Редькин Вадим Вячеславович : другие произведения.

Истории Евсея. Фантастическая быль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Истории Евсея

  Фантастическая быль

  Книга 1

  
  Автор выражает благодарность ГУ СК РФ и администрации СИЗО-1 г. Новосибирска за предоставленное время и возможность для работы над этой книгой, а также за помещение автора в карцер, поскольку именно там возникла сама идея произведения и там же были написаны первые страницы.
  
  Глава 1.
  
  Зовут меня Евсей. Родился в Сибири, в притаёжной деревне, в 1999 году от первого воплощения Учителя.
  Начинаю писать эти строки в двадцать два года нынешнего рождения. Лучше больше не откладывать, если хочу хоть что-то написать - дел и событий становится всё больше. Двадцать два года... Необычно слышать такую цифру своего возраста, когда за плечами долгая память, много веков памяти. И присутствует почти постоянная радость: ощущаю себя вновь в физическом теле, которое позволяет любить, действовать в плотной реальности.
  Попробую объяснить. Я помню предыдущую жизнь - вряд ли мне это кажется - до зимы 98-ого года прошлого столетия. Не могу сказать, что помню в деталях пролетевшие века. Но те события, которые сопровождались переживаниями, чувствами - а таковых было много - помню хорошо. При этом я научился вспоминать прошедшее через всплывающие или проявляющиеся во мне чувства...
  Я родился зимой 99-ого года ушедшего века спустя пару месяцев после завершения предыдущего пребывания в теле. Родители назвали меня Максимом. Хотя маме сразу после родов привиделся во сне немолодой человек в длинном одеянии, с чистым взором, и назвал он, как запомнила мама, имя Евсей. Но всё же меня, правда, ненадолго, назвали Максимом - в наших местах по древней традиции имя мальчику выбирает отец. В два года я уже умел понятно для родителей выражать свои желания и мысли. 'Я Евсей!' - сказал я им. За следующий год или даже раньше они поняли, что я не шучу. Ведь я не откликался на имя Максим. И это не было капризом. Можно было бы, наверное, остаться и Максимом - не принципиально. Но если несколько веков к тебе обращаются как к Евсею, то к этому привыкаешь.
  В три года я вновь стал Евсеем. Отец подарил мне на день рождения маленький красивый топорик с естественным узором на металле и сказал: 'Держи, Евсей!'. С двух лет я мечтал о таком топорике. Хотел иметь такой инструмент не для того, чтобы рубить кусты, как неприятеля, а чтобы строить вместе с отцом. Отец тогда улыбнулся: 'Я в твоём возрасте, даже постарше, хотел деревянный автомат, чтобы биться с немцами'. Сковал топорик мастер-кузнец, живший по соседству. К нему я наведывался уже несколько раз на отцовских плечах. В кузне у меня захватывало дух и округлялись глаза от восторга... В настоящий момент умею готовить нормальную сталь - её сейчас называют дамасской - и придавать инструменту нужную форму.
  Мои родители, конечно, замечательные люди. Отец - мастер-строитель, мастер-рубщик и технолог в этом мастерстве, да и проект дома нарисует, рассчитает без затруднения. Когда есть свободное время, он рисует - у него красивая, точная линия. Больше всего он любит рисовать маму - и в одежде, и без неё, а в последние годы стали появляться и мои портреты.
  Мама - это мама. Она красивая и добрая. Наше сердце и наш дом. Её невозможно не любить, вернее - её можно только любить. А главное, и мама, и отец живы и здравствуют. Я вырос под их покровом...
  К рассказу о своих родителях и своих друзьях я, возможно, ещё вернусь. Если хватит терпения и времени дописать свою историю до нынешних дней. Сейчас тороплюсь писать то, что кажется мне важным...
  Когда в три года я снова стал Евсеем, настойчиво попросил отца отвести меня на встречу с Рабби. Родители взяли меня с собой на такую встречу, где было много наших друзей.
  Отец поднял меня на плечи. Несколько минут я неотрывно смотрел на Учителя, потом тихо заплакал. Родители сначала не видели моих слёз, они текли сами, тихо, без всхлипываний. И всё-таки я стал шмыгать носом - мама потянулась промокнуть моё лицо, сняв с головы косынку. Я решительно убрал её руку, не сводя глаз с Рабби, и отрицательно мотнул головой. Маме оказалось достаточно этого жеста, чтобы понять: не надо вытирать слёзы тихо плачущему мужчине...
  Я встретил не только Его, - о чём молился и мечтал, - но и её... Мне было восемнадцать лет, когда я нашёл её вновь. Ей было тогда три года. Не найти её было невозможно. Я бы узнал её, каким бы ни был цвет её волос, глаз, кожи, в любом возрасте... Она родилась в соседней деревне, в семье художника...
  Теперь хорошо бы приступить к описанию моей долгой жизни. Предыдущей. Слово 'предыдущей' - неточное по смыслу. Воспринимаю происходящее со мной одной памятью, одной жизнью, в которой мне по Воле Вышней и в силу неизбежных пока причин надо было поменять тело. Слава Отцу!
  Мне был дарован короткий период между рождениями. Благодаря этому сохранилась, выражаясь по-нынешнему, силовая составляющая прежнего поля сознания необычно долгой жизни не в плотном теле. Эта составляющая ярко наложилась на нынешнее моё сознание. Которое, естественно, является основным. Языком, взглядом и пониманиями нынешнего тела я и буду рассказывать о далёком прошлом. В этих историях почти не будет описаний природы и архитектуры - лишь когда такие впечатления связаны с сильными эмоциями.
  С начала своей истории буду пользоваться современным летоисчислением. Хотя такой счёт времени - 'от воплощения Господа нашего' или 'от Рождества Христова' - начали использовать только в VIII веке от Рождения Учителя. А мои события начнутся в I веке нового времени. В этом летоисчислении есть ошибка, пожалуй, несущественная. В VI веке монах по прозвищу Малый, благодарение ему, при составлении новых пасхальных таблиц пересчитал эру древнеримского императора Диоклетиана, гонителя христиан, - ею пользовались в Европе до VIII-IX веков, - на 'эру от Явления Господа'. Расчёт монаха строился на том, что Учителю было 30 лет во дни ухода к Отцу. То есть заложилась ошибка в четыре года. Которая, конечно, никак не влияет на описываемые события, но которая снова, как и все известные Евангелия, напоминает о том, как мало известно о проповеднике из Иудеи, точнее, из Галилеи, по имени Иешуа...
  Когда я родился в первый раз - может, это был и не первый раз, утверждать не могу - шёл 823 год от основания Рима. Так считали лета там, где шла моя жизнь. По нынешнему летоисчислению шёл семидесятый год от Воплощения Учителя...
  
  
  Глава 2.
  
  Родился в небольшом греческом городке на берегу южной части Эгейского моря. Тогда это была провинция Римской империи - Азия, область Кария.
  Помню и слышу шелестящий прибой, море цвета неба, а на горизонте - очертания островов. Отца почти не помню. Иногда всплывает в памяти короткое воспоминание: он, большой, сильный, с густой чёрной бородой, огонь в кузнице и раскалённый докрасна металл. Он был мастером-кузнецом. Говорили, что он погиб где-то вне дома - не буду придумывать название места - от рук римских воинов. Отец за кого-то заступился.
  Маму помню. Очень красивая и очень добрая. Вьющиеся тёмно-русые волосы и нежные светлые глаза. Она рассказывала мне истории о богах и богинях, среди которых были и наши далёкие предки, они пришли со звёзд. Мама называла эти звёзды, показывала на них рукой. Названий, конечно, не помню. Её рассказы научили меня любоваться ночным небом с нескончаемыми рисунками созвездий. Усиливали это впечатление мелодии песка и камушков, перекатывающихся в подсвеченном Луной прибое...
  Мама рано научила меня читать. Пергаментов для детей тогда не было, я читал всё, что попадалось на глаза. В нашем доме была книга философа Хрисиппа, жившего лет за триста до меня. Я перечитал его труд несколько раз, понимал там далеко не всё, но эта книга мне нравилась, у неё был особенный запах.
  Побольше книг, пергаментов и папирусов, было у деда Иоанна, который жил рядом с нами на жёлто-белой от пыли и солнца улице. Я часто пропадал у него - перелезал через невысокий каменный забор, наступал на сухие колючки и, прыгая по белой, протоптанной мной тропинке, заскакивал в дом...
  Когда мне было, наверное, восемь лет, мамы не стало. Хотя она и предупреждала, что может уйти жить на Небо, - за ней приходил папа и звал её с собой, - но я сильно и долго плакал, когда это случилось. И плакал до тех пор, пока она не пришла ко мне утром во сне, чтобы успокоить меня и сказать, что она жива, но не сможет теперь видеть меня часто. Мама сказала, что всегда будет любить меня, даже если будет далеко. По Воле Неба, где так много звёзд, ей надо быть сейчас в другом месте, но однажды мы обязательно снова будем вместе. Дед Иоанн научил меня молиться одному Богу, и мы молились с ним, чтобы у мамы была лёгкая дорога к её звезде.
  А ещё я помню, как мы ходили с очень красивой мамой в храм Аполлона в нашем городке. Не помню, что происходило в храме. В памяти осталось лишь то, что жрец дал мне птицу с жертвенника и что мама была необыкновенно красива какой-то особой нежностью и спокойствием...
  Иоанн забрал меня к себе и стал для меня всем - и отцом, и матерью, и другом. Он был поджарым, подвижным человеком с добрыми карими глазами, возрастом ближе к семидесяти.
  Дед научил меня многому - не только разным хозяйским навыкам, но и читать по-арамейски. К десяти годам я перечитал все пергаменты и папирусы на греческом и арамейском, которые были в доме. И не один раз. Среди книг были истории о греческих богах, об Александре Великом, пара сочинений греческих философов (книгу Хрисиппа я забрал с собой), два Евангелия - одно на греческом, другое на арамейском, Книги пророков и Тора на арамейском...
  Особенно мне нравилось читать записи Иоанна о Рабби и его друзьях, которые он иногда дополнял. Эти записи были живыми и понятными мне, даже учитывая мой возраст.
  И, конечно, я завороженно слушал рассказы деда о том необыкновенном времени. Кстати, пока не забыл: он никогда не говорил о себе как о любимом ученике и никогда не писал такое.
  Иоанн был замечательным рассказчиком. Правда, других я тогда и не знал, лишь книги, в которых истории при каждом новом прочтении оставались без изменений, предоставляя возможность фантазии вносить свежие краски. В историях же Деда, которые я уже не раз слышал, появлялись новые детали, даже новые события, которые вызывали, соответственно, новые переживания.
  С детства Рабби и Его ученики стали моими главными героями. В воображении я исходил с ними все тропы и вершины, ловил рыбу на Галилейском море, сидел много раз у костра, слушая Учителя. И сожалел, что не родился раньше и не путешествовал вместе с ними. О казни Учителя Дед говорил редко. Он не любил вспоминать об этом. Да и рассказывать, по его словам, было особенно нечего. 'Никого из нас, близких друзей, там не было. Мы испугались за себя, боялись, что в нас узнают разбойников... Мы были с Ним рядом, когда люди слушали Его, а когда Ему было трудно, нас рядом не было. Стыдно, сынок, это вспоминать...'
  Слушать истории и проповеди Деда Иоанна приходили дети и взрослые со всего городка. Его успели полюбить многие. До тех пор, как Дед забрал меня в свой дом, он прожил в нашем селении, наверное, лет пятнадцать. Пришёл сюда из Иерусалима: пешком добрался до Антиохии, а оттуда морем до нашего берега.
  Дед не только увлекательно рассказывал, но и лечил - молитвой и общением. Ещё изгонял бесов, правда, дома он этого не делал, уходил в другие дома. А лечил наложением рук, но не всех: детям Иоанн никогда не отказывал в помощи, взрослых учил быть чистыми внутри. 'Болеет человек не от того, что входит в него, а от того, что исходит из его сердца. Вот за чистотой сердца и смотреть надо, - говаривал Дед. - И молитесь чаще. Бога славьте'.
  Вместе с нами жил ученик Иоанна. Это был взрослый человек, он тоже умел рассказывать и изгонять нечисть. Кажется, его звали Прохор. Пусть будет так. Иоанн с Прохором отлучались в соседние селения, чтобы лечить людей и задавать жару бесам. У нас говорили, что бесы сильно боятся Иоанна, поэтому редко заглядывают в наши места.
  Бывало, Иоанн и Прохор уходили в дальние селения - морем или по суше, вглубь Азии - чтобы рассказать об Учителе, поддержать существующие общины и помочь основать новые. Уходили надолго. Тогда оставляли меня в доме секретаря народного собрания нашего селения. Там было что почитать: от количества книг у меня захватывало дух.
  Секретарь любил меня, наверное потому, что любил мою маму. Я понимал его и разделял его чувства.
  В доме секретаря я познакомился с мыслями Пифагора, жившего за шесть веков до меня, и с воспоминаниями учеников о нём. Всё это попало в то самое яблочко, в которое должно было попасть - я был изумлён прочитанной информацией и личностью мудреца. Я сразу согласился с Пифагором, что душа может переселяться в разные тела. И был в восторге от этого знания. Немного смущало, что могу родиться змеёй или камнем, если недостаточно хорошо буду вести себя в текущей жизни. А так как я не хотел рождаться змеёй, решил, раз и навсегда, вести себя хорошо.
  Рад был за Пифагора - он вспомнил свою прошлую жизнь: он не был ни змеёй, ни кабаном, а был воином Евфорбом, погибшим в Троянскую войну. Пифагор даже узнал свой щит, сохранившийся со времён войны - на обратной стороне щита были инициалы Евфорба. Конечно, после этой истории я очень старался вспомнить свою прошлую жизнь в надежде, что тоже был историческим героем, а не деревом, - хотя дерево было бы не худшим вариантом, - но безрезультатно. Вспоминались лишь мамины глаза, её улыбка и звёздное небо.
  Мне запомнилось, что Пифагор, хотя и не был жрецом, общался в храме Аполлона с самим Аполлоном. И добрался до Вавилонии, Халдейского царства, где жрецы научили его общаться с богами. В общем, от таких сильных впечатлений я решил стать пифагорейцем в еде, то есть вегетарианцем - больше никогда не есть мяса...
  Когда рассказал о своём решении Деду, он улыбнулся: 'Что ж, достойное мужчины решение. Рабби тоже мясо не жаловал. Рыбу, сыр, овощи, лепёшки ел с удовольствием. К еде относился просто, посты мы с Ним не соблюдали. Он ведь сказал как-то: то, что попадает в тебя, не может сделать тебя нечистым, делает тебя нечистым то, что из тебя исходит. Мы тогда по молодости не сразу поняли и попросили Его разъяснить. Он улыбнулся и сказал: 'То, что в вас входит извне, в желудке переварится, попадёт в отхожие места - это не может сделать вас нечистыми, да ещё и земле пользу принесёт. Так же и то, что говорят о вас люди - ложь ли, недоброе, славят ли вас - всё пустое, даже для отхожего места, и пусть не задерживается в вас. А вот то, что исходит из сердца вашего, может сделать вас нечистым, если оно злое, недоброе. Следите за тем, что исходит из сердца, чтобы слова и мысли ваши были чистыми. В этом жизнь'.
  
  
  Глава 3.
  
  Долгое-долгое лето. Тёплая изумрудная вода. Купались с друзьями. Как и положено детям, подолгу, пока не начинали стучать зубы и синеть губы. В субтропиках они тоже синеют.
  В начале осени пальмы усыпаны спелыми финиками, как таёжный куст чёрной смородины. Финики падают с пальм в прибрежный песок, а потом скрипят этим песком на зубах вместе со сладкой, насыщенной мякотью. Косточки не замечаются - глотаются вместе с песком.
  Рядом с морем - оливковая роща на пологой горе, с характерным запахом спелых плодов.
  После того, как мама пришла ко мне во сне, стал замечать, что рядом со мной иногда мелькают едва уловимые очертания незнакомых людей или существ, похожих на людей.
  Однажды, забежав после долгого купания в оливковую рощу, чтобы набить рот оливками, увидел боковым зрением, как мимо быстро прошла девушка.
  - Вижу тебя! - успел сказать я.
  Она остановилась и показалась мне. Я улыбнулся, она улыбнулась тоже.
  - Кто ты? - спросил я, - божество рощи?
  Она кивнула головой, продолжая улыбаться, и я услышал:
  - Я хозяйка этой рощи.
  Это была молодая и, конечно, красивая девушка, с волосами оливкового цвета и глазами такого же оттенка. Я не стеснялся смотреть на неё.
  - Я появилась здесь вместе с этой рощей, - сказала она.
  - Чем могу тебе помочь? - спросил я, как учил Дед.
  - Собирай, как почувствуешь или когда захочешь, хворост в роще, сухие опавшие ветви. Разводи костёр на берегу, пой весёлые песни. Не забудь взять с собой лепёшку для птиц и зверьков рощи. Я буду появляться у костра, - ответила она.
  Так мы начали с ней дружить. Эта дружба продолжалась столько, сколько жил я. Её звали Оливия.
  Прибежал домой и рассказал о захватывающем дух событии Деду. Иоанн слушал и улыбался.
  - Дед, а ты такое видишь? - спросил я в завершении торопливого рассказа.
  - Бывает, когда замечтаюсь, - ответил Дед.
  - А ещё встречаются среди божеств такие красивые девушки? - коряво задал я вопрос, подразумевавший более широкий смысл.
  - Встречаются. И девушки, и мужики бородатые. Это если повнимательней быть и хотеть увидеть. Радостно, грек любимый, что не только под нос себе смотришь, но и по сторонам... Теперь не забывай о ней. Она ведь живёт от твоего внимания, дум твоих...
  - Так ведь она там уже была!
  - Значит, раньше кто-то уже думал о ней, - улыбался Дед.
  - Дед, она ведь божество? - спросил я.
  - Для эллина - да, - ответил Иоанн.
  - А ты мне говоришь, что Бог один, - продолжил я. - Я верю, что ты говоришь правду. Но объясни, почему так.
  - Творец этого Мира один. Думаю, греки считают так же, как и я, иудей, только называют его Зевсом. А вот дух живой может быть не только у рощи - и у речки, и у горы... Называй их, как хочешь: божества, хозяева, духи. Но если у оливковой рощи такая красивая хозяйка, то лучше по имени. Оливия - красивое имя. Отец у всех людей - и у греков, и у иудеев, и у персов - один. Не может быть по-другому. И любит Он нас всех одинаково, кто бы мы ни были, - спокойно, не спеша рассказывал Дед.
  - Как это - одинаково? Я люблю маму и тебя больше всех.
  - Родитель любит всех своих детей, даже нерадивых. Отец изливает свою Любовь, свой Свет на всех равно: и на праведников, и на грешников. А вот как мы берём тот Свет, тут от веры зависит. Рабби как-то говорил нам у костра на берегу озера... Я ещё потом переспросил у Него, чтоб лучше запомнить. Мы ведь никто не умели писать. Андрей один пограмотней был. Да и писать не на чем было. Не готовы мы были тогда - к большому горю нашему. А запомнить всё было не по силам. Ну, такова Воля Отца. Я только после Его ухода грамоте выучился и греческий освоил. Молодой был, хотел учиться, чтобы записать всё, что запомнил, и рассказать о Рабби... Ты же знаешь, Евсей, я больше люблю поговорить. Вот и рассказываю теперь всё больше грекам...
  Так вот, сказал Рабби тогда у костра о том, что вера получает, а любовь даёт. Невозможно получить без веры, и никто не сможет дать без любви. Дабы получить - мы верим. И любим - чтобы по-настоящему дать. Какая польза, если кто-то даёт без любви? Нет пользы от этого ни тому, кто даёт, ни тому, кому дали...
  Запоминай такие истории, сынок. Сердцем запоминай. Ты чистый, способный. Пойдёшь с Вестью после меня - туда, где я не был и куда уже не дойду.
  - Деда! А ты веришь Учителю всем сердцем, совсем-совсем без сомнения?
  - Взрослые вопросы уже задаёшь, сынок... Учусь верить без сомнений. Иначе не взять то, что Он принёс, и Он не будет в тебе. Вере тоже надо учиться. Мы шли за Ним, оставив жилища свои, хотя оставлять там нечего было. Очень любили Его, толкались друг с другом, борясь за Его внимание, но, бывало, закрадывались сомнения о Нём... Иногда нам, маловерным, нужны подтверждения... Однажды Рабби позвал нас: меня, моего брата старшего, Иакова, и Симона - на небольшую гору. Вечером это было. Когда были на вершине, лик Его изменился, стал бело-золотым, Он был как будто укрыт этим свечением. Мне казалось, что горизонт виден через Него. Два светящихся Существа, может, ангелы, появились рядом с Ним. Над всеми нами - светящийся покров. В моей голове прозвучало: 'Это Сын Мой возлюбленный! Его слушайте!'. Вот такое Чудо! Для нас оно было явлено.
  - А где сейчас твой старший брат?
  - Наверное, где-то рядом с Учителем. Он мечтал оказаться на Небесах рядом с Рабби. Да будет, как он мечтал! Учитель называл нас с Иаковом 'сыновьями грома', - Иоанн говорил с улыбкой. - Иаков был настоящий гром, отважный человек, сильный, решительный. Первым из нас отправился с Благой Вестью - на север, через море... Через несколько лет вернулся в Иерусалим - и погиб за веру. Первым из нас, кто близко был, ушёл с Вестью - и первым ушёл к Отцу... А теперь... Здесь ведь из учеников один я остался. Письма их спутников говорят, что все жизнь за веру отдали... А я вот тебе, грек любимый, истории про них рассказываю, на восьмом десятке лет... Воля Господа...
  Однажды рыбачили мы с братом Иаковом и Симоном на нашем озере в Галилее. Утро было. Середина сорока дней после казни. Толкаю Симона локтем: смотри, Рабби к нам идёт! Мы на берегу у костра, а Он в дымке, неплотный такой. И Симон, и Иаков узнали Его... А Он улыбается, как только Он умел, и говорит: 'Не теряйте время, друзья - ягнят Моих пасите, идите с Вестью радостной об Отце Любящем во все стороны мира'. Иаков вскоре и уплыл за море, сразу после того, как мы все в Иерусалиме собрались... Ещё Рабби сказал тогда: 'Не печальтесь, что не были со Мной в последний час, не корите себя, идите смело, пути ваши уже проложены во Славу Отца, каждому свой подвиг предстоит'.
  Вот, Евсей, и посмотрим, какова Воля Вышняя.
  Повисла пауза, я не сдержался:
   - Дед! А как же Иуда? Он был другом тебе? Ты рассказывал, что он первым погиб. Не Иаков. Если Иуда был среди тех, кому доверял Учитель, как он мог предать за деньги?
  - Ох, Евсей. Мы все дружили... учились дружить. Как по-другому? Он ведь позвал нас за собой. А вот про деньги я тебе не говорил. Это ты прочитал в одной из других историй, в евангелиях, что дома у нас лежат. Так и там по-разному написано. В одной истории Иуду купили за тридцать монет, дали ему деньги заранее, а в другой священники обещали дать потом деньги, не называя сумму награды. А я тебе третью историю могу рассказать - про дружбу... Я стараюсь, чтоб в моей памяти Иуда другом остался. Не можем мы судить ближних - нет средь нас безгрешных...
  Это очень грустная история. Рабби чувствовал, что недолго Ему осталось быть с нами, Он торопился говорить. Когда шли в Иерусалим, тревоги стало ещё больше. Он понимал: кто-то из друзей может допустить слабость, помочь произойти неизбежному.
  К последним дням всё было напряжено. Все чувствовали опасность. Любой из нас мог допустить срыв. Никто не хотел быть предателем...
  Не думаю, что Иуда сделал это из-за денег. Деньги ему могли дать потом, чтобы унизить его...
  С нами, ещё с Галилеи, были молодые женщины. Они были как ученицы. Готовили нам пищу, у них были возможности для заботы. Они, как и мы, любили слушать Учителя. Он позволял им быть вместе с нами у костра и слушать Его. Они задавали много вопросов, а Он терпеливо отвечал. Мы все любили Его. А женщины особенно. Он был таким мужчиной, рядом с которым женщина чувствовала себя человеком, равным мужчине.
  Одна женщина, как мне казалось, любила Его больше остальных. Это было видно по её глазам А по глазам Иуды было видно, что он любит её. Но она не обращала внимания на Иуду.
  А любовь, грек мой любимый, очень сильное испытание. Она может сделать мужчину мужчиной, а может стать соблазном к большому греху...
  Здесь и проявилась трещина: Иуда сказал гонителям, где будет находиться Рабби...
  Да, первым из друзей погиб Иуда. Погиб, потому как не смог простить себя... А Иаков погиб с Вестью на устах.
  
  
  Глава 4.
  
  К четырнадцати годам я перечитал все книги в библиотеке секретаря собрания, некоторые из них знал, можно сказать, наизусть - евангелие на греческом, евангелие арамейское, записи Деда. Послание, позже получившее имя Иакова, брата Рабби, точно знал наизусть, это письмо у меня было любимым среди всех подлинных и неподлинных посланий, приписываемых ученикам Христа. С древним Законом (Торой) тоже был хорошо знаком, особенно в греческом переводе. Тору на арамейском прочитал три раза - всё-таки арамейский не был родным языком. Но главное, я уже умел строить жилище из камня и глины и учился работать с горячим металлом. Когда Иоанн и Прохор уходили с Вестью, я проводил много времени в мастерской грека-кузнеца по имени Дионис. Он был когда-то учеником моего отца.
  Дионис был известным в округе мастером. Работы в его мастерской было невпроворот - заказы приносили даже из соседних селений. Может быть, поэтому он стал рано доверять мне и основные работы. Иоанн был рад, что я обрёл любимое дело, и не искал для меня лишней работы дома.
  В пятнадцать лет я был уже крепким, рослым парнем. В те времена мужчинам надо было торопиться расти и жить. Возраст подталкивал меня обращать внимание на девушек, и я не сопротивлялся этому. Но что делать с этим интересом, как им пользоваться, я не понимал.
  - Что мне с этим делать? - спросил я у Иоанна.
  - Почитай Тору, - сказал Дед, - там сказано, чего делать не надо.
  - Дед, я уже не раз читал, чего делать не надо. А что можно делать?
  - Что можно - тебе ещё рано. Стань мастером сначала. Потом с Вестью сходишь. А там решим.
  Закон, данный через Моисея, я знал неплохо. Но так как во мне кипела юношеская кровь, то я быстро находил несоответствия и даже противоречия между Древним договором и Новым, явленным Рабби. И во мне зрели вопросы. И главный из них: если Учитель принёс Новый договор Бога-Отца с человеком, то надо ли исполнять старый? К одному ответу на этот вопрос мы с Дедом пришли не сразу, ведь Дед был иудеем, а я эллином, язычником по крови. Конечно, язычником я себя не считал - многобожниками эллинов называли иудеи. О чём эллины, в общем-то, не всегда догадывались - эта тема их просто не беспокоила. Они любили и уважали богов стихий и пространств, которые даровали им и урожай, и дожди, и счастье - или несчастье, если ты был невнимателен к ним. И конечно, народы всех земель очень уважали Зевса, отца всех богов. Римляне называли его Юпитером. У иудеев было своё, исключительное мнение в этом вопросе...
  Из сочинений древних пророков-иудеев я больше всего любил Книгу Притчей Соломоновых. Любил читать и поэтическую, философскую Книгу Экклезиаста: рассуждал вместе с пророком и предлагал свои соображения на его вопросы, исходя из того, как я понимал принесённое Учителем и что я узнал из книг философов-греков.
  Особенно были близки взгляды Хрисиппа, Зенона... Волею провидения именно их труды и воспоминания о Пифагоре с детства оказались перед моими глазами. Я чувствами соглашался с древними стоиками: не имеет никакого смысла противиться судьбе, воле провидения; достойное, благодарное приятие неизбежных обстоятельств превращает жизнь в победу над трудностями, в стремление к внутренней свободе. Любое знание исходит из ощущений, считали они.
  Из размышлений стоиков у меня сложился образ: душа подобна папирусу, на котором записывается каждая твоя мысль, а главный способ такой записи - это ощущения, чувства. А бог Зевс находится в центре Мироздания и оттуда распространяет свой творческий Огонь по всему Космосу...
  При параллельном чтении философов-греков и книг древних иудейских пророков во мне возникало неразрешимое напряжение. Творящий Зевс мне был более понятен, чем близкий ему в чём-то Господь Воинств - Саваоф. Попытаюсь пояснить на примере Книги Иова. Я не про самого Иова, который из-за несогласия со своей судьбой терпеливо получал всё более сложные уроки до тех пор, пока не согласился с Волей Вышней и не возблагодарил Небо. Имею в виду описанный в этой Книге образ Создателя. Как я понял, однажды к Господу пришли Его ангелы. Он спросил одного из них, по имени Сатан: 'Как поживает непорочный раб Мой Иов?'. Сатан ответил: 'Не даром ли Иов чтит Бога? Стоит Тебе тронуть у Иова всё, что Ты ему дал, он скажет Тебе в лицо хулу. Ручаюсь'. Тогда Господь сказал ангелу своему, Сатану: 'Теперь всё, что есть у Иова, в твоих руках, только его самого не трогай'. Ну и отправился ангел Сатан соблазнять Иова хулить на Господа по поручению самого Господа...
  Вот тут у меня начинала трещать голова: зачем Началу, Творящему жизнь в бесконечном пространстве Космоса, посылать своего ангела соблазнять Иова? Я не находил ответа на этот вопрос. Тем более что Дед, в котором для меня, вне сомнения, присутствовал Дух и Свет самого Рабби, объяснял мне, что Бог - это Любовь и Свет, Он никого никогда не наказывает...
  Когда я уставал думать, а Деда не было дома, я бежал либо к Дионису в мастерскую, либо к Оливии в её рощу...
  В роще собирал сухие ветви и сучки. Потом разводил костёр недалеко от линии прибоя и пел песни. Оливия приходила и танцевала вокруг костра, ритмично позванивая маленькими серебряными колокольчиками, которые как будто жили на её пальцах.
  Я брал с собой лепёшки, сыр, фрукты. Ел сам и, по совету Оливии, оставлял дары на камне, недалеко от костра, для детей Земли: зверьков, птиц, букашек, живущих в роще, а значит, и для её хозяйки.
  Оливия иногда тихо заглядывала, - даже я не замечал её, - на вечерние посиделки в доме Деда, куда приходило двадцать-тридцать человек. Среди них были и мои друзья, нынешние и будущие, ведь на такие встречи любили прибегать дети.
  - Добрые люди собираются в вашем доме, - улыбалась Оливия, глядя мне в глаза. - В Иоанне светлая Сила Посланника и добрый он, вот добрые люди к нему и притягиваются. И к тебе тоже притягиваются, Евсей. В тебе есть живой Свет. И его не становится меньше, хотя ты уже взрослый, уже мужчина. Обычно с возрастом живой Свет уходит, а в тебе его становится больше. Это хорошо. Это хорошо для меня, для нас, для Земли...
  - Объясни, Оливия, если можешь, почему есть этот Свет во мне, ведь я не знал Рабби? И почему это важно для тебя? Ты не такая, как мы.
  - Среди вас, людей, живут простые слова Посланника: 'Чистые сердцем Бога узрят'. У тебя чистое сердце. Это твоё качество, которое ты умеешь хранить. Мы, хозяева, божества, не меняемся во внутренних качествах. Мы имеем личные различия, но они неизменны. Вы способны меняться внутри себя. Но не только в сторону Света... Ты способен беречь в себе живой Свет. Беречь его в себе - значит, отдавать его всему живому. Это простой секрет. Иначе этот Свет не сохранить...
  Рабби - Посланник Неба. Все божества Земли, хозяева гор, лесов, озёр, рек, лугов, морей знают о Нём и для чего Он пришёл. Он не только принёс много живого Света, который растворяет тьму - Он учит вас источать такой же Свет. Он просто и понятно объясняет вам, как стать живым Светом. Через Него этот Золотой Огонь течёт постоянно. Он хочет научить вас быть такими же, Он необычный Человек. Вам надо стать такими же.
  Если люди научатся источать Свет, то Земля вместе со всеми своими детьми будет жить и расцветать. Если не научатся, Мать однажды начнёт задыхаться. Если Мать будет задыхаться, всему живому не поздоровится - ни вам, ни нам.
  Я задумался. Оливия продолжила:
  - Ты же любишь меня и хочешь, чтобы я была долго, всегда, - она внимательно смотрела на меня с лёгкой улыбкой, - вот и береги огонь живого Света: отдавай его всему живому, учись жить так, как говорит Посланник. Те, кто будут учиться жить вместе, общиной, как делаете это вы, во имя друг друга, отдавая в заботе живительный Свет, будут хранителями этого Света в трудные времена.
  - Оливия, а трудные времена - это сейчас? Некоторые из нас ждут скорого Страшного Суда, уже в этом поколении, и что Рабби скоро вновь придёт... - сказал я, покраснев от её слов о любви.
  - Да, трудные времена уже наступили. Но что такое 'скоро'? Для меня это несколько веков... В течение твоей жизни то событие, которое описал Посланник, не случится. Впереди ещё много горя - чтобы вам научиться быть вместе. Не вижу, что близок конец моего мира. А вы уже себя своими делами наказываете: вы получили Закон - значит, Суд уже идёт.
  В одно из общений Оливия подсказала мне, как лечить ближних, прежде всего детей и тех взрослых, которые стараются понять, как жить, чтобы не болеть.
  - Это несложно, Евсей. Ты же чувствуешь меня, значит, видишь. Так и любого человека можешь почувствовать и увидишь его состояние, увидишь его боль. Она находится там, где вошла в него - как грязное пятно. Соединись мысленно с человеком, соединись с ним своим чистым, светлым полем и раздели с человеком его боль: возьми, вдохни часть пятна в себя, в своё поле. Ему сразу станет легче. Но вбирай в себя только часть боли. И научи человека наполняться Светом, научи его молиться так, как умеешь сам. Оставшуюся боль ему надо растворить своим усилием. А чтобы боль не вернулась, он должен учиться не приносить боль никому живому. Особенно тогда, когда понимает, что может сделать кому-то больно. Учи детей этому. Надо с детства понимать, откуда берётся боль: нельзя без явной нужды ломать ветви деревьев. А если такая явная нужда есть, надо сначала обратиться с просьбой к Природе, к Земле, объяснить свою нужду и проявить желание восполнить забираемое.
  Перед тем, как взять чью-то боль, молись сам, наполняя себя светом и благодаря Господа за возможность быть полезным ближнему. После того, как возьмёшь чужую тяжесть, молись снова. Потом наполни молитвой и благодарностью сосуд с проточной водой и омой себя. Последнее желательно, но если возможности нет, омывайся молитвой и благодарностью. Омоешься светлой водою тогда, когда будет возможность.
  - Дорогая Оливия, - засмеялся я, - раньше я думал, какой же я молодец: сумел первым увидеть тебя, поймать взглядом! Теперь вот гадаю, кто же кого поймал...
  - Какая разница, дорогой Евсей, - улыбнулась она, аккуратно позванивая серебряными колокольчиками. - Тебе надо иметь в виду, что иногда девушка может так пройти мимо парня, что он первым обращает на неё внимание...
  
  
  Глава 5.
  
  В нашем городке вокруг Иоанна с Прохором жила и потихоньку росла дружная община, дружная церковь. В пору моего восемнадцатилетия нас было немногим больше двадцати человек, а если считать и детей, то больше тридцати. Называли нас 'христианами' - идущими за Христом или принадлежащими Христу-Помазаннику. Мы учились быть добрыми и заботиться друг о друге. Наша жизнь строилась по подобию иерусалимской общины, основателями которой были прямые ученики Рабби: Иаков, брат Учителя, Симон, которому Учитель дал прозвище Пётр (Камень), Иоанн.
  У нас было общее имущество, общий стол. И общие трапезы, где в память об Учителе преломляли хлеб и вкушали благословлённое вино. Так мы выражали своё причастие к Слову Отца. Принимали пищу с радостью и с благодарностью Господу. Такие трапезы сближали нас неизбежно. В завершении трапезы мы делились событиями своей жизни, радовались успехам друг друга - учились радоваться успехам ближних, открывали свои слабости. Последнее было, конечно, по желанию. Чьё-то покаяние принимали с благодарным поклоном и огромным желанием прощать и быть прощённым. Мы знали нужды друг друга, проговаривали их открыто и старались, чтобы одни и те же нужды не звучали повторно на собраниях.
  Мы жили жизнью друг друга, заботами друг о друге, учились быть родной семьёй. Учились быть хранителями Света. Такова была наша Церковь. Благодаря тому, что с нами был любимый Дед Иоанн.
  Тогда среди нас был только один диакон - он же и архидиакон, выбранный ответственный за всю нашу не очень большую хозяйственную часть. Он отвечал и за хранение, и распределение общих средств (по поручению собрания), и за общую трапезу, и за порядок после трапезы. И он же знал нужды всех. Диакон, епископ - это были ответственные хозяйские обязанности. Но епископ появился у нас спустя несколько лет, когда община стала заметно больше. Тогда и трёх диаконов выбрали - совет по хозяйству появился. Кем был в общине я? Я был кузнецом, членом родной семьи. Иоанн готовил меня в проповедники, в пророки - так в иудейской традиции назывались вестники времени...
  Что было в те дни, около 90-го года от Рождения Учителя, в нашей общинной библиотеке? Была Тора с Книгами Пророков на греческом и арамейском. Читался в основном греческий перевод, поскольку почти все члены общины были из язычников. Были три евангелия - три радостных вести. Третье евангелие появилось недавно и было написано на греческом. Было письмо к двенадцати коленам, которое Иоанн называл письмом Иакова (так его впоследствии и назовут). Было семь писем Павла на греческом.
  Три евангелия, которые тогда имелись у нас, получат свои названия спустя 60-70 лет. Но для удобства повествования буду использовать эти поздние названия сразу. Евангелие на арамейском - для иудеев, оно не сохранилось до сего времени целиком, только короткие отрывки. Евангелие на греческом, которое было написано ещё до моего рождения - от Марка. Евангелие, которое появилось у нас ближе к моим двадцати годам - от Матфея. Оно напоминало евангелие от Марка, но имело в себе и часть из иудейского - проповедь, которую однажды назовут Нагорной.
  В своей библиотеке мы имели не по одному варианту евангелий от Марка и Матфея, а эти варианты, благодаря заинтересованности переписчиков, отличались друг от друга важными, на мой взгляд, моментами. Но об этом расскажу позже.
  Мы имели и евангелие от Иоанна, но Дед не отдавал свою повесть по церквям, мы читали её только в своём городке. Он любил живое общение, в котором была возможность что-то пояснить. А мы очень любили слушать его и задавать вопросы.
  Через путников-вестников наша община поддерживала связь с другими общинами Азии, Антиохии, Рима, Иудеи, Египта (там была яркая община в Александрии).
  Помню слова, которые любил говорить нам Иоанн в своих проповедях. Привожу сжато:
  'Не забывайте, молодёжь, краеугольный камень всего - любовь. Кто не любит, тот пока во власти смерти, и нет тогда смысла рассуждать о Божьем. Живите готовностью отдавать жизнь за братьев своих. Постоянно держите сердце открытым к тем, кто в нужде пребывает. Кто говорит, что Дух Рабби в нём, должен и поступать так, как поступал Он. Кто исполняет Волю Отца, живёт вечно.
  Лучше не говорить о любви к Богу, которого не знаешь, если не любишь брата иль сестру, которых знаешь. Только в любви воскрешение, жизнь и нет смерти.
  Истинность своей любви надо доказывать на деле, а не только одним языком.
  Кто любит мир - в том нет Любви. В Любви нет страха, истинная любовь изгоняет страх; страх же связан с наказанием, кто боится - не познал вершин Любви.
  Бог - это Любовь и Свет. Тот, кто живёт в любви - в том живёт Отец.
  Отец дал всем нам вечную жизнь, и она - в Его сыне, в Его Слове'.
  'В исполнении Его Слова,' - иногда добавлял Иоанн.
  - Дед, любимый, помоги разобраться, - обратился я как-то к Иоанну, когда общался с ним вместе с друзьями: Дионисом, Гектором и Марком. - Мы читаем уже четыре истории о Рабби. Есть различия в событиях и даже в Его словах. И о Его рождении по-разному написано. И даже разные списки евангелия одного автора имеют различия. А ещё есть письма учеников, несколько писем Павла - в них тоже свой взгляд на Рабби и на Его воскрешение из мёртвых. Как же при таких различиях единую церковь создать? Может быть, надо написать одно евангелие, одну историю, собрав туда точные, совпадающие события и слова?
  - Детки мои любимые! Вот почему разговор живой и важен. В разговоре можно передать главное - Дух События, почувствовать и запомнить Дух Рабби. Пояснить, что непонятно. Потому и не спешу свой рассказ отправлять по церквям. Ведь и моя история разнится с историями братьев. И если отправить её ко всем, а пояснить уже не смогу, так ведь ещё путаницы добавлю.
  Память ведь недолгой бывает. Писать я, да и другие, начали не сразу, спустя годы. Некоторые смерть неграмотными приняли. А с их рассказов кто-то что-то запомнил и записал, а другой переписал... Вот и посудите, что могло получиться.
  В Иерусалиме, когда уже Рабби с нами не стало, мы не раз с братьями вспоминали события и Слова Его. Что вспомнили из Слов Его, записали себе как памятку - Иаков, в основном, и записывал. Потом разошлись с Вестью благой в разные стороны, торопились пасти Его ягнят. Только с Иаковом и Петром чаще виделись, строили вместе общину в Иерусалиме. Иаков, брат Рабби, был грамотный и Тору знал, но он у нас старшим в делах духовных был, нашим первосвященником в Иерусалиме, ему писать воспоминания было некогда. Да и не ходил он вместе с Рабби, окончательно сблизились они пред Вечерей той...
  Симон, который Пётр, так и не научился писать ни на арамейском, ни на греческом - не успел... У него времени оказалось меньше, чем у меня. Но его рассказы мог Марк запомнить и что-то записать. И каждый жил со своей памятью: что осталось в ней, то и рассказывал, или фантазировал...
  А теперь из них уже и нет никого, все к Отцу ушли. И спросить не у кого. Один Иоанн остался.
  Так и спрашивайте, пока я с вами. Потом с этим знанием дальше пойдёте. Помните простое: Отец с тем, кто исполняет Слово Его.
  А по поводу одной истории - интересная идея. Но ведь собрать такую историю должен тот, кто точно помнит и события, и слова Рабби. Но таких нет, и я - не такой. А значит, просто появится ещё одно евангелие, отличное от других...
  Но Дух Слова Его, Дух Рабби я узнаю и с закрытыми глазами. Вот и вы такими будьте!
  - Иоанн, во всех евангелиях описаны признаки Судного Времени. А вот о том, когда настанет это Время и придёт вновь Учитель, сказано по-разному. 'Поколение это ещё не сменится, как всё уже сбудется' - в одной истории. В другой сказано похоже: 'Есть среди стоящих здесь люди, которые не успеют узнать смерти, как увидят...'. У тебя в воспоминаниях другой взгляд, хотя похожий. Но ведь поколение уже сменилось. А некоторые продолжают ждать, что Суд вот-вот произойдёт.
  - А ещё везде сказано, что о дне и часе том не знает никто: ни ангелы, ни Сын - только Отец знает, - улыбнулся Иоанн. - Да, мы слышали от Рабби, что Время близко, что некоторые из нас не узнают смерти, как узрят Славу Отца. Я услышал именно так, возможно, это неточно. Когда казнь стала неизбежностью... мы хотели, мы очень хотели, чтобы Рабби вновь был с нами. Мы торопили время. Но у времени свой ход... Что есть 'близко' у Бога? О Дне том знает только Он... А разве признаки Судного Дня уже на дворе?
  'Некоторые из вас не узнают смерти...' - я так запомнил эти слова. Я не помню слов: 'не успеют узнать смерти'. Как будто близкие выражения, но...
  Что есть 'не узнать смерти'? По-моему, это значит быть живым! В ком есть Слово Отца, у того есть жизнь, тот не узнает смерти! В ком нет Сына, нет Света - тот и не живёт вовсе!
  Так давайте жить в Нём, в Слове, чтобы не знать смерти! А когда Он будет явлен вновь, в свой Час по Воле Вышней, Слава Ему! - мы не будем в страхе и не будем прятать глаза от стыда!
  Вот так я мыслю...
  - Слава Отцу, что ты ещё с нами, Иоанн! - выпалил я и обнял Деда.
  - Вижу, что есть ещё вопросы. Спрашивайте, - улыбнулся Дед.
  - Деда, есть важный вопрос. Мы же с друзьями читаем не только Тору, хотя и там есть неоднозначные фразы на эту тему. Мы читаем и греков-философов, и про Пифагора слышали...
  - Та-ак, - протянул Дед, - становится интересно...
  - Иоанн, есть ли новая жизнь? Ведь если Учитель вновь придёт, значит, и мы можем приходить снова? Что Рабби говорил про это? Спрашивали ли вы Его?
  - Эх, Евсей! Жаль не было тебя с нами, ты бы и вопросов задал много, и записал бы ответы побыстрее нас, - Дед засмеялся по-доброму - по-другому он смеяться не умел. - Верно рассуждаешь, сынок. Рабби обещал прийти вновь. А как Он приходил в этот раз? Родился у женщины. Значит, можно предположить, что таким же образом родится вновь. И на Иоанна Крестителя он указывал как на Илию... Да, друзья, я верю, что есть новая жизнь, есть новое рождение и предсуществование.
  И Рабби говорил нам об этом. Немного, но говорил. Правда, мы не жили такими вопросами. Мы слушали то, что Он нам говорил. И старались понять. А понимали не всегда сразу, поэтому переспрашивали. А Он шутил с нами, улыбался, смеялся. Но делал это так, как никто другой - бережно...
  Расскажу две истории про новое рождение. Одна из них есть в моих записях... И вторую, пожалуй, надо бы записать. Оба случая с Андреем связаны, с братом Петра. До встречи с Рабби Андрей был учеником Иоанна Крестителя. А я дружил с Андреем, бывало, сети вместе закидывали. Андрей мне про Иоанна и рассказал - я был крещён Иоанном в Иордане до того, как Рабби встретил. А пророк Иоанн из ессеев был, от них пошёл пророчествовать.
  Я это к тому говорю, что Андрея уже с самого начала более глубокие вопросы интересовали. Он как будто был больше готов к встрече с Учителем.
  Так вот, когда Рабби исцелил наложением рук человека, слепого от рождения, Андрей спросил: 'Почему этот человек родился слепым - родители его согрешили или он сам согрешил?' А Рабби тогда ответил: 'Нет вины на родителях в его слепоте, каждый из вас отвечает за своё. А на нём должна была проявиться Слава Божия'.
  Вот так, слышащий да уразумеет.
  А вторая история... Как я уже говорил, Иоанн Пророк был из секты ессеев. Значит, и Андрей наш успел ессеем побыть. А ессеи верили в бессмертие души, в предсуществование - что душа существует отдельно от тела. И Андрей однажды спросил Учителя (я тогда был рядом и брат мой Иаков):
  'Рабби, родной! Правда ли, что души дурных людей будут наказаны, а души добрых переносятся Господом в другие тела и им даётся Сила жить снова?'
  'Да, правда, - Учитель отвечал с улыбкой. - Когда будет даровано время, дам вам этот Закон более полно. Главное, не откладывайте любовь, спешите учиться любить в той жизни, которая дана вам Отцом - тогда и новая в чистом сосуде дана будет'.
  Вот, детки мои, такая история. Братьев моих, Иакова и Андрея, уже нет. Остаётся вам, молодёжь, поверить мне. Рассказал, как запомнил, - завершил Иоанн.
  - Спасибо, Деда! - зашумели мы нестройным хором и бросились обнимать Иоанна.
  - Ещё будете спрашивать?
  - Расскажи об Андрее!
  - Так ведь рассказывал уже. Друг он мой близкий, как и Пётр, брат его. Очень разные они были. Пётр - эмоциональный, резкий, вспыльчивый, быстро решения принимал. Андрей - спокойный, вдумчивый, глубокий. Мог бы хорошую Весть написать о том времени. Он всегда внимательно слушал Учителя - пожалуй, единственный средь нас, кто не перебивал Рабби. Подмечал мелочи ценные в поведении Учителя и старался так же поступать...
  Женщины его выделяли, любили. Помощник он им был настоящий: умел выслушать, поговорить и не ждал от них ничего, и не брал. Один он у нас такой был, средь близких учеников. Я учился у него общению с женщинами. Но жениться он не успел - один из первых ушёл с Вестью. Аж к Понтийскому морю. Мне казалось, смерти он не боится - в опасных ситуациях глаз не закрывал, не пугался.
  Когда Учителя казнили, Андрей хотел идти на место казни. Но послушался нашего общего решения - не надо туда идти, не в наших силах изменить Событие; опасно для него, Андрея, а значит, и для нас...
  Погиб он, говорят, привязанным к кресту где-то в Греции. Служил преданно и ушёл чистым, - из глаз Деда бесшумно текли слёзы.
  - Верил, что смерти нет... - сказал я почему-то.
  - Для Андрея её нет. Он при жизни был живым, воскресшим, у него и сосуд новый будет чистым, - сказал Иоанн. - Если Отец его в раю не оставит.
  - Получается, для чистого сердца смерти нет, а есть жизнь вечная, - сказал Дионис-кузнец.
  - Да. И Учитель нам это подтвердил, являясь нам, маловерным, после казни - мне, Петру, Иакову... И Мария из Магдалы Его видела... А вот Андрей не видел, ему доказательства не нужны были, - сказал уже без слёз Иоанн.
  - Дед, а как Учитель приходил к вам? В теле, на котором раны были от казни? Говорят, есть такая история от одного из учеников: там написано, что Рабби воскрес из мёртвых с ранами на теле, и тело Его можно было потрогать, - проговорил Гектор.
  - Давай по порядку... - сказал Дед и немного задумался. - Про себя скажу. Я видел Рабби без ран, через Него просвечивало небо. Прикоснуться к Нему можно было взглядом... И я слышал, что Он хотел мне сказать... Похожие истории мне рассказали Иаков Праведник и Пётр. Таким мы видели Рабби с братом Иаковом и Петром, когда Рабби явился нам утром на берегу озера... Других историй от учеников я не слышал. А что кто-то написал спустя шестьдесят лет...
  Да, на днях путник принёс мне одну историю на папирусе. Не хочу, чтобы вы её читали, достаточно тех, в которых вы уже запутались! Там и Пётр к гробнице прибежал, и распятый Святой ел рыбу на глазах учеников, и давал им потрогать плоть свою, а как Его потрогали, так Он и вознёсся в этой плоти на глазах учеников. И другие чудеса, недостойные Рабби...
  Дед всё же дал нам читать это евангелие. Он не умел что-то скрывать от нас. И конечно, Дед был прав, как всегда. Написанное в этой книге поднимало много вопросов. Впоследствии эта книга будет названа евангелием от Луки.
  
  
  Глава 6.
  
  Когда взрослеешь, становишься внимательнее к происходящему вокруг. Я с детства любил смотреть на звёздное небо - искал там мамину звезду. Потом стал замечать, что звёзды способны появляться и исчезать. Не просто падать со светящимся хвостом, а именно исчезать: звезда может висеть на одном месте всю ночь, а в следующую ночь её уже там нет. А теперь я стал замечать, что звёзды ещё и движутся замысловато или повисают большим фонарём в поле твоего внимания и исчезают на твоих глазах, как будто предлагая какую-то игру. И понятно, что это вовсе не звёзды, а либо звёздные лодки, либо небесные колесницы, либо чьи-то напоминающие светильники глаза для наблюдения за кем-то. А вдруг за мной?
  Однажды, воодушевлённый непонятным небесным представлением, решил спросить у Деда.
  - Дед, помоги. Опять ночью увидел движущийся по небу светильник или звёздную лодку. Ты ведь видел такое. Что это?
  - Видел, сынок. Но что это, не скажу. Потому как не знаю. У Рабби, пока Он был с нами, много чего не успели спросить. А как сообразили, что можно многое узнать, было уже поздно.
  Давай подумаем, что это может быть? Может, это боги или божества твоей родины, сотворённые, как всё в мире, Всевышним? Что сам думаешь про эти огни?
  - Думаю, как ты - что это боги Олимпа. А божества... они на земле, как Оливия, хранительница рощи, - глаза мои горели догадками.
  - Вот у хранительницы и спроси, вы же друзья, - улыбнулся Иоанн.
  И конечно, как только появилось время после любимых занятий - кузни и общей трапезы, я побежал собирать хворост в оливковую рощу. Оливия появилась быстро, ещё до того, как я развёл костёр.
  - Ищешь меня? Знаю, что ищешь, - улыбнулась она.
  - А как знаешь? Откуда?
  - Слышу мысли твои, когда подумаю о тебе.
  - Меня научишь?
  - Научу как-нибудь, - ответила она.
  - Помоги разобраться, Оливия. Вопросы появились, Иоанн посоветовал к тебе идти.
  - Разумное решение, - улыбалась она красивыми оливковыми глазами. - Ответь мне сначала: Ты видишь кого-нибудь из Хозяев, кроме меня?
  - Вижу. Я видел не раз мальчика у ручья - он не скрывается от взгляда... А ещё в нашем доме, во дворе, мелькает иногда кто-то невысокий, крепкий, с густой кучерявой бородой, но я ещё не поприветствовал его. А как-то вечером, когда уходил от тебя, увидел, обернувшись, рядом с тобой на берегу высокую женщину с вьющимися светлыми волосами. Она быстро исчезла, растворилась в прибое.
  - Хорошо, - кивнула Оливия. - Это божества Земли. В ваше хозяйство иногда заглядывает Виркус - это Хозяин вон той горы. Мальчика, Хозяина ручья, зовут Крукис. А красивая, высокая женщина - Хозяйка нашего моря. Мы называем её Аталия.
  - А в небе? Вижу в ночном небе светильники разных размеров. Они могут стоять на месте, могут быстро двигаться и исчезать. Кто они? Расскажи, Оливия, что знаешь о них.
  - Да, Евсей, знаю о них немного. Один уровень божеств ты знаешь и умеешь видеть их - это Хозяева Земли. Хозяева могут знать друг о друге всё.
  Ещё один уровень богов - Нижнее Небо. Это боги земных стихий. Они рождены Землёй в соединении с Высшими силами, Верхними мирами. Здесь же существуют Помощники - это люди-боги, они умеют жить без земного тела и быть полезными миру Земли, в первую очередь - людям. Люди называют их ангелами. Но это люди, только они чистые.
  А вот дальше - Верхнее Небо, Высшие Силы или Верхние Миры. Сколько там уровней, сколько Миров - не знаю. Эти Миры способны творить другие Миры, но сами они тоже сотворены. Их или их посланников ты видишь на шароподобных кораблях.
  Высшие боги или высшие Существа могут присутствовать здесь и без своих кораблей. Это зависит от их уровня. Люди их тоже называют ангелами, если замечают их присутствие.
  Над всем этим Творец. Все Миры сотворены Им. У Него нет уровней. Ему не нужно Имя. Он Один.
  - Можно ли общаться с этими Высшими Существами?
  - Можно. Но они решают сами, с кем и для чего общаться. С Творцом не общается никто. Боги могут говорить от Него. И обозначать себя так, как увидят нужным для своих целей. Человек обычно не может различать, с каким миром общается. Он слышит название.
  - А Рабби? Кто Он, по-твоему? От какого Мира? Как ты это видишь?
  - Он не общался с Высшими богами. Они наблюдали за Ним. Это мы видели. Он не пророк, как те, кто общается с богами разных уровней, говорящими от имени Творца. Я не вижу Того, от Кого Он пришёл. И я не вижу, куда уходят люди после смерти: я могу видеть людей только сорок дней после их ухода из тела. Поэтому предполагаю, что у людей может быть свой Творец, с которым связаны только те, кого Он создал. Такого Света, такой чистоты Света, как у Рабби, я не видела за долгие века ни в ком из людей. Это говорит о том, что Он особенный Человек, с особой Миссией. Подобного Света нет и у Высших Богов. В них другой Свет. Свет, идущий от Рабби, целителен для Земли, для всего живущего на ней.
  - Как здорово, любимая Оливия! - я поклонился Хозяйке в радостном, можно сказать, восторженном от общения состоянии.
  И тут произошла ситуация, о которой можно было бы и не рассказывать - она не была эстетичной. Если использовать ёмкое иностранное слово, это был конфуз. Эта ситуация запомнилась мне навсегда благодаря образцовой реакции Оливии. Ведь я воспринимал её красивой девушкой, а не бесполым существом. В общем, от радости моя диафрагма надавила на пищеварительную систему, и та издала достаточно громкий, негармоничный, на мой тогдашний взгляд, звук - кажется, звук был двойной...
  На какое-то время я впал в сильное смущение, кровь прилила к голове. Но Оливия, удивительное создание, тут же сказала с непосредственной улыбкой, позванивая колокольчиками:
  - Я тоже люблю тебя, Евсей. И с радостью поддержала бы тебя таким же удивительным образом, но я так не умею. Несмотря на моё большое желание продемонстрировать что-то похожее... Будь и дальше здоров, мой дорогой, очень нужный мне друг.
  Спазм отпустило - я смеялся до слёз. Оливия легонько прикоснулась к моей руке:
  - Мы нужны друг другу... Скоро ты полюбишь земную женщину. По-другому, сильно и надолго... - и мелькнула в сторону рощи.
  Утром я всё подробно рассказал Иоанну, про конфуз тоже. Дед захохотал, именно захохотал:
  - Вот бы Рабби послушал такое! Вот бы Он хохотал... Эх, Евсей, жаль, не было тебя рядом с нами...
  Тут уже захохотал и я, больше от удовольствия, что развеселил Деда и мог бы развеселить Учителя.
  - А что, Учитель тоже громко смеялся? - спросил я.
  - Ещё как! Иногда, - ответил Иоанн, вытирая слёзы.
  - Он над вами шутил?
  - Над нами в первую очередь... Пошутить мог и с незнакомыми. Делал это не как все, с заботой.
  - Дед! Расскажи, будь другом!
  - Так не для того собрались же. Ты ж с Оливией про богов общался. Тема, вроде, серьёзная...
  - Ну чуть-чуть, Дед любимый, - канючил я.
  - Вот такая, коротенькая история... Человек один, иудей, спрашивает у Рабби: 'Почему твои ученики не постятся? У Иоанна Пророка и у фарисеев ученики постятся'. 'А Иоанн и фарисеи сами постятся?' - спросил Он со своей доброй улыбкой. 'Да, конечно!' - человек отвечает. 'А Я не пощусь! - засмеялся Он. - А если Я не пощусь, с чего бы ученики Мои постились?'
  - А ещё, Дед? Чтобы про вас было.
  - Ладно. Ещё одну... Законники говорят как-то нам с Петром: 'А почему это ваш Учитель ест за одним столом со сборщиками податей и грешниками, просящими милостыню у храма?'. Мы, честно, не нашлись что ответить. При случае спрашиваем у Учителя: 'Рабби, законники нас спрашивают, почему это ваш Учитель ест за одним столом с мытарями и грешниками? Мы не сразу нашли, что ответить. Потом подумали: получается, мы не грешники, раз Ты вкушаешь вместе с нами?' Он засмеялся: 'Друзья мои, не выдумывайте! Вы самые настоящие грешники. Для чего бы я позвал вас, если б вы были праведниками? Врач ведь приходит к тем, кого надо лечить, а не к здоровым. Были бы вы здоровы, вам бы так не повезло, и не сидели бы мы сейчас за одним столом...'
  Тут уже я рассмеялся.
  - Ну хватит пока историй, - улыбался Иоанн. - К тому, что ты узнал от Оливии - про три Неба, у меня тоже есть что добавить, кое-что необычное... Сегодня под утро видение мне было: Стефан приходил с незнакомым старцем. Стефан такой же, каким я его знал - молодой, красивый и одет так же. Об огнях в небе он сказал, что в таких светящихся колесницах приходят на Землю боги Верхнего Неба. Он видел, как два таких Существа спускались по лучу света. Они похожи на людей и на ангелов, от них исходит свечение. Один из них был больше обычного человека, другой - меньше. Стефан хотел приблизиться к ним и заговорить. Но у него не получилось, ангел остановил его взглядом... И потом ангелы исчезли. Ещё он видел однажды, как из колесницы, висящей высоко в небе, яркий луч света упал на человека. Человек сначала замер и не шевелился, потом упал на колени и долго молился... Я спросил у Стефана: 'Где ты?'. Он ответил: 'Недалеко!' Вот такие чудеса, сынок.
  - Дед! Вспомнил! Перед Оливией опозорился - из головы вылетело важное. А сейчас вспомнил... Она говорила, что в древние времена, тысячи лет назад, верхние боги чаще появлялись на Земле. Они умеют уплотняться, становиться похожими на людей. Ну как идеальные, красивые люди. Было время, когда избранные женщины рожали от них детей. Такие рождённые могли жить очень долго. И их дети тоже... Я спросил Оливию: 'Ты тоже живёшь так долго? Ты живёшь вечно?' Она ответила: 'Я появилась тогда, когда на Земле появились моря, горы, леса, реки... и люди. Роща обновляется, старые деревья превращаются в новые - обновляюсь и я... Но без вас, людей, мы жить не можем'.
  - Эх, грек любимый, мне уж девятый десяток идёт, а жить интересно... Не родились же мы с тобой от таких богов, а хорошо бы было - весь мир бы с Вестью прошли... Древние легенды твоей родины рассказывают о таких людях-полубогах, да и в Торе такое можно найти.
  
  И со Стефаном интересный сон. Странно он мне ответил: 'Недалеко!'...
  
  
  Глава 7.
  
  - Иоанн, расскажи про Стефана. Какой он был?
  - Красивый, чистый, умный. Сердцем с тобою схож. Родом из иудейской диаспоры где-то в Киликии. Грамотный, с детства в школе пророков был... Закон знал, как Иаков, брат Рабби. Они подолгу могли общаться и нас с Петром обучали. Учителям закона трудно было общаться со Стефаном. Он не зажигался, был добр, улыбчив, а книги пророков знал, как будто родился с ними. И к Учителю открыт был всем сердцем, любил Его, в последние месяцы перед Событием с нами был. Он мог законникам объяснить по Торе и Пророкам, что Рабби и есть Помазанник, которого иудеи ждут. Законники кипятились, а он - нет...
  Мы его в иерусалимской общине старшим диаконом избрали. Способный ко всему, он и за трапезу отвечал, и за общий стол, и за нуждающихся, и за вдов.
  Иудеи из синагоги спорили с ним, а справиться в споре не могли. Оклеветать, значит, решили. Потащили на совет, ну а там лжесвидетельствовали... Закончилось знаешь чем. За городом эти свидетели лжи и казнили его за речи против пророков - камнями побили. Среди кидавших камни и Савл-Павел был... Прибежали мы уже поздно. Да и что мы могли изменить, ведь совет так решил, предпочёл поверить в ложь... Говорят, когда Стефана били, молился он за них - за тех, кто бил... - Дед замолчал. - Он был очень хорошим человеком, Стефан. Как ангел средь нас. Говорят же, что таких Отец молодыми забирает. Значит, есть в этом смысл, неведомый нам. Помолиться надо будет за Стефана. Он ведь наверняка за нас там молится... А я, значит, ещё здесь нужен для чего-то. На всё Воля Твоя, Господи!
  Мы посидели молча. Иоанн обнял меня.
  - Ну что? В кузню к Дионису пойдёшь? - посмотрел он в мои глаза.
  - Иоанн, ты не рассказываешь нам про Павла. Хотя имя его упоминаешь, бывает. И его писем у нас больше всех. Ты его из-за Стефана не любишь? - спросил я неуверенно.
  - Сынок, - сказал Иоанн в задумчивости, - наверное нет таких, о ком можно сказать 'не люблю'... Но и 'люблю' в этом случае сказать не могу, потому как не был знаком с Павлом близко. Не был ведь он с нами в дорогах рядом с Рабби, да и не видел Рабби живым никогда. Да, Павл гнал любящих Его... до времени. Но ведь искренне шёл за верой своей, не за выгодой... Нет у Отца нелюбимых детей... Думаю, искупил он сполна неведение своё, искренне потом с Вестью шёл. Говорят, он был казнён - такую меру получил...
  - А кто с ним из учеников был хорошо знаком?
  - Хорошо, наверное, никто. А виделся с ним чаще всех Пётр. Но 'чаще' - это три или четыре встречи. Я знаю о трёх. На одной и я присутствовал, Иаков Праведник тогда их спор мудро решил... Ты же письма Павла знаешь.
  - Дед, ну расскажи об их общении с Петром. Письма, конечно, знаю... Но вы ж большими друзьями с Петром были. А в письме к общине в Галатии Павел про ситуацию с Петром в Антиохии рассказывает, но только свой взгляд - ответа от Петра нет. А ведь Пётр с тобой, наверное, делился... И ещё мне не совсем понятен взгляд Павла на Рабби. А с тем, что понятно, я не согласен. Да и почти нигде в его письмах о словах Учителя не сказано, а своих пониманий Христа немало!
  - Любимый, одного взгляда на Рабби не существует. Даже у нас с Петром не во всём мнения сходились. Но давай так, сразу берём в расчёт, у меня нет глубокого понимания веры Павла, я никогда не общался с ним, как с тобой, к примеру.
   Так вот, если Учитель пришёл к нам во плоти, значит, так нужно было, на то была Воля Отца. Если бы было можно давать нам Слово через видения, то мы получали бы Его через видения. Но мы вживую общались с Рабби не один год, чтобы понять, почувствовать, впитать в себя Его Дух... Допустим, Павел впитал этот Дух и знания за одно короткое видение, которое случилось через два года после казни Учителя, тогда, согласен, мы ему были не нужны, как и живой Рабби... Павел не искал с нами встречи для изложения своего учения, а считал себя лучшим в его поколении знатоком пророков Торы - это он сам так сказал. А Павел нёс Весть, когда прошло несколько лет после ухода Рабби и ни к кому из нас Рабби уже не приходил - Он ушёл к Отцу. Живого Рабби Павел никогда не видел. Как можно получить Слово Бога всего лишь через одно видение Христа?
  Вот и остаётся составлять взгляд о вере Павла только по его письмам. Это ты можешь сделать сам. Своё мнение скажу. И да не будет оно принято за истинное.
  Павел - пророк скорого Страшного Суда и Нового Пришествия Христа во утверждение Славы Божией. А я сейчас не жду возвращения Рабби: бдительности не теряю, но чувствую - не Время ещё, надо всем народам Весть донести...
  А главное вот где: Павел считает, что человек оправдан, спасён верой в смерть Рабби, в воскрешение Его из мёртвых, ну и в вознесение в теле к Отцу, в то, что кровью Христа очищены все прошлые грехи поверивших Ему...
  Евсей, родной! В жизнь надо верить, а не в смерть! Да и как Сын Бога мог умереть, если Он с Отцом и в Отце? А спасён человек верой в единственный Путь, Путь Любви - исполнение того, что принёс Рабби от Отца. А не верой в смерть искупительную, где кровью Рабби очищены все грехи... Нету смерти, Евсей! Нет её...
  День клонился к вечеру. Иоанн смотрел в окно. Не знаю, обращал ли он внимание на багряное солнце, опускающееся в чёрно-фиолетовые тучи, что собирались на горизонте. Я молчал, подобрав под себя ноги, в кузню идти было уже поздно. Иоанн заговорил снова, продолжая смотреть в окно:
  - А по поводу их спора с Петром... Для чего Павел в письме к галатам открыл их несогласие, выставив только своё поучение? Разве судьи мы друг другу? Тем паче, ученики Христа...
  Пётр рассказывал мне потом, что, хоть и горячо, но взгляд свой он Павлу объяснил. Однако не написано об этом Павлом в том письме. Не до́лжно так делать ученикам Помазанника...
  Да. Иудей Пётр принимал тогда в Антиохии нечистую пищу в трапезе с язычниками. Это шаг, говорящий: не в чистоте пищи дело, а в исполнении любви. И в трапезе такой Павел его поддержал.
  А когда из Иерусалима пришли в Антиохию наши с Петром друзья-иудеи (христиане из иудеев строги были к себе и к другим в исполнении законов Моисея), Пётр перестал трапезничать с язычниками-христианами, а стал принимать чистую пищу, как и положено иудеям по закону древнему, с христианами-иудеями.
  Тут Павел и упрекнул его в лицемерии в присутствии всех: что, мол, пошёл на попятную, отделился от язычников из-за страха перед сторонниками обрезания? 'Если ты, еврей, живёшь как язычник, а не как иудей, что же ты заставляешь язычников 'иудействовать'?' (Гал.14) - заявил он Петру. И всё это в послании своём написал. А Пётр-то и не собирался заставлять язычников исполнять законы Моисея...
  А в то время, сынок, христиане-евреи и христиане-язычники не трапезничали вместе, как мы с тобой сейчас. Может, оно и смешно сейчас, но так было. Одни считали, раз Рабби - Мессия иудейский, то язычникам тоже надо исполнять Закон древний, хотя бы в приёме пищи и в обрезании. А другие, которые никогда не обрезались и к пище подход иной имели, естественно считали, что не в пище и обрезании дело, а в том, что они тоже спасены верой в Христа. Каждый искренне на своём стоял.
  Пётр тогда, сразу после событий, объяснил Павлу, что согласен с ним - не надо язычникам, не жившим никогда в Старом законе, принуждаться к исполнению его. Поэтому и поддержал их трапезой с ними.
  А как пришли друзья-иудеи, он не стал их соблазнять продолжением своей трапезы с язычниками, ведь у большинства иудеев-христиан был иной взгляд на нечистую трапезу и на отказ от обрезания, им трудно было бы понять и оправдать участие иудея Симона в нечистом действии. Вот Симон-Пётр и не стал соблазнять друзей непосильным. Заботу проявил.
  Но этого в письме Павла не написано. Думаю, это ошибка - не явлен здесь мир меж братьями. Пример, недостойный подражания. А письма Павла читают по всем общинам, он стал большим авторитетом, особенно в западных церквях, которые основал сам. Вестником, конечно, Павел великим был. Говорил убедительно, грамотно. То, что он лучше меня, Петра и остальных рыбаков знал Тору - тут и обсуждать нечего, он же воспитанник школы пророков. Очень красноречиво доказывал цитатами древних, что Машиах явлен. На этом и создавались общины среди язычников... А Учения Павел не слышал, ведь не видел никогда Учителя во плоти. И рассказывал, получается, даже не свой взгляд на Учение, а собственное учение.
  Вот и случилось так, что в тех общинах не сразу истины Рабби услышали: Благая Весть написанная появилась там, когда Павла уже в живых не было...
  Разговорил ты меня сегодня, грек любимый. Начали с одного, завершили другим. Пусть во благо будет, во Славу Господа! - завершил день Иоанн.
  
  
  Глава 8.
  
  Община наша жила дружно. Общие трапезы, причастие, открытость покаяний, радость прощения, забота друг о друге, общие задачи и общие средства на их решение делали нас родными. И, конечно же, нас скрепляли мудрый Иоанн и наша вера.
  Немалая часть жителей городка относилась к нам как к безвредным, добрым чудакам. Круг чудаков потихоньку увеличивался. В нашем селении, как и положено, тоже был наместник великого императора, правящего великим римским миром. Правил этот император жёстко, деспотично, постоянно шли процессы, на которых судили оскорбивших его величие, что, естественно, заканчивалось конфискацией имущества оскорбителей, благодаря чему казна императора постоянно пополнялась. А растрачивал он её на зрелища, величественные постройки, чаще в свою честь, и конечно, на армию. Сенат при нём не играл роли, ничего не решал - был лишь красочной картинкой, за пребывание в которой надо было платить деньги. Таким образом можно было оказаться ближе к императору. Но друзей у императора не было, он любил уединение и одиночество, так как никому не доверял.
  Конечно, наместник, правивший нашим городком, очень боялся этого императора - как и все наместники по всей империи. И поэтому был чрезмерно исполнительным при в общем-то мягком характере. Он должен был внимательно наблюдать за исполнением римских законов. И не просто наблюдать, но и пополнять казну, наказывая тех, у кого были деньги. Ведь такие люди могли, пусть даже предположительно, угрожать целостности великой империи, которая при этом властителе достигла максимальной протяжённости на восток. Войска Рима дошли до Каспийского моря, какой-то центурион искупался там и оставил памятную табличку о себе и великом императоре, которая цела до сих пор.
  Откуда я это знаю? Что-то подобное мне рассказала однажды Оливия по моей просьбе. Более подробное описание жизни тирана можно найти в хрониках его биографов.
  Так вот, этот человек ещё при жизни объявил себя богом и открыто именовал себя так, хотя подобное решение обычно принималось сенатом уже после смерти императора, каким бы великим он ни был. И конечно же, он стал преследовать и уничтожать всё, что угрожало его божественности.
  А если он бог, то ему и его изображениям следовало поклоняться по всей империи и свершать жертвоприношения, как всем греко-римским богам.
  Он запрещал все общества, которые жили или собирались жить по своим правилам, и всякие кассы взаимопомощи при таких обществах. Понятно, что имущество и кассы, после обвинения их хозяев в измене, должны были стягиваться в казну императора, которая истощалась на расширение и без того великой империи и на празднества по этому поводу. А наместник обязан был смотреть за исполнением обозначенного, в противном случае он тоже мог быть обвинён в измене императору, с конфискацией имущества. Или даже казнён, если имущества у него оказывалось немного.
  И вот до императора-бога дошли слухи о том, что в восточных провинциях существует не одна христианская община с самостоятельной кассой. И число таких общин не уменьшается, а даже растёт при активном участии Иоанна - ученика Иисуса из Назарета, казнённого при Понтии Пилате. Этот старец - последний оставшийся в живых ученик Иисуса, из тех, кто знал Его при жизни. При этом Иоанна называют любимым учеником Иисуса, а самого Иисуса считают богом, хотя сенат такого решения не принимал...
  Дорога в нашу общину была открыта для всех - бедных, богатых, рабов, хозяев, представителей любых народов, населяющих империю и близлежащие земли. Но членами общины, с участием в собраниях, трапезах с причастием и других таинствах, могли быть только принявшие Рабби Помазанником Бога. То есть наше общество вполне могло расцениваться Римом как тайное. К тому же мы не поклонялись статуям и изображениям богов и императоров, не свершали жертвоприношений, не принимали участия в сооружении храмов.
  Воины центурии и раньше заглядывали к нам с проверками от наместника, но не находили в наших общих трапезах и собраниях чего-то опасного, воспринимали нас добродушными, суеверными чудаками...
  За пару дней до события мне приснилась Оливия. Она сказала: 'Загляни ко мне, надо поговорить'. Я проснулся и заставил себя пойти ночью в рощу. Оливия ждала меня у кострища:
  - Рада, что ты пришёл, услышал меня. Так потихоньку и научишься слышать мысли... Евсей, впереди опасность. Для Иоанна и Прохора. Им надо уходить из городка. Пока не знаю, на какой срок. Иоанн может не согласиться уходить. Пусть тогда Прохор уходит один. Передай им это сейчас, время торопит. Увидимся, - сказала Оливия и исчезла в темноте рощи.
  Я разбудил Деда и Прохора. Рассказал всё. Дед задумчиво посмотрел на меня:
  - Да, тревожно... Но я не уйду. Отец распорядится. Прохор, взвесь, реши сам.
  Прохор долго смотрел в потолок, потом глянул на Иоанна:
  - Остаюсь. Отец распорядится...
  Скоро настал день, когда решением наместника Иоанн и Прохор были отправлены в тюрьму. Через три дня мы узнали приговор. Иоанн и Прохор обвинялись в нарушениях законов империи, в отказе от поклонения богам и императору, в осквернении мест поклонения, в создании тайного общества со своей кассой для подготовки восстания.
  Свидетели-клеветники быстро нашлись в нужный момент - имперской власти боялись все... И приговорены были Иоанн и Прохор к смертной казни через распятие. И если для Прохора способ исполнения приговора был выбран однозначно, то для Иоанна, в связи с возрастом - а ему было за восемьдесят - вопрос о способе казни оставался пока открытым...
  Это были тяжёлые, переполненные переживаниями дни. Мужчины общины приняли решение предпринять попытку освобождения узников и, в случае успеха, переправить их в дальнюю провинцию, скорее всего, на север империи. Мы хорошо понимали, что в случае провала нас ждёт такая же участь - казнь.
  План разработали быстро. От мыслей и переживаний сжималось сердце и что-то скручивалось в солнечном сплетении. Я пошёл к роще. Оливия появилась сразу, откликнувшись на мои мысли. Я рассказал ей наш план по освобождению узников. Зачем-то сказал девушке, что действовать будем без коротких мечей - только дубинки и две кувалды для выламывания решётки. Оливия сказала:
  - Идите туда завтра к ночи: будет гроза, ливень, сильный шторм. И закройте лица. Иоанн может не согласиться бежать - будет полагаться на Господа до конца.
  - И что тогда делать? Как мы без Деда? Зачем тогда дубинки, зачем ломать решётку? - волновался я.
  - Прохор уйдёт, ему надо уходить. Если Иоанн будет стоять на своём - а он, скорее всего, будет... Покажу тебе, Евсей, место за моей рощей, там один человек лет сто назад ящик с монетами зарыл. Вот они вам и пригодятся. Пусть кузнец отнесёт эти монеты с поклоном наместнику. Не от себя, а от полисного собрания. Монеты эти и для наместника, и для пополнения казны величайшего императора. Как вы говорите: кесарю кесарево... И попросите наместника поменять казнь старца на пожизненную ссылку. - Оливия проводила меня за рощу вдоль моря и указала место клада. Я отметил его тремя небольшими камнями.
  Хозяйка рощи внимательно смотрела на меня. Прикоснулась к моей голове. Улыбнулась:
  - Ты боишься... Это нормально. Твой первый бой. И это не твой мир. Впереди ещё много событий. Смелее, Евсей!
  
  
  Глава 9.
  
  Поздним вечером следующего дня начался шторм с ураганом и плотным ливнем. Мы находились за высокими кустами уже не помню какого растения со спутавшимися колючими ветвями. Наблюдали, с какой периодичностью два стража лениво обходят темницу. Зарешёченный проём окна нужных нам узников смотрел в сторону моря - прямо на нас.
  Шторм шумел так, что мы едва слышали друг друга. Ждали нового круга ленивого обхода. Две кузнечных кувалды средних размеров оставили до времени в кустах. В руках у нас были увесистые, скруглённые на одном конце дубинки. Дионис, как договаривались ранее, брал на себя одного стражника, мы с Гектором - второго. У каждого из нас была за поясом верёвка и кусок полотна. Мы были обнажены по пояс, лица наши были основательно замазаны смесью жирной сажи с дёгтем.
  Когда стражники уже начали проходить под интересующим нас окном, мы, по команде Диониса, рванули к тюрьме. Это были пятьдесят-шестьдесят метров, заполненные ливнем, темнотой и свистом ветра.
  Молния вместе с громом полоснули над нами в нужный момент, но совсем неожиданно. Стражников прижало к земле и развернуло в нашу сторону - а перед ними, тоже на корточках, находились мы, с измазанными черными лицами и горящими в свете молнии округлёнными глазами!
  Мы опомнились первыми. Дионис нанёс удар дубинкой по верхней части шлема воина. Воин лёг сразу - то ли потерял сознание, то ли решил не валять дурака, нас всё же было больше, да и наши лица не внушали доверия. Второй стражник успел подняться с корточек. Гектор бросился ему под ноги, я сбил его на землю. Дионис помог заткнуть тряпкой рот стражника и связать его. Он не сопротивлялся, просто смотрел на нас широко открытыми глазами. Тогда мы завязали ему глаза и положили на бок, чтобы он точно не мог видеть нас. То же самое мы сделали с предыдущим стражником - тот решил не просыпаться во время наших действий.
  Я сбегал за кувалдами. Начали разбивать кладку под решёткой, окно было на уровне наших голов. Дионис ломал кладку с левой стороны, мы с Гектором правым хватом и по очереди - с противоположной. Работали не останавливаясь, кладка поддалась быстро. Синхронными ударами мы вбили, вогнули решётку внутрь темницы.
  Прохор протиснулся в окно вперёд головой, почему-то первым, руки узника были связаны за спиной. Мы вытянули его за плечи, Иоанн подталкивал Прохора из темницы...
  Моё лицо почти соприкасалось с лицом Иоанна, нас разделял на уровне груди разбитый проём:
  - Деда, надо уходить отсюда. Из дома тоже. Совсем уходить... Вытянем тебя за плечи.
  - Евсей, я останусь. Господь решит... Если время, значит, пора к Рабби... Пусть Прохор сразу уходит в Сирию. Сразу! Мою Весть держи при себе. Если не увидимся, пойдёшь с Вестью на восток, спутника выбери сам. Благословляю, сынок... Если мне ещё жить - значит, будем вместе. Всё! Действуйте!
  Иоанн говорил спокойно и убедительно. Его голова прикоснулась к моей. Слёзы текли по моему лицу.
  - Эка вы разукрасились, - улыбнулся Дед. - Всё, идите.
  - Дед, жди помощи. Ещё не всё! - сказал я, утирая слёзы, и дал знак друзьям, что надо уходить.
  Народное собрание городка состоялось по просьбе уважаемого во всей округе кузнеца. На собрании Дионис предложил послать ходатайство через наместника к великому императору о замене смертного приговора добропорядочного старца Иоанна на пожизненную ссылку на остров. Деда Иоана знали в городке, можно сказать, все: немалое число детей язычников были исцелены его молитвами. Находились в зале собрания и бывшие одержимые, имён которых Иоанн никогда не упоминал.
  Собрание единогласно, лишь при нескольких воздержавшихся - это были близкие родственники наместника - поддержало ходатайство Диониса Кузнеца. Секретарь зафиксировал решение. И теперь ему вместе с кузнецом предстояло идти к наместнику. В те времена решение народного собрания уже не являлось руководством для исполнительного органа. Всё решал наместник провинции - проконсул императора, провозгласившего себя богом. Но наместник должен был прислушиваться или делать вид, что прислушивается, к решению народа...
  Секретарь и кузнец пришли к наместнику с очень серьёзным довеском к мнению граждан в виде мешка серебра. Содержимое этого мешка состояло из добровольно сдаваемой общинной кассы и родовых сбережений отдельных горожан. Всё это преподносилось в помощь казне провинции и, конечно же, в первую очередь, казне великого императора, ведь даже 'богу' для жизни в непростых земных условиях иногда требуется то, что кесарево...
  Суд недолго принимал решение. Ходатайство полисного собрания и возраст преступника были признаны весомым аргументом в пользу замены смертной казни на пожизненную ссылку на остров Внутреннего моря. Я вызвался быть сопровождающим старца в неблизкую дорогу. Возражений, с учётом возраста Иоанна, не последовало.
  В море отправились на одномачтовой галере - подвернулась оказия. На галере вместе с десятилетним сыном и тремя воинами находился наместник императора, правящий тем островом, где нам предстояло отбывать наказание. Наместник, главное лицо острова, возвращался с материка после важных дел. В его компании были ещё какие-то люди небедного вида.
  Провожали нас близкие друзья. Крепкие объятия с мужскими слезами, пожелания скорого возвращения и здравия.
  - Дионис, будешь теперь за старшего, пока я из пожизненной ссылки не вернусь, - улыбнулся Дед, обнимая кузнеца. - В совете вместе с тобой - Гектор и Марк.
  Вместе с Дионисом нас провожала его дочь Ани, девочка девяти-десяти лет. Мы были, конечно, знакомы, она часто прибегала на общие трапезы и собрания, садилась рядом со мной и внимательно прислушивалась к происходящему. Ани обняла меня и заплакала: 'Вы вернётесь, я знаю', - всхлипывала она. Тут уже заплакал и я, взял её за руку, подвёл к Дионису, разговаривающему с Дедом, и вложил руку Ани в большую крепкую ладонь отца...
  Провожала нас и Оливия. И не одна - рядом с ней появилась Хозяйка нашего моря, красивая, с восхитительной фигурой. Взгляд её был внимательным и строгим. Иоанн заметил их, подошёл ко мне. Кроме нас с Иоанном этих необычных женщин никто не замечал.
  - Вы Аталия? - неумело поприветствовал я Хозяйку.
  - Можно и так, - кивнула мне Аталия и посмотрела на Иоанна. - Будет шторм. Молитесь, чтобы все уцелели.
  Затем богиня - назову её так - улыбнулась мне краешком губ и ответила на заблудившийся в моей голове вопрос:
  - Молись, эллин, Тому, Кому веришь!
  Оливия едва заметно провела рукой по моим волосам, потом коснулась моих стоп, улыбнулась:
  - Кто же будет теперь собирать хворост в моей роще? Всё будет хорошо, Евсей. Позовёшь меня - я появлюсь.
  
  
  Глава 10.
  
  Галера шла до острова два или три дня. Иоанн много молился, преклонив колени. Ну и я тоже. Поразительно, как долго Иоанн мог сидеть на пятках. Я не видел, чтобы у него болели колени или вообще что-то болело. В больших переходах с Вестью между селениями он не выглядел уставшим более, чем его молодые спутники. Никогда не слышал от него жалоб на недомогание.
  И сейчас на корабле его не укачивало, хотя мне, молодому парню, пришлось познакомиться с неприятными признаками морской болезни. Дед был, как ныне говорят, двужильным. При этом внешне совсем не был похож на богатыря...
  Вспоминая трогательное прощание на берегу, я прокручивал в голове беспокоивший меня вопрос: никто из наших друзей, никто из пассажиров и команды корабля, равно как и никто из мальчишек-зевак не замечал присутствия Хозяек - Оливии и Аталии. Никто, кроме нас с Иоанном.
  - Деда, получается, только мы с тобой видим Оливию и Аталию? Как-то странно это.
  - Получается, так.
  - Если их никто не видит, то тогда их или нет, или с нами не всё в порядке, - продолжил я размышлять. - Как ты думаешь?
  - Кто ж знает, может, и не в порядке, - спокойно ответил Дед. Потом добавил: - Если у остальных - в порядке, значит, у нас - не в порядке.
  - Дед, а ты с детства такое видишь? Не помню, спрашивал ли я тебя об этом.
  - С детства ли я не в порядке? Точно не спрашивал, - улыбнулся Иоанн. - Не видел я в детстве такого, сынок... Видеть всякое стал с тех пор, как с Учителем на гору Фавор попал. Позвал Он тогда нас с Иаковом и Петром за собой. Он помолиться туда пошёл. Он любил молиться один, а тут нас позвал. Хотя молился Он тогда в сторонке. Ты эту историю знаешь - и я рассказывал, и в первом евангелии написано. Пётр тогда ещё захотел там палатку поставить и жить остаться - эка его впечатлило!
  Потом я рассказал Учителю, что после случая на Фаворе стал видеть больше, чем ранее. И ладно бы только ангелов, так всё подряд. А он ответил: 'Так ведь чуда хотели, вот и получите. Сами напросились'. 'А как этих ангелов зовут?' - спросил я Его о тех двух светящихся Существах. 'А что, там ангелы были?' - переспросил Он с улыбкой. Я Ему:: 'Не знаю, кто они'. 'Так и я не знаю', - ответил Рабби...
  А пошутить Учитель умел так, что кто-то сразу смеялся, а до кого-то лишь через годы доходило. Переспрашивать мы стеснялись, да и не умели. Хотя надо было...
  Ты, наверное, хочешь спросить, существуют ли они, Хозяева, на самом деле? Думаю, существуют - мы же вдвоём видим одно и то же. Да ведь и на беса у меня глаз намётан, его ещё яснее Хозяев вижу. А что это значит? Когда бес в человеке, плохо человеку живётся. А если бесу жару задать, человек счастливее становится. Факт? Факт! Значит, бесы существуют.
  - Дед, есть ещё факт. Оливия указала мне место, где лежит клад, и он там был на самом деле. Благодаря этому ты жив, мы живы и плывём в пожизненную ссылку. Значит, Оливия существует!
  - Это довод, - сказал Иоанн. - Значит, Оливия точно существует в нашей жизни. А раз силы Земли с нами, значит, идём верно. И бесы нас боятся, это тоже говорит о правильности нашей дороги... Мир огромный вокруг. И мы, как слепые котята или полуслепые, много чего не видим из того, что есть, чаще видим то, чего нету. И понятно не всё... А будет ли всё понятно? Поэтому и верить надо.
  - Дед, сон я видел накануне. Маму видел. Давно она мне не снилась... Я приостановился на взгорке, место незнакомое. И знаю, что надо идти дальше, куда-то дальше вверх. Но для чего идти куда-то вверх и что там будет, не знаю. И где это 'куда'? Внутри растерянность - как идти куда-то, не зная, для чего? Что делать? Очень захотелось домой, где всё понятно. Оборачиваюсь - внизу в долине вижу маму и дом. Мама садила дерево в подготовленную ямку. У меня защемило всё внутри, хотелось рвануть к ней. Она увидела меня, помахала мне руками, приветствуя... Потом махнула мне одной рукой: мол, иди дальше, вверх. И голос её донёсся: 'Евсей, сынок! Не возвращайся, иди не останавливаясь, в дороге поймёшь зачем и куда...'.
  Мы помолчали. У Иоанна увлажнились глаза, он заговорил первым:
  - Покаяться хочу, сынок. Когда наместник спросил меня, что за люди напали на римских солдат и освободили Прохора, я ответил неправду. Сказал, не видел их, а значит, не знаю. Но ведь видел я тебя. Не мог по-другому ответить. Да будет во благо неправда моя! Прости меня, Отец!
  ...В тот день, когда мы должны были подойти к острову, разразился грозовой шторм. Посейдон при участии Аталии делал своё дело: волна была мощной, судно сильно кренилось, ураган сломал мачту. Провидение выбросило за борт двух человек, неосторожно выглянувших на палубу: воина охраны наместника и сына наместника. Наместник крикнул Иоанну:
  - Молись, старец! Если сын останется в живых, поверю в твоего Бога!
  Когда шторм начал стихать и усилиями рабов слаженно заработали вёсла, мы увидели сквозь уходящую штормовую мглу очертания острова. Между нами и островом плотно друг к другу плыли два дельфина. На одном из них лежал человек. Второй дельфин держался рядом с первым, чтобы человек не соскользнул в воду...
  - Слава Отцу! - сказал тихо Иоанн, прикрыв глаза.
  Дельфины вытолкнули человека на берег и уплыли в море. Галера причалила спустя недолгое время. Человек оказался жив. Это был сын наместника...
  На острове начали жить в прибрежной пещере. С дозволения наместника, без всякого присмотра стражи. Да и куда было бежать - вокруг безбрежное море. Корабли причаливали редко, лишь в одной бухте, за ними власти строго следили. Бежать мы никуда не собирались не только из-за возраста Иоанна - нести Радостную Весть и создавать потихоньку общину можно было и на острове, эллины жили и здесь.
  Через пять-шесть месяцев нашего пребывания в пожизненной ссылке нам было дозволено начать строительство своего домика. У меня уже был навык строительства, да и живущие поблизости мужи помогали с удовольствием, искренне веруя, что Бог старца Иоанна принесёт им хороший урожай и здоровых детей, и остальное простое благополучие, необходимое в жизни на земле. Все на острове знали, что Бог старца после его молитвенных просьб спас сына наместника в бушующем море. Добрые вести распространяются иногда быстрее, чем дурные, если их разносят и воспринимают добрые люди. К тому же Иоанн и я безотказно лечили детей от разных недугов, молясь над ними и забирая часть их боли. И объясняя им, что боли не будет, если они не будут приносить боль другим, в том числе животным. Мы учили детей молиться, благословлять воду и пить такую воду почаще, особенно когда хвораешь. Дети доверяли нам и не болели, таким образом тоже распространяя весть по острову о новом чудодейственном Боге. И, конечно, мы не брали плату за лечение, что значительно повысило внимание к нам...
  С нашим появлением заметно убавилось работы у местного жреца - служителя храма Аполлона. Вместе с уменьшением нагрузки по исцелению язычников и соответствующим снижением вознаграждения стал снижаться и престиж мага. Маг, он же жрец, обладал навыками изгнания бесов. Он пользовался и своей немалой природной энергией, и определёнными заклинаниями с невыносимыми для бесов вибрациями. Жрецу, по слухам, подвластна была и примитивная магия: насылать порчу, наговаривать воду для разных целей, приворожить, отворожить, исколоть иголками, утопить в море или зарыть в землю фигурки намечаемых жертв и делать разные другие гадости, портящие, в первую очередь, его собственную карму.
  А ещё местные женщины говорили, - женщины во все времена любят поговорить из-за частого отсутствия дома мужей, - что жрец знает тайну, как направить беса в выбранного для такой цели человека. И ещё говорили, что именно женщины просят мага за особое вознаграждение заселить в кого-нибудь беса...
  К Иоанну же естественным образом - благодаря его мастерству и доброму нраву - перетекла бо́льшая часть желающих очиститься от бесов. При этом Дед не брал за работу монеты и наконец-то подключил к этому действию меня, что увеличило нашу мощь почти в два раза, в полтора так уж точно.
  
  
  Глава 11.
  
  Первый раз я вместе с Иоанном изгонял одержателя из не принадлежащего ему сосуда, когда мы жили в прибрежной пещере и уже начинали строительство нашего дома.
  Я находился напротив Деда и молился, воздев руки над головой болящего. Подвывающий бес зло ворчал голосом исцеляемого человека:
  - Ну что, ученичок, любимый грек, расстарался тут... ещё имя Христа призывает... В тебя ведь сейчас переберусь, сопляк, попрыгаешь тогда!
  - Я тебе переберусь, болтун смрадный! Сейчас в огонь сам полезешь, - строго вмешался Дед, отметив взглядом огонь костра, потрескивающий хворостом в нашей пещере. - Ну-ка, Евсей, ученик Христов, поддай-ка жару светлого с именем Учителя... Изыди, грязь мелкая!
  Я призвал Учителя: 'Рабби, помоги!' - и представил изливающийся золотой поток. Бес взвыл, закашлялся, подавился так и не вырвавшимся ругательством и выскочил из человека. Я успел увидеть его, хотя он быстро выбежал из пещеры. По очертаниям это был какой-то небольшой зверёк - то ли хорёк, то ли крупная крыса...
  Потом я объяснил, как учил меня Иоанн, обескураженному происходящим человеку, что для того, чтобы бес не вернулся, надо научиться молиться Отцу и ни на кого не ругаться. Это если коротко.
  - Ну что, грек любимый, ученик Христов?! Поздравляю! Хоть и невелик бесёнок, но всё ж таки победа! Когда-то вот так и Рабби мне сказал: 'Пробуй, Иоанн'. А сам рядом был. Просто стоял, а бес уже подвывать и трястись начал. Вот и помни, когда Учитель рядом и ты сам чист и без страха, с тобой Сила великая, любого беса трясти будет.
  - Дед любимый, наставник, Слава Небесам, что ты есть и нас вместе отправили в ссылку, - радостно выпалил я улыбающемуся Иоанну. - А куда бес делся? Что с ним будет? - спросил я, переведя дух.
  - Ну, сынок, ты его только подпалил. Ему теперь сосуд нужен - любой твари жить хочется и есть хочется. И есть хочется не только бесам, их императору тоже. Бесы - обычно умершие звери, животные, это как отпечаток тела зверя, который ещё какое-то время живёт. А Хозяин тьмы их как-то исползует: и самому еда какая-никакая через них достаётся, и им что-то перепадает. Вот и этому мелкому надо побыстрее в кого-нибудь заскочить, к кому-нибудь пристроиться. Иначе, без еды, жизнь его растворится. Можно заскочить в живого зверя, в быка, к примеру. Ну а если повезёт - в человека... А человек будет потом нас с тобой искать для исцеления. А надо бы самому держать сосуд в чистоте. Любить надо, а не ненавидеть... По-другому не получится, никакие деньги не помогут.
  - Хозяин тьмы... Хозяин, а его территория - тьма, - рассуждал я вслух. - Ты его видел, Иоанн? Его можно увидеть?
  - Не видел. И сомневаюсь, что его увидеть можно. Его территория, как ты говоришь, невидима, её не потрогаешь. И его не потрогаешь. А вот присутствие почувствовать можешь. И увидеть слуг Хозяина, через которых он силу берёт и умножает. А его сила там, где страх, боль, злоба, ненависть, ложь - там, где противное Свету. Свет к Свету, тьма к тьме! Слуги его - не только бесы, это лишь прислужники. Им бы перекусить чего-нибудь гаденького, вызвать у человека страх, злобу, боль... Главные его слуги - это мы, люди. Здесь происходит главная битва Света и тьмы - внутри нас. Мы и есть делатели тьмы для него.
  - Получается, изгнать бесов и даже их всех спалить - это не победа над тьмой?
  - Да, Евсей, верно. Ты только настроение Князю подпортишь. Да и всех бесов не спалить. Новых натравить ему несложно... Победа будет там, где Путь Рабби. Путь любви без корысти. А изгоняешь беса - помогаешь человеку. И если человек после того задумывается о чистоте сердца, значит, тьмы станет чуть меньше. Гнать беса - не бесполезный труд, сынок. Только объяснить потом надо человеку, как жить, чтоб эта болезнь не вернулась. Или уж свершать такое очищение в утверждение Славы Божьей...
  Как-то в Галилее у озера, на взгорке, собрались люди, прослышавшие, что плотник Иешуа исцеляет и бесов изгоняет Божьей силой. Пришли посмотреть, послушать, о чём речь, ну и конечно, излечиться кто от чего. А вдруг? Народу, скажу тебе, было не столько, сколько в последних историях написано - что множество ходило за Ним и собиралось столько, что не протиснуться... Но люди пришли. И семья Его пришла, мама с братьями, чтоб забрать Его домой, потому как подумали, что с ума Он сошёл. Мать можно было понять - плотничал-плотничал сын, и плотничал хорошо, а тут вдруг в синагогах стал говорить и бесов изгонять...
  И учитель закона древнего тут как тут, рядом с Его семьёй пристроился - чтобы разоблачить Рабби. И говорит для всех, указывая на Сына Человеческого: 'Вельзевул в Нём! Главный над бесами дал Ему силу изгонять бесов!'. Рабби подходит к нему и говорит, чтобы все слышали: 'Неразумно ему, Вельзевулу, царство своё рушить. Царство, разделившееся в самом себе - это уже не царство, нет ему цены. К чему ему самого себя разрушать? Тьма себя множит. И только Свет Отца растворяет тьму...' Говорит это и руки поднимает над слушающими. А законника уже трясёт. Рабби говорит: 'Выходи, бес, вижу тебя. Волею Отца Моего, Отца Света, освободи не принадлежащее тебе! Выходи! И не имей силы!'. Законника скрутило, бес, выходя, успел прорычать лишь: 'Ах ты, Сын Божий...'. А в воздухе явно запахло палёной шерстью. И ещё три-четыре человека от бесов освободились...
  Мать Рабби после того случая перестала думать, что с сыном что-то неладное. И Иаков, брат Его, мудрый человек, перестал настороженно относиться к происходящему с братом. Ну и слух, конечно, по Галилее пошёл о плотнике Иешуа как о чудотворце. И женщин в нашем отряде прибавилось...
  Мой следующий вопрос был об исцелениях, описанных в евангелиях. Поясню немного. Ко времени ссылки на остров мы, наша община, имели в своей библиотеке все евангелия, кроме одного, которые спустя века будут приведены к канону пробующей стать единой церковью Слова Божьего. Мы имели большее число евангелий (историй о Рабби и учениках), чем будет канонизировано в будущем, но одного из канонизированных в будущем не имели. Оно появится в кругу чтения верующих спустя шесть-семь лет от описываемых событий. И будет названо в середине второго столетия евангелием от Иоанна. Мы с Дедом называли эти истории порядковыми номерами - каждая из историй, приходящих к нам, получала следующую цифру. Например, евангелие, которое в середине второго века приобретёт имя 'от Марка', называлось у нас Первым. Евангелие на арамейском, которое тоже было первым по времени, мы так и называли - Арамейским. Но здесь, чтобы не было путаницы и для удобства чтения, буду называть евангелия привычными именами, которые у них появятся спустя несколько десятилетий. Так вот, Арамейское евангелие и евангелие от Марка были у Иоанна ещё до моего рождения, как и та история, которую он писал сам. Когда я был подростком, у нас появился дополненный вариант евангелия от Марка. Ближе к моим двадцати годам появилось евангелие от Матфея и вскоре пришёл ещё вариант евангелия от Матфея (с заметными нюансами). Следом до нас дошло евангелие от Луки. Последним пришедшим произведением были Деяния учеников от того же Луки. И получается, первые евангелия, имеющиеся у Иоанна, разделяло с последующими (от Матфея и от Луки) не менее тридцати лет. И конечно, у меня появилось немало вопросов, которые потихоньку разрешались. Слава Отцу, мне была дарована жизнь рядом с Иоанном!
  Мой вопрос был такой:
  - Иоанн, в первых историях читаю, что в своём родном селении в Галилее, где жила семья Его, Он не смог совершить никакого чуда и мало кого исцелил. И у Марка, и в твоей рукописной истории, и в арамейской - чудеса и исцеление больных можно пересчитать, а в последних евангелиях, от Матфея и от Луки, их множество. Как же было на самом деле, Дед?
  - Сынок, чтоб исцелиться, вера нужна. Да и чтобы чудеса видеть, верить надо. Верой своей исцелён будешь, по вере своей и возьмёшь. Для чего быть исцелённым тому, кто не верит и любить не хочет? По вере твоей дано будет... Ведь кому-то было достаточно прикоснуться с верой к одеждам Его, чтобы исцелиться от болезни своей, а кто-то не раз слушал Его, но так с болезнью своей и оставался, не возымев веры в себе. А то, что братья спустя десятилетия написали в Благой Вести - так это естественно для человека. Это есть желание сделать чудо ещё чудесней, доказать другим то, во что веришь всем сердцем. Так легенды и рождаются.
  И ведь не на пустом месте Рабби говорил, что не бывает принят пророк в своём селении - ни у родных, ни в семье, и что не лечит врач тех, кто знают его... Так и было в Галилее. На родине Его знали как плотника и сына плотника. А плотником Он был отменным, у многих в округе имелись орудия для обработки земли, изготовленные Его руками. И придумывал Он их сам, и рисовал. А как плотник, даже отменный, может лечить - он ведь не врач? Сына Божьего, истинного Врача, считали на родине плотником! А плотники не лечат, они плотничают. Вот так, веры не имели - со своим остались. Те же, кто поверили, получали облегчение болей своих порой просто от прикосновения к Нему, к одеждам Его.
  Он и беса изгонял не из каждого. Хотя Свет в себе имел такой, что изгонял, бывало, нескольких бесов враз, какой бы силы они ни были. Но зачем изгонять нечисть из того, кто не озабочен чистотой сердца своего и ждёт лишь чуда, а потом продолжит беззакония?! А видел Рабби любого человека насквозь. И получше нас с тобой...
  Бывало, Рабби исцелял тяжелобольных, умирающих. Чаще это были дети или подростки, были и взрослые, но очень редко. Он сам решал, кому помочь. Но это не было лишь прикосновение со словами 'встань и иди'. Он мог подолгу молиться рядом с умирающим и держать его за руку. В таких случаях Он забирал болезнь на себя, потом пережигал её своим Светом, своей Силой. И тогда Ему требовалось какое-то время, чтобы прийти в себя...
  Про себя скажу, Евсей... Ведь в молодости я не сразу с бесом управился, сначала не получалось у меня. Или через раз. Почему? И молился недостаточно и неумело, веры не хватало, не уверен был, что Света во мне хватит, чтобы нечисть изгнать. Вот так, грек любимый.
  - Деда, а как вы тогда, вначале, называли Рабби? Вернее, кем Он был для вас, кем вы Его считали тогда? Пророком?
  - Как-то один из старейшин спросил Его: 'От кого Ты говоришь? И по какому праву так поступаешь?'. Учитель ответил ему: 'Позволь, я тоже спрошу тебя. А следом отвечу на твой вопрос'. Старейшина согласился. Тогда Рабби спросил: 'Кто есть Иоанн Креститель? От кого он свершает?' Вопрос, казалось бы, простой, Иоанна Крестителя весь Израиль знал. Но ответ на него многое решал в этом разговоре. Старейшина задумался, ответил: 'Не знаю'. 'Тогда мой ответ тебе ничего не даст. Раз ты пророка Божьего не признал, то Большего тебе тем паче не принять', - ответил старейшине Учитель.
  Потом уже мы спросили, кажется, Андрей вопрос задал: 'Учитель! Помоги понять. Кем Тебя правильно называть? Кто Ты для нас?'
  Учитель посмотрел на нас с улыбкой: 'А как вы считаете? Говорите, не стесняйтесь'.
  'Тебя можно назвать пророком-проповедником, Ты проповедуешь нам о Любви, чистоте сердца, Царстве Божьем, о наступлении Судного Времени', - сказал Андрей.
  'Да, можно так сказать. Ещё есть варианты?' - улыбнулся Учитель.
  'Пророк это и тот, кто слышит голос Бога или даже видит Его. Ты не слышишь Голос, Ты сам в себе', - сказал я, Иоанн.
  'Ты Сын Божий! В Тебе Слово Его!' - сказал Пётр.
  'Молодцы! Вот на этой основе, на Слове Отца, мы и должны поставить Церковь, которую никакие Вельзевулы не одолеют'.
  - Дед, благодарен тебе за Весть ясную. За воспитание твоё. Благодарен судьбе, что рядом с тобой, - я обнял Иоанна.
  - Сынок, ты дарован мне Небом, Отцом. Жизнь прошла так, Благодарение Господу, что не до́лжно иль не по силам иметь мне семью свою и детей. У меня есть ты и община. Вы - семья моя. Ты глубже меня, Евсей. Бери всё от меня на глубину свою. Должно у тебя получиться всё, о чём я мечтал. Поэтому спрашивай и переспрашивай, сынок, торопись. Хоть днём, хоть ночью. Не за горами дорога твоя.
  И я спрашивал. Насколько мог вместить и сколько давал Дед любимый. Рассказать на этих страницах всё спрошенное, увиденное и понятое не смогу. Времени не хватит, делами реальными надо заниматься, а их немало. Но продолжу делиться тем, что вижу возможным и важным, в своих воспоминаниях.
  - Дед, есть вопрос по второму варианту евангелия от Матфея, который появился у нас последним.
  - Там не один может быть вопрос. Книга эта пришла к нам спустя 57 лет после ухода Рабби. Кто составлял? Сколько раз переписана? Что позволяли себе переписчики и для чего? Про строчки о Петре, похоже, хочешь спросить? - сказал Иоанн.
  - Да, - кивнул я.
  - Спрашивай, родной.
  - Там в уста Учителя вложена фраза, обращённая к Петру: 'Я дам тебе ключи от Царства Небес, и то, что ты запретишь на земле, запретят на небесах'. Деда, Учитель не мог такого сказать! В этих словах Его нет. Это не Его Дух.
  - Молодец, Евсей. Правильный подход. Рад, что ты это понял. А почему такие слова там появились? И кто решил на Петра такую ответственность возложить - не знаю и не догадываюсь. Но это не ошибки переписчика, - улыбнулся Иоанн. - Однажды мы с братом моим Иаковом по молодости попросили Рабби, чтоб не только здесь, на земле, рядом с Ним быть, но и на Небесах, у Отца, рядом с Учителем оказаться. А Он ответил, что это не в Его власти, а только в Воле Отца. А теперь оказывается, что Петра об этом просить надо было...
  - Знаешь, Евсей, - продолжил Иоанн, немного задумавшись, - нет ведь ничего тайного, что однажды не станет явным. Время будет - разберёшься. Это уже не моя задачка.
  Мы с Петром немало времени провели в Иерусалимской общине рядом с Иаковом Праведником, братом Рабби. Во все стороны света ходили с Вестью к иудеям. Вместе ходили редко. Чаще - каждый своими путями, со своими спутниками, Пётр, бывало, брал с собой жену. И возвращались всегда к Иакову. А где-то за год-два до того, как Иакова не стало, решили выбрать свои дороги, Пётр тогда уже остался один, жена его ушла в Мир Небесный... До Антиохии добирались вместе. А дальше - я в Азию, а он собирался в Рим, там иудейская диаспора была большая. Пётр на арамейском так и говорил, греческий знал слабо. После Антиохии я потерял с ним связь. Докуда он дошёл, где голову сложил - не знаю. Слышал, что недолго ходил ещё по земле друг мой Симон-Пётр - ушёл к Рабби поближе...
  
  
  Глава 12.
  
  Спустя три года нашей ссыльной жизни на острове постепенно сложилась небольшая община. Женщин в ней оказалось больше. Поэтому общие трапезы были вкусными, аромат свежего хлеба висел над нашим домом. Островитяне к нам тянулись, но немногие решались трапезничать с нами, да ещё с причастием в память об Учителе - мы же были ссыльные, преступившие какие-то законы Рима. Дед не страшился своего статуса ссыльного. Даже не знаю, мог ли он вообще чего-либо бояться - везде, где спрашивали, он возвещал о Сыне Божьем, а когда лечил или очищал от бесов, пояснял, с помощью какой Силы делает это. Я разделял с Иоанном поровну и врачевание, и изгнание бесов. Бесов Дед стал всё чаще перепоручать мне. А я с благодарностью набирался опыта.
  Местный жрец строил козни - трудно ему было справиться с тем вниманием и благодарностью, что направляли в нашу сторону островитяне. Женщины, остро чувствуя наш светлый и крепкий дух, заботились о нас, готовили еду, сшили нам с Иоанном рубахи и штаны, стирали нашу одежду. И так как меж нами возникло такое доверие и в благодарность за излечение их детей, женщины делились с нами слухами о жреце. Жрец, оказывается, увлекался нехорошей магией, колдовал с огнём и иголками над нашими фигурками из глины или тряпок (особенно старался над фигуркой Иоанна), бросал в море скрученные глиняные таблички с нашими признаками и с нехорошими пожеланиями в наш адрес...
  Рассказали женщины и о том, что маг последнее время стал болеть, всё реже появляется в храме. Ещё бы он не заболел - колоть изображение Иоанна иголками дорогого стоит...
  Наш дом стоял рядом с морем. Однажды, когда оно штормило, мы с Дедом обратили внимание, что рядом с нами крутятся какие-то сущности, очертаниями напоминающие рогатый скот разных размеров. 'От кого пришли?' - задал я мысленно вопрос. Передо мной всплыло лицо жреца. Сразу поведал об этом Иоанну. Он кивнул и коротко сказал: 'Выгляни на улицу. Он там, где-то недалеко'. Я выскочил к морю и увидел мага. Он сидел на камне в штормовой дымке, метрах в двухстах от меня. Маг тоже увидел меня и спрыгнул с камня. В этот момент большая волна дотянулась до него и сбила с ног, потащила в море. Я заскочил в дом и крикнул Иоанну: 'Волна, он тонет!'. 'Вытащи его и возвращайся...'. Это было непросто, но я справился. Маг был моего роста, но тяжелее меня, я вытянул его за линию прибоя и, обнаружив, что он дышит и пульс его прощупывается, оставил его на берегу.
  - Мне показалось, Аталия промелькнула... Устала, наверное, наблюдать за проказами жреца, - сказал я, отдышавшись.
  - Вполне может быть такое, - ответил Дед. - Нагребает жрец на свою голову... Бесы-то обжигаются о нас, пробиться к нам не могут, трудновато им с нами. А вот как жрец направляет бесов в нашу сторону, это для меня загадка - вряд ли такое в его власти. Если разгадаем, будем знать, как это остановить. А то ведь бесам кушать надо, мы им не по зубам, значит, пойдут к тем, до кого достучаться смогут, кого изводить получится. Зря жрец такую игру затеял. Так и до кары Божьей доберётся.
  - Дед, а давай Оливию спросим. Вдруг она знает, как тот жрец колдует.
  - Зови Оливию, - кивнул Иоанн.
  Оливия проявилась быстро, прикоснулась к нашим рукам, улыбнулась:
  - Ну вот, Евсей, теперь никто хворост не собирает в моей роще. Твои друзья меня не видят, некого мне попросить.
  - Мы что-нибудь придумаем, - сказал Дед.
  И Оливия рассказала нам такую историю! Иногда они с Аталией подсматривали за жрецом. Когда мы с Иоанном ещё жили в пещере на берегу моря, жрец обратился к божествам стихий и морей с просьбой об ураганном шторме, который утопил бы нас в пещере. Вроде всё сделал как обычно, но боги в этот раз не откликнулись на его мольбы, заклинания и жертвоприношения. Маг сообразил, что он столкнулся с какой-то неведомой доселе Силой, и впервые усомнился в своих возможностях. Но огонь гордыни и зависти продолжал гореть, жрец не смог или не захотел затушить его в себе. И тогда заключил взаимовыгодный договор с Духом - Хозяином территории, где находилось кладбище животных: туда свозили мёртвых зверей и животных и сваливали в яму.
  Маг мысленно направлял энергию жертвоприношений по представляемому коридору к Хозяину земель кладбища. А тот, как и договорились, отсылал ещё не распавшиеся отпечатки животных (тех, что были покрупнее и позадиристей) в нашу сторону, чтоб мы тут с ними сами разбирались.
  - Поговорю с Хозяином кладбища, - сказала Оливия, - объясню, что неполезным делом занялся. Вам-то ничего, а кому-то болеть от этих бесов. А если люди болеть станут и Хозяин имеет к этому отношение, то он начнёт терять силу. И вряд ли сила жертвоприношений жреца восполнит эти потери. Напомню ему, чудаку, эти простые вещи, иногда они в суете забываются. - Оливия прикоснулась к нашим стопам и торопливо отбыла к Хозяину кладбища, чтобы не оставлять надолго свои земли, свою рощу.
  На этом история не закончилась. К нам пришла за помощью женщина, у которой была дочь от жреца. Жрец с ними не жил, но дочь любил, видел в ней свою кровь. В дочь вошёл бес, вероятно, один из направленных к нам. Маг, к собственному удивлению, не смог очистить дочь, одержатель отправил его куда подальше голосом девушки.
  - Приводи дочь к нам, - сказал женщине Иоанн.
  Когда женщина привела дочь, мне показалось, в глазах Иоанна мелькнуло удивление, что бесу удалось войти в человека с чистым взором.
  - Евсей, берись за работу, - сказал он мне.
  Это был мой пятый бес. Девушка была очень симпатичная, даже красивая. А ещё была весна... И я бесстрашно взялся за работу. Бес взвыл быстро.
  - Дай пожить, ученик Христов, - сказал он прямо. - Пожалей меня, человечище... Всё, всё, выхожу, отправь меня куда-нибудь...
  В тот день я был великодушным, возможно потому, что была весна и что-то шевельнулось в сердце не к бесу, а к девушке. Сжигать беса я ещё тогда не пробовал и не умел. И тогда я провозгласил: 'Отправляйся к тому, кто тебя послал!' И бес куда-то отправился. А во мне впервые зацвело по-настоящему чувство. Она была синеглазой эллинкой. И смотрела на меня этими синими глазами-озёрами с таким восторгом, словно я был ожившим героем древнего мира. И я действительно почувствовал себя в сложившейся ситуации героем...
  Вскоре мать и дочь снова пришли к нам. Мама Афины - так звали девушку с глазами-озёрами - была встревожена не меньше, чем в первый визит к нам.
  Они с дочерью, как и договаривались меж собой, не стали искать встречи с отцом Афины, чтобы ничего не рассказывать ему. Но жрец сам позвал их и увидел, что у дочери нет одержателя.
  - Кто это смог сделать? - дважды настойчиво проговорил жрец.
  Женщины признались, что это сделал Евсей, ученик Иоанна.
  - Какая же Сила у самого Иоанна, если ученик смог сделать это? - сказал маг и попросил женщину пригласить Иоанна прийти к нему.
  - Скажи ему, мне нужна помощь, - добавил жрец.
  Пока женщина рассказывала, мы с Афиной обменивались искрящимися взглядами. Иоанн внимательно выслушал рассказ, кивнул:
  - Передай ему, что я завтра приду.
  Женщины ушли. Иоанн молчал, опустив голову и прикрыв глаза. Так он делал, когда смотрел события. Потом сказал:
  - У мага одержание. Похоже, тот бес, которого ты к нему отправил... Пойдём завтра совершать чудо во Славу Отца!
  
  
  Глава 13.
  
  Жрец встретил нас у храма. Он выглядел ещё молодым крепким мужчиной возрастом до сорока лет. Мужественное лицо, тёмные волосы, карие глаза, крепко сжатые губы. 'Как же я вытянул на берег такого крепыша?' - мелькнуло в голове.
  - Благочестивые! - обратился с поклоном жрец. - Моё имя Иридис. - Он коротко преклонил колени перед каждым из нас, прикоснувшись к нашим стопам. Было видно, что он волевым усилием препятствует проявлениям забеспокоившегося беса.
  Иридис пригласил нас под своды храма. Там опустился на колени:
  - Преклоняюсь перед Силой твоей, Силой Бога, прикоснувшегося к тебе, благословенный и непобедимый Иоанн, посланник Митры. Самоуверенность и самомнение, что есть глупость, стали помехой для меня. Прости! И очисти меня Силой Великой, которая и юношам позволяет свершать чудеса.
  - Не такой уж он и юноша, - улыбнулся Дед, посмотрев на меня.
  Продолжая стоять на коленях, жрец поклонился в мою сторону:
  - Достопочтенный! Благодарю за добрую волю ко мне, за спасение. Нет за мной силы, равной вашей. Это я увидел тогда, у моря... Волна ударила меня о камень, смерть начала играть со мной. Ты, благочестивый, вытянул меня на берег и оставил жить. Слава богам, благодарение Аполлону Светоносному, Митре Солнцеподобному за жизнь!'
  Иоанн простёр руки над жрецом - Иридис отпустил волю. Дед призвал Силу Отца, явленную в Сыне Его, и убедительно попросил беса выйти...
  Когда бес выходил, я увидел золотистый огонь, горящий над Иридисом перекрестьем. Бес не успел толком взвыть, как запахло палёной шерстью. Одержатель не смог сбежать, чтобы заново вселиться в кого-нибудь - Иоанн растворил его. Кажется, я понял, как Дед сделал это. Иоанн утвердительно или удовлетворённо кивнул головой, восславил Отца...
  Уже дома я спросил Иоанна о таинстве сжигания беса:
  - Дед, скажи, верно ли я увидел твои действия? Ты собрал идущий через тебя золотой свет в огненный крест, наложил это свечение на выходящего из мага беса и сжёг этого рогатого! - Бес действительно был похож на рогатую скотину.
  - Да, Евсей, ты понял верно, - ответил задумчиво Иоанн. - Можешь пробовать так делать. Сам поймёшь, когда... Сынок, вот что я подумал, - продолжил Иоанн. - Ещё год, не больше, мы будем вместе. А потом ты пойдёшь в свой путь. Тебе пора. Ты готов. Как, наверное, никто из нас в те годы, когда Рабби был с нами. Я останусь на острове. А ты пойдёшь. Пойдёшь на восток, в Персию. По пути, где увидишь возможным и где будут силы, ставь общину. В Персии найдёшь друзей, близких по духу - ставьте общину. Побудешь с ними. Вестники от них пойдут дальше на восток, до Индии... А ты возвращайся. Вдруг я ещё жив буду! - Дед улыбнулся и крепко обнял меня.
  Я понимал, что ответ от меня не требовался...
  Вскоре Иридис стал приходить к нам на общие трапезы. В первый же свой приход после преломления Иоанном хлеба жрец принёс покаяние перед всеми за неразумное, горделивое упрямство своё в противостоянии Божьей Воле.
  У Иридиса было много вопросов к Иоанну. Иоанн поручил жреца мне, сказав:
  - Евсей знает и умеет всё, что знаю и умею я. Такое общение будет полезно вам обоим. Да и возраст твой, Иридис, ближе к годам Евсея, чем к моим.
  Мы сдружились с Иридисом. Он был старше меня на 12 лет. Так иногда бывает - предполагаемый враг становится другом. Я поведал Иридису об Учении Рабби, о самом Учителе, учениках, нашей общине, Иоанне...
  Жрец рассказал, почему поклоняется двум богам: сыну Зевса Аполлону и персидскому богу Митре. И хотя храм был посвящён Аполлону, Иридис проводил и таинства с огнём, посвящённые Митре. Жрец практически отождествлял оба культа, считая светоносного врачевателя и прорицателя Аполлона и солнцеподобного покровителя судьбы Митру подобными друг другу или братьями. Но из его объяснений у меня сложилось впечатление, что глубина покровительства древнего бога Митры привлекала его сильнее, была ему ближе...
  Культ персидского бога распространился по Средиземноморью благодаря войнам, начиная со времён Александра Великого, наконец-то покорившего Персию, цари которой за века до этого грозили Элладе. А до этого времени персы завоевали Вавилонию (Халдею), жрецы которой переняли от персов культ Митры и добавили к нему астрологии и астрономии, в силу своей учёности. Жрецы Вавилонии воспринимали Митру не только как благого бога, посылающего небесный свет и защищающего человека, но и как бога Солнца. Древние легенды персов рассказывали, что Митра был воплощён на Земле от высшего мира богов, провёл сражение с Солнцем и вышел победителем, став с Солнцем друзьями. Митра был другом людям, помогал им устанавливать меж собой согласие и помог выжить человекам во времена Великого Потопа. В завершение своего пребывания на Земле бог Митра устроил для богов и людей выдающийся пир, основу которого составляли хлеб и вино. А потом ушёл в небо на огненной колеснице...
  И вот, когда великая Персия была временно побеждена Александром Македонским, тогда и начали вавилонские жрецы расселяться по всей территории Малой Азии - вместе с войсками, ходившими туда-сюда. А потом, когда Эллада стала частью великой Римской империи, жрецы, они же маги, то есть учёные мужи, расселились по всей её территории, добравшись аж до Британии... Так Митра вошёл в число греко-римских богов, в Римской империи почитание Митры соединилось с почитанием Солнца, и Митра получил имя 'Великий Бог Митра-Гелиос'.
  Митра всегда, с далёкой древности времён Потопа, был благим богом, имя его означает 'договор'. Он посредник между Творцом Мира и людьми. Является главной светлой силой Творца в борьбе со вселенским злом, вселенской тьмой - а от этого, согласно Авесте, зависит миропорядок. Митра оберегает согласие между людьми, покровительствует дружбе, духовным добродетелям и соответствующим материальным благам, достаточному благополучию. Почитающие Митру, а значит, и жрец Иридис, верили, что в конце времён праведным людям будет дарована вечная жизнь без зла, уже побеждённого. В общем, Митра был одним из проявлений Творца.
  Посвятил меня Иридис и в интересные астрологические детали. В храме находилась просторная подземная комната, пол храма служил ей потолком. Это был митреум, святилище, храм Митры. Выглядела она так: прямоугольная комната с аркой на дальней стене, алтарь с изображением Митры, пронзающего кинжалом Тельца, на алтаре постоянно поддерживаемый благословенный Огонь, символ Творца Мира. Стену украшала фреска, изображающая звездное небо, зодиакальные созвездия, ближние планеты, Солнце. Над всем этим Митра распростёр свой плащ, укрывая им небосвод и человечество.
  Иридис объяснил изображённое, показывая правой рукой. Вот что я понял. В древние времена (две эпохи назад) метки весеннего равноденствия приходились на созвездие Тельца. Созвездие Льва показывало расположение Солнца в точке летнего солнцестояния. Над Тельцом - созвездие Персея: этот молодой человек с мечом или большим кинжалом и есть Митра. Пронзённый кинжалом Митры Телец - это конец эпохи Тельца, которая продолжалась приблизительно с 4500 до 2000 года до Рождества Христа. Когда происходит смена Эпох, приходит Посланник или Слово Творца Мира. Спаситель - одно из имён Посланника. Около двух тысяч лет назад от нашего общения с Иридисом, при очередной смене Эпох, приходил Посланник Творца, Слово Творца - Заратустра, который принёс Авесту - Первую Весть. Несколько десятилетий назад по Воле Творца Мира Митра снова поменял Эпохи. Пришла эпоха Рыб. Значит, снова должен был прийти Посланник. И это был Рабби! И соответственно, приблизительно через две тысячи лет на стыке заканчивающейся эпохи Рыб и наступающей эпохи Водолея снова придёт Посланник...
  - И Он пришёл! - сказал оживлённо Иридис. - И в подтверждении этого последний из Его прямых учеников изгнал из меня беса.
  - Объясни мне, дорогой друг, одну историю, которую, скорее всего, я не знаю, - сказал я, улыбаясь. - Некоторые женщины острова рассказали нам с Иоанном, что ты увлекался примитивной магией с нашими изображениями - и сверлил их, и топил. Возможно, такого не было. Но говорят же, что дыма не бывает из ничего.
  - Брат Евсей! - улыбался Иридис, - Я же должен был проверить вашу Силу. Та ли она? Нужен был эксперимент, опыт. А вдруг за вами ничего не стоит, и ваша сила - лишь фокусы для впечатлительных женщин?
  Про примитивную магию - это в основном слухи от тех же впечатлительных женщин. Но кое-что серьёзное я пробовал на вас. Такое далеко не каждый маг способен сотворить. У меня получилось отправлять астральные тела зверей в период распада их жизненной силы по силовому коридору, построенному мыслью и воображением. Помогал мне в этом Дух звериного кладбища, которого я сумел уговорить на выгодный обмен. Без него не получилось бы. Это был интересный процесс, творческий... Тут я окончательно понял, с какой Силой столкнулся. Чуть не утонул и получил одержание, с которым не смог справиться. И та Сила, против которой я самонадеянно пошёл, спасла меня. Это божественное великодушие! Благодарение Благому Митре, что он позволяет мне быть участником Великой Мистерии!
  Да, некоторые мои действия были нечисты. Я осознал это. Вы показали мне мои слабости, через вас Митра показал мне низменные аспекты моей природы. Благодарю вас и Митру в вас!
  Скажу, немного опережая события. Через несколько лет Иридис станет священнослужителем и епископом христианской церкви Спасителя эпохи Рыб. Наместник, управляющий островом, позволит ему переименовать храм, но с сохранением культа Митры и Аполлона...
  Символом церкви Спасителя Иридис изберёт символ Митры - крест в круге, что олицетворяет Солнце, источающее в мир непобедимый Свет...
  А в описываемые дни Иридис составил семью с матерью Афины. И они стали вместе приходить на общие трапезы и причастие.
  
  
  Глава 14.
  
  Афина не пропускала общих трапез и собраний. С каждой встречей мы садились всё ближе друг к другу, что естественно привело к тому, что сесть ещё ближе было уже невозможно. Хотя мы оба хотели этого невозможного. Яркая искра, весенним разрядом соединившая нас, разгорелась жарким летом до заметного всем пламени. Сидеть близко друг к другу дальше уже не стоило, ибо вспыхивающее обоюдно желание просто мутило рассудок. Афина, не сдерживаясь, стала брать меня за руку. Но это только ухудшало моё состояние. Надо было что-то делать, но я не знал что.
  Иридис сочувственно разводил руками:
  - Дорогой друг! Не смогу помочь тебе... И рад буду видеть тебя зятем, но это не мне решать. Пути провидения не ведомы мне, особенно твои, избранник Митры. Хотя поверхностный гороскоп говорит о возможности гармоничного соединения, но глубже заглядывать не стану...
  Дед решил не способствовать превращению ситуации в безвыходную.
  - Евсей, любимый, послушай меня спокойно, - начал Иоанн. - Ты взрослый мужчина, тебе пора составлять семью... Да, уже пора. Но ты призванный мужчина, вестник Христов. Родился таким. Каждый шаг надо взвешивать и потом стараться сделать правильно. Что такое в твоей ситуации 'правильно'? Давай смотреть. Да, так заложено, мужчина и женщина должны быть вместе и продолжить род свой. И если ты делаешь шаги к женщине, значит, ты решил быть с ней вместе и родить с ней детей. Возможно, мужчина смотрит по-другому на эту ситуацию, такое бывает. Но женщина всегда смотрит на неё именно так... И привязывается к тебе. Ты ещё ничего не решил, а она уже всё решила для себя. Твои шаги - ответственность за вас двоих - и за будущих детей. Но у мужчины всегда есть путь, должен быть, иначе он не мужчина. Твой путь ясен тебе. Но знает ли она о нём? Понимает ли, кого собирается любить или уже любит?
  Ты уйдёшь на годы, может, навсегда. А у вас могут быть дети, в семье должны быть дети. Зачем женщине такая ноша? Ты уйдёшь - оставишь её на годы одну с детьми. Как всё это ей нести? Решаешь ты. Не она. Отпусти, не тяни её к себе. Не сможет она...
  - Дед, но что я должен сделать?! - испарина покрыла мой лоб.
  - Поговори с ней, сынок. Позаботься о ней, вы же дружите. Объясни ей всё, пока не поздно. Скажи, что скоро ты уйдёшь, уйдёшь на годы. Можешь и не вернуться. Но уйти должен, по-другому никак.
  - А если она любит меня и согласится ждать?
  - Ты поговори, правильно поговори. А если уж согласна ждать, несмотря ни на что, тогда и решишь.
  И я поговорил с ней. Сделал то, что мне не желалось, но что я должен был сделать. Наверное, из-за этого 'должен' я проговорил нежелаемое несколько раз... Афина тихо слушала меня, из её синих глаз-озёр текли слёзы.
  Когда я замолчал, сообразив, что повторяюсь, она спросила только одно:
  - А ты можешь не уходить так далеко на восток? Может быть, можно ходить недалеко и возвращаться?
  - Не могу, - выдавил я из себя. - Это смысл моей жизни...
  После этого разговора Афина перестала появляться на наших трапезах и собраниях.
   Боль от разрыва только начавших соединяться чувств оказалась сильной, даже очень сильной. Тогда мне не с чем было сравнить такое переживание. Я горел накаляющим всё внутри меня огнём. И не знал, куда его деть. Понимал, что чувство должно перегореть, а я - закалиться, как мужчина. Проговаривание самому себе 'всё, что не делается - к лучшему' не помогало. Молитва помогала в мгновения её творения. Выход из молитвы возобновлял горение внутри меня. Однажды молился до тех пор, пока не заснул в молитве... Это давало опыт молитвы и постепенно улучшало состояние. И приходило собственное понимание, что голову надо занимать благими и конструктивными мыслями.
  Живя на острове, я иногда помогал местному кузнецу. Во дни горения я проводил у него много времени, с рвением превращая горячий металл в любые нужные людям изделия. Чем радовал кузнеца.
  Конечно, я несколько раз перечитал все имеющиеся у нас евангелия. Это очень помогало, правда, добавляло вопросов к ещё не разрешённым.
  На помощь пришёл Иридис и предложил освоить то, что должен уметь каждый настоящий мужчина - эллинский кулачный бой.
  - Это тебе точно пригодится, ты должен не только учиться владеть собой, но и уклоняться от ударов. И уметь нанести удар, когда есть прямая угроза твоей жизни или жизни детей и женщин.
  Он учил меня простым и нужным вещам. Надо было научиться, не задумываясь, делать следующее: шаг в сторону с уклоном - удар, шаг в сторону с уклоном - удар, и постоянно кружиться вокруг соперника, работая ногами, которые тренируются бегом и прыжками. Уклоны и нырки, стоя на месте. И важно - внимание на соперника, на его глаза. А удар, если уж ты решился на него, должен быть коротким и хлёстким, как удар кнута. А руки должны быть подняты так, чтобы голова всегда была защищена...
  После кузни и тренировки с Иридисом я падал без сил и засыпал, не успев помолиться. Думать о чём-либо у меня не было возможностей.
  Дед с доброй улыбкой наблюдал за моим, может быть, запоздалым мужским становлением. И как-то сказал мне:
  - Ну что, грек любимый. Через несколько месяцев - обещанная дорога с Вестью. Давай вопрос, самый важный на сегодня.
  Такой вопрос у меня был.
  - Дед, в последнем дошедшем до нас евангелии от Луки написано о вознесении Учителя в теле. Об этом же написано в Деяниях, тоже от Луки, что Рабби вознёсся и скрылся за облаком, а перед этим Он трапезничал вместе с учениками, как бы показывая или доказывая им, что Он в обычном живом теле, раз ест и пьёт вместе с ними. Было ли такое, Иоанн? Было ли вознесение? А если было, то как оно происходило?
  - Того, что написано в этих книгах, конечно, не было. Мы собрались в сороковой день после казни в Галилее, на родине Его. Были все Его родные вместе с матерью Его, были женщины из Галилеи, которые хорошо знали Рабби и сидели с нами у костра в дорогах наших и готовили нам еду. Среди них и Мариам из Магдалы. И нас, учеников, было не одиннадцать, а побольше, всех не назову. Мы трапезничали и вспоминали его. Женщины, не все, часто плакали, как и положено.
  Он появился средь нас или уже был, но я не сразу Его увидел... Потом мы обсуждали, как это было... Увидели Его немногие: Иаков, брат Его, Пётр-Симон, Иаков мой, Мариам из Магдалы, ну и я. Увидели одинаково и слова Его восприняли близко. И, конечно, не садился Он с нами за стол, не ел и не пил. Потому как тело Его не было обычным: оно было тонким, лёгким, прозрачным, немного зыбким. Но это был Он, и улыбался, как всегда...
  Слова Его помню так: 'Время подошло, друзья! Пора к Отцу, в Мир Его. Что успели в отведённое Время - сделали. Храните сердца чистыми, учитесь Любить. И несите Весть о Любви самоотверженной по миру, всем народам. Однажды будет на то Воля Вышняя, довершим начатое...'
  Распростёр руки, как делал только Он, благословил нас... А потом произошла как будто короткая яркая вспышка, которая вобрала в себя очертания Рабби, и этот золотистый огонь или золотистый сгусток ушёл вверх. Не в небо с облаками, а вверх, в пространство, которое не видишь обычным зрением. Так Он вознёсся...
  ...А на следующий день нашей островной жизни случилось необычное и праздничное. К нам пришёл наместник с Иридисом и без охраны, и сказал:
  - Произошло радостное, великое событие. Император убит! Рим ликует!!!
  Наместник обещал, что снарядит свой корабль и отправит нас на материк в честь знаменательного освобождения империи от тирана и в благодарность за спасение его, наместника, сына...
  Вот так! Мы провели на острове около шести лет из намеченной для Иоанна пожизненной ссылки, благодаря гибели императора, которого никто не любил. Даже жена императора принимала участие в заговоре против него. История говорит, что возликовавшие сенаторы Рима сразу же после известия об убийстве императора постановили уничтожить все изображения тирана и надписи с его именем.
  Неверно распоряжаться судьбами других людей, даже если ты считаешь себя богом, при том, что больше никто так не считает. Ведь тогда люди так же распорядятся однажды и твоей судьбой. А вдобавок скажу: к какому бы культу ты ни принадлежал, Зевс, Юпитер или бог с другим именем могут задать тебе на Небесах приличного жару за то, что ты самовольно попробовал уравнять себя с Ними...
  Провожать нас пришли к причалу новые друзья. Женщин было больше, это обнадёживало и прибавляло уверенности в себе: ведь женщины по естественной природе своей лучше чувствуют крепкий дух и не стремятся соперничать с ним, а предпочитают следовать за ним. Пришёл и наместник с повзрослевшим сыном. Иридис принёс кувшин с благословлённой, пахнущей летними луговыми цветами водой и омыл нам с Иоанном ноги. После этого встал на колени и попросил у Иоанна благословения. И посоветовал не забывать, что здесь, на острове, тоже наш дом, который всегда открыт для нас.
  И Аталия показалась нам с Иоанном, легко улыбнувшись, что было не совсем характерно для её красивой строгости. Но Афина не пришла провожать нас. Сердце моё всё же сжалось, когда я не увидел её, а голова решила, что Афина поступила правильно. 'Прости меня, Афина,' - сказал я себе и ей.
  
  Глава 15.
  
  Море вело нас домой мягкой солнечной погодой с умеренным попутным ветром - это Аталия улыбнулась нам. Переговорили с Иоанном за эти два дня о многом. Поделюсь главным, на мой взгляд.
  - Ну вот, язычник любимый, закончилась наша ссылка. Так же неожиданно, как и началась. Слава Отцу! Плывём домой, - Иоанн улыбался блестящему изумрудному дню. Я подумал, что такая улыбка не имеет возраста - так же может улыбаться и мальчишка, и столетний мудрец. А Иоанну было уже под девяносто, а может, и все девяносто.
  - Да, Деда, иудей родной! Домой! - восхищался я природой вместе с любимым Дедом.
  - Какой же я теперь иудей?! Я христианин, разве что обрезанный... А по иудейским понятиям, так теперь я тоже язычник.
  - Дед, если язычник - это признающий многих богов, тогда иудеи всегда язычниками и были, - улыбнулся я Деду.
  - Вот так, значит?! - улыбнулся Иоанн. - Пошёл теоретический разговор. Тут я тебе не соперник, сынок. Хотя помню из Псалтыря: 'Я познал, как Господь велик, наш Господь - превыше всех богов'. Напеваю иногда эту песнь.
  - Верно, Деда! Так и у эллинов, и у римлян Зевс-Юпитер превыше всех богов.
  - Не поспоришь тут, сынок. И у персов главный - один, сотворивший мир. Называется только по-персидски - Ахура Мазда, как помнится... - Дед посмотрел заботливо в мои глаза. - Ты за Афину не переживай. И за себя не переживай. Всё хорошо у вас получилось, правильно. Вовремя ты с ней поговорил. Хорошо, что не отложил разговор. И у неё сложится, к чему она тянется. И ты уверенней пойдёшь, к чему до́лжно.
  - Спасибо, дед, что предупредил меня вовремя. Натворил бы я дел, - почесал я затылок.
  - Не натворил бы. Поговорить - это одно. Ведь ещё и услышать надо. Ты умеешь слушать, сынок, - улыбался морю и дню Иоанн. - А по поводу твоего похода на восток... Дома порешаем, когда в дорогу собираться. Вдруг в общине помощь твоя понадобится. Видишь, ссылка не стала пожизненной - жив я до сих пор.
  - Дед, ты вечный. И в отличной форме. Видел же, сколько женщин пришли нас провожать - это всё из-за тебя.
  - Так дотянуть могу и до возвращения Рабби. Он ведь шутил как-то на эту тему, явившись нам с Петром и и братом моим Иаковом у озера.
  - Пару тысяч лет для тебя - ничего... Жрецам-звездочётам, как я теперь думаю, верить можно. А по их расчётам Митра поменяет эпоху Рыб на эпоху Водолея через две тысячи лет. Тогда Посланник придёт снова. Так утверждает Иридис. А у него есть основания для этого - бес, тобой изгнанный.
  Иоанн рассмеялся:
  - Так не только Иридис считает. В арамейском евангелии и в евангелии от Матфея помнишь, что написано? - Иоанн по-мальчишески подмигнул мне. - В Иерусалим с Востока пришли учёные мужи-звездочёты. Жрецы пришли с дарами воздать почести новорождённому Царю Царей, потому как взошла Его звезда - по их древним расчётам звёзды встали так, как и положено при рождении Посланника Неба новых времён. Как раз и родился мальчик Иешуа в Вифлиеме. Жрецы не ошибаются... Так что придётся мне, Евсей, ещё две тысячи лет, по подсчётам Иридиса, служителя Митры, с Вестью по миру ходить. Я бы не против был, чтоб и ты со мной тут задержался.
  - Дед! Так и я не против. Но вопрос один есть. Если с Вестью... то как? Две тысячи лет холостым ходить?
  - Тут я тебе не отвечу, - подхватил Иоанн. - Как на восток с Вестью пойдёшь, пусть там жрецы тебе и скажут, что звёзды твои говорят об этом.
  Я рассмеялся. Дед продолжил:
  - Почему тебе до Персии дойти надо, Евсей? Мы когда с Прохором с Вестью о Рабби по селениям ходили, я встретил семью. Эллины они, потомки воина, который когда-то в войске Александра Великого на Персию ходил. Там этот воин узнал веру персов, увидел жрецов в белых одеждах, поклоняющихся Огню и хранящих Огонь вечно. Жрец, знающий науку звёзд, описал воину его судьбу. Судьба в конце концов точно такой и оказалась: воин взял там себе жену, с ней домой и вернулся. Их потомки, несколько семей, хранят веру Богу Света. Огонь - это символ Бога Света, Творца Мира, поэтому он священный и хранимый.
  Жертвоприношений нет у них. Они считают, что нет смерти. Впереди вечная жизнь, если хранишь нынешнюю в чистоте. А для этого каждый человек с юности должен определиться, чему он служит - Благу или злу. Выбор должен быть самостоятельным и осознанным. Тот, кто определился к Благу, несёт по жизни ответственность за исполнение Правила: добрые мысли, добрые слова, добрые дела. Они ждут Посланника Бога. Он приходил давно, тысячу или больше лет назад, и принёс Учение. Теперь ждут Его снова... Вот и пойдёшь к ним рассказать, что Он пришёл!
  Тронули мы в этих днях, наполненных нежным солоноватым бризом, и тему Древнего (Ветхого) договора в связи с новым Учением.
  - Иоанн, когда пойду с Вестью, не буду брать в дорогу Ветхий договор... Если общаюсь с людьми о Рабби, рассказываю об Учении, то очень редко использую законы Моисея и пророков. Рабби не говорит о воздаянии, Он учит любить... А в евангелиях и в 'Деяниях' вижу, что учение древних пророков используется в основном для того, чтобы доказать иудеям, что Рабби - это Машиах, Помазанник Творца. Зачем доказывать, кто есть Учитель? Чистые сердца узрят, а нечистым это и не нужно. Зачем доказывать там, где не нужно?!
  - Не бери в дорогу древний закон, Евсей. Ты его и не принимал, не заключал свой договор с Господом Воинств Небесных, Саваофом. Тут я с Павлом согласен: зачем язычникам исполнять Договор, который они не заключали? Пусть исполняют те, кто его приняли...
  А что нужно тебе из древних пророков, ты и так знаешь. Ты заключил Новый договор с Отцом Любви и Света, ступив на Путь, который Рабби открыл нам. Если исполнять то, что Рабби принёс, то и древнее исполнено будет.
  - Деда, но со второй частью взгляда Павла я не согласен. Думаю, не надо исполнять Древний договор тем иудеям, которые приняли Новый. Иначе... Послушай, Деда, мне надо это выразить, - я торопился.
  Дед обнял меня за плечи, мы стояли на палубе, облокотившись на борт судна. Иоанн тихо кивнул головой, смотря вдаль.
  - Иначе, - продолжил я, - как человеку исполнять 'око за око', если Рабби сказал подставить другую щёку, если тебя ударили по одной? Как иудей, принявший Христа, будет исполнять 'люби ближнего и ненавидь врага', если Христос сказал: 'Любите врагов своих, молитесь за них делайте добро тем, кто вас ненавидит'? Ещё Рабби сказал: 'Кто разводится с женой, если только не по причине измены, толкает жену на грех неверности, то есть совершает грех'. А иудею сказано: 'Тот, кто разводится с женой, обязан дать ей свидетельство о разводе'.
  А вот это как, Иоанн? Иудею было сказано: 'Иноплеменнику ссужай в рост, а брату твоему - нет, и тогда благословит тебя Господь. Твой Бог во всех трудах твоих, в той стране, в которую вы идёте и которой овладеете'. А Рабби сказал для всех: 'Если у вас есть деньги, не давайте в рост, но дайте тому, от кого вы их не возьмёте!' И это ведь ещё не всё! Можно сказать и про посты, и про нечистую пищу, которая не бывает нечистой. Дальше перечислять не буду, любой человек может прочесть, сравнить и задать себе те же вопросы.
  - Да, грек любимый. Любовь любит, она не умеет ненавидеть, даже того, кто считает тебя врагом. Она не умеет создавать залог, она отдаёт без остатка. Она не ждёт взамен, иначе это будет не любовь. У любви нет избранного народа - у неё все на Земле избранные...
  Была ещё тема, которая будоражила мою любознательную голову. Это явление Христа в видении Павлу. Меня не очень интересовало само содержание видения, хотя было любопытно узнать, что именно увидел Павел. Не беспокоило меня и то, что внешние события этого явления три раза описаны по-разному в 'Деяниях апостолов' Луки. Меня интересовал вопрос, который казался мне тогда принципиальным.
  - Дед, давай вместе разберёмся. Из письма Павла понятно, что он узрел видение приблизительно через три года после того, как Рабби ушёл к Отцу. Пусть через два года, через год - это вообще не существенно. Важно, что Рабби уже ушёл, вознёсся к Отцу, и сказал, что однажды вернётся, чтобы довершить начатое. И ни к кому из вас, Его учеников, Он больше не приходил - Он уже в мире Отца до часа, неведомого даже ангелам. И вдруг Он приходит к Павлу и ставит Ему задачу, которую знает только Павел. Ну и Павел рассказывает другим о своей миссии, к которой готовился ещё до чрева матери... Как это всё можно объяснить? Очень хочется разобраться в этом вопросе. Мне чего-то не хватает, чтобы понять.
  - Могу здесь лишь одно сказать: пути Господа неисповедимы. Конечно, это не ответ для тебя. Но другого у меня сейчас нет. Можно попробовать изменить вопрос: не 'как это могло произойти?', а 'к чему это привело?' или 'что это дало?'.
  - Деда, это уже сейчас приводит к двум разным взглядам на Рабби. И даже к разному пониманию, что есть Спасение. То есть два разных христианства получается. А какова цена такому царству, Рабби объяснил... И ведь Павла уже нет, с ним уже не поговорить, ничего не уточнить...
  - Значит, исходим из того, что есть. А дальше - нести искренне Весть, Дух Рабби. Чистые сердца возьмут Чистое, а другие - посильное. А вопрос твой интересный. Если он в тебе живёт - значит, тебе и ответ искать. А я, пока рядом, всегда готов выслушать тебя.
  - Деда, из последствий явления Павлу, из его писем и посланий разным церквям - а писем этих много, как ни у кого из вас! - мне кажется, что Рабби, именно настоящий Рабби, Павлу не являлся...
  - Может быть и так, сынок. Продолжаем, в любом случае, нести Благую Весть о Рабби, которого знаем и любим. У нас нет других вариантов. И учимся любить прежде тех, кто нам пока не понятен, кто приносит испытания.
  
  
  Глава 16.
  
  - Дед, расскажи о своей встрече с Павлом. Какой он был человек? О чём вы говорили? О чём он вас спрашивал? Делились вы с ним тем, что слышали от Рабби в дорогах ваших?
  - Встреча с ним у меня одна была. О том, как мы Весть несём, он не спрашивал. Как сам несёт - рассказал...
  В Иерусалим Павел (Савл) пришёл тогда с Варнавой и Титом-греком. Было это спустя лет семнадцать после ухода Рабби. Пришёл, чтоб решить спорное - надо ли исполнять язычникам древний закон. Я тебе уже рассказывал об этом. И не ко мне пришёл, а к нам - Иакову, Петру, Иоанну. К тем, кто близко знал Учителя, кому Учитель являлся, как и ему, Павлу.
  Он показался мне уверенным в своей правоте. Если и испытывал к кому уважение, как к равному себе, так это к Иакову. Иаков ведь глыба - и в знании древнего закона, и в исполнении его. И в Иерусалиме все знали, что Иаков - праведник. Так его и звали.
  - Об Иакове почти ничего не сказано в евангелиях. Лишь в 'Деяниях' - как раз о вашем сборе с Павлом и Варнавой в Иерусалиме и о решающем слове Иакова. Ещё и в письме Павла Иаков, брат Иисуса, упоминается.
  - Так ведь Иаков не ходил с нами во след Рабби. Родной ведь брат, разница в год, с детства вместе... Понятно, что не сразу увидел в брате Учителя, как и все его домашние. В родной семье пророков не бывает, - улыбнулся Иоанн. - А вот на последней трапезе он уже с нами был... Об Иакове могу много говорить, тридцать лет мы с Петром рядом с ним были. С Вестью исходили много дорог, в основном к иудеям - и возвращались в Иерусалим, к Иакову. Мудрый он был и чистый. Многому я у него научился. Он сумел в первые годы хоть немного восполнить нам уход Рабби.
  А что Павел Иакова упоминал в письме, так он только нас троих из близких учеников и знал. Иакова два раза в жизни видел, Петра немногим чаще, меня так и вовсе один раз. И упоминул он нас, думаю, больше для поддержки своих начинаний, как авторитетнейших, - Дед хохотнул. - Правда, там же Павел написал: 'Кто они и кем были, мне безразлично, ведь Бог беспристрастен'. Красиво завернул. Петру в письме побольше досталось, но и это, думаю, для того, чтоб показать свою твёрдость в вере.
  А уважение к Иакову... Его в Иерусалиме уважали и законники, и старейшины - знали его праведную жизнь в законе. Единственный из всей общины входил в алтарную часть храма для молитвы. А молился так, что колени в мозолях были. И об этих мозолях всем в Иерусалиме было известно.
  А христиане все знали, что Рабби Иакову являлся. Ведь являлся Рабби не всем, считалось, что только избранным. Хотя, думаю, дело не в избранности - просто не все могли увидеть Его.
  Знал и Павел, что Иакову, как и Петру, и Иоанну, Учитель явился одним из первых. Значит, мы избраны, как и он. И являлся Христос Иакову не только показать, что смерти нет, но и задачу поставить. А Павлу тоже задача Христом поставлена - идти к язычникам.
  На последней вечере перед праздником, когда мы уже знали, что недолго Учителю осталось быть с нами, Иаков испил вино из чаши вместе с нами. Это было первое вино в его жизни. Он ведь не пил вина и не ел мяса. А испив, сказал, что не вкусит пищи, пока не увидит Брата вновь...
  В те сорок дней после казни Рабби явился Иакову одному из первых. Скажу так, Иаков был из тех, кто мог видеть Его. Учитель сказал ему: 'Брат! Можешь есть хлеб и пить вино. Я здесь, как и договаривались!'. И Иаков видел улыбку Его - без сомнения, перед ним был Рабби.
  И ещё Рабби попросил Иакова хранить общину в Иерусалиме, пока будут силы, быть старшим - кому-то другому будет трудно сохранить единство. Вот Иаков и руководил общиной более тридцати лет. Первый патриарх церкви Христовой, да ещё с прямого благословения Христа!
  - А что Павел говорил вам, когда пришёл в Иерусалим из Антиохии?
  - Говорил, в общем, то же, что сказано в письмах его. Сказал, что прийти к нам ему велел в откровении Бог. Он сверил с нами свою весть язычникам. Рассказывал увлечённо, красноречиво о хорошем. Говорил, что даёт наставления язычникам властью Господа Иисуса. Призывал их отвратиться от идолов, посвятить себя истинному Богу, отказаться от распутства, не пылать похотью, а хранить тело в святости и чести, любить братьев во Христе и остальных людей, жить тихой, мирной жизнью, зарабатывая своими руками, чтобы и нужды не знать, и другие уважали...
  Мы с Петром и Иаковом подтвердили ему, что наше дело общее - нести Весть о Сыне Божьем всем народам.
  Удивило меня тогда его представление о воскрешении из мёртвых. Он говорил то, чего я никогда не слышал от Рабби. Говорил убеждённо.
  Павел ждал скорого возвращения с Небес Сына Божьего. Ждал, что это будет при его жизни. Он говорил, не надо горевать об усопших. И объяснял почему: Бог возьмёт на Небеса к Иисусу и тех, кто уже умер, но с верой в Него - с верой в то, что Иисус умер за наши грехи и воскрешён Богом из мёртвых. А те, кто останутся в живых до Его возвращения, как Павел, не опередят ранее умерших верующих в вознесении на облака. Когда Господь сойдёт с Неба со звуком трубы Божьей, сначала воскреснут те, кто ранее умер с верой в Иисуса, а потом уже живые верующие вместе с воскресшими будут на облаках вознесены в воздух, чтобы встречать в воздухе Господа и уже быть с Ним всегда.
  Я воскрешение из мёртвых, понятно, воспринимал по-другому, по-своему. И слова Рабби о воскрешении к жизни вечной вижу иначе. Но с Павлом не спорил, меня ведь он не спрашивал.
  Главным для Павла в том визите к нам было наше согласие в вопросе 'язычники и исполнение древнего Закона': не надо заставлять язычников иудействовать, то есть не надо принуждать их к обрезанию, приёму только чистой пищи, постам. Это и был главный вопрос нашего первого схода верующих.
  Павел-то считал, что люди поверили в Христа, чтобы получить оправдание Бога верой в Христа, а не делами древнего закона, так как Христос избавил нас от проклятия Воздаяния, приняв проклятие вместо нас на Себя, ибо сказано в древнем Законе: 'Проклят тот, кто повешен на дереве'... В общем, Павел считал, что не должно язычникам быть обрезанными.
  Круг обсуждающих этот горячий вопрос состоял из членов иерусалимской общины, в основном, иудеев, принявших Иешуа Помазанником Бога Израиля, и группы Павла, пришедшей из Антиохии.
  Сначала было горячо, ведь христиане из иудеев видели вопрос просто: если Помазанник иудей, обрезанный из рода Давидова, значит, и принявшие Его должны исполнять законы древние, ведь Помазанник родился в них, ими и предсказан.
  В конце концов всё решило слово Иакова, его мудрость. Сначала он упомянул, что однажды Бог уже проявил заботу о язычниках - из них был избран народ, который будет носить Его Имя. Напомнил слова пророка, что все люди будут искать Господа, ибо Бог призвал их стать народом, носящим Его Имя. А Иаков уж много лет имел свои записи с высказываниями Учителя. Ещё в первые недели после ухода Сына Человеческого, когда мы собирались все вместе для воспоминаний, Иаков был единственным, кто записывал на папирусе воспоминания Рабби. Он фиксировал Новый договор, Новый Закон. И вот он начал приводить перед собравшимися слова Христа, истины Нового Договора - о вере, чистой пище, постах, об обрезании.
  Что-то из того, что он зачитывал, можно прочесть теперь и в арамейском евангелии, и у Марка, и у Матфея. А что-то в эти евангелия не попало. Из ненаписанного в них:
  'Невозможно человеку сесть на двух коней, натянуть два лука, и рабу не получится служить двум господам: он будет почитать одного, а от другого отвернётся. Пьющий старое вино не стремится тотчас выпить вино молодое. И не наливают молодое вино в старые мехи, чтобы они не разорвались, и не наливают старое вино в новые мехи, дабы они не испортили его. Не накладывают старую заплату на новую одежду, чтобы не разорвалась и новая.'
  'Ученики спросили: 'Надо ли нам поститься и как нам молиться, давать ли милостыню и в чём нам воздерживаться в пище?'
  Учитель ответил: 'Не лгите и не делайте того, что вы ненавидите. Ибо всё открыто перед Небом. И нет ничего тайного, что не станет явным, и нет ничего сокровенного, что осталось бы нераскрытым.
  Если вы поститесь, чтобы очиститься, вы зарождаете в себе ошибку; если вы молитесь, чтобы взять, вы потеряете; если вы подаёте милостыню, чтобы зачлось, дух ваш оскудеет.
  Если хозяин дома принимает вас, ешьте то, что вам выставят. Ибо входящее в ваши уста не оскверняет вас, оскверняет вас то, что выходит из уст ваших.'
  'Ученик спросил: 'Учитель, полезно ли обрезание?'
  Рабби ответил: 'Если бы оно было полезным, отец зачал бы тебя в матери обрезанным. Истинное обрезание - в духе'.
  'Ученики спросили: 'Кто Ты, который говорит нам о Божьем?'
  Он ответил: 'Разве из того, что говорю вам, не узнаёте, кто я? Не будьте как те иудеи, кто любят дерево и ненавидят его плод, любят плод и ненавидят дерево'.'
  В итоге нашего собрания язычники были освобождены от обязательного обрезания и чистой пищи. Им было предписано: воздержаться от употребления в пищу того, что принесено в жертву богам, от крови и мяса удавленных животных и от разврата.
  Ну вот, сынок... А известие о смерти Иакова получил я уже в твоём родном селении, от путника из Иерусалима. Иакова обвинили перед синедрионом в нарушении закона, при участии нового первосвященника, и он был приговорён к побитию камнями...
  Пять лет спустя, как говорит история империи, войска будущего императора Рима разгромили восстание иудеев, продолжающих ждать Машиаха. Иерусалим был разрушен. Была разрушена и главная святыня Иудеи - Иерусалимский храм. Множество иудеев продано в рабство. Для всех иудеев Римом был установлен налог в пользу Юпитера.
  А после той грозы, когда Прохор с вами ушёл... После молитвы в темнице явился мне Иаков... Не сон то был. Явился, каким я его помню, и сказал: 'Рано тебе, брат, уходить, не твоё время, нужен ты ещё здесь'. Даже обнялись. 'Ещё увидимся' - так он сказал, - завершил Дед свой рассказ под плеск волны, трогающей борт нашего корабля.
  
  
  Глава 17.
  
  В лучах заходящего солнца я увидел родной берег. Позвал на палубу Деда и кивком показал ему. Мы обнялись за плечи, я держался за борт, по нашим лицам тихо текли слёзы.
  Красно-оранжевое солнце светило в подветренную сторону паруса, приближающийся берег блестел золотом уходящего дня. И там, на берегу, были люди, много людей...
  С нашего берега всегда виден горизонт с островами и редкие в этих водах корабли. Мальчишки, перекупавшись, грелись на солнышке и, наверное, увидели наш корабль и уже оповестили весь городок. Так бывало и в моём детстве.
  Встреча была не то что тёплой, а разрывающей изнутри горячим огнём и слезами, которые невозможно было скрыть. Лица друзей: Дионис, Гектор, Марк, поседевший секретарь собрания, ставший юношей Лука, незнакомые и малознакомые лица... Горячие объятия... У кромки лёгкого прибоя я увидел Аталию, она кивнула с улыбкой и растворилась в вечерней дымке... Оливия прикоснулась ко мне взглядом, долетела её мысль: 'Потом увидимся'.
  Нас с Дедом тискали со всех сторон. Подумалось, что Деду уже достаточно объятий.
  И тут меня обняла Ани, дочь Диониса, которой было уже не девять-десять лет, а пятнадцать-шестнадцать. Обняла с той же непосредственностью и со слезами, как и шесть лет назад. Обняла так, что успела обжечь и взглядом, и - буду называть всё своими именами - телом.
  Обжечь меня, молодого мужчину, молодым красивым телом, да ещё после ссылки, не составляло труда. Но к этому примешалось и уже знакомое сладко-щемящее, немного тревожное ощущение в груди... Ну уж нет! - почти крикнул я себе. Но оказалось, что 'да'...
  На праздничной трапезе в честь нашего возвращения Ани без всяких сомнений села рядом со мной. Ту трапезу я помню плохо, был переполнен калейдоскопом эмоций и обрывками мыслей. Помню, что Ани ухаживала за мной, чтобы я был сыт и всё попробовал.
  Дальше события развивались стремительно. Она продолжала садиться рядом со мной и на следующих общих трапезах. Делала она это так же непосредственно, как и в девять лет. Ещё она прибегала к нам с Дедом, чтобы помочь по хозяйству. И ведь мы с Иоанном были не против.
  Мы дружили с Ани, не дружить с ней было невозможно. Проблема заключалась в том, что я был наполненным силой двадцатисемилетним мужчиной, которому по меркам того времени уже давно пора было иметь семью. Поэтому надо было либо навёрстывать упущенное, либо становиться настоящим праведником и уходить быстрее с Вестью на восток. Мне хотелось и того, и другого. 'Того' хотелось не меньше, чем 'другого', особенно когда я видел Ани. А видел я её даже слишком часто.
  Она была красивой девушкой, очень красивой, я мог легко и быстро утонуть в её зеленоватых миндалевидных глазах, не имея желания сопротивляться.
  Но я всё же набрался мужества и сказал ей:
  - Ани, ты уже взрослая девушка, красивая, не надо садиться на трапезах рядом со мной.
  - А где можно садиться рядом с тобой, Евсей? - спросила она.
  Я задумался.
  - Не знаю... Наверное, нигде, - сказал я как-то неуверенно.
  - А почему? - задала она неожиданный вопрос.
  - Потому что ты начинаешь привыкать ко мне, - замялся я.
  - А что в этом плохого? Я к тебе давно привыкла. Ждала твоего возвращения с острова...
  - Как что? Подожди, Ани. Когда ты ко мне привыкаешь, а я могу уйти надолго... на много лет по поручению Деда... - я подбирал слова, но они не подбирались. Разговор повернул неожиданной тропой, которая мне была ещё не знакома - о таком варианте Иоанн меня не предупреждал.
  - Ну и что, Евсей?! Я опять буду ждать тебя, пусть много лет. Женщина всегда ждёт своего мужчину. Кто-то ждёт день, а кто-то много лет. Я знала, чувствовала, что ты там любил красивую девушку. Я ждала тебя, знала, что ты вернёшься...
  - Ани, Ани... подожди... - я понимал, что мои слова неубедительны для неё, она чувствовала меня, а значит, знала несравнимо глубже, чем я её. - А если мужчина не вернётся? - спросил я.
  - Так бывает, однажды кто-то не возвращается... или уходит... Воля Господа.
  Когда Ани говорила мне это, в её глазах была дымка из слёз, а на красивых, удивительного рисунка губах - лёгкая улыбка. От неё исходил аромат, который растворял мои мысли. Меня била мелкая дрожь, я надеялся, что она этого не видит.
  'Вот тебе и ученик Христов, - замедленно крутилась в голове мысль. - Вот тебе и победитель бесов!'
  Я не знал, что говорить дальше...
  - А когда ты уйдёшь на восток? - спросила она, прервав моё самосозерцание.
  - Как Дед скажет. Может, через год.
  - Представляешь, Евсей, у нас есть год счастливой жизни! И потом будет счастливая жизнь, когда буду тебя ждать и однажды дождусь... Как хорошо, когда кто-то тебя всегда ждёт!
  В этот момент в моей голове спуталось всё, что до этого ещё не спуталось.
  - Мне надо поговорить с Дедом, - произнёс я медленно.
  - Хорошо, - сказала она и поцеловала меня в щёку.
  Это уже не добавило мне оцепенения - наверное, было некуда.
  Иоанн внимательно слушал мой сбивчивый монолог и улыбался.
  - Что ж, грек любимый, это твоя женщина. Она будет ждать тебя, даже если ты не вернёшься, и ничего с этим не поделаешь, и ничего ей не объяснишь. Да и ни к чему такие объяснения, только хуже всем будет, - Дед говорил, немного раскачиваясь и мечтательно глядя в окно. - Помню, как девятилетняя Ани светилась рядом с тобой. Была мысль тогда - а вдруг? Не уйти тебе от неё... И ведь не ушёл. Ты глянь на себя. Эка тебя накрыло! Какой из тебя сейчас вестник?
  Давай-ка родной, не будем противиться судьбе. Тут мы с тобой бессильны, такое на Небесах решается. Посему благословляю вас. Тогда уж не откладывайте счастливое время. А с Вестью пока недалеко от дома походишь, чтоб к жене скорее возвращаться.
  Иоанн улыбался. Я упал перед ним на колени, слёзы без шума и предупреждения хлынули из моих глаз. Запомнил эти мгновения навсегда. Перед моими глазами, не успев стать чёткими, мелькали лица, дома, пейзажи, дорога, свет звёздного неба, незнакомые храмы... Лица Ани, Иоанна, Оливии, друзей, Учителя, каким представлял Его себе из рассказов Деда - появлялись передо мной в этом туманном калейдоскопе мгновений.
  Иоанн гладил меня по голове и тихо плакал вместе со мной. Он плакал без звука, лишь иногда ладонью вытирал слёзы и шмыгал носом...
  Дед. Мой любимый Дед. Он сложил мой мир. Он любил меня, а я любил его. Он слепил меня из меня же самого при моём огромном желании. Научил видеть смысл происходящего. Я знал его мысли, а он знал мои. Всё, что помнил, знал мой любимый Дед, отец, наставник о Рабби, я впитал чувствами и головой.
  Он учил меня любить людей. Его жизнь - пример, как любить тех, кто хочет обидеть тебя, кто гонит тебя, может лишить жизни. Благодаря Иоанну я понял, что никого невозможно лишить жизни со стороны, такое может сделать только сам человек своей нелюбовью к близким и далёким. Дед показывал, порой не говоря, как строить в себе Царствие Божие. Научил видеть, чувствовать Дух Слова в сказанном и написанном, знать Учителя, чувствовать Его, хотя я и не застал Его в теле. Познакомил меня с живым миром Рабби, Его улыбкой, которую я мог даже представить и улыбнуться в ответ...
  
  
  Глава 18.
  
  Осень. Пора молодого вина. Свадьбу сыграли быстро - торопились не откладывать счастливое время.
  Любимого Деда, виновника нашего предначертанного соединения, посадили во главе стола. Мы с Ани расположились по сторонам от него. Это помню хорошо.
  А дальше... Были ведь близкие друзья, мы знали друг друга с детства, вместе встречали корабли. Были уже пожилые друзья, которые касались наших судеб с заботой о нас. И было много вина. При таких друзьях и объёмах молодого вина можно было ничего не придумывать - не создавать видимость трезвого поведения. Ну, я и не создавал, ясно понимая, что женюсь в первый и последний раз на единственной любимой. И Дед не создавал видимость, потому что он - любимый Дед и тоже единственный. Ани - девушка, ей нельзя так, как нам можно. И она так не умела...
  Помню только, что в день свадьбы мне было двадцать семь лет, а ей шёл семнадцатый год...
  Я не предполагал, что с любимой женой можно быть друзьями. Я вообще мало что предполагал по этой теме, не было опыта. А чувство к Афине оставило обжигающие воспоминания, в такие не хочется возвращаться. Я имел лишь расплывчатый общий мужской родовой взгляд на мир женщины, точнее, жены, который заключается приблизительно в следующем: женщина видит мир совсем по-другому, главным для неё является совсем не дружба, как у нас, мужчин, а наличие в доме еды и монет для пропитания детей и себя. Что и должен обеспечить мужчина, которому для исполнения этих обязанностей не обязательно часто находиться дома. Я понимал с высоты своего возраста, что в таком взгляде не хватает каких-то важных нюансов и не упоминаются чувства, а они являлись для меня жизненно важным компонентом.
  Этот мой взгляд на женщину не распространялся на память о маме. И это было понятно - ведь я был ей сыном, а не мужем. Но мама была женщиной и отдавала мне то, что имела в себе - заботу, нежность, любовь без условий. Она не требовала, она любила. Именно такой я помнил родную женщину - маму. И я помнил её обещание мне, ребёнку: вернуться со своей звезды...
  Эта мысль мне пришла сразу, утром после свадьбы: а не есть ли Ани возвращение моей мамы? Или мама, к примеру, попросила женщину-ангела, свою подругу, родиться на Земле и додать мне настоящей любви? Я, конечно, улыбнулся своим мальчишеским размышлениям. А что? И такое может быть.
  В моей жизни именно так и произошло. Ани любила меня без условий. Цветок источал аромат, совсем не думая о воздаянии, и аромата не становилось меньше. А я рядом с ней быстро становился заботливым, зрелым мужчиной.
  - Евсей, расскажи о своей маме, - иногда просила она.
  И я выуживал из головы далёкие воспоминания, запахи детства. Ани задумчиво слушала и улыбалась. Ей было интересно всё, что я любил делать. Она умела жить этим. Могла, например, узнавать у меня детали кузнечной работы: как я определяю, что металл в печи уже готов для ковки, чем отличается и отличается ли металл для ножа от металла для больших гвоздей, можно ли в кузне сделать железную тарелку или чашку. И ведь я пробовал делать тарелку, вытягивать металл до похожей на тарелку формы.
  Ей было любопытно, что и как я делаю, когда изгоняю бесов, как молюсь и что при этом представляю. И если в кузню я иногда брал Ани с собой, на битву с бесовщиной брать её не решался, да и не видел нужным. Мои решения Ани не оспаривала, соглашалась легко, с улыбкой.
  Она даже ходила со мной и Гектором два раза с вестью в недалёкие селения, внимательно и задумчиво слушала мои рассказы, как будто погружаясь воображением в сказанное.
  Во Фригию я не взял её с собой, это было сравнительно далеко, а дальняя дорога с единственной любимой в незнакомое место настораживала, и такая настороженность мешала делать главное. Ани совсем не расстроилась, что любимый ушёл без неё. А потом, к моему удивлению, сама рассказывала мне некоторые детали нашего с Гектором путешествия, переспрашивая у меня:
  - А вот такое у вас там было?
  - Было, - отвечал я. - Как это у тебя получается?
  - Я люблю тебя, вот и весь секрет, - улыбалась Ани.
  Она мало чего боялась, так мне виделось. Ани не боялась смерти. Это было удивительно: ведь она женщина и сильнее привязана к жизни, чем я. Я относился более настороженно к уходу из тела - как к чему-то неизведанному.
  - Жизнь удивительное событие, особенно с тобой, любимый, - говорила она. - Мы уже вместе, мы сплетены чувствами. Представляешь, расстояния, разлуки не могут убрать эти чувства, они уже есть, они живут. И будут жить всегда, наши чувства, пока они дороги нам - ведь мы думаем о них.
  - Всякое может произойти, всё в воле провидения. Мы не можем изменить час своего ухода, как и час рождения, - подначивал я её.
  - Поэтому надо торопиться радоваться любви и складывать наше счастье. Оно однажды, если оно уже есть, снова притянет нас. Ведь смерть - это как временная разлука. Это так же, как ты ушёл далеко на восток, а потом вернулся...
  Анина жизнь, её мысли были для меня прямым подтверждением предсуществования - существования жизни до нынешней жизни. Или по-другому, реинкарнации. Как ещё можно объяснить, что семнадцатилетняя красавица рассказывает мне такое?!
  От неё исходил удивительный аромат, от которого у меня, бывало, слегка кружилась голова.
  - Ани, у тебя восхитительный аромат. Ты знаешь об этом? Это какая-то неповторимая смесь запахов весенних цветов, а может, и летних, и осенних. Там как будто присутствует и запах кедра ливанского.
  - Это твой аромат, Евсей. Я цвету из тебя.
  - Не думал никогда, что мужчина может так удивительно пахнуть, - улыбнулся я. - Такого быть не может. Мужской организм не создан источать такое. А если начинает источать - что-то с ним не так... Кузня не может так пахнуть.
  Ани засмеялась:
  - А вот и может! Только чувствую его одна я. Он притягивает меня к тебе. Это как запах почвы, влаги, которые мне необходимы, чтобы жить - и цвести. Ты моя жизнь. Из твоего мира я распускаюсь, как цветок из нужной ему почвы. Какая земля, какой в ней вкус, сок - такой и цветок.
  Вот так, любимый! Ты любишь мой аромат, потому что я расту из тебя. А я могу цвести и источать такой аромат только из тебя. Я просто твой цветок...
  Наш медовый месяц продолжался почти два года. До моего ухода на восток. Там у персов я узнаю, что 'медовый месяц' означает не месяц после свадьбы, а долгую счастливую любовь...
  Своим прикосновением, своими разными прикосновениями она могла и снять усталость, и вызвать во мне огонь сильного желания. Как красиво и глубоко мы могли сплетаться в одно, описывать здесь не стану.
  При всём рассказанном выше, Ани готовила очень вкусную пищу. И не только мне одному, но и Деду. И он тоже жмурился от удовольствия, иногда приговаривая: 'Вот такими богини и должны быть'.
  Кто-то может сказать: 'Ну и выдумал ты женщину, таких не бывает'. Да, друзья, я тоже не мог даже в мечтах представить, что так бывает.
  Но такое вот непридуманное счастье почему-то свалилось на меня. А я ещё пытался сопротивляться этому или делать вид, что пытаюсь.
  Однажды я пойму, почему такое счастье было даровано мне. Но это будет не скоро.
  
  
  Глава 19.
  
  В наши с Ани медовые времена были и другие события, не менее интересные и неожиданные, чем наше чувство. Упомяну о них без глубокого описания, хотя некоторые из них и заслуживают, возможно, более тщательного внимания, так как повлияли на становление церкви. С другой стороны, церковь складывалась тогда такая, какая только и могла сложиться в те времена при участии тех людей, которые были воплощены в ту эпоху... Но, правда, тогда я так не думал - я горел желанием сделать всё правильно, чисто и безошибочно, ведь моим наставником был Иоанн, мой родной, единственный Дед, последний из оставшихся в живых прямых учеников Рабби. И Иоанн носил Дух живого Учителя в своём сердце. На этом мы с друзьями и строили жизнь.
  Я уже упоминал, что мы с Ани и Гектором были с Вестью в недалёких селениях, где люди уже знали о существовании общины Иоанна. А затем совершили с Гектором дальний поход во Фригию к простым и эмоциональным фригийцам. Нас там не побили, с приятием выслушали о Боге Любви и служении друг другу. Устроили нам праздник и пригласили посетить их ещё раз для рассказа об устройстве общины, где поклоняются единственному Богу Отцу. И обещали большой праздник, если мы подгадаем свой следующий приход к их любимому торжеству, посвящённому великой богине Кибеле.
  Нам с Ани мечталось оказаться в Риме, увидеть столицу мира. Но потребности в радостной Вести в Риме не было, там уже существовала крепкая община, и не одна. А вот взять с собой Ани в следующий поход во Фригию на праздник богини было вполне реально, это виделось мне неопасным для любимой. Но это были просто планы.
  В один из дней пришёл путник из Рима, принёс в общину свежие книги. Все братские церкви от Александрии до Рима знали, что в небольшом городке на берегу Эгейского моря живёт дружная община Иоанна, последнего ученика Иисуса. И такую почту уже много лет доставляли путники в дом Иоанна на белой от солнца улице, ведущей к морю.
  Путник принёс три произведения: радостную Весть (евангелие) и два письма-послания церквям (общинам) - одно от Петра, другое от Павла. Письмо Петра было адресовано общинам Малой Азии - можно сказать, нам. Письмо Павла - общине в Колоссах. Город Колоссы был разрушен землетрясением лет за десять до моего рождения.
  Ани накормила посыльного. Это был мужчина старше пятидесяти.
  - Сынок, слышал ли что о Петре да о Павле? - спросил его Иоанн. - С другом моим Петром уж лет тридцать шесть назад или больше мы расстались в Антиохии. В Рим он вроде как хотел попасть... Знаешь ли что-либо об их путях?
  - Отец Иоанн! Даровано мне видеть тебя, слава Господу! - путник поклонился в пояс. - Благодарю за кров и пищу... Говорят, Пётр был казнён на дереве при Нероне. И Павел в Риме голову сложил - уж более тридцати лет назад, как в Иерусалиме храма не стало или после пожара Неронова... Павла как гражданина казнили. Ну а Петра, говорят, как и других иудеев... Да пребудут рабы Божьи Пётр и Павел рядом с Господом!
  - Вместе они были, не знаешь, сынок?
  - Товарищ мой, постарше меня, Петра знал. Говорит, друзьями Пётр и Павел не были. У Петра община в диаспоре была, а у Павла - своя...
  - Если всё так, - вздохнул Дед, - недолго Пётр после Иерусалима по земле ходил. Вместе с храмом и ушёл. Что ж, до скорой встречи, братья дорогие...
  Путник заночевал у нас. Дозволил нам, из уважения к Иоанну, не делать для себя копии - переписчики в Риме постарались. Ушёл он рано утром по суше в Антиохию: путь совсем не близкий, занимал не меньше месяца, но по дороге были ещё две-три общины.
  А мы у себя в общине делали копии текстов для тех небольших двух-трёх групп, которые существовали не дальше десяти дней пути от нас. С утра мы сразу и приступили к чтению доставленного из Рима. Ани заглядывала к нам, когда был готов обед и ужин.
  На чтение с небольшим обсуждением ушёл весь день, дочитывали при лучине. Тексты были на греческом. Я читал вслух. Иоанн внимательно слушал, иногда просил прочитать фразу ещё раз.
  На прочтение письма Петра ушло немного времени. В завершении Дед улыбнулся:
  - Петра уж больше тридцати лет нет, а письмо есть... Конечно, и затеряться могло, а потом нашлось. Но не от Петра оно. Ладно, раз сам он писать не умел, мог и диктовать тому же Сильвану Но не Пётр это диктовал! Не говорил он так и мысли не так строил. И к тому ж письмо это к язычникам в Малую Азию, к нам, в общем-то. А за Весть к язычникам тогда Павел отвечал, Пётр - за иудеев, о чём мы в Иерусалиме при Иакове Праведнике и договорились... Письмо-то само хорошее, со знанием древнего договора, грамотное. И призыв хороший - преодолевать страдания за праведное. Но не от Петра оно. Именем его подписано для авторитета, наверное... Обсудим письмо на собрании. Читай дальше, сынок.
  Я читал не спеша, чтобы и самому понимать читаемое. Это было письмо Павла к верующим в Колоссах. Здесь Иоанн останавливал меня чаще.
  - Что скажешь, Евсей? Твоя очередь, - сказал Иоанн после того, как прозвучала последняя строчка.
  - Первое впечатление, это не Павел это писал. И дело не во времени написания. Стиль... Стиль только местами напоминает Павла. Встречаются мысли, похожие на ранние письма Павла, те, которые с детства моего у тебя имелись, Деда. Вот, например, - я нашёл строчки в письме, - '...Бог простил нам все преступления. Он перечеркнул список наших долгов, предъявленных к оплате предписаниями Закона, и уничтожил этот список, пригвоздив его к кресту...'. Это образы Павла, его взгляд - с которым я никогда не соглашусь! - сказал я с запалом. - А дальше - новое, такого у Павла не читал. Это о превращении Учителя в творящее начало. Здесь написано, что через Него было создано всё - и небесное, и земное, и видимое, и невидимое, престолы, господства, начала и власти...
  В этом письме Рабби превращён в Бога-Творца! Дед, это всё же не Павел... Можно допустить, что Павел снова побывал в своей мистической практике на Третьем Небе, - в одном из своих ранних писем он писал об этом, - и увидел там такое. А потом кто-то записал, спустя тридцать лет после его смерти. Возможно, это написал один из учеников Павла, который в желании возвысить Рабби пошёл дальше своего учителя.
  Ещё в письме, как часто в письмах Павла, мало слов и о Слове, об Учении Рабби. Лишь обычное, что было и в древнем Законе: жёны, повинуйтесь мужьям, мужья, любите жён и не будьте с ними резки; дети, повинуйтесь родителям, а родители, не раздражайте детей; рабы, во всём подчиняйтесь своим господам... И всё. Не вижу в письме чего-то важного для чтения и изучения в общине. Считаю, что письмо вносит путаницу, которой и без него хватает.
  Иоанн недолгое время задумчиво смотрел на меня, потом сказал:
  - Согласен, сынок. Да и Марк с Павлом не уходил, с Петром Марк часто был... Завтра надо бы собрание созвать. Пусть мужчины почитают, обсудят и нас послушают... Ну, давай, читай дальше.
  И я принялся читать евангелие, которое, как было отмечено в окончании этого текста, написал любимый ученик Иисуса, тот, кто по преданию на последнем ужине спросил у Рабби: 'Кто Тебя предаст?'. Спустя несколько десятилетий эту радостную Весть назовут 'Евангелием от Иоанна'. То есть от любимого Деда.
  Этот текст мы читали до поздней лучины. Иоанн слушал очень внимательно, часто останавливал меня для повторного прочтения...
  В окончании этого текста автором рассказывалась история о том, как Учитель явился ранним утром рыбачившим ученикам, среди которых был и Иоанн, которого автор назвал любимым учеником. В конце истории явившийся Учитель говорит Петру: 'Если я захочу, чтобы он (любимый ученик) оставался в живых, что тебе до того? Ты следуй за Мной!'.
  Закончив читать, я посмотрел на Деда, улыбнулся:
  - Теперь ты, Деда, родной.
  - Интересная книга, - сказал Иоанн не спеша. - Потом ещё почитаю, не сегодня... Есть там то, что рассказывал я в путях-дорогах. Это мог Прохор записать, мог и рассказать кому-то, а тот потом записал. Но много и того, чего не было, даже в голову мне не приходило и прийти не могло.
  Начинается пора сказаний! А ещё там сказано, что изначально был Тот, кто есть Слово - и Он был Бог, и через Него всё было сотворено.
  Напоминает то письмо, что только что читали, от Павла которое. Там тоже всё через Него сотворено, через Слово, то есть через Рабби.
  Видишь, сынок, церковь наша крепчает, поднимает Рабби всё выше. Вот в Бога творящего Рабби подняли. Ещё и на меня ссылаются. А я-то ещё живой! И с тем, что здесь написано, в начале, не могу быть согласен. И ведь ты знаешь, Евсей, никто из учеников у креста не был. И не был я утром первым у гробницы, и Пётр не был. И Мариам из Магдалы не прибегала к нам утром. Ну и, понятно, маму мне свою Рабби не поручал. Дружили мы с ней, это правда, пока жива была. А виделись редко, она дома была в Галилее, я - в Иерусалиме, с Иаковом и Петром. А это путь неблизкий...
  Иоанн замолчал, задумался. Больше не улыбался. Лучина потрескивала, догорая. В окне висела полная луна, обрамлённая дымчатым свечением и звёздным небом. Ани спала рядом - она осталась с нами после ужина и заснула, слушая евангелие.
  - Дед, дорогой, у меня вопрос. Никак не спрошу тебя... Тоже о матушке, - сказал я и тут же подумал, что спросил не к месту.
  - Давай, сынок, завтра уже... И собрание не забудь созвать. Там уже договорим...
  
  
  Глава 20.
  
  Следующий день. После обеда собрались мужчины общины. Ани была со мной. Друзья не были против, понимали, что наше медовое время может скоро закончится.
  Зачитали оба письма. Обсудили тексты. Иоанн дал пояснения к письму Петра, ответил на вопросы. Письмо Павла обсуждали дольше. Возник естественный вопрос об Учителе. Кто Он - бог, человек, ангел? Он - Слово Отца. Он - Посланник. Помазанник. Это как будто понятно...
  В понимании иудеев (из иудеев были немногие в нашей общине) Помазанник - избранный Богом на царствие и священство, чистый и честный. Иудеи, исходя из традиции древнего Закона, ждали такого избранного Богом из рода царя Давида, который освободит божий народ и от земных врагов (от владычества Рима), и от греха, и установит Царство Бога. Не совсем ясно в таком взгляде, Помазанник должен быть царём-воином или царём-первосвященником? Или и тем, и другим? Но возможно ли такое в природе?
  Понятно, что Он послан Отцом. Значит, Бог говорит через Него. И понятно, что Творец на Небесах, там и остаётся. А Рабби - это человек, который слышит Бога, или ангел, созданный Творцом?
  Из прижизненных писем Павла, иудея, древний Закон знавшего, как он сам выразился, превосходно, можно увидеть, что он считал Христа ангелом Творца.
  Эллины или язычники - таковых в общине было большинство - естественно были склонны считать, что Учитель, скорее всего, бог. Ведь Он послан в наш мир Творящим миры Богом, значит, Он сотворён до нашего Мира, значит, Он - не человек, а если не человек, то бог.
  Как, к примеру, Аполлон: он являлся в человеческом облике помочь становлению общности. Или Рабби мог быть проявлением Митры-Гелиоса, или им самим, ведь Христос принёс Свет и призвал быть источающими Свет, подобно Пославшему Его.
  Варианты, в общем, были. Поэтому мы попросили Иоанна, последнего из тех, кто был рядом с Рабби, прояснить путаницу в наших головах.
  - Любимые мои! Давайте думать вместе. В этом послании Павла, - хотя Евсей считает, что Павел не писал его, - Христос - тот, через кого было создано всё видимое и невидимое. В евангелие 'любимого ученика' добавлено к этому, что Он был Богом. Наверное, не важно, писал ли сам Павел это письмо. Мы его знаем как послание Павла. И так его будут называть все церкви. Евангелие 'любимого ученика' я тоже не писал и не диктовал, - Дед улыбнулся. - Ну и что? В общинах его будут читать как Благую Весть от Иоанна...
  Я не разделяю таких дум о Рабби. Он - Слово Отца, Единственного для всех. И мы все - дети Бога. Он - возлюбленный Сын. Он умеет любить, мы учимся. Значит, Он отличается от нас: Он умеет любить, показывает Путь в Царство Любви, Царство Бога. Он знает этот Путь, только Он знает. Отец послал Его пове́дать нам этот Путь к Любви. А нас Отец послал в этот мир учиться любить.
  Как я понимаю Рабби, когда мы любим, учимся любить, мы перестаём знать смерть, воскресаем к жизни. Если не любим - мы мёртвые, смертные. Когда учимся любить, мы можем по Воле Отца приходить сюда вновь, в школу любви.
  И Рабби придёт вновь, когда Отец увидит нужным, чтобы продолжить учить любить, продолжить Учение и подвести итог, как мы усвоили начало, пробудились ли мы к Вечности или предпочли жизни смерть.
  Рабби приходит показать Путь, мы приходим идти по этому Пути. И Он, и мы - сыны Одного Отца. Рабби умеет любить, а мы учимся быть такими, как Он. Он говорил: 'Царствие Бога расходится по Земле, оно внутри вас, только вы пока не видите его... Тот, кто напьётся из Моих уст, станет как Я, и Царствие, которое было тайным, откроется ему'. Он - тот особенный Человек, кто знает Путь в Царствие. А мы - те человеки, которые учатся быть как Он, и видеть это Царствие.
  Вот, детки мои, выразил, как смог. Так я вижу, так я знаю...
  ...По просьбе Иоанна я зачитал определённые места евангелия от 'любимого ученика'. Иоанн дал пояснения к ним. Превращение Рабби в Бога Дед уже прокомментировал по письму Павла, но мы всё равно рассмотрели начало евангелия. Обратили внимание, что стиль написания начала заметно отличается от остальных частей.
  Обсудили завершающие главы этой книги. Дед напомнил, как всё обстояло на самом деле. Закончил свой рассказ тем, что Рабби не поручал ему опеку над матушкой Мариам, но и без такого поручения Мариам относилась к Иоанну как к сыну. Они были дружны, хотя виделись нечасто.
  Когда Иоанн завершил рассказ, я задал вопрос:
  - Деда, родной! Мы имеем твои подлинные записи. Моё предложение: сделать несколько копий твоей Вести и отправить по церквям с пояснением, что это написано твоей рукой. Может быть, пришёл час сделать это?
  - Ну, я пока ещё с вами. И в состоянии рассказывать и пояснять... А сделаем вот как, Евсей. Эта Весть уже отдана тебе, ты распоряжаешься. Греческий - твой родной язык. Ты владеешь им лучше меня. Моя просьба: добавь из моих рассказов, чего там ещё нет - что ты записывал для себя... И правильно делал! - Дед засмеялся. - Ты это сделаешь не хуже меня, даже лучше. Дух Рабби тебе в помощь. А отправить ли эту повесть по церквям, решишь сам. Но когда меня уже не будет... и как сходишь на восток. Это без обсуждений, - Дед улыбался. - Ты ведь сегодня хотел поговорить о Мариам. Так начинай, - добавил Иоанн.
  - Братья! - начал я взволнованно. - Сначала хочу напомнить один момент из второго варианта евангелия от Матфея, мы об этом уже говорили. Как будто ничего существенного, но... А потом зададим Иоанну вопрос по евангелию Луки по существенной теме, которую мы меж собой уже обсуждали и имели разные мнения.
  Вот о чём я... В первом варианте Благой Вести Матфея написано так: 'Иаков родил Иосифа; Иосиф, которому обручена была дева Мария, родил Иисуса, называемого Христом'. Очень похожий текст в отношении Иосифа и в арамейском евангелии. То есть Иосиф назван отцом Иисуса, Иисус рождён от Иосифа. А во втором варианте от Матфея читаем: 'Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос'. Здесь Иосиф уже не назван отцом Иисуса, он просто муж Марии. Думаю, это не ошибка переписчика.
  А вот у Луки уже написано то, что ни у кого не написано. И от тебя, Деда, ничего подобного я не слышал. Там ангел сказал Мариам, что она зачнёт и родит... будучи не замужем, не зная мужа: Дух Святой сойдёт на неё и Сила Вышняя осенит её. Тогда получается, что Иосиф уже не отец Иисуса, а братья перестали быть родными. Да ещё и колено Давидово в таком случае прерывается! Дед, как так?
  - Продолжай, сынок. Не торопись. Ты знаешь о Рабби всё, что знаю я. Значит, и сказать можешь. Начал хорошо. Молодец! - подбодрил меня Дед. - Только о любви не забывай.
  - Вот, - продолжил я. - В начале этой вести автор говорит, что он досконально изучил рассказы очевидцев События и служителей Слова (но служители Слова - это уже не очевидцы) и изложил изученное. То есть он изучил чьи-то истории о Событии и написал свою спустя почти шестьдесят лет после ухода Рабби. К нам в общину эта повесть попала через шестьдесят лет после Его ухода. Видно, что автор опирается в основном тексте на евангелия Марка и арамейское. Но в них нет ни слова об ангеле, предупредившем Мариам, ни слова о зачатии от Святого Духа. В арамейском евангелии Иосиф назван отцом, а Иаков - родным братом.
  Дальше вижу важным вот что. Автор пишет, будто ангел сказал Мариам, что она родит Сына с именем Иисус, Его будут звать Сыном Всевышнего и Господь Бог даст Ему трон Давида, Его праотца. То есть получается, что Мариам с момента зачатия знала, что у неё родится Помазанник. Но в реальности Мариам не могла знать заранее, что у неё родится Сын Бога, Помазанник. Иначе она бы не пришла вместе с братьями в Галилею забирать домой Сына, проповедующего людям, думая, что он сошёл с ума...
  Иоанн показал жестом, чтобы я продолжал. И я продолжил:
  - Ещё тут рассказывается, как двенадцатилетний Иисус потерялся в Иерусалиме, на три дня остался в Иерусалимском храме и эти три дня удивлял мудрыми ответами учителей закона, проповедовал им. Это уже сказания! Дед Иоанн за годы дружбы никогда не слышал такого ни от Рабби, ни от Его родного брата Иакова, ни от матушки. И такого, чтобы Иисус в двенадцать лет проповедовал учителям закона, на мой взгляд, не могло быть вообще! Крещение Рабби, снисхождение Духа Святого происходило на Иордане при свидетельстве Иоанна Крестителя, когда Рабби шёл тридцатый год. И у Луки так написано: 'Ему было около тридцати лет'. И в арамейской истории сказано, что Ему было двадцать девять лет в момент снисхождения Духа. И Дед в своей истории и рассказах говорит о таком же возрасте.
  
  У Марка и у Луки в описании снисхождения на Иордане Духа Святого сказано одинаково: 'Раздался голос с Неба: 'Ты - мой любимый Сын, в Тебе Моя отрада''. В арамейском евангелии и в Вести Деда сказано, что именно Рабби услышал голос с Неба. В арамейской истории Он услышал: 'Ты - Сын Мой! Сегодня Я родил Тебя!'.
  У Деда написано, по сути, то же, и об этом нашему Деду рассказал сам Рабби: 'Ты - Сын Мой! Сегодня Я пробудил Тебя!'. То есть Святой Дух снизошёл на Рабби и пробудил Его в определённый день на тридцатом году Его жизни, а не в лоне матери! Потом был сорокадневный пост в пустыне. И потом Он начал проповедовать Слово Отца. В тридцать лет, а не в двенадцать...
  В общем, в этом евангелии есть несколько сказаний, возможно, красивых сказаний. Но они не могут иметь отношения к реальным событиям. И это естественно для книги, собранной и написанной не очевидцем, а с рассказов неназванных людей. Да ещё и спустя шестьдесят лет после ухода Рабби... И человек, написавший это, не был знаком с живым Учителем, Его Духом.
  Пробую понять автора этих историй. Он, наверное, хотел сделать Чудо явления Сына Божьего ещё чудесней, добавить ещё божественного к Божественному. Ему, возможно, хотелось показать, доказать всем божественность Учителя. Даже тем, кому это пока не нужно, кто не может узреть Христа из-за недостатка чистоты... Но божественное не стало от этих историй более божественным. Такое невозможно. В этих историях стало больше своего, личного отношения, а не Божьего. А раз стало больше своего, значит, Божьего стало меньше. Неправда не несёт блага...
  И ещё эти чудесные истории создают соблазн считать Мариам необычной, исключительной женщиной. Это возвышает её над такими же прекрасными, добрыми матерями. Создаёт соблазн превратить её в божество. А на нашей эллинской почве сделать это несложно, у нас много богов и божеств, есть и с женскими ликами... Думаю, Мариам не нуждается в таком возвышении: материнство само по себе - самое высокое положение для женщины! - я выдохнул.
  Затем не спеша вдохнул:
  - Похоже, всё высказал, что хотел. А ещё я мечтаю, обращаясь к Отцу в молитве, чтобы в час Воли Его к новому Явлению Рабби рядом с Учителем оказались ученики, которые сразу будут записывать то, что будет говорить Рабби, и будут переспрашивать Его! И мечтается, что Рабби и возвестит Слово Отца, и Сам напишет Его!
  Это будет дар народам. И не будет тогда споров, которые мы имеем сейчас.
  Всё по Воле Твоей, Отец! И раз произошло, как произошло - в этом Твой Умысел. Слава Тебе! А я лишь выразил свою человеческую мечту.
  Дед улыбался. Я увидел, что его глаза влажные от слёз.
  - Рад словам твоим, Евсей. Радостная весть для меня: ты готов идти и на восток, и дальше. И я готов идти дальше... Счастлив, друзья, что я с вами и полезен вам, нужен вам.
  Да, Мариам не нуждается в возвышении. Добрая, простая, чистая, чистая сердцем. Исполнявшая Закон, видевшая перед собой мужа своего, а потом - детей своих, достойных той чистоты, что она имела в себе...
  Пройдёт немного лет, сказаний станет больше. О нас придумают чудесные истории, мы будем в них чудотворцами, волшебниками. Но таков человек, он ведь тоже творец - хочет сделать Божье ещё краше, хотя это и невозможно.
  Но не на это смотрите, дети мои. Главное во всём написанном и сказанном - Слово Отца. Его находите, Его чувствуйте. И живите Им. Этому я и учил вас - различать Дух Святой, дух Рабби.
  А иметь Дух в себе нам, человекам - наш труд, наши усилия. Это не Чудо с Неба, как манна, от коего ты становишься свят. Это собственные усилия на Пути Любви, который принёс Рабби.
  ...Ани тихо слушала. Когда я завершил свою длинную речь, она подняла руку, выражая желание что-то сказать. И держала её, пока Деда не завершил слово своё и не обратил на Ани внимание. Иоанн улыбнулся, кивнул ей - говори.
  - Чуть-чуть скажу, - Ани смутилась, улыбнулась и покраснела. - Святой Дух в арамейском языке - женского рода. Не может женщина зачать от женского...
  - Ну вот, милые мои, - широко улыбнулся Иоанн. - Теперь вопрос завершён!
  
  
  Глава 21.
  
  Утро с Ани... Наступила нежная пауза перед продолжением сплетения в единое целое. Я спросил у прекрасной гречанки:
  - Ани, откуда ты знаешь арамейский? Как ловко ты подвела вчера итог моим долгим размышлениям!
  - Не то чтобы знаю, любимый. Хотела научиться немного говорить, - улыбнулась она, целуя меня.
  - Зачем красивой гречанке арамейский язык?
  - Вы жили с Дедом на острове, я ждала вашего возвращения. И очень хотела знать то, что интересно тебе, чем живёшь ты. Я ведь была уверена, что ты вернёшься, а мне надо ждать и взрослеть. Вот и начала учить арамейский у соседа-иудея, чтобы прочитать древний Закон. Ну, чтобы знать, какой надо быть, чтобы ты любил меня, - Ани засмеялась и снова коснулась меня своими нежными губами.
  Пауза оказалась долгой.
  - ...И ты прочитала Тору? - спросил я, не помню сколько времени спустя.
  - Представь себе, милый, прочитала - и Тору, и пророков Начинала читать на арамейском, а закончила на греческом. Трудновато было на арамейском. Но научилась понимать его...
  Я встал, сходил за вином, красным, налил в глиняные чашки себе и Ани.
  - Хорошо, милая. И что ты там прочла? И помогло ли это в твоих девичьих планах?
  - Кажется, я поняла основную мысль этой большой книги... И утвердилась в своих взглядах на жизнь и в отношении тебя, - тут снова последовал поцелуй, но короткий. Затем Ани продолжила: - Наверное, я поняла смысл основных заповедей детей Ноя. Сейчас попробую изложить. Верю, что Творец всего Сущего - Один. Тут и не может быть по-другому. И Творец непостижим. Можно много не думать на эту тему, даже лучше совсем не думать, чтоб голова не заболела. Это тема для мудрых мужчин - таких, как ты, любимый. Творец - это, конечно, мужское начало, Он очень строг к своим детям, Он их воспитывает. Творца надо просто почитать и слушаться, как и единственного мужчину, любимого - он тоже бывает непостижим.
  Дальше - любить мужчину и служить ему. Отец так учил меня, и я уже знала это. Дионис, сильный и умный, как бог, он проложил нам с мамой русло, и мы текли по нему, никуда не сворачивая. Но я выросла и увидела тебя. И поняла: ты моё русло. Мне просто надо течь по нему, омывая берега чистой водой. Для этого надо быть чистой в том прекрасном русле, которое выбрала сама. Вот, любимый...
  А ещё в древнем законе есть про прелюбодеяние. Любая женщина, которая любит, знает, что это ни к чему. Зачем искать другое русло? Это не приведёт к хорошему. Но я не могу судить, не всякая женщина находит свою любовь или торопится и не дожидается её. Надо уметь ждать...
  Ещё Тора говорит, надо уважать любую человеческую жизнь. И хочется продолжить: не только человеческую. Может, поэтому и не хочу есть мясо. Оно не даёт мне настроения, мешает чувствовать мир вокруг себя и тебя.
  Конечно, не надо брать ничего чужого, рано или поздно отберётся и у тебя, и виноват в этом будешь только ты сам. Нельзя говорить неправду, иначе будешь обманут...
  Я поняла из Торы, что еврейский народ избран Богом и призван помогать другим народам приближаться к Богу. Если все иудеи такие, как наш Дед Иоанн, согласна... А для себя решила, что мой любимый будет приближать меня к Богу, хотя он и не иудей, а очень красивый и нежный эллин, - Ани так посмотрела мне в глаза, что на какое-то время мои вопросы прекратились...
  Не помню, говорил ли я, какая Ани красивая. Даже если и говорил, готов повторить. Она - языческая богиня. Это подтверждал и Дед, и Оливия. Глаза зелёные, чуть-чуть с мёдом, их разрез - как большой миндаль, вьющиеся тёмно-русые волосы с каштановым отливом. Почти прямой, тонкий нос, кончик чуть вздёрнут кверху. Губы... Нежные, чувственные, сочного цвета, с красивой мягкой окантовкой и лёгкой улыбкой. Фигура - выразительная... Там есть всё, что мне нужно. Что именно? Что-то останавливает меня говорить здесь об этом. В настоящем времени, откуда пишу о вечности, у меня нет пока возможности уточнить у Ани её мнение по затронутой теме...
  В наших ласках наступил перерыв на обед, и Ани спросила:
  - А что Рабби говорил мужчинам, как им себя вести с красивыми девушками?
  - Это тайна, милая.
  - Если сказано для всех, уже не тайна. У тебя, любимый, нет от меня тайн. Если вдруг забудешь что-то мне сказать, прочту в твоих глазах.
  - Тогда скрывать не имеет смысла, - вздохнул я. - У нас, мужчин, ситуация осложнилась в сравнении с Торой. А моя языческая нравственность тем более забеспокоилась. Иоанн рассказывал, что некоторые ученики после ответов Учителя на эти темы сказали: лучше тогда вообще не жениться!
  - Евсей, какой ты хитрый. Не дразни меня, любопытную. Я же девушка... Рассказывай.
  - Если коротко... У иудеев было намного больше причин, чтобы написать жене свидетельство о разводе. У меня теперь таких причин нет, совсем нет.
  - Как нет? А если ты меня разлюбишь?
  - Ну... Такого, допустим, случиться не может. А вот если ты меня разлюбишь - это единственная причина нам не быть вместе. Если ты шагнёшь к другому мужчине, только тогда у меня появится шанс, - я засмеялся. - Но похоже, делать это ты не собираешься.
  - Я - сообразительная девушка, - засмеялась Ани. - Значит, теперь мы навеки вместе, и мне можно быть спокойной?
  - Да, любимая. Только твоя измена освободит тебя от меня.
  - Как-то очень уж строго. А если ты полюбишь другую?
  - Решу, что это мне просто показалось. А раз показалось - значит, пройдёт.
  - Ты крепкий, умный, красивый мужчина. Ты можешь взять вторую жену. Есть девушки, я знаю их, которые мечтают об этом.
  - Как будто могу. Если справляюсь с той, которую имею. И если другой жене могу уделить столько же внимания и сил, сколько первой... Ани, не ставь мне непосильных задач. Давай исходить из нашей правды жизни.
  В общем, любимая, мужчины попали в непростую ситуацию. Поэтому ученики заволновались о своей свободе...
  Давний Закон - что Бог соединил, пусть человек не разрушает. Но мы, мужчины, считали, что у нас, кроме болезней, есть ещё одна веская причина не соединяться с женщиной. Возвышенная причина. Мы не женились ради Царствия Небесного!
  Думали, что так туда будет легче попасть. Но Рабби теперь сказал нам, что мы войдём в Царствие тогда, когда сделаем внешнее как внутреннее, и внутреннее как внешнее, когда двое станут одним, когда мужчина и женщина станут едины...
  Так что Ани, красавица моя, думаю, ты или уже в Царствии, или очень близко к нему. И внешне, и внутренне ты прекрасна! А мне вот ещё предстоит потрудиться...
  - Евсей, как близко всё, что говорит Рабби о любви! И Отец, о котором Он говорит, любит всех, даже грешников, и никого не наказывает. Это мой Отец! Мне нравится быть дочерью такого Отца. Его легко любить. Ему не требуются мои слова признания и почитания. Он чувствует, что я люблю Его, без слов. С Богом Израиля у меня нет таких отношений. Это, наверное, нехорошо. Но это так... И вот ещё, любимый. Не может Тот, Кто так любит, наказывать смертью. Он может только любить.
  Я тихо обнял Ани:
  - Рабби говорил, что Он открыл нам Имя Отца. Рабби рассказал об Отце Любви и Света. В древнем Законе не сказано о таком Отце. Здесь загадка... Оливия говорила, что Ангелы, светящиеся божества Верхнего Мира, источают другой свет, не такой, как у Рабби. И Свет, с которым пришёл Он, нужен Земле, чтобы ей жить дальше...
  - Любимый, это вопрос для твоей мудрой головы. Когда разгадаешь - расскажешь мне. Я счастлива, что у нас такой Отец. И можно любить весь мир. И нет врагов. И я... я очень хочу ребёнка от тебя! Ты так хорошо говорил вчера: 'Для женщины самое высокое - быть матерью'. Хочется быть мамой, соединиться с тобой ещё сильней... Но все решения только за тобой, любимый.
  - Ани, мечтаю о том же. Хорошо бы, чтобы и ты, и я были рядом с нашим малышом... Наверное, дорога скоро. Внутри естественное волнение. Вернусь - сразу родим. Буду счастлив малышке, очень похожей на маму.
  - А если это будет маленький Евсей?
  -Значит, будет ещё один кузнец. Рад буду любому плоду нашей любви.
  - Мы же собирались с тобой с утра к Оливии. И ты обещал научить меня видеть её. Пойдём, любимый, уже полдень. - Ани светилась радостью и тянула меня за руку.
  Мы уже не раз ходили к Оливии, собирали хворост, приносили еду детям Земли, разводили костёр. Но Ани никак не могла увидеть Хозяйку оливковой рощи. И расстраивалась: как же так, любимый, которого она так хорошо чувствует, видит красивую Оливию, а она нет...
  
  
  
  Глава 22.
  
  Был жаркий полдень начала весны. Мы взяли с собой лепёшки, овечий сыр, осеннее, ещё молодое вино. Собрали хворост в роще. Сложили в привычном месте, ближе к прибою, костёр. Разожгли его. Спичек тогда ещё не было. Но было горячее полуденное солнце, и разжечь хрустящий сухостью хворост было нетрудно - мы принесли из дома тлеющую лучину.
  Появилась Оливия, прикоснулась к моей руке. Ани почувствовала её присутствие, улыбнулась в пространство. Щёки её покрылись румянцем, различимым на солнце, может быть, только мной.
  - Всегда рада видеть вас. И наблюдаю иногда за вами с приятными ощущениями. Вы красивые люди, - Оливия улыбалась и позванивала колокольчиками.
  Ани понимала, что общение уже происходит. Но не слышала наши мысли. И от этого щёки её становились ещё более румяными.
  Я попросил Оливию встать там, где я скажу. Оливия кивнула. Началась детская игра. У детей такая игра хорошо получается.
  - Ани, ты чувствуешь, что Оливия рядом с нами? - спросил я.
  - Да, я чувствую, что ты общаешься с красивой девушкой. И я тоже хочу полюбоваться ею, - улыбалась Ани и крутила головой.
  - Попробуй показать, где Оливия сейчас. Только не задумывайся, а чувствуй!
  - Вот здесь, - показала Ани.
  - А теперь? - я мысленно сказал Оливии отойти влево, потом ещё раз влево.
  - А теперь здесь... Теперь чуть в стороне, - Ани быстро уловила суть игры и безошибочно указывала на перемещения Оливии.
  - Ани, а сейчас так: Оливия будет там, где ты её почувствовала последний раз, вот здесь - слева. Посмотри вдаль на море, на горизонт. Только не ищи детали, смотри рассеянно, без напряжения. Внимание на свои ощущения, в себя... Лови контур этих ощущений. Цепляй взглядом то, что увидела слева, собирай там внимание...
  Со второго раза у неё получилось. Это было большой радостью дня. Ани прыгала от восторга и целовала меня.
  - Я увидела Оливию, прекрасную, чудесную Оливию, богиню моей родины! - Ани напевала эту фразу и танцевала.
  Оливия присоединилась к ней вместе с серебряным звуком колокольчиков. Ани слышала колокольчики и выразительно двигала бёдрами в такт ритму колокольчиков. День получился праздничным. Ани и увидела Оливию, и танцевала с ней, и слышала её мысли. Девушки понравились друг другу.
  - Вы вместе видите меня. Это приятно мне. Мы можем уделять друг другу внимание, давать силы для жизни, - улыбалась Оливия. - Ани, ты приходи ко мне на костёр, даже одна.
  - С удовольствием, только вместе с любимым, - пританцовывала на месте Ани.
  - Вместе всегда лучше, - перебирала колокольчиками Оливия. - Евсей скоро пойдёт на восток. Дорога уже видна... и видно ваше общее сердце. Это как одна на двоих солнечная поляна с луговыми цветами. Ваша поляна родилась, соединилась очень быстро. У вас очень много линий соприкосновения, они сплетаются быстро подходящими друг другу изгибами и уже не видно мест соединения! Так бывает нечасто в жизни людей, вам дозволено обрести друг друга как целое. Ваша поляна будет притягивать вас, где бы вы ни находились, вы будете чувствовать друг друга.
  - Оливия, ты когда-то, говорила, что научишь слышать тебя на расстоянии, - вспомнил я.
  - Евсей, это похоже на то, что ты сейчас объяснял Ани. Внимание не на свои мысли и желания, а вовне. Не крути в голове проблемы и задачи, думай о них тогда, когда их надо решать. Не предполагай, не теряй времени на пустое. Посмотри вокруг: как шелестит роща, как течёт ручей. Прислушайся: летит птица; ведь она летит куда-то, соединись с ней, спроси мыслью, она ответит. Так же, как отвечу тебе я... Улыбаются или грустят люди, что-то мелькает в их глазах. Ты же знаешь человека, посмотри на него или вспомни его, настройся на него, соединись с ним. Появились ощущения, собери их в мысли - и ты уже общаешься с человеком. Помогаешь ему... У тебя ведь рядом любимая. Вы можете отточить свои ощущения, спрашивать друг у друга, правильно ли уловлены мысли. Вспоминай, Евсей, ты умеешь это. Удели этому время.
  - Оливия, Оливия, - подпрыгивала рядом Ани. - А у нас с Евсеем будут дети?
  Вопрос был неожиданным для всех. Видимо, поэтому Оливия ответила:
  - У вас будет ребёнок, достойный вас. Это видно уже сейчас.
  - Мальчик или девочка? - продолжала подпрыгивать Ани.
  - Этого сказать не могу.
  - Ну пожалуйста, милая Оливия!
  - Не проси, милая Ани. Мне нельзя сейчас говорить напрямую, иначе я буду вмешиваться в то, что ещё далеко и только складывается. Я не имею права на такое прикосновение, так вмешиваться в цепочку судеб. И я не вижу ясно пол ребёнка. Предполагать нельзя. А ребёнок у вас будет.
  - А что ты видишь в моей дороге? К чему она приведёт? - спросил я.
  - Я не скажу тебе, дорогой Евсей. И нужно ли тебе это? Будет ли тогда интересно идти по своей дороге? Я не вижу одного русла твоей жизни. Ты имеешь едва заметный покров, такой же, как у Иоанна. Это не даёт мне видеть то, что мне не надо знать... Вижу несколько мест непредсказуемости - чем дальше отстоят они по времени, тем меньше в них рисунка... Я буду помогать тебе, когда позовёшь. Чем смогу. И мои родственники, Хозяева тех мест, куда идёшь ты, будут готовы тебе помочь... То, что принёс ваш Учитель, жизненно необходимо и вам, и нам. Сейчас ещё мало людей живёт на Земле. Но столетия летят быстро, очень быстро. Людей будет очень много. И это опасно для меня, для моей рощи, для Аталии, для Хозяев всех земель и морей. Если люди продолжат жить так, как живут сейчас, подавляя друг друга силой, принуждая к повиновению и рабству... Вижу эту громадную опасность - страдания Тела Матери. Тогда не поздоровится всем, всему живому!
  - Дорогая, родная Оливия! Прости мне обычные девичьи вопросы. Скажи про меня... Найдёт ли он там, в далёких землях другую женщину? Мужчине ведь нужна женщина. Вернётся ли он ко мне? Пусть со второй женой, но ведь он не может не вернуться?!
  Оливия улыбнулась:
  - Понимаю тебя... К тебе невозможно не вернуться. Он будет всегда оглядываться сюда, его будет тянуть к тебе. А женщин, хороших, красивых женщин будет тянуть к нему, в нём есть жизнь и свет, женщина тянется к свету, к тому, что продолжает жизнь. Приведёт ли он к тебе ещё жену? - колокольчики позванивали на длинных пальцах Оливии и улыбались вместе с ней. - Не знаю. Ты - счастливая женщина, он - твой единственный мужчина. Твоё лоно будет хранить верность ему... Но больше не хочу говорить о неясном будущем. Это отнимает время от счастливого настоящего.
  - Оливия, Оливия, милая Оливия! А ведь ты тоже любишь Евсея? - улыбалась Ани.
  - Да, люблю. Как люблю тебя, Иоанна, Рабби, ваших друзей, в ком есть свет и забота. Но я не умею любить тех, кто мешает мне дышать. Я не умею давать им защиту, силу, внимание. А они не умеют брать это, потому что не умеют отдавать...
  Мы принесли ещё хвороста, подбросили в костёр. Я разлил по глиняным кружкам вино. Под рукой были и сыр, и лепёшки. Оливия прикоснулась к мехам, где булькало вино, улыбнулась: 'Новое вино в мехах новых'. И ответила на ещё не выраженный мной вопрос: 'Не переживай. Я сумею отведать этого вина вместе с вами, легко присоединюсь к вашим эмоциям...'
  Горел костёр. В наших глазах отражалось и плясало его пламя. Танцевали девушки вокруг костра. Ани придумывала на ходу песни - что видела, то и пела. Я отбивал ритм на коленках. Оливия добавляла колокольчиками рисунок к ритму, иногда синкопу. А море горело заходящим солнцем...
  Когда прощались, Оливия прикоснулась к нам:
  - Если буду нужна, позовите - появлюсь. Чем дальше будете от дома, от рощи, тем короче будет наше свидание.
  Мы вернулись в наш уютный новый дом, уже заполненный ароматами и сердцем Ани. Дом построили с помощью друзей рядом с домом Иоанна. Так посоветовал сделать Дед, чтобы однажды его дом перешёл нашей семье, нашим детям. Тогда дома строились быстро - не было обилия излишеств, которыми хотелось бы наполнить семейный очаг.
  Вечерами мы зажигали несколько свечей, обычно не меньше трёх. Добавляли пространству немного запаха ладана с ароматом цветочного мёда и ливанской смолы. И наполняли его, как и сегодня, нежностью друг друга, понимая, чувствуя, что это не будет продолжаться вечно...
  - Вот и Оливия сказала, что скоро дорога. Ты могла бы хоть немного поворчать на меня - так мне легче будет отправиться в путь, - сказал я почти с серьёзным видом.
  - Не могу, Евсей, - почти серьёзно ответила Ани. - Моей сообразительности хватает, чтобы не делать этого. Ты мудрый мужчина, хочу быть тебе под стать... Зачем мне ворчать на тебя перед дорогой? Тогда ты будешь меньше думать обо мне.
  - А тебе хочется иногда поворчать на меня?
  - Совсем нет желания терять на это время.
  - А у меня иногда бывает. Когда устаю в кузне, что-то не доделаю или не додумаю, внутри начинает ворочаться какое-то недовольство...
  - А ты мне сразу и говори: 'Ани, что-то мне хочется поворчать'. Говори так, прошу тебя! А я тебе в ответ: 'Поворчи, любимый, пожалуйста, ты ведь совсем не ворчишь на меня, мужчине иногда надо ворчать на жену'. А с кем ему ещё поделиться? Жена самый близкий человек, она ближе всех.
  Ты будешь ворчать, рассказывать. А я буду слушать, и конечно, соглашаться, ведь правда, я не умею думать так здраво, как ты. Для чего мне доказывать тебе, что я тоже чего-то стою?! Ты и так залил меня нежностью и вниманием.
  А ещё, когда ты будешь ворчать, буду иногда целовать тебя, любоваться тобой, не переставая тебя слушать. А если почувствую, что ты сказал мне всё, что хотел, зацелую тебя всего! А потом разотру тебя оливковым маслом с любимыми запахами цветов и ливанского кедра...
  Я расхохотался. Нежно обнял Ани:
  - Хорошо. Буду иногда ворчать, чтобы получить то, о чём ты сейчас рассказала...
  
  
  Глава 23.
  
  Утром того дня, когда разгорелась весна, пришёл Иоанн. Обнял меня и Ани. Посмотрел в наши глаза, улыбнулся. Он был красивый и спокойный, светился, как всегда.
  Ани накрыла завтрак. Я попросил Деда преломить хлеб. Он возблагодарил Отца. Вспомнили Учителя. Я благословил чашу с вином благодарением Отцу за Сына Его. Причащение из одной чаши... Отведали хлеба... Потом сыр. Снова чаша... Ани посмотрела на нас и тихо ушла в огород. Время весны - надо торопиться, если хочешь собрать два урожая.
  - Что, родной? Вижу, у вас всё хорошо. Не подведи́те меня, - улыбнулся Дед сквозь грустинку, погладил меня по руке.
  Волнение зашевелилось под ложечкой, я спросил:
  - Как чувствуешь себя?
  - Чувства, как в молодости. И на здоровье не жалуюсь. Но жениться поздновато, - родная улыбка светилась в его глазах. - Соскучился по вам. Думаю, дай загляну... Давно ты меня ни о чём не спрашивал. Понимаю, подошла пора мне тебя спрашивать. Но всё ж порадуй Деда! Давай как в детстве - самый главный вопрос! - Рука Деда лежала на моей, для убедительности Иоанн прихлопнул по ней: - Ну давай!
  - Дед! Вопрос есть, - привычно поймал я запал. - На сегодня - самый главный!
  - Вот и хорошо, молодец, Евсей! Наверное, снова по 'Деяниям'? Есть там вопрос, должен был ты его задать, - глаза Деда блеснули знакомым огоньком.
  - А сможешь назвать, если такой догадливый? - подыграл я.
  - Что ж не смочь?! А если угадаю?
  - Кружка молодого, с пузырьками! На холоде стоит, последнее!
  - Идёт! - обрадовался Иоанн. - Ты хотел говорить о сошествии Духа на пятидесятницу! - Дед намеревался снова хлопнуть по моей руке, я успел отдёрнуть - он хлопнул по столу. Засмеялся.
  Я встал. Пошёл, заглянул, куда надо. Принёс, налил. Выпили... Эффект быстро усилил наше настроение.
  - Деда, смотри! Это только в евангелии от Луки, больше ни у кого... Иисус в Иерусалиме перед вознесением является одиннадцати ученикам - ты тоже там был - и говорит: 'И вот Я посылаю вам то, что обещал Мой Отец. А вы оставайтесь в городе, пока не укрепитесь силою свыше...'. Говорил тебе такое Рабби? Было ли вам или тебе одному такое видение?
  - Нет, не говорил. И видения такого не было, сам знаешь, - улыбался Иоанн.
  - Тогда идём дальше, родной.
  Деду было хорошо. То, что он хотел, получилось. Мы превратились в задорных мальчишек.
  - В 'Деяниях' тот же автор повторяется, но рассказывает уже по-другому. Рабби вам говорит в виде́нии: 'Ждите обещанного Отцом дара, о котором вы от Меня слышали. Иоанн крестил водой, а вы вскоре будете крещены Святым Духом'. Вы, те же одиннадцать, стали спрашивать Учителя: 'Господь! Значит, Ты восстановишь теперь Израильское Царство?'. Он ответил вам: 'Не вам знать времена и сроки, которые установил Своей Властью отец! Но когда сойдёт на вас Святой Дух, вы получите силу и станете Моими свидетелями в Иерусалиме и... до самых пределов земли'.
  - Сынок! - остановил меня Иоанн. - Мы же говорили, это сказание. Ну как ещё можно написать спустя шестьдесят лет? Из третьего поколения после Рабби? Давай-ка основной вопрос.
  - Чудо было? На вас сошёл Святой Дух, разделившийся языками, напоминающими пламя? На каждого из вас?
  - Языков не видел. А необычное было. Возник шум и яркий свет, как огромный луч. Я так видел. Даже вначале испугался, волосы шевельнулись... Это было чудо. Видели это многие - праздник-то был великий. Народ с разных царств пришёл. Потом шум и свет исчезли, как и появились...
  - И что? В этом свете был Рабби?
  - Рабби не было... Ты же знаешь, Он ушёл к Отцу на сороковой день. Рассказывал тебе не раз, сынок, как это было...
  - А что было потом? Вы заговорили о Великих Деяниях Бога на разных языках?
  - Кто-то вдруг заговорил на других языках - после всего этого. Кто-то упал на колени, молился... Заговорили из тех иудеев, кто в это Чудо попал. И кто-то из наших, из общины, заговорил. Только языков я этих не понимал. Те, кто говорили, тоже не понимали, что говорили.
  - А ты заговорил?
  - Нет. Греческий к тому времени немного знал. После Чуда лучше говорить не стал. Позже сам доучивался, - улыбнулся Иоанн.
  - А видения вы стали видеть и пророчествовать? Что-то в тебе изменилось? Сила особая появилась?
  - Позже я узнал, что кто-то из учеников стал видеть сны и видения, а также некоторые из других иудеев. Мы же там все вместе у Храма были. Они потом пророчествовали, откровения получали о Царстве Божьем, о грядущем Суде. И на третье Небо были вознесённые...
  - А ты?
  - Ты же знаешь. Со мной ничего не случилось. Как Рабби научил бесов гнать, так это при мне и осталось. Что благодаря Рабби возымел, то и пробую хранить.
  - А что это было, Деда?
  - Не знаю, сынок... Воинство у Господа большое. Но Рабби там не было. И Духа Его не узрел, по малости своей. Это было...как чудо для всех иудеев во утверждение древнего Закона. Великий день был - день заключения Договора Моисея с Богом. Но, думаю, не так важно, что за чудо было. То только Господь знает... Важно, что было потом, к чему это привело.
  - А к чему привело, Деда?
  - Молва разнеслась быстро о чуде на Шавуот (еврейское название праздника Пятидесятницы). Людей в храме было много. Ну, и каждый примерял это чудо на себя: иудеи - на себя, мы, ученики Рабби, тоже иудеи - на себя. Нам ведь доказать хотелось, что Рабби есть Машиах, которого все ждут, потому что он восстановит царство Израиля... К нам в общину новые люди пришли, восторженные. Вместе с нами жили, поровну всё делили, ели с общего стола...
  Но чудеса, как и молва, забываются. А после гибели Стефана гонения начались, серьёзные гонения. Община сразу уменьшилась. Люди бежали, кто куда - в Самарию, в Сирию, в Египет, на Кипр. Бежали, но и Весть несли... Воля Господа!
  Наша община в Иерусалиме осталась небольшая, но крепкая. Одни друзья остались. Женщины с нами, вдовы. Дружно жили. То были счастливые времена. И община снова стала потихоньку расти...
  Не чудо нужно, а сердце чистое! Ты, сынок, сам всё знаешь... Налей-ка лучше ещё!
  Я налил. Выпили. Помолчали.
  - Тут дело такое, Евсей... Теперь сам будешь взвешивать и находить ответы... Пришло время, теперь пришло... Видел сегодня под утро во сне Рабби. Обнял меня, тепло стало до слёз. И как будто говорит: 'Друг мой, пора дальше идти...'.
  Пора, сынок. Правда, пора. Сделал, что хотел. И что смог. Что знал - всё у тебя... Славлю Господа за дарованную жизнь!
  Сделаешь, что я уже не сделал бы... Не печалься, родной мой, мне хорошо. Счастлив, что вы с Ани есть друг у друга. Верю, дождётся она тебя.
  С миром оставляю ветхую одежду, уж не годится она для подвигов, а они ведь крутятся в моей голове, - Дед улыбался, его глаза светились. Сердце моё сжималось. - Пойду к Отцу, к Рабби... Просились ведь когда-то с братом рядом с Ним быть на Небе. Вдруг получится... Надеюсь, моё воскрешение из мёртвых случилось.
  Мне ж интересно, сынок, что дальше будет. А вдруг Отец доверит чистый сосуд! Пошёл бы с Вестью тогда до края мира, и общину там с тобой поставили бы...
  А по книге моей... Допиши её сам, добавь, что я рассказывал тебе. И деяния наши до сегодняшнего дня. И про ссылку не забудь...
  Я плакал, обняв Деда. Он гладил меня по спине и плакал вместе со мной.
  Текли мгновенья без времени. Иоанн сказал негромко, почти шёпотом:
  - На восток как пойдёшь, подальше от Рима, у большой реки, общину поставь с друзьями. Не хуже нашей. Добрая память будет...
  ...Утром Иоанн не проснулся. На лице, как послание, осталась улыбка: 'У меня всё хорошо'.
  Друзья простили мне мою слабость: я не смог участвовать в погребении красивой ветхой одежды Деда с задержавшейся улыбкой...
  'Деда, я принял послание. Сделаю, как договаривались. Люблю тебя всегда. Благодарю за всё... И верю в нашу встречу. Слава Отцу Любящему!'
  ...Я ещё не жил без него. Чувства. Чувства сплели нас в одно. Друг, отец, Дед... А теперь словно вторая часть тебя перестала дышать - и живёт где-то уже без тебя...
  Связи, что годами сплетались, вдруг стали рваться. Но рваться не сразу, а тягуче, раздвигая, переворачивая всё внутри. Ведь им, чувствам, теперь надо было как-то отделиться. Внутри сжималось, рушилось, переворачивалось, стонало.
  К этому добавлялась зудящая мысль: скоро уйду в неизвестное, куда не взять Ани с собой...
  Три дня меня сильно разрывало. Рано утром четвёртого дня я увидел Иоанна. Он присел рядом с нашим семейным ложем. Во мне мелькнуло: 'Так же когда-то Иоанн увидел Рабби...'.
  Увидел улыбку Деда. Живой! Внутри чуть отлегло. Услышал в себе: 'У меня всё хорошо, сынок. Видать, всё ж воскрес! Буду пока рядом с вами... Не теряй силы на переживания'.
  ...На девятый день собрались общиной на общую трапезу. Преломили хлеба в память о Рабби. Благословили чашу. Причастились. Вторым кругом вспомнили удивительного Деда Иоанна, которого невозможно было не любить.
  Среди трапезы Ани сжала мою руку:
  - Дед мелькнул перед глазами! - удивилась она.
  - Дед здесь. Вот он, - указал я головой. - Рад, что ты видишь его. Делай так же, как тогда, когда искала Оливию.
  ...Мне надо было собираться в предначертанную дорогу. По-другому быть не могло. Идти с Благой Вестью, строить общину, которую никакие вельзевулы не одолеют - смысл моей жизни. А в этот смысл успела вплестись Ани...
  - Любимый, я счастлива, что ты взял меня в жёны. Я люблю тебя. Мы уже всегда вместе. Видишь, и Оливия говорит, что мы сплелись. Там, где будешь ты, я буду рядом. Подумаешь обо мне - и я уже целую тебя. Я же знала, что так будет - тебе надо идти... Благодарение Небу, нам дано быть вместе.
  Если кто-то полюбит тебя так, как я - пусть приходит с тобой. Будет мне сестрой, будем любить тебя вместе... Я жду тебя всегда. Буду так ждать и любить тебя, что ты вернёшься, где бы ты ни был, - так говорила Ани в последний вечер, в последнюю ночь.
  - Я вернусь... Я должен вернуться, - повторял я эту фразу. Тихо текли слёзы...
  Прощальная ночь была такая же прозрачная, нежная, как и предыдущие. Только мы больше обычного плакали. Плакали и смеялись...
  Рано утром, когда весна собиралась переходить в лето, я тронулся в путь. За околицей должен был ждать мой спутник, юный друг и ученик Лука. Друзья знали, что уйду утром без прощаний. Дионис, теперь наш первосвященник, мастер-кузнец, отец Ани, позаботился о том, чтобы меня не провожали. Мы решили не разрывать сердца - много ярких переживаний уже свершилось этой весной.
  Ани долго стояла на залитом зарёй пороге. Я старался не оборачиваться, но у меня это не получалось...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"