Аннотация: Продолжение 1-й части 3-ей книги. Добавлено окончание 10-й главы. Версия 15 сентября 2016 года. Недозбруев формирует команду для визита в штаб УНР.
Владимир Недозбруев
Глава X
Минская губерния, Речицкий уезд, село Юревичи, 1 апреля 1919 года, 16.30
- ...Мне сообщили, с Вами следуют беженцы. Могу предложить временный кров. Человек тридцать-сорок вполне разместим, - прямо с порога начал худощавый круглоголовый мужчина в очках-велосипедах. Академическая бородка с закрученными вверх усами, цепкие умные глаза, старорежимное форменное пальто с уцелевшими гербовыми пуговицами. Но под распахнутыми полями - сизая 'пролетарская' косоворотка.
Переглянувшись с сидевшим напротив Кузиным, я с трудом поднялся из-за стола и вышел навстречу визитеру.
- Директор общественной гимназии Попель Юлиан Юлианович, - представился он.
При всей хрупкости облика, рука оказалась твердой.
- От помощи не откажусь, спасибо. Но должен предупредить - мы здесь не задержимся. Вернутся большевики - возможны серьезные неприятности, - счел необходимым предупредить я.
Однако Попель от предостережения отмахнулся.
- Прознают - так прознают. Для начала доказать следует, что речь идет о личной инициативе, а не о действиях под принуждением.
- Господи, о каких еще доказательствах Вы рассуждаете? - Не удержался от реплики Кузин. Хмурясь то ли от усталости, то ли от раздражения, он подошел к окну и, заложив руки за спину, обернулся к нам. - Наивные рассуждения, господин директор! Уж простите за менторский тон. Поймите - не будут они на правосудие размениваться! Возникнет надобность -лёгкие подозрения за доказательства сойдут! 'Доброжелатели', опять же, сыщутся. Доложат, что было и чего не было!
Напрасно Кузин запугивал этого господина. Мы действительно нуждались в помощи местных жителей. Горячее питание детям, женщинам и раненым совсем не помешало бы.
Однако испугать его, пожалуй, было не так просто. Смерив кавалериста насмешливым взглядом и отказавшись от предложенного мной портсигара, Попель заявил спокойным и уверенным тоном:
- Моё приглашение остается в силе. Люди у нас гостеприимные, отзывчивые. В беде не оставят.
При этом он значительно глянул на хозяина избы - плотного коренастого мужичка, задумчиво почесывающего бороду. На наших глазах, состоялся короткий безмолвный разговор. И, словно получив наказ, мужичок согласно кивнул.
- Что ж... - Прогоняя остатки сонливости, я заставил себя накинуть шинель. - Будем рады. Особенно хорошо, если организуете чай или кашу для детей. Я сейчас в монастырь. Можете составить компанию. Представлю доктору Журавину. Беженцы как раз у него в ведомстве.
Расценив мои слова по-своему, хозяин засуетился у печи, самолично наливая в глиняный горшок несколько порций щей.
Отказываться я не стал даже из вежливости и дождался, пока соберут узел.
Во дворе было по-весеннему хорошо. Этот безумный день - длинный, как месяц, сумбурный и будто чужой - всё еще продолжался. В лицо веяло ласковым теплым ветерком. Пахло хлевом и вспаханной землей. Весело чирикали воробьи. И солнце, хоть и спускалось к горизонту, заставляло щуриться.
Звякнув цепью, вылезла из конуры серая собака, похожая на волка-недоростка. Потянувшись, лениво тявкнула пару раз, проводила нас внимательным взглядом, после чего с достоинством улеглась на сухом пяточке земли.
Но всю эту весеннюю идиллию разрушала и превращала в далекие декорации постоянная внутренняя тревога о предстоящей переправе и неминуемом появлении красных. Мы оставались уязвимыми.
- Да что за напасть такая! - Резко отвлек от мыслей возмущенный возглас моего ординарца. Он яростно препирался возле ворот усадьбы с незнакомым солдатом. - Дай человеку дух перевести - всего ж полчаса как прибыли!
- Кто там, Капустин? - Заявил я о своем присутствии.
Оглянувшись, Денис с тяжелым вздохом пожаловался:
- Товарищ командующий! Да они как мухой шальным укушенные! То рвутся глянуть, живой ли Вы, то - еще чё придумают! Этот вон талдычет, что особое поручение ему было! Лично с Вас!
- Поручение? - Переспросил я, прикидывая, что мог вкладывать в это понятие молодой нескладный боец с простецкой веснушчатой физиономией. Мешковатый и с мешком же перед собой. Что можно поручить такому? И ведь не настолько же плохо с памятью...
С мешком!.. А ведь точно - и по форме такой! Вдруг осенило, что может быть в том мешке!
- Пропусти-ка!
Боязливо поглядывая на Дениса, солдат поднапрягся, забрасывая мешок на плечо, и неуклюже протиснулся в приоткрытые ворота. Шел неспешно, прихрамывая.
- Товарищ командущий!..
- Постой, - я едва успел прервать его и, извинившись перед Попелем, отвести в сторону.
- Это - казна? - Спросил вполголоса, предполагая ответ.
Часовой закивал и бросился развязывать мешок.
- Отставить!..
Он послушно выпрямился и озадаченно уставился на меня. А потом его прорвало.
- Моченьки ужо нету носить! Руки не поднимаюца, ноги все збилися!..
Не вслушиваясь в его стенания, я вспоминал, сколько часовых присылал ко мне Арконченьц. Получалось, пять или шесть. Или столько было матросов?
- Погоди! Где остальные мешки? Где часовые?
- Не могу знать, товарищ командущий. Матросы-то, ироды, побрали и как в воду канули.
- Что?!
Осознание произошедшего, непоправимой ошибки ошарашило меня. И главное - в том была немалая моя вина: не усмотрел, не приставил надежных людей. Да что там - даже ни разу не вспомнил за ночь! А ведь казна была залогом нашей независимости и самообеспеченности отряда в ближайшем будущем.
Мешок я забрал, освободив часового, словно джина из лампы. Совершенно расстроенный выслушал бесхитростный рассказ о том, как бойцы хозчасти, уже валившиеся с ног, с легким сердцем уступили свою ношу матросам. Те как бы 'вдруг' свалились на них в лесу и очень кстати предложили помощь. Понятное дело, заполучив ценный груз, братки-'анархисты' растворились в темноте.
Тут было над чем поразмыслить. Появились они, естественно, не просто так. Наверняка, 'потерявшись' при подходе к Нахову, постоянно держали часовых в поле зрения. Вплоть до удобного момента. Моя скромная персона, как, впрочем, и сомнения, чью сторону принять, волновали их куда меньше. Это, пожалуй, я им зря приписывал.
Спасение единственного мешка из казны меж тем объяснялось до банального просто. Дело случая и принципа. Сказалась давняя, еще гомельская ссора этого солдата с матросами. Столкнувшись с ним в темном лесу, да еще в кругу товарищей, морячки поосторожничали и посчитали лучшим удовлетвориться уже добытым. Однако, как вскоре выяснилось - перестраховались. Никто бы за парня не вступился. Сослуживцы бросили одного в лесу, когда под весом мешка и усталости тот начал отставать. Чудо, что вообще дошел.
Столь упрямого и принципиального часового я решил определить до поры-до времени в 'савьясовскую' роту и отрядил с запиской к Дякову. Мешок же поручил Капустину. И поспешил вернуться к Попелю.
- Что-то произошло? - Не сдержал любопытства директор гимназии.
Я отрицательно качнул головой, но все же счел необходимым предупредить:
- В ваших краях наверняка появятся матросы. Опасные типы. Представляются политическими, анархистами. Но политики, на самом деле, там немного. Больше хулиганства и мародерства. Будьте осторожны и людей вокруг предупредите.
Он бросил на меня долгий, пронзительный взгляд, после чего кивнул.
- Спасибо, будем знать, - и пригласил в старенькую, побитую жизнью бричку.
Поручив свою лошадь Капустину, я принял предложение директора и почти сразу пожалел об этом - повозка подозрительно скрипнула и накренилась. Однако Попель, похоже, полагал ее вполне надежной и привычным движением тронул вожжи. Малорослый мохнатый конь, запряженный в повозку, послушно застучал подковами по мощеной дороге. Бричка меланхолично набирала ход. И мимо нас потянулось длинное, как станица, местечко Юревичи.
Первая часть пути прошла в молчании. Я осматривался по сторонам, мысленно сопоставляя карту с местностью, и не мог понять, почему до сих пор не вижу на юго-востоке высокого, как было обозначено, монастырского холма. До того, вроде бы, оставалось всего-ничего - около версты. Однако - никаких намеков! Возможно, напрасно я отрядил на эту точку целый взвод наблюдателей, и разумнее было бы усилить заслоны на подъездах к селу?
В раздумьях не сразу обратил внимание, что за линией домов слева вдруг начал расти холм. Он всё продолжался и продолжался, набирая высоту и крутизну склона, пока, наконец, не стал доминировать над ровной как стол округой.
- Наша знаменитая гора, - с нескрываемой гордостью пояснил Попель, заметив мой острый интерес. - Монастырь как раз на вершине. Уникальное в историческом и религиозном отношении место. Я, знаете ли, сам историк, и в археологии кое-что смыслю. Так вот - здесь определенно был древнеславянский замок со всеми свойственными крепости оборонительными сооружениями. Сохранился даже земляной вал и ров. Страшно подумать - сколько веков и событий пронеслось, а они сохранились.
Я не стал говорить Попелю, что сегодня-завтра эта гора имеет все шансы снова превратится в обороняющийся 'замок' - если на нас вдруг обрушатся красные. И будут возможности воочию наблюдать его осаду, да еще с использованием современной артиллерии. Впрочем, не думаю, что эта перспектива обрадовала бы его. Главное было в ином - холм, как наблюдательный пункт, даже превзошёл ожидания.
Повернув налево, дорога поползла вверх, и мы сошли с брички, пощадив старую клячу. До ворот монастыря оставалось еще с полверсты, но из солидарности с Попелем я не стал забирать у ординарца свою кобылу и пошел пешком.
- Сам монастырь - тоже не прост, - прерывисто дыша на подъеме, рассказывал Юлиан Юлианович. - Пару веков назад иезуиты построили храм. Коллегиум при нем открыли. Место считается у всех верующих святым - благодаря обретенной здесь чудотворной иконе Божьей матери Юрьевской. Ей поклонялись и католики, и православные. А потом случилось польское восстание и известные события, после которых храм передали Православной Церкви. Так вот - тогда-то вдруг и выяснилось, что икона - не подлинная, а искусно выполненная подделка! Оригинал еще накануне тайно подменили и вывезли в Краков. Казалось бы, святыня ушла из Юревичей. Но, знаете ли, сила веры способна на невероятное. Теперь и копия иконы творит чудеса. Паломники идут беспрерывным потоком, рассказывают об исцелениях...
Он многозначительно заулыбался и замолчал, выравнивая дыхание. Меж тем дорога сделала еще один поворот и вывела нас к старинному кирпичному забору с боковой стороны храма.
Монастырь действительно отличался от наших, российских. В нем было много католического. Три большие золотые 'луковицы', возвышающиеся на храме, смотрелись непривычно, если не сказать чужеродно. Меня же в первую очередь заинтересовала башенька колокольни на крыше собора. Вид на окрестности с нее, учитывая высоту горы, должен быть замечательным. И Попель это подтвердил.
- Припять можно обозреть, и даже Мозырь в хорошую погоду. А до него, между прочим, более двадцати верст!
Оглянувшись на следующего за нами верхом Капустина, директор гимназии понизил голос.
- Среди старожилов ходит легенда, что из монастыря ведет подземный ход прямиком к Мозырю. Я призываю Вас не верить сему и не пускаться в авантюру - коль кто предложит. Определенно будет ловушкой. Даже по сути своей антинаучно. Какими бы искусными не были наши предки, немыслимо прорубить надежную галерею в этих болотистых почвах. Не забывайте, что Припять и пойма ее - есть дно древнего моря!!
Убеждать меня нужды не было. Путь на другой берег по речной глади - пусть и разлившейся от весеннего половодья - я считал не в пример надежнее.
Ближайшие, боковые ворота монастыря оказались открытыми. Через них виднелось большое двухэтажное здание, похожее на католический замок - бывший иезуитский коллегиум, как тут же пояснил Попель. Внутренний двор заполняли повозки и люди - наши беженцы и раненыы. И всё это было доступно для обозрения и для входа. Что сразу вызывало вопросы к командиру взвода наблюдателей.
Только миновав ворота, мы наткнулись на спешившего навстречу бойца с винтовкой наизготовку. В присутствии Попеля я не стал ему выговаривать. Распорядился немедля позвать ко мне командира, да заодно выяснил, где находится Журавин.
Алексей оказался совсем рядом - здесь же, во дворе. С мутными от усталости глазами самолично перевязывал пациента, и в уголке его губ дотлевала папироса.
- Помощь? - Почти равнодушно переспросил он. - Я присоединюсь к вам минут через пять, как завершу. Заодно обдумаю, что нужнее.
Мы направились к колокольне, где должен был размещаться пост наблюдателя. И на ступеньках храма нас догнал плотный офицер с рябым скуластым лицом. Совсем не молодой, лет на пять старше меня, по внешности - типичный лавочник средней руки.
- Прапорщик Шереметьев, - представился он, как-то неуклюже отдавая честь. И по всему было видно - человек не военный, не опытный. Почему же тогда Пшибыш выделил его для организации наблюдения за окрестностями и охраны монастыря?
Доклад не занял много времени. И если с ним прапорщик кое-как справился, то с остальным - впору было за голову схватиться.
- Половина личного состава дезертировала, увидав с колокольни, что на переправе творится. Остальным я приказал осмотреть монастырь и найти дополнительные пункты наблюдения. Чтоб, значит, не одна колокольня...
На мой вопрос, почему не стоят часовые на воротах, Шереметьев отделался самобичующим: 'Виноват, господин командующий!' Ну, виноват - а как исправит? Я был уверен, что никак.
На колокольню мы поднялись быстро. Вид открылся и вправду - изумляющий. Но не столько красотами своими, сколько масштабами последней преграды. На карте и в воображении всё казалось куда проще. Тут впору было задуматься о 'былинном' подземном ходе.
Перед взором открылась не река - стихия. Разлившаяся на отдельных участках верст на пять, Припять занимала собой все ложбинки, дороги и подходы.
А вот перспективы на север мне совсем не понравились - ровное и плотное одеяло леса, даже дорог не видно. И как тут заметишь подход красных? Только на открытом тракте из Хойников, что на юго-востоке. Или движение по пойме с запада.
- Мозырь сейчас не увидеть, - покачал головой Попель, щурясь на склоняющееся к горизонту солнце. - Как раз на закате.
Мельком взглянув в указанном направлении, я коротко вразумил Шереметьева, как действовать впредь и за какими секторами наблюдать. Что же касается севера, нужно было, не мешкая, ставить заслон.
- Отправьте сию же минуту вестового к подполковнику Кузину. Он с эскадроном в северной части местечка. Пусть передаст лично в руки записку, - сказал я, обыскивая карманы на предмет чистого листа бумаги. Выручил Попель, оторвав страницу из записной книжки. Писать пришлось химическим карандашом и буквально на коленке.
- Вот, выполняйте, - закончив писать, я вручил сложенный лист Шереметьеву и с неудовольствием отметил, как неторопливо тот направился к выходу. Никакого рвения, скорее даже равнодушие и апатия.
- Где порекомендуете переправляться? - Заметив огромную толпу на нашем берегу и отчаливающий небольшой баркас, поинтересовался я.
Юлиан Юлианович посерьезнел. Задумчиво поправив очки, снял и снова надел фуражку, высматривая что-то на горизонте. Затем прищурил глаза.
- Думаю, следует спуститься на пару верст ниже по течению. Вот, смотрите - юго-восток. Коренные берега подходят близко друг к другу. Для Припяти - редкое явление. Течение, правда, будет сильным, и паром сейчас не ходит. Но на лодке - вполне. И, главное, причалите прямиком к деревне, к Барбарову. А там как раз тракт.
Увлекшись изучением речных окрестностей, мы не сразу заметили, что к нам присоединился Журавин.
- Мы в ловушке, Владимир Васильевич, - тусклым тоном сказал он, пытаясь закурить. Первую, да и вторую спичку зажечь не удалось - они мгновенно гасли на гуляющих по колокольне сквозняках.
- Ну почему же, - возразил Попель. - Вы совершенно напрасно драматизируете.
Журавин только поморщился.
- Сколько мы людей переправим на лодках? Пять человек в час? Да пусть двадцатью 'душегубками' сразу! Что это для пяти-восьми тысячей человек?!
И он был прав. Что можно придумать? Дать срочный клич по окрестным деревням, задействовать все лодки, сколотить плоты... Знать бы еще, сколько времени в запасе. Расплатиться-то было чем - лошади, пулеметы, всё габаритное и тяжелое, что в любом случае приходилось оставлять здесь. Дня, конечно, не хватит. Но за два-три можно, наверное, переправиться всем, кто этого желает.
Наскоро обсудив, чем способен помочь Попель ведомству Журавина, мы спустились вниз и прошлись по двору монастыря. Многие беженцы и раненые спали на подводах и на тюках. Кто-то кипятил воду на разведенном костре. Со смехом и криками бегали вокруг малые дети.
- Ксения, что ты себе позволяешь? Немедленно угомонись, люди же отдыхают! - Отчитал Алексей свою старшую дочь, выловив из стайки малышни. Однако дальнейшего я не слышал, заметив справа под навесом лежавшую на телеге Ольгу.
Она вроде бы спала. По крайней мере, дыхание было ровным, и глаза закрыты без напряжения.
- Сильный она человек, Володя, - негромко сказал Журавин, неслышно подошедший со спины. - Не уверен, правда, что остался еще запас прочности. Переправим на тот берег и всё - нужно срочно искать пристанище. Дальше нельзя тянуть. Жизнь едва теплится. Покой и нормальные условия: тепло, кровать, заботливые руки. Только так будет результат.
Губы у Оли дрогнули, затрепетали веки. Приоткрыв глаза, она нашла меня и едва разборчиво, медленно произнесла:
- Я... слышала... Оставь... там, за рекой... Обещаешь?..
Горло немедленно сжало когтистой лапой. Хотел я того или нет - она была права. Пришло время решать. И расставаться. Возможно не сию секунду, но сегодня-завтра определенно.
Попросив Журавина оставить нас с Ольгой наедине и, дождавшись, когда все отойдут, я присел рядом с ней на колоду и с отчаяньем выпалил:
- Пойми, я должен убедиться, что за рекой будет для тебя безопасно! Вдруг выдадут или сделают заложницей?! Я ведь дышать не смогу от тревоги!
Казалось, она не слышала. Но спустя паузу едва заметно усмехнулась. Или скривилась?
- Глупости... Смож-жешь.
Произнесла с таким трудом, что душу наизнанку вывернуло. Что я творил?! Состояние Оли стремительно ухудшалось. А я словно за свой покой тревожился, а не ее спасал!
Голос мой предательски дрогнул.
- Я... найду. Оль, обещаю - я найду место! Потерпи немного. Переправим на баркасе. Сразу к доктору, в больницу. Больше никаких перевозок не будет. Даю слово!
Она покачала головой, хмуря брови. Но уже не плакала, как давеча, в дороге. Скупо роняла слова.
- Скорей бы... Мне очень... плохо, Володя...
Я лихорадочно соображал. Через кого раздобыть достоверные сведения о деревне на той стороне? Будет ли там возможность устроить Олю? Поговорить с Попелем? Директор школы казался человеком авторитетным и благонадежным. Но - кто его знает, как поведет себя потом, после нашего ухода?
Не помешала бы разведка в Барбаров - пусть и поверхностная. Отправить бы Никитенко - лучшей кандидатуры я не представлял. Впрочем... представлял того, давешнего, знакомого еще по Гомелю. Теперь же многое переменилось, и неизвестно, что для себя выбрал Семен Аркадьич. За время перехода мы так и не встретились.
Выискивая Попеля в многолюдном монастырском дворе, я наткнулся взглядом на изнуренное лицо Мадьяра. Он бы тоже справился. И все же, поколебавшись, я отбросил эту идею. Слишком уж вымотала его долгая дорога с дочкой Журавина на плечах. Оставался, пожалуй, только один вариант - выбрать кого-нибудь из савьясовской роты.
Мысленно определившись, я, наконец, увидел Попеля. Тот беседовал у ворот с тонкой молодой дамой, прибывшей только что на подводе с монахинями.
- Позвольте представить - моя супруга Катерина Петровна...
На меня уставились прозрачные, как лед, строгие и настороженные глаза. Буквально кожей я ощутил ее неприятие и нежелание общаться со мной. Возможно, излишне демонстративное, но, по сути, правильное. Незачем мирным обывателям связываться с принесенными случаем вооруженными повстанцами.
Сдержанно поздоровавшись, дама, наконец, отвела взгляд и вся обратилась в холод. Юлиан Юлианович, слегка опешив, указал мне на подводу.
- Здесь парное молоко и хлеб. Катерина Петровна успела собрать среди родителей учеников.
Между тем, мадам Попель вернулась к повозке. Однако вопреки ожиданию не уехала - перекинула через плечо перевязь с двумя корзинами, гордо подняла голову и прошла мимо нас к беженцам.
Запахло свежей выпечкой. Словно по волшебству, на аромат со всех сторон слетелись дети.
- Она у меня учительница, сподвижница, - провожая теплым взглядом супругу, поведал Попель. - Вместе из Петрограда приехали, мечтали нести просвещение в народ. Удивительная она. Могла служить где-нибудь в столице - университетское образование позволяет. Ан-нет...
Он словно бы оправдывал жену - видно не по себе было от ее нарочитого пренебрежения. Я же ничего предосудительного в том не видел.
- Юлиан Юлианович, прошу у Вас помощи в одном жизненно важном вопросе...
Попель выжидающе глянул.
- У нас есть тяжелые раненые, которые не перенесут дальнейшего пути. Здесь, конечно, не оставим. А вот на другом берегу... Есть ли там доктор или фельдшер?
- Нет. Был замечательный доктор в поместье Горвата. Но... - Покачал он головой. - В революцию горватовскую усадьбу баламуты сожгли. Петр Никодимыч помыкался по крестьянским хатам в Барбарове, даже думал к нам в Юревичи податься, но с приходом немцев к дочери в Каролину уехал. Это верст на двадцать южнее. И никакой медицины, кроме бабок-травниц в деревне не осталось. К нашему фельдшеру наведываются по надобности.
Ситуация вырисовывалась скверная. Я рискнул сузить задачу.
- Может, подскажете надежного человека на том берегу? Надо обязательно найти убежище на неделю-полторы для одного раненого. Жизненно важно. И для него, и для меня. Уход и охрану, думаю, обеспечу. Главное, крышу над головой...
Странно, но от волнения я едва не заикался. И кровь прилила к вискам.
- Надежного... - Задумчиво повторил Попель, как-будто решая для себя сложную задачу. Он не спешил с ответом и явно колебался.
Удивительным было другое. Задавая вопрос директору школы, я вдруг четко понял, как следует организовать убежище для Оли. Как и то, что оставлять в Барбарове 'навечно' - совсем не обязательно. Достаточно ей немного окрепнуть, и я перевезу из прифронтовой полосы в выверенное, надежное место.
- Знаете, есть один вариант... - Медленно произнес Попель, потирая лоб.
Но продолжить не успел. Из глубины монастырского двора раздался отчаянный женский крик:
- Юлий!!!...
Юлиан Юлианович встрепенулся и, мгновенно позабыв обо мне, рванул навстречу жене. Взбудораженная, потерявшая самообладание, она бежала к нам, наталкиваясь на неспешных монахинь и медлительных от усталости санитаров.
Ухватив мужа за руку и ничего не объясняя, Екатерина Петровна тянула теперь его туда, откуда кричала. Лицо ее поразило меня - красные пятна, расширенные от ужаса глаза, текущие ручьем слезы. Да что там, к дьяволу, произошло?! И я рванул через двор вслед за Попелем.
А дальше оказалось и вовсе неожиданно. Екатерина Петровна привела нас к... Оле!
- Юлий, ты... ты... Это же!.. - От сдавливающих горло рыданий дама едва могла говорить.
Обеспокоено хмурился Попель, не понимая происходящего. И внятно объяснить ему она не могла. У меня же мгновенно возникло предположение - они знакомы!
Кое-как восстановив дыхание и утерев слезы, Катерина Петровна подтвердила догадку. Правда, неожиданным образом.
- Хельга!.. Ты не узнаёшь?! Это ведь наша Хельга, Юлий!
- Почему - Хельга? - Недоуменно выпалил я. Однако спрашивал в пустоту - всё внимание были устремлено на Ольгу. Она отвечала им измученным, расстроенным взглядом. И плакала. Похоже, связывало их много большее, чем просто знакомство.
Минская губерния, Речицкий уезд, окрестности села Юревичи, 1 апреля 1919 года, 18.30
Странное состояние нахлынуло - вроде и с тобой это происходит, да как-то проносится мимо, не задевая, не оставляя зарубок в памяти. Вот и получилось, что пути к реке - словно не бывало. Задумался ненадолго, спускаясь с монастырского холма, а впереди уже шумит-галдит толпа, вырывает 'с мясом' места в причаливших лодках.
И вроде осталась зарубка, будто справа виднелось еврейское кладбище и какая-то невзрачная церквушка. Но зарекаться бы не стал. Возможно, приметил в одной из деревень, еще до Юревичей. А сколько таких прошли сегодня - со счета сбился. Четыре, пять или шесть, если с хуторами? За два дня без сна в голове намешалось слишком многое. А еще предстояла переправа, которая, судя по гвалту, простой не будет.
Впрочем, отрешенность моя длилась недолго. Едва дорога вывела из леса на прибрежный бугор, и я оторопел. Всякое предполагал, да и с колокольни видел, но открывшаяся вблизи картина ужаснула не меньше, чем вчерашнее паническое бегство бойцов от большевистского бронепоезда. По сути, это было закономерным продолжением, захватывающим, как эпидемия, всех, кого достигало.
Подножие холма вплоть до уреза воды кишело людьми. Напирая друг на друга, они рвались к трем подплывающим лодкам. Две, а то и три тысячи человек - к трем утлым челнам!.. Дрались, отталкивали, кричали! Взрослые, здоровые мужики! Кто-то, не удержавшись, падал и исчезал под толпой. Сделалось жутко - не задавили бы!
В стороне, на приличном удалении от кипящего скопища, показалась еще одна лодка. К ней вышли из леса четверо бойцов с лошадьми. Но заметил и кто-то в толпе. Будто от пчелиного роя отделился 'клок' и понесся наперерез конникам.
Лодка причалила, выпустив на берег человека в кожухе. Тот немедля забрал у бойцов лошадей, повел к селу. Другой, оставшийся в челне, приглашающе махнул рукой. Однако спокойно отчалить им не удалось. Когда в лодку забирался четвертый, примчались солдаты из толпы. Отшвырнули бедолагу в воду и без промедления всей гурьбой бросились в челн. Сразу было ясно: добром дело не кончится. Так и получилось - через миг-другой, перевернувшись, они уже ожесточенно дрались в ледяной воде.
За дальнейшим развитием событий в той злополучной лодке, я не следил. Со стороны Барбарова показался баркас. Внешне вполне надежный, ходкий, он быстро приближался к берегу. Пожалуй, именно на нем и стоило переправлять раненых. Но как пробиться к судну через обезумевшую от паники толпу, я пока не представлял.
А времени, меж тем, оставалось немного. Скоро на берег должны были прийти первые подводы от Журавина.
- Мало лодок! - С упреком высказал я старосте, подъехавшему на бричке.
- Ды як жа мала? - Не согласился тот. - Тры дзюжыны ўжо сышлi на той бераг! Яшчэ з ваколiцы мужыкi прыйдуць. Там пару дзюжынаў чаўноў будзе, а можа i поболе.
- Лес для нас везут? - Напомнил я о бревнах с лесопилки.
Мужик кивнул, поправляя картуз.
- Соломоныч казав, сам падводами даставиць. Пачакайце трошки, Вашбродь.
Из-за поворота появилось пятеро всадников. В одном из них я узнал капитана Куликова, с которым так и не успел поговорить с момента появления батареи в Юревичах.
Прибыли артиллеристы совсем недавно и навели нешуточный переполох. До сих пор мы предполагали, что нагрянуть с запада, от деревни Гряды, способны только красные, но никак не свои. Выходит, ошибались.
- Искренне рад видеть, Владимир Васильевич! - С теплотой приветствовал меня капитан. Его простое, красное от природы лицо, растянулось в широкой улыбке.
Нас переполняли вопросы, но прежде, закурив, мы наблюдали за штурмом очередных лодок, что подошли к берегу.
- Невесть что творится!.. - Выпалил пораженный Владимир Олимпиевич.
- Согласен, - крепко затянувшись папиросой, я взял у Капустина гранату 'лимонку'. Действовать нужно было быстро, пока местные жители не отказались переправлять нас, и пока бойцы, растеряв человеческий облик, не передавили друг друга.
Для моей задумки 'лимонка' была слабовата. Не тот шумовой эффект. Но не успел я смириться с отсутствием другого выбора, как вдруг заметил у бойца из сопровождения Куликова, пристегнутый к ремню 'фонарик'* (*граната Новицкого). Вот это было то, что нужно. Громко и почти без осколков. Наверное, носил он ее для пущей грозности - иного объяснения я не видел.
- Вы позволите?
Оторопев, солдат отдал гранату. Вытянув кольцо и нажав на рычаг, я мысленно досчитать до шести.
- Да бросайте уже, Владимир Васильевич! - Не выдержали нервы у кого-то рядом. И я бросил - в заранее присмотренное место, в стороне от причала.
Попрыгав по склону, 'фонарик' покатился и замер в сажени от кромки воды. Секунду-другую ничего не происходило. Я успел достать из кобуры 'наган' и крутануть барабан. Наконец, граната сработала. Взрыв прозвучал эффектно, разлетевшись громким эхом по берегу.
Толпа резко замерла, оглянувшись на звук. Затем заворочалась, выискивая источник опасности. Кто-то даже завопил: 'Красные!' И я едва успел заглушить этот вопль выстрелами, дважды пальнув в воздух. Помогло. Внимание мгновенно переключилось на меня.
Странно вышло. Вдруг запылали уши, и буквально на мгновенье обуял ужас: какие найду слова? Чтобы правильные, чтобы не ошибиться?! В горле сжался комок, и вспомнилось: не знаешь, как поступить - делай шаг вперед.
- До темноты остается час! Вы давитесь за место в лодках. Но мало кому повезет! Две, три, четыре сотни переправятся. И разбегутся, как зайцы проклятые! А остальные?! Кто в плен к красным, а кто здесь придушенный потонет? Времени в обрез! Но есть пока выбор! Всю ночь бороться за место в челне. Это один путь. Другой путь - всю ночь строить плоты! Чтобы утром уйти всем вместе! Всем, понимаете?! Мы останемся отрядом - силой! Для красных, для Петлюры, для поляков. Подумайте! Еще есть минута! Пока везут с лесопилки бревна и бочки!
Толпа молчала. И, поглядывая на меня, продолжала ломиться к причаливающим лодкам.
- Командиры, офицеры - есть? - Чувствуя, как надрывается голос, и теряется надежда, проорал я.
Отозвалось несколько человек. Теперь они пробивались из гущи толпы к краю, будто против бурного течения. Но главное - к нам.
- За ночь построите плоты! Успеете! - С отчаяньем продолжил я. - Красные далеко! По данным разведки, есть время до полудня! Выставлены заставы! Мы узнаем о красных загодя! Повторяю: есть выбор! На берег сейчас доставят бревна, пеньковые веревки, жерди, бочки! Я заплатил за них из казны отряда!
Последнее было истинной правдой. Двойную цену отдал владельцу лесопильного завода за весь наличный лес и отрядил к нему прапорщика - надзирать за исполнением.
Будто подтверждая мои слова, на дороге появились первые подводы с бревнами. Это и стало нужной каплей. Общее движение к переправе вдруг замедлилось, толпа прямо на глазах потеряла целостность и раскололась на части. Увы, не все, но большинство все же вняли моим словам.
Разволновавшись от свершившегося чуда и опасаясь, как бы общий настрой снова не переломился, я приказал офицерам немедленно разделить бойцов на команды и принять на себя руководство строительством плотов. Места для работ здесь хватало - широкая и лысая окраина пойменного луга. К тому же, староста, как вскоре выяснилось, привез с собой какой-никакой инструмент. Обещал и о бочках договориться с евреем-бондарем.
- Давай любые бочки! Разницы нет - новые, старые! - Встрял в наш разговор офицер, прибывший с Куликовым.
И снова на переправе царила суматоха. Но уже иного толка. Подъезжающие подводы окружали, напирая друг на друга. Начинались новые споры, дрязги, рукоприкладство - теперь за лес.
Тем временем, к берегу приближался баркас, что должно было вызвать новую волну распрей и заставить многих отказаться от участия в строительстве.
- На баркасе отправляем раненых! - Попытался заранее образумить присутствующих. - Повторяю: только раненых! И взвод охраны! Взвод третьей роты 68-го полка! Кто не согласен - предупреждаю: мы ставим здесь пулемет! Вот на этом самом месте!
И я указал себе под ноги. Мысль о пулемете пришла внезапно. Едва договорив, я отправил Капустина в монастырь за расчетом из роты Маркелова. Его пулеметчики неплохо показали себя в Гомеле. Оставалось надеяться, что те не сбежали сюда, на пристань, вместе с прочими и не дерутся в первых рядах.
К слову, мое мнение о Косте за минувшую неделю сильно переменилось. До отправки на фронт мы с Георгием не воспринимали его всерьез, больше доверяя Никитенко, и даже Кридинеру - что сейчас казалось совсем невозможным. Теперь же получалось, что никого надежнее Кости рядом нет. И только ему я мог доверить разведку на другом берегу и поиски надежного крова для раненых. Он, впрочем, и сам с готовностью откликнулся. Одного мы не учли - на переправе творилось невесть что.
Впрочем, Маркелова и сопровождавших его бойцов на берегу я не увидел. Что, с одной стороны, внушало надежду, с другой - совсем не гарантировало, что Косте удалось переправиться в Барбаров. Возможно, он до сих пор искал свободные лодки ниже по течению.
Пока суть да дело, мы коротко перемолвились с Куликовым. И снова я услышал странную историю. Но уже не моей мнимой смерти - целого предательства. Моего предательства.
...Как рассказывал Куликов, вскоре после судьбоносного собрания к артиллеристам нагрянули растерянные штабисты. И принесли шокирующее известие. Недозбруев, якобы, порвал все карты, отправил посыльного с подозрительным пакетом к большевикам, а сам, убив ординарца и двух штабных офицеров, укатил на бричке в сторону Нахова. И были с ним Доссе и Архангельский.
Бранд наотрез отказался верить и, заклеймив прибывших 'провокаторами', едва не пристрелил. Свои помешали. Теперь было очевидно, что Владимир Владимирович оказался прав: провокация действительно имела место, и свою роль она сыграла. По крайней мере, заставила артиллеристов пойти на Юревичи другим путем.
Это решение, как выяснилось, принадлежало Бранду. 'Дорога через Нахов, по всей видимости, скомпроментирована', - к такому выводу пришел он и на основе карты-трехверстки проложил новый маршрут - через Автюцевичи и южнее, к Припяти.
Вместе с артиллеристами увязались и другие подразделения, бывшие в эшелонах по соседству, а также отставшие от своих одиночки.
- Матвеев?.. - Затаив дыхание, спросил я.
Убивая надежду, Куликов покачал головой.
- А где же капитан Бранд?
Последовала очередная зловещая пауза. С самого утра я ждал, что вот-вот повстречаю Владимира. Если не на почтовом тракте, то в Юревичах определенно. Не с его удалью и лихостью всерьез застрять в этой передряге. Но Бранда до сих пор не было, и меня начали одолевать разные предчувствия.
- Не могу знать, господин командующий, - переменившись в лице, признал капитан. Что-то здесь было не просто.
- Мы заспорили в дороге, - наконец, признался Куликов. - Уже за Малыми Автюцевичами. Уперлись в гнилое болото. Куда, как идти?! Что на той трехверстке видно?! Нервы у всех - ни к черту! Вымокли, устали. В итоге, разделились. Я со своей батареей отправился на юг, а Бранд с остальным дивизионом - на восток. Не знаю, как уж они, а мы верст сорок по болотам наплутали. Думали - всё, отстали безнадежно. Но - Бог миловал. Будем надеяться, выйдут скоро на тракт!..
Я закурил, чувствуя, как от тревоги щемит в груди. Неизвестна участь Бранда, Матвеева, Никитенко, Белогурова, Плюева, Блинова. И еще многих, очень многих, кого подспудно причислял к своим! Противников моих прошедшая ночь, впрочем, тоже не пощадила. Доссе, Кридинер, Томилин - где они? Но все это были загадки без ответов.
Почти одновременно с баркасом прибыли первые подводы от Журавина, а с ними - и расчет с 'Максимом'. Полусонные, взъерошенные - пулеметчики немедленно взбодрились, как только увидели происходящее на переправе. Хмуро выслушали задачу, поглядывая на суетливые и бестолковые попытки построить плоты. Почесывая затылки и озираясь по сторонам, неспешно выкатили пулемет к краю обрыва. И уселись на виду, чтобы в подробностях наблюдать за 'пристанью'.
- Капитан, - обратился я к Куликову. - Кто из Ваших офицеров смог бы возглавить работы по постройке плотов?
Скептически глянув на горе-строителей, Владимир Олимпиевич потер виски и после короткого раздумья предложил:
- Сам возьмусь, если позволите. Конечно, устал, как собака - что есть, то есть. Но нам всем предстоит переправляться. Так что заинтересован кровно.
Я согласно кивнул.
- Тогда не будем терять времени. Приступайте. Кузин и Пшибыш прикрывают тылы. Постарайтесь построить с расчетом на их подразделения.
Время даже не бежало - неслось с ошеломляющей скоростью. Явственно надвигались сумерки, еще более усложняя наше положение и множа нерешенные проблемы. Последние возникали как будто из ничего. Не успели начать доставку леса - и вот уже образовался затор из подвод. Перемешались груженные и порожние, меж ними застряли журавинские повозки. С какой-то рассыпались бочки. Ругань со всех сторон, ржание лошадей, хаотично снующие люди.
К моему немалому облегчению среди новоприбывших к переправе оказался штабс-капитан Яньков. Ему и поручил навести порядок на дороге. Судя по тому, как он рьяно взялся, можно было ожидать результата.
Теперь оставалось переговорить с Кузиным и назначить его своим помощником. Согласится или нет - уже не играло роли. Отправив за подполковником вестового, я отозвал в сторону Куликова, успевшего с головой погрузиться в возведение плотов.
- Капитан, на Вас большая надежда. Многих командиров подразделений, кого удалось встретить, уже известил. Теперь довожу до Вас. И Вы передайте сообщение далее. Переправитесь в Барбаров - обустраивайтесь и ждите моих приказаний. Я немедля отбываю в Ровно, в штаб Петлюры.
- Да. Дорога каждая минута. Староста обещал лодку ниже по течению. В Барбарове найму бричку до железнодорожной станции. Заодно о размещении наших отрядов договорюсь.
- Владимир Васильевич, а если начистоту? Как думаете, с этими самостийными удастся найти общий язык? Мы ведь для них - все кацапы проклятые.
- Не знаю, Владимир Олимпиевич, не знаю, - Куликов затронул вопрос, который и меня взволновал: примут ли нас в качестве союзников? - Телеграмма Ерошевича давала определенные гарантии. Но теперь и тех нет на руках. Доссе с подельниками уничтожили бумаги. Поэтому... Остается надеяться, что даже сейчас мы им интересны, как весомая помощь в борьбе с большевиками.
- А если на поляков бросят? - Шумно выдохнув, командир батареи закурил и вопросительно уставился на меня.
- Не бросят, - категорично возразил я. - Вы помните, какие условия мы вырабатывали в Гомеле? Я буду твердо стоять на них. За двое-трое суток, думаю, достигнем договоренности. Если же не сойдемся...
А действительно - задумался я вдруг о том, о чем прежде подумать просто не успевал - если переговоры с Петлюрой не оправдают надежд? Что будет с отрядом? Что будет со мной? Плен? Расстрел? Бегство? Если бегство - куда и с каким возможным исходом? Будущее - даже в союзе с Директорией - какое оно? И есть ли оно у нас? Мысль показалась такой страшной и потрясающей, что я силком задвинул ее подальше.
- Готовлюсь ко всякому, - слегка покривив душой, сказал я. Ни к чему еще не был готов! И сам ничего не знал. Но тут вдруг почувствовал: Куликову и остальным, как никогда, нужна моя уверенность. Даже самая необоснованная, тупая - как у завзятого солдафона.