Все имена и события в тексте являются вымышленными. Автор не несет никакой ответственности за возможные случайные совпадения имен, портретов, названий учреждений и населенных пунктов, а также какие-либо иные случаи непредсказуемого проникновения чистого вымысла в реальность.
1.
Холл отеля "Шахризада" в этот поздний час был уже тих. Белые мраморные плиты пола блестели под тусклым светом тяжёлых бронзовых ламп. Воздух был тёплым, густым от восточных ароматов. Тишину нарушал лишь сонный перезвон колокольчиков на ресепшене, да где-то вдали шуршали своей техникой уборщики. Александр Жуков медленно спускался по широкой лестнице, ощущая себя не гроссмейстером, а усталым туристом.
Он выглядел нелепо и трогательно одновременно. На нём был тёмно-синий шёлковый халат с вышитыми золотыми арабесками - подарочный набор отеля, который он никогда бы не надел при супруге Екатерине. Под ним мелькали адидасовские тренировочные штаны. На босу ногу - коричневые кожаные шлёпанцы. Он шёл в мини-бар на первом этаже, движимый не столько жаждой, сколько отчаянной потребностью вырваться из гнетущего плена своего номера-люкс, где каждый предмет мебели молчаливо напоминал ему о холодной сосредоточенности жены. Катя уже три часа готовилась к своей завтрашней партии против китаянки, сидя за огромным письменным столом, её профиль, освещённый светом настольной лампы, был прекрасен и неприступен, как профиль на монете. Её "Не мешай, Саша, пожалуйста" прозвучало не как просьба, а как хладнокровный шахматный ход.
Александр уже потянулся к ручке двери бара, как вдруг из-за массивной резной колонны, обвитой литым металлом в виде виноградной лозы, появилась шахматистка. И появилась не просто, а выплыла, будто яркий, шумный парусник на тихую ночную гавань.
Ольга Сарделько была в коротких шортиках и алой спортивной кофте. В одной руке она несла бутылку - не из мини-бара, а полноценную, поллитровую, с армянским коньяком "Арарат". В другой - две стопки, зажатые между пальцами.
- Жуков! - её голос, хрипловатый и бархатный, разрезал тишину холла, как нож масло. Он не кричала, но её шёпот был слышен за версту. - Какая встреча! Тоже не спится от жары восточной и скуки шахматной?
Александр замер, почувствовав себя школьником, пойманным на ночной вылазке из общежития. Он машинально потянул полы своего халата, пытаясь прикрыть тренировочный костюм.
- Ольга... Здравствуйте. Да, что-то не спится.
- "Здравствуйте" он говорит! - она фыркнула, и её нос смешно сморщился. - Мы же коллеги, Саша! На "ты" и без церемоний. Вижу, ты тоже без сна. У меня, - она победоносно подняла бутылку, - лекарство. И не чета этой местной кислятине. А главное - компания кончилась - Алинка Буйвол уже отключилась. Иду к себе готовиться ко сну в одиночестве. Печально.
Она сделала шаг, и шлёпанцы с помпонами на ней весело шлёпали по мрамору. И вот настал он, этот момент выбора. Александр увидел её глаза - большие, карие, с золотистыми крапинками вокруг зрачков. В них не было ни капли той ледяной аналитической глубины, что была в глазах Кати. Там плескался озорной, немножко пьяный, бесшабашный огонёк. Огонёк, который говорил о простых вещах: выпить, посмеяться, забыться. После недели напряжённой подготовки, разговоров о турнирных раскладах и расчётах по турнирной дистанции, эта простота была ослепительна. Как глоток воды в пустыне.
- Глушить коньяк в одиночку - это, конечно, глупо, - услышал он свой собственный голос, который внезапно приобрёл лёгкие, почти забытые игривые нотки.
- А вдвоём - уже мелодрама! - моментально парировала Ольга, и её губы растянулись в широкой, открытой улыбке. - Так что, будешь соучастником? У меня на седьмом этаже вид на старый город, который в три ночи ещё лучше, чем в три дня. И подушки - облака. Не то что эти каменные мешки у них в люксах.
Она не ждала формального согласия. Она уже развернулась и пошла к лифтам, её кофта шуршала и оставляла за собой шлейф аромата - сладкой черешни, тёплой кожи и чего-то дерзко-пряного, вроде имбиря. Александр стоял секунду, глядя ей вслед. Он мысленно видел свою комнату: приглушённый свет, спину жены, склонившуюся над анализом на ноутбуке, тиканье настенных часов, отсчитывавших время до следующей партии, в которой он был лишь помехой при подготовке. А потом он видел эту кофточку, исчезавшую в зеркальной двери лифта.
Решение пришло не как всплеск страсти, а как тихая, облегчённая капитуляция. Он устал быть гроссмейстером Жуковым, мужем вице-чемпионки мира. Ему отчаянно хотелось на несколько часов стать просто Сашей, которому предлагают выпить коньяку и посмотреть на огни Самарканда с седьмого этажа.
Он поправил халат и быстрыми шагами, стуча шлёпанцами, пошёл к лифту. Дверь уже начинала закрываться. Ольга, ухмыляясь, задержала её рукой с бутылкой. Он шагнул внутрь. Зеркальные стены лифта отразили нелепую пару: он в синем, она в алом, два пёстрых попугая в золотой клетке. Двери плавно сомкнулись.
- Седьмой, - сказала Ольга, не нажимая кнопку, потому что она уже горела. - Как раз успеем налить по первой, пока будем подниматься.
Лифт плавно тронулся вверх, и Александр поймал её взгляд в зеркале. В её зелёных глазах не было ни намёка на шахматную интригу. Там было только обещание лёгкого, бездумного веселья, забвения и простого человеческого тепла, которого ему так не хватало. Он отвернулся от зеркала и взял бутылку, которую она протягивала, чтобы освободить ей руку. Пальцы случайно соприкоснулись. Её кожа была очень тёплой.
Лифт тихо пел свою механическую песню, унося их на седьмой этаж, в сторону мелодрамы, в то время как внизу, в сияющем люксе, Екатерина Грищук ставила шах и мат на виртуальной доске ноутбука, даже не подозревая, что настоящая партия только начинается на совсем другом поле.
2.
Дверь номера Ольги захлопнулась с глухим, но мягким стуком, и Александр Жуков окунулся в другой мир. Мир, радикально отличный от стерильного, минималистичного люкса, который он делил с Екатериной. Здесь пахло не дизайнерским освежителем, а восточными сладостями, запахом клубничного вейпа, приторными духами и ещё чем-то влажно-кожаным - возможно, от неубранной спортивной сумки. Номер был стандартным двухместным, но хаос превратил его в лагерь весёлых оккупантов. На одной кровати горой лежала разноцветная одежда, на другой сидела, скрестив ноги, сиськастая девушка с блондинистыми волосами и сосредоточенным лицом - Алина Буйвол из Дмитрова. Она не отрываясь смотрела на ноутбук, где с тихим шепотом шла онлайн-трансляция блиц-турнира.
- Буйвол, встречай гостя! - провозгласила Ольга, сбрасывая алую кофточку на спинку стула. Под ним оказался спортивный лифчик песочного цвета. - Это Жуков, Александр. Заблудился в поисках истины и коньяка. Теперь мы его будем спасать.
Алина оторвала взгляд от экрана, кивнула Александру без тени удивления или особого интереса, как будто появление мужчины в халате в их номере в третьем часу ночи было рядовым событием.
- Смотришь магнусовский турнир? - коротко спросила она, пододвигая к себе пакет с орешками.
- Нет, - смущённо пробормотал Александр, чувствуя себя непрошеным астероидом, залетевшим в чужую орбиту.
- Зря. Тут Видит какую-то дичь в сицилианской выкидывает, - сказала Алина и снова уткнулась в экран, её лицо осветилось холодным синим светом монитора.
Ольга тем временем уже водрузила бутылку на тумбочку между кроватями, сгребла в охапку одежду с одной постели и вывалила её на вторую, к Алине.
- Освобождаю плацдарм! - весело объявила она. - Саша, присаживайся, не стесняйся. Как у себя дома.
Александр, всё ещё неловко стоя посреди комнаты, опустился на край освобождённой кровати. Пружины жалобно скрипнули. Ольга щёлкнула пультом от старого телевизора Panasonic, вмонтированного в стену. Зашипел, заморгал каналами экран, пока не наткнулся на какую-то индийскую музыкальную комедию с бешено танцующими актёрами в ярких нарядах. Звук она убавила до фона, и теперь комната наполнилась какофонией: тихие завывания индийской песни, шепот комментатора из ноутбука Алины, хруст орешков и громкое позвякивание стопок.
- За знакомство! - Ольга протянула Александру стопку, полную до краёв янтарной жидкости. Её глаза в мягком свете настольной лампы светились как два тёплых изумруда. - За то, чтобы все твои пешки превращались в ферзей!
Они выпили. Коньяк был хорош, гладкий, с ореховым послевкусием. Он согревал изнутри, размораживая что-то скованное в груди Александра. Вторая стопка - "За Самарканд" и третья за то, чтобы "Екатерина отобралась в претендентки!" - пошла уже легче. Ольга болтала без умолку, смеялась громко и открыто, закидывая голову назад. Она рассказывала анекдоты про белорусских и российских шахматистов, передразнивала тренеров, пародировала голос известного комментатора. Александр сначала лишь улыбался, но потом засмеялся - тихо, а потом и всё громче. Он не смеялся так, от души, кажется, сто лет.
- А помнишь, как Филинов на турнире в Сочи... - начала она очередную историю, и Александр, к собственному удивлению, подхватил её. Они перебивали друг друга, дополняли, и каждый новый виток истории заливался новой порцией "Арарата". Телевизор показывал уже не индийское кино, а рекламу какого-то местного сока. Алина закрыла ноутбук, фыркнула: "Индус слил. Дебил", - повернулась к стене и натянула на себя одеяло, демонстративно показывая, что выходит из игры.
Александр этого почти не заметил. Мир сузился до блика лампы в стопке, до искрящихся глаз напротив, до тёплой волны, накатывающей изнутри и смывающей прочь все комплексы, обиды и холодную расчётливость. Он лежал, опершись на локоть, Ольга сидела, поджав под себя ноги, её босые ступни с ярко-красным лаком на пальцах иногда касались его ноги. Каждое прикосновение било маленьким током.
- Ты знаешь, - сказал он, и его язык уже слегка заплетался, но голос звучал задушевно, - ты совсем не такая, как все здесь.
- А все здесь какие? - она наклонилась к нему, и запах черешни и коньяка стал одуряющим.
- Серьёзные. Как доктора на чемпионате по смертельным болезням. -
Ольга рассмеялась так, что чуть не опрокинула бутылку.
- Ой, Сашенька, да мы все бухгалтеры! Просто некоторые забывают, что кроме дебет-кредита есть ещё жизнь. Вот как эта!
Она вдруг вскочила, сделала несколько нелепых, но удивительно грациозных па под заунывную мелодию из телевизора, её шортики слетели, обнажив голые ягодицы, съевшие полоску стрингов. Александр смотрел, заворожённый. В этом не было изысканности Катиной балетной осанки. Это была плоть, кровь, радость, грех - всё то, от чего он отрекся, полностью погрузившись в последние недели в мир абстрактных битв на 64 клетках. Он встал, его занесло, и он ухватился за её плечо, чтобы не упасть. Она не отпрянула, а наоборот, притянула его к себе. Их губы встретились. Поцелуй был солёным от семечек, горьковатым от коньяка и безумно сладким от запретности.
Что было дальше, Александр помнил обрывками, как пьяный кадровый монтаж. Жажда, вспыхнувшая в нём с силой лесного пожара. Её ответная ярость, будто она хотела не просто обладать, а поглотить, стереть в порошок все его мысли. Скрип кровати, превратившийся в неистовый, протестующий стук по стене. Шепот, переходящий в стоны, затем в сдавленные крики. Её светлые волосы, разметавшиеся по подушке, как огненное зарево. Его собственное тело, движущееся с животной, забытой силой, не думая о последствиях, о завтра, о Екатерине, которая была в этот миг всего лишь призраком где-то далеко, в другой вселенной, под холодным светом настольной лампы.
Именно в самый пик этого буйства, когда казалось, рухнет не только кровать, но и весь хлипкий мир отеля "Шахризада", из темноты второй кровати раздался голос. Низкий, хриплый от сна и раздражения, абсолютно бесстрастный:
- А между вами уже чиваува!
Всё замерло. Стук прекратился. Александр, застыв в нелепой позе, с ужасом обернулся в сторону голоса. В свете телевизора, показывавшего теперь титры, он увидел лишь тёмный силуэт Алины Буйвол, лежащей на боку и смотревшей прямо на них. Её лицо было невозмутимым, как лицо судьи, фиксирующего фальстарт.
Ольга сначала замерла, а потом её тело затряслось от беззвучного смеха. Она закатилась, забилась, схватившись за живот, и её смех, наконец, вырвался наружу - громкий, раскатистый, счастливый.
- Буйвол, да ты гений! - выдохнула она сквозь хохот. - Чи-вау-ва! Это... это твоя любимая песня! Ты на гитаре исполняла!
Александр, сначала ошарашенный, почувствовал, как нарастающая истерическая волна поднимается и в нём. Стыд, нелепость, абсурд всей ситуации - всё это смешалось и выплеснулось хриплым, непривычным для него хохотом. Он рухнул на спину рядом с хохотавшей Ольгой, и они лежали, два дурака, трясясь от смеха, в то время как зритель из Дмитрова флегматично повернулась к стене и накрылась с головой подушкой.
Утро пришло жестоким лучом самаркандского солнца, пробившимся сквозь щель в шторах. Оно ударило Александра прямо в висок, где стучал маленький, но упрямый молоточек. Он открыл глаза и первым делом увидел блондинистый вихор на соседней подушке и знакомую до тошноты вышивку на своём синем халате, бесцеремонно сброшенном на пол. Память накатила тяжёлой, липкой волной. Он осторожно приподнялся. Ольга спала, свернувшись калачиком, с блаженной полуулыбкой на губах.
Тут зашевелилась вторая кровать. Алина Буйвол, уже одетая в спортивный костюм, с мрачным видом помешивала ложкой растворимую лапшу в кружке, которую залила кипятком из походного электрочайника. Она посмотрела на Александра ледяным, оценивающим взглядом.
- Кофе будет? - буркнула она. - А то на завтрак идти в таком виде... - она кивнула в сторону его халата, - стратегическая ошибка.
Ольга потянулась, зевнула на всю комнату и открыла глаза.
- Доброе утро, герои! - провозгласила она сиплым, довольным голосом. - Саша, не кисни. Буйвол, не пугай мужчину. Все живые, все довольные. Теперь все вместе идём демонстрировать здоровые лица всему шахматному сообществу!
Через сорок минут они спускались в ресторан на завтрак. Александр в своём вчерашнем, помятом халате, который пахнул теперь не только его одеколоном. Ольга - в ярком цветастом спортивном костюме, с ещё мокрыми от душа волосами, собранными в конский хвост. Алина Буйвол - неизменная тень в широких тёмных штанах и толстовке, с опухшим лицом. Они вошли в зал, где уже сидели десятки шахматистов, тренеров, функционеров. Всюду были взгляды - любопытные, осуждающие, насмешливые.
Александр пытался поймать глаза Екатерины. Она сидела за отдельным столиком у окна, с подругой Элиной Манвелян, и с невозмутимым видом ела йогурт, читая утренний бюллетень с партиями. Она даже не подняла головы, когда они проходили. Это было хуже, чем если бы она швырнула в него шахматными часами.
Ольга же, напротив, расцветала под вниманием публики. Она махала знакомым, громко здоровалась: "Привет, Серёж! Видел вчерашний эндшпиль?" - и властно указала на свободный столик в самом центре зала.
- Садимся здесь! - заявила она. - Надо, чтобы все видели, что мы не разбойники с большой дороги, а уважаемые люди, которые умеют и поработать, и отдохнуть. Официант! Три кофе, самый крепкий, и что у вас к кофе? Мёд? Принесите мёду!
Александр сел, чувствуя, как сотни невидимых иголок впиваются в него со всех сторон. Но когда Ольга под столом положила свою тёплую ладонь ему на колено и ободряюще сжала, а Алина, отпивая кофе, мрачно изрекла: "Расслабься, Жуков. Всем уже всё ясно. Теперь главное - не проиграть сегодняшнюю партию", - он с удивлением обнаружил, что помимо стыда и страха, в нём шевелится что-то ещё. Крамольное, опасное чувство... освобождения. Он был пойман с поличным перед всем миром, но впервые за долгое время он не был одинок в своём позоре. У него были сообщники. Пусть и такие эксцентричные.
3.
Прошло три дня. Три дня, в течение которых Александр Жуков и Ольга Сарделько существовали в своем ярком, дымном, слегка пошлом пузыре, который некоторые участники турнира обсуждали за глаза с похабным хихиканьем. Екатерина Грищук же к решающим поединкам превратилась в ледяную статую, отточенную до идеальных граней. Она выиграла две партии подряд у конкуренток, хладнокровно и безжалостно, как машина. Она давала короткие интервью, улыбаясь тем тонким, ничего не значащим движением губ, которое она заимствовала у королевских портретов.
Но ночью, в темноте их шикарного люкса, где они спали на разных кроватях, тишина была звонкой и говорила о многом. Александр пытался что-то сказать, извиниться, оправдаться - но супруга говорила, что ей надо готовиться к финишным баталиям. Дело в том, в одну из таких ночей, глядя в потолок, отражавший огни города, Екатерина приняла стратегическое решение. Ход конём. Не ради похоти, а ради восстановления баланса. Ответ супругу.
Её цель выбрала себя сама. Даниил Дубко. Молодой талант, взгляд которого на неё во время турниров был таким же чистым и преданным, как у щенка, смотревшего на своего первого хозяина. Он был неопасен, управляем и, что главное, умел держать язык за зубами. Идеальная пешка, которую можно было превратить в ферзя в этой личной войне.
Вечером напряженного дня, после своей победы, она не пошла на общий ужин. Вместо этого она надела то, что никогда не надела бы на официальное мероприятие: простые светлые джинсы и тёмно-синий кашемировый свитер, облегавший её стройную фигуру. Никаких украшений, кроме часов. Она выглядела как неприступная университетская преподавательница, снизошедшая до уровня студента. С этим видом она подошла к номеру 318.
Даниил открыл почти сразу, как будто стоял за дверью. Он был в мешковатых джинсах и футболке с принтом. Его комнату, в отличие от обжитого хаоса у Ольги, заполнял аскетичный, сосредоточенный беспорядок гения. Повсюду - распечатки партий, книги с закладками, ноутбук с открытой шахматной программой, на столе лежала забытая половинка батона и стояла полупустая чашка кофе.
- Екатерина? - его голос сорвался на фальцет от неожиданности. Глаза, большие и тёмные, расширились. Он мгновенно выпрямился, будто перед тренером.
- Здравствуй, Даниил. Можно на минуту? - её голос был ровным, тёплым, как летний дождь. - Хотела поздравить с сегодняшней партией. Твой семнадцатый ход конём на эф-шесть... это было смело.
Она переступила порог без разрешения, и он отпрянул, задев плечом стул. Комната внезапно стала казаться ему убогой, и он засуетился, сгребая со второго стула стопку шахматных журналов на разных языках.
- Ой, простите, тут бардак... я не ожидал... Садитесь, пожалуйста!
Она села, приняв элегантную, немного усталую позу. Её взгляд скользнул по комнате, отмечая детали, как компьютер сканирует позицию.
- Не извиняйся. Видно, что работаешь. Это почётно. - Она взяла со стола одну из распечаток - его анализ варианта Паульсена сицилианской защиты. - Интересная идея. Но ты упускаешь здесь скрытую контригру чёрных. Видишь?
Она протянула листок, и её пальцы едва коснулись его. Даниил вздрогнул, как от удара током. Он наклонился, стараясь вникнуть в диаграмму, но все его мысли были прикованы к её близости, к тонкому аромату дорогого лосьона для тела - холодный ирис и тёплый сандал.
Так начался её шахматный сеанс. Она говорила спокойно, точно, её указательный палец с безупречным маникюром скользил по диаграммам, показывая варианты. Даниил слушал, затаив дыхание. Для него это было как личная аудиенция у богини. Он ловил каждое слово, кивал, иногда робко возражал, и она, к его восторгу, принимала его возражения всерьёз. Она не просто учила - она втягивала его в свой мир, делая его соучастником своей мысли.
Через час в комнате стемнело, за окном зажглись огни минаретов. Екатерина откинулась на спинку стула.
- Устала, - произнесла она, и в её голосе впервые прозвучала трещинка, тень человеческой слабости. - Иногда кажется, что весь этот мир - одна большая доска, и все мы - фигуры в чьей-то бесконечной партии.
Даниил, опьянённый её вниманием и своим внезапным возвышением, выпалил:
- Вы - точно ферзь! Самый сильный!
Она медленно повернула к нему голову. В полумраке её лицо казалось высеченным из мрамора, но глаза... глаза горели каким-то странным, нечитаемым огнём.
- Ферзь силён, но и уязвим. Его могут пожертвовать в любой момент ради какой-нибудь далёкой, абстрактной цели. - Она помолчала, глядя на него. - Ты знаешь, что происходит с моим мужем и Сарделько?
Вопрос повис в воздухе, острый и холодный, как лезвие. Даниил сглотнул. Весь отель говорил об этом.
- Я... я слышал.
- Это больно, - сказала она просто, и её голос дрогнул. Искусственно? Или в этой дрожи была капля подлинной боли? Даниил уже не мог отличить. Он видел только страдающую королеву, и в его груди закипело рыцарское желание защитить.
- Он идиот! - вырвалось у него с пылом. - Он не понимает...
- Что он теряет? - закончила она фразу за него и встала. Подошла к окну, её силуэт вырисовывался на фоне ночного города. - Иногда, чтобы понять цену фигуры, её нужно... передвинуть.
Она обернулась. В её руке, которую она до этого держала у груди, оказалась маленькая лакированная шахматная фигурка - чёрный ферзь, который, видимо, валялся среди бумаг. Она подошла к доске, стоявшей в углу на табурете, где была расставлена незаконченная партия. Медленно, с невероятной грацией, она взяла белого ферзя и сняла его с доски. На его место она поставила чёрного.
- Видишь? Иногда для победы нужна жертва. Или... смена цвета.
Она была так близко, что он чувствовал тепло её тела. Его сердце колотилось так, что, казалось, оглушает все звуки. Разум кричал, что это ловушка, что он играет с огнём. Но всё его молодое, пылкое существо рвалось в эту ловушку, к этому огню. Она была его идеалом, его недосягаемой мечтой. И теперь эта мечта сама протягивала к нему руку.
- Екатерина, я... - он не знал, что сказать.
- Катя, - поправила она его тихо. - Здесь, сейчас, я просто Катя.
Она подняла руку и кончиками пальцев провела по его щеке, чуть задев уголок губ. Это прикосновение было как удар молнии. Всё его сопротивление рухнуло. Он зажмурился, а когда открыл глаза, её лицо было в дюйме от его. И в её взгляде не было ни любви, ни страсти. Была холодная, хищная целеустремлённость, спрятанная за маской нежности.
- Ты такой талантливый, Даня, - прошептала она, и её дыхание пахло мятой. - И такой... мужественный. Мне так нужна смена обстановки.
Она первой поцеловала его. Поцелуй был нежным, исследующим, но абсолютно контролируемым. Его же ответ был порывистым, неумелым, полным обожания и страха. Она вела его, как вела беседу о шахматах - чётко, уверенно, направляя каждое движение. Когда она повела его к узкой, неубранной кровати, он споткнулся о стопку книг, и они с грохотом рухнули на пол. Этот звук на секунду вырвал его из чары, но она снова притянула его к себе, и её пальцы уже расстёгивали пряжку его ремня с ловкостью, не оставлявшей сомнений в её решимости.
В полутьме, под мерцающий свет уличных фонарей, проникавший сквозь жалюзи, разыгрывалась классическая сцена. Парень, трепетавший от восторга и женщина, методично и без тени настоящего наслаждения исполнявшая свой план мести. Она думала об Александре в этот момент. Думала о том, как он, должно быть, сейчас хохочет с той могилевской бестией. И от этой мысли её движения становились чуть резче, а её пальцы, вцепившиеся в плечи Даниила, - чуть сильнее. Она не получала удовольствия. Она ставила галочку. Занимала нужную клетку на доске.
А Даниил, уткнувшись лицом в её кашемировый свитер, пахнущий иным, недоступным ему миром, думал, что вот оно - чудо. Что богиня сошла к нему с пьедестала. Он и представить не мог, что является всего лишь живым, тёплым орудием в чьей-то продуманной, отточенной до совершенства игре. Его рука, дрожа, коснулась её волос, и он почувствовал, как под тонкой тканью свитера её тело на мгновение напряглось, прежде чем снова расслабиться в безупречно разыгранной симуляции страсти.
4.
Зал для пресс-конференций отеля "Шахризада" напоминал оперу для сумасшедших, где главную партию пела истерическая тишина. Высокие стрельчатые окна затянули тяжёлыми алыми портьерами, чтобы не мешало солнце трансляциям. В центре, на невысоком помосте, стоял огромный резной стол-кафедра из тёмного ореха - монолит, призванный внушать уважение. Прямо сейчас он напоминал скорее крепостную стену, за которой отчаянно оборонялся гарнизон из одного человека.
За этим столом, залитая сфокусированным светом софитов, сидела Екатерина Грищук, новоявленная победительница женской "большой швейцарки". Она была воплощением расчетливого триумфа. Тёмно-синий бархатный пиджак с острыми плечами, под ним - ослепительно белая шёлковая блуза. И мини-юбка того же синего оттенка, которая в любой другой ситуации кричала бы о вызывающей сексуальности, но здесь, в сочетании с её дисциплинированной осанкой, казалась лишь дерзким элементом власти, насмешкой над дресс-кодом. Безупречная прическа на голове, на губах - едва заметный розовый матовый оттенок. Она была безупречна. Или почти безупречна.
Свет софитов падал на её лицо, и внимательный наблюдатель мог бы заметить мельчайшие детали: лёгкую испарину на верхней губе, не связанную с жарой зала; неестественную, застывшую улыбку, которая не доходила до глаз; и самое главное - ритм её дыхания. Оно было не ровным, как у спортсмена после победы, а прерывистым, глубоким, с едва уловимыми задержками на вдохе. Она дышала так, словно поднимала незримые тяжести, и её глаза временами закатывались под веки, когда она на долю секунды теряла фокус, глядя в пространство над головами десятка собравшихся журналистов.
Очередной вопрос был стандартным: о ключевом моменте последней партии. Екатерина начала отвечать, и её голос, обычно такой отточенный и металлический, дал первую трещину.
- Дорогие члены... ой, журналисты... этого выдающегося турнира, - она сделала паузу, сжав губы, будто пересиливая волну тошноты, - осмелюсь сказать, более чем выдающегося, я глубоко тронута честью, которая выпала на мою долю в ходе акта, то есть конференции. - Она замолчала, её пальцы вцепились в край стола. - Я хотела бы сказать, что после долгих колебаний я снова буду играть в турнире претенденток.
В зале повисло лёгкое недоумение. "После долгих колебаний"? Это звучало странно. Кто-то из корреспондентов переглянулся. В этот момент выражение лица Екатерины резко изменилось. Её щёки залил густой румянец, веки прикрылись, и сквозь сжатые зубы вырвался странный, сдавленный вздох, похожий на стон. Она быстро прикрыла рот рукой, сделав вид, что поправляет микрофон.
- Это... Необыкновенно, - прошептала она в микрофон, и её голос вдруг стал низким, хрипловатым. - Я просто счастлива. Я бы сказала, это удовольствие. Невыразимое наслаждение. - Она закатила глаза, её голова слегка откинулась назад. - Я бы даже сказала, предоргазменное состояние.
В зале воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь жужжанием кондиционера и сухим щелчком затвора фотоаппарата. Лица журналистов выражали спектр эмоций от полного ступора до едва сдерживаемого хихиканья. Один пожилой обозреватель из солидного издания вытер платком лоб. Что происходит? Нервный срыв? Публичный эксгибиционизм?
В этот самый момент Екатерина, казалось, полностью потеряла связь с реальностью. Её тело слегка затряслось, она прикусила нижнюю губу, и её ноги под столом резко дёрнулись, задев что-то с глухим стуком. Она закивала, её взгляд стал стеклянным, и она начала бормотать, почти не осознавая:
- Да, да, да, ещё... - это было не ответом на чей-то вопрос, которого не было, а скорее молитвой или приказом, брошенным в пустоту под столом.
Потом она резко выпрямилась, как от удара током. Сознание, казалось, вернулось к ней, но в её глазах бушевала паника и дикий, животный стыд, смешанный с чем-то ещё. Она судорожно глотнула воздух.
- Простите меня. Члены... журналисты. Я больше ничего не могу сказать. Простите.
Она с хлюпающим звуком, от которого передние ряды вздрогнули, схватила со стола хрустальный стакан с водой, который стоял рядом с ней с начала конференции. Она отпила залпом, не один глоток, а опустошила его почти до дна. И когда она поставила стакан, журналисты в первом ряду, те, что сидели ближе всего, уловили резкий, сладковато-терпкий запах, явно отличающийся от воды. Виски. Однозначно, хороший односолодовый виски.
На этом пресс-конференция де-факто закончилась. Организатор, бледный как полотно, поспешно объявил об её завершении. Журналисты поднялись, перешёптываясь, бросая на Екатерину взгляды, полные недоумения, жалости и циничного любопытства. Она сидела неподвижно, уставившись в одну точку на столе, её грудь тяжело вздымалась. Она была похожа на величественный, но смертельно повреждённый фрегат, брошенный командой.
Зал опустел. Свет софитов выключили один за другим, оставив только тусклое дежурное освещение. Тишина стала плотной, почти осязаемой.
И тогда из-под массивного стола, из темноты между широко расставленных, всё ещё слегка дрожавших ног Екатерины, показалась голова. Даниила Дубко. Его волосы были взъерошены, лицо раскраснелось, на губах блестела влага. Он выглядел одновременно виноватым и невероятно довольным собой. Он робко, с обожанием, посмотрел на неё снизу вверх.
- Было... хорошо? - прошептал он, и в его голосе звучала надежда юного ученика, жаждущего похвалы за безупречно решённую задачу.
Екатерина не посмотрела на него. Она лишь медленно, с невероятным усилием, кивнула головой, один раз. Движение было тяжёлым, обессиленным. Затем её руки скользнули под стол, и она натянула мини-юбку вниз, к коленям, простой, будничный жест, который в этом контексте казался финальным аккордом невероятного циркового номера.
Но они были не одни.
За одной из массивных мраморных колонн, украшавших заднюю часть зала, замерла тень. Алина Буйвол, которая зашла сюда якобы искать забытый блокнот, стояла, вжавшись спиной в холодный камень. Её фигура застыла в немом шоке. Её практичный и циничный ум, привыкший к шалостям Ольги Сарделько, отказывался обрабатывать увиденное. Она видела, как под стол в начале конференции юркнул Дубко. Она наблюдала за всем, от первой странной фразы до последнего глотка виски, с аналитическим вниманием. И теперь, глядя на эту сюрреалистическую картину - вице-чемпионку мира, сидевшую в полумраке с безумным взглядом, и молодого таланта, выползавшего из-под стола, - её мозг, наконец, выдал единственно возможную, уже знакомую формулу для подобной сцены.
Её челюсть отвисла. Губы беззвучно прошептали, повторив открытие, сделанное несколько ночей назад в их общем с Ольгой номере, но теперь с совсем иным, почти благоговейным ужасом:
- А между ними уже... чиваува...
Прошептав это, она бесшумно отступила вглубь коридора, оставляя "победителей" наедине с их немыслимой, авантюрной и абсолютно сюрреалистической победой. Занавес.