Доброго времени суток. Я не знаю в чьи руки попадёт моя писанина, но крайне надеюсь, что вы человек ответственный и отнесёте его куда следует. В полицию или лучше в местное отделение ФСБ. Сразу предупрежу, что порой буду писать сумбурно и сбивчиво, ибо его голос не даёт нормально думать. Так же спешу оповестить, что некоторая терминология будет отличаться от общепринятой в горном деле. Хоть я и работал в шахте, но у нас была определённая специфика, которую не имею права раскрывать. Я не скажу вам: что мы добывали и добывали ли вообще. Так же оставлю в секрете, где эта шахта находиться: в Якутии, в Кузбассе или в Донецке. А может быть даже на Севере Казахстана. Ни какой подробной информации раскрывать не стану. И не только потому, что подписал документы о неразглашении. Просто крайне не желаю, что этот посёлок наводнили блогеры, тик-токеры или ещё кто-нибудь жадный до подобной информации. Я не хочу стать виновником чьих-то смертей. За последнее время мне и так пришлось увидеть многое. Но и молчать тоже не могу. Кто-то должен рассказать, что там произошло.
Ребята горняки сразу поймут, что наша шахта отличается от общепринятой. Например, от угольных предприятий Кемеровской области. У нас хоть и схожая, но своя терминология. Так же свои технологические процессы. К примеру, я не слышал, чтобы в обычных шахтах делали глухие вертикальные стволы метров на 20 лишь с одной целью. Целью разведки. Да и если вы это скажите, хоть одному горняку, он справедливо покрутит пальцем у виска. Эту систему не преподают ни в одном техникуме или политехе.
После событий, которые опишу ниже, я собрал семью, и, бросив квартиру, мы покинули наш посёлок. Привёс к брату, а он, поклялся, что отправит их в другой город, который я не буду знать. Да и если честно это уже не важно. У них всё будет хорошо. Сам же сейчас пишу это письмо. Или как можно назвать эту писанину? Раньше я читал книги запоем и имел довольно богатый словарный запас. Сейчас оно мне не даёт даже нормально и спокойно подумать.
Но хватит вступлений. Я хоть и в здоровом уме, но голова тяжела, а перед глазами порой плывёт красный туман. И его зов. Его чертовый зов, который особенно силён по ночам. Оно или он (я так и не могу до конца понять) зовёт к себе. Манит. При этом, не обещая ничего, кроме мучительной смерти. И как не глупо это звучит - ты этого начинаешь желать. Ты просто сгораешь от нетерпения, чтобы тебя убили. Но логика у многих остаётся до самой кончины. Но все. Почти все, кто столкнулся с этим, уже мертвы. Насколько мне известно, из всей смены в живых остался только я. Боюсь, что скоро не смогу ему сопротивляться. Но пока есть время, расскажу вам то, что произошло. Расскажу, как мы пробудили зло.
Всё началось, когда мы вышли на смену. С самого утра меня мучило какое-то нелёгкое чувство. Чувство чего-то необратимого. Будто хотелось куда-то бежать и спрятаться. Самое интересное, определённую нервозность я стал замечать и у других ребят. И это крайне не типично. В виду специфики нашей работы, большинство горняков отслужило в элитных войсках, а много кто и прошёл горячие точки. Так что с крепостью характера всё было на высоте. Но ровно до этого злополучного дня. Ещё раз повторюсь, что порой можно будет, заметит шероховатости в тексте. Это всё его проклятый зов. С общешахтовой терминологией я хоть и знаком, но в висках давит так, что скорой уже буду путать штрек с просекой. Так что дорогие коллеги шахтеры, не обращайте внимания и не забывайте, что у каждого своя специфика. Но хватит. Пора уже к сути.
В тот день мы вышли на новый пласт. И только я вошёл в клеть, сердце заходило ходуном и захотелось аж но выть, от навалившейся и необъяснимой тоски. Да и остальные ребята как будто были на иголках. Даже старший, мужик бывалый и прошедший ещё первую чеченскую в составе ДШБ, как то нахмурился и был особенно не многословен. Двери клети закрылись, и мы понеслись вниз и чем ближе мы становились к пласту, тем сильнее натягивались мои нервы. Если ты дорогой читатель, далёк от горной терминологии, то клеть - это как лифт в шахте, но только открытый и когда несёшься вниз, порой тебе в лицо летят разной степени загрязнённости капли. И в отличие от обычного лифта ощущение совсем иные. Клеть опускается ни так плавно. С первой же секунды складывается впечатление, что из-под ног выбили землю, и ты падаешь в темноту шахты, но где нужно она останавливается, и вы покидаете эту клетку на тросах.
Не знаю, как обстоят дела у других горняков, но лично мы медиков проходим и на "гора" и в самой шахте. Чем это обусловлено, точно не знаю, но с мужиками всегда шутили, что при нашей специфике, грех по пути не накатить. Но понятно, что перед спуском никто никогда не пил. Да и вообще в нашей смене было очень мало выпивающих. Дыхнув в трубку и после замера давления, мы расписывались в журнале нарядов. И после этого, недолго пообщавшись, расходились по своим рабочим местам: кто в проходку, а кто оставался тут. Так же на контроль на конвейерную ленту. К сожалению, не имею права разглашать, почему именно туда уходило до пятой части всей нашей смены, но скажу одно. За тем, что шло по конвейеру, нужно было следить в оба, не смотря на то, что на выходе это просматривалось специальным аппаратом, напоминающий рентген. Но лучше чтобы определённые моменты выявлялись ещё до данного прибора. Но не суть.
Но с самого начала смены всё пошло не так. Во-первых, в шахте не было медика. Это удивило всех. Только после мы поняли почему. Видно руководство знало, что мы пробудим или перестраховалось. Но факт остаётся фактом и, ни механика, ни медика на своих постах не было. Во-вторых, не работали вагонетки. На них не было подано питание. До лавы нам предстояло добираться пешком. И в третьих. Самое странное. Смену не поделили, а всех отправили в проходку. Это мы узнали, связавшись с поверхностью по стационарному телефону возле раскомандировки. Григорыч, старший наш, стал ещё хмурее и, оттаскав при нас всех вышестоящих на матах, приказал выдвигаться в пешем порядке. А в каком бы мы ещё выдвинулись, если вагонетки стояли обесточены? Разведя руками, отправились в проходку.
Чем ближе мы выходили к лаве, тем сильнее терзала паника. Кто-то начал поговаривать о предчувствиях взрыва, но Григорыч быстро пресёк рассуждающих. Просто шахта считалась не опасной. При допустимой концентрации метана в лаве в 1 процент, газа было не более 0,1. Так что о возможности хлопка не могло быть и речи. Первый инцидент произошёл уже в 300 метрах от раскомандировки.
Малой, он же Зелёный, самый молодой шахтёр нашей смены, неожиданно взвыв, попросту сел и начал шептать, что нужно уходить. Прошу заметить, что Глеб, так его звали, служил в разведроте ВДВ. Старшо́й, невозмутимо поднял его и грозно, как бывалый прапор, стал приводить в чувство:
-Малой, прейди в сознание. Тебе что-то мерещится. Или что? Ты что вчера пил что ли?
Глеб, испуганно выпучив глаза, отрицательно мотал головой, а затем поднёс палец к губам, призывая оставаться тише, и указывая рукой в сторону проходки, зашептал:
-Оно там. Оно нас слышит. Его уже пробудили. Мы все умрём.
Григорыч его сильно тряхнул и начал на повышенных тонах разъяснять, чтобы не устраивал панику и что после смены отправит его к медику. Больно он уж не адекватно себя ведёт. Но за Зелёного вступился Миша ГРУ:
-Слушай, старший, я тоже с самого утра что-то чую. У меня на душе, словно кошки скребут. Пацаны не поймите меня не верно. Все знают, что я не трус и заднюю не сдаю. Ну, сегодня, особенно как в клеть вошли, так тошно, что отсюда бежать охота.
Вторым по авторитету после Григорыча был как раз Мишаня, мастер спорта по боксу и замкомвзвода группы разведки. Многие ребята подтвердили его слова. Оказывается, что почти все, а может и все, испытывали неприятные ощущения. Предчувствие, как можно сказать.
-Ребят. А может. Может, вернёмся? Хер на эту проходку. Он там. Я его чувствую.- напугано и глядя то на одного то на другого лепетал Малой. Ох. Насколько же он был прав.
-Отставить панику!- рявкнул Страшо́й и с силой тряханул парня за плечи.- А ты, Глеб, если не прекратишь, то я лично...
Его перебили шипенье в динамике. Забыл упомянуть, что для связи нам выдают радиостанции. Главное, чтобы они при работе не производили искру. Так вот. В динамике сперва стояло шипенье. Долго. Секунд 30. А затем донёсся дикий крик и тирада из несвязанных между собой слов. По крайней мере, на тот момент, не ясных нам:
-Дары. Это всё дыры. Оно выходит из них. Оно оттуда тянет свои щупальца.- я узнал голос. Он принадлежал Сане Рябому со ночной смены.
Затем рация вновь затихла. К тому времени, Григорыч отпустил Малого и все молча, переглядывались между собой. Повисла такая тишина, что казалось мы, слышим как двигаются пласты и как трещит воздух. Да в шахте бывает ощущение, что воздух трещит. По крайней мере, по нашей специфике. И когда Пётр, он старший, решил что-то сказать, динамики раций буквально разорвались от криков. Все перебивали друг друга. Кто-то просил о помощи. Кто-то прощался со всеми. А когда галдёж на миг стих, в эфир вышел один из ребят, к сожалению, я его не узнал, и очень тихо, даже смерено, заговорил:
-Он уже тут. Мы разбудили его. И он нас не отпустит. Он просит, чтобы я посмотрел на него, но я выколол себе глаза. Ребята. Смена. Кто может - уходите. Бегите. Иначе впереди только смерть.
И вновь тишина. Всем стало настолько не по себе, насколько возможно. Петро оглядел ребят и скомандовал:
-Взвод. Кругом и на выход.- все с радостью подчинились, а особенно Глеб Зелёный.
Забыл упомянуть, дорогой читатель, у нас имеется ещё одна особенность, отличающая нас от обычных горняков. В шахту мы спускаемся ни десятками, а по 10-15 человек. Для работы, нас много и не нужно было.
Вскоре произошла первая смерть. Малой, начал по дороге жаловаться на головные боли. Особенно его мучил левый висок. Затем он стал идти всё медленней. Ребята тоже стали притормаживать. А после заскулил, схватился за голову и упал. Когда Петя Семилап попытался его поднять, Глеб вскрикнул, упал на спину, выгнулся и обмяк. И тут же умер. Просто. Без видимых причин. Молодой здоровый парнишка отдал душу по щелчку пальцев. А из его носа, ушей и слезного потока потекла кровь. Мы постарались его реанимировать, но всё оказалось тщетно. После десяти минут, прекрасно осознавая, что к нам скорая сюда не спуститься, оставили это дело. Мы порядка трёх минут, стояли в полумраке штрека, храня молчание. Его нарушил Петро. Он, подойдя к трупу Глеба, сел на корточки и сказав:
-Прости, родной. Зря я так.- закрыл ему кровоточащие глаза и тихо произнёс.- Ребят берите его. Несём по очереди. Не бросим же мы своего бойца.
Это даже не обговаривалось. Мы подняли Зелёного и отправились в сторону клети. И это был только первый погибший.
По возвращению к раскомандировке нас ожидала новая непонятная ситуация. Пётр попытался связаться с поверхностью, но ответом стала тишина. Затем ещё попытка и результат тот же. И когда Старшо́й драконил аппарат в попытках выйти на связь, его окликнул Семилап и показал причину её отсутствия. Обрезанный провод. Пока нас не было, кто-то перерезал провода. Кто именно, я до сих пор не могу предположить. Но как по мне, это больше напоминало диверсию изнутри. Не мог же кто-то спуститься по клети, чтобы перерезать провод. Да и зачем, когда это можно сделать наверху. Да попросту снять трубку и положить рядом. И всё. Не нужно сложных манипуляций.
Мы стояли, прибывая в лёгком шоке. Попытались вызвать клеть. Но нам никто не ответил. И тогда Коля Вострухин вспомнил про резервный телефон. Он был как раз в метрах 20 от раскомандировки. Туда выдвинулись я, Старшо́й и Семилапин Петя. Чтобы не путаться в дальнейшем, Старшего буду звать Григорыч, а Петруху Семилапина- Семилап. Как собственно и делал до этого.
Вскоре прейдя на месте, Григорыч вызвал связь и на наше удивление трубку поднял не телефонист, а наш не появившийся в шахте механик. Он был не вменяем. Я отчётливо слышал, как он плакал. На все требования и вопросы Старшо́го, он только отвечал "Не знаю. Я ничего не знаю", а затем как бы собрал себя в руки и выдал:
-Ребят, простите меня, но клеть я опустить не могу. Приказ свыше. Мне очень жаль.- и снял трубку. Теперь у нас оборвалась последняя связь с поверхностью.
Когда мы пришли, все ребята были на взводе, но не успел Григорыч и рта открыть, как раздался сильный свист в ушах. Мы все как один повалились на землю, хватаясь за голову. В моих глазах потемнело и мне кажется, что я даже отключился на несколько минут.
Когда я встал, то сильно охренел от увиденного. Прошу прошения за жаргонизм, но это самое мягко описание всего. Вася Кот, лежал замертво на земле. У него, так же как и у Зелёного, шла кровь из ушей, носа и слёзных потоков. А вот Лёха Швед, крича и скинув каску, бился головой о стену. И не просто бился. Он метил виском в острые края.
С ребятами мы его схватили, повалили на пол и зафиксировали. Но было уже поздно. Его уже начали бить судороги. Швед добровольно размозжил себе череп. Мы отпустили его.
Лёха умирал долго. Почему то дышал через нос, от чего шумно сопел, пуская кровавые пузыри. Не помню, кто из ребят, предложил прекратить его мучения. Было ясно, что он не жилец. Но не у кого не поднялась рука. Так Швед и отходил долго: в мучениях и беспокойстве. И лишь перед самой кончиной, привстал на локтях, оглядел нас ясными глазами и прошептал:
-Он тут.- и упав, испустил дух.
Но вновь это происходило не лучшим образом. Даже те, кто бывал в самом пекле горячих точек, отвели глаза. Лёху сперва выгнуло, затем начало трясти, а сам он выл, подтянув к себе руки. А после стал мотать башкой, разбрызгивая кровь и, в конце концов, захрипел и, несколько раз ударившись головой и стопами о землю, шумно выпустил воздух и обмяк. Помню, я тогда даже подумал: "Ну, слава Богу" и тут же поймал себя на мысли, что благодарил создателя за смерть своего товарища. Тогда стало не по себе. Но сейчас уже всё равно.
И как только Швед испустил дух, я подошёл Григорычу и предложил выйти на поверхность по наклонному стволу, на что он, сидя на земле и глядя вниз, еле слышно буркнул, что нужно ждать помощи и погибших бросать нельзя. Не помню точно, что говорил, тем более там сильно преобладала не нормативная лексика, но смысл примерно был таков:
-Пётр ты в своём уме? Ты же слышал, ни какой помощи не будет. Нас тут закрыли как бешеных собак наедине неизвестно с чем. Если мы сейчас не уйдём, то все тут и ляжем.
Но он оставался, не приклонен. Старший смотрел вниз и только еле слышно бурчал, шевеля седыми усами:
-Я ребят не брошу. Нужно ждать помощь. Скоро они придут...
И так по кругу. В смерти остальных членов смены вполне можно винить его, а вернее его не разрешение подняться по наклонному стволу на поверхность. Я уже тогда начал за ним замечать странности. Он на толику мгновения посмотрел на меня, и я заметил какой-то безумный блеск в глазах. Будто их затянуло мутным стеклом. Глядя на сходящего с ума Григорыча, я обернулся к ребятам и попытался призвать к их разуму. А затем напрямую обратился к Мише ГРУ, второму человеку после Петра. Я предлагал ослушаться распоряжения старшего смены и покинуть шахту. И пока мы взвешивали все за и против, по шахте вновь пронёсся свист, но на сей раз длительнее и сильней.
Когда я пришёл в себя, то обнаружил на лице кровь. Она шла из носа. Как и у большинства ребят. Но самое удивительное нас ожидало впереди. Лёня с криком убежал вглубь шахты, а Миша упал на пол и рыдал как ребёнок. Он, пуская пузыри, обняв ноги, шептал:
-Я ...Я слышу его. Он не выпустит нас. Он подарит нам смерть...
Напомню, что это Мишаня ГРУ и он далеко не слабого десятка. Духом, он был самым крепким из нас.
И как в хреновых фильмах ужасов, мы решили разделиться: трое, включая Григорыча, остаются рядом с раскомандировкой, ожидать помощи и караулить Мишу. А мы (Я, Петя Семилапин и Коля Вострухин) пошли в поисках Лёни. Но если честно, лучше бы мы его бросили и выдвинулись к наклонному стволу. Так бы выжило больше человек.
Чем глубже мы шли в лаву, тем нам становилось страшнее. И самое интересно, что мы и не знали, что нас так пугало. Порой накатывал какой-то первобытный страх, и тогда хотелось с воплями бежать обратно. А лучше. Лучше покончить с собой, лишь бы этого прекратилось. Нестерпимый ужас, о которого леденеет в центре груди. Но пересиливая себя, мы шли вглубь шахты. А вскоре и сам Лёня вышел на связь.
-Ребят. Ребята. Я не знаю. Я в проходке. В самой проходке. Я не помню, как тут оказался. И тут такое. Это вам нужно видеть. И это... Прейдите за мной.
Когда мы дошли до проходки, Лёня сидел на полу, и, обняв ноги, раскачивался вперёд-назад. Увидев нас, он только устало улыбнулся, но своё странное действо не прервал. Когда мы подошли к нему, он только загадочно прошептал:
-Вверх. Смотрите вверх.
Мы перевели фонари выше и застыли на месте от недоумения. Потолок покрывали десятки отверстий размером с футбольный мяч. Я подошёл и посветил вовнутрь. Эти дыры напоминали кем-то выгрызенные норы. Из них воняло купажом чего-то кислого и газа пропана. Я провёл фонарём вдоль лавы. Данными дырами был изъеден весь потолок. Неожиданно мой взор упал на датчик метана. Он показывал 5 процентов. Достаточно, что бы вся шахта взлетела на воздух. Сказав это ребятам, я направился к Лёне, чтобы привести его в чувства. Теперь он уже немного успокоился и раскачивался взад-вперёд. Мимо меня прошёл Колян, что-то невнятно бормоча. Это привлекло и меня, и Пётю.
Взор Вострого затянула пелена, а слов было вообще не разобрать. Он не спеша засунул руку в карман и вынул зажигалку. У нас буквально отвисла челюсть. Чирк! И от этого звука у меня поледенело в душе, и онемели ноги. Но отсыревший кремень не дал искру. Коля что-то недовольно пробурчал, повертел зажигалку в руке и когда хотел повторить попытку, тут же оказался сбит с ног и придавлен к полу Семилапым. Повернувшись ко мне, Петруха крикнул:
-Тёма, ты чё встал? Дави ему руку. Он нас на воздух пустит. - это привело меня в чувство и я наступил товарищу кирзовым сапогом на руку и что есть силы придавил.
Кости кисти затрещали, Коля застонал от боли, и кулак медленно разжался. Я выхватил зажигалку и сунул в карман, а озлобленный Пётя перевернул Коляна и начал душить, вцепившись руками в горло.
-Ты что ж курва придумал? Ты нас, что на воздух хотел пустить? Да я тебя как кутёнка сейчас удавлю.
От всего происходящего у меня закружилась голова. Один друг душит второго, а тот кроме как что-то невнятно бурчать, ничего не предпринимает. А Лёня вновь стал раскачиваться, взад-вперёд, истерично хихикая. Всё сильно напоминало съезд сумасшедших.
Понимая, что ещё секунд десять, и мы не досчитаемся ещё одного бойца, я попытался оторвать руки Петра от шеи Вострого. Но тот вцепился, словно рак в тухлую рыбу. После двух моих просьб, а осознавая, что теряю драгоценные секунды, из-за всех сил пнул Семилапа с пыра в грудь. Эффект превзошёл ожидания. Он подскочил, но не кинулся на меня в ответ, а схватился за место удара, скорчил не довольную гримасу, а затем сел на корточки. Ещё несколько секунд назад пунцовый Николай стал нормального цвета и, не вставая с пола, глубоко дышал. У меня вновь закружилась голова, я попытался ухватиться за воздух, но, не удержавшись, упал. Благо на Лёню. Тот звонко вскрикнул, и отполз в сторону. Мы все сидели, не говоря ни слова.
Спустя минут двадцать, первым заговорил Коля:
-Мужики, что было?
-Что было? Что было? Ты полудурок нас чуть на воздух не подкинул? Откуда у тебя зажигалка в шахте?- недовольно бурчал Петруха, сидя на полу вытянув ноги.
-Так она же не рабочая. Я давным-давно её вместе с робой постирал. Там просто фонарик на ней. Такой. Чисто для мелочей.
-Короче. Звездюлков ты получил за сырой кремень.- весело сказал Семилап и истерично рассмеялся. А затем и все мы разразились смехом.
Смеялись мы не потому, что смешно. Потому что уже психика не выдерживала всего абсурда. Это продлилось не менее пяти минут. У нас текли слёзы, но мы ржали словно кони. Но вскоре всех отпустило, а Лёня, наконец, пришёл в себя. Решив, что нужно возвращаться, мы поднялись и пошли в сторону клети. Если честно, я тогда напрочь позабыл про наклонный ствол.
На полпути, Пётр резко остановился и сделал жест, чтобы все замолчали и не шумели. Мы так и поступили. И тут же различили приглушенный стон. Он шёл откуда-то из глубины соседнего штрека. Переглянувшись, мы решили проверить.
И в очередной раз я не переставал удивляться, хотя давалось это всё тяжелее. Со временем к этому вообще привыкну. Сидя на полу вытянув ноги, из стороны в сторону водил головой Андрюха с ночной смены. Мы подошли ближе и увидели одно кровавое месиво на месте глаз. Он вздрогнул и безумно улыбнувшись, произнёс:
-А вот и не посмотрю на тебя, тварь. Можешь не пытаться.
Напротив него сел Пётр и положив руку на плечо, как можно спокойней произнёс:
- Андрей. Это я. Петруха Семилапин. Что с тобой случилось?
Мужчина сразу поменялся в лице. Как то осунулся. А затем его губы задрожали, и он беззвучно зарыдал. Несмотря на то, что слёзы щепали отрытые раны, остановиться не мог. Только спустя некоторое время, сквозь всхлипывания, начал говорить:
-Мы...Мы вскрывали пласт. А затем у всех от свиста заложило уши, и заболела голова. Потеряли сознания. А когда пришли в себя, ни начальства, ни медиков тут уже не было. А после...После все начали сходить с ума. Вернее, это оно или он начал сводить нас с ума. Насколько человек убили друг друга. Другие добровольно покончили с собой. Но много кто умер от его рук. Или лап. Или что там у него. Наверное, я последний выживший с нашей смены.- он на секунду замолчал, а затем окончательно взяв себя в руки, холодно продолжил.- Оно приходило ко мне. Хотело, чтобы я на него посмотрел. Но это настолько страшно. Я боюсь, что если увижу это, то у меня остановиться сердце...Я вырвал себе глаза, лишь бы его не видеть. Ребят. Выведите меня на поверхность. Не оставляйте меня тут.
-Конечно, братка. Вставай.- произнёс Пётр и постарался поднять Андрея, но в этот момент в шахте подул такой силы ветер, что сбил всех с ног.
Словно десятки ВМП (вентилятор местного проветривания) включили одновременно. И когда мы поднялись, кто-то шокировано молчал, но лично я кричал от испуга. Этот ветер принёс все трупы прошлой смены. Пол штрека устелило изорванными и изувеченными телами 15 человек, включая Андрея. По не объяснимой причине, ему свернуло голову на 180 градусов. Он так и остался сидеть в этом положении, вытянув ноги и облокотившись на стену. Ни найдя, что сказать, я махнул рукой и побрёл в сторону клети. Ребята, так же храня тишину, последовали за мной.
А минуя несколько минут, мы услышали, как у Коляна началась истерика. Он стал смеяться и вновь что-то невнятно бурчать себе под нос. Мы остановились и кое-как его успокоили. По крайней мере, думали, что успокоили. Вскоре мы должны были проходить мимо глухих стволов. Насколько знаю, в обычном горном деле их нет. Это чисто наша специфика. Так вот. Когда мы проходили мимо глухих стволов, Коля на пару шагов отстал, а затем звонко прокричал и прыгнул головой вниз в один из них, словно нырнул в бассейн. Мы даже охнуть не успели, как услышали глухой хлопок и из ствола донёсся мучительный стон. Глубина такого ствола не менее 20 метров и по какой-то неведомой причине, Коля погиб ни сразу, но и мы не могли оказать ему помощь. Махнув рукой, мы продолжили путь, а за спиной у нас стонал наш медленно и страдальчески умеряющий напарник.
По пути, я впервые услышал его. Его глубокий голос обещал мучительную смерть и ты, как бы это не казалась парадоксально, я жаждал её. Желал, как голодный сытного обеда. Это ужасно. Я максимально не показывал вида, а самого буквально трясло, а перед глазами плыл красный туман. Наверное, я сильно изменился в лице, так как Петруха всё чаще стал оглядываться в мою сторону и спрашивать, как себя чувствую. Сквозь зубы, отвечал: "Нормально. Идём дальше." И мы шли.
А когда пришли к раскомандировке, нас ожидала не менее ужасающая картина. Миша ГРУ повесился на обрезанном телефонном проводе, двое наших умерли, так же как и Малой, а Страшо́й, воя от ужаса, с жадностью пожирал камни. Мы рванули к нему, чтобы остановить, но, как и во многих моментах, было уже поздно. И без того большой живот Григорыча раздуло от камней, и он лёгши на спину, распластался на полу и шевелили челюстью. Как будто что-то жевал. Его безумные стеклянные глаза бегали из стороны в сторону, а седые усы ходили ходуном. Он буквально брякал от съеденных камней. А вскоре его начало рвать кровь. Он перевернулся, и из него полилось со всех возможных отверстий. А мы. Мы лишь только обречённо наблюдали, сидя в метрах десяти от своего старшего. Он ещё утром являлся показателем силы и здравомыслия, а теперь умирает, обожравшись камней. Минут через семь он болезненно закричал и, упав на живот, отбыл к предкам. Я посмотрел на Григорыча. Всё выглядела не естественно и пугающе. Человек умер и лёг на свой живот набитый камнями, а с его отверстий всё ещё вытекала кровь, а порой выходил и воздух.
Я встал и начал ходить из стороны в сторону, думая, чтобы предпринять и когда вспомнил про наклонный ствол и обернулся к ребятам, то на краткий миг растерялся, а затем попросту закричал и показал Лёне пальцем за спину. Позади его стоял обезумевший Петруха с неизвестно откуда взявшимся молотком. Он крикнул:
-Простите, пацаны. Не хочу, чтобы вы мучились.- и ударил им Лёньку в шею.
Каска слетела и следующие несколько ударов пришлись по голове. Недолго думая, я рванул к наклонному стволу. Добив Лёню, Семилап погнался за мной следом, крича на ходу:
-Братишка стой. Это для твоего блага. Я просто не хочу, чтобы ты мучился. Ну, что же ты? Я аккуратно. Ты просто на пол ляг лицом вниз и глаза закрой. Я всё сам сделаю...
Но понятно, что я не поддался на его уговоры. Стало ясно, что Петруха сошёл с ума. Благо между нами было достаточно расстояния, и бежали мы сравнительно одинаково. А когда я вышел к наклонному стволу, то услышал за спиной крик. Петруха одновременно кричал от боли и просил "ещё". Вскоре вопли стихли.
Как только я оказался в наклонном стволе, в моих ушах загудело, а из носа потекла кровь. Я сильно захотел вернуться и постараться зажечь зажигалку. Но упав на пол и крича от боли, зажал уши. Хотя это было бесполезно. Голос шел, будто откуда-то изнутри. А в глазах плыл красный туман. Сколько я провалялся, точно не знаю. Когда встал на ноги, вынул отсыревшую зажигалку из кармана, и спрятал среди камней. От греха подальше. И продолжил путь.
Порой меня накрывало вновь, и тогда сильно болела голова, а в ушах стоял свист. Несколько раз ловил себя на мысли, что хочу вернуться в шахту и спрыгнуть головой вниз в глухой ствол. Но каждый раз садился на пол, и буквально цеплялся за него, лишь бы не прислушаться к зову. И всё это сопровождалось кроваво-красным туманом в глазах.
Когда я, наконец, выбрался на-гора, то был неприятно удивлён. Хотя кого я обманываю? После увиденного в шахте, мне уже было всё равно. Я переживал только за своих родных. Паника началась и на поверхности. Я лично видел, как с крыши канторы спрыгнули двое, держась за руки. Вроде это была бухгалтер со своим мужем. Но это не точно. За ключами от машины, в раздевалку я не пошёл. Сохраняя ещё толики разума, разбил стекло и завёл автомобиль от проводов. И направился домой.
На районе тоже началась паника. Пару раз ко мне под колёса, чуть не бросились люди: старик и две девушки лет двадцати. Народ сходил с ума. Какой-нибудь паренёк, абсолютно голый, пытался поймать тачку автостопом. Кое-как его объехал. Потом видел старушку лет семидесяти, которая ловко залезла на дерево, примерно на уровень третьего этажа. А родственники пытались его снять. В основном уговорами. Но больше всего на меня произвело впечатление, когда молодая краля, девочка богатого папика, остановила свой вишневый Maybach напортив помойки, и стоя на четвереньках, словно безродная дворняга, с аппетитом пожирала помои. Положив руку на сердце, признаюсь, меня как пролетарию, это немного даже порадовало. Но если честно, это глупое злорадство. Как люблю называть, минутка не обоснованного идиотизма.
Чем дальше уезжал от шахты, тем обычней становилась жизнь. К моей радости, сотрудники ДПС не обратили на меня даже и малейшего внимания. Им было абсолютно без разницы разбито у меня стекло или нет. Видно из-за случая на шахте, хватало своих хлопот.
Прибыв домой, не особо вдаваясь в подробности, я собрал заначки, и уехал к брату вместе с женой и дочкой. Сергей, конечно хоть и был ошарашен, но пообещал о них позаботиться. Попросил его, отправить их в любой другой город, а лучше область, но только так чтобы я не знал. Мне нельзя знать. Я просто с каждым днём всё чаще и чаще его слышу, а особенно по ночам. И тогда он просит или убить себя, или кого-нибудь другого. Я скоро так не выдержу. Да я уже не выдерживаю.
Сказав, что возвращаюсь в наш посёлок за вещами, я поехал в гостиницу и вот сейчас тут пишу это письмо. Я уже тут четвёртые сутки. Надеюсь, уважаемый читатель, когда ты его найдёшь, то передашь в полицию, а лучше, повторюсь ещё раз, в федеральную службу безопасности. Это их дело и их прерогатива. Надеюсь эта ситуация никогда не получит огласки. Весь случившееся кошмар должен оставаться в тайне. Только тупой идиот свято верит, что простому населению нужно всё знать. Для безопасности этого же населения, оно должно свято верить в то, что ему врут по телевизору. И так будет лучше. Я просто холодею от ужаса, представив, если какие-нибудь журналюги или ещё хуже, тик-токеры узнают про эту шахту. Настоятельно вас прошу, кто найдёт это письмо, передайте его в структуры. Об этом должны знать только компетентные органы. Они должны знать, что мы пробудили зло.
И напоследок. Любимые мои Маша и Оля. Я люблю вас, но ради вашей же безопасности, не могу быть с вами. Оно не отпускает меня. Доченька радуй маму и помни, что у тебя был такой папка. Надеюсь, у вас всё будет хорошо. И простите меня.
Данное предсмертное письмо было обнаружено в гостиничном номере, у ног повесившегося мужчины. Оно было передано в ФСБ, а оттуда ушло в архив под грифом "совершенно секретно". Что стало с посёлком и шахтой, неизвестно. Просто с общей карты, не заметно для большинства пропал один из населённых пунктов.