Рядом с обезумевшим мастером валялся молоток судьи, чуть поотдаль из напольной вазы среди бамбука и камыша, словно лунный рожок, серебрился окровавленный серп. Самая безголовая ученица профессора Пигмалиева Галка Овсянкина находилась в шоке. Обе её, по выражению профессора, левые руки, отхваченные неравномерно повыше локтей, были аккуратно завёрнуты в пищевую фольгу в области среза, как и две культи от этих одинаково неправых рук.
Поскольку и профессор, и обезрученная Галка, и оттяпанные левые наличествовали, домработница Галина Тимофеевна Буйко вызвала милицию. Галина Тимофеевна - бывший парамедик, она по пятницам 13-го убирала в мастерской и готовила бутерброды-канапе для субботнего фуршета с учениками.
Майор Петелькин со товарищи примчался так быстро, словно сидел под дверями мастерской профессора Пигмалиева и считал до десяти с закрытыми глазами перед тем, как вбежать.
- Не двигаться! Все на пол! Стреляю на поражение!
И хотя все и так лежали на полу и не двигались, на поражение Петелькин всё же выстрелил. И не раз, чему сам и поразился. Не говоря о Пигмалиеве, который сразу пришёл в себя и протяжно замычал. Галка же из шока так и не вышла. Зато Тимофеевна, похоже, вошла в него по примеру Галки. А майор, внимательным образом осмотрев место происшествия, собрал уличающий профессора вещдок: напольную вазу с кровавым серпом и предположительно руками Галки Овсянкиной вместо камышей и бамбука.
Патологоанатом Галина Николаевна Зинченко постучала костистым кулачком по макушке Петелькина и кивнула на обезрученную.
- Девушку не забудьте, куда руки пришивать.
- А на куда лишнюю пару, мы завсегда найдём, - бодро ответил Петелькин, не оборачиваясь. У нас много нуждающихся. Но пусть Петров с Сидоркиным её оттащат в машину. Или вызвать Скорую, как считаешь?
- Ну, если ваша команда допрёт барышню...
- Допрёт, куды ж ей, - майор, похрюкивая, распахнул дверь пошире. - Вниз с 9-го этажа, эт всё ж таки не наверх. - кнопка лифта оказалась выжжена до основания и никак не реагировала на втыки. - Даже если без лифта, всяко допрёт.
- Странно, - Сидоркин опустил Галкины ноги на площадку перед лифтом и стал по-новой тыкать в сгоревшую кнопку сначала пальцем, затем оружием. - Очень странно. Приехали-то мы на лифте.
- А что странного? - майор уныло поплёлся с вазой по ступенькам, внимательно глядя вниз. - Пешком никого ж было на девятый не загнать.
- А то и странно, что пострадавшая как-то странно пострадала, да и профессор кажется больше потерпевшим, чем злоумышленником, - Петров сложил Галкину верхнюю половину к ногам. - Предлагаю вызвать Скорую для неё, забрать профессора - и смыться поскорее. Товарищ майор, мы с Сидоркиным допрём вазу с вещдоком до машины. Вы, главное, сами не навернитесь!
Но стоило Петрову выхватить ношу у Петелькина, как тот поскользнулся - и сверзился, издавая стоны и проклятия в адрес хозяев, что выгуливают своих животных на лестничной площадке; животных, что не справляют свои нужды в квартирах таких хозяев; уродов, что жгут кнопки от лифтов; монтёров и прочих работников ЖКХ и не только.
Картина допроса
- Профессор, и как долго вы будете молчать? - следователь Дорошина выпила залпом три рюмки с каплями настойки Пустырника, которые ей заботливо приготовила помощница.
Пигмалиев проводил каждую из трёх завистливым взглядом.
- Тоже Пустырничка? - Дорошина была рада подсадить на эту спасительную травку всех и каждого, хотя профессор и достал её своим запирательством.
Пигмалиев быстро-быстро закивал и попытался втянуть в себя пересохшие губы. В предательском свете следовательской лампы на усах Пигмалиева проступила кровавая пена. Местами засохшая.
- Тань, сбегай-ка за врачом - тьфу, патологоанатомом, живенько! - потрясенная Дорошина подвинула к Пигмалиеву стакан с водой, в который накапала добрую половину пузырька, капель эдак пятьдесят. - Пейте, пейте, у меня ещё есть.
- Вызывали, Галина Сергеевна? - Зинченко с трудом оторвалась от свежего трупа, а потому вид имела не совсем чтобы свежий, как впрочем, и запах.
Пигмалиев вздогнул - и выдул содержимое стакана одним махом.
- Таа-ак, что у нас тут? - Галина Николаевна, сжалившись над всеми, скинула передник, халатик, маску и перчатки. - А чего профессор у нас такой зелёный? Непорядок. А чего это подбородок у нас в крови? Вы ж - не гематолог и не вампир.
Патологоанатом решительно помыла руки, натянула перчатку и ловко затолкала три пальца в рот Пигмалиева. При этом Пигмалиев позеленел ещё ярче, зато Галина Николаевна побледнела. Она вытащила руку из профессора, выкинула перчатку, допила Пустырник Дорошиной прямо из пузырька и вынесла свой вердикт, предварительно поехидствовав вволю.
- Ну, а что профессор, конечно, уже признался?
Дорошина надулась, а Пигмалиев энергично замотал головой.
- Запирается? Понятное дело.
- Ну, в общем, у него ещё всё впереди, - следователь, чуя подвох, старалась потянуть время. - Он пока в общих чертах только - ну, все в подобных очевидных случаях обычно ходят вокруг да около...
- Он?! В общих чертах?!! Вокруг да около?.. Ну, вы даёте!
- А что? Он же - всё-таки профессор. Хотя и живописец-монументалист, однако и поговорить тоже мас...
- Галина Сергеевна, ну, вы и сказочница. Прямо, сестра братьев Андерсен в гриме. Ваш профессор, возможно, ваять, строгать, лепить или там картины писать ещё будет, а вот говорить - едва ли в ближайшие полгода. И что вы к нему пристали - дайте лучше человеку бумажку и карандаш, он вам и признается в чём захотите. Но это после того, как я ему пришью кончик языка. Он у него, представьте, чудом на кожице держится, профессор, бедолага, его зубами и щеками удерживает, кровищи собственной насосался - благодаря чему и не истёк впустую.
Картина следственного эксперимента
Руки Овсянкиной приладили удачно. И даже - по её и Пигмалиева просьбе, подкреплённой значительной суммой - модифицировали одну левую в правую. Вопреки прогнозам патологоанатома, Пигмалиев заговорил не через полгода, а через две недели после операции. Но вместо признания своей вины, он настрочил на Овсянкину донос, согласно которому не Пигмалиев обезручил Галку, а Галка урезала профессора, взбунтовавшись. Бунт Галки имел свою причину. Пигмалиев в то утро отказался разводиться с судьёй Пигмалиевой и жениться на студентке Овсянкиной. И тут Галка бросилась к нему с прощальным поцелуем, во время которого и недооткусила профессору язык.
- Ну, хорошо, - Петелькин с Дорошиной согласились было с предложенной версией недооткушенного языка. - А что же руки?! Их-то кто?
С руками якобы вышло так. Галия Хайдаровна, завидев мужа и Галку в объятиях друг друга, достала свой молоток - да и тюкнула со всей дури обоих, не разбирая, кто кому чего в процессе недо- или до-...
- А ведь точно, рядом с профессором валялся молоток. Я сразу узнал молоток судьи Пигмалиевой, но не придал этому значения, она ж - как известно - супруга профессора, да и молотком своим дорожит, он у неё то ли из яшмы, то ли из нефрита, то ли из слоновой кости - а у всех деревянный.
- Ну, так вы, Петелькин самую важную улику-то и прошляпили.
- Да, прошляпил. Да кто ж на судью-то подумает. Тем более, молотком-то рук никак не оттяпать. Так что молоток судьи - и не улика вовсе. А тюкнула их Галия Хайдаровна за дело.
- Верно.
- Но нам-то по делу никого не привлечь, как ни крути. Жалко до слёз, но на молотке нет следов крови, а на серпе - отпечатков пальцев судьи. Зато и там, и сям в большом количестве имеются отпечатки пальцев домработницы Пигмалиевых Галины Тимофеевны, кстати, бывшего медработника. Она и ментов - то бишь, нас - вызвала. Хотя почему бы там не быть везде её пальцам - домработница она, вот и работала по дому.
- Тогда эксперимент?
Во время следственного эксперимента дамы попеременно падали в обморок от избытка или недостатка то чувств, то сил, то кислорода, ибо народу набилось в заставленную скульптурами и картинами семнадцатиметровую мастерскую под завязку. И сами участники эксперимента в составе: супругов Пигмалиевых, Галки Овсянкиной, домработницы Галины Тимофеевны Буйко, майора Петелькина, а также Петрова и Сидоркина, следователя Дорошиной, помощницы следователя - Тани, Галины Николаевны Зинченко - патологоанатома, специалиста-криминалиста, и бригады, ведущей видеосъёмку. Окна в мастерской Пигмалиев давным-давно для чего-то укупорил, а воздух вяло поступал через едва приоткрытую крошечную форточку - и дышать было совершенно нечем.
- Я поняла, - следователь Дорошина выражением лица и выпученным мутным глазом рыбьего профиля напоминала всем остальным морского окуня. - Можете не повторять всё, что происходило до того, как судья Пигмалиева тюкнула мужа и Галину Овсянкину, а также всё, что случилось с момента, когда домработница Тимофеевна вызвала милицию. Кто сможет воспроизвести то, что было, пока домработница и майор Петелькин ещё не пришли?
Ответом ей служило всеобщее измученное молчание.
И тут патологоанатом, которая из-за привычности к недостатку воздуха, соображала лучше остальных, приникла к стене и поползла к одной из статуй Пигмалиева. Она продвигалась к групповой скульптуре, покрытой слоем бронзовой краски. Статуя была явно эротической направленности и изображала Вакха среди нимф. Зинченко ненадолго припала носом к форточке, которая поддувала Вакха, и вскоре поползла назад, с интересом поглядывая на Пигмалиева, на Галку Овсянкину, на судью Галию Хайдаровну, на Галину Тимофеевну Буйко... Дамы сердито закатывали глаза.
Картина чистосердечного признания
- Ну, и кто первый признаваться будет? - Зинченко мягко выставила из мастерской майора со товарищи, съемочную группу и помощницу следователя. - Ага, никто у нас не хочет быть первой. Ну, так и быть - начну.
- А в чём мне нужно признаваться?! - Овсянкина вид имела самый невинный, хотя и заметно встревоженный.
- Как в чем?! В преступном сговоре.
- В каком?!! Это, между прочим, мне руки отрубили, - Галка, похоже, обиделась не на шутку.
- Конечно, а как иначе было отвести от вас подозрение?
- А что вы на меня так смотрите?! - неудачно встряла Галия Хайдаровна.
- Ну, конечно, конечно. Это не вы тюкнули мужа с любовницами? Вы своим судейским молотком всех потюкали, а той женщиной, которую держал в объятиях Пигмалиев, в момент, когда Галка набиралась злости для рокового укуса, была...
- Что за чушь вы несёте! - не выдержала домработница Буйко.
- Успокойтесь, Галина Тимофеевна, выпейте ещё воды - и успокойтесь.
- Да, без водички точно никак, - домработница жадно отхлебнула из пластикового стаканчика, протянутого ей Галиёй Хайдаровной.
- Ну, вот теперь у нас полный комплект, - Зинченко с облегчением снова поползла к к форточке.
- Господи, а кто ж тогда откусил профессору язык?! И какое же место в комплекте занимает домработница Буйко? И почему Галия Хайдаровна... кстати, а куда она подевалась? - следователь Дорошина затрепыхалась, почуяв новый ход дела, а возможно, и не один.
- А у нас всё гораздо сложнее. Тюкнула судья минимум троих. А Галия Хайдаровна, вышла в туалетную комнату - больше некуда.
- Хорошо, ну, а кого ж хотя бы третьего?
- Не третьего, а третью, Галина Сергеевна.
- Так кто ж эта третья-то?
- Ещё не догадались? Домработница Буйко.
Дышать в помещении становилось всё легче. Но Галине Тимофеевне явно было хуже. Она, до сего момента активно задыхавшаяся наперебой со следователем, патологоанатомом, профессором, судьёй и Галкой, вот уже несколько минут не подавала признаков жизни. Галина Николаевна Зинченко проверила пульс и пригорюнилась.
- Кто б мог подумать, что духота и волнение лишат нас не только ценнейшего свидетеля, но и, как я не без серьёзных к тому оснований полагаю, одного из соучастников данного преступления. Но у нас, слава Богу, есть ещё Овсянкина, которая участвовала в сей, не побоюсь этого слова, вакханалии, - при этом Зинченко осуждающе покосилась на эротическую скульптурную группу. - И если после удара нефритовым молотком Гала Овсянкина вряд ли что-либо вспомнит, то до удара - очень даже, что теперь нам и расскажет. Хотя картина-то примерно ясна. И не забывайте про Пигмалиева с супругой.
- Галина Николаевна, а Галка Овсянкина тоже дышать, вроде, прекратила. Вот, смотрите-ка, пару раз дёрнула переделанной правой - и замерла, как-то недобро таращась в потолок.
- Да, бросьте вы, придуривается - с чего бы! И не душно уже, и воды попила, и молодая сама и здоровая кобылка... Ааа-аа!!!
Кобылка Овсянкина, похоже, не реагировала ни на крики, ни на попытки патологоанатома вдохнуть в неё жизнь.
- Ээй, Галина Сергеевна! А вы-то что у нас так побледнели? А?! Следователь Дорошина, вы на работе, между прочим, а не в областной театральной студии им. О.Бендера "Тень Правосудия".
Но и Галина Дорошина оказалась мертвее мертвого. Галина Зинченко впервые по-настоящему испугалась. Она вспомнила, что с момента, когда попросила всех, кто мешает, для пользы и продвижения дела покинуть мастерскую, и профессор Пигмалиев не проронил ни слова. Зинченко дотронулась до Пигмалиева, а потом принялась осторожно его ощупывать, на что профессор, который в это время просто спал, стал рефлекторно ощупывать Зинченко. В процессе параллельного пальпирования патологоанатом Галина Николаевна поняла, что Пигмалиев живее живых, а профессор догадался, что тискает он хотя и Галину, но ещё ему не принадлежащую.
От подобного конфуза Пигмалиев сильно стушевался и выхватил у Зинченко стаканчик с водой.
- Умираю от жажды! - прошептал любвеобильный профессор Пигмалиев и умер.
- Не-еееет!!! - в ответ заорала Зинченко, падая без чувств на низкий усеянный бархатными думками настил, на котором уже располагались в самых разных позах три мёртвые Галины и Пигмалиев.
- Как же нет, когда да? - это Галия Хайдаровна, под аккомпанимент журчащей в унитазе и в трубах умывальника воды, вышла, наконец, из туалета. - И я вам более скажу. Сейчас и вы, Галина Николаевна, умрёте. Но не от жажды, скорее, от удивления.
И тут патологоанатома осенила гениальная мысль.
- А я уже..., - вздрагивая и корчась, пробормотала Зинченко.
- Ну, вы не очень-то торопитесь, вы же ещё ничего не узнали! - Галия Хайдаровна, которая тщательно всё спланировала, в страхе потерять своего последнего слушателя и зрителя, заметно нервничала. - Вы пока не умираете, вам просто стало плохо. Сердце пошаливало?
- Пошаливало! - мигом соврала Зинченко, вспоминая последовательность симптоматики скропостижного инфаркта. Ей-то доставались клиенты уже готовые, давно не приходилось иметь дело с причинами, только со следствиями.
Картинный финал
- Но вы же ещё не успели выпить воды? - вкрадчиво поинтересовалась Пигмалиева.
Галина Николаевна, сдержав свой первый порыв среагировать, натуралистично захрипела - и слабеющей рукой повела в сторону почти пустого стаканчика Пигмалиева, который, к слову, изначально наливала себе, а не профессору.
- Лек... арство сердечное зап... пивала...
- Ну, сами и виноваты, голубушка, надо было дождаться меня.
- Жда... ла, но не дождусь, вид...но.
- Хотела с подробностями, но шут с вами, потороплюсь, а то и в самом деле лишу вас и себя последней радости. Короче, я тут всех отравила - и себя, конечно. Просто у меня доза самая дробная, я щас сама вас и провожу... Профессор, скажу вам прямо, скотина был ещё та. Молодость мою отравил, как я щас его похотливую... хм... зрелость. Галка - негодяйка, я её подобрала, отмыла, жить пустила, руки ей оттяпала, чтобы когда пришивать станут, хотя бы одну левую исправили в правую сторону. Взбунтовалась Галка, застав профессора с Галиной Тимофеевной, бросилась целовать его - и откусила ему, что смогла и как смогла. Домработница - предательница, она с ним тоже..., это вы правильно догадались... Кстати, до сих пор не пойму, как...
И тут Зинченко чуть было не ожила и не выдала себя, распираемая желанием объяснить всё судье, аналогично тому, как судья умирала от потребности рассказать всё Зинченко.
- Аа-а... скульптурная группа "Вакх и нимфы"... Там мы все в прямой последовательности... Дорошину отравила для симметрии, как, впрочем, себя... и вас. Обратили внимание, в группе пять нимф, но две с закрытыми волосами лицами..., то есть он искал ещё двух Галин, пять Галатей для Пигмалиона... пять Гал... - Галия Хайдаровна ещё несколько секунд подергалась возле Галины Николаевны и замолкла.
Патологоанатом Зинченко, на всякий пожарный, вызвала спасателей - экстренную бригаду реаниматологов - и, конечно, милицию. Майор Петелькин со товарищи примчался так быстро, потому что таки сидел под дверями мастерской профессора Пигмалиева и считал до трёх с закрытыми глазами, перед тем, как вбежать.
- Есть кто живой? - заорал Петелькин. - А то стрелять буду!
- Лучше протокол составьте, - патологоанатом чувствовала себя в ударе. Ещё бы - мало того, что спаслась, так ещё и распутала дело.
- А кто ж это всех поубивал?!! - поражённый Петелькин, как и Петров с Сидоркиным, опасливо разглядывали Зинченко. - Вы что ль, Галина Николаевна?!. Больше ж как бы и некому тут безобразничать... Остальные - сами видите, трупы. Мы ж вас всех караулили - никто сюда не забегал, никто отсель и не выбегал. Окна заколочены, в приоткрытую форточку только карликовый хомячок и пролезет - и то, в лучшем случае, если месяц не поужинает. Так вы, стало быть... Патологоанатом, вы - маньяк?!!
И не успела Галина Николаевна закрыть рот, как оказалась распростёртой на полу и в наручниках. А Петелькин, сидя верхом на ней, уже названивал куда-то выше:
- Есть! Так точно! Будет исполнено!
Лифт опять не работал, но пешком, пусть и с заломанными назад руками, спускаться куда легче, чем подниматься. Зинченко не сопротивлялась и не возражала. Сама работник системы, она хорошо знала и работников, и систему. Ну, ничего-ничего... когда-нибудь, может, и найдётся хоть один сапиенс среди всех этих хомов - и уж он-то...