Завершив свой отдых, я купил подарки родным и полетел обратно домой. Приехал домой, раздал подарки всем, все были довольны и рады. Особенно дочка моя Мухаббат прыгала от радости, целуя куклу Барбару, которую я привез из-за океана специально для неё. Среди различных сувениров, которых я приобрел, было компактное радиоустройство "Айпот" с удобными наушниками. С помощью этого устройства можно слушать музыку, не мешая другим. Это я приобрёл для себя.
После ужина я помолился Богу, прочитав "Намази Магриб" (вечерняя молитва мусульман), потом зашёл в свою комнату, погасил свет, чтобы почувствовать себя наедине и послушать симфоническую музыку "Art of Relaxation". Сидя в кресле, как тогда, я погрузился в музыку. Эту музыку композитор написал, добавив трель соловья и звуки воды, которая, ударяясь о камни горной речки, журчала как веселый смех ребенка. Это была изящная гармония пения соловья, журчания речки, печальных звуков фортепьяно и скрипки. У меня было такое чувство, будто я поднимаюсь по клавишам фортепьяно, как по ступенькам. Потом где-то там, наверху, я, слегка упираясь кончиками пальцев ног, отталкиваюсь и лечу, ухватившись за пушистый хвост звуков скрипки. Вот я лечу высоко в небе туда, где скрывалось от меня мое далекое детство. Лечу над оврагом, куда свалился мой отец вместе со своим бульдозером. Лечу я, лечу, и смотрю на себя с высоты птичьего полета. Вот, в родном дворе, весной мы вместе с моим отцом стригли шерсть нашей старой овцы. Вот я держу её завязанные ноги, чтобы она не дергалась во время стрижки. Бедная овечка, думая, что мы режем её мать, мычит, высовывая свой оранжевый язык, плачет и крутится вокруг нас. Отец мой, в поношенной тюбетейке, с бритой головой, как скинхед, ржавыми жестяными ножницами стрижёт шерсть нашей овцы . - Эх, черт! - сказал он, случайно порезав небольшой участок кожи овцы.
- Бедная наша овца дергалась от боли, высоко задирая голову. Я давил руками её завязанные ноги, а отец продолжал стричь. Спустя несколько минут отец опять остановился и произнес:
- Ух, чёрт...
Я был тогда умным мальчиком и сразу догадался, что отец снова порезал небольшой участок кожи нашей овцы. Тогда отец взял палочку, обмотанную ватой и смочил её вонючим лекарством чёрного света. Потом палочкой с тампоном, продезинфицировал рану бедной овцы, надавив на неё, как гестаповец нажимает раскалённую свастику на грудь коммуниста, случайно попавшего в плен во время второй мировой войны. От жгучей боли дергались красно-розовая рана и ноги овцы. Маленькая овечка, не переставая, мычала и бегала вокруг своей мамы, которая тоже мычала, словно прощаясь со своей овечкой, делая завещание ей на своем языке. А мой отец продолжал стрижку, но тут он снова остановился.
- Ух, чёрт - сказал он, в очередной раз порезав кожу овцы величиной в пятикопеечную монету советских времён. Пока он стриг овцу, он порезал ей кожу больше десяти раз и не забывал вовремя дезинфицировать рану жгучим лекарством , которое он на всякий пожарный случай купил у зоотехника Патхиддина.
Наконец мы закончили стрижку и отпустили овцу. От разукрашивания лекарством черного цвета овца выглядела. как собака породы "долматин", которая хлопая длинными ушами сулила, словно говоря:
- Слава богу, что эти садисты оставили меня в живых!
Смотрю - овечка, дергая своей маленькой мордочкой, кормится бесплатным висячим жирным молочным блюдом, приготовленным её мамой из травы. Я собрал шерсть и положил её в мешок... Потом оставив мешок с шерстью во дворе, снова поднялся в воздух и полетел дальше. Вижу - двор с низеньким домом, где жила моя бабушка, мама моей матери. Летняя ночь. Небо полно звёзд и сверкает, как калейдоскоп. Мы с бабушкой в вдвоем лежим на высоком чорпое (стане), молча глядя на звёздное небо. Вдалеке за рекой печально лают собаки. Дует слабый ветер. Бабушка моя лежит, положив под голову пять или шесть подушек. Казалось она не лежит, а сидит. А я лежу без подушки. Так мне нравится лежать. Бабушка моя неожиданно задаёт мне вопрос:
- Девона, (так она меня называла), ты ещё не спишь?
- Нет, отвечаю я. Бабушка смотрит на меня и улыбается.
- Бабушка, а почему у Вас столько подушек? Разве так удобно? - спрашиваю я.
- Эх, девона, девона. Я люблю небо и звёзды. Хочу насмотреться на них. Потому что мне жить осталось совсем немного. Уйду в землю и больше никогда не увижу этот прекрасный мир. А, интересно, ты будешь плакать, когда я умру?
- Конечно - отвечаю я.
- А как? - спрашивает бабушка. Я делаю гримасу на лице, демонстрируя, как я буду плакать, когда умрёт моя добрая бабушка:
- Ах, моя бабушка! Как же теперь мне жить без тебя!? Где и как я тебя найду, если заскучаю по тебе?! Эх, ба-а-а-абушка! Моя единственная бабушка, которая любила и желела меня. Она говорила, что её кости, которые стали горячими от горя, когда умерла дочь, не остынут даже в могиле во веки веков!..Ах, бабушка-бабушка!..
На такой пессимистической ноте я перестал оплакивать бабушку. Смотрю - бабушка моя смеётся, беззвучно тряся худощавыми плечами. А её седые волоcы, и язык её, блестят при свете яркой луны, которая медленно поднимается из-за кривого дымохода на доме агронома Хазраткулы...
Я снова взлетел в небо и продолжал полет. Вот, вижу опять себя, идущего со своими дядьями впереди толпы, которая скорбно ступает с гробом на плечах. В гробу лежит моя любимая бабушка. Я иду, шурша своим полосатым чапаном, и плачу: Ах, бабушка! Как же теперь мне жить без тебя!? Где и как мне тебя найти, если заскучаю по тебе?! Ах, ба-а-а-бушка! Моя единственная бабушка, которая ласково называла меня девоной, жалела меня, и говорила, что её кости, которые стали горячими от горя, когда умерла её дочь, не остынут никогда, даже в могиле!.. Ах, ба-а-а-бушка!..
Я лечу и плачу. Я бы долго плакал, если бы не Мухаббат . Я пришёл в себя, когда моя дочка зашла в мою комнату и включила свет.
- Дади, почему ты плачешь? Кто обидел тебя? - спрашивает Мухаббат.
Я быстро вытер слезы рукавом рубахи и улыбнулся дочке.