- Зачем тебе, сыну? Сказки бабские всё это. Спи лучше.
- Ну, тату, расскажи. Кем он был, Кощей?
- Ладно уж. Воином и защитником. Что пленил Морану-смерть и женился на ней, дабы в узде держать. Связал свою жизнь с её силой и запер в ковце, что сам и выковал, на чёрном дубу. А дуб тот растёт на Чёрном Холме, что рубежный меж явью и навью. И ковец тот зовётся ларцом кощеевым, и с тех пор все кузнецы, что куют ковцы, по примеру кощееву, зовутся ковешниками.
- Тату, а что будет, если открыть тот ларец?
- Плохо будет, сыну. Морана-смерть придёт в мир живых. И непросто будет её обуздать.
- Так все ковешники - это потомки Кощея, тату?
- Не все. Только лучшие. Что могут любой замок изнутри увидеть и открыть. Кощеево семя...
Откуда тут взялась деревня - одному богу ведомо. На штабных картах поле чистое, разбавленное чудом уцелевшими островками леса. А перед глазами: обгоревшие скелеты хат, и кости - человеческие и не только - подвяленные жарким солнцем. Чертыхаюсь про себя - придётся писать рапорт, корректировать данные и долго, нудно ломать японскую трагедию: отец - рикша, мать - гейша, а мы невиноватые.
Слабый писк сканера. Бросаю быстрый взгляд на монитор - живые. Человек и зверь. Или птица. Подаю "Иглу" вперёд, объезжаю горелый остов большого дома. Вот оно. Два уцелевших строения. Старый пятистенок, из потемневших брёвен, почти вросший в землю. Второе поменьше. Хлев или сарай. Следов огня нет. Странно. На крыльце кто-то стоит. Останавливаюсь, рассматриваю человека в окуляр. Старик. Длинные седые волосы, опирается на трость-клюку, одет в чёрную хламиду. Смотрит прямо. Ждёт.
Ладно - одинокий старик вряд ли опасен. Вылезаю. Раскалённая броня обжигает ладони. Спрыгиваю на землю, посылаю мысленный приказ. "Игла" тут же раскорячивается, словно жаба, в дозорной стойке, чутко поводит по сторонам тонким, длинным "жалом". Иду к старику, заодно "прощупываю" обстановку вокруг. Натренированное восприятие тут же улавливает - огонь и сталь. Ярость созидания, не разрушения. Кузня?
Старик спокоен. Выше меня почти на голову. Длинные, костлявые пальцы обхватывают набалдашник трости. Глаза - два красных уголька в мутной стылости роговицы. Смотрят пронзительно, прощупывают. Подхожу неторопливо. Говорю доброжелательно, спокойно:
- Здравствуй, отец.
Он молчит пару секунд, отвечает:
- Здравствуй, - голос сух и надтреснут, - ...сынок, - чуть помедлив, с еле прикрытой насмешкой.
- Что за деревня тут была? - всё так же, спокойно.
- Была... - еле слышно, смотрит в пустоту, - Ковцы. Хорошая деревня. Богатая. Была... - замолкает, переводит взгляд на меня:
- А тебе зачем знать?
Пожимаю плечами, отвечаю:
- Служба такая, отец. Разведчик я.
- Слу-у-ужба, значит, - тянет старче. - Понятно. А звать тебя как, разведчик?
- Капитан Ковешников, - представляюсь по привычке, спохватываюсь - не начальство же, - Сергеем зови, отец.
Старик смотрит на меня, неслышно шевеля губами.
- Надо же, - шепчет через минуту, задумчиво, отстранённо, - ковешников сын. Неужто Макошь расстаралась...
Спрашивает:
- Скажи, Сергей, может, и игла заветная есть у тебя?
Вопрос ставит в тупик, потом спохватываюсь, машу рукой за спину. Он поднимает взгляд, рассматривает "Иглу", тяжело, недобро, с прищуром. Кивает головой:
- Вот оно что. Машина смертоубийства. Самое то, если подумавши.
Отступает в сторону, махает рукой в хату, приглашающе:
- Заходи. Еды нет, но хоть водой напою. Живой, холодной.
Внутри чисто и почти пусто. Большая русская печь с чугунками, деревянный стол со скамьями по бокам. Пучки трав под потолком. Большая стена без окон, с полками в четыре ряда. А на них - ларцы-сундучки. Металлические, кованые и клёпаные, большие и маленькие, простые и изукрашенные. Хмыкаю про себя, сажусь за стол. Старик молча ставит передо мной деревянную кружку с водой, мостится напротив. Пью. Не обманул старче - вода холодная, аж зубы ломит. Но по телу разливается тепло, уходит усталость. Странная вода. Отставляю кружку. Кто-то шебуршится на печи. Поднимаю взгляд. Ворон. Огромный, словно кот, и чёрный как смоль. Вот он, значит, каков. Второй живой.
Старик молчит, вперившись в меня взглядом. Неловко. Нарушаю тишину:
- Так ты, отец, наверное, кузнец?
- А? - спохватывается, словно очнувшись, он. - Кузнец? Не совсем. Ковешник* я. - Машет рукой в сторону полок.
- ...надо сказать, не последний. Но что я - прадед мой Кощеев ковец делал.
- Кощеев? - переспрашиваю удивлённо.
Он согласно мотает головой:
- Да. На чёрном холме, на чёрном дубу, золотыми цепями скован. Душа в игле, игла в яйце, яйцо в ковце. Неужто не слыхал?
Сумасшедший старикан. Надо выбираться. Фальшиво улыбаюсь, киваю согласно:
- Слыхал, как же. Только там ещё заяц, утка, щука...
Старик перебивает меня, досадливо машет рукой:
- Вроде взрослый уже, а всяким сказкам веришь. Да и вокруг посмотри, - он кивает в сторону двери, - где они теперь? Зайцы, утки, щуки...
Тут он прав. Внезапно хочется есть - в "Игле" ещё осталась пара банок синтетической тушёнки. Старик продолжает:
- Дубов и простых-то не осталось, а уж чёрные... Чтобы такой дуб вырастить, нужно землю кровью молодого кощея окропить, да часть силы его вложить. Яйцо курочка Ряба снесла, да мышка хвостиком махнула. Давно открыт уж тот ковец. Только и осталось: чёрный холм и... - внезапно замолкает.
- Игла? - невольно вырывается у меня.
- Да, - кивает согласно, - игла...
Невольно ловлю его взгляд. Странно. Ушла мутная стылость, глаза - раскалённые угли. Горят, пылают. Поёживаюсь. Он замечает, усмехается:
- Да ладно, - говорит спокойно, - что это я? Стар уже, поговорить люблю. Я вот что спросить хотел - желание есть у тебя? Говори, исполню, раз уж мы родственники почти.
Напрягаюсь, буркаю невпопад, лишь бы отвязаться:
- Чтобы война кончилась.
Он морщится, качает головой:
- Не пори чушь. Для себя что желаешь?
- Ладно, - устало сдаюсь я, - денег. Много. Тогда я смогу откупиться от службы и вернуться домой.
Он кивает удовлетворённо, встаёт. Снимает ларец с полки, ставит предо мной. В золотой вязи рун, усыпан камнями. Если всё настоящее - его одного хватит раз десять откупиться.
- Открывай, - кивает старик, - сможешь - он твой. И всё, что внутри.
Закрываю глаза, мысленно тянусь к сундучку. Да. Все хитросплетения механизма замка как на ладони. Протягиваю руку, жму три раза на один из камней, два раза на второй, раз на третий и снова раз на первый. Замок щёлкает. Открываю глаза - крышка поднята. Внутри - плотные пачки пластиковых полосок. Набиты туго - иглу не просунуть. С трудом выдёргиваю одну, подношу к считывателю. Десять тысяч. Настоящие. Сколько же тут всего?
- Странные нынче деньги, - кивает головой старикан, - но как обещано. Твоё. Забирай. Вот только...
Застывает в нерешительности, потом снимает другой ларец, ставит рядом с первым. В два раза меньше, и чёрный словно... Невольно кошусь на ворона. Спит, засунув клюв под крыло.
- Новое предложу, - звучит низко, тягуче, - откроешь - будет больше. Не откроешь - что ж. Деньги и так твои.
- Что ж больше-то? - спрашиваю удивлённо
- Как что? - пожимает плечами старик. - Огонь и воду ты прошёл, чую. Медные трубы остались. Слава, почёт, бессмертие... Всё, что заслуживаешь.
Непонятный азарт охватывает меня. Сумасшедший старикан... Тянусь мыслью к ларцу, оглаживаю ладонью. Дерево. Твёрдое и плотное, словно сталь. Мои потуги осыпаются хрупким стеклом. Я "не вижу" его. Беспомощно поднимаю взгляд на старика. Он качает головой:
- Ключ поверни, - говорит ехидно.
Только сейчас замечаю чуть выступающую головку ключа. Поворачиваю. Внутри - лищь чёрный бархат стенок. Приковывает взгляд, засасывает, тянет. Нет, не бархат. Темная сталь бронированной двери. Вся в кровавых потёках ржавчины. Скрипит, открываясь, дверь. Тьма. Свет. Режет глаза. Голос. Низкий, тягучий: "Получить что-то ценное - нужно отдать своё. Что отдашь ты?" Вопль. Жуткий, нечеловеческий. Отшатываюсь от неожиданности, встряхиваю головой и...
...открываю глаза. Чёрный ларец закрыт. Кладу ладонь на крышку. Тепло. Пронизывает костлявые пальцы мелкими иглами. Я давно не ощущал тепла. Поднимаю взгляд. Цвета возвращаются - его военная форма не чёрная, а тёмно-бордовая. Кровушка венозная. Он ошалело трясёт головой, приходит в себя. Говорит:
- Знаешь, отец, пожалуй, обойдусь деньгами.
Мысленно усмехаюсь - поздно. Ты уже отдал и получил. Но вслух говорю другое:
- Как хочешь. Забирай - они твои. И прощай, ковешников сын.
Он идёт к своей машине смерти, сгибаясь под тяжестью сундучка. Залезает внутрь. Миг - и нет его. Словно сгинул. Долго смотрю вслед, прижимая ларец к груди. Потом выхожу из дома. Пора. Путь недолог.
Чёрный холм встречает мертвенной тишиной, пластами пепла, железными обломками и грудами костей. Рубеж. Для них здесь проходил рубеж. Не знаю, что значит сие, но Морена-жена повеселилась на славу. Медленно поднимаюсь на вершину. Здесь. Копаю руками. Долго. Сухой пепел просачивается сквозь пальцы. Готово. Аккуратно опускаю ларец, открываю крышку. Греюсь теплом содержимого. Вылезаю. Лезу за пазуху и достаю семечко. Последнее. Кидаю внутрь ларца. Можно закапывать обратно. Молча работаю, не делая перерывов. Отдохнуть успею. Теперь остаётся вернуться в ковешню. Ждать. Заснуть среди жаркого огня и...
...раскалённого металла. Я мысленно чертыхаюсь. Опять Чёрный холм. Война постоянно ходит по кругу, возвращаясь сюда. Впрочем, меня она не спрашивает. Лишь заветный золотой ларец, плотно набитый, греет душу среди этого ада. Я мог бы давно слинять, но не могу. Он - мой, и всё, что внутри - моё! Над златом чахну...
Бросаю взгляд на монитор. Что имеем? Две пусковые установки ДВСТВ - 69. "Девственницы", а по-солдатски - "Ляди". Окопались. Справлюсь. Должен. Наскок под маскировкой, два точных укола и отход. Остальное сделает пехота. План не идеален, но бросать строевую мотопехоту на двух "Лядей" - вновь плодить горы трупов.
Первый укол чертовски удачен - "Лядь" взрывается изнутри, разбрызгивает ошмётки раскаленного металла, убивая и калеча всех вокруг. "Дёргаюсь" в сторону, уклоняясь от солдатского огня - он не так и страшен сейчас, но рисковать не стоит. Вторая хаотично разворачивается, пытаясь поймать меня в прицельную сетку. Не успеет. "Танцую" по полю, пока перезаряжается "Игла". Укол. Сделано. Пора уходить.
Истерично пищит сканер. Бросаю взгляд на монитор. Холодеет спина. Танк-истребитель "ИВН три дробь девять - Царевич". Опять проморгали, крысы штабные. Не тех лядей я взорвал...
Бросаю "Иглу" в сторону, пытаясь уйти. Бесполезно... Раскалённый металл вспарывает тело, чёрная земля бьёт, вышибает дух. Толчками выплёскивается кровь, орошая пепел вокруг. Я дёргаюсь, пытаясь ползти и...
...просыпаюсь. Гулко стучит сердце. Чую, случилось. Важное. К добру или к худу. Выхожу наружу. Не знаю, сколько я спал, но на дворе - весна. Молодая зелень пробивается из-под уставшей земли. Шорох справа. Поворачиваю голову. Заяц. Сидит, прижав уши, смотрит пугливо. Подхожу ближе. Нет, не заяц. Зайчиха. Беременна.
Чёрный холм угрюм - дух смерти и разложения ещё витает над ним. Но всё изменилось. Радостно захолонуло сердце, стучит окаянное, пытаясь выбраться из груди. Торопливо поднимаюсь на вершину. Вот и он. Скалится костяной ухмылкой череп, играют изломанные кости.
Останавливаюсь, кланяюсь низко, до земли:
- Здрав будь вечно, бессмертный, ковешников сын.
Поднимаю взгляд, вдыхаю полной грудью. Рядом, из земли, сквозь металл и кости, тянется ввысь, навстречу свету, играет зелёными почками на солнце. Молодой чёрный дубок.
![[]](/img/a/adashow_j_g/coveshneec/kowach_06.jpg)