У Гарвела отлегло от сердца: не разгневался, пронесли боги мимо!
Он торопливо кивнул, не сводя глаз с лица командора.
А тот неспешно вернулся к стулу и сел, откинувшись на высокую спинку и заложив ногу за ногу. Знаком показал на стул напротив.
- Гхм... Садись. История эта долгая, устанешь стоять.
Гарвел повиновался.
- Итак, чтобы ты знал, эн Филипп - сын покойного магистра эн Гилерана, - начал свой рассказ эн Аннибал, и в голосе его зазвучала непривычная печаль. - Он учился вместе со мной в рыцарской школе, и с раннего детства у него пробудился сильный магический дар. Ученье давалось ему легко: словно он только вспоминал знаемое прежде. В семнадцать лет Филипп уже закончил школу и прошёл Посвящение. Но не захотел служить простым коннором, а принялся учиться дальше. Создавать мечи, способные защищать своих хозяев - вот какая мечта его влекла. И вскоре он добился своего, стал самым молодым Кузнецом нашего Замка. У эн Филиппа оказался талант к этому делу. Слава о его мастерстве разнеслась далеко, по всей Басмарии и не только... Из других Замков приезжали заказывать ему мечи. Эн Филипп стал нашей знаменитостью. И может, стал бы выдающимся Кузнецом в истории Замка, не доведись ему тогда влюбиться.
Неизвестно, откуда она появилась, та девушка. До сих пор мы о ней ничего не знаем. Звали её... Погоди-ка... Арнель?.. Нет, не то... Ар... Арни... Айри... Айрель? Да, верно, Айрель.
Я видел эту Айрель как-то с эн Филиппом. Странное впечатление она произвела на меня тогда. Большеглазое лицо её показалось мне и нежным, и диковатым одновременно; тёмные, как ночь, волосы растекались по плечам. Талия казалась удивительно тонкой, а сама девушка - гибкой и быстроногой, как лесная оленица.
Вот только глаза... не помню, какого цвета они были. Не смотрел я в них: боялся влюбиться; ведь распоследнее это дело - девушку у друга уводить. А сейчас думаю: уж лучше б увёл! Может, и история эта тогда не такой грустной оказалась. Впрочем, я в то время вскоре женился, и уехал с женой в Айс-дор, в свадебное путешествие.
А эн Филипп, как говорили, что ни вечер - норовил уйти из Замка к своей возлюбленной. Приворожила Айрель его, нет ли - но только окончательно потерял парень голову, всё позабыл: и работу свою, и службу. А однажды ушёл - и не вернулся больше. Будто сгинул!
Искали его, искали - не нашли.
Поначалу это никого из нас не встревожило; ну, ушёл парень, судьбу свою выбрал - разве это внове?
Только вскоре начали твориться тут чёрные дела, страшные и кровавые.
Командор замолчал, словно не в силах продолжать дальше.
Гарвел насторожился: эта история показалась отдалённо похожей на гайнанскую сказку о Железном волке. Наверно, тем, что не сулила счастливого конца, а чем дальше, тем становилась мрачнее и зловещее.
Эн Аннибал тяжело вздохнул и заговорил вновь:
- У отца эн Филиппа, магистра эн Гилерана, имелся замок под Соколаном, а в нём - жена и двое дочерей, прелестных смешливых девочек.
В один недобрый вечер мать с детьми пошла погулять в ближайшую рощу. Когда возвращались, солнце уже село, но было ещё светло. Вдруг на повороте дороги, почти у самого замка, из кустов выскочил рослый рыжий вервольф - и набросился на женщину. Мать погибла, защищая детей. Младшая девочка - тоже, хищник откусил ей голову. Старшую спасли поселяне, шедшие с полей, но она тоже умерла от ран.
Несчастный эн Гилеран, услышав злую весть, почернел лицом от горя - и поклялся убить чудовище или погибнуть самому. Не слушая уговоров, он ускакал в ночь - и не вернулся. Лишь через несколько дней удалось найти его обглоданные кости.
И вновь ему показалось: эту историю уже слышал. Не именно её, но десятки других, похожих, а может, выросших из этой. Чудовище, приходящее ночью или на закате, жуткий зверь с окровавленной пастью, терзающий человеческую плоть - не то давний сон, не то память минувших времён. А может - предостережение будущего?
Он вслушивался в слова командора, впитывая их всем существом, и гайнанская душа его понимала и принимала боль этой повести, как свою.
А эн Аннибал, казалось, не замечал ничего вокруг. Устремив взор в одну точку, а именно на узор ковра под ногами, он вёл рассказ дальше, не обращая внимания на собеседника. Наверное, хотел выговориться, излить душу.
Гарвелу стало жаль старого командора; как можно жить, не доверяя никому и ни с кем не позволяя себе искренности? И в то же время рождалось понимание: здесь иначе нельзя. Это жестокий взрослый мир, где не верят на слово, и нет места наивности и доброте. Это не Кристэ, где все живут одной семьёй, а суровый Замок, и каждый друг может оказаться тайным врагом. А если эн Аннибал приоткрыл ему, Гарвелу, душу, так это не слепое доверие, а вполне холодный расчёт.
"Конечно, ему известно: у меня нет в Замке близких друзей, да и сам я не из тех, кто кормится из двух рук. Но, Владычица! неужели и я стану таким подозрительным, если судьба улыбнётся и меня однажды изберут командором?"
- Убийство рыцаря, тем более магистра, всколыхнуло весь Соколан. - продолжал тем временем эн Аннибал, и в голосе его зазвучало плохо скрытое волнение. - Тогдашний командор, эн Руэрт, послал сторожевой отряд на поимку чудища.
В ту пору я как раз вернулся в Замок продолжать службу и попал в тот отряд. Мы облазили все овраги, проскакали с шумом лес, подняли порядочно зверья, но не смогли напасть даже на след вервольфа. И возвратились в Замок ни с чем.
А спустя несколько дней лютый зверь объявился вновь, совершив пять убийств - чуть ли не под стенами Замка. Было ясно: он чувствовал себя совершенно безнаказанным.
Сколько бы нас не посылали против него - всё тщетно. Хищник немедленно проваливался сквозь землю.
В то время я начал понимать: свирепый вервольф - это кто-то из наших. Скорее всего - пропавший без вести эн Филипп. Но как доказать это, и тем более - как уберечь его от гибели? Ведь рано или поздно зверя всё равно затравят. Лес в нашей марке небольшой, собаки, обученные охоте на крупного зверя, вроде того же волкайна, однажды поднимут и его. Как быть?
Я посоветовался со Старшим Кузнецом, покойным эн Арнольфом. И мы придумали план... С которым пошли к командору. Эн Руэрт выслушал нас - и дал согласие. Ему тоже приходилось несладко из-за набегов вервольфа: из столицы шли гневные письма от Верховного Магистра Тивера.
План наш заключался в следующем: несколько человек из замковых Кузнецов должны были пойти двумя цепями через лес навстречу друг другу, поддерживая между собой магическую связь. По сути это являлось ещё одной облавой, только тихой, без шума и собак.
Вервольф выскочил на одну из полян, видимо, обеспокоенный таким обилием магии, и заметался между наступающими Кузнецами. Кто-то выстрелил в него из арбалета, и кровь окрасила алым снег. На упавшего зверя набросили сеть - волочь в Замок. Я кожей чувствовал озлобленность людей; для них вервольф был всего лишь бешеным зверем, которого надо убить!
Подойдя ближе, я положил ладонь на его бок.
Зверь огрызнулся, клацнул зубами... Мою руку спас лишь толстый рукав куртки. И то острые клыки сумели распороть ткань и задеть кожу...
Я крикнул: "Именем Скачущего, беру зверя под свою защиту!"
На меня воззрились, как на сумасшедшего. И наверное, оттолкнули бы прочь, но тут меня поддержали эн Руэрт и эн Арнольф.
Вервольфу стянули ремнём морду, не давая кусаться. И старый Кузнец возложил мои руки на лоб и грудь злобного хищника. Я чувствовал, как бьётся под ладонью звериное сердце, зная, что на деле это сердце человека. Как растопить лёд колдовства и вернуть исковерканную кем-то недобрым человеческую сущность?
Я позвал эн Филиппа по имени раз и два, я говорил ему ласковые слова, тянулся к нему всей силой души, как к потерянному другу... Эн Арнольф помогал мне своей магией.
Поначалу казалось, всё напрасно, и эн Филиппу уже не вернуть человеческий облик. В какой-то миг я уткнулся головой в звериную шерсть - и заплакал от отчаяния. И вдруг ощутил щекой не жёсткую щетину зверя, а полуизорванную старую рубаху на худом, костлявом, но человеческом теле!
Я поднял голову: на истоптанном снегу и вправду лежал эн Филипп, тощий, косматый, так мало похожий на себя прежнего! В человеческом облике он не смог даже приподняться, не то, чтоб идти самому, и нам пришлось соорудить для него носилки.
Больше месяца он пролежал пластом, прежде чем силы к нему вернулись. Он стал оживать и душой, особенно сильно привязался ко мне; ибо я чаще и дольше других сидел возле него. Черты лица Филиппа сильно изменились, оно стало как-то крупнее и шире. Неуловимый, неистребимый отпечаток зверя тенью лежал на нём.
Долгое время мы не говорили с эн Филиппом о прошлом. Но увы, однажды настаёт день, когда молчать больше нет возможности. К тому же я понимал: рано или поздно эн Филипп всё равно об этом узнает, не от меня, так от другого. А остальные могут быть очень жестоки. Ведь от клыков вервольфа погибли родичи многих.
Как-то он спросил меня об отце.
Я промолчал или отделался какой-то ложью, сейчас не вспомню. Наверное, я и сам был не готов рассказать ему всю ужасную правду, которую знал.
Эн Филипп, видно, почувствовал ложь, и начал расспрашивать меня о матери и сестрёнках, удивляясь, почему они не приходят навестить.
В ответ я спросил его про Айрель.
Он посмотрел с таким изумлением, будто никогда не слыхал этого имени. Позже я убедился: он совершенно ничего не помнил о ней - ни лица, ни голоса, словно той женщины вовсе не существовало на свете. И всё же она была, иначе как объяснить тот живой образ в моей памяти?
Мне пришлось объяснить эн Филиппу, что он почти два года бегал по лесу в облике вервольфа, нападая на людей и устраивая из них кровавые трапезы. Я постарался сделать это как можно мягче, но эн Филипп всё равно оказался потрясён. Он долго отказывался верить моим словам, принимая их за чудовищную шутку, пока их клятвенно не подтвердили эн Руэрт и старый Кузнец.
Узнав, что стал убийцей своей семьи, эн Филипп обезумел от отчаяния. Кидался на нас, бился головой о стены, пытался покончить с собой. Мы едва удерживали его втроём, могучая звериная сила словно вернулась к нему. Эн Филипп вырывался, кричал нам, мол, лучше бы его застрелили, катался по полу, кусая сам себя... И, пожалуй, сошёл бы с ума, если б эн Арнольф не пропел для него Слово Света.
Это успокоило метания несчастного, он обессиленно замер, прислушиваясь к звуку голоса эн Арнольфа - а потом опустился на пол и заснул. Пока он спал, старый Кузнец продолжал лечить его израненную душу, утешая и подбадривая, внушая мысль о его нужности людям.
Эн Филипп спал два дня, и за это время его волосы из огненно-рыжих стали белыми, как свежевыпавший снег. Когда же проснулся, я взял с него суровую клятву, чтоб не вздумал наложить на себя рук, как бы отчаяние ни терзало его душу. Он хмуро произнёс слова клятвы, а потом тускло спросил, казнь его ждёт или заточение?
Я уверил эн Филиппа, что никто не станет его винить за преступления, совершённые под действием колдовства. И сказал, что его талант и магический дар непременно понадобятся нашему Замку.
С тех пор он насовсем перебрался в Кузнечную башню, и много лет живёт там нелюдимо, лишь ради служения Скачущему и нам.
Гарвел попытался представить: а если бы такое произошло с ним самим? Он смутно догадывался: загадочная Айрель, имевшая власть над молодым Кузнецом, была... Кем? Колдуньей? Духом леса? Или ещё похуже, к примеру, демоншей в человеческом обличье.
"А может, даже дело и не в ней? - подумалось вдруг, - а если она тоже оказалась превращена? И до сих пор бегает по лесу ланью? Жаль, наверное, это так и останется тайной. Эн Филипп не помнит, а эн Аннибалу знать неоткуда."
Командор, закончив рассказ, замолчал, видно, погрузившись в воспоминания.
И Гарвел встал, понимая: пора уходить, оставляя эн Аннибала наедине с прошлым.
- Мой командор... Мне, наверное, пора. Солнце уже высоко.
- Гхм... Погоди ещё. - Эн Аннибал потёр висок. - Вот пропуск, ступай в Оружейную башню - выбирать доспехи. И помни: никому ни слова. За бумаги отвечаешь головой. И это не для красного словца сказано. Как бы я к тебе ни относился, но коли потеряешь пакет, дорога тебе одна - на Чёрную башню. - Он прищурился и с намёком провёл пальцем себя по шее. - Ясно, эн Гарвел?
Гарвел молча кивнул, забыв уставно ответить.
Чёрную башню он видел только издали, но слышал о ней достаточно, чтобы в полной мере понять всю серьёзность произнесенной угрозы.
Командор хлопнул его по плечу.
- Удачи!
Сунув пропуск в поясной карман, Гарвел поднёс правый кулак ко лбу, словно держал невидимый меч. Уставно кивнув, развернулся на каблуках - и потянулся к золочёной ручке двери.
- Эн Гарвел! - окликнул его голос командора. - Чуть не забыл. Возьми, тебе письмо от моей дочери.
Гарвел обернулся, и эн Аннибал протянул ему сложенный вдвое листок с маленькой печатью, изображающей голубя.
От... Элизы?!
Рука сама потянулась к письму. Да, это её почерк, он узнал бы эту руку из тысячи! Неповторимый, как её лицо и улыбка. Лицо?!
Память немедленно подсунула воспоминание о недавней встрече - и письмо в руке дрогнуло, а дыхание перехватило. И как наяву, вновь прозвучали жестокие слова:
"Жан Арчимбайт - настоящий мужчина, умеет сделать женщину счастливой... А ты... что ты можешь знать о любви? Который и с женщиной-то ни разу не был!"
Некоторое время он в сильном волнении смотрел то на письмо, то на командора.
Потом медленно покачал головой - и протянул нераспечатанный листок обратно.
- Альд командор, я... Простите, но я не могу это принять.
Эн Аннибал нахмурил брови.
- Моя дочь хочет принести извинения за необдуманно сказанное... Возьми.
Гарвел зло вскинул подбородок; упрямство с отчаянием пополам выплеснулось в горьких и гневных словах:
- Нет! Мне не нужны её извинения! И больше ничего от неё не нужно. Передайте ей, что я... Что мне... Что меня ничего с ней больше не связывает! И... пусть получит свой подарок обратно. Вот! - Он торопливо сдёрнул с пальца кольцо с кошачьим глазом, которое упрямо носил все эти два года. - Возьмите!.. Но пусть знает: я ничего не простил и не забуду!
К его удивлению, командор спокойно усмехнулся:
- Коли так, это к лучшему. Пусть прошлое остаётся в прошлом. - Он медленно порвал письмо пополам, сложил - и разорвал ещё раз. - Иди, эн Гарвел, и не оглядывайся. Нужно уметь забывать. Иди - и помолись на дорогу!
***
Гарвел не помнил, как вышел и как сбежал вниз по крутым ступеням. Остановился лишь внизу, ошалело глядя перед собой. В ушах стоял звон.
Он попытался успокоиться и подумать.
В самом ли деле писала ему Элиза? Или это - ещё одно испытание от командора, решившего выяснить, прошла ли его любовь? Ведь почерк можно и подделать...
Гарвел прошёлся по залу, усмиряя волнение.
В то, будто Элиза захотела перед ним извиниться, не верилось. Слишком не вязалось это с ней, с её насмешливым характером. Просить прощения - у какого-то сына всадника?! Унижаться - графине Арчимбайт?.. Нет, это игра эн Аннибала. Недаром так спокойно отнёсся к вспышке Гарвела, не стал бранить, да ещё помолиться напомнил. Но... значит, он знает о встрече на лестнице?!
Он замер от этой догадки.
Хотя откуда командор мог узнать? Неужели сама Элиза сказала? Нет, вот это вряд ли.
"Не сдержись я тогда и нагруби ей, она бы точно побежала к отцу ябедничать. Но какая польза докладывать о случайной, ничего не значащей встрече?.. Нет, скорей всего, командор ничего не знает, а письмо - просто повод меня проверить".
Решив так, он последовал совету эн Аннибала и свернул в узкую дверь в часовню.
Здесь обычно молились перед каждым серьёзным делом: решающим ли поединком, Экзаменом или стоя перед трудным решением. По пустякам Скачущего беспокоить не полагалось.
Едва войдя, Гарвел ощутил особый запах: старого лака, пыли и горьковатый душок смолистых благовоний.
В часовне было полутемно; солнечный свет пробивался сквозь цветные стёкла витражей и ложился красными, лиловыми и золотыми пятнами на плиты пола.
Гарвел оглянулся по сторонам: пусто, никто не подслушает и не помешает. И с трепетом в душе обратил лицо к витражу с изображением Скачущего.
Грозный Небесный рыцарь восседал на вороном крылатом коне, держа в одной руке широкую чашу с ярко-красным пламенем, а в другой - длинный сверкающий меч. С плеч бога ниспадал голубой плащ, на груди лилового камзола сияла звезда. Такая же большая звезда украшала золотую корону, отчего сразу вспомнилось старое имя Скачущего - Звёздноликий. Длинные чёрные волосы Его словно раздувало ветром, а нахмуренный взгляд устремлялся мимо Гарвела, куда-то в сторону. По традиции, лицо Воителя выражало гордость и гнев; мчась на своём коне по звёздному небу, Он то ли грозил своим врагам, то ли приказывал верным рыцарям следовать Его путём.
Гарвелу вспомнилось, как он молился здесь перед трудными последними испытаниями, а потом - и перед самим Посвящением... И каждый раз та молитва звучала будто впервые, со взволнованным трепетом: "Меч, горящий в небесах, Ты несёшь в руке Своей!.."
Теперь он пришёл сюда не только молиться, но и поговорить со Скачущим.
Положив сумку на пол, Гарвел опустился перед витражом на одно колено. Как вассал перед сеньором, которому обязан клятвой верности. Только вассал стоит перед живым господином, а здесь лишь изображение из цветного стекла.
Услышит ли Воитель своего слугу, или предпочтёт не заметить ничтожного?
И правда ли, будто для Него и коннор, и магистр, и командор - одинаково рыцари?
Мысли путались, вместо традиционной молитвы в голову лезла недавно принесенная Клятва.
А вдруг не зря? Кто знает, может, её и надо повторить?
"Когда я произносил эти слова перед магистрами, я ещё не знал о Зове, - осенило его. - Теперь это будет настоящая Клятва, данная самому Воителю. Он должен понять - она подходит мне сейчас больше всего".
Облизнув пересохшие губы, Гарвел поднял взгляд вверх, на золотую корону бога. Точнее, на сияющую звезду, венчающую центральный зубец.
- Скачущий в небе... - голос почему-то прозвучал сипло, пришлось откашляться.
Скачущий в небе, прими мою клятву служить
Верно и честно, имуществом и животом,
Не устрашаясь и сердцем борясь против лжи,
Не размышляя, что может случиться потом.
Не отступать никогда - ни в беде, ни в бою,
Честью, мечом ото зла этот мир защитить...
Клятву прими, о Воитель, и душу мою
В трудностях жизни, прошу, помоги укрепить.
Вслед за этим он вынул меч и поцеловал клинок в знак совершения клятвы.
- Скачущий в небесах, прими мою клятву и не отвергай моей просьбы. Какие б испытания ни ждали, дай мне сил стать достойным поручений эн Аннибала. Пусть я ни словом, ни делом не смогу его подвести!