда в жизни не видел ничего подобного. Это было как будто во сне, в другом мире, в футуристической компьютерной игре. Конечно, он ожидал чего-то подобного, но не в таком масштабе.
  - Это наш запасной вход. Для особых гостей. Вроде тебя - Воронин усмехнулся и пошел вперед.
  "Ничего себе, запасной вход. А какой же тогда парадный?!". Под ногами медленно плыл белый мрамор, или, по крайней мере, материал очень на него похожий. Подполковник вдруг быстро повернулся к двери справа и произнес:
  - Ну что? Впечатляет?
  Игорь помолчал немного. "Блин, да конечно впечатляет. Что там говорить. Я такого никогда не видел! Еще бы не впечатляло!".
  - Конечно впечатляет! - сказал он с нескрываемым восторгом.
  Воронин громко усмехнулся.
  - Ну раз впечатляет, значит не зря старались. А теперь добро пожаловать в обычный мир.
  При этих словах дверь разъехалась в две стороны и перед Игорем предстала обычная комната управления со множеством компьютеров и свежим, слегка прохладным воздухом от постоянно работавшей вентиляции. Люди сновали туда-сюда с документами и папками, мало обращая внимание на происходящее вокруг. По ту сторону помещения виднелись еще несколько дверей, но уже не футуристических, а вполне обыденных деревянных. Волной по телу Игоря прошлось разочарование. Все так же, как и наверху. Да. Здесь все было точно так же. Ничего нового. Никаких просторных комнат управления с автоматизированными системами, никаких операторов в трехмерных очках. Только люди, бегавшие и метавшиеся, печатавшие и сканировавшие, сидящие за обычными мониторами и пьющими обычный кофе из обычных кружек.
  - Как я уже сказал - Воронин обернулся на стоявшего позади Игоря - это был запасной вход. Его используют только для того, чтобы запутать наших врагов, создать у них впечатление могущества и развитой инженерной индустрии. А на самом деле у нас так же, как и везде.
  "Показушники!" - подумал Игорь и глянул на монитор одного из компьютеров.
  - Что, не работает? - обратился он к молодому программисту, тщетно пытавшемуся дописать строки кода.
  - Нет. Третий день бьюсь, - ответил тот, нездорово покосившись на Игоря.
  "Хм. Интересно... Стоп! Точно!"
  Игорь учаственно облокотился на небольшой столик и заводил пальцем вокруг области на мониторе, а сзади тихо сомкнулись металлические двери.
  - Допиши в последний модуль описание резервного файла, - посоветовал Казанцев - Все должно пойти.
  Программист очень удивился такому предложению совсем незнакомого ему человека, но все же исполнил его указания. Через пару минут программа заработала. Лицо программиста исказилось в благодарственной улыбке, перемешанной с удивлением и небольшой долей обиды за то, что не он додумался до такой простейшей операции.
  Воронин между тем оставил своего подопечного и беседовал с каким-то пожилым генералом с седыми волосами, и Казанцев решил осмотреться получше.
  Помещение представляло собой большую комнату, разделенную на несколько секторов. В центральном секторе, где сейчас находился Игорь стояли ряды компьютеров. Судя по всему, это был центр слежения, так как почти на всех мониторах отображались какие-то графики и диаграммы. За правой прозрачной перегородкой находились зеленые ящики с непонятным содержимым, а за левой - несколько младших офицеров и один главный сервер.
  Воронин закончил разговор и, подойдя к Казанцеву, произнес:
  - Пойдем. Покажу, где ты будешь жить.
  Игорь молча согласился. Пока что его интеллект был не в состоянии понять и оценить все произошедшее с ним за последнее время. Окружающее казалось нереальным сном. Утром он просто шел на встречу, а вечером он уже ходит по какому-то секретному подземному объекту. Безусловно, он представлял себе поездку в Москву совсем иначе.
  - Не волнуйся так - сказал полковник, оборачиваясь на Игоря - совещание экстренного штаба завтра. А сегодня ты можешь заниматься, чем хочешь. Развлечься не желаешь?
  Игорь понял, о каком развлечении говорил Воронин и смутился.
  - Нет, спасибо, как-то не до этого сейчас - ответил он как можно более спокойно и собрано.
  В ответ на его слова раздался заливистый смех, что заставило его смутиться еще больше.
  - Да шутка это была. А ты неужто поверил? - вставил офицер в промежутке между смешками.
  - Поверил - тихо обронил Игорь, уставившись в чистый мраморный пол.
  "Слишком уж много вы что-то стали шутить!" - подумал он, чувствуя, как его наполняет раздражение.
  Минут через 10 блуждания по светлым коридорам подполковник открыл перед Казанцевым какую-то дверь.
  - Ну вот и пришли - сказал он, приглашая Игоря пройти внутрь.
  Казанцев пристально посмотрел в глаза подполковника, в которых еще летали легкие смешинки, и вошел внутрь. Воронин последовал за ним. Квадратная комната 5 на 5 метров выглядела вполне ухоженно и цивильно. Игорь скорее ожидал увидеть что-то наподобие сырой землянки со старым изодранным матрасом и полуразбитым телевизором, но уж никак не роскошную двуспальную кровать, стоявшую в углу, плазменную панель на стене, обклеенной зеленовато-синими холодными обоями, полноценную компьютерную систему в другом углу комнаты и много других удобностей, в числе коих были и кожаная "тройка" и четыре приятных розовых абажурчика на потолке, придававшие холодной комнате домашний уют. Вообщем обстановка была что надо. На нее, видимо не пожалели никаких денег.
  - Ну ладно, располагайся, устраивайся. Если что потребуется - только скажи - при этом Воронин кивнул на, висевший на стене, телефон - и еще одно. Советую выспаться, так как завтра у тебя будет очень тяжелый день. Придется убеждать командование в том, что ты тот, кого мы так долго искали.
  - Хорошо - слегка растерянно произнес Игорь, стирая из памяти остатки злости.
  Воронин почесал затылок и добавил.
  - И еще одно. Тут везде камеры: цветные и со звуком. Так что...
  - Я понял, спасибо - перебил его Игорь.
  - Ну ладно, давай - Воронин закрыл за собой дверь.
  Казанцев стоял посреди комнаты с тяжелой спортивной сумкой и смотрел по сторонам. Вскоре он заметил, что в стене, рядом с плазменной панелью, есть еще одна дверь. "Интересно, куда же она ведет?" - Игорь подошел к ней и повернул ручку. Секундный страх и... это была его ванная. "Нда, никакого секретного склада. Жаль" - произнес он вслух, тяжело вздохнув. Невольно в голове родилась мысль о том, что в ванной тоже есть камеры. Ну что ж, значит, придется наплевать на свою стеснительность. Игорь плюхнулся на диван. "Да, ну и занесло же тебя, Игорек". Посидев так минут десять, он решил лечь. Туфли долго не снимались, но в конце концов Игорь стянул их с ног. Через пару минут он уснул крепким сном.
  
  - Игорь. Вставай - послышался, уже успевший запомниться, голос подполковника.
  Казанцев открыл глаза. Перед ним стоял Воронин и недоуменно на него смотрел.
  - Ну и долго же ты спишь - сказал он наконец, слегка отойдя в сторону.
  Игорь решительно ничего не понимал.
  - Который час? - спросил он почти инстинктивно.
  - Уже 11. Скоро совещание начнется. Вставай.
  "Вот это да. Хорошо же я поспал" - Игорь встал с дивана, который громко зашипел, захлебывая воздух и приобретая первоначальную форму.
  - А сколько у нас времени? - вопрос Казанцева ничуть не удивил подполковника.
  - Ну, около получаса - ответил тот, открывая входную дверь. - Я тебя подожду в коридоре.
  Игорь одобрительно кивнул и пошел к зеркалу. Непонятно почему, но он ожидал увидеть в нем исполосованное заспанное лицо с вдавленными во внутрь щеками и глазами, вылезшими из орбит, однако увидел лишь то, что видел обычно по утрам. Лишь щетина стала еще на несколько десятых долей миллиметра длиннее. Он умылся холодной водой.
  "Так, хорошо. Значит все-таки не сон. Ну что ж - это радует".
  - Уже? - Воронин крайне удивился, когда Игорь вышел из комнаты всего через пять минут.
  - Да, а что? - с не меньшим удивлением ответил Казанцев.
  - Да так, быстро очень, - Воронин почесал бровь - Ну ладно, пойдем.
  Подполковник зашагал по узкому коридору быстрым и ровным военным шагом, а Игорь поплелся сзади, попутно преодолевая последние признаки утренней сонливости. Минут через 7 они достигли большого круглого помещения с проекционными экранами на стенах и гигантским интерактивным столом посередине. Игоря будто молнией ударило. Конечно, он видел интерактивные столы и раньше, но самый крупный из них не превышал размера 20 на 20 сантиметров, а теперь перед ним стояла громадина пяти метров в длину и метра три в ширину. По опыту Казанцев знал, что для питания стола такого размера расходовалось колоссальное количество электроэнергии.
  - О, а вот и генерал Сумятин - произнес Воронин, показав в сторону человека с небольшим пивным животиком и лысиной, окаймленной с трех сторон темно-коричневыми волосами, который уже приближался к ним.
  - Ага, так значит это и есть тот молодой человек, который может помочь нам в борьбе против Уравнителей. Приветствую вас. Генерал-лейтенант Олег Георгиевич Сумятин - генерал протянул Игорю большую жилистую руку.
  Человеком этот генерал, судя по всему, был весьма не плохим. Одет он был, как и большинство из присутствующих в салатовую рубашку, с нашитыми погонами, и зеленые брюки. От его мягкого приятного голоса веяло спокойствием и рассудительностью, черты лица также располагали к общению. Карие глаза на овальном лице с небольшим вторым подбородком, слегка удлиненный, загнутый немного кверху нос и небольшие тощие губы, вкупе со своеобразным расположением волосяного покрова, крайне располагали к знакомству с этим человеком. Грозно он не выглядел, но почему-то с первого взгляда, а точнее с первого слова вызывал чувство глубокого уважения.
  Спустя минут 10 Игорь уже был знаком со всеми высшими военными чинами российского государства. Забавно. Генералы и маршалы вели себя точно так же как и обычные люди в большой компании. Разговаривали, шутили, смеялись, показывали друг другу какие-то отчеты... Но все изменилось, когда в комнату вошел президент.
  В живую он выглядел гораздо выше и крепче, чем на экране. Голова вообще казалась просто огромной. Стоявшие торчком, абсолютно белые, волосы, придавали ей удивительную квадратность, а мощные скулы и подбородок - солидность и какой-то скрытый, неуловимый налет порядочности. Бывший боевой генерал, дважды герой России, этот, наконец, очень талантливый политик и тонкий дипломат вызывал в сердце только одно чувство - уважение.
  - Прошу занять ваши места, господа - произнес он твердым и в то же время каким-то завораживающе-пленяющим голосом человека, обличенного властью.
  Генералы начали занимать места за длинным столом, располагавшимся чуть левее интерактивного, а президент занял место в начале. Игорь абсолютно растерялся и не знал, в какую сторону ему идти и, если бы не твердая рука Воронина, поволокшая его за собой, он бы, наверное, так и остался стоять один посреди огромного помещения.
  - Садись - тихо прошептал Воронин, показывая на кресло за столом.
  Игорь покорно исполнил по сути дела приказ. Воронин сел рядом. Минуты через две Игорь попытался собрать в кучу разбросанные мысли. И надо сказать, что это получилось у него весьма неплохо. И это было вполне естественно. Он всегда не сильно тяготился обществом людей, намного превосходивших его по общественному положению и материальному благосостоянию, а теперь и тем более не хотел робеть и пугаться.
  - Итак, господа генералы, - начал президент. - Как вам известно, на территории российской федерации был проведен тайный конкурс работ, посвященных исследованиям и разработкам в области технологии роботостроения и моделирования новых средств автоматической защиты. В результате тщательного анализа данных, была отобрана одна единственная работа, которая признана наиболее продуктивной и скороосуществимой - затем он пристально посмотрел на единственного подполковника в этом зале и добавил - Алексей Федорович, вам слово.
  Воронин поднялся с кресла и начал говорить.
  - Господа генералы. Не секрет, что мы стоим на пороге крупной войны. Вам всем известны честолюбивые планы американского командования по распространению своего влияния на ближнем и среднем востоке, а так же на Украине и в Белоруссии. ООН не способно будет организовать достойный политический отпор Соединенным Штатам. При таком раскладе, мы будем вынуждены принять ответные меры по поддержанию порядка в мире. А это, как вы понимаете чревато открытыми военными действиями, причем не только на территории вышеуказанных республик, но и, возможно, нашей страны. Не для кого не секрет, а для американцев тем более, что у нас нет оружия, способного достойно противостоять Боевым Роботам и поэтому я не исключаю возможности прямой угрозы нашим рубежам. Также, в последнее время в самих Соединенных Штатах усилились националистические и милитаристские стремления. Мы не знаем, когда начнется вооруженный конфликт, но точно известно, что он не за горами. Поэтому моему министерству была поставлена задача: найти человека, обладающего достаточными знаниями, чтобы разработать эффективное средство уничтожения Уравнителей. И мы нашли такого человека. Сегодня он присутствует на этом совещании и, я думаю, что он сам расскажет Вам о своих разработках.
  - Игорь, пожалуйста - Воронин жестом попросил Казанцева подняться, что тот сделал безо всякой стеснительности и конфузности, которая преследовала его, когда он только переступил порог этой комнаты.
  - Господа - начал он как можно громче, и, как ни странно, голос его ничуть не дрожал - я опущу ненужное предисловие и перейду сразу к делу. Как вам известно, американские Уравнители - это практически совершенные боевые машины и обычным оружием уничтожить их очень трудно. В чем же секрет их невиданного военного успеха? А секрет этот очень прост: куча автоматики плюс полный контроль со стороны человека. Два года назад я задался вопросом: "А что же можно сделать для того, чтобы уничтожить эту идеальную военную машину?". И теперь я нашел ответ. Мой план прост. Обычные пули не могут пробить крелатовую броню, а ракеты легко уничтожаются их системами индивидуальной защиты. Следовательно - эти варианты, старые варианты, не эффективны. Значит, нужны новые подходы к решению проблемы уничтожения. И тогда в моей голове зародилась идея миниатюрного робота - охотника, полностью автономного, настраивающегося только на определенную цель и преследующего ее до того момента, пока она не будет уничтожена. Идея весьма перспективная, но здесь было множество вопросов. В основном это были вопросы защиты. И тогда я подумал о том, что можно было бы создать робота, с определенным набором первоначальных программ, которые в данной ситуации могут корректироваться и дополняться. По сути дела искусственный интеллект. Но не совсем так. Не в полной мере интеллект. Лишь определенная последовательность дополнений, которые могут быть внесены роботом, если они способствуют выполнению текущей цели и не противоречат трем законам робототехники. Это, например, может быть механизм уклонения от пуль и ракет, избегание лазерных лучей и электромагнитных потоков и т.д. По сути дела мы получаем маленького, юркого и постоянно дорабатывающегося солдата, который подключен к главному компьютеру с большим рубильником, который, в случае чего может выключить человек. Главная цель моей работы была не только и не столько создание корпуса и формы робота, сколько написание программного обеспечения. И я написал его. Программа в теории работает, но требуется тестирование на практике - Игорь немного помолчал, а потом как-то неестественно и будто бы и не к месту добавил - ну вот и все, пожалуй.
  Президент все это время внимательно смотревший на Игоря и как бы сканировавший его внутреннее устройство, громко кашлянул.
  - Игорь Николаевич, вы говорите о том, что вам удалось создать программу и вам нужно испытать ее на практике. А сколько это потребует времени?
  Казанцев задумался. Он ждал этого вопроса, но все же не был готов на него ответить.
  - Сложно сказать. На постройку модели уйдет не меньше месяца, а потом, если все пройдет удачно и программа не даст сбой, то около недели, возможно, но мне должны предоставить полную свободу в плане исследовательских мощностей лабораторий, иначе все может затянуться.
  Президент поводил пальцем под носом.
  - Ну, предположим, что макет уже готов и исследовательские мощности мы вам выделим. Можно ли будет затем начать массовое производство этих роботов.
  Игорь слегка усмехнулся, но тут же встретил суровый взгляд Воронина.
  - Массовое? Что в вашем понимании означает слово "массовое", господин президент? Миллион единиц? Десять миллионов? Сто? Три тысячи Уравнителей способны сравнять с землей всю Европу. Понятие массовость для роботов в его обычном значении неприменимо. Безусловно мы сможем перестроить несколько предприятий под выпуск этих роботов. Что касается сроков, то это займет от месяца до шести недель. Но они смогут выпускать от 100 до 150 роботов в месяц, не больше. На большее просто не хватит сил и средств.
  - Довольно дорогой проект, не так ли? - спросил один из генералов.
  - Да, довольно дорогой. По сравнению с производством дуратовых винтовок. Но по сравнению с производством Уравнителей - гораздо более дешевый. К тому же на каждого уравнителя придется по два-три охотника, что не так уж много, если учесть, что их стоимость на два порядка ниже стоимости Боевого Робота, - парировал Игорь.
  Президент вдруг пристально посмотрел на Казанцева.
  - А вы гарантируете, что ваши роботы будут работать и не причинят вреда нашим войскам.
  Казанцев сохранил спокойствие.
  - Нет, я ничего не могу гарантировать. Как я уже говорил это все - лишь теория. Поэтому я и прошу возможности проверить ее на практике.
  Президент помолчал немного.
  - Хорошо, ваше объяснение понятно. Большое спасибо, Игорь Николаевич. Садитесь, пожалуйста - произнес он через пару минут, переменив положение рук возле подбородка, который он непрестанно потирал.
  Еще минут пять за столом что-то живо обсуждали, а потом президент громко произнес:
  - Господа. Вы все слышали. Возникли ли у вас какие-нибудь вопросы?
  Вопросов было очень и очень много, миллионы вопросов, застывших в стеклянных глазах. Но никто почему-то не решался их задавать, предпочитая спрятать поглубже, чтобы потом перемыть у себя в памяти. Это было легче, легче, чем спросить теперь. Непонятно почему, но легче. Может они ждали чего-то другого, а может, знали, что их пригласили сюда как на спектакль, финальной части которого им не суждено увидеть.
  - Ну что ж, тогда объявляю совещание закрытым, - произнес президент, с минуту послушавший молчание, часто прерываемое шелестом бумаги и щелчками папок.
  После этих слов президент встал и быстро пошел к выходу. Генералы и маршалы тоже встали, но никуда, похоже, уходить не собирались. Воронин дернул Игоря за пиджак, в который тот успел переодеться еще утром.
  - А ты парень не из робких, верно? Здорово. Мне понравилось. Вот только, я боюсь, не все со мной солидарны.
  Игорь отвел взгляд немного в сторону.
  - А что теперь делать? - спросил он, слегка обеспокоенный тем, что совещание продлилось всего каких-то минут 15-20, вместо нескольких часов и по сути дела ничего информативного в себе не заключало. В конце концов. Почему так быстро? Он же все-таки не в школе урок отвечал.
  Воронин поймал его взгляд. Действительно все прервалось так внезапно, но он знал, что это еще далеко не конец.
  - Ничего не делать. По крайней мере, тебе. А я пойду на секретное совещание и попробую отстоять тебя и твой проект, - Воронин сделал паузу, а потом очень тихо добавил - Пойми, среди нас слишком много консерваторов. Хорошо, что президент таким не является.
  Игорь сделал удивленное лицо и посмотрел прямо в коричневые глаза подполковника.
  - Секретное совещание?
  - Да, секретное совещание, - подтвердил подполковник - Собрание государственных деятелей высших инстанций для обсуждения чрезвычайных вопросов безопасности и обороноспособности. А ты думал, что на этом концерте и решиться судьба твоего проекта? Нет, все не так просто. Эта показуха для возможных шпионов. Настоящие решения принимаются в узком кругу доверенных лиц. И это хорошо, поверь мне, - Воронин вдруг осекся, взглянув на задумавшегося Казанцева - Да ты не забивай себе голову. Лучше концентрируйся на науке. А политикой займусь я. Идет?
  Что мог ответить Игорь в той ситуации? Конечно же: "Да". Заниматься политикой у него не было ни малейшего желания. Да и научная деятельность у него не вызывала уже особого интереса. Не так он представлял себе поездку в Москву. Совсем не так.
  
  Президент сидел в своем кожаном кресле, перед круглым столом для совещаний высших министров в своей привычной позе. Нога на ногу, правая рука усиленно ходит туда-сюда по подбородку, брови сдвинуты. Он думал. Думал грузно и напряженно.
  "Мы не потянем таких инвестиций сейчас. Где был этот парень пол года назад? Я бы завалил его деньгами. Но теперь. Даже если мы построим опытный образец, то не сможем наладить достаточно массовое производство этих роботов. Но война не за горами. Скоро, совсем скоро американцы пустят в ход свою армию безжалостных крелатовых убийц. Это наша последняя возможность что-либо предпринять. Другой может и не быть...А может и не будет войны? Да что я такое говорю! Все признаки налицо! Нет, я не могу позволить собственной некомпетентности сгубить дело защиты страны. Не могу... Но поддержат ли меня министры. Я не возьму все на себя. Просто морально не смогу взять...". Дверь в кабинет открылась и в нее заглянула голова Сумятина.
  - Олег Георгиевич, заходи - дружелюбно сказал президент.
  Сумятин зашел, закрыл за собой дверь.
  - Присаживайся - президент указал на одно из кресел, стоявших за круглым столом.
  Сумятин ловко подвинул кресло и сел.
  - Ну что, Олег Георгиевич. Что скажешь? - президент пристально всмотрелся в упругое, несмотря на возраст, лицо генерала.
  - Дела наши плохи, Саня - Сумятин имел право назвать президента так, так как был его другом детства и боевым товарищем - Месяц-два, а потом война. Это неизбежно. Это видно по всему. Сколько кризисов было за последние пол года?
  Президент откинулся на спинку кресла.
  - Девять.
  - Да, Саня, девять. И сколько удалось разрешить мирно?
  - Ни одного - президент глубоко вздохнул.
  - Вот именно. Ни одного, Саня. Ни одного. А ты помнишь, что говорили нам американцы?
  - Да. "Представьте доказательства".
  - А что мы могли им представить? Какое оружие могло служить доказательством нашей правоты? - продолжал свой натиск Сумятин.
  - Никакое - ответил президент на вопрос, по сути дела, и не требовавший ответа.
  - Саня. Этот паренек - наша последняя надежда если не избежать войны, то хотя бы минимализировать, на сколько это возможно, потери, - убеждающим голосом произнес генерал.
  Президент молчал.
  - У Роша шесть тысяч единиц Уравнителей, причем две тысячи из них - новейшие модификации БР-31 и БР-36. Они не боятся электромагнитных импульсов... Да они вообще ничего не бояться! Кого мы выставим на передовую, когда они пойдут этой армадой на наши рубежи? - раздраженно кинул он и тоже замолчал, ожидая ответа.
  - Да, безусловно, затраты будут колоссальными и это неизбежно - продолжил он, не дождавшись - Но, если мы будем искать другие решения, у нас может просто закончиться время. Время ожидания прошло. Пришло время действия.
  Дверь повторно открылась и в кабинет с некоторым вопросом в глазах вошли еще пять человек, в том числе и Воронин.
  - Господин президент - обратился он к Сотникову и занял кресло прямо напротив главы государства.
  Президент смахнул с лица последний налет задумчивости.
  - Итак, все в сборе. Отлично, - президент поближе придвинулся к столу - Как вы понимаете, вопрос всего один - что делать? - в течении двух минут ответа не последовало и Сотников решил продолжить - Господа. Это тупик. Кризис. Это наш с вами кризис, который является результатом международного, прямым его результатом. Война. Теперь это неизбежно. Нам нужно готовиться к ней, и поэтому я хочу услышать ваши предложения по проекту Казанцева.
  Воронин неуверенно пошевелил губами, но все же решился начать первым.
  - Господин президент, я считаю, что проект, предлагаемый Казанцевым, имеет далеко идущие перспективы. За последние пять лет наши виднейшие ученые не продвинулись ни на шаг в разработке достойного оружия против Уравнителей. Как известно, когда-то таким оружием были переносные электромагнитные излучатели, но времена меняются. Уравнители больше не бояться инородных полей. Теперь их можно победить только при помощи грубой пробивной силы крупнокалиберной артиллерии. Но не надо забывать, что они - крайне подвижные мишени и накрыть их артиллерийским залпом практически невозможно. Нам нужно новое решение. Казанцев преподнес его нам на блюдечке, осталось только взять.
  Воронин сел обратно, передав слово маршалу Орзовскому - главнокомандующему сухопутной армией.
  - Я однозначно за осуществление проекта, причем в кратчайшие сроки, не взирая на финансовые затраты. Они окупятся. Уже через три месяца они окупятся количеством сэкономленной солдатской крови. Математика здесь проста. Один Уравнитель последних моделей может в одиночку уничтожить 40-60 солдат и 6-8 единиц бронетехники. Причем, при возрастании числа уравнителей на поле боя, ущерб от их действий растет в геометрической прогрессии. Создание одного охотника обойдется нам примерно в 6,5 миллиона рублей, причем только в первое время. Дальше, по мере накопления опыта и производственных мощностей стоимость производства не будет превышать пятисот тысяч. Но в то же время он сэкономит нам гораздо больше - около 28 миллионов.
  - Извините, господин президент - неожиданно из-за стола встал высокий генерал в больших очках - Я категорически не согласен. Прозвучала сумма в 6,5 миллионов рублей. Но ведь она уйдет лишь на саму постройку одного охотника. Переоборудование предприятий и создание автоматических производственных линий обойдется нам примерно в 58 миллиардов. Возникает вопрос: а можем ли мы потратить такие деньги на такой проект, тем более сейчас, когда армия требует практически полного перевооружения.
  - 58 миллиардов... Это правда? - спросил президент, взглянув на Орзовского.
  - Да, господин президент, правда - ответил маршал, садясь обратно в кресло.
  Президент подвинулся ближе к столу. "58 миллиардов. Где мы возьмем 58 миллиардов?"
  - Господин президент, - продолжал генерал - еще одно. По поводу сроков исполнения. Нам нужно как минимум пол года, чтобы наладить поточное производство, но никак не три месяца, как говорилось ранее, и тем более не один. Этот проект слишком дорог и его слишком сложно осуществить с практической точки зрения. Я считаю, что мы должны найти другой выход.
  Сотников слушал его в пол уха. Теперь все его внимание было сосредоточено на собственных мыслях. "Шесть месяцев. 58 миллиардов. Нет. Это много. Слишком много для нас. Нельзя сейчас вынести окончательное решение. Надо поговорить с Казанцевым. Он наверняка уже все просчитал. Наверняка".
  Следующие 2 часа прошли в ожесточенной дискуссии. Воздух с каждой секундой разряжался все больше, и в конце концов ее участником стало просто не хватать кислорода для продолжения безрезультатной полемики. Президент объявил четырехчасовой перерыв и буквально выбежал за дверь.
  "Фуф. Тяжело было, когда не было проекта, а теперь еще тяжелее" - подумал он, закуривая сигарету. Белый дымок тонкой струйкой проходил в чистом вентилируемом воздухе и растворялся у потолка, всасываемый промышленными кондиционерами. Со стороны Сотников сильно смахивал на какого-нибудь философа, решающего важную проблему. Хотя он, наверное, и был философом, только очень крупногабаритным. Да и философия у него была другая - военная.
  
  Казанцев вернулся в свою комнату после получаса блуждания по закоулкам и коридорам подземного лабиринта. Не то, чтобы он не знал дороги. Просто хотелось побродить, подумать. Подумать обо всем. О секретном совещании, о подполковнике Воронине, о встрече с президентом и...как ни странно, о родителях, которых он так давно потерял и которых практически не помнил.
  
  Мама умерла, когда ему было всего три года. Врачи поставили диагноз: разрыв желудка, но от чего он произошел, так и не смогли выяснить. Или не захотели. Отец Игоря - человек добрый и порядочный работал мелким служащим в одном из тамбовских банков. Жили они тихо и скромно в маленькой однокомнатной квартирке на окраине города. Денег вполне хватало. Не так, чтобы было с избытком, но новые игрушки мальчик получал ежемесячно. Так было до семилетия. А потом началась война. Не та война, про которые пишут в учебниках истории, другая, скрытая война криминальных кланов за переделы сфер влияния. Первая криминальная война. Беспредел на улицах, бандитизм и разборки. После восьми вечера выходить из дому стало крайне опасно. А его отец вышел. Просто хотел купить хлеба в ближайшем магазине и сразу вернуться домой. И именно в тот вечер возле магазина стояли трое вооруженных мужчин. Три огнестрельных ранения в грудь. Он получил травму, не совместимую с жизнью. Говорили, что это произошло случайно, что его приняли не за того человека, что он был очень похож на одного из авторитетов. Говорили... А Игорь рыдал, чувствуя, что случилось что-то ужасное. Рыдал, не понимая, почему папа не вернулся и почему его забрала к себе тетя. Не понимал...
   Прошло три года. Хаос приобрел угрожающие масштабы. И тогда пришел он. Боевой генерал, который не побоялся поднять мятеж. Президент был свергнут силой. Установилась военная диктатура. Была восстановлена высшая мера... И начались расстрелы. Массовые расстрелы преступников любого ранга. Расстрелы заключенных в тюрьмах и пойманных на месте преступления. По городу ходили тройки, как их тогда называли. Два солдата и сержант. Массовые криминальные разборки прекращались огнем из БТР и танков. Через три месяца война закончилась, оставив стране горы трупов и полную разруху, а также надежду на новую честную жизнь. Статус президента был восстановлен. Сотникова поддержало 87% населения. Также были внесены поправки в конституцию, которые позволяли президенту балатироваться несколько раз. А преступники ушли еще глубже в подполье. Смертная казнь сохранилась. Первые два месяца расстреливали почти каждый день. Насильники, убийцы, вымогатели - все подлежали высшей мере... И на улицах стало спокойно. Можно было гулять глубокой ночью и не бояться, что из-за угла выскочит маньяк и полоснет ножом по горлу. Так было на протяжении 10 лет. Но в последнее время преступность все более крепла. Замена смертной казни - пожизненными сроками заключения сделало свое дело. На улицах стало опаснее. И все началось сначала...
  
  - Можно? - спросил президент в видеокамеру, подключенную к небольшому мониторчику.
  Казанцев поспешно открыл дверь.
  - Конечно, господин президент.
  Сотников вошел в комнату, и покосился на кожаное кресло.
  - Присаживайтесь, пожалуйста, - смекнув, расторопно предложил Казанцев.
  - Спасибо - президент сел, накренившись вперед, и облокотился на колени - Игорь, ты тоже присядь.
  Казанцев выполнил просьбу-приказ президента и сел в кресло напротив.
  Игорь, - начал президент как-то непривычно мягко и тихо - я пришел поговорить. В высшем совете нет единства, и мне все больше кажется, что только ты один можешь дать мне объективную информацию.
  - Я слушаю, господин президент - вставил Казанцев.
  - Не надо. Зови меня Александр Юрьевич - произнес президент, слегка поморщившись и посмотрев по сторонам.
  - Хорошо - ответил Игорь и принялся внимательно слушать.
  - Наше положение отчаянное. То, что я скажу тебе сейчас не должно покинуть стен этой комнаты. Ты понял? - продолжал Сотников просяще-угрожающим голосом.
  - Безусловно - Казанцев кивнул.
  - Хорошо, - президент еще больше сосредоточился и очень серьезно посмотрел на собеседника, а затем продолжил - По последним разведданным Альберт Рош готовит план вторжения на территорию нашей страны. Известно лишь то, что дата начала вторжения - 1-ое декабря. Больше у нас нет никаких сведений. Все документы засекречены тройными шифрами. Сегодня 10 ноября. Итак, если верить поступившим данным, у нас всего 20 дней на то, чтобы подготовиться к самой страшной войне из когда-либо ведшихся. Игорь. Мне нужны сроки. Насчет финансирования не волнуйся. Я выделю любую сумму из гос. бюджета.
  Игорь провел рукой по лбу. Скованность в общении куда-то ушла. Словно он разговаривал не с президентом страны, а со своим давним другом, но все же Казанцев не забывал о возрастном различии, и именно это уберегло его от попытки назвать президента только по имени.
  - Сроки. Сроки... - обронил Казанцев и минуты на две задумался - Во-первых, что касается сроков на испытание модели. Александр Юрьевич, если мне дадут полный контроль над лабораторией, то я смогу провести все практические испытания и написать основные коды основных типов препятствий уже через неделю. А вот насчет полевых испытаний прототипов. Я не уверен. На это уйдет не менее двух-трех месяцев.
  Президент опустил голову и резко выдохнул.
  - Игорь, два-три месяца - это много. Это неимоверно много. Можно как-то сократить сроки?
  Игорь провел рукой по волосам.
  - Конечно можно. Можно существенно сократить сроки, если...Вообще обойтись без предварительных испытаний, если сразу запустить охотников в серию.
  Сотников ждал этого ответа. Его лицо не изменилось.
  - А что там насчет финансирования? - неожиданно спросил Игорь - какую сумму вы хотели выделить?
  Президент посмотрел в зеленевший потолок.
  - 58 миллиардов. Не больше.
  Казанцев хотел было переспросить, но понял, что это бесполезно. Челюсть его слегка отвисла от удивления, но он все же нашел в себе силы вправить ее обратно.
  - Господин президент, позвольте узнать, а на что вы собираетесь тратить такую огромную сумму?
  Сотский опять наклонился вперед.
  - Как на что? На внедрение роботов в серийное производство.
  Казанцев непроизвольно усмехнулся.
  - И кто же вам произвел такую калькуляцию? - неожиданно Игорь стал серьезным, опять вспомнив о положении сидевшего напротив человека. - Ну, не важно. Кто бы он ни был, он явно исходил из старой схемы организации поточного производства роботов.
  - А какую сумму ты считаешь приемлемой? - спросил президент, после небольшой паузы.
  Игорь прокрутил что-то в уме.
  - Когда-то я производил расчеты, и у меня выходило около 12-ти миллиардов на организацию производства и обучение персонала, а по срокам - не более месяца, причем после этого мы сможем получать даже не по 100, а по 200 роботов в месяц.
  - А что по стоимость робота в пределах 500 тысяч за единицу?
  - Только на начальном этапе, пока не налажено производство микропроцессоров, затем их цена упадет до 100 тысяч, не более.
  - То есть в месяц на постройку роботов нам придется тратить всего 100 миллионов?
  - Да, именно так. И, судя по вашему выражению лица эти данные оказались намного меньше первоначальных, правда?
  - Именно так. И я очень надеюсь, что ты мне расскажешь, в чем тут дело.
  - Безусловно, - ответил Игорь и принялся объяснять - Дело в том, что одного и того же робота можно собирать разными способами и с привлечением разного количества людей. Ваши генералы считали очень просто. Чтобы сделать микросхемы для одного робота, потом их спаять, а потом еще спаять корпус и загрузить программу потребуется около 500 тысяч рублей и 12 ученых. Но... Если микрочипы не паять между собой, а сразу собирать в стандартные блоки, а корпус сделать состоящим всего из 2-х половинок, то процесс скрепления этих двух частей займет не более пяти часов и потребует участия только двух - трех человек. Конечно, нужно быть предельно осторожным при сборке, так как вокруг микрочипов располагается заряд взрывчатки. К тому же, если не загружать программы в каждую машину отдельно, а во всю партию сразу посредством материнского сервера, то можно увеличить эффективность производства в несколько раз.
  Президент задал резонный вопрос:
  - И ты знаешь, как это сделать?
  - Пока нет, но до всего можно додуматься, правда на это потребуется время, а его у нас нет, поэтому в первые месяцы придется действовать по старинке, ну а там будет видно. Главное начать.
  Президент хрустнул костяшками пальцев.
  - Ты говорил что-то про заряд. Что это значит?
  Игорь опешил.
  - Как это, что значит? А чем охотники будут поражать уравнителей? Уж не пулями это точно.
  Лицо президента выразило удивление, смешанное с возмущением.
  - Так ты хочешь сказать, что охотники будут одноразовыми? Что, достигнув цели, они взорвут и себя и ее? Что они всего лишь очень дорогие снаряды?!
  По лицу Игоря прошла волна негодования.
  - Поправка, Александр Юрьевич, очень дорогие и очень умные снаряды. Какой вам прок от бесполезных ракетниц и минометов? Кстати, еще одно немаловажное замечание. Посредством зарядки охотника во внешний источник толчковой энергии мы избавляемся от необходимости прикреплять к нему двигатели.
  - Да, но вспомогательные двигатели все равно должны присутствовать, - попытался возразить президент.
  - Конечно, должны, - с этим Казанцев даже не стал спорить - вспомогательные электротурбинные двигатели. Помнится, у вас была такая разработка?
  - Была - президент опустил глаза.
  Игорь почувствовал, что наступает переломный момент. Он должен был решиться. Должен был доказать президенту, что он прав, а другие ошибаются.
  - Итак, господин президент. Суммируя все вышесказанное. У нас в запасе 20 дней. Охотники дорогие и умные снаряды. Их будет не хватать в первые месяцы войны. Других проектов у нас нет. Уравнители стали практически неуязвимы. Выводы очевидны? - возможно, слишком резко спросил он.
  Президент поводил указательным пальцем под носом, обхватив оставшейся рукой высокий подбородок.
  - Очевидны, Игорь. Даже слишком очевидны, - он помолчал несколько минут, а потом резко встал и направился к выходу - Лаборатории в твоем распоряжении. Об остальном тебе расскажет подполковник Воронин. Удачи тебе, Игорь...
  - Спасибо, Александр Юрьевич, - поблагодарил Игорь и закрыл за президентом дверь.
  
  
  
  "Странная сегодня погода" - размышлял Альберт, всматриваясь в розовый рассвет, утопавший в белых пушистых облаках, раскинувшихся над бескрайними американскими просторами. В воздухе витала едва уловимая человеческим взором сероватая дымка. Газон перед Белым Домом увядающе желтел. Что поделать. Осень брала свое даже в Вашингтоне, в столице американского государства, в городе, где казалось бы все было настолько пропитано демократией, что даже трава могла выбирать, в какой цвет ей одеваться. И, наверное, трава выбрала самую подходящую одежду. Желтый. Именно этот цвет нынешней осенью привлекал знаменитых французских модельеров, вдохновляя на создание все новых коллекций, которым суждено лишь раз блеснуть на подиуме или светском рауте, а после годами пылиться в давно забытых хозяевами шкафах и антресолях.
  Президент стоял, облокотившись обеими руками на пластиковый подоконник. В новом чистом темно сером пиджаке и черных шелковых брюках, в белой рубашке с галстуком и с полускуренной сигарой, зажатой между пальцами левой руки, он задумчиво вглядывался в утреннее столичное небо.
  Он был у себя в кабинете, в котором за пол года мало что изменилось, разве что были поставлены пуленепробиваемые стекла и добавлена система автоматической защиты... А в остальном - это был все тот же кабинет. На стенах по прежнему висела довольно большая коллекция действующего огнестрельного оружия, а под ногами находился пушистый ковер с затейливым узором из лилий и каких-то невиданных южно-американских цветов, прекрасных по виду, но, по признанию очевидцев, источающих такое зловоние, что рядом с ними даже противно находиться. Видимо поэтому они были лишь на ковре, который не мог передать их запаха. Оно и к лучшему.
  Альберт неспешным движением руки отдернул рукав пиджака и искоса взглянул на циферблат дорогих именных часов, подаренных ему женой на день рождения лет пять назад. Пол восьмого. Альберт всегда вставал рано, но особенно, когда его что-то сильно тревожило. Так было и теперь. До последнего совещания оставалось еще два часа и он несколько быстрее обычного выпускал в воздух кольца сигарного дыма. Последнее совещание. Последнее перед часом, когда дороги назад будут отрезаны, а все мосты сожжены дотла. Теперь нужно было сделать выбор. Впрочем, президент сделал его, уже давным-давно сделал, но теперь сомневался в его верности. Эти сомнения наполняли его душу беспокойством, перераставшим в раздражение и беспричинную ярость, но, будучи человеком, духовно весьма сильным, он умело контролировал ее порывы. "А в праве ли я?" - этот вопрос он задавал себе слишком часто в последние месяцы. Два года назад, когда он только начал разрабатывать свои планы все казалось просто и легко. Жертвы были оправданы. Такие жертвы, которых он еще не делал. Они были оправданы тогда. Но теперь, когда дальнейшая судьба Америки и всего мира зависела лишь от его расчетов и предположений, от того, насколько эффективно они сработают в реальной ситуации, теперь он колебался. "Стоит ли?" - стоит ли развязывать войну из-за собственной алчности и гордости, из-за желания управлять и быть сильнейшим на планете, из-за желания увековечить свое имя? "И как я могу предать свой народ?" - народ, который верил в него. В то, что он принесет людям мир и процветание. Может ли он погубить ни в чем не повинных соотечественников, многие, многие тысячи простых американцев, пусть даже после этого США будут занимать весь земной шар?
  Президент резко повернулся. В его глазах погасли последние огоньки сострадания и человеческой жалости и его лицо стало холоднее каменной стены.
  - Могу! Конечно могу! Я могу ВСЕ! Что такое смерть нескольких, ради процветания нации?! Я приведу Америку к настоящей свободе! К свободе от других стран и народов! К свободе, о которой мы даже не смели мечтать! К свободе повелителей! И это сделаю я! Долой демагогию и жалость! Тяжелые времена требуют тяжелых решений! Жертвы оправданы!
  Президент ходил по кабинету из стороны в сторону и говорил сам с собой, все больше убеждаясь в собственной правоте, а через несколько минут плюхнулся в кресло и закурил новую сигару.
  На столе в абсолютном беспорядке валялись папки многочисленных отчетов спец. комиссий. Не долго думая Альберт поднял с самого низа листок бумаги с мелким печатным шрифтом.
  Простой отчет, один из тысячи изученных Альбертом за последние месяцы. И все бы ничего. Но в нем содержалось несколько весьма неприятных строк, которые заставляли президента волноваться.
  "Довожу до вашего сведения, господин президент, что русские нашли таки человека, способного создать оружие по боевой мощи превосходящее Уравнителей и являющееся гораздо менее затратным; но ввиду несовершенства технологического процесса, массовый его выпуск будет затруднен какое-то время, поэтому, если Вы намерены начать активные боевые действия, то необходимо сделать это в самое ближайшее время. В противном случае нашим вооруженным силам грозит неминуемое поражение и даже экономическая мощь нашей страны не спасет нас от гнева русских патриотов, получивших в свои руки столь смертоносное оружие."
  Всего несколько строк, выделенные желтым фломастером, но в них было слишком много смысла, чтобы пренебречь ими, тем более теперь, когда должно было состояться последнее согласование планов вторжения.
  Альберт отложил листок в сторону и вновь выпустил в воздух белый дым. "Интересно, что же за оружие? Ничего конкретного. Лишь расплывчатые предзнаменования туманной опасности. Сроки? О сроках ни слова. Русские хорошо шифруют донесения. Жаль мы не можем подобраться ближе. Очень жаль" - президент вдруг резко открыл ящик стола и достал небольшой блокнотик в кожаном переплете. Синие чернила аккуратно выводили надпись: "24.11.45. Осталось шесть дней. Меня одолевают сомнения. Русские готовятся к войне. Благо, что они не знают точной даты нападения и поэтому не ждут атаки. Но сам тот факт, что они готовы начать мобилизацию в любой момент крайне меня настораживает. От объявления войны до начала боевых действий пройдет 3-4 дня. За это время они успеют укрепить позиции. Только мощь Уравнителей сможет сломить их сопротивление. Воевать остальными силами практически бессмысленно. Они превосходят нас в качестве танков и артиллерии. Их самолеты летают выше и быстрее. Шансы равны. Остается только ждать". Президент закрыл блокнот и положил дорогую позолоченную ручку в футляр, а сам откинулся на спинку кожаного кресла с прекрасными велюровыми вставками, и, включив дымоуловитель, смотрел на поднимавшееся солнце.
  
  "Пожалуй уже пора" - пролетело в голове Альберта, когда он глянул на старинные напольные маятниковые часы. "Двадцать минут десятого" - президент ловко вскочил и направился в зал совещаний.
  Его давно ждали. В просторной квадратной комнате с плазменными панелями на стенах и сенсорным экраном почти посередине, а также громадным голографическим столом, находились несколько плотных генералов и два адмирала. Президент обратился к собравшимся, предлагая им подойти поближе к голографическому столу, на котором в масштабе вырисовывалась политическая карта мира - стандартная заставка, которая приобретала какую-то особенную, даже мистическую красоту, сотканного из разноцветных лоскутков одеяла, когда проецировалась на столе подобного размера.
  Присутствующие начали подтягиваться и занимать свои места вокруг дорогущего чуда современной техники.
  - Итак, господа. Все в сборе? - по сути дела это был и не вопрос вовсе, а утверждение - хорошо, тогда можно преступать, - президент подошел к столу со стороны Евразии - как вы знаете, господа - это последнее совещание перед началом решающей стадии операции "Свобода". Последний шанс для сомневающихся высказать свои опасения по поводу предстоящей военной кампании и внести коррективы в первоначальные планы. Начнем, пожалуй, с последних донесений разведки. Мистер Морисон, что вы можете сказать по этому поводу.
  Пожилой генерал, с маленькими бегающими глазками, лицом сильно смахивавший на крысу, ткнул пальцем в область России, и картина на столе мгновенно поменялась. Теперь отображалась трехмерная физическая карта Российской Федерации с городами и населенными пунктами. Пару раз повторив подобное действие генерал вывел на обзор небольшую территорию, примерно в 20 гектаров, посреди которой стояло небольшое деревянное строение.
  - Это - вход в секретную подземную лабораторию - слегка попискивающим голосом говорил генерал - Сюда две недели назад подполковником Ворониным был доставлен молодой человек, который, по нашим сведениям является гениальнейшим робототехником. Внедрение наших агентов в эту лабораторию не дало абсолютно никаких результатов. Они утверждают, что в последнее время к ним прибыло только 2 новых сотрудника и не один из них не походил на вундеркинда. Это в очередной раз доказывает, что данный человек весьма ценен для русских и, что с его помощью они намерены создать армию роботов, способную потягаться с нашими боевыми машинами. Однако агенты не смогли сообщить ничего конкретного о типе роботов и сроке их разработки.
  Президент его перебил.
  - Так значит, мы слепы, как котята. Мы собираемся устроить крупнейшую за последние 100 лет войну, а у нас на руках даже нет образцов вражеского вооружения. А что, если на перерез нашим Уравнителям выйдут абсолютно неуязвимые монстры? Мне все больше кажется, что вы, Морисон, зря едите свой хлеб, так как не способны обеспечить нас хоть какой-нибудь полезной информацией. - президент говорил с явным возмущением.
  - Сэр, - пытался продолжить Морисон - если верить данным агентов, то русские смогут начать производство новых машин только через три месяца. Не раньше. К тому же, производство дорогих роботов в условиях военного времени потребует нечеловеческих усилий. Когда они появятся в армии, то будет слишком поздно - его опять перебил голос, но на это раз уже не раздраженный президентский, а твердый и громкий генеральский.
  - Вы не правы, Морисон - произнес Уильям Катер, командующий сухопутными войсками США, сменивший на этом посту убитого пять месяцев назад Джона Марвина. - Вы в корне не правы. У русских нет времени на длительные исследования и испытания. Они знают, что скоро начнется война. Они также знают, что кроме Уравнителей, мы больше не располагаем силами, способными хоть как-то подорвать боеспособность их армии, так как их вооружение и обмундирование чаще всего превосходит наше по основным характеристикам. Что не говори, а оружие русские делать умеют. Так вот, если у них недостаток времени, то совершенно очевидно, что они нашли уже практически готовый проект робота, который только осталось внедрить в производство. Безусловно, человек, придумавший этот проект - гений. Возможно даже больший гений, чем Семенов. И, следовательно, процесс внедрения оружия в серию займет гораздо меньше времени, чем мы предполагаем. Другой вопрос в том, сможет ли это покрыть потребности фронта. Ведь производство роботов - неимоверно сложный процесс. Они смогут выпускать максимум 100-150 роботов в месяц. Также я, почти со 100% уверенностью могу сказать, что это не будут неуязвимые монстры, как вы изволили выразиться, сэр, - он кивнул президенту - Русские не обладают технологией производства сверхпрочного сплава, иначе они давно раструбили бы об этом по всему миру, чтобы заставить нас задуматься о том, а стоит ли вообще начинать войну. Скорее всего, это будут быстрые роботы-камикадзе, которые будут нести определенный заряд взрывчатки и взрываться в непосредственной близости от Уравнителя. Если учесть, что мы производим около 50 роботов за месяц, то становится очевидным, что из 8 тысяч машин через шесть месяцев мы потеряем около 1000, это учитывая все поправки на увеличение скорости производства. Таким образом, русские просто не успеют создать достаточное количество роботов, для того, чтобы сколь-нибудь существенно повлиять на ход войны.
  Уильям отошел от стола, дав возможность остальным переварить сказанное им, и мимолетно поймал восхищенный взгляд президента. Да, Альберт был восхищен. Он не ошибся, когда назначил этого совсем еще молодого для генерала, 45-летнего человека с многочисленными шрамами на жилистом лице и обожженной левой рукой на пост командующего сухопутными войсками. Катер был превосходным стратегом и тактиком. Именно он пол года назад выступил с резкой критикой трехмесячного плана захвата российской территории, назвав его авантюрным и бессмысленным с практической точки зрения. Он предлагал свой план, проработанный до мелочей и скрупулезно выверенный, и Альберт его поддержал. Теперь президент в полной мере осознал, насколько правильное решение он принял тогда.
  - То есть, генерал, вы хотите сказать, что, если война затянется более чем на год, то мы вполне можем ее проиграть? - с некоторой опаской спросил президент.
  Уильям задумчиво глянул на мерцавший на стене экран.
  - Кто знает, господин президент, кто знает. На этой войне, ровно как и на любой другой, может случиться все что угодно. С одной стороны, через пол года Россия будет лежать в руинах, но с другой - у них еще останется производственный потенциал, чтобы возродить промышленность. Многие заводы уже будут передислоцированы вглубь российской территории. Безусловно, они готовы встретить нас во всеоружии.
  Президент немного прошелся по комнате, заложа руки за спину, и вновь подошел к столу.
  - Хорошо, господа генералы. Допустим, что русские создадут оружие против Уравнителей. Однако это сейчас не главное. На первом месте - вопрос о плане вторжения. Генерал Катер, посвятите нас в детали своего плана, пожалуйста.
  Генерал подошел к ноутбуку и ввел несколько чисел. Голограмма на столе приобрела черты интерактивной карты России и прилегающих государств.
  - После того, как первая фаза операции будет завершена, у нас будет 4 дня для того, чтобы перебросить войска на российскую границу. При этом планируется использовать плацдармы Белоруссии, Украины, а так же стран Прибалтики. Перед вами линии четырех главных ударов - четыре объемные стрелки были нацелены на Псков и Смоленск - затем, путем форсированного наступления северная группировка войск двинется на Санкт-Петербург, а центральная и южная на Москву, заходя в тыл российской столицы и, тем самым, беря ее в кольцо. После захвата Петербурга, северная группировка замкнет кольцо окружения вокруг Москвы. Основное сопротивление ожидается при продвижении по европейской части России и, если окружение Москвы пройдет удачно, война будет выиграна.
  Пожилой адмирал с дряхлым нездоровым лицом старческим голосом перебил Катера.
  - А что, если осада Петербурга продлиться дольше, чем вы предполагаете?
  Уильям саркастично покосился на него.
  - А кто вам сказал, что это будет осада? Никакой осады. Только штурм.
  - Но ведь штурм обескровит северную группировку, - продолжал возражать адмирал - В Петербурге русские сосредоточат большие силы и, без применения средств массового поражения, его штурм займет не один месяц. К тому же, у нас остается неприкрытой центральная часть страны и южные районы. А в Сибири, как вы сами сказали, сосредоточен весь производственный потенциал российского государства.
  Уильям опять подошел к ноутбуку.
  - Вот, господа, перед вами вторая часть карты. Мы прикроем центральную часть страны свежепереброшенными силами. Кроме того, наступление на юг России будет организованно, но не сразу, а через 2 месяца после удара основных сил на центральном направлении. Вы можете посчитать это безумством начинать наступать так поздно, но ведь с другой стороны, вооруженные силы с юга будут переброшены для отражения наступления на Москву и Петербург, и, таким образом, мы обеспечим себе относительно легкое продвижение вглубь южной российской территории. Кроме того, турецкая флотилия ударит по русскому черноморскому флоту, а после к ней присоединяться наши десантные корабли, которые подготовят к высадке полуторамилионный воинский контингент на территории Крыма и черноморском побережье России.
  Генерал остановился на минуту. В комнате царила атмосфера ожидания. Ее нарушил вопросительный голос президента.
  - Генерал Катер, а что относительно вторжения со стороны востока? Ведь это - один из наиболее благоприятных плацдармов вторжения.
  Картина на столе вновь поменялась.
  - Если бы вы спросили меня об этом пол года назад, я бы сказал, что это возможно и даже желательно, но теперь - вряд ли осуществимо, - продолжал Катер уверенным голосом - Россию прикрывает Япония и Китай, которые безусловно выступят в войну на стороне наших противников. Китайцы обладают хорошо обученной армией, пусть даже и состоящей из одних пехотинцев, но все же многочисленной, политически подкованной армией. А японцы, как вам известно, весьма преуспели за последние годы в разработку автоматизированных лазерных средств береговой обороны и нашим кораблям вряд ли удастся подойти менее чем на 50 миль к их территории. Вдобавок ко всему, наступление на этом направлении может подорвать мощь основного удара и распылить наши вооруженные силы по российской территории - генерал подождал немного, пока президент внимательно рассматривал карту местности - у меня все, господин президент.
  Альберт оторвался от изучения карты и потер правый глаз.
  - Хорошо. Значит, существенных изменений в план внесено не было? Все осталось по-прежнему?
  - Да, господин президент. Практически все - отрапортовал генерал.
  - Прекрасно, тогда перейдем к обсуждению экономических вопросов - место возле ноутбука занял крепкий министр финансов...
  
  Старое военное кладбище было погружено в абсолютную тишину. Погода сегодня выдалась безветренная, и шелест листьев не прерывал этой бесконечной тишины. Два высоких человека в армейских ботинках и длинных брезентовых плащах шли по рыхлой песчаной земле. Они были почти одинаковыми, если не считать того, что один был темнокожий генерал лет 60-ти, а другой - молодой мексиканский лейтенант.
  - Сэр, может быть мы зря пришли сюда? - оглядываясь по сторонам робко произнес мексиканец - ведь это угрожает вашей безопасности.
  Генерал повернулся в его сторону.
  - Лейтенант, ты живешь на свете всего 26 недолгих лет, а мне уже 62. Я много повидал и пережил за свою жизнь, и, если я что-то делаю, значит так нужно для дела, значит - это часть плана, операции. Ты же не хочешь сорвать мою операцию? - спросил Шэфорд слегка угрожающим тоном, точно зная, каким будет ответ.
  Мексиканец сам не понял как сказал: "Нет". Его глаза были полны страха. Первый раз в жизни он рисковал своей жизнью ради другого человека, который, скорее всего вовсе и не нуждался в защите, а лишь в сопровождении до указанного места. В добавок, мексиканец был, скорее всего, весьма впечатлительным парнем и вид заброшенного кладбища, поросшего бурьяном и колючками не внушал ему ни малейшей надежды на спасение от толп мертвецов, которые должны были вот-вот восстать из могил, чтобы высосать ему мозги или совершить еще более страшную экзекуцию. По крайней мере, в фильмах было именно так.
  "Интересно, он уже наложил в штаны или только собирается" - подумал Вильям, пробираясь через кусты в дальний конец кладбища, краем глаза заметив отставшего лейтенанта. Нетипичная для американского кладбища картина заброшенности царила здесь. Но ведь и не могло быть иначе. Это было особенное кладбище. Кладбище, созданное специально для того, чтобы хоронить здесь всех изменников родины. И за последние четыре года их здесь скопилось немало. В начале, у дороги, травы почти не было, и газон был аккуратно подстрижен. Здесь хоронили обычных людей, офицеров среднего ранга и особо отличившихся рядовых. Но не многие знали, что кладбище тянется намного дальше, что холм, который скрывал основную его часть от посторонних глаз, специально возведен для этих целей. А за холмом начиналось царство черных ворон на ветвях и расколотых надвое памятников. С другой стороны - отвесный обрыв, а на его вершине сеточный забор с подключенным напряжением.
  "И где же наш признак равенства всех людей? Эх, Чарльз, наверное, и не думал ты, что тебя похоронят здесь. Солдатские почести, приспущенные флаги в управлениях ЦРУ. Уж извини, Чарли, не вышло. Не разрешили, назвали тебя изменником. Ну ничего, Чарли, я еще жив, а значит жива наша надежда на возрождение Америки".
   Генерал подошел к заросшей осокой могиле с позеленевшей от мха гранитовой надгробной плитой, маленькой фотографией в правом верхнем углу и надписью: "Чарльз Талле. 01.08.2013 - 22.06.2045".
  "Привет, привет, дружище. Вот я и пришел. В последний раз перед отъездом пришел к тебе. Ну как ты а? Нормально? Не отвечай, друг, я знаю. А так же знаю, что на твоей могиле установлен микрофон, а, возможно и видеокамера. Поэтому и не говорю вслух. Пришел проститься с тобой, друг. Уезжаю. Оставаться здесь - значит обречь Россию на поражение, а Америку, нашу, Чарли, Америку, на страдания, которых она еще не видела. Да. Уезжаю." - Вильям немного отошел в сторону, не отводя взгляд от фотографии - "А помнишь, Чарли, как мы с тобой говорили, что сможем, что сумеем все исправить. Жаль, что не смогли, верно? Конечно, жаль. Марвин подходил для этой роли идеально. А вот теперь на его месте другой. Талантливый и видный Уильям Катер. Вот только он совсем не такой, как Джон. Он любит власть и будет делать все, чтобы ее достичь. Да..." - Шэфорд еще немного отошел и мельком глянул на часы - "Извини, Чарли, что не можем поговорить подольше. Мне жаль... Прощай, Чарли, прощай... Зачем я приходил, даже не знаю. Просто так. Чтобы еще раз увидеть твою могилу, мой друг. Вот и увидел. Пора уходить..." - с этими мыслями генерал наклонился к могиле, несколькими резкими движениями черных рук выдернул осоку, стряхнул землю и песок с памятника и, развернувшись медленно побрел обратно в бурелом, а небольшой красный камешек-объектив автоматической видеокамеры медленно потух, глядя вслед уходящему генералу.
  
  Президент как всегда сидел в своем кресле, положа ногу на ногу, и медленно постукивал пальцами свободной руки по столу. В другой же руке, как ни странно, у него находилась обычная сигарета. Да, именно сигарета, не дорогая кубинская сигара, а простая дешевая сигарета. А на полу валялись около 12 пустых пачек от таких же сигарет и множество фильтров. Президент нервничал. Очень сильно нервничал. Последние две ночи он не спал. Аппетит внезапным образом пропал после совещания и теперь он мог только курить, чтобы хоть как-то успокоить взбушевавшуюся нервную систему, а так как она у него была куда более чувствительна, чем у обычных людей, то курить приходилось много, быстрыми короткими затяжками, как будто он докуривал последнюю сигарету в своей жизни и должен был сорваться с места сразу после того, как докурит. Но все было не так. Он продолжал сидеть в кожаном кресле, мерно перебирая на столе ненавязчивую мелодию, которая его дико раздражала, но никак не могла уйти из сознания, мешая думать. Хотя думать в такой ситуации вообще было вредно.
  На табло настольного цифрового органайзера высвечивалось: "27 ноября 20045 года. 11:28".
  Две минуты. Еще две минуты до того, как он изменить судьбу человечества. Они пролетят очень быстро. Очень. Секунды не замедлят свой бег, чтобы дать президенту еще хоть немного времени на раздумья. На протяжении последних двух дней они мучили Альберта и не давали сосредоточиться на делах, на подготовке к вторжению и оказании помощи пострадавшему населению. И в корне этих раздумий стоял один единственный вопрос: "А в праве ли я?". Альберт много раз отвечал на него положительно за последние 2 дня, но каждый раз хотел ответить по другому. Где-то в глубине души, он конечно же понимал, что не имеет права...но это было глубоко. На том уровне, откуда было очень трудно что-либо извлечь. Примерно там же, где находились воспоминания о жестоком отце и его бесконечных побоях; о матери - алкоголичке, которая шла на все, ради того, чтобы купить себе очередную бутылку дешевого самопального виски; о том, как мальчишки в школе дразнили его и смеялись над тряпьем, в которое он был одет; о том, как учителя били его указкой по голове. И пусть тогда говорили, что этого не было и не могло быть в Америке, в стране свободы и справедливости, но это было. И он видел это каждый день. Иногда он сам удивлялся, что смог во всей этой обстановке сохранить себя, свою самобытность, продолжить обучение, а затем начать зарабатывать деньги и поступить в приличный колледж на юридический факультет. Но теперь разговор был не об этом. А о том, как же ответить на приближающийся вопрос. Конечно, конечно, он хотел получить еще большую власть, чем сейчас. Он жаждал этого, стремился к этому всю жизнь и теперь мог без труда осуществить задуманное: стать могущественнее, а к тому же избавить Америку от извечного конкурента, единственного, способного помешать ее величию... но с другой стороны, ради этого он должен был пожертвовать своим народом. Никто в здравом уме не пошел бы на этот шаг. Но Альберт и не был в здравом уме. По крайней мере с точки зрения простого человека со стороны. Действие СиЭкс не только ускорило его метаболизм и скорость и остроту реакции, но также оказало значительное влияние на мозговую деятельность. Это был еще один побочный эффект, который не был изучен и описан в руководстве по применению. Вот почему за последние четыре года Альберт стал таким, каким был теперь. Властным и жестоким, иногда даже слишком. Его плохие качества затмили положительные стороны, хотя последние продолжали изредка проявляться. Как сейчас. Возможно это последнее их проявление. Возможно, если он прогонит их теперь, они забьются туда же, где уже лежали другие неприятные воспоминания. Возможно.
  11:30. Телефон пронзительно зазвонил, разорвав томительную тишину. Президент осторожно снял трубку и, преодолев последнее отчаянное смятение, произнес: "Начинайте". Лицо его стало тверже камня, а сигаретный окурок отлетел далеко от стола. Альберт достал из ящика приятно пахнувшую большую коричневую сигару и с удовольствием раскурил ее, погрузившись в молчаливое ожидание.
  
  
  
  
  
   "На улицах Нью-Йорка огромное количество народа. Как вы можете видеть, за моей спиной то и дело проносятся антирусские лозунги и плакаты. Люди, потерявшие своих близких в результате терактов в городах Соединенных Штатов требуют от правительства решительных действий и скорейшего начала войны. То, что теракты - дело рук грязных российских шпионов и провокаторов нет никакого сомнения. Русский генерал, пойманный накануне сознался, что все теракты - дело рук российских спец служб и что они спонсировались правительством России и лично президентом Сотским. Нет никакого сомнения в том, что это генерал будет публично расстрелян. Итак, граждане США. Мы призываем вас идти на митинги и записываться в армию соединенных штатов, чтобы помочь победить тех, кто отнял у вас близких. Мы не должны прощать русским этого. Почему мы должны страдать?! Пусть они страдают! Отомстим за наши дома и наших детей!... Уитни Холес, из центра Нью-Йорка, специально для новостей четвертого канала" - Сотников выключил телевизор.
  В маленьком кабинете совещаний царил запах прелого воздуха и табачного дыма. Президент медленно ходил из стороны в сторону, а пятеро командующих: армии, флота, авиации, стратегическими войсками и войсками космической разведки молча сидели в своих креслах с низкими спинками возле президентского стола в самых задумчивых и напряженных позах и смотрели на проекционный экран, на котором отображалось передвижение американских войск в реальном времени.
  - Вот так-то, господа - начал президент, опершись ладонями на стол - Нас обвиняют в том, чего мы не совершали. Я предполагал, что будет война, но никак не предполагал, что она начнется именно так.
  Президент вновь медленно заходил по комнате. Сигарета Сумятина медленно тлела, роняя на паркетный пол темно-серый пепел. В комнате было очень душно. Яркий свет люминесцентных белых ламп сильно рассеивался сигаретным смогом. Раздумье длилось долго. У каждого на душе было много громких мыслей, которые он не мог выразить словами, так как стоило ему начать, они сразу бы захлебнулись в крике и душевном стоне, так велико было негодование по поводу случившегося. Сумятин потушил окурок в пепельнице.
  - Нас очень крупно подставили. Рош придумал гениальную схему. Американцы в ярости. Эту ярость они вымещают на нас, вторгаясь в наши рубежи под предлогом мести за родных и свержения правительства и президента. Идут прямиком на Москву, а затем, после ее падения, захватывают власть и выступают за демократические выборы под своим надзирательством. Просто и эффективно. Вот только одно "но". Ведь мы этого не делали. И даже не собирались. Уж не знаю, что там был за генерал, но насчет этого мне ничего не известно, а раз мне неизвестно, значит, и не было никакого генерала. Теперь самое главное - подготовиться к нападению. Времени очень мало. На стороне США выступит большинство стран ООН и НАТО. Мы проигрываем им в численности армии и у нас нет оружия против уравнителей. Но сейчас у нас другая задача, первоочередная и крайне важная - убедить наше население, что все это лишь фальсификация, наглая попытка поработить нашу страну. Если народ пойдет за нами, то у нас все еще есть шанс.
  Президент остановился.
  - Я уже отдал приказ о мобилизации. Теперь нам остается только ждать. С обращением к народу я выступлю в четыре часа. Александр Сергеевич - он обратился к генералу разведки - соберите все сведения о планах американского командования и продвижении их войск, которые удалось получить со спутников и визуальным наблюдением. Алексей Михайлович - президент посмотрел на командующего сухопутной армией - приказываю вам срочно начать возведение укреплений на границе и в тылу для замедления продвижения американских войск. Остальным - привести подразделения в полную боевую готовность и ждать удара по всем фронтам. Сумятин, Воронин, останьтесь. Остальные свободны! - армейским командным голосом прикрикнул бывший генерал.
  Командующие быстро разошлись и в комнате остались только трое. Сотников включил кондиционер. Воздух посвежел, просветлив мысли и излечив слезившиеся глаза.
  - Ну что, господа. Вот и началось... - президент немного задумался - Алексей Федорович, как дела у Казанцева? - обратился он к Воронину.
  Тот медленно поводил глазами из стороны в сторону.
  - Он работает изо всех сил, можно сказать на пределе. Ест очень мало и почти не спит. Организация производства обошлась нам намного дороже, чем мы планировали, и процесс создания микрочипов займет больше времени, так что первую партию охотников мы сможем сдать лишь месяца через 2, не раньше. Это плохие новости, я знаю, но наши ученые трудятся в три смены.
  - Я знаю... - оборвал его президент. - Знаю, как твоим парням сейчас нелегко. Пусть работают спокойно, главное, чтобы работали. Все намного серьезнее, чем предполагалось раньше. Американская армия увеличилась в пять с лишним раз. Теперь каждый американец считает своим долгом отомстить за свою страну и народ. Они будут драться не как наемники, не как контрактники, а как патриоты, так же, как наши люди, потому что теперь они воюют за свой дом, за своих близких, воюют за шанс отомстить. Месть - страшная сила, которая кинет их в бой, когда им будет страшно. Нам придется несладко.
  Президент с минуту помолчал, вглядываясь в экран с мелькавшими на нем красными и зелеными точками.
  - Олег, каковы твои предложения?
  Сумятин выпрямил спину и заговорил, едва перебирая губами (было видно, что ему сейчас нелегко).
  - Я считаю, что главный акцент нужно делать на сдерживание противника возле населенных пунктов и в городах, разумеется. На открытой местности против уравнителей сражаться абсолютно бессмысленно. Но в городах они уязвимы. Множество окон, беспорядочный огонь, их пилоты теряются, не видя, не ощущая полной картины происходящих событий. Мы должны воспользоваться этим фактором. Я не утверждаю, что применяя такую тактику мы сможем остановить Американское наступление. Отнюдь нет. Но я уверен, что это даст нам необходимое время для производства охотников. А дальше, как пойдет. К тому моменту, как первые партии наших роботов будут готовы, американцы уже займут Питер и выйдут к Москве. Это вполне реально сделать, учитывая их технические способности. С другой стороны, американцы превосходят нас лишь в наземных частях, следовательно, мы вполне можем выиграть битву за небо, и тогда их войскам придется несладко, но я бы не стал сильно обольщаться по этому поводу. В конце концов, они применяют те же технологии, что и мы. Так что главная битва все равно развернется на суше, хотим мы этого или нет. А здесь перевес сил не в нашу пользу.
  - Нда, - президент присел на краешек деревянного стула, абсолютно не вписывавшегося в интерьер. Тишина резала уши. На душе скреблись кошки. Нужно было что-то сказать, но никто не хотел говорить. И поэтому все молчали, вслушиваясь в тревожную тишину, надеясь, что она вот-вот закончится.
  - Свободны, - прошептал Сотский.
  Воронин и Сумятин поспешно вышли из кабинета, оставив президента в тяжелых раздумьях. Никто не знал, что было в тот момент у него на душе, да и не мог знать. Президент и сам не знал, как назвать это чувство, когда хочется выть и кричать, проклиная все на свете и в то же время необходимо сосредоточиться на главном, на основном, отбросив в сторону все другие мысли и эмоции, кроме одного главного вопроса: "Что делать дальше?". Президент взял со стола листок бумаги и начал водить по нему шариком авторучки, дрожащим почерком выводя первые слова воззвания к народу...
  
  "Россияне. Жители великой страны. Сегодня в 12 часов 15 минут по московскому времени, президент США Альберт Рош подписал указ о начале войны... Вероломный, предательский указ... Он обвинил нас в том, что мы причастны к ужасным терактам, произошедшим на территории США вчера. Он назвал нас варварами, нелюдями и безбожниками. Он призвал свой народ отомстить нам.
  Россияне. Я призываю вас только к одному - не верьте его словам. Я не оправдываюсь. Нет. Мне не за что оправдываться перед своим народом, да и перед всем мировым сообществом, так как мы не имеем никакого, прямого или косвенного, отношения к тому, что произошло в Америке. Все, что сказал Рош - наглая, беспочвенная и бездоказательная ложь.
  Россияне. Грядет время испытаний. Противник силен и превосходит нас по численности. Но это не остановит нас. Сколько раз враги приходили на наши земли, а потом мы гнали их до их столиц? Много. И на этот раз будет то же самое. Кто к нам с мечом придет от меча и погибнет. И этот меч - российский народ. ВЫ, россияне! Встаньте на защиту Родины! Теперь пришла пора! Теперь мы должны пролить кровь за отчизну! Она ждет этого от нас! Не оставьте ее без защиты"...
  
  
  "За что нам такое? Что мы не так сделали? Ведь все только что наладилось. А теперь? Тот мир, который мы создавали будет разрушен. До основания. До последнего камня оставшейся надежды. И нам нужно будет начинать все сначала. Мое отечество, за что тебе такие мучения? За что?". Сотников медленно шел по холлу в конференц-зал, где его ждали министры с докладом о ситуации на фронте и в стране.
  Отделанная рейкой прямоугольная комната со стеклянным куполом была наполнена пасмурным дневным светом. Привычное кожаное кресло ждало своего хозяина, так же как и полдюжины министров, нервно перебиравших бесчисленные кипы бумаг. Сумятин и Воронин сидели на первых местах, ближе всего к президенту, что являлось признаком особой важности их докладов.
  - Здравствуйте, господа министры - начал президент по-деловому, а затем его голос сделался жестким - меня не интересует сухая статистика. Просто доложите мне о положении дел на фронтах и в стране.
  Тучные министры переглянулись между собой, а затем разом перевели взгляд на Сумятина, который держал в руках какие-то бумаги, на которых на просвет виднелась печать: "Совершенно секретно".
  - Господин президент - Сумятин подал Александру Юрьевичу бумаги.
  Президент взглянул на них исподлобья, вопросительно покосившись на Олега Георгиевича. Тот быстро смекнул, что президент сейчас не в том состоянии, чтобы тратить время на изучение корреспонденции и поэтому быстро напечатал что-то в своем ноутбуке, выведя изображение на плазменный экран, висевший на противоположной от президентского стола стене. Панель замигала разноцветными точками, которые постепенно сливаясь образовали две сплошные линии.
  - Это текущее положение фронта. Пока он проходит по границе с Эстонией, Латвией и Литвой, а также украинской и белорусской внешним границам - Сумятин обвел лазерной указкой названные страны и замолчал на несколько секунд, вглядываясь в тяжелые президентские морщины - но совсем скоро американские войска перейдут границу этих стран и займут свое положение в непосредственной близости от наших укреппозиций.
  Сотников слегка кивнул головой.
  - Таким образом, американцы нанесут удар примерно по той схеме, которая была определена в ходе первых совещаний. Исходя из нынешней ситуации, я считаю разумным продолжать следовать тактике сдерживания противника в городах и, в связи с этим, предлагаю перебросить дополнительные силы под Смоленск и Брянск, для того, чтобы сдержать удар на этом направлении. Эти города находятся в непосредственной близости от линии фронта, поэтому, фактически они будет первыми опорными пунктами нашего оборонительного плана. Удержание Смоленска, также является важной стратегической задачей, так как через него открывается прямой путь на Москву.
  Президент оперся головой на руку.
  - Скажите, Олег Георгиевич, а что насчет численности американских войск?
  Сумятин быстро подбежал к ноутбуку, загрузил данные, и вновь вернулся к экрану.
  - Господин президент, общая численность вражеских войск, судя по последним разведданным, составляет 8342 Уравнителя, около 90000 танков, 15 миллионов пехотинцев, 7364 самолета, 57 авианосцев и 430 эсминцев и крейсеров. Большая часть их наземной и воздушной боевой техники сосредоточена на главном направлении удара, остальные части находятся на территории Англии и других стран - союзников США. Также в последнее время мы произвели мониторинг американской территории на предмет подготовки межконтинентальных стратегических ракет, но никакой активности замечено не было, что дает нам право предположить, что ядерное оружие использоваться не будет, по крайней мере, на этом этапе.
  Президент остановил его.
  - А как проходит подготовка оборонительных укреплений? - поинтересовался он.
  Сумятин остановился и тяжело вздохнул.
  - Плохо она идет, Александр Юрьевич. Очень плохо. Вся эта самодеятельность, что мы устраиваем на передовой и гроша ломанного не стоит. Уравнители сметут их минут за 20, если не меньше. Единственная цель, ради которой стоит продолжать их возводить - это возможность закончить укрепления на основных линиях обороны, которые организованы довольно неплохо. Какое-то время мы продержимся там. Неделя, может две, а потом придется отступить в города и продолжать сражаться, пока... - Сумятин взглянул на Воронина, который увлеченно копался в бумагах - пока Игорь не найдет решение проблемы.
  Президент тоже перевел взгляд на подполковника.
  - Да, проблема. Очередная проблема...
  - Я уверен, Игорь справится - перебил его Воронин.
  - Мне бы твою уверенность, Алексей, - произнес президент, после чего повисла тяжелая пауза - вот что, Олег Георгиевич, похоже настало время вам съездить на фронт, на месте изучить обстановку и дать необходимые указания. Я назначаю вас командующим сухопутными силами Российской Федерации. Насчет директив на места не беспокойтесь, я лично прослежу за тем, чтобы их разослали. Дальше, Алексей Федорович, решайте проблему с Казанцевым. Если мы не откроем завод по производству охотников через 2 недели, то нам уже не будет смысла его открывать, потому что война для нас будет проиграна. Указания ясны?
  - Да, господин президент - одновременно отозвались Сумятин и Воронин.
  - Прекрасно. Выполняйте.
  Генерал и подполковник молча вышли в шумопоглощающие двери на фотоэлементах, заглушившие нервные голоса министров-докладчиков.
  
  Воронин долго топтался под дверью, не решаясь позвонить. С тех пор, как три дня назад Рош объявил войну, Игорь ничего не ел. Обстановка накалилась до предела. Воронин не знал, как поступить. Сейчас на карту было поставлено все. Если Игорь заставит работать двигатели, которые почему-то оказались непригодными для практического применения, то все будет хорошо. Но, что если нет. Что, если свихнется на полпути к находке. В последнее время Казанцев сильно изменился. Его лицо с каждым днем покрывалось новыми морщинами, старившими его ужасно. Бесконечные раздумья и бессонные ночи делали свое дело. Глаза Игоря давно покрыла красная сеточка, а сам он был скорее похож на зомби, чем на человека.
  И теперь Воронин медлил. Не знал, позвонить ли в кодовую дверь с видеокамерой и микрофоном, или подождать еще немного, до тех пор, пока Игорь, наконец, не придумает что-то. Ведь он верил в этого парня. С самого начала верил, что только он, Казанцев, сможет спасти страну в это непростое время. Иначе не пошел бы защищать его проект в чрезвычайную комиссию; не стал бы лично ручаться за него президенту; не поехал бы за ним в другой конец страны; не стал бы улаживать его формальности и тонкости современной бюрократической системы ради того, чтобы обеспечить его дипломом. Он верил в него. И должен был верить до конца. Но теперь Воронин сомневался в правильности своего выбора, поднося палец все ближе к звонку... И вдруг он резко отдернул его, услышав в комнате истошный, нечеловеческий крик: "Гениально!". "Он нашел. Нашел решение" - подумал Воронин, удаляясь от металлической двери, попутно чувствуя, как стук его сердца становится все более равномерным.
  
  
  
  
  
  - Коля! Коля, они здесь! - Шубин неистово кричал, пытаясь голосом разорвать плотный сероватый туман, застилавший от него Морошева, который стоял с двумя пистолетами, направленными в сторону Сергея.
  За Шубиным по улицам города гналось нечто страшное, бесформенное, не имеющее образа, но несомненно огромное и устрашающее. Чудовище, которое он ощущал каждым волоском своего тела. Ноги будто были выплавлены из чугуна и отказывались повиноваться. Сергей пытался перебирать ими как можно быстрее, чувствуя, что вот-вот чудовище покажется из-за шестнадцатиэтажного дома и разгромит маленький сквер, по которому сейчас бежал Шубин.
  - Коля! Коля! Оно гонится за мной! Я не могу сдвинуться с места! Коля! Помоги! - Сергей терял голос, сипнул, захлебываясь в слезах и всхлипах, а между тем, то, чего он так боялся, приближалось и давило на душу все сильнее с каждым мгновеньем, растянутым до вечности, а Николай все так же неподвижно стоял с двумя пистолетами за почти непрозрачной пеленой и ждал, пока Сергей прорвется к нему.
  Ноги постепенно отошли и Шубин стремглав бросился в сторону Морошева, пытаясь скрыться от настигавшего его монстра. И вот он, долгожданный миг. Морошев рядом, совсем уже рядом. Да, Сергей успел, успел добежать! Да, он... И вдруг Шубина прошиб холодный пот. В одно мгновенье он все понял. Совсем не для того стоял здесь Николай, чтобы спасти его от катастрофы. Нет. Шубин замер на месте, понимая, как жестоко ошибся; сожалея о том, что не смог распознать обмана раньше, когда пробирался сквозь туман. А Морошев стоял молча. Его глаза горели необъяснимым пламенем, а пистолет в руке смотрел прямо Шубину в лоб. Это был он. Тот, от которого Шубин бежал уже в течении 4 часов по всему городу, ища укрытие и пытаясь скрыться, но понимая, что убежать все равно не удастся, что рано или поздно придется столкнуться с ним лицом к лицу и... умереть. Именно. А что еще оставалось делать. Маленький огонек надежды тихо потух при виде уже полностью полыхавшего Николая, который выпустил роковую пулю из ствола. Она уже близко. Совсем близко, она почти вонзается в лоб Сергея. Еще чуть-чуть, еще мгновенье... Страх подкатил к горлу. Сергей понимал, что все кончено, но он не хотел умирать вот так - глупо и бесполезно - не хотел. И поэтому он проснулся...
  Шубин дышал тяжело, нервно и неровно. Глаза с силой врезались в кромешную тьму стонавшего сотнями раненных голосов коридора, куда его недавно перенесли из реанимации. Плечо страшно болело. В темноте Шубин нащупал перевязанную рану. Бинты были насквозь мокрые. Простынь и наволочка тоже все вымокли. Сергей не шевелился. Лежал тихо, пытаясь успокоить сбивавшееся дыхание и прислушивался к бесконечным постанываниям. Тело отказывалось повиноваться, словно действительно умерло на те несколько секунд сна в которые Сергей пережил сильное потрясение.
  Где-то вдалеке тусклым, давящим на глаза и сознание светом горела люминесцентная лампа. Шубин знал, что там неустанно дежурил кто-то из медработников. Он нажал кнопку на кушетке и возле лампы начали маячить несколько теней, постепенно становившихся все более темными, пока они, наконец, не приобрели законченные очертания двух медсестер, спешно направлявшихся к Шубину.
  - Что случилось? - испуганно прошептала одна из молодых девушек, склонившись над Сергеем.
  Шубин немного поморщившись и поднявшись повыше на подушке прошипел:
  - Рука. Не знаю, что такое. Как будто рана снова открылась.
  Вторая медсестра быстро подошла к кушетке со стороны головы Сергея.
  - Лида, нужно отвезти его к Курганову. Пусть посмотрит, вдруг швы порвались.
  Первая медсестра легким прикосновением к плечу заставила Шубина слегка опуститься и издать чуть слышный стон.
  Кушетка тихо поехала по грязному кафельному полу, приближаясь к далеким огням. Шубин ощущал, как силы оставляют его и поэтому он пытался хоть как-то отвлечься от ноющей боли. Когда его провозили мимо светлого пятна в темном коридоре он мельком взглянул на плечо. Весь бинт был в крови. Это было плохим знаком. Эта рана вообще доставила Сергею много хлопот. Остатки кости впились глубоко в кожу и поэтому потребовалось разрезать мышцы и сухожилия, чтобы вытащить осколки, иначе могло начаться загноение и гангрена. А это бы уже грозило ампутацией конечности. Но до этого дело не дошло. А все потому, что Сергей попал в опытные руки Курганова - военного хирурга с 26-ти летним стажем работы в горячих точках и медицинских центрах МЧС.
  Грузовой лифт быстро доставил медсестер с больным на шестой этаж. В дверях операционной стоял Курганов.
  - Везите сюда - сиплым, прокуренным голосом приказал он, указывая рукой на операционную с тремя столами и множеством прожекторов.
  Сергей чувствовал, как теряет сознание. На этот раз это было неизбежно. За ночь он потерял около полулитра крови и организму нужен был отдых. Он был в надежных руках, и мог не беспокоиться. В операционной прибавилось народу. Теперь здесь были еще два хирурга и медбрат, который принес разнос с инструментами. Сознание Шубина окончательно отключилось, когда в нос брызнули каким-то газом, и он погрузился в тяжелое туманное состояние, которое обычно называют наркозом.
  
  Легкое покалывание в левом плече все более усиливалось по мере того, как Сергей приходил в себя и пытался разобраться в обстановке, окружавшей его. Взгляд его упирался в пластиковую спинку старой кровати, поэтому он не мог понять, где находится. На руки как будто повесили пудовые гири, чтобы он не мог пошевелить ими. Набухшие веки отказывались подниматься, пытаясь заслонить от зрачков яркий солнечный свет, который явственно ощущался несмотря на призрачный туман мутного еще сознания.
  Минут пять Сергей лежал не двигаясь, постепенно обретая контроль над глазами и пальцами на руках и ногах. Теперь он понимал, что лежит в какой-то неестественной позе, а его голова будто перевернута в пространстве. Он попытался пошевелить ей. В шее чувствовалась сильная ноющая боль, словно кость вышла из какого-то своего внутреннего паза и никак не хотела возвращаться обратно. Вертеть головой было болезненно и бесполезно, и поэтому Сергей решил подождать еще немного.
  Через пятнадцать минут он полностью оправился от перенесенного и перевернулся на спину. Теперь Шубин мог получше осмотреть помещение, в котором он находился. И оно точно не было похоже на коридор, так как там постоянно светили лампы, а солнечные лучи проникали в его полумрак лишь из 2-х небольших окон, расположенных в его концах. Это была палата. Однозначно палата, да еще так хорошо убранная и согретая солнечным светом, отражавшимся от белых кафельных стен и пола, что можно было предположить, что это была не простая палата, а реанимационная.
  Из другого конца до Сергея донесся протяжный стон. Шубин прислушался и только теперь понял, что он находится вовсе не в палате, а в операционной. А на столе, в другом ее конце лежал человек, истекавший кровью, над которым столпилось несколько человек. Теперь, когда Сергей получше присмотрелся к помещению, оно перестало казаться таким светлым и чистым. Из коридора и соседней комнаты, которая, судя по всему, также была операционная, доносились крики и протяжные стоны израненных бойцов, поступивших сегодня утром с псковского фронта. На полу, чуть подальше места, где лежал Сергей, виднелось кровавое пятно с несколькими, отходившими от него тонкими красными струйками, заметно выцветшими и размазанными по кафелю.
  Нет, Шубин не был в раю, как он сначала подумал. Это была Земля. Все та же грешная Земля со своими проблемами и заботами, со своей войной и кровью своих детей, которые все также убивали друг друга ради ненасытных вождей, которые в который раз стремились подчинить себе все народы и получить полную власть. Ради этого они калечили и искажали человеческие тела и судьбы, превращая обывателей в послушный скот, который шел на бойню ради их алчности. Да, это была Земля и ни что другое.
  За дверью слышалось какое-то шушуканье на медицинском языке, поэтому Сергей не мог разобрать ни слова, а через минуты три дверь у его ног открылась и в образовавшемся проеме показалось плотное квадратное лицо Курганова.
  - Очнулся наконец-то. Все нормально? - спросил он совсем не соответствующим его внешнему виду добрым, но все равно страшно сипевшим, голосом.
  Сергей слегка кивнул, а затем рукой показал на плечо, которое продолжало сильно болеть. В какие-то моменты ему казалось, что оно болело еще больше, чем до операции.
  - Болит очень, Борис Львович - простонал Шубин.
  Курганов негромко усмехнулся.
  - Ха, это хорошо, что болит. Это очень хорошо, Сережа. Значит, мышца приживется. Если бы не болела, то месяца через 2 у тебя бы вместо руки протез стоял. Хорошо, очень хорошо, Сережа. Скоро все пройдет. Пойдешь на поправку, домой съездишь. Хорошо - еще раз с удовольствием произнес Курганов и спрятался обратно.
  В следующую минуту к кровати подошли медсестры и Сергей почувствовал, как кафельная стена начала понемногу удаляться. Внешняя дверь открылась...А там был коридор. Стонущий, болеющий коридор; умирающий и умерший коридор; коридор, забрызганный кровью и внутренностями; коридор, по которому страшно было ходить. Сергей был в этом коридоре две недели назад, когда его, вместе с раненными привезли сюда - во вторую городскую больницу Санкт-Петербурга, а точнее в ее новое здание, где временно размещался 8-й военный госпиталь. Это был ад. Снующие туда-сюда медсестры с носилками и врачи; крики смертельно раненных солдат, понимающих, что совсем скоро их глаза закроются навсегда; кровь. Много-много человеческой крови. Литры, кубометры крови, которая была везде: на одежде и стенах, на руках и на полу, на столах и кушетках на окнах и даже на покрытом белой водоэмульсионной краской потолке. Человек видевший это не сможет этого забыть, и Сергей это помнил.
  Коридор неожиданно кончился выкрашенной в песочный цвет металлической дверью, которую долго открывали медсестры. Наконец Сергей услышал долгожданный щелчок автоматического замка и его завезли в очень светлую комнату, наполненную запахом медицинского спирта и марлевых повязок. Шубин подумал было, что это перевязочная, но затем, увидев еще около 30-ти кроватей, стоявших практически вплотную друг к другу понял, что это была обычная палата. Повсюду тяжелым мокрым хрипом отдавались человеческие голоса. Сергея вогнали в проем между кроватями и вежливо предложили обживаться.
  Шубин не успевал соображать. Он смотрел на людей и видел их взгляды, скользившие по его кровати и вновь уходившие в бесконечность. Призрачные, мимолетные взгляды сострадания, сочувствия, сопереживания. Взгляды, полные боли и ненависти к врагу. Взгляды людей, которые отдали слишком много за то, чтобы остановить наступление Уравнителей. Только теперь, приподнявшись немного на подушке, Сергей начал замечать, что большинство из них не имеют рук или ног, а иногда и того и другого сразу. У одного парня, лежавшего через три койки, на животе было несколько десятков рубцов, а его глаза были полны слез от нестерпимой внутренней боли. Люди, которые прошли через все круги ада теперь собрались в одном месте. В месте, куда они совершенно не хотели попадать, когда шли на эту бессмысленную войну.
  Шубин смотрел по сторонам и не мог оторваться. Его боль в плече, несмотря на всю свою жгучесть и нестерпимость теперь казалась ему маленьким комариным укусом, по сравнению с той болью, которую испытывали эти люди...
   Металлическая дверь неожиданно открылась, и в нее вошел Курганов. Сергей подумал, что он пришел к нему, что сейчас он будет спрашивать, как его дела, но через несколько секунд Шубин понял, что ошибся. Курганов деловым шагом направился прямо к парню со шрамами и присел на стоявшую рядом табуретку. Он говорил очень тихо, но все-таки Сергей мог различить некоторые слова.
  - Ну как ты, Костя? - спросил Борис Львович сострадательно.
  Костя молчал. Он смотрел в грязный желтый потолок и тихо плакал. Слезы лились двумя ручьями по его щекам и он не мог говорить, а тем более кричать. Лишь тонкий, едва различимый стон иногда вырывался из его груди. А теперь он просто молчал, держа своими последними силами рвущуюся в небо душу, которая не могла больше выносить таких страданий и хотела улететь далеко ввысь - туда, где нет боли и крови, туда, где огонь не сжигает пустую полость живота, где внутренние язвы не убивают всякую надежду на спасение. Она рвалась в рай. К Тому, кто создал ее. И даже Курганов не мог удержать ее теперь. Парень, пацан еще совсем, умирал в страшнейшей агонии, умирал, с каждой секундой плача все больше и больше, но не издавая при этом ни звука.
  По щеке Курганова покатилась капля соленой воды. Он знал. С самого начала знал, что этот парень не выживет, что люди не способны выжить после такого, но он все равно надеялся... Напрасно. Последний предсмертный глоток и все... молодое тело расслабилось, а голова утонула в мятой подушке. А Курганов сидел и глотал каменные, горькие слезы, которые наполняли его душу бесконечным смятением и ненавистью.
  Вся палата молчала. И не только палата. На минуту стих ветер и перестали петь птицы за окном... и лишь в коридоре было все также шумно и страшно за свою жизнь...
  Борис Львович встал очень быстро, почти молниеносно встал, и пулей полетел к выходу, попутно вытирая своими умелыми хирургическими руками слезы с квадратного лица. Минут через пять кровать с покойником увезли в коридор и палата, постепенно оправляясь от шока, возвращалась к своей обычной жизни...
  
  Тихий зимний вечер незаметно подкрадывался с запада, норовя поглотить яркое солнце, которое принесло с собой сильные морозы и обледенелые провода, что для Питера было крайней редкостью. Курганов сидел в своем кабинете и задумчиво курил дорогой табак. Деревянная дверь тихо приоткрылась, и в нее буквально ввалился Шубин. Он остановился на пороге и недоуменно уставился на доктора, сидевшего на стуле с маленькой спинкой, ожидая, что же произойдет дальше. Борис Львович, как ни странно, абсолютно не удивился визиту этого едва стоявшего на ногах от страшной слабости, гостя. Своей небольшой рукой он предложил Сергею присесть на один из стульев, стоявших в два ряда вдоль крашеных стен его кабинета, в котором, помимо них находился старый фанерный столик с отваливавшимися ручками на ящиках, простенькие корейские настенные часы и старинная картина - единственный представитель высокого искусства среди бесконечного людского горя.
  Сергей и Борис сидели друг напротив друга и молчали, задумчиво вглядываясь в грязный линолеум и вспоминая что-то очень-очень грустное и противное. Молчание сильно давило на сознание, но Курганова это похоже совершенно не волновало, а вот Сергей начинал сдаваться. Минуты через 2 он собрался с силами и уничтожил молчание странным, и в то же время кристально понятным вопросом.
  - Кто это был?
  Курганов продолжал смотреть в пол. Казалось, он не обращал никакого внимания на сказанные слова, но Шубин понимал, что пауза будет недолгой, и готов был подождать.
  - Это был Костя - тихо и задумчиво ответил Борис Львович и перевел свой взгляд на Сергея, который даже и не думал удивляться такому вполне очевидному и абсолютно неинформативному ответу. - Ты знаешь, Сережа, почему так получается? Почему они гибнут? Молодые пацаны гибнут? А?
  Сергей был в другом измерении, он не пытался думать о том, что предстоит ответить. Мысли сами приходили ему в голову, мгновенно превращаясь в слова.
  - Потому что это война - ответил он тоже задумчиво, с какой-то скрытой обидой в голосе.
  - Война... - Курганов опять опустил взгляд - Знаешь, что с ним было?
  - Нет - произнес Сергей, как будто вина за смерть этого парня лежала на нем.
  Курганов с минуту помолчал.
  - Когда началось наступление, он увидел, как из окопа высунулся офицер, молодой, нестреляный, лейтенантик, который не понимал, что происходит вокруг. И Костя бросился к нему, хотел повалить на землю, чтобы спасти ему жизнь. И спас... Вот только свою погубил. Ему пуля вошла в живот и превратила там все в месево. По всем законам природы он должен был умереть. Но он остался жить. Как? Одному Богу известно. Но он жил. Когда его привезли ко мне, он потерял очень много крови. Я взглянул на то, что было с его желудком. Пюре из его внутренностей стремилось вывалиться наружу. Я сразу понял, что его не удастся спасти, но в то же мгновенье у меня родилась странная надежда. "Ведь он не умер! Почему?! Это ведь невозможно!" - думал я тогда. И я решился на операцию. Никогда в жизни я не забуду его лица, когда я закончил ковыряться в его животе. Оно исказилось от бешеной боли. Он тоже не понимал, почему не умирает, почему душа не выходит из мертвого по сути дела тела. А боль прошивала его тысячью пуль еще и еще, снова и снова, по всему телу проходили мегавольтные конвульсии, а он все не умирал. Я такого никогда не видел, Сережа. Это было невозможно. Но это было. Я решил положить его в палату, так как места в операционной тогда не было.
  Курганов замолчал и достал еще одну сигарету.
  - Он прожил четыре с половиной дня... Знаешь, Сережа, я каждый день приходил к нему... - глаза Бориса Львовича опять наполнились тяжелой влагой - каждый день. И каждый день он умолял меня о смерти. Глазами умолял. А я не мог оборвать его мучений. Я просто не мог. А вот сегодня, он умер. Наконец-то умер. Он так долго этого ждал. Но мне стало так тоскливо. А знаешь почему? Потому что я не смог ему помочь. Потому что я, со своим 26-ти летним стажем не смог ему помочь. Это было выше моих сил...
  Курганов замолчал. Налитая слеза висела на его подбородке, готовая сорваться вниз и разбиться об линолеум на тысячи маленьких брызг.
  - А ведь у меня там сын... Понимаешь, Сережа? Сын... Я боюсь, Сережа. Боюсь того, что однажды мне принесут моего сына с таким же страшным ранением и я... не смогу ему помочь. Он будет умирать, а я буду стоять и смотреть, как его тело сгорает изнутри... Я не выдержу этого, Сережа. Не выдержу...
  Курганов плакал. Очень горько и тяжело плакал. Этот крупный, сильный мужчина плакал, вытирая слезы небольшим платком. Кто сказал, что мужчины не плачут? Это все мифы, которые мы сами придумали для себя, чтобы казаться сильнее. А на самом деле мы плачем. Еще как плачем, когда теряем родных. Тихо и невидимо для окружающих плачем, погрузившись в уныние. Это так.
  На душе у Шубина было очень паршиво. Чужая боль передавалась к нему, заставляя нейроны судорожно колотиться и отмирать, не имея никакой надежды на последующее воскрешение. В голове было много мыслей, но одна проявлялась особенно четко. Он вспомнил Морошева. Вспомнил человека, который научил его жизни - настоящей человеческой жизни, а не существованию и обитанию. И Сергей тоже прослезился.
  - Зачем, зачем нам эта война? Что она делает с нами? Кто она такая, эта война, что имеет право так калечить жизни? Что нужно сделать, чтобы она закончилась? - тихо спрашивал Курганов, как будто у самого себя.
  А затем он долго молчал и лишь частые всхлипы заставляли тишину поминутно просыпаться. Полчаса. Полчаса пролетели, как пять минут, и Сергей больше не мог сидеть. Он чувствовал, как слабеет. Нужно было уходить, но он не хотел уходить вот так в металлическом молчании. И мысль вновь пришла к нему сама. Он уцепился за нее и держал, пока она не закрепилась в сознании, а потом, уже вставая со стула, неимоверным усилием лицевых мышц превратил ее в два простых слова.
  - Помогите другим... - с этими словами Сергей вышел за дверь и медленно поплелся в палату, а Курганов остался сидеть на стуле и задумчиво курить, осмысляя сказанные Шубиным слова...
  
  Прошло пять дней с того момента, как Сергея положили в общую палату. Рука постепенно заживала, да и состояние его заметно улучшилось. С лица сошла нездоровая бледность, а слабость и боль в суставах, хоть и остались, но уже не доставляли таких проблем, как раньше. А вот беспокойство Сергея усилилось. Фронт неумолимо отползал вглубь российской территории. И, хотя Псков был все еще не взят, а наступление на Смоленск началось лишь три дня назад, становилось все более очевидно, что война неумолимо приближается, неся с собой смерть страх и раненых, которые нескончаемым потоком проходили через госпиталь.
  Сергей многое обдумал за это время, многое понял. Понял, почему смерть молодого паренька пять дней назад была так быстро забыта и замята повседневными проблемами. Люди умирали. Умирали в палатах и коридорах, в операционных и перевязочных, на носилках и кроватях. Смерть перестала быть чем-то особенным, диким и загадочным. Каждый, кто попадал сюда смотрел ей в лицо не один раз за свою короткую, но все-таки службу. Сергей узнал также, что 8-ой госпиталь был местом, куда свозили самых безнадежных, самых тяжело раненных бойцов, у которых были оторваны ноги, руки, вспороты животы и разорваны легкие, прострелены головы и пробиты шеи. А почему их свозили сюда? Да потому что всем этим хаосом заведовал опытнейший хирург Борис Львович Курганов. Человек этот из 52 лет своей жизни 26 провел в военных госпиталях, делая сложнейшие операции бойцам российского зарубежного корпуса. Это был гениальный врач. Он мог зашить человеку горло и голову, мог сделать операцию на мозге и позвоночнике и все это в условиях бесконечного притока новых пациентов. Он был рожден для этой профессии. Это была его судьба.
  Сергей проснулся выспавшимся и бодрым. В палате царил все тот же прелый и затхлый запах человеческих страданий. На улице было -10 по Цельсию; окна, разумеется, были наглухо забиты и заклеены попавшимися под руку материалами: газетами, листовками, обрывками ваты. В палату привезли еще пятерых сегодня утром. Сергей уже считал себя долгожителем, так как находился здесь вот уже пять дней подряд, что было весьма большим сроком. Обычно люди не задерживались здесь надолго - их либо отправляли в командировку домой, либо переводили в другие госпитали. Но Сергей оставался здесь. И он почти наверняка знал, что это не случайно, что Курганов каким-то образом повлиял на его дальнейшую судьбу. Но Сергей пока не знал, как.
  В дверь вошел Борис Львович. "Легок на помине" - подумал Шубин и присмотрелся к доктору. Курганов, сощурившись от яркого света, водил глазами по комнате, словно искал кого-то. Сергей точно знал, кого он ищет.
  - Шубин! - громко произнес он.
  Гул в палате стих. Сергею даже стало как-то неудобно из-за того, что все прекратили разговаривать, ведь в этом была повинна его фамилия.
  - Я здесь! - отозвался он.
  Курганов еще раз сощурил глаза и, наконец заметив кровать с коричневыми спинками подал жест рукой, чтобы Сергей вышел в коридор.
  Одеваться особо было не нужно. Новая армейская форма, которую ему выдали взамен старой простреленной и залитой кровью, оказалась немного помята, но было бы глупо обращать на это внимание.
  Коридор встретил Сергея очень недружелюбно. Стены, покрытые красными пятнами, удручающе смотрели на солдат, которым не хватало места в палатах. Это были не слишком тяжело раненные или уже выздоравливающие, которых в любой момент могли перевести в другое место. Курганов стоял возле двери с пакетом каких-то бумаг.
  - Ну что, Сережа, - оживленно начал он. Сергей изобразил крайнее любопытство и недоумение, хотя догадывался, что это были за бумаги. - вот и все. Закончилось твое лечение у нас. Теперь в другом госпитале будешь отдыхать - при последних словах Курганов слегка усмехнулся.
  Борис Львович торжественно вручил Сергею бумаги о переводе и еще раз дружелюбно усмехнувшись произнес:
  - Ладно, Сережа. Не переживай. Свидимся с тобой. Все равно тебя на фронт пока не отправят. Я переговорил с некоторыми людьми... - Курганов слегка замешкал - и,... ввиду твоего... не совсем обычного ранения, ты останешься в городе.
  Вот оно. Да, он все-таки вмешался в его судьбу. Он все-таки изменил ход его жизни. Сергей знал это. Давно уже знал, что не пройдет для него даром эта случайная встреча с великим хирургом. И не прошла. Питер. Служба в Питере. Пока еще таком далеком от военных действий Питере! Шубин просиял от счастья.
  - Спасибо, Борис Львович... За все вам спасибо - чувственно поблагодарил Сергей пожилого врача.
  Курганов похлопал Сергея по плечу и напоследок прошептал невнятные слова ободрения, после чего мгновенно развернулся и, как всегда быстро, направился в соседнюю палату, чтобы проверить вновь поступивших и выписать выздоровевших.
  Шубин вышел на улицу. Холодный зимний воздух невыразимо приятно обдавал его лицо кристальной свежестью, заставляя забыть о бесконечных красных коридорах и операционных, оставшегося позади госпиталя Љ8, к заднему входу которого в очередной раз привезли неподъемный груз человеческой боли...
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 4. Последний оплот
  
  " 28. 05. 2046. Понедельник.
  Еще один бесконечный день близиться к завершению, а я все еще жив. Сегодня нас атаковали два корпуса американских пехотинцев при поддержке четырех уравнителей. Обстановка в западной четверти с каждым днем все больше ухудшается. Последние артерии снабжения в скором времени будут перерезаны подошедшей пару дней назад четвертой американской сухопутной армией. Нас бомбят нещадно. Иногда мне кажется, что все небо над нами застилают сплошные ряды высотных бомбардировщиков. Немногочисленные уцелевшие батареи ПВО и сибирское подкрепление пытаются хоть как-то облегчить нашу участь, но я думаю, что у нас не осталось шансов. Мы сидим в кольце трех американских армий и ведем упорные бои. Президент все еще находится в кремлевском бункере и никто не знает, когда он уедет от туда, чтобы оставить Москву нам - солдатам, которые должны умереть за свою страну.
  Сейчас вечер. Завывавшие весь день сирены наконец-то смолкли и мы с ребятами можем немного отдохнуть. Барак, ставший для нас два месяца назад родным домом по вечерам шумит так, будто там обитает стадо диких леопардов. Пусть американцы слышат! Пусть слышат русскую речь! Пусть знают, что мы еще живы! Пока еще живы...
  Я не знаю, сколько еще смогу продержаться здесь. Мне все чаще кажется, что эта война будет продолжаться вечно, или по крайней мере до тех пор, пока нас всех не переубивают американцы. Не смотря на то, что "охотники" на раз расправляются с уравнителями, их постоянно не хватает, а Боевые Роботы исправно поставляются в американские части. Недавно прошел слух о том, что новые модификации уравнителей снабжены системой защиты от "охотников", но, честно говоря, этому верить не хочется, иначе я потеряю последнюю надежду.
  От Алены месяц не было писем. Я схожу с ума. По радио передавали, что самарская область подвергалась массированной бомбардировке. Не знаю, выжила Алена или нет. Очень боюсь ее потерять. За эту войну я и так потерял слишком много. Еще одной потери я не перенесу.
  Родители, по моему настоянию, уехали к родственникам в Хабаровск. На восточном фронте пока все спокойно. Японцы оказались верными и, самое главное, весьма боеспособными союзниками и пока что сдерживают американские авианосцы.
  Продовольствия пока хватает. Но я не знаю, сколько продержится такая ситуация. Скоро мы окажемся в полном кольце. А отступать некуда. Москва за нами, а за Москвой еще 2 американские армии. Так что выход у нас только один. Держаться изо всех сил. Так же как тогда, под Питером..."
  
  Сергей закрыл толстую папку из проклеенного картона с тонкими размеченными, бледно-коричневыми листами формата А4 и повернул голову. Электрический чайник на тумбочке тихо посапывал, напоминая о том, что он давно вскипел и готов к использованию. За большим столом посреди барака солдаты резались в карты и домино, курили очень дешевые и от того невыносимо зловонные сигареты, рассказывали пошлые анекдоты и матерились в три горла. Более интеллигентные сидели на койках и что-то писали или читали, а некоторые просто глядели на коричневые точки половых досок, наспех настеленных почти что на голую землю. В бараке было сыро, даже несмотря на то, что дождя не было уже дней двадцать и по полям гуляли суховеи.
  Шубин посмотрел на свои ноги. Грубые мозоли, которые так мешали ему несколько дней назад теперь окончательно затвердели и стали нечувствительны к давлению не разносившихся еще новых армейских ботинок.
  Дуратовая винтовка послушно стояла возле кровати дулом вверх. На тумбочке, стоявшей рядом, помимо электрического чайника, красовались два новеньких 30-ти миллиметровых пистолета. Стандартное оружие всех сержантов. Да, Сергей наконец-то стал сержантом. После двух ранений и четырех спасенных жизней ему присвоили таки это звание, а также орден "За мужество и отвагу" - награду, которая была у каждого второго человека в западной четверти.
  В последние дни ситуация сильно осложнилась. Американцы, прорывая последние оборонительные рубежи, изо всех сил рвались к городу. В тылу столицы, примерно километрах в 60-ти от первой линии обороны стояли 2 американские армии, а еще одна обхватывала Москву с севера. С месяц назад командование решило разделить Москву на четыре части: западную, восточную, северную и южную - так было легче управлять войсками, и уменьшалась путаница - мудрое вообщем то решение. Жаль только, что одно оно не могло спасти солдат, которые гибли на оборонительных рубежах. Хотя в последнее время со стороны американцев не было никаких активных действий, все хорошо понимали, что скоро все изменится. 4-я армия подходила к Москве с запада и это была, пожалуй, самая большая угроза для российской столицы. 5000 Уравнителей. Заоблачная цифра. Для штурма Петербурга понадобилось всего 450 машин. А здесь 5000. Может быть, для этого были веские основания. Как никак Москву обороняли четыре, практически идеально сконструированных оборонительных рубежа, отстоящие друг от друга на 15 километров. Шубин находился на первом из них. Именно здесь, в случае атаки должны будут развернуться самые кровопролитные бои.
  Сигаретный дым сильно разъедал глаза. Сергей долго морщился, но с каждой секундой все четче понимал, что должен выйти наружу. Сбитое из досок и фанеры подобие двери манило его едва уловимой струйкой свежего воздуха. Сергей быстро соскользнул в ботинки и, подняв с кровати картонную папку, направился к выходу.
  На улице было прекрасно. Постзакатный сумрак ясного весеннего дня принял Шубина с распростертыми объятьями, нежно лаская его по щекам потоками прохладного, освежающего ветра. Редкие перистые облака, еще так недавно горевшие закатным пламенем, теперь медленно погружались в дымчатую серость прозрачного неба, не военного совсем, мирного, очень мирного и доброго неба, которому не были знакомы человеческие вопли и запах артиллерийского пороха; неба, которое благоухало зрелой пшеницей и чистыми природными источниками; такого неба, о котором Шубин мечтал последние пол года.
  Сергей опустил взгляд вниз. Видневшееся вдали минное поле и разрушенная радиолокационная башня с силой прибили его взгляд и мысли к сухой, испачканной кровью земле, на которой он стоял. По нервам волной прошлась странная тревога и сожаление о тех, кого он уже не сможет вернуть. Витавший в воздухе неуловимый запах потраченных впустую лет подогревал его чувства словно газовая горелка, делая их все острее и заставляя душу сжиматься и выходить тяжелыми слезами наружу сквозь узкие глазные каналы. Наверное, поэтому это было так больно; наверное, поэтому, так тяжело было смотреть на черневшую под ногами землю, вспоминая тех, кого он уже никогда не сможет увидеть.
  
  - Тсс. Тихо. - Шептал молодой капитан, пробираясь сквозь завал четвертого этажа старого питерского здания - осторожней тут. Не шумите. Шубин, где ты там? Не отставай.
  Неожиданно гнилая деревянная балка сломалась под ногой одного из солдат и с шумом упала на третий этаж.
  - Калонин, блин - слегка повысив голос, произнес капитан, обернувшись на молодого сержанта - тише ты.
  - Виноват, товарищ капитан - оправдывался тот.
  - Не шуметь. Если обнаружат, не успеешь глазом моргнуть, как на тот свет отправишься.
  Шубин продвигался очень осторожно, боясь не то, чтобы наступить не на тот камень, а даже дыхнуть слишком громко. Это было еще одно задание. Одно из многих. Посреди улицы стоял уравнитель. Его нужно было уничтожить. Как это сделать? Известно как. Четыре ракеты: две отвлекающие и две поражающие, чтобы защитные лазеры не успели среагировать.
  - Все. Притопали. Доставай - обратился капитан к рядовому, шедшему позади Сергея.
  Солдат сбросил с плеча переносной ракетный комплекс и принялся устанавливать его на позиции. Уравнитель был всего в нескольких метрах. Конечно, звук оператору Боевого Робота передавался не без искажений и он мог не слышать шорохов и других малых шумов, зато картинка была вполне четкой, так что стоило ему лишь слегка повернуть робота, и он увидел бы дерзких российских солдат, пытавшихся обстрелять его сбоку.
  - Всем занять позиции - прошипел капитан.
  Сергей перехватил винтовку, приготовившись к стрельбе.
  - Оружие готово, товарищ капитан - доложил рядовой.
  С минуту подождав, и что-то сосчитав про себя, капитан дал команду.
  - Приготовиться к залпу... 3, 2, 1. Залп.
  Здание оглушил рев реактивных ракет. Уравнитель молниеносно повернулся, но было слишком поздно. Три красных луча разнесли в клочья две ракеты, а затем вторая пара вонзилась ему в живот и разрезала крелат как консервную банку.
  Издали послышались нерусские голоса. Капитан перестал шипеть, и почти крикнул.
  - А теперь валим отсюда! Быстро!
  Цепочка российских пехотинцев незамедлительно начала движение к выходу, из разрушенного тяжелой бомбой здания, а приближавшиеся голоса заставляли их двигаться все быстрее.
  В такие моменты Сергей понимал немного: в основном только то, что нужно бежать за капитаном, что нужно бежать быстро, и что сзади его может догнать вражеская пуля. В принципе этого было достаточно, для того, чтобы выжить и Шубин не желал понимать больше.
  Минут через 40 команда отбежала уже на внушительное расстояние. Голоса постепенно стихли, и стало понятно, что американцы готовы примириться с потерей одного Уравнителя.
  - Ну что, бойцы, задача выполнена? - задыхаясь, спросил капитан.
  - Так точно, товарищ капитан! - дружным хором ответили бойцы.
  
  Шубин отошел немного в сторону. Трава возле барака, который находился метрах в пятидесяти от начала окопов и напоминал по форме восточный шатер, была очень сильно примята. Многие ходили по этой траве и топтали ее ногами за этот день, но она, как будто не хотела втаптываться, умирать, не оставляя после себя ничего прекрасного, а лишь коричневую землю, холодную и безжизненную, и поэтому с каждым новым днем вырастала вновь. Мягкая, почти домашняя, почти газонная трава российской средней полосы. По ней было так приятно ходить босиком... когда-то давно, но только не сейчас. Гильзы, патроны, осколки артиллерийских снарядов и противопехотных мин, обрывки колючей проволоки и острые камни теперь сделали ее непригодной для ходьбы босиком. Разве что Уравнители могли ходить по ней своими массивными, не чувствующими боли крелатовыми ногами, а люди нет.
  Сергей отошел немного от тряпичной стенки барака и присел на корточки. Окрестности теряли все больше деталей, смазываясь и оставляя лишь теневые силуэты, по мере того, как солнце все глубже уходило в яму горизонта. Он хотел было открыть свою папку, но в последнюю минуту остановился. Не нужно было. Он и так все прекрасно помнил...
  
  Сергей бежал по ступенькам хорошо знакомого ему восьмого военного госпиталя. Сил уже не было, но он все еще бежал, почти на рефлексах, почти теряя сознание от бесконечной нехватки кислорода, но все же бежал. Он должен был это сделать. Должен был доставить послание вовремя. Машина, на которой он ехал, перевернулась, после внезапного пробоя шины обо что-то острое. Когда он очнулся, до начала бомбежки оставалось всего 20-25 минут. Телефон. Да, телефон, точно! Как же об этом не подумали в штабе?! Не тут то было! Все линии давным давно уничтожены, а радиосигналы блокируют американские ретрансляторы. Выход только один! Бежать! Бежать, чтобы сказать всем, кого только можно найти.
  Кабинеты и раненные мелькали перед глазами. В тех местах, где Сергей уже успел побывать, не было пределу суматохе, а стоны раненных усиливались с каждой минутой. Значит он все таки говорил им что-то. Он не помнил что, но понимал, что говорил что-то, что-то страшное, раз люди так переполошились; но сейчас у него другая цель. Маленький кабинет доктора Курганова. Надо сообщить ему. Он знает, что делать. Кровь капает с подбородка густыми алыми каплями, нос очень болит, да и локти тоже, но он добежит. Точно знает, что его не сломит эта боль. Он спасет сегодня эту больницу...
  Тяжелый удар разломил надвое несущую стену четвертого этажа. Осколки и бетонная пыль подняли волну дикого визга и вопля. Сергей остановился, как вкопанный. 500 килограммовый артиллерийский снаряд вломился в коридор и не взорвался. Сергей не мог поверить своим глазам. Опять не взорвался, опять унес несколько жизней, а не сотни, не десятки сотен жизней. Так же как и в тот раз, во время первого сражения. В голове невольно промелькнула мысль: "А вдруг это из-за меня?". Ответа Сергей ждать не стал, а бросился со всех ног дальше по коридору, пока, наконец, не столкнулся с Борисом Львовичем, который буквально поймал его налету.
  - Сережа?! - с почти бесконечным удивлением спросил хирург и уставился на лицо Шубина.
  Картина была та еще. Левая бровь наполовину отвалилась, щека была вся расцарапана, нос сломан, а о руках и вовсе не стоило говорить, они были просто стерты до мяса.
  - Сережа! Что случилось?! - вскрикнул Курганов, заглушаемый звуком падения еще одной стены.
  И вот тогда-то Шубин все понял. Эта мысль рождалась в его голове ровно три мгновенья. В первое из них душу охватило какое-то странное предчувствие огромной, всемирной катастрофы, которую он не сможет предотвратить. Во второе мгновенье это предчувствие начало приобретать форму, расти и шириться в сознании. А третье мгновенье оформило мысль окончательно: "Это ведь не просто так" - вот как она звучала дословно, но Шубин понял ее по-своему. Он догадался, почему не взорвалась первая бомба. Она и не должна была взорваться, по крайней мере не сейчас, а после, после того, как упадут все другие бомбы и снаряды. И тогда... объединенная сила их взрывов сметет все в радиусе четырех километров... Это было еще одно тестирование новой тактики бомбежки и артобстрела проклятыми американскими военными специалистами. Тестирование на людской силе противника, пусть раненной, пусть измученной и умирающей, но все-таки людской силе.
  Шубин безумно тяжело дышал, и поэтому не мог выдавить из себя ни слова. Он обхватил голову Курганова руками и попытался прошептать ему на ухо что-то, но он не мог: крики заглушали его речь. Но он не желал сдаваться. Снова и снова он шептал какие-то невнятные слова, пока, наконец, наполненные воздухом легкие не выплюнули протяжный, хрипящий вой.
  - Уводите людей! Борис Львович! Уводите людей!
  - Что?! Что, Сережа?! Продолжай! Не молчи! Не время сейчас молчать! Говори! Что надо делать?!
  Сергей немного отдышался и теперь мог сказать больше. Он практически лежал на полу, и лишь его голова слегка возвышалась над остальным телом, придерживаемая крепкими руками пожилого хирурга.
  - Борис Львович! Уводите людей! Артобстрел! Скоро рванет так, что мало не покажется! Борис Львович! - Шубин сглотнул кровь и продолжая тяжело дышать выплевывал короткие слова, изо всех сил стараясь не потерять сознание - раненных... их уже не спасти... не спасти... уводите людей... всех, кто может ходить сажайте в машины... Борис Львович, пожалуйста, быстрее...
  Шубин потерял сознание. Коридор позади Курганова начал складываться словно карточный домик.
  "Ну уж нет, Сережа, не оставлю я тебя здесь. Не для того ты так торопился, чтобы теперь умереть!"
  Курганов быстро поднял Сергея и положил его к себе на плечи. Стены вокруг рушились словно картонные, бетонная пыль заставляла щуриться и сильно затрудняла дыхание. Борис Львович спускался по главной лестнице, окруженный непроницаемой серой пеленой и лишь срок его работы в этих стенах помог ему найти белое пятно запасного выхода.
  На улице было холодно и мерзко. Февральская метель обдавала открытые раны ветрами страданий. Повсюду сновали паниковавшие медсестры. Они не знали, что делать. Это было видно по их испуганным лицам. Сзади были слышны громоподобный грохот и предсмертные вопли погребенных под стенами людей. Грузовики скорой помощи отъезжали от ворот один за другим, почти все переполненные, набитые под завязку людьми. Площадь перед больницей также обстреливалась. Снаряды по-прежнему не хотели рваться и втыкались своими металлическими головами в снег и практически черный, расчищенный накануне асфальт.
  Курганов успел поймать проезжавший мимо внедорожник и впихнул Сергея в кабину, где уже было около 10 человек, приказав водителю ехать так быстро, как только возможно, а сам побежал назад в рушевшееся и громыхавшее здание.
  Машина мчалась, нет, летела по дороге быстрее пули. Мимо просвистывали разрушенные дома и погнутые столбы уличного освещения. Прошло около пяти минут. Сергей пришел в себя. В машине было очень тесно и страшно пахло человеческой плотью. Чьей? Сергей не пытался понять этого. Важно было лишь то, что он еще жив. И вдруг...
  Громкий, доносившийся одновременно сверху и сзади взрыв. Как будто небеса разверзлись и из них на город упал метеорит, подняв в воздух груды пепла и вызвав дикий гул, который со страшной скоростью разносился по окрестностям. Гул становился все отчетливее, все ближе и ближе приближался к несущейся по городу машине. Он уже совсем близко, вот-вот он проникнет сквозь прозрачное стекло и сведет всех с ума, заставит убивать друг друга и биться головой о стекло, настолько он неестественен, страшен и непонятен, настолько он переполнен бессмысленными смертями людей, что человеческое сознание не сможет его выдержать...
  Сверху раздался оглушающий рев и автомобиль резко бросило влево. Сергей вылетел через внезапно открывшуюся боковую дверь на обочину, троекратно перевернулся, скатился по жесткому горячему еще от шин асфальту и, упав в дымящуюся посреди дороги воронку, повторно потерял сознание...
  
  Черная ночь, раздираемая крестообразно расположенным светом огромных прожекторов, накрывала совсем уже стихший барак своей мантией, давая измотанным бойцам возможность хоть немного отдохнуть после тяжелой и кровавой работы по защите русской земли. А вот Сергею спать не хотелось. Конечно, он не имел ни малейшего права ходить по окопам в ночное время суток, так как мог быть запросто застрелен каким-нибудь дозорным. Но и заходить в пропахший потом, сигаретами и грязными носками барак (это при том, что там была неплохая вентиляция) не было никакого желания. Шубин уютно примостился на голой земле возле полутораметрового квадратного генераторного блока, от которого происходило распределение электричества по баракам. Особой стратегической ценности он не представлял, так как не выполнял каких-либо важных функций. Его легкий гул нисколько не мешал созерцать окрестности, все более погружавшиеся в собственные тени. К тому же, здесь редко ходили патрули, точнее сказать должны были редко ходить, но они не ходили вовсе, поэтому риск обнаружения был минимальным. Да и стоило ли думать о каком-нибудь там обнаружении, когда на много километров вокруг простиралась безмолвная тишина и душа улетала так высоко, как это только возможно, а легкий ночной ветер напевал какой-то давно забытый за чередой жизненных проблем, ненавязчивый детский мотив.
  Сергей вспомнил Морошева и ту ночь, ту самую ночь, перед первым боем. "Слушай эту тишину, Сережа, слушай ее, наслаждайся ею. Теперь ты можешь очень долго ее не услышать" - крутилось у него в голове. Да, Морошев был тогда прав, как и всегда, пожалуй. Однако только теперь Сергей осознал, что Николай имел ввиду тогда. Шесть месяцев прошло с тех пор, но лишь сегодня Сергей услышал такую же тишину, которая когда-то так сильно поменяла его жизнь, и он надеялся, что теперь, после этой тишины не услышит отдаленных глухих раскатов, потому что очень хорошо знал, что бывает, когда они раздаются слишком близко...
  
  "23.02.2046. Пятница.
  Это был самый тяжелый день из всех, которые я провел на этой войне. Нет, сегодня на нас не напали превосходящие силы противника, и мы не попали в кольцо окружения, выбраться из которого можно было только чудом. Нет... Но сегодняшний день я запомню на всю жизнь. Сегодня мы сдали Питер. А вернее то, что осталось от города после 2-х месяцев бесконечных бомбежек и артобстрелов, после кровопролитных уличных боев с применением тяжелой бронетехники и Уравнителей, после того, как я чуть не умер в воронке от снаряда, но в последний момент мне улыбнулась удача и на меня наткнулся поисковый отряд; после всего этого мы сдали город. Просто ушли. Бесконечные колонны пехотинцев тянулись по разбитым шоссейным дорогам, подгоняемые жестокой метелью, которая сильно ухудшала видимость...
  А вслед нам смотрели люди. Топы людей, высыпавших на улицы. Старики, женщины, дети, инвалиды - все, кто не мог держать оружия, все, кто назывался мирными жителями пришли посмотреть на то, как мы покидаем город.
  Нельзя описать, что творилось у меня на душе в тот миг. Я шел вперед, а сзади меня сжигали взглядом те, которых я покидал, которых оставлял без защиты. Их взгляды, словно нож, прорезали ледяную корку асфальта и заставляли воздух вокруг дымиться от неимоверного нагрева. Они смотрели нам вслед. И мы видели их глаза, видели душой, даже не оборачиваясь. Они были полны тяжелых слез, которым никогда не суждено было выйти. Негодование, обида, ненависть, скорбь, тоска и нестерпимо-огромное безысходное отчаяние, страх... Он заволакивал все пространство между нами, между солдатами, наполняя сердца болотным ядом гноившихся ран искалеченных человеческих душ. Он душил нас, окутывал непроницаемой пеленой глаза и рот, не давая говорить и видеть перед собой дорогу. Он заключал нас под иго. Он был невыносим... И с каждой минутой его концентрация увеличивалась, с каждым нашим шагом, с каждым очередным, проехавшим мимо танком, он все больше заполнял пространство, совершенно не расползаясь по сторонам, а сосредотачиваясь в одном месте.
  Люди ненавидели нас больше, чем американцев. Ненавидели за наше предательство. За то, что мы оставляли их на произвол судьбы, за то, что мы нарушили присягу на верность своему Отечеству. Да, сегодня мы предали нашу страну. Защищать, до последней капли крови! Вот! Вот, что мы должны были делать, а не отступать к Москве! Но мы не сделали этого. И люди нас прокляли.
  Это было тяжело. Чересчур тяжело. Мою душу наполнила желчь. Сегодня День Защитника Отечества. И как же мы его защитили?! Как, я спрашиваю?! Никак. Развернулись и ушли. Моему негодованию нет конца. Я готов был отдать жизнь за этих людей, да что там говорить, я отдавал за них жизнь, как и другие отдавали! А вот теперь я оставил их на милость нашего врага...
  Хорошо, что Морошев не увидит этого позора. Он бы его не пережил. Не смог бы смириться с тем, что нужно уйти. Он бы остался и погиб бы здесь, на улицах Петербурга, защищая последнее российское знамя в этом мертвом городе...
  Эх, Коля, Коля. Четыре месяца от тебя нет вестей. Я очень боюсь, что тебя убили. А я вот все еще жив. Пока что..."
  
  Сергей помнил это время. Холод и дикий рев танков, проносящихся по заснеженному шоссе. Непередаваемое сочетания свежего зимнего воздуха и дизельного топлива еще глубже вдалбливало в сердце пудовую тяжесть... И страшное желание кричать. Кричать, что было мочи. Кричать единственное слово. "Простите!". Кричать, пока голосовые связки не лопнут от перенапряжения, и из легких не выйдет весь воздух. Кричать, пока крик не заглушит шум вокруг, пока не ворвется в двери разрушенных домов, пока его не услышит вся планета, пока тучи на небесах не перестанут сыпать на грешную землю мелкими замерзшими брызгами чьих-то слез... Кричать, пока не искупишь свое отступление, пока не увидишь в глазах людей долгожданное слово: "Прощен"...
  Маленькая узкая комнатушка озаряемая мерцающим тусклым светом люминесцентной лампы. Выкрашенные белой краской стены и потолок, местами обвисший от сырости и близости водонапорной трубы. Стол по одну сторону комнаты и старый, короткий диван по другую. Непрестанное перемигивание картинок на экране ноутбука. А рядом, на безликом и потертом стуле - тело. Человек, с красными глазами, коротко подстриженный. Сотников. Под его правой рукой серая кнопка с краткой и лаконичной, но от того ничуть не менее глубокой, надписью: "Пуск". Кнопка управления ядерным оружием. Как просто могла бы она решить все проблемы, которые накопились за эти шесть месяцев. Как просто могла бы смести с лица земли всех друзей и врагов; как просто могла бы оборвать миллиарды жизненных трагедий; как просто могла бы уничтожить всю планету, оставив лишь тех, кто сумел укрыться в этом бункере... И именно поэтому у президента нет абсолютного права использовать его; поэтому и существует три ключа, которые отвечают за разблокировку системы пуска. Оно и к лучшему, иначе от этого мира давно остались бы одни осколки...
  Президент безуспешно пытался уснуть. Выпитое полчаса назад снотворное не дало ровным счетом ничего. Прилив в кровь адреналина был настолько сильным, что мышцы век отказывались расслабляться и закрывать уставшие от бессонницы глаза. Мысли пролетали в голове у Сотникова довольно медленно, он успевал ловить их и заключать в клетку интеллекта, чтобы выпустить позже и обдумать. А пока ему просто хотелось спать. Теперь это был человек, уставший от бесконечных неудач, просто человек, на минуту забывший, что от его твердости зависит судьба его страны и всего мира. Но лишь на минуту, лишь до тех пор, пока стук в дверь не прервет непонятной тоски; до тех пор, пока на экране ноутбука не погаснет информация о расположении войск вражеской армии, насчитывавшей более 5000 Уравнителей; до тех пор, пока лампа вдруг не вспыхнет от поворота выключателя; лишь до следующего мгновенья...
  - Господин президент - раздался за дверью голос Воронина.
  Сотников мгновенно выпрямился, усиленно задвигал мышкой по экрану и, прокашлявшись немного, произнес:
  - Войдите.
  Дверь быстро распахнулась наружу и в проходе, который был метров пять в длину и еще уже, чем сама комната, образовалась коренастая фигура, подсвечиваемая со спины ярким светом из коридора, из-за чего президенту была видна лишь ее сероватая окантовка.
  - Что-то случилось, Алексей Федорович? - как можно более твердо спросил президент.
  Фигура поводила головой, как будто осматриваясь, а затем начала медленно приближаться, с каждым шагом все более проявляя детали своего одеяния и лица.
  - Случилось, Александр Юрьевич. Еще как случилось, - произнес Воронин встревоженным голосом.
  Сердце нехорошо екнуло. Слишком много внештатных ситуаций в последнее время происходило на базе и на фронтах, чтобы президент остался непоколебимо-спокоен. В голове промелькнула мысль: "Американцы начали наступление".
  - В чем дело? - немного дрожащим голосом обратился президент к стоящему по ту сторону стола подполковнику.
  Воронин, судя по всему, тоже слегка волновался. Он склонился над президентским столом и слегка шипящим голосом произнес:
  - Господин президент, в малом кабинете совещаний сидит человек, который утверждает, что он - Вильям Шэфорд.
  Столь неожиданное известие, однако, никак не отразилось на поведении или голосе Сотникова. Вполне возможно, что его разум, сопоставив очевидные факты, решил, что это невозможно и просто не разрешил нервным клеткам послать импульсы удивления к мышцам лица.
  - Алексей Федорович... - начал президент, немного приподнявшись - это невозможно... Шэфорд погиб восемь месяцев назад во время авиакатастрофы над Тихим океаном.
  - Да, знаю - продолжал шептать полковник - я тоже сначала не поверил, но... Отпечатки пальцев, сканирования радужной оболочки глаз...Все сходится. По внешности он похож, правда, похудел немного, но все-таки сильно похож... Я думаю, вы должны с ним поговорить, господин президент.
  Сотников на минуту задумался. В его голове крутились несколько интересных мыслей, но пока он не мог слить их воедино, чтобы понять от чего по телу прошлась волна надежды при упоминании фамилии бывшего шефа американской внутренней разведки. "Может этот человек сможет нам помочь, ведь не зря же он прилетел к нам". Президент резко встал, со спинки стула сорвал черный пиджак, поправил галстук и шагнул в сторону, чтобы обойти стол. Воронин развернулся и пошел к двери. Они поняли друг друга без слов. С появлением этого человека что-то должно было измениться. Это чувство витало в воздухе, как неуловимый тонкий аромат дорогих женских духов, окрыляло и придавало уверенности, основанной на надежде и любопытстве.
  Яркий свет холла заставил зрачки мгновенно сузиться. Мимо президента суетливо бегали люди, с кипами бумаг и какими-то дискетами. Вдоль желтых стен, с редкими вкраплениями картин и профессиональных фотографий, располагались пара-другая кожаных диванов. Это была деловая часть бункера. Здесь находились кабинеты членов правительства и министров, а также малый президентский кабинет, как сотский сам его называл, хотя тот скорее напоминал кладовку нежели комнату для первого человека в государстве. Но Сотников сам выбрал его. Так было спокойнее. Спартанская строгость и отсутствие излишеств, хорошая вентиляция и небольшая сырость, как напоминание о том, что расслабляться нельзя. А вообще, этот кабинет просто нравился Александру Юрьевичу, за то, что в нем была какая-то атмосфера покоя, уединения и замкнутости в своем маленьком микромире, лишенном бесконечного мониторинга ситуации и проблем поставки новых партий охотников на фронт. Воронин повел президента в ответвление, представлявшее собой коридор длиной около 50-ти метров, заканчивающийся трехдверной вилкой.
  Правая дверь была слегка приоткрыта. Президент вошел в средних размеров помещение. У дальней стены, как и полагалось, стоял дубовый президентский стол со старинным стулом. На этом сходство с обычным залом заканчивалось. Большой теплый ковер ручной работы под ногами и множество натюрмортов на стенах, несколько широких белых кресел в двух смежных углах, стеклянный журнальный столик между ними и диван вдоль стены, а также хрустальная люстра по середине комнаты, создавали более-менее домашнюю атмосферу. Оно и понятно. Здесь президент проводил большую часть своего времени, перечитывая бесконечные секретные документы и груды докладных листовок и записок.
  В кабинете уже были три человека. Сумятин, неплохо устроился в одном из кресел и мерно попыхивал сигаретой, прямо под кондиционером. Командующий внешней разведкой Александр Сергеевич Тумаков - человек очень высокий и до ужаса худощавый, с пролысиной посередине головы, сидел гораздо более скромно. На диване, придерживая голову рукой, расположился чернокожий, высокий, крепкий человек с умным выражением лица и большими губами.
  - Господин президент - Сумятин вдруг вскочил, моментально потушив сигарету в стоявшей на столике пепельнице.
  Тумаков тоже встал и почтительно кивнул в сторону президента. А за ним привстал и чернокожий. Президент находился в полном недоумении и не верил собственным глазам. Шэфорд. Вильям Шэфорд стоял перед ним живой и здоровый.
  - Здравствуйте, господин президент - произнес американец на русском языке практически без акцента.
  Сотников скрыл удивление от встречи за толстым слоем морщин. Теперь сомнений не было. Это действительно Шэфорд.
  - Так значит, вы все-таки живы, генерал - начал президент дружелюбно улыбаясь.
  Вильям немного улыбнулся в ответ на приветливый тон.
  - Ну, мне пришлось устроить небольшой спектакль, чтобы наконец избавиться от внегласного, но постоянного контроля со стороны Альберта. Авиакатастрофа была идеальным решением. Тела в океане никто искать не станет, да и бортовые самописцы пойдут под воду. В результате все обошлось и я решил, что пришло время приехать сюда.
  Олег Георгиевич присел на край кресла, поглядывая на Воронина и президента, которые расположились напротив.
  - И что же вас так задержало, господин генерал? - поинтересовался он, выказывая ноту недоверия в голосе.
  - Я доверился людям, которые этого не заслужили. В результате - много проблем и лишней шумихи вокруг моей персоны. Поэтому с приездом пришлось повременить до лучших времен.
  - И теперь они настали, да? - спросил президент и не дал ответить, раскрывшему было рот генералу - Ну что ж, господин генерал, расскажите, зачем так сказать пожаловали в столь ответственный момент, когда ваши войска стоят у стен нашей столицы и ждут приказа к наступлению - саркастический тон президента явно пришелся не по вкусу собравшимся.
  - Господин президент - позволил себе заметить Шэфорд - в вашем голосе прослеживается ниточка насмешки и недоверия ко мне. Я могу вам это простить. Ведь ситуация и впрямь складывается паршивая. Но поверьте мне, что я приехал сюда вовсе не ради праздной забавы. У меня есть сведения, которые могут вам очень понадобиться, так что я призываю к сотрудничеству и надеюсь, что мы найдем общий язык.
  Сотников и сам уже понял, что слегка переиграл с интонациями и поэтому сделал серьезное лицо.
  - Хорошо, генерал, я готов выслушать ваши предложения, если они окажутся конструктивными и каким-то образом помогут нам в решении наших проблем. Однако позвольте прежде задать вам один вопрос: "Зачем вы хотите нам помочь?".
  Вильям безусловно ждал этого вопроса и подготовил ответ задолго до этой встречи.
  - Господин президент, мы с вами оба люди военные, хорошо знакомые со службой и с ее тяготами, а также с воинскими принципами и понятиями, такими как честь, храбрость, мужество и долг, - он немного помолчал - так вот, господин президент, в последнее время мне все больше кажется, что эти слова для американцев не имеют никакого смысла, - он прервался еще секунд на 20 - Америка уже не та, господин президент. Принципы равенства и свободы, заложенные когда-то нашими пра-прадедами сильно исказились за последнее время. Я патриот своей страны, слуга своего народа, и мне больно видеть, как искажаются ценности, на которых я был воспитан, как человеческая жизнь все более обесценивается на фоне бесконечных военных конфликтов и этой войны.
  В кабинет было тихо, когда генерал ненадолго прервался, лишь Сумятин иногда вздыхал, пуская в воздух белый дым.
  - Все началось, когда Рош пришел к власти. Его победа на выборах сама по себе была политическим заговором против демократии, а я не мог этого терпеть. За годы его правления слишком много в нашей стране изменилось, чтобы я мог оставаться там и смотреть, как она гибнет. Я хочу возродить свою страну. Хочу вернуть народу то, что у него отняли.
  Еще с минуту никто не говорил, а президент слегка пощелкивал костяшками пальцев, пытаясь размять закостенелые суставы.
  - Хорошо, ваши мотивы понятны, генерал. Теперь мы хотели бы услышать ваше предложение - произнес, наконец, Воронин.
  - Предложение. Предложение мое просто до безобразия, но может крайне отрицательно сказаться на моральном состоянии американской армии и генералитета. 11 июня, в день начала последнего штурма Рош с группой высокопоставленных генералов должен прибыть на фронт, чтобы лично посмотреть за наступлением своих войск.
  - А он не из робкого десятка, верно, генерал? - с какой-то скрытой усмешкой произнес Воронин и мельком оглянулся на Шэфорда.
  - На самом деле это не так, - продолжал Вильям - я должен рассказать вам всю правду, иначе операция провалиться еще даже не начавшись. Данные, о которых я сейчас расскажу, засекречены лучше, чем любые другие, но я пойду на такую жертву ради своей страны, - Шэфорд откинулся на спинку и положил ногу на ногу - в начале 30-х годов нынешнего века правительство заинтересовалось программой генетической модификации человеческих индивидуумов посредством химических препаратов. Иными словами ученым была поставлена задача изготовить препарат, который мог бы из любого обычного американца сделать супермена. И такой препарат был создан. Он получил кодовое название СиЭкс. Порошок серого цвета, хорошо растворимый в воде. Он изменял клеточную структуру тканей и органов и позволял человеку делать то, что не вписывалось в рамки современного восприятия. Перемещение со скоростью в несколько раз превышающей человеческую, уклонение от пуль, сопротивление ядам и болезням, самым страшным нервно-паралитическим газам. Такой человек мог все. Ну или почти все. Но совсем скоро ученые поняли, какого монстра выпустили наружу. Оказалось, что у препарата есть побочный эффект. Он изменял сознание и сильно влиял на мозговую деятельность. В результате человек становился агрессивным и плохо контролируемым, хотя находился в сознании и мог самостоятельно принимать решения. Естественно, я был в ужасе, когда мне пришлось вызывать полк пулеметчиков, чтобы поймать и расстрелять одного из сбежавших подопытных добровольцев. Я закрыл проект. Наложил на него свою печать и приказал уничтожить все документы и образцы. Ученые, занимавшиеся этим проектом не были расстреляны только по тому, что по одиночке они ничего не смогли бы сделать. Некоторые из них впоследствии погибли в лаборатории при взрыве опасного газа. Так что теперь секрет этого препарата навсегда утерян. Но оно и к лучшему.
  - А какое это имеет отношение к Альберту Рошу? - спросил президент, вглядываясь в генеральские глаза.
  Шэфорд слегка смутился от того, что его фактически перебили на полуслове, хотя президент очень удачно подобрал момент, чтобы вставить свое замечание.
  - Самое непосредственное, - продолжил генерал - оказалось, военные генералы захотели оставить часть порошка, так, на всякий случай... А потом президентом стал Альберт. Он разыскал порошок и... Как вы сами понимаете, он принял его и стал практически неуязвим. Единственной надеждой оставался газ Анти СиЭкс, который разрабатывали наши химики под моим непосредственным руководством. Он нейтрализовал действие препарата на какое-то время, притупляя сознание и рефлексы. Но... единственная попытка распылить его вблизи от президента окончилась провалом, - генерал опустил голову и вздохнул - Чарльз и Джон были хорошими людьми...
  - Так вот что на самом деле случилось с генералом Марвином - с крайним удивлением произнес Воронин, но лишь Сумятин немного заинтересовался его словами.
  А между тем Вильям продолжал рассказ.
  - Вот тогда-то и начались настоящие проблемы. Рош добрался до ЦРУ и уволил почти всех моих сослуживцев. Меня не тронул, так как за мной была сила, в которой он пока еще нуждался - сила внутренней разведки. А на место Марвина пришел Уильям Катер, который и разработал план захвата России за шесть месяцев. Вот так то, - последние слова Вильям произнес на выдохе.
  Десять секунд все усваивали сказанное, а после Сумятин задал закономерный вопрос, с вполне, казалось бы, очевидным ответом.
  - То есть, вы, господин генерал, утверждаете, что президент неуязвим.
  Но ответ заставил его удивиться.
  - Нет, господин генерал, я так не считаю, - обратился он к Олегу Георгиевичу - неуязвимых людей нет, ровно как и нет препарата, который обеспечивал бы полную неуязвимость. Я все-таки нашел одно слабое место Альберта, исходя из теоретических данных. Я выяснил, что у президента должен быть определенный порог чувствительности, выше которого он подняться не в состоянии. То есть, при переходе через эту условную границу, являющуюся по сути дела предельной скоростью рефлекторного и умственного восприятия, он должен начать чувствовать как обычный человек. Теоретически я определил, что его порог составляет скорость примерно в 12 раз превышающая скорость звука. То есть, если пуля будет лететь со скоростью большей, чем критическая, то для него она будет все равно, что обычная пуля для простого человека.
  - То есть нам нужно просто подослать снайперов с такими пулями и убить Альберта в тот момент, когда он будет рыскать по окопам? - скептически спросил президент.
  - Ну, примерно так. Только есть одна проблема. При такой скорости пуля будет очень сильно нагреваться вследствие колоссального сопротивления воздуха, а на земле нет такого сплава, который выдержал бы такую температуру, да и на луне, признаться, тоже его нет. Крелат хоть и прочный, но отнюдь не тугоплавкий.
  Воронин громко усмехнулся.
  - Не зря. Ну не зря все-таки тогда потрудились, Олег Георгиевич. Не зря столько денег вбухали, господин президент. Не зря.
  На темном лице Вильяма застыло легкое удивление перемешенное с изрядной долей непонимания. И его глаза вопросительно заходили по фигурам.
  - Вы говорите про марганоид, верно, Алексей Федорович? - переспросил Сумятин на всякий случай, хотя точно знал, что разговор шел именно о нем.
  Воронин еще раз усмехнулся и резко кивнул головой. Шэфорд, желая разобраться в ситуации, задал логичный вопрос.
  - Что еще за марганоид?
  Воронин с Сумятиным переглянулись, а затем быстро перевели взгляд на президента, в глазах которого увидели положительный ответ.
  - Ну что ж, господин генерал, пора и нам раскрыть кое-какие секреты - произнес Воронин с гордостью и чуть заметным восхищением от того, что наконец-то может похвалиться результатами лабораторных исследований перед американским генералом, пусть даже и "мертвым". - В то время как вы, со своими экспедициями лазили по поверхности луны, занимая главные карьеры лунной соли, наши ученые тоже не дремали. Спутник, который мы послали на марс, на самом деле вовсе не преследовал цель сбора сведений о составе коры. Он должен был доставить на землю ценнейший элемент, найденный на поверхности красной планеты предыдущим спутником, между прочим, вашим, который счел его лишь еще одним заурядным булыжником. И он таки доставил его нам. Кусок каменной породы весом около полутора килограмм. Мы долго изучали его, но лишь через несколько лет поняли, как же все-таки применить его для военных разработок. Оказалось, что при сплаве с марганцем и алюминием, основной элемент каменной породы, марганий, как мы его назвали, образовывал невероятно тугоплавкие соединения, кристаллическую решетку которых было крайне сложно разорвать даже на запредельных температурах. К сожалению, работы были свернуты по причине недостатка денежных средств, однако весь технологический процесс получения сплава остался в сохранности в архиве, а покрыть этим сплавом пули не составит большого труда, так как он легко раскатывается в тонкие листы.
  В заключении Воронин очень пристально всмотрелся в коричневые глаза Шэфорда и, увидев в них некоторую долю восхищения, вполне удовлетворился и сменил голос на свой обычный.
  - Прекрасно, - с невозмутимым спокойствием произнес Вильям - осталась всего лишь одна проблема. Хоть президент и будет на открытом пространстве, но не без охраны, которая следует за ним повсюду. Вполне возможно, что они будут сильно мешать прицельной стрельбе. Поэтому нам нужен снайпер. Но не просто снайпер, а Снайпер с большой буквы, человек, который живет своей профессией и разговаривает со своим оружием. Есть у вас такой человек? Помните, второго шанса у нас не будет, так что кандидатуры лучше подбирать достойные и... готовые умереть за свою страну, так как после выстрела у них не будет времени, чтобы скрыться.
  - Есть два таких парня - неожиданно произнес Тумаков, который во время разговора не издал ни звука, а только внимательно слушал, сложив руки на коленях.
  По комнате прокатилась волна недоуменной тишины.
  - Не волнуйтесь, господин президент, снайперов я вам предоставлю - подтвердил свои слова Тумаков и немного приподнял подбородок.
  Сотников встал с кресла.
  - Ну что ж, господин генерал. Вопросы организации мы обсудим позже, а пока мы можем вам предложить отдельную комнату с рабочим кабинетом, плазменным экраном и коллекцией средневекового оружия - президент улыбнулся - располагайтесь. Подполковник Воронин проводит вас.
  Шэфорд тоже встал.
  - Хорошо, господин президент, увидимся позже, я надеюсь, вы мне дадите знать о начале совещания.
  На этот риторический вопрос Сотников не собирался давать ответа. Вильям попрощался с остальными генералами, оправил костюм и направился вслед за полковником, который успел краем глаза заметить жест президентской руки, означавший, что нужно зайти за Казанцевым и вернуться в малый зал.
  Фигуру неожиданного посетителя скрыла пластиковая дверь.
  - Фуф, - вздохнул президент - вот это да. Ни с того ни с сего и вдруг такое. Ну что скажете, господа? - обратился он к генералам, которые почувствовали себя гораздо более свободно, и облокотились на ручки кресел.
  - Нда. Ситуация в корне меняется - задумчиво произнес Сумятин - вот только я не могу понять, как убийство президента может повлиять на ход военных действий. Ну, допустим, что оно всколыхнет верхушку и генералитет; допустим, что их армия деморализуется и будет хуже сражаться. Допустим. Но с какого перепуга они вдруг побросают оружие и уйдут из нашей страны? Логики нет. Развязать самую кровавую войну за всю историю, пройти пол мира, разбить все неприятельские армии и затем - просто отступить обратно? Это было бы по меньшей мере глупо. Не так ли, Александр Сергеевич?
  Начальник разведки еще более вытянулся и ответил довольно сухо.
  - Безусловно. А если еще учесть, что генералы по меньшей мере заинтересованы в смерти президента, и что после его убийства вовсе не будут горевать, а объединяться в едином ударе, чтобы сокрушить последнего врага, а там уже разделить власть между собой, то становится очевидным, что убийство президента - вовсе не главный фактор.
  - А что же тогда является главным фактором? - спросил президент, вопросительно глядя на потолок.
  Воцарилось безмолвие. Каждый думал и каждый хотел быть первым, но тут дверь открылась, и в нее вошли Воронин и Игорь.
  - Что-то, что сможет напугать их достаточно, чтобы они пошли на подписание перемирия, - объявил подполковник, поправляя наушник - а убийство президента - отнюдь не второстепенная цель. Если он будет мертв и мирный договор будет подписан, то у генералов всегда будет возможность свалить все на промахи президента и на его тираническую натуру и тем самым выйти сухими из воды. Простой народ поверит, что все жертвы были из-за одного человека - Роша. Но он же мертв и поэтому с него нечего взять. Все счастливы, все довольны.
  - Кроме Роша - с усмешкой перебил Сумятин.
  - Ну да, точно, кроме Роша - повторил за ним Алексей, который уже успел облюбовать себе место на диване.
  Игорь стоял возле шкафа с книгами в своей обычной позе мыслителя, крепко прижав согнутую в локте левую руку к груди, а правую поставив на нее, ладонью подпирая подбородок. Никто не предлагал ему присесть, так как знали, что в его голове крутиться какой-то план.
  - Итак, господа, - продолжил президент, удалив с лица остатки улыбки - подведем итоги. Для того, чтобы пошатнуть устойчивость американского военно-политического курса на завоевание нашей страны нам абсолютно необходимо, но совершенно недостаточно убить Альберта Роша. Также нам необходимо каким-то образом заставить американских генералов задуматься о целесообразности дальнейшего наступления на Москву. Возникают вопросы: "Как это сделать?" и "Зачем Шэфорд рассказал нам о слабом месте Альберта?".
  - По-моему, ответ на второй вопрос очевиден - он хочет сам стать президентом или же вернуть влияние в правящих кругах. Поэтому доверять ему нельзя, - скромно произнес Сумятин, уже поймав осуждающий взгляд Казанцева.
  - Олег Георгиевич - обратился к нему Игорь - я позволю себе не согласиться с вами. Если бы Шэфорд действительно жаждал власти то он, скорее всего давно бы ее получил. А убив президента он ничего не исправит. Верхушка просто не примет его назад. Еще один конкурент им не нужен. На мой взгляд, этот человек действительно верит в свою идею возрождения Америки и пойдет за ней до конца. Я считаю, что мы должны не только поверить ему, хотя бы отчасти, но и поддержать его в дальнейшем.
  - Хорошо, - президент тоже встал и начал ходить по комнате - со вторым вопросом мы разберемся в процессе. Ну а с первым то что?
  Сотников застыл на месте, словно кто-то нажал стоп-кадр.
  - Что может напугать военного, уверенного в своей победе? А? - неожиданно спросил Тумаков, вопросительно взглянув на окружающих. - Только поражение. И не просто поражение, а катастрофическое поражение, которого никто не ожидал и не просчитывал. Это поселит в них панику и нервозность и они задумаются над тем, чтобы остановиться, пока не поздно, - повисла пауза в несколько секунд, после чего Тумаков продолжил - А как можно достичь катастрофического поражения одной из сторон? Только с помощью неимоверно мощного удара, который выведет из строя большую часть их армии.
  Тишина распространилась по комнате от смолкнувших губ высокого генерала, а между тем в головах кипела напряженная работа по просчету возможных вариантов.
  - Интересно, и как же это сделать, ведь у нас нет оружия такой силы - прошептал Сумятин слова, обращенные скорее к себе самому, чем к другим.
  Игорь зашевелился. Ему было нелегко теперь. Словно он делал выбор. Выбор, который мог сделать только он и любое вмешательство извне могло просто нарушить естественный ход его мыслей и все было бы кончено. Все видели, что он хочет что-то сказать, но спросить никто не решался. За последние семь месяцев этот молодой человек приобретал все больший авторитет среди высшего окружения президента и зачастую к его мнению прислушивались больше, чем к высокопоставленным министрам, потому что он видел ситуацию нестандартно, и почти всегда оказывался прав.
  - Хорошо, я дам вам оружие - почти выдавил из себя Игорь.
  Вокруг мгновенно стало тихо. Сотников перестал щелкать пальцами и оглянулся на Игоря, который ждал вопроса.
  - Что ты сказал? - вполголоса произнес президент.
  Игорь еще немного поморщил лицо, как бы завоевывая последние рубежи сопротивления идеи в своем собственном сознании.
  - Я дам вам оружие. Я знаю, что нужно сделать, чтобы испугать американцев.
  Все, кроме Воронина, который, похоже, знал о проекте, находился в полнейшем оцепенении.
  - Уже задолго до взятия Питера, я понял, что такой момент настанет - продолжал Игорь. Я расскажу вам свой план, но при одном условии. Ответственность за всю кровь, которая прольется в тот роковой день, когда мы применим его, за жизни всех людей, которые в тот день не вернуться домой, вы возьмете на себя. Я не буду брать на себя этой ноши. Она раздавит меня... Итак, берете ли вы на себя всю ответственность за людей, которые умрут в тот день?
  Только теперь по кабинету прокатилась волна осознания того, что новое оружие будет иметь ужасающую убойную силу, которая не снилась никому. Возможно, большую силу, чем ядерные ракеты. Ответа не было довольно долго. Сотников смотрел то на одного генерала, то на другого и не находил ответа в их глазах, хотя, скорее всего, они склонялись к отказу.
  - Хорошо, Игорь. Я лично возьму ответственность за их жизни. На себя. Не возлагая ее больше ни на кого в этой комнате, - твердо, голосом настоящего лидера произнес президент.
  - Что ж, тогда я расскажу вам о своем плане - с задумчивым лицом полным облегчения начал Казанцев - еще пять месяцев назад я понял, что битвы за Москву не избежать. Уравнителей было слишком много и я точно знал, что они дойдут до столицы. И тогда я всерьез начал задумываться над тем, чтобы создать оружие, способное поражать большие площади и наносить значительные повреждения целям с крепкой броней. Ответ мне дали наши враги, во время проведения испытаний в Петербурге. Резонансные взрывы. Вот что может спасти нашу страну.
  - Игорь, но ведь резонансные взрывы по сути дела не так уж и мощны. Американцы же свернули программу, сочтя ее не заслуживающей внимания - перебил его вдруг Сумятин.
  - Олег Георгиевич - продолжил Игорь с укоризной в голосе - если бы американцы хоть что-то смыслили в резонансных взрывах, то с тем количеством взрывчатки, которое было у них при испытаниях в Питере, они бы не только госпиталь, они бы весь город снесли, да так, что от зданий даже фундамента не осталось бы. Нам бы надо им спасибо сказать, за то, что они так и не додумались как усилить эффект наложения взрывных волн, а то бы война закончилась намного раньше.
  Сумятин внимательно слушал и уже не пытался перебивать.
   Мои исследования - продолжал Игорь - подтвердили предположение о том, что взрыв можно сделать гораздо более сильным, если использовать так называемый двойной обратный резонанс. В подробности вдаваться не буду, так как это куча сложных расчетов и так далее, скажу лишь, что при этом образуется дикая взрывная волна, которая сносит все на своем пути. Также я выяснил, что если заряды установить в линию, то продольные и поперечные радиусы разрушения будут абсолютно разными и поэтому можно будет использовать ее на протяженных участках фронта. Оставался последний вопрос: "как можно доставить взрывчатку в нужное место и скоординировать действия детонаторов?". Вторую часть я разрешил быстро, а вот с первой пришлось повозиться. Артиллерийскими снарядами или бомбами взрывчатку на нужное место не доставишь из-за неточности. И тут мне пришла в голову мысль о том, что ее можно доставить с помощью охотников и я сел за расчеты. Теоретически, для успешного взрыва на полосе, протяженностью в 15 и шириной в 3 километра достаточно было взять 140-160 охотников. Но тут возник вопрос: "а что, если одного из них уничтожат?". Ведь тогда не будет цепной реакции и все усилия пройдут прахом. Значит нужно взять как минимум 2 охотника. Также нужно написать программу дублирования функций роботов. И вот, буквально 2 недели назад я закончил писать последний блок программы. Если мы загрузим ее в материнский сервер, то сможем изменить программы всех охотников, перенастроив их на содействие друг другу. В принципе это последнее, что я могу вам сказать. Если есть вопросы, задавайте - заключил Игорь и принял свою стандартную позу.
  Безусловно, вопросы были у многих. Первым спросил, вечно всем интересовавшийся, Сумятин, который к тому же очень любил задавать каверзные вопросы, ответы на который нельзя было найти просто так.
  - Игорь. Это все конечно хорошо, но вот ты говорил про дублирующую систему. В том, что она будет исправно работать, я не спорю. Но вопрос в другом. Ведь некоторых роботов взорвут, а некоторые останутся целыми, следовательно будет происходить как бы нарушение плотности роботов в разных точках пространства. Не создаст ли это условия для взаимного гашения волн при взрыве - Сумятин был крайне доволен собой, так как все уставились на него, удивляясь его познаниям во взрывном дела, и лишь Казанцев отнесся к этому вопросу весьма спокойно, словно заранее знал ответ.
  - Я долго размышлял над этим, Олег Георгиевич. Перебрав множество вариантов я решил, что целесообразней всего будет за 2 секунды до взрыва резко затормозить дублирующие роботы, чтобы основные смогли взорваться на достаточном расстоянии от них, тем самым обезопасив основную взрывную волну от дополнительных взрывов в непосредственной близости от линии-эпицентра. Безусловно, определенный риск того, что цепь будет нарушена всегда есть, но...
  - Кто не рискует, тот не пьет шампанского - поддержал его Сумятин.
  - Именно так - подтвердил Игорь.
  К моменту окончания дискуссии генерала и молодого инженера вопрос созрел и у президента.
  - Игорь, по твоим словам, нам понадобиться около 300-350-ти охотников. Я правильно тебя понял?
  - Да, господин президент - ответил Игорь, довольно сдержанно и сухо, подозревая, однако о реакции собравшихся.
  - 300 охотников - голосом полным задумчивости произнес Сумятин - но это же очень много. Это же все наши роботы, включая тех, что еще не сошли с конвейера. Получается, что мы идем ва-банк. Если план провалиться, то нам нечем будет оборонять столицу. Можем ли мы пойти на такой риск?
  - Да хватит вам уже, Олег Георгиевич - возмущенно перебил его Воронин - чем вы собираетесь рисковать. Ведь и ежу понятно, что Москву такими силами не удержать, что через неделю-другую американцы возьмут город. А если возьмут Москву, то сопротивление потеряет смысл. Когда в русской истории неприятель брал обе столицы? Никогда! Если теперь мы потеряем город, то народ откажется от борьбы, сочтет войну проигранной. У нас выбора нет, как не было его, когда мы на совещании рассматривали проект Игоря.
  Сумятин не нашел что ответить и умолк.
  - Ну хорошо, - произнес президент - хорошо. Опять мы полагаемся на удачу. Всю войну так делали и теперь продолжаем. Что ж. Похоже, выхода у нас нет. Алексей Федорович, я даю вам чрезвычайные полномочия на использование всех наших ресурсов и производственных площадей для осуществления этого плана. А теперь - все свободны...
  
  
  
  "10. 05. 2046. Воскресенье.
  Сегодня у нас был выходной день. Первый за последние четыре недели. Но, скорее всего выходной день был не у нас, а у американцев: ни бомбежек, ни бесконечных очередей артиллерийской стрельбы, никаких признаков наступления по всей западной четверти. Ребята рады безумно, что выдался хотя бы один спокойный день, когда можно было забыть, что идет война и, немного расслабившись, поиграть в карты. А вот мне как-то не по себе. Не спроста затихают огненные залпы. Не просто так в нашу сторону больше не летят ракеты и самолеты. Что-то безусловно случилось и я могу предположить лишь 2 варианта: первое - заключено перемирие, что крайне маловероятно, так как нам ничего об этом не говорили или второе - они ждут. Я не знаю, чего ждут и когда дождутся, но судя по всему чего-то очень масштабного, крупного и исторического. Иначе не остановили бы они свои адские машины, сеющие смерть в наших окопах и не перестала бы литься кровь патриотов русской земли. Опять вечереет. Днем времени не было. Сейчас выкроилась минутка, и я могу заполнить еще один листок в своем уже довольно толстом блокноте.
  На втором рубеже неспокойно. Сегодня оттуда постоянно доносились странные звуки ракетных двигателей, хотя в небо ничего не улетало. Даже и не знаю что думать. Возможно, просто испытывали что-то. Всякое может быть.
  Миша вторые сутки в лазарете. Я не забуду тот день, когда он накрыл меня своим телом. Хорошо хоть, что пуля прошла навылет через ногу, а то осложнения заставили бы лейтенанта отправить его в какой-нибудь московский госпиталь. А так все обойдется. Скоро я его снова увижу. Если конечно доживу. Я уже много раз писал и еще раз повторюсь, что он хороший человек, и чем-то напоминает мне Николая, хотя опыта у него, конечно несравненно меньше, оно и понятно - 22 года парню. Что я знал в 22 года о войне - ничего. Да и в 27 не слишком много. Пока в первый раз не испил горькую чашу сражения. Теперь я могу сравнивать. То первое сражение по сравнению с последующими было словно небо, слегка покрытое перистыми облачками, против черных туч надвигающегося торнадо. Я так мало понимал тогда. Возможно, Морошев был бы жив, если бы я знал больше. Возможно, он бы попытался сберечь мне жизнь и не пошел бы на первую линию обороны. Все возможно..."
  Сергей запрокинул голову и взглянул в небывалое красоты небо, горевшее закатом. Тишина. Хотя какая могла быть тишина на фронте. Только прерываемая, вереницами танков и БМП, громким хохотом рядового состава измазанного в грязи и машинном масле и ревом реактивных истребителей над головой. Американцы стояли в 11-ти километрах от первого рубежа. Сегодня действительно было очень спокойно. Ни одного выстрела со стороны американцев. Затишье перед бурей. Возможно. Так хотелось верить, что это не так, но все могло случиться. И солдаты готовились к худшему на фоне багровевшего западного солнца, которому было все равно, что будет завтра, ведь оно точно знало, что завтра вновь взойдет на востоке, подарив миру еще один светлый (или не очень, если коварные облака скроют его от людских глаз) день.
  Сергей достал из папки сверток пожелтевшей бумаги. В душе зарождалась тоскливая ностальгия. Это было письмо. Письмо убитого в бою солдата, которое Сергей случайно подобрал из грязи и сохранил, чтобы потом переслать его копию адресату со страшной для любого человека пометкой: "Написавший это письмо погиб в бою. Письмо переслал рядовой третьей роты четвертого мотопехотного полка Шубин С.С... Простите...".
  "Дорогая моя любимая Настёна, пишу тебе еще одно из множества писем и не знаю, смогу ли закончить сейчас. Шансов уцелеть почти нет... но я попробую. Ради тебя. Ради нашей свадьбы. Ради медового месяца, который так и не состоялся. Мы непрестанно ведем тяжелейшие бои с превосходящим нас по численности противником. Этот город как большой, запутанный лабиринт, который мы построили для американцев. Но он не спасет нас. Мы все равно отступаем. Сколько это будет еще продолжаться? Я не знаю. Но я надеюсь, что недолго. Надеюсь, что совсем скоро мы дадим им бой и вернем контроль над городом. Иначе... Мы оставим его, потому что ситуация крайне тяжелая, даже несмотря на то, что у нас теперь новое оружие. Я лично видел его в действии. Что это было, я не понял. Стальной шар или овал, но летел он со страшной скоростью прямиком в Уравнителя, а когда коснулся его, то мощный взрыв разметал остатки Боевого Робота по всей улице. Такого я никогда не видел. Возможно, наконец-то мы получим новое оружие против этих тварей, потому что обычные пули их не берут.
  Мне очень тебя не хватает. Каждый день я думаю о тебе. Лишь надежда на нашу скорую встречу поддерживает во мне жизнь. Без нее я бы давно попал под вражескую пулю.
  Я не пытаюсь геройствовать. Если хочешь жить, то нельзя этого делать. Я лично видел, как один парень вылез из окопа и с криком: "В атаку!" попытался поднять людей. В итоге его прошило насквозь. Поэтому в герои никто особо не рвется. Недавно я услышал историю о том, что один парень в самом начале войны сумел убить уравнителя обычной пулей. Уж не знаю верить этому или нет, ведь у нас в полку такого никогда не происходило. Скорее всего - это лишь придуманная начальством история, чтобы поднять боевой дух солдат. Веру в победу, которой почти не осталось. И все-таки мы верим. Где-то в глубине каждого из нас живет уверенность, что завтра все измениться, что мы сможем победить. Ведь не зря же было отдано столько жизней. Ведь не зря же..."
  Текст письма на этом обрывался. Дальше чернила сильно размазались от влаги. Но этого фрагмента было достаточно, чтобы Шубин прослезился. Того парня он совсем не знал, совсем не помнил его лица, но зато помнил другие лица. Лица десятков людей, которые были ему близки, которые были настоящими боевыми товарищами... и которых уже нет в живых. Уже давно нет. А он все еще жив. Иногда Сергей думал, что это не справедливо, что испытания хуже, чем терять вокруг себя людей не могло быть, но он знал, что могло. Полтора месяца он ничего не слышал об Алене - единственном человеке, который давал ему силы не умереть, когда он уже стоял на грани, когда смерть дышала ему в виски, лоб и затылок, обдавая сердце холодным, усыпляющим спокойствием и предлагая мгновенное избавление от всех страданий этого мира, когда осколки снарядов прошивали его грудь и плечи, когда запах крови лишал ума и заставлял дико кричать в застенках военного госпиталя...
  Последние блики догоравшего заката раскрашивали невысокую траву в оранжево-зеленый цвет, придавая ей волшебный блеск на фоне светло-коричневой земли. Первые позывы уставших глаз Сергей легко отразил и продолжил любоваться закатом, так ненавязчиво напоминавшем ему о другой жизни. Жизни в которой нет убийств и каждодневного снования в окопах с опущенной головой в надежде, что вражеский снайпер не будет стрелять по твоей каске только из-за того, что ты не представляешь для него никакой ценности как добыча.
  Чувство оцепенения и глубочайшей, пробиравшей до костного мозга тоски охватило вдруг Шубина. Очень часто он представлял себе свою прежнюю жизнь и хлопоты по хозяйству и почти всегда за этим следовал другой момент - момент осознания того, что больше ничего этого не будет. Не будет веселой и дружной жизни с Аленой, романтических свиданий и посиделок в шумной компании друзей. Не будет бесконечных упреков шефа, которые теперь казались такими родными, такими нужными и справедливыми, что Сергей многое бы отдал, лишь бы еще раз их услышать. Не будет доброжелательной секретарши Наташи и веселого программиста Кости. Не будет их конторы... И Морошева тоже не будет. Уже НИКОГДА не будет Морошева. Его историй и рассказов. Его философских размышлений и практичных жизненных советов. Не будет между ними долгих интересных бесед в баре за углом дома, в котором жил Сергей, за кружечкой хорошего чешского пива под легкий ненавязчивый мотивчик очередной попсовой песенки. Не будет кота Васьки, который был довольно умным и хитрым, чтобы таскать с хозяйского стола оставленную на пару минут без присмотра колбасу. Не будет прежнего славного города Тольятти. Не будет прежней могучей и великой страны. Не будет прежней размеренной и спокойной жизни. Теперь уже не будет...
  
  
  
  Ровный свет 12-ти 100 ватных ламп накаливания растекался по небольшому кабинету желтой пеленой, прогоняя темноту раннего утра. За окном еще даже не было видно зари, а Альберт уже был на ногах. Сегодняшнее число было особенным. День начала последнего крупного наступления. Последняя твердыня, последний оплот некогда могучего российского государства, большей частью уже лежавшего в бетонных развалинах, покрытых бесконечностью желтых гильз и серой пыли, должен был пасть. Конечно, Альберт и не надеялся захватить Москву за один или два дня. Месяц, а может и больше. Но это уже было не важно. Русская армия была разгромлена и больше не представляла никакой угрозы. Те жалкие группировки, которые удалось собрать русским в Сибири и на Кавказе уже не смогли бы склонить чашу весов в их пользу. Все-таки Катер был прав, когда говорил, что у русских закончатся люди. Он всегда был прав. Всю эту кампанию. И это настораживала Альберта все больше и больше день ото дня. Слишком хорошо он знал, что бывает, когда доверяешь таким людям, как Катер. Слишком много теряешь, если подпускаешь таких людей слишком близко к себе и рассказываешь им о слишком личном. Но сейчас разговор был о другом. Президент не хотел сейчас думать о проблемах или промахах прошлых лет. Он просто хотел насладиться моментом почти что триумфа, почти что победы, которая уже маячила на горизонте, пытаясь взойти кровавой зарей над невысокой президентской фигурой...
  Но чувства уже сутра словно взбесились. Сердце бешено колотилось, отдавая нервные импульсы в висок и мешая сосредоточиться. Это очень сильно настораживало. Никогда подобные возмущения организма не проходили бесследно. Так было в то утро, когда Марвин решил его убить. То же немое, но настойчивое предупреждение поменять планы и что-то предпринять, пока не стало слишком поздно. Альберт был рад, что послушался тогда своих чувств. И теперь должен был послушаться. Он уже решил, что отменит свою речь перед солдатами, которая была запланирована на восемь утра, как раз перед началом наступления. Неважно, что скажут о нем генералы. Главное, что он будет в порядке.
  Чувства постепенно притупились, успокоенные решительными мыслями и темя рюмками дорогого виски, опрокинутыми минут за пятнадцать до этого момента. Предрассветная темнота манила магическим огнем поднимущегося вскоре солнца, а в кабинете было настолько жарко и тесно, что президент не выдержал и вышел в коридор, затем, через главный пропускной пункт генеральского корпуса на улицу. Он был без охраны. Один посреди бездонного темно-синего моря занимавшегося зарей неба сливавшегося на горизонте с черным очертанием земли. Генеральский корпус располагался на возвышенности, а внизу лежало бесчисленное количество армейских палаточных бараков и коммуникационный центр, а так же госпиталь и запасной командный пункт в немного выступавшем над землей железобетонном бункере. Альберт подошел к краю холма, заканчивавшегося отвесным суглинистым спуском, и остроносым ботинком скинул вниз один из сотен мелких земляных комочков. Тишина завораживала своей естественностью. Единственный раз в своей жизни Альберт почувствовал тишину всем телом. Это было так прекрасно, так успокаивало и придавало сил, что он не мог остановиться. Он внимал, впитывал в себя безмолвие русских степей, понимая, что никогда не сможет вместить в себя необъятность замолкнувшей природы... И вдруг эту тишину прорезал легкий хлопок, доносившийся из леса.
  Сердце взревело от частоты сокращений. Инстинкт уже собирался бросить Альберта вниз, но не успел... Светящаяся в ночи пуля неслась навстречу президенту, раздирая пространство и время. В первый раз в своей жизни Альберт видел столь быстро летящую пулю... И в неожиданности и суетливой неправдоподобности момента он вдруг явственно осознал, что он не сможет уклониться, что пуля летит слишком быстро и ему все равно не хватит скорости. Она настигнет его непременно. Еще совсем немного и его тело упадет на холодную землю, которую он завоевал, пролив столько человеческой крови, которая стоила ему чести и звания человека, которая стоила ему совести, души и сердечного спокойствия. Он не мог все потерять теперь. Нет! Только не теперь! Он положил все за то, чтобы стать тем, кто он есть сейчас. Неужели для него - величайшего из всех людей все должно кончится так нелепо и неестественно блекло? Неужели ему суждено умереть от пули? Пусть, пусть даже не совсем обычной, пусть даже летящей с бешеной скоростью, но все-таки пули. Этого не может быть! Не для этого он продавал свою душу! Не для этого!
  Президент успел развернуться на 180 градусов... и его взору предстал последний в его жизни вид. С другой стороны к нему неслась вторая пуля, обдавая окрестности адским пламенным дыханием, жаждущая забрать его жалкую душу, увлечь глубоко под землю и заточить в беспросветную тьму, смешанную с пламенем, из которой невозможно выбраться. И тут Альберт все понял. Понял, насколько ошибся, когда принялся искать этот злосчастный порошок. Он погубил его жизнь. Проклятье, которое захватило президентский разум, завладев всеми чувствами и покорив мелкой алчности и тщеславию. Лучше бы он не видел этого порошка! Никогда! Никогда! Теперь он это понял. Понял, но не успел попросить прощения у тех, кому он причинил бесчисленное зло, кого лишил близких и друзей; у жителей своей страны, которых он взорвал в тот роковой день; у тех, кто погиб на этой бессмысленной войне, которую он разжег, пытаясь утолить свою жажду власти; у людей, которые пролили свою кровь во имя мести невиновным; у невиновных, которых он приказывал расстреливать и убивать. И это было хуже всего. В последний момент, когда две пули уже почти коснулись его головы, он осознал все это и душой познал, что ждет его после смерти. Огонь. Неугасимый огонь. Огонь, провозвестником которого стала эта пуля, летящая так холодно, безжалостно и безразлично, что хотелось плакать и кричать одновременно, проклиная себя и свою судьбу за все, что он сделал при жизни.
  Последний дикий стон вырвался из груди Альберта... А потом лишь легкий хруст разломившийся кости и шлепок в тот момент, когда пуля достигла головного мозга, превратив его в бесформенную массу и уже готовясь выйти через затылок огромным разрывным отверстием, как вдруг в задней части черепа тоже что-то хрустнуло. Вторая пуля влетела в затылок и повторно измельчила бело-серую жидкую массу. Вылетели они одновременно, образовав в голове президента два параллельных тоннеля постепенно расширяющихся от начала до конца.
  На землю рухнуло бездыханное тело, залитое кровью и мозговой тканью. К нему немедленно подбежал дежуривший в это утро постовой и содрогнулся от увиденного, однако сумел удержать себя в руках и, поправив постоянно налезавшую на глаза каску, бросился в генеральский корпус громко крича столь неожиданную и оттого совсем неправдоподобную фразу: "Президента убили!"
  
  - Господа генералы - начал Катер, оглядевшись вокруг, - что нам делать дальше?
  Возможно, в первый раз в своей жизни он не знал ответа на этот непростой вопрос и поэтому спрашивал у других.
  - Альберт Рош мертв, - продолжал главнокомандующий вооруженными силами Соединенных Штатов - Наш лидер мертв. Убит перед самым началом последнего сражения. И теперь мы должны решить судьбу этого мира. Продолжить наступление или объявить перемирие? Мне нужен ответ. Коллективное решение, которому я могу подчиниться. Четкое и однозначное решение. Скажите свое слово. Наша армия превосходит русских по численности, мы можем одержать победу - для этого есть все основания. Русские не смогут противопоставить нам что-либо серьезное. Но Альберт мертв. И этим все сказано. Человек, развязавший эту войну, больше не будет в ней участвовать. Это станет ударом для солдат. Это станет ударом для нашей страны. Теперь все будет по-другому. Теперь у нас нет лидера. Народ потерял вождя, а мы потеряли вдохновителя, поэтому я спрашиваю вас: "Готовы ли вы с этих пор взять всю ответственность за наши действия на себя? Готовы ли обагрить руки кровью своих солдат, бросив их в последний, возможно бой?". Ответьте мне, господа генералы. Ответьте.
  Уильям прислонился к стене возле одной из плазменных панелей, на которой отображался план захвата Москвы. Шесть генералов сидели с лицами полными неожиданной ответственности перед страной и размышляли о своем долге; о выборе, который был столь необходим теперь; о том, могут ли они позволить себе этот выбор и о том, какова будет цена неправильного выбора. Раскатистое напряжение, исходившее от нейронных окончаний их нервной системы, волнами прокатывалось по кабинету убитого президента. Теперь у них был шанс остановиться. Единственный, возможно шанс... Но этому шансу не суждено было быть использованным. Слишком сильно было тщеславие Рошевского окружения. Слишком сильно они погрязли в коррупции, и слишком очевидной была их вина за преступления президента, чтобы они могли отступить сейчас. Они должны были пойти до конца, и они пошли. В ответ на призывные слова Катера они ответили простой, но страшной и кровавой по своему содержанию резолюцией, которая подписывала смертный приговор сотням тысяч, а то и миллионам: "Решено войну продолжать до победного конца".
  Катер еще раз посмотрел в размазанные генеральские лица, чтобы удостовериться в окончательности своего решения, а потом бегло бросил взгляд на механические часы. Часовая стрелка была уже на восьми, а минутная подходила к одиннадцатому делению циферблата. Катер понимал, что вместо президента перед солдатами должен будет выступить именно он. Сейчас только он мог поселить в них надежду и быть может сохранить не одну сотню жизни, которые не успеет прервать безжалостная пуля, когда солдаты кинуться на бесчисленные вражеские окопы, чтобы отомстить за своих родных. Он быстро зашагал к выходу. Но теперь это была уже не твердая поступь уверенного в себе военного командира. После смерти Роша он многое осознал. Он тоже был причастен, не меньше остальных. Он знал все с самого начала. И теперь чувство стыда и ужаса обгладывало его сердце отравленной гниющей пастью отвергнутой солдатской чести. Его вина была несомненна. Он хотел провалиться сквозь землю, лишь бы только не ощущать этой адской душевной муки, сжигающей его изнутри. Он променял самое дорогое, что у него было на жалкую славу и земной почет. Он тоже продал душу за признание и известность, за то, чтобы иметь долю от большого праздничного пирога, именуемого Россией. Он знал, что сейчас пошлет солдат на верную смерть. Он знал это и не хотел этого делать. Не хотел говорить американским парням, что сегодня им придется умереть за свою страну, потому что не за страну они умирали; не за родных, которые погибли при взрывах и пожарах в городах Америки. Они умирали за вождя, вождя, которого теперь уже нет, которого совсем уже скоро примет сырая земля и трупные черви, для которых наступит время великого пира, ведь им, наверное, еще никогда не приходилось есть человека так сильно пропитанного человеческой кровью и оттого такого аппетитного, как Альберт Рош...
  Агония становилась все более невыносимой. Чувства Катера гнела ужасная тоска, и он уже точно знал, что не скажет тех слов, которые от него хотят услышать. Пропускной пункт промелькнул, словно очередная лампа, освещавшая фиолетовый коридор. Пространство перед холмом было утыкано объективами телекамер, которые должны были транслировать выступление президента. Откуда-то глубоко из желудка поднялся отвратительный трупный запах, а сердце взревело от безумного отчаяния и смятения. Так могло реветь только одно существо на земле. Забытая солдатская честь, сгнившая заживо и теперь издававшая протяжный вой из своей душевной могилы, не давая покоя и призывая к себе бесстыдного человека, посмевшего покуситься на самое святое, что у него было. Она говорила Уильяму о том, что он никогда не сможет смыть позора. Катер хотел, очень хотел попросить прощения у всех за то, что он сделал, за все свои грехи и ошибки, но странные мысли, взявшиеся из ниоткуда вселяли в душу абсолютную уверенность в том, что его никто уже не простит, что он не сможет воскресить то, что заживо закопал когда-то под обломками небоскребов нажав всего лишь одну красную кнопку; и очередной завывающий крик сжег его изнутри.
  Кнопка кобуры тихо щелкнула и 16-ти зарядный пистолет покинул свое уютное жилище, чтобы обагрить дуло кипящей человеческой кровью. Он чувствовал, как грубый генеральский палец обволакивает его курок и поднимает все выше и выше. Холодная сталь раскалилась докрасна. Даже сталь не могла выдержать бездонного моря отчаяния, с которым человек не в силах бороться в одиночестве. И поэтому пистолет послушно поднимался вверх - к виску своего хозяина, завороженный дикими воплями, раздирающими умирающую душу. Плавный взвод пружины и боек со страшной силой ударил по основанию патрона. Мощнейшая струя пороховой энергии заставила пулю вылететь из узкого дула на свободу. Совсем не на долго... А затем вонзиться в слишком мягкий, чтобы выдержать ее удар генеральский череп... И пистолет, брошенный, словно ненужная уже никому вещь издав последний протяжный вздох порохового дыма, выпал из разжимающейся руки, летя прямо напротив падающего тела своего хозяина, напротив его лица, на котором ледяными слезами застыли последние крики вылетающей из тела души, которой не было покоя в этом мире, ровно как не будет и в следующем...
  
  
  
  
  "11. 06. 2046. Понедельник
  Я слышу их. Слышу гул, доносящийся из американского лагеря. Они ожили. Пришли в движение. Этот день настал. Я так давно ждал его и вот он пришел. Мне безумно страшно сейчас. Я знаю, что у меня есть пара-тройка минут до тех пор, пока не объявили тревогу, и поэтому я решил дописать свой дневник. Этот день станет последним. За ним вряд ли уже будут идти записи... Умру ли я сегодня? Я не знаю. Надеюсь, что нет, всем сердцем надеюсь. Ведь не зря же я прошел от начала этой войны до конца, не зря столько раз выживал... Хотя у войны на этот счет как всегда имеется свое мнение, отличное от моего. Она хозяйка моей судьбы и я не могу знать, помилует она меня или нет. Теперь все зависит лишь от беспристрастного случая...
  Мои последние слова я обращаю к тем, кто, возможно, будет читать этот дневник, после того, как меня не станет. Я писал достаточно много и подробно, в этой папки очень много всевозможных приложений из других источников. Прошу вас, прочитайте их все. Никто из нас не хотел этой войны, но все мы ходим у нее в рабах. Не повторите тех ошибок, которые допустили мы. Это моя последняя просьба.
  Старший сержант Шубин Сергей Сергеевич. Третья рота восьмого мотострелкового полка западной части. 8 часов 14 минут утра"
  - К орудиям! - пронесся над траншеей звонкий голос 30-ти летнего лейтенанта, отчаянно пытавшегося заглушить несмолкающий вой сирены. Шубин бросился вперед, едва успев захлопнуть картонную папку и запихать ее под бронежилет, как поступал неоднократно во время предыдущих сражений. Оставлять ее в бараке не имело никакого смысла, так как скоро его не станет. Артиллерийский дождь накроет все вокруг, а взрывные волны сожгут бледно-коричневые листы. С собой. Только с собой. Сергей бежал по узким окопам, полностью осознавая, что в любой момент с неба может посыпаться увесистый град вакуумных авиабомб и блиндажи заполняться кровавыми реками. Поэтому он бежал со всех ног. Бежал к переднему рубежу обороны. Нелогично? Только не на этой войне. Американцы никогда не били по передовым укреплениям, предпочитая обстреливать тыл, чтобы в случае чего осложнить отступление неприятеля на другие рубежи. Плечом Шубин прислонился к земляной стене и свернулся в комок, чтобы приготовиться к обстрелу. Но ничего не происходило. Гул американского лагеря нарастал и приближался, но не было ни характерных глухих хлопков ни авиапредупреждений. Ничего. На минуту Шубину показалось даже, что тревога и все прочее ему почудилось, как вдруг он услышал чей-то незнакомый голос далеко позади. На гигантском передвижном экране он увидел лицо президента, стоявшего на холме за второй линией обороны. Постепенно люди вокруг начали подниматься, чтобы увидеть обращение президента столь нужное теперь, когда надежда угасла настолько, что не было никакой возможности вернуть ее к жизни самостоятельно. Президент начал говорить.
  "Солдаты! Россияне! Бойцы! Пришел тот день, который был неизбежен! День последнего сражения за нашу с вами землю! День последней битвы за Москву и за Россию! Этот день войдет в историю! Так или иначе войдет! Но лишь от вас теперь зависит, что будет написано рядом с этим днем. Будет ли там написано, что в этот день была начата московская операция, которая завершилась полным успехом Великой Американской Армии, что положило начало мировому господству Соединенных Штатов над всеми остальными народами. Или там будет написано, что в этот день, русские войны, не струсившие, не убежавшие с поля боя в Сибирь, выступили против неприятеля в едином порыве и ценой сотен тысяч своих жизней героически остановили бесконечную американскую орду завоевателей, которые пытались поработить планету. Лишь вы можете выбрать. Вы теперь пишете историю! Вы, солдаты, а не мы, политики, которые теперь уже ничего не могут сделать... Я знаю, вам страшно. И этот страх проглатывает вас целиком, затмевая последнюю надежду. Да, я знаю. Мне тоже сейчас страшно. И если вы думаете, что я покинул Москву, то можете посмотреть на задний план. Я здесь! Я с вами! Я со своим народом остался в столице в то время, когда еще можно было уехать! И я останусь здесь до конца! Так же как и вы, я не отдам землю своей страны безжалостным оккупантам! Не отдам, слышите! И пусть даже не просят! Я призываю вас, пехотинцы, танкисты, летчики! Я призываю вас пролить кровь за свою страну! Теперь! Сейчас! В этот момент и во все последующие! Я призываю вас: "Стойте насмерть!". Стойте насмерть. Бейтесь до конца..." - экран мгновенно потух и попятился назад, увозимый четырьмя армейскими тягачами.
  И вдруг по фронту прошла волна. С каждой секундой приближавшееся солдатское "УРА!" пробирало душу до самых последних ее окончаний и заставляло трепетать в неистовстве переполнявших патриотических чувств и страстного желания отомстить врагу за все, что он сделал с людскими жизнями. И Сергей кричал. Так громко, как только мог. Кричал и кричал, даже когда уже не было сил кричать, он кричал, надрывая голосовые связки и сажая голос. Он кричал...и все кричали. Они не могли удержать в себе того, что так долго копилось в их легких. Они должны были излить это вместе с криком. И они излили. И бросились к первым укреплениям, занимая места в дотах и дзотах, располагаясь поближе к первой линии огня, чтобы встретить вражескую пехоту бесконечным свинцовым дождем, чтобы забросать ее осколками гранат и снарядов, чтобы показать, на что способен русский человек, когда сражается за свою Родину.
  На секунду окоп смолк и лишь сопение, переполненных яростью, людей прерывало эту тишину. А шум приближался все ближе. Гул был еще далеко. На расстоянии пяти-семи километров, но с каждой секундой он неумолимо приближался, и становилось все страшнее от безысходности и томительного ожидания. Несколько минут длились вечность. А потом... Километрах в пятнадцати к востоку по всему фронту прокатился один мощнейший раскат от залпа нескольких сот орудий, который потряс даже подножную землю. Сначала Шубин не понял, что случилось. Он подумал, что это стреляла наша артиллерия, но когда понял, что второго залпа не последует, осознал, что это нечто гораздо более серьезное. Издали доносился звук гигантского стального пчелиного роя, который несся со страшной скоростью над траншеями.
  - Ложись! Все в укрытие! - прокричал лейтенант и спрыгнул в ближайший окоп, а еще через пару минут все время нараставшее жужжание вылилось во вполне определенную форму. Десятки охотников летели над линиями обороны, непрестанно вращаясь друг возле друга, будто соединенные общей осью. Синий след их двигателей был настолько хорошо виден, что казалось, будто они все время ускоряются. За секунду они пролетели над траншеей, где находился Сергей, и умчались дальше в сторону американских войск. А еще через пять минут Сергей увидел то, что никогда не забудет. Ослепительный свет озарил горизонт и заставил резко зажмуриться на несколько секунд. Этот свет разливался из-за довольно пологого холма километрах в трех от первой траншеи, но он был виден гораздо дальше. А когда свет неожиданно быстро погас, то на смену ему пришел невыносимый грохот, как будто сотни громовых разрядов слились в едином резонансе. Случись такое в городе, в радиусе нескольких километров в домах повылетали бы стекла, да что там стекла, штукатурка бы отвалилась. Громыхания постепенно смолкали, а на их фоне стали все различимее ужасающие вопли раненных американцев, вспоминавших одновременно все ругательства, которые только знали. Эти голоса сливались в один протяжный вой человеческого естества, которое было разорвано на многие-многие части взрывом, который еще никогда не видела эта планета. Взрывом, который потрясал своей мощью и точностью.
  Шубин еще не понял, что последнее сражение закончилось, еще даже не успев начаться. Он не мог поверить, что до сих пор жив и что это, возможно станет концом ужасной войны, которая отняла у него слишком много для одной жизни.
  А в трех километрах отсюда царил хаос, смешанный с бесконечным огнем и багровыми реками, которые пролились из сердца американской военной машины. Уравнители, словно беспомощные пластмассовые игрушки лежали с напрочь сорванной броней и разорванными проводами. Некоторые еще могли передвигаться и стрелять, но не выдержали бы и двух попаданий. Танки были сплющены как консервные банки и взрывались один за другим, подлетая в воздух на несколько метров. Пехоты практически не осталось. Те немногие, которые выжили находились довольно далеко от эпицентра. От других же не осталось и следа. Ни одежды, ни мяса, ни костей. Огромная энергия испепелила их, расщепила на атомы и молекулы, развеяв по бескрайним российским степям. Оставшихся же в живых добила мощнейшая ударная волна, которая не пощадила никого и ничего на своем пути, вырывая с корнем деревья и поджигая их прямо в воздухе, поднимая пласты черной, намокшей земли и смешивая их с людскими останками и летавшими повсюду бесформенными листами крелатовой брони. Поле размером 15X3 километра было выжжено полностью, превращено в пустыню, на которой в ближайшие 20 лет не будет расти ничего. Даже сорняки. Потому что даже они не смогут прорости на почве, которая на 3 метра в глубину пропиталась человеческой кровью. Почве, в которой за несколько минут было похоронено около пятисот тысяч человек...
  
  
  В малом кабинете совещаний царила тишина. Странная, неестественная, задумавшаяся над чем-то тишина, которая исходила от собравшихся здесь людей. Никто не хотел говорить. Просто молчали, искоса глядя на простую, распечатанную на принтере, бумажку, лежавшую на прозрачном журнальном столике из цветного стекла. С виду она была вполне обычным документом, ценность которого, однако превышала все разумные и неразумные пределы. Это было оно. То, чего так долго ждали без исключения все. Предложение о прекращении войны. Долгожданное послание. И лишь одна подпись могла покончить с этой войной раз и навсегда. Однако Сотников медлил. Теперь, когда министры вкусили сладость такой легкой и быстрой победы на западном фронте, они задумались над тем, что продолжение войны может привести к полному разгрому американских войск. Но, разумеется, Сотников ни в коей мере не желал прислушиваться к их доводам. Этот документ достался слишком дорогой ценой, чтобы вот так запросто можно было его отклонить и продолжить бесполезную войну ради своей выгоды и личных корыстных интересов. Министров этих вообще не было здесь, да и не могло быть, так как в малый зал приглашались лишь люди, многократно доказавшие свою лояльность и знание собственного дела и именно поэтому большинство важнейших решений принималось именно здесь. На этот раз помимо постоянных участников тайных заседаний Сумятина и Воронина здесь находились также Игорь, который как всегда задумчиво стоял у комода, в своем темно-зеленом пиджаке и заложив руки за спину думал о чем-то своем, непостижимом и высоком, гениальном и непонятном обычному человеку. Сумятин как всегда курил дорогие сигареты, а Воронин чесал правой рукой подбородок, поглядывая на документ. Президент медленно ходил по комнате и усиленно думал.
  Несколько мыслей тревожили его разум на протяжении последних дней, и главной из них была: "А что будет, когда война закончится?". Он не мог этого знать. Догадывался, но не мог знать наверняка, и все-таки его догадки были настолько близки к суровой истине, что с ними нельзя было не считаться, нельзя было проходить мимо них и откладывать их в дальний ящик. Нужно было обдумать их и решить, что делать дальше.
  - Итак, господа - начал Сотников упавшим и осипшим голосом - вот он. Перед вами. Мир. Долгожданный мир с агрессором. Мир на равных условиях. Мир, который не отбирает у нас ничего и который ничего нам не дает. Бумажный американский мир. Он лежит перед вами на журнальном столике и вы все уже ознакомились с его текстом и условиями заключения... Но я хочу вас спросить: "А нужен ли нам такой мир?"
  Президент замолчал. Косые взгляды теперь были направлены прямо и смотрели как один на Сотского. Конечно, он этой реакции ждал. Многие не понимали, о чем он говорит. Этого мира ждали, на него возлагали большие надежды, к нему готовились и его завоевывали в бесчисленных расчетах и спецоперациях. И теперь он мог оказался не нужным?! После того, что было сделано, чтобы заключить его?! Первым общую мысль, накопившуюся у всех в глазах, выразил Сумятин.
  - Господин президент, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать? - он вопросительно взглянул на Сотникова.
  Президент еще раз прошелся по кабинету из стороны в сторону, зная, что нужно ответить, но как бы выдерживая тактическую паузу, чтобы усилить атмосферу ожидания.
  - Нужен ли нам такой мир? - повторил президент шепотом - Что будет после его заключения? Что? - президент взглядом пробежался по лицам - а я скажу вам, что будет. Наши люди не примут этого мира. Вот что будет. Они вернуться в свои города, испепеленные огнем и разрушенные до основания американскими захватчиками. Вернуться к женам и матерям, которых уже нет в живых, и будут рыдать. Плачь русского народа будет слышен везде. На каждой площади, на каждой улице, в каждом доме люди будут проклинать нас за то, что мы заключили этот мир. За то, что не дали им возможности отомстить за тех, кто был для них дороже всего. Заключив этот мир, мы не выиграем войну. И американцы не выиграют. Никто не выиграет! Но они вернуться к себе домой в уютные теплые квартиры, в государство с прочной экономикой и установившимися рыночными связями. А куда вернуться наши люди? Как мы посмотрим им в глаза? Они спросят нас: "Почему, почему вы не дали нам сделать с ними то же самое, что они сделали с нами? Почему не дали нам возможности отомстить и прогнать поганых американцев с нашей земли?". Что мы ответим им? Я знаю; я безусловно знаю, что не потому мы заключили мир, что выпросили его, а потому, что боролись за него очень долго. Но простые люди этого не поймут. Не узнают никогда, потому что мы не можем сказать им правды. Они ждут. Теперь ждут того, что мы начнем наступать. Ведь они видели, что произошло с американской армией. Но они не знают, что нам просто нечем наступать теперь. И поэтому они не поймут нас - президент помолчал - через год новые выборы. Страна лежит в руинах. За год мы не успеем отстроить города и наладить нормальную работу основных служб. А кто придет на наше место - неизвестно. Но я точно знаю, что не мы, потому что мы потеряем доверие народа, если подпишем этот мир, так как люди слишком многого не знают и никогда не узнают. До этого мира я думал о настоящем дне. Теперь я думаю о будущем.
  Длинный эмоциональный монолог президента не остался без внимания, но в его адрес посыпались вовсе не слова солидарности а горы негодования, в основном от Сумятина.
  - Саня, да ты о чем вообще говоришь то? - начал он гневно, позабыв про высокий президентский статус и уважительное отношение и воспринимая его теперь, как и много лет назад просто как друга и боевого товарища - Совсем что ли с катушек съехал? Чем ты собрался русскую землю отстаивать? Опомнись! Охотников больше нет! Все ушли, все до единого! И хорошо, что хватило! А могло бы и не хватить, проведи американцы еще пару внезапных атак. Нельзя, нельзя, Саня сейчас отвергать этот договор. Они напуганы, они не знают, что делать. Но это только пока. Хорошо, крайне здорово, что они запросили мира. Протянем пару недель с подписанием и можем вообще без страны остаться. Ты хочешь продолжать наступление, ты говоришь, что народ нас не поймет?! Да! Не поймет. Никогда народ не понимает таких решений, но это не важно! Совсем не важно, что нас обольют грязью свои же люди. Главное, что не кровью нас затопят. Грязь смыть можно, а вот кровь въедается в самую душу! Ты знаешь это, прекрасно знаешь, не раз отдавал неверные приказы, как и каждый из нас. И если мы сейчас отклоним это предложение, то это будет самый страшный неверный приказ за всю нашу жизнь. Мы не сможем воевать, Саня. Ты говоришь о политическом кризисе через год после окончания войны?! А если мы ее продолжим, то через год у нас наступит демографический кризис, Саня! 20 миллионов! За пол года мы потеряли одну восьмую населения страны! Кем ты собираешься восстанавливать страну потом?! Кем ты собираешься воевать?! У американцев огромные резервы, а что у нас?! Ничего! Лишь чувство патриотизма и дуратовые винтовки, вот и все! Прошли те времена, когда выигрывали самые смелые. Мы должны принять этот договор, Саня. Такова наша обязанность. Такова твоя обязанность! Президентская, нелегкая обязанность, сохранять своих людей! Опомнись!
  Сумятин резко смолк после столь длинной и бурной речи. Воронин оставался сторонним наблюдателем и еще не определился, какую сторону стоит занять. И только от Игоря веяло нордическим спокойствием. Он созерцал этот спор со стороны, откуда-то сверху, как будто заранее зная, что последнее слово суждено сказать ему и тем самым решить судьбу России.
  - Мы сможем победить! Сможем, Олег! Разве ты не видишь?! Теперь нам под силу все! Они бояться нас! В их душах царит страх! Мы сможем нанести сокрушительный удар! У них в тылу две наши армии. Мы прорвем кольцо вокруг Москвы и тогда все будет кончено! В американском командовании теперь неразбериха. Нормальных генералов там просто не осталось. А оружие? Производство охотников налажено, теперь мы сможем выпускать по 150 роботов в месяц. Еще несколько таких взрывов и среди американских солдат начнется страшная паника. Мы должны продолжить! Должны, иначе все, что мы так долго строили, чего добивались такими неимоверными трудами пойдет прахом.
  Президент не желал сдаваться и пристально, хотя и вскользь посмотрел на Игоря. Тот поймал его взгляд и понял, что теперь пришла пора решить, на чьей стороне выступить. Собрав немногие оставшиеся после бессонных ночей силы, он отслонился от трюмо и с усталым видом почти шепотом произнес:
  - Олег Георгиевич прав. Мы погубили столько жизней, что хватило бы на столетие. Нет смысла продолжать эту бесполезную войну, обагряя свои руки новой кровью. Я не могу так больше. Мертвые солдаты сняться мне очень часто теперь, а я плачу, потому что понимаю, скольких людей убили мои охотники за эту войну. Я не хочу больше убивать. Не хочу больше видеть, как страдают люди. Если вы продолжите войну, я отключу материнский сервер и искажу данные, и ни один охотник больше не сойдет с конвейера. Вам придется воевать против Уравнителей без оружия, голыми руками.
  Игорь поправил съехавшие очки и медленно пошел к выходу, оставляя принятие окончательного решения опытным политикам и дипломатам. И хотя он знал наверняка, что мирный договор теперь будет подписан, нейроны в грудной клетке все равно продолжали негромко передергиваться, заставляя сердечные мышцы сокращаться чуть быстрее обычного, сбивая дыхание и вызывая необъяснимое чувство тревоги после того, как за его спиной закрылась деревянная дверь...
  
  
  
  * * *
  
  С самого утра непогодило. По небу плыли черные тучи, налитые кубометрами воды и мегаваттами света. Сергей шел пешком. Его не интересовали теперь пролетавшие мимо бронетранспортеры и немногие легковые автомобили. Он был полностью погружен в созерцание города. Мертвого города Тольятти. Такого же мертвого, как и Самара, и Питер, и Смоленск, и Ростов-на-Дону. Такого же мертвого, как и сотни других городов, разрушенным созвездием лежавших на карте европейской территории России.
  Аллея под ногами медленно плыла. Разбитая бесконечными бомбежками мелкая тротуарная плитка изрядно поросла зеленой травой. Но это была не та трава, глядя на которую вспоминается лужайка перед домом. Это была трава с кладбища. Сорняки и первые зачатки лопухов. По одну сторону аллеи, через небольшой скверик, засаженный в основном кустарниковой сиренью, стояли исполинские шестнадцатиэтажки. Они выглядели так жалко, так удручающе-безжизненно теперь, что хотелось плакать. Почти у всех не было четырех верхних этажей. Пространство вокруг просматривалось очень и очень далеко, на сколько хватало человеческого взора. Двух-трех этажные здания центральных магазинов были полностью разрушены теперь и не могли служить препятствием для обзора.
  Сергей не верил своим глазам. Города, его родного города, в котором он прожил все эти 28 лет, что теперь отделяли его от момента рождения; города, шумевшего движением автотранспорта, в часы пик, когда люди возвращались с заводов домой; города, в котором было столько простора новых кварталов и в тоже время так много таинственности старых, забытых всеми улочек и переулков; города, который дышал некогда свежестью летнего дождя, радуясь, что с него смыли остатки масляных пятен недавних выбросов - этого города теперь не было. А вместо него был другой, смотревший на прохожих выбитыми стеклами черневших глазниц; разрушенный, оскверненный город, который потерял надежду на освобождение. Многие здания были разрушены до фундамента. Теперь здесь было пусто, неестественно пусто, в отсутствии привычных строений, которые еще пол года назад стояли на своем месте и вовсе не думали о том, что в один из дней их жизнь прервется огненным ливнем.
  Шубин свернул с главной аллеи на небольшую протоптанную тропинку, ведшую вглубь одного из кварталов, которая проходила мимо разрушенного магазина. Металлические перекрытия болтались на разорванной проводке и в любой момент могли рухнуть на проходивших мимо людей, хотя теперь здесь, кроме Сергея никого не было. Видимо людям было страшно ходить здесь, видимо и нечего было тут делать, раз не рисковали обыватели соваться сюда. Но Сергей должен был идти. Там жила Алена. Там - во внутриквартальном пятиэтажном панельном доме, построенном в 80-х годах прошлого столетия. Сейчас была видна лишь часть этого дома, а остальную скрывал угол шестнадцатиэтажки, в которой была пробита неимоверных размеров дыра прямо посередине дома. Неизвестно, какая сила удержала это здание от разрушения, но оно стояло, иногда кидая на тротуар массивные доски и куски кабеля.
  Так пусто было на душе теперь. Показавшийся из-за угла скверик поражал царившим здесь хаосом. Еще недавно на его качелях и горках играли малыши, а вот теперь они, обуглившиеся, почерневшие и искореженные, лежали на голой, испещренной ямами от снарядов, земле. Деревья, выкорчеванные с корнем, рассеченные поперек на две отдельные половинки, валявшиеся друг от друга в нескольких десятках метров, привносили ощущение страшной трагедии, которая обрушилась недавно на этот сквер.
  Сергей прошел немного дальше. Нехорошее чувство вдруг обдало его душе пламенем, лишь только он увидел бетонную плиту. Он начал бежать.
  Угол высотки больше не был преградой, и теперь Шубин мог увидеть полную картину. Той части дома, которая была скрыта от его глаз, просто не было. Сергей остолбенел. Четыре подъезда, включая и тот, где жила Алена были просто срыты до основания. Груды разбитых массивных плит и арматуры образовывали в пятиэтажке огромную брешь. В уцелевших краях дома виднелись чьи-то кухни и комнаты, тоже наполовину уничтоженные, но все еще сохранившие предметы обихода. Что и говорить, смертная казнь за мародерство - лучшее решение в условиях военного времени.
  По Сергею прошла волна неописуемого страха и тревоги. Пулей он бросился к груде обломков, но не нашел там ничего, что могло бы его успокоить. Он оббежал дом, чтобы зайти со стороны подъездов. Ка ни странно людей здесь было довольно много, но это были уже скорее не люди, а нечто среднее, нечто переходное, во что превращается человек в первые минуты неописуемого страдания. Они потеряли родных. Здесь, под завалами этого дома они потеряли своих жен и матерей. Мужчины и женщины теперь плакали одинаково горько. Шубину сдавливало горло, он тоже хотел плакать, хотел рыдать, глядя на этот незапланированный проем, а небеса вторили ему громовыми раскатами, предвещавшими сильнейший дождь, но внимание сержанта неожиданно привлекла длинная бумага, наклеенная прямо на дверь одного из уцелевших подъездов. "Списки погибших" - молнией Сергей бросился к этой двери и судорожно заводил пальцем по сухой еще, шершавой бумаге. "Алена, Алена... тьфу ты, Сурьянова, Сурьянова". Он водил пальцем по бумаге, он уже знал, уже знал, что случилось непоправимое, но надеялся, что был не прав. Так не хотелось быть правым в этой ситуации. Он хотел, жаждал, чтобы она была жива, чтобы ему не пришлось похоронить свою последнюю надежду, но вот палец наткнулся на столь знакомую фамилию: "Сурьянова Алена Константиновна".
  Сергей осел. Душа упала вниз, потянув за собой и телесный облик. В один миг в голове Шубина пронеслось многие сотни мыслей и чувств, передать которые просто невозможно. Он был убит. Убит потерей последней робкой надежды на то, что она жива. Жизнь мгновенно потеряла смысл. В голове возникла мысль о самоубийстве. Душевные муки были невыносимы, Сергея разрывало изнутри, сердце колотилось и готово было разлететься на миллиарды осколков, которые затем впились бы в мягкие ткани и плоть, как тогда, как тогда, когда он осознал, что Морошев больше не придет к нему домой, что он убит, убит в бою на псковских рубежах. Так было и теперь. Он сдал оружие. И это было хорошо, иначе он выхватил бы пистолет и, не задумываясь, нажал бы на курок. Но пистолета рядом не было, и Сергей просто упал на колени. Он плакал самыми горькими в своей жизни слезами. Он похоронил человека, которого любил больше всего на свете. Убитый горем, погребенный под невыносимой ношей жестокой реальности, он сидел теперь на отсыревших за последние несколько дней бетонных развалинах в своей армейской форме и ронял прожигавшие землю огненные душевные слезы. А, в унисон ему, по жестяной крыше стучали небеса, так безжизненно, так безразлично-холодно, одевая асфальт в темно-серые пятна...
  
  
  
  
  
  
  Сыров Всеволод Сергеевич
  Тольятти. 2004-2005 год.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"