Говорят, такими были последние слова умирающего автора "Подсолнухов". Печаль будет длиться вечно... Чертовски верно, Винсент. Чертовски верно. А вот как бы ты, старина, отнесся к джазу? Наверное, тебе понравилось бы. Даже скорее всего. Вся твоя мастерская была бы засыпана старым винилом Паркера, Колтрейна, Монка. Покуривая трубку, в перерыве от своей ни на минуту не прекращающейся работы, слушал бы "Relaxin' At Camarillo". Вот какую пластинку бы Винс взял с собой в психушку! "Relaxin' At Sen Remi"...
Мы не грустим друг по другу. Молчим. Вспоминаем память собственную. Мнение собственное. Нам жаль, что человека нет рядом, потому, что мы сами становимся другими. Ни лучше, ни хуже, просто не теми, что раньше.
Сотни людей со скоростью света сменяют себя и тех, кто был. Сотни расчерченных в небесах линий. Тысячи мгновений и воспоминаний. Миллионы брызг старого шампанского, миллионы пятен от старого вина. Она уезжает, и, прощаясь, мы пытаемся сохранить в памяти самые приятные чувства, что вызвал у нас человек. Мы пытаемся напомнить себе, что этот человек хорош тем-то и тем-то. Но на самом деле нам нужна просто память о нем. Впечатление. Грусть по нему. Скоро, даже если его не забудем, мы будем накапливать воспоминания. Будем строить замки былых времен. Будем холить и лелеять старую память, память о старом.
Его нет, он уехал. Ее нет, она покинула родные края. Мы уже не помним в точности их лиц. Мы не помним их четко. Все размыто. Лица в дымке. В тумане их мнения и голоса. Зато в точности мы видим свое воспоминание. По собственной памяти, по своему одиночеству мы грустим. Это высшее состояние эгоизма. Во всех смыслах.
Когда человек один, а вокруг никого, это еще исправимо. Это еще не одиночество. Всегда можно кому-нибудь позвонить, куда-то пойти... Одиночество же - это когда вокруг куча народу, а поговорить не с кем. Даже не так...
Одиночество это когда не с кем поговорить о джазе.