Агафонов Сергей Валерьевич : другие произведения.

Слово Пацана

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

  

А Г А Ф О Н О В С Е Р Г Е Й

С Л О В О П А Ц А Н А

роман

  
  
  
  
   Хор древлян располагался в бетонной декорации. Она была похожа на заброшенный подземный гараж. Серый бетон покрывали пёстрые граффити. Кое-где торчали прутья арматуры. Древляне в маскировочных халатах стояли и сидели небольшими группами вокруг загадочных механизмов. Выступающие части этих механизмов находились в беспрестанном беззвучном движении. Одни ходили вверх-вниз, другие крутились то в одну, то в другую сторону.
   В чудовищной и, вместе с тем виртуозной, какофонии музыки, сложившейся с простотой и возвышенностью вокальных партий в почти зримую картину крушения всех надежд древлянского мира, было столько неизбывного отчаянья, что публике оставалось только потребовать рукоплесканиями немедленной, и пусть, трагической, развязки. И она наступила.
   Из-под сцены под самые колосники чёрной ракетой вознеслась с демоническим хохотом княгиня Ольга, за нею струились бесконечные волны траурного шёлка. Когда Ольга медленно опустилась на сцену, шелка образовали ступени зиккурата. Его верхушку венчала обритая наголо голова княгини в сиянии драгоценной зубчатой короны. На бледном лице страшно темнели глаза и рот. Короткая пронзительная ария княгини была исполнена мрачного торжества. На последней, протяжной низкой ноте Ольга резко воздела руки вверх, и на древлян обрушился огненный дождь. Его образовали летучие мыши, к лапам которых была привязана горящая пакля...
  
  
   Занавес опустился, скрывая Ольгу, застывшую с заломленными руками, запрокинутой головой и огненной стеной за спиной, в которой тонули злосчастные древляне. Оркестр смолк. Был слышен лишь медленно стихающий тоскливый вой хора.
   Наконец в зале установилась мёртвая тишина. Из-под занавеса полз чёрный едкий дым.
   Потихоньку публика стала шевелиться. Заскрипели кресла и половицы. Люди доставали платки, вытирали слёзы, прочищали носы, чихали и откашливались. Легонько позвякивали драгоценности. Поднялся гул, публика в полголоса стали обмениваться мнениями об увиденном и услышанном.
   Вдруг, в разных местах зала раздались первые слабые хлопки. Мгновения потребовались, чтобы они превратились в мощный шквал рукоплесканий, сопровождаемый одобрительными криками.
  
  
   Очень быстро публика набросала на сцену целую гору цветов, которая частично обрушилась в оркестровую яму, откуда послышалось недовольное ворчание музыкантов и тут же испуганно смолкло. Но его могли слышать только в директорской ложе. В этот раз её занимала компания из двух женщин и одного мужчины. Никто из них не имел отношения ни к администрации театра, ни к постановочной части, ни к оперной критике. Заваленным цветами оркестрантам нечего было опасаться сидящих в ложе. Это были русские.
  
  
  -- Странно, что они перед началом спектакля не выдали нам противогазов, так ведь и задохнуться можно... - сердито говорила в ложе женщина постарше. Она с величайшей тщательностью вытирала гигиеническими салфетками копоть со своего красивого злого лица.
  -- Им просто не хватает острых ощущений по жизни, Анна Павловна, - откликнулась женщина помоложе.
   Она тоже вытирала своё лицо. Но ей досталось хуже, чем Анне Павловне. Анна Павловна была в закрытом платье. Платье молодой женщины было сильно декольтированно. Её красивую упругую белую грудь покрыла чёрная копоть. Она не успела стереть её, как Анна Павловна сказала, обращаясь к ней:
   - Катенька, милая, будьте добры пригласить исполнителя роли князя Мала к нам на ужин, ну, скажем, на завтра... Только глядите не перепутайте составы. Мне нужен тот, кто пел сегодня...
   - О'кей, - ответила Катенька.
   Женщины разговаривали довольно громко, будто хотели разбудить третьего члена своей компании. Это существо представляло собой целую гору мышц, среди которых затерялась маленькая змеиная голова. Всё это хозяйство принадлежало охраннику Гавриле. Его сморило ещё на увертюре.
   Катенька вынула из своей сумочки мобильный телефон и занялась организацией встречи своей хозяйки с понравившимся ей артистом.
   Наконец, Анна Павловна вытерлась, побросала смятые салфетки на пол, устланный настоящим персидским ковром, и двинула локтём в бок Гаврилу. Случайно она попала в какую-то болевую точку на его монструозном теле, потому что мужчина проснулся и сказал грубым голосом:
  -- Ёб вашу мать!
   На этом восклицании старинное изогнутое кресло, обитое красным бархатом и вызолоченное, под Гаврилой треснуло и развалилось. Охранник, впрочем, не упал, а вскочил на ноги. Вскочив, он стал боксировать воздух.
  -- Гаврила, за что я плачу вам деньги! Чтобы вы спали, и когда-нибудь
   проспали меня! - строго выговаривала ему Анна Павловна, поднимаясь со своего кресла и сладко потягиваясь.
   Гаврила перестал сотрясать воздух кулаками и обнял хозяйку за талию. Как это ни странно, он довольно ловко повёл женщину в ритме танго. Их танец прервала Катенька.
  -- Договорилась! - радостно воскликнула она.
   Гаврила и Анна Павловна удивлённо повернули к ней головы. Катенька сунула ей под нос дисплей телефона. С него разевал рот исполнитель роли Мала. Он весь сиял от радости.
  -- Ага! - поняла женщина, о чём это договорилась её секретарь.
   Она отстранилась от Гаврилы, подхватила с кресла сумочку и, качая бёдрами, вышла из ложи. За нею поспешили остальные. Последним выходил Гаврила. Уходя, он бросил на обломки кресла несколько банкнот достоинством в 500 евро.
  
  
  
  
   Старомодный лифт, отделанный изнутри красным деревом и украшенный живыми цветами, вёз Анну Павловну, Катеньку и Гаврилу на крышу театра. Там на вертолётной площадке их ждал вертолёт, чтобы доставить... доставить туда, куда вдруг захочется Анне Павловне.
   Гаврила смотрел, смотрел на Катеньку, потом засмеялся, облизал палец и мазнул её пальцем крест на крест по груди.
  -- Дурак! - сказала Катенька и задрала нос.
  -- Чумазая! - откликнулся Гаврила и показал ей палец в чёрной копоти и снова облизал его.
  -- Ой! - взвизгнула молодая женщина и полезла в сумку за гигиеническими салфетками. В этот момент из сумки раздался телефонный звонок. Вместо салфеток Катеньке пришлось достать телефон и ответить.
  -- Секретариат госпожи N... Ах! How glad I'm to hear you, mister Bull! Dear mister Bull... Анна Павловна, вас...
   Хозяйка взяла у Катеньки телефон с видимым раздражением. Она только что смотрелась в зеркало и думала, что доктор Кришнапатель не зря взял сумасшедшие деньги за последний, капитальный ремонт её тела. В ближайшем времени князь Мал должен был в этом убедиться, если, конечно, будет хорошим мальчиком...
  -- Чего тебе? - пробурчала Анна Павловна в трубку.
   То, что она услышала, заставило её измениться в лице и в голосе. Некто говорил, а она его внимательно слушала. Катенька, наконец, получила возможность заняться своим туалетом. Гаврила ей помогал.
  
  
   Катенька попала к Анне Павловне в штат совершенно случайно.
   Родители Катеньки были простые люди. Изначально папа что-то конструировал для космоса, мама исследовала что-то токсичное для диссертации. Общественное признание их трудов воплотилось ко времени Чернобыльской катастрофы в виде "жигуля", двухкомнатной "хрущобы" и "скворечника" в садовом товариществе. Катенька в тот год как раз пошла в первый класс, и училась все десять лет очень хорошо, быть может, потому, что ей светила взошедшая над сонной Припятью звезда "Полынь".
  
  
   В ту памятную апрельскую ночь Катенька в сопровождении бабушки следовала поездом "Москва-Одесса" на юг, чтобы набраться сил перед школой. Они с бабушкой безмятежно спали в своём "СВ", утомлённые чтением "Рассказов о Ленине", поеданием курицы и чаепитием с баранками.
   Вдруг, тёмное купе осветилось серебряным светом, будто его осветил дискотечный прожектор. Катенька вздрогнула и очнулась от сна. Она села в своей постели.
   Кругом было тихо. Мерно постукивали колёса на стыках рельсов. Напротив, вся в кружавчиках, посвистывала носом бабушка. В серебряном свете она показалась девочке феей. Катеньке захотелось узнать причину такого чудесного превращения. Она осторожно отвернула полог и увидала в окно, как над зубчатой кромкой тёмного леса в ночном небе повисли две луны.
  -- Две луны, бабушка! Две луны! - закричала девочка, прыгая в постели.
   Но вторая луна лопнула и рассыпалась. В купе потемнело. Бабушка не проснулась. Катенька стала с удивлением рассматривать своё отражение в зеркале купейной двери. Девочка светилась тем самым серебряным светом. Правда, он постепенно слабел, а спустя несколько минут, и вовсе исчез. Катенька почувствовала себя очень усталой и снова заснула. Наутро она не стала ничего рассказывать бабушке, потому что она была всё-таки не фея.
  
  
   Вполне возможно, что случай в поезде "Москва-Одесса" и не имел никакого отношения к успехам Катеньки в учёбе. Может быть, всё дело было в том, что во времена катенькиного учения в СССР началась реформа образования? Ведь благодаря этой реформе в старших классах Катеньке не пришлось иссушать свой мозг обязательными ранее алгеброй и физикой, но вволю удалось назаниматься любимыми и более приличными девушке языками.
  
  
   Разумеется, девочка отдала дань духу того смутного времени, попробовав в компании ровесников нюхать эфир. Но, слава богу, что в той компании не нашлось никого, кто бы мог ей, блюющей, сказать: "Как ты траходелична, детка!". Поэтому угару саморазрушения Катенька предпочла филологические штудии.
  
  
  
  
   В тот год, когда россияне вняли призыву "семибанкирщины" голосовать сердцем и выбрали на второй президентский срок потомка сибирских шаманов, Катенька поступила в лингвистический университет, а не на панель или продавцом в NAF-NAF. Случилось это благодаря тому, что вовремя представилась та самая бабушка, похожая на фею, а родители благоразумно распорядились ресурсами домашней экономики.
   Бабушка не выдержала тягот переходного периода. Вроде бы перенервничала из-за того, что её кудрявый кумир Явлинский опять проиграл выборы. От неё осталась однокомнатная "хрущоба" и большой мохнатый кот. Злые соседи говорили, что старушка померла от того, что издерживала на кота большую часть своей невеликой пенсии бывшего лектора общества "Знание", и практически голодала.
   Катенькины родители свою двухкомнатную "хрущобу" сдали азербайджанцам, а сами переехали на ПМЖ в "скворечник". Мама вышла на пенсию по выслуге лет и стала вести хозяйство. Наконец она смогла свои теоретические познания из области экоцида применить на практике. Новоявленная фермерша завела козу, кур и выращивала топинамбуры даже на продажу. Правда, чтобы продать их, ей приходилось выдавать эту "земляную грушу" за экзотическую репу.
   Папа раньше ездил на "жигулях" только на дачу, выезжая до рассвета, чтобы с кем-нибудь паче чаянья "не поцеловаться" по дороге. Теперь он стал ездить на автомобиле на работу, выезжая по-прежнему на рассвете. Это было расценено как служебное рвение, и он сохранил место в НПО "Энергия", несмотря на оптимизацию штатного расписания, благо услуги этой корпорации оставались востребованным, в том числе и на мировых рынках, из-за бурного развития "космического туризма".
  
  
   Катенька вселилась в "хрущобу" бабушки. Кота усыпили.
  
  
   Катенька могла спокойно учиться и не подрабатывать в "Макдональдсе" или частными уроками, потому что все деньги от сдачи в наём "хрущобы" родители отдавали ей на жизнь.
  
  
   Студенческие годы пролетели быстро. Катенька специализировалась на языке Сервантеса, потому, конечно, что конкурс на испанское отделение был меньше всего, но главным образом из-за того, что усвоила ещё в отрочестве знаменитое высказывание архангельского мужика на тот счёт, что гишпанским языком о любви только и следует говорить.
   Стоит ли говорить, что единственно любви алкала её нежная и в то же время страстная душа.
   От поисков сердечной привязанности в университетскую пору не отвратили девушку ни аборт, ни дефолт, ни взрывы в Печатниках, ни хламидиоз, ни разгул чёрного пиара, ни вторая чеченская война, ни потребительский бум, ни эпидемия СПИДА, ни даже избрание президентом человека из действующего резерва ФСБ. Но как назло, все молодые, и не очень, люди, с которыми дружила Катенька, не могли ей дать главного - ощущения праздника жизни. Не ужели всерьёз можно считать праздником ежедневный завтрак в постель и мытьё посуды...
  
  
   В конце курса Катенька, разочаровавшись в реальном общении, пристрастилась к интернету. Но в чатах тусовались сплошь одни cabrones, у которых вместо мозгов сперма.
   Бродя в сети, девушка обнаружила интересную вещь. Оказывается, существует очень широкое предложение стипендий для обучения за рубежом. Даже Куба зазывала к себе поучиться медицине.
   Катенька была девушка образованная и знала, что на Кубе самая лучшая медицина в Латинской Америке, и она была не прочь получить образование патронажной сестры, чтобы успокоиться где-нибудь в новозеландском доме престарелых, меняя "утки" под знатными овцеводами, но её отпугивал брутальный имидж острова Свободы. Бедность, распущенность нравов, истеричная политизированность - такая гремучая смесь снесёт башню кому угодно, не говоря уж о скромной московской барышне.
  
  
   После защиты диплома Катенька пребывала какое-то время в растерянности. Поехать в Мексику изучать социологию ей показалось стрёмным. Если для кого-то страна субкоманданте Маркоса была Меккой, то Катеньку индейцы с ноутбуками наперевес, идущие в последний бой против мирового капитала откровенно пугали.
   Ещё больше девушку напугало предложение послужить по найму в испанской армии. Перспектива получения по окончании службы испанского гражданства не помогла ей пересилить страх того, что её сержантом может оказаться трансвестит с титьками и членом. Лучше бы Катенька не смотрела фильмов Альмодовара.
   Несколько месяцев девушка просидела дома перед телевизором, изредка созваниваясь с немногими подругами, что случалось всё реже и реже, так как их всё больше и больше увлекал хаос из офисной работы, вечеринок и магазинов.
  
  
   Родители подождали, подождали, когда дочь соизволит устроиться на работу или выйдет замуж, и, не дождавшись, стали донимать её расспросами на предмет того, как она видит своё будущее. Мол, кто им в старости подаст тарелку щей, да и внуков хочется по-няньчить. Катенька ничем не могла их порадовать. Она не то, что детей, она и замуж не хотела идти без любви, а её-то, как раз она и не встретила. Ну не разделяют молодые люди Свободной России ценностей латинской цивилизации: "amor, camor, corazon", да их и в самой Латинской Америке, наверное, только герои телесериалов разделяют. Всех российских парней только и влечёт, что бездуховный секс, грязное бабло и дешёвый торч.
  -- Иди тогда работать, доченька, - советовала Катеньке мать, сидя с нею на "хрущобной" кухне и, дуя на блюдце с горячим чаем, - Ты же по-испански знаешь. В "ZARA", например...На работе может, и парня хорошего встретишь...
   Катенька рассматривала грязь под ногтями на мамочкиных руках и думала: "Почему она терпит грязь под ногтями?". Вслух она ничего не сказала. Предпочла отмолчаться.
  
  
  
  
   Однажды рано утром приехал папа. Он просидел у Катеньки целый день. Уехал заполночь. Катенька подумала: "В отпуске он что ли?", а что в тот день было воскресенье, она не подумала.
   Папа как мужчина был прямолинеен. Трижды, первый раз за завтраком, второй раз, когда смотрели КВН, и третий раз перед отъездом, он, не глядя дочери в глаза, промычал что-то вроде "овёс нынче дорог, матери тяжело, да и он не мальчик, и хорошо бы ей кончить волынить, а то пора фрукты и овощи на зиму консервировать, то есть надо сахар и соль покупать..." Катенька ничего не поняла тогда. Поняла только 16 числа следующего месяца.
   По 15 числам азербайджанцы платили за квартиру. На следующий день папа рано утром привозил дочке деньги. На этот раз он не привёз денег, не привёз ни на следующий день, ни через неделю.
   Когда Катеньке не на что стало купить интернет-карту, она заняла у соседки денег и поехала в садовое товарищество, где жили в "скворечнике" её родители. Там она сделала несколько открытий.
   Во-первых, у "скворечника" появился второй этаж, а на нём тарелка НТВ+, во-вторых, вместо грядок и теплиц появились бетонный забор, бассейн, и лужайка, в-третьих, соседи, которые с сердитыми лицами разгружали машину навоза, сказали, что её родители уехали на курорт. Это же подтвердил заспанный милиционер во вьетнамках на босу ногу, который вышел из "скворечника". На его плече болтался АКСУ. На вопрос Катеньки, что он туту делает. Милиционер, почесав себе яйца, ответил:
  -- Сторожим-с.
  
  
   Катенька поспешила на родительскую квартиру. Там пела зурна, резали барана и раздавались гортанные клики, торжествующих горцев. Оказывается, родители продали свою квартиру чеченцам. "Почему не азербайджанцам?" подумала Катя. Ответа она не получила, а вот бежать ей из родительского дома пришлось.
   На джипах приехали те самые азербайджанцы и открыли по чеченцам огонь из автоматического оружия. Те в ответ забросали азербайджанцев ручными гранатами. "Joder" - подумала Катя на бегу, закрывая уши, чтобы не оглохнуть от взрывов.
  
  
   Дома девушку ждало письмо. Вскрыв конверт, Катенька обнаружила там фотографию. На фоне лазурного пляжа стояли, обнявшись, её голые загорелые родители в сомбреро. Через фотографию наискось шли золотые буквы:
  
  

HOLA DE ACAPULCO

  
  
   "Зачем они это сделали?" - подумала Катенька. После чего она вышла на улицу и сорвала с ближайшего столба первое попавшееся объявление, в котором деловой женщине требовалась помощница с высшим образованием на большую зарплату при ненормированном рабочем дне, и тут же с мобильного телефона позвонила по указанному в объявлении телефону. Ей назначили встречу. Деловой женщиной оказалась Анна Павловна. Она сама провела собеседование с Катей. Впрочем, собеседование было больше похоже на медицинский осмотр. Оно и проходило в одном известном медицинском центре.
  
  
   Анна Павловна заставила Катеньку раздеться, нагнуться, присесть, лечь на гинекологическое кресло, раздвинуть ноги. Анна Павловна внимательно изучила все интимные места, ощупала молочные железы девушки и заглянула к ней в ротовую полость. Не побрезговала проверить пальцем, не шатаются ли у девушки зубы. Катенька, сидя дома, немного располнела, но это-то, и решило вопрос с её трудоустройством положительно.
  -- М-м-м, булочка... - сказала Анна Павловна, ущипнув её за попку, - Будешь моим секретарём.
   Радости Катеньки не было границ.
  
  
   Вертолёт, отстреливая дымовые шашки, маневрировал в частоколе небоскрёбов, сияющих в ночи разноцветными сотами. Анна Павловна и её спутники летели молча. Они смотрели в иллюминаторы, и им многое было видно из того, что происходило внутри небоскрёбов.
   Где-то шли заседания советов директоров, где-то корпоративные вечеринки, где-то фотосессии модных журналов. Профессора читали лекции студентам-вечерникам лекции, чающим MBA. Эксперты обменивались мнениями по животрепещущим проблемам современности. Клерки наращивали документооборот.
  -- Ну, хоть бы где, хоть кто-нибудь кому-нибудь, хоть отсосал бы, что ли... - разочарованно протянул Гаврила.
  -- Дурак! - сказала Катенька и презрительно хмыкнула.
   Тут перед их глазами предстала занимательная сцена. На сто каком-то этаже небоскрёба, принадлежащего одной транснациональной корпорации, одно название которой вызывает скрежет зубовный у любого антиглобалиста, в просторном кабинете, залитом красным светом, стоял огромный стол чёрного стекла. На нём белым порошком было выложено слово:
  
  

P O W E R

  
  
   Вокруг стола стояли пожилые белые мужчины без пиджаков. Рукава их рубах были закатаны до локтей, вороты расстёгнуты, узлы галстуков ослаблены. Они внимали кому-то в тёмно-синем балахоне, украшенном золотыми звёздами и такоё же остроконечной шапке. Лицо этого человека скрывала золотая остроносая маска. Анна Павловна приказала пилоту приблизиться и зависнуть около окон этого кабинета. Те, кто принимал участие в этом таинственном обряде, находились в состоянии оцепенения, и не обращали внимания на шум вертолёта.
   Маска держал в руках длинный золотой посох с набалдашником в виде козлиной головы. Время от времени он прерывал свою речь и постукивал им об пол. В этот момент его слушатели начинали раскачиваться, уперев руки в бока.
   Через несколько минут проповедь закончилась. Маска раздал присутствующим маленькие блестящие предметы. Скоро выяснилось, что это было такое, потому что белые пожилые мужчины, годовой доход каждого из которых был видимо больше годового бюджета какой-нибудь африканской страны, склонились над чёрным стеклянным столом и стали вынюхивать порошковую надпись. Маска, оказывается, раздал им трубочки. Сам же незаметно куда-то удалился.
  -- Всё ясно. - Сказала Анна Павловна, отворачиваясь от иллюминатора, - Следуйте дальше, - обратилась она к пилоту.
  -- Куда прикажете? - спросил он.
  -- В баню... - ответил Гаврила.
   Он только что почесал свою бритую голову, пытаясь уяснить себе, смысл увиденного обряда, и теперь разглядывал свою пятерню. Она была чёрная.
   Все рассмеялись.
  -- Да, пожалуй, действительно в баню... - распорядилась Анна Павловна, вытирая выступившие от смеха слёзы, - Это то, что нам сейчас необходимо больше всего...
  
  
   Баня, в которую привёз вертолёт Анну Павловну и её спутников, была точной копией древнеримских терм императора Каракаллы. Но кроме бассейнов, массажных, отдельных номеров, ресторанов, библиотеки и гимнастических залов здесь имелось интернет-кафе, боулинг и несколько тематических танцполов.
   Анна Павловна и её спутники заняли отдельный номер. После того как мускулистые чернокожие банщики, как следует, их распарили, вся троица погрузилась в бассейн с розовыми лепестками. Анна Павловна приказала подать шампанское и фрукты. Всё это было красиво сервировано на специальном плавающем столике.
  -- Никогда не думал, Анна Павловна, что после оперы как после разгрузки угля будешь чёрный хуже чёрта. - Поделился Гаврила с хозяйкой, снимая с её соска лепесток розы.
   Сосок был большой, коричневый.
   Гаврила облизнулся и ущипнул за ляжку, проплывавшую мимо Катеньку. Катенька пискнула и лягнула охранника ногой. Мужчина заколыхался и поднял волну, которая едва не опрокинула шампанское. Анна Павловна машинально подхватила свой бокал и пригубила. Её примеру последовали остальные.
  -- Анна Павловна, а вам спектакль понравился? - поинтересовалась Катенька у хозяйки, прижимаясь к её бедру своими гениталиями.
   Анна Павловна ничего не ответила. Она оттолкнула от себя девушку и поднырнула под Гаврилу. Дёрнула его за большой висячий член и вышла по мраморным ступенькам из бассейна. Её приняли чернокожие, мускулистые служители. Они промокнули её тонкими льняными простынями. Анна Павловна обула свои любимые розовые мюли и как была голая пошла по длинному коридору, в конце которого гремела музыка, и мелькали разноцветные огни.
  -- Куда вы, Анна Павловна! - крикнула Катенька.
  -- Пойду, потанцую, - ответила Анна Павловна, не оборачиваясь.
   Гаврила вылез из бассейна, и, прыгая на одной ноге, другой пытался попасть в трусы.
  -- Я щас, Анна Павловна, щас... - бормотал он себе под нос.
  
  
   Гаврила своих родителей не знал. Его вырастила бабушка. Она же рассказала ему, что отец его был знаменитый на весь их посёлок имени 23-летия Октября хулиган и пьяница, как и дед, и прадед, и все мужики в их роду.
   Любимым занятием отца Гаврилы было придти в клуб на танцы, лечь в середине круга танцующих и курить, выкрикивая скабрезности.
   Ещё отец Гаврилы был жестянщиком, мастером золотые руки. Так бывало помятое крыло "тачке" выправлял, что муха после не еблась. За работу брал "поллитрами", через них и сгинул.
   Не задолго до рождения Гаврилы его папашу нашли в канаве за остановкой с проломленной головой. Говорили, что по пьяне докопался до ингушей-шабашников, что строили в посёлке могильник для скота, те его отоварили, потому что мусульмане, а отец Гаврилы был мудак.
   Мать Гаврилы была нацменка. Звали её Алтынай. Ей подобных называли в посёлке "русскими индейцами". Она приехала откуда-то из Казахстана в посёлок работать на текстильной фабрике. Местные туда не шли, шумно, пыльно.
   Осваивала казашка профессию мотальщицы, жила в общаге, по субботам ходила на танцы. На танцах она и познакомилась с будущим отцом Гаврилы. Стала с ним гулять. Подружки говорили ей: "Что ты, дура, делаешь, он же алкаш!" На что мотальщица отвечала: "Ну и что ж, зато у них с матерью ванна есть, и вода из крана течёт".
   Алтынай помылась в общажном душе второй раз в жизни. В первый раз это было, когда она вышла из утробы матери.
   Короче говоря, расписались. Поселились у свекрови в однокомнатной квартире за шкафом. Ну, бил молодой молодую, а после любил её, и всё по пьяне. Зачал Гаврилу. Вроде радовался, и потому пить и драться стал ещё больше.
  
  
   После безвременной кончины мужа мотальщица доносила плод и благополучно разрешилась здоровым мальчиком, только голова у него была маленькая змеиная.
   Сынок молодой вдове не понравился. Она оставила его свекрови. "Не казах" - сказала. Вроде как казахи все большеголовые.
   Алтынай с фабрики уволилась и уехала с ингушами-шабашниками кашеваркой на Колыму золото мыть. Там её следы затерялись.
   Гаврилой младенца записала бабушка. Потому что все в их в роду были "гаврилами".
   Произошло всё в тот год, когда Брежнев помер, и прежня жизнь дала трещину.
  
  
   Поначалу новый Гаврила во всём повторял судьбу своих предков, то есть пил и хулиганил с семи лет. То есть, как в школу пошёл.
   До школы он был ещё ничего. Бабушка его была уборщицей и стирала по чужим людям. Времени у неё воспитывать внука не было. Правда летом, она ходила с ним по грибы и рассказывала сказки. Но как пошёл в школу от рук мальчик отбился.
   "Дура ты" - говорил, - "Старая", да "Пошла ты куда подальше...", даже когда она его ужинать звала, что не удивительно, если учесть какие педагоги учили Гаврилу. Например, учитель математики, лысый губастый урод, входя в класс, всегда говорил одно и тоже:
  -- Guten Tag, meine kleine russische Foerkel. Heute lernen wir Heimat liben.
   И ставил одни только "трояки" и "пары".
  
  
   В первый раз Гаврила сел пятнадцати лет, когда насрал колодец. В посёлке водопровода не было. Воду брали из колонок или колодцев. То есть на одной улице колонка, на другой улице колодец. Отсюда антагонизм между ребятами. Гаврила жил на улице с колонкой. Поэтому он и его друзья постоянно ссали в колодцы. Пацаны с улиц, где были колодцы, постоянно срали под колонками. Ну и бились из-за этого стенка на стенку.
  
  
   Однажды вечером компания Гаврилы отдыхала в детском саду. Гаврила сидел с одной девчонкой на связанном стороже. Его связали, чтобы не мешал ребятам нормально оттягиваться.
   Девчонка очень нравилась Гавриле. У неё был нормальный станок и чёткие буфера. Гаврила покупал ей сигареты с фильтром, поил самогонкой и давал слушать домой маг.
   Маг был большой ценностью для Гаврилы. Чтобы его купить, ему пришлось отпиздить бабку. Бабка не хотела расставаться с гробовыми.
   Подлая девка с Гаврилой сосалась, но не давала. В тот вечер она даже не позволила обнять себя. Гаврила мрачно курил и слушал, как его любовь ржёт над дебильными анекдотами Волика. Волик был дохлый, безденежный, никогда не бился за улицу, но знал кучу анекдотов, и его терпели. Вот и сейчас он загнул:
  -- Что, пацаны, общего между нашей жизнью и курятником? Не врубаетесь? А я скажу. В курятнике всё, бля, как в нашей жизни, главное клюнуть ближнего и насрать на нижнего...
   Все заржали. Громче всех любовь. Тут Гаврила не выдержал и говорит:
  -- А я могу в колодец насрать.
  -- Слабо? - подковырнула его соседка.
   Тут Гаврила затушил об сторожа бычок и молча встал. В его решимость все сразу поверили. Шутить никто не посмел. Пошли на ближайшую улицу с колодцем.
  
  
   Гаврила уселся на сруб орлом и стал тужиться. Время было позднее, но люди по улице ещё ходили. Например, Кабаниха из бакалеи, увидев срущего в колодец Гаврилу, чуть не померла. Осела кулём в дорожную пыль. За то бухгалтер Кусиков не растерялся, даром, что в шляпе и в очках. Живо сбегал за участковым. Участковый Ерофеич, вообще, на пацановские шалости смотрел сквозь пальцы. Чего там балуются, пацаны, хорошо народ не режут. Но тут он не мог не принять мер. Гаврилу он с колодца снял одним ударом. Гаврила на это не обиделся. А вот на то, что Ерофеич вызвал наряд из райцентра, и тот отвёз мальчугана в КПЗ, обида была. За что спрашивается?
  
  
   Гавриле дали три года за особо циничное хулиганство. Он провёл их на "малолетке" вполне нормально. Бабка рассказывала, что когда она к нему ездила в колонию на свидание, вышел он к ней в джинсовом костюме и белых кроссовках и на вопрос: "Не тяжело ли тебе, внучек, не страшно ли в тюрьме сидеть" ответил: "Всё ништяк, старая". Что за это за ништяк бабушка Гаврилы поняла, когда внуку добавили ещё три года за то, что по его словам дал какому-то чмырю за щеку, а тот куму стукнул. Но старуха была даже рада за Гаврилу.
   Во-первых, внука не забрали в Чечню, и там не убили, не покалечили; во-вторых, внук не подсел на героин, от которого уже кинулись через одного его товарищи. А у сучки той, через которую он на зону попал, так и вовсе через это дело СПИД образовался. А она брюхатая, дура, ходит, сама не знает от кого, рожать собирается, мало её родителям горя.
  
  
   Досиживал Гаврила срок на "взросляке". Статьи у него были не самые лучшие, поэтому вполне мог "петухом" стать, но не стал Гаврила даже и "мужиком". Полюбили его воры за незлобивый нрав, понятливость и резвость. Прописку парень выдержал, не проронив ни звука. Хоть и ссал потом кровью неделю, но даже взгляда косого себе не позволил.
   Сказали воры актив мочить - мочил. Сказали воры вертухаев чморить - чморил. Сказали воры мужиков прессовать - прессовал. Правильный оказался пацан Гаврила. За щекой лезвие носил, в носке чек, на плече наколку: оскаленная пасть тигра. И легко так было Гавриле на душе, с утра до вечера летал, будто на крыльях, и во сне летал.
  
  
   Откинулся Гаврила в год очередных выборов в Государственную Думу. Он шёл по родному посёлку с икеевской котомкой через плечо, и ему с каждого покосившегося забора улыбались политические деятели. Они звали Гаврилу отдать им свой голос, тогда ему, Гавриле, будет счастье. Но Гаврила не верил.
   Последний год ему присылал посылки из города с чудным названием Ослов некто Сергей Адамыч, старый зек. В посылках, кроме жратвы, шмоток и презервативов были красивые глянцевые журналы, типа "Playboy". В журналах помещались фотки с голыми девчонками, что было очень хорошо для "сеанса". Фотки были подписаны крупными буквами, коими разъяснялось, что Путин хочет порядки "красной зоны" распространить на всю Россию, и тогда нормальным пацанам будет не вздохнуть, ни пёрнуть, ни чифирнуть. Всё по команде, всё бегом, и "Радио Шансон" закроют, будут только похоронные марши играть какого-то Баха. А все политики под Путина легли и ему подмахивают, и всех хотят раком поставить, как сами стоят. Адамыч советовал Гавриле идти в отрицалово, на выборы не ходить или голосовать против всех, потому что Путин только умеет, что подводные лодки топить, телебашни поджигать, да мирных фраеров взрывать.
   Бабка встретила внука плачем. Плакала часа три, пока Гаврила мылся с дороги, пока ел, пока MTV отстраивал. А когда Гаврила растянулся на шконке заценить "Русскую десятку" бабка слёзы утёрла и говорит: "Давай, мол, внучек я тебя на работу устрою в "Седьмой континент" грузчиком. Сама, мол, там полы мою, и ты будешь на липездричке два часа в один конец мотаться как лох". Гаврила послал глупую старуху и решил для начала отдохнуть и осмотреться, а потом уж к делам прислониться, благо было на что, кореша подогрели.
  
  
   Как то осенним промозглым вечерком сидел Гаврила в поселковом пивбаре. В этом достойном питейном заведении, как поётся в одной когда-то жутко популярной песне, были всюду грязь и рыбья чешуя. Среди этой прелести маневрировала с кружками пива пенного кабацкая теребень: тоскующие шатены и шатенки, слегка разбавленные брюнетами, тоже тоскующими. Все тосковали об утраченном: кто о родине, кто о любимом, кто о здоровье, кто о вере, некоторые даже о работе.
   Гаврила не тосковал. На Гавриле был новый спортивный костюм и турецкий кожан. На безымянном пальце левой руки красовался большой серебряный перстень в виде черепа. Гаврила просто пил пиво, ел орешки и смотрел футбол по телевизору, который висел над стойкой. Он никого не трогал.
   Вдруг в пивбаре стало тихо, а на его плечо легла чья-то рука. Гаврила скосил глаз и обнаружил кроваво-красный маникюр. "Во, бля, шалава, - подумал парень, - щас будет минет предлагать... Заебали курвы"
   Гаврила поражался падению нравов в родном посёлке. Он то в своё время сел потому, что его девчонка до свадьбы только сосаться соглашалась, а теперь девки бесстыжие пошли - за бабки на всё готовые.
   Гаврила повернулся к профуре и сказал презрительно:
  -- Чё надо?
   Профура оказалась крутой тёлкой в блестящем платье с разрезами по самое не балуйся, и с такими бесстыжими глазами, что парню стало не по себе. Тёлка плотоядно улыбнулась ярко накрашенным ртом и сказала сексуальным шёпотом:
  -- Что парень, печень на фуа-гра выращиваешь?
  -- Ты чё? Чё ты? - заволновался Гаврила он бы подумал, что словил глюк, если бы только чем-то закинулся в этот вечер, но он не закидывался.
  -- Не ссы, парень. Я тебя насиловать сегодня не буду. Вот отмою, переодену, подучу чуток и... Ну-ка, что у тебя там за хозяйство...
   За время их короткой беседы вся кабацкая теребень, оторванная необычным виденьем от пива и матершины, сгрудилась полукругом около, чая что будет.
   Тёлка не подвела. Она резко схватила Гаврилу за яйца, и тот даже не успел ничего сообразить, только раскорячился, и глаза у него на лобик узенький вылезли.
   - О, нормально! - с удовольствием в чём-то убедилась тёлка.
   Кабацкая теребень обалдела от наглежа неизвестной тёлы. Она дёрнулась было к земляку на выручку, но в бар влетела молодая девка в купальнике чёрной кожи и в высоких сапогах на каблуках-стилетах. В руках у неё был ручной пулемёт.
  -- Спокойно, чуханы! - сказала пулемётчица грубо.
   Тёлка спокойно вывела раскоряченного Гаврилу из пивбара и усадила в "хаммер". Послышались пулемётные очереди и вопли умирающих чуханов. Присоединяясь к тёлке и Гавриле, пулемётчица бросила в пивбар гранату. Взрыв потряс посёлок. В отблесках огня и клубах дыма "хаммер" сорвался с места, унося Гаврилу к новой жизни.
   По дороге между женщинами в "хаммере" состоялась короткая беседа.
  -- Анна Павловна, как ваша теория?
  -- Опять подтвердилась, Катенька.
  -- То есть, закономерность...
  -- ...маленькая голова - большие яйца существует!
  
  
  
  
  
   Рассвет Анна Павловна встретила, лёжа в ржавой ванне, вокруг были грязные стены с отбитой кое-где жёлтой плиткой. Вдоль стен тянулись ржавые трубы, с которых капала вода. На одной из труб висел, поникнув головой, в петле человек в S&M - костюме.
   Над Анной Павловной стоял Гаврила и мочился ей на лицо. Катенька стояла сзади Гаврилы и кулаком, обернутым презервативом, пыталась выебать его в жопу. Все трое блаженствовали.
   Анна Павловна хохотала как безумная, пытаясь поймать ртом струю, извергаемую членом её охранника. Глазные яблоки Гаврилы закатились под веки, язык высунулся, одной ноздрёй он выдувал огромный пузырь из соплей. Катенька от усердия оттопырила нижнюю губу, с которой вниз тянулась ниточка слюны, вся она покрылась испариной. Она шептала, как заведённая:
  -- Кто, кто выебет маленькую девочку? Кто, кто выебет маленькую девочку?
  -- I'm... - глухо проревел подвешенный.
  -- Shut up, mister Bull! Otherwise we would fuck you... - откликнулась Анна Павловна
  
  
   В гигантской спальне Анны Павловны, убранной в хайтековском стиле, из мебели была только кровать, похожая на стартовую площадку космического корабля. Сейчас на ней высились руины из одеял, подушек и простынь. Из кучи одеял на кровати торчали три пары голых пяток. Две пары розовых изящных, одна пара больших с жёлтыми натоптышами.
   За плотными шторами в парке уже собирались вечерние сумерки. Между двумя розовыми клумбами по гаревой дорожке пробежала лисица. Вскрикнула какая-то птица и умолкла, только послышался свист воздуха, который она рассекла своими крыльями. Где-то далеко послышался шум электрички и тоже умолк.
   Высокая белая дверь спальни отворилась и пропустила в спальню самого настоящего ливрейного лакея. На его голове был белый парик с буклями и косицами. Его красное лицо с рыжими бакенбардами выражало спокойное достоинство. Сверкая белыми чулками и брильянтовыми пряжками на блестящих чёрных башмаках, лакей важно подошёл к кровати. Из широких рукавов парчовой, шитой золотом ливреи он выпростал руку в белоснежной лайковой перчатке. Примерившись, лакей выбрал пару пяток и стал их щекотать. Пятки исчезли. В руинах из одеял и подушек возникло некоторое оживление. Но прошло не меньше минуты прежде, чем лакей увидел измученное наслаждениями лицо своей хозяйки в обрамлении спутанных волос.
  
  
  -- What do you want, Tom? - прохрипела Анна Павловна.
  -- I am sorry to disturb you, madam, in your free time, but the matter cannot be delayed unfortunately
  -- Don't waste time, Tom! I've got a terrible headache.
  -- I'm sorry, madam. Except my sorrows and order to bring pohmelitsy?
  -- Don't waste time, Tom! Motherfucker...
  -- The matter is that your son's just phoned and asked for an urgent conversation with you. I tried to convince him to call you back a bit later but he so much insisted so that I didn't manage to find any reason...
  -- Tom!
  -- So will you have a talk with your son, madam?
  -- Yes, Tom. Yes, yes, yes... Give me the phone.
  -- If you want this...
   Анна Павловна тяжело вздохнула и взяла у лакея трубку. На Томаса накатила волна крепчайшего перегара, но ни один мускул на его красном, будто ошпаренном лице не дрогнул. Томас был отставным морским пехотинцем, героем фолклендской кампании, лично отправившим на тот свет не одного грязного аргентинца. Бравый вояка пил ром как воду и не пьянел. Его трудно было удивить, каким бы то ни было амбре.
  
  
  -- Как дела сына?
  -- Нормально, мама!
  -- Что значит "нормально"? Что значит "нормально"? Томас поднял настоящую панику. Дело, не терпящее отлагательства. Ваш сын хочет с вами немедленно поговорить! У меня чуть сердце не разоралось, что, думаю, такое случилось? А ты говоришь "нормально"! Ничего не нормально...Мне хотелось бы услышать от тебя каких-нибудь подробностей. Ты, ведь так далеко от меня. Я по тебе скучаю...
  -- Я тоже скучаю. Я заставил Томаса соединить тебя со мной, чтобы просто услышать твой голос, а никаких особенных новостей у меня нет...
  -- Всё же расскажи мне, милый, какие-нибудь новости. Зря я, что ли оторвалась от очень важных дел?
  -- Да чего рассказывать... Как, кстати, поживают твои подопечные чеченские дети?
  -- Какие чеченские дети?
  -- Ну, те, что жертвы использования противопехотных мин, что ли?
  -- Ах, эти... Ну, у них всё нормально... Учатся, работают, примеряют протезы... Недавно возили их в Данию замок принца Гамлета смотреть...
  -- Да ну!
  -- Вот тебе и ну... Давай, теперь ты расскажи что-нибудь мамочке о себе...
  -- Всё как обычно, учёба там и всё такое...
  -- Расскажи, расскажи мне про "такое"...
  -- Сейчас припомню...
  -- Давай, золотоце.
  -- Вспомнил... Давеча был у нас урок биологии...
  -- Это разве "такое"?
  -- Да, да, мамочка, самое такое. Ты будешь смеяться. Правда, мне неудобно рассказывать про себя.
  -- Почему, дорогой?
  -- Выйдет, будто я хвастаюсь.
  -- Ну, это ничего. Ты же не перед товарищами хвастаешь. Мамочка поймёт всё правильно.
  -- Тогда расскажу... Был у нас урок биологии. Учительница, кстати, препротивная...
  -- К сожалению, мой мальчик, другими они не бывают, иначе какие же это учительницы... Извини, что перебила. Слушаю тебя очень внимательно.
  -- Учительница рассказывала нам про дождевых червей. Такие они, мамочка, препротивные, но жутко полезные...
  -- Да, я знаю... Дождевые черви это чистый белок.
  -- Как здорово! Всё ты знаешь!
  -- Такая у тебя мамочка. Можешь мной гордиться.
  -- Я горжусь, горжусь... Ну вот, учительница рассказывает нам про червей, а Тимур...
  -- Какой Тимур?
  -- Ну, Тимур Газиев...
  -- А, у него ещё отец в Лукойле, кажется?
  -- Да, да, кажется...Короче, говоря у них есть нефтяной порт в море Лаптевых. Вот Тимур и говорит учительнице. "А вы могли бы за тысячу долларов съесть червяка". Представляешь, какой приколист, этот Тимур?
  -- Очень забавный мальчик. Что же ответила ему учительница?
  -- Она сказала, что ни за какие деньги на свете не станет есть червей.
  -- Глупая.
  -- Все училки глупые.
  -- Не все. Все училки противные. Но есть и умные.
  -- Ладно, мамочка. Пусть некоторые будут умные. Да я ведь и знаю одну такую.
  -- Как интересно! Расскажешь про неё?
  -- Ага. Но пока я доскажу историю про червяка.
  -- Давай, давай, а то я не понимаю при чём здесь ты.
  -- Сейчас поймёшь. Ну, училка сказала, что не будет есть червей. Тогда Маша...
  -- Какая Маша? Поц? Не та, у которой папа в Газпроме?
  -- Да, это она...
  -- Красивая девочка?
  -- Кажется... Но не в этом дело. Маша Поц сказала, что съест червяка за три миллиона долларов, Прикол!
  -- Очень смешная эта Маша.
  -- Что ты... Мы так хохотали... А я возьми и скажи тогда, что съем червяка просто так!
  -- Надо же!
  -- Тут Тимур и говорит. "Слово пацана?"
  -- А ты?
  -- Я ответил: "Слово пацана!"
  -- А что это значит?
  -- Слово пацана?
  -- Да.
  -- Это значит... Ну например. Я сказал, что съем червя, значит должен съесть, не то стану бабой.
  -- А бабой плохо быть?
  -- Мальчику, конечно!
  -- Значит, ты съел червяка?
  -- Точно.
  -- Ну и каков он на вкус?
  -- Безвкусный... Да ты сама можешь всё увидеть.
  -- То есть?
  -- Мы всё сняли на камеру. В моём телефоне видеокамера есть. Я тебе сейчас видеофайл перешлю. Хочешь?
  -- Нет уж, уволь.
  -- Я всё равно перешлю.
  -- Перешли лучше папе.
  -- Я уже переслал.
  -- И что?
  -- Папа сказал, что я герой.
  -- Последний герой.
  -- Что ты сказала, мамочка?
  -- Ничего.
  -- Нет, ты что-то сказала.
  -- Я сказала, что я люблю тебя.
  -- Нет, ты сказала как-то не так.
  -- Это неважно. Я люблю тебя, сынок.
  -- Я тоже люблю тебя мамочка. Когда мы увидимся.
  -- Скоро, теперь уже скоро...
  -- Но до Рождества ещё целый месяц...
  -- Мы увидимся гораздо раньше.
  -- Ты мне обещаешь?
  -- Честное благородное.
  -- Смотри, не обмани.
  -- Ну что ты дорогой, когда я тебя обманывала.
  -- Постоянно... Помнишь ты обещала мне...
   Анна Ивановна нажала "прекратить" и вернула трубку лакею. Всё время беседы хозяйки с сыном он простоял, не шевелясь, величественный как нельсонова колонна.
  -- What else? -спросила хозяйка Томаса и откинулась на спину. Под нею кто-то хрюкнул.
  -- I'm sorry, madam. But it's time you gave orders about the dinner...
  -- Oh, yes! Let it be something very light...
  -- Madam?
  -- Greec menu.
  -- Will be done, madam...
  -- Send Лушка to me.
  -- Yes, madam. Can I go, madam?
  -- Go, Tom...
  -- At your service, madam...
   Лакей откланялся и вышел. Анна Павловна потянулась. Под ней опять кто-то хрюкнул. Тут двери в спальню распахнулись, и в неё влетела толстая баба в синем халате с ведром и шваброй наперевес.
  -- Добрый день, Лукерья! - приветствовала её с улыбкой Анна Павловна.
  -- Да уж вечереет, хозяйка... - дерзко ответила хозяйке баба и принялась за свою работу.
  
  
   Лукерья расшторила и открыла окно. В спальню проник прохладный свежий воздух. Голая хозяйка предусмотрительно скрылась в ванной комнате. Дверь за собой она, впрочем, не закрыла. Концом швабры баба поддела и сбросила на пол одеяла. Катенька и Гаврила, спавшие голыми, немедленно приняли позу эмбриона.
  -- Что за хрень? - сказала Катенька, не открывая глаз, и получила по лицу половой тряпкой.
  -- Подъём, бездельники! - вскричала Лукерья и принялась охаживать шваброй Гаврилу.
  -- Ой! - пискнула Катенька и бросилась искать спасения в ванной комнате, где уже во всю плескалась под душем Анна Павловна, что-то при этом напевая.
   Гаврила тоже попытался спрятаться в ванной комнате, но Лукерья не давала ему этого сделать. Она гоняла детину шваброй вокруг кровати.
  -- Глупая баба! - кричал Гаврила. - Зачем ты меня бьёшь? Больно ведь...
  -- Совсем щас прибью, шлоебень порчёная! - отвечала ему Лукерья, нанося чувствительные удары по хребту. - Ишь, сраму развели, стыда на вас нет...
   Анна Павловна и Катенька видели, слышали это и громко смеялись. Наконец бабе надоело лупить Гаврилу и он смог присоединиться к женщинам. Катенька стала тереть ему волосатую спину мочалкой, а хозяйка намылила ему член.
   Лукерья же сосредоточилась на мытье полов. Эта простая русская женщина, мужем битая, Мавроди одураченная, детьми обиженная, делала это так искусно, что хотелось верить в то, что все мы ещё увидим небо в алмазах и сердцем успокоимся.
  
  
   Освежив тела, троица облачилась в греческие одежды из тончайшего льна - Гаврила в хитон, женщины в пеплосы, на ноги подвязали сандалии, головы увенчали миртовыми венками - и отправились в столовую.
  
  
   Их путь лежал через галерею. По обеим сторонам галереи тянулись застеклённые витрины, в которых были выставлены чучела представителей различных народов России мужского пола. Они были все в национальных одеждах: эвенк в кухлянке, малахае и унтах; татарин в халате, тюбетейке и калошах; чеченец в чёрном костюме от Dolce & Gabbana и т.д. У всех у них было общее - маленькие змеиные головы.
  -- На их месте мог бы быть и я! - хохотнул Гаврила.
  -- Ничего ещё будешь! - мрачно отшутилась Анна Павловна, - Здорово ты меня тогда обманул. Это ж надо в трусах теннисные мячики носить!
  -- Всё из-за вас, из-за баб.
  -- Тебе в посёлке баб было мало? Сам говорил за полтинник "деревянными" любая и за щеку возьмёт, так даст и через анал. Кстати, почему такая такса?
  -- Потому что билет у нас на дискотеку "полтинник" стоит, пузырь водяры тож, доза "герасима", корабель "анаши", губная помада, колготки на рынке... А мне любви за деньги не надо, мне чувства нужны.
  -- Да какие к тебе будут чувства от теннисных мячиков вместо яиц?
  -- А какие у вас ко мне чувства?
  -- Ты меня в пример не приводи. Я пресыщенная и распущенная женщина. У меня нет ничего святого. Вот разве, что сын...
  -- Как он, Анна Павловна? - вступила в разговор Катя.
  -- Да всё по старому, мается... в своём мальтийском пансионе. Вот червяка дождевого на спор съел.
  -- Молодец! - Одобрил поведение хозяйского сына Гаврила.
  -- Дурачок... - возразила ему Анна Павловна, - Растёт без отца. Ты вон какой олух вырос... Не далеко так и до беды. Сейчас червяк, потом... Ой не хочу даже думать...
   Она ускорила шаг и с силой распахнула высокие двухстворчатые резные двери в столовую. Столовая была декорирована в стиле древнегреческого дворика, конечно, сильно модернизированном. По стенам шла колоннада. Сквозь застеклённый потолок на сумеречном небе уже проступали первые звёзды. В центре располагался "спа", подсвеченный разноцветными огнями. Других источников света не было. Поэтому в столовой царил полумрак.
   У дальней стороны "спа" стоял широкий низкий стол, уставленные чашами с едой и питьём. Среди них был колоколообразный кратер для смешивания вина с водой; ойнохоя - кувшин с тремя устьями, чтобы разливать напитки сразу в три чаши; киаф - бронзовый черпак; килики - блюдца на тонких ножках для вина; а также фиалы, скифы, канфары, ритоны, все расписаные чёрным лаком по красной обожённой глине. Росписи на посуде изображали избранные сцены из гомеровских поэм.
   Вокруг стола располагались ложа. Это были деревянные скамьи с изогнутыми изголовьями, богато украшенные резьбой в виде растительного орнамента. Ложа были покрыты покрывалами из выбеленной верблюжьей шерсти.
   На столе легкомысленно изогнувшись, окружении чашей с едой и питьём, возлежал в костюме персидского царевича исполнитель роли князя Мала молодой болгарский певец Стотинка Левов. Нарумяненный, с подведёнными глазами, с ногтями покрытыми чёрным лаком, он призывно улыбался вошедшим накрашенными губами. Его расшитые золотом, серебром и драгоценными камнями парчовые одежды так искрили, что Анна Павловна невольно прикрыла глаза.
  -- Кто это? - спросила женщина.
  -- Исполнитель роли князя Мала... - ответила ей Катенька.
  -- Зачем он здесь? - задала следующий вопрос хозяйка и пошла вокруг "спа" к столу.
  -- Вы же заказывали к ужину... - начала объяснять девушка.
  -- Гоните его в шею. - Строго сказала Анна Павловна, подходя к столу.
  -- На здравомо те! - приветствовал её Стотинка Левов, широко улыбаясь.
  -- Пошёл в жопу! - улыбнулась ему Анна Павловна и надела ему на голову чашу с горячей похлёбкой из чечевицы, лука и бычьей крови по-спартански.
   Присутствующие чуть было не оглохли от воплей, которыми огласил оперный певец столовую, но явилась Лукерья и шваброй выгнала крикуна вон. Гаврила наподдал ногой его упавший с головы тюрбан.
   Глядя, как ловко справляется, уборщица со своей работой, Анна Павловна приказала Катеньке соединить её с мужем.
  
  
   Муж Анны Павловны был олигарх. Его фамилия столь известна, что нет нужды её поминать всуе. Поэтому назовём его господин, ну что ли, N.
   В то время как в столовой Анны Павловны разыгрывалась сцена с персидским царевичем, господин N ехал на торжественный акт в один из московских университетов.
   Торжественный акт проводился в связи с тем, что корпорация господина N вошла в число учредителей этого университета и собиралась вложить в его развитие несколько сотен миллионов долларов в ближайшие пять лет. Университет был образован уже в постсоветское время, потому и был открыт участию в его делах частного капитала.
  
  
   Господин N и сам был выпускником, правда, ещё советского государственного, педагогического университета. Он был обязан ему широтой кругозора и основательностью знаний, и, в конечном счёте, своим успехом на ниве предпринимательства, о чём никогда не уставал повторять и в узком кругу близких друзей и журналистам во время многочисленных интервью, но до сих пор сфера российского образования никогда не была в числе его приоритетов.
   Для себя N качество советского высшего образования объяснял следующим образом. Дело не в профессорах и материале, который они пытались донести до студентов. Дело в том, что в советской высшей школе наличествовала минимальная свобода для студентов, что в тогдашней обстановки тоталитарного режима было очень важным. Доказательство тому девиз советской студенческой жизни: "От сессии до сессии живут студенты весело!" Каждый день профессора, в отличие, от шкрабов, домашнее задание не проверяли, а на семинарах вели беседы, а не спрашивали зазубренное.
   Олигарх, отдавая должное советскому высшему образованию, был крайне не высокого мнения о советской средней школе. Более чем информированный о направлениях финансовых потоков в современной России, он справедливо полагал, что если изменения в этой сфере и происходят, то лишь в сторону деградации. Не последнюю роль в этом скорбном процессе играет коррупция, вечная спутница государства, берущего на себя обязательств перед своими гражданами больше, чем оно в состоянии выполнить.
  
  
   Своего сына господин N поместил учиться в частный пансион на Мальту, правда, пансион был русский, но большинство предметов преподавались в нём всё же на английском языке.
   Частные средние учебные заведения имелись и в самой России в количестве немалом, а некоторые из них, по отзывам сведущих людей, давали вполне приличное воспитание и образование, но все они страдали одним весьма существенным недостатком. Недостаток этот состоял в том, что эти достойные оазисы просвещения располагались в России.
  
  
   Олигарх был уверен, что как ты не изолируй ребёнка от идиотизма и свинцовых мерзостей российской жизни, в охраняемых коттеджных посёлках, охраняемых торгово-развлекательных комплексах и прочих цивилизованных гетто, всё равно очень трудно уберечь его от заражения бездумной созерцательностью, связанной с особенностями отечественного ландшафта, состоящего из ровных равнин, то зеленеющих, то заснеженных, но всегда тоскливо однообразных.
   Этот злосчастный ландшафт всегда с тобой: в окне ли автомобиля, иллюминатора ли вертолёта, в подсознании, в конце концов. Некоторые спасаются от него с помощью компьютерных игр, но говорят, что увлечение ими на чисто лишает ребёнка креативности.
  -- А зачем мне нужен наследник, лишённый креативности? Чтобы запросто просрал всё, что нажито непосильным трудом? Нефтяных терминалов - три штуки, нефтеперегонных заводов четыре штуки, нефтяных промыслов двадцать две штуки и т.п. - не уставал повторять господин N, бреясь, сидя на очке, стоя в душе, лёжа на женщине полусвета и в других интимных ситуациях.
  
  
   Действительно, российское образование, особенно среднее, до сих пор почти не затронуло благотворное воздействие приватизации, и оно оставалось пристанищем мракобесия и косности, питомником воспроизводства ленивых нелюбопытных завистливых скотов, способных только водку жрать, да на спине лежать.
   Особенно господина N раздражали работники образования. Последние пятнадцать лет средняя заработная плата этих, с позволения сказать, работников редко превышала даже прожиточный минимум, а ряды их не редели, и число желающих пополнить их ряды не иссякало. При этом они постоянно ныли, что им нечего есть, пить, носить. Работники образования то и дело ложились на рельсы, перегораживали шоссе, приковывали себя к дверям казино, супермаркетов и массажных салонов. Они совали в камеры журналистов своих вялых синюшных детей, пустые кастрюли и рваную обувь. При этом всем известно, как не чисты на руку, эти "бедные труженики".
   За тушёнку, туалетную бумагу и прочую ерунду они готовы задушить "тройками" любого самого талантливого самородка. Вот и не родятся новые ломоносовы...
   Визгливыми противными голосами, брызжа слюной, эти losers требуют прибавки к жалованью, вместо того, чтобы уволиться на хер из школы, и освоить интернет, фитодизайн, пиар и другие современные гуманитарные технологии, и таким образом найти своё место в новом мире. Тут и правительственные бюрократы зашевелись бы, когда 1-го сентября никто не вошёл бы в классы, чтобы сеять разумное, доброе, вечное будущему электорату, изыскали бы возможность создать условия на притока частных инвестиций в эту, может быть, самую депрессивную отрасль народного хозяйства.
   Размышляя об этом, как-то на досуге, господин N даже сподобился сочинить стишок:
  
  

Хорошо горят в печи

Педагоги и врачи,

И прочие бюджетники,

Суки-захребетники.

  
  
   Однажды во время приватной вечеринки в честь именин патриарха господин N прочитал это стихотворение одному типу из администрации президента. Этот человек был знаменит тем, что сознательно подчёркивал в своём облике черты сходства с В.И. Лениным: лысина, бородка клинышком, жилетки, кепки. Он, по слухам, даже сделал себе пластическую операцию, чтобы придать разрезу глаз монгольский характер.
   Чиновник вместе с автором посмеялся, а потом прислал в офис господина N проект закона о частных инвестициях в сферу высшего образования. От себя чиновник приписал, что просит прощения за то, что пока допуск частного капитала возможен только в негосударственные вузы, а другие типы учебных заведений находятся под слишком пристальным вниманием коммунистической оппозиции. Они же, суки, до сих пор имеют в Думе большую фракцию и могут торпедировать любой нормальный проект, ибо понимают, сволочи, что только нищий педагог обеспечит им воспроизводство электората.
   Господин N внимательно ознакомился с проектом закона, и, сделав несколько замечаний, поставил одобряющую визу. Проект вернулся туда, откуда он пришёл, и, пройдя необходимые процедуры, воплотился в закон Российской Федерации. Это было весьма, кстати, потому что размышления N по поводу ситуации в российском образовании из области отвлечённых построений и поэтических штудий перешли в самую практическую плоскость.
  
  
   Своё состояние наш олигарх сделал на нефти. Традиционно российская нефть шла на экспорт в Европу. Но бюрократическая утопия под названием "Евросоюз" сделала экономический рост, а значит и рост потребления российской нефти в этом регионе Земли крайне сомнительными в перспективе как минимум ближайшей четверти века. Господин N сделал этот вывод, исходя из наблюдений за процессом объединения Германии.
   Западная Германия чуть не подавилась, переваривая пятнадцать лет пруссаков, которых только поскреби и найдёшь под внешним лоском славянина, чудовищное сочетание свирепости и лени, да так до конца и не переварила. Такие восточногерманские брэнды, как "трабант", "балет Фридрих-штадт-палас" и вестерны от киностудии ДЕФА пользуются устойчивым и даже растущим спросом не только среди "осси", но и среди "весси".
  
  
   Европейская интеграция показывала свою эффективность до тех пор, пока затрагивала страны приблизительно равного уровня экономического, политического, культурного развития и главное похожей ментальности. По большей части это были государства, чьи территории когда-то входили в Римскую империю, а потом в её раннесредневековую реинкарнацию - державу Карла Великого, то есть Западная Германия, Италия, Франция, страны Бенилюкса. Но с тех пор, как в интеграционный процесс включились страны, в которых варваризация зашла слишком далеко или где влияние античной цивилизации было минимально, дело застопорилось. Простой пример с Польшей.
   Польша - самая большая из "варварских королевств" Европейского Союза. Несколько лет назад показала чудеса возрождения национального кинематографа. Фильм Ежи Гофмана "Огнём и мечом" побил в прокате даже "Титанник". Но, что это за фильм! Это не высокотехнологичная "Матрица", это не меняющий ментальность "Бумер", это не пропагандирующая европейские ценности "Амели". "Огнём и мечом" архаичная поделка, возрождающая самые ущербные национальные мифы, к примеру, такой: пусть ты шляхтич без штанов, за то с саблей. Последующие события доказали, что поляки как были варварами, так и остались.
   Вскоре после триумфа нового польского исторического кино, в Польше появилась мода на мобильные телефоны. И что выдумаете, молодые люди, главные посетители кинотеатров, сразу сократили расходы на билеты. Почему? Потому, что они стали тратить свои карманные деньги на оплату разговоров по мобильным телефонам. То есть молодые поляки ведут себя как чистые язычник. Если старый идол больше не удовлетворяет потребностей, в печку его, будем поклоняться новому идолу. Нет бы, найти подработку, чтобы было, на что в кино ходить и по телефону разговаривать. Да, это типичная варварская черта - отказываться от чего-то, если пользование этим требует дополнительных усилий.
   Господин N был уверен, возникнет экстремальная ситуация, например, Израиль нанесёт ядерный удар по арабам, и цены на нефть подскочат, восточноевропейские варвары запросто откажутся от электричества и автомобилей в пользу сальных свечей и телег. Поэтому олигарх обратил внимание на восток. Ему всегда были симпатичны китайцы - великие труженики, чистоплотные, малопьющие, а самое главное охотно воспринимающие всё новое. А ведь не всегда так было.
  
  
   Китайская цивилизация возникла изолированно от других цивилизаций Древнего Востока, и вплоть до первых веков нашей веры развивалась вне контактов и сними и с Античной цивилизацией. Таким образом, китайцы стали считать себя совершенными людьми, которым нечему и не зачем учиться у других. И какое-то время это было именно так. Все народы мира готовы были платить самую высокую цену за китайский шёлк, чай, фарфор и прочее. А китайцы ничего ни у кого не покупали, у них всё было своё и высокого качества. Золото и серебро со всего мира стекались в Китай тысячи лет, пока хитроумные англичане не нашли на чём подловить зазнаек.
   Любопытные англичане обнаружили, что китайцы курят опиум, но не тогда, когда хочется, а по праздникам и особым случаям, вроде рождения ребёнка, свадеб, похорон. При этом торговля опиумом монополизирована императорским правительством.
   Англичане решили помочь бедным китайцам. В своей тогдашней колонии Индии они разбили огромные плантации опиумного мака. Англичане стали доставлять огромное количество опиума в Китай контрабандой по горным тропам. Цены на опиум в Китае упали. Его стали курить все от маленьких детей до императорских министров. Очень быстро страна пришла в упадок.
   Крестьяне перестали пахать землю. Рабочие перестали чистить каналы. Встала работа в ремесленных мастерских. Чиновники перестали управлять государством. Жизнь грозила остановиться, ибо мужчины и женщины перестали любить друг друга и у них почти перестали рождаться дети. Тогда император запретил торговлю и употребление опиума. Но англичане в двух опиумных войнах разгромили обкуренную китайскую армию, и торговля опиумом возобновилась.
   В результате в начале XX века Китайская империя представляла собой убогое зрелище. Забитые грязью каналы, заросшие бурьяном поля, фанзы с провалившимися крышами. Около них сидели измождённые китайцы и посасывали из трубочек опиум. И отцы и матери и дети. Только стариков почти не было. Не доживали китайцы до старости.
   Откуда бедные китайцы брали деньги на опиум? Сами выращивали опиумный мак. Только для того и брали ещё иногда в слабые руки мотыгу и заступ. А ещё детей продавали в городские публичные дома на потеху европейцам. Собственно для того детей ещё и делали. Если же выращивали немного чумизы и дайкона, то так только, чтобы поддержать свои силы, чтобы трубку с опиумом поднять.
   В городах было веселее. В городах было много европейцев и американцев. Это всё были служащие и рабочие множества иностранных компаний, которые взялись осваивать Поднебесную. Они строили и содержали железные дороги, рудники, фабрики. Не платили никаких налогов. Имели свои парки, клубы, театры, рестораны, магазины. На дверях этих заведений всегда висели объявления:
  
  

В Х О Д С С О Б А К А М И И К И Т А Й Ц А М

З А П Р Е Щ Ё Н

  
  
   Единственное, что могло ещё объединять и воодушевлять немногих, энергичных китайцев был контроль за всё той же наркоторговлей. Тем более, что белым людям заниматься ею стало западло. Она им была нужна только, чтобы поставить Срединную империю на колени и прибрать к рукам её ресурсы.
   Так как китайская цивилизация очень древняя, китайцы не могли обойтись без некоторого интеллектуального флёра и в этом постыдном занятии.
  
  
   Доктор медицины (!) Сунь Ят-сен создал банду под названием "Гоминьдан". Эта банда провозгласила своей задачей свергнуть маньчжурскую династию Цин, которая правила Китаем с 1644 г., и довела до ручки. Доктор Сунь говорил, что цины полные козлы, так как пустили наркоторговлю, такое выгодное дело, на самотёк. Это хорошо, что курение опиума приобрело такой размах, но китайцы слишком быстро скуриваются и мрут. Количество потребителей падает, а от этого падают доходы от наркоторговли. Правительство должно ввести курение опиума в какие-то рамки, создать службу реабилитации наркоманов, чтобы торчок какое-то время отдыхал от своего пристрастия, подъедался, размножался, обеспечивал прирост потребителей, а потом его можно и вернуть на прежнюю стезю. Это очень разумно, но соображения разума не свойственны варварам, а маньчжуры самые настоящие варвары. Они ещё триста лет назад не умывались, а вместо соли использовали лошадиную мочу. Поэтому настало время свергнуть династию Цин.
  
  
   В 1911 г. "Гоминьдан" совершил в Китае революцию. Последний цинский император младенец Пу И отправился в сиротский приют. Доктор Сунь провозгласил республику и занялся созданием сети наркологических клиник. Он ненавидел белых варваров, но отдавал должное их уму и сообразительности. Как ловко они развели Китай с опиумом! Поэтому Сунь был сторонником европейской школы в лечении больных наркоманией. То есть по-больше уколов и колёс. Но у Суня нашлись оппоненты.
   Бывший императорский генерал Юань Ши-кай утверждал, что традиционная китайская медицина ничем не хуже. А даже лучше европейской, потому что дешевле. Иголками и травяными отварами торчка реабилитировать дешевле, чем уколами и колёсами. Юань Ши-кай сверг Суня. Сунь от горя помер, но его наследник Чан Кай-ши укрепился на юге Китая. Он повёл против Юаня, который сидел на севере, войну. Одновременно Чан стал внедрять европейские методы наркологии в своих владениях.
   Но скоро у Чана и Юаня появился враг. Это был школьный учитель Мао Цзе-дун. Он взял на вооружение достижения российской наркологии. Он познакомился с ними во время Первой мировой войны. Мао ездил копать окопы по найму на германский фронт. Там он понял, что нет ничего лучше, чем переломаться с помощью водки, бани и тяжёлого физического труда. Мао со своей бригадой занял западные провинции.
   Простота и дешевизна методов Мао помогла ему со временем подчинить себе весь Китай и навести порядок с опиумокурением. Теперь Китай показывает самые высокие темпы экономического развития, в чём может убедиться любой человек в самом глухом уголке мира, зайдя в любой супермаркет или жалкую лавчонку. Если он посмотрит, где была произведена взятая наугад вещь, хоть презерватив, хоть материнская плата для PC, то в девяти случаев из десяти он увидит надпись:
  
  

M A D E IN C H I N A

  
   За это китайцы положили Мао Цзе-дуна в мавзолей на своей главной площади Тяньаньмынь, и не устают ему возносить славословия, и совершать в честь него подвиги.
  
  
   Вот, и в космос китайцы полетели самостоятельно. Каждый пятый житель планеты теперь китаец. Их скоро будет полтора миллиарда. Всем им нужны автомобили, бытовая электроника, отдельные квартиры, разноцветная одежда и т.п. Китайцу уже мало велосипеда, френча и горсточки риса. Китаю нужно много сырья для промышленности, чтобы удовлетворить растущие потребности гигантского населения, и он готов за него хорошо платить.
   Господин N затеял строительство нефтепровода со своих восточносибирских промыслов в Дацин, китайский порт на Тихом океане. Чем не вклад в поставленную президентом задачу удвоения ВВП в ближайшее десятилетие. Но вдруг возникло неожиданное препятствие.
  
  
   Квасные патриоты, в своих дурно пахнущих газётёнках и журналишках, всегда ратовавшие за образование антиамериканского блока Москва-Пекин-Дели, подняли вой о том, что N своим нефтепроводом хочет превратить Россию в сырьевой придаток Жёлтого гиганта. Они утверждали, что в обмен на нефть в Россию потекут не золотые реки, а дешёвый китайский ширпотреб. Он окончательно задушит национального производителя, а вместе с тем подорвёт экономическую базу для прекращения вымирания россиян, ведь известно, что для обслуживания углеродного сектора экономики достаточно 10 % наличного населения России.
   Таким образом, наш олигарх был обвинён в геноциде собственного народа. Социологические опросы показывали, что общественное мнение на стороне квасных патриотов. Страх жёлтой угрозы, к сожалению, сидит у нации в печёнках, даже у её образованной части, видевшей фильм "Тайна реки Сучжоу", где китайцы просто зайчики.
   Cочувствующие N, чиновники из правительства и администрации президента были вынуждены под благовидным предлогом отказать в государственной поддержке его проекту. Якобы, он не прошёл экологическую экспертизу.
   Олигарх дал своим референтам задание изучить проблему. Ребята отвлеклись от кокаина, вечеринок и группового секса, сняли виллу на Канарах, где хорошо поработали и выдали аналитическую справку, из которой господин N узнал, что всё дело, как он и думал, в том, что россиян учат не так и не тому. До сих пор русские интеллектуалы принадлежат к трём основным течениям: народническо-коммунистическому, религиозно-революционному и либерально-экстремистскому.
   Гуру первого течения - Герцен, которого разбудили декабристы и который бил в "Колокол" из Лондона во время Крымской войны, призывая крестьян к топору. Его духовный сын - Ленин, могильщик Российской империи. А внук - Зюганов, впрочем, довольно сильно промотавший наследие своих предков. Герцен говорил про китайцев, что это толпа сплочённой посредственности, живущая исключительно интересами пищеварения, как гусеницы.
   Патриарх второго течения - Мережковский, чаявший соединения христианства и социальной революции ради спасения Запада, погрязшего в пороках, от неминуемой гибели под натиском "жёлтой орды" и славный своими сексуальными экспериментами. Он жил в браке с Зинаидой Гиппиус и Дмитрием Философовым. Мережковский в своих трудах рисовал ужасные картины того, когда европейцы и американцы будут казаться переодетыми обезьянами японцев и китайцев. Мережковский нашего времени - Явлинский, все речи которого сводятся к одному кликушеству: "Мор идёт, мор..."
   Наставник третьего течения - Джон Стюарт Милль, английский философ. У русских либералов всё чужое и кумиры у них тоже иноземные. Милль был в ужасе от Китайской империи, жители которой, по его мнению, низведены до состояния "сплющенной паюсной икры". Русский Милль ныне это Березовский. Он же и новый Франкенштейн. Для этого крайнего индивидуалиста гвоздь в его ботинке, важнее всей России, и что с того, что гвоздь этот президент той самой России, ведь он же сам его и создал.
   Симпатии к ним и сила воздействия идей этих умственных уродов и эмоционально тупых субъектов на российское юношество связанны с тем, что после архаичности и косности средней школы молодой человек окунается в по-хорошему анархичное пространство российской высшей школы, что есть её единственное достоинство. В таком пространстве, как в бане раскрываются поры, раскрываются каналы восприятия, и душа и разум впитывают всё, что ни дадут
   Всех этих идолов русских интеллигентов необходимо низвергнуть, а на их место поставить соображения экономической целесообразности, и всё. Что выгодно крупному российскому капиталу, то выгодно и России...
   Господин N сидел в задней комнате актового зала своего университета, сияющей недавно сделанным "евроремонтом" и готовился открыть студентам всё вышеизложенное, как неожиданно зазвонил телефон. Секретарша олигарха, недавняя вице-королева конкурса "Мисс-Пресса", не прекращая лизать яйца своего босса, подала ему трубку. Это была жена.
  
  
  -- Привет, милый.
  -- Здравствуй, дорогая.
  -- Что поделываешь.
  -- Готовлюсь выступать перед студентами.
  -- Сапожник без сапог.
  -- Не понял.
  -- Сейчас поймёшь, кобель драный.
  -- Выбирай, пожалуйста, выражения. Нас слушают спецслужбы всего мира. Я не хочу...
  -- Знаю я, чего ты хочешь! Кто там тебе нынче отсасывает? Людочка? Ниночка? Зульфия? Коля? Иван Ильич?
  -- Я свободный человек в свободной стране и имею право на ту сексуальную жизнь, какую...
  -- Ты ещё и семейный человек. На жену тебе насрать, ладно! Но у тебя ведь сын растёт! Как с этим то быть?
  -- А что такое. Он что в приюте? На улице? В суворовском училище?
  -- Он присылал тебе что-нибудь в последнее время?
  -- Что ты имеешь ввиду?
  -- Ну, какое-нибудь видео?
  -- С червяком?
  -- Да.
  -- Присылал.
  -- И?
  -- Я так смеялся. Вообще, это было похоже на тренировку спецназовцев...
  -- Что ты несёшь! Какая тренировка! Какие спецназовцы! Он смеялся! Сын ест червяков, а ему смешно.
  -- Так, ведь он дал слово пацана. Этим просто так не бросаются. Дал слово...
  -- Знаю, знаю... Дал слово - держи, а то бабой станешь... Как вы, мужики, затрахали своим бессмысленным героизмом. Всё бы вам червяков есть. На Луну летать, нефтепроводы строить... Нет бы о семье, о жене, о детях подумать, о том, что им нужны праздники. Простые тихие праздники. Не сожжение Рима, и построение на его месте Неронополиса, а тихий ужин при свечах под музыку Боккерини в маленьком домике на Рейне, увитом плющём и виноградом...
  -- Ты чего взбесилась?
  -- Я взбесилась? Я взбесилась! Как ты со мной разговариваешь, негодяй! Я мать твоего ребёнка! Я отдала тебе лучшие годы своей жизни, свою молодость, красоту, мечты...
  -- Успокойся, Анечка, успокойся...
  -- Во, гад, имя, наконец моё вспомнил...
  -- Да я...
  -- Заткнись, урод!
  -- Молчу, молчу...
  -- Слушай меня внимательно.
  -- Да, да...
  -- Ты немедленно, слышишь, немедленно бросаешь все свои дела и приезжаешь ко мне. Затем мы вместе едем на Мальту и забираем сына.
  -- Дальше что?
  -- Дальше? Дальше мы поселяемся в маленьком домике на Рейне и ведём жизнь тихих бюргеров.
  -- Ты серьёзно?
  -- Более чем.
  -- А если...
  -- Никаких если. В противном случае будет громкий бракоразводный процесс или я дам Булю, а он бросит кроссовок на пульт управления баллистическими ракетами...
  -- Ты с ума сошла!
  -- Напротив. Я не хочу сойти с ума. Я хочу жить нормальной жизнью. Но если я не смогу, то пусть весь мир идёт к чёрту...
  -- Ладно, я посмотрю, что можно сделать.
  -- Смотри, - строго сказала Анна Павловна и отключилась.
  
  
   Олигарх знал, что с Анной Павловной шутки плохи. Прежде, чем стать его женой она прожила трудную жизнь.
   Родители Анны Павловны были люди занятые. Папа работал в типографии и печатал материалы партийных съездов. Мама тоже работала в типографии и проверяла на предмет грамматических ошибок материалы партийных съездов.
   Детским садам родители Анны Павловны не доверяли. Группы в них всегда были переполнены детьми. Советские люди рожали много. Нянькам приходилось тяжело. Чтобы облегчить свой труд, они нарочно открывали в холодную погоду окна и простужали детей. Дети заболевали, их забирали домой, нянькам было меньше забот.
   Анну Павловну поручили хлопотам бабушка и прабабушки. Им было, где поместиться. Папа и мама Анны Павловны имели от партии просторную благоустроенную квартиру в историческом центре Москвы, напоённом благородными чувствами и мыслями многих поколений русских интеллигентов, аристократов, купцов. Другое дело, что бабушка и прабабушка Анны Павловны были самые, что ни на есть простые русские бабы, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
   Бабушка Анны Павловны была со стороны папы. Она любила выпить, матерные частушки и отличалась природным крестьянским цинизмом. Например, когда Аннечка заболевала, её мама очень переживала, а бабушка её успокаивала:
  -- Помрёт, другого родишь.
   У бабушки Анны Павловны было одиннадцать детей. Пятеро из них умерли, не дожив до отрочества.
   Бабушка умерла за столом, когда пела частушку:
  
  

Сидит Ваня на скамейке

Хуем долбит три копейки.

Хочет сделать три рубля.

Не выходит ни хуя.

  
  
   Частушка оказалась пророчеством наоборот. Мужем Анны Павловны стал господин N. Всё, к чему он притрагивался, превращалось в золото. Свою карьеру в бизнесе N начал в годы перестройки с организации сети платных туалетов, в которых клиентам бесплатно выдавалась туалетная бумага, на которой печаталась демократические газеты. С одной стороны это дало N первоначальный капитал. С его помощью он потом приватизировал нефтегазовый комплекс Селькупского национального округа.
   С другой стороны хитроумная затея N с туалетной бумагой обеспечила Ельцину победу на президентских выборах и дальнейшее продвижение России на пути в цивилизованное сообщество.
  
  
   После смерти бабушки Анечкой занялась прабабушка со стороны мамы. Вернее это была двоюродная прабабушка. Родная умерла ещё до рождения правнучки, а бабушка была очень занятой человек. Она готовила тезисы для делегатов партийных съездов с мест, чтобы они с дуру не ляпнули чего-нибудь лишнего, и не расстроили дорогого Леонида Ильича, потому что он уже был старенький и очень больной.
   Двоюродная прабабушка прожила интересную жизнь. Родилась она в крестьянской семье в подмосковной деревне. В семье, как водиться, было семеро по лавкам. В четырнадцать лет прабабушку отправили в Москву, в люди. Предполагалось, что она будет портнихой или прачкой, потом выйдет замуж за кондуктора трамвая, родит ему кучу детей, и всё будет в порядке.
   Однажды прабабушка пошла в кинематограф, смотреть на Веру Холодную. В буфете она разговорилась с приятной дамой, которая соблазнила её пойти работать в публичный дом.
  -- Тяжелее хера ничего поднимать не будешь. - Ласково шептала дама на ухо глупой девчонке, подливая ей сладкого вина.
   Девчонка уже утомилась таскать чугунные утюги в "Ателье парижских мод месье Иудашкина" и согласилась.
   Публичный дом располагался на Арбате, в доме дочери Пушкина. Она была уже совсем старая, и потому сердобольная. Сдача дома в наём под лупанарий, приносила ей существенный доход, но иногда совесть заставляла её выкупать какую-нибудь из девочек по-моложе и наставлять на путь истинный. Так она выкупила прабабушку, которая понравилась ей своей кротостью. Девочка, проработав в весёлом доме целый год, так и не выучилась курить, пить и злоупотреблять помадой и пудрой.
   Дочь Пушкина сделала прабабушку горничной. Хозяйка очень хорошо относилась к своей служанке. Когда у прабабушки бывали критические дни, дочка Пушкина запрещала ей работать и заставляла лежать в постели. В постель горничной подавали горячий шоколад. Хозяйка ей читала стихи из хрестоматии для гимназисток. Но всё это продлилось не долго.
   В России произошла революция. Дочь Пушкина так спешно покинула Москву, что оставила свою любимую горничную. Та, разумеется, не пропала. Барыня выучила её грамоте, и самое главное, каллиграфическому письму. Бывшая горничная переехала на родину. Всю оставшуюся очень длинную жизнь она проработала в сельской больнице регистраторшей. Она никогда не вышла замуж, потому что считала всех мужчин за ошибку природы. Этому она и учила свою правнучку Анечку. В результате у неё рано обнаружились гуманитарные наклонности. У неё даже прозвище было "Марина".
   В старших классах с Анечкой произошёл показательный случай. Физик, бритоголовый мужчина с лицом римского патриция времён упадка империи, окончательно отчаявшись объяснить ей, хотя бы второй закон Ньютона, в сердцах бросил:
  -- Ну, физику ты не учишь, а с мальчиками-то, хотя бы, гуляешь?
   Девочка поджала губы и взглянула на него с таким презрением, что с тех пор физик опасался её спрашивать и "тройки" ставил просто так, за красивые холодные глаза.
   Тем не менее, Анна вышла замуж всего лишь через несколько месяцев после окончания школы.
  
  
   Она пыталась поступить на филологический факультет, но не прошла по конкурсу. На экзамене по литературе упорно называла Цветаеву просто Мариной, а когда экзаменатор, лысеющая женщина с красным носом, сделала ей замечание, дерзко ей ответила:
  -- Это не фамильярность, я называю её так по праву. Ибо вряд ли вы понимаете Марину так, как понимаю её я.
   Выше "тройки" комиссия не могла ей поставить.
  
  
   Папа устроил своенравную дочку к себе в типографию нормировщицей, а дома стал пилить, не поступила, мол, в вуз, теперь ещё останешься старой девой. Назло ему Анна вышла замуж. С мужем она познакомилась в типорафии на перекурах. Он печатал офорты художникам-"соцреалистам": "Лыжню!", "Комсомольцы на строительстве бани", "Секретарь парткома на пасеке". Ещё он был лидером одной из фанатских группировок "Спартака". Кроме того, муж играл на бас-гитаре в рок-банде "Яйцеголовые". Самое существенное, у мужа была отдельная жилплощадь. Об этом позаботилась его мама. Она постоянно была в поиске наилучшей партии, экспериментировала с грибами, и тогда уже была замужем в седьмой раз.
  
  
   Выйдя замуж, Анна стала просыпаться поздно, но не потому, что они с мужем занимались сексом. Сексом они занимались редко. В силу тогдашнего пуританского воспитания её муж внешне брутальный самец не знал, как часто это может быть, да и пить ему нравилось гораздо больше. Для Анны секс с мужчиной был сродни ковырянию в носу. Анна засиживалась заполночь с книжками. Начинала она читать многие, но ни одну книгу так и не дочитала до конца.
  
  
   Анна так часто опаздывала на работу, что её, несмотря на папу, уволили. По счастью, девушка чего-то из книг всё же нахваталось, и этого хватило, чтобы поступить в педагогический институт на... исторический факультет. Он располагался рядом с домом, но Анна ни разу не пришла на лекции вовремя. Всё время просыпала.
  
  
   Какие-то лекции ей удалось прослушать. Из них Анна поняла одно, что раньше было плохо, а дальше будет ещё хуже. Действительно, из свободной продажи исчез кофе в зёрнах, а на сигареты ввели карточки. Анна всерьёз стала думать о самоубийстве. Эмиграция не казалась ей выходом.
- Лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца, - говорила она с интересом, разглядывая своё белое тело в ванной комнате. Анна прикидывала, как оно изменится в результате повешения, отравления, кидания с моста в реку. В любом случае получалось не красиво. Поэтому от мыслей о самоубийстве Анна перешла к изучению жизни отдельных частей своего тела. У неё была высокая крепкая грудь, аккуратные маленькие ягодицы, стройные ноги. Особенно её интересовала жизнь вагины. Та имела обыкновение, вдруг, увлажняться, и тогда в голове у Анны начинала шуметь кровь. Ей хотелось раскинуться, чтобы ощутить приятную тяжесть и принять внутрь себя что-нибудь твёрдоё горячее округлое.
  -- Чтобы это могло быть? - спрашивала она себя, глядя как за окном, маневрируют танки, чтобы отправиться наводить конституционный порядок к Белому Дому.
  
  
   В те же октябрьские дни, странно сухие и тёплые, она шла за хлебом по улице. Мужа она не баловала заботой. Сама не могла обойтись без тостов.
   Как обычно, в последнее время, Анна была погружёна в жизнь своей вагины. Она не обратила внимания, что на крышах сидят снайперы, и почём зря отстреливают мирных обывателей, желая спровоцировать панику.
   Анна очнулась, когда её щёку царапнул осколок, отбитый пулей от кирпичной стены. Она встала как вкопанная. Наверное, ждала второй пули, ведь снайпер уже пристрелялся. Вдруг кто-то ловкий и сильный увлёк её в подворотню, и тем спас от давно чаемой смерти. Спасителем был никто иной, как господин N.
  
  
   Он нёс коробку из-под ксероксной бумаги, до верху набитую американскими деньгами, чтобы расплатится со снайперами, которые наглядно показали москвичам звериную сущность коммунистического реванша. Вдруг он увидел красивую изящную женщину с большими печальными глазами, уже готовую стать жертвой коммунякских снайперов. N бросил в ближайшую подворотню свою ношу, и бросился к женщине на помощь.
   В объятиях N Анна Павловна впервые почувствовала себя женщиной, а может быть, так подействовала куча зелёных бумажек, которые высыпались из картонной коробки при её падении на грязный асфальт, и на которую он её положил.
   Муж Анны Павловны в это время стоял в толпе зевак на Каменном мосту и смотрел, посасывая пиво, как горит здание российского парламента. Он ещё не знал, что ему дали отставку.
  
  
   Соединив свои сердца таким необычным способом, Анна Павловна и господин N первым делом сделали ребёнка мужского пола. Могли бы сделать ребёнка женского пола, но ребёнок мужского пола анатомически сложнее, а значит интереснее его делать.
   Анна Павловна и господин N сделали ребёнка из пластилина, пластилин нежней, чем глина. Чтобы оживить ребёнка, использовали старый еврейский способ. Вложили ему в рот карточку с квадратными буквами и, пожалуйста, он ожил. Правда, здорово! Никаких тебе проблем с лишним весом, кровотечением, тошнотой. Главное, тужиться не надо были.
  
  
   Жизненный путь господина N не был усыпан розами с самого детства. Его мать вышла замуж студенткой-первокурсницей за молодого специалиста в области изготовления взрывчатых веществ. Он был лет на шесть её старше. Решающую роль в её выборе сыграли внешность молодого человека и его манеры. Он был похож на актёра Вячеслава Тихонова и имел обыкновение переносить свою избранницу на руках через лужи у дверей Дома культуры подрывников, куда они ходили на танцы. Ещё он танцевал твист, почти как Чабби Чеккер.
   После свадьбы выяснилось, что муж любит выпить и волочиться за каждой юбкой. Эти свои увлечения он объяснял необходимостью поддерживать связи с нужными людьми. Действительно, в СССР всего всем не хватало, а папа господина N выбирал себе в собутыльники и любовницы исключительно заведующих складами, начальников баз и директоров магазинов, в крайнем случае, товароведов. В результате дом семьи N был полная чаша: стенка, цветной телевизор, ковры, хрусталь, подписные собрания сочинений, магнитофон, кинокамера. Главное, икру ели не только по праздникам и одевались так, как нравится, а не в то, что достали. Мама N это ценила и считала недостатки мужа продолжением его достоинств, тем более, что у неё было много дел.
   Она родила мальчика. Это был будущий господин N. Мама училась в институте. Бабушки были ещё молоды, чтобы остаться на пенсию и сидеть с внуком, поэтому его уже в два месяца отдали в ясли, где он постоянно болел. Даже дизентерия была у младенца. Он чуть не умер от обезвоживания организма, но всё обошлось. Все считали его заговорённым из-за одного случая.
  
  
   Мама N гуляла в выходной день с будущим господином N в коляске. В сквере она встретила знакомую. Та гуляла с дочерью. Дочь уже ходила сама и говорила. Увидев в коляске живого младенца, она упросила его маму дать ей её покатать. Легкомысленная женщина согласилась. Девочка стала катать коляску. Матери сели на лавочку в сквере, увлеклись болтовнёй. Девочке сквер скоро наскучил, и она выкатила коляску на улицу. Улица была тихая. Прохожие и те были редкостью. Разве. Что собака улицу перебегала или кошка. Но в тот день всё было иначе. Откуда ни возьмись, появился тяжёлый грузовик, управляемый пьяным водителем. Он на дикой скорости несся прямо на девочку с коляской. Девочка в страхе бросила коляску и побежала к матери с ужасным криком. Коляска осталась на месте, и вот-вот должна была быть раздавлена в лепёшку вместе с будущим господином N. При этом пьяный водитель и не думал тормозить. Он совсем не о чём не думает, потому что была Троица, а Троица - престольный праздник его деревни, откуда он уехал после армии в город, потому что не хотел работать в колхозе за "палочки", а хотел, чтобы всё было культурно. То есть, восьмичасовой рабочий день, оклад, тёплый сортир, кино, вино и домино по воскресеньям. Всего этого водитель добился, но по ночам ему всё равно снился отчий дом, туман над рекой, скрип колодёзной цепи. Поэтому на Троицу он воздал должное водке с пивом. "Ёрш" подействовало на него как снотворное. Короче говоря, заснувший водитель упал на руль, и резко свернул его, чуть-чуть не доехав до коляски. Автомобиль врезался в чугунный забор, который отгораживал сквер от улицы. Водитель отправился в Небесный Дом Колхозника. Младенец чудесно уцелел. Но сотрясение участка ноосферы вокруг него было настолько сильным, что в его сознании и подсознании, и Бог знает, где ещё, на веки застряло представление о враждебности и непредсказуемости окружающей среды. С годами это представление стало всё больше и больше определять его поведение.
  
  
   Семи лет N, как все, поступил в первый класс. На ближайшие десять лет жизнь его была запрограммирована. Сначала радостное следование всему, что буде предложено какой-нибудь Софьей Власьевной.
   "Палочки" писать, "крючочки"? Пожалуйста! Яблоки вычитать или складывать кубики? Ради Бога! Открытку к 23 февраля склеить? Ура! Эстафету пробежать? Сколько угодно! Про Лукоморье выучить? А ещё можно про Вещего Олега?
   Через три года при переходе из начальной школы в основную школу следует смена поведенческой парадигмы учащегося, так как вместо одной учительницы, которая ведёт все предметы, появляется целый сонм педагогов. Каждый из них считает свой предмет главным. Изначально репрессивный характер школы, воплощённый в том, что центральное место в школьном космосе занимает классная доска, как чёрные дыры во Вселенной, поглощающая энергию, многократно усиливается. Репрессия необратимо вызывает агрессию. Учащимся в основной школе особенно присуще деструктивное поведение. Списывать, прогуливать, подкладывать кнопки учителям на стул - вполне нормально в эту пору. Тогда же отроки и многие отроковицы приобщаются к сексу, вандализму, табакокурению, токсикомании, алкоголизму и лёгким наркотикам, этим традиционным демонстрациям подросткового нонкомформизма, и одновременно брутальным способам релаксации. Конечно, советская власть придумала способы снижения социального вреда этих естественных проявлений отроческой психологии.
  
  
   N, как все, был последовательно октябрёнком, пионером, комсомольцем. Сдавал макулатуру, металлолом, членские взносы. Как все играл в "Зарницу", в "Орлёнок", сдавал нормы ГТО. Но для социализации N возникло непреодолимое препятствие.
  
  
   Со второго класса N стал лепить из пластилина. Вышло это так. На медицинском осмотре у него обнаружили искривление позвоночника, и освободили от физкультуры. Чтобы занять N на этих уроках учительница дала ему пластилин. Сразу возник вопрос, что лепить. Обычно дети лепят зверюшек, монстров, фаллосы. Начал было лепить всё это и N. Но учительница дала по рукам. Она сунула ему под нос книжку про набеги монголов на Русь, и велела слепить для класса сцену монгольского набега на древнерусский город. Это должно было быть учебное пособие для класса. Учительница пригрозила "парой". N приступил к работе, и мало по малу втянулся. От исторической конкретики он со временем отошёл.
   Мальчик слепил из пластилина целый новый мир. Мир располагался на больших кусках фанеры. Он состоял из нескольких империй. Каждая включала в себя множество народов. Всем им N придумал названия, языки, обычаи, историю, религии. Империи сражались друг с другом, поглощая друг друга и распадаясь. Иногда в этот мир вторгались варвары из неведомых земель. Иногда захватчики были инопланетянами. Раз в год N устраивал конец света и уничтожал мир, чтобы потом его воссоздать заново. Так продолжалось до самого выпускного вечера. Он посетил его, но только, чтобы взять аттестат. Пьяное запоздалое примирение мучителей и жертв его нисколько не привлекало.
  
  
   Что касается искривления позвоночника, то с этим, как позже выяснилось, вышла ошибка. Врачи перепутали флюорографические снимки.
  
  
   Папа мог его устроить в институт на факультет взрывчатых веществ, но, съездив на день открытых дверей, юноша понял, что это не его. Он, конечно, любил уничтожать время от времени свой пластилиновый мир, но кто бы ему позволил применить полученные знания для уничтожения настоящего. Поэтому N даже не пытался поступить в вуз.
   Год после школы до призыва он провёл в фотолаборатории НИИ, где работал его отец. Там он печатал фотографии опытов со взрывчатыми веществами. Там же он научился делать коллажи. Совмещал изображения взрывов с видами Москвы. Однажды начальник поймал его за этим занятием. Во избежание скандала пришлось написать заявление об уходе по собственному желанию.
  
  
   От нечего делать N решил поступить в вуз, чтобы провести время до призыва в армию. N поступил в пед, там требовались мальчики. Он учился на гео-био, больше всего ему нравилась экономическая география, разливное пиво и добрые девчонки с физвоса. Предупреждали о наличии триппера.
  
  
   В армию N пошёл служить с удовольствием. В те времена СССР вёл войну в Афганистане. Юноша тешил себя надеждой увидеть воочию, как в реальности происходит конфликт между империями. Но в Афганистан парнишку не взяли. Ему нашлось место на Дальнем Востоке. Там располагалась одна из частей космической разведки. В этой части N прослужил два года фотолаборантом, размножая разведсправки, составленные из данных, похищенных с вражеских спутников и репродукции с картин Бориса Вальехо, которые шли у поваров за порнографию. Поэтому N был сыт, пьян и нос в табаке. В свободное время он ходил гулять в тайгу, и однажды даже видел тигра. Но тигр был с другой стороны колючей проволоки, и бойцу невидимого фронта ничего не грозило.
   Дедовщина миновала N. Он помогал дедам делать дембельские альбомы. И они не трогали его. К концу службы N даже сумел сколотить небольшой капиталец. Впрочем, он спустил его, даже не добравшись до дома. Аэропорт Владивостока находится довольно далеко от города. N увольнялся из армии под Новый год. Авиабилетов в свободной продаже не было. Нужно было ловить бронь. Но N было в падлу торчать в аэропорту сутками. Он наезжал туда временами на такси из Владивостока, где снимал номер в гостинице. Таксист же обеспечивал дембеля горячительными напитками и шлюхами, которые развлекали его минетами.
  
  
   Дембельнувшись, N не пошёл работать в школу. Он вернулся в фотолабораторию папиного НИИ. Армия сделала его немного конформистом. В армии он понял, что его профессия золотая жила. Это был уже 1988 г.
   По всей стране разворачивалась антиалкогольная кампания, самоубийственная для Горбачёва, последнего советского деспота, развязавшего её.
   Затевая борьбу с пьянством, Горбачёв, вероятно, хотел избегнуть нежелательных инцидентов, вроде описанного в знаменитом анекдоте про неожиданное появление валенка на пульте управления баллистическими ракетами и исчезновение в связи с этим США. На самом деле он добился того, что связанная ранее алкоголем, тёмная энергия масc вырвалась на свободу и заметалась в поисках приложения.
   Нельзя сказать, что Горбачёв и его сподвижники ничего не предложили народу взамен водки. Они предложили народу на выбор пиво, наркотики, уголовное преследование за их употребление, распространение и пропаганду было значительно смягчено, свободу частного предпринимательства, свободу творческого самовыражения и политические свободы. В результате гомогенный советский социум расслоился. Все вдруг стали неофитами чего-либо, и приобрели свойственную неофитам нетерпимость к другому, непохожему на тебя. Особенную ненависть стал вызывать сам инициатор перемен в СССР.
   Что же это за деспот, который допустил такое, что в одной семье, под одной крышей живут ветеран-сталинист, токарь-алкоголик, коррумпированная работница торговли и начинающая проститутка, экспериментирующая с психоактивными веществами. При этом деспот всё время призывает всех к тому, чтобы жить дружно, что твой кот Леопольд из мультфильма. Как может жить дружно армянин с азербайджанцем, ингуш с осетином, узбек с турком-месхетинцем и т.д., когда они стоят рядом на одном базаре, и торгуют одними и теми же товарами.
  
  
   Какое-то время социальное напряжение снималось бурным развитием шоу-бизнеса. По стране стали гастролировать бесчисленные рок- и поп-группы. Они несли людям счастье растворения в дионисийских оргиях. Тысячи людей набивались на стадионы, чтобы вволю повыть и потрясти членами, ведь в обычной жизни такое поведение не является социально приемлемым. Каждый такой придурок хотел иметь у себя на белой стене фотографию кумира, который подарил ему радость раскрепощения и готов был за это платить.
  
  
   N стал покупать журналы и газеты со слепыми фотографиями рок- и поп-идолов. На работе он их перефотографировал, ретушировал и размножал, а потом сбывал перекупщикам из комитета комсомола, которые наладили централизованный сбыт этого дерьма через систему политической учёбы на предприятиях и в учебных заведениях.
   Денег у N было как грязи. Он хорошо в ней вывалялся. В булочную ездил на такси, три раза гонореей болел, обклеил сортир червонцами. Так бы и сгинул в мутном омуте перестройки. Зарезали бы его чеченцы ради справедливого перераспределения материальных благ или токсикоманы, чтобы купить очерёдной тюбик "Момента", если бы N не опомнился.
  
  
   Лежал однажды N в своей отдельной квартире на тахте и смотрел на потолке "мультфильмы". Намедни он пережрал поддельного амаретто" пополам с палёной водкой и теперь ловил глюки. Среди прочих образов, чебурашки в будёновском шлеме, Клавки из "стекляшки" с акульими зубами в два ряда, Гребенщикова в бикини, он вдруг увидел пластилиновый лик императора Ринтинтина XXVIII из династии Бульвер-Литтонов, правившего в империи Драпендрутта. Это была последняя империя, которую слепил N. Он слепил её, учась в десятом классе. Кроме неё было ещё две империи, но Драпедрутта оказалась самой мощной из них и поглотила их. Эта империя отличалась высочайшей культурой. N сам удивлялся, как могли пластилиновые существа создать систему каналов, оросивших пустыню Аренаф, и прославивших свой трудовой подвиг в поэмах, трагедиях и операх. Но эту империю, как прочие до неё, постиг ужасный конец. На это раз пластилиновая цивилизация была уничтожена метеоритным дождём. Метеориты представляли собой лабораторные гирьки. Во время выпускного вечера N воспользовался общей суетой и похитил их из лаборантской комнаты кабинета физики.
   Император Ринтинтин XXVIII погиб в ужасных корчах одним из последних обитателей Драпедрутты, вероятно, понося своих несправедливых богов, то-то N тогда икалось. И вот он явился, чтобы сказать N:
  -- Хватит, паря, саморазрушением заниматься. Ты избран Провидением, чтоб быть не прахом, попираемым, но творцом и разрушителем миров.
  -- Что же мне теперь идти в "Канцтовары" за пластилином и за фанерой в "Стройматериалы"? - поинтересовался N у императора.
  -- Зачем же! Оглянись вокруг! Мир рушиться, но сквозь руины прорастает новый...
  -- А я здесь при чём?
  -- Ты участвуешь в процессах.
  -- Участвую, но как всё это мелко.
  -- Участвуй по крупному.
  -- Как?
  -- Не пропивай деньги, не издерживай их на публичных женщин, не покупай разную ерунду. Зачем тебе телевизор с видаком в сортире?
  -- Как зачем? Сидишь, хезаешь, просвещаешься.
  -- Просвещаться надо в библиотеке или в Планетарии.
  -- Закрыли Планетарий.
  -- Ну, в театре. Театры не закрыли.
  -- Нет, театров много. Только я в них сплю.
  -- Не храпишь?
  -- Вроде нет.
  -- Тогда ладно. О чём я?
  -- О том, что в сортире надо срать, а просвещаться в другом месте.
  -- Правильно, а то граница между сортиром и окружающим миром сотрётся. Весь мир будет один сплошной сортир.
  -- Ну, если он будет, как мой, то это, хотя бы прикольно...
  -- Балбес!
  -- Чего ты ругаешься, я же тебя создал.
  -- Ты же меня и уничтожил.
  -- Имею право. Я - демиург.
  -- Ты был им, а теперь ты говно, плывущее по течению.
  -- Я не говно.
  -- Говно. Ты и сейчас вон лежишь в говно пьяный.
  -- Это правда. К чему скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война. Война классов. Знаешь, как нас, мало-мальски обеспеченных людей ненавидят всякие пролы. Те же менты. Ведь перед ментом всё время возникает дилемма купить у меня портрет своего кумира, какого-нибудь Вовика или Шурика в обнимку с гитарой или тушенки с макаронами. Жить в такой обстановке психологически тяжело. Надо же мне как-то расслабляться. Ты бы посидел с моё в фотолаборатории, в темноте, духоте, влажности, печатая рожи этих придурков. Всех этих козлоголосых Юриков, Витенек, Бориков.
  -- Не печатай.
  -- А жить на что?
  -- Живёшь ли ты? Ты печень свою разрушаешь.
  -- Ну и?
  -- Ты деньги в рост пускай.
  -- То есть, в долг, давать, под проценты.
  -- Дурак! Дело какое-нибудь придумай, полезное. Ты же демиург.
  -- Какое дело!
  -- Тупица. Вот, к примеру, ты говно.
  -- Опять за своё!
  -- Ладно, ладно, не обижайся. Ты давно посещал общественные туалеты?
  -- Бываю иногда.
  -- Нравятся они тебе?
  -- Воняют. И почитать нечего.
  -- Ну вот. Есть над, чем подумать. Учёным давно известно, что лучше всего усваивается информация во время процесса дефекации.
  -- Типа, природа не терпит пустоты!
  -- Точно! Вот, тебя пролы не любят. А что ты сделал, чтобы они тебя полюбили?
  -- Цены я не могу снижать. У меня себестоимость большая.
  -- И не надо цены снижать. Надо просто толково объяснить, что высокие цены это неизбежная плата за высокое качество.
  -- А как я им это объясню?
  -- Подумай.
   Тут, кстати, N захотелось подумать, то есть сходить облегчиться. Усевшись на очко, N не стал включать видео. Он решил действительно подумать. Итогом его раздумий стал проект создания сети общественных уборных-читален. Было бы слишком банально выдавать посетителям прессу за счёт заведения, N придумал выдавать посетителям уборных туалетную бумагу. На ней должно было быть напечатано какое-то полезное чтиво. Дело было за финансированием.
  
  
   Проект уборных-читален почти сразу нашёл щедрых инвесторов. Это был консорциум нескольких иностранных гуманитарных корпораций, вроде "Рэнд-корппорейшен", которых за живое взяла проблема возвращения России на столбовую дорогу цивилизации.
  -- Действительно, сколько можно пугать прогрессивное человечество то казачьей нагайкой, то ГУЛАГОМ, то Чернобылем. Пора, пора уже занять свою нишу в мировом разделении труда, - говорил козлобородый носатый господин в цилиндре, прихлёбывая виски.
  -- Дал им Господь нефть и газ, ну и качайте его на благо всего человечество, а уж человечество вас не оставит своими заботами, снабдит всем прочим - автомобилями, презервативами, колбасой и т.п. - вторил ему другой господин нос картошкой, щёки по плечам и в ковбойской шляпе, раскуривая настоящую "гавану".
  -- Другое дело, что слишком много их на трубе сидит. - заметил щуплый очкарик в фуфайке с гербом гарвардского университета, свёртывая "косяк", - Вот для сравнения, хороша страна Норвегия, и чисто там, и безопасно, даже собаки лают строго с семи утра до одиннадцати вечера, и тоже на нефти сидит, но там пять миллионов жителей, а у них чуть ли не триста миллионов. В результате у норвежцев на рыло приходиться четыре тысячи нефтедолларов, а у них только сто пятьдесят нефтедолларов. Им бы население сократить раз в двадцать, и тогда бы у них уровень жизни сразу вырос до нормального. Мы, почему обратили внимание на господина N и его прикольные идеи насчёт сортиров? Мы обратили на него внимание потому...
   Эта троица сидела в овальном зале Белого дома перед большим телевизором. По телевизору шла прямая трансляция из гостиной семьи Ивановых, которая после тяжёлого дня, наполненного стояниями в очередях, политическими дискуссиями в курилках, имитацией трудового и учебного процессов, сидела, скрючившись в креслах и на диване перед голубым экраном и, внимала сеансу гипноза программы "Взгляд".
  -- Мы будем жить как в Швеции! Мы будем жить как в Швеции! - завывал молодой человек, похожий на гигантского сурка, делая пухлыми холёными ручками таинственные пассы.
   За спиной молодого человека ходила пьяная толстая девка с фингалом под глазом в грязной ночной рубашке и делала ему пальцами "рога". Этого никто не видел, кроме президента США, который тоже присутствовал в овальном кабинете, но он спал, уронив голову с идеальным пробором на руки. Рядом стыла большая чашка чая с молоком.
  
  
   Всё у них получилось.
  
  
   Накануне нового 1992 года в Кремле собралась небольшая компания мужчин, чтобы немного покамлать по старой памяти. Они сменили костюмы и туфли на кухлянки и унты, выпили мухоморной настойки и вышли на площадь перед Успенским собором. Там из столетних кедров низкорослые, узкоглазые стройбатовцы уже соорудили большой колодец. Его доверху засыпали иконами, синими томами Ленина и чертежами из КБ имени Королёва. Сверху с помощью подъёмного крана всё это сдобрили авиационным бензином.
   Компания рассредоточилась вокруг кедрового колодца. Каждый держал в руках бубен и колотушку. Старшим в компании был высокий седой мужчина с бабьим лицом. Он плюнул в колодец, и тот вспыхнул красным пламенем. Сию же секунду все мужчины закружились на месте, забили колотушками в бубны и завыли на разные голоса. Громче всех выл старший и подпрыгивал на месте. Постепенно разноголосый вой стал принимать вид песнопения, исполненного самого мрачного торжества:
  

Ванька - петька - афанасий

Никогда лицо не красит

Человечину не ест

Ты зачем зашёл к нам в лес

Жил бы сам себе в суглинке

Небо там тебе с овчинку

Есть съедобная трава

Тебя любит татарва

Нет, понёс тебя Исус

К нам в Сибирь вводить в искус

Нашу бабу отыскать

Чтоб толпой её поять

Ты зачем украл её

Будет горе за неё

И тебе и всем твоим

Уморим, уморим

Всю Россию уморим...

  
   На камлание с ужасом и удивлением смотрели офицеры КГБ, выставленные в охранение. Что они могли поделать, связанные присягой. Дрожать от негодования и жестикулировать, тихонько матерясь. Только один офицер был спокоен. В его прозрачных глазах читалось здоровое любопытство.
  -- М-да, - сказал он сам себе вслух, - Здорово обмишурились ермаковы казачки, когда спёрли у самоедов их золотого истукана и переплавили своим манькам, да анькам на кольца и браслеты, а шаманов всех не перебили. Ишь, сколько у них последышей оказалось. Эх, ты, русский авось! Теперь вся история на фиг пошла... Ну, ничего, сделаем работу над ошибками.
   Никто ещё не знал, что это был будущий президент России, не знал и N, который скакал мелким бесом вокруг жертвенного огня и то лаял по-собачьи, то мяукал по-кошачьи. Его лицо, искажённое гримасой экстаза, очень хорошо получилось на оперативных фотографиях. Не зря будущий президент России вертел время от времени пуговицу на своей форменной шинели.
  
  
   Всё вышеизложенное припомнилось господину N по дороге в Кремль. Разумеется, после разговора с женой он отменил своё выступление перед студентами на торжественном университетском акте. Счастливые студенты пошли пить пиво, а олигарх поехал на поклон к президенту. Они были добрыми знакомыми настолько, что не было необходимости специально созваниваться и договариваться о встрече. Президент, как разумный человек, хорошо понимал роль крупного бизнеса жизни страны, и держался с олигархами накоротке.
  -- Будут проблемы, милости просим ко мне в Кремль, запросто без звонка, - говорил президент олигархам после встреч с ними на татами. - Главное, чтобы я был на месте. Тут уж будьте любезны, поддерживать связь с моей канцелярией...
  
  
   У N связь с президентской администрацией была отличной. После нескольких коротких звонков секретарша выяснила, что президент, как на зло, находиться в Кремле. Не хотелось N его беспокоить, но разве это бабе-дуре объяснишь, а без бабы, то есть супруги законной тоже нельзя, всё же она мать твоего наследника, и вообще...
   N ласково посмотрел на свою секретаршу. Она забралась с ногами на сидение и с отсутствующим видом смотрела за окно. Из глубокого выреза её блузки кокетливо выглядывал кусочек кружевного белья.
  -- Эх! - коротко вздохнул N и положил руку на обтянутую прозрачным чулком ногу девушки. Та дрыгнула ногой, отстань, мол...
   Олигарх не стал настаивать. Он тоже стал смотреть за окно. Там мелькали радостные лица москвичей и гостей столицы, поглощённых пожатием плодов бума потребительского кредита.
  
  
   Будучи демократом, N не использовал специальных сигналов, и прежде чем его скромный автомобиль проехал через Спасские ворота на территорию Кремля, вдоволь настоялся в пробках. Они его даже, в какой-то степени, радовали, зримое доказательство экономического роста и роста благосостояния населения.
  
  
   Президентские гвардейцы в высоких собольих шапках и красных парчовых кафтанах с бердышами наголо проводили господина N через сад камней к дверям кабинета самого. Здесь олигарх остался один.
  
  
   Он долго изучал рисунок поверхности дверных створок, пытаясь угадать в древесных разводах очертания знакомых материков и островов. Почему-то вспомнились собственноручно изготовленные империи. Они занимали острова и материки правильных геометрических форм, ведь это были куски обычной фанеры, квадратные и прямоугольные.
  -- Китайцы представляли себе в древности мир в виде квадрата, - сказал вслух N и постучал, но не просто, а постарался воспроизвести мелодию российского гимна.
  -- Войдите! - раздалось из-за двери.
  
  
   Когда N вошёл президент пытался поставить какой-то опыт. Перед ним на столе стоял прозрачной сосуд с водой. На его поверхности плавала виноградина. Мякоть из неё президент или кто-то ещё высосал, а кожицу наполнил дробинами.
   Президент поманил к себе олигарха. N подошёл к его столу вплотную. Президент вытряхнул на ладонь из алюминиевой трубочки горсть таблеток шипучего аспирина. Он многозначительно взглянул на олигарха и бросил их в воду. Погрузившись в воду, таблетки выпустили сноп пузырьков. Пузырьки приподняли виноградину, и в тоже мгновение опустили её под воду. Виноградина стала медленно пускаться на дно.
  -- Теперь я знаю, от чего они тонут! - торжествующе воскликнул президент.
  -- Кто тонет? - не понял N.
  -- Корабли в Бермудском треугольнике.
  -- Ага. А самолёты, почему пропадают?
  -- Этого я ещё объяснить не могу.
  -- Но есть идеи?
  -- Конечно.
   Президент вытер руки о белоснежное полотенце с синей ромбовидной печатью, которая означала, что полотенце принадлежит управлению делами московской патриархии. Президент обнял N и усадил его в кресла возле изящного чайного столика. Вся мебель в кабинете президента была из последней коллекции "Шатуры". На столике был сервирован кофе. Президент сам разлил кофе по чашкам. N отказался от предложенного сахара и сливок. Президент добавил в свою чашку и то и другое. Некоторое время кофе пили молча. Наконец, президент поставил свою чашку на блюдце, и, откинувшись в креслах, сказал:
  -- Слушаю тебя.
   Олигарх тоже поставил чашку на блюдце. Он сидел в кресле прямо, сжав колени. Пытаясь пропихнуть ладони между ними, N хрипло произнёс:
  -- Моя просьба, в свете текущих событий, может показаться Вам странной, но обстоятельства таковы, что я не могу не...
  -- И ты туда же, - прервал его президент и отвернулся.
  -- Я не понимаю Вас, - приподнялся в креслах N.
  -- Свалить хочешь? Отпрашиваться пришёл? - президент пристально рассматривал карту мира. Некоторые страны были отмечены флажками. Особенно много флажков было на Британских островах.
  -- Откуда вы знаете? - сел в креслах олигарх и развёл руками.
  -- Я, брат, всё знаю, - строго посмотрел на N президент, - А что не знаю, чувствую. Эх, Рома, знал бы ты, какую ты бодягу замутил...
  -- При чём тут Рома? - сжался олигарх в креслах.
  -- Да дело не в Роме, а в бабе его.
  -- В бабе его... - эхом вторил президенту олигарх.
  -- Знаешь, старик, я сам среди баб живу, но иногда мне кажется, что в поговорке "всё зло от баб" есть зерно истины.
  -- Всё зло от баб? - удивился N, расправляя плечи.
  -- Да, старик, похоже на то. Ты, думаешь, Рома чего на туманный Альбион свалил? От большой любви к футболу, что ли?
  -- Он выбрал свободу? - сделал предположение олигарх.
  -- Какая к едрене фене свобода! Баба его, Верка-Вертолёт, запилила. Ей, мол, врачи климат московский поменять предписали на лондонский. Зимой, курва, мёрзнет, а летом задыхается... Нечего без трусов ходить, а торфяннники мы уже обводнили.
  -- А у него баба есть?
  -- У кого?
  -- У Ромы.
  -- У Ромы баба есть. Я ж говорю, Верка-Вертолёт.
  -- Законная?
  -- Добро б, законная! А то так, сожительница... В стриптиз-клубе с шеста снял.
  -- Чем же она его так взяла?
  -- Чем бабы берут... Не даром у неё погоняло "Вертолёт"...
  -- Ага...
  -- Вот тебе и "ага"...
  -- Моя баба законная.
  -- Я знаю.
  -- Уже в Лондоне живёт. Сын на Мальте...
  -- А ты значит, в Москве... Тяжело, конечно... Вези их сюда. Здесь прикольно! "Moody's" нам инвестиционный рейтинг повысил. Скоро закрутятся дела!
  -- Кто спорит... Только...
  -- Пилит?
  -- Спрашиваете...
  -- Чего пилит? Не ебёшь, потому что...
  -- Да нет. Ей там ёбарей хватает. Хочет жить всей семьёй в маленьком домике, увитом плющом и виноградом на Рейне, чтобы...
  -- Где?
  -- В маленьком домике, увитом плющом и...
  -- Я имею ввиду географически.
  -- На Рейне.
  -- В Германии, то есть.
  -- В ней.
  -- Ну, ты, брат, того... Ты, брат, это... - президент вскочил с кресел и забегал по кабинету. Нечаянно уронил глобус.
  -- Ой! - тихо сказал N и спрятался под кресло.
  -- Не ссы! - строго сказал президент и вытащил олигарха за шкирку из-под кресла, - Матрос салагу не обидит...
   Президент крепко обнял господина N и троекратно его расцеловал. Олигарх зажмурился.
  -- Поезжай! - провозгласил президент, отрываясь от N.
  -- Куда? - спросил слабым голосом олигарх, опускаясь на пол.
  -- Не на Колыму, в Германию. - Засмеялся Олигарх и воткнул флажок в коричневое пятно Германии на карте.
  -- Понял, понял, понял... - зачастил олигарх, поднимаясь на ноги.
  -- Молодец, понятливый, - улыбнулся олигарх, - Только, извини, старик, просто так, я тебя отпустить не смогу.
  -- Я понимаю.
  -- Поэтому жди гостей.
  -- Из прокуратуры?
  -- Ещё из налоговой... Пойдёшь на Запад, как жертва преследований бизнеса по политическим мотивам.
  -- А можно я "Реал" куплю?
  -- А пособником чеченских сепаратистов быть не хочешь?
  -- Нет.
  -- Поэтому терпи. Бабу то с сыном любишь?
  -- Люблю. Особенно сына. Жалко мне его.
  -- Чего так?
  -- Он на спор червяка съел.
  -- Слово пацана?
  -- Слово пацана.
   На этом они и расстались.
  
  
   Спустя несколько месяцев Анна Павловна, господин N, их сын и молодой овчар Отто сидели вечером на диване перед телевизором в маленьком увитом плющом и виноградом домике на Рейне.
   Анна Павловна красила на ногах ногти. Господин N спал. Их сын листал японские комиксы. Отто выкусывал блох.
   "MEGANEWS" показывал в записи какое-то американское ток-шоу, в котором принимал участие российский президент. Ток-шоу вёл толстый мужик с растрёпанными седыми бакенбардами. Он вёл его так энергично, что у него съехал галстук на бок, а на рубахе были видны тёмные пятна пота. В частности, мужик спросил элегантного как "Bentley" российского президента:
  -- Why are they running from you, Mr. President?
  -- My English is not good enough, but I'll try to explain... All evil comes from women.
   Мужик насупился. Но президент одарил его такой простодушной улыбкой, что тот не мог не рассмеяться. Ведущий смеялся долго, при этом он бил себя по ляжкам ладонями.
   Анна Павловна на миг оторвалась от ногтей, чтобы посмотреть, что смешного происходит в телевизоре, но тут же вновь вернулась к своему занятию. Стала вынимать вату, которая торчала между пальцев.
   Господин N всхрапнул, но не проснулся, пожевал губами и чмокнул.
   Их сын даже не поднял голову от комиксов.
   Только Отто, повернув морду набок, уставился в телевизор. Ему показалось, что президент России ему подмигнул.
   В комнату вошёл Гаврила.
  -- Катька спрашивает, когда прикажете ужин подавать? - обратился он к Анне Павловне.
  -- Через полчасика... - откликнулась Анна Павловна, - А что она делает?
  -- С Лукерьей в лото играет.
  -- Ты газон постриг?
  -- Давно уж.
  -- Ладно, иди...
   Гаврила вышел. По телевизору началась реклама жевательной резинки компании "Рот Фронт".
  
  

К О Н Е Ц

  

Октябрь 2003 г.

  
  
  
   61
  
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"