Sloniara : другие произведения.

Блудница и единорог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    В соавторстве с Фелицатой. 7-ое на Азимут Человек 2009.



  
   У восточной стены города, там, где лента уходящей в горизонт серой дороги была словно приколочена к серой же пустыне, показался силуэт.
   В мареве зноя, расплываясь и меняя размеры, он медленно приближался к городу.
   Город лениво ждал.
   Не трещал охранительный оберег в караульной будке, не лаяли собаки.
   Жара.
   Город дремал в духоте, идущей от самых скалистых гор, нежился в пряных ароматах богатых рынков.
   Мираж?
   Оберег в виде глиняной свистульки-петушка слабенько тренькнул.
   Сонные стражники наконец оторвались от карт.
   Один сплюнул шарик, мгновенно ставший коричневым, шипя, растворяясь в песке.
   Дорога выплеснула из своего горнила путника.
   Он шел пешком, навьюченная тюками лошадка ковыляла позади.
   Сзади крались тени, особенно причудливые в лучах заходящего солнца. Они меняли очертания, купаясь в раскаленной дорожной пыли.
   Если бы сонный стражник сбросил останки дремоты, он бы почуял нечто неладное. С тенями и путником. Но нет. Приняв положенную за вход мзду, он откинул алебарду.
   Путник - мужчина средних лет - покосился на робкие тени. Окинул внимательным взглядом стены, ворота, полоснул синевой глаз стражника.
   Тот вытянулся, убрал пузо, но, словно опомнившись, ухватил крепче алебарду и буркнул: "Проходи".
   Одинокая муха загудела в караулке, стража вернулась к картам, а путник ступил под свод городской стены.
   Стена была толстой и дарила прохладу и тень.
   В огромной этой тени затерялись и все те остальные, мелкие, что следовали за путником.
   Не хватало только одной.
   Но кто считает тени, особенно, вечером?
  
   ***
   Он шел по улочкам города и словно узнавал его. Ощупывал рукой глинобитные стены, водил по горячей пыли сапогом, вдыхал запахи.
   Запахи, кстати, были разными.
   Рядом с лавкой пряностей соседствовала лавка мясника - с роящимися мухами над ощерившимися свиными головами. А напротив опиумной лежал в луже из собственной блевотины забулдыжка.
   Деловито мочился у стены стражник, мимо несли паланкин - дернулась тонкая занавеска, явив улице на миг изящную кисть наложницы.
   А еще арбузы и ковры, шорох шелка и тусклый блеск скобяных изделий, кустарные ювелиры, разносчики пирожков и слепой попрошайка у дверей храма.
   Город был разным. И он тоже познавал приезжего.
  
   Приезжий неторопливо шел к ремесленным кварталам - в поисках заведения для средних кошельков. Трактир "Волосатый лось" - достаточно непритязательно - то что надо на пару дней для не шибко изнеженного горожанина. На горожанина, тем более изнеженного, приезжий даже и не смахивал.
   Кинув поводья подбежавшему мальчику, он снял две больших сумки и прошел внутрь.
   Оценив обветренные скулы и холодный взгляд вкупе с белой львинолицей монетой, трактирщик грохнул на стойку ключ. И засеменила по лестнице служаночка, виляя бедрами, показывая гостю дорогу.
   Тот задумчиво окинул взглядом бедра, мол, вполне сносно, подмигнул, "возможно, да, но - не сейчас", и закрыл за собой дверь.
   Достал из вьюка - где были глаза городской стражи - богато инкрустированную палицу. Скорее, церемониальный жезл небольшого размера.
   Далее на стол легло сооружение из медных пластин, трубок, разбросанных на белых косточках иероглифов и большого кристалла в центре.
   Ящерка, нарисованная на полированном зеркале кристалла, виновато разводила лапками, прося о чем-то.
   Розовый мелок прочертил на столе треугольник. Белый - круг. Приезжий подошел к двери, прислушался - никого, зажег семь свечей вокруг фигуры и водрузил в центр аппарат.
   Что бы подумал трактирщик, увидев, как разноцветный дым впитывается в хитроумную машину, - неведомо. Как отнеслись бы представители властей - светских и духовных - тоже неизвестно.
   Дым впитался в кристалл.
   Завопил где-то за окном пьяный забулдыга и прогромыхала стража в погоне за очередным воришкой.
   Ящерка кашлянула, затем еще и еще раз, и наконец проскрипела:
   - Начинай ритуал быстрей, нам бы надо позвать много гостей и долго беседовать с каждым.
   Приезжий же доставал, доставал из сумки мелки и краски, и покрывался стол причудливой вязью разноцветных рун.
   Пудра и пыль, ароматы и странные слова - все перемешалось, но осталось в пределах маленькой комнатки мансарды второго этажа не самого богатого трактира в городе.
   Тени сгущались. Сначала темные, затем серые и синие, затем... Тени, которые меняли свои цвета, переставали быть тенями.
   Солнечный зайчик или облачко живого света. Туман из синего снега и коричневые кляксы из грязи, не оставляющие пятен на стенах.
   Последнее слово мертвого языка звонко отлетело от окна. Ящерка, наполовину высунувшись, ловко подхватило его своим язычком, как муху. И удовлетворенно почесав радужный животик, свернулось в колечко: наблюдать. Там, в глубине кристалла, из крохотных ноздрей шел легкий пар, а обитательница напоминала крохотного дракончика.
   Странные сущности ползали по стенам, кружились в воздухе и ныряли в иссохшийся деревянный пол.
   Если бы приезжего спросили, что он тут сотворил, он бы, пожалуй, ответил. Но назвать каждую явившуюся сущность по имени не смог бы. И не было им числа.
   - Все в сборе, пора начинать, - сказала ящерка.
   Приезжий устало растянулся на стуле, процесс изрядно вымотал его.
   - Зачем ты нас созвал? - прогудела самая огромная тень, та, что отливала золотом и пахла лесом.
   - Я видел город. Он почти мертв.
   - Как ты? - хмыкнула золотая громада, остальные же тени переглянулись.
   - Почти.
   - Мы просто уходим, - пробасил гигант.
   - Это и пугает.
   - Придут другие.
   - Именно эти другие меня и смущают.
   - Почему бы и нет? А здесь нам не жить. Здесь слишком грязно и беспросветно. Люди выбирают... сам знаешь что. И мы уходим. Мотыльки счастья перестали кружить над уличными фонарями, а феи снов все реже заглядывают в детские спальни.
   Подьедатели кошмаров улетели на север, вместо них появились проглотцы мечтаний и недоупыряки - гасящие улыбки. Тени бывают разные, тебе ли об этом не знать? Вопрос лишь в выборе - какую тень захочет отбрасывать человек. А он нынче мелок, завистлив, жаден, труслив. Ищет своей выгоды и норовит подгадить соседу.
   И даже тролль-часовщик повесил замок на лавку и залег в спячку под мост - а проснется он уже измененным - не добряком-часовых дел мастером. Мы уходим, потому что часы на ратуше сыграли реквием по мечте. Сыграли ржаво и тоскливо, а стрелки упали на булыжник мостовой.
   - Человек мелочен и мерзок? Так было во все времена. Вспомни о древних философах и их патетических восклицаниях. Вспомни и о религиозных трактатах - все сводится к одному. Но чем чернее ночь, тем ярче звезды, после тьмы всегда наступает рассвет, а после долгого сна - пробуждение.
   - Сейчас - не так. Сейчас - действительно полный упадок. Здесь больше нет звезд, ночь воцарилась в городе, подминая под себя тех немногих, кто способен на что-то, - пробасила самая большая тень, сияя роскошной золотой гривой.
   - Найти тебе звезду? - устало предложил приезжий.
   - Слишком просто, - грустно вздохнула тень, - я вижу тебя, пока еще смутно, будто сквозь гадательное стекло. И провижу отчасти и будущее - оно полно развилок. Найдешь ли ты нужную? Понимаю - звезду ты с неба сорвешь, но это столь же просто, как выбрать в саду подходящее яблоко. А вырастить самому? Разожги звезду в грязном, темном и порочном. Раздуй эту искорку. И тогда придешь и рассудим.
   Приезжий молчал. Молчали и тени, ждали решения. И слово прозвучало:
   - Что ж. Взгляни на меня. Взгляни внимательнее. Внутрь. Вы все взгляните, - сказал приезжий.
   И раскрылся. Теперь уже не только для тени уходящего единорога, но для всех.
   Ящерка кристалла довольно взирала, как пискнул в страхе малыш Хогги-Шуршащий-Крошками, отодвинулись прочие шуршалы и ночные грызни, перепорхнул в дальний угол Соломенный шмыг, и бочком заползла в камин Тварь-пыхтящая-в-подарках.
   А вот огромная тень, та, что была на улице, билась в стекла с требованием - пусти! Она окутала здание трактира, сжала его в своих объятиях, то ли жалея, то ли в попытке придушить. А может, виной тому были вечерние сумерки, кто знает?
  
   - Ты не прост, гость. Благодаря эмблеме на твоей груди, я понимаю, почему ты хочешь сохранить все как было. Но заглянув тебе в душу, вернее, в то, что у тебя вместо нее, я в недоумении, зачем тебе этого добиваться.
   - Все сложно и все просто, - произнес приезжий, и в этот момент хлопнула форточка от набежавшего ветра. И тьма, огромная бесформенная тьма, протянув щупальце в комнату, коснулась стола. И погасла одна из свечей. И все тени исчезли, словно их никогда здесь и не было: лишь курился ароматный дымок над тлеющим фитилем.
  
   Приезжий вздохнул: ритуал не был завершен до конца, повторить его до ближайшей большой Луны он не мог. Узнать удалось многое, но не все. Неразрешенные и незаданные вопросы не давали ему покоя.
   Он погладил серебряную эмблему на своей груди и посмотрел на ящерку. Бестия дразнилась раздвоенным язычком и переливалась в пламени оставшихся свечей.
   Замелькали пальцы, нажимающие костяшки иероглифов аппарата. Задергалась в рваном танце ящерка.
   Вязи рун появлялись на поверхности кристалла и, уходя вглубь, исчезали, впитывались чешуйчатой бестией.
   - Слушаю тебя, Кассиус, но я еще голодна, - пропела ящерка из глубины кристалла.
   Символы нынешние, вперемешку с символами минувшего и символами далекого, принялись срываться с тонких пальцев, зазвучали обертоны мертвых языков...
   Наконец последняя руна была подхвачена розовым язычком, ящерка уселась на хвост, покачалась в раздумьях, и Кассиус стал задавать вопросы.
   - Ну и где искать союзника? - обратился он к ящерке.
   Та, махнув хвостом, скрылась в кристалле, бросив:
   - Такой же, как ты, Кассиус. Не тот, за кого себя выдает, да и занимается не тем, чем должно.
   - Единорог сказал...
   - Я не слышала разговор теней. Я не видела ритуал, хотя и присутствовала на нем в качестве основного ингредиента.
   - Говорят, что зло любит белые одежды и яркий свет. Так легче маскироваться.
   - Не в этом случае.
   - Честное зло?
   - Нет, просто оно здесь победило.
   - Но ведь сюда пришел я.
   - Один ты не справишься.
   - Всегда справлялся.
   - Ты должен найти союзников и лекарство. И тогда, быть может...
   - Судя по всему, Содому было бы проще.
   - Времена поменялись.
   - Но не люди.
   - За тобой пришли.
   - Союзник?
   - Боюсь, что нет.
   - Друг, враг?
   - Пока лишь - наблюдатель...
   И ящерка, лениво зевнув, исчезла в глубине кристалла. Аппарат на столе застыл мертвой машинерией безумного алхимика.
   Оплыли каплями на столе свечи, и впитался ароматный дым вглубь заснувшего аппарата, а приезжий все сидел в кресле и думал. Размышлял.
   - Интересную задачку тебе подкинули, Кассиус, - сказал он своему отражению в кристалле и погасил недогоревшую свечу.
   Последняя комнатка трактира, как и весь город, погрузилась в сон.
  
   ***
   Войти в чайную в любое время суток - половина серебряной монеты. Каждая чашка - три медяка. Смотреть выступление можно бесплатно, но чем ближе к помосту столики, тем больше монеток следует бросать в кармашек на груди той молчаливой, покорной и скромной девушки, что разносит заказанное. Беседа с любой танцовщицей после танца - уже половина золотой монетки за вечер. Беседа с ней же, но за пределами шумного зала - два золотых и выше. Танцовщиц немного, но владелец чайной гордится любой из них. Он долго собирал эти жемчужины, приглашал, увещевал, обещал, обустраивал комнаты, оговаривал условия работы, лично заверял верительные грамоты у начальника городской стражи, покупал разрешение у мэра, и было за что суетиться: чайная "У Мориса" и в сравнение не шла с другими заведениями Южного города, ее посетителями были только обеспеченные и добропорядочные жители. Даже Главный лекарь квартала любил проводить свободные часы за третьим столиком справа, чего уж говорить о самом начальнике стражи или о командире отряда пожарных, которые лишь поначалу стыдливо прятались за черными плащами и самодельными масками, но вскоре одно упоминание о знакомстве с Морисом и его очаровательными красавицами стало признаком успеха и приличного положения в обществе.
   В чайной - уютный полумрак и спокойствие, в чайной - всплеск эмоций и шквал страстей, в чайной - тихие задушевные разговоры и безумные мотивы, заставляющие позабыть обо всем на свете. В чайной - приятные собеседницы, теплые взгляды бездонных глаз и полное понимание, в чайной - прекрасные женские тела, пламенным танцем выключающие разум и память.
   Просто так, без рекомендаций, к Морису не заходят. Просто так, из мгновенного любопытства, к нему не заглядывают, просто так посещения не прекращают. Можно пропустить пару-тройку вечеров из-за недомогания, можно не появляться месяц-другой, коль в кошельке полегчало, но рано или поздно посетители возвращаются, чтобы вновь увидеть золотистую кожу Конколор, насладиться грацией пантеры Онки или потеряться перед плавным очарованием тонких рук длинных ног высокой и гибкой Ациноникс...
  
   ***
   А утром был удар колокола, шумная возня, грохот поварни и постепенно нарастающий гам за окном, сказывалась близость базара. Город просыпался, поднимал свою древнюю запыленную голову.
   Кассиус умылся и спустился вниз, а после легкого завтрака направился на прогулку.
   Палица осталась лежать на столе.
  
   Проталкиваясь через суету городского утра, он постоянно ловил на себе чей-то взгляд. Но даже его опыта оказалось недостаточно, чтобы выявить наблюдателя.
   И лишь один раз, завернув с улицы кожевников, Кассиус увидел краем глаза в жарком мареве разгорающегося дня фигуру: незнакомец в сером плаще цвета пыли под ногами прохожих приподнял краешек шляпы. И исчез.
   "Захотел, чтобы его увидели", - понял Кассиус. - "Но зачем?"
   Городской поток вынес его прямо к храмовому комплексу: фигуры пустынных богов, божков, хранителей Неба, Солнца, Плодородия нависали над ним.
   Кассиус оглянулся. Поразился величию.
   И подошел к самому красивому и яркому храму.
   Но ему не было дела до надписи. Его интересовали люди. А конкретно - те двое, что сидел в пыли при ступенях.
   Он подошел ближе.
  
   Двое попрошаек, молодой, совсем еще юнец, и старый, иссеченный морщинами.
   Костыли и миски, несколько жалких медных монеток в глиняной чаше старика и горстка чуть побольше - в миске мальчика.
   "Ловко придумано. Подадут, конечно, старому, а выручку они поделят вечером. Старик возьмет за науку и место... как все обыденно", - подумал приезжий, внимательно разглядывая примитивной рисунок с местным святым на жестяной миске.
   Толстая синяя муха лениво ползала внутри, пряча тушкой то скорбный лик, то нимб святого.
   - Монетку дай, а? - протянул попрошайка-старик.
   - А хотели бы заработать? - поинтересовался Кассиус.
   - У меня ног нет. Вернее есть, но толку от них.... - улыбнулся мальчуган. Старик бросил на него грозный взгляд - не дело перебивать старших.
   - Взгляни на меня, с серебром и золотом и у меня не сложилось, - серьезно сказал Кассиус. Тот взглянул в надежде хотя бы на медь. Люди обтекали их, словно вода портовой волнорез, все спешили на службу. До попрошаек никому не было дело, закрытые спиной Кассиуса, те мгновенно исчезли из числа нуждающихся в милости.
   - И что? - нетерпеливо поинтересовался мальчик.
   - Хочешь вернуть себе ноги? - спросил Кассиус и перевел взгляд на старика.
   Профессиональный попрошайка захихикал было, но, ощутив сталь во взгляде вопрошавшего, замялся. Задумался.
   - Хочу, конечно, что за вопрос, - обиженно буркнул молодой, снова влезая в беседу без очереди.
   - Ну раз хочешь... - и Кассиус просто взял мальчика за руку. Тот ощутил, как наливаются силой ноги, сделал пару шагов, но непривыкшее держать равновесие тело вдруг повело в сторону. И он растянулся в пыли.
   Старый нищий с удивлением, ужасом и нарастающим, пробивающимся сквозь пыль на лице "пониманием", наблюдал за происходящим.
   Мальчик кашлянул, отряхнулся и поднялся на ноги сам. Сделал шаг, другой. И вдруг расплакался.
   - А ты как? - обратился Кассиус к старому попрошайке.
   - Сгинь! Сгинь! - завопил старик. Слюна с шипением летела в пыль.
   Кассиус отодвинулся, отступил на пару шагов, отошел еще немного. Наконец, устав от излияний старика, развел руками и зашагал прочь от храма. Людской поток все так же обтекал его, ничего не заметив...
  
   Войдя в переулок, что соединял площадь Трех Ангелов с аллеей Славы, он почувствовал как кто-то бежит к нему. Обернулся - мальчишка, бывший калека, смешно семенил, то подпрыгивая, то заваливаясь.
   Кассиус подпустил его поближе.
   - Чего тебе? Я дал все что мог, - сказал он.
   - Я поблагодарить, меня Шакуром зовут, - запинаясь произнес подросток.
   - А. Ну хорошо, Шакур, ступай. Работу себе найди, - и приезжий, развернувшись, собрался идти дальше.
   - Почему Хаим отказался от исцеления? - спросил бывший калека.
   - Потому что ему пришлось бы поменять многое в жизни, а это сложно. Особенно старому, закосневшему. Каждое утро - какая-никакая еда. Да еще и монетки сыплются от добрых прихожан безо всяких усилий. А тебе теперь придется меняться, мой друг. А меняться всегда сложно.
   - Хаим - неплохой человек. Сварливый малость, но по-своему честный. Учитель... - пробормотал мальчик, примеряя было к Кассиусу новое имя...
   - Нет! - отрезал Кассиус. - Справляйся сам.
   - Но...- протянул юноша...
   И тут плащ распахнулся, золотой лев, вышитый на табарде, разинул пасть, тряхнул гривой, приподнимаясь на задние лапы, тускло блеснула эмблема.
   И когда Шакур очнулся от наваждения, в конце улицы уже удалялся силуэт странного незнакомца, подарившего ему настоящие, но пока еще неуклюжие ноги. Не догнать...
  

***

  
   Слежка. Теперь это ощущение обострилось и стучало в висках - что-то будет.
   Кассиус прищурился и посмотрел по сторонам особым взглядом.
   Мелькнул проглотец в окне чердака соседнего дома: не то. Подкрадывался подлипала к лежащему в пыли пьянице, тоже не то. Сам пьяница? Тоже нет. Где-то сбоку, на самом краю видения, мелькала тень, Кассиус чувствовал ее присутствие, но захватить на свету никак не успевал, та торопилась спрятаться обратно, - ведь тень на свету перестает быть тенью...
   Кассиус разочарованно отводил особый взгляд, несколько раз по дороге к трактиру включал его, но ничего не добился и отправился в свою комнату.
   Заговоренный волос на двери был сорван, постель чуть примята, кресло сдвинуто.
   Пока он мотался по городу, в комнате кто-то побывал.
   Пыли в углах не было. Равно как и не было огарков свечей и меловых рисунков на столе.
   А вот его сумки, на удивление, остались нетронутыми.
   Легкое касание особым взглядом выявило - внутри не копался никто.
   Уборщица-служанка? Странно.
   И вновь заколотилось в висках чувство слежки.
   Заскрипела протяжно лестница, раздался стук в дверь.
   - Там зовут вас. Говорят - дело есть, - поднявшийся по ступеням толстяк-трактирщик был взволнован - куда девалась невозмутимость на холеном лице.
   - Кто?
   - Серьезный человек пришел, - чайником просвистел-пробулькал хозяин и бочком-бочком принялся спускаться.
   Паладин вздохнул.
   Тень, маячившая где-то за спиной и норовившая всюду сунуть свой нос, похоже, показала клыки.
   Или клыки покажет он сам?
   - Ну а ты что скажешь? Какие распоряжения? - Кассиус пробежался пальцами по рунам на алхимической машинерии. Из глубины кристалла лениво выползла ящерка, зевнула.
   - Наблюдатель. Но не один, - и свернулась в кольцо, прикрыв глаза хвостом.
   Выйдя из трактира, Кассиус на миг ослеп от яркого солнца - в полумраке комнаты он успел отвыкнуть от жаркого полдня.
   "Теряю навыки, такое промедление когда-нибудь может стоить..." - подумалось ему.
   На дворе, удивительно пустом, на бочке рядом с коновязью, сидел тип в знакомом сером плаще. Опущенная шляпа скрывала лицо. Но внимание Кассиуса тут же переключилось на другую картинку. Троица крепких ребят, профессия которых вмиг угадывалась по внешнему виду, - стояла там же, у коновязи.
   - Просили передать, что ты здесь лишний. Не рады тебе, стало быть. Ходишь, нюхаешь, выискиваешь, народ мутишь. Исцеление то, оно кому вообще надо было? Мы к чудесам не привыкшие. Ну а как вы, храмовники, народ упертый, велено и провести беседу особую, - спокойно произнес человек в плаще и капюшоне.
   И тут же от него в сторону Кассиуса шагнула троица.
   Двое близнецов, с гладко выбритыми черепами, ломаными носами и злыми глазенками. С короткими дубинками в руках.
   Третий - весь затянутый в кожу. Таких иногда нанимают в элитные бордели закрытого типа, но чаще они промышляют тем, что у них лучше всего получается. Причиняют боль.
   В руках не плетка, а шипастый кастет.
   Серьезные ребята подошли ближе, мутные глазенки злобно и жадно обшаривали Кассиуса.
   - Храмовник? Где же я прокололся? - он изобразил легкий испуг и сделал шаг назад, перешагнув лужу, заваленную конским навозом, освободив толику места для маневра.
   Кожаный ощерился. Сплюнул. Судя по улыбке его дружков - удачно, аккурат на сапог приезжего.
   - Адепт или послушник? - прошипел он.
   Кассиус вздохнул, покосился в сторону чьей-то лошадки. Там, в каких-то двадцати шагах торчала из вьюка рукоять вроде бы меча.
   Голова "храмовника" опустилась, демонстрируя покорность судьбе.
   Жаль, не добежать.
   Кожаная косынка сплюнул еще раз.
   - Не добежать, - успев перехватить взгляд, подтвердил кожаный и замахнулся.
   Тоже медленно. Демонстративно. Пугая.
   Кассиус неловко, словно нечаянно, уклонился едва заметным кивком. Острые шипы прошли в сантиметре ото лба, колыхнув прядь волос.
   Кожаный удивился.
   Не рассчитав, он наступил мыском сапога в лужу. Аккурат в навоз.
   Мутные глазенки блеснули, он взрыкнул.
   Замахнулся еще раз и снова не попал.
   Запыхтели близнецы, завращали дубинки в лапищах, двинулись вперед, желая взять противника в кольцо.
   Вместо того чтобы отступать "храмовник" резко шагнул вперед и ударил. Тремя сжатыми пальцами в солнечное сплетение. Как раз в момент очередного неудачного удара кожаного. Тот потерял равновесие. Задохнулся.
   Солнце, утопавшее в навозной луже, разбилось на тысячу кусков.
   Кожаный рухнул в грязь, выпустив смешные пузыри. Все произошло быстро. Пока падал кожаный, тяжелый сапог опустился на голень одного из близнецов. Неудачно для бритого - раздался хруст. Потом писк. Здоровенный детина растянулся на утоптанной земле, выронив дубинку и ухватившись за ногу.
   Кассиус сделал шаг назад - отходя от искалеченного, но все еще опасного близнеца, и разрывая дистанцию с последним бритым. В глазах второго близнеца читался недоумение.
   Но за всем этим с интересом наблюдал наниматель, и он рискнул.
   Зарычал и прыгнул в сторону небезобидной жертвы, коротко махнув дубинкой.
   Поймав подбородком возникший из ниоткуда кулак, он уже не успел удивиться и рухнул в лужу рядом с кожаным. Тот уже постепенно приходил в себя.
   - Нет, не адепт. Паладин. А его переверни, захлебнется, - бросил кожаному Кассиус.
   - Впечатляет. И впрямь, храмовник, - довольно сказал человек в плаще.
   - Зачем? - спросил паладин.
   - А ты у них спроси, - махнув в сторону коновязи, сказал незнакомец.
   Паладин обернулся.
   Когда обернулся еще раз, незнакомец уже исчез.
   - И как это у них так получается, на дешевые трюки ловить, - буркнул Кассиус стонущей в луже незадачливой троице.
   Кивнул удивленному трактирщику, осенил его благословением и, выйдя за ворота, вновь нырнул в суматоху города.
  
   Он шел, непрестанно задавая себе одни и те же вопросы: единорог, таинственный незнакомец, слежка... Наблюдая за жизнью горожан. И подмечая то, что видели не далеко не все.
   Вот проскрипела арба - горшечник, сложив пожитки, вместе с семьей удалялся в сторону караванных ворот. Добрый человек, как есть - добрый. Потому что с ним вместе покидали город и несколько существ из малого народца. Полезного народца.
   Поедатель мух затаился в тени кувшина и почти слился с аляповатым глазурным рисунком, а Тварь-приносящая-толику-удачи вертелась, устраиваясь поудобнее в скрипящем тележном колесе. Колесо прекратило свой визг, и паладин понял, что оно не сломается, заполучив неожиданный фарт.
  
   А когда арба проехала, из канавки с городскими нечистотами выполз мрачнячок, незаметно дыхнул гнилью на туфли мочащегося в сточную канавку господина городского глашатая и пополз, прячась в пыли, занимать покинутый дом.
  
   Чумная крыса и стоножка-душилка неторопливо просеменили в сторону рынка. Собаки - обычные городские дворняги - трусливо перебежали на другую сторону.
   Они - "видели". Видели то же, что и паладин, неспешно шествующий по городу.
   А еще где-то скрежетали камнем червецы, подтачивая памятник древнему герою. Сам же герой, позеленевший от времени и усталости, засиженный птицами и обожженный суховеями, с мудростью стоика взирал на происходящее: будь что будет, а свой подвиг я уже давно совершил.
   - С дороги! - рявкнул на Кассиуса подвыпивший городской стражник, его шатало, на кончике лезвия алебарды восседал крохотный имп, который не замедлил дразнясь скорчить рожицу.
   Кассиус мрачнел. Город словно издевался над ним, разворачивая перед паладином все новые и новые мерзости.
   Слева - плач ребенка. Справа - умирающий в грязи старик. Еще пара домов - ругань и шум драки. Крадучись, прошел мимо Кассиуса карманник, но, наткнувшись на суровый взгляд, юркнул в тень переулка. Еще он увидел исцеленного мальчика, вроде его звали Шакур: странный тип с эмблемой гильдии убийц что-то нашептывал тому на ухо, и Шакур соглашался...
   "Значит вот так, да?" - подумал Кассиус.
   - Значит, вот так, - чуть слышно шепнул город.
   Паладин вздрогнул. И чтобы избавится от наваждения, шагнул в первую попавшуюся дверь. Вроде - чайную.
  

***

  
   Танцуй, ведьма, сегодня твой выход. Танцуй. Пусть дрожит в бокалах и кубках хмельная брага. Пусть маслянисто блестят глазенки посетителей и злится та, что рядом. Шест, грация, страсть - танцуй. Желтыми стрелами прыгают вверх огни свечей, и кружит тебя в объятьях пряный дым ароматов. Извивается змеей гибкий стан, звенит монисто, чарует улыбка и взгляд. Я слаще вина и надежней капкана - вы все сегодня мои.
   Не помню имен, не знаю чинов, не слушаю слов. Не ищу добра среди ваших лиц, не хочу друзей из вашего стада. Вы - всего лишь толпа, состоящая из липких кусочков.
   Если сегодня мой танец удастся, вы разучитесь говорить, медленно оставите недопитые чашки и расползетесь по домам. Если танец выйдет слишком хорошим, вы наперебой начнете звать меня за свой столик и спрашивать о том, до чего вам нет дела. Вы давно уже забыли мертвые языки покоренных стран, зачем же извлекать из убогой памяти неверные формы нестандартных глаголов, изо всех сил убеждая меня, что в детстве у вас были хорошие репетиторы? Зачем вам беседы о погибших поэтах и измученных художниках? Все равно вы помните только первые строки поэм и упрощенные названия картин. А споры о поворотах истории? К чему они, если цепочки дат в ваших головах нанизаны беспорядочней, чем луковицы в кабаке, а правители, слабаки и герои прежних времен, отпечатались только разрисованными портретами в дорогих учебниках?
   Ничего этого вам не нужно, разве что где-то плещется лужица желания казаться чуть лучше, чем вы есть.
   Перед кем вы хотите выглядеть культурно? Перед той, кто танцует у шеста, или той, кто сидит рядом с вами за столиком и слушает жалкий бред вперемешку с мычанием и блеянием, кто с уважением кивает исковерканным словам и перепутанным цитатам? Перед собой, оправдываясь, что деньги не пропиты и не проиграны в рулетку и кости? Передо мной, уверяя себя и всех, что смотрите только в глаза, а не на приоткрытую грудь? И что ваши руки тянутся к моим лишь за тем, чтобы получше донести недомусоленную идею об упадке искусства?
   Танцуй, ведьма, танцуй с огнем и азартом, чем ярче ты будешь гореть, тем быстрее тебя прервут и усадят за столик. Танцуй, танцуй, ведьма, и, может быть, сегодня твой танец будет слишком хорош, настолько удачен, что кто-нибудь вытряхнет весь свой кошель, лишь бы посидеть с тобой в одной из пустых комнат второго этажа. А там, в тишине и покое, сидя на гигантской шкуре мохнатого носорога, можно не напрягать свою голову попытками поддержать разговор и не искать повод дотронуться до тебя...
   Танцуй, ведьма, чем лучше ты это делаешь, тем быстрее тебя прервут. Танцуй им назло, потому что власть твоя длится недолго, зато в эти мгновения она безгранична.
   Долой накидку с плеч, долой невесомое платье, долой тончайшую рубаху из шелка.
   Пусть благородная соседка мучительно долго стягивает плотный чулок, собирая завороженные взгляды, тебе не нужны эти заморские штучки, под рубахой нет ничего, кроме двух полосок белоснежной ткани.
   Танцуй, ведьма, танцуй босиком, хоть темнокожая соседка с другой стороны и норовит выколоть тебе глаз острым каблуком. Она - пантера, ей нужны когти, а ты обойдешься и так, балансируя на цыпочках, почти не прикасаясь к ненавистному шесту, полная ритмов и притягательной ненависти.
   Чей-то взгляд выделяется из зала, чей-то взгляд впивается в твою обнаженную спину, словно развязывая последние узелочки.
   Кто там спешит прервать танец? Кто оскорблен и уязвлен твоим танцем?
   Этот ли худой незнакомец с усталыми глазами, что растолкал вскочивших зрителей и стоит почти перед самым помостом, выпрямившись в струну?
   Чем же ты недоволен, красавчик? Не видишь, что ли, мы сегодня постарались на славу, на своих местах усидели лишь старые и увечные, все прочие уже не в силах сдержать себя и готовы устроить торги с боями, а ты...
   А ты смотришь с таким укором, что мне хочется исчезнуть, раствориться без следа, провалиться сквозь лакированные доски. Нет, так нельзя, я всего лишь выполняю обычную работу, просто выпал удачный день.
   Не порть мне танец, незнакомец, не смотри так!
  
   Ведьма с золотистой кожей изгибается и тянет за веревочку на верхнем лоскуте ткани, срывает его и с силой бросает в первый ряд, метко залепив глаза зрителю в запыленном плаще.
   Музыка стихает.
  

***

   Зрелище было настолько необычным и завораживающим, что Кассиус на время забыл и о тревожащих его вопросах, и даже о том, что он паладин. Очнулся он от резкого движения блудницы. И, взметнув руку, содрал лоскут ткани. Дочерь Евы, или скорее - Лилит, стояла перед ним в почти первозданной красе. Дыхание после танца у шеста было учащенным, язычок облизывал горячие губы. Волны желания, оглушая ароматом мускуса, накрыли его, обещая пламя и жар в долгой-долгой ночи.
   Богиня снизошла с помоста и воссела рядом с Кассиусом.
   - За многие годы жизни не видал я подобных тебе, о дева, - произнес паладин.
   - Дева? Пожалуй, да, господин, - прошептала она, стреляя глазами. Ей нравилось наблюдать за смущенным мужчиной.
   И вдруг вновь появилось чувство слежки. Дрогнуло вино в бокале на соседнем столе, не так стрельнуло полено в огромном камине. У шеста извивалась уже совсем другая танцовщица - с эбеновой кожей, грациозная и хищная как королевская кобра.
   На лице гостьи мелькнула тень.
   - Возьми, - меланхолично сказал Кассиус, протягивая ей лоскут ткани.
   Танцовщица поразилась перемене: куда девалась минутная растерянность - перед ней сидел матерый собранный воин. С нарочитой небрежностью, чуть прищурившись, он окидывал взглядом то одного посетителя, то другого. Оценивал танцовщиц и разносчиков яств, вглядывался в интерьер...
   - Мой господин что-то ищет? - придерживая ткань на груди лишь одним пальчиком, спросила она, и голос ее был словно журчание ручейка в сумраке леса. Ночная чаровница щелкнула пальцами: подбежавший слуга принес одеяния, и девушка моментально облачилась в тонкое полупрозрачное платье.
   На столике появилось блюдо с легкой закуской, и зажурчало-запенилось розовое вино в тонких бокалах.
   - Ты ведь тоже что-то почувствовала, не так ли? - медленно спросил ее Кассиус, делая осторожный глоток.
   - Танец пламени и тепло, последнюю песнь догорающего лета, стон мотылька на свече... почувствовать можно многое, разве нет? - лукаво улыбнулась она, поднимая бокал.
   - Стон очага, переставшего быть безопасным, хохот суккуба в ночи, тень упадка и разложения, а еще - безнадежность.
   И словно подтверждая слова паладина, где-то вдали громыхнул колокол, оповещая о пожаре, и споткнулась, засбоила, очередная танцовщица на помосте, на миг потеряв ритм. И взвыли собаки на заднем дворе, заглушив убаюкивающую музыку чайной.
   Девушка вздрогнула и поежилась, будто бы тоже обладала особым слухом или зрением.
   - Ты чувствуешь, чувствуешь, - довольно прошептал паладин.
   - Тебя смутила тень, одна из многих, что нечаянно осенила своим крылом? Как зовут тебя воин, сын древних героев?
   - Кассиус, - сказал он.
   - Да, Кассиус, я чувствую. Я постараюсь дать тебе свой ответ. Не гневайся, коль будет он для тебя непонятен. Да, я вижу многое и многое могу. Но что с того? Я сама - и Тайна и Познание, Загадка и Извечный Ответ. Что тебе в имени моем, воин? Разве не за отдыхом ты пришел ко мне? Ответь? Скажи свое "да", и я дам тебе покой. Я подчиняю и я подчиняюсь, я утоляю жажду и тут же возвращаю ее десятикратно. Во мне - вся Вселенная, а ты вопрошаешь лишь о том, что на миг промелькнуло в старой чайной? Взгляни на меня воин, взгляни.
   - Ты словно Луна среди тысячи звезд, ты белоснежная кобылица на лугах заливных, ты дикая роза, что каплями крови на склонах. И все же, все же...
  
   Протяжно взвыли собаки. Еще раз. И в чайной "У Мориса" зашевелились посетители. Внезапно сделалось неуютно.
   - Это город. Это все город, - прошептала девушка, сжимая ладони в кулаки и чуть наклоняясь вперед. - Я люблю его, и я же его ненавижу. Он дал мне многое, и он же втоптал меня в грязь, выжимая все соки.
   - И куда исчезла твоя поэзия, танцовщица? - иронично и грустно спросил Кассиус.
   - А ты не прост, воин, и воин ли ты? Ведь знатоки войн и боя не ведут подобных бесед и не знают комплиментов, их речи как лезвие меча, или даже - топора: прямы и просты, - улыбнулась девушка. Сейчас, когда она приостановила свое таинство соблазна, общаться с ней стало гораздо легче.
   - Все верно, и, похоже, я здесь не случайно.
   - Случайностей нет, есть закономерности, определенные нам богами. Или Хаосом, что есть совокупность всех богов, или великим Ничто, что творит законы за гранью полотна неба.
   - А уж в случае с нами, теми, кто чувствует и знает, случайностей и вовсе не может быть, - подчеркнул паладин...
   - Знает, - согласилась с ним девушка.
   Паладин поднял серебряную вилку с маслиной, медленно снял закуску с зубцов, покачал головой, внимательно оглядывая танцовщицу.
   "Блудница. Блестящая обертка с пустотой внутри, или там есть что-то еще?" - подумал он. - "И все же..."
   И вдруг резко взмахнул рукой.
   Вилка ударила вбок, и свистнул запоздало рассеченный воздух.
   Тихонько охнув, девушка с удивлением наблюдала, как тает в воздухе прямо возле ее бокала пришпиленное к доске столика какое-то странное создание. Мерзкое, похоже на шерстяного паука.
   - Это Тварь-крадущая-счастье, - пояснил паладин. - Они питаются крохами хорошего настроения и почти безобидны. Но сейчас в городе их много, очень много. И поверь, это только начало. Хочешь ли ты помочь городу, хочешь ли изменить его?
   А сам вдруг вспомнил такого же умудренного жизнью старика-калеку у храма, что не захотел...
   - Конколор, - вдруг представилась она, хотя Кассию и не было нужно ее имя.
   "Побить тьму ее же оружием", - подумал Кассиус и протянул девушке руку.
   Та осторожно ответила на рукопожатие, ладонь ее оказалась нежной и прохладной.
   И на мгновение показалось Кассиусу, что где-то в пламени огромного камина тряхнул довольно гривой внезапно появившийся единорог, словно соглашаясь и одобряя выбор.
   Потом были взгляды с завистью вслед, шумный город, полуденный зной, трактир "Волосатый лось", странный ларец на столе, и его обитательница...
   А еще - по-детски удивленные глаза девушки, на миг прикоснувшейся к необычному, и странные, странные слова ящерки из глубин кристалла...
  

***

   Две фигуры, замотанные в дорожные плащи, стояли перед аркой входа на стадион. Мужская - широкоплечая, настороженная, женская - стройная, озирающаяся, кутающаяся в теплую ткань из-за утренней прохлады.
   - "Место, где кровь, боль и радость перемешались в единое, место, где тени могут ухватить человека с четырех сторон сразу, где человек в одиночестве, и где беснуется толпа". Насколько я понимаю слова ящерки, это здесь. Но не уверен, стоит ли нам вообще соваться сюда в безлюдный день, - пробормотал Кассиус сквозь зубы..
   - Думаю, без разницы, - шепнула Конколор, высунув из складок плаща обнаженную руку и почесав переносицу. Не помогло - смесь запахов табака, мужского и лошадиного пота, прочно въевшаяся в стены коридора, доносилась до девушки вместе со слабым сквозняком, холодящим всех, кто пользовался северным туннелем для прохода на трибуны. В дни, когда проводились соревнования, эта вонь перебивалась ароматами благовоний, сдобной выпечки, на худой конец, ядреным запахом дешевого, но неплохого пива, пряталась под ворохом опилок или пучками свежей соломы.
   - Ап-пчхи, - сказала танцовщица.
   - Тише! - Кассиус сделал предостерегающий жест, одновременно призывая девушку к молчанию и загораживая ее от того, что могло бы таиться в полумраке каменных сводов.
   - Крысы и огромные рыжие тараканы, - прошептала Конколор. - Уверяю тебя, больше здесь никого нет, да и не бывает. Посетители стараются не задерживаться в воротах, а скорее проскочить их и занять места на трибунах. Тем более что впереди еще ненасытные стражники, которые своим вымогательством могут испортить любое удовольствие от предвкушения.
   Кассиус сделал один шаг. Потом еще один. Под ногами что-то хрустнуло, скрипнуло, скомкалось... Паладин брезгливо перешагнул через объедки, кошачий трупик, разбитый кувшин и не оборачиваясь махнул танцовщице.
   - Вроде никого нет, показалось.
   - Так я то же самое тебе и говорю, - хмыкнула та. - До воскресения тут пустота и тишина, потом с утра быстро сгребут мусор, накидают соломы или бросят мостки, закроют первые ворота, оставив проход по одному, и - вперед, плати и наслаждайся.
   - Ты так много знаешь, как будто сама была здесь, - удивился паладин. - Ваш город опустился до того, что пускает на стадион женщин?
   - Нам можно, мы не считаемся, - ответила Конколор, обогнала его и молча устремилась к яркому пятну света впереди, ловко избегая луж и подозрительных кучек.
   Кассиус последовал за ней, еле удержавшись от извинений. "Она не виновата, - повторял он про себя, - у нее всего лишь такая работа, и не мне учить ее жизни, не мне постоянно попрекать ее".
   Преодолев отвратительный туннель, они оказались на девятом ряду амфитеатра и оба на миг зажмурились от внезапного солнца.
   Пустующий стадион выглядел дружелюбным и сонным. Как ни старался Кассиус уловить хоть малейший намек на поглощающую город тьму, ничего у него не выходило. Ярко-синее небо, бледно-желтый камень трибун, сухая трава центрального круга - негде спрятаться коварным силам.
   Но и волшебным теням укрыться негде. Если бы единорог и забрел сюда от нечего делать, то растаял бы от жары или развеялся на ветру.
   - Долго будем стоять? - поинтересовалась Конколор. - Я бы не хотела обжечь на солнце нос, облезающая кожа бросается в глаза при неудачном освещении.
   Кассиус мельком посмотрел на нее и нахмурился. Конколор откинула капюшон плаща и стояла лицом против ветра, позволяя прядям, выбившимся из конуса заколотых волос, игриво развеваться позади, время от времени мягко опускаясь на тонкую шею. Ничего с ее носом не случится, подобная золотистая кожа не обгорает, напротив, от дневного света лишь наполняется новым отливом, насыщается, становясь более глубокого и манящего цвета.
   - Нечего нам тут делать, уходим, - пробурчал он, решившись поговорить вечером с ящеркой как следует, тратить время на проверку откровенно нереальных версий - непозволительная роскошь. Потрясти, что ли, Змеиный ларец? Или в прохладное место переставить?
   Зачем она упомянула стадион? Более ровное место в соотношении добро-зло трудно и представить. Низкие мысли о наживе перечеркнуты азартом соревнований, нажива карманных воришек теряется рядом с мешками золотых, переданных на благотворительные нужды, горечь проигравших - празднование победивших, травмы - рекорды... Даже на весах правосудия не бывает такого положения чаш.
   Нечего тут было делать единорогу, некого спасать - жители прекрасно разбирались с тьмой и сами. Да и пространство, вырванное у кривых улочек и кособоких домишек, не позволило бы завестись в нем темным силам.
   - Идем, - резко сказал он Конколор, избегая смотреть в ее сторону, потому как она, позабыв, видимо, о своей боязни солнца, скатала плащ в рулон и перемещалась по рядам амфитеатра вверх в ярко-красных шароварах и облегающем блестящем лифе, который только-только прикрывал... Да почти ничего и не прикрывал, так, и в самом деле, лишь от солнца слегка спасал.
   И ножки сквозь тонкий газ просвечивали совсем бесстыдно, и круглая...
   - Куда ты полезла? - рявкнул Кассиус. - Уходим!
   - Я никогда не видела поле сверху, - весело ответила Конколор. - Сейчас-сейчас, только быстренько посмотрю и вернусь, не ворчи.
   Кассиус пожал плечами как можно более невозмутимо и направился обратно к туннелю. Догонит, когда напрыгается.
   И сразу же в полумраке он понял, что имела в виду ящерка.
   Четверо верзил поджидали его, глубокомысленно сопя и угрожающе позвякивая.
   - Билет на бой Южного Тигра и Глухого Михася не желаешь, странник? - хрипло спросил первый.
   Кассиус покачал головой, зная, что они видят его против света и разглядеть смогут.
   - А в черепки сыграть, судьбу испытать? Угадаешь, где фасолинка? - второй верзила погремел связкой треснутых кувшинов, насколько помнил Кассиус, попытка угадать предмет под такими штуками со стороны выглядела особенно издевательски, фасолина как живая смеялась и подмигивала среди трещин и сколов, но всегда оставалась неуловимой для наивного игрока.
   - Дайте пройти, - мирно сказал он и развел руками, обращаясь одновременно к третьему и четвертому, - время сейчас раннее, точнее не скажу, а сигару не одолжу не потому, что не курю, а потому что не одобряю попрошаек.
   Четвертый осклабился, вынул руку из кармана, показывая зажатый в кулаке чахлый букетик, и радостно сообщил:
   - А я и сам не курю. Хотел предложить тебе купить букет для девочки.
   Верзилы загоготали вразнобой и вызывающе захрустели кулаками, будто разминая что-то там затекшее или разогревая мышцы.
   Кассиус не дал им закончить спектакль, все равно понятно было, что эти в какой-либо подготовке не нуждаются.
   Как не нуждаются в сне и человеческой пище.
  

***

  
   - Я не хочу драться, - буркнул Кассиус, делая шаг назад.
   Танцовщица через легкое направляющее касание руки партнера, почувствовала приказ, сделала шаг назад и влево.
   - Зато мы хотим, - осклабился Четвертый. Засохший букетик упал под ноги паладину. Первый и третий резко прыгнули вперед, сверкнув сталью коротких клинков.
   "Слишком быстры", - успел подумать паладин, уворачиваясь от клинка Первого и чувствуя, как вспарывает его бок клинок Третьего.
   Они сделали шаг назад - снова разрывая дистанцию, что удивило Кассиуса.
   - А ты не так хорош, - сказал Первый, теперь вперед вышли Второй и Четвертый.
   - Поиграем? - спросил кто-то из них, и они снова напали одновременно.
   Кассиус пошел навстречу, перехватив кисть четвертого, движением его клинка заставив Второго отменить удар. Вовремя подставленное бедро заблокировало удар коленом в живот. Но тут в голове зашумело - ладонь Второго зацепила его скулу.
   Сзади всхлипнула девушка.
   Нападающие снова разорвали дистанцию, отпрыгнув назад, что удивило Кассиуса еще больше.
   С ним явно играли. Или, думали, что играют...
   - Ладно, потанцуем, - схватившись за ноющий бок, - поморщился Кассиус.
   - Чур, девка потом моя, - заявил Первый. Он с Третьим снова шагнули вперед, вспарывая клинками воздух одновременно: в районе живота.
   Паладин отпрянул назад. Где же он ошибся?
   - Совсем с тобой скучно, - буркнул Первый, - пожалуй, надо завязывать.
   Блеснуло.
   Первый ухватился за лицо.
   Тяжелая серебряная игла-шпилька из причёски Конколор, вошла в правый глаз нападавшего.
   Кассиус прыгнул вперед и, вырвав клинок из руки Первого, переместился в сторону, заслоняясь на миг опешившим врагом. Полоснул Третьего - неудачно.
   Первый, несмотря на рану, отпрыгнул вбок, разорвав дистанцию.
   Заметив клинок в руках паладина, Второй и Четвертый переглянулись и отошли вбок. К стене, в тень. И исчезли.
   Первый бросил перед собой щепотку порошка и скрылся в клубах дыма.
   - Это еще не все, - буркнул Третий сквозь дым. Раздалось хлопанье крыльев.
   Спустя миг возле паладина никого не было: лишь облегченно вздохнула танцовщица.
   - Идем отсюда, - буркнул Кассиус и добавил в задумчивости: - А твой город - сложный и подлый противник.
  

***

  
   В комнате оказалось прибрано - та служаночка с крутыми бедрами явно пыталась заслужить похвалу от щедрого постояльца. Появление невозмутимой Конколор, на плечо которой вынужден был опереться при подъеме по лестнице Кассий, служанку не расстроило - танцовщицы из чайной Мориса дороги, вряд ли одна из них задержится больше чем на ночь-другую, а сам постоялец остановился надолго. Будет еще времечко показать ему, что простые девушки ничуть не хуже тех, кто умеет по полночи трепаться о судьбах мира.
   Кассиус нашел в себе силы улыбнуться трудолюбивой милашке, а Конколор, скинув его руку со своего плеча, вежливо и твердо отпустила прислугу.
   - Я воду свежую налила. В кувшины, и в таз. И протерла тут кое-где пылищу. И рубаху вашу выстирала и...
   - Мы поняли, - сказала танцовщица и протянула медную монетку. - Спасибо.
   - И откуда ты ее только достала, - пробормотал Кассиус, валясь на кровать без сил и закрывая глаза. Не тем он интересуется, не о том думает, но сил никаких нет...
   - У меня высокая квалификация, - неопределенно пробормотала Конколор, ненавязчивая стаскивая с него одежду и накрывая тонким шерстяным одеялом. - Отдыхай.
   - Подай мне Змеиный ларец, надо посоветоваться, - глаза слипались, спать-спать-спать, срочно спать, но сначала рассказать ящерке о событиях, поделиться догадками и спросить...
   Легкий шорох от перемещения девушки - туфли с каблуками Конколор скидывала при входе в комнату мгновенно, восточное воспитание...
   Стук крышки, скрип и шипение... Снова шорох, теплое дыхание и шепот в самое ухо.
   - Давай уж до завтра с мыслями и советами. Кажется, глазастая дурында все-таки протерла твой ларец мокрой тряпкой. Слишком старательно.
   - Разобрать и просушить! - скомандовал Кассиус, засыпая.
   Завтра так завтра.
  

***

   Утро робко защекотало теплым лучом по щеке и, подкравшись через открытое окно, внезапно ударило в нос кучей запахов. Вонь рыбной лавки и кухонная гарь, смешанные с ароматами роз, заставили Кассиуса стряхнуть сон и прислушаться к голосам в соседней комнате. Голоса казались знакомыми.
   Тело все еще ныло, он вскочил кровати, бесшумно, словно кошка, подкрался к двери. Прислушался.
   На столе стоял аппарат. Ящерка, на удивление живая, свесив хвост, который будто бы стал более длинным и блестящим, высунулась полностью из кристалла и качала головкой.
   Но гораздо больше Кассиус удивился другому: они беседовали.
   - Странное ныне творится: тени, союзы, поступки, что же предложит нам Завтра, Друг, не замедли, поведай? - вопросила Конколор.
   - Город исчезнет во мраке, коль не найдете лекарство. Близится скверный финал, - пискнула ящерка.
   Кассиус с удивлением вслушивался в простые слова. Ни рунной вязи, ни магических свечей, ни заклинаний на мертвых языках...
   - Очень намеки туманны, времени мало осталось. Город погрязший в проблемах... Где же решенье найти? - спросила девушка.
   - Наши слова и поступки, те, что из сердца исходят. Главное есть, - пафосно произнесла ящерка.
   - Из сердца... - задумчиво пробормотала девушка. - Тут все сложно. У меня вот одно, у Кассиуса другое, а у головорезов вчерашних - третье. Чье повлияет и перевесит?
   - Утром, храм, все решится, - пискнула ящерка.
   - Простите, что прерываю, - кашлянул Кассиус, скрипнув дверью.
   Ящерка юркнула в кристалл, блудница мило улыбнулась.
   - Похоже, малышка тебе не совсем доверяет, - сказала она, - интересно, почему?
   - Разобрать и просушить я собирался сам. Но так как привык к одиночеству, немного не рассчитал, - произнес Кассиус.
   - Восприняла в свой адрес, и все оказалось довольно просто. Никаких сложных механизмов внутри. Похоже все эти трубки и костяшки всего лишь маскировка. Магия? - поинтересовалась Конколор.
   - Ну, не совсем, - буркнул он, - вообще-то, я собирался разобрать прибор и сменить в нем внутренности. Почти все.
   - И при этом угробить такую милую спутницу? Ей всего-то пару стихов надо было прочесть... - ужаснулась Конколор.
   - Ну, все обошлось,- улыбнулся паладин, - к тому же, не угробить, а просто проредить память...
   - Потому и не доверяет. И, между прочим, ее зовут Ньют, - констатировала девушка.
   Ящерка в глубине кристалла утвердительно кивнула, зевнула и показала паладину язык.
   - Всегда считал, что с ларцами разговаривают либо суеверные глупцы, либо сентиментальные дураки. А уж имена им дают только полные...
   - Тише ты! - Конколор погладила ящерку и подмигнула ей, отсылая зверюшку в глубины ларца. - Она, бедняга, еле отдышалась, а тут ты еще со своими оскорблениями.
   Кассиус покрутил в руках ларец и осторожно положил его на край стола, не решаясь отпустить. В ушах шумело, он боялся упасть и уронить свой бесценный агрегат, но не хотелось показывать Конколор, насколько он слаб.
   Да что же такое, о чем он думает, на что отвлекается? Можно считать, что Конколор здесь вообще нет, и немедленно приниматься за дело. Разбудить отсыпающуюся после оживления ящерку, покормить и спросить...
   Теплая и решительная ладонь погладила его по спине, вводя в ступор от неожиданности, затем дотронулась до головы, провела по волосам, нежно, но удивительно требовательно.
   - Оставь свою игрушку на столе и возвращайся в кровать. Сегодня ты не сможешь провести обряд.
   Кассиус отпрянул от нее, как от ядовитой змеи, с негодованием отмахнулся, прижимая ларец к груди.
   - Откуда тебе знать про мои ритуалы? Чтобы поговорить с тенями не обязательно...
   - Конечно-конечно, - пальцы Конколор оказались на редкость сильными, танцовщица легко выдернула у Кассиуса ларь, нахально дунула мирно сопящей ящерке в нос, отсылая ту в самые глубины забитых клубами дыма норок, схватила Кассиуса за плечи и направила его обратно.
   Для этого ей, правда, пришлось привстать на цыпочки и широко раскрыть объятия, прижимаясь к Кассиусу всем телом, и, чтобы избавиться от нее, он покорился.
   Завалившись обратно и натянув одеяло до зубов, он попросил два часа на сон.
   - Не хватит, - хмыкнула Конколор, усаживаясь рядом. - Раны твои затянулись, и хоть я никак не пойму, как это у тебя происходит, могу уверенно сказать: до полного выздоровления тебе надо гораздо больше.
   - Времени? - уточнил Кассиус, отводя взгляд. Конколор в виде заботливой кошки нравилась ему куда больше того дикого зверя, которого он привел из чайной, но в то же время она сильно смущала его. Да, представитель темной стороны города, существо, паразитирующее на человеческих слабостях, но ведь он сам попросил ее о помощи...
   - Не все раны удается залечить с помощью времени, тебе ли этого не знать, странник, - промурчала девушка, забираясь на кровать с ногами.
   - Но и лекарствами не спастись, - горько усмехнулся Кассий.
   - Ты был удивлен появлением тех людей, да? Не ожидал? - Конколор чуть наклонила голову, внимательно и требовательно заглядывая Кассиусу в глаза. - Потому и пропустил удар? Ты думал, что все будет проще?
   Паладин попытался просто отвернуться, но не выдержал ее укоряющего, неправильного взгляда, сел на дальний край кровати, беспомощно свесив ноги.
   - Все идет не так, - признался он. - Силы не восстановились после сна, люди не желают спасаться, нелюди приспособились к жизни лучше своих предшественников, город хочет света, но всячески противится моей помощи, ты...
   - Тише! - Конколор прижала палец к губам и покачала головой. - Не говори слов, о которых можешь пожалеть. Слушай сердце. Ты пришел ко мне за помощью и позвал меня. Последние дни ты заботишься обо мне, а я прикрываю твою спину. Что до твоих сил, возможно, для успеха... - она понизила голос, приблизилась вплотную к паладину и медленно произнесла: - Стоит больше доверять друг другу?
   - Уж не знаю, что ты называешь доверием, но отгадывать загадки разумом я сейчас не могу, - вырвалось у Кассиуса, и он осторожно обнял девушку.
   О врагах, городе и отдыхе он подумает позже.
   А пока...
   Заухал филин где-то у ратуши: гулко, ритмично.
   Дернулось пламя свечи - и скользнуло одеяние на пол, вниз.
   Но плечи у нее были теплыми-теплыми. Словно воск.
   И снова мелькнула запоздалая мысль, а не повлияет ли этот поступок на силу...
   И правильная, но позорная мысль шмыгнула куда-то в самый уголок души.
   Девушка застонала - чуть слышно, призывно, и ущипнула его за мочку уха. Дыхание обожгло и подарило аромат мяты и сирени.
   Дернулось пламя свечи, затем еще раз.
   Тени, простые тени закружили хоровод, и бился, стучался в окно одинокий мотылек - тоже ритмично.
   Она застонала еще раз, затем, изогнувшись, подчинилась.
   И подчинила его себе.
   На век или на миг, кто знает...
   Гулко ухал филин и бились сердца, на краткий миг сплетенные воедино.
   Потом была томная усталость, и, уже проваливаясь в сон, он увидел, как превращается мягкая ручная кошка в кошку дикую. Ту, что сама по себе.
  

***

  
   Зашелестел, защелкал оживившийся ларец, ящерка высунулась из кристалла: "Что за дела?"
   А потом в комнате стало еще светлее.
   - Скоро все разрешится, - прогудела тень единорога. Золотая грива кинула отблески на кожу Конколор. Она неожиданно стыдливо прикрылась покрывалом и покраснела.
   - Почему? - почти прозвучала мысль Кассиуса.
   - Он красивый. Самый красивый. И чистый, - шепнула девушка.
   - Вас ждут, - проскрипела ящерка. Паладину не понравился ее вид - будто рунная тварь из глубин кристалла провидела нечто ужасное.
   - Вас ждут!- сказала тень единорога и исчезла.
   - Там, где нашла свой последний приют чистота. Там, где она умерла, и место ее заняло нечто иное. Где величественно и пусто. Ступай туда, Кассиус, ступай, вас там ждут, - изрекла ящерка и юркнула в самую глубь.
   - Храм!
   - Да, - прошептала блудница.
   - Ньют уже сделала все, что должно, - буркнул паладин, с тоской глядя на верный ларец с древней магией, надежное укрытие.
   - Но ведь иначе ей будет хуже, - шепнула блудница, сверкнув глазами дикой кошки.
   Кассиус приподнял руку, замешкался, но собрался, переборол себя.
   С пальца его сорвалась крохотная руна, вонзилась в глубину шара. Над ларем пошел дымок.
   Они вышли: туда, вперед, где наконец разрешатся все вопросы.
  
   На столе трактира, тускло поблескивая треснувшим кристаллом, сиротливо остался лежать больше никому не нужный ларец.
  

***

  
   Они шли по городу, и сначала он шел по пятам, а потом... потом он просто принялся гнать - как охотник загоняет дичь. Не убежать, не спрятаться.
   И хотя это было не нужно - жертва сама шла в силки.
   Люди. Молчаливые люди появлялись из переулков и шли за ними следом. Их было много.
   Конколор держала за руку храмовника, и он чувствовал, как бьется испуганной птицей ее сердце - все чаще и чаще.
   Поднявшись по ступеням, на закате уже пустующих, герои вошли в Большой Неф.
   Солнце разукрашивало сквозь витражи мраморный пол. Красное на белом, много-много красного...
   И шла толпа, и намерения их были недобрыми.
   - Ну что за город. Одно насилие, - буркнул паладин, дойдя до алтаря. Когда-то даже последний злодей мог надеяться в святом месте на помилование. Но времена, увы, поменялись.
   Знакомая четверка, плюгавенький Морис, незнакомец в сером плаще, трактирщик Лось, танцовщицы... люди входили и входили в храм, и не было им числа.
   Паладин ждал. Он вытащил трофейный клинок и задумчиво посмотрел на игру света.
   Толпа выплюнула крик - убей! - а вслед крику и кого-то в плаще с капюшоном.
   Топор и маска - палач?
   Паладин вздохнул.
   Блудница робко коснулась руки:
   - Может, не надо?
   - Думаю, крови не понадобится, - сказал он.
   Но маска, взмахнув топором, прыгнула - неловко, странно, неуклюже.
   "Кровь отрезвляет", - грустно подумал Кассиус, ловя на клинок чью-то грудь.
   Топор громыхнул по мраморным плитам, капюшон явил миру лицо.
   - Шакур! - раздался пронзительный крик.
   - Я не нашел себе место. И даже на это оказался не годен, - прошептал юноша.
   А паладин вспомнил - убийца, мальчишка, тихий вкрадчивый шепот, согласие.
   Жаль.
   Так вот какой выбор бывшему калеке предоставил город...
   - Шакур! - завыл старик-калека, проползая через толпу, - те расступались.
   - Вот! Вот что дает этот проклятый город. Кому нужны эти жертвы. Не довольно ли?! - крикнул калека.
   Дернулась толпа, дернулся незнакомец в сером.
   Калека баюкал голову умершего на руках и тихо скулил.
   - Довольно, - сказал кто-то, кажется, Первый.
   - Город сделал свой выбор, - кажется, это был Третий.
   Кассиус покачнулся и крепче сжал ладошку Конколор.
   Блудница с ужасом смотрела на внезапно выросший из груди паладина арбалетный болт - чуть левее от центра.
   На иных лицах заиграло удивление - надо же - без доспехов.
   Кассиус упрямо стоял на ногах и не думал падать. Он вдохнул, обхватил древко и принялся медленно его тянуть.
   Наконец показался наконечник: паладин продолжал стоять.
   Блудница с ужасом наблюдала рану, закрытую продырявленным табардом.
   Лев на табарде морщился пробитым оком, а рана - не кровоточила.
   - Чудо? - послышался чей-то удивленный шепот.
   - Чудо! - уже громче гаркнул кто-то с задних рядов.
   Кассиус швырнул болт под ноги толпе.
   И толпа пришла в ужас: удивление сменилось паникой. Но никто не покинул храма - все стояли и смотрели, как становятся все длиннее острые клыки мертворожденного высшего вампира.
   - Да! - крикнул Кассиус, - и даже серебряным болтом меня не взять. Я сумел перебороть себя, свои животные инстинкты и стать человеком. А вы, недовампиры, но уже и не люди, культивируя свою мерзость, заслуживаете лишь одного!
  
   И мягкая теплая ладошка обхватила готовую подняться с мечом, карающим руку.
   - Нет, - прошептала Конколор, - это всего лишь люди. Такие же, как я.
   - Ты выиграл, паладин, - буркнула золотистая тень, поднявшаяся над алтарем.
  
   - Достал звезду? Но ведь множество народа останется неизменным. Я победил в поединке лишь благодаря испугу. Матерый волк испугал стаю шавок, вот и вся победа.
   - Ты так и не научился любить тех, кого спасаешь, - укоризненно произнес незнакомец в сером пыльном плаще и шляпе, в глазах его заплясала искорка иронии.
   И отодвинулась вдруг в страхе - назад в толпу, спрятаться, - четверка убийц, затрясся плюгавенький Морис. Но шагнули вперед танцовщицы, словно примеряя на себя нечто новое, и внезапно широко улыбнулся трактирщик Лось.
   - Это город. Сам город, воплотившийся в личность, - шепнула блудница.
   И шепот ее неожиданно громко разнесся под сводами Нефа.
   - Маложивущей открылось больше, чем древнему вампиру? Или воину Света? Верно говорят, не всегда мудрость и возраст шагают вместе, - бросил незнакомец.
   Заметив блеск стали в глазах вампира, Город грустно улыбнулся, вздохнул, снял шляпу, обнажив седую голову, припорошенную пылью тысячелетий, и молвил:
   - Меняюсь я, Кассиус. Меняются жители - меняюсь и я. И то, что здесь произошло, - изменило их. Света давно не хватало, магия оказалась бессильна, старые способы не помогали... Но теперь я меняюсь, благодаря тебе и ей, благодаря вашим поступкам, переполошившим уютное гниющее болото. Содому не повезло, а вот мне, пожалуй, - да. И лишь потому ты и она все еще живы. А единорог может вернуться в город. И не он один. Вскоре здесь все изменится, герой. Изменится к лучшему.
  
   И в безмолвии покидал народ храм. Лишь тихо скулил Хаим-калека, баюкая того, кто стал искупительной жертвой.
   Из прядильных ворот показались двое. Он вел лошадь под уздцы, она сидела в седле. Казалось, девушка мило беседовала с ручной ящеркой, что свободно сидела у нее на плече.
   А над городом разгорался свет от золотой гривы белоснежного Единорога.
   И гибли в панике тени, и казалось, мягко постукивали по пыльным мостовым чьи-то копыта.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"