В Кашкиркишлаке жила одна красивая вдова по имени Салима, которая торговала молоком.
Однажды прекрасным ранним утром, я вывешивал на сук плакучих ив клетки с перепёлками, которых прозывали "Торковок"(Узколобый), а она в это время проходя мимо нашей пекарне оглашала:
- Молоко! Кому молоко?! Свежее молоко!..
Остановив женщину я поздоровался с ней. Она подошла ко мне и красиво улыбаясь сказала:
- Сколько вам литров? - Один...
- Нет - нет, два. Два литра, пожалуйста - сказал я.
Она всё ещё улыбаясь взяла двухлитровую банку с молоком и протянула мне. Когда я взял банку с молоком, наши руки случайно прикоснулись.
Когда её руки коснулись моих, я растерялся. Я не в силах описать чувства момента прикосновения наших рук.
Когда возвратил ей пустую банку она сказала:
- Ал Казим-ака, хорошо что, я встретила вас. Дело в том, что мой сын Чингизхан недавно купил новый тандыр. Мы его не можем установить. Может вы поможете? Вы же всё-таки специалист... Как говорится в народе, даже воробья резать должен мясник. Ну, как, придёте? Пожалуйста...
И она красиво улыбнулась. Я ей сказал
- Обязательно. Только скажите своему сыну, пусть заготовит глину с соломой. После обеда приду.
Услышав это она обрадовалась:
- Спасибо, Ал Казим-ака, приходите я вас буду ждать. Специально для вас я приготовлю плов на бараньем жиру.
- Хорошо - улыбнулся я.
Она ушла. После обеда получив разрешение от Жаватахун-ака, я, как обещал, пошёл к Салиме.
Увидев меня, она обрадовалась как девочка. Пригласила к черпаю, где были устланы мягкие курпачи (матрасики на чём сидеть), и где стояла хантахта - стол на коротких ножках, за которым было удобно есть.
Сев на курпачу я по обычаю почитал короткую молитву, чтобы в этом доме всё было хорошо. Гляжу, за цветником парень размешивая кетменём соломой готовит глину.
От его усердия в работе на его лице налепилась глина. Салима ему говорит:
- Чингизхон, поздоровайся с мастером-тандырщиком. Чингизхан из под земли поглядел на меня враждебным взглядом и сплюнул сквозь зубы. Он, не сказав ни слова, продолжал работать.
Я зашёл в амбар, переоделся и тоже начал работать. Салима помогала подавая мне гувалу.
Гувала - это овальные кирпичи без какой- либо грани. Я клал эти гувала на фундамент постамента тандыра. Сверху на гувала я разложил глину, которую в помятых ведрах молча принёс Чингизхан. Таким образом, постепенно начали выстраивать постамент. Когда Чингизхан уходил за глиной, я оглядываясь украдкой низким голосам сказал Салиме:
- Ваш сын на самом деле похож на Чингизхана. Салима грустно улыбнулась:
- Вылитый отец. Его отец тоже был ревнивым.
Почему " был "? Ваш муж умер что ли? - спросил я.
Она сказала:
- Нет , он покинул нас. Где он только шляется - одному богу известно. Говорят что он под Бухарой сидит в Караулбазарской тюрьме...
В этот момент Чингисхан поднёс глину и нам пришлось прервать разговор.
Взяв вёдра, в котором он принёс глину, я вылил их на постепенно вырастающее основание постамента.
Взяв пустые вёдра Чингизхан хмуро пошёл прочь. Мы с Салимой продолжали на глину класть гувала и я начал опять прощупывать душу Салимы:
- Покинул, говорите? - Извините за нескромный вопрос, и какие теперь планы?
- В каком смысле? - спросила она.
- Ну , в полном смысле этого слова. В смысле, начать новую жизнь... Не хотите ли выйти замуж?
Салима отвечала:
- Нет, не хочу. Жизнь с мужем вот где стоит - сказав она провела большим пальцем поперёк горла.
- Одиночество по ночам не мучает? - говорю я ей. Она в ответ:
- Нет, я как-то привыкла. Даже не думаю об этом.
- А я вот мучаюсь от одиночества - сказал я.
Салима говорит:
- Да, я слышала что у вас нет жены.
И чтобы не упустить из рук эту женщину, я солгал:
- Приехал сюда я чтобы стать пекарем. С женой просто, как говорится не сошлись с характером.
- Детей-то сколько? - снова спрашивала Салима .
- У меня двое сыновей. Старшего зовут Араббой младшего Шараббой.
В этот момент опять пришёл наш носильщик глины и с неприязнью протянул мне вёдра. Видимо он слышал всё, что мы говорили.
Через полчаса постамент был готов. Мы осторожно втроём подняли тандыр и поставили его на постамент. Потом начали обмазывать его глиной, перемешанной с соломой. Когда установка тандыра закончилась, я велел Салиме положить в тандыр сухого хвороста и растопить его.
Она так и сделала. От растопки над тандырам поднялся пар. В это время далеко за горизонт догорал день и начало смеркаться. Мы наполнили тандыр сначала щепками, а потом заложив дрова постепенно усилили топку. Теперь в темноте под звёздным небом тандыр казался как огромная голова огнедышащего дракона .
Всё - сказал я - больше не надо поленьев. До утра просохнет.
Закончив работу, мы умылись и на ужин поели вкусный плов, приготовленный, как Салима, обещала на бараньем сале. Чингизхан не произнося ни единого слова ел как немой.
На него я не обижался. Понимал его. После ужина попрощавшись с Салимой я вышел на улицу. Она хотела дать мне деньги, но я не взял.