Пожилой мужчина в белоснежном накрахмаленном халате сидел в огромном кожаном кресле. Практически каждые пять минут он поправлял свои очки, которые постоянно так и норовили слететь с кончика его острого и прямого носа. На его лице было множество морщин, которые служили словно отметинами, которые наложили на него годы. У него были очень красивые и идеальные черты лица, и даже не смотря на свой возраст, он сохранил некий задорный огонек в своих глазах. На руках еле заметно выпирали паутинки вен. Он постоянно что-то записывал в свой большой блокнот, помечая какие-то очень важные и ценные слова, которые были сказаны его пациентами. К каждому из лечащихся у него людей, у него был свой собственный и особый подход, потому что все люди были абсолютно разные. И то, что действовало на одного человека, то никак не могло помочь другому. И иногда ему казалось, что у него еще ни разу не было людей, с абсолютно идентичными проблемами, страхами и неприятностями. Из колонок радио, которое стояло на его рабочем столе, доносилась спокойная музыка, без слов, но именно это ему и нужно было, чтобы настроить своих пациентов на нужный лад, для проведения личной беседы. Труднее всего, ему давались разговоры с детьми, потому что они мало кому доверяют, и не желают выносить на всеобщее обозрение свои страхи и боязни. Им кажется, что они довольно-таки взрослые, чтобы сами со всем справиться и решить свои проблемы. Они считают, что проблему не обязательно решать, ее можно просто переступить, и она просто исчезнет. Они живут по каким-то своим принципам и правилам, которые не поддаются никакому объяснению. У каждого из них свой мир, который они с такой огромной опаской покидают, или открывают его чужим людям. Ему было тяжело начать с ними разговор, не смотря на то, что он имел уже тридцатилетний опыт работы в сфере психологии. Просто он сам до сих пор помнил, как всего лишь один раз в жизни его родная мать приводила к психологу. Он чувствовал себя жутко некомфортно, словно находился под микроскопом, подобно бактерии, которую проверяют на наличие убивающих организм человека веществ. Хотелось скрыться и убежать. Сделать все что угодно, лишь бы не находиться под таким пристальным взглядом психолога, который мало говорит, но зато слишком много всего конспектирует. Только задает вопросы, а на поставленные ему вопросы, никогда не отвечает, потому что это не у него проблемы. Иногда ему самому казалось, что он ведет разговор, словно с самим собой, иногда получая на свои реплики только характерные мычания или поддакивания. Это жутко выводило из себя. Незнание того, что ждет тебя после общения со специалистом, просто сводило с ума. Хотелось ясности во всем. Жутко было ощущать себя всего лишь подопытной крысой, которую решили изучить досконально, проводя на ней один опыт за другим, подвергая ее различным издевательствам. Ведь им неважно, какой ценой будет сделано очень важное открытие, ведь самое главное это достигнуть результата. Хотелось, чтобы ответили на интересующие именно тебя самого вопросы, но в кресле пациента ты не был главным, всего лишь небольшая деталь, ведущая к разгадке особо важной тайны, которая явилась бы очередной галочкой в списке побед доктора. Доктор только задавал интересующие его вопросы, а потом только лишь записывал особо важные моменты ответов и помечал следующие вопросы для своего опроса. Поэтому для себя он сразу поставил цель - сближаться со своим пациентом, становясь ему другом, а уж потом начинать пробираться к нему в душу. Все же мало кто позволит копаться у себя внутри, особенно если для этого человека самое главное заработать как можно больше денег, за счет чужих проблем и страхов. Самым трудным его случаем оказался черноволосый юноша шестнадцати лет, Билл Каулитц. Он был очень неуверенным в себе и невероятно замкнутым. Его было очень сложно вывести на разговор, и наладить с ним хоть какой-нибудь контакт. Он практически не реагировал на попытки профессора Хайнца вытащить из него причину поведения, или хотя бы небольшую зацепку, которая могла бы привести его к разгадке. Он практически все время молчал. В первый раз их беседа не закончилась ничем хорошим. Билл вскочил со стула и перевернул горшок с красивой пальмой, которая тоже служила декорацией, успокаивающей пациентов, и настраивающей их на необходимую для беседы волну. Он стоял и сжимал руки в кулаки, так сильно, что у него выпирали побелевшие костяшки. Губы были настолько плотно сжаты, что образовывали лишь тонкую полоску, казавшуюся почти бескровной. Крылышки носа активно работали, показывая, что он зол. В его глазах плясали огоньки ярости и злости на профессора за то, что доктор пытается залезть к нему в душу, не имея на этого никакого права. В его взгляде была обида на мать, за то, что та позволила ему лезть в его мир, который был покрыт мраком неведения, пожалуй, даже для него самого в первую очередь.
'Сломанная кукла с пустым, отсутствующим взглядом'.
Гер. Хайнц долго не мог оторвать от него своего взгляда, пытаясь понять, что же на самом деле скрывает этот ребенок за броней, которую он надел, чтобы не подпускать к себе посторонних людей. Для него было слишком важно сохранить целостность своего внутреннего мира не прикосновенным, не позволяя вторгаться в его личное пространство. Он сам для себя мысленно провел границы, которые отделяли его от реального мира. Они служили подобием стены, за которую он не мог перейти. У него была своя небольшая вселенная, в которой ему, казалось бы, было очень спокойно и комфортно, но это было до тех пор, пока какие-то определенные жизненные ситуации не заставляли его сталкиваться с реальным миром. Тогда он был похож на маленького ребенка, потерявшегося на улице, который не знает, ни своей фамилии, ни дома, ни то, где примерно находится его семья. Его пугает наличие таких ярких и слишком пестрых красок, которыми наполнен наш реальный мир. Он чувствовал себя уверенно до тех пор, пока никто не пытался проникнуть сквозь толстую преграду, которую он сам воздвиг, чтобы люди не смели приближаться к нему. Он сам не пытался найти общий язык со своими сверстниками. Не пытался попробовать общаться с ними.
Ему это казалось совершенно бесполезной тратой времени, и глупым занятием. Ему было комфортно быть в одиночестве, спокойней и намного проще, чем пытаться искать подход к школьникам.
'Ребенок, не подготовленный к взрослой жизни. Потерянный ребенок, не подпускающий к себе людей'.
Он в прошлый раз просто оттолкнул маму и рванулся к выходу, крикнув, что ненавидит всех, в особенности своего близнеца, который вместо того, чтобы защищать его от нападок врача, трахает очередную девицу. Его слова заставили маму открыть рот, словно она хотела что-то сказать, но затем вновь его прикрыла, осознавая, что глупо запретить ребенку, так выражаться. К тому же ей было нужно найти прежнего Билла, а не запирать его в определенные рамки и границы. Тогда с его ресниц даже не сорвалось ни единой слезинки, словно это не у него на глубине янтарных глаз плескалась боль. Он вел себя так, словно все, что сейчас он ощущал - это была злость и неприязнь. Остальные чувства он старался блокировать, сдерживая их внутри себя. Билл пытался не показывать доктору то, что на самом деле происходило с ним в тот самый момент. Ему было не по себе, что посторонний человек, должен знать самые мельчайшие подробности из его жизни, о которых не знал, пожалуй, никто. Но он отвергал любые попытки врача заговорить с ним. Когда врач произнес имя его брата, он подошел к столу врача и начал вырывать листки из его блокнота, в котором он уже успел оставить несколько важных для него пометок и записей. Он просто порвал их на мелкие кусочки и выбросил подобно мусору в открытое окно в кабинете. Доктор ни капельки не удивился поведению пациента. Все же за свою многолетнюю рабочую практику он много чего повидал, и удивить его было крайней сложно, а практически невозможно. Почему-то в тот самый момент ему показалось, что вся загвоздка и зацепка была прикреплена именно к его близнецу. Он не пытался узнать, причину его такого резкого перепада в настроении и просто неконтролируемой ярости. Но он видел, как дрогнули его губы и руки, когда он вслух произнес это имя, которое словно являлось концентрацией всех живых и настоящих эмоций Билла. Он обессилено уселся на кресло, в котором сидел прежде. Он долго собирался силами, а потом сказал всего лишь одну фразу.
'Не стоит копаться в чужих душах, возможно, вы узнаете слишком неприятные и 'грязные' вещи'.
'Не пытайся разобраться во мне, если ты не уверен, что готов к тому, что тебе предстоит узнать'.
Доктор вновь внешне ни как не отреагировал на эту фразу, лишь слегка поправил очки на своей переносице, хотя на самом деле в голове давно уже отметил эти слова для себя, чтобы потом записать их в новый блокнот. За все время, что он работает психологом, у него выработалась отличная память, так что ему не составило бы огромного труда, после беседы с пациентом, в мельчайших деталях восстановить события того дня, мимику, жесты, а самое главное слова, фразы и интонации, с которой все это было сказано. Ему было важно, чтобы человек с ним раскрывался, пусть даже при этом выкидывая его предметы в окно, или же показывая всю свою ярость в полной мере. Главное настоящие эмоции, а не маска счастливого ребенка, со стеклянными, почти мертвыми глазами. Для него имело большое значение, что он смог найти небольшую зацепку в виде его брата, и понял, что это будет небольшой ключик, который в итоге должен многое прояснить, не только для самого профессора, но в первую очередь для этого мальчика, который, казалось бы, потерялся в каком-то своем мире. Ему постоянно хотелось забраться как можно глубже в скорлупу, к которой он прирос. Там ему было комфортно, потому что ему не требовалось показывать свои настоящие и искренние эмоции. Толстый слой брони, пробить который было просто невозможно. По крайней мере, доктор почему-то был уверен в то, что он узнает еще очень много страшных и тайн, которые были покрыты завесой тайны. Он видел, что этот парень является хранилищем невероятной по своей силе боли и тоски.
'Не надо пытаться стать ему другом, он больше никогда не будет доверять людям'.
Но он не был намерен открываться абсолютно незнакомому человеку. Доктор Хайнц сидел в своем кресле и потирал ноющие от головной боли виски. День был ужасно изматывающим. Неуправляемые дети, бывший заключенный и семейная пара. В общем, день как всегда был насыщенным на различные эмоции. Домой он как всегда приходил поздно вечером, когда его жена уже спала. Дети и внуки жили отдельно, и он почти не видел их, но такова уж была его профессия. Приходилось задерживаться дольше на работе. Очень часто ему хотелось бросить все это, и просто пожить для себя и своей семьи, но он уже не мог представить себя без клиники и пациентов. Это давно стало смыслом его жизни. Он долгое время не мог забыть тот момент, когда после упоминания о Томе, Билл, словно замер на месте, подобно статуе, а потом в его взгляде и вспыхнули те пугающие своей силой огоньки ярости. Он не имел права показывать свой страх пациенту, потому что должен был держать свои эмоции при себе. Все же это было его главной задачей вытягивать из людей их настоящие эмоции и чувства, срывая с их лиц маски, сотканные изо лжи и фальши. Ему же не положено было показывать своего сострадания, все же это только ломало хрупкий мост на пути к взаимопониманию между лечащим врачом и пациентом. Ему хотелось вновь пробудить в этом потерянном ребенке подобные эмоции. Хотелось понять, почему именно близнец является ключевой личностью в его жизни, а то, что это было именно так, у него даже не возникало вопросов или сомнений. Он, конечно же, понимал, что они близнецы, но тут было нечто другое, в чем ему еще предстояло разобраться. Странно, но он знал практически наверняка, что Билл еще вернется к нему. Вернется, чтобы рассказать небольшую историю из своей жизни, и позволил влезть к нему в душу, только для того, чтобы в дальнейшем его оставили в покое. Он помнил, как мама близнецов Симоне Каулитц - Трампер пришла к нему впервые с просьбой записать его сына на один из приемных дней.
Ее беспокоило то, что ее ребенок постепенно стал замыкаться в себе, притом, что к этому не было никаких видимых причин, и она не могла понять, что именно послужило самым настоящим толчком к тому, что образ ее любимого младшего сына начал ломаться и видоизменяться.
'Хрупкая марионетка, находящаяся в тотальной зависимости от своего близнеца'
Она была просто не готова к таким кардинальным переменам, казалось бы, что и сам Билл не знал, что может быть таким. Забитым, потерянным и одиноким. Но сложилось такое ощущение, что он не боится одиночества как такового, его пугала перспектива в дальнейшем остаться без человека, носящего имя 'Том'. Все сводилось именно к его брату, но самое забавное, что врач сразу понял, что старший из близнецов не сможет дать ему ответы на все интересующие его вопросы. К тому же он понимал, что Том никогда не согласится, потому что фрау Каулитц - Трампер сразу сказала, что Том еще более упрямый и невыносимый ребенок, нежели Билл. Том постоянно пропадал на вечеринках, которые совершенно не интересовали Билла. Он был далек от этого всего. С девушками он встречался длительное время, в отличие от Тома, который менял девушек, подобно перчаткам. Но как призналась ему Симоне, то до секса у него ни с кем так и не доходило. Доктору было странно видеть перед собой подростка, который в шестнадцать лет был до сих пор девственником. Симоне позвонила мне поздно вечером и сказала, что Билл придет в назначенное время. Так как он поставил маме условие, чтобы его брат об этих посещениях психолога даже не знал.
Сентябрь 2005 года.
18:38 PM.
Кабинет Гер. Хайнца.
В помещение кабинета профессора вошел Билл Каулитц. На нем были надеты обтягивающие джинсы с низкой посадкой, такая же узкая футболка. Волосы спадали с плеч. Он спокойно сел на кресло, в котором сидел уже в прошлый раз. По его взгляду или движениям невозможно было разобрать, что именно он ощущает в данный момент.
'На лице маска из воска, вместо глаз хрусталики засасывающей пустоты. Счастливый клоун и вечный актер'.
-Здравствуй, Билл. Я очень рад, что ты все же согласился пообщаться со мной. Тебе здесь удобно, или ты бы хотел переместиться на наш мягкий диван? - Билл оценивающим взглядом окинул диван, а затем чему-то усмехнулся. В его взгляде не было ни единой эмоции, которая бы выдавала его нынешнее состояние. Симоне не было в кабинете. Доктор попросил подождать сына в приемной, чтобы они могли поговорить по душам, и чтобы никто им в этом деле не смог помешать.
-На диван? Вам кажется, что на нем я бы смотрелся намного лучше, не так ли? - Билл вскинул правую бровь, а затем вновь усмехнулся, кривя губы в наглой ухмылке. - Мне и здесь довольно-таки не плохо. Так, что вы хотели узнать у меня? Вам необходимо покопаться у меня в мозгах, или же сразу желаете залезть ко мне в душу? - Билл взял со столика Гер. Хайнца листок бумаги и ручку и начал что-то рисовать, даже не пытаясь сыграть заинтересованность в данном разговоре.
-Для начала я бы хотел узнать у тебя, какие именно у тебя сложились отношения с твоими одноклассниками, да и вообще с ребятами из других классов, скажем, из старших. - Доктор сидел в ожидании ответа на поставленный вопрос. Ему было действительно интересно, что ему расскажет паренек, который во время беседы с психологом что-то рисовал на листке бумаги, при этом, вытащив наружу кончик языка, как это обычно делают дети, которые старательно выводят буквы в своей тетрадке, желая, чтобы все было аккуратно и очень красиво оформлено.
-С одноклассниками? Я с ними не общаюсь. Мне не интересно с ними, им же в свою очередь не интересно общаться со мной. Мы из разных слоев
-В чем именно заключаются ваши различия?
-Скажем так, я не трахаю все, что движется. Я не хожу на все эти вечеринки, которые обычно заканчиваются пьяными и наркотическими оргиями. - Билл на мгновение поднял свой взгляд, а затем вновь уткнулся в листок, продолжая выводить что-то на бумаге. Доктору было очень интересно, что же он там пишет, или, может, даже рисует. Но он почему-то был уверен, что после сеанса Билл обязательно отдаст ему этот клочок бумаги.
-А у тебя был уже сексуальный опыт? - Билл прикусил кончик языка.
-С девушкой или с парнем? - Доктор Хайнц все же удивленно осмотрел Билла, который поймал его заинтересованный взгляд. - Хотите знать, привлекают ли меня молодые люди? Нет, мне они не интересны, а вот меня часто называют геем за мой имидж. Но я не понимаю, что ужасного в том, что я иногда могу позволить себе еле заметно подвести глаза.
-А с девушкой ты спал?
-Нет, у меня еще не было сексуального опыта.
-Неужели тебе не хочется?
-Просто я не нашел того человека, которому бы настолько сильно доверился, чтобы заняться сексом.
-То есть для тебя это имеет большое значение?
-Да, а что в этом странного? Вас удивляет то, что перед вами сидит шестнадцатилетний девственник?
-Да нет, меня уже давно ничем не удивишь. Неужели у тебя нет такой девушки на данный момент?
-Нет.
-Так все-таки, почему ты не пытался найти общий язык со своими сверстниками?
-А зачем пытаться доказать людям, что я не выродок и не ошибка природы, которая по чьей-то злой шутке появилась на свет. - Все было сказано таким холодным тоном, словно сейчас речь шла вовсе не о его жизни. Будто все о чем они говорили, касалось кого-то другого, не имеющего к нему ничего общего.
-Как часто они насмехались над тобой, и когда именно начались их выпады в твою сторону?
-В классе шестом, как только нас с братом разделили по разным классам.
-А как относятся ученики к твоему брату?
-Они его боятся, потому что знают, каким властным он может быть.
-Он когда-нибудь бил тебя? Не шуточно во время игры, а именно по-настоящему, вкладывая в это всю свою злость и ярость.
-Нет, он всегда меня защищал, и чаще всего я его доводил, а он никогда даже не повысил на меня голоса.
'Всегда был прочной опорой, но так и не сумел стать лучшим другом'.
-Значит, он был твоим защитником? А в школе вы с ним общались?
-Когда у нас были совместные уроки, конечно же, общались. С ним я всегда чувствовал себя защищенным.
-Почему учителя вас разлучили?
-Мы с братом, как и все дети, были жутко несносными, и постоянно пакостили, и учительница, не выдержав, попросила нас развести по разным классам, зная, что это остудит наш пыл.
-Тебе было неуютно одному без брата в классе?
-Нет, неуютно - это слово, которое сюда не подходит. Мне было пусто и одиноко. Знаете, это подобно тому, как если у ребенка отнять руку матери, или же оставить его одного посреди огромного холла больницы. Ощущаешь, как страх поднимается откуда-то из глубины души и застревает комом в горле.
-Ты когда-нибудь ощущал себя, словно ты не целостная личность, а только часть какого-то человека?
-Да, когда со мной не было моего близнеца, все же мы вроде как должны были быть близкими друг другу людьми.
'Всего лишь миф о связи близнецов. Давай же, я докажу тебе, что мы являемся исключением из правил'
-Когда ты понял, что твои отношения с братом стали видоизменяться?
-Лет в двенадцать, когда мне захотелось быть не похожим на всех своих сверстников, в особенности на брата. Мне очень хотелось, чтобы он видел, что я самостоятельная личность. Мне хотелось быть ярче, а не всего лишь неприметным мальчиком, на которого даже не смотрят девочки.
-Он сомневался в тебе?
-Нет, это я был не уверен в том, что способен хоть на что-нибудь без него.
-У меня к тебе просьба, ты не мог бы взять еще один листок и нарисовать на нем какую-нибудь картинку, первое, что придет в голову, и два предмета назвать любыми именами, дать им словно свой определенный код.
-Хорошо. - Билл взял еще один листочек бумаги, и начал выполнять задание, которое ему дал профессор. Ему было очень интересно, что именно изобразит этот ребенок. - Неужели вам так нравится копаться в чужих головах. Это для вас подобно оргазму? Что-то вроде замены секса? - Психолога все больше поражала наглость и тон, в котором Билл разговаривал с ним.
-Нет, ты ошибаешься.
-Тогда мне не понятно, что приятного в том, чтобы заставлять людей окунаться в ужасы прошлых лет. Вы что и в правду верите в то, что после вас люди забывают про свои кошмары, которые мучили их на протяжении многих лет?
-Да, иначе я бы не стал заниматься лечением пациентов.
'Лжец, ты просто любишь, когда люди перед тобой обнажают свою душу, показывая все свои слабости. Нравится ощущать себя Господом Богом.
-Нравится ощущать себя Творцом, который на руинах прежнего мира, помогает человеку выстроить новое пристанище? Может, вам бы хотелось ощутить себя Господом Богом? - Гер. Хайнц, впервые общается с подростком, которые задает ему сам вопросы. С ним он ощутил себя пациентов на приеме у своего лечащего врача. Ему показалось, что они поменялись местами, и это не он задает вопросы и делает определенные выводы, ставя, галочки возле необходимых пунктов в списке, написанном на бланке. Никогда еще пациенты не задавали ему таких провокационных, и на самом деле глубокомысленных вопросов. - Можете не отвечать. Я думаю, каждый хотя бы раз в жизни представлял, а каково это быть Господом Богом, когда ты решаешь чужие судьбы, одним даруя любовь, других же людей, обрекая на постоянные страдания и скитания в поисках спутника по жизни.
-Да, но судьбу не изменить, так что должность Господа Бога уже занята.
-Да, и хорошо, а то боюсь, что если бы власть попала к плохим людям, то нас бы с вами уже не было. - Смеется, заполняя комнату своим заливистым смехом, словно разряжая обстановку.
-Ну, что у тебя уже готов рисунок?
-Да. Все готово.
-Замечательно, ну давай сюда. - Доктор взял бумажку из рук Билла и посмотрел на рисунок. На нем был нарисован человек и собачка на коротком поводке. Картинка была нарисована словно рукой художника.
-Очень красиво, но почему человека ты назвал именем своего близнеца, а собачка носит твое имя?
-Все просто. Я всегда буду на коротком поводке у него, а он будет моим персональным кукловодом. Я словно его марионетка. Он управляет мной, сам того не осознавая и, не прилагая к этому никаких усилий.
'Только он решает, когда обрезать канаты на моих запястьях. Я всего лишь послушная кукла в руках умелого игрока'.
-А тебе разве не хочется стать таким же человеком, как и твой близнец?
-Возможно, я никогда не думал об этом всерьез.
-Как ты думаешь, почему твоя мама отвела тебя сюда, на беседу со мной?
-Потому что она уверена в том, что у меня проблемы.
-А ты так не считаешь?
-Нет, единственная моя проблема в том, что я сейчас сижу тут перед вами и распинаюсь как какой-то клоун, обнажая свои искренние эмоции. Ведь на самом деле все это личное, о чем никто не должен знать, но это ведь ваша работа, а я помогу вам заработать деньги за счет моей матери. Выгодный обмен.
'Хочешь управлять ситуацией, но иногда кукловод и марионетка меняются местами'
-Пожалуй, на сегодня хватит. Надеюсь, что ты не откажешь мне и придешь еще раз на беседу.
-Беседу? Не смешите меня? Беседа - это когда есть наличие диалога, в нашем же случае присутствует только монолог с моей стороны, и ваши однотипные реплики. Так что, на монолог я приду.
-Да, и еще, я хотел у тебя узнать, а почему ты запретил маме, чтобы она рассказывала твоему брату о том, что ты посещаешь меня?
-Я не хочу, чтобы он знал, что у меня есть какие-то проблемы.
-Ты думаешь, что он станет тебя жалеть? Боишься непонимания с его стороны?
-Я не хочу, чтобы он знал и все тут. Все очень просто и лежит на поверхности, не надо пытаться вгрызаться в мои фразы, чтоб добраться до какой-то особой тайны. Не надо пытаться найти скрытый смысл в каждом моем слове, хотя я понимаю, что это уже издержки вашей профессии. По-другому вы ведь не можете.
'Боюсь быть в глазах брата слабым. Не хочу его жалости. Он не любит слабаков, ведь сам всегда был слишком сильным'.
-До свидания, Билл. Увидимся пятницу, в то же самое время. - Билл поднялся со стула и перед тем, как покинуть кабинет, положил на стол профессора листок с рисунком, который он рисовал все время во время беседы. На листке был изображен Гер. Хайнц. Идеально четко переданы были эмоции, мимика лица. Странно, что мама не говорила о том, что он так красиво и профессионально рисует. А, может, это еще один его небольшой секрет, который он держит в тайне от других людей, особенно от родителей и Тома. Почему-то профессор был уверен в то, что о его способностях близнец узнал бы в самую последнюю очередь. Да, Гер. Хайнцу предстояла впереди просто огромная работа, чтобы добиться результатов от этого юноши.
'Небольшая шкатулка, напоминающая ящик Пандоры, на глубине, которой лежало слишком много боли, одиночества, страхов и тоски. Попробуй и вскрой ее'.
***
Не смотря на то, что они с братом жили в одной комнате, между ними так и не было взаимопонимания. Билл прекрасно понимал, что все поступки брата были всего лишь клятвой, которую с него взяла их мама. Это не было его искренним желанием. Им было неуютно находиться в одном помещении. Становилось трудно дышать, словно переставало хватать кислорода. Слишком разные. У каждого свои собственные задачи и цели по жизни.
'Попробуй, перейди на мою сторону зеркала, и разбей между нами хрустальную стену, отделяющую наши души'.
Им хотелось совершенно разных вещей. Постепенно восхищение в глазах Билла потухало, и на месте уважения к брату появлялось какое-то раздражение, и даже некие нотки ненависти. Сейчас ему хотелось, чтобы брат не крутился постоянно возле него, проявляя лживую и наигранную заботу и ласку. Он не терпел фальши по отношению к себе. Ему хотелось вырваться из этого замкнутого круга. Иногда казалось, что они даже не знают, с чего начать утренний разговор. Все было между ними окончательно разрушено. Матери они не лгали, и говорили, что в их отношениях лед не тронулся, и в принципе, им было бы комфортней жить раздельно, но в данном случае с этим были проблемы. Общежитие уже было заполнено, и никто бы не стал меняться с ними, просто потому что никто не хотел жить с замкнутым в себе парнем. Они старались практически не общаться, потому что так проще. Проще, чтобы не сорваться и не наговорить друг другу ужасных вещей. Проще игнорировать, чем сказать те слова, о которых потом обязательно успеешь пожалеть. Лучше не смотреть в глаза, которые являются зеркальным отражением твоего внутреннего мира, потому что единственное желание, которое они пробуждают - это разбить зеркало на мириады осколков, чтобы никогда не видеть перед собой точную копию, только являющуюся более сильной и властной, жестокой и хладнокровной.
'Я разобью все зеркала, чтобы доказать самому себе, что мы не одно целое, и никогда уже им не будем. Мы давно уже не дети. Все осталось за границами прошлого'.
Хочется стереть в порошок осколки зеркал, в которых однажды ты увидел не себя, а отражение своего брата. Хочется каждый день, смотрясь в зеркало, видеть именно себя. Свои собственные глаза, ты желаешь видеть, вглядываясь в окно витрины очередного магазина с одеждой. Свою улыбку в отражении чужих глаз.
'Просто освободи меня. Дай мне свободу от себя. Обрежь стальные тросы, которые до боли впиваются в мои запястья. Разбей свое зеркало для меня'.
Слишком трудно находиться рядом с тем человеком, от которого однажды так яростно желал отделиться, становясь самостоятельной единицей, а сейчас полученный результат, даже не приносит должного наслаждения, и того удовольствия, к которому на самом деле стремился. Не получаешь удовольствие, потому что это давно уже перестало быть главной целью. Давно уже не радуешься тому факту, что теперь он для тебя всего лишь тень, которая волею судьбы должна следовать по жизни за тобой. Тебе бы хотелось отделаться от него, потому что ты считаешь себя не достойным быть братом своего близнеца. Ты всегда был слабее него. Всегда был вне этого мира. Где-то там, в своем небольшом убежище, которое не смогло уберечь тебя, и укрыть от всех неприятностей. Не смотря на то, что Билл до сих пор не поправился, он сам попросил Тома не сидеть с ним дома. Сам попросил, меньше времени проводить вместе, и они оба были довольным принятым решением. Том с головой окунулся в ежедневные вечеринки. Пары он посещал, не смотря на это регулярно, а вот задания за него делала девочка, которая была жутко в него влюблена. Она бегала перед ним на задних лапках, ей осталось только полаять, чтобы быть точной копией ручной собачки. Он пользовался ею, потому что любовь для него всегда была самым действенным методом в борьбе за право управления человеком.
'Мастер, приручивший себе людей. Всегда используешь любовь в своих собственных корыстных целях'.