Аннотация: Новая редакция! Вторая часть романа "Мятежник. Военспец"
.
Часть II.
Глава XV
1919 год, февраль, 28-го дня, город Сожель
- Володя! - Кто-то бесцеремонно тормошил меня за плечо. Просыпаться не хотелось категорически. Накануне вечером, после двух изматывающих дней в седле, я с таким упоением рухнул в кровать, мгновенно провалившись в сон-забытьё, что ни о каком пробуждении посреди ночи и думать не желал. От усталости не сразу вспомнил, где нахожусь. И вот теперь кто-то питал надежды привести меня в чувство.
- Какого черта!? - Возмущенно буркнул я сквозь подушку и поглубже натянул на себя одеяло.
- Да что ж такое?! Володя!.. - Послышался чей-то громкий шёпот.
Отвечать я, конечно, не собирался. Язык не ворочался, дрема стремительно завладевала мной. Но тут вдруг чиркнула спичка, томительно запахло табачным дымом и мне самому остро захотелось курить.
- Который час? - Не открывая глаз, спросил я и с усилием сел в кровати. Кружилась голова, даже подташнивало от переутомления. Уговаривая себя быстро выкурить папиросу и сразу же продолжить спать, на ощупь потянулся к висящему на спинке стула френчу. Где-то в его карманах затерялась початая пачка папирос. Пружины в матраце отчаянно заскрипели, неприятно резанув слух.
- Половина пятого. Тише, Володя! Доктора разбудишь! Вот, бери мои папиросы, - наконец, ответил ночной гость голосом Савьясова. От неожиданности я даже глаза распахнул.
- Георгий?!
Голос Савьясова прозвучал на удивление бодро.
- Да, я это, я! Вот - посреди ночи отпустили. Иди, куда душе угодно. Хорошо хоть во след не стрельнули.
Опешив поначалу, я встряхнул головой, и даже мысль мелькнула - не сон ли? Но для иллюзии Савьясов был слишком реален - грязен, небрит, с уже подзабытым мною тюремным 'душком'. Мы порывисто обнялись. Все же успел он стать для меня человеком особым. Наверное, даже другом.
Георгия арестовали буквально через полчаса после окончания парада. К месту расформирования колонн приехали интернационалисты во главе со знакомым по давешнему обыску Бочкиным. Справившись, кто из присутствующих командир второй роты, тут же приказали сдать оружие и следовать за ними в автомобиль. Вот и всё. Сопротивляться в тех условиях было безнадежно.
Как мне показалось тогда, Савьясов не знал причины своего задержания. Он проходил по площади во главе роты и физически не мог видеть, что творится у него за спиной. Чекисты же, судя по всему, действовали наугад. Удалось ли им установить истину - другой вопрос. Однако Савьясова через четверо суток они отпустили. Повезло. Особенно, если учесть, что все арестованные в 'Париже' сослуживцы до сих пор сидели в застенке. И ладно бы, если сидели - до нас все чаще доходили мрачные слухи, что все они в полном составе были расстреляны еще до парада.
- Где тебя держали? - Забыв о папиросе, взволнованно спросил я. - Когда Ольге ответили, что тебя нет в списках арестного дома ЧК... В общем, чего только не передумали!..
- Оля ходила? - Изменившимся голосом переспросил он. - Ох, как скверно! Теперь же ее, случись чего, сразу в заложники...
Я согласно кивнул. Так оно обычно и бывало. Все связи военспеца превращались чекистами в своеобразные путы, успешно сдерживающие от неповиновения. Или - в нити кукловодов. В общем, кому какая метафора ближе - а суть одна. Наш командир полка Матвеев был ярким примером 'заложнической тактики': жена и дочь арестованы, сын-гимназист - под наблюдением. Любое неповиновение господина бывшего полковника и - исход очевиден.
- Где?.. - Тяжело вздохнул Савьясов. - Разместили нас с Кузиным в обычной городской тюрьме. Сидели вместе со спекулянтами. Они нас, ей богу, за адвокатов вообразили... Теперь голова гудит от их историй и жалоб на жизнь - по сто раз успели повторить.
- С Кузиным?! - Удивился я.
Георгий усмехнулся.
- Именно! Очень интересный человек, кстати! Потомственный военный. Его отец служил в Сожеле, в 160-м Абхазском пехотном полку. Дед и прадед - тоже из офицеров. Я потом расскажу подробнее. А сейчас очень бы хотел помыться! Сил уже нет эту грязь на себе терпеть. Ты не знаешь, где мои вещи? И, к слову, что это за люди в моей комнате?
Закурив, наконец, я поморщился и махнул рукой.
- А, это... Федя Колесников друзей-коммунистов жить приволок. Тут такое произошло - бедный Николай Николаевич! Сынок где-то маузер и мандат раздобыл: сотрясает ими воздух и машет ими не хуже дирижера, отца в буржуи произвел и 'уплотнил' по новому большевистскому обычаю. В общем, прописал в доме этих... 'уполномоченных'. Твои вещи выбросил в окно. Мы с Ольгой, конечно, не дали им пропасть. Так что всё здесь, у меня. Разве что... 'тайники' там остались. Про них сказать ничего не могу - не знаю, в каком они состоянии.
Наши разговоры разбудили Журавина. Заскрипели пружины, и в темноте раздался хриплый ото сна голос нашего доктора:
- Георгий Николаевич, Вы ли это?! Хотел бы сказать, что рад Вас видеть, но по причине тьмы египетской не вижу, а слышу. И счастлив безмерно! - Алексей Дмитриевич поднялся и от души пожал Савьясову руку. - Уже знаете, что нас всех потеснили и теперь Вы расквартированы в одной комнате с нами? Нет? Вот, правда, о кровати для Вас никто не позаботился...
- Спасибо, доктор! - Успокоил его Георгий. - После тюремной камеры вполне неплохо устроюсь на стульях - здесь или в столовой. А завтра, думаю, решим этот вопрос. Вот за то, что разбудили Вас - простите. Надо было нам, конечно, в коридоре разговаривать.
Алексей Дмитриевич улегся на свою койку и, поворочавшись, уверил.
- Ерунда, мне не привыкать. Ночные дежурства, знаете ли - и просыпаешься, и засыпаешь мгновенно. Была б возможность спать - вот что главное! А в коридоре разговаривать не советую. Чужие уши в доме завелись. Мало ли?..
Мы помолчали, внутренне примиряясь с новой реальностью в доме Колесниковых. Всё неумолимо менялось в нашей жизни. Как правило - в худшую сторону. И привыкнуть к этому было невозможно.
- Кстати! - Журавин приподнялся на локте. - Что решилось у военкома? Он, вроде бы, обещал приструнить нашего коммунистического деятеля? Всё-таки посягнул на армейский жилищный фонд!? Или большевикам, как погляжу, даже собственный военный комиссариат не указ! Комнату господам ротным, надеюсь, вернут?
Я отрицательно качнул головой.
- Вряд ли. Если помните, городской военком товарищ Маршин был одним из тех, кто утирался от тухлых яиц. А Федечка не простого ротного выселил - подозреваемого в организации 'происшествия'. Да и потом... По местным нормам мы с вами, оказывается, живем в буржуйских условиях. Заселение должно быть плотнее - человека четыре-шесть на комнату. Зная натуру Маршина, могу предположить, что он 'в воспитательных целях' еще кого-нибудь сюда подселит. Но все равно, конечно, завтра узнаю подробнее.
- Эх, дела!.. - Тяжело вздохнул доктор. Поплотнее укутавшись одеялом, он улегся на спину и, невнятно пробормотав что-то вроде 'куда катится мир', через минуту уже храпел.
Тем временем, я вытащил Савьясову его походный мешок и, дождавшись, пока он найдет смену белья, вышел в коридор.
- Не знаешь, Володя, 'титан' вчера топили? Есть теплая вода? - Закуривая по ходу, уточнил Георгий.
- Не скажу. Сам вчера поздно приехал. Попил чая с Колесниковым возле печки, да спать пошел. Но если нет, на примусе хоть сколько-то согреем.
В столовой и на кухне, к счастью, никого не было. В последнее время дом Колесникова из довольно большого и уютного превратился в тесное, переполненное жилище. Побыть наедине со своими мыслями стало почти невозможно.
- Вот здесь и устроюсь до утра, - составляя стулья у стены, сказал Савьясов. Я критически посмотрел на него и на предполагаемое ложе, совершенно не представляя, как он сумеет здесь уместиться.
- Да, если только на боку, и не дышать к тому же, - не удержался я от острой шпильки. - Словом, как уляжешься, скомандую тебе 'смирно'. А 'вольно' - утром, при пробуждении.
Шумно вздохнув, он осмотрел конструкцию, подвигал стулья, как будто это что-то бы изменило, и, признавая мою правоту, с легкой досадой махнул рукой.
- Ладно, пойду помоюсь, а там уж что-нибудь придумаю, - пробормотал Савьясов и направился в кухню, из которой был выход в пристроенную ванную комнату. Дотронувшись до 'титана', стоявшего вплотную к кухонной печи, он радостно воскликнул. - Надо же, хоть в этом повезло! Есть вода! Правда, не очень-то теплая. Но знаешь, Володя, я понял: рай - это пять стульев и теплая вода!
Стоило остаться в одиночестве, как вновь потянуло в сон. Я и ходить пытался, и чайник водрузил на примус, стараясь отвлечь себя хлопотами. Однако только присел за стол, как сознание вырубилось.
- Володя! Иди к себе. Поспи нормально, не мучайся, - вновь разбудил меня Георгий. С мокрыми волосами, не подпоясанный, с полотенцем на плече он увлеченно просматривал на столе рядом со мной какую-то газету.
Отрицательно мотнув головой, я поднялся и ожесточенно потер глаза.
- Нет, давай крепкого чая выпьем. Разговор есть. Мне завтра, точнее уже сегодня, в штаб с утра бежать. Так что - лучше сейчас.
- Что за разговор? - С любопытством спросил он, отрываясь от чтения какой-то заметки. И кивнул на газетный лист. - Видел, кстати? Тут Олина статья опубликована.
- Нет, еще не видел.
Отложив газету, Савьясов нахмурился, словно обдумывал какой-то значимый для себя вопрос. А потом, заметив, что я завариваю чай - благо запасы его у нас еще были - отвернулся к буфету, чтобы достать чашки.
- Так Оля, значит, ходила?.. - Не оборачиваясь, спросил он.
- Ходила, - подтвердил я, раскалывая щипцами сахар. И, подавляя ноющего червяка в груди, добавил. - С понедельника - вроде бы, каждый день. Плохо ей было. Мне кажется, любит она тебя...
Чашки в руках Савьясова опасно звякнули. Он повернулся со странным выражением лица и неестественно ровным голосом спросил:
- Так о чем ты поговорить хотел?
Забрав у него чашки, я плотно закрыл двери в столовую и первым делом поинтересовался, на каких условиях чекисты освободили его.
- Освободили и всё тут. Ничего не объясняли, - пожал плечами Георгий. - Обращались, в принципе, терпимо. Если честно, ожидал худшего.
- Доброта чекистов, случайно, не смешала твоих планов? Все по-прежнему?.. - Уточнил я.
Он кивнул, выжидающе поглядывая на меня.
- В общем, так. Эти дни пришлось мне по делам службы по уезду колесить, - резко захотелось курить. И, прервавшись, я потянулся за папиросами. - Интересные моменты выяснились. Ты о брошенном немцами оружии спрашивал?
- Спрашивал! - Сразу ожил и подался вперед Савьясов. А в прищуренных глазах заиграли хищные огоньки.
- Так вот - нашелся его след. И даже более того.
Однако продолжить я не успел. По коридору раздались тихие шаги, да еще в нашу сторону. Мы переглянулись, прислушиваясь. Дернулась ручка и в открывшейся двери показалась Ольга, явно не ожидавшая, что в столовой будут люди. Ослепленная после темноты ярким электрическим светом, она сощурилась и заслонила глаза рукой. Простоволосая, с отпечатавшимся на лице следом от подушки, в синем домашнем платье и с толстой книгой под мышкой, Ольга определенно планировала занять свою бессонницу чтением. Ну а поскольку комнату делила с Сонечкой и Тасей, вынуждена была искать уединенный освещенный угол.
Первым она увидела меня и с облегчением улыбнулась. Наверное, боялась наткнуться на наших новых квартирантов. Потом перевела взгляд на Савьясова, и улыбка резко сошла с ее губ.
- Ты? - Дрогнувшим голосом спросила она и ошеломленно замерла.
Савьясов взволнованно кивнул и вышел ей на встречу.
- Оля... - Начал было он, но отчего-то запнулся. И остановился в нерешительности. А ее будто прорвало. Градом покатились слезы, и на щеках выступил лихорадочный румянец.
- Живой... - Всхлипнув, выдохнула она.
- Да, конечно, живой, что ты!.. - Георгий шагнул к ней и, взяв за руки, приник губами к ее ладоням.
- А я... я... ходила расстрелянных смотреть... - Сквозь несдерживаемые уже рыдания, пыталась рассказать Ольга. - Боялась, что тебя... что ты... навсегда исчез...
Мне стало неловко. Я поспешно отвел глаза и быстро вышел, стараясь держаться от них подальше. Меня одолевало нечто, подозрительно похожее на зависть - в моей жизни никогда не было такой встречи и такого накала чувств. Говорят, не все на них способны. Можно сколько угодно защищаться цинизмом и даже верить в свой цинизм, но самого себя не обманешь. Иначе с чего бы взяться этой свербящей тоске?
Прикурив папиросу, я выскочил на крыльцо в одном френче. Ветер завывал в кронах деревьев, шел мелкий дождь, и сугробы буквально на глазах чернели и оседали. Такая погода всегда хорошо протрезвляла. И я курил, уставившись в одну точку, не замечая промозглой сырости.
Папироса быстро кончилась, и я с необъяснимой злостью запустил окурок куда-то в темноту улицы. Нужно было возвращаться назад, в дом. Но - не мог себя заставить. Стремительно накатывало отчаянье - такое, что ни конца, ни края. А ведь все получилось, как сам того хотел. Оли не будет в моей жизни. Дело за малым, Недозбруев, - уничтожить все следы в себе несостоявшегося увлечения. Впрочем, разве несостоявшегося? Если начистоту с самим собой? Озвучил мысленно этот вопрос, и почему-то дышать стало нечем...
Словно оглушенный, я потерял счет времени. Подставлял лицо под мокрый ветер и пытался думать, пытался ощутить этот мир, себя в нем... Сердце бухало, было горестно и пустынно. На что я тратил жизнь? Годы бегут, а мне до сих пор неясно, кто я и для чего живу? Где нужно быть, к чему стремиться? Что ты хочешь, Недозбруев, и какова твоя цель? Ответа у меня не было. И не было даже примерной определенности.
- Володя, - неожиданно окликнул меня Савьясов. Он вышел на крыльцо, оставив полуоткрытой дверь в дом. - Вот ты где!..
И, помолчав, предложил глухим голосом:
- Давай расставим все точки над 'i'?
В душе что-то сжалось и похолодело. Я настороженно посмотрел на Георгия и вытер рукавом мокрое от дождя лицо.
- Думаю, и так всё понятно. У тебя папиросы есть?
- И все же выслушай, ладно? - Взволнованно попросил он, протягивая пачку с куревом. Сглотнув ком в горле, я молча кивнул. А Георгий, нахмурившись, продолжил.
- Мы с Ольгой... Черт, куда все слова пропали?! Так вот - знаю, ты о многом догадываешься... Правильно догадываешься. И поскольку она тебе небезразлична - извини, это заметно - должен сказать... Дороже Оли для меня никого нет. И пусть мы знакомы всего-ничего - около месяца - но это тот случай, когда сразу понимаешь, что... В общем, что твой человек. При всем том я отдаю себе отчет, что ставлю под удар ее репутацию. Не в моих это правилах. Но так получилось...
Признание давалось ему тяжело. Выпить бы нам, но под рукой ничего не было. Замолчав на минуту, Савьясов не с первого раза вытащил дрожащими пальцами папиросу из пачки. Наконец, закурив, глубоко затянулся и пронзительно посмотрел мне в глаза:
- По здравому уму понимаю, что нельзя было допускать... Не ко времени. Да и какая к чертям репутация!? Саму Олю под удар ставлю! Но... Вышло, как вышло.
Мне сложно было что-то ответить, да и не требовался тут ответ. Оставалось только неопределенно пожать плечами.
- Я ведь ничего еще не говорил ей. Ну, о планах... Хочу сейчас сказать, чтобы не затягивать. Потом будет хуже. Да так сказать, чтобы сразу вся серьезность ситуации ясна была. Поэтому нужна твоя помощь.
- Нужна - значит, помогу, - стараясь не смотреть на Савьясова, буркнул я. Его слова о прозрачности моих чувств к Ольге выбили из колеи.
- Спасибо, - затушив окурок и опустив глаза, кивнул Георгий. - Поступим так. Прямо сейчас пойдем в столовую, я спрошу тебя о новостях и - напрямую - о немецком оружии. Говори всё, что посчитаешь нужным - как будто бы мне одному. Бояться выдачи здесь нечего. Это я чувствую. А Оля, поскольку совсем не глупа, сразу поймет, кто мы такие. И кто я такой...
Чертыхнувшись в сердцах, он бросил окурок в дальнюю урну и тяжело посмотрел на меня.
- Страшно начинать разговор. Может быть, чувство самосохранения взыграет и заставит ее... ну, задуматься, что ли?
- Ты сам-то в это веришь? - Нервно спросил я. - Ольга не побоялась обивать пороги ЧК, даже какие-то трупы расстрелянных успела посмотреть. Сказать ей нужно - тут ты прав. Но назад для нее дороги не будет.
Желваки заходили на его лице. Нахмурившись, он резко хлопнул меня по плечу.
- Всё, хватит раздумывать - пойдем! - И открыл дверь в дом, пропуская меня первым.
Но я не тронулся с места.
- Погоди. Послушай и ты меня, - неожиданно решившись, тихо сказал я. И сам удивился своему тону - таким впору было допрашивать пленных. - Раз уж Ольга сделала выбор в твою пользу, мне остается только уважать ее решение. Мы никогда больше не вернемся к этому разговору. Но! Об одном помни всегда!..
- Не пугай меня, - отозвался Георгий. Он и вправду выглядел оторопевшим.
- Так вот. Если когда-нибудь ты вздумаешь ее обидеть - не забывай!.. Она мне действительно не безразлична.
С удивлением уставившись на меня, Савьясов медленно кивнул в ответ, словно скрепляя этот уговор.
...К нашему появлению в столовой Ольга успела вскипятить чайник и намазать остатками повидлы ломтики черного хлеба. Булок в городе уже не было, да и за обычными буханками в последние дни встали очереди. Пока не очень длинные.
- Я заждалась вас, - с легким упреком сказала Ольга. Лицо ее светилось от улыбки, но глаза все еще были красными и припухшими. Посмотрев на меня, она несколько смутилась, но вскоре спросила совершенно обычным голосом:
- Владимир Васильевич, Вам полотенце дать?
Положение было дурацким. Мне ничего не стоило в первую же очередь зайти в комнату и переодеться в сухую гимнастерку. Теперь приходилось это делать с ведома Ольги.
Когда я вернулся, Савьясов безмолвно пил чай. Он явно дожидался меня, чтобы, не отвлекаясь, начать разговор. И не давая мне сделать даже первый глоток, спросил:
- Володя, ты знаешь за что меня 'взяли'?
- Знаю, - все же успев отхлебнуть чая, кивнул я. - Кстати, даже видел это происшествие в подробностях. И исполнителей, и оружие исполнения, само действо и его результат.
- Так ты и есть тот ценный свидетель, которого искали чекисты!? - Засмеялся Георгий. - И кто бросал, тоже знаешь?
Дожевывая ломтик хлеба, я немного помедлил с ответом.
- Твои это были. Так что сидел ты, можно сказать, 'за дело'. Не то, что Кузин. Удивительно одно - никто кроме меня не заметил. Или не хотел заметить? Впрочем, в той толпе зрителей, которая напротив оскоромившихся автомобилей стояла, я, наверное, единственным военным был.
Савьясов, рассмеявшись, покачал головой:
- А мы-то с Сергеем все дни голову ломали!.. Получается, оцепление немцев-интернационалистов тоже ничего не видело?
Мотнув головой, я отпил чая и уточнил:
- Они стояли лицом к зрителям. Поэтому ничего видеть не могли. Колонны были у них за спиной. Метали эти брандскугели два молодых солдата, лет двадцати, явно приятели. Из рукавов шинелей вытащили приспособления - отдаленное подобие арбалета, длиной вершков шесть. Парни ловкие - очень у них ладно и малозаметно получалась их акция. Зарядили свои 'стрелялки' прямо на ходу, не сбивши шага и головы не повернувши - я еще в тот момент гадал, глядя на них, что вообще происходит. А потом резко подняли приспособления на уровень лица, выстрелили, моментально перезарядились и снова повторили. Так что присмотрись к своим, что за шантрапа лет двадцати к тебе попала! В городе хлеба нет, а они яйца на коммунистов тратят! Пусть и тухлые.
Георгий смотрел на меня удивленно и размышлял о чем-то непростом.
- Интересная у вас бригада, - усмехнулась Ольга. - Одно название, что Красная Армия. Как это нынче говорится? Политически незрелый, мелкобуржуазный и антисемитский элемент. В общем, сброд.
- И ты не представляешь, насколько права...- Пробормотал в задумчивости Савьясов.
- Кстати, вы тут фамилию называли... Кузин Сергей, насколько я поняла? А по отчеству - Петрович, кавалерист? - Вновь наполняя чайник водой, поинтересовалась она.
Мы с Георгием удивленно переглянулись.
- Так и есть...
Ольга заулыбалась.
- Тоже, значит, в ЧК попал? Это моей покойной подруги Верочки муж. Мы с ней в гимназии учились. Добрая она была и очень светлая. А Серж - он ведь тоже наш, сожельский. Вечно в приключения попадает. Мы тут все друг друга знаем. Городок-то маленький. Был, - поправила себя она через мгновение.
- Ну да, он говорил, что три месяца назад жена от тифа умерла, - озадаченно почесав затылок, подтвердил Георгий.
Наступила напряженная пауза. Нужно было, наконец, начинать задуманный разговор, однако слова не шли на ум. Савьясов хмурился и невидящим взглядом смотрел на огонь примуса, я бездумно разглядывал чашку с остатками заварки, а Ольга, определенно что-то чувствуя и не решаясь спросить, уставилась в темень окна.
В какой-то момент эта неопределенность невыносимо наскучила и, отодвинув чашку, я спросил у Савьясова:
- Мы отложили с тобой разговор. А время неуклонно движется к утру.
Он неохотно посмотрел на часы, окинул меня больным взглядом и, тяжело вздохнув, подтвердил:
- Да, надо поговорить. Ты остановился на том, что обнаружил след оставленного немцами оружия...
- Именно так, - кивнул я, подметив про себя, как повела ухом Ольга. Реакция была довольно странной. Она вся обратилась во внимание, стараясь сохранить непринужденный вид. Другая бы не удержалась от немедленного вопроса. - При передаче власти большевикам немцы оставили здесь довольно большое количество оружия. Не только винтовки, но и несколько артиллерийских батарей. Оставили не просто так - их вынудили местные революционеры. После ноябрьского переворота в Германии, когда и солдаты, и офицеры устремились на родину, власть в Сожеле оказалась у Городской Думы, у демократов, что совершенно не устраивало коммунистов. И тогда большевики заблокировали дороги, временно выведя из строя все паровозы.
- Вообще-то, это сделали железнодорожники. У самих большевиков ничего бы не получилось, - как бы между делом дополнила мой рассказ Ольга, чем вызвала у меня мгновенное замешательство. Савьясов внимательно посмотрел на нее, мы переглянулись, и я, откашлявшись, продолжил.
- Забастовка длилась семь дней. Немцев взяли измором. Германский Совет депутатов, так спешил домой, что заставил Городскую Думу сложить свои полномочия и передать 'ключи от города' большевикам. Кроме того, по условиям ультиматума немцы оставляли новой власти полные склады оружия и продовольствия. И все бы хорошо, но коммунисты сделали единственную ошибку - принимая склады, не привлекли знающих людей, чтобы проверить работоспособность хранящихся винтовок. Не догадались, что немцы отомстят таким образом за паровозы... В общем, оказалось, что на складах, в основном, хлам. Лучшее из него отсортировали 'спартаковцы' - так называют большевики немцев прокоммунистической ориентации, оставшихся в городе служить в отряде интернационалистов. Оружие передано на хранение в караульную роту. Это примерно триста единиц. Остальной, так сказать, 'лом' - около тысячи разномастных винтовок и карабинов - лежат на складах авторемонтных мастерских в Новобелице.
- Полторы тысячи, - поправила Ольга. И я запнулся на полуслове.
Ее реплика произвела впечатление и на Савьясова. Он остро глянул на Ольгу, задумчиво постучал пальцами по столешнице и, не выдержав, с иронией подметил:
- Однако - какая удивительная осведомленность... Ваши профессиональные интересы, Ольга Станиславовна, столь широко распространяются?
Она собрала наши чашки и понесла их на кухню.
- Вы напрасно интересуетесь этим складом, - добавила Ольга после паузы, все еще оставаясь на кухне. Судя по плеску воды - мыла посуду. - Там действительно хлам. Я, конечно, не знаток и не помню, как называется та часть, которую немцы из каждой винтовки вытащили и утопили в реке. Затвор, кажется? Да еще стволы погнуты...
Савьясов помрачнел и перевел взгляд на меня. Кивнув, я подтвердил ее слова.
- Всё именно так, Георгий. Никакой ремонт не поможет. Затворов нет.
Он чертыхнулся, расстроившись, встал из-за стола и закурил.
- Это была плохая новость. Теперь будет хорошая. Выяснилось, что есть более достойный вариант - русское оружие. Хорошо известные нам трехлинейки. Их немного, правда - примерно полторы сотни стволов. И все же это больше, чем ничего.
Сюрприз удался. Савьясов расцвел прямо на глазах.
- Трехлинейки - это очень хорошо! Далеко? - Азартно сощурив глаза, тут же спросил он. - И в каком состоянии?
Одновременно из кухни показалась Ольга с чистыми чашками в руках. Усевшись за стол напротив меня и явно позабыв про чай, она заинтересованно приготовилась слушать подробности.
- Состояние - превосходное. Винтовки выпущены в девятьсот шестнадцатом и до сих пор упакованы в заводские ящики. А вот по месторасположению - да, к сожалению, далеко. Верст тридцать точно будет.
- Направление? - Уточнил Георгий, чуть нахмурившись.
- Черниговское. Но - территория Сожельского уезда, Носовичская волость.
- М-да, - задумчиво покачался на стуле Савьясов. - Очень уж неудобное. И какими силами это оружие можно взять?
- Думаю, и полвзвода хватит, если с умом подойти, - ответил я после паузы, прикинув возможные варианты. И продолжил, скосив глаза на Ольгу. - Но, учитывая расположение вашего схрона, - а это по окружной дороге выходит верст под шестьдесят от склада с трехлинейками - людей понадобится больше.
- Кому принадлежат винтовки? - Продолжил расспросы Георгий, все более проникаясь идеей. - Что-то подсказывает мне, что большевики о них не знают.
Усмехнувшись верной догадке, я закурил и вновь распалил примус под чайником. Вспомнив про чай, Ольга чуть виновато улыбнулась и, облокотившись на стол, стала ждать дальнейшего рассказа. Тема ее явно интересовала.
- Да, ты правильно понял - знали бы комиссары о винтовках, давно бы переправили в Сожель. Оружие хранится на лесном хуторе. Хозяин - кулак и спекулянт. Возможно, контрабандист в прошлом. Очень на него похоже. Имеет личную охрану из бандитов и бывших гайдамаков. По количеству - около взвода. Но, по оценкам знающих людей и по моим личным наблюдениям, боевого опыта у них нет. Так - прохожих пограбить, да от подобной же публики хозяина защитить.
- А для чего этому кулаку винтовки? 'Зеленую' армию, что ли, мечтает создать? - Усмехнулся Георгий.
- Да под ногами валялись, вот и подобрал, - пояснил я. - Теперь приторговывает понемногу. Проверенным людям продает. Так что и купить можно. Правда, вряд ли мы с тобой потянем...
И я рассказал им, каким образом узнал про этот потайной склад.
Глава XVI
1919 год, февраль, 26-го дня, Сожельский уезд, Носовичская волость, окрестности деревни Грабовка.
Под конец первого дня пути наш обоз, загрузившись мукой в Добрянке и конопляным маслом в Грабовке, с трудом продвигался по расхлябанным от талого снега лесным дорогам в сторону Терюхи. Никитенко с тревогой посматривал по сторонам, постоянно высылал дозоры прочесывать обочины впереди, и деликатно намекал, что еще не поздно вернуться назад, на ночевку в Грабовку. Я ничего не отвечал, давая понять, что прежнее решение обжалованию не подлежит.
Конечно, места там сложные - дремучие болотистые леса, вязкая колея. Но, судя по карте, после поворота на Студеную Гуту, дорога становилась выше и надежнее. А до развилки оставалось всего-ничего полторы версты. Да и глупо казалось поворачивать назад, преодолев верную треть пути.
В тот момент, когда у моей лошади отлетела подкова, мы пробирались по самому сложному месту, где болото особенно явно давало о себе знать. Дорога здесь укреплялась гатью, сложенной давно и наспех. Лошади скользили и спотыкались, застревая копытами в расщелинах между разбухшими бревнами. И подо мной лошадь резко дернулась, припав на колено.
Я спрыгнул с седла и сам едва не упал на склизких мокрых бревнах.
- Ну и дорога! - Подоспел ко мне Тимохин. - Товарищ командир, как Вы?
- Да что со мной-то будет? Давай посмотрим, что с лошадью, - отмахнулся в ответ.
Тимохин с готовностью кивнул, и пока я, придерживая за уздцы и поглаживая по шее, пытался успокоить свою каурую Машку, довольно быстро вырубил штыком куски гнилых бревен, зажавших копыто. Чуть прихрамывая, освобожденная кобыла зафырчала и опасливо отошла в сторону от бывшей ловушки.
- Ёксель-моксель! - Воскликнул Тимохин, вглядываясь в расщелину. - А подкова-то тю-тю!.. И в обозе запасных больше нет. Надо кузню искать!
- Найдем, - уверил его я, вспомнив, что в Терюхе есть у меня знакомый кузнец Колесюк и сын его - Иван Бурый. - А пока поеду с тобой в обозе, Машка пусть рядом идет.
Не успел я договорить, как заметил скачущего Никитенко. Беспокойство было написано у него на лице, и он явно нервничал, выискивая меня глазами.
- Что случилось, Семен Аркадьевич? - Наконец, окликнул я.
- Владимир Васильевич, вот Вы где! - Облегченно воскликнул взводный. - Там наши странный хутор обнаружили. Никак - бандитское логово!
- Хутор, говоришь? - Удивился я, доставая из сапога карту. - Недавно построенный, что ли? Или это у нас карты такие?
Сразу вспомнилась удивительно подробная карта Савьясова. И в сотый раз пожалел, что не перенес с нее данные на свою жалкую схему. Про самого Георгия старался не думать - не до переживаний было.
- С чего выводы, что логово? - Уточнил я.
Никитенко спрыгнул с лошади и пошел рядом со мной, докладывая.
- Ребята засекли около двух десятков мужичков бандитского вида. Некоторые вооружены, хутор охраняют. Правда, службу несут отвратительно - спят на посту. Сам хутор построен - что та крепость. Забор из бревен, глухой. Наших пока не засекли, но собаки уже начинают потиху брехать. И у проселка, что на хутор ведёт, дозор стоит. Хочешь-не хочешь, а обоз они обязательно увидят. Что делать, Владимир Васильевич? Может дозор - того?.. - И он символически полоснул себя пальцем по шее. - А потом тихонько пойдем дальше, усилив тылы?
Я покачал головой.
- Лучше захватите их тихо и ко мне. Поговорим.
Никитенко согласно кивнул и, прежде чем вновь вскочить на коня, поинтересовался:
- А что это вдруг Машка охромела?
И узнав причину, презрительно сплюнул:
- Одно название, что болотные жители - эти полешуки. Дорогу для самих себя соорудить не могут. Вот у нас, в Сибири... - И осекся, заметив мой взгляд. Для пустых воспоминаний времени не было.
Пока бойцы Никитенко добывали хуторских дозорных, я прикидывал варианты дальнейших действий. Кого мы обнаружили - было пока неизвестно. Поди пойми сейчас, кто действительно бандит, а кто всего лишь защищает свое жилище от бродячих дезертиров и душегубов? Поэтому я не оставлял надежды разойтись миром.
- Товарищ командир! - Вернул меня из размышлений Тимохин. - Наши везут кого-то!
Управились бойцы Никитенко на удивление быстро и доставили ко мне перекинутых поперек седел двух связанных деревенских хлопцев. Один - совсем еще зеленый, лет семнадцати - мелко трясся от рыданий, заглушаемых кляпом. Тощий, в драном тулупе и солдаткой папахе, он, похоже, готовился к самому худшему. Я показал, чтобы его первым подвели ко мне.
- И что мы делаем у дороги с оружием в руках? - Спросил я спокойно. - Кто таков, откуда будешь?
Хлопец залопотал, пряча взгляд и пытаясь утереть лицо связанными руками:
- Пан офицер! Не вбивайте меня! Яшка Кольниченко я, на хуторе у дядьки Михася батрачу! А шлях мы от лихих людзей стеражом.
Поморщившись от его слезливого и жалобного бормотания, я уточнил:
- Что за дядька Михась и почему у него на дворе столько вооруженного люда?
Назвавшийся Яшкой столь впечатлился нашей осведомленностью, что сорвался в новый приступ истеричных рыданий. Уже тогда подумалось - на пустом месте так не реагируют. Похоже, совесть у хлопца была не чиста. Тут подошел Никитенко и, влепив пощечину, резко привел Яшку к беседе. Путаясь и запинаясь через слово, он, как мог, ответил на своей дикой трасянке на все заданные наши вопросы.
По его словам выходило, что дядька Михась очень богат и все кому ни лень пытаются нарушить его покой. Поэтому хозяин хутора для вящего спокойствия завел себе охрану, насчитывающую примерно двадцать пять человек. Вооружены хлопцы - кто чем. В основном, обрезами. К дядьке Михасю нанимались со своим оружием - таково было его главное условие.
Бросив все еще связанного Яшку в пустую подводу, мы допросили второго пленного. Тот держался неплохо, хотя по простоте душевной страх свой скрывал неумело. Бравадил, матерился, за что схлопотал пару зуботычин от Никитенко, но о себе и о хозяине все же рассказал.
Павло, как он представился, оказался хохлом, бывшим гайдумаком из Репкинской волости. К дядьке Михасю прибился в декабре и новой службой своей был доволен. Мол, хозяин толковый - и кормит хорошо, и долей в трофеях жалует.
Тут мы с Никитенко и переглянулись.
- Это о каких таких трофеях речь? - вкрадчиво поинтересовался я. Гайдумак остолбенел, похлопал глазами и, наконец, замотал головой:
- Не, пан офицер! Вы не так мяне вразумели! Не лиходзеи мы - дзелим трофэи, захапанныя у бандюкоу!
Хмыкнув, я кивнул взводному. Никитенко всё прекрасно понял - этот нехитрый прием мы не раз использовали с подобной публикой - и подошел к хлопцу со спины.
- Ну что ж, не хочешь говорить правду - значит, готов за эту правду умереть, - тяжело вздохнув, я состроил сострадательную физиономию. - Товарищ командир взвода! По закону революционного времени приказываю расстрелять расхитителя народного добра, бывшего гайдамака и грабителя Павло... Как там тебя по фамилии? Впрочем, какая разница? Не хоронить же нам тебя. Приведите приговор в исполнение!
Приставив наган к шее побледневшего хлопца, Никитенко погнал его в сторону, шагов на пятьдесят. И в тот же миг с подводы послышался дикий вой - наблюдавший за происходящим Яшка опять впал в истерику. Похоже, эти рыдания надоели не только мне. Кто-то из бойцов, наградив хлопца тумаком, пригрозился утопить его в болоте безо всякого приговора, если тот не прекратит шуметь. По-видимому, он мешал им привычно наблюдать за представлением и биться об заклад.
Показательный 'расстрел' дал свои результаты. Раскололся не только Павло, но и Яшка. Как и полагал Никитенко, хутор был полубандитским, а дядька Михась со товарищи промышлял не только куплей-продажей. Грабили они, в основном, спекулянтов, перемещавшихся небольшими группами по тайным тропам. Такие отряды, как наш, еще не встречали. Но даже меньшие пропускали подобру-поздорову. Не по зубам. В общем, осторожничали и, понятное дело, в живых при своем промысле никого не оставляли.
И насобирал у себя на хуторе тот дядька много чего интересного: какие-то винтовки в заводской смазке, картины из разграбленных имений, серебряную посуду, и даже исправный мотоцикл, за гроши купленный у отступающих немцев.
По-хорошему, нужно было везти этих лиходеев с собой, да сдать первому же отряду милиции. Или еще кому-нибудь в этом роде. И пусть бы те сами решали их судьбу. Однако дядька Михась - не дурак. Узнает о пропаже дозорных и быстро перебросит все свое добро в какой-нибудь новый схрон. Меня же такая рокировка вовсе не устраивала. Очень уж многообещающим казалось известие о 'каких-то винтовках'.
Немного посомневавшись в правильности своего решения, я отвел пленников в сторону и рассказал им о видах на дальнейшую жизнь.
- Что ж, милейшие товарищи Павел и Яков... Исповедь вашу душераздирающую я выслушал. И прямо скажу - при иных обстоятельствах препроводил бы обоих до ближайшего крепкого сука. Поскольку гниды вы паскудные и иного не заслуживаете. Но, на ваше счастье, планы у меня несколько иные. И восстановление справедливости в них пока не входит. Поэтому в наших общих интересах посчитаем, будто наша встреча - дурной сон. Наш обоз идет далее своей дорогой, а вы возвращаетесь к хозяину и честно рассказываете ему все, что видели, умолчав лишь о том, что побывали в наших гостях.
Похоже, они и сами все прекрасно понимали. Им не нужно было долго втолковывать, что тот же дядька Михась, прознав о нашем разговоре при любой степени раскаянья, тут же утопит их в ближайшем незамерзшем болоте.
Оставалось как-то объяснить происходящее Никитенко. Подозвав его, я тихо приказал:
- Возьмите пару проверенных бойцов и отведите пленных в лес. Там отпустите в целости и сохранности. Постреляйте немного в воздух...
Взводный было недоуменно вскинулся, но я жестом остановил его.
- Слушайте дальше. Отпустите живыми и невредимыми! С ними уже договорено. Выдавать себя и нас им не с руки. Пусть идут к хозяину. Мне нужен этот склад. Позже - не в этот выезд - я планирую захватить его с помощью верных людей и готов поделиться всем, что Вы попросите!
Громко хмыкнув, Семен Аркадьевич прищурился и, наклонив голову, пытливо посмотрел на меня, словно сомневаясь в услышанном.
- Ох, темните, Владимир Васильевич! Не верю, что на богатства эти соблазнились! Не в Ваших это свойствах. Тут что-то иное!
- Хорошо, - стиснув зубы, ответил я. - Мне нужно оружие. Только оружие и боекомплект. Может быть, мотоциклет.
Глаза Никитенко округлились, но все же он благоразумно промолчал.
- Поэтому мы сейчас тихо и мирно пойдем на хутор за подковой и каким-нибудь товаром. А Вы с десятком опытных бойцов окружите поселение и займете удобные огневые позиции. По моему сигналу - будь в том нужда - делаете предупредительный выстрел. Вы у нас меткий стрелок, чем и воспользуемся, если понадобится произвести впечатление. Ну, папаху собьете или еще что-нибудь... А по обычному сигналу - стрельба на поражение со всех точек.
- Вас понял! - Кивнул взводный, и лицо его тут же приняло знакомое азартно-деятельное выражение. Однако прежде, чем отправиться выполнять задание, Семен Аркадьевич приостановился и, обернувшись, с хитрым прищуром тихо спросил:
- Никак и до Вас, Владимир Васильевич, эсеры-агитаторы добрались?
Конечно, я ожидал, что объяснение по поводу моих планов непременно предстоит. Но вопрос в таком ключе меня озадачил.
- Какие еще эсеры? Вы о чем? И до кого они уже добрались?
Никитенко замялся и после паузы ответил:
- Думал, об этом все знают. В Сожеле по солдатским квартирам местные эсеры ходят. С личным составом разговоры разговаривают, спорят. Противу большевиков настраивают. Я и сам пару раз их у своих бойцов заставал...
- М-да... Ладно, потом обязательно поговорим! А сейчас - к делу! - Прервал я его. И, скомандовав движение обоза, принялся лихорадочно соображать, что же происходит вокруг меня.
Кто-то бросает тухлые яйца на параде. Кто-то параллельно с нами исследует, какими силами располагают большевики. Какие-то неизвестные - Ольга рассказывала - временно вывели из строя во время парада большевистский грузовик-броневик. Теперь выясняется, что еще и широкая агитация ведется. Вокруг кипит, проявляясь пока лишь в мелочах, подпольная антисоветская работа. А я тут терзаюсь: имею ли право будоражить людей, ломать им судьбы и предлагать воевать за новое будущее без большевиков?!.. Процесс идет и без меня, и без Савьясова. Единственный вопрос: кто возглавляет это движение и по пути ли нам?
Мои раздумья прервали звуки близкой стрельбы. Похоже, первая часть 'спектакля' была отыграна успешно.
- И понеслись души на суд Божий! - Перекрестившись, сказал себе под нос Тимохин. Меня передернуло. Хоть и знал, что всё - инсценировка, но на душе было мерзко.
Вскоре из-за кустов на обочине показался Никитенко с двумя бойцами и кивнул в ответ на мой вопрошающий взгляд. Пришла пора переходить к следующей стадии плана.
Поставив задачу обозному отряду, я уселся рядом с Тимохиным в первой подводе, укрепленной на манер огневой точки мешками с песком, и успел заметить, как быстро и слаженно уходит в лес группа Никитенко. Все же не только Савьясову попались толковые солдаты. Были они и у меня, во взводе Семена Аркадьевича. Наверное, около трети состава. Остальные, конечно, по своим навыкам оказались пригодными только для обозно-хозяйственной службы. Но и это качество в моем ведомстве было весьма ценным.
Время тянулось томительно долго. Дорога оставалась такой же дрянной и только возле развилки, забравшись на сосновый пригорок, приобрела надежный вид. Где-то здесь сидели в засаде Яшка с Павлом, а теперь, наверное, неслись докладывать о нашем скором визите.
От поворота на проселок и до хутора мы двигались не более четверти часа. Лес здесь был высокий и светлый - классический сосновый бор, хорошо просматриваемый на сотню шагов. Место для своего логова дядька Михась выбрал красивое, но не сказать, чтобы удачное с точки зрения обороны.
Во-первых, лес подступал вплотную к хутору. И это давало большой простор для маневра. Во-вторых, эффектно выглядящие издали бревенчатые стены при ближайшем рассмотрении имели множество изъянов. Судя по всему, Никитенко ограничился беглым осмотром на расстоянии. Как он и рассказывал, хозяйственные постройки располагались глухой стороной к внешнему миру. При этом короткие участки забора - от сарая до сарая - хоть и были высокими, бревенчатыми, но выложили их горе-строители горизонтально, так что для опытного осаждающего представляли собой едва ли не естественную лестницу. В-третьих, осматривать окрестности, что творится вокруг хутора, удавалось, наверное, только с чердака избы, стоявшей посреди двора. И в завершение всего, прямёхенько с тылу над поселением возвышалась преобладающая высота, густо поросшая молодым сосняком. Видимо, до сих пор везло дядьке Михасю не сталкиваться в этих глухих местах с опытным противником.
Встретили нас, мягко говоря, неприветливо. Приоткрыв окошко в воротах, мордатый бугай смотрел на нас поверх винтовочного ствола.
- Кто такие? Чего приперлись? - Прорычал он, и за его спиной послышались звуки передергиваемых затворов.
- Обоз хозчасти красноармейского полка. Закупаем продукты у населения, - ровным голосом представил я нашу команду.
- А ты что - комиссаром у них будешь? - хмуро поинтересовался бугай. - На жида вроде не похож...
- Хозяина могу увидеть? - Проигнорировав его реплики, спросил я.
- Занят хозяин! - Послышался сиплый голос за спиной бугая. - Няма часу яму с краснопузыми возькацца. Бумагы на рэквизыцию няма - так проваливай!
- Да подожди ты, Титович! - Обернувшись на кого-то вправо, нахмурился бугай. - Дай с людями покалякать.
И уже убрав маузер, уточнил:
- Так чего надо-та? Говори, комиссар, доложу хозяину.
Я показал на Машку:
- Кобылу подковать нужно. На гати подкову потеряла. И овса бы прикупили, если у вас излишек есть. Думали, на ночь остановиться, но смотрю - двор у вас тесноват, весь отряд не поместится. У нас еще взвод охраны есть, дорогу пока сторожит.
Мои слова произвели должное впечатление. Оглянувшись назад, бугай поинтересовался у кого-то:
- Слышь, Апанас, а взвод - это скока голов будет?
Ответом ему был встревоженный гул десятка голосов. И чей-то голос произнес:
- Полста, почытай!..
- Ого!.. И зачем вас столько, комиссар? - Недоверчиво спросил мордатый. - Ладно, почакай, как тутэйшие говорят. Пойду до хозяина.
Гулко хлопнула потемневшая от сырости дверца, обрушив с рогатого коровьего черепа, прибитого над воротами, град капель. И потянулись долгие минуты ожидания и сомнений. Ситуация была столь благоприятной, что хоть сейчас захватывай этот хутор. Своих сил вполне хватало, да и предлогов для обоснованного вторжения - тоже. Даже большевики не придрались бы - ликвидировано обычное бандитское логово. Это, как говорится, с одной стороны.
А с другой... Что бы я стал делать с добычей? Как бы сумел обеспечить тайную доставку оружия через половину уезда и - главное - сохранить в секрете сам факт его захвата? В отсутствии Савьясова я не знал, как выйти к схрону. Кроме точки на карте - никаких сведений. Не знал я и причастных к нему людей. К тому же, мой личный состав определенно был не готов к странным действиям командира. Эсеры - эсерами, а доверие друг к другу еще не утвердилось.
Наконец, дверца распахнулась, и знакомая мордатая физиономия важно постановила:
- Хозяин просят господина комиссара на беседу. А обоз пущай за воротами постоит. Троих с собой могёшь взять.
Чего-то в этом роде я и ожидал.
За воротами, помимо давешнего собеседника, нас встречали четверо вооруженных молодых мужиков разбойного вида. Бугай был у них вроде как за старшего. Они нервно топтались, подозрительно уставившись на меня и поглядывая на виднеющийся через щель в воротах обозный отряд. Еще около пяти человек с обрезами в руках едва ли не бегом спешили к самой большой и высокой избе, стоявшей по центру обширного подворья.
- Ну, пойдем, что ли? - Почесав затылок под мохнатым треухом, предложил бугай. И мы с Тимохиным неторопливо двинулись следом за ним. Вел он нас, как и ожидалось, к той же большой избе. По дороге, насколько это было возможно, я осмотрелся по сторонам.
Хутор напоминал сомкнутое промысловое поселение: ни живности, ни баб с детьми, несколько приземистых хат, крытых соломой, конюшни, сараи из жердей - все было построено наспех, небрежно, без души, и потому имело казенный вид. Стояли строения вразнобой - безо всякого порядка. Даже центральная изба - хоть и выделялась своими размерами, по сути мало чем отличалась от всех остальных хат.
Мы вошли на высокое крыльцо, и бугай открыл передо мной дверь в сени. Здесь-то я и увидел чудо техники - мотоциклет с белыми покрышками и блестящей надписью на боку Indian. И не смог удержаться от восхищенной, нецензурной реплики.
Красавец стоял в сенях, прислоненным к стене - явно не к месту и явно напоказ, в качестве предмета хозяйской гордости. Гордиться, конечно, было чем. Даже моих скромных познаний хватало, чтобы распознать в этом сверкающем хромированными частями агрегате один из лучших мотоциклетов старой армии. В моем прежнем полку у самокатчиков был такой, но трехколесный - с пулеметом по левой стороне, вместо коляски.
Бугай, довольный произведенным эффектом, хмыкнул, протер с седла пыль полою полушубка и, наслаждаясь произведенным эффектом, спросил:
- Ндравится? Хех! Мне тож! Конечно, можно было поприжать ту немчуру, да подешевше взять. Но... Такой уйдет - другой не достанешь!
![[]](/img/a/abakumada/1919wtorajachastx/oblozhkachastx2.jpg)