Тут зазвонил телефон. Олег, так, кажется, было написано на его бирке, взял трубку и стал трепаться ,по всей видимости, с кем - то из своих друзей.
- Да нет, не знаю, чё у тебя там сломалось. О.к., встретимся после четырёх. Да, будут все наши. Да. Да. Я тебе попозже позвоню, меня тут люди ждут...
Людьми были я и Мишка. Мы терпеливо ждали, когда нам продадут выбранный музыкальный центр, для нашей квартиры. Квартира, правда, не совсем наша: на время учёбы в универе, мы её снимаем одну на двоих.
Я обожаю привозить новые покупки домой. Запах от центра скоро заполнил всю комнату, так что каждая вещь почувствовала нового соседа. Явно хвастаясь перед всеми своими способностями, центр погрузил в себя свежий же диск "Аквариума" и утопил комнату, а с нею и всю вселенную в музыке. Перед сном мы поставили компакт "Сплина" и сегодня я засыпал под "Далеко домой".
Утро как всегда началось рано. Чтобы удержать то состояние, в которое меня ввёл, а, может быть, вывел будильник, я дотянулся до пульта и включил "Наше".
"Сплин" пел, что мне это снится. Я свалился с кровати на пол, принял позу суптоваджрасана, и каждая клеточка моего тела приятно вытянулась. Есть не хотелось, но я всё же затромбился завтраком, который мы приготовили ещё с вечера. Оставалось разбудить Михана. Толкать его пришлось долго - от дома души он был далеко. Он хоть и учится во вторую смену, но просит его будить - ему там какой-то реферат писать надо.
Как только скрипнула обшарпанная дверь подъезда, мне сразу стало ясно, что вот и наступила долгожданная весна. В лицо дул тёплый ветер, небо светлело, и пёс Тишка посмотрел на меня как-то по особенному. Я набрал в лёгкие свежего воздуха и пошёл по просыпающейся улице к автобусной остановке. Лёгкие придали моей походке лёгкость.
От нефига делать я стал наблюдать за своей тенью. Вдоль дороги торчали фонари, из-за которых ей было неспокойно. Под светом каждого нового фонаря моя тень становилась маленькой, сжимаясь у ног. Потом, по мере удаления от него, тень росла. Так продолжалось, пока я не доходил до нового фонаря - под его лучами от большой тени не оставалось и следа. Она снова сжималась у моих ног, и цикл начинался заново. Я наблюдал за метаморфозами моей тени довольно долго. Она то увеличивалась, то резко возвращалась к исходной точке роста. Странно, но рост тени меня радовал, и мне не хотелось, чтобы тень опять уменьшалась у нового фонаря. Наконец мне надоело смотреть под ноги - я взглянул на небо. Судя по исчезающей луне, этой ночью будет полнолуние.
В универ я вошёл за две минуты до пары. Пар сегодня только две, этот факт радует меня каждую пятницу. Я отдал свою куртку гардеробщице со значком инь-ян на шее и отправился вверх по лестнице на встречу знаниям. На стене аудитории, встретившей меня радостным светом окон, была новая фраза: " Знаки и символы правят миром. Конфуций". Рядом был нарисован рассвет, почти такой же, как за окном. Парта также обновилась: какой то грамотей написал невтемное при любом стечении обстоятельств изречение: "Каждой тваре по паре". Надпись, правда, радовала своей многозначностью, а если рассматривать как минимум два смысла одновременно - ещё и указывала на несовместимость любви и учёбы.
Вошедший следом за мной Николай Юрьевич сразу приступил к делу - начал выводить огромное выражение, которое самым непонятным образом равнялось нулю. Он призвал всех посмотреть на левую часть уравнения, но мой взгляд почему-то не отрывался от правой... Что-то пыталось прорваться из моей памяти к сознанию, но у него никак не получалось.
Две пары пролетели быстро и я, получив назад свою куртку, покинул храм науки.
Автобус весело окатил меня водой из весенней лужи и открыл двери - внутри медленно сходила с ума "Би-2". Спустя несколько человек оттуда вышел бородатый мужик, он взял меня за плечи и сказал: " А вам я желаю, чтобы вы никогда не стали наркоманом". Я ошалело улыбнулся, а мужик, гремя бутылками в холщовой сумке, отправился восвояси. Пока меня заталкивали в автобус, который, покряхтев, повёз нас по ослепительной дороге, в сознании почему-то маячило "Шоу Трумэна".
Дома никого не было. Михан оставил записку, о том, что придёт поздно, похоже, у них намечалась какая то гулянка. Я пообедал и от нефига делать пошёл в библиотеку. Я люблю библиотеки, меня за это многие считают заученным, но мне то всегда нравилось идти наперекор обществу, поэтому их слова только подстёгивают меня. После долгих раздумий я пришёл к выводу, что нежелание человека выделяться из толпы, говорит о том, что он боится быть пойманным за какие-то грехи. В толпе легче спрятаться - когда ты на виду каждый твой поступок подвергается критике. Хотя может быть моё мнение - полная глупость. Да, скорей всего это так.
Но сейчас меня волнует не это. Дело в том, что толпа, библиотека, учёба, универ, а потом и семья, работа, дача, машина - всё чтобы убежать от этого ужасного словосочетания: нефига делать!!! У меня, как и у всех, давно уже получается убедить себя в том, что всё, что я делаю очень важно, что для этого я и родился, для этого и живу. Но если вдуматься: для чего я учусь - для того чтобы потом найти хорошую работу, зачем мне работа - чтобы зарабатывать деньги, а накой мне деньги - чтобы прокормить семью, которая потом будет, зачем семья - чтобы было продолжение рода, а зачем продолжение рода - а затем! И все эти зачем - затем уходят в бесконечное будущее. Всё, что я заработаю, мне после смерти с собой не унести - в этом мире всё временно. И никто не скажет мне когда я умру. Сегодня я заработал много денег и думаю, о том сколько кайфа они мне принесут, но через пять минут меня сбивает машиной и всё. Но самое главное, что слово затем, которое очень часто используют при ответе на безответные вопросы, используется ещё и при перечислении последовательности действий.=> Я живу завтрашним днём, который почему-то никогда не наступает. А в сегодняшнем дне меня каждую секунду преследует "нефига делать"...
В библиотеке я прошёл к главному каталогу, вытащил ящик с буквой "Б" и наугад, так я делаю уже второй раз, открыл какую-то карточку: "Ричард Бах "Чайка по имени Джонатан Ливингстон". Часто, когда я что-то делаю наугад, мне кажется, что я где-то это уже видел. Сваами Вивекананда говорил, что вся вселенная, все события, прошлое и будущее находятся в нас, что Ньютон не открыл закон всемирного тяготения - он его вспомнил; а французы называют это непонятным словом де жавю и ни фига не объясняют. Книжка была только в читальном зале.
Читальный зал некоторых привлекает своей тишиной, некоторых обилием книг, мне он нравится тем, что здесь часто околачиваются весьма интересные челы. Эти челы оставляют после себя отличные записи на столах, а я эти записи очень люблю. Кроме того, среди читателей попадаются весьма симпатичные особы слабого пола, который уже давно перестал быть слабым.
"Чайка" оказалась очень свежей книжкой, приятно пахнущей, с красивой обложкой и множеством картинок. Повествование начиналось описанием утра, и это перекликалось с её внешним видом. Книга обещала быть интересной, но проверить это мне не удалось. Между десятой и одиннадцатой страницами был вложен лист бумаги. Я развернул его и прочитал ниже следующее: " Извини, конечно, это очень интересная книга, но прочитай её в другой раз. Сегодня чрезвычайно важный день в твоей жизни! Ты пока этого не осознаёшь, но если сделаешь так, как я скажу... хотя, у тебя нет выбора. Значит так, если хочешь прочитать эту книгу - подойди к библиотекарю и попроси "Чайку" на дом, затем выйди из читального зала, зайди в женский туалет: там, на раковине лежит зажигалка, сожги это письмо и выйди на улицу. "Всё решится потом". Помни, у тебя нет выбора...". Для выполнения этих инструкций, мне нужно было победить один из своих комплексов: не смотря на то что, я каждый день твержу себе: " Санёк, совершенно не важно, что о тебе думают другие! Большинство людей ты видишь первый и последний раз в жизни, а те, кого ты видишь часто, и так про тебя всё знают. Тем более они тоже могут заблуждаться", я всё равно боюсь показаться нелепым, боюсь насмешек и критики в свой адрес. Но, набрав в лёгкие побольше воздуха, я отправился навстречу "чрезвычайно важному дню в моей жизни".
Я и не надеялся, что мне будет разрешено взять книжку на дом, но все-таки подошёл к библиотекарше и, запинаясь еле слышным голосом, стал просить "Чайку". Библиотекарша переспросила раза два, что мне надо, потому что понять меня можно было только, надев слуховой аппарат, и к моему удивлению отдала книжку под залог. Я отсчитал ей последние деньги и, чувствуя, что пока я на волне - главное не останавливаться, отправился в женский туалет.
Самое трудное это войти: я боялся, что войду, а там какая-нибудь читательница приводит своё состояние в порядок - что я ей скажу? Но мне уже становилось интересно, чем всё кончится, и я вошёл без стука. На треснутой раковине лежала обещанная зажигалка, кабинки были пусты - эти факты несколько успокоили меня. Когда письмо догорало, за дверью послышались шаги, я метнулся к выходу и чуть не сшиб с ног недоумевающую техничку.
В фойе я сел отдышаться на кресло. Какой-то неведомый уголок моего сознания решил доказать мне, что он совсем не бесполезный, и сообщил , что моя левая рука вцепилась в зажигалку. Я положил источник огня на стол и откинулся на спинку кресла. В голове почему-то крутилась пикниковская песня "Немного огня". Через некоторое время, совершенно успокоившись, я встал с кресла и направился к гардеробу, там получил свою куртку, оделся, подошел к двери и уже собирался выходить, как кто-то окликнул меня: "Молодой человек, зажигалку забыл". Я обернулся на голос, и тут меня убило дверью...
Пустота в голове рано или поздно обнаруживается. Некая мысль приходит туда и сообщает, что голова была пуста, что теперь в ней уже есть одна мысль и мало-помалу голову забивают ещё нежданные гости. Перед глазами, вернее перед тем, что сейчас видело окружающую меня черноту, медленно, со скоростью течения времени в песочных часах, появлялась жёлтая лемниската. Я чувствовал присутствие того, кто много-много лет назад нарисовал её пальцем на песке, чтобы хоть как-то назвать, то, что не мог представить себе, а только с восторгом ощущал, глядя на звёздное небо. А теперь каждый школьник, даже не задумываясь, вырисовывает её в своей тетрадке, при решении неравенств; и только иногда, какой-нибудь двоечник задастся вопросом, а что данный знак означает, в этих мыслях просидит всю контрольную, ни фига не решит и учительница опять влепит ему двойку, опять отругают родители и, в который раз, какая-небудить отличница, которая ко всему прочему влюбилась в него по уши, скажет, что надо бы ему учится лучше.
Перед глазами появились разноцветные огоньки, потом потолок с жёлтым пятном вместо солнца, а потом всё это пропало и чей-то приятный голос с облегчением сообщил что я очнулся. Смысл слова "очнулся" стал понятен мне только со второго раза, сначала он представился в виде конкатенации лексических значений слов: "очхи" и "поперхнулся". Занавескину дико не хватало кислорода. Он вскочил. Перед глазами всё ещё было темно, и он на ощупь побрёл к выходу. Первой стала видна та злополучная дверь. Тот , кто сейчас направлялся на улицу испуганно отскочил в сторону от этого опасного объекта, подошёл к окну, отодвинул защёлку, открыл его и вышел вон. Башка сильно болела и Занавескин отправился домой. Прохожие с интересом осматривали его запачканную кровью куртку и разбитую голову. Но он нисколько не стеснялся этих людей. Состояние было каким-то странным. Тело не ощущалось своим и вообще Занавескин видел всё как будто со стороны. И тут его окликнул чей то знакомый голос... Да, это была она! Я тут же вспомнил сон...
- Извинит пожалуйста. Ты так быстро ушёл. Это я тебя дверью, - как же она прекрасна. Да, во сне была именно она!
- Ничего страшного, ты же не специально.
- Может тебе помощь нужна? Сотрясение мозга ведь может быть.
- Да пустяки. Не болит уже.
- Куда я всегда тороплюсь? - мне приблизительно было известно куда она торопилось - хотелось бы, конечно, верить, что это судьба.
Я знал, что долго так болтать мы не можем, надо что то делать. Если мы сейчас расстанемся, я больше никогда её не увижу. Я был знаком с ней всего несколько мгновений, но уже понимал, что не смогу без неё.
- Тебя как зовут?, -её улыбка сводит меня с ума...
- Амели .
- Редкое в России.
- У меня мама француженка. А тебя как зовут.
- Санёк Занавескин, -я немного нервничал, да ещё имя с фамилией мои как то прикольно звучат - она засмеялась. Я нисколько не обиделся.
- У тебя кровь течёт. Ты далеко живешь?
- Нет, здесь рядом.
- Пойдём я тебя провожу. Не дай бог свалишься ещё где-нибудь.
- Да нет, не надо...Мы увидимся ещё? - Она улыбнулась - я схожу с ума! Как же она прекрасна!
- Мы могли бы созвонится, но к сожалению у меня нет телефона. Давай я тебе сама позвоню.
Я написал в её блокноте свой номер, она опять предложила меня проводить, я опять отказался и мы расстались.
Занавескин пошёл по темнеющей улице к дому. Сначала он несколько раз прокручивал в голове произошедший разговор. Каждая его фраза казалась верхом идиотизма: "какой же идиот, ведь полную чушь болтал". Потом окружающий вечер привлёк его внимание и успокоил. А потом он вспомнил... И в сердце волшебным воспоминанием снова и снова проплывал сон, пережитый этой ночью. Утром он забыл про него, но сейчас сон опять наполнил его душу счастьем. Сон сопровождала композиция Unintended группы Muse. Эта песня напоминала детское, давно забытое сказочное состояние, но в тоже время приносила с собой какие-то любовные переживания не столь далёких дней. В ней сливалось всё: детство, юность, время и пространство, грусть и радость, образуя огромное всепоглощающее чувство любви.
От нефига делать он стал наблюдать за своей тенью. Вдоль дороги торчали фонари, из-за которых ей было неспокойно. Под светом каждого нового фонаря его тень становилась маленькой, сжимаясь у ног. Потом, по мере удаления от него, тень росла. Так продолжалось, пока Занавескин не доходил до нового фонаря - под его лучами от большой тени не оставалось и следа. Она снова сжималась у его ног, и цикл начинался заново. Он наблюдал за метаморфозами тени довольно долго. Она то увеличивалась, то резко возвращалась к исходной точке роста. Странно, но рост тени радовал, и не хотелось, чтобы тень опять уменьшалась у нового фонаря. Наконец ему надоело смотреть под ноги.
Михан встретил Занавескина с сердитой миной.
- Ты чё меня не разбудил!
- Мих, я из-за тебя чуть в универ не опоздал. Бужу- бужу.
- Чё-то я не помню такого .
- Ну не у тебя одного с головой не всё в порядке.
- Эх ёханпалыч, это ктой-то тебя так. Не тошнит - ведь сотрясение мозга может быть?!
- Боль и кайф всегда рядом.
- Ты какой-то не такой пришёл... Влюбился штоль? Эта она тебе по башке заехала? Чё улыбаешься?
- Мих, у тебя прям женская интуиция какая-то!, - сказал Занавескин, проходя на кухню...
" Я не хочу ходить строем - я хочу ходить один. М-м-м брат никотин". Михан курил и пел, я молча переваривал съеденный ужин. Какое счастье, жить вдвоём в квартире, делать что хочешь.
- Видели бы тебя твои предки.
- "Я сижу на крыше, я отчень рад - потребляю сенсемилью как аристократ." Может на крышу?
- Let"s go.
Крыша - отличное место. Здесь Занавескин всегда задавался вопросом Карлсона : "Почему люди не живут на крыше?" Дул лёгкий весенний ветерок, внизу перемещались люди, шумели машины. Вопреки утренним расчётам сегодня было не полнолуние.
- Сань, вот я сегодня за хлеб расплачивался и подумал, что слово "заплачУ" имеет два значения: кроме современного внесу деньги за что-то , есть ещё забытое: поставлю заплату.
- Тебе на филфак пора, - а про себя Занавескин в сотый раз отметил, что они с Миханом думают о каких-то совершенно грандиозных вещах, но почему-то о них никогда не разговаривают. И только иногда пытаются сказать что-то друг другу, но толи привычка говорить о совершенно посторонних и не интересных темах, толи ещё что-то мешают им сказать всё что лежит на душе, всё, чем так хочется поделится с окружающим миром.
- "Так что в лучших книгах всегда нет имён и в лучших картинах лиц, чтобы сельские леди и джентльмены продолжали пить свой утренний чай",- на Михана всё ещё действовала та жидкость, которую он вместе с одногрупниками потреблял сегодня на день их факультета, - так что ты думаешь по этому поводу?
- Слово "заплачу" имеет одно значение - не оставить свободы! Именно поэтому, сделав ударение на втором слоге, ты получишь слёзы. Но самое интересное, что ты спрашиваешь меня о глаголах в БУДУЩЕМ, мать его, времени! - тут Занавескину стало понятно, откуда приходит это "нефига делать", ТО самое отвратительное состояние - тошняк, когда понимаешь, что тебе, как Мармеладову некуда идти. Мы не знаем цели жизни, отсюда страх перед окружающим миром - любой страх появляется от незнания. Часто бывает, что боишься чего-то, но пережив свой страх понимаешь, что бояться было нелепо. Хотя потом все равно появляются вещи, которые пугают. Человек начинает продумывать, как избежать страшных событий, начинает продумывать, как прожить следующий день - человек начинает жить завтрашним днём. Он переживает сотни завтрашних опасностей, он думает, что готов ко всему, но ужасный мир подкидывает всё новые и новые разочарования. Человек живёт уже в завтрашнем дне, а когда этот день становится сегодняшним, то сегодня - уже скучный день, ты его прожил. Всё из-за страха. Тут Занавескин вспомнил, как маленький не боялся ничего. Мир был интересен. Я беззаботно жил, и каждый новый день нёс что-то новое и был подарком от мира. А потом взрослые сказали слово "надо" и сорняки полоть стало скучно, хотя раньше я находил это интересным, и проползавшие рядом гусеницы больше не привлекали внимание, и в школе приучили не тянуть руку, желая ответить на каждый вопрос, приучился стеснятся, приучился боятся ошибок. И в школе всё рассказывали так, что казалось что интересного уже ничего нет, всё уже изучено, что приговор обжалованию не подлежит. А с учителями спорить нельзя.
- Сань, а почему...Са-а-а-нь. Ты где? А почему глагол "заплачу" означает "не оставить свободы"? Ведь если я, например, отдам кому-то долг, то я наоборот обрету свободу.
- То есть ты хочешь сказать, что когда берёшь в долг - ты теряешь свободу, а когда отдаёшь -снова обретаешь?
- Ну да.
- Тогда получается, что в долг брал не ты, а он.
- Почему?
- Не правильный вопрос. Не почему, а что. Михан, он брал в долг твою свободу!!! Но самый главный вопрос - кто это ОН?
- Погоди, но ведь я спросил почему когда я отдал долг, когда я "заплатил", я потерял свободу. По-моему, когда ты не должен кому-то - ты свободен.
- Ты потерял свободу потому, что ты думаешь, что её можно потерять, а потом вернуть за деньги. Дело в том, что тебе возвращают уже не твою свободу. Вернее сказать, тебе не возвращают свободу вообще, тебе не совсем ничего возвращают. В твоей голове свобода вернулась, а на самом деле - нет. Как можно вернуть то, чего забрать нельзя.
- ...Да, интересно кто этот ОН.
- Уххх... Ещё мне интересно кто всё это сейчас говорил.
- Как кто, ты.
- Дело в том что пять минут назад Занавескин, то есть я, всего этого не знал. Кто бы это не говорил из его слов я узнал самую радостную вещь - весь мир - свобода!
Домой спускались молча. Чтобы не сидеть в тишине врубил радио. "Мое имя - Стершийся Иероглиф Мои одежды залатаны ветром Что несу я в зажатых ладонях меня не спросят и я не отвечу". Засыпали под колыбельную от группы Пилот.
Сегодня утром меня будил центр. Очень удобная функция - врубился компакт Сплина и сразу выбил из Санька весь сон. От йоговских асан Занавескин окончательно проснулся - оставалось разбудить Михана.
- Миих, где ключи от танка.
- Извини, в зажигании забыл.
- Ну, прогресс на лицо: сегодня с первой попытки тебя разбудил.
- На своё лицо посмотри. Это не ты, это центр. Кстати, ты замечал, что слова будить и буддизм однокоренные.
- Это они только по звучанию однокоренные: буддизм с двумя "д" пишется.
- Да, весь мир иллюзия. Мне сегодня снилось великое Дэ.
- Что и Лао Цзы видел?
- Нет, Лао Цзы в позавчерашней серии был.
Занавескин сочувственно кивнул, надел рюкзак и отправился к выходу. Вчера ему хотелось, чтобы приснилась Амели. Но снов не было, вернее, как утверждают умные книжки, сны были, только Занавескин их не помнил.
Учится сегодня было очень тяжело. Тем круче чувствовал себя Занавескин, когда занятия закончились. Сегодня последний день учёбы перед выходными - кайф!
Но радостное настроение разогнала ужасная мысль: "А вдруг она не позвонит! Вдруг она потеряла номер телефона, или, что самое ужасное, я ей не понравился, и она не хочет больше со мной разговаривать - она ведь такая классная, а во мне ничего особенного нет". Не хотелось об этом думать и Занавескин гнал от себя страх. Он так распереживался, что даже не заметил, как кто-то позвал его:
- Саш, зову зову.
- Амели? Привет!
- Привет.
- Ты тоже в этом универе учишься?
- Нет, я позвонила тебе и Миша сказал, что ты здесь.
- А я как раз о тебе думал, - она улыбнулась.
Мы шли по тихим улочкам, говорил, смеялись. Она рассказывала мне про себя...
Захотелось пройтись. Мы встали с лавочки и отправились вдоль по улице к восходящей луне.
- Сегодня полнолуние!
- Да. Смотри какая она огромная! Я такую никогда не видела!
- Красотища! Но самое смешное, что её больше никто не замечает. Оглянись - все куда-то бегут - хоть бы один обратил на неё внимание.
- Даже жалко её. Она сегодня такая красивая и большая - наряжалась специально для нас - и никто красавицу не замечает.
- Амели я люблю тебя, - сердце моё бухало на всю улицу, меня переполняло чувство любви, какое-то волнение и одновременно радость, даже если она посчитает сейчас меня наивным идиотом и пошлёт, я всё же счастлив, что не стал сдерживать те слова, которые рвались наружу. Хорошо, что я сказал.
- Кто любит тот любим, - она загадочно посмотрела на меня, я еле сдерживал себя, меня как магнитом тянуло обнять её, прижать к себе и закричать на весь мир какие-то новые, никем ещё не слышанные слова, но которые бы на сто процентов выразили всё, что я чувствую.
- И что же это за слова, - видимо все мои мысли шли вслух.
- Я не знаю - я ведь этого не сделал... Извини, всё как-то не так получилось: на ходу, не в той обстановке, не в том месте.
- Зато от чистого сердца. Жалко только что ты не обнял меня и не закричал на весь мир слова.
- Это было бы неслыханно.
- Да, представляешь, совершенно новые слова. Что-то в этом есть. Именно, это было бы неслыханно.
- Странно, почему в слово "неслыханно" вкладывают какой-то ужасный смысл, ведь это же так круто сказать то, что ещё никто не слышал, ведь...
Она поцеловала меня. Мы стояли и целовались. Мне казалось что мимо проносятся века и километры. Она сводит меня с ума. Я осознал великую вещь, что мне теперь все равно что со мной случится. Как ничтожны все окружающие проблемы. Главное чтобы она была рядом. Но самое прекрасное, что у меня теперь была уверенность, что нас ничто не разлучит. Сердце гремело, дыхания уже не хватало и мы смогли наконец посмотреть вокруг.
Мы стояли рядом с огромной луной, в которой отражался весь окружающий мир. Меня немножко расстроило, что я не увидел там своего отражения, но это не важно. Неважно даже то, что с тех пор я не вижу своего отражения и во всех зеркалах. И теперь понятно, куда мы сегодня весь день шли.
Мы шли к её дому. Какой то мужик внутри одного из магазинов протирал витрину, и с улицы казалось, что он машет нам рукой. Весь мир был каким-то приветливым и радостным.
- Вот мы и пришли.
- Так не хочется расставаться. Я маме обещал приехать. Так что завтра мы встретится не сможем - я домой поеду.
- Неужели ты ещё не понял, что мы никогда не расстанемся.
- Да... я просто по привычке так сказал. Кроме того, один чувак заявил: "Никогда не говори никогда".
- Это явно был не тот, который первый раз нарисовал на песке лемнискату.
Она снова поцеловала меня. Я долго не хотел отпускать её, но, в конце концов, это пришлось сделать.
Михан встретил меня с ещё более сердитым лицом, чем вчера.
- Санёк, мне же реферат писать надо - почему ты меня не будишь?
- Как не бужу - а кто у тебя ключи от танка сегодня с утра спрашивал.
- Какие ключи?
- Которые ты в зажигании оставил.
- Сань, меня сегодня твоя подруга разбудила и про танк я ничего не знаю.
- Мих, ты не лунатик?
- Завтра мне опять рано надо будет вставать - ну если не разбудишь! С ней что ль шлялся?
- Ну а с кем же ещё. Может завтра вместе домой поедем.
- Нет. Реферат писать надо.
Дальше разговору помешал ужин.
- Блин знаешь, какая сегодня лажа была, - Михану надоело молчать, - вот сижу на паре - препод стал всякие вопросы задавать. Блин, я вот знаю - ответ, но сказать боюсь - вдруг глупость какая - кто-то ответит так же, как я думал, препод: " Правильно!". Опять вопрос задаст - я опять знаю, но не говорю. Опять та же фигня. Ну на следующий вопрос орру на всю аудиторию ответ, препод: " Лебедев, не знаешь - молчи!". И так несколько раз.
- У меня тоже так было. Будущее даже если знаешь - изменить не можешь, потому что если ты будущее изменил, то получается, что то, что ты считал до изменения будущим, на самом деле было всего лишь несбывшимся предположением.
- Чего?
- Блин. Будущее, которое ты знаешь изменить нельзя. Если ты его изменил, то то что ты знал до этого не было будущим.
- Да, точно. Сильно ты башкой ударился.
- Сам собой напрашивается вывод, что будущее лучше не знать - так жить интереснее.
- Да, надо было мне сегодня не боятся и отвечать.
- Мы просто привыкли жить завтрашним днём.
- А я, когда в третьем классе учился, читал книжку "Шёл по городу волшебник". Вот там какой-то чувак жил в завтрашнем дне и всё-то у него там было. Но в конце главный герой смотался из этого завтрашнего дня в сегодняшний - наверно по родным заскучал. Я уж всего не помню.
Занавескин уже спал...
Мне снилось, что я иду ночью с фонарём. Фонарь был хреновый, не знаю, зачем такие продают, его света хватало только на то, чтобы не споткнуться об очередную корягу. Однажды я чуть не свалился с обрыва из-за этого фонаря. Что за сон - неужели не могли получше чего-нибудь дать? Больше всего меня раздражало то, что я никак не мог понять, где я нахожусь. Что-то мне подсказывало, что я около своей деревни, что сейчас лето, а я возвращаюсь по полю домой с очередного свидания в соседней деревне, но точно я ничего не знал, а вернее не помнил. Батарейки в фонаре садились, но я знал, что в кармане их ещё много, а за всю дорогу я выкинул в поле старые всего один раз.
И тут меня начинали мучить угрызения совести: я представил чистое утро, блестящую под лучами солнца росу... и всю эту красоту отравляли батарейки, которые я выкинул в поле. Я представил, как утренняя роса сливается с кислотой разлагающихся батареек, я представил те долгие годы, которые поле будет терпеть этот ядовитый кусок железа. Я побежал назад, надеясь найти то место, где выкинул батарейку. Споткнувшись, я не стал подниматься, а положил фонарь в карман и пополз на коленях, шаря вокруг себя руками. Только теперь до меня дошла вся безысходность моего порыва. Я был весь сырой от росы...
росы...росы! Я упал в траву. С улыбкой я посмотрел в чёрную даль и увидел там маленькие огоньки. Я сощурил глаза и понял, что звёзды тоже мне улыбаются. Их маленькие лучики щекотали мне лицо, подул тёплый ветер. И тут небо стало медленно светлеть; это как будто свет, посланный звёздами десять миллиардов лет назад, наконец-то дошёл до меня. Захваченный чувством непонятного счастья я вскочил с земли и увидел, как беспредельно радостно из-за горизонта поднимается СОЛНЦЕ!!!
Я увидел, что стою на вершине нереально огромного холма, внизу весёлая речка играет с чайками, а за моей спиной безграничное поле исчезает в неосвещённой ещё стороне земли. Сколько раз ходил я по этому полю в соседнюю деревню, сколько раз спасала нас эта река от жары, сколько раз я смотрел на всё это, но сейчас я видел...я видел нечто несоизмеримо большее! Я подобрал батарейку, присел на край обрыва, свесил ноги вниз и заснул...
... "Сидя на красивом холме..." по старой привычке центр врубился в пять часов утра, хотя сегодня было воскресение, и будить меня было совсем не обязательно. Видимо вчера Мишка слушал "День серебра" и центру очень понравился этот альбом. Зарядку делать было неохота, но слежавшиеся мышцы надо было как-то приводить к жизни. Занавескин весь дрожа от кайфа принял суптоваджрасану.
- Миша, питухи уж поют - встовай. Кто рано встоеть -таму Бог подоёть.
- Ох уж эти питухи.
За завтраком к Занавескину наконец-то пришла идея.
- Мих, держи ручку и листок.
- Зачем?
- Пиши: "Заявление. Я, Михаил Лебедев, подтверждаю, что был разбужен Александром Занавескиным в шесть часов три минуты." И подпись.
- У тебя из-за суптоваждрасаны мозг свело что ли? Ты чего?
- Ну напиши, чтоб потом претензий не было.
- Ну ладно. А чё за претензии...
Вокзал встретил Занавескина... Хотя, как вокзал может кого-то встречать? Да, глупость. Народу почти не было. Утренняя пустота и тишина проникли даже сюда. До электрички оставалось два часа - на самую раннюю Санёк опоздал. Он прошёл в зал ожидания, сел на белое холодное сидение и посмотрел на отражение в витрине вокзального кафе. Затемнённое стекло честно отражало окружающий мир. Занавескин посмотрел на своё отражение. " Странно, такой же человек... так похож на всех окружающих, но почему то он ближе, роднее. Да нет, не роднее, он такой же как все. Нет никакой разницы. Просто приучили считать, что отражение в зеркале - это я. Но, если отражение исчезнет - и оно исчезло - что тогда я? Я - это руки, ноги, голова: тело. Но что такое тело? Тело - это совокупность всех частей - рук, ног, головы, туловища...Ведь если все части тела убрать, то от него ничего не останется. Но если тело - это две руки, две ноги, одна голова и одно туловище, то если человек теряет руку, то его тело уже телом не является, ведь у тела две руки. Да, глупый это термин - тело. Нафиг им пользоваться. Нет никакого тела! Есть просто совокупность частей, которыми я могу управлять. Стоп. А кто тот, кто управляет этими частями?.. Кто я?"
Тут пришло странное ощущение... Часто Занавескину казалось, что жизнь похожа то на театр, то на "заводную карусель, что будет крутиться, пока кто-то дёрнет стоп кран", но теперь жизнь представилась ему как чей-то рассказ о нём. Он чувствовал присутствие того, кто пишет этот рассказ. Автор улыбнулся, посмотрел в окно и продолжил.
Электричку объявили со второй платформы. Занавескин на ходу надел рюкзак и вместе с толпой, которая уже успела собраться, спустился в тоннель.
В вагоне ему досталось место около окна, и это было несомненной удачей. Машинист пожелал всем счастливого пути, и электропоезд отправился от второй платформы. Занавескин уже хотел засыпать, когда в вагон вошёл бородатый дед с двенадцатиструнной гитарой. Когда он подошёл ближе Санёк понял, что деду от силы лет тридцать. Видимо про него Гребенщиков пел: "...тихий, неброский, из леса выходит старик, а глядишь - он совсем не старик, а напротив, совсем молодой красавец Дубровский". С первых аккордов стал известен стаж гитары: она звучала тихо, был слышен только ритм. Может быть просто Занавескин сидел далеко. Голос Дубровского был не на много громче гитары, но он был добрым и искренним. Казалось, что певец находится очень далеко от нас, но от туда пытается донести всем открывшуюся ему истину. Текст конечно тоже не был слышен, что-то о безграничном сострадании, но слова, даже не долетая до Занавескина, раскрывали зарытую в сердце его радость. Санёк радовался новому дню, окружающим людям, миру... Сострадание... Безграничное сострадание... Какой мудак сказал, что без сострадания жить легче, что надо заботится только о себе, что если каждый о себе позаботится, то все будут богаты и счастливы? Это глупость! Ведь сострадание - это великий шанс жить не только своей жизнью, но жизнью многих. Как здорово радоваться вместе с кем-нибудь его радостям, как здорово разделить с кем-нибудь его огорчение, помочь ему. Ведь никто не хочет быть один, особенно в беде...Сострадание...Безграничное сострадание! Границ нет. Пределов нет. Электричка подъезжала к его родному городу. Я подошёл к двери над которой какой-то шутник повесил такую же как в театре светящуюся табличку с надписью "Exit". Двери открылись... В лицо подул ветер. И запах... как в метрополитене. За дверьми ничего не было. Он спустился по ступеням электрички. Когда я обернулся, электрички уже не было. Навстречу мне шёл дед с двенадцатистрункой. Я снял бороду, отложил гитару и принялся объяснять: "Теперь, Занавескин, тебе тоже открывается эта тайна. Ты всегда ощущал рядом своё присутствие. Сам себе писал предсказание будущего и прятал его в библиотеке, сам себя будил по утрам, а потом забывал об этом. Проснуться сложно. Но однажды ты посмотрел на мир и задумался: "А какая разница между мной и, например, вот этим человеком. Да никакой. Если бы история повернулась по-другому, то у меня были бы другие родители (его родители), другое лицо (его лицо), другой характер (его характер), его судьба. Я был бы им, а он мной. Чтобы тогда изменилось в мире? Да ничего!!! Между нами нет разницы, я люблю других людей так же как себя. Но это же ужасно скучно, мне не с кем общаться. От них я не узнаю ничего нового, ведь они - это я. Хотя... зачем мне новые знания, ведь здесь ничего нет. Я просто люблю их..." Вокруг стояли Занавескин и Амели. Они взялись за руки. Они были вместе. Тут... тут... тут...