Море встретило их батальным громом. Такого шторма Максим еще не видел, хотя проводил каникулы на побережье не первое лето. К берегу мчались крутые, в полтора этажа высотой волны - малахитово-зеленые, длинные, до километра, они гнали перед собой глубокие овраги, вставая над ними стенами, которые то тут то там обрушивались и разрушение, начавшись, с грозовым раскатом ширилось вдоль всей волны. Максим невольно вспомнил прочитанное где-то: всего кубометр воды весит тонну! - и похолодел, лишь попытавшись представить себя на миг т а м, под падающим гребнем и почувствовал себя комаром, который пришибают ладонью.
Море, сколько хватало глаз, ходило ходуном, но странен был этот шторм небом, безоблачно-синим, с зеленцой по краям. С юга дул непрерывный, упругий ветер, но ветер теплый, и тут и там на узенькой полоске пляжа, которую не заливало, расположились загорающие.
Взбаламученная желто-коричневая вода у берега пенилась как после стирки, прибойную волну подмывали мчащиеся назад потоки, она становилась все круче и выше, изгибалась вогнутой гладкой лопастью и с залпом, от которого вздрагивал воздух, обрушивала свои кубические тонны, мчалась вперед на несколько десятков метров крутящимся белым вихрем, вначале опасная, выше человека, но с каждым мгновением теряя силу, становясь все меньше, исходя на нет ядовито шипящим пенистым языком и дети с восторженным визгом, смачивая в нем ноги, бежали прочь.
Отец Максима опустив сумку расстелил полотенце, прижав по углам камешками. Лазуткин расположился рядом. Сняли обувь, и разделись до плавок. Лазуткин вытащил из сумки брякнувшие шахматы.
-Играете? - оценивающе прищурился он на доктора.
-Да, как сказать... - неохотно пожал плечами и смущенно улыбнулся доктор: в последний раз он держал в руках шахматы много лет назад во время турниров на лавочках в городском парке имени Талалихина.
-Ну, я тоже не гроссмейстер, - скромно заметил Лазуткин, высыпал фигуры на полотенце и, раскрыв доску, принялся не спеша расставлять.
Шальная волна замочила край полотенца и доктор с Лазуткиным переместились чуть дальше от воды. Лазуткин осторожно перенес шахматную доску на новое место и вопросительно взглянул на доктора. Доктор скептически посмотрел на стоящую перед ним шахматную доску, вздохнул.
-Ваши белые, - подбодрил Лазуткин, - ваш ход!
Доктор взглянул на море: оно не обещало купания. Заставив себя сосредоточиться и отвлечься от шума волн, он двинул пешку вперед - банальное Е-2, Е-4. Игра началась.
Максим смотрел на море. Два здоровенных мужика кокетничали с прибоем, соревнуясь кто зайдет дальше. Вот одному, что повыше, катящийся бурун достиг пояса. Хохоча он плюхнулся в пену и его понесло на берег. Другой, поменьше и поотчаянней, забежал туда, где вал оказался выше плеч, невольно съежился, подставив бок и в следующий миг удар свалил шутника. Он исчез среди мчащейся на берег пены, замелькали - рука, нога, голова и, наконец, проступила отчаянно барахтающаяся фигура. Вскочив, человек попытался удержаться в обратном потоке, клокочущем вокруг колен, сделал шаг к берегу, упал, снова вскочил. Мелькнуло глупо изумленное лицо, рука натягивала сползшие на бедра плавки, но не успел он распрямиться, как следующая волна сокрушила его, перевернула пару раз и он оказался распластанным на камнях. Не дожидаясь очередного удара, мужичок подпрыгнул, стремительно как насекомое, заскакал прочь от воды, держась за ушибленные бока. Его товарищ, наблюдавший эту сцену, хохотал от души.
Лазуткин вывел вперед коня. Первые ходы он делал, почти не думая. Стратегия была обычной: сосредоточить удар на одной клетке, создав угрозу пешке, притянуть к ней силы противника для ее защиты и, опережая с самого начала на ход, провести размен так, чтобы создать перевес на фигуру, а затем, не теряя инициативу, путем ряда простых разменов, после каждого из которых значение лишней фигуры будет лишь математически возрастать, прийти к победе. Конечно, доктор был дилетант, натренированный же и дисциплинированный математическими операциями мозг Лазуткина всю игру мог держать в неослабном внимании каждую клетку доски. Однако, доктор действовал чрезвычайно осторожно, после четвертого хода довольно ловко избежал провокации и Лазуткин задумался.
Максим прошелся вдоль берега и остановился. Море страшило и притягивало одновременно. Ни одного пловца! Ветер дул в лицо, вода заливала ноги по щиколотки. При таком волнении невозможно было бы даже спустить на воду спасательную лодку: такой накат вышвырнет ее не берег при первой же попытке, да и окажись лодка в море, ее сразу перевернет и зальет, настолько волны крутые и частые... А ведь волны среди которых плавали герои прочитанного рассказа были не меньше!... Вот одна, всем волнам волна, неумолимо надвигается, вспухая и темнея, перекрывает горизонт рваными краями вот она уже почти с двухэтажный дом, вот отвесный гребень с громом обрушивается и тяжело, протяжно рушится вдоль всего вала... Максим представил себя там в яме и ощутил собственную незванность, незначительность. Горожанин, он и не знал, что стихия может пронять до озноба... А вот те пловцы просо ныряли под такой гребень и появлялись с другой стороны целые и невредимые, перехитрив эту слепую силу!
Мало помалу игра захватывала доктора. После удачного отражения атаки он приободрился. По-прежнему тревожила загадочная фигура коня, держащая под боем центр доски. Но непосредственная угроза миновала. Однако пассивная оборона требовала слишком большого напряжения, приходилось просчитывать в уме последствия каждого хода Лазуткина, который уже предпринял новую атаку, двигая пешку на правом фланге. Лазуткин играл сосредоточенно и методично, теперь он понял. что победа не придет слишком просто, хотя в том, что она придет был уверен - доктор играл слишком осторожно и надо было дождаться от него единственной, неизбежной для дилетантов ошибки.
Максим зашел в воду так, что прилив коснулся колен. Пожалуй это была особенно крупная волна. Значит седьмая или восьмая тоже будет крупнее других, а вслед пойдет относительно невысокая... Главное - преодолеть полосу прибоя, не попасть в его зев, где в лучшем случае оглушит рухнувшей массой... Пожалуй, это и в самом деле возможно в момент, когда вода прилива только начинает стекать в море, а следующая волна наиболее полога с едва наметившимся гребнем. Если поймать именно этот момент, то стекающая с берега вода сама понесет в море, а если еще как следует помочь руками и ногами, можно успеть пройти полосу прибоя... Он принялся считать волны - одна... вторая...
Для каждой волны миг наивысшего могущества был мигом начала гибели, но в гибели каждой - в ее изгибающем зев откате, уже зрел удар последующей... И вот, наконец, рухнула взмахнув гривой, восьмая, следующая за ней была не столь высока. Вода, поднявшись выше колен, начала стягиваться как невод к морю, мальчик рванулся вперед и когда вода достигла пояса, бросился в поток, поплыл быстрыми саженками, помогая все ускоряющемуся течению и, стремительно, как на салазках, заскользил, полетел к взбухающей волне наката.
Доктор будто вновь обрел некое шахматное зрение, как бывало когда-то давным-давно во время турниров на лавочках в городском парке имени: фигуры ожили. Каждая имела свою судьбу, исход которой терялся в бесконечном числе вариантов. И тут, неожиданно, увидел комбинацию: блестящая импровизация разрушающая методический алгоритм противника! А что если двинуть офицера? Он сразу почувствовал - ход авантюрный, но уж очень красиво и заманчиво выглядела задумка - лишь перевести слона на другую линию и взять под контроль правый фланг. Доктор заколебался. Позиционная война или риск?... Передвижка вызывала цепную реакцию ветвящихся, непредсказуемых последствий, но среди них была та, что очаровывала своим совершенством, красотой и остроумием. Доктор просчитал несколько вариантов и не обнаружил ошибки, однако предчувствие было такое, будто что-то упустил. "Надо держать оборону, вперед пешкой" - подумал он и... протянув руку, двинул в атаку слона... Уставший ждать Лазуткин вздохнул: грудь у него была крепкая безволосая, широкое жреческое лицо с маленьким подбородком во время игры хранило бесстрастность, лишь прицельно поблескивали окуляры очков. Ход был неожиданный и Лазуткин задумался...
Изо всех сил работая руками и ногами Максим успел пройти волну и краем глаза, делая очередной гребок, увидел, как позади вспухла и изогнулась желтая стеклянная спина в параллельных убегающих прожилках пены и услышал, как там тяжело ухнуло, заработал еще сильнее -стремясь уйти из опасной полосы прибоя, а навстречу двигалась уже новая волна. Она была еще не настолько крута, чтобы образовать бурун - лишь прошипел змейкой на верхушке гребешок. Максим почувствовал, как одним махом его подняло и, будто на качелях, метнуло вниз, в темную могильно холодную яму с желто-коричневым дном и стена перед ним, по мере того, как он скользил в нее, поднималась все выше и выше. Пловцу волны всегда кажутся много выше, чем с берега, а эта волна, с крутящимся как тракторное колесо буруном и вправду была немалой, а отсюда, со дна ямы казалась просто огромной, самой большой в жизни. Качели вознесли тело и, когда бурун оказался совсем близко, Максим набрал воздух, нырнул. Тело сдавили холодные нелюбезные объятья. Темнота и звон...
Когда раскрыл глаза, по которым струилась шипучая искривляющая мир вода, обнаружил себя уже летящим в новую яму и, не успел перевести дух, как пришлось нырять под следующий гребень... Все делалось им правильно, как в книжке, но он не учел лишь одного, как оказалось самого главного: волны, под гребни которых ныряли его герои были редкие и пловцы успевали восстановить силы и дыхание, а здесь волны если и не столь высоки, но очень круты и шли одна за одной непрерывно.
Вынырнув, Максим почувствовал, что неожиданно быстро выдыхается и грудь начинает сдавливать, на миг перестал грести, но море бездушное, беспощадное не давало передышки. Снова полет в провал и снова неумолимое наступление волны... Вот желто-коричневый гребешок вспенился и пена побежала по краю гребня, расширяющейся полосой, вот верх волны изогнулся и обрушился в стороне с таким слепым громом, что Максим почувствовал себя легкой мошкой, которую лишь случайно не пришибла ладонь великана.
Ход доктора был неожиданной импровизацией и Лазуткин из нескольких вариантов его развития быстро вычленил тот, который грозит неминуемым поражением. Тонкие губы сжались. Его мозг получил наконец-то достойную задачу. Проигрывая последствия он наконец увидел, что к этому варианту ведут два хода: или доктор переставит на одну клетку слона или передвинет пешку. Передвинь доктор пешку, можно было бы ударить конем и переломить ход сражения в свою пользу, если же доктор пойдет слоном, то в этом случае, к неприятному удивлению Лазуткина его собственное поражение представлялось бы более чем вероятным! Но хватит ли цепкости у доктора осознать этот нюанс? Лазуткин выжидательно передвинул пешку - в этом узком месте игры лучшего не оставалось.
-Так, та-ак... - протянул доктор с трудом сдерживая глупую преждевременную радость. Хотя он и понимал, что в шахматах как в жизни любая мелочь может оказаться решающей, внимание в большей степени обольщала заключительная часть возникшей импровизации, общая идея и, особенно, ее блестящий финал. Наконец, когда затянувшаяся пауза могла бы уже показаться признаком слабости, доктор взял слона, но тут же отпустил. А что если все же... в его воображении возникла совсем новая обольстительная, как распускающийся цветок комбинация, открывающая совсем новые, невероятные возможности. Она блеснула как гениальное озарение и не успел он подумать, как пальцы сами передвинули пешку. Лишь отпустив ее, он сразу увидел прямой и очевидный удар, под который себя до боли глупо подставил, но поздно, рука Лазуткина взметнулась, сшибла конем пешку с доски и доктор еле удержал готовое было вырваться "Ох!"...
-Так-так, - протянул доктор, пытаясь скрыть растерянность. Усмехнулся. Но усмешка получилась кривоватой, натянутой. Прекрасный цветок оказался миражем в пустыне. Он тупо смотрел на черного коня с облупившейся краской и клиновидной выщерблиной у основания, видел насечку гривы, вмятину глаза, не в силах поверить, что эта бессмысленная деревяшка обрела над ним какую-то власть в пределах добровольно избранных правил.
Ясно просвечивал исход игры. Путем разменов Лазуткин создаст себе решающий перевес и добьется победы. Даже о ничьей теперь можно лишь мечтать. Сдаться сразу или затягивать игру в надежде на ошибку противника? Но вероятность ошибки была практически исключена, это доктор чувствовал: играл Лазуткин внимательно, не позволяя себе ни на миг отвлечься или расслабиться.
-Пожалуй, сдаюсь... - деланно улыбнулся доктор.
-Нет-нет, - встревожился Лазуткин тем, что победа не будет выглядеть вполне безупречной, - у вас есть еще шанс.
Доктор чувствовал, будто у него высасывают мозги и в голове не остается ничего, кроме идиотической пустоты.
-Да нет же, надо кончать...
-Нет-нет, - настаивал Лазуткин, - давайте продолжим. Здесь может быть много комбинаций, можно свести на ничью...
-Ну ладно, - вздохнул доктор, передвинув ферзя к центру, и. оторвавшись от доски оглянулся: сына не было - видно пошел прогуляться по берегу или сидит где-нибудь в кизиловых зарослях, заменяющих отсутствующий туалет.
Доктор обратил лицо к морю, сощурился, пытаясь отвлечься от шахматной неизбежности, зацепил взглядом дальнюю волну. Вот она, как будто небольшая, вспухает, растет, вот рваные зеленые клочья перекрывают горизонт, она ближе, больше, верхушка рушится и, преждевременно растеряв свою мощь волна теряет рост и силу, так и не достигнув берега, а у берега растет другая, более удачливая, мчится под нее, гремящая камнями вода, раскрывается вогнутый гладкий провал, превращаясь в блеснувшую небом пасть и взметнувшаяся грива обрушивается со звонким залпом.
-Ваш ход, - донесся, будто издалека голос Лазуткина.
Страх был где-то рядом, и смерть была рядом, он кожей ощутил их присутствие, всю тонкость и зыбкость преграды отделяющей теплую кровь от холодной беспощадной воды, но в тот же миг сдержал воображение, готовое взорваться неуправляемым гибельным ужасом, благо мышечное действие требовало неослабного внимания и поглощало все силы.
Решение повернуть к берегу было принято почти безотчетно, но тут-то и ожидали настоящие трудности: противник всегда кажется страшнее и ближе, когда ты его не видишь - по шуму и грохоту было трудно определить набег гребня, приходилось часто оборачиваться, терять силы и скорость...
Услышав гром, вновь оглянулся. Надвигалась крутая желтая стена. Засуетившись, слишком рано и неглубоко окунулся в темноту и, вынырнув, оказался в буруне. Его закрутило, раза три перевернуло, в природе исчезли верх и низ, глаза ослепила желто-красная пелена, в горло и грудь рванула враждебная масса. Блеснул свет - голова оказалась над водой, и в этот миг он увидел стеклянную спину убегающей волны, в параллельных прожилках пены. Отчаянно заработал руками и ногами, чтобы хоть как-то использовать ее силу, догнать, но запоздал. Его снова смяло и бросило в красное марево без верха и низа. Одни лишь усилия мышц, одно лишь стремление - удержаться на гребне!... На этот раз повезло: бурун пронес его далеко к берегу, но в самой полосе прибоя Максим отстал от него. Снова грохот и красная тьма. Клокочущий вал понес тело как щепку, но неожиданно он ощутил ступнями шевелящиеся, как живые, донные камни, попытался встать под водой, врываясь в них поглубже пятками, приняв на себя мощный увлекающий в море натиск. В один миг он всем телом и каждой клеткой понял, что если не удержится именно сейчас, то на вторую попытку сил не хватит. Сознание сузилось в яркую алую точку, мышцы напряглись до предела. Его сносило, а он шел под водой, как против ураганного ветра, буксуя, не чувствуя как тупо бьют по ногам и коленям приподнятые потоком, шевелящиеся булыжники, карабкался, полз по дну, как краб, отвоевывая каждый сантиметр, каждое мгновение, а неумолимая сила стаскивала его под накат. Он оставался под водой сколько мог и лишь когда почувствовал, что больше не выдержит, рванулся вверх и вдохнул, но вместо воздуха втянул в горло тяжелую грязную воду, непроизвольно изрыгнул, сделал крупный глоток, но снова судорожный вдох засосал воду-удавку, и все же, конец вдоха он сделал уже над водой и эта скудная порция была решающей, он рванулся из последних сил и сразу накрыл его другой вал и крутя, переворачивая, забивая рот пеной, понес на берег. Когда он вскочил, вода оказалась уже выше колен. Обратный поток сбил и накрыл - вновь он распластался, цепляясь за дно, но теперь вниз тащило не так мощно и ему удалось продвинуться. Новый вал швырнул на берег дальше предыдущего. Здесь вода еле доходила до колен, и он бросился бежать, но волна настигла, опрокинула на камни. Обратный поток был уже не в силах стянуть тело вниз и, словно в отместку, сдернул на бедра плавки. Натягивая, мешающие бежать плавки Максим кинулся к мелководью, Догнавшая волна поддала сзади тяжелым шлепком, понесла и Максим оказался лежащим на камнях.
Встав, пошатываясь, и кашляя, побрел прочь от моря. Выбравшись на сухое место тотчас лег. Вздымающаяся часто и судорожно грудь, кажется готова была лопнуть. Он смотрел в синее безоблачное небо и торопливо глотал эту синеву. Дыхание медленно восстанавливалось, становилось реже, глубже, разрывающая грудину боль будто нехотя отступала. Мыслей не было, но на дне души зрело тупое изумление: в мире ничего не изменилось - ни это яркое синее небо, ни он сам...
Тоскуя и скучая доктор совершил очередной размен: слона на слона и только еще более ясной стала безнадежность его положения - неумолимая логика рассеивала туманную надежду.
Подняв голову, доктор увидел сына. Подойдя к играющим, Максим сел на камни, повернул лицо к отцу, лицо, на котором блуждала бессмысленная странная улыбка, и доктор увидел - вся кожа у сына белая, будто приобретенный за месяц загар стерт одним махом.
-Что случилось?!...
-Нормально... Ничего... - губы сына продолжала кривить улыбка, - я искупался... Там... - взмахнул он рукой в сторону моря.
Лазуткин, оторвавшись от доски, с некоторым любопытством взглянул на Максима и вновь погрузился в тасовку шахматных комбинаций, которая особенно приятна, когда дело идет к выигрышу.
Единственное, что понял доктор - самое страшное позади. Не в силах ни испугаться, ни обрадоваться, ни разгневаться он почувствовал лишь мгновенную пустоту в сердце подобную той которая возникала в тех кошмарах приходящих время от времени из прошлого, отвел глаза от безумной улыбки сына и глухо выдавил
-Так что ж...
Крутая, особенно высокая волна обрушилась с пушечным грохотом, водопадный вихрь помчался на пляж, уменьшаясь, исходя в пенистый язык из последних сил рванулся к шахматной доске приподняв, толкнул ее о камень - комбинация смешалась и посыпалась и в следующий миг пальцы людей торопливо ловили в шипящей пене уплывающие шахматные фигурки.