Аннотация: Сказка про то, как у инженера Семихватова выросли рога.
Инженер Семихватов приехал на дачу один. Жена осталась в городе до пятницы, ее с работы не отпустили. А он сел в старый "москвич", пристегнул ремень и поехал себе потихоньку.
Стемнело и поднялась луна, когда он добрался. Пахло деревней.
Их дом и соседский, стояли на отшибе, за дальним забором был луг, а дальше, метров через триста, начинался лес, он шуршал и скрипел в темноте. Рядом стоял дом, в котором жил алкаш и колхозник Ляпишев со своей семьей. С ним Семихватов в детстве дружил на каникулах, а потом так - приятельствовали.
"Хорошо здесь" подумал про себя Семихватов и потянулся. Потом вынул из машины сумки с продуктами и побрел осторожно к дому по тропинке. В траве трещали кузнечики. Где-то в деревне замычала во сне корова.
Он близко подошел к дому, когда понял - что-то не так. На двери не было замка и она была приоткрыта.
Он поставил сумки на землю и вошел в сени. Уже там он почувствовал противный запах. В доме не просто пахло, там воняло. Будто телом давно немытым, навозом, а еще мокрой кислой грязью.
Что-то хрустнуло под ногой. Семихватов вошел внутрь и включил свет на кухне. Шкафчик над кухонным столом был распахнут, пакеты с крупами порваны, все просыпалось, смешалось на столе и под. Особенно пострадал большой полиэтиленовый пакет с макаронами-рожками. От него остались только клочки, разбросанные по всей кухне. Клочки полиэтилена и макароны, макароны по всему полу.
За печкой у Семихватова был спрятан топор. Стараясь спиной не поворачиваться к темному проему двери, ведущей в комнату, он по стене, осторожно продвинулся к печи и выхватил топор оттуда. Теперь он чувствовал себя поспокойней, но все равно боялся идти в комнату. Потом все-таки подкрался, протянул руку, нащупал на стене выключатель, зажег свет. В комнате было не так как на кухне - чисто, только смято белье на постели. Пахло, однако, сильней.
Осмотревшись, Семихватов решил, что ночевали у них бомжи, кое-как прибрался: смел макароны в кучу, собрал с постели белье, вынес наружу, понюхал матрас и его тоже вынес, открыл по всему дому окна, но от запаха не помогло.
Потом Семихватов забрался на чердак. Электричества там не было, но надо было достать старый матрас, Семихватов замучился его вытаскивать. Нужны были еще подушка с одеялом. Без них как-то спать не хотелось. "Сундук!" вспомнил он."Тот, что от бабки остался!".
Действительно, после семихватовской бабки остались лишь дом, кровать металлическая с шариками, да сундук. Все остальное, что было, собрали после похорон в кучу и сожгли. В сундуке лежало бабкино платье подвенечное и всякое другое старушечье барахло. Среди этого барахла, как помнил Семихватов, и одеяло было ватное и разнокалиберные подушки. Здоровый был сундук.
Так и оказалось, как Семихватов помнил. Жаль простыни не нашлось. Ну ничего, решил он - одну ночь можно и в одежде поспать.
Из разных подушек, что были в сундуке выбрал себе одну, красивую. Как она оказалась там, было вовсе непонятно. Украшать должна была, наверное, диван или кресло в доме. Сделанная из коричневого бархатного материала, изображала пасторальную сцену, как все ковры, что сотнями безобразно одинаковых тысяч производились в советские времена. Только изображен на ней был не олень, а лось почему-то. Чуть дальше позади массивной туши была видна еще пара лосей, точнее лось и лосиха, самка без рогов. Они, видно, миловались, их головы были плотно прижаты одна к другой.
"Ничего" подумал Семихватов, "сойдет и лось." С такой мыслью он улегся на матрас, укрылся одеялом, пару раз чихнул и закрыл глаза.
Долго не мог заснуть - ворочался, вспоминал разное, чесалась голова. "Вши, что ли" подумал Семихватов "только вшей и не хватало". Поскреб пальцами темя, перевернулся на другой бок.
Подумал про жену, чего она там? Пришла, наверное, домой, в восемь, как обычно, а то и в девять. Начальница отдела, недавно назначили. Попила чаю и детектив читает какой-нибудь. А может задержали, как было уже пару раз, работает сейчас. Он попробовал представить, как жена работает, но не выходило картинки. Она рассказывала что-то иногда, но Семихватов не слушал. Неприятно ему, все-таки, было, жена, смешно, в три раза больше зарабатывает.
"Ладно," подумал он "будет и на моей, может, улице праздник."
С тем и заснул.
Заснул-то он хорошо, а проснулся в холодном поту. Лучше и не говорить, что приснилось Семихватову в первую его ночь на даче. Надо только сказать, что действующими лицами там были: голая семихватовская жена Вера и ее начальник - лысый толстопуз Горелов.
Сон был настолько реальный, что Семихватов встал с мыслью немедленно сесть в машину и гнать в Питер. Застать благоверную за изменой! Ущучить ее, прихватить! Но минутное желание скоро улетучилось. "Всего-то сон," успокоил себя Семихватов, "просто сон. Это я ей все завидую, видно. Надо в самом деле что-то менять."
Встал с кровати, жутко, почему-то, разболелась голова. Поплелся на кухню, к раковине, умыться. Плеснул пару раз в лицо. Что-то, кроме сна, все равно было не так.
Он посмотрел в зеркало и застыл, не веря своим глазам. На голове его выросли рога.
Кожа вокруг них была плотная, темная, толстым кольцом охватывала основания. Рога были небольшие, острые, но когда через час Семихватов снова посмотрел на них они уже подросли, изменились, концы закруглились, как у оленя по весне. Семихватов никак себе не мог поверить. Одинокий - темной глухой деревенской ночью в доме - наедине с собой, постоянно ощупывал голову, кожу, рога, пытался их расшатать, как расшатывают в детстве зуб, чтоб он вывалился, но все впустую, ничего не менялось, только жутко болела голова.
Мыслей не было никаких, он не знал что делать, может, думал, это мне кажется только? Но ему не казалось, и в самом деле, я знаю, на голове его красовались рога.
Человек нерешительный, он пометался по дому, пометался, решил завтра к врачу, нашел болеутоляющее, выпил сразу две таблетки, присел на кухне за обеденный стол, положил голову на руки и заснул.
Ничего ему не приснилось.
Очнулся поздно, в четвертом часу, непривычно было поднимать тяжелую голову, держать мышцами шеи баланс. Бросился к зеркалу. Все было так, ничего не привиделось, рога подросли только чуть-чуть, возвышались над головой на высоту указательного пальца - Семихватов приставил пальцы к голове, как в детстве, получалось не смешно, а он все равно хихикнул, но осекся потом.
Потрогал еще раз, рога оставались на месте. Потом он, уже инстинктивно поднимал все время руку к голове и их ощупывал, не пропадали никуда, только росли по чуть-чуть, в час набирали по полсантиметра - Семихватов нашел на чердаке линейку.
Так он шатался по дому, ничего не понимая. В больницу решил не ехать, может сами, все думал, отвалятся. Потом сварил себе каши гречневой, вывалил в нее банку тушенки и все это съел.
Подошел к окну и задумался, глядя на лес.
Сначала, думал, этот сон, потом - рога. Глупости, конечно, но совсем не смешно, хоть и вовсе абсурдно получается. Рогатый муж. Объелся груш. Конечно глупости, но что-то в этом сне... да ну - Верка говорила, у Горелова жена и любовница, куда ему еще сорокалетнюю женщину. Вот и сам он видел, когда встречал супругу с работы зачем-то - сажал к себе в машину Горелов какую-то молодую, видно и была это та самая любовница.
Так он постоял, постоял и решил до жениного приезда ничего не предпринимать, и из дому не выходить.
Полежал на диване. Включил было телевизор, но сразу выключил. Посмотрел картинки в старом "Огоньке". К зеркалу не подходил, но постоянно трогал, ощупывал свои рога, да и так чуствовал их тяжесть. Голова, хоть и меньше, но продолжала болеть.
Надо было чем-нибудь занятся, но ничего не приходило в голову, поэтому решил достать из заначки поллитру, позвать соседа Ляпишева и с ним напиться. Поделиться своей бедой хоть с кем-то.
Надел старую шапку-ушанку, кое как она прикрыла уродливые кости на голове, вышел во двор, подошел к забору, крикнул "Петька!". Тот сразу высунулся из окна, видно сидел близко. Семихватов помахал бутылкой, Ляпишев широко улыбнулся, мол, вот это по-нашему, растопырил пятерню - пять минут ему надо было, чтоб собраться. Семихватов пошел обратно, в дом.
- О! Это у тебя что? С головой-то? - спросил Ляпишев, как только вошел.
- Выросло вот, - сказал Семихватов. Ляпишев поцокал языком и обошел Семихватова кругом.
- Да-а-а - протянул, - знатная штука. - ухмыльнулся, - тут без ста грамм точно не разберешься.
Они сели за стол. Семихватов откупорил и налил по стаканам, граммов по семьдесят. Закусили огурцами из банки. Молча выпили еще по одной. Ляпишев без разрешения задымил папиросой.
- Слушай... - начал было Семихватов, но сосед молча покачал головой и щелкнул ногтем по стакану. Семихватов налил еще, они выпили, потом тот откинулся на стуле и спросил, уставившись на семихватовские отростки:
- Это как же ты так?
- Да я что знаю?
- К доктору-то ходил?
- Да к какому доктору, - отмахнулся Семихватов - Только с утра они у меня появились.
- Во как... - покачал головой.
- Да вобще творится, черти что, вчера приехал, в доме бардак, вонь стоит жуткая. - начал делиться Семихватов, - макароны по всему полу, кровать... Ты кстати не видел чего?
- Не, - покачал головой Ляпишев - бомжи наверно, они тут бродят. Хорошо, что не пожгли хоть.
- Ага, вот и я подумал, прибрался кое-как, лег спать, просыпаюсь среди ночи, а на башке, во чего. И растут же сволочи не останавливаются! - про сон решил Семихвастов не рассказывать. Посидели немного молча. Потом Ляпишев спросил.
- Может рога у тебя эти, моральные?
- Какие? - переспросил Семихватов
- Ну эти, олени есть такие на севере, из их рогов настойку делают. С нее не только нажраться, здоровью еще помогает, чтобы хер стоял крепче. - Ляпишев разлил. Семихватову вспомнился сегодняшний сон. Ему захотелось схватить бутылку и со всей дури вдарить ею по плеши собеседника.
- Я вот смотрю на тебя и че думаю,- продолжал Ляпишев не замечая настроения соседа. - Может сделаем тебе косметическую операцию? Они ж мешают. Отпилим их, размельчим и настоечку забацаем, а?
- Дурак ты, - сказал Семихватов
- Ну не хочешь, как хочешь, - вздохнул тот, грустно поджал губы, видно были у него половые проблемы.
Пили дальше, но обоим как-то не пьянелось. Ляпишев начал жаловаться на политику и директора колхоза, который все грозился выгнать с работы. Потом замолчал - задумался. Семихватов тупо смотрел в стену, не обращал на собутыльника внимания..
- Ты, слышь, че мне мать в детстве рассказывала. - сказал Ляпишев.
- Ну? - безразлично спросил Семихватов. Водка уже оказала свое анестезирующее воздействие на мозг. Было как-то все равно и наплевать. Он посмотрел на соседа. Ляпишев взглядом своим водил где-то за его спиной, видно там ползала по стене муха.
- Будто в бочаге, ну знаешь, около старой мельницы...
- Ну? - повторил Семихватов.
- Будто живет там черт...
- Чеееооорт, - пьяно усмехнулся Семихватов.
- Ага, - продолжал Ляпишев. - живет там черт и вылазит по ночам, ходит по деревне. Вот... - булькнул пепси-колой - Ходит он и смотрит, где дом пустой стоит. Если найдет такой - залезет в него, напакостит, может насерит где в углу, и ложится в хозяйскую кровать спать. Вот.
Семихватов поднял на него глаза.
- Это ты чего говоришь? Это ты говоришь черт у меня тут был?
- Да не... - смутился на секунду Ляпишев, спрятал глаза - Сказки мать рассказывала. Хоть вроде и сказки... - он выразительно посмотрел на семихватовские рога, получилось глупо, глаза выпучил, и пасть раззявил даже. Семихватов засмеялся громко, захохотал, наклонился, хлопнул соседа по плечу
- Дурак же ты Петька, - сказал. А тот все упорствовал.
- Ты говорит, не смейся, подожди, - видно разозлило его, что собутыльник дураком обзывается - послушай лучше, чего мать еще говорила-то.
- Давай, ври! - Семихватову все было смешно.
- Если говорила не сжечь белье - то на котором черт спал, да "Отче наш" над пеплом три раза не прочитать, то будет беда.
- Дурак! Ха-ха -ха!
- Беда!- все громче говорил Ляпишев. - Да какая неизвестно, больно тот черт на шутки гадкие горазд. Ты белье сжег, скажи?
- Ох-хо-хо! - все громче смеялся Семихватов, видно начиналась у него истерика, - Дурак! - не слушал он что втолковывал Ляпишев, голову откинул назад, зацепился там рогами за что-то, да грохнулся со стула. Тут пришла пора соседу смеятся. Он через пять минут и сам забыл, что говорил до этого.
Выпили еще по одной, а тут постучалась в дверь ляпишевская жена Анька. Внутрь не заходила, сосед сам выполз из-за стола и пошел на выход. Семихватов только и слышал как сказала "Козлы!"
Кое-как добрался до кровати, бухнулся не раздеваясь и засыпая думал все "Вот он я кто, оказывается - козел! Правда, правда!"
А ночь та была страшная, ветер дул сильный, на небе ни облачка и красная луна толстая висела над горизонтом. Потом с запада пришли, приползли, вспухшие тучи, закрыли все небо. Захрустел гром, молнии метались туда обратно, будто небо и земля тогда устроили войну. А Семихватов не видел ничего и не слышал, пьяный лег спать, от нервотрепки устал, даже рога не мешали. Окна настежь распахнутые хлопали безумно створками по стенам, в одной треснуло и ссыпалось на пол стекло. Дождя так и не случилось - сухая гроза прошла.
Только она закончилась, проснулся Семихватов, открыл глаза на постели. Смотрел в потолок, а в голове - свежий сон крутился. Будто дома, в городской квартире, на Семихватовской кровати, что подарили ему родители на свадьбу, лежит его жена, голая, кверху задом, а сверху пристроился и отчаянно работает тазом - уже не начальник женин, а другой совсем мужик - продавец усатый в кепке, из овощного ларька. Все время ей подмигивал, гад, когда помидоры взвешивал. Семихватова, сволочь, не стеснялся.
И такой это был настоящий сон, что до сих пор чувствовался в носу острый, чужой запах смешанный с приторными французкими духами женскими. Их подарила дочке семихватовская теща на десятилетие свадьбы.
Семихватов был еще пьяный, упал с кровати, потом на четвереньки, встал, пошатываясь, начал бродить по комнате, туда-сюда. Вышел на кухню, стал прямо из рукомойника пить, соединив ладони. Посмотрел в зеркало. Вспомнил - гаишники, а он пьяный, да еще на голове...
К рогам Семихватов решил приклеить резинку. С резинкой вокруг головы ему бы никто не удивлялся. Без - он урод, какая-то ошибка природы, а так простой сумасшедший прицепивший рога зачем-то, чокнутых полно было везде. Так он и поехал в город.
Доехал, правда, без приключений - не пригодилась ему резинка.
Зашел в парадную, побежал по лестнице наверх, почти добрался до своей квартиры (оставался один пролет), как услышал щелкнувший замок. Он притаился за шахтой лифта, выглянул осторожно.
Из его квартиры вышел их сосед по лестничной площадке, майор милиции, импозантный холостяк Кусков. В дверях обернулся, жену не было видно только ее руку упертую в дверь, чтоб не захлопнулась. Хотел Кусков видно что-то сказать, да махнул рукой, отвернулся и пошел к себе. Хлопнула сначала семихватовская, а потом и соседская дверь.
Семихватов сел на пол. "Ссуука. Ссука." билось на разные лады в его голове. Только это слово и разные образы, из снов и виденные только что. "Вот же блядь!" тихо с придыханием вырвалось у него. Он встал, поднялся на три ступеньки, потом вернулся обратно, со всей дури ударил башкой о стенку лифтовой шахты. Отростки рогов застряли в металлической сетке. Он уперся руками в перила и начал нервно дергать головой туда сюда, пытался освободиться, при этом нервно и зло рычал. Сетка тряслась и гремела на всю парадную, но никто не выглянул на шум, боязно было народу выглядывать. Наконец он освободил рога свои ненавистные, равновесие не удержал, упал на спину и так лежал недолго, смотря в изрисованный, утыканный горелыми спичками потолок. Он был зол, но боялся сейчас совсем сойти с ума увидев лицо предательницы, суки, бляди, он все таки был еще человек и никак не мог понять - как же это так, со всеми подряд, а он не знающий, довольный собой, обнимал ее грязную, любил, радовался мускусному запаху. "Ехать, ехать". Он сел в машину и поехал обратно, весь, как будто, пришибленный и потухший.
Он приехал на дачу уже в полубезумном состоянии. И выпитая водка и подтвердившиеся опасения, все влияло на него. Он упал на кровать как был, даже ботинок не снял. И провалился в полуобморок-полусоон, глубокий без видений, черный. К полудню, когда уже начал выходить из этого страшного состояния, ему снова привиделось и снова голая жена, на той же постели, но уже в объятиях Ляпишева, что было уж совсем нереально, но поздно, Семихватов уже не мог анализировать свои сны - они все больше сводили его с ума.
Он разделся, все вспоминал, как обнимала его жена грязными руками своими. Начал прямо на кухне обливаться из ведра, вода стекала через щели между досками пола в подвал, журчала. Не помогло. В голове все стояли картинки из свежего сна - козлобородый Ляпишев гладит белое тело жены своими грязными, шишковатыми руками. За спиной ухватил краем глаза движение, отпрыгнул, развернулся оказалось - зеркало, подошел поближе, всмотрелся, тот - рогатый, из-за стекла, прошептал ему:
"Лох ты, лошина, лось" и засмеялся гадко.
Семихватов решил соседу отомстить, проще - убить его решил. Задушить. Бросился наружу, перепрыгнул через забор, подбежал к дому, скрюченный, рога притягивли голову его к земле, отчего он стал похож на рогатую обезьяну с лапами скребущими по земле. От ярости у Семихватова шла пена изо рта. Одним махом перепрыгнул ступеньки и всем телом ударился в дверь. Та выдержала. Ляпишев в это время в сарае точил косу, ничего не слышал, а в доме была жена его Анька. Вытирая руки передником подошла и открыла дверь. Семихватов сбил ее с ног и заскочил в сени, остановился, голову направо налево повернул, потом на Аньку посмотрел.
- Где?
- Чего? - ошалевшая, она ничего не могла понять. Он бросился в дом, побегал по комнатам, вернулся. Ляпишев в своем сарае так ничего и не слышал. Анька же убежала в кухню, ножик какой схватить, еще чего. Семихватов за ней. Вбежал, остановился, зрачки в выпученных глазах прыгали туда-сюда и ни с того ни с сего начал вдруг прыгать перед ней, скакать, рожи корчить, мычать натужно. Орал что-то неразборчиво, хотел может сказать Аньке, что глупая коза, муж ее кроме того что алкоголик еще и с чужими женихается, а она, дура, терпит, да слов не выходило, одно мычание какое-то, неразборчивое. Анька же, хоть и страшно, схватила скалку, да грохнула ею по рогатой башке. Семихватов упал на пол, заелозил худыми волосатыми ногами по полу, заскреб руками, испугался боли, уже не веселился, не хихикал идиотски, пытался выбраться из чужого дома, убежать - прочь, к себе.
Безумие нашло надежное пристанище в его голове. Как птица существует в симбиозе с паразитами, живущими на ее теле, так и он, уже, видимо, давно готовый к этому воспринял безумие ситуации легко, как что-то естественное. Все в его сумасшедшем мире было естественно: и ветвистые отростки на его голове и развратная сущность жены, ее дьявольская сущность. Ничего не соображал уже, дома сидеть не мог. Абсолютно голый, вышел Семихватов в огород с лопатой и принялся с остервенелым придыханием и вскриками копать картошку. Соседи испуганно смотрели через окно, а выйти боялись. До ближайших домов было полкилометра - не докричишься. Через пару часов он устал, остановился, повел вокруг бессмысленным взглядом, лопату выронил из рук и понурившись, с опущенными плечами отправился в дом. Там он забился в угол комнаты и дрожа, как испуганное животное, стал смотреть в окно.
***
- Че твой творит-то! - кричала по телефону Анька - Петьку убить хотел сегодня, еле выгнала его!
- Да что случилось-то? - жена Семихватовская ничего не понимала.
- Не знаю чего! А только муж твой похоже совсем с ума сошел! Голый бегает по двору, а на голове рога.
- Какие рога?
- Костяные!
- Да вы похоже там все с ума посходили, откуда?
- Не знаю ничего! А ты приезжай, иначе я сейчас же милицию вызову на него! - и бросила трубку.
Сложно было жене представить привычно спокойного Семихватова голого и с рогами. Собралась по-быстрому и поехала на вокзал.
Она не знала чего ждать, но не боялась.
От станции шла привычным путем, попала в темноте в лужу пару раз, и думала больше, поэтому, о мокрых своих ногах, чем, о том, что ждало ее в конце пути. Она споткнулась обо что-то в темноте в сенях, оказалось ведро, загремело, нашарила выключатель, включила на кухне свет. В доме царил разгром и был тот же устойчивый, отвратительный запах, что чуствовал по приезду и Семихватов. Когда вошла в комнату, не заметила, что в углу сидит голый муж, ужаснулась конечно, сколько бы у них вещей не было, все разбросаны, разовраны, разломаны перемешались на полу, в середине лежал телевизор, брызги стекла от взорвавшегося кинескопа, веером вокруг него. Тут безумный муж ее ударил своими мощными рогами в область поясницы, со спины, прыгнул на упавшую сверху коленями и ударил кулаками несколько раз, по голове, по спине, со всей силы, рванулся укусить, но не удержал баланс и свалился на бок, рога меняли свой вес так быстро, что тело не успевало привыкнуть. Упал, поднялся на четвереньки, она потеряла сознание с первого удара по голове, кровь вытекала на пол из рассеченной брови и носа. Если бы не отключилась сразу, а дернулась в ответ хоть раз, он бы в бешенстве порвал ее на части, откуда только в хилом Семихватове взялась безумная сила такая. А так он сам испугался, чуть человеческого разумения оставалось еще, и все таки она была жена, привычная, ближе любого другого существа, еще недавно на свете. Он выскочил из дома и побежал через картофельные грядки куда-то в темноту.
Утром ее нашел участковый, которого вызвал Ляпишев, ночью видевший голого Семихватова убегающего из дому в лес. Она еще дышала когда ее укладывали в "Скорую". Дальнейшая судьба Веры Борисовны Семихватовой нам неизвестна.
Семихватов же прижился в лесу, притерпелся. Не мерз, не болел - ему было тепло и так - весь порос густой недлинной бурой шерстью.
В одно прозрачное октябрьское утро он проснулся под кустом, где с вечера набросал сухих листьев себе на ложе. Встал, потянулся, запрокинул мохнатое лицо кверху, зевая, да так и умер. Его голову вдребезги разнесла пятнадцатиграммовая пуля. Только начался сезон охоты на лосей.