Последний экзамен.
  Просторное  помещение  с  приземистыми  скамьями вдоль стен.  Полно народу.
Разного.  Седовласые  старцы,  бабки,  как  всегда  тараторящие  без умолку и
лузгающие  семечки,  алкаши  с  красными с похмела глазами, а вон нос от всех 
воротит  солидный  дядечка  с  брюшком  и  "мобилой", вон бритоголовый браток
раздаёт  направо-налево  "бобы"  и  истошно орёт: "Чё, уроды? Кому ещё?", вон
юная  леди  с  поникшей  головой,  кругами под глазами и исколотыми венами на
руках, рядом с ней какой то парень (вроде солист "Руки Вверх", хотя может я и
ошибся). Такое вот разношёрстное общество собралось в четырёх стенах.

  Студент  осторожно  озираясь  по сторонам, пробирался к свободному месту на
скамье. Сел, выдержал паузу, после чего обратился к седящему рядом дедушке:
  - Слышь, дед, а где это мы?
  - В Преисподней, внучек, в Преисподней, - старик глубоко вздохнул.
  - То есть?
  - Видишь  всех  этих  людей,  -  спросил  старик  и,   недожидаясь  ответа,
продолжил, - Все  они  ожидают последнего суда,  на котором станет ясно, куда
каждый из них попадёт: в ад или в рай.
  - Суд? Это, типа, как экзамен, что ли? - Студент был деревенский,  поступил
по  целевому  направлению и о том,  что такое суд знал плохо,  а вот от слова
"экзамен" ему становилось плохо.
  - Ну... вроде того. - ответил старик и заквакал-засмеялся.
  - Дед, а предмет-то какой? Есть по чему готовиться?
  - Предмет, говоришь, - старика от смеха затрясло так, что Студент
испугался, что тот сейчас развалится.
  - Судить  тебя  будут за все твои грехи, - сказал невзрачного вида мужичок,
сидящий по другую руку от Студента.
  Загрустил Студент. И стал ждать суда.
  Вдруг в толпе он увидел лицо,  которое,  как ему казалось, он не забудет до
самой  смерти,  и  как  оказалось,  не  забыл даже после неё.  Это был Сталин
Вольфрам  Никелевич,  преподаватель  по  материаловедению,  которому  Студент
сдал экзамен раза с десятого-двенадцатого.
  - Вольфрам Никелевич! Вольфрам Никелевич! - орал Студент, продираясь сквозь
толпу. Радостный, как после сдачи его экзамена.  Но рад он был ни оттого, что
встретил любимого "препода",  а оттого, что этот самый "препод" тоже здесь. И
возможно, получив по заслугам, отправится отсюда в ад.
  - О!  Какая встреча! Вы тоже здесь, голубчик? - "Препод" тоже был рад и, по
всей видимости,  радость его была наделена столь же глубокой причиной,  что и
радость Студента. - Как сессия? - спросил  Вольфрам Никелевич и интеллегентно
захихикал.  Он  принадлежал к тому большинству преподов, которые считают себя
обладателями великолепного чувства юмора.
  - Последний экзамен ещё впереди, - сказал Студент.

  Людей  становилось  всё  меньше.  В  соседней зале подробно разбирали жизнь
каждого и ставили только два диагноза: Ад и Рай.
  Вот подошла очередь того невзрачного мужичка, что сидел рядом со Студентом.
После него Студент.
  Возле  дверей  стоял  и  подслушивал  любопытный старик. Тот самый, что так
смеялся, что чуть не помер второй раз.
  Мужичка признали блаженным от рождения,  невменяемым то есть, и отправили в
рай. Студенту объяснили, что это, как бессрочный академ по неизлечимой
болезни. Студент хотел спросить, а какого-такого, тогда его приняли в ВУЗ, но
не успел.  Двери  распахнулись и голос из залы звал его по имени.  Он вошёл и
увидел  двое  ворот:  налево - Рай,  направо - Ад.  Больше ничего особенного,
кроме того, что стены, пол и потолок светились ярким белым светом, Студент не
заметил.
  - Студент? - спросил голос.
  - Ага, - ответил Студент,  глядя  по  сторонам, почёсывая тыковку и пытаясь
определить, откуда голос.
  - Мученик?
  - Ага, - кроме однозначных ответов в голову ничего не лезло.
  - Или не мученик?
  - Студент.
  - Ясно... В Ад.
  - А можно я потом перездам?
  - Студент... В Ад.

  Неуспел  Вольфрам  Никелевич  вдоволь "порадоваться" за Студента, как пришла
и его очередь.
  После  того,  как  в  залу вошёл Вольфрам Никелевич, там воцарилась тишина.
Господь наблюдает его в детстве... Минута. В юности... Две. В студенчестве...
Три.  Вот он устроился преподавателем,  работает... Четвёртая  минута  ещё не
подошла   к   концу,   когда  все  Небеса  содрогнулись  от  громогласного  и
безапиляционного:   "В  Ад!".    Двери  залы  вновь  распахнулись,  приглашая
следующего подсудного.

  Не  успел  Вольфрам  Никелевич опомниться,  как вдруг стало очень жарко. Он
открыл глаза и увидел себя в одной набедренной повязке,  стоящего на горячей,
как  сковородка  земле,  и запряжённого в телегу,  гружёную огромным валуном.
Вокруг крики боли и стоны. Куда ни глянь, повсюду всё красно от крови и огня.
Откуда-то  снизу  доносится  звук  бурлящей  лавы,  а  где-то наверху смеётся
сатана.
  Внезапно  он  почуствовал,  что  его стяганули плетью  по спине,  и услышал
чертовский  смех сзади.  Он обернулся.  На глыбе, что теперь его так тяготила
воссидал  чертёнок с плетью в одной руке и поводьями в другой.  Смотреть было
больно - удила врезались в плоть, но он узнал его.
  Это был Студент. Только теперь мохнатый, с рожкми, копытами и хвостом. Он
всё хохотал и никак не мог остановиться.

                                         Sava. 20.01.2001.

        И в раю слушают попс.
  Я не ошибся, это был солист "Руки Вверх".
  Он  сидел  и  веселился,  будто  его  ждёт  не Страшный Суд, а какая-нибудь
вечеринка  у  Децла  дома.  Что  за  поведение?  Пару  раз  к нему подходили
поклонницы и просили автограф.  Я не понимал и не понимаю зачем при жизни эти
автографы  нужны,  а  уж  после  смерти...  Бумажечка  ещё  сгодилась  бы,  но
автограф-то зачем? Не понимаю.
  - Вот они девчёнки, девчёнки, девчёнки, - напела сидевшая рядом с попсистом
девушка-наркоманка и нервно так засмеялась.
  Тут  дошла  очередь  до одной из поклонниц попса предстать перед Господом и
ответить  за  свои  земные  пригрешения. И я решил посмотреть на это. Зрелище
редкое как-никак: поп-гирла пред Богом.
  - Ну  что?  Мне самому твои грехи перечислять или сама вспоминать будешь? -
раздался голос Господа.
  - Ой!  Господи, Боже мой! Какие грехи? Какие грехи?, - залепетала грешница,
- Я  сейчас  знаешь  у кого автограф взяла?  Ты и представить себе не можешь!
Даже твоего воображения не хватит Господи!
  - Чего? - гневно взревел глас Божий.
  А девушка, необращая внимания на него, растегнула блузочку и обнажила грудь
с чёрными каракулями.
  - Знаешь ты кто это расписался, а?  Это  расписался один из величайших моих
современников! Великий композитор, музыкант и певец! - и далее в том же духе.
  - Хватит! - нестерпел Господь, -  Хва-атит! Пусть этот автограф будет твоим
пропуском в рай! Прочь скорее с глаз моих!
  Удивлению моему не было предела, а оно всё возрастало с каждой отправленной
в рай поп-гирл. Ну, а когда и попсиста этого из "Руки Вверх" в рай отправили,
я чуть рассудка не лишился. "Не-е, ну так же не бывает!" - подумал я.
  - И  чего  ты  творишь?  -  спросил я, -  Типа, "Воистину неисповедимы пути
Господни", да?
  - Кто это говорит со мной? -  спросил Бог, сидя с микрофоном в руке, позади
белого  сукна  с подсветкой.  Именно это белое сукно являлось стенами залы, в
которую входили души умерших для Страшного Суда.
  - Я это, я. Автор.
  - Чего надобно?
  - Что ж ты натворил-то подлый? Кто ж попсистов в рай отправляет?
  - А-а-а, ты по поводу этого... Так ведь блаженный он.
  - Чего-о? Какой же он блаженный?
  - Ну, ты это, подумай каким чёкнутым надо быть, чтобы такие песенки
сочинять. А рай - место для дураков и праведников, короче, для дураков. Вот я
его в рай и отправил...
  - Да-а, логика, однако. И не поспоришь. Ну, ладно, работай, а то перекур-то
уж кончился.
  Затушив   папиросу,   Господь  сунул  пепельницу  в  ящик  стола,   щёлкнул
выключателем  усилителя  и  пробасил  в  микрофон:  "Следующий!".

                               Sava. 24.01.2001.