Шлангман Леонид Александрович : другие произведения.

Легенда о Святом Истукане

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Друзьям...

Легенда о Святом Истукане

   Это случилось давным-давно в сокрытом для нас историческом прошлом...
   В Риме, настолько Древнем, насколько нам позволено его таковым считать, жил молодой врач по имени Валентин. Жил он себе, здравствовал, в меру своих знаний и умений врачевал, имел умеренные политические взгляды, восхвалял Цезаря трижды перед сном и дважды после обеда, в-общем, ничем не отличался от доброй сотни других таких же законопослушных римлян. И так бы и жил он, и занимался бы любимым делом, если бы не произошло то, что произошло.... А произошло следующее...
   В одну из тёмных непроглядных ночей спящему лекарю послышался стук в дверь его неприглядного каменного жилища. Вскочив с постели, которая представляла собой примятую с боков охапку добротного римского сена, Валентин подбежал к двери. Посмотрев сквозь щель между креплениями дверь держащими и не увидев ничего кроме полнейшего мрака, лекарь, приоткрыв дверь ровно на ребро ладони, просунул в образовавшееся отверстие руку. Упёршись предварительно вытянутым указательным пальцем оказавшейся снаружи руки в нечто неровное, холодное и жёсткое, Валентин отдёрнул руку, захлопнул дверь и, заикаясь, спросил:
   - Кт-то там?
   - Принцип1 Десятого Имперского Легиона Квинт Цецилий Целиал, откройте дверь, иначе я вынесу её во имя Марса!
   - Д-да, да, конечно, сейчас, я только накину свои выходные одеяния, чтобы принять тебя как полагает, пресветлый сын Цецилия.
   "Что же делать?" - нервно почёсывая свои вмиг поседевшие волосы, думал Валентин, - "откуда взялся этот легионер, и чего ему от меня надо?".
   Сосредоточившись на главном, а именно на единственно правильной мысли, пришедшей ему в голову о том, что надо сохранять спокойствие, и, глядишь, боги уберегут его от неприятностей, Валентин покрепче подвязал поясом из мягкой ткани свою спальную тунику, и открыл дверь.
   Сквозь открытый дверной проём на порог унылого жилища лекаря взошёл человек, облачённый в бронзовый шлем, кольчугу и калиги, чей скрип подбитых гвоздями подошв при ходьбе, нарушал мирскую тишину уединённого обиталища. В левой руке вошедшего был щит, а правая рука покоилась на рукояти гладиуса, сокрытого в ножнах, что уже было достаточно благоприятным знамением для Валентина.
   "Нечасто увидишь живьём принципа, вот так вот, да ещё и у себя дома... Хорошо хоть, что без пилума2 явился, да и меч в ножнах..." - подумал Валентин, внимательно осматривая мощную фигуру незваного гостя.
   - Ave atque vale!3 - вошедший человек приложил правую руку, сжатую в кулак, к груди в знак приветствия и замер, глядя в глаза Валентину.
   - Ave atque vale! - вторил ему лекарь, замерший в аналогичной позе.
   Спустя какое-то время казалось бы беспрерывных гляделок глаза в глаза, Валентин сдался, опустив руку от груди вниз, и затем сделав великодушный жест, приглашающий к более удобному размещению гостя, в сторону стола, стоящего посреди комнаты:
   - Прошу, тебя, сын Цецилия, тебе рады в этом доме, не стоит стоять на пороге.
   - Благодарю, - легионер учтиво поклонился и, опустив руку на рукоять гладиуса, мерно покачивающегося в ножнах на обязательном для состоящего на действительной службе воина ремне, остался стоять на месте.
   Не обращая внимания на нерешительного, как ему показалось, гостя, лекарь приблизился к стоящей на полу подле стола двадцатишестилитровой амфоре, наполненной больше чем на половину разбавленным по всем канонам существовавшей в Риме культуры пития вином. Посмотрев по сторонам и отыскав два пустых в меру чистых кубка, он взял один и зачерпнул им мутноватой жидкости, наполнив сосуд до краёв, после чего поставил его на стол, мельком взглянув на легионера, продолжавшего стоять на месте.
   - Не изволит ли храбрый принцип устроиться так, как того полагает его право высокого гостя? - обратился Валентин к легионеру, начиная наполнять второй кубок, - Или кубок вина, выпитый с человеком невоенной профессии оскорбителен для твоего достопочтенного рода?
   - Нет, - односложно ответил принцип, произведя боевую выправку, подняв спустившийся чуть ниже положенного уровня щит на место. После чего, глядя немного вверх прямо перед собой, он продолжил:
   - Мой любезный друг, не считай себя недостойным моего внимания. Причина моей невежливости вовсе не в том, что я - воин, а ты - нет, а в том, - покосившись в сторону лекаря, Квинт Цецилий сделал многозначительную паузу, - что я - не один.
   Чего-чего, а уж такого поворота событий Валентин ну никак не ожидал. От неожиданности руки его задрожали, и вино мелким дождём принялось орошать несуществующие побеги на полу его жилища.
   "Что же это? Посреди ночи ко мне буквально под угрозой смерти вламывается действующий имперский легионер, да ещё и не один! Кого ещё с ним ниспослали мне боги? Неужели целую центурию4 таких же как он, а может быть две? Целых две центурии!!! Но две центурии - это уже манипула5.... а манипула - это ж сколько?", - тревожно покусывая нижнюю губу, лекарь думал, прикидывая в уме состав численности виденных им ранее легионов, - "В лучшем случае голов 60-80, в худшем около 120!!! Столько вина у меня даже в скрытых запасах нет... А если они разозлятся, а если они начнут крушить всё вокруг? А что, если они дорвутся до чудодейственных трав, затмевающих любой недуг своей несокрушимой силой? А может, они все пришли за мной? Может, их послал Публий Корнеллий, чтобы они содрали с меня шкуру за некачественный товар, что я ему всучил в момент нашей последней встречи... Но почему же они не нападают? Наверное, этот нерешительный муж всего лишь разведчик. Может, поэтому в его руках нет пилума, может в его обязанности вовсе не входит меня убивать? Неужели они решили, что я настолько силён, что могу справиться с целой манипулой Имперского Легиона? Что задумали эти воины, поглоти их разрушительный огонь Вулкана6!".
   В то время как обеспокоенный происходящим Валентин размышлял на тему, кто пришёл с принципом и что ему, бедному лекарю, теперь делать, Квинт Цецилий повернулся к двери, открыл её и произнёс, глядя в ночную пустоту:
   - Можно заходить.
   Завидев в действиях принципа самый злой умысел, который только можно было себе представить, Валентин отбросил кубок с частично расплескавшимся вином в сторону и встал на колени, сложив руки в христианском молебном жесте:
   - Пощади, почтенный гражданин Рима!!! - закричал он, глядя на безмолвного принципа, от чего-то сменившего выражение лица с полного беспристрастия на безмерное удивление.
   Ещё большее удивление образовалось на лице самого просящего о пощаде, когда сквозь дверной проём буквально просочилась хрупкая фигурка закутанной в паллу7 римлянки, прижавшейся к телу принципа и с какой-то подозрительной надеждой во взгляде смотревшей на всё ещё стоящего на коленях лекаря.
   - Что ты делаешь, мой друг? - недоумённо вопросил Квинт Цецилий, - Почему ты молишь меня о пощаде? Разве могу я обидеть человека, впустившего меня на порог дома своего в столь поздний час? Я - сын Римской Империи и своего высокочтимого отца говорю тебе, что пришёл не ради убийства или иного злодеяния! Подымись с колен, и выпьем по кубку в знак взаимопонимания!
   Вскочив с колен, Валентин принялся судорожно лепетать:
   - П-прости меня, Квинт, за то, что усомнился в чести Имперского Легионера. Славься, мощь Римской империи! Ave Caesar! - Лекарь придвинул кулак правой руки к своей груди, а затем выкинул её вперёд и вверх, раскрыв ладонь.
   - Ave Caesar! - громогласно повторил принцип и сделал тот же жест, что и Валентин.
   Подняв брошенный им ранее кубок, теперь уже по воле злого рока почти пустой, Валентин во второй раз наполнил его вином, и поставил на стол. Квинт одобрительно кивнул и подошёл к столу, протянул руку к одному из кубков и, взяв его, придвинул ближе к себе.
   Валентин всё ещё с некоторым беспокойством смотрел на легионера и на его спутницу, ибо ощущение какой-то скрытой от его ушей недосказанности всё ещё витало в воздухе. И, как это, видимо было угодно богам, беспокойство беспричинным не было.
   На глазах у изумлённого Валентина Квинт Цецилий схватил второй из кубков и передал его своей спутнице, так же подошедшей к столу, после чего, взглянув на застывшего в изумлении лекаря, спросил:
   - Отчего же ты не наполняешь кубок и для себя, святой отец?
   Валентин поначалу даже и не понял, что действительно смутило его в этой щекотливой ситуации. Воспитанный в лучших традициях своих давно усопших предков, он и помыслить не мог, что благородный гражданин посмеет одобрить поглощение женщиной вина наравне с мужчинами, тем более за одним с ними столом. Это просто не укладывалось в голове добропорядочного лекаря.
   "Дожили! Сейчас они меняют полностью устои гражданского общества, а завтра... Что будет завтра? Куда катится Рим?" - думал Валентин, нагнувшись за третьим кубком, стоящим на полу.
   В процессе наполнения кубка вином лекаря внезапно прошиб озноб... Он снова и снова воспроизводил в памяти услышанную от легионера фразу и одна её малая часть, отчаянно врезавшаяся в разум бедного Валентина, не давала ему покоя... "святой отец...", - думал он, - "Святой отец... Он назвал меня Святой Отец.... Почему? Неужели я так похож на этих христианских священников? Неужели я настолько стар и неповоротлив, чтобы меня таковым считали?", - кубок был наполнен, и лекарь повернулся к гостям.
   - Святой Отец! За нас, граждан Рима! - Квинт вскинул кубок высоко над головой и приложил его к губам, делая звучные большие глотки разгоняющего кровь напитка.
   - За нас! - крикнул Валентин, и сделал пару глотков.
   Спутница легионера к вину не притронулась.
   "Хвала богам! Она не пьёт!", - радостно подумал Валентин.
   - Святой Отец... - начал говорить Квинт.
   - Я прошу простить меня, принцип, но я не понимаю, почему ты называешь меня Святым Отцом... Я - лекарь, я пользуюсь травяными растворами, дабы подавлять волю различных хворей, что ныне в избытке витают по улицам нашей Империи... - Валентин вздрогнул, увидев устремлённый в него сверлящий взгляд легионера, но продолжил, - Если вам нужен священник, то, боюсь, вы не найдёте ни одного из этих христианских служителей, во всей округе... Здесь им никогда не были рады...
   - Значит ты, мой седовласый друг, впустивший на порог совершенно не знакомых людей, и вставший перед ними на колени, в молебном жесте сомкнув свои персты, и угостивший их добротным многолетней выдержки вином, утверждаешь, что являешься обычным лекарем?... Что ж, я всё понимаю... Причём гораздо больше, чем кто-либо другой на моём месте.... Ведь, если бы Император не издал свой указ о запрете ритуала скрепления воинов узами брака с любимыми ими женщинами, то не пришёл бы я к тебе с дочерью почтенного Юлия Красса, любовью всей моей жизни, Ливией, и не просил бы нас обвенчать....
   Валентину внезапно стало дурно. Он опёрся руками о стол, склонился над ним и увидел своё отражение в кубке с вином.
   "Я действительно бел...", - подумал он и, не осмелившись поднять глаза на говорящего, слушал его, внимая каждому слову.
   - Мы не раскроем твою тайну, святой отец, слово принципа Десятого Легиона! Обвенчай нас по всем правилам вашего христианского обычая, и я никогда не забуду твоего славного имени, назвав сына своего в твою честь! - Квинт поднял кубок и осушил его за раз, после чего сделал очень задумчивое выражение лица, - Хм... А как твоё имя, святой отец?
   - А? - переспросил лекарь, прекрасно слыша вопрос, - Валентин...
   "Надо что-то делать, " - думал он, перебирая в голове все возможные варианты, - "Можно настаивать на своей непричастности к христианскому культу, но вряд ли это поможет, этот юнец мнит себя всезнающим богом, что за вздор? Если я встал на колени и просил о пощаде, это ещё ничего не значит и не объясняет! И когда я успел поседеть?! Безумная, безумная, безумная ночь! Если я увижу сегодня лучи восходящего солнца, то я впервые после своего рождения буду чувствовать себя по-настоящему Живым!".
   Пока Валентин думал, Квинт о чём-то шептался со спутницей.
   "Ладно... а что, если я проведу церемонию заключения брака, после чего выпровожу их из дома и заживу своей спокойной обыденной жизнью? Учитывая то, что они не могут отличить священника от лекаря, а лекаря от священника, то они разбираются в христианстве не больше меня, значит я, не зная всей процедуры совершения обряда, смогу просто признать их мужем и женой, и отпустить на добром слове восвояси.... Да, так и надо сделать!", - Валентин посмотрел на гостей, и произнёс вслух:
   - Я согласен.... Согласен вас обвенчать.... Вы должны встать в круг....
   - В круг, Святой Отец? Но, нас же двое...
   - Да, ты прав, мой друг...
   Валентин задумался: "И с чего я сказал такую глупость?"
   - В круг вставать не надо... Повернитесь друг к другу лицами...
   Квинт повернулся лицом к Ливии, а Ливия, в свою очередь, лицом к Квинту.
   - Объявляю вас мужем и женой! - крикнул Валентин, и расплылся в довольной улыбке.
   Возлюбленные одновременно уставились в лицо счастливого лекаря.
   Улыбка Валентина медленно, но верно, стала улетучиваться.
   - И всё? - спросил, внезапно оробевшим голосом, принцип.
   - В-общем, да, - сказал Валентин и начал прикидывать в уме возможный план бегства.
   - А как же крест? - впервые подала голос Ливия.
   - Какой крест? - спросил Валентин и тут же осёкся... - Ах, да! Крест... ну, крест.... Указом Императора все кресты изъяты! Поэтому, без креста....
   - Любимый, я хочу с крестом, - умоляюще воззрилась Ливия на Квинта.
   - Святой Отец, я прошу тебя, как гражданин гражданина, сделай всё как надо, с крестом и всем остальным, что там ещё нужно....
   - Больше ничего не нужно! - резко отрезал Валентин и двинулся к двери в погреб, - "Испепели их молния, этих влюблённых!".
   - Кольца! Кольца ещё нужны! - вслед удаляющемуся Валентину, успела крикнуть Ливия.
   - Женщина! - буркнул Валентин, скрываясь в дверном проёме.
   Погреб Валентина был полон всякого хлама: здесь можно было с лёгкостью обнаружить всё что угодно, кроме того, что действительно ищешь и в чём непомерно нуждаешься. Не первый раз Валентин проклинал свою небрежность, но ничего с этим не мог поделать, ибо всегда, начиная наводить порядок, он непременно отвлекался на какое-то более интересное занятие и с радостью бросал весьма утомительное дело. Однажды Валентину пришлось искать листья алоэ среди сосудов с муравьиным ядом, на это лёгкое по всем меркам поисковых работ занятие у него ушёл целый день. Оказалось, что листьев там попросту не было, весь запас давно иссох и рассыпался, после чего старательно был втоптан в пол самим же Валентином в один из его заходов в погреб.
   Но на этот раз Валентину предстояла куда более сложная задача. Безусловно, искать крест в доме лекаря, специализирующегося на целебных свойствах кореньев и прочей животно-растительной нечисти - абсурд в чистом виде, и Валентин это прекрасно понимал, однако ничего иного ему не оставалось, как незамедлительно приступить к этим самым поискам.
   "Нет... Всё это определённо очень плохо кончится... Ведь всё это уже было... Да... Всё это было... Незваные гости уже приносили людям несчастье... Три старца, завидев на небе новую звезду пришли к женщине и её новорождённому, дабы воздать тому хвалу.... И что было потом? Потом младенец вырос и его распяли!" - Валентин блуждал в полумраке, старательно обходя им же самим расставленные препятствия на случай разбоя или иного вида преступной деятельности, кои совершались в округе очень часто, но пока каким-то чудом миновали его стороной.
   "Да, конечно, его имя теперь бессмертно и приравнено к имени божества... Но ведь он мёртв... Я не желаю вечной славы! Мне всего этого не нужно! Боги, услышьте меня! Какая Звезда завела этих двух ко мне?", - Валентин споткнулся о валявшийся на полу кочан капусты и налетел на деревянный табурет, с треском расщепив его на 5 частей.
   - Ну, спасибо...., - вслух сказал Валентин, медленно подымаясь с пола и вытаскивая щепку из окровавленной ладони, - Вот поэтому я и ненавижу богов! От них ждёшь совета, мысленно молишься им, а в ответ они посылают тебе одни лишь страданья! - последние слова Валентин сопроводил гневным жестом в виде указующего перста, вскинутого гордо вверх, туда, где был потолок.
   Лекарь взглянул на то, что было когда-то табуретом, и его посетила гениальная мысль: "Две ножки образуют крест!".
   - Хвала богам! - лицо Валентина буквально сияло от радости, а руки уже искали гвозди, которые должны были лежать справа от входа в одной из корзин с плодами бананового дерева.
   Естественно гвоздей в корзине не нашлось, впрочем, как и инструмента, требуемого для их забивания, поэтому радостное безумие сменилось глубокой задумчивостью.
   "Боги просто смеются надо мной! Они издеваются!"
   - Тебе помочь, Святой Отец? Я слышал шум...- раздался голос принципа за дверью.
   - Нет, нет... Почтенный Квинт... Не утруждай себя.... Я скоро.... - ответил Валентин, и некоторое время прислушивался, пока удаляющиеся шаги принципа вовсе не стихли.
   Валентин настолько испугался самой только мысли о том, что легионер придёт ему на помощь, что поспешил скорее сделать крест, чего бы это ему не стоило.
   Взяв две ножки бывшего табурета, он скрестил их на полу и наступил на перекрестие ногой, после чего развязал пояс на своей тунике, нагнулся и туго, насколько ему позволяла его сила, зафиксировал их в текущем состоянии.
   "Ну, вот и славно, " - подумал Валентин, любуясь собственноручно сделанным крестом.
   Взяв его в руки, он двинулся к выходу из погреба. Дойдя до последней ступеньки, отделявшей его от двери, Валентин внезапно ощутил чьё-то близкое присутствие, однако ничего предпринять уже не успел.
   - Святой Отец! - эти слова, произнесённые принципом, оказались последним услышанным звуком для Валентина перед тем, как тот, отлетев в глубину погреба под ударом двери, распахнувшейся ему навстречу, лишился чувств.
  
   Прошло немало времени прежде, чем Валентин смог придти в себя.
   - Святой Отец! Как ты? - принцип обеспокоенно глядел на распластавшегося на груде вещей лекаря.
   - Прекрасно.... - Валентин был зол, зол на себя, на богов, на принципа, он был зол на весь мир, но что-то сдерживало его в интонациях, - Мой друг, ты не поможешь мне подняться?
   - Конечно, Святой Отец, - Квинт Цецилий помог подняться Валентину на ноги, - Прости меня... Я решил, что помощь тебе всё же не помешает.
   - Ничего.... Спасибо, друг.... - произнёс Валентин, глядя в стыдливо опущенные глаза принципа, - Мы можем идти....
   - Позволь мне помочь тебе и в этом....
   - Не надо.... Я сам..... - Валентин направился к выходу из погреба.
   - Святой Отец!
   "Ну что ему ещё от меня надо?" - Валентин замер на одной из ступеней, ведущей к двери и, не оборачиваясь, спросил:
   - Да?
   - Твой крест...
   Валентин развернулся, подошёл к принципу, взял у него из рук самодельный крест, сказал "спасибо" и вновь направился к двери.
   "Всё.... всё скоро кончится.... уже недолго осталось....." - успокаивал себя Валентин, испытывая невообразимый зуд в области ягодиц.
  
   - Встаньте лицом друг к другу, - скомандовал лекарь влюблённым, переминаясь с ноги на ногу в попытке заглушить всё усиливающиеся неприятные ощущения.
   Квинт и Ливия смотрели друг другу в глаза.
   - Властью, данной мне Богом.... - Валентин поднял крест как можно выше над головой, держа его обеими руками, - Объявляю вас Мужем и Женой!
   Квинт, улыбаясь, смотрел на Ливию, а Ливия смотрела на Валентина, который к этому времени, будучи не в силах терпеть более зуд, правую руку завёл за себя, а левой продолжал держать крест над головой.
   - Кольца, - шепнула Ливия Квинту, - он забыл про кольца.....
   Правая рука Валентина нащупала два предмета, впившиеся сквозь тунику в его нежную ягодичную кожу.
   - Святой Отец! Ты не забыл про кольца? - Квинт обратился к Валентину.
   - Ай! - последовал ответ лекаря, удалившего из себя 2 инородных тела.
   - Что? - переспросил Квинт, удивлённо наблюдая, за нелепой позой Валентина, поглаживающего зудящее место сокрытой позади себя рукой.
   Валентин поднёс правую руку к глазам, разжал кулак и увидел две фибулы8 с окровавленными иглами на раскрытой ладони.
   - Квинт, подойди сюда.... Колец я не нашёл... но... их можно заменить этими фибулами..... - Валентин протянул правую руку с раскрытой ладонью подошедшему к нему принципу, - наденьте их друг другу на пальцы, и будем считать, что обряд завершён.
   Радостный Квинт схватил фибулы, подбежал к Ливии и надел ей на палец одну заколку, а другую - себе.
   Валентин положил крест на стол, взял кубок вина и молча, осушил его, после чего обратился к Квинту:
   - Я исполнил вашу просьбу. Ступайте с миром. AVE ATQUE VALE!
   - Благодарю, Святой Отец, мы не забудем твоего имени, вот возьми, - Квинт Цецилий подошёл к столу, развязал неведомо откуда взявшийся мешочек и вывалил его содержимое перед Валентином, - AVE ATQUE VALE!
   Принцип взял под руку Ливию и удалился, хлопнув за собой дверью.
   В окно начинал пробиваться солнечный свет.
   "Утро...." - подумал Валентин, его взгляд скользнул по монетам, оставленным благодарным воином, и коварная улыбка пробежала по его лицу.
  

***

   Минуло полгода с тех пор, как Валентин провёл свой первый обряд венчания, волей случая переквалифицировавшись из простого лекаря в необыкновенно смелого священника, попирающего нормы римского права. За это время он уже разучился чему-либо удивляться, а потому не углядел ничего необычного в том, что на пороге его жилища внезапно появился ранее не встречавшийся ему гражданин пожилого возраста, и даже напротив, выступил инициатором общения.
   - Добрый день, моё имя Валентин. Чем я могу тебе помочь, гражданин?
   Вошедший в дом был чем-то взволнован и не спешил с ответом.
   - Беспокоится не о чем, мой друг... Проходи.... - Валентин пригласил жестом незнакомца в глубину своего жилища.
   - Нет... Я, пожалуй, постою здесь.... - старик сделал паузу, - меня зовут Сервий Флавий, я странствующий торговец....
   - Торговец? Хм... Боюсь, я ни в чём не нуждаюсь....
   - Нет-нет... Помощь нужна мне..... - Сервий Флавий поспешил перейти сразу к делу, - Понимаешь.... Я пришёл не один....
   - А! - радостно воскликнул Валентин, - Ну тогда зови её скорее сюда! Чего ж ты ждёшь? Я сейчас приготовлю три полных кубка.....
   - Откуда тебе про неё известно? - изумлённый старик впился глазами в радостное лицо Валентина.
   - Да ну мы ведь все под единым богом ходим... Ты - божий человек, я - божий человек... Какие между нами могут быть тайны? Ну, сам подумай... Зови её скорей! - Валентин направился к столу.
   Торговец вышел на улицу, затем вернулся, держа за руку девушку:
   - Проходи, Юлия....
   Валентин успел наполнить два кубка вином и взглянул на вошедших, отметив про себя, что девушка ведёт себя как-то странно, ступая с закрытыми глазами и крепко держась за руку своего спутника, который, к слову сказать, годился ей больше в отцы, нежели в будущие мужья. "Ну ничего... И не таких венчал, " - подумал Валентин, и взялся за наполнение третьего кубка, за долгие месяцы кропотливого священослужения он уже научился не обращать внимание на выпивающих женщин.
   - Прошу вас к столу, друзья, - обратился Валентин к гостям. Он смотрел на девушку и не мог оторвать от неё глаз, несмотря на все странности в её поведении, она была молода и прекрасна и каким-то еле уловимым очарованием пленила его взор.
   - Спасибо, Валентин, но я бы хотел сразу рассказать о причине нашего прихода к тебе....
   - О, не стоит..... Не утруждай себя, я всё понимаю.... Скажи лучше, что вы предпочитаете: медь, серебро или...., - Валентин осёкся, смерил взглядом потрёпанные одеяния торговца, но всё-таки закончил фразу. - ... Золото?
   Торговец был явно в замешательстве, однако первым нарушил возникшую тишину:
   - Извини меня, друг, но я слегка запутался в твоих изречениях, о каком золоте ты говоришь?
   - Нет, это ты меня извини..... , - Валентин корил себя за такой бестактный вопрос, - Кроме золота ведь есть варианты подешевле... Как я уже сказал, серебро и медь...
   - Я не понимаю, Валентин. Я и моя дочь....
   - Твоя дочь? - Не то, чтобы Валентин был сильно удивлён, у него уже бывали подобные случаи, просто не переспросить было бы верхом неуважения к почтенному гостю, - Что ж..... Конечно, моя вера осуждает подобные деяния... Но вам повезло.... Я из тех людей, которые не пренебрегают чужим счастьем.... Теперь понятно, почему вас так смутил мой вопрос по поводу колец... Никто не должен знать....
   - Колец? - Сервий Флавий перебил Валентина.
   - Ну да...
   - Ты - лекарь?
   - Лекарь? - Валентин задумался, он уже давно не слышал этого слова в свой адрес, стоило ли признать себя таковым? После недолгого молчания он произнёс:
   - Да. Я был им когда-то.
   - А сейчас?
   - Сейчас нет, а почему ты спрашиваешь?
   - Я ищу лекаря.
   - Ты нуждаешься в его услугах?
   - Нет. Не я... Моя дочь....
   - Она? - Валентин указал рукой на девушку, всё ещё держащуюся за руку торговца.
   - Да. Её зовут Юлия....
   - А что с ней?
   - Она не видит ничего с.... с самого рождения..... По крайней мере, я так думаю....
   - Думаешь?
   "Он же её отец! Что происходит?" - Валентин задался в уме вопросом, на который не смог найти ответ.
   - Понимаешь, она мне не родная дочь.... Я нашёл её, когда она была ещё ребёнком, одну на дороге, и взял себе на воспитание, я был одинок и посчитал её даром богов.... Я дал ей имя, дал ей кров... Но я не смог дать ей счастья видеть мир таким, каким видят его другие.... Она расцвела, а я увядаю.... Мои дни скоро будут сочтены, и рядом с ней может не оказаться надёжной опоры в виде заботливого старца вроде меня.... Поэтому я решил потратить все деньги, которые у меня есть на её исцеление... И именно поэтому я пришёл к тебе в надежде получить помощь лекаря... но, если ты более этим не занимаешься.... Тогда, прости за беспокойство.... мы покинем твой дом, спасибо за оказанное гостеприимство....
   Валентин слушал молча.
   Торговец повернулся лицом к Юлии, помог ей развернуться и сказал:
   - Пойдём Юлия, ступай прямо.
   Что-то заставило Валентина вздрогнуть:
   - Подождите!
   "Слепа? Она - слепа? Как такое может быть? Она ведь так прекрасна....." - Валентин смотрел на остановившихся у двери торговца и его, пусть и не родную, но всё-таки дочь.
   - Я... Я помогу вам. - Валентин ещё не понимал, как именно он сумеет это сделать, поэтому добавил:
   - Я попробую....
   Лицо торговца засияло от нескрываемой радости:
   - Благодарю, благодарю, мой друг.....
   Старик крепко сжал Валентина в по-отечески добрых объятиях.
   - Ладно.... Давайте посмотрим на больную.... - Валентин улыбнулся торговцу, дождавшись пока тот ослабит хватку.
   "А по её выражению лица и не подумаешь, что она очень рада тому известию, что я согласен её лечить" - подумал Валентин, взглянув на Юлию.
   - Подойди к лекарю, дочь моя, - сказал Сервий Флавий, - Он в двух шагах от тебя, ступай прямо....
   Юлия подошла к Валентину так близко, что на него накатило странное волнение, которое он никогда ещё не испытывал прежде. Глаза девушки по-прежнему были закрыты.
   - Прошу тебя, не бойся. Я - лекарь и хочу тебе помочь. Открой, пожалуйста, глаза. - Валентин произнёс эту фразу настолько дрожащим голосом, что сам удивился такой необычной для него интонации.
   - Я не могу, - последовал ответ девушки.
   - Но иначе я не смогу тебе помочь... Мне необходимо взглянуть....
   - Я их никогда не открываю....
   - Я понимаю.... Но тебе придётся это сделать, если ты хочешь.....
   - А ты и правда можешь мне помочь?
   - Да.... - в голосе Валентина чувствовалась нотка сомнения, - Конечно, могу... Я же лекарь....
   - Я не хочу их открывать, лекарь... Я не могу....
   - Валентин. Меня зовут Валентин.....
   - Хорошо, лекарь, я буду звать тебя по имени, если ты хочешь.
   - Хочу.... - произнёс очень тихо Валентин, потупив взгляд.
   - А может, их не обязательно открывать? - торговец обратился к Валентину, - Ты не первый лекарь, у которого мы просим помощи..... Каждый раз происходит одно и то же - она отказывается открыть глаза..... - торговец взял Юлию за руку, - Не бойся, дочка, он хороший лекарь....
   - Да... Твой отец прав... Не бойся... Возможно, ты воспринимаешь свой недуг как дар? Ведь ты не видишь лжи, обмана, клеветы, не видишь грязи, нищеты, коварства, скупости.... - голос Валентина задрожал пуще прежнего, - но это не так... ведь есть в мире вещи, которые куда как прекрасней....
   - Эти вещи... о которых ты говоришь... их необязательно видеть... и даже слышать необязательно... их надо чувствовать... А чувствуют их все... и слепые и зрячие... - робко заметила девушка и замолчала.
   Валентин отчаянно думал, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации: "Как я могу ей помочь, если она не хочет помочь себе сама? Что я могу для неё сделать? Я даже не знаю, что за болезнь вызвала её слепоту...."
   Валентин собрался было сказать правду, о том, что, к сожалению, не в силах ничего сделать, но его взгляд вновь задержался на девушке, и он вновь ощутил что-то странное, что-то наполняющее его какой-то потусторонней энергией, идущей откуда-то извне, проникающей глубоко внутрь его тела, к самому сердцу, заставляя его биться сильнее.
   "Не будет ли правда для такой как она подобна смертельному приговору? Что, если всё её нежелание помочь себе самой на самом деле всего лишь завеса над теми переживаниями, что гложут её изнутри? Я не могу так поступить... Она восхитительна.... Она должна жить и верить... Верить в то, что она такая же как все... Что она имеет право быть счастливой.... Она боится даже открыть свои невидящие глаза, а что, если она начнёт бояться жить? Я не могу этого допустить! Да простят меня боги, я знаю, что ей следует дать... Я дам ей надежду!"
   И Валентин произнёс:
   - Хорошо. Тогда поступим так. У меня в погребе есть капуста, её целебные свойства известны давно, и я, думаю, вы со мной согласитесь, лучше лекарственного средства просто не найти. Я вам дам один кочан. - Валентин посмотрел на девушку, - Юлия, ты должна будешь по нескольку раз в день прикладывать смоченный водой капустный лист к каждому глазу и держать его там до полного высыхания, затем делать перерыв и повторять процедуру. Когда кочан капусты закончится, приходите снова ко мне.
   - Кочан капусты? - переспросил ошеломлённый торговец, - А ты уверен, что это поможет?
   - Безусловно. Я сейчас его принесу. - Валентин скрылся за дверью, ведущей в погреб.
   Через некоторое время он вернулся с кочаном капусты в руках:
   - Вот, возьмите.
   Валентин протянул капусту Сервию Флавию, и тот с благодарностью принял её.
   - Благодарю тебя, Валентин... Не знаю, какому богу ты молишься, но пусть хранит он тебя от бед и несчастий, ибо ты - хороший человек.
   "Хороший человек?" - думал Валентин, - "Ох, как много вы обо мне ещё не знаете...."
   - И да хранят и вас боги, - вежливо ответил он.
   - Сколько мы должны тебе за оказанную услугу?
   - Столько, сколько ты сочтёшь нужным. - Валентин давно перестал слушать свою совесть - какие-то полгода могут запросто изменить человека, но всё-таки мысль о том, что это неправильно его посетила.
   - Этого должно хватить, - торговец протянул Валентину ладонь с двумя серебряными монетами.
   - Благодарю, - ответил Валентин, забрав деньги из рук старика.
   - Пойдём, Юлия.... - Сервий Флавий взял дочь за руку и повёл к выходу.
   У самой двери Юлия обернулась и сказала:
   - Мы обязательно вернёмся. Спасибо тебе.
   И они скрылись из виду.
   "Как странно, " - подумал Валентин, - "Сегодня я продал надежду по цене кочана капусты.... Куда катится Рим? Куда качусь я сам?"
  

***

   Солнце стояло высоко, и его лучи, скользя по поверхности посеребрённого поперечного гребня шлема и украшенного фалерами9 чешуйчатого панциря-катафракта пожилого центуриона, отражались и создавали призрачный ореол света вокруг фигуры командующего когортой. Тяжело вздохнув, он окинул взглядом воинов, ждущих его приказаний, убедился в том, что центурионы низших рангов на месте, и скомандовал:
   - INTEN-TE!10
   - INTEN-TE! - пронеслось по когорте многоголосое эхо центурионов низшего ранга.
   Держа щиты на весу, а в свободных руках копья, либо в отсутствии копий положив свободные руки на гладиусы, воины вытянулись по струнке и, выставив грудь вперед, сомкнули ноги вместе и расставили ступни врозь.
   - Согласно приказу нашего императора, Марка Аврелия Флавия Клавдия Готика, - центурион сделал паузу.
   - AVE Divus Claudius!11 - пророкотала когорта.
   Центурион окинул воинов одобрительным взглядом и продолжил:
   - Нам велено схватить врага Римской Империи, священника Валентина Безродного, именуемого просто Святой Отец Валентин, дерзнувшего пойти против воли нашего императора и осуществляющего преступные действия по части венчания воинов, - центурион кашлянул, - состоящих на действительной воинской службе. Мы выдвигаемся завтра утром. AB SIGNIS DISCEDI-TE!12
   - AB SIGNIS DISCEDI-TE! - вновь эхом разнеслась команда старшего центуриона по когорте.
   Воины повернулись направо, задержались ненадолго на месте и разошлись.
   А старший центурион продолжал стоять на месте и задумчиво глядел в небо. Он размышлял о том, что его надеждам обрести, наконец, счастье семейной жизни так и не суждено будет сбыться из-за какого-то нелепого доноса на этого единственного священника, пошедшего против воли сильного мира сего.

***

   Уже несколько месяцев Валентин не мог спокойно спать и есть, он исправно совершал все обряды, к которым его обязывал закрепившийся в народе статус святого отца, пользовался безмерным уважением и почётом со стороны всех своих прихожан, но одно ему не давало покоя... Ему не давало покоя смешанное чувство, тяжёлым грузом нависшее на его сердце... Чувство, заставляющее его денно и нощно размышлять над тем, как загладить свою вину перед самым светлым из созданий, когда-либо встреченных им в своей жизни.
   В который раз он ложился спать с открытыми глазами и представлял себе её лицо, в который раз он томил себя мыслью о том, что вот-вот расскажет ей всё....
   "Какого это лелеять себя надеждой на прощенье, если о прощенье и помыслить даже нельзя?" - его собственный грех казался Валентину настолько тяжким, что слёзы наворачивались ему на глаза при одной только мысли об этом.
   "Как долго я ещё буду обманывать себя, и её, и всех остальных? Как долго я ещё буду лицемерно восхвалять бога, которому не поклоняюсь, как долго я ещё смогу обещать ей выздоровление?
   Она больна... Она тяжело больна... И дело даже не в ней... дело во мне... однажды оступившись, я был не в силах вернуться обратно... вернуться... куда? где та самая грань человечности, переступив которую я сделался, тем кто я сейчас? Я взвалил на себя непосильную ношу даровать людям счастье, но и счастье я не дарую... Я его продаю... Я - продавец счастья... единственный во всей Римской Империи... Смешно... Я наживаюсь на улыбках влюблённых, на их безумных радостных взглядах, на их поцелуях... мои слава и богатства растут с каждым днём, но мне это всё больше не нужно... я уже сполна наказан за свои злодеяния... Да! Наказан! тот самый бог, бесспорно, это сделал он... он наградил меня ещё большими страданиями, большими, чем просто угрызениями совести...
   Они пришли ко мне в поисках помощи... отец и дочь... Бедная девушка, к которой я проникся жалостью, внезапно стала для меня оплотом всего моего существования... Я просыпался и видел её лицо... Она являлась ко мне во сне, я ощущал её незримое присутствие повсюду... в каждом предмете, что меня окружал... Я думал и думал только о ней, моё священнослужение превратилось в ещё большую рутину, нежели это было всегда, я мечтал... мечтал стоять с ней рядом, слушать её голос, любоваться ей вечно... я мечтал исполнить свой долг лекаря и излечить её недуг... Я трепетал каждый раз, когда она заходила в мой дом со своим отцом. Я нервничал, и голос мой дрожал, когда она присаживалась передо мной на скамью... Я говорил с ней... поначалу как лекарь, искренне желающий помочь... потом как друг... Я уверял её, что смогу... смогу всё исправить... но, по большей части, я говорил о себе... я убеждал её открыть глаза.... но она так этого и не сделала... её отец платил мне...
   И вот уже она стала приходить ко мне одна... совсем одна... её отец стал доверять мне... доверять настолько, что более не утруждал себя сопровождением своей дочери в пути ко мне и обратно.
   Но, несмотря на то, что почтенный Флавий более не переступал порог моего жилища, я всё же получал положенные монеты за якобы творимое чудо. И я никогда от них не отказывался... я не мог... я потерял совесть, впервые обвенчав влюблённых, я - лжец и недостойный жизни человек.
   Каждую ночь я размышлял над тем, о чём бы могли поговорить с ней в тот малый промежуток времени, когда она заходит и каждый раз я не находил слов... я не мог придумать ничего, что могло бы хоть как-то разнообразить наше общение, заключающееся лишь в тёплой лекарской заботе и доверительном отношении друг к другу. Вернее, я находил... я изобретал... я проигрывал в уме все варианты моего раскаяния перед ней... признания в самых тяжких для меня злодеяниях... признания в том, что я наживаюсь на лжи... на человеческом счастье и надеждах... признания в том, что она явилась для меня тем самым наказанием, в самом прелестном смысле этого слова, как бы парадоксально это не звучало... она заставила меня задуматься... задуматься над тем, что я делаю... задуматься над тем, кто я есть, и чего я хочу... И каждый раз, встречая её на пороге своего дома, я не мог вымолвить и малой толики своих ночных заготовок... И каждый раз я провожал её грустным тоскливым взглядом, и лишь еле движно шептал губами слово "останься"... И, о чудо! Она замирала, словно невнятное бурчание всего моего трясущегося от ранее неведомого мне страха естества достигало её нежного чуткого слуха, словно она всё понимала и так... без слов... она замирала в дверях и, поворачиваясь ко мне, говорила "спасибо", и, улыбаясь, уходила прочь. И пусть эта задержка длилась какое-то очень малое мгновение, я готов был отдать всё богатство, что я нажил за ещё одну такую улыбку, за ещё одно её "спасибо", которого я был недостоин... И она всегда одаривала меня данной прибавкой к денежной награде, и я жадно хватал её... хватал и, оставшись один, падал от бессилия... и вновь терзал себя мыслями о ней.
   Я никак не могу забыть тот самый первый день, когда она однажды, уходя, замерла, обернулась, и вместо улыбки и традиционной благодарности, вполне серьёзно прошептала:
   - Ты не мог бы меня проводить?
   Сначала я не поверил своим ушам и переспросил, действительно ли она имеет в виду то, что имеет. И новая фраза ничуть не отличалась от той, что я услышал прежде.
   - Но почему? - воистину недоумевая, робко спросил я.
   - Мне кажется, друзьям следует больше времени проводить вместе, мы ведь друзья?
   Было что-то странное в том, что она после нашего долгого знакомства и какого-никакого, но всё-таки продолжительного общения всё ещё сомневалась в этом.
   - Да, Юлия... Мы - друзья...
   - Так ты проводишь меня, Валентин?
   - Да... - И мы вышли из дома вместе: слепая девушка и потерявший совесть лжесвященник.
   Некоторое время мы стояли около дома.
   Я сказал ей, что не знаю дороги. Как это глупо было с моей стороны, ведь сколько раз она уже приходила ко мне одна, и уж конечно, не для того попросила она меня её проводить, чтобы не заблудиться, но эта банальность была единственной вещью, которую я смог из себя выдавить.
   Ответом на мою глупость была улыбка... А потом... Потом она взяла мою руку в свою и повела... Повела вперёд... Туда, где по её мнению, а значит, и на самом деле, она жила...
   Мы шли по дороге, тянувшейся от моего дома до самых окраин города, минуя многочисленные строения, принадлежащие славным и прочим мужам нашей Великой Империи. Нам не раз на пути встретились те, кому я так или иначе услужил в своей работе христианского священнослужителя. И все они приветствовали меня, все они не жалели хвалебных речей в мою сторону. Более того, даже те из встреченных нами людей, которые никогда не состояли на военной службе, и уж тем паче не были христианами, те, кого я никогда в своей жизни не видел, а если и видел, то уж точно не вступал в разговор, выказывали мне своё уважение и приглашали испить с ними за одним столом вина.
   - Кто все эти люди, которые приветствуют тебя? - после очередного встреченного римлянина, рассыпавшегося в тёплых лестных речах, спросила Юлия.
   - Жители нашей Империи... - как можно более спокойно, стараясь не выдать своего волнения, ответил я.
   - Но... Ты их знаешь, не правда ли? - она, несомненно, чувствовала, что я что-то не договариваю, и по её интонации можно было понять, что просто так она не отступит.
   - С некоторыми из них мне доводилось встречаться, ну, а некоторых я вижу впервые, - мой голос начал заметно подрагивать.
   - Но почему же они все, все без исключения так относятся к тебе? Кто ты? - Юлия остановилась и... готов поклясться перед всеми богами, к которым я когда-либо взывал, она посмотрела на меня... Нет, чуда не случилось... Её глаза так и остались закрыты... Но ощущение было именно таким... Я был под пристальным взглядом, той, которой не ведомо было само понятие "видеть"... Мне стало совсем не по себе.
   - Я - лекарь... - только и смог напомнить ей я.
   - Я помню, как в нашу первую встречу, ты сказал моему отцу, что занимаешься чем-то другим... Чем-то связанным с кольцами...
   Всё внутри меня заклокотало... Я хотел убежать, залезть под любой камень, нырнуть в заросли непроходимого леса, спрятаться, чтобы никто никогда меня не нашёл.... И я солгал... В очередной раз....
   - Я изготовляю украшения...
   - Правда? - улыбнувшись, спросила она.
   - Да...
   - Наверное, у тебя это очень здорово получается!
   - С чего ты вяла? Ты же ни одного моего изделия не виде... - я слишком поздно осёкся.
   - Но зато я чувствую благодарность, исходящую от чуть ли не каждого встреченного нами римлянина.
   И мы вновь продолжили путь... как ни в чём не бывало.
   Но день имеет свойство подходить к концу, равно как и путь, которым бредут порою люди. Расставшись с Юлией, я шёл домой, не замечая ничего и никого... Я был полностью поглощён своими мыслями и переживаниями...
   Я с нетерпением ждал нашей следующей с ней встречи, и вот этот день наступил... На этот раз она не просила её провожать... А я и не спрашивал... Я просто вышел вместе с ней, и мы пошли... пошли вместе... На этот раз мы никуда не торопились...
   Мы бродили по окрестностям города, блуждали по живописным местам... Я рассказывал ей о политике, религии, целительстве, она же учила меня слышать и ощущать вещи, которые я никогда прежде не замечал: шелест листьев мерно покачивающихся деревьев, журчание неведомо где сокрытого ручейка, жужжание, писк, шорох многих и многих сотен тварей, парящих, ползующих и кровь сосущих, дуновение ветра, разносящего семена чудесных цветов по необъятным просторам нас окружавшим, причудливое движение облаков... всё это создавало вокруг нас удивительный мир, в котором не было никаких хворей и угнетений... не было лжи, притворства, страха... но мир распадался... Распадался с течением времени... потому что время неумолимо... оно постоянно нас куда-то гонит, и мы послушно следуем его зову... И мы были вновь вынуждены расстаться...
   Сегодня... Сегодня я должен увидеться с ней вновь... Я должен... должен сделать то, что я задумал... Я расскажу ей всё.. И в покаянии я дам волю всем своим чувствам, которые я так неуклюже скрывал... И независимо от её ответа, лишённого, я уверен в этом, всякой доли взаимности, я буду горд и удовлетворён от содеянного, ибо нет ничего постыдного или зазорного в том, чтобы любить, а молчание... молчание невыносимо. И я прошу вас, боги! Дайте мне волю свершить замысленное, лишите меня последних сомнений, и тогда... тогда играйте мною как хотите, как вам того будет угодно.... и я клянусь! клянусь вам, что не стану роптать. Я буду смирен, и смирение моё не будет иметь ничего общего с отчаянием..."
   Будучи поглощённым своими бесконечными молитвами, Валентин не сразу расслышал непрекращающийся уже достаточно долгое время стук в дверь. Когда, наконец, уши его вновь стали восприимчивы к звуку, Валентин вскочил на ноги и с ужасом для себя отметил, что уже разгар дня - сквозь окно пробивался неимоверно яркий солнечный свет.
   Открыв дверь, Валентин замер... Перед ним стояла Юлия.
   - Здравствуй, Валентин, - сказала она, - С тобой всё в порядке?
   - Здравствуй... Да... со мной всё хорошо... я... просто... недавно проснулся... Проходи...
   Юлия прошла в дом, и Валентин закрыл за ней дверь.
   - У меня чудесные новости, Валентин! - Юлии явно не терпелось ему что-то рассказать.
   - И какие же?
   - Отец нашёл новую работу!
   - Правда? И где?
   - В одной из новых тюрем...
   - Он - смотритель?
   - Нет, что ты! Просто один из сторожей.
   - Это прекрасно, Юлия... - Валентин закусил нижнюю губу, и замешкался... - Я хотел бы тебе кое-что рассказать....
   - Хорошо, - непринуждённо сказала девушка, - но я надеюсь, ты не будешь меня вновь мучить уговорами открыть глаза?
   - Нет... Сегодня нет... - улыбнувшись ответил лекарь.
   - Обещаешь?
   - Обещаю...
   Внезапно в дверь вновь постучали...
   - Я сейчас, - сказал Валентин девушке, присевшей на скамью, и направился к двери.
   Открыв её, Валентин чудом удержался на ногах. Перед ним стоял центурион, а позади него целая когорта имперских легионеров.
   - Командующий когортой Аппий Туллий, приветствует тебя, почтенный гражданин Рима! Не будешь ли ты так любезен пустить меня на порог этого жилища, дабы я мог схватить преступника по указу нашего Божественного Императора Клавдия.
   - Преступника? Здесь? В этом доме? Я думаю, что это какая-то ошибка...
   - Приказы Императора не обсуждают, гражданин! - грозный взгляд центуриона буквально пронзал Валентина насквозь.
   - Достопочтенный Аппий, не дозволено ли мне будет узнать имя разыскиваемого вами человека? - как можно более спокойно спросил лекарь.
   - Его имя Валентин, а разыскивается он по причине нарушения императорского запрета о венчании легионеров.
   - Я могу вас уверить, в этом доме нет никого, кто бы носил подобное имя и уж тем более никого, занимающегося вопросами венчания... - лекарь с трудом сдерживал всё нарастающее волнение.
   - А как твоё имя, гражданин?
   - Моё? Не сочти за неуважение, центурион, но к чему... К чему тебе его знать?
   - Не испытывай моего терпения... - центурион нахмурил брови.
   - Моё имя... - Валентин понимал, что это его последний шанс... ещё одна ложь во спасение...
   - Я жду...
   Но ему более не пришлось лгать... Ни сейчас, ни позже... Так было угодно богам... Изнутри дома раздался женский голос:
   - Валентин, кто там?
   Центурион не был глупцом, услышанного было достаточно для того, чтобы начать произнесение давно заготовленной фразы:
   - По приказу нашего Императора....
   Всё было кончено, и Валентин понимал это... и он сделал то последнее, что он мог ещё успеть сделать в подобной ситуации... он воззвал к самым человеческим из всех черт, присущих характеру стоящего пред ним военачальника:
   - Вы дадите мне немного времени?
   - Если ты попытаешься бежать или оказать сопротивление, ты будешь повержен на месте, святой отец. Поэтому без глупостей, - взгляд Аппия Туллия наполнился некоей ранее отсутствующей в нём грустью.
   - Благодарю, центурион... Я... я лишь попрощаюсь со своей подругой... - Валентин попытался закрыть дверь.
   - Дверь будет открыта, - короткая фраза без тени какой бы то ни было мягкости. Валентин повиновался.
   Подойдя к Юлии, всё ещё сидящей на скамье, Валентин встал перед ней на колени, и взял её руки в свои:
   - Юлия...
   - Что? что происходит? - девушка была очень напугана.
   - Юлия, послушай... у меня не так много времени, как хотелось бы... - глаза Валентина наполнились слезами.
   - О чём ты? - девушка была в недоумении.
   - Прошу тебя, помолчи и выслушай меня... Я... я тебе лгал... лгал неоднократно....
   - Что?
   - Прости... Вернее, я не заслуживаю никакого прощения! Я - лжец, Юлия, настоящий лжец... Я не могу тебе помочь...
   - Я не понимаю...
   - Я всегда знал, что не смогу излечить тебя... Юлия, я обманывал тебя и твоего отца... Всё твоё лечение было ложью! Капуста не может вернуть зрения...
   - Это всё потому, что я не открывала глаз, да? Хочешь, я открою их? Прямо сейчас - только скажи...
   - Нет... Юлия... Не надо...
   - Просто скажи...
   - Я обещал не делать этого сегодня...
   - Чего не делать?
   - Просить тебя открыть глаза...
   - Ну и что? Разве это что-то значит?
   - Для меня да... Мне надоело лгать, Юлия... а нарушение слова - это, как ни крути, ложь...
   - Ты меня пугаешь...
   - Прости... - Валентин, встав с колен, попытался её обнять, - То, что я не могу вернуть тебе зрение - это ещё не вся та ложь, которую я сотворил вокруг себя...
   - О чём ты? - Юлия высвободилась из объятий Валентина.
   - Я не занимаюсь изготовлением украшений... Я - христианский священник, пошедший против воли Императора Клавдия. Вернее... вернее, я даже не священник... Однажды я прикинулся им, и потом уже не смог остановиться... Я наживался на чужом счастье... а затем... стал наживаться на надеждах... твоих... твоих надеждах и надеждах твоего отца...
   - То есть, всё это время ты мне лгал? Почему, Валентин? - из-под закрытых век потекли слёзы.
   Валентин молчал.
   - Было ли хоть что-то правдивое в твоих словах до сего дня? и не является ли всё сказанное тобой сейчас очередной ложью? как я могу тебе теперь доверять?
   - Я и не прошу об этом, Юлия... Ты вправе меня ненавидеть...
   - Ненавидеть? но разве ненависть сможет вернуть мне друга?
   - Но разве нужен тебе такой друг? друг, живущий во лжи, творящий ложь и пользующийся её силой? Нет... Юлия... Это конец... Там, на улице люди... они пришли за мной... меня посадят в тюрьму... Но прежде... прежде, чем это случится... я хотел бы, чтобы ты знала ещё кое что...
   - Время вышло, Валентин... Ты пойдёшь со мной или умрёшь... - центурион стоял подле скамьи, и весь его вид внушал окружающим, что так оно и будет.
   - Что? Что с ним сделают? - Юлия повернула голову в сторону Аппия Туллия.
   - Скорее всего, он будет казнён, - последовал короткий ответ центуриона.
   - Нет! Вы... вы не можете этого сделать! - Юлия рыдала, подойдя к центуриону вплотную... она пыталась нащупать его руку...
   - От меня ничего не зависит.... - Аппий Туллий подтолкнул к выходу Валентина, не проронившего более ни слова, и дверь за ними закрылась.
  

***

   Валентина вели по длинному узкому коридору двое легионеров, мимо крохотных каморок, из которых порой доносились крики отчаяния и боли. Коридор освещался неважно, поэтому глазам новоиспечённого узника пришлось достаточно долго привыкать к полутьме, царившей в этом злосчастном месте. То и дело навстречу идущим попадались охранники, и Валентин всматривался в лицо каждого из них в надежде увидеть Сервия Флавия... Он пока не понимал, зачем ему с ним встречаться, как не понимал, откуда взялась эта навязчивая мысль, что отец Юлии работает именно в этой тюрьме, а не в какой-то иной...
   Но вот ведущие Валентина легионеры остановились перед входом в одну из каморок.
   - Тебе сюда, святой отец... - сказал один из сопровождающих.
   - Не называй меня так... Я - не священник...
   - Зря от веры отрекаешься, святой отец... зря... Она тебе сейчас ближе всех будет... Ступай внутрь...
   Валентин шагнул в каморку, и массивная дверь с железным затвором за ним со скрипом закрылась.
   - И не пытайся бежать, - напутствовал его всё тот же легионер, - Дверь тебе всё равно не выломать...
   Валентин сел на пол своего новообретённого обиталища, подвинулся в угол, подтянул к себе колени, уткнулся в них лицом и заплакал. Казнь была неминуема, о чём Валентину ясно дали понять ещё перед входом в тюрьму... Император распорядился, и у него от силы имеется дней пять на то, чтобы проститься с жизнью... Но не это терзало душу Валентина... Он так и не сказал самого главного Юлии... не сказал... и теперь уже никогда не сможет сказать... потому что мёртвые говорить не умеют, а свободным он станет только после смерти... иного здесь не дано...
   Время в каморке летело очень быстро - в отсутствии окон невозможно было определить, утро ли, день или ночь... Валентин вёл собственный подсчёт времени, зависящий от еды, порой, проталкиваемой сквозь специальное отверстие в двери. Во время одной такой кормёжки Валентин обратился с просьбой к одному из сторожей, христианину по вере, и тот выполнил её, даровав узнику стиль и восковую дощечку... А ещё у этого же сторожа Валентину удалось выяснить, что Сервий Флавий действительно работает здесь, и возможно в одну из смен им суждено будет встретиться.
  
   Забыв про сон и еду, Валентин делал записи на дощечке. Он не пытался воспроизвести заготовленные ранее пламенные речи, как не пытался в очередной раз просить прощения... не пытался он и описать свой страх перед смертью или отчаяние, казалось бы вполне обыкновенное для узника, ожидающего казни... нет... он писал о чём-то другом... о чём-то более важном... и каждую строчку он отшлифовывал, то стирая, то вновь добавляя слова, наделяя её глубокими смыслами и немыслимым по красоте слогом и звучанием. Со стилем и дощечкой в руках, со всеми своими переживаниями он был настоящим поэтом, певцом Любви... Да, любви... ибо именно это чувство обладало им уже долгие месяцы с тех самых пор, как он впервые увидел Её... Ему позавидовали бы сейчас все писатели Римской Империи, если бы могли хоть краем глаза взглянуть на творимое им словесное волшебство... Вот только не было у них никаких шансов увидеть то, что не предназначалось ни для кого иного, кроме одной единственной девушки, страдающей сейчас не меньше, а может быть, и куда сильнее, Валентина.
   В тот самый момент, когда послание для Юлии было готово, когда стиль упокоился в небольшом углублении в стене, навечно освободившись от пут разума истощавшего узника, приговорённого к смерти, в каморку вошёл человек.
   Валентин сразу узнал это лицо, склонившееся над ним в немом злом упрёке. Это был Сервий Флавий.
   - Здравствуй, - первым нарушил тишину Валентин.
   - Здравствуй, - с презрением вымолвил сторож.
   - Как она? - с надеждой спросил узник.
   - А ты как думаешь? Она сама на себя не похожа... Она не выходит из дома, она ничего не ест и не пьёт... Это всё ты! Ты в этом виноват! Ты будешь справедливо казнён, и я с удовольствием посмотрю на твои предсмертные муки! - в гневе Сервий Флавий направился к выходу.
   - Постой! - Валентин вскочил на ноги, - Прочти ей это... В протянутой сторожу руке была восковая дощечка.
   Сервий Флавий колебался.
   - Я прошу... в память о былой дружбе...
   Ещё никогда за всё пребывание в заключении не был звук запирающего засова столь приятен для слуха Валентина, чем сейчас... Ибо скоро, уже очень скоро Юлия узнает последнюю его тайну...
  

***

  
   - Я знал, что ты придёшь... Я надеялся... - сказал Валентин вошедшему сторожу.
   - Тебя должны казнить завтра....
   - Мне уже сообщили....
   - Письмо...
   - Ты... Ты прочёл его ей? Что... что она сказала?
   - Я его не читал...
   - Что? Как?
   - Пойми, на тот момент не было для меня врага злее тебя, мой друг... Не было... понимаешь? Ты натворил таких дел... ты заставил страдать мою дочь... а ведь она... она - то немногое, что удерживало меня в этом мире...
   - Нет... я не верю...
   - Придётся, Валентин... придётся поверить... Я... Я сломал дощечку и обломки кинул в огонь....
   - Нет! Нет! Этого не может быть... Как... как ты мог? это был последний шанс... последний... понимаешь? завтра меня уже не будет... завтра...
   Сервий Флавий, будто не слыша Валентина, продолжал:
   - Один кусочек... самый маленький из тех, на которые я размельчил дощечку, данную тобой... самый маленький... я не понимаю, как я мог его не заметить... он лежал на полу... и она... она... Валентин... я так виноват... ты сможешь простить меня?
   - За что? за что прощать тебя, Сервий? За то ли, что ты желал своей дочери лишь добра? За то, что любил её больше всего в жизни, за то, что старался оберегать её? оберегать от таких... таких как я? Нет... Сервий... не за что тебе просить прощения...
   - Ты не понимаешь... Она наступила на него... на этот маленький кусочек твоего письма... она наклонилась и взяла его в руки... "Что это?" - спросила она меня... Я не смог ничего ответить... "Что это?" - вновь раздался её вопрос... И... и она догадалась... я не знаю как... не знаю... она выбежала на улицу... и... и открыла глаза... она покачнулась... она упала... я... я не успел её подхватить...
   - Что с ней? Она пострадала? Ей нужна помощь? Сервий, прошу, скажи мне!
   - С ней... с ней всё хорошо, Валентин... Упав... упав, она встала... встала и... и впервые в жизни посмотрела на меня...
   - Посмотрела? То есть...
   - Да... она смотрела... она меня видела... видела своими собственными глазами... затем она перевела свой взгляд на то малое, что осталось от твоего послания... и... и прочитала....
   - Не может быть, Сервий! Она - видит!
   - И.. и она читает, Валентин!
   - Я... Я не знаю... как... как такое возможно... неужели... неужели капуста действительно может вернуть зрение? Сервий... Сервий - это лучшая новость, которую я мог узнать, прежде, чем умереть... Ради этого стоило жить... Стоило! Постой... ты сказал, что она прочитала письмо сама?
   - Да! Понимаешь, что это значит?
   - Это значит... что до встречи с тобой... до встречи с тобой она была зрячей! И умела читать!
   - Да! Да, Валентин! О многом хотел бы я её расспросить... о многом... но я поспешил к тебе... Прости, что я сомневался в твоих способностях... прости, что наговорил тебе слишком много из того, что не следовало бы тебе говорить... прости, Валентин... и в качестве моего раскаяния прими мой последний дар...
   - Дар? Какой дар?
   - Свободу!
   - Свободу? О чём ты, Сервий?
   - Ты можешь идти...
   - Куда? Зачем?
   - Что значит зачем, Валентин? Чтобы жить!
   - Но... но как же казнь? Если я уйду... её не будет.... и потом... дав мне уйти, ты на себя навлечёшь императорский гнев... и... на Юлию...
   - Казнь состоится, Валентин... И ты умрёшь... но только это будешь не совсем ты...
   - Сервий, ты видимо настолько рад тому, что твоя дочь выздоровела, что не совсем понимаешь, о чём говоришь...
   - Раздевайся, Валентин....
   - А?
   - Снимай с себя одежду....
   Валентин стал медленно раздеваться. Сервий тоже.
   - Быстрее же! - принялся подгонять его Сервий, выполнивший свою часть какого-то нелепого для Валентина ритуала.
   - А теперь надевай мою... Отныне ты - это я... а я - это ты... - сказал Сервий, когда Валентин закончил.
   - Нет, Сервий... Я... я так не могу...
   - Можешь... Император не заметит подмены... может.. может, его вообще не будет на казни... Да и потом, я знаю, как можно сделать даже очень знаменитое лицо неузнаваемым... - рот Сервия скривился в недоброй ухмылке.
   - Я не об этом, Сервий... ты... ты готов умереть вместо меня... я не могу... не могу так... - Валентин не мог поверить, что с ним это происходит на самом деле.
   - Валентин! мои дни уже сочтены.... я болен... серьёзно болен...
   - По тебе и не скажешь...
   - Молчи! Слушай меня... ты выйдешь отсюда и направишься к Юлии... Твоё имущество было конфисковано сразу после ареста. Под камнем, с левой стороны моего дома спрятаны деньги... много денег... вы возьмёте их и покинете границы Римской Империи... Вас никто никогда не будет искать... а если и будет, то никогда не найдёт... Обещай мне... Обещай мне, Валентин... что никогда не оставишь мою дочь в беде... что... что будешь заботиться о ней и оберегать её...
   - Обещаю... - грустно сказал Валентин.
   - А теперь уходи... Прощай.... - Сервий, не теряя зря времени, уже стоял в одежде Валентина.
   - Прощай... - Валентин повернулся к двери.
   - Стой! - внезапно крикнул Сервий.
   - Что?
   - Ты ничего не забыл?
   - Мне очень жаль... очень жаль, Сервий, что так случилось... - начал было оправдываться Валентин.
   - Мне твои сожаления уже поперёк горла стоят... я не об этом... Ты собираешься бежать из тюрьмы в таком виде?
   - Нет... нет, конечно, Сервий... - сквозь силу улыбнувшись, ответил обнажённый лекарь и как можно быстрее оделся.
   - Совсем на сторожа не похож... Ступай... И не забудь запереть меня...
   Валентин вышел из каморки, заперев за собой дверь на ключ. Узник был свободен. Но какой ценой!
  

***

  
   Легко одетая девушка стояла подле дома, окружённого редкими неплодоносящими кустарниками, и вглядывалась в вечернее небо. Внезапно она перевела свой взгляд на приближающегося к ней человека.
   - Кто ты? - спросила она.
   Человек не ответил, но замедлил шаг.
   - Я спрашиваю, кто ты, гражданин? - с ещё большим напряжением в голосе, нежели раньше, спросила девушка.
   - Ты не узнаёшь меня, Юлия? - человек не подходя слишком близко, будто бы чего-то опасаясь, остановился.
   - Валентин?
   Конечно, она не могла не узнать его голос.
   - Да... - ответил ей человек, Валентином и являвшийся.
   - Это правда ты?
   - Да, Юлия... Это я...
   - Но... Но как?... - девушка протянула к Валентину руки и, потрогав, убедилась, что он настоящий.
   Валентин молчал.
   - П-почему на тебе одежда отца? - заикаясь, спросила она.
   - Прости, Юлия... Я... Я не смог его отговорить...
   - Отговорить от чего?
   - Он заменил меня в тюрьме... Прости...
   - Нет! Нет! - закричав, Юлия стала плакать, ноги её подкосились, и Валентину стоило немалых усилий успеть подхватить её и прижать к себе, прежде, чем она бы упала в бессилии.
   - Это всё я! Я во всём виновата... Это из-за меня теперь убьют отца...
   - Нет, Юлия... ты здесь совершенно не причём... Если уж кто и виноват во всех тех бедах и несчастьях, что свалились на тебя и Сервия, так это я... и более никто... - Валентин гладил её волосы и пытался успокоить, но всё было напрасно. Дочь лишалась отца.
   - Ты не понимаешь... Стоило мне открыть глаза в нашу первую встречу... Стоило мне их вообще не закрывать в тот роковой для моей настоящей семьи день... И всё могло бы пойти иначе, понимаешь?
   - Нет... - честно ответил лекарь.
   - Я всегда была зрячей, Валентин... именно поэтому я совершенно не была сконфужена тем фактом, что ты не смог меня излечить...
   - Зрячей? Всегда? Но... - Валентину перестало хватать воздуха.
   - Я была маленькой... мы с родителями ехали в Рим... На нас напали... Я не помню, сколько их было... Мать сказала мне: "Закрой глаза и не открывай их, пока всё не закончится... Слышишь? Не открывай!" Но, когда всё кончилось я не нашла в себе сил исполнить последнюю просьбу своей матери... Я не открыла глаз, а просто пошла... пошла вслепую... Пошла прочь от гибельного места, приютившего разом всех близких мне людей. Тогда меня подобрал человек, заменивший мне их всех... И отца и... мать. Это был Сервий.
   - Т.е. всё это время ты... ты просто жила с закрытыми глазами? - поражённый, Валентин с трудом верил своим ушам.
   - Я боялась...
   - Чего?
   - Боялась, что забуду лица близких, забуду их голоса....
   - Однажды мне кто-то сказал, что время не властно над памятью...
   - Нет, Валентин... властно... Несмотря на все мои попытки удержать воспоминания... они уходили... уходили прочь... не оставляя и следа... Но с закрытыми глазами, не затуманенными реальностью окружающего мира, у меня оставался пусть мизерный, но всё-таки шанс на успех... И я не могла с ним так просто расстаться... Что я наделала Валентин? В попытках удержать прошлое, я погубила настоящее... В попытках не потерять погибших близких, я почти потеряла живого... Что со мной? Почему всё так несправедливо?... Я ведь никогда не желала ему зла...
   - Мы можем попытаться освободить его... У меня немало знакомых легионеров... Тех, кому я когда-то помог...
   - Нет... Если отец на что-то решился, то он уже не отступит... Всё бесполезно... Я сразу всё поняла, когда он, завидев творимое на глазах его чудо... завидев меня зрячей и читающей письмо... оделся и ушёл не попрощавшись...
   Наконец, Юлия успокоилась.
   - Что ж... тогда... тогда мы должны выполнить его последнюю просьбу... Он сказал нам бежать... бежать из Римской Империи... - сказал Валентин.
   - Да. Ты прав. Но позволь сначала проводить его в последний путь... Я должна присутствовать на казни, Валентин... должна... Я не видела гибели своих настоящих родителей... Так пусть я увижу хотя бы того, который долгие годы заменял мне их всех... Увижу в его последние мгновения среди живых... Я не могу вновь отвести взгляд... Вновь закрыть глаза и находится в неведении... Я не могу больше прятаться от своей судьбы... От неё не убежать... мне на роду было написано увидеть смерть близкого мне человека...
   - Хорошо... Мы пойдём на казнь... Но... Но только обещай мне, что сразу после свершения наказания мы постараемся покинуть Империю и начать нашу жизнь заново...
   - Обещаю...
   Возникла небольшая пауза, которую нарушил Валентин:
   - Большая часть моего письма была уничтожена... Боюсь, я не в силах повторить то, что так долго и аккуратно выводил на дощечке почти вслепую....
   - Тебе и не нужно, Валентин...
   - Ты просто должна знать, что я люблю тебя... - Валентин сиял от самой только мысли, что может вот так открыто говорить о своих чувствах, казалось бы только недавно он был скован путами неуверенности, которые лопнули в течение последних нескольких дней, не оставив и следа от своего бывалого пребывания.
   - Я всегда это знала... С момента первой нашей встречи... - улыбнувшись, глядя прямо в глаза Валентину, сказала Юлия.
   - Правда?
   - Да... Нам нет смысла теперь друг от друга что-то таить... Я тебя тоже люблю...
  

***

   Несмотря на то, что солнце грело с какой-то особой невообразимой остервенелостью, пытаясь спалить всё живое, что только могло попасться на пути его бесчисленных невидимых лучей, лёгкий прохладный ветерок пробирал до мозга костей каждого встреченного им на пути. Люди, в избытке собравшиеся перед городскими воротами, нервно переговаривались, сплетничая по поводу судьбы того несчастного, который сегодня будет обезглавлен. В том, что приговоренный к смерти не будет помилован, не сомневался никто. Толпа гудела, и шум её постепенно всё больше и больше усиливался. Он рос с каждым мгновением томительного ожидания. Единственными людьми, выделявшимися среди всех этих жаждущих кровавого зрелища почтенных граждан Рима, была пара - мужчина и женщина, у женщины на глазах были слёзы, и она постоянно прижималась головой к плечу своего спутника, мужчина же был очень спокоен. Эта странная пара, стоящая в первых рядах перед расчищенной от зарывающихся зевак площадкой, вызывала живой интерес практически каждого собравшегося посмотреть на вершение правосудия. Почти каждый из вновь прибывших, не говоря уже о тех, кто в ожидании казни, стоял перед воротами с самого утра, непременно скользил по ним взглядом, будто бы стараясь выяснить, что же с ними не так. И, хотя попытки глазеющих были тщетны, никто не осмеливался встать рядом с ними, каждый, будто бы считал своим долгом держаться от странной пары на некотором расстоянии. И это несмотря на то, что в окружавшей площадку массе людей присутствовали в избытке и те, кто совсем недавно отдавал великие почести смелому священнику, не узнать которого в чрезмерно спокойном мужчине ну никак было нельзя. Но, наверное, повинуясь больше здравому смыслу, нежели наваждению, они, как и многие, просто отводили глаза.
   Наконец, после долгого и томительного ожидания в центр площадки вышел глашатай, вслед за ним появилась внушительного вида охрана ведомого на смерть узника в потрёпанной, забрызганной кровью одежде. Те немногие, кто в тот момент внимательно всматривался в черты лица осуждённого, в ужасе отходили в задние ряды, и вообще, как-то сразу замолкали. И было от чего... На узнике в прямом смысле слова не было лица. Создавалось впечатление, что его просто кто-то взял и снял с бедолаги, причём сделал это совершенно неаккуратно, будто бы впопыхах, стараясь причинить максимально возможную боль и без того обречённому человеку.
   Юлия, а именно она являлась той самой женщиной из странной пары, невольно вскрикнула и, рыдая, нырнула в объятия Валентина.
   Без каких-либо заминок, суровый приговор был объявлен, после чего глашатай сделал знак палачу.
   Экзекутору помогали двое легионеров. Преступнику накрыли голову непрозрачной тканью, и в тот момент, когда глазам преступника грозило узреть в последний раз жизнь как таковую, его взгляд встретился со взглядом рыдающей женщины, он успел заметить как она, не выдержав, в который уже раз уткнулась в плечо стоящего рядом с ней мужчины, улыбка скользнула по тому подобию лица, что ещё оставалось у узника, и свет для него померк. Померк навсегда.
   В руках у палача возникли розги. Удар за ударом, не щадя ни собственных усилий, ни усилий осуждённого по противостоянию нестерпимой боли, каким-то чудом, удерживавшего в себе душераздирающий крик, палач делал своё дело. Вот счёт ударов подошёл к концу. Заворожённая толпа, раззадоренная, блаженствующая от вида чужих воистину нечеловеческих страданий, готовилась к самому главному, и это главное не заставило себя долго ждать. Клинок резко взметнулся вверх, поставленный на колени преступник, даже не дёрнулся... Толпа ликовала, сталь сделала то, ради чего собственно и была в этот день явлена людям, искренне жаждущим кровавых развлечений. В радостной суматохе никто даже не заметил, куда пропала так странно ведшая себя во время всего процесса казни пара, которая была уже на пути к новой, совершенно иной жизни, потому что та, что была у них здесь, в этом городе, в этой Империи оборвалась с последним вздохом казнённого.
  

***

  
   Они стояли на берегу ведомого им лишь по обрывочным слухам континента, он и она, беглецы, которых в-общем-то никто и не искал. Римское солнце по сравнению с тем, что сейчас горело над их головами, было чем-то совершенно ничтожным, потому что жар, исходящий буквально от каждого кустарника, каждого раскалённого камня, был просто невыносим.
   - Знаешь, Юлия, по-моему, правители Рима поступили более, чем разумно, не покоряя все имеющиеся здесь земли со всей их необузданной природой... Здесь просто невозможно жить.
   - Неужели ты готов сдаться уже сейчас, Валентин? В самом начале нашего нового пути...
   - Начале? Мне казалось, что начало было где-то там, далеко от этих берегов, когда мы сели на корабль, плывущий в Африку... Шторм, кораблекрушение, наконец, чудесное спасение... здесь, у безжизненных берегов... Вдали от границ Римской Империи, вдали от всех тех, кто должен был за нами гнаться, пока бы не достиг и не расправился... А ты говоришь о каком-то начале... Это конец... Что нам здесь делать? Да мы умрём здесь не позже, чем случится заход солнца....
   - В границах Империи континент обитаем, Валентин, значит, и здесь мы встретим кого-то...
   - Ну, конечно...
   - Смотри, там на холме, - Юлия показала рукой куда-то вправо от Валентина, - там какая-то статуя...
   Валентин нехотя вгляделся туда, куда показывала Юлия:
   - Где статуя там и люди... А где люди, непременно возникают неприятности...
   - Ты только что уповал на безжизненность и конец пути, а теперь вовсе не рад, тому что увидел... Ты невыносим, Валентин, пойдём.
   Юлия направилась к холму. Валентину ничего не оставалось, как последовать прямо за ней.
  
   - Подумаешь, деревянный истукан... Выструган, наверное, каким-то неотёсанным варваром из местного племени... - Валентин нарочито пнул ногой изваяние из какого-то неведомого ему дерева прямо по основанию.
   - Может и так... - задумчиво проговорила Юлия.
   - Наверное, изображение какого-то бога или ещё кого...
   - Может быть, воина или жреца... - подхватила размышления Валентина Юлия.
   - Да, какая, собственно, разница? - возмутился тот, и повернулся спиной к истукану.
   - Пока никакой... Но нельзя встать на новый путь, отвергая всё новое и на первый взгляд чуждое...
   - Ты, похоже, перегрелась, Юлия... Давай найдём тень...
   Юлия улыбнулась.
   - Не забывай, я - лекарь... ты... ты должна прислушиваться к моим словам...
   Юлия подошла к истукану и положила ему в основание частичку восковой дощечки, ту самую, что явила ей исцеление, Валентину спасение, а Сервию Флавию мученическую смерть:
   - Теперь, это не просто истукан... это память... Память о нашей прошлой жизни, которую мы в раз отринули, память о наших грехах, о наших ошибках, наших страхах и... наших потерях... Теперь для нас это святое место и от этой святыни мы будем строить новую жизнь.
   - Святой истукан как сердце новой империи... - продекламировал Валентин, беря под руку девушку.
   - Нет, не Империи... Семьи... - улыбнувшись, поправила та, и они повернулись в сторону океана, который был на редкость спокоен...
   Так и стояли они, упоённые собственными чувствами и светлой верой в будущее, стояли в тени деревянного истукана, неведомо кем и с какой целью здесь воздвигнутого, в мгновение ока ставшего Святым, благодаря небольшому куску восковой дощечки, вещавшей на неведомом для сих краёв языке: "Твой Валентин".
  

23.09.2008

Расшифровка сносок
   1 Принципы (от лат. princeps) -- в армии Древнего Рима -- воины второй линии тяжёлой пехоты римского легиона в IV--II вв. до н. э. Состояли из мужчин в возрасте до 40 лет, уже побывавших в боях.
   2 Пилум (pilum, мн.ч. pila ) -- метательно орудие, состоявшее на вооружении легионов Древнего Рима.
   3 (лат.) Живи и здравствуй!
   4 Центурия (лат. centuria, сотня, от centum -- сто) -- военное подразделение римской армии.
   5 Манипула (от manipula -- букв. "горсть", от manus -- "рука", как изображение на штандарте, под который собирались манипулы) -- основное тактическое подразделение легиона в период существования манипулярной тактики, каждoe из которых первоначально делилoсь на 2 центурии.
   6 Вулкан - бог огня и покровитель кузнечного ремесла в древнеримской мифологии.
   7 Палла - женское одеяние римлян, длинная широкая шаль, в которую можно совершенно закутаться
   8 Фибула (лат. fibula, скоба) -- металлическая застёжка для одежды, одновременно служащая украшением.
   9 наградные бляхи
   10 Смирно!
   11 Божественный Клавдий
   12 Разойдись!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"