Адашев Владимир : другие произведения.

Кавказ.ру

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта невероятная и неправдоподобная история не несет в себе политических оценок, обвинений или оправданий одной из сторон, она общечеловечна. Совпадения с реальными людьми или историческими событиями возможны, но случайны. Это рассказ о людях и войне, ненависти и любви. История, которая скорее всего могла случиться сто лет назад, и наверняка еще случится через сто лет...

Владимир Адашев

"КАВКАЗ.РУ"

роман

   Эта невероятная и неправдоподобная история не несет в себе политических оценок, обвинений или оправданий одной из сторон, она общечеловечна. Совпадения с реальными людьми или историческими событиями возможны, но случайны. Это рассказ о людях и войне, ненависти и любви. История, которая скорее всего могла случиться сто лет назад, и наверняка еще случится через сто лет...
  
   Где-то в горах Кавказа, наши дни...
  
   ПАЦАНЫ
  
   Большое горное село прилепилось к скалам почти под облаками. Несколько десятков домов, окруженных сложенными из камней стенами-заборами. Ценен каждый клочок грубой, как старый цемент, земли - не слишком-то её здесь много. Вокруг чьим-то громадным плугом напаханы горы, на вершины которых накинуто невероятно глубокое небо из молочно-синего китайского фарфора. Захватывающая красота неиспорченности. Все растения под ногами от близости солнца гораздо крупнее своих сородичей с равнин, затрапезный лютик выглядит раза в три больше обычного. Воздух жидковат, но вкусный, как ледяная вода из бездонного колодца. До ближайшей цивилизации - множество километров, в лучшем случае, дороги, местами превращающейся почти в тропу. Дорога эта серпантином петляет сквозь село - узкая каменистая грунтовка, на которой и две машины-то не разъедутся.
   Время здесь уже давно стало вечностью. Вчера, сегодня и завтра можно поменять местами и никто этого не заметит. Есть только восход и заход солнца, зима и лето, но они точно такие же, как и тысячу лет назад. Здесь строят из камней, из тех камней, что складывали в стены давно умершие старики, и которые еще сложат незачатые дети. И женские руки испекут круглый пирог, похожий на солнце в зените, из муки, которую смололи ещё в позапрошлом веке, или в позапозапрошлом. Здесь всё начинается не вчера и заканчивается не завтра. Кто-то называет это традициями, кто-то - жизнью. И война здесь - то ли традиция, то ли жизнь...
   Конец необычайного жаркого лета, предостерегающее мокрое покашливание осени ещё не чувствуется. Тишина, покой и умиротворение сочатся из каждой щели. Неожиданно всё разрушают странные лязгающие звуки, совершенно здесь неуместные. Шум оформляется в рычание работающего двигателя.
   По узкому серпантину в село осторожно вползает огромный многотонный танк, натужно окутывающийся клубами выхлопных газов - отрыжкой сожранной соляры... Танк ворочает башней с длинным стволом из стороны в сторону, осматриваясь, как слон, выкрашенный в зелёный цвет. Туша танка продолжает двигаться, еле вписываясь в повороты змеевика единственной сельской улочки. Село как будто брошено людьми и животными, ни единого движения, ни единого опрометчивого звука...
   Дорогу в село должны были проложить давно и даже начали её строить лет пятьдесят назад, и даже проложили метров триста асфальта от города в сторону далёких непроходимых гор с заснеженными макушками, но с тех пор несколько кланов сожрали друг друга у власти, а асфальта так и не прибавилось.
   Редкий момент безветрия, даже близкие облака перестают ползти, зацепившись за горы. Но не оставляет ощущение, что за танком постоянно кто-то наблюдает, что в воздухе пылью висит скрытая угроза, незримая опасность, которая притаилась и подглядывает прищурено сквозь камни домов и заборов...
   Здесь танк уязвим и беспомощен - его могут уничтожить из-за любого угла, его все видят, а он подслеповат. Танку хочется скорее выбраться из душного, как кишки, пространства села с его заборами, поворотами, углами, толстостенными домами с узкими, как бойницы, окошками. Танк похож на закованного в тяжелые доспехи рыцаря для храбрости тыкающего вперёд копьём, но безнадёжно заблудившегося в средневековом городе; рыцаря, который не может развернуться на своём глупом бронированном тяжеловозе, и вынужден двигаться по лабиринту улиц всё дальше и дальше к неуклонной гибели. Танк знает - вспышка и прилетевшая болванка бронебойной гранаты не оставляет ему никаких шансов, танк останется догорать, уронив ствол и жирно коптя. А начинку этого хорошо прожаренного блюда даже не имеет смысла опознавать...
   За танком наблюдают два пацана лет по двенадцать, залегшие неподалёку от дороги за валуном. Они осторожно перебегают вслед за движениями танка по задворкам, невидимые за кустами и каменными заборами.
   Танк притормаживает, будто учуяв их запах. Пацаны останавливаются тоже, они выжидают, замерев и присев на корточки. Но танк взрёвывает тысячей лошадей двигателя и продолжает движение. Пацаны бегут дальше, готовые в любой момент броситься на землю, стать неподвижными, как ящерицы на камне.
   Пацанов зовут Ахсар и Дэбе. Они охвачены охотничьим азартом. Дэбе тащит в руках гранатомет. Пацаны перемахивают через заборы, подавая друг другу трубу, заряженную конусообразной гранатой. Ахсар присматривается к танку, выбирая наиболее удачную позицию, показывает рукой Дэбе, что нужно бежать быстрее, чтобы обогнать танк и засесть вон там, отличное место, прекрасная позиция для того, чтобы уничтожить эту временно недееспособную тушуами, углам... "Ты понял, куда?" - жестом спрашивает Ахсар. Дэбе кивает.
   Верховодит и лидерствует в этой паре злой и жилистый Ахсар, а коренастенький на полголовы ниже Дэбе состоит при нём вторым номером.
   Дурак Дэбе спотыкается от неуклюжести и роняет гранатомет, который с сухим стуком скатывается вниз по каменистому склону. Ахсар столбенеет, а у Дэбе приоткрывается рот и краснеют уши - гранатомёт теперь лежит на открытом, как ладонь, месте, на самом виду у медленно ползущего танка.
   - Баранья задница! - произносит одними губами Ахсар и Дэбе понимает, что заслужил. - Сраная, вонючая задница лишайного кастрированного барана!
   Говорит он на одном из сотни древних гортанных горских диалектов похожем на шум реки на перекате, оползня и эхо от ружейного выстрела.
   Ахсар выжидает удобного момента, когда танк за чем-нибудь скроется хотя бы на несколько секунд... И бросается вниз по склону. Подошвы скользят, осыпаются камни и камешки. Ахсар плюхается на зад, съезжает, снова оказывается на ногах, сдирает локоть, не замечает... Ахсар подхватывает гранатомёт и прыгает в куст. Закрывает глаза, боясь посмотреть в сторону танка, чтобы не сглазить. Ждёт-ждёт-ждёт, кусая губы. Разлепляет веки и видит, что пронесло - танк не услышал и не увидел отчаянно прошмыгнувшего Ахсара. Дурак Дэбе становится на четвереньки и ползёт догонять друга.
   В особенно узком месте танк задевает угол одного из каменных заборов и часть забора отваливается. Скрежет железа о камень похож на короткое ругательство. Впереди еще один узкий поворот, за которым ни черта не видно. Танк замедляется...
   Ахсар и Дэбе перепрыгивают очередную преграду и приседают за углом, в узком проулке между двумя дворами. Дэбе подает Ахсару гранатомет, тот взваливает тяжеленную трубу обёрнутую теплоизоляционным кожухом себе на плечо, поднимает планку прицела и начинает вываживать танк. Он ловит башню танка в прицел... Но нужно стрелять ниже, там уязвимое место, как нельзя стрелять кабану в лоб, скользнёт рикошетом, кость выдержит попадание, и рассвирепевшее, обезумевшее животное уже ничего не сможет остановить... Выстрел только один... Больше гранат у них нет, да и перезарядить времени не будет, раненный танк отреагирует мгновенно... Только один шанс... Если не убить танк одним выстрелом, в ответ он обрушит на село всю свою огневую мощь, бешеную ярость стодвадцатипятимилиметрового орудия с фугасно-осколочными снарядами и шквал очередей из спаренного и зенитного пулемётов, способных распилить человека пополам. Но Ахсар с Дэбе не думают о последствиях, они живут только моментом охоты, никакого "потом" для них не существует, они не осознают никакой ответственности, кроме смутного ощущения, что их могут выпороть или запереть в погреб.
   Ничего не подозревающий, но настороженный танк застыл, принимая внутреннее решение, куда и как ползти дальше...
   Ахсар держит гранатомёт скользкими вспотевшими руками, со лба по лицу стекают капли, заставляющие его морщиться и мешающие точно прицелиться. А Дэбе разглядывает танк, как уже поверженную добычу. Он уже наполнен гордостью, что сделали это они с Ахсаром, он поворачивается к Ахсару с немым вопросом: "Какого чёрта ты не стреляешь, брат?!!!"
   Ахсар поудобнее перехватывает оружие...
   "Ну, давай же! Откуда эта нерешительность?!!!"
   Но Ахсар никак не может выстрелить, - живого танка он никогда не видел, и он совсем не такой как в игре, которая есть у Боци на единственном в селе компьютере. Там он доходил до пятого уровня, уничтожая любые разновидности танков из своего верного "эрпэгэ".
   Дэбе начинает терять терпение и уважение к Ахсару - если Ахсар сейчас же не выстрелит, он выхватит у него оружие и выстрелит сам. И тогда он будет героем, он будет первым идти по улице, а Ахсар будет идти следом и выполнять то, что скажет Дэбе. И это Дэбе будет придумывать, что они вытворят в следующий раз. Дэбе уже тянет руки к Ахсару... Тот видит это боковым зрением...
   Палец Ахсара нажимает на спуск...
   В узкий проулок с забора прыгают два мужика лет под сорок - худой и жилистый Илас и полноватый Боци...
   Боци увидел пацанов из окна, когда они мелькнули во время короткой перебежки со своим гранатомётом. Боци выскочил из дома и кинул первым подвернувшимся камнем в своего соседа Иласа. Сосед затаился на крыше сарая и наблюдал за перемещениями танка сквозь оптический прицел, снятый с охотничьего карабина.
   - Ахсар! Дэбе! - крикнул Боци.
   Илас тут же спрыгнул с крыши сарая во двор. Более пространных объяснений не потребовалось - от этих недоумков можно было ожидать только худшего.
   Боци и Илас бросились догонять пацанов, понимая, что догнать они их не смогут и не смогут предотвратить неизбежное - бежать надо через полсела. Это был бессмысленный отчаянный рывок. Деревья, хлевы, огороды, грабли, козлы для распилки толстых веток, собаки и корыта с водой для домашней птицы - все это бросалось под ноги с каким-то роковым, но малопонятным умыслом. Стокилограммовый Боци бежал, как последний раз в жизни, совершенно не уступая в прыти лёгкому поджарому Иласу. А это и был последний раз в жизни, Боци всё ждал, когда прошипит гранатомётный выстрел, а за ним сразу последует резкий хлопок выстрела танкового, свист снаряда и взрыв, красивый и разноцветный, как фейерверк. Грохота этого взрыва он уже не услышит.
   Когда перед ними оказался почти двухметровый забор, Илас перемахнул через него с разбегу, а Боци не смог. Только ударился. Ему пришлось отбегать, чтобы так же с разбегу вышибить закрытую на засов калитку. Из-за этого он и отстал...
   Руки Иласа успевают вырвать гранатомёт из рук Ахсара, когда его палец находится в миллиметре от спускового крючка. На Ахсара тут же наваливается Боци, выкручивает ему руку, сгибает пополам и втыкает лбом в пыльный камень - несильно, останется только синяк на память. Ахсар вырывается и отскакивает. На лицах мужиков блестят глаза и капли пота, они тяжело дышат. Сосудистая система Боци разрывается между микроинсультом и микроинфарктом, лицо бордовеет...
   Когда-то в детстве полноватый Боци и поджарый Илас были такой же бедой своих родителей, собак, соседей и кур. И Боци ходил за Иласом вторым номером. А Илас каждый день выдумывал новые изощренные проделки, каждая из которых (как теперь уже понимал Боци) могла закончиться больничной койкой - вытекшим глазом, гангреной, ожогами третьей степени, переломами и ампутацией конечностей. Но они выросли и всё изменилось - удачливый Боци вымахал на голову выше, чем Илас, и умудрился сколотить хозяйство покрепче, жизнь - побогаче, а семью - посчастливее.
   Во времена своего детства Боци и Илас жили в одной большой стране, где не было никаких национальных конфликтов, царил добродушный интернационализм, а войны если и были, то только в газетах и по телевизору, и где-то очень далеко. В их детстве невозможно было запросто разжиться миной или гранатомётом, не говоря уже о калаше, который стал теперь игрушкой для самых маленьких.
   Для того, чтобы просто что-нибудь взорвать, Иласу и Боци приходилось смешивать самодельный порох по рецепту вычитанному в каком-то журнале, а, скорее всего, придуманному Иласом. Еще смешивали марганцовку с "серебрянкой" - серебристой пылью, служившей основой краски для крыш и заборов. А драгоценнее всего на свете были несколько украденных охотничьих патронов. В общем, взрывы получались разной силы и красоты, но эффект был зачастую одинаков - порка ремнем или хворостиной, или тем, что попадётся под руку.
   Ещё селитровали бумагу - пропитывали газеты раствором селитры и сушили на тёплых камнях, чтобы потом набить в бутылку, поджечь, чтоб дымно и шипуче затлела, успеть закрыть пробкой и бросить подальше, как настоящую гранату! Высшим пилотажем было подождать, подержать бутылку в руке и подкинуть её повыше, чтобы она взорвалась в воздухе.
   Одна из таких бутылок взорвалась в руке у Боци. Илас убежал. Орущий, ревущий, вопящий Боци с опалёнными бровями и ресницами держал обожжённую залитую кровью руку вытянутой вперёд, словно она была не его. Илас бежал, не разбирая дороги, думая, где спрятаться и как поубедительнее соврать, что Боци был один, мол, они еще утром поссорились, и нужно только придумать, из-за чего? Но вдруг маленький Илас затормозил, как вкопанный, перед глазами встали кадры из фильма про лётчиков "Экипаж", у которых в полёте стал разваливаться самолёт, - они с Боци его смотрели накануне по телевизору. Отважные лётчики так бы не поступили, вдруг понял Илас. Он развернулся и побежал обратно, чтобы отвести Боци домой.
   Боци перемотали руку и повезли в райцентр, в больницу. Вернулся он оттуда гордый - из руки извлекли несколько бутылочных осколков и наложили несколько швов. Илас к этому времени уже не мог садиться и быстро ходить, - сначала его порол дед, потом отец, потом старший брат, потом мать, потом снова дед, а вечером зашел двоюродный дядя.
   Общение мужиков с пацанами происходит агрессивным шепотом.
   - Отдай! Мы на него полгода копили! А тут целый танк! - шепотом кричит Ахсар.
   Илас замахивается на пацана гранатометом, как бейсбольной битой.
   - Я тебе сейчас морду разобью, сволочь! - бесится шепотом Илас. - Допрыгался уже!
   Но гранатомёт всё-таки опускает, понимая, что разобьёт не только морду, но и всю голову.
   Ахсар и Дэбе переглядываются и одновременно прыгают на Иласа в попытке отнять у него гранатомёт. Боци отдирает пацанов от Иласа, из последних сил удерживающего оружие в руках. Чтобы успокоить не в меру зарвавшегося Ахсара, Боци выполняет обещание Иласа и заезжает Ахсару кулаком по морде, но оказывается, что переусердствовал... пацан улетает слишком далеко... туда, куда отлетать совсем не следовало. Никто не успевает ничего понять. Боци еще тянет руку, чтобы схватить отлетающего Ахсара, но это жест бесполезный и беспомощный.
   Всё получается как-то совсем нелепо - из-за угла к танку, осторожно пробирающемуся по селу, неожиданно вылетает какой-то пацан с разбитым носом и садится на задницу. Ствол танка и пулемёт мгновенно оборачиваются в его сторону... Ахсар смотрит на танк, танк смотрит на Ахсара. Хочется описаться, закричать "мама!" и броситься бежать. Илас и Боци никак не помогут, Ахсару их даже не видно. Может, уже убежали и утащили с собой его друга Дэбе. Стрелять в танк из гранатомёта, чтобы спасти Ахсара, они точно не будут. Ахсар впадает в состояние полной страусиной неподвижности, надеясь, что произойдёт чудо и мираж танка рассыплется на тысячу железных шариков, как из подшипников...
   Но Илас и Боци не убежали и не утащили с собой Дэбе. Как раз в этот момент Илас медленно поднимает гранатомёт, который держит в руке, кладёт его на плечо и как по канату идёт к углу. На пути у него встаёт Боци.
   - Не надо этого делать!
   Илас перехватывает гранатомёт поудобнее, вспоминая, как из него стрелять. Снимает с предохранителя. Боци его сейчас совершенно не интересует. Вдох... выдох... шаг... вдох... высунуться из-за угла, мгновенно нажать на спусковой крючок... Есть надежда, что пацану хватит времени, чтобы добежать до угла, а там уже чёрт его знает, что будет... Боци повисает на Иласе и вцепляется в гранатомёт. Молча выдирают его друг у друга. Вокруг прыгает маленький Дэбе.
   - Там Ахсар! Отдай его мне! - верещит Дэбе и несколько раз очень больно бьёт мыском кроссовка по голени и колену Боци.
   По другой ноге Боци несколько раз носком ботинка бьёт Илас. Мучающемуся варикозом Боци кажется, что скрип его зубов перекрывает даже звук танкового двигателя.
   - Они его раздавят! Они его расстреляют! - не унимается Дэбе.
   Боци, несмотря на чёрно-серые круги перед глазами от боли, продолжает упорно держать гранатомёт. Илас и Дэбе тянут каждый на себя. Боци вдруг совершает резкий рывок, надеясь на фактор неожиданности... Рука Иласа соскальзывает и он пальцем нажимает на спусковой крючок... Щелчок...
   Боци смотрит на Иласа, Илас смотрит на Боци, а кончик конуса гранаты, вставленной в трубу гранатомёта, смотрит точно в лоб маленькому Дэбе. При начальной скорости полёта гранаты в триста метров в секунду, даже сложно представить, как выглядел бы Дэбе на своих похоронах.
   - Осечка, - зачем-то говорит Боци. - У кого вы купили это барахло?
   Дэбе отпускает гранатомёт и отступает в сторону на ослабевших и покалывающих ногах.
   - Ну, вы и мудаки... - на его щеках прочерчиваются мокрые дорожки, хотя он и не думал плакать.
   А в голове у перепуганного Ахсара, сидящего перед танком, крутятся глупые слова из передачи про опасных животных: "Помните, не нужно делать резких движений и показывать свой страх. Самое главное, не дать понять хищнику, что вы его боитесь, иначе животное точно бросится..." Кажется, это говорил какой-то отважный и загорелый иностранный ведущий, которого потом разорвал крокодил.
   Ахсар неторопливо встаёт на ноги, стараясь держать руки так, чтобы их всё время было прекрасно видно, чтобы танк понял - в них ничего нет. Отряхивается, словно всё так и должно быть, подтягивает штаны. Завязывает шнурок. И спокойно уходит за угол, совершенно не обращая внимания на танк, будто его и нет вовсе. Ствол танкового орудия провожает его и остается наведенным на угол...
   Боци и Илас хватают пацанов, сажают их к стене и закрывают собой в ожидании выстрела... Хоть кто-нибудь, да выживет...
   Томительное ожидание... зажмуренные глаза... слышно, как по-мушиному пищат электромоторы в танке, поворачивающие башню и наводящие ствол. Боци становится жарко, а прижатому к нему Ахсару - душно, рубашка у Боци мокрая от пота, и чеснок он сегодня ел... лучше уж броситься под танк. Ахсар пытается выбраться из-под по-матерински прижавшего его Боци, но объятия толстых сильных рук становятся еще крепче. Ахсару становится невыносимо обидно: - "Да скорее уже стреляйте! Хватит тянуть! Давайте!"
   Башня танка отворачивает ствол от угла и танк начинает медленно ползти вперед.
   Услышав звук мотора и лязганье траков уползающего танка по камням, мужики и пацаны выдыхают с облегчением. Ахсара снова обдаёт чесночным запахом. Ахсар выбирается из-под Боци. Илас отпускает Дэбе, но тут же хватает Ахсара и притягивает к себе.
   - Я тебя повешу за ноги на крюк в сарае и надрежу вот тут и тут, - Илас тыкает рукой в шею Ахсара. - Будешь висеть, пока из тебя вся твоя кровь пополам с дерьмом не стечет.
   - Ну, это ты с моим отцом договаривайся, - нагло отвечает Ахсар, помня, что Илас однажды подрался с его отцом и весь пасмурный февраль проходил в солнцезащитных очках на пол-лица.
   Но Илас знает, что отец Ахсара вместе с отцом Дэбе ушли на неделю в горы с овцами и вернутся не сегодня и наверное даже не завтра. Рукой, тыкавшей в шею, Илас бьёт Ахсару поддых, так что тот сгибается. Будет повод, которого Илас искал уже очень давно, поквитаться с отцом Ахсара, а тут ещё и правота будет полностью на стороне Иласа. В другой руке Илас продолжает держать гранатомёт. Боци придерживает Ахсара, чтобы не упал, и отвешивает Ахсару пинка.
   - Ты понимаешь, что эти русские раскатали бы тут всё!!! - орёт Боци. - Ты, уродец, даже не представляешь, что! может сделать один танк!!!
   Боци знал, о чём говорит. Они с Иласом двадцатилетними парнями попали в мясорубку вспыхнувшей войны за независимость. Село находится где-то примерно на границе, между двумя закавказскими республиками, решившими получить независимость друг от друга. Так как граница существует только на карте и весьма приблизительно, их пришли мобилизовывать и с той и с другой стороны, можно было выбирать, за какую "Родину" идти воевать. Боци с Иласом даже думали разделиться - один в одну армию, другой в другую. Но решили, что по закону подлости обязательно встретятся, и придётся стрелять друг в друга. Пошли в ту, в которой обещали заплатить больше. Слава Богу, когда до их села дошла мобилизация, быстротечная война уже заканчивалась победой, о которой заявляли обе стороны конфликта. Но Боци с Иласом успели поздней осенью побегать по горам, помёрзнуть в землянках и брошенных домах, погреть тушёнку на кострах, поголодать, помучиться поносом, поболеть, пострелять, а Боци даже успел изменить жене.
   - Сгорел бы уже твой танк, - перестав хрипеть, кашлять и хватать ртом воздух, отвечает Ахсар.
   - Да это ты бы уже сгорел, осёл! - отвешивает ему еще один пинок Боци.
   Боци прекрасно помнит, о чём говорит. На пятой неделе их военной службы они с Иласом сидели в окопе, который до это рыли почти сутки. Из мандаринового сада на них выползли три танка. Было непонятно, свои это танки или нет. Пока они не начали стрелять по окопам с живыми людьми. Боци выскочил из окопа и побежал, инстинктивно петляя между камнями и деревьями. Боци пытался оторваться от преследующего его танка, пока не оказался в лесу, покрывавшем склон горы. Только тут он обнаружил, что за ним не танк гонится, а бежит Илас, у которого хватило ума поступить так же, как и Боци.
   Из леса они видели, что произошло с их командиром, стрелявшим им вслед и оравшим, что они пойдут под трибунал как предатели и дезертиры, и теми, кто не последовал их примеру. После этого Боци и Иласа наградили, как единственных выживших из всего героически погибшего подразделения, и демобилизовали, так ничего и не заплатив.
   Дэбе в это время к чему-то прислушивается и даже помахивает рукой, чтобы все замолчали.
   - Пиздец! - уверенно резюмирует двенадцатилетний Дэбе, тоном умудрённого жизнью старца.
   Это слово он произносит по-русски, потому что переводить его не имеет никакого смысла, оно прочно и надолго вошло во многие языки.
   Из-за слепого поворота сельской улицы навстречу уже знакомому им танку выползает еще один танк, незнакомый. Танки останавливаются друг напротив друга буквально в нескольких десятках метров. Они похожи как близнецы и сделаны наверняка на одном заводе в каком-нибудь уральском городе. Разъехаться танкам невозможно - с одной стороны сложенная из камня почти вертикальная терраса, укрепляющая склон горы, а с другой - отвесный обрыв и шумящая далеко внизу река Каура. В этом месте она кипит между валунов на перекате, туда уже падало две машины - грузовик и легковушка, в обоих случаях никто не выжил, а ржавые остовы машин весной река уносила куда-то вниз по течению, скручивая их, точно сделаны они были из жести или фольги...
   Пацаны и мужики осторожно выглядывают из-за угла.
   Танки стоят друг напротив друга... Стволы орудий наведены прямой наводкой друг на друга... Дистанция убойная... Страшная затянувшаяся пауза... Илас оценивает положение:
   - Точно всем пиздец... Это танк национальной гвардии!
   Танк был как раз тех, с кем они когда-то ходили воевать.
   - Они так просто не разъедутся! - добавляет Боци.
  
   В ТАНКЕ
  
   В российском танке. Зарядный механизм посылает в ствол бронебойный снаряд... палец наводчика ложится на гашетку... Осталось только услышать приказ и открыть огонь. Танк дёрнется от выстрела и тут же снова засуетится зарядный механизм, торопливо подавая следующий снаряд, - танк способен выплюнуть восемь снарядов в минуту.
   Экипаж российского танка состоит из трёх человек:
   Павел, командир, кадровый военный и уже не молод, ему хорошо за тридцать или почти под сорок, с боевым опытом горячих точек последнего десятилетия. Командир танковой роты. Все знают Павла, как крутого и правильного мужика, который честно служит своей Родине и приказов не обсуждает. За все эти десять лет не потерял в бою ни одной машины, из всех экипажей сам был ранен дважды, а все бойцы целыми и невредимыми вернулись домой.
   Марат, механик-водитель, ему лет двадцать пять, давний контрактник, старший сержант, тоже попробовал горячих точек - из-под формы по шее выползают уродливые шрамы от ожогов, пытающиеся заползти на лицо, и на голове несколько выжженных проплешин, на которые он старательно зачесывает волосы.
   И Лёха, наводчик, самый младший по возрасту, парень-контрактник из небольшого городка где-то на Волге. Называется городок - Городец. Городку уже под тысячу лет, а благоустроенности, аккуратного озеленения и скоростных автобанов так и не появилось, хотя средства выделяют регулярно в течение лет двухсот и их планомерно тратят на мздоимство и казнокрадство.
   Городок Городец был не просто районной точкой на карте, а местом историческим - в нём по неподтвёрждённым преданиям умер Александр Невский, возвращаясь из Орды, где был отравлен в результате интриг, которые сам же и затеял. Чтобы окончательно подтвердить достоверность недостоверных преданий в Городце поставили памятник Александру Невскому. Единственное, в чём была хоть какая-то историческая правда о Городце, что основан он Юрием Долгоруким. Но памятник, изображающий бодрого и довольно молодого человека с копьём и аккуратной бородкой от цирюльника, в традиционных для монументов островерхом шлеме и пластинчатой кольчуге, спереди по пояс стыдливо прикрывающего себя каплеобразным щитом, был настолько универсален, что от смены надписи на постаменте с Невского на Долгорукого, только выиграл бы - всё-таки помирал Невский не совсем уж молодым и вряд ли таким здоровым и цветущим.
   - "Витязь", "Витязь"... ответь... "Витязь"... - Павел по радио пытается связаться с командованием, но слышится только шипение помех. Он сообщает всем остальным, хотя остальные это и так прекрасно знают. - Связи нет, мёртвая зона...
   Марат-механик, разрываясь, орёт командиру:
   - Паша, приказывай! Мочить их, блядь, надо... Щас бронебойный засадят! Смотри дистанция какая! Мамка даже хер не похоронит, сгорим к едрене фене!
   Марат считался одним из лучших механиков-водителей, он виртуозно владел танком - однажды на спор провёл танк "змейкой" между расставленных по земле с интервалом в один корпус пивных бутылок, не задев ни одной. Но в этой ситуации все его умения бесполезны. У Марата был только один недостаток - он мгновенно становился истерически агрессивен. И если его взрывная энергия, закипавшая внутри, не находила выход в управлении танком, атаке, марш-броске или просто ударе головой обо что-нибудь твёрдое, и он оставался в бездействии, то последствия могли быть самыми непредсказуемыми.
   Воздух в танке мгновенно пропитывается неудержимой агрессией Марата. Но в нём ощущается и тонкая примесь Лёхиного страха. Лёха сидит, прильнув к прицелу, в оптике ему прекрасно виден танк противника, бездонная чёрная дыра ствола, направленного на них... У Лёхи начинают мелко дрожать пальцы и противно чешутся глаза. Он быстро чешет глаза и смотрит на пальцы, они продолжают дрожать... Лёха мечтает об иголке, чтобы ткнуть себя в руку, он уверен, что это поможет унять дрожь, и ещё проснуться у себя в части до того, как их отправили сюда.
   Лёха совсем раскис от невыносимой жары внутри танка, от вони сгоревшей солярки, которая наполняла кабину, от шума двигателя, лязга гусениц, - от них не спасал даже шлемофон и казалось, что вибрация пробирается прямо в глубину мозга и медленно разрушает его, он уже не соображал ничего от постоянной качки и прыжков вверх вниз на неудобном сиденье наводчика, впихнутом конструкторами в тесный стальной гроб кабины танка.
   Лёха слышал, что в современных немецких танках есть кондиционер, а двигатель отделён от кабины и выхлопные газы никак в неё попасть не могут, что есть в них несколько холодильников для банок с прохладительными напитками, которые можно даже не пить, а просто прикладывать к разбухающей от зноя голове. Говорили, что в немецком танке можно проехать несколько тысяч километров без остановки и чувствовать себя как в комфортабельном седане бизнес-класса, а в нашем - после ста километров марш-броска экипаж превращался в оглохших, полузадохнувшихся инвалидов, которые мечтают вывалиться из передвижной гусеничной газовой камеры и лечь на землю. Но помощник командира по воспитательной работе, старший лейтенант Кудасов, сказал, что таких танков не бывает и это дезинформация, неконтролируемо распространяемая наряду с порнографией по сети интернет, призванная снизить боеспособность наших танковых войск.
   - Т-товарищ к-к-а... ка-ка-ка... ко-ко-ко... - Лёха понимает, что все понимают, что он заикается от страха и не может сказать "командир", - что де-де-де... бу-бу-бу-де-де?
   - Молчать! И перестать кудахтать!!! - взрывается Павел, понимающий, что счёт пошел уже не на секунды, а на какие-то мгновения, и что идиотский вопрос перепуганного пацана-наводчика вызван его, Павла, промедлением...
  
   В танке национальной гвардии. Зарядный механизм посылает в ствол бронебойный снаряд... палец наводчика ложится на гашетку...
   Экипаж танка национальной гвардии, понятное дело, также состоит из трёх человек:
   Васо, командир, такой же, как и Павел, кадровый военный, примерно такого же возраста, и уж точно таких же воззрений на долг Родине, только своей. Командир танковой роты национальной гвардии. Имеет правительственные награды и поощрения командования. В общем, похожи как близнецы не только танки, не только камуфлированная форма, в которую одеты экипажи, но и командиры танков.
   Гоча, механик-водитель, тощий и мрачноватый пессимистичный тип, который больше молчит и ждёт от жизни самого худшего, и редко обманывается в своих ожиданиях. Гоча славится своими роскошными чёрными усами, которые он любовно расчёсывает специальной только им предназначенной узенькой и частой расческой. Если приезжают журналисты, чтобы снять национальную гвардию ко дню независимости, то на фотосессию и видеосъёмку на фоне гор и танков отправляют обязательно Гочу, олицетворяющего своим видом гордый, боевой и независимый дух национального гвардейца.
   Коста, наводчик, парень лет двадцати, из интеллигентной семьи, учившийся до армии в техническом университете, но бросивший его по личным причинам. Коста заметно нервничает, он такой же необстрелянный новичок, как и Лёха, и руки у него дрожат так же противно, как и у Лёхи. И он тоже уверен, что оказался здесь по какой-то ошибке в разнарядке мироздания, хотя служить пошел совершенно добровольно, несмотря на предсмертные всхлипы матери, обещавшей "не пережить", и пророчества отца, что его признают негодным по здоровью, потому что сумасшедших, которые бросают университет на втором курсе, в армию не берут.
   Танкисты национальной гвардии общаются на языке, который отличается от диалекта, на котором говорят жители села. Они и не поймут друг друга, если решат поговорить, и даже знакомых или похожих слов не найдут в речи собеседника.
   Как гласит одна старая легенда, когда Господь Бог нёс в мешке языки, чтобы раздать их людям, мешок зацепился за вершины кавказских гор и все языки рассыпались. Поэтому люди с одной горы не понимают людей с другой горы. По другой версии старой легенды - мешок Господа Бога продрал прятавшийся в горах чёрт, видимо, из хронической неприязни к замыслам Господним. Участие чёрта больше похоже на правду - его шалость прекрасно удалась. У некоторых из языков даже нет своей письменности, а носители исчисляются сотней или двумя.
   Васо слушает шипение радиопомех в наушниках.
   - Связи нет, - Васо задумывается. - В этой ситуации решение должен принять я...
   Механик-водитель Гоча и наводчик Коста совсем не горят желанием отнимать это право у командира, поэтому молча слушают его разговор с самим собой.
   - И я... я... Я принимаю решение... Наводчик! - зачем-то очень громко выпаливает командир Васо, хотя его и так прекрасно слышно в наушниках.
   Коста вздрагивает от неожиданности и чувствует, что форма прилипла к мокрой спине. Он уже знает, какой приказ сейчас прозвучит.
   - Открыть огонь! - приказывает Васо.
   Механик Гоча вытаскивает из-под формы маленький крестик на цепочке, быстро целует его, засовывает обратно, и берется за рычаги управления с ухмылкой, не предвещающей ничего хорошего. Его роскошные усы топорщатся, придавая Гоче вид моржа во время брачных игрищ.
  
   В российском танке. Механик Марат нервно ерзает на своём месте.
   - Я прям чую, две секунды и они нам болванку захерачат! - торопясь, говорит Марат Павлу. - Чего ты ждёшь?! Ты в этой банке не горел, Паша!
   Пять лет назад в одной из операций танк, которым управлял Марат, прорвался в центр города, за который шёл бой. Их танк выдержал в общей сложности семь попаданий из гранатомётов, уничтожил два танка противника и боевую машину пехоты, но подорвался на противотанковой мине и загорелся. Марат почувствовал, что во время взрыва в танке не осталось ни одного прямого угла и ни одной прямой линии, как будто его скрутили винтом, а потом попытались раскрутить обратно, да ничего не получилось. Марат вдруг понял, что полностью потерял зрение и ослеп навсегда. После чего впал в бессознательное состояние...
   В чувство Марата вернули загоревшиеся на нём форма и волосы. Марат захохотал от счастья - он видел, глаза остались на месте и слезились. Марат попытался сбить огонь и выбраться из танка, уверенный, что все кроме него погибли. Но, вылезая из люка, услышал стон. Марат вернулся в горящий танк и, задыхаясь, вытащил наводчика, залитого кровью своей и командира так, что определить, что у него повреждено и куда он ранен не было никакой возможности. Выбравшись из танка и положив наводчика на асфальт, Марат обнаружил, что находятся они на шквально простреливаемой улице, а пехоту, двигавшуюся за ними, отсекли. Обожженный, со сгоревшими волосами Марат почти три часа пробивался к своим и тащил на себе раненного, которому приходилось зажимать рот рукой, когда он изредка приходил в сознание и вопил от боли.
   Марат полтора месяца провёл в госпитале, после чего его наградили и предложили продолжить службу. Марат не отказался. Он ясно представлял, как его, такого красавца и героя, примут на гражданке. Какую он сразу найдёт высокооплачиваемую работу и как девчонки будут за ним бегать стадами, чтобы полюбоваться на его изуродованное ожогами тело. Медкомиссия признала его абсолютно годным. Но никто из врачей даже не мог заподозрить, что в момент, когда Марат попадает в экстремальную или шоковую ситуацию, он на какую-то долю секунды слепнет, а перед его невидящими глазами оказывается горящий после взрыва танк, из которого он не может выбраться, и ничего больше не способно пробиться к разуму Марата.
   - Отставить истерику! - Павел пытается криком успокоить механика, зная, что иногда его замыкает и Марат может отколоть что-то неожиданное.
   - Я отставлю... Отставлю... - Марат, уже сидящий в горящем танке, неожиданно кричит Лёхе: - Наводчик, огонь!!!
   Палец, офигевшего от этого всего Лёхи, автоматически нажимает на гашетку...
   - Стоять! - орёт Павел.
   Павел успевает ударить по руке Лёхи и отбить её в сторону.
   - Молчать, урод! Откроешь пасть ещё раз, в штрафбате сдохнешь! - орёт Павел Марату. Потом переключается на Лёху, потирающему руку, чуть не сломанную командиром. - И ты тоже! Слушать только мои команды!
   Марат под голосом командира неожиданно возвращается к реальности и сидит с ошалелым видом, понимая, что только что очень сильно проштрафился и напорол чего-то не того. А вот чего?...
  
   В танке национальной гвардии. Командир Васо смотрит в оптику на российский танк, готовый кинуться на них в любой момент.
   - Готовность номер один! - командует Васо.
   Коста в это время замечает боковым зрением какое-то движение, он в панике шарит прибором наведения, думая что появилась пехота, сопровождающая российский танк, вооруженная гранатомётам и управляемыми ракетами, и у них теперь не осталось ни одного шанса вообще, и он в лучшем случае попадёт в плен, а в худшем... родителям передадут только его обгоревшие жетоны, болтающиеся на шее. Но Коста видит в окне одного из домов промелькнувший силуэт девушки, он почти не успевает её разглядеть, она исчезает в полумраке дома... но Коста уверен, что она была, и что это не игра света и тени от облаков, отразившаяся в окне. Девушка не особенно красивая, успевает отметить Коста, но очень сейчас нужная, всё вдруг меняющая, оказывается, и здесь есть затаившаяся сознательная, а не только растительная, жизнь...
   - Командир! - неожиданно для самого себя говорит Коста. - Мы не можем в них стрелять... Вы поймите... международное положение сейчас неоднозначное... а тут вокруг люди живут...
   - Рядовой! Танк противника находится на нашей территории! - отвечает Васо.
   Вместо того, чтобы грубо оборвать любые поползновения подчинённого нарушить субординацию и саботировать командирское слово, Васо, не до конца уверенный в правильности своего решения открыть огонь, вдруг начинает обсуждать с ним свои приказы.
   - Ещё не известно, кто на чьей территории! - Коста чувствует сомнения командира и говорит более настойчиво. - Это исторически спорно!
   - Меня не интересует, кто там что в книжках написал! Пусть их дураки читают!
   - Да про это по телевизору говорили! Там даже генерал был!
   Упоминание о генерале добавляет весомости словам Косты.
   - И что они говорили? - спрашивает Васо.
   - Ну, что как раз в этом районе... с территорией... всё о-о-очень не просто...
   Гоча, видевший передачу, о которой говорит Коста, неожиданно резко кашляет и расставляет всё на свои места:
   - Генерал сказал, тут наше!
   - А академик говорил, что не наше! - огрызается Коста.
   - Наводчик! Выполнять приказания командира танка! - требует Васо.
   Голова Косты в мгновение пустеет, и в ней гулко начинает отсчитывать время неторопливый метроном. В такт метроному, как в невесомости, движется рука Косты, которая должна произвести короткое движение пальцем и тем самым совершить что-то безнадёжно непоправимое...
  
   В одном из сельских дворов собралось всё взрослое и престарелое население села, невидимое танкистам за заборами и растительностью. Происходят жаркие и страстные дебаты на тему сложившегося нелёгкого положения и путей выхода из него.
   Такого в их селе ещё не случалось. Военные разные тут конечно бывали, и танки они видели, и бои в селе были, и минные поля, и артобстрелы, но давно. А чтобы вот так, посреди села и бела дня, два танка не могли разъехаться, столкнувшись, как бараны на мосту, - такого, конечно, никогда не случалось. Всё могло закончиться стрельбой в упор и началом большой войны. В данный момент вроде бы царило перемирие, но на международных переговорах его никто объявлял, никто не хотел признавать друг друга, не подписывал красные папки мирных договоров, а неофициально, все об этом знали, и постреливали, и пленных брали, и ракеты пускали через границу размазанную по горам широкими мазками. А если у них в селе танки друг друга постреляют, никто не будет разбираться, кто первый начал, кто прав, а кто нет, - для генералов это будет только поводом к началу большой войны.
   Пацаны Ахсар и Дэбе сидят на крыше сарая и наблюдают за танками, поставляя свежую информацию.
   - Там пока ничего не происходит, - сообщает Ахсар. - А пора им уже стрелять начать. Что-то они задумали...
   - А может они в речку друг друга попробуют столкнуть? - вдруг осеняет Дэбе, он аж захлёбывается.
   Но восторга от его догадки никто не разделяет, кроме Ахсара.
   - Во круто было бы! Как трансформеры!
   - А ты за какой болеть будешь?
   - За тот, который справа!
   - А я тогда - за который слева!
   Несмотря на то, что сходка общая, жители села стоят двумя группами, они навсегда разделены пополам, хотя никто вроде бы не придаёт этому значения. Но даже по одежде видна принадлежность к разным религиям. В селе примерно поровну живут христиане и мусульмане.
   Так повелось еще с завоевания Кавказа турками-османами. Они устроили резню и омусульманили горских язычников, кого смогли поймать. Язычники хорошо усвоили уроки башибузуков и янычар и головы научились отрезать не менее расторопно. А лет через сто пришли царские войска и большей частью охристианили и язычников и омусульманенных, но усердствовали не особенно, священников отправляли в кавказскую ссылку нерадивых, в чём-то провинившихся, и резню не устраивали.
   Это никогда не было причиной конфликтов и конфессиональные различия мало кого волновали. Наверно потому что особо фанатичных ревнителей веры не было ни в той, ни в другой общине. И жили всегда рядом, на одной улице, через дом, а не делили село пополам - тут только мы живём, а тут - только вы! В селе были небольшая старая часовня и покосившаяся мечеть, но священник с муллой доезжали редко, только на свадьбы, да на похороны. Вместе старались в один день в селе не оказываться, друг друга недолюбливали по каким-то давним причинам личного, а не религиозного, свойства, - вроде краску кто-то из прихожан пожертвовал священнику, а покрасили ею, неразобравшись, крышу мечети, то ли - наоборот.
   Если у кого-то из жителей возникало желание жениться на соседской девушке, семья которой исповедовала другую религию, девушку быстренько "перекрещивали" в религию жениха по обоюдной полюбовной договорённости и проблема снималась сама собой. Так уж повелось и это всех устраивало - жён и у тех и у других тоже всегда было по одной, опять же по древней договорённости, а число любовниц - личное дело каждого. Вот и друзья с детства Боци и Илас выросли не разлей вода в соседних дворах, хотя Боци был христианином, а Илас - мусульманином. Да, и вообще все они были пусть и дальними, но родственниками. Если покопаться в памяти стариков, всегда можно найти общего предка в седьмом колене.
   - По мне, так пацаны правы, надо долбануть из гранатомёта по танку! - говорит двоюродный брат Иласа.
   - По какому из них? - интересуется жена Боци.
   Боци и Илас расположились у стены сарая, поставив между собой гранатомёт, отнятый у пацанов. Ситуация на сходке обостряется с каждой секундой. Но Боци с Иласом не вмешиваются, потому что и сами не могут определиться, что делать дальше, чью сторону принять, и стоит ли вообще её принимать?
   - В кого ты стрелять собрался?! - голос у жены Боци острый, как перец, и слышный далеко.
   Ей редко кто отваживался противоречить, знали, если она открыла рот и начала говорить, не замолкнет, пока с ней пять-шесть раз не согласятся.
   Она продолжает допытываться у двоюродного брата Иласа:
   - Кто из них тебе не угодил? Они ж вообще одинаковые! Зелёный справа и зелёный слева!
   Как только люди сбиваются в толпу, пусть и небольшую, они начинают вести себя неадекватно, заражаться воздушно-капельным путём друг от друга вирусом паники, подозрительности и нетерпимости друг к другу, а все, кто не в толпе, становятся потенциальными врагами. Фраза неожиданно выкрикнутая каким-нибудь дураком становится руководством к действию и все бросаются в одну сторону, чтобы потом мучительно соображать, а что же мы все наделали, кто всё это заварил и кому всё это разгребать?
   И сейчас булькающий закипающий котёл толпы уже как раз находится в том состоянии, когда решить всё может одно слово.
   - По национальной гвардии нужно лупануть! - горячится двоюродный брат Иласа.
   - А я считаю, нужно стрелять по русскому! - подключается шурин Боци.
   - Оба нужно сжечь к чёртовой бабушке! Чего они к нам заявились?! - высказывается дядя Ахсара.
   - Гранатомёт-то только один! - подкалывает его двоюродный брат Иласа. - Или ты можешь одним выстрелом два танка подбить? Как ты их? Насквозь или рикошетом?
   - А у меня миномёт в огороде закопан! - признаётся дядя Ахсара.
   - Миномёт танк не возьмёт! - объясняет многоопытный Илас.
   Это вызывает новый взрыв спора - возьмёт миномёт танк или не возьмёт? А какой калибр у этого миномёта? А мины к нему какие?
   Чуть в сторонке присели на бревно два седых старика - Геор и Муссэ, Геор - христианин, Муссэ - мусульманин, но эти яростные религиозные различия не мешают им иногда втихаря прикладываться к пластиковой бутылке с чачей, принесенной с собой на сходку, чтобы попусту время не терять.
   Геор чачу делает необычайную, из мелкой груши-дички, за которой ходит далеко в горы. От такой чачи забываешь про старость, артрит, камень в желчном пузыре и прочие недомогания, внутри расцветает восемнадцатилетнее веселье, хочется петь, что старики и делают достаточно часто, и вообще от неё просто хочется жить, ходить на охоту, смотреть на красавиц, и не думать, что это правнучка твоего покойного друга детства, а быть уверенным, что у тебя впереди ещё целая жизнь.
   В это время дядя Ахсара, сильно смахивающий повадками на своего неугомонного племянника-подростка, как бы без всякого умысла подходит к Иласу с Боци и неожиданно пытается стащить у них гранатомёт.
   - А ну отдай! Хватит разглагольствовать! Нужно дело делать! - горячится дядя Ахсара.
   Дядя Ахсара получает от Боци по морде и отлетает в сторону. Вскакивает, прыгает на одном месте, пугая, будто собирается наскочить с кулаками на Боци.
   - Я твоё круглое рыло сейчас квадратным сделаю! - обещает он Боци, но держится всё-таки на расстоянии, после чего обращается ко всем. - Давай, братья, помогай! Завалим этого борова! И его дружка, суслика норного!
   Несколько мужчин внимают призывам дяди Ахсара и становятся у него за спиной. Обнадёженный поддержкой дядя Ахсара кидается за палкой, стоящей у забора, хватает её, замахивается и скачет обратно, чтоб с разбегу наброситься на Боци с Иласом. Но падает неудачно и бьётся головой об свою суковатую палку, потому что старик Геор ставит ему подножку клюкой. Прокатывается смешок. Дядя Ахсара садится, а на лбу у него появляется сочная ссадина, формой как огурец.
   - Я жизнь прожил и знаю, - говорит Геор, - прежде чем стрелять, надо попробовать договориться.
   - Пейте свою сивуху, бараны старые, и не лезьте! - огрызается дядя Ахсара, но тут же прячется за мужчинами, потому что Геор встаёт, поднимает свою клюку и собирается сказать... Но не успевает.
   - Как ты с железными коробками договоришься?! Записку напишешь? Надо по нерусскому стрелять! Русские за нас всегда были! - вмешивается жена двоюродного брата Иласа.
   - Они то за нас, то против, - спорит с ней шурин Боци. - В прошлом году они за нас стали, а в позапрошлом за кого они были? Вспомни?
   - А ты ещё вспомни, за кого они сто лет назад были?! - подаёт голос жена Боци.
   - Сто лет назад они вообще против всех были, - отвечает ей шурин Боци. Они с женой Боци хоть и родственники, но друг друга недолюбливают.
   - Боци, Илас, а вы что молчите? - жена Боци решает, что настала пора её мужу сказать решающее слово. - Давай, Боци, скажи всем!
   Боци переглядывается с Иласом. Боци лезет в карман...
   - А что говорить-то?! У меня три паспорта, - Боци вытаскивает паспорта из кармана, показывает их всем веером, - российский, местный, Евросоюза... А у вас сколько? - Боци обращается ко всем сразу. - Столько же? Ну, и в кого я должен стрелять?
   - Евросоюза у тебя фальшивый! - кричит ему дядя Ахсара.
   - Ну, фальшивый... зато красивее, чем твой настоящий турецкий! - отвечает ему обиженный Боци. - А мне к туркам и не надо - не моей веры. В Евросоюзе всех принимают, будь хоть буддист или хоть негр, и жизнь лучше. А паспорт мой от настоящего не отличишь! Так что, я не знаю, что дальше делать... по мне, так пусть сами разбираются.
   - Голосовать надо! - вдруг подытоживает, молчавший до этого момента Илас.
   - Точно! Голосовать! - голос жены Боци пронзает всю толпу.
   - А за что голосовать? - у всех спрашивает старик Муссэ, но его уже никто не слышит.
  
   В российском танке. Тягостно. Павел рассматривает танк противника в оптику, пытаясь понять, что же он задумал, почему выжидает? Лёха тоже смотрит в свой прицел. Марат несколько подуспокоился, только губы покусывает и почесывается иногда.
   - Извините, товарищ капитан, давайте, ситуацию обсудим, - говорит Марат.
   - Не юродствуй, - отвечает ему Павел.
   - Не... Паш, я правда... чего-то занервничал, - пытается оправдаться Марат.
   - Таблетки пей, успокоительные.
   - Можно, да?
   Марат вытаскивает откуда-то пластиковую баночку гремящую пилюлями и отсыпает несколько штук на ладонь.
   - Я купил, а в инструкции написано, что нельзя машинами и механизмами управлять после приёма, я и не стал.
   - Отставить! Не хватало мне еще обдолбанного механика-водителя! - успевает его остановить Павел.
   Марат обиженно и осторожно засыпает таблетки обратно в баночку.
   - Я думал, ты серьёзно... Я вот про что, нам поставили задачу выйти на точку дислокации, - продолжает Марат, - на дороге торчит эта херня и мешает проехать, не испортив дома мирного населения и не свалившись в горную реку. То есть мешает выполнить приказ командования, а это непорядочная фигня, согласись!
   Лёха в это время рассматривает в танковом прицеле окружающие сельские дома - он видит, как в одном из дворов мелькает девушка... Она забегает в дом с серым оцинкованным тазом, схваченным во дворе, и появляется за одним из окон, выглядывает - никто не заметил, как она проскользнула по двору в дом? Она мгновение смотрит, как кажется, прямо на Лёху. Лёха всматривается в прицел, чтобы разглядеть ее получше, но видение исчезает в полумраке дома...
   - Что ты предлагаешь? - спрашивает Павел
   - Засадить им под башню, я их аккуратненько сдвину... ну, сломаем один заборчик, они в речку улетят, там смотри какой обрыв, концы в воду и всё шито-крыто... и поедем на точку дислокации, - заканчивает изложение плана Марат.
   - Ты забыл, что у нас миротворческая миссия?! - напоминает ему Павел.
   - Они нас, миротворцев, обстреляли из пулемёта. Так и напишешь в рапорте. Да, Лёх? - Марат ищет Лёхиной поддержки, чтобы большинством голосов уговорить командира.
   Лёха в это время шарит прицелом по окнам дома в надежде, что девушка появится снова. Но она так и не появляется. Лёха в первое мгновение даже не понимает, о чем идёт речь:
   - Чего?
   - Стреляли они в нас? - продолжает допытываться Марат.
   - Никто в нас не стрелял, - на всякий случай отвечает Лёха.
   - Во ты дурак, Лёха! Паша, да он вообще не слышал, про чего я тут говорю.
   Лёху вдруг осеняет:
   - А может... это... задком сдадим, товарищ капитан?
   - Задком на своей корове сдавать будешь, деревенщина, - говорит Марат.
   Родившийся и выросший в Москве Марат уверен, что Лёхин Городец, это какая-то деревня с коровниками, и Лёха не иначе работал там дояром, постоянно пребывая по колено в свежем жидком навозе, никогда не ходил в школу и не знает, что такое интернет. Но Лёха давно уже не обращает внимания на оскорбительные высказывания Марата в свой адрес, и продолжает:
   - А что? сдадим назад... там вон вроде пошире, разъедемся как-нибудь, пропустим их, и двинемся, куда надо на дислокацию.
   Павел отвечает после некоторого раздумья:
   - Исключено! Это подорвёт престиж нашего государства.
  
   В танке национальной гвардии. Потерянный наводчик Коста никак не может выстрелить. Он делает несколько глубоких вдохов и выдохов.
   - Я не могу, - тихо говорит Коста.
   Командир Васо расстёгивает пистолетную кобуру на поясе.
   - Я считаю до трёх, Коста, а потом расцениваю, как невыполнение приказа!
   - А что вы на меня ответственность перекладываете? Сами бы и стреляли!
   - Раз...- Васо направляет пистолет на Косту.
   - Командир, я выполню приказ! - отвечает Коста, понимая, что всё непоправимо зашло слишком далеко.
   - Два...- продолжает считать Васо.
   - Последний аргумент! Они в нас могли уже десять раз выстрелить, но не выстрелили... Мне больше сказать нечего, - обреченно договаривает Коста.
   - Три! - заканчивает отсчет Васо.
   Коста закрывает голову руками и всхлипывает...
  
   В российском танке. Павел сидит задумчиво, нужно быстро принять хоть какое-то захудалое решение, но оно никак не принимается.
   - Паша, блин... они там щас окончательно обосрутся и начнут палить! - пытается нагнетать обстановку Марат, который сам себя распаляет, и снова близок к тому, чтобы впасть в невменяемое состояние.
   - Ты заткнёшься или нет?! - Павел тоже выходит из себя.
   - Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. Если вообще будет с кем разговаривать.
   - Хватит ныть!
   - Это приказ или личная просьба? - интересуется Марат.
   - Приказ, сержант!
   Марат обиженно сопит, а Лёха пытается разрядить обстановку:
   - Товарищ капитан... а может... это... как-то с ними договориться можно?
   Лицо Павла становится удивлённо-задумчивым - ему даже в голову не приходила мысль о том, что с танком противника можно как-то попытаться договориться.
  
   В танке национальной гвардии. Коста только что закончил испуганную многословную речь о мудрых политических решениях, которые спасали тысячи жизней и предотвращали множество кровопролитных битв и войн, и наоборот - о необдуманных шагах, повлёкших за собой уничтожение целых городов и народов, когда одна фраза, а не то что бронебойный снаряд, опрометчиво брошенная недальновидным правителем, приводила к многомесячным осадам и столетним войнам. Коста пытается отдышаться.
   Командир Васо вертит в руках так и не пригодившийся пистолет и тоже пребывает в задумчивости, он так до конца и не понял, к чему клонит наводчик, но упоминание Кеннеди, Цезаря, Наполеона и ещё десятка где-то слышанных имён произвело на него впечатление, тем более наводчик сравнил его, Васо, с ними.
   - И что ты предлагаешь? - спрашивает Васо
   - Сдать назад, - просто отвечает Коста.
   - Не имеем права! - обрубает Васо.
   - А на что мы вообще имеем право? Геройски погибнуть из-за того, что дороги узкие?! Из-за того, что кто-то деньги разворовал?!
   - Да, солдат! - чеканит Васо. - И дело не в дорогах!
   - Погибнуть никогда не поздно... А если попробовать договориться? - еле слышно говорит Коста.
   - Что-о?!
   - Договориться попробовать...
   Даже механик Гоча издаёт то ли хрипение, то ли бульканье, и достаёт расческу, чтобы расчесать усы.
  
   В российском танке. Марат продолжает распаляться и набирать обороты, вся его нервная энергия выплёскивается на Лёху.
   - Ты в люк высунься, деревенщина! Сразу всадником без головы станешь! - скандалит Марат. - Они тебе сейчас такие переговоры устроят! А лучше сразу по пояс высовывайся! Мамаше две ноги по почте придут!
   - А если им... это... помигать световыми приборами? - придумывает Лёха.
   - Типа, дай проехать, уроды?! - издевается Марат. - Ты чего, на главной улице своего села?
   - Белое есть у кого? Платок там? - неожиданно спрашивает Павел.
   Все погружаются в воспоминания, что у кого есть белого, и на лицах появляется небольшая растерянность - чего-то белого ни у кого нет.
   - Трусы у Лёхи белые, я в казарме видел! - осеняет Марата.
   - На них полоски серые, - пытается спастись Лёха.
   - Бледные, почти незаметно! Я видел!
   - Перед бабами будете своими трусами размахивать! - Павел уже не может спокойно реагировать, поэтому постоянно находится на грани срыва. - Если вообще найдутся желающие их увидеть!!!
   - А у Марата... футболка белая, - сообщает Лёха в приступе нерешительного стукачества.
   - Покажи! Быстрее!
   - Ну, ты гнида деревенская, - шипит Марат. - Заложил товарища, я тебе это так просто не забуду, Марат злопамятный, отольются тебе маратовы слёзки, кровавым поносом умоешься...
   - Снимай, я сказал! - командует Павел.
   - Да нате!
   Марат открывает рюкзак с личными вещами и вытаскивает оттуда чистую белую футболку.
   - У меня запасная есть. Подавитесь, - передаёт футболку Марат. - Смотрите, чтоб она вам на пользу пошла.
   Павел разворачивает футболку в руках и так и застывает.
   - Это чего тут у тебя написано?
   - Go with me if you want to fuck, - говорит Марат с произношением школьника младших классов после первого в жизни урока иностранного языка.
   - Это я прочел.
   - Перевести? "Пошли со мной если хочешь трахнуться".
   Лёха непроизвольно хихикает.
   - Я и сам мог перевести, - говорит Павел.
   - Ну, к тебе это предложение не относится, Паша, - излучает наивность Марат.
   - И ты хочешь, чтобы я размахивал футболкой с такой надписью перед боевым танком национальной гвардии?
   - Ты попросил футболку, ты её получил, товарищ командир. - На той, которая на мне, надпись поинтересней и рисунки имеются... Показать?
   - Да, пошёл ты!
   Лёха подаёт командиру, ожесточённо мнущему футболку, идею:
   - Можно её напополам разорвать, ну, сзади ж ничего не написано.
   - Молодец, рядовой, соображаешь.
   Павел уже берётся за футболку, чтобы растянуть её и разорвать по шву.
   - Эй вы, умники! - возмущается Марат. - А вывернуть вам её не пришло в голову? Давай теперь чужие последние футболки рвать!
   Павел выворачивает футболку. Лёха вспоминает, что немедленно необходимо протереть стекло видоискателя прицела.
   - Но рукава всё равно надо обрезать, а то как-то слишком на футболку похоже, - говорит Павел и лезет за ножом.
   - Давай, давай, не порежься только, - вздыхает Марат, понимая, что любимая футболка всё-таки пострадает, но и с отрезанными рукавами её можно будет носить.
  
   В танке национальной гвардии. Васо кипятится и размахивает руками, насколько это позволяет тесная как склеп кабина танка.
   - Что, ни у кого нет ничего белого?! - никак не может в это поверить Васо. - Гоча?!
   - Я белое не ношу, - своеобразным тоном отвечает механик.
   - Извини, не хотел тебя обидеть.
   Гоча кашляет, мол, я почти не обиделся, ты бы ещё спросил, не надел ли я белое кружевное бельё под форму? Или - нет ли у меня с собой подвенечного платья с фатой и флёрдоранжем?
   Коста роется по карманам и пытается спасти положение:
   - Командир, у меня есть, но, боюсь... это может оказаться не совсем то...
   - Что там у тебя?! - спрашивает Васо.
   Коста подыскивает слова:
   - Ну... это... в общем.... влажные салфетки.
   Васо от неожиданности крякает, подавившись тем, что собирался сказать.
   - Но они белые, - оправдывается Коста. - И... многослойные.
   Васо решает, что положение, в которое они попали, и так настолько напоминает выступление клоунов в цирке шапито, что влажные салфетки, так влажные салфетки. Это из разряда тех же явлений, что и упереться в танк вероятного противника в самом узком месте самой дрянной дороги на всём чертовом, мать его, Кавказе.
   - Хер с ним, давай! Позориться, так по полной! - машет рукой Васо.
   Коста передает командиру Васо небольшую пластиковую упаковку, раскрашенную в яркие цвета. Васо начинает открывать клапан на липучке, чтобы вытащить одну из салфеток, но спотыкается о название и надписи на упаковке.
   - Они для интимной гигиены! С запахом ромашки! - орёт Васо.
   - А какая вам разница? Они ж не использованные, - обижается Коста. - А когда сидишь в этой коробке и душа в округе нет на пятьдесят километров, вообще что ли не мыться?
   - Гоча, тебе душа не хватает? - спрашивает Васо у механика. - Хочешь я тебе салфетку дам? Оботрёшься с ног до головы? Будешь, как цветочек пахнуть! А то может нашему дорогому наводчику запах от нас не нравится!
   Гоча в ответ лающе хохочет, мол, шутку командира оценил.
   Васо всё-таки вытаскивает из упаковки салфетку и брезгливо её нюхает, но пахнет и правда ромашкой, и вроде бы даже приятно. Васо разворачивает салфетку и обнаруживает, что она смехотворных размеров. Он держит её в двух пальцах и помахивает.
   - И ты хочешь, чтобы я... вот этим?!
   - А вы мне сказать даёте? Надо углами несколько салфеток связать и получится... флаг.
   - А полковое знамя не получится?
   - Ну, вообще-то у меня ещё туалетная бумага есть, можно из неё попробовать что-то сделать... она тоже белая...
   Васо кидает упаковку салфеток обратно Коста.
   - На, связывай, умник.
   Оставшейся в руках салфеткой Васо протирает шею, её приятно холодит.
   - А ты вообще много их взял?
   - Нет, - обиженно отвечает Коста, связывающий салфетки углами. - Я только на себя рассчитывал. Вам же и без душа хорошо... и без туалетной бумаги.
  
   В российском танке. Павел заканчивает отрезать ножом рукава от Лехиной футболки, прилаживает получившийся кусок ткани на кусок толстой железной проволоки.
   - Если там сидят совсем тупые, подумают, что мы сдаёмся, - говорит Марат.
   - Не надо о людях плохо думать. У них, между прочим, хватило ума не начать палить в тебя без разбору, как только увидели.
   Павел заканчивает сооружение белого флага.
   - Я теперь их должник. И своим детям накажу, чтобы гвоздички на их могилы носили, - издевается Марат.
   - А у тебя дети-то есть? - спрашивает Павел.
   - Твоими стараниями может и не быть. Руку далеко не высовывай, а то отстрелят и ширинку сам застёгивать не сможешь.
   Лёха, прислушивающийся к перепалке командира и механика, в очередной раз поражается наглости Марата в общении со старшими по званию. Но за талант и виртуозность вождения сорокатонных боевых машин Марату прощалось практически всё - и самоволки, и пьянство, и девчонки, - он тот самый человек, от быстроты реакции которого зависит жизнь остального экипажа в бою.
   Павел осторожно приоткрывает люк и высовывает белый флажок...
  
   В танке национальной гвардии. Механик Гоча смотрит в свою оптику, видит, что над российским танком появляется белый флаг, сделанный из какой-то части одежды. Сначала он даже не понимает, что это и ради чего? Но потом самодовольно хмыкает и ладонью поправляет взбудораженные усы.
   - Они сдаются! - не без гордости сообщает Гоча эту новость остальным.
   Командир Васо и наводчик Коста, который прилаживает влажные салфетки к палке, тут же поворачиваются к своим приборам наблюдения.
   - Не может быть... И что нам теперь делать?! - спрашивает Васо, но вопрос повисает в молчании, потому что подобное нежданное развитие событий никому в голову не приходило.
   - Хватит тянуть Васо! Надо их в плен брать! - нарушает молчание Гоча.
   Васо просчитывает варианты последующих действий - нужно как-то потребовать, чтобы русские вышли с поднятыми руками, нужно будет кому-то выйти из их экипажа... А кому? Гоче? Косту отправить? Ему самому? А куда девать потом русских? А куда девать их танк?
   Коста обрывает размышления командира:
   - Думаю, Гоча заблуждается... они тоже хотят начать переговоры.
   Иллюзия испаряется, как дым из выхлопной трубы, и Васо возвращается к реальности. Васо думает, что наводчик у него сволочь, единственное, что умный. Хорош бы он был, если бы, по совету Гочи, начал брать их в плен, проносится в голове у Васо.
   - Ну... мы тоже хотим начать переговоры, - говорит, зачем-то оправдываясь, Васо. - Я даже и не думал, что они сдаваться собираются...
   - Нужно в ответ помахать, - подсказывает командиру Коста и вручает ему салфетки на палке.
   Васо, проклиная про себя всё на свете самыми страшными матерными ругательствами и сравнивая окружающих с самыми неприглядными животными, приоткрывает люк и просовывает палку со связанными влажными салфетками на конце, водит ею из стороны в сторону, а свежий сквознячок заталкивает обратно в танк запах химической ромашки...
  
   В российском танке. Экипаж российского танка прилипает к оптическим приборам.
   - Похоже, договорились, - говорит Павел.
   Лёха неожиданно для самого себя расплывается в улыбке. Ему почему-то отчаянно хочется перекреститься, но он не помнит, как правильно это делать, двумя или тремя пальцами, с чего начинать и в какую сторону.
   - А что у них на палке болтается? - интересуется Марат.
   - Туалетная бумага... или салфетки какие-то... - всматривается в прицел Лёха.
   - Позорище, - говорит Марат. - Они б еще прокладки привязали.
   - Ну, ты вообще собирался мои трусы вывесить, - напоминает ему Лёха.
   - Надо будет перед следующим рейдом заранее белый флаг заготовить, - решает Марат.
   - Я тебе заготовлю, придурок! - орёт Павел.
   - А чего такое? Я на всякий случай, как видишь, случаи всякие бывают, вдруг помахать пригодится - оправдывается Марат, вспоминая все танкистские плохие приметы, но заготовленный заранее белый флаг среди них не обнаруживает.
   - Кто пойдёт? - спрашивает Павел.
  
   В танке национальной гвардии. Коста несколько нервничает, понимая, что всё клонится не в его пользу. Он обгрызает ноготь, хотя был уверен, что избавился от этой привычки уже как с полгода.
   - Предлагаю, тянуть жребий. Командир, у вас спички должны быть... - говорит Коста, пытаясь как-то направить поток мыслей командира в нужную сторону.
   - По уставу танк должен сохранять боеспособность, несмотря на потери в экипаже, - упорно продолжает гнуть своё Васо.
   - Какие потери? Это же просто переговоры! - несколько наигранно возмущается Коста. - Никаких потерь вообще не будет! Мы зачем вообще эти переговоры затеваем? А? Идти должен самый опытный... самый уважаемый... авторитетный... и представительный. У нас такой только вы, командир.
   Но Васо уже не свернуть.
   - Ситуация может измениться в любую секунду. От них можно ждать всего, чего угодно. Ты прекрасно это понимаешь. Они люди неадекватные, накачанные телевизионной пропагандой. Может быть, даже находящиеся в состоянии наркотического опьянения, так как меняют часто боеприпасы и топливо на наркотики у местного населения. В общем, что я тебе рассказываю, ты всё это уже сам не раз читал и слышал. По уставу... танк сохраняет боеспособность при потере наводчика, - терпеливо объясняет Васо.
   Гоча вытаскивает из-под формы крестик и целует, его, кажется, пронесло.
  
   В российском танке. Лёха совершенно растерян, а Марат радостно скалится.
   - Это чего... наводчик, значит, в экипаже самый бесполезный? - беспомощно интересуется Лёха, он никак не способен до конца осознать, что сам себя подвёл под монастырь, предложив эти, черт бы их подрал, переговоры.
   - Тебе командир объяснил, - по уставу, танк не должен потерять боеспособность, - Марат, забывший даже о своей футболке с отрезанными рукавами, пребывает в радостном расположении духа.
   - Значит... если меня... это... убьют... - еле выговаривает самое страшное Лёха.
   - То мы за тебя сможем отомстить, - продолжает за него Марат. - Никто не забыт, ничто не забыто, братуха. Спалим их, а тебе такую наградную напишем на посмертное, полковники в штабе будут читать и плакать. Героя посмертного получишь, не меньше.
   - Хватит, - обрывает Павел зубоскальство.
   - Товарищ капитан, это чего... мне идти? Без вариантов? - в голосе Лёхи чувствуются слёзы, которые уже скапливаются внутри у самого края глаз.
   - Да, Лёх, - Павел пытается как-то поднять боевой дух наводчика, - ты Марата не слушай, всё нормально будет. Поговоришь пять минут и всё. Считай внеочередной отпуск в кармане. А домой сто процентов с медалью поедешь, ну и с денежной премией.
   - А про чего мне с ними договариваться? - спрашивает Лёха, окончательно осознавший, что от героизма ему не отвертеться.
   - Чтоб они нас пропустили.
   - А если они откажутся?
   - А ты настаивай, - только и может сказать Павел. - Других вариантов нет. На тебя сейчас вся страна смотрит. Представь, что у тебя за спиной сто миллионов человек, и среди них мать твоя, и сестра твоя, и девушка твоя!
   - У меня брат...
   - Ну, брата представь.
   - ...двоюродный.
   - Не имеет значения, главное, близкий тебе человек.
   - У меня с ним отношения не очень.
   - Ну, брата не представляй.
   - А с Ленкой, ну с моей девушкой, мы прям перед армией расстались.
   - Короче, рядовой, ответственность на тебе сейчас, как на космонавте!
  
   В танке национальной гвардии. Васо передает флажок мрачному Коста, на которого сейчас рухнула вся экзистенциальная тяжесть и кафкианская безнадёжность бытия, о которых он много раз читал в предисловиях к любимым книгам, но в существование которых не особенно верил.
   - Я лично буду прикрывать тебя зенитным пулемётом! - обнадёживает его Васо.
   - У них точно такой же... Сами ж говорили, он очередью человека пополам разрезает... - Косту уже ничего обнадёжить не может.
   - Ну-у... это я преувеличивал, пополам, конечно, не разрезает.
   - А мне уже всё равно будет, пополам или только на три четверти.
   Васо понимает, что продолжение этой темы заведёт общение в непролазный бурелом.
   - Задачу понял?
   - Мне она кажется невыполнимой.
   - Это не обсуждается. Это приказ. Ты должен договориться, чтобы они дали нам проехать! - подытоживает Васо. - У тебя за спиной сейчас вся наша страна. Земля, в которой лежат твои предки, в которую лягут твои потомки. И это не пустые слова. Помни об этом, солдат!
  
   В российском танке. Мрачный Лёха выслушивает последние наставления Павла.
   - Объясни, что у нас миротворческая миссия, что мы против них лично ничего не имеем. Понял? - инструктирует Павел.
   - Ага... А если чего не так пойдёт? - спрашивает Лёха.
   - Я тебя из зенитного пулемёта прикрываю. Положу любого. Ты, главное, сразу падай и к танку ползи. Не дрейфь. Всё, как по маслу пройдёт. Понял? - Павел пытается придать своему голосу оптимистичные интонации.
   - Понял. Того, кто с их танка пойдёт, тоже наверно зенитным прикрывать будут, - почти шепчет Лёха, который прекрасно помнит по учебному фильму с международной выставки вооружений, во что танк превращает пулемётными очередями армейские машины с манекенами в камуфляже, рассаженными внутри. И сам он неоднократно на стрельбах радовался тому, как разлетаются в щепу дощатые мишени от его точных попаданий.
   - То они, а то я! Ты же знаешь, у меня десять из десяти... из пистолета, - только и может сказать Павел. - Готов?
   - Ага... - Лёха окончательно теряет пересохший от волнения голос.
   - Ну, иди... С Богом!
   - Никто не забыт, ничто не забыто, солдат! - всё портит своим напутствием Марат.
  
   День всё распаляется, совершенно позабыв, что пик лета уже позади, и не думая о приближающейся осени. На башне российского танка открывается прорубь люка и появляется белый флажок из Лехиной футболки...
   Люк открывается и на башне танка национальной гвардии, оттуда появляются давно высохшие влажные салфетки на палке...
   "Белые флаги" некрасиво свисают - дуновения ветерка так и не поднялись, поэтому жарит всё сильнее. Взлетают несколько крупных слепней, гревшихся до этого на раскаляющейся броне, и барражируют над открытыми люками.
   Из люков, вслед за белыми флажками, осторожно высовываются головы Лёхи и Косты. Суетливые взгляды некоторое время ощупывают видимые куски лиц друг друга... Настороженно-испуганные глаза симпатии не вызывают, и у парней не возникает миролюбивого желания броситься навстречу с рукопожатиями.
   Они оба остро ощущают, что видят перед собой врага, чужака, которого необходимо уничтожить во что бы то ни стало, ради сохранения чего-то своего, необъяснимого и неартикулируемого, как помеченная территория. Смутные древние механизмы начинают накачивать кровь адреналином, пытаясь перебороть рациональный страх перед выходом из спасительной и относительно безопасной пещеры танка, заставить броситься вперёд, бить, рвать, кромсать, вцепляться, втыкать, кусать, орать, топтать. Но со времен палеолита эволюция к этому моменту уже проделала достаточно длинный извилистый путь и перепуганный разум, заставляющий сидеть в танке по самые брови, оказывается сильнее дремучих инстинктов с их устаревшим адреналином.
   Слепень пытается сесть на лоб Косты, Коста инстинктивно пытается его прихлопнуть. Неожиданное движение вызывает у Лёхи непроизвольную попытку нырнуть обратно в танк и захлопнуть за собой люк. Но ему это не удается. Несмотря на все старания погрузиться в танк, он всё больше из него показывается против всех законов гравитации. С Костой происходит что-то очень похожее...
   Внутри танков явно происходит какая-то возня и потасовка, "самых бесполезных" хотят оттуда побыстрее выпихнуть и отправить на переговоры, а Лёха с Костой пока этому сопротивляются, удачно во что-то вцепившись руками...
   Марату, наконец, удается выпихнуть Лёху из танка. Лёха наполовину вылезает из люка. Смотрит на Косту, в ожидании, чтобы он сделал то же самое. Коста тоже вылезает без особого рвения и явно выпихиваемый...
  
   Сходка в одном из дворов продолжается. Шумный спор жителей, как надо голосовать, разгорается всё жарче и становится всё более напоминающим конфликт из-за того, чьи коровы с овцами устроили потраву на чужом огороде. Все уже успели позабыть об опасности и о том, что надо соблюдать хоть какую-то тишину, и галдят в полный голос, часто срываясь на крик.
   - Тайно надо голосовать! - требует дядя Ахсара.
   - Это как? Записки будем в мешок бросать? - выступает жена Боци. - И на них писать, кто за какой танк? И по какому танку стрелять надо?
   - Открытым голосованием быстрее, - поддерживает её двоюродный брат Иласа. - Руки подняли, посчитали и решили большинством.
   - А если я за оба танка? - спрашивает старик Геор. - Мне обе руки сразу поднимать?
   - А если я против обоих? Мне что поднимать? - поддерживает его Муссэ. - Или вообще ничего не поднимать?
   - Нет, поднимать надо, - объясняет ему Геор. - А то подумают, что ты воздержался.
   Геор и Муссэ, единственные, кто понимают непроходимую глупость происходящего, но их голоса тонут в общественном гвалте. Пока Геор не вскидывает свою клюку.
   - Тихо! - останавливает всех пронзительный голос жены Боци. - Геор с Муссэ пусть говорят!
   Стихает. Все взгляды перекрещиваются на стариках.
   - Мы за то...
   - ...чтобы каждый написал на листке...
   - ...лучше в клеточку и разборчиво...
   - ...своё мнение! - Высказываются старики с видом настолько серьёзным и умудрённым жизнью, что невозможно не прислушаться к их словам.
   Возникает какое-то подобие повисшей тишины, пока все переваривают новое предложение.
   - И что, все их читать? - в запале спрашивает жена Боци.
   - Да, - кивают старики, - вслух!
   - Мы тут до ночи не разойдёмся! Пока писать, пока читать! - поддерживает её двоюродный брат Иласа. - А тут все писать-то умеют?
   И все торопятся высказаться теперь уже по этому поводу, а на стариков перестают обращать внимание, - думали, чего путного от аксакалов услышать, а услышали...
   А Геор с Муссэ смеются, счастливые, как младенцы, обнажая дёсны с остатками зубов.
   Ахсар и Дэбе сидят на крыше сарая и продолжают наблюдение за танками. Вдруг пацаны свешиваются с крыши сарая.
   - Они из танков повылазили! - перекрикивает всеобщий галдёж Ахсар.
   - С палками с какими-то... Может, драться на палках будут? Кто, кого победит, тот и получает второй танк... Ну, чтобы не стрелять зря, - выдвигает предположение Дэбе, - у них наверно со снарядами не очень хорошо, экономят.
   Жители тут же прекращают шум и, толкаясь, занимают места у забора, сложенного из камня, чтобы наблюдать за танками, оставаясь при этом в укрытии. Над забором появляются несколько десятков голов, как будто тыквы задумали массовый побег с огорода.
   В суете никто не замечает, что пацаны Ахсар и Дэбе куда-то смываются с крыши сарая, после короткого перешептывания:
   - Ты помнишь, где он?
   - Давай за лопатой, а я точное место найду. Только не тяни.
   - Я быстро...
   - И смотри, чтобы не заметили!
  
   Лёха и Коста начинают спускаться со своих танков.
   Лёха спускает правую ногу с башни и смотрит на Косту...
   Коста спускает правую ногу с башни и смотрит на Лёху...
   Лёха спускает левую ногу с башни и смотрит на Косту...
   Коста мешкает...
   Леха поднимает левую ногу обратно на башню...
   Коста в это время спускает левую ногу...
   Лёха тоже спускает, но Коста уже дёргает ногой, чтобы поднять её обратно...
   Лёха всё-таки ставит левую ногу на броню... Теперь они на полпути к земле...
   Лёха и Коста продолжают спуск с танков, постоянно поглядывая друг на друга, чтобы движения были синхронными, как в плавании, и один другого не опередил, при этом каждое движение делается с такой величайшей осторожностью, словно они на минном поле...
  
   В это время Дэбе с лопатой прибегает на огород, где Ахсар отмеряет только одному ему известное количество шагов от дерева в только одному ему известном направлении, которое он выбирает, накрыв глаза козырьком ладони. Дэбе воровато оглядывается вокруг, но никто их вроде бы засечь не должен - основная часть жителей села на сходке, а дети и те, кто не пошел, сидят по домам и не высовываются. Ахсар носком ковыряет землю.
   - Здесь!
   - Точно?
   - Точно!
   - А то, когда ты в прошлый раз прятал, я пол-огорода перекопал...
   - Копай!
  
   Лёха и Коста заканчивают затянувшийся спуск с танков и оказываются на земле, времени на это уходит невероятно много, можно было раз сорок спуститься и взобраться на танк и еще успеть отдышаться.
   Теперь Лёху и Косту разделяет метров двадцать узкой и пыльной горной дороги, в руках у них совершенно клоунские флажки, символизирующие совершенно серьёзные мирные намерения... Они поочередно делают короткие шаги, осторожно приближаясь друг к другу, высчитывая на глазок, чтобы сойтись где-то примерно посредине... И каждого сопровождает пулемёт танка противника... А Лёха и Коста идут навстречу, как бы прикрываясь друг другом от черных зрачков пулемётных стволов...
  
   В это время Дэбе лопатой раскапывает землю в огороде, в том месте, на которое указал Ахсар. Ахсару кажется, что Дэбе всё делает слишком медленно, он забирает у него инструмент и сам врубается в каменистый грунт. Быстро устаёт и сажает занозу. Лопата снова оказывается в руках у Дэбе. Ахсар пока выгрызает занозу.
  
   Лёха и Коста сходятся примерно посредине расстояния между танками, но друг к другу не подходят, а оставляют между собой буферную зону метра в полтора-два...
  
   Ахсар и Дэбе извлекают из земли целлофановый свёрток, перевязанный, как бандероль, веревкой... снимают целлофан, разматывают промасленную тряпку и на свет появляется новенький автомат Калашникова с двумя рожками патронов, стянутыми синей изолентой. Ахсар быстро снимает автомат с предохранителя, взводит, нажимает на спусковой крючок, слышен пустой щелчок. Дэбе улыбается, - полгода пролежал, а всё в порядке. Ахсар вставляет рожок в автомат. Они вскакивают и бегут, оставив ненужную лопату у раскопанной ямы...
  
   ЗАСТАВЬ ДУРАКА БОГУ МОЛИТЬСЯ
  
   Лёха и Коста стоят, не зная, как начать переговоры. Коста вдруг понимает, что Лёха, казавшийся ему огромным, когда они спускались с танков, почти на полголовы ниже его, хотя и пошире в плечах.
   А Лёха быстро соображает, что Коста хоть и выше него, но он легко может справиться с этим неспортивным кавказцем, на которого форма не пришлась по размеру, а под шлемофоном угадываются оттопыренные уши.
   Когда Лёха заканчивал школу, в армию ему идти не светило по довольно редкой статье. Мало того, что Лёха был самым маленьким в классе, но он вообще был ростом ниже ста пятидесяти пяти сантиметров, а таких в армию не брали. Лёха понимал, что навсегда останется в своём Городце, и винил в этом мать, которая была ещё ниже него, и на улице прохожие часто думали, что она его сестра или девушка. "Скажи спасибо, что вообще карликом тебя не родила! Был бы меньше метра!" - говорила обычно мать, когда чувствовала, что Лёха злится и стесняется идти рядом с ней. - "Я б тебя тогда порола бы каждый день!"
   Зато со спортом у Лёхи не было никаких проблем, он был в прекрасной форме, мог отжаться больше всех в классе, а уж на турнике равных ему не было во всём городе Городце - он мог повторить почти все упражнения гимнастов, которые видел по телевизору в обязательной олимпийской программе. Но всё это не давало права идти в армию.
   - Тебе бы в секцию гимнастики пойти, бл, - говорил ему дышащий перегаром новый физрук, - лет с пяти. Из тебя бы вышел спортсмен, бл. Весь мир бы объездил. За границей бы выступал. Был бы гордостью страны, бл.
   Но секции у них не было, и Лёхе было уже не пять. А физрук заставлял бегать на лыжах, даже когда снег почти сходил, потому что сам был в прошлом биатлонистом, но неудачно сломал ногу, празднуя золотую медаль юношеского чемпионата.
   Сосед Быстров советовал:
   - Ты в милицию иди, туда всяких берут - и хромых, и тупых, и убогих.
   У соседа было сильное косоглазие, он, как муха, мог одновременно смотреть во все стороны, но это не помешало ему устроиться во вневедомственную охрану и получить разрешение на ношение оружия.
   Становиться милиционером Лёха отчаянно не желал, хотя мать, работавшая в трёх местах уборщицей, считала, что это самое блестящее будущее и карьера, которые только могут быть у её сына.
   Срок призыва приближался, а борьба за миллиметры роста выглядела проигранной. Лёха принимал витамины и пищевые добавки, висел на турнике и фанатично выполнял комплексы упражнений из книг, заказанных наложенным платежом по почте, - их скопилось уже две полки. Спал Лёха на жёстком листе фанеры накрытом только простынёй, а на ночь подвязывался резиновыми жгутами подмышки к спинке кровати и то же самое проделывал с лодыжками, для растяжки во сне. Не помогало ничего. Не хватало двух сантиметров роста.
   Лёха вычитал в яркой рекламе в какой-то газете, что есть хирургический метод увеличения роста, дающий стопроцентную гарантию. Когда мать узнала, что он из себя представляет, она проплакала всю ночь и закопала в картошке Лёхин паспорт, замотав его в пакет, чтобы не смог сбежать.
   Нужно было ехать в клинику, где ломали кости голени, после чего на ноги надевали странную металлическую конструкцию с винтами, которая растягивала срастающиеся костные ткани. Это занимало год жизни, наполненной невыносимыми страданиями, неподвижностью, и постоянным подкручиванием винтов, но давало гарантированное увеличение роста минимум на пять сантиметров.
   Лёха дозвонился по межгороду в ту клинику и узнал, сколько это стоит. Мать сразу перестала плакать и причитать, и повеселела - таких денег у них не было и заработать их в ближайшие годы они бы не смогли, даже если бы продались в рабство и работали круглосуточно и без выходных.
   Лёха пытался занять у родственников и знакомых, надеясь набрать с миру по нитке, но ему отказывали, ссылаясь на безденежье или только что сделанные дорогие покупки, - мать успела до Лёхи оббежать практически всех родственников и знакомых и рассказать, для чего её дураку нужны такие деньги.
   Лёха отчаялся и потерял интерес к жизни. Школу закончил провально, и плюнул на всё. Терпели фиаско все попытки матери заставить его учиться в местном колледже или хотя бы найти себе нормальную постоянную работу, а не вылетать каждую неделю из очередных грузчиков или дворников за очередную драку с парнем выше него на голову - Лёху оскорбляло наличие в этом мире людей выше него, а это был каждый проходящий мимо. И мало того, все эти уроды упорно косили от армии.
   За два месяца до призыва Лёха окончательно махнул на всё рукой, прекратил висеть на турнике, глотать витамины, спать на фанере и подвязываться жгутами на ночь.
   Пришла повестка. Лёха отправился в военкомат на медкомиссию, чтобы получить военный билет и в армию не пойти. Его взвесили и измерили. И произошло чудо - его рост был сто пятьдесят семь сантиметров! Лёха не мог поверить. Он каким-то образом вырос на четыре сантиметра - было, конечно, подозрение на самогон, который он регулярно употреблял, но это было как-то совсем ненаучно. Прибежал сам военком, чтобы жать ему руку, вдруг оказалось, что Лёха со своим ростом нарасхват - он был нужен и подводникам, и морякам, и танкистам. И Лёха хотел стать и подводником, и моряком, и танкистом. Но его определили в водолазную часть, расположенную в соседнем городке на Волге, где был острый дефицит парней с таким ростом.
   В части Лёху холили и лелеяли, ему обещали интересную героическую профессию, которая будет после армии кормить всю жизнь, но населённый пункт, где располагалась часть, был точно такой же дырой, как и его родной Городец. И ещё мать приезжала на автобусе каждые выходные.
   Наступила пора первого погружения. Лёха за время прохождения теоретического курса водолазания и изучения матчасти слегка округлился на повышенном пайке. Лёху засунули в глубоководный скафандр и стали прикручивать сверху шлем. Это он еще вытерпел. Но когда его стали опускать в воду, у него случился нервный припадок. Лёха бился головой о толстое стекло шлема и кричал, что задыхается, что у него кружится голова, что он всех поубивает, когда вылезет, и ещё много чего. За всем этим последовал глубокий обморок.
   К водолазной службе Лёха оказался непригоден. Поэтому его отправили служить в танковые войска. Но никто даже не заподозрил, что все увольнительные Лёха проводил в единственной, называвшейся "центральной", городской библиотеке за изучением медицинской энциклопедии и симптомов нервного припадка, которые с таким блеском изобразил при попытке засунуть его под воду в скафандре. Никто даже не мог заподозрить, что простой парень Лёха с таким открытым и немного наивным лицом был оголтелым симулянтом. Так сбылась Лёхина мечта - он впервые в жизни сел в поезд, на котором проехал полстраны.
   Отслужив положенный срок в танковой части, Лёха остался служить дальше по контракту, - возвращаться в Городец он не собирался. Так сбылась вторая часть его мечты - в составе миротворческого корпуса Лёха попал за границу. Где и стоит сейчас между двумя танками напротив нервничающего чернявого парня с палкой с привязанными высохшими влажными салфетками на конце.
   - Слышь... короче, нам проехать надо, - первым нарушает молчание Лёха.
   Коста испуганно смотрит на Лёху и отвечает по-своему:
   - Я не понимаю по-русски...
   Лёха морщится, потому что язык на слух ему кажется сухо дерущим уши, и вообще каким-то неприятным и чуждым, как будто встретил инопланетянина.
   - Чего говоришь? Я, по-вашему, не понимаю! - повышает голос Лёха, чтобы Коста его понял. - Понимаешь? Не понимаю!
   Коста хлопает себя ладонью по губам, потом разводит руками.
   - Я не говорю по-русски! - пытается объяснить по-своему Коста.
   - Не понимаешь по-русски? - вдруг догадывается Лёха. - Ах, ты мой родной... и куда ж нам теперь танцевать?
   Лёха оборачивается и беспомощно смотрит на танк, как бы спрашивая совета.
   - Ты говоришь по-английски? - с правильным произношением пытается узнать Коста.
   - Какой на фиг "инглиш"? - отвечает Лёха по-русски. - У нас в школе немецкий был полгода, пока училка не залетела от парня из одиннадцатого. Шпрехен зи дойч, понимаешь?
   Коста мучительно что-то вспоминает, подбирает слова, собирает их во фразы и, наконец, говорит по-немецки:
   - Я немного учил немецкий, хотел читать "Фаустус" в оригинале... Нам нужно ехать вперёд, а вам нужно ехать назад... вы заблудится и переехать наша граница... Понимаешь?
   Лёха хлопает глазами и не находит знакомых немецких слов в своём словарном запасе.
   - Ду ист... Короче... Вы на чужую территорию заехали, так что разворачивайте оглобли... Не понимаешь?
   Коста отрицательно вертит головой.
   - Я ещё чуть-чуть знаю итальянский, - выговаривает Коста на мелодичном языке великих опер и теноров, и заканчивает немелодично по-своему: - Но даже пробовать не буду, потому что с итальянским у тебя видимо совсем не сложилось.
   Лёха прислушивается, пытаясь определить на каком языке теперь разговаривает этот парень.
   Васо, отправлявшему Косту на переговоры, в самом страшном предутреннем кошмаре привидеться не могло, что Коста может не говорить по-русски - в его анкете Васо читал, что Коста говорит на нескольких языках, но что среди них не было русского Васо как-то не заметил или не запомнил. А самому Коста по наивности в голову не могло придти, что переговоры могут проходить не на международном английском, а на каком-либо другом языке. Для него оказалось диким и невероятным, что кто-либо в этом мире не озаботился в совершенстве овладеть английским, собираясь устраивать переговоры. Если бы Коста признался Васо, что не говорит по-русски, это было бы спасением и он не стоял бы сейчас между двумя танками под пристальным наблюдением зенитных пулемётов. Но менять что-либо было уже поздно - если Коста отступит или побежит к своему танку, в него могут начать стрелять...
   - Хватит щебетать! Ты по-человечески разговаривать можешь?... Смотри сюда, я тебе нарисую! - продолжает громко и внятно говорить Лёха, артикулируя губами так, что даже глухонемой олигофрен мог бы по ним прочесть. - Сюда смотри, я тебе говорю!
   Лёха переворачивает в руках свой импровизированный флаг и тычет древком несколько раз в укатанную каменистую землю.
   Вдруг Лёха, натасканный ловить в прицеле любое движение вокруг танка, вскидывает голову и видит, что в одном из окон, далеко, почти не разглядеть, снова мелькает девушка, которую он уже замечал из танка в приборах наблюдения, и так же мгновенно исчезает... Лёха переводит взгляд на Косту и понимает, что он тоже видел девушку.
   - Что, тоже её заметил? - нехорошо интересуется Лёха. - Хватит туда пялиться!
   - Что? - на всякий случай переспрашивает Коста по-своему.
   - Невеста твоя, что ли? Ты к ней, что ли, ехал? - усмехается Лёха. - Следи за руками!
   Лёха опускает взгляд на дорогу и концом прута с белым флагом начинает рисовать в пыли. Он изображает два одинаковых квадрата на некотором расстоянии друг от друга.
   - Это наш танк, это ваш танк... - поясняет Лёха, тыкая прутом в квадраты.
   Коста на всякий случай кивает.
   Лёха изображает в пыли стрелки.
   - Вы сдаете задом, мы едем за вами, за деревней как-нибудь разъедемся... у нас туда приказ ехать... - объясняет Лёха и машет прутом куда-то за кавказский танк.
   Коста снова на всякий случай вежливо кивает.
   - Миротворцы мы, понимаешь? Миротворцы! Ми-ро-твор-цы! - громко и внятно несколько раз повторяет Лёха.
   Коста рассматривает рисунки Лёхи, наблюдает за его оживлённой жестикуляцией.
   - Объясняешь, что здесь не наша территория? А наша там? И чтоб мы убирались? - пытается вслух осмыслить Коста странные пиктограммы и непонятные Лёхины действия и слова.
   Теперь Лёха автоматически кивает головой.
   - Весьма спорное с исторической точки зрения заявление, - продолжает лекторским тоном объяснять ему Коста по-своему. - Вам видимо плохо преподавали историю, мой друг...
   Коста знает, о чем говорит. Отец Косты, профессор, читал курс истории в университете. Вся их четырёхкомнатная квартира в доме дореволюционной постройки от пола до потолка была заставлена, завалена, заложена и закидана книгами, изданными за последние лет сто пятьдесят до рождения Косты.
   Отец Косты любил свадьбы, рождения, юбилеи, крестины, выходы на пенсию и прочие весёлые застолья с большим количеством присутствующих, где он произносил длинные тосты с историческими аллюзиями, куда вплетал анекдоты полтысячелетней давности из жизни князей и царей, мифы, легенды, цитаты из греческих философов и романтических поэм малоизвестных трубадуров.
   Почти всегда он брал с собой маленького Косту, которому нравилось, как все слушают его отца. Коста большей частью не понимал того, что отец говорит о каких-то людях с незнакомыми ему именами и номерами - Цирцея, Медея, Галатея, Наполеон, Багратион, Пигмалион, Александр Первый, Александр Второй, Александр Третий, Александр Великий, Людовик Четырнадцатый, Пятнадцатый, Шестнадцатый, - но смеялся и хлопал вместе со всеми гостями.
   Без отца Косты не обходилось ни одно большое застолье в городе, его любили, его уважали, если на застолье не было отца Косты, оно считалось каким-то второсортным.
   Обратно они обычно ехали на отцовском "москвиче", несмотря на те литры выпитого вина, которые накапливались в отце к моменту отъезда, и их никто не останавливал, потому что отца Косты знали все. А его тост о первом светофоре в городе, произнесённый на юбилее начальника госавтоинспекции, пересказывали из уст в уста, как когда-то эпическую "Илиаду" Гомера.
   Однажды, выезжая задом со двора, отец Косты задел бампером своего "москвича" крыло новенькой белоснежной "девятки", покупку которой они сегодня обмывали. Машину купил лучший друг отца дядя Илико, заведующий кафедрой истории университета, в котором преподавал отец. Друзья выпили на пару-тройку кувшинов больше обычного, поэтому и произошел этот недопустимый случай. Машина перестала быть новой и "прелестной", как говорил дядя Илико. Два профессора пьяно и неуклюже подрались, разбив много хрустальной посуды и бросаясь друг на друга с тупыми столовыми ножами.
   После этого у отца Косты и дяди Илико на кафедре истории началась затяжная теоретически-методологическая война. И отец Косты вдруг стал убеждённым националистом, потому что дядя Илико был русским, и на самом деле звали его Ильёй Андреевичем. На столе в кабинете отца Косты стали появляться националистические брошюры, потом отец сам стал писать националистические статьи и брошюры, диаметрально пересмотрев свой взгляд на историю, и произносить не тосты, а речи на митингах и официальных церемониях, которые обильно сдабривал историческими аллюзиями, мифами, легендами и цитатами из национальных поэтов. И ещё отец запретил отдавать Косту в русскую школу.
   Дядя Илико с семьёй уехали, после угроз и выбитых когда-то любимыми студентами стёкол, за бесценок продав квартиру. Отец Косты вскоре стал ректором университета и запретил всякое преподавание на русском, остатки которого к тому времени маленький Коста уже окончательно забыл, потому что дома читать и говорить по-русски запрещалось уже давно. Отец в приступе национальной самоидентификации пытался сжечь во дворе все книги на русском, но мать смогла его остановить и уговорить хотя бы их продать, потому что среди них встречались книги старинные и по сути бесценные. На вырученные деньги сделали ремонт в квартире и приобрели почти новую японскую машину с правым рулём, а счастливый немец Гольдштейн, купивший книги оптом и вывезший в ящиках под видом макулатуры, озолотился.
   Если бы не то злополучное левое крыло только купленной белоснежной машины, всё бы могло быть иначе, и два этих парня в военной форме смогли бы сейчас договориться на узкой пыльной дороге.
   Коста отодвигает в сторону Лёху и начинает рисовать концом палки своего флага.
   - По договору 1822-го года граница между двумя княжествами проходила вот здесь, - говорит Коста и рисует между Лёхиными квадратами линию. - Но, так как она была совершенно прозрачной, этнические миграции изменили состав большинства населения...
   Коста зачеркивает только что нарисованную линию и рисует её ближе к квадрату, которым Лёха пытался обозначить свой танк.
   - Поэтому логичнее было бы провести её там, где она была в 1897 по новому пакту, который заключило царское правительство с нашим правительством!
   Коста тыкает палкой в квадраты и ещё раз, уже глубже, прочерчивает разделяющую линию.
   - Ты мне тут черточки-то не рисуй! - говорит окончательно запутанный Лёха.
   Он покладисто, с видом собаки, которой объясняют теорию относительности, слушал Косту, но постепенно стал отключаться, как от ненужного шума. Лёха ногой затаптывает линию и своим флагом пытается нарисовать новую стрелку.
   - Пойми, всё просто. Вы едете туда, а мы - сюда! А ты мне тут хрен знает что рисуешь.
   Теперь Коста следит за манипуляциями Лёхи и вслушивается в его непонятную речь.
   - Я, кажется, понимаю, что ты мне пытаешься донести... - вдруг догадывается он. - Ты говоришь о постановлении Советского правительства от 1936 года об административной границе между двумя республиками!
   Коста машет палкой куда-то в сторону российского танка.
   - Но это же советское правительство постановило, а я говорю о признании дореволюционных границ! Только это приемлемо в международном правовом поле!
   Лёха с недоумением наблюдает за Костой.
   - Хочешь, чтобы мы назад сдали?
   Лёха раздумывает, с прищуром глядя на Косту, и объясняет:
   - Мы не можем назад сдать... это... у нас скорость задняя сломалась... вчера ещё. Можем ехать только вперёд! Понимаешь?! Дранг нах остен! - вдруг вспоминает Лёха что-то прилипшее из телевизора, из передачи ко Дню Победы.
   Коста с недоумением смотрит на Лёху.
   - Что-то я не понял... это же лозунг Гитлера? - медленно произносит по-своему Коста.
   Лёха в незнакомой речи улавливает знакомое ненавистное с детства имя.
   - Ты кого тут Гитлером назвал, урюк? - взрывается бешенством Лёха. - Кто тебе тут на хрен Гитлер?! Да, у меня дед на войне был! Да, он и за тебя и за всех твоих чурок кровь проливал! Два раза ранен был!!!
  
   Пацаны Ахсар и Дэбе подползают на четвереньках всё ближе к танкам...
   Из танков их никто даже не предполагает увидеть, потому что оставшиеся в танках члены экипажей, полностью сосредоточены на малопонятном процессе переговоров, который ведут наводчики. Пантомима, которую видно в оптике, настолько завораживает, что примолк даже Марат, не комментируя происходящее. Павел всё пытается зацепиться за остатки здравого смысла в поведении наводчиков, всё пытается как-то рационально объяснить, что они сейчас друг другу доказывают, но все его логические конструкции рушатся под напором необъяснимой и непознаваемой действительности, которая наверняка страшнее любых его домыслов.
   А наводчики настолько заняты друг другом, что уже и забыли, что за их спинами нервничают два танка-убийцы. Лёха и Коста вдруг оказались двумя старшеклассниками, которые встретились на заднем дворе за школой после уроков, и всё никак не решаются начать размахивать кулаками. Каждый ждёт, что начнёт другой, хотя и прекрасно знают, что выигрывает драку, как правило, тот, кто нанёс первый удар...
   Лёха видит, что Косту потряхивает от нервного возбуждения, и что в глазах Коста уже сдался, но ещё способен на какой-то отчаянный поступок... Лёхины мышцы деревенеют... Бросить этот сраный флажок... дать поддых... лопоухий урюк сгибается... коленом в морду... падает... сажусь сверху и добиваю...
   Ахсар и Дэбе занимают позицию для стрельбы. Ахсар ловит в прицел автомата, стоящих рядом с какими-то рисунками Лёху и Косту, которые на отлёте держат свои импровизированные белые флажки, и явно находятся в шаге от драки. Хорошо стоят, неподвижно, лучших мишеней и не придумаешь...
   Но портит всё Дэбе:
   - Твой - правый, а левый - мой, - говорит вдруг этот дурак, сплёвывает на свои ручонки и потирает их в предвкушении.
   - Ты чего придумал? Оба мои. Пока я буду тебе автомат отдавать, второй в танк залезет, - терпеливо объясняет Ахсар, целясь.
   Дэбе не на шутку обижается, поняв только теперь, что лишается стрельбы из автомата:
   - Тогда я буду стрелять! Ты уже дотянул с гранатомётом! Боци с Иласом прибежали!
   - Окей, брат... Завтра обязательно постреляешь... - успокаивает Ахсар Дэбе, как маленького, продолжая целиться и уже готовясь почувствовать отдачу.
   Понимая, что никакой завтрашней стрельбы не будет, Дэбе пытается вырвать автомат из рук Ахсара.
   Трескучая автоматная очередь уходит куда-то вбок...
   Рассыпавшиеся веером пули поднимают фонтаны пыли на дороге и цокают по башням танков. Вторая автоматная очередь, ровно через секунду после первой, случайно выпущенная дерущимися за автомат Дэбе с Ахсаром, проходит между увлёкшимися предстоящей дракой Лёхой и Костой, которые только теперь прозревают, что нужно спасать свои шкуры!
   Лёха и Коста, бросают мирные флаги, падают на землю, мечутся, мешая друг другу, толкают друг друга в пыли, взбитой пулями и повисшей в стоячем безветрии воздуха...
   Павел и Васо каким-то непостижимым образом сохраняют хладнокровие и не начинают беспорядочной пальбы из танковых пулемётов - в повисшей в воздухе пыли оба наводчика в почти одинаковой форме неотличимы и можно попасть в своего...
   Лёха и Коста, невероятно быстро перебирая по-животному ногами и руками, на четвереньках бегут к своим танкам...
   Лёха забирается на броню...
   Коста забирается на броню...
   Лёха запрыгивает в люк своего танка...
   Коста запрыгивает в люк своего танка...
   Лёха оказывается в танке, захлопывает за собой люк и блокирует его.
   - Товарищ капитан... - выпаливает перепуганный Лёха, но договаривать уже не имеет смысла.
   Лёха понимает, что на него, полуоткрыв рот и настежь распахнув глаза, смотрит Васо. До Лёхи доходит, что он перепутал танки... и что сидит он в танке национальной гвардии.
   В это время Коста запрыгивает в танк, захлопывает люк, долго возится с замком, и попутно то ли бормочет, то ли рапортует:
   - Командир... это оголтелая солдатня... с ними невозможно договориться... вы были правы, они оболванены пропагандой и ничего не понимают... скорее всего они находятся в состоянии наркотического опьянения...
   Коста оборачивается и видит перед глазами ствол пистолета, который держит рука Павла... Коста понимает, что оказался в российском танке.
  
   ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ
  
   Жители села наблюдают как захлопываются люки танков, одновременно инстинктивно приседают, спрятавшись за каменным забором, и переглядываются - все видели одно и тоже?
   - Они танки перепутали! Ой-ой, что сейчас будет?!!! - причитает престарелая тёща Боци, у которой голос, слава Богу, не такой, как у дочери.
   - Третья мировая, - серьёзно обещает ей дядя Ахсара. - Считай, при историческом моменте присутствовали. Название нашего села останется на века в учебниках истории.
   - Сделайте что-нибудь! Мужики вы или не мужики?! Они ж тут всех постреляют!!! - тревожной сиреной воет жена Боци.
   Илас и Боци притаскивают упирающихся Ахсара и Дэбе...
   Ахсар и Дэбе пытались навсегда сбежать из села, понимая, чем им грозит беспорядочная и бестолковая стрельба. Автомат они не бросили, а потащили с собой, надеясь прокормиться с его помощью охотой в горах на пути к спасению - ближайшей иностранной границе. Но на окраине села их настигли Илас и Боци.
   Ахсар пытался угрожать им автоматом, кричать:
   - Не подходи, дядя Илас! Не подходи, дядя Боци! Застрелю!
   Но стрелять он так и не решился, а дядя Боци и дядя Илас всё-таки подошли. Дэбе хоть и дурак, но тут же упал на землю и закрыл голову руками. Поэтому у него на лице не было такого стремительно темнеющего фингала, как у Ахсара, который с размаху получил прикладом вырванного у него автомата.
   Боци, наказание ударом приклада по морде показалось недостаточным, и он по пути лупит Ахсара ремнем, вытащенным из штанов, отчего штаны у Боци постоянно падают, он их подтягивает, и продолжает хлёстко и с оттягом лупить Ахсара.
   Заталкивают пацанов в сарай, Боци сопровождает это хорошими пинками. Закрывают дощатую дверь, скребущую по земле, и подпирают её палкой.
   - Попытайтесь только отсюда вылезти! - предупреждает Боци.
   Среди жителей села завязывается оживлённая дискуссия, у кого какое есть оружие и как вообще можно эти танки уничтожить. Понемногу все начинают сознаваться. Открытием оказывается, что стрелковое оружие имеется почти в каждом дворе, в основном автоматы и охотничьи ружья, но у Иласа есть даже снайперская винтовка.
   - Против кого вооружались-то? - спрашивает старый Геор.
   - На всякий случай. Видишь, что творится?! Время неспокойное! - отвечает ему дядя Ахсара, и смотрит так, как будто спрятанный им во дворе лёгкий миномёт предназначается именно для стрельбы по дому Геора.
   - У нас тут последние триста лет время неспокойное, - говорит Боци.
   Но тяжелого вооружения, способного быстро и эффективно уничтожить танки, в селе не находится. Кроме гранатомёта, купленного где-то подростками Ахсаром и Дэбе, на заработанные летними каникулами деньги. Но гранатомёт один, и размножаться не собирается.
   Старики Геор и Муссэ отхлёбывают из своей пластиковой бутылки и сохраняют олимпийское спокойствие, разговаривают неспешно, как будто на лавке у забора сидят, только не слушает их никто.
   - Я так думаю, стрелять не будут. У них теперь военнопленные, - говорит рассудительно Муссэ и смотрит на свет, сколько жидкости осталось в бутылке.
   - Пока не будут, - соглашается с ним Геор. - А потом не договорятся по обмену и будут.
   Он забирает бутылку - жидкости осталось мало, поэтому придётся скоро идти за добавкой.
   - По-моему, мы в молодости не были такими идиотами, - неторопливо вспоминает прожитую жизнь Муссэ, а вспомнить им с Геором есть чего.
   - Это всё телевизор, дружище! - говорит Геор и Муссэ кивает ему.
   - Это точно. У них извилины начинают по-другому работать. Я как его посмотрю, мне потом такое сниться начинает, что рассказывать стыдно, - признаётся Муссэ.
   - И что же тебе снится? - любопытствует с хитрецой Геор.
   Муссэ осматривается по сторонам, но жителям села до них нет дела. Муссэ наклоняется к самому уху Геора и что-то шепчет, а на морщинистых щеках у него проступает румянец. Геор сначала улыбается, потом выражение его лица становится восхищённым, потом мечтательным.
   - А какую программу обычно на ночь смотришь? - спрашивает Геор.
  
   В российском танке. Павел очень туго стягивает запястья испуганного Косты ремнём.
   - Вот, блядь, олень средней полосы! - возмущается Марат, имея ввиду их умственноотсталого наводчика Лёху, заскочившего в танк противника. - Ты этого повнимательней проверь, а то он, может, шахид с гранатой.
   Павел бесцеремонно и очень подробно обыскивает Косту.
  
   В танке национальной гвардии. Васо тоже стягивает запястья Лёхи ремнём... обыскивает, залезает во все карманы, заставляет открыть рот, но там тоже не обнаруживается никакого оружия...
  
   В российском танке. Внешне спокойный Павел начинает допрос Косты.
   - Ну, рассказывай, солдат... - негромко говорит Павел.
   - Сколько повторять, я не говорю по-русски! - перебивает его Коста по-своему и переходит на английский. - Выучите, наконец, хотя бы английский! Бескультурные солдафоны!
   - Давай, будем говорить по-английски, - к удивлению Косты, Павел обращается к нему на уверенном английском языке (иначе бы его не взяли в миротворческую миссию в командный состав), хоть и с дурным произношением. - Куда направлялся ваш танк? Какая задача поставлена командованием?
   Коста сникает от неожиданности.
   - Я не знаю, я просто наводчик... - пытается отовраться Коста.
   - Повторить вопрос?
   - Вы обязаны обменять меня на вашего солдата!
   - Ничего мы не обязаны. Да-а... так мы взаимопонимания не добьёмся, - Павлу надоедает казаться добреньким и спокойным.
   Павел задумывается, не начать ли грубо орать на этого интеллигентного вида кавказского парня, тот явно психологически не готов к подобной ситуации... Не запугать ли его, чтобы окончательно сломался? Но размышления командира прерывает Марат:
   - Чего, говорить не хочет?
   - Не хочет, - отвечает Павел и вдруг вспоминает, что Марат не так давно щеголял знанием иностранных языков, - ты же мне тут похабщину с майки переводил?
   - Да, не-е... это я так... ну, мне перевели, когда футболку покупал... и я тебе перевёл...
   - Понятно. Выпендривался.
   - Сейчас разговорим землячка.
   Марат перебирается со своего места в башню. Коста жмётся к броне, втайне надеясь вывалиться сквозь неё наружу.
  
   В танке национальной гвардии. Васо допрашивает Лёху. Говорит он на ломанном русском языке, который учил в школе, на котором разговаривал на улицах, в магазинах и в армии, когда пошёл на срочную. Васо частично ещё не забыл русский, но с каждым годом без практики говорить давалось всё труднее, а он и в школе-то на диктантах по русскому делал по двенадцать грамматических и пунктуационных ошибок.
   - Ты с Москва, парэнь? - спрашивает Васо.
   - Нет, - отвечает Лёха.
   - Из дэрэвня?
   - Нет.
   - Из какой город?
   - Вы всё равно не знаете.
   Васо понимает, что не сильно далеко продвинулся в допросе.
   - Скажи, парэнь, куда твой танк ходит?
   Лёха делает сосредоточенный вид, что честно пытается вспомнить, куда же их послали, но почему-то никак не вспоминается.
   - Не знаю... я ж наводчик, мне не докладывают, - отвечает Лёха.
   - И камандир тэбе ничего не сказал, да?
   - Так точно.
   - И боевой задача не ставиль, да?
   - Мы миротворцы, у нас нет боевых задач.
   - Ви сюда покататса приехал? Шашлык пажарить, гуманитарный помощь дэтям раздать, да?
   - Нет. А зачем точно мы прибыли, я не знаю. Это вы у нашего командира спросите. Я знаю, что миротворцев нельзя в плен брать. Это... Наши в ООН заявят, международный скандал будет, вам по шапке надают, - объясняет Лёха.
   - Миратэворцы, зэначит...
   Васо показывает Лёхе на отстранённого Гочу, лицо которого перманентно не предвещает ничего хорошего. Если бы Лёха увидел чётко вычерченное усатое Гочино лицо на патриотическом плакате в своей части, показывающем образ вероятного противника, он бы точно знал, с кем ему воевать и кто его самый коварный и непримиримый враг.
   - Ми тут нэсколько лэт назад воеваль немножко, пилэнный военная тайна сказать не хотел...
   - Я никаких военных тайн не знаю, - продолжает прикидываться дурачком Лёха.
   Но Васо жестом показывает, чтобы он заткнул пасть, и рассказывает дальше:
   - Георгий ему пальцы немножко резаль, на третий палец всё сказал.
   Лёха непроизвольно сглатывает.
   - А другой салдат пилен браль... Георгий ему пальцы немножко резал, а он все десять пальцев тэрпель-тэрпель, а только на яйцах заговориль, когда Георгий ему левый почти насавсэм отрэзал, - неторопливо досказывает Васо. - А баран он как разделывает? А? Никакой мъясник так нэ умеет!
   - Слушайте, я вам еще раз говорю... я точно никаких секретов не знаю, а танк у нас такой же, как и у вас! Вы про него сами всё знаете!
   Васо неожиданно хватает руки Лёхи, связанные ремнём, надевает ремень на приваренный к броне железный штырь и прижимает руки ногой, так чтобы Лёха не мог вырваться.
   - Гоча, достань нож, который у тебя под сиденьем, и иди сюда! - кричит Васо механику по-своему.
   Гоча вытаскивает из-под сиденья нож впечатляющих размеров, похожий на хирургический инструмент профессионального мясника, которым можно с размаху и кости перерубить, и суставы.
   - Что ты ему сказал? - спрашивает Гоча, не понимающий по-русски.
   - Лучше тебе не знать, а то плохо спать будешь, - отвечает Васо.
   Гоча был родом из района высоко в горах и принадлежал к небольшому обособленному этносу, который даже в советские времена умудрялся проявлять редкую независимость от всего остального мира - до них добраться было сложно, а зимой, после снегопадов, оползни и лавины вообще делали район недоступным. И в школах у них просто не было русского языка, потому что никто из учителей туда ехать не хотел или очень быстро сбегал. Хотя про этнос, к которому принадлежал Гоча, Васо знал много анекдотов, один из которых был как раз о неспособности выучить другие языки - про горца и попугая. Многие черты, которыми анекдоты награждали сородичей Гочи, например, ослиное упрямство или нерасторопность мысли, Васо замечал и в самом Гоче. Но механик-водитель он был классный и танк мог разобрать до последнего винтика и собрать с закрытыми глазами. Ну и сыр с вином ему из дома присылали с оказией такие, что лучше нигде не попробуешь.
   Гоча со своим огромным ножом перебирается в башню...
  
   В российском танке. Озверевший Марат нависает с пистолетом в одной руке и мобильным телефоном в другой над трясущимся Костой. Мобильный Марата снимает в режиме видео. Марат очень болезненно тычет стволом пистолета под рёбра Коста, но так, чтобы пистолет не попадал в кадр, и орёт, гневно брызжа слюной:
   - Ты сейчас расскажешь, сука, мировой общественности, что ты оккупант! Куда ты, сука, со своим поганым танком направлялся?!! В кого ты, тварь, стрелять собирался?!!
   Марат наносит серию резких ударов пистолетом.
   Коста не видит, что пистолет стоит на предохранителе, и ждёт в любой момент выстрела и жуткой пронзающей боли в животе.
   У отца Косты в библиотеке был потёртый томик с описанием смертей великих людей, и там был напечатан медицинский отчет с рисунками о мучительной кончине Пушкина, которому, как известно, пуля на дуэли попала в брюшную полость и вызвала внутреннее кровотечение. От воспоминания об этом медицинском отчете всё внутри Косты сжимается, а горло захлестывают спазмы рвотных позывов.
   - Ты мне ещё наблюй тут! Я тебе зубы повыбиваю, ни один стоматолог протезы не вставит! - продолжает усердствовать Лёха. - Говори, давай!
   Павел делает вид, что всё происходящее имеет к нему мало отношения, и дело это для них обычное, они через день кого-то у себя в танке пытают, либо кончают неразговорчивых.
   - Помогите... помогите... помогите... помогите... - молит Коста, путая все языки, которые хоть как-то знает.
   Но Павла это не трогает.
   - Видишь шрамы? - говорит Павел по-английски, кивая на Марата. - Он два раза в танке горел. Это оказало влияние на его психику. Я совсем не могу его контролировать... Напишу в рапорте, что ты освободился и пытался захватить наш танк, поэтому пришлось тебя пристрелить.
   Коста в истерике, из глаз текут слёзы, голос срывается на фальцет:
   - Вы нарушаете конвенцию по обращению с военнопленными... Вас будут судить в гаагском трибунале, как военных преступников...
   Павел поднимает брови и усмехается:
   - Интересно, как они там в гаагском трибунале об этом узнают?!
   - Я вам ничего не скажу!!! - в приступе отчаяния отважно кричит Коста. - Можете меня убить! Вы ничего не узнаете!
   - Отправлю твоим записку, чтоб к медали представили... посмертно. Не плачь только, - говорит Павел по-английски и добавляет по-русски Марату: - Продолжай.
   - Слушай, а ничего, если я ему пистолет в рот засуну, как думаешь? - интересуется Марат.
   - Он говорить не сможет.
   - А я потом вытащу.
   - Ты, давай, делай уже что-нибудь. А то он остывает.
   - Наоборот. Он же не врубается, про чё мы тут треплемся. А самое страшное - это непонятное. Да, мой пупсик? Ну-ка, открой-ка ротик!
   Павел на всякий случай смотрит в прибор наблюдения. То, что он там видит, заставляет его тут же забыть о каком-то там случайном военнопленном и потере своего наводчика.
   - Боевая готовность! - рявкает Павел Марату.
   - Какая на фиг "готовность"? - не понимает Марат, которого отрывают от увлекательного дела.
   - У нас гости!
   Марат мгновенно занимает своё место, сунув попутно мобильный и пистолет в карман...
  
   В танке национальной гвардии. Гоча держит нож над пальцами Лёхи, то приподнимая его, то опуская, как будто примериваясь. Лёха нервозно облизывает постоянно сохнущие губы, ему очень страшно.
   - Ти просто скажи, куда, зачэм? Никто же не узнает... - по-отечески рассудительно увещевает Лёху Васо. - Ми с Гочей никому нэ скажем.
   - Не знаю я...
   - Ти минэ просто сэкажи, вэ какой насэлённый пункт ехал?
   - Я ваши эти названия не запоминаю... Гэчкхэпурдымурзы какое-нибудь... Слышал и сразу забыл... Миротворцы мы... - Лёха не может оторвать взгляд от Гочиного тесака, порхающего огромной сверкающей бабочкой над его пальцами.
   В отражении на лезвии Лёха на секунду видит свои вытаращенные покрасневшие глаза и плаксивое выражение лица, не свойственное облику отважного миротворца.
   - Руби! - вдруг кричит Васо.
   Лёха зажмуривается и издаёт раздирающий перепонки нечеловеческий вопль, как если бы на глазах у связанной медведицы охотники грузили в машину её двухмесячных детёнышей-сосунков. Гоча растерянно смотрит на Васо, на всякий случай приподняв начищенный щеголеватый тесак повыше.
   - Ты чего сказал? Я не понял... Рубить надо было?
   Васо зажимает Лёхе рот, чтобы тот перестал вопить. Лёха давится криком и открывает глаза. Потная ладонь Васо на вкус отдаёт танковым железом и чем-то противным, похожим на ромашку.
   - Ой, по-русски сказал, а надо по-нашему... Георгий русский не панимает... - объясняет Васо Лёхе и убирает ладонь.
   Лёха с ненавистью смотрит на Васо.
   - Ты гавари, что я тэбе спросиль. В слэдущий раз я Гоче по-нашему скажу.
   - Сейчас... сейчас... я тебе всё расскажу...
   Лёха пытается выпрямиться, прокашливается... И вдруг Лёха начинает надрывно петь:
   - Наверх вы, товарищи, все по местам. Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает!!!... Из пристани верной мы в битву идём, навстречу грозящей нам смерти. За Родину в море открытом умрём, где ждут желтолицые черти!
   Это всё, что помнит Лёха из великой песни, воспевающей подвиг русских моряков, брошенных погибать проворовавшимися царскими генералами в святых аннах и бакенбардах. Бакенбарды вышли из моды, святые анны упразднили, а вековые традиции в высшем командовании остались.
   - Давай, руби, сволочь!!!
   - Иди на место, а то герой в штаны наделает, задохнёмся, - говорит по-своему Васо Гоче.
   Васо уже понял, что Лёха впал в то самое состояние, в котором от него ничего уже не добьёшься, в лучшем случае, он будет либо плакать, либо смеяться, либо кричать благим матом, либо делать всё это одновременно, совершая при этом ещё какие-нибудь непроизвольные физиологические действия.
   Озадаченный Гоча с ножом лезет на своё место. Его с детства учили, - если вынул нож, значит должна быть кровь! А тут как-то неправильно получилось, как вроде опозорился он перед чужим солдатом - нож вынул и обратно убрал, не по-мужски как-то, вроде как струсил даже.
   - Командир, - начинает Гоча, - надо ему всё-таки что-нибудь отрезать. Хоть пол-уха...
   Васо в это время смотрит в приборы наблюдения, и то, что он там видит, меняет его выражение его лица не в лучшую сторону.
   - Боевая готовность!
  
   ПОПЫТКА
  
   Но ничего уж такого вероломного или экстраординарного не происходит, не начался ураган, торнадо или цунами, с неба не спустилась морская пехота на парашютах вперемешку с бомбами, начинёнными напалмом, и Ахсар с Дэбе не вырвались из своего заточения в сарае - просто, по замысловато змеящейся единственной сельской улице к танкам идут старики Муссэ и Геор.
   Геор, на всякий случай, отбрасывает на пыльную обочину свою клюку, чтобы не подумали, что она таит в себе какую-то опасность для танков и их танкистов.
   - Помоги нам Господь! - говорит Геор.
   - Помоги нам Аллах! - говорит Муссэ.
   В надежде, что услышат и тот и другой, или они сидят где-то вместе, или вообще являются одним и тем же лицом.
  
   Жители села, отважившиеся снова наполовину выставить свои головы с любопытными глазами из-за каменной стены, провожают отчаявшимися взглядами медленные стариковские шаги, которые неумолимо подтаскивают Геора с Муссэ всё ближе и ближе к танкам. В каждом шаркающем шаге им мнится поступь хромой и бестолковой судьбы.
   - Кто их пустил?! - придавлено спрашивает жена Боци, позабыв о своём сверлящем голосе. - Кто их туда отправил?!
   Илас и Боци стоят у неё за спиной, один - с гранатомётом, а другой - с автоматом, отнятыми у пацанов.
   - Никто их не отправлял! Сами полезли! - мрачно говорит Илас.
   - Представляю, что сейчас начнется! Это ж Геор с Муссэ! - весело прогнозирует Боци.
   - Надо было их тоже в сарай посадить! - встревает шурин Боци.
   - Ну, и чего? Мы должны и за ними бегать?! Они ж не малолетки! А мы им не няньки! - возмущается Боци, потому что на них с Иласом смотрят так, будто они виноваты в самоуправном поступке стариков.
   - Их надо остановить! Боци, стреляй! - кричит вдруг дядя Ахсара.
   - С ума сошел?! В дедов? - Боци такое даже в голову не могло придти.
   - Из-за них всё село спалят! Ты что, их не знаешь?! Дай сюда автомат! - беснуется дядя Ахсара.
   Боци пробегает взглядом по лицам сельчан и видит всеобщее согласие, некоторые кивают головами: - "Так надо, Боци, отдай автомат! Кто-то должен это сделать! Кто-то должен взять этот груз на себя! Кто-то должен спасти село и остановить войну!"
   Боци встречается взглядом со своей женой. Кивает и его жена.
   - Ладно, я сам, - обреченно говорит Боци.
   Жители расступаются и уступают ему место у забора. Боци устраивает автомат на заборе и ловит в прицеле стариков.
   - Стрелять буду только в крайнем случае! - предупреждает всех Боци.
   - Он уже наступил! - несколько раз подпрыгивает на месте перевозбуждённый дядя Ахсара. - Стреляй!
   Боци неожиданно поворачивается и приставляет ствол автомата ему ко лбу.
   - Будешь рядом со мной нервничать, начну с тебя!
   Боци убирает автомат и кладёт его обратно на забор. Дядя Ахсара начинает икать, его оттаскивают за чьи-то спины подальше от неуравновешенного Боци.
  
   Старики подходят всё ближе к танкам. Ноги сами идут как-то медленнее...
   Пулеметы одного и второго танков держат стариков под прицелом и "следят" за их приближением...
   - Никогда мне эти танки не нравились, - разглядывает танки Муссэ, так близко он их никогда не видел.
   - Да-а... самолёты лучше, - вторит ему Геор.
   - Особенно пассажирские, - заканчивает Муссэ.
   Геор несколько раз глубоко вздыхает, идти в гору всё тяжелее...
   - Что-то мне... хреновато... - Геор с трудом делает ещё несколько шагов.
   Жарко. Ветер где-то подох, воздух стоит, свесив язык. И ещё такие нервные потрясения на старости хорошей жизни. В такой день из тени на солнцепёк лучше вообще не выходить, а старикам и грудничкам тем более.
   - У меня валидол есть, - вспоминает Муссэ.
   Муссэ тянет руку к внутреннему карману своего заношенного пиджака. Геор его резко останавливает, вцепившись в рукав.
   - Ты что?! Подумают, за гранатой полез! Улыбайся! Видел, как министры иностранных дел на переговорах улыбаются? - говорит Геор громким шепотом и показывает, как улыбка должна выглядеть.
   Деды изображают натянутые улыбки, которые со стороны выглядят не очень дипломатически и вызывают серьезные подозрения в подлости и неискренности стариков.
   - Зря мы всё это затеяли... - цедит сквозь улыбку Муссэ.
   - Сам говорил - давай быстрее всю чачу допьём! - отвечает ему Геор. - Вот и допили - она в такую жару во-о как в голову ударяет. Трезвый я б ни за что сюда не полез.
   Они подходят к танкам, останавливаются между ними, продолжая улыбаться.
  
   В российском танке. Марат и Павел рассматривают стариков в оптику. Коста притаился в надежде, что это его командир с механиком решили что-то предпринять ради его, Косты, спасения.
   - Странные они, - оценивает Павел застывших с полубеззубыми оскалами стариков.
   - Обкуренные. Видел я таких! - нервно реагирует Марат, подрагивая головой. - Они с тротилом под одеждой, щас под танк кинется и зажаримся, как шпроты... Им вообще никому доверять нельзя, они тут все шахиды и все против нас! - Марат напевает: - Tри танкиста, три весёлых трупа, экипаж машины боевой...
   Павел что-то не разделяет висельно-расстрельного веселья Марата.
   - Правда один труп будет с жетонами национальной гвардии. Вот наши эксперты-то удивятся! - радуется Марат хорошей шутке, которую они всем преподнесут.
   Павел увеличивает оптикой стариков и обшаривает их взглядом с ног до головы. Вроде бы одежда подозрительно не топорщится.
   - Нет у них ничего.
   - Это тебе так кажется. Вот идёт тебе навстречу, скажем, мамаша с коляской, а там никакого ребёнка нету, - продолжает разглагольствовать Марат, - там у неё акаэм, цинк с патронами и пять штук гранат, а если беременная навстречу попалась - хана тебе! Сто процентов, у неё там пояс со взрывчаткой накручен! И трындец твоему танку, потому что ты в неё никогда в жизни стрелять не будешь! А когда тебе в голову придёт, какого хрена беременная баба попёрлась на улицу, когда в город с боем вломились танки, будет уже поздно, Паша! Поэтому и стариков сюда послали! Они безобидными кажутся!
   Павел понимает, что в словах механика есть изрядная доля здравого смысла, но... не стрелять же по беззащитным старикам!
  
   Узкий пустынный коридор сельской улицы всё больше прогревается и становится чуть ли не центром мироздания, той точкой, где застыло вселенское равновесие, которое в любой момент может с хрустом надломиться, разрушиться и лавиной покатиться в тартарары. Геор и Муссэ стоят между танками, пытаясь это равновесие как-то удержать. Но к ним никто не выходит, с ними никто не разговаривает.
   - И что дальше? - пересохшим шепотом спрашивает у друга Муссэ.
   Геор поворачивается к российскому танку и кричит по-русски:
   - Мы пиришли на пэрегавори!
   Муссэ поворачивается к кавказскому танку и кричит на языке понятном танкистам национальной гвардии:
   - Мы пришли поговорить!
   Жителям села приходится знать несколько языков, кроме своего родного наречия. Придут русские - нужно с ними общаться, придёт национальная гвардия - тоже нужно как-то договариваться. Некоторые даже стали в шутку поговаривать о том, что английский учить нужно - вдруг когда-нибудь в Евросоюз примут - Турция ж тоже Европой оказалась. С русскими только как-то не очень пока понятно - они вроде как до Урала Европа, а потом - то ли Азия, то ли Сибирь, то ли сразу Дальний Восток, спорно переходящий в Японию. Шутки шутками, а закончилось тем, что те, кто помоложе, стали английским всерьёз заниматься. Боци даже компьютер для этого купил, компьютер произносит женскими и мужскими голосами иностранные слова, а Боци их повторяет, выучить не выучил, но соседей достал.
   Но, несмотря на свои лингвистические познания, в переговорах старики успеха не достигают. Переговоры остаются односторонними, потому что со стороны танков ответа не следует ни на одном из понятных или непонятных языков, включая язык жестов.
   Нелепость серьёзно затягивается. Два старика круглыми дураками стоят перед огромными железными танками, под направленными на них пулемётами... Никакого движения... никаких звуков... только ожидание непонятно чего под расплавленным солнцем, нарочно остановившимся точно над головой и проникающим лучами сквозь череп прямо в его содержимое...
   Первым не выдерживает Геор. Геор медленно подходит к российскому танку, приподняв руки с распахнутыми пустыми ладонями, чтобы показать свои мирные намерения.
   - У меня нэту ничиво! Ви старых людэй нэ уважаетэ! Ви там, а я тут! И вы на меня через пушка смотритэ! - кричит танку Геор.
   Геор вплотную подходит к танку, пока не упирается в горячую броню...
  
   Жители спрятанные за забором во дворе замерли в напряжении, слышно мух, чьи-то старые часы-луковицу и бурчание в чьих-то кишках. Кто-то начал облизывать сланец, из которого сложен забор, прижавшись к прохладному камню лицом; кто-то впился ногтями, оставляя глубокие бороздки, в кожу на ладони своей жены, которую нервно схватил за руку; кто-то распахнул рот; кто-то закрыл глаза; кто-то перебирает четки; кто-то молится Аллаху; кто-то - Богоматери, поспешно шевеля губами, чтобы успеть договорить молитву целиком, пока не началось, может хоть так удастся предотвратить, остановить, уберечь...
   Боци стоит с автоматом, направленным в сторону танков...
   - Боци, я тебя умоляю, - напряженными неуправляемыми связками сипит двоюродный брат Иласа. - Стреляй по нему, пока не поздно...
   - Уже поздно, могу в танк попасть... - еле слышно отвечает Боци.
   - Да ты прям в него стреляй! - советует дядя Ахсара.
   - Нет. Дед Геор худой слишком. - отказывается стрелять Боци. - Может навылет пройти, всё равно в танк попаду!
   Остаётся только потерпеть, чтобы узнать развязку, которую ни знать, ни видеть не хочется...
  
   Геор пытается понять, куда смотреть танку "прямо в глаза". Но так и не может найти ничего одушевлённого, что смотрело бы на него, вглядывалось бы, нет глаз в этой идеальной для войны глыбе проверенного на прочность металла. Геор вдруг начинает колотить ладонями по броне российского танка.
   - Виходи! Кто там у вас камандир, а?!
   Геор перестаёт колотить и поворачивается к танку национальной гвардии.
   - И ты тоже виходи! Поговори, как мужчины! Сапляков паслали дагавариваца, а сами, как пасэлэдние трусы изнутри сидите!
   Но танки оказываются равнодушными к отчаянно смелым словам Геора.
   - Тут люди киругом живут! Им страшна! Скажи в кого сэтрелять будешь!... - продолжает допытываться Геор у безглазого железа.
   Он то приседает, то взмахивает, как дирижёр, руками, чтобы придать большей выразительности и убедительности своим словам.
   - Виходи! Никто тэбя нэ обидит! Нэ бойся, я перэд тобой щит буду, от пулэмёт закрою, сынок! - кричит Геор и тому и другому танку, в надежде, что хоть эти слова пробьются сквозь броню.
   Но ответа или реакции никакой не следует, танки не шелохнутся, не выдают никак своих помыслов. Геор понимает, что напрочь проиграл, и весь сникает, как человек, из которого вынули смысл и надежду.
   Муссэ подходит к опирающемуся на танк Геору, у которого последние силы ушли на бесполезный крик, берет его под руку.
   - Ты всё правильно сказал, друг... Пойдем, пусть поубивают друг друга... а мы уж как-нибудь выживем, по подвалам отсидимся... первый раз, что ли? - пытается подбодрить старик старика.
   Они уходят от танков, бережно поддерживая друг друга, ничего ценнее в этой треклятой жизни у них уже не осталось.
   Неожиданно скрежетнув, люк на башне российского танка открывается, оттуда нехотя вылезает командир Павел. Нехотя спрыгивает на землю. Проводит пальцем по тому месту на броне, куда колотил Геор.
   - Ну, вот, краску поцарапал, вмятин наделал... а мы, между прочим, миротворцы, - обиженно говорит Павел. - Кто теперь это всё рихтовать будет? Красить? А деды? Напортачили и по кустам?
  
   В танке национальной гвардии. Васо и Гоча наблюдают в оптику за происходящим. Лёха пытается исхитриться и тоже заглянуть, чтобы увидеть, что там снаружи, и почему так напряглись эти два национальных гвардейца, но у него никак не получается. Хочется узнать, о чём они так яростно переговариваются? Но ни слова непонятно, только пару раз проскакивают слова, похожие на русские ругательства, но по ним сложно догадаться об общем смысле сказанного.
   - Стреляй, Васо. Это командир танка вылез! Там один механик остался. Завалишь командира, танк голыми руками возьмём, без царапины! У них механик наверняка такой же пацан, как этот, который у нас сидит! - вдруг разражается Гоча несвойственной ему многословной тирадой, как будто он много лет молчал, чтобы скопить слов для этой речи. - Звания дадут, наградят! Президент руки жать будет! Новый танк дадут!
   Васо смотрит на Павла в перекрестье прицела оптики танкового пулемета, они как бы встречаются взглядами. Рядом с Павлом стоят старики и тоже смотрят на танк... Да, новый танк бы не помешал, тем более говорят, что собираются закупать немецкие, с кондиционерами, но всего одну или две машины, вот бы оказаться командиром одного из таких танков...
   - Не тяни, командир! Давай! - кипит Гоча. - Пять секунд - и мы победили!!!
  
   Старики не подозревают, что творится в недрах танка национальной гвардии. Что впервые жизнь их повисла на самом тонком и нездоровом волоске, который вот-вот оборвётся, не выдержав напряжения. Что пуля-дура, предназначенная им, уже приготовилась и улыбается, чувствуя на своей узкой мордочке вкус крови, слыша заострённым ушками хруст плоти. Вот они и встретились, вот и сбылось предначертание, пуля обрела цель, а человек обрёл стремительно приближающееся небытие.
   Со времён изобретения лука основополагающий принцип убийства человека человеком совсем не изменился - нужно придать наибольшее ускорение твёрдому заострённому предмету, а будет сделано это с помощью тетивы или бездымного пороха - значения не имеет. Изменилась только скорость полёта и скорострельность. И если у какого-нибудь отчаянного и хорошо обученного самурая был шанс поймать оперённую стрелу в нескольких сантиметрах от своей груди или перерубить её отточенной катаной, то старики могут поймать неоперённые пули только своими подержанными телами.
   Павел, в отличие от стариков, понимает, что стоит, как столб в степи, и если ничего не происходит, значит, палить или не палить, внутри танка ещё не решили, и каким будет выбор - неизвестно. Он уже проклинает себя за этот молодецкий удалой поступок, за это ура-гусарство... И чем дальше, тем больше становится не по себе, - как из баньки прыгнул в прорубь, а она успела замёрзнуть.
   - Ну и чего вы меня вытащили? - говорит Павел старикам. - Идите вон по тому постучите. А я тут до вечера, как баклан, стоять не собираюсь.
   Геор идёт к танку национально гвардии, но дойти не успевает...
   Внутри танка национальной гвардии рождается какой-то глухой стук. Открывается люк на башне и оттуда вылезает Васо. Спрыгивает на землю.
   - Зэдравия жилаю, капитан, - говорит Васо и отдаёт честь Павлу.
   - Здравия желаю... капитан, - отвечает Павел и отдаёт честь Васо.
   Отдышавшийся Геор снова вступает, эмоционально размахивая руками.
   - Скажи ему, минэ туда надо ехать! - говорит он Васо, показывая за российский танк. - А ти ему скажи, минэ туда ехать надо! - переключается он на Павла, показывая за танк национальной гвардии. - Ми два барана на мосту встрэтилься!
   - Пусть мой наводчик отдаст, - Васо конкретизирует смысл переговоров, так как считает себя абсолютно правым, а российский танк и его командира - зарвавшимися.
   - А ты - моего наводчика, - поддерживает дружеский настрой беседы Павел.
   - Харашо, атдавайте друг другу наводчики, патом дальше пайдём абасуждать! - Геор взваливает на себя непосильное бремя сизокрылого голубя мира с пальмовой ветвью в клюве.
   - Как будем обмениваться? - спрашивает Павел.
   - Разгаваривать будем, кагда ты мой наводчик аддашь! - говорит Васо.
   - Я и говорю, как будем проводить обмен?
   - Ты нэ понял.
   Старики переводят взгляд с одного командира на другого и обратно, будто следят за теннисным мячиком на одном из крупных международных турниров. Они не вмешиваются, боясь спугнуть хрупкую удачу.
   Павел пытается разобраться:
   - Я тебе твоего наводчика отдаю, а ты мне моего не отдаёшь?
   Васо кивает:
   - Пэравильна.
   - И после этого ты со мной вообще разговаривать будешь?
   Васо кивает:
   - Пэравильна.
   - Необычные тут у вас понятия о переговорах.
   Перегревшиеся Геор и Муссэ не сразу понимают, что дело уткнулось в безвылазный тупик.
   - Тэвой наводчик, - разборчиво проговаривает Васо, чтобы Павел понял всё от первого до последнего слова, - сначала мой народ показания даст, как военный прэступник!
   - Чего?! - взвивается Павел. - Щас твой щенок закончит плакать и мне лично расскажет, где у вас налажено производство ядерных боеголовок и химического оружия! И отметит на карте все объекты! И ещё расскажет на камеру, что твой долбанный танк ехал прямо на Москву, а по пути ему мирные сёла приказано сжигать!
   По тому, как стремительно собирается вернуться в танк взбесившийся Павел, понятно, что угроза была не пустой, и Косту в ближайшее время ждёт серьёзное испытание на верность присяге и любовь к родине.
   Васо разворачивается и забирается на свой танк, думая, что зря не послушался механика и вылез на эти переговоры... Мочить русского капитана надо было! Впёрся на их землю!... Васо уже перестал сомневаться, что это их исконная земля, он уже чувствует, что готов биться за каждую её пядь, плюнув на всю историческую науку и её сомнения относительно границы - каждый границу двигает в сторону соседа... "Он, сволочь, думает, что ему тут пироги печь будут, чачу подливать и девок подкладывать? Что мы тут каждый мерзотный танк... как там у них говорят... "хлэб-сол" встречаем?"
   В этот момент Геор хватается за сердце и начинает оседать на землю. Муссэ пытается удержать его, но Геор сползает на пыльную дорогу у его ног и хрипит. Муссэ засовывает руку во внутренний карман...
   Васо всё ещё занят своими, проносящимися со скоростью метеоритов, мыслями: - "Надо огонь открывать! Уничтожить их танк вместе с наводчиком Костой! Он ведь не герой ни хрена! Такого русским наплетёт! Угораздило меня взять Косту к себе в экипаж - предыдущий наводчик сломал руку на учениях, а этого взял временно, на подмену, не думал, что серьёзное что-то прикажут выполнять... А потом весь мир журналистскими помоями изойдёт, когда этот лопоухий хлюпик будет заученно рассказывать, что ему матёрые кэгэбэшники напишут. А так... и парень героем погибнет, и военнопленного они с Гочей с собой привезут, и танк противника уничтожили... уж с Гочей они договорятся, что врать... и хрен с ним, что у их наводчика папаша какой-то научный светоч национального значения, профессор - не генерал, а Васо не студент!"
   Васо, забирающийся на танк, вдруг оборачивается к Павлу, как будто опасаясь, что думает слишком громко и откровенно, что Павел прочтёт или услышит его рвущиеся мысли, и опередит...
   В этот же момент Павел, забирающийся на свой танк, оборачивается и бросает короткий взгляд на Васо...
   Васо понимает, что в голове у Павла происходит построение точно такой же логической цепочки - они всё-таки закоренелые военные и образ мысли у них схож, как у муравьёв. Что русский капитан тоже уже хоронит своего наводчика в танке Васо... Но резких движений делать не надо, надо улыбнуться, что ли? Мол, никаких дурных намерений нет, не договорились, так не договорились... Васо неискренне кривит рот.
   - Сейчас... сейчас... - бормочет Муссэ, опустившись на колени рядом с Геором и копаясь в кармане.
   Время идёт, а валидола Муссэ никак не находит, он лихорадочно роется по остальным карманам.
   - Геор... я валидол дома забыл! - говорит Муссэ Геору, хватающемуся за горло, в надежде разорвать его и надышаться.
   Муссэ кричит Павлу и Васо:
   - Его надо дом нэсти!!! За валидол!!!
   Павел и Васо смотрят на люки своих танков, которые уже собирались открыть, друг на друга, на хрипящего на земле старика, и другого старика - растерянного и беспомощного...
   - Он здэсь пусть пасидит, а ви сбегайте за валидол... - предлагает Васо.
   - Ти что идиот?! Мине восемьдэсят лэт! Я последний раз бэгать мог, когда ти спэрматозоидом бил! Нэсти нада! Он здэсь меня нэ даждётся! - кричит Муссэ.
   - Пойми, отец, мы не можем... мы же на службе... - пытается как-то оправдаться Павел. - Я ж танк тут не брошу.
   - Твой атэц так умирать будэт, ти ему тоже это скажишь?!! - отвечает ему Муссэ и по-своему добавляет что-то совсем ужасное в адрес Павла и Васо.
   Муссэ приподнимает хрипящего Геора с земли и пытается тащить его сам...
   Два здоровых мужика в форме смотрят друг на друга и пытаются совершить правильный человеческий выбор, но он осложняется присягой, геополитикой, уставом, тактикой, стратегией, средствами массовой информации, воспитательницей в ясельной группе детского сада, историческими традициями, личными амбициями, первой любовью к однокласснице и прочим ворохом мусора, который хранит в нейронных закромах мозга психически уравновешенный, не совершающий аморальных поступков, не страдающий хроническими заболеваниями и порочными привычками, не гей и не наркоман, а верный и правильный современный человек.
   А немощный старик тащит на себе умирающего друга...
   Павел и Васо одновременно открывают люки и заглядывают в них.
   - До моего возвращения танк не покидать! Полная боевая готовность! - кричит в люк Павел.
   - Из танка не выходить! Боевая готовность номер один! Скоро вернусь! - по-своему кричит в танк Васо.
   Павел и Васо спрыгивают с танков на дорогу и подбегают к Муссэ с Геором. Они берут Геора за руки и за ноги и быстро несут его в направлении, которое показывает Муссэ, пытающий за ними поспеть.
   - Далеко? - спрашивает Павел.
   - Нэт! - машет рукой Муссэ. - Савсэм недалэко, если напрямки хадить!
  
   В российском танке. Растерянный механик Марат смотрит в оптику. Он видит, как его командир вместе с командиром танка противника исчезают за углом, волоча подыхающего полуобморочного старика. Их сопровождает другой старик, представитель скорее всего враждебно настроенного местного населения. И что прикажете думать?
   И наступает неподвижность. Всё осталось в равновесии - танки стоят друг напротив друга, затаившееся село, зависшее перегретое светило, и ни одной приличной перспективы. Командир растворяется без следа и только тут Марат окончательно понимает, что остался совсем один. Не считая этого...
   Марат оборачивается на связанного Косту, который мешком валяется где-то на месте наводчика и пытается дёргать головой и заглядывать в оптику, чтобы узнать, что же случилось?
   Марат вытаскивает пистолет...
  
   Сходка постепенно превращается в посещение какого-то странного шоу или спортивного мероприятия, когда множество людей не оторвать от наблюдения за игрой по очень простым правилам - если спортивный снаряд загонят в одни ворота, то выживет одна команда, если в другие, то - другая, а если снаряд выйдет за пределы поля, то не выживут зрители. И совершенно не понятно, кто в фаворитах, а кто в форвардах, кто судья, и от кого зависит исход игры? А игра настолько захватывающая, что не вздохнуть, не пискнуть.
   Хоть жители и увлечены происходящим, но никто не понял из-за дальности расстояния, что произошло у танков, словно все одновременно моргнули, а мяч уже в сетке. Никто не увидел, почему вдруг Геор оказался на земле, а танкисты его куда-то потащили. Начинают переспрашивать у тех, кто помоложе и на более выгодных местах.
   - Кто в Геора стрелял?! - со слезами в голосе пытается выяснить внучатая племянница Муссэ.
   - Кто стрелял, дура?! Звука не было! - успокаивает её Боци. - Никто ни в кого не стрелял!
   - А почему Геор упал?! - подвывает тёща Боци.
   - Он его ножом ударил! - кричит дядя Ахсара.
   - Кто? - хватается за сердце внучатая племянница Муссэ.
   - Русский! - кричит дядя Ахсара. - Вы ж все тут были! Все это видели!
   - Да замолчи ты! Это был не русский! - пытается добиться правды двоюродный брат Иласа. - И не ножом, а отвёрткой!
   - А я говорю - русский! - перекрикивает его дядя Ахсара.
  
   В российском танке. Коста по резкому и напряженному сопению Марата определяет, что творится что-то из ряда вон выходящее.
   - Что там происходит? - спрашивает Коста по-английски у Марата.
   Марат объясняет состояние, в котором они находятся, метафорически.
   - Дорогой Дед Мороз, пишу тебе письмо, потому что охуеваю от холода, мне два года и писать я не умею, помогает мне любимый дедушка, у него одна ручка ещё двигается... В общем, всё хреново, если ты об этом.
   Марат с пистолетом перебирается поближе к военнопленному, улыбается, чтобы не спугнуть заранее. Приставляет ласково пистолет ко лбу Косты и только после этого начинает орать:
   - Еще раз пасть откроешь, башку размозжу! Я теперь командир основного боевого танка Российской Федерации! Понял, сука?! Будешь делать, всё, что я тебе скажу! Будешь говорить, пердеть и дёргаться, только когда я тебе разрешу!!!
   Марат по ходу вспоминает, что пленный не говорит ни на одном из знакомых и малознакомых ему языков, а знает Марат русский в совершенстве и татарский от деда. Поэтому все его пугающие крики не имеют никакого смысла, кроме перемещения воздуха.
   - И не надо со мной спорить, гнида! - подытоживает Марат, чем окончательно устанавливает полную дискриминацию в их отношениях.
  
   В танке национальной гвардии. Гоча отрывается от оптики, смотрит на связанного Лёху, который уже успел заглянуть в командирскую оптику. Лёха увидел только, как его командир Павел и командир этого танка волокут куда-то тощего старика, а за ними бежит другой бородатый старец в папахе и что-то жалобно причитает. А что там случилось с первым стариком, Лёха не знает и пытается догадаться, но по всему выходит, что кто-то этого старика или ударил, или угробил каким-то другим способом. Но кто? И как?
   - А чего нельзя смотреть, что ли? - спрашивает Лёха. - Ты же мне не объяснишь, что там случилось?
   Гоча неторопливо, смакуя, достаёт свой чудовищный нож мясника...
  
   ГЕОР
  
   Такого тумана в их селе не было никогда. Как будто их бурливая река Каура в один момент испарилась вся до последней капли, закрыв непроницаемой молочной взвесью и небо, и солнце, и звёзды с луною. Как будто вокруг села не стало ничего, остался только клочок каменистой земли, а горы рухнули в пустоту, и теперь висит село, пошевеливая корнями, непонятно где и непонятно на чём.
   Геор вышел во двор и понял, что теперь везде нужно ходить на ощупь. Он на всякий случай взял толстую орешину подлиннее, чтобы простукивать ею землю в особенно густых клубах тумана, чтобы не провалиться куда-нибудь. Будешь лежать в какой-нибудь канаве со сломанной ногой и орать, а никто и не услышит и не подойдёт, потому что заблудился и вместо села пошел в сторону гор, куда ходят только пастухи.
   Четыре стука орешиной по земле - здесь должна быть калитка в заборе. Калитка нашлась, приветственно скрипнула и Геору почувствовал себя увереннее. Геор вышел на улицу, сделал два шага и понял, что больше не видит своего дома, растворившегося в мельчайших каплях воды. Геор по родному селу мог ходить с закрытыми глазами, поэтому двинулся вперед без всяких опасений, но...
   Теперь Геор понимал, почему слепые постоянно обо что-то спотыкаются и ходят очень осторожно. Привычный изгиб улицы в тумане кто-то подменил и Геор, уверенный, что идёт абсолютно правильно, со всего маху налетел на угол каменного забора, упал и прокатился несколько метров по спуску, круто уходящей вниз улицы, а потом его, громыхая, догнала орешина. Геору показалось, будто в тумане засмеялся над ним кто-то, неприятно так хохотнул.
   - Эй! Это кто? - позвал Геор, но туман умолк и затаился.
   Теперь Геор решил простукивать всё вокруг, потому что было очень больно и обидно - он здесь ходил семьдесят семь из семидесяти восьми прожитых лет. Постукивание палкой очень сильно замедляло скорость передвижения, но после нескольких камней, о которые он не споткнулся, и двух заборов, на которые он не налетел, такой способ хождения стал привычным.
   Геор простукал землю перед собой - раз-два-три, и собрался сделать очередной шаг, но получилось раз-два-..., три смазалось и куда-то пропало. Геор ещё несколько раз стукнул орешиной и понял, что перед ним край. Край чего-то. Может быть, ямы. Может быть, провала. Хорошо, что это имело края. Значит можно обойти. Геор встал на четвереньки и общупал край - это не оползень, не размыв и не провал, это явно появилось не само по себе, а по чьему-то умыслу. Геор нащупал рукой камень с кулак и бросил его туда. Он сел и стал ждать, но звука камень не вернул.
   - А-а-а-а! - крикнул Геор, но всё равно, что сделал это в подушку, несмотря на бездонность эха не было.
   Геор понял, что перед ним прорва - если в неё провалиться, то не вернёшься уже никогда, прорва ничего не отдаёт обратно.
   Геор встал и обстучал орешиной края - прорву действительно можно было обойти. Геор, стараясь держаться не очень близко, но ощутимо у края, чтобы не потерять его, обошел бездонную прорву, и пошел дальше, удвоив осторожность.
   Геор постучал в дверь дома Муссэ, но ему никто не ответил, не обрадовался, не вышел поприветствовать, не пригласил внутрь. И собаку Муссэ зачем-то отпустил - остались только цепь с нерасстёгнутым ошейником. Геор постучал в дверь ещё раз, после чего очень робко вошел, как будто боялся открыть дверь и увидеть, что Муссэ умер.
   В доме тумана не было и всё было видно, как в сумерках, но за окнами дом заканчивался, обложенный ватой. Геор включил свет, но выключатель щелкнул впустую - ни одна лампочка в доме не горела, электричество из проводов впитал ненасытный туман.
   Геор осмотрелся, всё выглядело так, будто Муссэ только что сорвался и ушел по срочному делу. Геор подошел к столу и потрогал чашку с отбитым краем - чай в ней еще был тёплым. Значит, Муссэ был здесь буквально несколько минут назад.
   - Куда тебя понесло в туман, старый ты пень? - спросил Геор у дома.
   Он стал думать, что Муссэ мог пойти к нему и они разминулись у самой его калитки. Но путь здесь только один и Геор обязательно услышал бы стук палки, без которой Муссэ точно бы не отправился в такой туман - он полжизни был подслеповат и носил очки. Значит, он пошел в другую сторону. А куда? И к кому?
   Геора не оставляло ощущение, что в доме Муссэ что-то не так, что-то неправильно... Но что? он никак не мог понять, осматриваясь вокруг уже по пятому разу. Но так и не понял. Геор решил выйти на улицу и покричать Муссэ, далеко уйти он не мог и обязательно услышит.
   Геор спустился на последнюю ступеньку крыльца и опробовал орешиной землю - поверхность по-прежнему оказалась твёрдой, туман её не растворил. Геор отважно дошел почти до ворот и набрал полные лёгкие тумана. И тут случилось нечто малообъяснимое...
   Геор стоял с открытым перекошенным ртом, собираясь разродиться криком, вызывающим обвалы и лавины, чтобы дозваться своего друга, но это заставило его сдуться и вместо крика вышел какой-то короткий стон или длинный кряк.
   В доме Муссэ звонил телефон. Обычным железным телефонным звонком, когда внутри телефонного аппарата молоточек бешено стучит по двум чашечкам от будильника, извлекая из них дребезжание.
   Геор знал, что телефона в доме Муссэ не было и не могло быть никогда. У них в селе когда-то давным-давно была телефонная связь, которую провели в качестве эксперимента, и единственный телефонный аппарат был установлен в сельсовете, но через год стала понятна полная бесперспективность подобного нововведения - из трёхсот шестидесяти пяти дней устойчивая связь полноценно просуществовала шесть с половиной дней. Остальное время её обрывало, смывало, разрушало и замыкало где-то в горах. Поддерживать линию в рабочем состоянии оказалось непосильно дорого и бессмысленно, столбы исчезали десятками, а провода - километрами.
   Когда аппарата работал и начиналась гроза, вокруг него собирались дети и слушали - во время особенно сильных грозовых разрядов из непостижимой дали, спрятанной в телефонной трубке, долетали резкие хриплые вскрики на непонятном языке и загадочные космические шумы. Звучали вскрики либо обличающе, либо предостерегающе. Дети знали, что это голос Бога. И кто поймёт, что ему сказали, тот будет жить вечно.
   Теперь Геор понял, что в доме Муссэ было не так - на тумбочке стоял черный телефонный аппарат и настойчиво звонил. Геор подождал, пока аппарат перестанет звонить, но он всё продолжал и продолжал трещать. Через некоторое время Геор догадался, что звонят именно ему, и он имеет полное право снять трубку.
   Геор поднял трубку и осторожно поднёс её к уху. Там происходило что-то похожее на последнюю битву добра со злом... Как будто гроза была везде и в каждый сантиметр телефонной линии била тысяча молний, сквозь всплески и всполохи прорывались те самые голоса, которые заставляли детей часами сидеть неподвижно у трубки и пугаться каждой тени потом по дороге домой. Геор пытался разобрать хоть слово, но не мог. Оторваться от того, что творилось в трубке было невозможно, но и слушать дальше - тоже. Можно было навечно потерять покой. Геор уже хотел положить трубку на аппарат, когда услышал:
   - Найди... его...
   Слова были на каком-то другом языке, но Геор их почему-то понял. Он стал вслушиваться, пытаясь разобрать ещё какие-то слова, но в трубке всё вернулось к первозданному хаосу. Геор положил трубку и вышел из дома Муссэ.
   Геор не понимал, кого он должен найти и зачем? Своего друга Муссэ? Ему грозит какая-то опасность и Геор должен помочь? А если искать не Муссэ, то кого? Знает его Геор или нет?
   Геор спустился с крыльца на траву, плавающую в молоке, и вдруг что-то почувствовал... Он заставил мысли заткнуться, потому что мешали вслушиваться. Где-то в тумане был кто-то, кого он должен найти. И этот кто-то совсем не хотел встречаться с Геором, настолько сильно, что мог наброситься в любую секунду... Кто-то был вон там, в том направлении... Геор выставил орешину вперёд и сделал несколько осторожных шагов...
   Пробираться по дворами в тумане и преследовать кого-то было очень сложно - из пелены небытия все предметы появлялись стремительно и не оттуда, откуда ждёшь, но старик постепенно настигал кого-то, сокращал расстояние... Иногда Геору казалось, что кто-то специально останавливается и поджидает его, чтобы не отстал и не потерялся...
   Геор перестал спотыкаться и биться об углы, понял, что они уже за селом. По лицу Геора стегали ветки деревьев, без всякой последовательности вылетающие из тумана именно на высоте головы, орешина не спасала, но Геор её не бросал. Подъём становился всё круче и круче и Геору приходилось часто опираться на орешину, чтобы не скатиться вниз. Геор никак не мог определить, где же он находится? Окрестности села Геор облазил вдоль и поперёк, но сейчас он уже потерялся и не нашел бы дорогу обратно.
   Кто-то начал постепенно сдавать. Геору уже казалось, что он несколько раз мог различить силуэт кого-то в клубах тумана. Но это мог быть и оптический обман, - когда чего-то очень хочешь увидеть, зрение обязательно подсунет тебе фата-моргану. Но Геор не мог ошибаться, он чутьём определял - кто-то уже очень близко, кто-то от него не уйдёт. Это придавало Геору последних сил. Он должен был догнать кого-то во что бы то ни стало...
   Геор решился на отчаянный рывок - он ускорился раза в два, прекрасно понимая, если не настигнет кого-то через двадцать-тридцать метров, то рухнет, растеряв последние старческие силы, и не встанет уже никогда, он будет бессилен, как ребёнок, и кто-то справится с ним безо всякого труда... Геор уже видел завихрения тумана, которые оставлял за собой кто-то. Геор уже выставил вперёд руку, чтобы схватить кого-то... Но кто-то вдруг неожиданно резко и быстро метнулся в сторону, и откуда силы взялись, и исчез бесследно... Геор по инерции летел вперёд... Он почувствовал, что твёрдая поверхность закончилась и под ногами пустота... И что он стремительно падает в эту пустоту, как в прорву, которую ему удалось обойти по краю...
   Спасла Геора орешина, которую он не выпустил из рук, - она застряла, одним концом зацепившись за дерево, другим - попала в трещину в скале. Геор по орешине забрался обратно на край обрыва и вытащил свою спасительницу.
   Теперь он узнал это место - самый высокий и крутой край скалы над рекой. Река вымыла в скале узкую глубокую трещину, шириной всего в два десятка метров, где, беспокойно ворочаясь, улеглась на самом дне. Если бы Геор упал - лететь ему почти сотню метров прямиком на камни, умытые и ухоженные быстрой водой с ледника. Кто-то завёл сюда Геора, заманил, точно зная, что Геор не выживет после такого падения, что у него нет никаких шансов уцелеть.
   Геор выставил орешину и стал водить ею вокруг, понимая, что кто-то не оставит попыток с ним покончить. Геор пытался выудить из белёсой мглы хоть какой-то звук-намёк, который подскажет, где находится кто-то, который поможет уцепиться за проблеск интуиции...
   Геор почувствовал какое-то движение, которое передавалось от одной мельчайшей частицы воды, к другой. Он никак не мог понять, что-то это? Что несёт в себе это движение? О чём пытается предупредить?
   Из тумана бесшумно вылетел увесистый камень и попал в шею Геору. Геор упал. Он почувствовал, что у него раздроблены челюсть, шея и ключица. Отнялась рука, державшая орешину. Геор отполз в сторону, подтягивая себя действующей рукой. На то место, где только что была голова Геора приземлился с подводным стуком камень, размером с эту самую голову.
   Геор попытался встать, плечо, пол-лица и шея горели огнём, но к счастью были не раздроблены, а представляли собой одну большую ссадину. Встать удалось и Геор попытался занять такое положение, чтобы хотя бы спину прикрывала скала. Третий камень прошуршал об туман в нескольких сантиметрах от головы и содрал кожу на ухе. Он с треском лопнул от удара о скалу за спиной Геора.
   Геор понимал, что кто-то гораздо лучше него видит и слышит в непроглядном киселе тумана. И что шансы сведены практически к нулю - не третий, так десятый камень добьёт старика. Поэтому Геор решился на отчаянный поступок - он, сильно размахнувшись, метнул как копьё орешину туда, откуда, как ему показалось, прилетел последний камень.
   Камни прилетать перестали.
   Геор встал на четвереньки и пополз - у него не было орешины, которой он смог бы простучать пространство вокруг...
   Геор полз и полз, пока не наткнулся на кого-то, лежавшего, раскинув руки. Орешина своим тупым концом угодила ему прямо в то место, где лоб соединяется с носом. Геор рукой разогнал туман над лицом кого-то и понял, что это лицо было ему хорошо знакомо, что он знал кого-то ещё вот таким и беспощадно драл по голой заднице крапивой за безобразные проделки и шалости... За что и почему он должен был его найти и убить? Геор так и не понял...
  
   Тяжело дышащие Павел и Васо втаскивают Геора в узкую дверь старого осевшего дома, Муссэ показывает, куда нести. Дом Геора ничем не выделяется среди остальных сельских домов - такой же вечный, такой же небогатый, с такой же печью и такой же тощей кошкой, которая никак не может расправиться с многочисленным мышиным кланом, поселившимся ещё с весны.
   - Ни фига себе - напрямки недалеко! - с трудом переводит дух Павел. - Да тут такси надо было заказывать!
   - У нас ниэт такси, - отвечает Муссэ.
   Павел решает не объяснять, что пытался пошутить и ободрить.
   - Жалко, - говорит он.
   Павел и Васо кладут старика на кровать. Признаков жизни он не подаёт. Васо сжимает и разжимает пальцы на своих затёкших руках.
   - Худой, а вэсит как статуя из цэлый кусок гранит!
   Муссэ хватает со стола валидол, пытается затолкнуть таблетку в рот Геору. Но Геор уже не может ничего жевать или проглотить, язык безвольно лежит во рту, а губы оскалили остатки зубов. Муссэ прекращает бесплодные попытки дать лекарство Геору, рот так и остаётся некрасиво открытым. Павел прислушивается к дыханию старика - может, зря тащили в такую даль? Геор кладёт таблетку валидола, которую так и не смог дать другу, себе в рот.
   В дом вбегает Ирэ, внучка Геора, девушка лет двадцати с небольшим. Она не красавица, но фигурка ладная, хоть и одета во что-то бесформенное, удобное для работы по хозяйству. Васо и Павел, несмотря на удручающую серьёзность момента, скользят оценивающе взглядами по внучке.
   - Приступ? - Ирэ спрашивает у старика Муссэ по-своему. - Давно началось?
   - Не очень давно, несли мы его долго, - Муссэ почти плачет. - Сделай что-нибудь, внучка!
   Ирэ расстёгивает рубашку на груди Геора, складывает руки в замок и с размаху наносит несколько сильных ударов в область сердца, отзывающихся неприятным глухим звуком...
   Ирэ наклоняется к полуоткрытому рту старика, обхватывает лицо руками, сжимает и делает искусственное дыхание - несколько выдохов. Упирается в грудь руками - несколько резких нажатий, снова сжимает лицо и продолжает вдыхать в старика воздух из собственных лёгких. Прикладывает ухо к груди...
   Наносит резкие удары в область сердца... Дышит рот в рот... нажимает на грудь...
   Павел, Васо и Муссэ замерли, боясь пошевелиться, ощущая свою полную беспомощность. Они понимают, что Ирэ уже всё это когда-то делала, и, может быть даже не раз, вытаскивая старика с того света... И вся надежда только на неё...
   Но Ирэ вдруг прекращает попытки вернуть Геора к жизни и отходит от кровати. Геор лежит неподвижно. Ирэ садится на стул и кладёт руки на колени, как будто очень устала от монотонной работы.
   - Всё... - говорит Ирэ.
   По лицу Муссэ текут слёзы. Васо крестится и что-то бормочет под нос по-своему - напутствует новопреставившуюся старикову душу в последний далёкий путь.
   Павел подходит к Геору, наклоняется, щупает пульс на шее.
   - Вы мне не верите? - спрашивает Ирэ.
   Но Павел продолжает мять пальцами шею старика. Его взгляд бегает по комнате, пытаясь отыскать что-то очень необходимое прямо сейчас, без чего не обойтись, и видимо находит.
   - Принеси воды! - вдруг приказывает Павел Ирэ.
   Ирэ вскакивает со стула и собирается броситься за водой, но останавливается, понимая основательное безумие просьбы.
   - Ви нэ понимаете? Он умэр! - пытается донести до Павла Ирэ. - Он насавсем умэр!
   - Хватит рассуждать! - требует Павел резко. - Воды дай, я сказал!
   Ирэ поддаётся его воле.
   - Много?
   - Нет! Кружку! Стакан!
   Ирэ выбегает из комнаты и возвращается со стаканом воды. Павел в это время вытаскивает из розетки штекер с проводом от старенького торшера. После чего выдирает этот двужильный сетевой провод из торшера, разрывает посредине его надвое. Вытаскивает из кармана зажигалку, обжигает концы провода, освобождая от изоляции. После чего вставляет штекер обратно в розетку. Ирэ и Муссэ боятся спрашивать, что затеял Павел. Васо так вообще махнул на всё рукой: - "Пусть делает, что хочет, я в это лезть не собираюсь, а то потом выяснится, что это мы деда замочили, а родня по судам с трибуналами затаскает..."
   Павел берет стакан с водой у Ирэ, выливает на грудь старику, и... прижимает оголённые концы к коже!
   Тут же начинает неприятно пахнуть паленой человеческой плотью, тело Геора неестественно выгибается в конвульсиях, скрипит и жалуется панцирная сетка кровати...
   Ирэ закрывает рот руками, чтобы не запричитать и не завыть. Васо, собиравшийся прокашляться и что-то протестующее сказать, так и не прокашлялся, но и рот не закрыл...
   Павел отнимает провода, хлопает старика по щекам, пробует пульс на шее...
   Ирэ смотрит на Павла с ужасом и надеждой, Муссэ, не сводя взгляд с Павла, кладёт себе в рот очередную таблетку валидола.
   Павел повторяет процедуру еще раз... Снова тело старика ломает в странном лежачем танце, голова, как у куклы, мотается из стороны в сторону и стучит о деревянную спинку кровати. Павел отнимает провода, проверяет пульс на шее... приподнимает веки, пытаясь добиться от зрачков реакции на свет...
   - Теперь точно... умер, - говорит Павел, так и не обнаружив после всех процедур признаков или остатков жизни в теле Геора.
   Павел вытаскивает штекер из розетки.
   - Ви доктор? - спрашивает Ирэ.
   - Нет. Я электрик. Шутка. Просто у меня богатый жизненный опыт, - отвечает ей Павел. - Извини, что не смогли его спасти...
   В этот момент Геор хрипло втягивает воздух и начинает кашлять... Ирэ бросается к Геору.
   - Притворялся, старый пень? - спрашивает Павел, заканчивая сматывать шнур.
   Геор садится и офонарело смотрит вокруг, он никак не может понять, где находится и кто эти люди в форме, которые ему улыбаются.
   - Вы кто? - спрашивает Геор.
   - Я - твоя внучка... - объясняет ему Ирэ.
   - Я тоже, - пытается несколько разрядить атмосферу Павел.
   Но Геор сейчас не склонен думать в таком тоне. Он смотрит на Ирэ.
   - Тебя я помню. А это кто? - спрашивает Геор, переводя взгляд на Павла и Васо.
   - Не знаю, - честно отвечает ему Ирэ.
   - Ну... мы... эти... - теперь Павел не совсем понимает, как представиться старику, который только что чуть не преставился, - танкисты мы.
   - Кто? - не понимает Геор.
   - Ми ездиим на таких бальших желэзных штуках, - объясняет Васо.
   - Тэрактор, да? Вы - тэрактористы?
   - Ага, - кивает Павел, - почти угадал.
   Муссэ не может поверить своим глазам и ушам.
   - А меня... ты помнишь?
   Геор приглядывается, как будто Муссэ от него где-то очень далеко, как будто хочет вспомнить имя, которое помнил ещё пять минут назад, но...
   - Нет.
   Геор встаёт с кровати, несмотря на попытки Ирэ остановить его. Подходит вплотную к Муссэ и начинает его в упор разглядывать, наклоняется к самому лицу, берет пальцами за нос, крутит уши, приоткрывает рот и засовывает туда палец...
   Павел с Васо решают дождаться, чем это всё закончится...
  
   Во двор у дома Геора короткими перебежками, прячась за укрытиями, вбегает с десяток вооруженных жителей села, присутствовавших на сходке, среди которых Илас и Боци... Они бесшумно окружают дом, пригнувшись проскальзывают под окнами, чтобы не быть замеченными из дома... У Боци в руках калаш, отнятый у пацанов, у Иласа - снайперская винтовка, за которой он успел забежать домой, остальные вооружены одноствольными и двуствольными охотничьими ружьями.
   Илас показывает жестами Боци - держи на прицеле окна, будут прыгать оттуда, а сам бесшумной тенью подбегает к двери... Стоит, прислушиваясь, старается узнать, что происходит в доме. Так и не понимает - всё в доме тихо, не слышно ни одного движения, не скрипит пол от шагов, никто не разговаривает. Илас обводит всех вопросительным взглядом, мол, готовы?... Ответом служат кивки головой - да, готовы!
   Илас ногой выбивает дверь и вламывается в дом, за ним бросаются несколько жителей села с оружием наперевес...
   Всё это происходит в тот момент, когда Геор начинает смеяться, глядя на потерянного Муссэ, наконец осознавшего, что его друг потерял разум и уже больше никогда не будет таким, как прежде.
   - Тэбя, старого падлеца, забудишь! - после чего поворачивается к Павлу с Васо. - Давайте зэнакомиться, что ли?
   Вот тут-то дверь в дом и падает...
  
   ЗА ТРИДЕВЯДЬ ЗЕМЕЛЬ
  
   В российском танке. Марат сидит и смотрит на часы. Он разговаривает, сидя спиной к Коста, который не понимает ни единого слова, но пристально вслушивается в то, что бубнит Марат, в слабой надежде, что тот неожиданно перейдёт, например, на итальянский.
   - Бля... два с половиной часа... Можно было и валидол дать, и кусок жопы вместо сердца пересадить... А если их в заложники взяли? Или завалили? И чего мне теперь делать? - интересуется Марат у танка и у самого себя. - Но главный вопрос, на хрена мне вообще дёргаться?! Приказали танк сторожить - я сторожу!
   Связанный Коста на всякий случай перестаёт сопеть. Но Марат всё равно поворачивается к нему.
   - Что в такой ситуации делать, а сайгак? Ты ж наверно устав внимательно читал? Не так как я?
   Коста не отвечает.
   - Чего молчишь? Разрешаю говорить!
   Коста догадывается, что выбирать нужно из двух вариантов - будешь молчать, будут орать и размахивать пистолетом, будешь говорить, будут орать и размахивать пистолетом.
   - Мне кажется... я думаю... но я не хочу настаивать на своём мнении... - выдавливает из себя Коста по-своему.
   - Хватит нести всякую чушь! - затыкает его Марат, ткнув в бок пистолетом, как будто понял. - Я тебе по делу вопрос задал!
   Коста пожимает плечами, ничего другого ему в голову не приходит:
   - По уставу положено спасать жизнь командира. У вас наверно такой же устав, как и у нас.
   - По-моему, по уставу нужно первым делом командира спасать, а потом уже всё остальное барахлишко, - параллельно объясняет в это время Марат. - Капитана надо искать!... Капитан!
   Марат прикладывает ладонь козырьком ко лбу и делает вид, что озирается по сторонам и что-то высматривает.
   - Понял?
   - Хочешь пойти искать своего капитана? - спрашивает Коста по-своему. - Иди, я могу танк посторожить.
   - Хочешь тут остаться? - догадывается и скалится Марат. - Тебе кажется, такая смешная шутка?
   Коста за неверный ответ болезненно получает кулаком в печень.
   - Скажи своему механику, пусть вылазит, пойдем вместе капитанов искать.
   - Я не понимаю длинные сложносочинённые предложения на вашем языке! - отвечает ему Коста по-своему. - И простые тоже не понимаю! Я вообще ни-че-го не понимаю!
   Марат жестами пытается объяснить Коста, что тот должен высунуться из люка и договориться со своим механиком, чтобы тот тоже пошел искать капитана и взял с собой их пленного наводчика.
   - Все вместе... ходить... капитан... искать... кругом! - Марат гримасничает и размахивает руками.
   Коста спокойно за этим наблюдает. Выступление Марата походит на кукольное представление, рассчитанное на детей, которые только что начали говорить слово "мама".
   - Видел бы ты себя со стороны, - говорит Коста по-своему.
   - Понял? - радостно спрашивает Марат. - По довольной морде вижу, что понял!
   Коста отрицательно качает головой. Тогда Марат приставляет ему ко лбу пистолет и снимает его с предохранителя.
   - Вылазь в люк и договаривайся со своим долбанным механиком, баран! - внятно выговаривает Марат.
   И Коста неожиданно всё понимает до последнего слова.
  
   Люк на башне российского танка приоткрывается и оттуда показывается голова Косты, которая слегка постукивает зубами от пережитого, а может быть из-за того, что пистолет снятый с предохранителя упирается ему в живот.
   - Гоча! Гоча! - кричит голова Косты.
   Ответа нет. Коста некоторое время ждёт, но его пришпоривает нажатие стволом пистолета куда-то в область солнечного сплетения.
   - Это я, Коста! Гоча, поговорить надо! Высунь ты свою башку!!! - продолжает кричать Коста по-своему. - Гоча! Я тебя прошу! Он в тебя не будет стрелять! Он только в меня будет стрелять, если я с тобой не договорюсь! Гоча, ну пожалуйста!!!
   Люк на башне кавказского танка приоткрывается небольшой щелью, потом поднимается, из-за него, как из-за щита, медленно показываются полголовы с глазами. Подозрительные глаза зыркают по сторонам.
   - Чего надо? - спрашивает Гоча.
   Коста радуется появлению Гочи, как поцелую мамы перед сном.
   - Русский странно себя ведет... похоже он наглотался наркотиков... В общем, как я понял, он хочет, чтоб мы с ним пошли командиров искать! - кричит Коста Гоче. - Ты как на это смотришь?
   К удивлению Косты люк на башне танка национальной гвардии тут же захлопывается.
   - Эй! Гоча! Гоча, поговори со мной! Он же меня застрелит! Гоча!!! - заходится Коста, совершенно не ожидавший подобной реакции от Гочи.
   - Ну что там? - интересуется снизу Марат.
   - Не надо нервничать, у нас идут переговоры. Гоча взял паузу. Сейчас он подумает и даст ответ. А пока... пожалуйста... поставь пистолет на предохранитель.
   - Ты давай там быстрее! А то я нервничаю, когда рядом не по-русски говорят. А мне нервничать нельзя - я неприятным каким-то делаюсь.
  
   В танке национальной гвардии. Гоча сидит в глубокой задумчивости, как шахматист в шаге от позорного мата, он совершенно не знает, что предпринять, чешет голову и поглаживает усы, проблема для Гочи неразрешимая... Он привык подчиняться и быстро, смело и умело выполнять приказы. Танк в бою он чувствовал, как велосипед, боевую обстановку оценивал каким-то неосознанным чутьём, доставшимся от предков, владевших джигитовкой, спасавшей жизнь в сабельной рубке. Но в такой многофигурной композиции на клетчатой доске ситуации мозг механика, натренированный на определённую последовательность действий, сбоит и не может найти нужный алгоритм.
   - Чего там случилось-то? - спрашивает Лёха испуганно, видя, что Гоча стал постукивать своим ножом плашмя по колену и чесать им голову.
   Гочу прорывает:
   - Думать не мешай! У меня приказ не покидать танк, а по уставу я должен спасать жизнь командира! Понял?!... А если твой русский что-то придумал? А я не командир, чтобы такие решения принимать! Моё дело отвёз-привёз! Сломалось - починил! Говорил я Васо, надо было грохнуть твоего капитана и дело с концом!
   Лёха сочувствующе потряхивает головой в такт речи, потому что слышатся по-детски обиженные нотки в голосе механика.
   - Не знаю, что твой земляк наговорил, но командиров часа два нету, искать надо идти, всё что угодно могло с ними случиться...
   Гоча смотрит на него, как попугай из клетки.
   - И ты туда же?! - орёт Гоча по-своему, догадавшись каким-то непостижимым чутьём, о чём говорит Лёха.
  
   Люк на танке национальной гвардии опасливо открывается, снова из-за него показываются подозрительные глаза Гочи.
   - Господи! Ты вернулся! - Коста готов выпрыгнуть из люка и броситься механику на шею.
   - Я уверен, что русский хочет захватить наш танк! - остужает Гоча порыв наводчика.
   - Ему свой девать некуда, на кой черт ему наш?!
   Люк на танке национальной гвардии захлопывается.
   - Прости, что я это сказал! Я не это имел в виду! Не оставляй меня одного! - кричит Коста.
   Через десять томительных секунд люк открывается. Гоче требуется время, чтобы находить ответы на вопросы изменчивого положения дел.
   - Как будем выходить? - спрашивает Гоча.
   - Я буду считать до пяти, а потом выходим одновременно... - придумывает на ходу Коста правила игры. - Попробую этому объяснить...
   Коста опускает голову и говорит в танк Марату:
   - Эй, ты... Видишь, это пять пальцев? Пять! Да, убери ты свой пистолет! Мы уже обо всём договорились! Гоча согласен!
   Марат из танка отвечает:
   - Хрен ли ты тут своими сосисками машешь?!
   Теперь уже Коста не врубается, чего от него хотят.
   - Сейчас, погоди, - кричит Коста Гоче.
   Он спускается в танк и закрывает люк. Гоча продолжает подозрительно наблюдать, готовый в любую секунду исчезнуть. Через некоторое время люк открывается и высовывается голова Коста.
   - Он не понимает! - Коста делает ещё одну попытку и ругается в танк: - Это пять пальцев! Пять, понимаешь?! Я загибаю пальцы, значит, считаю до пяти и выхожу! Они тоже выходят вместе с нами! Ты случайно не идиот?
   Голова Косты скрывается в танке, как будто его резко втащили, люк захлопывается.
   Гоча хлопает глазами, он уже окончательно заблудился в хитросплетениях происходящего, и следующим актом отчаявшегося механика, станет выстрел бронебойным по российскому танку, который разрешит весь клубок образовавшихся противоречий и всё окончательно упростит.
   Люк на российском танке открывается, снова показывается Коста. Ему явно заехали по носу, о чем свидетельствует тонкая струйка крови под носом, которую он вытирает рукой.
   - Я всё доступно объяснил этому идиоту... Кажется, он всё понял. Начинаю считать и выходим... Готов? - шмыгая носом, спрашивает Коста у Гочи.
   - Погоди, - отвечает ему Гоча.
   Люк на танке национальной гвардии закрывается. Но не надолго, оттуда появляется голова Лёхи, которому тоже заехали по морде в целях профилактики провокаций и попыток что-либо изменить.
   - Давай! Считай! - кричит Гоча из танка.
   - Раз... два... три... четыре... пять... - медленно считает по-своему Коста.
   Марат загибает пальцы:
   - Ну, бля, и язык.
   - Выходим! - заканчивает считать Коста.
   Коста со связанными руками начинает вылезать из люка российского танка, ему очень неудобно это делать...
   Из танка национальной гвардии появляется Лёха со связанными руками, который так же неловко выбирается из башенного люка...
   Следом за Костой вылезает Марат. Он держит Косту под прицелом пистолета, прикрываясь Костой, как бронежилетом...
   За Лёхой вылезает Гоча со своим мясницким ножом. Гоча тоже прикрывается Лёхой, пытаясь спрятаться за ним целиком, но размеры низкорослого Лёхи не позволяют этого сделать, - всё время что-то Гочино из-за него выпирает, то голова, то ноги. Гоча приставляет тесак к горлу Лёхи. За спиной у Гочи болтается ещё и автомат для страховки...
   Вражески глядя друг на друга, начинают спускаться с танков на землю...
   Марат случайно задевает за ствол танковой пушки локтем, - тем самым удивительным местом на локте, каким-то сгустком нервных окончаний, которое даже от несильного удара вызывает нестерпимую сладкую ноющую боль, свербящую даже в самых отдалённых уголках тела. Пистолет выпадает из руки Марата и, звякнув по броне несколько раз, оказывается в пыли перед танком... А для подстраховки самоуверенный Марат ничего не взял...
   Марат оказывается совсем безоружен и чувствует себя так, словно с него одним движением стащили всю одежду, да ещё и локоть... Гоча держит нож у головы Лёхи, поэтому, чтобы достать автомат из-за спины, который сдуру так неудобно повесил, он должен бросить нож, отпустить Лёху и после этого вытащить из-за спины автомат, снять с предохранителя, и только после этого...
   А Лёха и Коста кроме того, что безоружны, так у них ещё и связаны руки, им вообще не понятно, что делать и куда дёргаться?
   Коста соображает первым. Он прыгает с российского танка на землю и пытается схватить затёкшими связанными руками пистолет Марата...
   Несколько заторможенный Гоча, всё-таки выпускает из руки нож и пытается быстро совладать с запутавшимся и зацепившимся ремнём автоматом... Тяжёлый нож падает как-то слишком медленно...
   Лёха тянется за Гочиным ножом, разрезающим воздух, в попытке поймать на лету и удержать его, это похоже на цирковое жонглирование острыми и опасными предметами, потому что нож никак не хочет остаться в стянутых и скрюченных пальцах Лёхи...
   У Косты возникают похожие проблемы с пистолетом, который он никак не может схватить с земли, онемелые пальцы непослушны, а следом с танка уже летит в прыжке Марат...
   В результате Коста получает от Марата по морде и пистолет снова оказывается у Марата. Гоча успевает вытащить из-за спины и сорвать с плеча автомат. Марат в это время уже приставляет пистолет к голове Косты и прикрывается Костой от наведенного Гочиного автомата...
   Лёха после непродолжительного жонглирования ножом окончательно упускает его и он падает на землю, а у Лёхиной головы оказывается ствол автомата, с которым Гоча всё-таки совладал, но воспользоваться не успел...
   - Не одна я в поле раком стояла. Все остались при своём... Лёх ты как? - спрашивает Марат, потирая локоть.
   - Нормально, - отвечает Лёха и просит, имея в виду Косту: - Можешь еще раз ему в рожу дать? Чтоб не дёргался больше...
   - Попозже, ладно? Твой Казбек с автоматом чего-то разнервничался.
   - Жалко, не успел я этот тесак поймать, - с ненавистью говорит Лёха. - Посмотрел бы я на его вывалившиеся кишки...
   - Пошли, может? - спрашивает Марат у Гочи.
   - Ты долго собираешься тут торчать? - спрашивает Гоча у Марата.
   Лёха с Гочей спускаются на землю с танка национальной гвардии. Гоча подбирает свой нож, продолжая держать Лёху на длине автоматного ствола.
   Поглядывая, чтобы не оказаться спиной друг к другу, они неторопливо идут в том направлении, куда скрылись командиры. Связанный Лёха - под прицелом автомата Гочи, а связанный Коста - под прицелом пистолета Марата...
  
   Марат с Костой и Гоча с Лёхой идут по необитаемому селу пустыми проулками и тропинками, зажатых между высокими заборами, сложенными из камня. Тропинки постоянно меняют направление, идут то в гору, то под гору, поэтому танкисты очень быстро теряются, как в незнакомой норе. Но никто не подаёт вида, что уже не найдёт обратную дорогу к танкам.
   Марат вытаскивает из кармана сложенную карту района и показывает Гоче.
   - Так чего, как искать будем? Прочёсывать по квадратам?
   Процессия замедляется и останавливается. Гоча рассматривает карту - на ней обозначено село со всеми домами, Гоча осматривается - село с карты не совпадает с селом вокруг.
   - Какой дурак тебе это дал? - интересуется Гоча. - Министр обороны?
   Гоча вытаскивает из кармана свою сложенную карту. Показывает Марату, Марат сравнивает. На Гочиной карте село обозначено совсем по-другому - домов больше и река изгибается не так, и дорога змеится вычурнее. Марат оглядывается вокруг - но село с Гочиной карты тоже мало похоже на реальность, по ней они сейчас должны стоять прямо посреди реки.
   - Засунь ты свою бумажку... поглубже в карман. Мою карту хоть в Москве печатали, оттуда видно херово, а вы тут рядом сидите, не могли нормальную карту сделать, гуманоиды.
   Марат и Гоча убирают бесполезные карты обратно по карманам.
   - Короче, идём, как шли, авось придём куда-нибудь, - Марат машет рукой вперёд.
   Гоча кивает и они движутся дальше.
   Их окружает тишина, в которой проскакивают то скрип, то чьи-то быстрые шаги, но никто не появляется. За крутыми поворотами ничего не видно, не понятно, что их может ожидать в следующую минуту. Ощущение жутковатое, будто впервые начал смотреть фильм ужасов, а кнопка перемотки не работает... и чем дальше, тем страшнее. Пугающая и непредвиденная случайность подстерегает их за каждым углом. Появляется подозрение, что за ними отовсюду наблюдают, что кто-то, прячась, идёт за ними... Танкисты постоянно озираются по сторонам, тревожно посматривают назад, идут всё медленнее и осторожнее, они уже позабыли, какую опасность представляют друг для друга, их объединяет опасность внешняя.
   - Спросить нужно, где дед живёт, - говорит по-своему Коста шепотом Гоче.
   - И у кого ты спрашивать будешь? - отвечает вопросом Гоча.
   - Надо в какой-нибудь дом постучать.
   - Ты знаешь его имя и фамилию? Тут таких долгожителей - штук пятьдесят. И каждый точно так же одет.
   Последние слова Гоча произносит уже почти неслышно, одним дыханием - кажется, будто кричишь в открытом поле и тебя все слышат и видят, а у тебя завязаны глаза. И в этот момент раздаётся какой-то резкий звук. Автомат в руках Гочи пляшет от страха и крутится во все стороны, пытаясь найти невидимую цель. Звук нарастает. Гоча находит источник звука и направляет на него автомат, туда же направлен и пистолет Марата, - оказывается, что звук исходит от Лёхи. А Лёха связанными руками пытается залезть в карман...
   - Что это, твою мать?! - нервно требует ответа Марат.
   Лёха, наконец, вытаскивает из кармана свой далеко не новый мобильный телефон, который разрывается всё нарастающим виброзвонком.
   - Алло! Алло! - отвечает Лёха на звонок. - Тебя слышно плохо! А вот, нормально! Нет, ни на какой мы ни на границе... В части сидим. Вот с парнями в баскетбол играем. Ну да, кольцо повесили. Ну, всё, давай, а то звонить дорого... Хорошо, передам привет всем сослуживцам.
   Лёха убирает телефон от уха.
   - Вам всем привет. Мать звонила, по телевизору сказали тут на границе какие-то обстрелы были, снова провокации начались. А кто начал первым - опять непонятно.
   - У тебя телефон работает?! А ты, сволочь, молчал?! - бесится Марат и вырывает телефон из рук Лёхи.
   Гоча и Коста вытаскивают из карманов свои мобильные телефоны и вертятся, пытаясь поймать сигнал.
   - Не работал он! Как у всех! - оправдывается Лёха. - Здесь только заработал!
   Марат отпихивает Лёху и становится на его место. Всматривается в дисплей телефона.
   - Где у тебя телефон батальона?
   - В контактах...
   Марат находит нужный номер и нажимает на вызов, но всё напрасно. Телефон дерзким писком сообщает, что сигнала сети - нет и не будет.
   У Гочи с Костой тоже ничего - их телефоны значками и всеми доступными им способами доносят о полном безмолвии мобильного эфира.
   - Ты точно здесь стоял? - спрашивает Марат у Лёхи.
   - Да... вот тут...
   Марат вручает телефон Лёхе.
   - На, ты попробуй. Может у тебя антенна дополнительная в жопу вмонтирована.
   Лёха некоторое время вертится с телефоном на том месте, где только что разговаривал с матерью, нажимает несколько раз на вызов. Но телефон отказывается с кем-либо соединяться и налаживать общение...
   Вдруг Гоча прикладывает палец к губам и прислушивается. Из-за поворота доносятся какие-то звуки... Парочка шагов и становится слышно, что это переливы речи, как будто торопливо переговариваются несколько человек, на ходу что-то по-деловому решая, например, где занять место для стрельбы, кто, какой сектор простреливает, куда отходить в случае чего, но отдельных слов не разобрать...
   Марат и Лёха тоже прислушиваются, им тоже что-то почудилось...
   Танкисты осторожно подходят к повороту, забыв о своих мобильных... Голоса вдруг смолкают... Гоча и Марат, прикрываясь Лёхой и Костой выглядывают из-за угла... Никого нет... Еле уловимое движение... Звук хлопнувшей деревянной калитки... и вроде бы даже пыль от чьих-то ног не успевает рассеяться...
   Марат, толкая перед собой Косту, быстро бежит к калитке. Гоча его "прикрывает", спрятавшись за Лёхой...
   Марат ногой бьет по калитке, она открывается... Марат подталкивает Косту вперед. Коста отказывается выходить в проем и служить живым щитом Марату. Он упирается как баран, понимая, что никто не будет разбираться, в какой армии служит Коста, в него просто начнут стрелять и наделают дырок, а потом уже будут всматриваться. Ему становится ещё обиднее от того, что тем самым он спасёт жизнь подлому обожженному Марату. Марат грубо толкает Косту вперёд и из-за него осматривает двор, водя перед собой рукой с пистолетом, которую положил на плечо Косты... Никого нет. Никаких признаков жизни, как на Луне...
   - Еще чуть-чуть и я произвёл бы кучу первосортного навоза, - говорит, сплёвывая, Марат Лёхе. - А смотри, эти наши френды тоже подобделались.
   Коста с ненавистью таращится на Марата.
   - Испужался, родной? - интересуется у него Марат. - Не горюй, благородному делу служишь, спасаешь жизнь солдату-миротворцу.
   Они продолжают двигаться дальше с еще большей осторожностью.
   - Марат, помнишь я тебе говорил, что в армию пошел, чтоб места всякие посмотреть? - вдруг ни с того ни с сего спрашивает Лёха.
   - Ну и смотри... тут, говорят, прям Швейцария... - отвечает сосредоточенный Марат, слушающий вполуха.
   - Я бы всё отдал, чтоб дома щас оказаться, - говорит Лёха.
   - Ты и так в деревне.
   Лёха возмущается:
   - Я из города! Ты можешь это запомнить?! Город называется Городец! Расположен на Волге!
   - Я понял. Ты сам-то себя слышишь? Город Городец... Нижний пипец... Верхний кабздец...
   Увлёкшийся разговором Марат с Костой оказывается немного впереди Гочи и Лёхи. Гоча видит перед собой незащищенную спину Марата.
   - Коста... не поворачивайся... если ты сейчас упадешь, я русских положу, - говорит негромко Гоча по-своему, как будто опасается, что Марат с Лёхой могут его понять.
   Гоча незаметно перекладывает автомат так, чтобы он был направлен точно в спину Марату.
   - Я понял... давай на счёт пять... - Коста начинает тихо считать. - Раз... два...
   Коста готовится падать, Гоча - стрелять в Марата... Лёха переживает оскорбительные слова Марата в адрес своего родного городка, а Марат уверен, что всё пока у них идёт неплохо и совсем не ждёт, что ему прямо сейчас будут стрелять в спину...
   В этот момент откуда-то из-за очередного глухого каменного забора рядом с ними начинают доноситься жуткие вопли, происходит какая-то беготня, крики... там явно кого-то пытали, но он вырвался и пытается сбежать, а его ловят, стараются сбить с ног, а он из последних сил отчаянно вырывается, надрывается, моля о помощи, пытается забраться на забор...
   Гоча с Лёхой прижимаются к стене с одной стороны калитки, Марат с Костой - с другой. Дислокация та же - Марат и Гоча прикрываются своими военнопленными. Все, конечно, сильно напуганы.
   - Это наши! Надо туда идти! - шепчет Гоча по-своему. - Это наш командир кричит. Я его голос знаю.
   - Я не пойду! У меня руки связаны! У меня оружия нет никакого! - отвечает ему Коста.
   - Иди первый! У тебя автомат! - говорит Марат Гоче, но вспоминает, что тот ни хрена не понимает.
   Марат показывает Гоче жестами, чтобы тот шел первым.
   - Ты чего говоришь?! Он меня впереди поставит! Ты иди! - говорит Лёха Марату, понимая, что сразу сделается живым щитом.
   - Сразу падай и ползи вбок! - объясняет Марат Лёхе.
   - Сам ползи, такой умный! - говорит Лёха Марату и переключается на Гочу. - Слышь ты, я никуда не пойду!!!
   - Хочешь, чтоб я первым пошел?! - спрашивает Гоча у Марата по-своему. - Потому что у меня автомат?! Ладно...
   Гоча толкает вперед Лёху. Лёха цепляется за забор связанными руками и упирается ногами в землю... Но Гоче удается всё-таки его сдвинуть, после резкого удара жёстким угловатым кулаком по рёбрам, и поставить перед калиткой, пока Лёха широко распахнутым ртом заглатывает воздух... Гоча готовится открыть калитку, начинает тянуть ее на себя... В этот момент калитка вдруг сама распахивается...
   Лёха падает на четвереньки, отползает вбок и обхватывает голову руками...
   Перепуганный и обезумевший Гоча с воплями палит из автомата по всему без разбору...
   - Хватит! Стоп, блядь! - орёт Гоче Марат. - Да, остановись ты, урюк! Блядь!!!
   Но Гоча продолжает стрелять, пока не заканчиваются патроны в рожке, тогда только он приходит в себя и перестаёт нажимать на курок...
   В калитке появляются Боци и Илас с большим окровавленным ножом.
   - Зарэзать хотэл, а она побежал, - говорит виновато Илас.
   Перед Гочей лежит огромный баран, изрешеченный автоматными очередями.
   - Ты зачем так стрелять начал? Тут живой человек много! - совестит Гочу Боци.
   Марат заглядывает в калитку и видит во дворе странную картину...
  
   СТОЛ
  
   Во дворе у дома Геора составлены длинные деревянные столы, покрытые белыми скатертями, на которые несколько женщин выставляют посуду. Женщины возвращаются к своему занятию, укоризненно покачав головами: - "Ай-я-яй, зачем вы стрельбу устроили?!" Всё произошло так быстро, что женщины даже не успели залезть под столы.
   За одним из столов восседают посредине Павел и Васо, по бокам - Геор и Муссэ, перед ними расположились несколько пустых и полных кувшинов и глиняные стаканы, стоит тарелка с летней закуской - домашний сыр, овощи, зелень, от круглого лаваша уже осталась половина. Ржавым консервным ножом и женскими руками открывается холодненькая банка с солениями, извлеченная из подвала, в глиняную чашку падают зелёные солёные помидоры и перец с луком. Пьют мужики и старики уже не по первому стакану. О чем говорят покрасневшие лица, заблестевшие глаза и немного восторженно-глуповатое выражение лица, свойственное перенервничавшему человеку, который выпил для успокоения, ему понравилось и он увлёкся этим захватывающим занятием.
   Боци с Иласом оттаскивают барана от калитки.
   - Ты почему его отпустил?! - винит Илас Боци.
   - Да, он сам вырвался! Ты посмотри на него!
   Баран невероятный, если его поставить на задние ноги, то баранья голова с огромными винтообразными рогами окажется выше головы Боци, который, кажется, самый рослый в селе.
   - Я тебе сразу говорил, надо вдвоём его держать, а третий - режет! - продолжает Боци.
   - А я думал, ты Геракл.
   - Сам ты Геракл!
   Боци берёт нож и они с Иласом начинают разделывать исполинского барана...
   - А теперь пули придётся из него выковыривать, - продолжает нудеть Илас.
   Марат с Костой и Гоча с Лёхой подходят к столу.
   - Не помешаем, товарищ капитан? Мимо проходили, решили спросить, как дела у вас? - ласково интересуется Марат.
   Павел встаёт из-за стола, поправляет форму, надевает шлемофон, лежащий на столе.
   - По какому праву покинули танк?! - недобро спрашивает Павел.
   - Паш, ты не в себе? Я тебя, блядь, спасать пришел, командир! Как по уставу, блядь, положено! Ты на часы посмотри! - взвивается Марат.
   Павел вскидывает руку и смотрит на свои новые командирские часы. Васо автоматически тоже вскидывает руку и смотрит на свои старые, с треснувшим стеклом командирские часы. Васо переводит взгляд на новенькие поблёскивающие часы Павла, но не для того, чтобы время узнать, а чтобы разглядеть получше. Кислое ощущение зависти появляется у него во рту.
   - Ваданепраницаемые?
   Павел кивает не без гордости.
   - Пративаударные?
   Павел кивает и хочет рассказать, что они ещё и сами заводятся, но вспоминает о механике:
   - Солдат, нарушивший приказ...
   - Сами заводятся, да? - перебивает его Васо.
   - Да! Так вот, солдат, нарушивший приказ и оставивший боевой пост, является дезертиром! Сдать оружие! - четко выговаривает Павел, как будто вина не пил ни глотка. - До трибунала будешь находиться под арестом!
   Марат смотрит на Павла и продолжает держать оружие в руке. Павел хватается за кобуру. Марат сплёвывает и бросает перед ним на стол пистолет, на, мол, подавись. Тут вскакивает и Васо, наблюдавший за передвижениями часов на руке Павла, и начинает орать на растерянного Гочу:
   - Ти нэ понял?! Тэбэ не касается?!
   - Чего? - переспрашивает Гоча командира.
   Васо понимает, что кричит по-русски, спохватывается, переходит на родной язык:
   - Ты, Георгий, дезертир! Ты покинул боевой пост! Сдать оружие!
   Удивлённый и обиженный Гоча кладёт автомат перед Васо на стол.
   - Я сказал, сдать оружие!
   Гоча рядом с автоматом неохотно кладёт свой большой нож, который считает не оружием, а продолжением себя.
   - Где у вас в населенном пункте помещение, оборудованное для содержания лиц под арестом? - обращается Павел к Геору и Муссэ.
   Геор и Муссэ переглядываются, не совсем понимая вопроса и официального тона.
   - У нас тут замков нэту. Зачэм? У нас всэ свои, у нас нэ варуют, толька иногда в долг бэрут, - оправдывается Геор. - У мэня с замком толька шэкаф в доме, но туда два чэловек нэ влезит...
   Из дома появляется Ирэ, которая ставит на стол перед нежданными, но дорогими гостями вяленую козлятину на глиняных тарелках. Мужчины смолкают при её появлении. Делается как-то неловко - она им еду принесла, а они тут наличие гауптвахты обсуждают, что-то не вяжется одно с другим. А Лёха и Коста так вообще откровенно её рассматривают, вперившись одинаково осоловелыми взглядами. Ирэ, конечно, не красавица, но что-то в ней есть такое, что глаз не оторвёшь. Но дело не в её красоте или отсутствии таковой, в катарсический ступор наводчиков вводит то, что это та самая девушка, которую они уже видели...
   Геор оглядывает наводчиков и с силой хлопает ладонью по столу.
   - Э-э-э! Хватит на мой внучка так глаза сматрэть! - возмущается старик.
   Это всех возвращает к неприглядной правде жизни.
   - Паша, скажи, он первый раз дэзэртир? - спрашивает Геор.
   - У тебя первый раз такое? - Павел переадресует вопрос Марату.
   - Да, пошел ты, - как обычно по уставу отвечает Марат командиру.
   - По-моему, да... - кивает Павел Геору.
   - Адын раз - не дезертир! - веско и мудро произносит Муссэ. - За адын раз прастить можна!
   Ирэ, которая наливала всем вина и перекладывала с тарелки на тарелку недоеденную закуску, надоедает, что снова всё идёт наперекосяк и не по-человечески.
   - Опять собачитесь? Быстро за стол вино пить! И вааружение своё уберите! - урезонивает она мужчин. - Это стол, а нэ палигон какой-нэбудь!
   Васо поворачивается к Павлу и кладёт ему дружески руку на плечо.
   - Паша, может и хирен с ними, а?
   Павел раздумывает, после чего снимает с плеча фамильярную руку.
   - Нет, они должны понести наказание, чтобы впредь такого произойти не могло!
   - Мы им шэтрафную нальом!
   Павел колеблется и немного пошатывается.
   - Согласен! - решает Павел, что наказание достойно проступка.
   Васо размашистым жестом обрисовывает в воздухе что-то округлое.
   - Эй, тут рог есть у кого?
   - Сэйчас, - говорит Ирэ и уходит в дом.
   - Садись, давай! Хватит стоять, дубина! - командует Васо Гоче по-своему.
   Марат с Гочей поспешно занимают места за столом. Гоча с достоинством оглаживает усы и без особого приглашения не приступает, а Марат быстро, но без суеты, умело сооружает могучий сэндвич из лаваша, сыра, вяленой козлятины и овощей с зеленью. Возвращается расторопная Ирэ с двумя рогами. Павел роги держит, а Васо в них наливает вино из кувшинов. Теперь пустеют все кувшины и Ирэ отправляется их наполнять.
   - Встать! - командует Павел.
   Марат с трудом жадно откусывает половину своего сиротского сэндвича и, жуя, встаёт. Гоча поднимается с достоинством павлина, раскрывшего хвост. Павел вручает им наполненные роги.
   - Давно бы так... - мешает слова с непрожёванным Марат и подносит рог ко рту.
   Привычный Гоча неторопливо и с удовольствием пьёт холодное терпко-сладковатое вино, у них роги и побольше делают, это так для подростков. Гоча уверен, что механик этих миротворцев и с таким рогом не совладает... Но Гоча позорно закашливается и обливает себя вином, когда видит, что Марат уже вылакал всё, облизывается, отдуваясь, и уже тянется за надкусанной этажеркой, которую соорудил из закуски.
   Связанные Лёха с Костой сглатывают набежавшую слюну, но остаются стоять.
   - Иды за стол! - говорит Лёхе с Костой Ирэ, уже притащившая обратно полные кувшины.
   Наводчики благодарно кивают головами и успевают сделать по шагу к столу.
   - Нэльзя. Это военнопиленный! - останавливает их Васо по-русски, и добавляет по-своему, обращаясь к Ирэ, но для Косты. - Понимаешь, девочка, это военнопленные?
   Ирэ смотрит на Лёху и Косту, как бы выбирая... Потом всё-таки подходит к Лёхе и начинает развязывать у него ремень на руках. Она так близко, что Лёха чувствует её тепло, запах её одежды, запах её тела, волос, запах только что налитого вина и остатки прохлады из погреба, от прикосновений её пальцев мурашки волнами прибоя бегут по телу и слабеют ноги...
   - Спасибо... - выдыхает еле слышно Лёха, чтоб не выдать охрипшего голоса.
   - Военнопленный сегодня нэт. Сэгодня празник! Новий дэнь рождения дедушка Геор! - улыбается ему Ирэ.
   Васо хватается за автомат, который Гоча положил на стол.
   - Атайды от них! Я па тибе агонь открою! - голос Васо становится дурным.
   Геор делает Ирэ знаки, чтобы она отошла от греха подальше. Ирэ отходит, но Васо с автоматом не расстаётся.
   - У нас приказ командущий есть. Один твой мэнять на два свой! - объясняет Васо Павлу.
   - У меня только один твой! Где я тебе второго возьму? На дорогу пойду ловить?
   - Тагэда ничэго нэ получится! Разговор закрит! - говорит Васо Павлу, кладёт автомат и садится за стол. - Садись, будем кушать и вино пить!
   Павел стоит и не знает, что делать. Ирэ подходит и становится прямо перед Васо, который уже засунул в рот длинный зелёный лук, предварительно повозив им в солонке с крупной солью. Лук попался злой, но доедать надо не морщась.
   - Ты как глупая женщина на ринок сэбя видёшь! - Ирэ даже щурится от злости. - Вина больше нэ палучишь! Мине такой гость не нужен!
  
   А в это время в сарае, в котором Боци с Иласом заперли пацанов, происходит следующее: Ахсар стоит на плечах у Дэбе и пытается разобрать крышу. Он уже ободрал все пальцы, но подгнившее от постоянных протечек дерево никак не хочет отдавать гвозди, которые держат почерневший шифер.
   - Я... больше... не могу, - откуда-то снизу из-под ног натужно сипит Дэбе.
   - Я тоже! - отвечает ему Ахсар.
   Ахсару, наконец, удаётся отломать кусок шифера. Он цепляется за края и пытается подтянуться.
   - Подтолкни! - просит он Дэбе.
   Дэбе из последних сил упирается руками в подошвы и толкает Ахсара вверх. Ахсар вылезает на крышу, протягивает руку вниз и помогает вылезти Дэбе. Но оказывается, что он сделал слишком узкую дыру в крыше, и Дэбе в ней застревает.
   - Вытащи меня! - пищит перепуганный Дэбе.
   Ноги Дэбе не чувствуют под собой опоры, выбраться он не может, а падать вниз в неизвестность боится, его охватывает паника. Ахсар хватает Дэбе подмышки и тащит вверх, пока не выбивается из сил.
   - Лучше... тебе... обратно, - говорит Ахсар, тяжело дыша.
   Он пытается протолкнуть Дэбе вниз, но тот уже застрял окончательно. Дэбе извивается и хныкает.
   - Чего с тобой делать, ишак? - думает Ахсар вслух.
   В этот момент часть крыши вместе с Дэбе с грохотом камнепада проваливается в сарай. Ахсар успевает отпрыгнуть и не грохнуться вниз. Он оглядывается по сторонам, но никто к ним на шум не бежит, все заняты уже чем-то другим и неизвестно куда разошлись, а о них напрочь забыли.
   - Эй, ты там как?
   Дэбе, кряхтя, выбирается из-под кусков шифера, дерева и мусора, копошится и отряхивается.
   - Ничего не сломал?
   - Руку давай!
   Ахсар подползает к краю дыры и протягивает вниз руку, до которой Дэбе ещё надо допрыгнуть.
   - Теперь не застрянешь, - говорит Ахсар, потому как провалилась третья часть крыши.
   Ахсар помогает выбраться Дэбе.
   - Я тебе, дядя Боци, ноги оторву и в уши вставлю... - Ахсар грозит в направлении невидимого Боци, - чтобы у тебя задница с головой местами поменялись!
   Ахсар и Дэбе спрыгивают с крыши сарая и убегают.
  
   А у дома Геора происходит настоящий, по всем правилам протокола обмен военнопленными - с одной стороны двора стоят Павел, Марат и Коста, с другой - Васо, Гоча и Лёха. Павел смотрит на свои новенькие командирские часы: секундная стрелка завершает круг, наступает минута "икс" и "час че".
   Васо смотрит на свои часы с треснутым стеклом...
   - Началы!
   Павел снимает часы, отдает их Коста.
   - Пошел! - толкает его Павел.
   Коста медленно идёт к средине двора, где он должен разминуться с Лёхой, которого Васо отправил с той стороны.
   Парни встречаются посредине, проходят мимо друг друга, не глядя в глаза, расходятся, ускоряя шаг, каждый к своим...
   Лёха подходит к Павлу с Маратом. Павел официально жмёт ему руку. Марат обнимает его.
   - Мы своих не бросаем, братка! - растроганно произносит Марат и вытирает покрасневшие глаза, как будто Лёха вырвался из концлагеря, а он его старушка-мать.
   Коста подходит к Васо с Гочей. Гоча его обнимает, хлопает по спине. Коста протягивает блестящие часы Павла Васо. Васо берет их как должное.
   - Наш гражданин в десять раз дороже любого другого гражданина! - торжественно говорит Васо.
   Васо снимает с руки свои старые часы, убирает их в карман, а на их место водружает часы Павла, которые раз в десять новее и дороже его часов. Теперь приказ главнокомандующего выполнен в полной мере, за одного "ихнего" Васо получил одного своего и хорошие командирские часы впридачу.
   Все возвращаются к столам, рассаживаются.
   Гоча берёт со стола свой огромный нож и идёт к Иласу с Боци, сдирающим шкуру с барана, чтобы заняться своим любимым делом.
   - Чего тут хоть было-то? - тихо интересуется Марат у Павла.
   - Налаживал отношения с населением, - обрисовывает ему в двух словах Павел, - разъяснял приоритеты внешней политики нашего государства, направления миротворческой деятельности.
   Павел переводит взгляд на Иласа, который с Боци укладывает тушу барана на большой лист фанеры, чтобы разрубить её на несколько частей. У Иласа разбита бровь, губы и прекрасно читается будущий синяк с кровоподтёком и ссадиной на щеке.
   Геор слышит разговор командира с механиком.
   - Зря ты Иласа сильна в морду ударил, абидчивый очэнь, - говорит Геор Павлу.
   - Нечего перед российским офицером стрелковым оружием размахивать и выкрикивать матерные ругательства на незнакомом языке, - отвечает старику Павел.
   - Я за ним сэматреть буду. Как бы чиго нэ устроил, - обещает Геор.
   Боци с Иласом рубят тушу барана на куски. А Гоча своим мачете творит чудеса на колоде, превращая крупные куски барана в вырезку, филе, шейку на косточке, рёбрышки, седло, лопатку, ножку. Нож виртуозно отделяет, кромсает, рубит, режет, сечет. Звякают об камни несколько пуль найденные чудесным ножом. Гоче достаточно одного точного движения, чтобы на свет появился очередной идеальный, как на прилавке дорогого магазина в телевизоре, кусочек баранины. Он разделывает, словно выбрасывает из колоды карты по одной, будто баранья туша изначально уже была размечена пунктирными линиями разреза. Улыбаются от счастья даже Гочины глаза. Женщины бросают все свои дела и наблюдают за заезжим магом и волшебником с роскошными усами и атлетичным сложением. Илас и Боци чувствуют смутные уколы ревности, на них никогда в жизни никто так не смотрел, даже невесты в день свадьбы. Невесты очень скоро превратились в крепких жён и их взгляды на мужей перестали быть ласковыми.
  
   СЮРПРИЗ
  
   Ночь в горах подкрадывается незаметно, она наступает, как на клетку с канарейками накидывают непроглядное покрывало. Здесь нет томительных вечеров с долгими закатами, только что был день, а вот уже и ночь, словно все часы вдруг стали врать. Начинают позёвывать, облегчая жизнь, прохладные сквознячки, жара прячется до завтрашнего дня.
   К ночи столы во дворе Геора заполняются гостями - почти поголовно всё население деревни собралось на этом застолье. Пришли с жёнами, детьми, а дядя Ахсара даже притащил свою девяностошестилетнюю бабушку, которая могла только сидеть, смотреть, пить вино и рассказывать одну и ту же историю из своей юности, очень смешную только ей.
   То что население деревни принадлежит к разным религиозным диаспорам наложило отпечаток и на застолье - одна половина столов накрыта со свиной грудинкой, шашлыком, поросёнком, вином и чачей, другая - совсем другими блюдами, другой посудой, бараниной, козлятиной, никакого алкоголя, стоят кальяны. Случилась необычная вечеря, которая вдруг объединила то, что объединить, казалось бы, невозможно. Произносятся тосты за мир и дружбу, Павел пьёт за Васо, Васо пьет за Павла, Геор - за них обоих, Павел с Васо - за Геора с Муссэ...
   Боци встаёт из-за стола.
   - За женой схожу. Долго не идёт.
   Боци уходит не очень твёрдой походкой.
  
   Ирэ в доме нарезает и укладывает в тарелку сыр, чтобы отнести на стол. Она за хозяйку, постоянно приходится подрезать, подливать, подносить, следить, снова подрезать и подносить. Как назло куда-то подевались все помощницы, наверняка за столами сидят и болтают, да на танкистов пялятся, особенно на этого усатого, с длинным ножом.
   Её вдруг сзади обхватывают чьи-то руки.
   - Озверел? - пытается сбросить цепкие руки Ирэ.
   Но избавиться от жадных конечностей не так-то просто.
   - Красивая, молодая и совсем одна... - шепчут и дышат ей в шею губы.
   Пальцы одной руки пытаются расстегнуть пуговицы у неё на груди, а другой - задрать юбку.
   - Отстань от меня...
   Ирэ хватает глиняный кувшин и, не глядя, наотмашь обрушивает его куда-то назад, туда, где должна быть голова. Кувшин не выдерживает столкновения с человеком и осыпается осколками.
   - Ты меня с женой не перепутал?
   Она поворачивается и отталкивает находящегося в лёгком нокауте Иласа. Хорошо кувшин пустой был, а полным могла бы и череп проломить.
   - Я за спичками зашел, - бормочет Илас и мотает головой, отряхиваясь по-собачьи от глиняных осколков.
  
   Ирэ, а следом за ней обиженный Илас, который нагружен несколькими тарелками с закусками, выходят из дома и возвращаются к столу. Наливающуюся и пульсирующую болью шишку на голове Иласа под волосами не видно. Ирэ расставляет тарелки и садится за стол. Илас занимает своё место на другой стороне стола, рядом со смеющейся женой, он стряхивает с плеча несколько проявившихся на свету глинянных осколков, а жена всё закатывается и всё больше раздражает Иласа.
   Лёха сидит рядом с Маратом и Иласом. Лёха постоянно бросает взгляды на Ирэ, которая расположилась напротив и весело болтает с соседями.
   Коста так вообще не сводит глаз с Ирэ. Ирэ встречается взглядом то с ним, то с Лёхой, коротко и вежливо, и совсем не заигрывающе, улыбается и тому и другому...
   Лёха переводит взгляд и разглядывает "непьющую" часть застолья.
   - Чего они не пьют-то? - спрашивает Лёха у Марата тихо, чтобы никого вдруг не обидеть.
   - Религия не позволяет, - объясняет Марат, жуя.
   - А чего они такие... пьяные?
   Марат усмехается, как над дураком.
   - Не пьяные, а веселые. Чего там, думаешь, у них в кальянах?
   Лёха замечает, что Иласу, оторвавшемуся от кальяна, под столом передают глиняный стакан с чачей. Илас быстро выпивает, никто на это внимания не обращает и не осуждает.
   Лёха осторожно обращается к Иласу:
   - А вам... разве можно?
   - Канэчна нельзя. Но ночью оттуда нэ видна. Тэмно савсем!
   Илас подмигивает Лёхе и, смеясь, показывает в ночное небо похожее на учебник астрономии, такое близкое и прозрачное, что можно разглядеть все тайны вселенной с её непознанными пульсарами и чёрными дырами.
  
   Сиротливые оставленные танки стоят посреди дороги, они прикинулись в темноте безобидными черными кучами. Вдруг по ним пробегают отблески света от фар автомобиля, осторожно вкатившегося в село по горному серпантину.
   Свет становится всё ярче... К танкам подъезжает армейский джип, останавливается, несколько раз мигает фарами. Затаившиеся в темноте танки, застигнутые врасплох, в ответ признаков жизни не подают.
   Кто-то, напрочь сливающийся с горной ночью, выходит из джипа и обходит вокруг танков, определяя национальную принадлежность машин, пытается выяснить, нет ли кого внутри или поблизости, берет из джипа монтировку и стучит ею по люку одного из танков... Прислушивается, ожидая ответа или действий, удивлённо хмыкает, - никого нет, видимых повреждений нет, целые и невредимые танки просто брошены посреди дороги...
   Джип впритирку, рискуя улететь с обрыва в реку, объезжает танки по самой кромке...
  
   Жена Боци, худенькая и не очень высокая женщина совсем не подстать своему мужу, топчется по двору у их дома, скучает и ждёт Боци.
   - Ты скоро? - спрашивает жена Боци своим всепроникающем голосом.
   - Скоро... - откуда-то из темноты, как из бочки, доносится голос Боци.
   - Давай быстрее! Сколько можно! Я постоянно тебя жду! Ты всё время возишься, как будто это тебе нужно краситься и одеваться!
   В деревянном сортире, стоящем в углу двора, начинается какая-то возня. Распахивается дверь и с видом победителя появляется довольный жизнью Боци, но дверь неожиданно ударяется о дощатый забор, отделяющий двор Боци от соседского двора, и с ускорением возвращается обратно, прямо в Боци, сделавшего шаг вперед. Боци от неожиданности чуть не падает назад с риском угодить в выгребную яму, чудом удержавшись за косяк дверного проема туалета.
   Жена Боци хихикает.
   Боци выходит из туалета, оглядывает его.
   - По-моему, забор раньше не так стоял... - неуверенно говорит Боци, - двор вроде стал меньше...
   - Это ты стал больше, мой кабанчик. Кому я штаны на два размера перешивала? - ласково успокаивает жена Боци своего могучего мужа. - Пошли, а то слопают самое вкусное!
   - Надо померить... Где-то рулетка была. Не помнишь, сколько у нас тут метров должно быть?
   Он намеревается пойти в сарай искать рулетку. Жена утаскивает Боци со двора, больно щипая его за бока.
   - Обязательно всё померяем, начнём с твоей талии... где она у тебя? Тут? Выше? Ниже?...
  
   Джип с выключенным двигателем и фарами виртуозно скатывается, как лыжник по слалому, под гору по узкому проулку и останавливается у забора дома Геора, тихо скрипнув тормозными колодками. Но шуршание шин и скрип колодок растворяются в прилетающих звуках шумного застолья. Кто-то, сливающийся с темнотой горной ночи, выходит из джипа, подходит к забору, останавливается и прислушивается к гулу многочисленных голосов во дворе...
   А во дворе - застолье в самом разгаре. Боци с женой уже успели вернуться, жена уже что-то с аппетитом жуёт, Боци уже что-то с аппетитом пьёт. Все наливают, намереваясь немедленно выпить в очередной раз за дружбу и добрососедство. С перепалкой устанавливается очередь, кому говорить теперь многословный тост, потому что сказать хотят все, а некоторые уже говорили и пытаются влезть по второму разу. Все уже попересаживались по интересам, превратившись в одно целое, ничем не разделённое человеческое сообщество, которое забыло о барьерах, препонах, границах, языках, которое, пусть это и закончится завтрашним утром, любит и уважает друг друга, и считает ближнего своего по-настоящему ближним. Чем и хорошо застолье, ради чего оно и существует - чтобы объединять людей, чтобы они выплеснули всё плохое и хорошее, что есть внутри, чтобы подрались и выпили мировую, чтобы искренне сказали хвалебные друг другу слова и поверили в эту искренность, чтобы появились новые приятели и притянулись друг к другу новые женщины и мужчины!
   И в этот прекрасный момент во двор входит темнокожий плечистый мужчина лет под сорок, в армейской форме западного образца, подтянутый, как на плакате. На погонах поблёскивают несколько звёздочек - капитан. Его замечают не сразу, а по мере того, как замечают, все умолкают и застывают с поднятыми чарками...
   Темнокожий капитан неумолимо подходит всё ближе к столам...
   Васо начинает застёгивать верхние пуговицы на форме и медленно приподниматься из-за стола... Коста и Гоча следуют его примеру...
   - Это кто? - спрашивает тихо Лёха у Марата.
   - Гуманитарная помощь, - разглядывая капитана, отвечает Марат. - Шоколадный батончик с Марса. Три капитана, блин. Наших два и этот... пришелец.
   - Так это... надо встать... вроде старший по званию... иностранец... - робеет Лёха.
   - Сидеть! - приказывает Павел. - Никому не дёргаться!
   К моменту, когда чужак подходит к столам, Васо, Коста и Гоча уже стоят по стойке "смирно". Лёха сидит с прямой спиной, Марат сосредоточен на сооружении очередного многослойного бутерброда, а Павел демонстративно ногтем ковыряется в зубах. Темнокожий капитан резко отдаёт честь Васо, так что Коста вздрагивает. Васо, Коста и Гоча тоже подносят руки к головам...
   - Капитан Джеймс Мак-Наб! - представляется приезжий. - Можно тебя... на пару слов? - повелительно обращается Мак-Наб к Васо.
   Темнокожий капитан Мак-Наб удивительно хорошо владеет языком, на котором говорят танкисты, выдаёт его только чуть странный прононс в произношении некоторых слов, где много кашляющих гортанных согласных.
   Васо кивает и идёт за капитаном Мак-Набом подальше от стола, чтобы их разговора не было слышно. Коста и Гоча выходят из-за стола и топчутся, не зная, что делать и как себя вести.
   Мак-Наб, сочтя расстояние достаточным, резко поворачивается к Васо. Он почти на голову выше Васо и раза в полтора шире его в плечах, кулаки огромные, сжатые, ни дать не взять - непобедимый африканский воин-масай, только боевой раскраски не хватает, а коричневое лицо при этом с чертами тонкими, не африканскими, а, скорее, арабскими. Мак-Наб говорит негромко, но очень жестко:
   - Почему не уничтожен танк противника?!
   - Войны нет... - пытается оправдываться Васо. - У нас вроде перемирие со всеми...
   - Боевая техника противника находится на территории суверенного государства. На твоей земле, капитан! - говорит Мак-Наб так, как будто командует расстрельной команде, а Васо стоит у стенки.
   - Тут... всё так запуталось, капитан... где, чьё... где граница, где её нет...
   - Прикажи экипажу немедленно занять свои места! - требует Мак-Наб.
   К ним вразвалочку подходит Павел, всем своим неторопливым видом показывая, что чувствует себя здесь по-хозяйски.
   - Может быть, сядем за стол, поговорим? - Павел обращается к Мак-Набу по-английски. - А то как-то не очень прилично... отмечаем второе рождение местного аксакала, а ты врываешься, шумишь...
   Мак-Наб, делая вид, что Павла не существует, бросает по-английски:
   - Извините, сэр?
   В смысле, вали отсюда и не лезь не в своё дело.
   - Я просто спросить хотел... Фамилия Мак-Наб... Ты шотландец? - интересуется Павел. - Из какого-то старого шотландского клана?
   Павел сразу понимает, что ему удалось задеть темнокожего капитана.
   - Один из моих предков был шотландцем! - цедит Мак-Наб.
   Тем самым шотландским предком в девятнадцатом веке был плантатор, хозяин его прапрапрапрабабушки во времена войны Севера и Юга, и хозяйскую фамилию Мак-Наб своему незаконнорожденному мулату-бастарду прапрапрапрабабушка дала после того, как их освободили конфедераты, а хозяина повесили на мосту через Совиный ручей, неподалёку от его усадьбы. Но до этого шотландский предок успел наплодить большое количество незаконнорожденных потомков, потому что Мак-Наб встречал несколько раз шотландцев Мак-Набов с ещё более тёмной, чем у него кожей.
   Павел ухмыляется Мак-Набу в лицо, как будто прекрасно это понимает.
   - Спасибо, что объяснил.
   - Дай сами пагаварим, - просит Васо Павла.
   - Ну, ладно, не буду мешать... раз, к тебе главнокомандующий приехал.
   Павел поворачивается и идёт обратно к столу.
   - Ты позоришь свою армию, капитан! - набрасывается Мак-Наб на Васо, выждав, пока Павел отойдёт. - Ты находишься в состоянии сильного алкогольного опьянения! Ты не способен принимать адекватные решения! Я буду вынужден доложить командованию!
   Васо некоторое время разглядывает лицо Мак-Наба, после чего вытаскивает из кармана мобильный телефон и суёт его ему в руку, а другой рукой прихлопывает сверху.
   - На, докладывай! Тут нет связи ни с каким командованием! Приказы получать не от кого! А я не хочу в войнушки играть!
   Васо идёт к столу, но разворачивается и возвращается к Мак-Набу.
   - Телефон обратно отдай, а то заиграешь.
   Мак-Наб возвращает ему телефон.
   - Хочешь, ешь-пей! - говорит напоследок Васо. - Не хочешь, вали, скатертью дорога! Только не лезь не в свои дела... Джеймс!
   Васо уходит, оставив Мак-Наба одного.
   - Спасибо за приглашение, - шипит по-английски Мак-Наб.
   Мак-Наб идёт следом за Васо.
   Был бы Васо потрезвее, ничего такого он бы в жизни не сказал, да и Павел, скорее всего, тоже не сказал бы, но вино для того и пьют, чтобы говорить то, чего никогда не скажешь, и делать то, чего никогда не сделаешь на незамутнённую голову. Официально капитан Мак-Наб был равен по званию капитану Васо и приказывать ему не мог, да и вообще Васо не мог находиться у него в подчинении, как у представителя армии другой страны, а неофициально - иностранный капитан был чуть ли не генералом по отношению к простому капитану-танкисту национальной гвардии. И то, что сейчас сделал Васо, будет скорее всего иметь беспощадные последствия.
   Мак-Наба усаживают за стол, наливают до краёв, радушно наваливают на тарелку разносолов, ведут себя очень уважительно, мол, такой человек приехал, с нами за один стол сел... Но вокруг него образуется еле ощутимый осторожный вакуум, в селе никогда не видели темнокожих людей вживую, чужак вызывает чувство инородности, кажется, что, прикоснувшись к нему, можно заразиться какой-то неизлечимой экзотической кожной болезнью, от которой сам почернеешь.
   Васо предлагает выпить за нового гостя капитана Джеймса Мак-Наба. Но делает это Васо очень коротко, без обычного продолжительного словоизвержения, и в этом есть проявление неуважения и даже пренебрежения, которое понятно всем, кроме капитана Мак-Наба. Люди поддерживают короткий тост Васо, вразнобой желают здоровья и благополучия... чокаются... выпивают... Мак-Наб всех благодарит, показывает радость белозубой улыбкой, делает вид, что пьёт чуть ли не до дна, но на самом деле лишь пригубливает... С улыбкой изучает всех вокруг, салютует стаканом, слушает, что говорят, а сам больше молчит...
   Боци выпивает и продолжает жаловаться своему застольному соседу, двоюродному брату Иласа:
   - Двор меньше стал... Как будто кто-то забор передвинул. А жена говорит, я толстый стал... Я завтра всё перемеряю и посмотрю, кто толще, а кто нет, и кто-то у меня по жопе получит...
   Но двоюродный брат Иласа слушает не только Боци, но и его жену, одновременно с Боци бубнящую ему в другое ухо, что Боци уже в старую одежду не влезает и она замучилась носить вещи к своей маме перешивать, потому что у неё, то есть её мамы, очень хорошая швейная машинка хоть и китайская, за которой они ездили в магазин в город. У двоюродного брата Иласа всё это сливается в голове в одно ведро и он, наконец, понимает, что Боци так разожрался, что уже не влезает к себе во двор.
   - Ни хрена себе, - говорит двоюродный брат Иласа и начинает есть с тарелки Боци, чтобы спасти его от переедания.
   Боци хохочет, а жена его недоумевает.
   Лёха смотрит на Ирэ, ловит её взгляд. Когда она обращает на него внимание, он еле заметно дёргает головой, мол, пошли погуляем... Ирэ улыбается и уводит взгляд куда-то в сторону... Лёха так и не понимает, соглашается она или нет? Лёха решает, что нужно идти ва-банк, пан или пропал, пойдёт за ним следом или не пойдёт, но нужно что-то предпринять, а то так можно всю ночь просидеть, пялясь...
   Лёха встаёт из-за стола и уходит в темноту. Но Ирэ совсем не замечает Лёхиного ухода и продолжает переговариваться с кем-то через стол. Она спохватывается, что несколько тарелок опустело, составляет тарелки друг на друга, встаёт, чтобы пойти в дом и их заполнить, но почему-то тарелок не берет и идёт совсем не к дому. На это уже никто не обращает внимания...
   Всё это видит только Коста.
  
   САД
  
   Лёха и Ирэ идут по ночному саду, разбитому на пологом склоне горы. Сад бескрайний и старый, такой, что в нём можно заблудиться. И село уже не слышно, кажется будто провалился в кроличью нору и попал в какой-то другой мир. Все эти деревья посадили Геор с Муссэ, когда ещё были красавцами-мужчинами в самом расцвете. А сейчас сад выглядит кое-где запущенными, до всего у стариков руки не доходят, и сил не хватает. Ирэ вдруг останавливается и смотрит Лёхе в глаза.
   - Лёха, скажи чэстно, ты можишь увезти меня атсюда? - спрашивает Ирэ.
   Лёха ожидал какого угодно вопроса, но только не этого. Лёха вдруг вспоминает, что у него развязался шнурок и приседает его завязать.
   - Я?... Конечно... - отвечает Лёха откуда-то снизу.
   Слышится топот. Кто-то пробегает в темноте мимо них, потом - с другой стороны, потом - снова где-то совсем рядом, топот хаотично мечется, ищет, решив прочесать весь лабиринт сада. Лёха заканчивает возиться со шнурком, встаёт и делает шаг к Ирэ. Противно трескается какой-то давний осколок стекла под ногой. Топот стихает и прислушивается, после чего поспешно приближается. Из темноты возникает Коста.
   - Скажи этому болвану, его командир зовёт! - говорит запыхавшийся Коста по-своему.
   Ирэ усмехается.
   - Что он сказал? - интересуется Лёха.
   - Очэнь красивый ночь, гаварит, - переводит Ирэ. - Очэнь много звёзд, гаварит.
   - Скажи, пусть гуляет в свой красивый ночь и нам воздух не портит.
   - Что он сказал? - в свою очередь спрашивает у Ирэ по-своему Коста.
   - Что ему нравится чистый горный воздух, - переводит ему Ирэ.
   - Почему ты не сказала ему про командира? - резко спрашивает Коста.
   - Не хочу драки.
   - А я хочу! - говорит Коста.
   - Коста, а если бы я тебе сказала, увези меня отсюда? - вдруг спрашивает у него Ирэ.
   Как и для Лёхи, для Косты вопрос совершенно неожиданный, он интеллигентно теряется.
   - В смысле, к себе?... Мне нужно с родителями поговорить, у нас не очень большая квартира... книги очень много места занимают, - мямлит Коста, потирая нос.
   Ирэ усмехается.
   - Нам надо всё обсудить... Теоретически отец будет не против... - продолжает, теряя уверенность, Коста, вспоминая о националистических воззрениях отца. - Только скажи, чтобы он ушел! Или я его...
   - Чего он там бубнит? - устаёт слушать чужую речь Лёха.
   - Если в два слова... Гаварит, жалко, что у него нет такой брат, как ты, - переводит Ирэ.
   - Ага, так я и поверил! Да, у него перевод на роже написан!
   Лёха хватает Косту повыше локтя и тащит в темноту.
   - Лёха! Пэрэкрати! - требует Ирэ. - Падажди! Я с вами пайду!
   - Переводчик не нужен! - останавливает её Лёха.
   Они исчезают в ночном саду...
   Ирэ доходит до небольшой низкой скамейки, сколоченной из двух чурок и нескольких старых досок и садится ждать. Вслушивается в темноту, но кроме иногда долетающих звуков отдалённого счастливого застолья, ничего не слышит...
   Неожиданно из темноты возникает Лёха, совсем не оттуда, откуда она его ждала. Ирэ вскакивает.
   - Где он?!
   - Объяснил, что третий - лишний, - говорит Лёха, потирая руки.
   - Как обэяснил?
   - Подробно.
   - И что?
   - И всё... Наверно, напьется. Ну, чего ты так смотришь? Никто никого не бил. Он, правда, сам всё понял и ушел, - чистосердечно признаётся Лёха.
   Он делает такое наивное и незамысловатое лицо, что Ирэ смеется...
   А на самом деле Лёха отвёл Косту подальше, дал ему поддых, Коста согнулся, Лёха заехал ему коленом, Коста упал... В общем, теперь Коста стоит у дерева-алычи, руки связаны сзади за стволом дерева его же армейским ремнем, ноги привязаны к дереву шнурками его армейских ботинок, а во рту вместо кляпа - его носовой платок. Коста дёргается, пытаясь освободиться и что-то мычит, но всё Лёхой сделано на совесть, как учил сержант в учебке, так что без посторонней помощи это невозможно, даже если вырвать плодовое дерево с корнем.
   Лёха и Ирэ сидят на скамейке, чувствуя сад и темноту. Если прислушаться, то слышно, что вокруг происходит неугомонная ночная жизнь насекомых, занятых созидательными и разрушительными работами по саду.
   - Я когда в армию пошел, первый раз на поезде проехал, - признаётся Лёха. - Мечтал, мир посмотрю, повоюю... с деньгами, с медалями вернусь в отпуск, погуляю, повыпендриваюсь, а потом опять уеду... а сейчас думаю, лучше бы в Москву свалил, на стройку работать... Хотя... тебя бы не встретил... А почему ты так хочешь уехать?
   Ирэ некоторое время раздумывает, - чтобы всё объяснить нужно рассказывать многое, что в двух словах не расскажешь. Да и нужно ли всё рассказывать?
   - Я училась в городе и хатэла там жить. Потом стали все говорить, что апять начнётся война, стали на гэранице стрэлять, пришлось вэрнутся... Думала, на врэмя... аказалось навсэгда. Всэ живут, как сто лет назад. Адэвай, что сказали, гатовь, убирай, стирай, козы, овцы, виноград, дитэй пять штук рожай... А муж будэт сидеть, в нарды играть и вино пить... или курить. Тут есть сёла, гиде у некатарых по две-три жены, нэ афициально канэшна, но никто нэ запэрещает. С абрыва спрыгнуть хочется!
   - Тоска, блин. У нас всё по-другому, у нас равноправие, жена одна и все работают. И семейный бюджет общий. А насчёт детей - пятеро, конечно, многовато. И трое много... А двое - нормально. Я вот очень жалею, что у меня брата или сестры нету...
   Конечно, Ирэ не говорит всей правды. Из города её выгнала не война, которая вот-вот должна была начаться в течение нескольких лет, а приехал и забрал её дед Геор. До него дошли слухи, что у молодой и глупой Ирэ отношения с мужчиной, который старше и у которого семья. Ирэ не стала отпираться, а во всём созналась. Геор откровенно поговорил с мужиком, уперев ему в грудь охотничье ружьё, которое привёз с собой, и выяснил, что тот с женой разводиться не собирается, а его внучка - наивная дура, которая вот уже полгода верит обещаниям бросить жену и жениться на ней. Ирэ не стала перечить решению Геора и предпочла добровольно поехать обратно в село.
   - Ты только с дедом живёшь... А родители твои где? - спрашивает Лёха.
   - Радитэли под лавина прапал. В авэтобусе в горад ехали, я тагда на первый курс паступила. Их да сих пор нэ нашли.
   - Жалко, - соболезнует Лёха.
   - Ты забэрёшь меня отсюда?
   - Да... да... конечно, заберу... - негромко и очень честно говорит Лёха и придвигается поближе к Ирэ.
   - Нэ врёшь? - спрашивает она.
   Лёха оказывается совсем рядом с Ирэ, ему кажется, что он через ткань чувствует её кожу... Но Ирэ его останавливает:
   - Тебя навэрно дома дэвушка ждёт?
   - Нет! - не задумываясь, отвечает Лёха.
   Но тут же Лёха вспоминает Ленку - некрасивую одноклассницу с оттопыренными ушами и серыми волосами, которая два года старших классов настойчиво добивалась Лёхи и добилась таки после выпускного, потому что Лёха совсем не умел пить, а она всё подливала и подливала ему шампанского в пластиковый стаканчик. После чего отнесла Лёху к себе домой, откуда предусмотрительно отправила родителей к тётке в гости с ночёвкой.
   Ленка очень нравилась Лёхиной матери и когда стало понятно, что Лёха в армию не пойдёт как недомерок, мать стала всё чаще заводить разговоры, что пора бы им и пожениться. А Лёха стеснялся ходить с Ленкой по улице, - она была выше него головы на полторы. Поэтому, если они шли куда-то вместе или гуляли, то первым всегда шёл Лёха, а Ленка - за ним метрах в двадцати. Но она и это готова была терпеть, потому что в постели все одинакового роста.
   А когда оказалось, что Лёху в армию всё-таки берут, он на проводах прилюдно унизительно поссорился с Ленкой, чтобы она не вздумала ждать его из армии, потому что уже тогда Лёха знал, что сделает всё и домой не вернётся, а останется служить и дальше. И на письма её он не ответил ни разу, и на звонки, уверенный, что так будет лучше и Ленка найдёт себе кого-нибудь другого или уже нашла.
   - Никто меня не ждёт, - искренне говорит Лёха и снова придвигается к Ирэ...
   Из темноты вдруг, неслышно, как демон, появляется капитан Мак-Наб.
   - Я тут случайно проходил, - говорит Мак-Наб на языке танкистов национальной гвардии. - Дочка, буду откровенным... общаясь с этим солдатом, ты оскорбляешь многовековую гордость своего народа. Ваши женщины всегда наравне с мужчинами боролись за независимость и в тоже время семья всегда была их святыней. Когда-нибудь ты выйдешь замуж за хорошего парня из твоего народа, а это... станет пятном, от которого не отмоешься. Подумай об этом.
   Ирэ встает, смотрит виновато на Мак-Наба, опускает глаза.
   - Спасибо, что вы мне сказали это, сэр. Мне очень стыдно. Я прямо сейчас пойду домой.
   - Рад, что мы поняли друг друга, - говорит Мак-Наб и ободряюще похлопывает её по плечу.
   Ирэ стоит, потупив взор и опустив стыдливо голову, Мак-Набу удалось в ней задеть какие-то тонкие струны. Мак-Наб уходит.
   - Чего он хотел? - спрашивает Лёха.
   - Хатэл узнать, как прайти вэ туалет, - отвечает Ирэ.
   - Я так и подумал...
   Мак-Наб оборачивается. Ирэ вдруг делает несколько шагов от скамейки.
   - Ты куда? - опешивает Лёха.
   Он не понимает, что вдруг случилось.
   - Минэ нужна идти дамой.
   Мак-Наб ещё раз оборачивается на ходу, видит, что Ирэ отошла от скамейки и собирается покинуть разочарованного солдата. На тёмном каменном лице появляется гримаса, которая может обозначать удовлетворение от содеянного.
   Ирэ тоже оборачивается, чтобы посмотреть на Мак-Наба. Вдруг она в ужасе замирает, делает несколько шагов в сторону Мак-Наба и кричит:
   - Сэр, стойте! Вы не туда идёте! Там минное поле! С прошлой войны осталось!
   Она пытается подойти ближе к Мак-Набу, но останавливается, хватается за голову руками и пятится обратно.
   - Сэр... стойте, где стоите! Вы на него зашли! Не двигайтесь ни в коем случае!!!
   Мак-Наб застывает, стоя на одной ноге, он оглядывается по сторонам, в лунном свете видит на земле небольшие холмики, покрывающие довольно большое пространство, если приглядеться, можно разглядеть - бок одной из мин поблёскивает холодным металлическим блеском в траве, видимо, её вымыло во время сильных дождей.
   Лёха вскакивает, совершенно не понимая, что происходит и почему Ирэ так надрывается на гортанном языке...
   - Что случилось?
   Но на него никто не обращает внимания, а непонятная напряженная перепалка продолжается.
   - Я позову кого-нибудь на помощь! - кричит Ирэ Мак-Набу.
   - Где границы минного поля? - спрашивает у неё Мак-Наб, пытающийся сохранять хладнокровие.
   - Я не знаю! Этого никто не знает, сюда люди не ходят! А сапёры к нам так и не приехали, а мы сколько писали! Всем наплевать! Тут в горах много мин осталось, овцы и козы постоянно взрываются! - пытается объяснить ему Ирэ.
   Мак-Наб балансирует руками, чтобы сохранить равновесие. На одной ноге долго не простоишь. По его потному лицу стекают капли страха...
   - Что происходит?! Что ты ему сказала?! - добивается Лёха.
   - Чэто там минное поле... - переходит на русский Ирэ.
   Лёхин взгляд мечется по саду, он как будто прозревает, они видит это старое никем не разминированное минное поле, мины за много потаённых лет решили выбраться из своих могилок - видно, закапывали их наспех, просто присыпали землёй, поэтому вода, снег и ветер смогли обнажить помутневшие крашенные железные бочонки, в которые до отказа напихали смерть.
   - И ты тут гулять собиралась?
   - Здэсь нет мин! Они там, гидэ он стаит!
   - Пусть не дёргается! Скажи ему! - кричит Лёха Ирэ.
   Лёха убегает...
  
   А застолье всё бурлит разговорами и льётся вином из кувшинов. Павел и Васо рассуждают о тактико-технических характеристиках новейшей ракетной установки, являющейся секретной, но о которой оба прекрасно знают, хотя и в глаза не видели, поэтому врут безбожно, пытаясь перещеголять друг друга. Потом напившийся до хитрости Васо вдруг спрашивает:
   - Ти жэ рота танков камандуишь, капитан? Ты жэ ротный камандир?
   Павел, тоже напившийся до хитрости, пожимает плечами, что можно расценить, как "да", "нет" и "не знаю" одновременно.
   - Зачэм сам паехал, а не простой сэржант камандир танка отправил?
   Павел старается не попасться на удочку:
   - Болеют.
   - А я так думаю, у тэбя очэнь важный задача стаит! - решительно продолжает Васо. - Каторый простой сэржант камандир танка не выпалнит!
   - Миротворцы мы...
   Павел хватается за спасительный кувшин с вином, потому что боится выдать, что Васо попал в точку.
   - Ты, капитан, тоже наверняка танковой ротой командуешь, а сам поехал. Это значит перед тобой очень важную задачу поставили? - контрнаступает, наливая, Павел.
   - У мэня тоже все балеют. Свинка. Вэришь, нэт, ехать не хател, а нэкаму!
   Оба капитана пытаются не проговориться, что перед ними поставили ответственную задачу по глубокой разведке спорных приграничных территорий, избегая возможных провокаций, изучить настроения местного населения, стараясь обещаниями заручиться его поддержкой в возможном конфликте. Ни один из членов экипажей обоих танков по особому распоряжению не взял с собой документы. Если вдруг что, и Васо и Павлу приказали танк уничтожить и уходить, а в случае вероятного попадания в плен поступить единственно верным способом и не попасть в плен живыми, но об этом ни Павел ни Васо до поры до времени экипажам не сообщили, надеясь, что такая ситуация всё-таки не возникнет.
   К столам подбегает Лёха, переходит на шаг, чтобы никого не спугнуть своим озабоченным видом, подходит к Павлу, который выпивает с Васо. Командиры посматривают друг на друга, думая: - "А я тебя раскусил, братец! Всё я про тебя понял!" Лёха наклоняется к Павлу, так и не заметившему долгое отсутствие наводчика, и что-то шепчет ему на ухо. Павел некоторое время сидит, покачиваясь, после чего вдруг встаёт и собирается идти за Лёхой, Васо ловит Павла за рукав.
   -Ты куда?
   Павел наклоняется и что-то коротко говорит Васо. Васо тоже встаёт из-за стола... Они отходят от столов, на чей-то вопрос, куда они собрались, Васо доверительно говорит, что "пассат" и "сичас придём". Они покидают границы света и бросаются бежать за Лёхой, который знает дорогу...
  
   Павел, Васо и Лёха с Ирэ стоят метрах в десяти от Мак-Наба, замершего в нелепой позе на одной ноге. Павел присаживается на корточки и что-то пытается разглядеть в траве, видит в нескольких метрах от себя мину.
   - Да-да... похоже нашего производства, противопехотки. Хрен мы проход разминируем в темноте, - говорит Павел, потому что у него слегка двоится и подёргивается изображение реальности.
   - Можна назад ходить... слэд в слэд, - советует Васо, покачивающийся от выпитого.
   - Думаешь, у него глаза на жопе? И где его следы? Тут трава, - скептически замечает Павел.
   - Пусть папробует! - настаивает Васо.
   - Ты что, хочешь, чтобы он?... - говорит Павел, переходя совсем на шепот.
   Васо совершенно невинно пожимает плечами, мол, как повезёт.
   - Капитан, за спасение офицера тебя представят к званию майора, я буду ходатайствовать, - вдруг оживает Мак-Наб и обращается к Васо.
   Мак-Наб услышал неясные переговоры за спиной и решил вмешаться, чтобы появилась лишняя мотивация к его немедленному спасению, он хотел сначала пообещать Васо полковника, но вовремя сообразил, что это прозвучит слишком утопически.
   - Спасибо, сэр! Делаем всё возможное! - громко отвечает Васо Мак-Набу, и добавляет шепотом по-русски Павлу. - Или пусть да утра стаит.
   - Пусть до утра стоит, - шепотом отвечает Павел Васо и говорит Мак-Набу по-английски. - Капитан, ситуация очень сложная... Мы сейчас ничего не сможем сделать, только когда рассветёт, мы пока подготовим всё необходимое для разминирования...
   Павел и Васо начинают шепотом спорить, простоит на одной ноге Мак-Наб до утра или не простоит? Или его сведёт судорогами и он упадёт? Или опустит ногу и наступит на мину? Оба начинают шарить по карманам в поисках денег, но оказывается, что деньги у них разных государств и не понятно как заключать пари и по какому курсу делать ставки.
   Лёха в это время осматривается по сторонам и что-то замечает.
   - Товарищ капитан, если веревку перекинуть, вон через ту ветку, поднимем его, а он по дереву спустится... вон туда, - и спрашивает у Ирэ. - Там нет мин?
   - Думаю... Не-эт... - отвечает Ирэ, качая головой.
   Лёха показывает всем на старую лестницу, которая прислонена к одному из деревьев, на лестнице висит моток толстой веревки.
   - И лестницу поставим вон к тем веткам, чтоб подальше от мин слез, - продолжает изобретать план спасения Лёха.
   - Лучшэ б ты свой умный голова дома забыл, дурак! - говорит Васо себе и Павлу.
   Павел и Васо привязывают камень размером побольше кулака к концу веревки...
   Лёха и Ирэ приставляют длинную садовую лестницу к толстой ветке дерева, чтобы лестница образовала длинный пологий спуск...
   Мак-Наб вертит головой и пытается повернуть её как сова на сто восемьдесят градусов, чтобы следить за приготовлениями...
   Павел замахивается камнем с привязанной верёвкой и прицеливается. Васо держит другой конец веревки... Павел кидает камень, он пролетает сквозь крону дерева, повисает на довольно тонкой ветке, которая явно не выдержит вес Мак-Наба. Камень висит и раскачивается по длинной траектории, так что Мак-Набу приходится уворачиваться в стороны и с трудом балансировать, стоя на одной ноге, чтобы камень не попал ему в голову.
   Васо подтягивает камень на веревке, сдёргивает его с дерева. Решает кидать сам. Теперь веревку держит Павел. Васо размахивается и кидает. Камень перелетает через нужную толстую и крепкую ветку. И повисает, раскачиваясь, как маятник...
   Мак-Наб тянется, чтобы поймать веревку, в этот момент камень отвязывается, падает на землю, слышно, как он катится и ударяется обо что-то металлическое...
   - Ёбс... - плюётся междометием Павел.
   Все замирают в ожидании... Взрыва, слава Богу, не происходит.
   Мак-Наб хватается за веревку обеими руками, Павел и Васо упираются в землю и резко тянут веревку на себя. Мак-Наб как цирковой акробат взмывает вверх и с громким "факом" ударяется головой об одну из веток в руку толщиной. Павел и Васо подтягивают болтающегося Мак-Наба повыше...
   Ирэ хихикает. Лёха поворачивается к ней и видит, что она зажала рот рукой. И что, судя по слезам в глазах, смеётся-то она уже очень давно, но никто на это не обращал внимания, потому что все были заняты серьёзным мужским делом. До Лёхи, наконец, доходит.
   - Ты... пошутила? Насчёт поля?
   Ирэ кивает. Теперь Лёха смотрит на всю ситуацию совсем по-другому - и на телодвижения болтающегося Мак-Наба, и кряхтящих Павла и Васо, тянущих веревку... Лёха какое-то время держится, но его распирает смех... Лёха прыскает. Ирэ тоже больше не выдерживает, и они начинают хохотать в голос и до слёз.
   Павел с Васо поворачиваются на хохот и видят, убегающих Ирэ и Лёху, которые исчезают в темноте ночного сада... До них тоже постепенно доходит идиотизм происходящего. Веревка как-то сама собой вырывается из рук...
   Мак-Наб, с хрустом ломая ветки, обрушивается на землю. Он со стоном встаёт, хромая, ковыляет к тому, что казалось миной, и выковыривает из земли старую консервную банку, оглядывается вокруг - в траве холодным металлическим блеском отсвечивают ещё несколько банок и донышки и осколки бутылок.
   - Майора, кажится, нэ дадут, - говорит Васо.
   - Слушай! - вдруг радуется удачной мысли Павел. - А давай я тебе бумагу по всем международным стандартам отпишу, с благодарностью за участие в миротворческой операции по спасению капитана Мак-Наба, с просьбой наградить тебя очередным званием майора!
   - Абалдел, да?! Минэ с такой бумага в баталион ассэнизаторов пэрэведут... майором.
  
   Луна заползает за гору и как будто выключают свет. Ахсар и Дэбе в кромешной темноте горной ночи короткими перебежками по сельской улице подбираются к танкам, они тащат мешок с чем-то очень тяжелым привязанный к палке, которую несут вдвоём на плечах... Пацаны останавливаются у танков, осторожно ставят мешок на землю, извлекают из него саперную лопатку и тяжеленную противотанковую мину.
   Они примеряются, стоя перед танком национальной гвардии, куда бы мину закопать ...
   Бесшумно из темноты рядом с ними материализуется капитан Мак-Наб. Дэбэ от неожиданности роняет саперную лопатку и пукает...
  
   Лёха и Ирэ молча бредут по саду. Они уже отсмеялись до изнеможения. Уже рассказали о той роже, которая была у Мак-Наба, о том, какими все были болванами, а Лёха первым повёлся на дурацкую шутку, Ирэ даже предположить не могла, что Лёха устроит такой переполох. Она думала, что Мак-Наб постоит пять минут на одной ноге, как розовый фламинго, и она ему скажет, что никакого минного поля тут нет, а просто в этом глухом углу сада любимое место мужиков и пацанов, которые собираются по нескольку человек попить вина или чачи, а потом спьяну разбрасывают бутылки да консервные банки, Геор с Муссэ уже устали с этим бороться, поэтому махнули рукой - пусть собираются, пусть мусорят, лучшее средство от расстройств - туда не ходить и на безобразие не смотреть, хотя тут растёт потрясающе вкусная айва...
   - Никогда не видел таких, как ты, - вдруг тихо произносит Лёха.
   - Нада чаще ездить на поезде, - смеется Ирэ.
   Лёха вдруг решается, он обхватывает руками Ирэ, которая немного выше него, грубо сжимает ее в объятиях и вталкивает в небольшую, сколоченную из посеревших досок и накрытую толем, сторожку, мимо которой они проходят...
   В сторожке тесно, пыльно и пахнет чем-то старым и полумёртвым, но это всё не имеет никакого значения. Лёха толкает Ирэ на топчан и оказывается сверху, начинает расстёгивать на ней одежду... Ирэ сопротивляется.
   - Пажалуста, не нада... У нас другие традицыи! Так нэльзя! - торопливо говорит Ирэ. - Нужна прийти, пасвататься. А то братья, дяди, дэдушка всэ вазьмут ружья, нажи... и сами пойдут тебэ пасватают...
   Это сильно снижает пыл Лёхи, он перестает её домогаться и замирает. Ирэ вдруг заливается смехом.
   - Ну, что ты?... Я пашутила!
   - Да, я тебя за это... Да, я тебе сейчас...
   - Ты только забери меня отсюда... только забери, пажалуста...
   Ирэ притягивает его к себе... они жадно целуются... Лёха путается в незнакомой одежде, как-то она не так у них тут устроена, какие-то пуговицы везде мелкие и не там, где положено. Ирэ помогает торопливому Лёхе, понимая, что он заблудился и сейчас что-нибудь разорвёт от нетерпения... Наконец, они раздевают друг друга и начинают взахлёб заниматься любовью... Лёха испытывает ни с чем не сравнимое ощущение блаженства, потому что с женщинами в армии, как известно, не порядок, и от долгого воздержания Ирэ становится для него лучшей и единственной женщиной на свете...
  
   Мак-Наб гладит по голове испуганного икающего Дэбе, чтобы успокоить его.
   - Чтобы эффективно вывести танк из строя, - объясняет Мак-Наб, - нужно расположить заряд в наименее защищенной и наиболее уязвимой зоне. Это ходовая часть.
   Мак-Наб показывает на гусеницу танка.
   - Спасибо... дядя негр, - говорит Ахсар.
   Ахсар поднимает саперную лопатку, которую уронил Дэбе, и собирается копать под гусеницей танка национальной гвардии.
   - Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь, парни, - останавливает его Мак-Наб. - Мои предки были рабами на плантациях сахарного тростника и трудились на белых хозяев, мечтая ночью у костра о том времени, когда они смогут сами распоряжаться своей жизнью...
   Мак-Наб рассказывает очень выразительно и эмоционально, от него исходит невероятной силы обволакивающее обаяние, каждое движение рук и тела подчёркивает образность его слов, он умудряется создать что-то настолько живое, что пацанам кажется, будто они попали в кинотеатр, где не были ни разу, а только видели по телевизору, да слышали рассказы от старших...
   - Они гнили в болотах, кишащих аллигаторами и змеями, их заковывали в колодки и забивали палками до смерти за попытку вырваться из этого ада...
   Ахсар и Дэбе видят Мак-Наба, на мускулистом, матовом от пота теле только грязные и обтрёпанные хлопковые штаны, выгоревшие на шквальном солнце. Он выбивается из последних сил на тяжелейшей скотской работе на прессе, и давит, давит, давит сок из сахарного тростника, который рубят и рубят другие рабы... Ахсар и Дэбе видят, как отчаявшийся Мак-Наб убивает ненавистного белого надсмотрщика, который надругался над его сестрой и она утопилась от горя и позора в широкой и глубокой, как Волга, реке Миссисипи... Как совершивший побег Мак-Наб продирается по болотам, пузырящихся зловонными и ядовитыми миазмами испарений, где ничего не спасает от мириад москитов... Как откусывает голову одной из самых ядовитых змей на земле, чтобы утолить страшный голод... Как на смертельную охоту бросаются неумолимые белые плантаторы со сворами собак-убийц... Как его ловят и травят рычащими кровожадными тварями, специально выведенными для охоты на беглых рабов... Как изуродованного Мак-Наба, закованного в колодки, привозят обратно на плантацию и бросают умирать у позорного столба на палящем солнце в назидание другим рабам, и никто не решается дать ему хотя бы каплю воды, чтобы облегчить невыносимые страдания, потому как любой, кто приблизится к Мак-Набу, будет забит кнутом и палками. Но на помощь Мак-Набу приходит само Провидение и на растрескавшиеся губы падают первые капли дождя...
   - И они взяли в руки оружие и пошли защищать свободу, которая с рождения является неотъемлимым правом каждого человека!
   Ахсар и Дэбе видят, как Мак-Наб ночью перегрызает белоснежно-фарфоровыми зубами верёвки и освобождается от колодок и кандалов, как он пробирается к плантаторской фазенде, а навстречу ему попадается хозяйский прихвостень, главный надсмотрщик, не расстающийся со своим карабином и острым мачете, которым перерубил не одну темнокожую шею или руку. Как Мак-Наб вступает в неравную смертельную схватку, из которой выходит победителем, но сам он смертельно ранен. Как крушат замки своих бараков несчастные темнокожие рабы, увидевшие самопожертвование и отвагу Мак-Наба, и берутся за оружие. Как пылает плантаторская усадьба, а на глаза истекающего кровью Мак-Наба наворачиваются слёзы победы...
   - И теперь я живу в великой стране. Сегодня вы тоже можете защитить свою свободу с оружием в руках... И вы должны сделать правильный выбор, парни.
   Заслушавшиеся пацаны смотрят на него, как кролики на мышеловку, у Дэбе даже рот приоткрылся.
   - Ну, не буду вам мешать, - заканчивает свой прочувствованный монолог Мак-Наб.
   Мак-Наб крепко жмёт пацанам руки, хлопает напутственно по плечам и уходит. Ахсар и Дэбе переглядываются.
   - Что-то я не понял... - говорит Ахсар. - Он зачем нам всё это рассказывал?
   - Зато я всё понял! - обрывает его Дэбе.
   Дэбе поднимает тяжеленную мину и волочёт её к российскому танку. Ахсар с саперной лопаткой идёт следом за ним. Дэбе кладёт мину перед гусеницей, забирает лопатку и начинает копать.
   Пацаны закапывают мину перед гусеницей российского танка, с таким расчетом, что даже если танк сдвинется вперед хотя бы на несколько сантиметров, то неминуемо произойдет взрыв.
  
   Лёха и Ирэ идут по саду, уже слышатся голоса во дворе Геора. Они идут, как будто ничего между ними не произошло.
   - Вы кагда паедете? - спрашивает Ирэ.
   - Не знаю... может, завтра... скорее всего, завтра. Сегодня уже все пьяные, - нерешительно отвечает Лёха.
   - Харашо, что завтра, - радуется Ирэ. - Я возьму совсем нэмного вещи.
   - Слушай... как я тебя в танк-то возьму? Да ещё с вещами? - спрашивает Лёха.
   - Ви должны бэженцев спасать, я бэженка... Мне расказывали, дэвушка из одного сэла в горах так уехала. За башней её пасадили и так всю дарогу ехала. Пагавари с камандиром пряма сейчас, - говорит Ирэ. - Давай вмэсте к нэму пайдём.
   - Нереально... Слушай, мне четыре месяца служить осталось, я... это... дембельнусь и сразу приеду за тобой. Прям на следующий день, - тараторит Лёха.
   Лёха совершенно честен в этот момент, он не кривит душой ни на йоту, он собирается вернуться, дослужив не продлевать контракт, а забрать с собой Ирэ, отвезти в Городец. И мать ей обрадуется, потому что у них таких хозяйственных не найдёшь, и не курит, и пиво не пьёт, и матерных слов он от неё не слышал. И Лёху она не намного выше, это почти незаметно. Лёха только не знает, как Ирэ убедить в том, что вернётся, где найти эти слова, как уговорить её, чтобы подождала всего-то четыре месяца...
   - Ну, посмотри на меня! - говорит Лёха. - Я тебе правду говорю!
   Ирэ не хочет смотреть на Лёху, она вдруг понимает, что её обманули, как дурочку, как обманывают других. Лёха пытается обнять Ирэ, прижать к себе, как-то успокоить. Но она вырывается и идёт вперёд. Ирэ очень быстро оказывается в круге света у столов, льющемся из повешенных на винограднике несильных лампочек, а из этого круга уже назад пути нет, и туда невозможно войти вдвоём.
   А посиделки во дворе Геора всё продолжаются, неуёмную жажду залили вином и начались уже песнопения. Ирэ садится за стол, делает вид, что ей ужасно весело, спрашивает, что собираются петь. Подходит Лёха, садится напротив и всё пытается поймать взгляд Ирэ, но она упрямо смотрит совсем в другую сторону, а по Лёхе скользит взглядом, как по дереву или животному.
   К столу возвращается Мак-Наб, его приветствуют, точно как родственника, которого долго не видели, усаживают на почётное место. Все уже смирились с его существованием и он уже не кажется таким не своим. Только Васо с Павлом что-то другу шепчут, поглядывая на Мак-Наба, и откровенно потешаясь. Мак-Наб пересиливает себя и салютует им стаканом вина, они салютуют ему в ответ, начинают пить и Васо с пузырями хохочет прямо в стакан, обрызгав себя и Павла...
   Павел с Васо окончательно сдруживаются, но о боевых и прочих задачах старательно избегают говорить, беседуют о танках, постепенно входя в раж. Павел утверждает, что танк у Васо устаревший, а у него, у Павла, совершенно новая модификация. Васо пытается доказать, что пресловутая новая модификация - это тоже самое барахло только в профиль. Васо спьяну проговаривается, что у него на танке поставлен новый ночной прицел европейского производства. Павел понимает, что Васо его обскакал, и разглашает военную тайну о новой системе стабилизации орудия, которая имеется у него. Васо хвастается новой системой связи. Павел - системой навигации... Доходят до того, что договариваются показать наутро друг другу танки со всей их новой секретной начинкой, пока все остальные будут спать, чтоб об этом никто не узнал. Васо ставит на своих новых командирских часах будильник на пораньше, а Павел ему помогает, чтобы Васо ничего не сломал на его бывших любимых часах.
   Васо замечает, что Павел поглядывает на черноволосую и черноглазую женщину, сидящую рядом с тощим, некрасиво лысым желтушным мужем, увлечённым вином и глупо спорящим невпопад со всеми вокруг. Оптимистичный Васо предлагает всё устроить другу, взяв на себя желтушного мужа, но Павел отказывается, ссылаясь на честь мундира и миссию миротворца. Васо вдруг признаётся, что он тоже миротворец, в душе.
   Павел наливает ещё и рассказывает о своей жизни - где-то (Васо так и не понял где, плохо помня географию центральной части России) у Павла осталась жена с сыном, собака лабрадор и ещё кое-кто. Павел только вернулся из очередной командировки в горячую точку (в какую он умолчал из остатков соображений секретности). Девушка-студентка, живущая в соседней квартире, попросила его газовую колонку посмотреть, когда газом запахло, боялась, что всё вспыхнет, оно и вспыхнуло, но не на кухне, а у них с Павлом в её комнате на старом диване. Так всё и началось. Павел выдержал полгода семейной жизни на две соседние квартиры. Не удалось только обманывать лабрадора - он чуял, что это хозяин скрипит пружинами за стенкой. Но жена так и не поняла, почему лабрадор стал часто лаять и поскуливать, сидя перед стеной в спальне. Однажды Павел ночью назвал жену именем студентки, хорошо, она спросонья не поняла этого, и сбежал миротворцем на Кавказ, написав умоляющий раппорт командиру полка. Теперь обе пишут ему письма, постоянно звонят, любят и ждут домой. А он не знает, к какой из них вернуться. Жизни на две квартиры он больше не выдержит, тем более, что студентка ласково и упорно прижимает его на тему ребёнка, которого готова самоотверженно растить одна, лишь бы знать, что её любимый где-то рядом, в соседней квартире...
   Васо лезет обниматься к своему лучшему другу. Он даже представить не мог, что Павлико такой героический мужик. Сам Васо был примерным семьянином, с женой, тремя детьми и тёщей в одном доме. Он, конечно, не упускал случая, когда такой представлялся, но в последнее время случаи представлялись всё реже и реже, можно сказать, сходили на нет, да и интереса такого уж не было, как в пору службы в бравых молодых лейтенантах, потому что женщины, которых он знал и о которых мечтал, постарели вместе с ним и перестали быть такими свежими и желанными. А те, которые ещё оставались свежими и желанными уже не обращали на Васо внимания, а заглядывались на бравых молодых лейтенантов.
   Застолье вдруг затихает, перестаёт беспрестанно говорить, стучать и звенеть посудой. В ночном небе над селом летят несколько самолётов, невидимые в темноте, их черные силуэты на мгновение мелькают на фоне круглого глаза полной луны...
   По мере приближения звука летящих самолётов, все начинают вслушиваться, задирать головы.
   Звук самолётов удаляется.
   Люди, сидящие за столами с задранными вверх головами, видят, что на село с большой высоты медленно и бесшумно опускаются бомбы на парашютах...
   Начинается паника, все мгновенно трезвеют, вскакивают из-за столов и мечутся в поисках укрытия. В том числе делают это и танкисты, они-то знают, что на парашютах ничего хорошего в тротиловом эквиваленте не сбросят...
   Находят, прячутся кто-где, и затихают в ожидании взрывов. Кто-то успевает набиться в погреб, кто-то просто упал на землю за деревом... Только девяностошестилетняя бабушка дяди Ахсара остаётся сидеть, потому что её забыли, а дядя Ахсара уже где-то уснул, потому что слабый и вина много выпить не может. Её бросаются спасать, снимают со стула и тащат в укрытие, оставляя на земле две полосы от волочащихся ног в калошах, а бабушка укоризненно качает головой, потому бомбы омрачают её последнее в жизни застолье...
   И ещё остаётся сидеть капитан Мак-Наб. Он спокойно наливает вина, пригубливает. Вытаскивает из нагрудного кармана небольшой армейский бинокль и наблюдает в него за бесшумным полётом бомб на парашютах, одна из которых планирует всё ближе к двору Геора...
   - Хватит выпендриваться! Иди сюда! - кричит Павел Мак-Набу по-английски.
   Спокойный Мак-Наб усмехается, берет с блюда яблоко, вытаскивает из кармана складной швейцарский нож, открывает его и начинает аккуратно чистить плод.
   Павел с Васо переглядываются. Встают, отряхиваются и идут к Мак-Набу.
   - Гуманитарная помощь? - задаёт вопрос Павел Мак-Набу по-английски.
   Мак-Наб с выдержанной театральной паузой, жуя яблоко, кивает.
   - Сразу не мог сказать? Поиздеваться надо было? - интересуется Павел.
   Мак-Наб отрезает ещё кусочек яблока и придерживает его пальцем на лезвии.
   - Не можешь отличить бомбу от контейнера с гуманитарной помощью, офицер?! - интересуется Мак-Наб и кладёт кусочек яблока в рот.
   В этот момент в горах за селом, куда бомбы на парашютах были сброшены раньше, происходит несколько мощных взрывов, земля и небо пошатываются, из-под крыши дома падают несколько сонных воробьёв и беспомощно топчутся на земле, потому что в темноте летать не могут, к ним тут же бросается опомнившаяся кошка деда Геора, которая в темноте может делать всё.
   Павел, Васо и Мак-Наб смотрят в небо, на парашюты, белеющие куполами над их головами... Мак-Наб вскакивает, опрокинув скамью, и вся троица бросается прятаться.
   Ирэ лежит на земле рядом с Лёхой. Она не сводит глаз с бомбы на парашюте, которая пролетает над ними на небольшой высоте, - кажется, встань, протяни руку и ты к ней прикоснёшься, - и неумолимо приближается к саду.
   - Где Коста? - спрашивает вдруг Ирэ.
   Лёха тоже смотрит на скользящую над ними бомбу.
   - Я тэбя сэпрашиваю! Где Коста?!!!
   - К какому-то дереву привязал, - отвечает Лёха, - где-то в саду...
   Ирэ вскакивает и бежит в сторону сада. Никто не понимает, что происходит, ей вслед кричат, спрашивают, куда она бежит, но Ирэ убегает в темноту и исчезает в ней...
  
   Ирэ бегает по саду и кричит:
   - Коста! Коста!
   Но в этом саду не так-то просто найти что-то ночью. Ирэ хочется заплакать от бессилия и обиды. Неожиданно её под локоть хватает Лёха.
   - Я точно не помню, где его привязал! Там где-то! Тут одинаковое всё!!!
   Лёха и Ирэ бегают по саду...
   Неподалёку от них огромным привидением оседает белый купол... Лёха бросается на землю и увлекает за собой Ирэ.
   - Ложись, дура!
   Они лежат, прижавшись друг к другу... Но взрыва всё не происходит, время то ли замерло, то ли сломалось, могла растянуться секунда, а мог пробежать час...
   Коста, привязанный к дереву, пытается вырваться, что-то истерически мыча сквозь кляп, потому что продолговатая сигарообразная бомба повисла на стропах носом вниз, зацепившись парашютом за ветки, метрах в двух от земли и в метре от Косты... Ветки с хрустом ломаются и нос бомбы оказывается еще на полметра ближе к земле. Коста совершает новую бесполезную попытку вырваться, потом обмякает и просто скулит в ожидании неминуемого ничто, в которое он превратится, разлетевшись на мясные ошмётки...
   Подбегают Лёха и Ирэ. Ирэ начинает лихорадочно отвязывать Косту, путаясь в затянутых узлах и помогая себе зубами...
   Лёха, как зачарованный, осторожно идёт к зависшей в метре от взрыва бомбе...
   Узлы начинают поддаваться Ирэ, Коста только мешает, тряся руками или от страха, или для помощи.
   Лёха нежно обнимает висящую бомбу, водит по ней руками, приноравливаясь обхватить поудобнее, проверяет, сможет ли он её удержать над землёй, если она продолжит падение. Бомба для своих размеров оказывается странно лёгкой, то есть очень тяжелой, но подъёмной...
   Ирэ почти удается отвязать Косту...
   Рука Лёхи что-то нащупывает на другой стороне бомбы... он осторожно разворачивает её к себе... Видит несколько защёлок... Начинает их открывать и оказывается, что это не бомба, а сигарообразный контейнер с гуманитарной помощью. Лёха откидывает крышку и на землю сыплются коробки, завёрнутые в целлофан...
   Ирэ, наконец, развязывает Косту, тот, затёкший, падает на четвереньки, ползёт, ему удается встать и он бежит, не разбирая дороги и обдирая лицо ветками, только бы подальше от бомбы...
   Ирэ смотрит, как Лёха пинает ногами коробки, вывалившиеся из контейнера, так что они разлетаются в разные стороны.
   - Сволочи!!!... Гниды!!!... Бляди!!!... - надрывается Лёха и прыгает по коробкам, пытаясь их растоптать, поскальзывается на одной из коробок и падает, но тут же вскакивает и продолжает уничтожение ярких жизнеутверждающих упаковок какого-то съестного порошка, вывалившихся из коробки.
   Ирэ уходит вслед за убегающим Костой.
  
   Один из контейнеров с гуманитарной помощью, который притащили танкисты с окраины села, безопасно лежит посреди двора Геора. Вокруг сгрудились все, а в первых рядах - старики Геор и Муссэ.
   - Весь свободный мир сопереживает вашей беде и хочет предотвратить гуманитарную катастрофу! - вещает Мак-Наб.
   Мак-Наб наклоняется, открывает защелки, откидывает крышку.
   - Здесь вы найдёте самое необходимое, - говорит Мак-Наб. - Не забывайте, что мы помним о вашей беде. Наши граждане, честные налогоплательщики, готовы безвозмездно дать вам то, в чём вы так нуждаетесь.
   Мак-Наб широким жестом приглашает жителей распаковывать коробки, уложенные в контейнере.
   - Вот спасибо! Вот молодцы! - хлопает в ладоши Геор. - Помощь вперемешку с бомбами!
   - Бомбы были сброшены, чтобы оградить вас и гуманитарную помощь от банд мародёров, охотящихся за гуманитарной помощью с целью её перепродажи на черном рынке, - пытается импровизировать на ходу Мак-Наб, но ему особенно никто не верит.
   А правду Мак-Наб сказать не может - где-то на складах в вечной мошеннической суматохе интендантов образовались излишки бомб и гуманитарной помощи, от которых нужно срочно избавиться, чтобы получить новые, поэтому лётчикам поставили задачу, сбросить их где-нибудь в безлюдных приграничных горах, а лётчикам тоже особенно задницей рисковать не хочется и носиться ночью над горами густо населёнными боевиками с ракетами "земля-воздух" в поисках безлюдной местности, поэтому сбросили они, где сбросили.
   Геор и Муссэ начинают распаковывать целлофан и вскрывают одну из коробок. Геор вытаскивает оттуда длинную ленту презервативов.
   - Товар первой необходимости. Тут столько-о-о... Целая коробка! Нам с Муссэ до конца жизни хватит! - радуется Геор.
   - Будете на Новый год надувать? - интересуется жена двоюродного брата Иласа.
   - Вот дура, они совсем для другого. Поэтому у тебя и шестеро детей. Я твоему мужу потом расскажу, что с ними делать, а то он уже еле ноги волочит, всё прокормить вас пытается! - отвечает ей Геор.
   - А что мужу-то? - вступает Муссэ. - Я ей лучше самой всё покажу да объясню!
   Прокатываются смешки. Муссэ с Геором распаковывают содержимое контейнера дальше. Муссэ вытаскивает стопку глянцевых брошюр, которыми заполнен очередной ящик.
   - По нашему... вроде, - Муссэ читает, - "Правила поведения во время авиационных бомбардировок и артобстрелов"... "Правила поведения на минном поле"... "Правила оказания первой помощи при ранениях или потере конечности"...
   Брошюры - с яркими картинками, очень похожими на те, которые в самолётах поясняют пассажирам, как себя вести во время авиакатастрофы, чтобы умереть быстрее и безболезненнее.
   - Это я заберу, - говорит Геор, который полжизни проработал ветеринаром, хотя нигде и не учился.
   Распаковывают дальше. Геор извлекает несколько пустотелых протезов для рук и показывает их.
   - Для тех, кто не читал правила, - говорит Геор и всем делается как-то не по себе.
   Мак-Наб понимает, что в контейнеры напихали всякий неучтённый и некондиционный хлам. Он внутри кипит праведным гневом и уже думает, какую докладную напишет командованию, но нужно сохранять мину.
   - Я уверен, что в остальных контейнерах... - начинает Мак-Наб с мягкой улыбкой чеширского кота.
   - Ну, их твои контейнеры... По горам ночью лазить, - обрывает его Илас. - Как ты знаешь, у нас там сплошные минные поля.
   Мак-Наб проглатывает эту навозную пилюлю, понимая, что его стояние на одной ноге и полёты на верёвке уже стали общим достоянием, что видно по заблестевшим смешинками глазам жителей, слышавших, что сказал Илас.
   - Пошли обмоем, что живыми остались! - громко объявляет Боци. - У нас сегодня большая радость! Каждый год теперь праздновать буду! День, блин, братской взаимопомощи!
   Жители возвращаются к столам. Муссэ с Геором идут вместе с остальными. Проходя мимо Мак-Наба, старики пытаются его как-то ободрить.
   - Не расстраивайся ты так. Нам подарки понравились. Так и передай своим, - говорит Муссэ, - налогоплательщикам.
  
   Перепачканный Коста с ободранным лицом пробирается по тёмному незнакомому дому, он пытается не шуметь, но постоянно натыкается на стулья и мебель, что-то опрокидывает, что-то роняет...
   Он бежал-бежал-бежал по саду, падал, вскакивал, снова бежал, пока не споткнулся и не полетел над резко уходящим вниз склоном. Ему казалось всё время, что бомба висит у него за спиной, куда бы он не направился, что бомбу за ним несёт ветер, раздувая парашют. Прокатившись несколько метров по каменистой земле с торчащими корнями Коста оказался в узкой и глубокой прямоугольной яме, вырытой непонятно для каких нужд, но очень похожей на могилу. Он долго лежал в позе эмбриона и плакал, подвывая и задыхаясь от жалости к себе и самоуничижения. Коста попытался выбраться из ямы, но она оказалась слишком глубокой. После нескольких бесплодных попыток, он уже попрощался со всеми и представил, как его утром засыпают каменистой землёй ещё живого, апатично сидящего на дне ямы с выдранными ногтями, потерявшего последние силы и волю. Выбрался Коста из ямы с нечеловеческим трудом в последнем озверевшем рывке.
   Коста находит Ирэ, сидящей без света на диване в одной из комнат. Коста садится рядом. Он полностью опустошен, жалок, уничтожен, не знает, что делать, что говорить... что-то шепчет, бормочет...
   - Ты... спала с ним? - говорит Коста, как будто просит.
   Ирэ ничего не отвечает и еле-еле отрицательно качает головой.
   - Ты врёшь... Я же чувствую! Ты пахнешь им!
   Ирэ пожимает плечами - какая теперь, к чертям, разница, кем и чем я пахну?
   - Что ты наделала? - ноет Коста. - Сегодня я дошел до края... я хотел, чтобы Гоча застрелил человека... я его ненавидел... я бы убил его сам, если бы мог... Бомба - это было наказание!... Я потерял всё, во что верил... ты была маленькой надеждой...
   Коста показывает пальцами, как безнадёжно мала она была эта его надежда.
   - Меня все предают... - почти плачет Коста. - Я на неё дышать боялся... а она ушла...
   Коста долго не испытывал чувства первой любви, потому что красивые девушки на него не обращали внимания, а умные - ему не нравились внешне. Коста даже считал себя выше всех остальных, чуть ли не байроническим типом, презревшим второсортные страстишки и чувства. А потом увидел третьекурсницу, которая пришла к ним домой. В тот же день у них начался яркий, но короткий и незабываемый роман. Всё закончилось с получением третьекурсницей пятёрки за экзамен, нужной для будущего красного диплома. Пятёрки, которую так не хотел ставить отец Косты. Но оценку выпросили Коста с матерью, которой девочка умудрилась понравиться, однажды приготовив курицу. После экзамена Коста девице перестал быть нужен и она уехала на море с каким-то мускулистым парнем из футбольной команды, одним из своих бывших. Для Косты это обернулось крахом всех наивных представлений о жизни, личной трагедией и депрессией. Он пытался покончить с собой, но испугался в последний момент и сам побежал блевать двумя десятками таблеток, которые только что затолкал в себя, запивая сладкой газированной водой.
   - Я бросил университет, решил стать крутым... - продолжает жаловаться раздавленный Коста. - А стал тряпкой... не для меня это всё... Я не хочу обратно в танк, спрячь меня, разреши остаться с тобой...
   Ирэ берёт его голову в руки и прижимает к груди, гладит по волосам, пытаясь успокоить, как маленького беззубого младенца. Коста прижимается к ней начинает целовать и ласкать грудь... Ирэ не сопротивляется, ей уже всё равно...
  
   Застолье понемногу угасает, жёны и дети уже увели всех перебравших, остались только самые крепкие. Столы наполовину опустели, женщины убирают лишнее и грязное. Мак-Наб подсаживается к Боци и располагающе улыбается.
   - Слышал про твою беду, приятель, - говорит Мак-Наб. - Не ты стал больше, твоя земля стала меньше. Сосед передвинул забор. Он захватил твою собственность, дружище.
   Боци трезвеет и звереет.
   - Откуда знаешь?!
   - Люди видели. Над тобой все смеются, брат, - доверительно сообщает ему Мак-Наб.
   Мак-Наб хлопает Боци по спине, встаёт и идёт вдоль столов, по пути остановившись рядом с двоюродным братом Иласа, и проникновенно шепчет ему на ухо, показывая на Васо и Павла:
   - Сначала приходят их танки, потом они забирают землю, дома и насилуют ваших жен... Подумай об этом, земляк. Подумай о своих шестерых детях. Об их будущем.
   Улыбнувшись белозубо и отсалютовав стаканом Павлу с Васо, Мак-Наб продолжает своё путешествие по пьяненьким жителям села и каждому говорит что-то на ухо, каждый раз попадая в самую суть.
  
   Полуодетые или полураздетые, или так и нераздевшиеся Коста и Ирэ лежат на старом диване.
   - Уходи, не хочу, чтобы нас увидели, - равнодушно просит Ирэ.
   Косту охватывает чувство, что им в очередной раз воспользовались в каких-то непонятных целях и бросили за ненадобностью. Что им кому-то отомстили. Становится ощутимо гадко. Но встать сейчас и уйти, значит, окончательно признать свою скомканную роль. Коста кладёт руку на Ирэ, но Ирэ уворачивается и поспешно встаёт, стаскивает за руку Косту с дивана и ведет его за собой в другую комнату, где открывает окно, выходящее на задворки к курам... Делает это она, как с нелюбимой сломанной куклой. Коста выбирается из занавески и прыгает из окна, с него чуть не падают штаны, которые он плохо застегнул, он путается в них, падает, задев и опрокинув грязное ведро с водой для скотины. Коста огибает угол и выходит из-за дома к столам, поправляя предательские штаны. На его явление никто не обращает внимания.
   Никто, кроме Мак-Наба.
   Коста присоединяется к успокаивающемуся застолью. Лёха салютует ему стаканом, мол, я рад за тебя, парень, что ты наконец пришел к нам. Лёха что-то шепчет Марату на ухо, тот смотрит на Косту и ржёт.
   Через некоторое время из дома выходит Ирэ и тоже садится за стол. Довольный жизнью Лёха смотрит на неё победителем, подмигивает, исподволь знаки делает. Лёха же не знает и не догадывается об Ирэ и Коста. Ирэ неохотно поддерживает его игру, улыбается через силу. Коста, сидящий с опущенной головой и мрачно пьющий, иногда тоже бросает взгляды на нее, и на Лёху...
   Их любовный треугольник, выстроенный на коротких переглядках, очень хорошо понятен только проницательному Мак-Набу, который делает вид, что серьёзно перебрал с непривычки превосходного, но очень хмельного красного вина и потому уже ни во что не врубается.
   Лёха продолжает выпивать с Маратом.
   - Я так обосрался, когда эту бомбу схватил, и думаю - удержу, не удержу? Если падать начнёт... Богу стал чего-то обещать с испугу... - рассказывает Лёха.
   - Он за это войну и любит, - объясняет Марат. - Наложат полные штаны и давай обещать. Враньё, конечно, а слушать приятно.
   Но Лёха уже Марата не слушает, он снова засмотрелся на Ирэ, она ему кажется всё прекраснее и прекраснее. Ему хочется подойти и сказать ей что-то ласковое, передать зажатую в руке записку с обещаниями и признаниями, после которой она окончательно поверит, что он вернётся... Но ни бумаги, ни ручки с карандашом под рукой нет и никогда он эту записку не напишет.
   Марат по столу придвигает кальян к ним поближе и протягивает мундштук Лёхе, думая, что тот до сих пор не может отойти и всё ещё находится в объятиях с бомбой.
   - На, отпустит, - обещает Марат.
   Пробовавший пару раз курить сигареты Лёха автоматически затягивается, закашливается...
   - Давай, давай!
   Лёха делает ещё несколько затяжек. На лице появляется блаженно-сосредоточенное выражение и он начинает куда-то проваливаться, точно его закручивает воронкой и засасывает в слив на дне ванны...
   Дальнейший вечер мелькает для Лёхи, как заставка телевизионной программы о катастрофах, случившихся в необъятном мире.
   Лёха в откуда-то взявшихся бурке и папахе пытается плясать лезгинку и гопак одновременно, а все стоят вокруг и хлопают. В круг выскакивает Коста, примерно в такой же стадии опьянения, и они зло выплясывают друг перед другом, точно дерутся... Лёха пытается взять в зубы саблю, чтобы окончательно запугать Косту, но Коста и так спотыкается и падает. Лёха запрыгивает ему на спину и продолжает плясать, не давая встать...
   Лёха за столом старается криво подпевать акапельному песнопению, но если все поют старинную горскую песню, то Лёха тянет про Марусю, которая что-то то ли мыла, то ли стирала, то ли сама мылась на речке, на другом бережочке. Лёха видит, как Марат воркует с какой-то женщиной, Лёха грозит ему пальцем, а Марат в ответ показывает ему средний палец. Видит он и усатого Гочу воркующего с какой-то другой женщиной, грозит и ему пальцем, Гоча в ответ показывает свой нож и втыкает его в стол... Лёха на них смертельно обижается...
   Лёха отнимает у проснувшегося и успевшего ещё раз напиться дяди Ахсара ружье со словами: "Дай сюда, я же наводчик, я всё равно лучше стреляю"... Он пытается прицелиться в бутылку, стоящую на заборе, но она вдруг вырастает и прыгает на него, а вопящий от ужаса Лёха бросается бежать, уверенный что она его проглотит внутрь и он никогда не выберется обратно сквозь узкое горлышко...
   Лёха бегает по ночному саду и догоняет Ирэ, которая почему-то исчезает, когда он наконец-то готов её схватить и прижать к себе. Она возникает совсем в другом месте и Лёха бросается туда. Но ему постоянно мешают бежать ноги. Лёха злится и пытается бежать всё быстрее, пока с разбегу не бьётся головой об толстенную ветку, почему-то неожиданно возникшую перед ним ровно на уровне лба...
   Кажется, когда он уже лежал на земле, ему снова звонила мама... Кажется, он говорил маме, что собирается познакомить её с за-а-амечательной девчонкой... А мама, кажется, его ругала за то, что он так безобразно нажрался и требовала немедленно пойти в часть, потому что была уверена, что он в самоволке... И ещё мама говорила, что к ней приходит каждый день Ленка, которая до сих пор его ждёт и никого другого искать не собирается, поэтому мама ни с какими его новыми девчонками знакомиться не собирается...
  
   УТРО
  
   Ранним-ранним утром Боци выбегает из дома и, семеня, бежит к своему с любовью сколоченному сортиру, стоящему в углу двора. Добегает, исчезает внутри, а через некоторое время выходит облегчённый и совершенно довольный. И всё было бы хорошо, если бы широко и с силой распахнутая им по привычке дверь сортира, не ударилась об дощатый забор, отделяющий его двор от соседского, и с ускорением не вернулась к Боци, чуть не отправив его в нокдаун и выгребную яму...
   Боци решает подтвердить свои подозрения. Он ходит по двору, высчитывает количество шагов от дома до забора и обратно, а потом поперёк, и ещё наискосок, что-то прикидывает в уме. Потом подходит к злосчастному дощатому забору.
   - Сосед! Выходи! Сосед! - изо всех сил кричит Боци, так что слегка вибрируют стёкла в доме и с крыши разлетаются голуби.
   Из соседнего дома появляется заспанный и похмельный Илас, который почёсывает живот.
   - Чего ты орёшь, Боци?
   - Ты забор передвинул?! - грозно спрашивает у него Боци.
   - Какой забор? На фига так с утра напиваться! - жмурится от громких звуков Илас, но Боци совсем не собирается униматься.
   - У тебя двор больше, чем мой стал! - показывает он пальцем обличающе на забор. - Он вон там стоял! На два шага дальше!
   - Ты слишком широко шагаешь. Принеси лучше вина выпить, - решает прекратить этот неинтересный спор Илас, - у меня почти ничего не осталось с прошлого года, а до нового ещё...
   - Люди видели, как ты его ночью передвигал!
   Глаза Иласа начинают бегать, теперь его точно прижали к стене.
   - Чего они врут? Кто видел-то?
   - Всех перечислить?!
   - Перечисли!
   - Перечислю! Дед Геор и дед Муссэ видели! Мне их слова достаточно!
   - Вот гады старые... Ну... передвинул я его на пару метров... - вдруг признаётся Илас. - И что?
   Боци стоит и не может в это поверить, несмотря на то, что сам загнал Иласа в угол и заставил признать неопровержимое.
   - Твой и мой дед поделили землю поровну! Зачем ты это сделал?!
   - Ну, зачем... - Илас мнётся, пытаясь как-то придумать оправдание.
   Не рассказывать же как было на самом деле? Что напился вина, покурил кальян и решил пошутить над Боци, чтобы назавтра вместе с ним посмеяться. Всё казалось Иласу фантастически смешным, пока он выкапывал столбы забора и перетаскивал в новые ямы, а следы старых закапывал, затаптывал и маскировал дёрном. Всю ночь угробил, но когда проснулся утром, шутка казалась совсем не смешной, и к тому же увидел, что жена уже разбила вдоль забора грядки. Что-то, наконец, придумывается и Илас переходит в наступление.
   - У меня трое детей, а у тебя один. Мне земли больше нужно... Жене перец негде сажать... Я виноват, что ты, идиот, месяц не замечаешь, что я забор переставил?!
   - Я значит, идиот?!!! Переставь обратно прямо сейчас! - взрывается Боци.
   Иласу теперь жалко отдавать то, что уже подсознательно считает своим.
   - Куда я его переставлю? Тут грядки...
   - Не будешь переставлять? - переспрашивает Боци.
   - Не-е...- отвечает Илас. - Слушай, давай вина выпьем, обсудим...
   Боци разворачивается и уходит в дом, бормоча на ходу: - "Я, значит, идиот... идиот я, значит... значит, я идиот... идиот, значит, я..."
   Илас разворачивается и собирается идти досыпать, понимая, что вина точно не будет.
   В этот момент из дома появляется Боци с ружьем и стреляет в Иласа. Не попадает, хоть и намеревается. Илас, пригнувшись, бежит к дому. Боци стреляет еще раз. Илас спотыкается на крыльце и это его спасает, пуля попадает в стену прямо над его головой. Илас успевает скрыться в доме.
   Боци перезаряжает ружье и стреляет по окнам дома Иласа. Сыплются стёкла. Дверь в доме Иласа приоткрывается... Боци стреляет и попадает в дверь где-то на уровне головы среднего ростом человека, уверенный, что за дверью стоит в полный рост Илас.
   Но изворотливый Илас выползает на крыльцо на четвереньках, тоже с ружьем, скатывается по ступенькам, прячется за деревом и открывает огонь в ответ...
   А солнце выглядывает из-за горы и ползёт с вечным упорством всё выше, надеясь, что денёк будет неплохим, не скучнее, чем вчера.
  
   В одном из сельских проулков собирается кучка мужчин вокруг эмоционально жестикулирующего Боци, который рассказывает о вероломстве соседа. Мужчины приходят с оружием, появляются всё новые и новые бойцы, происходит раздача оружия тем, у кого нет. Прибегают и Ахсар с Дэбе, им вручают автомат и гранатомёт, которые у них же вчера и забрали с побоями...
   В другом проулке вооруженные мужчины собираются вокруг Иласа, который рассказывает свою версию произошедшего, и убеждает всех в том, что это сосед на него напал первым и обвиняет его в вероломстве. Он говорит, что пытался вернуть свою землю, которую тайно захватил в своё время отец Боци, несмотря на дедовские договорённости о равном разделе земли, а за это в него полетели пули. Появляются дядя Ахсара со свояком, которые волокут миномёт...
   И в той и в другой группе есть христиане и мусульмане, объединяются они скорее по принципу родства, кумовства и дружбы, а не по религиозным соображениям. Хотя, конечно, мусульман больше вокруг Иласа, а христиан - вокруг Боци.
   Дядя Ахсара вдруг начинает громко кричать:
   - Джихад! Джихад!
   Но его никто не поддерживает и он замолкает.
  
   Лёха просыпается, с трудом разлепляет веки. Он лежит в бурке и папахе под деревом в саду, сжимая в одной руке охотничье ружье, в другой - саблю. Лёха садится и испуганно прислушивается - слышатся отдалённые автоматные очереди и несколько взрывов. Он думает, что это отголоски его оборванных снов и трясёт головой, чтобы их вытрясти через уши, но выстрелы не исчезают. Лёха вскакивает и озирается по сторонам, бросает бурку, папаху и саблю и бежит по саду с ружьем в руке.
   Он выбегает в проулок, не знает в какую сторону бежать дальше, выбирает право, передвигается осторожно, стараясь держаться поближе к заборам. Стрельба то стихает, то снова усиливается... Над головой что-то пролетает с неприятным подвыванием ведьмы. Лёха понимает, что заработал миномёт и приседает у забора. Мина взрывается во дворе одного из домов неподалёку от него. Лёху обсыпает землей и пылью. Крыша дома загорается...
   Из-за поворота навстречу Лёхе вылетает джип, за рулем которого сидит темнокожий капитан Мак-Наб. Лёха еле успевает отскочить в сторону. Джип резко тормозит и сдает назад, остановившись рядом с Лёхой. Глаза Мак-Наба чертяче горят бешеным энтузиазмом, он разгорячён войной, в нём снова пробудился не знающий пощады вероломный дух воина-масая.
   - Тебя не учили приветствовать старшего по званию?!
   Лёха встаёт и отдаёт Мак-Набу честь, тот прикладывает в ответ пальцы к козырьку.
   - Как себя чувствуешь, сынок? - спрашивает Мак-Наб у Лёхи и только тут до Лёхи доходит, что Мак-Наб общается с ним по-русски с лёгким акцентом.
   - Ты говоришь по-русски?! - поражается Лёха, всё больше убеждаясь, что ещё не проснулся, и следующим, кто с ним заговорит, будет собака или овца.
   - Это часть моей работы, - не без гордости старательно выговаривает Мак-Наб. - Не хотел тебя расстраивать, солдат, но твоя девушка ночью была с тем парнем, танкистом...
   - В каком смысле "была"?
   - В том самом, сынок... в том самом... - с печальным и осуждающим лицом протестантского пастора говорит Мак-Наб.
   Джип резко срывается с места и уезжает. Лёха опирается на каменный забор и прижимается к нему щекой...
  
   Ничего непонимающий Коста выползает на свет божий и ищет воду, чтобы утолить чудовищную жажду. Пьёт из ведра оставленного у колодца. Коста весь в соломе, он провёл ночь в каком-то сарае среди удивлённых баранов и осчастливленных вшей. Коста принюхивается к самому себе и понимает, что животные должны уже принимать его за сородича. Мимо пробегают мужики, с которыми он вчера сидел за столом, все вооружены, бегут, похоже, зная, куда и зачем...
   Ему вручают автомат и он бежит вместе с ними... До Косты постепенно начинает что-то доходить. Из коротких фраз, которыми перекидываются на бегу мужики, Коста понимает, что направляются они кого-то убивать и лучше вместе со всей роднёй, которую и перечисляют, чтобы никого не забыть... Коста постепенно отстаёт от мужиков и бежит в обратную сторону...
  
   Джип Мак-Наба выезжает из села и едет по горному серпантину, оттуда открывается живописный вид на село и его окрестности. Мак-Наб останавливает джип, встаёт в полный рост, вытаскивает из кармана бинокль и любуется видом на село, из которого доносятся выстрелы, видны скоротечные султаны взрывов и несколько домов уже горят. Вокруг горящих домов суетятся женщины, старухи и дети с вёдрами и мокрыми тряпками, пытающиеся сбить огонь и параллельно вытащить из домов всё, что представляет хоть малейшую ценность и нажито несколькими поколениями бедняков. Мак-Наб созерцает. Он чувствует себя Наполеоном в битве под Аустерлицем.
  
   Стрельба в селе не умолкает. Павел и Марат, в пустых головах которых болезненно, с треском бильярдных шаров, перекатываются и сталкиваются последствия ночной попойки, подбегают к танку. Марат открывает люк и ныряет на своё место, Павел залезает на башню и собирается занять командирское место...
   В это время к танку национальной гвардии подбегают запыхавшиеся Васо и Гоча, вид у которых не менее, а скорее более помятый.
   Марат высовывается из своего люка.
   - Здорово, мужики. У вас в танке нет холодильника с пивком? - как у старых соседей интересуется Марат.
   - Паша, ти видэл, что тварытся?! - не обращает на него внимания Васо.
   - Ну, видел, - покачивает головой Павел.
   - Палэзешь в танк и будэшь сидэть? - спрашивает Васо.
   Павлу неприятно, что его вынуждают оправдываться.
   - Я даже не знаю, кто с кем воюет! Могу засадить штук пять фугасно-осколочных. Сразу успокоятся.
   - Или не успокоятся... - бормочет Марат.
   - Что, скорее всего, - поддерживает его Павел.
   - Ти жэ миратворэц! - никак не хочет отстать Васо.
   - Ты тоже... в душе.
   - А ты - афициальна!
   - Я и буду действовать официально! - объясняет терпеливый Павел. - Стрелять закончат, поеду, установлю буферную зону и буду разбираться, кто там виноват.
   Васо ныряет в танк и вылезает оттуда с укороченным автоматом со складным прикладом. Они с Гочей собираются вернуться в зону боевых действий.
   - Васо, ты за кого воевать собираешься? - спрашивает Павел.
   - За них, - отвечает Васо.
   - За каких них? - кричит Павел. - Они же все в тебя будут стрелять! Ты же им всем враг! И я им тоже всем враг!
   - За всэх них! Нада вайна астанавливать! А ты сиди тут, миратворэц! - отвечает ему Васо.
   Васо и Гоча уходят.
   - Слышь, Паш, а эти хорьки правы! - вдруг заявляет Марат. - Надо идти. И Лёха там где-то, он хоть бесполезный, но наш.
   Павел решает наплевать на всё.
   - Васо, стой! Нас подожди! - пытается докричаться Павел.
   Он исчезает в башне и появляется оттуда уже с укороченным автоматом со складным прикладом...
  
   Ирэ стирает в большом оцинкованном корыте и развешивает скатерти, которые лежали на столах во время вчерашнего застолья. Как будто и нет никакой стрельбы. Как будто ей на всё наплевать и в первую очередь на собственную жизнь. Она просто занята своим обычным будничным делом, которое нужно успеть до обеда, потому что потом навалятся другие будничные дела. Во двор вбегает Лёха с ружьем. Он медленно идёт к Ирэ, пытаясь перевести дыхание. Подходит к Ирэ, она ему улыбается.
   - Ты с ним трахалась? - сразу спрашивает Лёха.
   - Да, - сразу отвечает Ирэ.
   - Почему?
   - Я его пажалела.
   - И меня тоже... пожалела?
   - И тэбя.
   - Блядь! - говорит Лёха.
   - Кагда мужчина спит с разными женщинам, он герой. А когда женщина вас жалэет, её называют блядью, - смеётся Ирэ.
   - Я хотел тебя увезти отсюда! Ты же просила!!! - кричит на неё Лёха.
   - Прасила... Дура была... Я не могу здесь жить... и нэ могу уехать... я рэшила, никуда нэ поеду! Лёха, аставайся, я буду тэбя любить... ты будешь меня защищать... ты же салдат, Лёха, ты должен мэня защищать...
   Лёха отрицательно вертит головой, как вымокшая собака, разворачивается и бредёт к калитке.
   - Падажди, - окликает его Ирэ.
   Но Лёха продолжает идти. Он ещё секунду назад сомневался и думал, что может её простить, что сможет забыть, но понял, что это всего лишь иллюзии, которые очень скоро рухнут и погребут под собой чью-то жизнь...
   Коста перебирается через какие-то заборы, пытаясь добраться кратчайшим путём. Всученный автомат мешает и больно толкается в спину, - слишком длинный ремень. Коста постоянно обо что-то спотыкается.
   Он забирается на очередной каменный забор, собираясь его перемахнуть, и замирает наверху... Он видит перед собой двор у дома Геора, куда он так стремился... Он видит развешанные скатерти... Он видит Ирэ, которая догоняет Лёху...
   Ирэ кладёт руку на плечо Лёхе, останавливает его, поворачивает к себе. Обхватывает руками за шею и нежно прикасается губами к его губам. Лёха не хочет отвечать на поцелуй, но от её обветренных губ невозможно оторваться... Лёха забывает обо всём, где он, кто он... Поцелуй всё длится и длится... Лёхе кажется, что он нырнул очень глубоко под воду, что он задыхается и захлёбывается, но в этом есть ни с чем несравнимое предсмертное счастье.
   Коста сползает с забора... Трёт руками глаза, как будто хочет избавиться от этого видения, но оно всё не распадается и никак не хочет раствориться... Коста ставит свой автомат на стену и ловит в прицел Ирэ и Лёху... по лицу Косты текут неосознанные слёзы, и мешают прицеливаться... он их размазывает рукой и бьёт себя несколько раз по щеке, чтобы было отрезвляюще больно...
   Вдруг Ирэ отталкивает Лёху.
   - Тэперь ухади, - говорит Ирэ и Лёху настигает, что она попрощалась с ним навсегда.
   Ирэ возвращается к своим скатертям, - тёмные пятна от разлитого вина так плохо отстирываются...
   Лёха выходит из калитки, но не может уйти... Он стоит и только повторяет: - "Сука... сука... сука..."
   Коста справляется со своими малодушными слезами, мир перестаёт быть близоруко-расплывчатым... Во дворе осталась только Ирэ, которая вешает на веревку длинную белую скатерть... Да, это и не важно. Дело не в нём, а в ней... хотя, конечно, было бы лучше сразу обоих... но так уж сложилось... Его он может быть встретит ещё как-нибудь потом...
   Лёха возвращается к калитке, приоткрывает её, вскидывает ружье и ловит в прицел Ирэ...
   Лёха не может видеть Косту, а Коста не может видеть Лёху...
   Коста никак не может решиться нажать на спусковой крючок... Он закрывает глаза, он пытается вспомнить что-то очень обидное, пытается представить Лёху с Ирэ... Ставит автомат на одиночные... С такого расстояния невозможно промахнуться...
   Лёха целится в Ирэ... сейчас...
   Звучит выстрел...
   Коста открывает глаза и смотрит на автомат в своих руках... Переводит взгляд на Ирэ, она продолжает стоять... Копошится смехотворная надежда, что пуля пролетела мимо!!!
   Лёха продолжает держать направленное на Ирэ ружье, будто только что случайно поднял его с земли... Лёху сковывают удивление и страх... Неужели он это сделал?!!!
   Ирэ начинает медленно оседать на землю, накрывая себя мокрой белой скатертью, которую так и не успела повесить на верёвку... пятна крови и вина с мокрой скатерти, превратившейся в саван, уже никогда не отстирать...
   Коста бросает автомат...
   Лёха бросает ружье...
   Лёха и Коста с разных сторон бегут к упавшей на землю Ирэ...
   Илас лежит на покатой крыше кухонной пристройки в одном из соседних дворов, он смотрит в оптический прицел своей снайперской винтовки на тело Ирэ, убеждается, что второй выстрел не понадобится. Илас переворачивается, съезжает по крыше и спрыгивает на землю. Это был его выстрел.
   Илас бежит с винтовкой по улице. В голове вертится последний их разговор с Ирэ, случившийся вчера в доме Геора...
   - Ты меня с женой не перепутал?
   Она поворачивается и отталкивает находящегося в лёгком нокауте Иласа. Хорошо кувшин пустой был, а полным могла бы и череп проломить.
   - Я за спичками зашел, - бормочет Илас и мотает головой, отряхиваясь от глиняных осколков.
   Ирэ вытаскивает из ящика спичечный коробок и подаёт Иласу. Тот убирает коробок в карман.
   - Ну, спасибо... - говорит Илас. - Выходи за меня замуж.
   Ирэ не удивляется.
   - У тебя уже есть жена, - отвечает Ирэ.
   - У меня может быть две. Нам можно.
   - Не хочу быть второй.
   - Будешь первой.
   - А первую вторую куда денешь?
   - Другой дом построю.
   - И будешь бегать туда-сюда?
   - Я тебя столько ждал из города.
   - Дождался. Я вернулась, ты по двору с двойней гулял и третьего ждал.
   - Ну, у тебя в городе тоже кто-то был, - с обидой говорит Илас.
   - Когда узнала, что ты жениться собираешься, - зло отвечает Ирэ.
   Они до сих пор испытывают что-то непереносимое друг к другу, это не любовь и не ненависть, а что-то погребённое под руинами, что иногда вырывается и заставляет остановиться посреди улицы и скрипеть зубами, может, от жалости к себе, может, от обиды, может, потому что жизнь могла сложиться по-другому и быть безоблачно-счастливой от близости человека, которого любишь.
   - Простить не можешь?
   - Не могу! - отвечает Илас.
   - Я тоже!
   - Хочешь с солдатом сбежать?
   - Тебе какое дело?
   - Я тебе замуж предложил.
   - Я отказалась.
   - Ты никуда не уедешь!!! - шипит Илас и снова собирается наброситься на Ирэ, его уже ничего не остановит и он добьётся своего, даже если придётся Ирэ изнасиловать. Но в руках Ирэ оказывается нож. Илас видит отражение своего неузнаваемого лица в чёрных, как тень ночью, глазах Ирэ. Ему на секунду приоткрывается будущее - он видит себя с ножом в животе, в нужном месте, правильно воткнутым по самую рукоять.
   - Тарелки возьми! - говорит Ирэ и уходит, бросив нож на стол...
   Илас с винтовкой бежит по селу и шепчет беззвучно сам себе:
   - Война всё спишет...
  
   Лёха и Коста сидят на земле у тела Ирэ... Только что у них в душе разлетелся как зеркало бывший цельным мир, казавший до сих пор хоть как-то понятным и приспособленным для жизни... Они вдруг прикоснулись к неиссякаемой вселенской несправедливости, которая страшнее и упорнее законов физики, и намного проще, потому что в ней не бывает исключений из основополагающего правила, что всё безнадёжно и бессмысленно обречено... И особенно обречена любая надежда... Для них остановилось время... Им сейчас невыносимо больно... И это даже не боль, это - зияющая пасть всепожирающей пустоты, которую никогда уже и ничем не заполнить, ни водкой, ни наркотой, ни любовью.
   Коста медленно встаёт и идет по двору... Лёха смотрит на Косту, а Коста смотрит туда, где стоят на узкой дороге танки... Лёха вдруг догадывается, куда направляется Коста. Он тоже встает.
   - Ты куда? - спрашивает Лёха, хотя знает, что Коста вопроса не поймёт, а он не поймёт ответа.
   Коста затравленно оборачивается на Лёху и начинает идти быстрее...
   Лёха спешит за ним, всё ускоряя шаг...
   Коста бежит...
  
   Илас, его двоюродный брат, дядя Ахсара и еще несколько вооруженных жителей, прикрывая друг друга, перебежками передвигаются по селу. Вокруг стрельба и застилающий глаза вонючий дым, - у кого-то в сарае от прямого попадания из миномёта давно уже горят две огромных шины для трактора. Невесомые сосульки сажи чёрным снегом кружатся в воздухе.
   Илас и его небольшой отряд не видят, что находятся, как на ладони, перед застывшим в засаде Боци, который с ухмылкой вскидывает автомат... Остаётся только по-быстрому решить - сразу стрелять или сначала заставить остановиться и обругать уродов? Конечно, второе предпочтительнее, чешется и зудит сказать Иласу, что он вонючая свинья!
   Вдруг перед Боци, как мишень в тире, возникает Геор, закрывая собой Иласа и остальных.
   - Отойди, дед! - говорит Боци Геору, и кричит всем остальным: - Стоять!
   Илас и мужики видят Боци и останавливаются, понимая, что деваться им некуда. Кто-то поднимает руки, но не Илас.
   - Ты в кого стрелять собрался?! Он же твой родственник! - говорит Геор.
   - Дальний. Отойди! - свирепеет Боци.
   В этот момент на Боци обрушивается палка, так что он чуть не роняет автомат - это принесло ещё и Муссэ. Он избивает Боци палкой, получается не сколько больно, сколько унизительно. А старику прикладом вроде врезать нельзя...
   - Кто тебе тут дальний?! В кого ты, гад, стреляешь?! Кто тебе тут враг?!!! - приговаривает с одышкой старик Муссэ.
   Пока Боци колеблется между воспитанием и необходимостью, Илас, понимая, что ситуация изменилась, медленно перехватывает винтовку и собирается навскидку выстрелить в Боци. На него бросается Геор.
   - Мало я тебя порол?!
   Но Илас, в отличие от Боци, не такой сентиментальный. Всем вдруг становится понятно, что Геор его не остановит, да и самого Геора под горячую руку Илас тоже пристрелит. Илас отпихивает Геора и резко вскидывает винтовку. Но выстрела не происходит, винтовку у Иласа успевает вырвать его двоюродный брат...
   - Хватит уже! - говорит он. - Постреляли!
   Все стоят и не знают, что делать.
   - Прекратите! - кричит Геор.
   - Прекратите! - вторит ему Муссэ, но их голоса тонут в шуме маленькой войны.
   Муссэ забирает автомат у Боци и палит бесконечной очередью в ни в чём неповинное небо.
   - Прекратите! - продолжают кричать старики, а мужики стреляют в воздух.
   Стрельба в селе постепенно смолкает. На улицу начинают выходить вооруженные жители... До них постепенно начинает доходить, что занимаются они чем-то неразумным, как если бы собрались в одной комнате, наполнили её бытовым газом из баллона и пытаются по очереди зажечь мокрую спичку...
   Муссэ с Геором опрашивают:
   - Кого убили? Кого ранили?
   Прокатывается перекличка и выясняется, что раненных шесть человек, из них двое тяжёлых, но пока живых, а никого вроде и не убили, хотя старались...
   - Дома надо тушить! - говорит Геор. - А я пошел раненных смотреть!
   Он хоть и ветеринар без образования, но людей тоже лечит, потому что давно уже больше некому, и ноги ампутировал и пули вынимал.
   В этот момент из-за угла выбегают Павел, Марат и Васо с Гочей с автоматами наизготовку. Увидев вооруженных жителей села, останавливаются, налетая друг на друга. И горящие дома с раненными становятся не главными.
   - Сначала приходят их танки, потом они заберут землю и дома и будут насиловать наших жен, - тихо произносит двоюродный брат Иласа, но так, что все слышат.
   - Мы миротворцы, мы просим вас сложить оружие! - громко объявляет Павел.
   - Сэйчас-сэйчас... - слышится голос дяди Ахсара из толпы вооруженных мужчин...
  
   Коста отчаянно бежит к танку. Его пытается догнать Лёха, но отстаёт. Косту гонит что-то проснувшееся звериное...
   Коста забирается на танк, запрыгивает в люк, закрывает его за собой, но люк тянет на себя Лёха, который успел настичь Косту... Они некоторое время перетягивают люк с переменным успехом, но Коста всё-таки удается его захлопнуть...
   Коста занимает место наводчика и смотрит в прицел на село. Управляя поворотным механизмом башни, выбирает цель...
   - Восемь выстрелов в минуту... Восемь - хорошее число... число возмездия... - бормочет интеллигентный Коста и почёсывается, потому что его жгуче кусают какие-то паразиты, поселившиеся в одежде после ночёвки в сарае.
   Лёха стоит на танке, башня вращается, он прекрасно понимает, что Коста собирается стрелять по селу и выбирает цель. Лёха не придумывает ничего лучше, чем забраться на ствол танкового орудия и повиснуть на его конце, обхватив ствол руками и ногами...
   Коста видит в оптику повисшего на стволе Лёху. Но неожиданное препятствие не останавливает Косту.
   - Сейчас ты у меня спляшешь! - бормочет Коста.
   Коста выбирает новую тактику и начинает резко вращать башней в разные стороны, пытаясь стряхнуть Лёху со ствола...
   Лёха висит, вцепившись в ствол, ему удается удерживаться на этом аттракционе, несмотря на то, что Коста вращает башней танка со всё большей скоростью и амплитудой. Наконец, Коста понимает бесполезность попыток и башня прекращает движения. Открывается люк, оттуда появляется голова Косты.
   - У тебя есть пять секунд! Я считаю до пяти!!! - рычит Коста по-своему.
   - Её уже не вернёшь!!! Давай, по женщинам, по детишкам!!! - орёт ему в ответ Лёха. - Кому ты отомстить хочешь?!!
   - Они все заслуживают! - с кривой усмешкой бросает ему Коста по-своему. - И ты в том числе!
   Люк захлопывается и Коста исчезает в танке...
   Орудийный ствол медленно двигается, наводясь. Коста решил открыть огонь, несмотря на то что Лёха висит на стволе. Для Лёхи это обозначает верную гибель, он не тот самый барон, который вскочил на ядро и улетел на нём, вместе со снарядом безвозвратно улетит только Лёхина голова...
   В этот момент из-за угла выбегают Павел, Марат и Васо с Гочей. Их по пятам преследуют вооруженные жители села предводительствуемые Боци с Иласом. Мужики не стреляют, вояк нужно брать живыми, судить по всем правилам, вынести приговор, привести его в исполнение при большом стечении народа. Марата догоняют, сбивают с ног... Все так увлечены будущим судом Линча, что не обращают внимания на оживший танк...
   Коста видит толпу, выбежавшую из-за угла, в оптику.
   - Сами пришли! - счастливо улыбается Коста, словно увидел в прицеле свой любимый мультфильм.
   Ствол танкового орудия, на котором висит Лёха, поворачивается к танкистам и жителям села.
   - Стойте! - орёт во всю глотку Лёха. - Он хочет по селу стрелять!
   Тут все, наконец, обращают на него внимание. Ствол с висящим на нём Лёхой весьма красноречиво направлен на них. Марата перестают бить, чтоб не кусался и не ругался изощрённым матом. До крикливого, но трусоватого дяди Ахсара доходит быстрее, чем до других, он кладёт на землю автомат и поднимает руки. Его примеру медленно начинают следовать все остальные. Васо тоже собирается положить автомат и поднять руки, но Павел его останавливает толчком локтя в бок.
   Коста смотрит в прицел - перед ним стоят люди с поднятыми руками, безоружные, перепуганные, беспомощные...
   Коста высовывается из танка и орёт:
   - Возьмите оружие, сволочи! Стреляйте в меня трусы! Убийцы! Только из-за угла можете!!!
   Прихрамывают отставшие и запыхавшиеся Геор и Муссэ.
   - Эй, ты что делаешь? - спрашивает Геор у Косты, увидев частокол поднятых рук, опущенный на прямую наводку ствол, и Косту, торчащего из башни. - Вылезай оттуда! Хватит!
   - Они Ирэ убили! - кричит, срываясь, ему в ответ Коста.
   Геор понимает, что Коста говорит правду. Геор поворачивается в сторону своего дома, как будто может увидеть лежащую на земле мёртвую Ирэ... Он ходит среди мужиков, стоящих с поднятыми руками, заглядывает в их лица... и повторяет на разных языках:
   - Кто? - по-своему.
   - Кто? - на языке танкистов.
   - Кто? - по-русски.
   Кто-то отводит глаза, кто-то опускает, кто-то смотрит старику в глаза. Выдерживает взгляд Геора и Илас.
   - Хватит! Не надо больше никого убивать! Мы уедем! Это было случайно! - говорит Лёха, до сих пор висящий на стволе.
   - Случайный пуль нэ бивает... - тихо говорит Геор. - Я найду...
   В этот момент на крыше одного из сараев появляются Ахсар и Дэбе с гранатомётом. Ахсар прицеливается и стреляет, не раздумывая. Болванка вылетает из тубуса гранатомёта и летит в танк... Отдачей Ахсара сбрасывает с крыши сарая, так что в воздухе мелькают его стёртые подошвы...
   Лёха видит приближающуюся болванку, отпускает ствол пушки и с воплем падает спиной к земле...
   Коста обхватывает голову руками и с ужасом смотрит на то, как болванка летит прямо в него...
   Жители села валятся на землю, как домино...
   Болванка проскальзывает буквально в нескольких сантиметрах от плеча Косты, обдав его жаром, и улетает куда-то в бездонное небо над горами...
  
   Капитан Мак-Наб едет на джипе по горной дороге с довольной физиономией, напевая с удовольствием одну известную песню Роллинг Стоунз про невозможность получить удовлетворение (хотя сам получил его в полной мере) и держа в белоснежных зубах и шоколадных губах толстую кубинскую сигару, которых у него всего пять штук и которые он закуривает только в минуты наивысшего блаженства, потому что знает, что курение наносит непоправимый вред его железному здоровью...
   Но что-то ему мешает до конца насладиться сигарой и песней, какой-то комар... И комар довольно больших размеров... Мак-Наб прислушивается, оборачивается и роется взглядом вокруг... Вдруг он видит, как откуда-то из-за горы из безоблачного кавказского неба к нему летит, догоняя, гранатомётная болванка. Улыбка сползает с лица Мак-Наба. Болванка попадает в машину....
   Взрыв случается такой силы, словно машина Мак-Наба была нашпигована целым арсеналом вооружений с боеприпасами, гранатами, минами и взрывчаткой...
   Останки машины догорают на горной дороге...
   Мак-Наб выбирается из кустов на дорогу, выплёвывает остатки сигары изо рта и отряхивается. Он успел бросить руль и выпрыгнуть из машины за неизмеряемое мгновение до взрыва. Сказалась хорошая школа войны в месопотамской пустыне, где бронированные хаммеры были почти учебными мишенями для суннитов с шиитами на гладкой сковороде раскалённой равнины.
   - Я же хочу, чтобы у вас была демократия, идиоты! - кричит Мак-Наб кому-то.
   Но только горы отвечают ему не особенно усердным эхом.
   - Я ещё вернусь, - обещает Мак-Наб.
   Он уходит по дороге чаплинской походкой, потому что подошва ботинка на правой ноге оказывается наполовину оторванной...
  
   Мужики расставлены вдоль каменной стены, лицом к ней, упершись в стену руками. Посреди улицы высится куча ружей, винтовок и автоматов. Марат и Гоча проводят обыск, подкидывают в кучу ножи и несколько гранат...
   Коста сидит на земле у гусеницы танка. Рядом с ним стоит Лёха...
   Обыск заканчивается. Павел и Васо говорят мужикам, что они могут валить по домам. Мужики начинают расходиться. Поделенное пополам оружие загружается в танки.
   Танкисты прощаются, пожимают руки, обнимаются.
   - Надеюсь, никогда больше не встретимся, - говорит Павел.
   - Толька если за столом... - отвечает Васо.
   Экипажи залезают в танки, захлопываются люки, заводятся двигатели.
   А командиры всё ещё стоят. Васо смотрит на часы Павла на своей руке, которые он обменял на военнопленного Лёху. Думает снять их с руки и вернуть, но потом всё-таки передумывает... Вытаскивает из кармана свои старые обшарпанные часы и протягивает Павлу.
   - Дэржи на памят. А то ты савсэм без часов.
   Павел усмехается, надевает часы Васо на свою руку... Они отдают друг другу честь.
   - Ты выпалнил сваю задачу? - напоследок спрашивает Васо.
   - А ты? - отвечает вопросом на вопрос Павел.
   И у них вдруг появляется чувство, что встретятся они ещё и гораздо раньше, чем думают, и совсем не за столом. Командиры залезают в танки. Танки задом медленно уползают в разные стороны, покидая село...
   Ахсар и Дэбе наблюдают из проулка за тем, как танки расползаются.
   - Жалко вперед не поехали! - в сердцах говорит Дэбе.
   - Пусть полежит. Может, сейчас ещё вернутся, - утешает его Ахсар.
   Пацаны ждут ещё некоторое время, но ждать в таком возрасте невыносимо скучно, потому что время не течёт, а медленно капает. И поэтому они отправляются по каким-то своим делам.
   Ахсар и Дэбе бродят по селу, высматривая что-нибудь новенькое для своих неутомимых рук, ног и буйных голов. Мимо них медленно в гору проезжает старый мотоцикл с коляской. На мотоцикле сидит Боци, а в коляске - жена Боци с ребёнком. К коляске и мотоциклу привязаны баулы с пожитками, делая его похожим на передвижную хозяйственную лавку. Пацаны пристраиваются и бегут рядом с мотоциклом.
   - Дядя Боци, ты куда? - спрашивает Ахсар.
   - Не хочу здесь больше жить! Мы решили в Евросоюз уехать, - отвечает ему Боци.
   - У тебя же паспорт фальшивый, - вспоминает маленький Дэбе.
   Боци ничего не отвечает, он обиженно прибавляет газу и пацаны отстают...
   Ахсар и Дэбе смотрят, как из коляски, удаляющегося мотоцикла, маленький ребенок Боци машет им ручкой.
   - Они... - доходит до Ахсара.
   ...там поедут! - доходит до Дэбе.
   Мотоцикл скрывается за поворотом... Пацаны бросаются напрямик...
   Ахсар и Дэбе бегут по дворам, пытаясь опередить мотоцикл, перепрыгивают через заборы, на них кидаются сторожевые собаки, Ахсар теряет обувку, но продолжает бежать в носке...
   Пацаны спрыгивают с очередного забора и выбегают на улицу. Они понимают, что опоздали, мотоцикл Боци приближается к тому месту, где они закопали мину. Ахсар и Дэбе всё ещё бегут за мотоциклом, но догнать они его уже не могут...
   - Стой! Дядя Боци! Туда нельзя!!! - хватая ртом воздух, орёт Ахсар.
   - Взорвётесь!!! - визжит Дэбе.
   Но Боци их не слышит за трескотнёй мотоциклетного движка. И только маленький ребенок Боци улыбается и снова машет им рукой.
   Мотоцикл подъезжает к закопанной мине...
   Пацаны бегут, продолжая кричать, чтобы они остановились. Но их так и не слышат... Дэбе кусает руку в ожидании взрыва и отворачивается... Ахсар тоскливыми глазами смотрит на тарахтящий мотоцикл... А ребёнок всё машет и машет прощально ручонкой, как научили, он толкает мать и она тоже поворачивается, что помахать Ахсару с Дэбе...
   Мотоцикл проезжает над миной, не наехав на неё ни одним из колес...
   Мотоцикл удаляется. Ахсар и Дэбе понимают, что пронесло...
   Пацаны бегут к тому месту, где зарыли мину, падают на колени и начинают руками, сдирая ногти, выкапывать мину из земли...
  
   Геор стоит в саду с лопатой у дерева. К нему подходит Муссэ. Геор вытирает навернувшиеся слёзы.
   - Держись, друг, - еле выговаривает Муссэ.
   - Это ветер. Завтра похолодает.
   Муссэ и сам ненароком смахивает слёзы... Два одиноких старика в саду...
   Геор снова берётся за лопату и продолжает копать под деревом. Муссэ садится на старенькую скамейку, сколоченную из нескольких посеревших досок и двух чурок.
   Геор выкапывает из земли продолговатый свёрток из полусгнившей мешковины... Долго разворачивает её, накручено слишком много... Извлекает на свет прекрасно сохранившуюся винтовку начала прошлого века, называвшуюся трёхлинейкой, и пять патронов к ней. Проверяет затвор. Начинает заряжать патрон.
   - Ещё мой отец закопал. Два раза я её за всю жизнь выкапывал... но ни разу не стрелял...
   - Что ты хочешь сделать? - спрашивает Муссэ, чуя что-то недоброе.
   - Я знаю, кто её убил, - просто отвечает ему Геор.
   Старики некоторое время молчат. Геор проверяет прицел, направив винтовку на снежную вершину одной из вечных гор.
   - Не надо, Геор, - просит друга Муссэ.
   Геор еще раз осматривает винтовку.
   - Ты прав, Муссэ. Наверно не надо, - еле слышно говорит Геор.
   Он ставит винтовку к дереву и садится рядом с Муссэ на скамейку. Два одиноких старика сидят в саду и смотрят на горы...
   - Но я должен это сделать. Так положено... не мной и не тобой. Да и сон мне такой был...
   Геор встаёт, закидывает винтовку за спину и идёт в сторону села, чтобы сделать то, за что его никто никогда не осудит...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"