Аннотация: Дуэль: Шутка против Голоса... "Наследство" и возможно фраза: "...если то, чего хочет женщина, хочет Бог, то Бог хочет шубку и замуж..."
Дело о наследстве Горлохватовых прогремело тогда на всю округу. Времена стояли смутные, в свете рыночных великих реформ ничего никому не было видно отчетливо, и все творили всё, что им взбредет в их разудалые мозги. Об этом убийстве мне стало известно от младшей Горлохватовой во всех мельчайших подробностях гораздо позднее самих событий. Знаю лишь, что похороны прошли тихо, и никто наказан за злодеяние не был... Кто же все-таки умер, так и осталось для многих тайной, а могилка, поросшая быльем, навещается изредка измученной призраком убиенного девицей...
Дело в том, что одно событие, проросшее обширным корневищем в простую незамутненную ковырянием в себе душу Глафиры Горлохватовой, не давало ей покоя ни днем, ни ночью... Это было наследство... Обычное наследство, которое досталось Глафире от матушки, поделившей с умом, с толком небольшую избу между многочисленными своими чадами и родственниками. Поскольку делить ей особенно было нечего, вот она и распорядилась в один ненастный для всех день, поделить ее поровну... Всем досталось понемногу, кому горница с окном в светлое будущее, кому темный чулан с бегающими там серыми хвостатыми существами, которых Глафира всегда боялась, кому колченогая кровать с цветастым покрывалом... Ей же матушка завещала дверь от дома - мудрая была женщина, я вам скажу. На ухо Глафире она шепнула тогда, подмигнув заговорщицки:
- Помяни мое слово - не пожалеешь...
И она помянула... Подперев мощным плечом деревянную дверь в родной дом, помянула Глафира матушку, может быть не совсем так, как хотелось доброй старушке... С той стороны слышалось надсадное сопение очень близкой родни, которых оказалось после смерти маменьки столько, что дом трещал по швам. На всех кроватях, которые имелись в доме, теперь жило по родственнику. Каждый имел докУмент, удостоверяющий, что он должен сидеть здесь и нигде больше... Даже в сортире поселился дед Вован и теперь, сидючи в этом уединенном месте, приходилось слушать его ворчание по поводу неправильной политики партии, смраде капитализьма в стране и о преступлениях, творившихся злодеем под жуткой маской ЖКХ... Глафира же, посещая это место, молчала и думала, думала и молчала. Но пребывание здесь, как вспоминает сама Горлохватова, всегда ей приносило облегчение, и она приходила сюда вновь и вновь. А дед Вован был рад-радехонек, что его внимательно слушают и зудел, зудел над ухом...
Поэтому когда вход в сортир вдруг стал платным, никто и не засомневался ни на минуту, кто маячит за этим грязным делом, но это еще было, оказывается, полбеды... У входной двери появилась надпись "Контрольно-пропускной пункт", а ниже корявым глафириным почерком было нацарапано "... ключЬ у Глафиры плата наличными уе..."
Дядька Ваня, седьмой родственник по материнской линии от ее прадеда влево на три колена, долго и мучительно принялся выспрашивать у всех, куда и как надолго надо уехать, чтобы оплатить, потому как ему - в сортир утром раненько надо, а потом на базар... Все пожимали плечами и кивали головой на глафирину широкую спину, маячившую у двери.
А Глафира же теперь была, наконец, счастлива. Полное обладание своей законной собственностью ее радовало. Она не отходила от нее ни на шаг, поглаживала старое потемневшее дерево и очень неохотно расставалась с ключом. "У-у... убил бы... контра недобитая..." - шипел кровожадно, проходя мимо каждый день, дядя Василий, брат папаши не то троюродный, не то пятиюродный, имевший главной достопримечательностью своей пожелтевшие редкие усы а ля Буденный, которые он щеголевато подкручивал. В сортире, привычно поругиваясь с дедом Вованом, он в знак протеста сплевывал лихо на пол, и когда тот заходился в истошном крике "Глашка-а-а!!!", уходил красиво, с облегчением ухмыляясь...
Однако, с некоторых пор родственники зауважали Глашу как-то особенно трепетно. Дело в том, что она завела себе собачку. Да, и назвала ее простенько - Капкан. Оно было и понятно при таких челюстях... Собачка следовала за хозяйкой по пятам, и капкан смыкался на любого охвата лодыжке, которая осмеливалась пересечь границу... Лодыжки теперь ходили гора-а-здо уважительнее с почтительным разворотом к Глафире...
Так голубой вагончик с Глафириной Мечтой неожиданно для нее самой, покачиваясь и постукивая на стыках семейных, бурных неурядиц, подпрыгивая на минах, заложенных сродственничками, пошел, покатил, родимый... Такой славный, миленький сердцу вагончик ее благополучия с пятистенной избой, баней, машиной, коровой, шубкой как у Светки ... И вот теперь все могло пойти прахом.
Сейчас, упершись плечом в дверь, она удерживала ее из последних сил, и они, эти силы, предательски покидали Глафиру... Такого наплыва родственников через КПП она никак не ожидала. Ничто не предвещало беды, если бы дед Вован накануне не решил, что посещаемость его заведения катастрофически падает. Это-то решение его и стало роковым.
Он разложил перед совладелицей все аргументы и, тыкая пальцем в смятые бумажки, провозгласил:
- Эдак мне и на табак не хватит, Глашка! Будем проводить стимуляцию рынка!.. Не боись, все по-научному!..
Глафирасергевна, а ей нравились длинные имена, и откликалась она теперь только на него, поморщилась, но промолчала. От деда Вована она получала процент от выручки, и любой рост его бизнеса был ей на руку.
Прошло что-то около двух дней после этих знаменательных слов... И вот народ, накануне радостно откушавший дедовой наливочки на хитрой закваске из пользительных травок и кореньев, возымел неутолимое, страстное желание попасть в сортир. "Надо же, сколько деду денег привалило..." - вяло думала Глафирасергевна, подпирая своим хозяйским телом дверь, которая сотрясалась от ударов нежелавших платить родственников, сновавших в этот день через дверь, как китайцы через границу, особенно воодушевленно...
Дед Вован же, собирая купюры разной масти, увиливал от участия в разборках, разводя руками - бизнес!.. А тем временем давление в народе росло, и наконец башню ему окончательно сорвало... Народная река хлынула в дверь и снесла ее, родимую, словно щепку, звезданув Глафирусергевну собственным наследством наотмашь...
Уже вечером того же дня, лишившаяся в одночасье маменькиного наследства и принятая на полставки кассиром к деду Вовану, она с достоинством и с фингалом под глазом выслушивала хмуро его нехитрые наставления:
- ...система скидок, Глашка, была у тебя не отработана!
И, как говорит сама потерпевшая, хотелось ей то ли хряснуть своим крепким кулаком кому-то по морде, то ли звездануть по чьим-то обвислым усам, и подвывала она тихонько в лад с Капканом, провожая в последний путь потряхивающий вальяжно боками голубой вагончик своего благополучия. В вагончике том покачивался наскоро срубленный гроб. Слезы Глафирины падали и стучали по крышке его. А в гробу покоилась она... ее Мечта... как в один прекрасный день на КПП пришел бы он... прынц... нет Колька-рыжий... а шубка-а-а-а... здесь воспоминания Горлохватовой становятся путанными... "Но убили, изверги-и-и-и, убили во младенчестве!.." - возопила она в конце своего рассказа.
И подумалось мне вдруг: "Если то, чего хочет женщина, хочет Бог, то Бог хочет шубку и замуж... " И стало мне грустно отчего-то... то ли от преждевременной кончины рыночной деятельности Горлохватовой, то ли от вида убогой могилы ее Мечты, куда она меня привела, а может... от наливки деда Вована... старый черт!.. и мне вдруг захотелось немедленно что-то предпринять...