Зима Ира : другие произведения.

Матильда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Небольшой рассказ

  Матильда
  Ира Зима
  Рассказ
  За годы, проведенные вместе, воспитала во мне Ленка, лучшая подруга, хроническую благодарность за свои хлопоты, ставшие, по ее мнеґнию, причиной моего повышения. Тогда меня перевели из самых "низов" в менеджеры. Но, как оказалось, причины тому были совсем другие, не Ленкины. Со мной вовремя случилась несложная трансформация - из голубоглазого беленького длинноногого ангелочка я скатилась в серость и... мягко вписалась в коллектив с диагнозом "безвредна". Серенькая и глупенькая, пришлась я ко двору и нашей директрисе, и очень умной Аллочке и благополучно пережила все кризисы и увольнения. Ненавижу и терплю -значит, выживу. Рабская моя натура питается исключительно ненавистью, потому я и жива, что объекты ее неизґменно остаются при мне: и Ленка - я ей нужна как ящик для складывания неприятностей, и Аллочка - ее я боюсь до отупения, за глаза бунтую и полностью ей принадлежу. Улыбаемся, тусуемся, выпиваем: "Ленка-пенка-колбаса - убила бы, да без тебя нельзя". Ничего я не нажила за свою двадцатипятилетнюю жизнь, и нет у меня на нее никаких планов.
  Когда-то, года три назад, я была уверена, что все еще изменится: получу отпускные - уволюсь. Аллочке скажу "сама дура", а Ленке - "прилипала". Но после отпускных мне понадобилось купить дубленку, потом учить английский, потом еще что-то - и уже непонятно, зачем увольнятьґся, суетиться, переживать.
  "Все! Жить, как овощ, больше нельзя!" - решаю я в очередной раз и тут же беру пульт, включаюсь в процесс перебежки по каналам, чужим историям, плачу над некоторыми, звоню Ленке, которую терпеть не могу, перетираю опять чужие истории ненужных мне людей. Сплетнями это не считается - на том и стоим, что порядочную девушку за глаза называют курицей бестолковой, а она всех терпеть не может. А назавтра все опять закрутилось по неизменной схеме: работа - дом - и обратно.
  От тоски и рождественских чувств занесло меня под Новый год на Тверскую, а там, кроме табло с щёлкающими цифрами уходящих дней да целующихся парочек, и посмотреть некуда. Уставилась я на это самое табло, смысл которого вдруг вырос в моей голове - "До нового тысячелеґтия осталось 15 дней".
  Новое тысячелетие! А я как была никто и нигде, так и осталась. Кошмар какой-то! И никаких перспектив, даже мечте зацепиться не за что. Люмпен я, бесполезное существо. В общем, истерика со мной случилась, перешедшая в затяжную депрессию. На работе депрессивное состояние усугубилось - родной коллектив поспособствовал. Из порядочной девушки я тут же была переведена в особу антисоциальную. Ленка лишилась общения, Алла - морды для битья, а я застряла в наґвязчивых образах - холодных и красивых.
  Из окна кухни по утрам, стоя с чашкой горячего кофе, я видела, как падаю вниз: тело белое упало нелепо, я особенно хороша в натурального шелка рубашке, и отравляющие мне всю жизнь бедра не видны...
  Боже, да за что ж ты меня такой сотворил? Или это ты так развлекаешься? Сделал бы меня с явными дефектами, было бы понятно, что за грехи мучаюсь, искупаю какую-то вину. А такую куда меня можно применить? Пустую, убогую, злую...
  Тут на работе случилась вечеринка, дело обычное. Все подобные мероприятия наша Аллочка обслуживает своим голосом под возможности караоке: горло дерет без пауз, терпеть это невозможно, но надо. Это, так сказать, элемент неофициальной корпоративной культуры.
  Нужна работа - терпи, хочешь премию - хвали, льсти и периодичесґки кого-нибудь сдавай. Это рекомендации из Ленкиной практики. Рецепт действует безотказно, а Ленку можно оправдать: с маленьким ребенком при муже, который с работы явился в девчачьих трусах "неделька"... После очередного обещания "выгнать развратника" Ленка принялась резвиться возле Аллочки, на премию зарабатывать, а я выскользнула в коридор под предлогом "покурить".
  Вообще-то, я не курю, но "босоногий мальчик" в исполнении Аллы для здоровья вреднее. Заодно можно поґболтать с нашим новым персонажем, Толиком. Персонаж, потому что личность занимательная и еще не наґстолько задавленная корпоративной культурой, чтобы не утянуть со стола бутылочку мартини с оливками и льдом. Толик сказал, что за стаканы готов делиться, но пить будем под лестницей - для конспирации. Так я со стаканами и Толик с мартини нашли общий язык. Получился приятный междусобойчик с разговорами за жизнь. В результате я скисла так, что равных мне в этот вечер не нашлось.
  Соответственно ситуации потянулись и последствия. Сначала я навернулась со ступенек, разбив стаканы. Пока Толик меня поднимал, все сбежались и стали нас подозревать. То ли в том, что Толик уже не гей, а только прикидывался, гад, - это в женском-то коллективе, - то ли в том, что мы под предлогом взаимного интереса не отбыли общую повинность - слушать Аллочкино музицирование. А я стою и хихикаю, наседая на Толика и намеренно усиливая подозрения. Пьяной мне Алла не страшна, и всех их, раболепных, жалко. Продолжая глупо улыбаться прибалдевшим коллегам - меня такой пьяной совратительницей геев никто не ожидал увидеть, - говорю:
  - А давайте я у нее микрофон отберу!
  Никто мне, конечно, не поверил.
  - Ну, я не совсем отберу, а попрошусь попеть какой-нибудь Summer time... я много чего знаю. Без караоке. Ну, хобби у меня такое. Будет весело.
  Побежала я к месту сборища и, не отдышавшись, налетела на Аллу:
  - Давай я попою. Немножко.
  Алла, вежливая, к дерзости в родных стенах не приученная, микрофон отдала. И программа с джазом наґшлась. Дома я пою себе в одиночестве, чтобы никого не травмировать своими душевными порывами, и, виґдимо, натренировалась... Меня никто не останавливал часа два. Пока пела, протрезвела, вспотела и сиганула домой, ни на кого не глядя.
  Вот так, во враждебной среде, состоялся мой дебют. Первое исполнение на зрителе, оголение мечты. Наверное, никто и не подозревал в курице такие страсти обнаружить, тем более Аллочка. Да и Ленка тоже. Дома я была уже трезва, будто и не было никакого мартини с Толиком, а только что-то стыдное и необратимое - не поймут, засмеют и уволят в конце концов. Кто меня потянул перед Аллой выпендриваться? У меня и в мыслях не было всех знакомить со своими бзиками. А получилось, что я выдала весь свой хитовый репертуар, двигаясь перед микрофоном, как Ким Бесингер... И все увидели то, что есть, а не то, что я себе воображала. Как я теґперь на работе покажусь?
  Спала я как в бреду. Тренькнул телефон. Выдернув шнур, я провалиґлась в очередной бред. Именно бред, а не сон, так как все, что я увидела, было как-то слишком реально. Только шевелиться я не могла. Похолодела от ужаса и лежала как бревно. А Аль Пачино, собственной персоной, словно это обычное дело, что он у нас дома бывает, восседал в старом бабушкином кресле у моей кровати, а на спинке за его плечом примостилось нечто невнятное и расплывчатое, будто пленка в этом месте испорчена, если бы это было кино. Но это не кино... Аль Пачино сидит тут в кресле, качает начищенным ботинком и рассуждает:
  - Слышь, Дятел, что-то мы с тобой лопухнулись с этой Матильдой! Сделали ее естественной блондинкой, глаза голубые, рост 175, дали ей дар, чтобы она теребила закостенелые души, а она наворачивает гамбургеры, сидя перед телеком, и сетует на Всеґвышнего, что задница большая и деть ей себя некуда.
  - Ну что ты, Алик. Она тут такой концерт учудила, даже я смеялся.
  - Ага, сильно париться не надо, чтобы перед Аллой кривляться, на которой, чего скрывать, Бог отлучился вздремнуть. А Матильда наша от страха вся испариной покрылась. Все-таки она головой не думает почему-то... Мы даже в Москву ее поселили, чтобы не пришлось ей мыкаться и скитаться, пока дар раскроется, берегли так, что она у нас до сих пор в девственницах числится! Вот каково милосердие проявлять к ангельским созданиям. Без трудностей и уроков от них нет никакого толку. Любой дар в землю зароют. Боже, кого ты нам посылаешь? Что ж, придется выписывать кару небесную. Вот закончу фильм и займусь этой растратчицей таланта.
  Я очнулась, будто от удушья, и долго сидела, осмысливая сон. Увидела я все это наяву или нет, мне плевать. Но страшно мне было по-настоящему!
  Боже ты мой, что ж теперь делать? Они там, жутко подумать, не уточниґли, что это у меня за дар! Там было про глаза и бедра... Нет-нет, тут искать нечего. Наверное, петь надо. Но я же не умею! Вот влипла! Допостигалась жизненного смысла так, что крышу унесло. Черт! Буду делать хоть что-нибудь, а там, может, и продлят срок за старания, знать бы, чем там эта кара небесная грозит. Прежде всего прекращаю есть что попало и сажусь на тренажер!
  На тренажер я действительно села сразу, посреди ночи - от страха. Так и крутила педали в пять утра, думая, куда бы прямо завтра деться, чтобы больше не думать - толку от моих раздумий все равно нет.
  Утром на работе проскочила я мимо всех, полностью проигнорировав даже Аллочкины комментарии своего вчерашнего поведения. В перерыве незаметно вытянула Толика за лестницу:
  - Совет нужен! Только объяснять ничего не буду, а то, кроме психушки, ты мне вряд ли что посоветуешь.
  - Да уж. Два часа низким голосом пела, демонстрируя все свои округлости.
  - Я не про это. Даже не знаю, как спросить... Ну, может, у тебя есть знакомые какие-нибудь, чтобы спросить - может, моим голосом можно петь?
  -Любым можно, а если ты про то, что все геи шоу-бизнесом занимаются, то дура.
  - Прости, я даже не знаю, как тебе объяснить, можно ли мне куда-нибудь пойти, чтобы меня прослушали. Понимаешь, мне что-то в этом наґправлении нужно срочно предприґнять, а то я с ума сойду.
  - Что, похмелилась с утра?
  - Сам дурак!
  - Ладно, ладно... Пела здорово. Я был не готов такие африканские хриґпы услышать, обалдел. Но пока ты сама собой не займешься, ты никому не нужна. Надо бы подучиться, а сначала хорошо голос записать.
  - Ну ты загнул. Как?
  - На студии запись сделать - никаких денег не хватит, но, может, кто из режиссеров и согласится подработать.
  - Ага, я завалюсь и скажу: "Здрасьте, я тут у вас петь буду!"
  - У меня таких знакомых нет, даже чтобы "здрасьте" сказать. Но могу позвонить на станцию и от имени моґего клиента отправить тебя записывать рекламу, а там уж сама. Договаривайся с режиссером или еще с кем, деньги покажи, поплачься, оденься посексуальнее.
  Видимо, Толику было интересно поучаствовать в авантюре, которая ему ничем не угрожала. Так что на следующий день меня уже ждали на
  запись ролика. Я тряслась, а Толик вливал в меня виски, мотивируя тем, что у меня зубы стучат, а виски отлично челюсть разжимает.
  На студию я пришла на час позже, а до этого ходила кругами по близлежащей аллейке. Как переступила порог, сама не помню. И, конечно, все пошло не так. Толик настоял, чтобы с широкими сатиновыми джинсами я надела топ с открытой спиной, и сам сделал мне лицо. И такая вся сделанная, с ароматом виски, я ввалилась в студию. А там вместо взрослого дяди-режиссера сидит пегий МТV-шный паренек.
  - Вам кого? - спрашивает.
  - Я для рекламы петь. Вот, - косґноязычно отреагировала я.
  - Так это час назад назначали, у меня сейчас эфир. Ты что, всегда под мухой на запись идешь? В каком стиґле работаешь?
  - Я не пью, мне очень надо голос записать, денег дам. Вот.
  - И сколько сейчас за это дают?
  - Не знаю, но у меня есть на одно хорошее пальто в хорошем магазине, больше не успела... накопить...
  - Ну что? Как я понимаю, если я тебя за дверь выставлю, ты сбежишь, так что, пока я тут занят, сделай мне кофе и закинь круассан в печь. И себе. И чтоб десять минут - ни звука.
  На кофе в офисе я года два практиковалась, так что десять минут проґшли без потрясений, поболтали. Верґнее, он болтал и делал вид, что я тоже очень общительная. Потом посадил меня на стул в комнате за стеклом, дал наушники и выбрал музыку:
  - Пой как обычно. Не выпендривайся. Все. Поехали.
  Записывали всю ночь, утром я уехала на первом поезде метро. Денег он не взял, сказал прийти через недеґлю. И больше ничего. В восемь утра
  позвонил Толик. Сказал, что собиралґся меня ночью спасать от старых развратников, корил себя, что отправил девственницу в логово... Я оборвала его сообщением, что все записала, гоґтово будет через неделю.
  - Денег не взял.
  -Кто?
  - Парень какой-то, даже как зовут - не спросила.
  - Что говорил?
  - Ничего.
  - Молчал всю ночь, что ли?
  - Круассаны просил греть и кофе готовить. В перерывах. Это все.
  - Ладно, отсыпайся, я на работе что-нибудь скажу. Теперь ты обязана меня любить.
  - Я уже.
  Через неделю, когда я заехала забрать пленку, Палыч, как он сам себя назвал, с ходу отправил меня в студию и попросил спеть про булочки и мишек. Я спела и ушла со своей пленкой. Палычу достался мой телефон и голос с мишками. Через месяц уже в другой студии я записала с его подачи ту же глупость про медведей и получила за это пол моей обычной зарплаты. Еще через месяц такие записи стали регулярными. Палыч познакомил меня с ребятами, работающими в стиле acid jazz чтобы я голос разрабатывала в качестве солистки на репетициях.
  И все как-то так быстро изменилось, что я и не осознала этих перемен. Я похудела, на работе с кем-то говорить не было ни сил, ни аргументов. Ленку, по причине излишней болтливости, я полностью исключила из обґщения, что, видимо, повлияло на вопрос о моей профпригодности. И меня уволили. Сама я так и не решилась бы на это. Ленка с Аллой без меня стали лучшими подругами. Толик же уволился сам и стал незаменимым чеґловеком на наших репетициях. И моґим первым в жизни другом.
  Пора сказать, что все у меня полуґчилось. Не знаю, этого ли ждали от меня те типы из ночного кошмара, но они больше ко мне не заявлялись. На фоне постоянных удач я придумала себе одно "но". Толик от него исходит смехом, а я чувствую себя естественно, потому что благодаря этому "но" я полностью, то есть абсолютно, несчастна. Толик говорит, что моя психика не в состоянии адаптироваться к неожиданному счастью и придумывает себе беды, чтобы выжить в благоприятных, то есть враждебных для нее, условиях. Подозреваю, что он прав, ведь именно за мудрость в решении житейских вопросов его и ценят мои новые коллеги. И все же это не вся правда обо мне. То, что я о себе узнала, очень меня удивило. Я остро почувствовала, что мне мало того, что со мной происходит. Мало! Оказывается, мне надо все - и сразу!
  Помог мне Палыч, всю бы жизнь быть ему благодарной, а я в него влюбилась и теперь ненавижу. Потому что совсем не понимаю, как себя с ним вести. А он так же ровен, как и в первую нашу встречу. К нему постоянно забегают легкие, как и он, МТV-шные девчонки, с которыми он бурґно что-то обсуждает, куда-то ходит.
  А я на такую легкость просто не способна, тем более - с ним. Мне люґбое общение давалось с трудом, и Толик - единственное исключение. Каждый раз я сама удивляюсь, как с ходу выбалтываю ему все свои новости и страхи.
  Н-да. Втрескалась я по самые уши в своего благодетеля - ровного, неґвозмутимого, непонятного, родного, недостижимого. От любви глаза мои стали мокрые-мокрые, как у тюленя, зато, когда я пела про чужую тоску, она садилась на меня, как своя рубашка.
  Оттого голос звучал настолько томно, что один специалист обнаружил в нем негритянский темперамент и обрадовался как дитя, обнимал Палыча и называл его кладоискателем. Музыканты мои ударились в неконтролируемое веселье, затащили меня в "Джусто" и торжественно возґвели в ранг солистки, Палыча - в продюсеры, а Толика - в директора. Потом я ничего не помню, кроме удаляґющегося Палыча с дамочкой, вся такая в DKNY, после чего мой негритянский темперамент стал с истериґкой рваться наружу из тесной блондинистой, благовоспитанной сущноґсти, но стараниями Толика мне удалось утопить его и текиле. Такая гадость...
  На следующий день Палыч объяснил нам нашу судьбу. С этого дня мы - особенная группа, петь будем только в английском клубе, где курят сиґгары и пьют дорогой коньяк, и туда будут приходить специально ради нас, в частности ради моего голоса, что-то вроде американских клубов тридцатых годов. И альбом записывать будем тоже в клубе, в натуральных условиях - со звоном бокалов, одобрительным говором, чтобы мой голос пропитался запахом сигар и хоґрошего коньяка, запахом московской ночи.
  Тут закрутилось так, что мне некогда стало вздохнуть. Репетиции, запись альбома вживую - и концерты с хлынувшей непонятно откуда попуґлярностью, тысячами восхищенных глаз, цветами, усталостью и удовлетворением. Не от успеха, а от тишины, наступающей в зале, когда я начинала петь. И такого невозможного состояния, будто не мой голос, я вся целиком - проникаю в каждый уголок зала, за окна, в уши, глаза, души. И возвращаюсь к микрофону только к последнему аккорду. И так - каждый раз.
  Единственно Палыч не дает мне жить, сядет где-нибудь в углу и смотрит мне прямо в грудь, будто проверяет каждую октаву моего голоса. А я весь концерт существую только в его глазах, руках, губах, хоть и не смотрю вовсе на него, гада.
  По причине бурно разрастающейся известности меня решили отдать в руки стилистов, которые мучились со мной перемучились, но в конце концов победила я. Все они хотели виґдеть во мне что-то невероятное, бомбовое, предельно сексуальное и эпатирующее.
  Но не могла же я каждому объяснять, что с арсеналом девственницы это все будет топорщиться на мне, как чужое платье, отрицая все, что я собой представляю.
  И взялась я за дело сама: на сцене - только стул и микрофон, никаких ужимок, волосы светлее и короткие, свободные, очень длинные штаны, топы и как дань стилю - немного влажные губы. Такой первый одуванґчик, не осознающий своей свежести. Толик оценил результат как "убийственный" - то, что надо.
  Так сложился мой имидж - и был принят и публикой, и группой. Я привыкла к себе другой, привыкла к популярности и новой жизни с цвеґтами, поклонниками, интервью и жадными, постоянно следящими за мной глазами проснувшегося зверя Палыча, не смеющего взять добычу, которая его кормит. Смотрит из своего угла и терзает взглядом. Я рвусь от злости, от его глупости и успокаиваюсь его же страданиями.
  И как-то заметила, что все, от чего я бежала, осталось на своих местах: дом - работа - и обратно. Чтобы полґностью сменить ощущения от старой жизни, я сменила свой дом.
  Теперь мой дом - часть меня. Это маленькая светлая квартира на последнем этаже, в окна которой каждое утро врывается Кутузовский проспект и не замолкает до глубокой ночи. Даже когда я засыпаю, слышу машины, извещающие о кипящей где-то ночной жизни. И всю ночь в окна светят огни.
  Зато я теперь точно знаю, что живу. Что все меняется. И где-то там, в заманчивой дальней жизни, есть мое место.
  Об авторе
  
  Российская писательница и дизайнер. Родилась в Красноярске в 1974 году. С 19 лет участвовала по приглашениям в конкурсах красоты в Москве. Имея маркетинговое образование, работала в рекламе, занималась пиаром в разных изданиях. Первый рассказ писательницы" Матильда" был опубликован в журнале Cosmopolitan еще в 2001 году.
  В нулевых годах под именем Ира Зима выпустила коллекцию одежды, участвовала в российских неделях прет-а-порте. Открыла студию и магазин, участвовала в международных конкурсах дизайна.
  С 2006 года приостановила свою деятельность в роли дизайнера и сосредоточилась на литературе. Замужем, имеет троих детей.
  Первый крупный роман "Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь" повествует о юной героине, потерявшей всех близких, которая вступила в смертельное противостояние с убийцей в детском пионер лагере рядом с закрытым сибирским городом на закате советской эры.
  Сообщество в Фейсбуке https://www.facebook.com/pages/%D0%93%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%BD-%D0%90%D0%BC%D1%83/945921785421874
  Другие книги Иры Зимы http://shop.club-neformat.com/09/gelen-amu
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"