Прохладное майское утро, у подножья стеклянных пирамид Лувра очередь, в которой люди с разным цветом кожи говорят на языках народов всего мира.
Шумная очередь гудит, как пчелиный улей, возраст посетителей варьирует от 3-4х лет до бесконечности, которую могут позволить человеческие гены, а некоторым они могут позволить многое, как я убедилась, зависнув в длинной очереди на подступах к сокровищам Лувра.
Впереди стояли три женщины, одной из них, на мой взгляд, было за девяносто, она довольно неуверенно стояла на высохших ногах, кожа на теле напоминала древний пергамент.
Она была представителем европеоидной расы, но цвет кожных покровов от времени и нещадного солнца был близок к коричневому. Силуэт её скелета напоминал букву "Г", она была стара, и это был не преклонный возраст, она уже ушла далеко за грань преклонности и была, как тень, среди живых людей, но глаза её излучали жизнь, именно глазами она была моложе своих 50-летних спутниц, она шла, опираясь на их руки, чтобы в последний раз увидеть сокровища Лувра, и когда она, наконец, переступила его порог, тело её неожиданно выпрямилось, и она уже не нуждалась в помощи посторонних людей. Я шла за ней, как загипнотизированная, а память моя листала рассказ Глеба Успенского "Выпрямила":
"И вдруг, в полном недоумении, сам не зная почему, пораженный чем-то необычайным, непостижимым, остановился перед Венерой Милосской в той большой комнате, которую всякий, бывший в Лувре, знает и, наверное, помнит во всех подробностях.
Я стоял перед ней, смотрел на нее и непрестанно спрашивал самого себя: "что такое со мной случилось?" Я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел статую, потому что с этого же момента я почувствовал, что со мною случилась большая радость... До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. Похожа ли она видом на руку человеческую? Нет, это просто какой-то кожаный комок. Но вот я дунул в нее, и она стала похожа на человеческую руку. Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего "хрустнуть" именно так, когда человек растет, заставило также бодро проснуться, не ощущая даже признаков недавнего сна, и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом.
Я в оба глаза глядел на эту каменную загадку, допытываясь, отчего это так вышло? Что это такое? Где и в чем тайна этого твердого, покойного, радостного состояния всего моего существа, неведомо как влившегося в меня? И решительно не мог ответить себе ни на один вопрос..."