Наверное, это первый фильм братьев за черт знает сколько лет, который можно назвать, извините, человечным. Он, не поверите, трогательный. Он весь похож на какую-то старенькую фолк-балладу, которую тянет, даже не поет, проговаривет заплетающимся языком беззубый вонючий старик у костра, пока остальные, пораскрывав рты, слушают его страшные сказки былых времен, из той поры, когда деревья были большими, люди монстрами, гигантами, бородатыми глыбами, а истории не всегда заканчивались хорошо. Мир прошлого страшен, чудовищен, там девочки спотыкаются о трупы, на деревьях висят трупы, в ямах лежат трупы, за столами сидят трупы, но он как бы не так пропащ, как мир "Старикам здесь не место". В "Железной хватке", как в некоторых ревизионистских вестернах, старикам уже тоже не совсем место, но они еще не ушли на совсем играть клоунов в вест-сайд-шоу, и эти старики, хотя бы даже в единственном числе, такие старики, что загораживают своей тушой, харизмой и оплывшей рожей полэкрана. И настоящий герой этого фильма, конечно, не девочка, заказавшая маршалу поймать и представить к суду убийцу ее отца. А маршал. Хтоническое нечто скорее, Илья Муромец, слезший с печи, этот Когбёрн, чем бродячий охотник за головами. Он словно вырос в лесу дубом, встал и пошел и вышел к людям. Есть у него понятия о добре и зле, активно ли он способствует справедливости, или как-то по инерции делает то, что лучше всего умеет (вышибать мозги) там и тогда, где и когда это в рамках закона - в вводных данных неизвестно. Он проводник-Вергилий в сумрачном лесу 14-летней девочки, самолично сопровождающей эту вечно пьяную образину в поисках бандита. Для него Территория индейцев за городскими границами, где еще правят шерифы, родное поле.
По большому счету, мне нечего было бы сказать об этом фильме, если бы не последние минут 15, которые даже по второму просмотру торкают так, как ни один коэновский фильм последних лет пятнадцати не торкал всем своим хронометражем. 100 минут братья действительно красуются собой. They did it! Да, они сняли олдскульный вестерн с сильнейшим уклоном в спагетти, но не свалились туда совершенно. Они отшлифовали каждую строчку написанного им сценария до нереального совершенства. Когда кажется, что каждые две минуты что-то происходит, и времени отдохнуть зрителю Коэны почти не дают. Когда восхищаешься уже красотой слога авторов только, безотносительно происходящего на экране. Клоунами они не нанимались, поэтому чувство юмора из кобуры они достают не ежеминутно. Но не улыбаясь слушать льющуюся речь, захлебывающуюся бурным потоком скомканных, сваленных в кучу слов, Джеффа Бриджеса, невозможно. Кажущийся поначалу постаревшим подурневшим одноглазым Большим Лебовски, он даже от своего оригинального типажа Джон Уэйна отличается не только другим подбитым глазам. Если тот Когберн был действительно ковбоем, стареньким, пьяненьким, но, верно, не позабывшим лихое и героическое прошлое, Когберн Коэнов вообще на ковбоя не похож даже издали. Коэны да, пижоны, и они, нарисовав это волосатое клокочущее что-то под нос чудище, дали ему все 100 минут картины, подсовывая инфернальные ландшафты, недотепу-рейнджера Ла Бефа-Мэтта Деймона, тоже с симпатичным акцентом, и кривозеркальные жуткие вестерновские сценки, чтобы их персонаж покрасивее выламывался даже из жанрового каркаса. Кажется, он даже больше фильма, этот Когберн. Он требует себе сиквела, приквела и мини-сериала. Его обаяние и мощь раздолбая могли бы и погубить всю ленту, раздавив в щепки самый крепкий сценарий. Но режиссеры братья слишком сильные. Для них впервые, кажется, важен не сам колоритный персонаж, и даже не столько чудесная история и пришитые к ней оригинальные коэновские многозначительные/смешные/анекдотические/пустые (нужное подчеркнуть) трюки. Они самой историей точно гибким кнутом замахиваются над собой ради того только, чтобы финально щелкнуть по зрительским сердцам.
Коэны изначально могли бы полленты по сути превратить в свой "Мертвец", и лес у них чудный, и персонажи, появляющиеся в том лесу - "братья-близнецы" Когберну. Все кажется сказочным миром, ненастоящим, пугающим, как сон Алисы, только Алисы вестерновской. Она видит творящийся вокруг кошмар разве что не в рапиде, медленно "экранами" и картинами американских пейзажистов проплывают мимо нее, над ней, и в нее - убийства, смерть, оторванные конечности. И невозмутима девочка ровно также, как и проводник в лесу. Если на идиотизмы реальности демонических дней Когберн иногда вообще никак не реагирует, а просто тупо смотрит в кадр - для него любая резня что слону дробина, она-то ведь по идеи где-то глубоко-глубоко внутри себя должна очень пугаться. Но она не показывает этого (или нам не показывают этого). Чувство мести, ядовитое и священное, можно сказать, настолько ослепило девушку или обморозило ее детские чувства, что ей просто не до кошмаров вокруг. Маленький робот - "поймать убийцу отца, убить его или пусть вздернут подонка на виселице" - или заигравшаяся в приключения ковбойка, вот это, по-моему тоже второстепенно. Как и сама история о мести, и красивая фраза, которую хоть на монетах чекань: "За все надо платить". Ведь "Хватку" можно понять и как религиозную притчу о том, что студень холодной мести подается к столу только Милостью Божьей, а не как не девочковыми руками. Благо, для такой трактовки безжалостные Коэны еще и изменили финал оригинального фильма (на пару сантиметров всего, зато таких, что каждый третий зритель закроет на секунду глаза). Око за око, зуб за зуб - законы жанра, законы Дикого Запада, так что, ничего личного, Коэны просто буквально последовали ему, какие проблемы?
Но. Вот я бы обо всем этом не написал даже, потому что пусть олдскульный вестерн, пусть с крутыми сценами, пальбой из двух пистолетов и Когберном-Бриджесом, уже точно зарезервировавшим себе место в пантеоне коэновских "богов" наряду в Лебовским или Чигуром, и сонной лесной реальностью.... Не написал бы, если бы Коэны, кажется, действительно впервые за всю свою карьеру не сделали пас в сторону простого человеческого поступка. То есть, да, оригинальная история 1969 года была ими взята не просто так, бла-бла-бла, но разница между одинаковыми сценами финального подвига у Генри Хэтуэя и Коэнов невероятна. Как они нарисовали и сняли этот последний рывок через сумрачные равнины и лес полупьяного старика, с какой любовью и надрывом, словно всю жизнь снимали фильмы только чтобы снять, казалось бы, банальный стандартный эпизод с эпик героем! Мистический, сказочный, волшебный эпизод, убирающий все комические и кинематографические впечатления 100-минутной коэновской акробатики, снят с таким чувством, что весь фильм вмещается в эти великие минуты, и хочется, чтобы они продолжались, тем не менее, бесконечно. Удар хлыста в итоге оказывается не совсем ударом, а прикосновением перышка подбитой птицы, упавшего аккурат в мое сердце, от чего оно трепыхалось взволнованно даже когда уже закончились титры. Я не знаю, почему традиционный эпизод с подвигом, да еще приплывший из 69-го года так подействовал на меня. Не знаю, чем в итоге объяснить тот факт, что жесткий, мужской, жестокий фильм в итоге оказался самым нежным фильмом Коэнов за всю их карьеру. И не знаю, почему мне понравилось это кино. Знаю еще только, что сцену братья нарисовали со всей нежностью и гаммой красок из готического набора - настоящие киноиллюистрации к гетевскому "Лесному царю". И теперь, уверен, перечитывя начальную фразу "Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?" мне будет казаться, что я знаю кто - Рустер-мать его-Когберн со своей хрупкой ношей.