Аннотация: Король-Ворон рассказывает о событиях, которые произошли во время войны Ворона и Виверны, примерно через десять лет после событий, описанных в романе "Ворон и Ловчий".
Береника, или Призраки прошлого
Умирая, мой дядя отказался поделиться со мной своими секретами. Он оказался прав: у моего смертного одра и без того соберется целая толпа призраков.
Об иных из них я буду молчать, пока в состоянии прижимать нижнюю челюсть к верхней - я и вспоминать-то о них стараюсь пореже, на всякий случай, чтобы держать их подальше от своего языка, который иногда, по пьяной лавочке, норовит выболтать то, что я хотел сохранить в тайне. Потому пить я стараюсь в одиночестве.
Но иногда до смерти хочется бросить им вызов - хотя бы вспомнив о них. Тогда я думаю о Беренике.
Это произошло в конце войны, уже после битвы на Охотничьем поле. Я знал, что победа не за горами, но иногда мне казалось, что ничего не изменилось: Ублюдок, хоть и осажденный в Озерном замке, рассылал своих эмиссаров по всем мятежным провинциям. На моих солдат нападали ночью из засады, они умирали, напившись воды из отравленного колодца, и я всерьез опасался, что мятежники соберут достаточно сил, чтобы отрезать меня от королевского домена. И потому посреди зимы, оставив Фергуса караулить Ублюдка, я самолично отправился воевать мятежные дворянские гнезда.
У небольшого замка Трайгтрен я застрял на четверо суток: местность была гористая и сильно изрезанная, из-за оттепели втащить пушки наверх не удалось, а обитатели замка дрались отчаянно и, несмотря на мое численное превосходство, отбили два штурма.
И когда Кистэннин Трайгтрен, семнадцати лет от роду, был взят в плен, я понял, что мне придется остаться здесь на несколько дней, чтобы дать отдых себе, людям и животным.
После недели, проведенной по колено в грязи, под ледяным дождем и мокрым снегом, крыша над головой и огонь в очаге превратили Трайгтрен в райскую обитель, несмотря на запах пороха, выбитые окна и лужи крови под ногами. Я выспался впервые за все эти дни и потому на следующее утро спустился в трапезную, превращенную в госпиталь-штаб, в благодушном настроении.
Тут-то меня и поджидал сюрприз: прорвавшись сквозь строй офицеров, ждавших меня с докладом, ко мне бросилась женщина в коричневом платье. Кевин, мой телохранитель, быстро остановил ее, но я сделал ему знак "Отпусти".
Высвободившись из рук Кевина, женщина поклонилась мне так, как будто ее голову к полу тянули веревками. Тут я увидел, что она молода, хороша собой - и похожа на Кистэннина Трайгтрена и его старшего брата Трена. Настроение у меня сразу испортилось.
- Позвольте просить вас о милости... - начала она с места в карьер.
- Кто ты? - перебил я ее, тоже не особенно вежливо.
- Меня зовут Береника Трайгтрен, я хотела просить вас о милости...
- Кого?
Она опешила, уставившись на меня враждебными карими глазами.
- Что - кого?
- Кого ты просишь о милости?
- Вас! - произнесла она таким тоном, как будто хотела сказать "Придурок, я к тебе обращаюсь!".
Я молчал. Девушка изменилась в лице.
- Позвольте просить вас о милости... ваше величество, - произнесла она тише.
Я кивнул:
- Продолжай.
Она как деревянная опустилась передо мной на колени и заговорила, глядя в пол.
- Умоляю вас... государь: позвольте мне выкупить жизнь и свободу моего брата.
Я решил, будто она собирается подняться вместо него на эшафот.
- Я казню людей за их собственную вину, - резко ответил я.
Тут Береника Трайгтрен наконец подняла на меня глаза.
- Я заплачу выкуп честью... Я отдам вам свою девственность, - твердо договорила она, несмотря на румянец, проступивший на бледных щеках.
Настал мой черед задуматься. Вообще-то я на такие сделки никогда не шел: каждый взятый в бою мятежник был моей собственной добычей, и я не собирался разменивать свою месть на пустяки вроде хорошенькой мордашки. С другой стороны, Кистэннина, в отличие от его брата, я не считал лично виноватым передо мною.
Кроме того... глядя на грудь девушки, не вовсе изуродованную скверно скроенным и плохо сшитым лифом, я думал о том, что мне уже давно пора переспать с женщиной. Я странно устроен: никакие тяготы, никакая усталость не лишают меня плотского желания. Так что почти каждую ночь во сне я отдавался мужчинам с толстыми и длинными, как у жеребцов, членами. Иногда у них были лица знакомых людей, и это само по себе было неприятно. Но что гораздо хуже, я начал всерьез опасаться, что однажды ночью, плюнув на все, и в самом деле отправлюсь на поиски "петушка". В обозе, конечно, были девки и маркитантки, но в отношении женщин я весьма переборчив. А Береника была хороша собой - отличная возможность за раз убить одним дротиком двух крапивников.
Трен был мертв, ему я ничего сделать не мог, казнь его младшего брата и на пол-столько не утолила бы мою жажду мщения, а Береника пришла сама и сама предложила мне то, в чем я нуждался, в обмен на то, что было мне не очень нужно. Но я знал, что иду на поводу у той части своей натуры, которую разделяю с Ублюдком.
- Кистэннин Трайгтрен не является моим личным врагом, он не нарушал законов войны, никто из верных мне людей не заявлял о том, что находится в кровной вражде с ним... - произнес я вслух. - Я помилую и освобожу его, если ты, Береника Трайгтрен, заплатишь предложенный тобой выкуп.
Береника, все еще стоявшая на коленях, закусила губу и кивнула. Я протянул ей руку и помог подняться.
- Жду тебя ближе к вечеру, - сказал я.
Она пришла уже в ночи - в том же коричневом платье, решительная, бледная. Впрочем, кажется, бледной она была от природы. "Вот заодно и проверю", - подумал я, без лишних церемоний указав ей на дверь в комнатку, где стоял топчан с тюфяком, набитым соломой, на котором я накануне спал, завернувшись в подбитый мехом плащ, и который Бертрам, мой камердинер, ради сегодняшнего случая застелил трофейным бельем с гербами Трайгтренов. Я уже говорил, что я человек мстительный и злопамятный? Впрочем, никакого другого постельного белья все равно не было, а королю неприлично лишать чести благородную девицу на соломе.
Она остановилась посреди комнатки, освещенной огнем, ревевшим в камине, и кривым канделябром с сальными свечами, которые чадили и потрескивали.
- Раздевайтесь, домнисель Береника, и ложитесь, - сказал я.
Не поворачиваясь ко мне, девушка принялась возиться с одеждой. Ее платье было не из тех, с которыми легко справиться в одиночку, но я не собирался навязываться с помощью. Сам я, сняв куртку и сапоги и оставшись в рубахе и штанах, уселся на край постели и принялся наблюдать за ней.
Береника Трайгтрен была высокого для женщины роста и сложена в моем вкусе: небольшая упругая грудь, тонкая талия, длинные ноги с маленькими ступнями. Темно-русые, почти черные волосы не распущены и не заплетены в косу, как подобает девице, а уложены в прическу, не очень аккуратную.
Совладав с платьем, Береника принялась стаскивать рубашку, и тут я заметил нечто такое, что заставило меня усомниться в ее мотивах. Но когда, отшвырнув сорочку таким же движением, каким поединщик, выходя на бой, отбрасывает плащ, она повернулась ко мне, совершенно обнаженная, я решил, что убивать меня она, скорее всего, не собирается.
Кожа у нее и впрямь была очень белая, а маленькие соски походили на ягоды остролиста.
Я молча указал ей на постель. Береника выступила из туфель, подошла к кровати и легла на нее в позе надгробной статуи, сложив руки под грудью и глядя вверх, на потолок, где плясали отблески огня. Я лег рядом и положил руку ей на грудь. Девушка вздрогнула, а ее тело оказалось на ощупь почти холодным, хотя в комнате было тепло.
- Я могу тебя поцеловать? - спросил я.
Из-под густых темных ресниц она метнула в меня ненавидящий взор, но ответила вежливо.
- Как пожелаете, государь.
Что ж, если она собирается строить из себя мученицу, пусть. Самому мне было уже так жарко, что я обрадовался бы и снежной бабе. Да и потом, внутри все женщины горячие, хотят они того или нет.
Я наклонился к девушке, поцеловал плотно сжатые губы, лег рядом и обнял, глядя ей в лицо. У Береники были широкие скулы и маленький подбородок. Обычно женщины с таким личиком - сердечком - веселы, улыбчивы и слабы на передок, но не Береника: хотя ее обнимал и ласкал не самый уродливый на свете мужчина, она по-прежнему лежала как окоченевший труп и не сводила глаз с потолка.
Я мял ее грудь и целовал шею (ниже левого уха у нее была родинка, точь-в-точь коринка в тесте), распаляясь все сильнее. Сама Береника только закрыла глаза. Я раздвинул ее ноги, и моя рука, миновав живот и Венерин холм, нырнула между ее бедер.
- Почему бы вам не сделать все быстро? - произнесла Береника сквозь зубы. Ее дыхание сделалось неровным.
Ага, ледышка начинает таять, не без злорадства подумал я.
- Я и так все делаю очень быстро, - честно ответил я. - Даже кобель залезает на суку медленнее.
И продвинулся чуть дальше. Вдруг Береника вздрогнула и охнула.
Не может быть, подумал я и приказал ей:
- А ну раздвинь ноги!
- Зачем? - она стиснула бедра и теперь смотрела на меня с откровенной враждебностью.
Но со мной ей было не тягаться. Пол-минуты молчаливой борьбы - и я заставил ее сделать по-своему. Теперь на ее промежность падал свет, и я пальцем коснулся входа в ее тайник. Она опять вздрогнула.
- Что это? - спросил я.
- Я не понимаю, о чем вы, - упрямо ответила она.
Я показал ей окровавленный палец.
- Перестань валять дурочку, - зло сказал я. - Ты думаешь, я не отличу девственницу от сломанной целки?
И, выпустив ее, сел на краю кровати.
- Меня изнасиловали при штурме, - произнесла она.
Я вскочил с кровати, поднял с пола ее рубашку и показал ей пятно крови.
- Больше суток назад? Кровь еще не успела засохнуть и ранка свежая! - и швырнул ей рубашку. - Не смей лгать! Что ты сделала?
Береника села, прижав рубашку к груди.
- Прежде чем идти к вам, я отдалась солдату, - ответила она.
Изумление мое было столь велико, что пересилило гнев. Я сел на постель и, приподняв ее лицо за подбородок, заглянул в глаза. Береника кусала губы и с трудом сдерживала слезы.
- Зачем? - спросил я. - Зачем?
- У него член больше, чем у вас, - бесстрашно ответила она.
У меня зачесались руки отвесить ей затрещину, но я понял, что именно этого она от меня и хочет. И потому продолжал, не мигая, смотреть в блестящие от непролитых слез глаза.
- Я не могла... не могла вынести, что вы будете моим первым мужчиной, - с трудом прошептала Береника.
Я отпустил ее, и она, согнув колени и обхватив их тонкими руками, спрятала лицо в рубашке. Но не плакала, только тяжело дышала.
- И что мне теперь с тобой делать? - спросил я. - Как я должен наказать тебя за обман? Отдать солдатам?
Она повела лопатками.
- Делайте, что хотите, - глухо произнесла она в рубашку. - Мне все равно.
- Тебе все равно... А может, мне в наказание лишить девственности твой ротик и твою попку? - зло спросил я.
Тут Береника оторвала голову от рубашки и уставилась на меня широко открытыми глазами, полными ужаса и отвращения. Мне стало стыдно: какого черта я пугаю глупую девчонку, если не собираюсь приводить свои угрозы в исполнение? Только потому, что она задела мое мужское самолюбие, а потом не пожелала чувствовать вину и страх? Вышвырнуть ее за дверь, и чтоб больше не смела попадаться на глаза. Или оттрахать, а уж после этого выгнать.
Эта мысль показалась мне одновременно отвратительной и привлекательной.
- Хочешь, чтобы твой брат остался жив?
Она истово кивнула.
- Тогда предлагаю тебе другой договор: если сделаешь, как я говорю, я отпущу Кистэннина.
- Что надо сделать? - подозрительно спросила Береника.
- Все просто, - сказал я. - Ты проведешь со мной три ночи. Если за эти три ночи ты хоть единожды испытаешь плотское наслаждение, твой брат получит свободу и мое прощение.
Она удивилась.
- Зачем вам это надо? Если вы хотите, вы всегда можете взять меня силой. И развлекаться, сколько пожелаете.
Я улыбнулся. Судя по изменившемуся выражению лица Береники, улыбка моя ей не понравилась.
- Во-первых, силой я никого не беру, не брал и не буду брать. Никого и никогда. Во-вторых, Береника, я хочу удовлетворить с тобой не только похоть. Буду откровенен: это месть за твой обман. Так что будь я на твоем месте, я бы отказался, скажу честно.
Береника некоторое время пристально смотрела на меня, а потом кивнула:
- Нет, я согласна.
- Отлично. А теперь в знак того, что никто никого больше обманывать не будет, скрепим обязательство поцелуем.
Ее губы, по-прежнему плотно сжатые, уже были не так холодны.
Сразу после этого я ненадолго вышел из комнаты, отдать Бертраму кое-какие распоряжения, и скоро нам подали поздний ужин: мясной пирог и горячее вино.
- Зачем это? - подозрительно спросила Береника, пытаясь кутаться в рубашку, когда я подал ей кусок пирога и тяжелый серебряный кубок, над которым поднимался пар.
- Уж не знаю, домнисель Береника, что вы обо мне слышали, но в одном можете быть уверены: синие и пупырчатые девицы, похожие на дохлых цыплят, меня не прельщают.
То ли я был достаточно красноречив, то ли пирог вкусно пах, но Береника с жадностью впилась в него. Передние зубы у нее были широкие, как у кролика или белки, но я не счел это недостатком. Если честно, то с каждой минутой Береника нравилась мне все больше и больше, и не только внешне.
Когда она допила вино, на ее щеках наконец заиграл румянец.
- Теперь обратно в постель? - спросила она, глядя на меня.
Я покачал головой.
- Нет. Еще кое-что.
Я встал с кровати и подал ей руку.
- Не одевайся.
В соседней комнатке в камине тоже бушевал огонь (кажется, топили его остатками тарана), а перед камином, на полу, устланном чистой соломой, стояла большая бочка с водой, над которой клубился пар.
- Залезай, - скомандовал я Беренике.
- Зачем? - опять упрямо спросила она.
- Ну надо же отмыть тебя от твоего солдата, - усмехнулся я.
Она метнула в меня взгляд - уже не злобный, а просто сердитый. И я понял, что теперь ей никуда не деться.
Радом с бочкой была заботливо поставлена табуреточка-приступка. Я помог Беренике забраться в бочку, она тут же окунулась по подбородок и закрыла глаза. Выражение ее лица смягчилось, и стало понятно, что когда Береника улыбается, на щеках у нее появляются ямочки.
Я снял рубашку и взял с камина кусок кипрского мыла.
- Вставай, Береника, - сказал я.
Она открыла глаза и вздрогнула, увидев меня полуголым. Я встал у нее за спиной и провел мылом по тонкой шее - из тех, с грустью подумал я, каким не нужно топора, а достаточно садовых ножниц. А потом провел по ее плечу - уже не мылом, а намыленной рукой. Она напряглась, но не отпрянула.
- Встань, - повторил я.
На сей раз Береника послушалась. С трудом удерживаясь от того, чтобы не покрыть поцелуями ее шею и плечи, я прижал ее влажную спину с выступающими позвонками к своей груди. Береника опять вздрогнула, а я начал медленно и нежно намыливать ее маленькие груди, шею, плечи, живот, руки... Все это время я прижимал ее к себе и скоро понял, что она дышит тяжелее, когда мои руки гладят ее грудь.
- Повернись ко мне лицом.
Береника повиновалась, но стояла передо мной с закрытыми глазами. Я принялся намыливать ее спину и ягодицы, не забывая слегка прижиматься грудью к ее скользким от мыла соскам. Скоро она опять тяжело задышала, и я увидел, как крепкие широкие зубы закусили нижнюю губу. Кровь прилила не только к ее щекам, но и груди.
- Теперь окунись и вылезай, - сказал я.
Она открыла глаза и посмотрела на меня едва ли не с сожалением.
- А вы разве не собираетесь...?
- Я уже помылся. К твоему приходу.
Когда Береника, окунувшись, выбралась с моей помощью из бочки, я велел ей встать в деревянное корыто и облил теплой водой из кувшина, гревшегося перед камином. Волосы, выбившиеся из прически, от влажности завились в кудряшки, окружив порозовевшее лицо бронзовым ореолом.
Аккуратно промокнув мою красавицу грубой простыней (и слегка задержавшись на груди: грубый лен и чувствительные соски - это страшная штука), я взял с камина маленькую металлическую баночку и подал Беренике.
- Что это?
- Бальзам. Смажь свою ранку.
Она опять враждебно уставилась на меня.
- Если хочешь, я сделаю это сам, - пожал я плечами.
Береника нахмурилась, забрала баночку и повернулась ко мне задом. Я с удовольствием смотрел, как движутся ее плечи, спина и ягодицы.
Потом я взял ее на руки и прошептал на ухо "а вот теперь и в постельку". И не удержавшись, прикусил мочку. Она только закрыла глаза в ответ: то ли согласие, то ли отказ.
В спальне я опустил Беренику на постель и сам лег сверху, не в силах противиться звериному желанию ощутить ее тело под своим, прижать ее к ложу. Она вздохнула, ее губы приоткрылись, и я, воспользовавшись случаем, поцеловал ее по-настоящему. О, это было чудесно: получить наконец то, что тебе не хотели давать. Теперь ее губы подавались под моими, не отталкивая, не сжимаясь. Ее руки лежали на моих плечах, словно Береника не могла решить, обнять меня или отстранить.
Я оторвался от ее губ. Она смотрела на меня с изумлением - наивным и искренним. Интересно, что именно ее удивило - что с мужчиной может быть так хорошо? Или что так хорошо может быть с чудовищем, каким она видела меня?
- Сколько тебе лет? - спросил я.
- Девятнадцать... - прошептала Береника.
- И не замужем? - удивился я. - Ты помолвлена?
- Брат хотел, чтобы я вышла за Линама Гутора, но когда его убили... А потом и Линам погиб...
Я снова почувствовал, как горячие иголочки гнева колют изнутри мой лоб. Брат - это, конечно, Трен. Гуторы тоже одно время были занозой в заднице - длинной, тисовой, щепастой, с зазубринами... Но глядя в карие глаза Береники, я мысленно запихал эти воспоминания куда подальше.
- Он... Линам тебе нравился?
Береника ухитрилась пожать плечами.
- Не знаю. Я его видела пару раз от силы. На вид ничего себе.
- Значит, твое сердце свободно? - осторожно спросил я.
- А что такое? - опять насторожилась Береника, но я вместо ответа снова поцеловал ее.
На сей раз мне пришлось постараться, что усыпить ее подозрительность. Но я был вознагражден за усердие: вздохнув, Береника обняла меня за шею. Что ж, думал я, забираясь в ее рот кончиком языка, в конце концов это я сейчас с ней. И я не стою между ней и человеком, которого она любит.
Когда от губ я перешел к шее, Береника охнула, а когда я добрался до груди, она застонала - пусть сквозь зубы и совсем тихо.
- Тебе больно? - осведомился я с притворной озабоченностью.
Нашла время вспомнить об этикете! Конечно, многих женщин возбуждает мысль о том, что они отдаются королю. Это не особенно льстит мне как мужчине, но лучше так, чем с солдатом...
Сжимая в губах ягодки ее сосков, я едва удерживал себя... если не в руках, то в штанах. С сожалением оторвавшись от Береники, я встал на четвереньки между ее ног и, сдвинувшись назад, принялся целовать ее живот - такой же нежный, как и все остальное. Как странно: колючий жесткий остролист, не боящийся ни снега, ни бури, вдруг оборачивается бархатистым листиком мяты... О моя мята, дай сжать тебя губами, почувствовать твой вкус, вдохнуть твой аромат...
Береника ахнула, ее руки вцепились мне в волосы, не давая моему рту спуститься ниже. Мне не было больно, но я вытащил одну ее руку из своих волос и сначала поцеловал ладонь, а потом провел языком между пальцами. Береника, хихикнув, ослабила хватку, и я уткнулся лицом в темные и довольно жесткие заросли, чистые и пахнущие ею, слегка - мылом и совсем слегка - кровью. Бедная девочка так меня ненавидит, что же я делаю, думал я (если это можно назвать словом "думать"), пока мой язык медленно полз все ниже, пока я пытался нащупать ее сокровище.
Береника тихо вскрикнула, ее бедра напряглись, а рука дернула меня за волосы. Я лизал и целовал бугорок, все более увеличивающийся в размерах, ее губки и внутреннюю поверхность бедер, и она вскрикивала в голос, изгибаясь и дрожа, но не пытаясь вырваться, а напротив, подаваясь мне на встречу.
Это было так волшебно, что я больше не мог сдерживаться. Я оторвался от Береники, выгнулся, сильно потянув собственные волосы, в которые она вцепилась, как утопающий - в веревку. Но боль только усилила наслаждение, так что я с трудом сдерживал крик.
- Что такое? - Береника, выпустив мои волосы, приподнялась на локте, встревоженная.
- Ничего... - выдохнул я, уронив голову ей на живот, - ничего... милая.
По счастью, этого она не услышала.
Пока я, лишившись сил, лежал в объятьях Береники, она робко гладила мои волосы, прикасалась ко лбу с трогательно серьезным выражением лица, которое напомнило мне меня самого в схожих обстоятельствах. Наслаждение размягчает душу и ослабляет решимость, и я закрыл глаза, чувствуя себя свиньей. Если вдуматься, человек, который причиняет другим людям такую же боль, которую причинили ему, гораздо большая свинья, чем тот, кто причиняет боль потому, что родился бесчувственной скотиной и боли ощущать не умеет.
Потом что-то легко прикоснулось к моему лбу... переносице... щеке... губам. Я приоткрыл глаза: Береника целовала меня. Ее лицо было так близко, что своими ресницами она задевала мои.
Я ответил ей, стараясь не опережать ее, а следовать за нею. Кажется, это придавало ей смелости и раззадоривало ее. Когда ее язычок полез мне в рот, до меня дошло, что мне это напоминает: как будто я был с мужчиной, который желал мною овладеть. Я обнял Беренику и начал потихоньку перекатываться на спину, так что через некоторое время она уже лежала на мне сверху, щекоча мне лицо волосами и деловито шуруя своим языком у меня во рту. Кажется, она просто не понимала, чем, за очевидным исключением, поведение женщины в постели отличается (должно отличаться) от поведения мужчины: сначала я ее целовал, прижимая к постели, теперь этим занималась она сама. Впору было спросить, не трибада ли она, но вряд ли она знала это слово, а за объяснения я, наверное, схлопотал бы пощечину. Или даже оплеуху: я уже понял, что Береника - отнюдь не эфирное создание, в жизни не державшее ничего тяжелее веера или флакона с духами. На ладонях у нее были мозоли от поводьев, а может быть, и от меча, а на пальцах правой руки - мозоли от тетивы. Конечно, никаким усилием воображения, даже закрыв глаза, невозможно было представить, что я лежу с мужчиной, но все же ласки Береники задевали во мне некие струны... которые женщинам ранее задевать не приходилось. И при этом она адски, восхитительно женственна, думал я, пока мои ладони скользили по ее гладкой, нежной спине и крепеньким ягодицам с еле ощутимым пушком.
Губы Береники уже целовали мою грудь и покусывали сосок, и от одной мысли, что она собирается пройти моим путем, мой член немедленно встал. Все это не входило в мои планы и не приближало Беренику к ее собственной цели, и я чувствовал себя фехтовальщиком, который по ошибке или растерянности позволил определять ход поединка своему противнику.
Береника заерзала: видимо, орган, упиравшийся в лобок, причинял ей некоторое неудобство. Отчего неудобство, конечно же, только усилилось.
- Что это? - спросила она, поднимая голову от моей груди.
- Ты что, в пустыне выросла? - с некоторым трудом произнес я. - Попробуй догадаться.
Она смутилась. А потом сделала то, чего я боялся и хотел: встала на коленки и принялась возиться с моими штанами.
Я положил руку поверх ее рук, пытавшихся совладать с завязками гульфика.
- Лучше не надо.
- Почему это? - в голосе Береники слышалось подозрение.
Можно подумать, я не даю ей достичь оговоренного наслаждения.
- Хотя бы потому, что сначала мне надо привести себя в порядок, - сдался я.
По счастью, вопроса, которого я опасался - "Ты что, обделался?", - не последовало. Береника молча дала мне слезть с постели, и я поспешил укрыться в соседней комнате.
Вода в бочке успела остыть настолько, что после омовения я смог справить малую нужду. С моей стороны оказалось весьма благоразумно прибегнуть для этого не к камину, потому что в самой середине этого действа я поднял голову и увидел, что в дверях стоит Береника и наблюдает за мной. Я вздрогнул. Она повернулась и исчезла из виду, не скрипнув половицей.
Когда я, голый как иголка, вернулся в комнату, Береника сидела на кровати, поджав ноги. Когда скрипнула, закрываясь, дверь за моей спиной, ее взгляд метнулся ко мне. Она вспыхнула, попыталась отвернуться... но так и не смогла оторвать взгляда от моего мужского естества, косясь на него из-под опущенных ресниц.
Я сел рядом с ней, повернул к себе ее голову, поцеловал в приоткрытые губы... и вздрогнул, когда что-то легонько коснулось моего достоинства. Оказалось, что это Береника трогает его - робко, самыми кончиками пальцев. Будь я проклят, если в ответ на это прикосновение мой член не сделал того, что полагается делать при таких обстоятельствах всякому добропорядочному члену.
От неожиданности Береника ахнула и отдернула руку.
- Ты что, испугалась? - развеселился я. - Честное слово, он не кусается!
- Вовсе я не испугалась! - она нахмурилась. - Просто я...
Она не договорила и снова осторожно потянулась к члену - точь-в-точь как ребенок протягивает руку к щенку или котенку, опасаясь его зубов или когтей, - и легко провела по стволу пальцами. Меня бросило в жар.
- Он становится больше прямо на глазах! - в голосе Береники звучало изумление, смешанное с восхищением.
- Работа у него такая... - пробормотал я и снова, повернув к себе ее голову, поцеловал.
Но у Береники явно было занятие поинтереснее: едва я выпустил ее лицо, как она снова занялась моим дружком, рассматривая и трогая его не со страстью любовницы, а с любопытством естествоиспытателя.
- Черт, Береника... - с трудом произнес я, тяжело дыша, - если ты думаешь... что эта штучка... не имеет ко мне никакого отношения... ты сильно ошибаешься.
- Вам больно? - удивилась она, слегка сжимая влажный ствол, чтобы не выскользнул из руки.
- Нет... - прошептал я пересохшим ртом. - Но лучше бы ты... оставила его в покое.
Береника подняла бровь и выпустила член.
- Вы не хотите меня? - с вызовом спросила она, вздернув подбородок.
- Спроси у него, - усмехнулся я, указывая на свой член, полностью пришедший в боевую готовность.
- А почему вы тогда не берете меня? Или вы хотите, чтобы я не выполнила условия нашего договора? - продолжала Береника в той же наступательной манере.
Я пожал плечами.
- Наоборот. Если я возьму тебя сейчас, это причинит тебе боль и не принесет наслаждения. По причине неудачно утраченной девственности. Ты заметила, что я даже языком там тебя не трогал?
Щеки Береники слегка окрасились румянцем, и она отвернулась.
- Но ведь это единственный способ... испытать плотское наслаждение?
- Гм, нет. Их несколько.
- Значит, можно попробовать как-нибудь по-другому? - осторожно продолжала Береника.
- Да, - сухо сказал я. - Я уже начал. И мог бы продолжить, если ты не возражаешь.
И для начала обнял ее одной рукой, другой сжав ее грудь. Но Береника не сводила с меня поблескивающих глаз.
- А почему мне нельзя сделать с ним... - и она глазами указала на мой торчащий член, - того, что вы вытворяли со мной?
Я пожал плечами.
- Это не тот способ... - и тут я вспомнил девочку из "Ночной розы", которой, по ее словам, было достаточно взять у мужчины в рот, чтобы испытать наслаждение самой. - Думаю, тебе от него толку не...
И осекся, втянув воздух сквозь зубы, потому что Береника, выскользнув из моих объятий и опустившись на колени, накрыла своим теплым ртом головку моего члена.
Дебют оказался настолько удачным, что я тут же лишился всякой воли к сопротивлению, как будто у меня вырвали позвоночник.
Действовала Береника неумело, но целиком вкладываясь в то, что она делала. А меня это возбуждает гораздо сильнее, чем умелые ласки опытных, но равнодушных губ и рук. И руки мои сами потянулись к Беренике, пальцы с наслаждением нырнули в ее густые, слегка волнистые волосы - чтобы направлять ее пыл.
Тяжело дыша, я больно прикусил изнутри нижнюю губу, чтобы продлить удовольствие. Веки мои отяжелели, но я не мог оторвать взгляда от серьезного выражения ее лица, нахмуренных бровей, напряженного взгляда. Береника так решительно и целеустремленно лишала девственности свой ротик, что мне невольно подумалось о том, что, быть может, в той же манере она общалась и с солдатом. И это не он лишил ее девственности, а она использовала его - в своей прямолинейной манере, - чтобы избавиться от ненужного... атрибута.
Я закрыл глаза, откинул голову, наслаждаясь изысканной лаской, - и эта сцена вдруг сама возникла перед моим мысленным взором: Береника твердым шагом подходит к человеку с головой ворона на рукаве, указывает на него пальцем: "Эй ты, поди сюда!"... Потом, после коротких переговоров, за рукав ведет к оконной нише, усаживается на подоконник, задирает юбку и командует "Начинай".
Это было ошибкой. Представив эту сцену, я уже не мог не досмотреть ее до конца, во всех отвратительных и лихорадочных подробностях: член, перевитый набухшими жилами, огромные волосатые яйца, мускулистая задница с чирьем, искаженное похотью небритое лицо... Что за извращенец - думать о члене и мужских ягодицах, пока твоего дружка ласкает женщина, промелькнуло у меня в голове, но остановиться уже не было возможности: ...Береника беспомощно вздрагивает, когда толстые пальцы с грязными ногтями вцепляются в ее лобок, солдат опрокидывает ее на спину, рывком раздвигает колени, и блестящая головка, размером со здоровенный кулак, как таран обрушивает ворота ее крепости...
Я вскрикнул и кончил, даже не успев сказать Беренике, чтобы она вынули изо рта член. Сама она испуганно дернулась, пытаясь отстраниться, но мои пальцы, вцепившиеся ей в волосы, свело судорогой.
Я смог выпустить ее, лишь когда извержение закончилось. Она опустилась назад, на колени, недоуменно прикасаясь к своему подбородку, по которому текло семя, капая ей на грудь. Я подумал, что Беренику сейчас вырвет, но она протянула руку за своей рубашкой, валявшейся на полу, и вытерла мокрые губы, подбородок и грудь. И проглотила то, что было у нее во рту, - без видимых признаков отвращения или недовольства.
Потом поднялась с пола и села рядом со мной.
- Вам понравилось, - глядя на меня, сказала она таким тоном, словно думала, что я буду отпираться.
В горле было сухо, и я сглотнул, прежде чем заговорить.
- Мне очень понравилось, - хрипло произнес я. И спросил, охваченный внезапным подозрением: - Ты раньше никому так не делала?
Береника пожала плечами.
- Нет. С чего вы взяли?
- У тебя очень хорошо получилось, - сказал я и, наклонившись, губами стер с ее ключицы беловатую каплю.
Она снова пожала плечами.
- Дурацкое дело не хитрое.
Но, кажется, моя похвала ей польстила.
Я увлек Беренику на постель и обнял. Она положила голову мне на грудь, с тихим вздохом смежила веки и через мгновение уже спала.
Я полагал, что мы, вздремнув пару часов, продолжим наши занятия и я наконец доставлю Беренике искомое наслаждение. Но, проснувшись от того, что мне перестало быть тепло и уютно, я увидел, что она стоит уже одетая и пытается всунуть ножку в свой башмачок. Свечи погасли, но в камине еще светились угли. За окном было темно.
- Куда ты? - спросил я. - Останься.
Береника покачала головой.
- Я лучше уйду сейчас. Не хочу, чтобы меня видели.
На это было нечего возразить. Я встал, подошел к Беренике - по-прежнему голый, - крепко прижал ее к себе и поцеловал. Тоже крепко, по-настоящему, сминая ее губы как розовые лепестки.
Поцелуй вышел долгий. Когда я оторвался от нее, Береника пошатнулась, тяжело дыша.
- Это задаток, - сказал я. - Остальное - ночью.
Вечером, в ожидании Береники я пытался читать "Записки о Галльской войне", но слова скользили мимо глаз, не касаясь разума: кровь уже отлила от мозга. Потом я услышал в коридоре за дверью сердитые голоса и шум.
Распахнув дверь, я увидел, что Кевин держит Беренику, вывернув ей руку за спину. Та пыталась вырываться и всячески честила моего верного телохранителя.
- В чем дело? - осведомился я.
Они оба замерли.
- Вот, ваше величество, не дается обыскать, - прогудел Кевин своим низким голосом.
- Дуболом, ты что, не знаешь, зачем я к королю? - прошипела Береника и перевела взгляд на меня. - Вы не сказали ему, что я приду?
- А зачем в плаще? - Кевин с подозрением нахмурился. - Вчера пришла без плаща.
Береника и в самом деле была закутана в широкий шерстяной плащ с капюшоном.
- У-у-у, бестолочь! - беспомощно воскликнула она и свободной рукой дернула за застежку плаща.
Плащ сполз на пол, и даже в темном коридоре стало видно, что сегодня Береника надела другое платье.
- Отпусти ее, Кевин, - сказал я. - Все хорошо.
Телохранитель неохотно послушался. Береника подхватила с пола плащ и, напоследок обругав Кевина стоеросовым дубом, вслед за мной вошла в комнату.
При свете я понял, почему она так рассердилась на моего телохранителя.
Во-первых, она распустила волосы - и теперь тщательно расчесанные, блестящие и благоухающие шалфеем и розмарином темные кудри Береники ниспадали до пояса. Этот бурлящий водопад удерживали две заплетенные от висков косички, связанные сзади тонкой алой ленточкой.
Во-вторых, ее платье. Оно тоже было коричневым, но если цвет вчерашнего платья наводил на мысли о настое луковой шелухи и коры ивы, то оттенок сегодняшнего был по-настоящему благородным. Платье было отделано темно-малиновым шелком, белый шелк виднелся в небольших разрезах на рукавах. И, несмотря на старомодный покрой, платье это чрезвычайно красило Беренику, подчеркивая белизну ее кожи, высокую грудь и тонкую талию. Хотя и было ей великовато.
Кое-где на платье виднелись неразглаженные складки, и я уловил слабый запах лаванды и герани, которые кладут в сундуки с одеждой, чтобы отпугнуть моль. Если Береника надела праздничное материно платье, то понятно, почему она накинула плащ: не хотела, чтобы его увидели оставшиеся в живых обитатели замка. Не говоря уже о моих людях: сам я выслушал немало поздравлений и тостов по поводу моей победы над "злюкой-мятежницей". На вопрос, как все прошло, я уклончиво ответил, что она придет снова, и вызвал тем взрыв буйного восторга.
- Ты великолепно выглядишь, - сказал я. - Чудо как хороша. И платье тебе очень-очень идет.
Береника опустила прижатые к груди руки и подняла на меня глаза.
- Вы говорите неправду, - неожиданно заявила она. - Платье старое и уже немодное.
- Зачем же ты тогда его надела? - спросил я, подходя к ней и обнимая за талию.
Она отвернула голову, не давая поцеловать себя.
- У меня просто нет больше ничего приличного.
- Могла бы придти и в одной рубашке, - сказал я и, наклонившись, поцеловал ее грудь в широком прямоугольном вырезе платья.
- Раз уж взялся за плуг, надо вести борозду прямо, - вздохнула Береника. - Неприлично приходить к королю как побродяжка.
- Даже во вретище ты будешь не побродяжкой, а королевой, - сказал я и поцеловал ее в губы.
И от неожиданности распахнул глаза. Должно быть, она смазала губы розовым маслом, и теперь они были нежным и мягкими. Как теплый, согревшийся на солнце шелк. Мои собственные губы в сравнении с этим чудом были старыми подметками. Я закрыл глаза и вдохнул ее запах, смешанный с благоуханием трав и драгоценного масла.
Береника пискнула. Я понял, что слишком крепко прижал ее к себе, и ослабил хватку.
- Что ты с собой сделала?
Она чуть улыбнулась, опустив глаза с притворной скромностью, и я понял, почему сегодня ее глаза кажутся мне больше и ярче, чем вчера: она их подвела. А я-то, дурень, был готов поклясться, что она в жизни не видела ни туши, ни румян..!
Береника повернулась ко мне спиной, разобрала волосы пополам и перекинула их через плечи, явив мне свою белую шейку и завязку лифа.